Читать онлайн Прах

Пролог

Первое что бросилось в глаза Энн, когда она проснулась – это яркий свет светодиодной лампы, – он ослепил девушку. Перед глазами сразу запрыгали чёрные точки, и они тут же заслезились. От яркого беспощадного света и непрошенной жалости к себе. Когда тебе девятнадцать, то жизнь кажется невероятным, захватывающим приключением непременно с кучей эмоций и счастливой концовкой. Перед тобой открыты все дороги. Ты и только ты хозяин своей жизни. Вот только у Анны так не вышло, её сверхъестественные приключения привели её прямиком на больничную койку, сделав тело молодой девушки, с совсем ещё юной, по-детски непосредственной душой беспомощной старухой.

Повернув голову на бок избегая яркой пытки она влажными, опухшими глазами неторопливо пробежалась по своей палате, которая за три месяца её пребывания здесь стала ей уже вторым домом. Всё было на своих местах: букет цветов на тумбочке у кровати, поставленный сюда её несостоявшимся ухажёром – Робертом; капельница с неизвестным Энн физраствором, что по словам её лечащего врача должен был в скором времени поставить девушку на ноги, вернув ей возможность нормальной жизни; небольшой столик в углу комнаты и рядом стоящий с ним стул, на котором обычно сидели немногочисленные посетители Анны, а сейчас устроился любимый плюшевый павлин девушки с вычурным именем Паблиссио; даже мигающая и издающая монотонный писк установка с кучей трубочек подсоединённых к ней отбивала привычную, медицинскую «азбуку Морзе».

Была уже глубокая ночь и Энн со всей доступной ей сейчас силой сжала руки в кулаки и до боли закусила губу, чтобы не расплакаться. Одиночество, что было её верным спутником вот уже три месяца с приходом ночной владыки ощущалось острее и безнадёжнее. Оно не просто накатывало, оно захлёстывало с головой и тянуло на дно внутреннего отчаяния, словно морская волна, накрывшая незадачливого пловца в шторм утаскивая его в свою пучину. Всем нам суждено остаться один на один перед лицом смерти, этот крест каждый из нас понесёт в одиночку, Анне же всё это предстояло пережить ещё до встречи с костлявой старухой с косой. Она умирала много раз, ещё до того, как оказалась на больничной койке, просто не чувствовала и не понимала этого.

В палате девушки никогда не гасили свет, обход странной пациентки с неведомым заболеванием производился каждые два часа, что только сильнее подкрепляло догадки Энн и её недоверие к врачу по поводу того, что этот до омерзения позитивный и оптимистично настроенный доктор понятия не имеет, как её вылечить. Не знает он и когда она умрёт. Замешательство, вот что видела каждый раз девушка во время её осмотров врачом сопровождающееся каждый раз бахвальством с его стороны и убеждениями, что болезнь отступает и сегодня Анна выглядит ещё лучше, чем вчера, более свежей и живой. Парадокс – вот только она сама с каждым днём всё больше и больше чувствовала себя живым трупом. Узники концлагеря Освенцим и то выглядели поживее её. По крайней мере в их глазах горели надежда и жажда жизни, в её же они давно угасли, словно обгорелые поленья, превратившиеся в угли. Вот только на эти угли сколько не дуй – пламя ты не разожжёшь.

Шелест в коридоре и звук чьих-то шагов вытянул Энн из её грустных раздумий словно человеческая рука кота за шкирку. Грубо, бесцеремонно и без каких-либо предупреждений. Было время обхода. Сейчас дверь в её палату откроется и в неё влетит лёгкая словно птичка колибри – медсестра. И Энн завистливо в очередной раз возненавидит ту за её молодость и беспечность, за то, что в её теле кипит и бьёт ключом жизнь, жизнь которая ещё недавно точно так же била и в ней самой.

Как всё-таки ничтожна сущность людей, как мы малодушны и слабы. Вместо того, чтобы признать собственные ошибки и взять ответственность за них нам проще возненавидеть ближнего своего, переложив всю ответственность за собственные неправильные решения на плечи другого человека. Это не я ошиблась, это счастье и безмятежность медсестры не уместны! А её молодость и свежесть преступны в этом склепе!

Какой бред! Какая инфантильность! Какое лицемерие!

Разве не вела бы себя точно так же Энн, если бы не её болезнь? Разве она не щебетала бы соловьём? Не порхала ласточкой? Не плыла бы грациозно по коридорам этой больницы словно лебедь по водной глади вместо ходьбы?

Да! Да! И ещё раз да!

Дверь в палату распахнулась, впуская вместе с молоденькой, рыжеволосой ещё по-детски щуплой девчонкой запах весны – её духов. От этой рыжеволосой бестии с зелёными глазами всегда пахло сиренью и свежестью летнего луга с едва заметными нотками цитруса. Энн была ей за это сердечно благодарна, духи этой сестры милосердия были практически единственным источником не больничного запаха, который Анна за своё нахождение здесь просто возненавидела. Другим источником были цветы на тумбочке, что с каждым своим посещением приносил Роберт.

«Роберт… Роберт… Бедный, преданный Роберт… Нельзя сейчас думать о нём!»

Вообще-то Анне нравилась эта рыженькая, в отличие от всех остальных медсестёр, что занимались ей она была вполне сносной: не лезла в душу с ненужными расспросами, приятно пахла, была чудо как расторопна и самое главное не смотрела на неё с жалостью. Но даже эти достоинства в глазах больной удерживали её от того, чтобы хотя бы узнать имя медсестры и перекидываться время от времени хоть парой слов с ней. У неё был один, но перевешивающий все её достоинства недостаток – она была молода!

Не желая идти ни на какого рода контакт Энн закрыв глаза притворилась спящей. Это был её единственно-оставшийся способ уединения. Жаль она не могла закрыть ещё и уши руками, не выдав своего истинного состояния. Ничего не слышать и не видеть сейчас было бы идеально.

– Шли бы вы, Пётр Алексеевич к своим пациентам, – раздражённо произнесла рыжая медсестра, переступив порог палаты.

Но вместо того, чтобы внять её просьбе никто иной, как молодой, только что закончивший обучение и поступивший на службу в больницу Пётр Алексеевич Гнедой, двадцати шести лет отроду шагнул вслед за девушкой в палату.

Он представлял собой интересное создание. Высокий, с хорошо развитым плечевым суставом и широкой рельефной грудью мужчина больше был похож на бойца боёв без правил или санитара в псих больнице. Такой внушительной была его фигура. А вот лицо напротив было до смешного безобидным. Слегка курносый нос, усыпанный веснушками, пухлые, не по-мужски чувственные губы и ясные, небесно-голубые глаза, что выгодно контрастировали с его чёрными как смоль волосами, смягчая немного острые, мальчишеские черты лица. Доброжелательность и открытость, что светились в его взгляде делали Петра Алексеевича похожим пусть и на большого, но всё же плюшевого мишку.

– Лика ты ведёшь себя как неразумный ребёнок, – устало выдохнул слова Пётр Алексеевич. А вместе с ними кажется и все свои доводы. – У тебя есть потенциал и глупо хотя бы не попытаться поступить в институт. Неужели быть обычной медсестрой для тебя лучше, чем использовать возможность стать врачом?

«Лика, вот как её зовут», – непроизвольно подумала Энн. – «Доктор Грачёв, когда производил осмотр Анны с ней всегда обращался к медсестре не иначе как – «голубушка»».

Лика недовольно фыркнула себе под нос так как будто она была не молоденькой девушкой, а самой настоящей кобылой.

– Ты так говоришь, как будто поступление зависит только от моего желания. А ты хоть знаешь какой там проходной балл!

– Знаю.

– Знает он! – буркнула себе под нос Лика.

Пётр Алексеевич, пропустив мимо ушей недовольство Лики продолжил наседать:

– Ректор института старый приятель моего отца, так что с поступлением проблем не будет, да и я тебе помогу подготовиться к экзаменам.

– А взамен – что? – девушка повысила голос переходя с собеседником на «ты». – Что ты хочешь взамен, Петя?

– Шанс, – голос мужчины напротив стал тише.

