Читать онлайн Катарсис

© Н. А. Дорендорфф, 2024

ISBN 978-5-0062-3118-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Почему, Мори?»

«88 год по календарю де Индра,

Квартал Блеска»

Смерть? Моя участь намного хуже смерти. Я борюсь за то, чего не понимаю. Воюю, чтобы не сойти с ума от ненависти к себе. Я полностью разочаровался в каждом миллиметре своего существа. Я ничто, смертоносное ничто. Я стал тем, кого ненавидел. Хуже. Я намного хуже.

Пистолет в руке дернулся. Женщина упала на пол. Попал ровно между глаз. Или я, или она, ага. Еще два выстрела. Два тела. Теперь они тоже ничто. Убийство… есть ли оправдание убийству? Нет. Но я все равно закончу свою работу. Мне больше не нужны оправдания. Мужчина выпрыгнул неожиданно, выбил оружие из рук, на секунду, на его мерзком сальном лице, сквозь дымку бесконечной глупости прорвалось осмысленное выражение, глаза наполнила первобытная ясность; ясность, возникающая в сознании победителя. Я выхватил нож и последовательно нанес шесть ударов – все в область шеи. Сальный мудак не успел даже заблокировать мою атаку, ему оставалось только смотреть на то, как мой нож входит в его жирное, потное тело, постепенно вытягивая из него жизнь. После шестого удара мужчина рухнул в лужу собственной крови. Этот нож – единственное, что у меня осталось от МВ. Я превзошел засранца МВ. Теперь я бы отдавал ему приказы, а не он мне, но… к чему эти мысли, если он мертв?

Лестница на лестнице. Коридор на коридоре. Бесконечность сраных развилок. Моя цель находится еще на несколько этажей ниже. Если верить словам Лилии, мне нужно спуститься на минус восьмой. Михаил. Так зовут мою цель. Я должен убить этого человека. Возникает резонный вопрос: «Зачем, Мори? Почему ты это делаешь?». Я не знаю. У меня нет четкого ответа. Возможно, потому, что я выбрал себе в спутницы не ту женщину, а, может, оттого, что смертельно устал от неопределенности и готов плясать под любую дудку; главное, чтобы дудка эта была тщательно замаскирована под правое дело. Я ведь знаю, что только лишь замаскирована, от меня не укрылись странные взгляды, которые Лилия порой бросает на меня; тайные совещания, в суть которых меня не посвящают; перешептывания и толки, которые начинаются каждый раз стоит только мне выйти из кабинета. Я понимаю, что меня используют и не противлюсь этому.

Последняя лестница. Наконец-то, мать ее. Три ублюдка по курсу. В броне и касках. Это их не спасет. Два года, каждый день, практически без отдыха, я тренировался… тренировался… тренировался. Теперь я идеальная версия человека. Физически точно. Ментально я ничто. Мертвец. Первая каска разлетелась на части, осколки впились засранцу прямо в глаза, он истошно завопил, так кричат животные на бойне. Я не стал добивать урода. Пусть деморализует своим криком оставшихся двоих. Они побежали вниз. Боятся меня. Думал ли я когда-нибудь, что буду внушать людям страх? Нет. Наверное, нет.

Сильная боль в плече отвлекла меня буквально на мгновение, этого хватило, чтобы оба ушлепка успели скрыться среди нагроможденных друг на друга унылых лестничных пролетов. Я дотронулся до протеза, левой руки нет уже два года, а боль до сих пор такая, словно мою незримую конечность в такой же незримой мясорубке прокручивают. Граната также лишила меня возможности нормально видеть левым глазом, если я закрываю правый, то весь мир превращается в морок, я вижу лишь силуэты и контуры. Должно быть, взрыв лишил бы меня и жизни, но Стильный стоял рядом и заслонил меня от осколков. Не знаю, специально ли он это сделал или это получилось нечаянно, но я обязан Стильному жизнью1. И за это я его ненавижу, ага. Постоянно агакающий засранец обрек меня на жизнь, а сам получил вечное спокойствие.

Минус восьмой этаж. Моя остановка. Я толкнул дверь и с порога пустил несколько пуль в пустоту длинного коридора. Наудачу. Но в последнее время я стал слишком везучим. Когда я хотел жить и цеплялся за свою жизнь и жизни своих друзей, удача плевала на меня, харкала с мать ее самой высокой колокольни во всем Тенебрисе, а теперь, когда я не жажду ничего, кроме смерти, мне безумно везет. Повезло и в этот раз, я услышал сдавленный сиплый крик. Одна из касок поджидала меня. Интересно, куда попала пуля?

Среди кромешной тьмы, прямо у меня на пути возвышался перевернутый стол. Больше похоже на детскую игру, чем на серьезную попытку остановить меня. В детстве нам кажется, что мы будем в безопасности, если спрячемся в шкафу или под одеялом, а на самом деле… на самом, блядь, деле, в этом мире невозможно быть в безопасности. Пока на планете, кроме тебя, живет хотя бы еще один представитель рода хомо сапиенс, опасность поджидает на каждом углу. Человек любит убивать себе подобных под всякими выдуманными предлогами. Так и что и последние люди будут жить в вечной паранойе и страхе друг перед другом. «Где гарантии того, что этот второй не захочет убить меня и присвоить мою добычу?», – будет думать каждый из них. В конечном счете, получится так, что оба хомо сапиенса станут рассуждать о том, что рано или поздно кто-то из них сделает первый шаг на пути к адским воротам. Но есть и второй сценарий: тот, в котором двоица не будет знать о существовании друг друга. Он самый благоприятный, потому что ложное чувство безопасности дает именно незнание.

В живот. Я попал ему в живот. Удачно попал. Пуля пробила бронежилет, мужчина прикрывал свою рану рукой, нежно и с надеждой, словно под ладонью у него был не кровоточащий гейзер, а маленький ребенок. Мужчина поднял забрало, и мы встретились взглядами: его губы хотели сложиться, чтобы произнести звук, выпустить в мир очередное бессмысленное слово, но я опередил его, еще один точный выстрел в лоб. Теперь ты свободен, друг. Однажды, и я обрету свободу. Но не сегодня. Пока рано.

Скольких я уже убил сегодня? Сложно сказать. Основное сопротивление оказывали наверху. С десяток человек погибли там, на нижних этажах люди в основном бежали от меня. Некоторые, как та женщина, которая первой получила идеальное отверстие в черепе, пытались геройствовать, а, может, как я, просто хотели умереть? Но умереть честно. Я тоже хочу умереть честно. Самоубийство – дерьмо собачье. Я не уважаю самоубийц. Или, может, на самом деле я просто страшусь смерти? Смешно. Сколько разных отговорок для нас придумывает сознание только для того, чтобы скрыть от нас наши собственные страхи и слабости. Я боюсь смерти, но хочу умереть. И где же тут логика?

Осталось совсем немного, я чувствую это. Где-то тут последняя каска и Михаил. Интересно, кто он такой? За что Лилия решила его убить? Она очень изменилась за эти два года. Из потерянной девочки превратилась в девушку и настоящего лидера. Но я перестал ее понимать. Сперва я еще пытался, но со временем мы абсолютно потеряли возможность находить общий язык. Все, что нас объединяет, – постель и жалость к себе. Два жалких человека: безвольный убийца и тот, кто собой заменяет его волю – хрупкая, маленькая девушка с железным взглядом. Жутким до мурашек. Чем старше она становится, тем больше я ее боюсь. Ей всего двадцать лет, но…

А вот и последний. Притаился, чтобы незаметно напасть? Я прав? Нет? Вышел из укрытия, поднял руки. Из-под забрала виднеется длинная борода, аккуратно собранная в кольцо, покрытое рунами. Сраный викинг, мать его. Он что вздумал играть со мной?

– Зачем вышел? – я направил пистолет на мужчину.

– Не хочу умирать, – ответил он, но голос его не дрогнул. Странная решимость для того, кто боится смерти (кто бы говорил, Мори).

– И ты думаешь, что я так просто возьму и отпущу тебя?

– Нет, я не настолько наивен. Но, если бы я не вышел, то точно бы умер, ты намного сильнее меня. А сейчас у меня хотя бы есть шанс.

– Странный фатализм для рядового солдата, – я прострелил викингу обе ноги, он рухнул на пол и закричал. – Я целился в артерии, раз ты такой фаталист, посмотрим насколько тебе повезет.

Я перешагнул через вопящее тело и продолжил путь. Уместен ли фатализм в повседневной жизни? Может, от него одни проблемы? Если бы этот придурок в каске отказался принимать свою судьбу, не покорился бы ложному ощущению, что понимает ее, а пошел наперекор всему своему существу и страхам, плотно засевшим на подкорке, пустил бы всю силу разума и воли на победу надо мной, то с большой долей вероятности одержал бы победу. У меня нет воли, а мне кажется, что мир… эта сраная выгребная яма, в которой мы копошимся, как земляные черви… этот вот мир чувствует силу. И тот, у кого ее больше, всегда побеждает. А черви… Зря я привел их в пример. Люди намного хуже червей. Черви – полезные представители земной флоры и фауны, без них матушке Земле придется худо, – это точно, – а вот без людей? Что изменится без людей? Да, в общем-то, ничего, поэтому я считаю, что долг по-настоящему сильной личности – умереть и прихватить с собой как можно больше своих сородичей.

Я пнул ногой очередную дверь, последний барьер между мной и моей целью. Я оказался в большом помещении, полном подключенных к проводам людей, они лежали на ослепительно-белых столах, рядом с каждым из таких столов находился странный, лихорадочно пищащий прибор. Меня пронзило воспоминание из прошлого, кошмарный сон, от которого я до сих пор не могу избавиться:

«Холодный хирургический стол. Мне очень больно и некомфортно, хочется разреветься от злобы и обиды, но я держусь. Мне кажется, что люди, похитившие меня, недостойны моих слез. Я изо всех сил стараюсь выглядеть сильным, но с каждой секундой мне все сложнее и сложнее. Надо мной склоняется человек, седые волосы собраны в косичку, глаза стеклянные, его рот шевелится, но я не могу разобрать слов. Он берет мою голову, и я ощущаю резкий взрыв боли. Перед тем как окончательно отключиться, в сознании ясно отпечатываются слова: „Иногда сладкое забытье намного лучше горькой правды. Приятных грез“».

Мое прошлое… оно до сих пор остается для меня загадкой. Приступ ненависти охватил мой разум, я выстрелил в одну из пищащих машин, прибор перестал издавать противный, пронзительный звук, а человек дернулся на хирургическом столе и поднял голову; он очнулся от вечного сна, в его глазах отразился страх, обычный и понятный: страх животного. Человек, словно слепой, стал шарить по всему своему телу, ощупывая свою наготу. После попытался встать, но лишь снова неловко дернулся и повалился на ледяной кафельный пол. Я убил его. Одна пуля в затылок. Из жалости. Я многих таких повидал, но никогда раньше так резко не обрывал их сон. Эти люди уже мертвы. От них осталась лишь оболочка. Сознание перенесено на СН-чип. Точнее, даже не так – их сознание и есть СН-чип2.

– Развлекаешься? – от размышлений меня отвлек тяжелый низкий голос, его носитель явно непростой смертный. А еще он прямо у меня за спиной. Вот же ж срань, ага.

– А разве нельзя? – нужно выиграть немного времени и придумать, как действовать. – Я думал все в этих лабораториях «развлекаются». Только улыбку прячут.

– Сложнее всего прятать улыбки персоналу. Но я не об этом хотел с тобой поговорить. Расслабься, я не причиню тебе вреда. Я ждал тебя, Мори.

В последнее время слишком многие узнают мое имя раньше, чем я узнаю, кто они такие. Как там это называется? Популярность?

– Ждал меня? Тогда валяй, говори. Не люблю расстраивать тех, кто ждет меня, особенно так долго. Но сразу хочу предупредить, что автограф-сессия уже закончилась, ты на нее немного опоздал.

Каковы мои шансы? Что, если резко пригнуться и нырнуть в сторону мужчины? Один быстрый рывок, и я смогу сбить его с ног, но у меня нет уверенности в том, получится ли осуществить задуманное или нет. Я, конечно, хочу умереть, но не таким глупым и бездарным образом. Что высекут на моем надгробии: «Поймал пулю, раскорячившись на полу?». Еще варианты? Можно выстрелить в стеклянную колбу впереди, громкий звук отвлечет…

– Я безоружен, можешь повернуться. Я же сказал, что не причиню тебе вреда, Мори. А автограф ты всегда можешь оставить на моей рубашке, маркер я найду.

Называет меня по имени, заискивает… а парень-то – неплохой психолог, знает, как заставить оппонента потерять бдительность, но со мной такие фокусы не прокатят. Хотя его предложение повернуться дает мне неплохие стратегические возможности. Пока я могу разве что пулю спиной поймать.

– Как скажешь, – я повернулся в сторону человека с сильным голосом и направил пистолет на него. Он поднял руки и улыбнулся мне. Мужчина в черном деловом костюме и очках авиаторах. В волосах седина. Лицо уже покрыто морщинами, но при этом еще сохраняет свежесть, человеку на вид не дашь больше сорока. Мужик выглядит как обычный клерк, но почему тогда я чувствую исходящую от него угрозу?

– Теперь время представиться. Меня зовут Михаил. Ты пришел за моей головой, и я тебе ее любезно предоставлю. Но прошу, давай перед этим немного поговорим.

– Действуй. Сначала, я хотел дать тебе минуту, но за шутку про автограф ты получишь две, а после я вышибу твои мозги. Мне ведь тоже нужно за счета платить, а за твой труп хорошо платят. Ничего личного. Возможно, что ты даже хороший человек. Но лутум3 не пахнет. Мое предложение тебя устраивает?

– Вполне, – снова эта жуткая улыбочка, засранец начинает пугать меня. – Если ты не возражаешь, я присяду.

– У тебя есть две минуты. Ты можешь распоряжаться ими, как угодно. Хочешь сесть – садись. Захочешь станцевать канкан или сочинить предсмертную записку – валяй.

Михаил опустил руки и вальяжной походкой направился к стоящим в дальнем углу комнаты стульям. У него осталось чуть больше минуты. Пусть распоряжается своим временем, как ему угодно. Но почему я ощущаю такую угрозу от этого совершенно обычного на вид клерка? Хотя, не просто же так ублюдок попал в список Лилии, она меня за кем попало не отправляет. Нужно быть начеку.

– Начнем, – Михаил поставил стул напротив меня и уселся на него, сложив ногу на ногу. – Я многое знаю о тебе, Мори. Ты крайне интересуешь моего хозяина, он хочет с тобой поговорить… – лицо Михаила искривилось, он озадаченно уставился на свои ноги, ему потребовалось несколько секунд, чтобы вернуть себе самообладание. – Извини, я не это хотел сказать. Интересуешь одну мою очень хорошую подругу. Она давно ищет себе подобных. Тебя не беспокоит твоя память? Знаю, что беспокоит. Можешь не отвечать. Ты видишь разные образы, которым не можешь найти объяснение, а прошлое до сих пор остается для тебя полной загадкой? Я прав?

– Как-то слабенько и неубедительно. А еще у тебя кажется раздвоение личности. Хотя, если бы ты обратился ко мне с подобной галиматьей пару лет назад, я бы уже развесил уши и жадно слушал твой бред. А теперь… теперь мне насрать, я устал бороться. Но извини, что краду твое теперь уже драгоценное время, продолжай.

– Главное – посеять зерно. Не получится с первой попытки, что ж, я не единственный, – Михаил достал из портсигара тонкую, длинную сигарету, дважды щелкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся, – будешь, Мори? У меня осталась еще одна. В дыме много правды.

– Отравить меня решил? А я и не против, давай сюда, – я протянул руку. – Посмотрим, что за правда в твоем дыме, – я взял сигарету с ладони Михаила, чиркнул спичкой о коробок и вдохнул дым. Сладкий. Необычный вкус.

– Чувствуешь? – Михаил загадочно улыбнулся. Если он еще хотя бы раз обнажит свои белоснежные зубы, я точно убью его. Жуткий засранец.

– Что ты хочешь от меня услышать? Я не эксперт в табачной продукции. Насыщенный вкус, тянется приятно. Это все, что я могу тебе рассказать.

– Закрой глаза.

– С какой стати?

По телу пробежал странный холодок, я хотел было нажать на курок, но пальцы отказались слушаться. В какой раз я совершаю подобную ошибку? К черту. УМРУ. И славно. Разве не к смерти я стремлюсь? Страх выдает правду, и правда эта мне неприятна… Интересно, что за вещество в сигарете? Лед? Или какой-нибудь яд? Я думал, что этот придурок не станет меня убивать таким глупым способом.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Я не отравил тебя. Закрой глаза, дай мороку помочь тебе. Мир вокруг, он не тот, каким хочет казаться. Позволь мне помочь тебе сделать первый шаг, мой господин, – Михаила передернуло, мне показалось, что он сам до конца не понимает того, что говорит. Он как живой чревовещатель. Иногда собственные мысли Михаила пробиваются наружу, но потом его сознание снова захватывает кто-то более могущественный.

То же самое сейчас происходит и со мной. Я пытался сопротивляться, но вся моя суть требовала от меня, чтобы я послушно закрыл глаза. Если бы Михаил приказал мне сейчас пустить пулю себе в висок, я бы так и сделал. Получается, кто-то управляет Михаилом, а Михаил управляет мной? Что за чертов любовный треугольник?

Веки опустились, в сознании ясно отпечатался их бесконечно длинный путь: время словно остановилось. Уши пронзила прекрасная мелодия, а все тело охватило нечто… я никогда не испытывал подобного. Блаженство? Так называют это состояние? Но не наркотическое блаженство, не это тупое опьянение забытья – нет. Состояние, в котором я находился, сложно описать словами. Я словно вернулся к началу, осознал себя заново. Это не похоже и на религиозный экстаз, абсолютно не то. Ни одно слово, придуманное человеком для описания физического и эмоционального состояния, тут не подходит. Первородная чистота – я бы сказал так, но и этого мало.

