Читать онлайн Конец мира – это только начало: Экономика после краха глобализации

В начале мы были скитальцами.

Мы скитались по миру не потому, что искали себя. Мы скитались, потому что нас обрекал на скитания голод. Вслед за сменой времен года мы шли туда, где было больше съедобных кореньев, орехов, ягод. Мы бродили по горам и долинам в поисках съедобных растений. Мы следовали за мигрирующими животными, потому что они были нашей пищей. Укрытием в нужный момент могло послужить все что угодно. Обычно мы не задерживались на одном месте дольше чем на несколько недель, потому что за это время успевали съесть все съедобные растения и всю удобоваримую живность в округе, и пустые желудки заставляли нас снова пускаться в путь.

Разумеется, такой образ жизни был связан со множеством ограничений, препятствующих развитию. Единственным источником энергии была мускульная сила – сначала только наша собственная, а потом – сила горстки животных, которых нам удалось одомашнить. Голод, болезни и травмы поджидали нас на каждом шагу и чаще всего оказывались смертельными. Если природа посылала кому-то съедобный корешок или случайно пробегавшего мимо кролика, это означало, что кому-то другому эти лакомства не достанутся. Нет, конечно, мы жили в гармонии с природой… или, иными словами, сражались за еду со всеми, кого встречали на пути.

И, вполне возможно, победитель съедал побежденного.

Веселая была жизнь, правда?

Затем, в один прекрасный день, мы начали делать кое-что новое и удивительное – нечто, сделавшее жизнь менее жестокой и опасной и в корне изменившее мир.

Мы начали сами выращивать растения, используя собственные экскременты.

Первая революция в сельском хозяйстве: переход к оседлому земледелию

Человеческие фекалии – интересная штука. Поскольку люди всеядны, их экскременты отличаются чрезвычайно высоким содержанием питательных веществ. А поскольку мы прекрасно знаем, откуда берется это добро, его, скажем так, сбор и бесперебойные поставки на поля не представляют особой сложности[3].

Человеческие фекалии оказались отличным удобрением, то есть источником питательных веществ, необходимых для роста растений. В этом качестве они использовались не только в первобытную эпоху, но и вплоть до начала массового применения минеральных удобрений в середине XIX в.[4], а где-то их используют и поныне. Необходимость возни с экскрементами обусловила появление некоторых классовых различий. Мало кто соглашался собирать, хранить, перевозить и использовать эту субстанцию. Отчасти по этой причине неприкасаемые в Индии до сих пор остаются неприкасаемыми – ведь именно они выполняют грязную работу по сбору и перевозке «ночного золота», то есть нечистот[5].

Великая фекальная революция, или, как ее чаще называют, переход к первому в истории человечества технологическому укладу – оседлому земледелию, познакомила людей с главным правилом геополитики: местоположение решает все. Какое именно местоположение все решает, зависит от «технологии дня».

Первая география успеха – эпохи охотников и собирателей – определялась площадью занимаемого пространства и разнообразием его географических и биологических характеристик. Чтобы хорошо питаться, нужно было иметь доступ к различным животным и растениям. Никто не любит переезды, поэтому с обжитого места мы снимались только тогда, когда съедали в округе все подчистую. А поскольку съедали мы все это довольно быстро, голод безжалостно гнал нас туда, где трава была зеленее. Значит, нужно было уметь быстро передислоцироваться. Поэтому мы старались селиться на территории компактной, но отличавшейся разнообразием климатических условий. Особенно популярны были предгорья, где на относительно небольшом пространстве соседствовали несколько климатических зон. Популярностью пользовались также территории на границе тропиков и саванны, поскольку в сезон дождей можно было кормиться в саванне, а в засушливый сезон – в дождевых лесах.

Охотникам и собирателям особенно нравилась Эфиопия, где было все – и саванна, и дождевые леса, и вертикальные климатические пояса нагорья. Но для (фекального) земледелия эта территория совершенно не годилась.

Чтобы все пропитание получать на одном месте, земледельцам нужны были не разнородные пространства, необходимые охотникам и собирателям, а довольно крупные ровные участки. Сезонный характер перемещений охотников и собирателей плохо сочетался с необходимостью ухаживать за посевами, а возможность собирать урожай лишь в определенное время года не позволяла удовлетворять естественное человеческое желание – иметь пропитание круглый год. К тому же, если вы сидите на месте и ухаживаете за посевами, это не значит, что ваши соседи заняты тем же. Если у вас нет надежной защиты, ничто не помешает им опустошить ваш огород, присвоив плоды многомесячных трудов и оставив вас без пропитания. Многие племена пробовали заниматься земледелием, но были вынуждены бросить эту затею, потому что ничего не вышло.

Для решения этой нелегкой задачи нужно было не только учиться новым способам добычи пропитания, но и искать территории, способные прокормить людей.

Во-первых, нужен был климат без резкой смены времен года, чтобы выращивать несколько урожаев в год и никогда не голодать. Во-вторых, требовался надежный источник воды, чтобы получать урожай каждый год. В-третьих, необходимы были земли, защищенные мощными природными преградами, не позволяющими соседям являться без приглашения и угощаться плодами наших трудов. Нужна была новая география успеха.

Водная революция

Единственные территории на Земле, отвечающие всем трем указанным требованиям, – бассейны рек, протекающих через тропические пустыни в низких широтах на небольшой высоте над уровнем моря.

Такие территории имеют несколько очевидных преимуществ.

● Любой земледелец знает, что без дождя урожай не вырастишь. Однако, если вы обоснуетесь на берегу реки, у вас всегда будет вода для полива, если только какой-нибудь бородатый парень не превратит воду в реках в кровь[6].

● В тропиках длинный световой день и почти круглый год светит солнце. Благодаря отсутствию смены времен года там можно выращивать несколько урожаев в год. Больше урожаев – меньше голода, будь он неладен.

● Высокогорные реки отличаются быстрым течением и, соответственно, образуют прямое русло, прорезая на своем пути каньоны. Равнинные же реки, напротив, обычно огибают препятствия, орошая своими водами большие площади потенциальных сельскохозяйственных угодий. Вдобавок реки со множеством притоков во время весеннего паводка выходят из берегов, оставляя на почве толстый слой богатых питательными веществами илистых отложений, а ил замечательно усиливает действие фекалий.

● Проживание в пустыне позволяет держать незваных гостей на почтительном расстоянии. Ни один охотник или собиратель в здравом уме, подойдя к границе пустынного региона, не скажет, мечтательно вглядываясь в колышущийся от зноя воздух: «Держу пари, там водятся упитанные кролики и растет сочная брюква» (особенно учитывая, что в те времена самой прочной обувью были легкие сандалии).

С точки зрения земледелия бассейны рек имеют также ряд других не менее важных, хотя и не столь очевидных преимуществ.

Во-первых, транспортные возможности. Перевозить грузы не так-то просто. Даже при наличии асфальтированных дорог, которые, строго говоря, появились лишь в начале ХХ в., для перевозки грузов наземным транспортом требуется в 12 раз больше энергии, чем при транспортировке по воде. В начале I тысячелетия до н. э., когда пределом мечтаний была гравийная дорога, энергии для сухопутных перевозок требовалось, пожалуй, в сотню раз больше, чем для транспортировки по воде[7].

Реки, неспешно несущие свои воды через пустынные земли нашей прародины, позволили людям перевозить продукты, которые имелись в избытке, туда, где их не хватало. Разделение труда позволило нашим предкам включить в севооборот больше пашни, увеличив посевные площади и, соответственно, урожаи. При этом новые пахотные земли необязательно должны были располагаться в шаговой доступности от места проживания. От наличия этих преимуществ зачастую зависело, будете ли вы процветать (читай: будете ли сыты) или бедствовать (читай: будете ли голодать). Нельзя было забывать и о безопасности: возможность переброски воинов по водным путям позволяла давать отпор тем соседям, которые были настолько глупы, что решались ступить на ваши зеленеющие в пустыне поля.

