Читать онлайн Теодор Рузвельт. Политический портрет

© Уткин А.И., правообладатели

© ООО «Издательство Родина», 2024

От автора

Перед вами биография крупного политического деятеля. Теодор Рузвельт – умелый, талантливый и по-своему дальновидный политик, сильный, энергичный, склонный к авантюрам, мастер обращения с людьми; как с группами, так и с отдельными личностями.

Он вошел в американскую историю первым президентом «современного» типа: неутомимо пробирающийся сквозь рукопожатия на многомесячном пути предвыборных кампаний великий «упроститель» стоящих перед обществом проблем, политик с «лучшими намерениями», активный реформатор с обширными планами, реализации которых постоянно что-то мешает.

Теодор Рузвельт создал стиль, модель поведения, подал пример мессианского служения обществу, праву, истине, справедливости и одновременно смиренного, безучастного склонения перед стеной обстоятельств, мешающих реализации лучших из идей. Отражая на сто процентов интересы своего класса, он вместе с тем понял опасность социальной «распущенности», проявляемой владыками Уолл-стрит на виду у всей нации. За время своего пребывания у власти он изменил методы законодательного и правительственного регулирования.

Не меньшим оказался вклад Т. Рузвельта в формирование внешнеполитических основ Америки XX века. Круто отойдя от традиционной ориентации лишь на внутренний рынок, он использовал созданные в результате ускоренного развития капитализма в США периода последней трети века условия для выхода страны на мировую арену.

С Рузвельта начинается эра американского империализма. Соединенные Штаты впервые в своей истории предприняли значительные усилия, чтобы занять место среди великих держав Европы. У Белого дома появляется собственная европейская и азиатская политика.

Т. Рузвельт форсировал отказ от прежнего изоляционизма и пошел на сближение с такими европейскими странами как Англия, что в перспективе привело к выступлению США в ходе первой мировой войны на стороне Антанты.

Попытки достичь баланса сил с Японией, предпринимаемые Т. Рузвельтом, не дали длительного эффекта: его родственника президента Франклина Рузвельта впереди ждал Перл-Харбор.

В Латинской Америке Т. Рузвельт неизменно руководствовался политикой «большой дубинки». Не обладая в достаточной степени лицемерием будущих американских политиков, он открыто ставил себе в заслугу захват части панамской территории для постройки канала.

Изучение биографии Т. Рузвельта полезно для понимания актуальных проблем современности, ибо сегодняшняя Америка начала складываться в период его президентства.

Америка городов

Спустя столетие после того, как Томас Джефферсон покинул президентский особняк на Пенсильвания авеню, стало ясно, что мечты великого демократа об Америке вольных хлебопашцев обречены. Правда, крытые фургоны переселенцев еще не вышли к обрывистой линии тихоокеанского побережья, еще манили необъятные просторы по обе стороны Скалистых гор, и по меньшей мере еще одно поколение первопроходцев могло рассчитывать на такую полосу земли, какой в Европе владели лишь лендлорды. Однако политической власти уже не суждено было прийти в Вашингтон из лесистой Вирджинии вместе с Вашингтоном, Джефферсоном, Мэдисоном и Монро или из поселений на западной границе вместе с генералом Эндрю Джексоном. Политическая власть прочно осела в кирпичных особняках городов Северо-Востока. С развитием капитализма была сметена наивная вера в землю, плуг и первозданные добродетели пахаря как гаранта власти в североамериканской республике. В городах царила индустрия, а ее магнаты цепко взялись за власть в государстве.

Теодор Рузвельт выступил в американской истории неким антиподом Томаса Джефферсона. Хотя пиетет к отцам-основателям усиленно культивировался на протяжении всего XIX века, Рузвельт презирал «кумира толпы», «демагога», «лжепророка» Джефферсона. Личное в этом отношении базировалось на общественном. Американское общество с пренебрежением взирало на шаткие теории раннего этапа своего развития, казавшиеся теперь провинциальным мечтательством. Бизнес компаний делал Америку «великой», бизнесмены желали не только вознаграждения за мировое первенство страны, но и прославления этого обогащения.

Родившийся в нескольких кварталах от Уолл-стрит Теодор Рузвельт не мог не впитать дух безбрежного предпринимательства, видевшего справедливость не в уравнительной демократии, а в праве получить «справедливую долю дохода» от крупномасштабного бизнеса. Америка фермеров, Америка железных дорог, Америка колониальных владений – таков путь от Томаса Джефферсона к Теодору Рузвельту, пройденный за несколько десятилетий. Кратко проследим этот путь, который вывел США в XX век.