Рука коснулась моего плеча, тело пронзила ностальгия. Теперь для меня это было вполне осязаемое чувство, чувство скорби по давно утраченному, пронизывающее все естество и ветвящееся внутри него печалью утраты. Мое прошлое – я должен вернуть его, чего бы это мне ни стоило.

– На первый раз хватит, – рука притянула меня к себе, мое сознание снова окунулось в отвратительную действительность. Спазмы пронзили мое тело, я опорожнил и без того пустой желудок и рухнул на колени.

Злость, бесконечная ярость поднималась в моем разуме, я хотел уничтожить что-то, сломать, лишить живое его изначальной формы, как только что лишили меня. Я поднял глаза и увидел Михаила, его фигура возвышалась надо мной, весь его образ как бы источал насмешку. Казалось, что Михаил смеется над моим незнанием; над моим невежеством в вопросе давно понятном и известном ему. Я вскочил на ноги. Этот урод, эта ТВАРЬ. Этот НАГЛЫЙ СУЧИЙ СЫН смотрел на меня с сожалением и состраданием. Я выстрелил ему в грудь, затем еще раз и еще: тело Михаила принимало в себя пулю за пулей, словно ебучая губка. Мне хотелось кричать и плакать одновременно. Чем эта МРАЗЬ накачала меня?

Когда пистолет перестал трястись в руке, я попытался удержаться на ногах, но вместо этого упал и больно ударился лицом о каменную плитку. Ненависть постепенно угасала в моем разуме: резкой вспышкой она захватила мои мысли, и такой же резкой вспышкой ко мне снова вернулось нормальное мировосприятие.

Здоровой рукой я оттолкнулся и вскочил на ноги. Голова закружилась и меня снова чуть не стошнило. Но не это важно! Не это, сука, сейчас важно! Где тело этого ублюдка? Я только что выпустил в него всю обойму. Я своими глазами лицезрел, как угасает на харе Михаила его надменная улыбка; но где же тогда тело? Черт.

Давай взглянем на вещи рационально, Мори. У меня есть два варианта и оба неутешительны для меня/тебя: вариант первый – я идиот, который провалялся в коматозном состоянии намного дольше, чем ему показалось, и Михаил уже десять раз успел сбежать, а все пули из пистолета были выпущены в стену. В пользу этого варианта говорит тот факт, что нигде нет трупа. А оспаривает его – отсутствие дыр в стенах. Пули же должны были куда-то деться, если не попали в тело? Логично. Тогда вариант второй – я окончательно сошел с ума, и никакого Михаила не существует. Я сам придумал его. Тогда это должно быть какое-то коллективное помешательство, потому что задание на его голову мне выдала Лилия и ее новый протеже – мистер вечно во всем успешный и идеальный господин РО. А вдруг есть и что-то еще? Что-то, что ускользнуло от моего внимания? Мне страшно проверять обойму пистолета, но я должен. Не стану. Я щелкнул кнопку, позволив обойме упасть на пол. Не стану и точка. Трус. Жалкий трус, рассуждающий о смерти и боящийся ее. Как же я жалок. До чего же я ненавижу себя. И в то же время боюсь потерять свою личность и кануть в бездну небытия. Жалкий ублюдок.

К черту. Времени очень мало. Нужно выбираться отсюда. Ошибки иногда случаются. Я никому ничего не должен. Если будут возникать – убью и их, или они убьют меня. Какая уже к черту разница. Я работаю с этими придурками не из преданности, а из отчаяния, так что мне абсолютно плевать на то, что они обо мне подумают. Хотя ощущение такое паршивое на подкорке засело, даже не знаю с чем его сравнить, какая-то незавершенность, причем незавершенность раздражающая. Есть у меня все-таки одна ассоциация, речь пойдет про эякуляцию. Вот представь себе, что ты наяриваешь на самое крутое порно в твоей жизни или занимаешься сексом с женщиной своей мечты – вот-вот и момент счастья пронзит все твое существо, оставив после себя тупую пустоту; но нет, какое-нибудь случайное происшествие сбивает весь темп действа за секунду до его логического окончания, и ты ощущаешь «мерзкий гнев». Так я эту херню теперь и буду называть. Мерзкий, мать его, гнев. Именно его сейчас я и испытываю, правда по несколько иной причине: я выстрелил, но не увидел результата. Вложил всю свою ненависть в убийство, а убийства не случилось. Короче, облом.

Я убрал пистолет в кобуру на поясе, поправил плащ и двинул к выходу. Выберусь отсюда и первым делом нажрусь, как скотина. Отчет подождет. Никуда эти придурки не денутся, потерпят. Я ведь терплю их общество. Путь в обратную сторону занял намного меньше времени. Мистер сраный, мать его, викинг потерял сознание, но не умер. Никогда я так не радовался результатам своей грязной работы, как сегодня: эти тела на полу, они подтверждение того, что я в своем уме. Доказательство моей вменяемости. Я вытащил из кармана плаща набор первой помощи и кинул рядом с викингом. Если очнется, то выживет. У меня очень жирный медицинский набор, даже по меркам очень больших шишек. Пара инъекций и даже мертвец восстанет.

Подземная лаборатория, в которой я оказался, и которая чуть не свела меня с ума, располагается прямо под самым богатым районом Тенебриса. У меня ушло несколько дней на то, чтобы выследить ее сотрудников и понять, как попасть внутрь. Все оказалось до тошноты тривиально, прямо как в каком-нибудь идиотском шпионском фильме, где главный герой вечно пьет мартини, прячет армейский арсенал у себя в пиджаке и спит с невыносимо идеальными женщинами. Так вот, о тривиальности, лаборатория уютно расположилась под одним из самых дорогих ресторанов города – «Abominatio». РО как-то приглашал меня сюда пропустить с ним пару стаканчиков и рассказывал о том, как на заре своей карьеры проворачивал в ресторане «великие дела», но меня тошнит от этого придурка, поэтому на все его предложения я обычно отвечал отказом; и зря, так бы мне было намного проще раскусить всю эту идиотскую систему. К черту.

Я толкнул бронированную дверь, последнее препятствие на своем пути, и оказался на кухне. Накануне этого дела меня посещали некоторые мысли, то есть, мне как-то паршиво в этом признаваться, но я хотел вызвать группу зачистки и избавиться и от персонала ресторана; но я не мразь. Кто угодно, но не мразь. Я не та сволочь, что идет по головам. Я никогда не подниму руку на того, кто не поднял ее на меня. Простое правило. Та женщина у входа. Я убил ее за дело. И нет, я не оправдываюсь. Сучка наставила на меня пистолет! Именно! Когда говоришь о людях в таком тоне, то как-то проще переживать то зло, которое ты им причинил. Я убил женщину. И я не раскаиваюсь. Она подняла на меня руку, а я поднял руку на нее в ответ. Безумие уже на пороге моего сраного домика рассудительности. Меня всегда удивляло то, как МВ иногда без умолку трещал сам с собой. В этом идиоте словно уживались две личности, и теперь я, кажется, понимаю, как это произошло. Совесть вечно пытается быть выше, толкует о твоих грехах. И чем больше дерьма ты совершаешь, тем сильнее твоя совесть от тебя отделяется. В один прекрасный день ты рискуешь проснуться с двумя голосами в башке: один твой, другой, кстати, тоже вполне себе похож на твой, но принадлежит он другой личности, рафинированному идеальному образу тебя, который поселили в тебе культура и мораль. Я пока до этого еще не дошел, но проделал точно больше половины пути, чтобы свихнуться. Сегодняшняя ситуация лучшее этому доказательство.

Ресторан абсолютно пуст. РО подсуетился и решил этот вопрос через свои каналы. Не знаю, как ему это удалось; хотя с его-то связями… Пожалуй, зря я забиваю себе этим голову. Имея в распоряжении целую корпорацию я тоже, наверное, был бы в состоянии решать такие вопросы. А так… так я просто наемник. Жалкий наемник. Кризис идентичности? А, Мори? К черту. Хочу выпить. Делать это тут небезопасно, потому что скоро в ресторан нагрянут люди Римса, его тайная полиция, которую он организовал два года назад, и которая захватила почти весь Тенебрис, но мне плевать. Пусть попробуют доказать, что я причастен к каким-то темным делам. Выстрелы? Понятия не имею, найдите их источник и тела, после этого и поговорим. А чтобы найти эту дурацкую потайную дверь на кухне, лично я потратил несколько часов; пусть тоже помучаются. Мартини. Я буду пить мартини, мать его. Раз уж я оказался в дешевом шпионском триллере про неудачника, потерявшего собственную идентичность, то пусть уж хотя бы мартини будет. Никаких женщин и личного арсенала в кармане, никаких крутых фразочек, только алкогольный делирий.

Я взял две бутылки мартини и вышел на террасу, свежий воздух. Людей на улице тоже немного, бредут по своим делам и даже не подозревают, какая сраная драма развернулась в этом с виду фешенебельном месте. Единственные драмы, которые видел этот ресторан на протяжении десятилетий – это ссоры постоянных клиентов с их многочисленными любовницами и женами, а, может, и любовниками. В свободном мире живем все-таки.

Я присел за столик и приложился к горлышку бутылки. Два глотка и мне стало намного легче. Забавно. Прямо на дорогом лаковом покрытии чем-то острым вырезана типичная любовная надпись: С+К – равно сердечко. Интересно кто эти С и К? Не думал, что толстосумы тоже подвержены резким приступам чувств. Хотя… все мы люди, разница только в целях, а цели определяет удача. Многим кажется, что родиться в нищете с кучей болезней – это кара небесная или испытание, но, к сожалению, это лишь случайность, как и все остальное в этом мире. Придавая таким событиям смысл, люди пытаются убежать сами от себя, чтобы не раствориться в пучине осознания бессмысленности собственного существования и собственных достижений: ведь чего бы ты не достиг за свою жизнь, рано или поздно время заберет это у тебя или твоих потомков, время смоет любое зло или добро, которые ты причинил миру. От таких мыслей хочется зарыться поглубже в нору отрицания и покончить с собой… не стоит этого делать. Борьба имеет смысл. Пока ты дышишь, пока ты мыслишь, до последней секунды осмысленного существования, борьба имеет смысл. Ты не сможешь победить мир в этой войне, но ты можешь показать ему, что и у тебя есть сила, что и ты способен творить. А дальше, как пойдет. Не знаю, существует ли Бог или вселенский судья, но если они есть, то эти засранцы точно накинут тебе пару балов за твои земные старания. Я сделал еще один большой глоток и поднял голову: небо, темное, то ли от грозовых туч, то ли от моих дерьмовых мыслей, ага.

– Грустишь? – я давно ощущал чье-то присутствие, поэтому легко поймал на мушку молодого человека в потрепанном бежевом костюме, он улыбнулся мне, поправил шляпу на голове (очередной клоун, в Тенебрисе их слишком много) и присел напротив меня. – Можно составить тебе компанию?

– Поступай как знаешь, мне все равно.

– Ну, значит можно, – парень расстегнул верхние пуговицы пальто и извлек из внутреннего кармана что-то завернутое в фольгу. – Пирожные. Всегда ношу их с собой. Мама приучила. Когда много думаешь, нужно давать мозгу достаточно глюкозы, понимаешь? Возьми одно, нельзя пить на голодный желудок.

Я взял протянутый мне сверток, обычное шоколадное пирожное. Отравить меня хочет? Он не первый сегодня, и скорее всего не последний. К черту. Я вытащил пирожное и откусил. Учиться на своих ошибках – это не про меня.

– Вкусные. Спасибо.

– Обращайся. Меня зовут Си. Как зовут тебя, я знаю.

– Слишком много людей знает мое имя. Скоро это начнет меня пугать. Но не в этом суть, что тебе от меня нужно?

– Ничего. Хочу разделить с тобой вечернюю трапезу, а после я пропаду так же, как и появился.

– Ты тоже умеешь растворяться в воздухе после того, как в тебя выпустили целую обойму из пистолета? Если да, то поделить секретом.

– Нет. Хожу на своих двоих, а если выпустить в меня обойму из пистолета – я умру, – парень откусил немного от своего пирожного. Я присмотрелся к нему, необычная внешность: худое лицо с длинным носом и выступающими зелеными глазами, кожа очень бледная, волосы практически белые, с желтизной. Парню всего-то чуть-чуть не хватило, чтобы его можно было назвать альбиносом. Сейчас он скорее не особо удачная копия.

– Славно. Тогда проясним еще один момент, чтобы я уж точно был в тебе уверен. Ты ведь не станешь рассказывать мне сумасшедшие истории об устройстве мира и говорить, что у меня третий глаз закрыт?

– Нет. Этого я делать тоже не стану, – недоальбинос улыбнулся мне, странная улыбка, бесчувственная, вымученная, но в то же время ощущается, что человек пытается искренне проявить свое хорошее расположение к тебе. – Только посижу с тобой немного, когда уйдешь ты, уйду и я. Рассказывать мне нечего. Имя мое ты уже знаешь. А остальная моя жизнь слишком скучна, чтобы забивать тебе голову подробностями о ней.

– И все-таки меня не покидает ощущение, что ты один из этих загадочных засранцев. Ладно. Будем играть по твоим правилам.

– Спасибо, Мори. Мне правда очень приятно находиться здесь с тобой. Мне очень жаль, что я совсем не могу ничего тебе рассказать, чтобы поддержать беседу.

Мы молча продолжили есть свои пирожные. Холодно. Конец осени уже, скоро зима. Выйдя из лаборатории, я был на взводе, не чувствовал, как зябнут ноги, насколько у меня холодные пальцы на руках, как неприятно ноет поясница и болит голова. Чувства снова вернулись ко мне и от этого стало погано. Быть человеком – значит страдать. Всегда что-нибудь болит, ноет, мерзнет, не нравится. Какая ирония. Я залпом прикончил первую бутылку и положил пистолет на стол. Будь что будет. Не хочу убивать этого человека, даже если он шпион или наемный убийца.

– Будешь? – я указал головой на вторую бутылку.

– Если только совсем немного. Я принесу нам стаканы или бокалы.

Си ушел, походка уверенная, ступни смотрят немного вовнутрь, совсем незаметно, если не присматриваться. Постоянно поправляет свои волосы. Я так тоже когда-то делал, пока не подстригся почти под ноль. Люди очень похожи. Мне кажется, по миру бродит не меньше десятка таких же желчных придурков, как я; и точно не меньше десятка таких же странных, слащавых засранцев, как Си. Что же это у него за имя такое? Сокращение? Кличка? К черту. Буду я еще над этим голову ломать. Хотя первое, что мне приходит в голову – Сильвер. Долговязый Джон Сильвер из Острова сокровищ. Но кто в здравом уме назовет своего ребенка Сильвер? Любой житель Тенебриса, тут здравомыслящих уже не осталось, все давно с катушек слетели.

– Во вкусе тебе не откажешь! – я посмотрел на пару длинных, изогнутых бокалов с позолотой.

– Наверное, – Си поставил бокалы на стол, – пью я редко, поэтому не хотелось превращать это событие во что-то обыденное.

– А что, по-твоему, не обыденность? – я разлил мартини по бокалам. – Вот тебе и тема для беседы появилась.

– Не знаю, наверное, то, что после себя оставляет четкое воспоминание. То есть, я хочу сказать, Мори… ты не против, что я по имени и на «ты»? – Си немного замялся.

– Нет, продолжай.

– Еще раз спасибо. Так вот. Ты же ведь тоже не помнишь большую часть своей жизни? Ну… – Си снова замялся, но почему-то меня не покидало ощущение, что этот человек совсем не из робкого десятка; и вот так мяться для него скорее исключение из правил, чем норма. – Я не хочу сказать что-то плохое или намекнуть на твое прошлое, я сейчас без контекста совсем. Я вот помню только обрывки, небольшие картинки из детства, юности и начала взрослой жизни. Более-менее цельно я помню только то, что происходило со мной в течение последнего года, а эмоциональную окраску в воспоминаниях имеют лишь самые яркие события. И вот я клоню к тому, что мы ведь, в сущности говоря, каждый год становимся разными людьми, но вот именно такие четкие, эмоционально окрашенные, воспоминания из прошлого, именно они помогают нам точно переносить свой образ из года в год и принимать верные решения. Если бы не они, мы бы стали безликими. Благодаря тебе, будущий я, возможно, когда-нибудь примет верное решение.

– Ты – это я пару лет назад. У меня тогда еще были силы на то, чтобы размышлять о таких вещах. И посмотри, где я оказался после таких размышлений… Давай лучше выпьем. Через час мне нужно быть у моих боссов с отчетом. Я не особо их люблю, но с недавних пор я заделался педантом, поэтому опозданий не приемлю.

– Давай! – Си поднял свой бокал, и мы чокнулись.

Есть в этом парне что-то такое… почему-то мне хочется говорить с ним и дальше, но дела не ждут, тем более судя по тому, как сгустились облака, скоро точно начнется дождь, а, может быть, и первый снег.

– Мне пора идти. Можно задать тебе вопрос?

– Я работаю на Римса. Ты же это хотел узнать?

– Да. Зачем он прислал тебя?

– Уговор был всего на один вопрос, хотя, мы же теперь вроде как друзья. Ты первый человек, с которым я вот так вот смог выпить и почесать языком, обычно люди меня боятся или сторонятся, так что частично отвечу на второй вопрос: я наблюдатель. Большего тебе знать не нужно.

– Вы точно сговорились и решили свести меня с ума. К черту! Если я не буду слишком много об этом думать, то и с ума не сойду. Верно?

– Верно, Мори. Приятно было провести с тобой время, мне тоже пора.

