Читать онлайн Травница

Посвящается

Яну и Чарли – вы вдохновляете меня день за днем.

Всегда следуй за своим «знанием».

Аманде – самому невероятному человеку из всех, кого я знаю.

Heather Morrison-Tapley

THE HERBALIST

Серия «На пороге тайны»

Перевод с английского Алекс Миро

© 2022 Heather Morrison-Tapley All rights reserved.

© Миро А., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава 1

Ее вечер начался с высоких каблуков и коктейлей. Закончился – разбитым сердцем и смертью. А через двадцать четыре часа она была уже в пяти тысячах километров от дома, и ее мир перевернулся с ног на голову.

В небольшой английской деревеньке Бартон-Хит лето подходило к концу. Вечера стали прохладнее, по утрам туман ложился на луга плотным покрывалом, а воздух наполнял бодрящий запах дыма от горящих в каминах поленьев. Мейбл Харрисон провела вечер с близкой подругой Пег, ухаживая за ее любимой лошадью: у кобылы случился приступ колик. Они вызвали ветеринара и в ожидании врача повели лошадь прогуляться.

В итоге кобыле сделали инъекцию, и она приходила в себя в уютном стойле в амбаре. А Пег и Мейбл отправились в паб, где тоже приходили в себя в уютном кабинете с камином.

Позже вечером, когда Мейбл пошла спать, ее замутило. «Кажется, я перебрала с вином в пабе», – подумала она. Нужно быть аккуратнее в таком возрасте. В девяносто один год ей не следовало сначала выгуливать лошадь целый час под дождем, а потом пить на ночь три бокала. Конечно, ей стало нехорошо. Она знала, что боль в спине и тошнота не пройдут, даже если она хорошенько выспится. Она натянула толстое стеганное одеяло до подбородка и удовлетворенно вздохнула, погружаясь в сон.

Примерно в это же время в маленькой квартирке в Верхнем Ист-Сайде на Манхэттене молодая женщина безуспешно пыталась втиснуться в платье, которое не подходило ей по размеру. Или ей не подходила сама жизнь? Она тянула ткань, пока не поняла, что та больше не растянется, потом переоделась в платье свободного кроя, всунула ноги в черные туфли на каблуке и поспешила к такси.

Иден Мартин была профессором средневековой истории в Нью-Йоркском университете. Она специализировалась на истории медицины. Мир ее фантазий населяли травники и аптекари, и большую часть жизни она проводила в своем воображении. Комфортнее всего ей было сидеть в простых джинсах в университетской библиотеке, глубоко погрузившись в увесистую книгу, а не проводить время в окружении руководителей банков, в дизайнерском платье и с розовым коктейлем в руках. Но именно во второй ситуации она оказывалась на удивление часто. Иден смотрела, как за окном такси проносятся улицы Нью-Йорка. Огни, машины, люди, суета… это было потрясающее место для жизни.

«Забавно… Кажется, я должна полюбить этот город, но у меня не получается. Умом я понимаю, что живу в самом замечательном месте на Земле, но отчасти я его ненавижу. Я спешу в самый крутой ресторан Нью-Йорка, хотя мечтаю вернуться домой. Господи, я вся состою из противоречий», – подумала она и решила, что на сегодня пора перестать думать вообще.

Через двадцать минут она приехала в шикарный ресторан и назвала при входе свое имя. Банк Роберта всегда проводил роскошные мероприятия в надежде поблагодарить кого-то за что-то или кого-то на что-нибудь соблазнить.

– Позвольте взять вашу верхнюю одежду, мадам, – сказал человек на входе.

– Да, спасибо. – Она протянула ему свой палантин.

Иден вошла в переполненный гостями зал и стала искать своего жениха Роберта – инвестиционного банкира в одной из крупнейших фирм на Уолл-стрит. Они были вместе с тех пор, как встретились в магистратуре, и когда два года назад он сделал ей предложение, она спрашивала себя, не продиктовано ли его решение скорее чувством долга, нежели чем страстью. За годы совместной жизни они стали совершенно разными людьми. И если он сделал предложение из чувства долга, то она согласилась из чувства страха. Ей было тридцать восемь, и она считала, что пришло время выйти замуж. Разве не так ей следовало поступить? Все друзья твердили ей, что именно так. И вот она здесь, в центре города, на еще одной коктейльной вечеринке в ресторане, куда люди записываются в лист ожидания за месяц, а сама она хочет быть дома с хорошей книгой. Но она, черт возьми, здесь.

Иден улыбалась и старалась выглядеть беззаботной; в поисках Роберта она пробежалась глазами по лицам присутствующих, но не увидела его в толпе и решила, что ей нужно подкрепление в виде алкоголя.

– Красное вино, пожалуйста, – сказала она бармену.

– У нас есть несколько. Какое предпочитаете? – спросил он.

– «Мальбек», если можно. – Пока бармен наливал вино, она повернулась спиной к стойке и разглядывала толпу.

Все улыбаются. Все наслаждаются вечеринкой. Все здесь такие преуспевающие и довольные собой. «Интересно, эти люди когда-нибудь сомневались в себе? В том, к месту ли оделись, или в том, правильный ли выбор в жизни они сделали? Наверное, нет, – думала она, нахмурившись. – Такие люди никогда не сомневаются. В свободное время они планируют путешествия под парусом и выбирают между сайдингом и деревянной обшивкой для своих пляжных домиков в Нантакете. И не ставят под сомнение ничего из того, что говорят и делают». Ее пылкий внутренний монолог очевидно зашел куда-то не туда.

– Ваше вино, мэм, – обратился к ней бармен.

«В какой момент я из мисс превратилась в мэм? – удивилась она. – Прискорбно». Она сделала большой глоток вина и позволила покалывающему теплу распространиться по телу.

– Приветик, – раздался голос за ее спиной.

Иден повернулась и увидела Саймона, лысеющего банкира средних лет, чуть старше Роберта. Вероятно, в юности он был неуклюжим, но теперь стал уверенным благодаря своему значительному богатству.

– Ты выглядишь аппетитно, – улыбнулся он.

– Спасибо, Саймон, – ответила она. («Упырь», – она не сказала этого вслух.) – Как поживаешь? Как провел лето в Хэмптонсе? – Об этом человеке она знала только, что у него есть неприлично дорогой домик в Хэмптонсе, и то лишь потому, что он доводил эту информацию до каждого собеседника в первые минуты знакомства, и лишь потом мог немного поболтать о чем-то еще.

– Великолепно! Поистине великолепно! Диана пригласила восхитительного дизайнера, мы поделились с ним своими мечтами, стремлениями и страхами, и он полностью переделал интерьер под наши задумки, – рассказывал он. – Это обошлось в целое состояние, ясное дело, но оно того стоило. Нам так надоел бело-голубой пляжный колер. С ним был перебор и в мебели, и во всем доме. А теперь получилось стильное сочетание модных интерьеров середины века и скандинавского пластика с плавными линиями. Потрясающе.

Про себя Иден подумала, что сама она предпочитает мягкие, удобные бело-голубые диваны в доме скандинавскому пластику середины века. Но, конечно, никто ее не спрашивал.

– Что ж, тебе это идеально подходит. – Она старалась поддержать собеседника, но при этом говорить честно. «Господи, как я это ненавижу», – подумала она, приторно улыбаясь и целуя Саймона в щеку; она кивнула ему и пошла по залу, зная, что вот-вот кто-нибудь еще заведет с ней очередной пустой разговор.

И долго ждать не пришлось.

– Иден, дорогая, ты выглядишь ве-ли-ко-ле-пно! – Раздался голос откуда-то из толпы. Из-за спины мужчины в костюме появилась Лора: королева светской болтологии, тощая блондинка в изумительном наряде. – Дорогая, ты только погляди на себя. Это платье подчеркивает все твои достоинства, – произнесла она, целуя Иден в обе щеки.

«Подчеркивает мои достоинства? – подумала Иден, едва подавляя улыбку. – Чертовски двусмысленный комплимент при моей скромной внешности».

– Привет, Лора. Хорошо выглядишь. Как ты?

– Сказочно. Просто сказочно. Сегодня утром мой подрядчик собрал кучу своего шумного оборудования и покинул нашу квартиру. Ремонт сводил нас с Джонатаном с ума. Два месяца на переделку ванной комнаты! И все же марокканская плитка просто божественна, а ремонт стоил затраченных усилий; сегодня у меня праздник – больше никаких чужаков в моем доме! – Она триумфально подняла бокал в свою честь, ведь в ее ванной… поменяли плитку. – Теперь ты рассказывай, как провела лето. Это наверняка было невероятно! – проворковала Лора.

«Боже, здесь все ставят слова в превосходную степень, – с улыбкой подумала Иден. – Хоть у кого-то здесь дела могут быть просто «нормально»?»

Иден все лето изучала средневековые средства от серьезных детских болезней. Но это вряд ли была хорошая тема для светского разговора.

И в порыве какого-то абсолютно подросткового бунта она выдала:

– Вообще-то, летом мне пришлось сделать небольшую паузу – мне делали операцию по удалению геморроя.

Она едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться в истерике, но одновременно и осуждала себя за то, что была так мелочна и строга к собравшемуся отдохнуть и выпить народу. Они были предельно милы с ней, и с ее стороны было нелепо все время раздражаться. «И все же, – подумала она, – неплохая у меня вышла шутка».

– Ого… Да что ты. – Лора широко распахнула глаза, отчаянно перебирая в уме свои ментальные заметки с заготовленными ответами в поисках подходящей для такой ситуации. – Что ж, бывает. Надеюсь, тебе уже лучше. – Она с улыбкой махнула рукой в сторону толпы, словно увидела кого-то очень важного, и, извинившись, удалилась.

И вот наконец Иден увидела Роберта. Он стоял в окружении внимательных слушателей и рассказывал какую-то очень интересную историю.

– И вот, – он сделал долгую паузу для пущего эффекта, – мужчина подобрал свои брюки и ботинки и, извинившись, ушел! – Он поставил кульминационную точку, и слушатели расхохотались.

И вдруг одна очень молодая и очень привлекательная женщина наклонилась к нему и что-то ему прошептала.

В Иден заголосила тревожная сирена и холодок пробежал по коже. Ей показалось, что за невинным шепотком на ухо скрывается нечто более серьезное. Иден разглядела в жесте женщины нечто более опасное.

Она подошла поближе, и Роберт ей улыбнулся. Молодая женщина сделала едва заметный шажок назад, а Роберт положил руку на талию Иден.

– Все, это Иден. Иден, это… все.

К девяти вечера у Иден раскалывалась голова. Все, чего она хотела, так это стянуть с себя дизайнерское платье и влезть в штаны для йоги. Роберт куда-то ушел, бросив ее на произвол судьбы, и она снова пошла его искать.

– Я хочу взять такси и поехать домой. Головная боль меня прикончит, – пожаловалась она.

– Мне очень жаль, дорогая. – Он сделал едва заметную паузу, прежде чем спросить: – Хочешь, я поеду с тобой?

Она была уверена, что он надеется на отрицательный ответ. Его-то она и дала:

– Нет, не стоит. Я просто поеду домой, приму ванну и лягу спать. Позвоню тебе утром.

– Ладно. Позволь принести твое пальто. – И Роберт исчез в толпе.

Через минуту он вывел ее на холодную морось и жестом подозвал такси. Они спешно поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи, и вот Иден снова возвращалась на окраину города.

На полпути у нее зазвонил телефон.

– Иден, это мама. – Было трудно разобрать, что мама говорит – она все время всхлипывала, а голова у Иден раскалывалась так, что она вздрагивала от громкого звука и старалась держать телефон подальше от уха.

Но в итоге смысл сказанного начал до нее доходить.

– Иден, у бабушки случился сердечный приступ. Она умерла, Иден. Она умерла!

Иден резко выпрямилась.

– Мам, погоди! Что случилось? Господи, что случилось? – сыпала она вопросами, сердце неистово колотилось в груди, а разум кричал и не мог поверить в случившееся: «Нет! Нет! Я не верю, все это неправда!»

Для Иден бабушка была одним из самых важных людей на свете. Каждое лето Иден проводила в маленькой английской деревеньке Бартон-Хит, в бабушкином четырехсотлетнем коттедже с соломенной крышей. Бабушка была дерзкой, прямолинейной и уморительно забавной, и Иден всегда на нее равнялась, всегда обращалась к ней за советом и всегда рассчитывала на нее, когда ей нужно было поднять боевой дух и прийти в себя в трудную минуту. И вот теперь бабушки нет.

– Иден, ты прилетишь ко мне? – спрашивала мать, всхлипывая. – Я сама не справлюсь.

– Ну конечно, мам. Конечно прилечу. – Слово за слово, и вот они уже говорили о практической стороне похорон и извещении родственников и знакомых. – Я улажу кое-какие дела в университете и сразу прилечу к тебе. Мама, мне так жаль, – всхлипнула она, осознавая, что как бы ни было больно ей самой, для ее матери бабушка была родной мамой. Иден содрогнулась, представив, как страшно потерять мать. – Я люблю тебя, мам. Перезвони, если хочешь. В любое время, даже ночью, даже если поздно. Я позвоню тебе завтра и скажу точно, когда приеду. Мне так жаль, мам. Я люблю тебя.