В 1865 году, когда тишина легла на поля сражений гражданской войны между Севером и Югом; этой второй американской революции, страна стояла на пороге огромного экономического броска. В несколько лет были вырублены леса Среднего Запада, в долинах Питтсбурга запылали огни сталелитейных заводов. Чикаго, место, где еще в 1837 году бродили волки, стал одним из крупнейших городов мира.

Гражданская война оборвала зависимость США от европейских индустриальных центров, дала импульс развитию собственной промышленности. В год рождения Т. Рузвельта (в 1858 г.) в Америке насчитывалось сто сорок тысяч промышленных предприятий, спустя десять лет их стало почти в два раза больше. К 1875 году, через десять лет после первого литья в бессемеровском конвертере, осуществленного в штате Мичиган, в США было уже двенадцать сталелитейных заводов. Э. Карнеги, стальной магнат, организовал в Питтсбурге грандиозную компанию с капиталом в 700 тысяч долларов. Конкуренты строили конвертеры в Чикаго, Кливленде и Сент-Луисе. Промышленники яростно боролись за месторождения железной руды в Мичигане.

С середины 70-х годов изобретение холодильников и появление консервной промышленности дали толчок развитию скотоводства и вывели американскую мясную промышленность на мировой рынок. Эмблемы мясных консервов Свифта и Армура появились во всех уголках земли. Мелкий предприниматель, фермер и владелец мясной лавки были сбиты с ног одним ударом.

В год рождения Т. Рузвельта полковник Э. Л. Дрейк пробил первую нефтяную скважину в Западной Пенсильвании. В 1865 году первый нефтепровод вывел пенсильванскую нефть к пароходам, курсировавшим по Аллегейни-ривер. В это же время была изобретена нефтяная железнодорожная цистерна. Крекинг нефти быстро вырос в целую индустрию, центрами которой стали Кливленд и Питтсбург. Основанная в 1870 году молодым дельцом из Кливленда Дж. Рокфеллером «Стандард ойл компани оф Огайо» быстро поглощала конкурентов. В этой борьбе не на жизнь, а на смерть велика была роль железнодорожных компаний, и Джон Рокфеллер сумел создать синдикат железнодорожных и нефтяных дельцов, доставлявших к океану самую дешевую нефть.

Наконец, быстрому расширению производства и его централизации способствовали стандартизация, поток, конвейер. Даже такие сугубо «индивидуальные» предметы, как обувь и одежда, впервые начинают изготовлять массово без традиционных предварительных примерок. В результате лишь одно предприятие в Массачусетсе производило обуви больше, чем тридцать тысяч парижских сапожников. Что вызывало удивление заграничных путешественников, так это груды одинаковой одежды по относительно дешевым ценам. Европе это еще предстояло. Все встало на поток, от очков до роялей.

Но были изобретения, значение которых резко выходило за рамки обыденного. В конце 60-х годов Дж. Пульман стал выпускать свои спальные вагоны, а компания Маккормика начала тысячами производить новые сельскохозяйственные машины. Центр инженерной мысли переместился в цеха заводов Нью-Йорка, Чикаго, других городов. Здесь же окончательно умерла мечта о сельскохозяйственной Америке.

В последнюю четверть XIX века два главных процесса радикально изменили лицо Америки. Первый – развитие транспортных средств, второй – рост городов.

По окончании гражданской войны в США было тридцать пять тысяч миль железнодорожных путей, их стоимость приближалась к миллиарду долларов. Семью годами позже железнодорожная сеть удвоилась. Дороги связали два океана, окончилась историческая глава о необозримости Америки. Экспрессы сократили многомесячный путь до нескольких суток движения.

Строительство трансконтинентальных магистралей это веха в американской истории. Что вызвало их к жизни? В Вашингтоне боялись, что удаленные и растущие штаты, не будучи связаны с центрами страны, выйдут из федерального союза. Религиозные деятели сокрушались по поводу падения нравов среди грубых, оторванных от церковной службы пионеров Запада, их заботил сбор средств с паствы. Но главным было не это. Банкиры Северо-Востока видели прячущиеся за Скалистыми горами доходы, и это предопределило судьбу дорог. Миллионы долларов соединились с тысячами безымянных тружеников, проложивших полотно дороги через долины и горы, над реками и каньонами. Одно из высших достижений XIX века, трансконтинентальная дорога, была создана за несколько лет. В 1869 году «Сент-рал Пасифик» с запада и «Юнион Пасифик» с востока встретились в Промонтори Пойнте, знаменуя победу над пространством. Уже 10 мая 1869 года телеграф передал во все более или менее крупные города: «Раз, два, три, сделано!» Трехтысячекилометровая трасса связала американский Восток и Запад.

