Читать онлайн Королевская кровь 12. Часть 2

Глава 1

На Ньо́рдхельме, самом северном полуострове Бермонта и материка Рика, уж двенадцатый день шло Большое Камлание. Место ритуала было видно издалека по вихрю необычайно яркого полярного сияния, поднимающегося до стратосферы всполохами зеленого, розового и голубого.

Но не только это было необычным.

Тундра, обычно покрытая снегом до конца мая, раскрасилась пятнами лишайников, белыми цветами багульника, морошки и голубики, зеленью карликовых берез, сосен и ив. Северные лисицы, олени, лемминги и песцы, ошеломленные внезапным изобилием, паслись, охотились и тучнели на глазах. Полярные совы и куропатки вили гнезда, а на берегу, от которого вдруг отступил большой лед Северного океана, возлежали тюлени и морские львы, лениво шевеля хвостами под вибрирующий, разносящийся на десятки километров звук больших барабанов, звон колокольчиков с одежд и гортанное пение.

По кругу были сложены шестьдесят огромных костров, в которых резвились огнедухи, выглядевшие здесь, на севере, золотыми лисицами с множеством хвостов. Равновесники, привлеченные ритуалом, расползались под ногами шаманов упругим ковром из вьюнков, а большие медведи-варронты, покрытые белым лишайником, и огромные, размером с листолет, духи воздуха, вскормленные на неукротимых стылых ветрах и принимавшие здесь облик пушистых полярных сов, приносили для костров валежник. То и дело в море прыгали полупрозрачные косатки, глядя на танец почти тысячи шаманов, пришедших сюда со всех кочевий северной и степной Туры, а самые любопытные отращивали себе крылья и зависали у ритуального круга, и их водяная поверхность подрагивала от вибраций.

Дни сменялись короткими, на пару часов, полярными ночами – порой духов смерти, которые здесь выглядели как призрачные серые вороны со светящимися зеленым глазами и медленно кружили над кострами, дразня огнедухов. Солнце, не успев спрятаться за горизонт, снова поднималось над ним, и продолжалась совместная пляска людей и духов, привлеченных мощью обряда, которого доселе не бывало, и вливающих в него и свои силы.

Много, много шаманов пришли на Большое Камлание, и в круг у костров они вступали по очереди – когда одни падали без сил, на их место вставали другие, которые до этого спали в чумах, восстанавливая силы, и готовили на кострах хо́ску – напиток из меда, трав, ягод и оленьего молока, чтобы все, и молодые, и старые, смогли дотанцевать до конца обряда.

На двенадцатую полночь полярное сияние полыхнуло и растворилось, позволяя всем, кто замер сейчас, глядя сквозь прорези духовых масок наверх, в наступившей оглушительной тишине прозреть сквозь время.

И увидела коллективная душа, собели́та, как восходит над океаном солнце и замирает там последним рассветом. Увидела застывшие над миром полупрозрачные фигуры Великих стихий, склонившихся в ожидании над Турой. И пять золотистых канатов, уносящихся от Туры в бесконечность космоса узрела, и зарождающийся шестой.

А затем – как крутятся над Турой светлые и черные вихри, уничтожая все на своем пути, такие огромные, что люди – песчинки у их подножия, крохотные пташки с жаркими душами. И спасения нет нигде, кроме как под землей, в небесах, если ты ловок – или там, где теплым огнем светит благодать Триединого.

Мелькнуло это видение – и погасло вместе с вихрем сияния и жаркими кострами. И тогда шаманы залечили раны на земле, оставшиеся от костров, оседлали духов: кто водных, чтобы на их спинах доплыть до поселений вдоль океана, кто воздушных, чтобы успеть вглубь материка, – и понеслись во все стороны.

Шестое мая, 5.00 утра, Бермонт, Ренсинфорс

1.00 по Иоаннесбургу

Полина

Ее величество Полина-Иоанна ворочалась в большой постели, пытаясь заснуть до оборота. Но сон не шел.

– Наверное, я уже выспалась на всю жизнь, – проворчала она в темноту, кидая украдкой взгляд за окно, где уже давненько светало. Может, полетать минут пятнадцать, раз все равно не спится?

Но нет, не дай боги, потеряет счет времени и шлепнется вниз медведицей. Да и сил нет. Пусть сон не идет, зато сейчас она может побыть наедине с собой, позволив мыслям течь лениво и без принуждения.

Уж больше недели, с той поры, как Игорь Иванович вколол свою последнюю иглу, Полина проводила в облике человека восемнадцать из двадцати четырех часов в сутках, и в сон в облике медведицы проваливалась до полудня аккурат в шесть утра, когда иные подданные уже вставали.

– Или на пробежку? – прошептала она вслух. – Хотя что там за эти полчаса побегаешь, только разогреться…

Слабость, сопровождавшая ее со времен Солнечного моста, почти отступила, дел было много и в отделе госбезопасности, где она стажировалась, и в создании женских отрядов самообороны из дочерей линдморов и простых бермонток, и в работе с беженцами.

С тех пор, как она отправила баронам гор грамоты с проектами приказов о поступлении женщин на военную службу и на учебу в высшие магические университеты, прошло две недели. И это были очень насыщенные недели, потому что пришлось срочно организовывать комитет, занявшийся женской мобилизацией и контролировать его работу, открывать по городу и стране десятки мобилизационных пунктов, а также искать военных, способных перешагнуть через предубеждения, отсортировать девушек по умению управляться с холодным и огнестрельным оружием, начать обучать их и сразу отправлять в помощь патрульным.

В столицу стали прибывать десятками и сотнями простые и медвежьи девы с земель всех бермонтских кланов, а в мобилизационных пунктах встали очереди из девушек и женщин, желающих поработать в дружинах, выучиться на регулировщиц и патрульных. Пришлось решать вопросы с их размещением – благо, в Ренсинфорсе сейчас было множество опустевших казарм, – с питанием, с формой, ибо маломерных среди берманов не бывало. Спасало то, что почти все женщины Бермонта хорошо управлялись и с иглой, и со швейными машинками, и могли подогнать форму себе по фигуре.

Гвардейский полк замка Бермонт тоже пополнился рекрутками, но очень титулованными – по совету леди Редьялы.

– Раз Ровент решил прислать тебе младшую дочь, – сказала она, – то и остальные линдморы поступят так же, дабы не ронять свою честь. Окажи им уважение, прими девушек в гвардейские рекруты. Так и ты сможешь проходить с ними построения и часть службы, и они будут под твоим началом. Дашь им сержантские звания, а офицерские получат после обучения.

– Мне, если честно, и фрейлин многовато, – вздохнула Полина, но, понимая разумность совета, выпустила указ о формировании женского гвардейского полка, с условием, что в него войдут не только берманки, но и обычные девушки, показавшие отличные результаты по физической форме и обращению с холодным и огнестрельным оружием. И теперь по четыре часа вечерами, после посещения мероприятий в столице, после стажировки в отделе госбезопасности, она занималась с гвардейским полком. И думала о том, что неплохо бы было найти такую, как Люджина Дробжек на офицерскую должность. Потому что по лицу Хиля Свенсена, когда он глядел на рекруток, было понятно, что он испытывает очень сложные чувства. Как и по лицам других берманов.

Собственно, увидев это, Полина уверилась в правильности своих решений.

Люджины здесь не было – но она сама могла бы стать такой, как Люджина. И первое, что она сделала – произнесла короткую речь, встав перед строем.

– Бермонт – страна сильных мужчин, – сказала она в завершение. – И не менее сильных женщин. Пришла пора показать свою силу не только в управлении домом.

Девушки были очень разными, серьезными и смешливыми, с горящими глазами и равнодушными, высокомерными и послушными, из союзных и соперничающих кланов, но ей пока некогда было разбираться в хитросплетениях их отношений друг к другу и к ней самой – а оно тоже было разным. Ей было некогда – зато в радость было размяться и тяжело поработать физически после нескольких часов в отделе госбезопасности.

Генерал Ульсен, глава отдела, относился к ней примерно так, как она – к рекруткам. С некоторой настороженностью.

– Для начала ты пройдешь стандартное обучение, моя королева, – терпеливо объяснял он, – где стажерам объясняют принципы секретности, безопасности, законности и действий вне закона. Ты будешь изучать старые дела, разбирать удачные находки и провалы, решать ситуативные задачи. Читать отчеты самостоятельно, делать выводы, задавать кураторам вопросы. А дай боги, закончится война, поступишь в Королевскую академию безопасности уже с хорошим багажом знаний.

Она и изучала – старые агентские операции: как работали с подпольными бандитами, с контрабандистами, как выискивали шпионов других стран, и для нее это было захватывающей чтения приключенческих романов. И отличное знание языков пригодилось, потому что часто преступность оказывалась международной и свидетельства, улики были на других языках.

Демьян правильно сделал, что решил нагрузить ее делами – это обеспечило ее безопасность лучше любой охраны, потому что сейчас ей было не до полетов.

Она снова перевернулась, снова посмотрела на часы. Пять двадцать семь. Четыре минуты прошло, а кажется, что вечность!

– Может, отчеты перечитать? – снова спросила она себя и тут же зажмурилась, приказывая себе спать.

Но не спалось. Тревога, которая фоном вибрировала с самого начала войны, в последние дни стала сильнее. И как ни выматывай себя – никуда от нее не деться.

Ей сразу после пробуждения в полдень и вечером после ужина докладывали обстановку – и она знала сейчас, что Иоаннесбург под ударом, и что в Инляндии крупная битва, и что в Йеллоувине бой подходит к концу, и иномиряне уже разбиты, идет зачистка последних отрядов. Знала она и то, что Демьян в составе сводного бермонтско-рудложско-блакорийского войска наступает на Блакорию.

Последний раз она видела его в середине апреля, когда он внезапно появился в замке с фон Съедентентом, чтобы подпитать алтарный камень, и провел с ней восхитительное утро, и ушел, поцеловав ее и прихватив с собой маленький мешочек с землей, взятой во внутреннем дворе замка.

– Война затягивается, и мне тяжело долго находиться далеко от земли Бермонта, – объяснил он тогда, вешая его на кожаный шнурок на шею, – она дает мне сил.

Последний раз они разговаривали первого мая, пять дней назад – когда на Демьяна было совершено покушение, и с тех пор у мужа не было ни минутки связаться с ней. Полина скучала – но запретила себе просить организовать связь с ним. Она и так знала, что он тоже скучает и, если не звонит, то очень-очень занят. Главное, что жив. Что армия, в которой он идет, уже выиграла несколько крупных битв и продавила иномирян вглубь Блакории. А при таком темпе до Рибенштадта каких-то три-четыре недели – поэтому нужно ждать, пока Демьян загонит иномирян обратно в портал под блакорийской столицей и заниматься своими делами.

Она через день созванивалась с Мариной – сестра была какой-то загадочной, и Поля прямо чувствовала, что ей хочется поделиться каким-то секретом.

– Я расскажу тебе, – пообещала сестра после прямого вопроса, – только сама пойму окончательно, что со мной происходит. В любом случае по сравнению с тем, что творят наши старшие и Алина, это ерунда.

Полина знала, что Ангелина участвовала в спасении драконов из Драконьего пика, и послала ей огнедуха с восторгами и поздравлениями. Замирая от недоверия, слушала вчера вечером отчет о том, как Василина остановила часть вражеской армии на подступах к Иоаннесбургу – впрочем, после того, как Поля по телевизору увидела кадры огромной огнептицы, которая летела над Севером Рудлога, она уже почти не удивлялась Васиным изменениям.

И, конечно, Полина часто думала об Алине – смутно догадываясь, что путешествие в Нижнем мире, откуда родом жестокие захватчики, не могло не изменить сестру. Но после того, как Демьян сказал, что пойдет на помощь в Нижний мир, Поля вдруг уверилась, что все будет хорошо.

Она всегда верила в него. Несмотря ни на что.

И, конечно, ее то и дело посещала мысль о том, что все ее сестры, за исключением, наверное, Каролины – которая говорила при созвонах только о своих картинах и жаловалась, что скучает, – принимают активное, героическое участие в спасении мира. Хотя и Каролина тоже… прорицает вот. И только она сама, Полина, заперта в замке и занимается какой-то рутиной на фоне глобальной катастрофы и всеобщего самопожертвования.

– Во-первых, ты успела погеройствовать раньше нас всех, – сказала ей Марина серьезно, когда она поделилась этими мыслями. – Ты спасла Демьяна, спасла Бермонт, сама еле выкарабкалась. Еще не все иглы вколоты, ты еще одной лапой во власти смерти, а уже думаешь, что недостаточно делаешь. А во-вторых, Поля, в отсутствие Демьяна ты – глава Бермонта. Помни об этом. Да, в твоем характере лезть на рожон, ты не можешь сидеть на месте. Но не всем нужно спасать мир, кому-то нужно думать о таких банальных вещах, как еда, кров и здоровье для людей. Посмотри на Мариана – пока Вася дозывалась в лаве до стихийного духа Рудлога, он стойко занимался страной и детьми. Стал он от этого менее значимым? Нет, как и ты. Твой вклад не меньше из-за того, что ты не на передовой. А тем, кто на передовой, очень важно знать, что есть те, кто обеспечивает им тыл.

– Спасибо, – проговорила Полина. – Когда ты стала такой мудрой, Марина?

Сестра скептически хмыкнула.

– Может, – сказала она с легкой грустью, – мы просто взрослеем, Пол?

Полина наконец начала задремывать – глядя на рассвет за окном и думая о том, что впереди июнь, когда от зари до зари какой-то час. И вспоминая, как Демьян обещал, что они летом будут гулять с ним по ночному лесу, ходить звериными тропами, есть ягоды и мед, охотиться и учить Полю принимать и понимать звериную часть себя.

В окне что-то мелькнуло, по стеклу словно деликатно царапнула большая лапа, и Полина подскочила, выхватила из-под соседней подушки пистолет, прицелилась, перекатываясь по кровати, чтобы рухнуть вниз, в укрытие. Выглянула: в окне проявилась огромная полупрозрачная совиная морда, опустилась вниз, – и Поля увидела почти утонувшего в пушистых перьях старика.

– Тайкахе! – ахнула она, бросила пистолет на постель, подскочила к окну, открыла его, улыбаясь и хмурясь одновременно.

Шаман с усилием поднялся, сошел по крылу – он был исхудавший, пахнущий костром, травами и молоком. Развернулся в проеме, что-то ласково и гортанно сказал гигантской сове – и она смазанным пятном улетела куда-то вбок.

В покои Полины распахнулись двери, вбежали гвардейцы, целясь в старика. Тот с достоинством поднял темные руки.

За спинами охранников пыталась отдышаться, приложив руки к груди, дежурная фрейлина.

– Это Тайкахе, – так величественно, словно ничего необычного не происходит, и она не стоит в пижамных штанах и майке, проговорила Полина. – Все в порядке, бойцы. Спасибо за бдительность. Винья́на, – позвала она фрейлину, – прикажи накрыть в гостиной завтрак. – Королева глянула на часы: пять сорок пять. – Я не успею поесть, но мой гость должен быть сыт. И оставьте нас.

– Эйх-э, прости меня, солнце Бермонта, что я так нехорошо ворвался к тебе, – проскрипел шаман слабо, когда за охранниками закрылась дверь. – Нехорошо, нехорошо. Но дело срочное, боялся не успеть до того, как заснешь. Несколько часов летел, но успел.

– Ты садись, – Полина, слушая, налила ему воды, подала, он жадно выпил, присел в кресло, смотрясь в нем крайне чужеродно.

– Слушай, медвежья жена. В полночь сегодня закончили мы Большое камлание. Пели песни, заглядывали в огонь, ходили вокруг костров-до-неба в большом круге, били в барабаны. Горе увидели, ай великое, – он говорил, а колокольчики на его одежде тревожно звенели. – Мои братья по духу полетели во все стороны, в ближние селения и дальние, а я к тебе направился, чтобы ты других правителей оповестила. Тьма вот-вот шагнет на Туру, солнечная королева, и не будет от нее спасения, кроме как под землей, высоко в небесах и в храмах Триединого. Бермонт стоит на камне, камень нас и спасет. Прикажи людям прятаться в подвалы, тем, кто в горах – в пещеры, а остальным – идти под защиту Творца. Не тронет тьма места, где есть его свет.

И тебе надо уходить вниз, в скалы, и всему городу. В ближайшие дни решится судьба Туры, и даже если выстоят те, кто составляет основу и суть нашей планеты, множество городов и селений будет сметено с лица Туры.

Тебе голос, дочь Воина. Отдавай приказы, есть у тебя еще время. Скажи, что селение можно спасти, если выставить вокруг служителей Триединого с защитной молитвой – они знают, какой. И если нет в селении храма или служителя, то пусть люди забираются в самые глубокие подвалы и там читают молитвы Хозяину Лесов. Отец Бермонта Михаил суть твердь земная, последним треснет он, а если уж падет, то и планеты не станет.

– Поняла, – сказала Полина без лишних вопросов. На часах было пять пятьдесят.

Она уже на ходу позвонила генералу Ульсену и за две минуты, очень четко и коротко передала ему суть разговора и свой приказ. Затем – Василине, которая не спала и находилась на каком-то совещании. И в конце, уже спускаясь в подземелье, отцу с Каролиной.

Тайкахе шел рядом с ней, слушая и одобрительно кивая.

Она успела спуститься в часовню и передать через фрейлин приказ леди Редьяле и всей замковой челяди тоже спускаться в подземелья – и заснула прямо у входа, сделав всего несколько шагов по светящимся мхам.

Шестое мая, 1.00 – 9.00 утра, Йеллоувинь, Менисей

21.00–05.00 по Иоаннесбургу

Как ни торопился Вей Ши вернуться обратно в Тафию, не мог он просто так уйти с поля боя – пусть даже битва закончилась и шло добивание сотен разбежавшихся и разлетевшихся инсектоидов. Но судьба решила так, что он остался единственным Ши императорской крови, который участвовал в бою, и поэтому нужно было зайти в командный пункт, известить о том, что уходит: ведь на него могли рассчитывать, его принялись бы искать. Как солдат он должен был доложить старшему по званию, как будущий император обязан был высказать благодарность генералитету и офицерам за умело разработанную стратегию битвы. Да и ментальную лакуну для общения с отцом спокойнее создавать из защищенного места, дабы не наткнуться на отбившегося инсектоида.

Путь к командному пункту Вею указал один из усиленных равновесниками бойцов. Наследник доехал туда с успевших подсохнуть за эти дни полей на медицинской машине с ранеными, спрыгнул с подножки в лесу, потому что тяжело было выносить отчаяние, боль, страх пассажиров. Кедры и лиственницы шумели так умиротворенно, будто недавно не звучали неподалеку взрывы и стоны умирающих. Вей шагал в ночи к освещенному лагерю и чувствовал, как постепенно отпускает его жесткое напряжение последних дней.

Заболел порез на шее, оставленный клинком убитого повелителя иномирян – впервые с ранения Вей ощутил этот порез, коснулся его, коснулся длинной серьги, которая так раздражала его и в результате спасла и ему жизнь, и весь Йеллоувинь. И улыбнулся – потому что девочка-Кейя, Каролина, сама того не ведая, и в этом оказалась прозорлива.

В лагере было живо, светило несколько наземных фонарей; в сотне метрах от кучно стоящих машин связи и командования, от больших штабных палаток, находился полевой госпиталь: там суетились врачи, туда подводили и подвозили раненых. Там же стояли огороженные ширмами душевые, парила прачечная, неподалеку пыхтела большая полевая кухня, пахло рисовой кашей с мясом и овощами.

У наследника Йеллоувиньской империи прозаически забурчало в животе. Вслед за способностью чувствовать физическую боль вернулся и голод.

Но он умел терпеть голод.

Пойманный по пути к штабу солдат, вытянувшись по струнке, доложил:

– Генерал Хэ Онь в штабной палатке заканчивает совещание по итогам боя, ваше высочество!

– Как ты узнал меня? – с удивлением спросил Вей Ши.

– По глазам, мой принц, – восхищенно отчеканил солдат. – Янтарем переливаются! Кто ж сейчас не наслышан, что вы появились в сердце битвы, убили императора иномирян и привели нас к победе?

Это бесхитростное и яркое восхищение было очень знакомым, очень искушающим – о, как он купался в нем почти все прошлые годы и как приятно было бы поддаться ему снова! Гордыня, та, что ранее возносила его высоко над простолюдинами, обрадованно подняла голову, но Вей сжал зубы и проговорил:

– Я сделал то же, что сделал бы любой боец нашей армии, солдат, будь у него моя сила. Каждый из нас привел Йеллоувинь к победе. И ты тоже. А повелителя иномирян победил мой дед, светлейший император Хань Ши. Никто иной с врагом бы не справился, даже я.

Он хлопнул замершего солдата по плечу и пошел дальше, к большой темно-зеленой палатке, почти растворившейся в ночи.

Генерал Хэ Онь, увидев наследника, встал из-за стола, сложил руки и поприветствовал его уважительным поклоном. Вей Ши тоже склонил голову – перед возрастом и заслугами командира, а затем, сдержанно и торжественно, как будто они были на приеме во дворце, поблагодарил всех поднявшихся.

Все выглядели измотанными, были здесь и раненые командиры подразделений, с перевязанными головами, руками – но и его лицо, одежду, руки, покрытые пятнами крови, грязи и инсектоидной слизи, разглядывали со страхом и благоговением. И снова словно вернулось одно из чувств – он почувствовал, как зазудела кожа, осознал, как несет от него кровью и потом, и понял, что никуда не сможет уйти, не вымывшись.

– Генерал, – проговорил он, – уделите мне немного времени.

– Конечно, мой принц, – отозвался Хэ Онь, готовый дать знак, чтобы остальные вышли из палатки. – Вы желаете поговорить здесь?

Вей качнул головой.

– Я скоро верну вас к совещанию, генерал. Не стоит срывать людей с места. Это дело нескольких минут. Прогуляемся.

Неспешно двигаясь от одной службы к другой, Вей рассказал о том, что должен уйти и на него дальше рассчитывать не стоит, а затем спросил о последних днях деда, и узнал, как высаживал тот семена равновесников, чтобы усилить своих гвардейцев, и как сам лично ходил в разведку. И как пил последний чай меж величественных старых лиственниц и кедров.

– Шатер его императорского величества все еще стоит, – голос генерала дрогнул и он указал на едва виднеющийся средь больших деревьев скромный шестиугольный шатер, у которого стоял почетный караул. – Никто из нас не посмел коснуться его вещей, а верный слуга светлейшего Хань Ши, Йо Ни, ушел в Пьентан с Ли Соем. Пусть теперь этот шатер пригодится тебе, янтарный принц. Я приставлю к тебе адъютанта и прикажу принести тебе ужин.

Вей некоторое время смотрел туда, куда указывал Хэ Онь. Горло вдруг свело. Он кашлянул.

– Не нужно адъютанта, генерал, – сказал он скрипуче. – Ты забыл, что по званию я рядовой гвардеец? У меня есть руки, я сам способен взять себе еды.

– То, что ты без звания, не лишает тебя твоей крови, – возразил старик. – Здесь каждый почтет за честь послужить тебе, мой принц. Я бы уважил твое желание, но ты сам говорил, что торопишься. Не отказывайся, это сэкономит твое время.

Раньше бы Вей уперся из принципа. Но не сейчас.

– Ты прав, Хэ Онь, – проговорил он. – Благодарю.

Вей сначала обмылся в походном душе и переоделся в выделенную ему военную форму – ему казалось кощунственным войти туда, где провел последние дни дед, не очистив тело. Помощник, выделенный ему, молодой боец, отправился за ужином, а Вей, скрипяще-чистый, снял перед шатром обувь и шагнул внутрь.

И сердце сжалось – потому что внутри было просто и аскетично: циновка, невысокий столик, сундучок с личными принадлежностями, подставка с несколькими ве-лой, шелковой национальной одеждой, так любимой дедом, – и в то же время едва заметно позвякивали на столе крохотные колокольчики на подставке, играя с потоками воздуха, а на поверхности чаши для омовения рук плавали розовые лепестки.

Вей прижался лицом к шелку ве-лой и несколько раз вдохнул и выдохнул. А когда отстранился, на ткани остались мокрые пятна.

Снаружи донесся запах еды, показавшийся ему невероятно вкусным – что он там успевал поесть за эти дни? Но Вей сел на циновку, скрестив ноги, закрыл глаза, и мысленно позвал отца. Цэй Ши, будущий император, откликнулся сразу. Словно ждал этого все это время.

«Я счастлив слышать тебя, сын, – раздался его голос в голове. – Мое сердце просит поговорить с тобой сейчас, ибо я знаю, что именно ты проводил моего отца и твоего деда в последний путь. Я хочу знать, как ты жил все это время, и чтобы ты знал, как мы ждем тебя. Но сначала я должен закончить траурную церемонию памяти Хань Ши. Отдохни. Я приду к тебе в сон через пару часов».

«Я не могу спать, потому что я должен уйти в Тафию, отец, – ответил Вей сдержанно. – Ты знаешь, что я обещал Мастеру защищать его жену, знаешь, что дед предсказал, что последний портал откроется, когда пройдут шесть суток после его смерти. Остались сутки. И теперь я знаю, что портал откроется в Тафии, в храме Триединого. Я должен идти туда – там не только жена Мастера, но и простые люди, к которым я… привязался. Сейчас во мне есть силы призвать равновесника, достаточно большого для того, чтобы отнести меня».

Цэй Ши помолчал.

«Ты ведь не будешь принуждать меня остаться, отец?», – спросил Вей Ши, готовый защищаться.

«Нет, сын, – ответил будущий император. – Если твой путь сейчас – путь воина, кто я, чтобы препятствовать ему? Дед пытался, и все же ты на поле боя. Об одном прошу – подожди, пока я освобожусь. Клянусь, что не буду запрещать тебе. И помогу. Раз один из Ши дал обещание, он должен его исполнить. Я закончу церемонию, затем мне нужно сходить к Колодцу: пусть я не коронован, но моя кровь тоже ему по вкусу. Клянусь, к утру ты будешь в Тафии. А сейчас отдохни. Силы тебе пригодятся».

Вей открыл глаза, покачнулся – все же он бесконечно вымотался за эти долгие дни боев. Выглянул из палатки, поднял оставленный у порога поднос с дымящимся чайничком, рисовой кашей и консервированным мясом, и поужинал так, будто это была лучшая еда в жизни.

А затем лег на бок на циновке, накинув на себя дедов ве-лой, и прикорнул, строго-настрого наказав себе проснуться через два часа.

