Читать онлайн Суперпозиция

Глава 1

Кристина проснулась рано утром с ощущением надвигающейся тревоги. В комнате стоял мрак. Сквозь длинные узкие щели в плотных тяжелых шторах пробивался тусклый утренний свет. За окном шумел дождь.

Она протянула руку, приподнялась и взяла с прикроватной тумбы стакан воды. Рядом на блюдце лежали капсулы с лекарством. Она сгребла их пальцами с выкрашенными в ярко-красный лак ногтями и опустила себе в рот, запивая водой. Снова опустилась на подушку, ощущая слабость во всем теле. Необходимо было вставать. Она ухмыльнулась своим мыслям. Ведь она знала, что уже не встанет никогда. Уже прошло больше года после несчастного случая. Бесконечная череда операций и восстановительные процедуры ничего не дали, у нее больше нет надежды. Какая она была самоуверенная! Считала, что ее силы воли хватит на то, чтобы победить перелом позвоночника и поднять себя из инвалидного кресла. Даже ее огромной жизненной энергии было недостаточно для этого!

За дверью послышались тихие шаги. Кристина прислушалась.

– Кто там? – спросила она громко.

Дверная ручка повернулась, и в открывающуюся дверь заглянул Стас, молодой мужчина, широкоплечий блондин-красавец.

– Я думал, ты еще спишь. Не хотел тебя будить, – сказал он, остановившись на пороге комнаты.

– Я уже проснулась, как видишь. С добрым утром! – рука Кристины машинально потянулась к волосам, чтобы поправить их, но она мгновенно одернула ее.

– Я ухожу. У нас сегодня съемки, – безразлично сказал Стас.

В темноте комнаты Кристина не видела его лица, и хотя его торс был направлен в ее сторону, она знала, что он не смотрит на нее.

– А где же «Доброе утро»? – спросила Кристина, приподнимаясь в кровати. – И прощального поцелуя тоже не будет?

Стас неуверенно двинулся к кровати, на которой лежала жена. Он склонился над ней и поцеловал ее в щеку, быстро, еле касаясь кожи.

– Доброе утро! – снова сказал он холодным тоном. – Я ухожу. Тебе позвать Анну?

– Когда вернешься? – спросила Кристина, держа себя в руках, хотя правый уголок ее губ дернулся, указывая на ее нервозность.

– Не знаю, – раздраженно ответил Стас, разглядывая белоснежный рукав своей модной рубашки, на котором блестела золотая запонка. – Я же сказал, у нас съемки.

Он развернулся и пошел в сторону входной двери по толстому темно-зеленому ковру, оставляя на нем вмятины от начищенных до блеска коричневых кожаных туфель.

– Так позвать тебе Анну? – повторил он более мягким голосом, прикладывая для этого определенные усилия.

– Я сама ее позову, – сказала Кристина ровным голосом, глядя ему в затылок. – Иди, развлекайся.

– Я не развлекаюсь, – голос Стаса зазвучал стальными нотами. Даже посреди полумрака было заметно, как напряглись его могучие плечи, – я работаю.

– Так иди, работай. Ноги только не истопчи в кровь, – с такими же нотами в голосе сказала Кристина.

Он даже не обернулся, хотя желание подойти к ней и ударить ее наотмашь было очень сильным. Стас вышел, хлопнув за собой дверью. Его трясла мелкая дрожь. С каждым разом ему приходилось все труднее находиться с ней рядом и изображать из себя любящего мужа в ответ на ее хлесткие уничижающие его фразы. Ничего! Он потерпит! Лишь бы она не догадалась о том, что он задумал.

Пройдя вдоль коридора по гладкому натертому паркету, он подошел к лестнице. Скользя ладонью по деревянным перилам, бегом спустился на первый этаж к входной двери и, выходя на лестничную площадку к лифту их элитного дома, хлопнул ею тоже.

«Тварь!» – прошептала Кристина, подняла с тумбы мобильный телефон и, набрав номер, приказала сиделке прийти к ней в спальню.

Анна зашла почти сразу, неся в руках поднос с чашкой. Это была крупная тяжеловесная деревенская женщина, с круглым, улыбчивым лицом. Она поздоровалась с Кристиной, поставила поднос с чашкой кофе на стол у окна, и стала раздвигать тяжелые шторы, впуская в комнату скудные потоки света пасмурного утра.

Кристина все еще лежала в кровати, пытаясь понять причину утренней тревоги: к Стасу это не имело никакого отношения – с ним все было решено. Она, наконец, покончит с ним. Указание юристу о подготовке документов на развод уже дано. И все же что-то ее тормозило. Обычно она не терпела отсрочек и всегда твердо и даже жестко требовала быстрых и четких действий от каждого, с кем имела дело, но юриста она подгонять не спешила. Документы уже были готовы, но Кристина медлила со следующим шагом .Наверное, она, глупышка, совсем расклеилась и теплила в себе надежду, что Стас еще видит в ней ту, которой она раньше казалась самой себе рядом с ним: молодую, нежную, любящую, страстную; а не ту, какой она была на самом деле: женщину, у которой было все, что она пожелает: мужчины, деньги, власть; женщину жесткую и расчетливую, ослепленную страстью и мстительную, женщину, которая всегда берет свое. Да, она была именно такой: она долго воспитывала в себе эти качества, стараясь хоть немного походить на отца, которым восхищалась в детстве – человека влиятельного и хладнокровного, любой ценой достигающего, поставленной перед собой цели. При любых обстоятельствах он всегда был спокоен и уверен в себе, всегда излучал живость ума и деловую хватку. Именно благодаря, этим взлелеянным в себе качествам Кристина всегда добивалась блестящих результатов в любом своем начинании. И теперь, когда отца не стало, а она заняла его место в Совете директоров, она с еще большим рвением пыталась походить на него.

Она знала, пусть Стас и не любил ее, но он восхищался ею, как восхищались все остальные, кто знал ее достаточно близко. Восхищались, возможно, не как женщиной, но как человеком, как дельцом, как лидером с бесконечной энергией, частичка которой доставалась каждому с позволения высокомерной хозяйки. Страсть, с которой она бралась за дело и стремилась к поставленной перед собой цели была всегда столь всеобъемлющей, что сомнения о неудаче даже не приходили никому в голову. Перфекционизм по отношению к окружающим и самой себе превращал результаты ее работы в шедевры, а саму ее в эталон совершенства. Этакая богиня войны – прекрасная и устрашающая!

Все это было так еще почти год назад, до того страшного момента, когда врачи огласили ей приговор – она больше никогда не будет ходить. С тех пор она замкнулась в себе, закрылась от окружающего ее мира, переехала с мужем из центра города на окраину в спальный район, и все для того, чтобы никто из знакомых не видел ее в инвалидном кресле, раздавленную и униженную. Она знала, что, как и всегда, придет в норму, освоится и будет снова рваться в бой, ведь это есть смысл жизни. Но пока этого не случилось, несмотря на силу воли, на твердый характер, на желание жить. И именно сейчас она чувствовала несвойственную ей слабость, именно сейчас ей хотелось быть любимой и нужной кому-то. Да не кому-то, а, конечно, Стасу, ее мужу; быть любимой особенно сейчас, когда она безнадежно прикована к инвалидной коляске, когда в первый раз в жизни после смерти отца ей очень страшно.

Анна раздвинула шторы на окнах и открыла боковую часть стеклопакета, впуская в комнату свежий влажный уличный воздух.

– Как вы себя чувствуете сегодня? – участливо спросила она, подходя к кровати, на которой лежала Кристина.

– Так же, как и вчера, – угрюмо ответила та, с усилием приподнимаясь в кровати.

– Давайте, я вам помогу. – Женщина подошла к кровати и крепкими руками усадила Кристину на ней, спустив ей ноги на пол.

– Давайте одеваться и завтракать, – сказала Анна, протягивая Кристине длинный шелковый халат с завязками на талии.

– Мне нужно в туалет. Помоги мне сесть в кресло. – Кристина злилась от бессилия, хотя уже привыкла к тому, что без помощи постороннего ей самой не справиться. Злость ей помогала бороться отчаянием, которого раньше она не знала. Для нее это было новое неизведанное чувство, которое к ее удивлению, оказалось настолько сильным, что изматывало ее стойкий непоколебимый дух. Она давила это чувство злостью: на себя, на отца, на Стаса, на Генерального директора Андрея, с которым работала много лет, даже на сиделку Анну. И от этой злости еще больше хотела жить и бороться, бороться со всеми и прежде всего с самой собой.

– Конечно, – сказала Анна, наклоняясь над Кристиной, – кладите мне руку на плечо.

Она приподняла Кристину с кровати, пересадила в кресло на колесах и осталась ждать хозяйку в комнате, тем временем заправляя кровать.

Вскоре дверь ванной комнаты распахнулась, стукнувшись о силиконовую накладку в полу, и хозяйка въехала в своем инвалидном кресле. Лицо ее было бледным.

– Я сама справлюсь, Анна, – сказала она, подъезжая к окну. – Иди пока. Я позову тебя, если мне что-нибудь понадобится.

Анна кивнула, забрала со стола поднос с чашкой кофе и направилась к двери.

– Постой, – окликнула ее Кристина, – зачем ты забрала кофе? Оставь, я выпью его.

Анна, казалось, смутилась.

– Это пустая чашка, Кристина Михайловна. Я забрала ее из комнаты Стаса Алексеевича, – сказала она, остановившись в дверях. – Вам принести кофе сюда?

– Во сколько он пришел вчера? – спросила ее Кристина.

– Я не знаю, – ответила Анна. – Я не видела его вчера.

– То есть, его вчера не было дома, когда ты уходила домой?

– Я не уверена, наверное, нет, – смущенно ответила прислуга.

– Ясно, иди, – отпустила ее Кристина. – Я потом спущусь.

Анна вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.

«Значит, у него снова кто-то появился, – размышляла Кристина.

И значит, ей не показалось, что от него повеяло перегаром, когда он склонился, чтобы чмокнуть ее в щеку. – Интересно, кто на этот раз?»

Кристина сидела у окна, сложив руки на широкий подоконник, и смотрела, как косой дождь разрезает воздух тонкими струнами, навевая ей мелодию симфонического оркестра. Влажный воздух, просачивался в открытое окно и бил ей в лицо холодными волнами. Она закрыла глаза и подставила лицо ближе к окну, вбирая воздух большими глотками, чувствуя, как капли, отскочив от стекла, разлетаются на мелкие брызги и падают ей на кожу, свежие, холодные, бодрящие.

Тревожное ощущение не отпускало ее. И дело было не в Стасе. Они уже давно стали друг для друга чужими. До происшедшего с ней несчастного случая, несмотря на его бесчисленные измены, Стас еще играл роль любящего мужа, но когда она оказалась в инвалидном кресте, ей все стало ясно. Он – молодой, красивый, с амбициями, присущими быстро получившему известность актеру и она – зрелая женщина, Член Совета директоров, финансовый директор госкорпорации, привыкшая подчинять себе людей – пара сомнительно подходящая друг другу. Особенно если она явно не молода, а он младше нее на двенадцать долгих лет. О чем она тогда только думала, когда выходила за него замуж?!

О, тогда, когда Кристина была, как ей казалось, почти на вершине мира, она не задумывалась об этих очевидных любому смертному вещам! Тогда, если в ней и не вспыхнула любовь, то страсти раскачивался бесконечный бурлящий белой пеной океан. Она купалась в нем с жаждой изможденного засухой блуждающего в дикой прерии животного, внезапно наткнувшегося на сказочный оазис, изобилующий бесконечными не иссякающими водами.

Время шло, океан успокоился, волны разгладились, и вода, отхлынув, оголила острые рифы, о которые ей лишь чудом не удалось разбиться несколько лет назад. Теперь же они возвышались над гладью воды, огромные и опасные, а ей не хотелось уплывать из тех вод воспоминаний, и она уже привычно плавала среди рифов, тихонько, не спеша и осторожно оглядываясь, чтобы не наткнуться брюхом на каменное острие. Бесспорно, это был всего лишь мираж, но так он был пленителен для нее и реален!