Пётр Алексеевич или просто Петя, как часто его звали медсёстры за глаза, был просто безумно влюблён в Лику. Он вздыхал о ней так открыто, что уже вся больница, от врачей до больных знала об этом сильном, светлом, но пока безответном чувстве, что испытывал молодой человек. Даже намеренно ограждающаяся от всех слухов Энн и то знала об этом.

– Петь, ну какой к чёрту шанс? Ну подумай сам какое будущее нас ждёт вместе? – Лика подошла к капельнице и вынув пустую бутылку с физраствором заменила её на новую, продула трубку, а затем вставила иглу в катетер, аккуратно, чтобы не побеспокоить спящую пациентку. Покрутив колёсико настроила подачу лекарства. – Ты правда думаешь, что для меня достаточно будет стать врачом, выйти за тебя замуж и нарожав детишек думать, как поддерживать домашний уют в перерывах между совместными сменами в больнице и болезнью детей? Нет Петь, мне этого мало!

– Чего же ты хочешь Лика?

– Я хочу путешествовать! Хочу рассекать на яхте! Хочу греться в лучах солнца на Лазурном берегу! Хочу одеваться в брендовых магазинах! Хочу ездить в самых дорогих машинах! Хочу есть омаров и устрицы на завтрак запивая всё это самым дорогим шампанским!

Мечты Лики заставили молодого врача повесив голову умолкнуть. Он не мог сейчас дать всего этого любимой. И неизвестно сможет ли когда-нибудь. Ничего обещать он не стал, этот мужчина был на удивление честным малым, далеким от несбыточных мечтаний и строительства воздушных замков, а его любовь была трезвой. Молча развернувшись он покинул палату, не обернувшись на свой предмет воздыхания. Энн могла поклясться, что слышала, как вдребезги разбилось его сердце. Но Пётр Алексеевич был не единственным в этой палате кого слова Лики ударили словно хлёсткая пощёчина. Для Анны они были издёвкой, брошенной ей в лицо, плевком в душу, позорным напоминанием, её личной моральной пыткой. Ведь ещё два года назад она сама говорила тоже самое, слово в слово мужчине безумно влюблённому в неё. Мужчине, чьё сердце так и не удалось никому собрать воедино.

Прийти в себя она смогла только тогда, когда, закончив проверять работу приборов и сделав соответствующую пометку в карточке больной медсестра засобиралась уходить. Слова Анны застигли её на пороге.

– Лика…

– Да? – участливая медсестра тут же оказалась у её кровати. – Вы что-то хотите?

– Да, дать тебе совет. Выходи замуж за Петра Алексеевича. Забудь о своих несбыточных иллюзиях.

Слова Энн вызвали неудовольствие Лики граничащее с гневом, но она быстро подавила свою агрессию. Она на работе, а эта старушка лезет в её жизнь со своими ненужными советами только от скуки и убеждённости, что знает эту жизнь лучше неё, потому что уже прожила большую её часть. Пытаться доказать ей что каждый видит жизнь по-разному и что то, что хорошо для одного может быть плохо для другого – пустая трата времени.

От Анны не укрылась настоящая реакция на её слова хоть она и была мимолётной и девушка, глядя на которую язык не повернулся бы её так назвать, убедилась в правильности своей догадки. Эта рыжеволосая девчонка отравлена тем же недугом, что была и она. Она не просто хотела лучшей, более сытой, красивой, насыщенной, красочной жизни и стремилась к ней. Нет, она хотела чужой жизни! Лика мечтала, жаждала примерить её накинув словно дорогое, лёгкое манто на плечи и пройти с ним по жизни красивой походкой от бедра ничего не заплатив при этом. Но так не бывает, уж Энн точно это знает. Платить придётся за всё.

– Вы конечно извините, но это в ваше время женщинам для счастья нужно было выйти замуж и нарожать детей. Сейчас времена изменились. Женщины стремятся к большему, – как можно мягче выразила своё возражение Лика.

– В ваше время! – со злой издёвкой повторила Энн. – У нас с тобой одно время! Сколько тебе? Восемнадцать? Девятнадцать? Двадцать?

– Мне девятнадцать.

– О, так мы ровесницы…

Глаза Лики округлились, а брови сами полезли на лоб, девушка ничего с собой не могла поделать, как не старалась. Глядя на эту сухую, дряхлую старуху с прозрачной серой кожей и седыми жидкими волосами она не могла уместить в своей голове мысль, что та могла быть с ней одного возраста.

– Вы так шутите? – это всё что смогла выдавить из себя медсестра Лика Любимова думая про себя, что должно быть из-за возраста, прогрессирующей болезни и бесконечных лекарств старуха выжила из ума.

– Ну какие могут быть шутки?.. У тебя ведь есть моя карточка, ты можешь сама посмотреть и убедиться, что я говорю правду.

Конечно у Лики была её карточка, она взяла её в регистратуре прежде чем пойти на обход. Она даже уже внесла в неё все сделанные ей процедуры и показания мониторов, а ещё ранее она ознакомилась со странной болезнью её больной, правда ничего не поняла. А вот посмотреть на личные данные не подумала.

Сжимая карточку в руках Лика не смело поднесла её к глазам, чтобы убедиться или опровергнуть только что услышанное. То, что она увидела повергло её в самый настоящий шок. Девушке пришлось перечитывать несколько раз чтобы принять прочитанное: «Анна Викторовна Вишневская. 19 лет. Диагноз: преждевременное старение, вызванное сбоем генов».

– Я никому этого не рассказывала, но… Хочешь я расскажу тебе свою историю? Почему я стала такой…

– А почему вы решили рассказать эту историю именно мне? – в глубине души Лики нарастала неведомая тревога.

– Потому что ты поймёшь. И потому что, очень скоро я уже не смогу рассказать ничего.

В больничной палате стояла мёртвая, девственная тишина, нарушаемая лишь писком приборов, шепотом Энн и тяжёлыми вздохами Лики.

Глава 1

Это солнечное, летнее утро в жизни Анны должно было стать самым счастливым за последний месяц. Месяц поражений, разочарований, взаимных упрёков и претензий, а также безысходности и смирения перед волей родителей.

Лето началось совсем не так, как должно было для юной и полной надежд Энн. Сначала она завалила школьный экзамен по математике, а потом умудрилась недобрать приличное количество баллов при поступлении в ВУЗ. И даже запасной план, имевшийся у неё на случай как раз такого исхода – участие в популярном ток-шоу – с треском провалился. Аня осталась один на один со своими проблемами.

Всегда всё понимающий и лояльно относящийся к живущей в своём собственном, выдуманном мире Анне отец на сей раз просто не смог игнорировать инфантильность дочери. Он рвал и метал, устроив ей такую головомойку, что девушка ещё не скоро её забудет. Её мать, обычно всегда в любом споре и конфликте становящаяся на сторону дочери была подавлена и молчалива, за всю тираду отца она не вымолвила ни слова. И это был конец, конец свободе действий Энн. Наступил период жёстких репрессий и диктатуры отца в следствии которых в жизни Анны появились: список дел по дому, что необходимо было выполнить; необходимость отчитываться отцу о каждом своём шаге, куда бы не пошла девушка; комендантский час и… ненавистная работа.

Это солнечное, летнее утро должно было стать самым счастливым за последний месяц, но не стало им. Её лучший друг всё испортил! А как всё хорошо начиналось: её начальник позволил прийти на работу к обеду, всегда бывавший не в настроении отец был нежен и приветлив с дочерью и вместо домашних дел позволил той с утра поваляться подольше в постели, а после сходить прогуляться. Даже солнце сегодня было ласковее, его лучи не обжигали, а лишь согревали.

Они сидели в летнем кафе окружённые искусственно вырытым каналом, закрытые от любопытных глаз свисающими ветвями ив, что были специально высажены вдоль водной глади. Лёгкий ветерок, пробивающийся сквозь природный занавес приятно холодил разгорячённую кожу, а восхищение и блеск в глазах спутника светившие ярче софитов заставляли почувствовать Энн себя настоящей кинозвездой. Девушка знала, что нравится Роберту и без стеснения наслаждалась его увлечённостью, купаясь в симпатии молодого человека, как в ванне с дорогим шампанским.