– Удачи.

Мы поднялись с мест, Си на секунду застыл, пока я не пожелал ему удачи, вид у парня был достаточно расслабленный и собранный, но стоило мне произнести это слово, Си изменился в лице, его скулы дрогнули, он словно пропустил через себя разряд тока. Такое бывает, когда человек испытывает очень яркие, сильные эмоции.

– И тебе, – Си отвернулся и очень быстрым шагом направился к выходу. Даже сама его походка изменилась, стала очень нервной и неуверенной. Что же необычного я сказал? Как простое пожелание удачи может так сильно выбить человека из колеи?

Я знаю ответ на этот вопрос! Какой? К черту! Раньше я слишком много думал, в этом и был главный корень всех моих проблем. Теперь я действую. А мысли… этих паршивых мелких подстрекателей, что бегают внутри моей черепной коробки, я стараюсь отсеивать и не пускать к себе в сознание. Слишком уж дерьмово они влияют на мое настроение и продуктивность. Можно возразить, дескать, бегство от мыслей – это бегство от самого себя. Раньше бы и я сам так сказал, но теперь, когда каждую секунду мое тело сотрясается от приступов ненависти к себе и паники, я не могу позволить себе такую роскошь: серьезно думать обо всем, что приходит мне в голову.

Я крепко затянулся и направился к выходу из ресторана. Лилия отдала мне свой портсигар, очень удобная и необычная вещь. Почему-то она навевает мысли о Стильном. Интересно, что в голове у Римса? После той истории два года назад, мы с ним больше не встречались. Этот придурок остался на посту министра, окончательно закрепился у власти и развязал войну со всем миром. И как неудивительно, но Тенебрис может себе не только позволить ее вести, но и победить в ней. Больше половины свободных городов-стран приняли вассальные договоры и вступили в Федерацию РТ. Несложно догадаться почему именно РТ. Римс-Тенебрис. У нашего нового министра гонора и самолюбия столько, что, если его разделить между всеми жителями планеты, мы получим расу сверхлюдей по Ницше. Правда, эти сверхлюди даже задницу без посторонней помощи подтереть не смогут. Таков уж наш министр.

Вышел на улицу и попал под проливной дождь. Знал же, что так и будет. Точно ведь знал, но через дорогу меня терпеливо дожидается мой водитель. Сказал так, как будто сам уже стал большой шишкой, но нет, машину и водителя мне предоставил РО. Еще один придурок с именем из двух букв. Сейчас придется говорить с ним и Лилией. Они возомнили себя невесть кем, думают, что только им под силу направить Тенебрис на путь развития и «спасти его от коварных планов Римса». Все это – политическая чушь и профанация, в которой я участвую лишь потому, что… я уже говорил почему. Не вижу смысла повторяться и так ною, не переставая.

Дошел до машины, бросил сигарету и погрузился в мягкий кожаный салон WMB4 N5s, новая машина в линейке, купе люкс-класса с откидной крышей, подогревом жопы и дверьми, которые автоматически открываются при приближении зарегистрированного в системе машины человека. Очень удобно. Последние пару месяцев меня любезно катает на ней татуированный здоровяк по имени Иван. Мы обычно перекидываемся только дежурными фразами, ничего более.

– Я тут закончил, можем ехать.

– Принято. Не возражаете против музыки?

– Давай, только что-нибудь нормальное, никакой попсы. И так голова болит.

– Сам такое не люблю. Что думаете насчет Die So Fluid?

– Никогда не слышал, и это хороший знак. Ставь.

– Отличная группа. Начнем с «Spawn Of Dysfunction», чтобы ввести вас в курс их музыки.

– Поехали. Я очень устал.

Стоило упомянуть, что водитель мой – жуткий меломан. Я даже возраста его не знаю, зато знаю, какую музыку он любит. Рок и чем альтернативнее этот рок, тем сильнее мой водитель будет воспевать ему дифирамбы. Машина двинулась, довольный здоровяк на переднем сиденье покачивал головой в такт музыке и, кажется, даже напевал что-то по памяти.

Солнце окончательно скрылось, а луна спряталась в облаках. Теперь одни лишь уличные фонари и редкие неоновые вывески поддерживают порядок во всем Тенебрисе, без них мы бы все исчезли в бесконечной тьме. Мимо иногда проносятся встречные машины, но их очень мало. Пешеходов же совсем нет, все прячутся от дождя по домам или в многочисленных забегаловках/барах и прочих заведениях. Удивительно, как жизнь такого никчемного ублюдка, вроде меня, может измениться всего за пару лет. Совсем недавно я передвигался только на своих двоих и то, сложно назвать передвижением, редкие прогулки вокруг дома; а теперь у меня есть личный водитель, карманы ломятся от лутума, который я спускаю в казино и барах, но… при этом нет части руки, нормального зрения и мотивации жить.

Тогда, два года назад, мне тоже казалось, что я потерянный человек, что жизнь моя проходит мимо и все в этом духе, но я не понимал, насколько на самом деле счастлив. Моим счастьем были люди, окружавшие меня в то время. Своей любовью и дружбой они заткнули зияющие в моей памяти дыры. А я взял и подвел их. Как можно одновременно быть и бесполезным, и невезучим? Если бы я был только бесполезным или только невезучим, все вышло бы совсем иначе. Дмитрий Петрович мертв, Марсель мертв, Дикий мертв, Маэстро мертв, МВ мертв, Крис покончила с собой, от Стильного остались только ошметки на ебучем ковре. Ублюдок НП сначала спелся с РО и во всем ему угождал, а после и вовсе куда-то пропал. Дохлый и его мать уехали почти сразу после случившего в башне. Я отдал им остатки своего лутума и отправил в закат. Все, кому я мог довериться, растворились в пустоте. Какое красивое выражение… Нет! Они не растворились в пустоте, их тела где-то гниют. Те, кого я смог похоронить, – гниют в могиле; те, кого не смог, – гниют непонятно где. Вот это уже похоже на правду. Все мы удобрения.

Зато я жив. Человек без прошлого и будущего. Я до сих пор так и не понял, что из моего прошлого правда, а что ложь. Римс жив. Отделался парой шрамов. И теперь продолжает строить козни. До сих пор не понимаю, почему после всего случившегося, он так просто отпустил меня. А теперь вот присылает своих шестерок, чтобы они разделили со мной вечернюю трапезу. И это несмотря на то, что я совершил особо тяжкое преступление. Убил целую кучу людей. Римс не мог не знать об этом и все равно послал только одного человека, чтобы тот покормил меня. Это абсурд. Сумасшествие. Я не понимаю Римса, а потому презираю его… и боюсь.

Вывески и фонари вместе сливаются в бесконечную полосу. Стоит машине немного набрать скорость, и полоса меняет свой цвет. Она словно делит мир пополам, на верхнюю и нижнюю части. А если машина тормозит, мир вновь собирается в единое целое. Красочные ночные клубы и вызывающие рестораны закончились, мы въехали в деловую часть города, тут все, наоборот, выглядит крайне тусклым и скучным, а огоньки горят только в окнах высоких домов, каждый из которых принадлежит очередной корпорации, бандитскому клану или еще какой шайке проходимцев. Честные люди остались далеко позади, в дешевых мотелях и полуразрушенных хибарах, им никогда не узнать, что скрывается за огоньками небоскребов. Какие темные делишки плетут те, кто распоряжается их жизнями.

Самолично взяв себе такое право обитатели небоскребов, любители деловых костюмов и лутума, или проще говоря – напыщенные ублюдки, принимают решения не только за свои самодовольные рожи, но и за народ, который никогда ни о чем подобном их не просил. Сколько же гордости, напыщенности и дерьма должно быть в человеке, чтобы он вдруг решил, что он выше остальных и имеет право повелевать. Я не верю в Бога, но верю в блядское равенство. И пока я жив, ни один пиджак рядом со мной не причинит вреда простому человеку. Это уж я могу себе пообещать. На это только я теперь и годен.

– Скоро будем на месте, – Иван остановил машину на светофоре и повернулся ко мне, – у вас не найдется закурить? Пока вас ждал, добил свою пачку.

Точно! У меня же есть сигареты… я был так взбудоражен, так всклокочен событиями прошедшего дня, что совсем забыл о том, что я сраный курильщик. Ну и шутка юмора, однако.

– Держи, – я протянул пачку Ивану, и сам взял одну сигарету. Мы оба не без удовольствия закурили.

– Как вам эта песня?

Я прислушался, снова рок, женский вокал, на мой вкус очень даже ничего, но названия группы я снова не мог припомнить. Все-таки рок не мой жанр.

– Неплохо. Если мне когда-нибудь дадут другого водителя, я буду очень расстроен. Честно. Что за группа?

– The Pretty Reckless, песня «My Medicine». Моя жена ее просто обожала. Я сначала носом воротил, но потом и сам проникся.

– Почему про жену в прошедшем времени?

– Потому что теперь она не моя жена. Уехала из Тенебриса. Сказала, что тут не может найти себя. Понимаете? Не может найти себя…

– Отчасти. Я никогда не был женат. И никогда не пытался найти себя.

– Знаете, я вот считаю, что если человек не может найти себя в себе, если ему для этого нужны переезды, медитации, наставники и прочая галиматья, то нет в этом человеке человека. Пустой он. Настоящий человек всегда есть, он себя не терял и не потеряет. Вот я сижу перед вами. И я – это я. Отнимите у меня имя, лишите одежды и татуировок, да хоть в лесу среди мартышек поселите, но я, бля, останусь собой, потому что тот путь, который моя личность прошла, сформировал меня, окончательно оформил. Мне ничего не нужно, чтобы быть собой, потому что… сложно это. А вы, что думаете?

Ивана явно сильно задел переезд его жены, раз он так вспылил. Я передал ему вторую сигарету и закурил сам, над нами уже возвышалось огромное, монструозное здание – башня РО или как его прозвали в народе – Великого. Еще пара поворотов и мне придется встретиться с хозяином этой башни. Хотелось бы добавить, что в процессе я убью дракона и спасу принцессу, но, к сожалению, дракон – это я. А убивать себя, я пока что не планирую.

– В этом вопросе я не так критичен, как ты. То есть, знаешь… я тоже думаю, что все эти поиски – туфта, но немного по другой причине. Не каждому везет стать цельной и независимой личностью, и тем более не каждый может провозгласить себя окончательной версией себя. Как по мне, однажды предназначение само находит человека. Он может даже не подозревать, что его предназначение уже найдено или вообще исполнено. В этом главная ирония всего нашего идиотского существования. Человек может искать себя, как ты говоришь, но при этом в этих поисках не будет никакого смысла по причине того, что предназначение человека уже выполнено, и теперь он просто пустой сосуд, который волен распоряжаться своей судьбой, как ему захочется. Ему уже не нужно искать себя, он может быть всем.

– На буддизм похоже. Один мой товарищ, Виктором зовут, постоянно мне похожие вещи говорил, потом окончательно умом двинулся, стал книги писать, странные книги, я пытался их читать, друг он мне все-таки, но там такая чушь, но дело-то не в этом, представляете… Виктор-то стал очень популярным человеком! Теперь писаниной себе на жизнь зарабатывает, пока я со своим трезвым подходом к жизни баранку кручу. Если бы только с вами ездил, то это одно дело, а так мне приходится и мудаков разных возить. Они нас водителей за людей не считают, говорят со мной так, словно я даже рядом с ними находиться недостоин.

– У каждого воина свой путь. И раз ты мне напомнил про мудаков разных, давай на «ты» перейдем. А то ты ко мне на «вы», неудобно.

– Спасибо, Мори. Очень приятно с тобой ездить, отличный ты парень.

– Господи, я же тебе не подарок какой сделал, только немного уменьшил градус официальности в наших отношениях. И еще… слушай, можешь мне как-нибудь принести книгу этого твоего друга. Правда интересно, что там твой сумасшедший написал такого.

Мы въехали на подземную парковку.

– Хорошо, возьму ее с собой в следующий раз, – Иван остановил машину и хотел было выйти, чтобы открыть мне дверь, но я положил ему руку на плечо и мотнул головой.

– Уменьшаем градус официальности. Дверь я и сам в состоянии открыть.

– Удачной аудиенции, Мори, – здоровяк улыбнулся мне напоследок.

– Отлично ты это подметил, – я захлопнул за собой дверь и вдохнул сырой воздух, – аудиенция!

Последнее слово я сказал почти шепотом, сказал для себя, чтобы посмаковать его звучание, ведь Иван абсолютно прав. Я приехал на аудиенцию к монарху, который в очередной раз милостиво позволил мне обратиться к себе. За всей своей напускной простотой РО прячет огромное самолюбие, и это меня раздражает. Засранец презирает меня, улыбаясь мне. Такое мне совсем не по душе.

Я зашел в лифт. Настроение хуже некуда. Лучше бы я лед5 на районе толкал, чем с РО работал.

Далее последовали привычные процедуры: металлоискатель, обыск, сдача всего оружия, забирают даже ключи от квартиры, якобы они железные и ими можно причинить вред. Бред, но кто я такой, чтобы спорить? У пешки не может быть своего мнения.

А теперь меня ждут бесконечные лестницы и лифты. После того, что произошло в соседней башне пару лет назад, РО буквально помешался на безопасности. Теперь, чтобы попасть в его кабинет, нужно пройти несколько проверок на разных этажах, после сесть на один лифт, который отвезет тебя к очередному проверочному пункту и только после этого можно выйти к основному лифту, который ведет всего в три места: кабинет РО, его спальня и комната Лилии. На каждом пункте находится по меньшей мере по десять-пятнадцать вооруженных до зубов засранцев. Это без учета того, что на каждом этаже башни дежурит специально сформированная охрана, которой командует очень странный тип. Говорят, раньше он тут сортиры чистил, а теперь стал правой рукой РО. Зовут его, кажется, Виктор, но обычно все обращаются к нему по кличке – Чистюля. Надо же было выдумать такое прозвище! Навевает всякие дурацкие мысли.

– Руки! – очередной бронированный засранец орет мне в лицо то, что до него орали уже несколько раз. Достало! С удовольствием бы заехал этому придурку по морде.

– Поднял, – я вздохнул, – можно быстрее с этим всем закончить?

– Я знаю, кто вы, но наш босс велел досматривать всех без оглядки на социальный статус и роль в башне, поэтому встаньте, пожалуйста, к стене, ноги на ширине плеч, руки вверх.

– Чистюля что ли?

– Да, господин… – охранник замялся, даже ему было неловко произносить слова «господин» и «Чистюля» в одном предложении, я улыбнулся, и чтобы не смущать парня еще больше, сделал то, что он сказал.

– Можете проходить. Господин РО уже ждет вас.

– Еще бы он не ждал, – я прошел мимо охранников, последняя парочка бронированных идиотов расступилась и впустила меня в полностью стеклянный лифт.

Говорят, что раньше РО был другим. До покушения на него и событий в Правительственной башне. Был более человечным, куча охранников и стеклянный лифт в те времена его бы рассмешили, а теперь это стало для него неотъемлемой частью жизни. Хотя бы песенка в лифте приятная играет, задорная такая6. Название забыл. На языке крутится, но вспомнить не могу. Ну и ладно.

Кстати, я уже давно ломаю себе голову над одним вопросом: «Почему РО и Лилия так сблизились?». РО выполняет любые капризы этой противной девки, буквально любые, словно не он заправляет тут всем, а Лилия. Причем я точно знаю, что интерес этот не сексуальный. РО обращается с ней, как с собственной дочерью, и это выбивает меня из колеи. Изначально эти двое встретились благодаря мне… ну как благодаря… скорее, из-за меня. После взрыва РО оплатил мое лечение, за его лутум врачи собрали меня по частям. Лилия единственный человек, который навещал меня в больнице, кроме самого РО, само собой. Так закрутился наш с Лилией романчик и их странная дружба с господином Великим.

Двери лифта открылись, и я оказался в просторном помещении. Почти все свободное пространство в кабинете занимают книжные шкафы, ломящиеся от книг; и бесчисленные полки, и подставки, на которых уютно расположились экзотические аксессуары почти изо всех частей Нового мира7, неотъемлемая часть кабинета любого богача: сабли, шпаги, вазы, скульптуры и прочий мусор. В конце помещения выделяется огромное круглое окно, покрытое готическим орнаментом, а рядом с ним – длинный черный стол. Сейчас он пустует, потому что мой мучитель и по совместительству хозяин кабинета спрятался в тени шкафов. Он явно рассчитывает напугать меня. Ребячество. Но некоторые прихоти детишек стоит удовлетворять; а большие управленцы ничем не отличаются от детей. Я шагнул вглубь кабинета и изобразил удивление, когда мне навстречу вышла полноватая фигура в халате и трениках. Теперь этого человека вряд ли можно назвать Великим. Он больше похож на довольного дядюшку или продавца хот-догов. Довольный дядюшка, продающий хот-доги? Это было бы очень смешно, если бы РО действительно торговал едой, а не оружием.

– Мори! – тяжелая рука легла мне на плечо. – Проходи, выпьем вина и обсудим то, что должно обсудить. Как самочувствие?

РО подхватил меня под руку и поволок к своему рабочему месту, усадил в кресло напротив своего стола, достал два бокала и наполнил их напитком из маленькой изогнутой бутылки.

– Что это?

– Последняя бутылка из одной очень известной коллекции, навскидку стоит примерно десять миллионов. В последнее время я стал ужасным транжирой. Но ты должен понять меня и простить, если сможешь, так спокойно на душе мне не было… никогда. Я словно оковы с себя скинул. Больше никаких режимов, подъемов в пять утра, чтения сотни книг в неделю, каждодневных совещаний по поводу и без, я свободен. Немного толстоват, слишком ленив, но зато свободен. Сознание обмануть сложнее всего. Я вот смог и тебе советую. Лилия за тебя печется, жалуется постоянно, что ты сам не свой, весь в «ментальных боевых шрамах», да и физических на нас с тобой хоть отбавляй, но не об этом сейчас…

– Что за чушь ты несешь? Я думал, мы обсудим мою работу. Контракт, который вы с Лилией мне поручили.