Кристина открыла глаза и посмотрела вдаль сквозь стекло, обвела взглядом череду серых многоэтажных домов, окружающих элитный комплекс, в который они переехали несколько месяцев назад, и вернулась в глубину комнаты. На кровати лежал ее халат, аккуратно сложенный заботливой Анной. Кристина стянула с себя ночную рубашку и бросила ее рядом, шелковая ткань сбилась в складках. Накинув на себя халат, Кристина поехала по коридору к лестнице с вмонтированным передвижным устройством. Скатившись на нем на первый этаж в своем инвалидном кресле, она поехала в сторону кухни, где Анна готовила завтрак.

Кристина взяла за правило не есть у себя в спальне, а отправляться в гостиную, где раньше они со Стасом часто ужинали при свечах. Но последнее время она все чаще заглядывала на кухню и молча сидела там у окна, пока Анна занималась готовкой. Кристина уже довольно ловко справлялась с инвалидным креслом, и передвигалась по квартире совершенно свободно. Это, конечно, не пентхаус, в который они со Стасом переехали после свадьбы, но все же – это пятикомнатная квартира в двести шестьдесят квадратных метров, достаточно просторная, чтобы не чувствовать себя запертой в клетке.

Анна суетилась у передвижного стола с колесиками, на котором стоял изящный фарфоровый чайник с розовыми цветами, наполненный ароматным черным кофе и такая же чашечка на блюдце. Анна уставляла передвижной стол блюдцами и пиалами, наполненными фруктами, медом, джемом, сыром, пышными круассанами и тостами. Она так ловко и проворно двигалась по кухонному пространству, несмотря на свою тучность, что Кристина невольно задержала на женщине свой взгляд.

Анна работала у них уже год. Секретарша Андрея, нашла ее через кадровое агенство, когда Кристина только вернулась домой после аварии. Оглядев здоровую деревенскую бабу, Кристина поначалу повела носом, но Андрей, Генеральный директор энергетической компании, ее начальник и друг, сказал ей, как и всегда, прямо, без обиняков:

– Дорогая, – потер он пальцами кончик своего носа, – Стаса практически не бывает дома, а ты, извини, теперь, можно сказать без ног. Кто тебя таскать будет? Французский повар? Или ты по квартире ползком передвигаться будешь?

Кристина проглотила обиду, но, поразмыслив здраво, согласилась с ним. И спустя год, глядя, как Анна проворно орудует на кухне, она в очередной раз убедилась в том, что говорил ей некогда отец: «Никогда не переходи на личности, всегда мысли отвлеченно, полагаясь только на одни факты и логические выводы».

–Не нужно накрывать в гостиной, Анна, – сказала Кристина, я выпью кофе здесь.

Анна спросила:

– Посидите у окна?

– Да, – ответила Кристина, направляя свое кресло к окну, за которым шумела дождевая завеса.

Анна подкатила стол и закрепила колесики.

– Кушайте, Кристина Михайловна, – сказала она, – а я пока у Стаса Алексеевича в комнате приберу. – Приятного аппетита.

– Спасибо, – ответила Кристина, вглядываясь в серую даль дождливого дня.

Когда она вернулась в свою комнату, время на настенных часах показывало одиннадцать. Значит, она просидела на кухне у окна почти час. Тост, с клубничным джемом и чашка кофе – это все, что она смогла впихнуть в себя: аппетита давно не было.

На прикроватной тумбе зазвонил мобильный телефон. Кристина удивленно поглядела на мобильный и подъехала к кровати. Сегодня у нее был выходной, а в выходные дни по рабочим вопросам ей не звонили, если только не было экстренной ситуации. Больше ее уже давно никто не тревожил: никто не приглашал ее на званые ужины, на открытие выставок или премьер фильмов. Если у нее возникала необходимость решить какой-либо вопрос, она звонила сама. Значит, что-то случилось на работе.

Она взяла телефон и посмотрела на экран, номер был не определен. Интересно! Кристина нажала на зеленый кружок в экране и сказала в трубку: «Алло».

– Доброе утро, Кристина Михайловна, – услышала она приятный знакомый голос, но не могла вспомнить, кому он принадлежит. – Это Денис Корнеев, помните меня?

Конечно, она его помнила. Денис Корнеев – генеральный директор холдинга «Северный Альянс», большинство акций которого принадлежит его отцу, Максиму Корнееву, другу и компаньону отца Кристины. Перед глазами у нее всплыло лицо Максима Корнеева, вернее, Максима Павловича, как она называла его в детстве, когда он приходил к ним в гости, и они с отцом закрывались в его кабинете, часами обсуждая стратегию очередного стоящего дела. Максим Павлович был прямой противоположностью ее отца, но только внешне: красивый, стройный, подтянутый мужчина, с густыми черными, местами седеющими волосами, обаятельный и жизнерадостный женский угодник; он всегда перебрасывался парой фраз с Кристиной, прежде чем скрыться за тяжелой дверью в таинственной глубине кабинета отца. И, несмотря на ощущение ее собственного несовершенства в купе с неуверенностью, отчуждением и замкнутостью, свойственной подросткам, Максим Павлович без особого труда вызывал на лице Кристины радостную улыбку. Уходя, он галантно слегка касался губами ее руки и подмигивал озорными глазами, холодными и голубыми, как раннее апрельское небо.

Отец был ее кумиром, а Максим Корнеев – первой юношеской любовью, идеальным мужчиной по ее детским незрелым убеждениям.

У Дениса Корнеева были такие же глаза, как и у его отца, холодные, голубые, завораживающие, большего Кристина о нем не знала. В подростковом возрасте они встречались очень редко, в основном, на приемах или общественных мероприятиях, когда их отцы, появлялись на публике, сопровождаемые своими семействами. После школы Денис уехал учиться в Англию, а Кристина решила продолжить обучение в России, чтобы быть ближе к отцу. И только через шесть лет она услышала о возвращении Дениса и одновременном назначении на пост Генерального директора в компанию его отца. В деловых сферах их пути не пересекались, и соответственно, Кристина удалила Дениса из поля своего внимания.

– Доброе утро, Денис. Память у меня хорошая. Чем обязана твоему вниманию? – спросила Кристина прямо, как всегда, без излишних церемоний.

Она с удовольствием отметила, что Денис не смутился ее прямолинейности, и голос в трубке продолжал звучать ровно и уверенно.

– Я рад. Нам надо встретиться, Кристина. У меня есть деловое предложение от людей, которых я представляю.

– От твоего отца?

– Да, отчасти. Но это не телефонный разговор. Так что насчет встречи?

– Хорошо, – ответила Кристина, ни секунду не колеблясь. Как и ее отец, решения она принимала молниеносно.

– Тогда сегодня в «Бёрне» в два часа за обедом. Рад буду увидеть тебя снова, – его голос звучал чарующе.

– Хорошо, – повторила Кристина, отметив про себя, что Денис перенял у отца манеру общения. – Я тоже буду рада.

– Тогда до встречи, – попрощался он, – с нетерпением буду ждать.

– До свидания, – сказала Кристина в трубку и отключилась, прошептав в задумчивости. – Еще один дамский угодник.

Она посидела в кресле, обдумывая предшествующий звонок и разыгрывая в голове возможные варианты направления предстоящего за обедом разговора. Отбрасывая неподходящие линии развития в сторону, она так и не нашла вероятного сценария. И это было интересно, это было интригующе. В глубине души она почувствовала, что оживает вновь; волчица, спящая внутри нее, проснулась, голодная и злая, готовая преследовать свою добычу терпеливо и настойчиво. В голове прозвучал голос отца: «В тебе есть волчья хватка, детка!».

Не кладя телефон обратно на тумбу, Кристина набрала Анну.

– Зайди ко мне, – сказала она холодно, – и принеси еще чашку кофе.

Она подъехала к туалетному столику и посмотрела в зеркало. Серые выразительные глаза на красивом овале лица взглянули на нее с грустью. Высокий лоб обрамляли светло-русые волосы, уложенные на затылке в идеально гладкую «ракушку», ровный длинный нос придавал лицу аристократичность, четко очерченный рот говорил о силе характера обладательницы. Идеальная классическая красота, несколько поблекшая в силу возраста, но еще не увядшая.

Кристина вздохнула, взяла в руку пушистую кисточку и стала наносить макияж.

Ресторан «Бёрн» находился в центре города рядом с набережной, скрытый в уютном дворике между многоэтажными домами. На первый взгляд – ничего особенного – большие витражные окна на первом этаже одной из многоэтажек, даже вывеску не удосужились повесить. Но в этом и смысл тайного места, куда не зайдет человек со стороны, не потревожит узкий круг посетителей, которые знают, что именно в этом месте можно найти уединение от чужих глаз и ушей, чтобы насладиться завтраком в одиночестве, обедом в узком кругу семьи или деловым ужином с компаньоном.

Черный автомобиль представительского класса подъехал к концу переулка и въехал в невысокую арку между домами, развернувшись на стоянке, сдал задом и остановился, заглушив урчащий мотор.

Макс, личный водитель, вышел из машины и махнул рукой метрдотелю, встречающему гостей у входа. Тот скрылся в глубине ресторана и обернулся в мгновение ока с официантом, катящим перед собой инвалидную коляску. Макс тем временем открыл заднюю дверь автомобиля и наклонился к Кристине. Он поднял ее на руки с легкостью спортсмена-тяжеловеса, подождал, пока подвезут кресло, и усадил ее на него, аккуратно, словно драгоценную статую.

– Спасибо, Макс, – поблагодарила его Кристина, поправляя на себе легкий голубой пиджак.

– Добрый день, Кристина Михайловна, – поприветствовал ее метрдотель, седой худощавый мужчина с военной выправкой.

– Добрый день, – сказала Кристина, – меня ждет Денис Максимович.

– Конечно, разрешите вас проводить.

Кристина кивнула в ответ, и он покатил ее в ресторан на инвалидном кресле по серой мокрой брусчатке. Официант шел рядом, удерживая над ними большой черный зонт: дождь крупными звонкими каплями стучал о его поверхность.

Внутри было прохладно. Тишину полупустого зала нарушал гул работающего кондиционера. Денис сидел в середине помещения у окна, открывающего обзор на прилегающий двор и парковку. Значит, он видел ее появление. Чтож, ей не придется видеть на его лице смущенное выражение, когда она подъедет к нему в кресле на колесах, хотя он, бесспорно, подготовился и уже знал о произошедшей с ней трагедии.

Метрдотель катил ее кресло по дорожке между рядами столов, и Кристина краем глаза отмечала, как люди невольно устремляли на нее взгляд и тут же неловко отводили глаза в смущении. Только одно лицо имело иное выражение, лицо ее сестры, сидящей в конце зала в сопровождении незнакомого мужчины. Глаза сестер встретились и на мгновение замерли: одна в тревожном удивлении задавалась вопросом, другая – с надменным и непроницаемым видом, выражала абсолютное пренебрежение.

Денис поднялся из-за стола и приложился губами к протянутой Кристиной руке. Темно-синий костюм оттенял его голубые глаза, окаймленные темными густыми ресницами.

– Рад встрече, – сказал он, глядя на нее сверху вниз.

– Я тоже, – ответила Кристина, отводя взгляд от дальнего стола, где сидела ее младшая сестра.

Метрдотель установил ее кресло у стола и спросил:

– Подозвать официанта сейчас или попозже?

– Зовите сейчас, я голодна, – сказала Кристина и обратилась к Денису, – давай сначала пообедаем, а о делах поговорим потом.

– Я согласен, – ответил он, улыбаясь одними глазами.

Через минуту подошел официант и принял у них заказ.

Кристина сделала глоток из бокала с водой и спросила:

– Как отец поживает?

