Читать онлайн Там за Широкой Рекой

1

Где-то далеко-далеко, отсюда не увидать, да за тридевять земель протекает река. Широка река да глубока. Прямо за ней раскинулся лес. Тёмный лес, страшный, сосны в нём такие высокие, что верхушками до облаков достают. А за лесом возвышается медная гора, а за той горой стоит Тридесятое царство.

Сказывают, как в Тридесятом царстве счастливые Царь с Царицей радовались появлению на свет малютки Царевны. Малышку назвали Софьей. И пир в её честь гремел на всё царство, прибыли колдуны да духи из Тёмного леса, привезли подарки волшебные.

Леший подарил сокола ясного, наказал охранять Царевну Софью от всех бед. Кощей подарил девочке зоркий глаз да ум такой, какой никаким колдовством не запутать. А Баба-Яга, словно чуя беду, склонилась над колыбелью и прошептала:

– Сердце твоё большое и чуткое всегда дорогу домой найдёт, голос твой звонкий и певучий любой бой остановит, в руках твоих лёгких любое дело будет спориться, да будет так, – и, положив заговорённую куколку-мотанку, отошла к другим гостям.

Водяной со своею женой, Хозяйкой медной горы, подарили ларец с бусами из самоцветов. Переливались они всеми цветами радуги.

– Хороша царевна, – говорил Водяной, склонясь над колыбелькой, – вырастет, невестой нашему Огнедару станет, правда, Азовушка?

Он повернулся к жене. Та улыбнулась: малышка и правда была чудо как хороша.

Пир отгремел, гости разъехались кто куда. Царь с Царицей отправились спать.

В ту ночь чёрные тени напали на Тридесятое царство. Командовал ими Колдун Крахобор. Заполонили тени весь Тёмный лес, захватили дома, селились в сердцах людей и везде, куда только могли дотянуться. Люди, потеряв надежду, бежали из Тридесятого царства за Реку, чтобы спастись от Крахобора и влияния его теней.

Царь бросил все силы на защиту от этой напасти, не боялся он ни теней, ни Крахобора самого. За ночь Царю удалось отогнать теней подальше от городов и деревень. Но беды Тридесятого царства только начинались.

Наутро пропала Софья.

Горевало всё Тридесятое царство. Птицы петь перестали, ветры затихли. Няньки лили слёзы в три ручья. Безутешная Царица сразу побелела и лет на десять постарела. И виделось ей, что Солнце стало светить не так уже ярко, как раньше. Царь на уши поднял всю дружину. Весть о беде облетела Медную гору и докатилась и до Тёмного леса. Даже Водяной и Леший сбили ноги да изгоняли своих слуг в поисках. Не было нигде маленькой Софьи.

Но сказ совсем не о том, как Тридесятое царство горевало о потере Царевны Софьи.

***

В одной из деревень жила одна славная женщина. Её звали Людмилой. Однажды Людмила отправилась в лес одна, а вернулась с девочкой на руках. Была у девочки той кукла обережная, кем-то с заботой и любовью смотанная. Дочку она назвала Марфой в честь бабушки. Жили они мирно и ладно, и всё в той деревне спокойно было и тихо. Людмила была женщиной честной, и все её уважали. Могла и в поле помочь, и с родами, и совет хороший дать. В травах толк знала, умела с их помощью любую хворь выгнать.

А дочка её, Марфа, была так ладна собой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ясноокая, ростом невелика, но статная, аки царица. Глаза у неё были синие-синие, словно небо в ясный день. Косы цвета солнца закатного, до пояса. И мастерица на все руки. Особенно хорошо получалось шить да разными камнями да бисером вышивать. Как только в деревне замуж кто собирался, так сразу к ним за платьями да советом бежали.

Носила Марфа с собой всегда мотанку обережную, что Людмила нашла ряюом с ней в лесу. Когда грозы пугалась или тревожилась перд чем, достанет из передника, прижмёт к груди, просьбу свою шепнёт, ей легче и станет. Все страхи и тревоги в миг улетучивались.

