Читать онлайн 500 дней поражений и побед. Хроника СВО глазами военкора

24 февраля 2022. Первый день

«Кого не успел поздравить с 23 февраля – поздравляю с 24-м», – все-таки донецкий юмор со здоровой долей цинизма – штука особенная. Даже в самые страшные дни «активной фазы» дончане не теряли присутствия духа и шутили. Горько, с тенью обиды, но смешно ровно так, как может быть только на войне. Вне ее такой юмор не только не поймут, но даже осудят. Потому что не смогут понять облегчения людей, когда они понимают, что их страдания не только заканчиваются, но и будут отомщены.

– За восемь лет задолбала уже Украина, надо ее до Львова освобождать и полностью очищать от нечисти, – говорит житель Донецка Николай. – Прям настроение поднялось. Столько лет терпеть, ну сколько можно. У меня сестра на той стороне, в Авдеевке. Не могу туда дозвониться.

– А сестра хочет, чтобы город освободили?

– Да они все там хотят. Там уже всех задолбали этим нацизмом.

С утра город слушает тяжелую музыку войны. Гаубицы, минометы, «Грады» – бахает так, словно это 14-й год. Только бахает однообразно, в основном – «минусами», как здесь называют исходящие выстрелы, по противнику. Силы ДНР перешли в контрнаступление, пытаясь прорвать линию обороны. На юго-западном фронте это удалось: по направлению к Волновахе Народная милиция при поддержке артиллерии Вооруженных сил России продвинулась почти на семь километров. ВСУ упирались под поселком Петровское, но в итоге ретировались. 14 бойцов предпочли сдаться в плен. По окончании боевых действий их должны отпустить.

Столица же всей той военной суеты словно и не замечает. Никто не ломится в магазины закупать гречку и туалетную бумагу. Не стоит в очередях на заправках. Не запасается водой. Отбоялись.

– Мы с Путиловки, нам тоже было очень страшно и в 14-м, и в 15-м годах, – признается мне Людмила у площади Ленина. – Сын воюет – товарищ капитан. Внук – товарищ майор. Так что мы рады, что наконец будет нам свобода.

– А с той стороной созваниваетесь? Краматорск, Мариуполь?

– Они уже там молятся – поскорей бы. Рассказывают правду, что мы о них думаем, нам говорить запрещено. Поэтому мы так рады.

– Не жалко обычных людей, которые где-нибудь в Киеве сейчас прячется в бомбоубежище?

– Пусть им будет страшно, как нам было. Но недолго.

– Там много нормальных людей, которые не поддержали Майдан, – вступает в разговор стоящий рядом бывший шахтер Александр Иванович. – У них сейчас хаос в голове. Сколько у них там закрывали телеканалов? Кто им мог рассказать правду? И там со всех утюгов рассказывали, что агрессор – Россия. Восемь лет они с ней воевали. Ну вот, пожалуйста, пришла Россия на войну. Я им, конечно, сочувствую, но ничего, переживут. Мы восемь лет терпели. Пусть наберутся силы и не падают духом. Пройдет это время, все будет хорошо. Такого, как у нас, у них точно не будет.

…С наступлением темноты артиллерийские звуки стали глуше и тише. Ощущение, что фронт все-таки начал двигаться в сторону от Донецка. Хотя и не очень быстро.

25 февраля 2022. Первый марш

«Байден, так тебя и так! Обманул!» – матерится коллега, выскочив из машины и уйдя по щиколотку в плодородный донбасский чернозем. Земля, как обещал президент США, не промерзла, но военная спецоперация России все-таки началась. Бесконечные колонны бронетехники армии ДНР тянутся на запад и юго-запад дорогами, которыми почти 80 лет назад их деды освобождали Донбасс от фашистской оккупации. И точно так же месили солдатскими сапогами раскисшую под снегом и танковыми траками «чваку».

Всё только начинается

По наступающим колоннам можно судить, пожалуй, о всей номенклатуре военной техники, имеющейся в распоряжении у донецких войск. Самоходные артустановки «Акация», танки Т-72, БМП, ствольная артиллерия, «Грады»… Где-то незримо все это наверняка прикрывают российские системы ПВО. Запущенную Украиной в пятницу по Донецку тактическую ракету «Точка-У», к примеру, они перехватили без особых усилий.

Ударные силы группируются для продвижения в одном из отвоеванных сел. Мужикам скоро в бой, а они стоят с сигаретками, хохмят. Вокруг грохочет, как во время Донбасской операции 1943 года, но постепенно артиллерийский шум становится фоном.

– Эх, скоро домой, восемь лет с мамой не виделся, – смеется боец с позывным «Топаз». – Я с Мариуполя. Там ждут, давно ждут. Многие у нас со Славянска, все хотят домой, у всех там родители. У меня там дом остался. А то восемь лет по съемным квартирам, это же не дело.

За группой суровых мужиков с автоматами на земле сложен окровавленный камуфляж и пробитый бронежилет. Война не бывает без потерь.

– Они на БМП были, залезли на броню и поехали разведдозором, – рассказывает мне знакомый еще по славянскому ополчению «Клим». – Начали брать опорник, проверить, будет оттуда вестись огонь, не будет. Он был практически уничтоженным, кто сопротивление оказывал, тех зачистили. Через дорогу «зеленочка» и уже противник. Они выскочили на дорогу. И вражеская БМП начала работать прямой наводкой. Один боец скатился в кювет, Вова не успел слезть и погиб прямо на броне. БМП целая, назад откатилась, вот…

«Клим» рассказывает о гибели друга буднично, хотя я понимаю, что под ребрами у него костром трещит желание мести. За 8 лет он потерял много боевых товарищей. Но сегодня, как никогда, близка та цель, после достижения которой можно будет смело сказать, что все было не напрасно. Мужики грузятся в КамАЗы, рассаживаются по скамейкам, грузовик, прокашлявшись, выплевывает сгусток едкого дизельного дыма.

– Как настроение, отец? – протягиваю пачку сигарет немолодому бойцу в кузове.

– Нормальное, с победой будем возвращаться. Все будет хорошо.

– Сильно они там упираются?

– Вот сейчас и проверим. Победа будет за нами. Это – наша земля. Наш дом.

