Читать онлайн Нарисуй её тень

1

Женщину привезли на машине «Скорой помощи», в очень тяжелом состоянии: с высокой температурой, тахикардией и нестерпимой болью. Она находилась на грани шока и потери сознания, поэтому ее сразу отправили в палату интенсивной терапии, поставили капельницу. А дальше – срочное обследование и, скорее всего, операция.

Инна Владимировна Баринова могла это предсказать и без анализов. Врачебного опыта хватало. Недаром именно ее поставили заведующей отделением гастроэнтерологии в областной больнице.

Звали пациентку Самойлова Светлана Михайловна и вместе с ней «неотложка» доставила двоих детей: мальчишку лет семи-восьми и девочку, гораздо старше. Наверное, ровесницу сына Бариновой – Кости, который сейчас учился в десятом.

С детьми было все в порядке, если не считать растерянности и страха за мать, которые без труда читались на их лицах, по-родственному похожих, и даже в позах и движениях. Они сидели на кушетке в больничном коридоре, тесно прижавшись друг к другу.

Видимо, они неспроста, хотя, возможно, и неосознанно, выбрали именно кушетку, а не ряд металлических дырчатых стульев, припаянных к одному основанию. Стулья разделяли промежутки – маленькие, но все же! – а эти двое сейчас хотели быть рядом и вместе. И никаких дистанций.

Девочка обнимала брата и что-то тихо нашептывала ему время от времени. Мальчик не ныл, не ерзал, а только следил за проходящими мимо людьми большими испуганными глазами. Его полный надежды взгляд спрашивал: «Как там мама? С ней ведь все хорошо, правда?»

Сестра вела себя еще сдержанней, ни на кого пристально не смотрела, но при виде каждого человека в белом халате тревожно вскидывалась. Однако никто не торопился обрадовать ее приятными новостями.

Единственной, кто подошел к ним, оказалась медсестра из приемного покоя.

– Ну что вы тут сидите? – проговорила она обеспокоенно и ласково. – Шли бы домой. Врачи у нас хорошие, помогут вашей маме. Даже не сомневайтесь. А вам к ней все равно сейчас нельзя. – Потом протянула небольшой листочек бумаги. – Вот телефон. Можно звонить и справляться, в любое время.

Девочка послушно взяла бумажку, поблагодарила, и чуть слышно, но твердо произнесла:

– А можно мы еще посидим, подождем? Пока маме не станет лучше.

– Да сидите, конечно, – кивнула медсестра, вздохнула украдкой. – Только смысл-то какой? Да вы и проголодались уже, наверное.

Она жалостливо взглянула на мальчика. Тот отрицательно замотал головой, и все же, не сдержавшись, сглотнул и облизал губы.

– Давайте, я вас хоть чаем напою, – предложила сердобольная медсестра, но тут подошла Баринова.

– Чай – разве еда? Да и здесь сидеть вам действительно нечего. Маме вашей уже получше, но из интенсивной терапии ее все равно до завтра не переведут. Так что ждать больше нечего.

Девочка посмотрела недоверчиво. Не обманывает ли врач, пытаясь избавиться от их назойливого присутствия, или успокоить благой ложью, чтобы не слишком переживали?

Инна Владимировна на мгновенье поджала губы.

– Да честное слово, лучше ей. Вылечим мы вашу маму, обязательно. Так что не сидите здесь попусту Вы до дома сами доедете или вас заберет кто?

– Мы сами, – опять негромко, но с прежними твердыми интонациями сказала девочка.

– А далеко живете? – вклинилась медсестра.

Девочка нехотя назвала адрес. Баринова прикинула – не близко.

– Лучше бы за вами кто-нибудь заехал. Папа, например. – Тут Инна Владимировна осознала сразу и четко: был бы в семье еще кто-то, давно бы сидел рядом с детьми в больнице. Отец ли, бабушка. Но этих, похоже, всего трое: мама да двое деток.

И, не дожидаясь, когда старшенькая ответит хоть что-то или опять повторит свое: «Мы сами», Баринова предложила:

– Давайте-ка я вас довезу. Я на машине. – Она улыбнулась, не слишком широко, лишь чуть-чуть приподняв уголки губ. – И как главный в отделении начальник могу разрешить себе нанедолго удалиться.

Никто не откликнулся на ее улыбку. Девочка все еще сомневалась, стоит ли уходить, и внимательно посмотрела на брата. Тот явно устал и проголодался, к тому же хотел пить, но не решался заговорить о своих желаниях. Тогда девочка поднялась с кушетки, потянув братишку за собой. Так они и шли вслед за Бариновой до автомобильной стоянки, крепко держась за руки, молчаливые и поникшие. Забрались в машину на заднее сиденье.

Мальчик чуть оживился. Видимо любил кататься на машинах, но не часто приходилось.

Инна Владимировна хорошо видела его в зеркале заднего обзора. Она развернулась, уточнила адрес.

Девочка помедлила прежде, чем ответить пустым и бесцветным голосом. И дома у них сейчас пусто и страшно.

Как они одни, без мамы? Без надежды, что вот заворочается ключ в замке, и квартира сразу наполнится родным теплом и уютом, зато с черной мыслью, которую гонишь прочь изо всех сил, но она подло подкрадывается, подползает, набрасывается: «А вдруг мама никогда больше не вернется?»

Или Инна Владимировна ошиблась в своих предположениях?

– А вы с кем живете? Только с мамой?

Брат и сестра одновременно кивнули.

– Ну а родственники какие-то у вас есть?

Должны быть. Родственники у всех есть: и ближние, и дальние.

– Тетя есть, – сообщила девочка коротко. – И бабушка.

– Ну вот, – с облегчением выдохнула Баринова. – Или вы к ним перебирайтесь, или пусть кто-нибудь из них переедет к вам. Пока мама не поправится.

Девочка виновато опустила голову.

– Они очень далеко живут.