Роберт Граф был старше Анны на три года, но по мышлению казалось, что лет на десять, не меньше. Всегда не по-юношески трезво смотрящий на жизнь, ответственный и серьёзный он просто млел, как несмышлёный юнец перед этой девушкой, становясь похожим на глупого мальчишку. Тот вздор, что несла Энн он списывал на её неопытность и несмышленость, а не на глупость и эгоцентризм, которыми девушка с завышенной самооценкой просто фонтанировала во все стороны. Его чувство делало его слепым. Про таких часто говорят: умный, но дурак!

– Анна… – не смело начал юноша, но был грубо перебит.

– Энн! Сколько раз я просила тебя называть меня Энн!

– Ну да, Энн… Прости, я забыл, – на самом деле Роберт прекрасно помнил об этой блажи дорогой его сердцу подруги, но никак не мог смериться с этим. Юноша чувствовал, что с чужой и далёкой Энн у него нет никаких шансов. Другое дело его Анна, его лучик солнца, его путеводная звезда.

В воздухе повисла неловкая тишина. Роберт перебитый Анной теперь вновь пытался собраться с мыслями перед своим признанием. Признанием, после которого их дружба может развалиться, как песчаный домик встретивший морскую волну.

Медленный глубокий вдох и такой же выдох. Юноша изо всех сил пытался замедлить свой бешено бьющийся пульс, но выходило неважно. Ему нужно было чуть больше времени, чтобы окончательно успокоиться. Больше, чем он мог позволить себе сидя в полной тишине глядя на Анну.

– Знаешь, я никак не могу понять почему ты так настаиваешь на том, чтобы все звали тебя Энн? – разбавить тишину помог давно напрашивающийся вопрос.

– Пф! – презрительно фыркнула девушка. – Ещё бы! Тебя то Роберт зовут и не просто Роберт, а Роберт Граф! Где тебе меня понять, Анну Вишневскую?! – при произношении своего имени Энн презрительно скривила губы. – Хорошо ещё Нюркой, как принято в деревне не называют.

– В деревнях давно уже никого так не называют. И имя у тебя очень красивое, имя императрицы! А я всего лишь на всего какой-то Граф! – Роберт пытался давить на «больное» место Анны – гордыню. Обычно это приносило свои плоды, но не сейчас.

– Ты это серьёзно? – она подняла вверх одну бровь, от чего её всегда приятное лицо стало выглядеть комично. – Думаешь я на это куплюсь? Быть императрицей и иметь имя императрицы не одно и тоже! К тому же лучше вообще не вспоминать такую тёзку. Другое дело ты, даже если у тебя и нет никаких аристократичных корней ты в любом случае Граф! Боже мой, это так романтично!

Ничего романтичного Роберт в этом не видел. Редкая Фамилия Граф досталась ему от деда немца, впрочем, имя Роберт было дано парню с его же подачи. Дедушка парня Генрих Граф так стремился сохранить в своём роду хоть что-то немецкое, что буквально силой заставил свою дочь Эльзу оставить после замужества девичью фамилию иначе никакой свадьбы не будет. Молодые влюблённые, родители Роберта, согласились не подозревая, что это только «цветочки»! «Ягодок» долго ждать не пришлось, узнав о беременности дочери Генрих с новой силой стал терроризировать будущих родителей, у ребёнка должна была быть его фамилия. После недолгого сопротивления и пары нервных срывов у материи Роберта его отец сдался. Так появился на свет Роберт Владимирович Граф. Глупее не придумаешь! Но деда даже этим было не пронять, он называл внука Роберт Вольдемарович Граф.

– Ну если проблема только в этом, то ты тоже можешь стать Граф, – юноша решил, что открыться возлюбленной в непринуждённой шутливой форме будет проще. – Нужно только твоё согласие.

– Твоя мама согласна меня удочерить? – в ситуациях, когда Энн не хотела давать ответа или принимать решение она была невероятно изворотлива и до последнего делала вид, что не понимает, что именно пытается сказать ей собеседник. Обычно это действовало, но в случае с Робертом это было просто оттягиванием времени, и девушка это понимала.

– Нет, я готов на тебе жениться, – от непринуждённости ситуации не осталось и следа. Шутки кончились.

– Мне семнадцать, – вновь попыталась уклониться Анна, от обсуждения щекотливой темы.

– Я готов подождать год.

Растерянность, вот что испытала Энн, но не от предложения своего друга детства. Тут как раз всё было логично. Рано или поздно это должно было произойти. А от того, что сейчас напротив неё сидел не мальчишка, а взрослый мужчина. Мужчина готовый взять на себя ответственность, а она этого даже не замечала. Когда он так повзрослел и возмужал? Когда его симпатия переросла во что-то большее? Или, когда он окончил школу и покинув отчий дом поступил в лётное училище?

Не зная, что сказать Анна дрогнувшим голосом произнесла:

– Почему сейчас?

– Потому что тебя больше ничего здесь не держит. Я хотел раньше признаться тебе в своих чувствах и уговорить поехать поступать в другой город вместе со мной, но решил, что это эгоистично. Я не имел права лишать тебя выбора. Но ты не поступила и тянуть больше смысла нет.

– Может я поступлю на следующий год.

– Нет, не поступишь, – Роберт любил Анну, искренне и самозабвенно, всей душой, но врать он не собирался. Ни ей, ни себе. – Тебе это не нужно. А даже если и решишь поступать, то это можно сделать и в другом городе.

– Ты что возомнил себя Господом Богом, что сидишь и утверждаешь здесь что кому нужно, а что нет?! – взорвалась Анна. Она не знала какую цель преследовал Роберт своим откровением, но то что единственное чего он добился это разозлил её – это факт!

– Нет, я просто наблюдатель, – всё так же спокойно произнёс он. – Ты же даже не знаешь, чего хочешь от жизни.

– Я знаю! – зло выплюнула ему в лицо девушка.

– Да и чего же?

– Я хочу купаться в океане, хочу красоваться на обложках глянцевых журналов, хочу есть чёрную икру на завтрак огромной ложкой, хочу иметь свои собственные виноградники и именное вино, хочу иметь яхту, дачу, крутую машину и дом на побережье! – всё это Энн выпалила на одном дыхании и теперь пытаясь отдышаться смотрела в лицо Роберту, который сделав глоток кофе с молоком нарисовал на своём лице кривую ухмылку.

– Так кем ты говоришь хочешь стать?

Это был контрольный выстрел. Искренне верящая, что заслуживает всего этого Анна понятия не имела чем она хочет заниматься по жизни, кроме как предаваться мечтам. Не считала она и нужным что-то делать, чтобы приблизить наступление осуществления хоть одного её желания. Она ждала, когда все блага мира сами упадут ей на голову. Но произнесли это вслух значит проиграть, признать, что её друг детства прав.

Вскочив со своего места, как ужаленная Анна бросилась прочь, даже не удосужившись что-либо сказать на прощание Роберту. Он не заслуживал этого. Время от времени, когда девушка отошла уже достаточно далеко, она пару раз оборачивалась чтобы посмотреть на него. Юноша по-прежнему сидел и пил свой кофе, на его губах словно застыла кривая улыбка, но сейчас она была печальной.

Взвинченная и напряжённая, как пружина что готова в любой момент выстрелить, Энн добралась до работы в глубине души надеясь хоть на какой-то покой в стенах этого здания. Но открыв металлическую дверь крематория и столкнувшись в холле с траурной процессией девушка поняла, что её ожидания вновь не оправдались.

Состроив на лице кислую мину она ни привлекая к себе лишнего внимания юркнула в небольшое помещение справа, служившее комнатой для персонала. Здесь Анна неторопливо переоделась, сбросив с себя лёгкий цветочный сарафан и натянув вместо него хлопчатобумажные штаны и такую же футболку с длинным рукавом. Закончила своё перевоплощение девушка закрытой обувью на ногах.

Работа Энн в стенах этого мавзолея с вратами ада, как сама называла его она, была вполне сносной. Девушке всего лишь нужно было поддерживать порядок в помещении, сметать остывший прах покойников в специальные урны и после выдавать его родственникам или пометив имя прошедшего кремацию и присвоив номер поставить в специальный шкаф. Где хранились такие же образцы, за отдельную плату, ожидая своего часа.

