Читать онлайн Тракос – трал космический

«И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставивши сети, последовали за Ним».

От Матфея, гл. 4, ст. 19-20.

«Оставили люди Иисуса, создали искусственный интеллект. Научили его ловить человеков, и сами попались в нейросети…».

Из истории развития цивилизаций Земли.

Стажёр на орбите

Световой поток заставил Андреса прикрыть веки, тем самым извещая, что за бортом околоземного тральщика чудесное космическое утро, хотя оно случается там каждые полтора часа. В тёмном ультрамариновом пространстве над земным шаром, в голубовато-белом, местами с зелёными пятнами камуфляже, по окружности обрамлённом тонкой яркой короной, поднимается заря. Вот ореол начинает расплываться, пожирая голубизну, и огромный огненный холм правильной формы выныривает на поверхность, словно поплавок из воды, отпущенный на свободу невидимой рыбой. Так рождается на земном небосклоне, и не один раз за сутки, звезда по имени Солнце.

Ещё несколько мгновений и иллюминаторная защита напомнит о себе вновь, перекрыв доступ уже ослепительно-яркой световой лаве. Фильтр нарушает красоту и гармонию космоса, делая яркие краски полутонами, жаль, но с другой стороны, оставь всё как есть, и прекрасное испортит сетчатку глаз. Лишь божественный статус позволит созерцать лучезарное светило невооружённым глазом.

Световую программу защитной шторки Андрес подстроил под биоритмы своего организма, но с одним маленьким дополнением – не пропускать такие восхитительные моменты, как появление звезды на горизонте. А влюбила Андреса в космос когда-то премиальная акция, забросившая его туристом на экспериментальную космическую станцию, в сокращении – экост.

Корпорация «Киберлогос», занимающаяся разработкой, внедрением и эксплуатацией сознания человека в программном обеспечении машин, разыгрывала несколько туристических путёвок на эккост для наиболее успешных выпускников Университета космических технологий. Андресу посчастливилось стать одним из обладателей такой путёвки. Время, проведённое на орбите, не могло сравниться ни с одним отдыхом на любом земном курорте – так казалось всем туристам, побывавшим в отеле в течение недели, и Андрес не был исключением. Тогда-то он и пристрастился к изяществу Космоса, после чего отважился поменять должность земного инженера на статус простого оператора, но на орбите.

К середине двадцать первого века на планете Земля технический прогресс предоставил человечеству множество удивительных возможностей, но вместе с тем обнаружилось и невероятное явление, предсказанное ещё в начале девятнадцатого века А.С. Пушкиным. Его неоконченное стихотворное пророчество заканчивалось такими строками: «…и опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг…». Парадоксальными оказались не сами технические достижения, а их воздействия на социальные, культурные и общественные составляющие жизнедеятельности человечества. Всем управлял искусственный интеллект (ИИ, искин), в народе называли его Азинусом, наверное, по аналогии с именем мультяшного персонажа времён Холодной войны, хотя у того ослика было имя Иа. С приходом Азинуса в быт человечества войны между людьми ушли в прошлое, ослик не только управлял обществом на уровне правительства, но и лишил все страны мира национальной идентичности, разделив их на корпоративные зоны. В мире теперь возникло новое противостояние: между глобальным правителем и всем человечеством. Всеобъемлющий нейроконтроль сознания на всех жизненных этапах от рождения до смерти уже не только раздражал, но и пугал человечество. Современники понимали – противоестественно бороться с прогрессом, но искин своими постоянными ограничениями побуждал возрастающее сопротивление процессу порабощения их сознания и воли. Кризис отношений усугублялся. Всевозможные уловки Азинуса сглаживали острые углы противоречий, в обществе насаждалась и культивировалась разобщенность и замкнутость. Семейные ячейки стали редкостью, те, кто жили семьей, считались счастливчиками. До восьми с половиной лет Андрес был счастливчиком, но потом, как по мановению злого волшебника, карета под названием «семья» превратилась в тыкву и стремительно начала портиться, традиционные отношения подменялись иными. Его воспитанием занимался уже непосредственно искин. Для начала Азинус определил ему «подходящий» детский дом, а затем согласно его характеру «адекватную» семью. На жизненные устои Андреса это уже не влияло – главной целью в жизни стали поиски матери и отца, в надежде, что они ещё живы, или знакомство с их оцифрованным сознанием (ОС), в обиходном употреблении «оса», если таковые существуют в сети.

В отличие от многих сверстников, ищущих смысл жизни, но не тех, кто просто прожигают свои дни в удовольствиях, он хотел жить по-человечески. Это пока не являлось преступлением, но попадало в кейс надзорности искина. Да, ему хотелось в этой жизни общаться со своими настоящими, более опытными родственниками, чтобы задать им вопрос о том, как живётся за горизонтом молодости, и получить честный, не шаблонный ответ. Интересно знать актуален ли для пожилых поиск смысла жизни в их возрасте, иметь возможность расспросить о своих детских привычках, шалостях и успехах в познании мира. Родственников рядом не было, и смысл его жизни проявился в их поиске…

Созерцанию красот космоса, кроме шторки, мешал и биомозг Андреса, нудивший внутренним голосом: «Сколько можно любоваться? Пора бы и за дело». Мозг стал биомозгом, когда при помощи уколов в подкожное пространство головы внедрили две (би) саморасправляющиеся пластины-электроды, которые установили связь с мозговой нейросетью Андреса. Сложное слово бимозг не прижилось, ввели соединительное «о» –получилось биомозг, ведь «био» с греческого – жизнь, что более точно отражает процесс контроля и управления мозгом. Электроды подключались к сети искина, тогда биомозг превращался в биокомпьютер. В среде инженеров-соматиков допускается, что сознание ‒ это, образно выражаясь, самопрограммирующаяся операционная система биомозга человека, а биокомпьютер уже технически оснащённая система мозг-ум человека.

Андрес – инженер-соматик, одна из трендовых профессий двадцать первого века. Экспериментальные опыты с сознанием людей настолько поразительны, вызывают такой живой интерес, который для него мог сравниться лишь с работой в космическом пространстве. Оттого он и стал добровольным участником одной из программ, согласившись на роль подопытного кролика ради прогресса. У него в этом двойной интерес, как коммерческий, так и личный: работа по современным меркам высокооплачиваема, что позволяло решать жилищные и бытовые проблемы. К тому же корпорация владела правом на сознания членов его семьи; и ещё – отец работал на неё, и, возможно, погиб, проводя аналогичные эксперименты на орбите.

Технологически это выглядело несложно: два чипа в нижней затылочной части с двух сторон создавали над поверхностью головы Андреса виртуальную облачную нейрогарнитуру «Нубес», которая взаимодействовала с нейронной мозговой сетью. Нубес оцифровывало весь мыслительный процесс Андреса, что позволило перемещать его сознание мгновенно на огромные расстояния, при этом тело оставалось на месте. Оцифровку и забор сознания умирающих людей медицинская инженерия освоила ещё в начале двадцать первого века. Но теперь экспериментально пытались возвращать сознание обратно в живое тело при длительном виртуальном путешествии вне биомозга человека.

На Земле при постоянной гравитации все опыты были удачными, следующим шагом предполагалось тестировать систему в космосе, создавая искусственную гравитацию, планировалось менять её параметры в пределах между значениями лунной и земной. Программа второй части эксперимента предполагала перемещение сознания с орбиты в земную лабораторию и обратно. В заключительной стадии готовились перемещать сознание на теневые стороны Луны и Земли. Из-за этого эксперимент и назвали «Умбра», что означало «Прыжок в тень».

Информационное прикрытие «Умбры» обеспечивалось легендой по сбору космического мусора на орбите. Такую опцию могли выполнять роботизированные земные комплексы, но в начальной стадии требовалось создание циклов при помощи операторов в космосе. В их обязанности входила отладка программы по тарировке и калибровке космического мусора для дальнейшего распределения по контейнерам. На Земле, после окончания Университета космических технологий, Андрес некоторое время работал в сборочном цехе искусственных орбитальных объектов в отделе контроля. Все пазлы конструкций знакомы не по фотографиям. Вот и сейчас, наблюдая за диковинными фрагментами разбитых астероидами или встречным орбитальным мусором космических составляющих искусственных объектов, он натаскивает интеллект распределителя на их безошибочную идентификацию. Орбитальные спутники после истечения срока службы сжигались в плотных слоях земной атмосферы, но были и такие, которые теряли управление и сталкивались между собой, создавая уже «стаи» обломков. Эти стаи разлетались, засоряя орбиту и давая работу руководителям орбитальных полётов.

И всё же настал такой момент, когда космическим орбитальным мусором стали целенаправленно заниматься. Это случилось всего пару лет назад, когда произошла серьёзная катастрофа с лунным лифтом. Обломок ударил спутник, а тот, потеряв управление и изменив орбиту, врезался в лифтовую капсулу, что привело к смерти четырёх лунных астронавтов.

Вот тогда Азинус рекомендовал Космическому совету выработать оптимальное решение по удалению мусора с орбиты. Чиновничьи биокомпьютеры, разучившись генерировать что-то новаторское, провозгласили субботник. Пиар-кампания на деле свелась к выжигу обломков лазером, но оставались мельчайшие фрагменты, которые уже затруднительно уничтожать при помощи луча или облака плазмы, не задев работающие объекты. Вред даже от микрочастиц оставался огромный. Пылинки, частички краски пробивали четырехслойную стеклянную панель, уменьшали срок службы солнечных батарей, создавали много других неприятностей. Решение нашлось после объявления коммерческого тендера. Никому не известная частная фирма со звучным названием «Космос теней (КТ)» или «КоТ», так её стали называть после знакомства, предложила программу «Космический утилизационный трал» (КУТ).

Проект техническим новаторством не обладал, но имел зарегистрированный патент на идею. Организация «КоТ» была правообладателем патента и одновременно контрактным исполнителем по очистке околоземного пространства от орбитального мусора. «Коты», то есть сотрудники фирмы, предложили возвращать орбитальный мусор на Землю для переработки с помощью магнитного трала и лифта. Трал представлял собой направленное магнитное поле в форме мешка, невода, в котором орбитальными генераторами с управляемыми диффузорами создавалась локальная гравитация, превышающая на орбите земную. Космический мусор прилипал к условным стенкам мешка и транспортировался к лунному лифту, по пути сортируясь и размещаясь в такие же условные контейнеры. Задача операторов состояла в том, чтобы отслеживать правильность процесса абсорбции мусорной смеси в мешке, сам захват мусора и областей очистки осуществлялись с земного центра управления.

Андрес направил мыслительный импульс Нубесу на работу, по контрольному дисплею наблюдая отображение мозговой нейронной сети. Сначала высветились по несколько голубых прожилок на каждом полушарии, затем они, наслаиваясь тонкими извилистыми соединениями, превратились в два клубка изрядно запутанной лески рыболовной сети. «Вот она, сеть для ловли человеков, – усмехнулся Андрес». По условиям эксперимента Нубес должен быть активизирован постоянно, даже во время отдыха. Но последнее время Андресу стали видеться деструктивные сны, похожие на реальность. Он просматривал свою жизнь заново, начиная с раннего детства, но некоторые фрагменты насторожили его. Он точно знал и помнил, что этого не происходило с ним, хотя в действительности и могло быть, но без его участия. Создавалось впечатление, что его жизнь демонстрировали со стороны и с некоторым присутствием параллельности. Это происходило только на орбите, на Земле при запуске Нубеса такого не возникало. Биомозг выдвигал гипотезу, что при трассировке маршрута прохождения осы между орбитой и Землёй цепляется вирус или информационный спам. Андрес обратился к руководителям проекта с просьбой изменить программу Нубеса, активировать её только в период экспериментальных сеансов, объяснив это отсутствием комфорта во время отдыха. Ему пошли на встречу, но необычные сны продолжались.

Андрес допускал, что информация, загруженная в его подсознание ещё в детстве, возможно, теперь извлекалась с помощью новых программ для видеосимуляции. Хотя жизненная связь с родителями давно потеряна, но вот теперь они стали чаще сниться. Отец считался погибшим, а мама находилась на излечении в клинике для душевнобольных, и, во время первых посещений она не узнавала своего сына, а потом и посещения запретили. Кусочек сновидений про его детство выглядел так: живописный берег небольшой речки, сосновый бор и заросли белёсого ивняка, редкое гармоничное природное сочетание, белый песок на берегу с барханами на откосах, прозрачная лагуна, заметное течение выстилает на дне тёмно-зелёные водоросли. Девочка с рыжеватой косой, местами переливающейся каштановым оттенком, в ярко-жёлтом купальнике, с изумрудными вставками, несётся по кромке воды. Брызги азартно разметаются вокруг неё вперемешку со смехом и заразительным радостным визгом. Родители, размякшие от летнего зноя, томно улыбаясь, кивают в направлении реки, приглашая Андреса освежиться. И вот мама, держа его за руку, осторожно заходит в воду, папа с разбегу ныряет в поток. Неожиданно перед ним оказывается та самая девочка, разборчиво произносит: «Давай знакомиться, я ‒ Глория!» Он изумляется не столько её имени, сколько знакомым чертам лица, оно точь-в-точь как у тринадцатилетней мамы из цифрового семейного архива. Она продолжает открывать рот, но слов ему уже не разобрать, мимика продолжается долго, и лишь в конце до него доносится фраза: «Запомни, родители всегда рядом, нужно только оставаться любящим сыном, и они почувствуют!..» Вот здесь Андрес обычно просыпался, так и не услышав, что они почувствуют: его любовь, близость присутствия или ещё что-то. Вот это главное слово ускользало от него, пряталось, затиралось. Да, в его воспоминаниях, ещё не затёртых искином при чистке памяти, присутствовал тот случай отдыха на реке, сюжет и картинка – всё так, и была девочка, лицо светлое в конопушках, чуть-чуть похожа на его маму, но имя у неё обычное, и спрашивала она так: «А вы откуда приехали?» Кто-то домысливал его реальность во сне, слегка менял сюжет и некоторые факты, выходила полуправда о его детстве. Он испытывал амбивалентность. Это его беспокоило.

«Сонные казусы» ‒ такое называние ввёл биокомпьютер Андреса, но странности на орбите происходили и другого плана. В школьные годы он посещал студию юного актёра, где научился создавать и удерживать в сознании вымышленные образы. Ему нравилось часами мечтать, как он играет со щенком, годовалым хаски. Родители не разрешали в доме заводить животных из-за несбалансированного семейного бюджета, налог на живность был слишком обременителен. В студенческие годы привычка создавать образы плавно перекочевала на людей, красивых, идеальных в общении, девушек. Кто-то невидимый сублимировал во сне образ девушки, сделал его более чётким, выстроил диалог. Ему являлся образ Леси, белокурой студентки с длинной косой. Впервые инициатором диалога во сне выступила она.

– Андре! Прошу, открой глаза, – ласково просила она.

– Боюсь! – отвечал Андрес.

– Что же пугает тебя, мой Хаски?

– Я боюсь, что потеряю тебя.

– Открывай! Не бойся, я всегда рядом!

В этот момент он проснулся, открыв глаза. Прозрачный голубой образ девушки, словно сотканный из невидимой космической пыли, сублимированный магнитным генератором с помощью импульсов его биокомпьютера, левитировал перед ним на расстоянии вытянутой руки. Андрес на пару секунд прикрыл веки с надеждой, что мираж растворится, но этого не произошло. Тогда он встал и протянул руку. Едва кончики пальцев коснулись воображаемой голограммы, как мираж исчез. И в этом случае он испытывал амбивалентность, но уже в квадрате – ему хотелось, чтобы образ повторился. В студенческие годы друзья и близкие знакомые иногда обращались к нему «Андре», «Хаски» – называл только отец, поддерживая его мечту о собаке.

Рекомендуемые центром управления метапрограммы для защиты от стрессов и депрессий включали в себя локальную порцифию. Известная корпорация «Киберлогос» умело продвигала порцифию как эффективный лечебный процесс от моральной рефлексии, одной из ветвей ностальгии. Порцифия, или «порча цифровая», заключалась в блокировке бессознательных автоматизмов мышления человека. Изначально персонал компании присвоил этому процессу мем «порча памяти», но прижилось название порцифия. После осуществления масштабной порцифии биомозг человека лишался доступа ко многим массивам памяти прожитой жизни. Человек как бы начинал жизнь с чистого листа, и его не беспокоили неприятности из прошлого.

