Инна
Я смотрю на свои часы в десятый раз – до посадки еще три часа пятнадцать минут. Время вылета приближается беспощадно. Неумолимо. Как только мы с Сережкой переступим через линию контрольно-пропускного пункта международного аэропорта Шереметьево, наша жизнь изменится навсегда. Дрожь пробегает по моему телу, и я несколько раз сжимаю и разжимаю кулаки. Месяц, проведенный в больнице после полостного кровотечения, не прибавил сил мне и успокоения моим нервам.
– Инна, ты слушаешь? – спрашивает меня мама.
– Что? Что ты спросила? – отвечаю я вопросом на вопрос.
– Ты позвонишь мне, когда вы, хорошие мои, доберетесь до Солт-Лейк-Сити?
– Да, конечно, позвоню. Как только я узнаю, есть ли у них домашний или сотовый телефон в наличии, выясню разницу во времени с Россией, тарифы на междугородние звонки и как долго я могу говорить по телефону.
Мама пытается улыбнуться, но вместо этого вытирает глаза.
Люди говорят, что в первой половине пути каждый думает о том, что осталось позади, а во второй – о том, что его ждет впереди. 26 марта 2003 года доказывает мне, что все русские суеверия ошибочны. Все, о чем я могла думать – это о том, как нам, мне и моему 11-летнему сыну, добраться в наше новое место проживания в городе Солт-Лейк-Сити, штат Юта, США. О том, что я оставлю позади, я буду беспокоиться позже.
Я никогда не была за границей и понятия не имею, как ориентироваться в Шереметьеве, самом большом аэропорту, в котором я когда-либо была. А ведь предстоит еще и нью-йоркский аэропорт имени Джона Кеннеди. Я начинаю заикаться каждый раз, когда мне приходится открывать рот и говорить с кем-то по-английски. У меня нет опыта прохождения через службу безопасности и общения с пограничниками. Да, язык до Киева доведет, но боюсь, что от моей дежурной английской фразы «Пожалуйста, говорите помедленнее» толку будет не много. Все, что у меня есть с собой – это русско-английский карманный словарь, толстая папка с документами, несколько долларовых купюр и визы США в наших паспортах. Наш нехитрый багаж, состоящий из одежды и книг, помещается в огромном красочном чемодане. Его тащит мой сын, поскольку мне нельзя поднимать тяжести. Еще у меня есть надежда. Надежда, что мы обретем семью, друзей и дом в той новой далекой стране.
– Инна, дорогая, мы снова увидимся, – говорит моя сестра и сжимает мою руку в своей.
Я киваю. Сдерживая слезы в горле, я шепчу: «Да, конечно», не веря в то, что это когда-нибудь произойдет. Рыдать в полный голос – это непозволительная роскошь. Уж слишком очевидна решимость в глазах моей мамы порвать наши авиабилеты в клочья и тем самым расторгнуть мой международный брак.
– Мама, пятнадцать минут уже прошло. Нам пора.
Сережка возвращается после осмотра близлежащих магазинов. Он волнуется, как любой ребенок, которому предстоит лететь на самолете в первый раз.
Пытаясь скрыть дрожь, я встаю. Все слова уже сказаны. Все объятия закончены. Довольно тянуть. Я беру свою дорожную сумку правой рукой, в левой сжимаю Сережкину ладонь, и делаю свой первый шаг в новую жизнь.
Лесли
«Аэропорт никогда не спит», – подумала Лесли, затем зевнула, просунула руку под теплый папин локоть и склонила голову на его плечо. После прошедших в прошлом году зимних Олимпийских игр казалось, что здесь стало еще оживленнее – с новыми маршрутами и увеличившимся числом посетителей. Нескончаемый поток людей в международном аэропорту Солт-Лейк-Сити спускался по эскалатору к багажным каруселям и выходу к дверям наземного транспорта.
Лесли и папа стояли чуть впереди эскалатора, как раз напротив ворот для вновь прибывших пассажиров.
О задержке рейса из Нью-Йорка объявляли уже дважды. Обычно к этому времени Лесли уже давно была в постели. Спать хотелось ужасно, но Лесли ни за что не пропустила бы эту поездку с папой в аэропорт. Они прибывали сегодня – новая жена папы и ее одиннадцатилетний сын, ровесник Лесли. Они летели из России, и Лесли будет первой среди своих сестер и брата, кто увидит новых членов семьи.
– Рейс «Дельта-345» Нью-Йорк – Солт-Лейк-Сити приземлился. Багажная карусель номер 3.
Наконец-то Лесли увидит свою мачеху и сводного брата. Они казались милыми на фотографиях, но судя по видео, которое привез папа из России, у них обоих был тяжелый европейский акцент с раскатистым «р» и без намека на использование артиклей.
Мама и папа развелись три года назад. Лесли была слишком мала, чтобы вспомнить, как это было до тех пор, когда мама предпочитала, чтобы папа меньше уезжал по делам и больше оставался дома. Раздел имущества и последующий уродливый развод уже остались в прошлом, но отношения между родителями оставляли желать лучшего и по сей день.
Лесли любила их обоих, но наличие еще четырех детей в семье – трех сестер и одного брата – не позволяло разделить внимание родителей поровну между всеми. Если только ты не самая младшая. Лесли была младшей – она была забавой для старших сестер и брата, ластилась к маме и была избалована папой. Она была счастливым ребенком, пока папа не съехал из дома, и консультант не назначил для Лесли часы посещения папы – каждые вторые выходные.
