Читать онлайн Крх… крх

Часть 1

Она сидела за столиком напротив, выбиваясь из обычного для таких заведений контингента своей утонченностью и дорогой одеждой. Она, очевидно, понимала, что сейчас все взгляды устремлены на нее, все разговоры, резко поменяв курс, сворой голодных псов-домыслов бросились терзать ее деликатный образ.

Я сам старался не смотреть на нее долго, но магнит, встроенный в нее, видимо, подействовал и на меня, и я, каюсь, поднял на нее глаза и уже не мог их оторвать.

Она воцарилась прямо перед моим аскетичным и уединенным убежищем в самом углу салона. Я не видел, как она вошла, но уловил краем глаза, как что-то красное вплыло в поле моего зрения и остановилось у столика напротив. «Это может быть только женщина, такая-то красная и плавная, – подумал я про себя. – Ну ничего, у меня есть подружка на этот вечер, – и я ласково погладил запотевшую кружку пива, – а на ту мне наплевать». И я пригубил свою «подружку», опустошив ее на треть.

Также краем глаза я видел, как к ней подошел официант, и она, наверное, сделала заказ. Я понял, что что-то не так, по внезапной тишине, охватившей весь салон. Это-то и стало точкой невозврата, тончайшей границей, после которой ее магнит намертво притянул меня и уже не отпускал.

Я стал переводить взор в ее сторону. На самом деле прошло ничтожное время, но мне казалось, что передо мной открывается миллиметр за миллиметром некая таинственная картина, дотоле скрытая непроницаемым полотном от любопытных глаз.

После того как мой взгляд проскользнул по полу, он уткнулся в красные туфли на прозрачных шпильках. Из этих туфель выныривали точеные ножки, обтянутые тончайшей материей. Секунду спустя я понял, что это дорогущая проецирующая ткань, потому что рисунок стерся, и вдруг над туфельками появились две змеиные головки, выскочил и тут же скрылся язычок, и, обвиваясь и переплетаясь друг с другом, «переходя» с одной ножки на другую, змеи, формируя замысловатый рисунок, ползли вверх и… И все это засасывала в себя «черная дыра» черной же лакированной юбки, обтягивающей плавные волнующие изгибы ее бедер. Наверное, наблюдать этот мистический танец-сплетение можно было бесконечно: как и все в ней, он служил одной цели – подчинить ее воле, окутать ее чарами и не отпускать… никогда. Выше юбки ярко-алым пламенем пыжился пиджак, стремясь поглотить, задавить и затмить собой блузу с глубоким вырезом. Но вырез все же был более сильным магнитом, и пиджаку оставалось только краснеть еще сильнее от сжигающей зависти. Что уж говорить о взгляде несчастного, пойманного этим декольте?.. Если даже цепочка, висевшая у нее на шее, словно две полноводные золотые реки, покорно и неизбежно стекала к ее прелестной груди, сливаясь в тоненький ручеек у волнительных полусфер? Затем она бесстыдно ныряла вглубь декольте – туда, куда мечтали попасть или хотя бы мельком взглянуть толпы мужчин, схваченных ее магнитным полем.

И если кому-то удавалось оторвать глаза от пленительного выреза и посмотреть выше, взгляд медленно облизывал стройную шею и подбирался к прекрасной головке. А после – потерянно замирал на лице с четко очерченным ртом, пропитанным кровью всех тех мужчин, что пали жертвами ее притяжения, и оттого сделавшимся таким сочным и алым. Изящный носик разделял собой две капельки шоколада, плавающие в сливках ее миндалевидных глаз, за которые хотелось сразу же отдать всю вселенную и себя вместе с ней.

Венчали эту божественную статую неизвестной богини черная диадема волос, уложенных в хитрую, но выглядевшую простой прическу, и сдвинутый слегка набок красный берет.

Она томно помахивала своими пушистыми ресницами и не спеша осматривала салон. Вдруг ее блуждающий взгляд задержался: она смотрела в моем направлении всего несколько мгновений, но я понял: что-то заинтересовало ее тут – и скромно предположил, что это моя персона вызвала в ней искорку любопытства.

Официант торопливо подошел к столику и крайне учтиво поставил перед ней чашечку кофе. Она еще раз обвела взором салон и приподняла дымящийся черный напиток к своим бесконечно красным губам, позволив горячей жидкости насладиться ее упоительным поцелуем. И тут ее глаза, словно нехотя оторвавшись от созерцания напитка, остановились на мне и обожгли меня сильнее, чем мог бы обжечь тот кофе, который она пила, если бы его пролили на мои брюки. Я, не зная, куда деть себя от неожиданности, погрузился в кружку с пивом и, отхлебнув, стал размышлять, бывают ли гадания на пивной пене, – лишь бы не думать о том палящем взгляде.

А она, уже отставив чашечку, совершала ритуальное действо, за которым я, мгновенно забыв о пиве, наблюдал как завороженный. Достав из сумочки портсигар, она вынула сигарету и прикурила ее от стоявшей на столе свечи. Пепельницы, естественно, не было, и на некоторое время это ввело красавицу в некое замешательство, однако это тривиальное неудобство она устранила с изяществом, достойным ее красоты. Она мигом опорожнила стоявшую на столе неподалеку солонку на стол и стряхнула первую порцию пепла на вершину соленой горы, превратив ее в курящийся, в прямом смысле, вулкан. Я смотрел и не мог оторвать глаз.

Ее локоть покоился на гладкой поверхности стола, а самыми кончиками пальцев она держала сигарету почти вертикально. Вспыхивающий кончик маячил в воздухе, словно маленький злой дух. Красный свет отражался в ее глазах и, казалось, плавил их шоколад, и в этой приторной сладости так легко было увязнуть. В то же время этот огонь продолжал прожигать что-то во мне, ведь я, не в силах оторвать взор, бесстыдно и, наверное, алчно смотрел на нее.

Наверное, невозможно курить сигарету вечно, но мне казалось, что именно столько я наблюдал за этим таинством.

Я вдруг заметил, что одна из змей не поползла вверх, а, повернув голову в мою сторону, пощупала воздух своим язычком и, скользнув по туфле своей хозяйки, переползла на пол, а после, извиваясь, заструилась в мою сторону. В то же время другая змея, решив не останавливаться на достигнутом, заползла сначала на юбку, затем, обвивая гибкий, стройный стан своей хозяйки, добралась до шеи и, обвив и ее тоже, встала в стойку у левого уха. В этом положении она начала гипнотизировать меня, потом медленно подалась вперед, почти касаясь мордой тлеющего уголька сигареты. Выскочил ее проворный язычок, окунулся в клубы табачного дыма, будто пробуя его на вкус, и снова скрылся в пасти. Змея втянула в ноздри весь дым от сигареты, и тут же краем глаза я заметил, что ее сестричка появляется у моей правой щеки, поворачивая свою чешуйчатую голову ко мне. Я вижу ее зрачки: в них горит огонь, нет, тлеют угли или… Она разевает свою пасть… Тут я ощущаю все ее мускулистое тело, обвившее мои члены («Какой же она длины?» – проносится молнией ничего не значащая мысль). Она мерно то сдавливает, то отпускает мое горло, словно играя со мной в кошки-мышки… Из пасти выползают клубы дыма и окутывают меня, словно туман. Змея расслабляет свое тело, сдавливающее мое горло, и не сжимает его снова. И вдруг шипит мне: «Вдохни меня!» Я чувствую, как повелительно напрягаются все ее мускулы, обвивающие остальные части моего тела. «Это не пожелание – это приказ!» Пот струится по моему лбу и каплями стекает по лицу, оставляя холодные дорожки. Мне кажется, что глаза разбежались, каждый прикован к одной из змей, и я вижу их двух одновременно и четко. И вот они обе приближаются к моему лицу, каждая со своей стороны, я уже словно знаю, что будет. Страх парализует меня, или это их глаза с тлеющими угольками (или душами обреченных)… Их язычки высовываются и… слизывают капли пота, текущие по моим скулам. Я потею сильнее, и пот заливает глаза. Их язычки жгутся, режут кожу на лице, что-то теплое начинает капать на руки, сжимающие кружку. Но глаз не оторвать, а язычки будто уже щекочут мой язык, и он пытается сжаться, скрыться, затолкнуться куда-то глубже, в самое горло. Пот скатывается прямо в глаза… резь… моргаю… кажется… все это только кажется!

Докурив, она воткнула сигарету в созданный ею великолепный Везувий. И устремила свой чарующий взор прямо на меня. Что-то розовое и необыкновенно чудесное промелькнуло между сочными вишнями ее губ и увлажнило их своей свежестью. Ее глаза нашли мои, впитали мой взгляд, примагнитили к своему. Затем ее зрачки полетели вправо и, со всего разгона ударившись в край глаза, с ошеломляющей силой потянули за собой всю ее головку, что воплотилось в заметное движение головы в сторону выхода. После чего ее шикарные ресницы порхнули, и от этого движения она вся будто наполнилась воздухом и взлетела, плавно перемещаясь к выходу. На полпути она обернулась, словно хотела проверить, не забыла ли что-то на столике, и снова ее глаза нашли мои, а сила притяжения все росла, превращаясь в натянутый стальной канат. У меня захватило дыхание – что будет? Девушка снова повернулась к выходу и, призывно покачивая бедрами, растворилась за дверью.

Я, обретя-таки дыхание, рванул пулей за ее опустевший столик, пока все остальные еще пытались прийти в себя от потрясения. Я смотрел на окурок и думал: «Как же мне повезло – осталось еще четыре-пять миллиметров – хватит на одну затяжку». И в следующее мгновенье я уже трясущейся от волнения рукой прикуривал остатки сигареты от свечи за ее столиком. Затяжка… да… какие ощущения… я пытался задержать дым в себе как можно дольше, старался запомнить каждое ощущеньице в каждой клеточке своего тела. Каждый ничтожный нервный импульс сотрясал до основания мое существо, поглощающее, нет, алчно пожирающее этот кусочек несравненного наслаждения, будто доставшийся мне чудом из какого-то другого мира или от богов, или… Да неважно откуда – сейчас он был мой, и я был на вершине блаженства. Да, я понимал, что сейчас, возможно, упустил красивейшую женщину из всех тех, что еще, может быть, будут в моей жизни. Но это всего лишь женщина… Будут другие, в конце концов, и разница между ними… только поверхностная. А сигарета – такой шанс выпадает раз на миллион, если не на миллиард, и, если не я, так какой-нибудь другой счастливчик докуривал бы ее.

Я плавал в волнах блаженства, радуясь своей быстроте, смекалистости, везению, наконец. Когда еще в нашем бестабачном мирке среднестатистическому парню, как я, выпадет такая удача?.. Ведь после той глобальной эпидемии болезни табачного листа теперь сигарета стоит миллион доллублей, и только самая богатая часть человечества может позволить себе разрушать таким образом свое здоровье. А что самое удивительное – нынче лаборатории по выращиванию табака охраняются сильнее, чем какой-нибудь чертов секретный центр по производству биологического оружия. Бизнес, мать его, бизнес.

Докурив, я с удовлетворением вставил бычок на место – негоже портить произведение искусства, созданное самой Афродитой, и пошел на улицу, не допив свое пиво и ощущая вкус свободы на губах.

Я завернул за угол и прошел пару кварталов до своего дома. Кивнув по привычке хмурому консьержу, поднялся на лифте в свою квартиру. Я уже залез одной ногой в ванну, когда взорвал сонную тишину квартиры телефон – судя по мелодии, звонил начальник, и скрепя сердце, чувствуя, что моя ванна накрылась медным тазом, я поплелся к мобильнику.

– Да, слушаю, – сказал я как можно недовольнее в трубку.

– Доброго вечера, Гусев. Не соизволит ли ваше величество приехать на работу принять товар? – в голосе шефа явно слышались саркастические нотки. – Кстати, это приказ.

