Читать онлайн Маленький красный дом

© Liv Andersson, 2022

© Клемешов А.А., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава первая

Ночи кажутся бесконечными, а дни – еще хуже. Он должен умереть, говорю я себе снова и снова. Эта мысль – единственное, что помогает мне держаться. Половицы скрипят над головой. Мои плечи напряжены, мышцы сжаты. Этот мудак вернулся домой, где бы он ни пропадал с утра до заката. Я следила за каждым его движением – вверх, вниз – по этой богом забытой дыре в течение последнего часа. Ему нравится дразнить меня.

Я жду. Как обычно жду.

Я шевелю запястьями, пытаясь восстановить кровоток. Доска подо мной вонзается мне в спину тысячей крошечных булавочных уколов. Подушка пахнет гнилью и плесенью. Я накрыта какой-то толстой звериной шкурой. Здесь, в подвале, жарко, сухо, и он кишит мелкими тварями, которые шныряют по ночам из угла в угол, а шкура воняет шариками от моли и запахом тела. Каждое утро этот ублюдок протирает мою кожу прохладной влажной тканью, смывает пот, ищет, по его словам, укусы пауков. Это фальшивое проявление человечности, которое я и использую против него.

Я слышу, как отодвигается засов, и задерживаю дыхание. Ему потребуется ровно тринадцать шагов, чтобы добраться до подвала. Шарк, шарк… Я считаю каждый звук. На тринадцатом шаге он снова остановится, чтобы забрать свое оборудование. Я представляю этот стол, представляю инструменты. Арсенал инквизитора.

Еще семь шагов, и я почувствую его пальцы, развязывающие меня, на своих ногах – он распутает мои щиколотки, только их; руки же, впивающиеся в грубую доску, останутся связанными. Я почувствую его язык на своей шее, а сам он при этом будет ощупывать, хватать, шарить… даже хуже, чем твари, двигающиеся по моей обнаженной коже ночью. Хуже, чем занозы в моих ладонях.

Я не буду пытаться скрыть отвращение. В этом нет смысла. Я пыталась играть покорную жертву, презрительную доминантку, ворчливую мамочку… Результат всегда един. Он хочет лишь одного – получить удовлетворение, используя любые инструменты, которые заводят его в этот день. Он будет рычать, стонать, обливаться едким, склизким, отвратительным потом. А я буду лежать неподвижно, наблюдая за ним. Следить за потоком света, который просачивается в голую, темную комнату сквозь картон, закрывающий единственное узкое окошко моей тюрьмы. Встреча ледяных глаз с ледяными глазами. В моей голове это еще один пункт, чтобы запомнить. День, яркость луны, уровень жестокости, измеряемый от одного до четырех. Веду свой внутренний журнал, подбирая удобный момент.

Я всегда в ожидании.

Это противостояние, говорю я себе. То, которое я выиграю, если смогу просто перехитрить своего соперника. Финал игры очевиден: только один из нас покинет этот дом живым.

И это будет не он.

Глава вторая

По тому, как тени падали на его голый живот – плоский, вздымающийся, – я могла сказать, что был почти полдень. Простыня подо мной царапалась, точно наждачная бумага, а та, что сверху, едва ли не хрустела от засохшего пота и чего-то еще более отвратительного. Я перевернулась; голова пульсировала. Прошло двадцать две ночи, а у меня уже почти не было наличных, и мне приходилось спать на полу у какого-то парня в квартире недалеко от Челси. Брайан? Брюс? Брент? Черт его знает. Суть была в том, что случилось именно то, о чем говорила Ева: я растратила те небольшие деньги, которые у меня были, и оказалась на улице. Это ненадолго. Я что-нибудь придумаю.

Вчерашний «талон на питание» неуклюже выбрался из постели, поднял шторы так, чтобы солнечный свет лился из пыльного окна на матрас на полу, разгоняя тараканов. Он бросил мне полотенце, пахнущее потом и спермой.

– Ты можешь принять душ первой. – Его взгляд упал на часы над кухонным столом в студии. – Тебе нужно поскорее убираться отсюда, Конни.

Его тон был виноватым, но в глазах мелькнула паника. Я порылась в своей спортивной сумке.

– Что, больше не свободен?

– Я сказал, что не женат, и я не женат.

– Но у тебя есть девушка.

– Она не девушка… просто друг. – Он отвернулся, пряча глаза. – Она бы не поняла. Ну, то, что ты здесь, и все такое.

– Разумеется.

Судя по тусклой безвкусице квартиры, я бы предположила, что девушка, которая «просто друг», действительно являлась просто другом. В противном случае она оказала бы какое-то влияние на эту свалку или по крайней мере вдохновила бы его на уборку. Но я искала признаки другой женщины две ночи назад, когда мы только приехали. Ни второй зубной щетки, ни тампонов, ни геля для душа с ароматом лаванды. Он не был женат, а если и был, то они со своей второй половинкой не жили вместе. Эта квартира недостаточно хороша даже для того, чтобы быть любовным гнездышком.

Он сказал, что юрист. Основываясь на адресе и качестве его одежды и электроники, я могла бы поверить, что он был кем-то вроде адвоката с низким доходом – и не слишком хорошо справлялся со своей работой. Или, может быть, бесплатный государственный защитник. Или помощник юриста. Или, может быть, он был лжецом и чистил туалеты на Пенсильванском вокзале. Чем бы он ни занимался по жизни, сейчас он стоял с жалкой щетиной, проросшей на его румяном лице, прикрываясь руками – пытаясь спрятать свой сморщенный пенис.

Я потянулась и встала с кровати, обернувшись грязным полотенцем.

– Тебе есть куда пойти?

Он выглядел искренне обеспокоенным. Я была бы тронута, если бы не его растущая эрекция и не следы от ногтей на груди. Вчерашняя пятая порция бурбона и схватка на полу вернулись ко мне облаком сожаления. Во рту был привкус оружейной смазки, веки ныли от желания закрыться. Плюс один балл для Евы.

– Конечно, – сказала я, внезапно больше всего на свете желая убраться из этого места. Я натянула брюки-карго и черный свитер с высоким воротом, который, казалось, стягивал мне шею.

– Тебе нужны наличные? – поинтересовался он, наблюдая за мной, пока доставал одежду из корзины на полу.

– Я не профессионалка.

– Я знаю, – покраснел он. Надел боксеры, однако его член, полный надежды, все еще натягивал клетчатый рисунок трусов. – Это было весело, Конни. А девушка… она просто друг, честно. Я тебя когда-нибудь еще увижу?

– Сомневаюсь. – Я обернулась, увидела замешательство в его глазах и услышала голос Евы в своей голове: «Шлюха однажды – шлюха навсегда». Я подумала о том, чтобы поцеловать его в щеку, но решила не делать этого. – Спасибо за приют и за хорошо проведенное время.

Он схватил мою руку, притянул ее к своей промежности.

Я пихнула его кулаком в живот, прорычала «придурок» и протиснулась к двери.

Идти мне было некуда. Двадцать два дня я экономила свои деньги, и у меня осталось 68 долларов плюс десятка, которую я стащила с кухонного островка Брайана/Брюса/Брента – деньги, как я рассуждала, спасенные от тараканов, – плюс карта метро. Трудно найти работу, когда у тебя нет адреса, но первая комната, которую я сняла, оказалась в притоне для наркоманов. Я пробыла там пять ночей. На шестую запах живых трупов в соседней комнате вывел меня из себя. Мне нужен был способ заработать деньги. Если бы я попросила, Ева отправила бы мне, но я бы скорее умерла, чем позвонила. Потому что цена была слишком высока.

Облака сгущались над головой, окрашивая пространство между небоскребами в раздражающий серый цвет. Я побрела по Восточной 42-й улице, решая, что делать дальше. Первые капли упали, когда я добралась до Пятой авеню и вбежала на Центральный вокзал аккурат перед началом майского ливня. Внутри я купила багет и маленький пакетик миндаля. Я обменяла карту метро на место в вагоне. Человек может ездить в метро очень долго, тем более что у меня не было никакой необходимости где-то выходить.

Должно быть, я заснула. Мои глаза резко открылись, но невыносимое чувство дезориентации ослабело не сразу. Свет в вагоне казался неестественно ярким. Достойные апокалипсиса пассажиры с пустыми глазами сидели, упорно игнорируя друг друга. Женщина с помятым лицом, покрытым грязью и морщинами, смотрела на меня, протянув руку. Открытая рана гноилась на коже ее правого предплечья, а на пальцах виднелись характерные узелки от бесчисленных ночей, проведенных на улице. Ей могло быть и шестьдесят, и сорок.

Я отвела взгляд в сторону, к окну, и потерла лицо. Отражение, смотревшее на меня, было изможденным, худым и угловатым – ни следа прежней пляжной Констанс. Я предположила, что это и являлось причиной маленьких игр, затеянных Евой. Когда другие меры не сработали, она перешла к тяжелой артиллерии. Тонуть или плыть. Жить или умереть. Стереть границы между безумием и здравомыслием. Игра, в которой моей сестре Лайзе не пришлось бы участвовать.

Бездомная женщина хмыкнула. Она стояла, держась за перила передо мной, ее голова была склонена в мольбе. Синяки усеивали ее шею, от нее воняло потом и гниющим мусорным баком. Я напомнила себе, что и она была чьей-то дочерью.

«Черт возьми…» Я потянулась за своей сумкой, полагая, что пятидолларовая купюра принесет ей больше пользы, чем мне. Вот только моя сумка пропала. Я привязала ее к ноге на случай, если задремлю, но кто-то, должно быть, отцепил ее в перегоне между станциями.

– Ты видела, кто взял мою сумку? – спросила я женщину.

Она снова протянула руку и застонала.

– Кто-нибудь видел, кто украл мою сумку?!

Мне не понравилась истерика в моем голосе, и, очевидно, бездомной женщине тоже. Она отступила в тень. Полдюжины других людей в вагоне уставились на стены и пол. Негласный кодекс нью-йоркских обездоленных: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

«Дьявол!» Я встала, радуясь, что мой телефон и маленький рюкзак все еще были на месте. Я держала свои деньги раздельно – часть в сумке, часть в маленьком кармашке, который я вшила в лифчик, а остальное в рюкзаке. Я пришла к этому на собственном горьком опыте в моем первом тестовом городе – Чикаго. Но в сумке лежали моя одежда и айпад – вещи, которые я никак не могла купить на те небольшие деньги, которые у меня оставались.

Крик булькнул и замер у меня в горле. Закрыв глаза, я снова села. Нравится мне это или нет, но мне больше некуда идти. У меня все еще был мой телефон – Ева оставила мне хотя бы его. Я бы нашла приют на ночь, а завтра отправилась в Сохо. Я бы снова попыталась отыскать какую-нибудь работу. Держатель вывески, билетер, мойщик полов – без разницы. Меня бы устроило. К черту колледж, к черту мое наследство! К черту Лайзу. Игры устарели. Возможно, я действительно сумела бы избавиться от Евы.

Бездомная женщина вернулась, ее глаза впились в мои.

– Проваливай, – прорычала я, чувствуя злобу ко всем на свете, и отмахнулась от нее. Она вздрогнула, забившись обратно в свой угол. Я отогнала стыд.

Поезд подъехал к последней остановке на линии. Он направлялся обратно на Центральный вокзал, а затем останавливался на ночь. Но с меня было довольно навязчивости моей бездомной попутчицы. Я сунула 2 доллара в руку несчастной женщины и выскочила из метро. Я решила рискнуть здесь. Что мне терять?

Он сказал, что его зовут Ирвинг. У него были длинные руки, белые зубы и волосы цвета грязного снега. Я возненавидела его с первого взгляда. Его губы коснулись моей шеи. Я ощутила запах итальянского сэндвича и табака, и мой желудок предательски заурчал – багет и орешки тоже остались в сумке. Он услышал это и улыбнулся.

Я отстранилась, глаза метались по сторонам в поисках выхода.

– Сколько? – прошептал он. – За анал?

Бар был почти пуст. Я воспользовалась туалетом, чтобы умыться, а затем пила стакан минералки так долго, как только могла, в поисках дружелюбного лица и бесплатных орешков. Я не нашла ни того, ни другого – только Ирвинга. Я отказалась от его предложения выпить, но он, должно быть, почувствовал мое отчаяние. Такой хищник, как он, мог учуять это во мне – сладкий аромат для его извращенных чувств.

Его язык скользнул по моему уху.

– Да ладно, сколько?

Я могла бы уйти и взять такси – вот только у меня не было денег на проезд. Метро находилось всего в квартале отсюда. Я могла бы убежать, даже если бы он последовал за мной. Продолжать кататься на поезде до рассвета. Я встала.

Он схватил меня за руку. Я стряхнула ее, бросила доллар за воду на стойку бара и направилась к двери. Это место пахло одиночеством и сожалением. Я увидела чернокожего мужчину в деловом костюме, наблюдавшего за нами с другого конца бара. Ирвинг последовал за мной через двойную стеклянную дверь на пустынную улицу. Холодный воздух, словно пощечина, взбодрил меня.

– Эй, – крикнул Ирвинг. – Ну-ка вернись!

Я продолжала идти, ускоряя шаг. Он был быстр для своего возраста. Я почувствовала его хватку на своей шее и невероятно длинную руку на моей талии.

– Я же сказал тебе вернуться! – Ирвинг притянул меня к себе, приставил нож к ребрам. Другой рукой он стащил с моих плеч рюкзак. – Ты же хочешь этого, значит, пойдешь со мной.

Я сделала глубокий вдох, затем выдохнула, успокаивая свои нервы. Мое сердце колотилось где-то в горле, и я молилась, чтобы оно замедлилось. Я знала таких людей, как Ирвинг. Страх был его наркотиком.

Он поцеловал меня в ухо и вцепился в грудь.

– Всего на несколько часов. Я ведь старался быть вежливым.

– Ладно.

– Хорошая девочка.

Я расслабила мышцы, подалась к нему, отстраняясь от ножа. Уличные фонари пульсировали, но то была уловка моего сужающегося зрения. Я услышала какой-то шорох позади нас, увидела свет других уличных фонарей в конце квартала. Он все еще держал меня.

– Пятьдесят баксов, – прошептала я.

– Двадцать. – Он помахал рюкзаком перед моим лицом, вне пределов моей досягаемости. – И я делаю все, что пожелаю.

– Ладно.

Он начал отпускать меня. Резким толчком я схватила его за запястье и вывернула руку назад. Что-то хрустнуло. Нож со звоном упал на землю. Мы оба уставились на это, но я сильнее потянула его за согнутую руку и пихнула коленом в поясницу, целясь в почки. Он застонал: отвратительный звук, который начинался низко и сворачивался вокруг себя, пока не превратился в рокот.

– Беги, – сказал голос позади меня. Это был «деловой костюм» из бара. Он поднял нож. – Я прослежу, чтобы он не последовал за тобой.

Я еще раз пнула Ирвинга в спину для пущей убедительности, затем сделала все возможное, чтобы подтолкнуть его к «деловому костюму». Тот превосходил Ирвинга на шесть дюймов и двадцать фунтов.

– Спасибо! – сказала я.

«Деловой костюм» кивнул.

Я рванула с места и, не оглядываясь, добежала до входа в метро.

Рассвет наступал медленно. Из угла вагона метро я наблюдала за парадом человеческих тараканов, входящих и выходящих. Одни трезвые, другие под кайфом. Некоторые честные, некоторые нет. Мне было все равно. У меня не было ни действующего удостоверения личности, ни денег, мне некуда было идти – уж точно не обратно в Вермонт к Еве. Я знала, чего она хотела: чтобы я потерпела неудачу. Чтобы я прибежала обратно, сказав ей, что она права и что мне нужно остаться с ней навсегда. Я бы этого не сделала. Уж лучше я сгнию здесь, став жертвой собственного упрямства.

В 7:15 я выбралась на солнечный свет, вернувшись к Центральному вокзалу. День был ясный и обнадеживающий, город проснулся. Мои ребра пульсировали в том месте, куда Ирвинг ткнул меня, слюна во рту казалась липкой. Вынув все оставшиеся у меня деньги, я взвесила, стоит ли посещать столовую.

В 7:24 зазвонил мой мобильный телефон. Поскольку зарядного устройства не было, мне повезло, что он все еще работал. Я взглянула на высветившееся имя абонента. Лайза. Чего она хочет?

Лайза без предисловий сообщила:

– Она мертва.

– Кто?!

– Тетя Ева.

Ровный тон. Я задумалась, говорит ли она мне правду. У меня поплыло перед глазами.

– Что? Как?

– Несчастный случай. В озере.

– Что за несчастный случай?

Пауза.

– Она утонула во время утреннего купания.

– Это не похоже на Еву.

Моя светловолосая, голубоглазая, чертовски богатая мать стала жертвой чего-то столь обыденного, как несчастный случай? Невозможно. Ее кончина была бы какой угодно: падение с небоскреба, авиакатастрофа. Жанна д’Арк из «The Ladies Who Lunch»[1]. Только у Евы Фостер не было дам, с которыми можно было бы пообедать. Ни друзей, ни привязанностей, ни теплых чувств. Она была снежной королевой.

– Тебе нужно приехать домой, – проговорила Лайза.

Дом? У меня не было дома.

– Я пришлю за тобой машину, – сказала Лайза. – Твоя борьба окончена. – Она сделала паузу. – Пришло время вернуться.

– Я не приеду.

Но даже когда эти слова слетали с моих губ, я понимала, как беспомощно они звучат. Конечно же, я вернусь в Вермонт. Куда мне еще идти?

Лайза не стала дожидаться, пока я передумаю вслух. Она не сомневалась, что я так и сделаю. Точно так же, как всегда знала способы успокоить Еву.

– Я пришлю Дейва с машиной, – продолжила она. – Поторопись, Конни. Я буду ждать тебя в поместье. – Она сделала паузу, а когда заговорила снова, я услышала, как треснула ее самоуверенность. – Ты мне нужна.

Глава третья

Когда-нибудь Келси сведет ее в могилу. Ева Фостер вполголоса проклинала свою дочь, приберегая самые крепкие выражения для момента их встречи. Со стороны могло показаться, что дочь похожа на мать, но на самом деле Келси была упрямой – вся в отца. Упрямая, склонная к манипуляциям и слишком умная – порой даже в ущерб собственному чертову благу.

Офицер Тимоти Майор приподнял фуражку в старомодном жесте уважения. Он был немолод, лысоват, с широкой грудью и с руками, которые казались слишком короткими для его высокого, долговязого тела.

– Мы считаем, что она покинула Нихлу, миссис Фостер. Вы не там ищете.

Солнце в небе казалось оранжевым диском. Ева подняла взгляд, нахмурилась и поправила темные очки, защищающие ее от яркого света. Она плотнее запахнула палантин на плечах и посмотрела незнакомцу прямо в глаза – серо-зеленые, цвета быстрой реки. Они стояли снаружи у полицейского участка, на окраине города, расположенного на границе цивилизации, и оттенок глаз офицера соответствовал грязным краскам окружающей их пустыни.

Полицейский подался вперед.

– Мэм, вы слышали, что я только что сказал?

Ева выудила из сумочки портсигар и достала из него сигарету.

– Ненавижу этот богом забытый штат, – произнесла она, закуривая. – Засуха, нестерпимая жара, чертовы кактусы.

