Читать онлайн Когда взорвётся Бетельгейзе
© Надежда Нелидова, 2023
ISBN 978-5-0060-9179-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
НЕВЕСТА КУКОЛЬНИКА
– Ну и чего тебе приспичило трезвонить ни свет ни заря? Я приняла снотворное, под утро еле-еле уснула, а тут ты…
– Мне приспичило?! Это от тебя 186 пропущенных звонков, думаю, что за пожар, тарарам?
Примерно так сёстры препираются каждое утро, повод всегда найдётся. Едва спросонья откроют глаза, в памяти всплывает вчерашняя не оконченная ссора. Каждая продолжает в голове ожесточённо доругиваться с другой. Из мысленного общение перерастает в живой диалог: появление мобильников значительно облегчило задачу. Раньше приходилось копить невысказанное в себе, бережно хранить, чтобы не забылось ни одно слово, даже записывать, чтобы в целости донести, не проронить ни капельки и выплеснуть при встрече на сестрицу.
Они не могут быть вместе и не могут быть врозь. Им необходимо проговорить друг другу прожитый день – никто в целом свете лучше не поймёт, хотя и знают: получат в ответ не сочувствие, а нагоняй.
– Заметила: стала не любить приглашать в гости, – жалуется Младшая. – А так хочется встретиться, поболтать. Но как представлю: магазины, готовка, метание от плиты к столу, раковина с грязной посудой… Вот и сижу одна, как сыч. Я кто: интроверт или экстраверт?
Старшая безжалостна:
– Ты лодырь.
– От тебя разве доброе слово услышишь? – вспыхивает Младшая. – Ты всегда: скажешь – как с размаху ударишь по лицу. Только и остаётся стоять столбом и хватать ртом воздух. Не буду больше с тобой делиться.
Но назавтра снова звонит. Старшая тоже в претензиях:
– С ней неудобно появляться в приличном обществе. Пальто допотопное – бомжихи такое не наденут. Какие-то детские резиновые сапожонки, в них заправлены мятые брюки. Ужас! А неотёсанность, а нравственная глухота?! Позавчера идём в пустынной аллее, шуршим листьями, я декламирую:
Прощались мы в аллее дальной,
Лежала вкруг широко тень,
На миг улыбкою прощальной
Осенний озарился день…
До слёз… Тут она оглядывается: «Как хорошо, никого нет поблизости, можно пукнуть». И всё насмарку: поэтическое настроение, Блок, возвышенность, романтика… Так изгадить может только она.
Вспоминает:
– Или вот ещё: в каждом ларьке, как маленькая, покупает сладости, а ей нельзя, диабет. Я из-за неё киплю, вся на нервах, прыгает давление – а этой хоть бы что.
Младшая оправдывается:
– Как ты не понимаешь? От сладкого в организме вырабатывается гормон счастья, серотонин и эндорфины. Поднимается настроение – значит, опускается сахар, это взаимосвязано. Уж точно лучше, чем злиться на весь белый свет. Вот от этого брюзжания, бу-бу-бу – и нарушается обмен веществ.
– Ах, это я брюзга, бу-бу-бу?!
И пошло-поехало.
***
– У тебя пенсию на сколько подняли? У меня на 254 рубля. Я тебя обогнала, я тебя обогнала!
– Не удивляюсь, – поджимает губы Старшая. – У тебя стаж двадцать лет наберётся ли? Всю жизнь порхала попрыгуньей стрекозой. Таким как ты, бездельницам, и выравнивают, и подтягивают до уровня. Отнимаете заслуженное у нас, ветеранов труда.
Младшая вдруг ужасается:
– Боже мой… Мы, вчерашние голенастые девчонки, кряхтя обсуждаем пенсию, болячки, лекарства… Вспомни нас маленьких: в страшном сне не могло привидеться, что превратимся в старых грымз. Хотя я грымзой себя не считаю. Остановилась в районе двенадцати лет. А ты в каком возрасте застыла?
– Оно и видно, что в малолетках застряла, до сих пор ума с горошинку, – ворчит Старшая. Но задумывается: действительно, на сколько лет она себя чувствует? Девятнадцать? Двадцать четыре? Трагедия человека не в том, что он стареет, а что душой остаётся молодым – какой умница Оскар Уайльд!