– Слушаюсь и повинуюсь, мой лорд, – съязвил и я. – Я как раз собирался выгулять моего коня.

– Давай, давай. Пока. Позвони мне, как все примешь, и ты свободен.

– До свидания, Петр Васильевич.

Когда я вышел, у подъезда послушно стоял беспилотник, ожидающий компанию, которая шумно что-то обсуждала и смеялась.

– Привет, Максим. Едем с нами? – выделился из толпы Никита, бывший одноклассник.

– Не-е, Никит, меня шеф вызвал на дело, так что я мимо кассы сегодня.

Я бодрым шагом двинулся в сторону магазина, где работал. Пешком идти было полчаса, и я предался еще раз воспоминанию фееричного вечера, смакуя его подробности, словно ребрышки барбекю. Я прошел квартал до подземного перехода, спустился в его скудно освещенные недра и вынырнул на другой стороне, затем, пройдя дворами, где была возможность, я очутился у задней двери магазина, помещавшегося на первом этаже жилого комплекса. Мой палец потянулся к звонку.

– Бу! – прогромыхал коммуникатор, и в то же мгновение я, вздрогнув от неожиданности, отдернул палец от звонка.

– Че, испугался, как я погляжу? Ха-ха-хе, – продолжил говорить коммуникатор, – ну, входи, Макс, водитель уже тут.

– Ну ты и придурок, Степа, – сказал я, открывая отпертую дверь.

В комнатке охраны сидел с блаженной улыбкой Степа – охранник, тут же находился незнакомый мужчина – видимо, водила. Я в очередной раз удивился: как случилось так, что таксистов заменили беспилотными автомобилями, а водителей грузовых машин оставили? Может, из соображений гуманности или у кого-то из них было сильное лобби?

– Ну что ж, пойдем оформимся, – сказал я водителю.

– Давай, только бы поскорее все кончить, – отозвался хриплым голосом он.

– Да я и сам домой хочу, так что мы на одной стороне, – заверил я его.

С выгрузкой и оформлением документов мы проколупались до трех ночи. После того как я отпустил водилу, я хлебнул кофе со Степой, выслушав массу ненужных новостей из его соцсетей. Но кофе взбодрил меня, и, распрощавшись, я оставил Степу с его гантелями и соцсетями, а сам поплыл в сторону дома.

Стояла в меру теплая майская ночь, по небу плыли редкие облака, периодически скрывая ухмыляющийся месяц. Я шел, иногда смотрел в небо и параллельно слушал гомон ночного города. Но, зайдя в переход, временно лишился неба, а ночной город, захлебнувшись гулким эхом моих шагов, умолк.

Я шел-плыл по переходу, как вдруг впереди замаячило что-то на полу. Адреналин быстро прояснил мне голову и взбодрил: от этого «чего-то» тянулась красная… Я не хотел думать о плохом, но каждый шаг приближал меня к этой зловещей цели. Метрах в пяти от трупа, а теперь можно было явственно разглядеть, что это он и был, я остановился в нерешительности и ужасе. На меня смотрел обезглавленный труп своей кровавой зияющей раной, будто широко разверстым оком. Лужа крови бурым озером протянулась к ливневке. Я вспомнил, что нужно дышать, лишь когда начал задыхаться. После глубокого вдоха недавно выпитый кофе требовательно заявил о своем желании пойти прогуляться в компании остального содержимого желудка. Я собирался повернуться, как вдруг мне почудилось, что у трупа появилась голова. Это была немолодая женщина: ее лицо было квинтэссенцией мольбы и боли. Она произнесла слова, едва двигая губами, но я явственно услышал:

– Помоги мне, сынок, прошу…

Дальше мое сознание высосала сногсшибательным поцелуем тьма обморока. Судя по всему, я лишился чувств, наверное, на пару минут, когда же открыл глаза, труп лежал на месте, а головы, как и прежде, не было. Я взял себя в руки и побежал мимо стен, покрытых переплетением граффити, к выходу на поверхность, попутно набирая номер экстренной службы.

– Здравствуйте, опишите вашу проблему, – ответил мне мужской голос оператора, принявшего вызов.

– Я… мне… кажется… тут труп в переходе, – мысли и слова словно высасывал из меня невидимый пылесос, и я едва смог произнести что-то внятное.

– Сохраняйте спокойствие. Вы уверены, что человек умер? Может, ему стало плохо? Вы врач? – оператор пытался наполнить мою пустую голову бессмысленными, в тот момент, вопросами.

– Я не врач, но поверьте мне, она мертва. Пришлите сюда кого следует, мать вашу! – сорвался я на ни в чем не повинного оператора, а рука тем временем судорожно стискивала мобильник. Если бы он был рядом – это могло бы быть его горло – я сейчас себя совсем не контролировал.

– Хорошо, сохраняйте спокойствие, дайте разрешение на определение вашей геопозиции.

– Определяйте уже скорее.

– Принято. Ожидайте, скоро к вам подъедут. Доброй ночи.

«Какой, на хер, доброй ночи, – думал я про себя, нервно вышагивая около лестничного спуска, – так хорошо все начиналось вечером! За что?! За что?! Почему меня вызвали именно сегодня? Черт возьми, что это за гребаный псих, что мог сотворить такое с несчастной женщиной? Она ведь, наверно, чья-то мать, жена… Бедная женщина, бедные родственники… И что за глюки у меня были перед тем, как я отключился? Видимо, все это сказалось на нервах, вот они и не выдержали. Как это ужасно и скверно… Все это… Ну и как бы я мог помочь… Она уже была мертва, когда я ее увидел… Ведь без головы не живут, так ведь?.. Хотя я где-то читал, что сколько-то секунд голова живет, отделенная от тела… Бред… Что за бред я несу… Ну вот и гвардия на подходе наконец-то», – произнес я чуть слышно, уловив завывание сирен.

Через полминуты подъехали две машины. Из первой выскочили двое бравых подтянутых полицейских и поспешили ко мне.

– Что тут произошло? – спросил меня коротенький шатен с аккуратной бородкой.

– Я почем знаю, что произошло, но результат лежит внизу в луже крови.

– Понятно, пошли отсмотрим там, – обратился он к напарнику, а мне сказал: – Ждите здесь.

– А будто у меня есть варианты… – обреченно сообщил я удаляющимся спинам полицейских.

Через пару минут этот, с бородкой, вышел из перехода и с угрюмым лицом проследовал к другой машине, которая унеслась сразу после разговора.

Он посмотрел ей вслед и направился ко мне.

– Ну, молодой человек, расскажите все, что видели, как все случилось, что вы делали так поздно ночью в переходе? А я, если вы не против, включу диктофон. Память, знаете ли, такая штука – на нее нельзя положиться.

– Да включайте, не вопрос.

Он покопался в кармане, вынул диктофон – маленький серебристый гаджет, нажал на нем кнопочку сбоку и повернул ко мне красным глазом, который впился в меня словно клещ.

– Кстати, не вы ли замочили тетеньку, а? – сухо спросил полицейский, будто бросил камнем в хрустальный сосуд моего хладнокровия, разбив его вдребезги.

– КАК?! – только и хватило выдохнуть сил. Голова начала кружиться, а все внутренности сжались в комок, словно напротив меня стоял не человек, а маленькая черная дыра, которая пыталась раздавить меня в ничто.

– Ну-ну, вы не беспокойтесь: отсидите свое, а там выйдете на свободу новым человеком. Просто расскажите мне, как все было, и это облегчит вашу участь, поверьте мне, – доверительно посоветовал словно старому приятелю полицейский.

– Я… я просто возвращался домой, – начал я не своим от напряжения, каким-то совершенно осипшим голосом: во рту было суше, чем в пустыне. Понимая, что чрезмерное нервное напряжение играет не в мою пользу, одеревеневшим языком я попытался нащупать хоть чуточку слюны, чтобы смочить горло и восстановить голос: тщетно. – Вот, смотрите, мне звонил шеф, – все тем же чужим голосом начал оправдываться я, вытаскивая телефон и дрожащей рукой пытаясь найти вызов от Петра Васильевича. – Закончив свои дела там, в магазине… – внезапно меня осенило. – О! Кстати, там был охранник Степан, который может подтвердить, что я был там и принимал товар от водителя.

– Ну, это хорошо… Но у вас же нет алиби на момент убийства? Так что смиритесь и скорее признайтесь, – бородач даже по-дружески потрепал меня по плечу.

– Да как же так, ведь я не убивал ее! – я невольно отпрянул от его прикосновения. – Я просто шел домой, когда наткнулся на труп в луже крови, потом потерял сознание, кажется. И когда очнулся, побежал на поверхность звонить вам.

В этот момент подъехала машина, из нее вышла группа людей, «мой полицейский» махнул им головой в сторону перехода и снова повернулся ко мне.

– Вы еще кого-нибудь видели? Только сразу предупреждаю: не лгите мне – я чую фальшь за сто километров. И к тому же этим вы только усугубите свою вину, – он выжидательно уставился на меня.

– Вы знаете, никого не было видно, мне кажется, даже противоположная сторона дороги была пуста. Сами видите, сколько сейчас времени.

– Хорошо, этого достаточно сейчас, – сказал полицейский, выключая диктофон. – Пройдемте в машину: мы доставим вас в отделение и там дальше разберемся.

Я, предчувствуя неладное, направился к автомобилю и сел, куда мне указали. Нервное напряжение и не думало спадать, и меня колотила мелкая дрожь.

– Не ссы, приятель: все будет хорошо – помни, что я тебе сказал, – проговорил, ухмыляясь, тот полицейский, закрывая дверь.

Где-то через полчаса он вернулся в сопровождении нового мужчины, который, вероятно, прибыл в ранее подъехавшей машине. Тот, новый, сел на пассажирское сиденье и, когда машина тронулась, представился мне следователем Матросовым, сказал, что мы поедем в отделение и проведем все необходимые процедуры.

Далее все происходило в каком-то вязком, кисельном тумане, который заполнил этот фрагмент моей памяти. Помню, мы ехали в отделение, полицейские общались между собой и не обращались ко мне, в отделении же, наоборот, все их внимание было сосредоточено исключительно на моей персоне: были комнаты, вопросы, что-то делали со мной.

– Ну все, вы свободны. Никуда не уезжайте в ближайшее время: вы можете нам понадобиться, – до меня не сразу дошел смысл слов, сказанных следователем, но, когда это случилось, я будто вынырнул из киселя и вдохнул свежего воздуха – в голове стало яснее.

– Так что, меня не посадят в тюрьму? – спросил я Матросова.

– Нет, на данный момент доказательств вашего причастия к убийству не имеется. Если вы вдруг, конечно, не хотите в чем-то чистосердечно признаться.

– Но мне сказал ваш коллега…

– Ну, знаете, каждый делает свое дело, как умеет и как считает нужным – может, он и перегнул палку. Но все мы люди, знаете ли… В общем, не буду вас задерживать.

– До свидания, – произнес я рассеянно и повернулся, но потом снова обратился к Матросову: – А выход где, а то я дорогу не знаю?..

– Да вот, прямо и направо, там охрана сидит, за ней и выход, – охотно проинструктировал меня следователь напоследок.

– Спасибо, – выпалил я.

Прочь, быстро, на свежий воздух – это была квинтэссенция мыслей, желаний и целей в то мгновение, только это и звенящая нервная пустота.

Майский утренний (да, уже наступило утро, и народ спешил по своим делам) воздух напоил меня, мне стало чуточку легче, кажется, дрожь прошла. Я снова начинал быть собой. Навигатор показал, что до дома сорок минут пешком, и я с удовольствием дал своему телу еще и физическую нагрузку, преодолев этот путь за полчаса. Придя домой, я написал шефу, что у меня было приключение с полицией и что я буду недоступен сегодня, затем разделся и закутался с головой в одеяло, и сон утащил меня, будто желанную невесту по обычаю горцев.

