Читать онлайн Осколки
- Автор: Анастасия Пойда
- Жанр: Современная русская литература
Автор обложки Анастасия Пойда
© Анастасия Пойда, 2024
ISBN 978-5-0062-9830-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Мир стал слишком шумным. Мы ложимся спать, а улица все ещё живет своей непрерывной жизнью. Гудят провода, ездят машины, автобусы, где-то кричит сирена. Кто-то плачет, смеётся, поёт. Играет музыка.
И это все чьи-то истории.
Даже под водой, когда остальной мир погружается в молчание, мы слышим стук собственного сердца, шум воды. Свои мысли. Мы придумываем свою лучшую жизнь, мечтаем перед сном, думаем, думаем, думаем.
Мы просыпаемся, заходим в соцсети, листаем новости или включаем телевизор, и везде истории – без начала и конца.
Пока выходим из дома, можно услышать скрип чужой открывающейся двери, чей-то кашель, разговоры, лай собаки. Потом едем в транспорте – слышим обрывки чужих разговоров или придумываем истории про людей вокруг. А после – снова домой, и снова чужие истории проносятся перед глазами.
Вот проехал велосипедист по сухим листьям. Куда он едет? К кому так спешит? Теперь мимо прошёл человек с пакетом в руке. Наверное, несет домой продукты для праздничного ужина, ведь его повысили на работе.
И так всегда – люди в магазинах, на улицах, недосмотренное кино, книги, в которых мы прочитали только первую главу, пара серий сериала, музыка – все это осколки чужих жизней, которые собираются в витражи на окнах нашей собственной.
Александр Евгеньевич
Александр Евгеньевич никогда не трогал снег. Как-то так повелось, что сначала была зима теплая совсем, а потом он все время дома сидел и видел все только через окно. И не болел чем-то серьезным, вроде, просто жизнь так сложилась. Он и не старался куда-то вырваться – его все устраивало. Добывать себе самому еду не нужно – дома и накормят и напоят, позаботятся. Мама. Она у него всегда была очень хорошая, но слишком его любила и на шею посадила. Разленился Евгеньевич к своим двадцати пяти годам. Он не то, чтобы ничего не умел, просто ни к чему не стремился, вот и прослыл знатным лентяем. Все в семье так считали – даже ни разу еду в дом не принес и по хозяйству не помог! Отец вообще его по имени никогда не называл, только кличкой – «Обломов», или, если коротко – «Облом». Хотя, почти все мамины подруги пытались сосватать ему своих девочек, мол, красивый он очень, такие детки хорошие будут, такая пара из них получится! Но они его не интересовали, как и остальное. Хотя Александр Евгеньевич действительно был хорош собой, особенно, его глаза. Они с детства были необычайно редкого и красивого цвета – хвойно-зеленого с примесью голубизны. Мама всегда говорила, что ни у кого таких не встречала, называла особенным. Она вообще никогда не скупилась на нежности: каждый день, приходя с работы, первым делом обнимала, спрашивала, как прошел его день, как он себя чувствует, потом готовила что-нибудь вкусное на ужин, а после еды они вместе устраивались перед телевизором и смотрели фильмы. Бывало, что папа сильно обижался, что мама больше времени уделяет Обломову, нежели ему. Мама злилась в ответ, хотя сам Александр хорошо понимал это чувство, потому что тоже всегда ревновал её. Это их двое, а она одна такая! Любит его, несмотря на все его недостатки. Несмотря на то, что он только и делает, что спит целыми днями или ест, или часами вглядывается в стену, или сидит у окна и лирично смотрит вдаль. Как сегодня, например. Хотя, что-то уже с утра было не так, как всегда. Стоило маме уйти на работу, он сел на любимую пушистую подушку на подоконнике, и заметил нечто странное: с неба, как поздним летом маленькие парашютики одуванчиков, летели, кружась, снежинки. Они так красиво переплетались, так синхронно танцевали в воздухе, что Александру Евгеньевичу неожиданно действительно захотелось выйти. Он с удивлением и примесью странного возбуждения, представлял, как идёт по снегу, и он хрустит и хрустит, как всегда хрустел, когда мама или папа возвращались домой, а он ждал их у двери. Он представлял, как вечером попросит маму выйти с ним погулять, как они будут медленно, прогулочным шагом, идти по двору, выйдут за забор и доберутся до парка… Даже его необычайно красивые глаза загорелись, хотя обычно оставались холодными ко всему, как тот самый снег за окном. Но за свою жизнь Александр Евгеньевич очень хорошо научился ждать, поэтому он ждал. Ждал, когда скрипнет калитка, щелкнет замок, откроется дверь, и войдёт мама с пакетами еды и вкусняшек для него. Она немного устало улыбнется, отряхнется от выпавшего снега, поцелует его в голову и он предложит погулять, а она обрадуется и снова застегнет куртку.
И когда совсем стемнело, а Обломов уже успел задремать, калитка на улице тихо пискнула – видимо, отец всё-таки смазал ее. Спустя несколько секунд, как всегда, открылась входная дверь и на пороге появилась она – темные вьющиеся волосы, припорошенные белым, буквально водопадом вытекали из-под шапки, улыбка, равной которой нигде не найти, сияла солнцем, глаза блестели, а нос и щеки розовели от колючего холода. Она словно принесла с собой в дом частичку зимы, и Александру Евгеньевичу ещё сильнее захотелось выйти туда. Поэтому, даже не дав маме возможности раздеться, он протиснулся к выходу и пригласил ее на позднюю прогулку.
Мама немного растерялась, но потом радостно засмеялась, посильнее натянула шапку, снова открыла дверь и вышла первая. Кусачий мороз сразу проник под самую кожу, а снежинки понеслись, танцуя, в дом, чтобы вытеснить старых хозяев. Обломов замялся. Казалось, все сразу же изменится, как только он шагнет за порог, и он испугался, но уже в следующую секунду осторожно прикоснулся к холодному пушистому одеялу, которое тонким слоем покрыло весь двор.
И хотя шаг этот был очень важен, Александр тут же отскочил обратно в знакомое тепло родного дома. Все волшебство зимы, захватившее его разум ещё утром, развеялось, словно его и не было. Снег оказался совсем не таким, как он ожидал, ветер был злым и колючим, а снежинки так и садились на него, окружая со всех сторон, как если бы хотели его съесть.
И, видимо, эта обида и разочарование отразились на его лице, потому что мама снова засмеялась, на этот раз совершенно неожиданно, громко – почти оглушительно. Она захлопнула дверь, сняла верхнюю одежду и прошла на кухню, все ещё посмеиваясь.
А на улице только одинокий отпечаток маленькой кошачьей лапки, рядом со следами от ботинок, остался на снегу, как свидетельство того, что кто-то пушистый впервые пытался выйти из дома.
История многих судеб
Моя первая смерть
Рассвет. Уже пора бы приземлиться, ведь он скоро прибудет. Падал я довольно долго, Минут пять. Уже подлетал к земле, когда время встало, оставив между мной и асфальтом каких-то жалких тридцать сантиметров.
Я протянул руку и коснулся холодной твердой поверхности. Она была немного влажной из-за только начавшегося дождя. Я прыгнул с первой каплей, тронувшей моё лицо. Она так и не упала. Я достал из кармана пиджака маленький шелковый платок и слегка коснулся кончика носа. Горошина соленой воды впиталась в бежевую тряпицу, которой скоро предстояло стать красной от крови. Да и этот дорогущий серый костюм будет окончательно испорчен.
Мои мысли прервал странный звук, словно барабанные палочки хаотично бросили на барабанную установку. Мурашки побежали по спине и шее – настолько этот звук был неестественным для нашего мира. Я обернулся.
Посмотреть назад мне мешало моё тело, неподвижно зависшее в воздухе. Но можно было и не смотреть. Я уже знал, что за мной придут. Нужно было лишь ускорить процесс. Я был готов. С правой стороны приземлилась мантия. Ног видно не было, но звук костей, вставших на холодный, безразличный ко всему асфальт, я узнал сразу. Можно даже сказать, что в моей голове он прозвучал раньше, нежели наяву. Я настолько чётко его помнил ещё с детства. Когда он пришел за моим отцом, мне было шесть. Я сидел у него на плечах и громко, заливисто смеялся, одновременно растирая слезы руками, а он все крутился на месте, потому что не видел моих мокрых глаз и щек, мечтая развеселить меня. Мечтая, чтобы я забыл. Мечтая самому забыться. После смерти мамы не прошло и двух месяцев. Отец очень ее любил и был убит горем, впрочем, как и я. Но он понимал, что нельзя уходить в себя, что нужно поддерживать друг друга. И я понимал это. И еще я понимал, что их любовь была настолько огромной, что скоро я потеряю и папу. Я понимал это, хотя мне было всего ничего, и я мог запросто прогуляться под стол. За мамой они не пришли, и от этого мне становилось особенно грустно временами.
Она работала медсестрой и часто брала меня с собой из-за того, что не хотела оставлять одного дома. Отец тоже работал. Он был военным, поэтому мы часто переезжали. И в каждом новом месте, в каждой больнице кто-то постоянно умирал. Я знал это, хоть мама и не брала меня с собой на обходы и срочные вызовы. Знал, потому что видел своими глазами, как они приходят за умершими и забирают их с собой. А после этого обычно звучал громкий пищащий сигнал – вызов медперсонала в палату.
Почему-то их видел только я. Это было странно, потому что все думали, будто я сумасшедший. Но они, правда, были. Иногда, заглядывая в палаты, я мог увидеть их за работой. Для стариков это было монотонное занятие по вытаскиванию своей души, давно прорастившей корни в земном теле. А черные мантии помогали распутывать нити судеб и отпускали их. Помогали переплетенным людским судьбам разделиться. Или, если кто-то настолько привязался к умирающему, что их нити сливались в одну, обрезали. Тогда я понимал, что скоро этот человек вскоре уйдет вслед за ними. Старики, отделившись, наконец, от бренной плоти, сматывали свою нить судьбы в клубок и отдавали мантиям, в чьих руках они сгорали синим пламенем.
Впервые увидев это, я подошел к мантии. Он не обратил на меня особого внимания, но удивленно посмотрел в мои глаза, когда я обратился к нему. Я спросил тогда обо всем, что произошло, и он ответил мне, все еще чему-то удивляясь.
– Ты видел все? – я кивнул. – Помнишь, как я распутывал нити? Это были две судьбы – матери и дочери. Конечно, сплетенных нитей было гораздо больше при ее жизни, но у них не было такой тесной связи. Они расплелись сами, их дороги разошлись. А вот ее дочь никак не может ее отпустить, поэтому мне пришлось помочь. Если этого не сделать, – то все переплетенные судьбы оборвутся вслед за уже оборванной. Понимаешь? – и я понимал.