– Ничего страшного. Приедут, – заверила ее Инна Владимировна, но девочка произнесла весомо:

– Не приедут. – На мгновенье она вскинула глаза и вновь виновато потупилась, объяснила, слегка запинаясь: – Бабушка… она… не совсем здорова. И тетя ее не может одну оставить.

Баринова тоже отвела взгляд, протянула растерянно:

– Понятно.

Значит, квартира действительно пуста и безжизненна. И, конечно, вернуться домой детям в любом случае придется, но, может, пока… хотя бы пока…

– Знаете, что? А отвезу-ка я вас к себе. Накормлю, напою. Если захотите, и спать уложу.

Инна Владимировна посмотрела сначала на мальчика, потом перевела вопросительный взгляд на его старшую сестру.

– Мы… – начала та, но смутилась под уверенным и даже чуть повелительным взглядом: все-таки тоже не очень хотела в пустую квартиру, туда, где осознание внезапно обрушившейся беды особенно сильно.

Когда машина уже выезжала из больничных ворот, Инна Владимировна поинтересовалась:

– Зовут-то вас как?

– Женя, – ответила девочка.

Имя прямо какое-то «унисекс», и не совсем понятно, про кого она – про себя или про брата. Скорее всего, про себя. И точно: спустя несколько секунд прозвучало:

– А его – Илья.

***

Когда вошли в квартиру – гости, конечно же, робея и медля, – дверь Костиной комнаты распахнулась, и появился… ну да, сам Костя.

– Мам, ты чего это? С работы сбежала? – успел он спросить прежде, чем заметил нежданных визитеров.

– А ты, похоже, из школы, – в тон сыну отозвалась Инна Владимировна.

Костя озадаченно уставился на незнакомых мальчика и девочку, пытаясь разобраться, кого это привела мама и зачем, поэтому ответил без утайки: не получилось думать о двух вещах одновременно.

– Я совсем в школу не ходил.

Впрочем, он в любом случае не стал бы скрывать. Еще и подробно разъяснил:

– У нас же сегодня в школе пробный ЕГЭ пишут. Поэтому десятые отправили в библиотеку, смотреть «Войну и мир». А я пока не рехнулся, чтобы смотреть «Войну и мир», тем более в компании своих одноклассничков.

Женя с Ильей растерянно топтались на месте, не зная, как реагировать на внутрисемейные разборки.

– Вы не стойте, раздевайтесь, – мягко направила их Баринова. – И проходите. Вот, в комнату.

Она распахнула еще одну дверь, в гостиную, а сама удалилась с Костей в его комнату.

Пусть Самойловы думают, что она решила обсудить с сыном наедине его недостойное поведение. На самом деле же деле торопливо ввела Костю в суть дела: кто эти дети и почему оказались у них в квартире.

Инна Владимировна прекрасно знала, что ее сына нельзя назвать филантропом. Как бы он не ляпнул чего-нибудь неподходящего и не посмотрел косо. Сестре с братом и так сегодня досталось неприятных переживаний. И это даже хорошо, что Костя оказался дома, а не наткнулся на непонятных гостей внезапно, вернувшись из школы.

Баринова не планировала сидеть с ними до вечера, хотела побыстрее отправиться назад на работу. Накормила бы только и ушла, оставив их здесь одних.

За порядок в квартире и сохранность вещей она не капли не переживала. Дети производили впечатление очень даже положительное, да и не думали они сейчас ни о чем, кроме состояния своей матери. Сидели бы спокойно, как мышки. Ну, телевизор бы посмотрели или книжки полистали. И тут бы явился Костя.

Он не то, чтобы нелюдимый и совсем необщительный. И приятели у него есть, и с остальными он нормально контактирует. Но почему-то люди ему не особенно интересны, по натуре он одиночка. Так и хочется сказать «волк-одиночка» и провести параллели со звериными привычками. Потому что почти так и выглядит.

Костя трепетно относится к своему личному пространству и становится довольно агрессивным, когда в него вторгаются нежданно-непрошено.

Сын с мрачной физиономией выслушал коротенький рассказ Инны Владимировны. Она подумала: сейчас выскажет что-нибудь саркастичное и недовольное. Но Костя проговорил:

– Я понял. Не дурак.

Кажется, проникся сочувствием.

Конечно. У него тоже рядом никого нет, кроме мамы.

– Можешь спокойно возвращаться на работу. Все будет нормально. Клянусь.

Все-таки не смог без иронии.

Инна Владимировна бросила на сына короткий взгляд, полный любви и гордости, но заговорила о другом:

– Сейчас только накормлю их. Они с самого утра в больнице сидели – голодные, наверняка.

Костя театрально вздохнул.

– Ой, мам! Ну что я – кастрюлю с супом на плиту поставить не смогу и на чайнике кнопочку нажать?

– Ну, поставить-то, может, и поставишь, – ехидно улыбнулась Инна Владимировна. – Главное, огонь под ней разжечь не забудь.

– Мам!

Костя гордо удалился на кухню и демонстративно загромыхал там посудой.

Вот и хорошо. Заодно и сам нормально пообедает. А то привык таскать из холодильника кусками, если мать не направит на путь истинный. Точнее, пока не приготовит или не разогреет, не разложит культурно по тарелкам. А, вообще, удивительно, что он сам вызвался кого-то накормить. Видимо, история ребят произвела на него впечатление. И не такой уж он мизантроп. Просто он самый замечательный сын на свете.

Инна Владимировна опять улыбнулась. Только теперь уже безо всякого ехидства.

2

Чайник грелся, суп тоже, а Костя задумчиво стоял возле обеденного стола, подперев подбородок столовой ложкой, которую держал в руке.

Мама ушла, и сразу стало не то, чтобы напряженно, просто уверенность пропала. Не перед кем демонстрировать взрослость и самостоятельность. Те, кто сидят в комнате, Костино представление вряд ли заметят и оценят. Не до того им сейчас.