Молва ходила по округе, что Марфа ведьмовать умела, секреты колдовские знала, хи́тра была злобная, уж так она могла собою любого очаровать, голосом ласковым, взглядом тёплым. Да как видел её кто из соседних деревень, сразу слухам переставали верить. «Ведь не может быть, – думали они, – чтобы такая девица была хи́трой».

Что Марфа хи́тра, люди верили еще и потому что дружила она с девочкой Ладой. Про её семью дурная слава ходила среди деревень. Злые люди говорили, что бабка её в куриных яйцах змеят выращивала. Правда это или нет, никто не скажет уж.

Но Лада пропала с год назад. Ушла из деревни, да исчезла. Мужики, что ловили в тот день рыбу, говорили, что спрыгнула она в Широку Реку, да утопла. Да так быстро ко дну пошла, что и вытащить никто не успел. «Была бы хи́трой, выплыла бы» – судачили по деревне. Посудачили, да быстро забыли.

Однажды Людмила сама сильно захворала. Да так, что ни с постели встать, ни даже говорить не могла. И никто не мог сказать, что с ней такое приключилось: в один момент слегла и всё. Не помогали ни молитвы, ни травы, ни заговоры. Марфа обратилась даже к лекарям из соседних деревень, но все разводили руками.

– Отойдёт она скоро, как пить дать, отойдёт, – шептали соседи. Марфа делала вид, что не слышит злых слов, а у самой сердце болело за мать. Днём она ухаживала за Людмилой, а ночами горько плакала. Прижимала к груди свою куклу обережную и молилась всем богам, каких знала, призывала все силы, но никто не слышал её мольбы.

И как-то раз приехала к ним в деревню ярмарка. Шумная, яркая, из-за синего моря. Уговорив соседку приглядеть за матерью, Марфа пошла туда в надежде найти лекарство.

Чего только там не было! И самоцветы разные, и ткани заморские, травы – и целебные, и ядовитые, но тех, что могли её матушке помочь, не было. Среди разного пёстрого народу девушке стало так тревожно, что достала она по привычке оберег свой и прижала к груди, словно успокаивая. И тут Марфа увидела в самом конце ярмарки средь купцов и шутов сгорбленную старуху, что зеркалами торговала. Сидела она совсем одна, никто к ней не подходил.

И каких зеркал у неё только не было: и большие, и маленькие, и простые в берестяной оправе, и златом-серебром, самоцветами украшенные.

– Подойди ко мне, дитя, – проскрипела старуха, когда Марфа приблизилась, – я стара и почти слепа. Не откажи старушке, встань рядом.

Девушка повиновалась. Она быстро спрятала мотанку в передник.

– Знаю, знаю твою беду, – старуха взяла Марфу за руку, – да её ещё можно отвести от вашего дома.

– Правда, и как же? – в душе девушки затеплилась надежда, но тут же угасла, ведь старуха произнесла:

– Там, за Широкой рекой, да в средине Тёмного леса бьет ключом живая вода. Она полумёртвого на ноги поднимет, а если слепому в ней умыться, снова зрячим станет.

– Живая вода? Вы бы, матушка, ещё цветок папоротника раздобыть приказали, – в досаде Марфа хотела уж было уйти от сумасшедшей старухи, но та сжала её руку, неожиданно сильно притянула к себе и зашипела:

– Да другим средством ты мать свою не отпоишь, и ничем больше ей не поможешь. А я тебе зеркальце дам, которое к роднику-то дорогу укажет, – и протянула девушке зеркальце, богато украшенное камнями да золотом.

– Но матушка строго-настрого запрещает подходить к реке, а вы говорите идти за реку, да ещё и вглубь леса!

– Смотри сама. Можешь мне и не верить, но мать ты тогда схоронишь. Она у тебя уж тридцать ночей лежит, три ночи ей осталось. А зеркальце ты себе оставь, хорошая вещь, славная, дорого стоит, поди пригодится. Только ни в коем случае не потеряй, не разбей и никому не отдавай.

