Читать онлайн Как роман. Удивительная жизнь Владимира Соколина

На протяжении веков в Европе преобладало натуральное хозяйство. Будучи очень интенсивным и трудоемким, оно охватывало более трех четвертей всех сельских жителей и одновременно сковывало всю экономическую жизнь.

Начиная уже с середины XVIII в. в области сельского хозяйства стали происходить важные изменения, например, постепенное сокращение периодов парования (неиспользования земли в течение года для восстановления плодородности) с одновременным увеличением выращивания кормовых культур и появлением искусственных удобрений. Модернизация методов возделывания с помощью паровых машин, в том числе с появлением первых зерноуборочных машин, способствовала трансформации натурального сельского хозяйства, значительно увеличив его производительность.

В свою очередь сельское хозяйство способствовало индустриализации путем повышения производительности, для того чтобы прокормить быстро увеличивающееся промышленное население. Подобная модернизация создала феномен миграции части сельских жителей в города, где быстро расширяющийся промышленный мир очень нуждался в рабочей силе. В городах условия жизни были сложными, а жилье маленьким и дорогим, так появлялись целые рабочие кварталы. Оплата была низкой, а условия труда тяжелыми. Таким образом рабочие кварталы очень скоро становились плодородной почвой для политической агитации.

Уровень смертности упал благодаря ослаблению влияния трех главных бедствий для европейской демографии: войны, голода и чумы. Развитие медицины, улучшение и изменение питания и гигиены позволили увеличить продолжительность жизни. Рождаемость поддерживалась на высоком уровне, что способствовало значительному приросту населения. По оценкам демографов население Европы (включая Россию) выросло с 80 млн жителей в 1800 г. до 455 млн в 1914-м.

Наконец, появление железных дорог перевернуло европейскую экономическую ситуацию, сыграв роль в сокращении и объединении пространства и облегчая перемещение товаров.

Таким образом, индустриализация в Европе принесла значительные изменения традиционного аграрного общества. Северо-западная Европа была первой из ее регионов, извлекших из этого выгоду, затем в XIX веке настала очередь других. Первыми странами, вставшими на путь индустриализации, были Великобритания в конце XVIII в., затем в следующем веке Бельгия, северная Франция и Швейцария. В середине XIX в. настала очередь Германии и Соединенных Штатов вступить в фазу индустриализации. А в 60-е годы XIX в. свое промышленное развитие начали Россия (1861) и Япония (1868).

Промышленная революция создала новое европейское общество, основанное не только на экономических, политических и социальных интересах, но и на новых идеологиях.

С 1882 г. во Франции Жюлем Ферри, на тот момент министром просвещения и изящных искусств, было введено светское, бесплатное и обязательное образование для всех. Этой инициативой Ферри стремился привить французской молодежи возвышенное чувство патриотизма, но им особенно руководило стремление оградить их от пропаганды социалистических и анархических идей. Конечной целью этой образовательной политики было строительство национального государства, как и в других европейских странах. В России подобный объединительный проект был инициирован царем Николаем I.

В государственных школах Франции обучение велось только на французском, что позволило всем говорить на одном и том же языке. Обучение на местных языках (бретонский, овернский, окситанский, даже арабский и кабильский в Алжире) называемых «патуа», было запрещено. Таким образом, обязательное школьное образование в сочетании с воинской повинностью послужили государству для «унификации общества» или консолидации французского национального государства. Другие государства приняли эту же систему, чтобы объединить государство и посеять семена патриотизма среди молодежи. Население с энтузиазмом примкнуло к этой инициативе, оно было удовлетворено возможностью получить образование, однако не осознавало этой идеологической подоплеки.

С другой стороны, «американская мечта» стала другим фактором изменений европейских обществ. Европа испытала массовый отъезд молодых людей в Соединенные Штаты, которые представлялись им «раем на земле». Значительные потоки устремились из Скандинавии, Ирландии, Германии, Италии и России.

Возникновение рабочих движений

Было бы несправедливым считать незначимой политическую историю Европы XIX в. до 1848 г. Вопреки устоявшимся представлениям люди много путешествовали, идеи повсеместно распространялись, а ежедневные выпуски газет сообщали гражданам о том, что происходит в мире.

Однако французская революция 1848 г. вызвала такие политические потрясения по всему континенту, что породила самую мощную революционную европейскую волну. Протесты, по природе своей демократические, были направлены на слом старых феодальных структур и создание независимых национальных государств. Революция, начавшаяся во Франции в феврале, немедленно перекинулась на другие страны Европы. Забастовочные движения играли наиболее важную роль во Франции, Нидерландах и на территориях, которые затем составят Германскую империю в конце XIX в., а также в Италии и в империи Габсбургов.

С этого момента в связи с ростом городских центров и развитием индустриализации появилась новое явление: рабочие движения. Социальные объединения быстро соединялись в независимые ассоциации, которые управлялись профсоюзами и другими рабочими группами. Именно так в Англии, в Лондоне в 1864 г. родилось первое рабочее движение – Международное товарищество рабочих, известное под названием Первый интернационал. Первый конгресс организации прошел в 1866 г. в Женеве после предварительной конференции в 1865 г. Основные требования касались прав рабочих на самоорганизацию и признание восьмичасового рабочего дня. Франция пережила восстание рабочих в 1871 г., которое привело к созданию Парижской коммуны. Таким образом с середины XIX в. рабочее движение стало всеобщим в мировом масштабе.

В конце XIX в. движение получило большой толчок. Им стала в 1891 г. публикация основополагающего документа папы Льва XIII энциклика Rerum novarum, под другим названием «О положении трудящихся». Этот документ предлагал провести ряд реформ со стороны государства по ограничению продолжительности рабочего дня, а также пересмотр заработной платы, запрет детского труда, разработку трудового законодательства и регулирование условий труда.

По всему миру профсоюзы требовали проведения реформ и боролись за права рабочих: установление еженедельных двухдневных выходных, гарантированной минимальной зарплаты, оплачиваемого отпуска и восьмичасового рабочего дня. На протяжении XIX в. и в Европе, и в колониях профсоюзные движения приводили к созданию современных рабочих партий по примеру чартистского движения в Соединенном Королевстве в 1838–1850 гг.

К тому же, сельские работники и мелкие собственники в поисках работы перебирались в городские центры, чтобы убежать от бедности и эксплуатации. Временная и сезонная миграция рабочей силы возрастала по всей сельской Европе. Изменения в производстве, концентрация земельной собственности создали периодическую необходимость в краткосрочных работах, таких как заготовка сена, сбор винограда, цветов, переработка сахарной свеклы и копание картофеля. В то же время сельскохозяйственная деятельность занимала всё меньше места в жизни населения, из-за чего многие молодые люди теряли жилье и средства к существованию. И даже в деревнях возможностей получить работу стало меньше по причине конкуренции между ремесленным и промышленным производством, причем последнее сильно возросло в городах. Со временем сельскохозяйственная революция и деиндустриализация способствовали приросту населения в Европе.

Россия и европейское политическое влияние

Царь Николай I взошел на престол после неудачного восстания революционно настроенных военных в Санкт-Петербурге 26 (14) декабря 1825 г. Мятеж декабристов был жестко подавлен. Это опыт сильно повлиял на царя, а потому события во Франции 1848 г. не слишком его удивили. К тому же внешняя политика России была направлена на контроль и противодействие распространению революционных идей Франции, сохранение союза с абсолютными монархиями Австрии и Пруссии, предотвращение восстановления независимой Польши, сохранение своего превосходства над Великобританией в борьбе за влияние на Османскую империю, которая к тому моменту уже находилась в процессе долгого и медленного упадка.

Говорили, что для защиты территории царь даже мечтал возвести стену вокруг России, но в итоге отказался от этой идеи ввиду физической невозможности ее осуществления. Но чтобы противостоять распространению из-за границы подрывных идей, он учредил специальное III Отделение собственной его императорского величества канцелярии, которое во времена его царствования занималось тайным сыском и строгой цензурой прессы и всех публикуемых книг.

С другой стороны, среднее и университетское образование подверглось ограничительным мерам, нацеленным на ограничение числа студентов и особенно на наблюдение за преподаванием некоторых предметов, например, философии, признанной опасной. Кроме того, чтобы угодить дворянству, он оставил проекты освобождения крепостных крестьян. Начавшиеся беспорядки в Германии, затем на северо-востоке Италии и в Венгрии подпитывали его страх перед революцией. Империя Габсбургов была на пороге распада на несколько независимых государств из-за уступок, ранее сделанных Венгрии; Австрия также с большим трудом контролировала свои территории в Италии. Несмотря на свою озабоченность европейскими потрясениями, царь нисколько не сомневался в возможных их последствиях для христианских провинций Османской империи, в особенности Дунайского княжества и Сербии.

Александр II унаследовал трон после смерти отца в 1855 г. Первый год его правления был посвящен продолжению Крымской войны, а после падения Севастополя мирным переговорам, которые вел его доверенный советник, а потом министр князь Александр Горчаков. Война поставила страну перед лицом разрушения и унижения. Взяточничество, казнокрадство и коррупция царили повсюду. Воодушевленный общественным мнением, царь предпринял ряд радикальных реформ, отменил крепостное право, стремился осваивать российские природные ресурсы, также, как и реформировать все ветви власти. Несмотря на его неустанные усилия по изменению российского общества, на его жизнь было совершено несколько покушений, 13 (1) марта 1881 г. он был убит взрывом бомбы. В этот же день немного ранее он одобрил проект, так называемую конституцию Лорис-Меликова, которая предусматривала создание двух законосовещательных комиссий, состоящих из представителей, избранных непрямым голосованием. В случае, если бы она была утверждена его преемником Александром III, история могла пойти по другому… Но тот попытался обратить вспять либерализацию, начатую его отцом, и оставался верен трем принципам: православию, самодержавию и народности.

Идеология, внедряемая Александром III, могла бы спасти Россию от революционных волнений. Идеалом Александра было созданием единого государства на основе одной нации, одного языка, одной религии и под контролем одной формы управления. Он пытался воплотить эту идею следующим путем: установление обязательного образования на русском языке по всей империи, даже на территории национальных окраин – немецких, польских и других нерусских народов, за исключением Финляндии, под эгидой православной церкви; ликвидация остатков немецких, польских и шведских институтов в соответствующих губерниях, ослабление иудаизма путем преследования евреев. Изменение положения евреев предусматривалось в рамках так называемых «Майских правил» 1882 г., препятствовавших поселению евреев в сельской местности вне штетлов (местечек), и установивших ограничение профессий, которыми они могли заниматься. Их суровые жизненные условия сильно отличаются от представленных в знаменитом мюзикле «Скрипач на крыше».

Александр III также ослабил полномочия земств (местных органов власти) и отдал управление крестьянскими общинами в руки землевладельцев, назначаемых правительством, что еще больше усилило недовольство сельских общин. Такое положение вещей довлело и над дворянством, и над крестьянством, и ставило имперскую администрацию под личный контроль императора. Места проживания евреев были ограничены штетлами. Кроме того, в июле 1887 г. циркуляр министерства образования ограничил присутствие евреев в учебных заведениях: 10% в школах штетлов, 5% вне черты оседлости и только 3% в Москве и Санкт-Петербурге. Еврейские мастерские не должны были работать по воскресеньям и православным праздникам, к тому же 20 тысяч евреев были высланы из Москвы в 1891 г. В русле такой политики сотни тысяч евреев были лишены гражданских свобод, в то время как другие граждане сохранили их безусловно. Евреи стали уезжать из России в Европу, Соединенные Штаты и в Палестину в 1880-е и 1890-е гг. Большая часть тех, кто остался или предпочел покинуть Россию, вступили в ряды радикального оппозиционного движения.

Англия и Швейцария были основными местами проживания политических беженцев из России. Однако все время росла эмиграция в Германию. Фактически она стала важным центром политической эмиграции, особенно для русских евреев, по той простой причине, что именно Германия негласно сотрудничала с российской полицией, уже знакомой с местами проживания эмигрантов на территории Швейцарии. С другой стороны, типографии и общие границы стали важными факторами перевозки нелегальной литературы путем ее распространения по всей Германии. Наконец, важным моментом стал разрыв между «старыми» и «молодыми» революционерами, тем более что последние питали к первым лишь презрение.

