Читать онлайн Донбасс – сердце России

© Измайлов О.В., 2023

© ООО «Издательство «Вече», 2023

Предисловие

Сразу несколько друзей предложили мне написать «книжку о Донбассе».

Они отталкивались от того факта, что происходящее сегодня в Донбассе показывает, как остро не хватает всем нам знаний об этом русском крае. Еще вчера, казалось, достаточно было знать о нем, что это кладовая угля и металла, а Донецк – столица шахтерского мира. Советские клише, сколь бы верными они ни были в своей исторической нише, в двадцать первом сыграли с русскими злую шутку – общественное сознание не желало воспринимать Донбасс с другой точки зрения.

Моих друзей вдохновляет то, что сто лет назад Донбасс образно называли сердцем России, подразумевая то, что как сердце гонит кровь во все органы человека, так и мощнейший русский промышленный край давал всей России угля и стали столько, сколько давали три четверти всей Российской империи.

В силу политических обстоятельств неодолимой силы большая часть Донбасса, кроме восточного, оставшегося в нынешней Ростовской области, передали Украине. Целый век украинизации и присвоения своей, созданной в большевистской пробирке, «державе», сделали свое дело – культура, история Донбасса выпали из русской повестки. Пришла пора исправлять ошибки прошлого. И это главный резон.

Разумеется, что, не будучи историком, я не мог претендовать на глубокое и профессиональное рассмотрение тех или иных проблем края, схоронившихся в старинных документах. Меня также интересовало мнение моих друзей – каким образом надо показывать процесс сотворения «донбасского народа» как части русской нации, его ментальных особенностей, культурного и бытового своеобразия?

Были еще и другие, не самые важные, но достаточно серьезные вопросы, которые надо было решить, прежде чем браться за книгу о Донбассе. Конечно, можно было бы все их перечислить, тем более что все они имеют прямое отношение не только к теме книги, но и жизни нашей донбасской, к тому, чем мы живем и дышим.

Но сейчас хочу сказать, что важность всех вопросов и сомнений была перевешена двумя аргументами.

Первый – несмотря на то, что Донбасс край зажиточный, край талантливый, он за полтора века своей современной, «донбасской» истории не обзавелся ни одной книжкой, которая бы хоть сколько-нибудь внятно растолковала всем русским и нерусским, что такое собственно Донбасс. Ладно бы историю только никто не сложил, но и философски никто не попытался осмыслить феномен Донбасса. Генезис его несложен, но, как это часто бывает с простыми вещами, не виден за завесой трудового прямодушия, столь свойственного русским крестьянам, составившим костяк будущего здешнего «гегемона» – пролетариата. Большевики, при которых наш край прожил больше половины жизни, считали, что статистики и вульгарно-морализаторского подхода к объяснению истории Донбасса будет достаточно. Но «классовый» подход лопался мыльным пузырем обобщений и натяжек, о чем мы тоже еще скажем. Пока же повторимся – печально, но факт – в донецкой историографии, споткнувшейся на незнании дореволюционного периода, убившей себя в архивах рабочего движения, нет даже классического обобщающего труда по начальному периоду истории региона.

Единственную удачную книжку о Донбассе – «Старую Юзовку» – написал в 1937 году Илья Гонимов, чьи труды не превзойдены и по сей день. В 80‑х годах была издана полезная и занятная книжица «Открытие страны огня», по сути дела – хрестоматия, набор очерков и рассказов, которыми писатели дореволюционной России пытались раскрыть облик этой, по выражению Александра Блока, «Новой Америки». Кстати, совсем недавно в Донецке этот труд переиздали. Значительно добавив источников, разумеется.

Неудивительно, что уровень незнания Донбасса русскими людьми зашкаливает! Истории, культуры, экономики Донбасса не знают и не понимают не только москвичи, питерцы, саратовцы и челябинцы, орловцы, и смоляне, но и ближайшие наши соседи – ростовцы, куряне, белгородцы, харьковцы. Более того, в самом Донбассе с каждым годом все больше молодых людей (до сорока, скажем), которые охотно и со знанием дела расскажут вам о Барселоне, Праге или Вене, Москве или Стамбуле, чем о Донецке, Мариуполе, Краматорске, Луганске и Лисичанске. К чему это ведет, нетрудно догадаться. Все это является дополнительным барьером на пути к пониманию всем русским людом своих сородичей в Донбассе и окрестностях. Понимание же региональных особеностей – важнейший фактор русского единства. Политическое единство русских земель выковывается сейчас на полях жестоких сражений с украинской разновидностью нацизма, культурное же, историографическое ждут стремительного натиска на русские умы со страниц книг. В том числе и этой.

Эта благая (ох уж этот пафос) цель толкает автора на некоторое культурологическое преступление – рассказать о Донбассе так, как он сможет, где-то припоминая виденное, услышанное, прочитанное, в чем-то опираясь на свои и сторонние субъективные суждения и выводы. В текстах, которые вы прочтете, нет и не может быть абсолютной точности, не обещаю и полностью проверенных фактов. Исторических документов Донбасса осталось после войны крайне мало, доступных – и того меньше. Конечно, многое скрывается еще в библиотеках, архивах и музеях Москвы, Санкт-Петербурга, Харькова и бог весть еще каких. Скромно умолчим об архивах Южного Уэльса и других британских кладезях исторических сведений по ранней истории Донбасса. Но, конечно, все ошибки и неточности надо будет списывать на невозможность в короткий срок дать развернутую мозаику жизни края, притом что взрывы исторических эпох разбросали разноцветные стеклышки нашей истории по всей бескрайней России и за ее пределами. Добросовестные донецкие и луганские краеведы, в последние десять-пятнадцать лет взявшиеся описывать разные периоды жизни многих городов, преимущественно Донецка, находят греющие их патриотические сердца элементы мозаики где угодно. Автор этих строк сам однажды получил совершенно случайно (через исторический форум выпускников МАРХИ) набор уникальных фотографий старой Юзовки (название Донецка до июня 1917 г.) из рук профессора-слависта Варвикского университета в Англии.