Только старуха руку её отпустила – Марфа побежала домой. У ворот ярмарки обернулась, а старухи и след простыл, словно и не было никогда.

Дома соседка сказала, что Людмила совсем плоха. Марфа посмотрела на бледное исхудавшее лицо матери и бросилась прочь из деревни. Бежала она к реке, и всяк, кто попадался ей на пути, останавливал её, отговаривал.

А как тут не отговаривать, когда у той реки да в лесу за ней волки рыщут, люди пропадают? Но Марфа не слушала никого. Двух смертей не бывать, а одной не миновать. Перед её глазами стоял образ матери. И во что бы то ни стало нужно было её спасти, даже если сама она сгинет в Лесу.

Но чем ближе она подходила к реке, тем чётче в её голове звучал мамин голос: «Никогда не ходи к реке, это опасно, там Водяной и русалки разные обитают». И так страшно ей стало, что ноги сами идти отказывались.

А река была так широка, что орлу лететь – не перелететь. А течение было настолько быстрое, что голова шла кругом от одного только взгляда на воду. И как же через неё перебраться-то? Не поплывёшь же, да и не умела никогда…

А сердечко её так и билось, аки голубка в клетке. Что-то было за Рекой, что манило и звало туда, да только так просто туда не попасть.

И вспомнила Марфа про зеркальце, что старуха на ярмарке дала. Достала его из передника, начала в руках вертеть да рассматривать, и вдруг из зеркальца пегий заяц выскочил да заговорил человеческим голосом:

– Беги за мной, я к Лесу тебя проведу.

Марфа и испугалась, и удивилась, но всё же последовала за ним. Долго ли, коротко ли, но добежали они до моста. А был этот мост добротный, на века сделанный. Марфа готова была поклясться, что никакого моста через реку здесь отродясь не видела. Самые смелые на лодках переплывали реку, да мало кто возвращался с другого берега.

Остановилась, а заяц её подгоняет: «Да бежим, бежим же!» И бегут они дальше. Уже у самого Тёмного леса Марфа подумала, – а не повернуть ли назад, ведь если она пропадёт в лесу, то как же матушка… А заяц всё подгонял и подгонял: «Бежим, быстрее бежим!»

Густые кроны деревьев закрывали небо, заросли шиповника да ежевики искололи все ноги, да подол её платья цепляли. Девушке мерещилось, что где-то в траве ползают змеи, с деревьев за ней наблюдают хищные птицы, а по её следам мчатся страшные звери.

А заяц бежал всё быстрее и быстрее. Девушка еле поспевала за ним. Но вдруг он остановился перед избушкой на курьих ножках об одном окошке и молвил:

– Дальше я тебя провести не смогу, извини, теней ужас как боюсь. К Бабе-Яге за помощью обратись, она знает, как дойти до родника с живой водой, – и прыгнул обратно в зеркало, словно и не было.

Марфа подошла к избе, и, вспомнив, как Людмила рассказывала старые сказки, сказала:

– Избушка, избушка, встань, как тебя мать поставила, повернись к лесу задом, а ко мне передом. Как мне в тебя войти, так и выйти.

Избушка медленно со скрипом повернулась передом к девушке. На крыльце сидел большой чёрный кот. В глазах его чёрных все звёзды ночного неба сияли, во взгляде чувствовалась тяжесть времён, что были до него, и что будут после. Он встал, потянулся и, словно приглашая Марфу, скрылся в избе. Девушка пошла за ним.

Внутри было тепло, светло, чисто и вкусно пахло выпечкой. На стенах висели пучками целебные травы, некоторые Марфе были даже знакомы. На полках стояли баночки, одни пустые, а в другие что-то было налито, а в третьих были заготовлены глаза, языки и уши разных животных. Посреди дома стояла печь, а на ней в котле кипела вода.

– Ты кто и что тебе надобно здесь? – услышала Марфа позади себя. Обернувшись, она увидела молодца. Да такого, каких ни в её деревне, ни в ближайших не отыскать.