Это было три года назад. В последнее время мама была слишком занята своей новой карьерой в сфере недвижимости и позволяла Лесли навещать папу чаще и даже после школы в течение недели.
В прошлом году папа сообщил новость – он снова женится. Старшие сестры и брат предположили, что дело в его слишком частых поездках в Европу, и они были правы. За два года он посетил Россию восемь раз, один раз провел там больше месяца, а теперь в штат Юта приезжают его новая жена Инна и ее сын Сергей.
Новая волна пассажиров хлынула через ворота прибытия, и Лесли, оставив тепло папиного плеча, сделала пару шагов к выходу, пытаясь разглядеть прибывших. Ее большие голубые глаза за очками в массивной оправе раскрылись еще шире.
«Они будут выглядеть по-другому, эти русские», – подумала она.
На секунду из реки пассажиров вынырнула высокая черная меховая шапка с тремя пушистыми хвостами и снова исчезла. Она выглядела забавно. Лесли поправила свой синий берет. Папа был волонтером на зимних Олимпийских играх, и она получила от него кое-какие подарки и одежду с эмблемой олимпийской команды США. Темно-синий берет был ее любимым.
Через минуту шапка появилась снова. На этот раз она мелькнула в паре с тяжелой коричневой шубой. Внутри шубы была уставшая бледная женщина, сжимающая черную сумку в одной руке и ладонь тощего мальчика в другой. Оба двигались медленно, совсем не в ногу со спешащей толпой.
– Это они, – сказал папа и с распростертыми объятиями двинулся к женщине. – Инна, Сергей, добро пожаловать в США.
Мальчик побежал навстречу папе, а женщина улыбнулась и остановилась, уронив сумку на пол.
Инна
Восьмичасовой перелет от Москвы до Нью-Йорка ощущается как вечность.
Газеты, предлагаемые стюардессами, по-прежнему на русском языке, как и фильмы в наших личных консолях в сиденьях перед нами. Но все остальное настолько незнакомо, что я не понимаю и половины того, что говорят окружающие. Я хочу спрятаться в капюшон моей тяжелой дубленки и разреветься.
Но Сережка слишком взволнован, чтобы пропустить хотя бы минуту наших новых приключений. Он поворачивается ко мне:
– Я чуть не описался, когда самолет взлетел. Мама, мы собираемся лететь над океаном. Только представь себе: если самолет сломается – мы будем купаться в холодной воде.
Я бы предпочла этого не представлять, иначе я бы тоже описалась.
Сергей нажимает кнопку вызова стюардессы.
– Can I have tomato juice (Можно мне томатный сок)? – спрашивает он. Стюардесса улыбается и приносит ему две коробки сока.
Мы что-то едим, заказывая еду на английском языке. Мы стоим в очереди в крошечный туалет самолета. Сережка выпрашивает у меня деньги и покупает что-то из каталога бесполезных товаров, предлагаемых в самолете. Незнакомая речь оглушает меня. Мама, почему ты не порвала наши билеты? Почувствую ли я когда-нибудь тепло твоих объятий и услышу ли знакомую русскую речь?
Прохождение паспортного контроля на американской таможне превращается в долгий унизительный процесс. Несмотря на наши регулярные уроки английского языка, сотрудница таможни не понимает нас и зовет на помощь переводчика по телефону.
– Czy rozumiesz język polski?
У польского переводчика достаточно словарного запаса, чтобы понять, что, хотя я уже жена гражданина США, но мы прилетели по визе невесты. Проходит более сорока минут, прежде чем мы слышим избитую фразу «Добро пожаловать в Америку» и долгожданный стук штампа в наши паспорта.
Аэропорт имени Джона Кеннеди поражает нас своими размерами, цветами и равнодушием к двум испуганным уставшим российским пассажирам. Неизвестные запахи, многоликая толпа, яркие вывески, кричащие рекламные щиты и неразборчивые объявления по громкой связи – все на английском языке, слишком торопливом, чтобы успеть понять. Все гигантское, шумное, незнакомое.
– Мама, я хочу че-нибудь купить. Я хочу сделать это сам.
Сережка ставит перед собой цель потратить нашу последнюю двадцатидолларовую купюру на еду и напитки. Все, на что ему хватает этой суммы – это бутылка кока-колы и коробка печенья. В пересчете на российские рубли этой двадцатки нам бы хватило на недельный запас продуктов.
Пятичасовая пересадка в Нью-Йорке и ожидаемый четырехчасовой полет в Солт-Лейк-Сити вымотали нас вконец. В России сейчас ночь, и как только мы находим наши места в хвосте самолета на Солт-Лейк-Сити, мы падаем в кресла и засыпаем. Никакое предложение напитков или закусок не может нас разбудить.
Прибыв в аэропорт Солт-Лейк-Сити, я ожидаю еще один паспортный контроль и продолжаю оглядываться по сторонам. Но, к счастью, не вижу суровых лиц пограничников, не слышу быстрых вопросов на английском, не замечаю никого, кому нужно предъявить наши документы. Мы продолжаем двигаться вместе с другими пассажирами.
– Мама, сколько еще?
У меня такой же вопрос. Все, что мы хотим, это лечь и забыться на добрых десять часов.
Мы в дороге уже больше суток. Моя сумка тяжелеет с каждым шагом. Сережка часто поглядывает на меня, но усталость одолевает, и мой сын спотыкается и падает на колени посреди длинного холла. Я поднимаю его, благодарная ковровому покрытию американского аэропорта. Даже самый современный международный аэропорт Москвы имеет только кафельные полы. Америка продолжает взрывать мой разум своим странными обычаями и огромными пространствами.