Во сне девочка-Каролина печально обнимала его за толстую шею и гладила по шкуре. А он видел все словно со стороны – так устал, что и во сне спал. Валялся на боку у ручья и глаз открыть не мог.

– Мне очень жаль твоего дедушку, – говорила она ему в ухо, и он сонно дергал им. – Весь дворец оделся в темно-фиолетовый, уже несколько дней идут траурные мероприятия. Вы очень красиво радуетесь, Вей Ши, и очень красиво горюете, ты знаешь? Твои бабушки обрезали волосы… так странно, когда у тебя их три. Я видела твоего отца на церемониях, Марья Васильевна сказала, что нам нужно выказать уважение и присутствовать. Он постарел на десяток лет. И все его жены очень красивые… твоя мать – третья? У тебя ее губы и линия скул, я сразу поняла, что это она. И она такая молодая… А твои сестры и тети… само совершенство.

Речь ее лилась, как ручей, и он отдыхал, как большой кот, пригревшись у чужого тепла. И словно видел все церемонии ее глазами: и как в первый день овдовевшие императрицы и наложницы во главе с первой императрицей, бабушкой Вея, Сапфировой бабочкой Туи Сой Ши, в сопровождении всей большой семьи Ши, всех дядей, теть, сестер и высоких придворных, поднимаются на цветущий некрополь – туда, где захоранивают почивших Ши, высаживая над их могилами деревья и цветы, и кладут в могилу пряди волос деда, которые были у каждого из родных, и его коронационный наряд. А затем жены и наложницы обрезают волосы, которые растили всю жизнь, а ныне сыплют в могилу мужу – чтобы мягче было в посмертии. И все среди великанов-деревьев и могил исполняют Танец Прощания, медленный и величественный, под тоскливые звуки флейт и смычковых эрху́.

– Позавчера Пьентан запускал в воздух фонарики, и это было очень красиво. А сегодня твой отец призвал, наверное, тысячи журавлей, и крутился, раскинув руки, и что-то пел, а они огромной стаей крутились над ним, – говорила девочка, – а потом отпустил, и они полетели ввысь! Я это обязательно нарисую, это было так невероятно, Вей! Белые журавли в темно-синем небе поднимаются вверх и становятся алыми от далекого заката… Твоя тетя Юнлинь рассказала мне о вашем поверье, что журавли помогают душе быстрее подняться в небесные сферы. А еще листья на деревьях все пожелтели, словно осенью, но тетушка сказала, что через шесть дней они опадут и вырастут снова, опять весенними. – Он слушал и видел и полет сотен журавлей, и траурный наряд природы в честь великого Ши. – Как же жаль твоего дедушку… а я никого из своих не знала. И мама умерла, когда я была совсем маленькой. Я ее почти не помню. Не помню лицо, представляешь? – На нос ему капнула слеза и он заворчал. – Поэтому я тебя понимаю. Ты хотя бы говорил с ним, когда уже был взрослым. Мог обнять… Помнишь его голос… Тетушка Юнлинь сказала, что если я буду тренироваться, я смогу вспомнить. И смогу возвращаться в эти воспоминания.

Она долго так болтала, и он засыпал все сильнее, видя то, что происходило в Пьентане ее глазами, и чувствуя, как расслабляется тело. Затем он услышал сдавленное ойканье.

– Прости, что вторгся сюда, красная дева, – раздался тихий голос отца. Словно он опасался испугать девчонку. – Но мне нужно поговорить с сыном.

– Конечно, ваше высочество, – растерянно проговорила красная принцесса. – Я пойду. В другой сон. Подслушивать не буду, обещаю!

Вей хотел сказать, что ее надо будить, а то обязательно подслушает, но снова вышло лишь заворчать.

– Благодарю, – с изумительным спокойствием ответил Цэй Ши. Мягко толкнул стихии в лакуне – и Вей ощутил, когда они с отцом остались одни.

– Просыпайся, сын, – Цэй Ши коснулся его ладонью и полилась от него живительная родственная сила. – Поговорим.

Когда Вей очнулся, отец в человеческом облике стоял у ручья и с удовольствием оглядывал ментальную лакуну – ручеек, рябинку, лес. А Вей смотрел на него – отец был молод, всего сорок четыре года, повыше деда и пошире его – сказывалась и служба в армии, и дальше работа главным военным инспектором империи. Чисто выбрит – бороду Ши начинают отпускать после коронации. Изящество, свойственное всем Ши, сквозило в его движениях и жестах.

Они мало общались из-за службы и обязанностей отца и были почти чужими, но Вей с детства относился к нему с почтением.

– Как выросла твоя сила, – сказал отец с удовольствием. – Как рад я видеть тебя, сын.

– И я, отец, – ответил Вей Ши, поднимаясь на ноги. Поклонился, подошел ближе, поцеловал руку – отец обнял его, похлопав по спине, и отстранился.

– Покажи мне, как умер твой дед, – попросил он, садясь на берег.

И Вей, сев рядом, положил его руку себе на лоб и показал.

– Я всегда знал, что он велик, но теперь я понимаю, что он величайший из Ши, слава нашего первопредка, – сказал отец, когда увидел и бой, и смерть, и победу глазами Вея. – Я рад, что ты оказался рядом. Что смог помочь ему и проводить его, сын. И в посмертие он ушел, оставив свою кровь защищать Йеллоувинь. Но я знаю, что он усыпил тебя, когда ты приближался к Менисею. Как ты сумел проснуться?

– Красная, с которой я связан обрядом, мне помогла, – нехотя ответил Вей. – Меня выбросило сюда, а здесь она сумела подпитать меня.

– Какая маленькая девочка и как много она уже сделала, – задумчиво проговорил отец. – Благодаря ее видениям Пьентан избавлен на ближайшее время, а то и навсегда, от удара иномирян. Хотя, кто знает, что ждет нас впереди. Но дойти к нам теперь они могут лишь с юга Рудлога. Или из Песков, если ты прав и портал откроется там.

– Ты все-таки отпустишь меня? – еще раз спросил Вей Ши.

– Когда это Ши отказывались от своих клятв? – с мягким упреком спросил отец. – Мы не так много общались, сын, но я помню то, о чем предпочел не помнить твой дед – что спокойствие к Ши приходит с возрастом. Чем мы старше, тем больше в нас гармонии, но я всегда спрашивал себя – могли бы мы быть мудрыми, если до этого не совершали отчаянных поступков?

– И дед? – усомнился Вей Ши.

– Ты помнишь его спокойным, как море в штиль. А я еще застал последний приступ его гнева, когда он обнаружил, что министр финансов – казнокрад. Тогда мы отстраивали главный павильон. Красная кровь дала нам гневливость, но и в Желтом есть зверь. Тигр спокоен, пока не прыгнет, сын.

– И ты совершал? – недоверчиво продолжил принц.

– Разве ты не помнишь, что я выкрал твою мать, когда погибла моя третья супруга? – напомнил будущий император, и Вей опустил голову.

– Как мама?

Голос его дрогнул.

– Она любит тебя, – ответил Цэй Ши.

– Я сильно ее обидел, отец. Я был высокомерен и глуп.

– Ты найдешь слова, чтобы это исправить, сын.

– Если выстоит мир. И мы.

– Поэтому я и отпускаю тебя, сын, – сказал отец. – Бермонт воюет в Блакории, Эмираты и Пески – помогают в Инляндии. Негоже, если в критические для Туры дни равновесные Ши не придут на помощь Пескам. Мы всегда почитали драконов, да и в наших интересах, чтобы иномиряне из Песков не вышли. Да, я бы предпочел, чтобы армейские части повел мой младший брат, а не ты, но раз данное слово ведет тебя туда, что я могу сделать против судьбы? Потому я уже приказал генералу Хэ Оню выделить тебе к утру оставшихся боеспособными гвардейцев и магов. Отдохни, Вей. Тебе лететь до Тафии на равновеснике не менее пяти часов – поспи эти пять часов. Ли Сой уже вернулся из Пьентана в лагерь, он восстановится и будет готов открыть Зеркало для тебя и твоего отряда.

– Но стихии сейчас нестабильны, Ли Сой не сможет перенести много людей, отец, – напомнил Вей.

– Поэтому я ходил к духу Колодца, сын. Недавно он смог перенести будущую Владычицу Ангелину в Пески. Я напоил его своей кровью, и пусть я не коронован, он поможет нам. Завтра перед проходом через Зеркало призови любого равновесника и позови духа Колодца через него. Он поможет. Главное, чтобы там, куда ты попросишь его перенести людей, была большая вода.

– Спасибо, – выдохнул Вей. – Спасибо, отец!

– Я прикажу оповестить королеву Рудлога о том, что портал откроется в Тафии и что ты придешь на помощь, а она передаст это своей сестре. А теперь… спи дальше, мой сын. Тебе понадобятся силы. И… я очень рад, что ты наконец-то разглядел в простых людях… людей.

Глава 2

Ночь с пятого на шестое мая, Лаунвайт

2.30 по инляндскому времени, 4.30 по времени Иоаннесбурга

Где-то между двумя и тремя часами ночи раньяр, которым управлял связной Арвехши, пролетел над тихими окраинами Лаунвайта, столицы Инляндии, направляясь к ближайшему порталу. Жрец Имити-ша за спиной бормотал молитвы, нервно оглядываясь назад – потому что в лунном свете были видны нагнавшие их драконы, и расстояние между ними сокращалось.

Драконов Арвехши заметил недавно – и использовал всю ментальную силу, чтобы подстегнуть стрекозу. Впереди уже виднелись мерцающие цветком врата на Лортах, и, подлетая к ним, связной с облегчением увидел, как поднялись навстречу драконам всадники на раньярах, оставленные охранять врата.

Он не стал смотреть на бой – направил стрекозу вниз и нырнул в окруженные несколькими полосами обороны врата на Лортах. Только волны пошли по туману, поглотившему и раньяра, и связного со жрецом, и удерживаемого сетью Лесидия дракона.

Дымка над раскинувшим лепестки цветком-порталом снова стала недвижимой. Наступила тишина.

Прошло несколько десятков минут, когда что-то начало меняться в мире. Неслышно. Мягко.

Подул ветерок, которого только что, в теплой майской ночи, не было. Он дул, набирая силу, и вот уже в ночном небе, в котором отчаянно бились драконы, пытаясь прорваться к порталу, медленно тронулись с места и потекли в стороны легкие облака.

Спустя некоторое время облака вернулись обратно, сомкнувшись над порталом сильнейшей грозой с градом и молниями, перекрыв видимость, заставив раньяров прибиться к земле, а драконов подняться выше туч и со страхом наблюдать, как разворачивается вокруг грозовой шторм.

Они очень устали за долгую, почти пятичасовую гонку, они были ранены в прерванном ненастьем бою, но один за другим пытались прорваться сквозь кипящую молниями тучу, чтобы добраться до портала. Ветер, который всегда был им отцом и другом, частью их сути, словно потерял разум, и выкручивал им крылья, кидая под разряды в брюхе огромной тучи.

Они метнулись в одну сторону, в другую – и решили облететь тучу по краю, чтобы опуститься в лесу и, если буря не закончится, подобраться к порталу уже в человеческом обличье.

Под грохот молний, под свист ветра никто не ощутил, как почти неощутимо начинает подрагивать земля – а далеко у берега море, спокойное и безмятежное, идет мелкой серой рябью и нервно кидает волны на берег.

Ночь с пятого на шестое мая, Лаунвайт

2.30 по инляндскому времени, 4.30 по времени Иоаннесбурга

Люк Дармоншир, каких-то пару десятков минут назад закончивший бой с Ренх-сатом, торопливо, зажав сигарету в зубах, разговаривал по военной связи с полковником Майлзом, докладывая о событиях, в которых принимал непосредственное участие. Машина связистов расположилась прямо у банка, превращенного в медпункт.

На площади меж туш инсектоидов горели костры из разобранных иномирянских баррикад – в мае ночи на юге Инляндии всегда были теплыми, так что огонь был, скорее, для освещения. У домов слева выстроилось с десяток полевых кухонь, которым нужно было кормить теперь не только своих, но и пленных – те сотнями сидели на брусчатке под охраной. Охраняли и строение, где заперли отдельно вражеского генерала и отдельно – высокопоставленных тха-норов. Медики грузили в машины тяжело раненых – в том числе и спящего Таммингтона, у которого Люк определил небольшое сотрясение и множественные ушибы. Маги во главе с бледной леди Викторией тут же оказывали бойцам первую помощь или отправляли в стазис.

Адъютант герцога, Вин Трумер, нашедший начальство, сейчас набирал для Люка еды в полевой кухне. Пусть удалось подпитаться от Марины, но физический голод никто не отменял, и нужно забросить в желудок хоть что-то, чтобы не сорвало головушку в полете.

– Леди Дармоншир тоже была здесь? – с изумлением переспросил в трубке Майлз.

– Не удивлюсь, если она и сейчас здесь, – со смесью иронии и восхищения отозвался Люк и на всякий случай посмотрел в небо. Затем, отвечая на следующий вопрос полковника, проводил взглядом носилки с искалеченным, застывшим в стазисе Ольреном Ровентом. Дармоншир знал, что бывали случаи, что вовремя наложенный стазис позволял пришить оторванную конечность обратно. Собственно, он сам в прошлом году почти потерял ногу в аварии на ралли – кость была в хлам и конечность держалась на лоскуте кожи – и только благодаря стазису, виталистам и высококлассным хирургам он все еще двуногий. Но в замке Вейн не было нейрохирургов – значит, предстоит везти в Виндерс и надеяться, что там ему помогут.

Та гонка вспоминалась как нечто не просто из прошлой жизни – как сон, словно кто-то другой дурил, рисковал, нарывался на смерть.

Хотя он и сейчас этим занимается. Просто сейчас есть ради кого и чего это делать. А не просто ради пощекотать себе нервы.

– Отдельные кварталы еще в боях, – говорил он внимательно слушавшему Майлзу, – недобитые невидши попадаются в переулках, выходят на площадь. Есть окопавшиеся группы иномирян. На зачистку потребуется как минимум дня три.

– Если не неделя, – буркнул Майлз. По паузам было понятно, что он что-то помечал себе. С севера, оттуда, где пытались уйти крупные отряды иномирян, раздавались звуки перестрелок. А Люк слушал Майлза, говорил сам, и нервничал – потому что сразу нужно было бы хватать Ренх-сата и мчаться выручать брата по стихии, наставника и друга… но иномирянскому генералу сейчас оказывала помощь леди Виктория, чтобы он не подох от кровоизлияния в мозг до того, как поможет спасти Нории, а Люку нельзя было уйти, не согласовав это с Майлзом. В Нестингере оставалось еще достаточно захваченных городов, и пусть большая часть инсектоидов и иномирян полегла здесь, в Норбидже, нужно зачистить тылы и фланги, прежде чем перегруппироваться и идти вперед.

А без змея воздуха, если Тамми не восстановится быстро, это будет очень сложно сделать.

И, самое главное, нагнать раньяра с Нории Люк уже не успевал, даже если поднимется ввысь и оседлает высотные ветра. Леди Виктория сказала, что Владыку пленили около половины десятого вечера. Значит, раньяр с сетью вот-вот будет у портала. Вот-вот. И Дармонширу нужно оказаться там прямо сейчас – тогда есть еще вероятность перехватить врага.

Что он будет делать после того, как перехватит, он не знал.

Люк до разговора с Майлзом попросил Викторию перенести его и Ренх-сата к Лаунвайту, но она только покачала головой и без лишних слов махнула рукой. Зеркало, принявшее было наливаться серебром, задрожало и рассыпалось на тающие осколки.

– Эта сеть, этот артефакт, которым пленили Владыку, почти уничтожил мой резерв, – объяснила Виктория со злой досадой. – Я сейчас на подпитке от накопителей, моего резерва уже достаточно для коротких и небольших манипуляций – но стихии нестабильны, и его не хватит, чтобы построить устойчивое Зеркало. Мне нужно хотя бы два часа на восстановление.

– Нет у нас двух часов, – тяжело ответил Люк.

– Нет, – согласилась волшебница. – Но вопрос не в этом. Простите за прямоту – я крайне уважаю Владыку, но если они уже унесли его в Нижний мир, то что вы сможете сделать, герцог? Макс… Профессор Тротт, который знает много о том мире, говорил, что наша стихийная магия там не работает, разве что получится принести с собой накопители и тянуть стихийную силу из них. Но у вас нет стихийной силы, есть родовая, которая там, как я поняла, исключительно слаба и опирается только на силу крови, которая де-факто и является накопителем. Нужно понимать, что ваши возможности будут крайне ограничены.

– У вас не осталось боевых артефактов, которые я смог бы использовать? – поинтересовался Люк.

– Естественно, если вы решитесь, я полечу с вами, чтобы подстраховать хотя бы здесь, и отдам вам все, что может активировать обычный человек, – Виктория глянула на пальцы, унизанные кольцами. – Но в Нижнем мире я сейчас буду бесполезна, герцог. Мои накопители почти на нуле. Повторюсь, мне нужно хотя бы два часа, чтобы вывести свой резерв на приличный уровень.

– Я пойду один, – твердо проговорил Дармоншир. – Вы нужны Инляндии, леди Виктория.

Она покачала головой.

– Послушайте же меня. Возможно даже, что там у вас останутся слабые ментальные способности, возможно, вы сможете построить кратковременный щит, как это мог делать Макс – но учтите, что источник его стихии тоже там, в Нижнем мире. Даже если вы осилите все это исключительно на силе своей крови, вы все равно точно не сможете обернуться в змея. И на что вы тогда рассчитываете? Артефакты, если они будут действовать в том мире, дадут вам краткое преимущество, но вас просто задавят числом. Что вы сможете сделать, кроме как погибнуть там?

Этот же вопрос задал ему сейчас и Майлз, когда Люк, рассматривая кольца Виктории, которые при передаче растянулись до размера его пальцев, поставил командующего в известность о том, что он собирается идти на выручку Нории.

– Я не знаю, полковник, – честно и устало ответил Дармоншир. – Знаю лишь то, что Нории бы полетел за мной, если бы поймали меня. Он и здесь оказался из-за меня. Какой тогда из меня союзник, если я ничего не попытаюсь сделать?

– Дармоншир, – сухо ответил Майлз. – Но что вы можете сделать?

– Главное – догнать, тут или в другом мире, – раздраженно ответил Люк. – Возьму огнестрел, ножи, артефакты, перейду в Нижний мир, заставлю Ренх-сата донести меня на стрекозе туда, куда отправили Нории. А там что-нибудь придумаю. Заболтаю их, предложу что-нибудь взамен. Того же Ренх-сата. Откажутся, придумаю еще что-нибудь. Они падки на золото, предложу золото. Возможно, моих возможностей хватит на то, чтобы уйти и увести Нории. Я же счастливчик, вы же знаете, полковник.

Майлз не принял легкомысленного тона.

– Вы понимаете, что к тому моменту, как вы долетите до портала, Владыка может быть уже мертв? Можно взять с собой бойцов, тех же берманов верхом на драконах, но вы прекрасно знаете, что вокруг порталов все кишит раньярами. Ваше сопровождение просто уничтожат на подлете, это уж не говоря о том, что у людей после боя просто нет сил. А внизу, стоит Ренх-сату подать голос, и уничтожат уже вас.

– Я все понимаю, Майлз, – ответил Люк, снова прикуривая. – Поэтому я никого не буду брать с собой. Я не хочу ослаблять армию еще больше. Мы сломали им хребет, дальше, даже если я останусь там, вы сами с помощью Тамми дойдете до столицы и очистите Инляндию.

– Но в чем смысл вашей вылазки, если вы понимаете, что это бессмысленно? Поставить галочку напротив пункта «Я сделал все, что мог?» Или героически погибнуть в очередной раз?

– Нет, Майлз. Просто сделать все, что могу.

– И дать им двух высоких заложников вместо одного?

– Поэтому я запрещаю вам выкупать меня чем угодно, Майлз, если даже меня будут резать на ваших глазах. Это моя воля. Сообщите в Рудлог, как наладите связь, что Нории похищен. И моим родным. И жене… она поймет, почему я улетел.

Люк говорил, убеждал и все прикидывал, как ему попасть к порталу вместе с Ренх-сатом… на спине змея ни один человек не удержится, слетит, соскользнет, даже если вцепится в перья. Посадить его в машину и потащить в пасти? Как вариант…

В глазах вдруг на мгновение потемнело, и он ощутил изменение стихий как вибрирующий выдох, как резкое падение напряжения – когда лампочки тускнеют и начинают мигать. И сначала он заметил сбой в движении ветра, слабый, почти незаметный, затем едва ощутимый нутряной гул земли, и уже после увидел, как ветры и ветерки, подрагивая, скачками смещаются выше и ниже, сплетаясь и расплетаясь, заворачиваясь в невидимые пока вихри и снова успокаиваясь. Это выглядело как дальнее эхо, слабый отголосок того, что Люк испытал над Милокардерами, когда над ними с Тамми, Энтери и Нории прошла волна после гибели Хань Ши. Это ощущалось как преддверие посмертного шторма Луциуса и Гюнтера.

Майлз еще что-то сухо говорил в трубку, взывал к разуму, но Люк не слышал его.

Неужели Нории погиб?

Нет, если бы он умер, разгон стихий был бы в сотни раз быстрее. Хотя… что он знает об этом? Черт… черт… может, это не связано с Нории? Может, просто опять скачкообразно просели стихии, как уже бывало?

Он выдохнул, сплюнул сигарету, представив, как ему смотреть в глаза Ангелине Рудлог, если он ничего не сделает. Как ему смотреть на себя в зеркало, если он не попытается вытащить того, кто пришел на помощь ему. Если он хотя бы не вернет сюда его тело.

Он найдет, что предложить Ренх-сату – и даже если тот обманет, а он обманет, прихватить его в посмертие за собой Люк успеет.

– Венсан, – прервал он хрипло. – Я теряю драгоценное время. Я знаю, что опять подвожу вас, но я верю в ваш гений. Вы справитесь без меня?

Майлз помолчал.

– Да, герцог, – ответил он кратко. – Конечно.

Люк передал трубку связисту, и, под завывания ветра направляясь к полицейскому участку, в котором заперли Ренх-сата, схватил протянутый адъютантом бутерброд, жадно заглотил его в несколько укусов, запил на ходу сунутым в руку чаем. Вин тут же подсунул ему еще один, затем яблоко, и Люк, укусив, поморщился, то ли от кислятины, то ли от чувства вины перед Мариной.

Но она поймет. Она тоже уходила так – вопреки разуму за своей подругой.

Он посмотрел на городские часы, которые отсвечивали красноватым от костров. Почти три часа ночи. Если бы он оказался в Лаунвайте сейчас, он, возможно, еще успел бы перехватить раньяра до портала.

Да, иномирянская ловушка может атаковать его, как атаковала Викторию, но ведь можно попробовать издалека приземлить раньяра вихрем. Только бы оставить Нории здесь, а там уже найдется способ заставить Ренх-сата снять сеть.

Но как успеть? Снова просить огромных духов о помощи? Все-таки подняться и попробовать нырнуть в верхние воздушные реки, поймать попутный поток?

Только бы беснующийся ветер и уже ощутимое подрагивание земли не означали бы самое худшее.

Взгляд его упал на разбитые витрины магазинов. И он застыл, поднося огрызок ко рту.

Он может успеть. Или умереть, если учесть, что опыта не так много, и делал он это, когда стихии были куда стабильнее.

И последний раз, перед спасением Берни, когда он хотел пройти этим путем, в подпространстве царил хаос. Но и он был слабее.

– Лейтенант, – попросил он адъютанта, – добегите до тех магазинов, посмотрите, есть ли там зеркала. И доложите мне. И еще… мне нужно оружие, которое я могу взять с собой. Легкие автоматы, патроны к ним. Пара ножей. Сухпайки, аптечка. Короче, соберите мне полную разгрузку. И… найдите меч нашего пленного. Тоже оружие. А, и еще. Молока. Пару пачек.

– Так точно, – откликнулся Трумер и бегом направился к витринам через площадь.

У полицейского участка и внутри охраны было в десятки раз больше, чем высокопоставленных пленных, и все они были магами с ментальной защитой. Ренх-сат выглядел куда лучше, чем сразу после боя: он сидел на лавке в камере, откинувшись на стену, и боролся со сном, как бывает после виталистических процедур. Борода его была в крови, как и татуировка-паутина на голове, взгляд – мутным и тяжелым. Он смотрел на Викторию, которая держала одну руку на его лбу, а вторую – на диафрагме, с выражением пса, который вот-вот рванется и вцепится в горло.

Волшебница взирала на это равнодушно, сухо интересуясь:

– Колет в висках? В глазах двоится?

Ее не смущало, что он не отвечал. Похоже, она слышала мысли.

Когда Люк вошел, тиодхар перевел на него тяжелый взгляд, полный четкого и яростного желания отомстить.

– Подлатали, леди? – поинтересовался Дармоншир. – Жить будет?

– Будет, – ответила Виктория. Она стала еще бледнее и выглядела старше, чем обычно.

В участок вбежал нагруженный Вин Трумер, вытянулся рядом с Люком:

– Ваша светлость, нашел зеркало! – отчитался он, передавая герцогу рюкзак, разгрузочный пояс, подсумки, оружие. Под мышкой у него был за рукоять зажат меч Ренх-сата, к которому генерал прикипел взглядом.

– Хорошо, – Люк, застегивая на себе экипировку, почувствовал, как начинает колоть ладони от нетерпения. – Леди, можно сделать так, чтобы наш друг ближайшие сутки не заснул?

Волшебница молча вытащила из сумки на поясе крошечный, с полмизинца, флакончик, откупорила его.

– Откройте рот, – сказала она сухо.

Генерал, естественно, не отреагировал. Дармоншир уже понял, что он признавал только силу. И насилие.

– Открывай, – устало приказал Люк. – Иначе я заставлю открыть. – Он оглянулся. – У кого ключи от его наручников?

Когда ему передали ключи, он отстегнул один из наручников и пристегнул к своей руке. Ключ сунул во внутренний карман формы. Ренх-сат, позволивший влить в рот содержимое флакончика, чуть порозовел, взгляд стал яснее.

– А теперь встань, – сказал Люк. И под испепеляющим взглядом генерала снял с него пояс с ножнами, сунул туда меч, перекинув пояс через свое плечо на манер перевязи.

– Ты же не уметь биться на меч, – процедил генерал. – Зачем он тебе?

– Это тебе, – ответил Дармоншир небрежно, глядя ему в глаза. – Поможешь мне – оставлю тебя там и верну меч. Ударишь в спину – перережу им же горло. Хочешь свободу, генерал? Твоя свобода за свободу моего друга.