Транспортный потенциал рек уже сам по себе давал первым земледельцам ряд преимуществ, а чем больше было защищенных сельскохозяйственных угодий, тем больше был урожай. Население, перешедшее на оседлый образ жизни, росло, а значит, росли и площади защищенных сельскохозяйственных угодий и т. д. Кочующие племена превратились в оседлые общины.

Во-вторых, реки решали проблему… пищеварения.

Даже если какое-то растение съедобно, это не значит, что его можно просто сорвать и съесть. Зерна пшеницы, например, можно, конечно, прожевать и проглотить, но в сыром виде они плохо перевариваются. Саднящий рот, кровавый стул – во все времена это не слишком приятно.

Из зерен пшеницы можно сварить неаппетитную и невкусную кашицу, но при варке разрушаются содержащиеся в зерне питательные вещества, к тому же для приготовления пищи на огне требуется немало дров. Вареная пища может служить дополнением к рациону немногочисленного племени, кочующего с места на место и имеющего возможность находить дрова. Но в пустыне дров не найти. Деревьев там практически нет. Правда, они растут по берегам рек, но запасать дрова – значит отвлекать земледельцев от возделывания земли. Кроме того, продуктивное земледелие в бассейнах рек способствовало росту численности населения, а каждый день варить еду для большого количества людей (на целую общину) было просто немыслимо в мире, в котором еще не было ни угля, ни электричества.

Что в итоге? Расчистка земель, прокладывание оросительных каналов, сев, уход за посевами, уборка урожая и обмолот зерна – таковы были несложные этапы раннего земледелия. Что было действительно сложно, так это с помощью двух камней малыми партиями перерабатывать урожай, чтобы получить муку грубого помола, из которой потом можно было приготовить легкоусвояемую кашу (не требующую варки) или, если в общине были гурманы, испечь хлеб. Источником энергии служила только мускульная сила (человеческая или домашних животных), а безжалостная физика процесса помола зерна требовала столько труда, что человечеству долго не удавалось выбраться из этой технологической ямы.

Реки буквально смыли эту проблему. Водяное мельничное колесо передавало часть кинетической энергии воды на жернова. Вода текла, колесо крутилось, камень терся о камень, и оставалось только подсыпать зерно в чашу для помола. Раз, и готово: вот она, мука!

Водяное мельничное колесо стало первым достижением в области механизации труда. Поначалу вся сэкономленная человеческая энергия направлялась на все тот же каторжный физический труд – обработка новых земель, прокладывание оросительных каналов и увеличение урожаев. Но процесс получения пищи становился все менее трудозатратным, и впервые в истории у нас образовались излишки продовольствия. Это тоже немного освободило нам руки, и для них, разумеется, нашлось новое занятие: управляться с излишками продовольствия. Бац! И вот у нас есть глиняные горшки и цифры. Теперь нужно придумать, как хранить горшки и вести им счет. Бац! И вот мы освоили азы инженерного дела и письменность. Теперь нужно как-то распределять продовольствие, хранящееся на складах. Бац! И появляются дороги. Все наши запасы продовольствия надо где-то централизованно хранить, охранять и учитывать, а полученные навыки – передавать будущим поколениям. Бац! И вот вам урбанизация и система образования[8].

На каждом этапе мы постепенно перенаправляли часть затрат труда, ранее использовавшегося для земледелия, в новые отрасли. Последние, в свою очередь, способствовали развитию технологий земледелия, служившего источником высвобождавшихся трудовых ресурсов. Постоянно ускоряющаяся специализация и урбанизация дали нам сначала городские поселения, затем города-государства, затем царства и, наконец, империи. Оседлое земледелие дало нам более калорийное питание, пустыни обеспечили безопасность, но именно реки дали толчок развитию цивилизации.

В первое тысячелетие трафик был не слишком напряженным.

Приречные земледельческие системы периодически возникали то тут, то там, но мало кому посчастливилось обосноваться в столь удобных локациях, как пустынные регионы. Первые оседлые земледельческие цивилизации располагались в долинах Тигра, Евфрата, Нила, Инда (территория современного Пакистана), реже – в верховьях Хуанхэ (современные центральные и северные районы Китая) и… да, собственно, больше нигде.

Вдоль Миссури, Сены, Янцзы, Ганга и Кванзы тоже могли бы сформироваться поселения, способные со временем стать царствами или даже империями, но им недоставало надежной защиты от соседей. Постоянные набеги (как цивилизованных народов, так и дикарей) ослабляли эти очаги культуры. Даже самая крупная и агрессивная из империй прошлого – Римская – в условиях войны всех против всех, терзавшей человечество на ранних этапах истории, просуществовала «всего» пять веков. Месопотамия и Египет, напротив, просуществовали много тысячелетий.

Самое интересное, что следующий технологический прорыв, приведший к образованию отдельных цивилизаций, не сделал их более долговечными. Напротив, они стали менее долговечными из-за усилившейся конкуренции.

Ветряная революция

В VII в. человечество наконец преодолело ряд технических сложностей, препятствовавших развитию технологии помола зерна, и мельничное колесо обрело новый источник энергии. Вместо водяного колеса, устанавливаемого под конструкцией и работающего на энергии потока воды, мы придумали лопасти и крылья, устанавливаемые над конструкцией, и начали использовать энергию воздушного потока. Другие части конструкции – коленвал и жернова – почти не претерпели изменений, но новый источник энергии изменил географию возможностей развития человечества.

В эпоху воды излишки трудовых ресурсов и разделение труда имели место только на территориях, привязанных к речным системам. В других местах людям приходилось беречь силы для изнурительного труда – помола зерна. С переходом на энергию ветра и ветряные мельницы молоть зерно мог кто угодно. Разделение труда и, как следствие, урбанизация теперь происходили везде, где шел дождь и дул сильный ветер. Нельзя сказать, что новые сообщества были более стабильными или безопасными. Нет. В целом они были защищены даже хуже, чем сообщества эпохи воды. Но использование энергии ветра расширило зону, где в сельском хозяйстве образовывались в сотни раз более значительные излишки трудовых ресурсов.

Широкое распространение новых поселений быстро привело к нескольким последствиям.

Во-первых, благодаря послаблениям в законах географии успеха, жизнь стала гораздо более цивилизованной, но гораздо менее безопасной. Повсюду, где шли дожди и дул ветер, строились города, население которых постоянно конфликтовало с населением других городов. Начинали войны прежде всего те, у кого было больше продовольствия и более развитые технологии, а это означало, что войны не только участились, но и стали более кровопролитными. Существование человеческого сообщества впервые в истории стало зависеть от наличия у него нужной инфраструктуры. Уничтожь мельницу противника, и тот умрет с голоду.

Во-вторых, подобно тому, как в результате перехода от охоты и собирательства к оседлому земледелию география успеха сместилась с нагорий на территории вокруг равнинных рек, протекающих через пустыни, переход от энергии воды к энергии ветра сделал наиболее предпочтительными любые обширные территории, по которым можно было с легкостью перемещаться. Реки – это, конечно, хорошо, но годились и просто открытые пространства. Кроме того, нужны были надежные внешние границы. Пустыня – отличная природная преграда, но защитой могла служить и любая другая территория, непригодная для земледелия. Воинам приходилось передвигаться пешком, а на плечах больших запасов продовольствия не унесешь. В те времена во время наступления воины занимались грабежом, а если вокруг ваших земель украсть было нечего, то и нападали на вас реже и без особого энтузиазма.