– Я к Бабе-Яге пришла, – пролепетала Марфа, опустив глаза в пол.

– Нет её. Уж год как сгинула со свету. Может, я тебе чем помогу?

– А ты кто? – Марфа начала молодца разглядывать. Уж очень он был красив: высокий, чернобровый, а глаза зелёные, аки два малахита. Чёрные волосы вились кудрями.

– Я внук Бабы-Яги, хозяин топей, Огнедаром меня зовут. Ну, говори, кто ты и зачем пришла?

– Я Марфа из деревни, что за рекой. Я просто так пришла, ни за чем, – молодец был так строг, что Марфа смутилась или даже испугалась его.

– Врёшшшшь, – зашипел из-за печки кот, – врёшшшь, правду говори!

– Баюн, цыц! – Огнедар бросил на кота суровый взгляд, и тот спрятался снова.

Душа девушки вся задрожала.

– А если я правду тебе не скажу, меня ты не выпустишь?

Огнедар покачал головой. И тогда Марфа упала перед ним на колени и взмолилась о помощи. Всё выпалила – и про матушку, и про старуху на ярмарке, и про источник с живой водой, что посередь леса ключом бьёт. Огнедар выслушал её и сказал:

– Не помогу я тебе. Возвращайся домой к матери и никогда больше сюда не приходи, – лицо его стало бледным и суровым, а глаза холодными.

– Ну пожалуйста! Мне этой воды нужно всего на один глоток, – слёзы ручьём лились по Марфиному лицу.

Не знала она, глупая, что живая вода отнимает годы жизни у одного заречного, у здорового и отдаёт их другому, больному. Да Огнедар не стал о том говорить, не действовали предостережения на заречных людей. Понадеялся он, что Леса Марфа испугается.

2

– Тут я тебе не помощник. Если ты хоть что-нибудь отсюда за Реку вынесешь, Лес тебя не отпустит. Три дня у тебя будет, чтобы попрощаться со своим домом, а потом сгинешь ты здесь. Как все ваши.

– Ну и пусть! Зато она будет жива!

– Нет, я сказал. Переночевать можешь, а утром чтобы ноги твоей здесь не было.

Но не послушала Марфа Огнедара. Ночью, едва подумала, что он заснул, взяла с полки одну из склянок и вышла из избы. Раз это чудо лесное отказалось ей помогать, она и сама тропу к роднику с живою водой найдёт.

Огнедар же вовсе не спал и слышал, как девица вышла из избы.

– Ну и что делать с ней? – спросил Баюн, —

– Ступай за ней, пусть наберёт воды, да к мосту её отнеси – ответил Огнедар коту, – Глупая, зря Леса не побоялась.

– А ты со мной не пойдёшь? Уговорил бы её назад повернуть.

– Гложет и терзает её что-то. И не просто это болезнь матери, а что-то другое. Не пойдёт она назад. Если уж без подмоги не испугалась в Тёмный Лес выйти, значит не уговорить её свернуть с тропы.

Баюн молча согласился и выбежал из избы по следу Марфы.

Только кот волшебный выскочил из избы, Огнедар сел на метлу и полетел к Широкой реке. Нужно было докричаться до Яги, совета попросить.

Ба всегда говорила, что бедовый он. Ласково трепала чёрные волосы, залечивала ссадины и ожоги. При ней в избе всегда пахло травами, березовым веником и настоями на ягодах. Так же в ней пахло и сейчас, да всё же по-другому. В избушке его сердцу было спокойно даже после того, как Баба Яга навсегда покинула Лес.

И надо было этой несчастной девчонке прийти и снова разрушить хрупкий покой, который он так долго искал в душе.

***

Шла Марфа через лес и вдруг – крадётся за ней кто-то. Обернулась и видит Баюна, но был он уже ростом с коня богатырского. Мягкой поступью ступал он по земле, так легко, что не оставлял и следов.

– Запрыгивай мне на спину, – тихо промолвил кот, – я прослежу, чтобы взяла ты лишь то, что нужно, да обратно к мосту отвезу.