– Когда нить свободна от узлов и сплетений, – я отправляю ее Паукам, которые переплетают ее, обновляют, и отправляют не рожденным пока детям. Судьбу прикрепляют на пятой неделе жизни ребенка в утробе матери…
Смерть рассказывал мне все тонкости, объяснял все, что я не мог понять, а я кивал и задавал все новые и новые вопросы. Он говорил, что Пауки – это демоны, духи, которые плывут на своих лодках – Сновщиках – по небу, собирают на паутину звезды и плетут созвездия, озаряя ими небеса. Они посылают людям сны, иногда наводят их на правильный путь, например, если человек мучается и никак не может сделать трудный выбор, – они посылают сон, который наводит на правильные мысли. Иногда показывают, что случится, если поступить так или иначе, а человек, проснувшись, сам решает, как поступить. И, конечно, Пауки дают человеку его судьбу.
Каждый раз, когда мы виделись, – он рассказывал мне все новые истории, учил, как устроен его мир и как он связан с нашим. Он как-то сказал, что детям всегда было просто уходить – их бессмертные души не успели прирасти к телу, привязаться к нему. Им даже распутывать свои судьбы не приходилось – такие, порой, короткие нити у них были. Самой сложной задачей для мантий были, конечно, люди среднего возраста. Такие, как моя мама. Мантии поговорили бы с ней, пригласили с собой. Она бы, как и большинство людей своего земного возраста, отказалась. Рассказала бы про меня, про отца и моего братика, который жил в ее животе. Она бы просила дать ей еще немного времени, хотя бы, чтобы успеть родить. Потом я помог бы ей выйти из тела, смотать нить судьбы. Мы бы обнялись. Я бы сказал ей, как сильно люблю ее. Я все сидел у ее остывающего тела и ждал. Ждал, когда появятся мантии, чтобы в последний раз ее увидеть, попрощаться с ней. Конечно, я знал, что эти ребята приходят далеко не ко всем, однако не понимал, по какому признаку они выбирают.
Отец вернулся с работы домой поздно ночью. Увидев меня спящего рядом с мамой, подумал, что все в порядке. Он подошел к нам, погладил меня по волосам, улыбнулся, когда я пошевелился и присел на кровати. Но я сидел, тупо глядя в одну точку и, молча, плакал. Тогда он все понял. Подлетел к маме, стал делать ей искусственное дыхание, прося ее в перерывах, чтобы она очнулась. Но она не отвечала. Хранила свое могильно-холодное молчание.
В тот день ее увезли. Папа потерял голову от отчаяния. У него была истерика. Настоящая истерика с криками, плачем, крушением всего вокруг и саморазрушением. Меня он благоразумно запер в моей комнате на втором этаже, а сам бушевал внизу. Я же, не теряя потрепанных остатков надежды, стал смотреть в окно и молиться. Молиться кому-то или чему-то, чтобы маму все-таки забрали. Я чувствовал, что это правильно, что все идет своим чередом, когда мантии забирают души и провожают их, куда бы то ни было. И я страстно хотел, чтобы ей помогли освободить душу. И чтобы мы с ней там встретились, когда я умру. Мне тогда так никто и не ответил. Я и сам уже начал думать, что это были только мои выдумки, разуверился в себе. Мы с отцом оба тяжело переживали мамин уход. Оба замкнулись, не общались ни с кем, кроме друг друга. И ни в ком не находили утешения, кроме друг друга. Прошло совсем немного времени, каких-то полтора месяца, но для меня они тянулись бесконечно. Я считал дни, царапал линии на стене под кроватью, чтобы папа не увидел. Мы не говорили об этом. Отец, скорее всего, просто не знал, как рассказать мне о смерти. А я уже знал о ней все, но боялся, что это лишь детские фантазии. Так или иначе, мы были не готовы. С каждым днем мне становилось все хуже: я просил Смерть хотя бы просто подать знак, что где-то там, далеко, моя мама жива, но ничего не происходило.
Я думал, что схожу с ума, но все равно верил и молился в окно. И это в шесть лет! Однако, когда отец начал падать, чтобы через секунду удариться головой о бордюр на тротуаре, – такая нелепая смерть! – они остановили время и для меня, – видимо, я должен был жить. Я не видел, но слышал, как они о чем-то говорили, затем папа попрощался со мной – приложив правую ладонь к моей маленькой щеке, он вытер большим пальцем слезу осознания, и она забрала его.
Остались только я и мой старый знакомый. Я был все так же неподвижен. Он подошёл ко мне и прошептал на ухо слова, которые мне удалось понять лишь вчера на закате. Которые я давно забыл, не придав им должного значения, и они всплыли из памяти так неожиданно, но так долгожданно! Озарение пришло на балконе. Я докуривал уже далеко не первую за вечер сигарету. В очередной раз впустив дым в свои лёгкие я вспомнил Тот день. И вспомнил Те слова. Фраза, сказанная мне в раннем детстве, дошла до моего сознания спустя каких-то девятнадцать лет. Слова, которые сидели у меня в голове, наконец, вышли и я все понял. Положив окурок в пепельницу, я повторил слово в слово:
– Я вернусь… – Мой разум повторял эти слова, как мантру, когда я уже лежал в кровати.
Высокие сосны окружили со всех сторон. Давят, подползают, аккуратными корешками нащупывая путь, перекрывают кислород, опутывают ветками, подобно удаву, обнявшему жертву и больше не желавшему ее отпускать. Однако, деревья все же, нехотя, расходятся, – некто в плаще с капюшоном, движениями рук, прогоняет их. Когда мои несостоявшиеся убийцы исчезают в клубящейся вокруг нас темноте, некто подходит ближе ко мне.
– Ну, здравствуй, Боливар. – произносит он.
– Это ты? – я не мог поверить! Столько лет я ждал, когда за мной придет Смерть, и, наконец, дождался.
– Я пришел сообщить, что ты нужен нам. Мы проигрываем войну, а ты можешь поменять ход истории. Ты сможешь увидеть отца. Я тебя не тороплю. Если решишься – я заберу твою бессмертную душу. Только умри. – вот, что значили те слова. Я кивнул.
– Сколько у меня времени?
– Месяц, по вашему времени, может, меньше. Я пробуду здесь, в Материальном мире некоторое время. Мне нужны бойцы, такие как ты. Я буду искать их. А теперь мне пора. До свидания, Боливар.
Я не успел сказать ни слова. Тьма уже окутала меня, забилась в рот, уши, глаза. Гнилостный вкус заполнил мое сознание, вытеснив собой все. Воздух вышел из легких, стремительно освобождая место тлену и темной, клубящейся пустоте. Я снова стал задыхаться, но сейчас спасти меня некому. В глазах начали появляться странные вспышки света, сознание покинуло тело, а тьма обратила меня в своего раба. Навеки.
Открыв глаза, я осознал, что лежу на полу, запутанный в собственном одеяле. Это был только сон! Бросив быстрый взгляд на часы, – было полседьмого утра – я встал, закинул одеяло на кровать и вышел на балкон. По-ночному кусачий воздух обдал мое пылающее лицо холодом и силился потушить сигарету, которую с трудом зажгли дрожащие руки. Так хотелось обо всем забыть. Заставить других решать, что мне делать! Жить или умереть? Мне кажется, что я выбрал сметь с тех пор, как начал курить. А, может, и того раньше.
Мои размышления прервал звонок телефона. Как и ожидалось, это был мой друг – кто бы еще стал беспокоить меня в такую рань – Райан. Я ответил и, включив динамик, положил телефон на тумбу и пошел к шкафу.
– С добрым утречком! Друг мой верный, а не забыл ли ты, что обещал мне открыть свой ресторан пораньше? Помочь мне приготовить сюрприз для моей будущей женушки?
– Она еще не согласилась! – отрезал я и приложил к выбранному синему костюму полосатый галстук. Настроение было не очень. Жить дальше?
– Она еще не отказалась! – парировал Рай и похмыкал. – Ну, так что? Грузовик с цветами уже подъезжает. – я мог бы подумать, что он шутит, если бы не знал его.
– Я собираюсь. Тебе не кажется, что подарок твой завянет до вечера? – Приложил теперь уже бабочку и откинул обратно в шкаф. Может, лучше смерть?
– Нет. Мы начнем вечер в шесть. И ты там особо не наряжайся – в два мы с тобой идем на стадион. Я взял нам два билета на футбол. Вип-зона! Я в долгу не остаюсь никогда, ты знаешь.
– А ты знаешь, что я не люблю футбол. Смотреть. – я, с облегчением, натянул джинсы и серую футболку. Нет, жизнь, все-таки, бессмысленна.
– Знаю. Поэтому мы останемся после игры и устроим свою.
– С кем? Нас двое. – я осек энтузиазм друга, но все же засунул в сумку штаны.
– В составе команд.
– Хорошо. Я уже еду. – мне нужно было отвлечься от Смерти.
Противным пищащим звуком оборвалась связь.
– Хей! Это было не честно! – Возмутился Ад – еще один мой друг – когда мы уже вышли из раздевалки после игры. Он поставил на мою команду, но я его подвел.
– Вполне честно. – Заявил Райан. – Я не мог заколдовать мяч.
– Я не видел последний гол. Поэтому деньги отдавать не буду!
– Тебе съемку показать? – Рай хмыкнул и дернул уголком губ, что должно было означать улыбку.
– Ладно. – Адриан протянул руку с банкнотами вперед. – Но мы сейчас поедем в кондитерскую. Хочу сладкого.
– Ты похож на мою жену. – хихикнул Рай.
– Она еще только твоя девушка. – заметил Ад, уплетая неизвестно откуда взявшуюся булочку с корицей.
– Через несколько часов она будет моей невестой. – с уверенностью сказал Райан. Я все время только молчал, думая об отце, Смерти, войне на небесах и рассуждая о сложных выборах. Еще одна дилемма на повестке дня: рассказать ребятам о моей проблеме или нет? Посчитают ли они меня психом, а может, поверят и помогут все решить? Однозначно, нет! Они не должны знать. Может я и правда свихнулся? Я даже как-то разозлился. Всю жизнь казалось, что мы друзья, но когда речь заходит о таких странных вещах, мне будто и некому все рассказать. Почему я в них сомневаюсь? Разве они хоть раз меня подводили? Или смеялись надо мной? Нет!