– Я уже знаю все, что мне нужно. Выпей немного и расслабься. В бутылке хватит вина еще на два бокала. То есть мы с тобой сейчас выпьем по два с половиной миллиона. Уму непостижимо. Скажи же?

– Скажу же, – я залпом опрокинул бокал, – закурить есть? Желательно тоже что-нибудь за пару миллионов.

Последнее я сказал с издевкой, но РО с недавних пор стал настолько поглощен своим безумным оптимизмом и транжирством, что абсолютно проигнорировал мое замечание и достал из стола набор папирос.

– Каждая по пятьсот тысяч. Из коллекции одного видного политика, который умер еще задолго до нашего рождения. Бери. Кури. Наслаждайся.

– Ты ничего не хочешь у меня спросить? Узнать детали?

– Нет. И ты тоже мне ничего не говори. Никакой работы. Я уже сказал, что знаю все, что мне нужно знать. Остальное на твоей совести, – РО странно подмигнул мне.

С ума он, что ли, сошел? Окончательно впал в детство? Я знаю этого человека всего два года. В первое время он ходил мрачнее тучи, потом стал просто неприятным молчаливым типом, почти таким же неприятным, как я сам. Но около восьми месяцев назад он вдруг переменился и превратился вот в «это», набрал вес и стал вести себя со мной так, словно я его сын. Пригласил на работу. Они и до этого проворачивали с Лилией какие-то дела, но мне было не до этого. Я только иногда помогал им по мере своих возможностей. Для меня это было полезно, потому что я набирался опыта, и, в конце концов, РО очень неплохо платил. До меня, конечно, доходила только малая толика лутума, остальное оседало на счетах Лилии, которая после смерти отца помешалась на идее мести. Сначала я пытался ее в этом поддерживать, но чем дальше она заходила в своем безумии, тем меньше я ее понимал. Дошло до того, что между нами образовалась настоящая пропасть. Мне кажется, что теперь только РО и Лилия понимают друг друга. Оба совсем с катушек слетели.

– Если ты ничего больше от меня не хочешь, то я, пожалуй, пойду? – я взял из пачки одну папиросу. – Раскурю ее позже.

– Лилия хочет. Поднимись к ней.

– Слушай. Я работаю на тебя. С ней у меня никаких дел больше нет. Если у нее есть заказ, пусть обращается ко мне через тебя.

– Не будь таким засранцем. Поговори с ней. Не разбрасывайся близкими людьми из-за мелких дрязг. Сам же знаешь, как оно бывает. Один день может забрать у тебя всю твою жизнь, высосать весь смысл и цели. Если не хочешь идти ради нее, сходи ради лутума. Плачу двойную ставку от твоего обычного заказа просто за то, что ты поднимешься к ней и поговоришь.

А вот таким предложением РО действительно заинтересовал меня. Дело в том, что я немного увлекся азартными играми… В пизду! Не немного, я проиграл все, что заработал и влез в долги. Суммарно я сейчас должен больше пятнадцати миллионов. Я до сих пор жив только потому, что люди знают, на кого я работаю. Если бы не связь с РО, меня бы уже давно похоронили в лесу.

– Обычный мой заказ стоит двести тысяч, утроишь, и я схожу к ней.

– По рукам, – РО улыбнулся. – Она уже ждет тебя. Как и твой лутум на счету.

Кто бы сомневался, что Лилия просчитала все наперед. Жуткий она человек, даже не верится, что мы прожили с ней под одной крышей почти целый год. Теперь я снимаю деревянную хибару в паре десятков километров от центра, а она живет в башне и отдает мне приказы. Прелестно… К черту!

Главное в этом всем, что я смогу заплатить все проценты по своему долгу и его благополучно перенесут на следующий месяц, а, стало быть, я смогу спокойно жить еще целых тридцать дней. Что еще нужно человеку? У меня даже останется немного лутума на еду и оплату аренды жилья.

– Удачи, – я направился в сторону лифта, – не скажу, что было очень приятно с тобой поговорить, но за лутум спасибо.

– Обращайся, – кинул мне РО напоследок. – Еще увидимся.

Я посмотрел на свои часы и увидел, что на мой счет пришло ровно шестьсот тысяч, с моим лутумом вышло шестьсот тысяч двести пятьдесят. Я же говорил, что на мели и в долгах.

Стеклянный лифт нес меня на встречу, которую я всеми фибрами души хотел бы избежать. В последнее время я стараюсь особо не пересекаться с Лилией. Слишком уж много всякого дерьма между нами накопилось. Мы еще до сих пор состоим в отношениях, потому что ни одна из сторон официально их не закончила, но удовольствия от такого рода взаимодействия с женщиной я не испытываю. Она стала первой моей девушкой. И в какой-то степени я жалею, что начал свой путь в мире взрослых отношений именно с Лилии, а с другой… с другой, я, пожалуй, все еще люблю ее и очень хочу, чтобы все у нас наладилось. Как банально, но разве не в банальности сила? К черту! Еще два этажа и мне предстоит очень неприятный разговор. Сердце так стучит. Противно. Во время боя я абсолютно спокоен, отнимать жизни для меня стало обычным делом, потерять свою я тоже не боюсь (лжец), но разговоры! Эти сраные разговоры! Каждый раз начинается тахикардия, следом появляется одышка и прошибает пот. Один парень в баре сказал мне, что мои симптомы очень похожи на паническую атаку. Вдвойне забавно, что мой мозг больше боится говорить с людьми, чем лишать их жизни. Хотя… чего в этом забавного? Ведь говорить и договариваться на самом деле в тысячу раз сложнее, чем просто взять в руки пушку и поубивать всех, кто тебе не по душе…

– Все нормально? – голос Лилии вернул меня в реальность. Я понял, что сжимаю кулаки и бормочу себе под нос, а двери лифта-то уже давно открылись. Какое же, наверное, идиотское зрелище предстало перед Лилией. Она ждет солдата, а вместо этого получает разговаривающего с самим собой психопата, который не видит вокруг ничего, кроме собственных мыслей. Мне кажется, что я очень жалок. – Ты чего?

– Отлично! Все отлично, – я вошел в коридор квартиры Лилии. – Ты же знаешь, что на меня иногда находит.

– Знаю, постарайся, чтобы на тебя не находило в моем присутствии… – Лилия скривила свое красивое личико. К такому лицу подошел бы более милый характер. Хотя изюминка этой женщины именно в том, что она конченая сука. По-другому и сказать не могу.

– Не еби мозги, сама же хотела увидеться. Что надо?

– Ни в коем случае не ебу. Как можно ебать то, чего уже давно нет? Твой мозг остался во льде и бухле, которыми ты накачивался до нашей встречи и продолжил накачиваться, как только мы с тобой разъехались.

– Отстань.

– Нет. Пойдем, не порть мой коридор своим видом.

Мразь. Какая же она мразь. Но до чего красивая. И все же я типичный мужик. Как не обидно это признавать, но гормоны в моем организме всегда берут верх над рассудком, поэтому я в очередной раз молча пошел за Лилией. Сегодня она надела платье. Длинное красное, немного обнажающее ноги. А значит… значит, позвала она меня не просто так. Мне кажется, что я давно уже нужен ей только для подобных дел.

Мы прошли гостиную, украшенную картинами и антикварной мебелью. Не понимаю я тягу людей к этому хламу. Если на обшарпанный столик наклеить ценник в миллион и написать, что он пережил пару войн и правителей, то он сразу станет антикварным. По такой логике многие деревья, да и сама природа бесценны, потому что они видели всех правителей до нашего рождения и увидят всех после нашей смерти. Но людям плевать на природу, а вот «антикварные» вещи их очень даже интересуют. Тут такая же хрень, как с моими гормонами, я иду следом за девушкой, которую ненавижу, потому что от одного ее запаха я буквально схожу с ума. А придурки, собирающие мебель времен до Первой войны, сходят с ума по своему статусу. Все очень просто.

– Ты перекрасила волосы?

– Только увидел? – Лилия инстинктивно поправила свои фиолетовые волосы. – На тебя это очень похоже, ты ведь плевать хотел на всех, кроме себя.

– Избавь меня от этой демагогии, женщина. Я уже достаточно наслушался твоих оскорблений.

– Нет. Не избавлю. И нет. Недостаточно. Ради лутума ты ведь готов и ноги мои облизать.

– Это я готов сделать и бесплатно. А вот говорить с тобой – только за лутум.

– А ты все еще остр на язык. Хороший знак. Значит, твои мозги еще окончательно в кашу не превратились.

Мы вошли в небольшую комнатку, я уже бывал тут раньше: спальня. До чего же Лилия аккуратная, все вещи стоят в таком порядке и находятся в такой чистоте, словно эту комнату нарисовали. Не может быть такой чистоты в комнате живого психически здорового человека. Может, я перегибаю? Но мне кажется, что излишняя чистота в доме – один из признаков проблем в жизни. У нормального человека не остается времени, чтобы искать каждой вещи место и протирать пыль там, куда никогда не упадет взор живого существа.

– И? Зачем мы здесь?

– Не притворяйся идиотом. У тебя неплохо получается, но это тебе совершенно не идет.

– Хочешь поговорить о работе?

Лилия рассмеялась и сбросила с себя платье:

– Именно! – она снова зашлась в припадке истерического хохота. – Именно за этим девушки зовут молодых людей к себе в спальню. Все, что тебе нужно на столике рядом с кроватью.

– Признаюсь, так грязно меня еще не использовали.

– Мне плевать. Раздевайся, можешь выпить немного, если чувствуешь себя неловко и лезь в кровать.

К черту! Кто я такой, чтобы отказываться от подобных предложений?

Ночь прошла великолепно, настолько великолепно, что с утра меня вышвырнули на улицу, как шелудивого пса. Напоследок Лилия сказала своим противным надменным голосом: «Я вызову тебя, когда буду снова нуждаться в твоих услугах», вот и вся благодарность. Я вышел на улицу и поймал первое попавшееся такси. До моей квартиры отсюда минут двадцать езды. После всего, что случилось с Марселем, его дом перешел в собственность кого-то из его дальних родственников. Соответственно, и вернуться мне было некуда. Я даже не смог забрать свои пожитки, пришлось на скорую руку искать съемное жилище. Дешевые домики были только в новом Тенебрисе, а жить в квартире – это не по мне.

– Куда? – рыжеволосый парень в кепке, повернутой козырьком назад, оглянулся и пристально, оценивающе посмотрел на меня.

– Новый Тенебрис, 36. Дом в самом начале, напротив бара «Зигота».

– Знаю-знаю. Вы не местный, получается? Выглядите как местный.

– Это неважно. Можно без разговоров?

– Конечно.

Таксист умолк и врубил радио. Стильный научил меня одной вещи, даже двум: агакать и с филигранной точностью угадывать название почти любой песни с первых секунд. У нас с ним была небольшая игра. Кто первый угадает название песни, не идет за выпивкой. Иногда мне не хватает Стильного и тех дней. А сейчас на радио играет Japanese Voyeurs – «Milk Teeth». Стильный бы точно оценил эту композицию. Вполне в его вкусе, ага.

Жизнь. Мог бы я когда-нибудь подумать, что стану наемником и дешевой шлюхой, которую с утра выпроваживают на мороз? Приеду и хорошенько нажрусь. Пожалуй, даже уйду в запой на пару дней. Не хочу видеть ничего и никого. Хочу забыть обо всем, но не могу. Я так устал. К черту! Пока я жив, буду бороться. Как же противоречивы люди. Как в одной голове могут уживаться одновременно две противоположные идеи: желание побыстрее сдохнуть и несгибаемая воля к жизни? Наверное, именно поэтому сложно создать полноценный искусственный интеллект. Как заставить машину сомневаться во всем, включая себя?

Остаток пути я провел в полудреме. Меня грела только одна мысль: у меня есть лутум, а в баре напротив дома полно бухла.

«Ты думаешь, Си?»

«88 год по календарю де Индра,

Отель Селестра»

Кто я? Что я? Зачем я? Почему я существую? Я никогда не ощущал себя человеком. Всегда, когда я задумывался о себе и сущности своего существования, сознание погружалось в странную дрему. Я плутал по ветвистым деревьям своих мыслей в поисках ответов на, казалось бы, самые простые для любого мыслящего существа вопросы и не находил ничего. Раз за разом я упирался в плотную стену непонимания своей сути. Само мое существование пугает меня. Кровь, что течет по моим венам; сердце, что сокращается, перекачивая ее по всему организму; органы, в которых переваривается пища, рождаются ферменты и бактерии. Все это так чуждо и непонятно мне. Я испытываю отвращение к своей плоти. Страх к своему происхождению. Мне стыдно называть себя человеком.

Рак, который поглощает тело моей матери… мыслит ли он? Если мыслю я? Чем я отличаюсь от рака? Рак тоже пытается выжить, и подобно человеку делает для своего выживания все: даже пожирает того, кто его породил; того, кто дал ему быть.

Я закрыл кран и погрузился с головой под воду. Сколько я смогу не дышать? Когда мне станет страшно? Смогу ли я перебороть свой страх? Десять секунд. Двадцать. Я помогаю матери не из любви, я помогаю ей потому, что не знаю, как поступить иначе. Я весь состою из установок. Я ходячий справочник, чинно выполняющий каждую записанную в него инструкцию. Пятьдесят четыре. Я чувствую! Страх подступает к горлу. Сознание кричит: СПАСАЙСЯ! СПАСАЙСЯ! ЖИВИ! Но я пересиливаю себя, рот непроизвольно открывается, и я делаю вдох, вода наполняет легкие. Еще несколько секунд, и все будет кончено! Я выныриваю из воды. Так же я сделал и вчера, и позавчера. Так же сделаю и завтра. Кто я? Зачем я это делаю? Почему?

Меня зовут Си. Мама всегда говорила, что меня зовут Си. Когда я был маленьким, она гладила меня по голове и все повторяла: «Скоро мы заживем совсем по-другому, малыш Си. Твоя мама точно что-нибудь придумает». Я засыпал на ее руках. А после просыпался среди ночи от звуков музыки и криков очередных ее клиентов. Я всегда делал вид, что ничего не замечаю. Я любил свою мать и понимал, что иначе она не может. Она, как сломанные часы, ее часовая… минутная и даже секундная стрелки застряли в одном положении. В положении ГРЯЗНОЙ ШЛЮХИ! Я ненавижу ее за свое детство. Эта мразь… Кто я? Я Си. Мама всегда говорила, что меня зовут Си. Когда клиенты уходили, она брала вырученный лутум, и мы вместе ходили за покупками. Мама всегда покупала мне что-нибудь вкусное. Я люблю свою маму. Именно поэтому сейчас я должен вылезти из ванны и направиться в новый Тенебрис, там живет Мори. Такой славный. Он такой необычный. Мори нравится мне. Я должен следить за Мори, и тогда рак не убьет мою мать. Точно говорю. Говорю? С кем же я говорю?

Римс сказал, что Мори особенный, и я должен его оберегать. Римс обещал, что если я все сделаю правильно, то моя мама будет жить. Но хочу ли я, чтобы эта СТАРАЯ КАРГА жила? Хочу ли я? Хочу ли? Хочу? Я размахнулся кулаком и ударил себя в скулу. Мне больно. Кровь. Во рту появилась кровь. Ненавижу кровь. Ненавижу быть человеком. Кровь есть только у людей, но крови нет у ангелов. Я верю в Бога. Он такой великий. Как Мори. Ведь Мори может вылечить рак моей матери. Значит ли это, что Мори Бог? Наверное, он какой-нибудь из помощников Бога. Сам Бог вряд ли бы спустился на землю с небес. Или? Что или? Я думал о чем-то? Нужно вылезти из ванны.

Я поднялся, вода стала стекать по телу, волосы прилипли к шее. Я не стригся много лет. Мама всегда заставляла меня стричься очень коротко. Прямо как Мори. Я хотел бы выглядеть, как Мори. Быть таким же великим, чтобы лечить рак. Но велик ли тот, кто лечит грешников? Я люблю маму, но мама очень много грешила. Я шагнул на коврик ванны. Мне нужны ножницы. Я хочу выглядеть, как Мори. Где их взять? Я побрел в гостиную. Может быть, они в шкафчиках? В этих отелях всегда все лежит непонятно где. Я начал выкидывать вещи из шкафчиков на пол. Где же? Белье… верхняя одежда. Где ножницы? Они НУЖНЫ МНЕ. Ярость захватывает мой разум. Нельзя злиться. Когда я злюсь, то делаю много глупостей. Но я так зол. Хочу что-нибудь сломать. Хочу, чтобы мне было больно. Я взял бутылку со стола и сильно ударил ей об стену. В разные стороны полетели осколки, но самый большой остался у меня в руках. Я провел им по запястью, на пол полились капли крови. Мне больно. И теперь мне так спокойно. Я больше не зол. Ножницы должны быть внизу. Я схожу вниз и попрошу их. Или можно зайти в соседние номера, но откроют ли мне? Я не знаю. На ресепшене сидит такая хорошая девушка. Когда она заселяла меня с утра, то так ласково мне улыбнулась. Обычно никто не улыбается мне. Мне обидно.

Я толкнул плечом дверь и вышел в коридор. Тут есть люди. Почему они так странно смотрят на меня? Что со мной не так? Какой-то мужчина идет ко мне. Он зол. Почти так же, как я несколько минут назад.

– Ты совсем озверел, наркоман чертов, тут же дети? Оденься или я вызову охрану, – мужчина подошел почти вплотную ко мне, посмотрел на мою руку, и его лицо перекосила странная гримаса: страх, смешанный с отвращением. – Сумасшедший, – только и смог он выдавить из себя.

