Читать онлайн Лунный камень Сатапура

Посвящается Тони

1

В манеже

Первин Мистри вздохнула и поправила шапочку на потном лбу. Половина седьмого утра – а на улице уже за тридцать. Скакать по манежу Королевского конного клуба Западной Индии в обреченных попытках угнаться за лучшей подругой Элис – серьезная физическая нагрузка.

Элис Хобсон-Джонс гнала галопом крупного гнедого Кумара, породистого рысака. В тренировочный манеж он попал, потому что для настоящих скачек немного не вышел ростом. При этом Кумар был настоящим конем-князем, а если вспомнить, что в Элис был метр восемьдесят роста, становилось понятно, что за пара царит на манеже.

Первин с ее метром пятьюдесятью с небольшим только радовалась, что ее посадили на кобылку-пони, – она думала, что с ней точно управится. Долли была такой маленькой, что Первин сумела сесть в седло сама, не прибегая к услугам грумов, – раньше же, когда она ездила верхом, почти всегда приходилось совершать этот неприятный ритуал. Вот только лошадка не больно-то слушалась указаний, которые Первин пыталась ей отдавать, стукая пятками по бокам. Наездницей Первин была неопытной, и Долли, похоже, это чувствовала.

Но все равно – ездить в манеже было куда менее страшно, чем верхом на здоровенных жеребцах в Англии, где Элис по выходным иногда приглашала ее на верховые прогулки. Теперь их роли, в сущности, переменились. Первин вернулась в родной Бомбей и стала здесь адвокатом, а Элис прибыла в родительский дом с длительным визитом и пыталась найти место учительницы. Семейство Мистри прожило в этом городе почти 350 лет, фамильные связи открывали для Первин все двери, поэтому были все основания полагать, что Элис все-таки получит место преподавателя математики в Уилсон-колледже.

Элис долго пришлось уговаривать подругу, прежде чем та согласилась вставать в несусветную рань, чтобы трижды в неделю приезжать к шести утра в клуб. Поначалу затея эта выглядела очень заманчиво. Дожди прекратились, передвигаться по городу было легко, хотя после восхода солнца он вновь становился жарким и ветреным.

На очередном круге Первин заметила отца Элис, сэра Дэвида Хобсон-Джонса – он стоял у бортика. Сэр Дэвид был одним из попечителей клуба, и это несмотря на то, что в Бомбее он прожил всего два года. На такое можно рассчитывать, только если ты принадлежишь к узкому кругу, состоящему из трех высших советников губернатора.

Сэр Дэвид улыбнулся и широко повел рукой. Первин продолжала двигаться рысью, следя за тем, чтобы не горбиться. Когда она проезжала мимо сэра Дэвида, он повторил тот же жест, и даже энергичнее.

Он ее подзывает.

У Первин екнуло сердце. А вдруг он пришел сказать, что от одного из членов клуба поступила жалоба по поводу индуски на манеже? Других, кроме себя, она тут не видела.

Первин терпеть не могла пришпоривать свою кобылку, но не знала другого способа заставить ее ускориться. Долли и ухом не повела. Только когда Первин еще пару раз прижала ей шпоры к бокам, лошадка неохотно вышла из манежа на площадку у входа, где дожидались грумы. Тощий мальчишка придержал повод, а Первин скорее свалилась, чем спрыгнула на землю. Она отряхивала запылившиеся ладони о юбку своей амазонки, когда к ней подошел сэр Дэвид. На нем был белоснежный костюм, явно не предназначенный для верховой езды.

– Доброе утро, сэр Дэвид. Вы уже закончили тренировку? – Первин старалась говорить спокойно, хотя внутри все сжималось. Если ее сейчас вышвырнут из английского клуба за принадлежность не к той расе, придется выразить протест. Но ведь сэр Дэвид не знает, что она член Индийского национального конгресса – местной организации защитников гражданских прав. Ему лишь известно, что она бывшая однокурсница его дочери Элис, молодая женщина, все активнее заявляющая о себе в адвокатском мире Бомбея.

Он качнул головой.

– Я заехал позавтракать на скорую руку, прежде чем отправляться в секретариат. Больно уж здесь яичница хороша. Присоединитесь?

Похоже, не вышвырнут, уже хорошо. Но Первин не хотелось уходить, не предупредив Элис.

– Но я… – Первин указала на свой костюм для верховой езды – не щеголеватую твидовую пару, как у Элис, но легкий хлопковый жакет и просторную юбку с разрезом: этот слегка старомодный наряд выдала ей мать со словами, что в нем женщине-индуске не зазорно заниматься столь неподобающим занятием, как верховая езда.

– Не переживайте, пожалуйста. На веранду многие приходят прямо с манежа. Это я буду выглядеть неподобающе.

Первин все еще сомневалась.

– Но Элис…

– Она знает, где нас искать. – После чего важный чиновник добавил, понизив голос: – До ее прихода мне в любом случае нужно обсудить с вами один деловой вопрос.

Слова «деловой вопрос» не могли не взбудоражить молодую юристку, у которой известности пока было больше, чем заказов. Первин посетила дамскую комнату, смыла с лица и рук налетевшую в манеже пыль, расчесала волосы, снова уложила косу вокруг головы. Решила не надевать обратно пробковый шлем, хотя в его отсутствие стала отчетливо видна красная полоса, отпечатавшаяся на лбу. Выйдя на веранду, Первин сразу же ощутила на себе взгляды англичан. Потому ли это, что ее видели с сэром Дэвидом, или из-за дурацкой юбки с разрезом?

Сэр Дэвид ободряюще махнул ей рукой, после чего раздались перешептывания.

– Я взял на себя смелость заказать вам завтрак, – сказал он. – Вы ведь отсюда прямо на работу, не так ли?

– Я стараюсь открывать контору до восьми часов, – ответила Первин, стараясь говорить как можно более деловито. – Только в это время можно спокойно поработать с документами.

– Воистину. Как я уже сказал, возможно, я смогу предложить Адвокатской конторе Мистри солидный заказ.

Первин так резко подалась вперед, что едва не сшибла с блюдечка пустую чайную чашку.

– Кому-то из ваших знакомых нужен юрист?

Стройный официант в свежем френче поправил ее чашку, заполнил золотистым дарджилингом. Сэр Дэвид благодушно улыбнулся.

– Совершенно верно. Он нужен мне.

Первин вгляделась ему в лицо. У сэра Дэвида неприятности на работе?

– Хочу напомнить, что я только поверенный. Женщинам не позволено выступать в бомбейском суде, однако мой отец может…

– Не о том речь, – прервал ее объяснения сэр Дэвид. – Вы слышали про Колхапурское агентство?[1]

Вопрос удивил ее своей простотой. Добавив в чашку сахара, она ответила:

– Разумеется. Это государственная организация, которая осуществляет надзор за деятельностью независимых администраций штата Колхапур; подчинена Бомбейскому президентству.

– Все немного сложнее, – поправил ее сэр Дэвид. – Колхапурское агентство работает в двадцати пяти княжествах и феодальных государствах Западной Индии. Его сотрудники – политические агенты и резиденты, занимающиеся поддержанием связей между Британской Индией и этими государствами.

Первин стушевалась из-за того, что не знала, в скольких штатах работает Колхапурское агентство. Впрочем, почему сэр Дэвид вообще задал ей этот вопрос?

Вновь появился молодой официант, он принес каждому из них по тарелке яичницы-болтушки, а кроме того тосты и копченую рыбу. Яичница выглядела подобающе пышной, тост был, как положено, намазан маслом, а вот копченую рыбу Первин не любила. Впрочем, решила попробовать из уважения к хозяину.

С англичанами так и следовало поступать. Не входя с ними в сношения, индийцу ничего не добиться, но это еще не значит, что нужно перенимать их привычки. Посыпая яичницу зеленым перцем чили, Первин мысленно оценила картину, которую рисовал перед ней сэр Дэвид. Да, примерно половина субконтинента находилась под властью британского правительства, а вот остальная часть Индии представляла собой лоскутное одеяло из малых и больших государств и наделов, которыми правили индуисты, мусульмане, а кое-где сикхи. За право не подчиняться Великобритании правители эти платили солидную дань – кто деньгами, кто сельскохозяйственными продуктами. Кроме прочего, как указал сэр Дэвид, государства эти должны были считаться с пожеланиями ответственных за их деятельность политических агентов.

Сэр Дэвид закинул в рот рыбу-копчушку, с удовольствием прожевал, а после вернулся к беседе:

– У агентства возникла серьезная проблема. Оттуда пришел запрос: найти следователя с юридическим образованием, который сможет урегулировать некую ситуацию, сложившуюся в одном из северных княжеств.

– Очень интересно, – заметила Первин, уже перебирая в голове, кого из юристов она сможет предложить. – Расскажите, пожалуйста, подробнее. Давно ли открылась эта вакансия? И на какой срок рассчитана?

– Вопрос этот подняли по ходу заседания на прошлой неделе, и все мы пришли к единому выводу: вы – единственный человек во всей Индии, который способен с этим справиться.

Первин едва не выронила чашку, однако взяла себя в руки. Еще не хватало ей работать на британцев, которые с XVII века попирают Индию своей слоновьей пятой. Но нужно ответить дипломатично. Она сдержанно произнесла:

– Я крайне признательна вам за то, что вы готовы взять меня на государственную должность, но я не могу бросить отца и его практику. Кстати, месяц назад он сделал меня своим партнером.

– Поздравляю! Но вы же оказываете услуги клиентам, готовым щедро заплатить, – в противном случае зачем нужна адвокатская контора?

Первин настороженно кивнула.

– Так вот, уверяю вас, речь идет о разовом задании – вряд ли оно займет больше недели, плюс потом мы еще оплатим время, которое потребуется на составление отчета. – Сэр Дэвид помолчал. – Вы попробовали копчушку? Это местная рыба, не шотландская селедка, как обычно.

Крошечная костлявая местная рыбешка – на глаз Первин, наживка, не еда. Она неохотно отправила ее в рот. И пока жевала невкусную рыбу, думала.

В конторе у нее как раз наступило затишье: нужно доделать несколько контрактов, однако, если она получит недельный заказ от престижного работодателя, это явно вызовет одобрение ее отца, Джамшеджи Мистри, который считал англичан не противниками, а союзниками. С другой стороны, ей придется уехать за пределы города, это отцу не понравится. Прикрыв оставшихся копчушек яичницей – есть их она не собиралась, – Первин ответила:

– До Колхапура от Бомбея больше трехсот миль. Мне придется туда съездить?

– Нет, не так далеко. Вы слышали про Сатапур?[2]

– Крошечное княжество где-то в горах Сахьядри. – Первин вспомнила – из школьного учебника географии – форму княжества: этакий кролик, присевший на задние лапы. – Но вряд ли я смогу показать его на карте и вспомнить имя правителя.

– Все княжество – сорок квадратных миль, – откликнулся сэр Дэвид. – И гадди[3] их сейчас пустует. Его величество Махендра Рао два года назад умер от холеры. Его сыну, махарадже Дживе Рао, всего десять лет.

Первин попыталась представить себе эту ситуацию.

– То есть, хотя официально Джива Рао уже считается махараджей, на деле он придет к власти только через восемь лет. А до тех пор княжеством управляет его мать?

– В большинстве княжеств женщины не могут находиться у власти. Поскольку правитель Сатапура – несовершеннолетний, все государственные решения принимают его премьер-министр и наш политический агент – он проживает в правительственной резиденции, из тех, которые называют «гостевыми домами», – прямо на границе Сатапура, возле горной железнодорожной станции Хандала.

– Полагаю, нелегко британскому политическому агенту управлять княжеством, – скептически заметила Первин. – Особенно не проживая во дворце.

Сэр Дэвид небрежно махнул рукой.

– Повседневными вопросами занят дворцовый управляющий, он отчитывается мистеру Сандрингему обо всем, что происходит. А премьер-министр, князь Сваруп Сатапурский, – дядя махараджи, так что все недурно.

Первин откусила кусочек тоста. Что-что, а тосты с маслом англичане делать умеют.

– А что вы можете мне сказать о политическом агенте?

– Колин Уит Сандрингем занимает этот пост около десяти месяцев. Отвечает за благополучие наследников престола и вдовы покойного махараджи.

– Детей? Но вы упомянули только князя Дживу Рао.

– У него есть младшая сестра, но я даже не знаю ее имени.

Первин совсем не понравилось, что сэр Дэвид почти забыл о существовании маленькой княжны, не понравилось ей и то, что мать молодого махараджи он назвал «вдовой», а следовало бы – «княгиней». Поэтому она решила уточнить:

– А имя махарани?

– Мирабаи. – Имя сэр Дэвид произнес медленно, со своим оксбриджским акцентом. – По крайней мере она не одна: зенаной[4] по-прежнему заправляет мать покойного махараджи Махендры Рао, вдовствующая махарани. Имени ее не припомню.

«Кто б сомневался», – подумала Первин. Да, сэр Дэвид лучше большинства английских чиновников – и, безусловно, с должным почтением относится к ее профессиональным достижениям, – но, похоже, разделяет всеобщее убеждение, что индуски в своем большинстве безлики, безымянны и бездеятельны.

Сэр Дэвид пригубил чашку с чаем.

– Очень удачно, что свекровь и невестка поддерживают друг друга. Однако, согласно донесению мистера Сандрингема, между ними возникли серьезные разногласия касательно воспитания молодого князя.

Такие разногласия возникали нередко, причем не только в семьях правителей. Родители Первин тоже долго не могли договориться о том, стоит ли ей изучать юриспруденцию – этого хотел отец – или литературу, как мечтала она сама. Только через много лет после окончания школы она поняла, что юридическая практика – занятие куда более захватывающее, чем чтение романов.

Сэр Дэвид, не знавший, что проносится у Первин в голове, продолжил:

– Мать махараджи Дживы Рао хочет, чтобы он получил образование в Лудгроуве, где уже обучаются несколько индийских наследных принцев. Что до бабушки – а она продолжает считать себя главнее невестки, – она против его отъезда.

Первин уже съела все, кроме копчушек. Напоследок хотелось сладкого. Она подозвала официанта.

– Есть у вас гуавы?

Он поморщился.

– Хороших сегодня не завезли, мемсагиб[5].

– Ну ладно. Мне еще тост, пожалуйста. – Она снова повернулась к сэру Дэвиду. – А в какой части Индии князь Джива Рао учится сейчас?

– Во дворце. У него домашний учитель-индиец, который воспитал два последних поколения махараджей.

– Надо думать, очень хороший учитель. Уж всяко опытный, – заметила Первин, подсчитав, что тому никак не меньше шестидесяти.

– Вы узнаете ответы на эти вопросы, когда посетите дворец. Мистер Сандрингем был там в сентябре, однако внутрь его не пустили – махарани соблюдают обычай уединения.

– Махарани-индуски часто соблюдают пурду[6], – подтвердила Первин. – Но если агенту обязательно с ними пообщаться, он может съездить туда снова и побеседовать с ними через перегородку. Такое часто делается, если дамам, соблюдающим пурду, нужно давать показания в суде.

– Съездить снова ему не так просто, как кажется. Видите ли, мистер Сандрингем – калека, – без обиняков сообщил сэр Дэвид.

– Калека! – изумилась Первин. Трудно было поверить, что англичане назначили на столь ответственный пост инвалида, тем более послали его в труднодоступную сельскую местность. Может, при нем там огромный штат? Иначе как же он справляется?

– Представители Колхапурского агентства предлагали отправить его туда снова, но я не хочу подвергать его такому риску, тем более что побеседовать с дамами может, причем с большей легкостью, женщина-юрист.

Сэр Дэвид не забыл, чего Первин добилась в начале года на Малабарском холме. Она почувствовала прилив горячей благодарности, зная, что ведь все могло обернуться и совсем иначе. Юристам редко доводится помочь женщинам-отшельницам, а тот случай был именно подобного рода. Женщины, соблюдающие пурду, не могут встречаться с мужчинами, не являющимися членами их семьи. Первин ответила, кивнув:

– То есть вы хотите, чтобы я проникла внутрь, переговорила с обеими махарани и доложила вам, как, по моему мнению, следует воспитывать махараджу?

– В вашей беседе нужно будет затронуть еще одну тему, – сказал сэр Дэвид. – Сейчас много говорят о всевозможных прогрессивных начинаниях – строительстве железных дорог, дамб и так далее. Нам важно знать, что думают по этому поводу махарани и другие высокопоставленные лица во дворце.

– Да уж, целое расследование. – Первин откусила кусочек тоста и принялась его медленно жевать, выгадывая время, чтобы подумать. На первый взгляд, ее просят об обычной консультации. Но нужно учитывать, что в двадцати пяти княжествах, входящих в Колхапурскую группу, живут сотни женщин королевской крови. Если сквозь перегородки к ним просочится слух, что существует женщина-юристка, готовая отстаивать их интересы, у адвокатской конторы Мистри отбоя не будет от клиентов.

Но какой назначить гонорар? Сэр Дэвид, возможно, рассчитывает на то, что она будет работать за бесценок, по знакомству. Но британскому правительству не удастся купить ее услуги за гроши, как оно поступает с другими индусами. Она им нужна. Сила в ее руках.

Первин, поджав губы, произнесла:

– Я пытаюсь понять, как рассчитать стоимость этой услуги.

Сэр Дэвид ответил без запинки:

– Двадцать рупий в день – столько получает заместитель окружного инспектора.

Ничего ужасного, но и перед отцом не похвастаешься. Первин пожала плечами.

– При этом все дорожные расходы оплачиваются по рангу комиссионера. Купе первого класса, возможность по мере надобности жить в бунгало для госслужащих. Остальные передвижения – либо верхом, либо в паланкине.

– Паланкин – это такой ужасный ящик на двух палках, да? – Первин терпеть не могла замкнутых пространств.

– Такой способ предложил Сандрингем. По его словам, там есть участок пути, где передвигаться на лошадях сложно. Несут паланкин местные носильщики, от места до места. Вам останется только любоваться окрестностями.

Первин скептически подняла бровь.

– Горы Сахьядри невыразимо прекрасны, – продолжал сэр Дэвид. – Как раз закончился сезон дождей. Там градусов на семь прохладнее, чем в Бомбее, – закруглил он свою речь, напомнив ей зазывал у Бомбейского королевского яхт-клуба, которые расхваливают лодочную прогулку на остров Элефанта.

Теплые горные дожди будут уж всяко приятнее жарких ветров, которые дуют в Бомбее в начале октября, но Первин не хотелось показывать, как она заинтересована:

– У меня много работы в конторе – я занимаюсь контрактами. Просто сидя за рабочим столом, я с легкостью зарабатываю двадцать рупий в день.

Сэр Дэвид помолчал, потом фыркнул.

– Все понятно. Полагаю, мне удастся их убедить поднять ваш гонорар до двадцати пяти рупий в день.

Феноменально. Сохраняя бесстрастное выражение лица, Первин произнесла:

– Я это ценю.

От приятных размышлений ее оторвало появление на веранде Элис – никакого намека на то, что она сходила умыться.