Костя не отказался бы пожить без матери, особенно столь авторитарной и чересчур заботливой, как та, что ему досталась. Но только недолго, и уж точно не по причине маминого попадания в больницу. Это не свобода, а самая настоящая беда, которая занимает все мысли и чувства, и нет дела до кривляний кого-то постороннего. Так что и заморачиваться не стоит, думать, как произвести впечатление.

Никак. Быть самим собой.

Костя положил ложку на стол и направился в комнату.

Гости сидели на диване, скромно, на краешке, тихонько переговаривались друг с другом и совсем не заметили Костино появление. А он не торопился о себе заявить. Даже через порог не шагнул, стоял, наполовину скрытый дверным косяком и смотрел.

Пацаненок светловолосый, ушастенький, тощий. Шустрый, наверное, при обычных обстоятельствах. Учится классе в первом или во втором. Вряд ли старше. А сестра у него, скорее всего, Костина ровесница. Волосы не темные и не светлые, что-то среднее. Кажется, это называется – русые.

У самого Кости точно такие же. Только гораздо короче. А у девушки – длинные. Как и у большинства девчонок сейчас. Рассыпаны по плечам. Одна прядь заправлена за ухо, чтобы не лезла в лицо. И с первого взгляда понятно, что у этих двоих случилось что-то нехорошее: лица печальные, чересчур серьезные, и глаза потускневшие.

Пацаненок смотрит в пол, ладошки чинно лежат на коленках, и губы шевелятся, едва заметно. А голоса почти не слышно.

Внезапно он вскинул глаза. Хотел посмотреть на сестру, но случайно зацепил взглядом Костю и окаменел. Девушка это моментально заметила, развернулась к двери.

Стоять и молчать стало глупо, и Костя воодушевленно воскликнул:

– Ну что, пойдем, поедим?

Гости поднялись с дивана не сразу: сначала братишка медленно сполз с края, за ним встала сестра. Вдвоем они послушно проследовали за Костей на кухню.

Пацаненок сразу забрался на стул. Костя открыл шкаф с посудой.

– Тебе какую тарелку: большую или очень большую?

Мальчишка растерянно пожал плечами, и Костя выбрал сам. Обычную суповую. На любителя огромных порций тощий пацаненок явно не походил. Поставил тарелку на стол, а потом достал еще две, выложил ложки.

– Осталось найти поварешку, – вслух подумал он и принялся задумчиво озираться по сторонам.

Девушка немного понаблюдала за ним, потом протянула руку, сняла поварешку с крючка на блестящей металлической подставке для кухонных принадлежностей, предложила:

– Давай я сама налью.

– Ага! – согласился Костя, достал хлеб и тоже уселся за стол.

Девушка поставила наполненные тарелки сначала перед братом, потом перед гостеприимным хозяином, и отошла к плите.

– А себе? – удивился Костя.

– Я не хочу, – девушка мотнула головой.Костя весело возмутился:

– Ну нет! Так не пойдет. Разве можно подавать плохой пример младшим? – и он обратился за поддержкой к пацаненку: – Правда… как тебя?

– Илья, – подсказал тот.

– Правда, Илюха? Старшие сестры должны подавать только положительный пример.

Пацаненок согласно угукнул.

– А мама моя готовит довольно прилично. Не сомневайся. Особенно… – Костя внимательно вгляделся в стоящее перед ним варево, пошевелил его ложкой, – фасолевый суп.

Девушка ничего не сказала, однако послушно налила себе одну поварешку, прошла с тарелкой к столу, села напротив брата.

– Кстати, я Костя, – доложил Костя.

– Женя, – коротко ответила девушка.

«Женя», – повторил Костя про себя. Кажется, у него еще не было ни одного знакомого с таким именем, и девичьим, и мальчишеским одновременно. Вовсе не экзотическим, просто не очень частым ни раньше, ни теперь.

Когда закончили обедать, Женя вызвалась помыть посуду.

– Да ну, не грузись, – остановил ее Костя. – У нас посудомойка есть. Потом затолкаю все туда и включу.

– Я лучше так помою.

Наверное, Женя еще хотела добавить: «Все равно делать нечего», но не решилась. А Костя и без слов понял.

– Ну, как знаешь! – и обратился к братишке: – Илюха, а ты что хочешь делать? Только не говори, что тоже посуду мыть! Пойдем лучше, я тебе телек включу. Или на планшете поиграем. Будешь?

Пацаненок с радостью согласился.

Маленький еще. Таких легче отвлечь от грустных мыслей. И в непременный счастливый конец они всегда верят. Что в жизни, как в сказке.

Костя всегда жалел, что у него нет ни братьев, ни сестер. Желательно младших, чтобы быть для них наставником и авторитетом. Но мама считала, что, родив одного ребенка, реализовала себя, как женщина. Тем более, его еще надо вырастить в любви и достатке, дать достойное образование и вообще поставить на ноги. А без этого, по ее мнению, пункт «родительство» не считался выполненным.

Дом она тоже построила. Точнее, купила квартиру. Вот только насчет посаженного дерева Костя сомневался. Но если считать торчащий из огромной кадки развесистый фикус Бенджамина, занимавший целый угол в гостиной, за полноценное дерево, то и тут мама справилась.

Пока Костя скачивал на планшет игры под Илюшкин возраст, Женя разделалась с посудой, вернулась в комнату, но задержалась в дверях. Ее губы шевельнулись. Наверное, она хотела сказать, что им уже пора домой, однако увидев брата, увлеченно водящего пальцем по сенсорному экрану и довольно вскрикивающего, опять села на диван, взяла книжку с журнального столика.

– Справишься один? – спросил Костя у Илюшки.

Тот как можно убедительней кивнул, не отрывая взгляда от экрана, и Костя тоже прошел к дивану, уселся недалеко от Жени.

Брата немного отвлек, теперь надо что-то сделать для сестры, чтобы уголки ее губ не изгибались вниз так безнадежно и глаза хоть чуть-чуть засветились.

– Ты в какой школе учишься?