Колонна уходит вперед, в бой. Гражданские люди, по воле судьбы ставшие профессиональными военными, едут без лишних суеты и эмоций. Как на работу.

Красно-черный флаг «Правого сектора» (запрещен в России. – Авт.) виден издали – кто-то из очень увлеченных неонацистов забрался на опору ЛЭП у дороги, соединяющей Докучаевск и поселок Николаевка, и приладил там свой прапор. До недавнего времени территория между этими населенными пунктами была «серой зоной». И на этой дороге можно снимать фильм о постапокалипсисе – она поросла высокой травой и мхом, слева – побитая осколками лесопосадка, справа – кажущиеся безжизненными бескрайние поля. Хотя на самом деле там – позиции ВСУ. Поэтому расстояние на открытой местности преодолеваем со скоростью, которая при таком состоянии дорожного полотна близка к безумной.

Красно-черный флаг «Правого сектора» виден издалека

Первое, что бросается в глаза в освобожденной Николаевке, куда мы влетаем с пробуксовкой, – это добротные кирпичные дома, на которых нет отпечатка войны. Ни пулевых «оспин» на стенах, ни разбитых артиллерией стен, ни пробитых крыш… Даже окна целые. За восемь лет, пока село было под контролем Киева, в него не упал ни один снаряд. Но как только его заняли войска ДНР, со стороны Незалежной не постеснялись обстрелять Николаевку. Несколько домов были повреждены, один догорал на наших глазах.

– Была тут Украина – и нет, – констатирует солдат на углу с позывным «Топаз».

– Местные жители тут ходят?

– Выходят. Но большинство по подвалам, потому что все время идет стрельба.

В подтверждение его слов вокруг деревни начинает бахать, словно гигантские листы шифера падают с небоскреба. Так звучат «осадки» «Града».

– Как к вам относятся?

– Нормально. Претензий никаких нет. Даже наоборот, радуются, что мы пришли.

Заходим в один из дворов, стучимся в подвал. Выглядывает мужчина – Александр – и его дочка Виктория.

– Удается следить за событиями?

– Постфактум узнали. Когда уже обстрелы сильные начались, что война началась. А так как-то пропустили.

– Александр, вот вы жили практически на Украине до последних двух дней. Теперь, получается, в ДНР…

– Ой, сегодня только пришло. Только сегодня увидел. У меня еще даже мнения нету. Что я могу сказать? В 2014-м мы голосовали за независимость. А сейчас нам самое главное, чтобы была тишина, чтобы мы хоть выспались нормально. Умылись. Побрились.

– Трое суток вокруг бои, – докладывает нам на суржике пожилая жительница Мария по соседству со сгоревшим домом. – Я не боялась, а сын боялся…

– Чего так?

– Еле с погреба вытягла.

– Бойцы ДНР как к вам относятся?

– Хорошо. Пришли сюда в сгоревшую хату, проверяли, не погибли ли жильцы.

– Кто дом-то сжег?

– Так Украина поразбивала.

– А много народу в селе?

– Сейчас 1200 человек. А было богато, до трех тысяч.

– Как жили при Украине?

– Хреново. Погано жили. Слава Богу, пришли… У меня русская душа, давно хотела… А тут военные, вы кто, спрашиваю, хлопцы? А они – русские. Да не может быть! Слава тебе Богу! Восемь лет ждали. Спасибо вам!

На обратном пути на въезде в Докучаевск издалека заметили рассеивающийся дым и прижались к забору. Не успели выйти из машины, рядом, за склоном, оглушительно жахнуло, тело сообразило быстрее головы, упав на всякий случай на мокрую землю. Из положения лежа наблюдаю, что старик на дороге как шел, так и продолжил свое флегматичное путешествие, даже не вздрогнув. За восемь лет страх притупился, горько, когда мирные люди привыкают к войне. Артиллерия ВСУ перенесла огонь ближе к центру Докучаевска. Воспользовавшись массированным артответом с нашей стороны, поехали в город – арта разбила школу, жилой дом, зоопарк, газопровод…

В подвале здания с разбитой снарядом верхней квартирой сидели дети. Самый старший был еще совсем маленький, когда в первый раз узнал, что такое артобстрел и сырой подвал. Рядом с ним – совсем маленькие соседи, которые даже не знают, что такое жизнь без войны. Дай Бог им забыть, что это такое.

26 февраля 2022. Первые пленные

Помытые, побритые, переодетые в чистое – пятеро

украинских военных из 53-й мотострелковой бригады зашли в комнату со сцепленными за спиной в замок руками. Ежедневно в ДНР добровольно покидают свои позиции и сдаются республиканским войскам десятки украинских военнослужащих. Эти решили закончить свою войну накануне.

Мы встречаемся с ними на пункте временного размещения. Мне доводилось общаться с пленными в 2014–2015 годах. Их рассказы однообразны, как под копирку, поэтому от грядущей беседы многого не ожидал. Однако она нарисовала не столько портрет украинских вояк, сколько образ современной Украины, в которой убивать людей идут от безысходности.

Старший лейтенант Александр Марок.

Родом с Павлограда, Днепропетровской области. Учился в металлургической академии, имеет специальность «термическая обработка

металла». Оттрубил на военной кафедре при горном университете, получив звание младшего лейтенанта.

Дальше скитания по разным частям Минобороны и Нацгвардии в поисках оптимального соотношения безопасной и оплачиваемой работы, пока наконец не осел в 53-й бригаде.

– Просто возле дома работать хотелось, – говорит старлей.

Под донецкую Богдановку он попал в качестве командира противотанкового взвода, но «Джавелинов» он в глаза не видел. А британские NLAW, как говорится, только разок – в дверной глазок. Говорит, что в боях участия не принимал, солдаты занимались бытовыми вопросами, сами себя охраняли.

– Под утро началась массированная артподготовка, летело много снарядов. То есть мы там просидели в окопах, даже ничего и не смогли сделать. Пока где-то к семи утра не дождались технику. Я думаю, это были бригадные танки, они выехали на поле, мы уже начали сворачиваться. Созвонился с командованием, с комбатом, говорю – что нам делать? Он говорит – сидим дальше, удерживаем позиции. То есть мы там так и просидели. Где-то спустя еще часа два по нам началась опять артподготовка. Вышел на связь, сказали сворачиваться. Я и солдат Деревянко побежали в дом, там затаились и сидели часа три. Думали переждать артподготовку. Когда уже она утихомирилась, мы услышали технику, вертолеты. Выбежали на дорогу и увидели, что там стояли ваши ребята, ну, мы сразу сдались.