Она покачала головой, затянулась и выпустила дым концентрическими кругами. Наблюдая, как кольца рассеиваются в сухом воздухе, она снова покачала головой.

– Я чувствую, что моя дочь здесь. Продолжайте искать.

– Никто не видел ее уже несколько дней.

– Это не значит, что ее здесь нет. Мой детектив утверждает, что отследил Келси до этого места. Никто ведь не видел и того, как она уезжала, не так ли?

– Дети путешествуют автостопом. Они встречают странных… ну, давайте назовем их новыми друзьями, – замялся офицер. – И уходят с этими новыми друзьями.

Офицер собирался сказать «странных людей», подумала Ева. И он не ошибся бы. Подобные люди были слабостью Келси, ей нравилось дразнить их. Одному богу известно, со сколькими незнакомыми мужчинами она переспала во время своего короткого путешествия по стране. Ева сделала еще одну затяжку, позволяя дыму наполнить ее грудь и вытеснить страх. Нет смысла останавливаться. Ева не питала никаких иллюзий, когда дело касалось ее дочери. Зажав сигарету в красных губах, женщина сняла солнцезащитные очки, не торопясь убирать их обратно в футляр. Медленно, обдуманно, выставляя напоказ бренд, выставляя напоказ свои украшения, выставляя напоказ власть, к которой она привыкла, – власть, которую давали счета в швейцарских банках и множество компаний. Но если этот мужчина и был смущен ее демонстрацией богатства, он хорошо это скрывал. Она сосредоточила свое внимание на его лице, позволяя своим холодным голубым глазам сверлить его глаза цвета грязи.

– Мой детектив сообщил мне, что это не первое исчезновение в Нихле и ее окрестностях, были и другие. Тоже новые друзья? – Когда полицейский не ответил, Ева продолжила: – Найдите мою дочь. Это ваша работа.

Офицер не пошевелился, просто в упор смотрел на нее, уперев руки в бока. Она первая отвела взгляд, ненавидя себя за эту неудачу. От него больше не будет никакой помощи. Куда бы она ни повернулась в этом городе, везде чувствовала себя загнанной в угол. Побег. Наркотики. Секс. Вечеринки. Странные люди. Она знала, что происходит в его голове. Что происходило в их головах. Келси. Молодая, зрелая, богатая. В лучшем случае – наивная юная девушка. В худшем случае – преступница. Подобрал какой-то подонок – возможно, из-за денег. Наверное, сейчас уже в Мексике, развлекается с каким-нибудь смуглым мальчиком в кузове пикапа. Или ловит кайф на груде подушек в старом фургоне «Фольксваген».

Снисходительный взгляд полицейского сказал все: властная мать, у которой больше денег, чем здравого смысла. Подросток-беглец, у которого слишком много времени и слишком мало дисциплины.

Только он ошибался. Очень сильно ошибался.

Ева бросила сигарету на землю – так, чтобы та приземлилась прямо у ног офицера. И, тряхнув своими светлыми волосами, развернулась и пошла прочь. Если он ничего не собирается предпринимать, значит, это должна сделать она.

Бар находился в полумиле от станции. Пыльная забегаловка с заляпанным фасадом и названием «Хижина Джека», нацарапанным коричневыми каракулями на доске у входа, стояла в ряду заброшенных хижин. Ева расположилась в самом конце длинной деревянной стойки, в тени, спиной к пустой импровизированной сцене и двери, на которой черными квадратными буквами было написано «Hermosas». Вычурная русалка смотрела на нее со стены из-за стойки бара.

– Что вам предложить?

Глаза бармена казались черными сферами, обрамленными темными ресницами.

– Джин с тоником. «Мартин Миллерс», если он у вас есть. – Ева высокомерно повела подбородком в сторону русалки.

– «Миллерса» нет на много-много миль вокруг.

Не обращая на нее внимания, он протер стойку серой тряпкой, затем взял стакан с зеркальной полки.

– У нас есть «Сигрэм».

– Тогда «Сигрэм».

Бармен задержал на ней взгляд.

– Откуда вы? – наконец спросил он.

– Филадельфия.

– Вы проделали долгий путь ради джина с тоником.

Ева расплылась в улыбке.

– Хотела увидеть прекрасную Нихлу в штате Нью-Мехико.

Бармен бросил тряпку в раковину за стойкой и закончил готовить ей напиток.

– Теперь я знаю, что вы лгунья. Никто не приезжает в Нихлу специально.

– Забавное название для города, расположенного так близко к Мексике. – Ева наклонила голову. – Больше похоже на что-то ближневосточное.

– Разве? Как бы то ни было, все дороги ведут в Нихлу. Вы увидите. – Он поставил напиток перед Евой и принялся изучать ее. Его рот изогнулся в полуулыбке. Бросив взгляд на двух других своих клиентов – пожилого белого мужчину, держащего в руках «Дос Эквис», и парня, чья бритая татуированная голова в этот момент покоилась на стойке бара, он продолжил: – И все же почему вы здесь?

Ева сделала глоток. Несмотря на дешевизну, джин пошел хорошо.

– Ищу кое-кого. – Она достала из сумочки фотографию Келси и подтолкнула через стойку. – Возможно, ты ее видел.

Мужчина взял снимок и направился к передней части бара, где тусклый солнечный свет заливал бритую голову пьяницы. Бармен был среднего роста и худощавым, с мускулистыми загорелыми руками и алой полосой ожога, пересекавшей обнаженный бицепс. Татуировка русалки, похожей на ту, что была на стене, окружала широкое запястье. Его лицо состояло из жестких плоскостей, разделенных пополам удивительно мягким ртом. Он уставился на фотографию, затем поднес ее к свету.

Мужчина вернулся в темную часть бара и вернул снимок Еве.

– Нет. Никогда ее здесь не видел. – Черные глаза скользнули вбок, к двери мужского туалета. – Симпатичная девушка. Ваша сестра?

– Дочь. – Ева вытащила сигарету из металлического портсигара. – Ей шестнадцать.

Бармен пожал плечами.

– Наверное, поэтому я никогда ее не видел. Несовершеннолетняя.

– Разумно.

Ева допила свой коктейль и достала из бумажника наличные.

– Как тебя зовут, ковбой?

– Джек Козби, – кивнул он в сторону вывески за стеклянной витриной. – Это мой бар.

Ева положила на прилавок десятку, а затем добавила две стодолларовые купюры.

– Если ты что-нибудь вспомнишь, Джек, что угодно, позвони мне. – Она нацарапала свое имя и телефонный номер отеля на листе тисненной бумаги цвета слоновой кости. – Что угодно.

Взгляд Джека заметался от купюр на прилавке к лицу Евы и ее декольте. Он кивнул.

– Шестнадцать, – повторила Ева.

– Здесь, в Нихле, это не считается слишком юным возрастом.

Ева соскользнула со стула.

– Именно этого я и боюсь.

Наволочка была сшита из полиэстера цвета слоновой кости. Ева провела рукой по внешней стороне, ухватилась за углы и потянула ее вперед, чтобы та накрыла ее голову. Она видела, как глаза Джека расширились, затем потускнели, его рот скривился в гримасе, затем расслабился, пока его лицо не уткнулось в шелк ее блузки. Она обхватила бедрами его спину, при этом позволяя своему взгляду скользить по дверному проему, про себя считая секунды до того, как он закончит. Она ненавидела мужские оргазмы. Они были не просто грязными, они были совершенно уродливыми.

– Твоя очередь, – пробормотал он.

Ева оттолкнула его от себя.

– Я в порядке.

– Ты не кончила.

– Мне это и не нужно, – бросила она.

– Как знаешь.

Джек сел и подхватил свои штаны. Застегнув джинсы, он повернулся и оглядел ее. Ева в свою очередь с восхищением смотрела прямо на него. Он был не в ее вкусе, но в нем ощущалась безошибочная мужественность, которая одновременно забавляла и привлекала ее. Джек был потешным развлечением.

Ева перевернулась, разглаживая дешевые простыни. Она могла бы простить грубоватый цветочный освежитель воздуха в номере, но обстановка – техасско-мексиканская версия дорогого мотеля, если такие вообще существуют, – была чересчур.

Ева заставила себя улыбнуться.

– Мне понравилось.

– Я так и понял.

Ева встала и натянула трусики, затем юбку, не торопясь застегивая молнию. Джек был достойным любовником. Он восполнял недостаток техники необузданным энтузиазмом. Тем не менее, она была готова к его уходу. Ева выбрала сигарету из портсигара на прикроватном столике и наблюдала, как бармен мозолистыми пальцами завязывает шнурки на своих рабочих ботинках. Его рука дрожала.

– Я заставляю тебя нервничать? – спросила она улыбаясь.

Джек нахмурился.

– Мне нужно идти.

Ева направилась в другой конец комнаты, ее движения были вялыми, она выдыхала дым на ходу. Подойдя к Джеку, она встала перед ним в ожидании.

Завязав ботинки, он выпрямился. Ева почувствовала, как от него волнами исходит жар. Она притянула его к себе, прижавшись телом к его все еще обнаженной груди, и поцеловала. Подождала, пока Джек расслабится, поддавшись поцелую, затем оттолкнула его, не сводя с него глаз.

– Моя дочь.

– Так вот из-за чего все это было?! – возмутился Джек.

– Я трахаюсь только с теми мужчинами, с которыми хочу трахаться, – ответила Ева. – Однако мне все еще нужно найти Келси.

– Я же сказал тебе, она никогда не была в баре.

– Но ты все же видел ее.

Джек опустил взгляд, затем перевел его обратно на Еву, которая стояла в ореоле угасающего света, просачивающегося сквозь жалюзи. Она знала, какое впечатление производит на мужчин, и выпрямилась, чувствуя, как солнце поклоняется ее стройному телу. Ее соски были твердыми, а юбка облегала упругие бедра. Несмотря на то, что ей перевалило за тридцать, она была подтянутой и гибкой, с кожей молочно-кремового оттенка.

Джек сдался:

– Да, я видел твою дочь.

– Где? – спросила Ева.

– Не в баре.

Ева стряхнула пепел в стакан на прикроватном столике. Смотря бармену прямо в глаза, она спросила холодным, спокойным голосом:

– Забудь о баре, Джек. Где ты видел мою дочь? – Она ждала ответа. – Скажи мне.

– Черт возьми, Ева. За пределами бара, ясно? Она была с парнем. Я заметил ее через окно, потому что… – Джек замялся. – Ну, я просто заметил ее. Кажется, ей было весело.

Это похоже на Келси – насмехаться над судьбой.

– Когда это было?

– Несколько недель назад.

– Кто был этот человек? – напирала Ева.

– Я понятия не имею.

– Чушь собачья.

Джек потер глаза.

– Черт возьми, Ева! Это не преступление – встречаться с красивой девушкой.

– С девушкой, которая пропала без вести, – парировала Ева. – С девушкой, которой всего шестнадцать.

– Она выглядит старше. На двадцать один. Может, даже на двадцать пять.

– Ты трахал ее? – Джек покачал головой. Ева выдержала паузу. – Тогда кто?

– Антонио Леру.

Ева знала эту фамилию благодаря мучительно долгим часам, проведенным в полицейском участке, и бесконечным поездкам по Нихле.

– Сын судьи?

Джек кивнул, и на его лбу выступил пот. Ева затушила сигарету.

– Ты должен уйти сейчас же.

– Что ты собираешься делать? Ты не должна упоминать меня! – быстро проговорил Джек. – Судье Леру не понравится, если в этом деле всплывет имя его сына, это может сказаться на моем баре…

Холодный взгляд Евы заставил мужчину замолчать.

– Пошел. Вон.

Джек схватил свою рубашку и удалился, не произнеся больше ни слова.

Глава четвертая

Ни черта не изменилось.

Дэйв Даггер, водитель, ехал по длинной подъездной дорожке, которая вела к воротам особняка Евы на озере Шамплейн. Я попросила его остановиться, чтобы можно было осмотреться и покурить. Ева никогда не разрешала мне делать это на территории. Поэтому я решила, что сигарета у ее драгоценного входа станет очередным хорошим «пошла ты».

А ведь я уже бросила курить.

Я затянулась и уставилась вдаль. Дом находился на вершине холма, его белый викторианский фасад был обращен на озеро Шамплейн. Сильный ветер унес сигаретный дым в сторону особняка, и я наблюдала, как он рассеивается в прохладном воздухе. Несмотря на то, что было начало мая, я внезапно почувствовала озноб и плотнее закуталась во флисовую куртку. Отсюда сквозь деревья я могла видеть озеро. Это была идеальная картина – неспокойные голубые воды, величественные горы Адирондак вдалеке, их пик, все еще покрытый снегом… но при этом я ощущала присутствие Евы, как злокачественную опухоль, которую невозможно удалить.

Дейв кашлянул, и я обернулась к нему. Последние несколько лет он был неотъемлемой частью семьи, самой тихой тенью в доме теней, узнаваемой по запаху трубочного табака и ментоловых таблеток от кашля. Никогда не отличавшийся многословием, сегодня он казался особенно мрачным.

Я скользнула обратно в машину.

– Как ты, Дэйв?

Через зеркало я увидела, как изогнулись седые кустистые брови.

– В порядке.

– Скучаешь по Еве?

– Еще бы.

Он лгал. Ева была почти так же жестока со своим персоналом, как и со мной. В нашем доме никто не мог продержаться долго: ни повара, ни частные репетиторы, ни садовники, ни домработницы. Когда дело касалось прислуги, наш дом напоминал калейдоскоп, в котором вращались несчастные люди. С другой стороны, до меня дошло, что Дэйв с нами уже более четырех лет. Должно быть, Ева хоть что-то делала правильно. Я заново взглянула на водителя. Часы на толстом золотом браслете, итальянские шерстяные брюки, идеально отутюженные, рубашка «Brooks Brothers»[2]. Ева хорошо платила ему – возможно, именно поэтому он остался.

Дэйв проехал через ворота и направился к дому. Я опустила стекло. В доме Евы было очень мало вещей, по которым я скучала, но мне нравились запахи и звуки озера. Природа просыпалась, и я уже могла слышать лягушек и птиц, чей хор становились все громче по мере того, как день переходил в ночь.

Дэйв придержал для меня дверцу, пока я вылезала из машины. Я медленно прошла по широкому крыльцу ко входу в дом с французскими дверьми. Оттуда я могла видеть мягкие очертания вершин Зеленых гор и суровые Белые горы Нью-Гэмпшира за ними. Я понимала, почему Ева остановилась здесь. Я не понимала, почему она решила никогда отсюда не уезжать.

С берега послышался крик чайки, и я увидела, как она пролетела над нами. Бриз поднял волны, и поверхность озера, покрытая белыми барашками, стала сердитой. В детстве я ожидала увидеть здесь Чампа – мистическое существо, которое, как говорили, живет в озере и очень походит на Лох-Несское чудовище, обитавшее в водах Шотландии. Но он так и не появился.

Единственным монстром, которого я знала, была моя мать.

Я думала, что Лайза встретит меня у двери, но оказалась одна в большом зале. Я отсутствовала три игровых периода подряд, почти три месяца, но дом не изменился. Полы в холле блестели, и мои туфли цокали по мрамору. Звук отдавался эхом, отражаясь от девственно белых стен и высокого потолка.

Я ненавидела этот дом. Ненавидела то, как он заставлял меня чувствовать себя маленькой и незначительной – и всегда, всегда в опасности. Может быть, именно поэтому я не задумывалась об играх. Их здесь не было.

– Ты справилась.

Я обернулась и увидела сестру, стоящую у входа в то, что Ева называла не иначе как гостиной.

Ее лицо оставалось в тени.

– Я только приехала.

– Твоя комната готова.

– Моя комната? Нет, спасибо.

Я не могла понять, хватило ли у моей сестры приличия покраснеть.

– Комната, – повторила она. – Парижская комната.

Моя тетя назвала свои шесть гостевых комнат в честь городов, которые она посетила в свое время: Париж, Афины, Авиньон, Версаль, Сан-Франциско и Лондон. Пока я росла, я думала, что это претенциозно, но слушать рассказы Евы о путешествиях было почти как сказки на ночь, так что гостевые комнаты в основном хранили приятные воспоминания. Не то чтобы у нас когда-нибудь были гости. На самом деле я не могла припомнить, чтобы Ева принимала здесь хотя бы одного человека. Вместо этого комнаты стали местом для игр и фантазий, когда мы были детьми. И еще – местом, где можно спрятаться.

Лайза объяснила, когда будет ужин, во сколько мы встречаемся с адвокатом, как мне следует одеться. Я держала паузу, ожидая продолжения, и мы стояли там – я в большом зале, Лайза в тени, пока у меня не осталось сил выносить это напряжение. Я повернулась, чтобы направиться вверх по лестнице, в «Париж».

– Подожди, – окликнула Лайза.

Она вышла на свет, и я воспользовалась моментом, чтобы изучить сестру, которую не видела несколько месяцев. В отличие от меня, у Лайзы были золотистые кудри и кожа цвета слоновой кости. Там, где я была смуглой и угловатой, Лайза была мягкой и округлой, почти чувственной. Люди никогда не верили, что мы сестры, не говоря уже о близнецах. Сегодня она выглядела особенно бледной. Темные тени, похожие на синяки, залегли на нежной коже под ее глазами, волосы обрамляли лицо безжизненными волнами. Похоже, она плакала.

– Как ты? – спросила она наконец.

– Я же здесь.

Лайза отвела взгляд и развернулась, всем своим видом демонстрируя несогласие.

– Увидимся в шесть, – бросила она через плечо.

Ужин состоял из говяжьего мяса (полезного для пищеварения, по словам ныне покойной Евы), салата «Клин», жареного лосося и светской беседы, такой мучительно скучной, что вы никогда бы не сказали, что мы с Лайзой близнецы.

Адвоката я никогда раньше не видела. Древний, со скучающими серыми глазами и копной густых седых волос, он сидел за столом тети Евы так, словно мог подцепить страшную болезнь, если прикоснется к какой-нибудь из вещей. Его пальцы – длинные и элегантные, если не считать торчащих желтых ногтей, – листали папку из плотной бумаги, пока он решительно смотрел на свой телефон.

Мы с Лайзой сидели напротив него на двух обтянутых дамасской тканью креслах времен королевы Анны, стоявших перед богато украшенным столом из красного дерева. Это позерство – идея Лайзы. Мне было бы точно так же комфортно в столовой или на балконе. Однако моя сестра была приверженцем традиций. Вызов в кабинет Евы – никогда не предвещавший ничего хорошего в детстве – теперь не имел надо мной никакой власти. Я могла бы сидеть в этом кресле и больше не чувствовать укуса линейки нашего учителя на своей заднице. Или холодной сырости подвального пола на моих голых бедрах. Или жгучий привкус рвоты и слез.

Я многим обязана Еве Фостер. Не в последнюю очередь своей невероятной способностью терпеть боль.

– Гм-гм! – Адвокат прочистил горло, перевел серые глаза на десятифутовый потолок, затем на каминную полку. Казалось, он смотрел на часы, не обращая внимания на нас с Лайзой, терпеливо сидящих перед ним. Как будто нас вообще не существовало.

– Приветики, дедуля, – пробормотала я.

– Пожалуйста, успокойся, – прошипела Лайза.

Ровно в восемь он начал говорить.