Женя ответила неохотно, только из вежливости.

– Я не в школе.

– А где?

– В колледже, – сначала хотела ограничиться этим, но потом все-таки добавила: – Культуры и искусства.

– Ух, ты! – пораженно выдохнул Костя, по многим причинам. – На кого?

– Руководителя любительского творческого коллектива, – сухо произнесла Женя, словно прочитала фразу из какого-нибудь буклета для абитуриентов.

Костя задумался.

– Типа, кружком будешь руководить в каком-нибудь Доме культуры?

– Ну да. Как-то так.

Женя по-прежнему держала в руках книгу, перебирала пальцами страницы. Но не очень похоже, чтобы ей действительно хотелось читать. И неужели Костя ошибся с возрастом? Совсем не хотелось, чтобы Женя оказалась намного старше его.

– Так ты уже школу закончила? – не удержался Костя, хотя и опасался нарваться на резкий ответ в духе: «Ну что ты ко мне прикопался? Зачем тебе моя биография?»

Но, видимо, и Женю тяготило молчание, заполняемое невеселыми мыслями. Она тоже предпочитала разговор. Не важно о чем. О ней, так о ней.

– Девять классов, – спокойно кивнула она. – А потом в колледж поступила.

– Почему?

Какие могут существовать объяснения того, что она не пошла в десятый? Плохо училась? Создавала проблемы? Школа постаралась от нее поскорее избавиться?

Не похоже. Абсолютно не похоже.

Костя, конечно, не психолог и не физиогномист. Но – как там говорят? – хорошего человека сразу видно.

– Там стипендия. И сразу специальность. И можно подработать на праздниках и всяких мероприятиях.

Про то, что первым представил Костя, услышав о подработках на праздниках и мероприятиях, лучше сразу забыть. Ему даже неудобно стало перед Женей, хотя она и не могла прочитать его мыслей.

Нет… ну, конечно, все бывает, но… нет. Лучше уж опять спросить.

– Кем?

– Аниматором, например. Нас охотно приглашают. У нас хорошая подготовка.

Костя окончательно запутался. Руководитель творческого коллектива, аниматор с подготовкой…

– Так на кого ты все-таки учишься?

Заметив Костино недоуменное замешательство, Женя едва заметно улыбнулась, только уголками губ, и опять словно прочитала с листа:

– Специальность «Народное художественное творчество». Вид «Театральное творчество». – А потом добавила: – Актерское мастерство мы тоже изучаем.

У Кости брови удивленно взлетели вверх. Женя – артистка. Хоть и средне-специальная. Вот это да!

– И басни на вступительных экзаменах читаете?

– Ага.

3

Когда Инна Владимировна вернулась домой, там царила прямо-таки идиллия. Все трое ребят сидели за столом, и Костя развлекал Самойловых рисованием.

Да, плюс ко всему, сын был еще и творческой личностью – художником. И относился он к этому не как к хобби, а очень даже серьезно, надеясь сделать искусство своей профессией. Причем он не планировал в дальнейшем писать полотна и выставляться в галереях. Он хотел рисовать комиксы. Не мангу (благодаря сыну Инна Владимировна хорошо знала, что это такое), а именно классические комиксы. К тому же черно-белые.

Костя любил графику. Тушь, перо, кисть – обычный набор для творчества. Иногда к нему присоединялись фломастер и ручка. Множество тонких штрихов и тщательно прорисованных деталей. Инна Владимировна пораженно ахала: это же какое надо терпение? это же сколько труда? И чуть размытые полутени, от едва заметных, почти сливающихся с белизной бумаги, через бесконечный ряд оттенков серого медленно переходящих к все скрывающей темноте мрака.

Правда, порой допускался еще один цвет. В основном синий, манящий глубиной неба или воды. Хотя синева воды – это ведь просто перевернувшееся небо.

Костя ни от кого не скрывал свой талант. А уж Инна Владимировна и подавно. Она хвасталась перед знакомыми работами сына и ревниво выслушивала отзывы. Но знакомые всегда вели себя правильно: пораженно ахали в унисон Бариновой, восхищались, хвалили. Сын снисходительно усмехался, когда мама рассказывала ему об этом, отвечал однозначным отказом на просьбу кому-нибудь что-нибудь специально нарисовать и только друзьям раздаривал всякие прикольные картинки.

Вот и гостей он развлекал чем-то подобным. Карандаш в его руке легко летал по листу бумаги, но стоило войти в комнате Инне Владимировне, как хрупкие идиллические стены мгновенно рухнули под натиском притаившихся до поры напряженности и тревожности.

Девочка вскинула голову. В одном движении – столько эмоций, столько вопросительного ожидания, и кажется, будто широко распахнувшиеся глаз занимают половину лица. Братишка отреагировал не так остро, ну да он и помладше. Его уже захватило привычное течение жизни. А во взгляде больше робости и смущения перед посторонним взрослым человеком, чем мыслей о маме. И Костя тоже спрашивал глазами: «Как там?»

И ничего уже не видишь, кроме тревожных детских глаз…

Инна Владимировна поинтересовалась в ответ:

– Как вы тут? – и только потом сказала: – А вашей маме уже лучше. И дальше будет еще лучше. Не переживайте так. – И добавила: – Ну что, отвезти вас домой?

Первым отозвался почему-то Костя.

– Мам, да ладно. Ты после работы. Отдыхай. А я провожу.

Какой же замечательный и заботливый у нее мальчик!

Хотя ребята и сами в состоянии добраться до дома. Девочка уже совсем взрослая.

Судя по всему, Женя и сама так считала.

– Мы и одни доедем. На автобусе. Мы же дорогу знаем.

Но Костя решительно возразил:

– Ну, нет уж! Я пообещал, значит, провожу.

Инну Владимировну немного смутила эта его решительность, хотелось сказать: «Костя, ну что ты навязываешься? Ребята же говорят, что справятся сами».

