Читать онлайн Зёжик и Медвед. Сказки о нас
- Автор: Саша Николаенко
- Жанр: Сказки
© Издательство «РуДа», 2023
© А. В. Николаенко, 2023
Моему другу Мише Стрельцову, который говорит, что нужно уходить, оставив свет. Ещё он говорит, что вместе веселей грустить. Ещё он говорит, когда идешь один, то лучше к другу.
– Медвед! А горизонт недостижим?
– Недостижим.
– А это точно?
– Точно, Зёжик.
– Медвед! Тогда идея у меня…
– Не нужно, Зёжик, хватит!
– Но я же знаю, что нам делать, чтобы кончилась война!
– И что?
– Да нужно просто сделать горизонт границей! Его же никогда никто не перейдёт…
Хороших снов!
– Спокойной ночи, медвежонок.
– Доброй ночи, Зёжик.
– Хороших снов.
– Хороших снов.
– С вареньем…
– Что с вареньем?
– Снов…
– Тебе с печеньем.
– Тебе с печеньем и малинным пирогом!
– Тебе без Волка.
– И тебе без Волка… и без Лиса!
– Тебе без дождика.
– Тебе…
– Послушай, Зёжик, хватит! Спать давай.
– Давай! – обрадовался Зёжик. – Спокойной ночи, медвежонок!
Но медвежонок тихо зарычал, а ёжик сделал вид, что очень испугался, и стало так: тик-так… тик-так… тик-так…
– Медвед, ты спишь?
– Пытаюсь.
– Медвед… А мне так страшно тут, когда ты спишь… Медвед? Возьми меня с собой?
– Куда?
– В свой сон… Возьмёшь?
– С ума сошёл? Так не бывает, чтоб нарочно взять кого-нибудь в свой сон с собой!
– И даже друга?
– Дружба ни при чём! Всё, Зёжик, я устал, давай потом…
– Устал от друга?
– Просто: я устал!
– Медвежик, я тихонечко с тобой… я честно-честно тихо… я тебя не разбужу…
Но медвежонок спал.
«Не взял, – подумал ёжик. – Теперь один останусь здесь в темнющей темноте до самого утра… Не взял! А просто бросил друга здесь, внизу, сам улетел куда-нибудь, ведь он во сне летает. Сам говорит потом с утра, что он во сне летал, изображает – как… Хотя, конечно, это ерунда, чтобы такой огромный, толстый – и летал… Вот я бы мог, наверно… Мог! Но он меня не взял!»
Медвед летел… и сверху было видно, как страшно и темно внизу… «Кому?» – подумал он. Но вспоминать, кому внизу на свете плохо без тебя, всю ночь ворочаться, не спать… Всё, ладно, ничего с ним не случится. Дом заперт, вон луна, вон звёздочки, красиво… Сейчас насоберу ему, вернусь и утром подарю. И медвежонок стал на небе звёзды собирать, сначала все (от жадности, как по лесу грибы), а после из кармана высыпать которые помельче. А после вдруг, совсем вблизи, на расстоянии пары лап такую крупную увидел…
– Медвед? Медвед! Мне страшно! Миш, вернись!
И медвежонок шлёпнулся в кровать.
Из головы и из карманов, как от взрыва, разом вырвались все звёзды, улетели в небо, рассыпались в недостижимой высоте… И медвежонок понял, что до самой главной, изумрудной, радужной, огромной, самой дорогой и драгоценной звезды не долетел – вот из-за этого дурацкого «вернись». И глухо заворчал, нет, зарычал ужасным голосом свирепым:
– Всё, Зёжик! Хватит! Слышишь? Хватит! Дай поспать!
И Зёжик замолчал. Совсем притих. А медвежонок всё лежал свирепый и сердился, и вот теперь уже никак, никак не мог уснуть. А нужно же уснуть, чтобы взлететь! Об этом знают все…
«Дурацкий ёжик!» – думал он, а ёжик даже не шуршал, и не вздыхал, и никаких фух-фух-фух-фух, охо-хо-хох… И вдруг икнул. Икнул. Ещё икнул…
– Ик-ик… ик-ик… ик-ик…
– Да хватит! ХВАТИТ! Перестань икать!
– Ик-ик…
– Ты издеваешься?! Ры-ы-ы-ы-ы-ы! – взрычал Медвед.
– Медведи-ик… Я просто вспомил… ик… тебя…
– Забудь!
– Медве-дик?.. А можно я тебя с собой в свой сон возьму?
– Нельзя! Не выйдет! Нет!
– Ну ладно, извини…
– И больше не икай!
– Я не икаю, ик… Медведик, а если там, во сне…
– Чего тебе опять?
– Ну, Страшный волк, ну, или Страшный лис… то что мне делать?
– Что-что… возьми да и проснись.
– А можно мне тебя тогда позвать?
– Ну ладно, позови, но только если Страшный волк и лис… А просто так не вздумай, понял?
– Понял…
И Зёжик спрятал лапки, нос, всего себя в колючки, закрыл глаза, ушёл на глубину подушки, икнул ещё раз, и ещё раз, и уснул…
И стало тихо и темно, луна в окно смотрела, а медвежонок всё не спал, смотрел на Зёжика и думал – а вдруг ему приснится правда Страшный волк? Ну, или Страшный лис… Ещё съедят его во сне… Ведь если Волку или Лису приснится сон, что я уснул, а ёжик тут один, им ничего не стоит съесть его…
И медвежонок сел. И пересел на ёжика кровать, чтоб не проспать его во сне. И всё не спал, не спал, не спал… Тёр лапами глаза, сердился, щипал себя и щёлкал по носу, вставал, по комнате бродил, садился в кресло и тут же вскакивал, ведь кресла – настоящая приманка для всех, кто думал только просто посидеть… А Зёжик тихо спал и тем мешал уснуть Медведу – до рассвета, до самого-пресамого утра…
Дождь и дождь
Шёл дождь.
И всё.
И шёл, и шёл…
И шёл.
Ходил-ходил, расхаживал туда-сюда, скрипел калиткой и шуршал тропинкой, да так шуршал, как кто-то настоящий… «А он не настоящий, просто дождь…» – так думал медвежонок, а ёжик думал: «Дождь». Он просто думал «дождь», и всё.
А дождь, хотя он был не настоящий, «просто дождь», как думал ёжик, всё не кончался, не кончался, что оставалось только думать: «Дождь да дождь…». Но как ни думай «дождь да дождь», хоть передумывай сто раз всё это – не кончался дождь, как не кончается всё то, чего ты ждёшь, когда закончится оно… Или всё ждешь, когда хорошее начнётся? Ведь всё, о чем ты думаешь и ждёшь, подслушав, делает наоборот.
Мы все (вернее, ёжик Зёжик с медвежонком, который медвежонок по рожденью, а по имени Медвед) не очень любим, если нам сказать: «Ух, надоел, уйди ты наконец!», или наоборот: «Иди сюда! НЕМЕДЛЕННО! СЕЙЧАС ЖЕ!». И не уходим, если надоели, долго, очень долго, чтоб надоесть там так, в том месте, где мы надоели, чтобы самим всё это надоело хуже их. А после можно и уйти, спокойненько сказав: «Да сами вы все надоели больше всех!»
А если нас зовут и всё сильней кричат: «Ты где? Ты слышишь или нет? ИДИ СЮДА!» – и всякое такое, то мы ещё подумаем: мы слышим или нет? И будем думать так: «Чего-чего? Ты что-нибудь сказал? Я ничего не слышу…» Так думал ёж. А медвежонок думал: «Дождь да дождь…»
А дождь всё шёл. И небо было мокрым, и всё такое было небо – точно море, в котором плавают промокшие, как рыбы, птицы, льдины, бегемоты, облака. Такие толстые, такие все большие бегемоты, как слоны, как крокодилы. «А может, даже больше крокодилов… – думал медвежонок, который думал: – Крокодилы больше, чем слоны».