В 60-е, 70-е годы XIX века Америка покрылась плотной сетью железных дорог. Вдоль главных магистралей росли города, вытесняя поселения пионеров. Знай строители тех лет об автомобиле и шоссе, которые в XX веке обрекут железнодорожные станции на запустение, возможно, накал страстей и спешка утихли бы. Но в те времена прогресс виделся в образе локомотива, прорезающего девственные прерии.

Джефферсон и его аграрные демократы правили в 1800 году пятимиллионной страной, где лишь пять процентов населения жило в городах. К 1875 году в сорока миллионных Соединенных Штатах города стали средоточием экономического богатства и политической мощи правящего класса, вступившего в полосу безудержной монополизации.

Мегаполис Нью-Йорк с его миллионным (в 1870 году) населением один имел больше жителей, чем все американские города эпохи Джефферсона. Небольшая двухэтажная Филадельфия периода континентальных конгрессов стала колоссальным семисотпятидесятитысячным Вавилоном. Еще недавно в деревянном Цинциннати лошади тонули в грязи, а теперь это был каменный гигант с населением в четверть миллиона.

Города наступали на поля, закрывали небо. Фермер терял шляпу, глядя на восьмиэтажные громады, а с изобретением лифта этажность увеличивалась чуть ли не ежегодно. Нью-Йорк еще не мог похвалиться небоскребами, но универмаг Лорда и Тейлора, Брайант-билдинг поражали воображение. «Козырями» Чикаго были шестьдесят миль брусчатых улиц и такие «гиганты», как восьмиэтажный Палмерхауз и шестиэтажный Шерман-хауз. Началось соперничество Нью-Йорка и Чикаго, продолжающееся по сию пору. Побеждало умение ухватить и использовать нововведение. Бетонные тротуары Чикаго были началом широкого применения этого строительного материала. Уступая в этажности, Чикаго стремился выйти вперед по части освещенности: на его улицах было две с половиной тысячи газовых ламп.

Города восточного побережья становятся в эти годы подлинными посредниками общения Америки и Европы. Первый трансатлантический кабель был проложен в 1866 году. «Ассошиэйтед пресс» тотчас передало речь прусского короля, биржа узнала о стоимости ценных бумаг в Лондоне. В эти же годы изобретают телефон и печатную машинку. Их звуки вскоре станут самыми обычными среди городских шумов.

Началась эра строительства мостов. Флагманом стал Бруклинский мост. Для освоения Запада особое значение имели мосты через Миссури и Миссисипи. Канзас-Сити и Омаха гордились своими стальными великанами. Чикаго построил трехкилометровый тоннель под озером Мичиган. Нью-Йорк, однако, не потерпел конкуренции. Уже в 1867 году здесь открылось движение по сабвею, поднятой на колонны городской железной дороге. Напрасны были жалобы коммерсантов, что шум разгонит покупателей, стенания ревнителей красоты, обличавших бездумное уродство, мольбы кебменов, видевших конец своей профессии. Сабвей имел поразительный успех, он разгрузил нью-йоркский даунтаун (центр города) и оказался экономически выгодным.

Устойчиво держалось предубеждение американцев в отношении асфальта. Хотя Париж и Лондон восприняли его благожелательно, янки долго считали его дорогим удовольствием, предпочитая каменное покрытие. Зато Нью-Йорк, Филадельфия, Бостон и Чикаго могли похвалиться бетонными тротуарами. Но более перспективным оказалось иное употребление этого материала. В 1870 году первые здания из бетона выросли в городе Белвилл, штат Нью-Джерси. Оригиналы стали делать огромные окна, стеклянные витрины на первом этаже.

В год чикагской выставки 1893 года архитекторы М. Салливэн и Д. Адлер образцами новых сооружений, «нанизанных» на стальной каркас, породили новое слово, «небоскреб». В архитектуре появилась формула: «Форма следует за функцией». Обстоятельства требовали максимального использования полезной площади в центре городов, и новаторы-архитекторы создали конструкции, в которых вертикаль решительно преобладала над горизонталью.