– У вас есть ножницы? Я хочу быть похожим на Мори, для этого мне нужно убрать все лишнее. Понимаете? – я заглянул в глаза мужчины, но тот продолжил пялиться на меня отсутствующим взглядом. Вся злость пропала из его взора.

– Папа! – крик ребенка. Точно. За спиной у этого человека расположились его жена и дочь. Они красивые. Я обошел мужчину и направился к ним. Они смотрели на меня, не отводя взгляда.

– Может, у вас есть ножницы?

– Не смей приближаться к ним! – мужчина вернулся в сознание. Почему он недоволен? Что я сделал не так? Моя мама тоже всегда была всем недовольна. Меня это БЕСИЛО! Я ненавидел, когда она била меня. ТВАРЬ ВСЕГДА БИЛА МЕНЯ ПРОСТО ТАК! Я никогда не делал ничего плохого. Я знаю. Осколок бутылки все еще в моей руке. Я повернулся и ударил мужчину осколком в живот. Он хотел обидеть меня. Сделать мне больно. Я ударил его еще раз и еще. Мужчина упал на пол и зашелся в странном кашле.

Крик! Кричит женщина. Я ненавижу крики. Я ударил молодую женщину осколком бутылки прямо в шею. Ее крик превратился в бульканье. Теперь это не раздражает. А маленькая девочка? Она смотрит на меня без злобы. Я ей понравился? Скорее всего… дети лучше всех видят истинную натуру человека. Мне нужны ножницы. Я слишком много времени потратил на эту семейную пару.

– Вам нужно научиться манерам, – сказал я, направляясь к лифту, – не бери пример со своих родителей, девочка. Они страшные грубияны. Запишетесь к семейному психологу.

Мое естество горит… то, что люди называют пенисом. Я бы с удовольствием избавился от него. Эта штука! Она кажется мне противоестественной, ее не должно быть. Но между ног и в ногах находится слишком много артерий, один неудачный надрез, и смерть заберет меня. Не хочу умирать. Но при этом не хочу быть и мужчиной. Да и женщиной я быть не хочу. Мне хочется быть пустотой. Мори точно не думает о таких глупостях, он всегда уверен в себе. Этот человек просто не может быть не уверен. Он божество во плоти! Я знаю это. Я верю в это!

Я нажал на кнопку лифта. Двери открылись и на меня уставились ошарашенные глаза красивой девушки. Она сжимала в руках сумку, ее зрачки расширились настолько, что заполнили собой почти всю радужную оболочку. Она боится меня? Почему?

– Вам страшно? – я зашел в лифт. – Почему вам страшно? Я внушаю ужас?

– Нет… – девушка буквально выдохнула это слово и после зашлась в приступе плача, но делала она это почти беззвучно. Только иногда всхлипывала да дергала плечами.

– Вам на какой этаж? – я хотел быть вежливым, мама говорила, что с девушками нужно обходиться по-особенному, как джентльмен. – Может быть, вам помочь? – я хотел забрать сумку из рук девушки, но она не выпустила ее. Только теперь я заметил, что весь в крови. – Простите меня, – я замялся, мне стало стыдно, – я не хотел пачкать ваши вещи.

– Ничего… – девушка снова выдохнула слова. Странная. Я нажал на кнопку первого этажа, и лифт тронулся.

Восьмой… четвертый… второй… Дзинь! Приехали! Я вышел и осмотрелся. Вокруг так много людей! Уже утро? Наверное. Ножницы! Нужно было спросить у девушки. Прошлого не вернуть. Я упустил момент, а у нее вполне могли быть функционирующие ножницы, это сильно бы упростило мою задачу.

Крики? Почем люди вокруг кричат? Почему показывают на меня пальцем? НЕНАВИЖУ! Я презираю невежливость, презираю отсутствие такта. Человек должен быть благородным, а если он неблагороден, то он не должен «быть». Его нужно уничтожить. Как паразита. Все очень просто.

Я подошел к главной стойке отеля. Красивая, добрая девушка была на месте, только теперь она смотрела на меня без улыбки. Почему?

– Мне нужны ножницы, – сухо бросил я. Раз она смотрит на меня, как другие, то и я теперь стану смотреть на нее, как на остальных. Она больше не особенная. Девушка никак не отреагировала на мою просьбу, поэтому мне пришлось взять ножницы самому. Как же это невежливо с ее стороны, игнорировать просьбу человека. Ужасно невежливо! Я воткнул ножницы прямо в глаз девушки. Теперь крики заглушили почти все, даже мои собственные мысли. Меня всегда интересовала одна вещь: почему люди только орут? Почему никогда ничего не делают? Это удивительный феномен. Их тела сковывает страх, и с ними можно делать все что угодно.

Нужно вернуться в номер. Я должен… Кто-то положил мне руку на плечо. Зачем? Я повернулся?

– Тебя нельзя оставить одного даже на несколько часов, quid tragoedia8. Ты словно ребенок. Измазался в крови, убил парочку придурков. Ну главное, что ты жив. Идем со мной. Одежду найдем по дороге.

– Римс?

Этот человек. Он не такой, как Мори, но от него тоже исходит этот странный аромат. Он тоже пахнет вечностью.

– Он самый, мой красавчик. Он самый. Я поселил тебя в лучший отель Тенебриса. И теперь его придется закрыть, а всех бедолаг, что видели твои маленькие проделки, придется ликвидировать. Воистину, quid tragoedia! Душенька, теперь все в твоих руках. Сделай так, чтобы эти люди или исчезли, или не болтали лишнего.

– Как прикажете, – Душа поклонилась. Я люблю ее. Она просто великолепна в своем раболепии. Человек во всем должен доходить до крайностей: и в мерзостях, и в добростях.

– Magnifique9. Идем, мой пупсик. Нас ждут великие дела! – Римс взял меня под руку, рукава его фрака испачкались в крови, но его это совершенно не волновало. Этот человек действительно пахнет вечностью.

– Куда мы идем? Мне нужно сменить прическу. Я смогу сделать это сейчас?

– Ты действительно хочешь покромсать свои чудесные волосы этими ножницами? Это действительно будет terribilis tragoedia10.

Римс такой высокий и такой худой. У него тоже длинные волосы, как у меня. Мне нравятся его волосы. Они белые. Мои не такие, я очень светлый блондин, а Римс настоящий альбинос. Ему это к лицу. Интересно, а мне к лицу мой стиль? Какой у меня стиль? Я голый?! Действительно. Я же голый. Это так неприлично. Почему я не подумал об этом раньше… Римс обещал одеть меня. Раньше одежду мне подбирала мама, но теперь она в больнице. Я доверяю Римсу, поэтому надену то, что он даст. А волосы? Он спросил что-то про волосы? Я хочу их состричь, чтобы быть, как Мори.

– Я хочу быть, как Мори. Такие же волосы.

– Все хотят быть, как Мори, – Римс улыбнулся. – Решено! Заедем к парикмахеру. И за одеждой. Надо только немного тебя умыть. Это уже сложнее… Эй ты, – Римс остановил одного из своих людей, закованного в тяжелую броню, – где тут туалет?

– Вперед и налево, господин, – человек указал направление рукой.

– Magnifique! Вперед. Через тернии к звездам, так сказать, – Римс затащил меня в туалет. – Теперь стой смирно.

Он снял с шеи красивый красный шарфик и включил воду в раковине. Несколько минут Римс ходил вокруг меня, больно натирая мою кожу тканью. Мне стало холодно оттого, что вода на теле остыла. Иногда Римс отходил в сторону, смотрел на меня и говорил: «Нет. Еще недостаточно! Я хочу, чтобы все было идеально. Perfect11!».

– Вы скоро?

– Уже, – Римс достал из кармана платок и повязал его вокруг моей раны на руке. – Теперь надень мой фрак и пойдем.

Я послушно принял протянутую мне одежду. Я никогда не видел Римса без фрака. Он такой худой. Как палка. Элегантная палка. Белая рубашка висит на его теле. Почему он такой худой? Он что не ест? Или как это происходит? Почему есть полные люди и худые… мне так жаль, что я не знаю столь многого. А, если говорить начистоту, то я не знаю почти ничего. Мама запрещала мне учиться и общаться с другими детьми. Она говорила, что никто, кроме нее, меня никогда не поймет. Может, оно так и есть? Другие люди пока не проявляли ко мне особой симпатии. Римс и Мори не в счет. От них пахнет вечностью. Такие люди понимают то, чего обычным людям понять не дано. Обычный человек не пахнет, он противно смердит: страх, неуверенность, зависть, злоба, обида, похоть, лень. Больше там нет ничего. Хотя иногда еще можно учуять амбиции, они пахнут немного лучше, но все же: большинство людей пахнут ужасно. Как фекалии. Да! Они пахнут, как переработанные отходы жизнедеятельности. Их переработало общество. Или собственная никчемность? Я не знаю. Я мало чего знаю об этом мире. Мори должен знать ответ или Римс. Мама? Она глупая. Она всегда хотела казаться умной, но она глупая, бестолковая шлюха, которая испоганила всю мою жизнь. Но, тем не менее, я обожаю ее и сделаю все, чтобы спасти ее жизнь.

– Где мы? – я осмотрелся. Римс посадил меня в машину? Я слишком задумался. Кажется, мы внутри его лимузина.

– В машине, пупсик. Мы едем покупать тебе вещи и в парикмахерскую. Еще не забыл?

– Нет. Помню. Я буду выглядеть, как Мори?

– Конечно. Рано или поздно мы все будем выглядеть, как Мори. Ты немного раньше. Это настоящий delight12! Там поверни налево, – Римс стукнул по стеклу, отделяющему пассажирскую зону от кабины водителя. – Скоро будем на месте. Пока тебя будут стричь, я хочу, чтобы ты внимательно послушал, что я тебе говорю. Собери все свои силы и постарайся не витать в облаках. Я знаю, что тебе очень сложно это дается, но уж постарайся. Разговор важный.

– Хорошо. Как скажете. Я совсем забыл спросить: как там моя мама? Ей не стало лучше?

Правда ли меня волнует мама? Мои слова выглядят искусственными. Мне самому противно их произносить. Но почему же тогда я ощущаю необходимость этих слов? Они, как специи, – без них эмоциональный портрет человека будет неготовым.

– Пока все так же. Стабильно и без изменений. Но, если ты будешь и дальше выполнять мои поручения с такой же четкостью, то скоро она пойдет на поправку. Скоро весь мир пойдет на поправку. Understand?13

Нужно делать все четко по инструкции и тогда всем станет лучше. Интересно, а что значит это слово в конце? Римс такой умный. Сам я не знаю никаких словечек, чтобы огорошить человека, а вот он постоянно что-то такое говорит, и я его совершенно не понимаю.

– Я буду делать все так, как вы говорите.

– Magnifique! Мы выходим. Я познакомлю тебя с моим парикмахером. Его зовут Док. Имя, конечно, выдуманное. Даже не имя, кличка скорее. Вряд ли у его родителей хватило бы лутума, чтобы купить ему настоящее. Но, если он сегодня порадует нас, то ему хватит лутума, чтобы купить имена даже своим внукам. Дурацкий закон. Кто вообще придумал платить за право носить имя?! Но я не могу его отменить. Люди так привыкли быть рабами, что поднимут бунт, если я захочу их освободить. А еще представляешь… Док не знает, что я министр! Он почти слепой. Но ты не бойся. На качество стрижки это не повлияет.

Римс вышел первым и снова взял меня под руку. Я огляделся: тут так безлюдно и грязно. Мы выехали из центра и оказались где-то на самой окраине Тенебриса. Это не новый Тенебрис, но… что же это за место? Я тут никогда не был.

– Где мы?

– Хороший вопрос, пупсик, – Римс улыбнулся, – шикарный! Мы рядом с Палаточным городом. И мы пойдем прямо в него, чтобы тебя подстригли. Министр в Палаточном городе! Какие заголовки! Жаль, что журналисты никогда об этом не узнают. Это miserabile14… Знаешь, иногда мне так обидно, что есть все эти дурацкие правила: нельзя то, нельзя это. А что, если я хочу и то, и это, и вообще все?

Хотеть всего? Мама говорила, что это неправильно, что нужно знать свое место. Но так ли это? Теперь, когда я лично видел обратные примеры, видел необычность Римса и величие Мори, мне кажется, что мама снова солгала мне. Можно все и можно быть всем. А еще мама говорила, что у каждого атома с самого первого дня его появления уже есть четкая инструкция к действию, а действие это – и есть смысл существования атома. Интересно, что это значит? Действие и есть смысл? Иногда мама говорила очень странные вещи.

Палатки! Они такие чудные: чем больше палатка, тем сильнее она похожа на игрушечный домик. В такие обычно селят хомячков или крыс, только у них домики сделаны из пластика, а эти из чего? Из брезента? В детстве я слышал, что есть такая штука – цирк называется, туда отводят хороших детей, если они не делают никаких гадостей… Почему тогда меня ни разу не сводили? Неужели я с самого детства был столь отвратителен? Или это мир отвратителен? Кто решает, что отвратительно, а что нет? Почему вообще кто-то имеет право на подобные решения? Почему? Я спрашиваю: ПОЧЕМУ?! ЗА ЧТО?! ЗА ЧТО?! Я никогда не вел себя плохо. Я так считаю. У меня есть свой взгляд на то, что такое хорошо и что такое плохо. А эти черви… даже моя собственная мать… они думают иначе. НЕНАВИЖУ!

Палатки! Они столь непохожи на все, что я видел раньше. Это место словно срисовано с моих самых красивых снов. Все вокруг настолько цветастое, как будто впитало в себя все цвета радуги, словно гигантская палитра с красками однажды пролетала мимо этого места и рухнула прямо в его середину, забрызгав весь Палаточный город яркостью.

Люди? Тут их вроде много, но я никогда не обращаю на них внимания, не запоминаю лиц. Люди мне неинтересны. Римс гордо тащит меня сквозь толпу, ни у кого не возникает вопросов к нам, хотя для обычного человека – мы выглядели бы странно. Мне почему-то так кажется. Но важно ли это? Скоро я буду выглядеть, как Мори. Впереди такая забавная палатка, совсем крошечная на фоне других, она скорее даже и не палатка вовсе, а как у индейцев… я не могу вспомнить, что там у индейцев, но оно треугольное и маленькое. Они там спят и живут. Мама читала мне в детстве про индейцев. Мне очень нравилось.

– Нам сюда? – спросил я у Римса, который остановился у входа в забавную палатку.

– Да. Старик, что тут живет, он просто гений. Genius!15 Видишь мои ровные локоны? Видишь, как чудесно они уложены? Все это – его заслуга. Я бы хотел, чтобы он стал моим личным парикмахером, но так дела не делаются. Золушка потеряла весь свой шарм, когда перестала быть простой девушкой и вышла замуж за принца. Человек ценен ровно до того момента, пока его ценность не признана обществом. Тогда он старается, лезет из кожи вон, чтобы доказать себе и всем окружающим, что стоит чего-то. Это суровая правда жизни, мы все теряем ценность, как только нас замечают и признают. Не я это придумал, but i completely agree with this.16 Воистину чудесная мысль! Но давай вернемся к делам более насущным. Идем внутрь!

Мы пробрались в палатку, пришлось сильно пригнуться, особенно Римсу, потому что он очень высокий. Я бы хотел иметь такой же рост, как у него. Внутри палатки нас встретили небольшой стульчик и пожилой мужчина, что расположился на полу возле этого стульчика. Он прихлебывал чай, сидя на пушистом коврике и увлеченно насвистывал какую-то мелодию. У старика интересная внешность: его голову обрамляют длинные седые волосы, а на лице пушистая, тянущаяся почти до живота, борода. Мама рассказывала мне одну притчу. Как же там было? Как?! А! Точно! В городе жили два парикмахера: один был красиво подстрижен, другой нет. Все ходили к первому, не понимая, что его красивая стрижка – заслуга второго.

– Приветствую вас, занимайте место, – бородач указал рукой на стул.

– Это я, старик! – Римс радостно прошествовал через палатку и протянул мужчине руку. – Как твои дела?

– Дела? Дела хорошо или нет? Никто не знает, как его дела на самом деле. Могу только дать абстрактную субъективную оценку, полностью зависящую от моего настроения.

– И? – Римс скривился в улыбке. Она у него такая странная… не злая, но какая-то немного надменная. В этом есть шарм?

– Хорошо дела. Ты стричься пришел или как?

– Или как. Парня привел. Его шевелюра, она просто brilliant17! Смотри не угробь эти прекрасные локоны.

– Пусть садится, – бородач приподнялся, – как стричь?

– Как Мори, – выпалил я.

– Вот как, – старик понимающе посмотрел на меня, – Мори дал мне имя и смысл. Тебе тоже?

– Да, – я уселся поудобнее. Никогда не любил стричься, мама всегда заставляла меня; когда челка доходила до глаз, она брала меня и стригла почти под ноль. И так каждый раз. – А как вас зовут?

– Мори сказал, что меня зовут Док. До этого меня не звали никак. Я просто был.

– Приятно, я Си. Меня так мама назвала.

– Tempus18, – Римс постучал по своим часам, – у нас его очень мало. Не томи, Док. Давай быстрее.

– Не торопи. Мне нужно понять, кто я… где я. Представить примерную картину того, что находится передо мной. Как мне, по-твоему, стричь, если я ничего не вижу?

Интересно, а как можно что-то делать, если ты совсем ничего не видишь? Наверное, Док пользуется другими рецепторами для того, чтобы считывать информацию. Как же там было? В учебнике… слух, осязание, обоняние, зрение и вкус? Вроде все. Зрения нет, но остальное же есть, а, значит, человек вполне может эффективно существовать. Ну, я так думаю. Разве четыре системы не заменят одну?

