Читать онлайн Искатели Абсолюта. В преддверии бури

Пролог

Удар грома, нити дождя хлещут по лицу.

«Нас не спросили».

– Из-за Грани миров придут двое…

Оранжевый диск солнца, изрезанный ветвистыми росчерками узких облаков.

«Нас лишили выбора».

– Равные не по крови…

Пепел, белый, точно снег, на обгоревшей до угольной черноты коже.

«Нам подарили миры».

– Но по силе, отмеренной им…

Вереница шаровых молний в вышине.

«Но отобрали свободу».

– Но лишь одному будет дано вынести бремя могущества, выпавшего на их плечи.

Вопль, от которого холодеет сердце и волосы шевелятся на голове.

«Образ в памяти».

– Судьба же второго – сеять смерть и разрушения.

Мазок кисти по холсту, словно кровь.

«Наша кровь».

– И проклят будет день, когда пути их пересекутся.

Жаркое пламя над крышами домов, люди, словно живые факелы…

«Мы не хотели сражаться».

– И прокляты будут те, кто встанет у них на пути.

Охристая броня драконьего тела закрывает небо, а из глотки рвётся струя всепожирающего пламени.

«Но мы должны».

– Но есть сила большая, сила абсолютная…

Стена голубого льда, изрезанного трещинами, холодит ладонь.

«Хоть и знаем».

– Сила, которую не выдержит ни один мир.

Дымная воронка, протянувшаяся от неба до самой земли, бездушная и безжалостная – как признак бури. Абсолютной бури, от которой нет спасения.

«Что победа в этой битве равна поражению».

– Но она будет дарована лишь одному.

Глава 1

– Внимание, девочки, внимание! – ветер, напоённый ароматами цветущих трав, ворвался в стрельчатые окна, тут и там прорезавшие белые стены, взметнул русые пряди и отправился гулять по заваленному пергаментами столу. Ему неинтересно было играть со шторами, он видел их уже не раз, а вот стол оказался ему в новинку.

Он проделал длинный путь, этот ветер, дующий с восхода, прежде чем добрался сюда, на полуденную оконечность Закатных земель, известную своей плодородностью. Он миновал Лесной Предел, перечеркнувший надвое целый материк и отделивший исконно человеческие владения от тех, которые принадлежат совсем иной расе, и понёсся вперёд, с любопытством оглядывая открывшуюся ширь. А посмотреть было на что – тут, в месяце пешего пути от Предела и дальше, вглубь континента, среди бесконечных равнин, поросших высокой сочной травой, где лишь изредка можно встретить небольшой холм или взгорок, раскинулись незамысловатые поселения.

Простые деревянные срубы, построенные, однако, на века, обнесены частоколом брёвен в два человеческих роста, пройти за который можно только сквозь тяжёлые, окованные железом створки огромных ворот, запираемых на ночь. Каждый дом здесь словно маленькая крепость, со своим колодцем, амбаром и кузней, будто обитатели их опасаются неведомого врага.

Но бояться им нечего. Много сотен лет существуют эти поселения, называемые Степными Вольницами, и никто ещё не осмелился напасть на них – до того велика слава живущих в бревенчатых крепостях могучих воинов, что веками оттачивали своё мастерство. Воины эти – лучшие наёмники Шагрона, услуги их дороги – но в любой войне, в любом бою обеспечивают они победу, скорую и неминуемую, и потому даже сам император, владыка большей части человеческих земель, не рискует трогать эти поселения, хоть и жаждет сильнее всего на свете присоединить их земли к своей постоянно разрастающейся в стремлении охватить весь Закатный край Империи.

Но ветер летел не туда. Он миновал поселения и вновь понёсся вперёд, заметно забирая к югу, и немногие бы догадались, куда он стремится…

На самом берегу, приткнувшись боком к невысоким, но весьма труднопроходимым горам, не имеющим названия, вознёс к небу белокаменные стены и черепичные, изогнутые на восточный манер крыши Гартен-онарэ – убежище хранителей на древнем, давно уже забытом языке.

Как гласят легенды, Гартен-онарэ – женская вотчина. Нет, мужчинам не воспрещается приходить сюда или даже жить в гостевых домах, а зачастую и рядом со своими жёнами, выросшими тут, но никогда не стать им теми, чьим именем названо это место.

По преданиям, первыми онарэ стали вдовы погибших в Войне Душ, которая тысячелетие назад чуть было не уничтожила весь Шагрон. Собрав нехитрые пожитки, взяв детей, убитые горем женщины покинули разорённые земли и направились на юг, к морю, именуемому Разделительным – за множество смертельно опасных водоворотов, что совершенно неожиданно возникают под кораблём, рискнувшим отправиться в плавание к Южному Осколку – таинственному континенту, на который не ступала нога жителя Заката. А вот торговые каравеллы с Осколка, ведомые людьми с чёрной, как уголь, кожей, обойдя Разделительное море дальней закатной стороной, нет-нет да и бросают якорь в портах Империи и Альтара, привозя диковинные и редкие товары.

На южное же взморье Заката не ходит никто: ни чернокожие южане, ни имперцы, ни альтарцы.

Женщины полагали, что среди разорённых войной, выжженных ядом земель, среди смрада тел, которые некому хоронить, среди немногих уцелевших, слишком занятых выживанием, уроки прошлого, что должны быть сохранены для будущих поколений, потеряются под грузом надобности просто восстановить разрушенный мир. Здесь же, на плодородном берегу, не знавшем лютых зим, под защитой гор, ничто не помешает им выполнить дело, ради которого они и покинули родные места. Будущие онарэ построили своё первое убежище – несколько хижин вдоль морского берега, – и принялись писать летописи Войны, попутно налаживая быт.

Онарэ оказались правы. Люди выжили, как выжили и огненноглазые эйо. Но память о Войне стёрлась, и карги – твари, пришедшие в Шагрон из-за Грани миров и едва не уничтожившие человеческий род, превратились в простолюдное ругательство, а кто они были на самом деле, и почему стали проклятыми – никто уж и не помнил. Как не помнил и тех, кто пустил каргов в этот мир.

Но и сами онарэ за тысячелетие, прошедшее с тех пор, обратились в легенды и сказки, что рассказывают тёмным вечером у очага, и правдивости в них оставалась лишь малая капля. Поговаривали даже, что Гартен-онарэ выдумали скудоумные бабы, которым недостаточно следить за домом да растить малышню… Да мало ли что говорили, ветер знал наверняка – это место существует.

Он пронёсся над цветущими садами, шелестя кронами тянущихся к небу кипарисов, окружающих похожее на арену сооружение; спустился ниже, задевая изогнутые крыши небольших домиков, тут и там разбросанных среди зелени; пробрался меж торжественно вытянутыми колоннами большого, величественного строения и, наконец, влетел в окно, за которым и увидел заваленный пергаментами стол.

Статная женщина лет тридцати с ниткой красных бус на шее, казавшихся под яркими, тёплыми лучами закатного солнца, выточенными из цветного прозрачного стекла, невозмутимо поправила волосы, на лету поймала украденный ветром пергаментный лист, с двух сторон исписанный мелким убористым почерком, и продолжила:

– Так куда же причалил Фелис Эрдо после четырёх лет плавания в поисках короткого и безопасного пути к Южному Осколку?

Женщину звали Кайра, и она была каойей в Гартен-онарэ. Иными словами, входила в ближний круг советниц самой настоятельницы сего места.

Два десятка глаз уставились на неё в ожидании окончания захватывающей истории. Сидящие на разбросанных по полу подушках девушки, всё в одинаковых коротких туниках цвета солнца и сандалиях с высокой шнуровкой, казалось, боялись пошевелиться или просто вздохнуть, чтоб не разрушить хрупкую магию слов талантливой сказительницы. И даже сам воздух будто бы сгустился от напряжённого ожидания, что воцарилось в комнате…

Бывают такие дни, когда в голове присутствует лишь одно желание – сбежать с урока. Или сорвать его – да что угодно, только бы разорвать гнетущую густую пелену душного воздуха, заполнившего комнату, и вырваться на волю, к сияющему за окнами тёплому летнему солнцу; пробежать по усыпанным белым песком дорожкам мимо пагод и каменных домиков, выскочить из-под сени иссушенных жарой деревьев на берег, броситься в лазурные волны прибоя, заплыть далеко-далеко, ощущая на губах вкус солёной воды, и, раскинув руки, подставить лицо лучам. А потом, вволю наплававшись, выбраться на прокалённый горячим солнцем песок, схватить тренировочный меч и разминаться, пока пот не польётся ручьями, и не заноют от свежих мозолей ладони.

Прищурившись, я протянула руку под лучи заглядывающего в окно солнца, закатным светом золотящего настенные барельефы, вобрала ноздрями запах недалёких волн, доносимый ветром, и нарочито шумно вздохнула. Пошевелила плечами – мышцы затекли и ныли от долгой неподвижности. Бросив печальный взгляд в сторону открытых окон, не удержалась и от души зевнула.

Вот так всегда. Стоит только понять, что что-то недоступно в данный момент, тут же начинаешь желать именно этого. И не хватит никаких сил отказаться от неотвязного стремления, рвущегося наружу, сметая всё волевые заслоны, и ни за что не почувствовать себя ублаготворённой, пока оно не исполнится. Доброй ученице, преисполненной важностью собственного обучения, подобает, конечно, пересилить себя, но острая заноза досады всё равно останется и будет, словно созревший нарыв, напоминать о себе время от времени.

Я знала наверняка, что, стоит только прогреметь гонгу на перерыв, как желание это тут же пропадёт, но именно сейчас никак не могла примириться с необходимостью сидеть в душной комнате и смиренно внимать каойе.

– Капитан Эрдо пристал к землям Восхода. Сперва он уверился, что достиг Южного Осколка, но, когда из прибрежного леса стали выходить вооружённые эйо, капитан понял, что ужасный шторм протащил корабль сквозь установленный огненноглазыми барьер вокруг восходного побережья…

Это была обычная манера Кайры вести занятие. Она всегда старалась разнообразить собственный урок: показывала гравюры из книг, творила иллюзии, в лицах изображала героев этих историй и, увлёкшись сама, не могла не увлечь и своих слушателей. В её рассказах оживали герои древних легенд, казавшиеся мёртвыми на книжных страницах, и ученицы словно оказывались в тех далёких временах, когда люди, эйо и драконы вместе сражались против общего врага, пришедшего извне…

Но сегодня, несмотря на все усилия Кайры, мне было до того скучно, что в голову лезли совсем уж недостойные будущей онарэ мысли.

Целое мгновение внутри боролись дерзость и совесть, целое долгое мгновение никто из них не мог одержать верх. А затем я, подняв лицо и зажмурив глаза покрепче, жадно, чуть не со всхлипом, втянула гулявший по комнате ветер и бросила вверх никому не слышимый приказ.

«Иди ко мне, служи мне…»

Это не было ни формулой повеления, ни прицепленным к слову или мыслеформе заранее заготовленным заклинанием. Мысли оставались всего лишь мыслями, и не было в них никакой особой силы, кроме только обычного зова, будто хозяйка манит верного пса вкусным кусочком…

Но ветер, к которому и был обращен этот странный, совсем не похожий на заклинание призыв, отозвался послушно и даже с охотой, словно и впрямь был псом. До сего момента он разгуливал по комнате, огорченный неудавшейся проказой с пергаментами, а теперь, примчавшись на зов, ласково обдувал мне щеку, нашёптывая о своих странствиях, о землях, где успел побывать, и о приключениях, в которых поучаствовал.

«Подчиняйся мне…»

Но ветер не нуждался в приказах. Легкими дуновениями он проникал внутрь сквозь мельчайшие поры кожи и, щекоча, взволнованно укладывался под сердцем в тугой кокон, готовый выплеснуться наружу по первому желанию. Я замерла…

Любое чародейство, помимо щедрых усилий мага и доставшегося ему с рождения дара, неизбежно требует также и наличия первоисточника, некой опоры, способной отразить вложенную магом силу должным образом, преобразуя её в задуманное действие. Для ритуальной магии (иначе зовущейся предметной), самой древней, этим первоисточником служат разнообразные фигуры, концентрирующие силу, и разложенные в особых точках предметы, от заранее зачарованных амулетов и до обыкновенных птичьих перьев или пучков трав; для заклинательной – слово и мыслеформы; для рунной – изящные завитки рун, где каждый неверно вычерченный изгиб способен полностью изменить результат колдовства. Для стихийной же, всегда стоящей особняком, казалось бы, не требуется ничего.

Адепты иных магических техник и по сей день тщательно скрывают свою зависть к стихийным магам, полагая, что из-за своей кажущейся простоты те имеют некие незаслуженные преференции. Сами же стихийники загадочно усмехаются и старательно поддерживают свой образ всесильных и непобедимых чародеев, которым что дождь наколдовать, что плюнуть. И, втайне ото всех, тратят неимоверные усилия и уйму драгоценного времени, трудясь над контролем, ибо без него любая стихия из покорной исполнительницы немедленно превращается в смертельную опасность.

Дождавшись, пока ветер успокоено затаится внутри, я открыла глаза. Взгляд перебегал с предмета на предмет, с одной ученицы на другую, вдоль лепнины на потолке, и вдруг я увидела подраспустившуюся шнуровку на сандалии Кайры.

То, что нужно! Взбудораженная пришедшей в голову идеей, я едва заметно зашевелила кончиками пальцев. Внутри всё напряглось, и первая тонюсенькая ниточка, сотканная из невесомых порывов ветра и скреплённая нерушимым повелением, потянулась к своей цели.

Создать воздушную конструкцию, устойчивую и сложную, отнюдь не так просто, как вызвать разрушительный ураган или бурю. Нужно обладать немалым запасом воображения, чтобы составить ее, и тренированной памятью, дабы удержать одновременно сотни мельчайших деталей, каждая из которых, окажись она не на своём месте, обрушит всю волшбу.

За первой ниточкой последовала вторая – к шторам на окне. И третья – к пергаментам. Четвёртая, пятая, десятая – я не считала их, со всем тщанием выстраивая в уме предельно чёткую картину того, что должно произойти.

Минуло едва ли более нескольких минут, как вся комната была заполнена видимыми лишь магическим зрением хитросплетениями белых дымных нитей, паутиной расходящихся во всё стороны, отчего казалось, что в одном из углов, прячась среди потолочных барельефов, сидит гигантский паук, хозяин ловчей сети, и ждет свою неосторожную жертву.

Никто не обращал внимания на ничем не прикрытую волшбу. Ученицы слишком заинтересованно и нетерпеливо смотрели на Кайру, да и сама она не подавала признаков тревоги. Это должно было бы меня насторожить – известно, что маги, находясь рядом, не могут не почувствовать чародейство друг друга, – но только не сейчас.

Губы сами собой растянулись в усмешке, и всё же я ещё раз, со всем тщанием, внимательно осмотрела сотканную конструкцию, соизмеряя сложность её и собственные силы – хватит ли? По всему выходило, что да. И даже с избытком.

«Вперёд!»

…Ветер, едва уловив неслышный приказ, рванул по ниточкам, забавно ухая, словно ночной филин. Каждое его движение отзывалось болью в натянутых воздушными нитями мышцах, желудок несвоевременно напомнил легкой тошнотой о том, что я проспала завтрак – впрочем, как и всегда. Но что стоило это вполне терпимое неудобство в сравнении с удавшимся чародейством?

Борясь с дурнотой, я гордо рассматривала результат своей работы.

Всё в комнате поднялось на дыбы. Подолы юбок, волосы, шторы, ещё мгновение назад ведущие себя, как и положено сим предметам, теперь, словно спутав верх и низ, стояли торчком, не поддаваясь никаким усилиям вернуть им первоначальное положение. Даже древний пергамент со стола Кайры, тщательно оберегаемый, удерживался на тонкой до остроты боковине, складываясь в некую фигуру, очертаниями напоминавшую пагоду, чья красная черепичная крыша виднелась среди зелёных тенистых крон аккурат напротив окна.

Ученицы растерянно озирались, ища виновника. Способные к магии, конечно, первыми поняли, что произошло – раздались шепотки и удивленные вздохи; девушки тут же принялись с немалым интересом обсуждать непростую конструкцию. Остальным же оставалось лишь стыдливо тянуть к низу упорно не желавшие подчиняться юбки да злиться – я заметила, каким испепеляющим взглядом смотрела на меня гордячка Соэр и её подруги. Ещё две ученицы откровенно давились смехом.

– Я вижу, – нисколько не смущаясь собственных торчащих вертикально волос, бесстрастно сказала каойя, – что кое-кто из нас решил, будто урок уже окончен, и пора переходить к следующему?

Со стороны казалось, что её совсем не взволновало творящееся вокруг чародейство и безобразие, наоборот, она с заинтересованным видом, никак не вязавшимся со строгими речами, взором опытного мага разглядывала возвышающуюся над ней конструкцию. Но я знала – настало время прилюдно виниться и каяться.

– Простите, каойя, – я с деланным смирением опустила голову, пряча задорные огоньки в глазах, и всем своим видом выразила полнейшее сожаление. – Я… хотела помочь, изобразив шторм, о котором вы рассказывали. Ну-у, вышло то, что вышло, простите. Я буду усерднее заниматься, дабы…

– Я слышу эти слова с тех самых пор, как ты чуть было не спалила зал празднований, – не меняя спокойного тона, прервала меня Кайра.

– А, гм… – только и смогла выдавить я, поперхнувшись уже заготовленным рассказом о том, как именно буду заниматься. Зал празднований, да-а… Было такое дело. И поминали мне его часто.

Целый год после моего появления в Гартен-онарэ каойи, искусные в чародействе, никак не могли понять, как же раскрыть мои способности. Не было сомнений, что мне предназначено стать магом – на меня откликались амулеты, призванные находить этот дар, преподаватели магических искусств наперебой утверждали, что чуют во мне потенциал. Но ни одна из многочисленных попыток добиться, чтоб я создала хоть мало-мальски правильное плетение, которое сработает так, как должно, а не как ему заблагорассудится, не увенчалась успехом.

Наоборот, создавалось впечатление, что мне и на лигу нельзя приближаться к магическим предметам и зельям, а тем паче – к заклинаниям. Зелья взрывались, стоило мне только прикоснуться к ним, зачарованные предметы работали совсем не так, как должны. Да что там, в моих руках всё, что имело хоть какое-то отношение к чародейству, превращалось в нечто непредсказуемое и опасное для меня же самой и окружающих.

Каойи уж совсем было собрались прекратить тщетные попытки понять мои диковинные таланты, и тут я подожгла зал празднований. Случайно, в общем-то – мы с подругой пытались тайком пробраться на праздник выпускниц, куда нам, далеким ещё до выпуска, вход был строжайше запрещён. Нас, конечно же, поймали, а я от досады и пожелала, что раз нам туда нельзя, то и пусть тогда зал этот сгорит до последнего камня…

Тушили его всю ночь. Онаре, исключая разве что совсем малышек, бегали с вёдрами, полными воды, маги второпях придумывали новые заклинания, потому как привычным арсеналом никак не удавалось хотя бы сбавить этот магический огонь, пожирающий камень наравне с деревом – ровно как я и пожелала. И лишь Кайра, едва только взглянув на пожар, тотчас же направилась ко мне.

До того дня она одна была стихийником в Гартен-онарэ – уж больно редок этот дар, – и именно ей пришлось взяться за обучение юного – и такого взбалмошного – дарования, как я. И Кайра избрала единственно верный путь, способный меня увлечь.

Поначалу мало кто обращал внимание на странности, что стали происходить в Гартен-онарэ – то вода в колодце замёрзнет, то песок с только что выметенной дорожки вдруг окажется разнесённым в стороны, а то ни с того ни с сего каша утренняя подгорит, несмотря на всё старания кухарок. А вот когда я взялась осваивать погодные преобразования, обитатели Гартен-онарэ заподозрили неладное. Да и как тут не заподозрить, ежели средь ясного дня налетают неожиданно тучи, становятся плотной завесью прямо над крышами, оставляя чистым весь остальной небосвод, да и проливаются целых три дня то дождём, а то и градом (думала, убьёт меня настоятельница Лойка за драгоценное цветное стекло, разбитое им). Или налетит вдруг большая волна, или ураган – тут уж приходилось Кайре вмешиваться, перехватывать управляющие нити и урезонивать стихию, что бушевала не на шутку.

С каждым разом у меня получалось всё лучше – грубые стихии стали мне, наконец, покорны, и всё в Гартен-онарэ вздохнули было с облегчением. Для меня же наступило время осваивать более тонкие навыки. Разрушительных последствий моё колдовство уже не причиняло, но теперь, обвыкнувшись и став поувереннее, я начала придумывать магические шутихи, порой совсем не невинные, используя, как сейчас, лишь одну стихию, а иной раз и смешивая их в самых неестественных сочетаниях. Кайра, глядя на это, хмурилась, строго меня отчитывала, грозила карами и даже демонстративно их озвучивала перед всеми. А после, оставшись наедине со мной, принималась спокойно разбирать мои ошибки.

Вот так моё обучение и происходило – сотвори то, натвори сё. Каойя искренне считала, что только таким путем можно стать достойным стихийным магом.

– Плох тот чародей, – говорила она, – который, управляя стихиями, может придумать лишь лёгкий дождь или огненный шар. Воображение – вот твоё оружие. Развивая его, ты из одной-единственной стихии сможешь создать сотни и тысячи форм.

И я старалась, каждый раз выдумывая что-то новое, за что вскорости меня и прозвали всёобщим бедствием. Но настоящим бедствием было не это, а мои попытки создавать поистине сложные конструкции, со множеством разнообразных узлов, сбросов и запиток; конструкции, подобные той, что возвышалась сейчас посреди комнаты.