Строители еще украшали верхушки новых могучих зданий элементами классической архитектуры, а входы в них стилизовали под порталы готических соборов, но публика уже не могла с улицы оценить поднебесного благолепия, главным становился силуэт, его устремленность вверх. Учившийся в конторе Адлера, Салливэна в 1890е годы молодой Фрэнк Райт скептически смотрел на неловкое украшательство бетонных громад. Его поражали необъятные возможности жидкого бетона, готового принять любые формы. Отлитые в бетоне здания Райта начала 1900-х годов смотрятся как модерн и по сей день. Отныне не распростерший крылья орел, а рваный силуэт небоскребов стал символом Америки.

Другим ее символом стал автомобиль. Еще в 1900 году Англия имела автомобилей больше, чем Америка. Бросок был сделан за первое десятилетие XX века, с 4 тысяч до 187 тысяч автомобилей. Но все же большинство в Америке знало в те годы иные, не автомобильные колеса. На рубеже веков страна болела велосипедной лихорадкой. Завидным рекордом 1896 года была доставка на велосипеде почты из Сан-Франциско в Нью-Йорк за одиннадцать дней, со скоростью трансконтинентального экспресса.

В Нью-Йорке те, кто стал образцом преуспевания, не прятались от людей. Уильям Астор, о состоянии и земельных угодьях которого дельцы говорили, подняв к небу глаза, ежедневно появлялся в невзрачного вида одноэтажной конторе на Принс-стрит. Удачливому мультимиллионеру доставляло удовольствие пройтись мимо общественной библиотеки своего имени и других свидетельств «благодеяний», оказанных им городу.

В хорошую погоду по аллеям Центрального парка неслись дрожки, и Нью-Йорк знал, что в руках возничего, Корнелиуса Вандербилта не только пара рысаков, но и сотни миль железных дорог.

Третьим мультимиллионером Нью-Йорка был Александр Стюарт, владыка торговой сети. Его дом из мрамора на Пятой авеню долгие годы служил эталоном местного зодчества.

Теодор Рузвельт-старший не имел миллионов, не руководил масштабными сделками, но в своем городе был все же заметен. Его англо-голландское происхождение давало право претендовать на высший для Америки аристократизм. Между тем предки Т. Рузвельта отнюдь не принадлежали к создателям империи, к бесстрашным исследователям, конкистадорам или первопроходцам. Просто, когда жизнь в Голландии стала невыносимой, они покинули родные края, чтобы присоединиться к маленькой колонии, оккупировавшей устье реки Гудзон и назвавшей свой поселок Новый Амстердам. Завоеванный англичанами, он стал Нью-Йорком, но семья Рузвельтов все триста последовавших лет, начиная от Клаэса Мартенсена ван Рузвельта, высадившегося на Манхаттане в 1644 году, не поддавалась порыву тех, кто видел Эльдорадо на Западе.

Вандербилты, Ван вик Бруксы и Рузвельты, смешиваясь по крови с англосаксонским населением, продолжали стоять на своем обжитом острове, обратившись к мореходству, морской торговле. Тесная англо голландская колония сохраняла дух внутренней корпоративной замкнутости, лелеяла традиции и само чувство превосходства над потерянным людом, высаживающимся на Стаатен-Айленде. Это чувство внутреннего превосходства старожилов, горожан, связанных с Европой, имеющих достаток и уверенных в себе, передалось Теодору Рузвельту-младшему. Никогда он не ощущал тягостных моментов сомнений в правомочности своих претензий на руководство другими; это свойство было обусловлено не столько интеллектуальным преимуществом, сколько чувством «первенства по праву происхождения».

Итак, Теодор Рузвельт, представлявший седьмое поколение потомков Клаэса Мартенсена, считал свою родословную лучшей из возможных в Америке. Его дед, чистокровный голландец, в результате женитьбы породнился с ближайшими сподвижниками Уильяма Пенна, основавшего Пенсильванию. Прапрадед Т. Рузвельта по материнской линии был главой первого правительства штата Джорджия и рабовладельцем.