Младшая вздыхает:
– Я себя рано помню. Вот как сейчас: сижу в садике на горшке, а мальчик из группы стоит рядом, ждёт, чтобы мне штанишки на пуговицу застегнуть. Рыцарь! Он в меня влюблён был.
– Кто про что, а вшивый про баню. Всю жизнь только мальчики на уме. А как я тебе сандалики застёгивала – помнишь?
– Забыла…
– Ещё бы не забыть. Лопай больше свои пирожные, забивай бляшками сосуды, зарабатывай склероз… И сними, наконец, эти ужасные брюки шириной в Чёрное море, не позорься!
***
Старшая разбирается в моде, всегда была одета куколкой. Сама себя обшивала: от сарафана до брючных костюмчиков и пальто. Ещё в садике конструировала платьица из… конфетных фантиков. Складывала нарядную пахучую бумажку конусом, вырезала горловину, одевала флакончик из-под духов. Эти расфуфыренные флакончики ходили друг к другу в гости.
Потом пошли картонные куколки, к ним рисовались платья с бумажными лямочками – целый гардероб! Дальше понадобилось одевать пупсов: Старшая вечно сидела с иголкой и лоскутками, мурлыкала под нос.
Её знаменитое выпускное платье, которое произвело фурор в городе: из белого льна, воротничок стойкой, рукава модным тогда «фонариком», всё вышито «снежинками» из голубого бисера, и пояс и пряжка – всё бисерное. Эксклюзив!
А стояли годы жестокого дефицита, в магазинах шаром покати. Мама наизнанку изворачивалась, заводила дружбу с продавщицами из магазинов «Ткани», с товароведами, с кладовщицами. Ездила по деревням, тогда в сельпо можно было найти индийские, сирийские шелка, шерсть…
***
Младшая выходила замуж. Это плохой знак – что раньше старшей сестры. На Востоке, например, такие браки запрещены.
Старшая дулась, обещала уехать к тётке в деревню, чтобы глаза не видели. Но повздыхала и – делать нечего – засела шить невесте платье из серебряной парчи. Как раздобывали парчу, не спрашивайте – в страшной тайне, со складов, через третьи руки. И увлеклась свадебным шитьём, всю душу вложила.
Получилось нечто волшебное, космическое: тугая ткань обливала тело холодным тусклым серебром, девичья худенькая шейка и грудь – сама невинность – выглядывали из жемчужной рамки, спина голая, и до полу струятся драгоценные, царственные тяжёлые складки. Сколько примеряли, сколько сомневались и переделывали, фантазировали, сколько ссорились… По комнате летели ножницы, выкройки и куски ткани. «Ты у меня полжизни своим платьем сожрала!» – кричала Старшая.
…Готовый, совершенный во всех смыслах наряд висел на плечиках высоко под потолком, пускал по комнате солнечных зайчиков днём и лунных – ночью. Входящие боязливо косились на эту неземную красоту, ходили на цыпочках и говорили приглушёнными голосами.
А накануне свадьбы Младшая забрела в комиссионку в поисках шпилек. Увидела на манекене короткое, выше колен, свадебное платье. Оно пахло чужими духами, чужим потом, чужим телом, чужим счастьем… И, никому не говоря, купила и предстала перед гостями в этом убожестве, пошлятине и безвкусице.
Для Старшей это был удар, надругательство, плевок в душу. Она просидела всю свадьбу с каменным, мёртвым лицом. Долго потом не разговаривала и начала оттаивать, лишь когда её позвали крёстной матерью для первенца, племянника.
А тут и у самой забрезжил на горизонте красавец жених. Младшая сняла чехол с серебряного ненадёванного платья – символа сохранившейся чистоты: «Держи, сестра, вот и пригодилось». И перешивать не надо: размер один в один.
***
Бывает, что взбалмошные невесты сбегают в день свадьбы, но чтобы жених… Ждали у загса, гости шептались, деликатно украдкой смотрели на часы. Невеста, несмотря на уговоры («Неприлично!»), то и дело срывалась, шумя серебром, выбегала на крыльцо.
Жених объявился, когда уже обзвонили все больницы и морги: его хамоватый голос прорезался в телефонной трубке загса. Нагло извинялся (к свиньям твоё извинение!). Сообщил: находится в трёхстах километрах в соседней области! Видите ли: с утра посетил парикмахерскую уложить лихой жениховский чуб, спрыснуть лаком усики. А за креслом в белом халатике выросла первая любовь, которая, как известно, не ржавеет.