Ренх-сат криво усмехнулся, глядя на Люка как на идиота.

– Держать от меня мой меч подальше, колдун, – сказал он почти весело. – Моя рука привыкнуть к нему. Глядишь, я успеть схватить и перерезать тебе горло раньше.

– Все-таки полетите? – спросила Виктория, равнодушно выслушав этот обмен любезностями.

– Пойду, – уточнил Люк. – Есть такая возможность… наверное.

Она с удивлением взглянула на него, затем в глазах засветилось понимание.

– Тогда я пойду с вами. Я уже предупредила командующего.

– Я уже сказал, что не стоит, леди, – Дармоншир не стал уточнять, как отреагировал Майлз.

– Герцог, – терпеливо проговорила Виктория, – если вы сможете провести за руку через подпространство одного человека, то сможете и меня. Пусть мои силы сейчас невелики, но я помогу вам. Принцип перемещения через Зеркала магические и обычные идентичен, а я еще в состоянии хоть как-то стабилизировать проход. В конце концов, должен быть кто-то, кто сообщит вашим родным, что вы добрались до портала в Нижний мир, а не были убиты по пути. А если у меня получится попросить наших общих знакомых о помощи, то, возможно, я не буду совсем уж бесполезна. Да и вашему пленнику, – она качнула головой в сторону Ренх-сата, – надо бы надеть магический ошейник, чтобы он не вздумал причинить вам вред. Я сделаю это во дворце, если нам удастся пройти. Сейчас нет смысла тратить силы – они нам понадобятся во время перехода.

– Хорошо, – сказал Люк, не желая тратить время на споры. – Это ваше решение, леди Виктория. Поспешим. Лейтенант, ведите нас.

Ветер усилился десятикратно, прибивая костры к земле – их срочно тушили, потому что искры летели далеко и был риск сжечь Норбидж. Люк, вдыхая дымный воздух, ощущая, как бьется стихия, понимал, что если ветер будет так усиливаться, то к утру начнется ураган, с которым ему не получится совладать.

Трумер вел их по площади к разбитым магазинам, на них глазели солдаты и пленные. Пленный генерал спокойно, размашисто шагал рядом с Люком. Лишь иногда тянул на себя руку, словно проверяя крепость цепочки.

Дармоншир в очередную попытку посмотрел на него, наткнувшись на задумчивый и слегка насмешливый взгляд. Приподнял брови, приглашая говорить. Он ничуть не обманывался видимой покорностью пленника и каждую секунду был готов к нападению.

– На что ты надеяться, колдун? – не стал молчать Ренх-сат. Из-за ветра ему пришлось повысить голос, за его усмешкой скрывалась ярость. – Наши боги не отдавать своих жертвы.

– Тогда молись им, чтобы они согласились обменять жертву на тебя, – ответил Люк громко.

Вражеский генерал хмыкнул.

– Ты совсем не понимать нас, – проговорил он сквозь смех. – Они, скорее, убить меня, и в наказание, и чтобы у тебя не быть возможность что-то требовать. Нет, они разом убить нас обоих.

– Хорошим же ты служишь богам, – едко заметил Люк.

– Я служить силе, – проговорил Ренх-сат со спокойной уверенностью в своей правоте. – Сила – единственное, что править мирами. Пока ты сильный, у тебя есть власть. Ты быть сильнее. Ты победить. Ничего нет важнее силы.

– Есть, – звучно сказала Виктория вдруг. – Есть.

– Что же? – осведомился Ренх-сат неохотно, и герцог, подняв голову и глядя на сплетающиеся в растерянности ветра, отстраненно подумал, что есть во враге и простое человеческое любопытство. Или он забалтывает, чтобы отвлечь внимание – как бы делал сам Люк.

– Любовь, – просто ответила волшебница. – Она правит миром. Голая сила разрушает, только любовь заставляет ее созидать.

– Что это? – после паузы недоуменно спросил генерал. И все стало понятно. И Виктория поморщилась, с жалостью глядя на него.

Люк воспринимал этот разговор как что-то сюрреалистичное, так неуместен он был здесь, среди кровавого последа недавней битвы, воя ветра, запахов дыма и пороха, пота, крови и муравьиной кислоты.

– Это… привязанность, самоотверженная привязанность к кому-либо, – ответила Виктория задумчиво. – Между мужчиной и женщиной, матерью и ребенком. У тебя же есть мать, Ренх-сат?

В последнем вопросе послышались исследовательские нотки.

Ренх-сат усмехнулся.

– У нас мальчиков забирать от мать в пять лет, чтобы они не расти слабыми. Я не помнить свою мать. Значит, эта любовь делать слабый?

– Но именно ты сейчас в плену, – напомнила Виктория. Ренх-сат оскалился, но ничего не сказал. – Ты бьешься за своих богов из поклонения силе и из страха наказания. Но страх делает слабым. А любовь дает силу. Силу биться за того, кого любишь.

Трумер потянул на себя разбитую дверь магазина, и она со скрипом вывалилась на мостовую – адъютант только успел отпрыгнуть в сторону.

– Я через витрину заглядывал, – виновато объяснил он. – Вот там, смотрите, ваша светлость! Единственное уцелело!

Люк шагнул вперед, в разграбленный магазин тканей, потянув за собой Ренх-сата. И остановился в темноте перед огромным зеркалом, отражающим всю компанию в полный рост.

– Никто не дергается, иначе останетесь там навсегда, – предупредил он. – Леди, дайте мне руку.

Он взял прохладную ладонь волшебницы, всматриваясь в тусклую поверхность и вспоминая кабинет Луциуса Инландера. Закрыл глаза – перед внутренним зрением контур зеркала медленно налился светом, а когда открыл – увидел кабинет. Словно сквозь мутное стекло, искаженно и тускло, но увидел.

Виктория сжала его руку. А Люк выдохнул, чувствуя холодок в груди, и шагнул вперед.

Его ошпарило холодом. С одной стороны на своем, иномирянском, цедил что-то нервное застывший истуканом Ренх-сат, с другой сосредоточенно вдыхала и выдыхала Виктория – он чувствовал, как от нее идут волны чего-то уравновешивающего, стабилизирующего.

– Мы ведь не сюда должны были попасть? – спросила она ровно.

– Нет, – так же тихо, ощущая, как вибрирует под ногами дорожка, то сужаясь, то расширяясь, ответил Люк. – Мы должны были сразу выйти в кабинете.

Подпространство сминалось, ворочалось, искажалось, и сияющая дорожка была бледнее, чем обычно – но тонкой нитью соединялась с тусклым окошком впереди. Люк всмотрелся в него, притягивая его взглядом. Показалось, или оно стало ближе?

– Ну, – прошептал он, начиная уже подрагивать от холода, – вперед. Вперед!

И шагнул, гипнотизируя окошко взглядом. Шаг дался тяжело, словно рюкзак за спиной был набит не вещами, а кирпичами. Виктория выдохнула, делая шаг вправо – краем глаза герцог увидел, что дорожка становится уже, – и аккуратно взяла за руку Ренх-сата, отцепившись от Люка.

– Иначе мы не пройдем, – пояснила она. Она была уже совершенно белой – но глаза были сосредоточенными, и продолжали идти от нее мощные волны стабилизации.

Ренх-сат молчал, глядя вперед. На лице его выступили бисеринки пота.

Дармоншир кивнул, сделав второй шаг. Третий. Четвертый. Дорожка под ногами загуляла как струна, Виктория зашептала что-то уже отчетливо – но у Люка было четкое ощущение, что он держит путь силой своей воли, и, если сейчас потеряет концентрацию, все они свалятся в бездну, распылившись на осколки льда.

Из носа потекла кровь, полетела вниз, в тьму. Капля, другая, третья… и вдруг дорожка засияла ярче, дернулась, – и они все вывалились в королевском кабинете.

Люк поднялся на четвереньки, помотал головой, стуча зубами. Вывернутая рука, к которой был прикреплен наручник, ныла. Сам Ренх-сат, бледный в синеву, тер себя свободной рукой по лицу.

Дармоншир огляделся. Здесь было темно и пыльно, но все еще пахло вишневым табаком Луциуса Инландера – а снаружи выл ветер и грохотал гром. Леди Виктория, шатаясь, добралась до ближайшего кресла и рухнула в него. Порылась в сумке, выпила один тоник, другой.

– Уважаемые хранительницы, – позвала она скрипуче, словно через силу, – вы здесь?

Ей никто не ответил, и она с силой выдохнула.

– Кажется, я переоценила свои силы, герцог, – сказала она, с трудом выговаривая слова. – Тоники поддержат меня, но сейчас я точно не смогу двигаться за вами. Если только сюда не придут хозяйки этого места.

– Да я сам слегка себя переоценил, – признался Люк, пытаясь встать. – Или не слегка.

Руки дрожали, да и тело било крупной дрожью, холод поселился внутри и не желал уходить. Ренх-сат, на удивление, выглядел поживее, но он был гораздо крупнее Люка. Или это работал недавно выпитый тоник?

– Почтенные хранительницы, – снова слабо позвала Виктория. – Вы ведь нас слышите?

Люк поднялся, прислонился к стенке рядом с зеркалом – и рядом с ним так же привалился к стене пленник. Страшно захотелось курить.

– Инри, Осси, – позвал Люк, дрожащими руками доставая сигарету, дергая зажигалкой. Затянулся теплым дымом, закашлялся. – Я же чувствую, что вы здесь. Нам нужна помощь.

Из угла за королевским столом потянуло холодком, заклубился туман. Зашипело, и Люк улыбнулся.

– Помощьссс, – раздалось из угла. – Помощьссс емуссс… кудассс полезссс глупыйсссс змеенышшш? Какуюсссс тебе помощьссс?

Из тумана показались две размытые змеицы. Одна подползла к Виктории, заглянула ей в лицо. Вторая прямиком направилась к Люку.

– Рад, что нынешние времена не сказались на остроте ваших языков и вашей красоте, – галантно заметил Люк.

– Льсссстецссс, – прошептала Инри, подползая ближе. – Тысссс опятьссс ссссиний, змеенышшш? Укусссить тебя, что лиссс?

– За этим и пришшш… тьфу, пришел, – Люк протянул руку. – В прошлый раз вы меня знатно согрели. И взбодрили.

Змеица подозрительно покосилась на него, затем на пленника, который напрягся и взирал на овиентис, словно размышляя, чем их можно убить, если понадобится.

– А этоссс ктоссс? Едассс намссс?

– Скорее, мне, – буркнул Люк. – Сожру, если этот добрый человек не поможет мне освободить Владыку Нории. А вам его есть не нужно, я вам молока принес. Но сначала – согрей меня, почтенная. Пожалуйста.

– Айсссс, даммсссский угодникссс, – зашипела Инри польщенно и скачком вцепилась в запястье Люка. Он дернулся – холод отступил мгновенно, по жилам плеснуло кипятком. Ренх-сат тоже дернулся – и дальше смотрел на происходящее так, будто осознал, что колдун-то ненормальный.

– А тысссс, волшшшшшебница? Ты зачемсссс такая сссслабая сссстала? – с укором поинтересовалась у Виктории Осси.

– Я не специально, – ответила Виктория, с усилием улыбнувшись. – Великая хранительница, его величество Луциус показывал мне сокровищницу Инландеров. И я припоминаю там с десяток очень мощных накопителей. Не могла бы ты одолжить мне один… мне очень нужно помочь его светлости.

– Ссс-вет-ло-сссти, – зашипела-засмеялась змея. – Я бы и радассс, волшшшебница. Но нашшша сссуть такова, чтоссс мы должныссс охранятьссс сссокровища детей Инлияссс от чужих. А тыссс, хоть и вернаясссс, но чужаясссс. Нельзяссс нарушшшать правилассс, даже если мирссс на краюссс гибелиссс и мы тожессс… Вообщессс, мы должныссс убитьссс тебя за проникновениессс, но ты с змеенышшшемссс…

Инри, вцепившаяся в запястье Люка, что-то прошипела.

– Чтоссс? – раздраженно вскинулась Осси, отодвинувшись от Виктории.

– Дайссс и нессс занудссствуйссс, – так же раздраженно ответила Инри, отцепившись от запястья и зализав раны языком. Люк так и стоял у стенки, отходя от эйфории.

– Нельзяссс! – шикнула Осси.

– Формалисссстка!

– Ессссть давниессс законыссс! Без разрешения старшей белой кровиссс нельзяссс!

– Вотссс тебессс сссстаршая белаяссс кровь! – Инри мотнула головой на Люка. – Змеенышшш!

– Я согласен, если вдруг мое согласие требуется, – поспешно сказал Люк. – Пусть хоть все выносит, если это поможет.

– Вссссе, – раздраженно зашипела Осси, – поколенияссс предковссс копилиссс, создавалиссс себе ложессс, а он всссе!

– Да идиссс ужесс! – пришикнула на нее Инри. – Ищисс!

Овиентис, плеснув хвостом, исчезла.

– Подождать надоссс, – ворчливо сообщила оставшаяся змеица. – Покассс найдетссс… пока волшшшебница воссстановитьссся…

– Я не могу ждать, – проговорил Люк. – Леди Виктория, вы знаете, к какому порталу я полечу. Успеете нас перехватить – хорошо. И я оставлю вам молоко для наших дам. Нальете им, хорошо?

Виктория кивнула, не открывая глаз. Она и дышала-то сейчас с трудом.

– Ошейник, – вспомнила она и все-таки с усилием открыла глаза. – Куда вы с ним без ошейника? Он же нападет на вас при первой возможности. А я сейчас не в состоянии, герцог.

Его светлость покосился на Ренх-сата. Тот смотрел с любопытством волка, к которому в клетку собирается залезть некто не очень разумный.

– Нападет – убью, – коротко ответил Люк.

Люк прошел по пустым и гулким коридорам Глоринтийского дворца. Пленник не дергался – шагал рядом, глядя вокруг со сдержанным интересом.

Дармоншир бы тоже не дергался, если бы его вели в родной мир.

Входные большие двери были заперты – пришлось разбивать окно, из которого тут же ударил ветер напополам с ливнем, перелезать, рискуя порезаться. Люк прыгнул наружу, подождал, пока вылезет Ренх-сат, огляделся в поисках того, в чем можно было бы перетащить генерала в зубах…

Прямо перед парадным крыльцом стоял длинный белый королевский автомобиль марки «Лунный ветер» с хищным носом и широким пассажирским отделением. И, как помнил Люк, с бронированным кузовом, мощнейшим двигателем и магической защитой и усилителем. Видимо, Луциус тоже был неравнодушен к роскошным скоростным автомобилям.

Дармоншир хмыкнул, одобряя, и направился к машине.

Замок пришлось взламывать – пригодился меч Ренх-сата, такой тонкий, что пролез между стеклом и дверцей. Промокший генерал на вольное обращение с оружием не реагировал, лишь наблюдал со злой настороженностью.

– Не пытайся выпрыгнуть, расшибешься, – сказал Люк перед тем, как отстегнуть наручники. Распахнул дверь и пристегнул свой браслет к двери. – И не бойся. Я тебя не сожру.

Ренх-сат бросил на него угрюмый взгляд и полез внутрь. А Дармоншир вскрыл багажник, скинул него рюкзак и оружие, захлопнул и, обернувшись змеем, схватил автомобиль и поднялся в воздух, лавируя меж потоками сошедших с ума ветров.

Ураган все усиливался. Герцог уже вылетел за пределы города и струился низко над лесом, видя впереди, километрах в пяти, пятно портала, когда чудовищный порыв ветра швырнул Люка к земле, второй – подбросил вверх, третий – снова дернул вниз, к кронам деревьев… и вдруг ударило ощущение, как вновь мигает, слабея рывками, напряжение стихий – но не успел змей как-то отреагировать, как машина полетела на землю, а следом за ней и он сам – обернувшийся человеком.

У самой поверхности напряжение стихии снова подскочило, и Люк едва успел подхватить себя ветерками – но шваркнуло его о землю знатно, несмотря на щит и подстеленные потоки воздуха.

Он поднялся на четвереньки, помотал ошарашенно головой – по лицу текло горячее, и он вытерся рукавом, а затем приложил к носу пальцы, залечивая сосуды. Огляделся.

Вокруг шумел сгибаемый ураганом темный лес. Метрах в десяти впереди заунывно покрякивала и мигала фарами перевернутая машина, прижатая одним краем к дереву и окутанная сиянием каких-то магических артефактов.

Люк, успевший промокнуть, пока отсутствовал щит во время падения, раздраженный и, надо признаться, напуганный скачком стихии, поднялся и, шатаясь, побрел до перевернутого авто. Дождь то становился тише, то начинал хлестать по щиту, сильно затрудняя видимость, и пришлось сильно расширить его, а затем пожелать, чтобы он пропускал крупные предметы и не пропускал дождь. Получилось не сразу, пару раз герцог на ходу упирался большим щитом в деревья, не в силах двинуться дальше, но получилось – спасибо урокам Нории.

Вспомнив о друге и наставнике, Люк помрачнел и заковылял быстрее, на ходу излечивая подвернутую ногу. Побыстрее, а то вдруг стихия скакнет еще раз – и придется хромать до портала.

Хотя это, конечно, будет уже не смелостью, а суицидом.

Что-то заставило его снова всмотреться в лес – показалось, что там, далеко-далеко за стволами, за пеленой дождя кто-то двигается… но машина продолжала хрипеть и мигать, освещая лес неверным светом, и как он ни вглядывался, видел только пляшущие тени от сгибаемых бурей ветвей и деревьев.

У автомобиля были частично разбиты стекла, плохо закрытый багажник распахнулся, и вещи с оружием посыпались на землю. Но кузов остался цел, даже не сплющен. Хорошие на авто щитовые артефакты, раз через столько месяцев после гибели короля работают без подзарядки.

Жаль, что Луциуса это не спасло.

Сильно воняло бензином. А, значит, поврежден бензобак – и машина в любой момент может взлететь на воздух.

Люк откинул в сторону вещи из-под багажника, склонился, заглядывая в салон – но тут сквозь завывание ветра и шум дождя раздались глухие удары и остатки стекла посыпались на землю. Пассажир был определенно жив и пытался выбить дверь. Та, к которой он был прикован, была прижата к дереву.

Герцог, помаявшись, кое-как вскрыл перевернутую вверх тормашками заднюю дверь. Заглянул в салон – Ренх-сат сосредоточенно пытался выбраться из наручников, и у него даже что-то получалось – браслет был уже не на запястье, а одним краем на основании странно вывернутого большого пальца. Увидев Люка, генерал сверкнул глазами, но попыток не оставил.

– Как ты уже понял, мы упали, – с мрачной иронией проговорил герцог. – Поэтому до портала придется идти пешком – велик риск, что мы снова… упадем и в следующий раз нам не так повезет. Так что нам предстоит часа два под дождем. Призовешь там какого-нибудь охонга или вашу стрекозу и полетим вниз.

– Дать мне меч, я просто перерезать тебе горло, – процедил Ренх-сат. – Если ты выбрать стать самоубийца.

Люк проигнорировал это. Он, вскрыв и переднюю дверь, проползал под передними сиденьями к пленнику и отстегивал браслет, четко ощущая, что генерал вот-вот бросится на него и вцепится зубами в шею. И когда тот затаился – перед тем, как качнуться вперед, Дармоншир повернул голову и в упор посмотрел на него.

– На мне щит, – проговорил он четко. – В любом случае я успею сжечь твой мозг прежде, чем умереть. И сделаю это с удовольствием – ты стал причиной смерти множества людей, тиодхар.

Генерал растянул губы в жутковатой улыбке. Все он понимал и, кажется, даже получал своеобразное удовольствие от ситуации. Как и сам Люк – адреналин так и бил в кровь.

– Ты не всегда быть начеку, змей, – ответил Ренх-сат. – И щит не всегда быть. И тогда я отрезать тебе голову, а из черепа сделать чаша для вина.

Люк хмыкнул раз, другой… чувствуя, как нервозность прорывается наружу диким смехом.

– У тебя не выйдет пить из нее больше бутылки в год, – предупредил он, пятясь назад, и захохотал, глядя на лицо пленника, где ярость сменилась озабоченностью, а потом и настороженностью, как бывает при общении с буйными сумасшедшими. – Выползай. А то поджаришься тут. Бензин потек.

Генерал, видимо, знал уже, что такое бензин, потому что рванул из машины понятливо быстро. И остановился достаточно далеко, чтобы не задело взрывом. Люк, глядя за ним вполглаза – не побежит ли? – направился к откинутым вещам. Побежит – придется накрывать стазисом из перстня Виктории.

Но Ренх-сат не дернулся бежать. Он со сдавленным стоном поставил себе на место вывихнутый палец. Подставил лицо дождю, глотая воду и так же косясь на Люка, как он на него.

Дождь лил немилосердно, и пусть Люка закрывал щит, страстно хотелось уже уйти подальше. Дармоншир взглянул на часы – половина четвертого. Нории уже, скорее всего, утащили в Нижний мир, хотя оставалась надежда, что гроза и ураган могли помешать раньяру долететь и так же приземлить его где-то в лесу.

А если так, то что делать? Дойти до края леса как можно ближе к порталу, подождать, пока закончится гроза и подождать хотя бы полчаса? Если раньяр с Нории где-то в лесу, то он успеет долететь сюда.

А если дракон уже внизу? Тогда Люк потеряет время. Что решить? Слетать вниз, притворившись пленником Ренх-сата и с его помощью узнать, не пролетал ли тут раньяр с драконом? Но что помешает Ренх-сату его обмануть – ведь языка иномирян Люк не знает.

Люк не был самоубийцей и в Нижний мир от всей души не хотел – но на что-то нужно было решаться.

С хрустом сломалась и рухнула с дерева на автомобиль большая ветка, засипела мигающая машина – и взорвалась. Люк с ругательствами повалился на землю. А когда приподнял голову – на него сзади бросился Ренх-сат, вцепившись ему в шею. Люк перекатился на спину, ударил назад локтем, снова перевернулся, пытаясь вырваться. Хват у тиодхара был мощный, но уже полузадушенный Дармоншир долбанул назад головой – и попал, и получил в ответ удар под ребра, да такой, что там точно что-то сломалось, – и, уже теряя сознание, начал отдирать от себя руку иномирянина, медленно, хрипя и задыхаясь.

Шумел дождь, полыхали остатки машины – а Люк упорно, уже не видя ничего, отодвигал руку. У него получилось протолкнуть в горло немного воздуха – и вдруг Ренх-сат его отпустил с рычащим восклицанием, которое не могло быть ничем иным, как ругательством.

Люк покатился по земле, встал на четвереньки, с хрипом втягивая воздух и пытаясь понять, что случилось. В двух шагах от него лежали оружие и вещи – а с другой стороны Ренх-сат, стоя на коленях и вытирая заливаемое кровью лицо, вглядывался в лес.

– Дать мне мой меч, колдун! – приказал он.

Люк ответил матом – но генерал раздраженно ткнул в его сторону раскрытой ладонью – заткнись, мол, – и указал в лес. Там, метрах в тридцати от них в отсветах догорающей машины быстро двигались приземистые фигуры. Скукоженные, с задранными вверх хоботами – десяток, нет, несколько десятков хоботочников. Герцог оглянулся – твари были и за спиной, и приближались. Сквозь дождь стал пробиваться вой и визг. В этот момент выглянула луна в разрыв облаков – и Люк выругался. Потому что к ним бежали, ползли и прыгали не только хоботочники – увидел он там и похожих на пиявкокрокодилов ототонов с лапами-крючьями, и выскребышей с зубастыми пастями-лепестками.

Они все были слепы, но прекрасно чуяли запахи – и Люк нервно посмотрел на свой мокрый рукав, испачканный в крови. На залитое кровью лицо Ренх-сата.

– Меч! – повторно потребовал генерал.

Люк поднялся, укрепил щит, схватил и быстро надел на себя разгрузку, автоматы. Но что могут обычные пули против нежити?

– Бить их колдовством, колдун, пока они далеко! – крикнул Ренх-сат. – Я отбить тебе голова, что ты как тупой охонг стоять?

– Я могу и улететь отсюда, – зло напомнил Люк, поднимая меч. – Без тебя.

Генерал взглянул на него – и первый раз Дармоншир увидел в его глазах настоящий животный страх.

– Я могу улететь, – повторил Люк четко, отслеживая передвижение тварей. Ренх-сат с ненавистью смотрел на него. – Но ты мне нужен, чтобы спасти друга. А я сейчас нужен тебе. Бери, – Люк протянул ему за рукоятку меч. Генерал схватил его так быстро, как будто боялся, что враг передумает. Отвернулся и удобнее перехватил оружие. Но сколько можно продержаться даже хорошему мечнику против полчищ тварей без защиты?

– Иди под щит, – сквозь зубы продолжил Дармоншир. – И если дернешься в мою сторону, клянусь моим хвостом, я…

– Ты сжечь мне мозг, я помнить, – буркнул Ренх-сат. – Колдуй уже. Нас съесть, пока ты болтать как баба.

– Двигаемся ближе к огню! – огрызнулся Люк, запуская первый смерч в сторону хоботочников, и скривился, понимая, насколько ослабли сейчас стихии. Мелькнула мысль обернуться змеем и раздавить всю нежить – но если стихия скакнет опять, его же сожрут вмиг!

Они остановились шагах в пяти от пылающей машины. Вихрь подхватил первую волну хоботочников, размазывая их по деревьям. Ренх-сат утер хлещущую из носа кровь, которая пропитала бороду, размазалась по лицу – нежить выла и неслась на запах крови, как безумная, и Люк, поморщившись, приказал:

– Не двигайся! – и, впечатав ладонь в переносицу, залечил ему перелом. Нос остался кривоват, но что уж поделаешь.

Генерал ничего не сказал: в прыжке рванул на щит первый выскребыш, раззевая пасть с зубастыми лепестками, – и Ренх-сат, двинувшись вперед, наискосок срезал ему голову, разрубил тело. Тут же завоняло уксусом и смрадом перегнившей плоти, выскребыш потек желтоватой слизью. Люк запустил влево второй смерч, но опоздал – щит дрогнул – то налетели с боков те, кто двигался сзади, огибая горящий автомобиль, и Ренх-сат метнулся туда.

Люк запустил еще пару вихрей, подхватывая ими нежить и размазывая о деревья, кидая в пылающее авто, ибо разрубленные куски то и дело пытались срастись, слиться в что-то совсем уж непонятное. Нежить шла волнами, Ренх-сат рубил мечом как топором, хекая и выдыхая, Люк управлял вихрями и активировал перстни Виктории одно за другим – и с его рук то летели серебристые ледяные Лезвия, то ударял Таран, размазывая нежить слоем и разбивая лес в щепу, то вырывались молнии, пронзая десятки тварей одовременно. Он видел эти заклинания в исполнении классических магов – но никогда не использовал артефакты, и каждый раз, когда с руки срывался то огонь, то лед, Люк внутренне сжимался – не напутает ли чего, не ударит ли в себя.