Это было редкостью, обычно родственники сразу забирали урны, но были и те, кто ждал лучших времён чтобы развеять прах дорогого сердцу человека где-нибудь над Атлантикой, тем самым исполняя последнюю волю усопшего. Или такие, кто, заплатив начальнику Анны Остапу Вениаминовичу искренне верили, что этот предприимчивый плут за их деньги сам возьмёт на себя эту обузу. Но вместо обещанного места поживописнее, Гробовой просто вытряхивал прах на ходу из машины по дороге домой, открыв окно своего старенького форда.

Выйдя обратно в холл Энн обнаружила, что он опустел. А это значило, что-либо родственники не стали забирать то, что осталось после кремации и вверили заботы об этом Остапу Вениаминовичу, либо она слишком долго переодевалась и сейчас получит нагоняй от начальства. Тяжело вздохнув она отправилась исследовать содержимое печи в сердцах проклиная этот день.

– А вот и ты! – слишком радостно для человека, которому пришлось делать всю грязную работу пропел Гробовой.

«Видимо не хило упало на карман», – подумала про себя девушка, произнося вслух: – Добрый день, Остап Вениаминович. Я видела в холле людей, мы кого-то кремировали?

– Действительно добрый! – противоестественно счастливым тоном для этого места подтвердил он. – Но к сожалению, не для всех.

Его «К сожалению, не для всех» прозвучало так искусственно и неубедительно, что Энн скривившись едва не сплюнула, но пол, прямо ему под ноги.

– Страшное несчастье, страшное! – ничего не замечая продолжал он. – Автомобильная авария. Совсем молодая девушка, не намного старше тебя. Двадцать лет! Что такое двадцать лет? Разве это нормальный возраст для смерти?! Нет, говорю тебе я! Так не должно быть!

Глядя на своего просто лоснящегося от счастья начальника Анна молча кивала головой на каждую его реплику, ожидая развязки. И она наступила сразу же после того, как он выдал весь тот поток информации, что хотел.

– Анечка я уеду сегодня пораньше, мне по делам нужно. Прямо сейчас отъеду, – это было ещё одно доказательство, говорившее в пользу того, что Гробовой «состриг» большой куш с родственников погибшей. – А ты займись пока урной кремированной. Номер ей присвой, да на полочку в шкафчик поставь. Да чего я тебя учу? Ты сама всё знаешь. Я потом развею его в каком-нибудь чудном месте, как пожелали её родные!

«Ага, вдоль трассы по дороге домой»

– Конечно Остап Вениаминович, можете ехать и не о чём не переживать.

Гробовой выскочил из крематория, как бабочка из сачка. И откуда только в этом тучном теле обнаружилась такая лёгкость? Некоторых деньги действительно окрыляют!

Оставшись одна в тишине и покое, как и хотела изначально Энн против всех существующих доводов логики не обрела его. Наоборот оставшись наедине с самой собой и своими мыслями она раз за разом возвращалась в своем сознании к её утреннему разговору с Робертом. Её гнев нарастал в ней, поднимаясь волной испепеляющей лавы со дна души.

– Да кто он такой, чтобы говорить всё это мне? – присваивая урне номер зло спрашивала она сама себя и каждое её движение приобретало нервозную резкость. – Тоже мне мудрец без бороды!

Закончив с урной, девушка поставила её в открытый шкаф на полку.

– Думает, если он поступил с первого раза и без блата, так он самый умный! – набирая воду в ведро с моющим средством продолжала разговаривать с пустой комнатой она. – Я может хочу, чтобы мои желания исполнились без усилий с моей стороны, как по волшебству! Точно, волшебства хочу! А если он не умеет верить в чудо, то это уже его проблемы!

Намочив тряпку в ведре и набросив её на швабру Анна принялась натирать полы, резко и с остервенением словно не отмывала с кафеля грязь, а играла в кёрлинг. Все её мысли были заняты выяснением отношений с Робертом, который сейчас явно был не в выигрышной позиции и совсем не мог защитить себя в глазах девушки, сказав пару весомых аргументов в свою защиту.

В пылу разыгравшегося спора девушка не заметила, как подошла слишком близко к шкафу с урнами. Резкий размах шваброй и – ба-бах – конец черенка швабры угодил по шкафу, посылая вибрации по нему и приводя в движение стоящие на нём урны.

Бросив швабру, она кинулась ловить хрупкое содержимое. Крепко обняв шкаф, девушка пыталась унять его «дрожь». Это помогло, движение урн замедлилось их звон стал тише, но одна из них, стоявшая недостаточно глубоко, сегодняшняя, всё же завалилась на бок. Неплотно закрытая крышка упала и на голову Энн посыпался прах недавно кремированного человека. Девушки разбившейся на автомобиле.

Это было ужасно! Глаза, волосы, лицо, нос, губы – всё оказалось в сожжённых останках чужой плоти. Анна не могла сделать и вдоха не рискуя поглотить прах. Но и не дышать совсем она не могла. Ей стало дурно, к горлу подступила тошнота, голова закружилась, а потом ничего не в силах поделать с собой Анна крепко зажмурив глаза вдохнула. Чужая смерть вошла в неё облепляя пазухи носа, всё закружилось, а потом ей в лицо ударил…ветер.

Сначала девушка подумала, что кто-то открыл окно, но потом она поняла, почувствовала кожей, это был другой ветер! Следом за ним ушей девушки коснулся крик чаек, и Анна наконец-то распахнула глаза. То, что предстало пред ней ошеломило её. Она больше не была в гнетущем помещении крематория, она была на огромной яхте посреди отливающего всеми оттенками синего – океана.

В небе, которое могло посоревноваться с водной поверхностью своей глубиной, летала стая белоснежных чаек. А солнце так обжигало, уже ставшую бронзовой кожу, что казалось хочет прожечь её до костей.

– Коктейль? – сильная мужская рука обвивается вокруг талии девушки притягивая её спину к крепкому торсу, другая рука вытянутая вперёд протягивает напиток.

– Ты просто читаешь мои мысли, дорогой! – слышит чужой женский голос Энн и наблюдает, как её тело само берёт стакан с прохладительным напитком.

«Что происходит?» – внутри разгорается паника, но девушка управляющая телом Анны совсем её не чувствует. Она пьёт коктейль и наслаждается близостью мужчины, что, слегка покусывая плечо, Аня уже и не знает чьё именно, шепчет непристойности на ухо чужачке.

Опустошив стакан, девушка бесцеремонно отбрасывает его в сторону, совсем не переживая, что он может разбиться. Резко обернувшись эта самозванка, обвив шею мужчины томно закусив губу пытается заглянуть ему в глаза через солнечные очки. Её лицо отражается в тёмной поверхности стёкол и Энн понимает, что самозванка – это она. Именно она каким-то невероятным образом смогла подселиться в тело незнакомой ей девушки и разделять сейчас с ней события её жизни.

– Алиса… – тяжело выдыхает красавчик, не спуская глаз с губ девушки, а после словно сорвавшийся с цепи пёс набрасывается на них сминая в грубом, страстном поцелуе.

Девушка отвечает ему с не меньшим остервенением, Энн ощущает весть спектр её чувств и это украденное ею интимное действо, предназначенное только для этих двух, пьянит её похлеще вина. Анну больше не волнует ни то, что она оказалась заперта в чужом теле, ни моральная сторона вопроса. Когда ощущения становятся настолько острыми, что она готова задохнуться от счастья, её хрупкое сознание пошатывается и Анна оказывается выброшенной из этого Эдема на холодный грязный кафель крематория.

Отчаянье… Им пропитана каждая клеточка тела девушки, пока она, обливаясь горючими слезами стоя под струёй горячей воды в душе смывает с себя остатки человеческого праха. Её счастье… Её мечты… Её другая, пусть и чужая жизнь… Всё это было так близко! Она могла прикасаться к ним, но жестокая реальность отобрала у неё их. Как старуха с косой отбирает у человека последний вдох, неожиданно и без сожалений.

– Смерть! – неожиданная догадка пронзает Энн и на её губах расцветает довольная плотоядная улыбка. – Именно она позволила примерить мне на себя чужую жизнь. Лучшую жизнь!