– У тебя есть двадцать минут, старик, а я пока схожу нам всем за лимонадом, – Римс покинул палатку, оставив нас с Доком наедине.

Док приложил свой палец к моим волосам и после облизнул его. Несколько раз понюхал мою макушку и с улыбкой взялся за машинку для стрижки.

– Ты хочешь быть, как Мори сейчас или, как Мори тогда?

– Сейчас. Прошлое есть иллюзия.

– Правильно, – Док провел машинкой по моим волосам, огромная копна локонов осыпалась на пол палатки. Мой мозг охватил восторг, с каждым движением старика я все больше и больше становлюсь похож на того, кто захватил весь мой разум; на того, кому принадлежит смысл моей жизни. Чудесно! Я так взволнован…

– Можно виски сделать чуть более косыми? У Мори они точно более косые. Я помню.

– Ты недавно его видел? – Док провел машинкой по вискам.

– Да.

– Я запомнил его немного другим, мы давно не виделись. Можешь меня поправлять. Поправление… поправление. Что есть поправление? Слово такое… Однако же! Слово со смыслом или смысл без слова. Ты не задумывался над тем, почему у слов вообще есть смысл? Что такое смысл?

– Смысл – такая же иллюзия, как прошлое. Людям нужны иллюзии. Римс рассказывал, что Мори так говорил, а если так говорил Мори, значит, – это истина.

– Иначе и быть не может. Как тебе? – старик позволил мне как следует рассмотреть себя в небольшом зеркальце рядом со стулом. Я и раньше мог видеть в нем свое отражение, но не полностью. Я приблизился к зеркалу и почувствовал, как по всему телу прокатилась волна эйфории. Я так похож! Так похож… Я рухнул на колени, слезы покатились по моим глазам. Имею ли я право быть настолько похожим? Бог? Скажи мне, Бог! Скажи мне, Мори!

– Magnifique! – Римс вошел, держа в руках три стакана лимонада. – Ты и в самом деле, гений. Так стричь. Для этого нужен настоящий дар.

– Дар? Дар? Что это значит? Раньше я был ученным. Большим ученным. Но потом произошло одно событие. Я не могу вспомнить какое. Почему-то я перестал быть большим ученным. Я помню, что все меня боялись и уважали. Раньше. Потом тьма. И Мори, который дал мне новое имя и новую жизнь. Дар? Что же в таком случае есть дар? Я так хотел бы вспомнить.

– Ученным говоришь? – Римс на секунду задумался, в его глазах блеснул странный огонек, я уже раньше видел подобное, с ним такое происходит, когда в его голове все части одного пазла складываются воедино. – Теперь мне многое стало понятно, но сейчас это не так важно. Берите лимонад, пока он холодный.

Я взял свой стакан и сделал большой глоток. Как вкусно! Как же вкусно! Я давно не пил сладкую воду, в детстве мне не разрешали, а когда вырос, не мог, потому что боялся нарушить запрет, но Римс научил меня не испытывать страха, научил меня, что прошлого не существует. Оно дает уроки, но его нет. Есть только сейчас и, может быть, потом, но «было» – выпавшая часть уравнения, о ней не стоит печься.

– Спасибо вам, – я улыбнулся Римсу, я хотел вложить в свою улыбку всю благодарность, которую испытываю к этому человеку за то, что он помог мне увидеть мир таким, какой он есть на самом деле.

– Не за что, местный лимонад очень вкусный. Ты, наверное, уже напился его, Док? За время, что тут живешь.

– Не пью лимонад. Предпочитаю газированную воду. И в последнее время начал пить пиво. Как выпью пару бутылок, так в голове звенеть начинает, и картины такие странные проносятся. Как будто я – это не я вовсе, а… ученный большой. Ну, я уж говорил. Так приятно мне об этом рассказывать.

– Sapienti sat19! Ладно, нам пора, Си. Поедем назад в центр и приоденем тебя, а после я скажу тебе, что делать, и ты займешься работой. Хорошо?

– Как скажете, – я смял стаканчик и кинул его в урну в углу палатки. – Спасибо вам, Док. За стрижку и за разговор.

– Обращайся. А если еще сможешь ответить мне на вопрос, что такое смысл… или хотя бы объяснишь слово «дар», буду стричь бесплатно.

Док такой же, как я. Тоже заплутал во всех этих лабиринтах умозаключений. Раньше мне казалось, что жить очень просто: делаешь, как говорит мама, и все у тебя получается, но потом я понял, что абсолютного авторитета существовать не может. То есть, я признаю Мори смыслом своей жизни, но не признаю его абсолютным авторитетом. Он тоже может ошибаться; и моя главная задача, вся суть моего земного воплощения, причина по которой я собрался в этот отвратительный мыслящий кусок мяса… Причина? Да! Причина моего существования – быть опорой Мори, быть тем, кто поможет ему, если он допустит ошибку. Ну, и мама. Я ненавижу ее, но именно благодаря ей я смог узнать Мори. За это я спасу ее жизнь. За это я бесконечно благодарен ей. За это я люблю ее.

Где это мы? Что это за человек разговаривает с Римсом? Нужно постараться реже терять над собой контроль.

– Я понимаю, все понимаю, – человек вздохнул, – но ты можешь хотя бы предупреждать меня о своих визитах? Тебе только кажется, что никто тебя не узнает, на самом деле, стоит тебе зайти, и ко мне сразу сбегаются гонцы со всего Палаточного города и чуть ли не силком тащат к тебе.

Молодой парень, а лицо, как у старика. Почему? Красивое, но такое болезненное и усталое. Наверное, он пережил много горя. Я слышал, что так говорят о людях, которые прошли через множество неприятных моментов в жизни, и из-за этого стали выглядеть намного старше своего возраста.

– Да будет тебе, Дрим. Ты все больше и больше становишься похож на своего отца. Я всего лишь вышел на прогулку со своим близким другом. Все под контролем, мои люди везде. Они держатся на расстоянии, но…

– Вот это меня и волнует. Думаешь, я о твоей безопасности пекусь, Римс?

– Обидно… Ablue, pecte canem, canis est et permanet idem20.

– Не знаю, что ты там мелешь, но я хочу сказать, что пекусь я о безопасности своего народа. Десятки вооруженных солдат на улицах Палаточного города. Думаешь, их никто не замечает? Когда ты стал министром, помнишь, о чем мы с тобой договорились?

– Я даю тебе полную независимость на твоей территории, а ты… Устал! Устал от политики! Скажи лучше, как поживает твой отец и разойдемся. У нас с моим дорогим товарищем еще очень много дел.

– Плохо, – Дрим понуро уставился на свои сандалии, – в последнее время он совсем сдал. Тот случай с Изабеллой сломил его волю. Ему недолго осталось ходить среди смертных. Уходите… ты не хочешь говорить о политике, а я не хочу говорить о своем отце.

Дрим достал из пачки сигарету и закурил, на его лице на секунду отразилась необычная гримаса, я уже видел подобную раньше, выглядит так, словно человек что-то вспомнил, что-то очень важное и смакует воспоминание. Я видел такую гримасу на лице матери, когда она говорила о своей молодости. Мы с Римсом направились к выходу из Палаточного города.

– Учись. Не хочешь говорить с человеком, задай такой тон беседы, который будет для него невыносим.

– А как это? Я не понимаю. Как можно не выносить слов? – мы снова оказались в обычном мире, среди типичного пейзажа: дорога, дома, парочка горбатых деревьев и снующие по тротуарам люди. Все такое серое. Тенебрис всегда был таким серым? Мне будет не хватать яркости Палаточного города.

– Как? Очень просто! Смотри, все слова имеют два смысловых слоя: фактический и эмоциональный, – Римс вытащил из своего портсигара сигарету и затянулся, – фактический – формировался очень долго и достался нам от предков, даже новые слова являются переосмыслением старых; и эмоциональный, то есть зависящий от восприятия одного отдельно взятого человека. Следишь за мыслью?

– Да. Мне интересно.

Римс открыл мне дверь лимузина и пропустил вперед, а сам залез следом. Я слышал байку о том, что раньше Римс возил в своем лимузине настоящий трон и восседал на нем во время важных встреч. Интересно, это правда?

– Так вот, – Римс захлопнул дверь и постучал водителю, машина двинулась, – эмоциональный слой субъективен, каждый человек воспринимает слова по-своему. Он, конечно, отчасти придерживается общепринятой трактовки, но только отчасти. Основной эмоциональный окрас происходит из прошлого индивидуума. Таким образом, для одного человека слово «хлеб» может означать хлебобулочное изделие, получаемое путём выпекания теста, разрыхлённого дрожжами или закваской. Прошу заметить, что это официальное определение. А для другого – шифр, который использовали в его эмоциональных кругах, люди, относящиеся к слову так же по-особенному; или, к примеру, словосочетание «выйти за хлебом» – для кого-то оно означает обычный поход в магазин, а для кого-то это часть очень старого анекдота. Таким образом, угол восприятия меняется. И, возвращаясь к нашим баранам, чтобы заставить человека первым выйти из диалога, нужно либо заранее знать, какие слова он воспринимает по-особенному, давая им иной эмоциональный окрас, чем общепринятый или прощупать такие слова-триггеры во время диалога. Зная все это, можно легко избавиться от надоедливого собеседника или заставить кого-нибудь переписать на тебя свой бизнес.

– То есть, не выносить слов – значит иметь с ними какой-то негативный опыт? Обиду? Смерть? Злость? Да?

– Совершенно верно. Совсем скоро мы сделаем из тебя очень грамотного политика. Magnifique! Как насчет музыки?

– Мне все равно. Я отношусь к музыке равнодушно.

– Тогда будем слушать Дэвида Боуи. Отличный музыкант. Тебе понравится.

– Как скажете.

Музыка? Никогда ее не понимал, но эта вроде ничего. Голос такой интересный: независимый! Точно, у этого человека независимый голос. Значит, он сам был творцом своей судьбы. Такие голоса мне по душе, а уж смысл и такт, мне до этого дела нет.

Какой же Тенебрис серый. Почему так? В окнах проносятся однотипные многоэтажки и магазинчики внутри них. Каждая следующая вывеска словно пытается переплюнуть предыдущую в глупости. Моя мама всегда верила рекламе. Если увидит что-то популярное, сразу тащит домой и плевать, что у нас нет лутума даже на базовые продукты, вроде круп, хлеба… я понял, что имел в виду Римс, когда говорил про эмоциональный окрас! Хлеб! Раньше, когда я думал о нем, то представлял себе съедобную булку, а теперь в голове сразу возникает сегодняшний день и наш разговор. Я ПОНЯЛ! САМ! По щеке покатилась слеза. Я смог. Почему это так тяжело мне дается?

– Идем, – Римс вытер мою слезу тыльной стороной своей ладони и открыл мне дверь. – Странный ты человек, Си. Удивительный и странный. Но не об этом речь сейчас, нам пора тебя немного приодеть! Классика? Или новая школа моды? – Римс шел впереди, немного пританцовывая, мы вошли в торговый центр «Пирс 2»: пятиэтажное здание, полное магазинов одежды, драгоценностей и всякой прочей требухи… – Ну так? Может быть, оденем тебя в духе панков? Или, дай подумать, как тебе образы современных музыкантов? Тоже ведь неплохо?

Чему он так радуется? Наверное, Римс редко может позволить себе вот так ходить по людным местам, он ведь министр. Хотя? Где все люди? Вокруг никого, кроме продавцов. Тут должен быть какой-то вывод, но я не могу к нему прийти. Мой мозг себе не изменяет. Иногда он выдает такие вещи, на которые, как мне кажется, он вовсе не способен; а иногда ломается на самых простых выводах. Ладно… Хочу быстрее со всем этим покончить… Впереди магазинчик, называется «Vastum» и выглядит не так броско и неприятно, как остальные.

– Давайте зайдем туда, – я указал пальцем на вывеску «Vastum».

– Ну и название! – Римс улыбнулся. – Конечно, идем! Я буду выбирать тебе новый образ и попутно расскажу, что тебе предстоит делать. Не хотелось омрачать нашу поездку деловыми вопросами, но, к сожалению, времени осталось слишком мало. Мне уже пора ехать. Но! Я отложу свои дела еще на час ради того, чтобы увидеть тебя во всех этих вещах. Magnifique!

– Я не хочу примерять все, давайте…

– Слишком много «давайте», – Римс съежился, его глаза наполнились гневом, он редко бывает таким. – Хорошо! Раз уж ты так настаиваешь, – он выдохнул, – мы сделаем все так, как хочешь ты. Цени это. Ты единственный человек, у которого есть такая привилегия.

Римс жестом подозвал консультанта магазина, молодого парня с длинной челкой и татуировкой на шее; он, судя по виду, даже младше меня, парню не дашь и восемнадцати. Римс прошептал что-то ему на ухо, но я не смог разобрать слов, хотя и очень пытался вслушиваться. Парень убежал и через пару минут вернулся с целой кипой вещей.

Я скинул с себя фрак и взял протянутую мне одежду. Римс хотел было что-то сказать, но осекся на полуслове, улыбнулся и стал молча наблюдать за тем, как я надеваю на себе все принесенные молодым консультантом вещи. Сначала узкие коричневые брюки, следом белая рубашка, короткие носки, туфли без шнурков и средней длины черная мантия. А еще несколько золотых колец с забавными узорами и тонкая серебряная цепочка на шею, последнюю Римс застегнул самолично.

– Это все? – я посмотрел на себя в зеркало. Интересно, меня можно назвать красивым? Или, напротив, я вызываю только отвращение? А что, если я не вызываю в людях вообще никаких эмоций? То есть, им совершенно плевать на мое существование и тем более на мой внешний вид… было бы очень обидно. Мне хотелось бы вызывать в людях эмоции, пусть эти эмоции и будут сугубо негативными, но они ведь будут! В детстве у меня практически не было возможности видеть человеческие эмоции, я почти все время проводил дома с матерью. Она иногда говорила, что любит меня, но я не чувствовал ее любви. За ее словами скрывалась холодная пустота. Я так боюсь пустоты. Только не снова, только не одиночество. Я готов быть кем угодно и делать что угодно, лишь бы не вернуться в те дни, когда единственным моим утешением служило холодное мамино «я тебя люблю», произнесенное равнодушно, со взглядом, полным пустоты. Я так боюсь. И только этот страх напоминает мне, что я еще жив. Без страха я не чувствовал бы ничего. Получается, я зависим от своего страха?

– Да. Ты же хотел закончить все побыстрее, поэтому я попросил этого молодого человека выбрать тебе вещи на его вкус. Людям, работающим с одеждой, намного легче создавать образы на лету. Все ради тебя, мой дорогой, – Римс кинул на стойку целую горсть золотых монет, и, схватив меня под руку, взял курс на выход из торгового центра. – А теперь слушай и слушай внимательно. Я не знаю, когда мы сможем поговорить в следующий раз. В течение следующих двух дней Мори снова окажется в башне. Он пойдет на очередное дело. В этот раз парень не справится без твоей помощи. Ты уже представился ему. Сделал все, как я просил?

– Да. Мы говорили. Он знает, кто я.

– Молодец. Теперь ты станешь его тенью. Будешь следовать за ним неотступно. Где он, там и ты. Но тебе нельзя вмешиваться в естественный ход событий, все уже давно спланировано и должно идти строго согласно плану. Твоя главная задача – проконтролировать, чтобы Мори не умер раньше времени и исполнил свое предназначение. Но из любого правила существует исключение: я разрешаю тебе вмешиваться, если ты поймешь, что без твоей помощи парень точно не выживет. По возможности оставайся incognito21. Понимаешь?

– Да.

– Славно. Если будет необходимо – убей любого, кто угрожает безопасности Мори или умри в попытке это сделать. Твоя жизнь стоит чего-то ровно до того момента, пока сердце парня бьется, как только оно остановится, ты снова станешь никем? Понимаешь?

– Да.

– Magnifique! Дальше ты своим ходом, а я своим. Не звони мне, не пиши. Если будет нужно, я сам выйду с тобой на связь. Понятно?

– Да.

– Отлично. Иди и делай то, что должен, – Римс отпустил мою руку и направился в противоположную сторону, – и не испачкай одежду, больше никаких неоправданных актов насилия и эксгибиционизма. Я рассчитываю на тебя. Очень.

И вот я снова один. Посреди большого города. На самом деле, у меня ведь никого нет. Я один. Абсолютно. Больно ли мне от этого? Боль. Я не чувствую ее. Только страх. И… есть еще кое-что, очень странное чувство. Я только сейчас начал осознавать его масштабы: преклонение. Я преклоняюсь перед Мори. Это смесь чувств. Коктейль. Я даже не могу сказать, что именно намешано в этом «преклонении», но испытывать эти чувства вполне могу. Я должен поймать такси и ехать в сторону нового Тенебриса. Я должен быть там, где я по-настоящему нужен. Должен быть рядом с Мори.

Машина остановилась рядом со мной, я показал грузному, поросшему густой щетиной, водителю карточку с адресом и молча захлопнул дверь. Он, видимо, понял, что со мной лучше даже не пытаться вступать в диалог и без единого слова вырулил в сторону, ведущую к новому Тенебрису. К Мори. Мы быстро проехали центр, так же быстро оставили позади красивые многоэтажки спального района и оказались на периферии, но и этого мало. Даже эти домики кажутся роскошными по сравнению с тем, что нас ожидает в новом Тенебрисе. Там настоящая резервация для неугодных… или, правильнее сказать, «лишних» людей. Для таких, как я сам. Я вырос в тех краях. Каждый день наблюдал из окна барака за тем, как на улице резвятся дети. Из игрушек у них был только один сдутый мяч, но им все равно всегда было весело. Я очень хотел стать частичкой этого веселья, но у меня никогда не получалось. Если мне удавалось улизнуть из-под маминого цепкого взора и вырваться на улицу, я не мог и двух слов связать, молчал, как болванчик и глупо кивал. Дети боялись меня. Они называли меня странным. Они уходили играть в другие места, избегая меня, а я оставался стоять посреди улицы в гордом одиночестве, пока не приходила моя мать… «ГРЯЗНАЯ ШЛЮХА!» – орали соседи ей вслед. Все называли ее именно так. Особенно женщины в возрасте, потому что она спала с их мужьями, и они ее за это ненавидели. Мама била меня, иногда до крови, и уводила обратно домой. А я про себя называл ее так же, как и эти женщины. Может, я был слишком жесток к ней? Или она была слишком жестока ко мне? Или мы оба были слишком жестоки друг к другу? Сейчас я уже не чувствую к ней ничего. Я верну ей долг. Она дала мне жизнь. Жизнь, которую до недавней поры я ненавидел, но теперь в ней есть Мори. Теперь я благодарен за то, что появился на свет.