– Привет, Первин! Вот ты где!

– Прости, пожалуйста. Твой отец пригласил меня позавтракать. Надеюсь, тебя не встревожило мое исчезновение.

– Нисколечко. Он уже уговорил тебя взяться за эту работу?

– Что? Ты все знала? – Первин перевела взгляд на самодовольное лицо сэра Дэвида.

– А зачем иначе, как ты думаешь, мы уже неделю катаемся в манеже? – Элис зевнула. – Чтобы ты вспомнила, как это делается.

– Так ты меня провела! Ах ты ж! – Первин поперхнулась от смеха. На нее нахлынули одновременно и возбуждение, и облегчение, и все же было неприятно, что у Элис есть от нее тайны. – И еще подруга называется!

Элис ответила с ухмылкой:

– А ты не смотри дареному коню в зубы.

2

На станции Хандала

Адитья, княжеский шут из Сатапурского дворца, чувствовал, как после долгой поездки верхом у него ноет все тело. Сатапурский дворец отстоял от железнодорожной станции Хандала на три вершины. В густом тумане поездка по размокшим разбитым дорогам заняла шесть часов вместо пяти. В путь на приземистой крепкой серой кобылке он пустился на самом рассвете. По этой узкой тропке ездили много веков, сбиться с дороги было невозможно, вот только после долгих летних дождей почва стала невероятно скользкой. Чтобы добраться до станции Хандала, приходилось то и дело подстегивать норовистую лошадку.

И вот он сидел, наполовину спрятавшись в тени станционной крыши. Уж лучше ездить верхом, чем пытаться развеселить обитателей дворца: они много лет как утратили способность смеяться. Адитья выпил чашку чая и теперь докуривал третью чируту. Ни один пассажир не ждал появления поезда, но он все равно остановится: положено по расписанию. Адитья предвкушал, как путники выйдут на перрон и заахают при виде высоких безмолвных зеленых гор и водных потоков, сбегающих по их склонам каскадами серебряных слез. Весь этот вздор он уже слышал и раньше.

Рев гудка раздался задолго до того, как черный паровоз, пыхтя, подкатил к платформе. Молодой кондуктор распахнул дверь и выпрыгнул на перрон – и тут же из-за деревьев налетела стайка местных мальчишек, они поспешно обвязывали головы красными платками, чтобы показать, что они лица официальные: кули, одобренные начальником станции.

Хандала пользовалась особой популярностью весной – здесь приятно было отдохнуть от бомбейской жары. В сезон дождей станция делалась недосягаемой. После долгих ливней поезд, которому нужно было преодолевать крутой уклон после узловой станции Нерал, попросту переставал ходить.

Адитья смотрел, как из общего класса суетливо вылез какой-то старичок, следом за ним – двое мужчин и еще какие-то домочадцы.

Кондуктор с нетерпеливым видом стоял у выхода из вагона первого класса. Со ступеньки спрыгнул мальчишка, ловко балансируя на голове небольшим саквояжем. По теплому шоколадному цвету кожи и золотистому геометрическому узору Адитья понял, что это «Луи Виттон», такой багаж любят европейцы и состоятельные индусы.

Адитья вышел из тени, чтобы приглядеться. Предвосхищая появление хозяйки, из вагона высунулась изящная ножка в бежевом кожаном башмачке: индуска в светло-желтом сари, расшитом голубыми и серыми пейслями. Под шелковым сари на незнакомке была надета белая сорочка с кружевной отделкой – женщина показалась ему похожей на богатых парсиек, которых он видел в Пуне[7] на скачках и светских раутах. Вот только вместо хрупкого зонтика в руке она держала коричневый кожаный портфель.

На этот портфель он и уставился, не в силах поверить своим глазам. Видимо, вещь ее мужа, тот сейчас выйдет следом. И мужа-то этого и зовут П. Дж. Мистри, эсквайр – его имя упомянуто в письмах, полученных махарани.

Но больше из поезда никто не вышел.

Женщина, похоже, почувствовала его взгляд, повернулась. Принялась бесцеремонно рассматривать его зеленовато-карими глазами, под которыми кривился нос – парсийский нос, уж в этом-то он не сомневался.

Из Адитьи будто выпустили весь воздух. Мало того что тело ноет после долгого пути, так еще и юрист, которого все ждали, не приехал.

Дама отвернулась и заговорила с кули, который выгрузил ее багаж. Дала ему монетку; какую именно, Адитья не разглядел, но догадался, что больше обычной пайсы, потому что мальчик прижал ее ко лбу и разулыбался, как полный идиот.

Адитья рассеянно гадал, почему эта женщина отправилась на отдых одна. Возможно, ее здесь кто-то встретит; Хандала пользовалась популярностью у европейцев и состоятельных индусов.

Из вагона третьего класса вышел мужчина в обтрепанном коричневом костюме, в руке у него был мешок с клеймом Королевской почты. Он бросил его на платформу.

Точно в тот же миг на разбитой тропе появилась единственная в этих краях почтовая повозка: небольшой деревянный дилижанс, которым управляли двое местных, Пратик и его двенадцатилетний сын Чаран. Вообще-то они с Адитьей дружили, но сейчас он шагнул в сторону – не хотел, чтобы они окликали его по имени.

– Опаздываете! – укорил их начальник станции, причем так громко, что Адитья услышал. – Вас тут не только письма ждут, но еще и мемсагиб.

– Что такое поздно, что такое рано? – добродушно откликнулся Пратик. Он соскочил с козел и от души потянулся, прежде чем взять у начальника станции мешок.

Адитья изумился, увидев, что Чаран подошел к незнакомке. Ее ответа Адитья не расслышал, но Чаран жестами показал, чтобы она следовала за ним. Они дошли до дилижанса, мальчик открыл заднюю дверцу. Адитья со своего наблюдательного пункта видел, как женщина сгорбилась, заглянула внутрь. Похоже, боится.

Но вскоре Адитья понял, что сгорбилась она из чисто практических соображений. Она поставила правую ногу на перекрещенные ладони Чарана – своего рода импровизированную ступеньку. А потом плюхнулась в кузов повозки, прижимая портфель к груди. В момент падения сари ее задралось, Адитья успел разглядеть полоску смуглой кожи над лайковыми башмачками. Захватывающее зрелище – можно преувеличить и побаловать обитателей дворца неподобающей шуткой.

Чаран закрыл заднюю дверцу на щеколду и поспешно уселся на козлы. Адитья смотрел, как мальчуган пристраивается рядом с отцом, зажимает мешок с письмами между голенями.

Пратик хлестнул лошадей, и повозка тронулась.

3

Сатапурский агент

– Мисс Первин Мистри?

Первин открыла глаза и тут же зажмурилась снова, спасаясь от яркого света.

– Добро пожаловать в Сатапур! – жизнерадостно пробасил кто-то по-английски. – Надеюсь, вы себя хорошо чувствуете?

– Да, все в порядке. Видимо, задремала, – сказала Первин, с усилием садясь. Какой у нее, наверное, растрепанный вид – не так она собиралась здесь появиться, особенно перед глазами англичанина, который не мог быть не кем иным, как сатапурским агентом. – Просто мне вас не видно – свет в глаза.

Луч тут же качнулся в сторону.

– Прошу прощения! Я Колин Сандрингем. Пришел проводить вас в дом. В смысле… если вы П. Дж. Мистри, эсквайр.

Первин была озадачена – ведь, по словам сэра Дэвида, агент должен был быть калекой.

– Она самая. Я вам очень признательна, что вы меня встретили. Наверное, было очень тяжело дожидаться в темноте.

– Ну, еще десять минут назад я сидел на веранде. Увидел фонарь и понял, что это почтовый дилижанс. Как жизнь, Пратик? – Последние слова он произнес на маратхи[8], но с английским акцентом.

– Недурно, – ответил почтальон. – Я вам еще и письма привез.

– А который час? – Первин хотелось понять, долго ли она проспала.

– Около половины седьмого, – ответил мистер Сандрингем.

Первин вытянула ноги – расстояние до земли было метр с лишним. Коснувшись почвы, она почувствовала, как подается сырая грязь. С языка едва не сорвалось проклятие на гуджарати, но она его проглотила. Она надела совершенно новенькие бежевые лаковые ботиночки на пуговицах, до середины икры – мама Камелия и невестка Гюльназ накануне помогли ей их купить в Бомбее.

– Очень практично! – радовалась Камелия. – Вся ступня скрыта и даже лодыжка. В таких куда удобнее путешествовать по горам, чем в сандалиях.

– Только не надевай их во дворце! – предупредила Гюльназ. – Английские ботинки с сари не носят. На обеих махарани, скорее всего, будут домашние туфли, расшитые самоцветами. Могу, Первин, тебе одолжить свои, из приданого. Я их почти никогда не ношу.

Первин с тоской припомнила собственное приданое: десятки изысканных шелковых сари, расшитых кашемировых платков, нарядных туфелек – таких же, как и у Гюльназ. Четыре года назад Первин бросила все это богатство в Калькутте, бросив заодно и мужа. В новой своей жизни она, практикующая поверенная, предпочитала одеваться удобно – но иногда скучала по былым нарядам.

– Я из-за дворца не переживаю, – вступила в разговор Камелия. – Папа говорит: если в городе проведают об этом деле, фирме это пойдет на пользу. Переживаю я из-за того, что тебе придется путешествовать в глуши. Случись что – тебя и не найдут никогда!

– Не будет этого, – пообещала Первин. Однако, если бы мама ее узнала, что она три часа тряслась в заднем отделении почтового фургона – что более пристало чемодану, чем почтенной даме, – она бы велела Первин немедленно развернуться и ехать назад в Бомбей.

Первин стояла, разминая затекшие мышцы. В повозке было душновато, пахло сырой бумагой. Теперь можно было вдохнуть свежий прохладный воздух. Насчет погоды сэр Дэвид оказался прав. Оставалось узнать, прав ли он в остальном.

Мысли ее прервал голос мистера Сандрингема:

– Вам лучше видно? Готовы идти за мною в дом?

– Да. Очень здорово встать на ноги и подвигаться. – Она повращала лодыжками, чувствуя, как восстанавливается кровообращение.

– Пожалуйста, идите за мной след в след: на тропинке есть препятствия. До дома четверть мили, в одном месте дорога ведет вдоль довольно крутого обрыва. Что у вас с собой?

Первин по опыту знала, что выпускать из рук портфель от Суэйна Эдени нельзя ни в коем случае.

– У меня два места багажа. Портфель я возьму сама, а вот саквояж для меня тяжеловат.

– Его донесут Чаран и Пратик – в благодарность я оставлю их здесь ночевать. Дождь то лил, то переставал, но у меня не было уверенности, что дилижанс сюда доберется.

– А людей здесь всегда возят на почтовом дилижансе? – поинтересовалась Первин, следуя за фонарем, покачивавшимся в его руке. Фонарь склонился вправо, и Первин заметила палку, на которую опирался агент. Итак, он хромой; но, по ее понятиям, это еще не калека.

– Тонги приезжают на станцию только в сухую погоду. А вот почту привозят с каждым поездом, и ее встречают эти два почтальона. Поэтому мы и разработали такую систему.

– Весьма действенную. – Она не стала говорить, что доехала с удобством, потому что это было неправдой. Но жаловаться не приходилось. Она все еще не привыкла к мысли, что Колхапурское агентство утвердило ее на должность «официального дознавателя женского пола». Они наверняка слышали, что она сторонница Мохандаса Гандиджи[9], борца за свободу, который постоянно выступал в Бомбее и агитировал за борьбу с англичанами. Отец Первин, Джамшеджи, сильно встревожился, когда Первин пошла на последнюю лекцию Гандиджи. Если власти заметят, что сотрудники адвокатской конторы Мистри участвуют в политических протестах, фирме поднимут налог на недвижимость. С другими такое уже случалось.

Первин особенно обрадовало, что Гандиджи заговорил с ней на знакомом им обоим языке, гуджарати. Спросил, может ли она убедить и других женщин присоединиться к их борьбе.

Махарани, с которыми ей предстоит встретиться, сказочно богаты. Хватит ли ей смелости заговорить с ними о возможности присоединиться к освободительному движению? Нарушит ли она интересы своего доверителя, если порекомендует собственный план образования для князя Дживы Рао и попытается понять, как члены семьи представляют себе развитие своего княжества?

Нельзя не попытаться.

Первин неслышно вздохнула и снова сосредоточилась на черном силуэте мистера Сандрингема.

– Завтра, при свете солнца, вас ждут потрясающие зрелища! – заметил он. – Здесь-то густые джунгли, но с Маршал-Пойнт видно пять соседних вершин.

– Да, – ответила Первин, которая слегка запыхалась от подъема. Не привыкла она к физическим упражнениям.

– Мы почти на месте.

И действительно, они вышли на мощенную камнем дорогу, по бокам от которой стояли факелы – они освещали путь к просторному дому под островерхой крышей. Фонарь, висевший посередине крыльца, озарял темно-коричневую обезьяну, устроившуюся под свесом кровли. У обезьяны была пушистая золотистая грива, почти как у льва.

Первин вздохнула от удовольствия.

– Я никогда не видела таких обезьян.

Сандрингем улыбнулся ей в полутьме.

– Это львинохвостая макака. Я его зову Хануманом, в честь обезьяньего бога из «Рамаяны»[10].

Итак, Сандрингем говорит на маратхи, да еще и читал главный индуистский эпос.

– Очень умное лицо, – сказала Первин, не сводя глаз с обезьяны – та бесстрастно смотрела на нее в ответ. – И какой спокойный. Совсем не похож на серых обезьян, которые живут в городе.

– Эти серые – резусы, – судя по виду, терпеть нас не могут. – Сандрингем, хмыкнув, добавил: – Как будто постоянно напоминают, что мы уничтожили их ареал. А вот здесь нет ни мощеных улиц, ни высоких зданий. Родичи Ханумана обитают на деревьях за домом, и пищи для них здесь вдоволь.

Они вступили в круг золотистого света на веранде, и Первин удалось наконец как следует рассмотреть мистера Сандрингема. Молодой чиновник, вряд ли старше тридцати; очки в металлической оправе придавали ему вид интеллектуала. При этом он не был одет в стандартный льняной костюм, какой носили все государственные служащие, в том числе и сэр Дэвид. Худощавое тело облегала неглаженая белая рубашка с чернильным пятном на нагрудном кармане и мятые джодпуры цвета хаки, заправленные в наездницкие сапоги. Сандрингем напоминал ученого, которого занесло в джунгли, и аллюзии на зоологическую номенклатуру и «Рамаяну» лишь подкрепляли это впечатление.

Первин запоздало сообразила, что он тоже ее рассматривает. Глаза его за стеклами очков мигнули, и он сказал:

– Странное дело: я вас будто бы узнал. Мы где-то встречались?

Некоторые парсы[11] из соображений чистой выгоды общались с англичанами, но у Мистри такого в заводе не было. Единственной английской знакомой Первин в Индии была Элис Хобсон-Джонс, с которой они познакомились в Оксфордском университете.

– Не припоминаю. Вы раньше работали в Бомбее?

– Нет, у меня все назначения были в мофуссил[12].

– Если вы жили в сельской местности, мы точно не встречались. – Первин повела плечами, желая прекратить этот разговор. В темноте, когда они обсуждали обезьян и пейзажи, он ей нравился больше.

Из бунгало вышел худой седоволосый старик в домотканой лунги[13] и рубахе, поднял ее саквояж на голову. Изящно повернулся и едва ли не вприпрыжку поднялся по ступеням, исчез в доме.

– Кто этот проворный джентльмен? – поинтересовалась Первин, поднимаясь на несколько ступеней – они вели на просторную широкую веранду, отделанную красными и зелеными керамическими плитками – в таком сыром климате они были практичнее дерева. За верандой обозначился беленый гостевой дом – вытянутый утилитарный прямоугольник с дюжиной выходящих наружу дверей. Окна были закрыты тяжелыми ставнями – защита от дождей.

– Рама. Он тут главный слуга – готовит и… занимается иными важными вещами.

– Очень он силен для пожилого человека!

Гадая, что это за «иные важные вещи», Первин последовала за мистером Сандрингемом: теперь его хромота сделалась явственнее. Возможно, он был ранен на войне, но спросить Первин постеснялась.

– Ваша комната вон в том конце. Вы наверняка захотите умыться и отдохнуть. Но сперва пройдем в кабинет, распишетесь в гостевой книге. Мы с семидесятых годов прошлого века ведем точный учет посетителей.

Комнату с высоким потолком освещал один лишь фонарь «летучая мышь», стоявший на столе. Вдоль стен тянулись застекленные шкафы с книгами и фолиантами, посередине стоял большой тиковый стол с мраморной столешницей. Мистер Сандрингем подвел гостью к столу, на котором лежала книга в кожаном переплете – на нем выступала плесень. Открыл ее на странице, исписанной самыми разными почерками: имя, дата, адрес, короткая фраза от себя. Посетитель, заполнивший последнюю строку, был здесь неделю назад. Некий Грэм Эндрюс, доктор медицины: скорее всего, врач, сотрудник Индийской медицинской службы. Выше тоже стояли имена англичан. Возможно, она станет первой индуской, переночевавшей в этом доме. Отец этим будет гордиться, Первин же стало не по себе.

Она взяла подготовленное вечное перо, набрала чернил и аккуратно вывела: «П. Дж. Мистри», а ниже адрес их фирмы.

– Уезжая, сможете добавить впечатления от своего визита! – с энтузиазмом заявил Сандрингем.

Первин тут же насторожилась.

– Человек, заполнивший предыдущую строку, не добавил никаких отзывов.

– Это потому, что доктор Эндрюс бывает у нас регулярно. У него кабинет всего в нескольких километрах отсюда. И он как минимум раз в неделю заезжает к нам поужинать, – пояснил Сандрингем, разглядывая страницу. – Возможно, мы его еще увидим сегодня или завтра.

Похоже, они с доктором дружат.

– Это место официально называется «государственный гостевой дом». Вы здесь проводите судебные заседания? – спросила Первин, испугавшись, что должна была обращаться к нему иначе.

– Нет, что вы! – Он усмехнулся. – У меня нет степени юриста. При надобности к нам приезжают судьи из окрестных судов.

– Но это индийское княжество, не Британская Индия. Как вы можете проводить здесь судебные заседания?

– Проводим, если возникают конфликты. Теоретически любой гражданин может сказать, что махараджа поступил с ним несправедливо, и попросить стороннего мнения. Или, например, судья может вмешаться, если одна из махарани решит оспорить наше решение касательно образования махараджи.

Первин знала, что ей официально поручено добиться согласия между двумя представительницами правящего дома. Если это не удастся, она провалит свою миссию. Уняв тревогу, она попыталась сменить тему:

– Очень красивый дом, но в таком удаленном месте. Миссис Сандрингем не тяжело жить вдали от цивилизации?

– Простите? – Его тонкие брови поползли вверх.

– Я имею в виду вашу супругу.

Щеки его медленно покрылись краской.