– Мне что-то как-то всё равно сегодня, медвежонок, а тебе? – зевнув, поинтересовался Зёжик, хотя ему и было всё равно, поинтересоваться или нет.
– И мне, – зевнув в ответ, ответил медвежонок, который думал всё про дождь, что если дождь идёт, то часто так бывает, пока он ходит там по крыше, по тропинкам, отряхивает листья, поднимает лужи из земли, шуршит, скрипит, что как-то всё равно становиться, и даже всёравней, чем всё равно. И думаешь, что пусть себе идёт, куда захочет. Ведь что ты ни поделай, как ни возражай, а дождик не услышит, как будто бы ему гораздо всёравней тебя.
А если к дождику ещё и осень, и лето по тропинке до весны уходит и плачет так, как будто тут обидели его, а тут его никто не обижал, – то всёравней становится в три раза того, что прежде было всё равно.
«Потом ещё зима…» – подумал медвежонок, а ёжик тоже думал, что потом ещё зима… ещё зима, ещё, ещё…
– Потом ещё зима, – напомнил медвежонок вслух ту мысль, которая была неслышной, если думать про себя.
– Тебе не всё равно?
– Мне всё равно! Мне даже, ёжик, всёравней ещё тебя…
– Мне тоже всёравней тебя! – ответил ёжик. – Мне даже всё равно, что кончилось варенье, медвежонок…
– Мне тоже всё равно, что кончилось варенье. Я раньше так хотел, чтобы варенье не кончалось, а кончилось, и стало всё равно…
– Мне тоже стало всё равно почти что сразу, как закончилось оно… – сознался Зёжик.
– А может, нам с тобой из-за варенья всё равно?
– Не знаю, может быть, Медвед… – и ёжик встал, и заходил по комнате туда-сюда, сюда-туда, хотя ему и было совершенно, абсолютно всё равно, ходить или сидеть.
Всё может быть на свете. Иногда с последней капелькой дождя кончается любимое варенье, бывает, что кончается терпенье… «Хотя и непонятно, как кончается всё то, чего нельзя потрогать или съесть…» – подумал Зёжик. Бывает даже, что с последней капелькой варенья кончается последняя надежда, что это капелька последняя дождя.
И медвежонок задремал, а ёжик все ходил, ходил, и дождь ходил, гулял по саду, и яблоки, и листья обрывал, и тряс ольху, вытряхивая из дупла промокшую ворону, и грустные круги крутили капли в лужах, и всхлипывал от ветра козырёк.
А ёжик всё ходил, ходил – и вдруг услышал, что ходит только он один, а дождь ушёл.
«Ушёл?» – подумал Зёжик тихо-тихо и тихо-тихо подошёл к двери, чтоб дождь ушедший, уходя, не обернулся и не вернулся снова яблони трясти.
Но дождь не возвращается обратно, и если дождь и начинается ещё, то это новый дождь, который шёл за тем дождём, который навсегда ушёл, ведь у дождя нет дома, нет плиты, постели, занавесок на окне, окна… Его никто не ждёт и не зовёт назад, его никто не любит…
«Бедный дождь…» – подумал медвежонок и проснулся.
А ёжик посмотрел на медвежонка и сказал:
– Дождь кончился, Медвед, пойдём за ним и позовём назад.
– Зачем? – не удивился медвежонок.
– Чтоб снова стало так, как было: дождь идёт, а нам с тобой так… Всёравно-превсёравно…
По закону леса
Однажды ёжик с медвежонком за грибами шли…
Всё шли и шли, все лапы истоптали, но с грибами так всегда: сначала к ним иди, потом ищи, потом тащи, весь лес назад под лапами толкай, опушку, поле, речку, мостик, иначе дом к тебе не подойдёт. Без лап попробуй сдвинь хоть самую малюсенькую ёлку с кочки: упрётся в нос и не пойдёт, они же крепко все стоят, когтями в землю, сверху мох, и кочка тоже не пойдёт без лап. И дом стоит, когда остановились лапы, сам не вернётся, сколько ни зови. А медвежонок с Зёжиком устали лес толкать и сели отдохнуть.
Стояла страшная жара… Так все лесные звери говорят про всё на свете.
– Ужасно жарко…
– Да…
– Кошмар какой-то…
– Да уж, просто ужас…
– Вот если бы сейчас назад идти не нужно, медвежонок, а?
– Как, Зёжик, не идти, вставай давай, пойдём… – вздохнул Медвед.
– Пойдём… а можно, между прочим, не ходить… я слышал…
– Давай ты мне расскажешь по пути…
Медвед был прав, с рассказом лучше уж идти, движенье времени в пути зависит от того, с кем ты идёшь и что рассказывает он: рассказ хороший будет – не заметишь, как дойдёшь. Ещё и остановишься, дойдя, дослушать. Ещё мечты, бывает, помогают об обеде: идёшь, мечтаешь, прибавляешь ход… Чем голоднее, тем быстрей.
– Медвед, давай ещё немножко посидим? Мне Аяц говорил, что скоро-скоро передвижение во времени без лап изобретут. Вот представляешь, ещё ты тут – и сразу там…
– И что, сидеть и ждать, когда изобретут? – Медвед немножко к Айцу ревновал, конечно. Зёжик с Айцем не дружил, но иногда болтал, и медвежонку становилось грустно. – Вообще твой Аяц, Зёжик, если честно, страшный жадина и врун… Профессор всех безделичьих наук…
– Нет, он не врун! Не нужно ждать! Я даже доказать сейчас могу… Вот хочешь, прямо сразу докажу?
– Ну… докажи…
И Зёжик спрыгнул с пня и, вытряхнув свои грибы в корзинку медвежонка, насыпал листиков, травы и мха на дно своей, вскарабкался и лёг.
– Теперь возьми корзинки в обе верхних лапы.
– Ещё чего?! Ты сам свою бери!
– Ты что, Медвед? Как я ее возьму? Я в ней! Я что тебе, волшебник?
– Я тоже не волшебник. Вылезай!
– Ты сам просил, чтоб я тебе, что можно во времени без лап перемещаться, доказал…
– Я не просил!
– Просил! Ты сам сказал…
– Без всех без лап!
– Нет, просто чтоб без лап!
И медвежонок зафырчал сердито, поняв, что Зёжик прав, верней, не прав, но прав…
– И всё получится, Медвед, вот сам увидишь! Ты только марлечкой меня прикрой…
«Чтоб не кусали комары», – подумал Зёжик. И добавил из корзинки:
– Чтобы в лесу все думали, что ты один и целых две корзинки сам собрал…
– А если скажут – покажи?
– Ну, покажи, которая с грибами…
– Ладно… – согласился медвежонок, которому приятно было, чтобы все думали в лесу, что столько он один грибов набрал. – Ты только, Зёжик, если спросят, что в них, из корзинки громко не сопи…
– Не буду!
И с Зёжиком корзинка, как корабль летучий, вдруг взлетела вверх, зависла над землёй, качнулась – и поплыла по воздуху домой, без задних и передних Зёжиковых лап. А Зёжик, нос уткнув меж прутиков, смотрел, как дальний лес сам по себе назад пошёл…
И ничего не нужно было делать, ни-че-го! Не нужно уговаривать ни ёлку, ни сосну, чтобы ушла. Все сами, ёлки, и березы, и полянки шли назад послушно, шагали в дальний лес, а Зёжик над землей летел в корзинке, шуршал-вздыхал, вздыхал-шуршал… А домик плыл навстречу. Сперва вообще невидный, а потом вдруг в точку превратился между прутиков корзинки, такую махонькую точку, что Зёжик даже испугался, как можно в этой точке жить, за столиком сидеть, варенье есть… Как вместится кровать его в такую точку, особенно медвежище огромный и под огромного медвежищу кровать… Но домик становился больше, больше, и Зёжик, успокоившись, калачиком свернулся, и уснул, и тихо-тихо засопел…
– Уф-фуф, фуф-уф, ца-ца-ца-ца… фуф-уф, ца-цаца-ца…
Но это только кажется во сне, что тихо, на самом деле тихо или громко ты сопишь во сне, никто не знает, кроме тех, кому ты выспаться не дал. И Зёжик спал, и он не знал, что так сопел, храпел в своей корзинке, что никакая марля не смогла ни Айца, и ни Лиса, и ни Волка обмануть…
– Здорово, медвежонок!