Но сын уже отправился собираться, и брат с сестрой вышли в прихожую, зашелестели одеждой.

Уже стоя в открытых дверях, девочка благодарно и чуть виновато посмотрела на Инну Владимировну.

– Спасибо большое!

Хотела добавить еще что-то. Судя по выражению лица: «Извините, что доставили вам столько беспокойства». Но не сразу подобрала подходящие слова, а Баринова не стала дожидаться.

– Да все нормально. Пожалуйста.

Она проследила за закрывающейся дверью, потом вернулась в гостиную, подошла к столу, на котором лежали Костины рисунки, сдвинула листы бумаги. Так она и думала: всякие забавные картинки. А вот и нынешний мальчик в виде супергероя. Сражается с какими-то странными чудиками. И девочка.

Инна Владимировна ожидала увидеть ее тоже в героическом облике. Что-то типа Женщины-кошки. Бесстрашная, эффектная, сексуальная. Ну да, и это тоже. А оказалось…

Грустная, какая и была сегодня, в шубке, с длинной косой и с милой зверушкой на руках. Судя по длинным ушам – зайчонком.

Неужели Снегурочка? Как странно.

Сейчас весна, апрель, и снег давно растаял, и уже встречаются на прогретых солнцем пригорках маленькие солнышки мать-и-мачехи. А на рисунки порхают снежинки – крошечные звездочки в несколько штрихов. Лицо девушки тоже прорисовано не слишком детально. Чуть тщательней глаза, а нос и губы – просто черточки. Но похоже. И почему все-таки Снегурочка? Персонаж далекий от комиксов. Надо спросить у Кости.

Сын не возвращался долго. Конечно, Самойловы и жили не близко, и с автобусами могла быть напряженка. Да и не слишком поздно еще. Но Инна Владимировна почувствовала неясное беспокойство, беспричинное, непонятное. Не выдержала, взяла телефон.

– Костя, ты где?

– Домой иду. Буду минут через десять, – доложил сын и уточнил с недоумением: – Мам, а ты почему звонишь? Что-то случилось?

– Нет, – Инна Владимировна и себе не могла толком объяснить, зачем ей понадобилась эта телефонная проверка, и на ходу придумала оправдание: – Просто ужин уже готов.

Да так оно и было на самом деле. А когда, уже после ужина, Костя собирал рисунки со стола, Баринова все-таки поинтересовалась, чисто из любопытства и вроде бы не совсем серьезно:

– А почему именно Снегурочка? Как-то не по сезону.

Костя улыбнулся в ответ, дернул плечом.

– Ну, просто она сказала, что на новогодних праздниках часто играет Снегурочку. Я и нарисовал. – И сын перевел разговор на другую тему, более значимую: – А что с их матерью?

– Состояние средней тяжести, но стабильное, – сказала Инна Владимировна весьма официально, решив обойтись без медицинских подробностей и точного диагноза. – И случай вполне ординарный. Поставим на ноги. Все нормально будет.

4

Костя в жизни представить не мог, что ему понравится девушка, с которой его познакомит мама. Конечно, не специально познакомит, а в силу сложившихся обстоятельств. Причем, язык не повернется сказать о каком-то счастливом случае. Разве можно произнести: «Хорошо, что Женина мама попала в больницу»? Но если бы не попала, мама не привела бы Женю с братом к себе домой.

Запутано все как! И неопределенно. Ни черное, ни белое, а где-то там, в бесконечном хаосе оттенков.

– Баринов! – окликнула Костю историчка, о чем-то эмоционально вещавшая у доски. – Какое-то лицо у тебя сегодня чересчур задумчивое. Ты хоть слышишь, о чем я говорю?

Костя не слышал ни слова. Но не расстраивать же учительницу горькой правдой!

– Да, да, да, конечно! Все очень интересно и познавательно.

– Баринов, что познавательно? То, что в четверг родительское собрание? – историчка, она же классный руководитель, вздохнула раздосадованно. – Или это интересно?

– Ну, наверное, – легко согласился Костя.

Спорить и оправдываться не хотелось. И учительница махнула на него рукой: хотя бы сидит тихо и не мешает. Но тут не удержался сосед по парте Игорь. Ткнул локтем и прошептал, указывая подбородком в открытую Костину тетрадь по истории:

– Костян, а это кто?

Костя опустил глаза, глянул под руки, на белый лист в клеточку, на запись про реформы 60-70 годов XIX века и…

– С девушкой познакомился? – ухмыльнулся Игорь. – Это она?

– Да нет, – произнес Костя безучастно. – Просто в голову пришло.

– А-а-а, – разочарованно протянул Игорь, быстро потерял интерес, а Костя опять глянул в тетрадь.

Надо как-то тщательней контролировать руки. Этак они все мысли будут переводить в визуальный образ. Выставлять на общее обозрение. Костя ведь даже не заметил, что рисовал. Неужели так сильно запала в его сознание Женя?

Ерунда! Костя не верил в истории про единственный взгляд и – как обычно рассказывают? – словно молния ударила или чем-то там прожгло. Так что с места не сдвинуться, и челюсть – в пол, и глаз невозможно отвести.

Бред!

Просто симпатичная девчонка. Очень грустная. Не от пустой скуки и надуманных переживаний – из-за настоящей беды. Не слишком-то заинтересовавшаяся Костей, а возможно, даже утомленная его навязчивостью.

Как было вчера?

Дошли до нужного подъезда, но Женя и не подумала задержаться. Только на секунду, чтобы сказать:

– Спасибо тебе.

Сейчас войдет в подъезд, дверь закроется, и – она сама по себе, Костя сам по себе. Больше не пересекутся. Надобности не возникнет, и мест таких нет, где они могут случайно оказаться одновременно. Ну, если только очень-очень случайно.

– Жень, слушай! А запиши мой телефон.

Она посмотрела озадаченно.

– Или нет. Лучше скажи мне свой. – Костя порывисто достал мобильник, разблокировал сенсорный экран. – Я тебе сразу позвоню, и у тебя будет мой номер. Все-таки моя мама – зав отделением. Мало ли что понадобится.

