Читать онлайн Божественные сказки

1. Рождение ведьм

Сказка о том, как появилась и жила на Земле первая ведьма…

Легенда гласит, что первая ведьма появилась от великой обиды и ярости, ибо нет гнева сильнее, чем гнев невинной души. У невинных прав на гнев больше, оттого их проклятья слышны богам. Легенды о великих подвигах люди хорошо помнят, но правды в них чуть. Легенды о человеческой злобе правдивы, но о них предпочитают забыть. А началось всё с малышки, которой повезло меньше других.

Кому нужна хромая и кособокая девчонка? Никто не станет защищать малышку от ватаги мальчишек, день ото дня швыряющихся в неё камнями и палками. В её сторону будут лететь плевки и обидные прозвища. И ответить бедняжке нечем. Силы в девочке мало, ведро воды поднять – и то в тягость. Так и выходит, что проку от неё чуть. А лишний рот держать – растраты. У родителей-то и здоровых детей с избытком. Убить, конечно, не убили. Чай, люди, а не стервецы какие. Взяли, да и выгнали из дому по ранней весне. Нигде ту девчонку не приняли – ни в дом, ни в хлев. И ушла она в лес. Как могла, собирала ягоды, коренья. А только много ли насобираешь без знаний, долго ли проживёшь, ежели и силки поставить не умеешь? А птицы схрон с ягодами растащат, как быть? Вот и она не знала как. Дождь, холод, еды нет, одёжка из мешковины давно в лоскуты разошлась. Худо малышке было, ой худо.

Хуже того, ночью разыгралась гроза. И грянул гром в небе, и вторил крик измотанного дитя. Из самого нутра. Вся боль, обида, усталость, непонимание: «За что ж с ней так?!!». Всё было в этом крике. Вой отчаяния разнёсся над лесом, и такой силы он был, что гром затерялся в нём.

Кричала она долго, пока молния не ударила в древо перед нею. Древо затрещало, а вот огнём не вспыхнуло. Хрустело, дребезжало, мотало ветвями, корёжило, но не горело. Разошлось оно надвое, от самых корней до средины ствола, стали ветви расти всё новые и сплетаться меж собою. И страшно девочке было, и глаз отвести не могла. Замерла она, заворожённая, пока ветви не соткались в женскую фигуру. И упала малышка на колени перед Силой, что явилась ей.

– Я услышала твою боль и гнев, дитя, – сказала фигура, приближаясь. Вместо ног были у неё корни, вместо рук – гибкие ветви. Глаза оказались прозрачными, как дождевая вода. Одежду заменяли листья и цветочный ковёр. Короной ей было птичье гнездо, увитое плющом. И столь величественной казалась осанка, а голос твердым, что не было сомнения в том, кто пришёл на зов о помощи. Сама Мать-Земля откликнулась на плачь измученного дитя.

– Я пришла помочь, – пальцы-ветви, ухватив за подбородок, заставили девочку приподнять голову. И стала Мать-Земля рассматривать юное лицо, вглядываться в самое сердце.

– Вижу… Вижу боль отверженного, вижу угнетённость слабого, вижу муки бездомного. Вижу злобу, вижу коварство. Вижу и милосердие, и любовь к живому. Что ты сделала с тем щенком, повредившим лапу? Говори.

– Отнесла его в хлев, Госпожа. Воровала молоко козье, чтобы выкормить его. Меняла повязки с травами, чтоб быстрее рану заживить, чтобы не стал щенок хромым, как я. И не стыжусь, что воровала! – зло добавила девочка.

– Я услышала тебя, дитя. Что ты сделала с мальчишкой, который нашёл твой схрон с щенком?

– Он щенка нашёл и замучить хотел! Я не дала, чтоб они его били! Они меня стали бить. А я потом так подстроила, что тот мальчишка вилами обе ноги пропорол. И не жаль мне его! И не стыжусь, что так сделала! – выкрикнула девочка, прямо и твёрдо глядя на богиню, готовая, что ей на дерзкие слова отвесят пощёчин и тумаков.

Но Мать-Земля лишь погладила лохматые кудри своею ветвистой рукой.

– Что ж, из хрупкого ростка вырастает могучий кедр, если в ростке есть воля к жизни. Хочешь жить, дитя? Отвечай, не бойся.

И встала малышка с колен, сжала перепачканные ладони в кулаки и ответила.

– Хочу! Больше всего на свете хочу! Жить и дышать как сильная, как умелая! – Из глаз её брызнули злые слёзы. – Только я никчёмная, не быть мне могучим кедром.

– А это уж мне решать, дитя. В тебе много гнева на род людской, но нет в тебе ненависти. Много силы духа, да тело слабо. Знаний нет, но пытливости на троих хватит. Слушай мою волю, дитя… Будут руки твои собирать травы и варить снадобья да зелья.

И пронзила тонкая ветвь ладони девочки.

– Будешь ступать по лесу тайными тропами, – пронзила Мать-Земля стопы её.

– Будешь зверьё понимать и говорить с ним, – и впилась ветка в губы и язык ребёнка.