Ветер вдруг задёргался, заметался, паутина дымных нитей задрожала, истончаясь на глазах, из неё потекли воздушные струйки, складываясь в свой, дополнительный, неуправляемый узор. С тонким свистом порвалась одна нить, связывавшая меня со стихией, затем лопнула вторая, болью отозвавшись в натянутых мышцах. Перехватило дыхание, к горлу подкатила тошнота, очертания комнаты поплыли перед глазами, сердце тяжело бухнуло и застучало часто-часто. Ветер, до этого ласковый и покорный, вдруг взвыл и принялся безжалостно вытягивать из меня заботливо сберегаемую силу.

Малая ошибка, совсем незаметная вначале, способна разрушить всю творимую волшбу, и тогда стихия, несмотря на заготовленные сбросы, выйдет из-под контроля. В такие моменты следует отбрасывать конструкцию, расцепляться с ней как можно скорее, дабы не дать ей выпить себя досуха и, в идеале, сохранить силы, чтоб остановить разбушевавшуюся стихию.

Судорожным усилием я попыталась оттолкнуть ветер, выкинуть вон из себя – пусть в комнате воцарится сущий хаос, пусть на несколько мгновений случится буря, пусть древний пергамент и дорогие чернильницы будут испорчены, – зато ставший вдруг губительным ветер отпустит меня. Скорее, скорее оборвать связующие нити, выпустив стихию на волю.

Но он не отпускал, вцепился в меня своими призрачными когтями, как хищник в жертву, и самовольно протягивал всё новые и новые нити – он нуждался в силе и знал лишь один способ её получить.

Комната закружилась, пол с потолком несколько раз поменялись местами, и я почувствовала, что лежу на спине. Ветер, набирая силу, бушевал где-то вверху, тонкие управляющие сцепки уже не могли удержать в подчинении развалившуюся конструкцию.

И вдруг всё прекратилось. С протяжным стоном ветер рванулся вон, враз оборвав всё связи и оставив за собой непривычную уже пустоту, и дышать стало легче. Я с трудом разлепила слезящиеся глаза и посмотрела на Кайру. Прямо перед её лицом, жалобно завывая, крутилась пойманная в ловушку стихия. Лишившись подпитки, она быстро слабела, и вот уже вместо маленького смерча перед Кайрой скользил едва заметный ласковый ветерок.

Я с завистью разглядывала совершенство её конструкции, точнейшее плетение нитей, созданное за какие-то мгновения, без всякой подготовки и расчётов. Ловушка для ветра, сотканная из самого же ветра и питающаяся его же силами. А когда он ослабеет, ловушка распадётся сама по себе. До такого мастерства мне ещё ой как далеко.

Сквозь ватную тишину в ушах пробился басовитый звук гонга, возвещающий о конце занятия.

– Что ж, – каойя с грустью развела руками, демонстративно не глядя на меня. – Про знаменитое плавание дочитаете сами, в библиотеке есть книги по этой теме. И обратите особое внимание на то, как оно повлияло на установление нынешних границ Империи и её последующую политику постоянной экспансии. Все свободны, – только закончив озвучивать задание, Кайра, наконец, перевела взгляд на меня и добавила. – Аэр, задержись.

Ученицы торопливо засобирались, поднимаясь с подушек, на которых сидели – перемена коротка, и надо успеть на другой урок. Я поймала сочувствующий взгляд Саны, закадычной подружки, верной спутницы всех моих, не только магических, приключений, которые я старательно искала и находила (и частенько получала за это десяток ударов розгами или неделю дежурства по кухне), и несколько то ли осуждающих, то ли откровенно ненавидящих – сквозь всё застилающую разум пелену слабости мне трудно было истолковать их верно. Пожалуй, выставлю сегодня ночью пару сторожевых конструкций – бывали уже инциденты, когда «добрые» ученицы пытались наставить меня на путь истинный.

Едва только за последней девушкой захлопнулась дверь, Кайру будто подменили. Она торопливо выдвинула один из многочисленных ящиков стола, достала небольшой флакон и, на ходу выдёргивая пробку, направилась ко мне. Помогла подняться, влила в горло горькую, остро пахнущую жижу – слабость отступила тут же, с первого глотка.

– Поняла, где ошиблась?

Я покачала головой.

– Мне казалось, я всё продумала, – прошептала я. – Зацепы на мышечные волокна для контроля, подпитку на себя ограничила, нити скручены туго, нигде не пересекаются, готовый сброс на основные магистрали…

– Только на них? – деловито уточнила каойя.

– Да, – я кивнула. – Запитка через них шла, малые сами собой должны были рассыпаться.

– Смотри, – Кайра присела рядом, повела рукой. Снова едва слышно засвистел ветер, уже по воле Кайры повторяя мою неудавшуюся конструкцию. – Вот тут, тут и тут.

Тонкий, ухоженный палец, украшенный массивным перстнем, быстро ткнул в несколько узлов.

– Не понимаю. Всё ровно так, как сказано в учебниках.

– Забудь про учебники, там только основы. Сложные формы в них не описывают, кто ж станет пробовать их создавать, не окончив базовый курс, – наставительно произнесла Кайра.

Я хотела было возразить, дескать, ну как же не пытаться, но Кайра уже продолжала:

– Ты не учла количество малых и больших магистралей. Видишь, запитка правильная, экономная, на всех запитывающих ветках есть сбросы, но сколько у тебя малых нитей? Хорошо, что ты уже можешь удерживать так много, но чем их больше, тем больше должно быть и сбросов. Не бойся делать запасные, они почти не требуют сил для поддержания, но дадут тебе время исправить ошибки, если конструкция начнет разваливаться.

Едва заметное движение – Кайра добавила несколько новых сбросов, и подрагивающая конструкция вдруг успокоилась, замерла в балансе.

– Вот, видишь?

Я с досадой уставилась на неё, стремясь в точности запомнить расположение нитей. Кайра, заметив это, рассмеялась.

– Не, заучивай, Аэр, ты же не сухарь-заклинатель и не мастер порчи пергамента рунами! Это у них там всё по правилам, все ингредиенты в нужном порядке, и всё такое прочее. А у нас – по чутью! Мы же стихийники, боевые маги, а не бездари – погодники, – она неопределённо махнула рукой, будто раздражённо отмахиваясь от тех самых пресловутых правил.

– Просто пробуй. Больше сбросов, меньше, сюда или вон туда, так или вот эдак. Для каждого случая их количество не пропишешь, всегда придётся на ходу подбирать. Как станет конструкция устойчивой, тогда и будет достаточно.

Я кусала губы, наблюдая, как плавно и без усилий держится её творение, перетекая из одной формы в другую, как закономерно и красиво переплетаются нити, сохраняя закрутку и все заданные направления. Это ж сколько ошибок мне надо насовершать, чтоб суметь однажды вот так, с ходу, без всякой подготовки, создать такую же сложную и при этом устойчивую форму.

– Ежели я так тренироваться буду, от Гартен-онарэ камня на камне не останется, – глянув исподлобья на Кайру, буркнула я.

– Ничего, – беспечно рассмеялась она и махнула рукой. – Пошлю заклинателей, пусть ищут слабые места, укрепляют. А то совсем они у Клары разленились, того и гляди, все навыки растеряют. Ну что, пришла в себя?

Кайра взяла меня за плечо, подняла, осмотрела со всех сторон – ровно ли стою, не шатаюсь ли от слабости.

– У тебя ведь ещё урок остался, – сменив тон с приятельского на строгий, напомнила она. – И как раз у Клары…

– К каргам урок, – скривилась я. – Заклинательная магия, тоска страшная. Все эти литании, пассы и чистота интонирования – к чему оно мне?

– Тоска или нет – всегда полезно знать, как что работает.

– Всё равно не пойду. Я там усну со скуки, и каойя Клара снова отправит меня дежурить на кухню в ночь. А завтра испытание…

– А коли придётся на нём столкнуться как раз с заклинаниями?

– Придумаю что-нибудь, – беспечно отмахнулась я. – Сочиню конструкцию, обойду чужое чародейство. Не всегда же надобно напролом ходить, можно и так, сторонкой прокрасться.

Права Кайра, тысячу раз права, но занятия по заклинательной магии я и впрямь считала наискучнейшими из всех – каойя Клара особа на редкость занудная. И, что самое неприятное, злопамятная. А я её любимый объект для зуботычин и ругани. Вовсе не потому, что не лажу с этой её заклинательной магией. Просто она категорически не любит, когда кто-нибудь слушает её в пол-уха. Вот и предпочитала я её уроки прогуливать. Раз уж так и так предстоит быть наказанной, зачем тогда терпеть её заунывные монологи?

Будь на месте Кайры сейчас другая каойя, я бы поступила умнее и проще – деланно спохватилась бы, что вот-вот опоздаю на урок. Но с Кайрой можно было не хитрить – она и сама, несмотря на правильные речи, никогда не страдала излишней склонностью к послушанию. Да и кто из стихийных магов им отличался?

– Ладно, – легко согласилась каойя. – Знаю, всё равно по-своему сделаешь. Поэтому иди и потрать время с пользой. Поработай, в конце концов, над балансом сбросов.

Она легко, но настойчиво подтолкнула меня к двери.

– Спасибо, – я изобразила церемонный поклон и усмехнулась, глядя на то, как скривилось лицо каойи.

Она молча махнула рукой, распуская висящую в воздухе конструкцию, и отвернулась, показывая, что разговор окончен. Я тихо вышла из комнаты, не прощаясь – прощания Кайра почему-то ужасно не любила.

– Только подальше от школы, – донеслось до меня запоздалое назидание из-за двери.

Я улыбнулась своим мыслям и бесшумно выскользнула в залитый оранжевыми лучами школьный коридор.

В распахнутые окна врывался жаркий бриз, неся с собой запах солёной воды и цветов, во множестве привезённых со всех уголков Шагрона и рассаженных по Гартен-онарэ. Знаменитые имперские розы, украшающие сад самого императора, соседствовали со скрюченными деревьями саньи с далекого северного острова Шадор, чьи дикие обитатели славятся воинственностью и нежеланием иметь дело с чужаками, а высокогорные фиалки жили рядом со степными, не нуждаясь ни в чём. С ухода за садом начинали своё обучение самые младшие ученицы. Хорошо, что я попала сюда в более позднем возрасте – иначе сад бы точно загнулся.

…В Гартен-онарэ меня привезла Кайра восемь лет назад. Она просто пожалела маленькую, оборванную воровку, чудом вырвавшуюся из цепких лап императорской гвардии, получившей приказ очистить трущобы Скоррде – столицы Империи, – от населяющих их нищих.

В памяти всплыли смутные, разрозненные, подёрнутые пеленой беспощадного времени подробности той бешеной погони. Белокаменные здания и хрустальный блеск фонтанов, широкие, мощёные отполированными камнями улицы и зелёное великолепие ухоженных городских парков столицы, и неопрятные, грязные, убогие хижины, что притулились за спинами обычных богатых кварталов – прибежище безродных клошаров, карманных воришек и прочих оборванцев, волею судьбы вышвырнутых за пределы сытой и довольной жизни города. Топот закованных в сталь ног имперских солдат, чей отряд ворвался в трущобы под утро. Треск ломаемых лачуг, плач детей и мольбы женщин, грубо выволоченных на улицу и брошенных на мостовую. Большая мозолистая рука, что настойчиво тащила меня вглубь трущобного лабиринта, к лазу, уходящему куда-то вниз, настолько узкому, что пролезть в него сможет лишь ребёнок. И невысокая пегая лошадь, каких, говорят, разводят и иногда даже продают кочевники-номады Гардейла, неосмотрительно оставленная хозяином у коновязи с другого конца лаза – без её резвого и выносливого галопа мне ни за что было бы не успеть выбраться из города, в последний момент прорвавшись сквозь группу солдат, закрывающих створки тяжёлых ворот, обитых крепкими железными полосами с причудливой чеканкой.

…Шорох далёких ещё шагов отвлёк меня от воспоминаний. Кто, интересно, может расхаживать по школьным коридорам, когда все, и учителя, и ученицы, сидят в классах? Недолго думая, я выпрыгнула в распахнутое окно, чертыхнулась, приземлившись в колючие заросли кустарника, густо высаженного вдоль стен (уж не нарочно ли?), прижалась к стене и замерла в надежде, что густая листва укроет меня от взгляда, а острые иглы остерегут того, кто ищет, от желания раздвинуть крону руками.

Шаги приближались, мягкие, крадущиеся, такие, что можно услышать только в полнейшей тишине, и замерли прямо напротив окна.

Я затаила дыхание, кося глазами вверх. Мгновение ничего не происходило, а затем оттуда высунулась коротко стриженая голова; из-под тёмных бровей блеснули прищуренные тёмные же глаза, пристально обводя взглядом густые заросли кустов. Соэр! Ну конечно, кого ещё могли послать на поиски такого бедствия, как я?

Лишённая даже малейших способностей к магии, Соэр, тем не менее, была как никто талантлива в остальных науках. Умная, быстрая, сильная, главная любимица и надежда большинства онарэ. Сама Лойка во всеуслышание заявляла, что сразу после испытания Соэр – небывалый случай, – наравне с лучшими и опытнейшими онарэ отправится наблюдателем за пределы Гартен-онарэ. Такая честь ещё никогда не выпадала вчерашней ученице, к тому же начисто лишённой дара магии.

Но главное: меня Соэр ненавидела пуще всех остальных – о чём не стеснялась напоминать как словами, так и делом.

Цепкий, жёсткий взгляд скользнул по кусту под окном, будто желая разом оборвать с него всю листву, обнажив до коры шипастые ветви, не способные никого спрятать без своего зелёного покрывала. Скользнул ещё раз, застыл прямо надо мной. Я замерла, приготовившись быть обнаруженной…

Мгновение Соэр смотрела на куст, едва заметно поводя глазами из стороны в сторону, подмечая малейшее движение непроглядной зелёной листвы, а затем, совершенно неожиданно, подалась назад и исчезла в сумраке окна. Вновь послышались шаги, но теперь они удалялись.

Я шумно выдохнула и пошевелилась – ф-фух, пронесло! Впрочем, сама виновата, что чуть не попалась, говорила же Кайра, чтоб я убиралась подальше от школы. Пора, наконец, последовать её совету, пока Клара не отправилась на поиски сама или, хуже того, не послала каких-нибудь магических тварей – уж по их созданию она была мастером. И до завтрашнего испытания вообще не стоит попадаться на глаза кому бы то ни было, ни возле школы, ни где-либо ещё. Я осторожно вылезла из куста и бегом припустила к берегу.

Есть в Гартен-онарэ место, о котором мало кто знает. Его показал мне мастер Геон, что обучал нас боевым искусствам. Мечи, шесты, палаши, рапиры и ещё множество колющих, рубящих, режущих и прочих приспособлений для убийства, в чьих названиях запутаться столь же легко, сколь сложно научиться ими пользоваться – Геон великолепно владел ими всеми. Поговаривали даже, что он уж который год подряд безоговорочно побеждал на состязаниях, устраиваемых перед сезоном сбора урожая в Вольницах для лучших и сильнейших бойцов. Я в это верила твёрдо – ибо только такой боец, как Геон, был способен научить своему искусству меня.

Это было второй моей страстью после магии. Второй, но не менее важной. И так же, как с магией, мои успехи в этом поначалу были, мягко говоря, совершенно никудышными. Нет, конечно, я знала, как правильно наложить стрелу на тетиву лука и как нанести удар мечом, как передвигаться в бою и обманывать противника, назубок помнила все финты и уклоны, сложные связки ударов и уходов, но, когда дело доходило до схватки – я проигрывала. Будто мутная пелена застилала разум, заставляя забыть всё изученное, руки и ноги казались скованными пудовыми кандалами, замедляющими движения, а крепкий тренировочный меч становился неуклюжей палкой, невесть зачем взятой в ладони. С каждого урока я возвращалась, охая и постанывая от боли, и принималась зализывать синяки и ссадины, полученные от других учениц, включая Соэр.

Нам, магам, разрешалось не посещать занятия воинскими искусствами, и большинство, попробовав однажды на себе, как сильно может болеть ушибленная конечность, и как уродливо смотрятся на милых девичьих личиках фиолетово-чёрные синяки и ссадины, довольно быстро приходили к мысли, что этим дозволением стоит воспользоваться. Я же упорно являлась на каждый урок, и, стыдясь своих никудышных попыток, пробовала снова и снова. Мастер неизменно смотрел на эти потуги с плохо скрываемой смесью жалости и недоумения – в его понимании магу, тем более стихийному (иными словами, боевому, поскольку вполне мирных погодников он презирал глубоко и безжалостно) вовсе незачем было уметь махать кулаками да отточенными железками, куда уж проще кинуть огненный шар или вызвать землетрясение, попросту не подпустив к себе врагов и на полёт стрелы.

И всё же – ему нравилось моё упрямство.

И вот, когда после очередной неудачи, я сидела у края арены, утирая кровь из разбитого носа и придерживая у головы холодную, мокрую тряпицу, на меня упала тень, гораздо более плотная, чем кружевной след кипарисов, под которым я пряталась от жаркого солнца. Я подняла глаза, разглядывая подошедшего.

– Пойдем, – тоном, не терпящим возражений, сказал мастер, развернулся и, не сомневаясь, что я последую за ним, зашагал куда-то в сторону берега, оставив застывших в изумлении учениц прибирать арену без надзора.

С того дня я больше не появлялась на занятиях – мастер запретил. Остальным было сказано, что я забросила воинские искусства, но, втайне от них, на пляже, скрытом уходящими в морские волны скалами так, что добраться можно лишь вплавь, мои уроки продолжились. Сначала рукопашный бой – снова с самых азов, и только затем поединки с оружием. Мастера не волновало, сколько мне потребуется попыток для успеха; снова и снова он заставлял меня отрабатывать то, что не получалось, и никогда не прекращал занятие, пока не оставался доволен.

Сегодня пляж был пуст. Геон уехал в свою Вольницу, как делал всегда на изломе лета. Не потому, что не любил смотреть, как экзаменуются вчерашние ученицы. Просто пора воинских состязаний наступала на следующий же день после испытания – а их он пропустить, конечно же, не мог.

Но его отсутствие не повод отменять тренировку, верно? Ноги сами понесли меня к тайнику, в нём, скрытом в тени скал, мастер хранил целый арсенал учебного оружия. Я, не глядя, вытащила оттуда пару коротких оструганных палок, имитирующих мечи, сделала несколько взмахов, разминаясь, привычно выгоняя из головы лишние мысли.

Впереди у меня был весь вечер, и, как Кайра и велела, я собиралась провести его с пользой. Хоть и не с той, что подразумевала каойя.

Интерлюдия 1

«Есть такое место – Перекресток Миров. Там нет ни дня, ни ночи, там нет ни солнца, ни звёзд…»

«Точнее и не скажешь», – думал он, уставившись в потолок. С улицы, пробиваясь сквозь плотные шторы, проникал приглушенный свет газовых фонарей, на равном расстоянии установленных вдоль каждой дороги, даже самой маленькой и не нужной. А как же иначе, когда другого света нет и не предвидится?

«Восемь Дорог, будто лучи звезды, расходятся из его Центра. И восемь ветров дуют вдоль них, принося сладостные ароматы иных миров…»

Карги бы побрали эти проклятые Дороги! Почему там, где заканчивается ровный строй фонарей, не стоит ни одного дозора, что разворачивал бы назад путников, забредших слишком далеко в поисках приключений?!

«Одна Дорога ведет в мир, что зовется «Янтарь», он необитаем. Название ему дано из-за волн ласкового моря, покрывшего почти всю его поверхность, цветом и впрямь подобных янтарю, под безоблачным янтарным же небом. Имя второго – «Холод», оно следует из того, что мир этот – бескрайняя снежная равнина, навечно скованная морозом и ледяными ветрами, что никогда не прекращают дуть…»

«Только не Холод, – взмолился он про себя, вновь почувствовав тупую, ноющую боль в сердце, – только не Холод»

Хотя какой смысл молиться, ведь почти десять лет прошло с того дня. Столько не прожить ни в Холоде, в Янтаре. Никому не прожить, даже хорошо подготовленному взрослому. А уж ребёнку – и подавно.

«Ещё один мир зовется «Камень», там вздымаются до небес мертвые, холодные вершины бесснежных гор. Четвёртый же – «Смерть», ибо он – безжизненная пыльная равнина, и воздух его ядовит и убивает любого, кто вдохнет его, в несколько коротких мгновений…»

Да, есть места и пострашнее Холода. Но Смерть хотя бы лишает свою добычу жизни быстро и без мучений. Говорят, тот, кто забрел в Смерть, через пару шагов просто падает, лишившись чувств, и даже не понимает, что умер. Нет, всё-таки это не так страшно, как замерзать, зная, что тебя ждёт и что помощи не будет.

«Оставшиеся же Дороги ведут в никуда. В ничто, в абсолютную пустоту, в нигде, переполненное путями междумирья, видеть которые могут лишь Странники. Остальные же, вечно бродя в поисках троп, становятся призраками Дорог: потерянными, проклятыми, озлобленными на всех, кто избег подобной участи. Ибо там, за Гранью, никто, кроме Странников, не способен найти дорогу домой. Равно как не способен сохранить разум…»

Стать таким призраком, вечным скитальцем – вопреки доводам рассудка, даже такая судьба казалась ему не столь ужасающей. Лишь бы только не Холод! И не Смерть!

Бессонница мучила его каждую ночь. Каждую проклятую ночь он лежал, уставившись в потолок, и не мог уснуть. Он давно выучил узор, состоящий из сучков и прожилок на потемневшем от времени дереве. Каждую ночь он проводил по нему взглядом, будто пальцем. Он мог бы по памяти и с закрытыми глазами повторить его в любой момент, но зачем? Раньше этот рисунок помогал ему коротать длинные ночи, дожидаясь спасительного утра, когда в усиливающемся свете фонарей накатывала, наконец, усталость, а за ней приходил и сон, в котором не было тревожащих душу сновидений. Но теперь и это средство перестало помогать. Оставалось лишь ждать того странного утра, что бывает на Перекрёстке Миров, утра, которое начинается не с восходом солнца или иного светила (ведь тут их нет), а с того, что приглушенные на ночь газовые фонари вдруг начинают разгораться всё ярче и ярче, и густые ночные тени жалобно отползают от них, прячась под стенами домов и в глубине придорожных канав, хоронятся под днищами оставленных на ночь телег и возков, чтоб переждать очередной день под вечно тёмным небом.