Локальная порцифия не смогла избавить биомозг Андреса от самокопания. Хотя известно, что самокопание планов не строит и не живет будущим, но отвлекает от настоящего, и, вероятно, его можно отнести к вирусным программам в биокомпьютере человека. Но было в этом что-то от реального человека, что-то душевное, пока ещё не оцифрованное искусственным интеллектом и не распознанное. Например Андресу очень хотелось разобраться и понять, что произошло тогда в детстве, когда их семейное счастье и благополучие внезапно закончились. В чём причина возникновения трагедии, что послужило триггером, а что было катализатором процесса деградации семьи? Вопросов много, поучаемые ответы от социальных служб не удовлетворяли даже сами службы, а порцифия отформатировала те крохи воспоминаний, которые могли дать хотя бы туманные намёки, как и где начинать поиски истины.

Итак по факту. Ему внушали, что папа и мама любили друг друга, обожали и баловали его. Но потом они поссорились из-за родственников, временно расстались по утверждению его мамы. Затем с папой произошёл несчастный случай, мама охарактеризовала это так: «Он затерялся в глубинах космоса». Мама очень сильно переживала, на нервной почве развилась неизлечимая болезнь, как поведал по секрету воспитатель из детского дома, она совершила несколько попыток самоубийства, но её каждый раз спасали. Их семейная идиллия обернулась драмой, поэтому его воспитанием занималось государство в лице искина, а там, где госвоспитание детство заканчивается. Теперь он лишь предполагает, что стало началом конца, но, возможно, всё обстоит по-иному. О других родственниках Андрес почти ничего не знает, ну разве что про дедушку с бабушкой по линии матери, которые проживали где-то в далёком городке. Мама навещала их каждый год, но никогда не брала Андреса с собой. Однажды заболел дедушка, а бабушка не могла ухаживать за ним, ибо, как говорила мама, у неё были непорядки с головой. Некоторое время мама жила у дедушки с бабушкой, но потом их перевезли к ним, в тесную городскую квартиру. Они заняли комнату Андреса, а ему определил место за ширмой в спальне родителей. Через некоторое время он заметил, что папа с мамой начали подолгу шептаться, иногда повышали голос друг на друга, затем папа отбыл в какую-то длительную командировку. Вот и все крупицы доступной информации о семье, об отце ему больше ничего неизвестно, а личные воспоминания затёрты пресловутой ежегодной порцифией.

Изучая цифровой семейный архив, заботливо предоставленный опекуном без лица – искусственным интеллектом, Андрес обнаруживал, что всё больше и больше походил на отца. Всматриваясь в лицо молодого брюнета с левым пробором длинной шапки волос, закрывающей почти полностью уши, широкими тёмными, но не густыми бровями над прищуром карих глаз, правильным прямым носом, утиной пипкой на кончике и глубоким желобком над верхней губой, Андрес вспомнил, как однажды биомозг выдал: «Испанец с узким подбородком и широкими скулами». Почему испанец, Андрес не мог ответить себе, национальность родителей скрывалась опекуном. Роста Андрес был чуть выше среднего, худощав, фигура и лицо почти точь-в-точь как у отца, разве что только желобок под носом не такой глубокий и губы мамины, припухшие, да и глаза, хоть и карие, но с зелёным кошачьим оттенком. В детстве он не мог охарактеризовать отца, а теперь, его глубокое «я» почему-то навязывало, что, его родителя скорее можно отнести к тихим авантюристам. Такие люди ничем не приметны, но периодически по жизни выделывают выкрутасы, удивляя всех вокруг, и всё же биомозг не относил отца к беспринципным людям, по какой-то причине он выбрал работу вместо семьи.

Нештатная ситуация

Андрес отправил второй мыслительный импульс уже на тестирование соединения с Нубесом, собираясь затем начать программу эксперимента, как произошло неожиданное. Сначала космический тральщик порядочно тряхнуло, словно он воткнулся во что-то массивное и резко потерял скорость, а затем кратковременно исчезла гравитация. Андрес успел секунд на пять ощутить невесомость, ноги оторвались от пола, а туловище медленно стало заваливаться вперёд, но потом гравитация восстановилась. Балансируя руками, Андрес, будто спрыгнув со ступеньки, встал на ноги. Противный женский голос несколько раз повторил предупреждение: «Перегрузка, наденьте скафандр!» Он взглядом пробежался по планшетам камер слежения, но они, по очереди включаясь, тут же покрывали монитор серой рябью, давя лишь пару секунд устойчивого изображения. «Видимо, здоровенный кусочек пришвартовался», – размышлял Андрес, облачаясь в скафандр. В спешке он не создал импульс на приостановку программы эксперимента. «Ничего, я недолго, только взглянуть», – оправдывался Андрес. План его прост: выход на смотровую площадку, чтобы визуально выяснить степень повреждения мусором на самом тральщике. Только он собрался зацепить карабин страховочного фала за скобу ограждения площадки, как произошёл новый гравитационный удар, внутреннее притяжение на тральщике исчезло, а невиданная сила потащила его в мешок. Кувыркаясь в пространстве, он наблюдал, что часть мусора движется вместе с ним в определённом направлении, а другая остаётся на месте.

Полёт продолжался недолго, возможно, так показалось Андресу. Кислородной смеси в ранце хватит на двадцать пять часов, за это время его найдут и эвакуируют, за свою жизнь он не переживал, но последствия будут, скорее всего, штраф за нарушение техники безопасности будет огромный. «Космический», – горько скаламбурил он про себя. Коты не потерпят скандалов, стрелочником назначат его. Все эти размышления разом закончились, когда он обнаружил, что больше не двигается. Теперь он висел на орбите, парил, если быть точным.

Рядом, чуть в стороне, припарковался орбитальный мусор. «Странно, – подумал Андрес, – форма мешка не подходит под заявленные технические параметры». Словно подтверждая мысленную правоту, его взгляд устремился на удаляющий тральщик. Сигарообразный космический объект медленно уплывал из-под него по горке земного горизонта куда-то вниз. «Это что ещё за новость?» – удивился он. Не успела мысль как следует взволновать его, вызвать логическую цепочку для анализа ситуации, как руки с карабином и фалом, доступные взору, стали бледнеть, расплываться. «Глюки?!» – успокаивал он себя. Но серая обшивка скафандра, перчатки, металлический карабин, красный, из углеродистых волокон фал превратились в прозрачно-голубоватые взвеси мельчайших точек, мушек. Сквозь них, словно через москитную сетку, просматривался земной камуфляж. «Так! У меня открылось рентгеновское зрение!»

Всё вокруг превратилось в прозрачные трафареты-стикерсы, осколки космического мусора в стороне походили на расплывчатые пчелиные рои, покинувшие из-за перенаселённости тесные ульи. Единственно, что мешало полному сходству – это малый размер виртуальных пчёл и их водянисто-голубоватый цвет. Но вот со стороны спины стали нарастать такие же прозрачные роистые стены серо-чёрного оттенка, они контрастировали с окружающей голубизной, вызывая поначалу лишь беспокойство у Андреса. Темп их нарастания увеличивался, стало очевидно, что гигантский прозрачный серо-чёрный короб размером примерно пятьдесят на пятьдесят метров захватывал одинокого астронавта в скафандре вместе с обездвиженным космическим мусором. Андрес попытался перевернуться и рассмотреть исполина пленившего его, но притяжение было очень сильным, и ему не удалось изменить своего пространственного положения ни на йоту. Оставив напрасные потуги, он стал наблюдать за ростом стенок виртуального короба. Вот боковые ограничители стали закрываться, как аппарели у воздушного транспортника, и беспокойство внутри начало возрастать до степени паники. Он отчетливо понимал, что это неспроста, думая: «Теперь я пленник?»

Аппарели сошлись и захлопнулись, сквозь их серо-черную пелену ещё просматривалась Земля, но вот они стали приближаться к нему, словно лифт, прозрачность тускнела, превращаясь в окрас воронёной стали. Когда вертикальный размер достиг порядка двух метров, движение воронёной платформы остановилось, гравитация неожиданно поменялась, и Андрес, отлипнув спиной от потолка виртуальной камеры, сбалансировав, встал на ноги. Рядом, как ему показалось, с грохотом упал космический мусор, целой кучей, хотя реально шума он не слышал. «Улов космического невода», – невесело пошутил биомозг. Взгляд остановился на крупной детали длинной около метра. Биокомпьютер сразу отметил, что она похожа на обломок небольшой ракеты: вот конусообразный обтекатель диаметром примерно полметра, с рваными краями, внутри него просматривался серый цилиндр с обрывками жгута. В этот момент все предметы, в том числе и его скафандр, потеряли прозрачность. Насколько позволял шлем, он поднял голову, чтобы осмотреться. Вверху покрытие цветом было идентично полу – воронёная сталь. Потолок имел округлую форму, в центре – огромный люк с задвижными шторками, похожими на защиту объектива, как у ранних фотоаппаратов. «Шлюзовая камера космического корабля неизвестного происхождения», – иронично подумал Андрес. В тот же миг вверху пульсаром пробежал голубоватый огонёк, словно перехватывая и понимая его мысли, раскрылся как цветок верхний люк, сделавшись к тому же ещё и прозрачным, еле заметным. За ним оказалась световая кубическая камера с размерной стороной приблизительно в пять метров. Невидимая сила голубого света потянула его внутрь, словно мотылька из ночи к уличному фонарю. «А как же мусор?» – некстати отреагировал его биомозг. Обломки на полу шевельнулись, кроме обтекателя с цилиндром внутри, но за ним не последовали. «Ракетный обломок тяжёленький, – успел прокомментировать биокомпьтер, пока Андреса перемещали вверх, – и, похоже, фонит, индикатор-то зашкаливает красным, надышался космосом. Нас спасают, отделяя от него».

Новый отсек незнакомого корабля не был просторным, но и малым его назвать было нельзя. Его внутренние габариты постоянно менялись в зависимости от угла зрения и ещё от чего-то, а вот от чего – Андрес понять не мог. Это как в зеркальной комнате – пространство увеличивается до бесконечности, но стоит присмотреться, и оно заканчивается на расстоянии вытянутой руки. Здесь было почти так же, но отсутствовали зеркала, и расстояние до стен как бы играло с воображением наблюдателя, то сокращалось, то увеличивалось. Алгоритм таких изменений словно следовал за мыслями Андреса или даже чуть опережал их, навязывая вектор мышления, словно демонстрируя свои неординарные возможности: «вот, смотри, сейчас стена отдалится», – и стена отдалялась, «а теперь рядом», – и она делалась настолько близкой, что казалось, в следующий момент его может раздавить, сплющить, как утилизационный мусор под мощным прессом.

Освещение в отсеке отсутствовало, оттого кругом всё вырисовывалось мрачным, что в свою очередь подавляло оптимизм Андреса на благоприятный для него исход, но было отчего-то видно, и надежда в душе теплилась, казалось, из глубины стен исходит внутреннее молекулярное свечение неизвестного материала и не даёт всему погрузиться во тьму. В тот же миг испуганной фантазией о причинах этого беспокойства пронеслась в биомозге мысль – корабль «пришельцев» поглощал свет, высасывал из объекта световые потоки, он его «пылесосил».

Неожиданно в этом безразмерном пространстве появились ниши. «Как пеналы… для людей, – оценивал Андрес увиденное, – если не выразиться точнее…» Он отсёк дальнейшее продолжение мыслительного трека, боясь его исполнения. Ближайшая ниша, вспыхнув принятым от него светом, приблизилась к Андресу. Не успел он ценить этот манёвр, как оказался внутри тесного футляра. «Что и следовало ожидать!» – саркастически отозвался его биомозг на изменения обстановки.

Треки жизни из детства

Прогноз биомозга Андреса на анабиоз в пенале не оправдался. Картинки воспоминаний о детстве, со звуками и даже запахами, обрушились непрерывном каскадом. Не кино, не театр и не сон, а жизнь, проживаемая заново, всплывала с пояснениями и комментариями. «Треки жизни», ‒ обозвал их биомозг Андреса. И тут он… «вспомнил» то, чего не знал, что прошло мимо его детского сознания, как ночь, полная жизни и тайн, мимо незрячего. Он переживал заново тот момент, как в выходной майский день в его жизнь вползли, словно слизняки-улитки на молодую виноградную поросль, дедушка с бабушкой по материнской линии. Их привезла мама из далёкого посёлка городского типа с труднопроизносимым названием Евклидовск. «Точно! Так он и назывался! – удивился его биомозг. – Что же раньше не мог вспомнить? Удивительно!» Селение затерялось где-то в подмосковных лесах, да так глубоко и конспиративно, что ни он, ни папа никогда там не бывали.

Вот так начался первый трек.

…Под вечер, когда они с папой смотрели забавные сатирические мультики на школьную тему, зажглось информационное окно на смотровом секторе экрана. Трое стояли у подъездной двери – мама и два чудака. Папа ринулся навстречу, попутно давая голосом указание двери открыться, Андрес с нехорошим предчувствием потянулся следом.

Незабываемая картина: сухая сморщенная старуха, маленького росточка с вызывающей причёской: коротко стриженные редкие волосы, выкрашенные в ярко-рыжий цвет, мелированы естественной сединой. Рядом стоял высоченный моложавый старик, слегка наклонённый и опиравшийся правой жилистой рукой на стильную трость. Вытянутое лицо старика, с розоватыми скулами, суточной щетиной, висящей кожей снизу у подбородка, выглядело моложе лет на десять, чем у его спутницы. Отличительной особенностью пожилой пары были схожие крючковатые носы и огромные, ничем не прикрытые ушные раковины. Лопоухость у мужского пола не так бы бросалась в глаза из-за размеров головы, но эффект пары заставлял детский взгляд перемещаться снизу вверх для сравнения, тогда-то это и обнаруживалось. Тёмный волос дедушки торчал редким ёжиком, видимо, был стрижен под ноль пару недель назад, что удивительно для такого возраста – отсутствие седины, о закрашивании полсантиметра поросли не могло быть и речи.

«Ну что, так и будем таращиться? – грудным грубым голосом спросила старуха и, сделав шажок вперёд, властно выдала следующий вопрос: – Ты кто такой будешь?»

«Мама! Я же тебе говорила – моего мужа зовут Филипп», – из-за спины деда послышался разочарованный уставший голос.

«Тогда впускай гостей, Филиппок, не стоять же час целый у двери, коль целоваться не хочешь!»

«Дана, Дана! Не груби, мы же интеллигентные люди», – вкрадчиво и ласково проскрипел, как сухое дерево на ветру, старик.

«Викуся! Замолкни! Я знаю, что говорю», – тоненько пропела старушка в ответ.

Отец сначала попятился, лишь затем посторонился, пропуская в узкий коридор нежданную родню.

«Невежда! Даже поздороваться как следует не может», – снова грубо проворчала старуха и, лихо работая локтями, отвоевала для себя и своего «парня» пространство в прихожей.

«Здравствуйте, Даная Борисовна и Виктор Павлович, мы рады вашему приезду, проходите, располагайтесь», – запоздало приветствовал тёщу и тестя отец. Виктор Павлович сначала церемонно протянул руку отцу для приветствия, а потом и внуку. Кисть оказалась длинной, сухой и холодной, Андрес успел ощутить её таковой потому, что рукопожатие затянулось.

Старуха тем временем деловито скинула красные полукеды и, оставаясь в наклонном положении, продолжала бубнить: «Рад он! Чуть в объятьях не задушил, Филипп, к полу прилип».

«Дана! Прекрати!» – рыкнул дедушка и, отпустив руку мальчика, похлопал по ягодицам бабушки, шорох памперса при постукивании известил всех присутствующих о начале новой эры в их совместной жизни.

Андрес сделал с папой несколько шагов назад, в глубь смежной с прихожей комнаты, позволяя неожиданным гостям продвинуться от входной двери, чтобы сопровождающая их дочь, а по совместительству его мама, вошла следом. Она выглядела уставшей, улыбка на губах натянута. Отец в таких случаях называл улыбку кислой. Тёмно-каштановые волосы спутались, хотя длина их едва доходила до шеи, и не обозначали характерного типа причёски, пробор справа был едва заметен. Широкий лоб открыт, справа расположился одинокий локон, брови опущены, а глубоко посаженные глаза от усталости потемнели и казались ещё больше ввалившимися. Прямой острый нос с небольшой горбинкой посредине, периодически шмыгал, выдавая мамину усталость и напряжение. Из-за спины отца мальчик продолжал жадно рассматривать вошедших, уделяя большее внимание старшему поколению.