– Будешь чуять ложь и злобу, и не будет у тебя права отказать в помощи заплутавшим, хворым да немощным, – и пронзила новая ветвь сердце девочки.

– Будешь мне дочерью и не будет тебе другой матери, кроме меня. И быть твоим дочерям, как ты. И быть твоим ученицам твоими сёстрами, – опутали ветви и поглотили всё тело девочки.

– Так и будешь жить век свой, пока жив этот кедр. И лес этот станет тебе домом. – И связали ветви тело малышки и тонкий ствол кедрового молодняка.

– Мы ещё встретимся, дитя моё. А пока учись у леса и помни о моих заветах.

И вошла Мать-Земля в древо, из которого явилась. А дитя так и осталась без чувств лежать, скованная ветвями, опутанная ими в кокон.

Да, дала лесная Мать силу. Силу великую. И взяла за это цену немалую. Мать-Земля строга к своим дочерям. Слабые ей не нужны! Не может она полюбить слабых – такова её суть твердыни и опоры.

Наутро, стоило лучам коснуться ветвей, распался кокон и вышло из него не дитя человеческое, а первородная ведьма. Страшилась она поначалу. Птицы говорили, лес пел. И каждый звук стал ей понятен, но столько их было, что не могла ведьма разобрать, кто о чём толкует. Травы и кусты потянулись к ладоням её, испугав иголками и жгучими листьями. Но стоило ведьме коснуться их, как она поняла, что нет и не будет ей вреда. Огладила крапиву и почуяла, что кроветворная сила в ней и множество других свойств. И каждая травинка, цветок стали ей книгой.

Захотелось ей искупаться да увидеть своё отражение в озёрной глади. И стоило ей три шага ступить, как постелилась под стопы тропинка ковром, в конце тропинки виднелось озеро. И идти ей было не до полудня, а всего три соловьиных трели. Приблизилась ведьма к кромке, взглянула на водную гладь, и глазам своим не поверила.

Отразило озеро прекраснейшую юную деву. Волосы её были цветом кедровой коры, а глаза – цветом изумрудных игл. Ничего прежнего не осталось, кроме души. Ступила лесная дева в озеро, а вода приняла её как родную, ластилась к коже, окутала теплом. И в неге этой стал гомон лесной стихать, стала ведьма слышать и внимать. Деревья радовались солнцу и весне, гудели, играли с ветром. Зверьё рыскало в поисках пищи.

Все и вся рассказывали о благополучии, пока не раздался крик матери: «Сынок! Мой сын!». Распахнула ведьма глаза, ринулась на зов. И мига не прошло, как стояла она под деревом. Заозиралась по сторонам в поисках женщины, которая кричала, а той не видать. Только сойка над гнездом своим хлопочет. «Мой сынок! Помогите!» Тут-то и поняла новорождённая ведьма, что сойка и есть мать, кличущая помощь. Глядь, а на ветке почти у самой земли комочек хнычет. Выпал птенец её из гнезда.

– Не плачь, сойка! Верну я сына тебе в гнездо. – Топнула ведьма ногой, и склонилась ветвь к ней. Взяла она птенца в руки. Попросила дерево помочь, и выстроились ветви лестницей до самого гнезда. Птенец вернулся к братьям и сёстрам.

– Спасибо тебе, дева! Ты сыночка моего спасла, как мне тебя отблагодарить?

– Ничего мне для себя не надо, только весточку разослать. Разнеси с подругами весть, что живёт теперь здесь ведьма, что помощи у меня просить можно и нужно, что искать меня у молодого кедра, возле чёрной скалы.

– Этакую весть нести – одна только радость! К ночи все знать будут!

И полетела над лесом свирель сойки, и принесла всему живому весть о защитнице. Сложили деревья и валуны избу для ведьмы возле молодого кедра. Потянулись к той избе звери. И лисёнку из мордочки колючки вытащить, и зайцу лапу подлечить, и медведю берлогу затопленную осушить. Много дел стало у девы лесной. Так пролетела в заботах и хлопотах весна.

Одним летним днём принесла ей река-подруга плачь сельской девчонки. Прожурчала, что утопиться та собралась. Делать нечего, надо идти. Такой завет дала Мать-Земля —помогать заплутавшим. А разве ж не заплутала молодая душа, если топиться вздумала? Ни к чему лесу утопленницы.

Вышла ведьма к реке, а на камнях сидит девка. Простоволосая, раскрасневшаяся, дурниной воет.

– Чего ревёшь? Ты мне тут топиться не вздумай! Хочешь помереть, иди со скалы бросайся, – сказала ведьма, уперев руки в бока.

От такой грозной отповеди и вида незнакомки девица так оторопела, что позабыла реветь. Сидит, глазами хлопает.

– По-по-чему же топиться нельзя?

– А так помрёшь в реке, зацепится тушка твоя бездыханная за корягу, разбухнет, гниль по всему руслу поплывёт. Всё зверьё мне потравишь! Олени да оленята в твоей беде не виновны. Так по что их травить?

Личико у девахи вытянулось от нарисованной картины. Вот она, синяя, разбухшая, гниёт в корнях каких-то на дне реки, а вокруг олени, лисы, даже медведи замертво падают. Представила и сморщилась.

