Читать онлайн Остров страха. Возрождение

«Чудов дом»

Глава 1. Презентация

Любая история начинается с яркого центрального образа. У тебя еще нет в голове деталей, и персонажи существуют лишь в виде набросков, но центральный образ – есть. И он разъедает твой мозг, орет тебе прямо в ухо, как морда с картины Мунка «Крик», требуя вставить его в рамку. Если орет достаточно долго, ты принимаешься за работу, но случается и так, что образ выветривается быстрее, чем аромат поддельных французских духов.

Некоторые коллеги-писатели со мной не согласятся. Я знаю по крайней мере двоих. Это мои старые друзья, братья-близнецы Федя и Савва Боровские, которые за кружкой доброго темного пива под сухарики не преминут напомнить об ущербности моего метода написания историй: «Макс, интуиция – девка капризная и непредсказуемая, – с важным видом изрекал Федя, лидер дуэта, серьезный и основательный. – Сегодня она вся твоя, а завтра „голова болит“ или вообще „месячные“. Доверишься такой – скиснешь. Бери пример с нас».

Эти двое, как и некоторые другие, с которыми я предпочитаю не общаться, избегая встреч даже на случайных светских приемах, придерживались иной технологии сочинительства. Они всегда следовали четко выстроенному плану, над которым корпели едва ли не дольше, чем над собственно текстом. Сначала они придумывали финал («убийца – дворецкий», хихикал я, по-дружески подтрунивая над близнецами), затем возвращались к завязке, старательно выводили галерею персонажей, придавая им черты порой гротескные и зыбкие. Далее, будто рисуя схему на бумаге для черчения, ребята набрасывали сюжет. Даже не набрасывали – «пропиливали бумагу» до дыр, и ничто не могло отвратить их от намеченного плана. Если упомянутый «дворецкий» – милейший, кстати, человек, седовласый божий одуванчик, отдавший служению хозяевам добрую половину своей жизни – категорически не желал становиться убийцей, Боровские насильно впихивали ему в руки кухонный тесак и благословляли на битву за наследство.

Впрочем, не буду злословить, ребята они хорошие, и книги у них раскупались неплохо, особенно в электронном формате (будь трижды проклят технический прогресс). Однако в идеологическом споре «как писать книги» мы все оставались при своем. Для меня превыше всего центральный образ. И ситуация. А уж «мясо» в процессе нарастает само.

Главным центральным образом – не новой книги, но, пожалуй, всей моей предыдущей жизни – стала тьма за пределами освещенной лужайки перед загородным домом. Моим домом. Я стою на скрипучих деревянных ступенях и пытаюсь хоть что-то разглядеть в черной стене леса, но лес непреклонно скрытен. Не шелохнется. «Ночь нежна», – тянула хрустальным голосом певица Валерия, когда еще была женой Шульгина… Не знаю, кто ей сказал, ведь на самом деле ничего нежного в ночи нет. Она пугает до мурашек в паху. Ночь вокруг одинокого загородного дома – это вам не City Never Sleep.

Тихо. Такой мертвой тишины я в жизни своей не слышал. В городе ночью нигде не скрыться от постоянного фона, а здесь не шумит даже листва. Мне кажется, что еще минута, и тьма засосет меня, как некая зловещая субстанция. Я поднимаю голову и смотрю в небо, надеясь увидеть хоть пару-тройку звезд, которые напомнили бы мне, что я нахожусь в реальном мире. Просто наступила ночь, и через несколько часов ее сменит утро. Земной шарик сделает пол-оборота, и мир вновь наполнится звуками и светом.

Неожиданно в ночи вспыхивают два больших светящихся глаза. Одновременно раздается громкий звериный рык. Это заработал двигатель. На подъездной дорожке стоит автомобиль. Я не вижу, кто находится в машине – слишком много света, я будто стою на сцене под лучами софитов. Ноги мои покрываются льдом. Кажется, нет образа более пугающего, чем горящие в кромешной тьме фары автомобиля. Я боюсь его с детства…

Мне бы поинтересоваться, что там за люди и какого черта они делают на частной территории, но никто не заставит меня это сделать. Не хочу знать, что будет, если машина тронется вперед по дорожке. Это только в фильмах ужасов герои настолько безрассудны – просто кретины, чего уж там, – что лезут в любые дыры, где им гарантированно вырвут кадык. В реальности всё иначе, поэтому я захожу в дом, стараясь не показывать ночным гостям, как сильно напуган. Я переставляю ноги медленно, расслабленно, будто только что вернулся с вечерней прогулки. Неспешно открываю дверь и вхожу.

Оказавшись внутри, я запираюсь на внутренний замок и для верности еще задвигаю засов. Я помню, что засов – палка о двух концах: если отгородиться таким образом от внешнего мира и внезапно склеить ласты, то дверь придется пилить болгаркой. Однако в эту вязкую пугающую ночь мне не до гипотетических клейких ласт. Я в домике. И далее ничего странного и страшного не произойдет. Не должно…

История, которую я хочу вам рассказать, случилась четыре года назад. Некоторые детали забылись, как и лица случайных людей, невольных участников событий, но многослойный центральный образ – ночь, крыльцо и глаза-фары – до сих пор живет в моей голове. Может, именно поэтому я и решился сейчас заговорить.

Мой пятидесятилетний юбилей и выход нового романа совпали по времени. Это обстоятельство чрезвычайно обрадовало моих друзей, жадных до праздничных пирушек. Я не мог их винить – когда-то я и сам был не прочь развлечься под грохот фейерверков и упругий дискотечный бит, – но к пятидесяти годам я стал лучше понимать себя. Шумному балагану без ограничительных ленточек я теперь предпочитал тишину и уединение. Чем меньше людей вокруг меня, тем лучше.

– Макс, амиго, где твоя кислородная маска? – пошутил по этому поводу мой литературный агент и директор Яша Лившиц, круглолицый коротышка а-ля Эркюль Пуаро. – Где твои ходунки? Уже гуляешь с лыжными палками по школьному стадиону?

Я отвечал ему снисходительной улыбкой. Яше дозволялось многое (все-таки я впускал его в святая святых любого писателя – позволял читать новые рукописи, которых еще не касалась красная авторучка иезуита-редактора). Мы с ним прошли огонь, медные трубы и шампанское в ванне. В самом начале десятых он, хипстер-идеалист, открывший свое творческое агентство и рыскавший по Сети в поисках талантов, случайно нашел меня и еще одну особу, которая в миру звалась Марьяной Чигинской, а по паспорту числилась Анной Разуваевой. Анька-Марьянка развлекала читающую публику ироническими детективами и дамскими романами (что, в принципе, почти одно и то же), а я подвизался на ниве психологических триллеров. Мы составили основу Яшкиного портфеля, к которой со временем прибилась остальная художественная рыба. По сути, рынок мы штурмовали втроем – я, Лившиц и Чигинская.

– Твой новый роман – бомбическая бомба, – продолжал верещать по телефону Яша, – и это не только мое мнение. Я сейчас иду от «Эксмо», там какой-то новый человек вместо нашего доброго друга… Кстати, Сашка ушел на вольные хлеба, даже не стал забирать своих авторов, хотя твою последнюю рукопись прочесть успел. (Тут я немного взгрустнул: Саша Рябов был очень крутым редактором, читал рукописи по диагонали и уже через десять-пятнадцать минут выносил вердикт – как правило, справедливый; помимо этого, он был просто хорошим парнем). С этим новеньким я еще не разобрался, что за фрукт, но он от твоего «Умереть вместе» в поросячьем восторге, разве что хвостиком не виляет. Книга в плане издательства на май, стартовый тираж тридцать тысяч. При нынешней ситуации на рынке, амиго, тридцатка в бумаге выглядит очень даже недурно, и ты это понимаешь. Даем добро?

– Конечно. Делай свою работу, а я поеду на рыбалку.

– Тоже мне, Попай-морячок!

Этот разговор состоялся в ноябре 2018 года. Через пять месяцев стопки с авторскими экземплярами «Умереть вместе» уже стояли у меня на полу рядом с пылесосом. А еще через месяц мы публично отмечали выход книги, совмещенный с юбилеем ее автора. Чтобы два раза не вставать.

Презентацию решили устроить в небольшом подвальном клубе на центральной пешеходной улице. Яша настаивал на более помпезном заведении – чтобы, понимаешь, столики с фонариками, официанты в черно-белых одеяниях, конферансье с бабочкой (участие в мероприятиях всероссийского масштаба у нас шло отдельной графой). Я ответил «нет». Не хотел нарушать традицию. Встречи с читателями в родном городе я предпочитал проводить в камерной обстановке скромного бара, где видно глаза людей. Яша возражал: с таких баров можно начинать, но когда суммарный тираж твоих пяти книг перевалил за миллион, а одну из них, триллер «Спящие», даже экранизировали, то самое время задуматься о лимузине и красной дорожке.

– Яша, уймись! Посидим по-семейному, поболтаем, пропустим пару стаканчиков – и баиньки. Вот когда поедем в тур, там и оторвешься.

Лившиц пыхтел, краснел, бормотал что-то на иврите. Резюме его было однозначным:

– Ходунки не забудь, старый бздун!

Люблю его, паршивца…

Организационные вопросы решились буквально за два-три дня. Люди меня знали, книги мои читали, поэтому один звонок Якова Лившица в «Погреб» (весьма меткое название для клуба, помещение которого было похоже на трюм старой шхуны, перевозящей чернокожих рабов из Африки в Северную Америку) определил дату и время мероприятия. Правда, арт-директор заведения, наш старый знакомый Виталик Береговой, он же Витус Беринг, сообщил, что может поставить нас только на двенадцатое мая или сильно позже, аж в конце июня, потому что клуб должен был закрыться на ремонт. Второй вариант нас не устраивал – роман «Умереть вместе» уже поступил в магазины. Я согласился на май.

– Это же твоя днюха! – возопил неутомимый Яша. – Ты же хотел…

– Ничего я не хотел. – Спорить с моим агентом не было смысла, нужно было сразу ставить его перед фактом. – Даже не планировал.

– Но – пятьдесят лет!

– И что? Всем когда-то было или будет пятьдесят. Ну, почти всем.

Лившиц заткнулся.

На следующий день разбросали рекламу по социальным сетям, разместили ролик на телевидении. Яша еще договорился на интервью в телепрограмме «Доброе утро» на областном канале. Для меня это была рутина, и я особо не ерепенился, тем более что с ведущими программы мне уже доводилось встречаться. В общем, за неделю до презентации все шестьдесят мест в баре «Погреб» были забронированы.

– А могло быть и двести шестьдесят, – бубнил мой директор, – и пятьсот шестьдесят, и…

– …и даже дворец спорта, – закончил я, – но, пардон, я не умею петь и играть на гитаре. И волосы у меня коротковаты.

Тем временем друзья и знакомые недвусмысленно намекали, что собираются двенадцатого мая достать меня из-под земли, чтобы засвидетельствовать свою любовь и почтение. «Зажать свой праздник, как в прошлый раз», у меня не получится. Пять лет назад в свой сорок пятый день рождения я отключил телефон и на два дня улетел в Питер, гулял там по Невскому, кормил чаек, горланил что-то вместе с уличными музыкантами. Друзья, конечно, обиделись, но не настолько, чтобы не завалиться ко мне домой через неделю после днюхи. Впрочем, и тогда я большую часть времени торчал на балконе и во дворе, болтая с соседями.

Ты стал нелюдимым, Макс? – спрашивал я себя (с возрастом привычка разговаривать вслух с самим собой перестала меня пугать, хотя жена настаивала, что это все же девиация, а не норма). – Тебя люди раздражают? Какие-то конкретно, или вообще все – как биологический вид? Вроде нет, я их люблю… каких-то конкретно… иногда… Люблю жену, хотя вполне мог обойтись и без нее, особенно сейчас. Люблю своих детей, пусть и вижу теперь их редко, по особым случаям. Люблю даже соседа по лестничной площадке, который при встрече норовит покритиковать мою новую книгу или свежую статью в периодике. Что же со мной не так?

Я отчаянно надеялся, что дело в днях рождения. Как говорил один известный писатель, в моем возрасте стараешься эти гребаные дни не замечать. И хотя внешне я не выглядел на свои годы – некоторые знакомые кокетки, розовея щечками, говорили, что я похож на Майкла Джей Фокса или Мэтта Деймона, – но календарь не обманешь и биологические процессы не остановишь, как бы ни хорохорились седовласые оптимисты, опирающиеся на ходунки. Всё же стоило признать: я избегал контактов с внешним миром, потому что больше не хотел иметь с этим миром никаких общих дел.

Вопреки ожиданиям, интервью в программе «Доброе утро», которое снимали вечером накануне эфира, получилось немного скомканным. Я мог бы и сам почувствовать заранее – слишком расслабился, слишком привык. В таком настроении я часто попадаю впросак.

После обмена дежурными любезностями и мнениями о майской погоде и ценах на рассаду речь зашла, разумеется, о моей новой книге.

– Скажите, Максим, – начал ведущий Павел Любавин каким-то странным тоном, словно собирался разбить мою новую работу в пух и прах, хотя наверняка ее не читал, – роман «Умереть вместе», случаем, не последний в вашей литературной карьере?

Я опешил. Не представляю, что случилось с моим лицом, на которое была нацелена центральная камера, но могу предположить, что оно напоминало все ту же картину Эдварда Мунка «Крик».

– М-да, неожиданно. Почему вы так решили, Павел? Что-то прочли между строк?

Я попытался улыбнуться как можно более дружелюбно, но у меня возникло ощущение, что этот молодой и амбициозный парень, вкусивший прелести местечковой славы и узнавания на улице, собирался за мой счет утвердиться в качестве литературоведа. И я не ошибся.

– Я читал все ваши книги, – сказал Паша.

– Думаю, это не отняло у вас много времени. – Я чуть склонил голову, выражая осторожную благодарность. – Их всего шесть, считая последнюю.

– Я прочел и ее. Купил буквально с пылу с жару.

– И я! – вмешалась соведущая Лидочка Андреева, светловолосая хохотушка лет двадцати с небольшим, производящая впечатление глупышки, хотя я знал, что это далеко не так.

– Хм… – Я почесал щетину на подбородке (никогда не бреюсь перед выходом на публику). – И что вас подтолкнуло к таким удручающим выводам?

Ведущие переглянулись: кто первый скажет? Лидочка подняла правую руку, подперев снизу левой. Как первоклассница, ей-богу. Я решил изобразить строгого учителя.

– Да, Андреева! Можно не вставать.

Она рассмеялась, опустила руки на стол.

– Понимаете, в чем дело, – начала девушка, – мне показалось, что от романа к роману вы проходили какой-то свой особый путь, хотя все они вроде бы о разном, с разными персонажами и не составляют серию…

– Кстати, почему вы не делаете серию? – влез в ее монолог Павел. Лидочка нахмурилась.

– Я не люблю сериалы и сиквелы, ребята. Мне интересны цельные истории, у которых есть начало и конец, когда можно поставить жирную точку. Хотя, признаюсь, я порой скучаю по своим героям и периодически хочу к ним вернуться, чтобы узнать, что с ними было дальше. Но… – я развел руками, – надо закрывать прочитанную книгу.

Не знаю, поверили мне ведущие или нет, но я сам себе точно не поверил. Я всю жизнь, сколько себя помню, ковыряюсь в прошлом, соразмеряя свои былые поступки с днем сегодняшним, и от этого не спасают никакие духовные практики.

– Так вот, – деловито продолжила Лидочка, – ваш дебютный роман «Плей-офф» был очень ярким, динамичным, даже молниеносным, и насчитывал он всего двести с небольшим страниц. Второй был уже сложнее, толще, с параллельными сюжетными линиями и с очень неоднозначным финалом. Дальше перечислять не буду, но с каждой новой книгой вы будто погружаетесь в какой-то… ну, не знаю, в какой-то особый мир, где можно запросто потеряться. Я боялась представить, что нас будет ждать в «Умереть вместе», и мои ожидания оправдались. Почти восемьсот страниц убористого текста! Куда же дальше-то?

Молодые люди уставились на меня в ожидании. А я уставился на них, раздумывая, что бы такого ляпнуть, чтобы это разошлось завтра по новостным лентам. По своему опыту знаю, да и Яша постоянно об этом твердит, что ответы должны быть прежде всего эффектными, даже если для этого придется немного приврать. Но штука в том, что сейчас у меня в голове не было ни одной стоящей идеи. Мне оставалось только иронизировать:

– Вы оцениваете мою писательскую эволюцию по количеству страниц? Эдак выходит, что Гоголь и Булгаков были очень нестабильными авторами, как и многие другие.

Клянусь, я не хотел их обидеть, но ребята сконфузились.

Оставшиеся семь-восемь минут съемок мы потратили на ничего не значащую белиберду – творческие планы, секреты высокой работоспособности, пожелания начинающим творцам, – и в девять вечера я убрался из телецентра. Машину свою я еще утром оставил возле дома, решил покататься сегодня на автобусе.

Я сидел в хвосте почти пустого салона, смотрел в окно на городские огни и думал: «Восемьсот страниц. Пора завязывать со слабительным».

Утром сразу после эфира мне позвонил Яша. Он не был расстроен, но и от восторга тоже не плясал.

– Мы вполне могли обойтись без этого интервью, амиго. Но получилось забавно.

Не знаю, как там насчет шестидесяти забронированных мест, но 12 мая 2019 года в душном полутемном «трюме» арендованного нами клуба набилось никак не меньше сотни человек. Я разглядел в толпе на галёрке несколько приглашенных старых друзей, которые захотели выпить со мной в честь дня рождения. Их места оплатил я. Выходит, что человек девяносто с легким сердцем отстегнули по тысяче рублей за удовольствие лицезреть и слушать писателя Максима Шилова. Почти вся выручка отходила клубу «Погреб» – они предоставили помещение и накрыли столы, а я всего лишь трепал языком, рекламируя свою новую книжку.

– Как они все здесь поместились? – удивился Яша. – Посмотри, они ж на коленях друг у друга сидят! Витус должен нам ножки целовать. Поднял почти сто косарей в мертвый вечер в воскресенье. На прошлой твоей книге было меньше народу.

– Я эволюционирую.

Мои друзья, оттертые публикой, приветственно помахали руками и подняли бокалы с шампанским. Я решил, что пора начинать, иначе скоро здесь все попадают в обморок от духоты.

– Давай, Яков Барухович, приступай к захвату. Только не вздумай объявить, что мне сегодня пятьдесят. У меня от слова «спасибо» язык онемеет.

Я отступил в тень угловой ниши, пропуская вперед своего директора, выполняющего сегодня, как, впрочем, и на остальных публичных мероприятиях с моим участием, функции конферансье. Рядом со мной на барной стойке высились три стопки экземпляров «Умереть вместе» в переплете, приготовленные для автограф-сессии с продажей. Я положил руку на одну из них, погладил ламинированную обложку…

Паша Любавин с телевидения предположил, что этот роман может стать последним в моей библиографии. Я не мог с ним согласиться, равно как и не мог опровергнуть. Отправляя очередную рукопись в издательство, я обычно не задумывался, чем займусь дальше, не искал лихорадочно идею для следующего романа. Идеи приходили сами (как вы помните, центральный образ – основа основ). Вот и сейчас, отпуская в свободное плавание свое новое детище, я думал об отвлеченных вещах.

Презентация прошла замечательно. Точнее, по словам моего вечно недовольного директора, не лучше и не хуже, чем всегда. Я рассказал гостям о новой книге, «о метаниях и исканиях», сопровождавших работу над ней, о бессонных ночах, когда я курил сигарету за сигаретой (на самом деле я некурящий), стоя на балконе и наблюдая, как луна переплывает с запада на восток…

Впрочем, ладно, ничего такого не было – терпеть не могу всю эту пафосную чепуху. Я вел себя как привык: шутил, иронизировал над собой и над коммерческой литературой вообще, особенно российской, постоянно отвлекался на забавные воспоминания; на вопросы отвечал быстро и без раздумий, не погружаясь в пространные рассуждения «о судьбах родины и месте писателя на идеологическом фронте». Публика реагировала живо, смеялась, аплодировала – в общем, получился действительно дружеский междусобойчик, на который я и рассчитывал.

Лишь один вопрос заставил меня ненадолго стать серьезным. И я запомнил человека, его задавшего.

Это была девушка, невысокая жгучая брюнетка с прической каре, в стильном сером костюме и с маленькой черной сумочкой, которую она постоянно теребила в руках. Глядя на нее, я вспомнил площадь Тертр на Монмартре, утренний кофе с круассаном и загримированного мима в тельняшке, мешавшего мне предаваться чревоугодию (вылазка в Париж после премьеры «Спящих» стала единственной моей поездкой за бугор – пока единственной).

– Позвольте еще вопрос, – подала голос девица, решительно подняв руку. Она занимала ближайший ко мне столик у стены в компании мускулистого молодого человека в белой футболке. Я тогда подумал, что ей в качестве кавалера подошел бы скорее субтильный художник с беретом на лохматой голове. На столике перед ними стояли два бокала и бутылка с минеральной водой.

– Да, пожалуйста, – с радушной улыбкой откликнулся я, – хотя здесь не нужно спрашивать разрешения.

– Да, я знаю. Но у меня будет скорее замечание, чем вопрос.

– О, это даже интересно.

– Хм, да. Вот вы, Максим, сейчас довольно раскрепощены, и это, разумеется, подкупает гостей, и в Интернете завтра напишут, что все было очень прикольно. Мне же кажется, что читатели приходят на встречу с автором, чтобы… – Она замялась. Я поспешил на помощь:

– …чтобы получить ответы на вопросы, которые они не нашли в книгах?

– Вроде того.

– Что ж… – Я помолчал немного, обвел глазами гостей. Они притихли. Кто-то приглушенно кашлянул, где-то на галерке скрипнула ножка стула. – Как вас зовут, прекрасная незнакомка?

– София.

– Красивое имя, греческое, означает мудрость… – Я тянул время. – Очень приятно, София. Так вот… что я думаю на этот счет… Спрашивать у писателя, какие мысли и идеи он хотел выразить в своей книге – это все равно что спрашивать у бегуна, победившего в забеге на сто метров, что он хотел сказать своим лучшим результатом. Помните, откуда это?

– Из «Квартета И»! – крикнул кто-то из моих друзей с задних рядов. Кажется, это был Гена Кожедуб. Он пьянел даже с пары бокалов шампанского.