– Хорошо, он все тот же, не смотря на возраст, – сказал Денис, откинувшись на спинку стула. – Выражаю тебе соболезнования по поводу кончины Михаила Алексеевича. Хотя, наверное, уже поздно.

– Да, два года уже прошло. Мама как?

– Они с Лизой переехали в Англию три года назад. Теперь живут там. Лиза открыла свою галерею, теперь она бизнес-леди. Мама довольна, – Денис ухмыльнулся, – наконец, отпустила отца. Они решили не разводиться, но живут параллельными жизнями, практически не пересекаются.

– Жаль, лучше женщины для Максима Павловича не найти, – откровенно сказала Кристина, – она практически идеальна.

– Отец так не считает, – Денис улыбнулся уголком рта. – У него давно другая пассия.

Кристина знала – слухами земля полнится, – что у Максима Павловича в Испании имеется вторая семья: любовница и сын шести лет. Но с кем у него в Москве отношения, для нее было секретом.

– И кто же она? – поинтересовалась она вроде бы невзначай.

– Ты что серьезно не знаешь? – удивился Денис. – Теряешь хватку.

Кристина уколола его ледяным взглядом и сказала:

– Я никогда не теряю хватку, но последнее время я не гонялась за информацией из-за непредвиденных обстоятельств.

Денис перестал улыбаться.

– Извини, – сказал он, – я не это имел в виду.

– Я знаю, так кто она?

– Это Кира, подруга твоей сестры, – сказал Денис, глядя ей в глаза.

На мгновение Кристина растерялась. Взгляд ее невольно устремился в конец зала, где сидела Вероника. Сестра сидела, свободно откинувшись на спинку стула, и, закинув ногу на ногу, беседовала со своим спутником.

– По-моему мнению, это опрометчиво, – произнесла Кристина, – выражая свои мысли.

– Более чем, – согласился Денис.

Кристина все еще наблюдала за Вероникой, когда подошел официант и принес заказанные ими блюда.

Обедали они в молчании. Кристина переваривала только что полученную информацию, а Денис, казалось, действительно наслаждался ухой из трех видов рыбы и тостами с гусиным паштетом.

Тишину нарушил голос Вероники. Она подошла к столу, где сидели Денис и Кристина, а ее спутник, пройдя дальше к выходу, остановился наполпути.

– Какая встреча! – наигранно воскликнула Вероника, глядя на Дениса. – Мы уже собрались уходить, а тут такие люди! Как не подойти, не поздороваться! Привет, Денис! Здравствуй, Сестра. – Последнюю фразу Вероника сказала, как бы между прочим, протягивая Денису руку. Тот встал и прикоснулся к руке губами.

«Весь в папочку! – усмехнулась про себя Кристина, а вслух произнесла – Здравствуй, сестра».

– Давно не виделись. Уже забыла, как ты выглядишь, – жеманно произнесла Вероника. Все ее внимание было направлено на Дениса.

– А я вот помню. Такую красавицу из головы не выкинешь, – подыграл ей Денис.

– Нам надо как-нибудь встретиться, поболтать о том о сем, – продолжала кокетничать Вероника, не обращая внимания на своего спутника, стоявшего чуть поодаль с недовольством на лице. Она так и не представила им его.

– С удовольствием, – сказал Денис, снова прикладываясь губами к протянутой Вероникой руке, – может быть, поужинаем?

Вероника беззвучно фыркнула. Денис улыбнулся. Кристина с брезгливостью смотрела на этот глупый фарс.

– Мне нужно поговорить с тобой, – Вероника обратила свое внимание на старшую сестру, словно та только что преобразовалась из воздуха, а до этого момента здесь было пустое место.

– Что тебе нужно? – резко спросила Кристина, учуяв алкогольные нотки в дыхании своей младшей сестры.

Вероника заколебалась.

– Это личный разговор, – сказала она, нахмурившись.

– Тогда потом поговорим, – отрезала Кристина, – я сейчас занята.

Вероника открыла рот, словно хотела что-то сказать, но передумала.

– Я приеду к тебе сегодня вечером, ты же все равно по вечерам никуда теперь не выходишь, – сказала она больше утвердительно, чем вопросительно.

– А ты откуда так осведомлена? – спросила Кристина.

Вероника не соизволила ответить сестре, и Кристина отвернулась к окну, тем самым показывая степень своего презрения.

– Пока, Денис, – Вероника наградила его восхитительной улыбкой, и вернулась к своему кавалеру, который ждал ее уже в дверях.

Денис, наконец, присел на стул и взглянул на Кристину: лицо без выражения, почти маска, за которую не просочится ни одна сокровенная мысль.

– Твоя сестра – красавица, – решил он разрядить обстановку. – Я давно мечтаю пригласить ее на свидание, но для этого нужно отстоять длинную очередь. Она никогда не бывает одна.

– Да. Если бы господь наградил ее еще и мозгами, то я бы ей завидовала, – сказала Кристина, – тогда она была бы идеальной женщиной.

Денис широко улыбнулся. Его белые зубы напомнили ей картинку из рекламы зубной пасты на странице модного журнала.

– Ты не та женщина, которая может кому-нибудь завидовать, – сказал он.

– Ты прав. В этом нет смысла, – согласилась Кристина. – Поговорим о делах?

– Конечно, – улыбка сошла с лица Дениса.

Они просидели в ресторане более двух часов, и когда Кристина вернулась домой, на улицу опустилась темнота, как будто уже наступил поздний вечер. Дождь продолжал лить, не утихая, барабанил по крышам, стучал в окна, шумел, разливая грязные реки по всему городу.

Настроение у нее с утра было не лучшим, а теперь испортилось вовсе. Информация, полученная от Дениса, смешно сказать, но сбила ее с ног, ошарашила, заставила пылать от ярости! Но зато, теперь Кристина знала, почему тревожное ощущение не оставляло ее с утра, словно искорками тока кололо кончики пальцев, затем плавно перетекло через дневную бурю чувств в ровное уже до боли знакомое вечернее напряжение. Интуицию нужно слушать, интуиция не подводит никогда! И теперь нужно заставить работать свои серые клеточки, чтобы разложить по полочкам факты, отсеять бесполезные эмоции и подготовить план, действуя согласно которому, она, как и всегда, достигнет намеченной цели, уничтожит противников и выйдет в конце победителем!

Кристина подкатилась к прикроватной тумбе, запила водой четвертую за сегодня горсть пилюль и таблеток, затем подъехала к окну и стала думать, глядя вдаль на серые многоэтажки, силуэты которых расплывались за потоком слез плачущего неба.

Глава 2

Вероника нервно измеряла шагами свою шикарную квартиру на двадцать пятом этаже. Она только что вернулась от сестры и боролась с чувством страха и стыда оттого, что только что сделала. «Эта старая стерва не дала мне ни копейки и заслужила ту участь, которая ей уготована, – так Вероника оправдывала свои намерения в отношении старшей сестры.– Я имею полное право на те деньги, что оставили нам в наследство родители, а эта тварь загребла все себе и выдает мне сущие копейки, словно бросает кость уличной собаке. Нет, уж, сегодня я унизилась перед ней последний раз. Так тому и быть! Она зашла в ванную комнату и подошла к зеркалу, глядя в него на свое отражение. Кукольное личико с испуганным выражением лица глянуло на нее и скривилось, превращаясь в неприглядную физиономию. Вероника опустила глаза, чтобы не смотреть на себя такую. Взгляд ее упал на белую мраморную столешницу, где лежала раскрытая пудреница, прямоугольное зеркальце которой было усыпано белой пылью. Вероника взяла дрожащими пальцами тоненькую трубочку и, склонившись над столешницей, втянула ноздрями белый порошок. Раз и готово! Она снова поглядела в настенное зеркало и отражение в нем ей подмигнуло. Вероника улыбнулась, вытерла белые следы с ноздрей и вышла из ванной.

– Так тому и быть, так тому и быть,– повторяла она про себя.

С раннего детства Вероника привыкла ни в чем себе не отказывать. Оказавшись поздним ребенком, она принимала родительскую щедрость, как должное, и никогда не замечала того, что родители просто замещают отсутствие своего внимания к ней подарками. Любое ее желание исполнялось, любые наряды, куклы, а позже – драгоценности оказывались у нее в комнате, стоило лишь попросить родителей. Отец молча кивал головой, соглашаясь исполнить очередную прихоть дочери, а мама лишь умилялась, выходя в свет с красавицей дочерью, одетую словно куклу по последнему крику моды.

Вероника росла и расцветала, будто крохотный диковинный цветок, бутон которого вот-вот раскроется и явит на свет ослепительную красоту, которой все от мала до велика мечтают насладиться. Она так и ощущала себя, цветком редкой красоты, бесценным для окружающих.

Лишь переступив пятнадцатилетний рубеж Вероника осознала, что на самом деле родителям до нее нет никакого дела. Каждый из них был занят своей жизнью: отец, пополневший и полысевший, находился больше вне дома, пропадая на деловых, а потом как оказалось, и не совсем деловых встречах, мать, смирившись с наступающей старостью, наслаждалась благотворительностью и светскими вечерами, на которых появлялась в обтягивающих платьях с глубоким декольте. Старшая сестра, будучи на девятнадцать лет старше Вероники, проводила свое время ровно деля его наполовину между собраниями отца и светскими раутами матери, так что, ни о каких близких отношениях между сестрами, естественно, не было и речи.

Все они казались ей чужими людьми, внимания которых она неосознанно пыталась заполучить по-детски наивными капризами, горькими слезами, болезненными недомоганиями, но безуспешно. Взрослея, она стала спокойно воспринимать эту сторону ее семейных отношений, и ее маленький мирок наполнили школьные подружки, такие же заброшенные ангельские создания, как и она. И в этом единственном близком круге общения, она и познавала все радости, как ей казалось, взрослой жизни.

В шестнадцать, на выпускном, Вероника лишилась девственности, переспав с самым красивым мальчиком в школе. В семнадцать она уже посещала частные вечеринки и встречалась с двумя парнями одновременно. Не смотря на то, что по школе о ней понеслась дурная молва, Вероника уже не могла остановиться. Ей необходимо было внимание сначала родителей, потом подруг, а теперь настало время, когда бутон распустился и стал приманивать пчел своим сладким ароматным нектаром. Парни роем кружились вокруг Вероники, где бы она ни появлялась. Такое внимание кружило ей голову, давая ощущение своей значимости, и она не могла удержаться, чтобы не ответить взаимностью, легким флиртом, мимолетным поцелуем, стыдливыми ласками и даже большим.

В восемнадцать она стала совершеннолетней, и жизнь понеслась словно цунами, закружив Веронику по волнам ночной жизни. Она была красива, молода, богата, наслаждалась свободой и жизнью, беспечно жила сегодняшним днем, и, казалось, что это будет длиться вечно.

Смерть родителей не повергла ее в горе, но весть о том, что почти все состояние отец оставил Кристине, заставила ее задуматься о будущем. Акции компании теперь принадлежали ее старшей сестре – так родители обезопасили свое имущество – ведь Кристина знала, как делать деньги, а Вероника могла только тратить их на развлечения: шмотки, выпивку, мужчин, наркотики. Но, все равно, это их общее с сестрой состояние, а ей, Веронике, приходится довольствоваться невообразимо мизерной суммой, которую ей назначила Кристина в виде ежемесячного пособия. Этого Веронике было мало! Деньги исчезали с катастрофической быстротой, лишь успев осесть на ее счете в банке. Мысли ее все реже становились беззаботными, нагружая ее хорошенькую головку тревожными размышлениями о безбедном существовании. Следствие ее размышлений сейчас лежало на кровати в ее спальне, голое и сексуальное.

– Хватит изводить себя, глупышка, иди ко мне, – Стас позвал ее из спальни.