Царствование Александра III было коротким, после него в 1894 г. на престол взошел Николай II, последний российский царь. В стране начался бурный рост, который обещал лучшее будущее, но само общество переживало глубокий раскол. Богачи Москвы и Санкт-Петербурга жили в великолепных особняках и могли позволить себе создавать значительные коллекции произведений искусства и иметь прочие предметы роскоши, в то время как рабочие гнули спины в течение долгих часов в наихудших условиях без всякой надежды на улучшение ситуации. В деревнях крестьяне редко ели мясо и жили в большой нужде. В течение долгих зимних месяцев им угрожал голод, в то время как крупные землевладельцы развлекались так же, как их самые богатые собратья из европейских стран. Несмотря на цензуру и репрессии, отовсюду со стороны граждан раздавались активные требования упразднить самодержавие и создать представительный орган власти. Среди подданных Российской империи именно жители национальных окраин – прибалтийских губерний, поляки, финны и украинцы больше всего требовали автономии. Хуже всего было то, что немногочисленное, но радикальное меньшинство, потеряв надежду на реформы, оказалось преисполненным решимости ниспровергнуть старый порядок путем террора и вооруженного восстания. В 1894 г., когда Николай II взошел на престол, произошло шестьдесят восемь забастовок, через два года их было уже больше пятисот. Несмотря на запрет радикальных левых социалистических политических партий и на преследование их руководителей, партии вставали во главе возникающих организаций рабочих.

Политическое и социальное развитие России перед Революцией 1917 г

Французская революция 1848 г. напрямую не повлияла на Россию, как это произошло с Германией и итальянскими государствами, однако её идеи проникли и распространились в стране. Событиям революции 1905 г. в России предшествовали все шире распространявшиеся требования большей демократизации и ограничения царской власти в России. Впрочем, развитие промышленности само создавало условия для увеличения числа рабочих и повышения их организованности. В 1890 г. министр финансов Сергей Витте предложил программу содействия развитию промышленности, которая предусматривала значительные расходы на строительство и оснащение железных дорог, предоставление ассигнований для вспомогательных служб частной промышленности, регулирование протекционных тарифов для русской промышленности (в особенности тяжелой), поддержку экспорта и стабилизацию российской валюты для привлечения зарубежных инвестиций.

Его план увенчался успехом, в 1890-х гг. рост российской промышленности достиг 8% в год. Произошел скачок в железнодорожном строительстве, выросшем на 40% между 1892 и 1902 гг. Экономика явно развивалась, и ирония этой ситуации заключалась в том, что, по словам историка Сидни Харкейва в его книге о русской революции 1905 г.: «Успех Витте в реализации своей программы скорее способствовал революции 1905 г., а впоследствии и 1917 г., поскольку в результате обострились социальные противоречия» (Harcave S. First blood. The Russian Revolution of 1905. London, 1964).

В конце концов, политика правительства, направленная на финансирование развития промышленности и высокое налогообложение крестьянства, привела к тому, что миллионы сельских бедняков устремились в города. «Крестьянин-рабочий» видел в работе на заводе средство улучшить положение семьи, оставшейся в деревне, что оказалось решающим фактором в росте социальной сознательности городского пролетариата. Наплыв крестьян в города повлек за собой большую концентрацию населения и послужил вектором распространения новых городских идей в деревнях и разрушил изолированность сельского населения. С течением времени промышленные рабочие начали выражать своё недовольство царским правительством, несмотря на законы, принятые для их защиты. В начале XX в. продолжительность среднего рабочего дня составляла 11 часов, в субботу 10, таким образом можно понять, насколько опасными и бесчеловечными были условия. Все попытки забастовок, которые проводили независимые профсоюзы, были подавлены. Многие рабочие были вынуждены трудиться более 11 часов в день. Другие подвергались незаконным и чрезмерным штрафам за опоздания, ошибки в работе или даже за их отсутствие.

Кроме того, оплата русских промышленных рабочих была наименьшей по всей Европе. Даже учитывая, что стоимость жизни в России была относительно низкой, «16 рублей ежемесячного оклада для русского рабочего не соответствовали покупательной способности 110 франков для французского рабочего». Ко всему прочему, законодательно были запрещены организация профсоюзов и проведение забастовок. Неудовлетворенность и жалобы рабочих переросли в отчаяние, которое толкнуло многих из них в сторону радикализма. Загнанные в угол, они вынуждены были примкнуть к идеям революции, участвовали в незаконных забастовках и запрещенных демонстрациях. В ответ правительство арестовывало агитаторов и выпустило против них более «патерналистский» закон. Это смутное время рассматривалось многими социалистами, как период, приводящий революционное движение к столкновению с реакционерами. Роза Люксембург не преминула указать на это в книге «Массовая забастовка, партия и профсоюзы»3: «Когда самодержавное государство воспринимает стачечную деятельность в качестве формы давления, оно начинает повышать экономические и политические ставки».

Русские прогрессисты объединились в 1903 г. в «Союз земцев-конституционалистов», и в 1904 г. в «Союз освобождения» и их требованиями было установление конституционной монархии. В 1905 г. оба эти союза образовали Конституционно-демократическую партию. Социалисты так же сформировали две основные организации – Партию социалистов-революционеров (ПСР), следовавшую традициям русских народников, и Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП). Осенью 1904 г. либералы провели так называемую «Банкетную кампанию» в ознаменование сорокалетней годовщины либеральной судебной реформы (Судебных уставов) 1864 г. и воспользовались этой возможностью для выдвижения требований политических реформ и конституции. 13 декабря 1904 г. Московская Дума приняла постановление, требовавшее восстановления избранных законодательных органов, свободу печати и вероисповедания. Схожие постановления и призывы последовали от местных дум и земств некоторых городов. Царь Николай II предпринял некоторые усилия, чтобы выполнить часть из выдвинутых требований; после убийства Вячеслава фон Плеве он назначил либерального депутата Петра Дмитриевича Святополка-Мирского на должность министра внутренних дел. 25 декабря 1904 г. был издал именной высочайший указ Сенату «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» или манифест, который обещал расширить полномочия земств и местных городских советов, страховать промышленных рабочих, расширить права нерусского населения и, наконец, отменить цензуру. Однако в нем не было ни единого упоминания о общенациональном представительном законодательном органе, которого требовали либералы.

Кроме того, не лишним будет напомнить, что еще во времена царствования Ивана Грозного в XVI в. Россия начала движение на Восток. C середины XIX в. Россия стремилась заполучить тихоокеанский порт для военного и торгового флота, и в результате основала город и порт Владивосток в незамерзающей бухте Золотой Рог. Позднее, в 1898 г., пользуясь слабостью Цинской империи, Россия добилась передачи ей в аренду на 25 лет Ляодунского полуострова с портами Порт-Артур и Далянь. Усиление позиций России в Китае и строительство ею Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) в Маньчжурии вызвало противодействие Япония, которая согласилась принять российское преимущество в Манчжурии лишь в обмен на признание Кореи ее сферой влияния. Россия отказалась и предложила, чтобы 39-я параллель в Северной Корее стала буферной зоной между ней и Японией. Японское правительство расценило отказ как угрозу своим стратегическим интересам и решило пойти путем войны. После безуспешных переговоров, проведенных в 1904 г., японский флот начал военные действия с внезапной атаки эскадры русского Тихоокеанского флота в Порт-Артуре. Россия понесла тяжелые потери, но царь Николай II, который был уверен в победе, решил принять вызов.

Неудачная для России война с Японией 1904–1905 гг. спровоцировала волны протестов, политические и социальные волнения во всех регионах империи. Весной 1904 г. серия забастовок прокатилась по Одессе, затем в июле в Киеве и в декабре в Баку. Это, в свою очередь, подтолкнуло забастовки в Санкт-Петербурге, в декабре 1904 – январе 1905 гг., ставших предпосылками надвигающейся революции. В довершение к этому война на Дальнем Востоке закончилась подписанием тяжелого для России Портсмутского договора при посредничестве американского президента Теодора Рузвельта. После военного поражения Николай II не спешил браться за разрешение социально-политического кризиса, так как был озабочен личными проблемами:

болезнью сына и поведением императрицы, оказавшейся под влиянием харизматичного «старца» Распутина. Царь упрямо верил в то, что он все еще «царь-батюшка» для своего народа. Он не соглашался с тем, что его народ жаждет глубоких изменений, видя в этом только честолюбивые устремления интеллигенции. Премьер-министр Сергей Витте пытался убедить его в необходимости проведения немедленных реформ для сохранения порядка в стране. Революция надвигалась, росла социальная напряженность и Николай II был вынужден пойти на уступки и в 1905 г. издать Октябрьский манифест, провозгласивший начало реформ. В результате была осуществлена конституционная реформа, создана Государственная Дума и многопартийная система, а утвержденная в 1906 г. версия основных законов Российской империи, по существу, стала первой российской конституций.

Принимая во внимание все эти сложности, историк Сидни Харкейв выявил четыре основные проблемы русского общества того времени, которые привели ко взрыву недовольства в 1905 г. Первой из них было недовольство недавно освобожденных крестьян, нехватка земли и запрет на ее куплю-продажу. Второй был многонациональный характер Империи, в которой хотя и мирились с нерусскими культурами, но не соблюдали права меньшинств. Христианство в целом и прежде всего православие считалось более прогрессивной и «правильной» религией, в отличие от других. Этнические меньшинства подвергались дискриминации, русификации, сегрегации и репрессиям, как социальным, так и формальным, например, у многих из них отсутствовало право голоса, им не разрешалось служить в лейб-гвардии или флоте, быть зачисленным в школу.

Довольно долго целые поколения русских евреев рассматривались правительством только, как источник проблем. В основном это происходило, потому что в них видели, прежде всего, врагов христианства, эксплуататоров крестьян, но также и революционеров. Они составляли только 6% населения и были сконцентрированы в приграничных западных регионах. Как и другие меньшинства, евреи жили в нищете и были ограничены в правах, им было запрещено селиться и приобретать земли за пределами городов. В правовом отношении доступ к среднему и высшему образованию был для них ограничен, юридические профессии практически исключены, и они оставались без права голоса на выборах в городские советы. Также они не имели права служить во флоте и в гвардии.

Другим дискриминируемым меньшинством были поляки. Русская администрация так и не смогла предложить юридическое определение «поляка», хотя на протяжении десятилетий налагала ограничения на эту этническую группу, которую регулярно обвиняли в польском происхождении или даже в том, что они получили русское гражданство только благодаря праву почвы. В конечном итоге такая политика исключения способствовала нарастанию негативного отношения к русскому правительству. Поскольку их статус был более низким, те кто подвергался дискриминации, питали недобрые чувства к «русификации». Среди причин гонений на поляков было польское восстание 1863 г. С точки зрения императора, это меньшинство больше всего угрожало стабильности его империи. Он проводил политику сокращения любого польского культурного влияния. Из осторожности русское правительство в 1870-х гг. стало также опасаться немцев, проживавших на западных границах империи. Они думали, что объединение Германии нарушило равновесие европейских великих держав, и теперь оно будет направлено против России. Рабочий класс в свою очередь считал, что страх толкает правительство на защитные меры, которые заключались в запрете забастовок и профсоюзов. В этой удушливой атмосфере интеллектуальный класс воспользовался некоторым дисциплинарным послаблением в университетах, чтобы распространять там радикальные идеи, а это в свою очередь увеличивало рост сознательности среди студентов.

В качестве другого источника беспокойства следует упомянуть большое количество немецких поселенцев, говоривших на своем языке и хранивших собственные ценности. Их число достигало, как минимум двух миллионов человек. Немцы проживали в прибалтийских регионах, на Украине и в Поволжье. Невозможно точно установить количество немцев, проживавших в России в то время. Не боясь грубо ошибиться, можно оценить его на уровне 170 тыс. против 120 тыс. выходцев из Австро-Венгрии, 10 тыс. французов и 8 тыс. англичан.