Сделайте границы слишком открытыми, и кто-нибудь вроде монголов обязательно превратит вашу жизнь в кошмар. Китайцам и русским пришлось несладко. Населению труднопроходимых территорий трудно бывает добиться культурного единства и сплоченности. Никто не захотел бы оказаться и на месте Персии или Ирландии, погрязших во внутренних распрях. С точки зрения географии золотой серединой оказались территории с прочной хрустящей корочкой снаружи и сочной начинкой внутри: Англия, Япония, Османская империя, Швеция.

В-третьих, новые поселения, зависящие от ветра, вовсе не обязательно были более долговечными, чем старые. По сути, большинство таких поселений появлялось и тут же исчезало, но их было много, и общее количество квалифицированных работников выросло настолько, что скорость технологического прогресса начала бить все рекорды.

Первая фаза оседлого земледелия началась, когда люди более или менее прочно обосновались на своей земле, то есть примерно за 11 000 лет до н. э. Следующие 3000 лет или около того мы одомашнивали животных и учились выращивать пшеницу. Водяные мельницы появились лишь в последние несколько столетий до н. э. (и благодаря грекам и римлянам быстро обрели популярность). Еще несколько веков ушло на освоение ветряных мельниц, повсеместное использование которых началось только в VII–VIII вв.

Но затем история ускорилась. Десятки тысяч первых инженеров изо дня в день корпели над чертежами ветряных мельниц, трудясь во благо тысяч поселений. Их изыскания, естественно, оказали влияние и на многие другие связанные с ветром технологии.

Одна из древнейших ветряных технологий – простейший четырехугольный парус. Да, он, конечно, способен придать судну некоторый импульс, но позволяет плыть только по ветру, что довольно неудобно, если вы, например, не хотите плыть туда, куда несет вас ветер, или если там, куда он вас несет, допустим, высокие волны. Парус большей площади мало что меняет (на самом деле, если вы приделаете к судну слишком большой кусок ткани, то наверняка перевернетесь).

Тем не менее эксперименты с ветряными мельницами привели к постепенному формированию некоторых представлений об аэродинамике. На смену одномачтовым судам пришли многомачтовые, с умопомрачительным набором парусов разной формы, предназначенных для плавания в различных водах и при различном ветре. Более высокая скорость, маневренность и остойчивость судов запустили процесс инноваций во всех сферах – от инструментов и методов судостроения (долой деревянные клепки, давайте металлические гвозди) до техник навигации (хватит прокладывать курс по солнцу, для этого есть компас) и совершенствования вооружений (к черту лук и стрелы, ставим на судно орудийные порты и пушки).

За «каких-то» восемь столетий судоходство полностью преобразилось. Теперь на судно можно было грузить не несколько сотен фунтов, а несколько сотен тонн, и это не считая вооружений и багажа экипажа. Пересечение Средиземного моря в направлении с севера на юг, когда-то считавшееся чрезвычайно опасным, практически самоубийственным, теперь стало лишь этапом многомесячных трансокеанских и даже кругосветных плаваний.

Это повлекло за собой шквал последствий.

Государства, имевшие доступ к новым технологиям, обрели колоссальное конкурентное преимущество. Они получали огромные доходы, которые, в свою очередь, шли на строительство защитных сооружений, развитие системы образования и увеличение численности бюрократического аппарата и личного состава вооруженных сил. Города-государства на севере Италии стали полноценными независимыми региональными державами наравне с империями той эпохи.

А прогресс продолжал нестись вперед на всех парусах.

До появления океанского судоходства огромные расстояния казались настолько непреодолимыми, что мировой торговли практически не существовало. Дороги строились только на территории поселений, и не было такого разнообразия товаров, которое позволило бы развивать торговлю (те немногие, кому посчастливилось проживать на территориях с судоходными реками, становились, соответственно, самыми богатыми). Торговый ассортимент был ограничен в основном экзотическими товарами: специями, золотом, фарфором. Эти товары занимали в трюме мало места, что позволяло брать на борт достаточные запасы воды и продовольствия.

Товары стоили дорого, и торговля была делом трудным и опасным. Чтобы явиться в чужой город с груженной товарами повозкой и пытаться купить еду, нужно было быть таким же идиотом, как те граждане, которые сегодня в аэропорту вешают на свои чемоданы серебряные багажные бирки[9]. Из-за нехватки продовольствия ни один торговец не мог проделать весь путь в одиночку. В торговле участвовала целая сеть из сотен посредников, растянувшаяся по маршруту, как нитка жемчуга, и каждый стремился продать товар дороже, чем купил, повышая цену. Наценки на товары, перевозимые по трансконтинентальным маршрутам типа Шелкового пути, достигали 10 000 %. Соответственно, товары должны были быть легкими, малогабаритными и иметь длительные сроки хранения.

Развитие океанского судоходства решало все эти проблемы.

Новые суда могли месяцами не приставать к берегу и, соответственно, не подвергаться угрозам с суши. Благодаря большой грузоподъемности заходить в порты для пополнения запасов воды и продовольствия можно было гораздо реже, а когда все-таки приходилось это делать, внушительный арсенал сразу давал местному населению понять, что не стоит ошиваться около судна, пытаясь что-то стащить. Отсутствие посредников снижало цены на предметы роскоши более чем на 90 % (и это еще до того, как государства начали поддерживать торговцев-мореплавателей, с помощью оружия захватывавших территории, где произрастало сырье для специй и производились шелк и фарфор, столь высоко ценившиеся во всем мире).

Самые мудрые государства[10] не довольствовались доступом к поставщикам товаров и торговлей. Они захватывали порты, располагавшиеся по маршруту торговых судов и военных кораблей, чтобы те могли заходить в них и пополнять запасы воды и продовольствия. Доходы росли. Если судно могло пополнять запасы во время плавания, не было необходимости брать на борт воду и продовольствие с расчетом на целый год. Соответственно, в трюме оставалось больше места для ценных товаров (или лихих парней с пушками, защищавших судно… либо занимавшихся грабежом)[11].

Доходы от торговли дорогими товарами, свободный доступ к ним и накопление капитала сделали и без того богатые (благодаря наиболее выгодному географическому положению) государства еще более могущественными. Потребность в обширных площадях пахотных земель не исчезла, но намного важнее стало умение защищаться от нападений с суши. Заморская торговля приносила кучу денег, но и содержание доков, портовой инфраструктуры и судов, требовавшее использования новейших технологий, обходилось недешево. Деньги, вкладываемые в развитие торгового флота, по определению не тратились на укрепление обороноспособности государства.

Новая география успеха формировалась не там, где строили лучшие суда или готовили лучших моряков, а там, где не нужно было беспокоиться о нападениях с суши и, соответственно, можно было спокойно строить стратегические планы на будущее. Первыми морскими державами были страны, располагавшиеся на полуостровах, а именно Португалия и Испания. Если враг может напасть только с одной стороны, сосредоточиться на развитии судоходства гораздо легче. Но страны, располагавшиеся на островах, были защищены еще лучше, и со временем англичанам удалось обогнать испанцев.

Было немало и таких государств, которые сумели овладеть техниками судоходства, но не смогли угнаться за Испанией или Англией. Появление в Европе нескольких примерно равнозначных государств (от Франции до Швеции и от Италии до Дании) говорило о том, что, какой бы революционной ни была технология океанского судоходства (с точки зрения как обеспечения продовольственной безопасности, так и процветания и военной мощи), став всеобщим достоянием, она уже не могла существенно влиять на расстановку сил. Что она могла, так это обусловить колоссальный разрыв между странами, которым удалось ее освоить, и странами, которым этого не удалось. Франция и Англия не смогли завоевать друг друга, зато смогли отправиться к далеким берегам и захватить чертову пропасть стран, отстававших от них по уровню технического развития. Доминирующими государственными образованиями вскоре стали не изолированные земледельческие сообщества, а морские империи – центры мировой торговли, обладавшие глобальным влиянием.