Все больше распаляясь, я услышал, что ребята продолжают тему девушек, и сейчас, как обычно, начнут меня расспрашивать о личной жизни. Эта мысль окончательно взбесила меня, и Адриан, очень непредусмотрительно сказал, опустив руку на мое плечо:
– Кстати, о невестах…
– Совсем некстати, Ад! – отрезал я и, сбросив его руку, ускорил шаг.
– Боливар! – услышал я за спиной и сел в машину. – Какая муха его укусила?
Мне показалось, что они как-то странно переглянулись, но Рай пожал плечами, и я надавил на газ.
Праздник все же состоялся.
Пока мы гоняли мяч на поле, разномастные и очень дорогие дизайнеры, художники-оформители и флористы украшали зал моего лучшего ресторана всего-навсего для одного, причем, весьма сомнительного предложения руки и сердца. Впрочем, чего и следовало ожидать, это произвело неизгладимое впечатление на девушку, которая, чего и следовало ожидать, приняла предложение Райана. И он устроил фейерверк из денег ради того, чтобы отпраздновать это короткое и счастливое «да».
Парни удивлялись, что я не веселюсь, а просто пью больше всех и отшиваю все больше красоток, которые, обычно, находили со мной общий язык.
Если бы они знали, что завтра я умру, быть может, мне бы не пришлось пить одному. Конечно, я боялся. И это был не просто мандраж и нервная тошнота, как перед выходом на сцену, а самый настоящий ужас перед той самой настоящей смертью. Мантия говорил, что моя бессмертная душа уйдет с ним, а тело – всего лишь оболочка – отделится от нее так, что я и не почувствую. Но страх был. Если бы не он, – я бы и не сомневался. Снова увидеть отца, возможно даже маму, – это было все, что мне нужно. Я бы бросил свою земную жизнь не задумываясь, отрекся бы от нее навсегда, если нужно. Но страх порождал сомнения в моем сознании: что, если я просто разобьюсь? Что, если я действительно сумасшедший и все это мне кажется? Вдруг я умру по-настоящему? А если смерть меня обманывает и после всего будет лишь тьма? Может, я никогда не увижу родителей, или увижу, но мы больше не будем так близки, ведь наши нити судьбы уже не связаны. Более того, – они отсутствуют. Страх – наш главный враг. Мой главный враг.
Сомнений было все меньше с каждым выпитым стаканом, но окончательно они исчезли лишь дома, когда я уехал, не попрощавшись, и, сидя в собственной гостиной, рассматривал те фотографии, что остались с детства. Некоторые неплохо сохранились, другие – почти полностью уничтожило время, но я помнил, что на них было, и моя фантазия дорисовывала людей, места, события на выцветшей бумаге. Вот мой пятый день рождения – мама испекла торт, отец поставил и зажег свечи. Я сижу у него на руках, и силюсь задуть все огоньки за раз, чтобы мое желание непременно сбылось. Мама хлопает в ладоши и спрашивает, что я загадал, а я качаю головой, делаю вид, что застегиваю рот на замок и смеюсь. Папа тоже хохочет, остальные подхватывают, и звуки веселья разливаются по нашему дому. Счастливее людей вовек не найти. Вспышка, и момент жизни превращается в фотографию. В моих глазах тухнет воспоминание; на пожелтевшей глянцевой бумаге остались лишь следы, наброски трех знакомых лиц. Я вспоминаю, что вокруг нас в тот день стояла еще целая толпа людей – друзья, семья, соседи, но не могу увидеть их, ни на фотографии, ни в памяти. Они мне безразличны.
Следующая фотография относительно хорошо сохранилась. На ней мама сидит на стуле со мной на руках, на полу блестки, воздушные шарики, рис. Кажется, какой-то семейный праздник. Я не помню его, потому что мне тогда не было и года, но помню, как мама рассказывала, что это была свадьба ее сестры. Она говорила, что это был самый счастливый день в ее жизни, не из-за свадьбы, а из-за того, что я впервые назвал ее мамой. Каждый раз этот рассказ сопровождался слезами. Я тогда и не думал, что мама плачет не о тех прекрасных днях, которые давно минули, а о тех, которые она никогда не увидит. Видимо, уже тогда мама знала о своей болезни, но никому не говорила, даже отцу.
Моя рука обессилено опустилась на пол, фотографии рассыпались по гостиной, но мне было плевать, ведь я уже решил, что больше никогда не увижу их. Мои руки сами потянулись к сигаретам, а губы обхватили фильтр. Мелькнул огонек и мысль – «Последняя сигарета». Я усмехнулся. Вероятно, все подумают, что я совершил самоубийство, станут искать причины. Обо мне снова напишут в газетах, покажут в новостях. Рано или поздно Рай и Ад узнают обо мне, скорее всего, они и будут устраивать мои похороны. Я серьезно задумался о том, что будет после моей смерти. Мне было не важно, что сделают с моим телом, пусть хоть у дороги закопают, но я не хотел, чтобы мои деньги и активы пошли в чей-то карман, даже моих друзей. Конечно, у меня был благотворительный фонд в помощь тем, кто страдал от того же недуга, что и моя мама. И все, о чем я думал, – это, чтобы все имущество преобразовали в деньги и направили в фонд.
До смерти оставалось всего ничего – каких-то семь часов, и, не смотря на позднее время, я вызвал своего нотариуса для составления завещания. Он и подумать не мог, что это не пьяная нелепая паранойя, а четкие обдуманные действия. Конечно, на вечеринке я пил, и пил много, но страх перед неизвестностью заставил меня протрезветь. Я заплатил гораздо больше, чем полагалось по нашему договору, но нотариус, надо полагать, был только рад. У него семья – лишних денег в таком случае не бывает. Купит что-нибудь в дом, сделает подарок жене, подготовит детей к школе, – какая разница! Он может это сделать, а я – нет. Я выпроводил ночного гостя, поблагодарил и, закрыв за ним дверь, задумался. Я ведь ничего после себя не мог оставить! Не было человека, который бы плакал после моей смерти. Ни жены, ни детей, ни друзей. Я сильно сомневался, что Райан и Адриан будут плакать. Возможно, погрустят пару дней, но плакать?
Однако, не смотря на все странные и грустные мысли, я решил написать небольшую записку для ребят. Мне нужно было усмирить свои мысли и заставить руку перестать трястись, но сил на это могло не хватить, а потому я просто достал диктофон. Раритет – один из экспонатов моей домашней коллекции, но он работал и вполне мог использоваться по назначению.
– Привет, парни. – выдавил я из себя после целой вечности молчания. – Простите, что вам приходится это слушать, особенно перед свадьбой Рая, но я не могу ждать. У меня еще месяц в запасе, только я не сумел бы даже подумать о таком завтра, не говоря про четыре недели. Просто не хватило бы сил. Боюсь, что передумаю. Я долго думал, что сказать вам на прощание… ну, как «долго», – минут двадцать – точно. – я ухмыльнулся. – В общем, спасибо вам. Спасибо, за вашу поддержку, ваш юмор и за то, что просто были в моей жизни. Когда-нибудь, надеюсь, я смогу вернуться, и устроить дивную пирушку в вашу честь, а пока… пока – сожгите меня как викинга.
Я хмыкнул, представив, как они будут это делать, ведь мое тело, если от него, конечно, что-нибудь останется. после смерти разрежут на кусочки и отдадут их тем, кто в них нуждается. Кроме легких – их бы и мне пересадить. Хотя, теперь уже не надо. Я оставил диктофон на самом видном месте, с запиской «Включи меня», а-ля «Алиса…». Интересно, как скоро его найдут? Впрочем, не важно. Я уже буду далеко.
Осталось лишь придумать способ. Пожалуй, это не так просто, как могло бы показаться, однако, я решил, что когда придет время, – я пойму как это сделать.
И был прав.
Проснувшись в три часа после полуночи, я понял, что готов и надел свой лучший смокинг. Умирать нужно красиво. В эту летнюю ночь я решил, что рассвет встречу со смертью. Он обещал прийти. Я немного упростил ему задачу и прыгнул. Двадцать восемь этажей полёта. Бесконечно. Но все же так мало для блуждающей души. И сейчас он стоит рядом.
Я поднял голову и улыбнулся:
– Ну, вот мы и встретились. Девятнадцать лет прошло. Как он?
– Ты знаешь, – Мантия подал костлявую руку и помог мне встать. – он много говорил о тебе. Прости, но мы должны были забрать его. Война с Кентрагольфом принесла много потерь в мир мертвых. Нужна была помощь, а тут он падает и разбивает голову. Прямо под заказ. Извини.
– Я рад, что вы взяли его с собой. Долго же до меня доходили твои слова. Но меня волнует одно… – я посмотрел в глаза ему с немым вопросом. Он понял меня.
– Рубор жив…, м-м-м, если можно так выразиться. В Ранульфе сейчас спокойно. Это наш город. Мы победили. Однако… – ему не дал договорить мощный звук, словно удар в колокол, звучащий изнутри нас – пора.
Он обернулся, и капюшон приоткрыл его череп обтянутый тонкой кожей. Внутри похолодело, но я все же решился спросить:
– Теперь моя очередь?
– Да. – Старик свистнул. На нас мчался огромный лохматый рыжий зверь. Он затормозил перед Костлявым и теперь я мог его рассмотреть. Это был лев, под два метров ростом и около четырёх в длину. Вместо туловища царя зверей у него было змеиное тело, хвост и три пары орлиных лап. На спине красовались два исполинских, пернатых крыла. Через две секунды от первой пары отделилась вторая, поменьше размером, но не менее прекрасная пара крыльев. Зверь посмотрел на меня, и я увидел, что он был слеп на левый глаз, сквозь который проходил шрам. Мне вдруг стало жаль его. Я посмотрел на старика, и он продолжил:
– Это Мадрида. Она одна из многих алан проживающих в Ранульфе. Они защищают город и приносят добычу. Младшие, такие как Мадрида, помогают Чёрным Жнецам забирать души тех, кто должен в скором времени переродиться. Садись. Она не злая. Ты ей нравишься.
Я с трудом вскарабкался на её спину, а старик приземлился на загривок зверюги, легко взлетев.
Только сейчас я увидел, что моё тело так и висит неподвижно в тридцати сантиметрах от холодного и мокрого асфальта. Солнце не поменяло своего местоположения на небе. Розовые и лиловые облака зависли в воздухе, как и все вокруг.
Алана подняла крылья, присела всеми шестью лапами и оттолкнулась от земли, одновременно опустив перистые крылья вниз, насколько это было возможно.