Он злился на себя за то, что связался с Вероникой. Это было глупо и беспечно. Что, если бы Кристина узнала об их тайной связи? Она сразу вышвырнула бы его из своей жизни, не задумываясь. Хотя, именно Вероника предложила идею со снотворным. «Зачем мне сдалась, эта наркоша с нестабильной психикой? – думал он, глядя, как Вероника выходит из ванной комнаты, потирая пальцами кончик своего носа. – Ладно, главное то, что она выполнила часть своей работы, подсыпала сонный порошок сестре в стакан. Снотворное, подсыпанное Вероникой сестре сделает сегодня свое дело. Придет время, разберусь и с младшей сестрой тоже.»

Замысел Вероники – избавиться от его жены – сначала поразил Стаса своей отвратительностью, но каждый раз, как он возвращался в мыслях к изложенному ею плану, этот вариант становился все менее и менее неприемлемым для него, и в итоге, перерос в твердое намерение, а затем в навязчивую идею, с которой он засыпал каждый вечер.

Привычка Вероники ходить к сестре домой и клянчить деньги сыграла ему на руку, и сегодня он отправил ее к Кристине, обеспечив заранее приготовленным им пакетиком порошка из капсул со снотворным жены. Пусть окажется, что та приняла большую дозу лекарства, чтобы победить бессонницу, которой она страдала после произошедшего с ней несчастного случая. И вот, первая половина плана реализована Вероникой! Осталось дело за ним. Самое сложное дело! А с этой маленькой глупой дрянью он разберется позже. Надо же, она поставила ему условие жениться на ней! Ну и что из того, что они занимаются вместе сексом! Это же не повод скакать ему из полымя да в пекло! Половина состояния Кристины ее не устраивает, видите ли, размечталась, строя ему свои ангельские глазки. Такой груз на свои плечи он не взвалит. Кристина хоть была полезной бабой – он подумал о жене уже в прошедшем времени. А эта – просто обуза! Стас вернулся к мыслям о жене и взглянул на светящиеся в темноте часы: приняла ли она снотворное или еще читает в кровати? На циферблате горели четыре двойки.

Он получил все, чего хотел благодаря ей: карьеру, известность, лучшие роли в фильмах, любовниц, имена которых не мог упомнить, даже ее – женщину, которая казалась ему богиней, живущей на Олимпе, красивую, изящную, волшебную и неприступную. Он считал ее своим ангелом-хранителем. Его жена, красивая, сильная и умная женщина, знала, как вести себя с мужчинами: она баловала его, льстила ему, давала ему иногда свободу, чтобы он мог выпустить пар и тут же подтягивала поводок на котором он гулял по жизни. Его это устраивало, потому что все было легко и просто. Все это было до того момента, пока не произошел этот злосчастный несчастный случай. Кристину словно подменили: она закрылась от всех словно спящая царевна, и ему пришлось переехать с ней из шикарного пейнтхауса в самом центре Москвы на окраину города, где он никогда не бывал раньше. Закончились званые ужины и светские приемы, на которые их приглашали ее знакомые и деловые партнеры. Кошелек ее тоже застегнулся для него, и радостные дни, месяцы и годы для него закончились. Стас затянул пояс, надеясь, что скоро все наладится, но не тут-то было. Оказалось, что Кристина навсегда окажется инвалидом и уже никогда не встанет с этого омерзительного кресла на колесиках.

Проходил месяц за месяцем, и Стас стал избегать общения с женой. Ему казалось, будто к ним просочилась чума, заразившая Кристину, а теперь распространяется на всех, кто окружает ее, темным пятном надвигаясь на него, проводящего время у ее кровати. От скуки он начал пить, затем тайком ускользал из квартиры, чтобы встретиться с друзьями в барах и ресторанах, чтобы побухать, излить душу. Один из друзей затащил его на вечеринку в честь чьего-то дня рождения, и там он встретил смазливую девчонку-фанатку Стаса. Секс с ней его тонизировал, возвращал его к жизни. Затем он окреп и поменял девчонку-фанатку на другую такую же. Потом вошел во вкус и вернулся к своей разгульной жизни, какую он вел до несчастного случая, произошедшего с женой. Единственной проблемой была нехватка денег.

Какое-то время все было спокойно, и Стас уверил себя, будто все вернулось на круги своя, но Кристина так не считала. Сначала она, как будто от скуки, стала распрашивать Стаса о его делах, о том, где он был, куда собирается. Стас поначалу врал ей с три короба, но после того, как однажды она поймала его на лжи и ткнула как нашкодившего кота носом в его же дерьмо, Стас стал вести себя осторожнее. Потом появилась Вероника: приходила к сестре клянчить деньги и мимоходом вертела своими бедрами перед Стасом.

Как-то раз, когда они с Кристиной сидели в гостиной после ужина, Вероника приперлась в коротком обтягивающим ее шикарную фигуру платье, вообще без нижнего белья и уселась в кресло прямо напротив него, раздвинув свои бесстыжие ноги. Он не вытерпел и пяти минут, откланялся дамам и выскочил из квартиры, чувствуя, что его мужское достоинство порвет молнию на штанах и будет указывать путь проходящим на улице людям.

В этот вечер он забурился в ночной клуб, встретил там знакомую компанию и отрывался на дискополе, изрыгая энергию молодого тела, изрядно набравшись алкоголя. Откуда там взялась Вероника, у него даже мысли не проскользнуло, но через полтора часа после их встречи они уже кувыркались голые и потные у нее в квартире на двадцать пятом этаже, ублажая друг друга в алкогольно-наркотическом тумане.

Отношения эти длились уже почти полгода. Стасу казалось, что так он наказывает Кристину за ее несправедливое к нему обращение. Он знал, что Кристина не простит ему такого предательства, но продолжал спать с ее сестрой, теша свое самолюбие.

– О чем ты думаешь? – спросила Вероника Стаса, улегшись рядом с ним в кровати и поглаживая его гладко выбритую грудь кончиками пальцев.

– Думаю о том, что пора возвращаться домой, – ответил он, отвлекаясь от своих мыслей.

– Я тоже думаю о ней, – сказала Вероника. – Мне как-то не по себе.

– Что, хочешь все отменить?– спросил Стас и напрягся, ожидая ответа. Эта сучка ведь может и передумать. Что тогда?

Он повернулся на бок, глядя ей в глаза и стал гладить пальцами ее пшеничные локоны, затем опустил руку, забрался пальцами между ее бедер и стал поглаживать там.

– Нет, – ответила Вероника, возбуждаясь, – пусть получит свое.

Стас поцеловал ее в губы, долго орудуя своим языком у нее во рту. Затем сжал ее волосы в своем кулаке и потянул, доставляя ей боль. Вероника застонала. Он встряхнул ее, рывком перевернул на живот и резко вошел в нее. Он двигался быстро, жестко, пронзая ее своей большой твердой плотью сильными толчками, упираясь в ее глубину, а она стонала с каждым новым толчком все сильнее и сильнее.

Домой Стас вернулся, когда Анна уже ушла. Он тихо поднялся по лестнице и подкрался к комнате жены, остановился у дверей, прислушался. За дверью висела тишина. Он хотел было постучать, но одернул свою руку, уже коснувшуюся костяшками пальцев лакированного деревянного полотна. Постояв еще немного, он отошел от двери и также неслышно вернулся в свою в комнату, переоделся в домашний костюм, лег на кровать и стал ждать.

Кристина сидела в кровати с ноутбуком, лежащем на ее вытянутых ногах, и задумчиво смотрела в светящийся монитор. Весь вечер она обдумывала информацию, которой с ней поделился Денис Корнеев. Оказалось, что она глубоко ошибалась насчет Андрея Фомина. Как же так? Они работали вместе и дружили уже более десяти лет, и она привыкла доверять ему, если и не на сто процентов, то на девяносто – это точно. Как же она могла так ошибиться на его счет? Или власть и деньги исключают присутствие доверия между людьми напрочь? Она, конечно, не была наивной девочкой и понимала, что, когда начинается реорганизация компании, каждый пытается урвать свой кусок и занять лучшую позицию, чтобы обеспечить себе хороший доход в будущем. Но Андрей?! Он всегда повторял, что его команда следует за ним повсюду, на какие бы золотые прииски не занесла его судьба, а Кристина была частью его команды уже почти пятнадцать лет. Они работали вместе в разных уголках России, то реализовывали проекты по слиянию компаний в Южных округах страны, то переезжали на Север и начинали все с нуля в сороко-градусный мороз посреди снегов и ледяных ветров. Спорили при несоответствии мнений, поддерживали друг друга при неудачах, строили совместные планы на будущие проекты.

В настоящее время они готовились к слиянию двух госкомпаний. Масштабная реорганизация затрагивала их интересы напрямую, и нужно было действовать быстро, хитро, тайком, чтобы не упустить предоставленную судьбой возможность – возможность приумножить свое финансовое положение не только за счет увеличения количества акций в новой компании, но и получить обещанные высокие должности, а с ними и доступ к гигантским активам. Предложение получил Андрей, а вернее, как всегда, договорился о будущей должности, должности Председателя Совета директоров реорганизованной компании. Кристина понимала, что такое предложение предполагает под собой определенные нюансы, ведь если тебе что-то предлагают, то обязательно и требуют что-то взамен. Чем пожертвовал Фомин в этот раз, Кристина узнала от Дениса Корнеева, этой жертвой оказалась она – партнер и друг Андрея, бывший теперь уже, конечно. В планах у Андрея для нее была позиция Генерального директора. Однако, Денис уверил ее, что уже известен другой кандидат. А Андрей молчит, ведет себя, как ни в чем не бывало.

Конечно, она тоже не подарок: многие в Совете директоров были недовольны ее жесткой своеобразной манерой отстаивать свою позицию и безоговорочно уничтожать противников; но она всегда ценила, уважала и поддерживала своих деловых партнеров, как учил ее отец. И в данной ситуации, когда она перестала считать Андрея своим другом и наставником, десять процентов ее недоверия к нему в прошлом, обернутся девяноста процентами ее преимущества в будущем и помогут обыграть ситуацию в ее пользу.

Кристина отвела взгляд от монитора ноутбука и глянула на туалетный столик кремового цвета. Она заказала его из Италии, когда они со Стасом только поженились и переехали в пентхаус. Столик был выполнен в стиле Ардеко, с высокими гнутыми ножками и с серебряным напылением в отделке. В центральной части столешницы, покрытой перламутровым лаком, было встроено зеркало, в котором она любовалась своим отражением, готовясь к очередному светскому мероприятию. Но окончательное решение о приобретении изящного спального гарнитура, в который входил данный столик, Кристина приняла по той причине, что под столешницей имелось свободное пространство для хранения с двойным дном. При нажатии на дно, оно легко отодвигалось в сторону по типу раздвижной двери, и открывало небольшой, но довольно вместительный тайник.

Сейчас этот маленький тайничок хранил много секретной информации, которую Кристина собирала по крупицам, работая под руководством Андрея, информацию, обличенную в миниатюрную карту памяти с многочисленными файлами. Нельзя было сказать, что Кристина любила ковыряться в грязных делишках других людей, но слабые места своих недругов Кристина чуяла сразу, словно голодная волчица за версту чует раненое животное и молниеносно устремляется в нужном направлении. Она называла свой тайник «Службой безопасности», к которой она прибегнет в случае крайней необходимости. И похоже, что этот случай настал!

Она выключила ноутбук, поставила его на прикроватную тумбу, где ее ждали подготовленные Анной лекарства и стакан с очищенной водой, сгребла пальцами с блюдца горсть пилюль и, кинув их в рот, запила водой. Привкус воды показался ей горьковатым. Она решила, что горчат таблетки. Кристина выключила светильник, стоящий на тумбе с другой стороны кровати и приняла лежачее положение. Мысли крутились в голове, в ожидании предстоящего дня. Неясная тревога, которую она ощутила с утра, появилась снова, а может и не исчезала вовсе, а лишь притаилась в глубине сознания и скреблась, словно мышь, своими маленькими острыми коготками, издавая неприятный скрежет, действующий на нервы.

