Из цикла «Изумруд Босфора»
«Византия! опять твоё имя щекочет мне слух…»
- Византия! опять твоё имя щекочет мне слух,
- И в бурлящую Лету, подобно веслу,
- Погружается память, где в звоне печальном вериг
- Греет варваров пламя трепещущих свитков и книг.
- Это Рима Второго, возможно, бредовая ложь,
- Это в бархатных сумерках тени тщеславных вельмож,
- Это злата и яда содружества тайная нить,
- Это – грех, что без жертвы нельзя искупить.
- Но зачем же тогда, как свирели пастушьей мотив,
- Об Исминии юном с Исменой оттуда летит,
- Феофановы фрески, мерцая, выходят сквозь чернь
- И пленят, и медово пьянят так… зачем?!
«Море Чёрное, море Мраморное…»
- Море Чёрное, море Мраморное —
- Те же волны, и пахнет липами,
- И, как русские флаги в трауре,
- Облака над Галлиполи.
- Светотени родной истории,
- Сквозь которые невыносимо
- Пароходов гудящих стоны
- Из Одессы и Новороссийска.
- Там, где беды прошли, протопали
- Меж двух Азий – Большой и Малой,
- Над Стамбулом – Константинополем
- День осыпался розой алой.
«Сумерками город охватило…»
- Сумерками город охватило,
- Охладило улиц духоту.
- Без потёртой лампы Алладина
- Как во сне вступил я в сказку ту.
- Сладко всё же, если ещё веришь
- В мир, что сам себе вообразил,
- А Султанахмет[1] кружит как дервиш,
- Мает душу словно муэдзин…
- Пешеходы около и мимо,
- И меж ними – как же не узнать! —
- В шали бирюзового отлива
- Та, что Шаганэ могли бы звать.
«Ну, вот, ещё одна осень…»
- Ну, вот, ещё одна осень…
- Жаровен уличных дым,
- Неторопливы осы
- Над грудами сочных дынь.
- Арбузов и винограда
- Очередной прилив.
- Из бывшего Царьграда
- Привет, приятель, прими.
- Щита на его воротах
- Не отыскать следа,
- Но чайки тут и вороны
- Такие же, как всегда.
- А Золотого Рога
- Играющая волна —
- Аллаха ль, иного бога, —
- В своей красоте равна.
- Быть может, я простофиля,
- Но в спор не желаю лезть:
- Прекрасна Айя София
- Такая какая есть!
- Дивлюсь делам и реликвиям
- При звездах и в свете дня.
- Не ладят подчас религии —
- В культуре мы все родня.
- Взглянув на месяц, что плошкой
- Горит в синеве как спирт,
- Я в воду монетку брошу —
- Под светом этим пусть спит.
«Не вступая с классикой в раздоры…»
- Не вступая с классикой в раздоры,
- Птицей не взлетая в небеса,
- «Никогда я не был на Босфоре…», —
- Как Есенин мог бы написать.
- Сколько лет назад… да разве важно!
- Ведь отныне знаю я о том,
- Как тут чайки режут воздух влажный
- И вода вскипает под винтом.
- Как солёный ветер бьёт при этом,
- Как восточной звёздною семьёй
- Иглами османских минаретов
- Вышит полумесяц над землёй.
Сентябрь, 2010
«В осенний день, когда всё как-то пресно…»
С. Сутулову-Катериничу
- В осенний день, когда всё как-то пресно,
- Крупчато-жестковатый, словно соль,
- Припомнился мне снег в районе Бреста,
- У приграничных белорусских сёл.
- Я понимал: там быт – отнюдь не праздник
- И снег его не сделает светлей,
- Но где б ни жить, печальней непролазье
- В душе, чем на земле вовек своей.
- Шёл поезд не спеша в закрытой зоне,
- В купе и коридорах свет не гас,
- Почти всю ночь не спав, устало-сонный,
- С родных пейзажей не спускал я глаз.
- Сезон менялся, обостряя чувства,
- И сердце холодело как река…
- Идут года, но вновь и вновь учусь я
- К непостоянству мира привыкать.
Гитара
- Звук гитары гавайской
- Мне по-своему мил,
- Но с Макаровым Васькой
- Под неё я не пил.