Через секунду я увидел пролетающую птицу. Она свистнула мне что-то и улетела. Сзади, куда она направлялась, разнесся по окрестностям довольно громкий звук падения и хруст, с каким обычно ломаются кости и несбывшиеся мечты…
Урдан и Гесиас
Пока мы летели, я успел поспать. Под нами приносились поля и деревья. Несколько разрушенных и затопленных каменных городов.
Очень красиво, конечно, но мне было не до того.
Было страшно, ведь умирал я впервые. Столько новых ощущений, столько эмоций. Вдруг у меня не получится, вдруг меня не примут. Или ещё хуже – умру по-настоящему. Не перерожусь. Мысли и чувства роились внутри как пчелы в улье. Когда мне показалось, что они сейчас вылетят, старик, который представился мне Миллиром, посадил Мадриду на берегу прозрачно-изумрудного озера. Алана пыхнула огнём на кончик своего хвоста, который, как оказалось, может гореть вечно, и легла, свернувшись клубом. Миллир достал котелок, набрал в него воды и поставил на огонь. Когда вода закипела, он бросил туда пучок каких-то трав и вылил розоватую жидкость из пузырька. Я зачарованно наблюдал за всеми его действиями. Он это заметил и улыбнулся:
– Хочешь есть?
Я с удивлением почувствовал, что действительно проголодался. Мой вопрос прозвучал почти шепотом:
– Я же демон?!
– Демоны тоже хотят есть.
– Но ведь они… Мы бестелесны?!
– Да. Но ты в своей жизни ты ни разу не отказался от веселья. Ходил на вечеринки, пил, курил, читал, играл на пианино и скрипке, слушал музыку, рисовал, гулял ночью в парке… Перечислять можно долго. Это духовная еда. Называется Сафния.
– Ты тоже будешь это пить? – я с недоверием покосился на бурлящую и издающую лёгкую, мелодичную трель, светло-голубую жидкость в котелке, пахнущую хвойным лесом и морозом. Звуки, конечно, я еще не пробовал.
– Да. Я очень голоден. По пути не ел – приберёг для тебя. – Миллир улыбнулся, снял котелок с огня и разлил в две миски, Мадрида в это время, окунув свой горящий хвост в воду, ела неизвестно откуда взявшегося лося. – Держи.
Я взял миску из его рук и с опаской отхлебнул. По моему телу пробежало стадо мурашек. Я ощутил неизмеримое счастье. Даже заходить в город я больше не боялся! Ничего не боялся!
– Это просто чудо! Научи меня! Я хочу снова и снова испытывать это чувство. Я и не знал, что такое бывает!
– Это же чистые чувства. – пожал плечами Костлявый. – Тебя научат, когда мы прилетим в город. Это, конечно, будет чуть слабее, так как доступ для младших закрыт. И, потом, оно сойдёт только через полтора дня. Успеешь насытиться.
– Доступ куда? – спросил я, придвинувшись ближе к огню.
– К зельям. В том числе и слабым, даже первозвездным. – Жнец взглянул на меня и вздохнул. – Интересно послушать про них? – я кивнул. – Они ещё надоесть тебе успеют. Уж поверь, Спасу от них нет в Ранульфе.
Я тоже вздохнул.
– Позже. Я расскажу, но не сейчас. Ещё рано, знаешь ли.
Я снова кивнул, облокотился спиной на алану и, зарывшись в её густую гриву уснул. Когда я проснулся, мы летели сквозь облако, слева краснел закат и ветер бил в лицо. Сощурив глаза, я обернулся в поисках Миллира.
Он стоял на хвосте и что-то плёл. Нитки, тонкие как паутина, изредка поблескивали серебристыми звёздами на фоне ярко-алого неба, развиваясь на ветру. Я с трудом встал, но пошатнувшись, всё-таки сел на четвереньки и со страхом пополз по длинному развевающемуся хвосту аланы. Жнец обернулся, сделав последний узелок, он отпустил паутину и она с лёгким звоном, непрерывно переливаясь и поблескивая серебром, унеслась к солнцу. Мне стало интересно, и я задал вопрос:
– Что ты делал? Было очень красиво. – жнец внимательно посмотрел на меня и я вдруг догадался. – Это созвездие?
– Да. Днём мы переплетаем созвездия, а вечером их отпускаем. Но в этот раз я решил показать тебе. Когда они улетают, очень походят на белые паруса наших Сновщиков. Это облачные лодки, в которых Пауки развозят сны по миру. Их паруса сделаны из звездной паутины. Пауки дарят сны, а на обратном пути собирают звезды и переплетают в новые созвездия. Иногда я этим тоже занимаюсь.
– Этому долго учиться?
– Я могу тебя научить до времени нашего прибытия в Город Мёртвых.
– Я думал, что на это уйдут годы…
– Паучья программа обучения длится шесть с половиной лет по меркам Материального мира. Два из них они учатся плести звезды. Но я тебя научу быстро, ведь я придумал, как это делать. Раньше на одно сплетение уходил день, а делали семеро Пауков.
– Здорово. Когда начнём?
– Прямо сейчас. Возьми нить. – Старик протянул мне ту переливающуюся паутинку и я, взяв ее в руку, услышал легкий мелодичный звон, с которым улетало то сплетение. – Ты знаешь созвездие Художника?
Я отрицательно покачал головой из стороны в сторону.
– Одно из самых легких, просто делай, что я говорю.
И Костлявый начал давать указания: Собрать звезды, завязать узлы, сделать петли. Мои неумелые руки дрожали, перебирая звезды, и, надевая правильные на нить, я задерживал дыхание.
То ли от страха то ли от небывалой мерцающей красоты и осознания того, что я держу в руках столь хрупкие и прекрасные создания неба, у меня время от времени останавливалось сердце. Иногда Миллиру приходилось подбадривать меня, иначе бы я умер от нехватки кислорода или от инфаркта. Хотя это и невозможно.
– Не бойся. У тебя прекрасно выходит, только эту звезду покрепче завяжи, – иначе улетит. – подсказывал Старик, но этот странный трепет никуда не девался. Сердце по-прежнему замирало. Пока меня не реинкарнировали в другом теле, я не умру. И, Слава Богу. Иначе бы я не встретился с отцом. Уже подошла полночь, а я сделал только половину работы. Миллир сказал, что Художник должен появиться на небе лишь на следующую ночь. А сам отправился спать. Наполняться энергией смерти, как он сказал.
Я тоже решил понаполняться энергией, но не смерти, а сна, и уже утром продолжил работать. В этот день я все делал сам, – Жнец управлял аланой Мадридой. Доделав работу, я позвал Старика, и он показал мне, куда её отпустить. Я разжал пальцы как можно аккуратнее, и все повторилось как в прошлый раз. Если бы я все еще был человеком – скорее всего, меня бы стошнило от волнения. Странно, что при жизни я такого не испытывал. Разве что перед смертью.
Той ночью мне снилась мерцающая паутинка с нанизанными на нее, словно бусины, звездами. Она летала по небу, звала меня за собой. Той ночью я летал по небу, словно имел крылья, и чувствовал, словно и не умер вовсе. Удивительно! После смерти я чувствовал себя более живым, чем при жизни.
«Скорее всего, я никогда не смогу привыкнуть к таким ярким чувствам!» – думал я, проснувшись посреди ночи от совершенно разных эмоций, заполнивших меня, как вино заполняет хрустальный кувшин. Рано или поздно вино перельется через край, и тогда… но спустя время я смог успокоиться.
Миллир тренировал меня, учил управлять новым телом, ведь теперь никакая толстая оболочка не могла укрыть меня. Я был как оголенный нерв, как арфа, где каждая струна – отдельное чувство. Кто угодно мог играть мной, заставлять меня звучать так, как ему было надо. Старик же давал задания, выполняя которые, я мог лучше контролировать себя. «Считай ритмы своего нового сердца, дыши небом, слушай звезды, летай…» заданий было много, все были трудными, но помогали.
В один из дней я даже смог услышать песню звезд. Не ту легкую трель, что издавали улетающие созвездия, а настоящую живую песню. В ней не было музыки и слов, но она струилась сквозь меня, словно ветер, я чувствовал ее и снаружи и внутри. Она завладела моим разумом, а я отдался ей полностью. Очнувшись, я понял, что могу управлять своим новым воплощением почти полностью. Мантия сказал, что я был во власти песни почти весь день. Я чувствовал это, чувствовал, что устал, но спать я все равно не мог.
На следующий день, часам к четырем пополудни алана приземлилась на небольшое озеро. Миллир снова приготовил «счастье». Так я назвал для себя Сафнию, которая в этот раз, почему-то, имела запах лаванды и весны. К вечеру мы вновь взлетели, и, когда ночью я увидел свое первое сплетение, Костлявый сказал:
– Мы на месте.
Я посмотрел под зверя и увидел, что мы почти все время летели над густым лесом. Впереди открывался чудесный вид на каменный город, словно парящий в облаках. Я чуть было снова не потерял контроль над чувствами, но сдержался.
Когда Мадрида села я увидел двух идущих к нам людей. Это был крупного телосложения, загорелый парень с темными волосами, голубыми глазами и молодая девушка – хрупкая, с осенне-рыжими кудрявыми волосами и голубыми с ярко-зелёной окантовкой глазами.
Оба были одеты в дорогие платья. На девушке была медная кованая диадема, сплетенная как бы из кленовых листьев, кое где я заметил четырехлистный клевер, ромашку и пару одуванчиков, а на парне высокая корона в виде серебряного обруча на голове, впереди которого возвышались кованые еловые ветки с парой шишек.
Миллир преклонился перед ними и я, на всякий случай, сделал то же. Затем он встал и сказал:
– Добрый день господа! Рад видеть вас в добром здравии. Позвольте представить вас. Это, – он указал на меня – Боливар. Тот самый. А это, – он повёл рукой в сторону парня – Урдан. Он принц Города Мертвых. И Гесиас, – он указал на девушку – принцесса. Сестра принца Урдана. Их отец ждёт меня в своих покоях. Он умирает, а мне придётся принять исповедь и провозгласить нового правителя Ранульфа.
Наставник Даннир
После нашего знакомства с королевскими особами, Миллир позвал девушку, чтобы она проводила меня. Он представил ее как Окасис.
По пути в спальню я задал ей кучу вопросов, ответом на каждый из которых, было молчание. Она лишь качала головой или пожимала плечами, но в основном просто, молча, шла. Пару раз я заметил, как она закатывает глаза и смотрит на меня как на дурака. В комнате Кас помогла мне расстелить облачную постель.
