Читать онлайн Сентябрь. Том первый. Взлет

Глава 01 – 2003 год

"Разбуди меня, разбуди меня изнутри.

Я не могу проснуться, разбуди меня изнутри.

Спаси меня. Назвои мое имя и спаси меня от тьмы.

Разбуди меня. Заставь мою кровь бурлить прежде, чем я умру.

Спаси меня…"

Странное лето города, спрятавшегося между уральским хребтом и сибирскими снежными пустынями, входило в свой не менее странный зенит. Погода пела о том, что в такой жаркий и душный день самое время взять прохладительные напитки и отправиться на пляж какой-нибудь реки или озера, а не таять в лучах беспощадного желтого светила, медленно становясь единым целым с разжижающимся асфальтом под ногами. Тем не менее, даже в эту летнюю пору не у всех был отпуск, да и было много тех, кто предпочел людный город диким пляжам местных пригородов, поэтому улицы, а с ними кафе, бары, магазины и мороженицы ломились от самых разных людей, желающих прикоснуться хоть к какой-то прохладе сегодня. Тела людей были облачены в рваные огрызки одежды, еле прикрывающими все самое сокровенное, и рядом с такой «модой» тоги казались вершиной благоразумия. Разумеется, толпы людей наполняли воздух углекислым газом, но тогда еще зеленый город с удовольствием поглощал эти испарения.

И посреди всей этой городской лихорадки в автобусе от автовокзала к городскому саду ехал мальчик по имени Рома. Роме было абсолютно наплевать на жару и людей вокруг него. Для него имели значение совершенно иные вещи. В его кармане пряталось странное устройство, от которого к ушам Ромы тянулась пуповина наушников. Шипящие проводные вкладыши уже не выдавали желаемой мощности. Но волновало ли это Рому? Да черта с два. Он не обращал внимание на происходящее вокруг, на снующих во все стороны людей, на плавящую воздух температуру, только ухе высушивающая пищевод изнутри жажда хоть как-то напоминала Роме о реальности, но в голове его происходили события, очень косвенно относящиеся к реальному миру.

Нет, совсем нет. В его голове полураздетый Салли Эрна, крича припев “I stand alone”, с мечом на перевес прорывался через толпы скелетов вглубь древнего, постепенно обращающегося в песок дворца Царя Скорпионов под аккомпанемент тяжелой гитары Тони Ромбола и баса Роба Меррилла. Где-то параллельно с этим группа HIM вел его через покрытое мрачным готическим туманом кладбище, а их солист Вилле Вало, словно читая эпитафии от возлюбленных усопшим, мягко и тепло, но так гипнотически странно пел “The Funeral of Hearts”. Где-то посреди туманного, будто застрявшего где-то в Лондоне XIX века, вымоченного и высушенного в стилистике стимпанка, района достигающих неба многоэтажек Рома держал в руках падающую вниз Эми Ли, исполняя с ней диалоговую часть “Bring me to life”. В этот же момент, сидя в каком-то европейском уличном кафе, наш герой покрывался листопадом вороньих перьев, закрывающих все вокруг, и постепенно погружался в темноту, откуда его звал высокий проникновенный голос солиста The Rasmus Лаури Юленена, приглашающих присоединиться к ожиданию чего-то прекрасного в глубине непроницаемых теней, и что пришло время уплывать отсюда. Но там, в темноте, о самом существовании сердечного ритма ему напоминали ударные Мег Уайт, а к жизни возвращал беспрекословно прекрасный гитарный рифф ее мужа Джека из песни “Seven Nation Army”. И на вершине этого сумасшедшего цирка с одной стороны купола были Linkin Park с Честером Беннингтоном в авангарде, наполняющего своим голосом самые потаенные уголки сознания слушателя. А на другой стороне купола Адам Гонтье вместе с Three Days Grace пел о том, как ненавидит все, что связано с его возлюбленной, и пытался понять, почему же тогда он ее так любит. Волшебная вселенная, в которой Рома был и сторонним наблюдателем, и непосредственным и самым важным участником событий.

И всю эту вселенную в роли таинственного рассказчика Роме нашептывал подаренный на день рождения в конце апреля дисковый плеер. На диске, который ему через какого-то своего друга-собутыльника передал отец, были записаны все хиты перешедшего свой экватор 2003. Сначала так ненавидимая Ромой попса, шлак, которого всегда было с избытком в музыкальном поле. Но, когда заканчивался, начиналась настоящая музыка, будто пробуждалось от своего парадоксального сна целое королевство истинного рока. И, как мне кажется, уже достаточно деталей, чтобы понять, что этот не самый высокий тощий подросток с зелеными глазами и выкрашенными в черный как смола волосами, прикрывающими волосы, был рокером до мозга костей, насколько способен искренне поддерживать тот или иной музыкальный стиль четырнадцатилетний парень. Правда, радикально выражать свой протест против всех остальных стилей открывания рта под различные мелодии Рома никогда не собирался, но в душе он был тем самым тру-рокером, которого, если встретят олды, назовут своим и пригласят попить пива на Плахе. В городе, откуда Рома родом, в центре была поделенная улицей Республики площадь, заключенная между Областной Думой и Правительством области. И на ее большем куске, посреди парка стоял памятник Владимиру Ильичу Ленину, из-за чего ее так же называли Площадью Ленина, а в народе название и вовсе сократилось до Плахи. Так вот, плаха в нулевые была одним самых больших и самых хлебных пристанищ всякого рода неформалов и нефоров. Их там собиралось настолько много зачастую, что главные враги их – гопники – не рисковали на Плах появляться. Подобную же славу имел Арт-Палас. Так назывался торговый центр, который строили вместо советского кинотеатра «Юбилейный» на Площади Четырехсотлетия. Но что-то не так было с несущей конструкцией, в итоге достроить этого монстра не представлялось возможным, и посреди города вырос очередной заброшенный недострой. Вообще, и сам Рома жил недалеко от этой площади, всего в паре кварталов. На удивление, несмотря на то, что это был самый центр города, заброшек, даже на стадии новостройки, здесь было полным-полно. Например, почти через дорогу от школы, где учился Рома, строили и так и не достроили амбициозный музей, а напротив дом самого Ромы возводили не менее амбициозную многоэтажку, которая успела побывать и аквапарком, и торговым центром, и какие только гениальные идеи не возникали у новых владельцев, покупавших заброшенную стройку за бесценок и только после покупки осознающие весь ворох свалившихся на них проблем.

Кстати, именно этот дом было сейчас видно в стороне, когда автобус, на котором проезжал Рома, пересекал очередной перекресток. И то ли хорошее настроение вдруг обуяло Ромку, то ли какая-то другая аномалия случилась, но парень решил выйти на остановку раньше и пройтись до плахи пешком. Возможно, в запертом автобусе становилось совсем невыносимо. Подошедшего и взявшегося за поручень Рому было легко выделить из толпы, и тут уж от выделявшего зависело, каким цветом. Кстати, помните я говорил о гопниках? А вот и типичный представитель противостоящей тогда всем рокерам касты. Маленький, юркий, в старых спортивных штанах, олимпийке и еще живых кроссовках. Гопники думал, что преследовали преступную идеологию и вели себя соответствующе своим представлениям: например, они считали, что живут по понятиям, хотя большинство из них боялись даже обезьянника как огня. Идейными в их мире были, в основном, выпускники детдомов и неблагополучных семей алкоголиков и наркоманов, то есть, ребята, кому так и не посчастливилось увидеть детство, и которые соскользнули на кривую дорожку слишком рано. Нет, этот розовощекий малыши, скорее всего, имеет крепкую семью и закормлен мамиными борщами. Просто одобрение дурного, но многочисленного коллектива как-то надо было получать, вот он и претворялся тем, кем не до конца хотел быть, но уже был, скорее всего, окутан едким туманом около преступного куража.

Кажется, я забыл это отметить. Как известно, весь этот субкультурный вайб был довольно неумелой калькой с молодежи «из-за океана». Там, на западе, вроде, и рок был в почете, и рокеров особо не гоняли, разве что представители властей и другие рокеры. И, хотя суровую разницу между влажными мечтами российской молодежи и жестокой реальностью западного мира хорошо отразил на примере стиляг одноименный фильм 2008-го года, где оказывается, что на реальном Бродвее стиляг нет, наши ребята продолжали верить, что скорое будет, как там, но здесь. Но рокеры все равно оказались изгоями из общества. Последствия поздней советской власти, считавшей рок опасной музыкой, и суровые девяностые, сформировавшие запрос на другую музыку и другие молодежные субкультуры, сделали последователей рок-музыки скорее борцами за существование нежели вольно дышащим объединением. Хуже того, и внутри тусовки все было не так уж и гладко. Скинхеды были против всех, панки-анархисты были против всех, эмо были только за себя, как и металлисты. Никто, в общем-то, не ратовал за какое-то единство, поэтому к нему никто и не стремился. Но вот тогда, начале нулевых, вместе со ставшим популярным радио НАШЕ, начался какой-то ренессанс русского рока. А пока такие, как Рома, пытаются завоевать свое место под сжигающим все на своем пути солнцем, а заполонившие все равнины шакалы, в роли которых сейчас выступает второй пацан, только и ждут, когда первые ошибутся. И глаза последнего будто налились кровью. Он с какими-то не свойственными ему агрессией и отвращением смотрел на плеер как на нечто настолько ужасное, что эта вещь смутила бы самого Князя Тьмы. Он чувствовал свой практически священный долг в отъеме и принесении этого чудовищного аппарата своим старшим товарищам. Он чувствовал себя молодым священнослужителем, только сейчас взятым в ряды Священной Инквизиции, и вдруг обнаруживший, как суккуб в теле неземной красоты ведьмы пытается соблазнить его и совратить с истинного пути, и поэтому он просто обязан сжечь еретика. Наказать его самым жестоким доступным ему языком, способом и методом. И вот, как только автобус остановился на остановке, пацан срывается с места как болид Формулы-1, чуть ли не с кистью отрывает плеер у Ромы и пытается исчезнуть в темноте дворов за остановкой.

Но вряд ли стоило это делать. Как минимум, с Ромой. И тому было две причины. Во-первых, Рома не был беззащитным или слабым мальчиком, особенно он не был медленным. Он очень быстро сообразил, куда направляется беглец, и ринулся за ним. Рома с самого молодого возраста занимался футболом, предпочитал позицию полузащитника и прекрасно бегал. В скорости с ним могли побороться только школьные атлеты и несколько нападающих, а, благодаря умению отлично думать на высоких скоростях, Рома уже был капитаном школьной команды, хотя только-только закончил восьмой класс. А второй причиной было то, что Рома прекрасно знал все подворотни и вывороты местных дворов. В каком только состоянии тела и духа не возвращался он от этой остановки домой, и далеко не всегда это было в светлое, то есть, условно безопасное время суток. После того, как он несколько раз лишился телефоном как раз где-то в этих дворах, он научился бесшумной и безошибочно пробираться по всем местным поверхностям. Поэтому пацан выбрал себе слишком сильного соперника, который ни на пол глаза не упускал своего антагониста из виду. Отставая лишь на разумную дистанцию, Рома, не тратя времени на отдышку, гнался за пацаном. В какой-то момент, будто вживаясь в роль хищника, Рома решил попробовать загнать убегающую от него гиену в ловушку, где он легко и безопасно с ним разберётся, забрав свою вещь. Однако, заметив, что пацан не изменил направление, Рома начал смутно осознавать, что это он медленно, но верно двигается в западню. Однако уже слишком важными для него были этот плеер и диск внутри него, поэтому, плюнув на предчувствие, Рома бежал через дворы за вором, прося бога только о том, чтобы выжили диск и плеер. Ему было по-юношески наплевать, какую форму примет его лицо после драки, как сильно будет ругаться мама (а она будет, можно было не сомневаться). Нет, самым важным аспектом сейчас была музыка, заключенная в волшебном приборе, только что вероломно похищенном из рук Ромки. Наконец, ему начало казаться, что злодей сбавляет ход. Это было отличным шансом поймать засранца почти с поличным, и Рома решил прибавить скорости бегу. В конце концов, парень завернул за угол, и Рома, на свою беду нырнул за ним. И в этот момент наш герой оказался лицом к лицу с толпой таких же гопников, как и малой, который сейчас передавал главную ценность в жизни Ромы какому-то высокому оборванцу.