Закончился дождь. Люк потерял счет времени и уничтоженным чудовищам, а они все перли и перли, и вокруг щита уже сантиметров на десять поднялась остающаяся от тварей желтоватая жижа, перемешанная со щепой и землей. Ренх-сат, работая мечом, скупо и умело двигался туда-сюда перед дымящимся автомобилем, с таким упоением шинкуя нежить, что Люк пообещал себе, если выберется и если мир выстоит, брать уроки владения мечом.

Но твари все шли и шли и ему не хотелось думать о том, что же творилось все это время в Лаунвайте и сколько людей погибло и переродилось в нежить. Или под столицей вскрылись все старые кладбища?

Плохо, что Нории уже точно в Нижнем мире. И его уносят все дальше. И лететь за ним придется сквозь плотное и широкое кольцо охраны портала. Это если сейчас выдержит щит, если они отобьются, если останутся силы…

А там, дальше… как получится.

Твари все ползли и ползли, когда вдруг желтоватая жижа всколыхнулась, оживая, обретая плотность и становясь похожей на черную шляпку огромного гриба диаметром шагов в сто, лежащую на земле – а затем из плотной поверхности проросли вверх зубы-колья, нанизывая на себя прущую вперед нежить – та оседала желтоватой слизью и впитывалась в этот огромный гриб, а новые твари продолжали заползать на колья и осыпаться, пока не закончились.

Люк ударил по образовавшемуся монструозному «грибу» молнией – но часть шипов осыпалась пеплом и тут же выросла заново. Дармоншир и Ренх-сат замерли, настороженно наблюдая за высшей нежитью. Люк слышал рассказы о встречах бойцов с подобными тварями, но обычно выживших они не оставляли.

Над поляной раздались пораженные ругательства на языках двух миров, когда шляпка разделилась на восемь частей и стала складываться, как хищная росянка, загребая и остатки деревьев, и вихри, и машину, и щит, под которым застыли невольные союзники. Вокруг потемнело, лишь над головами сужался кусок рассветного неба. Щит затрещал от чудовищного давления, Ренх-сат с рычанием рубил шипы – которые так же отрастали, как и прежде, Люк, выругавшись, пальнул по кругу из метающего огненные шары перстня и стрелял до тех пор, пока тот не разрядился. Он думал, что уже все, что ничего не помогло – но «росянка» вдруг затрещала, загораясь, начала скукоживаться, от нее стали отваливаться пласты – но щит трещал сильнее, под него начал проникать токсичный дым, от которого хотелось кашлять и блевать. И тогда Люк подхватил Ренх-сата под мышки и с усилием взмыл вверх, проскальзывая в узкую оставленную высшей нежитью щель над головами.

Они вылетели из ловушки, как пробка из бутылки – и Люк потащил тяжеленного генерала в сторону, видя, как разваливается обугленная «росянка». Они рухнули на дерево, скатились вниз. Люк открыл глаза, садясь, и почувствовал, как его шеи сзади касается лезвие меча. Застыл. В кровь ударило адреналином, застучало сердце.

– Я вернуться с твоя голова и все забыть мой позор, – сказал Ренх-сат, надавливая сильнее. Потекла кровь.

– Так что же ты болтаешь, а не убиваешь? – сипло спросил Люк, подтягивая персональный щит и соображая, как же собрать его под кожей, под меч.

Ренх-сат хмыкнул.

– Ничего не мочь без колдовство, да, колдун?

Люк промолчал. Остроумие куда-то делось. Лезвие давило все сильнее – еще немного, и коснется яремной вены.

– Ты не бросить меня здесь на еда чудовище, – сказал генерал вдруг. – У меня быть наставник. Он говорить, не убивать тот, кто спасти тебя. Мой отец убить его за проступок, хотя наставник спасти отца в битве давно.

Люк старался не дышать и мысленно укреплял щит у кожи – хотя понятия не имел, сработает ли это.

– Всегда помнить, что я победить тебя, колдун, – добавил Ренх-сат насмешливо. – Я сейчас уйти. Не идти за мной. Повернуться – я метну меч и убить тебя. Встретиться мне еще, и я убить тебя.

Люк молчал – только сердце билось с утроенной силой да кровь струилась по шее.

Лезвие отодвинулось. Раздались быстрые шаги. Но он не оборачивался – только быстро выставил щит и выдохнул.

– Твой друг скорее всего уже мертв, колдун, – раздалось издалека. – Не идти туда. Иначе ты пожалеть, что тебя не убить я.

Когда Люк все же оглянулся – пленника не было видно, как и нежити. Небо на горизонте серело, но до рассвета было еще далеко. Он посмотрел на часы – еще нет и четырех утра! Метрах в сотне от герцога дотлевала «росянка». Где-то там остался и рюкзак с припасами, и пара автоматов.

Он поднял дрожащую руку – сказывалось безумие последних двух суток – и залечил порез на шее. Покачал головой – все же он счастливчик. Но что сейчас делать? Оборачиваться и снова ловить Ренх-сата? Одному в Нижний мир смысла соваться нет, он даже не сможет объясниться с местными и сказать, кого ищет. Или возвращаться в Нестингер ни с чем, брать с собой парочку лорташских командиров, понимающих рудложский, набирать маленькую армию, способную к рукопашному бою, и спускаться вниз с нею? Или все-таки попробовать самому? Решай, решай быстрее, Дармоншир!

Он не успел решить – затряслась земля и его вновь швырнуло на колени, а затем и оземь – он подполз к дереву, и схватился за него, потому что твердь сошла с ума и успокаиваться не собиралась.

А когда земля затихла, он посмотрел в небо и увидел, как у портала, устало работая крыльями, бьются с десяток белых драконов – и раньяры вьются вокруг них роем.

Люк выругался и рванулся вперед, забыв о том, что стихия снова может скакнуть и он рухнет вниз. Но братьям по воздуху нужна была помощь – а они, если получится отбить, помогут ему.

Главное – отбить.

Глава 3

Шестое мая, 5.30 утра, Истаил, Ангелина

2.30 по времени Иоаннесбурга, 0.30 по времени Инляндии

Ангелина вскинулась на кровати оттого, что ей на живот шлепнулось что-то твердое, а пес тер-сели, спящий в ногах, возмущенно подпрыгнул и гулко гавкнул. Под потолком реял огнедух, бросая теплые огненные отсветы на стены, а на одеяле рядом лежала керамическая бутылочка с пробкой – в таких отправляла письма Василина.

Ангелина выдохнула, унимая бешено стучавшее сердце, и протянула руку к бутылочке – та была горячей. Посмотрела на водяные часы – пять тридцать утра.

Из-за разницы во времени между странами огнедухи от сестер часто прилетали тогда, когда Ани и Нории еще спали – и обычно смиренно ждали их пробуждения, паря у окна. Дух без приказа никогда бы не решился ее разбудить. Значит, в письме что-то срочное.

Владычица спустила ноги на пол, твердой рукой вынула пробку и вытряхнула письмо. Щенок тер-сели, уже подросший, ткнулся мокрым носом ей в колени, и она отстраненно погладила его по голове. Сердце уже билось ровно, и сон как рукой сняло – тревожные мысли перед сном и события прошлых дней держали ее собранной.

«Ани, из Пьентана пришла срочная информация, – писала Василина. – Ты в курсе предсмертного предсказания Хань Ши о том, что последний портал откроется спустя шесть дней и шесть ночей после его гибели. То есть завтра, седьмого мая. Но сегодня из Йеллоувиня пришло уточнение: Вей Ши, внук императора, утверждает, что не так давно он нашел в лесу под Тафией и принес в монастырь Триединого опасный метеорит, чтобы нейтрализовать его. И что стихии над порталом в провинции Сейсянь заворачиваются в том же рисунке, который он видел над этим камнем. То есть, судя по всему, этот метеорит – один из ключей к порталам, о которых говорили пленные, и если бы Вей Ши не принес его в храм, портал у вас открылся бы гораздо раньше».

Ангелина не дочитала. Она прикрыла глаза и мысленно позвала: «Нории!»

Ответа не было.

«Ани, я уверена, что и Нории, и тебе по силам уничтожить этот камень. Но этого нельзя делать. Я успела посоветоваться со Старовым и Чернышом. Мнения разделились. Черныш утверждает, что по его рассчетам силы имеющихся порталов хватит, чтобы пропустить Жреца, но не хватит на проход четырех иномирянских богов, и что они, скорее всего, медлят как раз потому, что ждут открытия последнего портала. И что его нужно уничтожать. Старов же возражает, что с открытием последнего портала вероятность прохода Жреца выше, а нам гарантированно нужно, чтобы он вернулся. Соответственно, мешать открытию нельзя. Нам придется поставить под удар и Тафию, и весь мир.

Сама понимаешь, это лишь предположения, но рисковать невозвратом Жреца нельзя.

И нашей сестрой, Ани. Хотя… мне тяжело это говорить, но если бы дело было только в ней, я бы настаивала на уничтожении камня в Тафии. Я становлюсь совсем королевой, да?

Отряд Александра Свидерского собирается повторно пробиваться к порталу в течение суток. Возможно, им удастся вывести Алину, Тротта и Четерии до того, как откроется портал у вас, и вопрос будет решен без жертв? Ведь по предсказанию Хань Ши портал должен открыться только завтра. А если у Жреца не выйдет пройти, тогда придется ждать открытия последнего портала и пробовать снова.

Я ходила в часовню, но отец наш молчит.

И я не знаю, что посоветовать тебе, сестра. Если бы я была тобой, я бы не уничтожала камень. Но я – не ты, и мне страшно».

– Мне тоже, – вслух ответила Ангелина, сжимая бумагу до белеющих пальцев.

«Тебе нужно отдать приказ об эвакуации, поскорее сообщить Нории, чтобы он возвращался, и думать о своей безопасности. Пожалуйста, не вмешивайся в бои. Хотя, когда ты узнаешь, что происходит тут и в каких событиях я принимаю участие, ты подумаешь «кто бы говорил». Постараюсь кратко, чтобы не отнимать у тебя времени: вчера произошел выход иномирянской армии в деревне Березовое у хутора, где спит Алина и профессор Тротт. Нападение на хутор отбили, но сейчас идут бои в Иоаннесбурге. Мне самой пришлось стать оружием массового поражения, и я воспринимаю все это так, будто из меня вырос кто-то ужасающий и жестокий. Но это ведь тоже я. Не волнуйся за меня, у нас все будет в порядке, наша армия сильна. Я беспокоюсь за тебя».

«Нории! Из Рудлога сообщили, что портал, возможно, откроется в Тафии уже завтра!» – повторно позвала Ани. Поднялась, давая мужу еще пять минут на ответ, и используя их для того, чтобы дочитать письмо.

«Я приказала отправить к тебе через море около пятидесяти листолетов с личным составом с Юга Рудлога, с самого побережья, оттуда, откуда давно изгнали иномирян. Но им потребуются почти сутки, чтобы добраться до Истаила. Дальше они поступают в твое распоряжение. Листолеты всегда готовы вывезти тебя и твоего мужа к нам, помни об этом.

С Дармонширом пока связи нет – у них бои под Норбиджем, как только получится связаться и передать эту информацию для Нории, наши связисты это сделают. Береги себя, сестренка, и помни, что город можно вернуть, а жизнь – нет. Прошу, не рискуй!»

Ангелина не стала перечитывать письмо. Не стала тратить времени. Она еще раз позвала Нории – а затем, не получив ответа, проколола себе палец, напоила кровью так и парящего у кровати огнедуха, и отправила его с письмом к Марине с наказом разбудить сестру, ибо в Инляндии сейчас была половина первого ночи. В письме была просьба связаться с Дармонширом, чтобы он нашел Нории и сообщил о том, что нужно возвращаться и что в Тафии откроется портал.

Она старалась не думать, что же с Нории, если он не отвечает. Возможно, он в сложнейшем бою и не может этого сделать. Но она уже понимала, что что-то не так, потому что не ощущала обычного для Зова мягкого далекого отклика. И каков бы ни был бой, муж бы ответил хоть словом.

«Я услышу Зов даже во сне, Ани-лиша, – говорил он ей. – Не смогу только если буду без сознания или там, где сильны искажения стихии – глубоко под землей, водой, или высоко-высоко в небесах».

Огнедух для Марины только успел нырнуть в круглую печь во дворе, как из нее вынырнул еще один, с бутылочкой, и опустился прямо в руки Ангелины.

Это была вторая записка от Василины. В ней сестра быстрым неровным почерком писала:

«Ани, отправляю письма и тебе, и Марине, и Каролине. Звонила Полина: она передала, что шаманский круг на Большом камлании увидел грядущие в ближайшие дни катаклизмы: бури, землетрясения, потопы, которые разрушат множество городов и поселений, – и что единственное спасение от них – под землей или в храмах Триединого».

Ани опустила записку и прикрыла глаза. Подполы в домах Белых городов существовали, но какие подвалы в деревнях, выстроенных из глиняного кирпича и у кочевых племен, которых по Пескам до сих пор бродило немало? Не все решили осесть в городах, многим остались милы стада и юрты. И как защитить всех? Как защитить их всех, когда Нории нет?

Она размышляла – и в это время по-солдатски быстро одевалась, сразу поддев под голубое платье чуть ниже колен светлые узкие шельвары, которые она использовала, когда предстояло куда-то лететь. Затем вышла из спальни – умыться и отдать приказы.

– Госпожа, что же вы так рано проснулись? – взволновалась Суреза, дремавшая на месте ночной фрейлины в гостиной.

– Суреза, – Ани на ходу заворачивала короткие волосы в узел, – бегом к Зафиру. Пусть поднимет Венти, придворного мага, я прямо сейчас пойду к нему, а также наставника Уми и Ветери. Ветери передай отдельный приказ – пусть будит всех успевших восстановиться драконов. Общий сбор через полчаса в белом зале. Зару ко мне. И кофе в кабинет к придворному магу.

Тер-сели, как обычно, увязался за нею. С помощью сонного, едва успевшего набросить домашнюю рубаху придворного мага, Ангелина связалась с улетевшим в Тафию Нефиди, магистром магического университета и попросила сообщить в храм о скором открытии портала – возможно, как-то получится оградить от города проклятый камень?

– Мы поставим щит такой силы, какой сможем, – в чаше голос Нефиди звучал гулко и тяжело. – Жаль, что этот ключ большого портала нельзя уничтожить. Остается надеяться, что храм и молитвы свящества отсрочат открытие на долгий срок. А если понадобится все же его открыть, то достаточно будет вынести за пределы храма.

– Хорошо. На случай, если портал откроется раньше, к вам вылетит подмога, но до этого управляющий Эри должен организовать вывод людей из города. И в первых рядах необходимо вывести супругу Владыки Четери, Владычицу Светлану и ее домочадцев.

– Будет сделано, Владычица, – проговорил магистр. – Извещен ли Владыка о грядущей беде?

– Пока я не смогла с ним связаться, – спокойно ответила Ангелина. – Но в Песках кроме Владыки еще несколько тысяч драконов. Мы тоже чего-то стоим, магистр.

– Да, Владычица, – согласился он, и Ани коснулась сапфира на чаше, завершая связь.

Через десяток минут она объяснила ситуацию собравшимся в зале драконам – и над Истаилом поднялась ввысь почти полутысячная стая, которая полетела в сторону Тафии, помогать в эвакуации и принять первый удар иномирян. Через два часа они должны были быть там. Полетел туда и Энтери.

– Там должен присутствовать хотя бы один Валлерудиан, – сказал он, обнимая ее на прощание. – А ты, как Владычица, должна быть здесь. Я верю, что Нории скоро откликнется, Ангелина. Он выжил в горе и вытащил тысячи драконов – он не может пропасть без вести сейчас, когда наша стая снова вместе. Я тоже тревожусь за него, но, возможно, он просто крайне измотан и спит. Бывали случаи, когда после истощения драконы не слышали Зов.

Последний дракон еще не успел скрыться из виду, как в другие города тоже была передана информация о скором прорыве – и там тоже должны были предупредить людей, и оттуда тоже на помощь полетели в Тафию драконы.

Ангелина, вернувшись в кабинет, наконец выпила уже остывший кофе и, выглянув из окна, посмотрела на круглую, пышущую жаром печь. Вокруг вились огнедухи, но ни одного с посланием. Значит, ответа от Марины пока нет. Возможно, она спит так крепко, что крылатый почтальон не смог ее разбудить.

Стоило ей отойти от окна – как в него впорхнула еще одна огнептица. Но не с винной бутылкой, в которых обычно отправляла послания Марина. А с небольшим расписным кувшинчиком – в таких обычно приходили из Пьентана письма от Каролины. Правда этот был больше, чем обычно.

Ангелина быстро вытащила пробку – и в руку ей выпал сверток из зеленоватой рисовой бумаги, в которую было завернуто что-то легкое. Она нервно потянула за край, надрывая, и увидела то, что изумило ее едва ли не больше, чем известие о грядущем открытии портала. В свертке были темные длинные пряди – она даже не сразу поняла, что это волосы. Волосы Каролины.

Раскрыла письмо. Два листа – на одном изображена она сама, льющая из золотой, украшенной жемчугом чаши кровь под корни белой розы. На втором – сообщение старательным почерком:

«Ани, – писала младшая Рудлог, – мне сегодня приснилось, что мне нужно отправить тебе волосы, чтобы ты вырастила из них цветы. А утром я нарисовала этот рисунок, как ты поливаешь розу кровью, а она целует тебя в шею. Я не знаю, что это значит, Ани, но я уже научилась распознавать те самые сны. И тетушка Вея Юнлинь говорит, что они всегда приходят вовремя и нельзя их игнорировать. Пока никто не видит, остриглась. Надеюсь, ты поймешь, что с ними делать. Мне уже звонила Василина, говорит, что нужно прятаться. Императорский дворец весь шумит, в парке деревья поднимаются ввысь, разрастаются, закрывая здания ветвями. Мы тут под защитой. Я скучаю, Ани…»

Мало что могло ввергнуть Ангелину Рудлог в растерянность, но сейчас она испытывала именно ее. Однако времени раздумывать над странным подарком не было – и она, передав сверток Заре, снова послала Зов Нории.

Он не отвечал – и она гнала от себя мысли, что он не ответит уже никогда. Что бы там ни случилось, она обещала ему быть для Песков в его отсутствие и Владыкой, и Владычицей. И сделает это.

Ани направилась на совещание кабинета министров, на ходу отдавая распоряжения Ветери, который вместе с наставником Уми, другими драконами и фрейлинами шагал следом, о том, что нужно обновить запасы еды и воды на случай осады Истаила, и думая, как еще можно защитить Пески.

Да, у нее было заготовлено около восьмидесяти камней с привязанными к каждому шестью-восемью огнедухами – она оставила себе горсть, а остальные раздала улетевшим драконам. Шестьсот огнедухов смогут значительно проредить захватчиков, прежде чем выдохнутся и вернутся в камни отдохнуть. А еще – восемь псов тер-сели, которые охраняли сокровищницу и пошли бы за ней как за Владычицей. Она могла бы даже попытаться заключить с ними свой договор – и сделает это, если понадобится и ее красная кровь придется им по вкусу.

И у нее будет пятьдесят листолетов с личным составом. Это, увы, не больше двух тысяч бойцов. Но бойцы с огнестрелом тоже чего-то стоят. Плюс она сможет вывести отсюда всех детей, а это немало.

Она коснулась круглого медальона на груди. В конце концов, у нее есть ситория, подаренный Нории накопитель стихии, который в свое время помог уничтожить сотни песчаников. Тафия – не чистое поле, которое можно выжечь, однако, если там не будет людей, ей ничто не помешает превратить вражескую армию в пепел. Если выбирать между прекрасным городом и безопасностью Песков, то выбор очевиден. Ей категорически нельзя допустить, чтобы враг дошел до Истаила – тут дети, тут уже разросшийся город раз в десять больше населением, чем Тафия. Но для этого нужно, чтобы из Города-на-реке ушли все люди, все. И чтобы на момент открытия портала она была в Тафии. Значит, нужно торопиться.

Не так уж мало у нее есть, если подсчитать. Но как можно защитить всех людей в Песках? Даже если бы здесь был Нории, даже если бы она отдала ему всю свою силу – как можно закрыть от страшных бурь или потопов такую огромную территорию? Никто на это не способен!

Так она размышляла – и продолжала говорить, а Зара – делать пометки, – о том, что нужно набирать ополчение из местных жителей, – когда вдруг Ани остановилась на ходу.

«Я нарисовала, как ты поливаешь розу кровью», – написала Каролина.

– Ну конечно же, – проговорила Ангелина и свернула в галерею, ведущую в большой парк за дворцом. – Зара, вели срочно принести мне несколько кувшинов ароматических масел!

Зара, успевшая за это время стать незаменимой помощницей, молча исчезла в одном из коридоров. А Ангелина вместе со свитой прошла по парку к далекому серебристому роднику, где за невысокой витой оградой цвел белыми сияющими цветами терновник с прозрачными стеблями, усыпанными длинными шипами.

Ани не бывала здесь после того, как терновник пророс в парке дворца по приглашению Нории. Слишком свежи в ее памяти были картины того, как из распятого на этих шипах дракона уходит красная кровь, слишком близки были еще ее собственные страх, боль и ярость. Но сейчас случилось то, что заставило ее перешагнуть через них.

На ограде и окрестных деревьях было повязано множество белых ленточек – видимо, обитатели дворца уже придумали и ритуал поклонения терновнику. Сильно пахло ароматическими маслами.

– Здравствуй, великий дух, – проговорила она, почтительно кланяясь.

Терновник, услышав голос, поднял цветки, похожие на белые сияющие розы – и тут же отвернулся.

– Я знаю, что ты обжегся об меня, – сказала она, аккуратно переступая через ограду и присаживаясь на колени рядом. – Но я также знаю, что ты создан, чтобы защищать эту страну, дом детей Белого и Синей, и сам являешься духом подземных вод, могучим духом-защитником. Ты был в своем праве, великий, – и она аккуратно погладила прозрачный стебель меж шипов. Тот дернулся в сторону, сияющие розы сомкнулись в плотные бутоны. – Но и я защищала то, что мне дорого, – добавила она твердо. – Я шла против тебя, но сейчас мы на одной стороне.

По земле от терновника пополз шипастый росток, поднялся, толкнул ее в грудь, затем еще раз. Она сначала не поняла, затем вспомнила – точно так же толкала ее маленькая Каролина, когда ей не давали много сладкого, толкалась и кричала: «Уходи!».

Пес тер-сели гулко гавкнул, но слегка трусливо – ибо размеры его старшего собрата были несоизмеримы.

– Я не уйду, – покачала Ангелина головой. – Людям Песков грозит уничтожение, если мы не защитим, не укрепим их жилища. Ни у кого в Песках нет такой силы, как у тебя, такой мощи, перед которой преклоняемся и я, и мой муж, Владыка Владык…

Бутоны чуть приоткрылись – и Ангелина почувствовала, как скованы были ее плечи, пока она искала нужный тон.

– Я знаю о твоем договоре с моим мужем, – продолжила она. – Сейчас ты есть во всех Белых городах. Есть и в Тафии, где в монастыре Триединого скоро откроется портал, откуда пойдут на Пески захватчики. Помоги нам, великий дух. Защити народ Песков от смерти и зла.

Бутоны покачались, покачались… и снова плотно закрылись. Только уже несколько росточков толкали Ани в грудь, в руки, но ни один шип не коснулся ее кожи.

– Я не могу уйти, – терпеливо повторила Ани духа. – Я буду просить тебя, пока ты не согласишься. Может быть, ты хотя бы посмотришь на мои дары? Зара, – позвала она.

Бывшая наложница подошла к ней с подносом с десятком кувшинчиков, опустилась рядом на землю.

– Вот тут, – Ангелина взяла из рук помощницы поднос, – ароматические масла, которыми поклоняются Синей и Белому. Кувшинка, – она наклонила кувшинчик с нарисованным на боку цветком и полила под корни духа. Цветы его мгновенно засияли сильнее, приоткрылись. – Ваниль. Ты сам пахнешь ванилью, тебе должно понравиться! – И она, стараясь не морщиться, ведь о слишком страшном напоминал этот запах, вылила его под ствол. – Ландыш. Ветивер. Розовое масло.

Белые цветы набухали, раскрываясь, терновник разрастался – некоторые его ростки поднялись уже выше деревьев, протянулись мимо людей и драконов, которые следили за ними с осторожностью – ведь один укол, и уснешь на несколько часов. Ангелина ощущала себя крошечной рядом с этим чудовищем – ведь напади он сейчас, и не вырвется. Но он ее не трогал. И цветов к ней не поворачивал.

Тер-сели переводил взгляд с хозяйки на духа.

– Ну вот чем его уговорить, Капелька? – устало вопросила Ангелина у пса. Тот скептически тявкнул и куда-то помчался. Она повернулась к свите – люди и драконы пожимали плечами. Лишь наставник Уми подошел ближе.

– Водяные духи близки нам, драконам, – сказал он. – Они любят все то, что любит мать-Вода, что несет отпечаток ее силы. Большие раковины со дна моря, кораллы, жемчуг…

Зашуршала трава – то щенок тер-сели тащил в пасти тяжеленное наплечное ожерелье из жемчуга. Видимо, вытянул его из хозяйской шкатулки. Подпрыгнул рядом с Ани, и она взяла украшение в руки.

– … потому что, – с улыбкой продолжил наставник, – жемчуг – естественный накопитель синей стихии, и водяные духи берут из него первородную силу и становятся мощнее…

Ангелина протянула жемчуг духу.

– Примешь этот дар, великий?

Дух жадно вырвал из рук Владычицы ожерелье, начал обвиваться вокруг него усиками – и жемчужина за жемчужиной становились на украшении такими же полупрозрачно-перламутровыми, как цветы, а затем каплями вливались в стебель.

Ангелина завороженно смотрела на это. Очнулась, требовательно протянула назад руку.

– У кого-нибудь есть еще жемчуг?

Ей в руку опустилась нить одной из фрейлин. Владычица протянула ее духу – и тот и ее схватил, сразу вжимая в себя, обвиваясь как вокруг любимой игрушки, гладя перламутровые зерна усиками.