Протяженность торговых маршрутов теперь составляла не десятки, а тысячи километров, и объемы торговли как в денежном, так и в натуральном выражении взлетели, даже несмотря на то, что себестоимость товаров резко упала вследствие удешевления морских перевозок. Эти изменения повлияли на процесс урбанизации двояким образом. С одной стороны, развитие отраслей экономики, связанных с морской торговлей, и головокружительное разнообразие продаваемых товаров требовали от империй создания центров, куда можно было бы доставлять любые грузы, перерабатывать их и продавать. Запрос на урбанизацию и разделение труда стал как никогда мощным. Удешевление перевозок сделало возможной транспортировку не только экзотических товаров, но и древесины, тканей, сахара, чая и пшеницы. Продовольственные товары теперь можно было доставлять в столицы империй с других континентов.

С другой стороны, эти изменения не просто обусловили появление первых мегаполисов. Они способствовали формированию центров урбанизации, в которых никто не возделывал землю, поскольку все занимались исключительно созданием добавленной стоимости. Ускорение урбанизации и рост количества квалифицированных работников подстегнули технологический прогресс. Меньше чем за два столетия мореплавания Лондон – город, расположенный на более значительном расстоянии от торговых центров Шелкового пути, чем любой другой евразийский город, – превратился в самый крупный, богатый город мира с самым грамотным населением.

Сосредоточение материальных благ и технических знаний в одном месте быстро привело к технологическому прорыву. Без какой-либо помощи извне англичане разработали такое количество новых технологий, что сумели изменить ход развития цивилизации.

Промышленная революция

Несмотря на постоянное совершенствование и все более широкое применение технологий, обусловленные развитием океанского судоходства, сохранялось множество ограничений, с самого начала сдерживавших развитие новых технологий. Еще относительно недавно, в XVIII в., все используемые человеком источники энергии можно было разделить на три вида – мускульная сила, вода и ветер. В течение предшествующих 13 тысячелетий люди всячески старались подчинить себе эти природные силы, чтобы с наименьшими затратами получать как можно больше энергии, но если ветер не дул, вода не текла, а плоть слабела от голода, ничего не получалось.

Ситуацию полностью изменило использование ископаемых видов топлива. Генерация пара с помощью сжигания сначала угля, а затем и нефти позволяла вырабатывать энергию где угодно и в любых количествах. Судоходство перестало быть сезонным, поскольку топливо теперь можно было грузить на борт. Стократный рост объемов производства энергии и возможность ее целенаправленного применения полностью изменили отраслевую структуру экономики. Началось развитие добывающей промышленности, металлургии, строительства, медицины, сферы образования, производства вооружений, обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства, и в каждой отрасли формировался особый технологический уклад, который, в свою очередь, менял жизнь людей.

Успехи медицины не просто способствовали снижению заболеваемости, но удвоили продолжительность жизни. Бетон позволил строить не только хорошие дороги, но и многоэтажные дома[12]. Красители не просто положили начало формированию химической промышленности, но способствовали развитию производства минеральных удобрений, благодаря которым объем валовой продукции сельского хозяйства вырос вчетверо. Благодаря выплавке стали – более легкой, менее хрупкой и более устойчивой к ржавчине, чем железо, – эффективность всех отраслей экономики, будь то транспортное машиностроение, легкая промышленность или производство вооружений, выросла в разы. Все, что снижало потребность в физической силе, забивало очередной гвоздь в гроб каторжного труда. Аналогично использование электроэнергии не просто повысило производительность труда, но и обеспечило освещение в темное время суток, которое, в свою очередь, подарило нам дополнительное время. Отодвинув момент наступления ночи, люди получили возможность тратить больше времени на то, чтобы (учиться) читать, и население становилось все более грамотным. Это позволило женщинам начать жить жизнью, в которой были не только дети, дом и огород. Без электричества было бы невозможно движение за права женщин.

В новую индустриальную эпоху главным фактором прогресса были уже не мускулы, вода и ветер, и даже не энергия как таковая, а капитал. Все в ту эпоху – железные и шоссейные дороги, сборочные линии, небоскребы или военные корабли – было – как бы это сказать? – новехоньким, с иголочки. Все пришедшее на смену инфраструктуре прошлых тысячелетий было более легким, более прочным, более быстрым, более высококачественным. И все это нужно было создавать с нуля. Для этого нужны были деньги. Много денег. Потребность в промышленной инфраструктуре обусловила новые методы привлечения финансовых ресурсов. Так возникли капитализм, коммунизм и фашизм.

Простая экономика, основанная на перемещении товаров оттуда, где высокое предложение, туда, где высокий спрос, стала гораздо более сложной. Промышленные районы, где производились большие объемы новых уникальных продуктов, соседствовали с другими промышленными районами, где производились примерно такие же объемы других новых и столь же уникальных продуктов. Дальнейшая экспансия зависела лишь от двух факторов – наличия финансовых ресурсов для обеспечения промышленного роста и возможности доставлять товары туда, где их готовы покупать.

Логика географии успеха изменилась. На протяжении всей истории с момента перехода от эпохи охотников и собирателей к эпохе водяного колеса расположение на реке всегда считалось плюсом. В этом плане ситуация не изменилась. Но теперь этого было недостаточно, а всего необходимого для успеха не было ни у кого. Разветвленные судоходные речные сети способствовали развитию внутренней торговли и накоплению значительных объемов капитала, но последнего было недостаточно для того, чтобы одновременно и финансировать развитие территории, и покупать плоды этого развития. Торговля играла все более серьезную роль, будучи как источником торгового капитала, так и генератором потребительского спроса, или, попросту говоря, покупателей. В плане капитала самого большого успеха добилась Германия. Благодаря тому что территории вокруг Рейна, Эльбы, Одера и Дуная были чрезвычайно эффективны с этой точки зрения, Германская империя стала самым могущественным игроком той эпохи. Но морем заправляла Британия, а значит, именно она контролировала доступ к торговым путям и покупателям, которые нужны были Германии для мирового господства.

Регионы, географическое положение которых считалось наиболее выгодным в эпоху мореплавания, сохранили свои преимущества и в индустриальную эпоху. По мере развития промышленности морские державы с доминионами в самых отдаленных уголках мира становились все более обширными, могущественными и опасными. Благодаря океанскому судоходству влияние этих держав простиралось фактически по всему миру, а развитие производства вооружений, и в частности изобретение автоматического оружия, летательных аппаратов и горчичного газа, сделало это влияние очень опасным. К тому же мощный флот в сочетании с развитой промышленностью позволял морским державам нападать друг на друга, добираясь до границ противника в любой точке земного шара за какие-то дни или даже часы, а не за месяцы или недели, как ранее.

Промышленная революция привела к тому, что всего через два поколения после первых настоящих промышленных войн (Крымской войны 1853–1856 гг., Гражданской войны в США 1861–1865 гг. и Австро-прусско-итальянской войны 1866 г.) дело дошло до самой кровавой бойни в истории – двух мировых войн, унесших жизни около 100 млн человек. Одна из причин того, что эти войны привели к такому количеству жертв, – тот факт, что технологии промышленной революции не только позволяли производить более мощные вооружения, но и многократно усиливали зависимость культурной жизни, технологического развития, устойчивости экономики и отношения общества к войне от искусственной инфраструктуры. Противники наносили удары по объектам гражданской инфраструктуры, потому что именно она обеспечивала возможность ведения войны. Но она же поддерживала и систему образования, и занятость, и здравоохранение, и продовольственную безопасность.