– Здравствуй, Страшный волк.
– Чего в корзинках?
– Там… грибы…
– А почему они храпят?
– Ну… там грибы и Зёжик. Зёжик только в этой, в той грибы. У нас эксперимент…
– Что за эксперимент?
– Во времени перемещение, без лап…
– Давай корзинку мне! Ещё быстрей перемещу… – Волк облизнулся, усмехнулся, а медвежонок крепче в лапах сжал корзинок ручки и быстро-быстро, очень быстро к дому побежал… Страх тоже скорость прибавляет. И если хочешь побыстрей домой добраться, то – беги!
Мелькнул-исчез сидевший Аяц на пеньке, Айцовская жена, айчата, промчался Лис обратно в лес, а дом бежал навстречу, мчался! Мчался! Делался всё больше, больше и, добежав до медвежонка, чуть не налетел с разбегу и не раздавил…
– Все, Зёжик, вылезай.
– Уф-фуф… ца-ца-ца-ца…
– Давай, проснись, переместились, – и медвежонок так тряхнул корзинку, что Зёжик сразу перестал сопеть. Немножко перестал и снова засопел…
– Вставай давай, проснись! Ты обманул меня!
– Уф-фуф, фуф-уф… ик-ик… ца-ца-ца-ца…
И медвежонок вытряхнул корзинку, и Зёжик выпал на траву. Открыл глаза, понюхал воздух и сказал…
– Вообще-то я и сам бы вылез…
– Ну, ничего, так побыстрей, – и медвежонок сел на лавочку у дома и отвернулся так свирепо, как самый-самый, всех обиженней, Медвед.
– Медвед, ну ты чего? Чего ты? Ты что, обиделся, Медвед? Медвежик? – и Зёжик прошуршал по травке к лапам медвежонка и очень преданно и верно, как ничего вообще не делал, снизу посмотрел…
«Как пну его сейчас… – подумал медвежонок, – телепорти… телепорта… и прямо в дальний лес… И пусть потом телепо-лапами назад… телепо-лес… телепо-сам… телепо-бац!» И медвежонок лапу почесал.
– Медвед?
– Я не обиделся, а просто, Зёжик, ничего не вышло, Страшный волк заметил, что в корзинке ты, ты обещал же громко не сопеть… а знаешь как сопел? Весь лес теперь смеяться будет надо мной…
– Ну, нужно было что-нибудь придумать, медвежонок…
– Что именно? Храпящие грибы?
– А ты ему чего сказал?
– Чего-чего… что это ты.
– Ты безнадёжный, самый-самый безнадёжный медвежонок из всех, кого я знал! В лесу один такой, один такой! Да разве можно Волку правду говорить?
Но медвежонок, кроме правды, ничего ещё не научился говорить.
– Я не умею врать.
– Учись! В лесу живёшь, среди зверей и всех вот этих… – и Зёжик лапкой в дальний лес махнул. – Сто лет живёшь и не умеешь врать? Ну ты даёшь… И про эксперимент сказал?
– Сказал…
– Он не умеет врать, а я и виноват?! Вот правильно, Медвед, что над тобой весь лес смеётся. Медвед, и не умеет врать! Ты видел где-нибудь хотя бы раз такого Айца… ладно, белку, что правду говорит в лесу?
– А что… они все врут?
– Конечно!
– А зачем?
– Вот именно, «зачем»! Чтоб врать, нужна причина! Нет, можно без причины тоже врать, но выгодней с причиной. Ты вот хотел, чтоб думал Страшный волк, что у тебя грибы в корзинке, а не я?
– Хотел…
– Но это ведь обман?
– Ну… да…
– А говорил, что не умеешь врать! Умеешь, только плохо… Ну, ничего! За жизнь научишься ещё… Всё время врать, запомни! Но, что ещё важнее, никому не верить, ни-ко-му!
– Что, и тебе?
– Нет, если хочешь, верь, конечно. Верь, но знай, что все, кто верят, остаются с носом, а чаще без него и без всего… Таков лесной закон! Чтоб выжить, нужно врать и никому не верить… понял?
– Понял… и сейчас?
– Чего «сейчас»?
– Сейчас ты тоже врёшь?
– Сейчас?
– Ну да…
И Зёжик шёпотом ответил:
– Сейчас я правду, кажется, сказал…
Не открывайте эту дверь!
– Медвед! Ме-едве-е-е-д!!! Медведик!!! А! Вот ты где. Чего поделываешь тут? Опять пропалываешь, да?
«Чего поделываешь тут…» – подумал мрачно медвежонок и так же мрачно объяснил:
– Сорняк растёт без выходных.
– И пусть бы, вырастет – завянет…
– Морковь завянет, не сорняк. Сорняк вместо морковки будешь грызть?
«Лентяй», – хотел Медвед добавить, но не добавил, знал, как просто правда делает из друга смертельного колючего врага.
– А Аяц говорит, сорняк полезная трава…
– Вот Аяц твой пусть и грызёт ее.
– Медвед, идея! Медвед, да стой, остановись, послушай… кажется, я знаю, что нам делать…
– Опять?!
– Ну да…
– Да вот и делай! Вот и делай! – взревел Медвед, вставая на дыбы.
Медвед встал на дыбы, над Зёжиком навис клокочущей громадой, горой в земле и сорняках, над ним кружили комары…
– Ну-ну. Могу вообще уйти… – обиженно ответил ёжик. – Вообще уйти и хоть всю жизнь… не говорить.
– Не можешь! – прорычал Медвед. А дальше вот что он хотел сказать: «Ты ничего не можешь! Ничего! Верней, ты можешь, да не хочешь! НИКОГДА! “Он знает, что нам делать”, ви-ди-те ли-ли! Так если знаешь – делай, делай, а не говори! Да, сделай что-то, хоть бы раз и сам! Своими скрюченными лапками, вот этими, своими, не чужими! Советы раздавать, идеи выдавать нахлебников хватает без тебя… вернее, здесь всего один, ОДИН нахлебник – ты!» Да, так хотел сказать Медвед – и потому рот лапами зажал, прижал слова, что вырваться хотели, слова, что были хуже и обидней комаров и бесполезней сорняков. Ведь на обидные слова обидных слов всегда в ответ найдётся столько, во сколько было меньше их у тех, кто начал обижать. А после могут кончиться слова, начнётся драка, лапопашный бой, придётся ёжика держать над грядками прихваткой, на безопасном отдаленье от себя… А может, вовсе за забор швырнуть его…
И медвежонок носом задышал – уф-пуф, поскольку больше стало нечем, ведь дверь для слов обидных – рот, для воздуха ещё есть запасная – нос. И главное, откроешь дверь под носом и, выпустив слова, обратно не вернёшь и дома не запрёшь. И дружба билась в глубине души медвежьей с самой собой за правду другу не сказать всё то, что правдой кажется в начале ссоры, а после и не вспомнишь, в чём она…
Так хорошо быть правым в споре, ссоре, последним словом за собой. Последним словом. А после молча правым быть, но одному.
– Так вот, идея! – оживился ёжик, поскольку медвежонок замолчал. – Идея – Аяц!
Медвед сильнее рот зажал, переступил и громче носом зафырчал…
– Нет, даже лучше, медвежонок, – Айцы! Давай их позовём вместо меня с тобой полоть траву?
Зачем дела?
– Медвед! Вот прямо скучно, так прям скучно… Тебе не скучно, медвежонок, а?