Женя согласно кивнула, назвала номер. Костя вбил его в телефон и нажал кнопку вызова. И ничего, никакого отклика, хотя в ухо шли обычные длинные гудки.

Костя вопросительно глянул на Женю.

– Я телефон дома оставила, – запоздало спохватилась она. – Даже не вспомнила о нем.

– Ясно, – произнес Костя с пониманием. – Я тогда попозже перезвоню. Связь проверить.

И перезвонил. Услышал в трубке Женин голос.

– Ну вот. Работает. Если что, звони.

Но опять перезвонил сам. На следующий день после школы.

– Жень, вы как?

– Нормально, – коротко и спокойно ответила Женя.

– А мама ваша?

Ответ последовал после некоторой паузы, но зато подробный:

– К ней еще не пускают. И сказали, что без операции не обойдется. Завтра будут делать.

У Кости тоже не получилось мгновенно подобрать подходящие слова. Не специалист он был по подобным ситуациям, не знал, какие фразы тут полагается говорить. Не совсем же бессмысленные типа: «Не волнуйся. Все будет хорошо!»

– У моей мамы врачи отличные в отделении. Всё сделают, как надо. Ты в этом не сомневайся. Твоя мама обязательно поправится.

– Да. Я не сомневаюсь. Спасибо.

– А хочешь, я к вам приеду? – выпалил Костя и испугался.

Сейчас Женя спросит: «Зачем?» Или еще хуже – рассердится: «Что ты к нам привязался?» Но она лишь неуверенно протянула:

– Не знаю…

И Костя воодушевился:

– Ну что вы там одни будете сидеть? Все, еду! – сообщил решительно и отключился, пока Женя не успела придумать уважительных причин для отказа или просто без объяснений сказать «нет».

Самойловы жили в довольно новой панельной десятиэтажке, в квартире…

А вот номера квартиры Костя не знал. И пришлось опять звонить, сначала по телефону, а потом, узнав заветное число, по домофону.

Женя даже говорить ничего не стала, сразу нажала на кнопку «открыть». Костя вошел в подъезд и задумался.

Лифт был и даже работал, но этаж-то Костя не спросил.

Можно рассмотреть номер ближайшей квартиры и просчитать. Или пойти пешком, чтобы уж точно не промахнуться.

Костя так и сделал. Это ведь даже полезно для здоровья – подниматься по лестнице пешком. Хотя у него-то со здоровьем проблем нет. Но к седьмому этажу он слегка (и не более того!) запыхался, и Женя, отворив дверь, немного удивилась.

– Ты чего такой?

Костя независимо хмыкнул.

– По лестнице шел.

– Лифт сломался?

– Презираю лифты.

Женя не стала спрашивать о предполагаемой клаустрофобии, не высказалась про странность характера, только приподняла брови и предложила:

– Проходи.

Квартира была двухкомнатной, самой обычной, но Костя ничего экстраординарного увидеть и не ожидал. Даже особо не всматривался в интерьер.

Кажется, Женя не знала, что ей делать с незапланированным визитером. Она провела его в одну из комнат, не слишком большую. Шкаф, диван, два кресла, стол, а за столом сидел Илюша. Перед глазами тетрадь, в руке ручка. Уроки делал.

Сначала Костя подумал, что это детская комната, но потом понял – мамина. И диван один, да и обстановка довольно строгая, и порядок. Комнаты, где живут дети и подростки, выглядят совсем по-другому. А Илюшка здесь только потому, чтобы хоть так оказаться поближе к маме.

Женя заглянула в тетрадь к брату.

– Илья! – произнесла расстроенно. – Так ничего и не сделал. Долго еще?

Илюшка отвечать не стал, сердито засопел и показательно нацелился ручкой в пустой лист.

Костя взял за спинку соседний стул, придвинул его поближе к Илюшкиному, уселся.

– И на чем ты тут затормозил?

Не стал смотреть, как отреагирует Женя, а она чуть-чуть постояла за спиной и куда-то ушла.

Кое-как разделались с русским. Красивым почерком, судя по всему, первокласснику Илюшке обладать не дано.

Несмотря на то, что страница была расчерчена во всяких возможных направлениях, и в двойную линейку, и в косую, буквы никак не хотели выстраиваться ровно и ограничивать себя выделенной им полоской. Не сиделось им чинно. То подскакивали вверх, то провались под линию, то раздувались от важности.

К математике Костя слегка спекся. Хорошо, Илюшка заверил, что справится сам. Математику он любит и задачки щелкает, как орешки.

Костя ободряюще, но осторожно хлопнул его по плечу, а сам отправился искать Женю.

Нашел на кухне.

Она стояла спиной к двери, перед кухонным столом, что-то держала в руках, но ничего не делала. Плечи печально опущены. И очень захотелось подойти и обнять, скользнуть ладонью вдоль по руке. Чтобы отогнать грусть и одиночество. Чтобы поделиться силой. Но Женя услышала его шаги, выпрямилась, обернулась.

– Будешь с нами ужинать? – спросила как-то чересчур официально, руководствуясь только законами гостеприимства.

Совсем как в Илюшкиной тетради: вот одна строчка, а вот другая – две узкие полоски, а между ними одна широкая, разделительная, на которую не рекомендуется выезжать.

– Я, конечно, не как твоя мама. Не специалист. Но есть можно.

***

Когда вернулся домой, мама спросила:

– Ты где был?

Костя, не раздумывая, ответил:

– У Жени.

Зато Инна Владимировна задумалась.

– У какого Жени?

– Да не у какого, а у какой, – поправил Костя, но заметив прежнее непонимание в маминых глазах, разъяснил доходчиво: – Которую ты вчера к нам привозила. У нее еще брат, а мать лежит у тебя в отделении.

– И ты к ним ездил? – на лице у Инны Владимировны отразились еще большее недоумение и, кажется, недовольство. – Зачем?