– Вас как-то идеологически накачивали, против кого вы воюете?

– Ну, вот мне говорили, что там прорыв, сепаратисты с поддержкой России.

– Комплектуется 53-я бригада в основном людьми из каких регионов?

– Луганская, Донецкая области. В техническом плане комплектация очень плохая. И топлива нет, и машины поломанные, все старое, ничего нет нового. У нас в батальоне новеньких, которые только поприходили по первым контрактам, около 115 человек. Никто не рассчитывал, что такие действия развернутся.

Первые украинские пленные: «Мы не хотели, нас заставили»

Оператор противотанкового взвода Роман Голуб.

Он из Артемовска, который в ходе декоммунизации был переименован в Бахмут.

Срочку служил еще в украинском Крыму, потом работал на заводе.

– До последнего не хотел идти в вооруженные силы, так совпало, что жену уволили с работы, я остался без работы. Двое детей. Средств к существованию не было. Пошел в военкомат. А куда деваться? Заводы все повырезали, станки, машины на вторчермете, я лично видел, вывозят оборудование с заводов. Работы нет вообще. Ну вот, чтобы заработать, семью содержать надо, решил подписать контракт.

– А в Артемовске в 2014 году в референдуме участвовал?

– Да.

– За что голосовали?

– За ЛНР.

– А почему в итоге пошел против ЛНР воевать?

– Восемь лет война. Когда она уже закончится? Денег не было. Работы нет. Семью содержать надо. Когда ребенок говорит: «Хочу кушать»…

Пленные ВСУ: «Денег не было, вот и пошел в армию»

Солдат Андрей Литвинов.

Родился в Краснодарском крае, в Успенском районе, но потом переехал с мамой в Луганскую область. Получил специальность тракториста-шофера, слесаря-комбайнера. Служил срочку во Львове, потом два года пинал дурака на гражданке и вернулся в армию – зарабатывать.

– Подписал контракт, меня не обули, не одели, пацаны, что могли, то и дали. Берцы, курточку, шапку, флиску уже жена с дома выслала, чтобы в гражданке не был. Нас привезли на линию фронта, бросили, сказали – идите, наблюдайте за техникой, стерегите… Дали 4 магазина и один «калаш». Все. Начались боевые действия, я звонил. Спрашивал, что делать, заберут нас или не заберут? Сказали – держите оборону. А потом мы поняли, что смысла нет вообще воевать, и мы решили отступать.

– Решили спрятаться в жилом доме?

– Да. Мы автоматы, бронники поскидывали, потом услышали шум, фонариком посветили – мы не сопротивлялись, сдались, и нас приняли, отвели до начальства, побеседовали, накормили и привезли сюда.

– Кто ждет дома тебя?

– У меня дома жена беременная на седьмом месяце, двое детей от первого брака. Сестры и братья.

Сдавшиеся украинцы больше воевать не хотят

– Если тебя сейчас отпустят, а дома снова призовут?

– Я больше не пойду, мне хватило. Эта война уже научила меня тому, что смысла нет воевать. За что? За то, что так по-хамски относятся? Бросили, как скотину, а сами удрали. Я считаю, это ненормально.

Оксана Кравцова, медик-стрелок.

И она из Луганской области, работала поваром в столовой. Окончила медицинские курсы и «решила пойти спасать людей». В отличие от своих сослуживцев, Оксана, похоже, говорила ровно то, что думала. Без показной дерзости, без вызова в глазах, но твердо и уверенно.

– Вы знали, что Вооруженные силы Украины убивают мирных жителей Луганска и Донецка?

– Конечно, знала. Их убивают уже восемь лет, война идет.

– И вас это не остановило?

– На тот момент, когда я подписывала контракт, такой, как сейчас, войны не было.

– А про 2014, про 2015 годы вы знали?

– Да, знала, на тот момент война была сильная.

– И все равно решили пойти в армию?

– Да. Медиком.

– Как в плен попали?

– Я одна осталась из всех выживших – вот и попала. Я была на блиндаже и после каждого сильного артобстрела выходила и проверяла, есть раненые или нет. Первый раз все обошлось…

– Сколько лет вам?

– 36.

– Когда война началась, вы были уже вполне взрослым человеком и понимали, что происходит.

– Конечно.

– А дети есть у вас?

– Да, дочь.

– Вы видели кадры с убитыми детьми в Донецке?

– Да, конечно.

– И все равно пошли в армию. Почему?

– Я пошла не убивать. Я пошла оказывать медицинскую помощь.

– Тому, кто убивает?

– И их тоже убивают.

Видно, что она ни о чем не жалеет и полностью уверена в своей правоте. Наивно думать, что на той стороне сплошь нацисты и бандеровцы. Там много очень похожих на нас. Тяжело будет воевать.

28 февраля 2022. Первые флаги

Еще пару дней назад от трассы Донецк – Новоазовск, от города Тельманово до линии фронта было не более 30 минут. Сегодня за наступающими частями еще надо угнаться. До городка Гранитное мы ехали полтора часа, пришлось сделать серьезный крюк из-за взорванного украинцами моста. Этот город часто фигурировал во фронтовых сводках. Из него ВСУ в свое время пытались одним ударом перерезать стратегическую трассу, разрубив север и юг ДНР. Оттуда же велись артиллерийские обстрелы Тельманово…

Андрей (слева) и Александр Коцы – братья-военкоры

– А как считать-то, мы на два умножаем? – спрашивает продавщица в магазине Гранитного.

Если ДНР давным-давно перешла на рубли, то с территории, которая восемь лет была под контролем Киева, гривны никуда не уходили. В 2014 году город проголосовал за независимость Донецкой народной республики, но в ходе тяжелых боев остался за украинской армией. Следы тех боев до сих пор видны невооруженным глазом, который тут и там выхватывает разбитые дома. За восемь лет украинские власти не потрудились хоть что-то восстановить.

– На два с половиной умножайте, – подкорректировал валютный курс глава ДНР, зашедший в магазин купить сладостей для бойцов на передовой.

