Читать онлайн Кататония. Палач миров

Глава 1

– Миледи, а сундук-то синий тож намок, кажись!

Амайя резко обернулась и кинулась в угол. Какое там «кажись», сундук плавал в воде.

– Где Брен?!

– С милордом наверху…

– Ох…

Амайя взялась за кованую ручку, потянула вверх. Тяжело, конечно.

– Ну-ка, Рада, помогай.

Служанка, поджав губы, подошла к сундуку и взялась с другой стороны. Амайя тыльной стороной ладони свободной руки утомленно убрала со лба прилипшие волосы.

В каком там сундуке была самая ценная книга Фредерика? Вряд ли в синем, но Амайя точно не знала. Фредерик любил перепрятывать свое сокровище, так что лучше уж спросить у него самого. Книга вполне могла как остаться в кабинете, так и отправиться с хозяином в поездку.

Амайя дернула сундук на себя, подтаскивая в сторону выхода. Ценные там книги, или нет, ей без разницы. Это все вещи ее мужа, чего-то да стоят.

Всю прошлую неделю Фредерик готовился к отъезду. Но что-то теперь Амайя сильно сомневалась, что торговая поездка состоится…

– Ты сама-то за ручки не хватайся, – голос мужа гулко разнесся по подвалу. – Сейчас Брен придет, достанет.

– Я про Брена уже час назад слышала, – ответила Амайя. – Его все нет и нет, а воды все больше и больше.

– В следующий раз я до дня отъезда продержу товар на втором этаже, – мрачно пошутил Фредерик, оттеснил жену, взявшись за ручку, волоком потащил сундук к лестнице. – Подвал оказался плохой идеей…

Амайя смолчала. Книги для продажи сложены в полтора десятка сундуков и заняли бы пол кабинета. Можно было, конечно, расставить по комнатам… и натыкаться на них все время.

Лучше бы натыкались…

Вода все прибывала. С десяток минут назад вдали раздался грохот, и Амайя подумала, что над городом разразилась гроза, а значит, воды станет еще больше.

Фредерик согнал в подвал всех слуг. Без разбору: и мужчины, и женщины – все вытаскивали хозяйское добро. Амайя, раздав указания, следила за работой. Она слышала, как хлопнула наверху дверь, слышала голос мужа, что-то кому-то отвечающий, слышала обеспокоенные интонации говорившего. Чувствуя неприятности, не выдержала. Поднялась по лестнице.

В проеме распахнутой двери она увидела сына бургомистра. Всегда аккуратный молодой человек сейчас выглядел на редкость неряшливо: всклокоченные волосы, местами порванная одежда. Фредерик, стоявший подле него, был очень бледен.

– Что случилось, дорогой? – спросила Амайя.

– Большая неприятность, – ответил Фредерик, а дополнил гость:

– Миледи, обрушилась ратуша. К счастью, мой отец был на улице, как и я, нас не задело. Но там люди под завалами. Все оставшиеся служащие ходят по домам, мы просим помощи, нужно разобрать завалы. Но помощи мало: все спасаются от наводнения.

Выходит, причиной услышанного из подвала страшного грохота была вовсе не гроза. Это падала ратуша.

Фредерик посмотрел на Амайю:

– Что там с подвалом?

– Почти все вынесли, – ответила она.

Муж перевел взгляд на сына бургомистра:

– Я пришлю людей. Двоих или троих точно. В таком горе нельзя не помочь.

Тот кивнул, скомкано поблагодарил и направился к следующему дому.

Амайя подошла к двери.

Улицы тонули не только в воде, но и в суете. У каждого дома бегали люди, тащили вещи. Кто-то ограничился тем, что перенес скарб на верхние этажи, а кто-то, опасаясь прибывающей воды, грузил сундуки на телеги, готовясь покинуть город. Воды на улицах стояло по щиколотку, она залила подвалы, но первые этажи в домах знати еще оставались сухими – их строили не вровень с землей, и жилые части домов наводнение зацепить не могло. Что творится в домах простолюдинов, где с улицы можно сразу шагнуть в комнату, Амайя думать не бралась.

– Брен так и не пришел, – заметил Фредерик. – Боюсь, с ним случилось что-то в этом столпотворении. – Если нет, он у меня получит. Лишние руки нам бы пригодились.

– Ты сам пойдешь к ратуше?

– Да, – Фредерик нахмурился. – Ты бургомистра знаешь. Он теряется, когда предстоит что-то сложнее устройства благотворительного обеда. Если никто с организацией не поможет, большого толку не выйдет.

Амайя уважительно посмотрела на мужа. Какой он все-таки надежный и серьезный, ее Фредерик. Не только своими делами, своей семьей интересуется. Не боится замарать одежду: бывало, что и телеги вместе со слугами из грязи вытаскивал. Если понадобится, он и на развалины ратуши полезет. Разбирать.

– Возьми меня с собой, – внезапно сказала она.

Живя в девичестве в родительском доме, Амайя и предположить не могла, что однажды захочет выйти в охваченный смятением город во время наводнения. Что вообще сможет об этом попросить. Но семейная жизнь с Фредериком была гораздо проще того утонченного бытия, что вела Амайя до замужества. Фредерик не бедствовал, но жил проще. Он не считал зазорным зайти на рынок и лично выбрать там птицу на ужин. За столом в его доме часто собирались люди, которых в доме отца Амайи не пустили бы дальше приемной: разного рода торговцы, главы гильдий, художники и музыканты. Сначала Амайя пугалась разнообразия людей в жизни ее мужа, но потом ей даже стало нравиться. Муж жил жизнью более полной, чем большинство знати.

Фредерик пристально посмотрел на жену.

– Пойдем, конечно, если хочешь. Возьми тогда с собой марли и спирту, если мы достанем людей из-под завалов, им понадобится помощь.

Спустя несколько минут Фредерик, Амайя и несколько слуг шли к площади. Они были не одиноки: другие люди тоже выходили из домов. Кто-то шел помогать, кто-то поглазеть. Из окон высовывались встревоженные растерянные женщины и сразу же принимались смотреть на восток. Вглядывались в пустоту, на месте которой раньше была ратуша с часами.

Надвигалась гроза. Страшная фиолетовая туча ползла с востока, и молнии озаряли ее изнутри вспышками, будто грозя разорвать. Но страшнее всего была не туча, а то, что за ней.

Ни единого просвета. Одна сплошная мгла.

Площадь, посреди которой раньше высилась ратуша, ничем больше не напоминала ранее спокойный центр города. Повсюду валялись куски стен и черепицы. По осколкам когда-то красивого здания потерянно бродил бургомистр. Фредерик оказался прав – управитель города не понимал, с чего начать и чего требовать от людей.

Едва увидев бургомистра, Фредерик поспешил к нему.

– Милорд… – радостно воскликнул глава города. – Как хорошо, что вы пришли! Я представить себе не мог такой ужас! Должно быть проклятая вода подмыла фундамент, и…

– Месье, я понимаю ваши чувства, но давайте потом поговорим о причинах беды, – Фредерик прервал бургомистра. – Сколько людей было в ратуше на момент обрушения?

Они говорили, потом Фредерик принялся командовать, а Амайя медленно пошла по краю площади, обходя обрушенную ратушу. На ее обломках сидел писарь с окровавленной головой и выл, но у Амайи не хватило духу подойти к нему: несчастный выглядел как сумасшедший.

«Надо врача!» – поняла Амайя и, подозвав слугу, велела бежать в проулок Лекаря – там жили городской врач, аптекарь и две травницы.

По завалам лазали люди. В одном месте женщина, причитая, оттаскивала в сторону кусок черепицы.

«А ведь под этими развалинами лежат чьи-то отцы и мужья», – внезапно поняла Амайя. Она никогда раньше так тесно не соприкасалась с болью и смертью.

Оглушительный громовой раскат ударил по ушам.

– Буря надвигается, надо поторопиться! – услышала Амайя голос мужа.

– Да где тут успеть! – раздался крик в ответ.

Кричавший оказался прав. Завалы не разобрали и на треть, когда хлынул дождь, да не так, как обычно начинается ливень: с тяжелых редких капель, нет, острые косые струи шли стеной. Спасатели, жертвы, обломки… все мгновенно пропало в водопаде.

Какое-то время люди все же старались работать, и, пожалуй, не ушли бы с завалов, но помешала темнота. Свинцовая туча закрыла все небо, подмяла под себя город, казалось, касалась крыш домов, верхушек деревьев. Разряды молний изредка сверкали в ее нутре, не давая света. Люди приносили факелы, но те гасли от воды: ливень не унимался.

Насквозь промокшая Амайя потерянно стояла на крыльце одного из окружавших площадь домов и не могла сдвинуться с места. Человеческое горе, смешанное с сошедшей с ума природой приковало ее к месту. Страх? Да, вероятно, Амайя испытывала страх, но было и нечто, кроме того. Ощущение собственной мелкости, ничтожности.

Вероятно, так ощущает себя муравей, попавший в ручей.

Ни малейшей надежды на спасение.

Из мглы и тьмы выступил Фредерик.

– Амайя! Я же сказал тебе идти домой! Почему ты еще тут?

Амайя лишь смотрела на мужа полными ужаса глазами. Она не помнила, чтобы он что-то ей говорил…

– Ладно. Давай руку, – Фредерик крепко взял ее за ладонь. – Мы уже больше никого не спасем. Это безнадежно.

Амайе хотелось спросить, почему, разве нельзя ничего придумать, разве можно оставлять под завалами людей, которые, может быть, еще живы. Не спросила. В глазах Фредерика она читала то же смятение, что испытывала сама.

Глава 2

Начало сентября, 2021 год.

Влада проснулась в 7:30 – по привычке. Сходила в туалет, заглянула в детскую, хотя и так было понятно: спят. Родительский рефлекс, заставляющий по пять раз вскакивать за время обеда, дремать вполглаза, жить в полжизни, работал без нареканий.

Влада вернулась в кровать, поворочалась минут двадцать. Нет, со сном все, в голове уже кипит бульон мыслей, всплывают недоваренными фрикадельками недоделанные дела.

Влада подтянула со стола ноутбук, подложила под спину подушку и, как была неумытая, принялась строчить жалобу в страховую.

Влада в мыслях обзывала страховщиков козлами. Сидела и думала: «Все можно понять: и большое количество обращений, и предполагаемую стоимость ремонта, но совесть иметь надо! Это же моя родная страховая. Я пятый год подряд оформляю КАСКО тут, ни разу до этого не обратилась по поводу наступления страхового случая! Этот – первый! А они решили меня кинуть, уж пардон за маргинальный слэнг!»

Основания злиться у Влады были: после полутора месяцев молчания (вместо пятнадцати рабочих дней) сотрудники страховой все же разродились извещением о направлении на ремонт… чтобы через неделю сообщить, что по факту обращения принято отрицательное решение.

Влада сидела и размышляла, что, наверное, у каждого человека бывало такое: будто остановился перед тобою самосвал и сгрузил прямо сверху тонны три песка. Песок навалился тебе на грудь, на живот, сдавил ребра, и каждый вдох требует физического усилия. И не отгрести этот песок, потому что налиты тяжестью руки, ты пробуешь их поднять, но тянет к земле, тянет кисти, тянет пальцы. Зато голова в такие моменты становится легкая-легкая, и появляются мысли: а может, ну его все. К черту эту страховку, к черту машину, все к черту. Оторваться бы от земли и…

И все. На этом моменте в подобных размышлениях к Владе обычно приходило небольшое успокоение. Она говорила: «Ну, хорошо, сейчас мне крайне погано, но так будет не всегда. Сейчас я потерплю, а через час-другой это ощущение пройдет. Я проветрю голову, и тогда подумаю, как с этим быть».

Так она поступила и в этот раз, решив, что, в конце концов, большинство современных человеческих проблем можно решить деньгами.

Деньги у Влады были. Прямо сейчас Константин был в командировке, а командировки всегда хорошо оплачивались. Влада ждала премии на работе. Так что дело вовсе не в том, что грозит ремонт машины за свой счет. Просто… это несправедливо.

«Ссылаясь на п. 10.12 Правил страхования, позволяющих страховщику исследовать обстоятельства страхового случая, страховщик необоснованно оспаривает вступившее в законную силу постановление от 7 марта, согласно которому вред автомобилю причинен вследствие действий третьих лиц…»

Жалоба получалась длинная. Влада, тем не менее, почти успела ее дописать, когда в комнату вошел Ростик.

– Гуд монинг, мама.

– Гуд монинг, сына. Дай мне десять минут, чтобы закончить. Иди пока покупайся.

Ростик ушел, спустя минуту в ванной полилась вода.

«Данное заявление прошу рассматривать как претензию в рамках досудебного урегулирования спора», – закончила Влада, нажала на ноутбуке кнопку «печать», и в комнату вошел Ромка.

– Доблое утло, мамочка!

– Доброе утро, солнышко. Дай мне две минутки, я распечатаю и отправлю жалобу, а потом займусь вами.

Принтер, конечно, заартачился, как всегда бывает, когда печатать надо срочно. Влада, глубоко и ровно дыша, понажимала на нем разные кнопочки (а их две всего, и слава Богу!), и три вожделенных листа, шурша, выползли-таки из нутра белого чудища.

Влада датировала последний лист, размашисто расписалась и достала телефон, чтобы отсканировать документ.

– Маааам!!! Вытели мне попу!

Рома всегда зовет ее после того как покакает. Полгода назад он учился сам пользоваться туалетной бумагой, но получалось очень грязно. Костя зачем-то сделал замечание. И все. С тех пор Рома решил, что попу вытирать не способен. «Я маленький, – говорит он, – я не могу сам, не умею».

Очень просто отбить у человека желание что-либо делать самому.

Влада сходила до туалета, разобралась с гигиенической процедурой и снова взялась за телефон. Наконец, проклятая жалоба улетела в телеграмм-канал. А вы что хотели, бумажную корреспонденцию эта продвинутая страховая компания не принимает!

Вылез из ванной Ростик. Вытерся полотенцем, бросил на пол. Влада подняла и повесила на место: бесполезно ругать ребенка, если крючки на уровне двух его ростов. Спасибо хоть, что Ростик сам берет полотенце и сам вытирается.

Завтрак прошел без проблем. Дети ссорились и пачкали не больше обычного. Съели весь омлет. Влада позанималась йогой – минут десять, не больше – и налила себе кофе. Рома качнул стол, кофе расплескался. Ростик взял тряпку, вытер лужу.