– Боюсь, что у меня нет лучшей половины. В такие удаленные места, как правило, назначают холостяков.

Первин замерла. Неужели сэр Дэвид с самого начала знал, что Колин Сандрингем холост? Ее отец никогда бы не согласился ее отпустить, зная, что она проведет ночь в одном доме с одиноким мужчиной. А теперь еще и ее имя вписано в гостевую книгу. Нельзя исключать, что известие о том, что она ночевала в доме у холостяка, разлетится по всей Пуне и Бомбею. И тогда прощай ее доброе имя.

Мистер Сандрингем тут же заговорил, как будто поняв, что она ошарашена:

– Кроме Рамы, есть еще Хари – он помогает по дому, потом Мохит – он следит за лошадьми на конюшне. Хари спит на веранде, Рама и Мохит живут в хижине в саду. У нас есть помещения для слуг, которые приезжают с гостями, – туда на эту ночь и поместят Чарана и Пратика. Нас защищает сторожевой пес Дези – после ужина его до утра спускают с цепи. Здесь никогда ничего не случается, но если вам вдруг станет не по себе, позвоните в звонок, и мы сразу прибежим.

Вот только не может он бегать. А еще он, похоже, думает, что опасность, которой она страшится, исходит снаружи, а не от него. Стараясь сохранять невозмутимость, Первин произнесла:

– Замечательное бунгало, очень интересная планировка: все комнаты выходят на веранду. Оно так всегда в английских официальных постройках?

– Да. Горные бунгало приходилось строить быстро, чтобы успеть между периодами дождей, а материалы завозили на ослах. Вы, возможно, заметили, что у дома очень крутая крыша – чтобы вода поскорее высыхала.

– Да, это логично. – Семья Первин владела строительной компанией, которая уже два с лишним века возводила деловые и жилые здания в Бомбее, поэтому Первин хорошо разбиралась в строительстве. Про эту постройку ее покойный дедушка сказал бы: «пукка» – сработано на совесть, никаких дефектов, – но при этом бунгало выглядело достаточно скромно, никакой тебе изысканной лепнины и резного мрамора, которые украшали их фамильный дом. Интересно, а у Сандрингема характер тоже «пукка»? Хороший вопрос.

– Вы спросили про расположение комнат, – прервал ее мысли Сандрингем. – Высокие двойные двери в середине веранды ведут в гостиную и в столовую, где мы сегодня будем ужинать. Готовят в отдельном здании на задах. Раз вы на месте, я отдам Раме распоряжения по поводу ужина. Вы едите курятину?

– Конечно. – Первин три года страдала от английской кухни и могла лишь вообразить себе, какой ужасный ее ждет ужин.

– Вот и хорошо, потому что ничего другого у нас нет. В репертуаре Рамы всего одиннадцать блюд из курятины. Я предоставлю выбор вам.

Она кивнула, подумав, что это довольно странный вариант гостеприимства. С другой стороны, он же холостяк. Значит, все здесь шиворот-навыворот.

– Можем предложить вам куриный кебаб. Куриные котлеты. Куриное карри. Жареную курятину или тушеную. – Мистер Сандрингем заговорил наподобие зазывалы-кокни. – Томленую курятину. Вареную. Придавленную. Запеченную. Куриный фарш. Куриный бирьяни.

Первин слегка успокоило его дурачество, а также то, что на ужин предлагают и индийские блюда.

– Я бы попробовала придавленную курятину. Звучит загадочно.

– Тушку разделывают, присыпают специями и зажимают между горячими камнями. Лично мне нравится, но на приготовление уйдет целый час.

Она кивнула, пытаясь представить себе вкус. За едой мысли явно отвлекутся от всех этих сложностей.

– Ничего страшного. Я за это время приведу себя в порядок.

Рама уже зажег у нее в комнате свечи в подсвечниках и канделябрах, и следующий час Первин распаковывала вещи и осматривалась. В длинной ванной комнате с каменным полом стоял старомодный стульчак с деревянным сиденьем, рядом ведро воды для смыва – она ждала худшего, хотя раковины с краном не оказалось, только тазик на тиковой подставке, а за ним круглое зеркальце.

Глубокая цинковая ванна была наполнена теплой водой. Первин поняла, что воду грели на костре, который она заметила в саду – он горел в яме: какой-то слуга-горемыка, видимо, второпях носил воду ведрами по коротенькому коридору, чтобы все подготовить. Здешний образ жизни – без электричества, водопровода и кухонной плиты в доме – напоминал ей времена полвека назад. Первин и представить себе не могла, что в 1921 году английский чиновник будет жить вот так; впрочем, если он не ропщет, то не станет и она.

Первин взяла свежий кусок мыла, пахнувшего листьями азадирахты. Пока она оттирала грязь и пот, скопившиеся за долгую поездку в почтовом фургоне, в голове утвердилась мысль, что Сандрингем все-таки очень странный англичанин. Она ждала увидеть кого-то вроде сэра Дэвида, да и по выговору Сандрингема поняла, что он родом из высших классов. При этом жил он скромно и относился к этому с юмором. Кроме того, он же не заставил Раму готовить вареную курятину, а предоставил ей выбрать, что ей нравится.

Искупавшись, Первин завернулась в халат и пошла назад в спальню, там открыла свой виттоновский саквояж и вытащила несколько сари – каждое из них Гюльназ, их настоящая владелица, свернула идеальным квадратом. Первин стала рассматривать слои роскошного розового, бежевого и светло-зеленого шелка: изысканные сари, в которых, по мнению Гюльназ, не зазорно было показаться перед махарани. Первин боялась их измять, поэтому на сегодня выбрала одно из своих сари: шелк размытой голубизны, простеганный золотыми нитями. Довольно официальное сари, а кроме того, достаточно плотное, чтобы согреть в прохладный вечерний час. Под него Первин надела шелковую сорочку с золотым шитьем на манжетах – манжеты закрывали запястья. Первин порадовалась, что у нее есть одежда с длинными рукавами, потому что услышала писк первых комаров, которые совершали тренировочные полеты перед началом ночной смены.

– Не подхвати тропическую лихорадку, – наставляла ее мать, когда они обсуждали всевозможные предосторожности на время поездки. – Не выходи из дома после наступления темноты. В саду смотри себе под ноги. Первин, я все-таки не уверена, что тебе нужно брать на себя это государственное дело.

– Дело на два дня, а оплата как за двадцать часов работы с клиентами, – ответила Первин. – Оплачиваются все путевые расходы, в перспективе можно будет получить другие заказы от местной знати. Папа будет очень этим доволен.

Да, она рассчитывала на все это – но не смогла предугадать, каким странным и далеким покажется ей этот мир. На фоне прочего комариные укусы выглядят такой мелочью.

4

Встреча былых однокурсников

Войдя в гостиную, Первин едва не ахнула вслух. Да, она видела снаружи островерхую крышу, и все равно ее поразила высота потолка – не меньше десяти метров. Стулья и банкетки из розового дерева, стоявшие вдоль одной из стен, будто бы тянулись в ту же высь – спинки у них были длиной метра три. Больше подходят для гигантов, чем для обычных людей.

Впрочем, англичане в Индии и мнят себя гигантами.

Первин продолжила незаметно осматриваться, подметила, что вместо открытых книжных шкафов в комнате стоят трехметровые застекленные альмиры. Хотелось подойти поближе и почитать названия книг, но тут она поняла, что в одном из немногочисленных мягких кресел с низкой спинкой сидит Колин Сандрингем, а перед ним на тиковом кофейном столике разложено множество писем. Одновременно Первин поняла, что могла бы и не трудиться с переодеванием к ужину. На Колине были те же джодпуры и сапоги. Он разве что переменил рубашку. Первин не знала, следует ли ей обидеться на то, что он не считает ужин с нею достаточным поводом, чтобы привести себя в порядок, или порадоваться, что он не пытается ее соблазнить.

В парсийском гуджарати есть смешное словосочетание, описывающее подобную небрежность: джитра питра. Первин услышала ее в голове и беззвучно рассмеялась. Лучший способ почувствовать себя увереннее в таком странном месте – вспомнить собственные корни.

Мистер Сандрингем поднял на нее глаза.

– Отлично! – произнес он с непринужденностью, будто и не заметив изменений в ее облике. – Ужин готов. Вы не слишком устали, чтобы сесть за стол?

– Нет. Горячая ванна – как раз то, что было нужно усталым костям.

Сандрингем встал и, прихрамывая, зашагал в сторону стола в столовой.

– Как видите, Рама все принес: придавленную курятину, жареный картофель, карри с местным шпинатом. Сейчас готовит роти[14] и дал. Если желаете, открою бутылку кларета.

Первин замялась. Мало того что она будет ночевать в одном доме с мужчиной, но, приняв его предложение, подставит себя еще под одно порицание: она пила с ним спиртное. Она смущенно посмотрела на бутылку. С другой стороны, ведь она пила понемногу с родными по торжественным случаям. Кроме того, она сомневалась в чистоте питьевой воды.

– А что в гостевом доме с водой?

– Она кипяченая, но вкус так себе. А вот во дворце, говорят, вода очень вкусная.

– Тогда мне, пожалуйста, большой стакан воды и чуть-чуть вина. Мне завтра в дорогу – я не могу рисковать головной болью.

– Да, про дорогу я вам сейчас расскажу. – Он налил ей в бокал немного вина, долил воды до половины. – Произнесем тост?

– Да. За успех нашего начинания в Сатапуре, – сказала Первин, подняла бокал, потом поднесла его к губам. Кларет оказался хорошим: он будто бы преображался у нее во рту, оставляя под конец легкий цветочный привкус.

– Хорош? – Мистер Сандрингем улыбался, будто заранее уверенный в качестве вина.

– Вкус фиалок, – определила Первин после второго глотка. Она решила отбросить волнение и завести светскую беседу. Англичане всегда так поступали, прежде чем перейти к делу. – Вкус очень приятный. «Шато Марго» я не пила со времен Оксфорда.

Он явно удивился.

– А в каком колледже вы учились?

– В Святой Хильде.

– И когда закончили?

– В прошлом году. Немного поработала клерком в Лондоне, потом вернулась в Бомбей, теперь практикую вместе с отцом. – Первин была ему признательна за то, что он не задал вопроса, почему она вообще поехала учиться в Англию. Незачем ему знать про ее первую – неудачную – попытку изучения юриспруденции в Бомбее и про несложившуюся семейную жизнь в Калькутте.

– Так мы с вами почти однокорытники! Я изучал географию в Брейзноузе, закончил в 1919-м. – Он ухмыльнулся. – Вы смотрите на меня с сомнением. Что не так?

Чтобы его не обидеть, она постаралась тщательно подбирать слова:

– Вы похожи на выпускника Брейзноуза, но вы, как мне кажется, старше меня.

– Мне двадцать восемь. Учился в Оксфорде до войны. Потом на несколько лет уехал во Францию.

– Вы служили?

Он кивнул.

– Как и большинство моих друзей, я был уверен, что война закончится к Рождеству.

– А этого, разумеется, не случилось. – Она вспомнила про его хромоту. Легко отделался в сравнении со многими ветеранами. – А почему вы решили изучать географию?

– До войны меня интересовала зоология. Но во Франции я увлекся картами. Точная карта порой может стать вопросом жизни и смерти. Поэтому, вернувшись к учебе, я переключился на географию. И скоро понял: чтобы получить возможность составлять карты неизвестных территорий, нужно стать государственным чиновником за пределами Британии.

– А британские власти специально нанимают географов, чтобы они рисовали карты? – спросила Первин и только потом отведала главное блюдо вечера. Цыпленка запекли с колечками лука, который добавил блюду толику сладости, уравновешивающую густо-солоноватый вкус мяса.

– Да. Я бы с удовольствием пошел на эту должность, но в начале карьеры сперва нужно послужить коллектором.

– Коллекторы – это люди, которые пересчитывают каждую рупию и каждое зернышко, принадлежащие индусам, – заметила она саркастически.

– Да, и не только. Коллекторы докладывают о положении и состоянии людей, собирающих урожаи. Им приходится много путешествовать.

Появился Рама с миской дала и медным подносом, на котором лежала лепешка-роти. Вместо того чтобы обойти вокруг стола и обслужить их по очереди, он поставил все посередине и вышел.

– Он отличный повар, – заметила Первин, попробовав все, что лежало на тарелке.

– Да. Мне очень повезло его заполучить, потому что он брамин[15]. Раньше готовил только вегетарианские блюда и служил в индуистском доме.

Первин поняла, что Раме пришлось принять непростое решение – упадок в экономике заставил его пойти работать в дом, где нужно готовить курятину. А вот мистеру Сандрингему очень повезло.

– Повара-брамины отличаются особым пристрастием к чистоте. Я разбирала одно дело: в семье считали, что наняли повара-брамина, а потом оказалось, что он принадлежит к более низкой касте. Так они решили отдать его под суд.

Сандрингем подался вперед, явно заинтересовавшись.

– И в чью пользу решилось дело?

– Я договорилась о досудебном урегулировании. Повару не предъявили обвинения, но он согласился работать за меньшую оплату. – Она махнула рукой. – Повар был не в восторге, но по крайней мере не потерял места и не остался должен своим нанимателям – денег-то у него не было.

– Полагаю, в вашей работе часто приходится сталкиваться с несправедливостью. – Сандрингем неодобрительно вздернул острый подбородок. – А как вы сама относитесь к системе каст? Это влияет на жизнь вашей семьи?

– У нас, зороастрийцев[16], нет такой строгой иерархии, хотя совершать обряды в храмах огнепоклонников могут только представители семейств священнослужителей, а покойными занимаются определенные члены общины. – Первин положила в рот еще кусочек отменной курятины и вспомнила, как свекровь однажды не позволила ей участвовать вместе с другими дамами в плетении священных шнурков – она, мол, недостаточно чиста. – Но как юрист, обслуживающий клиентов разных вероисповеданий, я должна принимать в расчет особенности индуистского закона. И все равно мне было жалко повара, которому снизили жалованье.

Мистер Сандрингем приподнял бровь.

– Он хоть был хорошим поваром?

– Да, но мясного, разумеется, не готовил. Какая замечательная курятина! – Первин подцепила на вилку еще кусок. – Впрочем, я отвлеклась. Так вы долго проработали коллектором?

– Около года. Политическим агентом в Сатапуре меня назначили первого января.

Значительное повышение по службе после всего года работы коллектором. Сэр Дэвид вроде как намекнул, что мистер Сандрингем не слишком хорошо справляется со своими нынешними обязанностями. Первин хотелось понять, что к чему.

– Итак, теперь вы – важное связующее звено с сатапурским дворцом. Это как-то связано с вашими познаниями в области географии?

Мистер Сандрингем сокрушенно улыбнулся.

– Ни в коей мере. Зато я могу рисовать карты в сезон муссонов, когда все равно больше особо заняться нечем.

– А сезон дождей здесь правда длится полгода? – поинтересовалась Первин, все пытаясь понять, как он заполучил эту должность.

Мистер Сандрингем закатил глаза.

– В этом году – сто восемьдесят дней. Формально он закончился, но я не удивлюсь, если случится еще несколько ливней.

– Я бы с ума сошла так долго сидеть взаперти.

– К этому можно приспособиться. Главная беда – почту перестают доставлять, порой на несколько месяцев. Письма, которые мне отправили две махарани, датированы маем, но я их получил только в сентябре. И это при расстоянии в двадцать километров – можете себе представить?

– То есть Чарану и Пратику туда на их повозке не добраться?

Он кивнул.

– Именно так. Я уверен, что мать князя, махарани Мирабаи, крайне раздосадована тем, что я не подал заявления на прием ее сына в Лудгроув. В агентстве мне дали хороший нагоняй. Время упущено – в этом году его уже не примут.

– Я чего-то не понимаю, – сказала Первин. – Мать князя хочет, чтобы вы подали заявление на прием ее сына в школу, которая находится в Англии, но не позволяет вам приехать во дворец и переговорить с ней об этом?

– Именно так, – подтвердил он отрывисто. – Вот только ее это решение или ее свекрови, я не знаю.

Первин – ей делалось все любопытнее – подалась вперед.

– Может, дело в распоряжении кого-то из родственников-мужчин или дворцовых управителей. Вас хотя бы раз пустили во дворец?

Сандрингем поджал губы.

– Ни разу, но это отчуждение началось еще до меня. Перед самым моим сюда переездом внезапно скончался старший сын махарани Мирабаи, Пратап Рао. По словам предыдущего политического агента, Оуэна Маклафлина, после этой трагедии дамы прервали любое с ним сообщение, хотя при жизни махараджи Махендры Рао его регулярно допускали во дворец. Я дважды ездил туда в паланкине с визитом: один раз по вступлении в должность, второй – после получения этих писем, но меня не впустили.

– Вот ужас! – До этого Первин знала о кончине только одного махараджи. Ситуация выглядела все запутаннее. – А сколько лет было юному махарадже Пратапу Рао и как он умер?

– На момент смерти в 1920 году князю Пратапу Рао было тринадцать лет. Он ездил на охоту со своим дядей и придворными. Пропал – а на следующий день его нашли мертвым.

– А причина смерти?

– Наш местный врач Индийской медицинской службы Грэм Эндрюс провел вскрытие. По его словам, князя задрал какой-то зверь, скорее всего тигр или леопард. – Поморщившись, агент добавил: – Виновника так и не нашли.

Первин посмотрела на курятину и поняла, что больше уже ничего не съест.

– Простите, – извинился Сандрингем и тоже положил нож и вилку.

– Ничего страшного. Я вполне в состоянии слушать подобное. – Первин заставила себя говорить обычным голосом. – Я очень мало знаю про покойного махараджу Махендру Рао. Он долго болел холерой?

– Все случилось в 1919 году, и очень скоропали-тельно.

И Сандрингем рассказал, что сорокаоднолетний махараджа Махендра Рао всегда пекся о благополучии своих подданных. Когда в одной из деревень случилась вспышка холеры, он отправился туда поговорить с жителями о важности карантина и приема лекарств, поскольку доктора Эндрюса они к себе не пустили. Махараджа контактировал с одним больным жителем деревни, так и заразился.

– Несмотря на все старания доктора Эндрюса и молитвы двадцати священников, через пять дней он скончался.

– Какая утрата. – Получается, что Махендра Рао умер как герой, в попытке помочь другим – это не вписывалось в привычный образ надменного и избалованного махараджи.

– Да. Маклафлин писал, что покойный махараджа был настроен очень прогрессивно: хотел использовать природные ресурсы на общее благо, внедрять современное здравоохранение и образование.

Сэр Дэвид ей уже объяснил, что полномочия политического агента чрезвычайно широки, но теперь Первин хотелось понять, как этот неопытный и беспечный молодой человек относится к своим обязанностям. Она начала с простого вопроса, на который ей уже ответил сэр Дэвид:

– Итак, махараджа скончался, единственный его сын несовершеннолетний, кто же принимает все решения?

– Брат покойного махараджи Сваруп является премьер-министром.

Ее удивило, что Сандрингем не упомянул о собственной роли.