Проснулся я в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. Последнее, что врезалось мне в память из увиденного сна, – это та женщина из перехода, лежащая в луже крови и говорящая: «Помоги, сынок, прошу». Но потом ее губы лопнули, словно в них накачали чересчур много воздуха, рот стала заливать кровь, и вместо слов доносилось лишь отвратительное бульканье. Затем я услышал, будто рвется бумага, но оказалось, что это трескается кожа на шее женщины. Внезапно, будто выстрел, мерзкий хруст наподобие ломающейся ветки – нет! Понимаю, что это позвоночник. Голова окончательно отрывается от тела, и из раны начинает хлестать кровь, она течет, течет… Сливается в ливневку, но та, видимо, забивается (ну не от крови же!), и глубина лужи все растет и растет (нет, не может же в человеке быть столько крови. Я не верю, нет, нет и нет!), вот она достигает того пика, что голова отделяется от пола и держится на поверхности, покачиваясь на волнах (волны… ну откуда тут волны?). Я замечаю, что волны идут в моем направлении, и голова, повинуясь их настойчивости, пододвигается ко мне все ближе, ближе и ближе. Она вращается в каком-то хаотичном медленном ритме, послушная все тем же волнам, и, когда поворачивается ко мне лицом, я вижу сначала один глаз, с которого стекают потоки крови, потом рот, пытающийся произнести что-то (я знаю что! «Помоги мне, сынок, прошу»), но опять получаются только кровавые пузыри и отвратительное бульканье. И я, словно завороженный, смотрю на то, как с каждой секундой сокращается дистанция между нами и как вновь голова отворачивается от меня. И вот, когда она подплывает к самому моему носу (неужели я лежу? Плыву в этой крови?), она снова открывает рот, надувает пузырь (мне в нос ударяет запах вишни), и тот лопается, прорываясь оглушительным воплем… Это кричу я, проснувшись. И, будто пытаясь отбросить этот кошмар, откидываю от себя одеяло.

Мне казалось, что я больше не засну, боясь повторения этого ужаса, но усталость взяла свое, и часа в два ночи я отрубился во время просмотра какого-то нудного фильма. Встал утром по будильнику как огурчик. Кошмаров не было, и жизнь пошла своим чередом.

Так продолжалось три счастливых дня. На третью ночь жуткий сон повторился в тех же подробностях. И я опять проснулся в холодном поту и с сердцем, выпрыгивающим из груди. Благо скоро нужно было и так вставать на работу, так что я пошел завтракать и стал смотреть новости. Одна из них подкосила меня – диктор сказал, что сегодня ночью было вновь совершено жестокое убийство. Уже второе, и полиция считает, что это, возможно, дело рук маньяка. В новостном сюжете показали знакомого мне следователя Матросова, который призвал граждан, имеющих какую-либо информацию о происшедшем, незамедлительно сообщить об этом правоохранительным органам.

***

Следующие полгода стали настоящим адом для меня: с интервалами от нескольких дней до пары недель ко мне стали приходить эти ужасные кошмары, и в какой-то момент я заметил, что случалось это накануне нового убийства. Я никогда не был мистиком и до последнего отрицал какую-либо связь между моими сновидениями и реальными преступлениями, сообщения о которых периодически выплескивал на несчастных горожан «говорящий ящик». Я уже даже сходил к врачу, и тот выписал мне таблетки, и да, они помогали не видеть сны в обычные дни, но перед убийством… Было ощущение, что этот кошмар ломает любые барьеры, чтобы достать меня (но зачем? зачем?!). Статистика – вещь упрямая, и после сегодняшнего жуткого сна я опять включил телевизор, заранее зная, что услышу в новостях. Диктор с волнением в голосе рассказывала об очередном убийстве и о том, что общество обвиняет полицию в бездействии. После первого преступления прошло полгода, а у следователей результатов никаких. Но правоохранители настаивают, что делают все, что в их силах, и на поимку маньяка брошены все возможные ресурсы. После этого я вырубил телик и пришел к выводу, что если все будет продолжаться в том же духе, то я сойду с ума от этих кошмаров, а провести остаток жизни в психушке мне не улыбалось.

Я сел за стол и стал вырабатывать план действий. После некоторых раздумий он сконденсировался в три пункта:

1. Выяснить логику маньяка.

2. Предугадать следующее место убийства.

3. Передать информацию полиции.

Итог: после поимки преступника наслаждаться спокойной жизнью без выматывающих кошмаров.

Мне очень понравился план: все было просто, логично и красиво, но больше всего мне импонировал ожидаемый итог, подчеркнутый двойной линией. И я стал проводить свободные часы в Сети в поисках информации о маньяке. Оказалось, что я не один такой, кто решил заниматься поимкой преступника параллельно с полицией. Я нашел удобную карту с указанием мест и дат убийств, она предоставляла даже возможность последовательного появления всех точек совершения убийств. Это было очень удобно, и я часами смотрел на появляющиеся метки, закрашиваемые красным цветом, стилизованные так, будто карта начинала кровоточить. Безуспешно… Подчас казалось, что вот оно – я ухватил логику! Но… Следующая точка опровергала мою теорию. Правда, иногда это случалось через несколько подтверждающих-таки мою «теорию» мест преступления, что окрыляло меня, но последующий «промах» низвергал в пучину.

В какой-то момент я осознал, что ничего не получается: все метки появлялись в каком-то хаотичном порядке. Стало ясно, что надо сменить тактику. И я решил съездить посмотреть на эти места вживую. Может, там меня осенит гениальная идея и я пойму логику маньяка?

В свои выходные я стал ездить на места совершения убийств. Ничего примечательного: то переходы, то какой-то проулок, закоулок или арка. Конечно, маньяк был не дурак и не обезглавливал жертв открыто на главной площади или улице, но выделить среди этих мест что-то особенное или общее мне так и не удавалось. Одни и те же унылые, серые и отпугивающие большинство людей закоулки большого города с паутиной граффити, хоть немного оживляющих стены окоченевших зданий. Я уже объездил все места, кроме одного – того, где произошло первое злодеяние, невольным открывателем которого я и стал по воле какого-то злобного рока или подленького божка. Я долго терзался, стоит ли вообще ехать туда? Мало мне, что ли, кошмаров, которые преследуют меня? Но в итоге одна мысль укрепилась в моем сознании: а вдруг там, где было совершено первое убийство, есть какой-то ключик, подсказка, которая станет путеводной нитью ко всем последующим целям маньяка? Это стоило проверить, и я, пересилив себя, собрался поехать туда в свой очередной выходной.

Было по-осеннему мерзко, шел дождь, и ветер, словно упорный задира, старался вырвать зонт из моих рук и унести прочь. Я стоял перед входом на лестницу, ведущую в переход. На меня, точно приливные волны, накатывали события той далекой ночи. Я будто перенесся туда и снова беззаботно спускался вниз… Но нет, не беззаботно: теперь во мне все сжалось, и уже два моих «я», тогдашнее и теперешнее, сливаясь в одно и растворяясь друг в друге, шли к чему-то неизвестному и в то же время болезненно неотвратимому.

Да, переход был тот же. Те же лампы, бросающие тусклый свет на плитку серого оттенка на стенах и коричневую – на полу. Те же граффити кругом, тянущиеся вместе с переходом туда – по ту сторону… дороги. Все было, как и в прошлый раз. Все, да не все: у того места, где я обнаружил тело, была свалена куча тряпья. Я какое-то время помедлил, обескураженный новизной представшей мне картины, но затем неспешно двинулся вперед. Я старался почувствовать себя им (кем? Черт бы его побрал!). Искал подсказку на стенах, потолке, на полу: к каждой дырочке и трещинке, на которых задерживался мой взгляд, я обращался чуть ли не с мольбой: «Помоги мне, твою мать. Ты что, не видишь, как меня все это достало? Помоги же мне, прошу». Но глупо было ожидать ответа от неодушевленных стен, потолка, кучи тряпья. И вдруг эта «куча тряпья» пошевелилась. Признаюсь, в этот момент у меня душа ушла в пятки: по какой-то совершенно нелогичной причине, некому признаку, да бог знает почему, я решил, что это ОН – он, такую-то мать, нашел меня (как?!) и хочет расправиться со мной, как с той несчастной женщиной, облегчить мои страдания (ха-ха).

Из кучи тряпья появились два налитых кровью глаза, потом язык, ужасно красный, как мне показалось. Он скользнул по губам, и те будто ожили от этого, пришли в движение, в волнение:

– Эй, мужик, есть че? – хрипло отозвалось нечто, еще мгновение назад бывшее скопищем тряпья.

– Да… как-то… собственно, нет. А вы о чем?

– Да выпить! Есть?

– Извини, приятель, нема.

– Ну, может, и правильно, хорошо, что нет, а то моя бы не одобрила, – и он мотнул головой влево, переведя затем туда глаза. Выражение его лица изменилось – с тупого алкашного (возможно, у меня было предвзятое отношение с самого начала) на глубоко скорбное. Он поморщился, словно ему сделали больно, и я увидел, как две большие слезы потекли по щекам мужика и скрылись, растворились в густой небритости, покрывающей его подбородок.

Во мне что-то екнуло, промелькнула идея, и слова сорвались с языка прежде, чем я успел их осмыслить:

– Мне показалось, вы посмотрели куда-то туда?

– Тебе правильно показалось, о да. Это место я запомню надолго: именно здесь я видел последний раз свою жену. После… после того, как этот… эта мразь убила ее, – всхлипнул собеседник.

– Так вы муж покойной?

– Да – был… А тебе какое дело?

– Знаете, у меня есть идея: я сейчас слетаю за бутылочкой чего-нибудь вкусненького, и мы с вами пообщаемся, а?

Мне показалось, что он завис, как тяжелобольной компьютер, но через несколько секунд мое предложение все-таки просочилось сквозь его черепную коробку в мозг, где было пристально рассмотрено. На лице мужика появилась улыбка, и он произнес:

– А что, давай, коли не шутишь, приятель.

«Как он ехидно сказал „приятель“, – пронеслась и исчезла мысль в моей голове. – Ну да ладно, в конце концов у нас есть что-то общее».

И я пошел быстрым шагом в свой магазин, взял бутылку коньяку, потом подумал и прикупил еще одну, не забыв захватить закусочки. И через полчаса снова был рядом с беднягой в переходе. Что меня поразило, так это отсутствие дурного запаха, ведь, в принципе, от пьянчуги обычно ожидаешь букета неприятных ароматов, но возле моего нового знакомого можно было находиться вполне комфортно.

– Ну, садись, приятель, – проявил гостеприимство мой визави, слегка подвинувшись и освободив мне местечко рядом с ним на одеяле. Оно, кстати, выглядело довольно прилично. – Ну, давай, не бойся. Я только позавчера его поменял. Блох у меня тоже нет: я моюсь регулярно. Так что садись и расслабься. И давай выпьем, – не то предложил, не то повелел «приятель».

Я, оценив все сказанное, решил, что вроде мужик говорит правду, и, передав ему коньяк, приземлился около него. Каково это? Я никогда еще не сидел в переходе вот так, будто нищий, пьянчуга или бомж. Я какое-то время прислушивался к своим ощущениям внутри, оглядывался по сторонам: будут же ходить люди, смотреть на нас (на меня!) и думать… думать.

«А не похер, что они будут думать? – взвилась во мне яростная мысль, буйным порывом порвав в клочья все мои сомнения. – Сколько можно тебе мучиться этими кошмарами? Если тебе выдался шанс, который может тебе помочь, – хватайся за него, идиот, и держись, держись, пусть даже тройкой правит сам дьявол».

Я взял из слегка трясущихся рук «товарища» бутылку.

– Позвольте мне, – и я передал ему стаканчики, в которые уверенно налил янтарного зелья.