– Зара, – распорядилась Ани, – прикажи, пусть из сокровищницы принесут сюда весь жемчуг. Ветери, нужно бросить клич среди людей Истаила – что он нужен для защиты города и Песков. – Магистр Венти, прошу вас снова связаться с Белыми городами и приказать, чтобы терновнику принесли весь жемчуг, который есть в сокровищницах.

Следующие минут двадцать духу носили сундуки с драгоценными дарами моря и рек, и он уже весь светился мягким, завораживающим перламутром, и запах ванили усилился.

– Теперь ты не сердишься? – тихо спросила Ани. – У тебя хватит сил помочь?

Дух качал стеблями, задумчиво окружив Ангелину сияющими цветками. Она протянула руку, еще раз погладила стебель – и укололась. Не успела испугаться, что потянет в сон и сообразить, что в прошлый раз уколы на нее не подействовали, как на пальце выступила капля крови, дух впитал ее – и рванул в рост, в стороны. Снова потянулся к ней, к раненой руке. Неужели сон Каролины настолько прямолинеен, и действительно надо напоить этого огромного капризного младенца своей кровью?

– Моя кровь ведь опасна для тебя, – напомнила Ани. – Если ты сгоришь, кто будет защищать Пески? Я бы отдала тебе ее всю, но опасно, понимаешь? Вкусно, но опасно… – она говорила ласково, как с ребенком. – Если бы я знала, что еще дать тебе!

Маленький росток взобрался по ее ноге выше, к шее, чуть царапая, Ангелина замерла, замерли и все вокруг, – когда стебель коснулся ее остриженных выше плеч волос и закрутился вокруг выпавшего из прически локона. А затем дернул – и на глазах Ани ее платиновый волос впитался в стебель, полыхнув там деликатным огнем, тут же заставив цветок сиять ярче.

И она поняла.

– Зара, – коротко позвала Ани, – где сверток, который прислала мне сестра?

Помощница протянула ей сверток – и Ангелина развернула его перед терновником, и тот мгновенно разобрал пряди младшей сестры, вспыхивая белым цветом и все увеличиваясь.

– Наставник Уми, – тихо позвала Ани. – Вы знаете, что моя кровь чуть не разрушила его. Почему волосы моей сестры не вредят ему? И не повредят ли мои?

– У нас считается, что и мужские, и женские волосы издревле связаны с Синей, – ответил старый дракон. – Поэтому у нас не принято стричь их коротко, и поэтому же в брачный обряд и в совершеннолетие Богине жертвуется часть волос. Что касается вреда… в волосах довольно водной стихии, которая приглушает любую другую, делает ее менее яркой. Я не могу утверждать, моя госпожа, но, думаю, они ему не навредят, а дадут силы.

– Благодарю, – кивнула Ани. – Тогда прошу ваш нож.

Старый дракон с поклоном передал ей нож – и она принялась срезать свои светлые пряди почти у основания и бросать под корни терновнику. Тонкие ростки обвивались вокруг локонов и впитывали их, осторожно, постепенно. Голова без волос становилась легкой-легкой.

А когда последняя прядь растворилась в цветке, он сиял уже нестерпимо, ярко – а затем выпустил еще сотни, нет, тысячи ростков, которые быстро поползли в сторону города и в сторону дворца. Дворец за какие-то мгновения оказался увит перламутровым терновником по самый купол – только несколько входов осталось открытыми. Ани, поднявшись на балкон второго этажа, увидела сквозь толстые прозрачные стебли, что Истаил превратился из Белого в хрустальный город – потому что каждый дом был оплетен сверкающим терновником.

Со всех улиц, со всех домов ко дворцу поднимались люди, держа в руках шкатулки или мешочки. Каждый нес терновнику весь жемчуг, который только нашелся в доме, и в который раз Ангелина поразилась тому, насколько же велика вера народа Песков в ее силу и слово.

Она подняла голову к небу и попросила отца-Иоанна не дать ей разрушить эту веру. Ей хотелось обернуться птицей и лететь на помощь в Тафию – но она давала Нории обещание быть для Песков и Владыкой и Владычицей и останавливала себя, говоря о том, что терновник защитит людей, а страной и во время войны должен кто-то управлять.

Долетели драконы из Теранови с известием о том, что она уже знала от Василины – об открытии портала, и были отправлены отдыхать.

Через час, незадолго до восьми утра она вдруг почувствовала, что в воздухе что-то изменилось. Словно на несколько секунд миру снизили яркость, будто силы, пронизывающие мир, на какие-то мгновения ослабели. Терновник, окутывающий дворец, вдруг побледнел – но, видимо, жемчуга ему принесли достаточно, чтобы он снова обрел плотность.

Такое повторялось еще дважды на протяжении получаса. А через несколько минут после последнего, когда она, закончив совещание, в присутствии Ветери и министров диктовала Заре распоряжения, огнедух принес третье письмо от Василины. В нем сестра сообщала, что от командующего дармонширской армией пришло известие: Нории захватили в плен с помощью иномирянского магического артефакта и, скорее всего, унесли в Нижний мир. И что герцог Дармоншир отправился на выручку.

«Ты знаешь, что у нас собран отряд, чтобы помочь Черному Жрецу выйти на поверхность, – писала Василина. – Мне тяжело об этом говорить, но возвращение Вечного Ворона – первая задача этого отряда, Ани. Но как только она будет исполнена, я лично попрошу Свидерского уйти вниз, чтобы найти Нории. Очень надеюсь, что он жив и дождется помощи…»

Ангелина, сидящая за столом в своем кабинете, опустила руку с письмом. Воздух вдруг застыл и стало нечем дышать, и мир застыл тоже, словно она на секунду оглохла и ослепла от боли.

– Госпожа? – испуганно позвала Зара после паузы, и изо рта ее вырвалось облачко пара. Присутствующие смотрели на Владычицу, как на нечто смертельно опасное.

– Да, – дрогнувшим голосом отозвалась Ани и выдохнула, мгновенно приводя себя в порядок. Она четко, быстро надиктовала оставшиеся распоряжения. Голос ее был тверд. Но рука с письмом – дрожала.

– На этом все. Ситуация изменилась. Я должна улететь, – сказала она, поднимаясь. – Ветери, город на тебе.

Ее никто ни о чем не спрашивал – она вышла из кабинета, увидев мельком в зеркальном панно свое бледное лицо и невозможно посветлевшие глаза, прошла в свои покои. И только там, встав у кровати и глядя на увитое терновником окно, она на секунду опустила голову и закрыла лицо руками.

Как она сейчас понимала Марину, бросившую все ради спасения подруги.

Она намеренно медленно выпила воды из высокого стакана, глядя, как сияют на стеблях терновника белые цветы – потому что нельзя принимать решения, не обдумав все еще раз. Взяла мешочек с камнями-артефактами, заставляя себя не спешить, обдумывая все.

До Тафии лететь не менее трех часов. Это слишком много. А времени у нее очень мало – если она хочет сделать то, что задумала, нужно быть там как можно скорее.

Ангелина задумчиво посмотрела на круглую печь в парке, над которой реяли огнедухи. Видела она вокруг печи марево огненной стихии, видела и ее теплые потоки, пронзающие все вокруг. Именно по ним летят огнептицы, выныривая по всему свету из источников огня.

Владычица проколола себе руку – и сразу несколько пламенных птиц подлетело к ней, с жадностью склевывая кровь как зерно. А затем зависли, глядя на нее ярко-голубыми глазами.

– Покажите мне, как вы летаете через огонь, – приказала она. – Проведите меня в Тафию, во дворец Владыки Четери!

Птахи тревожно затрепетали крыльями, но полетели к источающей жар печи. И Ангелина тоже обернулась огненной птицей и вслед за ними, выдохнув, нырнула в огненный зев.

Глава 4

6 мая, Тафия, Светлана

7.30 утра в Тафии, 5.30 в Истаиле, 2.30 в Рудлоге, 0.30 в Инляндии

Света проснулась оттого, что крошечная птаха-равновесник вылетела из своего домика-идола и теперь вовсю распевалась за окном. Духа Вей Ши оставил для защиты, но защищать пока было не от чего. Поэтому она приспособила его к хозяйству – и использовала в том числе как будильник.

Да и песни его с утра приносили умиротворение.

Она коснулась живота – уже пару недель его периодически потягивало, но добрый и внимательный врач-йеллоувинец из обустроенного Четом лазарета заверял ее, что все в порядке, что периодический тонус – это нормально.

– Постарайтесь как можно больше отдыхать и как можно меньше нервничать, удерживайте гармонию духа, госпожа, – сказал он на ломаном рудложском. Но она поняла: Тафия стала котлом, где смешались все нации, и местные, и беженцы, и приглашенные работники, и всем приходилось понимать всех. Благо, основы рудложского как языка международного общения проходили в школах всех стран.

Света потянулась к прикроватному столику и зачеркнула красным карандашом дату на календаре. Она так отмечала каждый день с тех пор, как ушел Четери.

Он отправился на свою войну почти месяц назад. Спустя неделю ушел высокомерный Вей Ши, которого Светлана одновременно жалела и побаивалась – но он с такой решимостью переступал через себя, чтобы развлечь ее, рассказывал истории про Чета и осведомлялся о здоровье, что она даже как-то привыкла к нему. И ей было грустно, когда он перестал приходить.

И пусть Чет твердо наказал Свете не плакать, а верить и ждать, по утрам все равно подступали слезы. Тогда она и звала крошечного равновесника: песня его несла спокойствие и веру, что все будет хорошо. Хотя Светлана, конечно, все равно иногда плакала. И ждала. Каждый день ждала.

Наступила тридцать третья неделя ее беременности, и вечерами она шептала молитвы Богине, чтобы Четери вернулся до рождения сына, чтобы был рядом, держал ее за руку и помогал в родах, чтобы сам взял малыша на руки и дал ему имя – потому что она понятия не имела, как его назвать, и перебирала десятки имен. Чем меньше оставалось времени до родов, тем больше Света нервничала и тем тоскливее вглядывалась по утрам, после пробуждения, и по вечерам, пока не отгорал закат, в небо – не покажется ли там силуэт мужа. Так она делала до вчерашнего дня, когда в Тафию вернулись драконы, освободившиеся из Драконьего пика. Теперь в этом не было смысла. В небе стало много крылатых – и каждый раз это оказывался не Четери.

Она чувствовала себя очень одинокой, несмотря на то что родные были рядом, а вокруг находилось много людей. Единственное, что ее спасало от уныния – дела. Она по-прежнему занималась дворцом, занималась и помощью новым жителям.

Тафию заполняли люди и драконы – последних, прилетевших вчера вечером, привел к Светлане управляющий Эри, заместитель Чета, и представил ее Владычицей Тафии. Драконы почтительно кланялись уважаемой супруге Мастера Клинков и Владыки Четерии и обещали помощь по первому зову, и как Светлана ни высматривала в их глазах намек на снисходительность или насмешку – не было его.

И она в очередной раз убедилась, как же велик авторитет Чета.

Она узнала, что удалось спасти почти всех драконов, которые были заключены в Драконьем пике – и ей очень хотелось, чтобы Четери знал про это. Потому что до отлета иногда он рассказывал ей о давней войне, о том, какими были Пески, о своем ученике Марке Лаурасе, который был ее и Матвея далеким прадедом по матерям, о том, как закрыли драконов в Драконьем пике. И в голосе его звучали печаль и боль.

Магистр Нефиди передал от Владычицы Ангелины во дворец Тафии чашу с камнями для связи с другими Белыми городами – этакую замену телефонной линии. До этого с Истаилом общались письмами – раз в неделю с попутными драконами прилетало письмо от Владыки Нории или Владычицы Ангелины, в котором они интересовались, как у Светланы дела, не нужно ли какой-то помощи. Она поначалу очень некомфортно себя чувствовала, когда отвечала, но затем стала подробно писать о делах в городе и о своих. Теперь, конечно, связь станет удобнее.

Света с любопытством рассмотрела чашу, провела сеанс связи с придворным магом в Истаиле – но про себя продолжила надеяться, что вскоре в Пески придет и большое электричество, а за ним – и телефонная связь, а чаши останутся прекрасными музейными экспонатами. Сейчас ей очень не хватало телефона – ведь тогда она могла бы каждый день звонить Матвею.

Он выходил из Зеркала примерно раз в неделю, рассказывал Свете о своих снах и о том, как там Четери, обнимал маму с сестренкой, оставался на ужин. И пару дней после она ходила, улыбаясь, но затем снова подступали тревога и слезы – и она начинала ждать следующего открытия Зеркала.

Родители и тетя старались ее отвлекать и развлекать, да и дел было много – но каждый вечер она шла спать, зная, что сейчас ее начнут одолевать тяжелые мысли. И старалась гнать их из головы, помня о словах Четери: «Не хорони меня заживо», – и ругала себя, что не выполняет его наказ ждать и не плакать. Потом она вспоминала, что у нее есть маленький защитник, капала ему из пузырька в рот душистое масло – и просила спеть колыбельную. И под эти песни засыпала легко и тихо, и снилось ей что-то светлое, доброе, иногда – вода, как тогда, когда она находилась в дреме на дне Белого моря и расслабленно следила за игрой новорожденных духов и серебристыми струями ключей, и ничего ее не беспокоило и не тревожило. И ребенок в животе тоже, казалось, слышал эти песни и успокаивался.

«Будут знаки», – говорил ей Чет, уходя. И она изо всех сил каждый день высматривала эти знаки – и не видела ничего, на что бы сердце сказало ей «это не просто так».

– У нас в Йеллоувине говорят, что отсутствие знаков – это тоже знак, – сказала ей массажистка Люй Кан, когда Света поделилась своими горестями во время массажа.

– А как узнать, не прохожу ли я мимо? – грустно поинтересовалась Света, которая во все это не слишком-то верила. – Может, они есть, но я просто не обращаю на них внимание?

– Знак – это что-то, на что нельзя не обратить внимание, – сказала массажистка уверенно, разминая Свете ступни. – Вот в тот день, когда ваш супруг, Владыка, предложил мне переехать в Тафию, с утра разбилась моя любимая чашка, которая до этого падала много раз и оставалась целой. Сестра посмотрела и сразу сказала, что это к переменам в жизни. Потому я и согласилась. Так что как увидите что-то, что выделяется из обыденности – это и есть знак.

Светлану по-прежнему тянуло к воде, особенно к проточной, и иногда она под присмотром слуг и родных спускалась к реке Неру, к тихой песчаной заводи, излюбленному месту детей, и купалась там – ей становилось спокойнее, словно воды, изошедшие из Белого моря, узнавали и ее и снимали тревогу, убирали боль в ногах и пояснице.

И во дворце вода как начала с первого дня играть с ней, так и продолжала, кланяясь струйками в фонтанах – и бережно поддерживая, когда Света плавала в бассейнах рядом с резвящимися духами. Она уже привыкла к крошечным полупрозрачным рыбкам и не пугалась их.

– Мне кажется, я сутками готова плескаться в воде, – сказала она Лери, дракону-виталисту, во время очередного осмотра. – Я, конечно, и раньше любила плавать, но не до такой же степени!

– Обычно наших дракониц тянет к воде, когда они беременны, Владычица, – ответил дракон с любопытством, – но тут может сказываться и то, что ты провела много времени в озере. Ты же знаешь, что твоя аура, – он взял ее за руку и прикрыл глаза, – содержит в несколько раз больше стихии Матушки, чем аура обычного человека? Еще чуть-чуть, и тебя можно было бы принять за младшую серенитскую аристократку. Вода к воде, да и хорошо это, Матушка дает силы беременным.

Света иногда наведывалась в оружейную, куда Четери перетащил часть оружия из своего старого дома, – ее вдруг стал завораживать блеск стали и неизвестных сплавов, запах старой кожи, дерева, структура белой кости (ибо были тут и тончайшие кинжалы из слоновьих бивней и рога носорога). Некоторые клинки шевелились в ножнах, закованные в цепи: Чет, когда водил сюда Светлану, говорил, что трогать их нельзя, это оружие с подсаженными духами, оно может ранить слабую руку.

Она не трогала – но ходила от одного к другому, всматривалась, – как бы она хотела знать, как тот или иной клинок попал к мужу! Тут она чувствовала себя ближе к нему. Да и сын в животе начинал барахтаться и щекотаться, стоило ей зайти в комнату, и она понимала, что ему нравится здесь находиться.

Один из ножей: с изогнутой рукоятью, в нарядных, украшенных сапфирами ножнах, – явно нравился сыну больше всего, потому что он замирал, когда она замирала напротив, и начинал пинаться, когда она уходила. В конце концов она утащила нож к себе, положила на подушку Чета и засыпала, касаясь его пальцами.

А кроме оружия сын любил кобылье молоко – Света, вспомнив, что сказал Чету шаман, вытащивший ее душу обратно в тело, как-то попросила найти для нее такое. Кобылье в Тафии оказалось найти куда легче, чем коровье – и когда она его попробовала, оно показалось ей очень специфичным – сладким и будто с немного меловым вкусом. Но сын после него колотил в живот пятками так, что сразу стало ясно – ему понравилось. И теперь Света на ночь выпивала по стакану парного молока, а затем успокаивалась с сыном под пение равновесника. И вспоминала прошедший день – не упустила ли она что-то, что могло бы стать знаком про Четери?

«А если не разберешься – шепни вопрос Матушке-воде», – сказал Четери на прощание. И Света ходила в тафийский Храм Всех Богов, тот самый, с мозаиками, который видела во снах. Но сероглазая богиня с чаячьими крыльями вместо рук лишь взирала со спокойной улыбкой и молчала в ответ на просьбы помочь узнать, что с Четом, и защитить его по возможности, и сделать так, чтобы роды прошли хорошо и с сыном все было в порядке, и чтобы война поскорее кончилась победой и все вернулись домой, и Чет тоже… В конце концов Светлана опять расплакалась и так и пошла обратно с красными глазами.

А на обратном пути она увидела, как маленькая птичка с красным хохолком, грозно крича, отгоняет от гнезда под крышей, где пищали птенцы, большого скорпиона. Она была мельче – но уворачивалась от страшного жала, а клюв ее бил без промаха, и скорпион шлепнулся на брусчатку и поспешно побежал прочь, прячась в чьем-то саду от Светиной охраны.

Можно было бы считать это знаком? Или ей просто хотелось его увидеть?

В другой раз, пойдя купаться к реке Неру, она увидела дом, весь увитый лозой с необычными белыми цветами. Это привлекало внимание, это выделялось – но если это и был знак, то о чем он был?

Правда, после этого в парке дворца выросла необычная роза, лепестки которой светились белым и перламутром, а стебли были чуть прозрачны и покрыты длинными шипами. Света, посмотрев на нее, не стала ее трогать, – хотя при приближении цветки повернулись к ней и раскрылись, – и другим запретила. А через пару часов дракон принес весточку от Владыки Нории – что это дух Песков, терновник, и его нужно подпаивать маслами и относиться с уважением.

Светлана каждый день думала, что уже привыкла к чудесам – и все равно происходило что-то, что заставляло ее удивляться.

А еще через день прямо на брусчатку у фонтана, где любил тренироваться Чет, упал израненный орел – видимо, подрался со своим собратом где-то в небесах. И пусть его быстро подобрал один из драконов и пообещал выходить, у Светы все равно случился ступор, который к вечеру вылился истерикой. Остановилась она только когда снова начало потягивать живот – и тогда снова пришел на помощь крошечный равновесник, заставивший поверить, что этот знак – не о Чете. Но с этого момента в сердце поселилась тревога, от которой она могла проснуться ночью, замереть в панике днем, пытаясь отдышаться, и врач-йеллоувинец, осматривая ее, качал головой и прописывал успокоительные травы, лекарства, снимающие тонус, плавание и долгие прогулки.

Спустя несколько дней после того, как Света посетила храм, с утра, когда она только проснулась и открывала занавески, на балкон опустилась огромная чайка. И не успела Светлана удивиться или испугаться, как та обернулась царицей Иппоталией. Похудевшей, коротко стриженой, в темно-фиолетовых одеждах – и с ласковой улыбкой на губах.

Это было настолько странно и неожиданно, что Света оцепенела и только головой потрясла, чтобы осознать, что ей не кажется.

– Даже царицы должны предупреждать о визитах, – проговорила Иппоталия понимающе, – но прости мне эту неожиданность, маленькая сестричка. Вчера вечером я пошла в море, и то ли вода шепнула мне, то ли самой мне подумалось, что нужно проверить, как ты тут. А я привыкла доверять своему чутью и слушать Матушку. Она любит Мастера, а я – вас обоих, тем более что при моем участии ты вернулась из Белого моря. Поэтому не стала откладывать и прямо с ночи призвала водяного коня и он привез меня по воде сюда, а уж от воды я сама прилетела.

Света чуть отмерла, жутко смущаясь, что стоит в обычной сорочке, неумытая, растрепанная.

– Я рада вас видеть, – сказала она неуверенно и тут же поняла: да, рада. – Но как же вы добрались? Неужели всю ночь летели? И не спали?

– Я не летела и прекрасно поспала, – улыбнулась царица. – Мой конь – быстрее ветра, а спина его мягче перины. Я давно так хорошо не высыпалась. А что говорить, погляди-ка сюда!

Она поманила ее на балкон, и, когда Света вышла, указала на реку и оглушительно, переливчато свистнула.

С деревьев и крыш домов сорвались стаи птиц – и тут же посреди реки поднялась башка и спина исполинского водяного коня. Спина у него была шире самого широкого дивана во дворце, грива струилась водяными потоками, а в длину даже видимая часть была больше пары кораблей, поставленных друг за другом.

Стоило замолкнуть эху от свиста, как конь ответил ржанием – из домов стали выглядывать испуганные люди – и опустился на дно реки.

– Видишь? – с улыбкой, какая бывает у людей, обожающих своих питомцев, спросила царица.

– Да, – согласилась Света, все еще чувствуя себя очень странно. – На таком можно и всю ночь проспать. Ваше величество… – она наконец-то сообразила, – вы ведь не откажетесь со мной позавтракать?

– Точно не откажусь, – ласково сказала царица. – Я люблю воду, но сыт ей не будешь, – и она улыбнулась. – Но дай же я посмотрю на тебя, – она, взяв Свету за плечи, оглядела ее.

Как бы неловко ни чувствовала себя Светлана, такое сердечное тепло шло от царицы, что она даже не попыталась отстраниться.

– Какой крепкий ребенок растет, – с удовольствием сказала Иппоталия. – Маленький совсем, а витальности уже столько, сколько и у иного взрослого нет. Но, – она нахмурилась, – вижу, кровь твоя насыщена горечью и страхом, и матка оттого раньше начала сокращаться, чем нужно. Что такое, маленькая сестричка? Неужто не веришь в своего мужчину?

И такое участие было в ее голосе, что Света не выдержала – и разрыдалась. А затем, всхлипывая и непонятно как оказавшись в объятьях царицы, рассказала ей про все – и про знаки, которые ей никак не даются, и про одиночество, и про страх, что Чет не вернется, и про то, что она не мыслит жизни без него.

– Бедная уставшая девочка, – сказала Иппоталия, когда Света, наконец, затихла. – Тебе бы быть всегда за его спиной, под его крылом, в любви и безопасности, быть всегда зависимой от него и наслаждаться этой зависимостью, потому что он не предаст и не обидит никогда. Я бы могла пообещать тебе, что он вернется, сказать то, что успокоит тебя на время, но это не залечит твою душу, а лишь отсрочит лечение. Да, он может не вернуться, Светлана. Пусть моя страна – это страна женщин, но я знаю точно, маленькая сестренка. Жена воина – это особая судьба. Если ты выбрала в мужья орла, ты выбрала и его полеты в поднебесье. Если ты выбрала в мужья воина, то ты выбрала и то, что он будет уходить, рисковать и, возможно, погибнет. И возможная смерть его – это часть твоей жизни. А, значит, ты должна знать, что будешь делать, если его не станет. А до этого – держать его дом и быть ему тем домом, ради которого ему хочется выжить. Быть здесь хозяйкой, быть больше, чем его супругой, милая, чтобы, если он не вернется, от тебя осталась ты, понимаешь?

Света покачала головой.

– Не знаю, как смогу жить без него, – прошептала она. – Это как жить без половины сердца.

– Как без всего сердца, маленькая сестричка, – тяжело ответила царица, и Света с болью осознала, что пока она боится потери, Иппоталия уже потеряла дочерей. – Мы теряем тех, кого любим, кто является нашей плотью и кровью или пророс в нее, что не разлепить. Жизнь такова. С каждой смертью мы умираем сами – но у жизни множество смыслов, и они-то и возрождают нас снова. Твой смысл, – она улыбнулась и коснулась Светиного живота, – скоро будет здесь. Но и помимо него оглядись, поищи другие. Мы не в силах предотвратить смерть, но в силах жить так, будто ее нет, а те, кто ушел – просто уехали далеко и не могут послать нам весточку иначе, как знаками. Но они вернутся. В других телах, в других жизнях, но вернутся.

Света покачала головой – так много в последнее время вокруг говорили о знаках.

– Как же разглядеть эти знаки? – спросила она.

И Иппоталия практически повторила то, что сказала ей массажистка Люй Кан:

– Просто смотреть в мир. Он наполнен ими, их нельзя не увидеть. И как только ты увидишь первый, ты начнешь их видеть везде.

Царица позавтракала со Светланой во дворе рядом с фонтаном – струйки воды брызгали так высоко и радостно, что создавали радугу. Затем неспешно, оберегая спутницу от утомления, прошлась со Светланой по Тафии, восторгаясь и радуясь, как ребенок, искупалась в Неру, показала, как прикармливать мелких духов. А затем на глазах собравшихся жителей Города-на-реке доплыла до своего водяного коня, встала на его спину, помахала Свете рукой и снова свистнула. Конь рванул влево, к океану, поднимая буруны, а Светлана осталась одна, в состоянии благодарности и недоумения. Неужели она, Света, стоит того, чтобы ради нее монаршая особа оставляла страну и приезжала, чтобы погладить ее по голове?

Царица словно сняла с нее покрывало тоски и страха – но неужели она прибыла только ради этого?

И только на пути во дворец, медленно переступая тяжелыми ногами по брусчатке, Света поняла, что это был ответ Синей богини на ее вопросы и просьбы. И звучал он примерно так: «Я не могу тебе ничего гарантировать, дочь моя, но я слышу тебя и хочу дать тебе утешение. Будь сильной и достойной своего мужа».

– Я буду, – пообещала Светлана шепотом.

До сегодняшнего утра она старательно исполняла это обещание. И когда расчесывала волосы под пение равновесника – была спокойной, и когда умывалась и переодевалась.

А потом в двери ее покоев постучали, и управляющий Эри сообщил, что по переговорной чаше из Истаила пришла тяжелая информация.