Наконец, снотворное подействовало, и Кристина заснула под звуки бушующей за окном стихии. Временами в темноте за стеклом сверкала молния, разрывая наискосок черное небесное полотно, следом за этими вспышками раздавался грохочущий звук грома, своим рокотом заглушая монотонный шум дождя. Но Кристина не слышала его, она спокойно лежала в своей кровати, сладко почивая в пленительных объятиях Морфея.

Ожидание изматывало его. Он, сидя в кресле в углу комнаты, то и дело, поглядывал на дорогие наручные часы. Когда стрелки на циферблате выстроились в прямой угол, указывая своими концами на маленькие блестящие камешки, он сел в кровати, собирая силу воли в кулак. Волнение прокатило по всему телу горячей волной, и он почувствовал слабость, но заставил себя встать на ноги. Помедлив, он открыл двери своей комнаты и вышел в коридор. То, о чем он беспрестанно думал последние несколько недель, должно произойти сегодня. Он все рассчитал, взвесил и перепроверил. Стас прислушался – в доме царила тишина. Он медленно стал идти к спальне своей жены, тяжело переступая по гладкому натертому паркету.

Остановившись перед дверью, он легонько постучал по ней костяшками пальцев. За дверью было тихо. Он подождал несколько секунд и постучал еще раз, чуть сильнее. Ему казалось, что стук от ударов его сердца разносится по всему дому. Так громко оно билось о его грудную клетку. «Она ведь могла и не спать. Вдруг она не выпила снотворное?» – пролетела у него в голове мысль, пока он, стоял перед дверью, вслушиваясь в тишину. Глупая трусливая мысль о том, что сейчас раздастся сонный голос жены, и он войдет в комнату, чтобы просто пожелать ей спокойной ночи промелькнула и исчезла.

Ему никто не ответил на стук. Он глубоко вдохнул и медленно повернул ручку на двери, просовывая голову в образовавшийся проем. В спальне Кристины было темно. Он зашел внутрь и остановился, чтобы глаза привыкли к темноте. Кристина лежала в центре кровати на спине, вытянув руки вдоль тела. Рядом на прикроватной тумбочке, чуть выделяясь в темноте, стоял маленький светильник. Стас тяжелыми ватными ногами подошел к кровати и включил его. Тот загорелся будто маленькая красная точка в черной глубине ночи, словно маяк, еле видимый глазу из отдаленной морской безбрежности, и по комнате поплыл теплый красноватый свет, чуть трогая легким прикосновением мягкий ворсистый ковер на полу, глянцевую поверхность мебели и белую стену, у которой стояла кровать.

Стас несмело посмотрел на Кристину. Она лежала на кровати, словно фарфоровая кукла, недвижная и почти бездыханная. Ее спокойное лицо, освещенное красным светом казалось почти белым. Ему показалось, что она уже умерла. Он присел на край кровати и дотронулся до плеча жены, оно было теплое и гладкое. Он провел пальцами от плеча вниз по руке и сжал ее кисть, чтобы убедиться, что она крепко спит под действием снотворного. Так и было. Лицо неподвижное, веки крепко сомкнуты, рот чуть приоткрыт, грудная клетка еле заметно вздымается при дыхании – все признаки крепкого сна.

Стас потянул Кристину за руку, чтобы поднять верхнюю часть ее тела, но оно просто съехало по кровати вбок. Это его удивило. Он привстал, обошел кровать с другой стороны и забрался на нее, сев на свои колени рядом с телом жены. Просунув руку под ее голову, он поднял ее, опер ее плечо о свой торс и стал стягивать с нее ночную рубашку. Закончив с этим, Стас вытер пот со лба от напряжения. Он и не представлял, каким может быть непослушным чужое тело человека, находящегося в бессознательном состоянии. Под ночной рубашкой Кристина была голая. Он наклонился, взял ее под мышки и рывком закинул ее себе на плечо. Голова ее дернулась, стукнулась о его плечо, и он услышал как клацнули ее зубы. Руки ее безвольно, словно веревки, повисли за его спиной. Теперь нужно было встать на ноги и отнести ее в ванную комнату. План был такой. И он его исполнил. Единственной накладкой оказался легкий удар ее головы о край встроенной в подиум ванны, когда он укладывал ее внутрь. Он аж застонал от досады, ведь на теле не должно быть обнаружено никаких следов насилия. Стас склонился над головой жены и раздвинул ей волосы, разглядывая место удара. Никакой раны не было видно. Он поправил ей волосы, выпрямился и оглядел лежащую в пустой акриловой ванне женщину.

Теперь были важны детали.

Раньше Кристине помогал забраться в ванную Стас, а уже после, когда жена наняла Анну, эту обязанность кухарка и сиделка в одном лице взяла на себя. Рядом с собой на поверхность подиума встроенной ванны Кристина клала мобильный телефон, по которому она вызывала его или Анну для того, чтобы вытащить ее обратно. Так что Стас вернулся в спальню, и через полминуты вошел в ванную комнату с мобильным телефоном Кристины. Он положил его на условленное место, достал мочалку и гель для душа с навесной полки и поставил все на другую сторону мраморного подиума напротив головы Кристины. Все. Стас открыл краны и стал смотреть, словно завороженный, как вода, журча медленно покрывает тело жены сантиметр за сантиметром.

Дело сделано. Пора уходить. Он еще раз оглядел ванную комнату и уже собрался выйти, как заметил маленький стеклянный флакончик с прозрачной жидкостью и надписью на этикетке «Лавандовое масло». Стас протянул руку и взял флакон, открутил маленькую круглую крышечку и вдохнул аромат, исходящий из пузырька. Глядя на жену, тело которой на треть погрузилось в воду, он вытянул над ней руку и наклонил флакон. Кап-кап. Несколько капель упали в воду рядом с ее телом.

– Ты ведь всегда любила хороший парфюм, – сказал Стас лежащей в ванне жене, завинтил крышечку, поставил флакон на место и вышел.

Глава 3

Когда ты понимаешь, что действующая реальность тебя не устраивает?! Когда просыпаясь рано утром, ты не хочешь открывать глаза и вылезать из-под одеяла? Ты уже ждешь окончания только зарождающегося дня. Когда вечером ты засыпаешь, и с бесполезным усилием держишь глаза открытыми, потому что знаешь, что как только закроешь их, начнется завтра, которого ты совсем не хочешь? Когда это происходит?! Может быть, это происходит в тот момент, когда ты вдруг перестаешь двигаться по инерции в суете однообразных долгих дней, и, остановившись на миг, понимаешь, что во всем этом нет никакого смысла и желания двигаться дальше, повторяя день за днем изначально запрограммированные в тебе действия? Ты больше не хочешь двигаться вперед, ты не видишь причин, которые поднимут тебя с постели, заставят тебя умыться и привести себя в порядок, чтобы выйти на улицу, добраться до работы, дотянуть до вечера, а на следующее утро снова встать и снова повторить бесконечный цикл действий. Когда ты это понимаешь? И что тогда делать?! Или может быть не делать?!

Когда раз за разом твои попытки не увенчаются успехом, ты пробуешь вновь и вновь, пока очередные неудачи окончательно не затопчут твою надежду, не растерзают твое терпение на мелкие рваные кусочки, не сломают твою настойчивость, разбрасывая осколки твоих бесконечных начинаний и сомнительных достижений. Ты поднимаешь их голыми руками, режешься в кровь, пытаясь собрать их в единое целое. И понимаешь, что это бесполезно, их не склеить, не соединить, не восстановить. Что ты чувствуешь? Обиду? Злость? Жалость? Бессилие? Пустоту? У тебя больше нет сил, чтобы начинать все сначала, да и зачем? Тебе это больше не нужно. Ты понимаешь, что такая реальность тебе не нужна. И что теперь делать?! Или может быть не делать?!

Вера решила все-таки сделать это. Покончить с бесконечно ноющим, растекшимся по всему телу черным вязким бездонным чувством неудовлетворенности. С невыносимым ощущением бессилия и безразличности к себе и к окружающим, вонзившимся глубоко, словно маленькая невидимая заноза, от которой ноет все тело, ломит изнутри, разрывает сознание невыносимой болью, от которой не избавиться, как ни старайся.

Она уже знала, как сделает это. План был простой, а главное, быстро выполнимый. Все теперь было ясно, и все было решено. Стало даже легче дышать в темной душной комнате, где она чувствовала горячий, входящий в ее легкие воздух, со слабым привкусом горечи на кончике языка. Глаза закрылись, но она не ощущала страха перед завтрашним днем, потому что у нее был план. Наконец-то, она снова решилась действовать за те долгие годы ее бессмысленного существования, которые теперь казались нереальными, ненастоящими. Это просто был сон, кошмарный, невыносимый, бесконечный. Но завтра он закончится. Она сделает это, пусть это будет последнее, что она сделает в своей жизни. Но она обретет, наконец, свободу. Будет ли эта свобода новой реальностью, другой формой жизни, или это будет конец всего, ее не волновало. Она уже видела себя бестелесной, легкой, невесомой, свободно парящей посреди бескрайнего темного пространства бесконечного и спокойного в абсолютной тишине и безмолвии.

Входная дверь громыхнула, завибрировав от сквозняка. Он ушел, недовольный и злой оттого, что ему так и не удалось вытащить ее из кровати. Он даже ткнул ее кулаком в плечо напоследок, но она продолжала неподвижно лежать лицом к стене, сдерживая учащенное от страха дыхание. Он ушел. И она сразу почувствовала себя победительницей. Теперь можно было открыть глаза и облегченно вздохнуть. У нее получилось! План заработал! Значит, так и должно быть!

Вера поднялась, опустила ноги с кровати на пол и прислушалась. В квартире стояла тишина. Лишь сверху над потолком скрипел пол у соседей на верхнем этаже. Кто-то ходил по комнате, продавливая ногами старый паркет.

Тяжелое небо, беспросветно закрытое серыми облаками, свисало на город. За окном шел дождь. Крупные капли бились о стекло, барабаня однотонную мелодию, тук-тук, тук-тук. Соседние дома, высокие деревья с густой бархатной листвой, светящийся уличный фонарь – все расплывалось за окном из-за потока расплющивающихся о стекло дождевых капель.

Она отвела взгляд от окна и поднялась на ноги. Тихонько проходя по коридору мимо комнаты сына, отметила, что он еще спит. Сегодня она сама себе хозяйка. Вера старалась двигаться тихо. Зайдя в кухню, нажала на кнопку электрического чайника и насыпала в кружку растворимый кофе. Подошла к окну и стала ждать, когда закипит вода. Чайник зашумел, нагревая воду, и Вере показалось, что звук от него громкими гудящими волнами прокатывается по всей квартире. Она замерла у окна, прислушиваясь. В комнате сына было тихо.

Вдалеке, за завесой дождя, посреди одинаково безликих многоэтажных зданий, таких же, как и то, в котором жили они с сыном и мужем, виднелась коричневая многоуровневая крыша многоквартирного элитного дома. Вера часто, стоя у окна, смотрела на эту необычную крышу, напоминающую ей очертания старого шотландского замка. Ей нравилось представлять в своем воображении просторные светлые комнаты, скрывающиеся за большими витражными окнами под шпилями остроконечных башенок. По вечерам в них загорался свет, и Вера вглядывалась в их глубину, пытаясь разглядеть мелкие темные силуэты, изредка появляющиеся в проемах окон прекрасного замка. Ей грезилось, что один из далеких силуэтов – она сама, призрачно мелькающая с другой стороны стеклянной грани в совершенно другой реальности.