В магазине затовариваются донецкие военные, а они и забыли, как гривны выглядят. Продавщица шуршит в пакетике в поисках мелких купюр на сдачу. Женщина рассказывают, что жители рады, что наконец смогут ездить в Донецк без блокпостов – до этого дорога занимала аж 36 часов вместе со стоянием в очереди. Спрашивает главу, что будет с социальными выплатами, пенсиями, тарифами ЖКХ. Тот отвечает, что все наладят, а тарифы будут куда симпатичнее украинских.

Глава ДНР Денис Пушилин поднимает российский флаг в освобожденном Гранитном

У прилавка разговорился с бойцом.

– Наконец-то попал домой, семь с половиной лет тут не был. Здесь без меня похоронили отца, сестру. По две машины СБУ стояли, ждали, что я на похороны приеду, – играет желваками Эскандер Исаев.

Вместе с Денисом Пушилиным поднимаюсь на крышу местной администрации, где глава ДНР устанавливает два флага – российский и республиканский.

Лиха беда начало!

4 августа 2022. Полгода спустя. Пески. Исповедь

Наступление на пригороды Донецка, где уже 8 лет как окопались украинские войска, наконец развернул армейский кор-

пус ДНР при поддержке российской артиллерии. Атакуют Авдеевку. И поселок Пески, который называют ключами от Авдеевки. Штурмовым отрядам Донбасса уже удалось тут продвинуться.

Всю последнюю неделю жители Донецка, подвергавшиеся обстрелам из Песок, наблюдали, как над этим поселком поднимаются клубы дыма – этого «вида из окна» тут ждали долгих восемь лет. Никаких мирных жителей в Песках давно нет. А сам поселок превращен в сплошной укрепрайон.

Появилась надежда, что линию фронта наконец отодвинут от Донецка и горожане перестанут бояться выходить на улицу.

О серьезности наступления можно судить и по реакции с той стороны. Не от штатного сказочника киевского режима Алексея Арестовича, который каждый вечер «вангует» по украинскому телевизору скорую перемогу.

А из окопов Песок, которые сидящие в них уже назвали адом.

Вот откровения украинского бойца Сергея Гнездилова, воюющего в Песках. Его письмо опубликовано в соцсетях (и уже подтверждено раздраженной реакцией из Киева, где солдата обвинили в малодушии, но не опровергли того, о чем он рассказал):

«…Что еще терять, что еще могут отнять у меня на шестой день моего персонального ада в Песках, в километре от первой улицы Донецка? Тела тех, кто был мне дороже родни, валяются на жаре в раздолбанных 152-миллиметровым калибром окопах. 6500 снарядов на гребаную деревню меньше чем за сутки.

– Нет, я не скулю.

С нашей стороны работают два миномета калибром 82 и 120 миллиметров. Иногда просыпаются и «чихают» в сторону Донецка два ствола артиллерии. Мы почти не отвечаем. Контрбатарейный огонь отсутствует от слова совсем, враг без каких-либо проблем для себя кладет артснаряд в наши окопы, разбирает очень прочные бетонные позиции за десятки минут, без паузы и минимального отдыха продавливая нашу линию обороны.

Позавчера она сломалась, и полились рекой двухсотые/трехсотые (убитые и раненые на армейском языке. – Авт.). Я не буду пу-

бликовать никакую статистику, это в нашей стране запрещено, но вы даже не представляете количество потерь.

– Это долбаная мясорубка, где батальон просто своими телами сдерживает нашествие.

– Вы точно желали правду? Вот она, голая правда. Едет резерв на позицию закрывать прорыв собой, а через 5 минут из 15 человек целым остается один.

Везли трехсотого. Он всю дорогу кричал: «Где поддержка? Где артиллерия? Почему нас бросили? Почему нас никто не прикрыл?»

Я не знаю, друг, почему нас никто не прикрыл… Он кричит, а мне стыдно, что я до сих пор цел и невредим, только пару раз серьезно оглушило.

Проблевался, извините, и снова в строю.

– Все резервы раздолбаны, техника пылает, враг подходит и без проблем занимает наши позиции после очередного шквала арты.

Прямо сейчас мы теряем Пески, все человеческие и материальные наши возможности исчерпаны.

– Денис из Мариуполя, говоривший мне «ну я Арестовичу верю, мы скоро все вернем обратно», мертв. Его тело мы до сих пор не забрали. На развалинах Песок он лежит, раскинув руки, и его взгляд застыл.

Я верю, что все-таки выжил Димка. Потому что он не мог умереть, только вернувшись из госпиталя, только сделав предложение своей девушке. Дурацкая надежда.

– Знаю, мое государство не любит мысли вслух. Но мне не оставили выбора среди арестовщины. Должна звучать правда, а не разговоры на кухне шепотом.

– Не удивлюсь, если уже сегодня скажут: «Агент Кремля Сирожа разболтал о гениальном плане победы на Донецком фронте, повесим его на Миротворец».

Бейте в набат, разбитые колокола, пока мы закрываем телами Пески».

Письмо с той стороны фронта, конечно, требует пояснений. Украинский солдат говорит, что им не хватает пушек. Тем не менее Донецк продолжают обстреливать, заваливать реактивными снарядами с минами «Лепесток» (на которых рвутся мирные горожане). Правда же в том, что за полгода основной профессиональный костяк украинской армии выбит. На передовой по большей части – мобилизованные резервисты, собранные с улиц и пляжей. Многие – с Западной Украины. И у них нет ни навыков, ни мотивации воевать.

Мужской разговор

Но это не значит, что Украина не огрызается. Ее войска пытались контратаковать под Артемовском. Тремя батальонами с поддержкой танков, артиллерии пошли на село Покровское. И за один день тут погибло более 360 украинских военных, столкнувшись с оборонительной стеной ЧВК «Вагнер» и союзных войск. А дальше… Дальше остатки украинских батальонов гнали так, что они потеряли 6 танков, 4 БТР, БМП и 2 беспилотника «Фурия».

Что касается перевеса России в артиллерии, во многом его создал сам Киев. Зеленский перекинул часть пушек с Донбасса на Херсон: там он планирует наступление, о котором знает уже весь мир. При этом Зеленский заявил, что Украина не может переломить преимущество России в артиллерии и живой силе на Донбассе.