Это было остатками одного из многоэтажных домов. Местные называли их как торт – «Графские развалины». По большому счету, это был пустой пятиэтажный дом, в котором отсутствовали частично стены, а все добро и пожитки старых жильцов давно вынесли мародеры и прочие нуждающиеся. Это было очень удобным местом для встреч представителей такого контингента, который сейчас был перед глазами Ромы. Частенько на цоколе происходили драки «раз на раз», когда детишки делились на пары, но вместо бальных танцев упражнялись в скорости и красоте разбивания друг другу лиц. Тогда считалось, что подобная драка решала все вопросы между двумя конфликтными сторонами, – по словам «старших», именно так гласили «понятия». Но, поскольку местная шпана не имела никакого представления о реальных «понятиях», которые регулировали жизнь внутри коллективов пенитенциарных учреждений, жили эти оболтусы по каким-то совершенно выдуманным «понятиям» и называли так свои правила жизни, чтобы не отрываться от своих «коллег» за забором с колючей проволокой наверху. И эти правила жизни были настолько нестабильно изменчивой системой, что в какой-то абсолютно случайный момент могло легко оказаться, что ты со своим противником все решил, но в какой-то момент отплюнул кровь не через левое плечо, то есть, целясь в своих товарищей сзади, а, значит, ты снова «накосячил». Справедливости ради, и ежу было понятно, что в кругах тех, кто никогда не проходил через заключение, эти метафорические «понятия» были способом добиваться своих целей от других детей, превозносить себя над ними в их глазах и осуществлять регулирующую функцию внутри самого сообщества.

И вот, Рома, переполненный желанием вернуть самую важную вещь в своей жизни, оказался в ловушке этих товарищей. На него смотрели 14 пар свирепых как голодный дикий медведь глаз. В их взглядах было видно, что они уже в своей голове разбирают на детали Ромину физиологию, чтобы прикинуть заранее, куда нужно будет приложить удар для большей эффективности. Кто-то про себя считал гипотетические деньги в карманах Ромы, а у кого-то в голове внутренний актер репетировал свое произношение фраз «Сюда иди!», «Слышь!» и «Ты че?», пытаясь найти новую уникальную форму подачи столь серьезного материала. Толпа ждала только искры, чтобы вспыхнуло пламя их искренней злобы до самых небес. А впереди них стоял пацан, который был, наверное, на две головы выше Ромы. Его одеяние, по сравнению с костюмами товарищей позади, выглядело как командирский мундир на фоне солдатских. Дырки на его спортивной кофте казались следами ранений от выстрелов на поле боя, а короткая «под ежика» стрижка смотрелась шлемом офицера европейского государства времен Первой Мировой. У него был жесткий и саркастический взгляд, и им он просто прожигал Рому насквозь. Сейчас бы все бросить, плюнуть на этот дисковый проигрыватель и драпануть отсюда домой, а там спрятаться под кровать, проплакаться, получать нагоняя от маман, и на этом бы злоключения Романа на сегодня бы закончились. Но именно в этот день что-то совершенно особенное укусило Рому за лодыжку, и впервые в жизни, вместо побега от хулиганов, он решил преодолеть свой страх. Он и так получит люлей, и страх лишь отдаляет их получение, а вот вероятность вернуться домой с плеером в руках все-таки дарило хоть какой-то оптимизм. И, кажется, такого поведения от своей потенциальной жертвы шакалы в спортивных костюмах не ожидали. Они сами встали как вкопанные, не особо понимая, как им себя сейчас вести, и начали переглядываться в надежде получить ответ хотя бы от кого-то из коллег или от лидера. Командир же стоял столь же невозмутимо, пытаясь, как будто, одним взглядом хотел заставить обратиться Романа в бегство. Но почему-то это не работало сейчас, и обеим сторонам пришлось перейти к диалогу.

– Здарова, пацаны! – крикнул Рома, стараясь избавиться от страха и презрения в голосе.

– Здарова, коли не шутишь, – произнес главарь. – Тебе че здесь понадобилось?

– Да тут один шпеньдик пробегал. Вон он, к слову, – и Роман указал пальцем на похитителя. – Он у меня минут 15 назад одну очень дорогую мне вещь стыбрил. Давайте вы мне ее вернете, и мы разойдемся как в море корабли, а?

– А ответить сможешь, что вещь твоя? – лицо главаря начало расплываться в мерзкой ухмылке. Еще бы. Видимо, испорченный ужасным образом жизни процессор все-таки смог выдать беспроигрышную схему, как и вещи забрать, и нанести пару десятков травм Роме, и при этом по их правилам остаться правым и не скатиться штопором вниз по иерархической лестнице.

– А там музыка на диске, которую в ваших кругах слушать не принято, – ответы Романа продолжали быть невозмутимыми. Он понимал, что, возможно, хоронит себя и идею вернуть себе целым плеер заживо, но пути назад уже не было, и, возможно, за смелость его и открытость приглядят за ним высшие силы, и его оставят в живых и относительно невредимым.

А в это время главный хулиган решил проверить слова Романа. Он впервые серьезно и ответственно взглянул на волшебную коробочку в руках. Он понимал, что она как-то должна воспроизводить музыку. Но три класса, в которых он преимущественно отсыпался и отсиживал часы до «сходок», и два коридора, в которых он ожидал приема директора после очередной драки с младшими учениками, не позволяли ему дойти до такой очевидной вещи, поскольку само понимание механизма воспроизведения находилось сильно выше потолка его интеллектуального развития. В конце концов, кое-как и с помощью подсказок от коллег из группировки ему удалось надеть наушники и запустить диск. И в этот момент плеер залился попсовыми треками, которые только можно было представить. Огонек внутри главаря постепенно потухал. Да, они попсу не слушают, но и избивать за это смысла никакого. Да, Рома и одевался как «говнарь», но это не драка, а максимум словесное производство. Говорил спокойно и относительно вежливо. Нечего взять, в общем. Главарь аж сплюнул, настолько его разочаровывало произошедшее. Он уже готовился отдать плеер Роме, но в таких историях есть одно поганое «но», которое и испортило все.

– Попсу гоняешь что ли? – начал главарь. – Да, мы такое не слушаем, но фиг с тобой.

И вот уже заветный плеер начинал свое возвращение к хозяину, но то ли идейность, то ли молодецкая дурость Ромы сорвала хэппи-энд. Его оскорбили слова главаря шпаны. Ромка и так внутри себя стеснялся, что часть его диска представляла из себя помойное ведро, но то, что его не только ткнули в этот мусор, но и весь его музыкальный вкус осудил по паре попсовых песен, просто взбесило Романа. Возможно, где-то на дальних рубежах подсознания Романа его разум в образе господина Милославского из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» смотрит на Романа изнутри и произносит легендарную фразу «Ой, дурак…».

– Не, эту дрянь мне батя записал. Ты послушай дальше, там настоящая музыка будет! – крикнул Рома. И этим самым он зажег легкую надежду в глазах главаря. Но по какому-то чудовищно причудливому стечению обстоятельств это событие определило всю дальнейшую жизнь Ромы. Хулиган снова надел наушники и включил дальше. Он даже, кажется догадался, как перематывать диск до следующей песни. Это было понятно по тому, как выражение лица от просто заинтересованного менялось до гневного.

– Ты че, каких-то гомиков с высоким голосом слушаешь? – возмущенно воскликнул главарь.

– Пошел в задницу, это ты гомик, а голос Честера – дар божий! – сорвало уже на этот раз Романа. И в эту секунду искра дошла до динамита, и взрыв произошел. Главарь банды вынул диск и разбил его об землю, после чего с нецензурными криками направил своих шакалов на Рому. Бежать было бесполезно, и в несколько секунду Романа сначала окружили, а потом повалили на землю и начали избивать. Роме каким-то образом удалось правильно сгруппироваться, чтобы хоть как-то уменьшить получаемые повреждения. Светлое небо над ним перекрывала толпа чудовищ, с изуверски гневными глазами избивающих Романа. Где-то в толпе, с той стороны, где раньше стоял главарь, Роман услышал, как об стену что-то разбилось, – судя по звуку, это был плеер. В этот момент к Роме пришло осознание, что он сделал, и что он мог предотвратить происходящее, если бы не его гордыня, то у него бы сейчас были целыми и плеер, и диск, и организм. Роман закрыл глаза и смиренно ждал, пока его экзекуция закончится.

И в это же время где-то на другом конце этого двора со стороны оживленной улицы в него входили 2 лучших друга с самого детства. Один – вытянутый, точнее, как будто растянутый в какой-то компьютерной программе кареглазый блондин с выраженными восточными чертами лица и крепкая девчонка с длинными рыжими волосами и глазами цвета северного сияния. За ними шла толпа одетых, как они, в кожаные куртки, футболки и джинсы подвыпившие ребята. Через этот двор проходила дорога толпы к Плахе, где их ждали еще большая толпа неформалов. У девчонки на футболке красовался Лемми с надписью “Motorhead” над головой, а у парня была обложка “Master of puppets”. Кажется, они как раз и обсуждали преимущества трэш-метала и его производных над остальными поджанрами тяжелого рока. Да, эти ребята были металлистами. С ними даже гопота предпочитала без особого повода не сталкиваться, потому дать по голове ребята из этой субкультуры могли очень легко. И именно их путь сейчас лежал рядом с Графскими Развалинами.

– Я тебе говорю, “Far beyond driven” – самый мощный у “Pantera”, ты просто его нормальное так и не слушал! – излишне эмоционально объясняла свою точку зрения девушка. – Тяжелее и жестче, чем “I’m broken”, ты у них ничего не услышишь.

– Ди, ты не поняла, – более спокойно, чем его подруга, но тоже достаточно возбужденно, говорил парень. – Я же не за тяжесть говорю, просто мне больше нравится “Cowboys from hell”. Он быстрее, он, как по мне, мелодичнее, епт, там рифф круче, чем соляки в других альбомах.

– Арни, ты че, Даймбег – это…

– Да, я знаю, что ты сейчас скажешь. Даймбег – царь и повелитель гитарной игры, и каждый его рифф – это чистейшее произведение искусства. И кто я такой, чтобы хотя бы обсуждать, как и какие звуки они извлекает из своего инструмента. Я ведь не спорю с тем, что он играет офигительно, просто для меня “Cowboys from hell” – лучшая песня у чуваков, вот и все.

– Ладно, забей…стой, – и Ди (на самом деле, ее полное имя – Диана) резко остановилась, прислушиваясь. – Слышишь, че-то на Развалинах происходит?