– Ваша мать оставила очень четкие инструкции, вплоть до времени суток, когда я должен буду раскрыть детали завещания. – Он снова прочистил горло. – Какими бы подробными ни казались ее неортодоксальные инструкции о том, как я должен его представить – в кабинете ровно в восемь часов вечера вскоре после ее смерти, – само завещание довольно простое. Сейчас я прочту вам ее слова.

Он вскрыл старомодную восковую печать ножом для писем и вытащил из конверта единственный лист бумаги.

Он пробежал глазами документ, прежде чем посмотреть сначала на меня, затем на Лайзу. На краткий миг его взгляд смягчился. В тот момент, когда он ослабил бдительность, мой желудок сжался. Ева поднималась из могилы, и, что бы она ни планировала, это будет неприятно. Выбранное ею время и перечень правил сказали достаточно.

Восемь часов – колдовское время в этом доме. Если тебе грозило наказание, Ева звонила в восемь, прямо перед сном. Нарушения могли быть серьезными – плохая оценка, крики на персонал – или незначительными. Однажды мне пришлось две ночи спать голой в подвале, потому что я без спроса унесла в спальню кусок торта.

– «Девочки, – произнес адвокат своим хриплым голосом, – если вы это слышите, значит, я вас покинула. Возможно, это клише, но это правда. Я не настолько сентиментальна, чтобы верить в загробную жизнь. Или, возможно, я просто не мазохист, потому что, хотя я бы осталась верна всем своим мирским действиям, я не знаю, одобрил бы Бог мои методы. Но, с другой стороны, Он не прошел через то, через что прошла я».

Адвокат сделал паузу, и я наблюдала, как он просматривает страницу, читая дальше.

Затем он вновь заговорил:

– «Возможно, это несправедливое утверждение. Лайза, ты всегда была хорошей дочерью. У тебя хватило ума слушать и изящества повиноваться. За это ты будешь вознаграждена. Констанс, боюсь, все, что я скажу тебе сейчас, не будет иметь значения. Расстояние между нами оставалось огромным, и я всегда была и буду легкой мишенью для твоего ощущения неудачи и неполноценности. По-настоящему это, конечно, моя неудача, потому что роль родителя – учить смирению и прививать мудрость. А в твоем случае я не справилась ни с тем, ни с другим. Эгоизм не должен вознаграждаться, равно как и неблагодарность или глупость».

Адвокат поерзал на стуле. Его дискомфорт, когда он читал слова Евы, беспокоил меня больше, чем двусмысленное самоуничижение моей тети. Она не говорила ничего такого, чего бы я не слышала уже миллион раз. Очевидно, ему не повезло прочесть это впервые.

– «Итак, – продолжил он дрожащим голосом, – я бы хотела, чтобы ты, Лайза, продолжила мою роль в наших корпоративных владениях и содержала поместье Фостеров. Я оставляю недвижимость, дома, свой бизнес и все другие активы тебе в доверительное управление, за исключением, – адвокат посмотрел прямо на меня, – собственности в Нихле, Нью-Мехико, которую я оставляю Констанс. Есть и другие вопросы, мелкие и несущественные на данный момент, о которых мы расскажем позже. Крейг Берр, мой адвокат по трастам и недвижимости, который, без сомнения, сейчас зачитывает вам это, предоставит обеим все необходимые детали и проследит, чтобы активы были переданы в соответствии с моими указаниями. Вы должны делать так, как говорит мистер Берр. И еще кое-что. – Взгляд Крейга переместился с меня на Лайзу и обратно. – Ни при каких обстоятельствах вы не должны подвергать сомнению мои решения. Я хочу, чтобы кремация прошла тихо, без публичных объявлений и расспросов».

Адвокат прервался.

Бледная, с блестящими от слез глазами Лайза сказала:

– Я хочу разделить все пополам.

Крейг поджал губы и вернулся к чтению:

– «Лайза, будучи порядочным человеком, коим ты, без сомнения, являешься, ты откажешься от условий моего завещания. Пожалуйста, знай, что я много думала об этом. Если ты попытаешься каким-либо образом изменить условия, то вы обе потеряете все. И Констанс не может просто жить здесь с тобой, как моя подопечная. Ты можешь дать ей ровно 5000 долларов на авиабилеты, питание и первоначальные расходы, а затем 5000 долларов за двенадцатимесячный период, но это все. Фактически у нее есть семьдесят два часа после оглашения этого завещания, чтобы собрать свои вещи и покинуть особняк…»

Сестра встала.

– Нет!

– Пожалуйста, сядьте, – перебил ее Крейг. Как только Лайза вернулась на свое место с пепельно-серым лицом, он продолжил: – «Констанс может возвращаться на одну неделю каждый год, если это запланировано заранее и одобрено Крейгом в соответствии с моими инструкциями его фирме. Она не может сдавать в аренду или продавать недвижимость в Нью-Мехико в течение трех лет после даты оглашения этого завещания. Если она попытается сделать что-либо из этого, поместье будет продано, а вырученные средства пойдут на благотворительность. – Крейг посмотрел на меня и моргнул. – И если ты думаешь, что сможешь оспорить это в суде, Констанс, подумай еще разок. Я уже получила письменные показания под присягой от двух уважаемых психиатров, подтверждающие мою вменяемость. Уверяю тебя, все законно и в порядке».

Крейг отложил бумагу.

– Желаниям вашей матери придется следовать, или, боюсь, вы обе можете потерять всё.

По хорошенькому личику Лайзы потекли слезы. Я схватила ее за руку. Она застонала.

– Со мной все будет в порядке, – сказала я. – Это куда больше, чем у меня когда-либо было. Свой собственный дом!

– Ты ничего не знаешь о собственности в Нью-Мехико, – сказала Лайза, тараща от отчаяния глаза и заливаясь слезами. – Я не хочу оставаться здесь одна. Ты должна быть со мной!

– У тебя будет Дэйв, – ответила я, пытаясь поднять ее настроение. – И Кук.

Сестра покачала головой.

– Пожалуйста, – обратилась она к Крейгу, который уже укладывал бумаги обратно в кожаный портфель. – Она же уже мертва, какое это имеет значение? Должен быть какой-то способ изменить это.

– Мне жаль, действительно жаль. Но если вы не хотите ввязываться в судебные разбирательства – все должно быть так.

Он закончил застегивать свою сумку, прежде чем обратиться непосредственно ко мне:

– Я организую ваш перелет, Констанс. Недвижимость в Нью-Мехико… ну, вам понадобятся деньги, если Лайза согласится их дать. Пять тысяч долларов. Лайза?

Сестра шмыгнула носом, затем кивнула.

Крейг продолжил:

– Очень хорошо. Затем я разберусь с договоренностями и предоставлю вам обеим больше информации о ваших активах и условиях передачи. – Он направился к двери; каждое его движение будто кричало от облегчения, что все закончилось. – Семьдесят два часа, Констанс. И одна неделя в год, которая будет контролироваться. Так что, пожалуйста, не ставьте под угрозу наследство своей сестры. – Он посмотрел на меня поверх своего портфеля. – Ева хотела, чтобы все было именно так, и, в конце концов, это ее деньги.

Я не стала спорить. Это бессмысленно. Ева хотела, чтобы все было именно так. В мире Евы Фостер все было однозначно: либо хорошее – либо плохое. В ее жизни не существовало ничего промежуточного, никаких полутонов. И раз одна сестра вознаграждена, другая обязательно должна быть наказана.

Глава пятая

Судья Эндрю Леру жил в огромном, богато украшенном глинобитном особняке в шести милях от города. Дом – ряд плоских коробок, построенных вокруг центрального двора с большим бассейном, – стоял на заросшем кустарником клочке земли, таком коричневом, что трудно было сказать, где заканчивалась почва и начинались стены. Участок был окружен пятифутовым забором из дерева и проволоки, но Ева свернула на грунтовку, которая огибала постройку, и наконец нашла подъездную дорожку из бетонных плит. Она припарковала арендованный автомобиль перед невысокой каменной стеной, позади белого «шевроле» с наклейкой «The Clash»[3] на бампере, и вышла из машины.

После третьего стука дверь открыла маленькая стройная женщина. Она нахмурилась, увидев Еву.

– Миссис Леру? – Когда женщина кивнула, Ева просунула в дверной проем острый носок туфли и сказала: – Мне нужно поговорить с вашим сыном Антонио.

– Вы кто?!

Ева уловила намек на южный говор, но этот акцент не мог скрыть раздражения женщины. Слегка опущенные плечи, льняной кардиган, слишком большой на ее миниатюрной фигуре, темные круги под глазами. Это была беспокойная женщина – беспокойная или больная.

Ева толкнула дверь, проникая в темный коридор.

– Меня зовут Ева Фостер.

– Боюсь, я вас не знаю, – вежливо ответила женщина.

– Мы можем где-нибудь поговорить?

– Сейчас неподходящее время.

К этому моменту Ева полностью просочилась внутрь. И увидела причину усталости женщины. Скелет человека, пол которого невозможно было бы определить, если бы не розовая шляпа, ненадежно сидевшая на седых вихрах, дремал в инвалидном кресле в гостиной. Ева повысила голос:

– Я хотела бы поговорить с Антонио о моей дочери – Келси Фостер. Может быть, вы с ней встречались?

Глаза миссис Леру расширились.

– Вы не могли бы говорить потише?

– Миссис Леру! – Голос Евы теперь был близок к крику. Старуха подпрыгнула. Ева получила некоторое удовлетворение от выражения паники на лице хозяйки. – Так что насчет моей дочери?

– Бренда, – наконец произнесла женщина. – Я Бренда Леру. Пойдемте на кухню. Моя свекровь пытается вздремнуть.

Ева последовала за Брендой по узкому коридору в веселенькую кухню с дубовыми шкафами, полы которой были выложены белой плиткой, а стены из того же гладкого коричневого самана, что и в прихожей. На островке стояла коробка с печеньем, в раковине валялась грязная посуда. Тощий черный кот взгромоздился на деревянный табурет и укоризненно уставился на Еву. Она уставилась на него в ответ.

– Антонио здесь нет, – сказала Бренда. – Он на работе.

– Я видела его машину снаружи.

– Это не его машина. Она принадлежит моей свекрови.

– Эта женщина слушает Clash? – с иронией в голосе спросила Ева.

Бренда нахмурилась.

– Чего вы хотите?

– Бренда, он всегда такой шутник?

Глаза Евы остановились на книге, втиснутой под экземпляром современного итальянского кулинарного издания. Название произведения, написанного писательницей Айн Рэнд было ей знакомо. Медленно, неторопливо Ева достала фотографию Келси и положила ее на кафельную столешницу.

– Может быть, он подшутил и над моей дочерью, а потом ситуация вышла из-под контроля?

Бренда перевела взгляд на снимок. Ева наблюдала, как та изучает изображение Келси, и задавалась вопросом: видит ли эта женщина то же, что видит она? Неулыбчивые зеленые глаза. Лицо, которое было бы красивым, если бы не подлость, скрывавшаяся под поверхностью. Кожа такая бледная, что кажется полупрозрачной.

На заднем плане фотографии возвышалось колесо обозрения – символ веселья, навсегда запечатленный в кошмаре Евы. Две другие девушки стояли в нескольких футах от него, повернувшись к нему спиной. Друзья? Келси так и сказала, но Ева не была уверена. Снимок, сделанный в удобное время, когда незнакомки того же возраста могли бы сойти за товарок ее дочери? Или просто девушки, знакомые по урокам физкультуры или испанского языка, которые согласились встретиться на местной ярмарке, если Келси заплатит за них?

Ева никогда этого не узнает. Келси нравилось заставлять ее гадать.

– Она… милая. – Бренда вернула фотографию. – Мне жаль. Мне нечем помочь. Мы никогда не встречались с вашей дочерью.

Ева взяла фотографию со стойки и сунула ее обратно в сумку.

– Я думаю, ты лжешь, Бренда.

– Вам, наверное, лучше уйти, – в панике ответила жена судьи.

– Где моя дочь?

– Я не знаю.

Ева закрыла глаза.

– «Мы живые». Там, на полке. Это книга, подаренная Келси ее отцом.

Молчание. Ева слышала жужжание ледогенератора, легкое похрапывание скелета в другой комнате, низкий гул новостной программы в другой части дома.

Бренда обернулась. Каким-то образом ее темные круги стали глубже, пока глаза не превратились в две дыры, запавшие на ее птичьем лице.

– Это книга моего сына.

– Он читает Айн Рэнд?

– Он студент колледжа, – замялась Бренда. – Или по крайней мере был им.

Ева подошла к тому месту, где лежала книга. Она вытащила ее из-под кулинарной и открыла титульный лист с загнутыми краями, не сводя глаз с Бренды.

– Мне зачитать вслух?

Бренда покачала головой.

– «Моей дочери Келси – той, чья жизнь, несомненно, стоит миллионов. С любовью, твой отец». – Ева подняла глаза. – Твоего сына зовут Келси?

– Я не лгала. Я никогда не встречалась с вашей дочерью.

– Зато твой сын встречался.

– Это была короткая интрижка. Ничего особенного, – пролепетала Бренда. – Мимолетное увлечение для них обоих.

– Где она?

– Я понятия не имею.

Ева пересекла комнату за то мгновение, которое потребовалось Бренде Леру, чтобы прижаться спиной к стене. Ева встала над этой маленькой женщиной и уперлась в ее ногу бежевой шпилькой.

– Где я могу найти твоего сына?

Бренда закрыла глаза.

– «Ножи Майка». На Мэйн. Но он ничего не знает. – Она сглотнула. Ее глаза наполнились слезами. – Он хороший мальчик. Мы говорили ему, – она снова сглотнула, – мы говорили ему, что они не подходят друг другу.

Ева положила два пальца на шею женщины. Приблизив свое лицо к ее лицу, она вонзила острый наманикюренный ноготь в мягкую плоть над ключицей Бренды, оставив два красных полумесяца на хрупкой коже, и улыбнулась.

– Правда?

Затем отступила.

Бренда положила руку на грудь. Она тяжело дышала.

Все еще держа в руках «Мы живые», Ева повернулась, чтобы уйти. Возвращаясь к входной двери, она задержалась в гостиной и наклонилась над пожилой женщиной в инвалидном кресле, вгляделась в сморщенное от старости лицо.

– Бу! – громко крикнула Ева.

Женщина подскочила.

– Ничтожества, – пробормотала Ева и вышла, не потрудившись закрыть за собой входную дверь.

Глава шестая

– С тобой все будет в порядке, правда? – спросила я у Лайзы, сидевшей на огромной кровати в Парижской комнате. Она собрала волосы в тугой шиньон, а в сшитом на заказ черном брючном костюме и с толстой нитью бриллиантов и жемчуга она уже выглядела как хозяйка поместья Шелберн. – Ты казалась особенно расстроенной сегодня вечером.

– Мне просто очень жаль.

– Почему тебе жаль? – Я положила последние джинсы в рюкзак и застегнула молнию. – Не ты писала завещание и придумывала условия траста.

– Не я.

– И ты не знала, что она планирует сделать.

– Не знала.

Я оставила рюкзак на полу у двери, рядом с чехлом для ноутбука и походными палками. Затем устроилась на кровати рядом с Лайзой. Сестра во многих отношениях являлась полной моей противоположностью. Там, где я всегда была упрямой, она была сговорчивой. В то время как я не могла усидеть на месте в нашем классе домашнего обучения, Лайза быстро выполняла свои задания, заслуживая похвалу любого преподавателя, который у нас был на тот момент. Даже наши физические проявления были разными. Нежные черты лица моей сестры и мягкие изгибы фигуры вызывали теплоту у женщин и благодарные взгляды у мужчин. Ева говорила, что я похожа на библейскую блудницу – темную, голодную и готовую на все. И, несмотря на мои попытки доказать ей обратное, я снова и снова попадала в неприятные ситуации.

Недальновидность. Это было ее оправданием за все подлые поступки по отношению ко мне.

– Она была жестокой женщиной, Конни. Ты не можешь просто проглотить то, что она сделала.

Редко можно услышать, чтобы Лайза плохо отзывалась о нашей приемной матери. Я – да, постоянно. Но Лайза видела хорошее во всех. Я кивнула.

– Еще бы.

– Мы будем оспаривать это. Придумаем способ отдать тебе половину.

– Не беспокойся. Мы обе знаем, что она затянула гайки. Ни один суд не отменит ее решения. Но даже если ее условия могут быть оспорены – ты что, действительно хочешь тратить на это время и деньги? – Мой взгляд упал на окно и озеро Шамплейн за ним. – Что с ней случилось? Ты сказала, она утонула?

В отличие от Лайзы тетя Ева была умелой пловчихой. Каждое утро она совершала заплывы в одно и то же время, не пропуская ни одного дня, кроме зимних. Мы видели, как ее надувной оранжевый буй для плавания в открытой воде покачивается позади нее, когда она, точно заводная, перемещается взад-вперед по озеру, в дождь или под палящим солнцем. Казалось невозможным, что она утонет.

Лайза стиснула руки на коленях, костяшки пальцев покрылись красно-белыми пятнами. Моя сестра боялась залезать в воду. Ева настояла, чтобы она научилась управлять байдаркой и каноэ, однако Лайза никогда не подходила к озеру добровольно.

– Налетел ветер, внезапный и порывистый. Полиция считает, что ее захлестнула волна и она попыталась использовать свой надувной буй в качестве спасательного средства. На ней был толстый гидрокостюм, который, возможно, сковывал ее движения. Шнур буя… он обвился вокруг ее груди и шеи. Должно быть, она пыталась справиться с ним в глубокой воде, но от этого стало только хуже.

Озеро Шамплейн было огромным естественным водоемом, известным своими высокими волнами. Я однажды ходила там на байдарке перед штормом и знала, насколько опасными могут быть эти воды.

Но Ева была осторожна. Хотя, если бы она отплыла достаточно далеко, когда поднялся ветер, вернуться было бы непросто. Озеро, как и моя приемная мать, было непредсказуемым.

– Вот это способ уйти… – сказала я.

Глаза Лайзы наполнились слезами. Несколько минут мы молчали. Наконец она прервала тишину:

– Ты должна получить половину всего.

Я бросила еще одну пару носков в сумку, прежде чем забраться на матрас.

– Я не хочу половину. У меня есть дом. Это все, что мне нужно.

– Возьми ее коллекцию украшений. Они стоят по меньшей мере миллион.

Моя тетя была затворницей, но она любила драгоценности и заказывала их со всего мира. Впрочем, каким бы заманчивым ни было предложение, я не могла рисковать безопасностью Лайзы.

– У меня есть дом. Я в порядке.

– Я уверена, он очень красивый. – Голос сестры звучал как угодно, но только не уверенно.

Мы снова посидели в тишине. Мой взгляд блуждал по парижским гравюрам, каркасу кровати из кованого железа, старинным французским комодам в провинциальном стиле. Несмотря на все свои недостатки, Ева несомненно обладала хорошим вкусом. Она владела поместьем в Вермонте, а до этого прекрасным домом на Корфу. Конечно, место в Нью-Мехико должно быть таким же.

– Почему мы не были в Нью-Мехико? – спросила Лайза, вторя моим мыслям. – Почему она никогда не упоминала, что у нее есть собственность на Юго-Западе?

Я пожала плечами.