– А теперь позвольте мне, – бескомпромиссно заявил мой новый знакомый. – Не проходит и дня, чтобы я не поднимал этого тоста. За тебя, моя любимая, моя Людочка, пусть земля тебе будет пухом…

Голос его начал дрожать, а последних слов было уже и не разобрать. Он едва пошевелил губами и, посмотрев в стаканчик, как мне показалось, с какой-то надеждой, осушил его до дна. Я последовал его примеру. Люда. Вот, теперь я знаю, как ее звали, и эту мысль смыла внутрь меня огненная вода и протащила сквозь все мое естество.

– Надо же, как бы странно и неуместно это ни прозвучало, но нас свела ваша супруга, – сказал я, выждав некоторое время.

«Приятель» поднял на меня глаза: опять тупой, ничего не понимающий взгляд, неподвижное лицо… Потом медленно произнес (видно, вязкий ступор не отпускает мгновенно):

– Петр Михайлович… Да зови меня просто – Петя, – он как-то резко перешел на «ты», но это осознание маячило вообще где-то на самой границе моего восприятия данного момента: меня гораздо больше поразил этот его неожиданный переход – мгновение назад еще ступор, затем, нет, не агрессия, что было бы ожидаемо в такой ситуации, нет, он спокойно называет мне свое имя.

И я последовал примеру:

– Максим, можно просто Макс, – и я улыбнулся, глядя в эти грустные, налитые кровью глаза.

– Так что, Макс, ты, наверное, работал с ней в одной фирме? – прервал гулкое продолжительное безмолвие перехода Петя.

Я задумался: а стоит ли открывать ему, откуда я знаю эту несчастную Люду? Неизвестно, какая будет у бедняги реакция. Устремив взор на капли, разбросанные по черной поверхности моих ботинок, я некоторое время молчал. Петя тоже молчал, покручивая стаканчик в руках.

– Давай еще выпьем, – предложил я.

– Давай, коль не врешь, – и он протянул стаканчик, в который я сосредоточенно влил коньяк.

Мы выпили, у меня прибавилось уверенности, и я решился начать:

– Я – тот, кто нашел ее.

– Не понял?! – как-то резко вырвалось у него.

– Я… я хочу сказать… может, вам… – лицо Пети скривилось, и я поправился: – Тебе, скорее всего, неприятно или тяжело это слышать, но это был я – тот, кто обнаружил тело вашей, то есть твоей супруги… Людмилы.

– Черт возьми, Макс, даже не знаю, что сказать. Благодарить тебя или нет… Он говорил как-то медлительно-вязко, растягивая слова, а потом стих на некоторое время. – Да ты, наверное, и сам не рад… – его голос опять задрожал, и он, уткнувшись в локоть, стал всхлипывать.

Я подлил себе коньяка, Петя тоже протянул стаканчик. Как он увидел? Он же сидит, уткнувшись в руку. Может, услышал? Может, какое шестое чувство? Поразительно, какие мысли могут прийти в голову! В самые неподходящие моменты. А коньяк, знай свое дело, тек своим чередом в стаканчик, составляя компанию нам с Петей.

– Ты вот знаешь, Макс, – начал он почти равным голосом, который становился спокойнее с каждым произнесенным словом, – я тут «поселился» спустя день после ее похорон.

Он салютнул в воздух, осушил стаканчик и швырнул его в противоположную стенку перехода. Тот, не долетев до цели, повинуясь своей стаканчиковой прихоти, повращался нелепо в воздухе и улегся на холодный пол: безмолвный слушатель нашего трагичного диалога.

– Ты знаешь, все эти похороны – сплошное лицемерие, – выдал, видимо, давно глодавшую его мысль Петя. – Сидели вот все эти двадцать или тридцать наших знакомых, друзей и родственников, все лили сладкие речи про то, какая Люда была хорошая, как ее всем не хватает. Я все понимаю – традиция такая, но ты знаешь, Макс, в какой-то момент мне показалось, что я вот-вот сейчас потону в этой липкости, слащавости, да просто, на хрен, болоте, слитом из всех этих речей. Я не мог. НЕ мог. Я встал, ушел, убежал оттудова. Знаю, что ты меня осудишь сейчас, но пойми: не мог я смотреть на эти жрущие хари, источающие елей и не понимающие глубины горя, моего горя. Наша дочь, убитая горем, была там… Как только она смогла?.. Все это… – Петя опять помолчал несколько минут, прежде чем продолжить. – Я знаю, она очень любила мать, тяжко ей было все те дни… Но она – молодец, справилась. Да и сейчас справляется, умничка моя, Настюша… Она не побежала возвращать меня, солнышко мое, любименькая моя: может, поняла, что я… – Петя запнулся, наверно, подыскивая слово, а возможно, тут было что-то другое. – Как я чувствовал, что ли? Не знаю, как передать… Будто объелся дерьма, а проглотить не можешь и выплюнуть тоже… ну никак… и надо бежать… бежать… бежать. Вот я и побежал домой. Думал, там спасение, – неожиданно Петя повернулся ко мне и прошипел с ядовитым вызовом: – Ну, как ты считаешь? Я слабак? Да, Макс? – так же внезапно его пыл угас, и, отвернувшись, он продолжил своим печально-обреченным голосом: – Может быть, и так, но, ты знаешь, мне поеб..ть! Такое у меня чувство, что хочется и умереть, соединиться с ней, и в то же время, по какой-то абсурдной причине, все-таки – жить! – последнее слово он произнес яростно, и я заметил, как сжались его кулаки, но тут же страдалец совсем обреченно тихо повторил: – Жить… А вдруг там, – Петя вытянул указательный палец куда-то вверх, в направлении дороги над нами, где сновали бездушные машины, которым не было дела до двух совершенно чужих людей, которых крепкой тесьмой связала в данный момент трагедия одного из них, – там ничего и нет? Может, нет этого рая? – и опять «приятель» ненадолго замолк, вероятно, в очередной раз задумавшись над этим неразрешимым вопросом, и, не найдя ответа, продолжил: – А знаешь, может, именно это удерживает меня здесь и не дает уйти вслед за ней? Может, я не соединюсь с Людой там, в этих пресловутых райских кущах? А, Макс?

Я только пожимал плечами, не зная ответов на терзавшие его вопросы. Да и можно ли было сказать что-то в такой ситуации?.. Спросите меня что полегче!

– Да, Макс, я слабак, наверное, – так и не дождавшись от меня ответов, Петя подавленно продолжил: – Пришел домой и рыдал о ней, о том, что ее не вернуть, о себе – несчастном, оставленном в этом жестоком и холодном мире, о нас, о тех моментах, которые мы не пережили, а могли бы пережить. А знаешь, что самое мерзкое? – он ударил кулаком в ладонь и расплющил ничего не подозревающий пластиковый стаканчик. – И за что я себя ненавижу? Даже вот прямо сейчас – сижу тут с тобой и ненавижу… Хочу взять вот эту харю, – Петя обхватил обеими руками лицо, – и бить, бить по этому холодному, чуждому и безразличному полу… И не могу… – его руки бессильно опустились на колени. – Я же собирался уйти от нее. Представь себе, Макс, нашел подругу себе. Ха-ха. На корпоративе позапрошлой зимой, сошлись как-то. Ты, Макс, наверное, думаешь: «Да какой из тебя, на хрен, ловелас?» Ты знаешь, сказать тебе честно, если бы ты меня спросил два года назад, могу ли я пойти налево, я бы на тебя в святую инквизицию пожаловался за ересь. Вот так вот, Макс. Как многого о себе мы не знаем…

Мимо продефилировала симпатичная брюнетка, которая, видимо, приняв нас за опустившихся отбросов общества, состроила такое лицо, что мне захотелось догнать эту дрянь, схватить ее за скривившуюся харю и бить, бить по этому холодному, чуждому и безразличному полу… Но я не мог оторваться… Не мог распыляться на мелочи… Петя вдруг стал для меня чем-то значительным, важным, будто весь мир, все живое зависело от него. Как-то так, что ли… А он тем временем продолжал свой рассказ:

– Не знаю, она ли меня окрутила, или я сам поддался … Слу-у-ушай, а может, это я, я сам все это и начал? – словно случайная искра-догадка послужила началом очередной вспышки самобичевания у Пети. – Как ты думаешь, Макс? Может, мне ХОТЕЛОСЬ замутить с ней? Представляешь, какая я сволочь, Макс? Но, наверное, все-таки это она, она меня подвела под монастырь, так ведь? Ты как думаешь?

Я не думаю, я просто киваю. Ничего не значащими движениями головы – как болванчик: вверх – вниз, пол – потолок… Надеюсь, он это понимает, а даже если и не понимает, может, ему того и надо, чтобы рядом был человек – просто был рядом.

– Так вот, все эти полтора года пролетели как в сказке с ней, с «этой». А знаешь что, Макс? Вот интересно, что ты скажешь: представляешь, ведь я даже не спал с ней, с любовницей-то моей, Макс, слышишь, не спал, еб-то. Как думаешь, может, я не такая еще сволочь и мразь, а, Макс? – страдалец словно искал в своем прошлом индульгенцию от душевных терзаний, мучавших его сейчас. – Я же не спал… Вот если бы спал, наверное, был бы вообще гадом последним. А так, Макс, нам просто было хорошо вдвоем. И ты знаешь, у меня работа такая… Работал я в НИИ – там, на Ставроерской. Ну, в общем, переработки у нас случались регулярно, и, знаешь, Макс, я стал этим пользоваться: говорил Люде, что сегодня задерживаюсь, а сам… Сам, как последний похотливый старый козлик, скакал вокруг Светки – да, вот не скотина ли я? А, Макс? О, что это были за вечера! Мне кажется, меня бухло сейчас не так торкает, как она в те дни. И представляешь, за несколько недель до смерти Людочки, моей красавицы, света моего, у меня стали зарождаться идеи расстаться: я занимался обычными делами, а меж тем… – он многозначительно поднял палец и поводил им в воздухе. – Меж тем готовил себя к этому важному разговору, продумывал, как все скажу. Ну не сволочь ли я, Макс, а? Ходить так вокруг звездочки моей, смотреть на нее, улыбаться, а самому между тем думать: «Так, дорогая, нам нужно серьезно поговорить… Или нет: дорогая, у меня для тебя две новости, плохая и хорошая, с какой начать?» Да вот не привелось. А кто бы знал, Макс, кто бы знал?..

Я налил ему новый стаканчик, и мы, не сговариваясь, вместе салютнули дороге с бездушными машинами наверху. Может, для нас они были олицетворением неких всевышних существ, беспристрастно взирающих на нас с недостижимых высот? Тех, которым можно вот так запросто задать вопрос и… не получить никакого ответа.

– Мне кажется, Макс, я теперь никогда не забуду этого момента, когда посреди ночи меня разбудил звонок… – Пете приходилось чаще сглатывать подступавший ком к горлу, и я видел, как он постоянно жмурился в тщетных усилиях сдерживать слезы. – Помню, я жутко рассердился на звонящего за то, что он прервал мой сон, и хотел было вообще не брать, но звонили настойчиво. И я ответил, резко так, одно лишь слово: «Да!» Помню секундное молчание на том конце, потом серьезный голос представился сотрудником полиции и сказал, что мне нужно срочно явиться в отделение для опознания. Я ничего не понял сначала, попытался выяснить у него, о чем речь, а внутри меня копошились уже червячки-то, Макс: думаю, я в тот момент уже знал, к чему приведет это… И веяло оттуда смертельным холодом и пустотой, но, может, это был просто открытый балкон, а, Макс? Или я знал уже, чувствовал внутри себя, к чему это все ведет? А представь, Макс, что, может быть, часть меня ликовала в тот момент, танцуя на косточках и радуясь такому исходу, устилала уже лепестками роз дорожку к Светке – ну, скажи, не мерзко ли это? Не это ли те черви, что копошились во мне? И самое страшное – я знал, что это за черви, и чувствовал их земляной привкус, но не только на языке, нет, всем, всем своим существом.