Арнольд тоже остановился и поднятым вверх кулаком остановил всю плывущую в центр толпу. Диана, Арни и еще пара ребят двинулись к заброшке. И перед их глазами предстает картина избиения Ромы толпой гопоты. Диана не очень захотела соваться в авангард, а вот Арнольд вышел вперед и решил поинтересоваться у хулиганов, а что, собственно, происходит.

– Э, шпана, че у вас тут происходит? – фраза имела эффект выстрела в воздух, который нельзя было проигнорировать. Вся стая шакалов оторвалась от избиения Ромки и обратила свое внимание на Арнольда, ожидая голоса вожака. Он повернулся к Арнольду, вытер с кулака кровь и землю и усмехнулся.

– Эта чушка, – сказал главарь и указал на Романа, и хотел продолжить фразу, но Рома прервал его, отплевывая кровь:

– Сам ты чушка, черт лысый! – после этих слов Рома со всей силы получил под дых ногой, а главарь снова повернулся к Арни:

– Короче, вот этот слушал гомика какого-то американского, рокера. Я его по телеку видел, он в очках в какой-то церкви пел.

– Ты про Linkin Park что ли? – спросил Арни. Где-то к этому моменту толпа металлистов окончательно протрезвела и уже начинала собираться в небольшую кучу и сжимать кулаки.

– Да, точно, как-то так их зовут.

– Сам ты гомик, а голос Честера Беннингтона – дар божий! – закричал Арнольд и махнул своим ребятам «Вперед!».

Кажется, гопота не очень ожидала такого развития событий, поэтому часть из них просто снесла толпа неформалов. Драка была такая, которой многие «сходки» бы позавидовали. В ход шло все, что попадалось под руку. Но в какой-то момент один из металлистов разбил о кирпичную стену голову главарю, и драка почти сразу остановилась. Часть хулиганов подбежала к своему командиру, медленно теряющему сознание, и начала его куда-то оттаскивать из заброшки. Неформалы расступились и пропустили отступающую армию противника. Гопники в какой-то момент полностью покинули Графские Развалины, и там повисло молчание.

– Хех. Так им и надо, гопота поганая! – сказал Арни, и неформалы, кажется выдохнули и расслабились. Тишину прервали разговоры. А к тому моменту Ди подошла, наконец, к Роме и помогла ему подняться. Рома уже был достаточно сильно избит, все лицо было в крови и гематомах.

– Тебя продезинфицировать надо, потерпи, – сказала Ди и полезла куда-то в сумку. После минуты ковыряния в сумке она достала хлоргекседин и вату и начала смазывать лицо Ромы. Тот от щипания морщился и дергался. – Потерпи, я сказала! Будешь дергаться – в таком виде домой пойдешь! А там, небось, или батек, или мамка тебе задаст!

– Не надо про отца, ладно? – еле произнес Рома.

– А что такое? Хотя, че это я…попросили же…ладно, щас пусть лицо подсохнет немного, а потом можешь домой топать, – уже мягче сказала Диана. – Меня, кстати, Ди зовут.

– Ромка.

– Сам где живешь?

– Здесь недалеко, перекресток Советской и Профсоюзной.

– Да ладно? А в каком доме?

– 95. А ты почему спрашиваешь, сама оттуда?

– Ну, да, я в 65 доме живу, где детская поликлиника.

– Вот это земля круглая! Привет! А ты че здесь делаешь? От какого дракона убегает такая принцесса?

– Мы с друганами на Плаху идем. Может, хочешь с нами?

– Я, конечно, за, но не будет ли ваш главный…

– Не будет против, – прерывая слова чуть ли не заикающегося Ромы и доедая какое-то яблоко, сказал Арнольд, подходящий к Диане. – Тебя как зовут, дружище?

– Рома.

– Рома…отличное имя. Держи подарок, – и Арнольд достал из-за пазухи немного потрескавшийся, но все еще целый и работающий плеер. – Диск, правда не уцелел, но ничего страшного, я тебе дам что-нибудь погонять. Если че, меня Клинкером кличут.

– Как, прости?

– Ну, вообще он Арнольд. Но учится на втором курсе в Строяке, и поэтому строит из себя черт пойми, что. Хотя сам пары пропускает только так.

– Слышь, мисс «Три колледжа за полгода», вот чья бы корова-то мычала. Ладно, черт с ним, можешь и Арнольдом звать, только не при всех. Слыхал, ты LP слушаешь, так оно?

– Вроде того. А что?

– Ну, что, Ди, познакомим молодого бойца с чем-нибудь потяжелее? Держись нас, шпана, петь научим.

И компания, уже теперь вместе с Ромой, двинулась на Плаху. Там Клинкер и Ди представили Романа своей большой компании, и того приняли в свои ряды как родного. Ромку умыли, почистили кровь с одежды, напоили крепким чаем, накормили печеньем и до утра показывали новую интересную музыку, которую параллельно распевали. В коллективе, как и обычно, был гитарист, который и был заводилой на ниве песнопений. Рома успел познакомиться со страной кибергот-девочкой, которая носила огромные наушники, но не на ушах, а на шее, и раскладывала у дерева колоду Таро. Рома сначала не решался к ней подходить, мол, слишком она страшная, но 50 грамм какого-то противного, но укрепляющего волю напитка склонили весы в голове Романа в сторону знакомства. Девушка, которую, к слову, называли Арканом, хоть и была диким социопатом, к Роме отнеслась как-то по-доброму благосклонно. В общем, уже через полчаса под их деревом карточный расклад был толщиною в половину колоды, а Аркан и Рома с пеной у рта спорили о значении тройки пентаклей в этом конкретном положении. Ближе к девяти вечера подтянулась еще группа ребят, которые играли на национальных инструментах, и начался небольшой концерт. Все пели, а несколько совсем нетрезвых панк-див и готесс отправились в какой-то хаотичный, сумасшедший и будто бы потусторонний пляс. Так продолжалось до самого заката. Вечером, поскольку Диане надо было туда же, куда и Ромке, Клинкер вызвался проводить обоих. На этой дороге уже Рома был главным инициатором разговора, а Клинкер и Ди, примеряя на себя роль ответчиков, пытались прорваться к истине через железобетонные аргументы Романа. Они радовались жизни и шутили, как будто были уже много лет знакомы. Действительно, музыка своей великой силой смогла будто соединить и скрепить их души. По крайней мере, именно так себя в тот момент чувствовал Рома. Это точно было какое-то судьбоносное провидение свыше, что столь разные дороги оказались сегодня переплетены.

Глава 02 – 2007 год

"Я буду преследовать солнечный свет

До конца моей жизни…

Но я не знаю, все еще ли оно того стоит…"

Ноябрь в 2007-ом для города Т. выдался особенно депрессивным. Природа уже в начале октября окончательно впала в почти полугодовую спячку, все животные или спрятались, или покинули город, а растения отцвели, оставив от бурной гаммы цветов только оттенки разных пропорций белого и черного. Постоянный снег выпал еще в октябре, из-за чего уже к началу нового месяца непроходимые борозды на дорогах, в которых застревали и люди, и машины, успели обкататься, став новым дополнительным слоем транспортных артерий. Небо теперь практически всегда было затянуто свинцовыми снежными облаками, наполненными грустью, апатией и меланхолией, и город так успел к этому привыкнуть, что уже не отзывался на редкие солнечные деньки теплом и радушием, а становился еще более промозглым, склоняя к тому, чтобы наблюдать это все из окна под строчки Александра Сергеевича «Мороз и солнце, день чудесный». Все это быстро заставило людей сменить куртки и ветровки на шубы и пуховики, чтобы закопаться в них поглубже не только от холода, но и от окружающей среды, подавляющей всю радость как стражи тюрьмы Азкабан из Гарри Поттера. Люди все меньше смотрели друг другу в глаза, и будто от них самих переставало веять внутренним теплом, которое заменило безразличие и обезличивание. Вы когда-нибудь слышали выражение «серая масса»? Оно лучше всего характеризовало то, что напоминали потоки людей поздней осенью.

Тем более, при всех описанных выше факторах, удивительно было среди города увидеть очень странную толпу из молодых людей разного возраста в подчас совсем экстравагантных костюмах, стоящих в очередь на вход в подвал. Над входом красовалась гордая вывеска «Подполье». На входе в потускневшей и потасканной одежде стоит в черных очках товарищ по прозвищу Хитман. Такую кличку он получил за слух, что он когда-то там служил в каких-то спец. войсках и кого-то даже убивал. А еще за то, что он был лысым, ставил на входе всем «штрих-коды», и по нему, если он в очках, было не понятно, употреблял он сегодня что-то с утра или нет. К тому же, он был настолько альтернативно одаренным парнем, что по сравнению с его словарным запасом Людоедка Эллочка могла бы посоревноваться в лингвистических познаниях с Далем и Ожеговым, а количество тем, в которых он хоть чуть-чуть разбирался, можно было посчитать по пальцам одной руки среднестатистического фрезеровщика. Поэтому ходили то ли шутка, то ли слух о дегенеративных генетических заболеваниях, ответственных за такое плачевное состояние коммуникативных функций. В общем, про него и начали сначала шутить так: «Агент 47 – не лишняя, а запасная». А потом уже подтянулось прозвище Хитман. Рядом с лысым тусовался пацан, который постоянно у посетителей этого прекрасного места таскал сигареты. Пацану было точно не больше 12, а одежда тонко намекала, что панком он стал скорее из-за семейного положения, нежели от большой любви к ретрансляции своих политико-социальных взглядов через субкультуру. Я полагаю, он и слов таких сложных никогда не знал. Он был тощим, и явно когда-то в его жизни было хроническое недоедание, а его внешний вид говорил то ли об отсутствующих, то ли о неправильно сложившихся гигиенических привычках. И, несмотря на то, что он за сигаретную стрельбу часто получал нагоняй от нашего агента 47 под перекрытием, это был веселый, заводной и общительный парнишка по прозвищу Табакерка. Получил он ее за то, что, во-первых, курил как паровоз, а, во-вторых, появлялся из черноты входа в Подполье так же неожиданно, как чертик из, собственно, табакерки. Табакерка был местным «приемышем». Там была не до конца известная история, но, в общи чертах, дело было так. То ли в 4-ом, то ли в 5-ом году Табакерка пришел на порог клуба в одних обносках. Там его нашли Хитман и Гоблин (о последнем чуть позже). На вопрос, кто и откуда, Табакерка ответил, что его отец-наркоман отравил его дом в частном секторе недалеко от Подполья угарным газом, все, кроме Табакерки, погибли. Гоблин ходил выяснять что-то по этому поводу, потом искать родственников, но, в итоге, сам и усыновил сорванца. Табакерка был очень благодарным, поэтому умудрялся и учиться в школе, куда его отправил Гоблин, и тусить в клубе, помогая отчиму.

А между тем, пока мы с вами обсуждали стражей ворот клуба, «Подполье» распахнул свои ворота, и постепенно всех начали запускать внутрь. Весь этот огромный маскарад медленно начал вплывать в недра клуба, заполняя собой как воздух каждый миллиметр свободного пространства. Как только Вы бы перешагнули порог клуба, в первую очередь, Вы бы попали в бар. Дешевая выпивка здесь продавалась за большие деньги, и купить ее, естественно, можно было только по паспорту, а далеко не все посетители могли похвастаться совершеннолетием. Поэтому самые «прошаренные» гости таких тусовок учились проносить алкоголь в карманах так, чтобы Хитман при досмотре ничего не обнаружил. Кто-то за небольшие деньги подкупал Табакерку протащить алкоголь в клуб. Но самые отчаянные тренировали особую практику «алкогольного ниндзя» – напиться до состояния, когда в нокаут тебя может отправить любая стопка, и при этом умудриться спрятать свое опьянение перед охранником и попасть внутрь. Поэтому определенный уровень вакханалии начинался уже в барной части «Подполья». За тем, когда практически не организованная толпа молодых людей занимает все столики, частично деградируя до состояния животных, а кто-то и до растений, за стойкой бара внимательно наблюдал Голиаф. Он, само собой, никому бы не дал распускать здесь руки или портить имущество и здоровье других посетителей, и все это прекрасно знали, с Голиаф никто не спорил. Уже через несколько минут после того, как Вы вошли, если вдруг Вам не повезло быть в середине или даже конце очереди, Вы попадали в плотное облако сигаретного дыма, который, наверное, никогда здесь не рассеивался.