– Совершенно верно! – крикнул я ему. – А помните ответ на этот вопрос?

– «Что ты хрен так пробежишь!» – с готовностью отозвался Генка.

– Точно! Понимаете мысль, София?

– В целом. – Она вздернула плечи. Это было так мило. – Но вы же хотите ее продолжить, правда?

– Конечно. Знаете, вопрос «что вы хотели сказать своей книгой?» в некоторой степени задевает самолюбие автора. Вопрос подразумевает, что либо читатель не семи пядей во лбу и ничего не понял (публика в зале дружно ухмыльнулась), либо автор написал никудышную книгу, из которой ровным счетом нечего вынести. Это, кстати, касается не только писателей, но и музыкантов, режиссеров, художников…

София остановила меня взмахом руки. Это уже было не так мило. Очевидно, мой скользкий ответ ее не устроил.

– Тогда зачем, скажите, читатели вообще встречаются с писателями? Зачем журналисты берут интервью у актеров, режиссеров, музыкантов? «Я все сказал своей книгой» – это отговорка.

Она глядела на меня с вызовом, просто поедала своими огромными серыми глазами. Я, кажется, не упомянул, что у нее были глазищи размером с блюдца?

– Ладно, уговорили. Скажу вот что: авторам такие встречи нужны больше, чем читателям. Для них это обратная связь, которую не заменят никакие лайки в соцсетях и звездочки напротив книг в интернет-магазинах. И мне очень отрадно и радостно видеть вас здесь, друзья, особенно если вы пришли не только для того, чтобы поглазеть на мою физиономию и потрогать пуговицы моей рубашки.

– Спасибо! – сказала София. Судя по выражению кукольного личика, я всё же не до конца удовлетворил ее любопытство. – И, кстати, с днем рождения, Максим!

О боже!

Зал приветствовал последнюю реплику овацией. Гости даже встали со своих мест. Я готов был провалиться сквозь землю.

В моем возрасте стараешься это гребаный день не замечать.

Где твоя кислородная маска, амиго?

Приступая к распродаже своих закорючек, как называл эту процедуру Яша, я подумал, что эти два вопроса-реплики – от телевизионщиков (Ваша новая книга – последняя?) и от Софии (Зачем писатели и читатели ищут встреч друг с другом?) – во многом определили мои планы на ближайшие… ну, так скажем, несколько месяцев. Может, и лет. В тот момент я еще не мог сказать точно.

Мы привезли с собой тридцать экземпляров «Умереть вместе». Нам показалось, что их хватит – в прежние годы с автографами уходило даже чуть меньше, – но в этот раз дошло до того неловкого момента, когда очередь желающих получить книгу еще не иссякла, а мне уже пришлось виновато разводить руками:

– Друзья, увы, мы сегодня не вписались.

Разочарование оставшихся без новинки было неподдельным, и это кольнуло мне сердце. Мне действительно было их жалко, как было жалко мою дочь Полину, когда однажды летом в парке веселый клоун, приглашая ребятишек помочь в проведении сложного фокуса, проигнорировал ее, выбрав девочку по соседству. Полинка так энергично тянула вверх руку и даже подпрыгивала, но красноносый ублюдок прошел мимо. Горе моей девочки надо было видеть… хотя нет, родителям лучше никогда не видеть такого.

– Жадина, – прошипел мне на ухо Яша. – Не мог взять больше?

– Взял как обычно – в тон ему ответил я. – Наверно, народ видел «Доброе утро» со мной и всерьез решил, что это последний роман.

Обращаясь к публике, которая уже отходила от моего столика, я громко возвестил:

– Не огорчайтесь, мы что-нибудь придумаем! Следите за моими публикациями в Сети. Если у кого-то еще есть на руках другие мои книги, прошу вас.

Таковых оказалось еще человек десять. С ними я разделался быстро – варианты комплиментов в мой адрес у читателей уже закончились. Но рука моя все равно почти онемела.

Последней подошла София. Я встретил ее как давнюю знакомую, едва не раскинув руки для объятия. Она, впрочем, никак не откликнулась на мое радушие. Дежурно протянула экземпляр «Спящих», потертый по краям и с загнутыми уголками некоторых страниц.

– Извините, – сказала девушка, – книга ходила по рукам, а у меня дома ее читали и за столом, и в спальне… и в туалете.

– Ну что вы, – улыбнулся я, – это же здорово. Книги должны ходить по рукам, а не пылиться на полке или, того хуже, в темном чулане у бабушки в деревне.

– Согласна.

– Как вам подписать?

Она пожала плечиками, точь в точь как во время нашего диспута. Черт, и правда мило! Такая куколка…

– Мое имя вы помните. Ну а так… что-нибудь от себя, на ваше усмотрение.

Она, кажется, не испытывала никакого трепета в моем присутствии, не суетилась, не пыталась подавить волнение (его не было) и не лезла ко мне с комплиментами. Она даже вертела головой по сторонам, очевидно, кого-то высматривая. И хотя я никогда не жаждал слепого обожания и не мечтал, чтобы поклонницы, завидев меня, падали в обморок, такое полусонное отношение Софии меня слегка задело. Особенно учитывая ее давешний «наезд».

Я написал на посеревшем от времени форзаце книги: «Софии с наилучшими пожеланиями и благодарностью за интересную тему для ночных размышлений. Макс Шилов, 12 мая 2019 года». Не бог весть какой оригинальный текст (когда подписываешь разом несколько десятков книг, мозги быстро отпрашиваются на перекур), но ремарка-напоминание о сегодняшней встрече должна была немного его оживить. Впрочем, София удостоила подпись лишь беглым взглядом.

– Спасибо. – Она сделала смешной книксен, но ушла не сразу. Напоследок заметила: – Все-таки, Максим, мне кажется, что литература – это не шоу-бизнес. Вы слишком умный и глубокий автор, чтобы устраивать вечеринки с шампанским. В следующий раз встречайтесь с людьми в книжных магазинах.

Лишь после этих слов она покинула заведение. Я видел, как за ней и ее плечистым кавалером закрылась входная дверь.

Нарисовался Яша. Щеки его уже играли румянцем – он успел опрокинуть пару бокалов.

– Прикольная девка, – сообщил он. – Пришла на добивание?

– Взяла автограф. Но ты прав, она прикольная.

– Ладно, айда к нам! Твои друзья уже идут по жизни маршем.

Дальше было все, что обычно бывает в дни моего рождения, если я собираю гостей: тосты, дружеские похлопывания на плечу, поцелуи, клятвы в вечной дружбе и комплименты наподобие «ты, Макса, хороший человек, ты человечище, просто глыба, мать твою!» Читатели к тому моменту большей частью разошлись, оставшиеся продолжали тихое общение друг с другом за накрытыми столиками. Мы же уединились в отдельном кабинете, рассчитанном на десять человек, и остаток вечера были предоставлены самим себе.

Я c алкоголем состою в достаточно сдержанных отношениях. Могу опрокинуть полтинничек коньяка перед сном или кружку пива в жаркий летний день. Напиваюсь редко. Алкоголь мешает мне писать и думать. Я не представляю, как можно работать над книгами, пребывая в пьяном дурмане, и хрестоматийные примеры Хемингуэя, Есенина, Довлатова и даже Эдгара Алана По меня ни в чем не убеждают. Случалось пару раз, что я в подпитии бросался к компьютеру, чтобы накатать несколько фрагментов, показавшихся мне удачными, но наутро безжалостно стирал написанное, потому что каждое слово кричало: «Ты пьян, Шилов!» Стыдоба.

Однако в тот вечер в клубе «Погреб» я позволил себе расслабиться. Видимо, виной тому магическое число «50». Свое сорокалетие, следуя общепризнанным суевериям, я не отмечал, а как прошел тридцатилетний юбилей, в деталях уже и не помню. Единственное, что врезалось в память о том дне, это подарок жены. Вера подарила мне детскую железную дорогу, роскошную игрушку немецкого производства, с миниатюрными вокзалами, перронами и даже человечками, ожидающими поезда. Я был на седьмом небе – мечтал об этой штуковине всё свое детство, когда родители не могли себе ее позволить, да и в магазинах такую прелесть было не найти…

В «Погребе» я пил виски. Обнимал за плечи сидящую рядом Марину Сотникову, однокурсницу по филологическому факультету, когда-то снабжавшую меня конспектами по зарубежной литературе. Нашептывал ей слова любви. Я прекрасно знал, что она счастлива в браке и никогда не поставит на кон свое семейное благополучие, но отчего ж не подурачиться, тем более что в университете я пытался за ней ухаживать и даже… да, черт возьми, видел ее голой со всеми сопутствующими нюансами.

Гена Кожедуб, потерявший с момента нашей последней встречи остатки волос, но прибавивший в весе, довольно неплохо справлялся с обязанностями тамады. Каждую рюмку он предварял рассказами о наших с ним подростковых шалостях в пионерском лагере или воспоминаниями о туристическом вояже на Таганай2 (я тогда чуть ноги не переломал, век не забуду). Друзья награждали выступающего аплодисментами, меня, соответственно, очередными поздравлениями, а я в ответ лишь поднимал наполненный бокал и подмигивал. Лимит на слово «спасибо» я исчерпал полностью.

После пятой рюмки слово взял Петр Алексеевич Шепелев. Он был самый степенный и важный из нашей компании, доцент, преподаватель философии, автор научных трудов, переведенных на иностранные языки (подтрунивая, мы обычно обращались к нему по имени-отчеству). Петя выразил, так сказать, общее мнение, что «пятьдесят лет – важная веха в жизни человека, время подведения промежуточных итогов»… бла-бла-бла. Гена одернул его – хорош пургу гнать, Алексеич, переходи к сути! Петр перешел: вручил мне «от имени коллектива» какую-то бумажку. Внятно сформулировать суть предложения он не смог – его так и тянуло на философские обобщения, – поэтому на помощь поспешили друзья.

Выяснилось, что ребята скинулись и купили мне надувную лодку премиум-класса «Гладиатор». Я офонарел.

– Ты же мечтал о такой! – возопил Генка. – Я точно помню: ты несколько лет ныл, как хочешь выйти на лодке на какое-нибудь гигантское озеро и порыбачить. Вот и плыви!

Я был тронут. Даже слегка прослезился. Ребята обнимали меня, хлопали по плечам и спине, как будто я подавился хеком. Гена, Петр, Яшка, братья Боровские и даже молчаливая Марьяна Чигинская, она же Анька Разуваева, избегавшая публичных мероприятий, – все они были в эти минуты бесконечно дороги мне и любимы. Друзей не должно быть много, но те, что есть – на вес золота.

После церемонии вручения подарка Марина шепнула мне на ухо:

– Я помню, что это не единственная твоя мечта.

– Да, не единственная, – сдержанно ответил я, почуяв неладное. Мариночка, конечно, была женщина в самом соку, сохранившая все свои прелести и даже приумножившая оные (муж недавно подарил ей грудь на пару размеров больше), но для меня она всегда оставалась близкой подругой, секс с которой сейчас был бы равнозначен инцесту. Студенческий опыт мы предпочитали не вспоминать.

– Твое желание еще не угасло? – дышала мне в ухо Маринка, легонько поскрёбывая пальцем по моей шее. Я совсем напрягся.

– Нет… если мы правильно понимаем друг друга…

Она на мгновение замерла, анализируя сказанное, а потом резко отняла руку, рассмеялась и ткнула в плечо кулачком.

– Ты о чем подумал, Шилов! Я тебе дом нашла, какой ты искал. Помнишь хоть?

Я тоже засмеялся. И как я только мог подумать, идиот! Разгорячился напитками и полез мокрыми мыслями во все щели. Право слово, половина наших сексуальных прегрешений становится результатом воздействия алкоголя.

Марина обтерла губы салфеткой, перешла на деловой тон.

– В общем, Максюш, избороздила я просторы Интернета, облазила все подходящие сайты, подняла старых клиентов… – Она взяла паузу.

– И?

– Плесни мне вина, пожалуйста.

Я выполнил просьбу. Себе налил еще виски. Остальные участники празднества, как и мы с Маринкой, перешли на локальные диспуты. Братья Боровские спорили с Анькой, очевидно, обсуждая уместность использования в художественных текстах таких слов, как «гандон», «хер» и «срака» (Аня на дух не переносила вульгаризмы и матерщину, а братьям нравилось ее злить). Яша Лившиц устало выслушивал монолог Пети Шепелева. Лишь Генка в одиночестве ковырялся в смартфоне, листая страницу за страницей.

– Должна сказать, задал ты мне задачу, – продолжила Марина. – Из двадцати с лишним домов, которые я изучила, почти идеально под твое описание подходят два. Фотки есть в телефоне, но копаться неохота. Подъезжай завтра ко мне в офис, там посмотрим. Сейчас могу сказать, что один из этих двух требует небольшого ремонта, а второй юридически спорный, поэтому я от себя лично добавила альтернативный вариант. Тот – красавчик, тебе понравится.

– Полностью доверяю твоему вкусу.

Мы чокнулись бокалами. Заиграла медленная музыка – Эд Ширан, «Perfect».

– О черт, – сказал я.

– Что не так?

– Песня, блин…

– Что с ней?

– Не важно. Пойдем потанцуем?

– А пойдем!

Она пригубила вино, я опрокинул виски. Мы вышли из-за стола и, взявшись за руки, выплыли в центр зала. Как по команде, погас общий свет, площадку теперь подсвечивала лишь пара голубых прожекторов.

Марина обнимала меня за шею, прикоснувшись щекой к моей щеке, я сомкнул руки на ее талии чуть выше ягодиц, прижал к себе. От нее пахло духами, вином и табаком – типичный аромат для зрелой женщины на вечеринке со старыми друзьями. Я, видимо, источал похожий. Но меня это не смущало. Я чувствовал руками (и не только) нежное тело Марины, ее мягкие ладони у меня на шее, и на несколько счастливых минут вновь ощутил себя юным. А может, я и не переставал им быть, просто отражение в зеркале стало иным…

Поверх головы Марины я увидел, как на нас таращатся ребята. Я махнул им рукой. Яша и Генка ответили тем же. Я улыбнулся…

…Скажите, Максим, роман «Умереть вместе», случаем, не последний в вашей литературной карьере?

Глава 2. Поиски смыслов

Утром я не проснулся – выполз из похмельного сна, как тяжело раненый боец выбирается из заваленного землей окопа. И хоть пули не свистели над головой и снаряды не рвались вокруг, тяжко мне было так, что впору просить у Господа быстрой смерти… или хотя бы стакана минералки.

Давно я так не надирался. Кажется, в последний раз это случилось после выхода моего первого романа «Плей-офф», который позже, по итогам 2012 года, неожиданно попал в десятку лидеров издательства «Эксмо», втиснувшись между Харуки Хураками и Александрой Марининой. Мы тогда с Яшкой закатили мощную пирушку в ресторане «Redactor». Место выбрал мой агент: советские писатели бухали в буфете Дома литераторов, а мы выбрали заведение, в котором обедали и ужинали сотрудники двух крупных городских газет, чьи офисы располагались на той же улице. На следующее утро мы проснулись у меня дома, в кабинете на раздвинутом кожаном диване, и я, продрав глаза, сказал: «Представляю, как бы мы упились, если бы взяли премию «Национальный бестселлер». Циничный Яша, застегивая ремень, ответил: «Мы никогда ее не возьмем. Эту премию дают за книги, о которых никто не слышал».

Веселое было утро. Жена моя, Верка, с которой мы тогда еще жили вместе, не стала устраивать скандал, заботливо приготовила завтрак и даже выставила на стол запотевший пузырь из холодильника. Она, наверно, искренне радовалась моему успеху и была готова немного потерпеть. Какие пустяки, право, муж отметил с другом-компаньоном победу. В остальное-то время он паинька…

Почему я об этом сейчас вспомнил? Потому что снова надрался, как и в феврале 2012 года, только проснулся один, в съемной однокомнатной квартире, в которую перебрался после формального развода с Верой (юридически мы все еще оставались мужем и женой).

Я опустил ноги на пол. Не помню, чтобы вечером раздевался, но одежда моя, джинсы и рубашка, были аккуратно развешены на стуле сбоку от дивана. Быть этого не может. Я и в трезвом-то состоянии отношусь к гардеробу с меньшим пиететом, а уж в сильном подпитии скорее разбросал бы одежду по комнате, да и вообще вряд ли бы стал раздеваться. Значит…

Значит, меня под локоточки довели до квартиры, до кроватки, с любовью раздели и уложили.

Кто?

Яшка на это не способен. Он, конечно, парень хороший, внимательный и не чужд сострадания, но до таких телячьих нежностей никогда не доходил. Снимать брюки (а то и вместе с трусами) с пьяного приятеля? Ну уж дудки!

Тогда, получается, это была женщина.

Женщина, женщина…

Я попытался встать на ноги. Ожидал, что в голове зазвенит колокол, но вроде обошлось, ноги держали, черепушка не гудела. А минералки по-прежнему хотелось до зарезу.

Не одеваясь, в одних труселях с проамериканским орнаментом – доллары, Джордж Вашингтон, Статуя свободы – я прошагал на кухню. Там меня ожидали чистота и порядок, посуда стояла на своих местах, кухонный столик у плиты бликовал на утреннем солнце. Кухонька была маленькая, как и вся квартира, будто специально придуманная для спартанских холостяков вроде меня, поэтому насвинячить здесь надо было еще постараться. Но так я ее тоже никогда не вылизывал. Однозначно здесь поработали нежные женские руки. Чьи?

А у тебя есть варианты, балбес? – задался я вопросом, наливая в стакан воду из фильтра-кувшина. Конечно, это могла быть только Маринка Сотникова, больше некому.

Сквозь похмельный туман к сознанию продирались картинки вчерашнего вечера: мы танцуем с Маришкой под Ширана, не говоря друг другу ни слова, не обмениваясь даже пустыми дружескими репликами, потом возвращаемся к столу; выпить со мной изъявляют желание все присутствующие, но почему-то строго по одному – каждому надо присесть со мной рядом, приобнять за плечи, сказать пару ласковых и поцеловать. Дурацкий ритуал, предвещающий скорое окончание вечеринки. Немудрено, что я быстро окосел.

Потом мы всей толпой дико выплясывали под «Бони М» и их неприлично задорного «Распутина» – клуб был уже в полном нашем распоряжении, – затем гости стали также по одному утекать. Не прощаясь, исчезла Анька-Марьянка… стоп, нет, она чмокнула меня в щеку, это я помню. За ней, кажется, усвистали братья Боровские. Основательный Федя держался стойко, а вот Саввочка, сокол мой ясный, висел у него на руках. Я посоветовал быть осторожными, на что Федя ответил, что уже вызвал такси.

Петя Шепелев просто испарился. В этом не было ничего удивительного: с тех пор как он поднялся по научной лестнице, стал респектабельным джентльменом, он всеми силами старался вытравить из нашей памяти образ лохматого, небритого и вечно сшибающего мелочь до стипендии неформала. Он учился на своем профильном факультете, но в том же здании, где обитал и наш филологический, однако сблизились мы с ним не в стенах альма-матер, а в ночном клубе на концерте одной панк-группы. До пятого курса он тусовался с нами, а после университета пути наши разошлись. Лишь спустя годы, увидев его лощеную физиономию в телевизоре, мы вернули Петю в компанию, но, как выяснилось впоследствии, на особых правах. Он теперь всегда приходил ниоткуда и уходил в никуда. Всегда в костюме-тройке и с чемоданчиком. Так его преобразила жизнь. Впрочем, я знаю, что Петрухе хорошо с нами, хоть он и старается этого не показывать.

Так, о чем я…

Кажется, мы вчетвером – я, Марина, Гена и Яшка – еще какое-то время сидели и разговаривали, дальше я помню крыльцо клуба, точнее, ограду у лестницы, ведущей в подвал, потом Гена всех по очереди обнял и, покачиваясь, направился по променаду в сторону площади Революции.

Когда и куда ушел Яша, я не помню. Значит, со мной осталась Марина. Время было, кажется, за полночь…

Я поставил опустевший стакан на стол, подошел к окну, выходящему на восток. Солнце слепило глаза. Во дворе копошились дворники. Я думал, чем бы сегодня заняться.

Из комнаты донесся телефонный рингтон – Джефф Линн, веселенький рок-н-ролльчик «Don’t Let Go». Впрочем, он меня не обрадовал. Не самые вдохновляющие звуки в похмельное утро. Я стоял у окна, ожидая, что у звонящего лопнет терпение, но Джефф Линн не унимался, пропев добрый куплет песни.

– Иду уже!

Телефон лежал на краю дивана. Почему-то не на стуле с одеждой, подумал я мимоходом. Я надеялся, что звонила Марина, чтобы проверить, пришел ли я в себя, но на дисплее красовалось личико моей бывшей.

Господи, тебе-то что нужно?

Отвечать не хотелось, но настойчивость Веры меня напрягала. Не ответить сейчас – придется отвечать потом, но еще и выслушивать упреки, что я ее игнорирую. Зачем удваивать негатив?

– Слушаю! – сказал я в трубку.

– Привет, дорогой. – Голос ее звучал вкрадчиво и даже немного настороженно. И еще меня удивило это необычное обращение. – С днем рождения, что ли. Я помню, ты не любишь поздравления именно двенадцатого мая, поэтому – вот…

Да, она была права. В этот день на меня обычно обрушивался шквал звонков и сообщений в соцсетях, от которого я уворачивался, как от крупного града (вы помните о моей дружбе со словом «спасибо» и о любви к людям вообще), поэтому особо приближенные старались лишний раз не досаждать. Дети, Вовка и Полинка, отзвонились вчера утром, и я был им очень рад; мама набрала мой номер ближе к обеду (отец, продолжая дуться из-за последнего кошмарного диспута на геополитические темы, трубку не принял), а больше мне особо никто и не нужен.

Не дожидаясь благодарности, Вера продолжила:

– Видела твое интервью по телеку.

– Да?

– Ты неплохо выглядишь.

– Благодарю. Сейчас я выгляжу, наверно, значительно хуже.

– Не удивительно. – Она усмехнулась. – Какие планы?

– Планы? На когда?

– Ну, хотя бы на сегодня? На вечер, например?

Я не торопился с ответом. Во-первых, о своих планах я еще не задумывался, а во-вторых, мне бы не хотелось, чтобы они совпадали с ее планами.