Чайник закипел, забулькал и отключился. Вера отошла от окна, залила в кружку кипяток, помешала ложкой и, прихватив кружку с собой, вернулась в свою комнату. Сегодня она будет пить кофе в кровати. Она никогда раньше не позволяла себе такой вольности. Как же это приятно. Пить кофе в кровати, подоткнув под ноги мягкий пушистый плед, и витать в своих мыслях под шум дождя за окном, таким же неспокойным, как и ее мысли.

– Ма, ты еще не встала, что ли?

Дверь в комнату распахнулась, и лохматая голова сына просунулась в проем. Лицо его было недовольным.

Идиллия тотчас разрушилась. Вера грустно вздохнула, отводя взгляд от окна.

– Мне выходить через двадцать минут, а завтрака на столе нет, – еще сонный, сын потер пальцами глаза и непонимающе взглянул на мать. – Ты почему в кровати? Заболела что ли?

– Потому что у меня сегодня выходной, – ответила Вера и сделала глоток из кружки.

Сын застыл в дверях, не понимая, что происходит. Когда он просыпался, мать всегда была на ногах, а завтрак ждал его на столе.

– Так ты отца не провожала на работу, что ли? – спросил он с сомнением.

– Нет, не провожала, – ответила Вера, в душе испытывая неловкость вперемешку с радостью.

Сын постоял в дверях, собираясь с мыслями, затем спросил:

– Так ты приготовишь, наконец, мне завтрак?

Вера взглянула на него, всматриваясь в его непонимающее и недовольное лицо.

Ее любимый мальчик, маленький и шустрый, словно мышонок. Она раньше так и звала его: «Мышонок». Сейчас он уже взрослый парень, высокий, красивый и такой бесчувственный. Когда-то он брал ее за руку и просил: «Мамочка, дай конфетку», – а потом целовал ее в щеку и смеялся заливным детским смехом, когда она щекотала его в бока.

Когда он стал таким? Когда стал вести себя потребительски по отношению к ней? Когда стал поддаваться влиянию мужа и приобретать совершенно другие черты характера, те, которые она сама рьяно ненавидела в других? Она смотрела в его карие бездонные глаза и не могла вспомнить, когда начались эти метаморфозы. Теперь уже все равно, уже поздно думать об этом.

– Ма, ты оглохла что ли? – сын повысил голос в нетерпении. – Завтрак сделаешь?

Последнее время он часто разговаривал с ней на повышенных тонах, а она терпела, прощала его, надеялась, что это пройдет. Ведь она старалась воспитать его добрым, терпеливым, заботливым мальчиком, какой ее саму воспитала ее мама.

– Сделаю. Иди умывайся пока, – ответила она как всегда спокойно.

Голова сына исчезла из дверного проема.

Вера допила кофе, вылезла из-под пледа, не спеша пошла на кухню, пожарила яичницу.

Сын ел быстро. Спешил на занятия в школу, готовился к выпускным экзаменам.

Стоя спиной к окну, Вера смотрела на его широкоплечую спину, на темную голову, склонившуюся над столом, и видела перед собой не старшеклассника, а маленького мальчишку, которым он был много лет назад. Сердце ее сжималось от тоски. Вера подошла к сыну со спины и коснулась его головы, чтобы погладить мягкие каштановые волосы. Он дернулся, высвобождаясь из-под ее ладони. Она замерла с застывшей рукой у его головы.

– А если меня не станет? – вдруг спросила она. – Что ты будешь делать?

Сын молчал, пережевывая яичницу-глазунью, его плечи были напряжены.

– Думаешь, отец будет также любить тебя, как я люблю, а, Мышонок? Будет он заботиться о тебе так же, как забочусь о тебе я?

Вера с надеждой ждала, что ее маленький Мышонок вернется, и будет таким же милым и ласковым с ней, как прежде, в таком далеком, как ей сейчас казалось, детстве.

Сын поднялся, не доев, боком оттеснил мать в сторону и, выходя из кухни, зло сказал:

– Я же говорил тебе, не называй меня так.

Вера проводила глазами фигуру сына, взяла его тарелку, соскоблила вилкой оставшуюся яичницу в мусорное ведро, открыла кран и стала медленно тереть ее губкой. Мысли черной густой рекой медленно плыли в ее сознании.

Грохот входной двери, заставил ее вздрогнуть. Сын ушел.

Вера закрыла воду, постояла у раковины, прислушиваясь к тишине, вытерла полотенцем руки и вышла из кухни.

Ее мобильный телефон лежал на подоконнике. Она взяла его в руки и набрала номер. Долго не брали трубку, и Вера занервничала. Отключилась. Затем набрала номер снова.

– Алло, – наконец, услышала она в трубке голос подруги.

– Привет, ты дома? – спросила Вера, скрывая волнение в голосе.

– Да, я сегодня на удаленке, за компьютером работаю, – ответила Ира, как обычно с раздражением говоря о работе. – А ты не передумала, приедешь сегодня? На улице ливень хлещет.

– Да, приеду. Как мама? – спросила Вера, глядя в окно на бегущие по улице в разные стороны черные и серые зонтики.

– Стало лучше, когда ей прописали снотворное. Я теперь хоть тоже по ночам сплю, – сказала подруга и вздохнула с облегчением.

В свои сорок пять лет, Ира, не обремененная статусом замужней женщины, жила только работой. Мама была единственным человеком, о котором подруга заботилась, после того, как та упала и сломала себе бедро. Восьмидесяти четырехлетняя старушка уже два года не вставала с постели, и Ира ухаживала за ней, стойко исполняя свой долг перед родительницей.

– Ясно, примерно через час буду у тебя, – сказала Вера, чувствуя укол совести от своих бесчестных намерений в отношении подруги.

– Хорошо, купи хлеба по дороге, пожалуйста, а то я сегодня вообще на улицу выходить не хочу, – попросила Ира.

– Хорошо, куплю.

– Пока. Зонт не забудь, – напомнила подруга и отключилась.

Вера быстро оделась. Уже у входной двери вспомнила про зонт, вернулась в комнату, поискала его на антресоли, не нашла, махнула рукой, обулась и вышла из квартиры, захлопнув за собой двери. В раковине осталась лежать недомытая посуда.

Ира открыла двери и ахнула от удивления. Перед ней стояла Вера, насквозь промокшая от дождя. Майка и джинсы прилипли к телу, по волосам стекала вода, на полу под ее ногами образовалась лужа.

– Верка, ты ненормальная?! – воскликнула подруга, оглядывая Веру с головы до ног. – А зонт где?!

– Лешка, наверное, забрал, – ответила, Вера, дрожа от холода.

– Входи скорее и раздевайся, – подруга отошла в сторону, пропуская Веру в квартиру. – Сейчас дам тебе что-нибудь переодеться. – У вас один зонт на всех что ли?!

– Нет, было два. Второй, наверное, у мужа, – сказала Вера, отдавая завернутую в пакет булку хлеба и снимая туфли-лодочки, хлюпающие от набравшейся в них воды.

– А тебе, получается, зонт не нужен? – подруга фыркнула от возмущения.

– Мне и так нормально.

– Я вижу, как тебе нормально. Раздевайся. Я сейчас, – сказала Ира с заботой в голосе и скрылась в дальней комнате.

Вера прошла по коридору, оставляя после себя мокрые следы на полу. Она уже подходила к комнате подруги, за дверями которой слышалось ее невнятное бормотание, скрип дверцы шкафа, шуршание перебираемых ею вещей, как из другой комнаты, где жила мама Иры, раздался слабый прерывистый скрипучий старушечий голос:

– Ира, кто там?

Вера остановилась, нерешительно двинулась в обратную сторону и подошла к двери, из-за которой доносился голос.

Дверь в комнату, из которой донесся голос, была приоткрыта, и Вера толкнула ее ладонью. Иссохшая старая женщина лежала на матрасе, положенном прямо на полу у боковой стены. Тут же на полу у матраса стояло судно. В комнате было жарко, но маленькое старушечье тело было спрятано под толстым пуховым одеялом. Женщина приподнялась, уперлась локтем в лежащий на полу матрас, внимательно и тревожно стала вглядываться в Веру. Ее морщинистое лицо напряглось, глаза неподвижные и настороженные замерли, пытаясь уловить в мозгу воспоминание, ассоциирующееся с вошедшей незнакомкой.

– Здравствуйте, – неловко произнесла Вера, – я Вера, подруга Ирины.

Старушечье лицо сморщилось еще больше, но через мгновение вдруг разгладилось, губы дернулись и растянулись в беззубой улыбке.

– Здравствуй, помню тебя, помню, – шепеляво произнесла старая женщина. В черных глазах появилось осознание. – Давно ты у нас не появлялась.

– Да, некогда все. Работа, дом, работа, – шаблонно сказала Вера, удивляясь, что старуха ее вспомнила. – Как вы?

Устало старая женщина опустилась с локтя на спину. Голова ее легла на плоскую белую подушку, а глаза продолжали внимательно вглядываться в лицо Веры. Под этим пристальным взглядом Вере стало неспокойно.

– Хорошо, – ответила мать Иры, тяжело вздохнула и повторила, – хорошо. Недолго мне уже осталось. Я чувствую.

Вера растерялась. Пыталась найти правильные слова, но не смогла. Что можно ответить на такое высказывание старого больного человека? Сказать о надежде, о выздоровлении, о том, что все будет хорошо? Но, ведь, это неправда. И обе они это знают.

Вера молчала в смятении, а старуха все глядела на нее своими глубокими черными глазами.

– А ты не спеши, девка, – сказала вдруг Ирына мать. – Твое время еще не пришло.

Сердце у Веры гулко ухнуло и упало вниз, стало биться в животе или в боку, сильно, как будто выросло до огромных размеров и перестало умещаться в теле.

«Старуха не может знать, что я задумала, – успокаивала она себя, испуганно глядя в морщинистое лицо матери Иры. – Это просто ничего не значащие слова старого человека. Ира ведь говорила, что ее мать страдает деменцией и часто мелет, бог знает что».

Она продолжала смотреть на старуху, а та смотрела не нее.

– Чего испугалась, дуреха? – проговорила женщина, тяжело дыша, – В тебе энергии еще на две жизни хватит. Вон, светишься вся изнутри! А ты чего удумала?! – Мать Иры снова приподнялась на матрасе, тело ее тряслось от напряжения, когда она оперлась на локоть. – Нечего сейчас страху на себя нагонять. Живи, да жизни радуйся, пока молодая, а не то накажет тебя Бог! Вот тогда и забоишься, да так, как никогда! – Она закашлялась и без сил опустилась на подушку, прикрыв глаза.

Вера стояла без движения, раскрыв в растерянности рот, ладони ее вспотели от волнения, а мысли испуганно бегали в голове, словно молекулы в хаосе.

Что-то коснулось ее плеча, и Вера дернулась, выведя тело из оцепенения. Рядом стояла Ирина.

– Ты почему не идешь переодеваться? – спросила ее подруга. – Дрожишь, как осиновый лист.

Она взяла Веру под локоть и вывела из комнаты.

– Не обращай внимания на мать, – сказала Ира, – мне кажется, что у нее совсем крыша съехала. Представляешь, вчера вечером стала ползать по комнате и искать свои вещи. Спрятала в карман свою чашку, и сказала, что собирается возвращаться к себе домой. Я с трудом заставила ее выпить лекарство, и только потом она угомонилась.

– Держись, – промямлила Вера.

– Держусь, – в голосе подруги звучала усталость и грусть. – Переодевайся, а я пойду на кухню, поставлю чайник. Тебе надо согреться.

Когда, переодевшись, Вера вошла в кухню, на столе уже стояли чашки, наполненные ароматным чаем. Рядом, на прозрачной стеклянной тарелке лежали бутерброды. Ира любила добавлять в заварной чайник разные травы, и в этот раз в воздухе витал душистый запах мяты.

Они уселись у стола.

– Бери бутерброд – сказала Ира, указав взглядом на тарелку.

– Нет, я не хочу.