- Пил под ту, что бренчала
- И пронзала тоской
- О колымских причалах,
- О судьбе воровской.
- И пусть вором я не был,
- И не знал Колымы —
- То же самое небо
- Нас давило, увы!
- То же самое, к счастью,
- Ибо, совестью чист,
- К жизни той я причастен
- Был, как к дереву лист.
- Из глубин непокорных
- От весны до весны
- Его ветви и корни
- Меня к свету несли.
- И в осенних ненастьях
- Я качался и мок,
- Картой пиковой масти
- Падал около ног.
- У чужих или ваших,
- Впрочем, им до того ль,
- Есть ли в листьях опавших
- Своя жизнь, своя боль!..
- О давнишнем себе я
- Не вздыхаю – о, нет.
- Только малость серее
- Без гитары тех лет.
Свеча
- Там, где тяжёлые сугробы
- Как мрамор шлифовал мороз,
- В эпоху поствоенной пробы
- И я когда-то жил и рос.
- Качались снежных туч галеры,
- И, помнится, в одном окне
- По-пастернаковски горела
- Свеча (огарок тот во мне).
- Её огонь и свет вечерний
- Уже давно б забыть пора,
- Забыть тот след, что был прочерчен
- На смятом ватмане двора.
- Двора – не места, но пространства,
- Где забирались чувства в плен,
- Где было всё предельно ясно
- И так неясно, вместе с тем.
- Где проходили и скрещались,
- Мешались разные следы,
- И лужи в оттепель трещали,
- Как будто были из слюды.
- Свеча мерцала в полумраке,
- Не нарушая общий быт,
- Но те, кто знал – смотрели в страхе:
- В том доме кто-то был убит.
Слушая ветер
- Умирают отцы —
- Остаются их друзья и враги подлецы…
- Умирают матери —
- Остаются пустота и крошки на скатерти…
- Умирают правители, их гербы —
- Остаются свалки, да на спинах горбы,
- Но не будет ни Соловьёва, ни Карамзина
- Рассказать о стране, что звалась Зима,
- Где метелей кони белые
- Нас укачивали, как колыбельные.
«Приамурской тайги мне…»
- Приамурской тайги мне
- Аромат незнаком,
- Что ж туда, в ностальгии,
- Я качусь колобком?
- Нет оттуда мне зова,
- Где рассвет золотой, —
- Просто детство отцово
- Греет память золой.
- И оттуда, из Брянских,
- Материнских земель,
- Тянут стебли по-братски
- И подсолнух, и хмель.
«Житейские заботы. Магазин…»
Марине Гарбер
- Житейские заботы. Магазин.
- Буханка хлеба. Сахар. Пачка чая…
- Закат июльский тени пригасил,
- Не радуя, но, впрочем, не печаля
- Ни глаз, ни сердце – ровно ничего.
- О, эти ежедневные повторы,
- Когда в свой улей трудовой пчелой
- Спешит под вечер служащий конторы.
- И работяга, в свой предел спеша,
- Из гастронома двигается прямо
- К телеэкрану, где его душа
- Согреется игрой «Спартак» – «Динамо»,
- И ты идёшь куда-то не спеша
- Средь городской привычной круговерти,
- В кармане не имея не шиша,
- Но складывая строки о бессмертье.
«Капризная весна. Накрапывает дождь…»
- Капризная весна. Накрапывает дождь.
- Огни машин и пешеходы редки.
- С афиши мокрой пролетарский вождь
- Помахивает мне помятой кепкой.
- Безденежье и мыслей мутный спектр.
- То оттепель, то новые морозы…
- Арбат – на слом, Калининский проспект
- Цэковские утюжат членовозы.
- Мне двадцать лет. Ещё или уже.
- Но к косяку минувшего притулясь,
- Я словно слышу в птичьем галдеже
- Как где-то там проходит моя юность.
Гагарин
- Спорят Гжатск и деревня Клушино,
- Кто из них был ему колыбелью,
- А я помню столицу с лужами
- И апрельской её капелью.
- Первых гроз веселящий грохот —
- Тех, что небо радостно шлёт нам,
- И портрет на листовках крохотных
- Парня этого в шлеме лётном.
- Там взлетала душа как птица
- И гордилась силой стальною!..
- Было чем нам тогда гордиться.
