Читать онлайн Кактус Нострадамуса. Ванна с шампанским.

© Логунова Е.И., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Ванна с шампанским

1467 год, Рим

Преступник был не один, но его преследователи об этом не знали.

Первый вор выскользнул из дворца и сумел обойти стражу, но уже в саду имел несчастье столкнуться с госпожой. Та как раз совершала вечернюю прогулку, ища вдохновения для сочинения очередного сонета, и, разумеется, не могла не узнать свою собственную шкатулку с резным гербом на крышке и дорогими украшениями под ней.

Спрятать шкатулку за пазухой щуплый вор не мог, ибо размеры ее вполне соответствовали степени фамильного пристрастия к драгоценностям – все Медичи поголовно были одержимыми коллекционерами и имели отличный вкус.

Лукреция Торнабуони де Медичи была еще и очень умной женщиной. Она без труда сообразила, что все это означает – а именно, неправедную попытку лишить ее любимых украшений, – и без единого звука разминулась с вором, но сразу же подняла на ноги стражу.

Однако погоня настигла преступника не раньше, чем он встретился с сообщником.

Встреча прошла в обстановке, которую нельзя было бы назвать теплой и дружеской. В результате ее первый вор принудительно обменял резную шкатулку на перерезанное горло и скатился с откоса на оживленную улицу, где его нашли только утром.

Второй преступник потерял время, подбирая с земли рассыпанные в ходе стычки украшения, и спустя четверть часа был схвачен в сотне метров от места гибели сообщника.

Госпожа Лукреция получила обратно все свои драгоценности, кроме одной.

Втоптанная в землю в пылу борьбы, небольшая вещица затерялась в политой кровью почве и в веках.

Пять с половиной столетий спустя, Россия

– Вот и все, Кулебякин! Имей в виду – я ставлю точку! – проорала я и, выскочив из квартиры, шарахнула дверью так, что со стены посыпалась штукатурка.

Прорвавшись сквозь завесу известковой пыли, я проскакала вниз по лестнице и ворвалась в отчий дом, как помесь злобной фурии и безутешной плакальщицы: зареванная, растрепанная, присыпанная чем-то белым, точно пеплом.

– Ой-ой! Сейчас прольется чья-то кровь! – вовремя посторонившись с моего пути, напророчил братец Зяма – гибрид пифии и буколического пастушка.

– Уже! – сообщила я и, лязгнув шпингалетом, как ружейным затвором, заперлась в ванной комнате.

– А что это случилось с нашей Дюшей? – обеспокоенно спросил за дверью папуля.

– Наша Дюша громко плачет! – бестрепетно сообщил ему Зяма.

– Это я слышу, а почему она плачет? – не удовлетворился кратким ответом папуля.

– А почему бы ей не поплакать? Даже такие бессердечные чудовища, как моя сестрица, иногда плачут, – рассудительно ответил братец. – Крокодилы, например. Они плачут, потому что хотят кушать.

– Я знаю, почему плачут крокодилы, – папин голос зазвучал строже. – Я хочу знать, почему плачет моя дочь!

Наш папуля – добрейшей души человек, заботливый отец, любящий муж и мирный кулинар-изобретатель, но в прошлом он – боевой армейский офицер. И если в папином голосе появляются стальные нотки – это грозное лязганье бронемашин.

Зяма понял, что манеру поведения надо менять, деликатно поскребся в филенку и сладким голосом спросил:

– Индюшечка, сестричка, ты почему плачешь, родненькая? Ты хочешь кушать?

Я не сдержалась и взвыла.

Кушать! Ах, если бы!

Оголодать в нашем доме практически невозможно – хлебосольный папуля неизменно рад возможности скормить ближним результаты своих кулинарных экспериментов, из-за чего у слабого животом Зямы, например, нагрудные кармашки всегда набиты мезимом, фесталом и активированным углем, как газыри – патронами.

– Нет! Я не хочу кушать! – крикнула я, перекрывая шум воды в умывальнике.

– Хм… Тогда у меня больше нет версий, – признался Зяма, отступая от двери.

– Дюшенька, тебя кто-то обидел? – бронетанковым голосом пробряцал встревоженный папа.

Это уже было ближе к истине.

Я яростно потерла лицо полотенцем, отшвырнула влажный махровый ком и распахнула дверь:

– Да! Меня обидели! Меня смертельно обидели!!!

– О, если смертельно, то это к маме, – хладнокровно резюмировал вредный Зяма.

Наша мама – прославленная сочинительница литературных ужастиков. Смерть с косой и гроб с музыкой – непременные атрибуты ее творческой деятельности.

– Кто звал меня? – замогильным голосом вопросила мамуля.

Она медленно продвигалась по коридору в нашу сторону с айпадом в руках, светящийся экран которого щедро добавил ее безупречным чертам призрачной голубизны.

– Чур меня, – ретируясь, молвил слабонервный Зяма.

– Басенька, Дюша плачет! – четко доложил супруге папа.

Мама подняла глаза, и по ее затуманенному взору я поняла, что папулино донесение дошло до нее не сразу.

Какое-то время мамуля соображала: кто это – Дюша?

Видимо, ей хватило деликатности не назвать моим именем какую-нибудь бледную утопленницу, синюю удавленницу, черную ведьму и вообще никого из тех, в чей дивный мир она с головой погружалась в период работы над очередной рукописью.

– Плачет? – брезгливо повторила мамуля.

Чувствовалось, что ей гораздо больше понравились бы выражения «обливается кровавыми слезами» и «рыдает, ломая руки».

Потом до нее дошло:

– Ах, Дюша плачет!

Затуманенные очи родительницы обрели зоркость, и она сразу все поняла:

– Опять Денис?

Я всхлипнула.

– Майор Кулебякин! – уяснив, кто виновник дочуркиного плача, гаркнул в потолок мой папа-полковник.

– Не зови его, папа! – вскричала я. – Нет больше в моей жизни майора Кулебякина.

– А что с ним случилось? – В мамином вопросе прозвучал профессиональный интерес.

– Да жив он, жив, – отмахнулась я, упреждая расспросы. – Для всего человечества жив, а для меня умер. Все, мы расстались, и на этот раз – окончательно.

– Как всегда, – кивнула мамуля. – И из-за чего на этот раз?

Я обвела лица родственников скорбным взором:

– У него не будет летнего отпуска!

– И что? – Папуля сути трагедии не понял.

– Ну как – что, пап? Теперь накрылся медным тазом Вечный город! – объяснил ему смышленый Зяма. – Или же нашей Дюхе придется гулять по Риму одной.

Я печально кивнула.

– Я категорически против того, чтобы наша девочка ехала в Рим одна, – твердо сказал папа. – Мы все наслышаны о темпераменте итальянских мужчин.

– Я могу поехать с Дюшей! – быстро сказала мамуля.

Глаза ее заблистали и забегали, как болотные огни.

– Только через мой труп! – объявил папуля и воинственно взмахнул поварешкой.

– Ревнивец! – обличила его мама.

– Вертихвостка! – не замедлил с ответом папа.

– Не при детях, пожалуйста! – Зяма потеснил ссорящихся родителей, выжимая их из коридора в кухню, и потянул меня за рукав: – Пойдем, побеседуем.

Мы уединились в Зяминой комнате – там, благодаря коллекции этнических ковриков на стенах, хорошая звукоизоляция.

– Давай поговорим о сложившейся ситуации без эмоций, – удобно расположившись на оттоманке, предложил братишка. – Что ты теряешь? Я имею в виду, кроме святой веры в любовь Дениса Кулебякина?

– Отпуск, – мрачно ответила я. – Я эту летнюю неделю из шефа выдавливала прямо по Чехову – как раба: по капле, день за днем. Больше месяца его трамбовала! И если теперь я не уйду в отпуск, как запланировала, то буду вкалывать в наших рудниках до зимы.

– Это печально, – без тени грусти согласился Зяма, который ни в каких рудниках не вкалывает, ибо он свободный художник, сам себе и раб, и господин.

– Это еще печальнее, чем кажется, – я решила быть абсолютно честной. – По правде говоря, Бронич дал мне неделю, а я собралась отсутствовать десять дней, так что по возвращении меня ждет скандал, но сейчас это не важно. Сейчас важно, что отель в Риме предоплачен по рекламной акции, с условием, что деньги не возвращаются.

– Это серьезный аргумент.

– И, наконец, билеты сдать нельзя, потому что авиакомпания – дискаунтер, – закончила я. – А я оплатила их своей собственной карточкой, потому что у моего бывшего любимого мента нет и никогда не было «пластиковых денег».

– У него и обычные-то не водятся, – кивнул Зяма. – «Короче, Склихасовский»! Не буду играть на твоих расстроенных нервах. Так и быть, я могу выкроить в своем напряженном творческом графике недельку для поездки в Рим. Причем я сам заплачу за переоформление билета и честно разделю с тобой расходы на отель.

– Но?

Я не спешила радоваться.

Я хорошо знаю Зяму.

«Бойтесь данайцев, дары приносящих» – это про него.

Зямины троянские кони отличаются только габаритами и дизайном.

Притом до сих пор братишка ни разу не выказывал желания посетить прекрасный итальянский край, наоборот, твердил, что у него очень много неотложных и важных дел на родине. Занимался ими Зяма едва ли не круглосуточно, так что уже с месяц примерно наше с ним общение было крайне нерегулярным, а случайные встречи происходили в основном на кухне, у холодильника.

– Но ты прекратишь предавать интересы семьи и помиришь меня с Трошкиной! – заявил он.

Алка Трошкина – это моя лучшая подруга, очень милая девушка, любовь которой бессовестный Зяма топтал так долго, что ее нежное сердце покрылось толстой асфальтовой коркой. Теперь Алка в Зямину сторону даже не смотрит, а беспутный братец мой, наоборот, вдруг возмечтал лишь о ней. Он даже согласен жениться! К сожалению, теперь ни на что такое не согласна Алка.

Перефразируя слова поэта: чем меньше мы мужчину любим, тем больше нравимся ему.

– Даже если я вас помирю, вы снова поссоритесь, как только ты снова положишь глаз на чужие голые коленки, – предупредила я.

– Так ведь скоро осень, – напомнил мне Зяма. – В холодное время года риск увидеть чужие голые коленки много ниже, а к весне мы с Аллочкой уже будем женаты.

– Какой же ты, Зямка, бессовестный мерзавец, – сказала я – и все же задумалась.

С одной стороны, предложенная братцем сделка попахивала предательством, а с другой – Трошкина ведь и сама мечтает стать Кузнецовой…

Я притихла…

Зяма, привлекая мое внимание, нетерпеливо пощелкал пальцами перед моим лицом. Я очнулась, и он, моментально угадав мое решение, ловко переформатировал фигуру из трех пальцев в развернутую для рукопожатия ладонь.

– Ладно, брат, договорились, – я энергично потрясла холеную руку братца. – Но с тебя хороший подарок Трошкиной из Рима – с ним и пойдем к ней мириться.

– Я согласен! – Зяма расплылся в улыбке. – Я могу привезти ей кусок Колизея! Фрагмент дорической колонны, а? Обломок мрамора килограммов на сто! Мне для любимой ничего не жалко!

Тогда я не обратила внимания на эту его фразу, а зря!

Обещание, произнесенное Зямой для красного словца, оказалось пророческим.

– Детки, все порядке? – вежливо постучавшись, в комнату заглянул папуля.

– У нас – да, а у вас? – дипломатично отозвался братец.

– Все прекрасно.

Папуля улыбнулся, ввинтил в уши наушники плеера и удалился, встряхивая гузкой и немелодично напевая:

– Но парле американо! Американо! Американо!

Очевидно, на ужин нам следовало ожидать какое-то блюдо заокеанской кухни.

– Но парле италиано! Италиано! Италиано! – переиначив песенку, подмигнул мне Зяма.

– Ничего, как-нибудь обойдемся английским, – ответила я, подумав, что это реплика по существу.

Эх, знала бы я тогда, что нас ждет!

Снова Рим, наше время

На пятый день пребывания в Вечном городе, переполненные впечатлениями, мы начали сторониться торных туристических дорог, все с большим умилением поглядывая в сторону уединенных фонтанчиков и тихих сквериков.

Сбросить с натруженных ног кроссовки, потоптаться босиком по редкой бурой траве и вылить себе за воротник пригоршню чистой холодной водицы из древнеримского водопровода – это было поистине райское блаженство.

А еще – растянуться на покривившейся каменной лавочке под раскидистым деревом, в ветвях которого возятся, сражаясь с несъедобными толстокорыми цитрусовыми с красивым названием «померанцы», зеленые попугайчики…

А еще – не вставая с лавочки, мобильником сфотографировать свои босые ноги на фоне античных руин и тут же выложить снимок на фейсбук с незатейливой подписью типа: «Я на солнышке лежу!»

И продолжать лежать, поглядывая то на горький апельсин над головой, то на все удлиняющийся список завистливых комментариев в соцсети…

Единственной проблемой оказался ажиотажный спрос на укромные скверики. Организованные туристы об их существовании даже не подозревали, зато полулегальные гости города – темнокожие деятели уличной торговли – в рабочий полдень массово укладывались на траву-мураву подремать.

Чтобы не конкурировать с другими утомленными солнцем, мы с Зямой проводили сиесту в отеле, а в тихие скверики выдвигались под вечер – с бутылочкой доброго итальянского вина и запасом свежих бутербродов из супермаркета.

Мы нашли в самом центре города два прелестных сквера. Один, если я правильно поняла итальянскую надпись на табличке, назывался «Сад Квиринале», другой, расположенный совсем рядом, оказался без всякой таблички и вообще поскромнее, поэтому Зяма так и спрашивал меня: «Где сегодня посидим – во саду иль в огороде?»

«Во саду» стоял памятник усатому вояке по имени Карло Альберто на безымянном коне. Постамент украшали батальные сцены, в которых мы обнаружили принципиальную неправильность: изображенные на барельефах уланы, драгуны и прочие военнообязанные кентавры сражались голыми руками. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что у некоторых бойцов в кулаках сохранились гарды, однако клинки исчезли. Это низвело благородные поединки на саблях до вульгарных потасовок на кулачках – воистину от великого до смешного один шаг.

– Не иначе, это туристы солдатиков обезоружили, – резюмировала я. – Отломали бронзовые сабельки на сувениры, варвары!

– Некультурные люди, им только покажи, где что плохо лежит! – возмутился Зяма.

В соседнем сквере памятников не было, но туда мы попали только с третьей попытки, потому что он не был круглосуточно открыт всем ветрам, туристам и гастарбайтерам. На ночь ворота в этот скромный оазис закрывались на замок, а на углу очень неудачно располагался полицейский в будочке. Он охранял правительственное здание по соседству, но наверняка отреагировал бы и на несанкционированное вторжение в сквер. Мы с Зямой не рискнули лезть через забор и пришли, как порядочные, за пару часов до закрытия.

Был тот тихий вечерний час, когда в нашем отечестве пенсионеры, домохозяйки и младшие школьники выходят во двор подышать свежим воздухом, обменяться взглядами и слухами, покататься на качелях и поиграть с мячом – кто чем занимается. В итальянском варианте эта традиция выглядела поскромнее: детей мы не увидели вовсе, а граждане постарше сидели на лавочках порознь и коммуницировали слабо.

Несмотря на то что этим вечером Зяма выгуливал по Риму нечеловеческой красоты льняные порты с кружевной оторочкой и телесного цвета майку с принтом в виде нагрудной татуировки «Я натурал», наше появление в скверике никого не впечатлило.

– А как ты думал? В этом городе привыкли к зрелищам, – сказала я братцу, похлопав его по крутому плечу. – Когда-то народ тут так и требовал: «Хлеба и зрелищ!», но те времена давно прошли.

– Хочешь сказать, я не мог бы составить конкуренцию гладиаторам? – обиделся Зяма.

– Ну, почему же?

Я прищурилась и оглядела братца с головы до ног.

Надо признать, Зямка у нас красавец. Он на голову выше меня (а у меня своих 185 сантиметров) и сложен, как Аполлон.

– Тебе бы сандалии с ремешками, юбочку из бронзовых лепестков, нагрудник из дубленой кожи…

– И можно было бы зарабатывать на лазанью, фотографируясь за деньги с туристами у Колизея! – повеселел братишка. – Только еще загореть немножко.

Он тут же стянул с себя майку и подставил роскошный торс итальянскому солнышку. Потом покосился на публику, которая все еще не прониклась, и пошел, поигрывая мускулами, к фонтанчику – плескаться, фыркать и всяко-разно привлекать к себе внимание.

– Пижон! – тихо хмыкнула я, опускаясь на внушительный обломок чего-то античного.

Солнечный свет, процеженный сквозь раскидистую крону высоченной старой пинии, теплым медом стекал мне на плечи. Пахло пылью, сухой травой и цветами: в углу, у огороженных пластиковой сеткой невнятных руин, пламенел куст гибискуса. Там же пучком росли раскидистые пальмы, затейливо сочетавшиеся с лопухами.

Я расслабленно смотрела на братца, принимавшего нехитрую водную процедуру.

Внезапно загорелая спина Зямы застыла, словно отлитая в бронзе. Братец обернулся ко мне, и я встревожилась: лицо у Зямки перекосилось, глаз задергался, и общий вид сделался крайне нездоровым!

– Не хватало еще подхватить какую-нибудь древнюю кишечную заразу, – забеспокоилась я, слезая с камешка.

До сих пор я очень радовалась многочисленным римским фонтанам и бюветам с превосходной и бесплатной питьевой водой. Но, как говорится, что гладиатору хорошо, то Зяме – смерть! Не дай Юпитер, конечно…

– Что с тобой, братец козленочек? Тебе дурно? – как добрая сестрица, спросила я Зяму, подойдя поближе.

– За козленочка можно и в глаз, – беззлобно ответил братец, которого в детстве морально мучали необразованные одноклассники, упорно писавшие красивое имя Казимир в два слова: Козий Мир. – Но мне не плохо, нет. Мне хорошо! Мне прекрасно и удивительно! О! Ты только посмотри! Ты видишь это?!

– Что?

Я проследила за направлением взгляда брата Зямы, чье скуластое лицо уже украсил лихорадочный румянец.

– Это! Это!

Братец отошел от фонтанчика и принялся сладострастно оглаживать массивное основание чахлой клумбы.

Неопознанные хилые побеги торчали из сухой земли, заполнявшей некое подобие цветочного горшка, увеличенного раз в десять в высоту и в двадцать – в ширину.

Чем тут восхищаться, я не поняла?

– Индия Кузнецова, ты – невежественная варварша, – заклеймил меня позором Зямы, лаская дрожащими руками завитушку на боку мега-горшка. – Дюха, это же ванна! Мраморная ванна, восемнадцатый век!

Тут он просканировал взглядом фасад ближайшего жилого дома – красивого, старинного, цвета «клубничное бланманже», с зелеными щелястыми ставнями, колоннами, лепниной и бельведером – и добавил:

– А может быть, даже семнадцатый!

– Разбитая, наверное? – предположила я.

Зяма тут же согнулся и полез пристально осматривать бельведерскую ванну со всех сторон, приобретя большое сходство не с гладиатором, а с дюжей полуголой пастушкой, озабоченно инспектирующей особо мощное коровье вымя.

– Целая!

Зяма вынырнул из-за ванны.

Глаза его сияли.

– Прекрасно, – сухо сказала я, немного напуганная этой фанатичной радостью. – Это целая итальянская мраморная ванна семнадцатого века из дворца. Можно сказать, донна ванна бельведерес. И что? Мало ли в Италии этих ванн? Да в Риме полным-полно более важных и древних достопримечательностей, даже по части сантехники и банно-прачечных услуг. Вспомни хотя бы термы Каракаллы.

В этих знаменитых термах одновременно могли принимать водные процедуры полторы тысячи древних римлян. В наше время термы Каракаллы обезвожены, сеансы массового мытья там давно не проводятся, зато в естественных декорациях играют спектакли для туристов. Мы с Зямой незаконно проникли в термы с заднего хода – через ворота, куда заезжают фуры с оборудованием для вечерних представлений. Прежде чем нас обнаружили на охраняемом объекте рабочие сцены, мы с братцем успели без помех и провожатых осмотреть все закоулки античных бань и даже обсудили возможность сколупнуть пару-тройку древних мозаичных плиточек на сувениры друзьям в России.

По итогам состоявшейся экскурсии Зяма заявил, что теперь ему понятно, каким должен быть реально шикарный фитнес-клуб, но голодного блеска в глазах и лихорадочного румянца на щеках термы Каракаллы у него не вызвали.

– Ну, ты сравнила! – братец всплеснул руками. – Термы Каракаллы – культурная ценность мирового значения! Они принадлежат всему человечеству!

Вот тут я кое-что поняла:

– Ага, а эта конкретная ванна никому не принадлежит, ты к этому клонишь?

– Да!

– У некоторых туристов совсем совести нет, – вздохнула я. – Им в культурной столице мира только покажи, что где плохо лежит! Враз сопрут, хоть бронзовую сабельку, хоть мраморную ванночку…

Зяма пристально посмотрел мне в глаза.

– Злые и глупые люди ее выбросили, поменяв на банальнейшую стальную ванну образца двадцать первого века! И вот стоит она тут, сиротеет, одинокая, несчастная и никому не нужная…

– Намек понят, – сказала я и нахмурилась. – Ключевые слова: «никому не нужна тут», да? А кому и где нужна?

– Все-таки ты не дура у нас, Дюха! – воскликнул Зяма и полез ко мне обниматься. – Да за эту раритетную ванну какой-нибудь олигарх из наших широт заплатит золотом по весу!

– И ты знаешь такого олигарха?