Точнее, когда мы вошли, никакой постели не было и в помине, но стоило девушке махнуть рукой, как воздух стал сгущаться, наэлектризовываться, я, кажется, даже видел пару маленьких молний. Они ударили в Кас, но та лишь слегка сощурилась и хихикнула, как от щекотки. Тучи сгустились настолько, что стали осязаемыми, их даже хотелось потрогать. Окасис сложила руки под щеку и притворилась, будто спит – кажется, это была инструкция по применению. Только тогда я понял, что она окончательно уверилась в моей глупости. Однако, словно подтверждая ее мысли, я восхищенно смотрел на свое новое спальное место, пока девушка не толкнула меня в плечо и не показала на тумбочку у кровати, где лежала записка. Затем, махнув рукой на прощание, она исчезла за дверью, заперев ее за собой. Я кинулся читать записку, только провожатая вышла из комнаты, и тут же понял, почему выглядел идиотом!
В записке было сказано о том, что девушка Касис – помощница в делах хозяйственных – немая. Скоро ко мне должен был придти направленный ею наставник душ по имени Даннир. Он должен был обучить меня всем азам военного дела и примитивным приемам атаки. На Ранульф опять напали. А мы должны были его защищать любой ценой. Даже если бы нас унесло в Беспамятство, как правителя Ганниба.
Некоторые созданы для войны. Некоторым она нравится. Они живут ею. Я не из них. Я даже не дрался никогда. Меня били в детском доме, а я отвечал. Вот и все. Из раздумий меня вывел стук. Я встал с кровати, и, вставив ключ, лежавший на столике у двери, в замок, открыл дверь.
За ней стоял, если отсутствие ног это позволяет, человек в темно-зеленой бархатной мантии. Он как бы парил над красиво подогнанной небесного цвета плиткой, которой был выложен пол в коридоре. Не снимая капюшон, и не показывая лица этот «человек» спросил хриплым низким голосом:
– Пропустишь меня, или я в дверях буду тебя обучать?
Затем он поднял голову, и нежная ткань соскользнула с лысой макушки, открывая мне его лицо. Он снял одеяние и повесил его на крючок у столика. Я увидел вполне обычного человека. За исключением пары деталей. Например, полностью белых глаз, – даже без зрачков. Из его лба росли красивые рога, кожа была какого-то сияющего серо-изумрудного цвета, кое-где проблескивал хинакридон. И, конечно, ноги… Вместо них болтался, словно на ветру, лёгкий дымок, постепенно растворявшийся в воздухе там, где изначально, должны быть ступни.
Он терпеливо подождал, пока я перестану наглейшим образом его разглядывать, и сказал все с той же хрипотцой:
– Меня зовут Даннир. С этого дня я твой помощник, советник и друг, проще говоря – наставник. Называй, как хочешь. Как тебя, наверняка, предупредили, я должен обучать азам боя и искусству войны. Мне сказали, что ты хочешь увидеться со своим земным отцом, и ты сможешь это сделать, но позже, а сейчас готовься. Через полтора часа выйди во двор. Окасис – моя дочь, доведет тебя до места Битвы. После узнаешь все остальное и сможешь услышать ответы на свои вопросы. А теперь я вынужден попрощаться с тобой. Мне нужно связаться с Кентрагольфом. У нас переговоры.
На этих словах он поклонился и исчез.
Уже спустя полчаса мне стало скучно, я решил прогуляться и вышел во двор к Окасис. Она сидела на краю мраморного фонтана и с интересом вчитывалась в какой-то толстый том, и чуть было не выронила его, когда я подошёл вплотную, закрыв ей свет солнца.
– И снова здравствуй, Кас, – улыбнувшись, сказал я. – Что читаешь?
Она подняла книгу с колен и не без труда повернула черенком ко мне так, чтобы я смог прочесть написанное там.
Название гласило: «Защита и Нападение. Заклинания. Зелия. Заклятья.»
– Мне казалось, девушки должны читать книги о любви… Ну, или, в конце концов, про привороты-отвороты? Извини. – добавил я, увидев её укоризненный взгляд. – Может, прогуляемся? Заодно окрестности мне покажешь…
Она указала тонким пальцем на гигантское сплетение страниц и улыбнулась, когда я взял его с худых колен, закрыв перед этим книгу.
Я нес том в руках, а она шла рядом, чуть опережая меня, и иногда останавливалась, чтобы сдуть с очередного одуванчика все пушинки и загадать желание, которое должно непременно исполниться. С того момента мы проводили вместе кучу времени. Со временем, она мне понравилась так сильно, что я было подумал, что влюбился. Она была такой милой, так звонко смеялась, даром, что беззвучно. Но потом я понял, что полюбил её. Полюбил как сестру. Я хотел общаться с ней. Мне было интересно сидеть и молчать вместе, иногда гулять, есть Сафнию, и просто быть рядом. Знать, что она со мной и в безопасности.
В тот день я пробыл у Наставника до поздней ночи и не увидел моего отца. На следующий день тоже. По утрам и до обеда я был с Окасис, которая являлась отличным слушателем. Мы гуляли, ели, купались в озере, а после обеда она уходила помогать вновь прибывшим демонам, как недавно мне, а я боролся с другими новичками под присмотром наставника Даннира. Мы буквально падали замертво в конце каждой тренировки, однако с каждым боем становилось все легче. Так прошла неделя. Я уже перешел на следующий уровень, по словам наставника, и вел бои с теми, кто провел здесь не меньше полугода и научился контролировать свое духовное тело хотя бы частично. Никто, кроме, наверное, Даннира, не мог понять, как я так быстро этому научился, если все так трудно. Разбираться еще и с этим мне совершенно не хотелось. Я и так ничего не понимал в этом дивном новом мире.
Однажды, наконец, вырвавшись с вечной, казалось бы, Битвы, так как Даннир улетел на алане Сизой по важным государственным делам в Кентрагольф, я попросил Окасис пригласить ко мне Миллира.
Он пришёл незамедлительно. Вернее прилетел на Мадриде. Она была рада меня видеть. Я хотел было покормить ее остатками «Счастья», но Миллир сказал, что хорошо бы ей пообедать в Больских лесах. Мучные быки были её любимым лакомством, и мы решили, не откладывая кормёжку, поговорить во время полёта. Как только мы взлетели, Костлявый стал перебирать звезды руками, как в тот раз.
– Знаешь, – начал он медленно. – мы с Мадридой давно не были в тех лесах. Смотри, какую она развивает скорость. Скоро я не буду успевать ловить правильные звезды. Придётся брать какие под руку скорее попадутся…
Мы сидели, молча, не решаясь заговорить. А, возможно, Миллир просто не хотел портить этот чудесный момент словами. Во всяком случае, он первый вздохнул и сказал так тихо и хрипло, что я едва слышал его:
– Твой отец… Ты о нем хотел поговорить, ведь так?!
Я собирался уже ответить, но Мадрида с громким рыком царя зверей понеслась вглубь леса. Мне пришлось держаться за гриву так сильно, что ни о чем другом я думать не мог. Лишь бы не разжать руки!
Она долетела до белого мясистого пятна, схватила его когтями, зубами оторвала ему голову и, повернувшись окровавленной мордочкой к нам, довольно замурлыкала, как умеют только самые милые котята. После первой жертвы она спустила нас на поляну, где мы разожгли костёр, и убежала в чащу в поисках обеда. Похоже, это был лишь перекус. Я сел на бревно у костра и решил продолжить разговор:
– Хотел попросить отвезти меня к папе. Я уже давно думал увидеться с ним…
– Да. Я как раз об этом начал говорить… Твой отец… Вчера в полдень он улетел на своей алане к очагу восстания. Обещался быть к рассвету…
– Ничего?
– Ни ласточки. Вернулся только зверь – Индиго. Его любимый. Я подумал, что ты захочешь слетать к нему. Возможно, мы нужны там.
– Да. Конечно! Я поговорю с Данниром. Он поймёт…
– Наставника не будет ещё около двух дней. На, выпей. У меня все готово к полету. Дома лежит. Ты готов?
– Как никогда.
Мы затушили костер, и подошли к деревьям. Миллир достал откуда-то из недр широкополой мантии хрустальную вещицу, похожую на тончайшую флейту и, приложив к губам, нежно, с осторожностью подул в неё. Оттуда полилась звонкая трель, почти неразличимая для человеческого, или, скорее, демонического, уха.
В небе появилось тёмное пятнышко. По мере возрастания громкости мелодии, оно приближалось, обретая знакомые очертания, а на поле приземлилась уже совсем Мадрида. Я подошёл и ласково потрепал её за ухом. Алана замурлыкала и легла на спину, чтобы я почесал ей живот…
Взлетели мы поздно, на темно-синем небе зажигались острова созвездий, в эту ночь я снова заметил Художника. Уже на подлёте к Ранульфу, я сам не понял, как провалился в царство Морфея. Скоро. Уже очень скоро я увижу папу…
Павшие
Мы вылетели из Ранульфа ещё до рассвета. Так скоро, что я, не застав Окасис у ее любимого фонтана, успел только оставить там записку.
На этот раз, у меня не вышло уснуть, как ни старался – слишком нервничал. Тогда я стал плести новое сложное созвездие, которым был занят весь мой разум. Несколько раз мысли возвращались к очагам восстания и отцу, которому явно была нужна помощь, но волнением я бы ему не помог, поэтому старался отогнать эти мысли.
Миллир посадил меня на Индиго, отливающего ярко-синим и бирюзовым цветами. Тот принял меня как хозяина и я даже мыслями мог управлять им. Стараясь лететь так быстро, как только мог алан моего папы, я мысленно подстегивал его, когда привыкал к новой скорости.
За это двухдневное путешествие, я научился ходить во время полёта, выполнять несколько простейших трюков и даже понимать настроение питомца. Если я слишком долго думал об отце, то, привязав предварительно незаконченное созвездие к хвосту алана, прыгал вниз. У самой земли он меня ловил. Иногда я пересаживался на Мадриду, чтобы дать Индиго время поохотиться, отдохнуть и восстановить силы. Несколько часов после этого мы летели на нем, а Мадрида улетала в ближайший лес или гору. На высоте, по словам Костлявого, водились сизые белки-плавуны, размером с хорошего козла. Один раз она притащила такую, держа её зубами за ластовидную заднюю лапу. Довольно красивое существо. Та, будучи ещё живой, пыталась вырваться, но алана отпустила её, лишь взлетев за облака. Через несколько секунд добыча упала вниз, а за ней камнем летела охотница. Остановившись за пару метров от земли, она аккуратно спикировала, села рядом с трупиком некогда прекрасного серо-голубого животного и стала, срывая мясо с костей, как гриф, медленно обедать.