И он ждал, привычно обводя взглядом древесные узоры, потому что больше ему ничего не оставалось делать. Только ждать и про себя повторять то ли сказку, то ли присказку, которую наизусть знала когда-то его маленькая сестрёнка, пропавшая целых десять лет назад…

***

– Что там за волнения в Центре? Опять кто-то решил высказать архонтам всё, что о них думает? – невысокий и очень тонкий юноша лет двадцати на вид шмыгнул носом и невесело усмехнулся.

– Наверняка, – пожал плечами его собеседник, повыше ростом и раза в два старше. – С тех пор, как выходы квинт взяли под полный контроль, недовольных становится всё больше.

Собеседники расслабленно сидели на завалинке добротного деревянного дома, прямо под распахнутым настежь окном. Лёгкий ветерок, дующий со стороны Холода, тщился захлопать ставнями, но был слишком слаб и потому вынужден был довольствоваться занавесками – но их он трепал от души, словно пытался оторвать.

– Не стоило им в дела дриммерского цеха лезть, – возмущенно воскликнул первый и тряхнул чёрной, точно вороново крыло, чёлкой, отбрасывая её с глаз. – Ходили себе, когда и куда хотели, никому не мешали, таскали разные ценные артефакты, исследованиями занимались, а теперь что? Пока цель выхода обоснуешь, пока разрешение получишь, тьфу! А что в этом обосновании писать-то? Хочу, дескать, изучить такой-то мир с такими-то целями? И ладно бы разрешение выдавали, так нет, большинство отказ получает. Так ведь и до бунта недалеко, дриммеры ребята не робкие и под тёмным небом Перекрёстка сидеть подолгу не любят.

– За себя говори, – строго отрезал второй. – Не робкие, но и не круглые дураки, чтоб с архонтами конфликтовать. Объявляли, что мера временная, так что это ненадолго.

– А ежели надолго? – взвился первый.

– Тебе что с того?

– Как это что? Мне скоро обучение заканчивать, зачёты сдавать…

– Вот именно, – нравоучительным тоном заметил второй. – Сначала сдай, а потом можешь возмущаться, сколько хочешь.

Возражений у черноволосого юноши не нашлось, и он надолго замолчал. Его собеседник, воспользовавшись паузой, погрузился в собственные мысли.

Десять лет прошло с тех пор, как его прежняя квинта была расформирована из-за потери искателя. Тогда пропала девочка – заигравшись, она не заметила, что зашла слишком далеко по ведущей за Грань Дороге. Весь Перекрёсток был поднят на поиски, все квинты и даже ученики из тех, что почти уже закончили свое обучение. Глупые поиски, бессмысленные, ведь каждому известно – кто ушёл за пределы света фонарей – уже не вернется. Но нельзя же было не попытаться спасти малышку.

Не спасли. А к тому же понесли ещё одну потерю. Кан, многоопытный искатель, нащупал след, призрачный и ненадёжный, почти уже стёршийся. И, не дожидаясь помощи, рванул по нему в одиночку, оставив в Центре очень туманное и невнятное послание, которое архонты тотчас спрятали, так и не сообщив, что в нём было написано. Почему Кан, всегда осторожный и предусмотрительный, поступил так бездумно? Что заставило его спешить? Теперь уже не у кого спрашивать. Искатель пропал вслед за переполошившей весь Перекресток девочкой. Сгинул бесследно. И безвозвратно.

Квинту после произошедшего расформировали. Отт, старый командир, отказался от должности в Центре, предпочёл заняться фермерством в одном из необитаемых миров; он не смог смириться, что теперь над его головой вместо жёлтых, голубых, зелёных и ещё невесть каких небес всегда будет лишь никогда не светлеющий небосвод Перекрёстка. Впрочем, это был обычный выбор для большинства бывших дриммеров, ушедших на покой. Так же поступил и Эш – ещё один дриммер квинты Отта.

А вот они с Эрис остались. Рыжая, не без помощи многочисленных воздыхателей и разной степени близости приятелей в Центре, получила назначение в цех операторов, а его, оценив опыт и количество успешных выходов (всё-таки квинта Отта была одной из лучших), тут же приставили наставником к зелёным новичкам, мнящим себя будущими открывателями новых, неизведанных миров.

Сброд какой-то, если честно, а не новички! Одни романтические мечты и совершенно никакой серьёзности. Большинство даже к зачётам допускать нельзя, не говоря уж о практике! Но и среди сброда нашлась парочка негранёных алмазов – зачёты им хоть сейчас можно ставить, а вот практики парням не хватает катастрофически.

– А я слыхал, что среди архонтов нет единства, – вновь подал голос юноша, один из тех самых алмазов. – Ахерон единолично выходы запретил, а Вельтиор и Угран против, да только поделать ничего не могут.

– Как Ахерон может единолично приказать? Архонтов потому и трое, чтоб все решения принимать совместно или хотя бы большинством голосов?

– Нюх у меня на такое, знаете же, мастер Корис, – неопределённо помахал рукой в воздухе юноша. – Вот и сейчас что-то тревожное, непонятное, чую. А слухи только подтверждают. Неспроста это всё.

– Мальчики, – неожиданно вступил в разговор третий голос, низкий, бархатный, и из-за угла дома выскользнула гибкая женская фигура. – О чём это вы тут шепчетесь так тихо, что на всю улицу слышно?

– А… – сглотнул юноша, разглядывая невысокую, но очень ладно сложенную женщину с коротко стрижеными волосами удивительно яркого рыжего цвета.

– Рад тебя видеть, Эрис, – поднялся ей навстречу Корис. – Последние слухи обсуждаем.

Гостья, тряхнув головой (знает ведь, чертовка, хорошо знает, как действует на мужчин ее шевелюра), обворожительно улыбнулась и предложила:

– Так и мне расскажите. Только, мальчики, холодно сегодня что-то, может, в тепле продолжим? Что там Арэн, спит ещё? Не разбудим, если в дом зайдём?

– Да вы и с улицы мёртвого разбудите, – раздался ещё один голос, сонный и недовольный. – Нарочно, что ли, под открытым окном устроились?

Троица снаружи, переглянувшись, дружно рассмеялась.

– Не вижу больше никаких причин, чтоб вы продолжали заставлять меня мёрзнуть, – кокетливо приподняла плечико Эрис и первой направилась в дом.

– Створки закрой, сова, – не без ехидства громко бросил Корис в окно, делая шаг вслед за женщиной. – Слышал же, сквозняки нам сегодня не нужны. Локи, а ты чего расселся? – этот оклик предназначался уже юноше, с момента появления рыжей замершему, точно истукан, с открытым ртом.

– А? Да, конечно, иду, – суетливо подскочил тот, заставив Кориса едва заметно усмехнуться. Давняя соратница по квинте Отта была из тех удивительных женщин, по виду которых понять их истинный возраст не представлялось возможным. Таким, как она, можно было дать одновременно и двадцать, и дважды по двадцать лет. Корис знал лишь один признак, никогда его не подводивший – чем старше становилась Эрис, тем более мастерски применяла все свои (и немалые!) женские чары, под которые неизменно попадали и стар, и млад.

…В горнице и впрямь было гораздо теплее. Смеясь и перешучиваясь, иногда нарочито громко, закрыли окно, растопили камин и расселись по лавкам вдоль стоящего в центре стола.

– А вы, значит, та самая Эрис? – вился вокруг гостьи пришедший в себя Локи. – Мастер Корис рассказывал про ваши выходы. Мне особенно запомнилась та схватка, когда вы угодили в мир, где живыми оказались даже камни.

– Напомни-ка, – вскинула бровь рыжая.

– Потом напомнит, – оборвал собеседников Корис. – На зачёте во всех подробностях. А сейчас давайте к делу. Эрис, знакомься, это Локи и Арэн. Парни, это Эрис, кто она такая, вы оба хорошо наслышаны.

И бросил предостерегающий взгляд на Локи. Юноша, успев было открыть рот, тут же его закрыл – хоть отношения Кориса с учениками и были скорее дружескими, чем наставническими, авторитет старшего и много более опытного товарища сохранялся за ним неизменно. Приказы есть приказы – это он вбил в них давно и надёжно, – и вне зависимости, отданы они голосом или многозначительным взглядом, выполняться должны немедленно и точно. И без растраты времени на разные бессмысленности вроде вставания навытяжку и скороговорок, формально положенных дриммерским уставом.

Арэн сонно кивнул, не выказав ни малейшего пиетета, и недовольно спросил:

– Что у нас за внеплановое собрание? Хоть бы предупредили, что придёте.

Корис проигнорировал и вопрос, и прозвучавшее в нем возмущение. Встал, упёршись кулаками в стол, и прокашлялся, точно собирался произносить длинную, витиеватую речь. Все, включая рыжую, мигом посерьёзнели.

– У вас обоих на носу зачёты, но в ваших знаниях я уверен, так что можете на них даже не приходить. Но вы оба помните, что прежде, чем архонты возьмутся формировать новую квинту, вам нужно набраться не только теоретических, но и сугубо практических знаний. И, хоть в нынешних условиях получить разрешение на учебный выход несколько… гм… затруднительно, если не сказать, невозможно, у нас оно есть.

Надо отдать должное, от бурного проявления радости удержался даже говорливый Локи. Арэн, всегда немногословный, промолчал скорее по привычке, но всю его сонливость тотчас как метлой смело, в глазах мелькнул жгучий, неподдельный интерес.

– Эрис, расскажешь подробнее?

– Конечно, – лучезарно улыбнулась рыжая. – Не спрашивайте, как нам удалось получить разрешение, главное – оно есть. Требования стандартные – портальный мир, язык близок к нашему, основная раса человеческая. Таких миров в картотеке Центра большинство. Но если медвежонок, – быстрый кивок в сторону мрачного (впрочем, как и всегда) Арэна, – сумеет найти что-то новенькое, то будет даже лучше, картотека давно уже такими мирами не пополнялась.

Корис едва заметно дёрнул уголком губ – рыжая, пользуясь собственным обаянием, могла уговорить кого угодно на что угодно. Без её помощи в нынешней ситуации своего первого выхода талантливым мальчишкам ждать пришлось бы ещё очень долго.

– Задание у вас обыкновеннее некуда, – продолжила рыжая. – Собрать как можно больше сведений о самом мире, о текущей обстановке в зоне выхода. Разумеется, не привлекая к себе внимания. Это в основном твоя задача, Локи, остальные оказывают посильную помощь. Арэн, на тебе сам выход и обратный путь. Имей в виду, не справишься – зачёта тебе не видать. Так ведь, Корис?

Наставник молча кивнул.

– Маяки всем проверить заранее, настроим их друг на друга уже перед самим выходом. Вопросы?

– Раз есть Порталы, то и маги будут? – поинтересовался Арэн, бросив взгляд исподлобья на рыжую.

– Верно, – подтвердила она. – Большинство портальных миров отличается протеканием сквозь них так называемой «силы», что, в свою очередь, порождает феномен появления и развития своего рода сверхспособностей. Так что, мальчики, постарайтесь там ни с кем не ссориться, мало ли на кого нарвётесь.

– Когда выходим? – деловито уточнил Локи, обычную неуёмную болтливость с парня будто ветром сдуло, и сейчас перед наставником и рыжей сидел очень серьёзный и вдумчивый юноша. – И кто наш оператор?

– Завтра утром, – вместо рыжей ответил Корис. – Оператором станет Эрис, она всё подготовит заранее и будет ждать нас в Центре.

Обсуждение предстоящего выхода продолжалось долго. Потом рыжая, подхватив Арэна под локоть, увела юного искателя в соседнюю горницу – искатель и оператор обязательно должны были настроиться друг на друга перед выходом. И чем лучше настроятся, тем проще и безопасней всё пройдет.

Локи, проводив их ревнивым взглядом, хмыкнул.

– Они там вовсе не тем, о чём ты подумал, заняты, – осадил его Корис.

Юноша обернулся к командиру и густо покраснел.

Ждать пришлось довольно долго, но, наконец, дверь распахнулась. Рыжая вышла первой, одарила товарища по прежней квинте своей имеющей невероятное действие на мужчин улыбкой. Следом, пошатываясь, ввалился Арэн.

– Точно не тем? – издевательски поднял бровь Локи.

– В следующий раз вместо меня пойдёшь, – держась за стену, буркнул юный искатель. – Сам проверишь.

Немудрёная эта шутка разрядила напряжённую атмосферу, царившую в горнице. Эрис заливисто рассмеялась, Корис сдержанно, как и положено командиру, фыркнул. Локи, радостно потирая руки, бросил короткое «Договорились!», а Арэн просто обессилено сполз на пол, привалившись спиной к стене – настройка всегда отнимала много сил, потому-то и гуляла по Перекрестку фразочка, что оператор – это шестой член квинты.

– Впечатления потом обсудите, – бросил ученикам Корис. – Сегодня отдохните хорошенько, особенно ты, Арэн. А нам пора. Встретимся завтра у ворот Центра. И не опаздывайте!

Юноши молча кивнули. Корис поднялся, направился к двери, галантно придержал её для рыжей.

– Увидимся завтра, мальчики, – мурлыкнула та и грациозно, точно была просто большой рыжей кошкой, выскользнула наружу. Корис шагнул следом.

– Нет, ну ты представляешь? Выход. Наконец-то, дружище, наконец-то, – донеслось до него напоследок.

На улице всё так же задувал ветер, пробирая до костей. Эрис молча подхватила давнего соратника под руку, прижалась, прячась от леденящих дуновений.

– Что скажешь? – отойдя подальше от дома, нарушил молчание Корис. – Справятся?

– Из последнего выпуска эти парнишки – лучшие, насколько я помню – рыжая ожидала этого вопроса. – Медвежонок только меня тревожит, сама не знаю, чем. Как он вскинулся-то, когда про выход услыхал. Второй, чёрненький, обрадовался, а этот подобрался, точно… точно зверь дикий. Хотела бы сказать больше, да не смогу, уж больно закрытый он. Сам в себе.

– Потому и спрашиваю, – вздохнул Корис. – Помнишь историю с пропавшей девочкой?

– Это та, из-за которой Кан?..

– Да, она. Сестра Арэна… была, – коротко пояснил командир.

Эрис нахмурилась.

– Опасаешься, как бы не бросился на поиски? – рыжая фыркнула. – Столько лет прошло. Отболеть у него, может, и не отболело, но он же не глупец, понимает, поди, что никому за Гранью столько не протянуть.

– Надеюсь на это, – вздохнул Корис. – Я к нему давно уж приглядываюсь, вроде не замечал за ним никаких… излишне порывистых поступков. Но решил вот всё же и у тебя спросить. Отт твоему чутью на людей доверял.

Рыжая решительно отмахнулась.

– Нет, дурить, как Кан, он точно не станет. Так что рискни, проверь его в деле. Или смирись, что новую квинту тебе не собрать, другого-то свободного искателя всё равно нет, все при деле уже.

И заговорщицки подмигнула старому другу.

– Догадалась… – с нарочитой досадой вздохнул Корис. – Ничего-то от тебя не скроешь.

– А то! – задорно вскинула подбородок Эрис. – Других обманывай, а меня не выйдет. А когда соберёшь, про меня не забудь, я на Перекрёстке не меньше твоего засиделась.

Да уж верно подмечено! Засиделись они так, что никаких сил не осталось. Всё надеялись на что-то – на чудо, наверное. Вот Отт сразу понял, что заменить Кана некем (Арэн ещё мальчишкой тогда был), и смирился, ушел фермерствовать, обозвав их обоих мечтателями. А оно вон как повернулось! И искателя самолично выучил, и бойца молодого и даровитого в придачу. Научника только найти, ну да это не проблема, яйцеголовая братия чуть не в очереди стоит, чтоб в квинту попасть. За малым только дело осталось, учебный выход да зачёты. Но тут мальчишки справятся, в этом Корис был уверен.

«Хорошая будет квинта», – мечтательно подумал он. Вслух же, дабы не делить шкуру не убитого ещё зверя, сказал:

– Сначала надо ребят в деле проверить. А потом уж про остальное думать станем.

***

Вблизи Центра – сияющей огнями громады из восьми башен, кругом расположившихся вокруг девятой, самой высокой, объединённых множеством наземных и навесных переходов, – выстроенной из стекла и металла, было светло точно в мире, не лишённом солнца. Свет газовых фонарей, что и тут стояли на своём посту вдоль Дорог, казался лишь жалким, ни на что не годным сумраком в сравнении с исходящим от башен сиянием.

Повсюду были люди: весело щебеча, пробегали стайки младших студентов, степенно вышагивали полные достоинства учёные, деловито сновали их подмастерья, нагрузившись свитками и массивными томами книг в затёртых кожаных переплётах. Суета была такая, что человеку, не состоящему в цехе дриммеров, привычному к идиллической тишине и спокойствию окраин Перекрёстка, трудно было даже ориентироваться в освещённых тысячами огней окрестностях Центра – гигантской машины, созданной невесть кем и невесть когда.

– Как же здесь всегда многолюдно.

Локи непрерывно крутил головой, из-за чего то и дело сбивался с шага и чуть не врезался в идущих навстречу. Вслед ему слышались возмущённые возгласы, а иногда даже ругань, но юноша не обращал на это никакого внимания.

– Центр огромный, – флегматично заметил Арэн, он, в отличие от Локи, предпочитал смотреть на дорогу и столкновений не допускал. – Все эти залы, лабораториумы, преобразователи, накопители и прочая, прочая…

Глядя со стороны, трудно было поверить, что с самого детства эти двое были друзьями, как говорят, не разлей вода – до того разительным был контраст между любопытным и болтливым Локи и вечно хмурым, немногословным Арэном. У одного волосы чёрные и всклокоченные, у другого – коротко остриженная русая щетина; один невысок, гибок и подвижен, второй повыше и повадками более всего, как верно подметила Эрис, напоминает обманчиво ленивого медведя. Они и сами не знали, как сдружились, будучи настолько разными.

В цех дриммеров друзья тоже вступили одновременно – не прельщала их перспектива всю жизнь провести под небом Перекрёстка или довольствоваться судьбой фермера в одном из миров-плантаций. Зато, как и всем подросткам во всех мирах, хотелось приключений. Это потом уже наставники вбили в юные головы, что дриммерское дело – вовсе не увеселительная прогулка, а тяжёлый и в большинстве своём опасный труд, и что не везде эмиссаров Перекрёстка принимают с почётом и уважением (вернее даже, такое происходит совсем редко). А уж о выходах в новые, неизведанные миры и говорить нечего – это и вовсе как прыжок с высокой скалы с завязанными глазами, когда не знаешь, что ждёт тебя внизу: то ли вода, которая погасит удар, а то ли острые камни, упав на которые, даже не успеешь понять, что произошло. Да ещё смертельно опасные хитросплетения межмировой паутины: без древних механизмов Центра – стартовых саркофагов, – без помощи оператора и таланта состоящего в квинте искателя и вовсе нечего мечтать о прогулках по иным мирам. Если, конечно, не горишь желанием заблудиться за Гранью и остаться там навсегда.

Когда наставники поведали ученикам об этих и других трудностях жизни дриммера, группа романтично настроенных юнцов уменьшилась ровно вдвое. В основном её покинули девочки, но и мальчиков, резко пожелавших выбрать себе другую судьбу, оказалось немало. Ни Арэна, ни Локи это не остановило, и вот теперь они, единственные из всех, закончив, наконец, весь курс обязательных наук, шли в Центр не для того, чтоб корпеть над учебниками в душных аудиториях, а ради первого в своей жизни выхода за Грань.

– А ты знаешь, откуда взялось такое название – дриммеры? – от волнения Локи, и без того словоохотливый, сегодня болтал просто без умолку.

– Всё это знают, – фыркнул Арэн, на мгновение подрастеряв обычный свой хмурый вид. – Из какого-то заштатного мира без магии оно пришло.

– Ага, точно, – кивнул черноволосый. – А когда это было, помнишь?

– Да отстань уже, Локи, – беззлобно огрызнулся Арэн и плотнее закутался в плащ – ветер так и дул из Холода, и из-за преследовавшей его бессонницы он постоянно мёрз. – Утомил своей болтовнёй.

Юноша открыл было рот, не собираясь так просто замолкать, но тут из ворот Центра навстречу друзьям выбежала очередная стайка младших учеников, и пришлось поспешно уворачиваться, избегая неминуемых иначе столкновений. Кое-как пробравшись сквозь шумную, непрестанно галдящую толпу, они подошли к самым воротам. Наставник ожидал их, расслабленно прислонившись к шершавому камню тонкой резной колонны, одной из многих, что подпирали собою широкую и высокую надвратную арку. При виде воспитанников он подобрался, точно охотничий пёс, почуявший добычу.

– Мастер Корис, – сдержанно поприветствовал его Арэн.

– Едва не опоздали, – вместо ответа недовольно проворчал тот. – Эрис уже ждёт. Идите за мной, да поторапливайтесь.

Кивком головы Корис пригласил учеников за собой, развернулся и быстрым шагом прошёл внутрь. Переглянувшись, друзья шагнули следом, в святая святых всей дриммерской жизни.

О том, откуда взялось такое название – Центр, – ходили легенды одна другой невероятнее. Впрочем, ещё большей загадкой было то, как появился сам Центр. Одни говорили, что чудесную машину, способную перебрасывать дриммеров в иные миры и возвращать обратно, создали Странники – таинственные путешественники по мирам, обладающие способностью без Порталов и механизмов Центра находить тропы в межмировой паутине. Другие – что была некогда целая раса, достигшая небывалых высот и в магии, и в науке, развитая настолько, что научилась создавать огромные ковчеги, способные путешествовать из мира в мир, не переходя Грань. Только оказалось, что такие путешествия занимают немало времени, и тогда они создали Центр.