– А что?

– Ну, так… Можно было бы встретиться, выпить по чашечке кофе. У меня для тебя есть небольшой подарок.

– О как. Неожиданно.

– Слушай, не делай из меня монстра. – Ее голос изменился. Теперь я слышал в трубке Леди-Ой-Всё, от которой сбежал три месяца назад, взяв с собой лишь две сумки с вещами и компьютер. – Я же по-человечески. У меня действительно кое-что для тебя есть, и я думаю, что тебе это понравится… и пригодится.

Еще более неожиданно, подумал я.

– Знаешь, Вер, я сегодня реально в очень разобранном состоянии. Презентация, встречи, ребята собрались, мы посидели. Мне бы сейчас в душ, а уж что там будет потом…

– Да, я понимаю. – Кажется, она обиделась, что я не пригласил ее на вечеринку. Это был первый день рождения, отпразднованный в статусе «почти разведенного», да еще и юбилей. Мог бы, наверно, в память обо всем хорошем найти для нее местечко за столом. Как-то не подумал.

Мне стало неловко. Я не знал, что сказать.

– Ладно, ничего, – поспешно отмахнулась Вера. – Еще раз поздравляю. Найдешь свободный часок – позвони. Береги себя. Пока!

Ту-ту-ту…

Я бросил телефон на диван. Привыкай, Макс, к новым реалиям.

Итак, наступило то самое время после выхода книги, когда я действительно не знал, чем себя занять. Если после сдачи рукописи в издательство по инерции продолжалась какая-то активная деятельность – сверка редактуры, выбор обложки и обсуждение нюансов промо-кампании, – то сейчас, когда тираж напечатан и выброшен на прилавки магазинов, меня охватили тишина и пустота – внутри меня и снаружи. Как будто проветрили комнату, в которой патлатые представители богемы целый месяц пили портвейн, курили сигары и беседовали об актуальном искусстве.

Не люблю такие периоды. Книга ушла к читателям и живет теперь своей жизнью. Чтобы вновь почувствовать себя в тонусе, мне нужно было приступить к следующей, но голова пустовала.

Я принял душ, надел чистые джинсы и черную футболку с надписью «Ненавижу футболки с надписями», заварил кофе и выплыл с кружкой на балкон. Весна вышла на финишную прямую, белыми облаками яблонь укутала двор под окном. Скоро свежая зелень деревьев покроется городской пылью и потускнеет, а пока все было очень ярко и празднично, хоть и понедельник, рабочий день. А кстати, что мне этот рабочий день? Я не просиживал штаны в офисе, как пять лет назад, работая сценаристом и редактором в рекламном агентстве «Форум-С». Теперь мои дни недели слиплись в один большой променад.

Так что же все-таки с планами? Кажется, вчера что-то вертелось в голове…

Ясность внес следующий телефонный звонок. На этот раз гитары Джеффа Линна звучали веселее. Либо это гаджет выборочно реагирует на звонящих, либо я сам научился их чувствовать на расстоянии и воспринимать рингтон соответственно.

Это была Маринка.

– Здорова, инопланетянин! – весело поприветствовала она. – Как самочувствие?

– Могла бы придумать вопрос пооригинальней. Хотя, боюсь, мой будет не лучше. Как я вчера добрался до дома?

Марина хихикнула. У меня на душе слегка потеплело. Ничто так не радует наутро после бурной вечеринки, как дружеские подколы, означающие, что ничего страшного накануне не произошло. Я не плясал голый на праздничном столе, не хватал женщин за округлости, не дрался с официантами. Можно расслабиться. Или?..

– Я тебя довела, Максик. Точнее, мы на такси доехали. У подъезда ты, правда, немного помитинговал, требуя продолжения банкета, но быстро угомонился, когда я согласилась подняться к тебе в квартиру.

– Боже…

– Ничего страшного, дорогой. Увидев свой диван, ты быстро скукожился.

– Значит, это ты… – Я сглотнул. – Это ты меня раздела?

– Ну, прислуги у тебя нет, – продолжала забавляться подруга, – пришлось мне. Кхм…

Она взяла небольшую паузу.

– Что?

– Трусы у тебя сползли.

Вот же черт! Уж лучше бы это был Яша!

– Извини, пришлось поздороваться с твоим другом… Без рукопожатий, ты не подумай.

Маринка засмеялась. А я покраснел.

– Зачем ты мне это сказала, засранка такая?

– Для баланса во Вселенной. Ладно, дорогой, ерунда, с кем не бывает. Я вот чего звоню: ты сегодня собираешься ко мне в офис? Мы хотели посмотреть варианты домов.

Точно! Вот что мы вчера планировали!

– Да, конечно. В котором часу ты будешь на месте?

– Я могу тебя подхватить, Макс. Я еду от клиентов, мне как раз по пути. Надеюсь, ты выспался и теперь похож на человека?

– Позвони ты на час раньше, застала бы мое неподвижное тело.

– Тогда собирайся. Через… так, через пятнадцать минут буду у тебя во дворе. Целую!

Она отключилась. Я посмотрел на часы. Успею выпить еще кофе.

Как все-таки хорошо иметь друга с сиськами!

Вопреки ожиданиям, в машине Марина половину пути молчала, сосредоточенно глядя на дорогу. Она даже включила магнитолу, хотя и не на большой громкости. Я списал это на типичную женскую перемену настроения – за те пятнадцать минут, что она до меня ехала, могло произойти все что угодно, и едва ли это меня касалось.

Прослушав пару песен «Би-2» – «Елочный сок» и «Музу», – Марина все же убавила громкость почти до нуля. Я понял, что последуют вопросы, и не ошибся.

– Слушай, как там у тебя с Веркой? Зависло?

Ох, лучше бы она и дальше помалкивала.

– Трудно сказать, – ответил я, уставившись в окно. – С ее стороны нет никаких заметных движений.

– А с твоей? Инициатор ведь ты, а не она.

Я промолчал, возразить было нечего. Но Марину это не остановило.

– Как ребята относятся к вашему параду суверенитетов?

– Внешне спокойно, а что у них в голове, я не знаю. Полинка заканчивает университет, работает над дипломом, а когда у нее есть цель и жесткий дедлайн, то всё остальное до фонаря, даже родители. Запирается у себя в комнате, выходит только за чаем и бутербродами, с матерью не общается. Думаю, серьезный разговор еще впереди. Вовка вообще путешествует. Получил гонорар за новый софт, скинул в сумку пару футболок и укатил. Я даже не в курсе, где он сейчас, в Греции или в Таиланде. Вчера утром звонил, поздравлял, и я не разобрал, на каком языке у него на заднем плане говорили. В любом случае детки у меня уже взрослые, так что соплей нет.

– Понятно. Знаешь, Макс… возможно, это не мое дело…

Бинго, подумал я.

– …но мне кажется, Верка все еще тебя любит. Двадцать пять лет просто так из сердца не вырвешь, тем более что у вас нет романов на стороне, насколько я понимаю. Ведь нет?

Я покачал головой. Причины разлада с Верой следовало искать не в наших внебрачных связях. Будь у нас серьезные посторонние увлечения, мы бы так не мучились.

– Вот видишь, – продолжила подруга, – всё не так катастрофично. В любом случае старое проверенное дерьмо лучше нового. Я вот со своим Додиком иной раз так разосрусь, что дым столбом, а потом первая же ползу, как собачонка. Потому что с ним бывает плохо, но без него – невозможно.

Она грустно усмехнулась. Я повернулся к ней. Марина все же была чем-то озабочена, и я подумал, что в промежутке между ее веселым звонком и моей посадкой в ее голубую «тойоту ярис» что-то действительно произошло.

– Может, она и любит. Может, и я люблю. Но дело не в этом.

– А в чем? Все, что тебе нужно – это любовь. Помнишь?

– Угу. Только Джона Леннона это не уберегло от пули.

Марина не стала продолжать дискуссию. Мы подъехали к просторной автостоянке у офисного небоскреба «Сити», сверкающего зеркальными гранями. Аккуратно припарковавшись в первом ряду перед крыльцом между черным «БМВ» и серебристой «короллой», Марина заглушила двигатель, поставила машину на ручник.

– Ну что, идем? Я почти уверена, что ты выберешь мой вариант, но для очистки совести немного поковыряемся. Только скажу тебе одну вещь, пока ты не принял решение.

Она взяла паузу. Взглянув в ее глаза, я поймал себя на мысли, что ничего не хочу слышать.

– Макс, если ты собираешься развестись с Верой, лучше повремени с покупкой дома, уладь сначала все бракоразводные формальности. Если ты возьмешь дом сейчас…

Она замялась.

– Не продолжай. – Я мягко опустил руку ей на плечо. – Марин, это будет мой дом, независимо от того, как сложатся наши отношения. Я об этом позабочусь.

– Ну, как скажешь.

Если вы когда-нибудь делали покупки в интернет-магазинах, то должны знать, что, как правило, вы соглашаетесь на свидание вслепую. На картинках товар выглядит эффектно, да и цена привлекательна, но нужно быть готовым к тому, что курьер привезет вам не то, что вы заказывали, или именно то, но недоукомплектованное, другого цвета, без упаковки или поврежденное в пути. И ладно, если это какая-нибудь безделушка, с дефектами которой можно смириться (в конце концов ее можно вернуть отправителю и получить обратно деньги), а если это что-то большое и важное?

Выбирать дом по фотографиям и сопроводительным текстам в Интернете – это все равно что соглашаться на участие в лотерее, не зная, что главным призом в ней будет лошадь.

Мы с Мариной уселись за ее рабочим столом в углу большого офисного муравейника с перегородками. За панорамным окном у нас за спиной открывался роскошный вид на город, какого не увидишь даже с колеса обозрения (мы находились на девятнадцатом этаже небоскреба). В офисе агентства недвижимости «Азбука» вовсю кипела работа. Шелестели бумаги, стучали по клавиатурам наманикюренные пальчики сотрудниц, тренькали на все лады телефоны. Я оглядел помещение не без доли некоторого восхищения. Я ведь уже начал забывать, как выглядит мир, в котором люди похожи на трудолюбивых букашек.

– Весело тут у вас.

– Не то слово, – буркнула Марина, перебирая открытые «окна» на мониторе компьютера. – Поем и пляшем.

На перегородке позади монитора висел календарь на 2019 год. На фотографии улыбающийся во все тридцать два зуба молодой человек в элегантном костюме предлагал новые апартаменты в жилом комплексе «Манхеттен». Улыбка была слишком уж слащавой.

– Какая отвратительная рожа, – процитировал я ослика Иа голосом Эраста Гарина. – Я бы не купил у него квартиру.

– И зря. Продажи у парня были дай бог каждому. Это наш бывший коллега, бык-производитель.

– В смысле?

– Многодетный папаша, с жены вообще не слезает… Так, ты давай не отвлекайся. – Марина открыла изображение двухэтажного бревенчатого особняка. – Вот первый кандидат, тот самый, который требует ремонта. Вообще-то можно вселиться и сейчас, но я бы кое-что подправила, подрихтовала, снесла и переставила. Старый поселок, еще с советских времен, стал обновляться в девяностых и нулевых. Сто километров на запад, озеро в шаговой близости.

Дом был с виду добротный, крепкий, с одноэтажным пристроем справа. Чем-то он напоминал мне наш семейный садовый домик, выстроенный еще во второй половине восьмидесятых. Отец тогда получил типовой участок в шесть соток в новом кооперативе – сплошная целина, обдуваемый ветрами пустырь. За три-четыре года с помощью брата и кое-каких связей в своем строительном тресте он поднял два этажа, поставил кровлю, сделал простенькую отделку внутренних помещений и на этом остановился. Сказал, что эдак строить можно до морковкина заговенья, и все равно не будешь доволен. Характером мой батюшка далеко не подарок, но у него есть одно хорошее качество – умение останавливаться, ставить точку там, где он считает нужным, и не вдаваться в подробности. Моя мама, заведовавшая грядками и клумбами, настаивала на продолжении строительства – ей нужен был уютный теремок для встречи старости, – но отец уперся: хватит, и так хорошо.

– Избушка на курьих ножках, – прокомментировала изображение Марина. – Но там есть еще задний дворик, терраса, удобный спуск к озеру, баня в пристрое, пара яблонь и клумба.

– Что с удобствами?

– В доме всё есть: вода, канализация, душевая кабина с водонагревателем, газовая плита, кабельное телевидение. Недалеко от дома стоит вышка с базовой станцией, так что со связью тоже полный порядок. Я ж говорю, поселок осовременился.

Фотографии сменяли одна другую. Двухэтажную часть дома венчала треугольная крыша-мансарда, из правого пристроя, похожего на хозяйственный бокс с маленькими окошками, торчала невысокая труба. Вход в баню прямо из дома, подумал я, очень круто. С заднего двора дом выглядел идиллически, как и говорила Маринка, там можно было и отдыхать, и работать, и просто валяться на траве. Особенно мне понравилась круглая деревянная беседка с конусообразной крышей, похожей на вьетнамскую шляпу. От лужайки отходила широкая тропа. Куда она вела, я увидел на другом снимке, сделанном, очевидно, со второго этажа: тропа пролегала через узкую березовую рощу и выходила к Озеру. Верхушки деревьев составляли ровную линию, будто так было задумано не природой, а человеком, но в одном месте росла пара коротышек, в просвете над которыми я увидел озерный остров – небольшую мохнатую шапку, плавающую в серо-голубом мареве.

– Симпатично, – резюмировал я. – Покажи внутренности.

Марина щелкнула мышью, на мониторе появились три скомпонованные фотографии. Интерьер дома вполне соответствовал его внешнему облику: тщательно ошкуренные и лакированные деревянные стены, светло-бежевый ламинат на полу, скромная, но аккуратная мебель под цвет дерева, небольшая кухня в углу и санблок. На втором этаже располагались спальня с широкой кроватью и кабинет, тоже совмещенные.

– Еще? – спросила Марина.

– Давай следующий.

– Ладно, только кофе сделаю. Тебе налить?

– Нет, спасибо.

Пока она возилась с кофеваркой на подоконнике, я вернулся к снимкам, сделанным со второго этажа. Я еще раз посмотрел на то место, где макушки прибрежных деревьев проседали, открывая взору далекий остров. В нем было что-то магическое. Уж я-то знаю толк в художественных образах.

– Мне тоже нравится, – сказала Марина, взглянув поверх моего плеча. – Поехали дальше.

Второй вариант ничем меня не зацепил. Типовой коттедж из красного кирпича, какие в большом количестве понастроены на окраинах города, вокруг него такой же краснокирпичный забор с распахнутой пастью гаража. Внутренний двор без изысков, столик со скамейками для летних посиделок, небольшой бассейн с поросшим травой парапетом, несколько яблонь. Я не стал просить показать мне интерьер, сразу предложил перейти к «стопроцентному варианту», который мне нахваливала Марина.

– Согласна с тобой, – сказала она, – тем более что у хозяев с документами какая-то лажа, не хочу разбираться.

Она еще покликала мышью. На экране появился белокаменный особняк с широким крыльцом, балкон над ним подпирали два полуголых мужика, напоминающие атлантов. Я видел такие дома в американских фильмах о рабовладельческом юге – в «Джанго освобожденном», например, или «12 лет рабства», – только этот хоть и был уменьшенной их копией, но, черт возьми, копией! Я не удержался от восклицания:

– Ох ты ни хера ж себе, мандула раздвижная!

Маринка рассмеялась, едва не расплескав кофе. Обитатели офиса стали с любопытством поглядывать в нашу сторону.

– Меткое замечание. – Марина понизила голос. – В доме просторный холл с двумя лестницами на второй этаж, четыре спальни, отдельная столовая, настоящий камин и по всем углам какие-то статуи с претензией на художественную ценность. Показать?

Я наградил ее взглядом, полным отчаяния.

– Издеваешься? На сколько этот дом тянет? Лямов на десять?

– Меньше… но ты же можешь себе позволить? – В ее глазах мелькнуло беспокойство. – Или нет?

Я откинулся на спинку стула, закинул руки за голову. Не люблю я подобные вопросы (а кто любит?), да и Яшка Лившиц еще на взлете моей карьеры строго-настрого наказал никогда и ни с кем не заводить разговоры о деньгах: «Пусть журналисты сами подсчитывают твои тиражи, возможные суммы контрактов с киношниками и прочие побочные доходы, а ты «улыбайся и маши». Я, собственно, так и делал – улыбался и махал. Намахал на одиннадцать миллионов, из которых потратил около половины: помогал детям с учебой и покупкой жилья, обновил семейный автопарк, ну и по мелочи – путешествия, курорты, дьюти-фри, хванчкара, чурчхела. А на что мне еще тратиться? Я спартанский мальчик.

– Надо подумать, – сказал я, чтобы не выглядеть ни нищебродом, ни скрягой.

Дверь в муравейник распахнулась. Внутрь заглянула миниатюрная девушка в джинсовом комбинезоне и с огромным животом. Под мышкой она держала папку с бумагами.

– Сотникова, к шефу!

– С вещами? – усмехнулась моя подруга.

– Нет, Палыч сегодня добрый. С утра меня в декрет отправляет.

– Тебе давно пора! – откликнулся кто-то из глубины офиса.

Девчушка исчезла за дверью. Марина вздохнула, отставив кружку с недопитым кофе.

– Ладно, Максюш, ты пока листай, смотри, все вкладки открыты. Я мигом. – Выходя из-за стола, она коснулась пальчиком моего носа. – Только долго не думай, Хемингуэй, дворец точно быстро уйдет.

Проводив ее взглядом (скорее ее обтянутый джинсами грушевидный зад), я вернулся к монитору. Немного поблуждал по «дворцу», заглянул в его спальни и залы, походил по коридорам, стены которых украшали ажурные средневековые подсвечники. Увиденное мной не вызвало ровным счетом никаких эмоций. Дом был лишен жизни – той жизни, к которой я привык, наполненной небрежными деталями и штрихами. Вероятно, перед фотосессией дворец тщательно вылизали, но в этой стерильности и состоял его главный минус. Дом не трогал. И я, кстати, не жаловал большие здания и просторные помещения, мне всегда была по душе архитектура хоббитов.

Я вернулся к первому варианту, бревенчатому домику у безымянного озера. Вновь впился взглядом в остров. Всего лишь невзрачная мохнатая шапочка посреди водной глади, но было в ней что-то такое… что-то такое…

Спустя пару минут безмолвного созерцания, сравнимого с состоянием транса, я подумал, что при работе над следующей книгой, если таковая будет иметь место, я хотел бы видеть в окне именно его – этот Остров.

Вернулась Марина. Судя по ее виду, начальник сегодня действительно пребывал в хорошем настроении.

– Ну, что скажешь, Достоевский? Определился?

Я ткнул пальцем в центр монитора, не отдавая себе отчета, что тычу прямо в изображение Острова.

– Его хочу.

Марина вздохнула. Не думаю, что она была довольна моим выбором – ее доходы напрямую зависели от аппетитов клиентов, – но со старым другом она препираться точно не станет.

– Я так и знала. Завтра готов его смотреть? Я предупрежу хозяйку.

– Да, отлично.

Она склонилась над столом, заглянула мне в глаза. Она была похожа на старшую сестру, которая собиралась пожурить непутевого братца за упрямство. Или, может, похвалить за целеустремленность.

– Максик, я же столько лет тебя знаю…

– И что?

Она ничего не ответила, лишь ласково потрепала мне волосы.

Глава 3. Близкие контакты

Празднование моего юбилея стихийно продолжалось. Точнее, продолжалось «отмечание», поскольку никаких праздничных торжеств с тостами и задуванием свечей я больше не планировал. Но слово «спасибо» мне пришлось произнести еще энное количество раз.

Днем в понедельник, когда я вернулся домой от Марины, отметились бывшие коллеги по рекламному агентству. У них я по-прежнему был на хорошем счету, хотя и не устраивал широкой отвальной при увольнении (кстати, до сих пор не могу найти ответ, почему я этого не сделал; снова избегал большого скопления людей, собирающихся по мою душу?). Около двух часов позвонила бухгалтер Галина-Свет-Евгеньевна, которую мы так звали за солнечную улыбку на круглом лице и постоянную готовность выдать из кассы мелочь до зарплаты. После стандартных здравиц и пожеланий творческих успехов она сообщила, что в конторе почти не осталось старичков, с которыми я работал. На своих местах по-прежнему сидели она, секретарша Катя Акулова (о, Катя, благослови Господь твои буфера!) и непосредственно босс, тридцатилетний волосатик Шура Сысоев, сын богатого папы, открывший агентство на семейные деньги. Часто такие беззаботные хипстеры проваливают дело уже на старте, но «Форум-С» до сих пор не просто держался на плаву, но и бороздил водную стихию брассом. Заслуга в том принадлежала исключительно коллективу…

– …и тебе в том числе, Максим, – закончила свою пламенную речь Галина Евгеньевна. – Не будь тут таких светлых голов, я бы сама давно по миру пошла. Бухгалтеров сейчас как говна за баней, а мне в моем возрасте только крестиком вышивать.

Кажется, она всплакнула. Или это насморк?

– О каком возрасте вы говорите! – засмеялся я. – У нас с вами разница-то…

– Внуки уже растут, – напомнила добрая тетушка. Я боялся, что она затянет долгую песню о своем житье-бытье, но Галина быстро взяла себя в руки. – Ладно, что-то я всё не о том, Максимка дорогой. В общем, ты у нас умница, талантище, и мы все очень тобой гордимся! У нас до сих пор над твоим столом висит фотография, где ты откусываешь кусок торта двадцать третьего февраля. Такой смешной…

– Серьезно?!

– Ага! Сысоев хотел продать ее на аукционе за бешеные деньги, но мы не позволили… Ох, ладно, целую тебя! Не теряйся, заглядывай как-нибудь!

После ее звонка я разогрел себе обед – пару жареных куриных ножек и вареную картошку, – заварил чай со смородиной и уселся перед компьютером в прикрытом шторами углу комнаты. Я не открывал социальные сети с вечера субботы и сейчас боялся даже представить, какая лавина поздравительных сообщений накроет меня. Рука отвалится отвечать.