– Ты заснул, что ли, пацан? – водитель коснулся моего плеча. – Мы приехали, плати и выходи.

– Плати и выходи? – повторил я. – Плати и выходи… выходи и плати, – я усмехнулся.

– Да что с тобой не так?

Я ударил мужчину в лицо, тот замешкался и потерял контроль над ситуацией и своим собственным телом, поэтому я с легкостью смог пересесть на переднее сиденье, ухватить его за волосы и несколько раз приложить головой об руль. Мне хочется большего. Хочется выдавить его глаза. Я запустил руку в копну полуседых волос и поднял ошарашенное лицо. Он в сознании, но он, как и остальные, совершенно ничего не может сделать. Люди редко оказывают настоящее сопротивление. Я вдавил большой палец в глазницу мужчины… Хватит! Я не должен. Я ВСЕ ИСПОРЧУ! Я открыл дверь и выпал из машины на холодный, мокрый асфальт. Зачем я это сделал? Этот мужчина, он ведь… он взял меня за плечо! Я ненавижу свое тело. И не хочу помнить о том, что оно у меня есть. Он напомнил мне о плоти, о чувствах. СОБРАТЬСЯ! Римс поручил мне важное задание. Я должен собраться. Не витать в своих мыслях и не делать больше таких глупостей. Теперь я сам по себе. Снова.

Я побежал. Хорошо, что в новом Тенебрисе всем на всех плевать. Забавно, но еще недавно меня беспокоил тот факт, что люди могут ничего не чувствовать по отношению ко мне, но теперь я этому несказанно рад. Благодаря их равнодушию, я не запорол свое задание. И, к тому же, мне крайне повезло, что людей совсем немного было вокруг; они, наверное, и понять не успели, что произошло. Такси в такие места редко заезжает. Подумали, скорее всего, что я заманил этого хряка, чтобы его ограбить. Надеюсь, что они именно так и подумали. А, впрочем, никто не станет расследовать дело, произошедшее в окрестностях нового Тенебриса. А водитель или новичок, или дурак, что согласился поехать сюда. Поделом ему будет, урок на всю оставшуюся жизнь.

Я иду к тебе, Мори.

«Жизнь несправедлива, Мори?»

«88 год по календарю де Индра,

Новый Тенебрис, бар Зигота»

Я пропустил череду ударов в челюсть и снес своим телом стол. Два парня, оба размером с танк, сраные вышибалы Хромого. Этому ублюдку я задолжал больше всех. Никто, бля, не говорил, что сегодня я должен еще и проценты за предыдущие месяцы погасить. Я лучше расстанусь со второй рукой, чем останусь без еды и выпивки. Я мог бы, конечно, попросить у РО еще лутума, но я же не ебучая содержанка, я беру лутум только за выполненную работу.

– Ну че, парень, сдаешься? – членосос с золотыми зубами оскалился, хуй ему на рыло, я встал в стойку, все тело болит, но я справлюсь. Я уже не тот никчемный ублюдок, каким был раньше, ага.

– Иди в очко, хрен жополицый! – я резко сократил дистанцию между нами и попробовал сделать выпад, но вместо этого снова получил под дых и отлетел немного в сторону. Ну и кулаки у этого ушлепка. Придется брать его не силой, а хитростью. За одним из столиков расположилась компания таких же забулдыг, как я, у одного из них нож в руке. Я кивнул парню с ножом, по его ебальнику расплылась блаженная улыбка понимания, он осознал, что шоу может стать еще интереснее.

Нож упал рядом со мной. Громил это явно не очень сильно обрадовало, я увидел, как изменились их лица. Видать, придурки не взяли с собой оружие, что определенно играет мне на руку. Если бы они принесли сюда пушки или хотя бы тоже имели на руках холодное оружие, я бы очень быстро отправился в ад к МВ и остальным парням. Неплохая перспектива, кстати, всяко лучше, чем работать на засранца РО и быть личной шлюшкой Лилии.

Я поднял нож и направился к вышибалам, главное – сделать грозный ебальник и попытаться надавить на них, чтобы до боя не дошло. Тот, что повыше, с лысой головой и серьгой в ухе, кивнул своему товарищу, и оба попятились. Я ускорил шаг, они тоже… таким образом я проводил их до самого выхода. На прощание лысый ухмыльнулся и крикнул:

– Тебе пиздец, парень! Теперь реально пиздец. Мы знаем, где ты живешь. Жди гостей, утырок.

– С нетерпением тебя жду, членосос.

Лысый расплылся в улыбке, его глаза наполнились задором или, вернее сказать, предвкушением, он, наверное, уже прокручивает у себя в голове сцены того, как я, стоя на коленях, умоляю его великодушно простить меня. Не дождется. Если эти вышибалы заявятся ко мне домой – убью. Без раздумий.

Я вернулся к барной стойке, руки немного дрожат, я еще до конца не пришел в себя после всего того, что произошло со мной в лаборатории. А сейчас всплыла эта херня с долгами. Такое ощущение, что в жизни у меня теперь только черная полоса. Вообще, я и раньше-то особо жизнью не наслаждался, но тогда я хотя бы страдал морально, а теперь страдаю и морально, и физически. Регресс, однако. К черту!

– Стакан виски, – я кинул бармену на стойку золотую монету. Тут не особо жалуют переводы.

– Лед добавить?

– Нет. Спасибо.

Я взял протянутое мне пойло и выпил все залпом. Фух! Стало ли мне легче? Определенно! Теперь я понимаю, почему Дикий никогда не просыхал. Все дело в мыслях, эти коварные сукины дети достанут тебя везде, ты можешь быть абсолютно здоров и счастлив, но стоит твоему мозгу начать нашептывать, что твои дела идут плохо, и… со временем, все действительно станет неладно. Ведь не даром говорят про материальность мыслей. Это не суеверие, а следствие обычной реакции вегетативной нервной системы на стресс. И это мы еще не рассматриваем ситуацию, в которой твои дела изначально были плохи. В таком случае, благодаря мозгу и его шепоту, весь твой организм начнут сотрясать приступы панических атак и дереализации, которые постепенно сведут тебя с ума. Чтобы выбраться из такой ямы, нужно полностью перестроить свой образ мышления, что, очевидно, является практически невыполнимой задачей для большинства людей.

– Еще? – высокий и сухой, с татуировкой дракона на лице, бармен посмотрел на меня. Все называют его Шипучка Эд. Не знаю почему, да и не хочу знать. Хотя звучит забавно, словно он украл свое прозвище у персонажа из какой-нибудь дешевой пародии на классические вестерны.

– Одну сейчас, потом сразу еще. И каждые пятнадцать минут по новой порции, пока я не отключусь.

– Принято.

Я опустошил очередной стакан, чуть не закашлялся, но сдержался. В таких местах кашель после выпивки – признак слабости. Выдох и еще один стакан оказался у меня в желудке. Отлично. Просто великолепно. Сегодня я планирую прикончить, как минимум одну бутылочку.

– Здорово ты с ними справился, – Эд поставил на барную стойку тарелку с копченой рыбой, – комплимент от заведения.

– Справился? – я закурил. – Я блефовал. У меня полтела после падения отказало, если бы они не сбежали, я бы сейчас лежал в луже собственной мочи или крови… или всего вместе.

– Важна только конечная точка маршрута. Пути неисповедимы, причем не только Господни.

– Если так рассуждать, – я взял рыбку и откусил кусок, – то ничего, кроме софизмов не выйдет. Я как-то уже спорил на эту тему с парочкой придурков. Они твердили о важности конечного результата, но конечный результат – только одна точка, тогда как то, что к нему привело, может выражаться в миллионах разных точек. То есть, невозможно полноценно оценить конечный результат, а тем более оценивать только его. Важен путь. Именно путь дает нам знания. А путь может быть бесконечным. Ему не нужен конечный результат.

– Смерть – конечный результат любого пути, – Эд почесал свою короткую козлиную бородку и нахмурился, – разве не так?

– А кто говорит о том, что путь кончается на смерти? На смерти кончается только жизнь одного отдельно взятого человека, вещества… или звезды, к примеру… космической, а не той, что на сцене свою задницу продает. На самом деле, и последней тоже, но я тут шутки просто шучу. Так вот, я это к чему: сам путь может продолжаться и без того, кто его начал.

– Интересная точка зрения. Еще стаканчик? Пятнадцать минут прошло.

– Валяй.

– И как же продолжается путь без того, кто его начал?

– Так же, как сегодня мы верим в Иисуса Христа. Кто-то начал этот путь и неизвестно закончится ли он когда-нибудь.

– Смерть всего закончит этот путь. Я же говорил.

– Докажи, что смерть всего возможна. Говорить, что через несколько миллиардов лет солнце погаснет – это одно, а неоспоримо доказать, что это приведет к исчезновению разумной жизни – это другое. Жизнь во вселенной будет всегда, и пути будут всегда; остается только понять: ты хочешь свой собственный путь или тебя устраивает один из уже готовых.

– Сдаюсь. Еще стаканчик?

– Само собой.

Я выпил. Голова начинает кружиться. Скоро кровеносная система доставит весь алкоголь в мозг, и я окажусь в своем уже привычном состоянии: пьяного, жалкого, сорящего лутумом, чтобы хотя бы на секунду забыть о том, как ему дерьмо на душе, алкаша и клоуна. Честно говоря, лучше бы сегодня не напиваться, эти утырки могут поймать меня по пути домой. Пока я еще могу остановиться и сделать все по уму, но, если выпью еще, – быть мне побитым и ограбленным. Тут уж точно, без вариантов. Хочется еще потрещать с Эдом и скоро должны заявиться братья Крири, три придурка, отличных придурка, мы обычно играем с ними в покер или домино, а в процессе нажираемся до отключки.

– Еще? – Эд выпучил на меня свои коварные зеленые зенки.

– Каждые пятнадцать минут до тех пор, пока я не отключусь! – я вытащил из кармана горсть монет, я снял в банке почти весь лутум, что перевел мне РО, и сегодня планирую пропить его и проиграть в карты. Хрен этим вышибалам на рыло; я вполне могу смириться с тем, что мне предстоит сегодня быть избитым, но вот ограбить я себя не позволю. Я ради этого лутума спину гну и свою психику ломаю.

Стакан за стаканом я продолжал вливать в себя самый дорогой виски в баре, Эд только иногда недовольно бурчал и снова пытался начать одну из своих тупорылых философских бесед, но мне сейчас совершенно не до этого. Я отмахивался от Шипучки Эда, как от назойливого жука-паразита; все, что меня в данный момент интересует в этой жизни, находится в граненом стакане, а не в высокопарных диалогах.

Забавно. Я всегда искал забытье, но никогда не находил его. Возможно, сама, мать ее, вселенная хочет, чтобы я был реалистом? Направляет меня на этот путь, а я всячески ей противлюсь, вот и живу так хреново. И нужно ли вообще человеку забытье? Я, пошатываясь, направился в туалет, чтобы выплеснуть содержимое своего мочевого пузыря. Нужно ли? Хороший вопрос, однако. Что, если попробовать взглянуть в лицо жизни, растоптать эту наглую суку и самого Господа Бога на их собственной территории? А? По силам ли это кому-либо? Или мы навечно застряли в этом цикле смертей и перерождений? Я вытащил член. К черту. Как приятно опустошить мочевой пузырь. Вот, казалось бы, самая примитивная потребность организма – а сколько удовольствия от ее удовлетворения. Может быть, мы ищем истину не там? Не за сложными математическими уравнениями и не за нагромождениями философских изречений прячется правда о мире, а за какой-нибудь совершенно тривиальной хренью, которую мы пока что еще не заметили. Мне так почему-то кажется. Это вполне в духе нашей реальности, она всегда ищет способы наебать нас.

Я вернулся в бар. В глазах чего-то все плывет. Неужели я так быстро напился? А вот и трио братьев. Как всегда, ровно в одиннадцать вечера. Покачиваясь из стороны в сторону, я двинул в направлении братьев Крири. Они никогда не изменяют себе и садятся за самый дальний столик у окна.

– Ширинку застегни, Мори, – кинул мне Рыжий, самый тупой, но при этом и самый благородный засранец из всех, кого я знаю. Старший из братьев Крири.

– Пошел к черту! – я хлопнул засранца по спине и уселся напротив Мормона, среднего из братьев, он обычно молчит, так что я просто протянул ему руку.

– Слы, бушь в покер, а? – а это младший по возрасту, но наиболее здоровый из всех братьев, наверное, вдвое больше меня, Ник Крири.

– Раздавай, – я высыпал горсть монет на стол, – готовьте все, что у вас есть, придурки!

– Тут тысяч пятьсот? А? – Рыжий посмотрел на меня. – Я на такие суммы играть не буду, давай начнем с небольших ставок.

– Поддерживаю, бля, ты сильно разгоняешь коней, – Ник выложил на середину одну монету номиналом в тысячу лутума. – Начнем с этого.

Мормон молча бросил с десяток монет, они со звоном покатились в разные стороны.

– Вот это азарт! – я повысил ставку, Мормон кинул ровно сорок тысяч, я удвоил до восьмидесяти.

– Пошли вы оба в задницу! – Ник вытащил свою тысячу из общей кучи и налил себе водки в огромный стакан. – Психопаты, бля… Чтобы я еще хоть раз с вами за один стол сел. Сука! Пока все не проиграют и в долги не влезут, не успокоятся.

– А ты как будто бы не такой? – я закурил.

– Я знаю, когда нужно остановиться. А вот у вас с Мормоном тормоза напрочь отсутствуют. В тихом омуте, как говорится.

Miss Kittin & The Hacker – «Frank Sinatra». Я словно попал во временную петлю: эта песня повторяется и повторяется. И я непроизвольно начинаю качать головой ей в такт. Я пьян, безнадежно пьян.

Следующие несколько часов практически полностью выпали у меня из памяти. Алкоголь окончательно растворил мой разум, и, как не прискорбно мне это говорить, но мой и без того побитый жизнью и временем мозг полностью отключился. Тело само принимало решения и жило только за счет инстинктов. Я вливал в себя новые порции алкоголя, ругался с братьями Крири, спорил с Эдом и проигрывал заработанный тяжелым трудом лутум, чтобы проснуться завтра с утра и возненавидеть себя за то, что у меня не хватает даже на бутылку минералки. Почему я стал таким? Наверное, потому, что у меня, блядь, больше никого нет; я остался один на этой холодной, сука, планете с кучей долгов и без какой-либо мотивации к жизни. Я всего лишь призрак, сраный тупоголовый призрак, который сейчас проигрывает последний лутум. Почему я не могу остановиться? Все это проносится в голове, а изо рта вырываются мерзкие, опротивевшие до тошноты, крики:

– Ставлю свои часы! Налей еще… да ты, блядь, шулер. Сука! Где бутылка?

А потом меня уже натурально тошнит, я блюю сначала на пол, а после Рыжий отводит меня в туалет, и я, припав к унитазу, изливаю в него содержимое своего желудка, ага. И так минут двадцать, пока я полностью не отключаюсь на полу напротив сортира. Чудесная жизнь чудесного человека, а? Лучше сдохнуть, чем продолжать так жить, вот что я скажу. Человек без смысла, как ботинок без подошвы. Человеком-то его назвать можно, но вот какую ценность он представляет для мира и, главное, для самого себя?

– Ну как? – Рыжий помог мне подняться на ноги. – Мне кажется, что тебе на сегодня хватит.

– Ты прав, – я взял протянутую мне сигарету, – ты, мать его, абсолютно прав!

В баре поднялся странный шум. Дверь в туалет с грохотом распахнулась и внутрь вошли громилы Хромого, целых пять штук, все в кожаных куртках и в этот раз при оружии. Рыжий потянулся за пистолетом, но почти сразу получил пару пуль прямо в лицо. Меня оглушило, и я упал назад вместе с телом Рыжего.

– Небось уже заждался, а? Утырок, бля, – хрен с золотыми зубами пнул меня сапогом по голове, а его помощники взяли меня за воротник куртки и потащили прямо по полу. В одной из кабинок я заметил ноги, парень, что там сидит, наверное, не только в штаны наложил. Как же больно-то, блядь… зачем бить-то? И Рыжий… хороший парень, но я научился не привязываться к людям. Интересно, с его братьями поступили так же? Только я хотел открыть рот, как снова получил сапогом по голове, в этот раз настолько сильно, что на время провалился в темноту.

Жизнь или смерть? Что заставляет нас так пламенно хвататься за любой осколок, любую возможность провести еще хотя бы пару секунд внутри своей оболочки. Почему мы боимся небытия и вопросов, на которые не может быть ответов? Почему осознание тлетворности собственного существования доставляет столько страданий? Животное ли это говорит в нас или человек? Животное стремится к жизни и пытается выжить любой ценой и в любых условиях, а человек в нас… человек в нас глубоко болен и с каждым поколением становится все больнее и больнее; однажды, животное окончательно покинет наш разум, и тогда мы исчезнем, как вид.