– Соскучишься с тобой…
– А я вот прям соскучился, вот честно, вот прям совсем-совсем соскучился с собой…
Но медвежонок без единой капли состраданья, пониманья четвёртой задней лапой подвинул с грядки с сорняками таз, передней первой выдернул пучок травы, швырнул назад, попал, второй и третьей лапой равновесье удержав, сказал:
– С собой скучают, ёжик, те, кому на каждой грядке не попадаются аттракционы под названием дела. Когда для каждой лапы дело есть, без дел скучает только лень, – и, так сказав, прополз ещё чуть-чуть, и снова выдернул пучок травы, и зашвырнул в сорнячный таз, но в этот раз промазал… Или не промазал? Нарочно в ёжика попал? А ёжик, отряхнувшись, пропищал:
– Нет, медвежонок!.. Знаешь… Знаешь?! С собой скучают те, кому не попадаются весёлые друзья, а только бурые занудные медведы, что ползают на четвереньках целый день, ища дела из самых-самых-самых скучных, какие только в лете есть. Я, медвежонок, даже если так соскучусь, что усну, таких вот дел искать не буду, а если сами вдруг найдут, переползу, пусть остаются позади! Тю-тю-ю-ю… А я на речку уползу…
– Ну-ну.
– Ну-ну! И если я сейчас обижусь, не стерплю, что ты в меня швыряешься травой, и уползу скучать не к речке, а в другое место… вот, скажем, к Айцам, например! Тогда тебе от скуки не помогут даже горы дел!
– Иди-иди… – сказал Медвед и продолжал ползти.
Шух-шух-шух-шух, ещё шух-шух, но тише… И наконец в саду настала благословенная, просторная такая, без всяких ёжиков, необходимая для дела тишина. Медвед прополз ещё чуть-чуть и обернулся с облегченьем – никого! Ушёл? Ушёл! В калитку выполз… Никто не отвлекал, не ныл, не кашлял, не чихал, не топал… Ну да, не помогал, зато и не мешал! Куда он, интересно? К Айцам или к речке? Медвед ещё чуть-чуть прополз, и обернулся с беспокойством, и посмотрел вперёд…
А вперёди дела, дела, де-е-ела-а-а, до самого забора, до калитки, и от забора к дому то же самое – дела; дела до самого обеда, а может, и до вечера дела… «Зачем они? Зачем их мне так много?!» И медвежонок, сделав вид, что за забором тоже у него дела, пошёл к калитке, открыл её, увидел ёжика, ползущего куда-то по тропинке, от дел ползущего… «Уполз. Когда вернётся, даже не сказал…» И медвежонок понял вдруг: дела нужны, они необходимы, много-много! Они нужны, чтоб не было так скучно весь день теперь без ёжика скучать.
Горгомыш
14 августа 2023 года умерла кошка Горгомыш.
В тот тёплый августовский день то крапал дождь грибной, то собирался в проливной, то солнышко светило, и так весь день – что только до калитки доползёшь, обратно ливень.
Так вот, в тот тёплый августовский дождь за бочкой у беседки уснул и не проснулся Горгомыш. Его не разбудили. Кто не проснулся утром завтра в новый дождь – тот умер. Не друг, не враг, не наш, не их, ничей, не кот, не мышь, не Зёжик, не Медвед – на всех из всех похож немного, бездомный, но домашний Горгомыш. Домашний потому, что был не дикий, а дикий потому, что дома нет, одна беседка. И он там спал, и он там ел. И он там жил, но только не всегда, зато всё время возвращался.
Он долго жил, и видел много лет, дождей, людей, мышей, котов, собак, стрекоз и всяких, и выучил почти что все на небе над беседкой звёзды, и точно знал, что за зимой всегда весна, за ночью день, и нужно только потерпеть чуть-чуть – когда тебе еды не дали, то, может быть, потом дадут. Напомнить о себе. Прийти с утра к крылечку – споткнутся, вспомнят и дадут. Когда ты быстро забываем и незамечаем, старайся чаще попадаться на глаза, и он старался. Но выходило не всегда. Ведь у людей, верней, зверей лесных коротенькая память о тех, кто вроде есть, а после – нет.
И думал так, когда осенний первый лист, кружась, спускался в миску – ну вот, теперь ещё чуть-чуть – и лето, или меня домой возьмут.
Потом тот день прошёл, и улетели облака, и стало видно звёзды. Но в этот раз, смотря на них, не-мышь-не-кот подумал в первый в жизни раз: я знаю, сколько звёзд на небе, а сколько здесь, внизу, огней, где могут взять меня домой, ни разу не считал, пойду и сверху посмотрю. И, видимо, огней внизу хватало, но больше было запертых дверей.
– Медвед, скажи чего-нибудь?
– А что сказать?
– Не знаю…
Бывают дни такие, вечера, когда сказать чего-то очень нужно, но не находятся слова.
– Тогда спокойной ночи, ёжик, да?
– Спокойной…
И ёжик полежал немного тихо, но после этого, конечно же, спросил:
– Медвед, а как ты думаешь, ещё вернётся Горгомыш?
– Нет, ёжик, не вернётся. Привыкай.
– К чему, Медвед?
– К тому, что есть такие дни, после которых одни из нас не возвращаются сюда.
– Такие дни?
– Ну да.
– Он что, попал в такой и там остался?
– Да.
– И это навсегда?
– Ну да.
– А что за день такой? Обычный понедельник, медвежонок, как и все!
– Ну да, как все, вчерашний. Прожитый безвозвратный день.
– Но я в нём не успел…
– Успеешь завтра.
– Но завтра будет без него!
Медвед молчал.
– Медвед! Медвед… И что? И из него ни дверцы, ни калитки в завтра нет?
Медвед вздохнул.
– Медвед, а если звать его погромче? На каждом дереве повесить объявленье о пропаже, вознаграждение за возвращенье обещать…
– Но ты повесишь объявленья в завтра, а Горгомыш-то во вчера…
– Он быстро бегает, Медвед! И слух хороший, зрение ночное! Услышит – прибежит! Он отовсюду убегал и прибегал…
– Он не услышит, ёжик. Это тебе не через лес кричать, а через целый день назад, весь дождь назад, подумай сам. Как прочитает Горгомыш такое объявленье, если он в там, а ты в потом?
– Но есть же способ же… Какой-то способ! Медвежонок!
– Нет.
«Тик-так… тик-так…» – поддакнули часы.
– Медвед… А сколько времени сейчас?
– Почти двенадцать, без пяти.
И тут вместо «тик-так» Медвед услышал – бам! – с кроватки, и быстро-быстро – топ-топ-топ, цок-топ-цок-цоп… И где-то в темноте ночного дома распахнулась дверь.
– Ты здесь! Медвед, он здесь! – на лавочке у дома сидел себе спокойно Горгомыш. И ёжик подхватил его на лапы, и в дом отнёс, и на подушку положил. Такого страшного, худого Горгомыша, какого не успел отмыть и накормить, зато успел сказать четыре раза «кыш», «уйди с дороги» и «не мешайся под ногами, Горгомыш».
– Успел? – спросил сквозь сон Медвед.
– Успел…
И ёжик обнял Горгомыша и так уснул…
Но это сказка, и так случилось только в ней.
Никто
– Меня никто не любит, – сказал однажды медвежонок.
– А кто это Никто? – поинтересовался Зёжик.
– Никто это никто…
– А где он?
– Кто?
– Ну, этот твой… Никто?
И медвежонок огляделся. Но рядом не было Никто, и на тропинке, и даже там, где было ничего за ёлками не видно, не было Никто.
– Не знаю. Спрятался, наверно.
– Затаился?
– Ну да… и ждёт, когда я отвернусь…
– Чтоб выпрыгнуть?
– Ну да… наверняка…
– А выпрыгнет, и что?
– И всё… – пообещал Медвед.