Пересекли границу города мы только на третий день изнурительного и безостановочного путешествия. Но, отдохнуть нам было не суждено – весь город сгорел дотла.
Даннир, на уроках военной этики, всегда говорил, что Кентрагольф пойдет на что угодно для достижения своих целей. Хотя я и не успел узнать у него, чего они хотят, появилось нехорошее предчувствие, и я попросил жнеца рассказать мне все, об этой войне.
– Рассказ очень долгий, – сообщил мне смерть. – Но нам нужно пешком, чтобы нас не заметили, добраться до второго очага восстания. По пути я все расскажу, а сейчас нам нужно поужинать и поспать. Держи. Поешь. Двинемся, когда Солнце сядет. Мадриду и Индиго отправим в лес. Они будут идти за нами, но, скрываясь от всех за деревьями. Нужно сильно постараться, чтобы не заметить таких животных. Если ты закончил с едой, то вот шатры. – он взмахнул рукой и появились две фиолетовых палатки с золотистой окантовкой в виде бахромы. – Нам пора спать. Добрых снов.
– Добрых снов, Миллир. – ответил я и, нагнувшись, зашёл в шатер.
Мое любопытство нисколько не удовлетворил такой ответ, но я не собирался даже пытаться выпытать нужную информацию у того, кто вытащил мою бессмертную душу из тела, да так, что я и не заметил. Поэтому, да еще потому, что сильно устал, я все же пошел спать.
Внутри шатра было на удивление тепло и сухо, хотя летний день не баловал солнечной погодой. Дул пробирающий насквозь, легкий ветерок, небо затянуло темными рваными облаками и порой оттуда срывались огромные, как слёзы крокодила, капли соленой прохладной воды. Все это, плюс тот факт, что два дня и две ночи я не смыкал глаз, убаюкало меня в считанные минуты. Мои веки свинцовой тяжестью опускались вниз, но закрылись полностью лишь тогда, когда я буквально упал на круглую мягкую, как батут, кровать с ворохом разномастных, по размеру, цвету и форме, подушек. Успел только подумать, что на облаке спать, конечно, мягко, но зато обычная человеческая кровать как-то привычнее и роднее, что ли.
Кто-то куда-то меня опять зовет. Мое имя, произнесенное тысячу раз, отражается от деревьев, неба и земли и распадается на крошечные слова – шепот, звучащий из чащи: «Болива-а-ар». И я иду. Иду по тому самому лесу, который еще во сне на земле сгущался вокруг меня, не давая дышать и видеть. Не позволяя мне понять, кто же меня так отчаянно зовет. Я бегу, продираюсь сквозь ветки, но никого не нахожу. Я снова один и темнота опять пожирает меня. И, в этот раз, меня некому спасти.
Проснулся я от того, что по моей коже бегают толпы мурашек, а в носу у меня спрятался одуванчик и нещадно щекочет. Собрав последние силы в место атаки растения, я громко чихнул, отчего семена цветка, на своих белых паутинистых парашютиках полетели в небо, подхваченные потоками холодного ночного ветра. Приоткрыв один глаз и осмотрев местность, я не увидел своего Костлявого друга.
Палатки пропали. Рядом тлели угольки недавно потушенного костра.
Я, слегка замерзнув, возродил пламя своим дыханием и, прикрывая ладонями огонёк, искал взглядом веточки, или то, что могло бы заменить их. Сзади подошёл Индиго и ткнулся влажным носом в мою спину. Мадрида принесла в зубах ветку дерева и легла сзади меня полукругом.
Откинувшись на неё, я стал разламывать ветку и кидать щепки в огонь. Алана закрывала нас от ветра, и костер не потух, а даже подрос, и стал греть. Только расслабившись, я вспомнил, что звери должны были прятаться в лесу, а мы со жнецом к утру собирались провести рекогносцировку и отправиться в соседний город.
Мои мысли прервал звук. Внезапно в землю у моей икры врезалась стрела с металлическим наконечником. Мадрида одним мимолетным движением хвоста затушила и закопала костёр. Индиго притоптал землю, подбросил меня на свою спину и, взлетев на метр от земли, стрелой кинулся в лес. За считанные секунды мы преодолели полкилометра, и засели в самой гуще деревьев.
Я обернулся думая, что Мадрида летела позади и сейчас сядет рядом; как же я ошибся! Из нашей засады было видно, как летит алана, иногда разворачиваясь и рыча, а за ней бегут люди с луками и железными копьями. Это были Павшие. Про диких людей, обитавших в этих местах, я слышал от Миллира по пути сюда. Они кричали и кидали свои оружия в неё, кто-то остановился, целясь, кто-то стрелял на бегу. А я? Я сижу в укрытии! Решив немедленно помочь алане, я попытался спрыгнуть с Индиго, но он поднял орлиные крылья и свел концы наверху. Я схватился за гриву и вовремя: он с силой опустил крылья вниз и поток воздуха сразу подбросил его на добрых десять метров. А я ведь совсем забыл, что он читает меня, как открытую книгу.
С такой высоты мы быстро увидели Мадриду и племя дикарей. Они мчались слева от нас, огибая лес, но алана оказалась умнее этих ребят. Заметив нас, она поднялась ввысь; тут-то я и понял, почему она не взлетала до этого момента: в основании левого крыла торчал обломок искореженной стрелы, с левой задней лапы стекала струйками, иссиня черная кровь.
Она села на хвост Индиго, и мы рванули за холм – в самое Сердце Леса, куда побоялся лететь даже Миллир.
Приземлившись среди деревьев, и убедившись, что нас не преследуют, мы остановились обработать раны Мадриде. Стрела засела не слишком глубоко, и я смог лёгко её вынуть. На остром металлическом кончике слегка светилась какая-то вязкая, бледно-желтая, смешанная с кровью, жидкость.
Капля медленно упала на траву и зелень вокруг места приземления стала серой. Цветы завяли, пожухли, трава стала серо-желтой и пригнулась к земле, как будто очень устала и легла отдохнуть.
«Яд!» – первое, что пришло мне в голову. Возможно, это те, кто украл Миллира.
Рану Мадриды надо было срочно продезинфицировать и забинтовать. В одной из сумок, висящих на Индиго, я нашёл аптечку. На белом мешочке была нарисована черная развивающаяся лента с красным словом «Жизнь», написанном на их языке, с которого капала кровь.
Некоторые слова я помнил из книг, которые мы читали с Окасис. Совсем непонятные, она пыталась показать языком жестов. Достав из аптечки все, что было и, поняв, что никаких бинтов здесь не предвидится, я решил пробовать на себе все по чуть-чуть и проткнул палец стрелой. Меня сразу замутило, голова пошла кругом, и стало тошнить. Мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я попаду в Беспамятство! Взяв первое, что мне попалось под руку, я намазал на рану – не помогло!
Живой рукой я пробовал все: сыпал, втирал, колол, брызгал, даже пытался высосать кровь. Ничего не подходило. Бросив эту затею, я сел под боком у Мадриды. Мне становилось все хуже.
Через некоторое время я с удивлением заметил, что она бодрая и здоровая. Рана затянулась.
«Наверное, на алан эта отрава не действует. Вот дурак…» – подумал я и отключился.
Кошачий монастырь
Открыв глаза, я не увидел абсолютно ничего. Зато почувствовал. Кто-то явно смотрел на меня. Мгновение и я на ощупь прижался спиной к стене, приняв стойку красного кентавра, как учил Даннир.
– Кто здесь? – Крикнул я, и мои слова эхом прокатились по стенам к потолку, звучно и тяжело упав передо мной. Закрыв глаза, я представил, как хорошо будет, если где-то сейчас появится свет. Я смогу защищаться.
Стоило мне подумать об этом, как тут же все факелы под сводом высоких потолков вспыхнули, издав негромкий щелчок, за мгновение переросший в гул тысячи корабельных колоколов.
– Успокойся.. – прозвучало в моей голове. – Думаешь мы стали бы спасать тебя, чтобы потом убить?! – и правда. Я заметил, что гнойная рана на пальце зажила, а моё тело чувствует себя прекрасно.
Но где аланы и Миллир? Я огляделся. Оказывается, моя спина уперлась в колонну, которая находилась посреди гигантской залы. Колонна была зеркальная и я, невольно посмотрев на своё отражение, понял, почему голос просил меня успокоиться: я был похож на загнанного в тупик зверя.
Веки раскрыты настолько, что ещё чуть-чуть и глазные яблоки выпадут и покатятся по идеально гладкому мраморному полу, а боевая стойка больше походит на то, как новорожденный котёнок шипит на собак.
В целом, в тот момент у меня был довольно жалкий вид. Только теперь, в зеркало, я заметил, что за моей спиной что-то стоит.
Обернувшись, я рассмеялся в голос, но тут же взял себя в руки. Мой смех все ещё звучал в пустом помещении, и все казалось таким неестественным. Особенно – гигантская, в размер человека кошка, сидевшая на полу передо мной. Страх пронизал меня, и я снова засмеялся тем противным смехом, который издают психи в классических фильмах ужасов. Кошка перестала умываться и посмотрела на меня пронзительными фиалковыми глазами.
«Мейн-кун или Саванна… Удивительно большой экземпляр…» – подумал я, чтобы хоть как-то объяснить себе немаленькие размеры животного.
Но кошечка меня переубедила: встала, и тут же в моей голове снова зазвучал голос. Только уже другой, более грубый – мужской:
– Ты закончил сходить с ума? Тогда следуй за Катрин. Она приведёт тебя куда нужно.
Кошка повернулась, нетерпеливо мурлыкнула и побежала в крайнюю колонну.
Между Катрин и местом назначения осталось несколько сантиметров и тут случилось то, чего я никак не мог ожидать: она врезалась в каменную постройку, встала, отряхнулась, и побежала в соседний столб. Он благополучно открылся и поглотил её. Подумав секунду, я решил слушать голос в голове и нырнул в зеркало за ней.
***
Когда мы вышли из стены, я с удивлением заметил, что Катрин превратилась в девушку. Светлые, почти золотые волосы, кожа цвета молока и ярко фиалковые глаза.