Я с новым интересом посмотрела сначала на ванну, потом на брата.

Вообще-то, вопрос был риторическим. Зямка – очень модный и высокооплачиваемый интерьер-дизайнер, среди его клиентов и миллионеры попадаются.

Я поменяла вопрос:

– И сколько же она весит?

– Хороший вопрос!

Зяма снова полез осматривать сантехнический артефакт.

– С полтонны, я думаю. Может, три-четыре центнера, где-то так… Да, это проблема.

Я наскоро прикинула, будет ли мне очень трудно потратить полтонны золота? Ну, не полтонны, а двести пятьдесят кило, если по-честному поделиться с Зямой? Нет, не будет! Так какая проблема?

– Дюха, подумай головой! – Зяма бесцеремонно постучал кулаком по моему лбу.

Прислушался. Постучал по ванне.

Я облегченно выдохнула: звук был другой.

– Проблема в том, чтобы унести ее отсюда! – объяснил Зяма.

Я отступила на шаг, окинула взглядом скульптурную группу «Бронзовый гладиатор и мраморная ванна весом в полтонны» и присвистнула:

– Не-е-ет, не потянем!

– Потянем, потянем! – уверенно сказал Зяма и для начала потянул меня за руку. – Ну-ка, давай отойдем в стороночку. Не будем привлекать к себе внимание.

Зяма, не желающий привлекать к себе внимание, – это была редкость почище сантехнического артефакта! Я послушно удалилась с ним на заранее подготовленную позицию.

Мы с братцем уселись на камень и зашептались, разрабатывая план спасения и возвращения к жизни прозябающего в безвестности и небрежении антиквариата.

Сформировавшиеся пункты плана мы заедали бутербродами и запивали вином. Шипучее и сладкое «Чинзано Асти» по смешной цене – четыре евро за бутыль – весьма способствовало впадению в состояние эйфории, и к тому моменту, когда сквер опустел, идея уволочь из Рима в Россию полтонны мрамора в компактной форме целой ванны уже не казалась мне абсолютно бредовой. Малость странноватой в отдельных аспектах – это да.

Я так и сказала Зяме:

– Странно, что ты не торгуешься со мной из-за доли, кому сколько денег достанется!

– Мы честно поделимся, – пообещал братишка.

Я не забыла, как «честно» мы делили шоколадные конфеты из новогодних подарков, но не стала напоминать об этом брату. Только пожала плечами и сказала:

– Посмотрим.

– Увидим, – вставая с камешка, поддакнул мне Зяма.

Шагая на заплетающихся ногах по бульвару в направлении отеля, мы весело скандировали слегка переиначенный стишок Михалкова:

Идиоты.

Мироздание снова откликнулось на наш душевный порыв и подложило нам свинью!

Наутро Зяма потащил меня в Ватикан.

Вообще-то, мы планировали сделать это перед самым отъездом, посвятив основательному осмотру «государства в государстве» целый день, но братец веско сказал:

– Потом будет некогда!

И я подчинилась, подумав, что это психологически правильный ход: сделать с утра пораньше что-то богоугодное, чтобы вечером с чистой совестью творить непотребства.

– Сначала походим по святым местам, а потом подадимся в преступники, – озвучила я свои мысли для братца, и он так глубоко проникся этой логикой, что даже пошел исповедоваться.

Я ограничилась тем, что купила освященный образок и новаторски пристроила его на бегунок застежки-молнии, откуда как-то незаметно оторвался и потерялся штатный медный язычок.

– Неожиданно, но интересно, – прокомментировал мои действия профессиональный дизайнер.

– И функционально, – с легким вызовом добавила я.

Я уже сломала один ноготь, застегивая свои джинсы без этого самого язычка.

Зяма рысью обежал собор, внимательно изучая налепленные на кабинки бумажки с целью найти священника, принимающего исповедь на русском, однако славянские языки оказались в Ватикане не в чести. Единственный падре был готов к отправлению обряда на украинском, за который более или менее сошла кубанская станичная «балачка».

Исповедально балакающий братец был смешон, но – только в моих глазах: другие дамы на коленопреклоненного Зяму засматривались, явно мечтая увидеть его в аналогичной позиции у своих ног.

Зяма конспективно поведал святому отцу о своей карьере прелюбодея, получил отпущение грехов и с улыбкой неподдельного облегчения сообщил мне на ушко, что теперь он полностью готов наставить на путь истинный заблудшую потерянную ванну.

Я не стала уточнять, ведет ли истинный путь ванны в Россию – это было очевидно. К тому же Зяма еще ночью провел по телефону приватный разговор с каким-то заинтересованным отечественным миллионером и заручился его обещанием организовать нам техподдержку на стадии вывоза объекта из Италии.

Наша задача упростилась.

– Вечером сопрем ее, утром сдадим – и вуаля! Считай, что денежки у нас в кармане, – резюмировал воодушевленный братец.

– Вечером ванна – утром деньги, – поддакнула я, вспомнив «Двенадцать стульев».

Из Ватикана мы отправились в супермаркет, где купили жареного цыпленка, бутылку кьянти, пару панини с ветчиной, мясницкий нож и детский набор для песочницы с превосходным, изготовленным в лучших традициях военной конверсии, совочком из эмалированного железа. Пластмассовая лейка продавалась отдельно – мы взяли и ее, рассудив, что землю из ванны, возможно, легче будет выковыривать в сыром виде.

Громадный матерчатый чемодан, который прекрасно подошел бы для африканских контрабандистов, нелегально вывозящих слонят и бегемотиков, мы выторговали на улице за двадцать евро. Причем в качестве бонуса чернокожий продавец (явно родственник тех самых контрабандистов) предложил нам большую скидку на покупку средних размеров саквояжа с фальшивым лейблом «Гуччи».

– Не будем опускаться до подделок! – высокомерно молвил Зяма. – Только качественный товар, только настоящие шедевры!

И – в продолжение этой похвальной концепции – без спроса взял в качестве подкладного дна для укрепления чемодана одну из массивных деревянных ступеней, приготовленных для починки лестницы в нашем отеле.

Отель, если верить рекламному проспекту, в прошлом году справил свое трехсотлетие, так что лестница наверняка могла считаться произведением итальянского деревянного зодчества.

На развале у вокзала Термини мы за полкопейки купили пару бесформенных толстовок с капюшоном и две бейсболки – для маскировки. А вот на транспорт нам пришлось раскошелиться.

– Не думал, что на старости лет буду тратиться на скейты! – причитал скуповатый Зяма, расплачиваясь за пару досок в лавке спорттоваров.

– Это не роскошь, а средство передвижения! – напомнила я, и братец замолчал.

Мы выбрали упроченную модель с самой широкой – девять дюймов – восьмислойной декой из канадского клена и карбоновыми дисками подвески. Продавец пошутил, что такая доска выдержит даже кульбиты тяжеловеса-суматори, если ему вздумается сменить вид спорта.

Мы с Зямой оценили подсказку и прикинули: хороший борец сумо весит сто двадцать, а то и сто пятьдесят кило, а наша ванна – примерно четыреста. То есть чуть больше, чем пара добрых суматори, но ванна не будет подпрыгивать и толкаться, так что непродолжительную эксплуатацию в щадящем режиме скейты должны выдержать.

Экипированные в соответствии с замыслом, мы выдвинулись на Виа Кавур за полчаса до закрытия сквера.

Ванна стояла на месте, лавочки пустовали.

Мы спрятались за цветущим кустом, подождали, пока ворота не запрут, и только тогда приступили к работе.

Земля в ванне оказалась цементной плотности. Неудивительно, что нежные цветочки не смогли в ней расти! Даже стальная лопаточка только царапала плотно спрессованный блок серозема. К счастью, мы это предусмотрели.

Мы с братцем разделились: Зяма таскал лейкой воду от фонтана, а я ковыряла размоченную землю совочком.

– Грязная работа, – заметила я минут через пятнадцать напряженного и малорезультативного труда.

– Воистину, мокрое дело! – поддакнул Зяма.

Мы поменялись, и я засновала по воду с лейкой, а братец заработал совочком.

Примерно через час ему удалось пробить земляную корку, под которой обнаружился слой песка. Очевидно, люди, разжаловавшие антикварную ванну до «уровня» уличной клумбы, пытались сделать это по правилам садового искусства. Я предположила, что под песком будет гравий или мелкие камни, и оказалась права.

С песком и щебнем мы справились быстро. Я орудовала совочком, а Зяма то тесаком мясника, то просто руками. Он самоотверженно, забыв про маникюр, выгребал камни горстями, и я тоже старалась вовсю, нагибаясь и распрямляясь, точно кланяющаяся марионетка, пока не почувствовала, что мои джинсы не выдержали этой физкультуры и снова расстегнулись. Со злополучной застежки-молнии, чтоб ей треснуть, опять дезертировал язычок замка!

Случилось это, надо признать, крайне не вовремя.

Мы почти опорожнили ванну и теперь были окружены бугристым песочно-земляным валом. Искать среди этих рукотворных холмов такую маленькую штучку, как беглый язычок-образок, представлялось бесперспективным делом, но я все-таки попыталась.

Поиски осложнялись тем, что уже стемнело, а мы с Зямой не подумали об освещении. Пришлось подсвечивать себе мобильником.

Мне повезло: я нашла свой медальон. Он здорово испачкался, но я прицепила его на бегунок, не тратя времени на санобработку: я и сама была грязной, как всем известное животное с пятачком.

– Мы точно свиньи у корыта! – прямо сказал Зяма и любовно погладил ванну.

Ее мы заботливо ополоснули из лейки, а собственное омовение отложили до момента возвращения в отель.

Потом мы приступили к упаковке.

Сначала максимально широко распахнули чемодан, так, что его мягкие матерчатые половинки крыльями легли на сырую землю, а затем с помощью наклонной доски переправили туда ванну – вместе с доской, без которой эта громадина наверняка прорвала бы днище чемодана. Но и в такой конфигурации багаж получился совершенно неподъемным, поэтому нам пришлось повозиться еще, подпихивая под несущую доску скейты. Очень удачно получилось: загнутые концы досок плотно охватили чемодан снизу.

Наконец все было готово для транспортировки, и осталось решить лишь одну задачу: как вывезти нашу телегу из огороженного сквера с закрытыми воротами?

Переправить чемодан весом в полтонны через забор без подъемного крана или вертолета не представлялось возможным. Перепилить или вскрыть амбарный замок на калитке было много реальнее, тем более что Зяма на школьных уроках труда обучался слесарному делу. Но практиковаться в забытом ремесле ему пришлось бы в поле зрения охранника, а это резко уменьшало шансы на успех операции.

– Делать нечего, придется оставить тут чемоданчик до утра, – решила я, рассмотрев все варианты.

– А его не сопрут? – заволновался братец.

– Как? – коротко спросила я. – Хотела бы я на это посмотреть!

В самом деле, всякий, желающий похитить неподъемный чемодан, оказался бы в том же самом положении, что и мы сейчас: без вертолета как без рук.

Мы закатили чемодан в кустики за пальмами. Черный и густо перемазанный землей, он прекрасно замаскировался на местности.

– Жди меня, и я вернусь! – уходя, пообещал донне ванне бельведерос мой романтичный братец. – К утреннему открытию сквера я буду стоять здесь как штык!

Не отягощенные четырехсоткилограммовым наследием прошлого, мы легкими тенями перемахнули через штыки забора в самом дальнем от будки охранника уголке сквера и без дополнительных приключений вернулись в отель.

Анджело Тоцци очень не нравилось его новое задание.

Анджело был «безродным псом» – его отец торговал в Палермо углем. В коза ностра юный Тоцци пришел из уличной банды и с трудом дослужился до третьего помощника второго человека. Для беспородного бандита без серьезных связей это была прекрасная карьера, но теперь Анджело рисковал ее обрушить, и лишь потому, что Карло Палермскому приспичило поиграть в Отелло Венецианского.

Карло родился карликом, что было бы смешно, если бы за одну непочтительную улыбку в свою сторону обладатель столь подходящего ему имени не казнил весельчаков с безжалостностью урожденного Греко. Потомок одной из самых уважаемых династий сицилийской мафии, Карло умел внушить к себе уважение, превосходящее его физические габариты во много раз.

Анджело не мог ослушаться Карло, но Анджело сознавал, что на сей раз Карло дал слабину. Он не должен был лично следить за Марией. Ну и что, что она – его любимая жена и единственная дочь уважаемого человека? Факт измены такому мужу, как Карло Греко, имело бы смысл скрывать от общественности лишь в том случае, если мужчина был слишком слаб, чтобы наказать свою женщину как подобает. А быть в подчинении у слабого босса как минимум бесперспективно.

А еще Анджело понимал: то, что Карло приехал в Рим с одним-единственным провожатым, говорит не столько о его доверии, сколько о том, что ему не будет жаль расстаться с безродным Тоцци. Марию-то он, может, и пощадит, а вот Анджело точно зароет.

Однако никакой возможности уклониться от деликатного задания у Анджело не было, и он честно сделал все, что от него требовалось.

– Где? – коротко прорычал Карло, перебравшись через забор с ловкостью циркового лилипута.

Он озирался, как затравленный зверь. Чайного цвета глаза в свете фонаря казались желтыми, как у рыси.

– Сюда, – лаконично ответил Анджело, понимая, что в данной ситуации многословие – короткий путь на тот свет.

Лавочку с прекрасным видом на нужное окно он нашел еще засветло, а накануне подкупил приходящую уборщицу, пообещавшую не закрывать ставни и не задергивать шторы в спальне, как обычно. Арочный вход в опочивальню располагался напротив окна, в связи с чем сочетание бинокля и широкого просвета в занавесках выглядело многообещающим.

Анджело сопроводил Карло на лавочку, вручил ему бинокль и со словами:

– Французское окно на третьем этаже, – отступил на авансцену.

Разумеется, ему было любопытно. Но, что бы ни «планировал» увидеть в чужой спальне ревнивец Карло, свидетель ему был не нужен.

Окно на третьем этаже озарилось светом всего на пару минут. Анджело с беспокойством наблюдал за треугольной спиной Карло. Босс сидел очень прямо и руки с биноклем зафиксировал так крепко, словно был сложной формы корягой.

Так, цельнодеревянной фигурой, он и повалился на бок за секунду до того, как окно потемнело.

– Карло!

Анджело подскочил к лавочке, не позволив боссу упасть на землю, и только через минуту бесплодных попыток привести Карло в чувство со всей определенностью понял, что по-сыновьи обнимает мертвое тело.

Вопрос «Что происходит в этой спальне?» сразу же потерял актуальность и уступил место другому: «Что делать с этим телом?»

Оставить его на лавочке нельзя – даже мертвый Карло Греко заслуживает уважения. В то же время перебросить тело, даже не очень крупное, через двухметровую каменную ограду Анджело не смог бы. Можно было попробовать протащить покойника сквозь мраморную баллюстраду или через решетку калитки – по идее, человеческая голова в фигурный зазор проходила, а где пролезет голова, пройдет и все тело, тем более карликовое… Но неизбежные при этом увечья впоследствии непременно поставили бы Анджело в вину. Да еще и докажи, что эти повреждения – посмертные!

Кроме того, очень опасно было бы открыто транспортировать тело Карло по чужому городу. Призвав на помощь небесных покровителей переносчиков тяжестей – святых Христофора и Мавра, – Анджело мог бы унести труп на руках, но как далеко? Весьма вероятно, что только до первого встречного полицейского. А уж какая шумиха поднимется, если его в центре Рима задержат с трупом известного мафиози, Анджело даже представлять не хотел.

Впрочем, у него еще был шанс все уладить.

После смерти Карло Греко вторым человеком в мафии автоматически становился его двоюродный брат Сальваторе. Великой родственной любви между кузенами не наблюдалось, и за благую весть о неожиданном скачке своей карьеры Сальваторе вполне мог проявить благодарность.

Стоя в темном сквере посреди чужого города с трупом бывшего босса на руках, Анджело остро нуждался в новом покровителе.

Он вновь опустил тело на лавочку, вынул из кармана кургузых штанишек почтенного карлика дорогой мобильник и позвонил Сальваторе.

– Что значит – мертв? Как мертв, почему мертв, кто убийца? – спросонья новый босс Греко не понял, что ситуация еще более экстремальная, чем это обычно бывает.

Анджело четко и ясно доложил обстановку, постаравшись лишить свой короткий доклад всякой эмоциональной окраски.

Это оказалось правильной тактикой.

– Умер, тайком наблюдая за женой и ее любовником в Риме?

Сальваторе уловил деликатную суть дела и понял, что над династией Греко нависла реальная угроза стать посмешищем всей Сицилии.

– Так, слушай меня, мальчик. Во-первых, никому ни слова! Ты сообщил информацию мне и больше никогда об этом не вспомнишь.

– Клянусь вам, босс, – ответил Анджело и затаил дыхание в ожидании ответа, решающего его судьбу.

Сальваторе обращение «босс» благосклонно проглотил!

Анджело понял, что у него есть будущее.

– Теперь главное. Тело тихо, без всякой огласки, доставить в Палермо. Немедленно!

– Мне понадобится помощь, – сказал Анджело. – У вас есть свои люди в Риме?

Сальваторе помолчал.

– Люди будут у тебя через четыре часа. Скажи, куда им ехать.

Анджело озвучил адрес, посмотрел на экране мобильника, который сейчас час, выключил телефон и вытер мокрый лоб. Ночь была прохладной, но он вспотел, уяснив свои ближайшие перспективы.

Было четыре часа утра. Когда приедут люди Сальваторе, в центре столицы будет уже светло и многолюдно. Решение поставленной новым боссом задачи – вынести тело старого босса без шума и всякой огласки – станет весьма проблематичным.

Как, ради всего святого, они это сделают?!

У него еще было время подумать.

Анджело кротко попросил о помощи небесного покровителя вахтеров и ночных сторожей – святого Петра Алькантарского – и приготовился терпеливо ждать.

А потом до него дошло, что ему предстоит скоротать утро на росистой лавочке в неуютной компании трупа, из-за чего терпение и выдержка ему изменили, и он яростным шепотом проклял свою злую судьбу.

С этим надо было что-то делать.

В автобусе Санек едва не попался.

Билетик-то он приобрел, но давно, еще на прошлой неделе, и с тех пор почти ежедневно катался с ним, используя секретную технологию римских «зайцев».

Тот край билета, куда автомат ставил штампик с датой поездки, заблаговременно намазывался мылом. Подсохнув, мыльная корочка принимала удар штемпеля на себя и по окончании путешествия смывалась вместе с чернилами. К сожалению, качество бумаги не позволяло повторять этот трюк до бесконечности: следы воздействия мыла, воды и чернил становились все более очевидными, так что шансы обмануть контролера быстро уменьшались.

Увидев в автобусе казенного вида товарища с непримиримым выражением лица, хитрый русско-итальянский «заяц» моментально передумал садиться в транспортное средство. Он развернулся и ушел с остановки.

Не повезло: вообще-то, контролеры в общественном транспорте Рима – большая редкость.

Теперь Саньку предстояло топать на своих двоих через весь город, но пеший марш-бросок по жаре страшил его меньше, чем сорок евро штрафа, сутки в тюрьме и депортация из Италии.

Санек не планировал уезжать из Вечного города в ближайшее время. По крайней мере, до тех пор, пока Наташка не образумится и не поймет, что этот ее древний итальянский хахаль в подметки не годится молодому русскому мужу.

В Рим Санек приехал в надежде образумить супругу, укатившую в Италию с гуманитарной миссией – присматривать за одиноким пожилым господином, способным оплачивать заботу о себе, болезном, полновесными евро. Сиделкой Наташка оказалась прекрасной, так что пожилой господин, не допуская и мысли о расставании с заботливой девушкой, очень скоро повел речь о свадьбе.

Санек пытался объяснить Наташке, что старый хрыч просто хочет сэкономить деньги, сделав русскую женушку бесплатной «прислугой-за-все», но глупая женщина ничего не хотела слушать. Санек же не мог отступиться и в результате уже восемь месяцев болтался в стольном итальянском граде, как известная субстанция в простой русской проруби.

Денег у него не было, постоянной работы и жилья – тоже. Крышу над головой и комковатый матрас под боком Саньку предоставил заброшенный дом, где ютились гастарбайтеры. Старший над ними, мордастый негр Хаби, время от времени пристраивал Санька на работу, однако за трудоустройство нужно было платить, и немало: к примеру, месячный ангажемент на стройку в качестве сторожа стоил Саньку пяти сотен евро.

Кормился Санек от щедрот многочисленных церковных общин с их благотворительными обедами, где можно было основательно набить не только брюхо, но и пару судочков про запас. Те же добрые прихожане весьма недурственно его одевали: в ворохе собранной «для бедных» одежды Санек откапывал такие джинсы, за которые на родине ему пришлось бы отстегнуть кучу денег в бутике.

В общем, жизнь на чужбине была не так уж плоха. Радовали климат и выбор дешевых вин.

Угнетало отсутствие доброй компании и приятного общения.

Ради этого Санек время от времени, когда у него случались деньги, наведывался в интернет-кафе. Заплатив полтора евро за час, он отводил душу в «Одноклассниках», «ВКонтакте», на «Фейсбуке», в чатах сайтов «Русский Рим» и «Италия по-русски». Он даже разместил там свое объявление с предложением услуг, перечислив все те виды деятельности, которыми когда-либо занимался или же мог бы заняться, буде на них появится спрос.

Человек с ником Бигмен, что элементарно переводилось как «Большой человек», очень удачно «постучался» к Саньку позавчера.

