Сборник стихотворений
О любви
Рондо
Поэт и любовь
О любви
Шелка бледное сиянье
Полночь встречи
Волны
Кокон любви
Посвящение женщины
Неровный блеск
Неловким движеньем
Не открывай своей любви
Средневековый палантин
Как Вам будет угодно
И это все о НЕЙ…
Волна дремала на рассвете
Всегда найдется
Я летаю
Полдень встречи
Мне нечего сказать
Мой Петербург
Скрипач и слушательница
Посвящение другу
У Александро-Невской Лавры
Городу
Искупаться в белилах ночи
Автопортрет
Я не пепел в пекле бренном
Я загадываю звезды
Я живу
Поэтам
Ты не вправе, поэт…
Судьба поэта
Другу (Пушкину А. С.)
Путник и Поэт
Философия
Берег
О, Государь!
Аксиома
Восемнадцать…
Фонарный слепит свет
Мудрец
Сквозь серебряные тени
Славянские газели
Прощание с Сибирью
Когда твоей ладони след
Памяти событий 03.04.2017
Мама
Мне сегодня достаточно
Проза
«На все воля Божья»
Посвящается Ольге Филипповне и Николаю Павловичу Ишаниным
На пороге появилась ночь. Чуть слышно пробираясь сквозь деревья и кусты, стелясь по росистой траве, она обняла своими черными ручищами все окрестные дома, в рядок стоящие вдоль тракта, ведущего из Санкт-Петербурга в Архангельск.
Лишь один неприметный домишко в ветхом деревянном кафтане, единственное окно которого выходило на дорогу, неловко отгородившись от остальных, еще не спал.
Войдем же. Легкая деревянная дверь без скрипа и визга открывает просторные сени. Тут и там тучи склянок, горшочков и мешочков, в каждом углу развешаны пучки безмятежно дремлющих лекарственных трав; почувствуйте это чудо природы – мелодию аромата!
Двери, которая ведет в саму избу, нет. Проем занавешен плотным, истрепанным куском материи когда-то зеленого цвета. Откинем импровизированную дверь: нашему взору предстает огромное помещение, разделенное пополам тонкой перегородкой. Подобие комнаты с левой стороны занавешено той же выцветшей зеленой материей. Это маленькая лаборатория.
Населена она разноцветными бутыльками, ароматными травными букетами, небольшим столом и печкой, на плите которой в чугунных котелках кипят разнообразные зелья.
Остальное помещение – неуютная комната, которая одновременно служит столовой, спальней, кабинетом и приемной для больных.
Как уже, наверное, догадался читатель, необычный дом принадлежит никому иному, как сельскому лекарю. Знакомство состоялось.
Вдоль перегородки стоит большая железная кровать без матраса, с настилом из досок, застеленная шерстяным одеялом. Рядом с кроватью ютится дубовый письменный стол времен Петра Первого, а у окна стоит огромная деревянная кадка с высоким заморским растением, раскидистая верхушка которого усыпана изумительными голубыми цветами. Около пышного растения, в самом углу, под тяжестью лет сгибается ольховое графское кресло, обитое красным бархатом, со стертой вышивкой герба на спинке. Кому принадлежало оно и как здесь оказалось, как и стол, – никто не знал.
В нем и спал, удобно устроившись, хозяин сего скромного жилища – лекарь Анатас.
Спящий мужчина 35 лет от роду обладал восхитительной для этой местности смесью кровей – русской и итальянской, что непременно отразилось на его немного изможденном, но аристократичном и слегка смуглом лице. Нос, губы и подбородок носили печать греческого профиля. Мягкие черные волосы, уже тронутые благородной сединой, ниспадали на плечи.
Безупречное атлетическое сложение и величественная осанка могли бы выдать его дворянское происхождение. Однако вся его родословная сводилась к брезгливой каллиграфичности конторского служаки: «сын купца от беглой крестьянки из Палермо». Его отец – русский купец, приютил у себя беглую крестьянку из Италии, на которой затем и женился.
Молодой человек, а этого мужчину нельзя было назвать иначе, так как, несмотря на возраст и седину, он выглядел на 10 лет моложе, спал в многовековом кресле, забыв потушить огонь.
Его разбудил шум в сенях. Он вскочил с кресла, подошел к двери и сильно рванул занавеску на себя: на пороге стояла женщина.
Она была вся в лохмотьях. Волосы слиплись от пота, лицо искажено мучительной гримасой. Она ступила через порог и тут же рухнула у ног лекаря.
Нашему эскулапу не раз приходилось наблюдать подобную картину, когда нуждающиеся в нем сами из последних сил находили спасителя.
Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он хладнокровно взял женщину на руки и понес к кровати. Осторожно опустив ее на постель, лекарь вернулся к дверям, вернул на место занавесь и скрылся в лаборатории.
Тем временем женщина начала приходить в себя. Она открыла свои черные, как ночь, глаза, провела обессилевшей рукой по пылающему лбу и глухо застонала. На стон никто не пришел.