Безусловно, если бы существовала государственная программа изучения собственной истории, выделялись бы солидные гранты для работы в архивах Питера и Гламоргана, дело пошло бы веселей. Впрочем, для наших целей, вполне себе просветительских целей, будет достаточно и того, что энтузиасты и фанаты накопали до сей поры. Работы погибшего при штурме Мариуполя выдающегося донецкого краеведа Анатолия Жарова, знатока площадей, улиц и генеалогических древ старых донецких дворянских и купеческих родов Валерия Степкина, «донецкого Гиляровского», автора блистательных 3‑томных «Прогулок по Донецку» Евгения Ясенова рисуют яркую картину оригинальной донецкой инженерно-производственной цивилизации, оставившей неповторимый след в русской и советской истории.

И все же, мнится, что основные труды и изыскания по истории и краеведению Донецкого края еще впереди.

Добавлю только несколько строк о строении этой книги, потому что оно немного выбивается из привычных лекал для подобной литературы. Основных частей три. В первой читателю предлагается проехаться с автором по бывшей Донецкой области УССР с севера на юг, изредка отклоняясь в другие стороны света. Это такой своеобразный географический и историко-культурный, а заодно и экономический ликбез по Донбассу. Во второй части речь идет о ключевых моментах в истории края, но больше всего места отдано истории Донецка, что вполне оправдано, как и в случае с любой другой столицей. Наконец, третья часть рассказывает о культурной и психологической составляющей жизни донбассовцев на протяжении последних ста пятидесяти лет. Во всех трех частях есть своеобразные «бонусы». Это «Письма Новороссии», часть из которых настоящие (меньшая), часть – придуманные автором, исходя из эвристического принципа. А еще – «Донбасс в судьбе» – заметки о выдающихся людях, так или иначе в своей биографии сталкивавшихся с краем угля и металла.

Вот, собственно, и все необходимые предуведомления. А посему – хватит с вас предисловий, пора в путь – Донбасс ждет вас!

Олег Измайлов

«Когда б вы знали, из какого сора…»

(Введение в донбассоманию)

Для современного человека Донбасс – территория двух областей – Донецкой и Луганской. Но так было не всегда, а всего лишь с 1938 года, когда эти области обрели современные очертания. За шесть лет до этого была образована большая Донецкая область, которую затем решили разукрупнить, чтобы рулить было способней. А жаль! К донецким раритетам, уникам и ценностям добавились бы луганские паровозы/тепловозы и еще один знаменитый земляк – Владимир Даль – создатель Толкового словаря живого великорусского языка, любивший подписываться «Казак Луганский».

Совершенно логический выбор псевдонима, ведь и местечко Луганский завод, появившееся за пять лет до рождения здесь будущего светила русской лексикографии, и все земли окрест его принадлежали Всевеликому войску донскому. Нынешняя Луганская область практически вся из этих земель составлена. А вот с Донецкой пришлось повозиться. Советская власть слепила ее из части Екатеринославской губернии (Екатеринослав – сегодняшний Днепропетровск), кусков Харьковской (северная часть – Славянск, Красный Лиман) и Войска Донского, граница с которым проходила аккурат по середине нынешнего Донецка, по пересыхавшей в жаркое лето речушке Кальмиус. До сих пор дончане, особенно возрастом постарше, кивая на восточный берег, говорят: «Донская сторона».

Но пора, друзья мои, пора обратиться к термину Донбасс и расшифровать его со всех сторон. Слово Донбасс было придумано в 1827 году знаменитым ученым Евграфом Ковалевским, одним из отцов русской геологии, да и мировой тоже. Наука эта в те времена была еще в пеленках – всего лишь за 20 лет до изобретения имени Донбасса в Лондоне был основан первый в мире Геологический союз. Впрочем, и слова «геология» тогда еще не употребляли в России, говорили «геогнозия» – наука о земле, а геологи сами себя именовали натурально «геогностами». Ковалевский был одним из первых геогностов, обративших внимание на междуречье Дона и Днепра, на бассейн реки Северский Донец. Так для геологии, для горных людей появился на свет «Донецкий каменноугольный бассейн». Или проще – «Донецкий бассейн» – Донбасс. Наверное, это очень теплое и светлое чувство – придумывание имени целому краю.

Так и представляю, фантазер, как Евграф Петрович, в окружении своих подчиненных – все в мундирах, при эполетах, а кто-то, возможно, и при сабле – торжественно произносит: «Господа, сей каменноугольный бассейн предлагаю именовать по прославленной русской реке Донцу – Донецким!» И самый молодой из офицериков-геогностов, покручивая одной рукой ус, а другой циркуль, щурит глаза на карту и с юношеским максимализмом и восторгом восклицает: «А что, господа, ей Богу, это прекрасно – Донецкий бассейн, Донбасс! Евграф Петрович, вы истинный гений, вы светоч геогностической науки, вы прославите имя России и государя нашего, Николая Павловича! Господа, виват государь, виват Россия, виват Евграф Петрович! Ваше превосходительство, позвольте послать сей же час Степана в сербское сельцо за ракией? Тамошний шинкарь Горан такую превосходную из слив сооружает…»

Ковалевский и его коллеги и ученики, офицеры прославленного Корпуса военных топографов тщательно исследовали этот край, нанося на карты выходы на поверхность «горючего камня, сиречь каменного угля, а также антрацитов». Здесь, в крае с новообретенным именем, взошла и геогностическая звезда горного инженера Александра Борисовича Иваницкого. Впоследствии судьба сведет его с кн. Сергеем Викторовичем Кочубеем, младшим сыном могущественного канцлера Российской империи. И встреча эта станет судьбоносной в деле окончательного решения «донецкого вопроса».

А пока зреет в недрах данной книжки история об этом, обратимся к прошлому, чтобы понять, как и из чего складывалось будущее индустриального левиафана России, ее промышленного колосса, ее сердца.

Земли сегодняшнего Донбасса, в девятнадцатом веке нанесенные на карту, преимущественно степные. Север региона – граница лесостепи и степной зоны. Правда, еще в начале XVIII столетия берега Донца были вполне облесены, что неудивительно, если вспомнить, что сто лет спустя вся Харьковская губерния стояла в лесных доспехах, которые успешно свели на нет последующие поколения лесоторговцев.