И вот, прорвавшись через дым, пепел, крики, переполненные ненормативной лексикой, и местный контингент, Вы попадали в коридор. Слева от Вас две еле держащиеся на петлях двери туалетов, справа – вход в зал для выступлений. Дверь на входе в зал больше напоминает вход в какой-нибудь бункер из фильмов ужасов. Как раз такая дверь закрылась бы перед самым носом главного героя в конце такого фильма, не давая ему покинуть этот, судя по всему, старый военный объект, принадлежавший то ли американцам, то ли нацистам, когда за героем бы гналась толпа неудачных генетических экспериментов. А если Вы пойдете прямо, то, пройдя небольшой помещение, где был так называемый «чиллаут», Вы попадете в гримерку. Но сначала давайте заглянем за тяжелую бункерную дверь.

Это было самым большим помещением всего клуба. Стены были обиты каким-то дешевым звукоизолирующим материалом, который уже износился со временем, но, кажется, все еще выполнял свои функции, поэтому его не снимали, да и денег на его замену особо не было. Сразу напротив тяжелой входной двери была старая барная стойка, в которой располагалось все музыкальное оборудование звукорежиссера: это место называли «пульт» или «глайдер», но об этом чуть позже. За «пультом» гордо стоял Гоблин, вечно пытающийся что-то подкрутить, что-то подпаять, что-то там еще как-то странно настроить, но в итоге у него всегда получалась какая-то удивительная магия, поскольку из дешевой и не самого лучшего качества концертной аппаратуры он умудрялся выжать даже чуть больше чем максимум. На полу, в том числе и на той части, которая должна была представлять из себя сцену, был положен обычный пожелтевший местами от времени и некоторых посетителей, чья кровь к моменту посещения зала по уровню токсичности уже больше напоминала ракетное топливо. Сама якобы сцена находилась на обратной от «пульта» стороне зала. Она была на несколько сантиметров выше пола, имела дополнительный выход (собственно, в гримерку), и на ней, хоть и тесно, но умещались несколько колонок, большая ударная установка, и оставалась еще почти половина сцены для остальных участников группы. В общем, в тесноте, да не в обиде. Этого хватало, чтобы раскачать толпу, но некоторым музыкантам было абсолютном плевать на условности в виде сцены, и они уходили петь в сам зал, насколько хватало провода микрофона. Зал еще был только наполовину заполнен народом, который в общей своей массе еще был трезвым (кстати, употребление и алкоголя, и табака в зале было запрещено).

А на сцене разминались и настраивались первые музыканты. Это были самые настоящие «панки» в понимании местной богемы. Учились они в самом заштатном ПТУ, откуда выйти нормальным членом общества было практически нереально, а тем более в конце нулевых. Вели они разгульный и не самый законопослушный образ жизни: например, их гитарист и вокалист по прозвищу Шашка уже был в местах, не столь отдаленных, за воровство, а басист – Вано – за разбой. А их второй гитарист и бэк-вокалист состоял на учете в местной психиатрической клинике, поэтому носил гордое прозвище Шиз. Только у их барабанщика Гимли не было за спиной каких-то событий, влияющих на репутацию. У каждого из прозвищ была история. С Шизом все было понятно. Шашкау так назвали за любовь носить шнурки, рубашку и напульсники в черно-белую шашечку. Вано был грузином и третьим братом в семье и обладал интеллектом чуть большим, чем у Хитмана, поэтому его прозвали на грузинский манер в честь любого третьего брата из русских сказок, который «вовсе был дурак» и чаще всего носил имя Иван. С прозвищем Гимли история подлиннее. Прославился среди своих друзей тем, что при своем абсолютно тощем телосложении мог выпить больше всех в компании. Кто-то пошутил, что организм Гимли сам производит активированный уголь, или что уголь у него постоянно в организме. Так он сначала получил прозвище Шахтер. А через год кто-то пошутил, что, если сложить прозвище Шахтер и то, что никто никогда не видел, где Гимли жил, то получается, что Гимли – гном. А единственное имя гнома, которое они тогда знали, – Гимли. Так и повелось. Кстати, и название группы «Черный ворон» появилось из одной истории. Когда Шашка писал тексты первых песен группы, делал он это, напиваясь самым дешевым виски, который тогда продавали – «Черный ворон».

Теперь пришло время поговорить о создателях всего этого безобразия. Клубом заведовали два брата – отучившийся на звукорежиссера и с самого детства работающий с музыкальным оборудованием Гоблин и решившим пойти в бизнес «трушным» металлистом Голиафом. Гоблин получил такую кличку в те годы, когда его чаще всего видели над очередным музыкальным аппаратом, созданным дендрофекальным методом (то есть, из фекалий и палок), с паяльником в одной руке, канифолью в другой и торчащим из нагрудного кармана оловом. Тогда кто-то ляпнул, что такую тягу таскать с собой металлы испытывают только Гоблин – так и повелось. Именно поэтому «пульт» Гоблина называли «глайдером», – именно так называлось полетное средство врага Человека-Паука Зеленого Гоблина. Голиафа же так называли после того, как он, парень ростом в 192 см, после пьяной драки с товарищем 155 см ростом отправился в нокаут поспать. В свое время, Гоблин и Голиаф познакомились с главой местных байкеров Имхотепом, который свел их с самым уважаемым представителем неформальной тусовки в городе Т. в то время – Лисом, который был владельцем первого в Т. магазина неформальной одежды «Навигатор». Вместе им пришла идея о создании места, где смогли бы собираться все неформалы города Т., где была бы возможность выступать у молодых коллективов, и которое бы было максимально бюджетным. Потому что на тот момент в Т. уже была пара подобных мест, но были они открыты не всегда, а только во время концертов, и ценники там были ужасными даже на билеты. Откуда взялось название «Подполье», я не буду рассказывать, противная довольно история, но из песни слов не выкинешь, только можно перемотать. К слову, изначально Голиаф хотел сделать бар в пиратском стиле (именно в таком стиле был интерьер его любимого на тот момент ресторана «Капитан Крюк»), и, благодаря дешевым материалом и поведению подавляющего большинства представителей местного контингента, бар действительно напоминал пиратски таверны, но не вылизанные интерьеры ресторанов, а те таверны, что были где-то в пиратских столицах вроде Порт-Рояля или Тортуги.

И все вот это длинное предисловие в смеси с исторической справочкой было нужно только по одной причине. Если Вы бы пошли дальше и прошли бы через «чиллаут», где обычно сидели и общались друг с другом самые «олдовые» (то есть, давно участвующие в тусовке) и уважаемые неформалы, то Вы бы попали в гримерку, где сейчас сидела и разминалась еще одна молодая группа. И на самом дальнем от входа стуле сидел, сгорбившись над тетрадкой, Рома. Из кармана его джинсов к ушам тянулись наушники от нового, бездискового плеера, в котором Рома на повторе гонял дебютный релиз группы Enter Shikari и новый, совсем недавно к тому моменту вышедший альбом Foo Fighters, Рома то покусывал, то нервно покручивал ручку между пальцами. В тетрадке, судя по всему, был текст новой песни. Кажется, у него практически получилось то, чего он так хотел получить от этой песни, то есть, достичь в вокале какого-то общего знаменателя между Hollywood Undead и KoЯN, при этом не потеряв тяжести и жесткости в музыке. Но что-то его активно смущало в тексте. Он пытался понять, что именно. Он раз за разом анализировал строчки, но ничего уж настолько выходящего за пределы нормального он не находил. Наконец, до него дошло. Лирический герой. При всех прочих, герой песни олицетворял из себя личность с очень сильным характером, с которым было бы очень просто отождествлять себя слушателю, но не Роме. Он как будто чувствовал, что он не может исполнять эту песню от первого лица, и на то был причины. В отличие от лирического героя, который был «своим в доску» и настоящим лидером мнений, Рома за 4 года так особо и не стал важной для тусовки частью. Он, скорее, предпочитал редких одиночек, с которыми можно было интересно поговорить об искусстве, а не перетирать в очередной раз со всей толпой истории их пьяных похождений. Поэтому у Ромы не то что практически не было хороших знакомых в тусовке, у него даже не было той самой смешной истории, после которой ему бы придумали прозвище. Он был просто Рома – интересно, просто капец. Очередной незаметный тип, каких через тусовки бесследной прошли сотни, если не тысячи. И Рома прекрасно понимал, что на сцене его может и перекрыть, и он не сможет должным образом исполнить слишком сильные для него партии. А переписывать хотелось еще меньше. И не по той причине, что ему было лень, нет. Просто он стремился к такой форме выражения музыки очень долго. И сейчас признать, что он не сможет спеть будет означать признаться самому себе, что ты до собственного же идеала никогда не дорастешь. И на это были потрачены впустую 4 года жизни. Получается, что Рома просто спустил в мусоропровод свой шанс стать частью истории российской рок-музыки, потому что он не может сыграть на сцене то, что написал самостоятельно.

– Че делаешь, болезный? – над Ромой склонилась высокая фигура виолончелистки Женьки. Она была немного полноватой, но, во-первых, это была приятная полнота, а, во-вторых, невероятной красоты голубые глаза и обжигающие своими завитками огненно-рыжие волосы концентрировали на себе все мужское внимание.

– Уйди, старуха, я в печали! – немного театрально проговорил Рома, на несколько секунд оторвавшись от тетрадки и снова возвращаясь в текст.

– Ну, и ладно! Не буду тебе помогать, дурной! – с легкой обидой в голосе сказала Женя и, отвернувшись, собралась вернуться на свое место, но Рома аккуратно остановил ее рукой.

– Прости, Женьк. Я просто…застрял над одной мыслью.

– Да ничего, – Женька проворковала и легонько приземлилась возле Ромы на стул. – Чего случилось?

– Мне кажется, я не справлюсь с новой песней.

– Почему ты так думаешь? Ты офигенно пишешь. Да и тем более тебе ее самому исполнять. Че ж ты паришься?

– То-то и оно, что самому исполнять. Я…долго пытался совместить всех моих кумиров из ню-металла в тексте. Мы кучу времени со Снейком и Дозером подбирали под эту идею ритм-секцию, Диана месяц рифф писала. Да даже я – жопа ленивая – над этим текстом сижу с перерывами последние полгода. И вот он уже почти готов, а я…я запутался.

– И в чем же?

– Блин, как сказать. Меня пугает, что я ему не соответствую.

– И всего-то?

– В смысле, и всего-то?

– Ну, в этом проблема главная?