– Чего «и всё»?
– Ну… всё…
– Давай тогда быстрее выпрыгнем, чем он! И напугаем так, чтоб больше он к тебе не приходил?
– Давай… – довольно неохотно согласился медвежонок и, спрятавшись за спину ёжика, попятился назад, потом вперёд, потом ещё назад, потом вперёд и вдруг сказал:
– Выпрыгивай из-за меня… – потом немножечко подумал и сказал: – Нет, лучше ты выпрыгивай за мной…
И ёжик с медвежонком вместе прыгнули туда, где прятался Никто, который медвежонка не любил.
Кто распоряжается дождём
А Зёжик собирался мысль свою, что думал до того, как недодумал, додумать до конца, и постоянно возвращался новой мыслью к ней. «О чём я думал?» – думал он, и вздрагивал, и ёрзал, и мрачным взглядом медвежонка провожал, который от колодца к бочке и назад ходил с ведром и бочку наполнял, чтоб поливать, и от раздумий очень отвлекал…
– Медвед, ты не устал?
– Я – нет.
– А может, сядешь, посидишь?
– Мне, ёжик, некогда сидеть, засохнет всё…
«Засохнет всё… засохнет, всё засохнет…» И ёжик вдруг внезапно вспомнил всё.
– Медвед! Остановись! Да подожди, да стой же ты! Мне нужно у тебя спросить об очень важном…
– Подожди.
– О важном-важном!
– Прям таком – не может часик подождать?
– Совсем не может часик подождать! Ни пять минут! Совсем… совсем-совсем… ведь я могу потом опять забыть его…
– Ну ладно, спрашивай тогда.
– Кто поливает лес?
– Чего?
– Кто поливает лес?
– Чего-чего? Кто поливает лес? Ну, дождик поливает… Это всё?
– Не всё.
– И что ещё?
– Дождь поливает лес… Кто распоряжается дождём?
– Как это «распоряжается дождём»?
– Да так, как лейкой ты. Ты распоряжаешься дождём на грядках, но там, в лесу, везде… кто распоряжается дождём?
Медвед молчал.
– Теперь ты догадался? Понял? – и ёжик, торжествуя, повторил:
– КТО РАСПОРЯЖАЕТСЯ ДОЖДЁМ?
– Ты думаешь, там кто-то есть… такой, который…
И ёжик с медвежонком посмотрели в небо, в котором кто-то был такой, который… был.
Гроза
И оба, ёжик с медвежонком, любили пироги… Ужасно, даже хуже… Страшно! Жутко! Страшней всего на свете обожали пироги…
– Смотри, пирог летит… – сказал однажды ёжик и лапой медвежонку показал на небо. По небу правда пролетал пирог. Пирог летел, но очень высоко. Недостижимо вкусно.
– Ага… – кивнул Медвед и взглядом проводил пирог, который плыл себе над ним, пушистый-препушистый, мягкий, белый, свежий… Плыл-плыл и улетел за лес.
– Как думаешь, с чем был? – спросил у медвежонка ёжик, когда пирог исчез в зубах у дальних хищных ёлок, которые росли на горизонте, поджидая пироги.
– Наверное, с капустой, – вслух подумал медвежонок, ведь думать вслух по-дружески, когда тебя спросили, и потому ещё, что больше, чем пирог с капустой, он, наверно, только ёжика любил. Так странно, да? То любишь пироги, то просто любишь, без всяких даже пирогов.
– Нет! Он клубничный был! – и ёжик так непримиримо на Медведа посмотрел, как будто можно было в небе выбирать, какой тебе достанется пирог.
– Капустный был, – и медвежонок тоже посмотрел на ёжика непримиримо. И стало ясно, что они вот-вот поссорятся уже. Но в небе плыл ещё один пирог…
– Тот мой! Тот-мой-тот-мой! – и ёжик по поляне запрыгал под своим клубничным пирогом, который первым он заметил, он просто больше медвежонка сладкое любил и не хотел проспорить подлетающий пирог.
– Капустный. У клубничного варенье…
– А у капустного – капуста! Где капуста? Мой пирог!
Но небом вслед за пирогом с клубникой плыл ещё один пирог, а следом выплыл торт с безе, с ванильным кремом, который съели оба, да так, что горизонтным ёлкам не досталось ничего. А медвежонку с неба капнуло на нос. И ёжику за ним. Потом над ними серый-серый, с дождевой начинкой, зверь повис, огромный, страшный, жуткий, страшный зверь. И зарычал на них:
– Тра-та-та!
Но оба так наелись пирогов, что было трудно сразу думать и бежать, а можно было только сразу испугаться, но медвежонок испугался ёжика быстрей и закричал:
– Бежим!
Но ёжик не бежал. Бывает так, что, испугавшись, ноги (то есть лапы) не бегут, а только так, шевелятся едва… А медвежонок побежал. Бежал, бежал и думал – ёжик тоже… Но ёжик не бежал.
Так началась Великая небесная гроза, и, добежав, домчавшись к дому, медвежонок дверь открыл и крикнул: «Забегай!»
Но в дверь ворвался только ветер – и чашку ёжика разбил. А он её любил… Зачем разбил? За что разбил?!
– Ты где? – спросил у дома медвежонок.
– Трата-та-та! – ответила гроза.
«Трата-та-та…» – передразнился дико, страшно, жутко, насмерть мокрый медвежонок и грозно зарычал в грозу:
– Ты где? Ты где??? Ты где?!! ГЛУХОЙ ДУРАЦКИЙ ЗЁЖИК!!!
– Я здесь… – ответил ёжик из грозы.
…
– Не знаю, как тебя услышал. Ты что кричал?
– «Я здесь» кричал… а что?
– «Я здесь»… Ты что, совсем дурак?
– А что? – дрожа, передразнился ёжик.
– Ты думаешь, я знаю, где ты «здесь»? – и медвежонок встал… Нет, он вскочил и топнул лапой, что означало – он сердит ужасно, больше всех на свете, больше даже, чем гроза…
– Вообще-то я тебя вообще не слышал… – признался ёжик и сразу спрятался под плед, чтоб не смотреть на страшный гнев Медведа, который спас тебя, чтоб отругать…
Невидимый снаружи и внутри
Опасно думать вслух всё то, что думаешь внутри о всём и всех – так можно здорово кого-нибудь раззлить и получить за вслух озвученную мысль хорошего щелчка, пинка или в ответ подуманные мысли. Молчи и думай! Будешь как разведчик в тылу врага, среди зверей лесных.
И Зёжик это знал, и думал обо всём и всех, что думал, сам с собой, и это называлось «думать про себя», и вслух не собирался спорить с тем, о ком подумал. «Все правду знают, – думал он, – но только правда их всегда другая, чем моя, а правда-то одна, и как так может быть?..» Но выходило – может. И каждый лапами, зубами и когтями всегда готов был правду защищать свою от правд других. А Зёжик не готов. «Когда ты маленький совсем, всю правду, что подумал, лучше под иголки, и делать вид, что у тебя внутри никто не думал ничего, что может вслух обидеть всех». Так думал ёжик про себя и верно делал: это правда, что, чтобы правду защитить свою и отстоять, нужны большие лапы, зубы, когти… «аргументы», как умный Аяц говорил.
«Так вот, – подумал ёжик, – например, есть я, и я, когда весь день такая вот жара, беру из бочки воду, поливаю грядки…»
– Не ты… – сказал вдруг кто-то. Зёжик, вздрогнув, оглянулся, повертелся. Никого. «Наверно, это кто-то очень маленький совсем, и лапы-когти-зубы мельче, чем мои, вот он и спрятался, сказал и спрятался, чтоб я ему не наподдал», – подумал он и, продолжая думать, начал ползать по траве, искать, кто это там сказал «не он»? Но не нашёл. «Сейчас ему отвечу, он ответит, и сразу же по голосу найду, схвачу, и уж тогда получит у меня…» И ёжик вслух сказал:
– Чего «не я»?