– В течение суток в Тафии откроется портал в Нижний мир, – сказал он. – Необходимо объявить эвакуацию. Вам, госпожа, нужно собираться – через полчаса вас с родными вывезут сначала в Истаил, а затем по необходимости в Рудлог или на Маль-Серену.

– Но что же будет с жителями? – растерянно спросила Света – она стояла посреди гостиной, опустив руки, и никак не могла сообразить, что нужно бежать, улетать. Живот каменел.

– Все будут оповещены о грядущем нападении, Владычица, – ответил Эри. – Все, кто сможет уйти своим ходом – должен уйти, а старых, детей и немощных вывезут драконы. Сюда летит большая стая. Тафия должна до вечера стать опустевшей.

Живот свело сильнее, и Света старательно задышала, слушая песню птахи и пытаясь успокоиться.

Затем прибежали родители и мама Матвея с сестренкой, взволнованные, расстроенные и испуганные – и начались хаотичные сборы.

В какой-то момент на их глазах мимо окон скользнули прозрачные побеги терновника – и не успела Света опомниться, как весь дворец оказался оплетен стражем Песков. А затем и вся Тафия.

Она выхватывала происходящее кусками: вот собранные вещи, вот быстрый завтрак, вот известие от Владычицы Ангелины, что нужно нести к терновнику весь жемчуг с сокровищницы, и раз Светлана – хозяйка города, то сокровищницу нужно открыть ей. Вот они все среди толпы дворцовой челяди стоят во дворе и ждут, пока выйдет и обернется виталист Лери, который должен был отнести их в Истаил.

Сердце стучало бешено – и успокаивал только кинжал Чета, который она сунула в сумку, да маленький идол, которого она сжимала в кармане, обещая себе, что обязательно попросит его спеть, когда долетят. А сейчас на это нет времени.

А затем по ногам потекло что-то горячее, и живот дернуло болью.

– Дочь? – нервно и недоверчиво спросил папа. – Это что, а? Это что?

Светлана пошатнулась, и ее подхватила мама, усадила на мозаичную лавку.

– Света, Света, – захлопотала она вокруг. – Света, да как же так? Срок-то еще не подошел. Надо лететь, Светочка! Ваня, беги во дворец, пусть зовут врача. А нам надо лететь, лететь! Она ж рожает!

От паники в материнском голосе собственный ужас отступил и вдруг стало все ясно и четко.

– Мам, вы летите, – попросила Светлана. – Я потом прилечу. За вами.

– Ну как мы тебя оставим? – рассердилась мать. – Надо лететь, Светочка. Ну хоть как-нибудь!

– А рожать мне на спине у дракона? – простонала Света. Живот схватило снова. – Летите, мам. Летите. Я не хочу волноваться в процессе еще и за вас.

– Никуда я не полечу, – отрезал папа с беспокойством. – Вон Лена с Машкой пусть летят. И ты, Тома. А я с дочкой останусь.

– Тогда и я никуда не полечу, – еще сердитей проговорила мама. Отец хотел что-то сказать, но привычно махнул рукой и побежал искать виталиста Лери. Дворцовая челядь, которая стояла тут же, обступила Свету, ахая. Была тут и массажистка Люй Кан с сестрой и племянником. Она, хмурясь, вытащила из сумки полотенце, помогла Светлане вытереть ноги, а затем подхватила ее под руку и неспешно повела вокруг фонтана.

– Я тоже останусь, – объяснила она весомо. – Господин Четери оказал нам милость, взяв сюда, как это я за его женой не пригляжу и массаж в родах вам не сделаю? Уж сколько с моим массажем женщин во дворце янтарных Ши рожало! А вы идите, идите, госпожа, когда идете, не так больно.

С другой стороны Свету под руку ревниво взяла мама. Света брела вокруг фонтана, наблюдая, как в небе туда-сюда мечутся драконы, опускаясь – это она уже не видела из-за стен, окружающих дворец, – меж оплетенных терновником домов Тафии, чтобы оповестить людей, что нужно уходить. Высоко в небе над тем местом, где стоял магический университет, меняя языки, светились слова: «Уходите из города! Здесь скоро будут иномиряне!».

– Господин Лери, – раздались взволнованные голоса: видимо, виталист вышел из дворца. – Госпожа рожает! Госпожа!

– Сейчас посмотрю, – отозвался дракон, который быстро шагал к фонтану в сопровождении раскрасневшегося отца. Подошел к Свете – она дышала старательно, как учила ее акушерка на встречах, но сердце билось так сильно, что ей казалось, она в обморок сейчас упадет.

Маленький равновесник выпорхнул из кармана, сел на плечо и что-то тихо заворковал – и она снова стала успокаиваться. Дракон, пройдя рукой по ее животу, одобрительно улыбнулся духу и, вновь усадив на скамью, просканировал уже тщательно.

– Шейка матки уже раскрылась наполовину, – проговорил он, – думаю, врач после осмотра подтвердит. Не больше двух-трех часов до потуг. Боюсь, до Истаила я не успею донести тебя, Владычица. Сейчас тебе нужнее в родильное отделение.

– С ребенком все в порядке? – всхлипнув, спросила Света.

– Готовится появиться в этот мир, – успокаивающе ответил Лери. – Все хорошо, Владычица. Да, он тороплив, но у нас даже пятьсот лет назад хорошо выхаживали таких детей. Все будет хорошо.

– А нельзя ее отправить в стазис? – вмешалась мама. – До Истаила донесем уж, а там родит! А можно и сразу в Рудлог отнести!

Дракон покачал головой.

– Стазис – это магическое воздействие, заставляющее ауру и все процессы организма остановиться, аура словно кристаллизуется, становится статичной. Однако аура рождающегося младенца нестабильна и слаба, и сложно предсказать, как на нее подействует мощное заклинание. Поэтому на беременных и новорожденных стазис применять не рекомендуется, если только не стоит вопрос жизни и смерти.

– А если портал откроется сейчас? – упорствовала мама.

– Мам, из Истаила передали, что он завтра должен открыться, – проговорила Света, переждав со стоном очередную схватку. – Но даже если сейчас… в стазис меня отправить и унести в Истаил всегда успеют. Я не готова рисковать ребенком. Лери, – она всхлипнула, – а что делать со слугами? – Равновесник щекотал перышками щеку и боль отпускала. – Они же должны были лететь со мной. Да и тетю с сестрой мне нужно вывести из города.

Дракон задумался. Свете он нравился – спокойный, терпеливый, с широким скуластым лицом и двумя косами по спине.

– Я отнесу тебя в родильное отделение, а затем вернусь за этими людьми и твоими родными. Высажу их в ближайшем поселении, оно совсем недалеко, у старого дома Владыки Четерии. Они смогут переждать там, пока я вернусь к тебе. А затем я заберу тебя и других родивших за это время, затем – их, и полетим в Истаил.

– В родильном отделении ведь остались врачи и виталисты? – тревожно осведомилась мама.

– Совершенно точно, – проговорил дракон. – Я только что оттуда. Женщины не выбирают, когда рожать, а врачи не уходят, пока нужна их помощь.

Светлану с величайшими предосторожностями посадили на обернувшегося Лери, и она, придерживая живот одной рукой и схватившись за шип гребня другой, закрыла глаза, когда дракон взлетал – движение сразу отдалось тянущей болью внутри.

Отец сидел позади, придерживая дочь, мама и Люй Кан – спереди.

Когда Света открыла глаза, она увидела внизу сверкающую на солнце, оплетенную терновником Тафию, по которой в сторону дорог на Йеллоувинь и Рудлог, в Эмираты и на Истаил текли пестрые человеческие реки. И пусть людей с высоты было не слышно, отчаяние и страх, гнавшие их, были ощутимы и здесь.

Здесь были и местные, и беженцы – только-только они нашли покой, как снова пришлось убегать. А если иномиряне захватят все, если всех победят, то куда тогда убегать? И что будет с ней и с ее сыном?

Она снова заплакала от страха и бессилия – где же ты, Четери? Если бы он был здесь, то она бы не боялась никаких иномирян. Он один бы победил всю армию и защитил и ее, и людей Тафии.

Но его здесь нет. И она обещала Богине быть сильной.

Она погладила живот и открыла глаза. Сейчас ей придется справляться самой несмотря на страх и растерянность.

Солнечные часы на одной из больших площадей показывали чуть больше девяти утра, когда дракон опустил ее во дворе одного из старых больших домов, перестроенных и оборудованных под родильное отделение госпиталя.

Врачи и виталисты действительно были на местах. В коридорах пахло лекарствами и мятой, у стены с изображением Синей – покровительницы женщин с младенцем на руках, – стояли плошки с эфирными маслами, бродили роженицы, держась за животы, а из палат доносились крики и плач новорожденных. Лери, сдав Светлану коллегам, улетел, пообещав вернуться через час-полтора. У входа остался дежурить дракон, который должен был бы подменить Лери, если он задержится.

Ее врач-йеллоувинец, осмотрев Свету и выведя изображение ребенка на медицинском ультразвуковом сканере, подтвердил открытие уже на шесть пальцев.

– Ребенок в норме для этого срока, – проговорил он, вторя виталисту Лери, – больше двух килограмм вес, сорок два сантиметра рост. Сердцебиение в норме. Для экстренного кесарева нет показаний. Не волнуйтесь, госпожа, – он сложил руки лодочкой, – родите такого малыша и не заметите. Чего же вы плачете, госпожа? Не волнуйтесь ни из-за чего, сейчас главное – родить. Боги нас не оставят.

Она замотала головой – слезы лились сами.

Свету, переодев в больничное, а родителей и массажистку – заставив пройти дезинфекцию и надеть халаты и шапочки, – отправили в предродовую палату. Там ее, вцепившуюся в идола-пташку и кинжал Чета, встретила личная акушерка.

Живот тянуло все сильнее, Светлана старательно дышала – так, как научила ее акушерка: вдох через нос, и долгий выдох «у-у-у-у-у» через рот на схватке с «распусканием» напряжения в животе. К ней каждые двадцать минут подходил виталист – проверять ребенка, влить в него, недоношенного, немного сил, поддержать и силы мамы. В одной из соседних палат кричала женщина, затем она замолчала на надрывном, страшном стоне – но раздалось мяуканье младенца. И снова раздались женские крики – уже с другой стороны.

Да и сама Света уже не сдерживала стонов – и сидела на мягком валике, раскачиваясь вперед-назад, опираясь на кровать, пока Люй Кан массировала ей спину. Свете становилось все больнее, и она, зацепившись взглядом за закрывший окна терновник, дышала, дышала, дышала, а время текло ужасающе медленно – час, полтора, два… и круговорот появления новой жизни, будничность этого действа, усталые лица врачей и обеспокоенные – родных, запах мяты и нежные песни равновесника почти ввели ее в транс, словно она наблюдала за собой со стороны.

В какой-то момент этой отстраненности ей показалось, что мир словно на несколько мгновений стал тусклее, словно в нем резко скакнуло вниз напряжение. А равновесник, замолкнув, на эти секунды стал совсем прозрачным, будто вот-вот и развеется – она так испугалась, что поскорее попросила маму накапать в рот пташке-идолу ароматических масел. Верный друг ее стал плотно-фиолетовым, с роскошным хохолком, и вновь запел.

Снова вернулся рваный, болезненный ритм схваток – все чаще, и чаще, и чаще, и снова мир сузился до дыхания и пропевания спазмов… она почти не слышала врачей и виталистов, как-то отвечая на их вопросы, и молилась только, чтобы это поскорее закончилось. А когда ее вдруг потянули вверх, она почти взвыла, чтобы ее не трогали.

– Нужно на кресло, госпожа, – проговорил рядом с ней голос виталиста Лери, – пора.

Было около одиннадцати, когда она, осторожно, чувствуя распирание внизу живота, шагала к креслу, вцепившись в виталиста до боли. Вдруг снаружи раздался далекий многоголосый визг. Роддом, как показалось Светлане, замер, затих, затаился от страха. Всего на секунду.

Она сбила дыхание, открыла рот – и закричала, сгибаясь и сильнее хватаясь за сопровождающего. И роддом следом снова наполнился криком рожающих и новорожденных.

Потому что женщины не выбирают, когда рожать. И дети появляются на свет даже когда рушится мир.

Настоятель и братия обители Триединого в Тафии все последние недели проводили в молитвах. Стихии слабели, стихиям нужна была помощь обычных людей – и в обители на службы вставали множество горожан и беженцев, выпевая славословия вместе с монахами и послушниками.

Настоятель Оджи за последние дни ощутил и волну слома стихий, которая прошла над Тафией – и потом стало известно о смерти Хань Ши, – и то, как кто-то незримый, вечно уравновешенный и спокойный, окутал Туру своей силой, выравнивая провалы энергий, укрепляя обмелевшие русла стихийных рек и распределяя их по планете. И потому в обители Триединого, помимо основного молитвенного правила всем богам, выполнялись еще два. Одно – Черному, который должен был вернуться на Туру, чтобы спасти ее. Второе – Желтому, который должен был удержать планету от разрушения до возвращения брата.

А сам настоятель, проведя все положенные службы, творил и личную молитву Триединому, чтобы он не оставил Туру без помощи. Так делали все настоятели обителей двух материков.

Следил настоятель и за странным метеоритом, закопанным принцем-послушником под деревом в монастыре, записывая наблюдения в книжечку. Стихии над камнем иногда начинали едва заметно закручиваться, но под влиянием молитв успокаивались. Однако после смерти Хань Ши с каждым днем все активнее вел себя камень – а этим утром и вовсе взорвался силой, так яростно закрутились вокруг него потоки. Словно в мире случилось что-то еще, словно еще один из поддерживающих Туру столпов пропал.

И когда вскоре после этого пришла весть, что «метеорит» и есть ключ к порталу в Нижний мир, что именно здесь начнется выход очередной армии иномирян, настоятель Оджи почти не удивился.

Когда за братией в укутанную терновником обитель прилетели драконы – все, и монахи, и простые послушники, в несколько кругов стояли вокруг цветущей вишни и читали молитвы Желтому, смиряя яростно расширяющийся над камнем стихийный водоворот.

– Мы останемся тут, пока сможем сдерживать его. Пока обитель стоит, – сказал настоятель спасателям. – Нужно дать время людям покинуть Тафию.

Его слово не стали оспаривать. А когда драконы уже поднялись в воздух, монахи со страхом почувствовали, как скакнуло напряжение стихии – и сквозь небольшие оконца в терновнике увидели, как крылатые ящеры обратились в людей и полетели вниз, к оплетенным духом-защитником крышам Города-на-реке.

Настоятель Оджи не успел даже воздеть руки – как ощутил уже привычно тонкое вмешательство бога равновесия.

Желтый выровнял баланс так быстро, что драконы успели обернуться обратно и вновь поднялись в воздух. Слава богам, что на спинах у них в тот момент никого не было.

Но стало очевидно, что уходить всем придется на своих ногах – ведь никто не знал, когда напряжение стихий снова упадет.

Около 4.30 по Рудлогу, 2.30 по Инляндии, 7.30 в Истаиле

Матвей Ситников проснулся оттого, что ему стало невыносимо жарко. Он не мог лежать – на грудь словно давила чугунная плита, и потому сел на койке, обхватив голову руками и тяжело дыша.

Вокруг спали измотанные защитой хутора бойцы. Матвей несколько мгновений тупо искал взглядом Димку. Пока не вспомнил, что он сейчас в лазарете.

Не хватало воздуха. Он сглотнул сухим ртом, попытался подняться и тут же рухнул обратно на кровать. Все бы отдал, чтобы выйти наружу. Наверх. В прохладу. Подышать.

В гудящей голове мелькали обрывки только что увиденного сна – какие-то мгновения, несколько кадров, пара фраз, но из-за жара Матвей не соображал ничего.

Он попытался сосредоточиться. Не вышло. С телом творилось что-то невообразимое. Непонятное.

Сердце болело и колотилось так гулко и быстро, что заломило в висках. Во рту стоял привкус крови – а жар все усиливался, пока ему не стало казаться, что по жилам течет жидкий огонь.

Он привычно попробовал излечить себя, с трудом вспомнив, что вообще это умеет, – но пальцы словно поймали воздух, и не почувствовал он привычных струн стихий, и виты своей не почувствовал. Он словно оглох и ослеп. Выгорел? Выгорел!

От последнего усилия его затрясло, сердце зашлось на грани возможного, голова раскалывалась так, что из глаз потекли слезы… мышцы по всему телу свело до потери чувствительности. Матвей понял, что сейчас умрет – и открыл рот, чтобы позвать на помощь, но лишь замычал. Попробовал снова встать – и рухнул на пол, изгибаясь в судорогах.

Ситников очнулся на полу, от которого тянуло блаженным холодом. Он наслаждался этим чувством, пока не понял, что сейчас у него ничего не болит. И кожу покалывает так, будто…

Он с трудом поднял руку с вздутыми, почерневшими от нагрузок венами и щелкнул пальцами. Над ними заполыхал огонек, и Ситников выругался.

Его резерв совершенно восстановился.

Матвей мотнул головой, с трудом поднимаясь. Схватил флягу, лежавшую у кого-то на тумбе, выхлебал всю воду.

Спасибо, конечно, красным королям и прадеду Марку Лаурасу. Но где б узнать все же, что он такое и что ему от себя ждать?

Он оглянулся в поисках еще чьей-нибудь фляги – потом наберет сослуживцу воды – и замер. Он вспомнил, что ему приснилось, и после секундного ступора метнулся к выходу. Нужно было найти телефон и связаться с Александром Даниловичем.

5.00 по Иоаннесбургу, 3.00 Блакория

Александр вернулся на южную базу боевых магов сразу после того, как убедился, что с Катериной все в порядке. Насколько вообще то, что произошло с ней и с бойцами, оборонявшими хутор, можно было назвать «в порядке».

Он с большим уважением и сожалением вспомнил Дорофею Ивановну, подавил тлеющее чувство вины перед Катериной и девочками, и направился к связистам. Нужно было бы лечь спать, чтобы хоть немного восстановиться, но у связистов его ждали новые данные. Радиограмма из Зеленого крыла о том, что следующий портал откроется в Тафии ориентировочно седьмого мая – по предсказанию погибшего Хань Ши. Сообщение от ушедшего спать Алмаза – что, пока Александр уходил на хутор, они с Чернышом общались с королевой Василиной и он попытался убедить ее передать сестре, что нельзя препятствовать открытию Тафийского портала до выхода Жреца. Донесения разведчиков, наблюдающих за порталом под Мальвой, к которому только что была вылазка: иномиряне оперативно выстраивали новую линию обороны, жгли тела – опасались перерождения в нежить, сейчас это происходило за какие-то дни. А вот подкрепление из Нижнего мира к ним вышло удивительно небольшое – не больше сотни тха-охонгов, примерно столько же раньяров, около тысячи наемников.

Александр запросил данные военной разведки. И через несколько минут держал в руках краткую выжимку из допросов пленных. По ним выходило, что внизу еще остается целая армия: около сорока тысяч солдат и более полутора тысяч каждого вида инсектоидов ждут сигнала на выход, и по несколько тысяч наемников охраняют каждый портал с той стороны.

– То есть иномиряне в состоянии вывести сюда большое количество войск, которые смогли бы долго удерживать этот портал, – подтвердил Александру дежурный аналитик из главного штаба. – И не делают они этого, очевидно, по той же причине, почему и решились ослабить охрану портала, уведя войска к Иоаннесбургу.

– Они уверены, что боги Нижнего мира выйдут так скоро, что даже имеющихся малых сил хватит, чтобы до тех пор отбивать наши атаки, – подытожил Александр. – А после нас просто сомнут.

После разговора с аналитиком он отправился в кабинет.

Голова была слегка гулкой, но на препаратах Тротта он и трое суток мог бы не спать без ущерба организму. Но лучше бы было, конечно, все же прикорнуть хотя бы часок, как это сделали Черныш с Алмазом и вернувшиеся бойцы. Драконы тоже залегли отдохнуть до побудки. И только в связной, патрульной и в лазарете, где все еще латали раненых, горел свет.

Александр устало потер переносицу.

Как же неудачно пришлось геройствовать Ситникову – и теперь, без информации из его снов, меньше возможности принять адекватное решение. Последний доклад от Матвея, полученный вчерашним утром, был краток:

«Они идут по берегу реки вдоль равнины с лагерем иномирян. Лагерь слева, справа река, а за ней – обрыв, и над ним горит лес. Затем я видел, как они лежат в какой-то грязи, все живы. Портала не видел. Алину не слышал. В темноте надпись на рубахе Четери не разобрал».

Алекс снова потер переносицу и, дойдя до кабинета, вколол себе еще один максов тоник. Пусть через несколько дней пойдет ломка и отходняк, если уж и сам Александр, и Тура доживут до этого – ломку он точно переживет.

Александр наизусть выучил нарисованные пленными карты равнины с порталами, расположенной в Нижнем мире. Там было несколько рек, идущих от трех сопок, и совместно с Ситниковым удалось определить, что путники идут вдоль крайней левой реки, если стоять лицом к сопкам. Но как понять, сколько Максу, Четери и принцессе осталось до портала? Если по всем прикидкам они уже несколько дней как должны были дойти до него?

Как действовать в этих условиях? Ведь вполне возможно, что они уже дошли и ждут обещанного Александром прорыва и сигнала, а он не знает об этом из-за состояния Ситникова? А если Алмаз прав, и Жрец не может выйти, пока не открыт последний портал? Что делать, ждать до утра, проснется студент или нет, и уповать на то, что проснется и сможет дать информацию? А если не проснется? Атаковать портал сегодня, чтобы окончательно зачистить пространство вокруг него, и спускаться в Нижний мир? Или ждать, пока не будет получен точный сигнал? А есть ли время ждать – если последний портал по предсказанию Хань Ши откроется не позже, чем завтра?

Или все же вызывать утром Мартина и Демьяна Бермонта с его отрядом берманов и сразу пробиваться в Нижний мир, пока иномиряне все же не решили подтащить к охране портала всю армию? А уже внизу ориентироваться на то, куда укажет ученик Четери – если путники идут вдоль реки, можно будет по вектору высчитать расстояние до них.

А если они слишком далеко и не смогут пойти на прорыв, то что делать? Убить снизу столько инсектоидов, сколько возможно, и нырнуть обратно в портал до того, как обнулятся накопители? И попробовать еще раз нырнуть вниз через несколько часов подзарядки?

– Да, – пробормотал Александр, – это самое разумное.

Он получил полную свободу принятия решений от генералитета и обязан был только ставить в известность командование о планируемых операциях. И можно было бы отдать информацию на откуп военным аналитикам, или посоветоваться и с Алмазом с Чернышом – голова у заклятого друга Деда соображала отлично, – можно было позвонить Тандаджи как хорошему логику, или дернуть на мозговой штурм Мартина и Вики, как в старые добрые времена.

Но у каждого своя сфера ответственности, и здесь в конечном счете решение принимать ему.

Значит, решено. Сейчас несколько часов сна. Часов в девять утра свяжется с Мартином, чтобы подготовил перенос Бермонта и его отряда сюда – и около полудня пойдут в новую атаку.

Александр наконец-то отправился спать, но стоило ему только наклониться над раковиной и плеснуть себе воды в лицо, чтобы умыться перед сном, как в дверь постучали.

– Полковник, срочно вызывают на связь из Зеленого крыла, – доложил связист.

– Слушаю, – через десяток секунд Александр поднял трубку в комнате связи. На той стороне был Тандаджи.

– Александр Данилович, – сказал он тем суховатым тоном, который бывает у очень уставших и поэтому берегущих свои силы людей, – Ситников очнулся. Ее величеству уже доложено о том, что он говорит, она подтверждает ваш карт-бланш на любые действия. Связист сейчас соединит вас.

В трубке раздалось скрежетание, шуршание, и наконец неуверенный голос Ситникова позвал:

– Александр Данилович?

Говорил он как тяжелобольной, но то, что он вообще очнулся этой ночью, было чудом, а такая скорость восстановления – совершенно нереальной.

– Да, Матвей, – отозвался Свидерский.

– Я только что ув…увидел обрывок, – глухо, с трудом выговаривая слова, сказал Ситников. – Я видел, как Тротт ле… лечит дракона Четери. А потом как… Алина наб…набирает воду в реке, а напротив нее, через реку, – враги и пор…портал. И я слышал, как она гов…говорит: «Матвей, мы дошли, дошли». Они дошли, Алекс…Александр Данилович. Дош…дошли!

– Спасибо, Матвей.

– Выта… вытащите их, Александр Данилович.

– Сейчас этим и займемся. А тебе надо восстанавливаться.

– Да я-то что, – прогудел Ситников. – Я вос…восстановлюсь. Я с каждой минутой лучше себя чувствую, Александр Данилович. Жар…жарко только очень. Вы, пож…пожалуйста, вытащите их.

«Значит, дошли, – думал Алекс, вкалывая себе еще один Максов тоник. В ушах противно звенело. – Наконец-то. Наконец-то!»

Он тронул сигналку Марта – раз, другой, – и через минуту та завибрировала в ответ. Тогда только Алекс создал небольшое Зеркало для переговоров.

– И что, – раздался из тьмы ворчливый голос Мартина, – небось спасать мир надо? В три часа ночи?

– Как ты угадал? – насмешливо ответил Алекс, чувствуя, как от привычного ерничания друга легче становится на душе. – Если поторопишься, то уже сегодня сможешь излить все накопленные шуточки на Малыша.

– Ради этого стоило просыпаться, – фыркнул барон. Зажег Светлячок – в его свете лицо Марта показалось зловещим. – Сколько у нас времени на сборы и переход к тебе?

Алекс посмотрел на часы – пять утра.

– Час тридцать, – сказал он. – Мои сейчас все спят, восстанавливаются. Побудку объявлю через полтора часа. Вы как раз придете, обсудим с Бермонтом тактику и вперед.

– Так точно, – буркнул Март. – Я пошел будить короля. Жди нас. И не вздумай…

– … привлекать Вики? – закончил за него Алекс.

Барон махнул рукой «все ты понимаешь правильно» и погасил Зеркало. А Александр, помотав гулкой головой, по радиосвязи приказал дежурному разбудить его через час пятнадцать минут и лег спать, выпив молока и активировав сразу несколько накопителей.

По опыту он знал, что даже пятнадцать минут сна стократ лучше, чем его отсутствие.