В экономическом отношении красноречиво выглядит таблица импорта. В 1913 г. импорт товаров из Германии достигал 643 млн рублей, в то время как товаров из Англии 170 млн, из Франции 56 млн и 35 млн рублей из Австро-Венгрии. Наконец, среди всей этой мешанины политических и экономических явлений обращает на себя внимание один важный факт: понемногу все самые высокие посты при дворе, в армии, управлении и дипломатии были заняты «остзейскими баронами». В течение ста пятидесяти лет феодалы из прибалтийских губерний поставляли царизму самых преданных слуг, самых грозных агентов реакции. Подавив восстание декабристов 1825 г., прибалтийская знать добилась триумфа самодержавия: именно она наказывала за каждое проявление либерального или революционного духа. Она сделала из русского государства огромную полицейскую бюрократическую машину, где смешались восточный деспотизм и прусская дисциплинарная система, она была основной движущей силой режима.

Ни одна из этих проблем по отдельности не смогла бы столь сильно повлиять на ход русской истории, но все вместе они создали условия для потенциальной будущей революции. В начале XIX в. упадок царского режима проявился не только в решимости политических партий свергнуть монархию, но и в возрастающей мощи профсоюзов, требующих улучшения условий работы путем усиления протестов, выступлений крестьянства и студенчества. Иногда социалисты-революционеры доходили до убийств правительственных чиновников.

После революции 1905 г. царь запоздало предпринял попытку реформ, чтобы спасти режим. Эти реформы были провозглашены в Октябрьском манифесте 1905 г. Российская конституция 1906 г., также известная под названием Основные государственные законы, устанавливала многопартийную систему и ограниченную конституционную монархию.

Таким образом, фактически русская конституция 1906 г. была опубликована накануне созыва первой Думы. Она была провозглашена во исполнение обещаний Октябрьского манифеста, к которому добавились новые реформы. Итак, царь провозглашался абсолютным лидером государства, под его полным контролем находились исполнительная власть, внешняя политика, церковь и вооруженные силы. Произошли также изменения в структуре Думы, она превратилась в нижнюю палату под контролем Совета министров, половина депутатов которой избирались, половина назначалась царем. Все законопроекты должны были быть утверждены Думой, Советом и царем, прежде чем стать законом. Однако конституция не упоминала никаких положений Манифеста 17 октября. Несмотря на то, что она утверждала их, её настоящая цель состояла только в пропаганде монархии без намерения выполнять данные обещания. Хотя эти распоряжения и новая монархия не удовлетворили ни русский народ, ни Ленина, однако эта конституция продержалась до момента падения империи в 1917 г. Мало авторов могут нам так рассказать о ситуации в России того времени так, как это сделал британский посол, сэр Бьюкенен, который писал в своих мемуарах: «Когда в конце 1910 года я прибыл в Россию, наиболее заметным событием были политические волнения среди студентов университетов и институтов. Во многих из них учащиеся отказывались ходить на занятия, а к тем, кто хотел продолжать обучение, применялись меры устрашения. Со своей стороны правительство предпринимало решительные меры, чтобы восстановить порядок, но профессора, как правило, читали лекции перед полупустыми аудиториями под защитой полиции. В разговоре, состоявшемся в начале марта, господин Столыпин сказал мне, что правительство не полностью отменило автономию университетов, а оставило ее в неприкосновенности в том, что касалось обычных административных вопросов. Однако оно не могло дать горячим юнцам права проводить политические собрания без разрешения компетентных органов – такой привилегии не было ни у одного класса в России. Не могло правительство и допустить, чтобы дошло до того, как в 1905 году, когда профессора рассказывали на лекциях как изготовить самодельные бомбы. Так как революционная пропаганда в армии и среди крестьян была теперь запрещена, университеты, по словам господина Столыпина, оставались единственным местом, открытым для подстрекательской деятельности комитетов, которые из Парижа и других столиц пытались с помощью студентов организовать новые восстания. Бойкот занятий, имевший целью привлечь внимание общества к состоянию российских образовательных учреждений, свое предназначение выполнил и был вскоре прекращен». (Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М.: Директмедиа, 2017. С. 127–128.)

Женева и Швейцария в целом имеют долгую историю в роли гостеприимной земли. На протяжении всего XVI в. этот город постоянно принимал беженцев, его история отмечена пребыванием на его территории женщин и мужчин, покинувших свои страны и включившихся в жизнь города, внося при этом вклад в развитие региона в социальной, экономической, культурной и научной сферах. В XIX и в начале XX в. Швейцария оставалась желанной страной-убежищем, обладающей широким диапазоном разнообразных возможностей получить хорошее образование. В 1850 г. иностранцы составляли 24% населения Женевы. В 1913 г. эта доля выросла до 42%, в основном они прибывали из Германии, Австрии, Франции, Италии, Венгрии, Польши и России. Кроме того, козырями Женевы для привлечения многочисленных политических изгнанников стали политическая стабильность, нейтралитет Швейцарии и в особенности свобода печати, ассоциаций и гарантии свободы собраний. Такое замечательное сочетание обстоятельств сподвигло русских и польских студентов отправиться в швейцарские университеты. Революционеры и политические эмигранты со своей стороны искали скорее новые операционные базы, чтобы вдохнуть новую жизнь в свои движения.

Именно в Женеве 2 апреля 1896 г. в среде этого мигрантского движения и родился Владимир Шапиро. В тот период городская агломерация Женевы выросла c 38 до 131 тыс. жителей благодаря значительному наплыву иммигрантов.

Мы совсем мало знаем о его детстве. Он был сыном политических эмигрантов, наиболее вероятно, русских евреев, которые жили и изучали медицину в Швейцарии. В четыре месяца родители поручили его швейцарской семье. Он посещал школу, где дружил со швейцарскими детьми, среди которых больше всего ему запомнился Жан. Он поступил в колледж и сдал выпускной экзамен перед отбытием в Россию. Несмотря на его отъезд всё говорило о том, что Владимир хорошо адаптировался в швейцарском обществе. Он также был знаком с русскими в Женеве, и в своих воспоминаниях во время службы в царской армии часто упоминал их. Его сдержанность в этом вопросе не позволила распознать их по именам, но существует мнение, что он был знаком с семьей Троцкого, когда тот жил в Женеве. Ленин тоже проживал в Женеве в 1903–1904 гг., а затем в 1907–1908 гг., так что наверняка их пути могли пересечься с юным Владимиром.

Женева и социалисты-революционеры

Истоки русского социально-демократического движения можно отыскать в Женеве, поскольку именно там находилась большая часть лидеров русской революции. В то время Женева фактически была «столицей русского протестного движения».

Конечно, Россия была меньше затронута французской революцией 1848 г., чем многие другие европейские страны, однако это не помешало распространению пропаганды социалистических течений, подобно разгорающемуся лесному пожару. Александр Иванович Герцен, один из первых изгнанников, покинувших Россию в 1847 г. и подвергших резкой критике существующие условия, прежде чем обосноваться в Лондоне, сначала на некоторое время укрылся в Швейцарии. Этого русского писателя и мыслителя называли «отцом русского социализма» и считали одним из главных предшественников движения народников. Благодаря своим произведениям, большинство из которых было написано в Лондоне, он пытался повлиять на ситуацию в России, таким образом внеся свой вклад в изменение политической обстановки, главным достижением которой стало освобождение крепостных крестьян в 1861 г.

Принимая во внимание всё, что произошло в России, Александр II предчувствовал революцию и, следовательно, предпринимал реформы, самой значительной из которых стала отмена крепостного права в 1861 г. Кроме того, на его счету множество других значительных перемен: реорганизация судебной системы, учреждение института выборных местных судей, отмена телесных наказаний, получение местными исполнительными властями автономии через систему земства, введение всеобщей воинской повинности, лишение привилегий дворянства и содействие университетскому образованию. Царь Александр II также предлагал другие парламентские преобразования с целью противодействовать зарождающемуся революционному и анархистскому движениям, но он был убит в 1881 г.

Во время пребывания Герцена в Женеве к 1850 г., русских изгнанников в Швейцарии было немного. В основном это были выходцы из недворянских сословий и русской интеллигенции. В последующие десятилетия наметилась оппозиционная волна, следовавшая по следам первых, чтобы найти себе приют во франкоговорящей части Швейцарии, прежде всего, в Женеве. После убийства Александра II царский режим начал жестокие гонения, из-за которых многие революционеры, такие как знаменитый теоретик анархизма Михаил Бакунин, а также марксисты предпочли быстро исчезнуть из страны и присоединиться к Герцену. Уже за границей, в том числе в Женеве, они объединялись в различные идеологические и политические группы.

По этому поводу Анжелика Балабанова писала: «В тот период, когда большинство лидеров революционеров находились в Швейцарии, Женева в действительности стала столицей русских политических движений». Аналогичным образом знаменитый писатель Джозеф Конрад в своем романе «На взгляд Запада» описывает общество русских политических активистов в Женеве. По словам Жана Обри, первого биографа Конрада, тот прожил почти три месяца, с середины мая по середину августа, в Женеве со своей семьей.

Большинство основных русских партий впоследствии сохранили отдельные иностранные ячейки, в частности в Швейцарии. Однако значительная часть русских, которая нелегально путешествовала за границу, была не слишком настроена присоединяться к этим устоявшимся группам, предпочитая действовать просто в рамках небольших объединений, которых прозвали «группы сотрудничества». Существовала одна существенная причина, заставлявшая их осесть в Женеве: множество библиотек и типографий. Такая инфраструктура позволяла им собирать свою публику и воодушевлять ее. Группа «Освобождение труда» стала первой русской марксистской организацией, основанной в сентябре 1883 г. в Женеве Георгием Плехановым, Василием Игнатовым, Верой Засулич, Львом Дейчем и Павлом Аксельродом. Для привлечения большего числа сторонников соратники поручили Вере Засулич перевести на русский язык некоторые труды Карла Маркса, что способствовало распространению марксистского влияния среди русских интеллектуалов в 1880-х – 1890-х гг. Одновременно это стало благоприятным фактором для создания Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) в 1898 г.

В середине 1900 г. лидеры радикального крыла нового поколения русских марксистов: Юлий Мартов, Владимир Ленин и Александр Потресов присоединились к Засулич, Плеханову и Аксельроду в Швейцарии. Несмотря на различные трения между двумя группами, эти шесть человек договорились создать «Искру», революционную марксистскую газету, и тут же сформировали редакционный комитет. Они противостояли более умеренным русским марксистам, известным под названием «экономисты», также они не могли найти общий язык с такими бывшими марксистами, как Петр Струве или Сергей Булгаков, которых они нещадно критиковали в «Искре» с 1900 по 1903 г. В 1903 г. редакторы «Искры» созвали второй съезд РСДРП в Брюсселе и Лондоне, в ходе которого сторонники «Искры» неожиданно разделились на две фракции: большевики под руководством Ленина и меньшевики под руководством Мартова.

Не боясь ошибиться, можно утверждать, что Швейцария обладала большим очарованием для Ленина и его соратников. Если это так, то не удивительно, что когда предтечи большевизма покинули Лондон, то проголосовали за то, чтобы перевести редакцию «Искры» в Женеву. Цецилия Бобровская в своей книге: «За первые 20 лет: Записки рядового подпольщика», писала о своем пятимесячном пребывании в Женеве. Она рассказывала о внутреннем конфликте, который подорвал единство партии и привел к расколу: «В первый же день приезда узнала от жены Аксельрода, что Павел Борисович уехал в Женеву, что идёт отчаянная склока между двумя образовавшимися в нашей партии частями: большевиками и меньшевиками. Большевики с Лениным во главе ведут свою “возмутительную” раскольническую линию не только за границей, но и в России. Основой расхождения явилось толкование пункта первого устава нашей партии о том, кто должен считаться членом партии: тот ли, кто разделяет ее программу, является активным работником, участвуя в одной из её организаций, или также и тот, кто, разделяя эту программу, оказывает организации лишь только услуги. Из узнанного казалось, что вполне права та сторона, которая считает членом партии только активного участника организации. Работая на месте, мне очень хорошо было известно, сколь чужды нам частенько бывали те, которые только иногда, когда им это вздумается, оказывали нам услуги. Поэтому как-то не могла взять в толк, чем ленинцы так провинились».