И после того, как она нажала отбой, слезы тихо заструились по щекам, и перед ней предстала новая реальность. Толпа незнакомцев равнодушно шла мимо по улицам Нью-Йорка, и, глядя на нее, Иден чувствовала себя такой маленькой и такой одинокой.

Остановившись у дома, она поняла, что не сможет встретить ночь в одиночестве.

Она наклонилась к водителю такси.

– Вы не могли бы повернуть назад, пожалуйста? Я передумала. 214 улица Франклина, если можно. Спасибо.

И такси направилось обратно в центр города, в квартал Трайбека, где жил Роберт. Если он еще не вернулся, Иден его подождет. Ей необходимо ощутить тепло родного тела, нужно, чтобы ночью, в темноте, кто-то был рядом, ей важно было знать, что она не одинока.

Мелкий дождь все накрапывал, а такси, прорвавшись через пробки, остановилось у жилого здания. Иден быстро забежала в лобби, но все равно успела промокнуть насквозь.

«Ты только посмотри на себя», – подумала она, глядя на свое отражение в зеркале холла: заплаканные глаза, размазанная по щекам тушь, промокшие волосы. Иден порылась в сумке в поисках ключей от лофта Роберта.

Она скинула туфли в прихожей и вдруг услышала звук.

«Странно. Наверное, он забыл выключить телевизор, – подумала Иден. Она зашла в гостиную и снова прислушалась. – Нет, это голоса… приглушенные, но точно голоса».

Она испугалась. Обычно люди, услышавшие чужие голоса в своей квартире, в итоге становились героями криминальных выпусков местных новостей. Но ведь входная дверь была заперта. «Наверное, это все-таки телевизор, – успокоила она себя. – Или Роберт уехал с вечеринки сразу после меня и теперь говорит по телефону».

Ни о чем не подозревая, она вошла в спальню – привычным жестом распахнула дверь, и… застыла, потрясенная. Вот и Роберт. В постели. С той молодой женщиной с вечеринки. Они занимаются сексом на простынях.

Странно, но первым делом она подумала: «Это же простыни из египетского хлопка, восемьсот нитей на дюйм! Я подарила их тебе на Рождество! Они стоили целое состояние!» Те простыни, на которых они с Робертом занимались любовью, смотрели телевизор и спали вместе почти год.

Иден широко открыла глаза, у нее отвисла челюсть; наконец Роберт ее заметил.

– Господи, Иден! – Вот и все, что она услышала, потому что сбежала – бросилась к двери, метнулась вниз по лестнице, спотыкаясь и чуть не скатываясь со ступеней; она бежала так быстро, чтобы Роберт ее не догнал.

Она выскочила через главный выход и пробежала два квартала босая, пока не увидела такси с зеленым огоньком.

Иден отперла дверь своей квартиры, зашла внутрь, прислонилась к стене и сползала, пока не осела на пол. Она была шокирована, а разум ее метался между бабушкиной смертью и Робертом верхом на той женщине.

«Этого не может быть, – думала она. – Вся эта ночь просто кошмарный сон». Она очень хотела, чтобы все оказалось сном. Но она знала, что все случилось на самом деле. – Горячая ванна и потом чай. Горячая ванна и потом чай, – твердила она вслух.

Это была та заповедь, которую она давно заучила и применяла в любой трудной ситуации. Так советовала ей бабушка и говорила, что многое будет легче вынести, если примешь горячую ванну и выпьешь чашечку чая.

Иден набрала горячую воду, от которой шел пар, сняла дизайнерское платье и погрузилось в ванну. И вот… она сломалась. Сначала ее сотрясали рыдания, а потом она лишилась сил и не могла больше плакать. Она так и сидела в воде, пока та не остыла. В ее голове медленно созревал план.

В полночь она запаковала самый большой чемодан. А к вечеру следующего дня Иден уже летела в Англию.

– Боб, я увольняюсь. – В ту ночь, когда умерла ее бабушка, Иден позвонила Бобу Раяну, своему другу и руководителю исторической кафедры в университете, где она работала, и поставила его перед фактом. – Я сдаю свою квартиру в аренду и уезжаю из Нью-Йорка. Я переезжаю в Англию.

– О чем ты, Иден? – Боб явно был шокирован.

– У меня только что умерла бабушка, свадьба отменяется, и меня тошнит от Нью-Йорка. Я столько лет прожила в этом городе, а все еще чувствую себя здесь одинокой. Я больше так не могу. Я уезжаю в Англию и бросаю работу.

– Я сейчас приеду. – И через полчаса ее начальник и друг уже был у нее дома; они открыли бутылку вина.

– Иден, ты не можешь уволиться. Ты работаешь в одном из лучших университетов Америки, а твоя должность поможет тебе получить место постоянного преподавателя. Ты трудилась ради этого всю свою жизнь. Что стряслось? Начни с начала! – уговаривал он.

– Я их застукала. В постели. Роберта и какую-то тощую молодую девицу, которую он встретил на вечеринке, – поморщилась она. И вдруг ее посетила ужасная догадка, что, возможно, они познакомились задолго до вечеринки. И может быть, их отношения начались уже довольно давно.

– Господи, Иден, мне очень жаль. Вот свинья. Он мне никогда не нравился, – выдохнул Боб.

– Не нравился? – удивилась Иден.

– Прости, не нужно было этого говорить. Он в принципе ничего. Просто я всегда считал, что он относится к тебе не так, как ты заслуживаешь. Хотя кому какое дело до того, что я считаю. Не обращай внимания на мои слова. Ладно, значит, ты застукала эту свинью, когда он тебе изменял. Скатертью дорожка. Но зачем бросать работу? Люди за твою должность убить готовы!

– Я знаю. Просто… сегодня кое-что произошло. Когда мне сказали, что бабушка умерла, и когда я застукала Роберта, во мне что-то щелкнуло. Знаю, кажется безумием, что я принимаю решения в такую ночь, но с другой стороны, я чувствую, что это на сто процентов правильно. Понимаю, у меня прекрасная работа. Знаю, что другие готовы убить за должность внештатного преподавателя. Но я всегда чувствовала, что нахожусь не на своем месте. Мне нравится та часть, которая касается исследований. Но не та, ради которой мне приходится стоять перед огромной аудиторией, читать лекции, выживать в сверхконкурентной среде и каждый год публиковать научные статьи, ведь иначе меня ждет профессиональная смерть. Все эти вечеринки и фуршеты – я их ненавижу. Прости. Я знаю, что мне очень повезло, и мои слова звучат как полная неблагодарность, но я и правда все это ненавижу. Я люблю сидеть в одиночестве с книжкой, общаться с одним или парой людей. Мне нужно быть исследователем или писателем. Но мне не нравится учить студентов, и никогда не нравилось. Для меня это просто возможность оплатить счета, способ заработать на исследовательские поездки. Но когда я стою за кафедрой, у меня живот от страха сводит. Я боюсь. Я все время твердила себе, что надо смириться, ведь мне – как ты правильно сказал – так повезло с работой. Но сегодня ночью все стало предельно ясно. Что я делаю? Собираюсь выйти за муж за человека, который меня не любит, работаю на работе, которую не люблю, живу в городе, который мне не нравится. Это безумие. И с меня хватит.

– Ладно. Я тебя услышал. И я тебя знаю, – вздохнул Боб. – Тебе не нравятся толпы студентов, эмоциональное давление, и все в таком духе. И я также знаю, что сейчас полночь, ты вымотана, только что ты пережила две огромные потери почти одновременно, так что я не разрешаю тебе бросать работу прямой сейчас. Езжай, побудь с мамой, позаботься о делах в Англии, о похоронах и недвижимости. Наверняка у вас с мамой много вопросов, которые надо решить. Я назначу заместителя, который будет читать лекции вместо тебя. Кто-нибудь из аспирантов запросто возьмет это на себя. И если через пару недель ты не передумаешь, я сделаю все возможное, чтобы тебе дали год академического отпуска. Ты переведешь дух, перестанешь валить работу и измену Роберта в одну кучу и примешь взвешенное решение, о котором не пожалеешь. Ну как?

– Что ж, – призадумалась Иден, – это резонное и зрелое предложение. Я сама сейчас не способна ни на резонные, ни на взвешенные поступки, и мне наверное только кажется, что я веду себя уравновешенно. – Она улыбнулась. – Ты прав, я устала. Я расстроена. Я зла. И я поеду в Англию и позвоню тебе через пару недель. Но, как я уже сказала, мне кажется, что с меня хватит, Боб. Все это очень неожиданно, но так мне подсказывает сердце. Может, это безумие и импульсивность, но я приняла верное решение. – И, как только она произнесла это вслух, то поняла, что это правда.

К трем часам следующего дня Иден прибралась, заперла личные вещи в шкаф, разместила объявление об аренде и покатила по тротуару два чемодана за угол, где ее ожидало такси. К семи вечера она уже потягивала бокал ужасного бортового вина – первый из многих, которые выпьет за время полета.

– Дамы и господа, наши бортпроводники скоро предложат вам чай, кофе и напитки на выбор. Также вам подадут легкий завтрак, – спокойным тоном произнес голос с мелодичным английским акцентом.

Через несколько часов над головой зажглись световые табло, и стюардессы стали наклоняться над спящими пассажирами, чтобы открыть шторки иллюминаторов. В Нью-Йорке был час ночи, но сейчас пришла пора перейти на английское время. Свет раннего утра светил в иллюминаторы; Иден прищурилась и потерла виски. Во рту пересохло, язык казался липким, а голова раскалывалась. Выпить пять бокалов бортового шардоне – идея так себе. Но она хотела снять напряжение.

Она потягивала свой кофе и думала о том, что натворила и какое это безумие – бросить работу, отношения и свою квартиру одним днем и переехать в коттедж в английской деревне. Иден всегда была боязливой, но сейчас в ней не было страха. Где-то в глубине души она знала, что поступает правильно. Глаза защипало от слез, и она подумала, что бабушка оценила бы ее смелый импульсивный поступок. А потом она улыбнулась, чувствуя, что каким-то образом бабушка сейчас рядом.

Глава 2

– Что ты будешь делать в Бартон-Хит совсем одна, когда я уеду? – спросила Сьюзан, мать Иден. Она стояла на кухне в банном халате с чашкой горячего чая в руках и смотрела на Иден с беспокойством.

После похорон прошло семь дней. Неделя, посвященная адвокатам, оформлению бумаг и хождению по присутственным местам, и все обязательные процедуры угнетали и выматывали. Иден с матерью собрались днем поехать в ближайший крупный город Ньюмаркет, чтобы пообедать – маленькое удовольствие, которое они могут себе позволить после двух недель скорби и улаживания формальностей, которые непременно влечет за собой смерть близкого человека.

Сьюзан, как и Иден, жила одна. Отец Иден бросил их, когда девочке было шесть месяцев. Она никогда его не видела, а он не проявлял желания с ней связаться. Все эти годы у Сьюзан не было мужчины, порой она ходила на свидания, но, кажется, так и не нашла человека, ради которого стоило рискнуть снова оказаться с разбитым сердцем. Иден волновалась за мать, но Сьюзан настаивала на том, что с ней все в порядке. Она работала старшей медсестрой в местной больнице, у нее было несколько хороших друзей, с которыми она часто виделась, и вот уже сорок лет она жила в маленьком милом доме в Штатах. Сьюзан была женщиной организованной, рациональной, и на нее можно было положиться. А Иден была более непредсказуема и эмоциональна. Сьюзан много лет заботилась о них обеих, а потом, кода дочь выросла, заботилась только о себе. Иден не знала, на самом ли деле ее мать счастлива, но справлялась она в любом случае неплохо. Может, и этого было достаточно. И все же Иден надеялась уговорить мать отбросить сомнения и тоже переехать в коттедж, унаследованный от бабушки, хотя бы на год.

– Иден, ты меня слушаешь? – окликнула ее Сьюзан. – Ты витаешь в облаках.

– Извини, да, я слушаю. Я думала о том, что будет, когда ты уедешь – и мне кажется, что я буду писать. Я всегда хотела собрать в одной книге свои знания и фактические материалы по лечению лекарственными травами, и время сейчас самое подходящее. У меня год академического отпуска… ну, или я безработная, как получится. К тому же отсюда меньше часа езды до Кэмбриджского университета, а у них одно из лучших собраний средневековых документов в мире. Я думаю, надо сделать так… – Иден сама удивилась сказанному и замолчала.

Мать встала рядом с ней у окна. Палисадник перед домом пересекал человек в костюме сельского английского джентльмена: клетчатая рубашка и потрепанный твидовый пиджак. Вот только на голове у него была ковбойская шляпа с крупным пером, воткнутым под втулку сбоку, на лице – большие солнечные очки, а на ногах – ковбойские сапоги. Мужчина шел к дому пружинящей походкой, отчего казался моложе, чем был на самом деле, и громко напевал, не попадая ни в одну ноту. Когда он позвонил в звонок, Иден и Сьюзан уже хихикали над ним.