Нет, вы не думайте, он не сквалыга какой-нибудь, и половину свадебных издержек готов возместить. Может быть. Когда-нибудь. Как только появится возможность. Если появится.
Крики, ахи – вместо звона бокалов. Слёзы, истерики, обмороки. Сирена скорой – вместо свадебных бубенцов.
Невесту прямо в платье увезли в неврологию. Со временем успокоилась, но продолжал точить навязчивый вопрос: за что ей такое, кто или что виновато в случившемся? Да платье же! Платье из серебряной парчи, на которое легла печать безбрачия, и – да! да, не разубеждайте! – на которое была наведена порча. Кем? Да милой сестрицей, из ревности. Не хотела ни с кем делить сестру. У самой муж замухрышка, а у Старшей жених красавец, с усами. Был жених.
А если даже нет злого умысла, тем хуже: всё началось с платья, когда легкомысленная Младшая открыто плюнула на многодневный труд и мастерство сестры, на саму сестру наплевала! А ведь вещи, особенно одежда, особенно сакральная – она памятлива и несёт информацию, помнит пренебрежительное к себе отношение. Помнит и не прощает. И мстит.
Младшая в сердцах крикнула, что сестру, видно, лечили да не долечили до конца. Это был нечестно, ни при каких обстоятельствах нельзя говорить такие вещи. Долго не общались, потом у Старшей звонок в дверь. На пороге Младшая, ни слова не говоря, опустилась, обняла её колени и заплакала.
К вечеру из-за пустяка рассорились вдрызг – и это было свидетельством долгожданного, настоящего, окончательного примирения.
***
Прошли годы. Старшая так и жила одна. Да и у Младшей муж оказался недолговечным, рано умер. Дети и внуки улетели за океан – то же самое, что их нет. Казались сном – да были ли они? Обе кукуют в пустых квартирах – а если нет разницы, зачем было платить больше? Платить беременностями, родами, уборкой, готовкой, ночным бдением у кроваток, постоянной тревогой и страхами? Вся жизнь Младшей была брошена на семью – и где та семья, где результат, ау? Обе пришли к единому знаменателю.
Но Младшая не могла жить, о ком-либо не заботясь. Взяла странную кошку из приюта, та встречала каждого гостя в прихожей. Молча смотрела, жгла, пронзала, сканировала взглядом: «А что ты есть за человек? Что у тебя за душой? С чем пришёл, не несёшь ли камня за пазухой?».
– Дура, чего вылупилась, на мне ничего не написано! – злилась Старшая. Пыталась настроить сестру против кошки:
– Твоя кошка – типичный абьюзер. Она же тобой открыто манипулирует! Принуждает тебя её гладить, заставляет полюбить, на цырлах вокруг неё плясать. Я же вижу, как ты часами боишься пошевелиться, когда она разляжется у тебя на коленях. Она парализует твою волю! Да у тебя стокгольмский синдром, ты жертва, тебя спасать надо!
Младшая почёсывала пузо млеющей кошки, улыбалась:
– Знаешь, что я поняла? Что домашние животные – это ключик, который отпирает самое железное человеческое сердце. И достаёт оттуда, как из сейфа, спрятанную за семью замками доброту.
***
– Не представляю, куда девать одежду, – сокрушалась Старшая. – В комиссионках машут руками. На авито объявления висели полгода, хоть бы один звонок. Народ зажрался!
Младшая пожимала плечами:
– Не вижу проблем. Я рву на кусочки, на тряпочки, прекрасно убирает жир со сковородок.
– С ума сошла! Это твои простыни и халаты можно на тряпки. Как я могу убирать грязь блузкой, которую сама шила, в которой праздновала юбилей? А вот в том жакете мне вручали грамоту. Это хуже чем предательство, это глумление над вещью. У меня не хэбэ, а благородный материал: атлас, шёлк, парча, стеклярус, стразы, пайетки…
– Пайетками отлично скрести сковородки…
Пик-пик-пик. Старшая отключила телефон: обиделась. Распахнула шкаф, оттуда пахнуло лавандовыми таблетками от моли. С трудом извлекла из туго набитого нутра вешалку с серебряным платьем. От него, порченого (от слова «порча»), сглаженного (от слова «сглаз»), следовало избавиться в первую очередь.