Евграф Ковалевский

Того, кто интересуется этой темой, отсылаем к классическому трехтомнику отца отечественного лесоводства Ф.К. Арнольда или к лайт-версии – известному роману Леонида Леонова «Русский лес». Нам же достаточно сказать, что классический образ степи – от горизонта до горизонта в Донбассе – появился ближе к периоду новой истории, а в XVI веке, когда русские воеводы передвигали засечные черты да земляные валы с крепостцами подальше на юг, они находили здесь довольно леса и для укрепления, и для острога, ибо и лихими людьми укреплялась граница русского государства. Да и не только русского, конечно. Знаменательно, однако, что один из городов Донбасса называется Харцызск – от тюркского <х> арцыз – разбойник.

Стремясь обезопасить Русь в наибольшей степени царское правительство медленно, но уверенно двигало засечные черты на юг – к азовским и донским степям. В 1571 году далеко в степи русские пограничники поставили Бахмутскую сторожку. Так появился старейший город Донбасса Бахмут (ныне Артёмовск), долгое время бывший региональным центром, уездным городом, в ведении земских властей которого находились и многие земли, на которых раскинулся сегодня Донецкий край.

Пограничная служба от московских полков перешла со временем к донскому казачеству. Конечно, в XVII и XVIII веках силенок у него на все не хватало. На то была подмога с Днепра, на порогах которого сидели буйные ватаги запорожцев. Казаки они и есть казаки – нерегулярное войско. Если государство сильное, как Московское, например, то оно, в конце концов, обуздает хищнические повадки вольных воинов. Так и вышло в итоге с донцами, ставшими уникальной частью сложного имперского механизма. Напротив, такое слабое и безнадежное государственное образование, как Речь Посполитая, не то что запорожцев, своих сограждан, в итоге сбившихся в бандитские стаи по принципу личной верности «кормильцу» – аристократу, не смогла удержать в поле хотя бы относительной законности. Вплоть до укрепления личной власти Петра Великого донцы и запорожцы часто спешили друг другу на помощь. И, честно говоря, нет никакой уверенности в том, что, не будь измены Мазепы, не сложилась бы из поднепровского казачества столь же оригинальная и верная сила, защищавшая веру, царя и Отечество. Возможно, не было бы в истории государства Российского губерний Киевской, Екатеринославской, Харьковской, Херсонской, а только Область войска Запорожского, чьи земли, и взятые силой в седой древности, и дарованные царями в XVII— XVIII веках, граничили бы с землями Области войска Донского. Но природа не терпит пустоты – взамен запорожцев империя получила кубанцев – слуг правильных и верных, сохранивших свои малороссийские да запорожские обычаи, язык и песни. При этом кубанцы всегда считали себя русскими, что, в общем-то, верно – живут-то они на русских землях, в том числе и тех, что империя отвоевала у горцев Кавказа.

То, что стало в русской публицистике, а после и в обществе называться Югом России, образовалось совершенно неожиданно для европейцев, но очень логично для русских людей. Титанические усилия Петра на Юге в отличие от Севера имели спорадический характер и плохо готовились. Все объяснимо – логистика в тех условиях была невозможна, а ресурсы истощены. Прутский поход 1711 года был почти катастрофой, и государь Петр Алексеевич более не пытался переломить ситуацию в полуденной стороне в пользу России. У него хватало забот и в Северной войне, и на строительстве Петербурга, и в Европе. Но через 12 лет после его смерти фельдмаршал российский Миних в наказание за набеги крымских татар пришел в Крым, взял его и только эпидемии, вспыхнувшие в войсках, заставили его уйти с полуострова.

С этого момента, со счастливой для России в военном отношении кампании и начали проявляться на карте Европы контуры будущего огромного Новороссийского края. Название очень оптимистическое. И оно себя оправдало – менее чем за сто лет этот край усилиями железных, угольных, железнодорожных, портовых и торгово-финансовых королей империи и Европы стал истинным промышленным сердцем России, тем мотором, который гнал по жилам страны токи жизни и развития.

Новороссия начала строиться, прежде всего, в пределах большей части современного Донбасса, на том фундаменте, который был заложен авангардными сторожками, крепостями, городами. Процесс был начат еще при императрице Елизавете Петровне. Усилиями русской дипломатии из здания соперничающей с Российской Оттоманской империи выбивались кирпичик за кирпичиком. Самым полезным и эффективным станет исход крымских греков в донецкое Приазовье в год основания Мариуполя, в час рождения мощной греческой диаспоры Донбасса. Но еще при Елизавете с Балкан сюда были завезены сербы, хорваты и молдаване, не желавшие терпеть ярмо иноверцев. Им выделили земли в треугольнике рек Северский Донец, Лугань и Бахмутка. От Попасной до Луганска уютно разместилась на непаханых с начала времен землях Славяносербия, ставшая со временем одной из уездов Екатеринославской губернии.

Процесс «новороссийства» пошел быстрей после двух войн, выигранных Екатериной у турецких султанов. К России отошло огромное пространство размером с пол-Европы – от устья Дуная до Дона простиралась Новороссийская губерния. Центром назначено было быть граду Новороссийску – так целых пять лет именовался основанный блистательным Потёмкиным в среднем течении Днепра город, затем переименованный в Екатеринослав.

В царствование императора Александра Павловича российской правящей бюрократией был запущен механизм приведения новых земель в административный порядок. Были предприняты попытки оживления экономики. Впрочем, реальные наметки проявились в этом деле уже при следующем императоре, Николае I. Чтобы там про него не говорили, железные дороги в Росси начали строить именно при нем, тогда же ряд ведомств и, в первую голову, горное и военное начали впервые со времен петровых изыскания полезных ископаемых.

Уголь стал катализатором, который покажет всем, как из первичной Новороссии может родиться Донбасс. Для этого дикая донецкая степь, знавшая дотоле только кочевников и редкие поселения русских, должна была найти свой алгоритм развития. Как перспектива он был явлен России при Петре Великом – русские рудознатцы искали и находили уголь ниже Донца в бассейнах Бахмутки и Лугани. Ставшая знаменитой фраза Петра Алексеевича сегодня известна всей нации: «Сей минерал, если не нам, то нашим потомкам зело полезен будет». Император не гадал, он отлично разбирался и в горном деле, и в строительстве машин, и в вооружениях. Понимал он и никуда не годную по тем временам логистику на Юге своей империи. Ему было ясно, что новая отрасль родится не ранее чем через несколько десятилетий.