Цецилия продолжает свои комментарии так: «Из старых приятелей застала в Женеве всех киевских беглецов. Они уже больше не представляли из себя тесной компании. Внутри этой компании подобно тому, как это было внутри партии, тоже образовалась глубокая трещина. Одна часть киевлян, в лице Виктора Крохмаля, Марьяна Гурского, Иосифа Басовского, Блюменфельда и Мальцмана, была с Мартовым на стороне меньшевиков; Макс Валлах («Папаша», Литвинов), Иосиф Таршис (Пятницкий), Николай Эрнестович Бауман, мой муж Владимир Бобровский уже определились как большевики и были с Лениным. А Лев Ефимович Гальперин, насколько помнится, занимал тогда какую-то промежуточную позицию. Тут же был мои костромской приятель Макар, который имел самый несчастный, растерянный вид. Природа тянула его к большевикам, а Мартов и главным образом Дан (который не отпускал в то время от себя Мартова ни на один шаг, боясь, что тот проявит недостаточно много энергии в деле травли большевиков) крепко уцепились за бедного Макара, как за импонирующего пролетария [1], и не давали ему ни отдыху, ни сроку, обращали его в свою меньшевистскую веру.

Не в лучшее положение попала и я. Я тоже тяготела к большевикам. А Мартов, с которым была знакома по Харькову, сопровождаемый неизменно Даном, несколько раз заходил ко мне в пансион Фурне, на Плен-пале. Туда я сейчас же по приезде в Женеву была помещена по болезни. Мартов очень кипятился и шумел, когда я с точки зрения местного работника-практика пыталась возражать против неправильного толкования меньшевиками пункта первого устава. В один прекрасный день меня вызвали в контору пансиона и заявили, что если мои русские гости будут продолжать ходить ко мне и громко ссориться, меня придётся из пансиона выселить. Теперь даже вкратце не могу вспомнить пространных тогда речей Мартова и Дана; по отрывкам, уцелевшим в памяти, помню, что дело всегда сводилось к резкому осуждению Ленина, насаждающего бонапартизм в партии, водящему за нос доверчивых российских практиков и т.д.».

Ленин и Женева

Ленин хорошо знал Женеву. Одним из мест, где он останавливался, стал отель-пансионе Розре в районе Шампель рядом с кварталом, прозванным «Маленькая Россия». Расположенный в коммуне Пленпале, между бульваром Клюз и мостом Каруж, «русский» район уже тогда не очень охотно принимал русских революционеров в изгнании.

Именно в Женеве были разработаны идеи, которые в конечном счете привели к возникновению Советского Союза и «народной демократии». Социалистические идеи исходили от Плеханова, который считал, что цель демократии заключается не в честных выборах, а в построении бесклассового общества, а результаты выборов могут и не отвечать народным чаяниям.

Можно сказать, что именно в Женеве были выработаны принципы, следование которым привело к расколу на II съезде РСДРП. Руководство партии должно было справиться с негодованием, вызванным этим расколом. Со всей страны в Женеву устремились русские эмигранты, призывая к ответу за раскол и пытаясь узнать его причины, а также грядущие перспективы. «Заграничная лига русской революционной социал-демократии» была созвана несмотря на колебания Литвинова и Крупской, которые опасались ввязаться в бесполезную борьбу. Однако факты подтвердили их правоту.

Съезд Лиги оказался в такой ситуации, когда он был вынужден направить голоса сомневающихся в поддержку меньшевиков. Именно так русское меньшинство за границей стало большинством, и это можно объяснить несколькими причинами: лидеры меньшевиков нравились многим, как внутри России, так и за ее пределами, в то время как большевики не могли похвастаться такой же поддержкой. Ленин в то время был слишком занят помимо работы, он разрывался между велосипедом и женевским трамваем и часто не имел возможности вмешиваться в дебаты.

В женевском парке Мон-Репо Лениным было принято решение об уходе из редакционного комитета «Искры». Это решение повлияло определенным образом на дальнейшее развитие партии и на ход проведения третьего съезда РСДРП.

Ленин и его жена во время пребывания в Женеве очень полюбили горы. Ленин переехал в район Пленпале. Почти каждый день он направлялся в «Общество любителей чтения» в старой части Женевы, куда он был рекомендован профессором Эдгаром Мило, французским экономистом, проживающим в Женеве, и Павлом Бирюковым, другом Льва Толстого, который тоже нашел своё пристанище в том же городе и стал натурализованным швейцарцем. Это общество было для Ленина чем-то бóльшим, нежели просто первоклассная библиотека, которая отлично охранялась, была хорошо укомплектована ежедневными газетами и периодикой. Она служила убежищем для опасных изгнанников из всех слоев общества, которые могли там размышлять, работать, укрыться ото всех, не теряя при этом времени.

По вечерам происходили очень оживленные дебаты, либо на улице Дё-пон, либо в пивной Хандверк, ныне не существующей. Они очень точно предвосхитили внутреннюю борьбу, которая разгорелась в России в течение первой четверти века существования советского режима. Ресторан эмигрантов на улице Каруж, около Арвы, который принадлежал Лепешинскому, стал основным центром дискуссий. «Женевская трибуна», которая на тот момент предоставляла самую объективную информацию о России, стала эталонным журналом об эмиграции.

Продолжая этот перечень, можно сказать, что именно в Женеве появилась большевистская газета «Вперед», под управлением Ленина, Ольминского, Луначарского, редакция которой находилась поблизости от Арвы, столовой Лепешинского, почтовых контор и нескольких квартир видных деятелей. Там жили Воровский, Ольминский, Лядов, Ильин, Бонч-Бруевич и позже Богдановы, Луначарские. Итак, можно сказать, что три четверти жителей Женевы неоднократно видели Ленина во время своих частых посещений пивной Ландольд. Однако сам Ленин туда почти никогда не заходил.

Что касается Ленина, то он жил в маленьком домике в квартале Сешерон, в Женеве, именно там он создал центр «для всех русских». И вопреки расхожим утверждениям, согласно которым за Лениным в качестве места для встреч было закреплено отдельное кафе, он практически никогда их не посещал. Он принимал дома, устраивал сессии, во время которых все три маленькие комнаты были полны мигрантами или агентами-связниками. Посетители также принимались поблизости в парке Мон-Репо, который часто служил в качестве места встречи.

Цецилия Бобровская описывает в своих мемуарах визит к Ленину. Она писала:

«В ближайший же день отправилась с несколькими товарищами в Сешерон, предместье Женевы, где снимал маленькую дачку Ленин с семьей, состоявшей кроме него самого и Надежды Константиновны еще и из ее матери – Елизаветы Васильевны Крупской.

Дачка состояла из низа и верха; верх вроде мезонинчика, куда вела скрипучая лестница. Меблировка ее была рассчитана на более, чем скромный вкус. Самая просторная комната во всей дачке была кухня с большой газовой плитой. На этой-то кухне Ильич принимал своих гостей, когда нас сразу приходило так много, что другие “парадные” комнаты не могли нас вместить. Эти парадные комнаты были наверху. Кабинет Владимира Ильича, меблировка которого состояла из твердой железной койки, простого белого стола, заваленного рукописями, газетами, книгами, нескольких стульев и белых, грубо, на скорую руку сколоченных полок по стенам с большим количеством книг. Комната Надежды Константиновны тоже была обставлена приблизительно с таким же комфортом. Вообще вся обстановка тем более бросалась в глаза, что мы все, нанимая комнату в Женеве, хотя бы самую дешевую, получали ее меблированной: с хорошей кроватью, письменным столом, диваном, комодом и т.д.

И как это Ильич ухитрился на российский манер устроиться в Женеве, я уж не знаю. Хозяйством, тоже более, чем скромным, ведала Елизавета Васильевна Крупская. Таким образом Надежда Константиновна была освобождена от всяких домашних забот и могла всё время отдать на работу как в смысле непосредственной помощи Ильичу в его научных трудах, так и в смысле поддержки правильной связи с Россией путём переписки с организациями на местах. Эта шифрованная переписка приняла к описываемому времени такие большие размеры, что сейчас бы для этого наверно был создан целый шифровальный отдел с покрикивающим заведующим, сотрудниками и т.д. Тогда же одна Надежда Константиновна сидела иногда целые дни, не разгибая спины на этой скучной, но столь необходимой для партии работе.

Так как нас всех тянуло к Ильичу, как к естественному центру, то одно время у него во все дни недели толкался народ. Потом сообразили, что для партии не особенно-то будет полезно, если мы так будем мешать Ленину работать. Решили установить какой-нибудь определённый день в неделю, не то вторник, не то четверг. Вторники или четверги Макар живо окрестил “ильичовскими журфиксами на плите”, так как собирались мы на кухне. Зафиксированного состава посетителей этих вечеров, конечно, не могло быть. Тогда в Женеву каждый день приезжали из России всё новые товарищи, уезжали на работу старые. Вообще связь с Россией поддерживалась самая интенсивная. Но гораздо приятнее и интереснее, чем журфиксы, бывали встречи и беседы с Лениным не в эти официальные дни, а когда можно, бывало, прийти и в неурочное время потолковать и даже просто посмеяться. До весёлого здорового смеха Ильич был тогда большой охотник.

Придёшь, бывало, днём, первую встретишь внизу хлопочущую по хозяйству Елизавету Васильевну и, когда спросишь можно ли наверх, она, бывало, говорит: “Пойдите, пойдите, вытащите их оттуда, а то Владимир Ильич не оторвётся от своих счётов, всё щёлкает, а Надя приросла к столу с своими письмами, зовите их и сами идите обедать, вот полную кастрюлю наварила, Владимир Ильич любит много супу”.

Как хорошо подниматься наверх по этой так славно поскрипывающей лесенке, видеть ещё издали наклонённую над грудой материалов лысину Ильича, одетого в ситцевую синюю косоворотку без пояса! Как приветливо улыбается навстречу и жмёт руку Надежда Константиновна!

Как заразительно смеётся Ильич и нисколько не сердится, что ворвалась и помешала работать! Какие начинает разбрасывать блёстки остроумия по адресу меньшевиков!» (Зеликсон-Бобровская Ц. За первые 20 лет. Записки рядового подпольщика. М.: Издательство «Cтарый большевик»,1932).

Русское сообщество в Швейцарии

Русское сообщество в Швейцарии являло собой характерный образец всего русского общества в целом. Даже царская семья в 1914 г. здесь была представлена вдовствующей императрицей. Там присутствовали и дворяне, и коммерсанты. Университеты и высшие технические школы кишели студентами, происходящими из всех слоев общества. Кроме того, появлялась и революционная интеллигенция, и русские рабочие среди потока польских крестьян, отправившихся работать по договору на фабрики. Швейцарские социалисты жаловались, что этих рабочих использовали для того, чтобы прекратить забастовку, что не способствовало общему культурному обогащению.

Швейцарская политическая полиция, казалось, мало интересовалась русскими. Однако степень полицейского надзора варьировалась от кантона к кантону, разумеется, в Женеве и Лозанне он был более строгим и интенсивным, чем где-либо. Тем не менее в начале XX в. полицейские проверки гораздо чаще были нацелены против анархистов, чем социалистов. Это объяснялось тем, что они составляли всего лишь небольшое меньшинство среди русских. Например, в Цюрихе можно было найти множество отчетов об итальянских анархистах, а о русских эмигрантах, наоборот, очень мало.