Спустилась во двор к мусорному контейнеру, нашла не запачканный край, накинула платье и ушла не оглядываясь, почти бежала. Дома нет-нет да посматривала с балкона: висит. Действительно, кому оно нужно, старомодное: магазины и рынки ломятся от барахла? Но когда в очередной раз выглянула – серебристое пятнышко уже не светилось. От мусорки отходил юноша с переброшенным через плечо платьем. Издали: как будто хозяйски нёс безжизненное, беспомощное женское тело.
Старшая не попадала голыми ногами в сапоги, пальто накидывала на лестнице. Успела: парень направлялся к третьему подъезду. Шаг у него был спортивный, упругий, пружинистый – едва догнала. Извращенец! Нет, я не дам тебе на поругание вещь, которая хранила тепло и светлую память, которая…
– Молодой человек!
Он обернулся. Стружечная, кудрявая как у Санта Клауса борода, по-новогоднему румяные морщинистые щёки. На юношеском теле голова старика – да он её ровесник! Строго спросила:
– Вы с какой целью взяли моё платье?
– То есть как… Оно висело ничейное.
– Очень даже чейное: моё. Я передумала, – Старшая вырвала платье и крепко прижала к груди: не отнимешь! – Вы что собирались с ним делать?
Санта уже открывал дверь.
– Зайдите в гости – увидите, зачем.
Они были в возрасте, когда излишне задавать вопрос: «Вам не нужно на работу?». Всё написано на лицах: все прожитые годы, и паспорта не надо спрашивать.
Квартира у старого юноши (или юношеского старика) была усыпана лоскутками, пришлось искать место, куда поставить ногу. У окна – ножная швейная машинка. Рабочий стол под лампой, какие-то коробки и коробочки. Стены уставлены стеллажами до потолка, а стеллажи – куклами. Их были сотни, а может, даже тысячи.
На полу стояло несколько кукол в рост человека. Ни одного выражения на лице, которое бы повторилось. Удивление, презрение, улыбка, скука, восторг – эмоции метко схвачены и застыли в пластиковой глине – или из чего там делают кукол?
Некоторые были нарядные, некоторые полуодетые, а некоторые вовсе бесстыдно голые.
– Добро пожаловать в скромную обитель, она же мастерская, – повёл вокруг рукой старик. И пожаловался: – Вы не представляете, как трудно найти что-то стоящее, красивое. Видите новобрачных? Жениха нарядил, а вот невеста без свадебного платья. Иду мимо мусорки с вашим серебряным чудом: батюшки, повезло!
Действительно, девушка стояла в фате, прямая, голенькая и беленькая, как свечка. Лицо счастливое, пристыженное, будто говорило: «Простите меня, я не виновата, что так счастлива!» – и очень походило на лицо Старшей в день её не состоявшейся свадьбы. Впрочем, у всех невест в этот день одинаковое выражение лица.
Намётанный глаз Старшей подметил: перламутровые бусины пришиты к вуали неровно, и букетик флёрдоранжа следовало поместить выше и левее. У жениха задиралось и вылезало одно плечо, жала спинка.
– Дайте-ка ножницы, – велела Старшая. Она решительно стащил пиджак с жениха, обнажив его мускулистый торс. Теперь парень и девушка стояли с ещё более растерянным видом, будто их застукали за преступным занятием задолго до первой брачной ночи. Прямо Адам и Ева, изгнание из рая.
Только к вечеру Старшая вспомнила, что оставила дома телефон. На нём было пропущено 186 негодующих, испуганных голосовых от Младшей.
***
…Кошка в день знакомства отсканировала жениха Санту взглядом. Потёрлась о ногу, вскочила на колени и громко замурлыкала – одобрила. На свадьбу Старшая сшила нарядный костюм и смастерила шляпу для сестры, а то стыдоба: свидетельница – и в старье. А платье из серебряной парчи легло на невесту отлично, как на молоденькую – даже в боках распускать не пришлось.
АКЧУС
«Это мы гуляем в парке. Акимчик нашёл царя грибов – огромный белый. Заявил, что дома сам сварит из него суп.
Сам так сам, ты ж мой поварёнок. Надел фартук, который волочится под ножонками, повязал голову моей косынкой. Объяснил: «Она вкусно пахнет тобой!»