– То есть решения принимает он, не вы?

Он пожал плечами.

– Мне не докладывали ни о чем, что указывало бы на необходимость моего вмешательства.

Первин придерживалась мнения, что пассивность английских властей лишь облегчает всем жизнь. При этом ей хотелось узнать побольше про премьер-министра.

– Я кое-что слышала про князя Сварупа. Он владелец отличных лошадей в Королевском конном клубе Западной Индии.

– Поговаривают также, что у него роскошное бунгало на Малабарском холме и там уже пять лет живет его любовница.

– Так он чаще бывает в Бомбее, чем во дворце? – Первин уловила сарказм в тоне Сандрингема.

– Не знаю. У князя и его жены собственный дворец примерно в шести километрах от основного. Время от времени я получаю письма от одного тамошнего служащего, но он мало что сообщает, кроме того, что все члены семьи в добром здравии. – Сандрингем помялся – его явно смутило, что Первин так резко высказалась о его якобы халатном отношении к своим обязанностям. – Говоря откровенно, поскольку оговоренные объемы сельскохозяйственной продукции они поставляют вовремя, мы не видели никаких оснований лезть в их дела. Но письма двух махарани меня насторожили.

– Меня удивляет, почему дядя не может сам решить, куда отправить учиться своего племянника, молодого махараджу, – заметила Первин.

Мистер Сандрингем кривовато улыбнулся.

– Не забывайте о том, что вдовствующая махарани Путлабаи – мать премьер-министра. Какой мужчина станет перечить матери?

В своей работе Первин не раз сталкивалась с ситуациями, когда взрослые дети командовали своими родителями и порой обращались с ними очень жестоко. Но вступать в спор она не стала – ей важнее было раздобыть новые сведения.

– А махарани знают, что вы посылаете меня к ним на переговоры?

– Я отправил им письмо с уведомлением, что их посетит П. Дж. Мистри, эсквайр. – Сандрингем пристально посмотрел на собеседницу. – В письме не упомянуто, что вы женщина. Мне хотелось застать их врасплох.

– Ага. То есть, если мне откажут по половому признаку, тут-то я и сниму шляпу и продемонстрирую, кто я! – Первин представила себе этот спектакль: остросюжетная драма без заранее прописанного сценария. – Но мне кажется, что, если дамы действительно хотят уладить свой конфликт касательно обучения князя, они меня примут. А я уж выложу все козыри.

– Козыри! – медленно повторил Сандрингем. А потом щелкнул пальцами и рассмеялся.

– Что такое? – ошарашенно спросила Первин.

– Вы в Оксфорде играли в карты?

Первин опешила.

– Разумеется. По вечерам, в Святой Хильде, с другими девушками.

Он глянул на нее разочарованно.

– И больше нигде?

Первин задумалась.

– Однажды я играла в бридж в смешанной компании в Брейзноузе.

– Вот-вот! – Он хлопнул ладонью по столу. – Именно! Помню, какой поднялся шум, когда в бридж-клуб пришли – без мужского сопровождения – две студентки, индуска и англичанка.

Первин звонко расхохоталась.

– Мистер Сандрингем, вы имеете в виду мою лучшую подругу Элис, которая сейчас живет в Бомбее. Ее отец – сэр Дэвид Хобсон-Джонс, государственный советник, он и предложил Колхапурскому агентству мою кандидатуру.

– Да уж, у нас тут воистину встреча былых однокурсников. – Сандрингем улыбнулся от уха до уха. – Вы согласитесь называть меня Колин? В конце концов, мы вместе учились и играли в карты.

По сути, это было не так. Кроме того, называть по имени англичанина – серьезное нарушение этикета. Но кларет успел сотворить свое тихое волшебство, запустив обратный отсчет времени, и мужчина на другой стороне стола превратился в ее однокорытника.

– Хорошо. Колин.

– А что скрывается под инициалами П. Дж.?

– Меня зовут Первин. Второе имя – Джамшеджи.

– Оно же мужское.

– Да, имя моего отца. Парсийкам всегда дают имя отца в качестве второго.

До брака, а потом имя отца заменяют на имя мужа. Согласно документам, хранившимся в архиве парсийского брачного суда, ее все еще звали Первин Сайрус Содавалла. Она добилась права на раздельное проживание, но не на развод. И так и осталась в серой зоне, что пыталась скрывать, используя свое девичье имя.

– Предлагаю вечером сыграть в карты, если у вас останется время после чтения корреспонденции. У меня есть письма от членов княжеской семьи и кое-что еще.

Первин обрадовалась возвращению на деловые рельсы.

– Да, я хотела бы прочитать эти письма.

– Я все подготовил и сложил на столик, за которым работал перед ужином. Можем читать и одновременно пить чай.

Они перебрались с чайными чашками туда, где стояли низкие кресла, Сандрингем передал Первин кожаную папку. Внутри лежала пачка писем.

– Последние на самом верху, – пояснил Колин, опускаясь в кресло.

При свете «летучей мыши» Первин принялась изучать письмо от вдовствующей махарани Путлабаи, датированное 10 мая 1921 года, написанное на дорогой хлопковой бумаге и украшенное фамильным гербом. Письмо было на английском; Первин стала гадать, писала ли дама его лично или продиктовала дворцовому писцу, а уж тот перевел.

Дорогой мистер Сандрингем!

Поклон Вам от княжеской семьи Сатапура. Приближается лето, погода все жарче. Дождь бы не помешал. Надеюсь, что Вам удобно в Вашей резиденции, которая наверняка подходит англичанину для жизни лучше, чем наш дворец.

Однако этот дворец – единственный дом, какой знают мои внуки. Невестка предлагает отправить махараджу в Англию. Это идет вразрез с моими пожеланиями. Жизнь в холодной стране, среди простолюдинов может плачевно сказаться на его здоровье. Его брата опасность настигла в лесу. Я не вынесу утраты махараджи, ибо уже потеряла его отца и брата. Мой сын не воспитывался в Англии. Негоже менять традицию лишь потому, что ей в голову пришла очередная глупость.

Возможно, у Вас возник вопрос, почему младшая махарани надумала услать из дома своего сына. Я знаю на него ответ. После смерти мужа мысли ее путаются. Она в дурном настроении, детьми не интересуется. Махараджей и его сестрой по большей части занимаюсь я, в своих покоях, она же ведет праздный образ жизни.

В интересах моего внука и будущего нашего княжества умоляю Вас воспрепятствовать любым планам удаления его из Сатапура.

С пожеланиями крепкого здоровья,

Путлабаи,махарани Сатапура

Первин знала, что на письме люди сильнее склонны к преувеличениям, чем в разговоре. Писать драматично проще. Она задумалась, чьи чувства вложены в это письмо: вдовствующей махарани, дворцового управляющего или премьер-министра. Она взяла в руки второе письмо. Оно было датировано 20 мая 1921 года и написано не на официальной гербовой бумаге, а на обычном разлинованном листке, какими пользуются школьники. Почерк разборчивый, язык – маратхи.

Дорогой сэр!

Уважительно Вас приветствую и не перестаю молиться за процветание Сатапура. Как мать правителя государства ищу вашего содействия.

Моему сыну исполнилось десять лет. Пройдет еще восемь – и он полностью возьмет на себя управление Сатапуром. Я хотела бы отправить его в школу Лудгроув в Англии. Мой покойный муж считал, что, дабы стать мудрым правителем, молодой князь должен получить английское образование. Кроме того, у меня есть основания полагать, что обеспечить сыну физическую безопасность я смогу, лишь отправив его в английскую школу.

Прошу Вас от лица его высочества помочь с прояснением подробностей. В королевской казне, безусловно, достаточно денег, чтобы оплатить его образование, путевые расходы, а также, по необходимости, пожертвования школе. Прошу Вас ответным письмом уведомить меня о ходе дела. Я хотела бы перебраться с обоими детьми в Пуну до начала самых сильных дождей. В этом случае в июле Джива Рао сможет отплыть из Бомбея в Англию.

Вверяю Вам как честному человеку свою законную просьбу.

Мирабаи,махарани Сатапура

– В обеих подписях значится просто «махарани». Очевидно, Путлабаи не хочет называться «вдовствующей», а Мирабаи – «младшей», – заметила Первин, обдумывая содержание писем. – Из чего следует, что между ними существует конкуренция, причем обе выдвигают убедительные аргументы, основанные на том, что они пекутся о благополучии мальчика. Тут рассудить непросто, ведь вы никогда не видели никого из причастных.

Колин с одобрительным видом отхлебнул чая.

– Я читал отчеты Маклафлина касательно юного князя Дживы Рао. Судя по всему, он весьма своеволен, даже в столь юном возрасте. Не особенно увлекается математикой и литературой, однако любит рисовать животных.

– Кажется, сэр Дэвид мне говорил, что в семье есть еще и маленькая княжна.

– Да, княжна Падмабаи; родилась она, кажется, в 1914 году, то есть сейчас ей семь лет. – Колин отхлебнул еще чая. – Больше я про нее ничего не знаю.

Княжна не унаследует трона, поэтому Колхапурское агентство не проявляет к ней никакого интереса. Первин вздохнула и расправила плечи – они изрядно занемели.

– У вас тело болит?

Ее смутили и само его замечание, и прямота формулировки.

– Местами.

– Я помню, какая это мука – ездить в гари.

– Ничего страшного. Меня просто клонит в сон. – Первин было неловко, что он заметил ее утомление. Не хотелось, чтобы он думал, будто она недостаточно вынослива для поездки во дворец. – Можно я заберу письма к себе в комнату? Хочу еще немного почитать.

Сандрингем кивнул.

– Берите всю папку. Там лежит изначальное соглашение между правительством и махараджей Моханом Рао, правившим страной два поколения назад, а также письма его сына, махараджи Махендры Рао.

Собрав документы, Первин заметила:

– Странно, что махарани Мирабаи полагала, будто сын ее может выбраться из гор и отплыть в Англию в июле. В самый разгар сезона дождей. И вот еще вопрос: есть ли свидетельства того, чего именно махараджа Махендра Рао хотел для своих сыновей?

– Я знаю, что он изучал историю в Фергюссон-колледже в Пуне, но никогда в открытую не заявлял, что хочет того же и для сына. – Колин поставил пустую чашку. – В любом случае решение о его образовании предстоит принять вам.

– Я не собираюсь ни на чем настаивать. – Увидев явственный испуг у Колина на лице, Первин добавила: – Лучший способ действия – добиться, чтобы две махарани пришли к согласию касательно обучения князя. Тогда у них не останется ощущения, что одна выиграла, а другая проиграла.

Колин приподнял брови.

– А может, стоит спросить мнение мальчика?

Первин задумалась. Ей казалось совершенно немыслимым, что ребенку предоставляют решать, где он хочет учиться. Потом она с расстановкой произнесла:

– Я понимаю: вы сами выбирали область, которую будете изучать. Возможно, на Западе так принято. Но не в Индии, тем более что мальчику всего десять лет.

– Понятно, что нельзя забывать о разнице культур, – кивнул Колин. – Но через восемь лет этот мальчик взойдет на трон. Мне бы хотелось улучшить отношения между княжеством и Колхапурским агентством. Так не стоит ли создать у князя впечатление, что мы на его стороне? По договору между нашим правительством и княжествами британцы в случае кончины отца берут на себя опеку над несовершеннолетним. В данном случае роль опекуна будете исполнять вы.

Первин тщательно обдумала его слова.

– А опекуном детей, которые не наследуют трона, является махарани Мирабаи?

Колин покачал головой.

– Поскольку мужчины-правителя в княжестве нет, все женщины – члены правящего семейства – состоят под нашей опекой.

Эти ошеломительные новости подсказали Первин следующую реплику:

– Если мы отвечаем за все, мы не можем не учитывать того факта, что в обоих письмах махарани высказывают озабоченность безопасностью князя Дживы Рао.

– Бабушка тревожится о его здоровье. Мать формулирует то же самое несколько иначе.

– «Физическая безопасность», – уточнила Первин, заглянув в текст письма. – За последние два года там скончались два мужчины-правителя.

Колин глянул на нее, прищурившись.

– Вы на что-то намекаете?

– Не просто намекаю. Нам отчетливо и откровенно сообщают, что князя могут убить.

5

Без ноги

Слова вылетели – и Первин тут же пожалела, что не может взять их обратно. Лицо Колина застыло – ей оставалось только воображать, о чем он думает. Собеседница драматизирует – она ведь женщина, да еще и индуска. Первин прекрасно знала все эти стереотипы.

Потом Колин откашлялся и сказал:

– Смелое заявление.

– Возможно, я не права, – торопливо произнесла Первин. – Очень на это надеюсь. Но обе женщины явно встревожены, а махараджа Джива Рао – последний наследник-мужчина по прямой линии. Если его не станет, к кому перейдет власть?

– Насколько мне известно, такие решения принимаются только по факту. Иногда правительство выбирает кого-то из дальних родственников или достойного молодого человека из той же касты, но не принадлежащего к семейному древу: все зависит от возраста и пригодности.

– Меня возмущает, что Британская Индия решает, кому править княжествами независимой Индии. Ну и кто же самый вероятный кандидат на трон Сатапура? – осведомилась Первин.

Колин покачал головой.

– Я согласен, это выглядит как превышение полномочий, но на данный момент очередность наследования трона не наше дело. Мы лишь должны принять решение касательно образования махараджи Дживы Рао.

– Благополучия махараджи, – решительно поправила его Первин, потому что у нее возникло ощущение, что он чего-то недоговаривает. – Потому что кроме образования есть еще вопрос безопасности. Такая юридическая трактовка обязанностей британского правительства в отношении его подопечного представляется мне совершенно правомерной.

Вместо ответа Колин неловко поднялся и вышел. У Первин упало сердце – видимо, она все-таки переборщила. Однако он почти сразу же вернулся с еще одной папкой.

– Раз уж вы заговорили о безопасности: из этих бумаг вы сможете составить более точное представление о планировке дворца. У нас есть карта, основанная на наблюдениях Маклафлина.

Первин с интересом взглянула на сложную крупномасштабную карту, которую перед ней развернул Колин. На ней выделялись две постройки. Колин объяснил: первая – старый дворец, выстроенный в 1704 году, там по-прежнему проживает вдовствующая махарани; за ним находится двор, а дальше – дворец, построенный в 1905 году, где живут махарани Мирабаи и дети. Вокруг множество хозяйственных построек для слуг, огородов, небольших парков, складских помещений, конюшен, есть даже конный манеж.

– Входы на территорию расположены на северной и южной сторонах, – пояснил Колин, указывая. – Приехав на место, вы увидите северный.

Рассмотрев карту, Первин подумала: проникнуть тайком за стены дворцового комплекса невозможно.

– Надеюсь, что меня впустят. В противном случае окажется, что все наши дебаты по поводу безопасности и образования князя были зря.

– Я тоже на это надеюсь. – Колин аккуратно сложил карту и поместил поверх документов, которые Первин собиралась забрать к себе. – Завтрак Рама подаст в семь утра. Паланкин прибудет к девяти. До дворца вы должны добраться к полудню.

– Спасибо, что все организовали – и что дали мне ознакомиться с документами.

– Меня благодарить не за что. – Он подошел к своему креслу сбоку, поднял палку. – Я не думал, что юному князю может угрожать какая-то опасность. А теперь понимаю, что зря.

Выходит, она не так уж обидела его своими словами. Первин негромко пожелала ему спокойной ночи и отправилась на другой конец веранды в свою комнату.

Заперев дверь, которая вела на веранду, Первин умылась и почистила зубы, сливая воду из фарфоровой миски, стоявшей на тиковом умывальнике. Потом она еще поразглядывала карту, пытаясь все запомнить. Знала по опыту: прежде чем куда-то отправиться, нужно уяснить, как ты оттуда будешь выбираться. И вот наконец она задула свечу и легла.

Сон не шел. Москитная сетка не помогла – как минимум один гнус пищал у самого уха. Интересно, он внутри сетки или снаружи? Поди пойми. Комар удалялся, но каждый раз возвращался вновь и будил ее, едва она начинала проваливаться в сон. Да и других звуков вокруг хватало: снаружи квакали древесные лягушки, потом раздалось уханье сов. Первин наконец задремала, но ее разбудил громкий крик.

Она резко села в постели, а крик повторился; тут она поняла, что в темноте закукарекал ранний петух.

Утро явно еще не наступило – слишком темно. Первин нащупала спички на прикроватном столике, зажгла свечу. Французские часики у нее на запястье показывали пять утра. Но не прошло и десяти минут, как снаружи, разбуженные повелителем куриц, загомонили дрозды, кукушки и коэли. Птичьи голоса напомнили ей про Лилиан, ее попугаиху, оставшуюся дома в Бомбее. Интересно, как бы Лилиан отреагировала на такой переполох.

До четверти седьмого Первин читала документы при свете свечи, потом небо начало светлеть и за окном наконец-то проступил пейзаж – впечатляющая покрытая зеленью горная гряда. Наверное, на рассвете удастся сделать фотографию. Первин быстренько надела удобное сари из хлопково-шелковой ткани, взяла свой «Кодак» и отправилась на веранду, где дремала крупная белая собака.

Уже брезжило утро; собака подняла голову и смерила Первин взглядом. Первин поняла: это охранник, про которого говорил Колин.

– Дези, – ласково обратилась к собаке Первин, пытаясь сделать вид, что они уже добрые друзья.

Дези постучал хвостом по полу, потом снова опустил голову. Первин полегчало от того, что пес не видит в ней угрозы. Интересно, это ее уверенное приветствие сработало или Дези знает, что люди, ночующие в гостевых комнатах, по определению не опасны?

Шагнув вниз с последней, очень широкой ступеньки веранды, Первин огляделась, подмечая все, что пропустила при приезде. Сад был беспорядочно засажен деревьями-чампа, кустами-руи, бирманскими кассиями и тамариндами. Она рассматривала вымахавшие купы огненного шиповника, алых орхидей, высокие травы. Отличить цветы от сорняков оказалось почти невозможно – да и вряд ли отличие было столь уж существенным.

Сфотографировав рассвет над горами, Первин дошла до задней стены бунгало и там остановилась, увидев, какая вокруг кипит жизнь. Под кассией собралось целое семейство львинохвостых макак. Снаружи стоял крупный самец, которого Колин назвал Хануманом; он взглянул на Первин – во взгляде читался вызов: не приближайся.

Она медленно подняла фотоаппарат к лицу.

– Прочь, прочь! – выкрикнул мальчишка, подбегая к обезьянам. Они прыснули в разные стороны.

Первин подавила желание отругать мальчишку за то, что он испортил ей отличный кадр.

– Ты Мохит или Хари?

– Мохит. Знаете, Хануман со своим семейством сюда за одним приходит: воровать нашу еду. – Мальчик посмотрел на нее снизу вверх с заискивающей улыбкой. – Рама готовит завтрак к семи, но, может, вы хотите поесть раньше?

Первин улыбнулась в ответ, покачала головой.

– Нет, спасибо! Я позавтракаю в семь, вместе с Сандрингем-сагибом. А сейчас просто гуляю.