Большому человеку требовалась сущая малость: десяток-другой фотографий супруги, отправившейся в Рим в сомнительной компании подружки и с полным чемоданом подозрительно игривого белья. Бигмен страстно желал, чтобы каждый шаг его любимой по итальянской земле был запечатлен на пленке, и искал фотографа со знанием русского языка и пониманием российского менталитета.

Санек, сам пострадавший от женской неверности, понял заказчика с полуслова, и договорились они моментально.

Спустя четыре часа на пустой, как женские обещания любви и верности, кредитной карточке исполнителя появилась приличная сумма аванса.

В тот же день Санек приобрел недорогой мобильник со встроенной камерой и чуть более качественную фототехнику – компактную цифровую «мыльницу». Вооружившись таким образом, он заранее присмотрелся к отелю, куда ночью должна была вселиться супруга Бигмена.

Именно туда он и направился утром, удачно сбежав от контролера в метро.

Скромный отель удачно расположился на Эсквинском холме в пятидесяти метрах от Санта Мария Маджоре и буквально напротив другой известной церкви – базилики Санта Прасседе.

Равнодушный к неодушевленным красотам Санек даже не зашел взглянуть на знаменитые византийские мозаики, страстной столб Христа и капеллу святого Зенона, за исключительное великолепие получившую название «Райский сад».

Он бесцеремонно потеснил в дверях церкви смуглолицего побирушку с пластиковым стаканчиком для подаяний и уселся на другом краю каменного крыльца.

Приметные дизайнерские шмотки от щедрот богадельни в этот день остались не у дел: Санек предпочел им неприметные серые бриджи и мешковатую рубаху и теперь выглядел непритязательно и скромно, как начинающий бомж. С темным порталом он сочетался вполне гармонично, в глаза не бросался, внимания к себе не привлекал.

Исход народа из отеля начался примерно в восемь тридцать.

Сначала стройным караваном потянулись аккуратные мелкорослые азиаты, розово-желтые и свежие, как чайные розы.

За ними важно выступили, стуча копытами тяжелых башмаков, две тучные дамы голландской породы и пожилая чета немцев – загорелый живчик-дедушка и пышная, как квашня, бабуся.

Все эти колоритные граждане заинтересовали Санька не больше, чем церковная мозаика. Он, правда, засмотрелся на стайку смуглых брюнеток, но не по долгу службы, а исключительно как частное лицо мужского пола. Черноволосые девицы были весьма аппетитными, однако сейчас Санек поджидал блондинку.

Вместе с инструкциями Бигмен прислал ему несколько фотографий своей предположительно неверной супруги Виктории и ее неразлучной подружки Настеньки.

Судя по снимкам, Вика-ежевика была сладкой генно-модифицированной ягодкой, явно крашеной блондинкой с позлащенной в солярии кожей, перманентным макияжем и большим запасом силикона в привлекательных парных выпуклостях. Подруга Настя походила на Вику, как кукла Синди на куклу Барби, то есть тоже была ногастой, грудастой, губастой и глазастой, только не белокурой, а русоволосой.

Санек был уверен, что не пропустит эту парочку, и держал наготове в рукаве потрепанной рубахи мобильный фотоаппарат.

Однако руссо туристо осложнили работу неопытного папарацци, вывалившись из отеля плотной группой в количестве четырех человек, из которых один был мужского пола.

Это фотограф уяснил не сразу, так как сортировку объектов по гендерному признаку затруднили их прически и наряды.

Все четверо были либо в шортах, либо в джинсах, в майках пастельных тонов, с растрепанными шевелюрами разной степени белизны, с сережками в ушах и браслетами на руках. Так что, если бы самая долговязая кудрявая блондинка, которую ее спутницы называли редким именем Зяма, не разговаривала глубоким бархатным басом, Санек даже не заподозрил бы в ней мужика.

Он торопливо сделал несколько снимков великолепной четверки и, с облегчением увидев, что на углу плотная группа распалась надвое, последовал за Викой и Настей.

В девять утра в сквере было малолюдно, только с натужным сопением бегал кругами какой-то престарелый спортсмен в трусах и майке да чинно гуляли дама с собачкой – обе кривоногие, одышливые, с брюзгливыми физиономиями.

Чемоданчик наш стоял там, где мы его оставили.

– Здравствуй, родная! – сердечно приветствовал упакованную донну ванну Зяма. – Ты готова пуститься в путь?

Ничего не ответила ему ванна, только послушно покатилась на колесиках подкладных скейтов, демонстрируя недурные ходовые качества.

– Прекрасная конструкция, надо бы запатентовать! – радовался Зяма, ведя чемоданованну под уздцы.

Прорезиненные колесики катились мягко, так что даже на брусчатке наш экипаж шумел не больше, чем обычный чемодан.

Поскольку калитку уже открыли, вывод нашего засадного полка из сквера был осуществлен легко и быстро. Мы только немного постояли в непроглядной тени портика на выходе, дожидаясь попутчиков.

В Риме люди с чемоданами – неотъемлемая часть пейзажа, одним больше, одним меньше – картинка не меняется. Минут через пять мимо нас деловито проследовала пара американских туристов, отягощенных чемоданами и поисками нужного адреса. Мы с Зямой мимикрировали: тоже достали имевшуюся у нас карту и под прикрытием широко развернутого бумажного полотнища пристроились американцам в хвост. Охранник в будке на углу не обратил на нас никакого внимания.

К сожалению, нашему поступательному движению сильно мешали многочисленные римские лестницы, преодолеть которые мы не могли, а потому вынуждены были их обходить. В результате путь к отелю оказался очень долгим, с многочисленными ответвлениями и петлями.

– У меня странное ощущения, будто это уже было, – пожаловался мне Зяма, когда мы в третий раз выкатились на бульвар, спуститься с которого можно было только по крутым ступенькам.

– Еще бы! Мы кружим тут уже минут десять! – согласилась я.

– И, кажется, не мы одни, – добавил наблюдательный братец. – Вон те парнишки тоже петляют. Должно быть, заблудились, туристы!

Он хохотнул, ощущая свое превосходство над незадачливыми «парнишками».

Зяма, надо отдать ему должное, в Риме ориентировался, как почтовый голубь. Он с беспримерной точностью определял правильное направление и с легкостью находил дорогу в путанице узких улочек. Конечно, когда мы прогуливались по ним без громоздкой и неповоротливой чемоданной колесницы.

Я оглянулась на предполагаемых туристов, но не успела их рассмотреть, потому что парни свернули в проулок. Увидела только застиранные до белизны джинсы, мускулистые шоколадные спины под белыми борцовскими майками и кудрявые брюнетистые затылки.

– Итальянцы, наверное. А может, греки или испанцы, в общем, здешние парни, – расплывчато определил национальность туристов разговорившийся Зяма. – Видишь, они без шляп и в открытых майках, значит, не боятся южного солнца.

И он дружелюбно крикнул вслед предполагаемым грекам:

– Калимера!

– Я бы им не только «здравствуйте», я бы им и «спасибо» сказала, если бы они нам помогли! – вздохнула я.

Парни были здоровые, крепкие, как молодые бычки. А мне, изящной барышне, состоять в роли поводыря при ванно-чемоданной колеснице показалось делом утомительным.

– Ничего, сами справимся! Н-но, мертвая! – веселым басом крикнул малюточка Зяма.

Мы покатились дальше и в какой-то длинной подворотне вновь испытали ощущение дежавю, завидев в конце туннеля не только свет, но и загораживающие его фигуры.

– Опять эти испанские греки, – заметил Зяма.

У него прекрасная зрительная память – профессиональное качество художника.

– Ехал грека через реку, видит грека – в реке рак, – нахмурясь, пробормотала я. – А ну-ка, Зямка, сворачивай!

– Куда? – удивился братец. – И зачем?

– Затем, что сунул грека руку в реку, а рак за руку грека – цап! – ответила я, налегая на «сундук».

По опасно крутой дуге мы закатились во внутренний дворик старинного дома, обогнули круглую клумбу, с ускорением промчались по колоннаде и, едва не сбив с ног какого-то зазевавшегося дедулю с фотоаппаратом, выехали на параллельную улицу.

– Зямка, мы ведь встретили их уже трижды, это точно не к добру! – на ходу взволнованно объясняла я братцу. – Это не только в Италии, это в любой стране мира дурная примета – увидеть в подворотне накачанных хлопцев.

– Ты думаешь, они нас преследуют? – заволновался Зяма. – Ты думаешь, это уличные грабители?! О боже! Если у нас отнимут ванну, я этого не переживу!

Я-то думала, что не переживу, если эта чертова ванна останется с нами еще хотя бы в течение часа – мои силы были на исходе. Однако Зяме я этого говорить не стала, озвучила лишь другую возможную угрозу:

– Это могут быть и грабители, и служители закона. Вспомни, ведь сейчас мы – преступники, похищающие культурную ценность!

– Так или иначе, но мы должны оторваться от хвоста! – постановил братишка и свирепо оскалился, как будто выражая намерение этот самый хвост перекусить.

Мобильностью мы больше походили на обоз, чем на группу отрыва, так что удрать от преследования не могли. Зато мы могли запутать свой «хвост», а потом и отбросить его, как это делают ящерицы!

– Хотя у ящериц он вырастает снова, так что аналогия не самая удачная, – справедливости ради заметила я.

Зяма от моей реплики отмахнулся.

Он продел в ручки чемодана свой ремень и впрягся в него, как рикша, так что на разговоры у него дыхания не хватало. Я подталкивала фургончик сзади, и мы довольно лихо ехали по бульвару в направлении вокзала Термини, который интересовал нас в качестве места, где тучами ходят люди с чемоданами.

Авось мы затеряемся в толпе!

Не сбавляя скорости, мы закатились под гулкие своды вокзала, сделали пару кругов по залу, на ходу разбираясь с топографией, и, наконец, нашли туалет, куда и влетели, как красноармейская тачанка, под пулеметную дробь каблуков.

Еще в полуфинале гонки, под указателем «WC», мы с Зямой договорились, что направляемся прямиком в дамскую уборную, поскольку наши преследователи отчетливо мужского пола, а потому не последуют за нами в клозет. Зяма же при всей брутальности его фигуры, одетый в короткие розовые шорты с воланами и майку цвета лайма, вполне мог сойти за кокетливую норвежскую культуристку, так что у нас был реальный шанс без шума вписаться в дамское общество.

Для полноты образа братец взлохматил кудри, напялил мои солнечные очки в черепаховой оправе со стразами и не глядя намалевал себе сочные малиновые уста. Помаду я ему тоже одолжила свою, и это подсказало изобретательному Зяме следующий ход.

– Вытряхивай из сумки, что у тебя есть красящего! – потребовал он, едва мы зарулили в тупичок за туалетными кабинками.

Синий халат на гвоздике, профессиональный набор половых щеток и несколько черных пластиковых мешков с мусором указывали на тот факт, что это служебное помещение.

Я послушно распахнула торбу, братец сунулся в нее, залез едва ли не по пояс и несколько минут энергично копался в ее недрах, изрядно меня этим нервируя. Я не всегда могла понять, чем он там гремит и шуршит, и изнывала от любопытства и беспокойства.

А ну как сломает мне что-нибудь ценное! Например, пижонскую ручку с эмалью, «Фрай Вилли», которой я никогда не пишу, или хрустальную стопочку, из которой я на работе показательно пью валерьянку, или деревянную куколку с ручками на ниточках, которая прижилась во внутреннем кармашке просто потому, что так забавно из него высовывается! Да мало ли в сумочке уважающей себя девушки различного чудного и милого хлама, а этот слон в посудной лавке разгромит мне весь фэн-шуй!

– Вот! – торжествующе молвил слон, вынырнув на поверхность с добычей в виде двух маленьких флаконов. – Это именно то, что надо!

Вооружившись красной эмалью для ногтей и белой замазкой для бумаги, братец присел на корточки у чемодана и начал творить.

Сначала я наблюдала за его вдохновенными трудами весьма скептически, но вскоре прониклась уважением к нему и восхищением.

Зямка показал высокий класс!

Скучный черный чемодан за считаные минуты превратился в классную дизайнерскую вещь. Красные и белые узоры из прямых и волнистых линий, точек и концентрических кругов преобразили наш габаритный багаж до неузнаваемости.

Правда, пованивал сей шедевр хендмейда – будь здоров, но сейчас мы готовы были с этим примириться, а потом лак высохнет и перестанет пахнуть.

Зяма заставил меня надеть поверх майки и шортиков синий халат. Подпоясанная ремешком от Гуччи, с подвернутыми рукавами и глубоким декольте, форменная одежда уборщицы превратилась в модное полотняное платьице в стиле милитари. Распустить волосы, чтобы они затенили мое лицо и скрыли линии шеи и плеч, я догадалась сама.

– Ну вот! – сказал довольный моим превращением Зяма. – Совсем другая женщина! Жаль, нельзя сменить обувь.

Хотя мои джинсовые полукеды вполне гармонировали с синим платьицем, Зяма все-таки замаскировал их накладками в виде бумажных цветов, ловко скрученных из туалетной бумаги.

– А ты?

Я пытливо посмотрела на братца.

Мне было интересно, как он в отсутствие иных мануфактурных изделий изменит собственную внешность. Обмотается с головы до ног пипифаксом, как мумия?

– А я пойду, как есть, – Зяма мужественно шмыгнул носом. – Вызову огонь на себя!

Он снял мои очки, стер с губ помаду, выдернул из-под нашего чемодана один из скейтов и водрузил на него большой мешок с мусором. Помял его, формируя прямоугольник, придирчиво осмотрел дело своих очумелых ручек и остался доволен:

– Сойдет, пожалуй! Ну, покатились?

Я подумала, что это неравные стартовые условия: мне достался настоящий тяжелый чемодан, а братцу – невесомый бутафорский, но возражать не стала. В конце концов, у нас тут не скачки на приз атамана казачьего войска, у нас тактический маневр, призванный обмануть врага. И вообще, Зямка же огонь на себя вызывает…

– Только после вас!

Я пропустила Зяму с мешком вперед, и он выкатился из клозетного укрытия на оперативный простор вокзала, превысив скорость звука: вскрики нежных дам, запоздало обнаруживших присутствие в уборной мужчины, его ушей не достигли.

Сделав вид, будто я вытираю лицо бумажным полотенцем, я выглянула из туалета и из-под прикрытия салфетки оглядела окрестности.

Мусорная тачанка Зямы уверенно шла на взлет по пандусу, следом в пешем строю поспешали беломаечные брюнеты.

Я дождалась, пока все они выйдут из здания вокзала на улицу, и налегла на лямку.

Вместе с одним из скейтов мой экипаж потерял устойчивость, так что мне постоянно приходилось его придерживать и выравнивать. В результате скорость у нас с чемоданом была, как у столетней черепахи, хотя присущей этой рептилии плавности движений мы не обрели. На то, чтобы выкатиться на улицу, у меня ушло с четверть часа – Зяма с его фальшгрузом сделал это за полминуты.

Я утешалась тем, что результат нашего заезда измеряется не минутами и секундами, и напоминала себе, что досрочно получила награду за спортивно-ездовые труды, ведь на редкость объемистый (литров на двести) мраморный кубок уже находится у меня.

Зяма – уже без мусорного мешка, но со скейтом – догнал меня на финишной прямой к нашему отелю.

Закусив губу, я гипнотизировала взглядом светофор, ожидая сигнала на преодоление последней полосы препятствий – улицы, с поистине инквизиторским коварством выложенной неровными камнями.

Вовремя подоспевший братец ловко подпихнул второй скейт под накренившийся чемодан, подтолкнул повозку сзади, и мы прямо с пешеходного перехода въехали в нужную нам улочку.

Вот когда настал момент от души порадоваться тому, что поселили нас на первом этаже, в номере с выходом во внутренний дворик!

Маленький, изрядно захламленный и здорово похожий на колодец, он соответствовал моим представлениям об итальянской террасе лишь отчасти – из-за присутствия в углу апельсинового деревца, которое по утрам прицельно поливала из лейки древняя старушка с третьего этажа. Солнце во дворик заглядывало только в полдень, квадратик неба крест-накрест перечеркивали веревки, увешанные сырым бельем, и в нашей с Зямой двухместной обители постоянно царили сумерки.

Зато теперь нам было где пристроить свой чемодан! В нашем тесном номере мы не нашли бы для него места, а в захламленном дворике – запросто. Там же, кстати, и ветоши было полно, которой наш секретный груз можно было бы прикрыть.

– Ви а зе чемпионз! Ви а зе чемпионз! – радостно напевал Зяма, явно чувствовавший себя победителем.

Я оставила чемпиона парковать чемодан под нашим окошком и поспешила в душевую – смывать трудовой пот и пыль веков.

А когда вернулась, освеженная и подобревшая, в благословенный дворик, то увидела, что победоносный Зяма уже не поет веселых песен и не исполняет ритуальных плясок вокруг нашей добычи.

Братец тихо сидел на порожке, и выражение лица у него было точь-в-точь такое, как в детстве, когда он благополучно стащил из бабушкиной кладовки трехлитровую банку с медом, сунул в банку руку, а руку – в рот, и только тогда обнаружил, что это столярный клей.

– Что-то не так?

Я встревожилась, подумав, что при транспортировке мы повредили ванну.

– Груз в порядке?

– Груз, – без выражения повторил Зяма и вздрогнул.

Тогда я сама заглянула в чемодан, охнула и обессиленно опустилась рядом с братом.

В ванне, свернувшись в позе зародыша, лежал труп.

«Н-но, мертвая!» – я вспомнила, как Зяма погонял чемодан, и тоже содрогнулась.

Вот что за жуткий талант у моего братца?! Что он ни ляпнет – все оборачивается пророчеством!

Должно быть, это наследственное. По женской линии, от мамы, прославленной сочинительницы ужастиков.

– Моя родная мама, – точно прочитав мои мысли, пробормотал наш пророк и совсем повесил голову.

– Да уж, мама, пожалуй, в этой ситуации не растерялась бы. Она не стала бы прятать голову, как страус! – сказала я и расправила плечи. – Давай, Зяма! Не посрамим фамилию! Вытащим наши головы из песка и посторонний труп из нашего чемодана!

– Зачем?

– Затем, что жарко! Он тут испортится!

Зяма опасливо потянул носом воздух:

– Кажется, он уже…

– Это не он, это твоя художественная роспись по чемодану так воняет, – сказала я с уверенностью, которой на самом деле не испытывала. – По-моему, труп еще свежий.

– Да, верно, кому же это знать, как не тебе!

– В смысле? – Я напряглась и сочла нужным напомнить: – Это не я его убила!

– В смысле – ты же у нас близкая подруга полицейского эксперта-криминалиста! – уверовав в мою компетентность, Зяма малость приободрился. – Ладно, сестра моя, командуй! Что делать?

Я мысленно надела генеральский мундир, застегнула его на все золоченые пуговицы, нахлобучила каракулевую папаху с гербом и папиным голосом скомандовала:

– Рядовой Кузнецов, шагом марш в номер и немедленно приступайте к опустошению холодильника!

– Босс, мы его потеряли, – помолив о помощи святого покровителя дипломатов – архангела Гавриила, осторожно признался Анджело новому шефу.

– Кого? – деловито уточнил Сальваторе.

В его отряде потерю бойца не только замечали, но и по возможности быстро замещали.

– Карло.

Анджело крепко помнил, что ему не велели трепаться, и был немногословен.

– Карло? – Сальваторе засопел. – Мальчик, у тебя склероз? Об этом ты мне уже докладывал.

– Да, но ваши люди потеряли его снова.

Анджело нарочно акцентировал словосочетание – «ваши люди». В том, что идиоты нового босса не уследили за чемоданом с телом старого, своей личной вины он не видел.

В трубке воцарилась тишина, только на линии что-то шелестело и поскрипывало – то ли помехи, то ли мозги Сальваторе. Он по опыту знал, что его люди способны на многое, но даже они до сих пор никого не делали покойником дважды.

– Как это – снова? – Сам Сальваторе соответствующий механизм утраты явно не придумал.

Анджело вкратце пересказал ему утренние события.

– Идиоты! – сказал Сальваторе и добавил еще кое-что из непереводимого итальянского фольклора. – Тело найти. Свидетелей убрать. Я пришлю еще людей. Все понятно?

– Да, босс, – ответил Анджело.

Ему действительно все было ясно. Либо он очень быстро вернет тело Карло – либо сам вскоре станет трупом.

– Эй, болваны! – злобно окликнул он бестолковых помощничков. – Обойдите все отели в районе вокзала. Спрашивайте у персонала, ищите пару, которую видели люди, и большой черный чемодан.

– А кого мы видели? – шепотом спросил у Первого Болвана Болван Второй.

Это был интересный вопрос!

Пара, красиво и нагло угнавшая матерчатый гроб на колесиках, состояла из девушки и непонятно кого.

Девушка была высокая, стройная, светловолосая.

Непонятно кто – тоже.

Физиономией и фигурой Непонятно Кто сильно смахивал на киношного красавца Брэда Питта, увеличенного против голливудского эталона раза в полтора.

Однако бабские тряпки с кружавчиками, бритые ноги, браслеты на запястье, мелированная шевелюра и зафиксированный двумя свидетелями факт посещения Непонятно Кем дамской уборной заставляли думать, что данная мужеподобная особа таки тоже женского пола.

– Ищем девку и… и еще девку! – напряженно пошептавшись, постановили болваны.

Вика всегда знала, в чем ее беда: она слишком влюбчивая!

С первого взгляда, жеста, слова… Вике бывало достаточно сущей малости, чтобы оступиться и буквально обрушиться в любовь. А потом она захлебывалась, выныривала, долго гребла к берегу и сидела на нем в неприглядном виде мокрой курицы – до тех пор, пока ее не окрыляло новое чувство.