Марфа забралась коту на спину, и побежал он дальше вглубь леса. Бежал он, словно летел, – не касаясь земли.

– Зря ты его не послушала, – причитал кот, – и Бабку ваш брат никогда не слушал, а потом тени сжирают вас заживо. Во всём Тёмном лесу лишь Огнедар да Леший теней не боятся. А вы все бесстрашные да благородные. Всё кого-то спасаете, да только себя спасти потом не можете…

Марфа слушала Баюна молча. Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли мчался кот по лесным тропкам.

– Странная ты, – не унимался Баюн, – тяжёлая, словно чужую жизнь на себе несёшь. Не спроста оно, не спроста…

Привез её Баюн к роднику, а вода в нём серебром переливается. Набрала она эту воду в склянку, да мхом и сучком каким-то заткнула.

– Дурёха, пробку-то не догадалась взять. – Привиделось Марфе, что кот смеётся. На обратном пути Баюн рассказывал сказки да мурлыкал песни. На краю леса остановился:

– Дальше я не пойду. Вон он мост. Как Реку перейдёшь, к Лесу повернись, поклонись, да спасибо скажи за живую воду. И помни, у тебя только три дня, а после заберёт тебя Лес.

***

У Широкой Реки позвал Огнедар Заречную ведьму. Та вышла к нему немедля, только голос его заслышав.

– Ко мне ты пришёл али к Яге? – ведьма смотрела на Огнедара васильковыми глазами.

– К Яге, можешь её позвать?

– Могу, да и сама она уж несколько дней хотела с тобой поговорить, да царица меня к тебе всё не выпускала.

Ведьма села на землю, глаза закрыла синие. Она откинула голову назад, по всему телу её пробежала странная судорога, а когда всё прекратилась открыла она глаза янтарные.

Нежный и тихий голос ведьмы сменился на скрипучий голос Бабы Яги.

– Знаю я, Бедовый мой, зачем ты ко мне пришёл…

***

Марфа бежала через мост со всех ног. Уже на том берегу остановилась, обернулась, а моста и след простыл, словно приснился он ей. Марфа Лесу поклонилась, как кот научил, поблагодарила за живую воду и побежала к матушке.

К родному дому Марфа добралась уже к рассвету. В деревне все от неё шарахались, будто от призрака. Мало кто из деревенских мужиков с того берега возвращался, а тут девка, и двух дней не прошло.

Дома Марфа увидела, что Людмиле ещё хуже, – глаза еле-еле открыла, как услышала, что дочка её вернулась. Напоила она мать живой водой из склянки – и Людмила тут же заснула. Сама же девица с ног валилась от усталости. Так и задремала у матушкиной постели.

***

Баюн, вернувшись в избу не увидел в ней Огнедара. Чародей вернулся под самое утро не весел, ниже плеч буйну голову повесил.

– Чую смертью от тебя пахнет, – Баюн этот запах знал лучше, чем кто-либо другой, – с Ягой ты снова разговаривал, что сказала она?

И рассказал Огнедар Баюну, что узнал от Яги, да не всё. Баюн то понял, да не стал выспрашивать, уж очень неспокоен был чародей.

***

На утро, к удивлению всех деревенских, поднялась Людмила на ноги и стала краше и лучше прежнего, лет на десять помолодела. Слух с новой силой пошёл по деревням, что Марфа – хи́тра, что она с самим Кощеем договорилась мать из могилы вырвать. А потом еще и вернулась жива и целёхонька с того берега. Хотели Марфу из деревни изжить, боясь, что водится она с кикиморами речными, но Людмила никому не позволила и пальцем дочь тронуть.

Через три дня Марфа с Людмилой пошли за водой. Марфа была неспокойна и молчалива. Людмила, как обычно, начала набирать воду и не увидела, что дочери поплохело. У Марфы перед глазами всё закружилось волчком, быстрей и быстрей. И со словами «Ой, маменька, что-то дурно мне» упала наземь, а поднялась уже в лесу – рядом с тем самым источником с живой водой.