Петя зачем-то поднес ко рту стаканчик, дыхнул в него и посмотрел, как в калейдоскоп. Интересно, что он там увидел? Другой, более счастливый вариант своей жизни? Мой «приятель» как-то горько ухмыльнулся, опустил руку и продолжил:

– А самое страшное, знаешь что, Макс? – он снова поднял палец и потряс им в воздухе. – Вот что! Спустились мы в подвал морга для опознания, этот врач в дурацких очечках приподнял простынь и обнажил ЭТО. Ты не поверишь, Макс, я тупо стоял и не вдуплял, что за хрень, на хер они мне показывают это?! Это мерзко, зачем вообще я здесь?.. И тут я увидел кольцо и родинку на костяшке большого пальца. И ты знаешь, Макс, на меня снизошло осознание случившегося: она, моя Людочка, вот, лежит тут, уже хладная, как тот кафельный пол, который мы попирали своими ногами, – как такое вообще возможно, где ее голова?! – Петя поднял стаканчик на уровень глаз. Его рука тряслась, ладонью другой руки он продемонстрировал рубящее движение поверх стаканчика. Но коньяк сделал свое дело – рука задела краешек стаканчика, и он, отскочив в сторону, кувыркаясь, полетел по полу. Петя, смотря на него, продолжал: – Там, где была голова, лицо, на котором, Макс, были те самые губы, что я целовал на протяжении двадцати лет… Их словно стерли ластиком, как будто какой-то хренов художник решил, что не-е, на фиг не нужна тут голова, и хрясь… Она лежит там вся холодная, неподвижная, и нет больше того вздернутого носа и хитрых глаз, ничего, ничего, Макс, нету. Ты знаешь, будто провели невидимой бритвой по мне от головы до самых вот этих пяток и… и… и я… раскрылся, что ли… Будто из меня стала вываливаться вся та мерзость, что копилась во мне годами и отравляла нам жизнь, и, излившись, она очистила меня, и я… я… я наконец смог заплакать, Макс, представляешь? Уже не было тех червей, копошащихся во мне, и клоунов, танцующих на костях и радующихся непонятно чему… Знаешь что? Меня… меня наполнила, Макс, ты не поверишь, любовь. Любовь к ней – такая безграничная, чистая, я такой любви не испытывал к Люде никогда, – несчастный уронил голову и не то горько вздохнул, не то сдержал вырывающийся из него вопль. – Да, я мерзавец, Макс! Но я же не знал, что есть такая… такая светлая, священная любовь, очистившая меня. Я готов все отдать, чтобы я смог донести до Людочки, как я любил ее, но я понимаю, увы, что это невозможно. И я стоял и рыдал, обняв ее ноги, прижавшись щекой к ее телу. Ты знаешь, Макс, у меня до сих пор это место, которым я прижимался к ней, как огнем горит, – Петя прижал пальцы к щеке, закрыл глаза и ушел в свои воспоминания. Спустя некоторое время он шевельнулся, потер щеку и шепотом повторил: – Огнем… горит… И тогда, лежа в постели, ну, после того, как я сбежал с похорон, я чувствовал этот огонь у себя на щеке. Ты знаешь, Макс, мне хотелось, чтобы это был настоящий огонь, чтобы он выжег у меня на щеке знак, напоминание, что ли, чтобы я каждый день вставал, смотрелся на себя в зеркало и видел, видел, – несчастный яростно застучал руками по одеялу, – это страшное напоминание о том, чего уже нельзя вернуть, – Петя закусил костяшку указательного пальца так, что остались следы зубов, затем продолжил дрожащим голосом, – о том, какой я был сволочью и как меня очистила эта… пришедшая, увы, так поздно любовь.

Одной бутылкой у нас стало меньше, и язык Пети уже заплетался. Но я почему-то чувствовал, что ему это нужно: он хочет напиться, напиться до беспамятства, а там, как он сказал, придет очищающая любовь, и тогда Петя сможет прожить еще один день, и этого ему достаточно… Всего один день за раз, а дальше… Ну зачем загадывать? Ему, как никому другому, об этом известно.

– Всю ночь я то метался по кровати, то носился по квартире, не зная, что мне теперь делать, – Петя поднял стаканчик и стал крутить им в воздухе, раскручивая оставшиеся на дне остатки коньячка, жидкость выплескивалась, капли стекали по стаканчику, по руке янтарными слезами, но несчастный, не обращая на них внимания, продолжал: – А наутро что-то потащило меня сюда, Макс. Когда я пришел, ничто тут не напоминало о страшной трагедии, произошедшей здесь. Я ходил по переходу, думая, где же конкретно она была убита. И вдруг я остановился, и знаешь, что я увидел? Это случилось на этом самом месте… Я увидел ее глаза, Макс. Они смотрели на меня, как в тот раз, эти серые глаза… Я тогда, помнится, пришел немного навеселе, да еще замечательно проведя вечер с любовницей – как мерзко сейчас все это вспоминать! Но, Макс, я же чист сейчас, веришь ты мне? Я же чист – всепрощающая очистительная любовь, Макс… Не дай бог тебе такое испытать, не дай бог, – он поднял мутные глаза на меня, но было неясно: он смотрит на меня или сквозь меня, туда, дальше, в пустоту перехода. Это длилось не больше минуты, потом он опомнился и продолжил: – Я зашел домой, уже ночь была. Я, наверное, забыл ей сказать, что задерживаюсь, и Людочка… Знаешь, она подобралась сзади, как кошка. Ты знаешь, Макс, она умела так делать – бывает, подойдет сзади да… Ну да не об этом речь. А тогда, вот она так же подошла, и как спросит: «Ну и где ты был?» Я… Я не знаю, что на меня нашло: может быть, от неожиданности, может, от резкости, а вообще, – бедняга запнулся на слове, – может, и от осознания собственной вины перед ней, ка-а-ак я развернулся! И ударил ее наотмашь, – не знаю, прошептал ли он последние слова или я скорее догадался о том, что он произносит. – «Да как ты смеешь спрашивать меня?! Я тебе что – отчитываться должен?» – закричал я тогда и попер на нее. Замахиваясь, чтобы ударить еще раз. И вдруг мои глаза натолкнулись на ее. Эти два серых зрачка трепетали словно голубки в клетке, не понимая, что произошло, боялись и бились в клетках ее глаз, и тут же глаза ее наполнились слезами: такими искренними, детскими и наивными они мне показались в тот момент, что весь мой гнев унесло. Я раскаялся в содеянном и прижал Людочку к себе, слушая, как она всхлипывает от боли и обиды. Так вот, те самые серые голубки в наполненных слезами глазах я и увидел тут, вот прям тут, где мы с тобой сидим. Скажи мне, Макс, верно я угадал место, а? Или мне это просто померещилось?

– Да, Петь, тут я ее и нашел, – грустно произнес я, одновременно глубоко потрясенный тем, как верно назвал он место.

– Так вот, Макс, увидев эти глаза, я понял, что мое место рядом с ними, подле них, вот прям тут. Мне показалось, я должен отслужить эту вахту. Ты меня спросишь, может быть: «И долго ты собрался тут сидеть?» И знаешь что, Макс, у меня нет ответа. Вот так вот, нету, тю… – Петя развел руками. – Я сначала просто сидел тут и горевал, и засыпал, но меня преследовали эти глаза. И вот в какой-то момент я решил напиться, пошел в ближайший магазин, купил бутылку, выпил ее прям тут, да и заснул. Проснулся, смотрю – никаких глаз! И я, Макс, понял, что вот оно, мое спасение, – истина в вине, Макс. И стал пить – стало так легко, Макс! Никаких тебе забот: сижу тут и бдю свою вахту, и очищаюсь, очищаюсь… Макс, у меня такое чувство, что с каждой выпитой бутылкой я становлюсь чище и приближаюсь к ней. О да, Макс, я думаю, она была чиста, как никто другой. Ты бы видел эти ее глаза – бездонные колодцы, полные самого-самого чистого, что только есть в этом мире… И где она, и где я… Ты знаешь, Макс, вот все ругают алкоголь, говорят – это зло, а мне вот думается, что это благо, это, Макс, очищение, понимаешь? Ты… Ты его выпиваешь, и тебя уже нет – тебя того, грязного, мерзкого и отвратительного, что был до этого, всего этого нет, есть ты новый, очищенный. Смотри, Макс, – Петя почти ткнул пальцем в мой глаз, и я невольно прищурился, а он прочертил дугу трясущейся рукой, указав на стену напротив нас, – я смотрю на эту стену напротив и вижу эту надпись «Будь собой!». И я говорю себе: «Да, я буду собой!» Нет, не тем мерзким, отвратительным, гадким человечишкой, каким я был всего какое-то время назад, но новым, очищенным и обновленным человеком – настоящим собой, который все это время жил где-то глубоко во мне и о существовании которого я и не подозревал.

Я взглянул на стену, и точно – там, в хитросплетении граффити, выделялась едко-зеленым контуром надпись: «Будь собой!» Вдруг на меня напало смутное чувство, будто я вот-вот поймаю какую-то мысль, идею или, на худой конец, нить, отголосок чего-то, но все потонуло во мраке. Я списал это на возбуждение, вызванное коньячком и рассказом Пети, но все равно осадочек какой-то осел во мне.

Мы уже прикончили вторую бутылку, и я слышал, что речь Пети потеряла всякий смысл и стала напоминать бормотание. В какой-то момент я понял, что он уже не говорит, а мерно похрапывает у меня на плече. Я мысленно порадовался, что мой «приятель» наконец обрел хоть и временный, но покой. В голове у меня штормило, и я не очень горел желанием проспаться прямо тут, в переходе, в таком неприглядном виде. Я стал пытаться высвободиться от Пети, как вдруг мой взгляд упал на что-то, зажатое в его руке, – это была фотография. Повинуясь какому-то порыву, я бережно вынул ее из Петиных пальцев и уставился на снимок – меня словно поразило громом: я смотрел на портрет женщины из моих кошмаров, только здесь она была молодая, лукаво подмигивала и игриво загибала ножку. Я в ужасе впихнул фотографию обратно Пете в ладонь и вскочил, вызвав тем самым грозное, недовольное ворчание со стороны своего «приятеля». Впрочем, он мгновенно вновь уснул, а я, не раскрывая зонтика, выбежал из перехода и двинулся домой. Я думал про себя, уговаривал, что, наверное, я встречал эту женщину по дороге когда-то, вот ее лицо и запечатлелось где-то в подсознании… И теперь как-то так совпало, а может, это самое подсознание и подобрало нужный образ, и в мои кошмары явилась именно она, ИМЕННО она, из всех возможных людей, которых я когда-либо видел… Как такое возможно?.. Наверное, подсознание, наверное, как-то так… Не может же быть по-другому… Как еще? С такими мыслями я, вымокший, пришел домой и залез под горячий душ. Какая-то внутренняя дрожь била меня: был ли это холод или что другое – трудно сказать, но горячая, почти обжигающая вода долго не могла согреть мое тело, а может, растревоженную душу или и то и другое.

Капли стекали по стене, рукам, телу, вычерчивая причудливые борозды. Я глядел на них и в каждой видел то себя, лежащего без сознания в переходе, то Петю и зажатую в его руке фотографию, то глаза той самой женщины – серые, привыкшие смеяться глаза, но полные боли, обиды и страха. Они смотрели на меня и прожигали, нет, оставляли огненную печать где-то в моей душе, а может, и на щеке, вот здесь, куда тянется рука, чтобы… запомнить… запомнить.