Иден открыла дверь, а ее мать бросилась наверх, чтобы переодеться перед встречей с эксцентричным местным жителем.

– Добрый день. Заходите. – Иден жестом пригласила его в дом; мужчина пригнулся, входя в низенькую дверь, и прошел в гостиную.

– Я Иден Мартин, – представилась она, пожимая ему руку.

– Да, да, отлично. Я знаю, кто вы. – Он сильно сжал ее руку и тряс ее с таким энтузиазмом и настолько дольше положенного, что Иден уже и не знала, когда это кончится. – Рад встрече, да. Конечно, я о вас наслышан. Я знал вашу бабушку. Видите ли, они с моим отцом были близки. Да, да.

– О, простите, кажется, я не припоминаю…

– Нет-нет, мы не встречались. Я много лет жил в Штатах, во Флориде. Там тепло, чудесный климат, но жители там немного бескультурны, не правда ли? Да, мы с вами никогда не встречались. Мой отец отошел в мир иной в прошлом году, и я вернулся сюда, ведь я единственный сын и наследник, знаете ли. Перенял управление семейной казной. Я Питер Пинли-Смит. Живу недалеко от деревни.

«А этот человек старается преуменьшить свою значимость», – подумала Иден.

Семейство Пинли-Смит жило в огромном особняке на окраине деревни уже сотни лет. Иден была уверена, что этот эксцентричный мужчина – лорд Пинли-Смит, хотя он и не хотел этим щеголять. Поместью принадлежало много местной земли, а когда-то им принадлежали и вся деревня, и большая часть дохода проживающих здесь людей, который отдавали лорду и хозяевам дома. Времена изменились, но селяне до сих пор воспринимали Пинли-Смит как знать. Бабушка Иден много лет тесно дружила с отцом Питера, да и сама Иден много раз бывала в особняке на обедах.

– Заходите. Мама сейчас наверху, скоро спустится. Могу я предложить вам чашку чая?

– Было бы чудесно, – ответил Питер.

Она прошла в кухню, удивляясь, как жизнь во Флориде могла привела к тому, что он носит ковбойскую одежду, характерную для Техаса. Этот человек явно не соответствовал образу местного лорда. И он ей уже нравился.

Иден протянула гостю чашку, когда ее мать спустилась с лестницы. Питер взглянул на Сьюзан и не сразу ее узнал.

– Здравствуйте, вы, наверное, Сьюзан. – Он встал и протянул ей руку.

Сьюзан ответила на его рукопожатие и согласно кивнула. Еще полчаса Иден сидела с ними, но и Сьюзан, и Питер совершенно ее игнорировали, а она с благоговением на них смотрела: обоим за шестьдесят, они болтают и смеются без остановки, не замечая никого вокруг, и с каждой минутой разговора все больше вовлекаются в беседу. Им было интересно вместе.

Иден не помнила, чтобы видела свою мать такой: увлеченной беседой с мужчиной, расслабленной и разговорчивой. «Она прямо светится», – думала Иден, с теплотой глядя на свою мать. Светло-каштановые коротко подстриженные волосы Сьюзан местами поседели, на ее чистом лице появились морщинки, а голубые глаза искрились, когда она смеялась.

Иден извинилась и пошла наверх. Она не была уверена, что они заметили ее отсутствие. «Интересный поворот событий», – подумала она и, пока они заняты, решила прибраться в комнате.

В первые две недели после приезда Иден было так плохо, и она столько всего должна была сделать, что даже толком не распаковала вещи. Но сейчас пришло время доделать все дела, чтобы начать писать книгу. Она поставила компьютер на маленький столик, положила рядом книги, ручки, журналы и огромную энциклопедию по фитотерапии, которая была для нее сродни Библии.

Она ненадолго сделала паузу, высунула голову в маленькое окошко и огляделась. Соломенный настил крыши лежал толстым слоем по бокам от окна. Иден слышала кудахтанье куриц и вдыхала запах дыма. Она чувствовала себя полностью счастливой и умиротворенной, как всегда, когда бывала в Англии. Почти все здесь было полной противоположностью Нью-Йорку, и очень подходило самой Иден, и теперь она еще раз поняла, почему покинула Манхэттен. Дома вокруг были старыми. И в Англии их не всегда сносили или модернизировали. Жизнь здесь текла медленнее, и не было ничего страшного в потертых коврах или дырке в свитере. Люди останавливались и заводили разговор друг с другом под навесом сельских магазинчиков.

Из окошка второго этажа Иден видела верхушки нескольких старых каменных домов, за которыми ложились ковром зеленые холмы, разделенные низкими каменными оградами, между которыми виднелись белые пятнышки овец. Справа вдалеке стояла церковь из серого камня, образец нормандской архитектуры двенадцатого века, с квадратным основанием, и окна ее смотрели на старое кладбище. У деревни словно была душа, богатая, настоящая, и, покоренная видом, Иден закрыла глаза, глубоко вздохнула и улыбнулась.

Через несколько минут Иден уже смотрела на пустой экран компьютера. Она сделала глубокий вдох и напечатала: «История знахарства в средневековой Англии». Она понимала, что лучше было бы добавить в заголовок книги побольше конкретики, но по опыту знала, как трудно начать, поэтому просто напечатала название и перешла к первой главе.

Пальцы Иден летали по клавиатуре, она печатала без остановки почти час. Удивительно, как много фактов она, оказывается, запомнила за годы работы в университете. И понимала, что ее книга станет отличным лекарством от бессонницы; если информация в ней будет подана сухо – значит, надо чем-то разбавить текст.

«Нужно найти истории из жизни реальных людей, с которыми могут ассоциировать себя читатели. Но где и как это сделать?»

Не представляя, с чего начать поиски, она закончила писать и спустилась вниз за чашечкой чая.

Рутина должна успокоить Иден: она будет часами писать книгу, прерываться, чтобы выпить чаю и погулять по деревне. Если все пойдет по плану, такое времяпрепровождение поможет ей справиться с болью, которую она пыталась оставить в прошлом, с болью, которая эхом отдавалась во всем ее существе. Оглушительная, она не имела имени, но жаждала внимания Иден, которая вряд ли смогла бы понять, от чего конкретно ей так тяжело. И все же, когда Иден писала, гуляла, отдыхала, она была счастлива, и для нее это значило, что не стоит вглядываться во тьму внутри себя.

– Это рай, мам, – сказала Иден однажды вечером, сидя перед горящим камином. – Я уже и не помню, когда в последний раз была такой расслабленной. – Она удовлетворенно вздохнула и сделала глоток вина.

– Согласна. Я тоже давно не видела тебя такой, – проговорила ее мать шутливо. – И я чувствую то же самое. Конечно, это странный отпуск, причиной которого стала смерь близкого человека. Но все же как хорошо, что мы можем как следует отдохнуть, и не удивительно, что мы с тобой так расслабились. В Англии мне всегда хорошо. – Она подняла свой бокал вина, словно произнесла тост.

– Если все так, – рассуждала Иден, – то я думаю, тебе нужно остаться здесь со мной. Если не на год, то хотя бы ненадолго.

Сначала Сьюзан не ответила. Она смотрела в огонь и несколько минут молчала. Сьюзан была рассудительна и осторожна в решениях, и Иден ожидала, что она сразу ответит отказом, но мать медлила – хороший знак.

– Не знаю, Иден, – наконец произнесла Сьюзан. – С одной стороны, в больнице я сказала, что вернусь через две недели. Ты меня знаешь, я держу свое слово. Но говорят… – Она замолчала и снова посмотрела на огонь, словно ответ лежал в танцующих языках пламени. А может, и лежал. – Я думаю, потеряв мать, я осознала, что жизнь конечна. Звучит глупо, потому что все мы все знаем, что это так. А я к тому же медсестра и много раз видела, как умирают люди. Но вот что забавно: приходит очередь твоей собственной матери, – это другое. По крайней мере для меня, – продолжила она. – Я не собираюсь внезапно скатиться в кризис среднего возраста, или что там еще бывает в таких случаях, но ее смерть заставила меня задуматься. Так вот, это была долгая прелюдия к тому, что я на самом деле хочу сказать: останусь-ка я ненадолго. Но уж точно не на год! – добавила она быстро, когда Иден прыжком соскочила с дивана и ринулась ее обнимать. – Просто ненадолго останусь. – Она улыбнулась и крепко обняла дочь.

В итоге мать Иден сдала свой билет на самолет и осталась еще на три недели. Неслыханно для надежной, предсказуемой Сьюзан; казалось, когда умерла бабушка и в дом явился Питер Пинли-Смит, Сьюзан отбросила все сомнения, а Иден только это и было нужно.

Она любила смотреть, как мать коротает дни с веселым и немного чокнутым лордом Пинли-Смитом. Казалось, что он на одну треть благородный рыцарь (открывал дверь, присылал цветы, заказывал напитки для Сьюзан), на треть интеллигентный, серьезный мужчина (у него была ученая степень по юриспруденции в Кембридже, казалось, он знал все происходящие события и мировую политику в удивительных подробностях и был щедрым филантропом), и на треть совершенно чокнутый. Его можно было застать разгуливающим по своим обширным садам в банном халате и ковбойских сапогах, окруженным сворой собак всех размеров и мастей; порой в местном пабе он читал лекции о том, что существовала реальная возможность проникновения инопланетян в человеческую расу, или начинал ни с того ни с сего петь, совершенно не понимая, что ему медведь на ухо наступил.

Это сочетание качеств было совершенно очаровательным, и мать Иден, кажется, думала так же. Сьюзан и сама удивлялась своим чувствам к нему. Они были полной противоположностью друг другу. И поэтому они друг другу идеально подходили.

Это были чудесные три недели. Они ездили в Ньюмаркет на лошадиные скачки, смотрели крикет на зеленых лужайках под холодным моросящим дождем и каждый день пили пинту пива в местном пабе, сидя у потрескивающего огня, пока сентябрь за окном плавно переходил в октябрь. Все это время Питер и Сьюзан улыбались и смеялись, болтали, и в их глазах светились особенные искорки, появление которых в шестьдесят пять лет Иден считала невозможным. И лишний раз Иден уверялась, что не зря бросила Роберта.

И вот пришла пора Сьюзан уехать. В Штатах у нее были работа, дом и вся ее жизнь, и она не собиралась бросать все это даже ради Питера. По крайней мере не через три недели знакомства.

Пока Сьюзан в своей комнате паковалась к отъезду, Иден сидела на постели, помогая ей складывать вещи.

– Ты хоть разговорила с Робертом? – спросила Сьюзан у дочери. – Ты ни разу не упомянула о нем с тех пор, как приехала. Я не поднимала эту тему раньше, потому что не хочу любопытствовать. И все же, ты говорила с ним? Все точно кончено?

– Господи, Роберт… – Иден замолчала, глядя в окно. – Кажется, та жизнь осталась в миллионах километров отсюда. Нет, я с ним не говорила. С тех пор, как я приехала, он мне все время названивал, оставлял сообщения, молил о прощении и клялся, что его сердце принадлежит мне, и все такое. Как-то трудно в это поверить после того, как как у тебя на глазах твой жених жарит другую женщину! – на Иден накатила злость. – Я знаю, что придется с ним связаться. Мы помолвлены, в конце-то концов. Мы были помолвлены… И есть вопросы, которые надо решить, вещи, которые надо отдать, и планы, которые надо отменить. Но одна мысль об этом вгоняет меня в депрессию и ярость. Какая-то часть меня вообще не хочет никогда иметь с ним дело. О чем с ним говорить? Все кончено.

Но кое чего Иден не произнесла вслух: когда она смотрела на озаренные любовью лица матери и Питера, то понимала, что ничего подобного к Роберту не чувствовала, и еще она знала, что если и выйдет замуж, то лишь за того, кто заставит ее стать такой же глупой, нелепой и окрыленной, какой ее мать была в последний месяц.

На следующий день стояла солнечная и ветреная погода. Питер погрузил чемоданы Сьюзан в багажник машины, и они с Иден отвезли ее на станцию, все втроем дождались поезда в Лондон, чтобы оттуда Сьюзан могла улететь домой.

Иден обняла мать.

– Я буду очень по тебе скучать, мам. Люблю тебя. Я так рада, что ты вернешься на Рождество. Это не так уж долго, правда, Питер? – Иден оглянулась на маминого кавалера.

Глаза Питера слишком ярко блестели, словно он плакал, но в типичной английской манере он сказал просто:

– Вовсе нет. Мы и опомниться не успеем. И Рождество у нас будет потрясающим. Когда ты приедешь, мы устроим настоящую праздничную кутерьму.

Иден пошла к станционным кассам, она хотела оставить Питера и Сьюзан наедине или хотя бы сделать вид, – она не могла удержаться и подглядывала за ними в окошко, пока влюбленные стояли, сцепившись в страстных объятиях. Для ее матери это был не простой жест – Иден видела, как Сьюзан порой месяцами встречалась с мужчинами и не проявляла таких эмоций.

Питер махал рукой, пока поезд не скрылся из виду. А потом, грустные, они с Иден поехали обратно в деревню.