Помимо всего прочего, мировые войны показали, что география по-прежнему имеет значение. Пока Британия, Германия, Япония, Китай и Россия уничтожали ветряную, водную и промышленную инфраструктуру друг друга, один относительно молодой народ, поселившийся на относительно новой территории, не только не стал объектом геноцида, но и воспользовался войной для широкого внедрения технологий применения энергии воды и ветра, строительства флота и наращивания промышленного потенциала своей страны. Во многих случаях ему все приходилось делать впервые.

Возможно, вы слышали об этом народе. Это американцы.

Американцы – удивительный народ.

Многое в них вызывает интерес и досаду, дискуссии и споры, заставляет испытывать к ним благодарность и зависть, уважение и гнев. Одни называют динамичный характер американской экономики главным проявлением ее индивидуалистической многоязычной культуры. Другие считают, что определяющим фактором является военная хватка США. Еще больше людей уверены, что секретом почти 300-летнего успешного развития этой страны является универсальный характер ее конституции. В каждом из этих утверждений есть доля истины. Все перечисленное, несомненно, во многом обуславливает способность американцев успешно противостоять превратностям судьбы. Но скажем прямо: история Америки – это история идеальной географии успеха. Последняя не только обуславливает мощь Америки, но и определяет ее роль на мировой арене.

США – самая мощная в истории держава рек и земель

В соответствии с технологиями того времени первые американские колонии были, по сути, сельскохозяйственными. Ни одну из них нельзя было назвать продуктивной в сегодняшнем понимании. Почвы в поселениях в Новой Англии (Коннектикуте, Род-Айленде, Массачусетсе и Нью-Гэмпшире) были каменистые, плодородный слой тонкий. Солнца мало, лето короткое. Все это ограничивало возможности развития сельского хозяйства. Пшеницу практически не сеяли. Кукуруза росла плохо. Главными отраслями сельского хозяйства были китовый промысел, рыболовство, лесное хозяйство и производство пойла под названием Fireball.

Джорджия и обе Каролины могли похвастаться более благоприятным климатом и бо́льшим разнообразием сельскохозяйственных опций, но земли там тоже были не лучшего качества. Почвы Пидмонта, представляющие собой продукты разрушения Аппалачских гор, – глинистые, с высоким содержанием минеральных веществ и низким – органических элементов. Соответственно, земледелие было подсечно-переложным – фермеры расчищали землю и выращивали на ней урожай на протяжении нескольких сезонов, а когда почвы истощались, переходили на новый участок. Чтобы оставаться на одном месте, требовалось вручную вносить в почву удобрения, а это во все времена было каторжным трудом. На Юге такие нетрадиционные «модели занятости», как рабство и договорное рабство[13], прижились именно потому, что там, как нигде, остро стояла проблема повышения плодородия почв.

В первых 13 колониях наиболее плодородными сельскохозяйственными угодьями отличались среднеатлантические штаты – Мэриленд, Пенсильвания, Вирджиния, Нью-Йорк и Нью-Джерси. Однако почвы там, конечно, были не столь высокого качества[14], как в Айове на Среднем Западе, Пампе в Аргентине или Босе во Франции[15]. Они считались хорошими только потому, что сравнивать было особенно не с чем. Помимо того, что в этих колониях были не худшие почвенно-климатические условия, на них приходилась значительная доля пригодных для использования прибрежных акваторий: Чесапикский залив, залив Делавэр, пролив Лонг-Айленд, а также реки Гудзон и Делавэр. Разветвленная водная сеть способствовала концентрации населения и, соответственно, появлению городов, а горожане, как известно, не любят возиться в земле.

Не самые лучшие условия для ведения сельского хозяйства в сочетании с географическими предпосылками урбанизации подтолкнули бедных колонистов к занятиям, не связанным с сельским хозяйством, что привело к формированию отраслей, в которых создавалась добавленная стоимость, – текстильной промышленности и ремесленного производства. Это стало причиной экономических трений с Британией, которая считала эти отрасли важными для экономики империи и, соответственно, хотела, чтобы они оставались ее прерогативой[16].

Из-за фрагментарного и подвижного характера американского сельского хозяйства первым фермерам приходилось постоянно решать сложные логистические задачи. Поставки продовольствия осуществлялись по прибрежным морским путям, обеспечивавшим самую быструю и дешевую транспортировку товаров из одного крупного прибрежного колониального города в другой. Когда в 1775 г. началась Война за независимость США, ситуация, естественно, накалилась, поскольку хозяйка американских колоний контролировала крупнейший в мире флот. Шесть долгих лет колонисты голодали. И хотя в конечном счете США выиграли войну, экономическое положение нового независимого государства оставляло желать лучшего.

Решением практически всех проблем стало расселение колонистов по территории континента.

Великий Средний Запад может похвастаться 200 000 кв. км (более 50 млн га) плодороднейшей почвы. Площадь таких земель здесь больше территории Испании. Плодородный слой мощный – это чернозем, богатый питательными веществами. Климат умеренный. Зимой насекомые, в том числе сельскохозяйственные вредители, погибают, а значит, не сильно досаждают фермерам, что позволяет последним экономить на пестицидах. К тому же в зимние месяцы происходит регулярная регенерация почвы и разложение растительных остатков. Эти процессы снижают потребность в удобрениях. Цикл из четырех времен года фактически гарантирует изобилие осадков, а выпадающий зимой снег обеспечивает дополнительное увлажнение почвы и решает проблему нехватки влаги на западных окраинах региона.

Первая волна переселенцев, расселявшихся по континенту, двигалась через Аппалачи, через перевал Камберленд, оставляя заметный след на территории Огайо. Этот штат имел выход к Великим озерам, и жителям Нью-Йорка пришлось построить канал Эри, чтобы доставлять туда сельскохозяйственную продукцию по Гудзону. Следующая крупная волна переселенцев двигалась из Огайо в направлении современных Индианы, Иллинойса, Айовы, Висконсина и Миссури. Новому населению Среднего Запада было проще и дешевле поставлять зерно на запад и юг, в Новый Орлеан, по рекам Огайо и Миссисипи. Оттуда можно было легко и дешево (хотя и долго) везти товар маршрутом, связывавшим Восточное и Западное побережья, через американские барьерные острова в Мобил, Саванну, Чарлстон, Ричмонд, Балтимор, Нью-Йорк и Бостон.

Две первые мощные волны миграции привели к расселению колонистов на территории, простиравшейся от Великих озер до не менее великой реки Миссисипи, на расстоянии не более 240 км от крупнейшего в мире морского пути, на едва ли не самых плодородных в мире сельскохозяйственных землях. Расчет был прост. По цене, равной стоимости современного недорогого хетчбэка (около $12 500 в 2020 г.), семья могла выкупить у государства право пользования земельным участком, добраться до него в конном фургоне, вспахать землю, засеять пашню и через несколько месяцев начать продавать отличное зерно.

Поселения Среднего Запада – как на новых территориях, так и в первых 13 колониях – во многом существенно повлияли на развитие страны.

● Не считая двух случаев серьезного дефицита продовольствия вследствие континентальной блокады во время войны 1812 г. и падения правительства конфедератов после Гражданской войны, проживавшие в континентальных штатах американцы, ставшие гражданами независимого государства, практически не знали голода. Производство продовольствия – штука надежная, спрос на него есть всегда и везде, а американская транспортная система достаточно эффективна, так что голода можно было не опасаться.

● Когда у северян появился доступ к продовольствию, поставляемому со Среднего Запада, поля в большинстве среднеатлантических штатов и почти всей Новой Англии вновь заросли лесом. Оставшиеся там фермеры переориентировались на культуры, которые не было смысла выращивать на Среднем Западе, – виноград, яблоки, картофель, кукурузу, чернику и клюкву. Вследствие отказа от полеводства высвободились трудовые ресурсы, которые можно было использовать для других целей, например для индустриализации.