***

Несколько отрадных дней прошло в относительном спокойствии, потом снова пришли кошмары, и за ними новое убийство, о котором тревожно рассказывали ведущие всех новостных каналов. И опять я решил поехать туда, где было совершено убийство: во мне еще теплилась надежда, вроде той, что не покидает азартного игрока у стола с рулеткой, пока наконец его, разбитого в пух и прах, не выставят на улицу, и – о чудо – он находит затерявшийся в подкладке смятый комок – бесценное сокровище, купюру, дающую еще шанс, еще только один шанс, но несчастный верит, что именно его ему и не хватило в прошлый раз, и вот он вновь владеет этим шансом и, опьяненный чувством близкой победы, снова ввергает себя во власть рулетки. И вот я с тревогой иду по проулку, где день назад было совершено злодеяние. Оцепление уже сняли, и о преступлении напоминает только бурое пятно на тротуаре, изрядно потоптанное пешеходами. На меня сердито взирают серые, унылые стены домов, на которых в безумной пляске кружатся граффити… И тут вдруг мое сердце леденеет и кровь стынет в венах: сначала я не понимаю, что со мной, но это – беспощадная волна доходит до сознания, бьется, бьется тараном в мою ничего не смыслящую голову и вносит туда постижение, озарение, узнавание… «БУДЬ СОБОЙ!» И стилизованный инопланетянин рядом.

Черт возьми, эта самая фраза была в переходе, когда Петя мне тыкал в нее пальцем, почему-то я четко помню это. И что-то заставляет меня бежать туда, на еще одно место преступления…

И вот я уже там, где обнаружили другое тело, и чуть не падаю в обморок, мне не хватает воздуха, хотя дышится часто. На меня снова смотрит «Будь собой!».

Я несусь на третье место преступления, уже догадываясь, что увижу, и понимая, что за чувство подначивало меня там, в переходе: видимо, где-то на подсознательном уровне я еще тогда обнаружил эту связь. Они мне нужны… Нужны подтверждения… еще… еще.

Ну вот и позади все места, где были совершены убийства, и везде, черт возьми, везде есть граффити с надписью «Будь собой!».

Я даже не выдержал и поискал эту фразу в интернете. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что так называется популярная молодежная группа. Да… Как я отстал от жизни… Мне следовало раньше обо всем догадаться. Но, с другой стороны, даже полиция еще не смогла найти убийцу, а они профессионалы в сыскном деле, значит, тут все не так уж и очевидно.

Да, у этой музыкальной группы миллионы подписчиков в соцсетях, и неудивительно, что граффити с ее названием мелькает повсюду, но как это связано с убийствами? С этой мыслью в голове я заснул перед компьютером. А утром начнется очередной трудовой день, и на время работы мой мозг наконец отключится от занимающей меня проблемы с убийствами.

В обеденный перерыв меня дернули для того, чтобы принять курьера, который привез документы от контрагента. Я был зол, что не окончил обед, и пошел к нему в самом ужасном расположении духа.

– Ну что там? – резко бросил я, подходя к курьеру, как бы намекая: «Давай покончим со всеми делами как можно скорее».

– Вам доставочка, вот, примите, распишитесь, – не заметив моей грубости и спешки, оживленно произнес курьер. – Все правильно? Проверьте, пожалуйста.

Я отметил, что молодой человек неплохо справлялся со своей работой, мне это понравилось, ибо я всегда любил людей, профессионально подходивших к своим обязанностям, какими бы незначительными с виду они ни казались.

– Ну, парень, приехал бы попозже, а то прям с обеда сорвал, – я попытался сделаться суровым и рассерженным. Но добродушная улыбка парня, как мне показалось, сделала мои чувства наигранными, и он это понял и не стал воспринимать их всерьез.

– Да, знаете, я бы рад был попозже заглянуть к вам, но, понимаете, логистика… – он многозначительно пожал плечами и закатил глаза. – Бывает, за день все районы города объездишь. На всех клиентов и не угодишь, как говорится…

– Ну ничего, брат, работа у тебя такая, ладно – бывай! Удачи!

– Спасибо, и вам хорошего дня!

На том мы и расстались. И остаток дня прошел как обычно: в цейтноте и вечных разговорах о том о сем с коллегами в случавшихся перерывах. Дома, наматывая на вилку спагетти, я пытался распутать клубок, в который превратилась эта череда страшных убийств. Но голова была пуста, никаких дельных мыслей в ней не появлялось, и только почему-то стояла перед глазами обаятельная улыбка парня-курьера (вот все бы всегда выполняли работу с такой же нескрываемой радостью и удовольствием, а то надоели эти кислые рожи). На ночь я даже послушал песни группы «Будь собой», ничего особенного для себя я в них не нашел, но раз молодежи нравится, значит, в них что-то есть. С этой мыслью я и отдался в объятия Морфея.

Мое следующее воспоминание: я резко открываю глаза, а в голове фраза парня-посыльного: «Бывает, за день все районы города объездишь». Как я раньше-то не догадался? Может, убийца работает курьером? А что? Ездишь по городу, вздумалось тебе: «Дай-ка кого-нибудь шмякну». Только и делов: сныкался где-нибудь в подворотне или переходе, дождался какого-нибудь одинокого прохожего, ну а дальше – дело техники.

Я лежал и думал, как он (почему-то мне казалось, что это все-таки мужчина) осуществлял все эти убийства. Видимо, периодически я засыпал, потому что подчас мне виделось, что я то стою рядом с маньяком, то сам совершаю эти зверства, то меня увлекало в неведомые дали, и я, застыв на краю пропасти, вглядывался в ее пустоту, пытаясь хоть что-то разглядеть там, внизу.

На следующее утро, несмотря на мои сумбурные сновидения, в голове немного прояснилось: я решил, что надо копать в направлении курьера. Но как его найти? Это была основная задача на данном этапе. Все эти новые обстоятельства, знакомства и открытия последних дней так будоражили меня, что мне казалось: мой мозг работает с удвоенной энергией… И я верил, что он должен выдать на-гора мне план, идею или, может, какую очередную подсказку.

Моим первым побуждением было прозвонить все крупные службы доставки и выведать у них сведения о местах, куда в такой-то день направлялись их курьеры. Я выудил из интернета контактную информацию этих фирм и набрал первый номер телефона. Милая девушка ласковым голосом произнесла свое имя и название компании, которую она представляет, и дальше последовало традиционное:

– Чем я могу вам помочь?

– Знаете, мне бы узнать, куда выезжали ваши курьеры в определенную дату, – с ходу признался я, надеясь подкупить собеседницу откровенностью.

На том конце затихли, потом девушка спросила уже изменившимся, настороженным голосом:

– Простите, а вам зачем, и вообще – кто вы?

Тут я понял, что дальше моя прямота не прокатит, нужна была правдоподобная легенда.

– Ну… Мне очень нужно, понимаете… – растягивая слова и пытаясь выиграть время, стал объяснять я.

– Вообще-то не очень, – ответила девушка, но в ее голосе теперь скользило любопытство. Это уже было что-то.

– Я, понимаете ли, пишу кандидатскую и собираю информацию о потоках курьеров в нашем городе, чтобы потом провести статистическую обработку и создать программу оптимизации маршрутов, – постаравшись придать своему голосу значимости, сообщил я в трубку. Это было единственное, что мне удалось придумать в тот момент.

– М-да, ну я желаю вам удачи с вашей претендентской.

– Кандидатской, – поправил я.

– Ну да, неважно, но мы не сможем предоставить вам данную информацию. Она строго для внутреннего пользования. Прощайте, – отрезала девушка ледяным голосом.

По печальным результатам неудавшегося разговора я понял, что перед следующим звонком надо придумать какую-то внятную причину. Я решил сыграть ва-банк.

Снова нарвался на девушку, правда, с менее приветливым тоном.

– Чем могу помочь? – спросили меня с того конца трубки, подразумевая «отвали» или «что бы тебе ни было нужно – сделай это быстро… И сам».

– Здравствуйте, я следователь Петров, мне нужны данные по выездам ваших курьеров за двадцатое мая.

– А в связи с чем такой запрос?

– Я расследую дело… Ну а это – тайна следствия. И мне нужны данные, причем срочно. Будьте добры, направьте.

– Подождите, господин Петров. Приезжайте к нам в офис, начальство будет после трех, тут все и обсудите с ними. А я не вправе давать такие сведения. Я могу еще чем-то помочь?

– Предоставьте мне информацию! – я попробовал проявить настойчивость. – Вы препятствуете следствию, а это наказуемо.

– Я помогу вам, чем смогу, когда вы приедете лично и договоритесь с начальством обо всем. До свидания.

– Я… – мне удался решительный натиск, но моя атака красноречия рассыпалась в отсутствие собеседника: в трубке звучали лишь телефонные гудки.

Перед звонком в третью компанию меня осенило, что надо попробовать взять необычностью. И началось.

– Чем могу помочь? – мило поприветствовала меня девушка-оператор.

– Здравствуйте, я известный писатель, и сейчас пишу удивительный роман, в котором главная героиня занимается составлением графиков и разработкой логистики маршрутов курьеров, – неспешно и буднично, словно очищая сочный мандарин, бросал я фразы-шкурки своей визави. – Я был бы вам крайне признателен, если бы вы мне послали как пример отчет о том, куда ездили ваши курьеры, скажем, двадцатого мая.

– О, вы – писатель! Я давно мечтала познакомиться с писателем, – проглотила наживку девушка: мне показалось, ее голос дрожал от удовольствия, отчего по моему лицу расплылась довольная ухмылка.

– Ну, у вас есть шанс помочь ему, и кто знает, что из этого выйдет, – добавил я к своей наживке приторный нектар намеков.

– Давайте я пришлю вам файл на почту, – предложила собеседница. Мне все больше и больше нравилась эта затея, и я чувствовал себя на вершине Олимпа.

– Конечно, вот, запишите, – и я продиктовал ей свой адрес. – Очень жду.

– О, будьте уверены, все будет в самом лучшем виде. До скорого.

– Да, спасибо вам!

Я сидел перед компьютером и сиял: мне так льстило, что девушка проявила такую заинтересованность и, что скрывать, милую деревенскую наивность, поверив в мою блестящую выдумку. Минут через двадцать мой почтовый ящик радостно сообщил о новом входящем письме. С не меньшим трепетом, чем писатель, ждущий ответ издателя, я кликал на входящее письмо. И вот оно… Крупным жирным курсивом красным шрифтом было выведено, я бы даже сказал, что вырезано, у меня в сердце: «Накося выкуси, писатель». И чуть ниже – недвусмысленная такая картинка, выражающая всю безграничную симпатию этой «весталки» к моему творческому поиску и говорящая красноречивее множества сказанных или написанных слов: скан упитанно-спелой розовой жопы, я подозреваю, все-таки ее – девушки, ответившей мне по телефону. Мне казалось, что она, жопа, тоже злорадно ржет надо мной, поэтому я пресек это издевательство, удалив письмо. Но осадочек плавал нерастворимой дрянью на дне моей души-сосуда.

Прозвонив еще несколько курьерских фирм в надежде получить-таки нужную мне информацию, представляясь то послом, потерявшим важную депешу, то убитым тоской отцом, разыскивающим сына, я в отчаянии открыл холодильник и в прострации пялился на полупустые полки, несколько минут слушая истошно орущий сигнал открытой дверцы: все мои потуги кончились ничем. Так ничего и не взяв из холодильника, я злобно хлопнул дверцей и некоторое время сидел за кухонным столом, вертел в руках трубку и лихорадочно думал: «Ну как же, как мне заполучить эти чертовы маршруты? – как метрономом отбивал я каждое слово чересчур сильными ударами трубки по столу. – Вот бы быть мне сотрудником органов, тогда все было бы проще. Слушай, а может, подкинуть идею о курьерах этому… следователю, который опрашивал меня?..»