Постоянное чередование взлетов и падений держало в форме тело, но травмировало душу. «Допрыгаешься ты, Викуля!» – опасливо пророчила ее лучшая подруга Настя.

С годами привычка безоглядно падать в любовь сделалась менее травмоопасной, потому что Вика взяла пример с батутистов. Теперь она взлетала даже выше, чем прежде, но приземлялась на мягкое, упругое и без промедления подскакивала вновь, совершая в воздухе все более сложные пируэты.

В роли страховочной сетки выступал законный брак.

Муж Вику любил, и она никогда не чувствовала себя брошенной. Тем не менее даже при таком раскладе имелся серьезный риск допрыгаться до свернутой шеи, так как похвально любящий супруг был огорчительно ревнив. Из-за этого Вика вынуждена была совершать свои кульбиты в обстановке повышенной секретности.

Туристическую поездку в Италию она предвкушала с замиранием сердца. Вика предвидела новые достижения на поприще прыжков в высоту нежных чувств и постаралась прибыть в город Рим в прекрасной спортивной форме. Подруга Настя, только что благополучно пережившая третий в своей жизни развод, тоже была во всеоружии.

К сожалению, хваленые итальянские мужчины не оправдали их ожиданий.

В свой первый день в столице Италии Вика и Настя не встретили ни одного знойного красавца с горящими безрассудной страстью глазами. Конечно, крикливых и назойливых парней отчетливо южных кровей в Риме было немало, но происходили они из Африки и прекрасными русскими девушками интересовались исключительно как целевой аудиторией для рекламы и продажи им сумок, шляп, платков и безделушек.

Итальянцев как таковых на улицах и площадях Вечного города было до странности мало. Вычленить их в толпе разноязыко галдевших туристов оказалось нелегко, а заинтересовать собой – и вовсе невозможно. Младые римляне не фланировали по бульварам, они целенаправленно перемещались из пункта А в пункт Б по своим повседневно-деловым надобностям, отнюдь не включающим скоропалительную любовную связь со скучающими иностранками.

Легенда о диком и необузданном итальянском темпераменте на поверку обернулась сущим враньем. Самым общительным итальянским мужчиной, встретившимся Вике и Насте, оказался пузатый дядька в длинном фартуке с логотипом пиццерии!

Разочаровавшись в римлянах, Вика преисполнилась патриотизма, который окреп дополнительно, когда за завтраком в отеле она увидела совсем рядом, за соседним столиком, совершенно очаровательного молодого человека восхитительной славянской наружности.

Этот роскошный русский мужчина был отягощен такой же красивой и рослой, как он сам, подругой, но – отнюдь не высокими моральными принципами.

Взгляд, который жадная Вика бросила ему, как перчатка, был принят и понят. Голубые глаза красавца сузились, вспыхнули, и слепящие лучи сошлись в ложбинке Викиного декольте в светящуюся точку лазерного прицела. Вике стало щекотно и весело.

– У-у-у, какой! – завистливо протянула припозднившаяся к завтраку подружка Настя.

– Чур, он мой! – быстро сказала Вика, выгибаясь, чтобы подставить под обстрел и другие участки своего холеного тела.

– Он же с подругой, – заметила Настя.

Однако эту подругу красавец Казимир представил девушкам как свою сестру Индию.

– Красивое имя, редкое, – признала Вика, умолчав о том, что и носительница оного имени на диво хороша.

Ей не хотелось думать, что Казимир и Индия – любовники, которые просто хитрят и всех обманывают, называясь кровными родственниками из соображений конспирации.

Новый знакомый Виктории очень понравился. Мысли о том, как интересно и приятно можно было бы развить это новое знакомство, щекотали Вику, как откровенный мужской взгляд. За завтраком она проносила ложку мимо рта, хихикала и улыбалась.

Мудрая Настя совершенно правильно оценила это хмельное веселье и попыталась легкомысленную Вику как-то отрезвить.

– У них стандартный двухместный номер, – доложила она, пошептавшись с администратором. – Не «Твин», как у нас с тобой. Понимаешь? Не две односпальные кровати, а одна большая!

– Не факт, – отмахнулась Виктория. – Это могут быть две кровати, сдвинутые вместе. Обычный вариант для практичной Европы. Кому надо – раздвигают кровати и спят порознь.

Но червячок сомнений все-таки заполз в ее декольте и беспокойно шевелился там на протяжении всей утренней прогулки.

Вернувшись в отель к обеду, Вика решила прояснить ситуацию.

Пока ее подруга предавалась послеобеденному отдыху, она прохаживалась по коридору, подстерегая возможность заглянуть в упомянутый двухместный стандарт. Теоретически это можно было сделать в момент уборки помещения горничной, однако сия персона блистала своим отсутствием. Вика еще не знала, что влажная уборка и замена полотенец в номерах производятся через день.

В какой-то момент Виктория, сновавшая по коридору в челночном режиме, услышала за интересовавшей ее дверью голоса и поняла, что Зяма и его предполагаемая сестра тоже вернулись со своей утренней прогулки.

Оглядевшись по сторонам и никого вокруг не увидев, Вика прильнула ухом к двери и услышала нечто шокирующее.

– Не помещается! – с отчаянием сказал Зяма.

– Поместится! – с деловитой решимостью ответила Индия. – Он же маленький. Поместится!

– Вовсе не такой уж он маленький! – вроде как обиженно возразил ей Зяма.

Затем послышались звуки непонятной возни, сдвоенное сосредоточенное сопение и несколько тихих прочувствованных слов, имеющих самое непосредственное отношение к теме мужской анатомии и межполовых контактов.

Нецензурно, но элегантно ругался великолепный Зяма. «Сестрица» наставляла и подбадривала его, озабоченно приговаривая: «Ногу, ногу подверни… А руку сюда… Так, так… Хорошо! Пригни голову… Эх, блин, он все равно не влезет!»

Виктория упала духом.

Было очевидно, что эти двое занимаются в своем номере чем-то таким, чему место в расширенном и дополненном издании Камасутры.

Впрочем, получалось это у них, видимо, неважно, что дарило некоторую надежду: может, Зяме просто нужно сменить партнершу?

Если что, она, Вика, готова попробовать!

– А если голым? – сказала вдруг отвратительно настойчивая распутница Индия. – Может, голый он поместится?

– Как-то это негигиенично, – засомневался Зяма, и Вика была с ним совершенно согласна.

Она тоже всегда ратовала за безопасный секс.

– Негигиенично, – согласилась Индия. – Зато дешево, надежно и практично! Снимай все! Я уверена, что голым он влезет!

Вика скрипнула зубами от ревности, но невольно зауважала развратную Индию за упорство.

В номере снова зашуршали, завозились, зашептали: «Ногу, ногу… И руку, руку… Вот, во-от, пошел, пошел! Хорошо-о-о!»

Вика, понурившись, побрела к себе в номер.

Лично ей хорошо не было. В декольте больно кололись и жалобно бренчали осколки разбитого сердца.

– Что это с тобой? – встревоженно спросила ее пробудившаяся подруга. – Живот болит? А я говорила, нельзя пить сырую воду!

– К черту воду! – горестно всхлипнула Вика и повалилась в подушки, обильно орошая их слезами.

– Да брось! Мало ли, что ты слышала, ты же не видела, что они при этом делали! – попыталась утешить ее верная подруга, выслушав сумбурный Викин рассказ, густо замешанный на рыданиях. – Может, они бутылку вина открывали! Штопором, а? А он в пробку не лез!

– А руки и ноги? – плаксиво напомнила Вика.

– А ты пробовала открыть бутылку штопором без рук? – парировала Настя.

Довод был смехотворный, но Вика все же немного утешилась. Она еще немного похлюпала носом и задремала.

Дождавшись, когда влюбленная страдалица затихнет, ее добрая подруга тихонько сползла с кровати и бесшумно, в мягких тапочках, выдвинулась в коридор.

В руке у нее была пластиковая ключ-карта, способная, как предполагала сметливая Настя, открыть любой номер: для этого ее достаточно было подсунуть под язычок английского замка.

За дверью номера, где поселились то ли родственники, то ли любовники, вновь было тихо. Настя постучалась, но ответа не получила. Очевидно, голубки уже упорхнули.

С третьей попытки отжав язычок замка своей карточкой, Настасья вошла в чужой номер.

Кроватей в помещении было две. Две! И обе – в беспорядке.

– Значит, они спят порознь, – порадовавшись этому открытию, самой себе сказала Настя. – Хотя это, конечно, еще ничего не значит. Особенно, если они сливаются в экстазе днем.

Она огляделась и отметила косвенные признаки внезапно состоявшегося дневного экстаза.

Признаки имели неприглядный вид хаотично разбросанных по помещению предметов быта и мужского туалета.

В изножье кровати, наводя на мысли о крайне затейливых и нездоровых «играх», громоздились металлические решетки. Тут же кривым рядком стояли непочатые бутылки. На тумбочке разместились колбаска, клиновидный кусок сала, одинокая сухая таранька и баночка с хреном – серьезная заявка на русскую версию фильма «Девять с половиной недель». Натюрморт интересно дополнял шикарный мужской галстук от Brioni (минимум триста баксов), обессиленно повисший на ручке выдвижного ящичка.

На торшере покачивался одинокий носок чопорного темно-серого цвета и безупречного качества. Второй носок дразнящимся языком выглядывал из-под кровати. В углу, как наказанные, лежали белые трусы-«боксеры» с логотипом дорогой бельевой марки на широкой резинке. В хрустальной пепельнице на холодильнике скромной кучкой благородно золотились аксессуары: дорогие часы, перстень с хитрым вензелем из мелких камешков и сверкающие запонки.

– А у Вички хороший вкус, – не без зависти отметила Настя. – Парнишка-то не голодранец какой-нибудь, хоть и красив, как жиголо!

Совершенно машинально – просто в горле пересохло – она потянула на себя дверцу небольшого холодильника и в первый момент даже не поняла, чем именно до отказа заполнена его единственная камера.

А уже во второй момент внезапно прозревшая Настя почувствовала, что ее сердце падает в тапки, и тут же вся целиком, вместе с провалившимся сердцем, рухнула на несвежий гостиничный палас – в глубоком обмороке.

Чернокожий уличный торговец сумками при виде нас с Зямой просветлел, как Майкл Джексон после серии эффективных отбеливающих процедур, и приосанился, явно гордясь самим фактом появления у него постоянных покупателей.

Коротко кивнув ему, мы с братом двинулись вдоль строя чемоданов, приглядываясь к образцам.

Чемоданчик нам нужен был небольшой, но глубокий, размером с гостиничный холодильник, на колесиках и с плотными стенками.

– И непременно с замочками, – сварливо добавил Зяма.

Тему запорных механизмов мы с ним наскоро обсудили еще в отеле, когда извлекали из большого расписного чемодана незнакомый труп.

Зяма очень сокрушался, что накануне вечером в сквере не запер чемодан на амбарный замок, который исключил бы проникновение в наш багаж постороннего мертвеца!

Хотя мы, конечно, понимали, что он не сам туда проник.

Мы хоть и дети нашей мамы, а в самоходных зомби не верим!

Ясное дело, карликового жмурика нам кто-то подбросил. Понять бы еще – кто и зачем?!

Впрочем, вопросы «Кто?» и «Зачем?» сейчас были гораздо менее важны, чем вековечное русское «Что делать?». В смысле, что нам делать с этим телом?

Порыв сообщить о нашей находке правоохранительным органам мы в четыре руки задушили на корню. Как правило (исключение до недавнего времени составлял майор Кулебякин), я держусь подальше от нашей полиции, но и от не нашей тоже не стала бы ждать справедливости и беспристрастности. А у итальянцев вообще один-единственный порядочный полицейский и был – комиссар Катани из сериала «Спрут», и того убили в последней серии!

– Сдадим труп – потеряем ванну! – лаконично сформулировал все эти резоны Зяма.

– Это в лучшем случае, – против обыкновения согласилась с ним я. – В худшем – ответим и за кражу ванны, и за убийство, которого не совершали.

В общем, от трупа надо было избавиться по-тихому. И сделать это следовало быстро – до завтрашнего дня, когда в наш номер снова наведается фанатичная чистюля-горничная с уборкой. В прошлый раз она даже недоеденный колбасный хвостик из холодильника выкинула! Что уж говорить о трупе вчерашней свежести…

При этом остатки совести не позволяли нам с Зямой использовать проверенные рецепты из ужастиков и триллеров, например, без особых затей под покровом ночи закопать тело на заднем дворе или сбросить его в реку в мешке, набитом кирпичами.

Ведь у покойника, кем бы он ни был, наверняка есть родные и близкие. Они будут его искать и захотят похоронить. Что ж мы, не люди – лишать их возможности проститься с дорогим усопшим?!

Нашу с Зямой роль в этой истории я сформулировала так:

– Надо, чтобы труп нашли, а нас – нет.

– То есть в тот момент, когда его найдут, мы должны быть далеко от того места, где его обнаружат, – смекнул братец. – Может, поменяем билеты и срочно улетим домой?

– Ты что? Я этого отпуска целый год ждала, а теперь откажусь от целых четырех дней?!

– Тогда пусть он улетает!

– Кто?

– Труп!

Я с беспокойством посмотрела на братца.

Летающие трупы – это круто! Гораздо круче, чем банальные пешеходные зомби, широко распространившиеся по страницам ужастиков. Надо мамуле идейку подбросить.

А Зяме – холодный компресс на высокое чело возложить, никак, перегрелся братишка…

– В смысле, пусть он уезжает! Посадим его в поезд дальнего следования! – Зяма энергично принялся развивать тему: – Очень дальнего следования. Самого дальнего! Чтобы его нашли уже на конечном пункте, где-нибудь в Гренландии.

– Гренландия – это остров, туда поездом никак не добраться, – напомнила я.

– Я не настаиваю на Гренландии, пусть будет Польша, например, какая разница, – разрешил Зяма.

Думаю, поляки с этим утверждением поспорили бы. Я не заметила, как включилась в дискуссию.

– Никак не Польша, за пределы шенгенской зоны труп не уедет, его пограничники остановят… Ой, нет, он вообще никуда не уедет! Кондуктор придет проверять билеты вскоре после отправления поезда, – вспомнила я. – Тут-то его и найдут!

– Не найдут, если не увидят.

Я озадаченно моргнула:

– Он что, поедет зайцем и будет прятаться от кондуктора? Как ты это себе представляешь?

– Очень просто: он поедет в багаже!

Мы наскоро обсудили этот план.

Берем билет на поезд – благо для этого не нужно предъявлять документы, да и покупку можно сделать в автомате, а машина – не человек, она нас не запомнит.

Садимся в поезд, следующий куда подальше, а именно – на северо-восток Италии, вверх по голенищу Апеннинского сапога.

Ставим чемодан с «грузом-200» на специальную полку для багажа, непринужденно пятимся в сторонку, проходим несколько вагонов насквозь, выскакиваем на перрон и машем платочками вслед удаляющемуся составу, притворяясь провожающими. Хотя мы и будем провожающими – в последний путь.

И мы снова пошли покупать чемодан.

– Может, этот возьмем?

Братец остановился у чемодана с лейблом, отличавшимся от всем известного фирменного всего одной буковкой: Babbana.

– Можно и этот. «Баббана» так «Баббана», мне все по барабану, – уныло срифмовала я.

Покойника нам «подарили» хоть и небольшого, но пафосного: товарищ был в модном костюме, в ручной работы штиблетах и с дорогими аксессуарами. Однако его привычка к дорогим вещам вряд ли обязательно должна распространяться и на жизнь после смерти. Обойдется «Баббаной», не «Кадиллак» же ему для перевозки покупать!

– Или нет! – с неожиданным энтузиазмом вскричал вдруг Зяма. – Возьмем лучше это!

Он козликом перепрыгнул через шеренгу чемоданов и выдернул из строя во втором ряду большую стеганую сумку-холодильник.

– Ты посмотри, он с термослоем внутри! – заговорщически подмигнув мне, тоже срифмовал братишка.

Я поняла ход его мыслей и признала, что идея так же хороша, как и рифма. В термосумке наш основательно охлажденный покойник выдержит многочасовое путешествие даже в жару.

– Берем!

Презрев претенциозную «Баббану», мы купили скромную безымянную термосумку и вернулись в отель.

Администратор на ресепшен отеля посмотрел на нас с возросшим интересом.

Еще бы!

Только вчера мы прикатили в гостиницу большой черный чемодан, нынче утром пригнали такой же большой расписной, а теперь, спустя всего час, притащили еще и сумку!

– Очевидно, мы производим впечатление выдающихся шопоголиков, – шепнула я Зяме.

– Ничего, это вполне укладывается в русло легенды о диких русских, воспринимающих Италию как мекку модных распродаж, – успокоил меня брат.

Мы шустро проскакали по коридору к своему номеру и замерли на пороге, увидев, что дверь в него приоткрыта.

Зяма побледнел и прижал к себе термосумку так крепко, что она озадаченно крякнула.

Перед моим внутренним взором промелькнули голые пятки разутого и раздетого нами жмурика, улепетывающего из застенков холодильной камеры на вольную волю.

Я потрясла головой, толкнула дверь, шагнула в номер – и сразу же поняла, что мимолетная мечта о том, чтобы приблудный труп сам собою куда-то делся, разумеется, не сбылась.

Наоборот!

На коврике у открытого холодильника лежало еще одно тело! На сей раз – женское.

– Чемоданов не напасешься! – брякнула я в сердцах.

Зяма посмотрел на тело поверх моего плеча, втолкнул меня в номер, прикрыл за нами дверь и только после этого сказал:

– По-моему, она живая.

Он присел на корточки рядом с то ли живой, то ли мертвой красавицей и проверил ее пульс.

Я не стала напоминать, что обычно для этой цели щупают руку, а не ногу. Пусть хоть за уши ее треплет, лишь бы не сказал потом, что у нас на балансе появился второй труп!

– Живая и знакомая, – резюмировал братец в итоге довольно-таки вдумчивого ощупывания. – Мы нынче утром вместе с ней завтракали, помнишь?

– Хочешь сказать, она не наелась за общим столом и пришла «догоняться» к нашему холодильнику? – усомнилась я.

Зяма с нескрываемым отвращением посмотрел на нештатное содержимое нашего холодильника, плотно закрыл его дверцу и неопределенно заметил:

– Ну, голод бывает разный…

– Какая же ты все-таки скотина, братец козленочек! – я разозлилась, сообразив, что к чему. – Нашел время пробуждать в красотках сексуальный аппетит!

Мне стало совершенно ясно, что малознакомая девица пробралась к нам в опочивальню в надежде поближе познакомиться с Зямкой.

Черт его знает, что за флюиды он выделяет, но женщины всех возрастов, мастей и волостей сбегаются к нему, как тараканы к ядовитой приманке! Не мужик, а орхидея-мухоловка какая-то!

– Я не нарочно, – виновато прожурчал-прошептал неиссякаемый источник сладкого яда.

Он потянулся похлопать красавицу по бледной щечке, но я его остановила:

– Постой!

Мне казалось, что с незваными гостями надо разбираться в порядке мертво-живой очереди. То есть сначала удалить со сцены усопшего джентльмена, а уже потом оказывать помощь еще не покинувшей сей мир прекрасной леди.

К сожалению, подобраться к холодильнику в обход лежавшей рядом с ним девицы было невозможно. Я прикинула, что можно попробовать оттащить ее в сторонку вместе с ковриком, но даже не успела поделиться этим планом с Зямой.

Дверь, которую он закрыл, но не запер, с тихим зловещим скрипом отворилась, и на пороге возникла подруга обморочной девицы – тоже красотка, только не бледная и кроткая, а красная и сердитая.

– Настя?! – с болью в голосе вскричала она, увидев лежавшую на полу подружку, а рядом с ней – орхидею Зяму с хищно вытянутыми лепестками, то есть руками.

Сцена была двусмысленная, и девушка истолковала ее в меру собственной испорченности:

– Какая же ты мне после этого подруга, Настя?! Как ты могла?!

– Ты бы тоже так смогла, если бы заглянула в наш холодильник, – заверила я незваную гостью, быстро оценив ситуацию и приняв решение. – Входи и закрой за собой дверь. Быстро! Сядь на кровать и одну минутку помолчи, ладно?

– Здравствуйте, Вика! Я очень рад нашей новой встрече, – ласково промурлыкал с пола галантный Зяма, которого я помолчать не попросила – а напрасно.

– Мы все очень рады, – буркнула я. – Мы так рады, что помереть можно! И некоторые из нас это уже сделали.

– Что уже сделали некоторые? – с подозрением спросила Вика, хмуро глядя на подругу, возлежавшую на полу в непринужденной позе караульного, сморенного на месте сонным газом.

Чувствовалось, что полегла она в один миг, не успев запахнуть и одернут ь короткий халатик.

– Померли, – честно ответила я, имея в виду безымянного зомби в холодильнике.

– Померли? – Вика перевела вопросительный взгляд на Зяму. – А что вы с ней сделали?

Зямкины очи полыхнули, как лампочки новогодней гирлянды, губы изогнулись в коварной улыбке.

– А ну, прекратите это немедленно! – прикрикнула я на них обоих. – Нашли время флиртовать! Зяма, потряси Настю, пусть она тоже вернется в реальность! Усади ее рядом с Викой, чтобы они поддерживали друг друга… физически и морально.

– Где я? – вяло поерзав на коврике, томно спросила напольная дева.

– В триллере! – веско сказала я. И, обеспечив своей персоне всеобщее внимание аудитории одной лишь этой репликой, с напором продолжила: – Господа и дамы, по собственной вине или без таковой, но все мы с вами вляпались в историю, и теперь только от нас зависит, будет ли у нее хороший конец.