– У меня такое чувство, что теперь, когда она мертва, мы узнаем о Еве намного больше, чем когда-либо.

Лайза поерзала на кровати и положила голову мне на колени, как делала в детстве. Она посмотрела на меня круглыми умоляющими глазами. В последнее время мы отдалились друг от друга. Лайза восприняла мой отказ подчиниться жестоким требованиям Евы как досадный недостаток характера. Флорида, Алабама, Нью-Йорк. Она понятия не имела, что заставляло меня играть в больные игры Евы, – и так было лучше. С каждым городом, который мне приходилось завоевывать, наши отношения становились все более напряженными. Но теперь она сидела рядом, и близость создавала боль, о которой я и не подозревала.

– Обещай мне, что будешь приезжать на одну неделю в год, – прошептала Лайза. – Обещай, обещай, клянись мизинцем!

Клянись мизинцем. Воспоминание проплыло передо мной вне досягаемости. Я увидела красный круг, алые ногти, светлые волосы под голубой водой…

Сердце бешено заколотилось. Просто отголосок воспоминания из давних-давних времен. Или детское воображение.

– Ну же, клянись! – снова потребовала Лайза.

Клянись мизинцем. Отчаяние исказило красивые черты моей сестры. Я бы сказала все, что угодно, лишь бы избавиться от боли.

– Клянусь мизинцем. Ты не сможешь избавиться от меня.

Лайза закрыла глаза и улыбнулась. Я знала, что это ложь и что я никогда не вернусь, – но Лайза приняла это. Она хорошо умела лгать самой себе и уживаться с ложью. Это была та сила, которой у меня никогда не имелось.

Позже той ночью я проскользнула мимо комнаты Лайзы и спустилась в большой зал. Оттуда я направилась по мраморному полу к двери, которая вела в подвальные помещения. Дверь была заперта. Это не являлось сдерживающим фактором, потому что я точно знала, где найти ключ. Лайза, благослови ее Господь, столь же лишена воображения, сколь и хорошо воспитана.

И действительно – я нашла большой железный ключ, висящий в подсобном помещении на другой стороне кухни. Я сняла его с крючка и, пробравшись обратно по лестнице, дошла до двери. Сама не понимаю, почему я так старалась вести себя тихо. Вряд ли Ева смогла бы поймать меня и отправить в подвал.

Ключ легко вошел в замок. Я повернула его, прислушиваясь к знакомому скрипу, когда дверь открылась в черную бездну за ней. Я щелкнула выключателем возле дверного проема, заливая помещение светом. Сама лестница – стены, выкрашенные в темно-серый цвет, отделка арктически-белой краской – выглядела так же, как и много лет назад. Я двинулась по ступенькам, которые уходили вниз, глубоко под дом. У меня перехватило дыхание, сердце бешено заколотилось, но я все же преодолела три небольших пролета до самого низа.

Клянусь мизинцем.

Подвал давным-давно был разделен на три секции. В одной размещались обширные инженерные коммуникации здания – печи, водонагреватели и морозильные камеры, наполненные мясом, которое Ева никогда бы не съела. Вторая зона предназначалась для развлечений. Там находились винный погреб и игровая комната, которой нам редко разрешали пользоваться. Третья секция – часть подвала, которая была самой темной, сырой и жуткой, – содержала две комнаты.

Комнату наказаний. И еще одну.

Первая дверь – дверь в комнату наказаний – была заперта. Я знала, что ключ, который я держала в руке, откроет и эту дверь. Я также знала, что именно там найду: пустую койку, единственную голую лампочку, свисающую с потолка, туалет, бетонный пол, выключатель и металлическая решетка над ним: вентиляционное отверстие, ведущее в старую комнату Евы, – по крайней мере так она говорила.

Я протянула руку, готовая разобраться с этой преградой, готовая победить своих призраков раз и навсегда. Но что-то остановило меня.

Дверь в другую комнату была закрыта, как и всегда. Но теперь высоко над полом появился еще один толстый металлический навесной замок. Почему навесной? Почему именно сейчас?

Что-то в глубине подвала щелкнуло по бетону. Я подскочила, рука так сильно дрожала, что я выронила ключ.

Мой взгляд снова был прикован к висячему замку.

«Не ходите туда», – обычно предупреждала нас Ева.

Эта створка всегда оставалась запертой. Испытание нашего послушания. Мы никогда не знали Келси, но персонал шептался о ней – о безумной дочери, которую держали в бетонной коробке двадцать на двадцать футов. Это было предупреждение для нас – повинуйтесь, иначе… По крайней мере, я в это верила, когда росла.

Я много чего слышала по ночам в том подвале. Рыдания. Стоны. Крики.

Но, лежа в темноте под этим большим домом, одинокая и напуганная, я никогда не была до конца уверена, слышу ли я ужас другой девушки или свой собственный.

Я схватила ключ с пола и помчалась вверх по лестнице. Моим призракам придется подождать.

Я уехала на следующее утро, когда Лайза еще спала. Так было проще для всех.

Глава седьмая

«Ножи Майка» находились в выцветшем синем здании в конце пыльной улицы. Ева медленно подъехала к обочине и припарковалась прямо перед магазином. День подходил к концу, а вместе с ним и ясная погода. Грозовые тучи собрались над головой, закрыв палящее солнце. Из безопасного места – своей машины – Ева наблюдала, как разверзлось небо, обрушив на пыльный город «страшный суд». Когда пик сильного ливня миновал, она все-таки вылезла из автомобиля, взятого напрокат, и раскрыла зонтик. Неторопливо направилась к входной двери, чувствуя на себе пристальный мужской взгляд, следящий за ее продвижением из-за зарешеченного окна.

Она была единственным посетителем. Двое мужчин – один постарше и усатый, другой намного моложе, с волнистыми черными волосами и телом квотербека, – стояли за прилавком. Оба уставились на нее; пожилой мужчина приветствовал ее настороженным кивком. Ева огляделась по сторонам. Изделия из кожи – ремни и хлысты для верховой езды, ножны и кошельки – висели на вешалках и крючках. Ножи, некоторые с индейским орнаментом, другие – обычные охотничьи, лежали в витринах рядом с кассой и по всему магазину. Пол покрыт потертым линолеумом, стены побелены. Цвет этому помещению придавали перья, украшавшие изделия из кожи, и замысловатые узоры на рукоятках ножей. Запах шкур животных вызывал во рту неприятный привкус.

Она нацепила улыбку и направилась к кассе. Молодой человек принялся начищать складной нож тряпкой для полировки, опустив глаза, отказываясь встречаться с ней взглядом. А пожилой мужчина спросил:

– Чем мы можем вам помочь?

– Я полагаю, вы Майк? – Ева улыбнулась, когда он кивнул, и протянула руку. – Ева Фостер.

Краем глаза Ева наблюдала за лицом молодого человека в тот момент, когда произносила свое имя. Если она ожидала, что он не удержится от удивления, то была разочарована. Он вообще никак не отреагировал.

Ева немного поболтала с владельцем магазина, прежде чем переключить свое внимание на парня.

– А вы, должно быть, Антонио?

Его руки все еще двигались по острому металлическому лезвию ножа. Сосредоточенный на своей работе, он поинтересовался:

– Кому я понадобился?

– Мне.

Молодой человек сглотнул. Майк стоял рядом, тихонько наблюдая.

– Чего вам надо? – спросил Антонио.

– Ты знаешь мою дочь, Келси.

Вспышка узнавания, прежде чем глаза потемнели до щелочек.

– Да, и что?

– Где она?

– Откуда мне знать? – буркнул парень.

– Ты был тем человеком, которого в последний раз видели с ней.

Антонио взглянул на Майка, прежде чем положить нож обратно в футляр. Он неторопливо складывал тряпку для полировки – и лишь для того, чтобы оставить ее лежать на прилавке.

– Копы уже говорили со мной. Я понятия не имею, куда сбежала Келси.

– Но ты признаёшь, что встречался с ней?

– Да, конечно. – Он взглянул на Майка, пожав плечами. – И что?

Ева обратила свое внимание на Майка.

– Есть ли здесь офис или какое-нибудь другое место, где я могла бы поговорить с Антонио несколько минут с глазу на глаз?

Она вытащила из сумочки стодолларовую купюру и положила ее на прилавок. Та исчезла прежде, чем она смогла сказать что-то еще.

– Туда, – указал Майк на кабинет в задней части магазина. – Десять минут.

Антонио уставился на него, но Майк был занят тем, что вытаскивал коробки из-под прилавка. Ева не стала ждать. Она протиснулась мимо стойки с кожаными кепками и вошла в тесный офис в форме куба. Антонио последовал за ней.

– Закрой дверь и сядь.

Когда Антонио устроился на стуле, Ева присела на край стола, так что ему пришлось смотреть ей в лицо.

– Ты знал, что я приду?

– Мне позвонила мать.

– Ну разумеется. Держу пари, она все еще готовит тебе обед. – Ева наклонилась и хлопнула ладонью по столешнице, напугав его. – Что ты сделал с моей дочерью, Антонио?

– Ничего.

– Вы были вместе, а потом она пропала.

– Я уже все сказал копам. Мы встречались четыре, может быть, пять раз. – Он пытался отвести взгляд от Евы. – Она стала беспокойной, и мы разошлись. Вот и все.

– Ты спал с ней?

Антонио резко дернулся.

– Я не стану отвечать.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать два.

Ева постучала остроносой туфлей по линолеуму.

– Спать с несовершеннолетней – уголовное преступление.

– Келси не была несовершеннолетней, – возразил парень.

– Не была? – Ева подняла брови. – Еще как была. Ей всего шестнадцать.

– Дерьмо. – На лбу Антонио выступили капельки пота. Его левое колено начало подниматься и опускаться. – Она сказала мне, что ей двадцать один. Она выглядела… то есть выглядит… старше. – Он сглотнул. – Хотя и шестнадцать вроде бы законно в Нью-Мехико.

– Законно? Может, да, а может, и нет. Малолетка, в любом случае. – Ева встала, подошла к металлической полке в задней части кабинета и взяла фотографию Майка и двух маленьких мальчиков в рамке.

– Так-так, – задумчиво произнесла она. – У тебя могут быть большие неприятности, Антонио.

– Я не верю, что Келси шестнадцать. – Теперь его голос звучал сильнее, как будто парень пытался убедить самого себя. – Она слишком многое умела.

Ева резко обернулась. Антонио хватило порядочности покраснеть, тем не менее она бросила на него испепеляющий взгляд.

– Помоги мне найти Келси, и я не донесу на тебя.

– У вас никаких доказательств.

Ева улыбнулась.

– Ты действительно хочешь пойти по этому пути? – Она смотрела, как корчится молодой человек, сочувствуя его бедственному положению. Ева знала свою дочь так хорошо, как никто другой. Антонио был красивым мальчиком. Спортивный, немного наивный, может быть, даже доверчивый. Хладнокровная, утонченная Келси непременно понравилась бы такому простому парню, как он. Особенно стремящемуся бросить вызов своему судье-отцу. А что касается Келси, то она ничего так не любила, как большую тупую игрушку. Ева могла понять, что ее дочь нашла в этом мальчике, несмотря на полное отсутствие в нем мужества. Он был милым и невежественным. – Твой отец судья. Я не думаю, что ему понравится, если его сына обвинят в сексе с шестнадцатилетней девушкой.

Нога Антонио все еще двигалась вверх-вниз.

Ева положила два пальца ему под подбородок и потянула вверх, так что он вынужден был смотреть ей в глаза. Она позаботилась о том, чтобы он чувствовал ее дыхание на своей щеке; ее грудь прижималась к его руке. Он попытался отвести взгляд, непроизвольно блуждающий по ее телу.

– Я правда не знаю, где она.

– Где ты видел ее в последний раз?

Его дыхание было частым, поверхностным. Его зрачки метались, фокусируясь на чем угодно, только не на глазах Евы. Наконец он выдавил:

– Мы отправились в пустыню с несколькими друзьями. Пили. – Еще одно движение глаз. – Ловили кайф.

Ева отпустила его лицо. Она увидела владельца, смотрящего на нее из-за дверного стекла, и подняла руку, чтобы попросить еще немного времени.

– Продолжай.

– Тут особо нечего рассказывать. Келси напилась. И решила, что предпочла бы быть с кем-то другим. Я думаю, она ожидала, что я стану ревновать. – Он пожал плечами. – В любом случае она пошла с другим парнем. Полагаю, что после этого она уехала из города.

– Кто был тот другой парень?

Антонио снова пожал плечами.

– Вы с Келси ссорились?

– Это вам в полиции сказали?

– Я спрашиваю. – Ева повысила голос. – Вы дрались?

Антонио вздохнул.

– Да, она была зла на меня.

– Из-за чего?

– Я флиртовал с другой, и она разозлилась, ясно? – огрызнулся парень.

– Флирт или…

– Не так, как если бы мы были парой. – Выражение его лица стало угрюмым. – Послушайте, когда мы вот так отправляемся в пустыню, все знают, что там нет никаких правил. Келси увидела меня рядом с девушкой и разозлилась. Она разозлилась. Следующее, что я помню, – она пригрозила уйти с другим. «Дерзай», – сказал я ей. Какое мне было дело? Мы же не встречались. Я рассказал об этом полиции. Вот и все.

– Она жила у тебя до этого?

– Она несколько раз спала у меня на полу.

– Как великодушно с твоей стороны.

– Послушайте, она уехала из города. Я уже говорил – она была беспокойной. Если бы это не произошло в ту ночь, то случилось бы в другую, достаточно скоро. Она устала от Нихлы. – Его глаза сосредоточились на чем-то за ее спиной, в магазине. – Не могу сказать, что я виню ее.

Ева постучала туфлей по столу.

– Ты причинил боль моей дочери, Антонио?

– Нет. – Его глаза были широко раскрыты. – Вы должны мне поверить. Я бы никогда никому не причинил вреда.

Ева неохотно кивнула. Этот мальчик-мужчина не мог сравниться с Келси.

– С кем ушла моя дочь?

Антонио пожал плечами.

– Антонио, – процедила Ева.

– Как я и сказал копам – с каким-то бродягой. Я его не знал.

Ева изучала его лицо.

– Ты лжешь.

– Майк ждет меня. Мне нужно работать. Мне нужно…

Ева встала перед дверью кабинета, блокируя ему выход.

– С кем она ушла? – сбавив тон, продолжила она свой допрос. – Назови мне его имя.

– Черт возьми! – Антонио провел рукой по волосам. – Она уехала из города! Она была беглянкой, искавшей приключений, спасения. Может быть, она села на автобус. Кто знает? С ней что-то было не так.

Изогнутые брови Евы остановили его. Он попятился, размахивая руками.

– Мне жаль, правда! Я знаю, что она была… то есть, что это ваша дочь.

– Назови мне его имя.

– Дерьмо! – Антонио вытер лоб тыльной стороной ладони. – Мой отец убьет меня на хрен.

– Имя, Антонио, – и можешь идти. Келси только что исполнилось шестнадцать. Ты трахал ее, заставлял спать у себя на полу, как собаку, бросил ее на произвол судьбы в пустыне. Шестнадцать. Тебе двадцать два. Думаешь, твоему отцу это понравится?

Ева ждала. Она могла бы ждать весь день, если бы ей пришлось, но она подозревала, что в этом не будет необходимости. Зазвонил телефон. Этот звук, казалось, привел Антонио в чувство.

– Черт, черт, черт! Я в таком дерьме! – Он провел рукой по волосам. – Кайл Саммерс, ясно? – Антонио вытер глаза. – Кайл, черт возьми, Саммерс! Теперь ты довольна?

– Кайл Саммерс? Это имя должно что-то значить для меня?

Антонио вновь попятился, подальше от нее. Он тяжело опустился на стул.

– Может быть, не для тебя. Он мой дядя. Брат моей матери.

– Моя дочь уехала с твоим же дядей? Должно быть, это был удар по твоему самолюбию, Антонио.

Мальчик пожал плечами.

– Он старше, у него есть деньги. Девушкам нравится это дерьмо. В любом случае мы не настолько близки.

– И где же живет Кайл?

Антонио пробормотал нечто неразборчивое.

Ева наступила ему на ногу. Она вдавила свою «шпильку» в кость его лодыжки. Он поморщился.

– Где. Он. Живет.

– Мейберри-стрит, в хорошем районе города.

– Я и не знала, что такой существует.

Антонио прикусил губу, будто собирался заплакать.

– Не говори ему, что я его сдал, – умоляли его глаза. – Копы все равно уже знали.

– Почему ты защищаешь его?

– Ты не знакома с моим отцом.

Ева присела так, чтобы ее лицо было близко к лицу Антонио.

– Нет, не знакома.

Антонио закрыл глаза – так же, как чуть раньше его мать. По какой-то причине демонстрация трусости привела Еву в ярость. Она пнула стол и крикнула:

– Ты даже не представляешь, с кем имеешь дело!

Глаза Антонио оставались закрытыми.

– Пожалуйста! – взмолился он.

Ева схватила свою сумку и выскочила из офиса, оставив Антонио сидеть на месте съежившимся от страха.

Глава восьмая

Я приземлилась в Альбукерке в середине дня и взяла такси до пыльной стоянки подержанных автомобилей, где потратила часть своих уже иссякающих средств на старую белую «Acura Integra», нетронутую ржавчиной и с механической коробкой передач. Продавец был мускулистым мужчиной лет сорока, одетым в клетчатый коричневый жилет с многочисленными карманами и бейсболку «Брейвз». Он передал ключи со скучающим зевком и наблюдал, как я влезаю в свою новую машину, замешкавшись только ради того, чтобы наступить на сороконожку, которая выскочила из-под дорожного указателя.

Многоножки и пустыня. Я уже сильно сомневалась, что мне понравится это место.

Выезжая из Альбукерке, я с восхищением смотрела на горы Сандия, которые вздымались вокруг города. Внушительно и красиво. Но так много бесплодного коричневого цвета! Я поймала себя на мысли, что тоскую по вездесущей зелени Вермонта, и задалась вопросом, что сейчас делает Лайза.

Лайза. Мой близнец. Мы были так близки в детстве – и в то же время так далеки. Как будто Ева следила за нашими отношениями, вмешиваясь всякий раз, когда мы слишком сближались. Целенаправленно или нет, но ее наказания вызвали разногласия между мной и сестрой и лишь подчеркивали различия между нами. Различия, которые мало что значили для меня, но для Евы – целый мир.

Направляясь на северо-запад по 25-му шоссе, я наблюдала, как меняется ландшафт. Коричневый цвет постепенно уступал место зеленому, плоская земля – холмам. К тому времени, как я добралась до Санта-Фе, пейзаж смягчился, а я проголодалась и устала. После трех рыбных тако и диетической пепси я снова была в пути. Но наступила ночь, и оптимизм, который я испытывала, уступил место отчаянию: денег оставалось немного, меня ждало новое место обитания, которое я раньше не видела, а позади остался дом, в который мне практически запретили возвращаться. Я не могла знакомиться с новым жильем в темноте. Ни одна из глупых игр Евы не предполагала такого развития.

Вдалеке вспыхнул неон. Я притормозила у одноэтажного мотеля «Мотортаун», привлеченная вывеской «Есть свободные места» и обещанием кровати. Белая женщина кислого вида с гнилыми передними зубами протянула мне ключ, и я вручила ей 47 долларов наличными. Она открыла было рот (уверена, чтобы попросить кредитную карточку), и я положила на стойку еще десятку.