Итак, нужно ли верить, что среди них оставались русские? Большинство из них считали, что обычаи и нравы швейцарцев утомительны и нелепы. И наоборот, поведение иностранцев, в особенности русских студентов, порождало враждебность у швейцарцев, в частности в таких средних городах, как Берн. Условия жизни были сложными, особенно во франкоговорящей части страны, и чтобы преуспеть, некоторые эмигранты начинали вести своё дело. Павел Аксельрод открыл магазин по продаже зерна, Г.Л. Шкловский руководил химической лабораторией в Берне. Русские работали в часовой промышленности в г. ЛаШо-де-Фон, другие, чтобы иметь хоть какой-то заработок, были вынуждены браться за низкоквалифицированную работу. Группа женевских студентов записалась на специальный трехмесячный курс в университете, чтобы получить квалификацию массажиста на курортах Германии. Проработав там с конца мая до конца сентября, они собрали достаточно денег, чтобы содержать себя весь учебный год.

Единственным крупным событием, которое вывело русских из изоляции, было их участии в деятельности «Ферайн Айнтрахт» в Цюрихе. Организация действовала с середины XIX в. в качестве института образования рабочих и состояла в основном из немецких и австрийских граждан, проживающих в Цюрихе. В какой-то момент предполагалось, что почти все лидеры международных социалистических движений принадлежали к «Айнтрахт», они пользовались его статусом – он составлял интегрированную часть Социалистической партии города Цюриха, и таким образом иностранцы оказывались членами Социалистической партии Швейцарии. Это было очень выгодно эмигрантам, официальные бумаги которых часто были совсем не в порядке.

Со своей стороны, эмигранты-революционеры не преминули организоваться между собой в политические группы. Самые крупные русские партии поддерживали отдельные иностранные ячейки, множество представителей которых находились как раз в Швейцарии. Однако многие русские, нелегально выехавшие за границу, не спешили присоединяться к устоявшимся политическим группам, следовательно, «группы сотрудничества» предпочитали поддерживать связи с каждой из разных партий. Политические организации размещались в Женеве, в основном из-за множества находящихся здесь библиотек, а также типографий. И хотя верно, что некоторые нерусские национальные меньшинства империи держались в стороне от политических партий, сами же русские работали практически исключительно в виде политических организаций. Фонды взаимопомощи (кассы), организованные в разных швейцарских городах и направленные на помощь безработным товарищам, управлялись политическими группировками и служили также для открытия дешевых столовых для эмигрантов.

Изгнанники получали значительную помощь от своих гостей. Через Швейцарию, Германию и Австрию организации собирали деньги, предназначенные для вспомоществования русским политическим заключенным и ссыльным. Обычно в марте социалистическая партия Швейцарии собирала взносы в пользу русских.

В течение лета 1914 г. различные организации Швейцарии объединились, чтобы создать Лигу швейцарских союзов помощи политическим заключенным и ссыльным в России, штаб-квартира которой была устроена в бюро Ферайн Айнтрахт в Цюрихе.

Цель деятельности Лиги, как гласил её статут, состояла в том, чтобы «определить состояние политических заключенных и ссыльных в России, а также организовать им материальную помощь». Лига, в основном состоявшая из швейцарцев, занималась организацией конференций и продажей публикаций.

Разразившаяся война погрузила организации в смятение и беспорядок настолько, что они были вынуждены изменить свою деятельность. Во многих случаях изначальные цели были временно оставлены.

Кроме того, в Швейцарии, так же как в России и в Париже, национализм угрожал классовому подходу и революции, которые лежали в основе деятельности Лиги. Теперь она превратилась в организацию помощи всем русским, взявшую на себя обязательство больше не принимать в расчет классы или идеологии.

С другой стороны, точно выяснилось, что в течение нескольких лет перед началом Первой мировой войны Германия и Австро-Венгрия, вероятно, играли более значительную роль в принятии эмигрантов, чем это делала Швейцария. Экспатрианты, помимо того, что получали от своих товарищей по изгнанию, в частности польских и украинских организаций, расположенных на Украине, предпочитали жить вдоль границ России. Однако разразившиеся военные действия в августе 1914 г. заставили русских искать новые пристанища либо в границах государств Антанты, либо на нейтральных территориях.

Революционерам Швейцария предлагала тихую мирную гавань: «Эта маленькая традиционно гостеприимная для эмигрантов-революционеров страна оказывала последнюю услугу очень важным социальным изменениям во время империалистической войны».

По мере нарастания конфликта европейские граждане всех стран сталкивались с трудностями из-за нарушенных средств сообщения. Даже в самой Швейцарии на какое-то время стало невозможно обмениваться информацией. Связь между Женевой и Парижем отсутствовала в период 2–8 августа 1914 г. Другими словами, Швейцария испытала значительные проблемы из-за массового наплыва беженцев.

Иностранные миссии в Берне занялись организацией помощи и поддержки для своих граждан и их репатриацией. Но здесь возникло большое затруднение: русские были отделены от своей родины Центральными державами, и их положение было особенно сложным. Действительно, русские всех сословий жили в тяжелых условиях. Сама вдовствующая императрица, поселившаяся в загородном доме на берегу Боденского озера, поспешно перебралась во франкоговорящую Швейцарию. Газета «Журналь де Женев» от 22 августа сообщила о присутствии на территории Швейцарии примерно 5 тысяч русских, находящихся в бедственном положении.

Стали испытывать острую нужду студенты, около ста из них из университета Берна коллективно обратились к арендаторам и бакалейщикам за кредитом. Студенческие группы начали создавать новые организации взаимопомощи. Кроме того, организовывали благотворительные концерты, литературные вечера и выставки, чтобы собрать деньги в пользу эмигрантов. Как следует из сообщений прессы, императорский обер-егермейстер князь Сергей Голицын сделал взнос в 3 тыс. франков в швейцарский Красный Крест, 1500 из которых были предназначены в Лозанну, 750 в Берн и 750 в Цюрих.

2 августа русские, пользуясь большинством в Лиге, организовали комитет общественного спасения, который уже 6 августа открыл кухню в заведениях Союза русских студентов. В первый день пришло 15 клиентов, а 14 августа Союз уже попросил у властей Цюриха разрешения использовать гимнастический зал, поскольку количество клиентов достигло 1501. Когда русская миссия в Берне объявила о том, что все российские подданные будут находиться в их ведении, Лига взяла на себя задачу забронировать места на корабле, отплывающего из Генуи в Россию.

В таких обстоятельствах русская миссия выказала готовность помочь всем своим согражданам. Она усилила свой персонал за счет набора среди беженцев, покинувших свои посты в дипломатических миссиях в Мюнхене, Дрездене, Франкфурте и даже Кёнигсберге. Также она публиковала список граждан, разыскиваемых своими родственниками. Однако многие социалисты не доверяли ей, считая это ловушкой с целью усилить надзор за эмигрантами. Миссия объявила готовность обеспечить передачу средств из России и распространяла уведомления о возможности репатриации. Впрочем, она поощряла всех сограждан, попавших в финансовые затруднения, пользоваться предложенной возможностью покинуть Швейцарию, а затем стала предостерегать против любых попыток переехать в Германию.

В такой конфликтной атмосфере сотрудничество между русскими всех направлений достигло своего пика 21 и 22 ноября 1914 г. во время встречи представителей разных русских сообществ на швейцарской территории, включая членов Лиги и официальных лиц делегации из Берна. Эта встреча проходила под председательством профессора Рейхесберга, экспатрианта, заведующего кафедрой политической экономии Бернского университета, который не преминул выразить огромную благодарность не только российской миссии, но и всему швейцарскому народу за помощь, оказанную русским на территории Швейцарии. Выслушав отчеты о деятельности в Берне, Давосе, Женеве, Лозанне, Монтрё и Цюрихе, собрание приступило к утверждению комитета помощи русским подданным в Швейцарии, выбрав профессора Рейхесберга в качестве председателя, а графиню Сологуб из Давоса заместителем председателя. Однако позже как правительство, так и политические эмигранты раскаивались в том, что приняли участие в этой встрече. С этого момента сотрудничество между миссией и комитетом помощи стало ухудшаться, что особенно сильно это проявилось в январе 1915 г.

Возрастающая нужда русского правительства в воинском пополнении ускорила прекращение сотрудничества. В начале войны миссия уточнила, что репатриация будет затрагивать только офицеров, поскольку они должны исполнить свои военные обязанности. Однако 27 февраля 1915 г. она добавила, что все мобилизованные граждане обязаны вернуться в течение 15 дней. Охранное отделение в Париже сообщало в своих отчетах о волне эмигрантов, уезжающих из Франции и США в Швейцарию, в то время как агенты Охранки в Швейцарии доводили до сведения информацию о том, что экспатрианты предпочитают служить во французской армии, чем быть зачисленными в российскую.

Кроме того, по другим донесениям Охранки стали разоблачаться злоупотребления с прошениями об освобождение от воинской повинности по медицинским показаниям. Во время встречи в Цюрихе политические эмигранты заявили, что у них нет никакой родины, следовательно, нечего и защищать, поэтому все присутствующие отказались явиться на призыв. Однако в 1915 и 1916 гг. у русского правительства были все возможности оказать значительное давление на русских подданных, проживающих во Франции и Англии, но против этих мер решительно выступила Швейцария, которая считала своей обязанностью защищать право убежища. В июне 1915 г. швейцарские официальные лица отклонили ходатайство русской дипломатической миссии, потребовавшей присутствия двух граждан для медицинского обследования. Федеральное правительство запретило швейцарским властям «передавать экспатриантам, проживающим в Швейцарии, любые сообщения о приказе иностранных дипломатический миссий, содержание которых касается военной службы».

Всё же с осени 1914 г. многие эмигранты предпочли покинуть Швейцарию. Хотя, будучи революционером, Ленин считал Берн «средним городком», тем не менее он предпочел оставаться в Швейцарии до 1917 г. Троцкий же, напротив, хотя его пребывание в Цюрихе было успешным, остался там всего лишь на три месяца, а затем снова вернулся в Париж.

В течение первых месяцев войны менялась и русская идентичность на швейцарской земле, жизнь русского поселения радикально изменилась. Старые партийные принципы во многом потеряли своё значение, появились новые лидеры и новые запросы. В значительной степени экспатрианты, пользуясь приютом в далеких странах, не знали, что делается на их родине. Но несмотря ни на что, они сохранили тесные связи с интеллектуальными силами Западной Европы.

В XIX в. торговля в Европе процветала, перемещение товаров шло в основном морским путем. Это привело к бешеной гонке в кораблестроении и производстве вооружений. С первых лет того же века Великобритания добилась превосходства над другими западными странами, однако ее островное положение делало ее зависимой от морского транспорта для связи с остальными частями Британской империи, а также другими государствами Старого света. Аналогичным образом Германия тоже стремилась достичь самодостаточности и больше не зависеть от британского транспорта в своей внешней торговле.

При такой конкуренции во всех отношениях Великобритания не желала, чтобы в континентальной Европе доминировала над всеми остальными какая-то одна страна. Но даже если Франция, Россия и Австро-Венгрия и выражали свои серьезные амбиции на лидерство, они не представляли реальной угрозы для Великобритании.

Другое дело Германия. В рамках острого соперничества Германия к 1907 г. стала выступать в качестве потенциальной угрозы Великобритании, её экономика процветала, демографический рост и сильная армия давали реальные возможности стать ведущей державой. Такая прогнозируемая кризисная ситуация подтолкнула Великобританию к объединению с Россией и Франции для создания Тройственного согласия (Антанты).

После подписания англо-русского соглашения 31 августа 1907 г. родилась Антанта, в составе Российской империи, Третьей Французской Республики, Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии. Этот союз, усиленный соглашениями с Японией и Португалией, выступал в качестве мощного противовеса Тройственному Союзу, который объединял Германию, Австро-Венгрию и Королевство Италия, хотя в итоге Италия не присоединилась к Германии и Австро-Венгрии во время Первой мировой войны, а предпочла стать союзницей могущественной Антанты и подписать Лондонский договор в 1915 г.