Так и вышло. Я насчитал больше восьмидесяти уведомлений и в очередной раз убедился, что только в свой день рождения, а особенно в юбилей, можно оценить реальный масштаб своей личности и ее место в истории. Восемьдесят, мать их, сообщений! На двадцать больше, чем год назад! Я расту? Или старею? Говорят, старикам у нас везде особый почет.

Подписчики и друзья забили праздничным спамом не только мою личную страницу, но и официальное сообщество «Писатель Максим Шилов», которое завел для меня в «ВК» неутомимый Яшка. Писали школьные друзья, многих из которых я мог идентифицировать лишь по фотографиям, писали рядовые читатели, выражая признательность и благодарность за подаренные волшебные мгновения. Отметился и мой нынешний выпускающий редактор издательства «Эксмо». Влад написал, что я один из самых геморройных авторов, с которыми ему доводилось сотрудничать («Твои бесконечные тире и авторские ремарки в скобках выведут из себя кого угодно!»), но он с удовольствием примет в работу следующую мою книгу, если она будет короче предыдущей в два раза. Разумеется, он шутил – кто же откажется от такого жирного гуся, как Максим Шилов, каким бы поносом он ни страдал, – но его слова затронули минорные струны в моей душе. Мысли о следующей книге, на которую все надеялись, я все еще прятал в самом дальнем ящике на своем «чердаке».

Я прочел ВСЕ сообщения. Когда-то я уверил читателей и подписчиков, что «никто не уйдет обиженным», и с тех пор старался держать слово. Но отвечать каждому унылым «спасибо, очень приятно» я не стал.

Я написал небольшой благодарственный пост в своем сообществе, адресовав его сразу всем, кто нашел время меня поздравить. Этого было вполне достаточно. Затем я доел обед, бегло просмотрев новостные ленты, постоял на балконе, наблюдая, как дородная пожилая женщина в розовом халате поливает цветочную клумбу под окном. Жизнь текла себе дальше. У кого-то тонким ручейком, у кого-то широкой спокойной рекой, а у иных и шумным горным потоком, облизывающим острые камни. Но все равно всё течет…

Я зевнул. Не вздремнуть ли часок-другой?

Я мог бы соврать, что видел мистический сон, не поддающийся разгадке, и даже попробовал бы описать его в деталях. Многие авторы, работающие в том же жанре, что и я, слишком уж увлекаются препарированием подсознания и мучают результатами этих опытов читателей. Но я не из таких. Когда во время чтения я натыкаюсь на многостраничные описания снов, мне хочется отложить книгу или перелистать ее туда, где продолжается действие, тем более что эти чертовы сны редко влияют на сюжет.

Так что врать не буду. Безымянный Остров с презентационных фотографий Марины Сотниковой не привиделся мне в час послеполуденной сиесты. Я вообще о нем забыл, как забыл и о доме, что приглянулся мне с первого взгляда.

Может, и зря. Глядишь, все потом сложилось бы иначе…

После сон-часа я чувствовал себя великолепно, организм уже не напоминал мне о вчерашних безобразиях и даже голова не болела, как часто бывает, если просыпаешься на закате. Я выпил чаю, заглянул в электронную почту. Ящик был забит письмами, в том числе от всяческих служб, сервисов и магазинов – они тоже жаждали меня поздравить и предлагали сумасшедшие скидки на увеличение объема облачных хранилищ, покупку штанов и спа-процедуры. В соцсети я в тот день больше не совался. Хватит с меня праздников, после них трудно возвращаться к обычной жизни. По мне так уж лучше ровное течение будней, чем эмоциональные качели. На качелях трудно писать.

Время шло к вечеру, солнце скрылось за соседними многоэтажками, и мой дом погрузился в полумрак. Я решил принять ванну. По моему разумению, это было бы достойным завершением послепраздничного дня: налить бокал красного вина, опуститься в теплую воду, нацепив наушники с Дэвидом Боуи, и валяться до тех пор, пока не закончится альбом и вода не станет ледяной. Я разделся до трусов и уже начал приготовления – вставил в дно ванны пробку, включил кран, выкопал из ящика рабочего стола большие наушники, которые я использовал только дома, закрываясь от звуков внешнего мира, – как зазвонил телефон. Я не успел спрятаться, меня поймали злые люди, которые только сейчас вспомнили, что Максу Шилову стукнуло пятьдесят.

Поначалу я решил не отвечать и даже не смотреть, кто звонит. Я подумал, что перезвоню позже, когда выйду из нирваны. Однако проблема была в том, что Дэвид Боуи хранился у меня на смартфоне. Черт бы побрал умников, придумавших систему, в которой вся твоя жизнь замкнута на эту гребаную плоскую штуковину размером с «покет бук»!

Я вернулся в комнату. Смартфон неистово хрюкал на столе у ноутбука, заглушая вибрацией даже Джеффа Линна. Звонил Яша. Я не мог отдохнуть от него даже один день!

– Ты подловил меня в самый неподходящий момент, – сказал я, не отвлекаясь на приветствия. – Если у тебя хорошие новости, так и быть, прощаю, но если испортишь мне настроение перед…

– Тогда мне отключиться, что ли? – Голос приятеля не внушал оптимизма. Яша был чем-то расстроен… а может, просто сам мучительно долго приходил в себя после вечеринки. Я надеялся на второе.

– Нет, давай уже говори.

– Сашка Рябов умер.

Я плюхнулся на диван. Точнее, сел, но как будто упал. Что-то холодное и тупое уперлось мне в грудь. Так обычно и реагируешь на известия о чьей-то смерти, даже если не сразу соображаешь, кто именно умер. Я завис на мгновение, перебирая в памяти, как в записной книжке, имена друзей, знакомых и коллег. Вспомнив, что Сашка – мой бывший ведущий редактор из «Эксмо», я поник.

– Вот черт… блин…

– Угу. У меня была такая же реакция.

Я опустил руку с телефоном, посмотрел в окно. На балконе соседнего дома, отражающем стеклами лучи заходящего солнца, мужик в белой майке-алкоголичке вытряхивал содержимое мешка из пылесоса. В моей ванной шумела вода. По телевизору, который я никогда не выключал, шел какой-то боевик с Джейсоном Стэтхэмом. Жизнь продолжалась… но кто-то все-таки умер.

Я прислонил телефон к уху. Лившиц не отключился, но он молчал.

– Что случилось? – спросил я. – Когда? Откуда ты узнал?

– Слишком много вопросов, амиго. Я прочел об этом в его аккаунте, друзья завалили ее «светлой памятью» и «землей пухом». Кто-то даже предположил, что Сашка сейчас бегает по радуге, как усопшая собачка или кошка.

– Блин, – повторил я.

– Вот именно. Сорок два года, жена, сын, родители, велосипед, не пил и не курил… Поговаривали о проблемах со здоровьем какого-то неврологического характера, но в медицинскую карту, естественно, никто не заглядывал.

– Он поэтому ушел из «Эксмо»? Из-за здоровья?

– Не знаю. Возможно. Я звонил ребятам из издательства, думал, они в курсе, все-таки долго вместе работали, но никто не отвечал. Тогда я начал ковыряться в комментариях к траурному посту. Сведения разнятся, но, похоже, Сашуню нашего убил инсульт, прямо на улице Зорге, недалеко от центрального офиса «Эксмо». Черт его знает, что он там делал, он же уволился еще полгода назад. Прочел твою рукопись «Умереть вместе», а потом внезапно откланялся, оставив всех своих авторов. Кстати, он мне так и не рассказал, в чем причина. Может, тебе что-нибудь говорил?

– Мы созванивались в последний раз где-то в октябре. Не по делу, просто так. С ним же в основном контактировал ты.

– Да, точно. – Лившиц протяжно вздохнул. – Вот такие дела, амиго. Извини, если испортил тебе вечер. Как сам-то?

– В порядке. Вот собирался принять ванну.

Яшка хмыкнул:

– Ты там поосторожнее с водной стихией! Не утони!

– Ни в коем разе.

– Ладно, я спать, что-то башка гудит. Пока!

Боуи я решил не слушать. Как-то грустно стало, а старина Дэвид мог усугубить мое настроение. Впрочем, на красное вино это не распространялось. Я погрузился в теплую воду, сделал глоток из бокала, поставил его на стиральную машину. Я смотрел в потолок и думал о Сашке Рябове.

Не сказать, что мы были такими уж друзьями, хотя общались довольно тепло. Саня с самого начала повел себя как серьезный профессионал, предпочитающий не отвлекаться на мелочи. Текст триллера «Плей-офф», рассказывающего о пятерых друзьях-спортсменах, угодивших в переплет во время отдыха в охотничьем домике в лесу, попал к нему от его коллеги. Тот забросил файл в Сашкину папку с пометкой: «Средненько, но, может, ты что-то увидишь» (спасибо, что не отправил сразу в корзину; мне бы, по-хорошему, поставить безвестному самаритянину бутылку отборного виски). Саша прочел роман за один вечер, на следующий день позвонил и разнес его вдребезги, утвердив меня в мысли, что я никудышный писатель и мне лучше сосредоточиться на рекламе страховых полисов.

– Начнем с того, что вещь абсолютно вторичная, – говорил Рябов, растягивая слова и предложения до таких размеров, что меня подмывало дать ему разгонного пинка. – Это «Десять негритят» и «Зловещие мертвецы», помноженные на «Техасскую резню бензопилой». Но!

Это неимоверное ямщицкое «нннооо» я запомнил на всю жизнь.

– С учетом русского колорита и узнаваемости реалий выглядит неплохо. Давайте попробуем.

И мы попробовали. Он даже не поинтересовался, получится ли у меня серия, как это делали многие другие редакторы, отвергавшие мои тексты лишь на том основании, что я не Дарья Донцова с яйцами. Саша просто принял в работу одиночный роман – и роман выстрелил. Стартовал с символических четырех тысяч экземпляров, а потом на волне «сарафана» и хорошей прессы много раз допечатывался.

Так Саша стал моим Ангелом-водителем в мире большой литературы.

После второй моей книги, детективной драмы «Волки», он уже принимал рукописи без рассуждений. К моменту выхода «Спящих», позже превратившихся в сериал, я стал одним из тех жирных котов «Эксмо», которым полагался элитный корм «Royal Canin» вместо колбасных обрезков.

Во время моих визитов в Москву мы с Сашей вместе обедали. Встречались недалеко от офиса издательства – обычно это был ресторан «Мясо» на соседней улице – и обсуждали наши текущие дела и дальнейшие планы. И хотя плотными контактами с редактором заведовал Яша Лившиц, иногда Сашка звонил мне, чтобы поинтересоваться, над чем я работаю, или просто поболтать. Его манера растягивать слова действовала на меня расслабляюще. Хороший он был парень, комфортный.

Как же так?

Я сел, сбрызнул лицо. Вода остыла, пора было вылезать. Я уже поднялся на ноги, как вновь зазвонил смартфон, который я прихватил вместе с бокалом вина. На дисплее красовалась улыбающаяся мордашка Марины Сотниковой. Я поставил на аватарку фото десятилетней давности, когда на ее лице было меньше морщин.

– Максик! Выезжаем завтра в девять утра! Удобно?

– Вполне.

– Я поеду на своей машине, потому что мне после встречи с твоей хозяйкой надо будет еще проехать дальше. Я буду у тебя во дворе в девять, поедешь за мной. Все, целую!

Я допил вино и вылез из ванны. Остаток вечера я намеревался провести за просмотром какого-нибудь ужастика из вселенной Джеймса Вана. В самый раз при моем настроении.

Впрочем, «Заклятие 2» я смотрел вполглаза. Лежа на диване перед телевизором, я снова и снова возвращался к вопросам: почему Саша Рябов ушел из издательства после прочтения «Умереть вместе» и почему он мне не позвонил, чтобы поделиться впечатлениями? Он ведь всегда так делал.

Утром в назначенный час мы тронулись в путь. Час-пик еще не миновал, но я жил почти на окраине города, поэтому до автострады мы долетели быстро.

Давно я не выезжал на своем «сандеро» так далеко. На заре своей литературной карьеры я практически не вылезал из машины, отматывал тысячи километров по области и совершал вылазки к соседям – в Курган, Екатеринбург, Уфу. Высматривал натуру, делая сотни фотографий, смотрел на то, как живут люди в других городах, гулял по незнакомым улицам, съедал килограммы местной еды, кормил уток на прудах и реках. Однажды чуть не поцапался с одним башкирским полицейским, который решил, что я не слишком уверенно для автомобилиста держусь на ногах. Возвращаясь домой из таких вояжей, я в благостном изнеможении падал в ванну, а потом в кровать, отсыпался, как Дракула, а на следующий день расшифровывал начитанные на диктофон заметки и наблюдения. Добрая половина начинки моих романов состояла из собранных мной в путешествиях ингредиентов.

Но, как писал наш великий баснописец Крылов, «мартышка к старости слаба глазами стала». Очки меня не так уж сильно смущали, я пользовался ими лишь для чтения, а вот задница настоятельно требовала более бережного к себе отношения. Сидеть часами за письменным столом, а потом еще и в кресле автомобиля – это прямой путь в… куда он там ведет, этот путь? В общем, со временем я стал больше ходить пешком и пользоваться городским транспортом.

Во вторник, 14 мая, я несся по автостраде под самую драйвовую музыку, какую смог откопать в своей мобильной фонотеке. Выезжал из города под «Metallica», разгонялся на просторе до ста двадцати в компании «Nirvana», а когда немного подустал от гитарных истерик, перешел на «Duran Duran». Мимо проплывали свежевспаханные поля, салатовые березовые рощи, редкие деревеньки с приземистыми избами и компактными кладбищами под боком. Я всегда поражался этой шаговой близости погостов в маленьких поселениях: вышел из дома – и ты уже поминаешь усопших. В больших городах это целый ритуал, отнимающий добрую половину дня.

Голубой «ярис» Марины держался в сотне метров впереди, не отрываясь и не притормаживая. Несколько раз я терял его из виду, когда мой обзор перекрывали фуры и едва плетущиеся автобусы, и тогда Марина просто прижималась к обочине и ждала моего появления.

Один раз она позвонила. Я принял звонок по громкой связи.

– Ты еще не притомился, Шумахер? Можно сделать остановку, размять руки-ноги.

– Сравнение с Шумахером давно не комплимент, – с усмешкой огрызнулся я. – Парню здорово досталось, если ты помнишь.

– Помню. Но он разбил голову не во время гонки, а катаясь на лыжах, так что сравнение корректно. Мы тормознем или что?

– Валяй.

Марина ожидала меня на небольшой дорожной выемке у поворота направо, в сторону села Ишалино. Слева от шоссе располагались автозаправочная станция и пара магазинов. Марина, одетая в бежевый костюм с короткими штанами, обнажавшими щиколотки, сидела в своем водительском кресле, открыв дверцу и опустив ноги на землю. Она жевала бутерброд. Я припарковался позади «тойоты», бампер к бамперу.

– Мальчики налево, девочки направо? – сказал я, подходя к подруге. Солнце слепило нещадно. Только сейчас я хватился, что не взял с собой ни солнечных очков, ни бейсболки с длинным козырьком.

– И отчего мальчиков всегда тянет налево, – с ухмылкой заметила Марина. – Тут вообще-то есть нормальный туалет, с умывальником и сушилкой для рук.

– Знаю. Много лет езжу по этой дороге. – Я оперся локтем о крышу «тойоты». – Рассказывай, что там у нас с хозяйкой «избушки на курьих ножках»?

Марина запихнула в рот остатки бутерброда, быстро прожевала, отряхнула руки.

– Сразу скажу, дамочка непростая, хмурая. В январе схоронила мужа. Держать избушку ей не по силам, хотя еще вроде молодая, подтянутая. Всем бы пенсионерам таких сексуальных жен… В общем, тошно ей в доме одной. Решила переехать к детям в Подмосковье, здесь почти всё распродала, остался только этот домик… И отчего людей так тянет поближе к Москве, а? Скажи мне, писатель, инженер человеческих душ.

– Видимо, оттого же, отчего мальчиков тянет налево. И я, кстати, ничего не смыслю в человеческих душах, что б ты знала.

– Смелое признание. Только не говори журналистам.

Мимо нас пронесся пассажирский микроавтобус, обдав волной теплого воздуха. Я подумал, что мы не очень безопасно припарковались – какой-нибудь лихач, у которого дрогнет рука на руле, запросто выбьет страйк. К счастью, движение здесь в будний день с утра было не очень оживленным.

– Что в твоей дамочке такого уж непростого?

– Слишком требовательна для человека, который торопится избавиться от имущества. Обычно ведь как бывает: снимается человек с якоря, сбрасывает балласт быстро и дешево, не вдаваясь в подробности. А эта встала в позу, говорит, что хочет передать дом в хорошие руки. Как породистую собаку, ей-богу. Кстати, собака у нее тоже есть, бигль по кличке Гаечка, молоденькая еще, глупенькая.

– Ее она тоже передает в хорошие руки?

Марина пожала плечами, потянулась к пассажирскому сиденью за бутылкой воды.

– Может, и передает. Говорила, что Гаечка была очень привязана к мужу, ни на шаг от него не отходила, а когда он умер, скисла. С Татьяной Ивановной она теперь не очень-то дружит, так что я не удивлюсь, если тетка от нее избавится.

– А кто у нас был муж Татьяны Ивановны?

Маринка сделала глоток из бутылки.

– Точно не знаю. Был уже на пенсии, а в прошлом, кажется, предприниматель средней руки. На домик вот заработал. Больше ничего не скажу, будет желание, у нее расспросишь.

– О нем я хочу знать лишь то, что он умер не в доме. Призраки мне не к чему.

Рука с бутылкой, которую Марина подносила ко рту, замерла в воздухе.

– О-пань-ки, – медленно произнесла подруга. – А вот об этом я не подумала. Черт!

Она подняла на меня очумевший взгляд, слишком уж выразительный, чтобы я поверил в искренность эмоций.

– Хватит рожи корчить, дорогая. Поехали.

Маринка рассмеялась, шлепнула меня по ляжке.

– Не переживай насчет призраков. Деталей не знаю, но это был несчастный случай, вдали от дома. – Она занесла ноги обратно в салон, устроилась в кресле. – Давай не отставай, нам еще километров сорок пилить.

Мы тронулись в путь. Небольшой отдых сбил накал эмоций, и вплоть до пункта назначения я слушал в машине «Dire Straits».

По узкой асфальтированной дороге, петлявшей в гуще соснового леса, мы с Мариной еле ползли: она предупредила меня, что из-за любого поворота может выскочить неистовый отдыхающий с одного из местных домов отдыха, мчащийся в поселок за опохмелом. Кроме того, мы уже приближались к нашему коттеджному поселку, и я должен был визуально запоминать дорогу, чтобы без проблем уехать обратно.

Марина сообщила, что по левую руку от нас находится Озеро, но оно пока скрывалось за лесной чащей. К нему – точнее, к базам отдыха, расположенным на его восточном берегу, – вели редкие проселочные тропки, по которым едва могли протиснуться малогабаритные автомобили. Лишь в одном месте, где ворота пансионата выходили прямо на дорогу, я увидел в просвете сверкающую на солнце зеркальную гладь водоема.

– Чуть меньше километра, и будет поворот налево, – сообщила штурман Сотникова по громкой связи. Бампер ее дамской машинки юлил у меня перед глазами, и мне приходилось внимательно следить за поведением тормозных огней.

– Заметь, опять налево, – пошутил я.

– Всё и всегда! – согласилась Марина. – На том стояло и стоять будет!

Вскоре признаки жизни вдоль дороги исчезли, и мы просто катили по лесу, виляя влево и вправо. Вопреки предостережениям Марины, встречные машины нам не попадались, да и лес становился все темнее и гуще. Я подумал, каково это – жить в такой глуши.

Свои сомнения я озвучил при следующем сеансе связи. Марина предупредила меня, что сбрасывает скорость, потому что «уже подъезжаем».

– Душа моя, а мы точно туда едем? Ощущения такие, что цивилизация с ее теплыми туалетами осталась где-то позади.

– А вот это интересный вопрос, – хохотнула она. – Ты не поверишь, когда мы… Так, всё, за мной, и потихоньку!

Дорога внезапно лишилась асфальта и действительно ушла влево почти под прямым углом. Я едва успел сманеврировать. Если бы не путеводная голубая задница «яриса», я точно сосчитал бы росшие по обочинам сосны.

– Ну ты, мать!.. – начал было я выражать свой «восторг», но Марина меня прервала.

– Потерпи минуту, Макс. Я в первый раз тоже чуть не обделалась, но все будет тип-топ.

И правда, через какое-то время деревья стали расступаться, пропуская нас на более свободное пространство. Вскоре я увидел впереди голубую полоску неба вверху и стальную линию Озера внизу.

– Добро пожаловать в Зомбиленд! – прокомментировала Марина. Мне не понравилось такое сравнение, но я промолчал.

«Ярис» выкатил на площадку, теперь снова асфальтированную, перед которой в разные стороны от центральных ворот тянулась невысокая стена из красного кирпича. Из-за стены торчали верхние этажи коттеджей с остроконечными крышами. Ворота из металлических прутьев были распахнуты, но перекрыты шлагбаумом. В глубину поселка уходила симпатичная улица с растущими по краю дороги аккуратными деревьями.

Марина остановилась перед шлагбаумом, заглушила мотор, вышла из машины. Я хотел последовать ее примеру, но она жестом велела оставаться за рулем. Пока она переговаривалась с охраной возле деревянной будки, находящейся по другую сторону стены, я осматривался вокруг.

Как и рассказывала Марина, поселок этот действительно был уже немолод. Почтенный возраст проступал во всем: в трещинах на асфальте перед воротами, в кое-где осыпающемся бетонном фундаменте стены, в ржавчине на воротах и даже в высоте деревьев, соседствующих с домами, – они явно были высажены не вчера. Я еще не знал, что ждет меня на территории, но уже здесь, на парковке (к слову, абсолютно пустой) через открытое окно я почувствовал запах, присущий давно обжитым местам. Не совсем ароматы старой деревни, но где-то близко к ним.

Хотелось бы мне здесь поселиться? Ответа на этот вопрос у меня еще не было. Все зависело от того, какие чувства возникнут при знакомстве с домом. И, разумеется, при знакомстве с хозяйкой, которая хотела «передать его в хорошие руки».