– По пинте пива, дорогая? – предложил Питер, когда они обогнули поля и проехали мимо длинного белого здания с соломенной крышей и покачивающейся на ветру вывеской «Лошадь и телега».

– Обязательно, – согласилась Иден, не готовая вернуться в коттедж, где ее ждет лишь одиночество.

Они сели на деревянные скамьи с пинтами в руках, и Иден огляделась. Она уже начала узнавать многие лица. Вот мистер Парк из магазина. А вот мистер и миссис Чапман из дома, полного детей, что стоял дальше по дороге, – они вышли, чтобы спокойно пообедать вдвоем. Здесь и Тои Харпер, местный мастер на все руки. И мистер Прингл, на сей раз без своей скучной жены Дейдры.

– Знаешь, я люблю ее. – Голос Питера вернул внимание Иден к происходящему за столом. Удивленная, она подняла брови и улыбнулась. – Люблю. Уверен, тебе это покажется нелепым, а меня ты сочтешь старомодным. Ведь я знаю ее всего несколько недель. Но я ее люблю.

– Верю, – вымолвила Иден после паузы, и на ее лице появилось выражение нежной привязанности. – И я думаю, что ваши чувства вполне взвешенные и взрослые, – добавила она.

– Думаешь? – оживился он, желая вновь услышать эти слова.

– Думаю. Я еще никогда не видела свою мать такой покоренной. Она ведь очень практичная женщина. Покоренной – такого слова я уж точно не употребляла в отношении ее. Но рядом с тобой она вся светится, и я счастлива видеть ее такой.

Питер ничего не ответил, просто сидел с широченной улыбкой, из-за которой выглядел как пятилетний мальчишка. «Я наконец поняла, – подумала Иден, – что именно мама в нем нашла». И они с Питером чокнулись бокалами и осушили их до дна.

Ночью, когда Иден вернулась в коттедж, начался дождь. Она закрыла за собой дверь: полная тишина, и лишь капли барабанят по стеклу. Она осталась в доме одна впервые с тех пор, как приехала.

Одна… Неожиданно эта мысль ударила ее в живот и заставила согнуться пополам, Иден облокотилась спиной к закрытой двери и закрыла глаза. Слезы потекли по щекам, и она ощутила поднимающуюся внутри панику, от которой в животе все сжималось, а в груди нарастала боль. Что она делает со своей жизнью? Иден была удивлена: чувства настолько застали ее врасплох, что она вот-вот должна была утонуть в печали. Словно волна, явившаяся из неоткуда, печаль захлестнула ее и грозилась смыть за борт, и Иден не за что было ухватиться, чтобы не упасть в беснующуюся пучину.

Она все плакала и плакала, оплакивая все вместе – Роберта, бабушку, жизнь, от которой сбежала в Англию, – и волна медленно отступила, оставив Иден лежать, словно выброшенный на берег выживший в кораблекрушении.

Иден выпрямилась и вытерла глаза. Она не ожидала, что так расклеится, и была шокирована силой накатившей печали. Но к тому времени, как она прошла в гостиную и зажгла камин, она уже думала о том, что сегодня она и правда одинока, но в этом одиночестве есть и покой, и место для размышления, и возможность дышать полной грудью.

Глава 3

На следующее утро Иден перенесла писательские принадлежности вниз – теперь она не будет никому мешать в гостиной. Она заварила чай и села за стол у большого окна, что выходило в садик перед домом. Трава в саду была ровно скошена, а сам он был просторный и уединенный – от дороги и соседей сад отделяла высокая живая изгородь.

Стены коттеджа были отделаны чем-то вроде штукатурки. И ей хотелось узнать, из чего он был построен… наверное, из чего-то вроде английского необожженного кирпича шестнадцатого века. По мнению Иден самым лучшим в доме был его цвет. Когда-то коттедж выкрасили в розовый, и еще девочкой она этим восхищалась. «Розовый домик». Она умоляла маму выкрасить в тот же пыльно-розовый их небольшой белый дом на Род-Айленде, но увы, ответ неизменно был «нет». С возрастом Иден узнала, что в этих краях розовый был традиционным цветом для старинных исторических зданий и имел официальное название «розовый Саффолк». Она уже давно выросла, но ей до сих пор казалось, что домик будто сошел со страниц волшебной сказки и никак не мог быть простым жилищем с водопроводом, холодильником и электропечкой.

– Ку-ку! – услышала она.

Худой старичок в плоской шляпе шел по ведущей к палисаднику дорожке и махал Иден рукой. Она вышла ему навстречу.

– Здравствуй, милая. Я Тонни Миллер. Садовник. Прими мои соболезнования насчет бабушки. – Он протянул ей руку с узловатыми пальцами.

– Здравствуйте. Я Иден Мартин, внучка Мейбл. Спасибо вам. Мы очень по ней скучаем. – Иден пожала руку в ответ.

– Несомненно, несомненно. Итак, если ты, моя милая, не против, я могу как обычно привести сад в порядок. Твоя бабушка любила, когда вечнозеленые кусты обернуты к зиме мешковиной и все в таком роде, – предложил он.

– Да, конечно. Я даже не подумала об этом. Было бы здорово, спасибо. Пока вы не начали, могу заварить вам чая, хотите?

– Нет, спасибо, дорогая. Мне столько всего надо успеть за сегодня. Я только заберу инструменты из машины и примусь за дело.

– Спасибо, Тони. Очень рада познакомиться, – улыбнулась Иден.

Она побрела по большому цветочному саду перед домом. Держа чашку с дымящимся чаем в руках, она смотрела, как Тони достает из багажника грабли, садовые ножницы, мешковину и бечевку. Воздух все еще был по-летнему теплым, но наступающая осень выдавала себя легким холодным ветерком. Иден улыбнулась – это ее любимое время года. Сад почти отцвел, но Иден помнила, каким он бывает в разгар лета: цветущие многолетники раскрашивают сад всем великолепием красок. Вот грушевое дерево и яблоня – они такие старые, что их ветви, узловатые, словно руки больного артритом старика, местами облепил мох. Иден казалось, что они росли здесь сотню лет, а может и больше. Груша и яблоня до сих пор обильно плодоносили. Она улыбнулась мысли, что теперь, когда она не просто гость в этом доме, а настоящая хозяйка, многие знакомые вещи она стала видеть по-новому.

Она вернулась в дом и поняла, что пришло время сделать обещанный звонок.

– Иден, рад тебя слышать! – обрадовался Боб. – Как ты?

– Если честно, то просто прекрасно, спасибо. Как дела в Нью-Йорке?

– Нормально. Семестр в самом разгаре. Обошлось без неприятных неожиданностей. По крайней мере пока, – добавил он, и она услышала, что он улыбнулся. – Мы соскучились по тебе. – Иден знала, что за этим вопросом скрывается желание узнать, какие у нее планы. – Она не ответила. – Ну и как оно там? Чем развлекаешься день за днем в английской сельской глуши?

– Так… – протянула Иден. – Каждое утро я просыпаюсь, наливаю чай и пишу. Потом я обычно иду в единственный местный магазинчик «Парк» закупить продуктов к обеду. Затем прогуливаюсь по полям. Или в какие-то дни зажигаю огонь в камине и смотрю ужасные местные каналы. Господи, передачи здесь такие плохие, что отчасти это даже хорошо. Я смотрела шоу про человека, который изобрел светоотражающие огни, сделанные по принципу кошачьих глаз, и один раз наткнулась на документалку про сыр чеддер. Странно, но здесь даже такие передачи кажутся мне интересными! – смеялась она.

– Кажется, развлечения в деревне ничуть не хуже, чем в Нью-Йорке, – пошутил Боб.

– Ты прав. На следующей неделе мне установят спутниковую антенну, и у меня будет доступ в Интернет с пакетом из девяносто восьми каналов впридачу. Печально, ведь наверняка при таком разнообразии у меня пропадет интерес к передачам об управлении хедж-фондами и развитию угольной промышленности. Но мне нужен Интернет, чтобы проводить исследования для книги, а предложение с каналами пакетное, нравится мне это или нет. В общем, в Бартон-Хит происходит много всего интересного. После двадцати лет жизни в Нью-Йорке я испытала культурный шок. И мне это нравится.

– Ладно, – вздохнул Боб. – Похоже, ты не сидишь на чемоданах в ожидании обратного рейса. У тебя все получится, если ты действительно этого хочешь. А мы пока придержим твою должность в течение года. Я надеялся, ты скажешь, что твой вояж был чудным, но ужасно скучным и что ты уже готова лететь домой. Но если тебе нужна пауза в год, будет тебе пауза. Университет никуда не денется.

– Ты замечательный человек. Если тебе удастся оформить год академического отпуска, я согласна. Я просто все еще не понимаю, что творю со своей жизнью. Но если честно, сейчас меня это не слишком беспокоит. Я просто наслаждаюсь происходящим.

– Ладно, сообщу в деканат и улажу все формальности. Ты уверена, что получишь доступ ко всем нужным материалам для книги? У тебя год творческого отпуска и ты не преподаешь – не факт, что ты получишь доступ.

Иден задумалась.

– В любом случае писать я точно буду. Но вот будут ли материалы приемлемы с академической точки зрения и возможны к публикации, это вопрос. Хотя я пока сама не знаю, что именно пишу. Но буду держать тебя в курсе. Спасибо тебе. На самом деле, спасибо – произнесла она с нежностью в голосе.

– Всегда пожалуйста, – ответил он. – Подруга, тебе повезло, что ты мой самый любимый занудный книжный червячок.

На следующий день погода стала заметно прохладнее. Иден писала все утро, а потом натянула свитер и высокие резиновые «веллингтонские» сапоги, и поспешила на прогулку по гребню холма за деревней, с которого открывался вид на две долины сразу. Узкую тропинку вдоль склона веками протаптывали местные жители. Ей нравилось бродить старыми тропами, глубоко вдыхать запах сельской местности, замещая чистым и сырым воздухом Англии напитавший легкие смог Нью-Йорка. По возвращении домой она чувствовала себя будто умытой, спокойной и счастливой.

Ветер развевал волосы, и она ощутила первые капли мороси, но вдруг услышала хныканье. Сначала она подумала, что это лишь ветер, но звук повторился, и она обернулась в ту сторону, откуда он доносился, – к группе деревьев ниже по склону небольшого холма.

В кустах лежал промокший насквозь грязный пес. Он поднял на нее полные мольбы глаза и заскулил снова.

– Эй, малыш. – Иден осторожно пошла к нему. Она протянула псу руку, и тот лизнул ей пальцы. – Какой ты милый. Встать можешь? Ну же, давай…

Иден согнулась и похлопала себя по коленям, подбадривая пса. Тот с трудом встал на лапы, попытался подойти к ней, но завалился на землю, скуля от боли.

– Боже, ты ранен. – Разволновавшись, она огляделась, может на гребне холма есть еще кто-нибудь. Но никого не было, только дождь припустил еще сильнее.

Она задумалась. «Может, надо вернуться в деревню и позвать на помощь? Это долго, а пес уже трясется от холода. Вдруг он уже давно здесь лежит. Он вроде не крупный».

Она медленно приблизилась, погладила его по влажной от дождя голове – пес приветливо замахал хвостом – и решилась сама дотащить его до дома. Она просунула руки ему под бок, кряхтя, подняла его с земли и медленно побрела долгой обратной дорогой.

Придя домой, она тут же развела огонь в камине и расстелила покрывало на дне старой картонной коробки. Осторожно положив пса на покрывало, она обсушила его полотенцем. Пес был полностью черный, только одна лапа у него была белая. «Будто у него сапожок», – подумала Иден.

– Назову тебя Велли, как модель моих сапог, – решила она, и пес завилял хвостом, явно одобряя идею.

Она принесла миску воды и немного остатков жаркого – и то и другое пес проглотил в мгновение ока. Потом Велли удовлетворенно вздохнул и залег спать поближе к потрескивающим в камине поленьям. Иден смотрела на маленькое создание, что лежит и посапывает у огонька с полным животом жаркого. Она ощутила всю полноту жизни. Чья это собака? И есть ли в Бартон-Хит ветеринарная клиника? Утром она первым делом все разузнает. Но сейчас она промокла насквозь и замерзла, вымазалась в грязи, снаружи бушует дождь, и она неважно себя чувствует. Надо принять горячую ванну и пораньше лечь спать.

Утром, когда Иден проснулась, все тело болело и она сильно кашляла. Велли подскочил было, но заскулил, наступив на больную лапу, и все же, когда Иден спустилась в гостиную, он как мог закрутился вокруг нее, неистово виляя хвостом. Она улыбнулась и погладила его по голове. «Отличное начало дня», – подумала она, обрадовавшись, что пес так тепло ее приветствует – просто так и без всякой причины.

– Ты как, Велли-пузотелли? – Она нагладила его по голове и шее, и пес закрутил хвостом с таким энтузиазмом, что чуть не завалился на бок.

Она вывела его в промокший сад, чтобы он сделал там свои важные дела. Но сама Иден чувствовала себя плохо. Ее лихорадило, и все тело болело. Как только Велли закончил, она отвела его обратно в картонную коробку, разожгла камин, подбросила полено и поднялась наверх обратно в постель.