– Извини, – сказала она, поправляя шевелюру, – Я ещё не совсем освоилась в этом зале. Мне лишь недавно разрешили выходить за пределы магического купола. Я из младших…
– Эм.. Катрин… – начал было я, но она меня перебила:
– Боливар. Я знаю, что ты хочешь спросить. Мы как раз идём туда, где тебе все расскажет Глава монастыря. А пока слушай и смотри. Это – она обвела рукой коридор, по которому мы шли – кошачий монастырь. Все люди, которых мы встретим по дороге к Сумалу, на самом деле не люди, а коты и кошки. В этом здании действует магия Мутантов, настолько сильная, что может сокрушить даже барьер у врат в мир живых, поставленный самим Богом. Мы превращаемся в людей, когда захотим, но только либо здесь – в здании, либо, если нет доступа внутрь – можно испить воды Мутантов. Но это только для нас, так как демоны – вроде тебя, – то есть бриллиты не от рождения, могут принимать изначальную форму где угодно. Бриллиты – для сведения – мифические, наделённые разумом, животные. Такие, как ты или принц Урдан, к примеру, только в облике зверя и не говорящие на демонических языках. Та вода, кстати говоря, держится в секрете от всех, кроме старших котов и кошек, Мутантов и теперь тебя. Бог, естественно как всегда знает все сам. Я даже не знаю, зачем Сумалу попросил рассказать тебе нашу тайну, но если он тебе верит, то верим мы все. – она повернула ко мне радостное личико и растянула полные розовые губы в улыбке. Из-под верхней губы выглядывали два жемчужных клыка. – А вот и зала Жизни. Здесь ты найдёшь ответы. – Закончила она.
Я услышал треск и обернулся, но Катрин не было, рядом сидела кошечка. Такая же, как и в том зале, только размером с мою голову.
Она мурлыкнула, пихнула меня по ногам в сторону зала Жизни и убежала. Я распахнул резные двери и зашел.
Удивлению моему не было предела, когда я увидел, что это не «тронная зала», а обычная комнатка с мягким голубым диванчиком, бежевым пушистым ковром, мебелью из белого дерева и стеклянным журнальным столиком с металлическими ножками.
На окнах висели занавески цвета индиго, три стены были бежевые, а одна, в которой дверь – светло-синяя. За шкафом в бирюзовом пуфике сидел человек, лет тридцати на вид, в нежно-голубом, почти сером халате.
Создавалось впечатление, что в комнате живёт ребёнок.
– Не мнись на пороге. Защелкни дверь и сядь. – снова сказал голос в голове. Мне показалось, что ему просто лень говорить вслух.
Я повиновался и через секунду уже разместился на ковре, опираясь спиной на диван. В животе заурчало и я, надеясь, что безызвестный, пока, Сумалу пропустил это мимо ушей, аккуратно стянул бежевую пушистую подушку и посадил к себе на живот.
– Знаешь, я тоже что-то проголодался. Мэри, дочка, наколдуй-ка нам бутербродов, пожалуйста. – прокричал хозяин комнаты, а затем, снова, обратился ко мне – здесь можно есть настоящую еду. Замок находится на Земле. Зачем бы нам понадобились порталы, если можно использовать дверь?! – улыбаясь, сообщил мой собеседник.
После его слов из, как я думал, шкафа выглянула девушка, лет семнадцати.
Ничуть не похожая на светлокожего и беловолосого отца, смуглая Мэри, прошла к столику, сказала пару слов и опустила появившийся в её руках поднос на стеклянную поверхность, а затем удалилась обратно в «шкаф» поправляя короткие темно-изумрудные волосы.
– Итак, – сказал Сумалу, протягивая мне в руки кружку чего-то горячего и дымящегося. – ты хочешь узнать как попал сюда и куда подевался Миллир, правильно?
– Да.. – отхлебнув из кружки, как оказалось, какао и, закусив тёплым бутербродом с тягучим сыром, ответил я.
– Все просто – ты сомнамбул. Скорее всего, тебя что-то или кто-то зовет во снах. Когда вечером вы уснули в палатках, ты ушёл и твой друг, собравшись, пошёл тебя искать. Затем ты вернулся, не найдя то, что искал, и снова, уже по-настоящему, уснул. Это мы узнали от алан. Только вот Костлявый забрел на территорию Кентрагольфа. Вернее они поставили там палаточный городок и хотят выжать из башни Богов наших сородичей и нескольких людей. Их чуть больше сотни, а кентров семьсот с копейками. Проникнуть внутрь они смогут, если внутри никого не будет, – магия такая. Пока кто-то из хозяев есть в башне, она не откроется для незваных гостей. Даже если внутри останется труп. То есть, либо они все сбегут, либо… умрут. На башне стоит печать главного Мутанта. Попав к ним, твой друг обрек себя на гибель. Мы отправили помощь три дня назад, но они вряд ли успеют спасти его…
– А я как здесь..?
– Наши следопыты сообщили, что в плен попал человек, идущий с севера. Когда его схватили, он говорил, что-то про Мав – горелые остатки деревни, не так давно осажденной воинами Кентрагольфа. Так что, все итак ясно. Мы нашли тебя в лесу, близ этой деревни. Когда прибыли туда, два алана бросились на нас, защищая тебя, но мы убедили их, что хотим помочь, и без нас ты умрёшь. Они сами летели сюда с тобой, но когда я вылечил тебя, они уснули в той зале, где ты очнулся. Мы переместили их в денники. Ты опять ушёл. Только на этот раз из этой самой комнаты и нашёл Зеркальную залу. Ты искал выход отсюда, но мы не на Верхних небесах. Ты не выйдешь отсюда без физического тела или твоей Сущности, поэтому, там все и закончилось. А теперь ложись спать. – он указал рукой на дверь и она открылась. В ней был шкаф и столик, все как здесь, только вместо дивана кровать, а вместо голубого – оранжевый. Я хотел еще поспрашивать его, например, что такое Сущность, или почему я хотел уйти отсюда во сне, но мой собеседник красноречивым взглядом отмел подобные намерения.
Поблагодарив Сумалу за гостеприимство, еду и моё спасение, я запер дверь, завалился на кровать прямо в одежде и благополучно уснул под мысли о том, что скоро мне могут понадобиться цепи.
Первое превращение
Проснувшись, я потянулся и, отодвинув бежевую занавеску, выглянул в окно, надеясь увидеть горы (мне, почему-то, казалось, что монастырь обязательно должен быть в горах), но моему взору открылась холодная, и прерывисто ровная панорама сероватых облаков, очень похожих на моё настроение. Впервые за несколько дней я чувствовал себя никак. Равномерно, спокойно, в общем, полная апатия. На меня не действовало даже то, что замок парит в облаках.
Я встал с постели, надел на себя свою рваную одежду, и медленно, местами спотыкаясь и останавливаясь – по-дурацки и чувствовал себя и вел, соответственно – поплелся в душ. Я понятия не имел, куда нужно идти, поэтому просто шел. Несколько раз я встречал в коридоре котов и кошек, но они вежливо сторонились меня. Хотя, насколько вежливо, в принципе, можно сторониться кого-то? Так, блуждая по коридорам, я наткнулся на Катрин в пушистом обличие. Она мне что-то мурлыкнула и подтолкнула меня носом к уже знакомому порталу. Видимо, я опять как-то вышел в зеркальную залу.
– Кого ищешь? – спросила кошка, когда мы прошли сквозь колонну, и она стала вновь человеком.
– Не знаю. Вообще-то я хотел найти душ, но это, скорее, сила многолетней привычки. Просто хожу здесь. – я пожал плечами.
Катрин усмехнулась и поманила меня пальцем в другой коридор. Я не знал, куда она меня ведет, но спрашивать и не собирался. Мы шли по лестнице вниз. Каменные стены были влажными и холодными, с потолка капало, впереди слышался шум. Коридор все сужался, тьма становилась все гуще, а шум воды все слышнее, однако, когда я разогнулся, выйдя из коридора, стало светло. Такое зрелище произвело на меня неизгладимое впечатление: пещера, водопады и звезды. Полная пещера кристальных звёзд! Каждый камень, который смотрел на нас из стен пещеры, сиял холодным лунным светом. Но, несмотря на это, вода была приятно тёплой, а камни – мягкими и пушистыми, как кошачья шерсть. Водопад вымывал все негативные эмоции, чувства из моего сознания. Ласковые потки воды, словно проходили сквозь меня, забирая с собой все плохое.
– Это Вода Мутантов. – сообщила Катрин. Я даже не заметил, как она подплыла. – Обладает огромной силой. Чувствуешь, как она очищает тебя? Мы сюда приходим, только в крайних случаях и приводим только исключительных существ. Особенных. Таких как ты.
– Как я? – кошка только ухмыльнулась в ответ на мой вопрос и тоже встала под водопад.
– У Сумалу дар предвидения. – она все-таки заговорила, когда я уже собирался уходить. Я остановился. – Он не может точно сказать, что в тебе особенного, но видел, как ты изменишь ход войны. Изменишь нашу историю…
Я только открыл рот, чтобы расспросить ее об этом, но Катрин практически неуловимо для меня вышла из озера, накинула свой балахон и исчезла в темноте коридора. Кажется, это значило «больше ничего не скажу». Как же здесь все не любят отвечать на вопросы!
Вернувшись в комнату, я оделся в подготовленный кем-то из помощников главы костюм. Стоя перед зеркалом, я никак не мог себя разглядеть – вокруг всё помутнело и немного двоилось. Когда странный приступ прошел, я увидел, что глаза почернели. И куда только делись мои голубые? А потом заметил, что я весь как черное пятно. Футболка, куртка, штаны, армейские ботинки на шнуровке и кожаные митенки – все было черным, даже волосы. Они меняли цвет прямо у меня на глазах!
Как оказалось позже, это была их форменная одежда для тренировок. Сумалу показал мне специализированную комнату для котов, но когда Глава монастыря попросил меня перекинуться, я нахмурился.
– Перекинуться? – непонимающе переспросил я.
– Да. В свою Сущность. Кто ты? – но в ответ я лишь глупо похлопал глазами. – Хочешь сказать, ты никогда не превращался раньше?
– Нет. Я даже не знал, что это возможно.
– И умер ты впервые, так? – я кивнул. – М-да, нечасто теперь встретишь демона, который ни разу не умирал. И без Сущности ты не сможешь заниматься в этом зале. Что ж, раз так, мне придется кое с кем тебя познакомить.
Я был не против, но даже представить себе не мог, кого Сумалу имеет в виду.
Мы долго шли по разным коридорам и лестницам, натыкались на тупики, которые растворялись в воздухе по мановению руки Главы монастыря. Я старался запомнить путь, но мы шли по такой темени, что я в конец запутался. И когда это произошло, мы, наконец, дошли. в коридор из комнаты лился, словно молоко, белый свет. Здесь не было ни факелов, ни магического света, ни окон, – ничего, что могло бы так светить. К тому же, я был убежден, что мы находимся глубоко под землей. Однако, свет, и правда, был не из этого мира.