Она найдёт возможность пережить это снова, чего бы ей это не стоило! И кто знает может однажды Анна найдёт способ задержаться в той жизни, которой она достойна – навсегда…

Уже вечером, возвращаясь домой девушка попала в грозу, которая разыгралась, как это обычно бывает после долгой, изнурительной жары. Хлынул ливень и Энн совершенно вымокла. Ступая по лужам голыми ногами, держа в руках босоножки она всю дорогу широко улыбалась несмотря на непогоду. Разбушевавшаяся стихия совсем не волновала её. Всё что занимало мысли девушки – это то, что случилось в тесной комнатке с урнами праха.

Этот летний день должен был стать самым счастливым днём за последний месяц, и он стал им. Так думала Энн, если бы она только знала тогда, как она заблуждалась.

Глава 2

Утро настигло их врасплох, так как ловит бдительный гражданин вора, засунувшего руку в чужой карман. И если для Энн это утро впервые за три месяца стало началом чего-то светлого, то для Лики Любимовой всё было иначе. Рыжеволосая не знала, как ей относиться к истории, что поведала ей странная пациентка. Что на самом деле представлял из себя её рассказ? Вымысел молодой девушки, которую постигло что-то страшное и не объяснимое. То чего она не понимала, то с чем она была не в силах справиться и поэтому решила придать этому чему-то хотя бы флёр таинственности и мистики? Чтобы всё это выглядело не слишком жалко и имело хоть какой-то смысл. Пусть и бредовый. Или правда рассказанная ей? Только затем, чтобы предостеречь её, легкомысленную девчонку от опрометчивого шага?

Лика не знала. И спросить было не у кого. Это тебе не доказанный научно факт и даже не легенда, передающаяся из поколения в поколение. Не было в этой истории ни учёных, что боролись над тайной возможностью прожить чужую жизнь вместе с её обладателем, присосавшись к нему словно клоп. Не было и очевидцев, передававших из уст в уста знания предков. Вообще ничего не было. Разве что зудящее чувство где-то под коркой намекающее на то, что всё это не выдумки сумасшедшей пациентки и даже не плод её больного воображения. Нет, эта угасающая на глазах девушка с тонкой словно пергамент кожей не лгала. Но даже если и так, что это даёт Лике?

Что это даёт, а главное, что со всем этим делать медсестра Любимова решила подумать в одиночестве. Молча встав со стула, на котором сидела и что ночью сама придвинула к кровати больной, она вернула его на место игнорируя присутствие Анны. Рыжая делала это не со зла, а просто потому что знала, стоит ей сейчас взглянуть на девушку и её психическое здоровье пошатнётся. Всё-таки не каждый день приходится услышать что-то подобное! Когда-то подруга детства Лики Катька Ла́птева упрекала её за скудость фантазии и не способность поверить во что-то сверхъестественное, то что наука всячески пытается объяснить, а если вдруг не может, то опровергает его существование. «Любимова», – говорила Катька. – «Тебе нужно расширять кругозор!» Ну что ж, сегодня ночью её кругозор расширился дальше не куда! Словно сомнамбула она поплелась на выход. Слабый от бессонной ночи и пережитых вновь событий, пусть и происходивших сейчас всего лишь в памяти, а не наяву голос Энн вновь остановил девушку на пороге:

– Лика ты ещё придёшь? – вопрос был адресован не медсестре Любимовой, которая конечно же ещё придёт в палату к Ане и сделает это ни раз, а девушке Лике. Девушке, которая после услышанного может начать избегать общения со своей пациенткой.

Рыжеволосая закусив губу нервно пожевала её, перед тем как не оборачиваясь бросить через плечо:

– Приду.

И это была сущая правда, она действительно придёт. После того, как эта девушка приоткрыла перед ней завесу тайны, а после тут же резко захлопнула её обратно, чтобы Лика не успела увидеть ничего лишнего она точно знала, что придёт. Она просто обязана услышать эту историю до конца. Невидимая человеческому глазу нить связала этих не похожих друг на друга и в тоже время близких словно родные сёстры девушек невидимой связью. И разрушить эту связь могла либо обнажённая истина, либо смерть Энн…

Когда дверь за медсестрой закрылась Анна смогла позволить себе облегчённый вздох. Эта девушка была для неё не просто первый человек, которому она смогла без страха быть не понятой, осуждённой и осмеянной доверить свою тайну, она была её исповедником. Не так-то просто рассказать чужому, не знакомому человеку какой-нибудь постыдный факт из своей биографии. Тем более зная, что с этим человеком тебе ещё предстоит иметь дело. Но с Ликой Любимовой всё было не так. Анна чувствовала, что она не осудит её, слишком сильно они были похожи и уж тем более не предаст. Эта рыжеволосая уже захватила наживку, что Энн бросила ей, это было видно по вспыхнувшему в её глазах огню. Точно так же она сама когда-то купилась на уловку жизни, а теперь была вынуждена нести её непосильное бремя.

Прикрыв уставшие веки, девушка задумалась как ловко её обставила судьба. Бросила ей маленький кусочек, обрывок чужой жизни, чтобы заманить в свои сети и стала ждать. Медленно и планомерно, никуда не спеша. Пазл за пазлом, каждый раз делая картинку всё более полной, но не до конца, чтобы она пыталась собрать её вновь и вновь. Должно быть так методично плетёт свою паутину паук. Добавляя с каждым разом в плетущуюся им пряжу всё больше и больше кружев. Прекрасно понимая, что глупая муха не удержится и обязательно примерит их на себя. Энн и не удержалась.

Дверь распахнулась, впуская в палату тучного, с нелепыми, как у рыбы глазами на выкате, расположенными далеко друг от друга и лысеющей макушкой доктора. С лица и тела которого время давно стёрло налёт молодости и свежести. Не врач, а заветренный лобан на прилавке магазина.

Вслед за доктором в палату влетела не уступающая ему ни в чём в габаритах медсестра с огромной корзиной цветов. Она конечно же тоже не постучалась. В этой больничке, пусть она и была частной и смерть какой дорогой вообще были проблемы с личным пространством. Точнее оно отсутствовало напрочь! Что очень угнетало Анну. Она не любила, когда кто-то пытался войти без спроса за очерченные границы её жизни. Даже дорогому другу детства она этого когда-то не позволила.

…Они проникли в здание городской библиотеки после её закрытия потому, что Анне очень хотелось прочесть роман из отсека взрослой литературы. Женский роман про слабую, из обедневшего рода, но гордую леди и жестокого лорда, располагающего всеми благами жизни, что стремился завладеть хрупким цветком, ведомый своими низменными инстинктами, но конечно же в последствии влюбившегося в неё и бросившего весь мир ей под ноги.

Истинную цель своего визита в закрытую библиотеку она конечно же Роберту не сказала. Как никогда не озвучивала своего интереса к такого рода литературе. Друг детства этого бы не понял. Поэтому наспех выдумав байку, что забыла там кофту, которая очень нужна ей для сегодняшнего похода в гости с родителями она уговорила парня помочь ей залезть в библиотеку. Миссия Роберта заключалась в том, чтобы взломать старое деревянное окно, да подсадить Энн, чтобы она могла через него залезть внутрь, но он не был бы её другом если бы не попёрся вместе с ней.

– Если нас поймают за проникновением в чужую частную собственность, то вдвоём. Я тебя одну тут не брошу! – деловито заявил он. У Роберта вообще была странная страсть брать ответственность за все ужасные поступки Анны на себя. Словно он чувствовал себя виноватым, что не доглядел или не смог отговорить.

– Ладно, только давай держаться на расстоянии? – нервно попросила девушка. – На всякий случай.

– Хорошо, – к её счастью парень безоговорочно согласился.

Избавившись от критичного наблюдателя в виде её лучшего друга, девушка рванула прямиком в запретный отдел, к заветной книге. Лихорадочно перелистывая страницы, она быстро скользила взглядом по строчкам выискивая именно те моменты, что интересовали её больше всего. Вот за этим занятием её и поймал Роберт.

– Я не думаю, что ты найдёшь свою кофту на страницах женского романа! – Анна не заметила его приближения. Голос парня звенел от злости. – Поставь книгу обратно на полку, мы уходим! Немедленно!

Роберт Граф был отличным парнем, но был у него по мнению Энн весомый недостаток – он никогда не нарушал правил и не позволял делать это ей. Ну точнее старался не позволять.

Прижав книгу к груди, девушка нервно сглотнула, а затем принялась пятиться назад.

– Нет! Я ещё не нашла то, что меня интересует!