Позже тем же утром она снова вывела Велли в сад, покормила его хлебом и сыром и поплелась в магазинчик «Парк» в поисках лекарств для себя и корма для собаки.

– Тебе надо показаться миссис Уэлш, милая, – разыскивая нужное лекарство на полке, сочувственно проговорила миссис Парк, услышав, как Иден кашляет.

Миссис Прак была крупной розовощекой женщиной с округлыми формами и знала Иден сызмальства, когда та летом заходила в ее магазин за мешочками с дешевыми конфетами. Мистер Парк выглядел так же, как его жена, и они оба взяли шефство над Иден с тех пор, как Сьюзан вернулась в Штаты, и то и дело проведывали ее, чтобы узнать, все ли у нее хорошо, и помочь, если что-то нужно.

– Кто такая миссис Уэлш? – спросила Иден.

– Кто такая?! – удивилась миссис Парк. – Ты приезжала сюда каждый год и не знаешь миссис Уэлш? Хейзел Уэлш, местная целительница. У нее есть травы и все что нужно от любого недуга. Сходи к ней, она о тебе позаботится. Мигом вылечит твой кашель. Мы все ей полностью доверяем. Ближайший врач в двадцати пяти километрах отсюда, так что пациентов у нее хватает, скажу я тебе! Иди к ней, дорогая. Тебе это пойдет на пользу, а ей нравится принимать посетителей.

Иден была в восторге: местная травница, и прямо здесь, в Бартон-Хит! То что нужно для ее книги! Конечно, она навестит целительницу не только ради кашля, но и из любопытства.

– Замечательно, – сказала она миссис Парк. – У вас есть ее номер? Я позвоню и договорюсь о встрече.

Миссис Парк рассмеялась от души.

– Здесь не назначают встречи, дорогая. Это же не Нью-Йорк. У нее и телефона-то нет. Она говорит, звонки будут ее только отвлекать. Обычно она дома. Третий коттедж ниже по улице, как идти к церкви, дверь голубого цвета. Просто пойди, и она тебя примет. Конечно, она знала твою бабушку. По-моему, они почти одного возраста. Я уверена, она будет рада знакомству.

– Отлично. – Иден расплатилась и ушла, преисполнившись решимости навестить миссис Уэлш сегодня же.

Еще она разузнала имя местного ветеринарного врача, в чем ей очень помогла миссис Парк, позвонив и назначив у него прием.

Покончив с делами в администрации, Иден поспешила домой.

К полудню ей уже пора было идти к миссис Уэлш. Иден кашляла и сморкалась, вытирая красный воспаленный нос, и чувствовала себя ужасно несчастной. Она надела толстый свитер и куртку и пошла по дороге к церкви, подавшись корпусом вперед, потому что эта поза, казалось, немного облегчает боль, курсирующую по всему телу. Она ощущала кусачий холод, промозглость октября, плотнее запахивала куртку и прятала лицо в воротник, защищаясь от ветра.

Голова ее была как в тумане, и разум подкидывал колдовские образы старой травницы. Она посмотрела налево, сошла с тротуара и вдруг услышала дикий скрежет тормозов: машина резко свернула, чтобы не наехать на Иден.

У нее чуть сердце не выскочило из груди, и огромными от страха глазами она смотрела, как машина съехала на обочину, а из салона выскочил явно потрясенный водитель.

– Ты что творишь? – завопила Иден. – Ты меня чуть не сбил!

Она удивилась: мужчина был высоким красавцем с растрепанными каштановыми волосами и в потертом пиджаке поверх заправленной за пояс мятой рубашки. В голове прояснилось, и вот она снова была в ярости от его безрассудства.

– Вы в порядке? – Он смотрел на нее с неподдельным беспокойством. – Вы шагнули с тротуара прямо мне под колеса. Я едва успел свернуть.

– Может, вам стоило смотреть, куда вы едете! – огрызнулась Иден. Но как только слова слетели с губ, она поняла, что не права.

– Простите, я вас не видел. Не ожидал, что вы выскочите прямо мне под колеса. Судя по акценту, вы американка. Наверное, вы посмотрели не в ту сторону?

И правда. Она сама виновата: голова у нее была как в тумане, и она забыла, что здесь движение правостороннее. Посмотрела влево, сделала шаг с тротуара, не заметив, что его машина была в паре метров от нее с другой стороны дороги. Ее вина, а он все же был с ней вежлив и обходителен.

– Боже мой, простите, пожалуйста. Да, я виновата. Простите, я посмотрела налево. Думала о чем-то своем и вышла на дорогу. Мне так неудобно, – извинялась она, чувствуя себя дурой.

– Слава богу, вы в порядке. Слушайте, если вы уверены, что все хорошо, я, пожалуй, поеду. У меня дочь в машине. Похоже, она испугалась, когда я ударил по тормозам.

Дочь. Ну все понятно. Хорошие мужчины вечно уже кем-то заняты. Удивительно, какое сильное разочарование она почувствовала, учитывая, что даже имени его она не знала.

– Я в порядке. Мне правда жаль. Спасибо, до свидания. – Она посмотрела по сторонам, осторожно перешла дорогу и направилась к маленькому коттеджу с голубой дверью.

Глава 4

Коттедж миссис Уэлш словно сошел со страницы сказки. Иден стояла, положив руку на калитку в белом низком заборчике, который, казалось, едва выдерживает натиск трав и цветов, заполонивших маленький палисадник перед домом. Большая часть растений высохла и пожухла к осени, но Иден представила, как летом сад предстает взору во всем своем великолепии. «Эхинацея, лаванда, наперстянка, мята, полынь», – отворяя воротца, она в уме перечисляла травы, которые узнала сразу. По короткой тропинке она дошла до входной двери. Только она занесла руку, чтобы постучать, как, к ее удивлению, дверь отворилась.

– Как я рада вас видеть, – промолвила, стоя в дверном проеме, низенькая седая женщина.

Иден так и застыла на ступеньках, не зная, что сказать. Откуда женщине было знать, что она придет?

– Да, спасибо. Я Иден Мартин, внучка Мэйбл. Я простудилась, и мне сказали…

Миссис Уэлш вежливо ее перебила:

– Я знаю, кто ты, дорогая. Я давно тебя ждала. – Она повернулась и прошла в глубь дома, а дверь оставила открытой, приглашая Иден последовать за ней. – Присаживайся у огня, дорогая, а я принесу поднос с чаем.

Иден села в мягкое кресло подле весело потрескивающего огня, а через пару минут миссис Уэлш заняла кресло с другой стороны камина. Они взяли по чашке чая, а на низком деревянном столике, стоявшем между ними, красовалась тарелка с печеньями.

Миссис Уэлш была ростом не больше ста шестидесяти сантиметров, с седыми волосами, собранными в пучок. Она была одета в платье и с шалью на плечах. Кожа у нее была кремовая, щеки румяные, и стоило ей улыбнуться, как вокруг глаз растягивалась сеть морщинок.

Иден огляделась. В маленькой комнатке стояли стулья с цветочной обивкой на сиденьях и приставной столик, накрытый кружевной скатертью. На полу потертый ковер, на ковре – кошка, уснувшая возле кресла миссис Уэлш. Здесь было уютно, комфортно и до странности знакомо. Иден словно уже бывала в этом доме, хотя точно помнила, что нет.

Миссис Уэлш смотрела на реакцию Иден.

– Здесь все кажется знакомым, да? – спросила она мягко.

– Что? – Иден удивилась: старушка словно прочитала ее мысли.

– О, прости, я тороплю события. Давай поговорим о твоей простуде. Как ты, милая?

Иден отмахнулась от тревожной мысли о телепатии и рассказала старушке о симптомах болезни: кашле, насморке, чихании и боли во всем теле. Все как обычно в таких случаях. Миссис Уэлш задала еще пару вопросов и попросила Иден не беспокоиться. Как только они допьют чай, миссис Уэлш смешает для Иден снадобье, от которого ей тут же станет легче.

– Спасибо, – сказала Иден. – Я так рада, что вы здесь. Сколько я не приезжала сюда на летние каникулы, никогда о вас не слышала.

– Пожалуй, тогда нам еще не пришла пора встретиться. – Хейзел слегка улыбнулась. – Соболезную твоей утрате, дорогая. Мы с Мейбл были хорошими друзьями, и мне будет ее не хватать.

Иден поблагодарила ее за теплые слова, и еще минуту они сидели в молчании.

Наконец миссис Уэлш заговорила снова:

– Итак, милая, чем я еще могу помочь? Наверняка ты пришла не только из-за простуды.

И снова кажущаяся способность старушки читать мысли сбила Иден с толку.

– Раз об этом зашла речь, я бы хотела побольше о вас узнать, – призналась Иден. – Видите ли, я профессор истории медицины. Если точнее, я изучаю средневековую Европу. Мне было бы интересно узнать, применяете ли вы на практике какие-то знания, о которых я читала в книгах. Я хочу написать об этом, так что я в восторге, что нашла травницу прямо в Бартон-Хит. Я могла бы иногда заходить к вам, а вы бы рассказали мне о себе.

– Разве это не удивительно? Профессор. Тебя привела сюда судьба. Мне нравится, когда складываются подобные ситуации. Буду рада помочь. Я использую множество рецептов, которые моя семья собирала веками, так что я уверена, что некоторые из них ты уже видела в своих книгах. Твое предложение звучит заманчиво. Почему бы тебе не зайти на следующей неделе и мы немного поболтаем?

Иден тепло ее поблагодарила, сказав, что предложение просто отличное, и встала из кресла.

– Позволь я дам тебе чай от простуды, милая. – И миссис Уэлш исчезла на несколько минут в кухне. Иден слышала, как щелкают выключатели света и гремят миски и чайники.

Пока Иден ждала, она разглядела ряд портретов, висящих на стене. Они были изумительно написаны, и некоторые из них выглядели очень и очень старыми. У дальнего края стены висел портрет-камея с профилем миссис Уэлш. А рядом…

Иден ахнула. Она чуть не упала, пораженная внезапным страхом. Ей захотелось бежать прочь из дома – ведь на стене висел ее портрет. Или чей-то, кто очень на нее похож.

Она резко обернулась, когда миссис Уэлш появилась в проеме кухни с банкой травяного чая. Она смотрела на старушку широко раскрытыми глазами. Миссис Уэлш мягко улыбнулась.

– Дорогая, ты уже увидела портрет. Значит, нам точно есть о чем поговорить на следующей неделе. Думаю, ты в шоке. Но не волнуйся, все в порядке. Я просто ждала, что ты придешь. Вот и все.

– Но это бред. Почему у вас мой портрет? Это же я? В смысле, эта женщина выглядит в точности как я.

– Может и так, милая, – качнула головой миссис Уэлш. – Я его нарисовала несколько лет назад. Очень похоже на тебя. Это ли не совпадение? Мир – загадочное место. Я всегда это повторяю. Иди домой и ложись в постель, лечись, милая. Увидимся на следующей неделе.

Она настойчиво провела Иден к выходу, похлопала ее по спине на прощание и захлопнула за ней дверь.

Через два часа у Иден все еще голова шла кругом от визита к миссис Уэлш. Она погрузила Велли в машину и повезла его на другой конец города к ветеринару. Она сидела в приемной рядом со старичком, на коленях которого спокойно лежала кошка, и с мальчиком, который держал в руках птичью клетку с бледно-синим попугаем внутри. Через пару минут дверь в кабинет распахнулась, и Иден позвали внутрь.

Это был второй шок за день. Перед ней стоял тот самый мужчина, который чуть было ее не сбил парой часов ранее. Он был озадачен встречей не меньше.

Он придержал дверь, и, подняв Велли на руки, Иден протиснулась мимо него в комнату для осмотра. В животе словно узел затянулся. Но теперь не от страха. Это были бабочки.

– Не думал, что мы так скоро встретимся вновь. – Улыбнувшись, он взял Велли и поставил его на смотровой стол. – Я Джеймс Бек. – Он протянул руку для пожатия. – Простите за то, что случилось утром. У меня руки еще час тряслись, честно говорю.

– Иден Мартин, внучка Мейбл. – Иден пожала ему руку. – Это мне нужно извиниться. Я вела себя грубо, при том, что сама виновата. Мне нездоровилось, и я была невнимательной.

Он улыбнулся, и бабочки в животе Иден отчаянно закружились. Да уж – она явилась сюда в старой толстовке, с грязными волосами, зачесанными в неопрятный хвост, и с красным от простуды носом. Типичная Иден.

Глаза у Джеймса были нежно-зелеными, и аура вокруг него была мужественной, но мягкой.

«Ничего не получится, – сказала она себе. – Он женатый мужчина с ребенком. Последнее, что мне нужно, это скандал в такой маленькой деревеньке».

Она мысленно встряхнулась и выпрямила спину.

– Я нашла этого пса на холме, и, по-моему, у него болит лапа. Надеюсь, вы ему поможете, а еще найдете его владельцев, – объяснила Иден.

– Посмотрим-ка, – сказал Джеймс.