Дом стоял на отшибе, в стороне от основного жилого массива, где главная улица, застроенная коттеджами один краше другого, переходила в грунтовую дорогу, окруженную лесом. Принадлежность особняка к поселку подчеркивали лишь еще один пункт охраны – будка находилась в пятидесяти метрах справа от подъездной дорожки, возле таких же железных ворот со шлагбаумом – и столбы с проводами, тянущимися к крыше.

– Всегда будешь под присмотром, – заметила Марина. – Охрана здесь хорошая, внимательная, с тревожной кнопкой.

Мы припарковались у небольшого ельника в углу придомового участка, вышли на воздух. Наша «избушка на курьих ножках» стояла на лужайке, окруженной густой растительностью – соснами, березами, папоротником. Восточный берег Озера был пологим, дом притулился практически на широком спуске к воде, который начинался от конца асфальтированной дороги.

Мое образное мышление заработало с удвоенной силой.

– Как в самом сердце циклона, – сказал я, оглядываясь вокруг, – зеленого циклона с небольшой дыркой в боку. Тут ночью, наверно, страшно.

– У меня другая ассоциация: площадка, оставшаяся после посадки летающей тарелки на кукурузном поле.

– Еще страшнее.

– Да ладно тебе, не парься. Вон фонарь над крыльцом висит, а там за пригорком нормальное уличное освещение. Два шага – и ты в центре поселка. Да и охрана же рядом.

– А почему этот дом стоит здесь, как не пришей кобыле хвост? И где гараж?

– Вместо гаража здесь был деревянный навес, хозяин накрывал тачку чехлом. Навес сгорел. Об остальном спроси вон у нее.

Марина кивнула в сторону дома. Я обернулся.

На крыльце под деревянным козырьком, стояла хозяйка. Стояла, сложив руки на груди, и молча смотрела на нас. У меня по спине пробежал холодок.

Марина не врала: женщина выглядела лет на сорок с небольшим. Миниатюрная, стройная, в обтягивающих джинсах и длинной голубой рубашке, с черными волосами, ниспадающими на плечи. На вдову пенсионера она точно не тянула, однако и представить ее на танцполе с бокалом мартини тоже было трудно. Это было нечто среднее между зрелой мамашей подростков и молодой бабушкой, не желавшей возиться с внуками. Отчество «Ивановна» с ней никак не монтировалось.

– Она? – тихо спросил я, почти не шевеля губами.

– Угу. Я же говорила, непростая тетка.

– Да какая ж тетка…

Я вынул руки из карманов, шагнул к дому, натянув на физиономию улыбку, какой обычно пользовался на встречах с читателями.

– Здравствуйте! Вы, верно, Татьяна Ивановна?

Она склонила голову, как бы говоря: «Может да, а может – нет». Я немного растерялся.

На помощь пришла Марина.

– Здрасьте! Вот привезла потенциального покупателя, как и обещала. Это Максим.

Хозяйка отняла руки от груди и спустилась по короткой лесенке. Теперь нас разделяли всего несколько шагов. Вблизи я смог убедиться в точности своих выводов – эта женщина вышла замуж за человека значительно старше ее. Имел ли место брак по расчету? Не факт. Иногда в свои права вступает Ее Величество Любовь, при этом мужчина не располагает серьезными активами и имуществом и вряд ли оставит в наследство вдовушке яхты и виллы. У меня есть одна такая знакомая пара: ей тридцать, а ему пятьдесят два, она – менеджер по продажам, он – старый музыкант, пробавляющийся джазом в клубах и ресторанах. Выглядят вполне счастливыми.

Приблизившись ко мне, хозяйка протянула руку.

– Татьяна.

Я легонько ее пожал. Ладонь женщины была тонкая, нежная. Да и сама она походила на оранжерейный цветок. На лице – ни морщинки, ни трещинки, только тоска залегла в пронзительных серых глазах.

– Максим, очень приятно. Вот… приехал посмотреть дом.

Хозяйка кивнула. Особого радушия она не проявила, будто я был сто первым по счету потенциальным покупателем и сто первым, не внушающим доверия.

– Посмотрите сначала снаружи, или сразу пройдем внутрь? – спросила она нейтральным тоном.

– Сначала осмотрюсь снаружи.

– Хорошо. Думаю, здесь вы все уже увидели, пойдемте на задний двор.

Когда Татьяна повернулась к нам спиной, мы с Мариной переглянулись. Подруга лишь пожала плечами, закатив глаза.

Мы обошли дом. Слева почти вплотную к нему росли кривоватые березы, касавшиеся ветвями окон. Нам пришлось слегка поднырнуть под них, но особых неудобств это у меня не вызвало. За домом открылась пологая зеленая лужайка – точно такая, какой она предстала на фотографиях. Терраса занимала почти всю длину особняка, оставляя лишь место для двери и крыльца заднего выхода. Под ее крышей стояли стол и два плетеных кресла. Я уже мысленно представил, как буду сидеть в них тихим вечером, пить чай и читать детективы Сидни Шелдона. Проследив за моим восторженным взглядом, Татьяна сдержанно улыбнулась.

– Да, это мое любимое место в доме, – сообщила она, кладя руку на перила террасы. – Отсюда открывается красивый вид. Взгляните.

Я взглянул. Тропа, спускавшаяся от лужайки к водоему через прогалину в березовой роще, выглядела потрясающе. Она манила к себе, предлагала прогуляться, немедленно отринув все суетные дела.

– В беседке тоже хорошо отдыхать, – добавила Татьяна.

Лишь сейчас я обратил внимание на беседку. На фотографии она была центром композиции, а в действительности небольшая деревянная конструкция притулилась на краю лужайки рядом с небольшой цветочной клумбой, на которой пока ничего не росло. В отличие от своего экранного воплощения, реальная беседка выглядела несвежей. Стойки и перила потускнели и местами подгнили – видимо, от дождей. Круглый столик внутри немного завалился набок. Захотелось бы мне в ней работать или просто читать?

Татьяна вновь распознала мои эмоции.

– Да, к сожалению, выглядит не очень презентабельно, – сказала она без всяких извиняющихся ноток в голосе, – но свои функции выполняет. В ней можно сидеть во время дождя и не бояться намокнуть. Терраса для этого не годится, а беседка, как видите, укрыта деревьями.

Я кивнул, почесал лоб. Думаю, я выглядел при этом как покупатель, принявший окончательное решение свалить, но из вежливости продолжающий внимать словам экскурсовода.

– Если хотите, можете ее снести и поставить новую в другом месте, – заключила Татьяна. – Только не в береговой зоне, там ничего строить нельзя. Мой дом уже на границе стоит, так что…

Беседку в береговой зоне? – подумал я. – Это было бы очень здорово. Но надо для начала проинспектировать берег.

Татьяна продолжала что-то рассказывать, но я ее уже не слушал. Я смотрел на тропу. Мне захотелось спуститься по ней к Озеру, выйти на пляж, зачерпнуть воды, сбрызнуть лицо. Увидеть Остров. Я полагал, что в реальности он выглядит волшебно. Если уж бледная фотография со слабым разрешением так на меня подействовала, то живьем этот пейзаж должен был лишить меня дара речи.

Я ощутил дуновение влажного ветра, какой может быть только вблизи водоема. Словно услышав мои мысли, Озеро за березовой рощей прошелестело волнами. Я остановился в паре шагов от тропы, почувствовав, что под ногами у меня что-то шевелится. Я инстинктивно шагнул в сторону. Марина за спиной хихикнула, Татьяна улыбалась.

– Не бойтесь, она не кусается.

Под ногами у меня вертелся бигль – черно-бело-коричневый ушастик с торчащим хвостиком. Размером он был чуть больше кошки. Песик внимательно смотрел на меня, присев на задние лапы и высунув язык.

– Привет! – сказал я. – Ты откуда взялся, дружище?

– Это она, – пояснила Татьяна. – Девочка, Гаечка. Спала под террасой.

Татьяна подошла к нам, попыталась погладить собаку, но Гаечка вежливо отстранилась.

– Не любит меня, – без тени смущения произнесла Татьяна. – С рождения крутилась рядом с Николаем, на руках у него сидела, тапочки приносила, гуляла с ним по берегу. А меня как-то с самого начала… не знаю, невзлюбила, что ли…

Я присел на корточки, протянул руку к собачке, погладил. Странно, но меня она не отвергала, хотя и принимала ласки довольно сдержанно, великодушно позволяя себя погладить. Более того, Гаечка иногда косила взгляд на хозяйку, и в глазах ее можно было прочесть (если по собачьим глазам вообще можно было читать) безмолвный упрек. Мое воображение подсказало возможную реплику: «Не ври самой себе, хозяюшка. Это ты меня невзлюбила, а я просто ответила тебе взаимностью».

Так ли это было на самом деле? Вполне возможно – Татьяна не выглядела душкой, – но какое мне дело, я просто пришел покупать дом, а не копаться в богатом внутреннем мире его прежних обитателей.

Я поднялся на ноги. Гаечка в знак благодарности за уделенное ей внимание ткнулась мне носом в щиколотку и отправилась вперевалочку обратно к террасе.

– Компанейская девочка, – заключила Татьяна. – Хотите пройти на берег?

Я колебался. С одной стороны, я должен был оценить состояние жилища, в котором предположительно собирался жить – не проводить же мне дни, месяцы и годы в хлеву, где отваливается шпатлевка и хрюкают водопроводные краны, – но, по большому счету, меня в этом доме интересовала его близость к Озеру. Это была та самая мечта, о которой говорила на вечеринке в «Погребе» Марина Сотникова. Резиновая лодка у меня уже есть, и к ней теперь полагался соответствующий водоем – не случайный водоем, на который я смогу выбираться пару раз в месяц, а свой собственный.

Татьяна не сводила с меня глаз.

– Я бы хотел сначала…

Я не успел закончить. У Марины заорал телефон, и от этого рингтона мы с Татьяной чуть не подпрыгнули. Лужайку огласил хриплый женский речитатив из вступления к хиту восьмидесятых «Miss Broadway». Марина, смутившись, втянула голову в плечи и отошла в сторону, чтобы принять звонок.

– Фуф, – выдохнул я. – Так на чем мы с вами…

– Вы хотели пройти к Озеру, – напомнила Татьяна с ироничной улыбкой.

– Разве?

– Да. Это сразу видно. Вы же писатель, вас в первую очередь должны интересовать не бытовые удобства, а вид из окна… в широком смысле.

В моей груди разлилось тепло. Одно дело, когда тебе отгружают дифирамбы на специальных встречах, где гости знают, куда и зачем они пришли, и совсем другое, если известность неожиданно настигает в повседневной жизни.

– Вы меня узнали?

Татьяна быстро вернула меня на землю.

– Нет. Ваша подруга Марина вас так представила, а потом мне помог «гугл». Уж простите, я вас не читала.

– Вы ничего не потеряли. – Я постарался скрыть разочарование. – Но вы правы, я хочу пройти на берег.

– Пойдемте.

Я оглянулся на Марину. Подруга что-то оживленно обсуждала по телефону, жестикулируя и пиная ногами прошлогоднюю листву. Тяжела и неказиста жизнь российского риелтора…

Я шагал за хозяйкой. Тропу накрывала арка густых березовых и сосновых крон, ветви деревьев покачивались на легком ветру, что-то «нашептывали» мне, словно прислуга в замке при встрече вернувшегося из долгой поездки хозяина: «Рад видеть вас снова, милорд», «Добро пожаловать домой, милорд».

Впереди я наконец увидел краешек Озера и часть песчаного пляжа. Меня так и подмывало обогнать Татьяну. Она лишь однажды обернулась по дороге:

– Если вы понравитесь друг другу, я продам вам дом без всяких дополнительных условий.

Я открыл было рот, чтобы спросить, кого она имеет в виду под местоимением «вы», но хозяйка отвернулась.

Наконец мы вышли на берег.

У меня перехватило дыхание…

Мы, жители крупных городов, тесных и густонаселенных, лишены истинных представлений о пространстве (я не говорю о тех, кто часто бывает на море и представляет себе, что такое бездна). Наши территории – это квартиры, дворы, улицы с высокими стенами-домами, кварталы-лабиринты, небольшие скверы и парки. И когда случается из этой тесноты вырваться на настоящий простор, нас в первые минуты обязательно «накрывает». Как меня в тот день.

Озеро простиралось на полтора десятка километров в длину и ширину. Дальние берега выглядели серыми полосками с неровными верхними краями – Озеро было почти полностью окружено лесом. Даже не было видно зданий турбаз и санаториев, коими, по рассказам Марины, было забито все побережье. Обзор с правой стороны скрывал выходящий в Озеро метров на тридцать-сорок остроконечный лесистый мыс, подножье которого усеивали большие белые валуны. По левую руку было просторнее, но берег извивался, выдаваясь вперед и проваливаясь назад. Лишь чуть правее от центра над шелестящей водной гладью возвышался далекий Остров…

Нет, «возвышался» – это, пожалуй, перебор. Как я и рассказывал, Остров был похож на невысокую зеленую шапочку (если есть шапочка, то на чьей голове она сидит?) Я на глаз прикинул расстояние. Километра два-три, не меньше. Впрочем, вода искажала восприятие, расстояние могло быть каким угодно. Надо будет посмотреть на спутниковой карте.

Татьяна стояла у кромки воды. Волны облизывали ее босые ноги в резиновых шлепанцах. Я подошел и встал рядом.

Пляж был небольшим и почти не благоустроенным. Я увидел лишь один торчащий из песка дырявый зонтик и качели в виде широкой скамьи. И еще на правом краю пляжа от берега в воду уходил деревянный пирс на толстых сваях, оканчивающийся прямоугольной площадкой. Место для ныряния и рыбалки, решил я.

– Местные здесь не отдыхают и не купаются, – сказала Татьяна, вновь скрестив руки на груди и устремив взгляд вдаль. – Так что пляж, если вы здесь поселитесь, будет в вашем полном распоряжении.

– А почему они сюда не ходят?

– Ну… много причин. Во-первых, как вы могли заметить, выход к пляжу лежит через наш дом. Кому захочется каждый день ходить туда-сюда по чужому двору. Да и нам как хозяевам это не очень понравится.

– Кстати, у меня вертелся на языке вопрос, почему ваш дом так странно расположен, в стороне от основных кварталов.

Татьяна сделала шаг вперед, волна окатила ее ноги по щиколотку, чуть-чуть задев край коротких джинсов.

– Никакого поселка тут изначально не было, – ответила она, повернувшись ко мне, но не выходя из воды. – Это был одинокий дом, его построил чудак-отшельник с говорящей фамилией Чудов. Всю историю я не знаю. Кто-то говорил, что он успел пожить несколько лет, а потом вроде утонул в Озере, другие рассказывали, что он тихо умер своей смертью в городе, а дом в наследство перешел к его детям. Позже стал застраиваться поселок. Современный вид он приобрел уже в девяностых и нулевых, а этот дом… он как бы сам по себе. Мы с Николаем здесь были хозяевами из второго десятка.

Я невольно охнул. Новость о высокой ротации владельцев не добавляла дому очков. Выходит, что люди задерживались здесь ненадолго, а если и были какие-то долгожители, то все остальные, получается, пролетали со свистом. Почему?

Я бы задал этот вопрос Татьяне, но отчасти ответ нашелся сам. Если брать в расчет девяностые, о которых упомянула хозяйка, то иначе, наверно, и быть не могло, ведь даже сейчас горизонт планирования довольно узок. Мы быстро меняем машины, квартиры, дачи, работу, друзей, супругов, и наши старики, пожившие при советском режиме, когда всё создавалось «на века», смотрят теперь на нас с недоумением. Я до сих пор не рассказал своим родителям, что собираюсь разводиться и переезжать, потому что знал, какой будет реакция: «Двадцать пять лет вместе! Зачем новый огород городить! Вот мы с отцом…»

Знаю я вас с отцом. Как облупленных. И не надо «ля-ля»…

Чтобы отвлечься от несвоевременных мыслей, я спросил:

– А где купаются аборигены? Как можно жить на берегу озера и не пользоваться им?

– Они ходят на соседний пляж, вон за тем мысом. К нему ведет отдельная дорога от поселка. Там база отдыха «Волна». Вы, кстати, тоже можете туда ходить – через вторые ворота, тут рядом.

– Да, мы видели, когда подъезжали. Что вообще с поселком? Как соседи?

– Соседи разные. Кто-то живет только в летний сезон, кто-то круглый год. Есть такие, кто здесь с самого основания, уже третье поколение. Много новичков, которые продали городские квартиры, чтобы здесь уединиться. – Татьяна внимательно посмотрела на меня. – Вы, похоже, один из таких. Нет?

Я замялся. У меня еще не было точного плана.

– Ладно, давайте так, – сказала она. – Я сделаю вам скидку десять процентов от первоначальной суммы, если вы покупаете дом прямо сейчас. Марина оформит сделку быстро, она мне показалась толковым специалистом. Можете осмотреть интерьер, но уверяю вас, внутри все в полном порядке – мой муж был педантом. Что скажете?

Я развел руками. Посмотрел на далекий Остров. Опустил взгляд на ленивый прибой. Что тут скажешь? Я мог бы, наверно, поинтересоваться, от чего умер ее муж – меня так и подмывало это сделать! – почему дом сменил так много хозяев и почему, черт побери, сама Татьяна так молодо и эффектно выглядит. Но стоило ли? Она ведь была права: я покупал не дом, я покупал вид за его окнами.

– Договорились, – кивнула хозяйка, хотя я не издал ни звука.

Перед отъездом я осмотрел внутренности избушки и остался вполне доволен. Первый этаж, представлявший собой большую гостиную без прихожей, чем-то напоминал уютные и аккуратные номера пансионатов, спекулирующих на русской старине, разве что не хватало в центре огромного стола с цветастой скатертью и самоваром. Санузел с душевой кабиной размещался в блоке у торцевой стены дома. Справа от него пряталась кухня, а слева была лестница на второй этаж. Наверху располагались спальня и совмещенный с ней уголок, подходящий для кабинета (Татьяна сказала, что планировку можно изменить, но перегородки лучше не ставить – так просторнее). В банный пристрой, в который можно было попасть прямо из гостиной, я заглядывать не стал.

Прощаясь, мы условились встретиться завтра в городе в нотариальной конторе. Татьяна пообещала, что после подписания документов освободит жилище в течение пяти дней. Меня это вполне устраивало.

На обратном пути я разглядывал кварталы поселка: аккуратные двух- трехэтажные домики, ровные прямые улицы с асфальтом и фонарными столбами, пышная растительность, желтые трубы газопровода. Здесь действительно можно было жить круглый год.

Я набрал номер Марины. Она уже усвистала далеко вперед, торопясь по своим делам.

– Да, мой хороший? – прощебетала она по громкой связи.

– У меня только один вопрос: почему ты не нашла мне дом в глубине поселка? Я смотрю, здесь очень мило.

– Потому что я читала твои книги.

– И что из этого следует?

– Я знаю, о чем ты мечтаешь.

– То есть ты…

– До завтра, друг мой! Я позвоню за полчаса до выезда!

Она отключилась.

Я проехал центральные ворота поселка, козырнув охраннику, преодолел проселочную дорогу в джунглях и выкатил на шоссе.

Меня обуревали смешанные чувства. Двигаясь с неприличной скоростью сто тридцать, я думал, что в моих книгах действительно очень много меня. На первый взгляд, в этом нет ничего необычного и уж тем более предосудительного: когда пишешь от первого лица, ты волей-неволей наделяешь протагониста своими чертами характера, взглядами и предпочтениями. Однако умные читатели с наметанным глазом знают: иногда автор выводит в главном герое того, кем хотел бы стать сам, но по каким-то причинам не стал.

Глава 4. Возвращение

Я говорил, что часто окунаюсь в прошлое и даже сверяю с ним день сегодняшний. Это не очень точная формулировка. Я не окунаюсь в него, как окунается «морж» в крещенскую купель, – я плаваю в нем, лишь иногда выныривая на поверхность. Такого плена не знал даже Эдмон Дантес, будущий граф Монте-Кристо.

Я утешаю себя мыслью, что таков удел всех, кому под пятьдесят и за пятьдесят. Мне стоило это принять. И я принимал. Долгими вечерами, предоставленный самому себе и не обязанный более сверяться с желаниями окружающих, я снова и снова, с какой-то необъяснимой бравадой и отчаянием, задавал себе больные вопросы. Хорошим ли я был отцом для своих детей и могут ли они, уже самостоятельные люди со своими возрастными тараканами, сказать, что у них было счастливое детство? Хорошим ли я был другом – надежным ли, преданным, способным глубокой ночью подорваться на помощь товарищу? А какой я сын? Гордятся ли мной мои родители… и о чем они вообще сейчас думают, глядя на меня? Наконец, каким я был мужем?

Большинство вопросов не имело однозначных ответов. С Полинкой я еще мог говорить на эти и другие важные для меня темы, она росла открытой и тонко чувствующей девочкой и по сей день бережно хранила в себе способность и стремление понимать и принимать мир, каким бы он ни был. С Вовкой сложнее. В детстве они с сестрой были не разлей вода, как и со мной, но примерно в тринадцать-четырнадцать (они двойняшки, родились с разницей в десять минут) их дорожки разошлись – точнее, их общий путь, как рельсы на перегоне, пошли рядом, параллельно, но врозь. Наблюдая сейчас за их суетой, я понимаю, что рельсы вскоре окончательно повернут в разные стороны.

Вовка, взрослея, становился замкнутым, завел дружбу со странными ребятами, которые не приходили к нему в гости, как другие, прежние, слушал странную музыку, чаще выглядел задумчивым, когда достучаться до него можно было лишь в буквальном смысле – стукнув в плечо или в бок. Каюсь, я подозревал тогда неладное: экзистенциальный страх подростка перед жизнью, часто приводящий к алкоголю, наркотикам и, черт побери, суициду. Но все оказалось проще. «Он влюбился, – шепнула мне на ушко Полинка. – Безответно. Смекаешь?»

Не знаю, чем закончилась Вовкина любовь, но с тех пор он таким и остался, задумчивым, временами отрешенным, себе на уме. Пропал в виртуальном мире, я потерял его волну. Наверно, с сыновьями чаще всего так и бывает. Вот дочки – совсем другое дело… что, впрочем, не отменяет их проблем с матерями.

Так каким же я был отцом? Сумел ли обеспечить своим ребятам счастливое детство? Надо будет спросить у них на досуге, улучив подходящий момент. А пока что мне хотелось узнать, каким я был мужем. Я решил ответить на предложение Веры встретиться, но прежде нужно было оформить покупку первой в моей жизни загородной недвижимости.