● Экономический подъем в штатах Среднего Запада подстегнул развитие производства товарных культур и на Юге. Выращивание индиго, хлопка и табака требует гораздо больше труда, чем пшеницы или кукурузы. На Среднем Западе для этого не хватало трудовых ресурсов, а вот на Юге, где использовался труд рабов, рабочей силы было в избытке. Каждый регион страны специализировался на производстве определенных товаров в зависимости от экономико-географического положения, а транспортная система без серьезных затрат позволяла развивать внутреннюю торговлю, что обусловило небывалый за всю историю эффект масштаба.

● Все земли Среднего Запада были чрезвычайно плодородны, поэтому, в отличие от района Аппалачей, серьезного разрыва в доходах жителей разных поселений не наблюдалось. Относительно высокая плотность населения в сочетании с высокой продуктивностью региона и низкими транспортными издержками естественным образом привели к формированию уклада типичного маленького американского городка. По всей Миссисипи открывались небольшие банки, управлявшие капиталами, сколоченными на поставках продовольствия на Восточное побережье и в Европу. Высокоразвитый финансовый сектор вскоре стал отличительной особенностью Америки, не только обусловив уверенный рост аграрного сектора Среднего Запада, выражавшийся в увеличении площадей сельскохозяйственных угодий и повышении продуктивности сельского хозяйства, но и обеспечив Среднюю Америку финансовыми ресурсами, необходимыми для строительства инфраструктуры и развития системы образования в регионе.

● Легкость, с которой американцы могли перемещаться и перевозить товары по рекам, позволяла им постоянно взаимодействовать друг с другом. По этой причине, несмотря на огромное этническое разнообразие населения страны, постепенно вырабатывалась единая национальная культура.

● В Гражданскую войну этот процесс, естественно, прервался. До конца войны Средний Запад был лишен выхода к водному пути по Миссисипи. Но уже к началу Реконструкции Юга в конце 1860-х гг. плотность сельского населения на Среднем Западе достигла критических значений, и постоянный поток сельскохозяйственной продукции, поставляемой на Восточное побережье, превратился в самое настоящее наводнение. Население региона, который всегда был самым густонаселенным в стране, могло больше не беспокоиться о хлебе насущном. Зерно, производимое на Среднем Западе, обеспечило мощный приток капитала в страну, ускоривший процессы индустриализации и урбанизации, которые и без того протекали достаточно быстро.

Помимо вопросов экономики, культуры, финансов, торговли и строительства, государствам приходится решать не менее важные вопросы безопасности.

Территория Америки безопасна по определению. На севере бо́льшая часть американских и канадских поселений разделены непроходимыми лесами и гигантскими озерами. Сражаться с северными соседями американцам довелось лишь однажды – во время Англо-американской войны 1812 г. Но даже тогда Америка воевала не столько с канадцами, сколько с хозяйкой канадских колоний, которая в те времена была мировой военной сверхдержавой. С тех пор миновало более 200 лет, соседи больше не враждовали, отношения между ними давно стали не просто нейтральными или дружескими, но союзническими и даже братскими[17]. На сегодняшний день американо-канадская граница – самая открытая в мире.

Южная граница Америки защищена от вооруженных нападений еще лучше. Тот факт, что нелегальная иммиграция через южные рубежи страны так волнует американских политиков, говорит лишь о том, что последние очень не любят американо-мексиканскую границу как таковую. Она тянется через труднопроходимые высокогорные пустоши, где практически невозможно строить поселения, создавать базовую инфраструктуру и налаживать работу государственных служб[18].

Затевать военные конфликты на столь труднопроходимой и недружелюбной территории – безумие. Единственным серьезным инцидентом здесь было вторжение Антонио Лопеса де Санта-Анны[19] во время Войны за независимость Техаса 1835–1836 гг. с целью подавления Техасской революции. Но оно настолько ослабило мексиканскую армию, что та была наголову разбита нерегулярным войском, вдвое уступающим ей по численности личного состава. Это обеспечило полную победу техасских сепаратистов.

Стоит ли удивляться тому, что 10 лет спустя в ходе Американо-мексиканской войны 1846–1848 гг. американцы просто подождали, пока основные силы мексиканской армии попытаются пересечь границу и пройдут точку невозврата, а потом с помощью ВМС высадили в Веракрусе войска. Последовало кровопролитное 400-километровое наступление американцев, в результате которого они вошли в Мехико.

США – самая мощная в истории морская держава

Во всем мире использование большинства океанских побережий сильно затруднено. Отмели вдоль береговых линий и резкие перепады уровня воды во время приливов и отливов делают порты беззащитными перед стихией океана, поэтому крупных портовых городов в мире сравнительно немного. Исключение составляют лишь США. Береговая линия средней трети атлантического побережья Северной Америки изрезана бессчетным множеством бухт и заливов, и даже ребенку ничего не стоит построить там портовый город. К тому же большинство портовых локаций защищено полуостровами и барьерными островами. От Браунсвилла на американо-мексиканской границе в Техасе и Майами на оконечности полуострова Флорида до Чесапикского залива одни только барьерные острова обеспечивают более значительный природный потенциал для строительства портов, чем тот, которым располагают все остальные континенты, вместе взятые. Но даже и без барьерных островов сильно изрезанное побережье практически повсеместно, от Бостонской гавани до Лонг-Айленда, от Пьюджет-Саунд до заливов Делавэр и Сан-Франциско, защищает доступ к континенту. Не будем забывать и о множестве рек – добрая половина сотни крупнейших портов Америки расположена вверх по реке, иногда на расстоянии 3200 км.

Немаловажно также, что, в отличие от населения других крупных мировых держав, бо́льшая часть населения США проживает на побережьях двух океанов. Американцы имеют возможность без труда торговать с разными зарубежными странами и разъезжать по всему миру, что дает им ряд экономических и культурных преимуществ. Но ключевое слово здесь – «возможность». Вследствие огромного расстояния между тихоокеанским и атлантическим побережьями, с одной стороны, и удаленностью от Азиатского и Европейского континентов, с другой стороны, необходимости в указанных передвижениях нет. Если бы в заокеанских странах началась рецессия либо война или если бы американцы просто решили отгородиться от мира, они просто остались бы дома, и ничего страшного бы не произошло.

Кроме того, благодаря огромным расстояниям США занимают верхнюю строчку в коротком списке стран, которые могут не опасаться угроз со стороны других морских держав, расположенных как вблизи, так и вдали от их берегов. Острова, с которых теоретически можно атаковать Северную Америку, – Гуам, Гавайи и Алеутские острова в Тихом океане и Бермуды, Ньюфаундленд и Исландия в Атлантическом океане – принадлежат или верным союзникам США, или самим американцам.

Американцы – и только американцы – могут позволить себе строить отношения с любым заокеанским государством на своих условиях – как экономических, так и военных.

США – самая мощная и стабильная в истории промышленная держава

Индустриализация – штука сложная и дорогостоящая. Приходится безжалостно отказываться от всего созданного в прошлом, с дерева и камня переходить на более современные и дорогие сталь и бетон, с ручного труда при свете газового фонаря – на сборочные линии, электрическое освещение, кованое железо и взаимозаменяемые детали. Приходится полностью отказываться от традиционных экономических, социальных и политических установок, которым даже не десятки, а сотни лет, и заменять их новыми, зачастую столь же чуждыми культуре страны, как и новые технологии, внезапно получившие повсеместное распространение. Индустриализация всегда – процесс разрушительный, поскольку все, на чем ранее держалась страна, отбрасывается за ненадобностью и внедряются совершенно новые технологии, причем чаще всего сверху. При этом самым суровым испытанием для граждан становятся финансовые и социальные издержки индустриализации.