– Никаких посетителей мужского пола! – предупредила она.

Я улыбнулась:

– Даже не думала об этом.

– Никаких развлечений.

– Только я, никого больше.

Она с коротким кивком отдала ключи и оценивающе посмотрела на мою талию.

– Никаких домогательств к посетителям.

У меня возникло ощущение, что она исчерпала весь свой словарный запас о проституции.

– Ясно. Вообще-то я из департамента здравоохранения.

Пустой взгляд – и я удалилась.

Номер 16 представлял собой сумбур из полиэстерного ковролина, дешевых обоев с оранжевыми цветами и мебели из прессованного картона. Впрочем, простыни выглядели чистыми, а из крана текла прозрачная вода, поэтому, плотно задернув шторы, я разделась и приняла душ. Вытираясь полотенцем в ванной, услышала стук в дверь и щелчок ключа, поворачивающегося в замке. Я схватила футболку, натянула ее через голову и, полуголая и мокрая, встала рядом с дверью. Мое сердце бешено колотилось. Я была неосмотрительна – дешевая задвижка на цепочке болталась, как обмякший член. Она могла бы обеспечить некоторую защиту, если бы я догадалась ее накинуть, заселившись в номер.

– Кто там?! – крикнула я.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился мужчина с детским лицом. В одной руке он держал гаечный ключ, а в другой – блокнот. Его глаза буквально ощупывали меня, в них боролись смущение и интерес.

Громкий шум уличного движения проник через открытую дверь.

– Уходите! – снова крикнула я.

Заикаясь, мужчина сообщил мне, что портье послала его починить трубы в моем номере. Чушь собачья. Скорее всего, проверяет меня. Я сказала ему, что с моими трубами все в порядке, и заперла за ним номер. Затем прислонила стул к дверной ручке, натянула джинсы и легла на кровать. Слушала шум проезжающих мимо машин и думала о Еве, пока наконец не заснула.

Ева была моей приемной матерью. Она была молодой, когда забрала нас из детского дома в Греции. Она изменила мое имя с Константины на Констанс, а имя моей сестры с Лизы на Лайзу, и в довершение заставила нас называть ее «тетя Ева», а не «мама». Мое первое воспоминание о Еве остается туманным и искаженным, как будто я видела ее сквозь пленку воды или завесу дыма. Я помню светлые волосы, зеленые глаза и красный цвет.

Я по сей день ненавижу красный цвет.

Я добралась до Нихлы в 9:12 на следующее утро. Мои глаза были красными и опухшими от недосыпа и аллергии на пыль, а голова раскалывалась, несмотря на три таблетки ибупрофена и большую чашку кофе. Не знаю, что я ожидала найти. Новые здания, асфальтированные дороги, какую-то модную атмосферу юго-западного Сан-Франциско? Наивно, понимаю.

Нихла оказалась пыльным котлом.

Я ехала по главной улице, осматривая свое новое окружение. Широкая полоса выцветшего асфальта тянулась примерно на полмили через центр того, что считалось городом. По обе стороны приземистые здания из бетона и искусственного самана рекламировали завтрак, обналичивание чеков, лекарства, продукты питания. Каждый четвертый магазин был заколочен и заброшен. Грунтовые дороги отходили влево и вправо от Мэйн-стрит, словно лапки серебряной рыбы[4]. Пожилая женщина стояла на потрескавшемся тротуаре, ее ходунки были украшены тремя пластиковыми пакетами и бумажной копией мексиканского флага.

Я притормозила перед пустой закусочной, чтобы уточнить маршрут. Я искала здание номер 13 на Мэд-Дог-роуд. Мой новый дом. Название звучало вполне уместно[5].

Мне потребовалось еще двадцать минут езды, чтобы найти нужную улицу. Она казалась не столько жилой, сколько застывшей в прошлом. На пыльном пятачке стояло всего три дома. Первые два тесно жались друг к другу: ярко-синие двери, прямоугольные глинобитные близнецы, сражающиеся с наступающей пустыней. Дальше по дороге несколько низкорослых искривленных деревьев перемежались кустарником и кактусами. Вдалеке величественно вздымались горы, но здесь земля была плоской, плоской, плоской… Забор из провисшей цепи обозначал границы собственности.

Было нетрудно опознать дом, который Ева завещала мне. Он одиноко стоял в конце дороги, в доброй миле от близнецов с синими дверьми. Низкая крыша венчала крошечный красный прямоугольник; элементами некоего безумия выглядели белый штакетник под линией крыши и черная рамка вокруг двери. Два древних металлических стула стояли на бетонной плите перед входом, рядом с тачкой, наполненной раздавленными банками из-под кока-колы.

Я заглушила двигатель и огляделась. За домом стояло еще одно здание, поменьше, с плоской крышей и тоже красного цвета. Пустой курятник примостился рядом с небольшим садом с высокими грядками. Земля на многие мили выглядела грязной, коричневой и бесплодной, но подле дома было зелено. Зеленые кусты, зеленые растения в горшках, зеленые деревья. В зелени были разбросаны красивые предметы мебели: маленький круглый столик, как в бистро, сделанный из тигрового клена, скамейка без спинки, что-то похожее на низкий стул, вырезанный из дерева и дополненный красной подушкой. Все выглядело так, словно кто-то, борясь с природой, одерживал одну маленькую победу за раз. И тем не менее в этой постройке было нечто явно отталкивающее. Я не могла понять, что именно.

Я долго смотрела на эту экспозицию, сбитая с толку. «Дом», – звенело у меня в голове. Станет ли это место, наконец, домом?

Смогу ли я жить здесь, где все кажется чужим и недружелюбным? Неправильным. И все же я ощущала странное, знакомое притяжение. Однако все мои чувства по поводу этого места не имели значения. Было ясно, что здесь уже кто-то живет.

Рядом с домом был припаркован старый грузовик «Форд». Его владелец торчал в окне маленького дома, пялясь на меня; его бородатое лицо выглядело свирепым, из-за стекла был виден пистолет.

Глава девятая

Кайл Саммерс.

Она раздобыла имя, а значит, есть с чего начать.

Ева вышла из магазина ножей и направилась на запад по главной улице. Тонкий слой пыли уже покрыл лобовое стекло взятого напрокат автомобиля, и она включила дворники, обдумывая свой следующий шаг. Она резко повернула налево, к полицейскому участку.

Офицер Майор был на вызове. Ева сказала дородной секретарше, что подождет. Она сидела на стуле в вестибюле, постукивая туфлей по полу и наслаждалась сердитыми взглядами женщины. Офицер появился через час.

– Я рассказал вам все, что знаю, – бросил он, проходя мимо. Еве не понравилось то, как он избегал смотреть на нее. Она быстро пошла рядом, отказываясь быть проигнорированной.

– У меня появилось больше информации, – сообщила она. – Мне нужно поговорить с вами. Сейчас же. – Когда он продолжил идти, стуча стоптанными каблуками по коридору цвета авокадо, Ева сказала: – Судья Леру.

Майор остановился на полпути, глаза, встретившиеся с ее глазами, внезапно насторожились.

– У вас есть пять минут.

– Вы не были честны со мной.

Они сидели в квадратном кабинете офицера: она на коричневом складном стуле, он на латаном сиденье вращающегося кресла. Между ними располагался неуклюжий металлический стол.

– У меня нет времени на игры, миссис Фостер. На что именно вы намекаете?

– Кайл Саммерс.

Полицейский потер свою лысую голову. Он пытался сохранить раздраженное выражение лица, но Ева видела его насквозь. Он тянул время, обдумывая, что сказать, и остановился на вопросе:

– А что с ним?

– Вы заставили меня поверить, будто Келси просто бесследно исчезла из города. Вы намекнули, что она сбежала с незнакомцем.

– Это именно то, что, по нашему мнению, она сделала.

– Вы предположили, что она была… распутной.

– Я никогда не говорил, что она была распутной.

– Вы это подразумевали, офицер. Вам не нужно было говорить вслух. Не стоит недооценивать мою дочь. Никогда не следует недооценивать мою дочь. – «Моя дочь сделает все, что угодно, – хотела сказать Ева. – Она будет играть с вами – со всеми нами – как с дураками, которыми мы и являемся». Вместо этого Ева вытянула руки перед собой, позволяя ему увидеть камень в три карата на своем пальце. Она вытащила сигарету из портсигара и не торопясь закурила. – И теперь я узнаю`, что в последний раз ее видели с шурином местного судьи. Маленький факт, который вы решили утаить.

Взгляд Майора был прикован к сигарете.

– Честно говоря, это было не ваше дело. Мы пообщались с Кайлом. Ему нечего было рассказать.

Ева изучала мужчину перед собой. Он сидел спокойно, но она видела капли пота у него на лбу и то, как его пальцы вцепились в потрепанный край сиденья.

Она подалась вперед.

– Расскажите мне о судье Леру.

– Что вы хотите знать? – спросил офицер.

– Почему все как будто защищают семью Леру?

– Никто никого не защищает.

– Антонио спал с моей дочерью. Он привел ее на вечеринку, откуда она ушла с мужчиной. Взрослым мужчиной. – Ева говорила низким и хриплым голосом. – Нужно ли мне напоминать, что Келси едва исполнилось шестнадцать?

– Не нужно.

– Кайл Саммерс – совершеннолетний.

– С этим не поспоришь.

Ева подняла брови.

– И он был последним человеком, который видел мою дочь.

– У вас нет никаких доказательств этого, – парировал Майор.

Ева встала. Она подошла к окну и выглянула наружу, на пыльную улицу. По тротуару шла женщина, одной рукой прижимая к себе темноволосого малыша, другой таща тележку, нагруженную мешками для мусора, полными чего-то громоздкого и большого.

– Итак, что Кайл Саммерс сказал о моей дочери, офицер? – Ева резко обернулась. – Если он не отвез ее к себе домой в ту ночь, то что он сделал?

Офицер встал. Он подошел к двери и открыл ее.

– Ваши пять минут истекли.

– Я не уйду, пока вы не скажете мне, что он сообщил о моей дочери.

Полицейский вздохнул.

– Ничего. Он ничего не сообщил. Он подвез ее до города, а оттуда она, должно быть, добиралась автостопом.

– С кем? С кем-то из местных?

– Я понятия не имею, – раздраженно произнес офицер. – Может быть, с водителем грузовика. Может быть, она ушла в закат. Кайл только высадил ее в городе. Он не знает, что она делала дальше.

– Это по его словам. – Ева нахмурилась. – Взрослый мужчина бросил шестнадцатилетнюю девушку посреди города ночью – и это вас не касается?

– Но сюда-то она добралась автостопом, не так ли? – Он толкнул уже открытую дверь. – До свидания, миссис Фостер. Если у нас появятся какие-либо новые зацепки, мы обязательно свяжемся с вами. Оставьте информацию о своем адресе у администратора, прежде чем уйти.

– О, разве похоже, что я ухожу? – Ева задержалась у окна. Она оглядела маленький офис, вдыхая безнадежность, витающую в воздухе, затхлые запахи посредственности и лени. Ее взгляд упал на диплом средней школы в рамке. – Как я вижу, вы выпускник средней школы Нихлы, офицер.

Квадратная челюсть Майора сжалась, глаза сузились.

– Вы вложили большую часть своей жизни в этот маленький городок. Выросли здесь. Окончили здесь среднюю школу. Наверное, женились на своей школьной возлюбленной. – Когда он не отреагировал, Ева продолжила: – Я не думаю, что в таком пыльном маленьком забытом городке, как Нихла, есть много возможностей. Вам, наверное, пришлось бороться и прокладывать себе путь наверх по служебной лестнице. – Она улыбнулась. – Или, может быть, вам просто необходимо было знать нужных людей и угождать им?

Майор по-прежнему не отвечал, но Ева была уверена, что он понял, к чему она клонит.

– Полагаю, это выглядело бы не слишком хорошо, если бы вы встали на пути у достойного горожанина.

– Я офицер полиции, миссис Фостер. Моя работа – защищать.

– Ах, вот оно как? – усмехнулась Ева. Она затушила сигарету в пепельнице на столе Майора. – Ну и кого именно вы защищаете?

Глава десятая

– Чего надо?

Голос, донесшийся из открытого окна, был глубоким, настороженным, с легким техасским акцентом. Я посмотрела на пистолет: он по-прежнему был направлен мне в грудь.

– Меня зовут Констанс. Конни Фостер. – Затем чуть громче: – Это моя собственность.

Пистолет слегка опустился. Я увидела над ним два острых, точно лазер, голубых глаза.

– Как зовут вашу мать?

– Ева Фостер. Она мертва.

Пистолет соскользнул с подоконника. Несколько мгновений спустя дверь меньшего здания открылась. Вышел высокий широкоплечий мужчина лет тридцати. Коротко подстриженная борода не могла скрыть стальной подбородок или недоверчивый взгляд. На нем была клетчатая рубашка на пуговицах, закатанная до локтей, а огромные, покрытые глубокими шрамами руки все еще сжимали пистолет. Прежде чем он успел закрыть дверь, оттуда выскочила тощая черная собака, похожая на лабрадора. Она бросилась на меня с безумным лаем.

– Мика, лежать! – рявкнул мужчина. Собака тут же села позади него, не сводя с меня настороженного взгляда.

– Удостоверение личности, – резко сказал он мне.

– Удостоверение?! Это я должна, черт возьми, спрашивать, кто ты такой! Это мой дом!

– Удостоверение личности.

– Ладно.

Я открыла багажник «Акуры», не сводя глаз с незнакомца. Порывшись в сумочке, нашла бумажник и достала свои водительские права. Помахала ими перед носом мужчины. Он попытался выхватить их, но я одернула руку.

– Ни за что. Смотри из моих рук.

Он нахмурился, наклонился, переводя взгляд с фотографии на меня и обратно.

– Тут ты выглядишь моложе.

– Я и была моложе.

Мужчина хмыкнул.

– Хорошо, значит, ты Констанс. Вот твой дом. – Он мотнул головой в сторону красного дома и направился прочь.

– Эй, ты кто такой? – воскликнула я. – И как мне попасть внутрь?

Он остановился.

– А ты не знаешь?

– Я ничего не знаю. Мне всего несколько дней назад сказали, что это место принадлежит мне. Адвокат не сообщил мне никаких других подробностей.

Мужчина медленно повернулся. Его тело было худощавым, но мышцы перекатывались под облегающей рубашкой. Я отметила пятна на локтях, умные глаза, то, как пристально он смотрел на меня, и огляделась в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия.

– Расслабься, – произнес он. – Я смотритель – Джет.

– Смотритель? – переспросила я. – Адвокат не упоминал о смотрителе. Где ты живешь?

– В сарае.

– В сарае? – Я указала на заднюю часть дома. – Ты имеешь в виду там, сзади?

– Да. Сарай. – Он дернул плечом в сторону строения поменьше. – Дом. – Он указал на здание побольше. – Моя часть задания выполнена, теперь разбирайся сама.

– Я бы назвала тебя заумным придурком, но у тебя пистолет. – Когда он даже не улыбнулся, я продолжила: – Подожди здесь. Мне нужно убедиться, что ты тот, за кого себя выдаешь.

Из своей машины я быстро позвонила адвокату Евы, Крейгу. Он был недоступен. Его администратор подтвердила, что к имуществу прилагался смотритель, но это все, что она могла мне поведать.

Вернувшись во двор, я сказала:

– Поскольку, очевидно, я плачу вам, не могли бы вы убрать эту штуку и показать мне окрестности?

– Мне платит Ева.

– В нынешних обстоятельствах это одно и то же, не так ли?

– Не совсем.

Он долго оценивал меня, его взгляд скользнул от моих поношенных кроссовок к моему лицу и задержался на моих глазах. Не сказав больше ни слова, он поплелся обратно к своему сараю. Мика осталась на месте, уставившись на меня.

– Хорошая девочка.

Я протянула руку. Собака зарычала.

Я уже потеряла надежду на возвращение Джета, когда дверь с грохотом распахнулась и Джет-без-фамилии вышел наружу. Он подошел к красному дому и открыл дверь.

Я последовала за ним с нехорошим предчувствием, которое тисками сдавило мои виски.

Моим глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Пыль. Паутина. Выломанные доски пола и облупившиеся стены. Зияющая дыра в доме. Спасибо, Ева. Я снова закрыла глаза, желая, чтобы все это исчезло.

У Евы было извращенное чувство юмора.

Когда мне было двенадцать, она пообещала устроить вечеринку по случаю моего дня рождения – не для Лайзы, моей близняшки, а только для меня. Мы жили в величественном мраморном доме на острове Корфу, в Греции. Дом с видом на узкий пляж стоял на берегу Ионического моря. Завораживающе красивое место с мраморными полами и видом с крыши на всю Албанию.

У меня был единственный друг в городе, Николас, хрупкий бледный мальчик с густой копной черных волос и томной улыбкой. После школы я была взволнована возможностью провести время с Николасом во время вечеринки, взволнована тем, что у меня будет что-то специально и исключительно для меня.

Только когда я приехала в дом на вечеринку, он был заполнен местными ребятами – знакомыми Лайзы, а не моими.

– Где Николас? – спросила я Еву. Чувство страха поднималось во мне, как прилив.

Ева улыбнулась такой блаженной улыбкой, что даже Бога можно было бы обмануть. Она посмотрела в панорамные окна, которые выходили на море. Я видела его, моего маленького друга, плывущего на красном плоту. Его лицо было точкой на расстоянии.

Николас не умел плавать. Я тоже не умела, несмотря на то что Ева настаивала, чтобы я научилась.

– С днем рождения, – проворковала Ева.

Лайза сидела, сгорбившись в углу, обхватив голову руками. Вокруг нее сидели дети, озадаченные подростки, не привыкшие к махинациям Евы.

– Я не понимаю.

– Мой подарок тебе – уроки плавания.

Когда я продолжила беспомощно смотреть на своего друга, уплывающего все дальше и дальше от берега, Ева прервала молчание:

– Ничто так не мотивирует, как страх, Констанс.

В тот день я спасла Николаса. Мы отпраздновали это застольем, но он больше никогда со мной не разговаривал.

– Это, должно быть, какая-то шутка.

Джет стоял в дверях и ждал с бесстрастным лицом. Меня, напротив, подташнивало. Когда стало ясно, что объяснений не последует, я поискала на стене выключатель.

– Электричество отключено. И уже много лет.

– Лет? А у тебя? В твоем сарае есть электричество?

Ворчание, которое я восприняла как положительный ответ.

– Нет смысла питать энергией пустой дом.

– Почему он был пуст? Почему бы не сдать его в аренду? – Я вгляделась в его суровое лицо. – Зачем Еве вообще держать это место?

Джет не ответил, и я рискнула войти в то, что должно было быть гостиной. Сырые рваные половицы, покрытые фанерой. Стены, с которых свисали завитки облупившейся синей краски, и потолок, треть которого выглядела поврежденной и нуждалась в свежей покраске, были обшиты горизонтальным сайдингом. Два грязных окна – по одному с каждой стороны – пропускали молочную дымку света. В углу стояло единственное кресло-качалка, его изогнутые поручни были покрыты пылью и паутиной. Дверной проем, рама которого когда-то была белой, вел в другую комнату. Стоя здесь, я могла видеть всего три комнаты – они располагались друг за другом.