Глава 5

2.30 по времени Инляндии, 4.30 Рудлог, 7.30 Истаил

Когда тха-нор Арвехши с вцепившимся в него со спины жрецом вывел раньяра из межмировых врат на Лортах, в нос сразу ударил запах дыма – видимо, лес за рекой горел до сих пор. Но стоило связному, увидев рассвет над равниной и тысячи наемников ожидающей армии, с облегчением выдохнуть – ибо ценного пленника уже никто не отобьет, как стрекозу дернуло вверх так, что Арвехши чуть не выбросило из седла. Он только и успел, держась за управляющий вырост в шейном сочленении стрекозы протянуть руку назад и схватить соскользнувшего жреца за многослойные одежды – а затем выправить раньяра и оглядеться, чтобы понять, что произошло.

– Спускайся! – дребезжащим голосом требовал сзади жрец. – Спускайся!

Арвехши непонимающе оглянулся – Имити-ша держал в трясущейся руке сверкающий клубок сети Лесидия, а второй указывал вниз. Под брюхом раньяра, зависшего на высоте папоротниковой кроны, не обнаружилось никакого дракона, зато на земле, скорчившись, лежал обнаженный огромный человек с красными волосами. Тело его было почти все покрыто выжженными ромбами от Лесидии – ровно там, где сеть касалась дракона.

Пленника настороженно, громко переговариваясь, обступали наемники. Он пошевелился – они отпрянули, наставив на него мечи, арбалеты и оружие из нового мира.

– Не трогать! То дар богам! – крикнул сверху жрец и нетерпеливо постучал по спине Арвехши. – Спускайся!

– Но что случилось? Почему он превратился? – вполоборота спросил тха-нор, послушно направляя раньяра вниз, к расступающимся наемникам.

– Видимо, у чужеземного колдовства нет силы в нашем мире! – торжествующе заключил жрец. – Теперь он обычный человек и для сети бога-Нервы не противник, а мошка мелкая. Но на жертву сгодится!

– Пленник-то ценный, – заметил Арвехши. – Раз на корм богам не пойдет, может, оставить его для принуждения колдуна Дармоншира к отступлению?

– Не тебе то решать, – высокомерно отрезал жрец. – Даже если его колдовская суть осталась в том мире, кровь его в нем. Значит, богов подпитать сможет.

Они уже спустились так низко, что слышны были возбужденные переговоры наемников:

– Красноволосый колдун!

– Да не тот это, посмотри, у того волосы были длинные и заплетены хитро, а у этого короткие и пряди седые есть.

– А по мне, так одно лицо. И здоровый такой же!

– Тот пожилистее был, посуше…

– Когда ты там успел лицо-то разглядеть?

– Да не он это, личинки тупые! Чтоб ему снова из врат появиться, ему нужно было до этого обратно во врата зайти! А это уж мы бы точно заметили!

Пленник вновь шевельнулся, и наемники отступили еще.

– Да что мы его боимся? – крикнул кто-то нервно. – Это же кусок мяса, а не противник!

Кричавший пнул пленника сапогом в живот. Остальные засвистели, заулюлюкали, на дракона посыпались удары.

– Эй, жуки бешеные, – крикнул сверху Арвехши, – оставить пленника! Убьете – Тмир-ван вас охонгам скормит!

От красноволосого отступили. И в этот момент врата, из которых Арвехши вывел раньяра, засияли сильнее, дымка стала шире, плотнее, выкинув языки-лепестки еще на пару десятков шагов в стороны.

– Смотри, жрец, – неверяще позвал Арвехши. – Такое ведь уже бывало, когда…

– Когда врата новые начинали открываться! – возбужденно отозвался Имити-ша. – Поднимись, поднимись-ка повыше! Вот туда разверни раньяра! – и он указал сморщенным пальцем с длинным ногтем за реку, пересекающую равнину.

– И действительно, – завороженно сказал Арвехши. Сверху, в легкой дымке от пожара было видно, как едва заметно заворачиваются за рекой потоки воздуха, будто начинает образовываться большой вихрь.

– Солнце еще не поднимется и на две ладони над виднокраем, как врата откроются! – торжественно заявил жрец. – Нужно сообщить об этом жрецам, нужно передать богам… хотя тени их наверняка уже господам все доложили!! Неужто вот-вот пойдут в новый мир? Неужто скоро и мы все туда переберемся? – руки его дрожали.

– И Тмир-вану нужно сообщить, – напомнил Арвехши. – Чтобы готовил лазутчиков и армию на выход в новые врата. А с этим что делать? – он кивнул на пленника. – Нести его в Лакшию сейчас смысла нет, боги выйдут из врат раньше, чем мы долетим к ним.

– Сначала к Тмир-вану на допрос. А как закончит – принесем в жертву, – решил жрец. – Богам лишняя кровь никогда не мешает.

Нории очнулся оттого, что ему было очень больно. Казалось, тело исполосовано раскаленными прутьями – даже висеть обвитым терновником, пронзенным тысячами шипов, ему не было так мучительно. И только мокрая земля под боком чуть охлаждала пылающую кожу.

Никак не получалось полноценно вздохнуть, руки и ноги немели – и он понял, что умирает. И от осознания этого открыл слезящиеся глаза, различив окружившие его силуэты людей. Вокруг звучала чуждая речь, воняло дымом, грязным человеческим телом и муравьиной кислотой.

В голове было пусто и вязко – сосредоточиться на том, что случилось, не получалось, сразу начинало звенеть в ушах, а сознание – уплывало. И дышать становилось все труднее, будто на грудь давила плита.

Он пошевелился и застонал – такой му́кой отозвалось это движение. Сквозь полуприкрытые веки он увидел, как силуэты, окружившие его, дернулись в стороны.

Боль пульсировала волнами. Он потянулся за помощью к отцу-Инлию – и не обнаружил стихии снаружи. И Мать-вода не откликалась ему. Единственное, что он ощутил теперь – это волны успокоительной прохлады от Ключа, к которому он сейчас был прижат лицом.

Больше на теле ничего не было.

Нории мысленно потянулся к Ключу, и кровь в жилах отозвалась прохладой. Стало полегче – пульсирующая боль все еще была сравнима с пыткой, агония не отступала, но голова стала соображать чуть лучше. Различимей стал гомон человеческих голосов вокруг, уже знакомое жужжание стрекоз.

Пока его не трогали. Слов он не различал – говорили на незнакомом языке. Он снова сквозь агонию пошевелился – обе руки при движении простреливало болью, и он даже согнуть их не мог. Сломаны?

Память расступилась, и он вспомнил последние минуты перед потерей сознания. Вспомнил, как смыкалась вокруг сияющая сеть, высасывая силы, ломая тело, обжигая до воя и хрипа – и вновь ощущение наступающей смерти заставило его выдохнуть и с усилием открыть глаза.

Хорошо, что боль была такой сильной, что притушила страх и растерянность. Он, наконец, понял, почему не ощущает стихий. На Туре никогда не было такого серого, уходящего в чуть фиолетовый цвета неба.

Здесь неоткуда было черпать силу. Только Ключ, артефакт, созданный самой богиней, остался при нем. Да собственная кровь, восходящая к двум богам, которая сейчас и залечивала постепенно раны, удерживала тело на грани гибели. Но вряд ли таящаяся в ней сила сможет быстро поставить его на ноги и срастить кости – значит, драться и убегать он не сможет.

Голоса гомонили все сильнее и агрессивнее, Нории попробовал пошевелиться сильнее – но тело отозвалось такой слабостью, что он не то что бежать – ползти бы сейчас не смог. И тут же в живот прилетел первый озверелый удар, затем еще один – в спину, в плечо, по сломанной руке, вызывая глухие стоны. Владыка, как смог, скорчился, прикрыл непослушными руками голову – но вдруг по окрику все прекратилось. Он разлепил веки – чуть в стороне над ним парила стрекоза, а с нее смотрели вниз молодой иномирянин и старик в длинных одеждах со злым высокомерным лицом.

Нории по команде старика подхватили под мышки, вздернули на ноги – от боли в руках, от прикосновения к обожженной коже он чуть не взвыл, но получился надтреснутый, сорванный сип. Стоять он не мог, долго удерживать голову прямо тоже – похоже, где-то заработал еще и сотрясение мозга, – и его потащили под руки к опустившейся неподалеку стрекозе по мокрой земле, стесывая кожу о попадающиеся камни. Вокруг шумели голоса – насмешливые, агрессивные, – когда удавалось поднять голову, он видел толпу иномирян, собирающихся на его пути – множество пеших, но за их спинами возвышались и всадники на охонгах. То и дело летели плевки и комки грязи, прекращаясь, когда раздавался очередной окрик молодого иномирянина. Путь был короток – может, пять или десять метров, но Нории за это время несколько раз терял сознание. Наконец, его закинули на стрекозу, привязав за спиной старика, как барана, лицом вниз, связав руки за головой и ноги, посадили за ним охранника, и раньяр взмыл в небо.

От толчка дракон на мгновение снова потерял сознание. Вновь очнулся от боли. Руки дергало так, будто внутри проворачивались раскаленные штыри.

Ключ свешивался вниз с его волосами с седла, и Нории, с трудом сфокусировав взгляд, увидел, что артефакт уже слегка оплыл, как случается с ледышкой на солнце.

Он шевельнул головой, закрывая обзор охраннику так, чтобы казалось, что она болтнулась безвольно, и кое-как, подцепив волосы зубами и помогая языком, втянул Ключ себе в рот.

И едва не застонал от экстаза – ибо во рту дар Владыке обратился в воду и воздух. В три глотка родственной стихии, самой Богиней напоенной силой, благословленной Инлием и превращенной в Ключ.

Кровь тут же откликнулась, прокатилась по телу обезболивающая целительная волна. Агония отступила, и смерть разочарованно ушла прочь. Сначала нестерпимо в плече заныла левая рука, менее поврежденная – то срасталась кость. Стала выправляться правая рука с открытым переломом выше запястья – но веревки не давали кости встать на место. Меньше стало болеть обожжённое тело, и в голове наконец-то еще прояснилось. Нории смог осмотреться.

Внизу мелькали крылья стрекозы. Она дугой летела над огромной равниной, занятой военным лагерем и загонами с инсектоидами – многие уже пустовали – и покрытой редкими, вытоптанными пятнами травы и чахлым кустарником. Недавно здесь прошел дождь. Раньяр еще чуть свернул, и Нории увидел несколько порталов позади – и то, как огромным облаковоротом закручивается небесная дымка: как бы ни было сознание дракона вязко, он понял, что вот-вот образуется новый портал. Впереди и чуть сбоку видна была большая река, идущая вдоль обрыва, над которым на огромном расстоянии догорал лес, а за ним поднималось рассветное солнце. Дымили и острова на реке, впадающей в какую-то непонятную борозду – словно полумесяц земли обвели большим плугом, образовав остров.

Показался впереди переход, мимо которого они пролетели. Нории прикипел взглядом к этому переходу – не забывая как можно незаметно сгибать и разгибать пальцы на руках и ногах и напряжением прогонять кровь в мышцах.

Все еще пекли, остывая и начиная чесаться, ожоги, тело казалось обессиленным, нестерпимо болела правая рука – сводило осколки кости и никак свести не могло. Ключ не исцелил его полностью – на это нужно было несколько часов, но спас от близкой смерти и влил в кровь столько сил, что Нории мог бы сейчас сотворить небольшой щит и порвать веревки им. Он, возможно, будь у него побольше времени на набор сил, даже успел бы перехватить нож у охранника и взять в заложники жреца, но что дальше? Он понятия не имел, насколько жрец важен и не нашпигуют ли его стрелами вместе с заложником, да и управлять стрекозой не умел.

Поэтому пока оставалось одно – выглядеть слабее, чем есть на самом деле, наблюдать и ждать удачного момента.

Раньяр пошел вниз, к большому шатру, у которого были привязаны несколько охонгов и раньяров, а у входа стояла пара стражников. И чужому этому миру человеку было понятно, что его принесли к командующему, к тому, кто здесь принимает решения.

И когда дракона сдернули со стрекозы и кинули в ноги кому-то, кто вышел из шатра, Нории, не сдержав стон от боли в сломанной руке и щурясь от рассветного солнца, бьющего прямо в глаза, разглядел кряжистого пожилого мужчину с волевым лицом, разноцветными глазами: серым и черным, – и завязанными в высокий хвост седыми волосами. Лицо его исказилось от странного узнавания, он склонился к Нории, схватил его за волосы, всматриваясь в лицо, – но затем разочарованно покачал головой и бросил обратно на землю. И дракон замер, стараясь казаться почти дохлым, слушая незнакомую речь и разглядывая то, что было в поле его зрения.

– Тиодхар Тмир-ван, да будет твоя слава в веках, – проговорил тха-нор Арвехши с поклоном, – мы прилетели сюда с пленником для богов от Ренх-сата, но прежде хочу сообщить тебе: посмотри, облака за рекой пошли по кругу, значит, врата скоро откроются.

Тмир-ван, сощурившись и подняв ладонь к глазам, посмотрел налево от восхода – и действительно, разглядел, как неспешно идут по кругу легкие облака, растягиваясь спиральными полосами.

– Имити-ша, уста богов, что ты знаешь о том, что грядет? – спросил тиодхар у жреца, который прижимал к груди сияющий клубок. – Сразу ли выйдут боги через последние врата, или мне вести их верных нейров в бой, как делали до того другие генералы?

– Перед открытием последних врат мы должны принести жертвы, – благоговейно подняв руки к небу, тонко проговорил жрец, – я отправлюсь к своим братьям, отдам сеть Лесидия верховному жрецу, а после жертвоприношения вернусь к тебе с ответом богов.

Тмир-ван кивнул.

– Поднимайте армию, пусть будет готова выступать, если богам станет то угодно, – приказал он своим помощникам, тха-норам, которые следом вышли из шатра. – Сообщите лазутчикам, чтобы прошли во врата сразу, как они откроются, и первые должны выйти, оглядеться, и вернуться тут же – чтобы остальные знали, что снаружи не уничтожит нас сразу враг. Если врага там нет, пусть второй раз выходят и добудут сведения о том, где в новом мире открылись врата. После этого, если на то будет воля наших господ, и мы пойдем завоевывать его во славу их!

Его слушали внимательно – из генерала, который всегда был в тени, Тмир-ван стал тем, кто долго удерживает свои позиции. Многие из отправившихся в Новый мир уже были убиты или потеряли завоеванные позиции, а Тмир-ван держал разношерстные армии внизу железной рукой.

– Но помните, – проговорил Тмир-ван, – что нельзя снимать отряды с охраны врат, пока в них не пройдут наши боги. Пусть вокруг каждого остается не меньше пяти сотен охонгов, столько же раньяров и сотни тха-охонгов, и пять тысяч солдат: каждые врата должны быть в кольцах защиты, а если кто попытается прорваться сквозь них, должен быть уничтожен. И охрана каждых врат должна подать сигнал при нападении, чтобы к ней отправилась помощь с соседних врат. А также оставьте такую же охрану у черты, что вчера провел наш бог-Омир по реке. Те, кто спрятались там, не должны выйти. Вся остальная армия направляется к новому порталу.

Засуетились тха-норы, понеслись во все стороны гонцы на охонгах и раньярах: солнце не успеет подняться на небосклоне и на ладонь, когда армия будет готова.

– А это, – проговорил Арвехши, указывая на пленника, – дракон, колдун, перекидывающийся в огромного ящера. Как наши лесные ящеры, но размером с мелькодеру, и с перьевыми крыльями. Ренх-сат поймал его и передал в дар богам, но здесь, на Лортахе, дракон обратился человеком. Почтенный жрец Имити-ша, – связной отвесил короткий поклон в сторону жреца, – желает принести его в жертву богам, как приказал тиодхар Ренх-сат, да обратится его бой победой и да умоются кровью его враги. Но пленник ценный, мощь его велика, и пока врата не открылись и боги не ушли подминать новый мир – может, допросить его?

– Я читал в донесениях связных о дра-ко-нах, – проговорил Тмир-ван, разглядывая пленника. Тот понимал, что говорят про него – и встретил взгляд тиодхара мутным и слабым взглядом зеленых глаз.

Красные волосы его напомнили о другом великане – прошедшем через войско наемников, как горячий меч сквозь масло. Значит, тот тоже был драконом? И нельзя ли поймать того на этого?

Генерал не обольщался видимой слабостью – исполосованный Лесидией, со стянутыми ремнями руками и ногами, пленник все равно мог быть опасен. И потому Тмир-ван держал руку на рукояти меча – чтобы успеть полоснуть, если лежащий у его ног каким-то чудом сможет освободиться и прыгнуть.

– Нужен ли он богам? – спросил генерал. – Не лучше ли отдать им еще сотню рабов – но у нас будет знатный колдун в заложниках? На такого заложника много что можно купить и многие двери в новом мире открыть.

– Когда боги выйдут, никакие двери против них закрытыми не останутся, – скрипуче возразил жрец. – Если он предназначен богам, значит, должен достаться богам! Допрашивай его, тиодхар, времени у тебя восемь долей, а затем придут младшие жрецы и заберут его на алтарь. Или ты хочешь прогневить богов?

– Не надо грозить мне, Имити-ша, – спокойно отозвался Тмир-ван. – Ты знаешь, что богам все равно, какую кровь пить, а мое дело – делать все для их воцарения в новом мире. Но я отдам тебе его, если он окажется бесполезным. Иди, Имити-ша.

– Ты слишком непочтителен к богам, Тмир-ван, – прошипел жрец. – Как бы тебе тоже не оказаться на жертвеннике.

– Боги знают, что мое тело и душа и так принадлежат им, и если понадобится моя кровь – я с радостью отдам ее, – невозмутимо ответил тиодхар. – Иди, уста богов, и принеси мне их ответ. А войну оставь мне.

Нории

С каждой минутой Нории чувствовал, что смерть отступает – пусть оставалась слабость в теле и нестерпимо, мучительно ныла сломанная рука, но сознание все более прояснялось. Он не понимал речи говорящих – но, когда побежали во все стороны люди и зашевелились наемники вокруг, стало понятно, что войско готовится к выступлению. Он понял, что старик в длинных одеждах и командующий поспорили по его поводу, понял и то, что его судьба в любом случае предопределена – все равно, чья рука решит ее.

И надеяться на помощь с Туры бесполезно – разве что драконы из боевого крыла Четери попробуют пробиться за ним, но против такой армии они не выстоят, как бы умелы ни были. И Дармоншир вряд ли поможет. Неизвестно, нашелся ли он после пленения Нории, или враг все же достал и удачливого брата по воздуху.

Возможно, случится так, что отряд боевых магов во главе с Александром Свидерским, которому в помощь прибыли три ученика Четери, выберет эти часы, чтобы атаковать, отвлечет армию и командующего – и даст возможность Нории ускользнуть. Но для этого нужно иметь силы идти. А он до сих пор не был уверен, что сможет встать на ноги.

В этом мире где-то находился и Четери, который сопровождал мага и юную принцессу, но подать ему знак не представлялось возможным, как и найти в окружающих лесах. Значит, уповать можно только на себя и на ту божественную силу, что осталась в крови. И делать все, чтобы выжить и вернуться. Побыстрее.

Ведь если его огненная жена узнает, где он, она придет сюда – как когда-то пошла через пустыню к своим родным. Нории слишком хорошо знал ее – чтобы понимать: как бы разумна, выдержана, хладнокровна она ни была, за то, что она считает своим, она будет биться до последнего вздоха. И этого нельзя было допустить. Потому что как бы ни была сильна Ангелина, здесь стихии Туры не работают, а, значит, ее ждет смерть. Или участь хуже, чем смерть.

Старик в длинных одеждах удалился, а командующий подошел ближе и склонился над драконом, вытащив меч из ножен и приставив к шее. Взгляд у него был усталый, умный и жесткий. С этим не договоришься. И обвести вокруг пальца себя не даст.

Но можно попытаться.

– Колдун, – сказал комендир с сильным акцентом, но на рудложском, и Нории едва заметно выдохнул – они смогут говорить на одном языке, а, значит, не все еще потеряно. – Я – тиодхар Тмир-ван, волей богов поставленный во глава армии. Сейчас ты мне рассказать то, что я захотеть знать. Или, – он кивнул на привязанных хитиновых тварей, – я посмотреть, как тебя есть по частям.

Нории посмотрел на охонгов и судорожно втянул в себя воздух. Зашевелил губами.

– Что так? – нетерпеливо проговорил Тмир-ван. – Говорить громко!

– Я все… – дракон засипел, закашлялся, – все…, – он кашлял надрывно, тяжело. – Воды, – прохрипел он, – прошу, воды…

Тмир-ван хмыкнул, но не расслабился ни на йоту. Кивнул одному из охранников, повелел что-то – и тот, задрав голову Нории, влил ему в рот теплой и кисловатой, уже застоявшейся и дурно пахнущей воды. Дракону, привыкшему, что один глоток воды на Туре дает ему силу Матушки, показалось, что он глотает болотную жижу. Но жидкость организму была нужна.

Тмир-ван на чужом языке что-то повелел молодому иномирянину, который принес Нории сюда – и тот скрылся в шатре. Кажется, того звали Арвехши – именно это слово повторялось чаще всего, когда к нему обращались.

Генерал махнул рукой двум охранникам у шатра – и те, подхватив то и дело кашляющего дракона за локти, заведенные за голову – правую руку опять пронзила боль, – потащили его в шатер. Не жилой: внутри к стенке были длинными иглами пришпилены явно туринские карты, на стойках лежало оружие – в том числе с Туры, на полу были расстелены ковры, стояли низкие деревянные столики – за одним из них, с письменными принадлежностями, хитиновыми острыми перьями и свитками, опустился молодой иномирянин. Будет записывать допрос?

Нории, который тяжело и хрипло дышал, бросили на землю у противоположной картам стенки шатра, отодвинув ковры – и, надев ему на шею хитиновый ошейник с цепью, усадили спиной к стенке, приковав к одному из брусов каркаса так, что он мог только сидеть, но не встать.

Но он бы и не смог встать – боль в сломанной, стянутой ремнем руке стреляла по всему телу, заставляя глаза слезиться, а слабость была такая, что он кренился в сторону и сидел-то с трудом. Видимо, сеть высосала его до предела. И даже если он сейчас создаст щит, чтобы порвать путы, то просто не сможет двигаться, чтобы победить охрану и уйти отсюда.

Он долго смотрел на свои ноги, на живот, прежде чем понять, что изменилось – на теле не было привычных узоров ауры. Здесь он не мог обратиться в дракона.

На брусе виднелись буроватые потеки и потертости от цепей – похоже, Нории был не первым пленным, которого допрашивали здесь. Сколько же туринцев сейчас угнаны сюда, в чужой и жестокий мир?

Тмир-ван вошел в шатер, сел далеко от Нории за низкий столик, скрестив ноги и положив на колени меч, и два охранника стали по сторонам от него, направив на дракона арбалеты. Дракона явно боялись больше, чем должны были бы.

За стенками шатра шумел, визжал, перекликался тысячами голосов поднимающийся на войну лагерь.

– Говорить, кто ты такой, – нетерпеливо потребовал генерал. – Говорить, зачем я оставить тебе жизнь.

Нории помолчал, соображая – не пойдет тут лесть, раскусят его, и вряд ли смирение убедит того, кто уже знает, что он бился против иномирян на Туре. И тут же его по телу стегнул длинный бич, который один из охранников держал в руках. Сначала он услышал звук – а потом пришла боль, и он застонал сквозь зубы.

– Говорить, когда тиодхар спрашивать, – крикнул охранник и вытянул Нории кнутом второй раз.

Дракон зашипел сквозь зубы, закашлялся. И решился.

– Меня зовут Нории, – сказал он, мешая страх и высокомерие в тоне. – Я – великий колдун, я – правитель большого и богатого города. За меня могут дать большой выкуп.

– Все золото твой мир и так быть наше, колдун, – заметил Тмир-ван, морщась и на глазах теряя интерес.

– Возможно, – проговорил Нории с усилием, – но есть что-то, что можно отдать только добровольно. Я могу научить кого угодно колдовству, тиодхар. Но только там, на Туре.

– Мне достаточно моего меча, – усмехнулся Тмир-ван, и Нории выругал себя – этот не амбициозен, надо давить на другое.

– А твоим богам? – спросил он. – Разве им не нужны слуги, готовые колдовать и научить других?

Тмир-ван сверлил его нечитаемым взглядом, а Нории смотрел без вызова – и излучал доверие. На Туре бы все окружающие уже считали его своим лучшим другом и на руках бы вынесли обратно к дармонширским войскам.

Но здесь его сенсуалистские умения ощущались совсем слабенько, как щекотка перышком. И эмоции окружающих он ощущал как сквозь толстое стекло – отдаленно, скупо.

– Ты сладко петь, колдун, – сказал генерал и поймал его взгляд. – Но ты сейчас все сказать, чтобы жить. Мне некогда разбирать, где ты врать.

Нории почувствовал, как его волю продавливают ментальным прессом, как внушают желание говорить правду, рассказать все, о чем спрашивают… он закрыл глаза, он мысленно ставил в голове барьеры – но сеть почти убила его, и сил не хватало справиться.

– Ты мочь научить меня колдовству? – спросил тиодхар.

Давление усилилось, и дракон сжал зубы. Его затрясло – и он почувствовал, как рот открывается и словно чужой начинает выговаривать слова.

– Нет. Это врожденные способности.

Тмир-ван удовлетворенно кивнул.

– Ты будешь служить моим богам?

– Нет. Я предпочту смерть.

– Сколько людей в войске, в котором ты сражаться? Сколько там колдунов? Сколько людей в твоем городе? Где он есть? – Тмир-ван кивнул на карту. – Какое там войско? Кто править в городе? Много ли таких как ты колдунов есть в новом мире? Говорить, колдун.

Давление еще усилилось, и все, что он смог сделать – говорить правду так, чтобы она казалась страшнее, чем есть. И говорить медленно, выигрывая время и используя крохи своей силы.

– Я сражался в войске, где почти сорок тысяч воинов. Но колдунов там немного – несколько сотен. Не все такие сильные, как я, но почти каждый может вызвать по десятку огненных духов и нанести мощные колдовские удары… – Нории застонал, пытаясь вытолкнуть чужой ментальный контроль из головы, чтобы не говорить об Ангелине, чтобы не давать врагу даже мысли использовать ее… и не смог. – В моем городе более ста тысяч жителей… правит там моя жена и она сильнейшая колдунья, способная сжечь все твое войско, генерал…

Молодой иномирянин скрипел пером, занося информацию в свиток, Тмир-ван слушал пленника внимательно, задавая вопросы – о его титуле, о земле, которой он правит, об армии и соседних государствах, – и удовлетворенно, спокойно кивал. А Нории говорил и говорил, не в состоянии остановить себя, защититься – силы восстанавливались по крохе, по полкрохи, и он понимал, что не успеет за время допроса прийти в форму, как бы ни заговаривал слушателей.