Упоминание об основных фактах родословной Т. Рузвельта нам необходимо для объяснения некоторых важных черт мировоззрения будущего политика. Семьи его отца и матери были аристократическими (по американским понятиям). В этих семьях не существовало идолов, политических или коммерческих героев, чья слава или богатство заставляли бы других чувствовать себя «второсортными». В политической практике Т. Рузвельта ярко проявится это качество самоутверждения, основанное на впитанных с детства идеях превосходства над окружающими. Нигде Рузвельт не упоминает о кумирах, которым он хотел бы следовать. Отпрыск богатой патрицианской семьи желал вести дело по-своему и проявил достаточно воли и выдержки.

Теодор Рузвельт родился в октябре 1858 года в Нью-Йорке. Его отец, занимаясь стекольной торговлей с Европой, приобрел четырехэтажный дом из коричневого камня, завел счет в банке и иногда участвовал в городской благотворительности. Политические события его не интересовали. Впоследствии его сыну, склонному к романтизации всего, что связано с семейными традициями, было трудно объяснить полное отстранение отца от событий гражданской войны между Севером и Югом. Проявляя пиетет в отношении родителей, Рузвельт-младший объяснял это желанием отца не оскорбить чувств своей жены, по происхождению южанки. Агрессивному, склонному экзальтированно отстаивать «крестовый поход» Севера против Юга, Теодору-младшему, видимо, все же хотелось видеть отца офицером армии северян. Рузвельт-старший к концу жизни потерпел в торговле ряд серьезных неудач, пошатнувших его состояние. Все же до конца своих дней он оставался активным человеком.

Типичная черта англо-голландской общины – первостепенное внимание семье. В данном случае это сказалось во внимании к воспитанию старшего сына, который в детстве был болезненным и слабым. Процесс умственного и волевого формирования Теодора Рузвельта едва ли поддается реконструкции. Ни детские записи, ни заметки окружающих не дают надежных свидетельств о путях его развития.

Можно предположить, что болезнь (астма) сказалась на становлении личности Теодора. Оторванный от обычных детских игр, он рано обрел склонность к самоанализу, наблюдательность, способность ориентироваться в ситуациях внешнего мира. Напористость, стремление к полнокровной жизни, богатой событиями и переживаниями, вот что поражало в Рузвельте окружающих. Рузвельту-политику была свойственна способность аккумулировать жизненные силы, создавать периоды максимально напряженной работы. О незаурядности его натуры, силе воли говорит такой факт. С двенадцати лет Теодор ежедневно занимался в гимнастическом зале и через некоторое время полностью восстановил свое здоровье.

Рузвельт рос в патриархальной семье, где все дети: он сам, его сестры Анна и Коринна, младший брат Эллиот воспитывались в атмосфере беспрекословного подчинения отцу. В автобиографии Теодор Рузвельт писал, что отец был единственным человеком, которого он «когда-либо действительно боялся». Отец непосредственно занимался воспитанием детей, выбором предметов изучения и контролем над занятиями.

В чтении Рузвельта было меньше систематичности, чем можно предположить, исходя из основательности образовательных планов его отца. Теодор-младший с ранних лет читал много, быстро и с большой пользой для себя. Буквально потеряв зрение на книгах (большинство современников Теодора Рузвельта не знало, что президент слеп на один глаз), он приобрел обширный багаж знаний, завидную эрудицию. Теодор рано проявил интерес к зоологии. Всеобщий интерес к учению Дарвина нашел свой отклик и в семье Рузвельтов. К четырнадцати годам «Происхождение видов» было уже проштудировано. Позднейшее понимание общественных отношений основывалось на первоначально выработанном под влиянием дарвиновской философии мировоззрении.

Механическое перенесение дарвинизма на историю общества привело к возникновению теорий о преимуществах «избранной расы», об «авангардных нациях», о борьбе за выживание как сущности общественной жизни. «Выживает сильнейший», эту истину, проверенную на детских опытах с пресмыкающимися, Рузвельт впоследствии возведет едва ли не в абсолют.

Пока, в ранние годы, зоология занимала Рузвельта как таковая. Он собирал коллекции животных (у него хорошо получалось делать чучела), делал фенологические записи. Семья могла себе позволить летние поездки в места с нетронутой природой и, главное, заграничные путешествия. Сообразно с воззрениями отца, они должны были послужить одним из этапов воспитания и образования детей. Одиннадцатилетний Теодор Рузвельт побывал в Англии, Франции, Германии. Наряду с чтением, главным источником жизненных впечатлений, знакомство с другими странами развило у него неутолимое любопытство, критичность, остроту восприятия, тягу к сравнениям.