– Такие постройки называются «дробовиками», – сказал Джет настолько хриплым голосом, будто не привык говорить вообще. – Каждая комната ведет в следующую.

Я шагнула дальше внутрь и всего через пять шагов оказалась в соседней комнате. Железный каркас кровати был прислонен к стене рядом с запачканной тумбочкой. На другой стороне комнаты стояла ржавая чугунная ванна, которая, похоже, не была подключена к водопроводу. Как и в гостиной, в этой комнате была та же облупившаяся синяя краска, тот же потрескавшийся пол.

Сбитая с толку, думая о Еве, я пробормотала:

– Здесь нет дверей. Что ты обычно делаешь, когда хочешь уединения?

Джет пожал плечами.

– Поставь двери.

Последняя комната служила кухней. Ряд грубых сосновых шкафов был разбавлен поцарапанной виниловой столешницей. Если не считать пыли и паутины, шкафы, казалось, были в приличном состоянии. У стены стоял большой старый холодильник, а на конце кухонной стойки располагалась маленькая раковина из нержавеющей стали. Плиты не было.

– Этот холодильник, должно быть, чудесно пахнет!

Я открыла дверцу шкафа и услышала, как внутри что-то рассыпалось.

Напомнив себе, что, по крайней мере, эти крысы не были людьми, я заставила себя улыбнуться.

– А вода?

– Есть колодец.

Звучит обнадеживающе.

– Уборная?

Джет кивнул в сторону облупившейся белой двери прямо из кухни. Я толкнула ее. Низкий металлический унитаз располагался рядом с маленькой раковиной из нержавеющей стали и душевой кабиной детского размера. Единственное пыльное окно пропускало струйку света. Комната была едва ли размером со шкаф, но, по крайней мере, это было хоть что-то. При условии, что водопровод все еще работает.

Джет осмотрел пятно на стене.

– Перенеси ванну с кухни. Затем сможешь подключить ее к воде. – Он указал на залатанный участок на полу. – Похоже, когда-то она и стояла там.

– Мило.

Я попрыгала вверх-вниз, проверяя полы.

– По крайней мере, место кажется прочным. Это все? Это весь дом?

Джет уклончиво пожал плечами.

– Плюс подвал.

– Здесь есть подвал?

– Вроде того. Вход снаружи. Там низкий потолок – придется ползти – по крайней мере, мне приходилось.

Я заметила дверь в задней части кухни. Белая краска местами облупилась, обнажив грубую деревянную раму.

– Мы можем выйти этим путем?

– Как тебе угодно. Это же твой дом.

Я последовала за Джетом на покосившееся деревянное крыльцо и спустилась в маленький дворик. Зелень, которую я лицезрела подъезжая, оживляла пейзаж. Высокие грядки, зеленые кусты, цветы в горшках и эта странная мебель… Теперь я увидела еще один сарай, на этот раз поменьше. Его дверь была открыта во внутренний двор, и я могла разглядеть только блеск механизмов.

– Это ты сделал?

Джет кивнул.

– Красиво.

Мужчина не ответил. Я находила его сдержанность нервирующей, но отказывалась показывать свое беспокойство. Тут я наткнулась взглядом на двери марки Bilco.

– Подвал?

– Дерзай.

– А ты?

– Ты кажешься большой девочкой, а мне нужно работать. Подожди. – Он сходил в свой домик и вернулся с фонариком. – Тебе это понадобится.

Я приняла подношение.

– Как давно этот дом пустует? Похоже, последние жильцы относились к нему не очень хорошо.

– Последних жильцов не было.

– С каких это пор?

– С тех пор, как я приехал.

– И это было?..

Джет провел рукой по густым волосам.

– Много лет назад.

– А до этого?

Снова пожатие плечами.

– Миссис Фостер мне почти ничего не рассказывала.

И как тут разобраться? Я оглядела его. Он был красивым – в диком, брутальном смысле этого слова. Я задавалась вопросом, почему тетя Ева выбрала именно его. Был ли он дешевым, исполнительным – или и то и другое вместе? И зачем ей понадобился смотритель в этом полуразрушенном доме?

Думая о трасте и всех его условиях, я спросила:

– Она рассказывала что-нибудь об истории дома, о том, почему она никогда не посещала его?

– Она платила мне, чтобы я присматривал за этим местом. Мне не разрешается жить в главном доме или что-либо менять в нем. И еще кое-какие условия. Она честно заплатила и оставила меня в покое.

– Но ты знал, что я приеду.

– Со мной связались.

– Адвокат? – Никакого ответа. – Да, так я и думала. Итак, поскольку я здесь, мистер Джет, – когда ты уедешь?

– Прости. – Он направился к своей мастерской.

– Что, черт возьми, значит «прости»?

– Пока я здесь. Это все, что я могу тебе сказать.

– Надолго? – Тишина. – Это же чушь собачья.

Повернувшись ко мне спиной, он пробормотал:

– Не я устанавливал правила.

Правила. Правила игры. Гребаная Ева, вечно она со своими играми! Даже сейчас, с того света, она играет в идиотские игры.

Джет обернулся. Его лицо было маской вынужденного терпения, как будто он работал с трудным ребенком. Мгновение он изучал меня, затем, не говоря ни слова, исчез в своей мастерской, чтобы вернуться мгновение спустя.

Пока мы шли обратно к главному зданию, он спросил:

– Уверена, что хочешь спуститься туда?

Я вздохнула.

– Почему нет? Хотелось бы получить полную картину. – Я пнула ногой комок земли. – Это место непригодно для жизни.

Он протянул мне связку ключей.

– Не лезь ни подо что. Пауки-отшельники здесь – обычное дело.

– Я думала, ты не доверяешь ключам.

– Подвал – другое дело.

– Почему?

– Остерегайся змей. Особенно гремучих. Они проникают внутрь через отверстия в фундаменте. У тебя есть пистолет?

Похоже, он собирался и дальше игнорировать мои вопросы.

– Нет, Джет, у меня нет гребаного пистолета.

– Тогда возьми лопату. – Он указал на садовые инструменты, аккуратно сложенные вдоль внешней стены дома. – Увидишь гремучую змею – убей, пока она не добралась до тебя.

Глава одиннадцатая

Замок был старым и ржавым, но после нескольких ударов он поддался. Я сняла его с двери и положила в карман, затем начала бороться со входом, Джет стоял прямо за мной. После нескольких рывков дверь Bilco сдвинулась с места, и мне открылся вид на подвал – черную бездну. Вонь была ужасной. Годы бездействия, пыль и что-то тошнотворно сладкое доносилось снизу. Я повернула голову, сделала глубокий вдох и принялась спускаться, сжимая лопату в одной руке и фонарик в другой.

Помедлив, спросила:

– Уверен, что не хочешь пойти со мной?

– Не очень люблю тесные помещения.

А кто любит?

Луч прошелся по узкому пространству. Низкий потолок. Ленты паутины. Я медленно передвигалась по дорожке в центре комнаты, осматриваясь. Помещение было загромождено. Четыре сломанных стула, старое кресло с откидной спинкой, прикроватный столик и маленький деревянный комод, выкрашенный в синий цвет, как яйцо малиновки, и задекорированный крошечными алыми цветами с зелеными листьями, – все это занимало бо`льшую площадь правой части комнаты. Слева стоял пыльный клетчатый диван, стопки картонных коробок без опознавательных знаков и небольшая кучка старых детских игрушек.

Что-то засуетилось. Я, затаив дыхание, направила луч в дальний конец комнаты.

Скорее всего, мышь. Я дышала медленно и тихо, ощущая себя сверхчувствительной ко всему: к затхлому воздуху, тишине, даже к бешеному ритму собственного сердца. Я подумала о человеке за пределами этой комнаты. Могу ли я доверять ему? Что он банально не запрет меня здесь, внизу? Могу ли я позволить ему находиться со мной на одной территории? И где, черт возьми, я должна буду спать?

Проклятая Ева.

Еще один шорох, на этот раз ближе. Я зацепила что-то длинное и коричневое и отскочила назад. Самая большая сороконожка, которую я когда-либо видела, выскользнула на свет и тут же юркнула в укрытие под диван. Это просто насекомое, сказала я себе. Просто насекомое. Тем не менее, звуки из другой подвальной комнаты раздались в моей голове. Царапание. Стоны. Рыдания. Ночные шумы. Я закрыла глаза. Я в Нью-Мехико – далеко во времени и пространстве от того подвала.

Она знала. Конечно, она бы так и сделала. Все это было какой-то извращенной попыткой запудрить мне мозги, вторгнуться в мою душу из забытой богом могилы.

– Констанс? – раздался голос сверху.

– Я в порядке.

Крепко сжав пальцы на древке лопаты, я заставила себя открыть глаза и заново оглядела комнату. Похоже, там не было ничего ценного. Может быть, что-то нашлось бы в коробках, но у меня не хватало ни сил, ни смелости просмотреть их сейчас. Маленький столик, вероятно, можно было бы спасти. И, пожалуй, этот расписной комод.

Еще один шуршащий звук. Мои глаза лихорадочно ощупывали комнату в поисках движения. Что-то коснулось моей лодыжки. Я резко направил фонарик вниз, однако, что бы это ни было, оно уже исчезло в темноте.

Я попятилась, пока мой каблук не коснулся ступенек. Используя лопату как костыль, я поднялась по лестнице, постояла наверху в ожидании, когда мой пульс замедлится, а дыхание станет нормальным. Я была так рада дневному свету!

– У тебя в волосах паутина. – Джет стоял в нескольких футах от меня, на краю двора. Смотритель тер куском тонкой наждачной бумаги маленькую скамейку. Он прервал свое занятие и провел рукой по гладкому светлому дереву, прежде чем забрать ключи из моей руки. – Ну что, есть гремучие змеи?

Я закрыла дверь Bilco и снова навесила замок, одновременно пытаясь отряхнуть волосы.

– Только сороконожка. И, возможно, одна мышь.

Или двадцать.

Джет кивнул.

– И, вероятно, еще целая куча дохлых. – Он еще несколько раз провел наждачкой по скамейке, прежде чем сесть на корточки и полюбоваться своей работой. – Тебе понадобится электричество. Я уже позвонил в компанию, чтобы дом снова подключили к электросети. Это займет день или два. Но все равно ты обязана оставаться в доме.

– Это что, тоже часть соглашения с Евой?

– Миссис Фостер была очень конкретна.

Я вытерла руки о джинсы.

– Ты же знаешь, что она мертва. Большой босс ушел.

Слова прозвучали пусто, даже для меня. Разве она все еще не дергала за ниточки из великого небытия? Как минимум, она договорилась о его обязанностях и жалованье; для Джета этого было вполне достаточно.

Пока он заносил свои инструменты обратно в сарай, я побрела в дом. К этому моменту уже перевалило за полдень, и солнце безжалостно палило прямо над головой. Горы вдалеке светились розовым и красным – величественные, бесплодные пейзажи, которые с таким же успехом могли бы быть Марсом, настолько они отличались от пышной зелени и голубизны Вермонта. Я поднялась по ступенькам на кухню и распахнула дверь.

Повернула кран. После нескольких брызг и всплесков коричневая, ржавая на вид вода хлынула в раковину. Я оставила ее стекать, надеясь, что цвет прояснится. Тем временем, обманутая относительно безобидным видом холодильника, я открыла дверцу и тут же быстро закрыла ее. Буду есть только консервы, пока не сделаю этот кусок грязи пригодным для использования.

Вода все еще оставалась мутной.

Что, черт возьми, мне делать с этим местом? Сомнительная вода. Никакой мебели и слишком мало денег, чтобы ее купить. Да еще и незнакомый мужчина на территории. Я хотела бы, чтобы Джета уволили, но не раньше, чем я узнаю об этом месте все, что смогу.

Для начала – почему Ева вообще приобрела этот дом? И почему она оставила его мне?

Час спустя я огляделась в поисках Джета. Его не было ни в столярной мастерской, ни на террасе. Дверь в меньшее здание оставалась приоткрытой, и в неподвижном воздухе слышалось жужжание механизмов.

– Есть тут кто?

Я уже собиралась сунуть голову в жилище Джета, как вдруг дверь резко захлопнулась. Я постучалась.

– Эй, мне нужны ключи от дома.

Никакого ответа. Я постучала сильнее, соревнуясь с шумом в помещении.

– Джет!

Шум прекратился, и дверь распахнулась.

– Что?

– Мои ключи, пожалуйста.

Джет уставился на меня, сузив глаза до щелочек. На нем была футболка, промокшая от пота. Я почувствовала запах сигаретного дыма, древесных опилок и мускус мужского тела. Протянула руку.

– Ключи. От всего.

– Куда собираешься?

– Прогуляться. Это имеет значение? Ты можешь считать, что запирать это место необязательно, но для меня это важно.

Он вернулся с одним ключом и сунул его мне в ладонь. Прежде чем он успел уйти, я возразила:

– У тебя должно быть больше одного ключа!

– Нет. Только этот.

– А ключ от подвала?

– Нет.

– Что значит «нет»? – переспросила я.

– Миссис Фостер хотела, чтобы постоянный доступ в подвал был только у меня.

– Миссис Фостер мертва. – Слова прозвучали громче, чем я рассчитывала, и я увидела, как на лице Джета промелькнуло веселье. – Желания миссис Фостер больше не имеют значения.

– Как раз наоборот. – Он вытер лоб тыльной стороной ладони, прежде чем потянуться за краем футболки и стянуть ее через голову. Я старалась не смотреть на его широкую, мускулистую грудь. И все равно он поймал мой взгляд. – Желания миссис Фостер значат всё. Мы оба это знаем, иначе тебя бы здесь не было.

Это правда.

– Неважно.

– Уходишь, да? – Его глаза осмотрели горизонт, прежде чем он бросил мне ключ от подвала. – Ночь здесь абсолютная. На твоем месте я бы вернулся до темноты. И остерегайся койотов. Их привлекают цыплята Оливера. А они могут быть злобными. И горные львы тоже.

Он говорил все тем же снисходительным, насмешливым тоном, и это выводило меня из себя.

Я повернулась, чтобы уйти.

– И еще кое-что. Ева хотела, чтобы я передал тебе это.

Он протянул мне небольшой конверт делового формата.

В машине я рассматривала его, раздумывая, открыть или выбросить.

И все же открыла. Некоторая информация, пусть и искаженная, все же лучше, чем ничего.

Внутри оказался белый листок с единственной строкой, набранной заглавными буквами, ее любимым жирным шрифтом Garamond:

«НЕ СПИ С ПРИСЛУГОЙ, КОНСТАНС»

Я крепко зажмурилась. Пошла ты, тетя Ева. Пошла ты. Я скомкала бумагу и кинула ее на пол.

Лайза позвонила, когда я была на пути в Нихлу.

– Как бы я хотела, чтобы ты была здесь! Ты там как, в порядке? – спросила она.

Ее голос звучал настолько убито, что я могла отреагировать лишь таким образом:

– Конечно же, я в порядке!

– Ты уже видела дом?

– Да. – Я сглотнула. – Он милый.

– Правда?! – На пол-октавы выше, значит, это стоило того, чтобы солгать. – О, слава богу! Я так волновалась!

– Не нужно беспокоиться обо мне.

Прошло несколько секунд.

– Здесь одиноко. Слишком большой дом для одного человека.

– С тобой все будет хорошо. – Я миновала два дома в начале Мэд-Дог-роуд. Передо мной на дорогу выскочила курица, и я вывернула руль, чтобы не раздавить ее. – Просто держись подальше от подвала.

Смех Лайзы был нервным.

– Конни?

– Да?

– Ты ненавидишь тетю Еву?

Это показалось странным вопросом.

– Да, – ответила я, думая о клочке бумаги, о ее холодной и злобной воле. – Вряд ли это сюрприз для тебя.

– Нет. Конечно нет. – Сестра сделала паузу, и я услышала на заднем плане Вивальди – любимое произведение Евы. Я представила, как Лайза сидит на закрытой веранде с видом на озеро Шамплейн, потягивает французское бургундское, ест пирожное с заварным кремом и свежие фрукты, наблюдая за парусниками.

Нет, поправила я себя. Лайза не употребляла алкоголь. Скорее, Evian или какую-нибудь другую бутилированную воду, охлажденную до нужной температуры. Может быть, ломтик лимона или ломтик свежего огурца. Домашний любимец Евы обязательно должен быть хорошо накормлен и избалован.

– Ты думаешь, она каким-то образом хотела добра всем этим? Я имею в виду, как ты считаешь, она каким-то образом знала, что это именно то, что нужно каждому из нас? – спросила сестра.

«Неужели, – подумала я, – Лайзе нужны тридцать миллионов долларов и большое поместье, а мне – лачуга в долбаном Нью-Мехико?»

Иногда наивность Лайзы граничила с жестокостью. Я прослушала все взлеты и падения «Четырех времен года» Вивальди, прежде чем ответить.

– Нет, – честно призналась я, понимая, что это причинит боль моей сестре. – Я думаю, она хотела напоследок еще разок трахнуть нас в мозг.

Глава двенадцатая

После безрезультатного визита в полицейский участок Ева направилась обратно в салун Джека. Снаружи воздух был неприятно жарким и сухим, на тротуаре коптились насекомые. Ей нужна была прохладная комната и место для размышлений. Она заняла место в конце стойки и ждала, но Джек упорно игнорировал ее. Бар был пустым.

Ева постучала длинными ногтями по поврежденному дереву стойки.

– Привет.

– Чего ты хочешь? – Его голос звучал хрипло. На нем была серая рубашка, обтягивающая рельефные бицепсы. Мышцы эффектно напрягались, когда он вытирал стеклянную пивную кружку, которую держал в руке.

– Для начала бокал французского бургундского.

Он принес ей выпивку вместе со счетом и отошел.

– Не так быстро, – сказала Ева. – Я еще не закончила.

– Очень жаль, потому что я закончил.

– Ты всегда так раздражителен с женщинами, с которыми спал?

Джек застыл. Послеполуденное солнце лилось в окна, и бармен прищурился от яркого света. Входная дверь открылась, пара мексиканских ковбоев в джинсах заняла два стула в другом конце бара.

– Как обычно, амиго, – крикнул один из них.

– Чего тебе надо, Ева? – Джек схватил две рюмки и начал наливать янтарную жидкость. – Я занят – и уже рассказал тебе все, что знал.

– Кайл Саммерс.

– А что с ним?

– Так ты его знаешь?

– Конечно. Все знают Кайла. Так что? Для чего тебе Кайл? – Джек выглядел искренне удивленным. Он исчез в проходе, чтобы отнести напитки. Вернувшись, он продолжил: – Ты же не думаешь, что Кайл имеет какое-то отношение к исчезновению твоей дочери?

– Кто знает.

Джек выглядел задумчивым.

– Ты хватаешься за соломинку.

Ева потягивала свой напиток и размышляла вслух:

– Он ушел с вечеринки с Келси.

Джек пожал плечами.

– Ну и что?

– Я думаю, он повел ее к себе домой.

– Кайл старше твоей дочери. Значительно старше.

Ева улыбнулась его притворной невинности.

– Келси любит все, что является вызовом – или средним пальцем для меня. Она предпочитает мужчин постарше, так что ничего противоестественного в том, что она поперлась с ним. А если он женат – даже лучше.