– Черт, да. Да, в этом. Банально у нашей группы даже утвержденного названия нет, – его Клинкер с собой забрал. А у меня…блин, а я все еще Рома. Не какой-нибудь Горыныч, потому что после отрыжки унитаз головой проломил, не Ромашка, потому что веду себя так, как будто у меня биполярное расстройство. Я ни разу ни в одной нормальной сходке не участвовал, в смысле, нормально не участвовал. И максимум я заслужу память о себе как об одном из тех юродивых, которые сидели себе под деревом, и пофиг им было на все. Но мне не пофиг, вот в чем проблема. Был бы я в Скандинавии, мне бы светил Хельхейм, потому что героем я так и не стану, по ходу.

– Так, сейчас ты полностью выразил свою тревогу за эту песню?

– Да.

– А теперь слушай. Ты когда-нибудь слышал про западную модель шоу-бизнеса, которая называется «fake it ‘till you make it»?

– Откуда хоть. Я же не такой умный, как ты.

– Сейчас дошутишься.

– Извини, пожалуйста, продолжай.

– Вот. Если кратко, это означает: «Притворяйся, пока не станешь тем, кем притворялся».

– И о чем ты это?

– На время можно придумать этого персонажа. Того самого, каким ты мечтаешь стать.

– Ты думаешь?

– Ты же искренне создавал этого персонажа, не так ли? Ты же, когда это писал, как минимум хотел ощутить на себе, что ощущает персонаж?

– Не буду спорить.

– Так вот и сделай героя этой песни героем всего творчества группы. Сам стань им.

– Женька.

– Чего?

– Ты умная, помоги название придумать.

Женя взяла тетрадку у Ромы, вырвала пару листков и села на соседний стул с карандашом. Минут 5 она что-то калякала, и, в конце концов, протянула Роме листочек с надписью «Darksiders».

– Это название?

– Да. Клево звучит?

– Мощно! А почему именно это слово?

– Ну, смотри. Слово из 10 букв, так? Нас пятеро, у каждого есть имя и прозвище. И того 5 по 2 – это 10 как раз. Сейчас у нас есть 2 буквы «С», две буквы «Д» и по одной букве «А», «Е» и «Р». И как раз остается три буквы для наших прозвищ – «А», «Р» и «К».

– Погоди, наши?

– Наши. Я тоже просто Женя. Да и Ди тогда тоже прозвище не помешает, как думаешь?

– Соглашусь…Ди?

– Че надо? – Диана с большим нежеланием оторвалась от любимого Рикенбэйкера.

– Komm zu mir.

– Uno momento, – Диана лениво встала, потянувшись, поставила гитару рядом с гитарным кабинетом и подошла к тем двоим творческим ребятам, из которых сейчас гейзером струился «креатив». – Че надо от меня?

– Если бы тебе сказали придумать прозвище на одну из трех букв – «А», «Р» и «К», – какую бы ты выбрала?

– «А».

– Почему?

– Из принципа. Это первая буква алфавита. Придумать себе погремуху на букву «А», как по мне, просто элементарно.

– Например?

– Да сейчас…во, Атлантида, например.

– Атлантида? Почему?

– Потому что просто прикольно. Успокой в себе синдром поиска глубинного смысла, не все думают о том, чтобы в их прозвищах была заложена какая-то немыслимая идея, – после этих слов Диана гордо подняла голову и удалилась обратно к своей любимой гитаре.

– Ну, что, – спросила Женька Рому – «Р» или «К»?

– Давай ты первая.

– «Р».

– Почему?

– Потому что Реквием.

– Ты опять фильмов с Джаредом насмтотрелась?

– Ой, иди в жопу.

– Ладно, не обижайся…так, мне «К» осталась…

– Ага. Что думаешь?

– Так, ну…ну, пусть будет Киллер-Кинг.

– Почему?

– Звучит круто. Есть слово «король», есть слово «убийца», относит к творчеству Queen, да сокращение тоже звучит круто – «Кей-Кей». Плюс я фильмы «Люди в черном» обожаю.

– Вот видишь. Тебе не нужно какую-то историю и кого-то, кто из этой истории придумает тебе прозвище. Ты сам это можешь сделать, видишь же.

– Спасибо тебе, Женька.

– Да не за что.

Примерно в этот момент в репетиционную комнату зашел Гоблин и присел на стул рядом с Дозером.

– Гоблин, че случилось? Ты чего-то совсем нервный, – спокойно спросил Снейк и протянул зажигалку Гоблину.

– Есть…а, ага, спасибо. Да, блин…Теп с Лисом пришли, а с ними еще один хрен. Меня Теп отвел покурить, и сказал, что этот комрад из Белокаменной, продюсер какой-то, рок-группы в глубинке ищет.

– Каким-то гоном пахнет, – сказал Дозер, начищая палочки.

– Я тоже так подумал, пока мне Теп его визитку не показал и не объяснил, что они его сегодня с встречали из вагона СВ, который со стороны Екб ехал.

– То есть, нигде до уральского хребта ему подходящие банды не попадались, а в нашей глуши вдруг они смогут выкопать алмаз посреди кучи навоза? Какие-то левые продюсеры, – подтвердил сомнения Дозера Снейк.

– Слышь, Метал Гир, знаешь, как дела были? Лису и Тепу позвонил Команданте, прикинь?

– Тот самый Команданте?

– Ой, твою Ивановскую, а ты другого знаешь? – после этих слов Гоблина все вжались в диван. Все прекрасно знали, кто такой Команданте. Он был звукорежиссером в одном из клубов по типу «Подполья» и был культовым человеком в тусовке, потому что находился в ней аж с восьмидесятых.

– И…

– Ага, вот тебе и «и…». Команданте позвонил Тепу, мол, там продюсер в местных рок-клубах шарит туда-сюда по принципу «Алло, мы ищем таланты». Теп и Лис попросили Команданте прокинуть Продюсеру тему, мол, между Новосибом и Екб есть наш маленький городок, и, мол, там есть талантливая молодежь, которую стоит послушать. Ну, Продюсер и повелся, приехал к нам на первом же поезде. А сегодня его Теп вместе с Лисом тащат сюда со словами: «Вот там у нас тусуется талантливая музыкальная молодежь, голодная до успеха, нам туда». И вот они приперлись, сейчас Голиаф их вискарем угощает.

– А что ты волнуешься?

– А ты бы не волновался? Че мне делать-то?

– А в чем причина волнения?

– А кого мне показывать? Вы – единственный более или менее адекватный коллектив. Сейчас там сет заканчивают «Черный ворон», но, ты же понимаешь, что их нормальным-то людям показывать нельзя. Это же капец. Ребят, только на вас надежда. Пожалуйста, не подведите. А я пойду над «глайдером» пошаманю, вдруг, немного магии вам поможет, – Гоблин докурил и настолько быстро смысля в зал для выступлений, будто его здесь и не было.

Молчание железобетонной плитой накрыло группу. Все пятеро медленно и аккуратно переглядывались, будто в поиске ответа или вдохновения в глазах коллег. И в этот момент Рома, которого теперь можно полноценно называть КК, осознал всю глубину слов Реквием. Конечно, они точно не входят в короткий список лучших молодых артистов, которые наверняка находятся в шорт-листе у продюсерского центра, к которому относится новый гость «Подполья». Но сейчас самое время придумать и притвориться, что они – самое лучшее предложение на рынке, которое эти продюсеры могут найти. И сейчас самое время стать частью истории, чего он так давно хотел, но нужно представить и притвориться, что они уже стали. Представить и притвориться. Fake it ‘till you make it.

– Ребят, это наш шанс. Нам удача улыбнулась во все 32 зуба. И, если мы этот шанс пустим в расход, на следующем повороте фортуны мы увидим ее задницу, – медленно и вкрадчиво заговорил КК.

– Ты о чем? – какая-то чуть ли не детская наивность Дозера обычно умиляла КК, но сейчас она его откровенно взбесила.

– Игореха, не тупи. Нам не просто повезло, это шанс один на 100 миллионов. One shot, как было у Эминема. Мы сейчас должны выступить так, будто это наше главное выступление в жизни, потому что сейчас это так и есть.

– С ума сошел? – заговорил Снейк. – У нас часть репертуара появилась по приколу. Мы не готовились к этому. И ведь обязательно что-то пойде не так. Вон. Дозер палочку сломает, Ди струну…

– Атлантида?

– Что Атлантида?

– Мое новое прозвище?

– Что? Атлантида? Ладно, фиг с тобой. Атлантида тоже может на гитаре струну порвать. И как мы тогда будем в глаза всем смотреть?

– А че, думаешь, у Хендрикса струны не рвались? Он вообще гитару на сцене сжигал, я молчу про разбивание инструментов. Или, думаешь, бас у Клиффа Бертона не троил? Конечно, блин, троил и ломался. Только они сохраняли лицо, и хрен кто бы им сказал: «Эм, Джимми, сломал гитару – пошел нафиг со сцены!». А почему? Да потому что у них яйца были. Они еще до того, как стать супер крутыми снаружи уже были супер крутыми внутри. Значит, и мы сможем. Чем мы хуже? Пойдемте порвем этот зал и поразим продюсера в самое сердечко.

– Ну, ладно, Ильич, мы с тобой. Только у судна, капитаном которого ты вызвался быть, нет нормального названия. А, как говорится, как Вы лодку назовете, так она и поплывет. Ты уже придумал имя фрегату, который размечтался пустить в большое плавание?

– «Darksiders».

Глава 03 – 2005 год

«Это красивая ложь, это прекрасное отрицание.

Слишком красивая ложь, чтобы в нее верить.

Настолько красивая ложь, что она заставляет меня…»

На дворе был апрель 2005-го года. Снег только неделю, как сошел окончательно, обнажив всю подноготную человеческой и животной деятельности в прошедшую зиму. Люди постепенно меняли пуховики и шубы на ветровки, а сапоги и ботинки на кроссовки. Для работников автомоек шел к завершению, наверное, самый «хлебный» сезон, поскольку из-за еще не до конца высохшей грязи ее скопищем становился именно транспорт, и водители торопились отдать свои кровные, чтобы их «ласточки» выглядели хотя бы сутки пристойно. Температура неизменно росла вверх, и солнце с каждым днем грело все сильнее. Весна благоухала и цвела в самом прекрасном понимании этих слов.

Но одному парню было не до этого. Он рассекал человеческую толпу, торопясь на место сходки своих друзей – на площадь с памятником Ленина, добродушно прозванную местным контингентом «плахой». На «плахе» парня уже вовсю ждали, поскольку в недрах его сумки лежала тетрадь с двумя новыми текстами для песен. Ни в какой из других социально-культурных групп эти тексты не назвали бы даже приемлемыми, но, поскольку они идеально следовали канонам субкультурного движения, к которому себя причислял парень, там их точно посчитают отличными. За это парня и любили в коллективе: он как-то интуитивно настраивался на волну своего окружения и всегда писал так, как его друзьям бы нравилось. Тогда парня еще не занимали вопросы творческой реализации, а, наоборот, он изо всех сил стремился оставаться «своим» среди них и боялся хоть как-то выделяться, ведь это означало бы стать изгоем и там. Все это лежало у парня на подкорке, но вряд ли подросток, которому только в конце этого месяца должно исполниться 16 лет, думал о чем-то подобном всерьез. Главное сегодня – это показать песни, выпить и вернуться домой, пока мама не пришла.