Так оно и вышло. К тому времени, когда Евграф Ковалевский и другие геологи пришли описывать угольные поля и залежи руд и других минералов (соли, гипсов), местные крепостные крестьяне вовсю эксплуатировали «горючий камень». Попросту – топили печи и добывали на продажу. Эра угля стучалась в окно цивилизации, на Британских островах уже научились делать из угля кокс и плавить на нем чугун. Российским геогностам было понятно, что большие залежи угля в империи есть. Искали повсюду: на Урале, Северном Кавказе, в Подмосковье, но только в Донбассе искомый минерал был обнаружен мало того, что необходимого качества, так еще и достаточно близко от поверхности.

В сороковых годах девятнадцатого века поиски в России велись совместные – сначала уральский заводчик Демидов соорудил экспедицию минеролога и социолога Ле-Пле и русских его коллег, затем российский геогност Александр Кайзерман сопровождал в изысканиях в имперской глубинке знаменитого Мёрчисона. Все шло к тому, чтобы промышленно-финансовый интерес вторгся в патриархальную русскую историю, пробудив к жизни капитализм и новые, прогрессивные производительные силы.

В нашем же географическом раскрое истории это приведет к тому, что Донбасс и примыкающие к нему районы выделятся в совершенно самостоятельную, можно даже сказать, независимую область, чтобы не сказать своеобразную страну. Развиваясь, Донбасс к концу позапрошлого столетия станет масштабной во всех смыслах индустриальной зоной от Краматорска до Мариуполя и от Гришино (Красноармейск Донецкой области) до Александрово-Грушевского (Шахты в Ростовской области РФ).

В сознании людей дореволюционной России Донбасс был неделимым краем, местом, где шахты и заводы идут нескончаемой чередой один за другим. В советское время это впечатление только усилилось, зато были созданы две самостоятельные области, которые, как мы уже упоминали, скроили из того, что было, подгоняя хозяйственные и политические границы под мерки новой большевистской жизни. Вместе с этим раскроем исчезнут не только старые помочи, на которых держалось присутствие перегретой промышленной цивилизации на Юге России, но и само представление о том, что такое Донбасс. Но к 60‑м годам XIX века, когда контуры его были знакомы только ученым, занимавшимся изучением земли и всего того, что сокрыто в ней, даже представить было невозможно, во что выльется появление в донецкой степи компании предприимчивых европейцев и россиян.

Письма Новороссии: Джеймс Уинтербридж

October, 28, 1872

Ekaterinoslavl, Russian Empire

Мой дорогой племянник!

Надеюсь, что со времени моего последнего письма ничего не изменилось в нашем славном Вустершире: ты и твоя семья здоровы, зеленые изгороди у Старого Поместья неизменно сверкают на солнце, погода капризна и непредсказуема, а капеллан Стоунер по-прежнему ревет свои псалмы, покрикивая на наших деревенских лежебок «Пойте же, англичане!» Иногда я просыпаюсь с мыслью, что последние четыре года моей жизни приснились мне, и стоит мне стряхнуть с себя остатки сна, как я снова окажусь в старой доброй Англии. Помнишь ли ты, мой милый Хэмфри, тот томик драматической лирики мистера Роберта Браунинга, что я подарил тебе много лет назад? Там есть неплохие строки, на мой взгляд, подходящие к случаю:

Прости мне, мой дорогой, эту невольную слезивость, ведь жизнь на чужбине тяжела для любого англичанина; в диких краях, где мы несем свое бремя цивилизаторов, нам только и остается твердить про себя строки поэта:

А юг между тем в этих краях, которые сами русские, кажется, не знают, зачем отвоевали у родственных им татар, суров и труднодоступен. Я, кажется, рассказывал тебе о том визите, который мне по предложению вицегубернатора довелось нанести в колонию немцев-менонитов. На сотни миль кругом сожженная дочерна степь. Жизнь прекращена и невозможна. Надо отдать должное немецким колонистам, сумевшим выжить в этом аде; выжить и совершить чудо, на которое способен только европеец – вырастить оазис посреди пустыни – спасительный и плодородный.

Но место, в которое привез нас мистер Юз, кажется мне и вовсе безнадежным. Здесь нет ни немцев, ни плодородной земли, только две пересыхающие летом речки – Kalmijus и Bakhmutka дают какое-то прибежище для ведения хозяйства. Здешние лэндлорды и джентльмены рангом пониже, пожалованные землями за службу царю, сумели завезти сюда крестьян, коими они владели еще недавно, словно рабами – можешь ли ты это вообразить, любезный племянник? А когда император Александр ликвидировал этот поистине дьявольский институт, бросили их на произвол судьбы.

Что делает здешний фермер? – О, он сполна пользуется обретенной свободой! Правда, он ничего не смыслит в агрономической науке и поступает так. Арендует клочок каменистой земли, рассыпает по участку зерно, просит у общины стало овец и прогоняет их по участку, дабы зерно оказалось вдавленным в почву, о которую можно сломать плуг даже из стали мистера Витворта (я писал тебе о сем джентльмене, с которым мне довелось учиться в институте гражданских инженеров). И что ты думаешь – собирает осенью скромный урожай. Дикость, конечно, азиатчина, но все же можно говорить о ростках предприимчивости.

Зато, поднимай скорее изумленно брови, мой Хэмфри, – я здесь увидел настоящего масона! Это было третьего дня на приеме у мистера Юза, куда пожаловал один из его компаньонов, князь Сергей Кочубей. Он приехал со старшим братом Майклом, который, как мне рассказали, носит высокое придворное звание. На мизинце его правой руке явственно блестело кольцо. Я узнал его – стальной обод снаружи, золото внутри. Приличия не позволяли мне проявлять интерес к кольцу, но я все же осторожно поделился своим наблюдением с преподобным Ричардсом, который является одним из наших англиканских капелланов. Он живо возразил мне, что это не так, а кольца такие носят в России все выпускники Пажеского Его императорского Величества корпуса. Все же я позволил себе остаться при своем мнении. Разве я не видел у князя Майкла в петлице еще и Мальтийского ордена?