– А со скалы бросаться можно? – с осторожным любопытством спросила, так и не вспомнив, что реветь собиралась ещё до ночи.

– Можно, – отвечала ведьма. – От чего ж нельзя? Скалы тут высокие, добротные. Сиганёшь с одной, на острых камнях тебя распластает, по косточкам да по кусочкам раскидает. Прилетят вороны, чайки да стервятники, пожрут, что осталось. Всё ж не просто так помирать, на пропитание птицам сгодишься.

Совсем девица пригорюнилась, не хотелось ей на кусочки да птицам на корм.

– А коли передумала помирать, – продолжала ведьма, – за мной пошли! Отваром напою, послушаю о твоей беде, горемычная.

– А ты кто сама будешь?

– Ведьма я, лес от дурных людей берегу. А добрых людей – от дурных поступков.

– А звать-то тебя как, берегиня? – спросила девушка, зачарованная лёгкой поступью ведьмы.

– Звать? А как хочешь зови, нет у меня людского имени.

– Тогда Аглая тебя звать буду, как сестру свою старшую. А меня Варькой кличут.

На том и порешили. Шла девчонка след в след за ведьмой, расступались перед ней заросли, поднимали сосны тяжёлые лапищи. Птицы вились над плечами, рассказывали о чём-то. Ведьма слушала, кивала. По пути ягоды земляники, костяники да морошки сами собой в подставленные ладони падали.

Вышли они к жилищу ведьмы. Внутри ключ родниковый бьёт и снова в землю уходит. Очаг из валуна, будто сам себя обтесал. Провела Аглая рукой над очагом, вспыхнул костерок. Без поленьев, сам загорелся. «Чудеса, да и только», – думала Варя. Поставила ведьма каменную чашу на него, да такой тонкой работы… Деревенскому гончару ни в жизнь подобной не сделать, может городским мастерам под силу, и то вряд ли.

Приготовила ведьма отвар. Ароматный, сладкий, душистый. Полился он теплом по душе Варьки. Согрел, прогнал остатки слёз, очистил думы. Поняла, что и впрямь дура она. Как есть дура, если себя похоронить вздумала. И рассказала она ведьме как на духу про придурь свою девичью. А старо всё было как мир. Полюбился ей парень один – Николка, и она ему оказалась люба. Пришёл он к ней свататься, а отец добро не дал. Сказал, нечего дочери мельника за простого пахаря идти. Батюшка ей нашёл жениха получше да побогаче. За вдового кузнеца из соседней деревни пойдёт. А тот старый, и характер у него дурной, и Николка-то люб. Не пойдёт она за старого кузнеца – лучше смерть! Но помирать теперича тоже неохота.

– А не тот ли это мельник, что клети и силки в лесу на зверьё расставляет? Да пушниной более других приторговывает? – прищурилась ведьма.

– Тот, Аглая. Только батюшка негодовал люто, что последнее время ни одного зайца или лисицы в силках нету.

Ведьма кивнула, мол, так и должно быть.

– А не тот ли это кузнец, что подмастерьев своих плетьми учит так, что их крики моих птиц перепугали?

– Тот, Аглая. Поговаривают, что он не только подмастерьев хлещет, что и жена его от тех плетей померла. Не родила ему сына, так и забил её до смерти.

Снова ведьма кивнула.

– Быть по сему, приходи ко мне завтра. Найди дерево от земли расколотое и к небу сросшееся. Пройди через тот разлом да шагай по тропе. Никуда не сворачивай, назад не поворачивай. Как дойдёшь до моего дома, кликни меня три раза. А пока ступай за сойкой, она тебя выведет.

Вышла Варя из лесу, посмотрелась в реку. Ни следа от слёз не осталось, платье чистое, будто снову, а не в речном песке и грязи. Казалось Варе, что и полдня не прошло, как она к реке пришла и от Аглаи ушла, а на небе заря утренняя. Выходит, ночь уж минула. Зашла деваха домой, думала, станет матушка на неё браниться, мол, дочь незнамо куда делась. А матушка кинулась ей на шею, кричит: «Пропал батька наш! Как вчера в лес ушёл, так и не вернулся!».

И смекнула Варька, что без ведьмы тут не обошлось! Ринулась она обратно в лес. Ведьма на завтра звала её, а утро уже вовсю разыгралось. Нашла она дерево, как Аглая описала. Нырнула в раскол ствола, помчалась по тропе, не оглядываясь. Возле дома ведьмовского трижды крикнула: «Аглая, Аглая, Аглая!».

– Чего вопишь, оглашенная? – вышла ведьма из-за куста. Взгляд изумрудных глаз суровый, платье из листвы в пол, корона из ветвей.

– Батька мой в лесу пропал!

– Ах, это… тут, он. За мной иди, – поманила ведьма Варю ладошкой.

Вышли они на поляну, а там клеть стоит. В клетке заяц мечется. И ухо у зайца одно порвано, точно у Варькиного отца. Бухнулась девица на колени.

– Это что же, Аглаюшка? Неужто батюшка мой? Да как же это?.. Зайцем-то? Это ж, ты его в клетку-то?