Черты молодого Рузвельта отнюдь не во всем привлекательны. В мальчике обнаруживается огромное упрямство, эгоизм, высокомерие, презрение к людям, дерзость, нарочитая грубость. Основой взгляда свысока являлась его уверенность, что он может сделать то же, что и другие, но быстрее и лучше. Многие детские черты стираются последующими жизненными испытаниями, но эта особенность, безапелляционная вера в свое умение делать все лучше других осталась свойством Рузвельта-политика на всю жизнь. С годами резкость его суждений об окружающих лишь усилилась. Никогда не был Рузвельт скупым на похвалу себе. Верить в свою проницательность, в правильность своих суждений, это очень характерно для него.

В шестнадцать лет Теодор начал двухгодичную подготовку к поступлению в колледж. С частными учителями он прошел все необходимые дисциплины и в 1876 году был зачислен в Гарвардский университет. Поступить в Гарвард означало вступить в круг избранных, в общество тех, чьи отцы распоряжаются судьбами страны, надеясь передать эстафету своим наследникам. Гарвард того времени, разумеется, резко отличался от гигантского университета современности. Во времена Рузвельта в нем училось несколько сот студентов. Но это были отпрыски действительно влиятельных семейств.

Впоследствии Рузвельт жаловался, что университет не дал ему практических знаний, которые пригодились бы на политическом поприще. Впрочем, восемнадцатилетний абитуриент еще не представлял себе будущего в политике и избрал предметы, предполагающие научную карьеру. Естественная история, литература, политическая экономия, вот главные дисциплины, которым было отдано время университетского учения.

В университете царило некое презрение к политике как смеси демагогии и дурных страстей. Рузвельт не только не вспоминал об обстоятельствах пробуждения в нем деятеля, лидера, но и говорил о несовместимости быть джентльменом и политиком. И все же некоторые внешние обстоятельства указывают, хотя и разрозненными штрихами, на поворот в мыслях воспитанного в тепличной домашней обстановке юноши. Во-первых, желание всюду быть первым лишь укрепляется общением со сверстниками. Он становится главой клуба естественной истории, стремится достичь максимально высоких результатов в учебе (итог: Рузвельт, двадцать первый студент из курса в сто пятьдесят восемь человек). Во-вторых, его начинает занимать применение законов природы к обществу, модный в то время позитивизм. С этим связано увлечение теорией Джона Стюарта Милля, вопросами экономической организации общества, его участие в финансовом клубе. К 1880 году Рузвельт открывает для себя сферу общественной деятельности. В нем просыпается полемист. Двадцатилетнему Рузвельту нравится атмосфера жарких споров, обращенного на него внимания.

К студенческой жизни он приобщается через участие в одной из трех издававшихся в Гарварде газет, «Адвокат» (впоследствии становится, вечное стремление к первенству, ее редактором). Через газету «Адвокат» Рузвельт выражает свои суждения по политическим вопросам, в которых видна его большая начитанность. Первые политические высказывания о явлениях общенационального масштаба относятся к 1880 году, когда Рузвельт, будущий президент-республиканец, убеждал голосовать за сенатора Байярда, кандидата в президенты от демократов. Итак, интерес к политике пробудился, он не оставит Рузвельта до последних дней его жизни.

Президентская кампания 1880 года как политическая битва общенационального масштаба может быть понята лишь на фоне стремительной монополизации промышленности, которая привела к невиданной концентрации экономической и, соответственно, политической власти. Свой путь к национальному могуществу начинает К. Йеркес (он стал прототипом главного героя трилогии Т. Драйзера «Финансист», «Титан», «Стоик»). Группа из шести капиталистов, в которой американские историки ставят Йеркеса на первое место, захватила всю систему трамвайного транспорта Нью-Йорка, Филадельфии, Чикаго, Питтсбурга и сотен других, более мелких городов во всех штатах. Эта же группа контролировала газовое освещение и электрическую сеть.

В годы, когда монополии делили богатство и власть, рядовой избиратель был лишен даже видимости политического выбора. Жителю Севера полагалось голосовать за республиканцев, ведших Север полтора десятилетия назад в решающую битву с Югом; южане покорно опускали бюллетени за «свою» демократическую партию. Засилье ставленников капитала на местах, деградация федеральной власти (алкоголизм президента Гранта стал национальным позором) принуждали здравомыслящую часть верхушки общества искать альтернативные пути, ибо застой грозил самой системе. В обстановке резкой критики политической действительности естественно уповать на перемены, какими бы традиционными ни были партийные симпатии.