Это скорее рассчитано на уши Запада – чтобы выпросить еще больше реактивных систем HIMARS, самоходок CAESAR и гаубиц М777. А вот в живой силе все-таки превосходство у Украины, тут большого секрета нет. Причем на некоторых фронтах оно многократное.

10 августа 2022. Пески. Освобождение

– Идем по тропе, след в след, в стороны не отходим – «лепестки» (противопехотные мины. – Авт.). Если что-то свистит – падаем прямо на тропу, – последний инструктаж перед выходом в сторону Песок с бывших передовых позиций армии ДНР.

Восемь лет они стояли здесь, упершись в передовой рубеж украинской армии. Расстояние между позициями здесь порой было всего 100–150 метров. Провокации, ночные перестрелки, позиционное бодание… И все восемь лет, в том числе и из Песок, украинские артиллеристы «кошмарили» жителей Донецка и близлежащих городов. У многих в Донбассе чесались кулаки, на штурм Песок шел с особым азартом. Это слышал весь Донецк…

Я не был тут пять месяцев, за которые столица ДНР поменялась до неузнаваемости. Жизнерадостный и жизнелюбивый город опустел, сквозь плитку на бульваре Пушкина пробивается трава, как в кино о постапокалипсисе, в гостинице на ресепшене вместо минералки выдают два бочонка с водой. Почти полгода Донецк даже не прифронтовой город – он на переднем крае. Перебои с водой, электричеством, ежедневные обстрелы – понятия «безопасный район» теперь здесь не существует. И постоянный звук канонады, действующий на нервы, как сидящий сзади в самолете непослушный ребенок, пинающий спинку вашего кресла.

За последние пять месяцев здесь научились понимать, когда артиллерийскому шуму можно… радоваться. Залпы орудий раскатывались по городу, а разрывы в Песках звучали как надежда на избавление от террора, которому Донецк подвергается последние недели. Сводки с фронтов эту надежду подтверждали…

… От бывших передовых позиций донецкой армии идем, растянувшись в цепочку. Кто бы мог подумать, что инструкция о поведении при обстреле пригодится так быстро. Свист в воздухе, разрыв где-то за лесополосой, рассматриваю двух муравьев под носом, в упоре лежа.

– По одному – за мной, – командует сопровождающий.

«Странная картина для освобожденного поселка», – подумает

скептик.

Я бы ответил, что она типичная. Каждый оставленный населенный пункт без исключения украинские войска ровняли с землей, засыпая снарядами. Будто в отместку. И Пески не исключение. Перед выходом я смотрел на работу операторов беспилотников 11-го полка ДНР. Сверху видно, что в поселке еще идут бои. Противник цепляется за небольшой район на северо-западе Песок, оказывая очаговое сопротивление. Он уже отрезан от основных сил, но продолжает упираться. В лучшем случае остатки гарнизона Песок – а это был мощнейший укрепленный первый рубеж обороны – обречены на плен. Где, конечно, внезапно выяснится, что воевать они не хотели, их заставили.

Накануне я пообщался с пленными, которые сдались в Песках. Все они – обычные русские мужики, например из Николаева, призванные по мобилизации.

– Какую задачу вам ставили? – спрашиваю Олега Шинкаева.

– Сидеть и ждать подкрепления. Держаться. По рации задавался вопрос – будет подкрепление? Нам сказали – будет, ждите.

– Мы даже не знали, куда нас привезли. Когда в плен нас взяли, узнали, что это были Пески, – уверяет еще один пленный Денис Давыдов. – Мы ничего не видели, потому что ночью привезли. Мы даже не знали, как обратно выходить, в какую сторону. Поэтому, кроме блиндажа и ближайших траншей, ничего не видели.

– Нам сказали, что мы будем на третьей линии обороны, где-то в тылу. Нас киданули, перевели аж на самый перед, я даже не знал, что мы в Песках, пока мы там не очутились, – жалуется Александр Дмитрик. – Надо помочь 23-му батальону – и все. Чем помочь, как помочь, не объяснили. Никаких команд, ничего. Там обычные солдаты как бы были старшие.

И вот встаешь с колен после очередного прилета мины или снаряда, оттряхиваешь штаны и думаешь: кто же там тогда упирается, если все такие блаженные да без командиров?

– Тут был укрепрайон противника, – говорит командир 11-го полка, за которым я забегаю в побитый, но уцелевший коровник. – Это была их передовая линия, которую мы проломили. Сейчас зачистка Песок тяжело, но подходит к концу, финиш уже виден.

Где-то снаружи слышны множественные разрывы – противник запустил кассетный реактивный снаряд. Через минуту по рации приходит доклад: боеприпас оказался снаряжен минами-«лепестками», которые были разбросаны как раз по пути нашего следования. Сопровождающие развели руками – сегодня пройти дальше не судьба. Но пообещали, что мы еще встретимся в центре Песок.

Рация тем временем сообщила о еще одном доме, зачищенном в северо-западной части поселка.

13 августа 2022. Первые уроки

Если представить армию противника, восемь лет осаждавшего Донецк, пастью какого-то зверя, то Пески были самым крупным его клыком, впившимся рядом с сердцем Донбасса. Некогда престижный дачный район областного центра превратился в синоним смертельной угрозы, которая восемь лет собирала свою жатву – жизнями мирных жителей Донбасса. Отсюда, практически из пригорода, велись постоянные артиллерийские обстрелы столицы ДНР. Этот же населенный пункт рассматривался командованием ВСУ и как плацдарм для штурма самого Донецка.

«На переднем у нас передышка…»

При серьезном натиске от аэропорта и до центра города на танке – 15 минут езды.

Попробуйте представить это незримое ощущение постоянной опасности, в котором выросли и пошли в школы дети, звуки разрывов, ставших привычным фоном, ежедневные траурные новости… Сегодня эти люди вздохнули с облегчением. Одной угрозой стало меньше. И оттого что это случилось как-то буднично, небольшой строкой во фронтовой сводке от Минобороны, все еще не верится.

Взятие Песок дает, естественно, не только психологический терапевтический эффект. Отсюда можно развивать наступление как в сторону Карловки, прирастая квадратными километрами по направлению к западной границе ДНР, так и на север – к Водяному, которое являются одним из ключей на подступах к Авдеевке. Занятие этого села серьезно осложнит противнику логистику.