Но как бы оно ни было на самом деле, ныне никого из них на Перекрёстке не осталось. Люди, пришедшие следом (как они тут оказались, умалчивала не только история, но даже вездесущие домыслы), разобрались в многочисленных рукописях, оставленных создателями Центра, и подчинили себе загадочную машину, приспособили для своих нужд – но не более. Повторить её устройство они так и не смогли, хотя попыток было предпринято немало.

Поднявшись по широкой лестнице, они свернули в круговой коридор, а оттуда – в крытый стеклом переход к другой башне. Всегдашняя суета у подножия Центра отсюда казалась вознёй насекомых подле муравейника. Но тут, внутри, им до сих пор не встретилось ни одной живой души. Корис вёл учеников одному ему ведомым маршрутом, переходя из башни в башню по длинным изогнутым коридорам, сворачивая в неприметные закоулки, находя в них узкие, мало кем использующиеся лестницы.

Поплутав так какое-то время и не по одному разу пройдя насквозь каждую башню, они, наконец, оказались на предпоследнем уровне той, что возвышалась над Дорогой, ведущей в Янтарь. Корис, свернув из очередного кольцевого коридора в тёмный закуток, толкнул спрятавшуюся в нём неприметную дверь.

Взглядам вошедших открылось длинное и узкое помещение. Вдоль одной стены, полностью прозрачной от пола и до самого потолка, высились серые громады саркофагов, постаменты под ними поблёскивали светящимися прямоугольными окошками, в них непрерывной полоской бежали зелёные цифры. У противоположной стены размещалось место оператора – полукруглая тумба с множеством цветных точек, разбросанных по поверхности в кажущемся хаотическим порядке, и огромное, полукруглое же кресло. Из него, заслышав звук открывающейся двери, поднялась навстречу дриммерам Эрис.

– Ну наконец-то, мальчики. Я уж заждалась, – в обычной своей манере выдала она вместо приветствия.

– Всё готово? – коротко спросил Корис, закрывая за собой дверь. С негромким лязгом скользнул в пазы тяжёлый, добротно сделанный засов.

– Располагайтесь, – рыжая кивнула и широким жестом руки обвела комнату. – Добро пожаловать в дополнительный зал организации выходов в иные миры.

Слегка оробев, ученики присели на массивные постаменты саркофагов. Им много раз доводилось бывать в главном зале – то огромное помещение с сотнями саркофагов и десятками операторских кресел восхищало своими размерами и мощью. Но одно дело – просто смотреть на волшебную работу чудесной и могущественной машины и маленьких, но таких важных для дела человечков-операторов, и совсем другое – готовиться к собственному выходу, первому в жизни. Потому-то и это небольшое помещение казалось им сейчас ничуть не менее величественным.

– Можешь начинать, – рыжая в упор взглянула на командира и чуть заметно вскинула уголки губ в подбадривающей полуулыбке.

Наставник кивнул, сделал шаг вперёд. Спина покрылась холодной испариной, пальцы вмиг заледенели и мелко-мелко задрожали.

«Что это с тобой? – сурово вопросил он сам себя. – Ты ведь так ждал этого дня, ты всеми правдами и неправдами добивался разрешения на этот выход. А теперь – боишься?»

Волевым усилием Корис принудил себя успокоиться. Глубоко вдохнул, собираясь с мыслями, вспоминая собственного командира…

– Квинта, построиться! – прогремел его голос, ставший вдруг сильным и властным, в нём мелькнули непривычные даже для него самого стальные нотки.

Ученики невольно вскочили, вытянулись в струну.

– С сегодняшнего дня я больше не наставник, – заложив руки за спину, принялся расхаживать Корис, в точности так же, как делал перед каждым выходом Отт. – Я ваш командир, а вы – вверенная мне квинта, пусть и не полная – для учебного выхода такое допускается. Мои приказы не обсуждаются, а выполняются. У каждого из вас есть свои задачи во время выхода, но, помимо них, существуют и задачи, решаемые усилием всей квинты, и распределяю их только я, никакая инициатива не допустима. Это первое. Второе: мы идём не на плантацию, а в обитаемый мир – со своими правилами, законами и устоями, и никто из местных, повторяю – никто! – не должен понять, кто мы такие. Про опасности, связанные с выходом, даже и упоминать не буду, сами знаете. Ну что, есть вопросы?

Вопросов не было.

– Хорошо, – одобрительно кивнул Корис. – Проверить маяки. Эрис, синхронизация.

Все, включая Эрис и самого командира, потянулись к левым запястьям – на них у каждого виднелись неприметные полоски грубо выделанной коричневой кожи. Но каждый на Перекрёстке Миров знал, что скрывают под собой эти простецкие с виду украшения. Если повернуть кожаную полоску обратной стороной, то на ней можно заметить шесть точек. Пять из них (как раз по числу членов квинты), оставались пока непроглядно-чёрными, а шестая, символизирующая оператора, вдруг осветилась неярким оранжевым светом – Эрис начала синхронизацию с себя.

– Корис, у тебя старый маяк, – немного удивленно заметила рыжая. – Там всё кристаллы от нашей прошлой квинты.

– Очисти… мой и Эша, а на их место запиши ребят, – с некоторой заминкой ответил командир и чертыхнулся про себя – маяк давно следовало заменить, но всё как-то руки не доходили. А теперь уже и вовсе только по возвращении дойдут.

– Может, лучше меня и Кана? Я всё равно на операторском уже…

– Нет, у вас были четвёртый и пятый. Поставь парней на второй и третий, так удобней будет.

– Как скажешь, – не стала спорить Эрис. – Но себя всё-таки сотру, чтоб путаницы не было. Синхронизирую.

Вторая и третья точки засветились зелёным, первая, означавшая самого командира – синим. Впрочем, у юношей синим светились, соответственно, те, что обозначали их самих.

– Готово, синхронизация выполнена.

– Арэн, второй саркофаг. Локи – третий. По местам, – скомандовал Корис и первым направился к прямоугольным каменным коробам на постаментах, вспоминая давно уже забытое ощущение прохладного твёрдого ложа под спиной, обхватывающих плечи стен, давящей своей неподвижностью крышки. Сердце готово было выпрыгнуть из груди – он даже и не подозревал, как соскучился по выходам.

Но нет, нельзя, нельзя позволять себе эмоции. Он теперь командир и ответственен за подчинённых, его разум должен быть спокоен и холоден. Поэтому успокоиться, во что бы то ни стало успокоиться. И ему удалось выполнить свой собственный приказ – в саркофаг Корис ложился с абсолютно ровным сердцебиением.

– Корис? – голос Эрис раздался будто бы в голове, он исходил ниоткуда – и в то же время отовсюду, шелестящий, бесплотный и невероятно далекий.

– Готов, – ответил он.

– Арэн? Локи?

– Готов, – едва ли не хором откликнулись они

– Хорошо, тогда начинаем. Арэн, формируй образ, я подхвачу.

Корис привычно прикрыл глаза. Точно и не было этих десяти лет без единого выхода. Точно ещё вчера он так же слушал монотонные переговоры оператора и Кана, предвкушая, как вновь окажется под ярким светом солнца чужого мира, как ноздри уловят аромат пряных трав, и ноги примнут новую, незнакомую землю, так не похожую на каменно-твёрдую поверхность Перекрёстка Миров.

Он никогда не задумывался, что за тонкая, бесплотная нить связывает меж собой искателя и остающегося на Перекрёстке оператора. Как она появляется, почему возможна лишь между двумя людьми, находящимися по разные стороны Грани? Всё это можно было бы назвать магией (или одной из её разновидностей), но на Перекрёстке, как известно, магии нет. Так как же тогда? Додумать эту мысль он не успел.

– В месте высадки наблюдаются некоторые волнения. Я немного скорректирую, ты не против? – раздался голос рыжей. – Так, готово. Даю новую привязку.

– Вижу, – лаконично отозвался Арэн. – Закрепил.

– Тогда начинаю отсчет. Три, два…

– Один, – эхом повторил Арэн, и Корис будто бы на себе почувствовал волнение молодого искателя, увидел, точно наяву, напряжённо сдвинутые брови, покрывшие лоб бисеринки пота… А потом всё утонуло в давно забытой круговерти множества цветов и звуков. Саркофаги начали перемещение.

Глава 2

Закатное солнце дней-без-ночей коснулось краем горизонта. Всего один ещё день – и надоевшее светило, не сходившее с небосклона весь последний месяц, наконец-то зайдёт, и наступит ночь. Светлая, пока что беззвёздная и безлунная, больше похожая на плотные сумерки, но всё-таки ночь.

Ни великие маги, ни астрономы, что бились над разгадкой этого явления, так и не смогли объяснить, почему раз в сорок лет солнце перестает заходить за горизонт. Это становится заметно уже в самый первый день – прямо с утра светило немного смещается от восходного горизонта к полуночному и зависает над самым его краем. Так оно, не заходя, идёт вдоль него с восхода на закат, не меняя высоты, и, спустя чуть больше, чем месяц, добравшись до закатной черты, наконец-то скрывается за нею.

Говорят, что есть земли, расположенные даже дальше Южного Осколка, за Нижним полюсом; там в это же время случаются ночи-без-дней, когда солнце, наоборот, совсем исчезает за горизонтом, и лишь отдалённым заревом напоминает о своём существовании.

Во всех уголках Закатных земель в эти дни проходят великие празднования. В Империи дни-без-ночей объявлены священными, людям запрещено заниматься любым трудом. Все выходят на улицы, дабы полюбоваться на незаходящее светило, а императорские слуги выставляют на главной площади Скоррде ломящиеся от еды столы, и сам император угощает подданных. В эти дни любой может говорить с ним наравне, сидеть за одним столом и брать хлеб из одной миски. Дни полной вседозволенности.

В Альтаре, следуя древней традиции, в дни-без-ночей не выпускают из дома детей младше десяти лет, и даже в вольных Торговых городах, что вроде бы альтарские, но при этом как бы и не совсем, со своими законами и преференциями, со своим управлением – советом, состоящим из представителей городских магистратов, – чтут эту традицию. Номады в Гардейле устраивают большую охоту и часть трофеев приносят к старым драконьим сенотам в качестве дани своим давно ушедшим в небытие крылатым покровителям; на островах дикие племена – те, что смогли так или иначе избежать безжалостного насаждения культуры и цивилизованности, привносимой непобедимыми легионами постоянно ищущей возможности для расширения Империи, – приносят кровавые жертвы, считая, что таким образом почитают спустившихся с неба богов, своим появлением разогнавших тьму. Среди учениц онарэ шёпотом передаются слушки, что проходить испытание в дни-без-ночей – плохая примета. Старшие онарэ стараются эти слухи пресекать, но юные девушки всё равно шепчутся.

И только в Вольницах нет никаких обрядов и устоев для этих дней – какая разница, заходит солнце или нет, если вот-вот наступит излом лета и начнутся ежегодные воинские состязания, а следом и период сбора урожая?

…Я пошевелилась, сбрасывая остатки сна. Тихо скрипнул песок под тряпицей, свернутой и положенной под голову вместо подушки. Со стороны жилых корпусов, пробиваясь сквозь рокот накатывающих на берег волн, едва слышно доносился звон гонга, возвещая наступление нового дня. Нынче только по этому звуку, громкому и басовитому в отличие от звонкого школьного, и можно отсчитывать время.

Не спеша подниматься, я в красках представила себе, что сейчас происходит там, за скалами, отделившими потаённый пляж от Гартен-онарэ. Старшие ученицы торопливо вскакивают со своих кроватей, натягивают привычные жёлтые туники и спешным шагом идут в трапезную, взволнованно переговариваясь. Младшие, наоборот, не спешат вставать – в день испытания у них нет никаких занятий, и можно вдоволь понежиться в постели. По стенам привычно расхаживает дежурный отряд облачённых в легкие золотистые кольчуги стражниц – для них это просто заурядный, ничем не примечательный день, один из многих таких же; на кухне кипят огромные чаны с утренней кашей и бодрящим травяным отваром.

В учительских же корпусах сейчас никого – все уже с самой рани на арене, готовятся проводить испытание: варят зелья, рисуют на песке магические символы, раскладывают в строгом порядке все потребные ингредиенты и в который уж раз проверяют заготовленные заклинания. Туда же потихоньку подтягиваются сонные ещё зрители – на испытание принято приглашать всех желающих, в том числе из Вольниц, и деревянные трибуны начинают заполняться первыми гостями задолго до утреннего гонга.

Ах, как же не хочется вставать!

Усилием воли я заставила себя сесть, протёрла кулаком заспанные глаза – отдать бы каргам на растерзание того, кто придумал эти ранние подъёмы! Чтоб хоть немного взбодриться, побежала к воде. Море встретило меня сильным толчком навстречу – похоже, близится шторм, – и я, не думая, нырнула в солёную волну цвета бирюзы.

Нет ничего приятнее утреннего купания в тёплых волнах, и так легко потерять счёт времени, но сегодня я не могла позволить себе привычную вольность. Выплыв с потаённого пляжа и кое-как отжав мокрую, насквозь просоленную тунику, я быстрым шагом двинулась в сторону арены. Желудок отчаянно забурчал, требуя завтрак, но времени на еду уже не оставалось.

…Арена – простая песчаная площадка прямоугольной формы, окруженная с трёх сторон грубо сколоченными разноуровневыми трибунами, – гудела множеством голосов. Чуть в стороне, возле небольшого каменного строения без окон, обычно закрытого на пудовый надёжный замок, суетились маги. Клара, Альтея, Кайна с подмастерьем, ещё двое, чьих имен я не помнила – не хватало только Кайры.

Рядом с магами дежурила десятка стражниц, готовых восстановить порядок, если кто-то из зрителей его нарушит – но не припомню, чтоб такое хоть когда-либо происходило. Меж трибун сновали кухарята, бойко предлагая гостям свежайшее печенье и хмельные настои.

Со стороны, свободной от трибун, стояли три ряда больших резных кресел – места для настоятельницы Лойки и каой, не участвующих в проведении испытания, а лишь оценивающих его результаты. А за этими рядами, сбившись в кучку, робко перешёптывались выпускницы.

– Аэр! – раздался оклик, и одна из девушек, отделившись от группы, направилась ко мне, привлекая внимание взмахами рук.

– Где ты пропадала? – понизив голос, взволнованно спросила она, приблизившись. – Клара тебя вчера обыскалась, посылала Соэр, а потом ты и в корпус не пришла. Что случилось?

– Да ничего, Сана, не случилось, – отмахнулась я, успокаивая подругу. – Не хотела никому на глаза попадаться, на пляж ушла, да там и осталась.

– На тот, тайный? – полуутвердительно спросила она. – Который ты никому не показываешь и не рассказываешь, что там делаешь?

Я кивнула.

– Зря ты вчера занятие прогуляла, – неодобрительно покачала головой Сана. – Знаешь же, Клара злопамятна, а на тебя давно уже зло таит за прогулы. Вчера она и вовсе как с ума сошла, слюной брызгала, прилюдно клялась тебя на испытании завалить.

– Ничего, справлюсь, – я беспечно отмахнулась, хотя где-то внутри заворочалась зарождающаяся тревога. Едва ли Клара позволит себе прямо мешать нелюбимой ученице, но сложностей добавит несомненно, да ещё каких. Впрочем, так даже интереснее будет, не зря же Кайра тратила время, обучая меня разнообразным уловкам и хитростям. Да и воинских навыков, намертво вбитых мастером Геоном, никто от мага не ожидает.

– А если нет? – Сана испуганно округлила глаза. – Вдруг и правда завалит, что тогда делать будешь? Не прошедшим испытание – либо вечное изгнание, коли в Вольницах примут, либо до конца жизни дорожки мести да посуду на кухне мыть.

Я ободряюще улыбнулась подруге:

– Придумаю что-нибудь. Есть у меня в запасе пара сюрпризов для Клары и её заклинаний.

Сана собралась было сказать что-то ещё, даже открыла рот, но осеклась – из-за поворота дорожки, скрытого высокими кустами, сплошь покрытыми нежным ковром жёлто-белых пятилистных цветов, показалась процессия. Во главе её, гордо расправив плечи, шествовала облачённая в богато изукрашенное платье сама Лойка. Никто не объявлял о приходе настоятельницы, и всё же, как по команде, шум на трибунах стих, враз замолчали громко расхваливающие выпечку и напитки кухарята, и даже маги отвлеклись от своих приготовлений и замерли, устремив взоры на процессию. Ученицы торопливо выстроились в шеренгу, в дальнем её конце суетливо притулились и мы с Саной.

Настоятельница много лет назад разменяла красоту молодости на убелённую временем мудрость, но не утратила при этом ни кошачьей мягкости походки, ни плавной размеренности движений. На лице, загорелом, изрезанном глубокими бороздами морщин, выделялись глаза, цепкие, зоркие, не по возрасту яркие. Они смотрели вроде бы в никуда, но при этом – я была уверена – замечали всё вокруг.

Следом за Лойкой шли Кайра и Кассия – первые советницы, а дальше тянулась процессия из остальных каой: большинство лиц были мне знакомы, но некоторых я доселе не встречала, должно быть, это были разведчицы, волею судеб оказавшиеся неподалеку от Гартен-онарэ.

Кайра, проходя мимо, бросила быстрый взгляд на нас, учениц, неодобрительно покачала головой, заметив мою не просохшую, мятую тунику и нечёсаные волосы, выразительно изогнула бровь так, чтобы поняла только я, но вслух ничего не сказала, дабы не портить торжественную церемонию.

Настоятельница, встав перед предназначенным ей креслом и дождавшись, пока остальные каойи займут положенные им места, подняла руки в приветствии.

– Друзья, – голос, звучный, совсем не старческий, разнёсся над трибунами – слишком громко, чтоб сомневаться, что тут не обошлось без магии. – Рада, что вы захотели разделить этот важный день вместе с нами и нашими молодыми выпускницами. Но мы с вами собираемся на арене не первый, и надеюсь, не последний раз, а для них этот день особенный. Потому позвольте мне обратить свою речь исключительно к ним.

Она повернулась к нам.

– Девочки мои, – её голос зазвучал неожиданно ласково, с затаённой заботой и волнением. – Вот и настал этот день, когда определится дальнейшая ваша судьба. Всем вам минуло двадцать, долгие годы вы постигали науки, магию и боевые искусства. Пришла пора проверить ваши знания и умения, дабы решить, какое же место вы займете в Гартен-онарэ, каким путем и какую пользу будете приносить нашему общему делу.

Вы знаете, что ваше обучение не оканчивается сегодня, после испытания тем из вас, кто пройдёт его успешно, предстоит погрузиться в тайные знания, что мы копим, храним и дополняем вот уже целое тысячелетие. Но прежде вам придётся доказать, что вы готовы к этому знанию и готовы хранить верность заветам первых онарэ. Я молю Отца-Прародителя, чтоб каждая из вас оказалась достойна войти в круг знающих, и я уверена – все вы стремитесь именно к этому. Но умоляю вас не печалиться, если вдруг ваше предназначение не совпадет с вашими желаниями – ведь мы знаем, что многажды ценнее, поступившись тщеславием, принять место, определённое судьбой, и приносить всеобщую пользу, чем, поддавшись гордыне и себялюбию, навредить общему делу, пусть даже и из лучших побуждений.

Выпускницы согласно закивали, а я постаралась принять самый отсутствующий вид, какой могла – мои занятия с мастером Геоном, в интерпретации Лойки, как раз подпадали под определение «поддаться гордыне и самолюбию». Впрочем, мнение Лойки относительно них меня мало интересовало.

– Я верю, – продолжала настоятельница, – что вы ждали этот день с нетерпением, но традиция – да-да, те самые заветы, – обязывает меня прежде спросить вас: все ли хотят продолжать этот путь? Все ли готовы посвятить свои жизни Гартен-онарэ и хранимому здесь знанию? Или есть среди вас те, кто желает выбрать иной путь?

Ответом, конечно же, была тишина, и, выждав положенное время, Лойка объявила:

– Да начнётся испытание!

Спешным шагом к нам подошла подмастерье Кайны, жестом пригласила следовать за ней, и направилась к строению без окон. Проходя мимо Клары, я поймала её пылающий гневом взгляд. Строгая каойя не унизилась до гримас и разговоров, нарушающих церемонию, но я поняла – она и вправду затаила на меня обиду.

Внутри каменного домика, прямо по центру, в окружении простых деревянных скамеек, возвышался заставленный едой стол: ароматно парящие чугунные горшочки с бульонами и отварами, блюда с фруктами и толстыми ломтями свежего, ещё горячего хлеба. Желудок предательски заурчал, напомнив о пропущенном завтраке. Я сглотнула набежавшие слюни, и, недолго думая, плюхнулась на скамью. Руки сами сняли крышку с ближайшего котелка, схватили ложку и выложили в миску горку аппетитно пахнущего мяса.

– Глядите-ка, – беззлобно рассмеялась худая, высокая Аро, показывая на меня пальцем. – Нашей Аэр ничто не может испортить аппетит.

Послышались робкие смешки.

– И вправду, как ты можешь сейчас есть? – удивилась Сана. – Мне от волнения кусок в горло не лезет.

– Ну и напрасно, – пожала плечами я. – Когда ещё на завтрак будут кормить такими вкусностями. Обычно всё каша да каша. Это кухарки только ради испытания так расстарались, а оно всего раз в жизни бывает.

Смешки стали громче, кто-то принялся заглядывать в котелки, изучая их содержимое, кто-то, взяв с меня пример, потянулся за миской. А я жевала мясо, не чувствуя вкуса, и напряженно думала.

Что ждет меня на испытании? Клара уж точно постарается его усложнить, но и без её усилий легко не будет. А мне просто до зарезу нужно его пройти, причём так, чтоб ни у кого не возникло желания назначить меня какой-нибудь садовницей или того хуже. Круг знающих, упомянутый Лойкой – вот моя цель. Потому что иначе всё окажется зря.