- Про него я, не про остальное.
12 апреля 2011 г.
«В стекле заморского калибра…»
Старшему сыну, перед его
турпоездкой на Кубу.
- В стекле заморского калибра
- Ром, с ног сбивавший наповал,
- С улыбкою, за Кубу либре,
- И я когда-то выпивал.
- Давно и не один, конечно,
- Но пусть тех лет и след простыл,
- Не стыдно мне, что, делом грешным,
- Считал наш мир весьма простым.
- И негодяем, в самом деле,
- Назвал бы просто, наконец,
- Кто вдруг сказал бы, что в Фиделе
- Слились диктатор и подлец.
- Я не раскаиваюсь в прошлом,
- Где иногда во снах летал —
- Я только пробую по крошкам
- Восстановить, что было там.
Пельмени
- Мои друзья отличий не имели
- И знаменитых не было меж нас,
- А за столом сибирские пельмени
- Нам часто приходились в самый раз.
- Горячие, как наши разговоры,
- Под стопку и гитарный перебор,
- Числом демократических калорий
- Они могли б побить любой рекорд.
- Сибирским было в них одно названье,
- Но суть, возможно, больше, чем еда…
- Хотя тогда об этом мы не знали,
- Не думали об этом никогда.
Маленький несерьёзный романс про спички
- Опять увидеть бы мне вас,
- Как в прожитом столетии,
- Но спичка вспыхивает раз
- И дважды не гореть ей.
- А мне б на вас взглянуть хоть раз,
- Забыв невзгоды,
- Но огонёк, увы, погас
- И спички на исходе.
- Ах, этих спичек коробок,
- Ах, эти чувства!..
- Но не зажжёт ни чёрт, ни бог
- Того, что пусто.
Картошка
Однокурсникам по МОПИ
и светлой памяти
профессора Г.А.Хабургаева
- Убирали картошку,
- Были сажи черней
- У девчонок ладошки
- И ладони парней.
- Не романтики ради
- (спорить нечего – факт)
- Оставляли тетради
- И физтех, и филфак.
- На заводах, в конторах,
- В духе сталинских од,
- Пела партия хором
- Про «картофельный фронт».
- Поминала разруху,
- Ту, что знали отцы,
- Про рабочие руки
- Бубня: «дефицит».
- О, страна дефицита
- (при избытке начальств
- и райкомовских сытых
- халифах на час)!
- О, страна-самородок —
- Искры света и мгла,
- Где, играя с народом,
- Власть не лгать не могла.
- До чего ж они схожи —
- Годы скудные те
- И картошка в рогожах
- На уставшей земле.
«Шестидесятники… Оценки скорые…»
- Шестидесятники… Оценки скорые…
- Стихов дрожащее свечение…
- О правилах и нормах спорили,
- А надо бы – об исключениях.
- Искусство фраз… Какая разница,
- Где скрыта сил его пружина —
- Всем нам эпоха-одноклассница
- Когда-то головы кружила
- И, забывая про грамматику,
- От рифм и образов пьянея,
- Тонули юные романтики
- В тетрадках в клетку и в линейку.
- Ах, оттепель с хрущёвским именем,
- Эпоха молодых побегов,
- Мир, что как дом знакомый выбелен,
- Но с трещинами за побелкой.
- Пусть вечностью уже забиты
- Парадные твои и окна,
- С любовью мною не забыто,
- Что было и внутри, и около.
«Исчезают московские дворики…»
- Исчезают московские дворики
- И гитары в них не звучат,
- Скоро будут лишь бедные Йорики,
- Чтобы Гамлетам не скучать,
- А потом ничего не останется,
- Лишь из уст пацана, что подрос,
- Тихо выпорхнет: «до свиданьица!»,
- Будто бабочка на мороз.
«Человек я неорганизованный…»
- Человек я неорганизованный
- На свою (не на вашу) беду,
- Что мне будущее за горизонтом,
- До которого не дойду!
- Не отыщет душа отдушины
- Среди серых парижских химер,
- Но когда-нибудь Вовки Грушина
- Приплывёт за мной «Архимед»
- И скажу я вам: до свиданьица,
- Отправляясь на нём в те края,
- Где меня давно дожидается
- Поседевшая ребятня.