Мой друг, явление масона в этом захолустье – особый знак. Думаю, что мы еще увидим и услышим тому подтверждение. Кроме того, сам мистер Юз оказывал старшему из князей явно повышенные знаки внимания. Он, по всеобщему мнению британской колонии, немного романтик, как и многие валлийцы, но себе на уме и не стал бы именно так вести себя с первым попавшимся русским аристократом. Мое мнение подкреплено и рассказом преподобного Ричардса о том, что титул князя первым в роду Кочубеев носил всего лишь отец Сергея и Михаила. А это значит, что их княжеское достоинство немногим значительнее нашего баронета.

Хэмфри, прошу тебя, не забывай меня своим вниманием и письмами. Передавай мое почтение моей сестре, твоей матери Агате, судье Доджсону и леди Кларик.

Твой любящий дядюшка,

Джеймс Уинтербридж, гражданский инженер

Часть I

Через Донбасс

Маршрут: Букино—Святые Горы—Славянск

Подавляющее большинство туристов, гостей и командировочных въезжает в Донбасс с севера. Наверное, потому что мощный поток грузов и пассажиров всегда шел именно со стороны Москвы и Харькова: это главное, осевое направление движения у железнодорожников в былые времена принято было называть «Главным кавказским ходом».

Поезд покидает харьковщину, а заодно и Южную железную дорогу в районе села Букино с одноименной крохотной станцией. Там живет всего несколько семей, обслуживающих дорожное хозяйство. Слева по ходу поезда останется река Оскол, неподалеку отсюда впадающая в Северский Донец, а впереди мелькнет огромный щит с надписью «Добро пожаловать в Донбасс».

Скоро встреча со Святыми горами – местом уникальным во многих смыслах. Но за двадцать километров, отделяющих мост через Оскол от станции Святогорск, мы успеем рассказать вам о том, что село Букино славно не тем, что здесь находится так называемая стыковая станция двух дорог, и не только тем, что в округе на пятьдесят километров находятся наизнаменитейшие грибные леса, богатство которых Донбасс вот уж лет тридцать-тридцать пять пытается выбрать своими корзинками, сумками да рюкзаками, да никак не управится.

«Слово о полку Игореве», иллюстрация В. Фаворского

Историки утверждают, попробуем им поверить в этот раз, что именно здесь, в месте, где сливаются Оскол и Донец, встретились в мае 1185 года персонажи, известные нам со школьных времен по «Слову». Помните?

Игорь ждет мила брата Всеволода. И рече ему буй-тур Всеволод: «Один брат, один свет светлый ты, Игорю! Оба есве Святославличя. Седлай, брате, свои борзый комони, а мои ти готови, оседлани у Курьска напереди. А мои ти куряни – сведоми кмети: под трубами повити, под шеломы възлелеяны, конець копия въскормлени; пути имь ведоми, яругы имь знаеми, луци у них напряжени, тули отворени, сабли изострени; сами скачють, акы серыи волци в поле, ищучи себе чти, а князю славе».

Нам неизвестно точно, как шел к месту соединения с войском брата Игоря князь курский и рыльский Всеволод Святославич. Может, и вдоль Оскола – ему из Курска до верховий недалеко. Но все-таки верней предположить, что его «куряне, с конца копья вскормленные», поскольку «пути и яруги» им были ведомы, шли вдоль более облесенного, полноводного и популярного Донца – аккурат на Изюм, где уже со времен Владимира Мономаха русские ставили пограничные сторожки на господствующей высоте – горе Кременец – 160 метров над Донцом.

Встретившись «на слиянии», как говорят местные жители, князья начали углубляться в степь, в сторону Дона. Пошли на юг, переходя от одной излучины Донца к другой. Русло реки, правда, в те времена имело несколько иной от привычного нам сегодня рисунок. Но пойдем вслед за Игоревой дружиной и мы.

На входе в Донбасс нас встречает Святогорье. Именно так обобщенно именуется и местность в виде высоких меловых гор, и окрестные леса, и озера, и одна из пяти русских лавр – Святогорская.

В советские времена здесь из окрестных сел и поселка возле железнодорожной станции, из многочисленных пионерлагерей и турбаз с санаториями сложился довольно большой курортно-жилой комплекс, который, соединив с самым большим здешним селом – Банным (так оно называется, потому что издавна служило монахам для санитарно-гигиенических услад), соорудили город Славяногорск. Монастырь в те времена служил музеем, святость была в некотором загоне, поэтому только с уходом коммунистов из власти город переименовали по основной «специальности» – Святогорск.

Обитель: Пятая лавра

Святые горы, Святогорье были местом известным в дореволюционной России. Свято-Успенский монастырь, который в меловых пещерах на высоком левом берегу Донца устроили по преданию монахи Киево-Печерского монастыря в седой древности, основной поток паломников и славы принял в XIX веке. Среди монашеской братии слыл он местом суровых порядков и непреклонного начальства, сюда часто присылали на «перековку» или на покаяние провинившихся в своей нелегкой работе священников и монахов со всей России.

Если будет интересно – почитайте на досуге великолепную книжку русского писателя и путешественника Василия Немировича-Данченко «Святые горы». Этот брат прославленного основателя МХАТа был безукоризненно честным человеком, одной из характерных, резких и, видимо, неприятных для окружающих черт его личности было обличение пороков и в особенности насилия. В книге о Святогорском монастыре это очень выпукло проступает. При этом вряд ли вы найдете другой источник по истории монастыря, который бы дал практически объемную картину не только монашеской жизни, но и крестьянства вокруг него в этой местности. Лучше всего эту книгу читать в Святогорске. Приезжайте на одноименную станцию, подождите автобуса, который отвезет вас к лавре, или пройдитесь пешком несколько километров по чудесному сосновому лесу. Один раз оно того стоит.

Святогорская лавра

Вообще Святогорск/Славяногорск – город контрастов, начиная, как вы уже поняли, с названия. После Октябрьской революции 1917 года монастырь был закрыт. В его корпусах, пристроив со временем несколько построек, сварганили санаторий для шахтеров. Название ему дали соответствующее – «Горняк». Очень хорошее и уместное слово в романтической и безумно прекрасной местности, где меловые скалы нависают над несколько замедляющим здесь свой бег Донцом. Если попадете сюда в сезон – возьмите лодку и пройдите на веслах под скалами монастырь. Сделайте селфи – это будут незабываемые карточки. В этом месте у меня возник очень современный вопрос – интересно, а вай-фай в Лавре уже есть? Интернет-то наверняка.