С 1907 г. до начала боевых действий в 1914 г. каждая страна вооружалась, но также участвовала в захвате рынков, преследуя собственные экономические интересы. Однако в отличие от других держав Европы, у Германии не было колоний, но она повсюду вела очень агрессивную торговую политику, даже за пределами Запада. Сэр Эдвард Грей, бывший в то время министром иностранных дел, не преминул подчеркнуть в своих воспоминаниях о том, какое давление испытывала Англия в Египте и Турции во время строительства железной дороги, ведущей в Багдад.

Если возвращаться к причинам конфликта, то убийство наследника Австро-Венгерский империи Франца Фердинанда часто считается спусковым механизмом, приведшим к Великой войне. Убийство было совершено 28 июня сербом, выходцем из страны-союзницы могущественной противостоящей коалиции. Все обвинения таким образом были направлены против Сербии, правительство которой император Австро-Венгрии и его окружение обвинили в сообщничестве. Однако убийца Гаврило Принцип на самом деле был сербским националистом, выходцем из Австро-Венгерской империи и никак не был связан с сербским правительством, он был скорее из Боснии.

Несмотря ни на что, 31 июля 1914 г. Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В передовой статье «Журналь де Женев», напечатанной 30 июля 1914 г., было написано:

«Война началась. Австрия решила идти до конца. Она подождала сорок восемь часов, затем, отклонив попытки Великобритании выступить в роли посредника и требования России об отсрочке, формально объявила войну Сербии. Перед вступлением в войну она выпустила новый меморандум властям, где, перечислив различные преступления, в которых она обвиняла разных сербов, она тем не менее проигнорировала Загребский процесс и дело Прохазки4, которые могли бы быть на их месте. Император подписал прекрасное воззвание к своей армии и народу. Затем его войска перешли границу, и бойня началась.

Мы скажем, без тени сомнения, что Австрия доверяет Германии, которая не сделала ни единого жеста, чтобы остановить своего союзника, хотя легко могла бы. Однако нельзя быть в этом точно уверенными. Россия всегда уступала в последних конфликтах, они рассчитывают на то, что она уступит и на этот раз. Новости, которые приходят из Санкт-Петербурга, редки и неопределенны. Сложно отделить те, которые идут из официальных источников и выражают намерения властей, от спекуляций в прессе и неконтролируемых слухов. Говорят, Россия мобилизовала четырнадцать армейских корпусов. Правда ли это? Мы ничего не знаем об этом, и единственное опубликованное правительственное сообщение настолько миролюбиво, насколько это вообще возможно.

В этих условиях опасность, которая казалась такой угрожающей накануне объявления войны, сегодня кажется менее серьезной в свете свершившихся фактов. Мы начинаем в этом сомневаться, глядя на то, как легкомысленно и смело Австрия рвется в бой из-за такого пустяка».

Различные корреспонденты газеты комментировали ситуацию, сложившуюся в их странах. Из Санкт-Петербурга 29 июля можно было прочитать:

«Новое объявление войны Австрией, о котором мы узнали вчера вечером, вызвало в нескольких частях города патриотические демонстрации. Их участники затем дошли до дипломатического представительства Сербии, где посланник г-н Спалайкович показался на балконе и произнес речь, которая была встречена возгласами одобрения. Подступы к Австро-Венгерскому посольству охранялись конной полицией, чтобы помешать демонстрантам приблизиться к зданию».

Россия, страна-защитница православных народов, мобилизовала свою армию, готовая прийти на помощь Сербии. Общественное мнение склоняло чашу весов в одну сторону. Даже если русские приняли к сведению обвинения, брошенные Австро-Венгерской империей, они не могли оставить на произвол судьбы своих братьев по вере. Все отдавали себе отчет, что, если Россия нападет на Австро-Венгрию, она создаст брешь в союзе и, следовательно, вовлечет Германию и Францию в войну. Германия встала бы на сторону Австро-Венгрии, в то время как Франция пришла бы на помощь России. И действительно, Германия объявила войну России 1 августа, а Франции 3-го. Немцы подготовили план наступления на Францию через территорию Бельгии.

Хотя Соединенное Королевство и было членом Тройственного Согласия, у него не было никаких обязательство вступать в войну 1914 г. Более того, министр иностранных дел сэр Эдвард Грей в течение лета вступил в переговоры для того, что предотвратить столкновение России и Германии, но они закончились неудачей.

Мы помним, что рассказывал сэр Эдвард в своих мемуарах по поводу этой войны: «Я обязан объяснить, как, по моему мнению, такая военная держава, как Германия, смогла воспользоваться благоприятным для неё моментом, чтобы начать войну. Если бы в этой стране были хоть какие-то мирно настроенные силы, конфликт, разгоревшийся между Австрией и Сербией, не перерос бы в Великую войну. Однако это не могло быть единственной причиной войны. Невероятная гонка вооружений в Европе и вследствие этого возникшее чувство небезопасности сделали войну неизбежной. Мне кажется это самой вероятной версией, которая должна остаться в истории и вести грядущие поколения к логике прочного мира, будучи для всех предупреждением».

Со своей стороны, знаменитый генерал Брусилов писал в своей книге «Мои воспоминания»: «Я был твердо убежден, что всемирная война неизбежна, причем, по моим расчетам, она должна была начаться в 1915 году…

Мои расчеты основывались на том, что хотя все великие державы спешно вооружались, но Германия опередила всех и должна была быть вполне готовой к 1915 году, тогда как Россия с грехом пополам предполагала изготовиться к этому великому экзамену народной мощи к 1917 году, да и Франция далеко не завершила еще своей подготовки. Было ясно, что Германия не позволит нам развить свои силы до надлежащего предела и поспешит начать войну, которая, по ее убеждению, должна была продлиться от шести до восьми месяцев и дать ей гегемонию над всем миром».

«Мы (Брусилов и его жена. – Примеч. ред.) почти заканчивали курс нашего лечения в Киссенгене, когда было получено неожиданное известие об убийстве наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда и его жены в Сараеве. Общее негодование было ответом на этот террористический акт, но никому и в голову не могло прийти, что это убийство послужит поводом для начала страшной всемирной войны, которую все ждали, но и опасались. Многочисленная курортная публика Киссингена оставалась совершенно спокойной и продолжала свое лечение. Однако удивительный ультиматум императора Франца-Иосифа Сербии поколебал общее оптимистическое настроение, а заявление России, что она не может остаться спокойной зрительницей уничтожения Сербии, меня лично убедило, что война неизбежна, а потому, не ожидая дальнейших известий, я решил с женой немедленно собраться и ехать домой, тем более что я в то время был командиром 12-го армейского корпуса, стоявшего на границе Австро-Венгрии»…

«Между прочим, во все время нашего пребывания в Киссингене нашим соседом за табльдотом был бравый усатый, военного вида, кавалер. Он ежедневно приезжал на автомобиле и всегда очень спешил по каким-то делам. На всех прогулках он нам попадался на пути. Садясь в вагон в Киссингене, а затем в Берлине, мы опять его видели. Тут уж я сообразил, что это неспроста. Очевидно, он наблюдает за мной и знает, что я – командир русского корпуса, стоящего на границе. Когда в Александрове, в виду наших жандармов, проверявших паспорта, он опять мелькнул среди публики, остававшейся за границей, я не вытерпел и, сняв шляпу, иронически ему поклонился: мне стало очевидно, что я счастливо ускользнул из его рук, – еще два дня, и меня бы арестовали. Нельзя не удивляться и не оценить берлинскую военную разведку, если даже в мирное время она была так предусмотрительна и всех нас грешных, русских генералов-путешественников, наперечет знала».

Алексей Алексеевич Брусилов был русским генералом, наиболее известным благодаря разработке новой оборонительной тактики, использованной во время Брусиловского прорыва в 1916 г. Эта успешная новейшая тактика была затем повторена немцами. Дворянин по происхождения (его отец был генералом) Брусилов получил офицерское кавалерийское образование, но в 1914 г. он осознал тот факт, что кавалерия морально устарела при новых способах ведения войны из-за её уязвимости перед тяжелым оружием. Он был единственным русским командующим, способным выиграть крупные сражения. Боевые потери серьезно ослабили русскую армию, самым большим успехом было наступление под командованием Брусилова.

Новость о том, что Германия объявила войну России и Франции, произвела эффект разорвавшейся бомбы. До тех пор европейские страны участвовали в разных конфликтах, но они происходили на других территориях. Маргарет Макмиллан в своей книге «Война, которая покончила с миром» писала: «Для большинства это было абсолютной неожиданностью. Они знали мир, видели признаки прогресса в европейском сообществе, такие как телефон, автомобили, электричество, возникновение буржуазии… Однако несмотря на всё это, напряженность существовала на протяжение десятилетий. Для знающего меньшинства, вопрос, когда рванет – это был только вопрос времени, война могла начаться буквально через несколько мгновений».

Уже 3 августа 1914 г. британская газета писала:

«Великая катастрофа разразилась в Европе: Германия объявила войну России. Объявление войны было передано министру иностранных дел в Санкт-Петербурге в субботу вечером в 7 часов 30 минут послом Германии, который тут же покинул страну со всем своим штатом. Боевые действия начались практически мгновенно после передачи объявления. Немецкие войска сначала прошли по территории Великого Герцогства Люксембург, нейтрального государства, расположенного между Францией, Германией и Бельгией… Его нейтралитет был гарантирован Лондонским договором от 11 мая 1867 г., подписанным Великобританией, Францией, Россией, Нидерландами и державами Тройственного союза, в то время состоявшего из Германии, Австро-Венгрии и Италии. Вторжение на территорию Люксембурга, таким образом, стало очевидным нарушением Договора. В ответ посол Франции г-н Поль Камбон накануне принял Эдварда Грея и жаловался на германскую агрессию на нейтральной территории, неприкосновенность которой была гарантирована Лондонским договором, подписанным в 1867 г. Другие источники подтверждают, что боевые действия вдоль франко-немецких и русско-немецких границ уже начались. Не далее, как вчера после обеда, немецкие войска вторглись на территорию Франция, перейдя границу в районе Сире».

Тот же номер лондонской газеты «Таймс» пояснил, что приказ о немецкой мобилизации был отдан лично самим императором в 5 часов 15 минут утра субботы. С полуночи Париж объявил мобилизацию, сообщения о которой появились на улицах к четырем часам. Бельгия, Голландия, Дания и Швейцария также привели свои войска в боевую готовность.

В рамках этой всеобщей мобилизации журналисты «Таймс» сообщали, что английские министры пробыли в Лондоне в течение всех выходных. Кабинет продолжал работать сутки напролет, чтобы собрать всю возможную информацию, официальные совещания проводились утром и вечером. Чтобы достичь примирения, король предложил своё посредничество в субботу утром, направив царю личную телеграмму с предложением своего вмешательства. Лондон предпринял активные дипломатические шаги в пятницу вечером и в течение всей субботы. Король совещался со своим премьер-министром в Букингемском дворце с часу тридцати до двух утра в субботу. Но чуть позже в полночь посол Франции в Англии посетил его величество в том же дворце. Накануне в 16 часов 30 минут король провел личный совет в Букингеме, ситуация всё усложнялась.

Газета «Таймс» в выпуске от 6 августа 1914 г. опубликовала статью, озаглавленную «Деяния сэра Э. Грея для установления мира», где раскрыла следующую информацию:

«Один из важнейших сборников дипломатической переписки, который министерство никогда не хотело публиковать, только что появился в виде голубой книги под номером (6, 1914). Он будет доступен в Палате, также называемой Парламентом, не позднее чем сегодня. Бумаги предоставят доказательства того, что правительство было вынуждено предпринять и совершить такие действия. Вышеупомянутая книга состоит из 159 документов, начиная с депеши сэра Эдварда Грея британскому послу в Берлине, датированной 20 июля 1914 г., и заканчивая ультиматумом, который Великобритания направила Германии 4 августа 1914 г.»

У британцев не было строгих обязательств вступать в войну, как это было в случае с Францией и Бельгией, которую захватили германские войска, однако она всё равно была вовлечена. «Таймс» 5 августа 1914 г. писала: «Следующее заявление было опубликовано Форин-офисом в 12 часов 15 минут: “По причине категорического отказа германского правительства на требование его Величества соблюдать нейтралитет Бельгии, британский посол получил приказ покинуть Берлин, правительство одновременно заявило о своем вступлении в войну против Германии 4 августа начиная с 11 часов”».