– Кайл не женат.

Тон Джека заставил ее задуматься.

– Нет? – Ева откинулась на спинку стула. – Я слышала, что были и другие исчезновения. Убийства тоже. Похоже, в Нихле есть свой собственный серийный убийца. Может быть, этот ваш Кайл имеет к происходящему какое-то отношение?

Джек внезапно почувствовал себя неловко. Он опустил взгляд, затем покосился на посетителей в другом конце бара. Когда он вновь поднял голову, его нижняя губа была закушена, мгновенно став красной и распухшей.

– У него есть любовница. Нелегалка. Это самый страшный секрет в городе.

– Нелегалка – то есть иностранная эмигрантка?

Бармен кивнул. Он, казалось, собирался сказать что-то еще, но закрыл рот. Еще двое мужчин вошли в бар и сели за один из столиков с высокой столешницей, и Джек отошел, чтобы обслужить их.

Ева закурила сигарету и уставилась на русалку, нарисованную на стене. Наблюдая за поднимающимся к потолку дымом, она думала о том, что сказал Джек. Любовница. Нет жены. Это означало, что Кайл жил один. Это также означало, что он мог делать все, что хотел, в том числе и с шестнадцатилетней девушкой. Еве нужно было навестить этого Кайла Саммерса. Когда Джек вернулся, она сделала последний глоток вина и бросила двадцатку на стойку.

Джек взял двадцатку и начал отсчитывать сдачу. Ева отмахнулась от него.

– Уезжаешь из города? – спросил Джек, пряча чаевые в карман.

– Мне кажется, все почему-то стремятся избавиться от меня.

– Это не то место, где привыкли к незнакомцам.

– Может быть. – Ева постучала портсигаром по руке и вытащила еще одну сигарету. – Или, может быть, я просто приближаюсь к чему-то похожему на правду.

Джек покачал головой.

– Мне жаль твою дочь, но я не думаю, что твои поиски закончатся в Нихле.

– Хочу в этом удостовериться. – Она достала из сумочки маленький блокнот и серебряную ручку. – Ты не знаешь, где я могу найти Кайла Саммерса?

– У него есть предприятия по всему городу. И много квартир.

– И у него квартира на Мейберри-стрит? – Ева улыбнулась, увидев удивление на лице Джека. – Где именно на Мейберри? Я проверила – это длинная улица с множеством домов.

– Я понятия не имею. Мы с Кайлом не очень-то дружим.

– А что насчет любовницы?

Джек пожал плечами.

– Может, ты знаешь, где она работает?

Двое мужчин в конце бара одновременно грохнули своими стаканами.

– Джек! – позвал один из них. – Прекрати флиртовать с дамой и налей нам еще по одной.

Бармен сказал:

– У меня клиенты, Ева.

– Любовница, Джек. Скажи мне ее имя, и я уйду.

– Ты самая решительная женщина, которую я когда-либо встречал. – Ещё секунду он всматривался в Еву, его взгляд постепенно становился жестче. – И если я помогу тебе?..

– …То я все еще в той же комнате в мотеле. Можем пообщаться.

Джек коротко кивнул. Он ушел, чтобы заняться двумя мужчинами в другом конце бара. Вернувшись, он бросил:

– «The Cat`s Meow», меблированные комнаты на Мэйн-стрит. Ее зовут Флора. Она занимается домашним хозяйством. – Джек склонил голову набок. – Все же поосторожней с этим. Ты можешь там что-нибудь подхватить. Местные жители называют этот дом «Дворец Киски».

– Я обязательно приму меры предосторожности.

Джек покачал головой.

– У меня такое чувство, что еще неизвестно, кто именно должен их предпринять.

Глава тринадцатая

– Я собираюсь рассказать тебе историю о привидениях. – Женщина перегнулась через стойку и прищурилась, ее глаза покраснели и расфокусировались. – О Нихле и ее любовной связи с тьмой.

Бармен пододвинул мне рюмку текилы с другого конца прилавка.

– Эми забивает тебе голову всякой чепухой? – Он вытер лужу пива перед ней и покачал головой в притворном раздражении и рубанул рукой воздух. – Смотри, она не даст тебе спать всю ночь своими страшилками!

Я положила десятку на стойку.

– А мне нравится.

Эми показала бармену язык.

– Наконец-то кто-то будет слушать!

Мужчина вздохнул и отошел к другой стороне стойки. В обшитой деревом комнате царила духота. Единственным произведением искусства, о котором можно хоть что-то сказать, была картина с изображением русалки над баром. Van Halen ревел из скрытых динамиков. Кроме меня и Эми в «Хижине Джека» находилось еще три человека, и бармен переключил свое внимание на беззвучный телевизор на стене, наблюдая за дерьмовым шоу, которое оказалось новостями.

Женщина проговорила:

– Шесть девушек за пять лет. Похитили, затем насиловали, пытали, изувечили и бросили. Некоторых держали в течение нескольких дней, некоторых – недель. Представь себя одной из этих бедных девушек. Там, в полном одиночестве, в его власти… – Эми покачала головой. – И теперь это началось снова.

– Шесть девушек? – Я залпом осушила свою рюмку. – Невероятно.

Она опустила руку на стойку, в свежую лужицу пива, и поморщилась.

– Ты нездешняя.

– Как ты узнала?

– Шесть девушек в девяностых… – пробормотала Эми. – И на´ тебе, все началось снова.

Она была неряшливой пьяницей. Светлые волосы, кончики которых были выкрашены в голубой цвет пасхального яйца, падали ей на лицо, закрывая один глаз. Ее тушь размазалась, а льняной топ превратился в месиво складок и одно пивное пятно в форме Италии. Однако выпивка не замедлила ее. Она придвинула свой стул поближе к моему и громко прошептала мне на ухо:

– Две девушки только за последние четыре месяца.

Эми хлопнула ладонью по барной стойке. Она покачнулась назад, и ее блузка задралась, обнажив татуировку ангела на животе. Ей могло быть девятнадцать, а могло и тридцать, черт возьми, насколько я могла понять. Сколько бы ей ни было лет, это были тяжелые годы.

– Две мертвые женщины. Изнасиловали, пытали, спрятали подальше. – Она указала на телевизор. – Почему мы не слышим об этом в новостях?

– Ты считаешь, мы должны? Это же восемь мертвых девушек.

Пьяный кивок.

– Нет свидетелей, никто не пойман. Как ты думаешь, почему это так? Я скажу тебе почему. Потому что никому нет дела до этих женщин. Один день они снуют по Нихле, а на следующий – исчезают. Они появляются через несколько дней или недель в пластиковых пакетах, разделанные на четвертинки, как цыплята. – Эми прикрыла рот рукой, широко раскрыв глаза. – Бедняжки. Как я вообще можно чувствовать себя здесь в безопасности?

Я невольно ощутила дрожь. Старые убийства – это одно, а свежие – совсем другое.

– Все это произошло в Нихле?

– Да. В гребаной Нихле. – Эми сделала большой глоток пива. – Еще один шот! – Она огляделась и заговорщицки шепнула: – И полиция нихрена не делает. Может, я здесь и не родилась, но спроси меня, и я…

Бармен резко обернулся, выплеснул остатки пива Эми в мойку и заменил его водой.

– Пора трезветь, Эми. Ты достаешь эту бедную леди, и, кажется, тебе звонит твой парень.

Эта пара обменялась взглядами.

– Удар ниже пояса, Рон! – Эми отодвинулась подальше от меня. – Мой парень – мудак. Рон знает, что я его бросила. Рон считает это забавным. Не так ли, придурок?

Бармен налил еще одну порцию текилы и поставил ее передо мной.

– За счет заведения. За страдания от историй Эми.

– Все в порядке.

Эми просияла, глядя на меня.

– Видишь. – Она сделала глоток воды и поморщилась, как будто пила бензин. – Ронни здесь присматривает за мной. Постоянно. Он знает…

Бармен наклонился и что-то прошептал Эми на ухо. Ее лицо побледнело, она кивнула и встала. В последний раз бросив на меня взгляд, она вышла из бара, не заплатив.

Рон смотрел ей вслед, качая головой.

– Извини. – Он вытер влажным полотенцем стойку, на полированном дереве которой Эми оставила следы в виде полумесяцев. – Она немного не в себе, когда выпьет. Придумывает истории, чтобы привлечь внимание.

– А это правда? Две девушки за четыре месяца?

Бармен, казалось, взвешивал свои слова, прежде чем что-то произнести.

– У нас здесь проходит много транзитных пассажиров. Люди на пути в Альбукерке, или в Мексику, или в другие районы на западе.

– Это не ответ на вопрос.

– Ты будешь это пить? – указал он на бесплатную текилу.

– Может быть. – Я взяла рюмку и покрутила ее в руках. – Две девушки?

– Торговля наркотиками приносит много нежелательных людей.

– Хм.

Я опрокинула текилу в горло, наслаждаясь обжигающим вкусом. Первая едва ли подействовала на мои нервы, но с этой я почувствовала, как на меня опустилась пелена спокойствия. Я приехала в Нихлу в поисках продуктов и чистящих средств, а довольствовалась выпивкой и компанией.

– И не говори.

Бармен пожевал нижнюю губу. Он был невысоким и приземистым, с густыми черными усами, которые напомнили мне волосатую гусеницу.

– Где ты остановилась?

– Зачем тебе это знать?

– Интересно, нужно ли мне отвезти тебя туда.

Я отодвинула рюмку подальше от себя.

– Я в порядке.

– И все же. В отеле?

– Нет. На Мэд-Дог-роуд.

– Ты внучка Оливера?

Я улыбнулась мысли о том, чтобы быть чьей-то внучкой.

– Нет. У меня есть маленький домик в конце улицы.

– А… – Он оглядел меня внимательнее. – Красный дом. Подружка Джета? Никогда бы не подумал, что у Джета есть подружки. Или друзья, если уж на то пошло.

– Ничего такого. Я владею этим домом. И Джетом тоже.

Рон нахмурился. Его взгляд блуждал по другим людям в баре, а когда он снова посмотрел на меня, его поведение изменилось. Его спина выпрямилась, и он бросил тряпку в раковину.

– Последний заказ, – крикнул он в пространство, отпуская мой взгляд.

Над головой дикторша все бубнила и бубнила о катастрофе в Санта-Фе. Я смотрела телевизор и пила воду, пока не почувствовала, что достаточно протрезвела, чтобы сесть за руль. Рон оставался хладнокровным профессионалом. Только когда я возвращалась по Мэд-Дог-роуд, я поняла, что Рон так и не ответил на мой вопрос. Не погибли ли недавно в Нихле две девушки? Убийства не были редкостью, но если их убили в этом городе – к чему такая секретность?

В первую ночь я спала в своей машине и проснулась на рассвете от крика петуха. У меня болела голова, череп словно сжало неведомой силой, шею ломило. И еще урчал живот. Я потянулась, чтобы окончательно проснуться, и подумала о кофе, прежде чем сменить джинсы на легинсы для бега и натянуть легкую толстовку – великий подвиг в тесном пространстве. Утренний воздух был сухим и холодным. Я проглотила две таблетки экседрина и запила их вчерашней газировкой, размышляя, что делать дальше.

Можно было начать заниматься домом. Чем скорее я приведу это место в порядок, тем скорее смогу спать на чем-то, кроме заднего сиденья автомобиля. И тем скорее я смогу приготовить свой чертов кофе.

В доме Джета было темно, а его грузовика нигде не было видно.

Я бросила свою спортивную сумку на пол в гостиной. Здесь было тихо – слишком тихо. Даже кудахтанье кур Оливера не проникало сквозь толстые стены здания. Я бродила по трем комнатам, строя в голове планы. Свежий слой краски, немного подержанной мебели, возможно, новая бытовая техника, новый цвет снаружи. Мне понадобятся чистящие средства и инструменты.

А еще мне не помешала бы работа. И банковский счет.

Однако для начала мне нужно было электричество. Когда же его включат?

Я вышла через заднюю дверь, надеясь, что Джет вернулся откуда-то, куда ездил так рано утром, но его грузовика все еще не было. Где-то вдалеке завыл койот. Я потерла холодные ладони, раздумывая, что делать. В такое время наверняка все еще закрыто. Может быть, у Джета в мастерской имеются чистящие средства. Я могла бы начать с этого.

Сарай, в котором располагалась его мастерская, был закрыт, но не заперт. Я отворила дверь и съежилась, когда та скрипнула. Внутри было темно. Я прищурилась, ища выключатель. Что-то коснулось моего лица, и я подпрыгнула, прежде чем поняла, что это веревка. Я потянула за нее, и вуаля – свет.

Внутри было безукоризненно чисто. Деревообрабатывающие инструменты, простой деревянный верстак, наполовину сложенный стул, стоящий вверх ногами на деревянной платформе в дальнем конце. Я заметила шкафчик рядом со стулом и пошла туда по бетонному полу. Но на створке обнаружился висячий замок. Я ощупала верхнюю часть металлической конструкции, надеясь найти ключ. Ничего, кроме пыли.

Никакие другие шкафы или закутки не украшали это маленькое пространство. Разочарованная, я развернулась и наткнулась на стул. Он начал падать со своей платформы, однако мне удалось поймать его до того, как он ударился о бетон.

– Черт, – пробормотала я себе под нос.

Когда я все выровняла, то увидела, что деревянное основание платформы опирается на люк в земле – или, по крайней мере, на очертания того, что казалось отверстием.

Я сдвинула платформу в сторону, одной рукой придерживая стул. Люк в полу был размером примерно два на два фута – достаточно большой, чтобы в него мог пролезть человек. Я пыталась нащупать вдоль кромки какую-нибудь кнопку, ручку или крючок, но край был гладким со всех сторон. Обесцвеченное дерево с красновато-коричневыми пятнами, кружевной узор, который стекал с крышки люка на пол, прежде чем скрыться под рабочим столом. Я провела пальцем по пятнам, поддаваясь странному предчувствию.

Я не могла не думать о девушке из бара – Эми. Две женщины убиты за четыре месяца. Запертый шкаф. Потайное место под полом. Человек без фамилии.

Я опустилась на колени и осмотрела люк. Засунула ноготь под край, и заноза вонзилась под него. Кровь потекла по фаланге. Я зашипела себе под нос и засунула палец в рот, слизывая кровь.

Кружевные узоры, казалось, танцевали по дереву, дразня меня. В этом рисунке было что-то знакомое. Я потянулась за телефоном, чтобы сделать снимок, и поняла, что оставила его в рюкзаке в доме.

Я начала вставать, и вдруг увидела тень, падающую на деревянный пол: длинная, искаженная, но определенно человеческая. Я начала оборачиваться, вот только было слишком поздно. Свистящий звук, затем боль обожгла мой череп… Последнее, что я запомнила, было пятно звездообразной формы от моей собственной крови, пролитой на пол, которое вплелось в кружевные узоры, создавая нечто новое.

Глава четырнадцатая

Я пришла в себя в затемненной комнате. Единственная лампочка освещала пространство надо мной, оставляя все остальное в тени. У меня и так-то болела голова, а удар лишь усугубил болевые ощущения. Я напрягла мышцы, проводя физическую инвентаризацию. Помимо раскалывающейся головы, у меня болели ребра, а пальцы онемели. Я сжала кулак. На пальце с занозой обнаружилась повязка. Какой бандит тратит время на то, чтобы перевязать палец жертвы?

Комната была крошечной – не намного больше гардеробной. Стены обшиты деревянными панелями, односпальная кровать. По-спартански, но чисто.

– Я не доверяю ей, и ты тоже не должен, – послышалось откуда-то.

Какой-то мужчина проворчал в ответ нечто невнятное.

– Что ты собираешься с ней делать? Ты не можешь позволить ей остаться здесь. Ей не следовало приезжать.

– Как будто у меня есть выбор.

– Выбор есть всегда.

Первый был мне незнаком, однако во втором я узнала голос Джета. Я попыталась сесть и была вознаграждена волной тошноты. Сжав челюсти и сопротивляясь рвотным позывам, я приподнялась на локтях и застонала.

– Похоже, она очнулась, – проговорил Джет. – Оставайся здесь.

Шаги, затем дверь открылась шире, впуская больше света. Я прищурилась и услышала, как Джет пересек комнату. Он коснулся моего плеча и протянул мне стакан воды.

– Тебе повезло, что он тебя не убил.

Я потерла липкий затылок. Кожа моей головы оказалась слишком болезненной на ощупь.

– Почему-то не чувствую себя везучей.

– Справедливо. – Джет протянул руку, и я ухватилась за нее. Он помог мне встать. – Оливер не привык к незнакомцам. Он не знал, кто ты – но ты была там, где тебе не место.

– Оливер – как oliver egger[6]?

– Не называй его так. Он чувствительный парень.

Джет вывел меня в другую комнату. Она тоже была маленькая, но при этом хотя бы не вызывающая приступ клаустрофобии. Пара клетчатых кресел стояла на ковре напротив прямоугольного деревянного стола на двоих. В изящных линиях я узнала работу Джета. Вдоль одного края комнаты располагались кухонные шкафы, небольшой холодильник, микроволновая печь и раковина. Индукционная горелка громоздилась на подставке для разделки мяса, которая была придвинута к стене. В другом конце комнаты стоял компьютерный стол. На стене висел крошечный телевизор. Два окна выходили на красный дом и подъездную дорожку за ним.

Мой взгляд был прикован к мужчине, сидевшему за столом. Он сливался с тенью, но, когда он наклонился вперед, к свету, я увидела пучки рыжевато-седых волос и эльфийское лицо. Он был пожилым – шестьдесят, может быть, семьдесят. Его сгорбленная спина и невероятно длинные руки придавали ему обезьяноподобный вид. Мика лежала у его ног.

– Вы, должно быть, Оливер, – начала я. – У вас чертовски хороший способ приветствовать новых соседей.

Оливер нахмурился, затем встал.

– Удачи с ней, – бросил он Джету.

Я смотрела, как он исчезает за входной дверью.

– Не лучшие социальные навыки.

Джет издал еще одно из своих сводящих с ума ворчаний.

– Он не очень хорошо относится к незнакомцам, которые рыскают вокруг моего дома.

– Это мой дом. И все на территории.

– «Дробовик» – твой дом. У меня все еще есть права на хозяйственные постройки.

– Адвокат Евы никогда не упоминал об этом.

Джет пожал плечами. Каким-то образом даже этот простой жест он умудрился сделать высокомерным.

– Позвони ему. Это входит в мое соглашение с Евой. Даже после ее смерти.

Джет посмотрел на меня, направляясь на кухню. Он открыл морозильник и достал пакет со льдом, который бросил мне.

– Для головы.

Я приложила пакет к своему черепу.

– Черт возьми.

Было больно, а лед только усугублял ситуацию.

– Что ты вообще делала в сарае? Оливер сказал, что ты шарила по полу.

– Я искала чистящие средства.

– На полу? – уставился он на меня с непроницаемым выражением лица.

Джет обладал той мужественностью, которую я обычно ненавидела в мужчинах. Сильный, спокойный – выше необходимости объясняться. Нетерпимый к проявлению чувств и убежденный, что только его логика имеет значение. Привык благодаря красивому лицу добиваться своего с большинством женщин. Только я не была большинством женщин. Как бы сильно я ни ненавидела Еву, я кое-чему научилась у нее, и я смотрела на мужчин – почти на всех мужчин – с тем же осторожным прагматизмом, который я приберегала для больших собак и черных медведей. Если они не служили какой-то определенной цели, я восхищалась ими на расстоянии.