– Да уж не ты, не ты! Не ты, а медвежонок поливает!
И снова было непонятно, где сказал и кто сказал. «А может, он за домом?» Зёжик побежал за дом, но там, за домом, только медвежонок грядки поливал.
– Ну вот, я же сказал, не ты! – победно голос пропищал…
Чтоб стать невидимым, достаточно уйти куда-нибудь подальше, но там, вдали, исчезнешь вместе с голосом своим, как ни кричи, не слышно будет здесь… «Ну или просто сразу быть размером меньше муравья… – подумал Зёжик, – какая-то блоха в моих иголках… ещё и даже чешется она… кусается она… да, где-то там, под ухом…» И ёжик лапкой почесал под ухом, под вторым…
– Не ты, не ты! – опять хихикнул голос.
– И что? Ты кто вообще? Чего ты лезешь, а? Что, самый умный, да? Я не о том вообще хотел сказать! Сейчас же замолчи! – от возмущения подумал ёжик вслух, и медвежонок удивленно обернулся, увидел Зёжика, растерянно спросил:
– Чего?
– Отстань, я не тебе!
– Ну-ну… – сказал обиженно Медвед, который, кроме ёжика, не видел никого на грядках, кому бы ёжик говорил «отстань». «Сам прибежал ко мне сказать, чтоб я отстал, совсем с ума сошёл…» – подумал медвежонок про себя. Бывает так, что сила лап-зубов-когтей отстаивает правду не свою, а друга, или же правдой вслух не хочет друга обижать и аргументы лапой раздавать. Бывает даже так, что страшный рык медвежий – ры-ы-ы-ы-ы-ы! – лишь на секунду истину молчанья заглушит.
– Ещё и обижаешь медвежонка, – пискнул голос.
– Где ты?! А ну-ка, покажись! Давай лицом к лицу! Боишься, да?
– Чего? Кого боюсь? Тебя!? – спросил Медвед и в этот раз, не удержавшись, прибавил вслух: – Чего, совсем с ума сошёл?
И, подтверждая это, ёжик вдруг на месте закрутился, головой затряс. Известно, ёжик – голова на лапках, и потому он трясся весь, и лапами махал, подпрыгивал, опять подпрыгивал, да так, как будто бы сражался с тучей комаров:
– Молчи! Отстань! Уйди-и-и!!!!
И вдруг затих. Совсем затих на грядке, нос втянул и выставил колючки. А это означает на ежином: «Страх! Атака! Бой! Вперёд! За наших! Всё! Сдаюсь!» И ёжики (когда они сдаются) становятся совсем без брюшка и без лап – колючий колобок, клубок иголок, и там, внутри, ещё шипят: «Ш-ш-ш-ш-ш… Фу-фыф…» Такой клубочек лучше лапой не хватать, не перекатывать, вообще не подходить, особенно не наступать. Но медвежонок подошёл.
– Эй, ёжик… Зёжик, ты чего?
– Ты никого не видишь, медвежонок, там… снаружи? – еле слышно пропищало из шипов.
– Да нет тут никого…
– Получше посмотри… он точно там…
– Да кто?
– Не знаю… я его не видел… но он нас точно видит, медвежонок, точно… понимаешь, он сказал, что грядки поливаешь ты….
– И что?
– Как что? Невидимый следит за нами, знает каждый ш-шаг…
– Ну, мы же ничего не делаем плохого, тем более что если он невидим, значит, меньше нас… ну, или очень далеко, нестрашно… Зёжик, вылезай давай…
– Нет! Ты не понимаешь, медвежонок! Он ужасный! Он опасен! Он знает то, что я себе сказал… хихикал, издевался надо мной…
– А просто, ёжик, нужно правду говорить себе, или ты и себя боишься тоже, а? – опять хихикнул голосок…
– Вот! Он опять, медведь! ОПЯТЬ!
– Я ничего не слышал, ёжик…
– Как не слышал!?
– Ну вот не слышал, да и всё, и нет тут никого… а что сказал?
– Неважно что! Как ты не понимаешь, медвежонок, я молчал, я думал про себя! Я говорил себе! В самом себе! Ну, как он мог меня подслушать!? Как?!
– Себе?
– Ну да… ну да! Я, понимаешь, иногда, что думаю, молчу, вернее, говорю внутри, чтобы не ссориться с другими… Вот я сейчас чего подумал, слышал?
– Нет…
– А я услышал! – голос пропищал.
– Он слышит, медвежонок… снова слышит…
– Так может, ёжик, это… ты?
– Чего?
– Ну… слышишь сам себя…
– Как это я?
– А кто ещё тебя внутри подслушать мог?
– Он… у меня… внутри?! Он там! В меня залез! Медвед! Хватай меня! Тряси! Вытряхивай его! Давай! Скорей! Скорее!!!
И медвежонок ёжика схватил и стал трясти его, трясти-трясти, вытряхивая правду, которая, известно, всегда боится вслух заговорить.
Пока никто не видит
Когда в тебе ты сам, то уши не заткнёшь, не спрячешься под стол, не убежишь куда глаза глядят; накроешься подушкой – выйдет только хуже, то есть громче, и никуда не деться, никуда, от этого, того, «в себе себя». И ёжик пробовал не думать, вообще не думать ни о чём, совсем, и, задержав дыхание, молчал внутри себя из силы всей, и пробовал считать до десяти – «один, два, три, четыре, пять, шерсть, семь…»
– Не «шерсть», а «шесть»!
– Один-два-три… один-два-три… один-два-три…
Как будто там, внутри тебя, шпион, предатель сам себя, ужасный, честный, справедливый Зёжик… каким ты можешь… но не можешь быть! Не хочешь быть! Невыгодно тебе! Как будто носишь сам в себе врага: свободы делать то, что хочешь, нет, всё под надзором, под контролем, каждый шаг, любая мысль! Медвед в саду, а пирожок лежит… «Ведь мог же кто-нибудь другой сюда зайти и съесть его, не ты…»
– Конечно мог! Хватай и ешь! Давай скорей, пока никто не видит…
Пока никто не видит, видишь ты, и знаешь ты один, что это не сама разбилась чашка у Медведа. Вернее, нет, разбилась-то сама, никто её не заставлял, но вот упала… «Но ведь она могла… сама?»
– Конечно же могла! Ещё бы, Зёжик! Сквозняк там, или Страшный лис, пока никто не видит, забегал, а он ведь любит пирожки…
– Он любит пирожки!?
– А то! Конечно! Обожает, просто обожает пирожки! А с чем он, кстати?
– Ну… не знаю, я не пробовал его…
– Ну так попробуй поскорей! А то сейчас увидит кто-нибудь… К тому же, ёжик, ты же в дом не заходил…
– Не заходил?
– Ну да! Ты же весь день Медведу грядки помогаешь поливать, малину собирать… Да, кстати, ёжик!
– Что?
– Я тут подумал… ведь Медвед и сам мог съесть свой пирожок? Потом забыть, что съел, забыть, и всё…
– Ну… да.
– Вот именно что да! И чашку, чашку тоже сам он мог разбить, потом забыть!
– Ну… я не знаю…
– А даже если и узнает, что не он, то ничего, простит. Он не обидчивый, не жадный… Вернее, очень жадный и обидчивый Медвед! Скорей хватай и ешь! Пока никто не видит… Ну?!
И ты, себе во вред, кладешь на место пирожок, выходишь в сад, подходишь к медвежонку, говоришь…
– Медвед… я это… там… немножечко… разбил, короче, чашку. Ну, это самое… Твою.
Не сам ты это говоришь, и лапы не твои малинину кладут не в рот, а в бесполезную корзинку, и поливаешь точно уж не ты, заставили тебя, приговорили грядки поливать, посуду мыть, пропалывать! «Медвед, тебе помочь?» – такое говорить! Такое! Ни с того и ни с сего, когда ты мог на солнышке лежать, в тени сидеть у речки, когда ты мог спокойно чашку медвежонка на совок, в пакет и закопать в лесу… пока он грядки поливал…
– О, ёжик… Ты куда?