Девы, не сговариваясь, с надеждой посмотрели на Зяму.

Он плотоядно ухмыльнулся.

– Хороший конец – это хеппи-энд, а не то, о чем вы сейчас подумали! – разгневалась я. – Сосредоточьтесь, пожалуйста! Отбросьте сексуальные мысли, у нас тут голый незнакомец в холодильнике!

– Вау! – сказала Вика.

– Не, не вау, – возразила Настя.

– Ничуть не вау, – подтвердила я. – Он совсем не эротичный.

– Маленький, – с пренебрежением молвил Зяма. – Весь!

– Вау! – снова сказала Вика и хищно посмотрела на Зяму.

– Ребята! – проникновенно воззвала к ним я, подавив горячее желание кого-нибудь стукнуть. – Вы что, не понимаете драматизма ситуации?! Так я вам объясню. У нас в холодильнике неопознанный труп без штанов, под окном – антикварная мраморная ванна весом в полтонны, а на хвосте – пара шпионов, и со всем этим надо что-то делать!

– Что мы будем делать? – дуэтом спросили Настя и Вика персонально Зяму.

Голоса их были исполнены кроткой покорности и сладострастной надежды.

– Да пошли вы все! – окончательно потеряв терпение, с большим чувством объявила я и выскочила из номера, громко хлопнув дверью.

Мне необходимо было куда-то выплеснуть излишек эмоций, но сделать это следовало подальше от братца, чтобы не получить еще один труп, на сей раз не просто знакомый, но даже и родной.

Нервно подергивая всеми членами, я пробежалась по улице туда-сюда.

Впервые я пожалела о том, что нахожусь в самом центре города, богатого бесценными культурно-историческими памятниками. Будь я в глухом лесу, «ударила» бы сокрушительным воплем по дубам и елям, а тут так вести себя нельзя: в Италии и без моих внезапных акустических ударов старинные башни опасно кренятся!

Но мне просто необходим антистресс. Ладно, пусть не прокричаться – хотя бы выговориться!

И я позвонила своей лучшей подруге.

– Алка, привет!

– Привет, Инка, что стряслось?

Умудренная долгим опытом знакомства со мной, Трошкина моментально почуяла неладное.

– У меня две новости, одна хорошая, другая плохая! – дипломатично сообщила я. – С какой начать?

– Секунду, я приготовлюсь! – в трубке зашебуршало.

Очевидно, мудрая Алка наскоро отрыла персональное бомбоубежище и укрылась в нем.

– Теперь говори!

– Хорошая новость: я купила тебе брошь венецианского стекла! Она очень красивая: круглая, коричнево-зеленая, с золотыми прожилками, и идеально подойдет к твоей сумочке из крокодила! Плохая новость: мы с Зямой нашли труп!

– Вы с Зямой нашли труп?

Мне показалось, что Трошкина как-то не прониклась драматизмом ситуации, и я нажала:

– «Мы нашли труп» – это еще слабо сказано!

– А как бы ты сказала сильнее? – подружка заинтересовалась.

– Мы нашли мертвым труп убитого насмерть покойника без признаков жизни!

– Ого! А чей он?

– Отличный вопрос! – похвалила я. – Теперь – наш! Не знаем, что с ним делать.

– Ну-у-у, что можно сделать с трупом?

Трошкина добросовестно задумалась.

Я с интересом ждала продолжения.

– А он какой? – спросила она через минуту.

– Холодный.

– Это понятно, а… мужской или женский?

– Ты не поверишь, Трошкина! Он карликовый! Самый настоящий лилипут мужского пола! С бровями, как у Брежнева!

– Только один?

Я возмутилась:

– Нам мало не показалось!

– Просто обычно маленькие люди – а это, чтобы ты знала, политкорректное название карликов, – держатся кучно, – просветила меня Алка. – В цирковых труппах, например, в фильме про Белоснежку, в стране Лилипутии…

– Ты еще Хоббитанию вспомни! – фыркнула я. – Нет! Слава богу, этот был один!

– А где вы его нашли?

– Еще один отличный вопрос! – одобрила я ее. – Знаешь, что бы там ни говорили об итальянской мафии, а трупы тут на дороге не валяются! Этого мы обнаружили в ванне.

– О! В ванне? В какой ванне?

Трошкина всегда была похвально обстоятельной и дотошной.

– В старинной, мраморной, сидячей, – охотно ответила я, радуясь возможности как следует выговориться.

– Он сел в нее, уснул и утонул? – предположила Алка.

Она опрометчиво решила, что располагает достаточным количеством фактов, чтобы начинать строить версии.

– Нет, в этой ванне никакой воды не было, мы едва успели выгрести из нее землю.

Трошкина замолчала.

– Ванна была в чемодане, – добавила я. Подождала немного и встревоженно спросила: – Эй! Алка, ты меня слышишь?

– Слышу, – донесся слабый голос.

– А чего молчишь?

– Думаю.

– А чего думаешь?

– Думаю, что ты с ума сошла, Кузнецова! – гаркнула подруженька. – Какая ванна с землей, какой труп с бровями, ты чего мелешь?!

– Эх, Алка, Алка, а наша школьная математичка еще хвалила тебя за аналитический склад ума, – посетовала я. – Ладно, давай-ка я тебе все по порядку расскажу, недотепа.

Я обстоятельно поведала подружке о наших с Зямой римских приключениях и в итоге почувствовала-таки облегчение. Это было именно то, в чем я так остро нуждалась!

А в качестве непрошеного бонуса я получила от лучшей подруги условно добрый совет:

– Позвони Кулебякину!

– Ни за что!

– Хорошо, не звони, тогда держи в курсе меня, а я, если что, подключу Кулебякина!

– Это можно, – согласилась я.

Закончив разговор, я уже более спокойно, без нервных взбрыков, двинулась в отель, озадаченно размышляя: какого рода отягчающее обстоятельство подошло бы под это Алкино «если что»?

Внутренний голос мне подсказывал, что придумывать свои варианты осложнений не стоит – у мироздания довольно фантазии, оно как-нибудь справится и без моих подсказок.

Внутренний голос опять оказался прав.

Кто поймет ход мыслей одного обманутого мужа лучше, чем другой – такой же?

Саньку-то уже не надо было объяснять, что «следить за каждым шагом» ветреной женщины – это не фигура речи, а конкретная инструкция.

Дамочка, не дорожащая семейными узами, способна выпутаться из них, как кошка из шлейки, одним ловким движением. И много времени на это ей не понадобится: грехопадение может быть непредумышленным, неожиданным и стремительным, как полет в канализационный люк. Это на то чтобы полностью одеться за две минуты, нужны недели казарменных тренировок, а вот обратный процесс у некоторых происходит как бы сам собой. С распутницы Наташки, к примеру, нижнее белье опадало, как сухие листочки с березки на ветру!

Короче говоря, Санек понимал, что гарантированно надежно уследить за Викой-ежевикой можно только в том случае, если буквально не спускать с нее глаз. А она ведь подолгу находится без присмотра в отеле! В котором, кстати говоря, дамочка уже обзавелась очаровательным знакомым с такой соблазнительной наружностью, какую любой уважающий себя муж охотно попортил бы парой-тройкой синяков, а то и переломов! Не по злобе, разумеется, а сугубо из похвальной предосторожности – как бы чего не вышло.

Сопроводив русских красавиц Вику и Настю до отеля, Санек метнулся в ближайшее интернет-кафе и отправил заказчику первую партию снимков «шагов» и разных прочих поползновений его супруги.

Полсотни фотографий запечатлели вполне невинное, если не считать посиделок на высоких барных стульях в мини-шортиках, утреннее дефиле по центру города. Тем не менее Санька ничуть не удивила реакция клиента на полученный фотоотчет. «А это что: чья-то ширинка?!» – заволновался ревнивый муж.

Санек срочно пересмотрел фотографии.

Некая джинсовая ширинка крупным планом присутствовала только на одном снимке. Собственно, именно эту фотографию надо было заранее отбраковать, потому что основного объекта наблюдения на снимке не было вовсе. Зато на следующих фотографиях появлялись новые знакомые Вики и Насти – Инна и Казимир.

«Это что за хлыщ?!» – заметно напрягся Бигмен, особо выделив групповые снимки руссо туристо с участием белокурой бестии Зямы-Казимира.

«Это парень из того же отеля, – написал в ответ Санек. – Тоже русский. Утром он вышел в город с Викой, Настей и еще одной девушкой, но расстался с нашей парочкой на углу».

«Увидишь этого типа рядом с моей – следи до победного!» – велел заказчик.

Понятливый Санек не стал уточнять, что это значит – «до победного», только пробормотал досадливо:

– Что ж мне, свечку им держать? – и письменно попросил у клиента прибавки, которой хватило бы на антикварный канделябр.

Потом он вновь с относительным удобством устроился на крылечке базилики, лицом к гостиничной двери.

Скорого появления объектов наблюдатель не ожидал, так как час был послеобеденный – святое время отдыха, сиеста. Однако руссо туристо еще не привели свою гиперактивность в соответствие с местными обычаями.

Рослый красавец Зяма и его долговязая спутница выскочили из отеля, точно гренадеры из горящей казармы, скрылись за углом и спустя десять-пятнадцать минут промчались обратно, как вызванная по тревоге пожарная команда, разве что без сирены.

Санек задумался: что бы это значило? Ему, уже проникшемуся расслабляющей философией послеполуденного пофигизма, было трудно придумать неотложную надобность, потребовавшую высокоскоростной пробежки на сорокаградусной жаре.

После такого марш-броска нормальные люди итальянской национальности отлеживались бы в прохладном помещении с хорошей вентиляцией не менее часа. Поэтому Санек смежил веки, намереваясь тоже немного подремать на посту.

Не тут-то было!

Торопливый стук подметок вынудил утомленного солнцем наблюдателя распахнуть глаза.

Из приятного взору полумрака за дверью отеля выскочила неугомонная северная дева!

Это была не Вика и не Настя, а третья русская прелестница, спутница красавца Зямы, но Санек подобрался и занервничал, не зная, что предпринять.

В понимании любого ревнивца это был тот редкий случай, когда третий – никак не лишний: все-таки присутствие этой дамочки как-то снижало потенциальную опасность соблазнителя Зямы. А ну как в отсутствие своей штатной подруги он обратит манящий взор на чужую жену?!

Мужская солидарность, долг чести и обещанная прибавка к гонорару хором требовали от Санька невозможного: немедленно установить наблюдение за объектом в стенах отеля.

– Миссия невыполнима! – сам себе сказал Санек.

А потом, к счастью, вспомнил, что в старом здании есть черный ход.

Пробовали ли вы когда-либо одеть в льняной костюм по фигуре хладный скукоженный труп?

Если нет, считайте, что жизнь и смерть еще не бросали вам серьезного вызова.

Мы решали крайне непростую задачу по облачению опрометчиво раздетого нами усопшего недружной командой, состоявшей из одного неловкого камердинера (Зяма) и двух неумелых горничных (Вика и я).

Обежав круг вокруг отеля, поговорив с Алкой и немного выпустив пар, я вернулась в гостиничный номер и категорически потребовала – пора заняться делом! То есть телом!

И мы им занялись – втроем. А излишне чувствительная, нервная Настя лежала в полуобмороке в глубоком кресле и лишь изредка подавала голос, реагируя на происходящее пустейшими, на мой взгляд, репликами вроде: «О боже мой!» и «Черт возьми!».

Взывать к высшим силам не имело смысла. Господь или дьявол уже прибрали к рукам душу покойного, предоставив нам, несчастным, заботу о его бренном теле.

С явно привычным вниманием к обнаженной мужской натуре оглядев труп перед началом церемонии одевания, Вика заметила:

– Выглядит неповрежденным!

– Мы старались, – коротко ответил Зяма.

И тут же посмотрел на меня гипнотическим взглядом, упреждая мой вполне возможный шокирующий рассказ о том, какому насилию подвергался труп на стадии «закладки» его в холодильник.

– Я имею в виду – непохоже, будто его убили, – объяснила Вика. – Нет ни дырок от пуль, ни порезов от ножа, ни следа от удавки!

Я насупилась: это должно было стать моей репликой. Кто тут у нас подруга полицейского эксперта-криминалиста? Я!

Внутренний голос тут же ехидно нашептал мне, что у шустрой Вики, похоже, тоже – во всех смыслах слова – случались близкие криминалисты и разные другие эксперты, и это соображение отнюдь не улучшило моего настроения.

О боги, что за судьба?!

С кем я провожу свои римские каникулы?

С единоутробным охотником за древними сантехническими сокровищами, двумя избалованными распутницами и одним покойником, о котором не могу сказать ничего плохого лишь по той причине, что не была с ним знакома при жизни!

Впрочем, и хорошего о нем я могла бы сказать очень мало. Собственно, только одно: он не был обезображен следами воздействия каких бы то ни было орудий убийства.

– А может, его отравили? – Несносная Вика продолжала красть у меня реплики.

– Вскрытие покажет! – веско сказала я.

– Ах! Вы же не собираетесь?! – Настя испуганно пискнула и так и поникла в кресле, как вялая лилия.

– Ничего не получится! – с сожалением сказал Зяма, отбросив в сторону безобразно измятый льняной пиджак усопшего.

– Я рада, – прошелестела Настя.

– Я имею в виду, что не получится его нормально одеть! – объяснил братец.

Я вздохнула.

Коллективными усилиями мы натянули на труп только носки, брюки и рубашку, которую пришлось глубоко надорвать на спине. В таком расхристанном виде покойник выглядел на редкость непрезентабельно, как будто после пьяной драки. Точь-в-точь один из Белоснежкиных гномов, павший на братоубийственной войне.

– Придумай что-нибудь! – я требовательно посмотрела на брата. – Ты же дизайнер!

– По интерьерам, – напомнил мне Зяма.

Но все-таки послушался сестричку и принялся придумывать, для чего первым делом с прищуром просканировал имевшиеся в нашем распоряжении предметы интерьера.

– О! Вот то, что надо!

Я с сомнением посмотрела на Зямину добычу: братец победно тряс рукодельным половичком из разноцветных тряпочек.

– Мне нужны ножницы, нож, скальпель – что-то режущее! – скомандовал он.

– Ах! – снова пискнула Настя.

– Пока что не для вскрытия, – успокоил ее Зяма.

Я молча выудила из сумки дорожный маникюрный набор и подала брату кривые ножнички.

Мелодично почикав ими, он прорезал дырку в центре коврика и вновь торжествующе потряс в воздухе испорченным предметом быта:

– А? Как вам? Супер, да? Шикарное пончо!

Я перестала хмуриться.

Пончо – это же именно то, что доктор прописал!

Доктор-патологоанатом, специалист по покойникам.

– А у меня есть подходящая шляпа! – подхватила идею Вика. – Я купила ее у негра на римском форуме!

– Тащи! – одобрил ее мысль Зяма.

В пончо и шляпе наш труп приобрел вполне благообразный вид преуспевающего боливийского хилера.

– Даже жаль запихивать такого колоритного товарища в чемодан! – посетовал Зяма.

– Зачем его в чемодан? – боязливая Настя посмотрела на него, как на ненормального.

Не иначе, подумала, что мой братец разжился очень странным сувениром.

Я терпеливо объяснила новым участницам стихийно образовавшегося бандформирования, что мы планируем избавиться от тела, отправив его в дальние края.

– Ничего не выйдет, – выслушав меня, покачала головой Виктория. – Вы давно были на вокзале? Там же идет борьба за безопасность. Рамки поставили и выборочно проверяют багаж у пассажиров.

Мы с братом переглянулись и помрачнели.

Уж не знаю, почему так случается, но внутренний мир моих чемоданов всегда чертовски интересует пограничников и таможенников. Мои баулы в обязательном порядке открывают и азартно потрошат, что меня очень сильно раздражает, но заодно и неслабо дисциплинирует. Не было случая, чтобы я взяла в путешествие поношенную одежду, потертые носки, банальную пижаму или простецкое бельишко: только новенькие модные шмотки, эротичные чулки на кружевной резинке и дивно соблазнительное белье из секс-шопа! Не разочаровывать же бравых парней на досмотре!

М-да, а ведь труп в чемодане впечатлит их даже больше, чем тюлевые стринги с красиво вышитым на причинном месте девизом: «Лучшее место для инвестиций!»

План действий требуется срочно изменить…

Зяма пригнал со двора в номер складное кресло-каталку, которое в отеле держали для постояльцев с нарушениями двигательных функций. Мы усадили нашего хилера в кресло и устало выдохнули.

– И что теперь? – спросила пассивная бандитка Настя, не позволив активным подельникам насладиться заслуженным отдыхом.

Зяма почесал в затылке. Я потерла подбородок.

– А давайте отвезем его на Кампо ди Фьори, – предложила вдруг Вика. – Там круглосуточная тусовка, труп не скоро найдут. Особенно, если он сольется с ландшафтом.

– Как же он с ним сольется? – озадачился Зяма.

Он у нас, напомню, не ландшафтный дизайнер, а интерьерный.

Мне, впрочем, тоже казалось, что слияние с ландшафтом карликового трупа (пардон, неживого маленького человека!) значительно легче было бы организовать не на рынке, а в специально отведенном для этого месте типа «кладбище».

– А мы посадим его в уголочке, навалим на газетку под его ногами пучки разного сена – авось он и сойдет за заезжего латиноамериканского торговца целебными травами! – придумала Вика.

– Как же он будет торговать?! Он же мертвый! – опешила Настя.

– А мы ему шляпу на глаза надвинем, как будто он спит, – азартно фантазировала Вика.

– А чтобы народ не беспокоил спящего торговца вопросами, мы рядом с его сеном ценник поставим – с какой-нибудь астрономической суммой! – додумался Зяма.

Я наскоро прикинула: совсем уж дурацко-идиотский это план – или ничего, сойдет?

Рыночная площадь Кампо ди Фьори прекрасным летним днем – место в высшей степени оживленное. Там не то что один тихий мертвый латиноамериканец, – там целый ансамбль бразильской песни и пляски затеряется – запросто!

– Ну? Так где будем сено рвать? – решительно хлопнув себя по бедрам, спросила я подельничков.

Любовь к животным – похвальное качество.

Санек одобрил собаколюбие хозяев отеля, соорудивших во внутреннем дворике вполне симпатичную вместительную конуру.

Очевидно, сделано это было на случай прибытия гостей с особо крупными четвероногими. На данный момент в числе постояльцев они отсутствовали, так что никто не мешал Саньку «разместить» в пустовавших собачьих апартаментах свое некрупное тело.

Забравшись в конуру и конспирации ради загородив лаз цветущим горшечным растением, Санек повел наружно-внутреннее наблюдение из-под куста.

Сразу же выяснилось, что с выбором места для засады шпион не оплошал.

Малобюджетный номер русских туристов, Зямы и его спутницы, был невелик, размером с глубокую нишу. Таковой он, вероятно, и являлся вплоть до того момента, как нижние этажи старинного здания переоборудовали под отель. Должно быть, в былые времена в этой нише хранились дрова для топки печей, совки, лопаты, ведра и прочий полезный инвентарь, не нуждающийся в особо комфортных условиях содержания.

Зато теперь скромный двухместный номер располагал роскошным, во всю стену, французским окном, которое можно было использовать и как дверь. Благодаря этому для разведчика, занявшего стратегически выгодную позицию в собачьем укрытии, весь микрономер площадью два на два с половиной метра был как на ладони.

К сожалению, в помещении было темновато, и со двора, накрытого водопадом послеполуденного света, невозможно было отчетливо рассмотреть, что происходит внутри.

Санек прильнул к видоискателю фотоаппарата, но даже на максимальном приближении картинка оставалась нечеткой. Разглядеть ее в деталях не представлялось возможным, однако самое главное Санек уловил: объект номер один – красотка Вика – находилась в номере своих новых знакомых!

Кроме нее там было еще, как минимум, три человека.

Санек более или менее уверенно опознал Казимира и Инку: они активно сновали между кроватями – больше в тесном номере сновать было негде.

Третий (с учетом Вики – четвертый) персонаж вел себя на редкость спокойно и выдержанно.

Он с истинно буддистским спокойствием возлежал на полу, очевидно, совершенно не тревожась по поводу того, что метавшиеся в непосредственной близости товарищи запросто могут оттоптать ему что-нибудь нужное. При этом варианты причинения ему возможной травмы включали не только руки, ноги и уши, но и бесценное мужское сокровище, ибо невозмутимый буддист был гол, как король из сказки Андерсена!

Остальные хотя и были одеты, то и дело наклонялись над буддистом-нудистом и теребили его, не давая нагому буддисту спокойно помедитировать. И мужняя жена Виктория тоже принимала активное участие в этой постыдной возне!

– Вот ведь дрянь! – не сдержал эмоций Санек. – Первый день в развращенной Европе – и уже ввязалась в групповуху!

И он старательно отснял происходящее, решив восполнить неизбежные из-за скверной видимости лакуны в видеоотчете своими собственными комментариями.

Загорелые мускулистые брюнеты в простых голубых джинсах и совсем уж элементарных белых майках-борцовках – не такая уж великая редкость в Италии. Анджело Тоцци не собирался дорожить теми двумя экземплярами, которые были приданы ему «для усиления».

Он так и объявил им:

– Убью болванов! Убью и зарою, клянусь святыми Антонием, Рохусом, Тобиасом и Иосифом Аримафейским!

Болваны Паоло и Луиджи узнали имена святых патронов всех могильщиков и оробели: синхронно ковырнули землю мысками ботинок, передернули плечами и вяло развили эту «хореографию» понурыми кивками головой с затихающей амплитудой.