Что же ты, говорю, грибовницу сварил с червяками? Не будет проблем с животиком?
– Это их проблемы.
– Чьи – их?
– Червяков. А я покушал и попросил добавки сам у себя».
Три с половиной миллионов просмотров. Полмиллиона лайков. Сто тысяч комментариев: «Как мило!», «Акимчик, ты прелесть!» «Ребёнку прямая дорога в стендаперы». Каждое его детское слово, каждая буковка жадно ловится, подхватывается, впитывается. Это ощущение ни с чем не сравнить.
В чём измеряется слава? В учащённых ударах сердца? В минутах сладких грёз во сне и наяву? В рублях?
Аудитория колышется, дышит живым тёплым океаном, ждёт, внимает. Она у твоих ног, ты – её властелин! Океан нужно питать регулярно, иначе он отхлынет, пересохнет, уйдёт к другим берегам. Нельзя останавливаться: остановка смерти подобна.
– Тогда, может, всё-таки не властелин, а раб? – осторожно уточняю я.
***
Она родила его в пятницу 13 мая.
– Представляете – пятница 13-го, и с месяцем не повезло: всю жизнь маяться будет. А я сказала: «Мой мальчик будет самым счастливым!». Так и вышло! Назвали Акимом, означает: поцелованный Богом.
У них в садике, вообще, такие оригинальные имена подобрались! Есть девочка Несмеяна и девочка Берия! Да, Берия – её родители большие поклонники знаменитого наркома! Среди мальчиков есть Ангел и Арест. Представляете: Арест и Берия, кроватки рядом! А в соседний садик ходит мальчик Нейтрино, на итальянца похож, кудрявый, хорошенький! Он выступал в каком-то детском конкурсе, но не прошёл первый тур.
У Акима всё началось со стишка перед гостями, со стульчика:
Солнце стало как фонарь,
А фонарь ещё белей
И красивей и милей.
Так мило, забавно заикался, от волнения складывал руки, как хомячок – лапки. Под конец стушевался, спрыгнул и залез под кровать – всем миром вытаскивали… Выложили в шортсы – батюшки, наутро триста тысяч просмотров! Но ведь он такой милашка, правда?».
***
Пока я искал канал «Акимушка», каких только детских роликов не насмотрелся. Вот маргинальная семейка просит маленького сына сказать гостье: «Тётя Лена, я тебя люблю!». Он ещё плохо говорит, непослушный язычок коверкает слово «люблю». Получается: «Тётя Лена, я тебя юбу!».
Пьяное застолье покатывается с хохота, в восторге ревёт, молотит кулаками по столу с прыгающими бутылками.
– А теперь маме скажи.
– Мама, я тебя юбу! – кроха радуется вниманию гостей, приплясывает, хохочет.
Я тут же накатал гневную жалобу – сработало! Ролик удалили, но он успел набрать тысячи лайков. Дебилов везде хватает, в интернет пускают без справки.
Но возвращаемся к Акиму. Кто-то из гостей тогда сказал: «Слушай, да ведь на этом заработать можно! Чего ты в своей школе потеряла, нервы трепать за копейки?»
Тут же привели в пример девушку из соседнего подъезда. Она вела кулинарный блог – так, полтора десятка подписчиков. Однажды записывала видео «Котлетки-вкусноедки» – и тут её руку по локоть закрутило в электрическую мясорубку! Крики, кровь, мясо, МЧС, скорая, спасение руки – вернее, того, что от неё осталось… И всё это фиксирует камера, которую в суматохе забыли отключить. Страшные кадры попадают в эфир и размножаются со скоростью света.
Наутро искалеченная девушка проснулась знаменитой. Всем миром собирали на лечение в Москве, на дорогой немецкий протез. Деньги потекли рекой, просто хоть садись и пиши сценарий новой «Бриллиантовой руки». А там девушку-инвалида присмотрел заморский богатый жених – на мордашку она была приятная. Сейчас, закатав рукав, чтобы было хорошо видно циркониевый протез, рекламирует ортопедические товары. Вот как надо уметь монетизировать даже случайное членовредительство!