Ну, так вот – после падения соввласти процесс пошел обратный, с той же страстью нашего человека к крайностям. Санаторий быстренько закрыли, земли и строения передали возродившемуся чудесным образом монастырю. И вскоре от медицинского учреждения, где сердечники лечились природой и коньяком, остались только мощные бетонные тропы терренкура. Ну что, лечить таким методом сердечко можно и самостоятельно, но в основном приезжий люд использует «дороги жизни» для того, чтобы подняться на самый верх меловых гор – к монументу Артему и деревянному монашескому скиту. Скит поставили в новейшее время, словно знали церковные иерархи, что в 2004 году обитель получит статус лавры (пятой по счету русской лавры), который монастырям дается за особые чудеса, явленные православному миру. Злые языки в тот год говорили, что интересы Святогорского монастыря лоббировал, еще будучи премьер-министром Украины, Виктор Янукович. Едва ли это верно, но заметим, что если бы вдруг оказалось правдой, то как это по-донецки!

Стоит над горою Сергеев…

Вторая достопримечательность, без которой вот уже почти 90 лет невозможно представить Святые горы – монумент товарищу Артему. Не будет слишком уж большим преувеличением сказать, что уж кого-кого, а его знает в Донбассе со школы каждый житель нашего непростого края. И хотя пламенные революционеры ленинского призыва у нас давно не в чести, именно этот уроженец Екатеринославской губернии (настоящее имя его было Федор Сергеев) удостоился самой что ни на есть настоящей, беспримесной любви народной. Конечно, во многом он обязан этим скульпторам. И первым в этом ряду стоит знаменитейший некогда Иван Кавалеридзе.

Памятник Артёму

Во второй половине 20‑х годов прошлого века русские архитекторы увлекались поиском чистых геометрических форм и линий, повально проходя через стиль конструктивизм. Домов в этом стиле достаточно по всей стране, но более всего в Харькове, где у них была условная штаб-квартира. Тот, кто бывал в этом городе, помнит гигантский комплекс зданий Госпрома в центре, для которого, чтобы уравновесить его, разбили не менее гигантскую площадь Свободы. Кажется, одну из самых больших в Европе.

Так вот, архитекторы ударились в конструктивизм, а скульпторы – в кубизм. Иван Петрович Кавалеридзе (сын малороссийской селянки и грузинского крестьянина) к тому времени уже был вполне маститым скульптором. На его счету были такие известные памятники, как, например, княгине Ольге – тот самый, который потом снесут, а в наше время воссоздадут по фотографиям.

Русский Че Гевара

И вот представьте, какой мезальянс в карьере художника – княгиня Ольга и большевик. Святая и «революционэр» – что может быть более несхожего с официальной церковной точкой зрения. Но с другой стороны – не зря же в Святогорске есть точка подле статуи Богородицы, с которой авангардный облик Артема смотрится так, будто он здесь совсем по праву соседствует с мистическим. Причем деятельный, непримиримый, Артем был мужик резкий и крутой, справедливый и с замечательным чувством народного юмора. Солдаты и рабочие в Донбассе в 1918 году его боготворили. Это был своего рода Че Гевара русских равнин, только Че далеко до главы Донецко-Криворожской республики. Хотя бы потому, что все эти его походы по джунглям Кубы и Боливии – милые шалости по сравнению с побегом Артема с каторги, многосоткилометровым переходом по тайге, переездом незамеченным полицией в Шанхай, а затем и вовсе на край света – в Австралию. Там он последовательно основал первую на «Зеленом континенте» социал-демократическую партию, профсоюз горнорабочих, открыл в городке Брисбен социалистическую газету «Эхо Австралии», выходящую, кстати, по сей день. Паренек с рабочей окраины, конечно, был не прост и явно обладал тем, что позже, при его внуках, назовут харизмой. А проще говоря – железной волей, самоорганизованностью и личным обаянием. Ну и не стоит забывать, что сей выходец из крестьянской семьи сумел же как-то поступить в МВТУ и проучиться там пару курсов…

Эти качества и знание оргработы привели его в начале восемнадцатого года на пост руководителя Донецко-Криворожской республики – лимитрофного советского образования, созданного на руинах индустриальных синдикатов канувшей в лето Российской империи, мечтаний Съезда горнопромышленников и нескольких бывших губерний. С идеологической точки зрения это был выверенный, но дерзкий проект по выводу промышленного региона из зоны влияния националистической Украинской народной республики и ее хозяев из Германии, вознамерившихся заглотить русскую территорию чуть ли не до Урала. Позже, когда германский штык заблестит на Дону и в портах Северного Кавказа, у советского правительства будет повод не соглашаться с полной оккупацией ДКР. Артем пройдет скорбный путь наступления от Донбасса до Царицына, потом вернется, но уже ненадолго. В расцвете сил и молодых лет (38 лет) погибнет в дикой катастрофе – при испытании аэровагона вместе с профсоюзными деятелями из Европы.

Подход Ивана Кавалеридзе

Мог ли харизматик и творец Кавалеридзе не влюбиться в образ харизматика и творца Артема? Этот тип людей был ему близок. И он приступил к делу. Для начала, по свежим следам, сразу после гибели Артема Кавалеридзе взялся делать гигантский памятник ему в Бахмуте, переименованном в Артемовск. Монументище вышел преогромный – 30 метров угловатого, практически треугольного Артема плюс почти 20 метров постамента – он поражал воображение и, скорее всего, вылезал, нет – выпирал! – из размеров скромного купеческого уездного города, каковым был в то время, да и остался во многом в наше, Бахмут/Артемовск. Увы, оценить его, убедиться в справедливости этих слов или опровергнуть их мы не можем – фашисты взорвали памятник во время оккупации города. Кавалеридзе мечтал воссоздать свое творение, но власти Сталинской (так тогда называлась Донецкая) области решили, что будет с него, а Артемовску хватит стандартного памятника, который и возвели по-быстренькому в конце пятидесятых. Никому в голову не могло тогда прийти, что полвека спустя в город придут украинские националисты и снесут и этот памятник Артему.