Сквозь прозрачные белые гольфы синели старческие голени бабушки, серые, мятые бриджи едва прикрывали колени, неестественную округлость попы объяснял торчащий в районе пояса бежевый памперс, короткая синяя блузка едва касалась его краёв. Её пожилой спутник не отличался неординарностью, наоборот, одет был в соответствии с возрастом – в серый летний костюм, брюки со стрелками, боковые швы у карманов начинали расходиться, на левом лацкане пиджака – продолговатое пятно. Под пиджаком светло-синяя линялая рубашка с планкой, высокий ворот не застёгнут на две пуговицы, местами протёрт, под рубашкой салатного цвета майка, на ногах рыжие сандалии, сквозь дырочки которых виднелись тёмные носки. В его одеянии чувствовалась нарочитость, он как актёр подыгрывал своей женской половине, стараясь не соответствовать её кичевому имиджу и в то же время не создавать резкого контраста. Словно напоказ выставляемая им старость уже слегка отдавала возрастной маразматичностью.

«Люська! Я хочу писать!» – заявила требовательно бабуля.

«Проходи сюда, – указала дочь на дверь туалета, освободив руки от чемодана и сумки – Филипп, усади папу, он устал с дороги».

Бабушка, разогнувшись и семеня, проследовала в указанном направлении. Росточком она была ниже дочери на полголовы, успел отметить Андрес…

Это была первая трековая картинка из каскада, далее без рекламы и титров надвинулась вторая с небольшим прологом и временным интервалом, что позволяло Андресу осознавать увиденное как уже прожитое. «Так, наверное, перед смертью происходит, – выдал комментарии биомозг, – только быстрее». Он обнаружил некоторые детали, которые в памяти заблокированы, став недоступными для воспоминаний. Второй трек, как и последующий третий, были вперемешку с забытой и совершенной новой информацией о его детстве, будто кто-то рассказывал ему о его жизни.

…Через неделю бабушка так освоится, что будет писать по ночам где придётся, не заходя в туалет, сберегая тем самым недешёвые памперсы. Баба Дана жидкости пила много, в любом виде и количестве – вода, чай, кофе, сок, газировка, компот, – всё едино, а от пива она просто млела. Вначале совместного проживания мама с папой не могли понять, откуда после ночи появлялись лужицы на полу. Первое предположение о чудаковатом хобби бабушки, пытающейся по нескольку раз за сутки поливать комнатные растения, оказалось ложным. Дана Борисовна не поливала по ночам, она просто не находила туалетной двери в темноте, снимала памперсы, избавляясь от запасов жидкости на пол. Обнаружить и правильно оценить вероятность приближения квартирного потопа помог случай, и даже не один. Однажды мама проснулась от непонятной возни в межкомнатном коридорчике. Баба Дана стояла на четвереньках и не могла никак занять вертикальное положение, при этом бормотала: «Эка воды поналивали! Сколько же можно!» Другой раз мама застала её сидящей на корточках, а ручеёк жидкости двигался между ног. Вот тогда родители и прозрели. У жидкости сразу обнаружился характерный запах, почему-то отсутствовавщий ранее, хотя цвета и не было. Сделали дежурное ночное освещение, и мама каждые два часа поднимала бабушку для променада в туалет. Через неделю бабуля привыкла и прекратила хулиганить, потоп уже не грозил квартире. Чудачества продолжались в другой области – баба Дана помнила только дедушку и маму, внука и зятя постоянно забывала. Выглядело это так:

– Люся! – кричала она громко на всю квартиру, словно на вокзале – Что здесь за мужик с мальцом таскается? Вызови полицию, нужно проверить их карманы!

– Мама! Ну сколько можно? Это мой муж Филипп и твой внук Андрес, – раздражительно объясняла мама.

– Дана прекрати – вяло подхватывал дед.

– Викуся! Ну хоть ты мне растолкуй, как мы сюда попали и когда будем дома?!

Викуся стыдливо замолкал, потому как излагать историю о переезде ему совершенно не комильфо. Виновником выступал он, временно лишённый дееспособности из-за наркотического скандала. Бабушка уже давно страдала болезнью Альцгеймера, но у неё были приличные накопления, опекуном с определёнными ограничениями по суду был назначен дедушка. Викуся имел возможность каждый месяц со счета снимать кругленькую сумму на личную карту, так как все коммунальные и социальные платежи происходили автоматически, а эти бонусы предусматривались на карманные расходы. Дедушка устраивал иногда вечеринки, напаивая бабушку пивом и двойной дозой таблеток от её болезни. Снотворные на Дану Борисовну уже не действовали, комбинация пива и таблеток по рецепту от психиатра производила нужный эффект, бабушка после такого приёма спала сутками. Дедушка приглашал для компании проститутку и отрывался по полной. Но однажды соседи вызвали полицию. У женщины лёгкого поведения не было документов, к тому же она находилась в наркотическом опьянении, что показал экспресс-анализ, и ещё у неё была резервная доза дури. Дедушку вызвали в суд и временно запретили снимать со счёта бабушки на личные нужды, введя для него термин «ограниченная финансовая дееспособность». Теперь все карманные расходы контролировали органы соцопеки за небольшие комиссионные. Пиво только по праздникам, и не более бутылки, а женщины лёгкого поведения для деда стали недоступны совсем. Для вкусивших сладости греха и не знавших бога запретный плод становится чуть ли не единственной целью жизненного существования. Дед научился зарабатывать карманные бонусы сам. В доме стали появляться бомжи, работающие на станции сортировки бытовых отходов. За отдельную плату он предоставлял им кров и постель. Соседи возмутились и снова подали в суд, на этот раз его признали полностью недееспособным, мама срочно выехала к ним и оформила опекунство над ними обоими. Тогда-то и выяснилось, что квартира уже перезаложена, дед за несколько лет прокутил не только средства со счетов, но и недвижимость.

Живя в их квартире, дедушка также чудил, но по-мелкому и осознанно. При их появлении папе пришлось переключить блок управления бытовой аппаратурой с голосового и ментального на ручное и механическое, потому что они не приучены к иному. Виктор Павлович позиционировал себя как пожилого воспитанного интеллигента, поэтому бесцеремонно отбирал пульт у внука и никогда не спрашивал у смотрящих телевизор других членов семьи разрешения, переключая каналы и находя какую-то лабуду для просмотра например, чем различаются резидентные и транзитные косатки или как правильно эксплуатировать зубные протезы. Баба Дана и дочь давали ему отпор, зять вставал и уходил на кухню, ибо в маленькой квартирке не было другого места, комната сына теперь стала спальней гостей, а вот внуку приходилось терпеть, занимая себя чем-то другим. Иногда возникали перепалки.

– Оставь канал слизняк, я смотрю, – приказывала бабушка. Дед кривил лицо, но подчинялся.

Мама возражала мягче:

– Папа! Ну, ты не один! Дай, пожалуйста, досмотреть фильм!

– Иди на свою кухню и там досматривай, – настаивал он.

– У вас в комнате также есть телевизор, – защищалась мама.

– Сейчас Дана спит, а я не люблю тихо смотреть, – пояснял он.

По большей части дедушка с бабушкой спали во второй половине дня, а поздним вечером, хорошо отдохнув, делали периодический променад в туалет и обратно. За ночь этого могло быть до пяти-шести раз на каждого. Первый выход часов в одиннадцать делал дедушка. Однажды, когда Андрес ещё не спал, тихо лежа с закрытыми глазами, пришлось выслушать комментарии папы.

«Так! Бьёрндален пошёл!».

«Кто такой Бьёрндален?» – удивлённо спросила мама.

«Известный норвежский биатлонист начала двадцать первого века!» ‒ возмущался незнанию мамы папа.

«Причём тогда Бьёрндален?» ‒ не сдавалась мама.

«Шаркает словно лыжник, а теперь слушай!». Дедушка зашёл в туалет, не до конца закрыв дверь, наступила пауза, затем послышался тихий плеск падающей жидкости и раскатистый гром газов.

«Вот, – говорил папа, – отстрелялся, а теперь обратно по лыжне на базу!» Снова раздавалось ритмическое шарканье – дедушка энергично пересекал комнату.

Бабушка ходила почти беззвучно, словно мышка, создавая движеньем едва слышимый шелест, но отличалась очень сильным и громким ударом по выключателю и хлопаньем двери туалета. Иногда она, вытянув в полумраке верёд руки, пересекала комнату так медленно и долго, что мама, не выдержав, спрашивала, что с ней. Это было ошибкой, бабушка терялась и меняла направление, двигаясь на голос. Папа прозвал её Пингвин-Лунатик.

«Заметь, – говорил он, – если её не окликать, она спокойно доходит до туалета и обратно». В этом было что-то показное, при свете телевизора она будто нарочно, как слепая, перемещалась с вытянутыми вперёд руками, ощупывая препятствия. Часа в три-четыре ночи в кромешной тьме двигалась быстрее, не поднимая рук, хотя всё так же походила на шустрого пингвина.

«Бабушка играет с нами, – высказал Андрес родителям, – как девчонки в школе, на которых мало обращают внимания».

Днём она активно навязывала своё общество и заботу. Заходя в комнату в десять утра, могла сказать: «Не спите? Сидите! Мальца-то не продует? Окно вам не закрыть?» «Люся, ты неправильно воспитываешь ребёнка, ему пора отдыхать, а ты его всё маринуешь!» Мама злилась и, не жалея эпитетов, выгоняла её в другую комнату.

Папа всё чаще стал пропадать на работе. Профессия его была на слуху, и по популярности уступала лишь небольшому списку: инженер-трансплантолог, астронавт, судебный пристав, системный хранитель. Её название для Андреса в то время было странным – инженер-соматик, как и то, чем он занимался, в то время Андресу было непонятно, что значит переносить сознание человека в машину. Зачем? Кому это нужно, человеку или машине? Папа занимался экспериментами компании и дома. Когда он был ещё холостым, компания выделила ему квартиру. Уникальность этого жилья была не в малых размерах, а в напичканных кругом датчиках. Папа мог продолжать свои эксперименты и на бытовом уровне. Когда он женился, то они с мамой решили выкупить эту бытовую лабораторию. Компания согласилась, оформив ипотечный кредит сотруднику. Денег в семье не стало, всё шло на оплату ипотеки, хватало лишь на еду и на одежду из элитных секонд-хендов.

Финансовое положение объединённой семьи не ухудшилось, даже наоборот, пенсионные накопления бабушки теперь поступали в общий бюджет, минуя дедушку. Но проблема совместного проживания с больной бабушкой и дедушкой маразматиком отравляли жизнь каждому члену семьи. Филипп задался целью найти решение жилищной проблемы. Он подписал контракт с корпорацией на экспериментальные работы в космосе, после выполнения которых заработанные деньги планировал пустить на новое жильё. Маме идея не нравилась, она плакала, но поделать ничего не могла, иных способов быстро заработать средства на вторую квартиру не было. Сдать стариков на попечение государства не позволяло опять-таки финансовое положение. Накопления бабушки хотя и были солидными, но их едва хватало на спецклинику, где она и могла находиться по своему диагнозу. Дедушкиных накоплений на пансионат для пожилых не доставало, по закону алименты на содержание должны выплачивать ближайшие родственники. У мамы не было работы, а папина зарплата не резиновая: ипотека, учеба сына, содержание и питание всех членов семьи, они едва-едва сводили концы с концами. Финансово жить всем пятерым вместе выгодно, но невыносимо психологически. По выражению папы «это ловушка-крысятник где сможет выжить не самая сильная и молодая крыса, а хитрая и коварная, лишённая предрассудков и моральных ценностей». После отбытия папы жизнь Андреса превратилась в сплошной кошмар, дедушка начал расширять себе пространство для проживания. Ничего личного, никакой ненависти к внуку и дочери, просто Виктор Павлович очень любил себя, а окружающий его комфорт был мерилом той любви…

Трек воспоминаний прервался. Внутренний голос начал с ним приветливый диалог.

– Здравствуй, Хаски!

Голос и интонации оказались до дрожи знакомыми. И он, не задумываясь, моментально ответил:

– Я рад слышать тебя, папа!

– Я так же рад, сынок!

– Но разве ты жив?!

– В какой-то степени – да!

– Как это понимать?

– Это машина начинённая моим сознанием, ведь я – инженер-соматик. Теперь управляю хранилищем электронных сознаний.

– А как же мама? Ты сумел найти пути к её закрытому сознанию?

– В какой-то степени, да.

– Я могу с ней пообщаться?

– Сможешь, когда мы оцифруем твоё сознание.

– Но я хочу живого человеческого общения. И почему сейчас ты перестал быть похожим на папу?

– Это уже последующее машинное развитие сознания. Оно выбирает иной вектор и потому отличается, но ты поможешь вернуть его в прежнее русло.

Диалог закончился так же неожиданно, как и начался. Сознание Андреса продолжили грузить чередой воспоминаний о детской поре, причём принудительно, воли сопротивляться не было.

Трек третий.

…В их маленькой столовой, являющейся функционально и кухней, мест за столом было только три. Столик стоял в углу, с длинной стороны располагались два стула, с торцевой – один табурет, ибо спинка стула мешала бы в случае надобности открытию дверки холодильника. Баба Дана восседала всегда с торца, возглавляя застолье, дедушка рядом, почти на углу. Первое время Андреса сажали третьим на свободное место, но потом перестали, ибо приучить восьмилетнего мальчика столоваться с пожилыми родственниками родителям оказалось не под силу. Внуку сначала было интересно наблюдать за поведением бабушки и дедушки за столом, но в дальнейшем это стало мешать приёму пищи.

Усевшись за стол, Дана Борисовна начинала изучение сервировки тактильно, расставляла по-своему тарелки с салатом и хлебом, кусочки батона, поглаживая, переворачивала, столовые приборы меняла местами и не только у себя, причём делалось это регулярно. Всё выглядело как ритуал, который с натяжкой можно назвать шаманским, ибо при этом её тонкие, злые губы подёргивались и кривились от едва слышимого ворчания. Андрес однажды поменял приборы после мамы: вилка и ложка справа, нож слева. Баба Дана всё одно переставила их, но теперь согласно этикету. Неприятности возникали, когда на столе оказывались заливные или рыбные блюда. Баба Дана запускала в них пальцы, а потом, отдёрнув, трясла кистью, высматривая обо что вытереть. Супруг на ритуал не обращал внимания, привык, смирился. Кушала она также своеобразно. Мама пояснила Андресу, что поведение бабушки – последствия болезни. Андрес кивал, делая вид, что принимает комментарии, но иногда добавлял при этом: «Некоторые девочки из-за вредности точно так ведут себя в столовой, ничего удивительного, баба была вредной девчонкой».

Кушать баба Дана начинала не сразу, ну если конечно не была сильно голодна. Сначала заглядывала в тарелки к деду и внуку, сравнивая визуально предлагаемые блюда, если одинаковые – приступала к трапезе. Если нет, могли возникнуть непредсказуемые варианты.

«Не хочется есть! Не буду! Хочу как у мальца! – Или обращалась к дедушке: – Викуся, скушай за меня супчик!»

Дедушка строго её поправлял: «Не дури! Давай потихоньку! Пара ложек горячего полезно для твоего желудка! Только не спеши!»

«Ну, если полезно, я попробую, но только пару!» – и съедала всю порцию.

Со вторым блюдом было ещё хуже. К этому времени аппетит разгорался, баба Дана начинала глотать пищу, почти не жуя, так, по привычке двигая челюстями. Давилась, кашляла, запивала водой, выплёвывала куски в руку, затем выкладывала их на стол. Супруг не реагировал никак, только заглядывал в бокал, достаточно ли там воды. У Андреса после таких коллизий сразу же пропадал аппетит, появлялась боязнь, что с ним может произойти такое же. Возникали неприятные ассоциации, подкреплённые воспоминаниями о болезненном отравлении, когда его рвало, и кусочки пищи, казалось, выходили наружу даже через нос.

Окончание приёма пищи у бабы Даны сопровождалось полосканием рта компотом, чаем или морсом. Старческие щёки интенсивно дёргались как у хомячка, вот-вот следовало ожидать, что сплюнет всё обратно в бокал, но баба Дана сглатывала. Дедушка спрашивал: «Подлить ещё?» «Отстань, идиот! Я сыта!» – отвечала бабушка. После этого она могла снова заняться тактильным изучением сервировки стола, поглаживая и расправляя скатерть, смахивать хлебные крошки или укладывать обкусанные кусочки хлеба аккуратно на тарелку. Иногда, по невыясненным Андресом причинам, бабушка принималась мыть посуду, мама сердилась, так как делала бабушка это некачественно, приходилось всё переделывать. Вмонтировать моечную машину в такую маленькую по площади кухню не представлялось возможным…

«На космической станции места больше, чем в той кухне», – с нескрываемой долей сарказма биомозг Андреса прокомментировал воспоминания. Кто-то незримый, закончив трек, разрешил сделать комментарий. Даже малого импульса было достаточно, чтобы выйти из-под груза, размазывающего реальность. «Да, и что теперь там с тральщиком? А что со мной? Где я?!»