– И куда пойдете? – бодро спросил Мохит. Его, в отличие от официантов в Королевском конном клубе Западной Индии, явно не научили тому, что слугу должно быть видно, но не слышно. Ей это пришлось по душе.

– Я слышала, что с Маршал-Пойнт открывается замечательный вид на горную гряду. Туда далеко?

– Несколько минут ходу. Через железняковую рощу – там тропинка есть. Только осторожнее, мемсагиб. В листве змеи прячутся.

Первин приподняла подол сари, показывая застегнутые лайковые ботиночки.

– Хорошо. Спасибо.

Шагая через сад к роще, Первин думала о том, что слугу совершенно не смутило, что она в такой ранний час ходит по окрестностям одна. Возможно, сюда уже приезжали одинокие женщины-путешественницы. В этом случае наверняка это были англичанки – останавливались переночевать на пути в отдаленные поселения, где служат их мужья.

Возможно, англичанку бы и не смутило, что ей придется ночевать в одном доме с холостяком. У них же нет родни в Бомбее, которая переживает за их безопасность и репутацию. Более того, им, возможно, приятно общество Колина Сандрингема. Он не слишком молод, не слишком стар, при этом прямолинеен, что ей очень по душе. Вчера вечером у них возникли разногласия по нескольким пунктам, но он не принуждал ее встать на его точку зрения. И слушать умел хорошо.

Размышляя, Первин не сводила глаз с тропы. Небо светлело, впереди, за рощей, показался травянистый склон. Видимо, это и есть Маршал-Пойнт. Первин подошла ближе, потом замедлила шаг.

На склоне виднелись две человеческие фигуры. Только они не стояли прямо, а скорчились, как раньше обезьяны. Приблизившись, Первин разглядела, что перед ней двое мужчин, каждый на своем коврике – судя по всему, они занимались растяжкой. В том, что пониже ростом, – в жилете и дхоти – Первин, к своему удивлению, узнала по копне седых волос Раму. Вторым был англичанин – Колин. На нем были просторные хлопковые пижамные штаны и такой же жилет, как у Рамы. На руках Колина красиво прорисовывались мышцы, кожа казалась не столько розовой, сколько золотистой.

– Дальше назад. Выше. – Рама произнес это на маратхи, а потом положил ладони Колину на пояс: тот принял неудобную позу наподобие треугольника.

Первин тихонько продвигалась вперед – ей хотелось рассмотреть получше. Колин снова опустился на коврик и выгнулся, точно лук, касаясь животом земли. Через некоторое время он сместился из положения лука на бок, а потом поднялся. Они с Рамой стояли лицом к лицу, потом опустили ладони на коврик и переместили их вперед, задрав вверх заднюю часть тела, как это делают, проснувшись, собаки. Первин смотрела, как тела мужчин перетекают из одного положения в другое, и собственное тело вдруг показалось ей уставшим, заскорузлым, негибким. Она подумала, каково это – делать вот такую растяжку: вроде бы выглядит почти неприлично, а на деле довольно красиво.

Колин опустился на землю, стал плоским, как доска. Пролежал там долгую минуту. Потом снова изогнулся странной дугой – в этой позе он напоминал ей какое-то животное – и резко вытянул одну ногу высоко вверх. Пижамная штанина внезапно обвисла.

Первин моргнула, не веря своим глазам.

У Колина Сандрингема была культя – не хватало правой голени и ступни. Он не хромой, он безногий.

Она вспомнила, что накануне на нем были джодпуры и ботинки, время от времени он опирался на палку. Ходит дома в ботинках – наверное, у него больная нога. Теперь ей стало ясно, что вчера он надел протез, чтобы она ничего не заметила.

Странное дело: при всей вчерашней маскировке она все же обратила внимание на его увечье. А сегодня, когда он, без всякого протеза, плавно перетекал из одного положения в другое, казалось, что он так же силен и грациозен, как и Рама.

Теперь Колин стоял на голове, опираясь на согнутые в локтях руки. Она поразилась мускулатуре его предплечий и живота. Как можно так удерживать равновесие? Но тут взгляд его задержался на ней, и она внезапно поняла, что он увидел ее в просвет между руками.

Она стояла далековато, чтобы рассмотреть выражение его глаз, однако увидела, что торс его накренился вправо. Одним стремительным шагом Рама подскочил к нему и не дал завалиться в сторону.

Первин развернулась и неловко побежала прочь, гадая, опознал он ее или просто заподозрил, что за ним подглядывают. Лучше, наверное, сделать вид, что ее там не было вовсе, – пусть останется при убеждении, что она не проникла в сокровенную тайну его увечья.

Хотелось перед ним извиниться, объяснить, что она набрела на них случайно, что ее зачаровала красота их упражнений. Впрочем, то была лишь полуправда. Она осталась, потому что хотелось насытить взор видом Колина.

Ответ на вопрос, как лучше поступить, она получила, как только вышла на веранду к завтраку. Стол накрыли для двоих: для каждого вареное яйцо, два чапати и вазочка с красными ягодами. Подошел Рама, молча встал у стола.

– А Сандрингем-сагиб не придет завтракать? – смущенно спросила она на маратхи.

Он не сразу, но ответил на том же языке:

– Я не знаю, придет он или нет. Его удивило, что вы утром за нами подглядывали.

Уловив в его голосе упрек, она решила объясниться:

– Я пошла сфотографировать горы. Не знала, что вы тоже там. Это у вас такой утренний обычай?

– Да. Мы каждый день тренируемся, если нет дождя.

Ее очень смущало, что после этого открытия Колину, возможно, будет с нею неловко. Однако любопытство пересилило стыд.

– А давно вы обучаете Сандрингем-сагиба этим упражнениям?

– Почти год. – После этого он с вызовом добавил: – Ему это полезно для здоровья.

– Я видела, каким они его сделали сильным.

Глубокие морщины у Рамы на лбу слегка разгладились. Он кивнул, будто бы принимая ее похвалу.

Первин решила не отставать:

– Он вчера сказал, что был на войне, но не упомянул, что лишился ноги.

– Это не на войне было.

– Правда? – Она смотрела на Раму в надежде, что он продолжит.

– Он не любит про это говорить.

– Мне кажется, он прекрасно владеет своим телом, – заметила Первин.

Глядя мимо нее в гущу сада, Рама негромко заговорил:

– Когда он служил местным коллектором, он однажды приехал в одну деревню. Многие пришли поведать ему о своих невзгодах, дети их играли без присмотра. Одна девочка близко подошла к змее. К песчаной эфе.

Первин содрогнулась.

– Это одна из самых ядовитых змей в мире!

– Да, – коротко подтвердил Рама. – Змея зашипела, все стали умолять девочку не шевелиться. Но змея все готовилась на нее напасть. Тут Сандрингем-сагиб бросился вперед, чтобы змея отвлеклась от девочки и та смогла убежать. Вот эфа на него и напала.

– И укусила?

Рама мрачно кивнул.

– До ближайшего врача было два дня пути. Когда мы прибыли к доктору Эндрюсу, было уже поздно. Чтобы спасти Сандригем-сагибу жизнь, пришлось отнять ему ступню.

Первин закусила губу.

– И после этого его заставили остаться на государственной службе?

– Никто меня не заставлял, – раздался холодный голос Колина. Первин резко повернула голову и увидела его на веранде. – Прошу прощения, что прервал, но мне не очень нравится, когда такое рассказывают за моей спиной.

Рама поклонился, явно смущенный тем, что не оправдал доверия хозяина.

Первин густо зарделась и пояснила:

– Это я вынудила его на этот разговор. Меня очень впечатлила ваша тренировка.

– Сегодня гордиться нечем, – фыркнул Колин. – Я едва не шлепнулся лицом вниз. Это Рама меня спас – и уже не впервые.

– Не надо так говорить, – возразил Рама.

– Но это правда. Ты спас мне жизнь, когда по дороге из деревни заставил выпить этот мерзопакостный древесный сок. – Колин уселся за стол.

– Меня впечатляет, что вы согласились остаться в мофуссиле, – заметила Первин, как раз когда на веранде появился с чайником в руке мальчик, которого она видела в саду.

– А почему нет? – Колин расстелил салфетку на коленях. – Попасть на государственную службу в Индию было чертовски сложно. Работать я и так могу, вот разве что не бегаю. Пока я поправлялся, начальник департамента подыскивал мне место, не предусматривающее частых поездок. Эту должность мы сочли подходящей, потому что здесь политические агенты сидят на месте по полгода, весь сезон дождей. Кроме того, мне любезно предоставили Раму в качестве личного слуги. Можно было бы взять повара из деревни, но мне нравится стряпня Рамы.

– Я готовлю по аюрведе[17]. Как раз то, что нужно для исцеления, – уточнил Рама, наливая Колину чая.

Первин поблагодарила Раму улыбкой, когда он наполнил и ее чашку.

– А в сухую погоду вы всегда вот так упражняетесь?

– Ну, в плохую я упражняюсь даже больше. Для этого есть веранда. – Колин посмотрел ей в лицо. – Аюрведа и упражнения не только лечат тело. Они еще что-то делают с головой. Успокаивают.

Первин следила за Рамой: он пересек веранду, спустился по ступеням, исчез в саду. Его мягкая плавная поступь напомнила ей те необычные движения, которые она видела раньше.

– А эти упражнения как-то называются?

– Настоящее название – йога. Вы никогда не пробовали?

– Про йогу я знаю только то, что у индуистов это такой вид поклонения, доступный лишь очень благочестивым мужчинам. Поразительно, что Рама так хорошо ею владеет, что может еще учить и вас.

– Рама не родился слугой. – Колин намазал чапати тонким слоем гхи. – Он был жрецом в том краю, где я получил травму. Крестьяне позвали его на помощь, он сопроводил меня в больницу. Меня его общество утешало. А еще я мог ему платить – в отличие от крестьян. До того и он, и его семья жили едва ли не впроголодь, теперь он может посылать им деньги.

Первин попробовала ягоды – думала, что будет кисло, но почувствовала неожиданную сладость. История Рамы представляла собой типичный пример того, почему сельские жители покидали родные места. В родном доме Первин тоже работало шестеро слуг, и пять из них вынуждены были покинуть свои деревни, чтобы помогать деньгами родне.

Мысли Первин прервал голос Рамы. Она обернулась и поняла, что он все еще в саду и разговаривает там с худощавым мускулистым мужчиной в протертой до ниток жилетке и дхоти. Первин до того не знала, что в доме чужие.

Колин проследил за ее взглядом.

– Это Лакшман.

– Он тоже здесь работает?

– Нет, у него свое дело в деревне. Но он очень опытный и надежный человек – старший в артели носильщиков паланкина.

Рама умолк, мужчины обменялись долгим безмолвным взглядом. После этого Рама вернулся к столу и недовольно произнес:

– Лакшман пришел сообщить, что ни паланкина, ни носильщиков нет на месте.

Колин нахмурился.

– Ему же известно, что паланкин нужен сегодня.

– Два дня назад они отправились в Лонавалу, якобы ненадолго. Вернуться должны были вчера, но паланкин сломался. Какой-то плотник уже взялся за починку.

Первин с самого начала смертельно не хотелось перемещаться в паланкине. Когда мужчины несут тебя на своих плечах, это не только неловко, но еще и наверняка неудобно.

– А паланкин – это обязательно? Ведь до дворца всего восемнадцать километров. Я могу поехать верхом. – Она решила не думать о том, с каким трудом еще несколько дней назад садилась на Долли.

Колин медленно покачал головой.

– В джунглях есть места, куда лошадь по своей воле не пойдет. Особенно если услышит рев тигра или леопарда.

Первин и самой не очень-то хотелось его слушать, однако она не отступала.

– А почтальоны меня не могут отвезти?

Рама покачал головой.

– Они только что отбыли.

– А есть возможность нанять другой паланкин?

– На конюшне гостевого дома есть несколько старых экипажей, но не паланкинов, – сказал Колин. – Я всегда пользуюсь паланкином Лакшмана. Не переживайте. Рано или поздно они вернутся, тогда и двинетесь.

Первин совершенно не хотелось приезжать с опозданием.

– А можно сообщить во дворец, что у нас проблема с транспортом? Наверняка они смогут прислать за мной паланкин.

– Как уже сказал Рама, почтальоны уехали, так что, боюсь, письмо нам не отправить, – покачал головой Колин. – Да и в любом случае просить об услуге неразумно. Мы окажемся у них в долгу.

Об этом Первин не подумала.

– Ну, по крайней мере, лишний день здесь не будет потрачен зря. – Лицо Колина прояснилось. – Успеем подробнее обсудить ситуацию во дворце. А вечером я приглашу на ужин нескольких местных жителей. Для них будет целым событием познакомиться с женщиной-юристом, особенно в наших краях.

Первин не хотела обременять Колина – он ведь рассчитывал, что в девять утра она тронется в путь.

– Я рада буду поужинать с вашими друзьями, но чем еще мне занять день? Есть поблизости деревня, которую я могла бы посмотреть?

– Деревня есть, но она не слишком живописная, да и купить там почти нечего. А что вас интересует?

– Ну, я думала порасспрашивать, нет ли там другого паланкина. Чтобы двинуться в путь пораньше.

– Сожалею, но другого, скорее всего, нет, – ответил Колин.

– Тут заранее ничего не скажешь. Я могу взять одну из ваших лошадей, чтобы туда добраться? Одежду для верховой езды я привезла.

Колин посмотрел на нее с опаской.

– Берите, конечно, но я с вами поехать не смогу. Жду сегодня посетителя.

Первин сообразила: он просто не понял, что она пытается облегчить положение для них обоих.

– Ничего страшного. Мне не нужен сопровождающий.

Колин покачал головой.

– Тут недолго заблудиться, а еще можно упасть с обрыва, если ляжет туман. Вас должен проводить Лакшман.

– Благодарю.

Первин встала из-за стола в твердом убеждении, что погода лучше не бывает. То, что возникла проблема с транспортом, казалось ей подозрительным. Да, Колин хочет, чтобы она попала во дворец, – но вдруг кто-то другой иного мнения?

6

Подданные махараджи

Даже после целых двух недель тренировок в Королевском конном клубе Западной Индии Первин неуверенно чувствовала себя верхом на лошади. И кобылка по имени Рани, которую для нее выбрал Мохит, явно сразу же это поняла. Понял и сопровождавший ее Лакшман.

Они двинулись через лес по узким проселкам, местами подходившим к самому склону горы, – и тощая лошадка в яблоках никак не реагировала ни на повод, ни на шенкель. Через десять минут таких мучений Лакшман – он шагал рядом и жевал паан, которым его снабдил Рама, – отобрал у Первин поводья и отвел их обеих в деревню. Первин понимала досаду Лакшмана. Она уже задала ему вопрос, знает ли он владельцев других паланкинов, и получила отрицательный ответ.

Они двигались сквозь какие-то обугленные полуразвалившиеся постройки. Люди буквально жили среди руин: из досок, листов жести и тряпок сооружали подобие крыши. Крыши текли все долгие месяцы муссонов.

– Что тут случилось? – спросила Первин у Лакшмана. – Как будто пожар был.

– Когда махараджа умер от холеры, его солдаты все тут сожгли.

Первин опешила.

– Разве для борьбы с эпидемией необходимо жечь здания?

– Иногда да. Но во дворце на нас были сердиты. Это мы заразили махараджу, и он умер. – Голос Лакшмана звучал сухо и деловито.

Первин покачала головой. Ей вспомнились слова Колина о прогрессивном отношении махараджи Махендры Рао к здравоохранению, и она подумала, что он наверняка не одобрил бы действий, осуществленных после его смерти.

– А почта тут есть? – Первин подумала, что почтмейстер может оказаться надежным источником информации касательно наличия другого паланкина.

Лакшман отрицательно мотнул головой.

Да уж, совсем маленькая деревушка.

– А школа?

Он снова мотнул головой и выплюнул на землю красный сок бетеля.

Первин неуверенно спросила:

– А в каких деревнях есть школы?

– Не нужны в Сатапуре школы. Все в поле работают.

Выходит, покойный махараджа не считал необходимым заниматься умственным развитием своих подданных. Первин огорченно осведомилась:

– А другая работа есть, кроме как в поле?

Лакшман только передернул худыми плечами.

– Некоторые вроде меня, кому нравятся лошади и ослы, перевозят путников. Есть еще несколько лавок. Вы увидите наш базар.

Первин подумала: вряд ли прекрасные виды могут служить достойным утешением столь обездоленным людям. Ей стало досадно, что Колин не упомянул о том, в какой нищете прозябают жители деревни.

В школе, когда они изучали историю и современность, Первин любила фантазировать о том, какой могла бы стать Индия, если бы превратилась в лоскутное одеяло из маленьких княжеств, в каждом из которых правил бы индус. Юной Первин такой разнообразный и независимый субконтинент казался прекрасной мечтой. Сейчас же ей страшно было смотреть на то, с каким пренебрежением правящее семейство относится к своим подданным.

– А вот и базар, – сообщил Лакшман.

Первин вгляделась: на пыльной дороге стояло несколько обшарпанных деревянных лотков. Сбоку от них сидели мужчины в грубой домотканой одежде, с настороженными лицами. Никто не расхваливал свой товар, не хвастался его качеством. Ничего соблазнительного – в отличие от бомбейских рынков. Но Первин твердо решила не сдаваться.

Губы Лакшмана надменно изогнулись. Он как бы напоминал Первин, что не советовал ей сюда ездить, – и давал понять, что ничего лучше она не дождется.

Первин попыталась придать голосу бодрость:

– Лакшман, вы не подержите лошадь? Я хотела бы слезть и пройтись по базару.

Лакшман кивнул и подвел Рани к одной из лавок – там нашлась ступенька, и Первин смогла слезть. Первин поблагодарила его и отправилась осматривать рынок, чувствуя, что на нее устремлены все глаза. Полсекунды – и началась атака:

– Мемсагиб, мемсагиб, подойдите, купите!

Торговцы были очень худыми и явно мечтали хоть что-то продать. Но на прилавках лежали лишь орехи и зерно местного производства, а еще сахар и соль по тем же ценам, что и в Бомбее. Наконец Первин отыскала лоток со сладостями. Там продавали только плитки засахаренного кешью, так называемые чикки. Первин взяла три коробочки по одному фунту. Сложила их в джутовый мешок, который купила у другого продавца – дороже, чем на рынке Крофорд в Бомбее. Можно было бы поторговаться, но мешала жалость.

– Простите, зерно мне не нужно – я не готовлю, – обратилась она с улыбкой к старичку, продавшему ей мешок.

– Во дворец поедете? – спросил он осипшим голосом.

Первин тут же насторожилась, она считала, что ее поездка – секретное государственное дело.

– А где вы об этом слышали?

– Да все судачат, что дама-путешественница едет туда из гостевого дома.

– Да, но паланкин-то в Лонавале.

– Сломался.

Странно: новости дошли сюда из Лонавалы без телефона и телеграфа.

– А откуда вы узнали про задержку?