Хорошие все же растут сыновья, заботливые.

После завтрака Влада, наконец, умылась, замечая, что кожа на лбу выглядит плоховато. Пара прыщей красной болезненной припухлостью вскочила над правой бровью. К косметологу бы…

Часы показывали 10:30. Влада помыла посуду, убрала сушившееся с вечера белье, успокоила хнычущего Рому, отчитала ударившего брата Ростика, протерла с Пемолюксом кухонный шкаф, на котором кто-то из детей наставил синих печатей «Все х…ня, переделывай» («удачный» подарок Косте от коллег по случаю 23 февраля), помыла стол, пропылесосила пол, успокоила Ростика, отчитала ударившего брата Рому…

На часах было 12:30.

– Я пью чай и идем гулять! – прокричала Влада в пространство убранной квартиры.

Из их с Костей спальни донеслось: «А теперь мы с Куки покажем вам, что к нам приехало сегодня с Алиэкспресса, вы глазам не поверите!»

Дети смотрели Ютуб.

«Надо удалить эту срань с телевизора к хренам собачьим!» – зло подумала Влада.

Она думала так каждый раз, но Костя смотрел на телике свои подкасты и переключаться на комп не хотел. Экран там, видите ли, меньше. А то, что дети без родительского контроля включают всякую дрянь (кошка Куки еще не худший вариант!), это проблемы мамы.

Она же с парнями каждый день.

13:00. Влада оделась, накрасилась, собрала детей. Погода в тот день выдалась несуразная: то солнце выглядывало, то туч натягивало, поэтому на всякий случай она заставила детей надеть куртки – лучше снять, чем мерзнуть, не надев.

– Пойдем в парк? – предложила без особой надежды.

– Неее, на площадку! – в один голос заявили мальчишки.

Ну конечно, площадка. На площадке есть другие дети, можно играть в войнушку, кататься на карусели, скатываться с горок. На площадке после 14:00 играют школьники – розовая мечта мальчишек возраста 4-7 лет: дерзкие, крутые. Если очень повезет, они даже возьмут в свою компанию малышню. Если не повезет…

Да, сколько раз Влада говорила старшему, Ростику: «Если кто-то не хочет с тобой играть, не навязывайся. Не надо унижаться перед другими». Не помогало. Старшие смеялись над малышом, а он бегал как обезьянка, стараясь им понравиться. Прыгал на вертящуюся карусель, демонстрируя ловкость, громко смеялся каждой идиотской шутке…

У Влады сердце больно сжималось.

Хотя и нормальные ребята попадались, что уж там. Из тех, кто зимой катает малышню на санках, а летом учит играть в футбол.

Но таких меньше. В детском мире самоутверждаются за счет других.

Отдельная история это конфликты на детских площадках. Нормальные дети решают их сами. Не наученные этой сложной процедуре идут жаловаться. Владу особенно удивляли 10-13 летние детки, подходившие к ней со словами «ОН МЕНЯ УДАРИЛ», она все никак не могла понять, кто тут больший дурак.

Сильнее удивляли Владу только мамы, с матом и воплями налетающие на чужих детей. Ромку даже шлепнула одна… но это уже другая история.

Сегодня, впрочем, погуляли без эксцессов. Два часа, как и планировалось. Пообедали, поехали к логопеду.

17:30. Влада припарковала машину у парадной («дети, выходим из машины аккуратно! Смотрим другие машины!»), вышла, скрипнула зубами при взгляде на побитый бампер и пошла домой. Надо было бы зайти в магазин, дома кончилось молоко, но идти с детьми за продуктами – себе дороже. Мало того, что кучу ненужного наберешь, так еще и разругаешься. Не ходят ее дети в магазин спокойно, ну ни в какую.

Спас «Самокат». Влада заказала две бутылки молока, хлеб, упаковку фарша и, немного подумав, два мороженых.

Дети ушли играть в детскую. Вообще-то, сегодня им нужно было читать и писать в прописях, но Влада занялась ужином, потом прилетело сообщение с работы в стиле «Срочно! Сделать вчера!», потом она заглянула в детскую, а там…

Очнулась она в 20:30. Три часа будто одним глотком выпила. Покормила детей ужином, покупала, почитала сказку на ночь (сегодня 40 минут, Ромка долго засыпал), и в 22:20 легла в ванную.

На столе ждало недописанное задание на грядущий семинар. На телефоне высвечивалось 3 сообщения и один непринятый звонок. На ноутбуке в отдельной папке хранился забытый файл, а в нем – целый мир.

У Влады ни на что уже не было сил.

Обычный день Владиславы Усольцевой закончился в 23:10. Чтобы новый начался в 7:00.

Глава 3

Амайя пришла на площадь рано утром. Со дня наводнения и падения ратуши прошла почти неделя. Делать на площади было нечего, любоваться нечем. Обломки рухнувшего здания убрали, обнаруженные останки людей захоронили. Остался лишь фундамент, как корень сломанного зуба выглядывающий из каменной мостовой. Но не на остов когда-то прекрасного строения приходили смотреть собравшиеся на площади люди.

Дело было в туче.

Прошедшая гроза не миновала бесследно. Туча, пролившаяся дождем на город, которая, казалось бы, должна развеяться, исчезнуть, избавившись от своего груза, никуда не делась. Она немного отступила и зависла в стороне. Да так и стояла там, по-прежнему мерцая изнутри молниями.

– Мне кажется, там конец мира, – внезапно сказала стоявшая рядом с Амайей женщина.

Амайя только кивнула. Мысль-то была не нова.

Горожане ничего не могли с собой поделать. Трудно заниматься делами и вообще – делать вид, что в жизни все в порядке, когда из окна видишь, как часть привычного мира потерялась во тьме. Будто некий великан огромным ножом отхватил долю земли, и на месте недостающего куска открылась бездна. Вот они и собирались на площади – месте, с которого все началось и с которого пугающую тьму было видно лучше всего, и смотрели. Постоят, посмотрят и идут жить дальше.

Каждый приходил на площадь хотя бы раз в день. Будто проверял, на месте ли туча, не сдвинулась ли… не отхватила ли себе еще кусочек бытия.

Самое интересное, что погруженный во тьму мир все же существовал. Фредерик говорил: группа мужчин ходила в сторону тучи и не нашла ничего интересного. Стены города, за ними поле и лес. Храбрецы рассказывали, что тьма не трогала людей, просто постепенно становилась все гуще и гуще, и уже невозможно было идти в ней дальше.

Амайя отвернулась. Хватит зря тратить время, пора возвращаться домой. Остальные все продолжали стоять, вперив взгляд в небо. Лица у многих были пустые …

Амайю передернуло. «Призраки», – отчего-то подумала она и сама ужаснулась своей мысли.

Поправилась: «Нет, не призраки. Просто напуганные люди».

Быстрым шагом она пошла к дому. Приближалось время обеда, а они с Фредериком всегда садились за стол вместе. Конечно, муж никуда не уехал: боялся оставлять дом, когда природа творит такое безобразие. С трудом спасенные сундуки так и остались на верхних этажах.

Дома Амайю встретила тишина. Рада, медленно двигаясь, накрывала на стол в столовой, то и дело застывая с очередной тарелкой в руках, будто крепко над чем-то задумывалась.

– Рада! – позвала служанку Амайя, и та вздрогнула.

– Миледи! Простите, я что-то… сама не знаю, как зимняя муха ползаю. Я сейчас быстренько накрою.

– Где мой муж? – Странно, что Фредерик сам не поторопил прислугу, он очень ценил время и следовал расписанию.

– В кабинете у себя, миледи.

Амайя поднялась по лестнице наверх, открыла дверь в кабинет мужа. Фредерик сидел за столом, застыв смотрел в одну точку.

– Фредерик?!

– А? – он вздрогнул, как и Рада за пару минут до этого. Взгляд его постепенно становился живее, осмысленнее. – Прости, я что-то задумался. Ты что-то сказала?

– Ничего, просто позвала тебя по имени. Что со всеми такое? Люди будто спят на ходу, меня это пугает.

– Меня тоже, – ответил муж и положил руки на раскрытую перед ним на столе книгу, словно пряча ее содержимое от жены, а на деле – привлекая внимание.

– Что это? Твое сокровище?

– Да, та самая книга, о которой я тебе однажды рассказывал… Я пытаюсь понять, что такое происходит, природа, да все вокруг… раньше никогда не случалось такого. А тут, знаешь, написаны интересные вещи…

– Я могу о них немного узнать?

– Конечно. Но позже. Когда я сам разберусь, – Фредерик закрыл книгу и бережно убрал ее в ящик стола. Амайя услышала, как звякнул ключ, которым муж закрыл замок ящика. – Скажи, тебе на глаза не попадался Брен?

Амайя задумалась…

А ведь действительно, она не видела слугу уже давно. С момента падения ратуши так точно… и еще до этого… Амайя вспомнила, как ждала его, чтобы поднять из подвала сундуки…

– Так я и думал, – грустно сказал Фредерик.

Амайя поежилась.

– Что ты имеешь в виду? Думаешь, он сбежал? Но куда и зачем?

– Если он куда-то сбежал, – ответил муж, – то я только рад буду за него. Знаешь, Амайя, любой другой мужчина скрыл бы от жены, не сказал правды, но у нас с тобой жизнь организована по-другому. Ты не только женщина, делящая со мной дом и постель. Поэтому я не собираюсь ничего утаивать. У нас в городе пропадают люди.

Амайя всхлипнула, прижав ладони ко рту. Ее утомленное происходящими кошмарами сознание нарисовало образ чудовища, страшного мохнатого монстра, бродящего по городу и похищающего людей, а потом сжирающего их в своем логове… Фредерик, конечно, ничего такого не имел в виду, спокойно продолжая:

– Уже не досчитались как минимум двух десятков, и Брен, похоже, среди них. Пропал купец, остановившийся на постоялом дворе, причем, хозяин двора божится, что вечером постоялец спокойно пошел в свою комнату спать. Пропало несколько слуг… Этих людей как будто и вовсе не было: раз, и исчезли.

– Но так ведь не бывает. Наверное, они уехали из города, или кто-то их… похитил, убил, я не знаю.

– Может быть, может быть… Скажи, а тебе вообще не кажутся странными люди в нашем городе?

Амайя вспомнила пустые лица горожан на площади, медленную Раду, собственного мужа, будто превратившегося в истукана. И предпочла промолчать.

– Мне – кажутся, – сказал сам Фредерик. – Я и сам чувствую себя очень странно. Будто иногда оказываюсь в мешке, где нет пространства, времени и вообще ничего нет. А когда я выныриваю оттуда, оказывается, что прошло уже два часа, а я даже не помню, чем эти два часа занимался. И усталость… Амайя, я чувствую страшную усталость. Ты – нет?

Она покачала головой. Ее мучали тревоги, глупые и не глупые страхи, но усталости не было. Напротив, было желание действовать, что-то делать, только Амайя не знала, что.

Фредерик слабо улыбнулся:

– Ну хоть это хорошо… Знаешь, ведь и я лучше чувствую себя в твоем присутствии. Словно ты приносишь с собой глоток свежего воздуха. Ладно, воздух воздухом, но я не отказался бы и от глотка чего-то посущественнее. Обед уже готов?

– Пойду проверю, – сказала Амайя, испытывая насчет Рады большие сомнения.

Подходя к двери, она украдкой бросила взгляд на мужа. Он читал какие-то бумаги и выглядел вполне живым.

Всю ночь над городом звучали раскаты грома. Амайя спала дурно, то и дело вставала, подходила к окну, вглядывалась в темноту. А наутро слуга принес от бургомистра красивый конверт с приглашением на ужин.

– Серьезно? – Амайя удивленно смотрела на мужа. – В такие времена он считает уместным развлекаться?

– Это не развлечение. – Фредерик отложил конверт. – Это для благотворительности. При падении ратуши пострадало множество людей. Их семьи испытывают денежные трудности. Будет сбор в их пользу.

– То есть, мы идем?

– Конечно идем, дорогая. Мы же живем в этом городе…

Амайя собиралась на вечер без интереса. Давно остались позади те времена, когда ее волновал цвет платья или новая прическа. Поездки к модистке она совершала не по прихоти, а по необходимости: благородной даме следует выглядеть прилично. Но все же, посмотрев на свое отражение в зеркале, она осталась довольна. Темно-синий шелк, розовый жемчуг на шее и в ушах… Высокая прическа с небрежно отпущенными по бокам локонами…

В дверь постучали.

– Дорогая, ты готова? – спросил Фредерик, не заходя в комнату.

– Вполне.

Карета быстро довезла их до дома бургомистра. У крыльца уже собралась куча экипажей, но привычного шума от коней, кучеров, лакеев – всего того гомона, что свойственен крыльцу богатого дома в день приема – не было.

Лакей открыл дверь кареты, Фредерик выбрался и подал руку. Амайя отметила медлительность в движениях мужа.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Фредерик провел ладонью по лбу.

– Да, нормально… Знаешь, даже лучше, чем было дома. Такое ощущение… ладно, потом об этом. Идем.

Сонный дворецкий отворил перед вновь прибывшими двери в просторную гостиную, служившую в этот день бальной залой. Амайя и Фредерик вошли внутрь, неприятно поражаясь обстановке. Людей внутри было много, а вот веселья не было. Молодые девицы утомленно сидели у стен в компании таких же усталых матерей и компаньонок, и их можно было понять – музыка, известная композиция с претензий на задор, звучала тягуче и медленно. Скрипач еле-еле водил смычком по струнам, а флейтист, казалось, и вовсе задремал.

Бургомистр, похожий на огромного косматого медведя, будто поплыл навстречу Фредерику и его жене в необычайно густом воздухе.

– Мой дорогой, – пробасил он, – как славно, что вы пришли. Я чувствую, что с вами все пойдет по-другому…

Он оказался прав. Будто очнувшиеся музыканты заиграли быстрее и веселее, стряхнувшие истому девицы закружились в танце. Мир на какое-то время вновь обрел свою яркость, и Амайя согласилась потанцевать: муж провел ее по залу в вальсе. Наконец, прошло коротенькое театрализованное представление, после которого среди гостей пустили ящик для пожертвований в пользу семей жертв падения ратуши, и всех пригласили за стол.

Амайю посадили, на ее взгляд, не очень удачно: по правую руку от нее сел Фредерик, а вот по левую разместилась одна старая докучливая дама, обществом которой Амайя сразу же стала тяготиться.