Он нежно ощупал Велли. Руки у него были большие, сильные, но пальцы касались животного с большой чуткостью. Он ощупал пса с ног до головы, закончив осмотр больной лапой. Кажется, она была сломана. Рентген подтвердил его догадку.

– Боюсь, кость раздроблена. – Джеймс вернулся в комнату для осмотра откуда-то из дальнего кабинета клиники, где стоял рентгеновский аппарат. – Если вы не против, я бы оставил его на ночь. Я дам ему успокоительное, вправлю кость, наложу гипс и еще дам болеутоляющие. Если завтра придете его забирать, мы можем поискать хозяев. – Он одарил ее чем-то вроде полуулыбки, и голова у Иден закружилась, она пыталась сосредоточиться, чтобы сказать в ответ хоть что-то.

– Звучит отлично. Надеюсь, хозяева найдутся, но я не против заботиться о нем до этого времени. Он такой лапочка. – Она потрепала Велли по голове, и пес застучал хвостом по смотровому столу.

– Очень мило с вашей стороны, – произнес Джеймс с той же пленительной полуулыбкой. – Не многие поступили бы так же. Спасибо вам. Вы и мне делаете одолжение, иначе завтра мне пришлось бы искать для него место в приюте. Печально, что многих собак в итоге отдают на пристройство. У него должны быть хозяева. Надеюсь, это так. Но на ощупь он довольно тощий, а еще грязный. Многие переезжают на новое место жительства, а с питомцами туда нельзя, или у подружки оказывается аллергия, да мало ли причин. И вместо того, чтобы отвести собаку в приют, их просто вышвыривают из машины на обочине дороги. Никогда не понимал, как такие люди потом едут спокойно обедать и ложатся вечером спать. – Его взгляд где-то блуждал, словно он пытался представить, как это происходит.

– Это ужасно, – подтвердила Иден. – Даже представить не могу. Неужели кто-то на такое способен? Нет уж, – добавила она решительно, – Велли останется у меня, пока мы не найдем ему хороших хозяев.

– Велли? – Джеймс с улыбкой склонил голову набок, и Иден была уверена, что он посмеивается над ней.

– Ну да, я так его назвала. У него словно сапожок на лапе. А когда я нашла его, была в своих «веллингтонских» сапогах, так что… – Она замолчала.

– Самое подходящее имя, – одобрил он. – Ему очень повезло, что он теперь с вами.

Ремарка звучала довольно двусмысленно, и оба смущенно замолчали.

Иден залилась румянцем. «Соберись, тряпка, – подумала она. – Он женат, и у него ребенок».

Поблагодарив доктора, она еще раз уточнила, что заберет Велли утром. Глядя Иден в глаза, Джеймс пожал ее руку, и пожатие длилось чуть дольше положенного. Затем он быстро развернулся и ушел. Может, она все это выдумала? Она провела несколько недель в одиночестве, и еще не до конца исцелилась после катастрофы, которой закончились отношения с Робертом. Наверняка ей мерещилось нечто, чего в реальности просто не было.

Как они и договорились, на следующей неделе Иден снова пришла к миссис Уэлш. Она нервничала и немного злилась, хотя и сама не знала почему. Она чувствовала себя так, будто ее обманом втянули непонятно во что. Откуда у старушки ее портрет на стене? Она могла видеть фото Иден в доме ее бабушки, и нарисовала портрет, сама не понимая, откуда знает это лицо. Кто б знал. Но Иден хотела докопаться до истины.

Была еще одна причина посетить миссис Уэлш. Иден нужно было на что-то жить, ведь теперь она не преподавала, а год академического отпуска пролетит быстро. Она надеялась, что книга поможет ей поправить финансовое положение, если только она поймет, о чем именно собирается писать. Она много времени проводила за исследованиями в Интернете и несколько дней назад даже съездила в Кембридж – побывала в великолепной библиотеке университета, но для фактуры ей нужны были история реального человека и практические знания.

В одной руке она держала покрытый глазурью кекс, а другой уже стучала в голубую низенькую дверь.

Миссис Уэлш открыла дверь с той же деликатной улыбкой и с тем же радушием, что и в прошлый раз.

– Заходи, милая, рада тебя видеть. Садись у камина, а я принесу поднос с чаем.

Иден прошла в гостиную и села в то же обитое плюшем кресло у камина, как и тогда. Миссис Уэлш принесла чай и тарелку с тонко нарезанным кексом. Она налила чай по чашкам.

– Итак, милая, ты пишешь книгу. Это замечательно. Ты проделала такую исследовательскую работу, что я наверняка могу чему-то у тебя научиться, – начала миссис Уэлш.

Иден сделала глоток сладкого чая с молоком и улыбнулась.

– Мне нравится история, я представляю себе женщин, которые жили столетия назад, в руках у них ступки и пестики, их лекарство – сама природа. Им постоянно угрожала опасность: стоило целительнице стать слишком известной или вокруг ее персоны разразился бы скандал, как их обвиняли в колдовстве или чем-то подобном, и чаще всего казнили. Опасная работа.

Миссис Уэлш расхохоталась.

– Боже мой, все именно так. Нам повезло жить в двадцать первом веке! В моем роду были женщины, которых обвинили в ведьмовстве и сожгли. По-моему, две, – припомнила она, теряясь взглядом в пустоте, словно перебирала в памяти своих предков. – Б-р-р-р, страшно представить. – Она содрогнулась и потянулась за чашкой чая и кусочком кекса.

– У вас в роду? Кого-то сожгли за ведьмовство? – удивилась Иден.

– Точно. Гвинет сожгли в 1200-х годах. Хотя ее, может, и не сожгли, а повесили. Или утопили? А век спустя то же случилось с ее прапраправнучкой Нестой. Трагедия. Хочешь кекс? – Она протянула кусочек Иден.

– Да, спасибо. Расскажите мне, что случилось с вашими предками!

– Так… – Миссис Уэлш подняла глаза к потолку. – История гласит, что у Гвинет был роман с пастором из соседнего прихода; конечно, как только пошли первые слухи, ее обвинили в ведьмовстве и казнили. В те времена влиятельным церковникам было просто убедить запуганных селян, что женщина, умеющая варить зелья из трав, на самом деле готовит яды и наводит порчу, и тогда… У бедняжки не было ни единого шанса оправдаться. История Несты еще более трагична. Она была молодой, невинной, красивой и к тому же очень хорошей травницей. И вскоре люди уже предпочитали идти за лекарством к ней, а не к ученым монахам из лазарета. Кто, как не сам дьявол, отваживал паству от церковного госпиталя? Подозреваю, что церковь скорее боялась потерять деньги, чем прихожан, и делу дали ход. Несту постиг ужасный конец. Сожжение на костре. Наверное, моей семье еще повезло потерять всего двоих травников, у других было еще хуже!

Иден вся обратилась в слух. Она была так увлечена, что забыла записать услышанное. Только когда миссис Уэлш закончила свой рассказ, Иден вспомнила, где она и зачем пришла, и внесла пару записей в блокнот. Это было то что нужно – живые истории, а не сухие выжимки из библиотечных книг.

– Потрясающе! – воскликнула она, когда миссис Уэлш уже пила чай. – Сколько же у вас семейных преданий. Они где-нибудь записаны?

– Нет, милая, я храню все в памяти. Никогда не думала их записывать. Все это уже в прошлом. – Миссис Уэлш глубоко задумалась, и наступила долгая тишина. – Но я уверена, милая, что это одна из причин, по которой ты здесь. Чтобы все это записать. Да, точно. Одна из причин.

Иден чувствовала, что теперь они были достаточно откровенны друг с другом и пришло время спросить и про беспокоящий ее портрет, и про намеки, которые делала миссис Уэлш.

– Миссис Уэлш, почему у вас висит мой портрет? И почему вы считаете, что я здесь не без причины? Я приехала потому, что в моей жизни неожиданно совпало много разных событий. Ничего такого я не планировала.

– О, нет, конечно, это не было запланировано… лично тобой. Но мы, глупые маленькие человечки, не многое можем планировать в своей жизни. Может быть, ты пока этого не осознаешь. Тебе было предначертано приехать, и вот ты здесь. Все просто. Тебе не о чем волноваться. Что касается портрета, то позволь мне объяснить…

Ее прервал громкий стук в дверь, и, извинившись, миссис Уэлш пошла открывать. На пороге стоял мистер Хенуэй, пожилой мужчина из дома дальше по улице – в последнее время его жена тяжело болела.

– Миссис Уэлш, пожалуйста, помогите Салли. У нее опять эта болячка. Она такая немощная, а болезнь возвращается снова и снова. Вчера врач выписал ей лекарство и отправил домой, но ничего не помогает. Она бледная и вся в поту, я с ума схожу от волнения.

– Конечно, Дэвид, – спокойно проговорила миссис Уэлш, успокаивая его своим безмятежным тоном. – Я видела Салли утром, так что я в курсе. Сейчас смешаю лекарство и принесу. Иди домой, а я скоро зайду к вам.

Горячо ее поблагодарив, мистер Хенуэй поспешил домой.

– Пойдем, милая. Про портрет я расскажу позже. Долг зовет. А ты можешь кое-чему поучиться прямо сейчас. – Она прошла в кухню, и Иден последовала за ней.

Кухня миссис Уэлш была как из сказки. Вязанки сушеных трав свисали с потолка; в крошечной, выложенной белой и голубой плиткой маленькой печке потрескивал огонь; на полках вдоль стен выстроилась батарея стеклянных банок. В одних хранились сушеные цветы, в других – корни, в третьих – скорлупки, а содержимое некоторых подозрительно напоминало дохлых жуков. Посреди кухни стоял чисто вымытый сколоченный из деревянных досок стол, а в углу – торфяной домашний очаг с двумя конфорками и двумя духовками. Атмосфера была уютной, располагающей и одновременно загадочной.

Не теряя ни минуты, миссис Уэлш встала на приставную ступеньку и взяла с полки несколько разных банок. На плиту она поставила котелок с водой, а ингредиенты смешала в большой миске.

Она высыпала несколько семян в большую ступку и, орудуя пестиком, обратилась к Иден:

– Вот так надо толочь, милая. Буду признательна, если ты сама измельчишь семена в порошок.

Иден обхватила большой, прохладный на ощупь каменный пестик и сильным движением от самого плеча принялась давить жесткие коробочки с семенами внутри. Вдруг она ощутила странное покалывание во всем теле, словно крохотные льдинки, а может искорки солнечного света, пронизали все ее существо. Такое яркое чувство – Иден отложила пестик и огляделась вокруг.

Миссис Уэлш краем глаза посмотрела на нее.

Странный это был дом, но все в нем было более правильным, более реальным и настоящим, более живым, чем в тех запыленных книгах, в которых она копалась последние двадцать лет. Не в силах сдержать улыбку, Иден снова принялась за работу.

Через несколько минут огромный чайник горячего травяного чая был готов, и они с миссис Уэлш уже стучали в дверь четы Хенуэй. Дверь отворилась, и их проводили в спальню, где лежала немощная, исхудавшая Салли.

– Позвольте познакомить вас с Иден Мартин из Америки. Она внучка Мейбл Харрисон. Мисс Мартин здесь ненадолго. Она тоже травница и помогает мне в делах, – представила ее миссис Уэлш.

– Здравствуй, Иден. Приятно познакомиться, – несмотря на слабость, вежливо отозвалась старушка.

– Салли, милая, тебе сейчас нелегко, – с сочувствием произнесла миссис Уэлш.

– Пожалуй, сегодня у меня выдался не лучший денек, Хейзел, – промолвила больная в сдержанной английской манере.

– Продолжай пить то, что доктор прописал, хотя я думаю, что есть кое-что, чего медицина не в силах вылечить. Нам нужно исправить эту оплошность, чтобы тебе не стало хуже и чтобы ты не ослабла еще больше. Пей снадобье по три раза в день в течение двух дней. А потом сутки пей только мясной бульон, и тебе полегчает, а мы позаботимся о том, чтобы придать тебе сил, милая. Хорошо?

– Спасибо, Хейзел, – с явным облегчением выдохнула Салли, уверенная, что теперь, когда подруга взялась за дело, она наконец поправится.

Мистер Хенуэй снова горячо поблагодарил Хейзел, протянул ей пачку купюр и проводил их с Иден до двери.

Иден была так впечатлена, что не могла уснуть. Рассказы о сожженных на костре ведьмах, экстренная помощь заболевшей соседке, приготовление снадобья по рецепту, прошедшему сквозь века… и это странное покалывание во всем теле, которое Иден испытала на кухне миссис Уэлш. Она чувствовала себя гораздо более живой и вдохновленной, чем в предыдущие годы. Они снова встретятся через несколько дней, а Иден уже не могла дождаться, когда она сможет записать рассказы миссис Уэлш, переписать рецепты, и наконец узнает все о портрете на стене.

Глава 5

В это время на Род-Айленде Сьюзан Харрисон шла с работы домой. Она сдала двенадцатичасовую смену в больнице и теперь возвращалась с пакетами, полными продуктов на выходные.