Этим и объясняется фрондерство, сказавшееся в поддержке Теодором Рузвельтом, входящим во вкус американской политики, кандидатуры претендента-демократа. Создание своей системы взглядов еще впереди (годы президентских кампаний в этом смысле будут особенно плодотворны), но уже в 1880 году молодой Рузвельт ясно осознал следующее: если деградация политической системы, в условиях полного господства республиканской партии, будет продолжаться и дальше, то политический крах станет реальной опасностью.

Не следует переоценивать зрелость его взглядов, серьезный интерес к политике придет через несколько лет. Пока редактор студенческого «Адвоката» пишет в основном о спорте и спортом занимается.

В день своего двадцатидвухлетия, в октябре 1880 года, Теодор Рузвельт женился на Алис Хатвей Ли. Неумеренный во всем, он выражает в письмах свои чувства в самых восторженных тонах. Неподалеку от Нью-Йорка куплено поместье в полтораста акров. Обзаведясь семьей, Рузвельт решает оставить занятия наукой. Он делает это не без сожаления (написано несколько интересных статей по орнитологии), но отчасти обвиняет методы университетского образования, слишком догматичные и удаленные от практики. Возможно, его «устрашила» необходимость трехлетнего завершения своего учения за границей. Женитьба дала удобный повод для отказа.

Находясь на жизненном распутье, Теодор Рузвельт просит совета у преподавателя экономических наук Лоуренса Лафлина, продолжать ли совершенствоваться в естественных науках или избрать иной путь. Лафлин рекомендует заняться экономикой. В интересах Рузвельта в эти годы намечается значительный поворот. Вслед за экономикой он обращается к истории. Им начат труд «Военно-морские действия в войну 1812 года», получивший по завершении высокие оценки специалистов. Выпускной диплом он пишет на тему «Практическая возможность уравнения мужчин и женщин перед законом».

Будущее, кажется, начинает проясняться: юридическая карьера. Рузвельт поступает в Колумбийскую юридическую школу, знакомится с юриспруденцией у своего дяди Роберта Барнхилла Рузвельта. Свидетельства тех лет говорят о несдержанной эгоцентричное™ слушателя, задающего как равный равным вопросы преподавателям, склонного к морализированию и вовсе лишенного традиционного смиренного послушания. Поразмыслив, Рузвельт приходит к выводу, что для адвокатской карьеры у него не хватит терпения.

Он проявляет все больший интерес к политике. Многочисленные воспоминания о Т. Рузвельте не дают ответа на вопрос, как он решил стать политиком. По крайней мере семейные традиции не предполагали обращения к общественной деятельности. Видимо, разочарование в профессии натуралиста, пробудившийся интерес к истории и природная экспансивность предопределили поворот. В 1880 году Рузвельт вступает в республиканский клуб двадцать первого округа города Нью-Йорка и дает этому «исчерпывающее» объяснение: «Я намеревался принадлежать к правящему классу».

Характерное признание. Культ аристократизма, культ сильного человека, доминирующего над окружением (как природным, так и общественным) обусловил в Рузвельте эту потребность быть первым, решать судьбы других, выступать арбитром человеческих отношений. Какое бы объяснение ни давалось приходу Рузвельта в политику, ясно одно: не желание сделать этот мир лучше и уж, конечно, не чувство социальной справедливости владело им. В нем явно говорил инстинкт повелевать. И еще. Его позицию отличало некое подчеркивание морального превосходства над тем миром открыто продажной политики, разоблачением которого занимались газеты соперничающих групп. Рузвельт привносил в политическую борьбу некое «моральное право». Можно предположить, что ему была видна возможность катастрофы для правящего класса (принадлежность к нему он четко осознавал), если делами, как и прежде, будут вершить откровенно безнравственные политиканы.

У Рузвельта не было сомнений относительно выбора партийной принадлежности. На Северо-Востоке, где находился Нью-Йорк, республиканская партия преобладала безусловно. Так было со времен гражданской войны. На победе Севера республиканцы нажили огромный политический капитал, который щедро использовали в борьбе с конкурирующей демократической партией. Республиканцы, при всех явных проявлениях коррупции их партийного аппарата, оберегали столь дорогой Рузвельту истеблишмент, неотъемлемой частью которого он себя ощущал. Поэтому выбор республиканской партии, по существу, был предопределен. «Молодой человек моего воспитания и моих убеждений, писал Рузвельт, мог связать свою судьбу только с республиканской партией». Он считал республиканскую элиту «хранительницей» американского единства, наиболее националистически (с этим были связаны его глубокие чувства и помыслы) настроенной частью страны.