Я пошел в коридор, к зеркалу, поискать визитку того сыщика. На карточке было написано «Матросов», и та же самая фамилия воскресла в моей памяти, подтянув за собой оживших мертвецов-воспоминания, о которых я предпочел бы забыть. Выпив воды и немного отойдя от нахлынувшего прошлого, я стал набирать номер.

– Да, Матросов слушает, – рявкнул своим динамиком на меня телефон. Волна моей эйфории слегка откатила, но я решил пройти путь до конца.

– Здравствуйте, это Максим Гусев. Свидетель первого убийства, ну которое совершил этот «бешеный маньяк».

– Да, что у вас?

– Я хотел высказать вам идею по…

– Да знаешь ли ты, ушлепок, сколько мне вас названивает в день со своими идеями?! У меня дел по горло, а тут вы со своими гребаными идеями лезете. Ну реально – уже достали. Если много идей – идите на хер, книги пишите, нечего отрывать людей от работы!

– Но я…

– Я все сказал – пошли НА ХЕР со своими идеями!!!

И опять в трубке раздались короткие гудки, которых я, наверное, уже стал считать своими знакомыми (добрыми ли – не знаю): так много за последнее время я их слышал. Но все равно каждый раз эти звуки вызывали тошнотворное ощущение, будто меня с головой окунали в унитаз, наполненный холодной вонючей водой.

– Ну и на хер тебя самого, придурок! – высказал я безответному телефону.

На следующий день по дороге из магазина домой я шел и рассуждал: «Вот бы мне добыть как-нибудь базу данных этих курьерских служб. Может, устроиться туда на работу? Слушай, отличная идея, тогда у меня наверняка будет доступ к базе, особенно если у меня будет подходящая должность. Но – стоп, а если в той фирме, куда я устроюсь, не окажется заказов в тех местах, где были совершены преступления?.. Значит, или я попал не в ту компанию, ну или вообще моя идея с курьерами в корне неверна. Так, мне нужен способ как-то быстро получить данные, ну вот как если бы я был полицейским и сделал бы запрос в эти фирмы, и они бы мне все прислали информацию. НО. Устраиваться в полицию – по-моему, не вариант: пока дослужусь до должности, когда буду иметь такие полномочия, я уже, наверное, сойду с ума. Черт, нужен другой способ. А как насчет слегка незаконного подхода? Как бы заполучить эти данные из фирм? Нужно как-то взломать, хакнуть их. Точно, мне нужен хакер. Маленький такой, очкастенький, немного сумасшедший, но в целом милый и забавный хакер, и как раз такой знакомый у меня есть. Ведь у каждого человека напрямую или через кого-нибудь должен быть знакомый хакер, разве нет?»

После ужина я уже листал свои контакты в телефоне в поисках номера Федьки.

– Алло, Федька, привет!

– А, привет, Макс! – радостно, но немного озадаченно отозвался давний друг. – Какими судьбами? Давно тебя не было слышно.

– Да, сам знаешь, как бывает. Засосет рутина и… Ну да не об этом. Есть дело.

– О, дело – это хорошо.

– Обсудить надо, но, думаю, лучше встретиться у тебя и поговорить тет-а-тет.

– Не вопрос, сам понимаешь, у меня двери всегда открыты для старых друзей. А сплю я сейчас по три часа в день. Так что можешь заходить в любое время. Все обсудим!

– Спасибо, Федька, ты лучший!

– Я знаю, покеда, Макс!

– Да, пока!

Дверь в квартиру открыла мама Феди.

– Тетя Света, здрасьте, рад видеть!

– Здравствуй, Максик! Хотя что это я? Наверное, уже неприлично так тебя звать, Максим?

– Да ничего, теть Свет, мне привычнее по-старому, знаете ли.

– Ну и хорошо, Федька тебя ждет. У себя в конуре. Чайку сделать вам?

– Ну… можно, а печеньки ваши будут?

– А то – у меня Федька до сих пор на них сидит.

– Супер! – и я проследовал в комнату Федьки.

Как я и ожидал, его конуру, как, впрочем, и раньше, опутывали провода. Но что меня поразило – по стенам были развешаны устройства, стилизованные под коров, от которых тянулись кабели к какому-то гаджету в центре комнаты, перед которым как король (или фермер, уж не знаю) восседал Федька на своем суперкресле. Да, у него с детства была тяга ко всяким навороченным креслам, видимо, с тех пор она не прошла.

– Привет! Ну, как тебе моя ферма, Макс? Я смотрю, впечатлился?

– Да уж, что это? Баблосы некуда девать – всякую хрень стал на стены вешать?

– Ну баблосов реально завались, но ты ничего, как всегда, не понял. Это квантовалютная ферма, – Федька подобострастно закатил глазки, будто представил грудь любимой женщины.

– А-а-а… – многозначительно протянул я.

– Ну если интересно, как-нить объясню, занятная фишка, тока-тока появилась на свет. Ну и я, как всегда, в авангарде.

– Молодец. Ну как жизнь-то?

– А ты что, сам не видишь? Все по-старому, живу вот с родаками, рублю баблишко со своей фермы. В общем, мало что в этой жизни меняется, браток.

– Понятно, а жену-то себе подыскал?

– Да какая мне жена-то, видавшему виды фермеру? У меня вон мои коровы есть, на хрен мне жена? – и он лукаво подмигнул глазом. – Ну, ты давай, выкладывай: что тебя привело к старому приятелю в берлогу?

– Да есть дело одно, не очень законное, сразу предупреждаю.

– Не очень законное – это интересно, а не очень законное – это как? Чуть-чуть или ваще пиз..ц какое незаконное?

– Ну… Я склонен к какому-то промежуточному варианту в данном случае. Но ты сам посмотришь и выберешь степень, если пожелаешь.

– Ну… – добродушно передразнил друг меня, – давай, вываливай.

– Понимаешь, мне бы надо…

Тут вошла тетя Света с подносом, на котором уютно устроились две кружки, окруженные толпой заискивающих печенюшек-симпатюшек.

– Ой, мам, спасибо, ты у меня – золото! – просиял Федька.

– Да, спасибо, тетя Света! – и я расплылся в улыбке, вспомнив наши старые посиделки у Федьки.

– Ну я пойду, мальчики, а вы тут не шалите, – традиционно ретировалась Федина мама.

– А как иначе? – хором отозвались мы.

– Ну, так ты продолжай вещать, Макс, – не очень разборчиво сказал Федя: его рот был набит печеньем.

– Есть фирмочки, из которых мне бы хотелось выудить некоторые данные…

– Что за фирмочки? И что за данные?

– Фирмочки, ну это курьерские фирмы нашего города, и нужна база данных маршрутов их курьеров с двадцатого мая, скажем.

– Ну это проще простого: оглянуться не успеешь, а у тебя все будет.

– Спасибо, Федька, я, конечно, заплачу, сколько скажешь.

– Ты посмотри на стены, на моих коровочек. Какие деньги, Макс? Я это сделаю в счет нашей старой дружбы, – и он салютнул кружкой, я ответил ему тем же, и на душе разлилось приятное чувство радости, тепла и сладости (может, это был чай с печеньками, конечно, кто знает?).

Потом мы разговаривали о прошлом, много вспоминали. Мне казалось на протяжении всей беседы, что ту вонючую, протухшую, холодную воду из моего сосуда-души, которой залилось туда изрядно за последние дни макания в унитаз, замещали теплым нектаром и им я смогу еще долго питаться после окончания нашей встречи. Федька как будто горел чуть ли не ярче, чем все огоньки его девайсов, вместе взятые. Наверное, и я виделся ему таким же, кто знает… Мы не обсуждали это, между нами просто вновь перекинулся мост взаимопонимания, и мы неслись по нему сломя голову. Я, увлекшись, вынырнул в реальность из закоулков прошлого лишь глубокой ночью и поспешно раскланялся, так как надеялся еще поспать перед работой. Федя обещал мне переслать всю инфу, которую он выудит, завтра. И я, спокойный, счастливый и зажженный светом, будто старинный уличный фонарь, вернулся домой.

В течение недели мне приходили письма от Федьки с базами данных курьерских фирм, и накопилось таких сообщений с три десятка, поэтому я решил заняться разгребанием этих авгиевых конюшен на выходных. И вот настала суббота, я засел за комп и начал пролистывать данные. Занятие было нудное и утомительное и шло не очень споро, но я все же продвигался вперед и на третьей фирме наконец обнаружил совпадение: двадцатого мая был заказ поблизости от места преступления. У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди от волнения! Что это значит? Неужели моя теория оправдалась? Но длилась радость недолго: в следующую дату совершенного убийства у этой компании не было заказов вблизи места обнаружения жертвы. Расстроенный, я все же продолжил свое монотонное занятие, приговаривая-утешая себя – ну вот ни разу не утешительной! Проверено! – поговоркой, что «первый блин – комом». Еще раз случилось совпадение на седьмой фирме, но оно оказалось также единичным, а потому и его я посчитал тупиковой ветвью. Изучая данные тринадцатой фирмы, под названием «Гермес+», я уже ничего особо не ожидал, ибо потихоньку начал вообще сомневаться в правдоподобности моей теории о курьере. И все же стал сверять очередную дату.

– Нет, не может быть… – с дрожью в голосе произнес я, уставившись на экран: рядом с мигающим курсором отображаемый адрес доставки совпадал с районом, где произошло преступление.

Надо перепроверить. Я вернулся к первой дате и снова сопоставил с ней точку заказа.

– Все верно… рядом, – бормотал я, сравнивая адреса на карте. – Так, теперь еще раз вторая дата.

И опять место доставки и место преступления оказались рядом. У меня пересохло во рту, и я быстро сбегал на кухню, чтобы напиться и привести в порядок мысли, которые начинали путаться… Наверное, я где-то просчитался, не могу же Я быть прав! Нет, Я прав, это надо же – моя версия работает! А вдруг в файлах, что прислал Федя, ошибка? Нет, я прав, прав, надо проверить, идти дальше, ну же… Такие мысли проносились в моей голове, и я таки сдвинул себя с кухни и вернулся к компьютеру. Следующая дата – снова в цель, далее – снова в точку, и я с ликованием и ужасом, одновременно наполнявшими все мое естество, дошел до последней даты совершения преступления – и там опять совпадение.

Так-с, теперь посмотрим, кто возил заказы.

Пролистав файлы, я обнаружил, что и тут моя теория подтверждается – все заказы в те места доставлял один человек – Глеб Сребринский.

Словно огнем выжгло у меня в мозгу это имя. «Каков ты, Глеб?» – думал я все оставшееся в выходные время. И вот накануне новой рабочей недели я решил встретиться с ним, естественно, сделав заказ в этой курьерской службе. С утра в понедельник я отпросился у шефа и сразу позвонил в «Гермес+».

– Здравствуйте, чем могу помочь? – отозвалась девушка на том конце телефона.

– Я хотел бы вызвать курьера.

– Хорошо, скажите – откуда и куда доставить посылку.

Я назвал адрес нашего магазина, попросив сюда привезти заказ, а пунктом отправления решил сделать фойе кинотеатра, в который любил ходить на досуге. Там всегда было много народу: на случай если курьер вздумает прикончить меня, толпа отпугнет его, ведь пока маньяк не совершил ни одного убийства на людях. Но кто знает, что в голове у сумасшедшего? Я решил рискнуть.

– Хорошо, ваш заказ принят.

– Девушка, а у меня есть одно пожелание.

– Какое?

– Я бы хотел, чтобы посылку доставил Глеб Сребринский.

– Минуту, я уточню, можно ли так устроить, – на некоторое время в трубке воцарилась тишина, а спустя полминуты линия ожила, и оператор продолжила: – К сожалению, сегодня его маршрут расписан, но я могу назначить вам другого курьера…

– Давайте тогда перенесем мой заказ на завтра, – предложил я.

– Такое возможно, – после паузы отозвалась оператор.