День уже медленно катился к вечеру, и людей на улице становилось все больше: дети бежали из школы домой, взрослые шли с работы, по пути успевая зайти в магазины, в общем, даже в таком не самом суетливом городе к вечеру в будни в центре людей было просто не протолкнуться. Тем удивительнее было среди этого потока рутины увидеть на той самой площади с памятником Ленина настоящий праздник цветов и красок. От поглощающего все и вся черного до кричащего розового, от кислотного зеленого до ультрамарина, от черно-белой шашки до однотонного томного красного. Если раньше эта цветовая дифференциация имела строгое назначение для разграничения, скажем так, зон влияния между разными субкультурами, то сейчас, в массе своей, все тусили вместе. Конечно, как и всегда, были радикалы, уходящие на отдаленные скамейки, чтобы там группами по 10-15 человек исповедовать свои узкоспециализированные взгляды на самовыражение. Они называли себя «последними трушными», но в тусовке их скорее называли «блаженными» (скажем так, это было самое мягкое прозвище, которое получали такие товарищи). Но, как и было сказано ранее, в основном все пили и радовались жизни вместе. И самая сильная концентрация была вокруг людей, которые принесли с собой гитару. Как только из чехла доставали заветный инструмент, его гравитация будто возрастала в тысячи раз, потому что притягивала к себе всех в округе, иногда даже радикалов. Каждый хотел спросить гитариста, умеет ли он играть ту или иную песню, и искренне радовался, будто выиграл в лотерею джек-пот, если владелец инструмента отвечал положительно. Конечно, был и список песен, которые играли чуть ли не в обязательном порядке: это были песни Цоя («Группа крови», «Звезда по имени Солнце», «Пачка сигарет», «Мама-анархия», «Спокойная ночь»), Короля и Шута («Прыгну со скалы», «Кукла колдуна», «Ели мясо мужики», «Лесник»), «Батарейка», «Гитары», «Полковнику никто не пишет», «Хали-гали», «Орбит без сахара», «Почему», «Ты дарила мне розы», «Морячок», «Хочешь», «Ариведерчи», «Искала»…список пополнялся ежегодно, но хотя 3-4 песни из него точно должны были прозвучать, поскольку умение их играть в тусовке неформалов считалось показателем гитариста хорошего уровня. Иностранное, кстати, тоже играли, но слов, чаще всего, никто не знал, кроме пары-тройки «ботаников», каким-то образом хороши знающих английский и имеющих хоть на сколько-то удобоваримое произношение, которое не резало уши. Плюс у каждого гитариста была пара-тройка песен из репертуара наших рокеров, которые он горячо любил и специально учил их играть. Например, Ди обожала песню «Электрический пес» Аквариума, «Девушка по городу» Бутусова и «Маша, скрипачка из «Король и Шут» Тараканов, поэтому специально разучивала именно их. И, если последние две были у всех на слуху, то «Пса» ей показал ее парень по прозвищу Клинкер.

Клинкеру было уже 22, и сейчас они вдвоем больше походили на старшего брата и младшую сестру. В миру Клинкера звали Арнольд, и это имя ему всегда не нравилось. Прозвище ему дал кто-то из «олдовых» панков еще в 2001-ом или 2002-ом году, когда Клинкер готовился поступать в Строяк. Тот панк подсмотрел это слово из курса строительных материалов, а Арнольд тогда еще и силовым спортом занимался, так прозвище и прижилось. Правда, Клинкер постепенно перестал появляться на тренировках, предпочтя неформалов вместо своих спортивных друзей. В последний раз на соревнование он ездил в 2002-ом, и после этого алкоголь и прочие прелести вредного образа жизни захватили его. Тем не менее, Клинкер в тусовке считался настоящим образцом дисциплины и мудрости. Бывало, когда посреди «Подполья» за одним столом собирались Лис, его девушка Хаззард, Имхотеп и Клинкер и под пинту темного спорили о каких-то фундаментальных вещах, а остальные посетители уважительно убавляли свою громкость и грели уши. Среди молодых неформалов Клинкера и вовсе называли чуть ли не батей. Он и конфликты останавливал, стараясь примирить идеологически разных товарищей, и, скажем так, имел полномочия как принимать, так и выгонять кого-то из тусовки. К тому же, его как минимум боялась часть гопников и фанатов, которые были традиционными врагами неформалов. Клинкер предпочитал дружить со всеми вместо вражды или даже какого-то напряжения. Для Ди он был не просто парнем: ей только-только исполнилось 18, и между ними только-только начало появляться что-то серьезнее прогулок за ручку. А до этого полтора года Клинкер был ей за старшего брата, всячески защищал ее и оберегал, даже от ее отчима. Отношения у Дианы с семьей были далеко не самыми простыми, и особую негативную роль в них играл нигде не работающий и пьющий на деньги мамы отчим, который бил и жену, и падчерицу. Но однажды Клинкер зашел за Ди, чтобы взять ее погулять. Дома был только отчим, и он наотрез отказался отпускать падчерицу. Отчим оттаскал на причинных местах и Клинкера, и его семью, но, когда речь зашла за Ди, не успел отчим занести над ней кулак, как отправился в нокаут от удара Клинкера. Ди и Клинкер быстренько собрали все вещи Ди, и Клинкер отвез ее к своей двоюродной сестре Ане. Мама еще долго после этого звонила Диане, угрожала милицией. Но Клинкер сказал, либо за Дианой придет милиция, но тогда он натравит на их семью ПДН, либо пусть мама разводится со своим горе-супругом, и тогда она увидит дочь. В общем, уже почти год Диана жила у Ани. После этой истории Клинкер и Ди и вовсе стали не разлей вода, появляясь вместе везде, кроме учебных заведений. Хотя кто-то умный говорил: «Дели истории простых знакомых на 2, друзей – на 3, близких – на 4, а родственников – на 5», все-таки в искренности их отношений не приходилось сомневаться.

Итак, парень, которого, кстати, зовут Рома, приближался к «Плахе». Возле одного из деревьев на самом краю площади сидел долговязый парень в рваном свитере, мятых синих джинсах и черных кедах с тремя полосками. Закрыв длинной челкой практически всю правую половину лица, он сидел на траве, прислонившись к дереву, и гипнотизировал какое-то чтиво. Рома весело влетел на площадь, не заметив даже сначала паренька у дерева, однако тут же остановился и обернулся назад.

– Серега, здарова! Ты чего тут, а не с остальными? – весело заговорил Рома, подходя к дереву.

– Читаю, не видишь, что ли? – холодно и отстраненно ответил Сергей.

– И что у тебя сегодня на уме? – Рома активно пытался разглядеть название на протертой обложке книги, которую к тому же прикрывала массивная рука Сергея.

– Тебе-то что?

– «Улисс»? О чем это?

– Слышь, любопытная Варвара, я тебе сейчас сломаю лицо. Дуй к своим.

– Ты че такой злой, Серега? – Рома присел рядом и подвинулся ближе к Сергею. – Может, сигарету?

– Хрен с тобой, давай, – оба парня и закурили, и Сергей продолжил. – Родаки снова в сопли. Не знаю, откуда снова взяли. Отец хотел басуху отобрать и продать, пришлось ему вломить и, пока он был в нокауте, свалить оттуда, забрав с собой хоть что-то. Черти поганые. Ну, вот еще книгу стыбрил.

– Блин, братан, – Рома как-то замялся, осознав, насколько неуместными были его веселые изречения ранее. – С Клинкером уже говорил?

– А че толку с ним говорить? У него уже одна руках, которая от ментов бегает, куда я еще? Этот корабль троих не подразумевает.

– Зря ты так. Может, хоть чем-нибудь поможет…

– А я по-твоему беспомощный калека, который нуждается в чьей-то посторонней помощи? Я похож на того, кто сам не справится?

– Эй, Серега, успокойся. Я добра тебе желаю.

– Не нужно мне ваше добро. Вали к остальным.

– Серега, я…

– Вали, я сказал! – Сергей озлобленно вскочил на ноги и схватил за шиворот Рому, одним движением подняв того на ноги. Около минуты они постояли в таком положении, после чего Сергей отпустил Рому. Однако к этому времени уже посмотреть на этих двоих подтянулось почти с десяток неформалов, включая Топора – одного из лучших друзей Клинкера.

И снова нужно отвлечься от действа в пользу знакомства с героями. Начнем с Сергея. Сергей родился на два года раньше Ромы и сейчас учился в одном из ПТУ на сварщика. Учился он, к слову, успешно, да еще и на бюджете, что было особенно хорошо в его ситуации. Однако у Сергея была одна проблема: его родители были наркоманами. Родился и рос он в одном из самых известных употреблением запрещенных веществ районов города Т., который находился на улице Олимпийской. Попадая в один из домов, случайный путник или гость кого-то из жителей попадал в локацию фильма ужасов: там чаще всего не было света; выцветшие и облупившиеся стены были исписаны оскорблениями, телефонами и другими невнятными посланиями; но главное, что почти на каждом лестничном проеме валялись как остатки от ужасных незаконным ритуалов, так и его жертвы.

Но те, кто здесь родился и вырос, при этом умудрившись не упасть в эту бездонную темную пучину, мечтали вырваться отсюда всеми доступными путями. Таким же был и старший брат Сергея. Его брату было 15, когда Сергей родился, а на следующий год тот уехал учиться в другой город и больше не возвращался. И, может, Сергей в какой-то степени и недолюбливал брата, но точно восхищался смелостью последнего и завидовал ему, что вот у него-то жизнь сейчас налаживается. Сергей еще не знал, что его брат не закончил колледж, ушел служить в танковые, прошел Первую Чеченскую Кампанию и пошел на Вторую, но погиб где-то там. Похоронку и посмертные награды родителям присылали, но Сергею они ничего не сказали, похоронку выкинули, а награды сдали в какой-то ломбард, чтобы потом пустить деньги на разрушающее само человеческое естество зелье.

Сергей рос способным и не по годам умным парнем, но был с рождения меланхоликом. Родители в какой-то странной манере даже любили его, ведь он, как они говорили, «никогда их не бросит, как та скотина». К слову, это не мешало его отцу и их с матерью дружкам толпой избивать «любимого» сына. Однажды отец притащил Сергею подарок – бас-гитару. Он говорил, что купил ее, хотя на самом деле украл в одном маленьком музыкальном магазине, который они с дружками ограбили. Но с того времени басуха стала единственной отдушиной молодого парня. Ночами, без какого-либо усилителя или хоть какой-нибудь колонки, в абсолютной тишине, он пытался играть на этом странном инструменте, без теории, просто наугад, слушая ее и изучая на ощупь. И однажды он, как и все неформалы, вышел на тропу поиска единомышленников. И нашел на «Плахе», конечно же. Один их панков по прозвищу Харакири дал ему первый в жизни Сергея самоучитель по бас-гитаре и, скажем так, официально принял Сергея в ряды неформалов, дам ему прозвище Снейк. Такой ник был обоснован довольно просто: Сергей мало того, что был длинным и тощим, он сильно шепелявил и имел щербинку между верхними передними зубами, из-за чего то, как он говорил, походило на змеиное шипение. Харакири стал для Снейка не только первым настоящим другом, но и настоящим наставником. Проблема была в том, что считающий себя принадлежащим к «последним настоящим панкам» Харакири слишком много пил, и в 2003-ем, когда Снейку было 16, Харакири пьяный отравился угарным газом в каком-то гараже на чьей-то даче. И тогда Снейк окончательно впал в депрессию. Клинкер привлек его в свою компанию, даже познакомил с Ромой, который тогда стремился дружить со всеми подряд, но это едва ли вытаскивало Снейка из депрессивных состояний. Правда, с Ромой они действительно крепко подружились, что произошло опять же из-за общего интереса к бас-гитаре. Рома стал единственным, кого Снейка подпускал к себе достаточно близко.