За несколько столетий земли европейских стран были полностью заселены, что значительно увеличило их стоимость. Работники Старого Света трудились на каждом клочке земли, что привело к удорожанию труда. Любые изменения требовали колоссальных финансовых затрат, что обусловило рост стоимости капитала. Все, что хотя бы в малейшей степени могло повлиять на доступность земли (например, наводнение или пожар), предложение рабочей силы (например, забастовка или вооруженный конфликт) или наличие финансовых ресурсов (например, эмиграция финансового магната или рецессия), нарушало равновесие и приводило к росту цен и серьезным социальным потрясениям. Соответственно, Европа доиндустриальной эпохи постоянно ходила по лезвию ножа. Появление промышленных технологий нарушило хрупкое равновесие. Результатом стали нарастание социального недовольства, революции, бунты, крах политических режимов и войны. При этом европейские страны постоянно состязались друг с другом в том, кто раньше других встроит новые технологии в сложившуюся систему, и превращались в мощные промышленные державы.

● Британия пошла по пути демпинга, что привело к обострению военных конфликтов с другими крупными игроками на мировом рынке.

● В России в начале ХХ в. индустриализация уничтожила одновременно и дворянство, и крестьянство, но ничего не предложила взамен. Последовавшие за этим социальные потрясения закончились массовыми репрессиями в Советском Союзе (с его особой атмосферой «самого справедливого в мире строя»).

● В Германии индустриализация набрала бешеный темп, реформировала монархию и привела к формированию олигархии, исчезновению среднего класса и в итоге к нескольким революциям и гражданским войнам, ставшим репетицией мировых войн.

● В Японии первые попытки индустриализации вызвали раскол между набирающими силу националистами – сторонниками индустриализации – и старыми феодалами, что привело к ликвидации класса самураев и радикализации политической системы. Прямыми последствиями этого стали агрессия в отношении Кореи и Китая и бомбежка Перл-Харбора.

● В Китае индустриализация привела к сильнейшей концентрации власти, обусловившей ужасы «большого скачка» и «культурной революции».

Ни одной стране мира не удалось пройти через индустриализацию без ущерба для сложившейся социальной и политической системы. Индустриализация была необходима и неизбежна, но везде протекала очень болезненно.

Исключением были только США. Чтобы понять, почему это так, следует принять во внимание тот факт, что Соединенные Штаты – страна изобилия.

Когда в конце XIX в. вал индустриализации обрушился на американские берега, экономика страны только набирала обороты. Огромная территория и изобилие земельных ресурсов препятствовали росту цен на землю, обширная речная сеть – удорожанию капитала, а открытая иммиграционная политика сдерживала рост стоимости труда. Благодаря низкой стоимости ресурсов, предназначенных для использования в промышленности, индустриализация в Америке протекала не так бурно, как в других странах, к тому же поблизости не было конкурентов и, следовательно, потенциальные угрозы национальной безопасности не подстегивали развитие промышленности[20].

Новые технологии внедрялись не одновременно повсюду, а сначала там, где можно было привлечь больше финансовых ресурсов, то есть в регионах, где земля и труд уже были сравнительно дороги. Прежде всего это были города, расположенные к северу от Вашингтона в направлении Бостона. Вскоре индустриализация связала эти города в единую инфраструктурную сеть и лишь затем двинулась в другие регионы, по пути создавая пригороды, связывая между собой небольшие города и проникая в сельскую местность.

Если в Германии процессы индустриализации и урбанизации протекали фактически при жизни одного поколения, то в США электрификация завершилась лишь в 1960-е гг. По многим показателям Соединенные Штаты до сих пор даже не приблизились к завершению индустриализации. Даже без учета территорий, непригодных для проживания (гор, тундры и пустынь), США по-прежнему входят в число стран с самой низкой на планете плотностью населения. Большинство других стран с низкой плотностью населения либо пострадали от демографических потрясений (как, например, бывшие республики СССР), обусловивших динамику численности населения, несравнимую с динамикой численности населения США, либо они, как и США, расположены в Новом Свете (Канада, Аргентина, Австралия).

Чтобы показатели плотности населения США в 2022 г. (причем без учета половины территории, в том числе, например, малопригодных для жизни Скалистых гор) достигли показателей Германии в 1900 г., численность американцев должна была бы быть втрое больше. Индустриализация в Штатах могла произойти и произошла, но трансформация протекала гораздо медленнее и более плавно, на протяжении жизни нескольких поколений, что помогло американцам адаптироваться к ней.

Кроме того, взлет американской промышленности не оказал серьезного влияния на остальной мир. В отличие от населения других крупных государств, население США росло и при этом становилось все богаче. Промышленные товары, и прежде всего производимые на северо-востоке и в районе Фабричного пояса, потреблялись внутри страны. Не было ни малейшей потребности в экспорте, а значит, и причин для торговых войн, которыми печально прославилась Британская империя. Способность американских местных банков финансировать развитие территорий предотвратила формирование централизованной власти, приведшее к трагедиям в России и Китае и радикализации японцев и немцев.

На протяжении всего первого периода индустриализации участие Америки в мировой экономике по-прежнему сводилось к экспорту сельскохозяйственной продукции. Благодаря использованию минеральных удобрений в ходе промышленной революции, которое началось в конце XIX в., росли объемы производства сельскохозяйственной продукции, но одновременно благодаря достижениям медицины увеличивалась и продолжительность жизни. Иными словами, предложение росло одновременно со спросом. Масштабы участия американцев в мировой экономике по большому счету практически не менялись[21].

Разумеется, США сталкивались в прошлом и сталкиваются в настоящем с проблемами, связанными с неравномерным развитием территорий и олигархией, но у американских олигархов, и прежде всего у печально известных баронов-разбойников, были такие широкие возможности для обогащения в частном секторе (колоссальные ресурсы надо же было как-то использовать), что не было особой нужды бороться за власть из соображений бизнеса. Экономические проблемы не перерастали автоматически в политические, и наоборот.

Разные люди ведут себя по-разному. Я говорю не о культурных различиях, обусловленных географическими условиями, как, например, различия между россиянами, руандийцами, румынами и жителями города Розуэлл в штате Нью-Мексико. Я говорю о различиях между представителями отдельных горизонтальных слоев населения, а именно о возрастных.

Дети ведут себя не так, как студенты, выпускники университетов – не так, как их родители, а поведение последних отличается от поведения людей пенсионного возраста. Найдите общие поведенческие паттерны, и полу́чите современную экономику. Рассмотри́те возрастные особенности поведения населения, и увидите многие тренды, определяющие развитие мировой экономики. Сложившаяся на сегодняшний день демографическая структура населения – прямое следствие промышленной революции.

Прощай, деревня!

Место жительства играет очень важную роль. Одной из главных особенностей периода после Второй мировой войны была массовая урбанизация. В разные эпохи этот процесс происходил по-разному и с разной скоростью. Отчасти различия обуславливались фактором времени. Не все в ходе промышленной революции происходило быстро.

Считается, что первые шаги промышленная революция сделала в сонном царстве ткацких станков. В доиндустриальную эпоху ткацкое дело было в основном кустарным промыслом. Сырье растительного и животного происхождения требовало целого ряда различных приемов первичной обработки – нарезания, раструски, трепания, чесания, варки, замочки, стрижки, прочесывания. После первичной обработки из сырья можно было спрясть пряжу или нить, скрутить их в более толстое волокно и, наконец, соткать полотно на ткацком станке или связать его спицами или крючком. Это была очень утомительная, в буквальном смысле трудоемкая работа, и мало кому она нравилась[24].