Однако Германия продолжала надеяться, что британцы не вступят в войну, которую она развязала, но между тем немцы знали, что англичане связаны обещанием защищать Бельгию и Люксембург по Лондонским договорам 1839 г. и 1867 г. соответственно. Немцы желали, чтобы британцы закрыли глаза на договоры и позволили их войскам пересечь Бельгию, чтобы вторгнуться во Францию.

Тем не менее Великобритания посчитала своей обязанностью защитить Бельгию. Бельгийские порты находились напротив британских, и если бы их захватила Германия, то это серьезно угрожало бы их торговым интересам. Таким образом хватило несколько часов, чтобы Великобритания объявила войну Германии.

Находившийся в России британский посол сэр Джордж Бьюкенен написал: «Я уже выразил своё мнение относительно нашего участия в войне в официальной переписке с Форинофисом. В ночь с 1-го на 2-е августа мне передали ответ в телеграмме короля, царь просил меня отправить повторно его призыв британской помощи, и я без колебаний это сделал … Эта “изувеченная” телеграмма в Форин-офис, где предложения порой прерывались на середине, стала единственным исключением в содержании белой книги, в которой, кроме неё, были собраны все сообщения между департаментом и мной в течение этих сложных дней».

Бюкенен анализировал ситуацию того времени и в своей книге «Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата»:

«Германский посол предсказывал, что объявление войны вызовет революцию. Он даже не послушался совета своего друга отослать его коллекцию художественных ценностей на хранение в Эрмитаж, поскольку полагал, что Эрмитаж будет разграблен одним из первых. К несчастью для него, единственным проявлением беспорядков стало полное разграбление посольства Германии 4 августа. Вместо того чтобы вызвать революцию, война лишь скрепила связь между государем и его народом. Рабочие объявили о прекращении забастовок, различные политические партии оставили свои разногласия. В Думе, которую государь созвал на внеочередную сессию, лидеры различных партий наперебой говорили о поддержке правительства, которое они так яростно бранили лишь несколько недель назад. Военные кредиты были приняты единогласно, и даже социалисты, воздержавшиеся от голосования, призывали рабочих защищать свою страну от захватчиков. Объединившись таким образом вокруг трона, либералы и прогрессисты надеялись, что война, так крепко сплотившая императора с его народом, ознаменует начало новой эры конституционных реформ».

Другой британский дипломат сэр Роберт Брюс Локкарт, тоже находившийся в тогда в Москве, писал: «Начало военных действий было встречено великим энтузиазмом. Был издан указ царя, запрещающий продажу водки и прочих алкогольных напитков, ограничивающий пьяные попойки, столь характерные для мобилизаций в России. Решительный марш и ностальгические песни русских солдат, отправляющихся на фронт, поднимали боевой дух и оставили приятные воспоминания».

Царская армия

В начале войны обстоятельства были благоприятны для русской армии. Западные журналисты восхваляли её, называя непобедимой машиной, в то время как французские и британские войска отступали.

Швейцарские журналисты не оставались в долгу. Газета «Журналь де Женев» от 31 августа 1914 г. писала:

«Насколько бы важными ни были события в Мёзе, насколько бы масштабной ни была первая большая битва, они не составляли всей картины. Они были лишь элементом, возможно, даже не основным. Именно этим же можно объяснить склонность немецких осведомителей всегда и сразу докладывать о своих решительных успехах. Они не могли не беспокоиться о будущем. Не говоря уж о море и англо-германской дуэли, нужно помнить, что любые немецкие манёвры на суше происходят на двух фронтах, а, следовательно, как благоприятные, так и неблагоприятные результаты, достигнутые или понесенные на одном, непременно отразятся на другом. Отсюда следует большой вопрос: когда же наступление русских оттянет на себя часть войск с западного фронта? Само собой разумеется, никто не может назвать точную дату. Никакой подсчет, основанный на теоретических данных, не в состоянии определить действительную реальность. Но даже учитывая эти ограничения, есть основания обратить особое внимание на это положение вещей, чтобы понять, какое значение оно может иметь для проведения бельгийских и французских операций. Русские наступают на реке Лава, вероятно, в районе Кёнигсберга, и точно на той же высоте на южной стороне, и находятся почти в ста километрах от Нижней Вислы, главной линии обороны немецкой армии. Расстояние оттуда до Берлина, так же как от польской границы до Берлина, с высоты птичьего полёта оценивается в 300 километров.

В текущем положении вещей мы надеемся, что австрийское наступление в Галиции не заблокирует возвращение русских из Германии, и что оно само замедлится наступлением русских, ситуация для которых сейчас вполне благоприятна, следовательно, Берлину в ближайшей перспективе пока ничего не угрожает.

Во время наступления русским потребовалось двенадцать дней, чтобы вклиниться более, чем на сто километров вглубь позиции противника, выдерживая и ломая сопротивление в трех сражениях. Информационная война не закончилась с захватом территории. Корреспондент «Журналь де Женев» писал из Берлина: “Новость о победе генерала Гинденбурга над русскими войсками на юге восточной Пруссии недалеко от польской границы, распространяется на улицах машинами генерального штаба. Официальное заявление добавило, что введение в бой пяти батальонов и трех кавалерийских дивизий встретило ответные действия, которые перекинули их по ту сторону границы. Эта новость была принята с глубоким удовлетворением и вызвала большую радость в Берлине».

Русские, со своей стороны, опровергают новости, распространяемые немцами. 30 апреля из Санкт-Петербурга поступила следующая информация: «Германия, армия которой неспособна противостоять русскому наступлению в восточной Пруссии и в Галиции, намеренно распространяет дезинформацию по поводу своих побед и внутренней ситуации в России. Генеральный штаб считает бесполезным опровержение этих обвинений, поскольку ситуация на фронте достаточно подчеркивает ложь врагов Генерального штаба и агентств, которым они платят за её распространение. Генеральный штаб информирует страну, насколько может, о продвижении своей армии, которая победоносно наступает в Восточной Пруссии и Галиции».

Учитывая социально-политический контекст вокруг этой войны, добропорядочные граждане из хороших семей отправлялись на фронт. Другие уклонялись без малейшего чувства вины или стыда.

Между прочим, когда война только началась, русская миссия в Швейцарии, а точнее в Берне, сначала объявила, что под призыв подпадают только офицеры запаса, которые должны были вернуться на родину, чтобы исполнить свои военные обязанности. Однако 27 февраля 1915 г. та же самая миссия заявила, что все военнообязанные граждане должны вернуться в течение 15 дней. Тогда молодой Владимир, ведомый двойным патриотизмом, развившимся в Швейцарии, но в особенности из-за любви к России, стране его происхождения, последовал призывам русской миссии и вернулся в Россию в разгар войны, покинув свою «милую Швейцарию», чтобы добраться до колыбели своих родителей. «Мне только исполнилось 18 лет, как разразилась Первая мировая война в августе 1914 г. Летом 1915 г. я сел на поезд в сторону Москвы, чтобы исполнить мой воинский долг, совершил сумасшедший поступок – сказали бы одни, проявил истинный патриотизм – провозгласили бы другие.

Небольшие группы путешествующих покидали вагоны в Стокгольме, чтобы пересесть на моторную лодку: через север возвращались в свою страну русские, английские предприниматели, дипломаты… Это было летом 1915 г. Мне было тогда 19 лет, и я прибыл из Швейцарии, страны, где я родился. В Россию, страну моих родителей, я ехал, чтобы принять участие в войне. Когда жандармский капитан спросил о причинах моего прибытия в Москву, я ответил: “Я приехал для исполнения моего воинского долга”. Он аж подпрыгнул, оглядел меня с ног до головы, пожал плечами, а затем пропустил меня…»

После месяца подготовки Владимира отправили пехотинцем на германский фронт. Молодой человек хорошо запомнил свою первую встречу со своими сослуживцами: «После обеда я пошел за сигаретами, чтобы предложить их некоторым своим товарищам, однако они исчезли. Тогда я собрался упаковать мою гражданскую одежду, чтобы отправить её матери, но её тоже больше не было». Итак, можно себе представить растерянность мальчика, чье детство в Швейцарии было скорее «золотым», по сравнению с остальными солдатами, и который внезапно столкнулся с трудностями другого порядка в новой реальности, которую он только что открыл для себя.

Со своего первого месяца в армии он запомнил: «Мы научились маршировать, бегать, поворачиваться, стрелять, заряжать, полировать. Обучение в основном состояло в бесконечном повторении, чтобы точно вдолбить в голову, как отвечать на вопросы старших по званию, от командира до императора, как приветствовать генералов и как солдат должен исполнять, без малейших обсуждений, приказы от вышестоящих, за исключением заведомо преступных. Рота состояла из молодых, резервистов и “ветеранов”, которых в мирное время отправили бы по домам. Значительную часть контингента составляли украинцы». После своего обучения Владимир и его товарищи были отправлены на фронт.

«Осенью батальон перевели в Спасские казармы. Однажды, возвращаясь после долгого перехода со всем снаряжением, я почувствовал себя плохо. Медсестра назначила мне лекарство, показанное при желудочных болях. На следующий день в пять часов утра нам раздали всю провизию на день без права унести остатки на учения. Большинство моих товарищей, страшно матерясь, смогли за полчаса проглотить завтрак, обед и ужин. Вечером меня отправили в больницу. До приема в госпиталь я должен был подождать в большом сером зале, который пах русской казармой, то есть щами, мокрой шерстью, дегтем и черным хлебом. Многие пациенты сидели на лавках… “Кажется, ты нервничаешь?” – сказал мне врач. “Я бы тебе предоставил месяц отдыха, если бы комиссия последовала моим рекомендациям. Если всё, что говорили о тебе, правда, тебя бы не в больницу отправлять, а в детский сад”. Доктор, председательствующий в комиссии, выслушал меня, но никаких вопросов мне не задал. Он предложил коллегам освободить меня от воинской службы. Тогда мой лечащий врач воскликнул: “Да он здоров, как гвардеец, его сердцебиение как музыка!” И мне предоставили трехмесячный отпуск».

В течение своего временного освобождения от службы Владимир работал на «Земгор» – организацию, которая помогала в регионах, где проходили боевые действия. Он писал по этому поводу: «Эта организация предназначена для объединения сельских регионов и для восполнения очевидной нужды в управляющих лицах. Это была уступка, которую буржуазия получила от правительства во время войны. Группа способных и добросовестных специалистов и буржуазные политики соединили свои усилия, в организацию массово вступали граждане, которые хотели уклониться от военной службы, но в то же время принести пользу».

«По окончании моего отпуска я вернулся в казармы. Мои сослуживцы уже два месяца как пребывали на войне. Один сержант пытался вымогать у меня деньги, чтобы отправить со следующим отрядом, отправляющимся на фронт, но я решил побеседовать с офицером маршевой роты, который тут же меня записал на следующий день. “Дураком больше или меньше, мне без разницы”, сказал он мне в качестве поддержки. Как только сержант узнал, что я не стал вести переговоры с ним и нарушил иерархический порядок, он взбесился и пригрозил мне наказанием, что было исключительным случаем».

Владимир не стеснялся описывать ужасы, которые он видел на войне: «Поражения следовали одно за другим, огромные потери деморализовали страну. Иногда приходилось продвигаться по куче русских трупов, тогда я стискивал зубы и думал о тех ядовитых статьях нейтральных газет, которые недовольны “бездействием” на Восточном фронте».

Владимир был не единственным, на кого повлияла война; даже люди, старше его по званию, чувствовали этот вкус трагедии. Прапорщик Евгений Георгиевич Герасимов писал своим родителям, рисуя им темную картину происходящего. Он им изображал суровость условий жизни и упоминал в своем последнем письме перед смертью в сражении 27 мая 1916 г.:

«Было страшно приятно получить посылку от вас, именно потому, что она из дому. Что же касается до ее содержания, то все присланное – мне одинаково приятно, как выражение вашей заботливости обо мне и, увы, одинаково не нужно.