Анджело при виде такой трогательной покорности немного ослабил мышцы нижней челюсти и перестал напрягаться – зубы уже болели, – и повторил «базовую» угрозу в более развернутой формулировке:

– Не найдете тех двоих – убью вас!

Отыскать в оживленном районе вокзала Термини, где сходятся все дороги, ведущие в Рим, кого-нибудь, похожего на этих болванов, было бы невозможно. Типичные персонажи средиземноморского ландшафта и его окрестностей, захватывающих Алжир и Тунис, роились в районе Термини в несметном количестве. Бесконечное множество персонажей оливково-шоколадного колера сливалось в ровный фон… на котором особенно выпукло и ярко смотрелись долговязые, белокожие и светловолосые северные варвары! А уж пару таких приметных варварш, как «те двое», не заметил бы разве что слепой кот Базилио!

Светлые образы двух красивых иностранных гражданок с золотыми волосами фрагментарно отпечатались в охочих до прекрасного душах сразу нескольких смуглых синьоров.

Уличный продавец часов крепко запомнил аппетитные веснушчатые декольте, небрежно «возложенные» северными девами на верхний ярус ступенчатого прилавка в стремлении получше рассмотреть хорошенький ручной хронометр.

На стража обувных развалов, в порыве распродажи выплеснувшихся за пределы лавки, большое впечатление произвели выпирающие из ультракоротких шортиков нежно-розовые попы. «Демонстрация» аппетитных полушарий проходила в восторженной тишине, пока счастливые обладательницы обольстительных выпуклостей, согнувшись, сосредоточенно топали в картонки ножками, обутыми в кроссовки «Adidas».

Что до официанта в кафе-баре, то ему особенно запомнились длинные и бледные, как спагетти или восковые свечи, ноги, соблазнительной «бахромой» свисавшие с высоких табуретов у барной стойки. Разумеется, он не мог не проследить сквозь витринное стекло за дальнейшими перемещениями обладательниц этих дивных ног!

Пройдя в указанном им направлении, Луиджи и Паоло оказались в тупике.

Буквально.

Прямо перед ними была увитая зеленью стена. По правую руку дышал ароматизированной прохладой темный портал базилики Санта-Прасседе. А слева то и дело с прямым намеком скрипела и хлопала, впуская и выпуская гостей всех мастей и волостей, дверь недорогого отеля.

Луиджи и Паоло победно переглянулись и устроили долгий коварный перекур у выхода из тупика.

Кампо ди Фьори, что буквально означает «поле цветов», – это прямоугольная площадь в центре Рима.

В Средние века эта земля была владением семейства Орсини и до пятнадцатого века оставалась пустырем, а затем римские градостроители с энтузиазмом принялись наверстывать упущенное, беспорядочно перемешав дворцы с постоялыми домами и лавками рыночных торговцев.

Современная Кампо ди Фьори – это яркая бабочка-однодневка.

Цикл жизни Кампо ди Фьори начинается с шумного торжища и заканчивается массовой пьянкой-гулянкой. Порядок «функционирования» площади неизменен: многочисленные кафе на площади работают до глубокой ночи, хотя знаменитый рынок работает лишь по утрам. Потом начинается уборка, мусоросборщики и дворники разгоняют немногих оставшихся коммерсантов по углам, и уже там они потихоньку, без утреннего размаха и амбиций, могут торговать хоть до рассвета.

В общем, чтобы успеть интегрировать нашего «боливийского хилера» в рыночную экономику Кампо ди Фьори, следовало поспешить.

В третьем часу дня, в разгар сиесты, гарантирующей присутствие лишь минимального количества праздной публики на римских улицах, мы стартовали по маршруту: наш гостиничный номер – внутренний дворик – ближайший парк – рынок Кампо ди Фьори. Стартовали бурно, плотной группой, ядро которой составили Зяма и направляемое его крепкими руками инвалидное кресло с тщательно замаскированным покойником. По обе стороны от этой пары рысили я и Вика, в арьергарде хвостиком болталась Настя.

В целом, эта процессия могла бы смотреться весьма интригующе и внушительно – как облегченный прогулочный вариант кортежа дряхлого монарха. Или как высокая комиссия по делам инвалидов, тестирующая окружающую среду на предмет ее «безбарьерности».

Однако весь потенциальный пафос накрылся медным тазом, точнее, классической клетчатой сумкой челнока.

Ее пожертвовала практичная Настя, которая, оказывается, еще дома запланировала вдумчивый шопинг «у Ромула и Рема». Легкая, прочная и просторная, как парашют, клеенчатая сумка стала ее личным вкладом в общее дело избавления от трупа: на время транспортировки мы накрыли его этой дивно вместительной торбой – вместе с головой и с коляской!

На виду остались только скрипучие колесики и видневшиеся из-под сумки окоченевшие ступни в благородных жемчужно-серых носках. Я понадеялась, что они не будут бросаться в глаза прохожим, но Зяма усомнился:

– Не знаю, не знаю… Психологи утверждают, что при первой встрече с мужчиной женщины сначала смотрят именно на его одежду!

– Носки – это не одежда! – возразила Вика.

– Почему? – заинтересовался Зяма.

Как прогрессивный ловелас, он всегда рад пополнить свои знания по части женской психологии.

– Потому что они ничему не мешают! – с намеком ответила Вика и убежденно повторила: – Носки – это не одежда!

– А кузовок на колесиках – это не мужчина! – я добавила сей стихийной дискуссии актуальности.

– Смотря какой «кузовок»! – неожиданно заспорила со мной Настя. – Если, например, «Майбах», «Бентли» или «Инфинити», я лично обязательно засмотрюсь!

Светски беседуя о галантерее и транспортных средствах, минут через пятнадцать мы «закатились» в гостеприимно распахнутые ворота небольшого парка.

Его основным и единственным украшением были красно-коричневые руины, на ближних подступах отгороженные от пытливых туристов зеленой проволочной сеткой.

Островки истории вырастали из моря пыльной буро-зеленой травы, которая не заинтересовала бы собою даже оголодавшего ослика. Таким образом, мы избежали всякой конкурентной борьбы за бурьян и без помех в два счета нарвали целую охапку сорняков. А потом присели на лавочку, чтобы хоть приблизительно рассортировать условно свежую зелень. Дабы пучки «целебных трав» смотрелись убедительно.

Нам не хотелось, чтобы на рынке рукоположенный нами в хилеры жмурик смотрелся откровенным шарлатаном.

– О, вот это – горицвет! – порадовала нас неожиданными ботаническими познаниями Настя. – Он очень полезен при сердечной недостаточности и нервно-психических заболеваниях!

Зяма затрясся в приступе нездорового смеха.

Я внимательно посмотрела на него и отсыпала немножко горицвета в свою сумку – не исключено, что пригодится. Нервно-психические заболевания, чувствуется, уже подступают, а на походы по римским врачам и аптекам у нас денег не хватит.

– А это – аконит! – Настя выдернула из снопа сена какой-то квелый лютик. – Наружно применяется при невралгиях, ревматизме и псориазе, а внутренне – как болеутоляющее и наркотическое средство.

– Покажи!

Зяма перестал трястись и потянулся к охапке сена.

– А ну, брось каку! – прикрикнула я и хлопнула неразумного братца по руке. – Аконит – это сильный яд! Классиков надо читать: еще Чехов в сахалинских рассказах написал про людей, которые отравились печенью свиней, съевших аконит!

– Во как!

Зяма поспешно втянул «манипулятор» обратно и уже с безопасного расстояния жестом показал мне, что аконитом нам тоже не помешало бы запастись.

Я независимо пожала плечами, но завернула лютики в бумажку и положила пакетик в сумку.

– Вдруг понадобится отравить какую-нибудь свинью? – шепотом прокомментировал мои действия Зяма.

Потом мы с девочками шустро наплели косичек и букетов из более или менее однотипного бурьяна и сложили наши поделки в безликий пакет из супермаркета.

Зяма впрягся в колесницу щедро отоваренного хилера, и мы взяли курс на Кампо ди Фьори, даже не подумав оглянуться: а не идет ли кто за нами следом?

Нам хватало своей компании: один ловелас, одна сестра ловеласа, две кокетки и труп!

Вполне достаточно для организации «незабываемого вечера».

– Что они делают?!

Анджело отлепил мобильник от уха и постучал им о ладонь, как будто трубка была не телефонной, а курительной, засорившейся и нуждающейся в срочном выколачивании.

Снова воссоединил телефонный аппарат со слуховым:

– Что они делают, повтори?

– Повторяю: они рвут траву! – доложил Луиджи.

– К-какую траву?!

– Разную.

Анджело весьма реалистически привиделась «разная трава» на его собственной могилке.

Он смахнул пот со лба и продолжил кладбищенскую тему прямым вопросом:

– А тело с ними?

– Тело?

Добросовестный Луиджи опять замолчал, пересчитывая тела, имевшиеся в поле его зрения.

– Да их тут четверо.

– И все – мертвые?!

Анджело снова вспотел:

– Зачем – мертвые?! Живые. Говорю же: они траву собирают.

– Я спрашиваю про Карло!

– А-а-а-а… Нет, Карло здесь нет. Тут все высокие, со светлыми волосами. Рвут траву, вяжут ее в пучки. Вот интересно, что же они будут делать с этой травой?

Анджело было гораздо интереснее узнать, что же они будут делать с трупом.

Или что уже сделали!

Анджело промокнул лоб платком.

Он уже сто раз проклял себя за замечательную, казалось бы, идею на время спрятать тело босса в чужом чемодане и предоставить почетную миссию вывезти труп из сквера владельцам этого самого багажа.

Кто ж знал, что они – сумасшедшие психи?! У них труп в чемодане, а они траву рвут!

– Они уходят, – предупредил Луиджи. – Что нам делать?

– Идите за ними следом да смотрите, не упустите! Я проверю, что там в отеле. Если не найду тело в номере – значит, берем этих, тогда за все с них спросим.

– И куда они труп дели, и зачем им трава, – оживленно пробормотал любознательный Луиджи и отключился.

– Болваны! – с тоской сказал Анджело своему отражению в потемневшем экране мобильника и мысленно попросил покровителя секретных служб, архангела Михаила, помочь ему с обыском.

Как известно, Рим – город на холмах.

Считается, что их семь, но я уверена, что исторически инвентаризацией были охвачены только наиболее значительные возвышенности.

Мелкие выпуклости никто никогда не считал, хотя даже на прямом пути из римского пункта А в пункт под любой другой буквой алфавита перепады высоты наблюдаются во множестве, и периодичностью возникновения способны посрамить кровельный шифер.

Мы двигались, как муравьи по стиральной доске: с усилием вверх, с ускорением вниз. В суровом молчании, выпятив челюсти и воинственно шевеля усиками.

Ближе к Кампо ди Фьори мы покатились под уклон.

Оставив по левому борту цветочные лавки, мы заложили крутой вираж и протаранили площадь по диагонали, чудом разминувшись с памятником, который стоял на месте, но не на том. Очень неудобно он стоял, как раз на нашем пути, и, разумеется, не посторонился, только печально посмотрел на нас сверху, безвольно сложив руки на животе.

– Кто ж его посадит, он же памятник! – сквозь зубы недобро пробормотала я.

– Между прочим, не кому-нибудь памятник, а Джордано Бруно, который был сожжен на этом самом месте! – в очередной раз блеснул эрудицией Зяма, лавируя между постаментом и мусорной машиной с приветливо распахнутым кузовом.

– О, так тут народ казнили? Самое место для трупа! – обрадовалась Вика.

А я с трудом подавила недостойное желание метким пинком сбить брата с курса и направить кибитку с трупом прямиком в мусорный бак.

Такой позорной утилизации покойник не заслужил. В конце концов, он не сделал нам ничего плохого! Разве что оказался не в том месте и не в то время, но – вряд ли по своей собственной воле.

Короче, от идеи с разбегу захоронить покойника в кузове мусороуборочной машины я отказалась и понадеялась, что проявленное мною благородство мне зачтется.

Несмотря на то что торговые ряды с площади уже убрали, народу на Кампо ди Фьори было много.

Полотняные шатры откочевали к стенам зданий и теперь укрывали от солнца многочисленных посетителей кафе и ресторанов. По открытой части площади сплошным потоком шли туристы. Шарканье обуви и ровный гул голосов время от времени перекрывали выкрики тех, кому было особенно весело.

Я с завистью косилась на пребывавших в лени и праздности граждан за столиками.

Эх, если бы не приблудный труп, мы бы сейчас тоже безмятежно вкушали итальянскую жизнь в ее лучших гастрономических проявлениях: остро пахнущую зелень из бочек, помидоры черри с лотков на площади, сыр из больших стеклянных банок…

И вино по два евро за бутылку из плетеных корзин, которые будто сами путаются под ногами у покупателей маленького магазина!

И кривобокую пиццу, сочетающую в пасторальной гармонии хрустящее тесто и размятые помидоры!

И горячую, с богатыми залежами сыра, обильно кровоточащую мясным и томатным фаршем, лазанью, при виде которой мой желудок умиленно екает, а рот наполняется слюной! И суп из бычьих хвостов, и жаренные в кляре цветки тыквы!

Я сплюнула на брусчатку кипящим ядом и взяла себя в руки.

Не до еды нам сейчас и не до отдыха!

– Куда его? – Запыхавшийся Зяма притормозил и огляделся.

– Вон в тот уголок, – подсказала я.

Мы закатились в тихий угловой куст, поблизости от которого совсем недавно велась какая-то лоточная торговля.

Там сиротливо валялись пустые деревянные ящики, картонки и раздавленные пластиковые стаканчики. С одной стороны угол огораживала увитая цветущей зеленью решетчатая стенка террасы уличного кафе, с другой – переносной стенд-раскладушка, прикованный за ногу цепью к чугунному столбику. Текст объявления на стенде был размашисто начертан красным мелом – по-итальянски, так что мы его не поняли.

Мы взяли два ящика, перевернули их, установили в углу. На один пересадили из коляски «мексиканского хилера», на втором разложили наши гербарии. Подобрали с асфальта картонку и моим черным карандашом для глаз размашисто начертали на ней: todo por $ 100.

– Это адски дорого – по сто баксов за пучок лебеды! – поежилась простушка Настя. – Никто не купит!

– На то и расчет, что торговца нашего никто не станет беспокоить, – объяснила подруге смышленая Вика.

Зяма тоже проявил сообразительность: нашел несколько гвоздей, вооружился камнем и прибил пончо «хилера» по подолу к ящику, надежно зафиксировав тело в вертикальном положении.

– О, да ты на все руки мастер! – с явным умыслом похвалила его Виктория.

Польщенный Зяма прижал к сердцу руку с булыжником.

– Это ты еще не видела, как ловко мой братец лепил на стену – прямо под краску – груды морских звезд и ракушек! – хмыкнула я, торопясь испортить им обоим неуместное лирическое настроение. – Моллюски из раковин выползти не успели, воняли потом, как черт знает что!

Викино лицо перекосилось, Зяма тоже брезгливо поморщился, но ничего не сказал. Крыть ему было нечем – эта кошмарная история и впрямь имела место быть.

Однажды Зямка очень торопился закончить оригинальный интерьер бюро путешествий и впопыхах приклеил на стену рапан с живым моллюском. Несчастное создание, конечно, скончалось и посмертно отомстило за себя страшным зловонием. Зяма, впрочем, не стушевался, обвинил в повышенной вонючести закупленные заказчиком отделочные материалы и выбил дополнительное финансирование на приобретение дорогущей краски. Зямка – он такой: знатный хитрец и пройдоха!

– Кстати, насчет вони, – Настя поежилась и испытующе посмотрела на «хилера».

Тот выглядел замечательно – сидел себе над ботаническим развалом тихонечко, вроде как кемарил, прикрыв лицо шляпой.

– Вы думаете, он на жаре не запахнет?

– Это теневая сторона, здесь сегодня солнца уже не будет, – успокоила ее я. – До вечера он продержится, ночью будет попрохладнее, а утром придут сборщики стеклотары и найдут его.

– А нас потом не найдут? – задумалась Вика.

Это был очень хороший вопрос!

Не торопясь с ответом, я еще раз придирчиво оглядела фальшивого хилера.

Штаны, носки и рубашка на трупе – его собственные. Головной убор дешевый, неприметный, такие шляпы чернокожие торговцы по всему городу сотнями продают. Гостиничный половичок, из которого мы сделали пончо, куплен в магазине ИКЕА. Таким образом, ни одна из вещей не сможет указать на нас.

Разве что кто-то запомнит нашу теплую компанию? Но это маловероятно, ведь сейчас тут в основном туристы, которые через час-другой исчезнут в неизвестном направлении. При благоприятном стечении обстоятельств нашего подопечного никто не потревожит до утра, а тогда уже будет бесконечно поздно искать свидетелей.

– Нет, нас не найдут, – взвесив все это, решила я. – Но все равно, давайте-ка поспешим!

– Уходим, – скомандовал Зяма, взмахнув разнообразно полезной клеенчатой сумкой, в которую он уже успел упаковать гостиничную складную коляску.

– Подождите! – Настя застопорилась. – А разве мы не должны попрощаться с ним?

Я вздохнула.

Ох, уж эти романтики!

Ну, ладно.

– Прости и прощай, дорогой незнакомый друг! – скороговоркой произнесла я, коротко поклонившись пирамидальному пончо. – Наша встреча была короткой, но незабываемой. Вечная память о тебе сохранится в наших сердцах, можешь даже не сомневаться.

– Аминь, – торопливо молвил Зяма и потянул Настю в сторону, противоположную той, откуда мы явились.

В толпе на Кампо ди Фьори Санек потерялся.

К счастью, ему хватило ума прикинуться туристом и за пять евро, настойчиво втиснутых в коричневую лапку одной итальянской бабушки, напроситься гостем на ее балкон, чтобы снять оттуда панораму площади.

На самом деле с балкона он просто внимательно осмотрел Кампо ди Фьори в таком ракурсе, который позволил ему обнаружить ландшафтное надругательство в виде окруженного тремя грациями атлета, одетого в прозрачную маечку и шорты с оборочками.

Балконы в качестве смотровых площадок определенно пользовались спросом! В доме на другой стороне площади через перила опасно перевесились два брата-акробата – однотипные темноволосые парни, накачанные, стройные и смазливые. Они тоже кого-то жадно высматривали на площади. «Чужих жен, наверное!» – неприязненно подумал лысоватый хилый Санек.

Интересовавшая его гоп-компания как раз покидала Кампо ди Фьори.

Санек засек направление и устремился следом, с ощутимым трудом выдерживая темп, заданный группой отрыва.

Разумеется, он обратил внимание, что за недолгое время, проведенное на рынке, маленький отряд избавился от большой сумки на колесах и таким образом превратился из мотопехоты в пехоту обыкновенную.

«Еще и приторговывают чем-то, шустрилы!» – не без уважения подумал Санек.

Он не мог не восхищаться людьми, способными ловко устраивать свои дела и делишки в любых обстоятельствах.

Четверо ловких в хорошем темпе дотопали до оживленной Виа Национале и завалились в «Макдоналдс».

С этим заведением все было ясно: там можно было быстро подзаправиться фастфудом, рискуя повредить желудку, но не моральным устоям. Что-что, а супружеская честь в «Макдоналдсе» опасности не подвергалась.

Санек прикинул, что у него есть пятнадцать-двадцать минут, и устроился в соседнем интернет-кафе, ожидая выхода четверки и попутно сливая заказчику пикантные снимки из гостиничного номера.

Откушав, атлет и грации сделались медлительными и вальяжными. Они двинулись по бульвару, расслабленно созерцая витрины, пока не наткнулись на первый же манящий стикер с надписью «Saldi».

В этот момент группа дрогнула, но все же продолжала движение.

Однако уже у рекламных плакатов «Sconti» наметанный глаз Санька отметил в рядах четверки нервную вибрацию, предвещающую скорый распад команды.

И наконец – соблазнительная наклейка «Liquidazioni» разбила плотную группу вдребезги!

Три грации с места в карьер рванули на распродажу в торговый центр. Атлет, немного помедлив, с ускорением двинулся к пыльной лавке с винтажным барахлом.

– А вот это затянется надолго! – сказал себе Санек, совершенно правильно оценив многокаратный алмазный блеск в глазах охочих до покупок дамочек.

Он перешел на другую сторону улицы, устроился за столиком уличного кафе и приготовился скоротать часок-другой за кофе с панини.

Однако не прошло и двадцати минут, как из предупредительно разъехавшихся стеклянных дверей выступили две пары: сначала Вика под ручку с невесть откуда взявшимся кавалером, а потом и Инка – в аналогичной комплектации. Спутники девушек были похожи, как братья: коренастые, смуглые, с антрацитовыми кудрями, с напряженными желваками на челюстях.

«Где-то я их видел?» – подумал Санек, но не вспомнил – где.

Кавалеры крепко обнимали своих дам, а те сверкали глазами, трясли волосами, щеки их пылали, – должно быть, дамы смущались, – и семенили на заплетавшихся ножках.

Санек, не ожидавший ничего подобного, мучительно поперхнулся колючей крошкой.

Пока он кашлял, темпераментные брюнеты увлекли трепетных блондинок в переулок.

Торопливо подсунув под пепельницу на столе бумажку в десять евро и едва не опрокинув стул, Санек заторопился вдогонку.

В витрине комиссионного магазина, в обрамлении траченных молью песцов, тревожно колыхнулось и растаяло смутное бледное пятно.

Спустя минуту из двери лавки под неистовый звон колокольчика и причитания, издаваемые обладательницей женского голоса, вырвалась высокая особа, ниже пояса укрытая длинной юбкой, а выше – мятой шелковой шалью. Складки изумрудно-зеленой шали почти полностью скрывали лицо высокой особы и – в плотном контакте с многоярусной юбкой цвета салата – делали ее фигуру похожей на недозрелый капустный кочан.