Это не значит, что на производстве тканей нельзя было делать деньги, и первыми им всерьез заинтересовались британцы. Все началось с использования супердешевого труда индийцев, выполнявших самые кропотливые и утомительные операции. Британская Ост-Индская компания, основанная в 1600 г. для импорта специй, придававших вкус пресным блюдам унылой английской кухни, к концу столетия переквалифицировалась на доставку индийских тканей во все уголки империи. Жители последней оценили доступную роскошь хлопчатобумажных тканей, муслина, набивного ситца и даже шелка. Вкусив плоды чужого труда и поняв, что практически все ткани, привозимые из Индии, лучше шерсти, производимой местными мелкими семейными ткацкими мастерскими, британцы вознамерились превзойти индийцев.

В начале XVIII в. они начали ввозить хлопок (сначала из Индии, потом из американских колоний, которые позже стали Соединенными Штатами) и постепенно создавать ткацкую промышленность, объединяя семейные ткацкие мастерские. Шли годы, прибыль от обработки хлопка и производства тканей росла, работники и работодатели изыскивали все новые и новые методы повышения производительности, технологичности и долговечности ткацкого оборудования. Челнок-самолет, самопрялка, кольцепрядильная гребенная машина, мюльная машина, паровая тяга, хлопкоочистительная машина, жаккардовая машина, регулятор скорости, синтетические красители – все это увеличивало, насколько это было возможно, скорость выполнения операций и объем выпускаемой продукции, а также повышало качество последней. К началу XIX в. эти и многие другие нововведения широко распространились по всей Британии.

Изобретения следовали одно за другим, и уже в начале XIX в. доля товаров, произведенных из хлопка, в британском экспорте достигала 40 %. Но это было еще не все. Британцы продолжали экспериментировать со множеством новых технологий прядения, ткацкого дела и шитья, с древесного угля они перешли на кокс, с кокса – на каменный уголь, с чугуна в чушках – на кованый чугун, а затем на чугунное литье и сталь, с водяного колеса – на паровой двигатель. Ручные орудия труда уступили место токарным и фрезерным станкам, на которых можно было изготавливать инструменты, позволявшие производить химическую продукцию.

Мало-помалу люди находили рабочие места в сфере разработки, внедрения и совершенствования новых технологий. Практически все новые технологии требовали множества работников, собранных в одном месте, и производственных площадок с соответствующим оборудованием. В прошлом ткацкие мастерские располагались в сельской местности и работали на энергии ветра (или, чаще, мускульной силе). Новые промышленные предприятия строились в городах и работали на угле. Сельская местность опустела, люди ринулись за деньгами в город. Маленькие городки превращались в крупные города. Концентрация населения в городах обуславливала возникновение новых проблем и рождала спрос на инновации в области медицины, санитарии, транспорта и логистики. При этом каждая из сотен технологических инноваций меняла отношение людей к экономике, ресурсам и месту проживания.

Государство начало массово предоставлять населению услуги – от снабжения электроэнергией до медицинского обслуживания. В густонаселенных городах делать это было проще, чем в сельской местности с ее разбросанными тут и там домохозяйствами. Люди массово покидали деревни и уезжали в города в погоне за более высоким уровнем жизни, достигаемым с меньшими затратами.

Второй этап промышленной революции показал, что равноправие серьезно ослабляет зависимость человека от места проживания. Появились химические удобрения, пестициды и гербициды. В результате в середине XIX в. имел место троекратный (или даже более значительный) рост объемов производства сельскохозяйственной продукции на фоне снижения затрат труда. Экономика сельского хозяйства изменилась навсегда. Теперь не город переманивал людей из деревни, а деревня выталкивала людей в город.

Совокупный эффект появления новой городской промышленности и применения новых высокоэффективных технологий сельскохозяйственного производства вывел нас на путь урбанизации, породив кучу проблем, с которыми человечество не справилось до сих пор. Сильнее всего пострадали показатели рождаемости. В деревне детей заводили не столько из любви к ним, сколько из экономической необходимости. Дети представляли собой бесплатную рабочую силу и де-факто вынуждены были пахать на родителей. Тысячелетние культурные и экономические нормы сформировали глубоко укоренившееся представление, что они должны либо наследовать хозяйство престарелых родителей, либо, по крайней мере, не уезжать от них слишком далеко. Большая семья, по сути, представляла собой общину, члены которой всячески поддерживали друг друга. Этот культурно-экономический уклад оправдывал себя на протяжении всей предшествующей истории – еще в те времена, когда в мире только рождались империи и национальные государства.

К огромному неудовольствию моей матери, урбанизация отправила этот уклад на свалку истории. Стоит переехать с просторной фермы на участок земли площадью в четверть акра в маленьком городке или, хуже того, в дорогущую квартиру в тесном мегаполисе, как экономика деторождения схлопывается. Детям не приходится трудиться, но их все равно приходится кормить и одевать. Теперь еда не растет прямо у дома, ее нужно покупать. Даже если ребенок где-то подрабатывает летом или разносит газеты, самое большее, на что могут рассчитывать родители в финансовом плане, – что их маленькая копия поможет им выйти в ноль.

Стоит переехать из маленького городка в большой город, и дети тут же превращаются (с экономической точки зрения) просто в дорогую говорящую игрушку. Когда они наконец покидают родительский дом, родители плачут или радуются, но их чувства совсем не похожи на панику, которую свобода от родительских обязанностей вызывала у их предков, влачивших жалкое существование в деревне в доиндустриальную эпоху. Если экономическая целесообразность деторождения исчезает, люди делают то, чего в данной ситуации требует логика: заводят меньше детей.

Тем не менее в ходе индустриализации численность населения росла. Некоторые причины очевидны: налаженные каналы распределения в сочетании с изобретением и внедрением пестицидов, гербицидов и в особенности минеральных удобрений делали сельское хозяйство все более устойчивой отраслью экономики, избавляя людей от угрозы голода.

Другие причины менее очевидны: появление системы канализации и снижение заболеваемости. В городе реже происходят несчастные случаи, медицинская помощь там более доступна, чем в деревне, а значит, снижается смертность, особенно младенческая. Более продвинутая медицинская помощь позволяет снизить смертность от заболеваний и травм, которые становятся все менее распространенными. Все это ведет к росту продолжительности жизни. Удвойте среднюю продолжительность жизни, и через поколение вы удвоите численность населения, даже если в семьях не будет рождаться больше детей. Просто детородный период станет более продолжительным.

Но все это, конечно, произошло не сразу. Возьмем механический ткацкий станок, который считается самым значительным прорывом на заре технологического развития, – прорывом, позволившим увеличить производительность труда в 50 раз. Первый прототип был сконструирован в 1785 г., а затем совершенствовался в течение 50 лет, когда было создано 17 вариаций станка. Но даже после этого еще почти 100 лет ушло на его полную автоматизацию, позволявшую не прерывать производственный процесс, когда в челноке заканчивалась нить.

Собственно, слово «революция» в понятии «промышленная революция» не совсем точно отражает суть дела. Новые технологии не возникали по мановению волшебной палочки. Их разрабатывали, конструировали прототипы, совершенствовали, запускали в массовое производство и внедряли, а они, в свою очередь, давали толчок развитию технологий нового поколения – и все это на протяжении 200 лет. Переход от жизни на ферме к городской жизни потребовал времени. Рост Лондона и превращение его в самый большой и богатый город в мире с самым образованным населением тоже происходили небыстро. Переход от культурно-экономического уклада большой семьи с кучей «запасных» детей, в которой среднестатистический взрослый умирал в возрасте чуть более 30 лет, к крошечным семьям, в которых дети – просто шумные и невыносимо подвижные нарушители спокойствия, а 60-летние члены семьи уже не редкость, тоже протекал в течение довольно длительного периода. Численность населения Британии утроилась далеко не сразу.

Полный цикл трансформации в этой стране продолжался в течение жизни семи поколений.

Но только в этой стране.