– Вы слышали, что случилось? – пристала старуха, едва опустившись на стул. – Миледи М. не видели со вчерашнего вечера!

– Вы полагаете, с нею что-то произошло? – спросила Амайя с целью не показаться невежливой.

– Один Создатель знает, милая моя, один Создатель! Говорят, она пропала прямо из своей комнаты, и сомнительно, что куда-то ушла, все вещи на месте. Тем более, по слухам, она дурно чувствовала себя в последнее время, все задумывалась о чем-то… Ну да такое бывает, и я порой задумаюсь, застыну как муха в янтаре… С вами не случается?

– Нет… – удивилась Амайя.

И не только она. Фредерик, до этого смотревший в другую сторону, на соседа справа, повернулся к жене, окидывая ее заинтересованным взглядом.

– А вот я – да! – продолжала старуха. – Представьте себе, иногда я даже пугаюсь, что не смогу проснуться – так крепко сплю… даже сюда едва доехала, никаких сил собраться не было. Зато вот тут уже ощущаю себя гораздо лучше! А как вы, милочка, рядом сели, так вообще. Вот, что значит, дыхание молодости.

Амайя вздрогнула. Но то был не ветер, а новый взгляд мужа – очень непривычный. Такой, будто Фредерик увидел жену в первый раз…

Амайя хотела было спросить его, почему он так смотрит, но в этот момент Фредерик отвернулся: его внимание привлек бургомистр.

– Не могу, месье, совершенно не могу получить никаких сведений из столицы! – громко жаловался бургомистр. – Я писал дважды Великому Князю, а в ответ тишина, и даже мои гонцы не явились. И это не только у меня: многие жалуются, что давно не получали вестей из других городов… Я боюсь, что наши вести тоже никуда не доходят… Ответов ведь нет…

– Это все туча, – ломким голосом сказала одна из сидевших за столом девиц и, прежде, чем мать успела на нее шикнуть, добавила, – она ведь висит со стороны столицы, и через нее никто не может пройти.

– Позвольте, милая барышня, – вклинился в разговор старик. Его крючковатый нос едва не касался верхней губы, что выглядело бы препотешно, если бы не баснословное состояние говорившего: над такими людьми не смеются из-за внешности. Да и строгий голос говорившего к шуткам не располагал. – Туча это природное явление, она, если позволите, не может причинить вреда человеку. Я скорее допущу, что прошедшая гроза коснулась не только нас. Она могла размыть дороги, что затрудняет доставку корреспонденции.

– А что с людьми? С пропадающими людьми что?! – донеслось с конца стола. – Как вы это объясните?

– Но не туча же их ест, в самом-то деле, милостивый государь! – возмутился старик.

Люди за столом зашумели. Амайя отчетливо услышала обрывок брошенной кем-то фразы: «…последние времена…», и ей стало страшно. Все вокруг боялись. В какой-то момент люди в зале ощутили свою отрезанность от всего мира. Задумались о родных, которые остались дома…

– Прошу меня простить, – первая с места поднялась мадам Ломбро, дрожащей рукой поправляя рукав розового платья. – Я поеду, Мина в последнее время плохо спит с няней…

Следом за ней встали еще несколько матерей, оставивших дома детей, за ними ушла пара мужчин.

Амайя бросила на мужа вопросительный взгляд: ей тоже больше не хотелось оставаться столом, но Фредерик шепнул:

– Сиди, – и они остались.

Амайя поняла, почему. В своей непревзойденно вежливой манере Фредерик принялся выспрашивать знакомых о вестях, поступавших в город, об общих знакомых, о самочувствии… Амайя сидела и удивлялась: ей казалось, что мужу больше других понятно, как связано одно с другим. Впрочем, по здравом размышлении любому несложно было сделать вывод: город, в котором они живут, будто по частям стирается с карты мироздания…

Глава 4

В субботу у Кости выдался настоящий выходной. Пока Влада кормила детей завтраком и тихонечко развлекала в детской, он превосходно выспался. Влада дождалась, пока муж примет душ, выпьет чашку утреннего кофе, и подошла к нему.

– Помнишь, что ты мне обещал?

Костя наморщил лоб…

– Помню. А что ты собираешься покупать?

– Мне надо новое платье. Если ты все еще намерен взять меня на свой корпоратив.

– Намерен. Удивлен, что ты помнишь.

– Конечно, помню, мне ведь нечего туда надеть.

– Платье… Что еще?

– Посмотрю джинсы и пару юбок. Может быть, туфли, хотя уже осень… может, оставлю эту мысль до весны. Смотри: я, в принципе, готова ехать.

– Ладно… Мы с мальчишками пойдем на улицу… Во сколько тебя ждать?

Влада ненавидела этот вопрос. Вероятно, Костя задавал его не со зла, просто не понимал, что он значит, а Влада, слыша это «Во сколько тебя ждать?» чувствовала, как туго затягивается вокруг нее сеть семейных обязанностей. Создавалось ощущение, что она ворует часы, потраченные на собственные дела. Влада испытывала вину, ведь время, проведенное в магазине, не будет временем рядом с детьми.

– Не знаю. К вечеру буду, – отрывисто произнесла она.

Костя приставать не стал, и Влада, нацепив удобные старые кроссовки, воткнув в уши наушники, пешком направилась к торговому центру.

На машине было бы быстрее, но быстрее как раз не хотелось. В ушах зазвучал старый плейлист: «Как бессонница в час ночной меняет, нелюдимая, облик твой…»1.

«Прекрасно, – подумала Влада, – то, что надо».

И сделала погромче.

Она давно уже не выходила из дома иначе, чем по делам. Раз или два в неделю ездила на работу в университет, где вела семинары. В эти дни с детьми сидела Елизавета Павловна.

– Почему ты не отдашь их в детский сад? – все время спрашивала она. – Другие отдают, и ничего.

– Другие и в детский дом отдают, и ничего, – огрызалась в ответ Влада.

Ей претила мысль отправлять детей на воспитание чужим людям. Влада не хотела, чтобы ее сыновья чувствовали себя ненужными. Но домашнее воспитание, кроме плюсов, имело и свои минусы. Например, воспользовавшись «услугами» мамы для сидения с детьми в рабочие дни, она уже не могла попросить ее побыть с мальчишками, когда надо было, например, сходить покрасить волосы. Или вот, как сегодня, выбраться в магазин за одеждой. Про подруг и упоминать не стоило – Влада виделась с Аней полгода назад, а к Соне ездила вместе с детьми, благо у той была дочка, и мальчишки с ней прилично ладили.

«Кстати, о Соне…»

Влада вытащила из кармана мобильник и, найдя в контактах номер подруги, позвонила.

– Привет! – ответила Соня почти сразу. Голос у нее был прерывистый.

– Эээ… ты где? Я тебя не отвлекаю?

– Да ничего, норм. На пробежку вот выбралась. Но могу минут пять пройтись шагом. Что звонишь, что-то случилось?

– Неа. Так, тоже… в магазин иду. Дай, думаю, позвоню.

– Ну молодец, я и сама думала, что пора бы нам поболтать. Как ты?

– Как обычно. Работаю, парнями занимаюсь. К логопеду устала уже таскать. Машину все не чинят…

– Уроды. В суд на них подай.

– К черту! Беготня по судам дороже выйдет. У тебя как дела?

– Да так. Бешусь немного. Хочу в отпуск, устала. До проклятого ковида мечтали в Амстердам поехать, а теперь какой Амстердам?

– Да уж…

– Вот-вот. Муж ржет, конечно. Говорит, в Ростовскую область в Батайск поедем к его родителям, тоже на Амстердам похоже.

– Это чем?! – удивилась Влада.

– Говорит, что там, что тут установлен памятник сиськам. Ну, в смысле, женской груди.

– Ого! Я не знала.

– Теперь знаешь. Вот скажи, зачем?

– Ну… – Влада задумалась. – Мне ничего в голову не идет, кроме связи с материнством… ну там, кормление молоком…

– Сомневаюсь. Там, вроде, грудь с руками мужскими. То есть, речь о сексе. Ну чо, вот сиськам памятник есть, давай еще памятник мужской эрекции сделаем. Что ты смеешься?! – несмотря на якобы серьезный голос, Соня тоже хохотала. – Между прочим, без хорошего стояка жизнь была бы бесцельна и безрадостна. Ну ладно, – тон подруги резко изменился, – ты извини, я дальше побежала, а на бегу говорить – сама понимаешь. Давай, звони. Или вообще – в гости приезжай. Пока.

– Пока, – ответила Влада, заканчивая звонок.

«Вот и пообщались…»

В последнее время все разговоры Влады и Сони оказывались примерно такими. Как-то так совпадало, что по телефону долго и свободно всегда могла говорить только одна – вторая была чем-то занята. Встречи вживую проходили даже хуже: все время отвлекали дети. Влада с грустью думала, что, случись у нее и впрямь что-то экстраординарное в жизни, не с кем бы было поделиться.

Влада снова включила музыку.

Так, не вынимая из ушей наушников, вошла она и в торговый центр. Медленно пошла по магазинам, заходя то в один, то в другой. Почти сразу выбрала и купила две блузки. Туфли долго мерила, но так и не решилась взять. С джинсами дело пошло хуже: то фасон не нравился, то цвет, но в конце концов получилось подобрать и их. Платье Влада выбрала тоже, но сомневалась, ей не нравился квадратный вырез.

В животе заурчало. Влада взглянула на часы и увидела, что провела в торговом центре уже больше двух часов. Неудивительно, что хотелось есть.

На первом этаже, у самого входа, располагалась пекарня с приличными кофе и выпечкой. Недолго думая, Влада отправилась туда.

– Мама! Мама!

Пронзительный знакомый голос заставил вздрогнуть. На какое-то мгновение Владе удалось уверить себя, что ей показалось, но потом к первому голоску добавился второй… Пришлось обернуться.

У магазинчика с мягкими игрушками и прочей ерундой стоял Костя в компании радостно машущих сыновей.

Внутри все упало. Влада через силу растянула губы в улыбке, пошла к семье навстречу. Мальчишки оставили отца, подбежали к ней.

– Что вы тут делаете? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– А мы гуляли, – улыбнулся Костя. – Тут недалеко парк и площадки хорошие, ну, ты знаешь, где бассейн. А потом подумали: почему бы нам до тебя не дойти. Только вошли, а вот и ты.

– А в другом месте вам не погулять было? – не сдержалась Влада.

– А что такое? – брови мужа изумленно взлетели вверх.

– Да ничего, Кость. Просто в следующий раз, когда тебе захочется с друзьями в баре пива выпить, я тоже с парнями пойду рядом погулять и к тебе завалюсь. Понял аналогию?

– Не совсем…

– Я в магазин пошла, Кость. Одна. И я одна собиралась тут ходить. Кофе вот собиралась выпить. Одна.

– Ну ладно… Я понял тебя… Мы пойдем тогда, если ты еще не все купила…

– Да что уж теперь, – вздохнула Влада. – Раз уж пришли, пошли вместе булки есть. Мне только платье осталось, но я уже знаю, какое возьму.

– Мама, а там с малиной есть? – вмешался Ростик, воспользовавшись паузой в разговоре родителей.

– Без понятия, сына. Вот пойдем, и посмотрим.

Булочки с малиной в кафе имелись.

Вечером перед сном, устраиваясь поудобнее в объятиях мужа, Влада спросила:

– Кость, ты на работе сильно устаешь?

Муж задумался.

– Ну… как сказать. Иногда да, иногда не очень.

– Тебе хватает выходных, чтобы отдохнуть?

Костя усмехнулся:

– Смотря, как они проходят. Если с детьми, то это так себе отдых. Почему спрашиваешь? Придумала что-то?

– Нет. Просто понять пытаюсь. У меня после выходных такое ощущение… знаешь, как в шутке: «– Как прошли твои выходные? – Такое ощущение, что они прошли по мне».

Костя хихикнул и плотнее прижал к себе Владу.

– Неплохая шутка. А, если серьезно, это и понятно. Ты с детьми все время. Может быть, тебе выбираться куда-то без них?

– Я уже попробовала, – мрачно ответила она. – Сегодня в магазин. Вы и туда пришли.

– Ну извини! – Костя скорчил умильную физиономию и чмокнул жену в нос. – Я все понял и раскаиваюсь. Больше так не буду. Потом, раз такое дело, может быть, тебе в СПА как-нибудь сходить? Или на массаж?

– Кость, ну какой массаж? Кто с детьми сидеть будет? Маму уже просто неудобно просить, тебе самому надо отдыхать, ты ж на всю семью зарабатываешь…

– Слушай, ну, если такие проблемы… зачем тебе работать? Увольняйся. И время, что на работу тратишь, трать на себя. Пусть мама в это время с детьми сидит.

– Ну уж нет, – твердо сказала Влада. – Не для того я четыре года на бакалавриат потратила, два на магистратуру и три на аспирантуру, чтобы домохозяйкой быть. Я по схеме «Kinder, Küche, Kirche2» совсем с ума сойду. Если честно, я только на работе от этого всего и отдыхаю.

– Ну, тогда не знаю, – Костя лежа развел руками, задев плечо Влады. – Извини. Попробуй просто не перегружать себя лишним.

«Офигенный совет, – подумала Влада. – Интересно только, что понимается под лишним?»

Костя уснул, а она все сверлила глазами темный потолок . Чувствовала, что разозлилась, но причин злости пока не понимала. Осознавала только, что ее зацепило упоминание о лишнем.

Что могло быть лишним в ее жизни? Влада считала, что и без того не тратит время и силы зря. Она даже свое хобби, роман, который так хорошо шел, лет пять-шесть назад отложила… Отложила, но все равно порой возвращалась к нему в мыслях.

Сначала продолжать было тяжело. Сразу же вспоминался прототип одного конкретного персонажа, события, которые Влада пыталась осмыслить через роман. Становилось больно. Потом, когда она наконец-то забеременела Ростиком, боль ушла. Другие вещи стали важными: семья, грядущее материнство… Все это совпало с учебой, с поступлением в аспирантуру, потом учеба уже там… На книгу просто не осталось времени. Влада все говорила себе: потом, но вот уже оба сына давно вышли из младенческого возраста, а роман так и застрял на одном месте…

«Может быть, просто писать – это не мое», – попыталась успокоить себя Влада, но не сработало. Червячок сомнения внутри напоминал, что чем дальше, тем больше ее раздражает установившийся порядок вещей. Невозможность делать что-то для себя. Необходимость отдавать свободное время другим.

«Да ты просто устала», – тихо прошептала Влада.