Девушка побежала в сторону родной деревни. Но добраться сумела лишь до избушки Бабы-Яги. А оттуда – как бы ни бежала в сторону дома, – всё оставалась на одном месте. Выбившись из сил, упала она на землю и разрыдалась.

Не знала Марфа, сколько проплакала, – мало ли, много ли, но через время услышала знакомый голос:

– А я предупреждал тебя, но вы же все смелые, не слушаете…

Марфа подняла на чародея глаза. Он печально улыбался, жалея её. Взглянув и на кота, догадалась, что Огнедар всё знает – и о том, что воду она взяла, и о том, что кот ей с этим помог.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – верни меня домой! Нельзя мне тут оставаться, у меня там матушка одна-одинёшенька. А я для тебя всё, что захочешь, сделаю! Всё-всё.

– Утро вечера мудренее, – молвил юноша. – Пойдём, я баньку затопил. Искупаешься, поешь да выспишься, а наутро что-нибудь придумаем.

Огнедар помог Марфе подняться с земли. Она за ним безропотно пошла, а самой страшно было, вдруг обманет он и не выпустит живой из Леса.

– Странная она, – заговорил Баюн, только Марфа в баньку ушла, – не как все заречные.

– Девка обычная, из-за Реки, – пожал плечами Огнедар, чтобы кот не понял ничего. А сам почувствовал, что изменилось что-то, словно дышать ей легче стало.

– Зелёный ты еще, не видишь, а Яга бы сразу поняла, – Баюн ходил вокруг Огнедара и тёрся об его ноги, – жизнь чужую она с себя скинула, тяжёлую. За именем не своим прячется. Уж сама, не сама ли, но вижу я, что родители её не так назвали.

– Об этом пока никому не говори, даже ей самой, – Огнедар дал коту потроха утиные, и тот с довольным урчанием утащил их за печку и там съел.

После баньки Марфа появилась в избе так тихо, что Огнедар аж вздрогнул, когда её увидел. После баньки стала она ещё краше, да и в рубахе, что он ей оставил, словно берёзка в поле смотрелась. Широка ей была рубаха, а девица стройная.

Держла она в руках свою куколку обережную. Отметил про себя Огнедар, что бабушка его много таких кукол когда-то делала, да путникам в подмогу давала. Только не всех эти куклы уберечь могли.

Молчала за ужином девушка. Ела мало. Целое крылышко утиное Баюну дала. Тот и съел его с довольным урчанием. А потом уснул у её ног.

Ночью ей снились странные сны: старуха с зеркалом, голубая трава и Баюн, с глазами такими же глубокими, как ночное небо, и все звёзды в них видно.

Утром Марфа проснулась рано, но Огнедара в избе уже не было. Баюн мурлыкал возле печки. Сказал кот девушке, что Огнедар в ночь у Змея-Горыныча был, должен был что-то прознать про то, почему Марфа мост через Реку нашла, кто ей путь подсказал.

Девушка умылась, вышла на крыльцо и стала Огнедара ждать.

– Чую, идёт он уже, – Баюн разлёгся у неё на коленях, – да не один. Марьянка да Сиян с ним тоже.

Марфа хотела пойти им навстречу в ту сторону, куда кот носом повёл, но тот воспротивился:

– Не ходи, утопнешь, мы за ночь на болота ушли. Как здесь пройти, только Огнедар да Марьянка знают.

– А почему ушли?

– Тени сгустились вокруг избы. Видно, тебя почуяли. От тебя ж Заречьем пахнет. Огнедар хоть их не боится, да не хочет с ними в одиночку сражаться, без подмоги.

– А почему Тени меня не чуяли, когда я за водой в Лес пришла? – Марфа гладила Баюна по черной шерсти, а тот невольно мурлыкал.

– Тебя привёл кто-то, и пахло от тебя по-другому: смрадом болезни и смерти. На такой запах Тени не падки.

– А куда подмога-то делась? – продолжала спрашивать Марфа.