– Добро пожаловать к Вратам Рая. – будничным тоном сообщил Сумалу и скрестил руки, обратив ладони к небу.
Его пальцы заискрились ледяным голубым светом и белый Свет, словно пропуская нас, расступился. Растекся по стенам коридора, и мы смогли пройти во Врата. Белое сияние начало слепить глаза, но я успел заметить, что каменные стены прохода сильно обуглились в местах, где свет касался их. А еще успел сделать полезный вывод о том, что не стоит к нему приближаться.
Мы вошли в залу из белого мрамора. Дверные косяки и оконные рамы сверкали золотом, на полу лежал громадный темно-красный ковер, окаймленный по краям золотыми узорами. Мраморные завихрения, при ближайшем рассмотрении, складывались в замысловатые рисунки, которые рассказывают все истории мира, а окна закрывали полупрозрачные бордовые занавески. Впервые я видел такую роскошь и красоту! За свою жизнь я, будучи совсем не бедным человеком, путешествовал по всему миру. Был буквально в каждом, заслуживающем внимания месте, но ни один королевский замок, дворец великого султана или саркофаг древнего фараона не мог сравниться даже с этой маленькой комнатой. Дойдя до конца залы, мы остановились перед высокой створчатой дверью белого дерева. Неожиданно в моей голове зазвучал голос. Он смеялся:
– Приветствую, сыновья мои. Проходи, Сумалу, – дубовые двери распахнулись, но на месте привычного проёма, в стене стояла вода. Сначала я подумал, что это зеркало, но когда мой спутник шагнул внутрь, по «зеркалу» пошла рябь. Я хотел последовать его примеру, но вода превратилась в твёрдый лёд, а Бог продолжил – Боливар, тебе придётся немного подождать, я хочу поговорить с другом наедине. Присядь пока на диван.
Я пробежался взглядом по помещению и нашёл спрятавшийся белый кожаный диван, с золотыми и бордовыми подушками. Стоило мне отойти, как двери с лёгким щелчком закрылись, и я остался один. Присев на диван, я почти сразу отключился. Предыдущие ночи я спал плохо, но на этом чудо-диване просто умер. Ещё раз. Проснувшись, я с удивлением заметил, что выспался на сто лет вперёд и готов превратиться в кого угодно прямо сейчас. Я сел. Двери распахнулись, и, стоило мне подойти, зеркальная поверхность гостеприимно впустила меня в покои Создателя.
Эта комната ничем не отличалась от комнаты Сумалу в Монастыре, кроме, разве что, высоких потолков; плывущими под их сводом желто-розоватыми, персиковыми и пунцовыми облаками. И конечно тем, что вместо зелено-синей выдержки оттенков, преимуществовали красный, золотой и белый цвета. Я посмотрел на Творца, который был одет в белый балахон, достающий ему почти до колен, с красно-желтыми вышивками по подолу, на рукавах и воротнике. Штаны и мокасины были такие же; еще на нем была турецкая шапочка, бело-золотая, с красными узорами. И борода. Тоже белая. На переносице сидели узкие прямоугольные очки в красной оправе, а на шее, под длинной бородой, скрывались золотые карманные часы.
В целом его образ, немного мне напомнил Санта Клауса из детских фильмов. Или гнома.
«Только оленей не хватает! – посмеялся я про себя, и, тут же, осекся. – Надеюсь, мысли он не читает».
Он просто встал и, повелев мне добродушным жестом идти за ним, стал подниматься по невидимой лестнице вверх. Я стоял в нерешительности. Пройдя до потолка, Бог коснулся жёлтого облака. Оно сверкнуло всеми цветами радуги, радостно выплюнуло горсть каких-то блесток на меня и опустилось до уровня Божественных ног. Создатель, глянув на часы, уверенно запрыгнул ему на спину и уселся по-турецки, затем снова поманил меня пальцем и я, признаюсь, немного опасаясь ходить по воздуху, не спеша и осторожно последовал за ним. С каждым шагом идти становилось все легче, но чувство опасности не покидало меня, даже при том, что я помнил о своей смерти. Сев, на, оказавшееся довольно плотным, облако я посмотрел вниз, а Творец направил наш «самолёт» куда-то в окно.
Когда мы оказались на улице, из нашего транспорта начал капать дождь, состоящий из волшебной пыли, воды, кусочков чего-то непонятного, но красивого, и он взлетел к своим сородичам со скоростью торпеды. Создатель встал, пошёл в сторону и, обернувшись, предупредил меня:
– Боливар! Будь осторожен – если отойдешь далеко от меня, облака не станут тебя держать!
Мы шли несколько часов, а может минут, это уютное молчание заставило меня задуматься, погрузиться в себя и свои мысли, я просто потерял счёт времени. Вопросов было много, и я хотел задавать их почти всем, кого я здесь узнал. Бог, Сумалу, Даннир, Миллир, Кас, даже Катрин.
Мой спутник, который, по пути, ещё пару раз бросал быстрые взгляды на часы, остановился так же внезапно, как делал и все остальное. Снова из-под бороды выглянули часы и посмотрели на своего хозяина. Хозяин, – снова – защелкнул часы, и они исчезли под бородой. Затем он щелкнул пальцами, потом, к моему удивлению, посмотрел на свои наручные часы (и зачем они ему?).
Вокруг нас стала появляться комната. Не строиться, а появляться, как бы из воздуха, будто облачная дымка таяла, пропуская взгляд, который ударялся о высокие белые стены, соединявшиеся сверху лиловым потолком. Бог, когда из-под облаков поступил пол, присел на кресло-качалку, появившееся по мановению его руки, и подозвал меня поближе.
– Сын мой, послушай внимательно мои слова! Если ты согласишься, пути назад не будет. Каналы в твоём теле откроются. Тебе придётся медитировать, чтобы восполнять энергию после каждого превращения. Культивировать свои силы и учиться управлять ими. Ты к этому готов? – Творец взглянул на меня снизу вверх. – Подумай хорошенько, ведь это – решающий момент. Переломный, – если позволишь – в истории всех миров. Я знаю все линии времени, а ты можешь менять их.
Он выразительно посмотрел на меня, и я кивнул. Сел рядом с ним в позу лотоса, а он подал мне руку. Но стоило мне коснуться Его, как практически сразу, мне стало невыносимо больно. Все тело будто разрывало на части, и я упал на колени, скрючившись, как было возможно, опираясь на мои гимнастические умения, а Творец сидел, покачивался на своём креслице и читал шепотом маленькую красную книжку с золотой бархатной закладкой.
«Заклинания» – подумалось мне.
И тут же в голове всплыло воспоминание о нашей первой прогулке с Кас. На её коленях тогда сидел гигантский том – «Защита и нападение. Заклинания. Зелия. Заклятья.»
Видение оборвалось новой порцией боли.
Голова раскалывалась, язык и горло были совершенно сухими, благо, глаза тоже; из-под кожи, ползая, как черви, пытались вылезти кости и внутренние органы.
– Ты не сказал, что будет так больно! – упрекнул я Бога. Хотя больше это было похоже на кашель старых, чересчур скрипучих ворот.
– Я не сказал тебе почти ничего… – Спокойно ответил тот, продолжая держать меня за руку.
Мне показалось, что он даже не обиделся. Я приоткрыл глаза. Точно. Он улыбнулся мне и снова погрузился в чтение, а я закрыл глаза и стиснул клыки от смертельной боли. Это был один из тех редких моментов, когда из-за боли я пожалел, что на свет родился; но эта боль была слабой, по сравнению с той, которую я испытал после смерти матери, а затем и отца.
Мама.
Я вспоминал, как она читала мне перед сном, когда я болел, как пела, когда из-за высокой температуры я не спал несколько дней, дабы укачать меня; у неё всегда все получалось. Мне её ужасно не хватало. Бог, будто бы угадав мои мысли, грустно улыбнулся и захлопнул книгу. Как ни странно, боль прошла, стоило мне забыть о ней.
Я почувствовал, что обе мои лапы свободны, кости больше не хотят гулять, а хвост живёт, кажется, своей жизнью. Лапы! И хвост! Я посмотрел на Бога и попытался спросить о результате, но вместо этого услышал лишь неразборчивое кваканье. И, к сожалению, выпрыгивало оно из меня. Зато я смогу превращаться, а самое главное – сражаться! Я смогу помочь, спасти папу и Миллира. Передо мной, на стене, появилось большое зеркало, в котором я увидел белого кота с яркими и глубокими сине-изумрудными глазами. Задняя левая нога до пятки была черная, как будто я случайно окунул её в банку с краской.
– Вот она, – твоя Сущность. Думаю, она не одна, но узнаем это позже. Еще увидимся, Боливар. – Бог, улыбнувшись мне, щелкнул пальцами и, на мгновение, все исчезло. Затем, так же быстро, появилось.
Мы оказались в Монастыре, но оглянувшись, я понял, что один. Раздевшись, я упал на постель в своей комнате, кости все ещё ломило, боль, хоть и очень ослабла, не прошла полностью. Чтобы заглушить её совсем я провалился в глубокий, беспокойный сон, но не прошло и часа, наверное, как меня разбудил писк. Я лениво открыл глаза и, к моему глубочайшему удивлению, ничего не увидел… кроме комара, зависшего у задернутых штор. Протянув руку, я, не глядя, зажал его в кулак и писк исчез.
Вытерев руку о штаны, которые все ещё были на мне, я подложил её под голову и снова уснул.
На этот раз до утра.
Бракованная
Она лежала на полу. Крови было столько, что ей как будто специально поливали комнату из ведра.
Я закурил и вышел в прихожую. Стеклянные вставки входной двери были выбиты и лежали на розовом коврике с надписью «go away». Замок не тронули. Точнее, тронули, но не сломали, а открыли.
– Оригинально. – заметила моя напарница, глядя на ковер.
Я пожал плечами.
– Да она вообще воплощение противоречия. Я тут осмотрел ее спальню… – начал было я, собираясь рассказать о полностью розовом помещении, в котором все было до безумия мягким, пушистым и милым, но тут остановился. На нескольких осколках я заметил кое-что, что могло бы изменить ход расследования – кровь. Это была не кровь жертвы, ее-то как раз у нас было в достатке. Эти маленькие засохшие темные пятнышки могли помочь справедливости восторжествовать.
– Что ты…
– Кровь. – прервал я коллегу. – Кровь убийцы.
– С чего ты взял? – ну, конечно! Наша профессия – сомневаться во всем, даже друг в друге. Тем более, друг в друге. – Может, она случайно порезалась здесь.