И вот это-то как раз было правдой.

Глава 5

На утреннюю лекцию Рене не пошел. Его большой незаконченный проект по структуре огненного круга требовал много внимания, и Рене решил, что лекция по начертательной магии прекрасно обойдется без него.

Он достал из шкафа чертежи и разложил на столе, тихо радуясь, что можно будет их так и оставить хоть до завтра, хоть до послезавтра.

С начала месяца Рене жил в комнате один, как и полагалось старшекурснику. Эмиль переехал в комнату на другом конце коридора.

Книги и пергаменты вольготно раскинулись на подоконнике и стуле. Рене сидел над ними, размышляя о формуле поддержания энергии огня в замкнутом пространстве, когда в дверь постучали. Маг готов был проигнорировать стук, сделав вид, что в комнате никого нет, но из-за двери раздалось:

– Месье Бланкар! Месье Бланкар! Вас зовет магистр Абеляр!

Рене вздохнул. Игнорировать лекцию допустимо, игнорировать Учителя – нет. Рене отворил дверь, едва не пришибив ею мальчишку-первокурсника.

– Куда мне идти, клоп?

– В кабинет магистра, – отрапортовал парнишка, ничуть не обидевшись на «клопа». Старшие ученики звали младших и хуже.

– Славно.

Рене захлопнул дверь, удивившись, что мелкий не попытался хотя бы заглянуть в комнату старшего мага. Обычно от мелкоты отбоя не было. «Месье Бланкар, а покажите файербол!», «Месье Бланкар, а что это за книга у вас подмышкой?!», «Месье Бланкар, а правда, что у вас кровать парит под потолком?!»

Абсолютное равнодушие посланца к быту взрослого мага выглядело странно.

Хотя… Мало ли, может, у мальчишки есть маги в родне, и все магические финтифлюшки ему знакомы…

Рене откинул размышления и направился в кабинет Абеляра.

Тот сидел на подоконнике и задумчиво глядел в окно. День выдался промозглый, низко опустившиеся облака упали на Академию. Река под холмом с трудом просматривалась сквозь помутневшие стекла.

– Магистр!

Абеляр вздрогнул, будто Рене хлопнул у него над ухом в ладоши. Повернулся навстречу. Медленно, будто преодолевая сопротивление воздуха.

– Мой мальчик… Хорошо, что ты пришел… Доброе утро. У меня есть для тебя маленькое дело. Сходи, пожалуйста, к магистру Милиссару. Он должен был сегодня вести у вашего курса лекцию, но не пришел… Попроси его зайти ко мне, когда будет такая возможность. И напомни о лекции.

Рене удивленно взглянул на Абеляра. С какой стати старик гоняет его, без минуты самостоятельного мага, как посыльного? Мог бы отправить мальчишку вроде того, что пришел к самому Рене. Но не в привычках Рене было спорить с учителем по мелочам. Он кивнул и отправился в северное крыло академии.

Из-за пасмурной погоды снаружи сумрачно было внутри. Возможно, сказалось и нежелание ученого совета тратиться на освещение каждого коридора. Видимо, считалось, что ученикам и учителям хватит света, проникающего в окна, а ночью надо спать, а не по академии бродить. Свет, конечно, проникал в окна, особенно северного крыла – огромные, стрельчатые – вот только и холод с ветром проникали тоже.

Рене поежился и запахнул плащ. Вопреки распространенному в среде обывателей мнению, повелителей огня ничего не грело изнутри. Скорее уж привыкшие к огненной стихии маги чувствовали себя в холоде еще хуже, чем адепты других стихий.

Покои Милиссара находились в дальнем углу крыла. Вид наружу отсюда открывался своеобразный, на любителя: на огород с лекарственными травами и на стену. Магистр мог бы выбрать другую комнату, например, с видом на реку или город (тоже красиво, кстати, особенно вечером, когда в домах загораются огни), но Милиссар об этом вряд ли задумывался.

Рене остановился возле недавно покрашенной в красный двери (краска уже частично облупилась, ученики сработали нерадиво, но разве бывают ответственные студенты?) и постучал. Тишина.

Рене подождал и постучал снова. Опять ничего. Если бы магистр спал, стук Рене разбудил бы его, сон Милиссара был чутким. Может, он ушел?

Рене вышел во двор. Магистра не было ни в садике, ни во внутреннем дворе, ни за воротами. Куда еще мог бы уйти старик? Если только направился к кому-то из магистров или ученого совета, но не бегать же Рене по всей академии?

Что ж, вероятно Милиссар появится поздно, тогда Рене только и остается, что пойти к Абеляру и сказать, что не нашел прогуливающего лекции магистра.

На всякий случай он все же вернулся к красной двери и постучал еще раз. Снова ответила тишина.

Рене задумался. Пожалуй, не будет беды, если Абеляр подождет немножко, о срочности ведь речи не шло. А студенты уже разбежались по комнатам, так что лекция все равно не состоится… Рене еще раз зайдет к магистру через час, а пока займется своими делами. Сходит к Эмилю, например. Друг так и не вернул конспект по углубленной алхимии, а конспект нужен для проекта…

Рене развернулся и пошел обратно по продуваемому коридору. Почти пройдя его от входа до выхода, остановился.

Академия выглядела странно. Почему он раньше этого не заметил? Он провел в коридоре минут пятнадцать, ну десять, по меньшей мере, и за это время тут не было никого, как так? Сейчас в занятиях у младшего и среднего курсов перерыв, значит, из аудиторий должны выйти студенты. В коридорах должно быть шумно, но вместо людей шумит один ветер.

Куда же все пропали?

Рене ускорил шаг. Не дело адепту высших сил паниковать по ерунде, и Рене чувствовал себя крайне неуютно. Ведет себя как напуганный мальчишка…

Эмиль был в комнате. Сидел прямо на столе и рассеянно смотрел в стену. С белыми растрепанными волосами он походил на взлохмаченный одуванчик.

– Эмиль, я за конспектом.

– Э? – не сразу отозвался сокурсник.

– Где конспект? По алхимии, – добавил Рене, видя, что Эмиль его не понимает.

– А, по алхимии… Возьми на полке, – Эмиль махнул в сторону.

– Ты его хоть прочитал?

– Читал… Да, читал, – взгляд Эмиля стал более осмысленным. – Читал, да только не понял ни бельмеса. Знаешь, – в голосе друга зазвучала тревога, – я чувствую себя очень странно. Я быстро все забываю. Вчера, например, не мог вспомнить свою собаку, представляешь? Я помню, что у меня есть собака, а какая – не помню…

– Брехун – охотничья собака породы «Лакса шоколадная». Тебе подарили его на день рождения четыре года назад.

– Вот видишь! Ты знаешь, а я – нет! Рене… я, кажется, заболел. Я будто истаиваю, занимаю в мире все меньше места…

– Дурак! – Рене крепко обнял Эмиля. – Ты самая яркая звезда в нашем созвездии, самый болючий прыщ на заднице, столько места в мире, сколько ты, не занимает ни один князь. Ты просто переутомился, братец. Сходи-ка к знахарям, попей травок.

– Наверное, ты прав, – вяло ответил Эмиль. – Я действительно устал. Очень…

Рене пошел к знахарям с другом, развлекая Эмиля по дороге. Навстречу им изредка попадались другие студенты. Все выглядели вялыми, утомленными.

«Магию изучать это вам не сено косить, – злорадно думал Рене, вспоминая первые годы собственного обучения, – тут думать нужно».

Но глубоко засевшая внутри тревога говорила: все не так просто.

– Неявка! Почти полная неявка! – ругался во весь голос магистр Эльбор. – Наглецы! Учатся едва ли второй год, и уже позволяют себе пропускать лекции!

Эльбор стоял у нараспашку открытых дверей в зал и импульсивно жестикулировал. Мантия магистра сбилась, но он этого не замечал.

– И не говорите, магистр, – соглашался с ним магистр Арно. – У меня та же картина. Хотя вроде как старший курс.

Рене свернул в соседний коридор, не желая сталкиваться с Эльбором. С того станется отправить Рене на поиски загулявших учеников, а у Рене были свои планы.

У травников-знахарей тоже было пусто. Одна Милена стояла за столом и медленно перетирала в ступке травы. Пахло мятой и зверобоем. Девушка не сразу заметила вошедших. Вздрогнула, когда Рене громко с ней поздоровался, повернулась.

– Привет, ребята. За стимуляторами пожаловали?

– Почти, – ухмыльнулся Рене, отмечая, что Милена выглядит не лучшим образом: под глазами тени, выражение лица потерянное. – Эмиль что-то приболел, посмотришь его?

– Конечно, – Милена отставила ступку, перетянула косынкой густые волосы. – Что случилось, Эмиль?

Эмиль принялся вяло объяснять, а Рене взглянул на часы. Пора было снова идти проверять магистра Милиссара. Наскоро попрощавшись, Рене ушел.

На стук снова никто не открыл, но на этот раз Рене уходить не стал. Он надавил плечом на дверь, толкнул створку, срывая крючок изнутри, и оказался в комнате.

Рене ожидал увидеть что угодно, начиная от раскиданных в беспорядке бумаг и кончая мертвым магистром, но внутри не было ни беспорядка, ни магистра. Стояли по стенам стеллажи с книгами, на рабочем столе возвышалась чернильница, любимая памятная чернильница Милиссара, массивная и безвкусная. Лежали поверх чистой бумаги очиненные перья.

Что-то было не в порядке.

Рене прошелся по комнате, заглянул за ширму, отделявшую кровать магистра от остального помещения, все же надеясь – а вдруг старик тут. Милиссара не было. Но мягкое пушистое покрывало сохраняло оттиск человеческого тела.

Рене отшатнулся. Что бы тут ни произошло, хорошим оно не было. Не приближаясь к кровати, Рене вышел из-за ширмы. Нельзя тут ничего касаться! Он и так сглупил, войдя в комнату в одиночестве.

Магистр Абеляр сидел в кресле у камина с огромной книгой на коленях. Его узловатый палец скользил по строчкам, губы шевелились.

– Магистр, я не нашел магистра Милиссара! Я боюсь, с ним что-то случилось. На кровати остался след от его тела, и я думаю…

– Присядь, – Абеляра, казалось, вовсе не обеспокоило известие.

Рене послушно сел в скрипнувшее под ним кресло. Он ничего уже, совершенно ничего не понимал.

– Что-то такое я и предполагал, – промолвил, качая головой, магистр. – Не хотел, конечно, чтобы мои предположения сбылись, но, увы, оказался прав… Скажи, Рене, а много сегодня народу в академии?

Рене с удивлением уставился на проницательного магистра.

– Немного. Я никого не встретил в северном крыле, у травников только Милену, и я слышал, как магистры ругаются на студентов-прогульщиков.

Абеляр качал головой. Печально качал.

– Магистр, – не сдержался Рене, – что случилось, магистр?!

– Я бы сказал тебе, но я сам еще не до конца понял, мой мальчик. Без сомнения, это должно быть предметом обсуждения у ученого совета… Вероятно, стоит известить и Великого Князя, если только…

Магистр замолк, видно, решил, что и без того сказал лишнее, но Рене, волнение которого еще возросло, не думал сдаваться:

– Но ведь у вас же есть предположения, учитель! Прошу, поделитесь со мной. Вы же знаете, я никому не скажу. Меня тоже очень тревожит происходящее, я вижу, чувствую, происходит нечто странное. Я даже… боюсь…

Абеляр понимающе кивнул:

– Да, Рене. Страх. Это и то, что я чувствую. Его пока немного, но он появляется в воздухе. Люди ощущают, что происходят ненормальные вещи.

– Пропажа магистра Милиссара – это такая вещь?

Учитель усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:

– Скажи, Рене, давно ты был в городе.

Рене задумался.

– Дня четыре назад.

– И, разумеется, дальше «Свиного бока» ты с друзьями не заходил?

– Нет, – Рене действительно давно уже не вылезал дальше таверны, очень удобно расположенной прямо по дороге от академии.

«Свиной бок» пользовался большой популярностью у молодых магов, и дело было не только в близком расположении к обители магических знаний. Просто предыдущие поколения студентов напрочь отбили у рядовых горожан желание появляться в местах, где кутят ученики академии, и эти самые ученики практически полностью заняли таверну для личного пользования. Хозяин Бока со временем смирился. Позволял творить любые буйства (при условии возмещения ущерба, конечно, но с этим проблем не было: будущие великие маги компенсировали вред или золотом, или – кто победнее – своим трудом), учитывал пожелания гостей по меню, специально заказывал из столицы хорошее пиво.

Некоторые студенты, повзрослее и побогаче, посещали и другие таверны, мол там повкуснее и поспокойнее, но Рене спокойствия хватало в стенах академии. В Бок он ходил именно за кутежом.

– Нет, я уже месяц как не ходил никуда дальше Свиного бока, – повторил Рене.

Магистр пристально взглянул на молодого мага:

– А попробуй, сходи.

– И что я там найду? – уже давно закончились времена, когда Рене путал приказы учителя с советами.

Абеляр пожал плечами:

– А что б мне знать?

Рене опешил.

Старик усмехнулся:

– Сходи, Рене, посмотри. Уверяю тебя, оно того стоит. И лучше иди вечером…

Ветер сошел с ума: рвал плащ, да еще и в разные стороны, дул, казалось, и в лицо, и в спину, и сразу в оба бока. Темно-синее небо давило на сознание, опускаясь все ниже и ниже, а фиолетовые тучи, плывущие по нему, выглядели как начиненные булыжниками. Немногочисленные деревья вдоль пустой дороги клонились к земле, моля о защите.

Упали первые капли ледяного дождя.

– Лето, – под нос себе прошипел Рене. – В рога и хвост такое лето. У меня уже печенка промерзла.

Очень хотелось погреться магией, но первое, чему учат в Академии – рационально расходовать резерв. Внутренние резервы мага не бесконечны, а из природы просто так ничего не возьмешь – это заблуждение обывателей, тщательно культивируемое самими магами. Пусть их считают всесильными и боятся. Вот и приходилось мерзнуть: ну как понадобится, а Рене все потратил на обогрев.

В такой день вовсе не казалось странным, что Рене стал единственным путником на дороге. Странно, правда, что приближающийся город впереди тоже выглядел пустым. Не может ведь быть такого, чтобы ни у кого не нашлось дел на улице, даже в преддверии грозы?!