Старик указал на Лакшмана, все еще державшего лошадь.

– Он пришел из Лонавалы пешком, один.

– А другие паланкины в деревне есть?

Старик покачал головой. Первин расспросила еще нескольких торговцев, а потом – убедившись, что сделала все возможное, – вернулась к Лакшману: он сидел в тени дерева. Глаза закрыты, будто бы дремлет. Первин подумала, как, наверное, тяжело было добираться сюда пешком, и ей стало стыдно, что она заподозрила его в обмане насчет паланкина.

Лакшман встряхнулся, а Первин обратилась к нему:

– Спасибо, что привезли меня сюда. Все, что хотела, я посмотрела. В гостевой дом вернусь сама. Дорогу знаю.

– Лошадь вас невзлюбила.

Тут не поспоришь. Может, ей и не удастся заставить эту паршивую кобылку идти в нужную сторону. При этом Первин понимала: чтобы передвигаться в Сатапуре самостоятельно, ей придется приладиться к лошадям.

– Если она заупрямится и остановится, я просто слезу и поведу ее за собой. Обувь моя подходит и для езды, и для ходьбы.

Лакшман неохотно кивнул:

– Да, но…

Похоже, он думал, что, если не проводит ее обратно, ему заплатят только половину.

– Сколько я вам должна? – спросила она.

Он сказал: один анна, а она эту сумму удвоила.

Прежде чем снова сесть на Рани, Первин строго посмотрела ей в глаза и сообщила, что они направляются обратно в гостевой дом. Вряд ли, конечно, лошадь понимает маратхи, но в гостевом доме ее конюшня – и назад она действительно шла с большей охотой. Ехать верхом в одиночестве сперва было страшно, а потом в Первин пробудился азарт. Никто ей ничего не подсказывал – и, видимо, потому, что Первин была теперь здесь единственным человеком, Рани начала ее слушаться. Через пять минут Первин даже оторвала взгляд от лошадиной гривы и стала озираться по сторонам. Когда они снова въехали в лес, она повнимательнее рассмотрела бунгало, которое заметила по дороге в деревню. На чугунных воротах висела медная табличка с надписью «Райское пристанище». Сквозь решетку ворот было видно большое, явно новое, оштукатуренное бунгало в модном неогеоргианском стиле.

За оградой просматривался обширный сад с аккуратно подстриженными деревьями и кустарниками – яркий контраст с буйством зелени в гостевом доме. Первин задумалась, кто может жить в этом доме. Размерами он вдвое происходил государственную резиденцию Колина, а для местного врача выглядел слишком шикарно.

Первин послала Рани вперед. Так они и двигались не спеша, но тут сзади раздался топот – кто-то стремительно скакал по узкой дорожке. Первин несильно, но отчаянно ударила кобылку в бок, сдвигая ее к краю дороги. Они едва успели посторониться: мимо пронеслась галопом рослая вороная лошадь. Первин ждала, что всадник приподнимет шляпу и поблагодарит ее за одолжение, но он этого не сделал.

Ей оставалось лишь сердито посмотреть ему вслед. Всадник был индусом, в джодпурах и пробковом шлеме. Для крестьянина слишком разряжен – наверное, землевладелец, хотя ехал он не из «Райского пристанища».

Через десять минут Первин добралась до гостевого дома и сразу увидела, как Рама уводит в конюшню того самого вороного коня. Закончив, он вернулся к Первин и придержал Рани, пока она слезала.

– Кто приехал? – Она решила не выказывать перед Рамой свою досаду.

– Государственный инженер. На ночь останется.

– Понятно. – Видимо, это и есть тот человек, с которым у Колина была назначена важная встреча – из-за нее он не смог сопроводить Первин в деревню.

– Сандрингем-сагиб уже пообедал. Я принесу вам ланч.

Смыв пыль от поездки, Первин села за стол на веранде; трапеза ее ждала скромная: миска дала, несколько тарелочек с зеленью, парата и чашка чая. Впрочем, все оказалось вкусно. Она поблагодарила Раму и ушла к себе еще почитать переписку с дворцом – в основном это были письма предыдущего политического агента и покойного махараджи Махендры Рао. Судя по письмам, Махендра Рао интересовался стоимостью строительства школы в деревне, в которой только что побывала Первин, а также предлагал построить там завод по переработке зерна, вместо того чтобы продавать урожай на сторону. Первин порадовалась, что натолкнулась на эти сведения: можно будет в разговоре навести на те же мысли обеих махарани.

В половине пятого раздались голоса. Она вспомнила слова Колина о том, что к ужину, возможно, приедут несколько местных. Как же они рано, досадливо подумала Первин. Не будет возможности расспросить Колина, почему планы покойного махараджи так и не осуществились.

У себя Первин сидела в сорочке и нижней юбке, на выход же надела чистую белую блузку с кружевом из Шантильи и фиолетовое патанское сари с каймой, где были вытканы зеленые попугаи. Быстро соорудила на голове прическу-помпадур. Старалась не прикасаться к жемчужному ожерелью, когда натирала кожу пахучим маслом нима – оно отгоняло комаров.

Выйдя на веранду, Первин обнаружила, что тиковый стол, за которым она завтракала и обедала, накрыт к чаю. Опираясь рукой на край стола, Колин стоял лицом к индусу, который проскакал мимо нее в лесу. Она узнала его по могучему телосложению, хотя он снял ездовой костюм и сменил его на бежевую льняную пару, очень похожую на ту, в которой был Колин.

Застучали каблуки, возвестив о прибытии других гостей. Первин обернулась на звук и увидела мужа и жену индусов – они доброжелательно улыбались. Муж – на вид ему было лет шестьдесят – выглядел щеголевато, поредевшие волосы блестели от черной помады, какую обычно носили мужчины куда моложе; одет он был в костюм из легкой шерсти, явно пошитый в Европе. Его спутнице было под сорок, ее облекало очень светло-розовое шифоновое сари – без каймы, а значит, ткань, по всей видимости, произвели во Франции. Голову дама оставила непокрытой, чтобы все могли любоваться ее короткой стрижкой – волосы доходили до подбородка. Подойдя ближе, Первин разглядела у нее в ушах крупные бриллианты, заметила, что глаза подведены, а губы накрашены вишневой помадой.

Колин шагнул вперед, чтобы пожать джентльмену руку. Потом повернулся к Первин.

– Знакомьтесь: Язад и Вандана Мехта. Владельцы большой фермы неподалеку отсюда. Первин – поверенный из Бомбея, завтра двинется дальше.

– Я сегодня проезжала мимо вашего поместья, очень красивое, – сказала Первин, всматриваясь в незнакомую чету.

Кожа у мужчины была светлая, нос крупный, крючковатый – такие часто встречались у иранцев-зороастрийцев, эмигрировавших из Персии за последние семьдесят лет; женщина совсем на него не походила. Кожа цвета пшеницы, точеные скулы, как у дравидов[18], миндалевидные глаза.

– Как приятно познакомиться с образованной женщиной! – произнесла миссис Мехта, и в выговоре ее слышались влияние Англии, Индии и чего-то еще. Может, Франции?

– Я только начала профессиональную карьеру, миссис Мехта, – уточнила Первин, которую смутило столь восторженное приветствие.

– Зовите меня Вандана. У нас здесь так мало жителей, Колин и Язад почти родня и обращаются друг к другу по имени.

Язад – имя парсийское, Вандана – индуистское. Для Первин межконфессиональный брак был такой же невидалью, как то, что они тут обращаются друг к другу по имени, как вот Колин.

– Посетительниц мы здесь видим очень редко, – вступил в разговор Язад Мехта, протягивая ей руку. – Да и то в основном англичанок с узкими носами. Дама с полноценным парсийским носом – приятный сюрприз.

Первин смущенно улыбнулась и попыталась собраться с мыслями. Решила заговорить на гуджарати и вставить для верности парсийское выражение.

– Мои родители будут плеваться сахаром, если я посмею обращаться к людям себя старше просто по имени. Можно я буду вас называть дядюшкой Язадом и тетушкой Ванданой?

– Разумеется, – тут же согласился Язад Мехта, но по-английски, после чего повторил то, что сказала Первин, – видимо, жена его не знала гуджарати. – Считайте, что мы – ваше горное семейство.

– Правда, меня «тетушка» как-то старит, – заметила Вандана с озорной искрой в красивых глазах. – Мне нравится сообщать, что мы только что отметили мой двадцать девятый день рождения.

– Двадцать девятый день рождения Ванданы мы уже отметили дважды! – с усмешкой сообщил Колин. – Первин, хочу также представить вам Родерика Эймса из инженерного департамента Индийской гражданской канцелярии. Роди работает в Пуне, но несколько раз в году приезжает к нам по делам.

– Добрый день, мадам, – с округлым валлийским выговором поздоровался мистер Эймс.

Первин подумала: ну прямо маскарад какой-то. Вот перед ней женщина с короткой европейской стрижкой, но индуска; парс, женатый на индуистке, а тут еще и мужчина с английским именем и фамилией, при этом по телосложению и масти – индус. А объединяет их всех добродушный англичанин, называющий остальных по имени.

– Рада знакомству, мистер Эймс, – произнесла Первин, решив все-таки не называть его по имени – он ведь сказал ей «мадам». – А какими именно инженерными работами вы занимаетесь?

– Моя основная специальность – электричество, но я учился и на строителя, – ответил он с нескрываемой гордостью. – Направляюсь в Лонавалу. Там возникли проблемы с дамбой.

Первин вспомнила, что на всю округу есть лишь один паланкин. А вдруг Родерику Эймсу он тоже понадобится? Ей представилось: вот он едет в британско-индийский город по государственному делу, а она из-за этого не сможет добраться до индийского княжества.

– И как вы собираетесь туда добираться?

– Прибыл верхом, так и дальше поеду. – Он бросил на нее косой взгляд. – Вы ведь тоже сегодня ездили верхом, верно?

– Совершенно верно, – холодно подтвердила Первин, решив не рассказывать во всеуслышание, что Эймс едва не снес ее с дороги. Ей совершенно ни к чему, чтобы ее здесь считали хрупкой и беспомощной.

– Роди отлично знает дорогу – он бывал тут много раз. И страх ему неведом, – вступил в разговор Колин. – Прошу садиться. Рама сейчас принесет напитки.

У стола Родерик Эймс выбрал себе плетеный стул на самом краю. Вандана извлекла из расшитой бисером сумочки портсигар из слоновой кости и золотую коробочку, украшенную аметистовым цветком в кольце из бриллиантов.

– Кому еще «Собрание»? – осведомилась она.

– Я к тебе присоединюсь, – сказал Язад, доставая из нагрудного кармана плоскую серебряную зажигалку.

Родерик Эймс вгляделся в открытый портсигар, который ему протянула Вандана, а потом покачал головой.

– Первин? – Вандана приподняла тонко выщипанные брови. – Вы ведь у нас дама утонченная, не так ли?

– Мне не очень нравится вкус табака. – Первин старалась говорить без осуждения.

– Парсы считают огонь священной стихией и хранят его чистоту. Поэтому не курят. – Язад бросил на Первин покровительственный взгляд и полез в портсигар за собственной сигаретой.

Первин это обидело: он как бы сообщал всем присутствовавшим, что она человек отсталый, скованный древними традициями.

– Нет, спасибо, – отказался Колин.

Первин удивленно взглянула на него. Перехватив ее взгляд, Колин пояснил:

– Когда я был коллектором, я курил «Плейерсы». Но Рама указал, что табак угнетает глубокое дыхание, необходимое для йоги. Я теперь почти не курю.

– Доктор Эндрюс курит трубку. Любой врач скажет вам, что курение полезно для здоровья, – возразила Вандана, выдувая вверх колечко дыма. – Я все детство любовалась тем, как мужчины наслаждаются трубками, сигарами, сигаретами. Считалось, что дамам достаточно жевать паан, но от него зубы у меня становились такого ужасного красного цвета! Так что в Париже я перешла на сигареты – и ни разу об этом не пожалела.

Первин решила сменить тему разговора. Бросив взгляд на Родерика Эймса, она заметила:

– Как мне показалось, основной источник света в Сатапуре – огонь. А есть надежда, что в княжество проведут электричество?

Ответа она ждала от инженера, однако вмешалась Вандана:

– Ах, как я об этом мечтаю! – Она воздела руки, будто бы взывая к божеству. – Вы, наверное, решили, что мы тут ужасно отсталые без электричества и водопровода.

– Вовсе нет, во многих частях Британской Индии та же ситуация, – возразила Первин и покосилась на Колина. – Просто в Британской Индии все решения принимает правительство. А в Сатапуре это прерогатива княжеской семьи, не так ли?

– Да. – Колин, который пока так еще и не сел, слегка покачнулся, будто не устояв на протезе. – Именно им принадлежат земля и все водоемы – так что, даже если бы Мехта захотели построить электростанцию на свои средства, им бы это не удалось.

– У меня по этому поводу вопрос. – Вандана кокетливо надула губки. Потом похлопала по пустому стулу с собой рядом и продолжила: – Садитесь-ка поближе. У меня к Колину вопрос из области географии – это же его специальность. Ведь водопад возникает из-за слияния множества ручьев, верно?

– Ну, чтобы ответить, географа не нужно! Это и ребенку ясно, – снисходительно заметил Родерик.

Вот он, значит, какой. Первин бросила на него леденящий взгляд в отместку за неуважение к Вандане, он посмотрел на нее с полным безразличием.

– Ручьи вытекают из водоемов, которые находятся к северу от Сатапура, – принялась рассуждать Вандана. – Не означает ли это, что вода не является собственностью правящего семейства? А значит, мы можем ее использовать по своему усмотрению?

Родерик сжал губы в тонкую линию.

– Не могу сказать. Прецедентов пока не было.

– А что вы скажете как юрист, Первин? – Колин пристально глянул ей в лицо. Это льстило, но и смущало: юристы всегда осмотрительны, если их вынуждают делать заявления на публике. С другой стороны, Первин представилась возможность показать Эймсу, что они с Ванданой не просто безделушки на камине.

– Тут все неоднозначно, – начала Первин. – Можно, конечно, пойти в суд и заявить о происхождении воды, но на это есть очевидный контраргумент: на строительство на землях княжества требуется официальное разрешение. То есть добиться права на использование земли можно, но строить электростанцию все равно не разрешат.

– Это вопрос к юристу-мужчине, – подчеркнуто произнес Родерик Эймс. – Женщины ведь не могут быть барристерами, верно?

– На данный момент я работаю поверенным в Бомбейском президентстве, – ответила Первин. – И в королевских судах нет запрета на то, чтобы дела представляли женщины-юристы. Первая женщина-поверенный в империи, Корнелия Сорабджи, эсквайр, выступала в судах нескольких княжеств.

– Изумительно! – Вандана стряхнула пепел со своей сигареты в стеклянную пепельницу. – И поскольку мы как раз в княжестве, мы можем нанять вас в качестве адвоката.

Первин заколебалась. Перспектива выглядела довольно заманчиво, но назревал конфликт интересов.

– На данный момент я представляю Колхапурское агентство. Но могу вам потом кого-то порекомендовать.

– Вандана, а почему бы вам просто не попросить разрешения у премьер-министра? – вмешался Колин. – Вы ведь ему родня.

Первин навострила уши.

– Так вы принадлежите к княжеской семье?

– Да еще бы! – бодро подтвердил Язад. – Моя жена едва не вышла замуж за покойного махараджу. Вот только я покорил ее сердце.

– Он преувеличивает. – Нарумяненные щеки Ванданы порозовели гуще прежнего. – Я вовсе не из княжеского рода. Но у моей семьи всегда были связи во дворце, и в детстве я проводила там много времени.

Родерик, сидевший на просторном плетеном стуле, вытянул ноги. А потом заметил серьезным тоном:

– Существует поверье, что правители Сатапура якобы обречены на раннюю смерть. Поддержав эту традицию, миссис Мехта превратилась бы в очень молодую вдову.

Первин уже знала, что махараджа умер от холеры, а его старший сын погиб на охоте. Хочет ли Родерик Эймс сказать, что были и другие трагедии?

– Поверье необоснованное, – тут же вмешался Колин. – Младший брат покойного махараджи князь Сваруп живет и здравствует в собственном дворце.

– Равно как и на бомбейском ипподроме, – добавила Вандана и потушила сигарету в пепельнице на чайном столике. – Если этого плейбоя и ждет ранняя смерть, то разве что в форме самоубийства из-за карточных долгов.

Первин всмотрелась в Вандану – та сидела с прямой спиной, расправив плечи и слегка выставив вперед подбородок. Скорее готова подскочить с места, чем расслабиться за коктейлем. Первин подумала, что прямолинейность Ванданы можно использовать в своих интересах: выведать у нее подробности внутренней жизни дворца.

– А где нынче вечером ваши дети? – поинтересовался у Ванданы Родерик, и, хотя он улыбнулся, Первин показалось, что в словах его сквозит намек: негоже женщинам вмешиваться в дела за пределами собственного дома.

– А у нас их нет, – запальчиво ответствовала Вандана. – Парсы четко дали Язаду понять, что не признáют в наших детях единоверцев, да и мои родичи – если они еще живы – последовали бы их примеру.

– Трудно выживать в этом мире без поддержки родных, – негромко произнесла Первин, которой в язвительном ответе Ванданы послышалась скрытая боль. Она заметила, что сэр Родерик Эймс покраснел и поглубже уселся на стуле, как будто не ждал подобного ответа.

– Ну, если серьезно, нам и без детей забот хватает. – Язад положил ладонь Вандане на поясницу, дотронулся до ее кожи. – Мы с женой познакомились в Париже, где оба прекрасно проводили время. Пожили в Лондоне, отдыхать ездили в Швейцарию. Все время кочуем с места на место, настоящие бродяги. Не выйдет из нас хороших родителей.

– А я тоже бывала в Париже! – Первин улыбнулась, демонстрируя свою солидарность. Она же сама пострадала от парсийского брачного права. Юристы решили, что у нее нет оснований для развода с Сайрусом, а значит, она не может снова выйти замуж. Так что материнство ей светит только в таком вот виде – стать опекуном махараджи и его сестры.

Появился Рама с серебряным подносиком, на котором стояли напитки. Мужчины и Вандана взяли бокалы с золотистой жидкостью, видом напоминавшей виски. Первин покачала головой и оставила последний бокал на подносе. Ей не хотелось слишком уж расслабляться.

– Можно мне лайм с сахаром?

– Сию минуту. – Рама кивнул и исчез.

– Ах, какая хорошая девочка, – хихикнула Вандана и от души отхлебнула. Проглотив, она продолжила: – Любимые мои места в Индии – славное наше «Райское пристанище» и наше прелестное бунгало в Бомбее. В Бомбее мы живем рядом с клубом «Виллингдон». Я там играю в теннис и езжу верхом в Королевском конном клубе Западной Индии. Вы ни в одном из них не состоите в членах?

– Мы состоим в трех парсийских клубах, но не потому, что занимаемся спортом. Мистри слишком медлительны для тенниса, а вот тарелку с бараньим дхансеком опустошают запросто.