Окно в природу

Последние дни я работал в районе Песок, наблюдая,

как 11-й полк ДНР и танковый батальон «Сомали» улица за улицей выгрызали поселок у противника. Штурмовики в плотном городском бою зачищали дом за домом, артиллерия посыпала позиции ВСУ в десятках метрах от наших войск. Танки лупили и прямой наводкой, и по навесной. В последнем случае танк играет роль артиллерии, только остается неуязвимым для систем контрбатарейной борьбы, которыми Украину вдоволь снабдили ее западные партнеры.

Вот многотонная махина выезжает из укрытия и по проложенному маршруту выезжает на позиции перед Песками. Три выстрела, отход назад, в лесополосу, где «зеленка» пока скрывает технику.

– По каким целям сейчас работали? – спрашиваю командира танковой роты 11-го полка «Сухого».

– По плановым, откуда ведет корректировку противник. Это для нас сейчас главное. Уничтожаем доты.

– Дистанция довольно большая до противника. Как получается доставать?

– Опыт уже, научены, умеем навесом бить.

– А танки для противника – серьезная угроза?

– Недавно смотрел видео, спрашивали укропа: какое самое страшное оружие для тебя? Он говорит: когда работает танк. Потому что он тебя видит. И в большинстве случаев работает прямой наводкой. Сначала было очень сложно. Готовились к одному, а на деле все пошло по-другому. Учились уже в боях.

– Ребята-танкисты у тебя местные?

– Не все. Я, например, из Житомира.

– Как здесь оказался?

– В 2014 году родители сюда приехали воевать. А мне 17 лет, безбашенный малолетка, остался на Украине. И вот я думал, думал – и бросил своих замечательных друзей, которые сейчас в «Правом секторе», в «Азове» (признан террористической организаций и запрещен в РФ). И пошел в танковые войска.

– А почему танковые?

– Первый выстрел – и я сразу понял: все, я буду здесь. Ни пехота, ни артиллерия уже не интересны.

…Танк поперхнулся клубами дизельного дыма и умчал на огневую позицию – разбирать укрепрайон в Первомайском, обеспечивая продвижение наших войск.

5 марта 2022. Колонна на Киев

– Здорова, парни! Вы с нами? Втыкайтесь за «Уралами». – Водитель БТР охранения в танковом шлеме протягивает широченную лапу. – Володя, Отдельная дивизия особого назначения имени Дзержинского.

Володя еще пацаном попал на Вторую чеченскую, затянуло. Остался на контракт. Воевал в Южной Осетии, выполнял задачи в Сирии. Теперь вот головной машиной проводит колонны, снабжающие нашу группировку под Киевом.

– И как там?

– Вчера три КамАЗа сожгли, – буднично говорит он.

Мне приходилось ездить по Чечне колоннами «центроподвоза», которые развозили припасы по всем дальним гарнизонам. Работа в разгар минной войны, скажем мягко, нервная. На Украине прибавьте еще постоянную профессиональную диверсионную опасность плюс зазомбированных подростков, которых настращали большие дяди. Для них выскочить из лесу с «коктейлем Молотова» – это такая опасная игра в партизанщину, на которую их толкают взрослые, прекрасно понимая, чем это грозит.

– А по детям же стрелять не будешь, – разводит руками Володя. – Так и живем.

До точки входа я добирался по Белоруссии на машине, с уже нанесенными опознавательными знаками «V», означающих северное, киевское направление спецоперации. На заправках подходили простые белорусы, которые жали руки и желали удачи. Впрочем, были и те, кто демонстрировал из машины маникюр на среднем пальце, но таких было мало.

По мере приближения к границе боевыми действиями пахло все осязаемее. Военная техника, вертолеты в небе, штурмовики, уходящие в сторону «ленточки» на бреющем, палаточные лагеря в полях… Я смотрел на это и вспоминал, как в телестудиях политических ток-шоу эксперты наперебой спорили, почему мы спасаем режим этого несносного «многовекторного» Лукашенко (среди скептиков был и автор этих строк). Чем нам так дорог «последний диктатор Европы»? Зачем мы дружим с Батькой?

Смотрю в окно и понимаю: да вот за этим.

Затем, чтобы в момент глобального вызова он подставил нам плечо, обеспечив плацдарм для наступления на Киев.

В нашей колонне – десятка три автомобилей. Грузовики с продуктами, боеприпасами, бензовозы, обшитые деревянными досками – защита от осколков. Двигательный отсек у многих прикрывают связанные в импровизированный щит бревна – солдатская смекалка. Конвой несколько часов идет по лесу, и все это время в небе, то сужая, то расширяя круги, тарахтят два красавца-вертолета Ка-52, обеспечивающие прикрытие с воздуха.

На Киев

Ближе к фронту к нашей колонне присоединяются силы спецназа на бэтээрах, «Уралах» с зенитными установками и бронированных грузовиках. Их задача – прикрыть конвой на самых опасных участках пути.

– Коридор безопасности вокруг трассы постепенно расширяем, – говорит командир группы, показывая обстановку на карте. – Уже есть относительно спокойные участки, но вот тут могут справа артиллерией насыпать. А тут, слева, ДРГ, бывает, вылезают. Туда проехали – нормально, обратно движемся – три сожженные машины. Поэтому едем быстро, слушаем команды и не отвлекаемся.

Конвой дробят на несколько частей. Первые две по очереди уходят в сторону опасного участка. Мы застреваем у взорванного моста, где рядом уже наведена понтонная переправа. По связи передали, что обстановка на трассе ухудшилась. Надо переждать.

– Какие там новости, что за переговоры идут? – спрашивают нас понтонщики, явно не одобряющие возможные договоренности с Киевом. – Надо давить эту гадину до конца.

– Да там о гуманитарных коридорах больше, – успокаиваем парней.

– Я сам родом из Броваров, в пять лет переехал с родителями в Россию, они на северах работали в нефтянке. Так родня под Киевом ждет, просит не затягивать. Надо будет – и через Днепр переправу наведем, – говорит один из бойцов. – Только бы не остановиться на полпути.