В том же году Снейк с горем пополам закончил девятый класс. Он хотел поступить в местный колледж искусств, но не прошел на бюджет, а в его случае это было определяющим фактором. Не желая идти дальше в десятый, Снейк поступил в местное ПТУ. Там хоть народ и был специфический, почему-то там Снейк себя не чувствовал настолько чужим и даже начал хороши учиться. Правда он рассчитывал на общежитие, но не получил его, потому что был местным. И вот, как и было сказано выше, за несколько дней до этой встречи на Плахе с Ромой, Снейк сбежал из дома с небольшой сумкой вещей и басухой из дома. Последние пару дней он ночевал на вокзале и в самом ПТУ с разрешения охранника. Родители его вряд ли искали, возможно, они в скором времени и забыли бы о его существовании в одном из очередных ритуалов черной самоубийственной магии.

Топор был совершенно другой историей. Парень родился в один год со Снейком, но внешне их будто разделяла пропасть. Топора звали Симон Леонидович. Да, не Семен, а именно Симон. Был этот парень в свои 18 ростом 162 сантиметра и обладал очень жилистым телосложением, хоть и был с виду так же худощав, как и Снейк. Его родители – Роза Альбертовна и Леонид Моисеевич – были стопроцентными евреями, исповедовавшими строгий иудаизм. У мамы была своя юридическая фирма, а отец был депутатом городской думы. И мальчик Симон на отлично закончил школу и собирался поступать на юридический факультет в местный государственный университет. И с виду эта была та самая мирная еврейская семья, о какой все мы слышали из историй и анекдотов. Кто бы знал в узких неформальных кругах, что Леонид Моисеевич – капитан советской, а позднее и российской армии в отставке, а Роза Альбертовна родом из Израиля и тоже служила, выйдя в отставку в звании лейтенанта. И рос мальчик Симон в хоть и любящей, но очень строгой семье. И отец, и мама с детства учили его защищать свое и чужое честь и достоинство, поэтому с самого детского сада он занимался ушу, а потом пошел на бокс. К своим 18 годам он уже был кандидатом в мастера спорта и имел большое количество званий по всей стране. Поэтому при друзьях и семье это был спокойный и вежливый Симочка, но, когда ему или его друзьям угрожала опасность, Симочка перевоплощался в Топора.

Многие считали Топора неуравновешенным и больным товарищем. Конечно, благообразная еврейская семья, боящаяся осуждения, водила малыша только к раввину, который и посоветовал отдать его на боевые искусства. Но неуемной агрессивной энергии в нем с детства было до отказа. Сам Топор говорил, что когда-то в глубоком детстве завел себе воображаемого друга, который периодически занимал его место в теле. И только высшим силам известно, было это правдой или нет. Но, когда эта вторая личность включалась в Топоре, ему сам черт не был братом. Он врывался в драку аки берсеркер и прорубал собой ряды противника. Тройку Клинкер, Топор и Асгард знали в Тюмени даже гопники, потому что сталкиваться с ними было попросту опасно. К слову, именно за любовь «разрубать» ряды соперника Топор и получил свою кличку.

С Асгардом Топор познакомился на одном из городских соревнований по боксу. Асгард на 3 года старше Топора и совершенно в другой весовой категории, но видимо сама судьба свела их тогда вместе в раздевалке. Асгард, настоящее имя которого никогда не звучало в тусовке, был не только большим фанатом скандинавской мифологии (что было понятно из прозвища), но и большим фанатом скандинавского метала. Увлечение металом привело его в неформальную тусовке, где он сдружился с Клинкером. Сначала Асгард подсадил Топора на свою любимую музыку, а потом познакомил с Клинкером. Так, в 2002-ом году Топор и попал в тусовку. Поскольку он продолжал хорошо учиться и все время как-то умудрялся избегать приводов в милицию, родители были не против, что Симочка общается в друзьями.

Вот и сейчас Топор стоял во главе наблюдателей за Ромой и Снейком.

– Че у вас тут? – строго спросил Топор.

– Все нормально, Топор, забей, – ответил Рома.

– Тогда че вы все здесь столпились? – так же строго Топор осмотрел окружающих. – Нечего пялиться. Вам же сказали, здесь ничего не происходит. Расходитесь.

Справедливости ради, никто не горел желанием спорить с Топором, и поэтому неформалы постепенно стали разбредаться по «Плахе». Топор, в свою очередь, дождавшись, пока все зеваки покинут сцену, подошел к Снейку.

– Че на самом деле случилось?

– Ну, повздорили немного, че теперь-то? – ответил Снейк, отворачиваясь от Топора.

– Твои изверги опять лютуют?

– С чего ты взял?

– Да уже слышал, что вчера тебя на вокзале с чемоданом видели. Свалил из дома?

– Да… – чуть стесняясь, ответил Снейк.

– Правильно сделал. Нахрен их, черти обколотые.

– Топор, ты бы чуть повежливее, ты так-то про его родителей говоришь, – решил вступиться Рома, правда, не было понятно, за кого он больше в этой ситуации вступается. Наверное, он и сам понял глупость своего поступка, поэтому быстро замолчал.

– Скажешь, я не прав, Ромка? Да за то, как они с ним обращаются, этих тварей по-хорошему кастрировать и на зону. Там знают, как поступать с теми, кто детей обижает.

– А можно мы больше не будем про них, окей? – выкрикнул Снейк, резко повернувшись к Роме и Топору. И из-за резкого поворота челка на глазу чуть отлетела в сторону, оголив большой ожог. Топор и Рома, увидев это, подлетели к Снейку.

– Дай посмотрю, – сказал Топор.

– Да не надо, забей.

– Дай гляну, говорю! – кое-ка Топор уговорил Снейка даться ему в руки. – Нихрена себе. Это кто тебя таким одарил?

– Угадай.

– Мерзость ходячая. Найду – в кашу растопчу. Чем он так тебя?

– Дном горячей кружки прилетело.

– В больнице был?

– Когда хоть?

– Так. Глазом-то видишь?

– Вижу, да.

– Короче, пошли. Подойдем к Асгарду, он поможет прием у нормального врача организовать. Если что, Хаззард позвоним, у нее можно будет перекантоваться пару недель.

– Топор, не надо, забей.

– Я тебе забью, смотри у меня. Здоровье одно, и надо его с детства беречь. Пошли-пошли, там разберемся. Где у тебя вещи?

– В ПТУ, у охранника.

– Вечером к нему зайдешь, а пока найдем тебе врача и пожить. Погнали к нашим, не парься.

Не очень понятно, как он это делал, но авторитет в купе с подвешенным языком, которому его научил Клинкер, позволяли Топору убеждать подчас совсем не подверженных подобному влиянию людей в своей позиции. Троица двинулась к основной толпе. И вот, наконец, Рома добрался до тусовки. Топор быстро выцепил в толпе Асгарда, и они вместе со Снейком пошли о чем-то разговаривать на соседнюю лавочку. А Рома начал в толпе искать Клинкера. Тот, как всегда, сидел рядом с Ди. Рома кое-как пробился к нему, на ходу открывая тетрадь на нужной странице.

– Клинкер, здарова!

– О, Ромарио, привет! – Клинкер встал и по-дружески обнял Рому. – Как сам?

– Все отлично.

– А че там со Снейком?

– Это его личные дела. Если захочет, расскажет сам.

– Ну, окей. Чем порадуешь?

– Я вот тут написал. Почитаешь?

Клинкер взял из рук Ромы тетрадь и начал изучать его рифмованные письмена. Он внимательно врезался взглядом в каждую строчку, иногда задумчиво поднимая взгляд куда-то в пустоту. Он медленно и аккуратно переворачивал страницы, будто держит в руках древний фолиант, скрывающий какие-то сакральные тайны мироздания. Прочитав все, что написал Рома, он повернулся к нему.

– Ты определенно крут. Кто тебя научил так писать?

– Да я, в общем-то, самоучка. Не знаю. Как тебе? Сойдет для песни?

– Конечно! Спрашиваешь! Это гениально, дружище! Пойдем к нам, попрошу у Ди вторую гитару, аккорды будем подбирать.

Рома на секунду расплылся в улыбке и уже собирался направиться за Клинкером, но вдруг остановился как вкопанный. Его взгляд, только что бывший безмятежно радостным, стал внимательным и испуганным и устремился куда-то вдаль. На краю площади стояла женщина. Она была ростом чуть ниже Ромы, и ее короткие волосы на ветру как-то умудрялись прикрывать ее лицо. Именно на нее сейчас внимательно смотрел Рома.

– Все нормально, братан? – спросил Клинкер.

– Да, забей. Я, наверно, пойду. Оставишь тетрадку у себя, окей?

– А это кто?

– Не важно. Пусть тетрадь у тебя побудет, хорошо?

– Ноль вопросов. Удачи!

– Удачи! – Рома попрощался с Клинкером и двинулся в сторону женщины. Каждый шаг давался ему все тяжелее, и чем ближе становилась женщина, тем сильнее билось сердце Ромы. – Привет, мам, – сказал он, подойдя к женщине.

– Ну, здравствуй! – строго ответила его мама. – И что ты делаешь, когда должен быть дома?

– Мам, я…

– Сейчас же идем домой! Прогульщик! Никакого толку от тебя, одни проблемы!

– Мам, я все объясню…

– Не надо ничего объяснять, и так все понятно. Вот с этими маргиналами ты гуляешь?

– Мам, это нормальные ребята…

– Вижу, какие они нормальные. Может, ты еще и куришь вместе с ними?

– Мам, я…

– Весь в отца! Так и угробишь свою жизнь с друзьями-собутыльниками! Домой, быстро!

– Извините, мадам, я могу Вам… – это к Роме и к его маме аккуратно подошел Клинкер и уже хотел вступиться за друга, но потом узнал в маме Ромы свою преподавательницу. – Ольга Яковлевна?

– Семенов? – Ольга Яковлевна удивленно повернулась в сторону своего студента. – А ты здесь какими судьбами?

– Я, собственно, друг вашего сына.

– Так вот чем занимаются наши студенты в свободное время – курят и распивают спиртные напитки в общественных местах.

– Зря Вы так, Ольга Яковлевна. В общественных местах мы не употребляем ничего, а здесь собираемся только песни под гитару попеть. Развлекаем, так сказать, прохожих. Тем более, нашему правительству будет приятно видеть, что подопечная им молодежь в свободное время приобщается к искусству. Ваш сын, кстати, прирожденный поэт.

Справедливости ради, от такой мастерской риторики даже мама Ромы впала в какой-то почти магический ступор. Клинкер действительно умел своим речевыми оборотами и абсолютно доброжелательным тоном почти гипнотизировать собеседников. Но, как оказалось, он зря заикнулся про талант Ромы.

– Значит, стишки пописывать у тебя хватает времени, а в школу меня при этом вызывают из-за твоих оценок! – кажется, ее голос стал еще более громким и жестким, чем до этого. А Рома совсем вжался в себя. Он больше ничего не мог ответить. Сейчас происходило то, чего он боялся больше всего на свете. Дело в том, что за сценой между ним, мамой и Клинкером уже наблюдали почти все неформалы на площади и некоторые другие мимо проходящие люди. И на глазах у них мама его унижала. Прилюдный позор…оцепенение. И это все, что сейчас чувствовал Рома. Он медленно проваливался в пучину ненависти к самому себе. Больше всего он сейчас хотел, чтобы в землю ударил огромный метеорит, прямо в них, чтобы в один момент все, включая его жизнь, закончилось.

– Зачем Вы так. Может, Вам бы стоило поддержать талант сына?