Все рассмеялись, кроме Родерика: он таращился на дно своего бокала.

– Что-то не так, дружище? – фамильярно обратился к нему Язад.

Инженер передернул плечами.

– На мою зарплату чиновника членство в клубах не оплатишь. Я из Харагпура, где посещение Клуба железнодорожников считается привилегией.

Первин расстроилась. Она вовсе не собиралась выхваляться и только теперь поняла, как могли истолковать ее ответ на вопрос Ванданы.

– Вот-вот! – Колин бросил на Родерика сочувственный взгляд. – Я такой же обделенный. Из всех индийских организаций я записан только в библиотеки: Сэссуна и Азиатскую.

– Но я слышал, что вы председатель клуба Азиатской библиотеки, – подмигнул ему Язад. – А это уже немало!

– Всего лишь соучредитель, – поправил его Колин, будто смущенный этой похвалой. – «Строители будущего» – группа индусов и европейцев, мы встречаемся каждые две недели, слушаем лекции ученых – в основном индусов, иногда англичан, бывает, что и представителей других национальностей. Разумеется, большую часть лекций я пропускаю из-за удаленного места службы. Но до меня доходят слухи, что клуб превратился в место дружеских встреч, на которых можно свободно высказывать свои мысли. Вы слышали про «Строителей будущего», Первин?

Она покачала головой, однако сама идея ей понравилась – напоминало клубы, в которых она состояла в Оксфорде. Впрочем, тот мир для нее давно канул в прошлое.

– Сегодня вечер особенный, ведь с нами Первин, – заметил Язад. – Вот если бы был фотограф, чтобы это запечатлеть! И куда они все деваются, когда нужны?

– Благодарю вас. – Первин была искренне польщена. – Кстати, у меня есть с собой фотоаппарат. Ничего особенного, простенький «Кодак».

– Можно сфотографироваться на западной веранде, там свет лучше. Поспешим! – Колин встал из-за стола и жестом пригласил всех следовать за собой.

Первин сходила за фотоаппаратом, а когда вернулась, все уже собрались. С веранды открывался отличный вид: с одной стороны горы, с другой – крыло гостевого дома. Из-под одного из кустов за ними наблюдал красавец Хануман, как будто они были актерами, дававшими для него спектакль.

– Ну, вставайте в ряд! – распорядилась Первин.

– А как же вы, Первин? Вся суть фотографии в том, чтобы запечатлеть ваш приезд! – воскликнула Вандана.

– И Роди тоже, – поспешно добавил Колин. – Ты почему не с нами?

– Ни к чему это. – Родерик Эймс стоял в нескольких метрах от Мехта и Колина. – При этом инженер уж как-нибудь управится с фотоаппаратом. Я с удовольствием вас сфотографирую.

– Но вы же тоже гость, мистер Эймс. Вы должны быть на снимке. – Первин отметила, что Мехта с ним почти не заговаривали, даже до его замечания по поводу водопадов. – Может, нас Рама сфотографирует?

Слуга неприметно стоял в тени веранды. На зов Колина он подошел ближе, Первин показала, как сфокусировать аппарат и щелкнуть затвором. Они приняли позы – Эймс скованно стоял справа от Колина, и вид у него был такой же недовольный, как и все это время.

Отвернувшись от него, чтобы посмотреть в объектив, Первин подумала, что инженер ведет себя довольно странно. Родерик родом из бенгальского города Харагпура, известного тем, что там изготавливали и ремонтировали поезда Британской Индийской железной дороги – выполняли эти работы в основном англо-индусы. Схема найма, использовавшаяся на железной дороге, вызывала сильное недовольство у стопроцентных индусов: им доставался один лишь неквалифицированный труд. При этом, поскольку у англо-индусов была своя сфера деятельности, они ею и занимались. Если Родерику удалось получить государственную инженерную должность, значит, он завоевал не одну стипендию и проявил исключительное трудолюбие. Причем там, где он учился, его скорее всего избегали белые и презирали индусы.

Сделали две фотографии, после чего группа распалась. Первин отнесла фотоаппарат к себе в комнату, вернулась и обнаружила, что все расселись на веранде вокруг карточного стола.

– Как вы собираетесь попасть во дворец? – поинтересовалась Вандана.

– В паланкине, если его починят. – Первин рассказала про поломку паланкина в Лонавале. – Хотелось бы, конечно, верхом.

Язад покачал головой.

– Рядом с гостевым домом местность нормальная, но дальше к югу в лесах довольно небезопасно.

– Ой, ну тебя, что ты говоришь! – резко оборвала его Вандана. – Вечно ты волнуешься по пустякам!

– Прошу вас, расскажите про этот лес. – Первин подалась вперед на плетеном кресле, которое ей было явно великовато.

– Там несколько раз видели каких-то чужестранцев. – Язад понизил голос и подпустил в него драматизма. – Возможно, их разыскивают власти Британской Индии. В лесу они живут, потому что там их никто не поймает.

– А есть надежные свидетельства их существования? – с сомнением спросила Первин.

– Безусловно, – подтвердил Язад и хлопнул себя по пиджаку, куда уселся комар. – Я их однажды сам видел. Ехал верхом и напоролся на них – они искали пищу. Один тут же бросился в погоню, схватил лошадь за повод. Другой взмахнул кинжалом – ну прямо чистая сцена из «Тысячи и одной ночи». Они вытащили у меня двадцать рупий наличными и чековую книжку. Правда, ни одного чека в Бомбейский банк не предъявили.

Первин подумала: странно, что Вандана не переживает по поводу опасности, которой подвергся ее муж. Может, она его попросту не любит? Первин бросила на Вандану взгляд – та явно была очень занята, поправляла на левом безымянном пальце кольцо с крупным бриллиантом.

– Что ж вы мне не сообщили? Я бы это вставил в отчет! – укорил его Колин. – Мне и так почти нечего сообщить в агентство.

– Честно говоря, мне несколько не по себе, – созналась Первин, устремляя взгляд на зеленые склоны за садом. А что, если за ними оттуда наблюдают?

Колин вдумчиво посмотрел на нее.

– Скорее всего, случай с Язадом был отдельным эпизодом. Я дважды ездил во дворец и никого не видел. Кроме того, я позаботился о вашей безопасности. Четыре носильщика понесут паланкин, и будут еще четверо на смену, причем с оружием. И с вами будет Лакшман!

Первин трудно было понять, почему Колин так расхваливает ее угрюмого сопровождающего. Она язвительно поинтересовалась:

– Лакшман что, наделен особыми способностями?

– В определенном смысле, – кивнул Колин. – Он не нуждается в оружии. Его уважают как старшего, и он знает здесь все стежки-дорожки.

– Да, мы нанимали его для транспортировки своих гостей, – подтвердила Вандана. – При этом Лакшман робеет перед чужаками. Он будет очень доволен, если вы попросите отнести вас в положенное место, чтобы оставить там приношения.

– Приношения? Кому? – По спине у Первин побежали мурашки. Оставалось надеяться, что речь не идет о настоящем жертвоприношении.

– Араньяни. – Это имя Вандана произнесла медленно, явно понимая, что Первин слышит его впервые. – Она – мать-покровительница всех лесных зверей. Местные устраивают в ее честь пуджу[19] перед началом сезона дождей. Ее почитают по всей Индии, но здесь известно, что именно она властна над дождями: если дождей выпадает особенно много и с наводнениями, значит, кто-то обидел какого-то зверя.

– А что, мало поклоняться основным богам и богиням, тем более что у некоторых из них сильно больше двух рук? – с усмешкой произнес Родерик.

Первин подозревала, что он христианин, но в любом случае шутка выглядела неуместно в смешанной компании. Разве Эймс не понимает, что люди с уважением относятся к собственным верованиям? Она бы никогда не позволила себе ничего подобного при индуисте.

Вандана, однако, ограничилась легкой улыбкой.

– Чем больше богов, тем лучше. Места у нас безлюдные. Я вот жалею вас, христиан: у вас всего один бог, чтобы ему молиться. Как он может услышать всех?

– У нас с вами, Первин, та же беда, не так ли? – Язад тихо усмехнулся. – Именно поэтому я слушаюсь советов Ванданы и, проезжая мимо святилища Араньяни, каждый раз оставляю там несколько рупий. Полагаю, она самая состоятельная одинокая дама во всем Сатапуре.

Первин заметила, с какой беспечностью Язад относится к индуизму, да и к родной зороастрийской вере. Впрочем, если он женился на иноверке, его наверняка изгнали и из семьи, и из агьяри.

– А я никогда не видел в этом так называемом святилище никаких монет, – передернул плечами Родерик. – Араньяни или кто-то еще сложили их себе в карман.

– Ну, если вы не видели монет, это не повод не оставлять приношений, – произнесла Вандана. – Может, именно защита Араньяни и хранит путников от нападений этих бандитов. Первин, отвезите завтра Араньяни несколько сластей, да и несколько монет.

Первин еще раз взглянула на горы – солнце садилось, и они меняли цвет. Выглядело очень красиво. Да, она нервничала, но предчувствовала, что ей понравится передвигаться по незнакомым местам, через горные джунгли.

Язад осушил второй бокал и жестом попросил Раму наполнить его снова.

– А когда мы возьмемся за карты? Вы ведь для этого нас пригласили, Колин!

– Верно, но вы еще об этом пожалеете. В Оксфорде у Первин была репутация опытного игрока, – сказал Колин и подмигнул.

Первин закатила глаза, пытаясь понять, почему он так отчетливо помнит вечер, про который сама она давно забыла.

– Это преувеличение, – поспешно возразила она. – Да и вообще, нас только пятеро, так что сыграть в бридж не получится.

– Я могу и так посидеть, – предложил Родерик Эймс. – Картежник из меня никакой.

– Ну уж нет. Раз вы здесь, будете играть – скоро появится доктор Эндрюс, будет вам шестой. – Вандана перевела взгляд с Эймса на стену гостевого дома. – А обязательно играть в бридж? Можно и в паплу. Для этого не нужно четное число игроков.

– Я в последний раз играл в паплу с бабушкой. Но почему бы и нет? – сказал Язад с усмешкой, которая начинала действовать Первин на нервы.

И все равно лучше уж общество Язада, чем Родерика Эймса.

Интересно, почему инженер явно не вписывается в компанию? – гадала Первин. Он чиновник на государственной службе, имеет полное право останавливаться в гостевом доме, да и Колин обращается с ним как со старым добрым другом. И тем не менее Родерик Эймс подчеркнуто держится в стороне от остальных. Возможно, дело в его англо-индийском происхождении: он не индуист, не парс, не англичанин – и при этом небогат.

В Индии предрассудки не сводились к тому, что белые управляют индусами. Та же зараза распространилась и на местных: у них возникла своя иерархия в зависимости от цвета кожи, религии, родного языка. Первин знала: если у уроженца Индии смуглая кожа и английская фамилия, пересуды вокруг него будут бесконечными.

7

Разыграть свою карту

Первин всегда считала, что за карточным столом открывается окно в душу. И действительно, через четверть часа после того, как Колин сдал карты, вся задушевность с Язада слетела и стал заметен его взрывной темперамент. Вандана играла рассеянно, ходила как придется и постоянно бомбардировала Первин вопросами по поводу разных людей из бомбейского света. Родерик Эймс, вопреки своему заявлению, что карты его не интересуют, игру знал хорошо и действовал умело – в ответ на его ходы Язад только хмурил брови.

Колину же, похоже, было решительно все равно, выиграет он или проиграет: бокал он к губам подносил реже, чем его гости, и время от времени бросал лукавый взгляд на Первин. Она все пыталась разгадать смысл этого взгляда.

Вдруг снаружи залаяли собаки, и Первин инстинктивно вздернула плечи. Вошел Рама в сопровождении сутулого джентльмена-европейца. Тот был почти лыс, лишь венчик рыжих волос обрамлял макушку, светлую кожу испещрили красные крапинки и веснушки. Маленькие глазки были водянисто-голубого цвета. Трудно было сказать: то ли он рано состарился под жарким солнцем, то ли уже перевалил за семьдесят. В любом случае выглядел он не слишком могучим.

– Добрый вечер, доктор Эндрюс! – Язад поднялся и с ироническим почтением поклонился эскулапу, одетому в сильно помятый саржевый костюм. – Вот и явился наш карточный чемпион. Боюсь, мы начали без вас – получается не игра, а черт знает что.

– Неважно. Продолжайте. – Врач опустился в кресло подальше от стола.

Колин положил на стол свою талью, налил чаю в чашку, отнес гостю.

– Вы, видимо, устали после длинного дня.

– Еще двое детей умерли от холеры, – сказал врач, с благодарным кивком беря в руки чашку.

– А Первин сегодня была в деревне! – заметила Вандана, с тревогой глядя на гостью. – Вы потом принимали ванну?

– Я… – Первин замялась, потому что не привыкла обсуждать столь личные вопросы в присутствии малознакомых людей. – Я обтерлась губкой перед вашим приездом. Мне никто не сказал, что в деревне есть больные.

– Признаков эпидемии пока не заметно, однако осторожность не повредит. – Доктор Эндрюс посмотрел на нее, нахмурившись. – А вы кто? По каким делам в этих краях?

Вмешался Колин:

– Мисс Первин Мистри – юрист на государственной службе, она направляется во дворец. Ее прислало Колхапурское агентство, и я очень этому рад.

«Юрист на государственной службе» было некоторым преувеличением, однако Первин решила не спорить. Зато она теперь знала, как ей лучше рекомендоваться.

– Если собираетесь во дворец, вы должны быть совершенно здоровы. – Доктор Эндрюс бросил на нее внимательный взгляд. – Там и так уже настрадались. Нельзя их заразить.

– Давайте все в качестве меры предосторожности вымоем лицо и руки, – предложил Колин. – Рядом со столовой есть ванная комната. Рама подаст ужин пораньше, если вы голодны.

– А как же карты? – воспротивился Язад.

– Как по мне, я готов закончить прямо сейчас, – сказал Колин. – Что можно выиграть в карты?

Вандана погладила мужа по плечу.

– Слишком часто мы проводим вечера за картами, потому что больше нечем заняться. Такого общества здесь не собиралось с прошлой весны! Давай возьмем от него все, что можно.

Первин совсем не удивилась, когда на стол поставили жареную курятину. Но прежде Рама подал охлажденный томатный суп, а еще рис, два вида маринованных овощей, картофельное карри и дал. Открыли две бутылки вина: кларет того же года, что и накануне, и шампанское. Воду не пил никто, кроме доктора.

– Мой повар обучался в отеле «Тадж-Махал» в Бомбее, – похвасталась Вандана Первин. – Не хотите навестить нас завтра? Накормлю вас завтраком или ланчем, как скажете.

Первин замялась.

– Было бы замечательно, но я, скорее всего, уеду рано утром.

– Туда пути три часа. Выезжать в самую рань не обязательно. – Вандана задумчиво потягивала шампанское.

Первин ее замечание удивило.

– Так вас совсем не пугают бандиты, которые ограбили Язада?

– Не пугают, и я не единственная дама, которая ездит верхом по лесу! – Вандана победоносно глянула на мужа. – Пусть эти бандиты только попробуют ко мне сунуться! Да в мои времена и не было никаких бандитов. Все любили ездить во дворец. Там было весело и оживленно.

Первин, несколько воспрянув, попросила:

– А вы не расскажете мне про махарани?

– Разумеется! – Вандана положила вилку и нож и подалась вперед, явно радуясь возможности посплетничать. – Вдовствующая махарани – ее все называют раджмата[20] – была очень властной. Всех нас наставляла, как надо себя вести, даже тех, кто обречен всю жизнь оставаться в стенах дворца. Именно от нее я узнала о важности приметных украшений. Мне она в качестве приметы посоветовала бриллианты. Отличная мысль!

– И для тебя, и для месье Картье, – вставил Язад и рассмеялся собственной шутке. – Якобы даже на портсигаре должны быть бриллианты.

Почти все драгоценности, подаренные ей на свадьбу пять лет назад, Первин продала, чтобы заплатить за обучение в Оксфорде. Она улыбнулась и заметила:

– Боюсь, единственное мое приметное украшение – наручные часы. Я путешествую налегке.

Вандана потянулась и постучала по стеклу часиков Первин.

– «Лонжин». Недурно.

Первин, слегка обидевшись, попросила:

– А не могли бы вы подробнее описать характер вдовствующей махарани?

– Ужасно строгая! Если мы, дети, кричали и носились по зенане, она вечно нас ругала. Зато щедра на подарки. – Подавшись вперед, Вандана осведомилась: – Какие вы ей подарки привезли?

Подарки? Об этом и речи не было.

– У меня ничего нет. Я…

– Без подарков нельзя, – отрезала Вандана, наморщив лоб. – Колин, расскажите ей, что с вами произошло!

Колин ловко смешал рис с далом, а потом ответил:

– В прошлый свой визит я привез жестянку печенья из «Фортнум и Мейсон». Но печенье отвергли, оно вернулось со мною обратно.

Вандана театральным жестом швырнула салфетку на стол.

– Скорее всего, именно из-за этого бестактного подарка вас и не приняли!

– Да неужели? – ошарашенно спросил Колин.

– Безусловно. Именно поэтому она и попросила вас рассказать еще раз! – пошутил Язад.

А вот Первин, которая и жестянкой с печеньем-то не запаслась, было совсем не смешно.

– Думаете, засахаренные кешью, которые я купила в деревне, не подойдут?

– Только не чикки. Они к зубам прилипают! – заявила Вандана и передернулась.

– А травы от Рамы? – подмигнул Язад.

Первин его слова озадачили.

– Вы предлагаете отвезти им в подарок травы, которые используют в качестве приправ? Вряд ли махарани сами готовят пищу.

– Нет, я имею в виду лечебные травы, – поправил ее Язад. – Здесь есть травы, которыми пользуются индийские целители, и они очень хорошо растут в сезон муссонов. Все знают, что Рама владеет даром исцеления и умеет собирать травы, верно?

– Он научил меня опознавать брахми и ашвагандху, – вставил Колин. – А еще есть очень красивый кустарник, который растет буквально повсюду, называется датура[21]. Цветочки такими раструбами, они приглушают даже самую беспощадную боль. Он мне несколько раз делал из них отвар.

– Кажется, я видела этот куст у веранды, когда утром ходила гулять. – Первин посмотрела через весь стол на Раму, который стоял в тени у дверного проема. – Это и есть датура?

– Да. Только несведущим к ней нельзя прикасаться. – Голос Рамы прерывался. – Семена могут убить.

– Он прав! – подтвердила Вандана, отправляя в рот последнюю вилку картофельного карри. – Но привозить во дворец лечебные травы неуместно. Даже если вы привезете хорошие, они заподозрят в них отраву!

– Не очень-то я верю в целительные свойства этих трав. – На лице доктора Эндрюса читалось неудовольствие. – Растения растут на разной почве. Дозировку не проконтролируешь.