Проводник

В тот же миг незримый вновь переключил трековый канал, отрывая сознание от воспоминаний, бросает её на расстояние. Андрес очнулся на станции. Громко выла аварийная сирена, на связном экране изображение переливалось сферическими волнами, будто в центр водной глади бросили огромный камень, и оттого стихия никак не могла успокоиться, разбрасываясь разноцветными кругами. «Тревога! Что случилось?!» – побежала искоркой мысль. Он дёрнулся, в голове загудело от удара шлема о невидимую преграду. Вмиг всё переменилось: станция исчезла, сознание вернулось в отсек незнакомого корабля. Рядом с его нишей, справа, светилась соседняя. В перекрёстном жиденьком свете явно кто-то находился, но в отличие от Андреса этот кто-то был чудно одет. Возможно, будь это на земле, а не на орбите, такое одеяние не привлекло бы внимание Андреса. Чёрный до пят плащ с капюшоном, такого же цвета широкополая шляпа. Ни обуви, ни другой одежды из-за пол плаща не просматривалось. Лицо слегка вырисовывалось едва заметными контурами, возможно, принадлежало мужчине в возрасте от тридцати до пятидесяти лет. Орлиный нос, тонкие губы, затененные скулы – вот и всё, что доступно для обзора.

– Ты кто? – не выдержав неизвестности, спросил Андрес.

– Проводник, – дёрнулись в ответ губы, – отзываюсь на ник Глория. Голоса Андрес не слышал, звучание было в голове. Оттого следующий вопрос он уже задавал мысленно, едва шевеля губами, так, по привычке, но сначала представился:

– Андрес. Куда-то поведёшь меня?

Теперь, как показалось Андресу, отвечала ему шляпа едва заметными кивками:

– Тебя? Нет чётких указаний. Я вывожу отсюда по большей части суспансус. Хотя и ты в какой-то степени из этого ряда.

При этом он усмехнулся, а затем продолжил: «Да и представляться не обязательно, латиницей на лбу набросано…»

Ответ несколько удивил Андреса. «Кто или что такие суспансус?» «Латиницей?» ‒ биомозг озадачился в поисках смысла, пытаясь нащупать связь, чтобы запустить биокомпьютер. Но вместо этого откликнулся лишь адаптированный помощник: «Перевод с латинского ‒ подвешенный». Машинально правая рука потянулась к шлему, но он тут же остановил её на полпути – через ткань перчатки не ощутить даже рифлёную надпись. Биомозг старался подвергнуть ответ более детальному анализу, чтобы выстроить логическую цепочку для следующего вопроса. Но аналитическое мышление, которым он обладал и гордился, в этот миг буксовало, мешала стрессовая обстановка и ещё что-то непонятное и неприятное. Казалось, это что-то пронизывает его с ног до головы, покалывает в пятке и затуманивает анализатор – его сердцевину, сам мозг. «Во мне завёлся космический вирус, – так неожиданно оценил он состояние своего сознания – Глория – сталкер, хотя более подходит спамер, сильно мозг засоряет!» Он сосредоточивал зрение на проводнике, и в тот момент, когда его мысли споткнулись на слове «спам…», шляпа кивнула. Второй вопрос Андреса удивил его самого и возник как бы сам собой:

– Зачем же тебя прикрепили ко мне?

– Неправильный вопрос. Я здесь постоянно.

Правая рука двумя пальцами поправила шляпу, открылся широкий лоб, подвижный, с глубокими тёмными морщинами. Их глубина была пугающей, иллюзорно ограничивалась затылком. Темнота кипела пикселями. «Это – биклон!» – озарило Андреса. Ему не хотелось дальше вести диалог с голограммой, пусть даже наделённой оцифрованным сознанием человека, оттого и называемой кратко – «биклон», но мысль сама упорхнула, как с ветки неусидчивый воробей.

– Ты работаешь на них? – глаза стрельнули куда-то вверх, будто незнакомец мог оценить такой жест, но скорей всего, он просто его не увидел из-за светоотражающего фильтра шлема.

– Нет. Я сам по себе, но ты задаёшь много вопросов.

– Окажись кто-то другой в моём положении, вопросов задавал бы не меньше, – парировал упрёк Андрес.

– Пикировки здесь ни к чему, а если хочешь идти со мной, то я не против.

Тем временем ниша рядом с проводником начала плавно темнеть, будто кто-то не спеша поворачивал резисторный выключатель. Андрес начал беспокоиться, не хотелось снова остаться в одиночестве и погрузиться в пучину трагических воспоминаний.

– И я не против, только вот… как это сделать? – торопливо произнёс он, не отводя взгляда от соседнего пенала.

– Расформатируй ситуационный момент, обретёшь возможность двигать сознание в нужном направлении.

– Это как? Имеет ли это отношение к эксперименту?

– Это значит перестань подчиняться обманам биомозга, или что там у тебя? Отключи его рецепторы. Про эксперимент мне ничего неизвестно, сам решай, что и как, только и сама жизнь людей на Земле – чей-то эксперимент.

Андрес закрыл глаза, но слушать и чувствовать себя не перестал.

«Вот и всё! Твоё сознание хочет быть свободным и лёгким. Отпусти его, не грузи, следуй за ним!» Андресу казалось, что он медленно движется в серой темноте, потому как пограничного слоя между чёрным и серым не было. Он был уверен – впереди плотная тьма, она вытягивает из серости последний свет, энергию, отсюда и создаётся движение в бездну. «Не пугайся, сейчас ты начнёшь падать, а твой мозг паниковать. Знай, это очередная его ловушка, чтобы удержать сознание в рамках его «приличия». И Андрес полетел… в пропасть, всё быстрей и быстрей, как во сне в детстве. Ему хотелось кричать, но не было рта и горла, не ощущалось потока воздуха ни снаружи, ни внутри. Хотелось раскрыть глаза, но они были уже открыты и ничего не видели, ни серого, ни чёрного. А падение было, оно убыстрялось, паника возрастала. «Просто твой мозг бьётся в конвульсиях от злобы и бессилия, что всё складывается не по его капризам. Успокой его, как ты научился это делать в детстве». «Это просто сон! Я никуда не упаду! Проснусь, и всё будет хорошо».

Падение стало замедляться, серая бездна раскрылась чёрной пастью и проглотила его. Сердце замерло, и темнота мягко окутала тело, как пуховая перина. Ему стало хорошо, как в детстве в своей спальне. Он стал ощущать себя, отрыл глаза и не поверил новому обману…

Это была его комната в их маленькой квартире из детства. Он лежал на своей, всегда разложенной как двуспальная кровать тахте, под полками с книгами и аппаратурой. Проводник сидел на его вращающемся кресле-стуле у стола по цвету и тональности они подходили друг другу. В комнате ничего не изменилось, те же матовые светильники, разбросанные по потолку, те же кремовые жалюзи на узком оконце, обрамлённом белым пластиком, тот же встроенный металлический шкаф у двери непонятного серого цвета. «Наверное, так же скрипучие дверцы», – радостно подумал Андрес, глядя на шкаф. Ему захотелось проверить догадку, и, вдохнув знакомый запах морского бриза из настенного увлажнителя, он спустил ноги на зелёный в крапинку ковролин, тут же заметив, что нет скафандра. Загорелые голени выглядывали из-под голубых штанин рабочего комбинезона. «А где же…?» Он не успел домыслить, как пришла подсказка:

– Скафандр? Там, где же ему быть? Не в шкафу же?

Андресу сразу расхотелось проверять шкаф, и он спросил уже голосом:

– Скажи, мы можем поговорить?

Удивился естественности звука и тому, что не читает чужие мысли в своей голове.

– Здесь сколько угодно, до вечера ещё уйма времени, – скрипучий голос проводника показался очень знакомым, но слегка синтезированным.

Его мысленный скан расшифровали:

– Да-да, это тот самый голос! А почему бы и нет? Из всех действующих лиц этого вертепа он оказался свободным, – пояснил Глория.

– Это не вертеп! – обидчиво поправил Андрес проводника, – это квартира моего детства. Как и детство, она у меня была одна.

– И для тебя и для меня, да и для многих других всё началось в этой маленькой лаборатории. Если хочешь, назовём её «Пуэритиа лаборатори», или «Лабораторией детства». Как, звучит?

– Совсем нет!

– Извини! У меня, кажется, появился реальный клиент и не один.

– Что это значит для меня?

– Вернёшься обратно в скафандр, в свою матрёшку на некоторое время, не оставлять же тебя наедине с тьмой. Ну, отключайся и поехали.

Андрес закрыл глаза, и открылись они уже в скафандре. Помещение слегка изменилось, оно выглядело овальным, вытянутым в стороны. Спереди подсвечивались две ниши, рядом справа темнела ниша проводника. Там обозначилось какое-то шевеление. Андрес повернул голову, чтобы рассмотреть более детально, что там происходит. В этот момент ниша словно отбросила тень к середине овала. Тень стала удлиняться. И… пошла к двум светящимся нишам. Воображение подсказало Андресу – это проводник. Вот шляпа, полы плаща, сапоги… «Кстати, а во что же он обут? – задался вопросом Андрес. – Вот я и не помню, сапоги или кроссовки?» Тем временем тень остановилась у левой ниши, и пошёл процесс концентрации. Чётче прорисовались контуры проводника, длиннополая шляпа, капюшон плаща, темные очертания рук в перчатках, силуэт туловища. Полы плаща почти касались рифленого пола из вороненой стали со световым отблеском от ниши что справа, а обуви опять не было видно. «В этом что-то есть, – удивился своим наблюдениям Андрес, – от меня скрывают обувь!»

Глория проделал манипуляции руками, стеклянное ограждение ниши скрылось в стене. Взору Андреса предстал субъект, скрываемый ограждением – это человек, молодая женщина. Волнистые русые волосы, открытая белая шея. Ракурс не позволял Андресу рассмотреть лицо, шляпа проводника мешала обзору, но видно было полтуловища в белом, с высокой грудью размера так третьего, талия под поясом тёмных брюк, в обтяжке упругие ягодицы и длинное бедро под стрелкой, голень прикрывал клёш, спадающий на чёрные туфли на высоком фигурном каблуке. Проводник мановением правой руки вытащил из щели, куда скрылось стеклянное ограждение, голографический щит-экран. Голубоватые пиксели и прозрачные серые кирпичики подрагивали по всей площади щита, перекрывающей по ширине и высоте всю нишу. Глория отступил на шаг от щита, сделав при этом неприличный жест обеими руками – так брутальные мужчины демонстрируют свои сексуальные притязания. Из ниши от тела дамы отделился энергетический сгусток. Экран принял его, создав на своей плоскости голограмму – копию объекта в нише. Голограмма, блеснув украшением на пальцах, подала руку перчатке проводника, что-то спрашивая при этом, ей, наклонив голову, отвечали. Диалог длился не более двух-трёх секунд, затем проводник, не выпуская руки дамы, вытащил её всю из плоскости экрана. Новосозданный биклон шагнул вперёд, потеряв яркость, стал превращаться вместе с проводником в тень. Тени смешивались, как инь и янь на графическом рисунке, кружились в медленном вальсе, распадаясь при этом на пиксели, и постепенно гасли, пока не исчезли совсем, как будто и не было на этом месте ничего. Опустевший экран задвинулся на своё место, а ниша закрылась стеклянной крышкой, словно душевая кабина, потускнев, погрузилась в полумрак, дама, находившаяся внутри, пребывала в анабиозе, не двигалась, глаза закрыты. Вторая ниша справа продолжала светиться, сквозь матовое стекло темнел силуэт тоже человека.

Андрес прикрыл глаза и, как ему показалось, задремал. В полусне он оказался на станции, в модуле отдыха. Выла сирена, извещая об аварийной ситуации, будто городская иллюминация, перемигивались различные табло и индикаторы. Но вот кто-то незримый начал приглушать звуки и свет, послышался шепот, который стал усиливаться, пока не превратился в знакомый и приятный голос: «Хаски! Будь осторожен, ты в опасности!» Будь осторожен, ты в опасности!» Андресу хотелось позвать отца, чтобы расспросить его, но в этот момент его позвал другой голос: «Андре…!» Сердце забилось сильней, казалось, оно хочет разделиться на части, для встречи с двумя желаемыми людьми, не обидев ни одного, ни другого. «Не слушай его! Твой мозг – предатель!» – это был скрипучий призыв проводника. Внутри всё остановилось и ушло в пятки. Началось падение в пропасть, Андрес уже не контролировал себя, лишь успокаивал: «Ничего страшного, это просто сон!»

Он снова сидит в своей комнате на тахте. Проводник на вращающемся стуле за столом. Его можно уже рассмотреть более детально. И первое, на что бросает взгляд Андрес, это обувь, которой нет. Голые грязные ступни, местами пораненные. Нога заброшена на ногу, видна пятка, растрескивающаяся толстая кожа которой выглядит ужасно отвратительно.

– Что не нравится? – проскрипел Глория, убирая ноги под себя. – Обувь ещё заработать нужно, заслужить, собственно, чем я и занимаюсь.

Он встал, поправил шляпу, ступни спрятались за длинными полами плаща, но Андрес теперь без труда дорисовывал воображаемое окончание ног, и это ему доставляло удовлетворение. Он медленно, настойчиво изучал своего нового наставника, и каждый маленький пазл, вставший на своё место, рассеивал туман, позволяя картинке становиться более внятной.

– Ты тут посиди без любопытства, дама рядом, вам не желательно встречаться, ибо ты предстаёшь для неё в не свойственном для тебя образе.

– Кого-то ещё приютишь в моей квартире? – огласил свою догадку Андрес.

Ему не ответили, ибо тени не разговаривают, тем более в момент дефрагментации. Оставшись в комнате один, Андрес не последовал совету Глории, и раздирало его не любопытство, а ностальгия. Первым делом он проверил шкаф у двери, открывая дверцу, надеялся повстречаться не только с предметами одежды детской поры, но и игрушками. Увы! Его постигло разочарование – ничего такого там не было, вместо привычных полок – ручки контейнеров, как на станции, которую внезапно покинул. Он переместился к двери и открыл её. Там вместо узкого коридора, ведущего в соседнюю комнату и далее в кухню – кирпичная стена. Потрогал кирпичи, они не были настоящими, вместо шершавости и провалов в местах кладки – гладкая полимерная поверхность. «Это просто иллюзия!» – подсказывал биомозг. И ему ничего не оставалось, как соглашаться с этим доводом. «Похоже, я сам иллюзия, – усмехнулся Андрес, – биклон, одним словом». От такой мысли ему стало спокойней, он решил вернуться на тахту, и вовремя – в этот момент тень проводника концентрировалась в центре комнаты, так что, перемещаясь, он прошёл сквозь неё.

– Что, не сумел обуздать любопытство? Наследил, где только успел, – усмехнулся проводник, как только пиксели затвердили его голографическую плоть.

– Должен же я найти объяснение всему происходящему, – оправдывался Андрес, поправляя плед на тахте.

– Запомни для начала: я сопровождаю только послушных суспансус. Нужно чтобы ты захотел быть таким, иначе нам не по пути.

Проводник уселся на вращающийся стул, теперь уже не стесняясь, вытянул перед собой ноги с грязными ступнями и глубокими трещинами на толстой коже пяток. Слегка сдвинул шляпу со лба на затылок, так, что Андресу визуально стал доступен его большой, прямой и необычный нос. Как у известного сказочного персонажа Буратино нос не торчал, имел угол примыкания к лицу более шестидесяти градусов, но казался удлинённым из-за того, что ноздри по бокам имели большой продолговатый овальный срез, да такой, что на две трети среза была видна носовая перегородка. Нос словно подсвечивался невидимым фонариком, замаскированным искусным художником-осветителем где-то в районе лба под полями шляпы, а рот и подбородок оставались в тени и контуры их были размыты. Андрес впервые в жизни повстречался с таким экземпляром носа.

«У его предка вырвали ноздри! – ехидно подсказывал биомозг. – Наверное, было за что!»

Телепатия, видимо, отсутствовала, потому визави Андреса никак не отреагировал на его мысленный посыл о родственниках.

– Это я уже понял, что ты проводник из шлюза в комнату, – съязвил Андрес, – не ясно, на кого ты работаешь, кто твой админ?