– А я съем, пора уже и пообедать. Хотя для меня это завтрак, – Ира взяла бутерброд с тонкими слайдами колбасы и сыра, откусила, и продолжала говорить, пережевывая. – Я еще не завтракала, только кофе с утра выпила. Дел – куча. Вроде бы и работаю дома, а свободного времени совсем нет. Со вчерашнего дня обновили программу, так я с ней до сих пор не могу разобраться. Там меню теперь на английском языке, а я английского совершенно не знаю. Поможешь? Ты ведь английский хорошо знаешь!

Вера заверила подругу, что поможет.

Она пила ароматный согревающий чай и нервно думала о том, что собирается сделать. Взгляд ее невольно притягивался к дверцам шкафа, висящего на стене кухни. В нем, за стеклянной дверной вставкой Ира хранила все лекарства. Целью Веры была маленькая белая баночка со снотворным, которое прописали матери ее подруги.

– Ну что, пойдем в мою комнату? – спросила Ира, когда Вера выпила вторую чашку горячего ароматного чая и ее тело начало согреваться.

– Пошли, – Вера встала со стула, чувствуя досаду оттого, что не может придумать причину, чтобы остаться в кухне одной.

Ира сполоснула чашки под краном, и Вера последовала вслед за подругой по коридору в дальнюю комнату.

– Я вернусь на кухню, сполосну руки, – сказала она, когда Ира уже присаживалась за письменный стол, над которым синеватым светом горел монитор ноутбука. Подруга кивнула, сосредотачивая свое внимание на открытом в компьютере файле.

Быстро пройдя по коридору мимо комнаты Ирыной матери, Вера вошла в кухню и, подойдя к раковине, открыла кран, из которого с шумом потекла вода. Напряженно вслушиваясь, она на цыпочках подошла к висящему на стене шкафу и открыла его. Как бы упираясь задуманному ею, стеклянная дверца жалобно скрипнула, и Вера замерла от страха. Рука ее сама, бессознательно, стала перебирать лекарства, стоящие на верхней полке. Как во сне Вера двигала губами, беззвучно читая надписи на стеклянных и пластиковых баночках, картонных коробочках, полиэтиленовых пакетах и блистерных упаковках.

Нужная баночка стояла во втором ряду сбоку. Вера взяла ее, сильно сжав в ладони, и опасливо глянула в коридор сквозь дверной проем кухонной двери. Она вдруг поняла, что не знает, куда спрятать лекарство: карманов на одежде, что дала ей Ира, не было. Оставался один выход: засунуть снотворное себе в трусы. Определив заветной баночке место, Вера закрыла стеклянную дверцу, замерев на мгновение от ее очередного скрипа. Теперь можно было закрыть воду и убираться отсюда.

Голос подруги заставил ее вздрогнуть.

– Ты где пропала? – спросила Ира, появившаяся в дверях.

– Уже иду. – Сердце Веры прыгнуло внутри, ударилось о грудную клетку и замерло. – Не могла найти полотенце, – сказала она, с усилием переводя дыхание.

– Да вот же оно. – Ира взяла небольшое розоватое полотенце со спинки стула и передала его Вере. Та потерла о него сухие руки, повесила обратно на стул и с ватными ногами побрела вслед за подругой в ее комнату.

В течение часа Вера не находила себе места, не могла сосредоточиться на надписях на экране монитора, на словах, произносимых подругой; нетерпение и стыд от сделанного, заставляли ее рваться быстрее из квартиры, и еще эта баночка давила в паху, и Вера постоянно ерзала на стуле.

Наконец, они закончили, и Вера засобиралась домой. Она надеялась, что Ира не заставит ее переодеваться обратно в свою мокрую одежду, ведь тогда факт, что лекарство украдено, вылезет наружу прямо сейчас, и весь ее план рухнет.

– Ну, я пойду, – неуверенно сказала она, поднимаясь со стула и чувствуя в ногах слабость.

Подруга оказалась более, чем участливой. Она оставила Веру в этом подобном пижаме костюме, а сверху нарядила ее в прозрачный дождевик. Причитая о том, что Вера не заботится о своем здоровье, она поцеловала подругу в щеку и с благими напутствиями отпустила восвояси.

– Передай своему муженьку, – сказала она Вере, стоя в дверях своей квартиры, – если будет тебя обижать, я приеду и поджарю ему яйца.

Вера, с пакетом в руке, в котором умещались ее промокшие вещи, улыбнулась, махнула подруге на прощание и скрылась за дверями лифта. Он повез ее вниз, проезжая этаж за этажом и клацая металлом. По ходу движения лифта Вера быстро достала баночку со снотворным из трусиков и опустила ее в глубину пакета со своими мокрыми вещами. Чувствуя слабость во всем теле, она оперлась спиной о стену кабинки и закрыла лицо ладонями. Глубокая усталость вдруг навалилась на нее, такая тяжелая, что казалось, ее не поднять, не стряхнуть с себя.

Лифт доехал до первого этажа и остановился, металлические двери раскрылись, призывая ее к выходу.

Тело не слушалось ее, не поднимались ее свинцовые чужие руки, не двигались чугунные неповоротливые ноги. Проскользнув по стене на пол, она свернулась в позу эмбриона. Поджав под себя ноги, и пряча голову в колени, так и осталась сидеть на полу неподвижной лифтовой кабины, металлические двери, которой снова сомкнулись, в ожидании новой команды.

Ира закрыла за Верой двери, испытывая ощущение неудовлетворенности и тревоги. Она чувствовала, что с подругой творится что-то неладное. Ее замкнутость и нервозность настораживали, но на вопросы Иры, подруга отвечала совсем неохотно, и Ира не стала настаивать на своем. Возвращаясь по коридору в свою комнату, занятая мыслями о подруге, она услышала, как мать позвала ее.

Ира вошла в комнату матери, та лежала на матрасе, как обычно, укрытая одеялом.

– Я сходила в туалет, – сказала мать, – убери судно.

– Хорошо, – тяжело вздохнула Вера, подняла судно с пола и направилась из комнаты.

– Подруга твоя ушла? – спросила ей вслед мать.

Ира обернулась с удивленным выражением лица. Из-за прогрессивной деменции мать давно никого не узнавала. А Веру вдруг узнала, вспомнила.

– Ты вспомнила ее? Она ведь у нас несколько месяцев не была. Это Вера.

Мать молчала, ожидая ответа.

– Да. Вера уже ушла, – ответила Ира матери, выходя из комнаты. – В следующий раз она не скоро приедет.

Ира вымыла судно, вернулась в комнату матери и поставила его обратно на пол у матраса. Она подумала, что надо бы нанять для матери сиделку, хоть мать еще и может частично двигаться. Да и оставлять ее больше одну в квартире нельзя, мало ли, что может случиться, она ведь как ребенок теперь.

Мать лежала с закрытыми глазами, словно заснула, дыхание ее было медленным и глубоким.

Ира поглядела на нее с грустью, тяжело вздохнула и вышла из комнаты, тихонько прикрывая за собой двери.

– Твоя подруга больше не придет, – донесся до нее из-за двери скрипучий голос матери. – Она приходила попрощаться.

– Не говори глупости, мам, – ответила Ира, убеждаясь в мыслях насчет сиделки.

На кухне в почерневшей от времени медной джезве Ира сварила себе кофе. Мысли о подруге не оставляли ее. Она не могла уловить мысль, которая перепрыгивала в ее мозгу с места на место, словно играла с ней в прятки. Ира чувствовала, что упускает какую-то важную нить.

Прихватив тарелку с оставшимися бутербродами, она вернулась в свою комнату, поставила посуду на край письменного стола и уселась в черное офисное кресло. «Нужно будет ей позвонить вечером», – решила Ира с неспокойной душой.

Но на столе стоял компьютер со светящимся синим светом экраном, и бесконечная монотонная работа, которая, несмотря на нехватку времени, отсутствие сил и наличие личных проблем, должна быть сделана в срок; и эта работа всецело поглотила Иру до поздней ночи.

Как доехала домой Вера не помнила, но когда вернулась обратно, было уже темно, а на улице гремел гром, разрывая шумовую занавесу дождя, ярко сверкали молнии, местами освещая черный мокрый асфальт.

Квартира была пуста, ни сын, ни муж еще не вернулись.

Вера, насквозь промокшая, прошла в ванную комнату. Она закрыла сливное отверстие и открыла кран. Вода с шумом стала наполнять ванну. Еле уловимый цветочный аромат закружился во влажном воздухе. Вера принюхалась, подставила ладонь под льющуюся струю воды и поднесла ее к лицу: «Нет, конечно, ей показалось. Водопроводная вода не может пахнуть цветами». Она вышла в коридор и прошла в их с мужем комнату.

За окном было темно. Дождь лил сплошняком из бездонного черного неба, изредка освещаемого яркими вспышками молний. Вера поправила чуть смятое покрывало на кровати, оглядела всю комнату – идеальный порядок – подошла к шкафу и достала чистое полотенце, задумчиво посмотрела на него и положила обратно на полку. «Зачем оно ей?». Вышла из комнаты и пошла на кухню, где на столе стояла баночка украденных ею у подруги капсул со снотворным.

Вера тяжело вздохнула. Хотелось плакать. Она, словно под действием сторонних сил, достала из буфета чистую кружку и набрала в нее воды из-под крана, дрожащими руками открутила крышку баночки и высыпала часть капсул на ладонь. Несколько секунд нерешительности, и капсулы оказались во рту. Давясь, Вера, запила их водой и разрыдалась. Слезы вдруг полились из глаз нескончаемым неконтролируемым потоком, из груди вырывался дикий животный рев вперемешку со всхлипами. Так она и стояла, опершись руками о кухонный стол, плача, стеная и жалея себя. Жалея себя ту, предыдущую, и ту, что сейчас в настоящем, и ту, которой уже не будет в будущем. Вода тем временем наполняла ванну.

Успокоившись, Вера растерла по щекам слезы и вернулась в ванную комнату. Ванна уже наполнилась, Вера закрыла кран, наклонилась и попробовала рукой теплую воду, сняла с себя костюм, который дала подруга, и повесила его на стену на крючок. Как есть в нижнем белье, она опустилась в воду, посидела немного, затем медленно легла, глядя перед собой на голубую, местами потрескавшуюся плитку, и расслабилась, снова улавливая обонянием таинственный травянисто-цветочный запах.

Вода ласкала ее тело, согревала своим теплом, баюкала. Вера закрыла глаза, все еще мокрые от слез и будто резко упала куда-то вниз. Упала и оказалась лежащей в высокой траве, на концах которой пестрели маленькие фиолетовые цветочки. Еще выше было небо, светло-голубое, манящее, живое. Казалось, протяни руки и дотронешься до медленно плывущего по нему белого облачка. Вера долго лежала на зеленом лугу в мягкой траве, любуясь бесконечным небом, вдыхая сладкий цветочный аромат лаванды, от которого кружилась голова и таяли тяжелые мысли. Покой и умиротворение медленно окутывали ее тело, постепенно избавляя ее мысли от бесполезной земной суеты, погружая в вечную пустоту и забвение.

Вдруг откуда ни возьмись налетел сильный ветер, небо над головой стало темнеть, маленькое белое облако раздулось, завертелось и стало превращаться в воронку, втягивающую в себя все вокруг. Вере вдруг стало тяжело дышать: аромат лаванды из сладкого и легкого превратился в густую тянущуюся массу с сильным и резким запахом. И каждый раз, как она вдыхала его, ее грудная клетка наполнялась этой тяжелой жижей, а воронка на небе приближалась к ней все ближе и ближе. Вот ее уже оторвало от земли и понесло вверх прямо в центр черной дыры, всасывающей в себя и небо и зеленый лавандовый луг. Дышать становилось все труднее, потому что черная лавандовая жижа уже наполнила ее легкие и бронхи и колыхалась в горле, словно липкое нефтяное пятно на воде. Последний вдох не удался, и вертящаяся черная воронка поглотила ее. Наступила тихая пустота.