В среду утром мы встретились с хозяйкой «Чудова дома», как я уже окрестил свое новое жилище, чтобы оформить сделку и рассчитаться. Марина Сотникова опаздывала, а мы с Татьяной стояли у крыльца нотариальной конторы на широкой и шумной улице Кирова, поеживаясь от утренней прохлады. Татьяна сегодня была одета в синий деловой костюм с юбкой до колен, на плече у нее висела элегантная сумочка. Женщине, пожалуй, было зябчее, чем мне – я надел плотную куртку и джинсы с внутренним начесом.

Я не стал терять времени даром, решил кое о чем расспросить Татьяну.

– Что вы собираетесь делать с собачкой?

Она вскинула брови.

– С Гаечкой? Пока не знаю. В доме она могла прятаться от меня где угодно, а вот в городской квартире… У вас есть предложения?

Я пожал плечами. Предложений у меня не было. Я как-то не очень ладил с собаками, даже с такими «белыми и пушистыми», как бигли или какие-нибудь чихуахуа. Да и с кошками тоже не дружил. Максимум, на что могло хватить моей любви к фауне, это рыбки, да и то если они не требовали установки большого аквариума с компрессором и автономным освещением. Жил у меня как-то один петушок, Аркаша… помер от тоски и голода.

– Что-нибудь придумаю, – сказала Татьяна, с беспокойством взглянув на часы. Марина опаздывала уже на десять минут. – Знаете, Максим, я тут решила почитать что-нибудь из вашего. Полистала Интернет, но пока не определилась. Может, вы посоветуете, с чего начать?

– С «Волков», – ответил я без паузы. Этот вопрос мне задавали неоднократно.

– Разве не с первой книги?

– Нет. Вовсе не обязательно начинать знакомство с истоков. Мой первый опубликованный роман был чистой воды спекуляцией – кровь, кишки, секс. Хотелось, чтобы меня заметили.

– У вас получилось.

Татьяна произнесла это таким странным тоном, что я подумал: уж не сарказм ли? Но нет, лицо женщины было непроницаемым. Сегодня, кстати, она выглядела чуть старше, немного осунувшейся и бледной, и она явно пренебрегла утренним макияжем. Бессонная ночь?

Задать следующий вопрос я не успел, к парковке напротив дома подъехал голубой «ярис». Даже не подъехал – влетел в «карман», едва не ткнувшись носом в дерево. Из машины выскочила взлохмаченная Маринка.

– Ребята, простите ради бога!

– Пробки? – со снисходительной улыбкой спросила Татьяна.

– Если бы! Дома потоп, кран в ванной сорвало! Пока воду с пола собрала, пока то-сё… Я больше не буду!

– Больше и не потребуется, – заметила Татьяна. И опять этот тон и загадочный взгляд…

С документами управились быстро. Бумаги были готовы уже накануне, нам оставалось лишь их прочесть и подписать. Татьяна небрежно поставила свою закорючку под договором купли-продажи. Я же, напротив, начал вчитываться, но Марина быстро вмешалась, указав пальцем на место подписи.

– Ты мне не доверяешь? Всё чисто.

Я колебался. В последние годы все документы, требующие моей визы, пропускал через себя дипломированный юрист Яшка Лившиц, и сомнений в его дотошности у меня точно не было. К услугам же Марины я прибегал редко, если вообще прибегал.

– Щас зарыдаю, – сказала подруга, видя мое замешательство.

Я сдался. Подписал.

Рассчитались мы в отдельной комнате без окон, напоминавшей пыточную в отделении полиции. В присутствии нотариуса пропустили деньги через счетчик банкнот и обменялись расписками. Нас с Татьяной больше ничего не связывало. Почти.

– Я съеду до понедельника, – сказала она при прощании на улице. – Мебель, плиту, стиралку и холодильник оставлю, как и договаривались. Холодильник, правда, почти на выброс, но еще поработает. В общем, вы уж там сами разберетесь.

– Да, спасибо, зубную щетку привезу с собой.

Я улыбнулся. Она улыбнулась. И Марина тоже счастливо осклабилась. Все были довольны.

– Что ж, до встречи. Буду на связи.

Татьяна направилась по тротуару вдоль пятиэтажки в сторону делового центра.

– Машину она тоже продала, – заключил я.

– Я ж говорю, всё скинула.

Я посмотрел на документы, упакованные в прозрачный файл. Из них следовало, что я только что приобрел дом номер один по улице Центральной в поселке Речной Жемчуг. Почему жемчуг? И почему он речной, когда рядом озеро? Впрочем, не адрес в договоре привлек мое внимание. Я зацепился за реквизиты продавца. Татьяна Ивановна была моей одногодкой. А еще…

– Почему ты не сказала мне, какая у нее фамилия?

Марина подобралась.

– Это было важно? Ну, Чудовских. Что-то не так?

Я поднял взгляд. Татьяна уже скрылась за поворотом.

– Нет, все нормально. По коньячку?

– Смеешься! Я, конечно, рада за тебя, но не до такой степени. Позовешь на новоселье, там и выпьем.

Марина чмокнула меня в щеку и направилась к машине. А я так и остался стоять на тротуаре, пытаясь понять свои ощущения.

Верке я позвонил после обеда. Мы договорились на семь вечера. Перед звонком я долго раздумывал, какое место выбрать для встречи. Мне не хотелось, чтобы это было что-то романтичное или напоминающее о нашей совместной жизни (в каких только ресторанах и кафе мы не отмечались – и вдвоем, и с детьми!), но и подчеркивать некую дежурность встречи тоже не стоило. Все-таки Вера приготовила мне какой-то подарок.

В результате я остановился на совсем уж нейтральном варианте – маленькой и уютной кофейне «Пенка», расположенной в двух кварталах от моего дома. Я ожидал язвительных комментариев. Любимым рестораном Веры была «Сицилия», там мы часто отмечали день свадьбы и другие знаменательные события. Но сунуться туда сейчас я не считал для себя возможным. Будь моя воля, я вообще бы стер с карты города любые маяки и якоря из прошлого, даже если они навевали приятные воспоминания.

Впрочем, Вера никак не прокомментировала мой выбор.

После разговора я ответил на пару сообщений и разместил небольшой пост на своих авторских страницах в соцсетях. С самого начала писательской карьеры я взял за правило публиковать в Интернете не менее одного текста в день. Яша строго следил за этим, и если я ленился, он звонил и стращал своей матушкой-одесситкой, которая приедет и устроит мне шаббат наоборот. Я смеялся, но признавал, что постоянное присутствие в публичном пространстве – это не блажь, а непременный атрибут публичной жизни писателя. «Можешь строчить любую херню, – говорил Яша, – лишь бы твои подписчики ее видели и помнили, что ты еще не спился от славы и денег».

Памятуя об этом правиле, я и написал сегодня «херню». Нашел в Интернете старую еврейскую страшилку и запостил ее у себя. Моим полутора сотням тысяч подписчиков должно было понравиться. Особенно Яшке, фалафель ему в рот.

«Один еврейский мальчик очень любил читать. Он читал всё, что попадалось ему под руку, и обожал ходить в свой любимый книжный магазин. Однажды он понял, что прочёл всё, что там продавалось. Мальчик спросил хозяина, есть ли в магазине что-нибудь, чего он никогда не видел. Хозяин сказал, что есть последняя книга, которую он никому не показывает, и достал книгу под названием «Смерть»…

Он охотно продал её со скидкой – всего за 10 шекелей. Однако предупредил мальчика, чтобы тот никогда не открывал первую страницу.

Мальчик вернулся домой, прочитал книгу и остался доволен. Но ему всегда хотелось узнать, что же на первой странице. Однажды он уступил искушению и пролистал книгу к нужному месту. От ужаса книга выпала у него из рук.

На первой странице была написана только одна строчка: «Рекомендуемая цена пять шекелей».

Отправив текст на публикацию, я спохватился: «От ужаса книга выпала у него из рук» – явная чеховская «шляпа, подъезжавшая к станции». Но редактировать фразу я не стал. Пусть повеселятся. Если, конечно, заметят.

На своей личной странице я ничего писать не стал. Во-первых, уже мало кто из моих друзей ее просматривал, а во-вторых, из тех, кто все же регулярно ее читал, была и моя жена Вера. Если вам хоть раз закатывали дома скандал из-за дурацких записей в соцсетях, то вы меня поймете.

А Верка приготовилась к встрече. Это было видно невооруженным глазом.

Она была одета в короткое светло-коричневое платье из какой-то легкой блестящей ткани. Поверх него Вера накинула кожаный жакет той же цветовой гаммы. Каштановые волосы были завиты и распущены, хотя обычно она забирала их в хвост. Сдержанная улыбка, тонкий макияж, сумочка на плече, цокот каблучков…

Такой я свою жену не видел давно, если вообще когда-нибудь видел. Во всяком случае ничего из ее сегодняшнего туалета в нашем шкафу не было, значит, приоделась она уже после моего скоропалительного бегства. А такой макияж последний раз накладывала перед выходом на презентацию сериала «Спящие», проходившую в отеле «Рэдиссон-Славянская».

К чему, интересно, весь этот маскарад?

Я поднялся, с шумом отодвинув ногами стул, вышел навстречу. В ожидании Веры я готовился произнести дежурные фразы вроде «прекрасно выглядишь» или «ты, как всегда, в полном порядке», но, увидев ее, я понял, что они будут звучать как эпитафия на свадьбе. Вместо этого я сказал:

– Охренеть. Ты прямиком из салона?

Вера наградила меня снисходительной улыбкой.

– Это лучший комплимент, который можно услышать от писателя. Вторую фразу я опущу. Привет, дорогой.

Она подставила щеку для поцелуя. Я чмокнул. Ощущения были странные, будто я поцеловал сестру. Хотя сестры у меня нет, и я не знаю, каково это, но супруги точно так не целуются.

Я принял от нее жакет, повесил на стойку рядом с нашим столиком, помог сесть. Вера принимала эти нехитрые ухаживания подчеркнуто протокольно, словно не были мы женаты черт знает сколько лет, не вырастили двоих детей и никогда не видели друг друга сидящими на унитазе. Я задался вопросом: так бывает у всех разведенных, или это мы с непривычки встаем в позу?

– Пока ничего не заказывал, – начал я, – ждал тебя. Вот меню, выбирай.

– В прежние годы ты не стеснялся, – отметила Вера, открывая кожаную папку. – Однажды назначил свидание, и к моменту, когда я пришла, уже прилично разогрелся шампанским. Помнишь?

Я смутился. Да, память меня не подводила… к сожалению.

– Это было третье свидание. На первом и втором я вел себя пристойно.

– Зато на третьем затащил меня в постель…

Я опешил. Рука, которой я собирался подозвать официантку, зависла в воздухе.

Это черт знает что такое. Вот зачем так? Что за постоянная потребность подкладывать кнопки на стул? Я понимаю, что у нас обоих найдется масса поводов для укусов, но надо же чувствовать момент, когда лучше жевать, чем говорить.

Впрочем, я сам легко завожусь.

– Не помню, чтобы ты сопротивлялась. И в постели тогда ты не была похожа на монашку, которая забыла, как это делается.

Мы уставились друг на друга, как два игрока в покер. Разница заключалась лишь в том, что мы оба знали, какие карты на руках у соперника. Кто решит поднять ставку, а кто спасует?

Вера выдохнула первой. Плечи ее опустились, по лицу пробежало облачко грусти. Теперь она была больше похожа на себя прежнюю.

– Ладно, Макс, извини, глупости говорю.

– Забыли. – Я наконец подозвал официантку.

– Понимаешь, Прудников накрутил. Баланс у него не сошелся. Сократил всех, до кого смог дотянуться, но я не волшебница.

– Ты не волшебница, но первоклассный экономист, и если он за десять лет этого не понял, то ему пора на покой. Сколько ему, кстати?

– Шестьдесят два. И никуда он не уйдет, Москва его ценит. У нас самый успешный филиал в России. Во всяком случае пока…

– …пока у них есть ты, – закончил я.

Вера как-то нехорошо усмехнулась. На комплименты реагируют иначе.

– Еще немного, и я начну хвалить твои книги.

– Для начала тебе придется их прочесть. Хотя бы одну.

Мы снова замерли. Еще слово – и мы вернемся к «покеру»…

…но в следующую секунду оба рассмеялись. Смех был чистым, расслабляющим.

Вера заказала себе трехслойный латте и медовое пирожное, я остановил выбор на чае и блинчиках с мясом. Я беспокоился, что она попросит бокал своего любимого красного сухого, но Вера ни взглядом ни словом не намекнула, что желает придать нашей встрече налет романтичности. Меня это вполне устраивало.

Когда официантка удалилась, забрав папки с меню, Вера сделала неожиданный жест: она протянула руку и накрыла мою ладонь своей.

– Еще раз с днем рождения, Макс. Я надеюсь, что ты не воспринимаешь мое поздравление как дежурный ритуал в память о былых заслугах.

– Ни в коем случае.

– Хорошо. И вот что у меня есть для тебя. – Она полезла в сумочку, висевшую на спинке стула. – Ты, возможно, удивишься, потому что дважды одну и ту же вещь дарят только хитренькие дети, но мне кажется, что мой подарок снова актуален.

Вера выложила на стол длинный прямоугольный сверток из блестящей синей бумаги со звездочками. По размерам он был похож на слиток золота, только с небольшим полукруглым откосом по длине.

– Разверни.

Я взял сверток. Внутри была какая-то коробочка, довольно увесистая. Я был заинтригован. Дубль старого подарка? Какого? И почему он вновь актуален?

– Слишком много вопросов, милый, – улыбнулась Вера. Она прочитывала меня по глазам.

Я аккуратно развернул упаковку (рвать на лоскуты такую красивую оберточную бумагу в присутствии дарителя было бы невежливо), с трепетом отложил ее в сторону…

…и обомлел.

Прах тебя побери, Шилов!

Я поднял взгляд на Веру. Она смотрела на меня с каким-то нездоровым удовлетворением. Так смотрят родители подростка, предъявившие на опознание порнографический журнал, найденный под его матрасом.

В руках у меня был футляр серого цвета, с мягкой прорезиненной поверхностью и откидывающейся покатой крышкой, на которой был изображен тисненный золотом логотип компании «Parker». У меня задрожали ресницы, а по груди разлились одновременно тепло и холод.

Веру забавляла моя реакция.

– Откроешь?

Я откинул крышку. Вот она, чертовка, лежит себе как новенькая, сверкает. Перьевая ручка «Parker Sonnet» с золотым пером. Подарок моей жены по случаю выхода первого романа «Плей-офф».

Я поставил футляр на стол. Отвернулся к окну. В просвете между плотными коричневыми портьерами я видел ноги прохожих – в джинсах и кроссовках, в легких туфельках и даже сапогах. Такие разные и смешные. Оказывается, можно многое сказать о людях, изучая лишь ноги и походку.

– Ты здесь? – поинтересовалась Вера.

Я вернулся, покашлял, прочищая горло.

– Да, здесь… Где ты ее нашла?

– Там, где ты ее спрятал.

– Спрятал?

– Ну, дорогой, если считать, что дальний угол шкафа за старыми книжками – самое место для вещи, которой регулярно пользуешься, тогда ты просто хранил ее там. Но мне кажется, что все-таки прятал.

Вера больше не улыбалась. У меня желание изображать благостность тоже испарилось. Стало как-то грустно.

Юная официантка принесла наши заказы. Ловко управляясь с большим подносом, она расставила на столике чашки и тарелки, напоследок улыбнулась и попросила не стесняться, если потребуется что-то еще. Вера молча приступила к кофе. А я мешал ложечкой сахар в чае и размышлял.

Я совсем забыл об этом золотом «паркере». Точнее, он не был для меня особенным фетишем, хоть я и неравнодушен к хорошей канцелярии. Он с самого начала «не вписался в мою руку». Ручка, безусловно, роскошная и, мать ее, дорогая – дороже продвинутого смартфона, – но я успел сделать ею лишь несколько коротких записей в рабочем дневнике. Я даже не успел израсходовать комплектный картридж с чернилами. Что же было не так?

Я знал ответ. А теперь его захотела узнать и Вера.

– Почему ты от нее избавился? – спросила она, пристально глядя мне в глаза. Я никогда не мог выдержать этот взгляд, почти всегда пасовал. Но сегодня решил высказаться.

– Знаешь, милая, что самое важное для писателя? Не тишина и покой в доме, не количество проданных книг и не благодарность читателей. Точнее, все это тоже важно, но куда важнее для него признание близких. Даже если он много лет пишет рассказы, которые никто не хочет печатать. Кстати, почти все авторы с этого начинают…

Вера начала хмуриться, опустила взгляд на бокал с латте.

– Я вполне устраивал тебя, когда работал на подхвате в разных изданиях или редактировал чужие мемуары и диссертации. Да, это были неплохие деньги, но они слабо утешали мое самолюбие. Ты на моем фоне была очень успешной, благополучной, правильной и нормальной, и на мои забавы с литературой смотрела со снисхождением. Мол, пусть балуется в свободное время. Кто-то из мужиков в гараже пропадает, кто-то на рыбалке, а мой что-то пишет по ночам. Такой смешной, ей-богу, ладно хоть не пьет…

Я сделал глоток из чашки. О блинчиках даже не вспомнил. Меня потихоньку несло, но я продолжал говорить спокойно, без форсажа.

– Я писал и пытался показывать тебе написанное: «Мамочка, посмотри, какую собачку я слепил из пластилина!» Ты улыбалась, но смотрела на меня так, будто я слепил собачью какашку. Да-да, не ухмыляйся, всё так и выглядело. Это было очень грустно. И это могло продолжаться вечно. Но вдруг… – Я взял паузу, сделал вдох-выдох. – Вдруг случилось невероятное: мне улыбнулась удача. Громкий дебют, успех, подписание долгосрочного контракта, интервью, эфиры. И вот он, золотой «паркер» в подарок от любимой жены… которая впоследствии не прочла ни одной моей книги, изданной большим тиражом.

Вера приоткрыла было рот, чтобы возразить, но я не позволил.

– Да, я уже слышал: устаешь на работе, дети взрослеют и требуют внимания, голова болит… как будто я от тебя требовал ежедневного траха. На самом деле всё было проще: ты не хотела меня читать. Боялась читать. Ты боялась узнать, какая пропасть нас разделяет. Для тебя чтение моих работ было равносильно признанию, что я представляю собой нечто большее, чем просто муж и отец, и мои амбиции имеют под собой основания. С того момента, как я это понял, твой «паркер» стал для меня олицетворением фальши и назойливым напоминанием о моем ментальном одиночестве. Поэтому я убрал его с глаз долой.

Я протянул руку к футляру, повернул к себе. Черная полированная ручка с золотыми вставками звала, манила, притягивала, как магнит.

– И вот он вернулся, – закончил я, отодвигая футляр. Больше мне сказать было нечего, мяч улетел на половину поля соперника.

Вера долго молчала. Теребила соломинку в бокале, не поднимая глаз. Я терпеливо ждал реакции, какой бы она ни была.

Вера меня удивила.

– Ты ошибаешься, – тихо сказала она, оставив в покое соломинку. – Во многом ты, возможно, прав, и мне нелегко это признавать… но мой подарок здесь ни при чем, поверь. Он был сделан от души, с любовью. И я была очень рада за тебя. Правда.

Она все же посмотрела на меня. Глаза ее предательски блестели. Черт, ну что же это такое.

– Помнишь ту историю с Полинкой, когда она… когда вы с ней чуть…

– Стоп, – прервал я. – Прошу тебя, не надо.

Вера покраснела. А я, наверно, стал белым как полотно. Та давнишняя история с нашей дочерью была, пожалуй, еще одним триггером грядущего расставания. Отложенным штрафом. Но я не хотел сейчас думать об этом.

Вера взяла себя в руки и сказала с легкой грустной улыбкой:

– Когда-то мы мечтали жить долго и счастливо и умереть в один день. Такие смешные были.

Я проглотил ком, застрявший в горле.

– Забавно, что твой новый роман называется «Умереть вместе». Именно сейчас… О чем он?

– Не о любви. Он о дружбе, которая проходит испытание подлым предательством. Точнее, НЕ проходит.

– Звучит неплохо. – Она вновь погладила мою руку. – Творец мечты. Ты был им всегда. Таким и останешься.

– Что, прости?

– Ты забыл? На тренинге, в который нас с тобой втянули в девяносто девятом, тебя назвали «творцом мечты» – человеком, который создает сказку для людей. Видимо, пришло время создать ее для себя, а я только мешаю.

– Ох, вспомнила же…

Вера отняла руку.

– Ладно, всё. Еще раз с днем рождения.

Она вышла из-за стола. Не дожидаясь моей помощи, надела куртку, сняла со стула сумочку. Хотела еще что-то сказать напоследок, но передумала, послала мне небрежный воздушный поцелуй. Спустя несколько секунд я увидел в окно ее ноги в элегантных бежевых туфлях, медленно вышагивающие по тротуару.

Всё, что начинается за здравие, заканчивается вот так – за упокой.

Я захлопнул футляр «паркера» и вернулся к чаю. Он уже остыл.

Остаток рабочей недели прошел в ненужной суете. Я что-то писал, кому-то отсылал написанное, принимал чьи-то звонки и договаривался о встречах на следующий квартал. Даже вспомнить не могу. Зато выходные выдались ровными и спокойными, почти без контактов с внешним миром.

В субботу я читал «Москву 2042» Войновича, прерываясь на просмотр ленты новостей, приготовление кофе и визиты в сортир. Потом спал, как вампир, задернув плотные шторы и погрузив комнату в приятный дневной полумрак. Потом снова пил кофе и чай, игнорируя плотный обед, приготовленный накануне (говяжий стейк и салат из помидоров и огурцов), снова читал Войновича, а вечером, когда наркоманское майское солнце спряталось за соседними домами, смотрел «Штурм Белого дома» с жесткого диска. Фильмы Роланда Эммериха, великого голливудского разрушителя, умудрившегося за свою карьеру четырежды уничтожить мир, – идеальное зрелище для разгона хандры и апатии.