Четверо, тысячелетия скрывающиеся от местного солнца во тьме, единомоментно почувствовали, когда над равниной стало закручиваться напряжение перед прорывом последнего канала на Туру. И с той поры им стало неважно все остальное – лишь одна из двух оставшихся теней непрерывно следила за скрытой областью на месте падения оружия их давнего врага, чтобы не выпустить, не допустить выхода чужака до того, как они сами смогут пройти сквозь врата.

А успеют это сделать – и можно будет уже с той стороны уничтожить врата, чтобы чужак остался здесь. И тогда победа будет им обеспечена.

Когда полилась молитва жрецов, сообщающая, что дымка на месте будущих врат закручивается в спираль, боги уже об этом знали. И нетерпение, которое подгоняло их последние декады, стало почти болезненно невыносимым.

Врата должны были открыться в ближайшее время, – но еще предстояло подождать, пока переход укрепится, наберет прочности. Совсем немного – и это время будет использовано для выхода последней армии – но каким же бесконечным казалось сейчас это «немного»!

«Пусть армии готовятся, – передали они жрецам. – Пусть каждый человек будет готов выступать сразу, как образуется проход. А мы придем в новый мир через несколько долей за вами».

По времени нового мира для укрепления перехода нужно было от часа до двух. От восьми до шестнадцати долей. Совсем немного по сравнению с вечностью.

Они набрали много силы и сейчас переговаривались, решая, не стоит ли за последние доли впитать силу поверженных богов. Но солнце уже поднималось над равниной, а здесь оно было злое, ревнивое, и силы могло отнять больше, чем можно было взять у уже истощенных пленников. Боги не стали рисковать – сейчас они были сильнее, чем когда бы то ни было при прошлых завоеваниях, и больше никогда солнце другого мира не станет им чуждым – потому что они поглотят его богов, станут с ними единым целым.

Они были так сильны, что даже недавние выходы Девира с колоколом-огнем и Омира с копьем-гарпострогом ослабили их на малую малость, и все это компенсировалось силой, взятой у побежденных богов. И не волновало завоевателей, что Лакшия, город, который поставлял им молитвы и жертв, практически уничтожен – вода, отступив, оставила тысячи тел, потому что даже привычные к наводнениям дома не выдержали удара стихии. Не волновало их и то, что оставшиеся на планете после их ухода обречены на гибель вместе с нею.

Вот-вот дымка межпространственного перехода образует червоточину. Вот-вот пойдут по ней первые разведчики.

Боги, замерев, отслеживали, как наливаются силой последние врата перед прорывом, как усиливаются остальные «канаты» – так, что пройдет совсем немного времени, и они точно выдержат проход той силы, которой являлись сейчас ждущие.

Глава 6

Тафия, 10–11 утра, 6 мая

5–6 утра по времени Рудлога

3–4 утра по времени Инляндии

По всей Туре священство выходило на службы: там, где это было возможно, несколько служителей окружали маленькие поселки и творили защитные молитвы, там, где города были слишком большими, собирали народ под кров монастырей и храмов, а то и располагались вокруг парков, создавая щит над ними.

Молились в каждой стране и Триединому, и своим богам-покровителям. Молились в Тидуссе и великим духам – многоглазому духу Инире, что вечно струился в небесах и приглядывал за Турой, и шестиглазому духе Шивале, что являлся в виде большого паука и приносил гармонию и равновесие, и морскому духу Таласу, что спасал рыбаков, и другим духам.

И в Тафии, под сводами обители Триединого в Тафии продолжала возноситься непрерывная молитва – настоятель Оджи и около пятидесяти братьев двойной цепью окружили ключ к порталу, и читали славословия Творцу, наполняя пространство умиротворением. Вокруг них, закрывая внутренний двор обители, сверкал серебристый щит – ректор Нефиди и драконы-маги из Тафийского университета установили его на десяток накопителей, которые должны были сдержать на какое-то время захватчиков.

– Мы установили максимально возможный купол, – хмуро проговорил ректор. – На больший у нас не хватит сил. Вся надежда на вас, настоятель. Будем надеяться, что предсказание йеллоувиньского императора верно, и портал откроется завтра, а не сегодня.

Настоятель под мелодичный гул возобновившейся молитвы покачал головой.

– Стихии слишком слабы, уважаемый Нефиди, а сегодня с утра, как вы наверняка почувствовали, ослабли еще. Если бы не наши молитвы и стены храма, портал был бы уже открыт.

Они оба посмотрели на вишню, вокруг которой начала собираться белая дымка, то сжимающаяся с усилением молитвы, то дальше поднимающаяся по стволу.

– Мы сейчас займемся ловушками на случай, если переход откроется раньше и отсюда пойдет враг, – сказал Нефиди. – Только восполним резерв и поставим вокруг храма столько, сколько сможем. Для вас, отец Оджи, мы оставим проход на главной дороге, что ведет к реке – но вы должны выйти последним, пропустив всех братьев вперед, потому что за вами активизируется ловушка.

Настоятель Оджи сделал знак, что услышал, и вновь присоединился к молитве. Через несколько минут он ощутил, как у храма чуть подскочил стихийный фон – то драконы поставили первую ловушку.

Братья молились, но мир трещал по швам, и настоятель понимал, что теперь даже совместной молитвы всех людей Туры не хватило бы, чтобы обратить катастрофу вспять.

Солнце уже поднялось высоко над головами и преломлялось в хрустальных побегах терновника, который за прошедшие часы оплел храм десятками слоев, заполнив пространство между колоннами по периметру, поднявшись по ним снаружи и дотянувшись до купола храма во внутреннем дворе. Лишь несколько проходов оставил терновник меж колоннами для монахов, да и те открывал только когда кто-то подходил к нему. От сияющих стен, радужные блики от которых ложились на лица и одежды молящихся, по мозаичному полу к монахам то и дело подползали побеги с белыми цветами, слушая молитвы – словно разведывая обстановку.

Ректор Нефиди также передал, что из Истаила уже три часа назад вылетело несколько сотен драконов, что сюда летят сражаться и защищать жителей Песков и другие драконы из Белых городов. Но от Истаила в Тафию было лететь не менее четырех часов – успеют ли драконы подготовить оборону, вывести остатки жителей, или прибудут тогда, когда из портала уже выйдет армия?

Настоятель почти воочию видел, как сила молитвы сжимает, успокаивает стихии, как замедляет все сильнее закручивающиеся потоки – и желал, чтобы сил братии все же хватило на вседенное и всенощное стояние. Потому что сейчас только монахи и купол терновника стояли между порталом и спешно уходящими из города жителями.

Старые часы на мраморной стене внутреннего храма показывали без пятнадцати одиннадцать утра, когда белая дымка подобралась к ногам монахов. По земле вокруг вишни вдруг поползли трещины, она стал осыпаться, уронив дерево набок, а потом и поглотив быстро расширяющимся котлованом, заполненном вязким белым туманом. А над туманом, наполовину погруженный в него, стал раздуваться перламутровый шар, в котором клубилась серая мгла.

Сильнее и громче запели братья, вкладывая в молитву всю душевную силу – и расширение чуть приостановилось…. Но вот окутанные дымкой края кратера снова начали расширяться, а вслед за ним – и шар. Накренилась, а затем и рухнула в туман статуя Желтого, у которого была посажена вишня, туманное озерцо стало шириной с хороший бассейн, а шар – с двухэтажный дом. Он то и дело чуть сжимался под молитвы монахов, а затем, словно преодолев очередную стену, рос дальше.

Вот он завибрировал, закружившись сам вокруг себя – и раскрылся, как бутон лотоса, раскинув вокруг лепестки, и продолжил расти, оставив в центре кипящую серую хмарь.

Одна за другой с тихим шорохом соскользнули, раскалываясь на куски, в дымку статуи Великих Стихий и столб с ликами Триединого, пошла трещина по стене белого храма с древней кованой дверью… братья отступили от озерца на десяток шагов, потом еще на десяток, не переставая молиться.

Цветок дрожал, становился бледнее и почти исчезал, и истово молилось священство обители – в какой-то момент настоятелю даже показалось, что они обратили процесс вспять… но вновь стал расти и крепнуть огромный портал, поглощая строения обители.

Накренился тысячелетний храм – первым сорвался вниз огромный купол, нырнул в озеро мглы, подняв бурунчики, затем стали оседать стены, пережившие десятки Владык и сон драконьего народа в горе.

Братья уже вышли за границу щита, установленного драконами, и прижимались к внешним колоннам, обвитым терновником, потому что провал подкрадывался к опоясывающей обитель галерее… а затем заскрипели основания внутренних колонн, съезжая в бездонное озеро, ведущее прямиком в другой мир через мириады километров, посыпалась мраморная крыша над головой – и по крику настоятеля монахи стали выбираться наружу через щели в терновнике.

– Великий, отходи, – шепнул настоятель хрустальным побегам, – иначе твоя защита не выстоит!

Терновник, перебирая побегами, вросшими в землю, отступал вслед за монахами, расширяя купол, а вслед за ним ползло туманное озеро, окруженное лепестками перехода и накрытое почти по самому краю щитом. А затем… щит замерцал и начал разваливаться, потому что накопители, на которые он был установлен, один за другим соскользнули в бездну. У настоятеля Оджи сжало сердце – сколько сил потрачено на его установку, и все зря. Но вот расширение остановилось – туман становился гуще, еще гуще и тяжело шел по кругу, а лепестки наливались светом.

Наступила такая тишина, что слышно было тяжелое дыхание людей и шорох осыпающейся породы. Вершина холма, где прежде стояла прекрасная обитель, была срезана, над ней сиял купол терновника, а внутри в паре метров от драконьего щита трепетали лепестки созревшего перехода. Купол терновника был теперь такого размера, что под ним легко бы поместился дворец Владыки Четери с частью парка.

Из дымки показались первые люди. Они увидели монахов, так и стоящих вокруг бывшего храма – но не выказали удивления. Они увидели терновник, и осмотрели его, и пощупали – первые тронувшие упали, уколовшись и уйдя в сон, и люди стали осторожнее, взгляды их – злее. По команде главного несколько человек попытались срубить побеги ножами и мечами – на терновнике оставались зазубрины, некоторые ветви были срублены – но и он бросался побегами и жалил, отправляя в сон то одного, то другого иномирянина.

Монахи, окружившие настоятеля, молча глядели на них, переживая потерю дома и бессилие перед лицом врага. Храма больше не было, не было и храмовых земель, при нападении на которые братия имела право уничтожать нападавших.

– Не унывайте, братья, – проговорил настоятель негромко. – Наше стояние еще не окончено.

Неприятель не вступал в переговоры – заснувших быстро оттащили обратно в дымку, а через несколько минут из тумана вырвались с визгом и верещанием, разнесшимися по округе, пара сотен стрекоз. Управляли ими несколько человек, зависших на раньярах посреди купола.

Стрекозы облепили терновник – они грызли его изнутри, не страшась шипов, которые не могли проколоть хитин, – но и стихийный дух оплетал тварей побегами, сжимая с чудовищной силой и отшвыривая ошметки. Раньяров было очень много – они прогрызали несколько ветвей, а с внешней стороны вырастал еще десяток, они проламывали дыры, которые тут же зарастали… и пусть все больше стрекоз выбиралось из портала, так, что скоро терновник изнутри напоминал шевелящееся осиное гнездо, великий дух Песков стоял крепко.

– Надо помочь ему, – тихо, но слышно для всех повелел настоятель Оджи. Он поднял руки и заговорил, призывая помощь. Остальные монахи присоединились к нему.

И помощь пришла.

Спустились с небес змейки-овиентис и тут же бросились в атаку, вцепляясь в крылья стрекоз, пробивая в них дыры. Полетели от реки красноглазые водяные чайки вернглассы, просочившись сквозь побеги и молчаливо врезаясь в раньяров, выкалывая им глаза. Вырвались из оставленных жителями очагов огнептицы, сумевшие пролететь через малые сплетения терновника, вытянувшись струйками пламени, и тут же начавшие пробивать чудовищ насквозь. Запели крошечные равновесники, усыпляя тех, кто управлял стрекозами, отчего под куполом образовался хаос. Раньяры метались, сталкиваясь, падая в переход, и невыносимый визг разносился по окрестностям. Духи продолжали наносить удары и рассеиваться, израсходовав свою силу. И первыми обессилели фиолетово-золотые равновесники: трудно концентрировать гармонию, когда гармония мира рушится.

Один из иномирян, заснувших на спине раньяра и чудом избежавший столкновения, очнулся и заорал что-то нервное, злое. Махнул рукой, уходя на стрекозе в переход, и за ним широкой лентой стали нырять в туман остальные твари.

Монахи замерли, шепча благодарственные молитвы духам и переводя дыхание. Внутри осталось еще много духов – но были они полупрозрачными, мерцающими, словно держались из последних сил.

За спинами монахов воздвигались ловушки, пустел великий Город-на-реке, выпуская жителей на запад и восток, на север и юг, и драконы летали над городом на свой страх и риск, помогая уйти слабым и немощным. Несколько десятков, уже прибывших из ближайших городов, кружили над павшей обителью, готовые броситься в атаку. Но в Тафии все еще оставалось много людей: на эвакуацию даже малозаселенного города нужно много часов, если не дней – а их не было.

– Братья, – слабо позвал настоятель Оджи, – пока есть передышка, нужно попытаться снова создать большой щит, чтобы защитить терновник изнутри. Иначе следующая волна будет сильнее, и его рано или поздно сметут.

Но как ни пытались монахи выстроить щит – то ли близость портала не давала это сделать, то ли так ослабли стихии, что даже силы слуг Триединого не хватило на то, что раньше давалось с легкостью. А верить, что враг отступил насовсем, было глупо.

И он, конечно, не отступил. Через десяток минут, когда ожидание стало невыносимым, из портала снова вырвались стрекозы под предводительством нескольких иномирян, стали отчаянно нападать на духов – на первый взгляд показалось, что люди посылают крылатых тварей в самоубийственные атаки. И только через несколько мгновений стала понятна задумка врага. Пока раньяры отвлекали духов, из дымки появились люди – они попарно вытаскивали на плечах черные и зеленые деревянные ящики и ставили так близко к терновнику, как могли, избегая ударов его ветвей. Настоятель Оджи всмотрелся в надписи на ящиках на рудложском, инляндском, блакорийском, и вдруг осознал, что это все – взрывчатка с Туры. Много, очень много взрывчатки.

– Это опасно для тебя, великий! – крикнул он терновнику, обвивавшему взрывчатку ветками. – Отодвигайся!

Терновник опасливо начал перебирать побегами, отодвигая и расширяя сплетенный из себя самого купол, монахи забормотали, прося водяных духов облепить ящики, чтобы промочить взрывчатку – и вниз рванулись десятки чаек, но из тумана уже выходили люди с гранатометами. Они встали на противоположном от ящиков краю портала, прицелились… раздалось несколько выстрелов – и началась детонация. Монахи попадали на землю, прикрывая головы руками, заметались всполошно стихийные духи.

Терновник бы выдержал – но вдруг вновь скакнуло напряжение стихий, и он стал полупрозрачным, а грохочущие взрывы начали пробивать в нем большие дыры со стороны дороги к реке. Часть его рухнула в портал, он боязливо подтянул остальные побеги, пытаясь выстроить новую преграду – но из пробоин уже вырвались в небо над Тафией раньяры, которых тут же, на взлете встретили драконы.

Завязался воздушный бой. Монахи призывали духов – но те слабели все сильнее, на монахов пикировали стрекозы – и им приходилось воздвигать над собой щиты, отступать и прятаться в дома вдоль дороги. Вновь и вновь выходили из портала иномиряне с взрывчаткой, гремели взрывы – и терновник из последних сил хлестал нападающих ветвями, колол их, скручивал в смертельных объятиях стрекоз.

Великий дух был силен – но пробоины были слишком велики, он не успевал их зарастить – и через эти дыры, расширяя их, продавливая массой тха-охонгов, пробивая взрывами, полилась на Тафию иномирянская армия.

Хутор Латевой, Рудлог,

5–6 утра

Бункер у деревни Березовое был тих, но вокруг кипела работа: майор Вершинин, оставшийся после гибели Дорофеи Ивановны за главного, руководил разбором завалов, фиксацией информации о погибших и их кремацией. На охране бывшего хутора, от которого остались несколько разрушенных стен и слой пепла и каменной пыли, встала пара двухсотенных рот, остальные части, пришедшие ночью на помощь, выдвинулись в Иоаннесбург.

Матвей Ситников маялся. После пробуждения и телефонного разговора со Свидерским он так и не смог заснуть и чувствовал себя странно: тело то и дело вновь окатывало жаром, словно резко поднималась температура, но сознание оставалось кристально ясным и силы с каждым разом возрастали.

Похоже, последним опустошением он раскачал резерв так, как за все годы обучения в магуниверситете не раскачивал.

Дежурный командир охраны отправил его после сеанса связи на осмотр в лазарет, и Матвей, пока ждал виталиста, заглянул к Димке в палату. В ней разместилось несколько бойцов, пахло лекарствами и антисептиком. Друг спал под капельницей, измученный и очень повзрослевший. Ситников, стоя у его койки, вспомнил, как тот умирал на его руках, вспомнил вчерашний вечер и всех, кто погиб, защищая бункер, и неожиданно для себя всхлипнул, как в детстве. Потер глаза костяшками пальцев и тихонечко, чтобы не вызвать недовольство врачей за несанкционированное вмешательство, подпитал друга витой.

Матвей уже знал, что прямо сейчас иномиряне атакуют Иоаннесбург и бои не прекращаются со вчерашнего вечера. Но это воспринималось спокойно, а вот внутреннее беспокойство все росло. Из-за Алины? Из-за того, что предстоит ей с профессором Троттом и драконом Четери?

Пожилой виталист, просканировав Ситникова, покачал головой:

– Я диагностировал вас несколько часов назад и был уверен, что вы полностью выгорели, – проговорил он, – и то, что я вижу – это настоящее чудо. У вас сил сейчас побольше, чем у меня.

– Быть может, тогда вам нужна помощь с ранеными? – спросил Ситников с надеждой, но виталист развел руками:

– Все операции проведены, все стабильны. Вы можете пройтись по тяжелым и подпитать их витой, но затем я настойчиво рекомендую вам отдохнуть, Ситников. Что бы ни помогло вам восстановиться, помните, что недостаточно починить тело и ауру, наша психика тоже должна отдохнуть и переработать случившееся. Вам положен покой и сон. И усиленное питание – сходите-ка в столовую, не ждите утра.

Столовую Матвей оставил на потом – сначала нужно было заглянуть к Алине.

Принцесса и лорд Тротт лежали безучастные, недвижимые – только грудь у обоих вздымалась равномерно. От них обоих тянуло холодом.

– Лучше не прикасайтесь и не подходите близко, – предупредил отец Олег. – Слишком нестабильны стихии. Для меня это безопасно, для вас может быть нет, несмотря на вашу связь.

Матвей потоптался рядом у двери, чувствуя стеснение в груди. Маета усиливалась, и он отчетливо чувствовал, как нервно, рвано пульсируют стихии – как будто кто-то то наводил резкость, то снижал ее.

В столовой со стороны кухни гремели кастрюли – повара из новоприбывших готовились кормить гражданских и немалый гарнизон бункера. Ситников поел, рассеянно глядя поверх тарелки. Ему было больно и глухо, и казалось, что после вчерашнего он сам действительно сгорел дотла. Словно там остался мальчишка, который все не воспринимал войну реальной. А потом война пришла сюда.

Он доел, аккуратно сложил посуду на поднос и отнес к мойке. А затем пошел разыскивать майора Вершинина. Спать не хотелось, хотелось что-то делать.

Андрей Михайлович был наверху за бывшим щитом – солдаты под его руководством расчищали пространство вокруг бункера, заваленное тушами инсектоидов и телами иномирян. Светили прожекторы, в отдалении в углубленных воронках от взрывов пылали кремационные костры, и над холмом плыл невыносимый запах горящей плоти.

– Ситников, – проговорил он, заметив Матвея. – Почему не спите? Всем, кто участвовал в обороне, пришел приказ отдыхать.

Глаза у него были красные, голос скрипучий. Он так и не ложился с окончания боя, и говорил как прежде резко, отрывисто, но в голосе теперь чувствовалось тепло. Пережитое вместе стерло границы званий и опыта, и они теперь друг для друга были своими.

– Вы не отдыхаете, командир, – заметил Ситников. Взгляд его упал на винтовку, которую перекинул через плечо Вершинин – с заляпанным кровью треснувшим, сбитым прикладом.

– Командиры ложатся позже всех, – усмехнулся потомственный аристократ. Под глазами его залегли желтые тени, лицо было серым. Он поймал взгляд Ситникова, кивнул. – Да, это ее винтовка. Из которой она сделала последний выстрел. Потом ей билась капитан Дробжек. Нашел внизу. Невероятная женщина была.

Ситников кивнул. Действительно. Невероятная.

Снова защипало в глазах.

– Майор. Могу ли я, – Ситников откашлялся. – Разрешите присоединиться к Александру Даниловичу, командир, раз я здесь сегодня не нужен.

Вершинин тяжело вздохнул, и Матвей увидел, насколько же он на самом деле вымотан.

– Рад, что вы все же научились согласовывать свои действия с начальством, – проговорил он. – Но нет, Ситников. Вы нужны следующей ночью как связующее звено с принцессой, если вдруг сегодня вытащить их не получится. Вдобавок, вспомните – у Свидерского сработанный, слаженный десантный отряд боевых магов. Вы с ними не работали, и вы просто будете им мешать, отвлекая на то, чтобы прикрывать вас.

Матвей сжал зубы. И кивнул.

– Ну что, не сбежите самовольно? – устало спросил Вершинин.

– Никак нет, – ответил Ситников. – Не сбегу, майор.

– Хорошо. Хватит с вас подвигов. Отдыхайте. Считайте, что сегодня у вас увольнительная.

– Тогда могу ли я навестить родных? – спросил Матвей, воодушевившись – слишком давно он не ходил к маме, да и Свету он обещал навещать. – Клянусь, что пойду именно к ним, – заверил он, поймав нехороший взгляд командира.

– Посадить бы вас под замок, – покачал головой Вершинин, – но я рассчитываю, что вы действительно усвоили урок. Напомните, где они находятся? Не в зоне боев?

– В Тафии, – ответил Ситников. – Это в Песках. Там все мирно.

– Да, – Вершинин с усилием потер лицо. – Вы осилите в одиночку переход на такое расстояние? Вы ведь раньше ходили парно с Поляной или Свидерским?

Ситников прислушался к себе.

– Мне кажется, осилю, – проговорил он. – Мой резерв очень вырос, Андрей Михайлович.

Через полчаса после того, как Ситников шагнул в Зеркало, Вершинин все же спустился в бункер – выслушать последнюю информацию от связистов, доложить в центр о положении дел и лечь спать. И там в распечатках текущих сводок он прочитал информацию о том, что следующий портал должен открыться в Тафии не позже, чем через сутки.

– Твою мать, – с чувством выразился потомственный аристократ и попросил связать его с Тандаджи.

Глава внутренней разведки выслушал его и сухо сказал, что принял информацию к сведению.

– Я что-то могу сделать? – спросил Вершинин.

– Ложитесь спать, – так же сухо ответил Тандаджи. – Будем надеяться, что у господина Ситникова вырос не только резерв, но и мозги, и он в скором времени вернется к вам вместе со всей родней.

Матвей, которому создание портала в одиночку далось не без труда – но все же далось, вышел из портала во дворе дворца Четери и заморгал, привыкая к смене рудложской ночи на тафийское солнечное утро.

А затем замер.

Дворец был оплетен сверкающей на солнце шипастой лозой и выглядел безлюдным. Тишина резала ухо. И лишь над головой пронеслась пара драконов, разбивая ощущение, что он попал в странный сон.

Матвей прошел ко входу во дворец – терновник настороженно засиял белыми цветами, одна из ветвей потянулась к нему, и Ситников, в которого до автоматизма было вбито первое правило любого студента-мага – избегать контакта со всем незнакомым, отступил на несколько шагов назад. Просканировал «незнакомое» и изумленно присвистнул – ибо терновник оказался стихийным духом гигантских размеров.

Ворота, ведущие в город, тоже были оплетены терновником – поэтому Матвей, подтянув под ноги скрученную белую стихию, осторожно поднялся в воздух выше стен: на воздушных потоках он не так часто практиковался, как надо бы было, да и стихии сейчас вели себя непредсказуемо.

С Тафией все было не так. Сверкали оплетенные терновником крыши, над ними туда-сюда летали драконы, опускаясь над улицы, и видны были меж холмами текущие вдоль каналов из города человеческие ручейки и реки. Над университетом сияла надпись «Уходите из города, здесь скоро будут иномиряне», и Матвей, наконец-то все поняв, помрачнел. Он на всякий случай облетел дворец, заглянул в покои Светланы, в комнаты мамы с сестренкой – но все они были наглухо оплетены терновником. Не могут же они быть внутри – их наверняка должны были вывезти в первых рядах! И самое разумное – сейчас вернуться в бункер, потому что он нужен там.

Матвей поколебался. А если Свету и маму с Машкой не успели вывезти?

Он вновь спустился на мозаичную плитку у фонтана, подошел к терновнику.

– Добрый день, – сказал он с неловкостью, вспоминая, как их учили общаться со старыми и крупными стихийными духами. – Великий и сильный, можешь ли ты помочь мне? Я ищу своих сестер и маму с тетей. Моя двоюродная сестра – Светлана, жена Владыки Четери. Ты не знаешь, где она? Я хочу ей помочь, хочу увести отсюда. У меня нет ничего, чтобы тебя отблагодарить, но я обещаю, что принесу тебе самого вкусного масла… и спрошу еще, что ты любишь. Помоги, пожалуйста. Их увезли куда-то или они еще здесь?

Терновник некоторое время качал ветвями, потом выстрелил побегами куда-то за спину Матвею. Ситников обернулся – в воротах в город образовывался проход, побеги отворили створки, потянув за них, и белые цветы расцвели на стенах двумя линиями, указывая на ворота.

– Спасибо, – сказал Матвей и на всякий случай вежливо поклонился.

Когда он выходил из ворот, взгляд его упал на два клинка, оставленных Четери в стене. Обычно вокруг них на площади у входа толпился народ, но сейчас было пусто, и только на одной из улиц Ситников увидел спешащую вниз по холму семью с осликом, на которого были навешаны тюки с вещами. Истошно и жалобно плакал ребенок на руках у молодой матери.