Последний человек, наверное, будет совсем непохож на нас. Он будет по-настоящему счастлив в своем осознании, осознании того, что он смог сломать оковы вечного рабства и прекратить страдания всего нашего рода, которые длились на протяжении многих тысяч лет. Последний человек с улыбкой взглянет на гору трупов, что оставила ему история и шагнет в неизвестность точно зная, что его путь на этом только начинается…

Это точно не мои мысли, тогда почему они звучат в моем разуме? Почему? Как же больно, голова сейчас словно лопнет. Руки связаны за спиной. Меня подвесили вверх ногами. Это один из моих главных страхов. Мне всегда казалось, что если меня так подвесят, то вся кровь прильет к голове, и я умру. Блядь. Как же бешено стучит сердце. Но я должен собраться. Паника сейчас – мой самый главный враг. Я прошел через многое и должен оставаться холодным и собранным, иначе зачем все эти тренировки? Зачем? Чтобы жидко обосраться от страха и поднять этим настроение Хромому? Хер ему на рыло!

– Очнулся? Славно. Пока ты тут болтался, я позволил себе немного порассуждать о природе жизни и смерти, а теперь… теперь мы поговорим с тобой о моем лутуме, Мори. Ты же не думал, что я всегда буду тебе прощать просрочки?

Хромой. Мужчина лет тридцати пяти. Голова лысая, вся покрыта руническими татуировками. На глазах очки-авиаторы. Одет в черный свободный костюм, ворот черной рубашки расстегнут и открывает шею и грудь, тоже полностью испещренные рунами.

– Слушай, – пытаюсь начать я, но слова еле выходят из моего пересохшего рта, еще и тошнота подкатила, блядь, почему я просто не ушел домой, а нажрался, – давай договоримся. У нас раньше всегда получалось найти консенсус.

– Раньше, – Хромой по очереди щелкает каждым пальцем. – Раньше ты не нападал на моих людей с ножом и не отказывался платить вообще. Я мирился с тем, что ты не в состоянии оплатить даже проценты по долгу, но твой отказ платить вовсе… ты сам загнал себя в эту ситуацию. И теперь у меня есть два варианта: либо я продам тебя на органы, выручив хотя бы одну треть от того лутума, что занял тебе; либо… – Хромой замолчал. – Сейчас ты должен начать оправдываться и предлагать варианты по урегулированию нашего вопроса, а не молчать. Всему вас нужно учить.

– Для начала опусти меня на пол, я не могу нормально думать, когда у меня вся кровь к голове прилила. Она скоро лопнет, мать ее.

– Сначала я хочу услышать конструктивное предложение по урегулированию нашего конфликта, – Хромой сел на стул напротив меня и закурил. – Я его дождусь сегодня? Или мне еще денек погулять?

Блядь. Что я должен ему сказать? Выть, как преданная собачка, что найду ему весь лутум мира и принесу его в зубах? Я, сука, просто не могу пересилить себя, не могу пресмыкаться перед человеком вроде Хромого. Да и вообще не могу пресмыкаться перед кем-либо. Гордость у меня все-таки еще осталась. Почему я всегда оказываюсь в полной заднице?

– Слушай. Я найду лутум. Правда. Дай мне неделю. Убивать меня не резон. РО убьет тебя, если ты убьешь меня, ты должен это понимать. Да и за мои органы много ты не выручишь. Неделя и…

– Ты должен мне десять миллионов. С процентами уже двадцать пять, но о процентах я и мечтать забыл. РО мне не авторитет. Я знаю и более серьезных людей. Но… я дам тебе неделю. Через семь дней ты должен принести мне двенадцать с половиной миллионов, и тогда мы будем в расчете. По рукам?

– К черту! Все равно у меня нет выбора. Только сними меня отсюда. Если я помру от кровоизлияния, проиграем мы оба.

– Вот так бы сразу. Сам же знаешь поговорку: «Скупой платит дважды». Отдашь мне этот лутум, и я готов буду ссудить тебе новую сумму, под больший процент, само собой, но зато без средств к существованию ты не останешься, не волнуйся.

– Иди ты в пизду, лучше объедки из урн доедать, чем у тебя еще что-то брать.

– Мы оба знаем, что ты привык жить на широкую ногу, лутум у тебя надолго не задерживается. Не кусай руку, которая тебя кормит. Слышал такое?

– Иди в пизду! Сними меня лучше.

И ведь Хромой прав. Однажды я снова вернусь к нему и попрошу дать мне очередную ссуду, но пока что побуду для него занозой в заднице. Мудак это заслужил. Я бы убил его, если бы мог, но за Хромым стоят серьезные люди. Я не могу убить его, а он не может убить меня. Так и живем, ага.

Хромой перерезал веревку, и я грохнулся на пол. Хотя бы не головой и на том спасибо. Я принял протянутую мне руку и с трудом встал на ноги, в глазах потемнело, и я чуть не вырубился, Хромой придержал меня, не дав упасть.

– Аккуратнее, ты один из моих лучших клиентов. Не могу позволить тебе…

– Заткнись! Не действуй на нервы. Лутум будет через неделю. Где выход я знаю, можешь не провожать. И еще, накину сверху миллион, если выдашь мне того мудака, что пришел за мной сегодня.

– Кличка Вэлл. Новый Тенебрис, 1408. Работник он неплохой, но как человек – полное говно. За миллион делай с ним все, что хочешь. И ты должен знать: я не приказывал ему стрелять в твоих знакомых и бить тебя. Только доставить, не держи зла.

– Премного благодарен, – я направился в сторону выхода. – Если бы я держал зло на всех, кто приказывал меня «только доставить», то мне пришлось бы перебить половину Тенебриса. Удачи.

Берлогу Хромого я посещал миллион раз и знаю ее почти наизусть. Тринадцать с половиной миллионов за неделю! Во что я, блядь, вляпался? Но убивать Хромого не вариант, он проявляет ко мне лояльность, идет на уступки, даже выдал одного из своих громил; если я избавлюсь от Хромого, на его место поставят нового человека, с которым у меня может возникнуть намного больше проблем. Так что остается молча глотать обиду. Я привык. Рыжий был неплохим парнем, но не настолько, чтобы я рисковал своей жизнью ради мести за него. Хотя? Почему бы не прикончить этого Вэлла? Это станет хорошим посланием для тех, кто в будущем решит снова напасть на меня прямо в разгар отличной пьянки. Засранцы трижды задумаются, стоит ли лезть ко мне и прерывать мое веселье, если узнают, что последний, кто так сделал, теперь лежит глубоко под землей. Ладно, возможно, я и не стану убивать этого громилу, но пару ударов ногой по черепу ублюдок точно заслужил.

Я прошел через толпу головорезов, которые расположились в главной части здания. Даже, если бы я и захотел убить Хромого, то ничем хорошим это бы не закончилось. Тут не меньше сорока человек. Вооружены они в основном всяким хламом, только у парочки есть пушки, но и я не бессмертный, чтобы на сорок человек в одиночку лезть. Только если с пулеметом и во сне. В кровавом чудесном сне, где все мои враги – мишени, а я, мать его, Тони Монтана.

Двуличный я все-таки засранец. Как ныть о том, что хочу сдохнуть, так это я первый, а как до дела доходит – сотню раз все анализирую и убегаю куда подальше. Такова уж природа человека, говорить о себе всякое – мы все горазды, но нас понять можно: в головах-то полный чертополох и неразбериха. Каждый год мы становимся новой личностью и от этого никуда не сбежишь, двуличие – часть нашей природы.

Чего они на меня все так палятся? Придурки пустоголовые. Наверное, это оттого, что до сих пор никто из тех, кто оказывался тут схожим со мной образом, еще не покидал помещение старого завода на своих двоих, еще и с довольной улыбочкой. Выбрал же себе Хромой место для схрона. Полуразрушенный завод всего в паре километров от театра Стильного. Или от того места, которое когда-то называли театром Стильного. Теперь там главенствуют пустота, паутина и бездомные.

Толкнул дверь и вдохнул полной грудью. Ни черта себе! Уже полдень. Это сколько, получается, меня продержали? Вчера после дела я пошел в бар. Почти сразу заявились громилы, я их хорошенько отделал и с удовольствием проводил время, пока… ну, в общем, пока меня самого не отделали по моей собственной глупости. Тогда было часа три или четыре ночи. То есть я пробыл в отключке примерно восемь часов. Удивительно, что меня вообще не тошнит, только голова болит так, что я собственных мыслей не слышу. Нужно отлить, покурить и зайти за бутылочкой воды. А после возьму такси, у меня еще осталось немного лутума, и поеду за моим персональным антидепрессантом – жестоким насилием. Уделаю мудака Вэлла так, что он до конца своей жизни будет через трубочку пить и есть.

Многие вещи в жизни начинают ставить тебя в тупик только со временем. Они могут крутиться в голове долгие годы, но быть всего лишь фоном, ничего не значащей частью интеллектуального интерьера. Например, детей в определенный момент ставят в тупик вопросы жизни и смерти. Особенно, когда они впервые полноценно осознают эти явления и понимают собственную смертность. Юношей и девушек ставят в тупик вопросы собственной идентичности; им тяжело принять мысль, что в жизни нет верного и неверного пути, есть лишь оттенки серого и бесконечные попытки выжить. Эти мечтательные существа тяжело переносят первую встречу с мыслью о том, что рано или поздно их жизнь превратится в рутину. До последнего молодые люди воюют с мыслью о том, что они всего лишь части «великого мирового колеса», и части совершенно неважные, даже если они исчезнут, «телега, запряженная амбициями человеческого рода» продолжит свое движение. А вот меня, человека, который почти разменял третий десяток, в тупик ставит самый простейший из возможных вопросов: «Как жить?». Я не знаю, как мне жить дальше… и от этого мне больно и тошно.

Я сделал несколько глотков минералки, которую купил в китайской лавке в паре кварталов от логова Хромого. Все это время я шел и не ощущал усталости, боли и голода. Думал… думал. Но теперь желудок, разбуженный попавшей в него жидкостью, стал неприятно урчать. А неприятное урчание желудка пробудило остальные процессы в организме, на меня сразу навалилась усталость и появилась тошнота. Если к боли, усталости и голоду я давно привык, то с тошнотой не могу смириться и по сей день. Она единственная может выбить меня из колеи. Ненавижу. Я закинул в рот пару ирисок. Я всегда ношу их в кармане. От сладкого мне становится спокойнее на душе. Раньше слово «душа» было для меня ругательным. Я был матерым атеистом или, по крайней мере, считал себя таковым, а теперь из убеждений у меня остались только… Да ни черта у меня не осталось из убеждений! И от этого мне тоже больно и тошно.

Я вытянул руку, чтобы поймать такси. Остановилась грязная лиловая малолитражка, формой похожая на жука. Я залез в машину и назвал адрес, водитель оказался не особо разговорчивым парнем, просто кивнул и направил машину в нужную мне сторону. Люблю таких. Мне нравится сводить процент ненужных контактов во время социальных взаимодействий к максимально возможному минимуму.

А нужны ли человеку эти самые убеждения на самом деле? Не лучше ли жить одними ощущениями? Позволить первоначальной программе, животной части себя, взять контроль над ситуацией, позволить ей вести себя за руку сквозь все преграды. Это же так легко… Но прав ли тот, кто живет одними инстинктами, или его стоит осудить? Мораль – величайшее приобретение человечества или странный набор правил и установок, которые противны самой природе? Я больше не знаю ответов на эти вопросы. Раньше в моем сознании ярко пылали юношеские убеждения, позже непоколебимость молодого человека, но теперь, когда я вплотную приблизился к тридцати годам, я потерял веру; потерял ориентиры, больше ничего в этом мире не кажется мне понятным. Все словно слилось воедино, стало одинаково бессмысленным и слишком напыщенным. Политики… войны… люди с их верой в непогрешимость собственных идеалов и убеждений. Люди, готовые убивать ради набора бредовых установок внутри своих черепных коробок. Все это смешалось. Я вижу только абсурд и не верю больше ни во что. Убеждения – бич, но и животность – не спасение. Марсель как-то говорил, что хотел бы, чтобы все люди осознали бредовость мира, отказались от собственного эго и расцвели в единстве, словно ангелы. Ангелы, неспособные творить зло, потому что полностью прозрели его природу. Так он говорил. И так теперь думаю я. Идеальный путь – путь осознания и прозрения, путь единства. Звучу, как сраный сектант, но что мне остается? Надо же иметь хоть какую-то веру, иначе зачем вообще это все? Только из страха смерти?

Я допил минералку и закурил. Ириска прилипла к зубу, и он заболел. Гадость какая. Пришлось пальцем сковырнуть ее и прополоскать рот. Мы уже близко. Надо почаще выбираться в центр, устал я от этого зрелища за окном. Мимо нас проносятся одинаковые хибары, сотни их. Отличаются только цветом, да иногда попадаются двухэтажные экземпляры. В остальном, они похожи. Складывается впечатление, что ты попал в кошмарный сон или в зацикленную петлю, где один и тот же кадр повторяется раз за разом.

Так. Что там Хромой говорил? Только недавно называл адрес таксисту и уже забыл его. Вроде со льдом я завязал, а в голове все равно дыры зияют. 1518? 1048? Нет… не то! 1408! Точно! Мог бы и у таксиста спросить, но не хочу. Плевать на то, что он посчитал бы меня странным парнем; больше меня пугает то, что он может начать говорить и нарушит идеальную идиллию, которая установилась между нами. Значит, по левую сторону четные дома, по правую нечетные? Верно? Верно. Сейчас мы проехали уже 1315 с одной стороны и 1316 с другой. Осталось совсем немного. Будет хорошо, если Вэлл живет в одноэтажке, так мне будет проще решить с ним наши общие «затруднения».

Гнев? Злость? Нет. Отчаяние сподвигает меня на подобные поступки. Я не имею четких границ гордости, они растворились вместе с убеждениями. Я не жажду мести, жаждать чего-то я разучился уже очень давно. Я хочу лишь «быть», но для того, чтобы «быть» мне нужен двигатель. Любая цель, любое дело… я готов на все, лишь бы еще хоть на секунду забыть о том, кто я такой; забыть о бренности и бредовости окружающей меня реальности.

Машина остановилась. Я перевел водителю лутум, он лишь угукнул в ответ и разблокировал двери. Ну что, готов? Нет. Никогда нельзя быть достаточно готовым к тому, чтобы размазать чьи-то мозги по асфальту. Все-таки засранец Вэлл живет в двухэтажном доме. В таких обычно по восемь квартир, четыре на каждом этаже. В каждую, что ли, ломиться? Да и дома ли он вообще? Если Хромой назвал именно адрес, значит, Вэлл точно должен быть дома. Хромой хоть и та еще гнида, но, когда речь заходит о сделках, – он непогрешим. За это я его даже уважаю немного.

Дверь открыта? Я потянул ручку на себя. Парадная открыта. Закинул пару ирисок в рот и зашел в дом. Мне сразу бросился в глаза кровавый след, ведущий на второй этаж. Я переборол желание ретироваться, все-таки, если ты решился на что-то, то обязан идти до конца. Вот одно из убеждений, которое я еще не потерял. Оказывается, у меня все еще не так уж и плохо. Я аккуратно двинул вверх по лестнице, стараясь производить как можно меньше шума. Кровавая дорожка ведет к открытой двери. Квартира номер семь. Кто-то опередил меня? Но зачем? Даже, если у этого придурка были враги, то почему они решили его убрать именно в этот день? Я не верю в такие совпадения.

Я перешагнул порог квартиры. Дуло пистолета уперлось в висок. Черт! Я пришел раньше, чем убийца успел покинуть место преступления?

– Нужно быть бдительнее, Мори. Такому человеку, как ты, не к лицу безалаберность. Понимаешь?

– Си?

– Да. Хочешь сладенького? Пока я тебя искал, закупился всяким. Мы же друзья, а друзья должны делиться.

– Раз мы такие уж друзья, может уберешь пушку от моего виска?

– Ой, прости, – Си засмеялся, – я совсем забыл, что направил ее на тебя. Такой хороший пистолет. Я нашел его тут.

– Чья это кровь?

– Зайди в зал и поймешь, – Си убрал пистолет, и я смог свободно вздохнуть. Опять этот психопат попался мне. Он правда за мной следит? И делает это по приказу Римса? Зачем Римсу следить за мной? Может, он ищет выход на РО через меня? Пытается нарыть что-то, что может поставить крест на карьере господина Великого? Черт ногу сломит во всех этих хитросплетениях.

Зал: картина кровавого и крайне жестокого убийства целой семьи. Я ко многому привык, но такие вещи всегда выбивают меня из колеи. Вэлл, женщина и дети, лет десяти-двенадцати, мальчик и девочка, лежат в ряд, и у каждого перерезано горло. Вэлла явно пытали перед тем, как убить, потому что все его тело покрыто ссадинами и порезами, на руках не хватает пальцев. Это Си сделал? Но зачем?

Я вернулся в коридор. Си стал пялиться на меня, как полудурок. Все в его образе вдруг стало противно мне. Я видел многое и мог бы закрыть глаза на подобный поступок в других обстоятельствах, но сейчас… во мне словно проснулся от долгого сна живой человек, способный чувствовать и сопереживать, я возненавидел этого бледного, надменного утырка, индифферентного, как статуя какого-нибудь греческого божка. Я схватил Си за горло здоровой рукой и прижал его к стене. Он не проронил ни звука, даже более того, Си отпустил пистолет и позволил ему упасть на пол. Я ударил его по лицу протезом, в искусственной руке утяжелитель, каждый удар может стать для человека последним. Голова Си дернулась так, как будто сейчас улетит в сторону, словно футбольный мяч. Я ослабил хватку и позволил парню упасть на деревянный пол, а сам поднял пистолет.