Об испытании мы знали немного – любым ученицам вход на арену в день испытания запрещен под угрозой изгнания, а каойи, соблюдая заветы и веками существующие правила, никогда ничего не рассказывали. Даже Кайра, выделявшая меня среди остальных учениц, обходилась крайне общими объяснениями в ответ на мои расспросы. Вроде как нам должны будут давать задания, те, с которыми мы можем столкнуться когда-нибудь в жизни, и по тому, как мы их выполним, совет каой во главе с Лойкой будет решать, кто кем станет.

Пока я, погруженная в свои мысли, лениво дожёвывала остывающий кусок мяса, снова пришла подмастерье Кайны и увела Сану. Я успела ободряюще улыбнуться ей прежде, чем дверь домика закрылась за спиной подруги. Потом подмастерье увела Аро, затем ещё двоих, одну за другой. Комната стремительно пустела, и я не заметила, как осталась в ней одна. Но вскоре наступила и моя очередь.

Трибуны встретили меня выжидательным молчанием – так молчат благодарные зрители, посмотревшие основную часть театральной постановки и теперь ожидающие захватывающего финала.

– Аэрлирен Шалифе, готова ли ты пройти испытание? – торжественно спросила Лойка, как только подмастерье вывела меня в центр арены.

– Да, – голос предательски дрогнул, и вместо уверенного ответа вышло какое-то сиплое бормотание. Я досадливо поморщилась – как ни настраивайся на борьбу, как ни успокаивай себя, а сердце всё равно бьется где-то в пятках, и спина покрыта капельками выступившего от волнения пота.

– Тогда выпей зелье и покажи нам свои способности, – коротко приказала настоятельница.

Вездесущая подмастерье подала мне богато украшенную камнями бронзовую чашу, я протянула руки, коснувшись холодного металла, вдохнула – и меня чуть было не вывернуло наизнанку от исходившего из неё амбре. Что за мерзкое пойло?

– Пей скорее, – прошипела подмастерье, заметив гримасу отвращения на моем лице. – Не заставляй всех ждать.

Пить? Это?! Желудок вновь попытался сделать кульбит, выражая своё несогласие.

– Давай, – одними губами произнесла подмастерье и подтолкнула чашу к моему лицу.

Была не была! Напомнив самой себе ещё разок, что не пройти испытание гораздо страшнее, чем выпить зелье, пахнущее ослиной мочой, я задержала дыхание и залпом, стараясь глотать и не чувствовать вкуса, опрокинула в себя отвратную жидкость и приготовилась ждать. Но ничего не происходило: всё так же передо мной расстилался мягкий песок арены, так же сидели на трибунах зрители, строго и будто бы в раздумьях смотрела на меня Лойка.

А вот и Кайра – вся подалась вперед, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла, кажется, даже привстала от волнения, взгляд обеспокоенный, ждущий. Из глаз, почему-то серых, а не карих, клочьями вытекает туман, неспешно опускается на песок и ползёт, ползёт в мою сторону, заполняя собою всё вокруг, мягким пологом скрывая замершие трибуны.

Стихло птичье пение, глухо, отдалённо ударилась о песок выпавшая из рук чаша; и в накрывшей меня ватной тишине вдруг послышался зов, настойчивый, требовательный, не допускающий неподчинения. Тело отозвалось на него против моей воли; судорожно запульсировала жилка на шее, с удвоенной силой прокачивая кровь – странным образом эта пульсация сливалась с мерцанием заполонившего всё вокруг тумана. И меня потянуло в самую глубь этого марева, разрывая, растягивая на части подобно патоке, зачерпнутой из крепкой дубовой бочки, и тянущейся за ложкой густой, вязкой, не желающей разделяться струёй. И пока одна моя часть, потеряв изрядную толику своей физической плотности, всё ещё оставалась на арене, сопротивляясь зову, вторая, подчиняясь, неслась куда-то, согласно неведомому мне, но точно заданному курсу, подобно идущему на всех парусах кораблю.

– Эй! – крикнула я в пустоту, и пустота отозвалась двойным эхом от двойного крика. – Эге-ге-й!

Какое презабавное ощущение – быть в двух местах одновременно. Жаль только, длилось оно недолго. Громыхнуло, в ноги, ещё ощущавшие под собой песок, ударила упругая волна, подбросила вверх, и тело вдруг полетело вперёд-вдаль, влекомое притяжением того, другого тела. С оглушающим хлопком эти два тела столкнулись, соединяясь, собираясь обратно в единое целое, отозвались ломотой в костях и болью в мышцах, отвыкших было быть едиными. Туман вздрогнул, всполошился, задвигался, набирая скорость. Я свернулась клубочком, притянув колени к груди и обхватив их руками, болтаясь, точно куль с мукой, в бешено крутящемся потоке, уже не понимая, где верх, а где низ. Откуда-то издалека ко мне рванулась струя пламени – и бессильно опала, не дотянувшись совсем чуть-чуть.

А вот туман, и без того крутивший меня, будто невесомую щепку, от этой струи окончательно взбесился, взвился и – вдруг разом рассеялся, открывая взору колышущиеся на ветру зелёные травяные волны и порядком уже надоевший закатный свет.

Пульсация жилки стихла, я ощутила, что лежу среди высокой травы; перед лицом качались под лёгким ветерком острые пики степного разнотравья, перемежаясь палевыми метёлками ковыля и бордовыми шишками кровохлёбки; ниже, в густых переплетениях стволов и корней, проглядывали лиловые кисточки вязеля и лимонно-жёлтые пятна зверобоя.

Вот, значит, как проходит испытание. Иллюзия, причём такая, что от реальности и не отличишь – степные травы имеют аромат, положенный степным травам, солнце греет ровно так, как должно. А я-то переживала, что буду, как имперский школяр у доски, на глазах у равнодушных экзаменаторов выполнять рутинные задания. Экзаменаторы, впрочем, имеются – присутствуют незримо, следят. Не буду заставлять их ждать.

Я села, пошевелила пальцами рук, ног, оглядела себя. Никакого оружия маги мне не наколдовали. Даже одежда осталась той же, не самой удобной для прогулок по степи. Ладно, посмотрим, вдруг в округе что-то найдётся.

Я потянулась к ветру и отрешилась от окружающего мира, чтоб услышать его шёпот.

«Лесной Предел… – с готовностью зашелестел ветер – к моему удивлению, стихия отозвалась ровно так, как если бы происходящее было абсолютно реальным. – Совсем близко… Против солнца».

Ага! Я вспомнила уроки географии. Если рядом со мной Лесной Предел, а солнце в другой стороне, то я всё ещё в человеческих владениях – уже хорошо. Но где именно? Воздух прохладный, не пахнет солью, значит, до южного берега далеко.

«Урожай… не скоро, – подсказал ветер. – Месяц».

«Ага, уже что-то!» – обрадовалась я. На южном побережье сбор урожая уже близок, Империя севернее, и там сбор начнётся полутора месяцами позже, выходит – я где-то посерёдке, рядом с имперской границей.

«Люди? – подумала я. – Степные Вольницы?»

«Пятнадцать часов лёту, – с готовностью отозвался ветер. – На закат».

Проведя нехитрые подсчёты, я удивлённо присвистнула. Около месяца пешком! Далеко же каойи решили меня забросить.

Не отпуская ниточку ветра, я напряжённо думала. Должен быть смысл в том, что меня отправили именно сюда. Выживание? Едва ли, ни к чему такие навыки для онарэ, в большинстве своём не покидающих Гартен-онарэ. Что-то найти? Возможно, но что?

Я отпустила ветер и прислушалась к земле: в верхнем слое копошились насекомые, совсем рядом, прячась в траве, шуршал когтистыми лапами какой-то грызун. Нет, не то. Слившись с землёй, я обшаривала местность, двигаясь по расходящейся спирали. Я не знала, что искать, но была уверена, что это точно будет нечто… инородное? Да, именно так, инородное. Чуждое, не свойственное этой необжитой, не тронутой человеком местности.

Деловитое шебуршание мириад муравьиных лапок, суетливая поступь полёвки, хрустальный звон сплетённой на травинках паутины и отчаянное жужжание прозрачных крыльев микроскопической мошки, попавшей в неё, шорох переплетённых корней, тянущихся во все стороны, не встречая препятствий во влажной глубине плодородной степной почвы. Не то; дальше, дальше, скользить вдоль белых мясистых жил, вместе с ними тянуться вперёд, раздвигая другие корни, прорезая плотные, слежалые стены кротовых и змеиных нор, туда, к простору бесконечного моря степных трав, чтобы…

Ай! Я вскинула руки к голове, потёрла лоб – ощущение удара было слишком реальным. Примерно в паре лиг от меня переплетения корней, по которым я двигалась, неожиданно упёрлись во что-то непреодолимо твёрдое. Ну-ка, ну-ка, посмотрим.

Я снова соединила сознание с корнями, уже медленнее, крадучись скользнула по ним. Возникло видение-чувство чего-то холодного, гладкого, со всем тщанием отполированного когда-то умелыми руками ремесленника, а ныне покрытого патиной прошедших лет и тысячелетий, помеченного сотнями и тысячами попыток корней прорасти сквозь неведомое препятствие, мешающее движению-росту. Старое, скорее даже древнее препятствие…

Не теряя связи с землёй, я опять позвала ветер, направила его в ту же сторону.

«Покажи…»

И ветер показал.

В паре лиг среди всё той же однообразной степи, сияя в лучах солнца, высился усечённый конус зеркальной башни.

Стены её некогда покрывали отполированные до блеска жёлтые пластины идеальной квадратной формы, сейчас же некоторые из них отвалились, открыв взору сточенный ветрами и дождями камень кладки; от самой земли и до верха по зеркальной поверхности ровной вертикальной полосой поднимались квадраты небольших окон, чередуясь с пластинами облицовки; в двух шагах в сторону от полосы зиял мраком обрамлённый арочной кладкой провал входа – когда-то, судя по торчащим из проёма ржавым, искорёженным, тронутым ржой кускам железа, там находилась укреплённая кованными полосами дверь, усиленная подъёмной решёткой.

Никогда не приближайся ни к чему, что кажется тебе странным и опасным, пока не проверишь его издалека, – гласило первое правило мага, то самое, с изучения которого начинают свой путь абсолютно все волшебники и чародеи. Разумное правило, написанное чернилами из крови сотен и тысяч смельчаков, что считали, будто магический дар спасёт их от любых опасностей. Я никогда не причисляла себя ни к дерзким храбрецам, ни к героям, ни к великим чародеям, чьё могущество не знает границ, и, поелику возможно, старалась это правило соблюдать. Ветер послушно облетел башню, заглядывая в окна, и понёсся к входу. Замер на краткий миг, всматриваясь в глухую темноту проёма, медленно двинулся внутрь – и вдруг дёрнулся, откатываясь назад.

Я с трудом удержала контроль над ним, мысленно увещевая стихию, будто перепуганную лошадь. Но ветер не желал успокаиваться; он беспорядочно метался из стороны в сторону, изо всех сил стремясь вырваться из пут моей воли. Со вздохом разочарования пришлось его отпустить – больше он ничем не мог помочь, – и самой отправиться в сторону башни.

Мне доводилось слышать об имперских гарнизонах – прежние императоры, опасаясь прячущихся за Пределом эйо и, одновременно, желая вторгнуться в занимаемые ими земли Восхода, возводили укреплённые башни на расстоянии нескольких часов хода друг от друга. Но те башни являли собой классический образчик военной архитектуры: мощные стены, широким восьмигранником поднимающиеся ввысь, венчаясь восьмигранным-же скатом крыши, окна-бойницы, как и положено, узкие и высоко над землёй, чтоб противник не подобрался. Они, кстати, и по сей день содержались в образцовом порядке, и гарнизоны, всегда усиленные боевыми магиками из Башен Кхарра, так и несли свою службу. Но то в Империи, а кому башня понадобилась здесь, в необжитой степи восточнее Вольниц? Да ещё такая причудливая, совсем неприспособленная к обороне.

«Наверняка она зачарована, – думала я, бодро шагая вперёд. – Маги прошлого никогда не чурались вешать охранные заклятья на входы; как, впрочем, не чураются этого и маги нынешние. Но что же должно быть скрыто за зеркальным кольцом толстых стен, чтобы усилия, затраченные на эти заклятия, что не пускают внутрь даже сам воздух, оказались оправданы?»

За размышлениями я не заметила, как дошла.

Вблизи мёртвая твердыня впечатляла сильнее, чем издали; сужающиеся стены уходили вверх так далеко, что невозможно было рассмотреть, где они заканчиваются, зеркальные плиты, сплошь покрытые мелкой сетью сколов и трещин, отражали солнечные лучи подобно зеркалу в маяке, превращая башню в некое подобие огромного сверкающего алмаза. Я настороженно коснулась поверхности и недоумённо подняла бровь – и впрямь зеркало, обычный слой амальгамы, плотно накрытый стеклом. Обойдя башню кругом, щуря слезящиеся от блеска глаза, вернулась к провалу двери и долго рассматривала его, кусая в раздумье губы – у меня не было сомнений, что сердце охранных чар находится именно здесь. Да и ветер, что испуганно шарахнулся от входа, но к стенам приближаться не боялся, шептал мне о том же.

Зев входа был перегорожен месивом железных полос и штырей. От них тянуло древностью, влажностью и едва заметным запахом ржавчины, покрывшей искорёженные останки опускной решётки. Чудовищные силы, что были вложены в чары, охраняющие вход, ощущались как нечто холодное, опасное, злое – и быстрое, будто лезвие гильотины.

«Железо нужно разрушить, – решила я, причём надёжно, так, чтоб не осталось ни крупицы рыжей пыли. Вот только как это сделать?»

Немного поразмыслив, я нашла решение.

Основы естественных знаний не сказать, чтоб были моими любимыми уроками, но посещала я их намного чаще, чем уроки Клары. И, судя по тому, что нам рассказывали о процессе, мэтрами алхимии именуемом окислением, мне потребуется всего-то и ничего – вода и воздух. А если добавить морской соли – процесс можно многократно ускорить.

В воздухе и воде недостатка не наблюдалось. Соль… Я задумчиво поскребла щёку, пальцами ощутив шершавость, оставшуюся на коже после утреннего купания, и махнула рукой – без соли обойдусь.

План был прост – послойно обволочь останки полос этими двумя стихиями и очень сильно нагреть. На словах звучало просто, на деле же процесс оказался посложнее, чем вчерашняя конструкция, которую я не смогла удержать. Но выбора всё равно не оставалось, и я, высунув от усердия язык, приступила к делу, радуясь в душе, что хотя бы тонких манипуляций тут не потребуется.

Вскоре находиться рядом с входом стало почти невозможно. Рыжие языки огня яростно облизывали железо. Раздражённо шипело белёсое марево испаряющейся воды, упираясь в потолок из уплотнённого холодного воздуха, и, превращаясь обратно в воду, каплями опадало вниз, на пламя, чтоб снова испариться. Временами слышался хруст и скрежет, но за плотной пеленой пара было не разобрать, рушатся ли это полосы железа или что-то другое.

…Солнце наполовину скрылось за горизонтом, когда я почувствовала, что больше не могу удерживать стихии. По лицу сплошным потоком тёк пот, заливая глаза, руки дрожали от напряжения. Огонь из последних усилий взвился вверх и затих. Остатки пара столкнулись с воздушной преградой, не успев превратиться обратно в воду, толкнули её, и она распалась на рваные клочья горячего воздуха.

Сквозь медленно рассеивающееся марево я вглядывалась в тёмный зев входа. Железа, перегораживающего его, больше не было, зато прямо в проходе курилась то ли паром, то ли дымом, небольшая кучка рыжего пепла, и любопытный ветер без всякого страха раздувал её в стороны.

– Ф-фух! – шумно выдохнула я, вытирая пот со лба.

С этой преградой я справилась, теперь следовало ещё разок осмотреть башню, проверить, все ли чары уничтожены вместе с обломками, но многочасовое управление стихиями вымотало меня до полнейшего изнеможения. Шатаясь, я шагнула к стене, оперлась спиной на разгорячённые зеркала, не в силах даже удивиться, что ни одно не лопнуло от жара, и, поддавшись усталости, сползла по ним вниз, на горячую, выжженную до состояния камня, землю, и прикрыла глаза с твёрдым намерением открыть их через минуту-другую и продолжить разгадывать загадки башни.

…Громкий, разъярённый крик разорвал тишину первой действительно тёмной ночи. Рефлексы (спасибо, мастер Геон!) сработали раньше сознания, тело оттолкнулось от стены, отскочило в сторону, группируясь в прыжке, а туда, где оно находилось всего мгновение назад, с грохотом упало нечто огромное. Раздался хрустальный звон бьющегося стекла.

Сон улетучился тотчас же. Я вскочила на ноги, оборачиваясь – и замерла, глядя на кусок стены, рухнувший на то самое место, где я так неосмотрительно позволила себе задремать. Сверху послышался утробный клёкот. Я медленно подняла голову…

Там, откуда свалился едва не убивший меня камень, сидело какое-то существо. Вначале мне показалось, что это огромная птица – после долгого периода дней-без-ночей глаза, отвыкшие от темноты, неспособны были различить детали. Но чем дольше я разглядывала ночного гостя, тем яснее понимала, что ошиблась.

Волосы у меня на голове зашевелились, сердце толкнулось в груди и застучало часто-часто, ускоряя ток крови по жилам. Бочкообразное лысое тело можно было спутать с птичьим только в темноте; оно опиралось на крепкие, мускулистые ноги, переходящие в лопатообразные стопы с длинными, очень длинными пальцами – когти, увенчивающие каждый из них, надёжно удерживали существо даже на гладкой зеркальной стене. Руки длиной примерно с человеческие, голова приплюснутая, морда вытянута вперёд; из-под губы высовываются игольчатой остроты клыки; круглые, немигающие глаза удивительного янтарного цвета смотрят внимательно и по-хозяйски. А из-за спины торчат два длинных, изогнутых отростка.

– Что за проклятый карг?! – негромко ругнулась я, стараясь не шевелиться.

Существо больше не нападало.

– Эй! – набравшись смелости, крикнула я. – Ты кто такой?

Существо склонило голову набок, прислушиваясь.

– Не отвечаешь, значит, – пробурчала я себе под нос и добавила уже громче. – Слушай, давай так. Я сейчас медленно уйду. А ты останешься на своём насесте и преследовать меня не будешь. Договорились?

Существо что-то проворчало, обнажив клыки, но с места не сдвинулось. Удивительно, но на миг мне показалось, что это ворчание состоит из отдельных слов-звуков, имеющих смысл.

– Вот так, сиди спокойно и не дёргайся, – я шагнула назад, стараясь двигаться столь же плавно, как это обычно делала Соэр. – Я не трону тебя, а ты меня, хорошо? Разойдёмся мирно, никто никому не помешает.

Существо заворчало громче, нервно переступило с ноги на ногу.

– Нет-нет, сиди, где сидишь, – напряглась я, раздумывая, куда прятаться, если увещевания не помогут.

Существо, не прекращая ворчать, привстало, отростки зашевелились, развернулись кожистыми крыльями.

Да оно ещё и летает!

Я с затаённой надеждой вгляделась во мрак входа в башню. Арка широкая, но не настолько, чтоб крылатый монстр смог бы влететь в неё с разгона. Нет, ему придётся для начала приземлиться и сложить крылья, а потом шагать внутрь на своих то ли ногах, то ли лапах. К тому же, в башне может найтись хоть какое-нибудь укрытие – надежда на это слабая, но тут, среди открытой всем ветрам степи, шансов спрятаться, если существо решит напасть, и вовсе нет.

Монстр взмахнул крыльями и взвился в воздух. Я бросилась к башне, с перекатом влетела внутрь, на ходу выставляя воздушный щит. Вольная ветряная стихия не сопротивлялась – теперь, когда охранные чары сняты, ничто не мешало ей следовать за мной.

Пол был завален обломками камней, сквозь них густо проросла трава. На высоте второго этажа начиналась мешанина полуистлевших балок и каменных блоков, в беспорядке торчащих из стен и уходящих куда-то вверх, под прячущийся в темноте свод. Едва заметно светилась полоса квадратных окошек – недостаточно маленьких, чтоб крылатый монстр не смог бы протиснуться. А ведь сверху ему будет гораздо удобнее нападать. Не дожидаясь, пока чудовище сделает такой же вывод, я со всего маху плюхнулась на землю и зашарила по ней руками.

В любом оборонительном сооружении, будь то башня, замок или крепость, испокон веку люди создавали подземные коридоры, что тайно ведут за его пределы. Едва ли зеркальную башню можно было отнести к оборонительным, но – чем карг не шутит – вдруг и тут загадочные строители предусмотрели такой ход.

Грозный визг заставил меня вздрогнуть. Я быстрее заработала руками, поползла в сторону – да где же?!

Мощный поток воздуха обдал спину, толкнул вперёд, распластывая по земле; пахнуло тухлятиной и застарелым потом. Хлопнули, складываясь, крылья. Долго разлёживаться я не стала, вскочила на четвереньки, оборачиваясь. Существо, точно прочитав мои мысли, не стало связываться с аркой входа и воспользовалось окном, а теперь сидело на земле в паре шагов от меня, моргая своими будто светящимися во мраке глазами.

– Даже не приближайся! – заорала я и для острастки кинула в его сторону несколько на скорую руку сотворённых огнешаров. Кинула мимо, чтоб только напугать – биться с ним ой как не хотелось.

Существо проводило шары равнодушным взглядом, даже не шевельнувшись, что-то опять пробурчало – мне почудился вопрос – и неторопливо двинулось ко мне. Остановилось, наткнувшись на щит, недоумённо сморщило морду и… пошло дальше.

Да как же это?!