Вырвавшись на оперативный простор, самоходный овощ без колебаний определился с направлением и увязался за кудрявыми брюнетами с их блондинками и Саньком с его плешью – замыкающим.

– Безмозглый идиот! – беззлобно выругалась мама Люция. – Что ты делаешь? Занеси все обратно! Я же сказала, сегодня мы закрыты! Или ты забыл про день рождения бабушки?

– Я забыл, – послушно согласился Пепе.

Про юбилей бабули – грандиозное фамильное торжество с ярко выраженными признаками апокалипсиса – мог забыть только безмозглый Пепе. Все остальные члены семьи считали часы до праздника, в меру присущего каждому родственнику именинницы оптимизма прикидывая собственные шансы пережить этот день без больших потрясений и травм.

В потерях уже числились ошпаренные кипятком руки тети Марии, придавленная шкафом нога дяди Петра, расстроенный неправедно добытыми пирожными желудок малыша Нико, вырванные в отчаянии волосы мамы Люции, оттоптанная лапа кота Максимуса и полностью сдохшая канарейка, скончавшаяся без видимых причин. Вероятно, от «сокрушения чувств», вызванного оперными ариями приглашенного со стороны повара.

Единственным человеком, который по итогам праздника наверняка мог остаться целым и невредимым, была сама бабуля. Запасом жизненной прочности она располагала таким, при котором девяносто лет – это тьфу, детский возраст!

Облаченная в пурпурный шелк, с косыночкой в тон на голове, бабуля восседала в резном кресле, временно перемещенном с пересечения караванных троп в прихожую, и руководила потомками, как кардинал в парадном облачении – отрядами самоотверженных крестоносцев.

Время от времени в ряды ее верных воинов вливались только что прибывшие в Рим представители родни с периферии. Народу в комнатах становилось все больше, так что мама Люция, положа руку на сердце, вполне понимала порыв безмозглого Пепе выставить из дома хотя бы неживые фигуры.

Музей восковых персон синьоры Альфиери был далеко не так знаменит и богат, как аналогичное заведение мадам Тюссо, но свою лепту в семейный кошелек вносил исправно. Секрет был в местоположении заведения. Бабуле Альфиери хватило ума сохранить в частной собственности два этажа старинного дома, коммерчески выгодно расположенного на оживленной площади Кампо ди Фьори. В комнатах на втором этаже жила семья, на первом располагались маленькая кондитерская, крошечный кафетерий и музей восковых фигур, под который отвели бывший коридор. Окон в нем не было, отопления тоже, и холод даже летом стоял такой, в каком комфортно бывает только неживым персонам.

При этом никаких кричащих вывесок над дверью не имелось. Вкуснейшее миндальное печенье, изготовленное по секретному рецепту мамы Люции, туристы находили по запаху, а музей восковых фигур – по дежурным персонажам, выставленным во двор безмозглым Пепе.

Иногда ему помогал один из братьев маленького Нико. Вместе они добросовестно выгуливали группу восковых персон каждый день, честно стараясь всякий раз формировать компанию в какой-то привязке к текущим событиям.

К примеру, в День святого Джузеппе, защитника бедняков, девиц и столяров, во двор выдвигали Мастера Вишню, вырезающего из полена куклу Пиноккио. Это было особенно уместно в связи с тем, что в День Джузеппе в Италии отмечался еще и светский Праздник Отца: столяр Вишня, подшефный святого Джузеппе и папа деревянного человечка, подходил на роль героя сдвоенного торжества по всем статьям.

Сегодня Пепе опередили. Кто-то – без его участия – уже поместил под дверью восковую фигуру, о которой Пепе не мог бы с уверенностью сказать – кто же это такой? Впрочем, подобной неопределенностью грешили многие музейные экспонаты, особенно старые.

Фигура дня олицетворяла собою крестьянина в праздничном домотканом наряде, устало задремавшего над скудными дарами земли. А Пепе вовсе не забыл, что именно в день рождения бабули итальянцы, счастливо избежавшие родственных связей с синьорой Альфиери, отмечают Феррагосто – праздник, которым завершается сезон больших летних работ!

Было совершенно ясно, что пучки травы перед восковым земледельцем символизируют собою успешное окончание жатвы, а глубокий сон в неудобной позе прозрачно намекает на чрезвычайную утомительность праведных крестьянских трудов.

В продолжение темы праздника урожая затейник Пепе выставил на площадь древнеиталийского бога Земли и посевов Консуса, а также императора Цезаря Октавиана, которому римский сенат присвоил имя Августа, из-за чего консуалии были переименованы в августалии.

Праздничная композиция из трех фигур получилась гармоничной и содержательной.

Жаль, что мама Люция велела ее убрать!

Если вас никогда не похищали, вы не можете знать заранее, как именно отреагируете на подобное нарушение ваших прав и свобод.

В юности, когда я запоем читала сентиментальные романы из жизни прелестных пленниц похотливых пиратов, разбойников и султанов, я самонадеянно полагала, что на месте этих излишне трепетных особ сумела бы дать достойный отпор похитителям.

Уж я бы не ахала, не «склеивала» ладошки в робкой мольбе и не падала бы в обморок! Я бы ка-ак врезала этим гадам! По их наглым небритым рожам, по тюрбанам, по горделиво выпяченному мужскому достоинству! Уж я бы отбила у них охоту к плотским утехам и – кулаками, и каблуками!..

Так я думала, воображая маловероятную в наш просвещенный век попытку насильственного обращения Индии Кузнецовой в сексуальное рабство.

Я ошибалась.

Когда смуглый мускулистый малый, типичный левантийский пират, только без серьги в ухе, неожиданно вторгся в раздевалку магазинчика, где я неторопливо и с удовольствием развешивала наряды для последующей примерки, я подумала, что бедняга ошибся кабинкой.

Популярный магазин женской одежды в период тотальной распродажи – самое подходящее место, чтобы напрочь дезориентировать брутального парня!

Даже мой братец Зяма, закаленный многолетним дизайнерством, и тот в подобной ситуации демонстрирует некоторые признаки топографического кретинизма. А уж папа, даром что настоящий полковник, сразу сбивается с неостывшего следа мамули и после непродолжительного поиска среди вешалок обессиленно присаживается у кассы, понимая, что место встречи изменить нельзя. Не напрасно наиболее мудрые женщины стараются не брать с собой «на шопинг» такую обузу, как весь мужчина целиком, предпочитая ограничиваться его кредиткой.

Нормальный мужик, заплутав в примерочной, должен был покраснеть как маков цвет и вывалиться вон, оборвав занавеску.

Однако этот парень не извинился и не испарился. Напротив: он одарил меня улыбкой, исполненной самого зловещего торжества, и сцапал меня за руку. А потом коварно заломил ее мне за спину таким ловким приемом, который для посторонних наблюдателей превратил нас в сладкую парочку, склеившуюся в тугом объятии!

Годы жизни в относительно цивилизованном обществе свели на нет мою девичью готовность к похищениям и порабощениям. Я растерялась и вспомнила о необходимости противостоять насилию хотя бы возмущенными криками слишком поздно, когда пират уже вывел меня из битком набитого людьми магазина.

Впрочем, я не уверена, что мои вопли в торговом зале привлекли бы чье-то внимание.

Тотальная распродажа – это ведь такое испытание для женского организма, при котором слух, нюх, память и моральные принципы отключаются в пользу зрения, осязания и мускульной силы, обостряющихся с благой целью – первой высмотреть, пощупать и выдрать из рук конкуренток обновку получше.

Оказавшись на улице, я пару раз – для бодрости духа – лягнула похитителя ногой, но это его не очень-то сильно впечатлило и нисколько не задержало. Балетки – прекрасная обувь, но в качестве оружия ближнего боя они значительно уступают модельным туфелькам на шпильке по силе удара.

А тут еще мы свернули за угол, и я увидела, что прямо перед нами в аналогичном подобии страстного танго выступает другая сладкая парочка – Вика и еще один мускулистый левантийский пират, почти двойник моего собственного похитителя.

Вика не делала решительных попыток освободиться, только страстно скулила, и я поняла, что не могу оставить ее одну. Она-то уж совершенно точно не даст отпор похотливым султанам!

Во-первых, не сможет. Во-вторых, не захочет. Стопроцентно – падет жертвой стокгольмского синдрома, слабая женщина!

Я еще раз пнула своего пирата – просто для собственного удовольствия, и прекратила зловредно тормозить.

Нет, нет, я не сдалась на милость похитителя!

Я прекратила открытое сопротивление, чтобы сберечь силы для партизанской борьбы.

Слипшись боками, как сиамские близнецы, мы с пиратом в ускоренном темпе прогулялись по узким улочкам Вечного города.

Мимо водоразборной колонки, из носика которой меланхолично капала вода, мы устремились вверх по длинной-предлинной лестнице и на середине ее неожиданно нырнули в открытую дверь.

Перегруппировались – пират выдвинул меня вперед в арьергард – и ветерком просквозили по узкому коридору меж кафельных стен.

Оказались в маленьком баре, «прошили» его насквозь и затормозили в помещении, похожем на кухню, не использующуюся по прямому назначению лет эдак сто.

Я огляделась и встревожилась.

Большая изразцовая печь, длинный металлический стол, на каменных стенах – богатая экспозиция испещренных старыми шрамами разделочных досок, на специальном подносике – впечатляющая коллекция разнокалиберных ржавых инструментов, представленных в широком диапазоне: от мясницкого топорика до штопора.

В сочетании с внезапным похищением сей интерьер наводили на скверные мысли!

– Надеюсь, нас не будут пытать? – пробормотала я.

– Зачем же нас пытать?! – взметнулась Вика. – Попросили бы по-хорошему, я, может, и сама бы согласилась! Тем более что парни вполне симпатичные!

– Сдается мне, нас похитили не с целью продать двух прекрасных девушек в сексуальное рабство, – предположила я, с робкой надеждой посмотрев на подоконник.

Его украшала крупная, размером с садовую тачку, модель паровоза с двумя вагонами. Какая-никакая, а все-таки игрушка! Не самая уместная вещь в пыточной камере.

Может, не все так плохо, как мне кажется? Может, никакие это не застенки?

Однако пираты выглядели устрашающе. Они были так похожи, что напоминали солдатиков из одного набора, а солдатики – это не те игрушки, которые подходят милым девочкам в качестве игрушечек.

И тут я их узнала!

Это были те самые не то греки, не то испанцы, преследовавшие нас с Зямой на этапе вывоза ванны! Те, которых мы ловко сбили со следа экспромтом с переодеванием в туалете!

Значит, они точно не уличные приставалы.

«Мафия!» – обмирая, шепнул мне внутренний голос.

– Коза ностра? – спросила я вслух с нескрываемым подозрением.

Вопрос в лоб заставил пиратов занервничать.

– Коза или не коза? – бестактно «поднажала» я.

– Oh mamma mia! – хором воскликнули злодеи.

– Да вашу мать!

Помянув ближайшую свою родню, я почувствовала себя чуточку легче.

Семья – это наше все! И главный источник стрессов, и лучший антидепрессант – в одном флаконе.

Немного подбодрил меня и маленький колченогий столик, стоявший у окна. Деревянный, поцарапанный, окруженный заляпанными старой краской венскими стульями, он выглядел непритязательно и уютно. Хотя мое неуемное воображение тут же нарисовало кошмарную картинку в духе маминых книжек: парочку людоедов, со вкусом трапезничающих сырой девичьей печенью.

– Sit! – пират толкнул меня к стулу.

– Спасибо, после вас, – угрюмо проворчала я, но все-таки села.

Рядом опустилась Вика, напротив меня устроился «ее» пират. Мой похититель куда-то ушел.

– Может быть, нас сначала накормят, а мучить будут потом? – слегка обнадежилась Вика.

Опасливо озираясь, мы дождались возвращения второго пирата с бутылочкой минералки.

Он занял свободный стул и под аккомпанемент его музыкального скрипа в упор расстрелял нас длинной фразой на итальянском.

– Не понимаем! – стряхнув с мозгов шелуху непонятных фонем, объявила я.

Понятна мне была одна лишь вопросительная интонация.

– Не говорим по-итальянски! – призналась я. И с грустью напела: – Но парле италиано! Италиано! Италиано!

Еще одна длинная фраза с их стороны…

– Но парле! – я была непреклонна. – Ну вот хоть вы тресните! Говорите, пожалуйста, по-русски. Или хотя бы по-английски, тогда мы вас, может быть, поймем.

Пираты переглянулись, взмахнули руками, опять эмоционально помянули своих матушек (а может, и одну общую) и взлохматили волосы. В их смородиновых глазах заплескалось отчаяние.

– Так вам и надо, – злорадно заметила Вика. – Не фиг похищать мирных иностранок, если вы языкам не обучены!

Пираты в ответ тоже высказались явно нелицеприятно – я поняла это по их гримасам.

– Абракадабра какая-то, – сердито сказала Вика.

– Кадавре, кадавре! – заволновались пираты.

– В каком это смысле?!

Вот тут я сильно напряглась.

– А что такое «кадавр»? – встревожилась Вика.

– Ты братьев Стругацких не читала, да? «Понедельник начинается в субботу»? Зря, там было это звучное слово, – прошептала я. – Кадавр – это мертвец!

– Они что, нам угрожают?!

Вика шумно вздохнула, а я от осознания полной безысходности мобилизовалась и сосредоточилась.

Ладно, я не знаю итальянского, но я же учила в университете классическую латынь! Я до сих пор помню крылатые выражения и могу в подходящий момент ввернуть в интеллигентную беседу какое-нибудь «сик транзит глория мунди» или даже «гутта кават ляпидем нон ви, сед сепе канденде – сик хомо фит сапиенс нон ви, сед сепе студенде!».

Так неужели я, дипломированный филолог, в критический момент своей молодой жизни не просеку эту зловещую семантику?!

А ну-ка!

Я еще больше сосредоточилась, и неожиданно разговор пошел в хорошем темпе.

Я:

– Вы что, нам угрожаете?

Они:

– Qualora l’organismo?!

Вика – мне:

– Чего они хотят?!

Я – Вике:

– Что-то для организма.

Вика – им:

– Ладно, я согласна, только без элементов садизма!

Я – Вике:

– Замолкни, дура, не напрашивайся!

Они:

– Qualora?! Qualora?!

Вика – непонятно, кому именно:

– А ты не каркай!

Я – всем:

– А ну, тихо! – И хрясь по столу кулаком!

И стало тихо.

– Хорошее дело – язык жестов, получше эсперанто! – Я с гримасой боли потерла отбитую руку. – Но вернемся к нашим кадаврам. Если я правильно понимаю, вам нужен кадавр, да? Кадавр?

Для пущей понятности я артистично изобразила кадавра в процессе становления: схватила себя за горло, вытаращила глаза и захрипела. Типа, Отелло и Дездемона, два в одном.

– Кадавр, кадавр! – оценив реализм постановки, бурно возрадовалась итальянская публика.

– Все ясно, им нужен труп, – скороговоркой объяснила я Вике. – А у нас, по несчастливой случайности, как раз недавно был один, ты помнишь?

– Век не забуду!

Я сползла со стула и присела, показывая, что кадавр, которым мы еще недавно располагали, был ма-а-аленький. В смысле, невысокий:

– Карлик! Кадавр-карлик, си?

– Карло! Карло!

Ликование публики достигло предела.

Я поклонилась и села, немного утомленная «вспомогательными» телодвижениями, но чрезвычайно довольная собой.

Пока пираты радовались, я со снисходительной улыбкой объяснила соратнице:

– Итак, этим симпатичным парням не нужны наши трупы. Им нужен их собственный труп, вернее, их знакомый труп. Тот самый карлик.

– А! Так они хотят знать, где он? – Вика наконец тоже включила мозги.

– Думаю, да.

– А как мы им это объясним?

– Очень просто!

Я послала пиратам лучезарную улыбку и сообщила – вроде как на итальянском:

– Иль кадавре дель Кампо ди Фьори!

Две пары смородиновых глаз подернулись туманной дымкой непонимания.

Сто пудов, не филологи они!

– Небось они думают, что мы их драгоценного кадавра на рынке продали! – не выдержав напряжения, нервно захихикала Вика. – Подзаработали на торговле недвижимостью!

– Может, ты горицвета пожуешь? – тихонько предложила я ей. – Он помогает от нервов.

– Может, уж лучше сразу аконита? Он от всего помогает! – И эта истеричка затряслась в пароксизме смеха, как отбойный молоток.

Я поняла, что никакого толку от ее участия в дипломатических переговорах не будет, и вернулась к своей персональной пантомиме. Она мне давалась уже без труда, легко и вдохновенно. «Экспериенциа эст оптима магистра», – как говаривали древние римляне. Опыт – лучший учитель!

Я изобразила небольшого компактного кадавра.

Покачала на руках воображаемое тело.

Пробежалась с ним по комнате.

Опустила невидимую ношу в углу у печки.

Потыкала в этот угол перстом, очертила в воздухе квадрат и со значением сказала:

– Кампо ди Фьори!

Прыгнула в пустой угол сама и замерла там, как чучело суслика, изображая кадавра «на приколе».

– О-о-о! Си! Си!

Пираты закивали.

– Кажись, до них дошло, – обрадовалась Вика. – Может, мы тогда пойдем?

Она проворно встала и двумя пальчиками изобразила ходьбу, одновременно кивая на дверь.

Выглядело это как малоинформативный приступ нервного тика. Я с гордостью подумала, что моя пантомима была гораздо лучше.

– Но, но!

Пират тоже включился в игру. Он растопырил пальцы «козой» и выставил их перед моим носом.

– Дает понять, что мы должны показать им, где их кадавр, – перевела я как самый лучший среди присутствующих знаток пантомимического языка международного общения. – Ладно! Мы покажем!

Я тоже показала «козу» и покивала, изображая согласие.

Атмосфера заметно разрядилась.

Улыбаясь и издавая дружелюбные возгласы на разных языках, в образовавшемся антракте мы покинули кухонный театр, чтобы осуществить акт передачи-приема кадавра на площади.

– А где же он? – напряженным шепотом спросила меня Вика, «присборив» свой розовый атласный лобик в аккуратные складочки. – Куда свалил?

– Что значит – свалил? – нервно хмыкнула я. – Ты же не думаешь, что он сам ушел?

– Мне это трудно себе представить, – призналась она.

Я снова хмыкнула.

Мне-то, спасибо мамулиным ужастикам, совсем не трудно было представить себе ходячий труп, но здравый смысл подсказывал, что это не тот случай.

– Его стибрили, – Вика с негодованием констатировала очевидное. – Наш труп стибрили!

– Очень подходящее слово, – оценила я.

– В смысле?

– В смысле, река тут так называется: Тибр! – ответила я, потихоньку озираясь. – Поэтому «стибрили» – весьма подходящее слово.

– А с виду такое приличное место! – сокрушенно вздохнула Вика.

– В смысле? – Я тоже соорудила себе «гофрированный» лоб.

– Рим! Приличный с виду город! И вот надо же – тут такой ажиотажный спрос на кадавров!

– Кадавре? Кадавре? – услышав знакомое слово, заволновались наши пираты.

– Хотят знать, где обещанный труп! – Вика взглянула на меня с необоснованным укором.

– Я тоже хочу это знать! – огрызнулась я.

Обещанный пиратам кадавр пропал бесследно!

А люди надеялись, ждали с ним встречи! Даже пытать нас не стали, поверили на слово!

Я почувствовала себя бессовестной обманщицей. Да что там, полной дурой!

Ничего не понимаю! Кому?! Ну кому еще понадобился этот неказистый карликовый кадавр?!

Эх, сюда бы нашу маму, гениальную сочинительницу ужастиков, она бы хоть какое-то объяснение придумала…

Один из пиратов настойчиво подергал меня за полу майки.

– Кадавра хочет, – закручинилась Вика. – Что же нам делать-то, а?

– Можно было бы убить кого-нибудь по-быстрому, но есть ощущение, что никакого другого кадавра они не возьмут, – досадливо вздохнула я. – Значит, будем хитрить. Попробуем выиграть время.

И я скупыми, но выразительными средствами пантомимического эсперанто объяснила насупившимся пиратам, что мы с ними уже на месте, а вожделенный кадавр слегка запаздывает, но тоже скоро будет. Вот здесь будет, именно в этом углу.

Уходить, не получив обещанного, пираты не собирались. В ожидании явления кадавра был оккупирован ближайший столик уличного кафе.

И вот тут-то в моем пасмурном мозгу забрезжил луч надежды.

– Пицца? Пицца?!

Я воззвала к пиратам с такой же интонацией, с какой они вымогали у нас кадавра.

– А и в самом деле, давайте перекусим! – оживилась моя неунывающая спутница.

– Угощаю! – объявила я и припечатала к скатерти выдернутую из кармана двадцатку. – Пицца, пер фавор!

– Попроси «Маргариту»! – вмешалась Вика. – С сыром, ветчиной и грибами.

– Я не знаю, как по-итальянски «сыр, ветчина и грибы»! – шепотом огрызнулась я и громко сказала пиратам: – Херба! Херба!

– Так, значит, все-таки будет сексуальное рабство? – неправильно трактовав услышанное, Вика игриво повела плечом и красиво закинула ногу на ногу.

– О чем ты?! Херба – это трава!

Я сложила пальцы «клювиками» и пошевелила ими, щедро посыпая невидимую пиццу воображаемой травой.

– Basilico, prezzemolo, – покивал пират, поднимаясь из-за стола.

– Да хоть клевер с люцерной!

– Ты так любишь зелень? Или это такая диета? – заинтересовалась Виктория.