Рене дошел до первого здания. Того самого «Свиного бока», где можно было хорошо провести время и вкусно поесть. Маг на мгновение задумался, зайти или нет. В окнах горел свет…

Рене отвернулся. Нет, он не настолько доверял своей силе воли. Стоит снять плащ, усесться на скамью у очага, и выгнать себя наружу станет запредельно трудным делом.

Лучше он зайдет в таверну на обратном пути.

Рене дошел до города и пошел вдоль по улице. Дома как дома. Многие ставни захлопнуты, но в этом нет ничего странного – гроза же. Мало, где горел свет, но это тоже объяснимо: махнув рукой на плохую погоду, люди могли завалиться спать, экономя свечи. Вечер же…

И все же Рене было не по себе. Странной была она, эта пустота…

Улица извивалась, поворачивала. Рене много раз ходил тут. В соседнем доме располагалась оружейная лавка. А вот в том розовом строении – ювелирная мастерская. Рене носил туда кинжал магистра Абеляра для инкрустации рукояти. Вот тут пекут отличные пироги, а в этом доме живет милая блондинка, к которой раньше ходил Эмиль.

Все хорошо знакомо…

Откуда же это скребущее чувство опасности?

Рене повернул за очередной угол. Тут улица шла прямо, просматриваясь далеко вперед, и упиралась в дом бургомистра… которого не было.

Рене отшатнулся. Дома, красивого массивного дома с ярко-желтой черепицей не было. И вообще ничего не было. Там, где располагался перекресток и стояли другие дома, не было ничего, кроме белесого тумана.

Магический огонь сам по себе заплясал на ладони. Маг согнул пальцы, формируя светлячка, и отправил огонек вперед, в туман. Был ли этот туман настоящим, или проявлением злой силы – следовало выяснить. Рене зашевелил кистями, плетя изучающее заклинание, намереваясь отправить его вслед светлячку, но в этот миг светлячок достиг тумана, нырнул в него… и пропал.

Сгустка магии просто не стало.

Он не погасился, не был уничтожен. Просто исчез.

На памяти Рене такого не случалось никогда!

Адепт огня фыркнул и принялся плести новое заклинание. Изучающие чары всегда неплохо давались ему.

Но в этот раз толку от них не было. Все заклинания Рене переставали существовать, едва войдя в туман.

Приближаться к непонятной мгле не хотелось. Рене преодолел себя. Очень осторожно, шаг за шагом, он подошел к туману и, о чудо, тот немного отступил. Стали видны ступени парадного крыльца. Туман будто отдал их Рене. Рене сплел новое заклятие и изучил ступеньки. Ничего особенного: камень, песок, поверху дерево. Никакой опасности?

Рене наклонился и потрогал ступеньку. Поднял пальцы, внимательно взглянул на подушечки среднего и указательного. Их покрывал пепел.

Странно.

Рене подошел к росшему рядом розовому кусту, дотронулся до полураспустившегося бледно-розового цветка. Легкое касание заставило цветок обратиться в прах, но прах этот, к удивлению, не осыпался на землю, а растаял в воздухе.

Рене поежился. Пожалуй, хватит с него исследований. Какая бы ерунда тут ни творилась, он помочь не сможет.

На ум пришли слова магистра об обращении к Великому Князю. Да, о таком необходимо доложить правителю.

Магистр Абеляр не спал. Старик часто засиживался за книгами до полуночи или дольше, поэтому Рене ни на секунду не сомневался, идти ему с докладом или нет.

Абеляр при виде ученика понимающе улыбнулся.

– Видел?

– Да. Вы знаете. Это давно?

– Точно не известно. Что думаешь ты? Что это?

Рене пожал плечами.

– Я не понял. Одно могу сказать: в пределах этого тумана все будто перестает существовать.

– Не будто, – поправил магистр. – Перестает.

– Да, – кивнул Рене,– но я заметил: когда я подходил, туман отступал, и предметы появлялись. Но они были странные…

– Рассыпались при прикосновении.

– Да! Магистр, если вы все знали, зачем отправили меня туда?

– Чтобы ты сам увидел, – серьезно сказал магистр. – Чтобы не сомневался в том, что я скажу. Наш мир исчезает, Рене. И лучше всего это видно по вечерам. И ночью.

Рене непонимающе глядел на старого мага. Исчезает? Мир? Как так? Разве может быть такое, что материя просто перестает существовать, ведь постоянство материи – основополагающий закон магии!

– Наш мир исчезает, – с нажимом проговорил магистр. – Мы не знаем, почему, не знаем, как это произошло. И мы не знаем, как это остановить.

– Ннно, – Рене не верил сказанному, – почему же никто ничего не делает?

– А что мы можем сделать? – устало спросил Абеляр.– Полгода назад стали приходить известия об исчезновении мест и людей, и с тех пор мы тайно ведем исследования. Правда, единственное, что мы поняли: идет необратимый процесс: то ускоряющийся, то замедляющийся. Лучшие умы королевства решали эту проблему. Решения не нашли.

– Великий Князь знает? Ему известно, что это… этот туман… уже почти у наших стен?

– Есть подозрения, что Великого Князя больше нет, как и столицы, – тихо ответил старик.

Рене обессиленно опустился на стул. Ноги его не держали.

– А магистр Милиссар?

– Уже многие люди стали жертвой этого явления. Люди, правда, пропадают иначе, чем вещи. Их не захватывает туман, они… истаивают.

– Истаивают? – Рене содрогнулся. – Как снег?

– Не совсем, но похоже. Люди понемногу теряют память, силы, а потом их физическая оболочка начинает пропадать. И через какое-то время они… перестают быть.

Рене вздрогнул.

– Эмиль, – прошептал он. – Эмиль жаловался на проблемы с памятью. И очень плохо выглядел.

Магистр печально глядел на своего воспитанника.

Рене вцепился пальцами в волосы.

– И что теперь? Что теперь, магистр? Мы все… умрем?

Магистр склонился к ученику, положил руку ему на колено. Сухая морщинистая ладонь источала покой. Покой – вот та причина, по которой никчемный оборвыш однажды припал к этой ладони. Магистр Абеляр был его опорой в самые сложные времена, он был тем огоньком в черной тьме, на который шел Рене.

– Выслушай меня, Рене, – сказал старый маг, – слушай внимательно. Я не просто так послал за Милиссаром именно тебя. Я не зря спрашивал тебя, где ты был и кого видел. Я следил за тобой, мой ученик. Не обижайся. Я заметил одну закономерность. Мир будто уплотняется вокруг тебя. Люди, которые близко общаются с тобой, они все существуют. Лишь недавно они начали… пропадать.

– Вы надеялись, что я застану магистра Милиссара, потому что я… это я?

– Да, – кивнул старик. – Многие магистры жалуются на недомогание. Милиссар чувствовал себя хуже всех. В последние дни он стал… каким-то… нематериальным. И сегодня меня осенило: что если Милиссар пообщается с Рене?

– Но я не успел…

– Не казни себя. Вероятно, дело не в этом. Ведь Эмиль же не стал чувствовать себя лучше, когда ты пришел?

Рене задумался на миг.

– Не стал.

– Вот видишь. И я… я тоже не ощущаю разницы при твоем приближении.

– А вы, магистр, тоже недомогаете?

Абеляр лишь грустно улыбнулся.

Рене со страхом вгляделся в родное морщинистое лицо. За себя он не испытывал страха, но учитель, друзья – совсем другое дело.

– Сейчас я расскажу тебе кое-что, – промолвил Абеляр. – Пожалуйста, не воспринимай это как бред выживающего из ума старика. То, о чем я буду говорить, это предположения. Некие размышления о сверх сущности, о которой мы не знаем ничего, кроме того, что она сама решилась нам поведать.

Рене ощутил, как по спине пробегает дрожь.

– Вы о Создателе?

– Именно. О НЕМ.

Глава 6

Бывают женщины, тотально уверенные в собственной красоте. Влада красивой себя не считала. Еще в школе, оказываясь в девочко-мальчиковой компании, она знала: выбирая между нею и ее подругой, мальчики выберут подругу.

Уже с высоты своего тридцатилетнего (с хвостиком) возраста, Влада понимала: дело было не во внешности, а в ее неуверенности в себе, в зажатости, которую многие принимали за враждебность. Смотря на собственные фотографии в десяти-двенадцатилетнем возрасте, она испытывала настоящее сочувствие к запечатленной на них девочке: слишком серьезной для своего возраста, глядящей исподлобья. Сама-то Влада знала: это защита. Оборонительная позиция ребенка, знающего, что он хуже других. Потому что живет в неполной семье. Потому что ходит в старых вещах, а то и с чужого плеча. Потому что каждый, кто немного покопается в ее настоящем, легко выяснит, что она – нищебродка, а это стыдно.

Доспехи эти спадали долго и тяжело. Первую трещину они дали благодаря мальчику по имени Артем. Он пришел к ним учиться в восьмом классе, а ушел в другую школу в десятом. Но за неполных три года заставил Владу пересмотреть ее взгляд на себя как на девушку. Началось все с дружбы, когда новенького посадили на первую парту к отличнице-Владе. Та, конечно, ждала, что новоявленный одноклассник на следующем же уроке отправится на «Камчатку» к другим пацанам, но, к ее удивлению, Артем остался сидеть рядом. А через неделю, небрежно повернувшись к ней после последнего урока, предложил:

– Серебрякова, а пошли-ка в кино.

И Влада пошла. Скорее из желания доказать себе самой, что она ничем не хуже других девчонок, что тоже может отправиться на свидание. Сам Артем ее особенно не интересовал, хоть и был видным парнем: высоким, с широкой спиной и длинными руками пловца – он учился в школе олимпийского резерва – с красивыми серо-зелеными глазами и русыми, выгоравшими до белизны на летнем солнце, волосами.

Его просыпающуюся мужскую притягательность она оценила позднее, когда по прошествии трех недель и пяти свиданий он жадно и неумело целовал ее в парадной, провожая домой.

Удивительное дело: едва у Влады появился парень, она стала интересной и другим мальчишкам – и из ее класса, и из параллельных. Потом уже Влада с усмешкой думала о верности фразы: «Женщины обращают внимание не на красивых мужчин, а на мужчин, идущих с красивыми женщинами». В обратную сторону это тоже сработало: парни будто иначе взглянули на Владу.

А может быть, у нее просто грудь начала расти, наконец. Тоже немаловажный фактор, знаете ли…

С Артемом Влада раскрылась. Стала внимательнее относиться к своей одежде, прическе. Начала краситься. Стала свободней в общении.

Их отношения зашли бы далеко, может быть, даже привели бы к чему-то серьезному, но отца Артема перевели на работу в Москву.

– Не смей пропадать, – пригрозил Артем перед отъездом, и Влада серьезно кивнула, давая и ему, и себе обещание сберечь их чувства.

Конечно, ни черта не вышло. Полгода они общались по телефону. На новогодние каникулы Артем приехал к тете в Петербург, каждый день водил Владу на новое свидание… А потом все как-то само собой перетекло в дружбу…

Когда Артем хотел приехать на весенние каникулы, Влада сама сказала: «Не надо».

Одиннадцатый класс прошел как в угаре. Подготовка к ЕГЭ, непрекращающаяся зубрежка. Парень по имени Володя, что случайно встретился на катке, да так и остался в жизни Влады на целых семь месяцев, в ходе которых случилось очень многое. Были и ссоры, и бурные примирения, и горячие часы, когда родителей не было дома…

Влада ушла сама. Просто вдруг поняла, что ничего общего, кроме физического влечения, у них с Володей нет, а на одних гормонах долго не протянешь.

А потом появился Костя. Чтобы остаться насовсем.

Началось все с кружка по праву. Совсем еще зеленая Влада помалкивая сидела за первой, привычной отличнице, партой, слушая чужие рассуждения. Костя, на два курса старше, сделав доклад, спорил с оппонентом-старшекурсником.

«Какой умный!» – подумала она, попутно отмечая и высокий рост, и стильную стрижку на светло-русых волосах.

После занятия она подошла и попросила:

– Презентацией не поделишься? Классный доклад.

Костя не отказал.

Они начали встречаться не сразу. Просто в какой-то момент Костя стал появляться на встречах, которые устраивали Владины однокурсники. Там было много шума и вина, и Владе все это даже по-своему нравилось. Нравились и одногруппники, ненавязчиво проявлявшие внимание… Не всерьез. Скорее чтобы показать умному Константину: видишь, я и без тебя пользуюсь успехом.

А Костя не торопился. Осторожно, будто извлекая из горы драгоценную друзу, отвадил от Влады остальных «кавалеров», как-то незаметно превратился в ее постоянного собеседника – человека, за телефонными разговорами с которым Влада проводила вечера. Минула зима, к концу подошла весна, а вместе с нею сессия…

– Сдавай последний экзамен, и поехали на Елагин остров, – сказал Костя. – Пора отдохнуть.

В два часа дня, когда измордованные первокурсники вывалились, наконец, из университета, он бережно проводил Владу к своему Фольксвагену Поло и повез прочь с Васильевского.

Елагин остров встретил прохладой и зеленью. Костя припарковал машину недалеко от станции метро «Крестовский остров» и вытащил из багажника увесистый рюкзак.

– Что там?

– Увидишь.

Они перешли мост, разделяющий два острова, и Костя сразу повел Владу к лодочной станции.

– Давно ты в последний раз каталась на катамаранах?

– Дай подумать… Никогда.

– Значит, сегодня будет первый раз, – и Костя подмигнул.

Катамаран им достался солидный: массивный, с облупившейся голубой краской и навесом для защиты от солнца. Поначалу нервничавшая Влада – она всегда тревожилась, берясь за новое дело – быстро разобралась с управлением. Впрочем, управлять особо не пришлось: Костя ненавязчиво взял рулежку на себя.

Крутя педали и хихикая, они прокатились вдоль берега. Спугнули в зарослях камыша утку с утятами, приметили в ветвях деревьев белочку.

– Вот бы причалить куда-нибудь сюда, – мечтательно проговорила Влада, указывая на полянку у воды.

– Не выйдет, к сожалению. Берег крутой. Да и правилами проката катамаранов такое, вроде бы, не разрешается. Ты устала? Если да, давай вернем педального и погуляем просто так.

Они вернули катамаран на лодочную станцию и медленно, рука в руке, пошли по тропинке. Листва бросала на песок пятнистые тени, перемешивающиеся с солнечными бликами. Университет, сессия, все жизненные проблемы – все казалось таким далеким…

– Не твоя полянка?

– Она! – присмотревшись, Влада как маленькая девочка захлопала в ладоши.