– На ту сторону Леса. Все ж ищут пропавшую царевну из Тридесятого Царства, а я так считаю: если её за Реку не унесли, то давно Тени сожрали. Или Крахобор на себе женил. Времени уж слишком много прошло… Пропал бы кто другой, уж искать бы перестали, но Софью всё ищут и ищут.

От упоминания царевны что-то внутри Марфы всколыхнулось.

Баюн встал, потянулся и пошёл внутрь, вальяжно, словно барин.

– Пойдём-ка в дом, нечего на пороге сидеть да тварей болотных злить.

В избе Марфа села на лавку да затеребила край передника. Взглянула на кота из-под ресниц украдкой:

– А кто такой Крахобор?

– О-о-о, – потянулся Баюн, – это царь теней, жестокий да кровожадный. Всё хочется ему царствовать над Тёмным лесом, да над Тридесятым царством. Да не бывать тому.

– А Марьянка – она кто такая? – не унималась девица.

– Дочка Лешего да Полуденницы. Водяному племянница, а Огнедару сестра двоюродная, получается, – кот не мигая смотрел на дверь.

Огнедар вошёл в избу первым, за ним гордо и величаво, словно царица в барские палаты, ступала Марьянка. Красивая, ростом не выше Марфы. Глаза её светом зелёным будто светились, но не таким, как у Огнедара. Была то будто весенняя молодая листва. Волосы, цветом как спелая пшеница, в косы заплетены до пят. Щёки розовые, как наливные яблочки. Сиян ступил в избу последним. Был он повыше Огнедара, волосы цвета речных водорослей, а бесцветные глаза блестели, будто речка на солнце. В сравнении с Огнедаром Сиян был нескладный: высокий, чересчур худощав, на узком лице слишком большие глаза и маленький рот, да уши торчком. «Словно рыбка», – подумала Марфа. Был он дружелюбным, в отличие от Марьянки, которая разглядывала девушку свысока:

– Так вот ты какая, Заречная дочь, – Марьянка видела человека из-за Реки впервые. – Если отец прознает о тебе, нам с Огнедаром не поздоровится.

Её удивляло, что Марфа ничем не отличалась от тех, кто живёт в Тридесятом царстве. Марфа прямо смотрела на Марьянку, но сказать что-то побоялась.

– Марьянка, не дерзи, – Сиян сел рядом с пришелицей. Для него она очень была похожа на тех девушек, что их с Огнедаром отец приводил в свой дворец. Знал он прекрасно, что все они, как и Марфа, из-за Реки, но приходили другим путём.

– Красивая, – Сиян широко улыбался. – Огнедар, давай её здесь оставим? Будет тебе в избе помогать.

– Глупости не болтай, а не то в лягушку опять превращу, да так, что отец тебя уже не расколдует.

– Да ладно, я же как лучше хотел, для тебя же стараюсь. И вообще, отец говорит, что тебе давно невеста нужна.

– Только его я еще не слушал, – Огнедар сделался сосвсем строгим, и Сиян побоялся что-то еще ему возразить.

Марфа разглядывала Сияна.

– Ты словно не настоящий, – хотела она протянуть руку и дотронуться до Сияна, но тот взял её ладонь в свою и сказал:

– Настоящий, хоть и не столь горячий, как Огнедар.

– Мы время теряем на всякие разговоры, – Огнедару не нравилось, что брат его старается подружиться с человеком. – Ты, Марфа, вот что мне скажи, на мост тебе указали, ведь так?

– Указали. – Кивнула Марфа, – Старушка на ярмарке, я же всё рассказала тебе в первую же встречу.

– А ты узнал, что хотел? – спросил Баюн, – Кто мог Марфе на мост указать?

– Узнал, да только боюсь, ошибся он. Того, что Горыныч говорит и в помине не может быть. Как её из Лесу будем выводить? – Огнедар осмотрел всех присутствующих.

– Так а что сказал Горыныч? – Баюн уже весь обратился в слух, но Огнедар только покачал головой.