– Я сама знаю, как воспитывать своего сына, – и после этих слов мама сорвалась с места и быстрым шагом направилась в сторону их с Ромой дома. Клинкер подошел к Роме и положил ему руку на плечо:

– Ты как, братан?

– П-пойдет, – запинаясь, ответил Рома. – Извините, мне домой надо, – Рома не стал прощаться с Клинкером и побежал за мамой. Клинкер еще какое-то время постоял, наблюдая за убегающим Ромой, но потом направился к компании.

– Так, запомните. Ничего не было. Кто ему это припомнит, я узнаю. Все поняли? – обратился строгим голосом ко всей тусовке Клинкер, и все они в едином порыве согласно кивнули. – Отлично. Ладно, давайте как-то сбрызнем атмосферу. Ди, сыграй что-нибудь веселое.

А между тем всю дорогу до дома Рома, догнавший, наконец, свою маму, всячески пытался с ней заговорить. Он пытался что-то объяснить, пытался извиниться, клялся, что будет хорошо себя вести, потом снова пытался объяснить. Его кидало из глухой ярости в почти пресмыкающиеся извинения, пока мама глухо игнорировала его. Так они и дошли до дома. К ним вышла поздороваться бабушка, но обратил на нее внимание только Рома. Бабушка попыталась поинтересоваться, что случилось с мамой, но Рома попросил ее временно не вмешиваться. А мама между тем ушла на кухню и тихо заплакала. Рома сначала этого не слышал, но, когда он зашел на кухню и увидел плачущую маму, его снова охватило оцепенение. Так было каждый раз. Абсолютно каждый раз. И, скорее всего, на его месте каждый бы бросился утешать маму и убеждать, что это все было в последний раз, обещать все, что угодно, лишь бы мама перестала плакать и снова улыбнулась. Но не Рома. Он заперся в ванной. Он не плакал, в нем сейчас не было ничего, кроме глухой ненависти ко всему живому и к себе как части общего. Хотя будет правильнее сказать, что для себя ненависти у него был гораздо больше, чем для мира вокруг. Сколько он так просидел, неизвестно. Но в какой-то момент он встал из ванной и потянулся за опасной бритвой в ванный шкафчик.

Глава 04 – 2006 год

"Этот мир никогда не будет

Таким, как я ожидал.

И кто бы могу подумать, что я здесь чужой?"

2006 год практически вчера заступил в свои права, только-только на дворе отгремел День Защитника Отечества, и город готовился к Восьмому марта. Снег, почти растаявший в начале февраля, ближе к началу марта снова выпал сугробами, и люди снова утонули в вязком белом веществе. Как и всегда, водители зимой оказались не готовы к снегопаду, и город встал в десятибалльных пробках. Если центральные дороги еще как-то убирали, во дворах творился совсем швах, проехать было абсолютно невозможно, а пройти и того и сложнее. Поэтому дворы напоминали какое-то кладбище автомобилей, чьи водители, кажется, смирились с тем, что будут ходить пешком до мая. Но погода уже неделю стояла солнечная, и поэтому, в целом, настроение в городе, как казалось, было на позитивной волне.

Но, конечно, большие формирования людей на улицах еще в ноябре переехали в теплые помещения. Кому повезло, тусовался на квартирах или в клубах, но основная часть всей неформальной тусовки облюбовала подъезды различных общежитий, где всем было наплевать на шум и мусор на лестничных площадках в виде окурков и пустых бутылок. Некоторые социально-ответственные граждане, безусловно, выгоняли шумные компании из своих жилищ, но, в общем и целом, существовало довольно много подъездов в каждом из районов, куда можно было спокойной завалиться большой компанией.

В жизни Ромы в прошлом году произошло чудо. Он двигался к успешному окончанию школы, постепенно снова становясь ответственным учеником, даже блистал на некоторых уроках, и, кажется, в его отношениях с матерью наступила «оттепель». Поэтому сегодня, успешно отчитавшись за выполненную домашнюю работу, вечером он поехал к друзьям на другой конец города. Одним из мест, где собирались неформалы, были ДК «Строителей» и сквер за ним. Тогда в «Строителе» открылся рок-клуб «Пещера», в котором каждая начинающая группа мечтала выступить, потому что туда приглашали артистов всероссийского уровня и давали возможность молодым выступить «на разогреве». Это был шанс завести новые знакомства и привлечь к себе внимание новой аудитории. Но попасть туда было практически невозможно. Ди мечтала выступить на этой сцене.

Ди с самого детства занималась гитарой, но воспитание в той семье, которая у нее была, позволяла этим заниматься еще меньше, чем мог себе позволить Снейк. Когда же Ди переехала к сестре Клинкера, она почти каждый день тренировалась игре на гитаре. За буквально несколько месяцев она смогла настолько прокачать свои умения, что сейчас рубила соляки на уровне минимум Iron Maiden. Но это все шло параллельно с тем, что Ди перестала посещать колледж, и ее отчислили. Поэтому днем она помогала в магазине, где работала сестра Клинкера, грузчиком или в зале, а вечерами, после того, когда приготовит поесть всем, запиралась в комнате и развлекалась с инструментом. А вот отношения с Клинкером к 2006 начали накаляться. Ди старалась не раскачивать лодку: в конце концов, от их отношений у нее сейчас зависела не только личная жизнь, но и работа с крышей над головой. Но не замечать, что Клинкер помешался на идее о своей группе и постепенно утрачивал интерес к чему-либо еще, было уже трудно. Пару раз она пыталась с ним об этом поговорить, но тщетно, все заканчивалось скандалом. А в какой-то момент и их ночные встречи почти прекратились. И с каждым днем Ди терзала инструмент все сильнее еще и по той причине, что думать о происходящей в жизни заднице думать было абсолютно невозможно.

Они с Клинкером, Снейком и ритм-гитаристом по прозвищу Штанга стояли возле «Строителя» и ждали Рому. Клинкер нервно докуривал уже третью сигарету и громко матерился. На улице было довольно холодно, но Клинкера больше волновало, что забитое в ближайшей репетиционной точке началось 40 минут назад, а Рома все не приезжал. В конце концов, на горизонте показался наш герой. Он торопился к месту встречи и дважды чуть не упал в снег, но продолжал бежать. Запыхавшись, он все-таки добрался до «Строителя» и рухнул на скамейку.

– Здарова, народ, – переводя дыхание, поздоровался Рома.

– Че опаздываешь? Договорились же к пяти! – крикнул на него Клинкер.

– Я как смог, так и приехал, че ты начинаешь.

– Слушай, если не хочешь относиться к этому серьезнее, можешь ехать обратно!

– Да че на тебя нашло! Меня как отпустили, я так и приехал.

– Клинкер, успокойся, – сказал Штанга. – Ты сейчас на скандал тратишь время и силы. Дай парню отдохнуть, и двинем на репу.

Клинкер что-то еще хотел высказать, но решил все-таки промолчать и медленно двинулся к зданию реп.точки. Ди поспешила его догнать, а Снейк и Штанга подождали, пока Рома отдохнет, и втроем двинулись за лидером.

– Че с ним такое? Он в последнее время как с цепи сорвался, – все еще запыхаясь, решил у парней спросить Рома.

– Забей, Ромка, лучше тебе в это не вмешиваться, – все так же меланхолично ответил Штанга.

– Ну уж нет. Это уже конкретная предъява. Хотелось бы разобраться, че к чему.

– Ты где таких слов нахватался? Предъява, разобраться. С гопниками переобщался?

– А это тут причем?

– А при том. Ты действительно опоздал и мог бы хотя бы извиниться. Это первое. Во-вторых, ты как-то много в последнее время в свою речь добавляешь дворового блатняка. Ты что, с гопотой связался? Или в вашей хваленой гимназии по-русски говориь никто не умеет?

– Я не вдупляю, к чему ты клонишь.

– Послушай меня, Ром, – Штанга остановился и посмотрел на Рому. – Я ценю тебя как автора и как чувака, но ты начинаешь себя нехорошо вести. Ты частенько опаздываешь, ругаешься, когда твои тексты критикуют, и при этом начинаешь говорить на языке, на котором говорить наш враг. Подумай над этим. А когда ты поймешь, о чем я, до тебя дойдет, почему Клинкер на тебя срывается, – после этого Штанга продолжил путь.

– Какая разница, как я разговариваю?

– Да будет тебе известно, сленг занимает в каждой субкультуре центральную часть. И, если ты его не знаешь, такая наука как риторика рекомендует изъясняться на великом и могучем. Но уж точно не привносит в общую речь чужеродный сленг. И это полностью демонстрирует разницу твоего отношения к происходящему и нашего с Клинкером.

– Да что такого в моем отношении, Штанга? Я же честно сказал, что меня не отпустили! Спасибо, что я вообще с маман на эти встречи договорился, но, извините уж, приходится сначала домашку сделать, а потом к вам бежать.

– Клинкер горит этой группой, я тоже. А ты своими опозданиями и борьбой с коллективной редакцию твоих текстов тормозишь работу группы. Повторюсь, мы тебя ценим, потому что ты все еще круто поешь и пишешь, но хорошего автора и вокалиста можно найти, а вот собрать готовую группу сложнее. Поэтому, пожалуйста, относись к этому серьезнее, ладно? И не лезь Клинкеру под кожу.

– Ладно, понял.

– Вот и ладненько.

К концу этого диалога, который, видимо, волей высших сил не перерос в крики и драку, троица уже дошла до входа в подвал репетиционной. Когда они начали спускаться, их встретил сигаретный дым, перегар и запах жженых проводов и резины. Спуск был темный и длинный, поэтому яркий неестественный свет прожекторов в самом помещении ослепил ребят. А там уже на одной из трех сцен настраивали инструменты Клинкер и Ди. Было шумно, непонятно, как группы слышали сами себя в такой какофонии звуков, но, видимо, подобное приходит с привычкой. Ди уже разминала струны, перекрикиваясь со звукорежиссером, а Клинкер только достал палочки и тренировался с ними. Рома осторожно подошел к нему.

– Пойдем, по поводу текстов поговорим?

– Пойдем, – уже гораздо спокойнее, чем до этого, ответил Клинкер.

Они оба слезли со сцены и устроились на лавочке за ней. Рома достал из сумки тетрадь, но не сразу стал ее открывать.

– Слушай, я хотел извиниться, – сказал Рома. – Я действительно как-то криво себя веду в последнее время. Надо было как-то с запасом о времени договориться, знал же ведь, что отпрашиваться придется.

– Тебе штанга на мозг накапал?

– Ну, конечно, как по-другому.

– Он мастер заставить другого человека себя чувствовать виноватым. Забей, в целом, я на тебя е злюсь. Просто…черт его знает, почему меня срывает в последнее время так что.

– Может, случилось чего?

– Случилось? Да не, забей, забей. Дела житейские. Давай посмотрим, чего ты сегодня накатал.

Рома открыл тетрадь, и они вместе с Клинкером начали вычитывать его писанину.

– Ты много читаешь в последнее время, да?

– С чего ты решил?

– У тебя лексика начала меняться. Стало больше каких-то высокопарных слов и сложных предложений. Мудрить начинаешь лишне.

– Я понял, исправлюсь. Совсем все плохо?

– Да не, не плохо. Давай вот эту попробуем, в этой поправь вот эти строчки, пока мы разминаемся, а вот эту перепишешь до следующей репы, и будет ништяк. Давай, я в тебя верю, – Клинкер похлопал Рому по спине, отдал ему тетрадь и поднялся обратно за барабаны.