Я назначил встречу с курьером на девять утра следующего дня, и мы мило распрощались с услужливой девушкой.

Совсем другое дело. Не то, что было, когда я хотел узнать от них информацию по маршрутам, ну да ладно – кто старое помянет…

И я стал с нетерпением отсчитывать часы и минуты до девяти часов утра завтрашнего дня. Я чувствовал себя океаном с его приливами и отливами, так и во мне что-то колебалось: то я был полон уверенности в своей правоте и решимости идти до конца, то меня охватывал не то что страх, но какое-то ощущение безысходности, оно будто говорило мне: «Зачем тебе это? Все равно ты ничего не добьешься, и вообще – он ведь может тебя убить». И в такие моменты я был на грани того, чтобы позвонить в «Гермес+» и отменить заказ. Но тот ужас грядущих кошмаров и отсутствие определенности (кончатся ли они вообще?) действовали сильнее, и вот – я сидел за столиком в фойе кинотеатра и попивал кофе.

Минут за пять до назначенного времени мне позвонили, и я объяснил курьеру, где сижу. Передо мной предстал посыльный – молодой человек лет двадцати пяти – двадцати семи, худой, высокий, с лицом, глядя на которое на ум сразу приходит образ забитой собаки с ужасно грустными глазами, кстати, такие точно глаза были и у него. Я, если честно, опешил. Я ожидал увидеть кого-то крупного, с квадратным лицом рецидивиста, но реальность – странная штука и порой отчебучивает такие вот шутки с людьми.

– Как работается? – попытался я завести разговор. Глядишь, удастся что-нибудь узнать об этом парне.

– Нормально, – ответ моего визави унес прочь гомон в фойе, как ветер – сухой осенний лист.

– Много где бываете, наверное?

– Да, – опять буркнул он. – Можно побыстрее? У меня много заказов, – оборвал все мои надежды курьер Глеб.

– Вот, – я передал ему бумаги, которые он убрал в пакет и запечатал. После моей оплаты посыльный поплелся (так и хотелось добавить: волоча хвост) в сторону выхода.

Не знаю, зачем я крикнул:

– Это ты!

Парень повернулся и уставился на меня пустым, непонимающим взглядом.

– Это ты забыл? – спросил я, держа на ладони ручку, оставленную им ранее.

– Возьмите себе, – не то улыбаясь, не то скалясь, произнес он, – любезность от фирмы.

И двинулся дальше к выходу, весь такой нелепый, особенно с этими милыми крылышками на желтых кроссовках. У меня в голове не укладывалось, как он может быть убийцей?

Согласно моему плану нужно было вычислить следующее место преступления. Но как это сделать? Мои мысли все возвращались к варианту со слежкой. Дело, в принципе, было относительно легкое: Глеб был высокий, да еще и в ярко-желтой униформе: такого тяжело потерять даже в толпе. Мне нужно было лишь скрыть свою внешность (кто знает, насколько хороша у него память на лица) и обзавестись свободным временем. Перерыв между убийствами все удлинялся, и каждый новый день мог стать ТЕМ САМЫМ ДНЕМ. Поэтому тянуть было нельзя. С большим трудом я уговорил шефа дать мне отпуск за свой счет в связи с проблемами со здоровьем (причем тут я почти не врал ему: эти кошмары мне точно не добавляли здоровья). Купив накладную бороду и очки в магазине реквизита, я был готов к своему предприятию. В последний момент решил обзавестись хоть каким-нибудь средством защиты и приобрел маленький, но, по заверениям продавца, мощный и действенный шокер.

На следующий день я был уже во всеоружии рядом с офисом фирмы «Гермес+». Погода выдалась довольно приятная для зимы, и мой первый день слежки прошел, можно сказать, удачно. Я четко видел перед собой маячившую голову Глеба в толпе. На улицах я держался поодаль и следовал за его согбенной спиной, укутанной в веселенькую желтую куртку. Я ходил за парнем по пятам и пытался понять его, проникнуть в его мысли, но это было непросто, а вообще, наверное, и невозможно. Я ведь даже толком с ним не поговорил. А он все шел и шел вперед, как какой-нибудь робот или трамвай, вставший на рельсы и не видящий ничего перед собой, кроме этих бесконечных рельсов. Я считал, что мне повезло и я могу не очень напрягаться, чтобы не выдать себя. Глеб и впрямь мало внимания обращал на окружающую его действительность.

В подобном режиме прошли еще четыре дня, и не всегда погода благоволила мне. Я уже начинал разочаровываться в своем плане в очередной раз. Особенно когда холод пронимал до костей, и я молил высшие силы, чтобы Глеб нырнул наконец куда-нибудь в метро или бизнес-центр, где и мне удалось бы отогреться.

И вот, вперившись озлобленным взглядом в «+» названия фирмы, я подходил к повороту, за угол которого за несколько секунд до этого свернул Глеб.

«Ну и какого хрена я таскаюсь за этим зомбороботом? – распалялся я, ругаясь сам на себя, но, возможно, лишь только для того, чтобы чуточку согреться. – Уже четыре дня прошло. А ничего не происходит. Еще несколько дней в таком режиме, и чувствую – сорвусь. Не знаю, что сделаю, может, вообще прямо подойду к нему и…»

Тут ход моих мыслей прервал Глеб, который, уже преодолев значительное расстояние вдоль стены гаражей, вдруг остановился как вкопанный, его передернуло, а потом… «О боже, что с ним случилось?» – прошептал адреналин моему засыпающему мозгу: я мигом взбодрился. Курьер медленно посмотрел в сторону и застыл. Изучив в определенной мере поведение парня, я понимал, что это было очень необычно для него. Посыльный уставился направо, на стену, затем опять резко повернул голову вперед, его снова передернуло, и он двинулся как ни в чем не бывало дальше.

Я с тревогой, разлившейся по всем клеточкам моего тела, нервно сжимая в руке шокер, будто пытаясь нащупать опору в этом куске убойного пластика, шел туда – вперед. Дойдя до места, где минутой раньше остановился Глеб, я заскользил взглядом по стене и тут же запутался в дебрях граффити и… Нет, этого не может быть, но часть меня знала, что тому и суждено было случиться, – среди невнятных линий рисунков и букв была вплетена до боли знакомая фраза «Будь собой!».

Надо было срочно что-то решать. Глеб уходил, но я пришел к заключению, что вернее будет понаблюдать за этим местом. Рядом находилось заброшенное здание (больницы, как я узнал впоследствии из интернета). Обойдя вокруг, я увидел выломанную, видимо бомжами, пожелавшими переночевать там, дверь. Зашел внутрь – здание пустовало. Решив, что это будет отличный пункт наблюдения, я отправился домой, чтобы подготовиться к долгой ночи, ожидавшей меня впереди.

Уже часов в семь (зная, что во столько заканчивается рабочий день Глеба) я подошел к дому и, убедившись, что меня никто не заметил, проскользнул внутрь, подсвечивая себе под ноги фонариком. Здание хоть и было железобетонное, но кое-где уже начало разрушаться, поэтому я шел с особой осторожностью. Жутко было находиться в таком месте, да еще и одному, но мной двигала благая цель – обеспечить себе спокойный сон и остановить эти страшные убийства. Расположившись на втором этаже возле уцелевшего каким-то чудом окна, я занял свой пост часового, углубившись в прослушивание музыки и аудиокниг, попивая изредка кофе из термоса. Однообразная картина за окном действовала усыпляюще, редкие прохожие вносили какое-то оживление и чуть отодвигали полог сонливости, но ненадолго. Я все ждал Глеба, я был уверен, что узнаю его походку и фигуру, даже если он переоденется и будет использовать камуфляж. Но часы шли, и все проходящие мимо, спешащие домой граждане были непохожи на моего курьера.

Было около трех часов ночи, когда меня, сонного, немного взбодрило при виде мужика, торопящегося домой, в тепло. Я наблюдал за тем, как он споро поглощает метры своими семенящими шажками и размахивает портфелем в моменты, когда пытается сохранить равновесие на скользких участках. Тут меня привлекло какое-то скользившее по стене гаражей темное пятно – если минуту назад я готов был заснуть на этом чертовом холодном полу, то сейчас дремота пропала, и я стал искать глазами, что же может быть источником этой тени? Она двигалась быстро, я было подумал, что ее отбрасывает какой-то автомобиль, но улица была пуста, по ней лишь семенил тот запоздалый прохожий. Темный силуэт стремительно приближался к мужчине, и я с недоумением смотрел на это, силясь понять, что же это за тень. Как вдруг она начала будто раздуваться, выпячиваться, приобретая формы человека, нет, животного, нет, и того и другого. Это… Это было похоже на волка – здоровенного, под два метра ростом, с необыкновенно большой пастью. Все произошло за считанные секунды: раз – из стены будто выдавили наружу, как из тюбика пасту, фигуру, напоминавшую волка-переростка, два – это существо махнуло лапой, или клешней, или клинком, а может, это было все вместе, казалось, у твари нет четкого силуэта – она постоянно меняется, сохраняя лишь общие очертания. Спустя миг голова мужчины отделилась от туловища, которое по инерции прошло несколько шагов и шлепнулось на тротуар, прямо в снег – хочется сказать лицом, но его-то, лица, больше не было! Голова же еще в полете была ловко подхвачена существом, оно подняло ее на уровень своих глаз: создавалось впечатление, что тварь говорит с ней. Затем монстр открыл рот, откуда вылез омерзительно-длинный язык, который овил голову жертвы, словно змея, и утащил ее за собой в глотку отвратительного создания, противного самой природе. В то же мгновение существо бросилось на стену и, расплющившись и съежившись, обратилось опять в тень, которая так же быстро, как и пришла, понеслась вспять и скрылась за углом.

Я стоял, не понимая, что произошло. В какой-то миг до меня дошло, что я машинально сгреб с подоконника снег и бешено втираю его себе в лицо, чтобы удостовериться, не сплю ли я. Но нет, увы, мне было отказано в этом счастье: под окнами, как живой (возникают же в мыслях подобные каламбуры в такие моменты), труп мужчины, и белый тротуар там, где должна была быть голова, стремительно окрашивался алой кровью. Это было слишком для меня. Я выбрался из дома и побежал прочь. А снег зарядил с такой силой, будто пытался загнать меня обратно в то здание, но ничто на свете не могло вернуть меня сейчас туда. Добравшись до своей квартиры, я в изнеможении рухнул на кровать и забылся очередным кошмаром (уж лучше бы я не спал), а утром хмурый диктор уже вещал о новом убийстве.

«Этот маньяк бросил вызов всему нашему обществу, всем его устоям, на которых оно зиждется», – говорил торжественно-мрачным тоном ведущий новостей.

«Нетушки, хрена с два это вызов всему обществу, – во мне родилась и вырвалась диким криком мощная волна гнева. Или даже нет – безудержный бурлящий поток. – Хрена с два! Это МОЯ война! И я выиграю в ней, или мне не жить!» – выплеснул я свои эмоции прямо в лицо диктору. И ударил кулаком по столу так, что стоявшая на нем посуда подпрыгнула.

Следующие дни я провел в интернете в поисках информации о том, что это за существо могло бы быть. Наиболее близко к описанию подходил оборотень. Все эксперты (из интернета, конечно, причем каждый утверждал, что уничтожил не меньше десятка оборотней) сходились во мнении, что убивать таких тварей нужно серебряным кинжалом, выточенным из креста, также неплохо было бы обзавестись святой водой, ибо нечисть жуть как не любит всех церковных штучек.

Другие книжки, которые мне попадались, в целом также подтверждали слова сетевых «экспертов», что убивать оборотня надо серебром. Причем «лучше всего» считался такой экзотический метод истребления, как серебряная пуля. Но с учетом того, что я не умел стрелять, да и огнестрельное оружие достать в наше время было нереально, я все больше склонялся к варианту с клинком из серебра.