– Кто мой хозяин, мне не дано знать, а на них я не работаю, для них я спамер. Твой биомозг однажды уже квалифицировал меня так, иногда ему стоит верить.

У говорившего рот не открывался, не было ни микродвижений головы, ни жестикуляций. Но звук доходил до ушей Андреса естественно, как будто собеседник и являлся его источником. Голос походил на голос деда Виктора Павловича из далёкого детства, старческий, скрипучий, местами с иронично-язвительной интонацией.

– Спамер?! – искренне удивился Андрес. – Ты занимаешься вирусной рассылкой? или рекламной?

– Наоборот, моя задача успеть оцифровать сознание интернированных в шлюзе до того как это сделают индлибы. Создать биклон объекта и работать с ним по альтернативной программе, которую спускает мне мой админ. Естественно админы индлибов в ярости, когда первая брачная ночь уже состоялась без их участия.

На фразе про брачную ночь проводник радостно усмехнулся. Из-за недостаточности информации биомозг Андреса не мог определиться, что явилось источником проявления эмоций Глории, а подключение к биокомпьютеру при каждой попытке блокировалось. Он задал наводящий вопрос:

– Что же тебя не вытравят? Или они не знают о тебе?

– Знают, но ликвидировать не могут, только уничтожение проекта, возможно, решит проблему. Они не самоубийцы.

– Так кто они?

– Я не информирован, а самому проявить инициативу лень. Натуральный интеллект, внедрённый в моё программное обеспечение, подобран специально с такими характеристиками: ленивый, вульгарный, брутальный. Я отрываю задницу от дивана только по специальной команде, и только в том случае, когда мне что-то обещают взамен.

«Точная копия деда Виктора Павловича», ‒ согласился с характеристикой проводника Андрес.

– Чем же тебя можно заинтересовать?

– Об этом я и сам не знаю, приходит стимулирующий сигнал, тогда формируется импульс для движухи.

«Ну да, как пинок от бабы Даны», ‒ теперь уже усмехнулся Андрес. Но спросил тактично:

– Какие-то общие цели у тебя должны остаться?

– Лень позволяет их игнорировать, хотя последнее время у меня существует назойливая мысль, что мне необходимо обуться.

– Ты собираешься кого-то разуть?

– Глупость, ты же видишь, что я – голограмма, обуть которую возможно только программным методом.

– Тогда я не понимаю…

– Моему сознанию нужно заработать определённое количество лайков, тогда мне откроют в шкафу ячейку с кодом инсталляции обуви. Если я захочу, то обувка появится на моих ступнях, причём в любом фантастическом виде, который взбредёт мне в шляпу.

– Тогда понятно, почему «обувка», а не обувь, – улыбнулся Андрес своей догадке, – но хотелось бы узнать и о другом…

Ему не дали договорить. Проводник вытянул вперёд руку с раскрытой ладонью, и Андрес замолк.

– Нам нужно уходить, моих подопечных начинают искать, здесь скоро объявятся индлибы.

– Куда и как если выхода отсюда нет? У меня создаётся впечатление, что мы находимся на орбите в виртуальной комнате.

– Конечно, на орбите, но здесь множество вариантов для укромных мест, целый массив платформ, нужно только знать коды доступа.

Глория открыл дверь, там был виден коридор в смежную комнату. Он махнул рукой, подзывая кого-то. Через мгновенье в проёме двери появилась та женщина из шлюзовой камеры, точнее, её биклон. В этот момент тело её отдыхало где-то там в нише. Андресу показалось, что с её приходом он почувствовал аромат духов, такой сладковато букетный. «Чушь, – успел он выругаться про себя, – здесь не может быть запахов, опять меня кто-то дурачит…» В тот же миг возникший биклон противоположного пола, осматриваясь вокруг, перебросил свой взгляд на него. Но проводник бесцеремонно забросал её вопросами, не давая времени на адаптацию:

– Мадам, вы по-прежнему имеете желание не выполнять контракт с корпорацией?

Она небрежно кивнула, осматривая во все глаза Андреса.

– Вы готовы на жертвы и унижения, лишь бы очистить сознание от зависимости?

– Да, готова!

– Тогда раздевайтесь.

– Зачем?

– Не задавайте глупых вопросов, так надо.

– У нас будет групповой секс?

– У вас только это осталось в сознании после порцифии? Нет, секс между голограммами невозможен. Ваша виртуальная одежда и даже некоторые участки тела имеют метки, по которым нас отыщет ваш духовный визирь – индлиб.

Женщина удивлённо вскинула чёрные нитки бровей. «Да-да, именно тот мачо, который и завербовал вас!» – пояснил её ментальный вопрос проводник.

Дама-биклон начала раздеваться. Неторопливо, как бы в раздумье, она сняла туфли на фигурных каблуках, потеряв в росте сантиметров пятнадцать. Расстёгивая пуговицы на блузке, она начала искать глазами место, куда её положить или повесить.

– Побыстрее, пожалуйста, у нас мало времени. В шкафу есть контейнер, одежду сложите туда, – поторопил её проводник.

Она подняла с пола туфли и направилась к шкафу, открыв дверцу, увидела активированную ячейку, за ручку вытянула контейнер. Выйдя из полочного пространства, контейнер хищно открыл свою пасть, неожиданно и резко выбросив верхнюю крышку в пространство, напугав при этом женщину. Она ойкнула, нервно отдёрнув руку. Обернувшись, посмотрела на проводника и Андреса, затем поставила внутрь ящика туфли. Белая блузка, аккуратно свёрнутая, легла на туфли, за ней последовали брюки. Дама осталась в нательном белом топике и чёрных плавках. Она вопросительно посмотрела на проводника. Он кивнул ей, и она сняла через голову топик, а затем и трусики.

– Смелее! – подбодрил её проводник. – Вы же всегда поддерживали «Феменес», даже в некоторых акциях были участницей.

Полностью обнажённая, дама вышла на середину комнаты. Руками она поддерживала тяжёлые груди, закрывая соски. Фигура её не казалось уже такой стройной как в одежде, талия слегка располнела, имелся аккуратный пухленький животик, массивные бёдра зажимали лишённый волосяного покрытия лобок. Андресу снова почудился исходивший от неё аромат, но теперь он был просто сладковатым запахом женщины.

– Опустите руки сбоку на бёдра и слегка расставьте ноги, – приказал Глория.

Она, как призывник на медкомиссии, выполнила всё, что просили. Поток сканерного излучения с верхней плоскости комнаты, активизированного проводником, заставил светиться губы, ареолы на грудях и промежность ниже лобка.

– Ну вот, что и требовалось доказать – по нанесённым маркерам объект не составит труда обнаружить. Придётся тебя немножко попортить, на время.

После его слов свечение у девушки прекратилось, на этих местах образовались тёмные дыры. Если в промежности это выглядело даже сексуально, то отсутствие губ и ареол выглядело устрашающе. «Вампир тёмных сил, – иронично охарактеризовал увиденное Андрес, – с дырами в груди».

– Прикроем тебя маскировочной защитой, заодно и какая-никакая одежонка, – разрешил ситуацию проводник.

«Одежонка» оказалась простым рубищем, в виде мешка с отверстием для головы. Оно поглотило тело женщины почти до пят, а пол-лица скрылось за санитарной маской. Андрес впервые обратил внимание на её глаза и нос, ведь до этого было много отвлекающих факторов. Глаза большие, светло-карие, чуть на выкате, нос прямой, правильный, с птичьей пипкой. Светло-русые густые волосы спутаны, скрывали уши, едва касаясь плеч. Лицо даже в маске показалось Андресу симпатичным.

Оглядывая своё дизайнерское решение, проводник оправдывался:

– Более сложные программные изыски требуют пояснений при обращении в базовый модуль, а оставлять хвосты в сети нам ни к чему.

Зеркала в комнате не было по той причине, что это голографическая реальность, а в том месте, где оно находилось в детстве, взгляд Андреса обнаружил рамку, обрамляющую синий экран. Женщина-биклон, просканировав мыли наблюдающих за ней, скептически оглядела подол нового платья, расправила его при этом, демонстративно вздохнув, тем самым подтверждая своё согласие. Видимо она хотела спросить про обувь, но её опередили:

– С обувью здесь проблема, при перемещении между платформами работает нижний сканер идентификации. Пладмины считают, что таким образом они контролируют миграцию платформ, связанных с не ассимилированным в цифру сознанием человеков.

Андрес посмотрел на свою обувь – рабочие бахилы, в которых он перемещался по станции, были на месте. Предотвращая вопросы с его стороны, Глория пояснил:

– Тебя это не касается – это не твой «виртуал», тебя прикрепили, используя пиратский контент.

Вопрос с обувью разрешился сам собой, поэтому Андрес не стал озвучивать при этом вновь возникшие вопросы в надежде, что ясность наступит подобным образом позже.

– Как тебя в миру звали? – с издёвкой спросил проводник женщину.

– Лиза, – ответила та, потом поправилась: – Елизавета Андреевна.

– Ну, так мы тебя не будем величать, себе усложнять, а индлибу упрощать взаимодействие, – старчески бурчал проводник, – будешь у нас…

Он задумался, пристально осматривая Лизу, затем произнёс пафосно:

– Присваиваю тебе «ник» Фораминис, кратко будет Фора, пусть расшифровывают, пока до сути дойдут, у нас уже и надобность в этом отпадёт.

«Понятно, – усмехнулся мозг Андреса, – что-то мне подсказывает, что это просто… дырка, вот только почему латинский, хотя по смыслу самое то».

– Прошу без комментов, нас могут подслушать, враг не дремлет, – предупредил проводник, – сейчас призову второго попутчика. Фора, ты знакома с ним, но эмоции транслировать не обязательно.

Дверь как в сказке скрипнула, вошёл долгожданный попутчик – мужчина лет тридцати, роста среднего, плотного телосложения, покатистые плечи переходили в массивную шею, которая держала небольшую голову, можно сказать, даже маленькую юношескую голову. Короткая стрижка тёмных волос с серебряной окантовкой на висках, глаза чуть навыкате под мощными чёрными бровями, нос прямой, мясистый, с широкими крыльями ноздрей, рот небольшой, губы слегка припухшие. Вид не боевой, осторожность с растерянностью источала вся его рыхлая фигура. Андресу показалось, что он уже где-то когда-то встречался с этой маленькой симпатичной головой.

– Ваши намерения не изменились? – проводник обратился на «вы» к вошедшему.

– В каком смысле? – робко возразил тот, рассматривая во все глаза присутствующих в комнате.

Андресу показалось, что он слышит и чувствует, как у нового попутчика участились пульс и дыхание. Крылья его мясистого носа чаше приподнимались вместе с грудью, шея покраснела от напряжения, усилившийся кровоток к голове старался сбросить с себя офисное ярмо – удушающую петлю ненавистного галстука. «Ерунда! ‒ прокомментировал биомозг эмоции Андреса. ‒ У биклона не может быть ни дыхания ни пульса. Это психологический обман!»

– Смысл один, – повторил за опрашиваемым Глория, – разрыв контракта с корпорацией, невыполнение кабальных условий.

– Да, да, – зачастил мужчина в такт своему пульсу, – я полон решимости, но боюсь последствий.

– А когда чипировались, не боялись? – переспросил проводник.

– И тогда боялся, но выбора не было, – оправдывался попутчик.

– Ладно, хватит о прошлогоднем снеге, когда вчерашний дождь всего лишь статистика, раздевайтесь, чтобы не быть статистом, – приказывал уже проводник. – Вещи пакуйте в контейнер из шкафа.

Он так амплитудно кивнул в сторону открытой дверцы, что едва не лишился шляпы, огромные поля которой, не выдержав аэродинамического воздушного потока, махнули и прогнулись, как крылья махаона.

«Однако! – восхитился биомозг Андреса. – Голограмма современной модели, если может иллюзорно вытворять такое со зрителями!»

Мужчина оказался понятливым. Он торопливо выдернул тот же контейнер, что использовали до него. К удивлению Андреса, после открытия крышки контейнер оказался свободным, вещей Лизы там не было. Снимаемая одежда безжалостно заталкивалась внутрь ящика, попутчик явно не надеялся её использовать впоследствии. Через пару минут посреди комнаты стоял полностью обнажённый мужчина, в меру упитанный, с волосатой грудью, слегка округлившимся животиком. Руки поддерживали и прикрывали мужское достоинство, прямые ноги не имели растительности только на плоских коленках, явно не мужского типа.

– Руки поднимите вверх, ладонями ко мне, – приказал проводник.

Мужчина повиновался. Снова излучение из невидимого источника просканировало оголённый объект. Светились ладони, глазные впадины, рот и мужское достоинство с чашечками коленок.

– Ну да, – проворчал Глория, – ничего нового. Придётся стереть все маркеры.

После его слов высвечиваемые места на голограммной плоти мужчины стали дырами, чтобы его фигура не вызывала у окружающих отвращение и ужас, кроме рубища и маски на лице, появились круглые очки на глазах, где вместо стёкол серая, под стать остальному одеянию, непроницаемая для света плёнка.

– Нам пора уже покидать этот хаб, – вставая со стула, произнёс проводник.

На пути к входной двери, когда мужчина посторонился, пропуская проводника, тот мимоходом произнёс: «Твой ник Лепус, а кратко просто Опс».

Мужчина не возражал, а Андрес тем более, хотя и озаботился вопросом, для чего понадобились ники и почему обделили его, в конце концов – кто такие индлибы? Биомозг беспечно выдал подсказку: «Да ладно! В процессе всё выяснится само!» «В каком процессе? В потенциале биомозга заложено больше, чем он отдаёт сознанию?»

– Биографию родичей нужно знать, что они там в студенческие годы изучили, какими языками увлекались? – вмешался Глория. Через паузу предложил:

– А хочешь, буду звать тебя Эко?

– Нет, ассоциации плохие, – возразил Андрес.

– Тогда Азинус, – в интонациях проводника чувствовался подвох.

– Пусть останется первое, – согласился Андрес.

– Почему?

– То уже короткое.

– Что ж, разумно, Эко благозвучней Ануса…

– А другие варианты не просматриваются? – взмолился Андрес.

– Другие варианты… – задумчиво бормотал Глория. – Ты для меня фактор внезапности… Во! Фактор будешь, а сокращённо Фак, пойдёт?

– Нет, Фак ругательство, – не соглашался Андрес.

– Тогда Тор, тоже производное, – не сдавался проводник.

– Какой из меня бог? Нет и нет, – не сдавался Андрес.

– Фтор! Химический элемент и не так длинно, а с греческого, как мне подсказывают, перевод «разрушительный», вот твой ник всех тут озадачит, – воодушевился проводник.

– Ну, Фтор так Фтор, согласен, – промычал Андрес.

– Фора, Фтор и Опс! Славненько я нахимичил! – неизвестно чему радовался Глория.

– Мне кажется, что ты бредишь! Биклоны этого делать не должны…

– Не всё сразу, потом разберёшься и поймёшь, что могут биклоны, а что нет!

Сознание

Проводник открыл дверь. Андрес заволновался в предчувствии встречи с ещё одним уголком детства, той его частью в маленькой квартирке, которая звалась прихожей и кухней. Но ожидания оказались напрасными, а интуиция в этом мире достойно не проявляла себя. Вместо коридора – туннель, да, туннель, похожий на нору, если кому-то нравятся словосочетания с прилагательными, пусть назовёт её крысиной или кротовой, но суть от этого не меняется. Туннель в рост высокого человека, где-то около двух метров, и такой же шириной, основание как в трубе. Туннель освещался полосами по бокам, они закручивались в спираль по внутренней поверхности туннеля, но нигде не пересекались. Создавалась оптическая иллюзия, что это туннель закручивается и в своём окончании превращается в светящуюся точку. Перемещаться по туннелю было легко, собственно они и не прикладывали для этого усилий, а стояли как на горизонтальном эскалаторе. Слева и справа со скоростью быстро идущего человека продвигались стенки туннеля, световые полосы меняли положение в пространстве, создавая иллюзию движения. Впереди, на расстоянии вытянутой руки бок обок двигались проводник и Опс, а за ними Андрес с Форой. Когда над световыми линиями стали появляться тёмные пиктограммы в виде геометрических фигур, в основном прямоугольников, с цифровыми надписями, Андрес потерял из виду Фору. Он отвлекся на эти знаки на стенах, а потом переместил взгляд направо, где рядом была Фора, но её не обнаружил. Оглянулся, сзади ленты освещения скручивались по спирали в световую точку так же, как и спереди, и никого не было. Его вопрос предотвратил проводник телепатически: «Это не её контент, и незачем тратить энергию на визуализацию, но она с нами». Андрес кивнул и продолжил обозревать «стендовую галерею», как мысленно для себя назвал он ряды пиктограмм по сторонам.