– Они же там одни. Представь. А их мама в больнице, в тяжелом состоянии, и неизвестно, когда вернется.

– Ну да, – неохотно согласилась Инна Владимировна, но сразу же добавила: – И все-таки я не понимаю, ты-то тут причем. Зачем тебе к ним ездить?

– Мам, – Костя улыбнулся миролюбиво и чуть снисходительно, как будто был старше и мудрее. – Просто, чтобы поддержать. Разве ты не поэтому их к нам вчера привела?

5

То, что сын вдруг решил навестить брата и сестру Самойловых, Инну Владимировну неприятно зацепило. С одной стороны, хорошо, что сын не равнодушен, способен сочувствовать и сопереживать. Ведь обычно он весьма сдержан и ироничен, а пофигизм Инна Владимировна не слишком приветствовала. Не хотела, чтобы Костя вырос циничным и черствым. Но с другой стороны, почему лучшие качества надо демонстрировать не по отношению к родной маме, которая этого заслуживает как никто другой, а по отношению к каким-то посторонним людям? И озаботила бы Костю судьба маленького мальчика, если бы к нему не прилагалась милая сестричка?

Она, конечно, не поразительная красавица, но очень даже симпатичненькая. Хотя девочки все хороши в этом возрасте своей юностью и свежестью. Личико приятное и рост подходящий.

Костя не слишком высок, слегка комплексует из-за этого, хочет казаться взрослым, могучим, сильным и обязательно примеряет, чтобы девчонка была хоть немного да ниже его. А эта подошла идеально. И к тому же грустная, несчастная, обиженная. Как за такую не заступиться перед суровой судьбой?

Все дело в обстоятельствах. И когда исчезнет этот яркий антураж мученичества, вряд ли девушка останется интересна Косте. Он художник, его привлекает всё выразительное, необыкновенное. А девчонка – самая обычная: молчаливая, замкнутая и даже скучная.

Зря Инна Владимировна беспокоится.

У каждого время от времени случаются такие самоотверженные приступы благотворительности и волонтерства. Только мало кого надолго хватает. Пара выходов для утехи самолюбия и подтверждения собственной значимости для человечества. У кого-то – Под влиянием минутного порыва, а у Кости – из-за примера матери, проявившей заботу о несчастных детях. Так что через неделю сын и не вспомнит про Самойловых.

Растает Снегурочка, улетит в неведомую страну легким облачком.

Пока Кости не было дома, Инна Владимировна зашла в его комнату. Рисунки, которыми Костя развлекал гостей, лежали на столе, в уголке, под тетрадями и учебником биологии.

Баринова вытянула их из общей стопки, торопливо просмотрела еще раз, потом отправилась на кухню, скомкала листы по одному и выбросила в мусорное ведро.

И так слишком много ненужных бумаг в доме. Только пыль собирают. А у Кости есть рисунки и получше: с продуманным сюжетом, тщательно выполненные.

Инна Владимировна вздохнула.

Нет, это замечательно, что Костя талантлив, и можно перед другими похвастаться его работами. Но все же – разве это профессия, художник комиксов? Несерьезно.

Баринова очень надеялась, что до окончания школы сын еще передумает. Трезво взглянет на реальность и поймет: рисованием можно заниматься для души, а вот для жизни лучше выбрать нормальную профессию. И интересную, и достойную, и денежную. Например, врача. Как мама. Очень хотелось, чтобы Костя пошел по ее стопам. Тем более, если у него такая тяга к спасению людей.

Как бы убедить его за оставшееся время: последние месяцы десятого и целый учебный год одиннадцатого классов? Посоветоваться со школьным психологом?

Ну а что? Как раз надо идти на родительское собрание. Последнее в этом году.

Школу своими визитами Инна Владимировна не баловала. А что ей там делать? У Кости нет проблем ни с учебой, ни с поведением. Пустая трата времени и сил, которые к концу рабочего дня и так на нуле. Еще и выслушивать однообразные отчеты и претензии классного руководителя по поводу оценок и подготовки к урокам, безумные идеи родительского комитета на тему массовых мероприятий и сплочения коллектива…

Но на последнее собрание в году надо бы сходить. Инна Владимировна уже пропустила два предыдущих. Побывала только на самом первом, исключительно, чтобы познакомиться с новым классным руководителем, который достался Косте после слияния двух классов. Ну и посмотреть на родителей учеников того, не Костиного, девятого. Впрочем, Инна Владимировна почти никого не запомнила, только одну мамашу, невероятно активную, которая сама вызвалась в родительский комитет и в попечительский совет школы.

Она без конца вносила предложения и задавала вопросы. Классная руководительница, учительница истории и обществознания, вежливо кивала ей: «Да, Людмила Борисовна! Слушаю вас, Людмила Борисовна!» с легким выражением обреченности на лице. Но та ничего не замечала, подскакивала на месте, словно прилежная ученица вскидывала руку: «А вот я считаю», «А мне кажется», и при каждом удобном случае упоминала сына: «А вот мой Алеша», «А у моего Алеши», «А как мой Алеша?»

Инне Владимировне тогда стало чрезвычайно интересно, что это за замечательный Алеша такой. Скорее всего, так себе мальчик. Если не хуже.

Хотела спросить про него у Кости, но забыла, как только вышла из школы.

И в этот раз мамаше Алеши опять не сиделось спокойно из-за бурлящих внутри нее идей и неуемного желания овладеть инициативой во всех направлениях.

– Как мы отметим окончание учебного года?

«Мы?»

Для родителей, конечно, завершение учебы тоже повод вздохнуть с облегчением, но устраивать общее мероприятие со взрослыми детишками…

Хорошо, нашелся кто-то решительный и разумный на задних рядах:

– Да они сами отметят, как захотят. Десятый класс все-таки.

Собрание закончилась, некоторые родители столпились возле учительского стола. И Алешина мамаша, конечно, среди них. А Инна Владимировна бросила в пространство «До свидания!» и зашагала к выходу.