– Я так… немножко погулять…
Пока никто не видит!
Потом такие чудеса! Пропала чашка, да и всё, и пирожок пропал. Ну, был, и нет. Была, и нет. Где доказательства? Закопаны в лесу. Свидетели? В тебе! Молчи, никто и не узнает никогда… молчанье сохранить сложнее, чем сказать…
– И это, медвежонок? Ты прости… я пирожок твой съел, случайно. Не нарочно! Так как-то вышло, раз… его уже и нет. Ты зря его на стол вообще-то положил, вот съел бы сразу или спрятал… и ничего бы не случилось с ним… И это, знаешь? Он совсем невкусный был, засох, остыл… такой невкусный пирожок! Ты тоже ведь не съел его, что знал, что он невкусный… да?
– Я просто, ёжик, для тебя его оставил.
– Для меня?! А что ж ты сразу не сказал?
– Забыл…
– Ну ладно… это… Я тебя прощаю!
Ты не поймёшь!
«Ну хорошо, ну ладно, я согласен! – думал ёжик. – Сначала медвежонок грядки поливал, теперь, как видишь, я, надеюсь, ты доволен? – Зёжик промолчал. – Так вот: неважно, кто из нас их поливал, не в этом мысль, ты только не перебивай сейчас меня, а то как в прошлый раз её забуду, и…»
– Кого забудешь?
– Мысль!
– А где ты в прошлый раз её забыл?
– Кого?
– Ну эту, мысль свою…
– Не помню… Ты опять? Опять ты перебил! Ты можешь хоть секунду помолчать?
– Молчу-молчу…
– Ты даже говоришь когда, что ты молчишь, то снова говоришь! Ты что, не понимаешь, или ты нарочно? Ну всё, ну вот, я так и знал, опять забыл… забыл! Не помнишь, что я говорил? Эй… ёжик? Ты не помнишь, что я говорил?
Но было тихо.
Чудно́е дело – тишина, в ней слышно даже, как часы стучат за стенкой, как ветка хрустнула в лесу, как шмель гудит, как шепчется трава, как листья шелестят друг с другом, как дышишь сам, как медвежонок дышит… Чудно́е дело тишина! В ней слышно всё… «А ведь должно наоборот же быть? – подумал ёжик. – Чтоб ничего не слышно в ней? На то она и тишина… Да, ёжик? Зёжик, ты чего молчишь?»
– Чего? – спросил Медвед, который под покровом мыслей подкрался к ёжику совсем неслышно в тишине. Случалось, даже Хитрый лис и Страшный волк подкрадывались так, а после: бах! И мысли в страхе разбегутся все, потом не вспомнишь ни одной.
– Ты что-то говорил?
– Да так, я не тебе…
– Ну, мне скажи.
– Да нет, ты не поймёшь.
– Нет, я пойму!
– Нет, медвежонок, бесполезно. Ты никогда меня не понимал…
И медвежонок понял вдруг, что ёжик подружился сам с собой, что он теперь всё время ходит, говорит и спорит, мирится с собой, с самим собой на лавочке сидит, и ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля… «Не у тебя спросил, ты не поймёшь, я не тебе…» Да почему я не пойму? Не понимал? Я понимал! Всегда! А если и не понимал, то ведь терпел? Всю жизнь терпел, и думал, что друзей не выбирают. Какой же я Медвед! Ведь выбирают именно друзей! Теперь уж лучше выберу себя. Я не предам, не брошу по пути, не подружусь с каким-то… кем-нибудь ещё, кроме себя, ради какого-то себя…
И в самом деле? Кто может лучше другом быть тебе, чем сам? Играй с самим собой, читай с самим собой, прочёл и обсуди, а надоест читать и обсуждать, сходи с собой на речку, себе малину собери… Не просто так малину собери и не кому-нибудь ещё – себе! «А хочешь чаю, медвежонок?» – «Лучше бы компота…» – «Сейчас тебе сварю». – «Спасибо…» – «Не за что, Медвед! И кстати, он тебе ни разу за компот спасибо не сказал… Ни за компот и ни за что вообще…» – «Да! И тебе! Мне, знаешь, медвежонок, мне не за себя обидно, за тебя!» – «И как ты раньше мог с таким дружить?» – «Не говори…» – «Идёшь-идёшь, а он сидит, варенье ешь, а он глядит…» – «Так надоел!» – «Не говори…»
И медвежонок с медвежонком долго говорили про то, как им обоим Зёжик надоел… Так надоел! Так надоел ужасно, страшно! Что просто невозможно дальше без него…
– Пойдём посмотрим, как он там?
– Нет, не пойду, вдруг он подумает, что я пришёл дружить…
– Ну да… Ну, мимо хоть пройдём?
– Ведро возьми, для маскировки…
И медвежонок с медвежонком совершенно равнодушно мимо Зёжика, сидевшего на лавочке, прошли с ведром, с корзинкой, с тяпкой, с тазом. Чихнули и прошли… Вздохнули и прошли… Присели рядом и прошли… А Зёжик ел орехи и читал.
«А может быть, на речку сходим, медвежонок?» – «С кем?» – «Со мной…» – «Нет, знаешь, сам иди. Один». – «А может быть, тебе оладушки пожарить?» – «Не хочу». – «А может…» – «Всё, отстань! Мне скучно, понимаешь? Мне никогда ещё, мне в жизни не было ещё так скучно, как с тобой!» – «А мне с тобой!» – «Ты с ёжиком меня рассорил! Сказал, что он плохой! А он мой друг!» – «Ты тоже это говорил!» – «Да мало ли что говорил?! Я говорил, а ты так думал! Это хуже!» – «Да ты же пять минут не можешь без него! Слабак! “Ведро возьми для маскировки…” Трус!» – «Да сам ты трус! Ты сам слабак! Я лапой больше для тебя не шевельну! И больше никаких тебе борщей! Огурчиков солёных… Сам ешь оладушки свои! Всё, отойди! Дай мне пройти…» – «Ну и иди! Иди-иди… ежиный хвост! Слабохарактерный лопух! Ты никому не нужен, понял? Даже мне!»
И медвежонок топнул лапой на себя, да так, что вздрогнула земля, и в домике тарелки зазвенели, и Зёжик книжку отложил, увидел медвежонка и спросил:
– Медвед! А ты обед себе сегодня приготовил для меня?
Вернувший время
Бывает время странное такое, когда не знаешь, чем занять его, сидишь-сидишь, а время тикает так скучно: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…
Когда бежишь домой от страшного оврага, время мчится, в лапах – ветер! Дыбом шерсть! Назад тропинка, поле, пруд, и Страшный лис, и Хищный лес, и приближается Медвед, на лавочке сидящий, со скоростью бегущего ежа. А остановишься – пойдет вперёд, но без тебя, вдоль речки прогуляться, ну или в дом зайдёт, чайку с баранками попьёт – и снова в сад, пока с медведем ты на лавочке сидишь… Потраченное даром время не вернётся, оно как съеденная баночка варенья – печальные воспоминания одни. Конечно, баночка варенья – вкусное воспоминанье, но снова ложкой зачерпнуть нельзя, а только вспомнишь, воздух облизнёшь, вздохнёшь…
Когда бежишь с Медведом рядом из силы всех ежиных лап – бежишь на времени Медведа… недолго, правда, сколько хватит сил, а дальше вслед медвежьей скорости пищишь: «Медвед! Я больше не могу!»
У всех есть время, но нельзя сказать: «Медвед, займи мне времени чуть-чуть», а можно только: «Подожди!» И если он услышит, то остановится и будет ждать тебя на скорости твоей. А лучше просто чтобы взял на лапы, и уж тогда шагать со скоростью его.