***
Что она вела в школе? Уроки музыки – школяры воспринимают их как праздник непослушания, расслабон, оттаптывание по полной за предыдущие уроки. Никакой дисциплины. Ученики прозвали её за глаза непонятно: Акчус. Ей подсказали: смотрела «Королевство кривых зеркал»? Прочитай наоборот. Получилось «сучка». Мерзость какая-то! Главное, за что?! Ну, двойки ставила, ну жаловалась директору, писала в дневнике родителям, но других инструментов воздействия ведь у неё не было.
Первый день, когда не пошла в школу – будто заново родилась, от радости прыгала как маленькая. Дышала и не могла надышаться. Свобода! Будто из тюрьмы выпустили, будто удушающий пластиковый мешок на голове развязали! Не её школа, не её.
***
«Вот Акимушка не хочет в ванну, визжит, вырывается. Я его поймала, намыливаю и приговариваю: «Ах ты грязный, ах ты гадкий, неумытый поросёнок!». А он уже вечером перед сном, в пижамке, розовенький, чистенький – говорит:
– Мама, как ты не понимаешь. Не мыться – это сплошные плюсы, – и пальчики загибает:
– Бережём воду – раз. Шампунь и пену экономим – два. Можно нарастить панцирь из грязи и зимой без шубы ходить. А летом комары и мошки не будут кусать – ведь бегемоты и слоны нарочно для этого валяются в грязи..
Чем не Ералаш?!
…Что значит – ребёнок в его возрасте не может так чётко формулировать мысли? Вы, доктор, какие-то странные предположения строите. Нет, я за него не придумываю, как вам такое в голову пришло? Ах, вы разговаривали с воспитательницами, ну тогда понятно. И, по их отзывам, Аким самый обычный ребёнок? Знаете, эти воспитательницы терпеть не могут, когда кто-нибудь из серой массы выделяется. Привыкли – ать-два, строем! Они и детей, и родителей против Акима настраивали. Мы его в частный садик перевели.
Тогда ещё «мы». Папочка у нас оказался дезертир, не выдержал трудностй, сбежал в «нормальную», как он выразился, семью. Слабак оказался, как все мужчины.
Ну да, ему тоже приходилось сниматься для роликов, но он только всё портил. Говорил деревянным голосом, я его учила: «Держись натурально, как в жизни». А он орал: «Не хочу в этой клоунаде участвовать! Поесть после работы спокойно не дают». Акимушка головёнку на моё плечо положил, на ресничках слезинки: «Мама, он нас не любит?». Я этот момент засняла и выложила – аудитория рыдала.
Дальше развод. Если в игре главное – первому крикнуть: «Чурики!», то в разводе нужно успеть первому небрежно и легко обронить: «Нам надо расстаться». По крайней мере, не будешь выглядеть мокрой курицей, брошенкой. Ну и будет об этом, платит алименты – и ладно.
Нам хватает денежек, да, Акимушка? И на хлеб с маслом, и на частный садик, где растят гениев, а не быдломассу, и на Шарм-эль-Шейх, и на Бали.
***
«Аким, 5 с половиной лет. Жалобы на плохой сон, раздражительность, беспричинную плаксивость, капризы. Наблюдаются первичные признаки мышечной дистрофии. Плохо развита речь, соответствует уровню четырёх лет. От посещения логопеда мама отказалась».
– Вам всегда удаётся подловить удачный момент и заснять его или просите сына повторять на камеру?
– Ну… Приходится делать заготовки, репризы, репетировать, чтобы выглядело совершенно естественно – как же без этого, вам любой видеоблогер скажет.
Тексты я брала на себя. Знаете, во мне всегда жило творческое начало, хотя в детстве была ужасно закомплексованной девочкой. Однажды сочинила стих:
Всем хочется быть знаменитыми,
Испробовать каждому б это.
Я тоже хотела прославиться
Недавно, ещё прошлым летом.
Чтоб имя моё прогремело звеня,
Прославив мои рекорды.
Чтоб звали в Америку бы меня —
А я отказалась гордо.
Чтоб знала меня вся страна, весь мир!
Везде интервью, репортёры!
Фотографы, крики, букеты цветов,
Открыток и писем- горы.
Своя секретарша, гостиничный люкс,
К подъезду – блестящая «волга»…
Дальше что-то в рифму: «И помнили долго-долго».
***
Правда, Аким очень киногеничный ребёнок? Круглые ясные глазёнки, я ему во время съёмки велела их слегка вытаращивать. Гримировала: оттеняла припухлости под глазками, чуть подкрашивала розовой помадой верхнюю губку и носик, будто заплаканные – так мило! Немножко щёчку пачкала фломастером, пластилином или супом – забавно выглядит. Волосы ерошила, сбрызгивала лаком, чтобы получалось как у ёжика.