Дорогие мои, – то, что мы здесь, на позиции, ни в чем не нуждаемся – к сожалению ни одни слова, а самая горькая действительность.

Замазать этот грустный факт и рассказать вам по-газетному, высоким стилем, о том, как мы “герои-защитники родины” зябнем и мокнем в сырых окопах, по неделям совершенно без питья и без пищи, моя совесть мне не позволит.

Опишу вам чистосердечно хотя бы то, что у меня имеется сейчас, чтобы дать вам понятие о том, как мы живем.

Я стою на позиции, в самой что ни на есть передней линии, в 800 шагах от австрийцев, а между тем у меня в землянке имеется одеяло, которое мне с месяц тому назад привезли из Ровно. На жердяной кровати постлан соломенный мат. Таким же матом обита стенка около кровати». (Письма прапорщика Е.Г. Герасимова с фронта Первой мировой войны. https://museum-murom.ru/ scientific-work/sources-publishing/pisma-gerasimova)

Владимир тоже проходил через Ровно и писал об этом так: «После дождливой ночи, проведенной в Ровно на рыночной площади, наш отряд был собран для последнего смотра перед отправкой на фронт. Никто не мог даже представить, что этот православный городок с другими территориями будет снова беспощадно захвачен другой державой. Офицер, который нас осматривал, был поляком и говорил с сильным акцентом. Он обратился к нам с патриотической речью, но звучало это довольно банально…

Я был отправлен в первую роту 210-го Бронницкого пехотного полка, где я встретил некоторых моих старых товарищей из 19-го резервного батальона. Большая часть из тех, кого я знал, были мертвы или отправлены обратно в тыл».

Владимир был ранен и попал в госпиталь. Он писал об этом так: «Из одного полевого госпиталя в другой, и я, наконец, добрался до санитарного поезда. Моё состояние не давало мне права занять полку. Поездка в вагоне для перевозки скота оказалась еще менее приятной, чем просто идти пешком».

«Военный госпиталь, предназначенный для лечения больных с дизентерией, насчитывал тысячи пациентов, половина из которых были военнопленными. Смертность была настолько высокой, что кровати практически не пустовали».

Когда Владимир вышел из госпиталя весной 1916 г., ему предоставили отпуск, по истечении которого он попросил о своём зачислении в особую пехотную бригаду генерала Лохвицкого, предназначенную для отправки на французский фронт. Он писал: «Нарочный с примкнутым штыком пришел за мной и отвел меня по улицам прямиком в штаб военного округа. Генерал К.М. Оберучев на пару с другим генералом подвергли меня длительному и унизительному допросу. “Можешь идти, – сказал он, отпуская меня, – и никаких освобождений от службы, понял?” Мой запрос в итоге ни к чему не привел, если не считать сокращение срока отпуска».

«В полку бывалых солдат было очень мало, людские потери достигли ужасающих размеров. Часто нам удавалось сохранить жизнь только благодаря горе трупов или раненных, которые нас прикрывали». Позже Владимир получил Георгиевский крест. Этим имперским орденом, русским знаком отличия, награждались исключительно за военные заслуги и храбрость, ему также предоставили небольшой отпуск, который он провел с друзьями в Москве. По возвращению на фронт он был серьезно ранен и снова отправлен в госпиталь. Доктор Малиновский, хорошо известный среди большевиков под псевдонимом Богданов, работал там врачом. Владимир описывал его вот так: «Высококлассный теоретик, он был также настоящим человеком с большим сердцем. Он был высоким, ходил быстро, и когда появлялся в зале, то взгляды всех присутствующих сразу же теплели. Все прислушивались, чтобы уловить те ласковые слова, которые он нам говорил каждому с сияющей улыбкой, делающей его длинную светлую бороду еще более приятной».

Затем Владимира перевезли в госпиталь соседнего городка, где у него были друзья. После лечения его освободили, когда врачи установили, что гангрена ему не грозит. Именно во время периода выздоровления он заинтересовался политикой и не преминул упомянуть об этом: «В подмосковном городке Мытищи, я познакомился с одним десятником с фабрики, который заставлял меня читать подпольную литературу, часто мне случалось передавать ему бумаги для записи. Наконец однажды он мне предложил участвовать в тайном собрании. Я горячо ухватился за эту идею. Но когда перелезал через ограду госпиталя, упал, и мой перелом осложнился, мне снова прописали постельный режим. Не успел я выздороветь, как разразилась Февральская революция».

Очевидно, изменения происходили медленно. Ночная жизнь никогда еще не была такой оживленной, как в военные годы, люди тратили деньги направо и налево, не думая о завтрашнем дне. Модные театры наполнялись зрителями, создавались новые сцены, знаменитые художники и музыканты, как Рахманинов, Кусевицкий, Глазунов и другие множество раз выступали на концертах. Даже переполненные буржуазные салоны принимали не только деловых людей, которым нечем было заняться, но также и светских. Дворянские дома держали свои двери открытыми, даже если удобств было мало, а топливо всё ещё дорогим. В остальном же общая неуверенность и страх перед завтрашним днем начали брать вверх над тем, что осталось от надежды или хорошим настроением.

Помимо всего, многие мужчины и женщины в то время внесли свой вклад в боеспособность армии, особенно когда запасы военного снаряжения отчаянно истощились. Земские и городские союзы запустили более эффективное и масштабное производство боеприпасов, чем то, что производило имперское военное министерство.

И, как и в большинстве войн, ситуация перевернулась. Пусть и недостаточно хорошо вооруженная русская армия все-таки всегда побеждала австрийскую, в которой воевали представители множества славянских народов. Тем не менее победы русских становились все незначительней, а поражения все логичнее.

Кроме того, что касается немецкой армии, то в 1915 г. она сосредоточила всё свое внимание на Восточном фронте. Она лучше управлялась, была лучше обучена и снабжена, чем русская армия, что объясняло тяжелые людские потери последней.

Говоря об этой войне, полковник Шумский (псевдоним К.М. Соломонова) в своем очерке «Участие России в мировой войне» в 1920 г. писал: «В 1915 г. Россия в одиночку сражалась против Германии, Австрии и Турции, будучи вынуждена отступить на польском фронте. Таким образом она предоставила союзникам возможность подготовиться в течение года к сражению под Верденом против немецкого наступления. В 1916 г. благодаря “Брусиловскому прорыву” России удалось спасти Италию от неминуемого поражения, когда австрийцы нанесли удар по тылам ее армии, чтобы затем взять Венецию. Россия тоже сыграла определяющую роль в битве при Вердене, способствуя операциям союзников благодаря своим спасительным успехам на разных других фронтах» (C.M. Shumsky-Solomonov. Russia’s Part in the World War. New-York, 1920; Kindle ed. 2017).

Полковник Шумский продолжал: «Нет никаких сомнений, что жертвы, принесенные русскими огромны, так же, как и то, что их потери превышали потери всех союзников. Однако эта самоотверженность не была единственным критерием её участия в этой огромной борьбе. Роль России нужно оценивать, прежде всего, по усилиям, предпринятым её армией для того, чтобы подорвать военный план Германии в первые годы конфликта, в то время как ни американцы, ни итальянцы, ни румыны не вступили еще в войну. А британская армия тем временем только проходила подготовку».

Среди множества авторов, которые писали уже в 20-е годы о войне и русской революции, были и такие неоднозначные персонажи как княгиня Радзивилл, автор книги «Головешки большевизма» (The Firebrand of Bolshevism; The True Story of the Bolsheviki and the Forces That Directed Them. 1919). Но и их читали и к ним прислушивались. Радзивилл, например, писала: «Правдивая история большевиков и тех сил, которые ими руководили, запятнана присутствием многочисленных царских служащих, работавших на немецкие службы. Они передавали русские военные документы врагам. Ничего удивительного, что при Танненберге были такие тяжелые потери! Возможно даже, что 7 сентября 1915 г. стало самым темным днем из всех, тогда русский народ узнал, что великий князь Николай смешен с должности главнокомандующего и что сам император встал во главе армии. Кроме того, это решение последовало за массовыми резолюциями, принятыми основными городскими советами, провозгласившими, что победа должна произойти благодаря доверию народа к правительству, которое неизбежно должно сформироваться. После назначения себя Верховным главнокомандующим император распустил Думу».

Свидетельство, написанное Локкартом, не противоречит откровениям Радзивилл, он подтверждает: «Сентябрь 1915 г., по моему мнению, был решающим поворотным моментом в этой войне для России. Начиная с этого времени в умах людей укоренился всё возрастающий пессимизм, еще более стойкий, чем при Николае II и настоящем правительстве, в победу больше никто не верил. Война достигла своего пика непопулярности благодаря уверенности в неминуемом поражении. Рабочие проявляли себя в спорадических забастовках, интеллигенция и средний класс принимали все больше резолюций, требующих формирования правительства народного доверия». «Другое яблоко раздора было поднято бывшим контингентом резервистов, которых не призвали и которым нечего было больше делать из-за приостановки железнодорожного сообщения. Полное отсутствие транспорта блокировало сухопутную армию, но и создало крайний недостаток мяса и топлива в больших городах. В то время как по всей стране ползли слухи о Распутине и императрице, имена которых все знали, как и слово «немец”, даже в самых отдаленных деревнях. А император, прослывший большим мастером заменять хороших министров на плохих, таким образом и сам способствовал созданию легенды, в которой утверждалось, что трон и реакционеры продали страну немцам».

К концу октября 1916 г. Россия потеряла почти пять миллионов человек, как убитыми, так и военнопленными. Эта катастрофа создала у общественного мнения впечатление, что царь Николай II был неспособен управлять страной. Покинутые военные стали отворачиваться от царской семьи.

Сэр Джордж Бьюкенен в книге «Моя миссия в России» приводит собственную телеграмму в Форин офис 18 февраля, рисующую атмосферу того времени: «Труднее высказаться с точностью по вопросу о продолжении войны Россией. Большинство народа включая правительство и армию, единодушны в решимости вести борьбу до победного конца, но на этом национальное единство кончается. Наивысший фактор – император – плачевно слаб; но единственный пункт, в котором мы можем рассчитывать на его твердость, – это война, – и это тем в большей степени, что сама императрица, которая в действительности правит Россией, держится здравых взглядов на этот вопрос. Она не является, как это часто утверждают, немкой, работающей в интересах Германии, но она – реакционерка, желающая сохранить самодержавие в неприкосновенности для своего сына; именно поэтому она побуждает императора избирать себе в министры людей, на которых она может положиться в том отношении, что они будут проводить твердую политику, причем их способности совершенно не принимаются во внимание; но в этом она действует как бессознательное орудие других, которые действительно являются германскими агентами. Эти последние, навязывая всеми возможными способами императору политику реакции и репрессии, ведут в то же время революционную пропаганду среди его подданных в надежде на то, что Россия, раздираемая внутренними несогласиями, будет вынуждена заключить мир. Император, предоставляя Протопопову проводить меры, прямо рассчитанные на провоцирование беспорядков, играет в их руку. Протопопов в качестве министра внутренних дел назначил на посты как в своем собственном, так и в других ведомствах реакционеров столь же порочных, как и неспособных. Он фактически воспретил всякие общественные собрания, особенно же собрания Земского Союза, и пытался, хотя и безуспешно, совершенно распустить этот последний»…

Царь оказался под влиянием императрицы, которая сама попала под воздействие Распутина. В конце 1916 г. по всей России местные власти согласованно потребовали исключения Распутина из органов принятия решений и формирования правительства, пользующегося доверием народа, поскольку недовольство приняло всеобщий характер. 29 декабря 1916 г. при поддержке молодого великого князя Дмитрия Павловича и М. Пуришкевича, депутата Думы от правых, князь Юсупов совершил убийство Распутина. Императрица отреагировала на этот акт насилия, настойчиво добиваясь создания ультрареакционного правительства и откладывания сессии Думы, начавшейся с 14 ноября. С этого времени стало ясно, что для революции единогласно созрели благоприятные условия.