Изумление было до того сильным, что на какое-то время вытеснило страх. Существо не уничтожило щит, нет – я всё так же видела окружающую меня конструкцию и чувствовала, что она работает, сгущая воздух вокруг до твёрдости, подобной камню. Существо просто прошло сквозь него, не ощутив ни малейшего сопротивления, будто для него не существовало ни самого щита, ни создавшей его магии. Но это же невозможно, это рушит все законы и принципы, по которым люди, наделённые волшебным даром, способны управлять потоками силы, текущими через Шагрон, и направлять их, придавая физически ощутимую форму. Или – всё-таки возможно?

Мне оставалось только надеяться на удачу, на слепой рок, на безумную случайность, что даже в этой башне, пусть не оборонительной, пусть неизвестно с какой целью возведённой, всё же найдётся столь нужная мне подземная пустота: потерна, каверна или шахта – что угодно, лишь бы там можно было спрятаться от крылатого монстра, против которого спасовало моё единственное оружие. Существо неторопливо приближалось, клацая когтями по вросшим в землю камням, пасть его приоткрылась – мне показалось, будто за первым рядом усеявших её иглообразных зубов блеснул второй.

Страх вытеснил из сознания все мысли, залил его кипящей чернотой отчаяния и отвратительным, ненавистным чувством беспомощности – не в моих силах было справиться с крылатым порождением неизвестно какой бездны. И вдруг – ощущение пустоты – где-то там, внизу, под прижатой к земле ладонью, – пустоты, уходящей далеко вниз, сырой, затхлой, пахнущей гнилью и разложением – и такой спасительной. Я бросила торжествующий взгляд на монстра – ему оставался лишь шаг, чтоб дотянуться до меня руками-лапами – и ударила ладонью по земле, вкладывая в этот удар весь свой страх, который, как известно, весьма хорошо преобразовывается в силу.

Земля содрогнулась. Монстр, почувствовав, как закачалась, заходила ходуном поверхность под ним, остановился, озадаченно глянул под ноги; последующий толчок, многажды сильнее первого, заставил его покачнуться – и монстр, нелепо взмахнув крыльями, не удержался и рухнул на спину. А моя рука в тот же миг провалилась в пустоту.

– Оставайся ни с чем, каргово отродье! – зло выкрикнула я и изо всех сил оттолкнулась ногами, бросая себя в образовавшуюся дыру.

***

Сознание возвращалось неохотно, голова гудела словно гонг, по которому, хорошенько размахнувшись, ударили тяжёлой деревянной колотушкой. Я застонала – и удивилась звуку собственного голоса, сиплого, едва слышного даже здесь, среди окружавшей меня тишины. Пошевелила пальцами рук, ног – вроде двигаются, но каждое движение причиняет нестерпимую боль.

Сколько я уже тут лежу? И где это «тут»? В памяти послушно всплыли обрывки долгого падения и собственный, переполненный ужасом, крик.

Найденная мной пустота оказалась вовсе не скрытым подземным ходом или тайником. Это была длинная, узкая шахта, почти отвесно уходящая вниз на десятки саженей. И я, в попытке спастись от чудовища, прошедшего сквозь мой щит так легко, будто его и не было, просто нырнула в этот лаз, не проверяя, что там. И отправилась в долгий вертикальный полёт вниз головой.

Сначала я пыталась сгустить воздух, чтоб хоть немного замедлить падение, но предательская стихия отказалась повиноваться – вероятно, я была слишком напугана и не смогла составить правильную конструкцию. Тогда, в панике, я стала хватать руками торчащие из стен лаза корни в надежде зацепиться за них. В какой-то момент мне даже удалось развернуться головой вверх – и вовремя. Что-то сильно толкнуло в ноги, колени хрустнули и подломились; тело пронзила острая боль, поднявшись по позвоночному столбу, она влилась в голову; я кулем повалилась набок, резкий удар головой – и на этом мои воспоминания окончились.

Осторожно, опираясь на мокрую каменную поверхность, я села, попыталась подтянуть ноги к груди – в коленных чашечках будто взорвался огненный шар, но они послушались, видать, обошлось без переломов. Протянула руку к затылку – пальцы наткнулись на липкое месиво спутанных волос, и ещё один шар лопнул в голове. Я поспешно убрала руку, чувствуя, как от боли снова замутилось сознание, замерла, пережидая дурноту. А затем попыталась открыть слипшиеся глаза. Я ожидала вспышку света, что пронзит меня ещё одной стрелой боли, но реальность оказалась прозаичней некуда – вокруг царила непроглядная тьма. А и вправду, с чего я взяла, что под землёй должно быть светло? Наверное, удар затылком, оставивший после себя довольно серьёзную рану, сказался на моей способности мыслить трезво. Хорошо ещё, что встретил меня твёрдый пол, а не остро заточенные колья или другая хитроумная ловушка.

На этом, правда, хорошие известия заканчивались и начинались плохие.

Насколько я знала, древние имперцы были весьма изобретательны в вопросах смертной казни для врагов, шпионов или просто преступников. Но если в глубине Империи казнь, пусть даже показательно жестокая, вроде поджаривания на решётке или четвертования, преследовала главной целью именно умерщвление, то для страдающих от скуки башенных гарнизонов она была чуть ли не единственным способом разнообразить унылый быт, а потому отличалась продолжительностью, позволяющей сполна насладиться мучениями жертвы. К тому же, сказывался и недостаток врагов – огненноглазые эйо не особо стремились на человеческие земли, предпочитая спокойно отсиживаться за Пределом, а потому любой пойманный враг, чтоб развлечь скучающих солдат, должен был мучиться долго, разнообразно и занимательно.

Любимейшей из казней в гарнизонах было замуровывание заживо, но пленник, сходящий с ума от безысходности в крошечной каморке, из которой нет выхода, умирал слишком скучно – и это неизменно расстраивало уставших от однообразия каждодневной службы солдат. История умалчивает, кому именно принадлежала мысль дать замурованному надежду вместо отчаяния, но в результате казнь усовершенствовали, да так, что теперь за страданиями обречённого пленника можно было наблюдать бесконечно долго – несчастного сбрасывали в подземную каверну, единственным выходом из которой был длинный вертикальный лаз, подобный тому, в который я угодила. Через этот же лаз пленнику спускали еду – ровно столько, чтоб не сдох от голода. И наслаждались, как страдалец, весь переломанный после падения, но живой, в кромешной темноте пытался выбраться из своего узилища; говорят, были и такие ловкачи, что умудрялись подняться по лазу обратно, к самому верху – и там, разумеется, их встречала ощетинившаяся острыми пиками, надёжно закрытая решётка и радостное улюлюканье солдат.

Вот в такую каверну я, похоже, и угодила.

Стараясь двигаться плавно, чтоб не причинять себе дополнительной боли, я снова легла на холодный пол, и замерла, превратившись в слух. Где-то совсем рядом назойливо и ритмично стучали по камням капли воды – кап-кап-кап – и каждая из них, разбиваясь о твёрдую поверхность, отзывалась в израненной голове пульсирующей болью. Подтягиваясь одними руками, чтоб не тревожить колени, я поползла в сторону звука и почти сразу наткнулась на небольшую лужицу, до краёв наполненную ледяной водой. Набрала полные ладони и умылась, постанывая от наслаждения. Набрала ещё – и жадно, торопливыми, большими глотками выпила.

Холодная влага, разлившись внутри, придала сил, мысли – мутные, неповоротливые, бессвязные, – слегка упорядочились

Итак, что мы имеем? Я жива, и это хорошо. На голове рана, серьёзно повреждены колени – это плохо, но не смертельно, хоть, на мой взгляд, для испытания раны ощущались уж слишком реальными. Я сбежала от опасного чудовища, но провалилась в древнюю тюрьму, куда отправляли на медленную и мучительную смерть, и единственный явный выход из неё – там же, где и вход, но сконструирован он так, чтоб выходом только казаться.

«Надо осмотреться», – решила я.

Едва заметный жест рукой – и передо мной засветился тёплым пламенем небольшой шар, бросая отблески на мокрые стены.

«Пять шагов. Всего пять шагов в ширину и шесть в длину», – прикинула я и подняла голову, в сомнении разглядывая уходящий вверх лаз – нет, никак через него не вылезти; даже сумей я допрыгнуть – всё равно не смогу зацепиться, края лаза гладкие, будто отполированные. Тут уж даже не важно, есть наверху решётка или нет.

На краю сознания мелькнула мысль – что-то о воде и её потоке, – и тут же умчалась, скрылась под ворохом других размышлений. Я пыталась поймать её, но она, будто решив поиграть в догонялки, ускользала, прячась в огненных складках головной боли. Обозлившись на такое, я с силой ударила ладонью по лужице, расплёскивая воду; тонкий ручеёк плеснул на камни, стёк в крошечный жёлоб, почти незаметный в неверном свете шара, и весело побежал к стене. Я недоуменно проследила за ним, ожидая, что он вот-вот остановится в углублении; но ручеёк, журча струями, добрался до стены, упёрся в неё – и пропал, просочился в мельчайшие невидимые ходы в толще камня.

– Ну конечно! – вслух воскликнула я и хотела уж хлопнуть досадливо ладонью по лбу, но вовремя сдержалась. Не может быть так, чтоб вода просто капала и оставалась в пещере, никуда не уходя – за века и тысячелетия она, несомненно, проточила себе немало выходов, и надобно лишь понять, подойдёт ли хоть один для меня. Я вновь опустила руку в воду, на этот раз спокойно, стараясь не тревожить стихию. Потянулась мысленно к струям воды, сосредоточилась, сливаясь с ними.

«Покажи…»

Струи зашелестели, забурлили, плеснули вокруг хрустальным фонтаном и побежали в разные стороны, стремясь разом указать на каждую щель, что служила для них путём. Потоки, что уходили вниз, я отпустила почти сразу, а вот то, что показывал ручеёк, упорно стремящийся к стене, меня заинтересовало чрезвычайно. Сквозь узкие щели он просачивался в толщу монолитного камня и изливался в широкую извилистую расселину, слишком большую, чтоб сохранить неделимость потока. Вернее, широкой она была лишь для воды, для человека – едва протиснуться. Я не могла разглядеть, куда выходит этот шкурник – вода не доходила до его конца, стекая по пути в малые щели, уходя глубже в землю – но выбор, исследовать ли его или нет, был очевиден. Я подползла к стене, положила ладони на холодный камень и сосредоточилась. Некогда крепкая порода, подмытая водой, пребывающая в постоянной влажности, уже потеряла часть своей прочности. Рукой её, конечно, не пробьёшь, да и инструментами, если б они были, пришлось бы работать долго и нудно. Но зачем мне инструменты?

Волевым усилием я выгнала из головы все тревожные мысли и соединилась с камнем, почувствовала, как по мне, не по нему, долгими столетиями бежит вода, разрушая целостность, ощутила малые частицы, что всё ещё удерживают меж собой куски породы, проникла в трещины, изучая, где подковырнуть, а где и отломать. Послышался шорох, будто кто-то невидимый взялся кучу песка пересыпать из одного места в другое, он нарастал и нарастал, затем к нему добавился стук камней, пока совсем крошечных; ещё немного – и по каменному полу застучали булыжники покрупнее. Что-то тяжёлое с грохотом ткнулось мне в бок, оцарапав острыми гранями, и откатилось в сторону, глухо громыхая – не отвлекаться, иначе всё будет насмарку. Сознание от напряжения вновь затуманилось, мысли спутывались, но из последних сил я всё-таки удерживала контроль над стихией.

В какой-то момент шум осыпающегося камня, гулкой каверной превращённый в разъярённый грохот, стал нестерпим. Не выдержав, я зажала ладонями уши и скорчилась на полу, то теряя нить происходящего, то вновь всплывая на поверхность мутного сознания. Свет почти потухшего шара был едва различим в облаке поднятой пыли – а может, мне эта пыль только чудилась, и стена осталась там же, где и была?

Я уже готова была поверить, что мне не удалось развалить преграду, что это всего лишь видения, какие, говорят, весьма скоро появляются у замурованных в одиночестве узников, но тут в нос ударил запах затхлости, да такой крепкий, что ясно было – он мог вырваться лишь из открытого мной шкурника, не имевшего раньше почти никакого сообщения с каверной. В затихающем грохоте послышался свист, потянуло сквозняком – застоялый воздух нашёл себе выход через лаз в потолке, его дуновение зашевелило волосы и холодом прошлось по мокрой коже.

Ф-фух! Я вытерла пот со лба, оперлась на пол, чувствуя, как трясутся руки, подтянулась, продвигая себя к образовавшемуся проёму, заглянула в сырую, затхлую темноту – огонь послушно выхватил из неё острые выступы стен, пиками торчащие в и без того узком пространстве.

«А ежели впереди тупик? Или где-то там, куда не дотягивается свет, будет сужение?» – тихо прошептал незаметно подкравшийся страх и сдавил горло своими крепкими клешнями.

– Или туда, или наверх, к монстру, – вслух напомнила я себе, и страх, поколебавшись немного, разжал хватку – неизвестность шкуродёра показалась ему менее опасной, чем вполне реальное чудище, что ждало на поверхности.

Выдохнув, я полезла в трещину.

Время замедлилось, стало тягучим и густым, будто кисель. В колеблющемся свете плывущего передо мной огненного шара я продиралась вперёд, стараясь не задевать острые выступы и пыхтя от усердия. То и дело из темноты появлялись многочисленные повороты и изгибы, плавные и резкие, местами стены раздавались вширь и ввысь, и, если бы я могла хоть как-то опереться на ноги – смогла бы даже идти по шкурнику, немного пригнувшись; но за каждым таким расширением следовало сужение – не раз и не два мне удавалось протиснуться меж стенами и не застрять лишь чудом, оставляя на камнях лоскуты и без того изодранной туники.

Вымоталась я до предела. Борьба с защитными чарами башни, побег от чудовища, раны и, наконец, разрушение стены, отделяющей шкурник от каверны – на это я потратила все свои силы. Сознание несколько раз погружалось в темноту, перед глазами мелькали разноцветные пятна, мне казалось, что ещё одно движение, и силы покинут меня окончательно. Но нет, раз за разом мне удавалось вынырнуть из пучины беспамятства и заставить тело совершить ещё одно усилие. И, странное дело, чем дальше, тем легче это получалось, будто там, впереди, был источник, подпитывавший меня в самые тяжёлые моменты.

Закончился шкурник неожиданно – стены вдруг раздались вширь, и я кубарем вывалилась на пол какой-то большой пещеры. Нет, даже не пещеры – помещения! Свет шара выхватил из темноты ряды стеллажей, в беспорядке заваленных книгами и свитками; меж ними матово поблёскивали гладкими боками высокие железные шкафы с циферблатами, окошками из непрозрачного тёмного стекла и вкраплениями цветных стеклянных кругляшей, едва заметно помаргивающих то ли своим, то ли отражённым светом; от шкафов к стенам тянулись тугие жгуты из ярких, разноцветных шнуров непривычного гладкого материала. Всё вокруг толстым слоем покрывала пыль – судя по её толщине, нога человека не ступала в это помещение даже не годами, а целыми столетиями.

Придерживаясь за полки, я кое-как поднялась на ноги – и, к собственному удивлению, поняла, что боль стала слабей, она уже не взрывалась опаляющим огнём, а просто тихо ныла, как обиженный ребёнок. При каждом шаге в колени будто вонзались тысячи иголок, но мне стало радостно уже от того, что я снова могу ходить.

Пошатываясь, я обошла по периметру всё помещение, разглядывая шкафы. Что они такое: какие-то устройства или приборы? Заглянула в книги: мелкий текст на незнакомом языке – буквы ничем не походят на привычные, – иногда разбавленный изображениями непонятных схем. От любого, самого малого и плавного, движения в воздух поднимались облачка пыли, они так и норовили попасть в нос, и приходилось всё время морщиться, отворачиваясь, чтоб не чихнуть.

Обойдя помещение по периметру и вернувшись к расселине, я опустилась на пол и привалилась спиной к стеллажу – тело, измученное падением, продиранием через шкурник и ранами, хоть и слушалось, но настойчиво требовало отдыха. Веки тяжёлыми портьерами нависли над глазами, и я не стала противиться – какая разница, произойдёт со мной что-то плохое или нет, ежели я всё равно не в состоянии сопротивляться; а после, быть может, появятся силы, чтоб продолжить поиски выхода.

С этими мыслями я и провалилась в уютный мрак сна без сновидений.

***

Мне казалось, что поспала я всего ничего (хотя кто знает, сколько минуло времени там, на поверхности), но даже такой сон пошёл на пользу – мышцы налились силами, туман, мутной пеленой покрывавший разум и мешавший рационально мыслить, отступил, как отступила и терзавшая меня боль. Я медленно поднялась, проверяя, хорошо ли слушаются ноги, не вернутся ли головокружение и тошнота – нет, всё было в порядке. В относительном, разумеется – попытайся я сейчас пробежаться или, к примеру, вступить в бой, раны, несомненно, вновь дадут о себе знать. Но никаких опасностей в помещении не наблюдалось, и я сочла за лучшее продолжить поиски выхода.

В стене, противоположной той, где зияла трещина шкурника, размещалась дверь – её рассохшуюся поверхность некогда покрывал резной узор, но теперь все его изгибы были скрыты под слоем вездесущей пыли. Я подошла к ней и досадливо поморщилась – ручка отсутствовала, как и любые признаки, что она вообще когда-либо была.

– Кому нужна дверь, которую можно открыть лишь с одной стороны? – пробормотала я себе под нос и, не раздумывая, толкнула её.

Дверь распахнулась удивительно легко, без скрипа и прочих признаков старости, и в глаза мне ударил яркий белый свет. Из глаз тотчас брызнули слёзы, и мне пришлось отступить, зажмурившись, и поспешно закрыться обеими руками. Дверь, лишившись удерживающей её опоры, столь же бесшумно захлопнулась.

Это ещё что за чудеса такие, откуда может взяться свет в давно заброшенном подземелье? Не иначе, кто-то и тут чары наложил, ничем иным объяснить происходящее у меня не выходило, вот только в спокойном, умиротворённом течении силы я не чувствовала никаких колебаний, неизменно сопровождающих волшбу.

Но погодите-ка, разве можно назвать спокойными иссиня-чёрные волны глубокого и могучего океана, что несёт свои воды вкруг всего мира торжественно и неостановимо, и никто не смеет встать на пути этой мощи, не опасаясь в мгновение ока превратиться в абсолютное ничто, растворившись в его беспощадной и равнодушной глубине? Таковым может быть лишь широкий разлив речной глади, что струится неспешно по равнине, предоставляя случайным путникам и безопасные броды, и чистую пресную воду, чтоб наполнить опустевшую флягу.

Как же это я раньше не почуяла, что в этом месте течёт не просто сила, а тот пресловутый, доверху наполненный ею океан вместо привычной реки? Да любой выкормыш Башен Кхарра продаст разом и душу, и всю свою жизнь, за одно только примерное указание на сие место, а я, разиня, проворонила, проспала! Я с досадой стукнула кулаком по стене – надо же, на такое чудо, как Исток силы, наткнуться – и не заметить!

Любые чары, что волшебник станет творить у Истока, усилятся стократно и тысячекратно, любая сложная волшба тут будет даваться легче, чем самое простое колдовство в ином месте – то-то я, проснувшись, удивилась, что зажжённый мною шар не исчез никуда во время сна, да и раны, весьма и весьма серьёзные, затянулись на глазах: на голове, под перемазанными кровью волосами, уже появилась прочная шершавая корка, а ноги так и вовсе не ощущали почти никаких последствий падения.

Уже не экономя силы, я заставила огненный шар разгореться сильнее, чтоб глаза привыкли к свету, обождала немного и снова толкнула дверь. Она вывела меня в широкий белый коридор – в отличие от помещения со стеллажами, он вовсе не выглядел заброшенным: никакой пыли, ровный матовый свет, показавшийся излишне ярким лишь моим привыкшим к темноте глазам, исходил от квадратных плит, коими покрыта была вся поверхность стен и потолка. По сторонам тянулись ряды одинаковых тёмных прямоугольников дверей.

Крадучись, я дошла до ближайшей – ручки не оказалось и на ней, – толкнула, ни на что, в общем-то, не рассчитывая. Дверь, столь же бесшумно, как и предыдущая, распахнулась внутрь, открыв помещение, не отличимое на первый взгляд от того, что я только что покинула. Разве что стеллажи стояли намного теснее, касаясь друг друга боками, а шкафы прятались в тени у дальней стены, будто кто-то нарочно перетащил их туда, чтоб не мешались.

Столь же осторожно заглянула и за оставшиеся двери – помещения за ними мало отличались друг от друга: где-то больше стеллажей, где-то шкафов; попадались и такие, где вместо всего этого ровными рядами выстроились покрытые вездесущей пылью столы. Изредка встречались такие, где содержимое свалили беспорядочной грудой по центру, а иногда – абсолютно пустые, где не было даже и следов мебели на пыльном полу.

Последняя комната заинтересовала меня больше других: во-первых, она была единственной, где нашлись следы – дорожка в пыли вела от противоположной стены к двери; а во-вторых – там разгоралось, пока что едва заметно, бордово-розовое сияние, и тянуло свежим запахом подступающей грозы, разносимым влажными порывами холодного ветра. Повинуясь появившемуся вдруг чувству опасности, я резко захлопнула дверь.

Что-то не так было с этим местом, больше похожим на сон, чем на реальность, но я никак не могла сообразить, что именно. Постояв немного, прошлась по коридору из одного конца в другой, коснулась руками светящихся панелей – гладкий материал слегка пружинил, если нажать на него посильнее. В голове крутились прочитанные когда-то отрывки из трактатов, посвящённых Истокам: «сила Истока вытекает на поверхность и устремляется…», «в месте, где являют себя удивительные чудеса, что не могут существовать по законам природы…», «нерукотворные…»

Стоп! Устремляется на поверхность? Нерукотворные?