– Славно! Идем!

Костя пошел к поляне, на ходу сбрасывая рюкзак. Внутри оказался плотно свернутый плед, термос с чаем, пакет сока и блины из «Теремка» в термоупаковке.

– С сыром и ветчиной, – улыбнулся Костя, протягивая Владе одну из упаковок. – Твой любимый.

«Надо же, знает», – с теплотой подумала Влада и поняла, что Костя знает о ней очень много. Практически все, за исключением ее детства…

Но о детстве она ни с кем говорить не планировала. Вот вообще никогда.

Костя раскрутил термос и разлил по стаканам черный чай без сахара – именно такой как пила Влада. Они ели, а день помаленьку склонялся к вечеру. На полянке, кустами отгороженной от дорожки, было уютно и… как-то кулуарно. Как в отдельной ложе в театре.

В какой момент они начали целоваться? Не в тот ли, когда Влада заметила: «Прохладно становится», и Костя накинул ей на плечи куртку? Или чуть позже, когда он вылил в ее стакан последние капли чая и, подавая, коснулся ее пальцев в легком поглаживающем жесте?

Влада не запомнила точно момент, но запомнила сам поцелуй: сначала очень нежный, поверхностный даже, а затем отчаянный и страстный. По этому поцелую сразу стало ясно, как долго Костя ждал, приручая Владу, приучая ее к себе, как трудно было ему сдерживаться…

В постель, правда, они отправились не сразу. Повстречались как порядочные люди три месяца, а затем, очень естественно, Влада осталась у Кости ночевать. Тогда же выяснила, что он переехал от мамы…

Дальше все было как у людей: отношения, притирания, предложение выйти замуж, сделанное с кольцом в бархатной коробочке и в дорогом ресторане. Свадебное платье, на первой примерке которого Влада долго всматривалась в зеркало, отмечая несовершенство черт лица и фигуры и думая: «И все равно я вышла замуж». Подтверждая, что далеко не все в жизни женщины зависит от красоты.

У нее никогда не было ни малейших сомнений: ей стоит выйти за Костю. Она отхватила лучшего мужчину из всех в ее окружении, блестящего студента, хорошего юриста.

Не сомневалась она и теперь.

Глава 7

Блеклое солнце едва светило, пробиваясь сквозь облака. Серая мгла клубилась на границе, где сливались земля и небо. Город впереди лежал будто накрытый серой вуалью.

Ворота Академии лязгнули, растворяясь, и Рене, не оборачиваясь для последнего «прощай», выехал на дорогу.

Поводья в руках не дрожали. Удивительно: тело порой лучше головы знает, что следует делать. Мозгам иногда стоит брать пример с мышц.

С седла свисали плотно притороченные – чтоб не натереть коню бока – дорожные сумки. Не то, что Рене требовалось много для дороги, путешествующие маги умеют жить аскетично. Просто он знал: за забытым вернуться не выйдет, не взятое в пути не купишь.

Ворота затворились за спиной, словно отрезая возможность передумать. Хотя ее и не было, такой возможности. Рене прикусил губу и сжал руку в кулак. Чего больше он испытывал в этот момент? Страха? Душевной боли? Он не знал, но чувства как волокна в канате сплелись воедино, и разделять их казалось зряшным делом.

В некоторые минуты Рене казалось, что он сошел с ума.

Разговор с Абеляром он запомнил подробно, но теперь казалось: он был слишком сильно шокирован, чтобы все услышать верно и правильно понять.

– О НЕМ, – сказал Абеляр, и Рене невольно подумал, что, пожалуй, учитель и впрямь слишком стар, что начал думать о всякой ерунде.

Но уважение к старику было так велико, что молодой маг смолчал. Абеляр же понял и без слов.

– Мой дорогой мальчик… Те вещи, о которых я хочу тебе рассказать, до этого дня о них задумывались лишь посвященные. Дурные настали времена, если приходится делиться таким со старшими учениками… В гибнущем мире условности теряют значение. Рене, во что ты веришь?

Рене задумался. Вопрос был слишком неожиданным. Если бы до этого Абеляр не заговорил про Создателя, Рене решил бы, что речь о его идеалах, его силах, о чем-то таком, что было связано с самим Рене. Но магистр завел разговор о категории… философской, если можно так выразиться, и Рене ответил:

– В Создателя я не верю, если вы об этом.

Абеляр печально усмехнулся:

– А во что веришь?

Рене молчал. Отчего-то ему стало страшно, очень-очень страшно, но страх этот был иррациональным, он не понимал его природы…

– Вот именно, – промолвил Абеляр, не дождавшись ответа. – Ты не знаешь. И я уверен, спроси я любого другого из учеников, даже большинство магистров, они не ответят. А почему? Потому что им неясно само наполнение слова «вера». В их понимании можно верить в благородство друга, в любовь женщины, в себя. Во что-то, что можно проверить. А я хочу спросить тебя: ты можешь верить в вещи, существование которых тебе не проверить собственным опытом?

– Нет. Поэтому я и не думаю, что Создатель существует. Магия существует, я вижу результат ее работы. – Рене раскрыл руку, и с кончиков его пальцев в чашечку ладони скользнул огонек. Он сжал кулак, огонек пропал. – Существуют духи, их видели. Кто видел Создателя?

– Никто. Но скажи мне, вот ты можешь объяснить, как работает магия, а знаешь ли, откуда она появилась? Лекарь может объяснить, как работает человеческое тело, но как возник самый первый человек?

– Наша наука несовершенна. Она не все может объяснить. Но однажды настанет день, когда все станет понятно.

– Не настанет. Наш мир гибнет, Рене. Если это не исправить, боюсь, некому станет задаваться важными вопросами. И неважными – тоже. Но об этом поговорим чуть позже. Рене, задумывался ли ты когда-нибудь об истоках своей магии? Пытался ли заглянуть куда-то за пределы родной стихии? Не думаю. Мы, люди, бываем удивительно слепы. Мы греемся в солнечном свете, плещемся в воде, лежим на теплой земле, подставляем лицо ветру, но не очень много думаем, как вышло так, что нам дарованы такие милости…

– Наш мир мог возникнуть сам по себе. Просто случайное стечение обстоятельств.

– И ты думаешь, так оно и было? О, я знаю, некоторые утверждают, что ты и крыса по сути одно, и человек вполне мог возникнуть из крысы, но посмотри на крысу и на себя. Мог ли из неразумного зверька появиться однажды разумный маг путем лишь случайного стечения обстоятельств? Взгляни в окно и сам посуди, мог бы ты сотворить нечто подобное из горсти земли, из кусочка плоти? Мог бы сделать нечто настолько же прекрасное и одухотворенное? Мог бы создать кого-то, подобного себе, наделенного мыслями и чувствами? Мог бы придумать магию со всеми ее сложными законами?

– Человек бы не смог этого сделать.

– Да, человек бы не смог. И как от камнепада не строится сам по себе прекрасный дом, так и ничего не появляется само по себе. Но как же вышло, что мы так редко задаемся этими вопросами? Только вдумайся, Рене, мы, люди, не понимаем, как появились мы и все, что есть вокруг нас, и мы никому, совершенно никому не приписываем роль нашего творца!

– Но упоминания о Создателе…

– Вот именно! В научных кругах говорят о Создателе. Кто-то исключительно как о теоретической конструкции, поводе пуститься в философский диспут, кто-то как о шутке. А в обывательских кругах?

Рене задумался.

– Нет, магистр. Люди о таком не говорят.

– Да! Посуди сам: вот, в нашем княжестве ведется какая-то торговая политика. Торговец должен платить налог. Видел он сам Великого Князя? Нет! Но он знает, что вот, налог, налог установлен Великим Князем, нужно платить. И ровно так же во всей нашей жизни! У каждого человека есть внутреннее понимание добра и зла, должного и недолжного, у природы есть свои законы: ночь сменяет день, за летом следует осень. Кто это придумал? Сам поразмысли, ведь в природе человека было бы стремиться разобраться в этом и прийти, как торговец приходит к выводу о Великом Князе, что есть кто-то, кого он не видел, но кто властен над ним! Разве не так?

– Так.

– Но этого нет. Мы, люди, мыслим себя вершиной нашего мира. Мы думаем, что над нами – никого. Почему так?

– Я не знаю. Я никогда раньше об этом не задумывался. Почему?

– Если б я знал! – горько рассмеялся Абеляр. – У меня только домыслы, Рене, да невеликая толика… правды, я надеюсь. Я сейчас скажу тебе прямо, что я решил, к чему пришел путем исследований и размышлений. Но это тяжелое, очень тяжелое знание, мой мальчик. Я не думаю, что ты готов его принять, но… больше некому, Рене. Один я не пронесу это бремя, один я не пройду этот путь. Я стар.

– Вы меня пугаете, магистр.

– Ты не представляешь, насколько я напуган сам. Одно дело – рассуждать, сидя в уютном кабинете, попивая вино из бокала, изредка дискуссируя со старыми пнями, подобными мне. Другое – смотреть наружу, где мир исчезает на глазах, и понимать, что в твоем знании есть страшная правда. Да, мне тоже страшно, Рене. Потому что раньше я только думал, а теперь я уверен – мы не сами по себе, мой друг. Мой дорогой мальчик, мы – не более, чем мысли. Мысли Создателя, и он перестал нас думать.

Рене с открытым ртом смотрел на Абеляра. Ему хотелось сказать, что учитель не иначе как сошел с ума, но слова не вылетали из горла.

Магистр и без того понял, о чем думает ученик.

– Да, я понимаю, звучит это все на редкость абсурдно. Но я не просто так спросил тебя, во что ты веришь, не просто так говорил о том, кто придумал мир. Рене, человеку свойственно объяснять все, что его окружает. Когда не находится объяснений рациональных, человек естественным путем должен прийти к объяснению иррациональному. Если над ним нет творца, человек должен его придумать, должен пытаться понять, зачем творец его создал и чего от него хочет. Человек должен бояться творца и делать что-то, чтобы соответствовать его требованиям. Должен придумывать что-то, что может этого творца умилостивить. Это должно быть подобно отношениям «Великий Князь – подданный», но ничего этого нет, и как раз это иррационально. И знаешь, что я думаю? Что этого нет, потому что Создатель этого не придумал. Если коротко: все то, что не вписывается в концепцию рационального бытия таково, потому что Создатель это не продумал. Ты понимаешь меня?

– Не знаю… Вы имеете в виду, что Создатель должен был бы дать нам способы… общения с ним? А если бы Его не было, то люди… должны были бы придумать себе создателя?

– Примерно так. Но придумывать бы не пришлось. Потому что он есть, и я уже привел тебе достаточно доводов для этого. И есть еще один, но о нем чуть позже. Теперь поговорим о другом. Рене, ты видишь, что мир гибнет?

Рене задумался. Ему очень не хотелось давать положительный ответ, но он помнил крыльцо, исчезающее в тумане, помнил отпечаток тела на кровати Милиссара.

Он кивнул.

– Очень хорошо, – выдохнул Абеляр. – Хорошо, что хоть в этом мне не нужно тебя убеждать. Мы умираем. Медленно, не вполне понимая, что происходит, но умираем. В чем причина? Обиделся ли на нас Создатель? Совершили ли мы что-то дурное? А может быть, он пресытился нами, перестал нас мыслить… Я не знаю. Но я думаю, что причина действительно в том, что он отвернулся от нашего мира, и потому тот уходит в небытие. И я всерьез думаю, что единственный способ спастись – обратиться к нему напрямую.

– Как? Кричать в небо?

– Не думаю, что поможет, да и почему именно в небо? Нет, Рене, мне это представляется несколько иначе… Смотри, вот в семье растет ребенок. По воле родителей он пришел в мир, и связь его с родителями прочна. Пусть по мере взросления ребенка она истончается и, наконец, почти иссякает, с ребенком все равно остается нечто, данное ему родителями. Так подумай, если же между обычным человеком и тем, кто участвовал в его создании, сохраняется связь, может ли она быть совсем утрачена между миром и тем, кто сотворил этот мир? Думается мне, что нет. Как ребенок, раненный жизнью, может прийти к родителю, так и создание может явиться к Создателю. Сам Создатель оставил нам упоминание о месте, с которого, возможно, начался наш мир. Месте, где стоит храм Создателя, откуда, возможно, можно докричаться до него.

Рене удивленно распахнул глаза.

– Оставил упоминание? Как?

– Книги.

– Книги? И вы так безусловно верите в то, что написано в книгах?!

– Нет, – спокойно ответил Абеляр. – Мне приходится верить. Потому что без знаний из этих книг у меня нет другого варианта, как все исправить. Если есть у тебя, поделись.

Рене замолчал. Абеляр некоторое время помолчал, затем продолжил:

– О существовании книг, которые, по некоторым версиям, появились волей самого Создателя как способ созданиям не терять связь с творцом, знало несколько человек в Академии, еще несколько при дворе Великого Князя… Может быть, они догадались, что к чему, а может быть, истаяли как пар в жаркий летний день, прежде, чем связали происходящее в мире с Создателем… А может быть, кто-то все же успел заглянуть в книгу, и на встречу с Создателем уже едет вот такой же парень, вроде тебя… Слушай внимательно, Рене. В мире было несколько книг, в которых записана легенда о Создателе. Из этой легенды известно, откуда пошел наш мир и в каком месте мира можно докричаться до Творца. Раньше книг было четыре. Две из них были утрачены: одна при пожаре, другая во время наводнения. Третья хранилась в Академии, но около столетия назад случилось так, что ее затребовали к Великому Князю вместе с хранителем книги, да так и не вернули обратно. Четвертая была в сокровищнице самого Великого Князя, да там и пребывает до сих пор. В итоге в столице две книги, да толку нам от этого никакого.

– Почему о книгах знает так мало людей?

– А как ты себе представляешь несение такого знания в народ? ОН ни разу не дал понять, что ему нужно наше поклонение. Рене, когда я был маленький, у меня была коробочка, в которой я держал муравьев. Я насыпал им сосновых иголок, положил им еды и устроил поилку. Как думаешь, мне было важно, что муравьи думают обо мне?

– Но если бы муравьи кричали, прося новой еды?

– А если бы я забыл коробочку на полке и убежал играть с друзьями?

Рене содрогнулся:

– То, что вы говорите сейчас, магистр… это очень страшно.