Развернувшись она понеслась куда глаза глядят по слабоосвещённым проходам, мимо книжных стеллажей проклиная про себя занудство друга и то, что зимой быстро темнеет. Света поступающего через окна библиотеки уже не хватало.

Погоня закончилась быстро. Граф настиг её. В какой-то момент он просто вышел на перерез из-за стеллажа прямо перед Энн преграждая ей путь.

Настиг и заставил вернуть книгу на место. Анне пришлось подчиниться, точнее она подчинилась отчасти. Девушка вернула книгу, но перед этим умудрилась незаметно вырвать пару интересующих её листов и спрятать их в карман. Это была её негласная победа. Она никому не позволит нарушать личные границы её жизни…

– Аннушка, дорогая моя сегодня вы выглядите намного лучше! – начал со своей каждодневной лжи, служившей ему вместо приветствия Эдуард Виленович. – А эта аристократическая бледность вам только к лицу!

Аристократическая бледность никогда не была Энн к лицу. Ни тогда, когда она была здорова, ни тем более сейчас. Счастливого обладателя русого или как его ещё называют «мышиного» цвета волос и светлых глаз редко красит бледность. Она скорее делает его бесцветным и не выразительным, как поганка. Сейчас же на фоне белых простыней, пододеяльника и наволочки её серая бледность смотрелась как грязно белое на белоснежно белом. Это только чёрную кошку сложно найти в тёмной комнате, а вот бледное пятно на белом – запросто!

– Я думаю здоровый, ровный загар мне пошёл бы больше, – уклончиво намекнула девушка Грачёву о том, что не согласна с ним.

– Загар это конечно хорошо, но тут нужно знать меру. Излишнее нахождение на солнце способно нанести вред в то время как бледность ещё никому не навредила!

– Вы так тонко доктор пытаетесь намекнуть мне, что у меня больше не будет возможности увидеть солнечный свет, погреться в его лучах?

Эдуард Виленович недовольно засопел, как загнанный в угол ёжик. Те три волосины, что ещё росли на его черепушке ощетинились и встали дыбом. Этакий супергерой русского марвел «Человек – Ёж». Тяжело признавать своё поражение перед болезнью, пусть и редкой и до конца не изученной, тем более если ты светила медицины. Так что Анна знала наверняка, что нанесла своей репликой доктору грубое оскорбление. Но ей было плевать! Что ей за дело до его самолюбия? Ей бы со своими бесами разобраться.

– Ну зачем вы Анечка так говорите? – по-доброму спросил её он, но обида из голоса никуда не делась. – Откуда столько неверия в медицину?

Анне очень хотелось прокомментировать, что сейчас речь скорее шла о его профессионализме, а не вере в медицину в целом, но она вовремя прикусила свой язык. Не стоило вступать в конфронтацию со своим лечащим врачом. Навредить специально он ей конечно не навредит. Как никак клятву Гиппократа давал, да и Роберт, Энн была уверенна в оплату её лечения включил графу расходов – «оскорблённое самолюбие». Друг детства хорошо знал её нрав. Но не вредящую клизму Грачёв поставить мог. Факт!

– Это всё от тоски и отчаянья, – примирительно сказала Анна и почти даже не соврала. – Посудите сами, лежу тут одна уже три месяца. Посетители приходят ко мне редко. Все про меня забыли.

– Ну что вы, голубушка моя! – Теперь звание «голубушки» от Лики перешло ей. – «А лучше бы её молодость!» – подумала про себя Энн. – Никто про вас не забывает. Вы только посмотрите на эти восхитительные цветы, что прислал вам Роберт Владимирович! – Грачёв махнул в сторону объёмной медсестры, что по-прежнему не могла расстаться с цветами Анны, засунув в корзину свою, почти что свиную рожу.

– А Роберт Владимирович, когда присылал их попросил дополнительно чтобы цветы, держали от меня на расстоянии? Мне можно увидеть, но нельзя потрогать и вдохнуть их запах?

– Ну что вы… – неловко переминаясь с ноги на ногу Эдуард Виленович рявкнул: -Людочка, да отлепитесь вы наконец от этой корзины! Поставьте её на тумбочку рядом с Анной Викторовной! Это же всё-таки её цветы! И осмотр давно пора проводить, вы мне нужны вообще-то Людочка!

Высунув свой пятак, покрытый пыльцой из корзины с цветами, медсестра Людочка бросила уничижающий взгляд в сторону своего непосредственного начальства. Прошествовав мимо Грачёва и едва не сбив его, она, презрительно скривив свои губы поставила цветы на тумбочку рядом с Анной. По её взгляду Энн поняла, что с дополнительными просьбами к ней можно не обращаться. Поняла она и ещё кое-что, Роберт присылал цветы регулярно, просто они не всегда доходили до своего адресата.

Осмотр производимый в это утро был, пожалуй, тщательнее чем обычно, доктор Грачёв заручившись помощью Людочки, чуть ли не исследовал каждый миллиметр тела пациентки как будто это могло натолкнуть его на какое-то новое решение проблемы. Не натолкнуло. Как бы пристально он не всматривался и не ощупывал Энн, как не крутила её толстая Людочка словно юлу вокруг своей оси – лучше не стало. Её тело не дало подсказки, как эти двое не пытались её найти. Тупик, в который загнала Анна Эдуарда Виленовича оставался таким же не проходящим, без единой лазеечки.

Не желая выдавать собственного поражения, а также признавать то, что она зря пережила все эти манипуляции, которые и нужны то не были Грачёв не переставал повторять себе под нос, как заведённый: хорошо, хорошо, очень хорошо! Но вот нервно пульсирующая венка у него на виске выдавала его со всем потрохами.

– Ну что я могу сказать, – фальшиво бодрым голосом произнёс он, отрываясь от девушки. – Мы пусть и медленно, но уверенно движемся к выздоровлению.

«Мы медленно, но уверенно движемся в ад! Пытаясь прожить чужие жизни, обманывая своих пациентов, воруя цветы, адресованные тем, для кого они могут стать последней радостью в жизни».

– Сколько? – равнодушно спросила она.

– Что сколько? – уточнил доктор.

– Сколько на это уйдёт времени? На моё выздоровление, – вопрос, заданный вслух, но звучавший в голове Энн иначе. – «Сколько мне осталось?»

– Ну голубушка, – уклончиво начал Грачёв. – Я же вам не цыганка с картами. Ваше выздоровление зависит от многих факторов…

От каких Эдуард Виленович так и не сказал, сославшись на чрезвычайную занятость и отсутствие лишнего времени он поспешил ретироваться, прихватив габаритную Людочку вместе с собой. Анна осталась в палате одна сожалея только о том, что пахнущая весной Лика сегодня выходная. О Роберте она думать себе запретила.

Глава 3

Преимущество ночного кошмара над дневным – это то что, когда заканчивается сон тогда и проходит кошмар. А ещё обычно человек видит не более одного ужаса за ночь. Жаль, что дневные кошмары могут приходить один за одним и тянуться мучительно долго, как тягучая карамель. Сегодняшнему дню суждено было стать рекордсменом по таким вот неприятным сюрпризам.

Робкий стук в дверь, и она открылась. Тот, кто стоял с другой стороны не стал дожидаться разрешения Анны, чтобы войти. На пороге палаты демонстрируя нервозность, граничащую с неловкостью и стыдом, показались родители больной. Её отец, грузный здоровенный детина, который в возрасте Энн был ещё тем рубаха-парнем сейчас выглядел маленьким и жалким, сжавшемся под гнетом дочкиных проблем. Этот груз оказался непосильным для пышущего здоровьем и самой жизнью мужчины. Его светлые волосы, ещё вчера лишь слегка тронутые сединой, сейчас приобрели оттенок серебра. Мать выглядела и того хуже, маленькая и миниатюрная блондинка была похожа на жалкую копию себя. Исчезла красота тонкости линий, а на её место пришла уродливая худоба. Такая же, как и у самой Анны. У обоих родителей под глазами пролегли тёмные тени.

– Мама? Папа? – девушка попыталась привстать, но ничего не вышло после утренних манипуляций Грачёва она чувствовала себя максимально обессиленной.

«Тряпичная кукла, вот кто я теперь».