– Тогда сбережем мысль Язада на будущее, – предложил Колин. Тарелка его опустела, глаза поблескивали. – Я придумал одну вещь. У меня есть нераспакованный ящик с книгами, который доставили до начала муссонов. Полагаю, детские книги там есть тоже. Вот и выберете подарки для князя и княжны.

– Что думаете, Вандана? – Первин очень не хотелось ехать с пустыми руками.

Вандана склонила голову набок, подумала.

– Это приемлемо, если книги совершенно новые и заграничные. А что до махарани, вам могу помочь я. У меня еще не распакованы чемоданы после последней поездки в Европу, там полно прелестных безделушек.

– Нет, я не могу брать вещи у вас. – Первин разволновалась, хотя и была уверена, что Вандана сделает самый правильный выбор.

– Да вы не переживайте, – вмешался Колин, приязненно глядя на Вандану. – Благодарю вас, Вандана.

– Договорились! – Миссис Мехта хлопнула в ладоши. – Приезжайте ко мне завтракать, заодно расскажу вам подробнее про дворец.

– А в каких вы отношениях с обитателями дворца? – спросила Первин. Лучше не упоминать Вандану во дворце, если у нее сомнительная репутация, а судя по обилию косметики и крашеным волосам, так все и было.

– Она князю двоюродная, – сказал Язад, которому явно делалось не по себе, когда его исключали из разговора. – Часто бывала там в детстве. Но теперь жена моя скорее выбросит свои драгоценности к павлинам, чем переступит порог дворца. Я ей не раз говорил: кто старое помянет… Но она не желает иметь с ними ничего общего.

– Ваши родители расстроились, что вы не вышли замуж за махараджу? – предположила Первин.

Вандана посмотрела на канделябры на столе, будто выискивая в пламени ответ. И после паузы заговорила:

– Да, расстроились. Но мне такая жизнь больше по душе. Больно оно надо – становиться индийской царицей! Попадете в Сатапурский дворец – сама увидите, какую затворническую жизнь ведут мать и вдова покойного махараджи. Сидят в этой зенане с того самого дня, как вошли в нее невестами, и до самой смерти. Да, княгиням дарят драгоценности – но какая от них радость, если ты не выходишь из дома? А вот махараджа может ездить куда пожелает.

– Некоторые махарани отказываются от пурды и путешествуют, – заметила Первин. – Например, Сунити, махарани Кох-Бехара. Она вращается в лондонском свете. А ее дочь Индира, насколько я знаю, известная светская дама.

– Встречала я этих дам из Кох-Бехара, когда путешествовала по Европе. – Вандана провела ладонью по блестящим волосам, лежавшим почти неподвижно. – Такую свободу можно обрести только в том случае, если вдовствующая махарани не держит девушек, входящих в семью, в большой строгости. Но здешняя махарани очень властная. И вдова покойного махараджи, Мирабаи, всегда была у нее в подчинении.

Первин очень заинтересовал этот рассказ.

– А как вы полагаете, махарани Мирабаи добровольно соблюдает пурду?

Вандана пожала плечами.

– В жизни ее не видела. Но она родом из Бхора, родители давали ей некоторую свободу. Насколько я знаю, в пять лет ей подарили охотничью винтовку, и она каждый день ездила верхом. А пурду стала соблюдать только в Сатапуре.

– По вашим словам выходит, что все махарани Сатапура живут будто в тюрьме, – заметил Родерик. – А ведь большинство женщин только о том и мечтает, чтобы кто-то исполнял все их желания.

– Мечтать не вредно, дорогой! – откликнулась Вандана, и все рассмеялись.

Родерик густо покраснел.

– Пурда – это не привилегия, а жизнь, полная ограничений, – бесстрастно произнесла Вандана. – Махарани обязана ездить на поклонение в семейный храм – до него несколько километров, – но и туда ее везут в закрытом паланкине. Никому не дозволено видеть ее лицо.

Колин откинулся на спинку кресла и негромко произнес:

– Насколько мне известно, пурда – распространенный обычай у магометан, но почему ее соблюдают и индуисты?

– У нас, индуистов, есть укоренившееся представление, что соприкосновение с низшими кастами вредоносно, – произнесла Вандана, поворачивая к нему лицо куда более серьезное, чем раньше. – Именно поэтому неприкасаемых не допускают в храмы, а многие брамины выходят из себя, даже если тень человека низшей касты падает им под ноги. Вторая причина в том, что, если никто не знает махарани и княжон в лицо, у них больше шансов остаться в живых, если во дворец проникнут враги.

– Гандиджи, выступая в Бомбее, защищает права неприкасаемых, – заметила Первин. – И у нас теперь уже не то общество, где один король пытается отнять трон у другого.

– Так речь не о королях, а о князьях, – вставил Родерик. – Правителей княжеств называют этим словом, потому что они подданные Георга V, нашего короля и императора.

Первин задела его неуместная поправка. Однако именно благодаря Родерику она вспомнила, что вряд ли разумно упоминать имя Мохандаса Гандиджи в официальном месте. Нужно срочно сменить тему. Первин посмотрела на врача, который едва ли не дремал в своем кресле. Вот бы задать ему прямой вопрос касательно гибели князя Пратапа Рао и его отца. Но это слишком деликатная тема, не для прилюдного обсуждения. Первин заговорила как можно уважительнее:

– Доктор Эндрюс, было бы интересно узнать, каково это – заниматься медициной в независимых княжествах. Кто вам платит, где ваш кабинет?

Доктор Эндрюс поднял голову и ответил:

– Я сотрудник Индийской медицинской службы, нахожусь в подчинении у Колхапурского агентства. Живу и работаю в небольшом бунгало рядом с деревней. Половину здания занимают приемная, операционная и палата для тех, кто нуждается в круглосуточном наблюдении. При мне две медсестры и еще несколько помощников. В Индии я с 1885 года, мне случалось работать одному, так что я очень признателен махарадже за дополнительную финансовую поддержку.

– А ваши сотрудники – индусы? – Первин заинтересовала возможность того, что здесь можно зарабатывать иначе, чем крестьянским трудом.

– Да, и они постоянно твердят, что я должен применять травы Рамы, а не нормальные медикаменты. – Доктор вздохнул. – Некоторое время у нас работала сестра-ирландка, но она не выдержала жизни в такой изоляции.

– Мы с Язадом приглашали ее к себе в поместье, но она так и не приехала. Видимо, слишком много о себе мнила и не желала общаться с индусами. – В голосе Ванданы звучала обида.

– А может, ее просто смутило ваше общественное положение? – мягко предположил Колин.

– А, так вот в чем она вам втайне призналась! А вам-то она нравилась, Колин! – отрывисто произнесла Вандана.

Колин покраснел.

– Не играю я в такие игры, Вандана.

Первин удивилась, что ощутила то же краткое, но острое чувство досады, как и раньше, когда размышляла о том, останавливаются ли в гостевом доме другие одинокие женщины. Не будь это совершенно непредставимо, она приняла бы собственную реакцию за ревность.

Доктор Эндрюс встал, придвинул свой стул к столу.

– Я не охотник до сплетен. Поеду, мне завтра работать с раннего утра.

У Первин упало сердце. Если доктор уедет, не удастся расспросить его про смерти во дворце. Она сложила салфетку и поднялась.

– Позволите с вами пройтись, доктор Эндрюс? Снаружи очень темно.

– Нет нужды, – отрывисто ответил доктор. – Я возьму лампу в конюшню.

– Вот и отлично! Пройдусь с вами, а потом принесу лампу обратно. – Первин твердо решила переговорить с доктором и вышла с ним вместе, проигнорировав озадаченное выражение на лице у Ванданы.

Первин думала, что снаружи стоит тишина, однако их встретила какофония звуков: шорохи насекомых, далекое завывание – мелкие кошки или крупные? Они зашагали по заросшей мхом тропинке, пес Дези бежал рядом с Первин.

– Что за бред вы затеяли? – Похоже, доктор Эндрюс сильно сердился. – Вас беспокоит что-то по здоровью?

– Нет-нет, – торопливо ответила Первин. – Просто я хотела бы знать подробности вскрытия тел покойного махараджи и его старшего сына.

– В высшей степени странная просьба. Зачем? – Голос зазвучал жестко.

Первин, стараясь не выдавать обиды, пояснила:

– Мне предстоит посетить дворец по поручению Колхапурского агентства. На мой взгляд, кончина правителя и его преемника в течение менее чем одного года настораживает.

Доктор был мал ростом – метр шестьдесят с небольшим. Но тут будто вырос и посмотрел на Первин сверху вниз.

– Речь идет о конфиденциальных сведениях.

Таким тоном судья выносит порицание адвокату.

– Правительство поручило мне принять решение касательно будущего махараджи, – пояснила Первин. – Если существует вероятность того, что старшего брата убили, это веский повод отправить младшего за границу.

– Князя Пратапа Рао убил зверь, не человек. Разве Колин вам об этом не сказал?

– Сказал, но как вы объясните тот факт, что между гибелью махараджи и его сына прошло всего одиннадцать месяцев?

Как будто подчеркивая важность вопроса, Дези заскулил и поднял на доктора глаза.

– Обычное совпадение. – Доктор заговорил мягче: – Махараджа Махендра Рао заразился смертельной болезнью после посещения деревни, где как раз начиналась эпидемия холеры. От того же недуга погибли и двое слуг, которые за ним ухаживали. Переболели и другие слуги и члены семьи, но им помогли лекарства.

Первин пристукнула комара у себя на локте.

– Да, это трагедия. А что вы можете сказать о гибели старшего брата князя Дживы Рао? Мистер Сандрингем описал ее лишь в общих чертах, но я нашла в документах, которые он мне показал, несколько подробностей.

Доктор с укором сжал губы. Помолчав, сказал:

– Князя загрыз тигр или леопард. Про такое не рассказывают при дамах.

– Если тело было сильно изуродовано, как его опознали? У вас не осталось сомнений? – гнула свое Первин.

– А кто еще это мог быть? На молодом махарадже и его дяде, князе Сварупе, были одинаковые сапоги с княжеской эмблемой. Те же сапоги нашли и на теле. Одежды почти не осталось, но, судя по обрывкам ткани, речь шла о том самом ездовом костюме, который мальчик надел утром. Я знал и параметры его тела, и цвет кожи – я же был его врачом.

Первин вгляделась в темноту, подумав, что доктор говорит дело.

– Понятно. А какие обстоятельства привели к его смерти? Как так – леопард утащил ребенка, и никто не вмешался, не застрелил зверя?

– А так, что махараджа был очень своеволен. Участники охоты мне сказали: мальчик сильно переживал, что зверя может застрелить не он, а его дядя – опытный охотник. Махараджа устроил скандал и настоял на том, чтобы вооруженным на охоту ехал он один. Да, его учили, но много ли опыта у тринадцатилетнего ребенка? – Врач вздохнул, перекинул фонарь в левую руку – похоже, правая у него болела. – Все остальные обязаны были подчиняться его прихотям. Вот и пошли с голыми руками, хотя в седельных сумках было оружие.

– Дайте мне фонарь. – Первин протянула руку, и врач передал ей свою ношу. – Но ведь леопарды очень осторожные звери, верно? Почему этот вышел на открытое место?

– Мне кажется, мальчик слишком к нему приблизился. Зверь его увидел и разъярился.

– Кто сообщил вам все эти подробности? – спросила Первин, только сейчас заметив, что латунная ручка фонаря довольно сильно нагрелась.

– Тот же самый дядя правителя, о котором я вам уже говорил: князь Сваруп, который долго и безуспешно его искал. Подтверждение его рассказа я получил при отдельной беседе с мистером Басу, наставником князя, и этим типом, который исполняет роль придворного шута.

Металлическая ручка ощутимо жгла ладонь, но Первин ее не выпускала – не хотелось отвлекать врача.

– Какой ужас – смотреть, как ребенка тащит прочь зверь!

Доктор склонил голову набок, будто обдумывая ее вопрос.

– Свидетелей не было. Охотники поняли, что мальчик уехал вперед, а потом просто его потеряли. И аристократы, и грумы провели в поисках всю ночь, потом им на помощь прислали дворцовую стражу. На следующее утро князь Сваруп обнаружил останки мальчика. Именно он принес тяжелую весть во дворец. С тех пор я постоянно тревожусь за здоровье махарани Мирабаи.

– Какой кошмар. – Первин волновалась все сильнее, ручка фонаря становилась все горячее. – Если у махарани Мирабаи проблемы со здоровьем, об этом нужно сообщить властям. Она, по сути, регент после кончины мужа.

– Я уже два года ее не видел, но, судя по сообщениям, она страдает меланхолией.

– В каком смысле? – не без скепсиса спросила Первин. Меланхолией принято было объяснять все, от алкоголизма до необщительности, особенно если речь шла о женщине.

– До смерти мужа она ездила в гости к другим княжеским семействам, пользуясь пурда-каретой. Появлялась на официальных мероприятиях – разумеется, под вуалью. Теперь – нет. Говорят, что она не отпускает от себя ни князя Дживу Рао, ни княжну Падмабаи. Не принимает посетителей, даже не ходит молиться в дворцовый храм. Я слышал, что отношения со свекровью у нее натянутые.

– А откуда у вас все эти сведения? – Эти слова Первин произнесла торопливо, потому что ручка стала совсем уж горячей, а кроме того, она услышала, что кто-то еще вышел из бунгало и расхаживает по веранде.

Врач кашлянул и ответил:

– От Оуэна Маклафлина, последнего сатапурского агента. У него были тесные связи с рядом придворных, в том числе и с нынешним премьер-министром князем Сварупом, которого он и назначил на эту должность.

У Первин осталось множество вопросов, но время почти истекло.

– А существует какое-то современное лекарство от меланхолии? Я бы отвезла его во дворец.

– Если бы! – ответил врач. – Нет такого лекарства, как и лекарства от холеры.

Первин поставила лампу на дорожку, понимая, что более доктору ее помощь не нужна. Похоже, руку она все-таки обожгла.

– Может, еще появится.

Врач перевел взгляд с лампы на нее и качнул головой.

– Не привыкли вы к тяготам жизни в мофуссиле. Тревожно мне, выдержите ли вы это путешествие. – Он помолчал. – А руку обмотайте тканью, смоченной в холодной воде.

Первин задели его слова, а еще она ругала себя за то, что все-таки слишком долго продержала в руке лампу.

– Ожог несерьезный.

– Получите серьезный, если будете задавать слишком много вопросов. Это то, что мне сказали по ходу последнего визита во дворец. – В тихом голосе звучала зловещая нотка.

Это что, угроза?

– У юристов работа такая – задавать вопросы. Именно поэтому меня и наняли в Колхапурское агентство.

Врач запустил руку в переметную сумку и вытащил оттуда маленький незажженный фонарик – ручка была обмотана кожей. Отодвинув шторку, он достал изнутри свечку и прижал фитиль к нагревшемуся фонарю, стоявшему на земле. Когда фитиль вспыхнул, врач пробормотал:

– Очень сомневаюсь, что в Сатапурском дворце вы узнаете больше, чем узнал я.

Видимо, и он задавал вопросы касательно этих смертей – и ему указали на дверь. Вот откуда его обиженный тон. Отбросив все нараставший скепсис, Первин произнесла:

– Благодарю вас за этот разговор. Спокойной ночи, доктор Эндрюс.

– Спокойной ночи, мисс Мистри. – Он с неожиданной легкостью вскочил в седло, жестом попросил ее передать ему его фонарик. – И как бы оно там ни было – удачи!

8

Между строк

Доктор ускакал, и ночь черным шелковым покрывалом сомкнулась вокруг Первин. Внутри всколыхнулся былой страх – она заперта в тесном темном пространстве, дыхание перехватило. Первин подумала, каково было князю Пратапу Рао, когда он нагнал леопарда, которого собирался убить, и сам оказался добычей. Может, зверь ласково его облапил на миг, прежде чем погрузить в плоть зубы? Она слышала, что крупные кошки так поступают, чтобы жертва успокоилась и не трепыхалась.

От мыслей про все эти ужасы Первин отвлекли перестук каблуков и голос Ванданы.

– Первин, если вы там, откликнитесь! – Вдалеке запрыгал свет фонаря. – Мы вас повсюду ищем!

– Тут я! – Выкрикнув эти слова, Первин поняла, что ведет себя как школьница.

– Выходит, доктор уехал? – спросила Вандана. Рядом с ней стоял Язад, Первин обратила внимание, что в руке у него такой же металлический фонарь, но держит он его перчаткой.

– Да. – Хорошо еще, что они не прервали их напряженный разговор.

– Вот и отлично. Утром завтракаем вместе. Приезжайте в любое время – главное, не забудьте!

– Хорошо. – Первин решила, что заранее продумает, какие вопросы задать. – Темнота какая. Вам не опасно ехать домой?

– Дорогу мы знаем, и грум из гостевого дома пойдет впереди с фонарем. Правда, может, он уехал с доктором.

– Нет. Доктор Эндрюс был один.

Мохит, мальчик, который утром помогал ей сесть верхом, вышел из тени и вежливо обратился к ним на маратхи:

– Сагиб, мемсагиб, привести вам лошадей?

А Первин-то думала, что поблизости никого нет. Она вгляделась в Мохита, гадая, много ли он понял из их с доктором Эндрюсом разговора. Остается надеяться, что недостаточно, чтобы разнести слухи по деревне.

– Главный вопрос, найдете ли вы дорогу через сад до веранды, – сказал Язад. – Раз уж мы вас отыскали, нужно вернуть вас Колину. Он очень хотел, чтобы вы попробовали пудинг, а потом отобрали детские книги.

– Веранду же отсюда видно, – вскинулась Первин. Не нравилось ей, когда с ней сюсюкают. – И вообще, вон кто-то идет с фонарем.

Единственное, что ее расстроило, – в приближающемся пятне света виднелся силуэт Родерика Эймса, а не Колина.

– Увидимся с утра пораньше! – попрощался Язад.

– Спокойной ночи. – Первин передала фонарь, о который обожгла руку, Мохиту, чтобы тот его убрал.

– О чем вы разговаривали с доктором? – Голос Эймса звучал повелительно, как будто она нарушила какие-то негласные правила.

Допустим, мальчик с конюшни и догадался, о чем речь, но у Первин не было никакого желания что-то рассказывать Эймсу. Она размашисто зашагала по тропинке в сторону веранды и ответила на ходу:

– Я пожелала доктору спокойной ночи, как и супругам Мехта. Наверное, нужно того же пожелать и вам.

– Да, вы бы ложились, – заметил Родерик. – Завтра вас ждет очень утомительный день.

Первин бросила на него сердитый взгляд, и тут на веранде появился Колин.

– Хорошо, что вы вернулись. Рама обидится, если вы не попробуете его пудинг. А ты, Роди? Еще чашечку кофе – или, может, чего покрепче?

– Нет. Мне завтра в шесть утра в дорогу. – Родерик отвесил им небрежный поклон и зашагал по веранде к двери, за которой, видимо, находилась его комната. Первин заметила, что он обернул ручку фонаря бумажной салфеткой. Похоже, все здесь знали, как обращаться с фонарями, – кроме нее.