Была ли у меня апатия? Определенно. Если в голове нет идеи для следующей книги даже в зачаточном состоянии, я могу часами бродить по квартире, не зная, куда себя приткнуть. Мое нынешнее положение осложнялось тем, что в однокомнатном скворечнике особо не побродишь – наша с Веркой стометровая обитель подходила для этого куда больше, – поэтому я сходил с ума гораздо быстрее и сильнее.

В воскресенье я гулял по городу – без цели и планов. Просто сунул в карман бумажник и побрел куда глаза глядят. Надеялся, что это поможет, как уже бывало. Например, сюжет своего второго опубликованного романа «Волки» (четвертого, если считать все мною написанные) я нашел именно во время прогулки. Шатался как-то зимой перед Новым годом по елочным базарам, ледяным городкам, оккупированным детворой, ел горячие хот-доги, смотрел на людей. Накануне прошел сильный снегопад, город был засыпан по самые чердаки, но дорожные службы в первую очередь расчистили площади перед зданиями областной, городской и районных администраций, а смерды продолжали барахтаться в сугробах. По дороге мне попался пассажирский микроавтобус, уткнувшийся носом в большой террикон на обочине. Водитель елозил колесами туда-сюда, но ничего не выходило. Я прошел мимо, но в голове уже крутилась мысль: а что, если автобус застрянет на пустынной загородной трассе, и произойдет это вечером 31 декабря, а в салоне будут зябнуть пассажиры, торопившиеся встречать Новый год с родными и друзьями? И чтобы никакой связи и проезжающих мимо машин. Пассажиры еще пусть будут мерзкие, злые, уже начавшие отмечать праздник. За два часа до боя курантов они уже готовы повесить водителя на ближайшей сосне…

К возвращению домой у меня в голове сложилась фабула нового романа.3 В марте я сдал рукопись в издательство, а в начале июня книга лежала на прилавках магазинов. А началось-то все с банальной ситуации.

Но в воскресенье 19 мая меня не осенило. Город как город, люди как люди, весна как весна. Еще и облачно. И апатия моя никуда не делась.

К вечеру я понял, что от активных действий меня удерживало ожидание момента, когда ключи от Дома На Озере наконец лягут в мою ладонь и я окончательно стану его владельцем: смогу делать перестановки, жрать шашлыки на террасе, загружать грязное белье в стиральную машину, сидеть на толчке с айпадом на коленях – словом, делать все те простые вещи, которые мы обычно делаем, находясь на своей территории. Кстати, и пердеть смогу так, что стекла будут дрожать. Звонкий и ничем не стесненный пердеж – один из важнейших признаков душевной стабильности.

Татьяна Чудовских, как и обещала, была готова к сдаче в понедельник. Она позвонила утром, когда я еще валялся в постели. Спросонья я даже не сразу понял, кто звонит. Хозяйка дома (бывшая хозяйка, напоминал я себе) по обыкновению была немногословна и сдержанна. Честно говоря, я не горел желанием с ней вновь встречаться и едва сдерживался, чтобы не попросить ее «оставить ключи под ковриком». Несмотря на внешнюю красоту, веяло от женщины каким-то холодом, неизбывной тоской. Не помешало бы все-таки выяснить, как умер ее муж (в который раз я задумываюсь об этом?)

Я подъехал к дому без двадцати двенадцать, чуть раньше оговоренного времени. Перед этим мне пришлось на проходной поспорить с охранником, седовласым дедком, похожим в своем камуфляжном плаще с капюшоном на бывалого грибника. Одетый не по погоде старик наверняка изнывал от жары, поэтому оказался слишком настойчивым в желании увидеть мой пропуск на машину. Он соизволил поднять шлагбаум лишь после того, как я назвал свой нынешний адрес – Центральная, дом один. «Грибник» как-то странно поджал губы и молча махнул рукой: мол, вали уже давай, некогда мне тут с тобой, понимаешь, это самое…

Отличная здесь охрана, подумал я, выруливая на центральную улицу, Рэмбо обзавидуется.

На лужайке перед домом я обнаружил автомобиль. Синий «субару» стоял чуть в стороне от крыльца с поднятым люком багажника. За рулем, также с приоткрытой дверцей, сидел молодой мужчина в сером спортивном костюме. Он курил и с любопытством поглядывал на меня.

Я припарковался, заглушил двигатель.

– Здравствуйте, – поприветствовал я незнакомца, подходя к его машине. В ответ парень просто кивнул… и тут же, докурив, бросил окурок на траву, чуть ли не в шаге от моих ног. Тот прискорбный факт, что он таким образом выражает крайнее пренебрежение к новому хозяину дома, нисколько его не тревожил. Я не успел высказаться – на крыльце появилась Татьяна с большой картонной коробкой в руках.

– Добрый день, Максим, – сказала она, смущенно улыбнувшись, – я ждала вас чуть позже.

– Нарушил скоростной режим.

Я покосился на грубияна в «субару». Тот безмятежно жевал резинку и высматривал что-то на приборной доске. Татьяна проследила за моим взглядом. Более того, она распознала его значение.

– Это мой племянник, – как бы оправдываясь, сообщила она. – Мы сейчас уедем, я вот собрала оставшуюся мелочь, чтобы она не болталась у вас под ногами…

– Давайте помогу. – Я протянул руки к коробке, но Татьяна прижала ее к груди. В этот момент она напомнила мне Полинку в детстве, которая так же оберегала свою новую куклу.

– Спасибо, она не тяжелая.

Я наблюдал, как женщина суетится у багажника, размещая там коробки с «последней мелочью», как тихо переговаривается с племянником, и мысленно подгонял время. Быстрее бы они уже уехали.

Наконец Татьяна вернулась ко мне с ключами в руке. Связка была увесистой.

– Здесь всё в двух экземплярах, – сказала она, держа ключи за кольцо, как колокольчик, – от двух дверей в доме и внешней двери бани. Если нужно больше…

– Да, я понял.

Я подцепил связку, зажал в ладони. Металл был теплый, согретый телом хозяйки.

– Пойдете на финальный осмотр? – спросила она. В ее голосе звучала надежда на мой великодушный отказ. Я не стал ее разочаровывать.

– Нет нужды, Татьяна. Думаю, там все в порядке.

– Да, будьте уверены.

Племянник на «субару» завел двигатель. Татьяна робко протянула мне руку для прощания.

– Что ж, Максим, рада была познакомиться. Надеюсь, вам здесь будет хорошо. Можете мне звонить, если возникнут какие-то вопросы, пока будете обживаться. Чем смогу, помогу.

– Да, спасибо, непременно.

Она развела руками, как бы говоря, что теперь уж точно всё. Я просто молча кивнул.

Проводив взглядом отъезжавшую машину, я развернулся к дому. Мы наконец остались вдвоем. Окружавшую нас идиллическую тишину нарушал лишь нежный звук прибоя.

В своей взрослой жизни я менял собственное жилье дважды (трижды, если считать съемную однушку, с которой мы за несколько месяцев неплохо подружились). Первую квартиру, двухкомнатную, на заре нашей с Верой супружеской жизни подарил ее отец, ныне покойный. Уютная была квартирка, комфортная, с хорошей энергетикой. В ней мы были очень счастливы, в ней наши ребята сделали первые шаги и произнесли первые в своей жизни слова. Мы с Верой много лет спорили, что это были за слова: мне показалось, что Полина сказала «па», а Вовка «жо», но жена и слышать об этом не хотела.

Когда дети подросли, пришлось расширяться. Мы подсуетились с займами, перехватили там-сям, прикупили в том же доме трехкомнатную. Снова втянулись в ремонт, подогнали новое жилье под наши представления о прекрасном. Ребятишкам там было хорошо, да и нам с Веркой тоже… хотя уже и не так, как раньше. В «трешке» у нас начались первые конфликты мировоззренческого характера. Мы стали спорить, в какую школу определить своих милых спиногрызов, каким видом спорта заняться Вовчику (сам юный Шилов интересовался авиамоделированием), нужен ли умнице и тихоне Полинке танец живота. Верка попутно начала присматриваться к своим морщинам на лице и принюхиваться к моему парфюму по вечерам, я же все глубже погружался в мир своих психоделических романов, которые никто не хотел печатать.

Когда наша дочь превратилась в девушку (это случилось внезапно, как оно обычно и случается) со всеми сопутствующими трансформациями, а Вовка был пойман с игральными картами с изображением сисястых баб, мы с женой решили, что негоже разнополым детям делить одну комнату. Пришлось влезть в ипотеку и обзавестись четырехкомнатными апартаментами. За эту нашу последнюю общую квартиру я полностью рассчитался лишь после выхода «Спящих».

Вспоминая позже все эти великие переселения, я думал, что поговорка «дом там, где сердце» во многом справедлива. Вся семья была в сборе, мои близкие и любимые были рядом, чего ж еще желать в этой жизни. Однако сейчас я готов признаться, что каждый переезд давался мне с трудом. Я намертво прирастал к дому, я любил его стены, пол и потолок, любил каждую царапину на линолеуме и отвалившуюся кафельную плитку в ванной. Я обожал его запахи и наслаждался видами из окон. И когда нам приходилось переезжать, внушая себе, что расширение жилплощади – несомненное благо, я в душе страдал. На новом месте обживался долго, хандрил, тосковал, срывался на домочадцах… а потом привыкал, и все начиналось сначала.

Сейчас, стоя на лужайке перед «Чудовым домом» и глядя на распахнутую дверь, я испытывал смешанные чувства, но в этой смеси не было никакой щемящей тоски по утраченному. Всё осталось позади: брак, сопливое детство двойняшек, трудовые мытарства, долги. Теперь существовали только я и он, мой новый дом. Мой последний дом. В этот миг я точно знал, что больше ничего особенного от жизни не жду. Иди ты к черту, мир страстей.

Поселок Речной Жемчуг (центр)

Глава 5. Степаныч и другие

Во дворе того дома, где я обитал несколько месяцев после отъезда от Веры, постоянно околачивался один мужик. Ну, околачивался – это, наверно, преувеличение, потому что он просто сидел и ничего не делал. Каждый день с раннего утра он садился на низкое гимнастическое бревно под высоким тополем, которое местные жители использовали как скамейку, и сидел там до позднего вечера. Иногда он пересаживался на металлическую ограду возле своего подъезда или бродил вокруг дома, но всегда возвращался к месту постоянной дислокации. Я не видел его ни с пивом, ни в компании таких же деклассированных элементов, он всегда был один. И он был грустен.

Зимой и в начале весны мужик одевался в старую болоньевую куртку с капюшоном (во времена дешевого китайского изобилия их называли «аляска»), толстые ватные штаны и сапоги вроде «дутышей». Когда потеплело, он облачался в серые джинсы и бежевый плащ до колен. И его потрепанный гардероб, и небритость на высохшем сером лице, и какая-то общая понурость свидетельствовали о всепоглощающем одиночестве. Мое писательское воображение рисовало картину семейного и личностного краха: дети его забыли, внуки вообще не знают о его существовании, жена давно на кладбище (сука такая, жарят тебя там черти во все дыры), телевизор пропил, более-менее приемлемую пенсию не заработал, на завтрак, обед и ужин – гречка, картошка, иногда китайская лапша и гребаный бледный чай из «многоразового» пакетика. Давно бы вздернулся, да боязно как-то… и ремня подходящего нет.

Разумеется, я всего этого не знал. Как жил этот мужик, почему все время сидел во дворе, а не дома, о чем думал, медитируя на этом видавшем лучшие зады бревне – бог ведает. Но, глядя на него, я думал, что не хочу на закате жизни стать хотя бы отдаленно похожим на этого старика, человека без цели и стимулов, без поводов для маленьких радостей, у которого нет никакого будущего, а есть только прошлое.

Может, именно поэтому я и купил дом на берегу живописного Озера – чтобы отдышаться и, как пели братья Самойловы, «заново придумать некий смысл бытия». Почему нет? Возраст-то шепчет. Я не думал, что дойду до такого же состояния отрешенности, все-таки я обладал солидным интеллектуальным багажом и создал кое-какой задел на безбедное существование, но кто знает. Ни от чего нельзя зарекаться.

Старик Степаныч, что сидел на воротах номер один в поселке Речной Жемчуг, чем-то походил на того дядьку с моего двора. Я жил в «Чудовом доме» уже почти две недели, и сколько шнырял через этот въезд-выезд, никого другого на посту не видел. Дежурил всегда Степаныч, седовласый, с широким и испещренным прожилками лицом, как у алкоголика, хотя я никогда не видел его выпившим. Камуфляжную штормовку с капюшоном, делавшую его похожим на грибника, он сменил на легкую куртку такой же милитаристской расцветки. В ней дедок так же отчаянно потел, но почему-то никогда не снимал – ни в жару, ни в прохладную дождливую слякоть. Упрямый старик, но добродушный. От моего истукана-на-бревне его отличала склонность к досужим разговорам и философским обобщениям.

В пятницу, 31 мая, я с утра пораньше заглянул в поселковый магазин. Он находился рядом с главными воротами на южной стороне улицы Центральной, напротив будки охранников, и пеший путь от моего дома занимал минут пятнадцать, если вразвалочку. Погода стояла хорошая, день обещал быть ясным и теплым, сам бог велел прогуляться. Активные жители поселка, обитатели всех этих пряничных домиков, выстроившихся вдоль улицы под сенью берез, вязов и кленов, в большинстве своем уже разъехались на работу (многим приходилось пилить на машине не меньше часа, но жизнь в раю стоила того). Женщины суетились по хозяйству, детвора, у которой начались каникулы, каталась по аккуратным асфальтированным улочкам на велосипедах и самокатах. Яблони и черемуха отцвели, сирень еще сопротивлялась, одуванчики обзавелись мохнатыми белыми шапочками, зато во весь цвет пошли рододендроны. В общем, было так хорошо, что я уже забыл свои первые сомнения в правильности выбора.

Поселковый магазин «Парус», в отличие от его древних деревенских аналогов, был большим и просторным. Фактически это был супермаркет с самообслуживанием и смешанным продуктово-промышленным ассортиментом: в нем можно было купить и хлеб с молоком, и шурупы с ножовкой по металлу. В правом крыле магазина, обращенном фасадом к улице Курортной, размещалось одноименное кафе. Я в него ни разу не заходил, но вечерами, проходя мимо, слышал громкую музыку и видел зажженную гирлянду, висевшую над входом.

В «Парусе» мне особенно нравились стойки с газетами, журналами и книгами карманного формата по двести рублей за экземпляр. Они стояли возле кассы, и я иногда, сгрузив покупки на транспортировочную ленту, застревал возле них, перебирая свежие поступления. Заведующая Нина Матвеевна, миловидная толстушка-хохотушка в возрасте «ягодка опять», старательно пополняла ассортимент детективами, дамскими романами и глянцевыми таблоидами наподобие «Стар хит» и «Экспресс-газеты».

В то утро я купил два пакета молока, кефир, творог и вчерашний батон, еще не успевший потерять мягкость. На кассе меня обслужила Маша Чепурная, студентка-заочница института культуры, милая барышня лет двадцати с небольшим, живущая в поселке с мужем и свекровью. Мне нравилось приходить в магазин в ее смену. Улыбка этой голубоглазой Барби с шелковистыми волосами, ниспадающими на плечи, согревала даже в пасмурные дни. Кроме того, нас с ней объединял один секрет: Масяня угощала меня домашней выпечкой – безумно вкусным, тающим во рту печеньем и воздушными пирожными. Она приносила их на работу и тайком от чужих глаз совала в мой пакет.

– Скромненько вы сегодня, Максим Юрьич, – сказала Маша, пропуская мои покупки через сканер. – Где борщевой набор? Где говяжья вырезка? И пиво вы совсем не покупаете, а сегодня, кстати, еще и пятница, да еще и последний день весны. Как так?

– Машенька, душа моя, – вальяжно, по-отечески ответил я, складывая продукты в пакет, – начав здесь активно готовить, я понял одну интересную вещь: невозможно приготовить борщ или, например, солянку только на две-три порции. Каждый раз получается целый котел, потому что как же я буду покупать четвертинку капусты или, допустим, одну свеколку и две картофелины. Борщ у меня, конечно, получается знатный…

– Не сомневаюсь, – вставила Машенька.

– …но при большом количестве вещь нестерпимая. Не могу я его целую неделю есть.

– А вы гостей приглашайте! – рассмеялась девушка, и я не мог не отметить, как резво подпрыгнула ее грудь. Тот факт, что по возрасту Масяня годилась мне в дочери, не отменял моих маленьких эстетических радостей.

– Это вариант, – согласился я. – Вот вы и заходите как-нибудь, тем более что живете рядом.

Легкое облачко грусти накрыло ее милое лицо. Я понял, что сморозил глупость. В поселке вот-вот поползут слухи, что заезжая звезда попсовой литературы кадрит местную невинную овечку, а я тут еще и с борщом своим…

– С мужем приходите, – сморозил я еще большую глупость. Маша совсем сконфузилась. – Ладно, не берите в голову.

– А я и не беру.

Она все-таки улыбнулась напоследок, кокетливо вздернув плечиком.

Покидая магазин, я подумал: Шилов, тебе нужны лишние проблемы? Ты сюда переехал, чтобы отдохнуть от людей, а не трахаться с ними.

Просторная парковка перед «Парусом», на которой оставляли свои машины жители ближайших домов, была почти пуста, если не считать покрытого пылью черного «логана» и сверкающей на солнце белой «спектры». Спешить домой мне было незачем. Я посмотрел на другую сторону дороги. Седовласый охранник-вахтер сидел на прежнем месте – на короткой двуногой скамейке, приставленной к сторожевой будке. Он теребил в руках сигарету, щурился на солнце и бормотал что-то себе под нос.

– Здоров, Степаныч! – крикнул я, подняв свободную руку.

Старик смерил меня внимательным взглядом, как проникшего на закрытую территорию лазутчика. Это была его обычная форма визуального контакта даже с местными, и к ней я уже привык.

– Здоров, Юрьич. – Он похлопал ладонью по лавочке, мол, присаживайся, если хочешь. Я принял его предложение, пересек улицу и присел рядом. Это была солнечная сторона будки, но сегодня я захватил с собой темные очки, а на голову натянул черно-белую бейсболку с эмблемой хоккейного клуба «Трактор».

– Рассказывай, как твое жили-были, – предложил Степаныч, засовывая в зубы изрядно помятую сигарету. – Со вторника тебя не видал. Ремонт, поди, затеял?

– Ремонт не ремонт, – уклончиво ответил я, натягивая кепку на глаза, – но кое с чем пришлось повозиться.

Я начал привыкать не только к своеобразному «дружелюбию» Степаныча, но и к его чрезмерному любопытству, которое, впрочем, проявляли и некоторые другие местные жители. Чем-то это напоминало мне уклад жизни маленьких американских городков, многократно описанный в литературе: все здороваются при встрече, как со старыми друзьями, интересуются делами (пресловутое «how are you?»), рассказывают об успехах своих домочадцев и всякий раз приглашают на яблочный пирог. Ситуацию усугубляло то, что многие в поселке меня узнали, точнее, наверняка узнали двое-трое, а уж «интернет-сарафан» разнесся по Речному за считанные часы. Это была тема номер один в местных пабликах: «В нашем доме поселился замечательный сосед, известный писатель, автор „Спящих“. Сериал смотрели? Вот же счастье подвалило!» Теперь, прогуливаясь по тихим улочкам, я вынужден был отвечать на немые (и порой не очень ласковые, что меня озадачивало) приветствия совершенно незнакомых людей.

– Возиться там особо не с чем, – сообщил Степаныч, зажигая спичку. – Я бывал в том доме при разных хозяевах…

Он сделал паузу, чтобы прикурить. Обмусоленная и наверняка сырая «Прима» без фильтра (где он ее раздобыл?) никак не хотела раскуриваться. Наблюдая за потугами деда, я в тысячный раз возблагодарил небеса за свободу от никотиновой зависимости.

Наконец, выпустив с блаженным видом облако дыма, старик продолжил:

– Я заглядывал туда и при Пашке-Кукрыниксе, он жил в девяностых, и при Савельиче, царствие ему небесное, рукастый был мужик, заходил и при Василиске…

Старик еще какое-то время перечислял предыдущих владельцев «Чудова дома», останавливаясь на незначительных фактах их биографии, и мне вспомнилось бессмертное от Ильфа и Петрова: «Я сидел при Александре Втором „Освободителе“, при Александре Третьем „Миротворце“, при Николае Втором „Кровавом“. При Керенском я сидел тоже». Чтобы прервать поток воспоминаний, я спросил:

– И что в итоге-то?

Он смерил меня исподлобья угрюмым взглядом.

– Я тебе так скажу, мил человек: и сорок лет назад, и двадцать, и даже в прошлом лете дом выглядел одинаково – и внутри, и снаружи. Я там бывал, я знаю, можешь мне поверить.

Я приподнял козырек кепки, вытер вспотевший лоб. В этот момент к шлагбауму с внешней стороны подъехал белый фургон с символикой компании грузоперевозок. Из кабины с пассажирского сиденья выглянул парень в голубой униформе. Степаныч приветственно махнул рукой, вынул из кармана куртки дистанционный пульт управления, нажал кнопку. Шлагбаум, будто очнувшись ото сна, вздрогнул и медленно поднялся. Фургон въехал на территорию и на первом же перекрестке свернул направо, на улицу Курортную. На этой улице жили представители среднего класса (по терминологии Степаныча, «полунищеброды»), которым не удалось подобраться поближе к берегу Озера. Жил там, кстати, и он сам.

– Сосед мой Лёнька-байстрюк баню строит, – прокомментировал мой рассказчик. – Сдается мне, ни хрена у него не выйдет. Криволапый.

– Почему байстрюк? Ты в его родословной копался?

– Больно надо. Фамилия у него Быстрюков. Да и выглядит он как заполошный, что-то вечно придумывает, носится со своими чертежами, как тот мужик, который деревенский сортир заново изобрел. Только до ума никогда ничего не доводит. Помяни мое слово, и баню свою он бросит после фундамента. Хотя парень хороший, добрый, чего уж там…

Степаныч дымил сигаретой и всё смотрел на перекресток Центральной и Курортной. Он будто забыл о моем существовании. Я вынужден был поставить его обратно на рельсы.

– Ты жил здесь сорок лет назад?