А если медвежонок чем-то важным занят (ну, то есть чем-то важным для себя) а время нужно, чтобы выслушал тебя, тогда…
– Медвед… я это… тут спросить хотел…
А он такой:
– Я занят, ёжик, подожди.
– Я только…
– Погоди…
И ждёшь, и ждёшь тогда, всё ходишь рядом, возле лап, вздыхаешь громко… топаешь вокруг… А он такой:
– Да не мешайся под ногами, наступлю!
«Да не мешайся под ногами, наступлю» – вот тоже мне! Легко на маленьких рычать и наступать, ты на большого нарычи попробуй, ты на гигантского медведя наступи! «А разве он не занимает время у меня, пока я жду, пока он занят? – думал ёжик. – А это время-то моё, а трачу на него, пока вот так вот жду…»
– Медвед!
– Мне некогда сейчас…
«Сейчас потратит всё моё терпенье на себя… и у терпенья есть предел, оно кончается уже…»
– Я на секундочку, Медвед….
– Да отойди же, медве-ради!
«Он занял время у меня, и я стою тут и стою, и ничего не делаю, пока он, видите ли, занят, а я на это “занят” трачу собственное время, в котором мог бы тоже что-то делать, прыгать-бегать, малину есть, на лавочке сидеть…»
– Медвед, ну всё?
– Ты лучше бы занялся, ёжик, чем-нибудь…
И ёжик снизу возмущённо запищал:
– Да я же и хочу! ХОЧУ! ЗАНЯТЬСЯ! ДЕЛОМ! А трачу даром время на тебя!
Но было не услышать наверху, о чем пищат внизу, и медвежонок, ёжика переступив, опять шуршал малинными кустами, переступал, вздыхал, корзинка от малины тяжелела, и медвежонок через час устал, и вспомнил вдруг, что где-то в нижних лапах, кажется, топтался ёжик, чего-то там хотел, чего-то спрашивал, бездельник, у него. И, вспомнив, посмотрел в траву у лап, а ёжик спрятался за лапу нижнюю Медведа и начал тратить медведячье время на себя.
– Эй, ёж, ты где? …
«Минутки было жалко на меня, одной минутки другу, из своих…»
– Ё-о-ож!
Медвед ещё немного, совершенно бесполезно, потоптался-покрутился, покричал «Ёж! Ёж!», потом растерянно умолк, корзинку поднял, прошёл малинными рядами к дому, заглянул в окно, на лавочку присел, вскочил, опять пошёл куда-то, вышел за калитку, там тоже покричал «Ё-о-ж!!! Ё-о-ж!!!», помчался к полю, полем, ближним, дальним лесом, потом бегом назад, в отчаянье рыча:
– Ё-о-ож! Ты где-е-е?! ВЕРНИСЬ! – Споткнулся о корзинку…
Из корзинки выпал возвративший время совершенно сытый ёж.
Инструкция по уменьшенью зла
– Медвед? Медвед! Я, кажется, придумал, как уменьшить Лиса… Медвед, ты спишь? Медвед! Проснись!
И медвежонок заворочался в постели, открыл глаза, закрыл глаза…
– Медвед!
И медвежонок сел с закрытыми глазами, открыл глаза, увидел ёжика, закрыл.
Когда вам очень, просто очень ёжик надоест или ещё какой-то человек (точнее, ёжик), закрыть глаза – хороший способ, чтоб его не видеть, но слышно будет всё равно. И медвежонок лапами зажал два уха, через какие ёжик прямо в голове его бубнил:
– Медвед-медвед, медвед-медвед, медве…
И в голове у медвежонка стало тихо и темно. Просторно и спокойно, глубоко, точнее, бесконечно. У темноты и тишины ведь нет границ. Граница – это там, где что-то встретит что-то, а после думает, как это что-то потеснить. Рассвет теснит у дома черноту, но гасит звёзды… Закат приходит как зима, но за зимой всегда весна, сосульки тают, всё такое… И одуванчики везде.
Сперва темно, но после в этой темноте-претемноте и тишине-претишине – так далеко и глубоко, что медвежонок даже удивился, как просторно, как далеко и глубоко внутри него, – вдруг появилась ма-а-лень-кая точка… и поплыла к нему, который тоже как бы был внутри себя.
Внутри себя ходи-броди, есть улицы, аптеки, банки, переулки, почты, белки, лисы, квитанции и чеки, сумки, булки, беляши, весна и лето, зоопарк, знакомые дворы, знакомые поля и незнакомые… внутри себя захочешь – полетишь, захочешь – поплывёшь, захочешь – будешь рыбой, добрым человеком или… ну, в общем, всё что хочешь, это только в голове.
А точка всё плыла и становилась больше, больше, ярче, ярче… а после стала вдруг на ёжика похожа, потом совсем понятно стало – это он, и ёжик подлетел к Медведу изнутри него и снова завопил:
– Медвед! Проснись! Я знаю, как уменьшить Лиса! До ничего! До вот чтоб меньше мухи стал! Нет, даже меньше мухи! Медвед, иди сюда скорей, смотри!
И медвежонок посмотрел. Ведь всё равно деваться некуда от друга, когда он и снаружи и внутри тебя вопит…
– Медвед, скорей! Ты всё сейчас просмотришь! Пожалуйста-пожалуйста, скорей!
А ёжик у окна сидел и делал лапами у носа так, как будто плыл по небу, и, чтобы плыть по небу, волны разводил…
– Смотри, вон, видишь, Лис? Вон, видишь, Страшный лис идёт? Сейчас его ещё уменьшу… Видишь Лиса?
И медвежонок посмотрел в окно. Сначала видел только ёлки, поле и тропинку, потом и Лиса рассмотрел.
– Ну, вижу, и чего?
– Ты посмотри, как я его уменьшил! Это я! Я, понимаешь, это я его! Ну, видишь? Ты увидел? Ты видел разве раньше Лиса, чтобы он меньше был, чем я?
И в самом деле, медвежонок никогда ещё не видел Лиса, чтоб Страшный лис размером был с ежа. А этот был.
– Ого…
– Я и вообще сейчас, Медвед, его совсем уменьшу! Сейчас ещё его… ещё его… чтоб он совсем исчез, пропал! Карам-бара-барам… Смотри!
И ёжик снова стал водить по небу с полем, ёлкам и тропинке за окном коротенькими лапками своими, как будто плыл…
А Страшный лис и правда становился меньше, меньше, чем дольше ёжик лапами водил.
– Ну ты даёшь… а как ты так его?
– Давай со мной, вот так вот тоже лапами, вот так! Не так, а так: вот так и так…
И у окошка ёжик с медвежонком вместе лапами гребли и плыли, и Страшный лис почти уже совсем исчез. И вдруг остановился. Ёжик с медвежонком быстрей, быстрее лапами гребли. Лис развернулся, постоял – и вдруг стал чуточку побольше, потом ещё… ещё… Ещё!
– Греби сильней!
– Да я гребу!
– Сильней!
– Он приближается, ты что, не видишь?!
– Вижу…
– Сильней греби!
– Гребу! – и медвежонок в ухо задышал – пых-фых, фух-фух, как будто было трудно воздух лапами грести. – Всё, не могу, устал… пых-фых, фух-фух… Что делать, ёжик?
– Лапы так! – и ёжик, растопырив лапы, поставил их перед огромным Лисом, который облизнулся за окном…
– И что теперь?
– Теперь? Бежим…
И ёжик с медвежонком побежали и спрятались под стол. Глаза закрыли. Ведь известно, глаза закрыть – хороший способ спрятаться от всех. А Страшный лис ходил снаружи, невидимый, но слышный. Все знают Лиса по шагам, от них давно пол-леса поседело, а половина носит шубы под траву. И в головах у них шаги от Лиса ещё огромней были, чем всегда… А значит, Страшный лис ещё вместительней и… голодне́й.