Глава 4

Она кашляла и чувствовала, как жидкость выходит из ее горла и заходит опять обратно. В панике нервными протянутыми вверх руками, Вера нащупала что-то твердое и гладкое, схватила и рывком потянулась, высвобождаясь из воды. Она с трудом приняла сидячее положение и огляделась, откашливаясь и сплевывая воду и слюни. В ванной комнате витал аромат лаванды. Яркий свет падал на стены с зеленой мраморной плиткой, отражался, летел и ударялся о поверхность потолка, пола, глянцевую столешницу с белоснежной раковиной и растворялся в зеркале на стене.

Вера решила, что тяжелый сон продолжается наяву. Или она уже в аду.

Ее рука, лежащая на зеленом мраморной подиуме, в который была встроена ванна, соскользнула в воду. Вера дернулась, быстро вынула руку из воды и схватилась ею с силой за край ванны. Взгляд ее остановился на пальцах, ногти которых были покрыты глянцевым ярко-красным лаком. Она посмотрела на другую руку, в надежде, что ей померещилось, и она увидит свои пальцы, как обычно, не тронутые эмалью, и издала удивленный возглас. Пытаясь подтянуть ноги, Вера обеими руками уперлась в края ванны, чтобы встать и вдруг упала обратно в воду, сильно ударившись головой о мраморную поверхность ванны. Боясь снова захлебнуться она рванулась и села, не понимая, что происходит. Минуту спустя, осознавая неясную мысль, Вера медленно снова попыталась подтянуть к себе ноги. Они не двигались. Вера повторяла попытку за попыткой, заставляя ноги слушаться, пока не обессилила вовсе. Беззвучно плача, она из последних сил оперлась руками о край ванны, легла на него животом и перевалилась, соскользнув мокрым телом на теплый нагретый электричеством пол. Повернувшись на живот, она медленно с огромным усилием ползла по полу к двери, волоча ноги, словно испорченная кукла в фильме ужасов.

Она ползла в адском красном полумраке, цепляясь пальцами за гладкий скользкий паркет, за мягкий пушистый зеленый ковер, ползла уже без какой-либо цели, просто ползла вперед, чтобы не остановиться и не начать снова задыхаться от черной вязкой жижи. Она ползла вперед и в темноте ночи перед ее глазами неясно вставал образ старухи, которая твердила: «Твое время еще не пришло… Небеса накажут тебя! Вот тогда и бойся!». Беззвучный смех на сморщенном скукоженном старушечьем лице – последнее, что увидела Вера, скорчившись на полу в чужой спальне перед тем, как потерять сознание.

Она не видела Анну, которая рано утром, постучав и не услышав ответ, робко вошла в спальню и, увидев хозяйку на полу, позвонила по телефону и вызвала семейного врача Полянских. Она не слышала голоса врача, который произнес перед уходом, что он сделал, все, что нужно, и теперь ей, Вере, необходимо поспать и прийти в себя. Она не ощутила, как другой мужчина, войдя в комнату, подошел к ее кровати и безмолвно стоял, глядя на нее со страхом и ненавистью.

Когда Вера открыла глаза, был уже день. Дождь закончился и солнце яркими и длинными лучами пробиралось в комнату сквозь щели в плотных занавесах, неровными отрезками падало на белые стены, скользило по полу, забиралось на кровать, касаясь кончиков ее пальцев, играло кончиками ее ресниц.

Она проснулась и лежала неподвижно, не решаясь открыть глаза, молясь про себя, чтобы вчерашний кошмар оказался лишь дурным сном. Пусть новый день начнется как обычно, монотонно, но успокаивающе привычно. Тело ее ныло от боли, а спина, казалось, вся насквозь пронизана острыми иголками. Сквозь щелки в глазах, Вера оглядела комнату, и ужаснулась. Это была комната чужих людей. Слезы снова стали наворачиваться ей на глаза, когда в дверь постучали. Сердце Веры замерло. Она потянула оделяло вверх, укрылась с головой и замерла. Такой и застала ее Анна, войдя в комнату.

– Кристина Михайловна, – позвала она хозяйку в нерешительности.

Вера не двигалась, надеясь, что голос испарится сам собой.

– Кристина Михайловна, – повторил голос, – как вы себя чувствуете?

Вера слышала, как голос приблизился к ее кровати и остановился совсем рядом.

«Не уйдет», – подумала она и немного приспустила одеяло с лица, одним глазом выглядывая наружу.

У кровати стояла большая баба в переднике, лицо ее с пухлыми розовыми щеками выражало озабоченность, глядя вниз на Веру, спрятавшуюся под одеялом.

– Врач сказал, что вы выпили вчера большую дозу снотворного, – заговорила женщина, двигая маленьким пухлым ртом, – и чуть не утонули в ванне.

Вера вытянула голову из-под одеяла, удивляясь тому, что женщина говорит именно о том, что действительно с ней произошло вчера. Откуда она знает?

– Он предполагает, что вы пытались покончить с собой. Это ведь не так? – вопрос прозвучал как утверждение, и Вера отрицательно замотала головой.

– Вот и хорошо. Я ему так и сказала, что это был несчастный случай. Так ведь?

Вера закивала.

– Давайте, я помогу вам подняться, – сказала гром-баба и протянула руки, но Вера почему-то еще больше испугалась и быстро сказала:

– Я сама.

Вера не узнала собственного голоса, прочистила горло и повторила:

– Я сама, не надо, – голос был точно не ее.

Вера попыталась сесть на край кровати, но все, что у нее получилось, это поднять в кровати верхнюю часть своего тела. Ног она не чувствовала. Жар бросился ей в лицо. Резко сбросив одеяло, она посмотрела на ноги, они были на месте. Они были на месте и, одновременно, их, как будто и не было! Комната поплыла перед ее глазами, и она уже почувствовала, что теряет сознание, как толстуха просунула свою руку ей подмышки и резко пересадила ее в кресло-каталку. Встряска привела Веру в чувство. «Наверное, я сошла с ума», – подумала она, глядя на добродушное лицо женщины.

– Вы завтракать где будете, – спросила та, – здесь или в гостиной?

– Здесь, – промямлила Вера, а про себя с надеждой подумала. – Может все-таки сон?

– Анна, – прогремел за дверью мужской голос, – ты где?

Толстуха оглянулась на зов, а Вера вжала голову в плечи.

– Я зайду к Стасу Алексеевичу, а потом привезу вам завтрак, – сказала ей женщина-великан. – А вы как раз успеете умыться. Да? Вы сможете сами или вам помочь?

– Я смогу. Сама, – промямлила Вера, – желая, чтобы толстая Анна поскорее ушла.

Анна сдержанно улыбнулась и скрылась за дверями.

Вера услышала глухое мужское бормотание, затем голос Анны произнес: «Хорошо, Стас Алексеевич» и удалился вместе с едва различимыми шагами.

Вера сидела в кресле с раскрытым от удивления ртом. Нереальность происходящего не укладывалась у нее в голове, и она никак не могла понять, что ей делать в данной ситуации.

За дверью послышались шаги. По мере того, как они приближались к дверям ее спальни, Вера все больше нервничала. Ничего не придумав лучше, она, толкая ладонями колеса кресла, покатилась в ванную комнату. Заехав в нее, она закрыла дверь, повернула защелку и замерла. Сердце ее бешено заколотилось, когда она услышала стук в дверь, и чьи-то шаги в комнате.

– Кристина, ты в ванной? – спросил мужчина. Голос был молодой, сильный и настороженный.

Вера молчала, пытаясь успокоить пульсирующее в горле сердце.

Ручка на двери ванной дернулась.

– Ты зачем двери закрыла, Кристина?

Тишина.

– Ты помнишь, что с тобой вчера произошло? – голос стал более настороженный.

Тишина.

– Ладно, если не хочешь разговаривать, так и скажи.

Тишина.

Вера услышала удаляющиеся шаги и тихий голос произнес:

– Чертова сука!

А может быть ей послышалось?

Хлопок дверью.

Вера прислушалась. Тишина.

Она закрыла лицо руками и заплакала громко навзрыд. Слезы снова текли по ее щекам, а она по детски размазывала их по лицу, пытаясь вытереть его, но безуспешно. Ее взгляд зацепился на своих руках, она вдруг успокоилась и стала рассматривать красный лак на ногтях, затем подняла голову и медленно подкатила кресло к большому настенному зеркалу. Почему то она не удивилась, когда глядя на свое отражение, увидела в зеркале другую женщину, сидящую в инвалидном кресле, симпатичную блондинку средних лет с заостренными чертами лица в шелковом халате на завязках. Вера с любопытством рассматривала ее. Ведь она знала эту женщину, точнее – она видела ее раньше, но где – не могла вспомнить.

Она долго сидела напротив зеркала, глядя в собственное чужое отражение, когда в дверь ванной комнаты снова постучали.

– У вас все хорошо? – это уже был голос Анны. – Помощь не нужна?

– Нет, – просипела Вера пересохшим горлом.

– Тогда я пойду, – сказала Анна, – завтрак на столе у окна.

– Хорошо, спасибо, – сказала Вера, и лишь услышав, как закрылась дверь спальни, решилась открыть замок.

Она выкатила кресло из ванной в спальню, подъехала на нем к дверям комнаты и защелкнула замок, почувствовав себя более спокойно.

Анна уже раскрыла шторы, и солнце ярко светило в окно. Мысли Веры кружились в ее голове словно стая взметнувшихся ввысь птиц, пытаясь вспомнить, как звали ту женщину, в теле которой она сейчас находится. «Точно, Кристина Михайловна!» – так называла ее Анна.

Вера пошарила глазами по комнате и остановила взгляд на ноутбуке, лежащем на прикроватной тумбе. Она подкатила к нему, открыла и нажала кнопку загрузки. Глаза ее загорелись и снова потухли, когда на мониторе высветилось окно с требованием ввести пароль. Плечи ее поникли, тело болело, все время хотелось спать. Она подъехала к окну, где стоял столик на колесиках. Чашка кофе была как раз кстати, чтобы собрать мысли в кучу. Печально вздохнув, Вера подняла чашку и пригубила горячий напиток, глядя в окно. И тут она почти подпрыгнула в кресле-каталке, потому что за окном в прямом обзоре виднелся ее дом. Ее панельная многоэтажка, из которой она день за днем наблюдала за этим самым дворцом, в котором сейчас находилась, за просторными окнами, из которых сейчас глядела, сидя в инвалидном кресле.

Первым порывом Веры было броситься отсюда вон, домой, но она тут же отогнала эти пустые мысли. Вопросы, вопросы всплывали в ее нагруженной мыслями голове. Как выбраться отсюда на кресле-каталке? Не будет же она ползти по полу, как вчера ночью. От этой мысли ее передернуло. Даже, если она попадет домой, то что дальше? Кого она там встретит? Саму себя? Кристину Михайловну? А может, там за этими окнами ад, и выйдя отсюда, она обретет себя на вечные муки?

Вера поглядела на свои ноги, недвижно покоящиеся на кресле, потом снова в окно, сделала еще глоток кофе и рванулась с места. Не успев докатиться до двери спальни, она остановилась. За дверью ванной комнаты доносилась тихая мелодия. Повернув обратно, она поехала на звук и заглянула внутрь. На полу, под раковиной светился маленький прямоугольник и издавал музыкальные звуки. Вера чуть не вывалилась из кресла, склонившись под раковину, поняв, что это звонит мобильный телефон. Уцепившись одной рукой за край раковины, она подняла маленький стальной гаджет и стала вглядываться в светящийся экран с написанными на нем буквами «Фомин». Вера в нерешительности ждала. Когда музыка прекратила играть и экран погас, она провела по нему пальцами. «Введите пароль» появилось на нем. Вера издала стон и тут же обратила внимание на небольшой размером с подушечку пальца кружок в нижней части телефона. Она приложила к нему свой большой палец, и телефон разблокировался.