День был чудесный и солнечный, и Сьюзан думала, что нет ничего прекраснее Новой Англии в осеннюю пору. Ее небольшой, выкрашенный белой краской дом прятался среди дубов-исполинов и кленовых деревьев, листья которых, охваченные желто-оранжевым пожаром, трепетали на фоне лазурно-голубого ноябрьского неба. У нее дома было уютно и чисто, и Сьюзан находила умиротворение в том, что ей посчастливилось прожить здесь так много лет. Улицы, здания, сам город – словно добрые знакомые, они утешали ее в те дни, когда ей было одиноко.

Свернув на ведущую к дому дорожку, она глубоко вдохнула свежий воздух, ощутила запах сухих листьев. Она подняла глаза и вдруг остановилась как вкопанная.

На ступенях крыльца с охапкой цветов в руках и мальчишеской улыбкой на лице сидел Питер Пинли-Смит. Завидев ее, он вскочил.

В первое мгновение им обоим стало неловко. Неужели он проделал такой долгий путь только ради Сьюзан? В последний раз они виделись в Англии несколько недель назад и с тех пор чувствовали какую-то нерешительность, словно смущались тем безрассудством, с которым нырнули в отношения с головой. Но сейчас все сомнения вспыхнули и тут же исчезли без следа. Не сговариваясь, оба побросали на землю все, что держали в руках, и бросились друг другу в объятия.

– Вот видишь, я не мог терпеть до Рождества. Ведь я знал, что нас разделяют всего несколько часов полета на самолете, – объяснял Питер, крепко прижимая к себе Сьюзан.

– Я так тебе рада. Просто поверить не могу. Как же я счастлива! Я так по тебе скучала, – говорила Сьюзан, сжимая его в объятиях.

Они подняли с земли рассыпавшиеся цветы, собрали пакеты с провизией и поспешили в дом вместе, оба улыбались во все тридцать два зуба, а в животе у них порхали бабочки.

Уже четыреста лет подряд на улице Кембридж в Бартон-Хит для посетителей был открыт бар «Лошадь и повозка»: это было крепкое здание с белеными стенами, лакированной черной входной дверью и толстым слоем соломы на крыше. Центр притяжения городской жизни – хотя некоторые трезвенники едва ли с этим соглашались, заявляя, что центром жизни города все же была церковь. Но у большинства жителей день заканчивался в уютных интерьерах паба: у одних раз в неделю, у других чаще, а у третьих и вовсе ежедневно. Здесь подогревали слухи, делились новостями и наслаждались обществом друг друга.

Иден поняла, что такого паба в Штатах не встретишь. В Нью-Йорке она разок выбралась в симпатичный бар недалеко от своей квартиры, с одним желанием – выпить бокал вина и почитать книгу. Но в Штатах так принято, что одинокая женщина словно говорит всем вокруг: «Сижу и жду, когда ко мне наконец пристанут». В течение получаса к ней успели подсесть один за одним трое парней, и каждый пытался завязать с ней разговор, купить ей выпить и попытаться склеить ее на ночь. Удрученная, она сама заплатила за свой бокал вина и вернулась домой, чтобы спокойно дочитать книгу в гостиной.

Ей нравилось, что для каждого паб играл свою особую роль. Многие приходили поодиночке, чтобы увидеться с соседями и немного поболтать, спокойно почитать или перекусить. Одинокая женщина в пабе не вызывала сострадания или желания составить неуместную компанию. В Англии это нормально. Иден была в восторге от возможности посидеть за столиком у камина в ожидании заказа, с бокалом вина на столе и книгой о травниках тринадцатого века.

– Привет. Добрый вечер, – входя в дверь, сказала она, глядя сначала в сторону бара, а потом и всем собравшимся в зале, как было принято делать среди местных жителей.

Несколько человек улыбнулись ей в ответ и поздоровались, когда она прошла мимо, а потом никто уже не обращал на нее внимания. И поскольку в британском пабе это было нормой, Иден расслабилась.

Когда у ее столика вдруг возник мужчина, она решила, что других мест в пабе уже не было. Бросив на него быстрый взгляд, она вежливо улыбнулась и снова углубилась в чтение.

– Чё читаете? – пробормотал мужчина и подался головой вперед, чтобы заглянуть к ней в книгу.

«Боже мой, и здесь то же самое?!» – с досадой подумала Иден.

Она огляделась вокруг. Никто не обращал на мужчину внимания, и она решила, что возможно он один из местных и вполне безобиден.

– Книгу по истории. По работе, так что если вы не против… – Она немного отодвинулась от стола и вернулась к чтению.

– Ты хорошенькая. Американка? – уточнил он, заметив ее акцент.

– Верно, – ответила она, не поднимая глаз от страницы, в надежде, что он поймет намек и ей не придется переходить на грубость.

– В школе я терпеть не мог историю. Охрененно скучная. – Его рука дрожала, когда он ставил на стол полупустой стакан с пивом, явно не первый за вечер, и один раз он неловким движением разлил содержимое по всему столу. Струйка пива потекла со стола Иден на колени прежде, чем она успела спохватиться.

Она подскочила, вытирая джинсы салфеткой. Вот теперь она разозлилась.

– Прости, милая. Хотя теперь я могу посмотреть на тебя в полный рост, это хорошо. Ты сексуальная девочка, м-м? – Он облокотился на стол.

Бармен Джим принес заказанный Иден ужин и положил руку мужчине на плечо:

– Ну что, Кевин, пожалуй, на сегодня хватит. Надо оставить нашу американскую гостью в покое. Ты достаточно набрался. Пора домой, – проговорил он дружелюбным тоном, возвышаясь над Кевином во весь свой почти двухметровый рост.

Несколько напряженных секунд мужчина стоял не двигаясь. Дверь распахнулась, и Джеймс Бек вошел в паб. Он улыбнулся и поздоровался с присутствующими, но тут же заметил, что внимание посетителей сосредоточено на чем-то, происходящем в углу зала.

Он прошел к бару, наблюдая за Джимом, державшим руку на плече Кевина, и за Иден, лицо которой выдавало легкое раздражение и нервозность. Джеймс уже подвинул к себе барный стул, но передумал садиться.

Взмахнув рукой, Кевин сбросил ладонь Джима со своего плеча. От резкого движение он пьяно качнулся и, чтобы не упасть, ухватился за спинку стула.

– Убери от меня свои лапы, урод! – проорал он, глядя в неизменившееся дружелюбное лицо Джима.

– Ну все, – сказал хозяин паба, и в его голосе не осталось ни тени дружелюбия. – Достал. Пошел вон, Кевин. Придешь, когда перестанешь напиваться в стельку еще до того, как добрался до паба. – Он сгреб пьяницу за воротник, без усилий потащил к выходу и толкнул Кевина на улицу, захлопнув за ним дверь.

Но неожиданно та отворилась снова – на пороге стоял Кевин. Теперь все взгляды в пабе были прикованы к нему. Вот это повод для разговоров! Не то что обычные слухи, которые здесь муссировали.

– Вертихвостка! – завопил он, глядя на Иден. – Думаешь, ты слишком крутая для деревенского работяги? Все американские ублюдки так думают…

Он бы продолжил свою тираду, но Джеймс уже пошел к двери. Теперь они с Джимом стояли в проеме, грозно взирая на Кевина.

– Пошел вон, пьянчуга! – громко сказал Джеймс. – Как протрезвеешь, извинись перед мисс Мартин.

В этот раз Джим швырнул Кевина на улицу с такой силой, что тот повалился, тяжело бухнувшись задом на тротуар. Джим захлопнул дверь и встал на страже, на случай, если Кевин снова попытается попасть в паб. Но этого не случилось.

Джим подошел к столику Иден, та сидела в потрясенном молчании.

– Простите, – обратился он к ней. – Он чертов дурак. Это Кевин Спенсер. Местный. Пару месяцев назад потерял работу и с тех пор пьет не просыхая. Не все время, конечно. На самом деле он хороший парень, когда с головой у него все в порядке. Мне очень жаль. Ужин за счет заведения. Даже не вспоминайте о нем и о том, что он наболтал. Когда он под градусом, то несет всякую чушь. Протрезвеет и ни слова не вспомнит, будто ничего и не было.

– Хм, ладно, – выдохнула Иден. – Просто для паба в маленьком городке это слишком. В Нью-Йорке я бы не удивилась, но не здесь…

Джеймс присоединился к разговору:

– Во всех маленьких городках есть свои злобные пьянчуги. Жаль, что вы столкнулись с ним так скоро после переезда. У вас может сложится неверное впечатление о городе. В общем и целом мы все здесь плохие ребята, но уж не настолько.

– Рада слышать, – улыбнулась ему Иден.

Слегка приподняв бровь, Джим переводил взгляд с одного на другого.

– Пожалуй, вернусь к работе, – решил он и пошел за барную стойку.

– Останетесь? – спросил Джеймс. – Если да, я угощу вас еще одним бокалом вина.

Иден осталась бы с удовольствием, посидела бы в компании красавчика-ветеринара, но от истории с Кевином у нее жутко разболелась голова и от боли ее начало подташнивать.

– Я бы с радостью, но может в другой раз? У меня голова раскалывается. – Она поморщилась и потерла виски.

– Конечно. Немудрено после такого потрясения. Проводить вас домой? – спросил он.

«Великолепный и по-рыцарски галантный», – подумала Иден, и ощутила, как внизу живота потянуло – кажется, это было вожделение.

– Нет, спасибо, – покачала головой она. – Все в порядке, и мой дом недалеко. Но спасибо. Надеюсь, скоро встретимся. – Она улыбнулась, но тут же снова нахмурилась от головной боли. Она вышла на вечернюю улицу.

Иден жила сразу за углом паба. Она пошла коротким путем через небольшую парковку, чтобы побыстрее добраться до дома, принять обезболивающее и как можно скорее лечь спать.

Вдруг краем глаза она заметила идущую в ее сторону покачивающуюся фигуру. Прежде чем она спохватилась, ее прижали к машине, а ее руки стиснули с такой силой, что она не могла пошевелиться.

Это был Кевин.

– Я для тебя не слишком хорош, а? – Его лицо было в паре сантиметров от ее собственного, а дыхание отдавало прогорклым пивом и сигаретами.

– Отвали, урод! – завопила Иден, пытаясь освободиться от его хватки. Но он держал ее так крепко, что она так и стояла прижатая к машине.

– Все нормально, милая, я хороший парень, вот увидишь. Тебе же охота малёк повеселиться, чуток развеяться, – прошипел он с сальной ухмылкой. Он наклонился и попытался ее поцеловать.

Она с отвращением отвернулась, и он коснулся губами ее щеки.

Он попытался снова, на сей раз приблизившись к ней вплотную.

– Отвали, я сейчас закричу! – зашипела Иден, но поняла, что, пожалуй, с этим ждать не стоит, и закричала во все горло: – Отвали! Отвали, урод!

Джеймс сидел в пабе у окна. Он услышал крик и, еще не успев осознать, что происходит, выскочил на улицу. Он снова услышал, как кричит Иден, но на этот раз уже не так громко.

– Говнюк! – Она со всей силы ударила Кевина коленом в пах.

«Умница», – успел подумать удивленный Джеймс.

Кевин скрючился и взревел от боли.

– Дура! – Он ослабил хватку и занес руку, словно собирался ее ударить.

Не успел он моргнуть глазом, как Джеймс уже набросился на него. Он схватил Кевина, повернул его лицом к себе и с такой силой ударил в лицо, что Иден послышалось, будто у Кевина затрещали кости. Кровь залила Кевину лицо, и он снова взревел от боли. Он бросился на Джеймса, но был настолько пьян, что не мог стоять на ногах – Джеймс просто отошел на шаг в сторону. Джеймс ударил снова, и на этот раз Кевин повалился на землю как тряпичная кукла. Он был без сознания. Джеймс потряс рукой и сделал глубокий вдох.

– Черт, больно, – засмеялся он. – Со школы никого не бил. Уже и забыл, каково это! – Он повернулся к Иден. – Вы в порядке?

У него за спиной Джим и несколько других мужчин собрались, чтобы встать на защиту Иден, если понадобится. Она была тронута. В окна паба выглядывали местные жители, почти прижимаясь носами к стеклу, чтобы лучше видеть разыгравшуюся на улице драму.

– Все нормально, – выдохнула Иден. – Господи, что это за человек такой? Его надо изолировать от общества.

– Надо. Если хочешь, я вызову полицию. С превеликим удовольствием. – Джеймс достал из кармана телефон.

– Не стоит, он пьян. Если еще раз такое повторится, я сама приволоку его в полицейский участок, – пообещала она.

– Отличный удар под дых. Я был впечатлен, – улыбнулся Джеймс. – После такого расстановка сил точно бы изменилась, даже если бы я не подоспел вовремя. Мне жаль, что так случилось. Это неприемлемо и зашло слишком далеко. Думаю, нам с Джимом завтра стоит наведаться к Кевину. Ему нужна помощь. Собрания анонимных алкоголиков, курсы по управлению гневом, или что-то в этом роде. Или и то, и другое. С тех пор, как он потерял работу, он катится по наклонной. Очевидно, что сам он не выкарабкается. Он поднял с земли куртку Иден и повернулся к остальным.