Так продолжалось некоторое время, пока Андрес не заметил, что проводник периодически что-то отсматривает вместе с Опсом. Небольшие голограмм-планшеты вспыхивают перед ними, проводник их жестом снимал со стенки туннеля. «Чтобы это могло быть?» – заинтересовался Андрес. На его телепатический посыл пришёл ответ: «Это элементы оцифрованного сознания Опса в тексте, ищем момент, когда он покатился под гору!» Понаблюдав за манипуляциями проводника, Андрес позволил себе их повторить. Когда справа появился прямоугольник с текстом, он махнул рукой в его сторону, стараясь использовать свой жест как работу с сенсорной панелью. Мысленно он раскрывал панель перед собой, и у него получилось. На расстояние вытянутой руки перед ним возник голографический текст, похожий на скриншот электронного журнала. Андрес стал вчитываться:

«Наибольшую опасность для жителей Земли, полагает эксперт-ученый, представляет искусственный суперинтеллект, не наделенный сознанием. «Когда я говорю о сознании, я просто имею ввиду субъективный опыт: он чувствует себя чем-то вроде меня», – пояснял ученый.

По его мнению, исследование искусственного интеллекта зачастую игнорирует проблему сознания, в частности, различие между сознательной и бессознательной системами обработки информации, характерными для живой и неживой природы.

Эксперт полагает, что интеллект и сознание могут быть описаны уравнениями, следовательно, искусственному интеллекту возможно вменить сознание конкретного человека. В дальнейшем сознание машины сможет получить развитие по аналогии с человеческим донором. В этом случае вину за неудачное воплощение замыслов инженеров-соматиков должен разделить человек – донор сознания.

«Если мы воспитываем детей, которые продолжают следовать мечтам, не достигнутым нами, тогда мы можем гордиться ими, даже если нас уже нет. Но если вместо этого мы вырастим нового Адольфа Гитлера, который уничтожит все, что важно для нас, мы не будем в таком восторге», – считает ученый».

«Опс интересовался публикациями о внедрении человеческого сознания в машины? Зачем?! Хотел бессмертия?!» Мысли Андреса разлетались непроизвольно в пространстве, как брызги шампанского у неопытного официанта. За это он получил замечания от проводника: «Фтор! Думай про себя, не оставляй маркеров в эфире!»

«Про себя?!! Это как?!» – изумился Андрес. Ему не ответили. Тем временем, обделённый вниманием скриншот исчез. «Чёрт с ним!» – выругался Андрес и образно слегка прикусил язык, демонстрируя старание «не засорять пространство». В этот момент световые полосы по сторонам остановились, отчего это произошло, Андрес не успел разобраться. Проводник левой рукой проткнул стенку туннеля, прямо под синеватым огоньком прямоугольника с печатными буквами «ИКС».

«Икс» прямо перевод пишут», – опять не выдержал Андрес.

– Это аббревиатура, видишь – буквы заглавные, – проявилась наконец-то Фора.

– Информационно-конфессиональная система, – возмутился проводник, – и заткнитесь, придурки, со своими дискуссиями.

Тем временем его кисть легко погрузилась в стену полностью, как горячий нож в сливочное масло. Выдернув её обратно, он извлёк из стены полушар с отверстием посередине, стилизованным под кисть руки. Полушар был поделён на восемь подписанных частей. Расположение надписей шло от центрального круга с отверстием к периферии. Андрес не смог прочитать все надписи, но первую верхнюю успел отчётливо разглядеть. Она гласила – «ГУЛЯ». «Фтор, – обратился к нему телепатически проводник, – это массив информационно оцифрованного сознания с восемью платформами, это чтобы ты не задавал лишних вопросов. Слушай дальше. Мы сейчас войдём в платформу Опса, запретную для Форы. Твоя задача транспортировать Фору внутри после копримирования ваших сознаний. Ещё раз прошу: постарайся не сорить вопросами, сам всё поймёшь. И так, поехали…»

Андрес не успел осмыслить телепатию Глории, но внедрение прочувствовал как дискомфорт внутри головы, посторонний шум и отдалённый женский голос прорывались из ниоткуда, разрушая стройность его мышления. Кроме того ему опять почудился сладковато-букетный аромат, но теперь запах исходил уже от него, будто его кто обрызгал из пульверизатора липким аэрозолем. «Обман, сплошной обман, – ругался он сам на себя, – меня держат за дурака!» «Ты теперь будешь пахнуть женщиной, – издевался над его сознанием биомозг, – следи за грудью, она приобрела тенденцию роста!» Проводник тем временем вдавил сектор полушара между пятью и шестью, если применить вариант часового циферблата. Буквы на секторе заполыхали красным ореолом. «ИРА» – прочёл надпись Андрес. «Если это женское имя, – прорезался голос Форы у него в голове, – тогда «мир» в переводе с древнегреческого». «А если это не имя, – язвил биомозг Андреса, – тогда в «переводе» – приключения на наши задницы». Его начинало раздражать троение личности. Биомозг независимо прокомментировал: «Вот теперь знаем, что такое голоса в голове». Сознание ответило биомозгу: «Если нашего правообладателя раздражает разтроение личности, то с нами кто-то четвёртый!» «Я знаю! Знаю кто! – закричал женский голос. – Это «шиза».

Глория вставил кисть в центральное отверстие полушара. Рядом на зеленоватой стене туннеля тёмными линями изумруда стилизовалась дверь. Проводник, не убирая левой кисти из стены, правую ладонь приложил к плоскости дверного прямоугольника, и проход открылся. Первым в космическую лазурь проема провалился Опс, за ним последовал Андрес. Когда Опс пересекал виртуальную грань между туннелем и платформой, его голые ступни полыхнули голубым неоном, а сам он весь покрылся невероятным прозрачным камуфляжем, будто на него смахнули всю палитру красок. Камуфляж из красок покрыл и Андреса, и пока тот рассматривал свои руки, пропустил момент вступления на платформу Глории. Проводник замкнул их триптих, проход закрылся, камуфляж исчез, ничего не осталось и от проёма, только вверху голубоватым огнём светился треугольник вершиной вниз, а над ним повторялась бегущая строка. Андрес успел прочесть: «Оглянувшийся назад, знай: «Непротивление злу насилием» – система принуждения к покаянию, – ошибка прошлого. Настоящее и будущее в очистке информационным рафинированием».

Осмыслить прочитанное помешал Глория. Пройдя сквозь Андреса и завладев его вниманием, проводник бесцеремонно двинул Опса, остановившись перед высоким четырёхугольным столиком с покатым верхом, на котором лежал чёрный фолиант. Андрес успел отсканировать титульную обложку книги прежде, чем Глория раскрыл её. Название фолианта гласило: «Гнев и месть – оковы души!»

Биомозг взялся тут же каламбурить: «Как можно душить наручники? Ну, ели только гневом и местью!»

Ему незамедлительно ответили: «Здесь имеется в виду некая субстанция – душа».

«Душа? – удивился Андрес. – А что это?»

«Я и сама не знаю толком, – поясняла Фора, – постоянные порцифии затёрли всё, не знаю, как это-то определение осталось».

Тем временем проводник перелистнул первую страницу фолианта. В тот же миг взору Андреса открылась панорама. Большая картинка олицетворяла собой обычную автомобильную стоянку. Изучая легковые ретро-авто, рядами стоящие там, Андрес изменил первоначальную догадку: «Это не стоянка, это кладбище битых легковушек».

– Снова не угадал, – возразил ему проводник. – Это «священный гнев» Опса. Так он мысленно боролся с ненавистными авто в своём дворе, хотя уже точно знал, что мысль материальна.

– Фу, как скучно! – прокомментировала Фора.

– Не скажи! Ищем машину без видимых повреждений, там, возможно, зародился первый контракт с индлибом, – озадачил всех проводник. – Индлиб – индивидуальный либер, – специально для Андреса пояснял проводник, – метапрограмма поиска клиента по его порокам от рождения или приобретённых при расширения сознания.

– А я-то думал, что это вербовщик сознания, – признался Андрес, – что-то в виде гремучей смеси психолога-капеллана.

– И это также присутствует, – согласился Глория, – лезет в душу без спроса и гадит там, оставляя ещё дополнительные метки, что легче искать и контролировать.

– А это как? – не унимался Андрес, когда снова упомянули понятие души.

– У тебя бывало так, что привяжется мотив какой-нибудь песенки с парочкой строк, вот и крутишь их целый день, а избавиться очень проблематично?

– Ну, бывало.

– Вот что-то в этом роде, постоянно возвращаешься к этой метке, а потом раз – и тебе подсовывают что-то новое, но привязанное к метке, и ты поплыл, а дальше – больше…

– Понял?

– Ну, где рядом, забьют в голове гвоздь, а потом на него всякую ерунду будут вешать…

– Хорошо, пусть так, Фора, помогай ему, искать этот чёртов гвоздь!

– А почему на тебя они не действуют? – не унимался Андрес.

– А у меня нет души, – усмехнулся проводник, – некуда лезть, да я и сам один сплошной порок. Да и не знаю, была ли она у меня. Если была, то куда её запрятали инженеры-соматики?

– А кто такой Либер? – сыпал новые вопросы Андрес.

Ему ответила Фора: «В переводе значится «книга», возможно, считанная с тебя, твой двойник».

– Хватит вопросов Фтор! – возмутился Глория. – Ищите гвоздь!

Но не успел Андрес оглядеться, как окружающий его мир начал рушиться на глазах. Сначала как в цифровой видеотрансляции появились сбои, очень похожие на дефрагментацию картинки – смещённые прямоугольники и расплывчатые цветовые пятна. Затем резко сузился и потемнел обзор. Андрес не успел даже мысленно задать вопрос, что происходит как снова прозрел, но только в шлюзе и в скафандре.

Его взору открылся овальный зал, и он тут же ощутил тяжесть скафандра, хотя тот и весил всего лишь чуть больше килограмма. Прямо перед ним кто-то или что-то стояло, концентрация взгляда возвращалась не так быстро, как работал биомозг. Фигура тени под его ментальным напором приобретала всё более чёткие очертания. Вот наконец-то проступили знакомые и волнительные черты, сердце участило биение, лицо тронула волна тепла. «Это же…», – он не успел назвать визави. «Ты прав, Андре – это я!» – внедрился ему в биомозг ласковый посыл женским голоском. Улыбаясь, Андрес намеревался протянуть руку, чтобы коснуться романтического образа.

«Хаски, стой!» – резко одёрнул его голос отца. «Это индлиб!» – пояснили ему. Черты изображения, только начавшиеся, как пазлы, складываться в прекрасный образ девушки из юности, дёрнулись, словно от разряда электрошокера, и рассыпались прямоугольниками. «Закрой глаза и следуй за мной», – приказал отец, перебивая сладостный женский шепот. Глаза устало закрылись, тяжесть скафандра улетучилась, и началось падение в пропасть. «Ничего, ничего, – успокаивал свой биомозг Андрес, добавляя при этом: – где вот только я приземлюсь?» В тот же миг падение кончилось, и он интуитивно догадался, что это снова его комната.

Сердце не чувствовалось, но показалось, что оно застучало часто-часто, зашумело морским прибоем где-то в голове. Биомозг и тот выдал сомнения: «Попытка осы продемонстрировать эмоции или энергия интуиции?» Открылся обзор, его биклон полулежит на тахте. Отец сидит на месте проводника. Молодой, улыбающийся, родной – таким запомнился в детстве, в той счастливой и беззаботной части. Эмоции уже гасли, возможно, не хватало энергии, а связь с телом под внешним контролем.

Одет отец весьма странно и непривычно. Тёмный спортивный костюм, брюки и куртка без липучек и молний, но не в обтяжку, а на ногах белые полукеды. Спорт папа не любил, возможно, оттого, что не хватало времени, работа забирала всё. Черты лица расплывчаты, изображение не стабильно. «Я – масадмин», – предотвратил он его вопрос об обуви. Палец его правой руки коснулся бейджа слева на груди, и тот полыхнул неоновыми буквами: «Масадмин».

– Для меня – это тёмный лес! – ответил Андрес.

– Масадмин – администратор массива, – пояснил отец, – надо мной только Либер. Массив состоит из восьми платформ, – продолжал пояснять отец, – каждая платформа – это архив данных однотипных оцифрованных сознаний с опорными элементами памяти. Их альма-матер, переводя на язык человеков. Курируют их пладмины – платформенные администраторы.

Андрес никак не мог сконцентрироваться, пытаясь узнать обо всём и сразу, расспросить, хотелось тактильных ощущений. Но биомозг уже накладывал табу на все эти действия, присущие людям. Обнять и погладить голограмму можно, но радости это не добавит, и внутренняя пустота не уйдёт. «Тактильные ощущения! – я начинаю мыслить как машина, – усмехнулся Андрес, – даже родные стены не помогают. «Вертеп», как говорит проводник». «Прокси-куб и прокси-спамер», – подсказал отец.

‒ Я твою спутницу Фору отправил на кухню, пусть займётся тем, чем положено заниматься женщинам, ‒ пояснил отец.

‒ Она не моя спутница, мне её навязали, ‒ слегка возмутился Андрес.

Ему не хотелось ассоциироваться с Форой, было ощущение брезгливости к этой молодой и сексуальной женщине, объяснений этому он не находил. «Какие тут объяснения, ‒ возмутился его биомозг, ‒ она обычная шалашовка в этом массиве платформ». «Фу, как вульгарно, ‒ возмутилось сознание, ‒ в таком случае тебя сложно перевоспитать, уж лучше дефрагментировать». Биомозг отметил, что это уже не первый раз, когда его же оцифрованное сознание (ОС) выступает оппонентом ему. «Машина есть машина, – комментировал сам себе, – видимо, синхронизатор с телом не отлажен».

‒ Напрасно ты так о своей старой знакомой, ‒ вступился за Фору отец, ‒ она на многое тебе открыла глаза, и потом, она ‒ настоящий человек с правильным сознанием.

‒ Старая знакомая?! Я не ослышался?! ‒ удивлённо возбудился Андрес.

‒ Ты не ослышался, ‒ произнёс отец, вставая с кресла.

Он, подойдя к Андресу, протянул руку к его голове. Собирался ли он погладить по ней, как в детстве или просто коснуться, чтобы ещё раз убедиться, что тактильный контакт между биклонами невозможен, так и осталось загадкой. В самый последний момент он задержал её, даже чуть-чуть отдёрнул назад, но потом оставил в таком положении. Держа руку над головой, как пастырь над послушником, сказал:

‒ Я верну тебе часть памяти, отнятой в процессе порцифии, ты всё поймёшь сам.

Андрес собрался забросать отца вопросами, но тот не дал ему их сформулировать, уже телепатически внедрив посыл: «Это лишнее, вопросы будут потом, но совершенно другого плана, поверь мне!»

‒ Тебе придётся сейчас воспринять ещё один трек, ‒ пояснил он, ‒ в некоторой степени ты удивишься сначала, но потом всё примешь как должное.

Андрес прикрыл глаза, так ему показалось, ведь как это можно оценить он не понимал. У его биклона опустились веки, и он это видел со стороны, лишь потом, с небольшой задержкой, пришло ощущение сознанию, как закатились глазные яблоки со взглядом вверх и внутрь. Сначала в условно сонном кино проплыл текст про порцифию с изложением, очень похожим на энциклопедическое, затем пошли полнометражные кадры с людьми.

Порцифия

«Порцифия – «Порча цифровая», или «Нейропорча – блокировка нейронных связей гиппокампа, отвечающих за доступ к массивам долговременной памяти». Порча памяти. Порцифия – лечебный процесс от моральной рефлексии, одной из ветвей ностальгии».

«А когда человек знакомится с порцифией?» – отослал телепатический вопрос биомозг Андреса.

«В большинстве случаев – когда мозг становится биомозгом», – последовал ответ.

«Чем отличается биомозг от кибермозга?» – не унимался Андрес.

«Биомозг, когда становится биомозгом, не прячет свой сервер, наоборот делает его более открытым, чем кибермозг».

«Это шутка?»

«В какой-то мере, да. Биомозг более реален, чем виртуальный кибермозг. Всё, заканчивай с вопросами, знакомься с событиями, которые произошли тогда, когда твой мозг ещё не стал биомозгом. Сейчас я сниму блокировку, и ты удивишься».