– Как ты себя чувствуешь дочка? – спросил отец, подталкивая к кровати Анны маму и усаживая её на один единственный стул имевшийся в палате.

– Эдуард Виленович говорит, что иду на поправку, – обнадёжила их она, заведомо скрыв от родителей истинное положение дел.

Она не может сотворить для них чудо и выздороветь, но может уберечь от лишних переживаний. Пусть и всего лишь на время. На короткое время. Сейчас им обоим жизненно необходима эта передышка, чтобы найти в себе силы жить дальше, и она даст им её.

– Это замечательная новость, – выдавив из себя улыбку произнёс отец, смотря при этом

ни на дочку, а на корзину с цветами, что стояла на тумбочке.

Эта привычка появилась у него вместе с её болезнью и была словно ещё одним её симптомом. Отец Анны, Виктор Иванович в те редкие посещения их с женой, Ольгой Анатольевной дочери, постоянно разговаривая с ней смотрел на что угодно, но только не на своего потомка. Чаще всего обращаясь к ней, он смотрел на неодушевлённый предмет, не живой и не такой уродливый, как его дочь. Вот и сейчас отец улыбался цветам. Они конечно были живыми и находились в состоянии схожем с Энн – жизнь медленно покидала их, но внешний вид им удалось сохранить более презентабельный нежели девушке. И всё же это было лучше того, как справлялась её мать, та вовсе не отнимала платка от глаз, не переставая плакать. Губы её при этом не прекращая тряслись.

Глядя на эту скорбную пьесу, что развернулась у её постели Анна искренне считала себя живым мертвецом. Её кровать, с которой она не в состоянии сделать и шага, чем не гроб? А её рыдающая навзрыд мать и отец с горестным взглядом чем не траурная процессия? А её палата – чем тебе не склеп? Даже корзина на тумбочке символизировала цветы на могилке. Вот только достать оттуда один, чтобы было чётное количество и всё. Будет всё как надо!

Она искренне любила родителей и берегла их чувства, как могла, но в такие моменты в глубине её души просыпалась ярость. В такие моменты девушка начинала их ненавидеть. Лучше бы вообще не приходили, как Роберт, чем придя вели себя так. Роберт, она опять вспомнила его. Как не вовремя! Чувство обиды на друга детства с его великодушием и на родителей с их неспособностью поддержать дочь и успокоить, тогда, когда ей это так необходимо разрывало её изнутри. К телесной боли примешивалась душевная.

Может быть эта епитимья ей за то, что она отказывается исповедаться? Батюшка каждый день оббивает пороги её палаты желая отпустить странной больной её грехи утверждая, что такую странную болезнь можно победить только, покаявшись. Что всё это проделки лукавого, не иначе! Тут поможет только молитва! Ну что ж в чём-то он действительно прав, именно её грехи сотворили с ней такое. Из цветущей девчонки превратили в разваливающуюся старуху. Вот только если раскаянье способно было бы вернуть ей её жизнь, то это уже случилось бы. Энн была бы уже молода, потому как за эти три месяца она не просто осознала всё и покаялась, она сделала это искренне! Исповедального же она себе уже выбрала. Святому отцу снова придётся столкнуться со стеной, что Анна выстроила между ними.

– Дочка… – робкий голос отца выдернул девушку из её собственной, внутренней войны. А ведь она совсем забыла об их присутствии, так надолго затянулось неловкое молчание. Даже всхлипывания матери ушли на второй план и стали служить фоном развернувшейся битвы. – Может тебе что-то надо?

– Нет, у меня всё есть, – бесцветным тоном ответила она, подавляя в себе всё худшее, что рвалось наружу и грозило излиться. – Роберт обо всём позаботился.

– Кстати об этом, – отец замялся, что раньше было ему не свойственно. – Сейчас не лучшее время говорить об этом, но у нас просто нет выхода. Твоё пребывание здесь… как бы сказать… затянулось на дольше, чем мы рассчитывали. Ты не думай дочка, нам для тебя ничего не жалко, но… Но ведь твоё нахождение здесь оплачиваем не мы, а этот парень и неизвестно сколько продлится твоя болезнь. А деньги… деньги потом нужно будет отдавать… А у нас нет таких денег… Ты же знаешь! Ольга, ну не молчи ты, – отец призвал жену на помощь, – подтверди же, что у нас нет таких денег!

– Нет, нет… у нас их нет, – как заведённая игрушка, которую заклинило повторила за отцом мать.

– Я не думаю, что Роберт в конце выставит вам какой-то счёт. Он не такой.

– Конечно твой друг не такой, он отличный парень, из хорошей семьи. Поверь мы с мамой всё это знаем. Но, – мужчина силился подобрать слова, а Энн подумала: – «Почему в нашей жизни всегда должно появляться какое-то «но»? Для чего оно нам? Чтобы сделать жизнь сложнее и значимее в глазах окружающих? Почему просто нельзя принять помощь со стороны, не обременяя себя лишними, глупыми и абсолютно не нужными мыслями? – Понимаешь мы с матерью будем себя очень неудобно чувствовать, если ты продолжишь лечение в частной клинике.

«Они будут себя неудобно чувствовать, если чужой человек просто по доброте душевной будет оплачивать моё лечение. Ну что ж, меня это нисколько не удивляет, узнаю своих родителей. Кичащийся своей независимостью и тем, что всего добился сам – отец. Строящий из себя фигуру подобную императору, а на самом деле сжимающийся от страха от мнения посторонних людей и того, что они скажут, если узнают, что ему помогли. Даже сейчас, когда его дочь почти одной ногой в могиле он больше беспокоился о том, что скажут соседи и друзья. И мать во всём соглашающаяся с ним. Тень мужа, не имевшая своего собственного мнения и права голоса».

Может именно поэтому она стала такой? Может это истинное объяснение её неправильных, преступных, противоестественных поступков, а не проделки лукавого, как утверждал священник? Разве могла она вырасти нормальной с такими родителями? Может быть и могла. У многих, даже выдающихся личностей были никчёмные родители, но это не помешало им стать такими какими они стали. Как и ей ничто не помешало.

«Они будут себя неловко чувствовать… Почему никого не заботит как себя будет чувствовать она? Или все думают, что она уже ничего не чувствует? Может в этом всё дело? Живой мертвец, зомби… А зомби не чувствуют, они просто существуют по инерции».

– Что ты предлагаешь отец? – Анна нашла в себе силы на дальнейший диалог, но вот голос, которым она задала свой вопрос был чужим.

– Обычную бюджетную больницу.

«Со старой кроватью, продавленным матрасом и соседями, и их бесконечной чередой родственников, от которых не спрятаться. А ещё ограниченный набор медикаментов и возможностей. Медсёстры, работающие за копейки и врачи с постными лицами. А главное запахи, много разных запахов. Похоже моя семья очень хочет, чтобы я помучилась перед смертью. Чудненько!»

– Когда меня перевезут?

– Вот в этом и проблема, – отец сжал челюсть, послышался скрип зубов. – Начальник больницы не даёт разрешения на твой перевод, ссылаясь на то, что ты не транспортабельна, но я догадываюсь, что он так говорит по просьбе Роберта. Это же всё-таки он тебя сюда устроил.

Смерив отца и мать мрачным взглядом Энн отвернулась к стенке. Устало прикрыв веками остекленевшие, от стоящих в них слёз, глаза она прошептала:

– Хорошо, я поговорю с Робертом, когда он вернётся, – в голове при этом пронеслось: – «Если он вернётся!»

– Аня… – попытался было ещё что-то сказать отец, но быстро понял, что поза дочери говорила о том, что их разговор окончен. Подхватив жену под руку, он потащил её на выход, даже не позаботившись поставить стул на место.

Она снова осталась одна. По щеке скользнула неудержанная слеза. Стерев её тыльной стороной ладони Анна внутренне сжавшись приготовилась к встрече с Людочкой, что должна была принести ей обед. Но похоже сама медсестра не стремилась к этому. Обеда девушка так и не дождалась.

***

Отойти от своего фиаско Эдуард Виленович смог только после обеда. Во второй половине дня заглянув в палату к Анне, он, не отрывая взгляда от карточки девушки давал новые указания стоящей рядом с ним с кислой миной Людочке. На пациентку лишний раз не обращали внимания оба.