– Иден в порядке, – громко сообщил он, чтобы его услышали посетители паба.

– Слава богу! – откликнулся стоявший в дверях Джим. – Мне жаль, Иден. Такого здесь еще не бывало!

– Спасибо, Джим, – сказала Иден и повернулась к Джеймсу. – Если ваше предложение еще в силе, можете проводить меня до дома.

Джеймс взял ее под руку, и они направились к ее коттеджу.

Через два дня на городских лужайках поставили временные стенды со столами. На ежегодном празднике собирали деньги на местные нужды – от постройки дошкольного учреждения до реставрации крыши церкви. На одних стендах продавали чай и выпечку, на других – вино и пиво, на столах третьих были красиво расставлены варенья, пироги и банки с маринованными овощами, которые позже будут оценены жюри, и каждый участник конкурса надеялся получить голубую ленту победителя в своей категории.

На лужайках играли в боулинг на траве или сбивали кокосовый орех, стоящий на шатком конусе, и получали плюшевую игрушку за меткое попадание. Или вышибали мячом мишень: на специальном рычаге сидел незадачливый доброволец, и если мяч прилетал в мишень с достаточной силой, рычаг накренялся и бедняга падал в емкость с водой. И поскольку на рычаге сидел учитель местной школы, ученики выстроились в очередь, готовые потратить все карманные деньги, чтобы сбросить его в воду.

Иден протискивалась между прилавками, и на сердце у нее было радостно. Вокруг скакали местные ребятишки, поедая сладости и решая, в какую игру они еще хотят поиграть. Перекинув сумки через плечо, женщины старшего возраста пили чай и беседовали друг с другом. Мужчины и девушки сидели за столиками пивного тента, смеялись и болтали.

Викарий местного прихода переходил от стенда к стенду, весьма довольный праздником.

– Приветик, – сказал кто-то за спиной Иден. Повернувшись, она увидела Джеймса. – Вы как? – спросил он. – Я не видел вас уже несколько дней. Надеюсь, этот идиот Кевин не выбил вас из колеи. Он согласился протрезвиться и пойти на собрание анонимных алкоголиков. Мы пошли к нему на следующее утро и рассказали, что он натворил – он был в ужасе. А у самого память как отшибло! Действительно жутко. Мы с Джимом пригрозили, что если он не обратится за помощью, мы напишем заявление в полицию о том, что случилось в пабе.

Иден была впечатлена тем, что Джеймс довел разговор с Кевином до конца.

– Хорошо, ему явно нужна помощь. Я в порядке. На следующий день была немного не в себе, но теперь пришла в норму, спасибо.

– А как поживает мой пациент? – спросил Джеймс, потрепав Велли по голове. Его дочь уже опустилась на колени и наглаживала довольного пса, которого Иден держала на поводке.

– Прекрасно, спасибо. Быстро идет на поправку. Лапа почти как новенькая. Из приютов, которые занялись поисками его хозяев, мне так никто и не позвонил. И по объявлениям о найденной собаке, которые я развесила по городу, тоже. Так что пока он мой. – Иден счастливо улыбнулась.

Малышка встала и улыбнулась Иден.

– Моя дочь Беатрис, – представил ее Джеймс, глядя на дочь с нежностью. – Беата, это мисс Мартин.

– Как поживаете? – задала девочка традиционный для англичан вежливый вопрос.

– А ты как поживаешь? – со смехом спросила Иден.

До нее только недавно дошло, что на этот вопрос отвечать не надо. Когда кто-то спрашивает: «Как поживаете?» – крайне невежливо отвечать: «Спасибо, хорошо». В Англии было принято отвечать тем же вопросом. Когда она была маленькой и даже когда выросла, Иден так и не смогла понять смысла этого формального ритуала, но ей нравились причудливые английские традиции, и она с легкостью их перенимала.

Беатрис была милейшим ребенком с большими карими глазами, темно-русыми волосами, подстриженными каре, и с прямой челкой, прикрывавшей лоб. У нее на лице свободно расцветала улыбка, щеки розовели румянцем, и вообще она выглядела вполне благополучной девочкой. Взрослые быстро ей наскучили, и она снова присела, чтобы погладить собаку.

Иден удивилась, что ее еще не представили миссис Бек. К тому же она ни разу ее не видела.

– Простите, я еще не знакома с вашей женой, – проговорила она вежливо.

Выражение лица Джеймса немного, но все же изменилось. В глазах мелькнула грусть.

– К сожалению, моя жена скончалась три года назад.

«Боже, я облажалась! – подумала Иден. – Как всегда. Почему никто здесь не говорил об этом?» Может потому, что все случилось давно и местные жители уже не так часто вспоминали покойную.

Беатрис то ли не слышала отца, то ли не особо опечалилась воспоминаниям: смеясь, она взъерошивала шерсть на голове Велли, и тот лизал ей лицо. Иден подумала, что девочке на момент трагедии было около года. Возможно, она даже не помнила, как это случилось.

– Соболезную. – Иден сочувственно взглянула Джеймсу в глаза. Взгляд Джеймса стал теплее, и он внимательно посмотрел на Иден в ответ. Чувствуя, что краснеет, Иден наконец отвела взгляд. – Я не знала. Простите, я правда не знала, – добавила она, потупившись.

– Ничего страшного. Откуда вам было знать? Это случилось несколько лет назад. Я долго не мог спокойно говорить об этом. Но сейчас мне все проще и проще. Рак. Она была еще молодой. Я думаю, в жизни мы ни от чего не застрахованы, согласны? – В его взгляде читались задумчивость и смирение.

– Да уж, не застрахованы, – подтвердила Иден. – И все же соболезную вашей утрате.

Джеймс положил руку ей на плечо:

– Спасибо вам. Я признателен вам за ваши слова.

Иден слегка задрожала, а сердце пустилось вскачь, когда она ощутила его прикосновение сквозь свитер. Их взгляды встретились, и они так и простояли, глядя друг на друга несколько долгих секунд.

Чудесный миг был прерван Беатой: неожиданно вскочив, она заявила, что желает немедленно отведать кусок пирога. Оба засмеялись, и Джеймс пригласил Иден присоединиться к ним под навесом чайного стенда. Она охотно согласилась, и все трое отправились к столам с напитками, а большая часть местных с интересом следила за каждым их шагом.

Джеймс и Иден наслаждались чаем и традиционным «викторианским» пирогом с кремом и клубничным вареньем, а Беата, поедая огромный кусок шоколадного торта, рассказывала о школьной постановке, в которой ей досталась роль дерева, но, по ее словам, это было самое главное дерево в лесу, ведь только ему доверили пару реплик за все время спектакля.

– «Тебе сюда, милочка», – скажет оно Красной Шапочке, – процитировала Беата.

Джеймс и Иден внимательно слушали, перебрасываясь парой слов во время паузы, когда Беа ненадолго отвлекалась на торт.

– Вы прожили здесь всю жизнь? – поинтересовались Иден. Джеймс выглядел как местный житель, но производил впечатление человека, который повидал мир, а не только Бартон-Хит.

– Да, я местный, – ответил он. – Учился в Лондоне, проходил ветеринарную практику в Эдинбурге. Потом перебрался в Бостон, хотел посмотреть мир. – Он откусил кусок пирога. – Мне очень нравилось в Бостоне. Год я работал официантом и уже был готов двигаться дальше: следующий год я путешествовал по свету, экономно, но в итоге потратил все сбережения. Мы с моим приятелем Колином прокатились по Америке, были в Азии, Южной Америке и во многих европейских странах, а потом у нас закончились деньги, и мы вернулись по домам. Это было великолепно.

– Звучит потрясающе! Ничего себе приключение! – воскликнула Иден.

– Все получилось как нельзя лучше – мы посмотрели мир, и после этого я уже был готов вернуться в Бартон-Хит и открыть здесь частную практику. Я мечтал об этом с детства, – улыбнулся он. – Джейн, моя покойная жена, – его глаза снова стали печальны, и хотя он говорил с Иден, теперь он с любовью смотрел на Беатрис, – была школьным учителем в соседнем городке Ньюмаркет. Мы встретились на вечеринке. Мы были счастливы, но через четыре года после свадьбы, вскоре после того, как родилась Беа, у нее диагностировали рак. – Иден мысленно перепроверила свои подсчеты – она была права, Беатрис было около года, когда она потеряла мать. Джеймс встрепенулся, словно вышел из забытья. – Прошу прощения. Я вывалил на вас такую мрачную историю. Уверен, вам ни к чему знать о тяготах моей жизни, – смутился он.

– Не извиняйтесь. Я соболезную вашей утрате и рада, что сейчас у вас есть силы говорить о произошедшем. Я совершенно не умею вести пустые разговоры, так что мне гораздо комфортнее, когда вы рассказываете мрачные истории, чем если бы вы заговорили о погоде. Такой я странный человек, – тоже смутившись, произнесла Иден.

Джеймс улыбнулся.

– А вы? Откуда вы родом?

– Что-ж, выросла я на Род-Айленде. Не знаю, в курсе ли вы, но это в паре часов езды южнее Бостона. Хотя нет, если вы жили в Бостоне, то точно в курсе. Отца я не знала, а мама до сих пор живет в том доме, где я родилась. Я закончила колледж и аспирантуру в Нью-Йорке, где сейчас и живу. Или жила. Я профессор, преподаю историю в крупном университете. А здесь я для того, чтобы… – Она замолчала. «Отдохнуть» было неподходящим словом. На самом деле она и сама не знала, что делает в Бартон-Хит, но была уверена, что хочет здесь быть. – Наверное, останусь здесь на какое-то время. Может, на год, или больше, пока не знаю. У меня были отношения, но у нас ничего не вышло, и когда бабушка умерла, я решила пожить здесь немного.

Она не стала упоминать, что была помолвлена и что застукала жениха в постели с другой. Это был не тот разговор, который стоило затевать под тентом чайного стенда, несмотря на то, что они с Джеймсом были откровенны. Оба посочувствовали друг другу, ведь они оплакивали былые отношения. Но потом они переключились на бытовые темы: деревня, работа, что кому нравится или не нравится, – и могли бы болтать часами, если бы непоседливая Беатрис не захотела наконец выбраться из-под навеса и побегать.

– Чего еще стоило ожидать после того, как она слопала огромный кусок торта? Пусть растрясет съеденное, – засмеялся Джеймс, и они встали из-за стола.

Иден не хотела навязываться:

– Пойду домой, и спасибо за все. Было приятно посидеть с вами обоими. – Она посмотрела на Беатрис с улыбкой. Отвязав поводок Велли от ножки стула, под которым лежал задремавший пес, она попрощалась.

Она уже пошла по направлению к дому, когда кто-то сзади легонько сжал ее локоть. Джеймс ее догнал.

– Один вопрос. Не хотите поужинать вместе в выходные? Я имею в виду – у вас здесь еще не так много знакомых… ну, или, ну я… просто хотел бы с вами поужинать. – Он смущенно улыбнулся, от чего стал похож на школьника, а не на сорокалетнего мужчину.

– С удовольствием! – выпалила Иден еще до того, как он успел закончить фразу, и пожалела, что так быстро выказала готовность прийти. У нее никогда не получалось играть роль сильной и независимой женщины.

– Отлично! – воскликнул он с тем же энтузиазмом и быстрым шагом поспешил обратно к Беатрис, но обернулся: – Я позвоню!

Она чувствовала тепло на локте в том месте, которого касалась его рука, и до сих пор ощущала нежное прикосновение его пальцев. Она смотрела, как он легкой походкой, вприпрыжку пересекает лужайку.

Он подхватил Беатрис на руки и закружил, и пряди его светлых волос упали ему на глаза.

Сердце Иден снова забилось быстрее, и дыхание стало прерывистым.

«Божечки, что я творю?» – спросила она себя.

Глава 6

В ту ночь Иден приснился сон. На ней деревенское платье, льняной фартук и чепец, и она понимает, что находится в далеком прошлом. В комнате, посреди которой она стоит, много женщин, и все они поют. Иден знает слова песни. Женщины поют и работают: штопают и гладят одежды.

Моя младшая сестра За морем живет, Многие дары она Издалека мне шлет. Шлет черешню мне она, И косточек в ней нет. Шлет она мне голубя. Где его скелет? Когда черешня та цвела, В ней кость не прорастала, А когда тот голубь вырос, В нем костей не стало.

Проснувшись, Иден не могла понять, где находится. Пришлось сесть в постели и включить свет, чтобы вспомнить, что она в Англии. И не просто в Англии, но судя по ноутбуку на столе и электрической лампочке, она в 21 веке, а не в 1400 году.

Она понятия не имела, что значили слова в песне или откуда они взялись. Хотя во сне она понимала их смысл. Кажется, этот сон был чем-то большим, чем просто мешанина из мыслей, какие обычно выдает разум. Она вспомнила, что смотрела на женщин, которые разводили огонь, выделывали шкуры, помешивая их в кипящем чане, и шили стежком, и многие лица были ей знакомы.

Одна из них была молода, и Иден никак не могла вспомнить, кто она такая. Другая намного старше, и Иден тут же ее узнала – это была миссис Уэлш.