…Лектор-аниматор вошел в круглый зал с высоким полукруглым подиумом, что напротив автоматических радиусных дверей-купе. Небольшое помещение, шесть метров в диаметре, условно можно называть залом, скорее оно похоже на танцпол или на небольшую хореографическую студию, но без поручней и зеркал, хотя на браслете у туристов экоста всегда высвечивалось – «анимационный зал». Андресу при первом знакомстве казалось, что это шлюзовой отсек орбитального модуля. Пол, выложенный керамической мозаикой в виде земной поверхности из космоса, гармонично подсвечивался снизу, создавая иллюзию большого прозрачного иллюминатора. Сферический потолок изображал безграничные глубины космоса, подсветка созвездий мерцала где-то там, в глубине купола, само основание которого при переходе в стены постепенно светлело. Стены являлись источником направленного света, посетители, находящиеся в центре, всегда ощущали свое присутствие в ярком энергетическом потоке, несущем их к безграничной вселенской жизни, но глаза не ослеплялись и не уставали. Андресу припомнилось, как две женщины, бывшие вместе с ним в группе туристов, возможно, мама с дочкой, восхищались увиденным. Старшая из них произнесла негромко: «Потрясающе! В детстве я ходила в планетарий, это что-то похожее!» На что её спутница полушепотом ответила: «Не знаю, что такое планетарий, но прикольно, и мне в кайф!» Сегодня Андрес в другой группе и присутствует здесь уже второй раз. В этом зале будет проходить практическое занятие – тренинг по выдавливанию из себя радикала.

Он согласился посетить это необязательное мероприятие после рекомендаций куратора проекта «Порцифия». Психолог-соматик доверительно поведал Андресу, что лечебный процесс от моральной рефлексии, одной из ветвей ностальгии, от которой часто и страдают молодые люди при входе в образ самостоятельной жизни, пройдёт наиболее продуктивно, если посетить предварительно вышеназванный тренинг.

Все стоящие в центре повернулись в сторону вошедшего. Аниматор, продвигаясь к подиуму, энергичностью движения рассёк пятнадцать человек на две группы, как Моисей воды Красного моря при выводе евреев из Египта. Оказавшись на возвышенности, он без лишних приветствий сразу же взялся за дело:

– Внимание! Встали все в круг, взяли друг друга за руки! Так, молодцы! Теперь на слово «сто» поднимаем руки вверх и делаем шаг внутрь круга, а слово «третьему» опускаем и делаем шаг назад. Кому непонятно, смотрим вверх, как выполнят фигуры мой спутник и помощник Саха Якутич.

Наверху, по центру круга, голубоватая фигура обычной голограммы, изображающая двойника аниматора, послушно кивнула на представление, мол, да, действительно, это я, Саха Якутич. Послышалась лёгкая приятная музыка, ритмическая и негромкая, так, чтобы не мешать аниматору голосом руководить группой. А тот усердствовал, как заводной: «Готовимся к выполнению сто третьего упражнения разминкой. Начали! По «сто» – «третьему», «по сто третьему», убыстряемся и повторяем за мной хором: «По сто третьему! По сто третьему! По сто третьему!»

Андресу отчего-то сильно захотелось скаламбурить: «По сто пятьдесят четвертому! Но Якутичу не наливать, а потом танцуют все!» Он улыбнулся и, чтобы не фыркнуть от смеха, начал сильнее топать ногами. В какой-то мере это помогло удержать ситуацию под контролем. Аниматор обратил на него внимание, подбодрил:

– Делаем как молодой человек в фиолетовой майке! – видимо суфлер подсказал ему имя, и он продолжил: – Как Андрес, энергичней шагаем и улыбаемся при этом! Саха Якутич, улыбаемся!

Лицо голограммы ощерилось. Было понятно, что модель голографа в этом зале далеко не самой последней версии. Молодая женщина напротив, с раскрытыми не в меру голубыми глазами, не моргая, положила взгляд на Андреса. И ему стало казаться, что упражнение она выполняет с каким-то остервенением, сильно и резко топая. От энергичных амплитудных взмахов руками груди её, преодолевая натяжение резинок топика, подпрыгивали, будто старались вместо застывших без движения век прикрыть остекленевшие глаза.

«Это уже не смешно!» – подметил про себя Андрес. «Какой-то географический Саха Якутич, но нас явно лохматит!» – скаламбурил он затем. Глядя на девушку, ему также подспудно хотелось энергичности. Речёвки мешали вообще о чем-то мыслить, оставалось только одно желание двигаться в такт вместе со всеми и, не задумываясь, глаголать.

Аниматор хлопнул и зычно прокричал: «Переходим к самому упражнению, собираем живую молекулу! Плотнее продвигаемся к центру круга, а затем резко отдаляемся! Молекула дышит, молекула живёт! Применяем новую речёвку!»

Все дружно сузили круг, сцепленные руки образовали ребристую пирамиду, усеченный конус над головами участников. Плечи стоящих рядом касались дуг друга, как и выставленные в центр круга колени. «Ни дать, ни взять прямо скульптура времён социализма!» – успел всё же прокомментировать ситуацию Андрес. Поменялась и фраза, произносимая хором: «Ищем-ищем радикала! Ищем-ищем радикала! Ищем-ищем ради-кала!»

«Ищем ради чего?!» – правдивая простота вопроса убрала улыбку с лица Андреса. Ему неожиданно захотелось во всё горло крикнуть: «Остановитесь! Это хрень!»

Девушка напротив также перестала улыбаться, её глаза ещё больше расширились. Она, разорвав круг, истошно закричала, показывая свободной правой рукой на Андреса: «Вот радикал!! Вот он!!!»

«Точно, хрень! Прям по Гоголю!» – удивился своим выводам Андрес.

Аниматор громко захлопал в ладоши и, обращаясь к молодой женщине, спросил: «Елизавета Андреевна, с вами всё в порядке?»

Елизавета Андреевна смутилась, её щёки покрылись пунцовыми пятнами, она повернулась к аниматору и, опустив руки, произнесла не так громко, но в возникшей тишине это выглядело громоподобно: «Да-да, всё хорошо! Извините, я просто отпустила отрицательные эмоции!» Все, кроме Андреса, дружно захлопали, а он, продолжая смотреть на визави, причём уже на её спину и аппетитные ягодицы, обтянутые леггинсами с голубым космическим блеском, внутренне съязвил: «Вы посмотрите, сама скромность, отрицательные эмоции! Выразилась бы проще: выпустила пар! Пукнула, и все радостно хлопают! Хре-ень! Точно хрень!»

Тут впервые перед ним открылись остальные личности злополучного тренинга. Нет, конечно, он видел их лица, помнил фигуры, одежду и манеры поведения, но они были как бы в стороне от него, словно голограммы, которые встречаются повседневно на каждом шагу в обычной жизни. Живые люди привыкли не обращать на них внимания, как на назойливую рекламу продукта, который вам не нужен совершенно. Теперь он рассмотрел их в один миг, они вошли в него вместе с тем потоком света, который исходил из закруглённых стен.

Если разобрать группу по гендерному составу, то получалось, что шестеро относили себя к мужскому началу, а остальные девять, не считая аниматора, к женскому. Служащий компании мог быть и бесполым существом, да кем угодно: биклоном, андроидом, трансгендером, сомат-реципиентом, просто ряженым человеком, которого направил админ программы в данный момент, исследуя состав группы.

Возрастной предел группы явно тяготел к определению молодёжный, диапазон от двадцати до тридцати пяти лет максимум, так казалось на взгляд Андресу. Ровесников себе он не наблюдал. Близкий по возрасту худощавый парень с острыми коленками, локтями, ключицами и кадыком, в безобразно широких чёрных шортах, видимо, сложно отыскать на худые бёдра подходящий размер, и жёлтой майке, вместо плечевых лямок – бретельки, как у женского белья, был явно лет двадцати семи от роду, или попросту лет на пять старше Андреса. Остальные мужчины все где-то за тридцать, с небольшими грузиками на талиях и животах, не спортивные, но достаточно физически крепкие и развитые, разношёрстно одетые – от домашних шорт и футболок до просторных костюмов для летних прогулок, явно представляли собой одиночек. Женский состав более организованный, в основном держались парами, семейные или подружки, кто же их разберёт, пока они сами не обозначат свой статус, стройные, фигуристые, с макияжем на лицах и причёсками на головах, ярко и со вкусом одетые. Разноцветная одежда молодых и моложавых девушек, подчёркивая их фигурные достоинства и нивелируя недостатки, не помогала снижать возраст, который находил возможность проявлять свою зрелость. От их поведения исходила уверенность, приобретённая из жизненных ситуаций, высокомерность, граничащая с презрением к окружающим, и женская сексуальность напоказ, дразнить, но не давать, что называется у мужчин стервозностью, под налётом которой часто скрываются комплексы и страхи. Всем им было под тридцать и за тридцать. На взгляд Андреса Елизавета Андреевна была менее стервозной и одной из самых молодых – лет двадцати пяти, разве что пара девушек в одежде, стилизованной под инь и янь, яркие брюнетка и блондинка, подходили ей по возрасту.

По окончании тренинга Елизавета Андреевна подошла к Андресу:

– Извините, вас, кажется, зовут Андресом?

Он кивнул ей в ответ и так вопросительно и враждебно посмотрел в лицо, что она тут же, смутившись, заторопилась:

– Ой, Андрес, простите меня ещё раз, всё вышло так неудобно!

– Ничего страшного, Елизавета Андреевна, вы напрасно извиняетесь, меня это, как бы сказать мягко и точно, не напрягает, – Андрес явно давал понять, что не настроен на дальнейшее общение.

– Ну, что вы, Андрес, я больше пекусь о своём здоровье, – цинично парировала Елизавета Андреевна, – я буду постоянно возвращаться к этому случаю, рефлексия измотает меня до самого порцифического процесса.

– Что вы ещё хотите от меня? – Андрес остановился и посмотрел умоляюще ей в глаза, понимая, что это уже тот случай, когда от него просто так не отстанут, и его гендерная враждебность не сработает.

– У вас не найдётся немного свободного времени пообщаться в более приятной обстановке, чтобы мы вместе могли настроить наши флюиды на позитив?

– Елизавета Андреевна, вы пикапер?

– Андрес, как можно? – искренне удивилась Лиза. – Я вообще-то феминистка в прошлом.

– Хорошо, вы меня уже заинтриговали, – неожиданно для самого себя согласился Андрес, – я в номере 202д, пришлите время для состыковки графиков.

Встретились они в баре отеля ближе к вечеру. Елизавета Андреевна была в белой футболке с короткими рукавами и отложным воротником, на грудном кармашке слева и на петлицах воротника логотипы «экост» вышиты фигурными вензелями, тёмно-синие брюки, белые полукеды на липучках с декоративной шнуровкой, штатный браслет на руке, – вот и всё. В инструкции для посещающих экост запрет, который постоянно нарушали, на платья и каблуки, а также любые украшения. Безопасность и экономия веса, прежде всего. Гардероб Андреса был в том же стиле: голубая футболка с логотипами, полуспортивные чёрные брюки, спортивные сандалии белого цвета. Заняли скромный столик на двоих. Елизавета Андреевна оплатила легкий ужин на правах пригласительницы. Андрес не возражал, ибо в средствах был стеснён. Они согласовали музыкальный портал вокруг столика, заказали каждый себе любимый напиток. Динамическая система освещения в орбитальном отеле имитировала световой день по среднеевропейскому времени, показатели продолжительности соответствовали первой декаде июня. Бортовое флеш-окно, кроме освещения, баловало посетителей записями космических пейзажей, можно было заказать любую прогулку со звуками, но ограничились орбитальными видами.

– Не вижу особого отличия от земных отелей, – глядя на проплывающий в окне спутник, начала беседу Елизавета Андреевна, – всё это с такой же помпой по желанию устраивают и там внизу.

– Согласен, с одной лишь оговоркой, – доброжелательно подключился Андрес, – сюда не проникнут неформалы, и отсюда не сбегут туристы, пока счета их не обнулятся.

– Намекаете на добровольную тюрьму? – дама удивлённо приподняла брови, бросая испытывающий взгляд поверх стакана.

– Хуже – на принудительный отдых, – парировал Андрес, принимая условия лёгкой пикировки.

– Андрес, простите за нескромный вопрос, как вы сюда попали и сколько вам лет? – Елизавета Андреевна посчитала, что на правах хозяйки имеет право на бестактные вопросы, оттого нисколечко и не смущалась, задавая их.

В ответ Андрес лишь кокетливо улыбался, разведя руками.

– Я серьёзно, выглядите неопределённо. Всюду один, в контакты не вступаете, – продолжала она наседать, потягивая бирюзовый напиток из высокого прозрачного стакана.

– Что вы хотите, Елизавета Андреевна, я только получил образование, а теперь соискатель доходного места, – отшучивался он.

Следуя её примеру, он поднял стакан и лишь смочил губы прозрачной жидкостью.

– Зовите просто Лиза, ведь всё равно после процедурного порцифинизма мы никогда не вспомним, что общались, – она полупустым стаканом легонько повела в его сторону, создавая намёк на чоканье за переход на более дружеский уровень общения.

– А если я просто турист, прибыл полюбоваться орбитальными видами, и ни каких процедур у меня не запланировано? – продолжая троллить её, он ответил наклоном своего стакана.

– Тогда странно, зачем посещали тренинг?

– Из любопытства – все куда-то спешат, торопятся, решил проверить, куда?

– Вам интересна нудятина и пошлятина?

– Нет, конечно, и спешу вас обрадовать, мне также отформатируют гиппокамп, поэтому можем откровенничать прямо и начистоту. Отсюда вопрос: мне непонятно, зачем вам заглаживать вину перед кем-то, если предположительно на следующей неделе все забудут об этом забавном случае на тренинге, и вы в том числе?

– Неделю ещё прожить нужно, без эксцессов желательно, и потом, он всё пишет, – она ткнула указательным пальцем куда-то вверх, – придёт время, и, просматривая эти воспоминания, накроет стыд, и будет противно…стыдно…

– Индульгенция на будущее? – иронично перебил Андрес. Сделав большой глоток, он неожиданно поморщился, не сдержавшись.

Тут же последовала реакция от Лизы:

– Вы случайно не водку потягиваете?

– Я даже никогда не пробовал и не интересовался. Это всего-навсего берёзовый сок.

– Невероятно, вы пьёте сок дерева? – она искренне удивилась и, развивая свой восторг, спросила без иронии: – И почему берёзы, а не, положим, каштана? И где вы воспитывались? В семье… короедов?

– В приёмной семье, но мне оставили небольшие воспоминания о настоящих родителях, где мой папа рассказывал мне, что его дедушка по весне водил в берёзовую рощу, и они там пробовали сок, который вытекал из раны дерева.

Он поднял стакан на уровне глаз, повертел его, будто стараясь обнаружить что-то в подтверждение своих слов, но, не обнаружив, поднёс ко рту и пригубил.

– А мне можно глоточек?

– Пожалуйста, – и он протянул стакан ей.

Она взяла двумя пальцами, сначала лишь смочила губы, а потом сделала небольшой глоток. Вернув напиток хозяину, задумчиво произнесла:

– Сладковатая водица – кровь дерева, приятная, если хотите, но я предпочитаю энергетики. Так меня приучил родитель номер один.

– Вы также воспитывались в приёмной семье? – оживился Андрес, будто встретив родственную душу.

– Почему, я из пробирки, и моя семья – родитель один и два, – остудила его пыл Лиза.

– Что же вас привело в этот отель? Уж точно не туристический позыв.

– Да, не туристический, сюда я прибыла за процедурой порцифии, чтобы не ждать очереди на Земле. Я имею сильное желание завести ребёнка, но не из пробирки, а естественным путём.

– Для меня это открытие, кто-то добровольно соглашается на порцифию, – удивился Андрес.

– Как понимаю я, вы устраиваетесь в некую компанию, в требованиях которой при приеме сотрудников есть пункт обязательной порцифии? – продолжала вытягивать из него информацию Лиза.

– И да, и нет, – уклончиво ответил Андрес.

Ему уже не нравился поворот беседы, из познавательно-развлекательной она превращалась в допрос. Его мозг начинал заряжаться агрессией, подсказывая свои вопросы с элементами пошлости и хамства, как иногда поступают молодые люди по отношению к старшим. В том, что Лиза была старше его, он в не сомневался, но дело не в возрасте, а в озвученной жизненной парадигме – человек, сидящий напротив, хочет иметь детей, и как можно быстрее. Он о таком даже не задумывался. Его сознание, извлекая самые светлые воспоминания из ещё неотформатированного гиппокампа, заставило тем самым мозг сформулировать компромиссный вопрос.