– Да. Поэтому посвященные и не несут знание в народ. Как можно выйти к людям и сказать, что есть тот, кто их сотворил, но они ему не нужны? Это действительно страшное знание. Мне больно, что пришлось поделиться им с тобой. Так вот… книга. Я не видал ее ни разу, я не знаю ее содержание. Но слушай: лет пятьдесят назад в сокровищницу Великого Князя получил доступ один лукавый маг. Он собирал сказания о духах, живущих в разных частях княжества и уж не знаю, каким образом, он добрался и до Книги. Он выписал из нее в том числе и отрывок, говорящий о Храме Создателя. Том самом месте, где Создатель может услышать человека. Отрывок стал частью сборника. А сборник был переписан повторно. Подумай только, по случайности великое знание стало доступно кому угодно… Но никому так и не понадобилось! Я узнал о том случайно… сам переписчик рассказал мне перед смертью… Рассказал, что великую тайну описал как детскую сказку! О, я схожу с ума при одной мысли, как порой удивительные знания… Ну ладно, я разошелся. Сборник переписан. Один из экземпляров – оригинал – утрачен. А второй – копия – хранится у частного книготорговца. Я пытался выкупить его, но книготорговец не продал. Если бы я знал, как важно это будет, я бы упорствовал… но я не знал, я решил: потом. Ведь это лишь отрывок… Ведь у нас есть целые книги… А что теперь? Теперь сборник полусказок – наша единственная ниточка, ведущая к Создателю… Тебе нужна эта книга, Рене. Тебе нужно добраться до нее и узнать, где находится Храм Создателя.

Рене прижал руку к груди, где трепетало, выбивало немыслимые ритмы сердце.

– Почему я?

– Потому что рядом с тобой бытие словно становится гуще.

Молодой маг, не веря, покачал головой. «Похоже, я – не самая удачная мысль Создателя», – внезапно подумал он, и ему стало понятно: он поверил Абеляру. Поверил, и оттого стало еще страшнее. И вдобавок накатился новый ужас. Впервые за последние часы Рене осознал: он умирает. Они все умирают, и он, и Эмиль, и Абеляр, и вдруг будто молнией пронзило создание: Амайя! Он думал о ней редко, гнал болезненные мысли, злился на нее, но сейчас вздрогнул от боли, понимая, что где-то вдали от него она тоже умирает.

Абеляр, понимая, что происходит в душе его ученика, какое-то время помолчал, а потом проговорил спокойно и веско:

– Да, Рене, я отправляю тебя на встречу с Создателем. Мальчик мой, если кто и сможет проделать этот путь, то только ты. Рене, я возлагаю на твои плечи тяготы всего мира, ты понимаешь?

– Но что я скажу ЕМУ, – прошептал Рене помертвевшими губами, – если найду… если дойду?

– Расскажи ЕМУ. Расскажи о красоте этого мира. О тяготах и страданиях, которые мы переносим, о радостях и восторгах, которые переживаем. Расскажи, как нам больно и страшно. Как мы не хотим терять свои жизни. Обо всем. Говори обо всем, что у тебя на душе, мальчик мой. Я верю, что, если ты откроешь ему душу и попросишь пощадить нас, Создатель вновь обратит к нам свой лик.

– Но если… если ничего этого нет…

– Тогда мы все равно все умрем, – спокойно ответил Абеляр. – Исчезнем. Не бойся, Рене. Если ничего не выйдет, мы ничего не теряем.

Рене с силой сжал голову и застонал. И теплая сухая ладонь Абеляра легла ему на плечо, словно старый маг пытался разделить боль и отчаянье молодого.

– Так мне… ехать в столицу? Или все же к торговцу?

– Я думаю, к книготорговцу. Из столицы давно не приходило вестей, я всерьез боюсь, что уже может не быть ни столицы, ни княжеского дворца с сокровищницей и библиотекой.

– А книготорговец, – проговорил через силу Рене, – почему вы думаете, что он еще есть? Что не истаял как магистр Милиссар.

– О, на то существуют веские причины, – мрачно промолвил Абеляр. – Я думаю, имеются основания верить, что он все еще в порядке. Я говорил тебе сегодня, Рене: люди, связанные с тобой, покуда еще держатся. Имя торговца – Фредерик де-Прежан.

Рене шумно выдохнул. Абеляр безжалостно продолжал:

– Олькон называется город, в котором живет книготорговец. Ты поедешь туда. Если город и книга на месте, ты прочитаешь ее, узнаешь, где Храм Создателя, направишься туда и расскажешь, почему ЕМУ нужно смилостивиться над нами.

Рене застонал. Он понимал, как мелка его боль, как несущественна обида перед тем страшным, что грозит всему миру… Но не мог преодолеть себя и ядовито промолвил:

– Что же, магистр, теперь вы сами толкаете меня к Амайе?

Абеляр спокойно ответил:

– Я уже сказал тебе. В гибнущем мире условности теряют значение.

И Рене уехал. Полчаса назад, седлая коня, он взмолился провожавшему его Абеляру:

– Магистр, быть может, вам лучше отправиться со мной?

Но тот лишь печально улыбнулся.

– Я ничем не помогу, мой мальчик. Только задержу тебя, ведь я стар для поездки верхом. Удачи тебе. Мое благословение всегда с тобой.

Добрые слова учителя не могли помочь. Слишком велика и тяжела была ноша на плечах Рене, на его душе. Его разрывали страх, горечь и боль, и он совсем запутался в этом диком смешении. Боялся, что сойдет с ума при мысли, что он, Рене, со всеми его чувствами, целями, помышлениями, намерениями – лишь проблеск чужого сознания, сознания равнодушного, потустороннего. Что жизнь будто бы дана ему на время, что настала пора возвращать ее тому, кто ее дал. Потом от мыслей о бытии Рене переходил к более обыденным вещам. Он страдал, понимая, что может уже не увидеть Абеляра. Испытывал ужас при мысли, что ведь и Олькона со всеми жителями может не быть, а значит, нет и Амайи… Одно дело не видеть ее никогда, другое – знать, что ей грозит страшная опасность, что ее, быть может, уже захватил в плен вездесущий туман… И в то же время он боялся встречи с ней, боялся увидеть ее замужней женщиной… И хотел этой встречи.

Дорога вела к городу – Рене предстояло проехать его насквозь, и молодой маг гадал, не будет ли так, что дорога истает перед ним, и он уткнется в сплошную туманную стену. Но солнце, преодолев борьбу, вышло из-за облаков, и город развернулся перед Рене в своем почти что прежнем великолепии. Копыта коня стукнули по мостовой.

Улицы не были пусты, хотя выглядели опустевшими с сравнении с тем, как было еще месяц назад. Обычно днем тут сновали горожане, ездили кареты, кипела жизнь. Теперь жизнь затихла. Ее не было и в лицах встреченных Рене людей. Ему на миг показалось, что в подворотне сидел Пьетре – слуга из старого дома Амайи, но в день, когда Рене столько думал об Амайе, ему могло и померещиться. Зато мадам Триаль он ни с кем не мог перепутать… Проезжая мимо ее модного магазина, он увидал саму владелицу, с потерянным видом стоявшую на тротуаре, и помахал ей. Модистка ответила, хотя и с промедлением…

«Быть может, – подумал Рене, – Абеляр ошибается. Быть может, все не так страшно. Пройдет время, мир стряхнет оцепенение, придет в себя…»

Но перед глазами снова встал истаивающий дом бургомистра и отпечаток тела на постели магистра Милиссара…

Нет, хотелось Рене того или нет, все было взаправду.

Глава 8

Накануне вечером Костя спросил:

– Ты не забыла про мой корпоратив с приглашенными гостями?

– Помню, – Влада действительно помнила и даже вытащила из шкафа новое платье – отвисеться.

– Славно. Решила, куда девать детей?

– Мама посмотрит.

Костя кивнул и уехал на работу, напомнив:

– Приеду в шесть пятнадцать. Не опаздывай!

Но вот, время уже было к шести, а Елизавета Павловна еще не появлялась. Влада нервничала.

«Ну где тебя носит, мама!» – пробормотала она, беря со стола телефон.

– Да? – отозвалась Елизавета Павловна после первого же гудка.

– Мама, ты где?

– Да я еду к тебе, еду! – с некоторым раздражением в голосе ответила мать.

– Где, блин, ты едешь и на чем? – Влада старалась говорить спокойно. – Через пятнадцать минут Костя приедет, я на низком старте.

– Я же сказала: еду! Что, вам прям минута в минуту надо там быть?

– Мама, – Влада принялась объяснять голосом, используемым ею для общения с детьми, – это не простая встреча коллег с работы, это мероприятие, на которое пригласили множество людей из других фирм, там будут и очень важные люди. Костя едет туда не шампанское пить, это тоже работа.

– Какая у тебя там может быть работа?

– Мама, – чем больше Влада раздражалась, тем спокойнее становились ее интонации, – на такие мероприятия приводят жен и мужей. И их везут не для того, чтобы из-за них опаздывать. Давай оставим вопрос о том, зачем я еду на корпоратив, и скажи пожалуйста, где ты едешь.

Елизавета Павловна посопела в трубку.

– Я жду автобуса! – сказала она наконец.

«Твою мать!»

– Мама… – голос Влады стал совсем мягким, – какого черта ты ждешь автобуса, если уже через пятнадцать минут ты должна быть у меня дома, а автобус будет ехать фиг знает, сколько?

– Не фиг знает, а десять минут! Я знаю, я к тебе постоянно на автобусе езжу! И я вышла заранее, просто его нет и нет!

– Мама… Сейчас ты скажешь мне остановку, на которой стоишь, и я вызову тебе такси. Где ты?

– Не надо мне такси! Что я, королева? На автобусе доеду!

Воздух со свистом вышел из Владиной груди.

– Нет, мама. Автобуса ты ждать не будешь. Иначе ты опоздаешь ко мне, мы с Костей опоздаем на корпоратив и будем из-за этого ссориться. Ты же не хочешь, чтобы я ссорилась с мужем? Так вот, ты говоришь мне остановку, я вызываю машину.

– Я тебе деньги отдам, – пробурчала мать.

– Оставь себе свои двести рублей! – не сдержалась Влада.

Выяснив, на какой остановке стоит Елизавета Павловна и заказав ей такси, Влада с силой грохнула телефон об стол.

«Бесит! Как же бесит это ее выделывание!»

С каждым годом мать раздражала Владу все больше и больше.

«– Ой, Влада, Ростик блин не доел, доешь!

– Я не буду, он его весь обслюнявил.

– Давай мне, я доем».

«– Мама, у Ромы день рождения, мы утром в развлекашки, а вечером будем есть торт.

– Ой, ну я-то, наверное, вам не нужна, вы без меня торт поешьте».

«– Мама, иди сюда, фотографироваться будем!

– Да могли бы и без меня, что я вам…»

Но затем идет и треплется, пока всех фотографируют, а потом на фотографиях выходит с перекошенной физиономией!

– Сраная бедная родственница! – громко сказала Влада.

– Мамуля, ты меня звала? – высунулся из детской Ростик.

– Нет, сына, я не тебе. Просто думаю вслух.

Ростик спрятался обратно, а Влада налила в стакан воды. Следовало успокоиться.

Елизавета Павловна всегда вела себя так, но раньше у ее поведения были причины. Нет ничего особенного, что, имея один вкусный кусок, мать отдает его ребенку, обделяя себя. Может быть, непедагогично, но объяснимо. Нет ничего плохого, чтобы съедать все, положенное в тарелку, если в семье проблемы с деньгами и денег на еду не хватает. Нету беды в том, чтобы ездить на автобусе или вообще – ходить пешком – если в кошельке пусто.

Но начерта тащить эти привычки в благополучную жизнь?!

Всем своим поведением Елизавета Павловна ежедневно говорила: «Не обращайте на меня внимания! Я переживу, я потерплю, я никому не хочу создавать трудности!»

По факту она как раз и создавала трудности, вот как сейчас, например. И злила.

«Твою мать, когда тебя приглашают на день рождения внука, какого хрена ты отказываешься? Зачем давишься недоеденным блином, если сыта? Нахрена стоишь на автобусной остановке, если такси стоит две сотни?!»

Влада чувствовала, как кровь приливает к лицу и глоток за глотком вливала в себя холодную воду. Наконец, в прихожей раздался звонок, и одновременно на экране мобильника высветилось сообщение от Кости: «Я внизу, спускайся».

– Ребята, я ушла, с вами бабушка! – прокричала Влада в детскую, подхватила сумочку, влезла в туфли и, открыв входную дверь, впустила мать.

– Ну слава Богу! Все, я помчала, покорми их ужином и отправь купаться не позже девяти.

И, не слыша, что ответила Елизавета Павловна, побежала к лифту.

Костя без труда припарковал машину у большого пафосно выглядящего ресторана на берегу Невы.

– Странное место выбрали, конечно, – усмехнулся он, едва заехав под шлагбаум. – Тут напротив все время машины в пробках стоят.

– Ну, мы поздно будем выезжать, нас вряд ли коснется, – примирительно сказала Влада, поглаживая мужа по плечу.

В огромном круглом зале они сразу же столкнулись с Костиными коллегами.

– Влада! Как замечательно, что Костя все же привел тебя! Давно не виделись!

Влада улыбнулась Спиркину – самому главному из Костиных начальников. Они и впрямь не виделись долго, года два так точно, и Спиркин сильно изменился за эти годы: пополнел, подурнел. Зато маячивший за его спиной зам Козловский выглядел все таким же: лощеным и подтянутым.

– Добрый вечер. Да, давно. Я закрутилась что-то: то дети, то универ.

– Ах да! Костя говорил, что ты преподаешь. Умница, никогда не сомневался в твоих мозгах. Как тебе нынешние студенты?

Завязался легкий, ничего не значащий разговор. Влада болтала, улыбалась, взгляд ее бродил по залу. Константин отошел и стоял у столика вместе с Димой – коллегой и бывшим однокурсником. Потом к ним подошел представительный дядечка в сером костюме, мужчины крепко пожали друг другу руки. Костя поискал глазами Владу и повел представительного дядечку в ее сторону…

Время летело быстро. Костя разговаривал с коллегами и гостями, знакомил с ними Владу, Влада кивала, улыбалась, иногда представлялась возможность поговорить с приятным человеком: узнав, что жена Кости преподает, новые знакомые испытывали к ней интерес, задавали вопросы, вспоминали собственные студенческие годы и преподавателей. Многие из присутствовавших раньше учились в том вузе, где она преподавала.

Незаметно прошли два часа, появилась усталость. Влада уселась на диванчик в уголке. Достала телефон, написала маме смс: «Как вы? Все в порядке?»