Учила: при этих словах потри глазки, будто смущаешься, тут зевни, в этом месте открой рот, будто от изумления. В общем, сам себе режиссёр.
***
Прочитали рассказ «Честное слово». Вот видишь, говорю, как много вокруг честных людей. Мы с Акимом рассеяны как все гениальные люди, и часто теряем: то он – рукавичку, то я – перчатку. На следующий день пойдём – вот они: и рукавичка, и перчатка, их заботливо насадили на ветку или на штакетник, чтобы издали было видно. Какие замечательные, честные люди!
Акимушка задумался, сдвинул бровки:
– Ты не права, мама. Помнишь, как сушила на балконе красивые туфли, и их сдуло ветром? Мы утром побежали – а их нет. И ты сказала: «Фиг бы взяли, если бы одна туфля упала!». И сколько раз ты в магазине забывала на кассе обе перчатки – ни разу не вернули! Ага, мамочка, люди честные только когда теряешь одну варежку или одну перчатку!
Ну, тут море отзывов:
– А ведь малец прав, смотри-ка…
– Гениальный ребёнок! Какая наблюдательность и умение делать блестящие выводы.
– Акимчик, тебе пять лет или сто? Ты рассуждаешь как старик-ворчун. В пять лет такой пессимизм и неверие в людей… Тяжело тебе придётся в этой жизни, малыш.
– В пять лет такая логическая рассудительность и мудрость! Руки прочь от Акима, мы его в обиду не дадим!
– Ну ведь ясно как божий день, что сценку сочиняла мамочка, а выдаёт за экспромт…
Так, а это у нас как проскочило? Удаляем комментарий и безжалостно баним слишком проницательного товарища.
***
– Не хочу! Тебе надо – ты и говори эту чушь собачью!
Мы записывали ролик, долго не получалось – Аким распсиховался. Покраснел, тяжело дышит, сжал зубы и что-то шепчет под нос.
– Чушь собачья?! Ты сам не мог такое сказать. Кто тебя подучил?
– Никто не подучил, – он смотрит в сторону.
– Смотри на меня, – приказываю я.
– Не хочу смотреть на тебя, самой-то не противно?
Я не сдержалась и.. дала ему пощёчину. Смазанную, скользящую – и пощёчиной не назовёшь. Через минуту мы, оба мокрые от слёз, обнялись и притихли друг у друга в объятиях. Акимушка признался, что над ним смеются и дразнят его. Обзывают «звезда» и дальше в рифму… «Мама, это нехорошее слово, его пьяные дядьки во дворе говорят».
Вот тебе и частный садик. Придётся переходить на домашнее обучение. Никого не слушай, сынок. Они все завидуют тебе лютой, чёрной завистью – потому что они никто, а ты всё! Перед тобой открываются такие дали, горизонты, такие высоты. Куда ни придёшь, всюду: – «Ах, это тот самый Аким, наша звёздочка!». Все двери распахиваются, весь мир тебя знает!
– Не весь мир, – буркнул Аким. – Ты врачу Вере Петровне обо мне говорила, а она: «Я разных ютубов не смотрю, у меня времени на это нет».
– Нашёл кого слушать. Вера Петровна – замшелый пенёк, кроме своих градусников и клизм, ни в чём не разбирается. Да и в них, честно говоря, не очень.
Акимушка хлюпнул носом, вжался ко мне под крылышко. Птенчик мой, никому не дам тебя в обиду. Сколько вокруг завистников, злопыхателей – этот свет жесток. Благодаря своей популярности мой малыш окунулся во взрослую жизнь слишком рано.
***
А мы снова радуем миллионы подписчиков новыми «жемчужинками». Нам пишут:
– Аким, каждое утро начинается с тебя. Ты член нашей семьи!
– Здоровья и удачи тебе, малыш!
А он всё чаще противится, вредничает:
– Я давно знаю букву «р-р-р» – зачем я должен говорить: «темпелятуля», – вместо «температура» и «холёсий» – вместо»хороший» – как дурак какой-то?! И заставляешь пищать тонким голосом, как девчонка. Я уже не маленький! И не хочу учить по бумажке, что ты пишешь.