Из леса уже в сумерках выходит отряд спецназа. «Я бы на вашем месте, парни, отложил поездку до завтра, – посоветовал командир группы. – Мы еще немного почистим, и тогда добро пожаловать».

Здесь, под Киевом, ни у кого иллюзий и шапкозакидательства нет. Противник действительно серьезный и упирается, как может. Особенно идеологически мотивированная его часть. Националисты прекрасно понимают, что после победы России (хотя это будет и победа Украины) будущего в Незалежной у них нет. Вот и стараются напоследок подпортить кровь россиянам. Но подразделения РФ постепенно продвигаются вперед, блокируя столицу. И уничтожая тех, кто фактически берет в заложники население больших городов, – военная операция России плавно переходит в антитеррористическую, учитывая методы противника.

7 марта 2022. Дорога к храму

– По машинам! – Небольшая военная колонна недалеко от границы с Чернобыльской зоной отчуждения взревела дизелями и, качнувшись на рессорах, выдвинулась в сторону Киева.

Когда мы выезжаем на трассу, указатель показывает около 70 километров до столицы Украины. Мы же едем в поселок Бородянка, не так давно взятый под контроль российской армии. Через этот населенный пункт проходит один из гуманитарных коридоров, по

которому из Киева должны выезжать мирные жители. Об организации таких маршрутов по телефону договорились президенты России и Франции, и мы отправляемся посмотреть, как пройдет эвакуация в «день тишины», объявленный Москвой.

Трасса, по которой на скорости идет наш конвой, в деталях «рассказывает» о боях недельной давности. По обочинам стоят обгоревшие остовы бронированных машин и грузовиков. Чьи они – украинские или российские, – уже не разобрать, но легкой прогулки здесь точно не было. Иногда попадаются смятые гражданские авто. Глазами выхватываю номера на микроавтобусе – донецкие. Вот тебе и уехал от боевых действий…

В населенных пунктах бойцы на броне ощетиниваются стволами – диверсантов, которые могут бить из жилых домов, никто не отменял.

– Вы вспомните Великую Отечественную, – говорит во время остановки один из офицеров. – На Украине было больше всего партизан, которые удостоены звания Героя Советского Союза. У них эта упертость в крови. Как и у нас. Только у нас еще и историческая память есть.

– Лучше бы они против факельных шествий упирались, – соглашаюсь. – А то забыли, благодаря кому они живы и живут в собственной стране.

– Ну а мы здесь зачем – напомним, – уверяет боец. – У меня прадед при форсировании Днепра погиб, не дожил до Победы. Видимо, нам заканчивать то, что они не успели.

Медленно втягиваемся в Бородянку. Ей не повезло. Сначала здесь кошмарили население вооруженные мародеры, которым в Киеве раздали автоматы с боекомплектом. Затем сюда зашли подразделения Нацгвардии и националистов, устроив почти из каждого жилого дома огневую точку. А когда российские войска откинули их южнее, ВСУ накрыли Бородянку артиллерией, не жалея ни снарядов ствольной артиллерии, ни реактивных боеприпасов РСЗО «Град».

Сейчас поселок мало отличается от любого прифронтового села под Донецком или Луганском. Те же сгоревшие дома, побитые крупнокалиберным свинцом административные здания, испуганные не-

многие оставшиеся жители. Только, в отличие от дончан, которые на слух определяют калибр и направление прилетевшего «сюрприза», местные еще не разбираются ни в типах вооружений, ни в любительской баллистике.

– Вот мне пробило внешнюю стену, прошло через внутреннюю и вышло с той стороны, – показывает пробоины в своем доме Василий Дорменко.

Хлипкую хату, похоже, прошила пушка БМП, повезло, что снаряд взорвался снаружи. С тех пор Василий вместе с супругой сидит в подвале. Света нет, связи – тоже. Что происходит в мире, он совсем не представляет:

– У нас родня и в Москве, и в Новосибирске, мы всегда с россиянами дружили. Мечтаем, чтоб побыстрее все закончилось и мы снова жили вместе, как раньше. У нас же в России кругом родня.

На пункте пропуска, где все готово для приема и сопровождения беженцев, тем временем тишина. За полдня со стороны Киева и Ирпени не проехало ни одной гражданской машины. После обеда мимо проскакивает авто местного священника. Оказалось, отвозил в больницу местную жительницу, получившую ранение во время боев. «Скорую» со стороны Киева не пропускали ВСУ, мотивируя тем, что ехать в Бородянку опасно – русские расстреляют. Батюшка проехал беспрепятственно.

Поднимаюсь к Святомихайловскому храму Украинской православной церкви Московского Патриархата. Настоятель отец Виктор встречает во дворе. Раньше здесь была маленькая церквушка. Но в 1998 году местный сторож – неверующий и некрещеный – ночью увидел тут спустившийся с небес крест, который озарил все вокруг.

А потом пришел директор местного тракторного завода («Развалили, пропили, распилили и все продали» – делает отступление батюшка) и выделил на строительство храма блоки и кирпич. Сейчас большая церковь возвышается на доминанте над Бородянкой. Бои ее не затронули.

– Война – это горе. И это нам за грехи. По Киеву гомосексуалисты парады устраивают. На какой развратной литературе воспитывают наше поколение. Нас все время ругают как московскую церковь, называют москалями. Хотя церковь любит всех. Христос заповедовал любить не только друзей, но и врагов. Поддерживает ли вас народ Украины? Я вам скажу так: в 2014 году вас бы цветами встречали. Янукович подвел всех нас, сбежав в Россию. А за эти восемь лет мы видим, как тут воспитали людей. Мы, люди верующие, сами слышали, как солдаты украинской армии приветствуют друг друга «Хайль Гитлер». Это нормально?

Отец Виктор

– Удастся нам когда-нибудь залечить этот разрез по живому?

– Бог может все. Выход один – покаяние. И нельзя озлобляться. Озлобление ведет к уничтожению. Уничтожению друг друга.

Когда я выключаю камеру, отец Виктор спрашивает, что там в Киеве. Рассказываю про мародеров с автоматами. Российские войска эвакуировали уже не одного человека, пострадавшего от них. Благодаря нашим военным была спасена женщина с ранением грудной клетки. Грабители напали на ее семью на даче, муж погиб, она с дочкой спаслась и была вывезена в белорусский Мозырь.