Я недоуменно обернулась – коридор совершенно точно не походил на нерукотворное чудо, да и сила из него истекала не дальше многочисленных комнат за дверьми без ручек, иначе я бы почувствовала её ещё на подходе к башне. А значит… Значит…

Я внутренне похолодела – в голове складывалась в красивый и, к сожалению, безрадостный узор мозаика, чьи кусочки-нестыковки по отдельности не привлекали моего внимания, а сейчас, когда их стало достаточно много, ложились каждая точно на своё место. Ветер, слишком реальный для иллюзии, чудовище, не реагирующее на магию, отсутствие оружия и подходящей для степи одежды (вот уж не верю, что каойи намеренно не стали снабжать меня всем необходимым), зеркальная башня – оборонительное вроде бы сооружение, но совершенно бесполезное по своей конструкции для обороны, раны, слишком реальные для иллюзии, и Исток, вовсе не похожий на Исток.

Не могли каойи наколдовать то, чего не знали!

Я стояла, замерев, точно истукан, и боялась признаться себе в том, что поняла – никакое это не испытание. Там, на арене, что-то пошло не так (или, наоборот, так, если вспомнить, каким взглядом проводила меня Клара), и вместо того, чтоб погрузиться в иллюзию, я… перенеслась сюда – знать бы только, как и по чьей воле.

«Узнаю», – мрачно пообещала я себе и зло стукнула кулаком по стене – белая поверхность пружинисто прогнулась, смягчая удар, и выправилась обратно.

И тут гнев, ярый, справедливый, вдруг улетучился, исчез без следа, а на его место вихрем ворвался страх. Меня накрыло его волной, сметающей всё на своём пути, перед глазами пронеслись все кошмары, преодолённые мной лишь потому, что я искренне считала их иллюзорными, ненастоящими: монстр, древняя тюрьма (или всё-таки просто каверна, ведь башня над ней совсем не имперская), шкурник, от одних только воспоминаний о котором волосы шевелятся на затылке, бередя рану, и душа уходит в пятки. Это что же получается – все эти опасности были самыми что ни на есть реальными, и я в любой момент могла погибнуть? И сейчас могу – я ведь до сих пор не выбралась из-под земли, и вполне может случиться так, что и не выберусь, ведь ни за одной из дверей мне не встретилось ничего, похожего на выход.

Впервые с момента падения мной овладело отчаяние – оно затмило собою даже страх, что, пусть и с трудом, но поддавался волевому усилию; не ужас от столкновения с неизвестностью, но то парализующее разум и тело чувство полнейшей безысходности, когда итог предельно ясен, и нет никакой возможности его изменить. Я обессиленно прислонилась спиной к стене, сползла на пол, повторяя про себя, будто заклинание – теперь всё по-настоящему, и выхода нет. И то ли от монотонного речитатива единственной мысли, то ли от усталости, тяжким грузом навалившейся, стоило мне только поверить в безвыходность ситуации, веки вновь налились свинцовой тяжестью, и я сама не заметила, как провалилась в тревожное забытьё. Перед глазами замелькали образы, какие-то лица и силуэты, янтарные глаза давешнего существа – всё смешалось в один круговорот призрачных, бессмысленных видений.

И в этом безумии вдруг раздался ясный, хорошо знакомый голос:

– Ты сдаёшься?

Я потянулась к нему, как тянется к соломинке утопающий, и память услужливо вытащила из вереницы образов тот, из которого звучал этот голос.

– Ты сдаёшься? – повторил мастер Геон, приставив мне к горлу тренировочный меч.

Я сплюнула кровь из разбитой губы на песок, и тёплая волна унесла плевок подальше от берега.

– А есть смысл продолжать бой? Я ведь проиграла…

– Ты всегда проигрываешь, – жёстко, напористо сказал мастер. – Так ты сдаёшься?

Волны, шурша, вновь и вновь облизывали берег и отступали, облизывали и отступали в вечной бесплодной попытке продвинуться чуточку дальше. Бессмысленной попытке, но они раз за разом её повторяли. Пройдут века, тысячелетия и эоны – а они всё так же будут пытаться.

Ладонь, скрытая вовремя набежавшей волной, сжалась, набирая пригоршню песка, мышцы приготовились действовать, как только вода отступит.

Резкий бросок, песок летит в глаза мастеру. Перекат, схватить свой меч, выбитый из рук, ударить, пользуясь моментом. Добавить подсечку.

Мастер рассмеялся.

Он лежал в накатывающих волнах, раскинув руки, и звонко, радостно хохотал.

– Что смешного? – удивилась я.

– Я всё-таки не ошибся в тебе, – ответил мастер и снова рассмеялся. – Нечестный приём, но вполне подойдёт для безвыходных ситуаций.

– Но ведь если можно что-то сделать – это уже не безвыходная ситуация?

– Безвыходная, – Геон сел, вмиг посерьёзнел. – Была, пока ты её не исправила.

– То есть весь смысл в том, что даже ежели не знаешь, что делать, делай хоть что-то, и это как-нибудь да приведёт к победе?

– Смысл в том, что нет никакого смысла сдаваться. Победишь ты или проиграешь – во многом зависит от воли случая. Но если ты сдашься – поражение неминуемо. Ну и какой тогда смысл не пытаться, раз можешь?

И мастер снова рассмеялся…

…Я очнулась от звука собственного смеха, хриплого, каркающего.

– Спасибо, мастер, – отсмеявшись, вслух сказала я. – Я помню урок.

Теперь я была спокойна; отчаяние пристыженно отступило, спряталось в дальнем уголке сознания. Я вернулась в центр коридора и остановилась, кусая губы и хмурясь, стараясь мыслить так, как мыслили неведомые строители сего места, и пыталась понять, где они могли спрятать выход – его не могло не быть, ведь сами они как-то выбрались на поверхность, иначе хоть где-нибудь, возможно, в самом тёмном и запылённом углу, наверняка нашлись бы их останки. А значит, надо просто найти механизм, открывающий путь наружу; и пусть для этого мне снова придётся обшарить все комнаты, включая ту, с разгорающимся сиянием, обшарить каждый угол и заглянуть за каждый стеллаж, за каждую связку жгутов и под каждую пропылённую книгу – но это всяко лучше, чем просто сесть и в ужасе ждать смерть.

И чем раньше начать поиски, тем скорее мне удастся выбраться! Иных мыслей: что механизм может быть сломан или заклинен, или что его и вовсе нет, я старалась больше не допускать.

Не теряя больше времени на размышления, я шагнула к ближайшей двери (какая, в конце концов, разница, откуда начинать?), толкнула её, входя в комнату – и взгляд сразу же упал на жгуты, тянущиеся от железных шкафов. Я глазами пробежалась по цветным нитям, не понимая, почему именно они привлекли моё внимание, протянула руку, коснулась их, провела ладонью – и почувствовала, что внутри цветного чехла тянется жила, будто бы медная.

«Ну-ка, ну-ка, поглядим», – подумала я и ногтем подковырнула чехол, сдёргивая его с жилы; яркий лоскут оторвался легко, открыв взору желтоватый металл под ним – не думая, я отбросила лоскут в сторону и коснулась жилы пальцами.

В ладонь будто ударил разряд молнии; посыпались жгучие голубые искры, и чужая, незнакомая сила потекла по рукам – горячая, болезненная, насыщенная запахом озона, – поднялась выше, к плечам, заставляя мышцы непроизвольно подёргиваться. Скорее по наитию, чем прислушиваясь к голосу разума, я потянулась к ней так же, как к стихиям – и удивительная, неведомая сила откликнулась.

Это противоречило всему, что я знала о магии и чему учила меня Кайра – нельзя, невозможно работать с предметами, как со стихиями – тут требуются и охранные круги, и накопители, и преобразователи силы, и много чего ещё – того самого, что в моих руках срабатывало с непредсказуемым результатом. Но я работала, полностью игнорируя все эти требования, и сила, текущая по медным жилам, повиновалась мне ровно так же, как если бы была обыкновенной стихией. Я не знала, как правильно назвать её – она ощущалась белоснежными всполохами горячих молний, разрезающих своими ломаными зубцами бархатный полумрак, и облачками обжигающих, колючих искр; она колола кожу тысячами игл и с каждым разрядом приносила образы невиданных пейзажей: багряно-розовые – точь-в-точь, как сияние в дальней комнате, – небеса, взрезанные острыми пиками тонких башен с прокинутыми меж ними ажурными мостами, и мрачные, туманные горы, сплошь покрытые ковром тёмных еловых крон, проступающих в вечнолежащем на склонах жемчужно-сером мареве тумана.

Я перебирала возникающие образы, чертыхаясь от всполохов и разрядов, один за другим, запоминала приносимые ими ощущения, которых никогда раньше не знала, впитывала их в себя, как губка, долго лежавшая на берегу и вдруг брошенная чьей-то доброй рукой в воду.

Одна из искр вспыхнула, появившись, ярче других, и я поймала её рукой, поморщившись от пронзившего тело разряда, и перед внутренним взором чётко проступил образ – отодвигающаяся в сторону белая светящаяся плита, а за ней грубо выложенные камнями стены с узкими пазами, из которых выдвигаются гладкие белые пластины ступеней. Я потянулась к видению изо всех сил, проникая глубже в приносимые им ощущения и звуки: скрежет плиты, натужное, тяжёлое гудение спрятанных за стенами механизмов, покрытых зелёными пятнами застарелой дикой патины, шорох ржавчины, осыпающейся с пришедших в движение валов и огромных шестерёнок, что находились в покое многие столетия, тяжесть цепей, одетых на них и сейчас натянувшихся, напрягшихся, зазвучавших звонко, будто струна. Колючая сила, моей волей собранная в сверкающий шар, устремилась туда, к пришедшему в движение древнему механизму, потрескивая, скользнула по медной жиле искрящимся потоком и, полыхнув особенно ярко, иссякла. Меня сотряс мощный удар, отбросил назад, выкидывая из транса. Голова, столкнувшись с холодным металлом стеллажа, взорвалась огнём, сознание помутилось, но лишь на мгновение. Ругаясь самыми страшными словами, которые знала, и не слыша саму себя сквозь стоящий в ушах гул и грохот, я с трудом открыла глаза.

Оголённая жила почернела, кожух её оплавился, стек дурно пахнущими каплями на другие жилы и застыл там, грязными пятнами разбавив пестроту цветных нитей. Сильно воняло чем-то палёным, поднявшаяся пыль так и норовила забраться в нос. Ползком, непрерывно чихая и протирая глаза, я бросилась обратно к жилам, провела по ним рукой, не чувствуя никакого отклика – медь была мертвее мёртвого. Ладонь от этого движения полыхнула болью, я отдёрнула руку, чертыхнувшись, и в недоумении уставилась на кошмарную мешанину вздувшихся и уже успевших лопнуть пузырей ожогов, сочащихся кровью вперемешку с липкой прозрачной сукровицей.

И тут комната вздрогнула. Плавно, тяжело ухнули, осаживаясь, стены, сверху посыпался песок, грозя обвалом; ещё не вполне понимая, что произошло, я замерла на мгновение – и опрометью бросилась в коридор.

Свет стенных панелей притух, сделавшись из белого каким-то серым; часть из них и вовсе потухла, и теперь стены напоминали огромную шахматную доску, на которую забыли поставить фигуры. За дальним торцом, постепенно усиливаясь, раздавался гул, что-то скрежетало и скрипело, будто давно проржавевший механизм. Да так оно, в общем, и было – плиты на торце, мигнув, погасли, стена дрогнула и поползла в сторону, скрываясь в хитроумно запрятанных пазах, и взору открылось каменное помещение из видения. Сам собой зажегся светильник – висящая на цепях под потолком железная плошка, доверху наполненная горючим земляным маслом, – пахнуло следом давних, почти выветрившихся чар, что были наложены на него, и оранжевый свет пламени выхватил из темноты белые плоские ступени, выступившие из стены.

Забыв про осторожность, я ринулась к ним, коснулась стен, наслаждаясь привычной шероховатостью обветшалого камня, поставила ногу на первую ступеньку, надавила – вроде держит. И уверенно пошла вверх, с удовольствием вдыхая доносящийся сверху аромат степного разнотравья.

Напряжение, в котором я пребывала всё последнее время, спадало, оставляя за собой пустоту и усталость; я шагала по ступеням, чувствуя, как остаётся далеко внизу великий океан силы Истока, и думала, думала, думала о загадках белого коридора. Нет, ну их к каргу, ни за что я не вернусь сюда! Хватит с меня подземных приключений!

Вскоре над головой замаячил светлый квадрат выхода; я ускорила шаг, спеша выбраться, и вовремя – где-то внизу едва слышно хлопнула дверь, и эхо донесло обрывки слов – два голоса, мужской и женский, приближались, неспешно разговаривая. Странно, но в тот момент мне почему-то абсолютно не было интересно, откуда они взялись.

***

Удар грома, нити дождя хлещут по лицу…

«Да что ж такое?» – зло подумала я, приходя в сознание. В голове опять гонг, во рту – привкус крови. Сверху льёт как из ведра, и я лежу в грязной луже, хорошо ещё, что не лицом вниз. А довершают безрадостную картину крепко стянутые за спиной руки.

Не открывая глаз, я погрузилась в воспоминания, восстанавливая события, приведшие меня к той плачевной ситуации, в которой я оказалась.Выбравшись на поверхность, я, недолго думая, припустила бежать, но без постоянной подпитки Истока раны, полученные при падении, вновь дали о себе знать.

Не открывая глаз, я погрузилась в воспоминания, восстанавливая события, приведшие меня к той плачевной ситуации, в которой я оказалась.Выбравшись на поверхность, я, недолго думая, припустила бежать, но без постоянной подпитки Истока раны, полученные при падении, вновь дали о себе знать.

«Далеко не убегу», – решила я и затаилась, просто присев среди травы – лучшего укрытия в бескрайнем однообразии степи всё равно было не найти. Оставалось лишь надеяться, что таинственные обладатели голосов не заподозрят, что ход наверх был открыт прямо перед их появлением. Пустая, в общем-то, была надежда.Они меня нашли, и я не успела даже понять, как – кажется, вот только что ещё сидела в траве, и рядом ни души; и вот уже лежу в грязной луже со связанными руками.

«Далеко не убегу», – решила я и затаилась, просто присев среди травы – лучшего укрытия в бескрайнем однообразии степи всё равно было не найти. Оставалось лишь надеяться, что таинственные обладатели голосов не заподозрят, что ход наверх был открыт прямо перед их появлением. Пустая, в общем-то, была надежда.Они меня нашли, и я не успела даже понять, как – кажется, вот только что ещё сидела в траве, и рядом ни души; и вот уже лежу в грязной луже со связанными руками.

Я досадливо поморщилась – грубые верёвки, стягивавшие запястья, всё больнее врезались в и без того израненную кожу.

Моих пленителей не было видно, но до боли знакомые голоса так и вели свой неспешный разговор; только теперь вместо отдельных слов, доносимых эхом, я слышала всё. И обсуждали они, судя по всему, меня.

– Занятная девка-то нам попалась, а, Талина? – произнёс мужской голос.

– Занятная, – задумчиво ответила женщина, названная Талиной. – Откуда взялась только?

– Местная, – предположил мужчина. – Откуда ещё?

– Уж больно непростая она для местной. Силой от неё веет, да такой дикой, что отшатнуться хочется.

– Может, она страж?

– Скажешь тоже, Тарес! Не пряталась бы она от нас тогда, а нападала.

– Но не из-за Грани же она пришла, в самом деле.

Голоса ненадолго замолчали, будто их обладатели погрузились в размышления. А потом разговор возобновился.

– Не знаю, что и думать, – голос женщины стал тихим, неуверенным. – Она точно не страж, посмотри – даже оружия нет. Но сила её, она какая-то и вправду чужая… Не пойму никак…

– Да, сила у неё и впрямь странная, эвон как ловко она с Порталом управилась, выход нашла. Может, и впрямь не отсюда она?

– Вот и я о том же. Местные такой стойкостью не славятся, даже маги. Эх, Ман-Соо бы расспросить, – задумчиво проронила женщина. – Где он?

– Кто бы знал. Носится где-то, крылья ему размять, видите ли, нужно. Последнее время одни проблемы с этими акманами, совсем от рук отбились, подчиняются неохотно.

Женщина не ответила, и воцарилась тишина – лишь дождь, всё усиливаясь и усиливаясь, стучал по земле холодными каплями да грохотал над головой гром.

– С девкой-то что делать будем? – напомнил мужчина. – Её бы надобно…

– Сначала допросим, – твёрдо, не допуская возражений, перебила его женщина. – Как сможем.

– Так она тебе всё добровольно и расскажет, – хмыкнул мужчина.

– Заставлю, – мрачно посулилась женщина. – Она просто человек. Люди никогда не умели терпеть боль. И найди мне этого проклятого Ман-Соо, мне нужна его способность блокировать магию.

Здраво оценив свои возможности и безрадостное положение, в котором оказалась, я покрепче зажмурила глаза и притворилась, что пребываю в глубоком обмороке.

Зашуршала одежда, послышались приближающиеся шаги, лицо обдало ветром от всколыхнувшейся юбки.

– Кто ты и откуда? – повелительно спросила Талина, не обращая внимания на мои закрытые глаза.

Я молчала, стараясь ничем не выдать, что слышу её. И надеялась, что пленители, стоявшие теперь прямо надо мной, не заметят, что я уже наполовину сожгла верёвки, стягивающие руки.

– Отвечай мне! – не дождавшись ответа, женщина повысила голос. – Как смеешь ты игнорировать вопросы высшей…

– Думаю, она нас не слышит, – вмешался мужчина, прерывая словесный поток, грозивший исторгнуться из уст его спутницы.

– Как это? – растерялась Талина.

– Сознание потеряла. Ты, похоже, слишком сильно ударила её по голове.

– Гм… И как же её… пробудить?

Верёвка, стягивавшая руки, с тихим треском лопнула.

«Не буди лихо», – злорадно подумала я и резко крутнулась спиной по грязи в сторону голосов, наугад выстрелила ногами. Послышалось сдавленное оханье. В сполохе вовремя сверкнувшей молнии, разрезавшей сумеречное мокрое небо, я бросила на парочку торжествующий взгляд – и замерла от удивления. Женщина, необычайно высокая, худая, с вычурно зачёсанными волосами, в длинном шёлковом платье багряного цвета, и таком же плаще, и мужчина с узким костистым лицом, украшенным аккуратно подстриженной острой бородой, в щёгольском кожаном жилете поверх чёрной рубашки с широкими, присобранными у запястья рукавами. На руках у обоих красовалось нечто, больше всего походившее на пластинчатые браслеты воронёного металла; от них тянулись вниз, к кольцам на пальцах, тонкие цепочки.

Но не излишне роскошная, непрактичная одежда и не слишком высокий для людей рост поразили меня. Их глаза – вот что способно было вогнать в оцепенение кого угодно! Чёрный зрачок окружал круг даже не радужки, а буквально, радуги – семь цветов, смешиваясь, плавно перетекали друг в друга, деля её на сектора. Невероятные, совершенно нечеловеческие глаза. Прародитель, да кто же они такие? И откуда?

В том, что пришельцы не были уроженцами Шагрона, я не сомневалась.

– О-у-у! – заголосил мужчина – мой удар по нему оказался удачней некуда, и теперь он стоял на коленях, сложившись вдвое, и со страдальческим выражением лица держался обеими руками за причинное место.

– А нечего было мою голову трогать! – рявкнула я, вскакивая на ноги. Будто вторя моим словам, с неба зарокотал гром.

Женщина, отброшенная ударом на пару шагов назад, но всё же по природе не имевшая столь уязвимых мест, как у её спутника, с трудом выпрямилась, и я кинула в неё огненный шар – первое, что пришло в голову. Запахло палёным, но вымоченная тугими струями дождя одежда лишь слегка задымилась. Я же, не теряя времени, бросилась к мужчине, схватила его за волосы, потянула вверх и нанесла удар, метя в переносицу. Под костяшками пальцев хрустнуло, потекла тёплая струйка – и он осел, сделавшись вдруг непомерно тяжёлым.

Его спутница оказалась бойцом поопытнее. Быстро справившись с болью от ожога, она прыгнула ко мне, закружилась вокруг, нанося удары, проверяющие защиту. Я закрылась, внимательно следя за ней, задвигалась, не давая себя обойти. Сейчас бы стихиями ударить, но она, зная, что имеет дело с магом, не давала мне ни секунды, чтоб сосредоточиться и создать хотя бы простейшую конструкцию.

Вдруг сверху, заглушая очередной раскат, послышался крик, злой, угрожающий, ударил по барабанным перепонкам, отвлекая, и я едва не пропустила удар. Талина радостно оскалилась, активнее заработала кулаками. Я же внутренне похолодела, вспомнив ночь возле башни и крылатую тварь.

Едва увернувшись от очередного удара, я глубоко подсела и сгруппировалась – пора заканчивать этот бой, если я хочу выжить.

Оттолкнувшись с такой силой, что застонали от нагрузки все жилы, я бросилась женщине в ноги, скользнула по грязи, подставляя спину под сыплющийся сверху град ударов. Талина, не ожидавшая этого, пошатнулась, теряя равновесие, плюхнулась на землю, рефлекторно выбросив руки. Я откатилась в сторону, вскочила на ноги и с разбегу прыгнула на неё, целя коленом. Наградой мне был хриплый стон, когда колено с разгона врезалось в беззащитное тело. Не теряя времени, я замахала кулаками, нанося удар за ударом. Теперь уже она не успевала защититься. А я старалась бить как можно быстрее, понимая, что отведённое мне время стремительно истекает.

В какой-то момент ощущение приближающейся опасности стало нестерпимым, подчиняя себе тело против моей воли. Я прыгнула в сторону, неуклюже распластавшись в мокрой траве в шаге от неподвижной Талины. Тугой поток воздуха взъерошил и без того спутанные волосы, по спине скользнули когти, оставляя глубокие следы – и всё же первый удар твари не достиг цели.