Про Костю даже слова не прозвучало. По-прежнему все хорошо, все в норме. Вот и спрашивается – зачем Инна Владимировна в школу приходила?

6

В следующий раз Женя позвонила сама. Костя как раз заливал свои последние работы в Инстаграм. Очень хотелось написать в своем профиле: «Hi, I'm an artist, I draw comics, cartoons, illustrations, etc.», как пишут многие профессиональные художники. Скромность останавливала. Или не скромность, а ясное понимание того, что до профи он все-таки не дотягивает.

Хотел еще добавить последние скетчи, которые рисовал при Самойловых. Не Снегурочку, а другие, где Илюшка в образе супергероев. Очень даже неплохо получилось. Но не нашел. Бумаг много на столе, а нужных листов нет. Собрался уже в стол лезть, а тут – звонок. От Жени.

Костя не ожидал, растерялся, разволновался, чересчур долго смотрел на высветившееся на экране имя. А потом спохватился: она ведь может не дождаться, прервет звонок, обидится.

– Да?

– Костя, здравствуй! Это Женя, – прозвучало не слишком решительно.

– Ага. Я понял, – произнес Костя автоматически, а сам только и думал, почему она позвонила.

– Извини, – долгая пауза. – А ты сегодня вечером свободен?

Женя проговаривала фразы по-прежнему неуверенно и потому медленно, а Костя за это время столько успевал придумать и предположить. Мысли скакали, как обезумевшие белки. На каждое Женино слово по нескольку десятков.

Почему она спрашивает про вечер? Неужели хочет пригласить Костю на свидание? Сама? Устала дожидаться, когда он проявит инициативу? Но почему тогда извиняется? И голос какой-то виноватый. Переживает, что он может отказать? Но он… ну конечно, не откажется. Он бы и сам давно пригласил Женю куда-нибудь. Просто решил, что сейчас не самый подходящий момент. Мама у Самойловых в больнице, а он тут со свиданиями.

Из-за этого мельтешения мыслей Костя едва не пропустил следующие Женины слова.

– Я хотела к маме сходить. Потом мне на репетицию надо, и когда я с нее вернусь, точно не знаю. А Илью не хочется одного надолго оставлять. И соседи, как специально, сегодня не могут. Сами в отъезде. Ты с ним не посидишь? Хоть немного. Если, конечно, ты ничем не занят.

– Нет! – поспешно воскликнул Костя.

Он имел в виду, что не занят, но Женя, кажется, расценила его возглас по-своему, как отказ, и в трубке воцарилось молчание. Еще секунда, и, скорее всего, раздадутся гудки, и Костя торопливо зачастил:

– В смысле, не занят я ничем. – А дальше вылетело само собой, уж очень он любил когда-то мультфильм про Винни-Пуха. – До пятницы я совершенно свободен.

Поняла его Женя или нет, неизвестно. Вряд ли она наизусть помнила, кто в том мультфильме что говорит. Но заметила осторожно, а, может, насмешливо – по телефону не разберешь:

– Пятница… сегодня.

– Вот и отлично! – с энтузиазмом подхватил Костя, а потом добавил серьезно: – Я, конечно, посижу. Не волнуйся. Могу хоть прямо сейчас приехать.

– Сейчас не надо, – охладила его пыл Женя. Она до сих пор испытывала неудобство оттого, что ей приходится кого-то обременять. – Часика через полтора. Хорошо?

– Без проблем! – отрапортовал Костя.

Примчался он, конечно, раньше. Не сиделось дома. Тем более Женя собиралась уходить, и, значит, с ней побыть долго не получится. А хотелось бы.

Женя сразу начала благодарить и каяться: «Спасибо, что согласился», «Извини, что побеспокоила» и все такое, а под конец добавила:

– Можешь не дожидаться моего возвращения. Илья и один посидит, если не очень долго. Он иногда один остается. Просто сейчас, я не знаю, как он тут…

– Вот еще, – отмахнулся Костя. – Ты лучше позвони, когда у тебя репетиция закончится, и мы тебя встретим. Ребенку лишняя прогулка не помешает. А сейчас погода хорошая, и тепло.

Раз с настоящим свиданием, о котором наивно размечтался, обломилось, то хоть какую-то видимость создать романтическую.

Весна, вечер, закат, на небе зажигаются первые звезды, а они идут рядышком…

– Да я на автобусе езжу, – разбила очередные Костины мечтанья Женя.

Да что ж такое?

– Тогда мы тебя на остановке встретим, – ухватился он за последнюю надежду.

– Ну, как хочешь, – не стала возражать Женя, очень строгим голосом велела брату быстрее доделывать уроки и ушла.

Костя подошел к Илюшке, опять пыхтевшему над домашним заданием в маминой комнате, сочувственно похлопал по плечу.

– Да. Суровая у тебя сестра.

– Не, – возразил Илюшка. – Это она нарочно. Хочет, чтобы я ее слушался.

– А ты не слушаешься? – театрально изумился Костя.

– Обычно нет, – сознался мальчик, и тут же лицо его стало грустным. – Только сейчас. Так надо. Потому что мама в больнице.

Костя посмотрел в Илюшкины чересчур серьезные, печальные глаза.

– Она поправится. Вот увидишь. Все наладится.

Илюшка кивнул. Верил. Да иначе и быть не могло.

Пока сидели вдвоем, Костя вовсю пользовался возможностью вызнать у Ильи про их семейную жизнь. Точнее, про Женю. Выяснил, что в колледже она учится уже на втором курсе. Значит, она старше Кости. На год. А, возможно, и меньше. День рождения у Жени зимой, только Илюшка точно не помнит, до Нового Года или после. Про свое-то он бы точно знал, а сестра пусть сама запоминает – ей же надо.

У Кости день рождения совсем скоро, в начале июня, и вполне вероятно, что разница у них с Женей не больше полугода. Можно считать ровесники.