Мама ответила сразу: «Ничего не хотят. Просят мультики».

Влада вздохнула. Как мама вообще ухитрилась вырастить ее? Она даже задавала маме вопрос, та ответила: «Ты такой не была!»

Нда, пожалуй, Влада действительно была сильно спокойнее и дисциплинированнее своих детей…

За перепиской она не сразу обратила внимание, что на стул подле облюбованного ею дивана кто-то сел. Мало ли людей на корпоративе… Зато, когда подняла глаза, обомлела.

Мужчины с возрастом редко внешне меняются в лучшую сторону. Как и люди в целом.

У Стаса получилось. Подбородок его теперь украшала небольшая бородка, на переносице сидели очки. Из тех, что носят больше для стиля, чем из-за реальной необходимости. Дорогой костюм казался его второй кожей.

В остальном же бывший однокурсник остался прежним.

– Привет, – сказал Стас, и Влада ощутила, что летит в бездну.

– Хорошо выглядишь, – продолжал Стас, словно не замечая ее смятения.

– Тебе тоже время не во вред пошло, – выдавила Влада.

Стас усмехнулся:

– Не так уж его и много прошло, этого времени. Сколько? Лет пять? Почти шесть?

Влада кивнула.

– Небольшой срок, согласись? – Стас будто издевался. – Кстати, как они прошли, эти годы? Чем занималась? Магистратуру-то закончила? А то сорвалась в академ по непонятным причинам…

Они глядели друг на друга, будто состязаясь взглядами.

– Я ушла в академ из-за тебя, – проговорила Влада. – Не могла уже с тобой рядом учиться.

– Ага. Добавила меня везде в черный список. Помню-помню. Знаешь, это было довольно обидно, ну да ладно. Как живешь?

– Нормально. Закончила аспирантуру, пишу кандидатскую. Работаю в универе на четверть ставки. Так, чтобы не расслабляться. Детей ращу.

– Ого, даже «детей».

– У меня двое сыновей. Теперь давай о тебе. Что ты тут делаешь? В коммерцию подался?

Стас мотнул головой. Взгляд его не отрывался от Влады. Под давлением этого взгляда она отчего-то ощущала себя глупой маленькой девочкой.

– Неа. Я тут как сопровождающий. А так, я по-прежнему в ЗакСе работаю. На другой должности, конечно. Если интересно будет, в интернете глянешь.

Влада кивнула. Вспомнилось, как он сказал тогда, много лет назад, что он ведь тоже «на пятерку».

Стас немного помолчал, затем произнес удивленно:

– Вот странно. Время так быстро пролетело. Будто еще вчера в универе учились, а теперь ты там работаешь. И двое детей еще… – он отвлекся, всмотрелся в толпу, выискивая кого-то взглядом. – Альбина!

Темноволосая молодая женщина с по-модному пухлыми губами обернулась, улыбнулась и направилась к Стасу. Влада поняла, кого он сопровождает.

И Владе совершенно не хотелось знакомиться.

– Ты извини, мне к мужу надо, – быстро проговорила она, встала, натянуто улыбнулась и пошла в противоположную от Альбины сторону.

Внутри Влады все дрожало, будто она с разбегу нырнула в ледяную прорубь. Дыхание перехватывало. Кто бы мог подумать, что обычная встреча станет таким шоком? А ведь стала. Грохает в ушах кровь, колотится сердце.

«Господи, хоть бы поскорее уехать отсюда!» – взмолилась Влада, и ее молитва была услышана.

– Владочка, бесценная моя! – дорогу преградил Спиркин. – Я хочу сам перед тобой извиниться, но я решительно гоню Костю домой. Твой муж молодец, помог переговорить с нужным человеком, но у него завтра с утра суд. Ты уж извини, что порчу тебе вечер.

– Ничего страшного, – Влада выдала непритворно счастливую улыбку, Спиркин даже опешил. – Я все понимаю, Геннадий Иванович.

– Золото ты, а не жена! Вот мне б такую, ни за что б не развелся! А вот и Константин.

Подходящий Костя выглядел в равной мере усталым и виноватым.

– Влада, я вижу, вы с Геннадием Ивановичем поговорили уже. Поехали домой?

– Да, давай, – Влада взяла мужа под локоть. – Дети заждались.

К сожалению, сказанное о детях оказалось неприятной правдой. Елизавета Павловна не совладала с внуками, и мальчишки делали, что хотели. Влада и Костя явились – фигурально выражаясь – к Мамаеву побоищу.

– Какого черта?! – Костя указал на стену у стола, которую теперь украшала разноцветная каляка-маляка. – Это что за гребаный стыд?! – Он снял влажную салфетку с фикуса.

– Это твои дети делали ботанический сад! – защищалась Елизавета Павловна, но Косте оправдания тещи были ни к чему.

– Почему у меня на рабочем столе пластилин?! Я там с документами как бы работаю! У меня там компьютер дорогой! А они за моим столом что-то пили!

– Они попросили сделать им какао.

– Все, я вижу, – Влада положила в раковину грязную кастрюльку с застывшими шоколадными подтеками. – Мама, спасибо за помощь, давай я тебе вызову такси.

– Я и на автобусе доеду, не надо мне такси.

– Нет, ты поедешь на такси, вот я прямо сейчас вызываю тебе это сраное такси, потому что тебе в темноте нечего делать на улице!

К чести Елизаветы Павловны, она смолчала. Громко фыркнула, но смолчала. И только обуваясь в прихожей все же высказала:

– Всем недовольны. Ваши дети, вы за ними и смотрите!

Но прежде, чем разозленный Костя успел ответить, Влада вытолкала мать за дверь и защелкнула замок.

– Влада, ну почему?! – в голосе мужа сплетались и недоумение, и отчаяние. – Ну неужели ей сложно нормально последить за детьми? Сложно не давать им рисовать на стенах и есть в комнате? Сложно посуду помыть? И они еще не спят, и даже не купались!

– Костя, – Влада устало опустилась на стул. Из комнаты неслись вопли перевозбужденных детей. – Мама справляется как может.

– Она, похоже, никак не может. И что это за комментарии: «Ваши дети, вы за ними и смотрите»?! Да говно-вопрос, если ей трудно, если она не справляется, если она переломилась пару часов с внуками посидеть, я найму няню! Мне денег не жалко, но она же опять занудит: «Не дело маленьким детям оставаться с чужим человеком, мало ли что!» Да что делать-то, если от нее самой толку нет?!

– Костя, успокойся, – Влада сердилась уже не только на мать, но и на мужа. – Она делает, что может. Комп твой не пострадал, посуду я помою, стену ототру, не впервой. Не случилось ничего непоправимого.

– Да е-мае! В тот-то и дело, что НЕ случилось! Когда ребенка с няней оставляешь, она хоть занимается им. Развивашки там всякие. А тут что? Сидят дома, квартиру разносят.

– Ну и что?! Я и приберу! Твоя мама вообще с внуками не помогает.

Костя замолчал. Отвернулся к окну. Сказал спокойно:

– Ты права. Лучше уж вот так с внуками общаться, чем вообще никак.

Влада встала, подошла у мужу сзади, обняла со спины. Как бы много она отдала, чтобы разделить Костины боль и обиду! Костя любил сыновей, и его больно ранило, что его собственная мать не хотела видеть внуков чаще раза в полгода. Влада не могла объяснить мужу то, что поняла сразу, едва родился Ростик: свою тщательно скрываемую нелюбовь к золовке Вера Григорьевна переносила и на ее детей. То, что они были и детьми ее обожаемого сына, Веру Григорьевну волновало очень слабо.

Не стоило бить мужа по больному месту, но Влада чувствовала необходимость защитить собственную мать.

Из детской донесся вопль, за ним – грохот.

– Иди посмотри, что у них там, – сказал Костя, разнимая Владины руки. – И гони купаться обоих вместе. Им давно пора спать.

Спустя час, обнимая заснувшего Ромку, Влада снова вспомнила встречу со Стасом.

«Как-нибудь переживу», – решила она.

Глава 9

Небольшой городок Олькон располагался на юго-западе от Академии. В хорошее время всадник преодолел бы расстояние между ними за три дня, но в исчезающем мире сложно полагаться на привычные вещи. Сложно планировать дорогу, зная, что сама дорога пропадет в любой момент.

Рене выехал из города и ехал через поля. Наезженный тракт пролегал по ним плавными изгибами. То тут, то там встречались путники: кого-то Рене опережал, кто-то ехал навстречу. Кони их ползли со скоростью червей, сами люди выглядели усталыми.

«Почему они существуют, а магистр Мелиссар – нет?» – спрашивал себя Рене и тут же отвечал словами Абеляра: «Потому что в гибнущем мире условности теряют значение».

Чем больше Рене размышлял, тем больше соглашался: его мир местами был лишен логики. Непродуманным осталось не только отсутствие какой-то формы поклонения Создателю. Рене понял, что не особенно много знает о том, как и где проходят границы родного Княжества, что находится за ними. Вызывали вопросы некоторые моменты устройства быта.

Будто плохой художник взялся писать картину, да не разобрался с цветом и тенью, из-за чего пейзаж лишился естественности. От этого становилось еще страшнее. Одно дело – знать, что ты и все, что тебя окружает, созданы чужим разумом. Другое – понимать, что разум этот не самый разумный.

«Что если Создатель – сумасшедший?» – думал Рене, и от этих мыслей его спина покрывалась мурашками.

Хорошо было плетущимся по дороге людям. Никто из них не задумывался о смысле бытия и вопросах сотворения мира. Возможно, некоторые и вовсе не понимали, что происходит нечто неправильное.

«Эмиль же не понимал, – подкреплял Рене свои мысли дополнительными доводами. – Чувствовал, что ему плохо, но не особенно задумывался, отчего. Магистры, похоже, не понимали, а ведь они умные люди. Видимо, лишь немногие, что пободрее других, успевают трезво поразмыслить… себе на беду».

Впрочем, уходить как Милиссар, медленно истаивая по кускам, Рене бы тоже не хотел. Лучше уж погибнуть в борьбе. Лучше встретить смерть, глядя ей прямо в глаза.

«А может, и не придется! – с апломбом вдруг подумал он. – А может быть, все получится. Докричусь до Создателя. Добьюсь помилования».

Ему очень хотелось это сделать. Хотелось, чтобы Создатель действительно существовал, хотелось спасти себя, Абеляра, Эмиля, Амайю… При мысли о последней сердце зашлось. Они не виделись около двух лет, а теперь ему придется посмотреть в ее лицо замужней женщины…

«Если она еще жива», – напомнил себе Рене, и мысль эта его не успокоила, напротив, заставила подхлестнуть коня.

На ночлег он остановился у дороги, немного отъехав в сторону жидкой дубовой рощицы. Насобирал на земле веток, разжег огонь. Можно было бы подвесить котелок, наварить каши на ужин, но есть не хотелось. Не до еды было. Рене всухомятку сжевал ломоть хлеба, но костерок гасить не стал. С приближением ночи туман, днем едва видный на границе поле и леса, разросся, пополз к дороге, поглощая встреченное на пути. К Рене он не приближался, словно сторонясь его, но все равно было неприятно. Рене казалось, что утром он проснется, и вокруг не останется ничего, кроме островка дубравы, где он жжет свой костер.

Преодолевая страх, маг укутался в плащ и лег на землю у корней ближайшего дуба. Ему все равно пришлось бы уснуть: проделать трехдневный путь без сна не вышло бы, да и потом… кто знает, сколько дней в дороге придется провести после Олькона? Если прав Абеляр, то туман пока что не страшен Рене. Если нет… что ж, тогда ему все равно придется умереть.

Ночные страхи оказались напрасны. Проснувшись, Рене обнаружил себя не на вырванном из плоти бытия островке, а во все той же дубраве. Только лес вдалеке уже совсем не был виден из-за серой пелены…

Он заседлал коня, вскочил верхом и продолжил путь. Дорога со вчерашнего дня тоже не особенно изменилась. Разве что изредка встреченные люди казались еще более блеклыми и усталыми.

К вечеру справа у крохотного окруженного холмами озера показались стены небольшого старинного замка из тех, в которых так любят жить аристократы. Рене пару секунд подумал и повернул коня. Этот замок принадлежал отцу и матери Эмиля…

Бледно-серый туман клубился вокруг замковых стен, словно глодая их по чуть-чуть, незаметно для взгляда. Рене с содроганием подумал, что в свете дня мерзкий туман практически не виден, а к вечеру он будто густеет, становится зловещим. Рене совершенно не хотелось снова ночевать рядом с ним, кроме того, в замке де-Муасси другу Эмиля не откажут в гостеприимстве.

Он не ошибся.

Стучать пришлось очень долго, так долго, что даже кулак заболел, но в конце концов ворота отворил заспанный стражник. Рене ужаснулся, глядя на него: серая кожа, запавшие глаза.

– Господа здесь? – спросил маг, говоря громко и четко – судя по лицу стражника, тот думал медленно и плохо. – Я Рене Бланкар, маг из Академии. Мне нужна миледи де-Муасси или ее супруг.

– Господа здесь, – разлепил губы страж. – Я провожу.

Они прошли через двор, в котором не было привычной и обычной для большого дома суеты. У коновязи стояла печальная лошадь со спутанной гривой. Конюх сидел неподалеку, облокотившись на стену конюшни. То ли спал, то ли сдался усталости. При виде него Рене и сам почувствовал тяжесть в руках и ногах.

В замке тоже было тихо и пусто. Правда, с кухни тянуло едой, и Рене понадеялся, что родители Эмиля в порядке. Он надел на лицо радостную улыбку, готовясь войти в столовую, где как раз должны были сидеть де-Муасси.

Семья де-Муасси устроилась за огромным обеденным столом. Бланш и ее муж выглядели такими же блеклыми, как и их слуги, но все же пытались держаться молодцом: то один, то другая бросали друг другу банальные реплики.

«Неплохая рыба получилась, верно дорогая?» «Да, дорогой, а вот жаркое подгорело и студень не застыл».

– Месье де-Бланкар! – объявил слуга, вводя Рене.

Маг не стал его поправлять, указывать на ошибку. Де-Бланкар так де-Бланкар, какое значение сейчас имеет условность.

Де-Муасси так и вовсе ошибки не заметили.

– Рене! – всплеснула руками Бланш. – Рене, дорогой! Эмиль с тобой?

За одно мгновение краски вернулись на ее лицо.