– Я не спрашиваю, где вы и чем занимаетесь, но если вы сами произнесли о желании завести ребёнка естественным путём, то я, наверное, могу полюбопытствовать о личности производителя сперматозоидов?

В конце вопроса его молодой разум все же обманул сознание и, не сдержавшись, нахамил.

– Полюбопытствовать можете, но я не стану делиться с вами о личном в подробностях, скажу лишь одно: не из репродуктивного банка.

– Моё нахальство тут подсказывает, что вы ищете «радикала»?

– Как вы могли подумать? Я точно не хочу представить своего ребёнка похожего на вас.

– Вы видите смысл жизни в детях?

– Одни видят смысл в родителях, другие в детях, что в том плохого?

– Как сказал однажды наш мудрый правитель: «Человек, не обременённый поисками смысла жизни, живёт долго и счастливо!»

– Ну да, без своих детей, без своих родителей, ни беспокойств, ни забот, только он и великий разум, машина, одним словом, или сказочный герой – Кощей Бессмертный.

Она посмотрела ему в глаза так, будто искала в них реакцию на свои слова. Андрес, спрятавшись от её взгляда, стал демонстративно рассматривать лицо, уже не опасаясь, что его обвинят в непристойности. Её светлый волос, сильно утянутый назад, как на тренинге, волнистыми прядями галсировался в обычный хвостик. «Оттого и глаза навыкате, – ёрничал мозг Андреса, почувствовав слабину сознания, – так спрямляет кудрявость, что глазам больно, а толку нет, ха-ха!» Зрачки явно под дорогими линзами, потому что меняли цвет оболочки постоянно, как хамелеоны. Форма лица правильная овальная, с ухоженной кожей, одним словом, обычный женский тип не лишённый привлекательности. Живые полные губы, возможно, свои от рождения, и если подработанные, то совсем немного, бледно-алые. «Ну, тут уж явно макияж», – вклинился ироничный мозговой комментарий. Нос небольшой, прямой. «Женский тип, – подытожил мозг, и тут же выдал фразу, обобщающую обзор и свойственную молодым пошлякам: – обычный виртуальный тип!»

– Что, не в вашем вкусе? – иронично спросила она, ставя пустой стан на сенсорный блок столика.

Оргпластиковый сосуд моментально покрылся матовым голографическим облаком, через пару секунд облако испарилось, и он снова наполнился, но теперь уже прозрачной жидкостью.

– Нейтрально… – начал строить ответ Андрес, но она его перебила.

– А вы случайно не…

– Нет! Что вы… – теперь поспешил с ответом он.

– Да ладно, я про вас всё знаю, – Лиза легонько засмеялась, – не пора ли перекусить?

– Можно и перекусить, – согласился Андрес.

Она два раза коснулась средним пальцем левой руки сенсорного блока, появились два матовых облака. Через пару секунд облака исчезли, обнажив мини подносы с заказанными блюдами: у него креветки в имбирном соусе, у неё гренки с анчоусами.

– А давайте выпьем за знакомство, – неожиданно предложила она, – вино и пиво здесь доступны, что выбираете?

– Пиво, – согласился Андрес.

– Тогда марку утвердите сами, по мне лучше вина, сухого белого.

Она стала набирать допзаказ на сенсорном блоке, он увидел на своей панели мигание надписи «Пиво». Выбрал привычное – «Золотой берег», размышляя между тем, сколько это будет стоить.

– Не грузитесь вычислениями, плачу я, – поддержала его Лиза, – я же всё про вас знаю, вы бывший студент, пока безработный.

– А мне можно полюбопытствовать, откуда такая информация и зачем эта игра в кошки-мышки в начале? – спросил Андрес, забирая с панели высокий пивной стакан с золотистым напитком. Как и ожидалось, пальцы ощутили лёгкую прохладу, глаза радовались активности и насыщенности пузырьков, лишь мышечная память удивилась лёгкости груза.

– Конечно, за натуральный секс на этом космическом острове много чего можно получить, кроме удовольствия, или узнать. По поводу мышек хотелось проверить вас на вшивость, но не получилось.

Выдавая личные секреты, Лиза иронично улыбалась, будто демонстрируя сожаление о содеянном, но глаза смеялись. Андрес засомневался в её искренности и впервые проявил инициативу, протянув стакан с пивом для чоканья. Она, наклонившись, протянула вино в фужере, оргпластик встретился, а симулятор издал звук дребезжания стекла при ударе, при этом Андреса обаял аромат её духов, нежный, фруктовый.

Произведя хороший глоток пива, Андрес спросил:

– Вы издеваетесь надо мной?

– Нет, этой мой жизненный стиль. Хотите, я поведаю вам вашу семейную историю?

Её глаза продолжали искриться. В них как будто отражался блеск вина, слегка плескавшегося в фужере под действием пальцев хозяйки, покручивающих прозрачный объект на уровне глаз из стороны в сторону.

– А зачем? Я-то её знаю и помню пока, – отказался Андрес, продолжая меж тем поглощать свой «Золотой берег».

– Я расскажу то, чего вы не знаете, – настаивала Лиза.

– Чтобы вас вдруг снова не замучила рефлексия, поведайте лишь то, что неизвестно мне, – согласился Андрес.

Лиза перестала улыбаться, она, отпив одну треть содержания фужера и поставив его на стол, принялась за бутерброд с анчоусами. Жевала она задумчиво и аккуратно, остановив взгляд на флеш-окне с орбитальными видами. Андрес догадался, что она обдумывает, что ему выдать, так сказать, на-гора. Он принялся за своё блюдо, наметив крупную золотистую креветку, освободил палочки, примагниченные к внешнему обводу мини-подноса, подцепив, отправил в рот.

«Вкус изюмительный, – прокомментировал мозг, – прямо изюм!»

– Да, сплошная химия, – неожиданно выдала Лиза, бросив взгляд на жевавшего Андреса, – натуральный продукт так не фонит вкусом, а здесь рецепторы могут перегореть…

Она запила вином. Андрес, последовав её примеру, вернул языку вкус пива, сделав два больших глотка. Оба не сговариваясь, отодвинули блюда в сенсорный блок с рисунком корзины. Мини-подносы исчезли в молочных облаках. Андресу показалось, что он сквозь пелену облака наблюдал, как его блюдо дефрагментировалось вместе с мини-подносом. «Так ему и надо, пусть разберут на молекулы и соберут что-нибудь лучшее», – позлорадствовал биомозг.

– Сознание вашего папы, Филиппа Филипповича, с одобрения высшего руководства корпорации внедрено в электронный разум биклона, исполняющего в настоящий момент должность масадмина, тело по желанию обладателя дефрагментировано, но не факт. Эф-Эф, как называет масадмина мой знакомый, ещё тот фрукт, его в компании все уважают, а подчинённые боятся. Сознание вашей матери на излечении корпорации, и оно используется, как и её родителей, твоих бабушки и дедушки. Эф-Эф использовал сознание дедушки в биклоне, который был его помощником, потом что-то произошло, и тот превратился в резистор, так прокомментировал мой приятель.

‒ Надо признаться, я удивлён. Мне всегда говорили, что мой отец погиб безвозвратно на орбите. Помнится, что враждовал он с мамиными родителями, а тут дед у него помощник.

‒ Хотите, мы завтра с экскурсией посетим лечебные лаборатории экоста и оперблок Дишидиума?

‒ А это что такое?

‒ Там и узнаете.

‒ Вы снова меня интригуете. Хорошо я согласен на экскурсию.

‒ А сегодня, пока есть время, я приглашаю вас к себе, чтобы продемонстрировать того самого радикала, которого все ищут.

‒ Что имеете в виду? ‒ забеспокоился Андрес, лицо его тронул едва заметный румянец.

‒ Это должен увидеть каждый, кто ожидает процедуру порцифии.

‒ Даже так, тогда я согласен взглянуть, но только взглянуть, ‒ с опаской в голосе согласился Андрес.

‒ Боже мой, какими стали мужчины на заре двадцать второго века, они боятся уединиться с женщинами, ‒ иронизировала Лиза, вставая со своего места, а её глаза так и искрились, троллить молодого человека было приятно.

Они покинули бар с помощью лифтового шлюза, который доставил их прямо в фойе номера Лизы. Незримый админ предупредил хозяйку, что она пускает к себе натурального мужчину, и администрация надеется, что моральный кодекс отеля не будет нарушен.

‒ Захочешь согрешить ‒ не дадут, ‒ прокомментировала Лиза наставления админа, ‒ настоящее рабство и никакой свободы и демократии.

‒ А причём здесь демократия? ‒ поправил её Андрес. ‒ Это цивилизованный порядок.

‒ Да… ‒ фыркнула Лиза и открыла портал в номер, прикладывая к сканеру правую ладонь, ‒ только такой порядок устанавливал не народ, он скорее авторитарный.

Манифест

Они переместились в номер, плотная и совершенно гладкая, без ручек и прочих аксессуаров, цвета красного дерева дверь оказалась за их спинами, хотя они и шага вперёд не сделали. Это помещение качественно отличалось от того, в котором проживал Андрес. Теперь он понимал, чем бюджетное отличается от люкса, и это не размеры с роскошью, а продвинутый хай-тек в сфере комфорта и услуг. Визуально ощущалось, что помещение не имеет границ, на самом деле ‒ иллюзорный обман зрения. Розовым всполохом отозвалась стена-экран, демонстрируя кадры любовной оргии Лизы и молодого мужчины, струя воздуха донесла до Андреса запах постели, кисло-сладкий пот с лёгкой примесью свежей рыбы. Неожиданность не только удивила его, но и показала истинные размеры комнаты. Они составляли приблизительно около пятнадцати квадратных метров. Экран снизу ограничивался просторным гостевым диваном.

«Метров на пять больше, ‒ мысленно сравнил размеры номеров Андрес, ‒ сюда втащили ещё набор мягкой мебели». Три подушки с вышитыми на них мордочками котят, пушистого белого, хитрого рыжего и забавного серого полосатого, вместе с шикарным диваном бежевого цвета приглашали гостя дать возможность мышцам испытать сладостную истому.

«Макс ‒ ревнивая сволочь», ‒ с лёгким негодованием воскликнула Лиза. Кадры постельного вида продолжали мелькать, нисколько не смущая хозяйку. Когда видео несколько затянулось, создавая для Андреса впечатление, что это неспроста, Лиза хлопнула в ладоши, проявилась голограмма служанки в виде двойника хозяйки, но тяготеющего к спортивному типу, с накаченными мышцами, как у бодибилдеров.

– Азил! ‒ обратилась Лиза к голограмме, ‒ встречай гостя и блокируй Макса. Экран сменил постельную сцену на демонстрацию красочных морских глубин с живыми обитателями. Тут же сменился запах – повеяло морским бризом, который принёс к ноздрям Адреса бодрящую свежесть. Когда огромный пятнистый скат величаво дефилировал в центре экрана, Азил, слегка поклонившись, в японской манере, жестом руки пригласила Андреса присесть на диван. Ему на миг показалось, что это она сгибается в поклоне морской рыбе. «Не желает ли господин Андрес выпить?» ‒ мягким услужливым голосом, но похожим на голос Лизы, озвучила пространство Азил.

– Пока нет, возможно, позже, ‒ ответил Андрес, утопая в мягкости дивана, ‒ ой, до чего приятно!

– Я покину вас ненадолго, Азил, займи гостя, ‒ распорядилась Лиза. В то же мгновение она исчезла, пройдя сквозь стену в соседнее помещение.

«А номерочек то многокомнатный», ‒ восхитился Андрес.

‒ Сколько же у вас комнат в номере? ‒ обратился он с вопросом к Азил.

‒ Много, сколько пожелаете, их вызывают мысленно из обменного буфера, ‒ ответили ему.

‒ Азил, можно задать несколько вопросов относительно тебя? ‒ Андрес решил развлечься с голограммой в надежде узнать и что-то полезное.

‒ Да, конечно, если я смогу ответить, то отвечу, ‒ Азил встала перед ним столбиком, скрестив руки на груди. Она походила на статую из коллекции восковых фигур, когда не делала движений.

‒ Чувствуется нейросеть, человек так не говорит, хотя многие такое несут, что искин человечнее выглядит, ‒ бесцеремонно рассматривая её, Андрес комментировал свои наблюдения вслух.

‒ Я слушаю вас! ‒ произнесла Азил, и по её голографическому телу пробежала едва заметная волна обновления.

‒ Азил, ты всегда так спортивно выглядишь? ‒ Андрес задавал простые и правильные вопросы, словно ребёнку, ожидая таких же ответов.

‒ Нет, спортивно только сегодня.

‒ С чем это связно? ‒ он откинулся на спинку дивана, заведя обе руки за голову.

‒ Сегодня у хозяйки спортивный тренинг, ‒ невозмутимо продолжала диалог служанка.

‒ Твоё имя ‒ это Лиза наоборот?

‒ Совершенно верно.

‒ Макса ты так же встречаешь? ‒ Андрес даже чуть прищурился, ведь вопрос был с подковыркой.

‒ Я всех встречаю одинаково, ‒ однотонно ответила Азил.

‒ Я хотел спросить, в таком же виде?

‒ Вид заносится хозяйкой в мой органайзер.

‒ Так в каком же виде ты встречаешь Макса?

Мхатовская пауза. По телу Азил пробежало две волны обновления, прежде чем она ответила.

‒ Некорректный вопрос не подлежит ответу.

‒ Не надо мучить помощницу, ‒ прервала их беседу Лиза, неожиданно возникнув из стены, ‒ на некорректные вопросы наложено табу или ссылка на получение разрешения у хозяйки.

Она была одета в шёлковый серо-золотистый халат с рисунками восточной тематики, что-то напоминающее китайское или японское. Полы были коротки, на половину бедра, ступни босые. Судя по характерным выступам спереди, халат был надет на голое тело.

‒ Знаю, что развлекался от скуки, ‒ не давала возможности оправдаться Андресу Лиза, усаживаясь рядом на диване и закидывая ногу на ногу, в этот момент мелькнули её белые трусики, ‒ предлагаю для наглядности прочесть, что такое радикал.

‒ Азил, ‒ обратилась она к помощнице, ‒ разверни гостю манифест.

Голограмма, отодвинувшись от дивана на пару шагов и расставив в сторону руки на уровне груди, встряхнула ими, словно пытаясь раскатать в пространстве невидимый пергамент. И ей это удалось – перед Лизой и Андресом замерцал текст. Глаза гостя сами стали поедать писаную голографию, хотя мысли ещё блуждали где-то, отыскивая логику в переодеваниях хозяйки.

Мнифест свободных радикалов

Признак ищут в нейросетях ‒ признак человека.

Первая фраза нашего программного воззвания стилистически напоминает обращение Карла Маркса, произведённое более двухсот пятидесяти лет тому назад: «Призрак бродит по Европе ‒ призрак коммунизма». Тогда с помощью манифеста рождалась новая идеология – коммунизм. Сейчас призыв направлен на усиление общественной поддержки радикального течения, ориентированного на проведение реформ в отношениях человек – машина. Тогда идеология, сейчас реформа. Смысловая аналогия на этом заканчивается, реформа не подразумевает смены общественного строя. Что же в ней тогда радикального? И при чём тут Карл Маркс?

За последние двести пятьдесят лет развития человеческая цивилизация достигла существенного технического прогресса, но популяция людей стоит на грани исчезновения. Многовековая «демократическая» борьба с различными идеологиями не прошла бесследно для человечества. Она выработала концепцию «Доминатум» в людской психологии, которая благополучно перекочевала в нейросети искусственного интеллекта (ИИ, искин). Обученный и натренированный людским сознанием искусственный интеллект борется с любым инакомыслием, подчинён ему, и человек сделался придатком машины. Цивилизация может закончить своё существование исчезновением человека как личности.

Эволюционный процесс технических изменений не привёл к качественным изменениям жизни человека. Эволюция должна постепенно вести человека от дерева познания к дереву жизни, а она привела его к надзорному столбу искусственного интеллекта. Человек сам создал себе нового господина, хотя внутренне оставался верным традициям, а, как известно, служба двум господам не приводит к добру.

Всё началось с критики религии Карлом Марксом и провозглашения идеологии, отрицающей религию. Запреты в обществе, созданные религиями, подвергались сомнениям и поруганию. На этой почве впоследствии возникло новое общество под аббревиатурой ЛГБТ, обосновавшее постановку под контроль рождаемость населения. Возникла обоснованная необходимость заменить человека цифровыми машинами.