800 тонн бетона над Донцом

Но, конечно, куда более известен другой Артем Ивана Кавалеридзе – на Святых горах. Место выбрал сам скульптор, отказавшись ставить монумент внизу, возле корпусов монашеской киновии. Все верно – с высоты меловых круч 28‑метровый Артем виден очень далеко – за много километров до Святогорска. Говорят, что всего за четыре дня плотники сделали лекала для секций памятника, их везли на подводе наверх, где постоянные партнеры Кавалеридзе, семья Орленко, делала отливку, потом при помощи примитивного крана секцию ставили на место. Так все 800 (!) тонн и поставили. Кстати сказать, у семьи Орленко были свои фирменные рецепты изготовления бетона, которые они никому не передавали. Краеведы Святогорска утверждают, что из-за этого приходится туго сегодняшним реставраторам – современный бетон не желает «приживаться» к бетону Орленко и через время отпадает, внося отчаяние и хаос в души местных музейных работников.

Сказать, что у Ивана Петровича вышел шедевр – ничего не сказать. Кроме того, что сам по себе это, наверное, самый большой кубистический монумент, памятник Артему – единственный в мире революционный памятник, стоящий над монастырем, да не просто монастырем, а Лаврой! На цоколе постамента высечена фраза товарища Артема: «Зрелище неорганизованных масс для меня невыносимо!» и подпись – «А».

Старая, еще послевоенных времен легенда гласит, что с ладони Артема косил из пулемета гитлеровцев неизвестный красноармеец, а когда Красная армия гнала их из Сталинграда, там же сидел немецкий корректировщик огня. Или наоборот? Кто ж теперь скажет? На то она и легенда, чтобы разночтения позволять.

На самом деле, в этом районе наши войска под огнем немцев переправлялись на левый берег Донца. По некоторым данным за три дня в августе 1943 года здесь полегла дивизия. Практически вся – 11 000 человек. Артему, ясно, тоже досталось, второй раз уже за войну. Но ничего, уцелел. В августе 2015 года украинские националисты присматривались к гиганту – как бы его свалить? Небольшие памятники Артему в Харькове, Артемовске, Кривом Роге они уже уничтожили. А вот что делать со святогорской махиной, придумать не смогли. 800 тонн – это не шутка! Ох и прозорлив же был Иван Петрович, возводя столь масштабное сооружение (кстати, денег, отпущенных на него, не хватило, и Кавалеридзе доплатил 5000 рублей из своего кармана).

Несть пророка в Отечестве своем. В хрущевскую «оттепель» на уникальный памятник, подобный которому трудно сыскать не только в Европе, но и в целом мире, обрушились с критикой за «авангардизм». Это, кстати, одна из причин, по которой Кавалеридзе не смог пробить восстановление «первого» Артема в Артемовске.

Памятник, безусловно, давно стал одной из визитных карточек Донбасса. Его необходимо изучать, писать о нем монографии, повести, рассказы и стихи, возить специальные экскурсии «на Артема» по 17, скажем, евро с человека. Одним словом, пиарить его, гордиться им, беречь его, как творение титана духа в честь титана дела. Что и будет сделано, уверен, со временем, когда дикари уйдут в прошлое, как жуткий сон от несварения желудка в обществе.

Донбасс в судьбе: А.М. Горький

Она началась в 1988 году, когда автору этих строк пришлось проехаться по работе в Славянск.

Простая табличка

На стенке железнодорожного вокзала была обнаружена табличка, гласящая: «Здесь, на станции Славянск, в 1891 году работал монтером по ремонту пути великий пролетарский писатель Максим Горький».

Время было ровно столько, чтобы добраться до городского краеведческого музея и задать его сотрудникам вопрос, нет ли какой конкретики по пребыванию великого писателя в Славянске, услышать ответ «немного, но есть». Пожелтевшие газетные вырезки, несколько страничек рукописного текста – вот и весь набор источников, поведавших скромную повесть пребывания великого русского писателя на донецкой земле.

«Мужчина высокого роста»

Алексей Пешков, некоторое время спустя ставший Горьким, пришел в Славянск в 1891 году во время своих «хождений по Руси». Можно предположить, что Алексею Максимовичу банально надо было заработать на жизнь.

Максим Горький

Увидел на станции сторожа, Сергея Кудиенко, разговорился. А располагать к себе людей он, великий знаток человеческих сердец, умел всегда. Полвека спустя сестра Кудиенко, Марфа, рассказала городской газете «Большевик» о том, что было дальше:

«В 1891 году мой брат Сергей Кудиенко сторожевал на станции. Жили мы в Былбасовке (поселок возле Славянска), в полуподвале. Как-то утром Сережа пришел домой не один, а с мужчиной высокого роста. У незнакомца были длинные волосы. Это и был Алексей Пешков.

– Дай-ка, мать, что-нибудь перекусить, – обратился Сережа к жене.

Я тогда у брата за няню была – присматривала его детей. Помню, заплакала девочка, невестка косо посмотрела на меня – успокой, мол. Часа через три проснулись и брат, и Пешков. Легко перекусили, быстро собрались и направились к артельному старосте. Вернулись, когда Луна взошла над Карачуном. Грязные и утомленные».

«Милое молодое лицо»

Сам Кудиенко откликнулся в том же 1936 году на смерть знаменитого писателя, с которым он в далекой молодости таскал шпалы и чугунные накладки да забивал кувалдой костыли.

«Услышав о смерти Алексея Максимовича, сердце мое так заболело, что и высказаться не могу. Много прошло времени, когда мы с Алексеем Максимовичем работали на станции Славянск, однако все помню, точно это было вчера. Припоминаю его милое молодое лицо, его синюю рубаху и серые брючонки, в которых он пришел к артельному старосте. Работали мы вместе ремонтными рабочими на железной дороге, подбивали и заменяли шпалы, сменяли переводные бруски, выполняли прочие черные работы. Работа была адская, очень тяжелая, тянулась с утра до вечера.

Алексей Максимович жил с рабочими в казарме. Однако недолго он работал, вскоре поехал на станцию Близнюки (Близнецы, нынче Дон. ж.д.), где и поступил ночным сторожем».

Горьким его еще не называли…

Славянский знакомый Горького Сергей Кудиенко всю жизнь баловался стихами.