Приход Рузвельта в республиканский клуб своего округа совпал с благоприятной для него тенденцией в республиканском руководстве штата Нью-Йорк. Партийные боссы, видя растущее недовольство прежними лидерами республиканцев, стремились привлечь новые политические таланты. Система боссизма процветала в Нью-Йорке, как и во всей стране. Войти в фавор к партийному боссу означало найти кратчайший путь от безвестности к выборным должностям. В той части Манхаттана, где Рузвельты жили долгие годы, политическим лидером республиканцев был Джейк Хесс. Со временем население двадцать первого округа стало выказывать недовольство Хессом. Рузвельт пришел в клуб в период зарождения «бунта» значительной части республиканцев против своего лидера. Оставалось выбрать ту фракцию, чьи силы должны были возобладать.

Летом, осенью 1881 года Рузвельт окончательно решает связать себя с политикой. Он посещает собрания, знакомится с политической обстановкой. Оказалось, что в нем живет дар незаурядного оратора. Главной преградой на пути Рузвельта к политической популярности было его откровенное презрение к «толпе». Но оказалось, что волевым усилием можно достичь искусства быть непринужденным, простым, внимательным, сочувствующим. Знакомство с максимально большим числом людей становится буквально страстью Рузвельта. У него великолепная память на лица, имена. В течение года Рузвельт становится известным и партийной массе, и партийным функционерам.

Главной задачей Рузвельта было найти себе покровителя, поскольку лишь в команде с влиятельным деятелем можно рассчитывать на успех. Эту истину политической жизни Теодор Рузвельт усвоил твердо. Таким наставником стал для него выходец из бедной ирландской семьи, выдвинувшийся в гражданской войне и в политической войне Нью-Йорка, Джо Меррей. Меррей увидел подходящего кандидата в Рузвельте, чье происхождение, социальный статус и образование соответствовали стандартам обитателей нью-йоркского центра. Деятельность Меррея привела к тому, что его протеже Рузвельт на партийном собрании республиканцев 28 октября 1881 года был объявлен кандидатом двадцать первого округа в ассамблею штата.

Характерный жест. Прежде Рузвельт молчал, покорно кивая в такт шефу. Стоило республиканцам округа принять решение об его избрании в ассамблею, как Рузвельт «показал нрав»: последовало публичное заявление, что он будет выступать независимо, руководствуясь собственными суждениями. Вожди республиканцев, умудренные превратностями политики, увидели в этом не предательство, а лишь набивание цены. Они-то знали разницу между словами и делами, между обещаниями и их реализацией. Рузвельт продолжал, несмотря на уверения в собственной независимости, поддерживать отношения с партийными знакомыми, укреплять личные связи с лидерами. (Пройдут годы, и Джо Меррей, оставленный в политическом маршруте Рузвельта далеко позади, будет назначен им на желаемый пост заместителя комиссара по эмиграционным делам города Нью-Йорка.) Это яростное отстаивание своей независимости явится характерной чертой всей политической карьеры Рузвельта.

Комментарии прессы по поводу выдвижения Рузвельта были сходными в главном: представитель старейшей и богатой нью-йоркской фамилии должен верой и правдой служить тем, кто обладает истинной властью в городе. Если Рузвельт устраивал жителей Пятой авеню, нужно было умело «продать» его избирателям. Заработала мощная, хорошо снабжаемая средствами машина республиканской партии, и он прошел в легислатуру штата по своему округу большинством в 600 голосов.

Перевес был незначительный, он отражал факт приблизительного равенства сил двух политических мафий, в которые превратились конкурирующие партийные организации, республиканская и демократическая. Демагогия (ею всегда грешила политика) была невинной шалостью в сравнении с продажностью и беспринципностью, поразившими политическую машину в период монополизации страны.

Состояния ведущей тройки бизнесменов: Вандербилта, Астора и Стюарта, оценивались в 50 – 75 миллионов долларов каждое. Культ богатства достигает в эти годы своего пика. Царь-золото диктует все законы.