Я откатилась, вскочила, поворачиваясь лицом к заходящему на новый круг акману, второпях выстроила несколько конструкций, смешав в них все стихии – вот только в пылу боя совсем забыла, как легко он прошёл сквозь мой щит там, в башне. Безумная смесь из ледяных игл, разреженного воздуха, огня и ещё много чего ударила в крылатого монстра и рассыпалась, не причинив ему никакого вреда.

«Вот теперь точно конец», – поняла я. Магия на него не действует, оружия у меня нет, бежать некуда. Остаётся только дождаться, когда он бросится на меня, выставить руки (долго ли продержусь против таких клыков и когтей?) и надеяться на чудо, которое едва ли произойдёт.

– Так просто ты меня не получишь, кто бы ты ни был! – яростно выкрикнула я, присев и упёршись ногами. Тяжёлое тело, покрытое жёсткой шерстью, налетело, сбило меня на землю; в лицо пахнуло зловонием из пасти, по прокушенным рукам заструилась кровь. Вне себя от злой обиды я стиснула зубы – боль от укуса была такой, что я едва удержалась, чтоб не завыть подобно дикому зверю. В глазах в который уж раз за сегодня потемнело. Акман утробно заурчал и сильнее сжал челюсть. Хрустнула кость – и тут, не вытерпев, я всё-таки взвыла нечеловеческим голосом, медленно погружаясь в темноту беспамятства…

И вдруг хватка исчезла, а вместе с ней – и вес вдавившего меня в землю тела. Боль ослабла, стала терпимой, и разум немного прояснился. С трудом разлепив залитые кровью глаза, я повернула голову, сквозь заполненные пеленой усилившегося дождя сумерки вглядываясь туда, откуда теперь доносился яростный рык крылатого чудовища.

В десятке шагов от меня, освещаемые частыми всполохами молний, в смертельном поединке сошлись две фигуры. Одна, хорошо знакомая, нападала, рассекая льющие сверху потоки крыльями и целя когтями. Вторая, высокая, тонкая, чем-то неуловимо напоминающая странных пришельцев, в одежде, обтягивающей каждый мускул гибкого тела, ловко уворачивалась от атак и, орудуя двумя хищно изогнутыми скимитарами, покрытыми какой-то сверкающей вязью, наносила ответные удары. Лицо бойца скрывал глубоко надвинутый капюшон, но, кажется, он не особо мешал ему биться – клинки, разбрызгивая вокруг рассечённые надвое капли дождя, то скрещивались, встречая когти акмана, то, наоборот, ускорялись в смертоносной атаке – и в этом бою монстр безнадёжно проигрывал.

Я невольно залюбовалась отточенными движениями незнакомца: стремительными уходами и атаками, вращениями и прыжками. Скимитары в его руках то закручивали лихие восьмёрки, быстрыми росчерками разрезая воздух прямо перед мордой акмана, а то вдруг резко бросались вперёд, норовя нанести смертельный удар. В какой-то миг мне даже показалось, что именно они ведут бойца за собой, направляя его.

Акман же, рыча и завывая, наседал на незнакомца, заходил то справа, то слева, ища бреши в сверкающем куполе защитных уходов и финтов, но всякий раз отступал, а на его шкуре появлялся ещё один длинный, кровоточащий надрез. Незнакомец не пытался убить монстра одним ударом, он неспешно и хладнокровно изматывал противника, зная, что тот рано или поздно ослабеет от полученных ран, и вот тогда-то и наступит пора решающего удара.

Монстр, кажется, тоже это понимал, атаковал всё чаще и отчаяннее. Но незнакомец, будто не знал ни устали, ни страха, бился так же спокойно и не допускал ошибок. А разъярённый акман – допускал. Вот он в который уж раз попытался было напасть сверху, ринулся на противника и был отброшен на землю, проскользил по ней, взрывая когтями дёрн, и тут же, растопырив крылья, снова бросился в атаку. Клинки сверкнули, поднимаясь навстречу, взрезали струи дождя и самыми остриями дотянулись до крыла, вспарывая его, точно пергамент. Акман взвыл, отпрыгивая, раненое крыло волочилось за ним по земле.

Теперь настала очередь незнакомца идти в атаку. Действуя всё так же, он продолжал изматывать истекающего кровью монстра. А тот пятился, хромал, изредка пытаясь отмахиваться здоровым крылом, и шаг за шагом приближался ко мне.

Ругаясь и шипя от боли, я перевернулась на живот и попыталась отползти в сторону, но израненные руки не смогли удержать вес тела. А акман, меж тем, предпринял последнюю, совершенно отчаянную попытку атаковать и, конечно же, был отброшен обратно, закувыркался, катясь по земле, забил крылом. Я ещё успела увидеть, как это крыло, встрепенувшись в последний раз, развернулось, закрывая собой небо – и с размаху опустилось на меня.

И от этого удара сознание моё окончательно погрузилось во тьму.

***

«Какого ка…» – уже привычно подумала я, открывая глаза, и осеклась.

Надо мной сияли звёзды, чьей-то могущественной рукой рассыпанные по тёмному небосклону. Умытые недавним дождём, они сверкали подобно кристалликам льда; тускло-голубым пятном неправильной формы гордо красовалась Младшая Сестра, будто предводитель, ведущий свои льдисто-холодные войска по небесной дороге. А над горизонтом уже виднелся краешек жёлтого диска Сестры Старшей – ещё немного, и она поднимется над ним во всей своей красе и затмит нежное очарование Младшей.

Я лежала на заботливо расстеленной холстине – под голову подсунуто что-то мягкое, – и пыталась оценить своё состояние. Болят раны на спине, болит рана на голове, болят колени, болят руки…

Руки! А есть ли они ещё у меня?

Я со страхом скосила глаза вниз и облегчённо вздохнула – хвала Отцу-Прародителю!Руки, туго перевязанные чистыми тряпицами, мирно покоились на животе. Я сильнее согнула их в локтях, чувствуя, как усилилась боль, пошевелила пальцами – вернее, попыталась. Пальцы левой руки слушались крайне неохотно, вместо привычных сгибаний-разгибаний выходило лишь неуклюжее подёргивание, но я надеялась, что это пройдёт. На правой же они не шевелились вовсе.

Я со страхом скосила глаза вниз и облегчённо вздохнула – хвала Отцу-Прародителю!Руки, туго перевязанные чистыми тряпицами, мирно покоились на животе. Я сильнее согнула их в локтях, чувствуя, как усилилась боль, пошевелила пальцами – вернее, попыталась. Пальцы левой руки слушались крайне неохотно, вместо привычных сгибаний-разгибаний выходило лишь неуклюжее подёргивание, но я надеялась, что это пройдёт. На правой же они не шевелились вовсе.

В глазах предательски защипало – ну как же так, остаться калекой, когда тебе едва минул двадцатый год?

– Сухожилия не повреждены, – голос раздался откуда-то сзади, настолько неожиданно, что я вздрогнула. – Кость срастётся, и руки станут слушаться, как раньше.

Я попыталась вскочить (со стороны это выглядело едва ли лучше слабого копошения только что родившегося слепого котёнка), кляня себя за беспечность – расслабилась, не догадалась, что таинственный незнакомец, победивший акмана и заботливо обработавший раны, никуда не ушёл. Всё это время он был неподалёку, с любопытством наблюдая за мной.

– Тебе лучше не двигаться, ты измотана и потеряла много крови.

Я повернула голову на голос, разглядывая хорошо заметный на фоне ярко-звёздного неба силуэт. Он стоял нарочито расслабленно, сложив руки на груди; из-за плеч хищно высовывались рукояти его необычных клинков, глубокий капюшон, который он так и не снял, надёжно скрывал лицо. Всем своим видом он будто показывал – я тебе не враг, опасности нет.

«Ну, не враг так не враг», – решила я и, с трудом разлепив потрескавшиеся губы, едва слышно просипела:

– Пить…

Незнакомец плавно шагнул ближе, опустился на колени, подсунул ладонь под мою голову, приподнимая её, и приложил к губам невесть откуда взявшуюся флягу.

Никогда не думала, что тёплая, застоявшаяся в кожаной фляге вода может быть вкуснее редчайшего и драгоценнейшего нектара. Я пила её жадно, давясь и кашляя, не в силах оторваться от потока влаги, льющегося в горло.

– Ну хватит, хватит, продышись немного, – незнакомец убрал флягу, невзирая на мои попытки схватить её непослушными пальцами. – Не надо пить всё сразу.

И, помедлив, добавил:

– Тебе очень повезло – ни разу не видел, чтоб кто-то выжил после нападения акмана. Как тебе удавалось так долго его сдерживать?

В вопросе слышалось неподдельное уважение и искренний интерес.

«Это ты ещё первую нашу с ним встречу не видел», – угрюмо подумала я, но озвучивать мысль, не стала – может, прямо сейчас незнакомец и вёл себя мирно, но кто знает, что взбредёт ему в голову в следующий миг.

– Жить хотелось, – туманно ответила я и решила сама начать задавать вопросы. – Тут были ещё двое, мужчина и женщина в странной одежде. Где они?

– А, эти, – незнакомец неопределённо махнул рукой куда-то в сторону. – Вон там валяются. Я отнёс их подальше, чтоб не смердели. Ближе к утру придут хищники, разделаются с телами.

– Ты их?

– Нет. Ты.

Я не почувствовала ничего: ни удивления, ни сожалений, хоть никогда раньше мне не доводилось убивать. Радужноглазые были врагами, они напали первыми, они собирались убить меня – и получили по заслугам. Моей ли рукой или рукой незнакомца – мне оказалось совершенно безразлично.

– Не помнишь? – незнакомец по-своему воспринял мою задумчивость. – Мужчине ты проломила переносицу, а женщину так вообще забила до смерти – у неё вместо лица теперь кровавое месиво из кожи и костей…

Я поморщилась – слушать об «аппетитных» подробностях не хотелось; всё-таки знать, что ты убивала, защищаясь, одно дело, а вспоминать, как именно – совсем другое.

– Где ты научилась так драться? – не обращая никакого внимания на мою гримасу, спросил он.

– В Степных Вольницах, – не моргнув глазом, соврала я, вспомнив, как Кайра наставляла нас, своих учениц, держать в тайне, кто мы и откуда, а если придётся о себе рассказывать, то притворяться вольниками. В этом был свой резон – о вольницкой жизни мы знали почти всё, и можно было не бояться ошибиться в деталях. – А ты? Я никогда не видела такой необычной манеры боя…

– У меня было много учителей, – уклончиво ответил он, и я поняла, что подробностей ждать не стоит – незнакомец тщательно берёг свои тайны. Ну да и ладно, разузнаю-ка я пока кое-что другое.

– А эти, – я глазами указала в сторону. – Кто они такие? У них очень странные глаза…

– Тайлерины, – презрительно бросил он. – Когда-то давно мы были с ними в родстве, но…

– Мы? – удивилась я.

Вместо ответа незнакомец вскинул руки, плавным движением сбросил с головы капюшон. Я вздрогнула – не было сил ни удивляться, не пугаться.

Тонкое костистое лицо с высокими, выделяющимися скулами, и глаза – совершенно, абсолютно не человеческие. Но вместо радужных переливов вокруг чернильных зрачков бушевало в яростном танце жаркое пламя, то вздымаясь вверх своими оранжево-синими щупальцами, а то опадая вниз грудой серо-красных угольков.

Эйо. Или, иными словами, огненноглазый – только теперь, воочию увидев одного из них, я, наконец, поняла, откуда взялось такое название, и – воистину! – оно подходило моему собеседнику как никакое другое.

– Удивлена? – лёгкая улыбка тронула его губы.

Я кивнула и, чтоб скрыть собственное замешательство, спросила первое, что пришло в голову.

– Я думала, вы и носа не показываете на Закате с тех пор, как создали Предел.

– Так и есть, – усмехнулся огненноглазый. – Но пару дней назад кто-то уничтожил защитные чары Портала. Я страж и должен защищать его, если такое происходит.

«Так зеркальная башня – Портал?» – удивилась я и прикусила губу, поняв, что чуть было не сболтнула это вслух. И, чтоб не выдать свою догадку долгим молчанием, спросила:

– А кто такие эти тайлерины?

Эйо усмехнулся, поднял голову, в задумчивости разглядывая небо – за время нашего разговора Старшая Сестра уже полностью взошла над горизонтом и по-хозяйски заняла причитающееся ей место на небосклоне, затмив Младшую и перекрасив льдисто-голубые снежинки звёзд во все оттенки жёлтого.

– В каком-то смысле они наша родня. Но это очень давняя история, – наконец, произнёс он. – И очень длинная. Но уверен, некоторые её события тебе известны – в том объёме, которым хранительницы древних знаний и тайн считают нужным делиться со своими не прошедшими ещё посвящения ученицами.

Незнакомец многозначительно посмотрел на мою измазанную грязью и кровью, изорванную в клочья, но всё ещё жёлтую тунику, останавливая готовые сорваться с моих губ возражения. Я почувствовала, как к щекам приливает румянец – выходит, существование Гартен-онарэ не такая уж и тайна, раз даже огненноглазые затворники по одной лишь одежде легко могут определить во мне их ученицу. Надо будет рассказать Кайре, мы-то об эйо знаем только, что они воздвигли свой Предел сразу после Войны Душ, и с тех пор не было никаких свидетельств, что они хоть иногда пересекали его, появляясь на Закате. Ежели не считать таковыми свидетельствами хвастливую болтовню гарнизонов имперских башен, выстроенных вдоль Предела.

– У нас тоже есть маги, онарэ, – глядя на меня, спокойно сказал эйо, безошибочно прочитав по лицу все мои мысли.– Есть разведчики, о которых вам, людям, неведомо. И, как и вам, нам тоже есть что хранить и что скрывать.

– Например, визиты радужноглазых? – не думая, ляпнула я и тут же пожалела об этом – эйо враз напрягся, замер, будто окаменел, молча буравя меня полыхающим пламенем взглядом.

– Ты неверно поняла мои слова о родстве, – наконец, холодно произнёс он. – Радужноглазых, пришедших в Шагрон, мы убиваем.

Мне стало немного стыдно за второпях брошенное обвинение.

– И часто они… приходят? – спросила я уже миролюбивей.

– Иногда. В большинстве случаев мне не приходится вмешиваться. Если, конечно, не появляется кто-нибудь вроде тебя и не взламывает защиту Портала.

– Почему тогда ты не живёшь рядом с ним? Что, если однажды они появятся, а тебя не окажется рядом? А ещё этот… акман, б-р-р…

Я поёжилась, представив, что будет, если такое чудовище доберётся до населённых земель.

– Это человеческие земли, – пожал плечами он. – Мне опасно находиться здесь.

– Как же ты тогда охраняешь Портал?

– Мне не нужно быть рядом с ним постоянно. Я всегда знаю, когда радужноглазые делают очередную попытку проникнуть в Шагрон, и в большинстве случаев башня справляется сама.

– А что, если люди её обнаружат? Я ведь справилась с защитой башни в одиночку, а представь, что на моём месте окажется с десяток имперских магиков.

Он усмехнулся.

– Они найдут всего лишь развалины. Пока башня защищена чарами, никто не увидит её истинный облик. Кроме стражей.

– Но я же увидела, – возразила я и пожала плечами. Из-за лежачего положения жест получился неловкий.

Эйо вздохнул, деланно возвёл глаза к небу, точно досадовал на моё непонимание.

– Давай лучше начнём со знакомства, – неожиданно предложил он. – Неловко разговаривать, не зная имени собеседника. Я Атиас Матте-де-Вара, третий лорд Высокого Дома Вара.Судя по его тону, окрепшему, когда он представился, я немедленно должна была проникнуться уважением и восхищением к упомянутому им Дому; но вот проблема – об эйо мне было известно настолько мало, что упоминание некоего Высокого Дома казалось такой же полновесной чушью, как и упоминание Низкой Хижины, Болотистой Тропы или какого-нибудь Птичьего Гнезда, – но никак не поводом для восхищения.

– Давай лучше начнём со знакомства, – неожиданно предложил он. – Неловко разговаривать, не зная имени собеседника. Я Атиас Матте-де-Вара, третий лорд Высокого Дома Вара.Судя по его тону, окрепшему, когда он представился, я немедленно должна была проникнуться уважением и восхищением к упомянутому им Дому; но вот проблема – об эйо мне было известно настолько мало, что упоминание некоего Высокого Дома казалось такой же полновесной чушью, как и упоминание Низкой Хижины, Болотистой Тропы или какого-нибудь Птичьего Гнезда, – но никак не поводом для восхищения.

– Аэр. То есть Аэрлирен, – представилась я.

– А имя семьи? – настойчиво вопросил он, будто ожидал, что моё имя будет звучать столь же длинно и вычурно, как его.

– Шалифе.

Огненноглазый удивлённо вскинул брови.

– Ну, это не совсем имя семьи, – немного смутившись, пояснила я. – Так, прозвище – мне его дала наставница, когда привезла в Гартен-онарэ. Семьи у меня нет. Вернее, я её не помню.

– Ты её потеряла, когда была слишком мала, чтоб помнить? – участливо спросил Атиас.

– Мне было десять или около того, когда я потеряла память, – я вдруг разозлилась. – Так что я не только о семье, я и о самой себе ничего не знаю. Когда попала в Гартен-онарэ, надеялась, что вот вырасту, всему научусь и войду однажды в круг каой, стану знающей и однажды найду способ вернуть свои воспоминания. А теперь…

Я скривилась от досады и замолчала.

В наступившей тишине вдруг стало слышно пение цикад и шелест качающихся на ветру трав – степь жила своей, особенной жизнью, и ей не было никакого дела до замолчавших человека и эйо: то ли врагов, а то ли, как знать, союзников.

– Прости, – первым нарушил тишину огненноглазый. – Я не хотел касаться болезненных для тебя вопросов.

Осторожно, чтоб не потревожить раны, я оперлась на локти, пытаясь сесть, и почувствовала, как руки Атиаса тут же коснулись спины, подхватили под лопатки, помогая подняться. Измученное тело не особо обрадовалось смене положения – в голове зашумело, но усилием воли я заставила дурноту отступить, согнула колени, обхватив их руками – в такой позе сидеть было легче, – и принялась рассказывать. Всё, с самого начала, не умалчивая ни о жизни в самом нищем квартале Скоррде, среди воров и дешёвых проституток, что подкармливали девчонку-заморыша на последние гроши, ни о том, как этот квартал по приказу императора сровняли с землёй, дабы «не портить красоту и величие столицы», ни о встрече с Кайрой, ни об испытании, которое вовсе и не испытанием оказалось. И даже о том, как заслужила своё прозвище – Шалифэ, – не умолчала.

Атиас слушал, ни разу не перебив, его глаза то вспыхивали языками пламени, то снова тухли, превращаясь в чёрно-серые уголья; лишь раз он дёрнулся и даже открыл было рот, чтоб что-то то ли сказать, то ли спросить, но сдержался – когда я рассказывала, как сумела найти выход из белого коридора.

– А потом я очнулась, – закончила я и вопросительно посмотрела на эйо – он сидел, не двигаясь, подобно огранённому искусной рукой мастера каменному изваянию.

На мгновение я испугалась – уж не привиделся мне этот огненноглазый в бреду. Да нет, не может такого быть – если бы он не появился в разгар боя с акманом, я бы уже успела дойти до потусторонних берегов, куда, говорят, все смертные отправятся в назначенный час, завершив земные свои юдоли.

– Выходит, ты пережила целых две встречи с акманом, – с неподдельным восхищением протянул эйо. – Ты и вправду заслужила своё прозвище. Знаешь, что оно означает?

Я покачала головой – откуда?

– Ша-алиф-э-э, – вдруг тихо, с горловым присвистом, в котором мне почудилось завывание штормового ветра, что играючи способен срывать прочные крыши и выкорчёвывать из земли стволы вековых деревьев, и рёв гневно бушующего пламени, пожирающего всё, что встречается на его пути, протянул эйо и пояснил:

– Огненная буря. Это очень древний язык, давно забытый. Удивительно, что он известен твоей наставнице.

– Она каойя, знающая. Но теперь твоя очередь рассказывать, – напомнила я.

– Спрашивай, – Атиас пожал плечами. – Моя история слишком длинна.

– У меня достаточно времени, – в тон ему ответила я.

Атиас вздохнул, возвёл глаза – вот же упрямая девчонка! – но спорить не стал. Меня несколько обескуражила эта покорность – эйо в любой момент мог просто встать и уйти, и я, ослабевшая от ран, ничем не смогла бы этому помешать. Да что там, он мог уйти сразу, как разделался с акманом, и бросить меня истекать кровью или вовсе добить, чтоб не мучилась – на мой взгляд, это было бы разумнее, чем возиться с девчонкой, увидевшей то, что ей видеть не следовало. Тогда огненноглазого, быть может, сдержало любопытство, но что останавливает сейчас?Глубоко вздохнув, эйо начал свой рассказ.

Атиас вздохнул, возвёл глаза – вот же упрямая девчонка! – но спорить не стал. Меня несколько обескуражила эта покорность – эйо в любой момент мог просто встать и уйти, и я, ослабевшая от ран, ничем не смогла бы этому помешать. Да что там, он мог уйти сразу, как разделался с акманом, и бросить меня истекать кровью или вовсе добить, чтоб не мучилась – на мой взгляд, это было бы разумнее, чем возиться с девчонкой, увидевшей то, что ей видеть не следовало. Тогда огненноглазого, быть может, сдержало любопытство, но что останавливает сейчас?Глубоко вздохнув, эйо начал свой рассказ.

…Тысячелетия назад, когда Шагрон был молод, и только драконы – крылатые владыки неба и облаков, бороздили его просторы, появились Порталы. Мир не изменился в одночасье – долгое время они бездействовали. Но однажды из одного из них вышел человек. Он выглядел как обычный путник в пропылённой одежде и стоптанных сапогах, но драконы – существа, хоть и не владеющие магией, но рождённые из неё, не могли не почувствовать его появление – сила, наполнявшая его, слепила даже привычные к ней очи крылатых владык.