Выходило у него нечто вроде тех дум, которые пели по всей Малороссии слепые старцы под заунывную кобзу. Посылал он их и Горькому, тот, по рассказам славянских краеведов, будто бы отвечал ему: «Тяжелая эта работа – писать. Куда тяжелее, чем та, когда мы с тобой шпалы таскали». На кончину Горького Сергей Иванович тоже откликнулся такой «думой». Вот ее частичный текст, подтверждающий горьковскую мысль о тяжести литературного труда…

• Ремонтные работы производили…
• С этих тяжелых трудов многие уходили,
• Такой урок задавали, по 60 шпал сменяли.

Труд этот испытал Алексей Максимович Горький. В 1891 году на станции Славянск работал летом, Горьким его не называли.

• О таланте его еще не знали,
• Что такой великий гений
• Пробирался сквозь густой терний…

И так на две странички, вырванные из тетради. Несколько лет назад я попросил коллегу, отправлявшуюся в Славянск в командировку, зайти в музей и скопировать бесценное свидетельство о жизни Горького в Донбассе целиком. Документ музейные работники найти не смогли. Пропал он, и, похоже, навсегда. А жаль. Документ, стоящий многих…

Маршрут: Красный Лиман – красота встречается с прогрессом

Сегодня даже некоторые продвинутые интеллигенты из Москвы слышали, что Красный Лиман – это там, где много леса в степном в общем-то Донбассе. Сам Донбасс знает, что Красный Лиман – это невероятно грибное место – еще бы – такие дремучие леса… И некоторые всезнайки ведают, что Красный Лиман – одна из крупнейших железнодорожных станций на просторах бывшего Союза.

От Славянска почти строго на восток 28 километров отличного шоссе с двумя мостами, один из которых железнодорожный.

Станция Красный Лиман, локомотивное депо

Но так было не всегда. К 1969 году, несмотря на то, что Лиман (а так именуют свой город здешние аборигены) давным-давно входил в число так называемых «ста решающих» железнодорожных станций СССР (около трети сортировочных работ всей Донецкой ж. д.), а Славянск был довольно крупным промышленным городом, в котором производили фаянс, керамику, трансформаторы, соль, соду, коксовые батареи, унитазы, копченые колбасы и рыбу, дороги между двумя райцентрами не было. То есть был, конечно, совершенно древний шлях, по которому, надо думать, добирался к месту битвы с половцами еще князь Игорь с бравыми дружинниками. Прошли века, в двух точках этого шляха поставили две пограничные русские крепости – в 1667-м была основана слобода Лиман, а в 1645-м – Тор, который, как мы знаем, спустя полтора столетия переименовали в Славянск. У городков, входивших в Изюмский уезд Харьковской губернии, сходные судьбы, и только в советские времена они пошли несколько разными дорогами.

Между Славянском и Лиманом существует старинная железнодорожная ревность. Дело в том, что стальная магистраль сначала пришла в Славянск, совершенно преобразив облик захолустного местечка, допрежь того известного в основном соляными интригами запорожских казаков против донских и наоборот. Очень уж любили вольные воины торговать солью, которую и добывать-то особо не надобно в сих местах – знай себе выпаривай из соляных озер. Славянск услышал паровозный гудок в год, который, пусть и ошибочно, но считается годом основания Донецка – 1869‑м. Славянские железнодорожники всегда страшно гордились, что их станция и паровозное депо появились на год раньше основания Донецкой железной дороги (1870).

В Лиман «железка» пришла только в 1911 году, о чем остались на теле здешнего железнодорожного депо родовые знаки – на одной из стальных балок, поддерживающих элемент входного портика здания конторы, явственно читается дата – «1911». Но поскольку станция стояла на новом, более прямом направлении «главного кавказского хода», то и значение ее росло. К середине 20‑х годов прошлого века и Лиман, и Славянск вошли в состав новообразованной Донецкой губернии и уже в ее составе продолжили свое соперничество за звание «северных ворот Донбасса». Лиман всего за 23 года сумел так преобразоваться за счет огромного потока промышленных грузов, проходящих здесь сортировку, как в южном, так и в северном направлениях, что в 1934‑м именно здесь решили соорудить первую в СССР механизированную сортировочную горку. Она и сейчас в строю. В свое время, по рассказам бывшего главного инженера Краснолиманской дистанции сигнализации и связи, почетного железнодорожника Николая Серого (большого, к слову сказать, специалиста горочного дела), сотрудники горки подарили своим коллегам с других сортировок огромное количество технических новшеств. Здесь же, прямо между путей стоит уникальный бюст Феликса Дзержинского, который, как известно, был в свое время не только председателем ВЧК и пламенным революционером, но и народным комиссаром путей сообщения, чьими усилиями железнодорожное хозяйство бывшей царской империи было возрождено почти из небытия. Бюст был поставлен сразу после кончины Феликса Эдмундовича в 1926 году. Любопытно, что он один к одному повторил судьбу такого же и тогда же поставленного бюста в Донецке – у здания областного УВД на Пожарной площади, натуральным образом превратившейся в площадь Дзержинского. В октябре 1941 года в Донецке (пардон, тогда он был еще Сталино) и затем в феврале 1942 года в Красном Лимане, по занятии этих населенных пунктов германской армией, оба бюста были зарыты в землю, дабы не подвергаться осквернению со стороны оккупантов, которое, несомненно, не замедлило бы проявиться, останься наши Феликсы на поверхности земли. Лиманский пролежал в земле год с небольшим – город был освобожден сразу после контрнаступления советских войск под Сталинградом, сталинский/донецкий – ждал до октября 1943‑го. Горочники в Лимане горько шутят: «Пора, мол, снова прятать Дзержинского от нацистов – теперь уже украинских».

Вообще, железная дорога в Красном Лимане – царь и бог, альфа и омега всего в жизни. Дорогой город как бы рассечен на две части. Те, кто попадает в южную, железнодорожную часть города, обязательно умиляется – уютные дома разной высоты, но, в основном, конечно, пятиэтажные. Рядом – сосновый лес, опрятные чистые улочки, газоны, цветы, два пешеходных моста через парки станции. Один из них – деревянный и длиннющий, настоящая местная достопримечательность.