– Значит так Людочка поставите ей капельницу вот с этим препаратом, – Грачёв водил толстым пальцем по карточке с назначением, Людочка неотрывно следила за ним, – затем, я думаю мы увеличим немного интервал перед приёмами, – он задумался. – Значит через три часа прокапаете вот это и… И я думаю на этом всё. Посмотрим, как организм отреагирует на новые лекарства и корректировку в целом. Завтра с утра возьмёте необходимые анализы.

Эдуард Виленович резко захлопнул карточку и небрежно передал её медсестре перед уходом бросив беглый взгляд в сторону Энн. Что-то бросилось ему в глаза, это было видно по тому, как недоумённо выгнулась его бровь. Капризная пациентка хотела уже пожалеть о всех своих нелицеприятных оценках и мнениях в сторону его медицинского гения. Ведь нужно быть поистине профессионалом, чтобы бегло что-то уловить в состоянии своего больного, тем более такого больного как Анна. Но когда она услышала, что именно заметил доктор хрупкое строение выстраиваемого ей доверия и уважения к своему лечащему врачу разлетелось в дребезги, как хрупкий хрусталь от встречи с полом.

– Людмила! – Грачёв впервые перешёл со своей верной соратницей на повышенный тон. – Вы что до сих пор не принесли Анне Викторовне её обед? – не дав медсестре и слова вставить в своё оправдание он продолжил: – Это не дело! Она у нас особенная пациентка! Чтобы после капельницы сразу же ей принесли обед!

«Особенная пациентка» Эдуард Виленович неосознанно выделил, что ясно дало Энн понять, что она не только очень странный и нетипичный случай в медицине, а ещё очень и очень дорогой. Интересно сколько денег Роберт вбухал уже за три месяца пребывания её здесь? Похоже очень много. Нужно будет поговорить с ним об этом, если конечно представится такой случай. Возможно его участие в жизни Анны ограничится огромным счётом из клиники и корзинами с цветами. Возможно он не захочет её увидеть. Она поняла бы его и не осудила. Она сама, будь на его месте, не захотела бы… К тому же долечиваться ей предстоит в другом месте, отец от своего не отступится.

Закончив свою гневную, но скорее притворную тираду Грачёв отсалютовав пациентке удалился, оставив её один на один с цербером Людочкой. Медсестра после своей взбучки так и светилась ненавистью и злостью по отношению к своей пациентке. Анна уже хотела даже отдать ей свою корзину с цветами, чтобы хоть как-то сгладить острые углы её недовольства, но вовремя опомнилась. Упоминание о цветах могло оживить в её памяти утренний инцидент с их участием и чего доброго у неё ещё случится рецидив утренней ярости. Вот тогда пациентке останется жить точно от силы минут десять.

Все манипуляции, что Энн пришлось пережить, были максимально болезненными. Чтобы попасть иглой от капельницы в вену медсестре понадобилось минуты две и попыток пять. Из-за чего и без того исколотая рука девушки превратилась чуть ли не в решето. Она уже успела пожалеть, что ей сняли катетер. Правда, когда снимали обещали поставить новый, но Анна точно не будет сейчас об этом напоминать церберу в белом халате. И просить его поставить Людочку она тоже не будет, возможно даже сменщицу Людочки не будет просить. Разумнее будет подождать Лику. Лика точно ей не откажет и сделает всё аккуратно и совсем не больно. Главное дождаться смены Любимовой, а это похоже в сложившихся обстоятельствах будет не так-то просто.

Закончив экзекуцию пациентки лихо вырисовывая восьмёрку мощными бедрами, медсестра вышла из палаты. Вернулась минуты через три с подносом на котором был уже остывший обед Анны. Отодвинув цветы в сторону Людочка примостила поднос на тумбочку, бросив грустный щенячий взгляд на корзину.

Как же ей не давали покоя эти цветы! Была бы Энн добрее она отдала бы их ей, но она была злой. Её жизнь в стенах этой по-домашнему обставленной палаты сделала её такой. А ещё немного окружающие её люди. Конечно среди них были и хорошие, как безнадёжно влюблённый доктор Гнедой и по-женски глупая, но не злобная медсестра Лика Любимова. Были и другие, но встречи с отталкивающими своими поступками людьми в этих четырёх стенах были ярче и въедались в душу больной, как серная кислота, выжигая в ней всё хорошее.

Оставив обед Людочка удалилась, даже не задав пациентке дежурных вопросов: как она себя чувствует и не нужна ли ей какая-либо помощь? Дама в белом затаила злобу не на шутку. Сама была виновата в том, что её отчитали дважды за день, а винила в этом больную и несчастную пациентку. Сколько же гнили, сколько желчи иногда может носить внутри себя человек?! Сколько черноты… Тут и молитва, и отпущение грехов могут оказаться бессильны. Нельзя развеять тьму человеческой души, если человек сам этого не захочет. Если он сам не станет бороться, встав под знамёна света.

Титаническим усилием Анне удалось принять полу сидячую позу. Откинувшись на подушки, что она устроила кое-как у себя за спиной девушка начала есть, но очень быстро выбилась из сил и бросила эту затею. Оставаться полуголодной в её положении не лучшая идея, но просить помощи у ненавидящей её медсестры ещё хуже. Придётся ждать завтрашнего дня и надеяться, что сменщица Людочки будет к ней более благосклонна. На последнем издыхании закинув себе в рот ещё одну ложку холодного куриного бульона и откусив кусочек хлеба девушка сползла вниз вместе с подушками принимая лежачую позу. Отдых это единственное, что ей сейчас доступно. Сон на голодный желудок может и не прийти, будет настоящим чудом, если ей удастся хоть немного вздремнуть.

Неизвестно, что спровоцировало такую резкую беспомощность Энн: акробатически «па», что с её телом выделывали доктор Грачёв и Людочка, тяжёлый разговор с родителями, пропущенный по времени обед или смена препаратов, но девушка чувствовала себя выжатой, как лимон. За одно сегодняшнее утро жизнь словно переживала и выплюнула её обратно, так и не переварив. Чего же ей ждать от ночи? И самое главное, как пережить ещё один день?

Глава 4

Как она и предполагала сон не шёл. Вообще трудно заснуть, когда твой желудок постоянно урчит, как двигатель заведённой машины у которой оторвали глушитель. Но если разобраться это было не единственной причиной бессонницы Энн. Сегодня ночью с ней происходило что-то странное, ещё более странное чем обычно. Её мысли лихорадочно носились в голове сменяя одна другую, разыгралось нервное возбуждение. Чтобы хоть как-то успокоиться девушка решила найти объяснение своему состоянию и желательно описать его, одним словом.

Тревожность! Да, тревожность – это именно то, что мучило её этой ночью. Раньше она переживала, но расценивала свою болезнь и лечение как данность, не заглядывая далеко в будущее и не задаваясь вопросом – Что же будет потом? Чем окончится эта вялая и невыразительная с её стороны борьба с недугом, что обрушился небесной карой на её голову? После прихода родителей и их ультиматума всё изменилось. Она осознала бедственность своего положения. С каждой секундой времени оставалось всё меньше и меньше, а она не рассказала ещё всё что хотела! Она не поведала свою историю до конца!

Вот только что если этого и не нужно делать? Может жизнь намеренно совершила этот резкий зигзаг как раз для того чтобы заставить её замолчать? Может приход родителей и её перевод – это знак? Анна должна унести свою постыдную историю в могилу. Но как быть ей с этим тяжким грузом на душе перед дверьми в вечность? Разве может человек уйти, не сбросив с себя этого ярма? Разве не имеет права покаяться?

Мысли… В её голове никогда раньше не было так много мыслей одновременно. Это и сводило с ума и выматывало одновременно. Девушка не заметила, как погрузилась в глубокий, тревожный сон. Господь решил сжалиться над ней подарив ей немного успокоения.

Утро встретило её ароматами завтрака и шелестом медицинского халата. Открыв глаза, она увидела спину сменившей Людочку медсестры, та, расставив несколько ампул в ряд на столе неторопливо открывала одну за одной и заправляла в шприц. Это несколько удивило Анну, последний раз ей ставили уколы, когда она только попала сюда и то не долго, их быстро сменили бесконечные капельницы. Медсестра, так была поглощена своими действиями, что не сразу заметила пробуждения странной пациентки.