Я хотела, чтобы Джет убрался из моей собственности. Он был осложняющим фактором, на который я не рассчитывала и на который не соглашалась. Именно это я ему и сказала.

– Так позвони адвокату. Спроси. Боюсь, ты обречена на мое общество. По крайней мере пока. – Он взял пакет со льдом из моей руки и приложил его к моей голове. – Спрашиваю еще раз, Констанс. Что ты искала в моей мастерской?

– Ничего.

– Оливер сказал, что ты что-то вынюхивала.

– Я увидела люк на полу. Мне было любопытно узнать, что там.

– Это просто погреб. Я использую его для хранения химикатов.

Мой затуманенный разум вернулся к кружевным пятнам.

– А деревянный пол – он старый?

– Такой же старый, как дом, полагаю.

Накатила еще одна волна дурноты, и, чтобы превозмочь ее, я спрятала голову между ног. С закрытыми глазами я представила пол сарая, красновато-коричневые пятна-узоры, разбросанные по деревянным доскам. Как вентиляторы с пятью лопастями. Как вертушки.

– Констанс, ты в порядке? У тебя, вероятно, сотрясение мозга. Констанс?

Нет, не вентиляторы. Не вертушки. Маленькие красные…

– Констанс?

Как… руки. С нарастающим ужасом я поняла, что увидела. Отпечатки ладоней. Жуткая картина, нарисованная пальцами, запечатленная для потомков на полу сарая Евы.

Смотритель снабдил меня ведром, щеткой и каким-то чистящим раствором. Я поблагодарила его, хотя после того, как поняла, что это за узор на полу мастерской, мне было трудно смотреть ему в глаза. Но если это и отпечатки рук, то они старые – по крайней мере, так я сказала себе. Джет не мог иметь никакого отношения к тому, что когда-то произошло сарае.

Джет, человек, который имел постоянный доступ к моей собственности. Человек, о котором я ничего не знала.

«Может быть, мне все это мерещится? – подумала я. – Может быть, это были не отпечатки ладоней? Или не кровь, если уж на то пошло. Это могла быть краска или морилка для дерева. Надо сохранять спокойствие. Я в безопасности».

Так ведь?

Пока я мыла полы, стены и окна, я думала о баре «Хижина Джека» и о женщине по имени Эми, которую я встретила прошлой ночью. Две мертвые девушки за четыре месяца. Неужели Эми права? Казалось маловероятным, что два ужасных убийства останутся незамеченными местными СМИ. Неужели этот маленький городишко действительно преследовал злой рок, уже приведший к смерти восьми женщин? Или бармен говорил правду, а Эми была лгуньей, ищущей внимания?

Я заставила себя перестать думать о Джете, Эми и нераскрытых убийствах. В конце концов, у меня имелись более насущные проблемы, которые следовало решить. Например, соорудить место для сна.

В тот день после обеда я поехала в Нихлу. Первыми в списке покупок были сантехника, краска и два дверных замка для передней и задней дверей. Я знала, что они мало чем помогут, если Джет будет полон решимости попасть внутрь, но разве были еще какие-то варианты, кроме разве что покупки оружия? А оружие стоит денег – денег, которых у меня не было.

Когда я ехала обратно по Мэд-Дог-роуд, я позвонила Лайзе.

– Я так рада слышать твой голос! – пролепетала она. – Как продвигается декорирование? Нужны идеи?

Я не тратила время на любезности.

– Лайза, мне нужно, чтобы ты связалась с этим адвокатом. Тем, который зачитал нам завещание Евы.

– Крейг Берр. Конечно… Зачем?

– Спроси его о человеке по имени Джет. Он смотритель имущества, оставленного мне Евой. Я хочу знать условия его найма.

Тишина. Затем:

– Ты можешь сама позвонить ему, Конни. Я дам тебе его номер.

– Сделай это, черт возьми, Лайза. Пожалуйста! Я пытаюсь сделать это место пригодным для жизни, и у меня нет денег на оплату консультации адвоката!

– Ты же сказала, что место хорошее.

И действительно ведь сказала!

– Да, оно нормальное, просто над ним нужно поработать.

– Что, если Крейг подумает, что мы нарушаем условия завещания тети Евы? Что, если он задаст мне вопросы, на которые я не смогу ответить?

– Ты справишься.

– Было бы лучше, если бы ты сама позвонила ему.

Что-то во мне щелкнуло. Я глубоко вздохнула и прибавила напора:

– Ты там, у озера, смотришь свои реалити- и ток-шоу, в то время как в моем доме нет ни мебели, ни электричества, ни чистой воды! У меня даже нет плиты. Ты можешь сделать для меня хотя бы одну вещь? – Я пожалела о своих словах в ту же секунду, как они сорвались с моих губ, но отступать было слишком поздно. – Одну вещь!

Лайза замялась:

– Я не знала, что твой дом непригоден для жилья. Ты мне этого не говорила, Конни. Откуда мне знать, если ты мне не сказала?

В дрожащем голосе Лайзы слышался упрек. Конечно, она не знала. Как бы она могла? Я сказала ей, что дом хороший. Я сказала ей, что все в порядке. Она очень хотела в это поверить, а я очень хотела, чтобы она в это поверила. Почему? Потому что я не хотела, чтобы она волновалась? Или потому, что я не хотела иметь с ней дел?

Я вздохнула.

– Прости. Ты права. Я сама.

– Не беспокойся. Я позвоню.

Больше никакой дрожи, только возмущенный гнев:

– Я сказала, я сама…

Но Лайза уже повесила трубку.

«Логово Разнорабочего» представляло собой беспорядочную мешанину инструментов, предметов домашнего обихода, строительных материалов, рыболовного и охотничьего снаряжения, плюс корма для животных. Я собрала товары в тележку и терпеливо ждала, пока пожилая женщина в розовой бейсболке пробьет его. Мой спор с Лайзой все еще не выходил у меня из головы.

– Занимаетесь благоустройством дома? – спросила кассирша.

– Ага.

Она кивнула. Ее тонкие белые волосы контрастировали с обветренной кожей цвета мокко и торчали из-под шапочки в разные стороны – просто-таки снежная Медуза.

– Вы новенькая здесь, в Нихле? – Она вгляделась в мое лицо. – Я не видела вас раньше, я бы вас запомнила.

– Да, новенькая.

– Где вы живете?

– На окраине города.

Женщина поставила банку с краской, которую сканировала, и широкая улыбка озарила ее лицо.

– Теперь это может быть где угодно, дорогуша.

Ее улыбка – первая, которую я увидела за последние дни, – заставила и меня улыбнуться. Я сказала ей, где я живу, и ее лицо мгновенно стало серьезным.

– Ах, рядом с Оливером.

– Прямо по дороге.

– Будь осторожна среди всех этих мужчин. Брат Оливера, Рэймонд, тот еще тип. Джет в основном держится особняком. – Она наклонила голову и натянуто улыбнулась мне. – Арендуешь у Джета?

– Это мой дом.

Брови женщины взлетели вверх.

– Тот маленький красный домик? Хм, а я думала, что он принадлежит Джету. Он пустовал много лет, был заброшен. Пока не появился Джет.

– Дом принадлежал моей матери. Она недавно скончалась.

– Твоей матери?

– Еве Фостер.

Женщина поджала губы, скупо нахмурившись, и вернулась к просмотру моих покупок, завершив работу в тишине. Я не слишком понимала, что такого сказала, чтобы заставить ее враждебно молчать, но я уже привыкла к тому, что настроение у жителей Нихлы меняется по щелчку пальцев.

Когда она назвала мне общую сумму, я, скрепя сердце, отсчитала четыре двадцатки и отдала их ей.

– Тебе здесь нужна какая-нибудь помощь? – спросила я. Она казалась достаточно дружелюбной – моя планка в эти дни была низкой, – а мне нужны были деньги.

Женщина оглядела пустой магазин.

– Мы не нанимаем, дорогуша. Никто в Нихле не возьмет тебя на работу.

По крайней мере, она сказала прямо.

– Потому что я приезжая или потому что я женщина?

Она снова улыбнулась, но на этот раз выражение ее лица было печальным.

– Потому что Нихла умирает. А в умирающих городах не нанимают на работу.

Глава пятнадцатая

«The Cat’s Meow» представляло собой развалившееся здание, зажатое между винным магазином, предлагающим скидки, и закусочной. Парадная дверь встречала посетителей выщербленными и поцарапанными ступеньками и табличкой с подписью «Не слоняться/С собаками запрещено/Пьяницам вход воспрещен». Ева использовала подол своей блузки, чтобы повернуть ручку. Крутая лестница вела в грязное фойе, выкрашенное в институционально-зеленый цвет. В углу стоял маленький потрепанный письменный стол, к поверхности которого металлической цепочкой был прикован телефон. С обеих сторон в зал вели сырые и тусклые коридоры. Под всепоглощающим запахом лизола чувствовалась резкая вонь от мочи и рвоты.

Обнаружив на столе звонок, Ева быстро нажала на него три раза подряд. Когда никто не появился, она крикнула:

– Есть кто-нибудь?

Несколько мгновений спустя из первой двери слева по коридору вышел мужчина. Он был невысоким и подтянутым, с коллажем татуировок, идущих по всей длине обеих рук. На бейджике с именем на его отглаженной белой рубашке значилось «Рауль». Он оглядел Еву с ног до головы, его глаза были полны вопросов.

– Вам нужна комната? – спросил он голосом с сильным акцентом.

– Я ищу кое-кого.

Он поднял толстую руку.

– Ни в коем случае, леди. Если у вас проблемы с viejo, то это ваша проблема, не моя.

– Дело не в муже. Он уже мертв.

Он раздраженно вздернул подбородок:

– Что тогда?

– Я ищу Флору Фуэнтес. – Когда его глаза превратились в недоверчивые щелочки, Ева добавила: – Я нашла кое-что, что, как мне кажется, принадлежит ей.

– Флоры здесь нет.

– Может, вы подскажете мне, где она живет?

Снаружи раздался автомобильный гудок. Мужчина отреагировал на звук взглядом, выражение его лица при этом было жестким.

– Если у вас есть что-то для Флоры – оставьте это мне. Я прослежу, чтобы она это получила.

– Боюсь, я не могу этого сделать.

– Тогда ничем не могу вам помочь.

Он повернулся, чтобы вернуться в свою комнату.

– Подождите! – Ева большими шагами сократила расстояние между ними. Она протянула ему пятидесятидолларовую купюру. – Пожалуйста. Мне нужно увидеть Флору.

Мужчина изучал руку Евы, рассматривая деньги так, словно это была гремучая змея. В конце концов он покачал головой.

– Я не вмешиваюсь в чужие дела. У вас проблемы с Флорой – сами ее ищите.

– Когда она работает? Может быть, я смогу зайти снова, когда она будет здесь?

Мужчина покачал головой. Он потянулся к двери в свою комнату и открыл ее, прежде чем обернуться и посмотреть на Еву. Он что-то пробормотал себе под нос по-испански. Ева не все поняла, но услышала «perra blanca rica». Богатая белая стерва.

Она покажет ему, какой стервой может быть.

– Он не стал тебе помогать, да? – Джек легонько провел пальцем по соску Евы. Они лежали на постели в отеле. Вечер давно перешел в ночь, и Ева, посасывая сигарету, смотрела на палец Джека, чувствуя странное умиротворение. – Невысокий парень? Много татуировок?

Ева кивнула.

– Это Рауль. Управляющий «Дворца Киски». То есть «The Cat`s Meow». – Он прошел языком по ее ключице. – Неплохой парень.

Джек взял ладонь Евы и провел ею по своему паху. Член был твердым. Она одернула руку и покачала головой.

– Эй!

Ева села и, потянув за собой простыню, прикрыла грудь.

– Помоги мне найти Флору. Я хочу знать, где она живет. Я хочу поговорить с ней.

– Ты спишь со мной, просто чтобы я помогал тебе?

Ева улыбнулась.

– Я сплю с тобой, потому что это достаточно приятно. И я веду себя хорошо, поэтому ты мне поможешь.

– Ты действительно бессердечная стерва.

Ева положила сигарету на поднос рядом с кроватью.

– Меня называли и похуже.

Джек улыбнулся ей сверху вниз, в его глазах была затуманенная смесь тоски и замешательства. Она задавалась вопросом, не совершила ли она серьезную ошибку, переспав с этим барменом. Он был симпатичным и подтянутым, но эмоциональная привязанность означала эгоизм, а эгоизм означал проблемы. Ей нужно было немедленно пресечь все, прямо в зародыше. Ей нужно было сохранить это в рамках сделки.

Она слегка соскользнула вниз, так что оказалась прижатой к нему, и провела рукой по низу его живота, пока не нашла то, что искала. Она прошлась по всей длине, ведя ногтями по нежной коже. Джек вздрогнул. Ева легонько погладила его.

– Мне нужно найти свою дочь. Ты же это понимаешь.

– Почему ты так уверена, что она в Нихле?

– Я знаю, что это так. След обрывается здесь.

Она приблизила губы к его уху.

– Так ты поможешь мне найти Флору?

Джек закрыл глаза. Ева усилила хватку. Дыхание мужчины участилось. Ева остановилась, и его глаза распахнулись.

– Что?

– Ты поможешь мне, Джек?

Он приподнял бедра. Ева снова легонько прикоснулась к нему. Дразнить – не значит обещать.

– Джек?

– Да. – Он перевернулся и оказался сверху. – Да. Хорошо, да.

Когда они закончили, Ева обнаружила, что ее глаза закрываются. Сон соблазнял ее, обещая избавление от этого неустанного стремления найти свою дочь, дабы показать Келси, что в конечном счете она не может победить и что Ева всегда будет сильнее и умнее.

А если бы кто-то причинил боль ее дочери? Что ж, тогда этому кому-то придется чертовски дорого заплатить.

– Ты, должно быть, действительно любишь ее, – раздался голос Джека незваным гостем в ее сладком забвении.

– Кого?

– Свою дочь.

Ева нахмурилась, уткнулась в подушку и перевернулась, уставившись в потолок.

– Правда в том, что любить Келси – все равно что любить кактус. Ее трудно любить и еще труднее удержать.

– Она сбежала из дома?

– Это игра. Ее версия пряток. Я запретила ей уходить, но она все равно ушла. – Ева вздохнула. – Типичная Келси. Конечно, я проследила за ней. Только вот в Нихле она просто – пуф! – исчезла.

– Что ты будешь делать, когда найдешь ее?

– Я не знаю.

«Что я вообще могу сделать?» – подумала Ева про себя.

Джек сказал:

– Детям нужно знать о последствиях.

– Правда?

– Они должны знать, кто тут главный.

Евы слабо улыбнулась.

– Когда она заявила мне, что уходит, я вычеркнула ее из завещания. А ей предстояло много всего унаследовать.

– Она знала, что ты это сделала?

– Само собой. Иначе это не было бы сдерживающим фактором.

– Она, должно быть, думает, что ты одна из тех мягких родителей, которые постоянно уступает.

Ева рассмеялась.

– Я определенно не такая.

Джек придвинулся ближе и прижался к боку Евы, откинул волосы с ее лица.

– Ты из какой-то богатой семьи? Прикатила сюда на шикарной машине и разбрасываешься взятками.

– Это не взятки. Это стимул.

– Как бы ты это ни называла. Ты выросла с трастовым фондом?

Ева напряглась.

– Едва ли.

Джек прижался губами к ее лбу.

– Удивительно, у Снежной королевы есть чувства.

Это было утверждение, сказанное без осуждения или жалости, и в тот момент Ева одновременно ненавидела и обожала его. Несколько минут они лежали в тишине, которую нарушал только случайный шум машины на дороге внизу.

Джек заговорил первым.

– Ты злишься на меня.

Ева ответила:

– Мне было всего пятнадцать, когда родилась Келси. Четырнадцать, когда я забеременела.

– Кто ее отец?

– Мой покойный муж, Лиам Фостер Третий. Он был на двадцать семь лет старше меня. Врач в больнице, где я работала волонтером. – Ева кивнула, заметив удивление в глазах Джека. – Не можешь представить меня больничным волонтером, приносящим радость и надежду больным людям?

– Вообще нет.

– Очевидно, я была предназначена для других вещей. Лиам был олицетворением власти. Хирург, изобретатель, бизнесмен. У него было больше патентов, чем пациентов. Владел долями собственности в двух компаниях. – Ева закрыла глаза, выдохнула. – Он трахнул меня в чулане для метел, когда президент больницы был практически за дверью. Обрюхатил меня. – Она потянулась за сигаретами и не торопясь прикурила одну, затем глубоко вдохнула и выпустила дым концентрическими кругами, наблюдая, как кольца исчезают в темноте.

– Ты вышла за него?

– За три месяца до рождения Келси. Он был холост, и мой отец, который сам по себе обладал некоторой властью как местный проповедник, заставил его. Лиам обижался на меня, а я обижалась на своего отца. Идеально со всех сторон. – Ева провела ногтем по бицепсу Джека, впиваясь сильнее, чем нужно, пока не почувствовала, как он вздрогнул. – Келси определенно вся в отца. Испорченная. Упрямая. Самоуверенная. И всегда, всегда играющая в интеллектуальные игры.

Джек взял из ее пальцев сигарету, затянулся и вернул ее Еве. Она почувствовала его мускулистые, волосатые икры на своих.

– Яблоко от яблони, – хмыкнул Джек. – Лиам мертв?

– Да, он мертв. Погиб в автомобильной катастрофе, когда Келси было всего десять. Оставил нас в достатке. – Улыбка Евы была меланхоличной. – Келси так и не оправилась по-настоящему. Или, может быть, оправилась. – Еще одна полуулыбка, на этот раз горькая. – В случае Келси трудно что-либо утверждать наверняка. Она уже была такой из-за Лиама, или это смерть Лиама ее испортила?

– Курица или яйцо?

– Что-то в этом роде.

– Проблемная девочка.

Ева выскользнула из постели, все еще обнаженная. Она подошла к окну и широко раздвинула шторы, чувствуя на себе пристальный взгляд Джека, чувствуя, как холодный воздух из кондиционера обдувает ее тело. Волосы на ее руках встали дыбом. Чувство ленивой, туманной сонливости покинуло ее.

– Ты должен уйти, – сказала она.

– Но я бы хотел остаться.

Ева бросила ему его штаны.

– Позвони мне, когда договоришься о встрече с Флорой.

– Ева, послушай…

Но Ева уже не слушала. Ее мысли были заняты Лиамом и Келси и всем, что произошло за годы, прошедшие после смерти ее мужа. Она стала затворницей, тенью женщины, которой могла бы быть. И ее дочь – что ж, прошедшие с тех пор шесть лет превратили Келси в зеркальную версию девочки-подростка из веселого дома – и меньше, и больше, чем в жизни.

Она подождала, пока Джек оденется, и проводила его до двери, даже не делая попыток прикрыть свое обнаженное тело.

– Запри за мной, – сказал Джек.

Ева кивнула. Он не знал о пистолете.

– Спокойной ночи.

Он поцеловал ее прежде, чем она успела отвернуться.

– Я позвоню тебе завтра.