– Это не диета, это военная хитрость, – ответила я, старательно удерживая на лице мягкую добрую улыбку. – Теперь слушай меня внимательно! Когда нам принесут пиццу, сделай так, чтобы парни отвлеклись и с полминуты не смотрели на стол, поняла?

– А что сделать?

– Да что хочешь, лишь бы отвлечь их от пиццы!

– Ясно.

Вика побарабанила пальцами по столу, поправила локон и выпятила грудь. Рубашечка ее «озадаченно» крякнула.

– Начнешь по моей команде, – предупредила я.

– А какая будет команда?

– Ну, не «Огонь, батарея!» – точно, какая-нибудь более незаметная, – я секунду подумала. – Я тебе на ногу под столом наступлю!

– Ладно, только ты полегче, на мне балетки из кожи антилопы, – моя сообщница обворожительно улыбнулась пирату, принесшему поднос с блюдами. – О, какая пицца! И сколько зелени!

Я расстегнула сумку, достала влажные салфетки и предложила их всем присутствующим.

Разумеется, сделано это было не потому, что я очень боюсь микробов. Как говорит наш папуля, с хрустом поедая поднятый с пола огурец, организм, который за столько лет не приспособился к инфекциям, не заслуживает того, чтобы за него боролись!

Опять же, моя любезность вовсе не была проявлением хороших манер. Я крайне редко вспоминаю, что они у меня имеются.

Это был маневр.

Мне нужен был повод, чтобы расстегнуть сумку и таким образом обеспечить себе легкий доступ к ее богатым недрам.

Возвращая на место слегка похудевшую пачку салфеток, я задержала руку в сумке, мысленно досчитала до трех, сказала себе:

– Огонь, батарея! – и, как педаль рояля, с намеком придавила Викину левую ногу своей правой.

И батарея реально зажгла!

Дрессированные кнопки на тесной Викиной рубашечке с треском разошлись, и из батистового плена эффектно вырвался ее не скованный бюстгальтером пышный бюст! Четвертый номер, не меньше!

Есть, есть еще женщины в русских селеньях!

Золотистые полушария с белыми треугольниками (от бикини) и вишневыми кружочками сосков заколыхались оригинальным триколором. И, скажу я вам, далеко не каждый государственный флаг народ встречает с такими энтузиазмом!

– О-у-у! – жарко выдохнул народ, роняя приборы и челюсти.

– Ай-ай-ай!

Оправдавшая свое имя победоносная Виктория пронзительно завизжала и вскочила со стула, даже не пытаясь чем-то прикрыть национальную гордость великороссов.

На громкий звук и резкое движение отреагировали даже те, кто обедал за другими столиками, а уж наши-то пираты загляделись на внезапно предъявленные им прелести с открытыми ртами.

– Посторонись! – я пнула прелестницу в голень.

Она послушно отпрыгнула, унося свои выдающиеся достоинства вместе с паутиной прилипших к ним взглядов в сторону от стола.

На меня никто не смотрел. Я запросто могла исправить ситуацию, сорвав с себя майку, но на сей раз (редкий случай!) мне не хотелось привлекать к себе внимание.

Я выдернула из сумки кулак с зажатым в нем пучком бурьяна, быстро-быстро покрошила траву на пиццу и спрятала руки под столом, положив ладошки на коленки, как чинная девочка.

Вся операция заняла не больше десяти секунд! Да Вика застегивалась гораздо дольше!

– Не вздумай есть эту пиццу, – помогая ей призвать к порядку взбунтовавшиеся кнопки, негромко предупредила я. – Пусть ее парни едят, а мы будем пить воду, делая вид, что приходим в себя после этого внезапного конфуза.

Вика тут же поникла на стуле, талантливо изображая скромницу, почти раздавленную позором. Я сочувственно обмахивала ее салфеткой и напряженно прислушивалась: скоро ли послышится сдвоенное чавканье?

– Жру-у-у-ут, – простонала полураздавленная скромница, цепко глядя на пиратов из-под ресниц. – Не оборачивайся, не смотри, пусть спокойно едя-а-а-ат….

– За маму, за папу, за всю свою мафиозную семейку! – шепотком приговаривала я. – Ну?!

– По два куска уже съели, – доложила Вика и, видимо, решив, что этого достаточно, выпрямилась.

Неторопливо и тщательно складывая салфетку, я с легким трепетом наблюдала за пиратами.

Интересно, что с ними сделается от пиццы с горицветом и аконитом?

Скоро узнаем!

Санек никогда не относился к числу мужчин, которых преследуют женщины. Тем более удивительным и неожиданным показалось ему ничем не спровоцированное нападение особы в зеленых одеждах!

Дюжая гражданка незаметно подкралась к увлеченному фотосессией Саньку и рухнула ему на спину, как подрубленная елка.

Санек упал на колени и непременно разбил бы о камни не только локти, но и фотоаппарат, если бы «елка» не подхватила его крепкой «веткой».

«Обалдеть, как некстати!» – подумал Санек.

Он слышал немало рассказов о жуликах и бандитах, промышляющих на улицах Рима.

Истории про ловких карманников и нахальных воришек, выхватывающих у зевак сумки, а также страшилки про моторизованных грабителей, способных на полной скорости притиснуться к такси и одним ударом ножа отрубить раззяве, сидящему у окошка, палец с перстнем или кисть руки с дорогими часами, очень любили рассказывать гостям города экскурсоводы и водители туристических автобусов.

Однако ни в одной из известных Саньку популярных историй не фигурировала охочая до фотоаппаратуры двухметровая дылда в традиционных цветах какого-то гэльского клана.

Санек вцепился в ремешок фотокамеры мертвой хваткой и непримиримо прохрипел:

– Отвали на хрен, дура зеленая!

Сказано это было не по-ирландски и даже не по-итальянски, однако зеленая дура неожиданно ответила адекватно:

– А вот хрен тебе, козлина! Живо, дай сюда камеру!

И богатырский рывок вырвал из рук Санька фотоаппарат, оставив взамен легкий вывих.

– Мать, ты че, русская?! – изумился Санек, кое-как разгибаясь и из уважения к богатырской силушке развивая тему русской народной матери злобным шепотом.

– Тамбовский волк тебе мать! – басовито ответил ему зеленый и рослый, как майское дерево, персонаж.

– Твою мать! Мать, да ты мужик?! – смекнул Санек.

– А то! Никто еще не жаловался!

– Слышь, отец!

– Типун тебе на язык!

В гуще мануфактурной зелени, куда канул аппарат, послышался тихий мышиный писк: незнакомец просматривал снимки.

А посмотреть ему было на что! Совсем недавно Санек отщелкал прямо здесь, на Кампо ди Фьори, фотосессию, достойную лучших страниц «Плейбоя». За снимки мужней жены, заголяющейся на площади с бесстыдством записной активистки движения «Фемен», папарацци рассчитывал получить дополнительное вознаграждение.

– Эй, эй, ты только ничего не стирай! – заволновался фотограф. – Эти снимки дорогого стоят!

– Согласен. – Из-под шали вынырнула мускулистая рука и ухватила Санька за горло: – На кого работаешь, гад?!

– На… На…

Из придавленного горла вырывалось только издевательское: «Ха… Ха…»

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – угрожающе пробасил Зеленый Человечище и второй бугристой лапой прихватил Санька за загривок. – Как говорится – пройдемте, товарищ, в пыточное отделение!

– А если… Они… Помрут? – хрипела Вика на бегу.

Раскрасневшаяся, растрепанная, какая-то перекошенная, с крепко прижатой к боку ладонью, она уже не выглядела холеной красавицей.

Марш-бросок по пересеченной римской местности – это вам не спа-процедура!

– Не помрут! – выдохнула я в ответ. – Ресторатор… Не допустит!..

Вика кивнула, соглашаясь с моей логикой.

Когда мы стартовали с Кампо ди Фьори, как два нигерийских бегуна, пираты, отведавшие пиццы с лекарственными травами, самозабвенно опорожняли желудки в приступе рвоты.

Преследовать нас они не могли и – я уверена – не хотели. В подобный момент у человека может быть только одно желание, и оно никак не связано с подвижными играми в догонялки, прятки и казаки-разбойники.

Пролетая мимо пожилого официанта, я успела выкрикнуть ему прямо в озадаченное усатое лицо недавно выученное полезное итальянское слово: «Кадавре! Кадавре!» Думаю, в сочетании с корчившимися над недоеденной пиццей клиентами этого прозрачного намека ему хватило, чтобы побудить персонал ресторана незамедлительно вызвать медицинскую помощь.

«Спасут наших похитителей, спасут!» – успокаивала я саму себя. Не сильно-то они и отравились, небось, уже извергли из своих кишок всю травушку-отравушку!

Игнорируя угрызения совести, я целеустремленно бежала к станции метро.

Скрыться из виду, запутать следы, потеряться – это была задача номер один.

К сожалению, метро в Риме – зачаточно-рудиментарное, оно состоит всего из двух веток, которые соединяются на станции Термини. Будь в подземке пересечения, я бы не преминула как следует поплутать, перепрыгивая с ветки на ветку в непредсказуемой манере резвящегося бабуина.

Уж уходить от погони – так уходить, в этом деле, как показывает практика, полумеры недопустимы! Один раз мы с Зямой уже наступили на эти грабли, теперь пусть кто-нибудь поглупее нас на них потопчется!

Выйдя из метро, мы с Викой проследовали в отель, до которого, вообще-то, нам было рукой подать, очень хитрым путем. Он пролегал через кафе в угловом доме, булочную с пекарней и церковь, где я на бегу вознесла лаконичную молитву святой Деве:

– О Санта Мария, помоги нам вернуться на родину целыми и невредимыми!

– А вы когда уезжаете? – тут же поинтересовалась не святая дева Виктория.

– Послезавтра, – ответила я, не скрывая сожаления.

Признаться, в этот момент мне очень хотелось домой.

Римские каникулы значительно превзошли все мои ожидания по части приключений. Даже мамулины ужастики в сравнении с реальностью, данной нам в ощущениях в прославленной столице Италии, сошли бы за добрую сказочку на ночь!

В отель мы «внедрились» со служебного входа, к нашему с Зямой номеру прокрались через внутренний дворик. Заглянули в окошко и ахнули: внутри был полный кавардак!

– И это – обещанная регулярная уборка?! – возмутилась Вика. – Кто тут горничной работает – Баба-Яга?!

– Баба-Яга тут ни при чем, – пробормотала я, открывая окно. – Скорее, у нас побывали сорок разбойников.

– Почему сорок?

– Ну, может, тридцать восемь, – я вошла в номер. – За вычетом тех двоих, которых мы с тобой нейтрализовали пиццей с травками!

Комната выглядела так, что мне живо вспомнились рассказы прабабушки, царство ей небесное, о продразверстке и раскулачивании.

Все мебельные дверцы распахнуты, все ящички выдвинуты, кресло перевернуто, столик опрокинут, холодильник открыт, с антресолей сброшены одеяла. Чемоданы выпотрошены, и кровать под косым парусом вздыбленного матраса горделиво плывет по волнам широко и свободно разбросанных шмоток…

А вот донна ванна никуда не делась! Так и стоит во дворе под окном, только сумка расстегнута.

Стало быть, не за ней приходили. Ой, не за ней!

– Так… – Я задумчиво пожевала собственный локон. – Вик, сбегай, посмотри, что с вашим номером!

Вика послушно сгоняла к себе и вернулась с хмурой Настей и бодрым докладом:

– Может, ты удивишься, но у нас в номере то же самое! Полнейший разгром!

– А я-то подумала, что это вы тут после шопинга тотальную примерку учинили! – с претензией сообщила Настя. – А меня вы почему одну бросили, а? Я весь торговый центр обошла, вас искала!

Было видно, что она обижена.

– Очень хорошо, что ты нас не нашла: сберегла себе кучу нервов! – успокоила подружку Вика. – Ты удивишься, Настасья, но нас с Инкой похитили, пленили и пытали!

– Как?!

– Молча! То есть, преимущественно – молча, потому что они по-русски не говорят.

– Кто?!

– Пираты!

– Какие пираты?!

– Хм… Какие… – Вика кокетливо посмотрелась в зеркало. – А такие, знаешь, вполне себе симпатичные… Очень даже ничего, только странные – интересуются исключительно кадаврами.

– Кем?!

– Ты не читала братьев Стругацких, да? – Вика снисходительно усмехнулась.

– Кого?!

– Девочки, вы не могли бы помолчать? – досадливо попросила я их. – Может, вы удивитесь, но вот честное слово: сейчас не время разговоры разговаривать!

– Тогда зачем же ты взяла телефон? – резонно спросила Виктория.

Я задумчиво посмотрела на мобильник, который машинально извлекла из бокового кармана сумки.

Кому это я собралась звонить?

«Зяме, кому же еще!» – подсказал мой внутренний голос.

Я помотала головой.

Позвонить Зяме – нет, это никак не получится!

Перед отъездом из нашего отчего дома братец демонстративно оставил свой мобильник на трюмо в прихожей, заявив, что не позволит кому попало беспокоить себя на отдыхе. Папулю с мамулей эта акция протеста не обеспокоила, ибо в категорию «кто попало» они, разумеется, не входят и знают секретный номер, по которому всегда могут позвонить своим любимым деткам.

Мы с Зямой специально для этой поездки купили прибалтийскую сим-карту с приятным тарифом.

То есть как мы ее купили? Я профинансировала это полезное приобретение, а Зяма сделал над собой усилие, сполз с дивана и сходил в магазин.

У нас почему-то всегда так получается: у братца бывает больше свободного времени, а у меня чаще имеются свободные деньги. Объединяя наши усилия и ресурсы, мы вполне «эффективны». Жаль только, что Зямка, зараза такая, вечно норовит перетянуть одеяло на себя и заставить компаньона отдуваться за двоих…

Вот как сейчас, например!

У меня сегодня такая богатая сюрпризная программа получилась: похищение, допрос, партизанская акция, побег из плена и созерцание разгрома, а чем в это время занимается Зямочка?

Безмятежно шопингует!

Я нахмурилась, вздохнула и привычно развернула плечи, в очередной раз подставляя их под тяжесть судьбоносного решения:

– Собирайте вещи, девочки, тут оставаться небезопасно, мы срочно переезжаем в другой отель!

– Но у нас еще трое суток оплачено! Они же пропадут!

– Настенька!

Я проникновенно посмотрела на наивную девушку, которая еще не получила возможности прочувствовать пронзительную остроту ситуации на собственной шкурке.

– Что такое трое пропавших суток в сравнении с потерянной молодой жизнью?!

Пугливая Настя охнула.

– Настасья, идем собираться! – скомандовала Вика. На пороге она обернулась и деловито поинтересовалась: – Сколько у нас времени? Пятнадцать минут есть?

– Чем быстрее, тем лучше, – попросила я ее, присаживаясь на корточки и собирая в охапку разбросанные вещи.

Если Зяма не вернется до нашего ухода – я напишу ему записку.

«Шифровку», – подсказал внутренний голос.

– Шифровку, – согласилась я и улыбнулась.

Надеюсь, братец не забыл секретный язык нашего детства!

Исправно работающий водопровод, построенный еще рабами граждан Рима, – предмет восторгов туристов, которые неплохо экономят на прохладительных напитках.

Горожане чаще имеют дело с плодами трудов сантехников-водопроводчиков существенно более позднего времени. К сожалению, на их работе отсутствие мощной мотивации типа: «А случится протечка – пойдешь на арену, львов кормить» – сказалось далеко не лучшим образом.

К примеру, в доме семьи Альфиери водопроводные трубы то и дело завывали так, что в роковой час вполне могли заменить собою трубы Страшного суда.

Когда припозднившийся к празднику деревенский родич дядюшка Марио, торопясь освежиться с дороги, слишком энергично повернул проржавевший вентиль, труба взревела потусторонним басом, отозвавшимся вибрацией в полу.

Гофрированный шланг душа трусливо задрожал и с двухметровой высоты пал ниц, попутно стукнув дядюшку Марио железной лейкой сначала по уху, а потом еще и по ноге.

Вопль дядюшки обогатил и дополнил новыми каденциями музыкальный рев труб.

Место былого стыка низко павшего шланга и уверенно солирующего водопроводного стояка мгновенно превратилось в щедрый источник живительной влаги.

Тугая струя кипятка засвистала над плешивой головой дяди Марио – воистину, добрый Боженька знал, что делает, не дав ему богатырского роста!

Оскальзываясь босыми ногами на мокром полу, бэк-вокалист дядя Марио с полотенцем на бедрах и песней на устах выскочил из душевой.

Вместе с ним в коридор компанейски потекла горячая лужа.

– Люция! Пьетро! Кто-нибудь, черт вас дери! – распевался дядюшка, тщетно пытаясь втянуть живот, чтобы уменьшить объем талии и совпасть с длиной полотенца габаритами.

Но семейство Альфиери шумно праздновало юбилей бабули в кафетерии на первом этаже. Там гудели голоса, звенели бокалы, гремел дружный смех и громыхала музыка.

Отзвуки водной феерии, начавшейся на втором этаже, достигли эпицентра праздника не раньше, чем сам дядюшка Марио. Путаясь в рукавах рубашки и то и дело роняя незастегнутые в спешке штаны, он скатился на середину лестницы и с нее, как с трибуны, прокричал в массы:

– Стай дзитто, стронца! – что в приблизительном литературном переводе с ругательного итальянского означало: «Заткнитесь, сволочи!» и являлось не оскорблением, а прямым призывом к действию.

– Брава! Брава! – активно жестикулируя, заголосили в ответ присутствующие, по-детски радуясь крепкой шутке оригинально костюмированного дяди Марио.

Дядюшка назвал всех оптом сукиными детьми, сильно упростив таким образом сложную систему родственных связей, сорвал аплодисменты, плюнул на пол и убежал единолично и самоотверженно бороться с наводнением.

Примерно через четверть часа – подачу в дом воды к этому моменту сообразительный дядя Марио уже отключил – разливанное море на втором этаже просочилось сквозь потолочное перекрытие и пролилось на голову празднующих теплым дождем.

Веселье закончилось. Начались борьба за обезвоживание подмоченных территорий и операция по спасению утопающих ценностей.

– Пепе, дурья твоя голова! – закричала мама Люция, самоотверженно прикрывая собственной грудью блюдо с рассыпчатым печеньем. – Немедленно выноси из дома во двор фигуры, они отсыреют!

Через полчаса вдоль фасада старого здания протянулась длинная вереница восковых персон, чьи наряды курились влажным паром, а мокрые лица блестели, как будто умытые слезами по невезучим, но мужественным господам Альфиери.

Бабулины потомки сновали по дому с тряпками, ведрами, тазами и ругательствами.

Зеваки, скопившиеся у ресторана на площади, оборачивались и массово мигрировали к месту нового шоу.

Злой как собака Анджело Тоцци, закончив сумбурный разговор с невнятно изъяснявшимися болванами, стукнул по металлическому боку «Скорой», отвернулся от покатившего по улице фургона и уперся сердитым взглядом в восковое чело Муссолини.

Политик со спорной репутацией в данном скульптурном воплощении был полномасштабно подмочен и восседал под плачущим лимонным деревцем в разбухшей деревянной кадке в оригинальной компании Пульчинеллы, Мефистофеля и Наполеона Бонапарта.

Заинтригованный Анджело двинулся вдоль нестройного ряда разношерстных героев, но далеко не ушел.

На пятом шаге он поймал левым глазом яркий солнечный зайчик, машинально нашел глазами бликующую поверхность – и обмер, узнав массивную золотую запонку с вензелем Карло Греко.

Кое-как собрав вещички, я составила послание Зяме:

«Вы медлили восстать. Расстанемся от слабости грешного демона утром. Не бойся головы! Америка».

– Ничего не понимаю! – призналась Вика, нервно повертев в руках мою записку.

– Так и задумано, – я забрала у нее бумажку и аккуратно сложила ее вчетверо. – Если бы все всё понимали, какой это был бы секретный язык? Главное, что Зяма поймет.

– А что он поймет? – встряла в разговор Настя, выпустив ручку дорожной сумки.

Я осознала, что надо все им объяснить, иначе мы так и будем стоять в коридоре с толпой чемоданов, как три пастушки в окружении овечьего стада.

– Ладно, смотрите, все очень просто, – я снова развернула бумажку. – Каждому слову в тексте нужно подобрать антоним.

– Что подобрать?!

Баранов сделалось на пару больше, а пастушка осталась в гордом одиночестве.

– Вы в школе учились? Антонимы – это слова, противоположные по значению. Чистый – грязный, умный – глупый! Ясно?

– Пасмурно! – бойко откликнулась Вика.

– В смысле?

– В смысле, ясно – пасмурно! Антонимы!

– Молодец, садись, «пять», – я потыкала ногтем в бумажку. – Начнем с подписи. Меня как зовут? Индия.

– Да уж, не повезло, – поцокала языком Вика. – Сочувствую! Я тоже очень переживала, что меня назвали Викторией. Фактически, машина «Победа» – моя тезка!

– А мне каково? Меня мои зарубежные друзья называют «Анестезия», как наркоз, представляете? – вставила свои три копейки Настя.

– Не отвлекайтесь, а? – с трудом сохраняя терпение, попросила я. – Итак, я – Индия. Подбираем противоположное – получается Америка.

– Почему? – пытливо спросила Вика. – Почему это Индии противоположна Америка?

– Ты географию учила? Представь себе глобус, и все поймешь. Это как раз самая легкая часть, Зяма эту загадку с лету раскусит, – отмахнулась я. – Теперь дальше. Вот я пишу: «Вы медлили восстать!» Чтобы понять, что это значит, подбираете каждому слову противоположное.