– Кого? – встрепенулся дед. – А, звиняй, задумался… Поселок-то еще в шестидесятых заложили. Тут недалеко карьеры разрабатывали, под Кыштымом, графитовый и каолиновый. Работяги себе Тайгинку из землянок собрали, а потом, когда все росло и ширилось, как морды генсеков, народ поближе к Озеру потянулся. Тут и мой отец обосновался, переехал из Кыштыма, когда я еще пацаном был. Здесь как-то тише, да и воздух, сам понимаешь, не карьерная пыль.

– Это заметно.

Я мысленно прикинул, сколько же лет Степанычу. Если его отец приехал сюда в шестидесятых, когда он был мальчишкой, то сейчас ему должно быть шестьдесят с чем-то. Но дед выглядел гораздо старше: при первой встрече, когда он тормознул меня на шлагбауме, я дал ему далеко за семьдесят. Потому, собственно, и называл его за глаза дедом. Получается, что он и не дед вовсе. Что же его так состарило?

– Не ломай голову, – будто услышав мои мысли, бросил Степаныч. – Я сам не знаю, сколько мне.

– То есть?

– В паспорте написано, что я пятьдесят первого года. А по ощущениям… будто полтора века прожил.

Я не хотел, чтобы он начал пересказывать содержание своих ненаписанных мемуаров, у меня было слишком хорошее настроение, но дед и сам быстро сменил тему.

– Тот дом, в котором ты сейчас живешь, был первым. – Он посмотрел на меня из-под бровей, с хитрецой, изучая реакцию. – И он совсем не изменился. Каким построили, таким и остался. Ни разу при мне капитального ремонта или, там, перестройки какой, не было. Кое-где подмазать, зашкурить, а в целом он вроде… ну, не стареет, в общем.

– Первостроителем был некто Чудов?

Глаза у Степаныча стали совсем похожими на узкие щелочки.

– Откуда знаешь?

– У меня абонемент в публичную библиотеку.

Старик удивленно вскинул седые брови.

– Да шучу я. Прежняя хозяйка рассказала.

– Это Танька, что ли?

– Она.

Степаныч кивнул, погасил сигарету подошвой шнурованных ботинок, серых и пыльных, как припаркованный у магазина «логан».

– Толковая баба, – сказал он, прицеливаясь окурком в урну, стоявшую на углу сторожки. – Умная. Жаль ее, конечно…

– Из-за мужа?

– Угу. – Огрызок «примы», которым пульнул старик, пролетел мимо цели. – Зар-раза!

Я промолчал, ожидая продолжения. Степаныч был интересным собеседником, одним из таких, у кого я периодически черпал вдохновение для создания своих персонажей, но он постоянно перескакивал с темы на тему, причем сюжеты его рассказов соединялись друг с другом без единого шва. Временами я даже испытывал к нему что-то вроде зависти.

– Милая была семья, – молвил старик, глядя на витрины магазина. – Николай душевный был мужик, задумчивый. Бывало, сядем у него на пирсе, часами о чем-то говорим, а я даже не помню о чем. Хорошо было.

– На берегу?

– Ну да. Он там себе скамейку небольшую поставил. Она стоит еще?

– Нет. Только старые качели и грибок.

– Танька выдернула, значит. Не хотела душу бередить.

Степаныч шлепнул себя ладонями по коленям и с кряхтением поднялся. Разговор, видимо, подошел к концу. Но мне хотелось услышать еще кое-что.

– А что с ним случилось? С Николаем?

Старик посмотрел на меня сверху вниз, шамкнул губами.

– Загляну как-нибудь на рюмочку чая, расскажу. А пока пойду отолью.

– Ты второй человек сегодня, кто намекает на приглашение в гости.

– Я не намекаю и не напрашиваюсь. Надо будет – зайду. А кто был первым?

– Маша из магазина.

– А, вона как… – Степаныч почесал нос. – Хорошая девка, ладная. Выросла здесь, учится, работает. Родители у ней пьющие были, на девку времени не тратили, сама росла как-то. Выросла вот умницей-красавицей. Да ты и сам видишь.

– Были родители? А где они сейчас?

– Да кто их знает. Отец сидел, мать куда-то в город усвистала. Потерялись с концами. Мы и не спрашиваем, чтобы душу не травить. Манька дом старый продала под снос, замуж вышла. Муж у ней тут… вроде ничего, тоже с детства его знаю, они всегда дружили. С матерью живет, а Маня, получается, со свекровью. Они малость того…

Старик подозвал меня поближе, явно чтобы сообщить нечто конфиденциальное.

– Ты бы их сторонился лучше, Юрьич.

– В смысле?

– В коромысле. Я ж тут давно живу, всё вижу, не слепой. Ты учти, парень, что Машка тут у нас на особом счету, ее трогать никак нельзя.

– Кто ж ее трогает?

– Это я тебе на будущее. Понимать надо.

Он постучал пальцем по виску. Потом, как бы извиняясь за сказанное, хлопнул меня по плечу и побрел за угол сторожки, где стояла синяя будка биотуалета.

– Элвис покинул здание, – пробормотал я, цепляя на нос солнечные очки.

Шагая по Центральной с пакетом продуктов и наблюдая, как суетятся за изгородями аборигены (не у всех домов были высокие глухие заборы, попадались и обычные деревенские штакетники), я размышлял над услышанным. «Чудову дому» уже лет пятьдесят, а он всё как новенький. Что бы это значило? Да, раньше строили на совесть, это понятно, но чтобы за полвека ни разу не ремонтировался? Любопытно.

По дороге мне встретилась еще одна местная достопримечательность – отец-герой Олег Садвокасов. Молодой улыбчивый мужчина успел к своему тридцатилетию обзавестись уже четвертым ребенком. Его-то он сейчас и выгуливал в кричаще розовой коляске. Поравнявшись со мной, Олег кивнул и улыбнулся так широко и приторно, что мне стало немножко тошно. Так не улыбаются даже кассиры «Макдональдса». Эта улыбка показалась мне знакомой. После первой встречи я мучительно вспоминал, где мог видеть его раньше, и на второй раз меня осенило: это же тот самый тип, что скалился с календаря в офисе Марины Сотниковой, рекламируя элитные апартаменты в новом жилом комплексе «Манхеттен». Вот дела! Живет здесь, оказывается!

Степаныч называл Садвокасова «счастливым идиотом», и это было меткое прозвище. В соцсетях папаша публиковал исключительно фотографии своих отпрысков во всех возможных групповых комбинациях, причем вел подробную хронику их взросления прямо от крыльца роддома и до последних обедов и прогулок на свежем воздухе, вот как сегодня. И везде он, черт возьми, улыбался как обдолбанный! Его посты собирали какое-то немыслимое количество просмотров и лайков, которому можно было только позавидовать. Без сомнения, Олег был звездой местного Интернета.

Кстати, сообщество в ВК «Поселок Речной Жемчуг» в целом представляло собой довольно любопытное собрание – любопытное в плане познания психологии жителя уже не деревни, но еще и не города. Я узнал о его существовании, когда меня упомянули в одном из постов. Я забавы ради вступил в сообщество и втихаря, не влезая ни в какие дискуссии, изучал местных и их нравы. Выяснилось, что люди в основной массе своей придерживались консервативных взглядов, и не только в политике. Не скажу, что они совсем уж были пуритане, но и прогрессистами я бы их не назвал. Всё было как-то мелко, обыденно, словно в домовом чате: ворота отремонтировать, асфальт на Курортной подлатать (перед гостями неудобно), прилавок с бытовой химией в магазине обновить, Валька – шалава, Васька – педагог… Никакого тебе мессианства. Впрочем, нет, в Речном имелся свой анонимный проповедник. Он скрывался под ником «Серафим Морковкин», в качестве аватарки использовал изображения животных, преимущественно обитающих в других частях света – гамадрила, например, – и в постах своих нес околесицу типа «покайтесь, ироды, и получите промокод на бесплатную экскурсию в Царствие небесное».

А еще меня не на шутку заинтересовал один секретный чат, куда я не мог войти ни с промокодом, ни без него. Назывался он чарующе – «ОНО», – и содержал какое-то немыслимое количество тем и сообщений. К сожалению, Степаныч не мог меня просветить, в чем там цимес, ибо сам к Интернету был равнодушен.

Главное, что меня, дипломированного филолога, серьезно напрягало, – это безграмотность членов местного паблика. Не тотальная, но какая-то вопиюще демонстративная. Да, я знаю, что большинство из нас не заморачиваются знаками препинания и другими мелочами, набирая тексты на смартфонах, на бегу и в рекламных паузах телесериалов, но высокомерное пренебрежением склонениями и элементарными школьными правилами типа «жи-ши» и «тся-ться» – это для меня уже как кошка в водосточной трубе.

Удивительная штука эти социальные сети: избавляя от необходимости заводить личные знакомства, они прекрасно выполняют обязанности гида в сообществах людей. Жизнь кишками наружу – одновременно благодать и проклятие наших дней.

Я же не рассказал в подробностях, как обустроил свое новое жилище. Впрочем, рассказывать особо и нечего.

Убранство дома, оставшееся от прежних хозяев, было скромным. Я поменял мебель в гостиной на первом этаже: вынес псевдославянскую старину, купил кожаный диван под цвет деревянных стен, пару мягких стульев и широкий журнальный столик со стеклянной поверхностью, который вполне мог сойти и за обеденный. У входной двери я поставил высокую деревянную стойку с широкими полками, чтобы было куда бросать ключи, класть сумки и ставить уличную обувь.

Не желая выслушивать лишние вопросы от Веры – она до сих пор оставалась в неведении относительно дома у озера, – я не стал забирать все оборудование из своего кабинета в нашей квартире. Я купил себе новый большой телевизор, звуковую и видеотехнику для домашнего кинотеатра, рабочий стол с ящиками и стойками для дисков и даже роскошный кожаный стул, который так приглянулся моей заднице в мебельном центре «Калибр». Прежнее кресло, долгие годы служившее мне творческим талисманом, уже поистрепалось. Я мог бы, конечно, перетянуть на нем кожу и заменить ролики, но тогда кресло потеряло бы свою магическую силу (если таковая вообще имелась). Проще было купить новое.

Второй этаж стал моей приватной территорией – кабинетом, спальней, библиотекой, складом нужных и ненужных вещей и даже дискотекой. Там я тоже поставил телевизор, уже поменьше, две колонки с усилителем и виниловый проигрыватель, выстроил на полу у стены грампластинки, которые собирал еще со школы (насобирал немного, штук триста, но каких!), прибил две широкие книжные полки.

Поднявшись утром с кровати, стоявшей изголовьем к южному окну, я мог сразу прыгнуть в кресло за рабочим столом у западного, за которым открывался сногсшибательный вид на Озеро и особенно на Остров. Если с земли Остров было почти не видно, то со второго этажа дома он красовался как на компьютерных обоях. Пейзаж мечты. В моей семейной городской квартире окна кабинета выходили на соседнюю многоэтажку и небольшой кусок сквера с фонтаном, и там я написал все свои удачные романы. Что же я напишу здесь, глядя на эту неописуемую красоту?

Впрочем, идеи для следующей книги у меня по-прежнему не было, но я верил, что она рано или поздно появится. Нужно просто обжиться на новом месте, обзавестись знакомыми, пообщаться с соседями, посетить пару близлежащих городков. Жизнь обязательно найдет выход, укажет лазейку. Вот, например, однажды утром я прочитал в новостях, как в мусорном контейнере недалеко от здания областного УМВД (!) нашли новорожденную девочку, завернутую в черный пакет. Она была жива, слабо попискивала и шевелилась. Бедняжка… Ее поместили в реанимацию, и теперь жизни козявки ничто не угрожает. Родителей отыскали быстро, ими оказались двое бездомных, объяснивших свой поступок тем, что ребенок показался им мертвым (где они вообще рожали?!) Я крутился в своем роскошном кожаном кресле и размышлял: каково было бы узнать уже в зрелом возрасте, скажем, лет в двадцать-двадцать пять, что тебя нашли не в капусте, как всех нормальных детей, а в шкурках от селедки? И какое влияние оказало бы это шокирующее известие на всю твою последующую жизнь? Может, ты стал бы серийным убийцей… или, наоборот, Нобелевским лауреатом по физике?

Неплохая идея для триллера, но, черт возьми, мне на новом месте было так хорошо, что работать не хотелось от слова «совсем». Хотелось просто гулять по берегу, сидеть на пирсе с книгой, слушая волны и поглядывая на Остров (я так и делал первые несколько дней), а вечерами смотреть «Ходячих мертвецов».

Новоселье, случившееся через пару дней после моего заезда, отметили скромно. Я никого специально не приглашал, приехали только посвященные и те, кому они успели проболтаться. Марина Сотникова с мужем Эдуардом, научным сотрудником института водного хозяйства, долговязым умником-очкариком, привезли в подарок ослепительно белый фарфоровый сервиз: заварочный чайник, сахарницу, чашки с блюдцами и серебряные ложечки. На всех предметах, кроме ложек, был изображен черный профиль Пушкина, а на блюдцах красовались цитаты из его стихотворений. Особенно мне понравилось это: «Куда бы нас ни бросила судьбина, И счастие куда б ни повело, Всё те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село».

– В таких подарках есть что-то пошло-мещанское, – улыбалась Марина, – но я точно знаю, что такого тебе не дарили даже на свадьбу. А тут ведь еще и Пушкин!

Я обнял и расцеловал обоих. Я действительно был рад этому сервизу. Он был чертовски мил и очень подходил к моей террасе, на которой я планировал пить чай. Пошло-мещанское, говорите? Ну и прекрасно!

Яша Лившиц притащил полуторалитровую бутыль игристого вина «Mastro Binelli» за две тысячи рублей (ценник он спрятал, но сумму озвучил еще на пороге). Оглядев убранство дома, мой ехидный друг-директор заявил, что следовало, пожалуй, привезти пятилитровую канистру самогона, она бы лучше гармонировала с интерьером. Я дал ему коленом под зад.

Братья Боровские, уже слегка навеселе по случаю окончания работы над черновым вариантом нового романа, буднично вручили мне коллекционный двухтомник Булгакова в коробке, тисненой серебром. Марьяна Чигинская не приехала, она была в туре по городам Урала, зато вместо нее невесть откуда взялся бывший коллега по рекламному агентству «Форум-С» Гриша Багаутдинов. Он когда-то был самым молодым полевым сотрудником компании, разъезжал по городу в поисках клиентов и редко появлялся в офисе, скидывая документы и техзадания по электронной почте. А еще он каким-то невероятным чутьем определял, когда у нас в коллективе затевается вечеринка. Стоило нам накрыть на стол и произнести первый тост, Гриша уже стоял в самой гуще толпы с наполненным стаканом. За это мы прозвали его Мотыльком. Я не знаю, кто ему нашептал о моем новоселье, никто так и не признался, но я вовсе не возражал против его компании. Парень он веселый…

Мы пили вино, ели привезенные ребятами суши-роллы, пиццу, пироги. Общались. С шашлыками возиться не стали – я не озаботился ни мясом, ни мангалом, ни углями. Можно было все это купить в «Парусе», но никто не поехал.

Гости осмотрели дом, прилегающую территорию, погуляли по берегу. Боровские наказали к следующему их приезду приготовить баню с березовыми вениками. Марина и Эдик грузили меня лекциями по выращиванию сельскохозяйственных культур, но я слушал вполуха, потому что не собирался связываться даже с элементарной петрушкой.

Под конец скромного веселья Яша отвел меня в сторону. Точнее, мы спустились по тропе к Озеру, вышли на пирс, остановились на его дальнем краю. Солнце скрылось за тучами, Озеро волновалось, облизывая волнами деревянные опоры. Скрипели под ногами доски.

– Договор у тебя продлен еще на три книги, – напомнил Яша. – Через полгода нужно сдать первую. Есть что показать?

– Окстись, Яков Барухович, мы еще «Умереть вместе» не отгуляли, а ты уже дырки для новой медали проковыриваешь. Дай отдышаться. Кстати, как идут продажи?

Яша пожал плечами, наклонив голову в бок. Мне были знакомы эти движения. Ничего хорошего они не означали.

– Пока рано судить. Подождем месяц-другой… но, честно говоря…

Он повернулся ко мне спиной, шагнул к самому краю деревянного помоста. Он смотрел на далекий Остров, окутанный предвечерним сумраком.

Я взял его за локоть.

– Яша!

Он развернулся, сунул руки в карманы, качнулся на каблуках.

– Маркетологи из «Эксмо» прогнозируют падение. Не катастрофа, конечно, но для нас это нехороший звоночек. До сих пор ты шел в рост.

– И что? Невозможно все время расти. Человек вообще в восемнадцать лет перестает…

– Да брось!

Он занервничал. Я поневоле тоже. Мне не хотелось думать и говорить о работе, мне хотелось вернуться в дом, к гостям, к анекдотам Гриши-Мотылька и заливистому смеху Маринки.

– Отзывы критиков не фонтан. Не читал?

– Нет. Что пишут?

– Про стагнацию пишут. Мол, Шилову либо больше нечего сказать, либо он взял паузу и затаился на время, чтобы написать «Войну и мир».

– Это опять об объемах? Да и пес с ними!

– Макс! Ты не Харпер Ли, которую всю жизнь кормил один ее «Пересмешник». Тебе надо постоянно ерзать булками, в этой стране нужно быть акулой…

Я сморщился. Яша предъявил пошлый аргумент, популярность которого миновала лет двадцать назад.

Он поспешил поправиться:

– Акулой не в смысле хищником. Просто акула пойдет ко дну, если перестанет плыть. Ты слышал об этом?

– Слышал. От тебя.

Яша вздохнул. Он понял, что ничего от меня сейчас не добьется.

– Ладно, старик. – Он ткнул меня кулаком в грудь. – Хоть мне и не очень нравится твоя идея поселиться здесь, но я рад за тебя. Пойдем накатим.

Это было десять дней назад. За прошедшее время я ни на сантиметр не продвинулся к тому, чтобы выполнить обещание, данное своему агенту – приступить к работе над новой книгой. Я просто жил: гулял, дышал воздухом, много читал и пил ягодный чай на террасе. И к черту критиков!

Ближе к вечеру я имел удовольствие познакомиться с домочадцами Маши Чепурной, которых столь мудрено и неоднознанчо описал Степаныч. Я подумал: Шилов, ты же хотел пообщаться с местными жителями, поднабраться впечатлений – вот получи и распишись.

Я сидел на террасе позади дома со стаканом ледяного зеленого чая и пересматривал свои заметки в рабочем блокноте. Таких блокнотов у меня за пять лет набралось на целый чемодан, я их часто изучал и порой диву давался, какие интересные в них попадались вещи.

– Алле, хозяин! – услышал я за спиной и, подпрыгнув, чуть не смахнул стакан со стола. На террасе в темном проеме двери, ведущей в дом, стоял невысокий молодой мужчина с торчащими в разные стороны русыми волосами, небритый, в домашнем одеянии – спортивных штанах, вытянутых на коленях, и белой футболке. Он держался рукой за косяк, и это было разумно, потому что в противном случае он покатился бы по ступенькам. Парень был изрядно пьян. – Ты тут этот… как его… мля…

Он икнул. Попытался сделать шаг, но вовремя остановился. Мутные глаза его сканировали местность, очевидно, в поисках того, к кому он хотел обратиться, но безуспешно. Взгляд всё время обходил меня стороной.

Я поднялся, подошел к незваному гостю. Заметив крупный силуэт, мужчина наконец сфокусировался. Впрочем, он все равно смотрел на мой подбородок, а не в глаза. Разило от парня знатно, как в торговом зале «Красного и белого» субботним утром.

– Ты кто, уважаемый? – спросил я громко, придерживая гостя за плечо, чтобы он не навернулся и не расквасил нос на моей террасе.

– Я? – Он снова икнул. – А ты?

Я взял его за подбородок и повернул голову так, чтобы он смотрел прямо.

– Живу я тут. А ты откуда, горемыка?

Он шмыгнул носом, вытер рот свободной рукой.

– Я сосед твой… засранец…

Я не удержался от усмешки.

– Кто из нас засранец-то? Поясни.

– Ты, конечно.

– Во как…

Парень начал странно пританцовывать, и я понял, что он собирается все-таки прилечь. Мне пришлось подхватить его под руки и аккуратно переместить на свободный стул у перил террасы. Усевшись, горемыка безвольно опустил руки и уронил голову на грудь. Сейчас заснет…

Я молча стоял над ним и ждал. Прошло не меньше минуты, прежде чем гость, с усилием приподняв голову, объявил о цели визита:

– Ты к Машке моей пристаешь… шнырь городской? Писатель…

Последнее слово он произнес с явным презрением, растягивая «с» и «а». Любит наш народ творческую интеллигенцию, очень любит.

Я выдохнул. Расклад был предельно ясен. Местный люмпен, озабоченный сохранностью своего брака, пришел метить территорию. Лучшего времени не нашел, да и состояние его, мягко говоря, не очень способствовало продуктивным переговорам.

– Никто к твоей Машке не пристает, болезный. А тебе бы лучше домой. Как думаешь?

Чепурной (кстати, фамилия у Масяни своя или мужнина?) поднял вверх указательный палец.

– Я думаю. О-о, как я думаю… тебе лучше не знать, как я думаю…

– Да, мой мозг не выдержит.

Задача передо мной стояла непростая. О том, чтобы позволить этому Отелло немного вздремнуть, не могло быть и речи. У меня здесь не приют для говнюков имени матери Терезы. Дотащить его до дома? Это рядом, сразу направо за выездом с моего участка.

Я не успел принять решение. На террасе нарисовался еще один гость. Точнее, гостья. Судя по взволнованному виду женщины в домашнем халате и шлепанцах, это была «собака-поводырь» болезного, от которой он удрал. Полноватая, неказистая, растерянная. Она тоже проскочила через дом, а не обошла его сбоку по улице. Я забыл закрыть входную дверь?

Воспитанная семейка, ничего не скажешь…

– Ой, – сказала женщина, теребя ворот яркого голубого халата с рисунками лебедей. – Это он к вам сюда забрел? Ведь как чувствовала… Игорь! Эй! Вставай, слышишь меня?

Он не слышал. Я сделал шаг назад от кресла, в котором муженек Масяни уже сопел носом и причмокивал.

– Забирайте, что ли. Мне с ним недосуг возиться.

Женщина подошла ближе, взглянула на сына с такой тоской и отчаянием, что мне на секунду стало ее жалко.