Упирается ручонками в мою грудь, выскальзывает ужом – «я уже большой, зачем ты меня вечно таскаешь на ручках?».
Потому что, сынок, ты растёшь и теряешь детскую непосредственность и очарование – а именно их хотят видеть зрители. Им нужно, чтобы ты прелестно картавил и заикался – это твоя изюминка, фишечка. Ты так стремительно вытягиваешься, и я стараюсь изо всех сил задержать в тебе детство, затормозить взросление. И немножко, самую малость тебя недокармливаю – чтобы подольше оставался худеньким, бледненьким, трогательно болезненным…
***
В детстве я мечтала, чтобы мой котёнок навсегда остался маленьким и игривым, и не превращался в жирного ленивого кота. Прочитала, что котята растут во сне, поэтому и спят по двадцать часов в сутки. Значит, нужно не давать ему спать!
Котёнок прятался от меня во всевозможных укромных местах, я его находила, тормошила, заставляла играть. Он сидел покачиваясь, моргал сонными глазками и равнодушно смотрел на пляшущий у него под носом, привязанный к нитке фантик. Но я училась в школе с продлёнкой – и он вволю отсыпался во время моего отсутствия.
Идея-фикс не оставляла меня. В одной книжке прочитала, как мальчик упал с высоты и перестал расти. Стал карликом. Что, если для остановки роста котёнка сбрасывать с высоты – со шкафа, например? Но это не помогало, котёнок растопыривался как белка-летяга, и был такой лёгкий, что, казалось, парил в воздухе. И тогда я решила вытолкнуть его с подоконника, с третьего этажа, где мы жили. Он цеплялся, царапался и орал дурным голосом. Это его спасло: вошла мама, отобрала котёнка и потом увезла бабушке в деревню.
Когда я приехала туда на лето – это был жирный ленивый, равнодушный кот, который не узнал меня – или не захотел узнать.
– Снова со своей дурацкой камерой, я бегать на улице хочу! И мне завтра рано в школу вставать, а ты дрыхнешь до обеда. Устройся уже на работу, как все нормальные мамы. И детского мотоцикла мне не надо – что я, как дурак, один по двору буду носиться? И на тёплое море не хочу, меня в самолёте тошнит, а на теплоходе ещё больше.
А в прошлый раз я в лужу упал прямо лицом, песок в роте скрипел, а ты смеялась и снимала. Это ты меня в спину незаметно толкнула, думаешь, не видел? Оставь меня в покое, наконец! – он визжит и топает ногами. – Ты… мерзкая! Ты – Акчус, вот! Акчус, Акчус, Акчус!
***
– Доктор, ну как Акимушка? Срывов больше не наблюдалось? Поспокойнее стал? Да, да, я понимаю, нужно время… У вас в неврологии хорошо кормят или как везде? Я ему тут апельсинов принесла, батончиков с мюсли, чипсов – они банановые. Чипсов нельзя? Он их так любит…
– Аким любит обычную кашу и лапшу на молоке, просит добавки. Принесите лучше домашнее, пирожок какой-нибудь… Пока никого не хочет видеть, вспоминает какую-то Акчус. Спрашиваю, кто это – молчит. Возможно, плод детской фантазии, страшилка, выдуманное существо. Вы не слышали? Имя странное.
Она идёт по больничному дворику, бледная, худенькая, обиженная как девочка – они похожи с сыном. Оглядывается: не увидит ли Акимчика в окне? Останавливается, перекладывает в светлой сумке пакет с нераспечатанными гостинцами. И исчезает за углом. Только тогда Аким медленно вылезает из-за оконной шторы, откуда всё это время наблюдал за мамой.
ША!
На улице Тихой, вопреки её названию, разгорелся громкий скандал – а именно напротив дома номер 34. Никто не удивился, потому что хозяин дома Михеев и слово «конфликт» – близнецы-братья. Все считали, что Михеев был очень нехороший человек: вздорный и вредный. При том дотошный законник – полжизни работал юрисконсультом на предприятии.
Никогда не смолчит, на одно слово заготовлено десять. От него, отмахиваясь, убегали, не рады что связались: «Вот пристал, как банный лист к заднице». – «Допустим, я банный лист. А вы тогда кто? К кому я пристал? Хе-хе-хе». Не человек- язва.