«Так у нас то же самое тут было, а сейчас оружие спрятали и превратились в добропорядочных граждан. Но мы же их всех знаем, все ж свои – местные», – говорит отец Виктор.

Темнеет, батюшка благословляет и крепко бьет по плечу ладонью: «С Богом».

Иду к колонне мимо памятника погибшим воинам-интернационалистам. Рядом с ним в угоду конъюнктуре соорудили плиту в честь тех, кто 8 лет мучил людей в Донбассе. Она уже расколота – денацификация снизу, и в Донецке или Луганске это вряд ли кто-то осудит. Не возьмусь и я. Вероятно, в новой Украине таким монументам места не будет.

P.S. За весь день через Бородянку так и не проехала ни одна гражданская машина. То ли киевляне предпочли другие маршруты эвакуации, то ли их не выпустили на это направление. Сложно договариваться с властями, которые не обладают властью на земле.

Священника задержали сразу после нашего выхода из-под Киева. В СБУ его промурыжили четверо суток. На пятые он дал интервью украинским СМИ о том, как российские борзописцы обманом заставляли его говорить неполиткорректное. На Украине умеют заставлять так говорить. Возможно, это были условия сделки, по которой батюшка вышел на свободу. Но с нынешней киевской властью никакие сделки невозможны. Второй раз его задержали в июле 2023-го по обвинению в «содействии в принудительном вывозе в Белоруссию почти 100 жителей Киевской области».

Помогай Господь отцу Виктору.

10 марта 2022. Беженцы

– Нас не расстреляют? – несколько пар испуганных глаз бегают по мне. Еще бы: шлем, бронежилет, куртка цвета хаки…

– У меня нет оружия, успокойтесь, вам ничего не угрожает, здесь русские, не бойтесь, – как можно спокойнее говорю я.

Светлая «Газель» с белым флагом, надписью «Дети» на борту и тактическим знаком «V» (так обозначают себя российские войска на киевском направлении. – Авт.) на капоте медленно ползла по Бородянке, по улице Центральной. За ней – чахлая легковушка. В первой машине на переднем сиденье – трое мужиков деревенского вида. Во второй – мужчина и женщина: прижали раскрытые ладони к лобовому стеклу. Они появились в тот момент, когда я фиксировал на камеру последствия мощнейшего артиллерийского удара ВСУ.

Рубежное. Сразу после взятия города

Выше по улице – несколько сгоревших грузовиков. Когда наши войска выбили отсюда подразделения Нацгвардии и националистических батальонов, украинская артиллерия накрыла центр города, в который втягивалась колонна ВС РФ. Корректировщик, судя по всему, был не самой высокой квалификации, и смертоносные реактивные снаряды системы залпового огня «Смерч» обрушились на жилые высотки и частный сектор вокруг.

От девятиэтажки за моей спиной остался только передний фасад – панелька просто сложилась внутрь. За ней – еще одна. Вокруг погорели одно- двухэтажные хаты. Целехонький кофейный ларек на фоне этого апокалипсиса смотрелся как пальма на Северном полюсе. По этой улице и проходит один из гуманитарных маршрутов, по

которому российская сторона предложила мирному населению выходить из Киева в сторону Белоруссии.

Однако из столицы пока сюда не выезжала ни одна машина.

– Мы из Андреевки, – говорят мужики на переднем сиденье. – Едем в сторону границы, на Киров. Нас 10 человек.

– Мама, что там? – доносится детский голос изнутри «Газели».

Открывается боковая дверь. На втором ряду – три женщины, за

ними, в кузове, на разложенных матрасах, – детишки, мал, мала. Смогли вырваться из села, когда оно было взято под контроль российскими войсками.

– Мы 14 дней просидели в погребе, только слышали выстрелы, а откуда, кто – не знаем, – едва не плачет пожилая женщина в красном платке. – Едем в Белоруссию. Я родом оттуда, с Кирова. Детки, пропускайте нас. Чтоб пока не темно проехать. Мы такого натерпелись. С нами пятеро детей.

Объясняю, что надо медленно подъехать на блокпост в 300 метрах выше по улице, где после проверки их направят дальше по гуманитарному маршруту.

– Мы из села Дружня, – говорит женщина в следующей легковушке. – Десять дней в подвале сидели, я уже ничего не понимаю, что там происходит. Хочется мира, тишины, спокойствия и обычной жизни нормальной. Понимайте, как хотите.

За годы работы я видел много беженцев – в Ливии, Ираке, Афганистане, Донбассе… Они везде одинаковые. Испуганные, психологически уязвимые, уставшие, голодные. Мучать таких людей политическими вопросами бесполезно. Во-первых, они не в том состоянии, чтобы трезво оценивать происходящее. Во-вторых, из страха перед камерой или вооруженными людьми вряд ли будут искренними. Поэтому я не лезу к ним в душу с расспросами. Протягиваю белую тряпку и советую завязать ее на зеркала, чтобы было видно издали. Машина уходит к блокпосту…

На этом направлении крупные формирования ВСУ и нацбатальонов были разгромлены или отброшены. Однако украинская сторона перешла к тактике малых групп, которые нападают на проходящие конвои, атакуют одиночные машины, совершают теракты, как сказали бы на Западе, «под чужим флагом». Диверсанты передвигаются на машинах с V-знаками и в российской форме, в том числе – наемники, потянувшиеся в Незалежную за длинным рублем. Точнее – гривной. К примеру, в этом районе, по данным разведки, действует группа из 70 человек, половина из которых – чеченцы, часть имеет террористический опыт в Сирии.

Семейный ужин. В подвале школы в Катюжанке, Киевской области

Об этом мне рассказали в расположении Росгвардии в одном из населенных пунктов, который контролируется подразделениями из Чеченской республики.

– Нас тут поначалу боялись, – говорят бойцы. – Их всех напугали, что придем мы, начнем всех резать, грабить, насиловать. А мы пришли, спокойно объяснили, что им нечего опасаться, что мы не воюем с мирным населением, что мы будем их защищать. Идем по улице, а тут девочка с отцом навстречу. И цветы нам протягивает. «Видишь, – говорит, – папа. Это не разбойники. Они ничего плохого нам не делают». Маленькая такая, а разговорчивая. Рассказала,