Читать онлайн Веркино счастье

Глава 1 Приезд на выселок Ягодный и встреча с Бабой Ягой

Давно уже это было. Только на пенсию вышла. И приключилась со мной хворь непонятная. Не было никаких сил, хоть ложись на дороге и все тут. По врачам ходила. А те только руками разводили. Все в порядке. Анализы в норме. И все в один голос советовали больше двигаться, гулять, дышать свежим воздухом.

Да где его, этот самый свежий воздух, возьмешь в городе. Собрались как-то с подругами у меня дома. Судили да рядили, что делать, как жить. Тут моя подруга и говорит: “Поезжай ка ты в деревню, поживи там. Будет тебе и движение, и воздух, и физические нагрузки.

Есть у меня домушечка в деревне, от бабушки осталась. Никто там не живет. Вот и поживи сколько хочешь. А там видно будет”. Особо ничего не рассказывала. Может боялась, что откажусь. Сказала, что сама все увижу и узнаю.

Подумала я, да и согласилась. А что, весна, тепло. Буду гулять, да отдыхать на свежем воздухе. Собиралась недолго. Через неделю поезд увозил меня в незнакомую деревню с красивым названием выселок Ягодный. Я не точно сказала, поезд увозил до станции, а от нее до выселка еще 15 километров. Как преодолеть эти километры ни я, ни подруга моя дорогая, не знали.

Рано утром меня разбудила проводница и сказала, что моя станция через 15 минут. Поезд стоял несколько минуток, высадил несколько человек и умчался дальше. На улице только-только забрезжил рассвет. Я осмотрелась. Маленький вокзал, Три фонаря освещают платформу, силуэты двухэтажных домов через дорогу.

Вместе со мной внутрь вокзала зашла женщина с двумя огромными сумками и мужчина. Я подсела к женщине, нужно было у кого то узнать, что мне делать дальше.

К счастью женщина оказалась местная, сказала, что до Ягодного ходит Газелька по четным дням, значит сегодня будет. Автовокзала нет, весь транспорт от станции отправляется.

На душе веселее стало. К 6 часам вышли на улицу. Уже стояли машины, собирались люди. Подошла, спросила, как до Ягодного ехать. Молодой водитель распахнул дверь и пригласил во внутрь. Оказалось, что дачный сезон еще не начался, пассажиров мало в этом направлении.

Так и поехали вдвоем, я да водитель. Потом еще двое сели. Дорога была довольно сносная, изредка потряхивало. Я думала, что будет хуже. Показался выселок. Спросила, как найти Грачихин дом. Не удивляйтесь, так подруга сказала. В деревне всех по прозвищам знали. Бабку ее Грачихой кликали.

Водитель хохотнул, “Так это рядом с Бабой Ягой”. Увидев в моих глазах немой вопрос, сказал, что это соседка Грачихи. Мы подъехали к предпоследнему дому в улице. “А вон там Баба Яга живет”, засмеялся парень и указал на последний дом, стоящий как-то на отшибе от остальных. Высадил меня и умчался, обдав облачком выхлопных газов.

Калитка была без замка, просто задвижка. Во дворе на удивление прибрано, на входной двери висел одинокий навесной замок. Я достала из сумки ключ, открыла дом и вошла внутрь. В доме было сыро и темно. Чувствовалось, что в нем давно не живут. Стало тоскливо на душе. Захотелось домой, в мою теплую уютную квартиру. И если бы машина еще была тут, я бы развернулась и уехала обратно. Но машины нет, завтра тоже не будет и поэтому по крайней мере мне придется прожить здесь два дня.

Обессиленная от грустных мыслей, я села на стул, надо было обдумать, что же делать дальше. В это время послышались шаги, дверь без стука распахнулась и я чуть не упала в обморок. На пороге стояла самая настоящая Баба Яга, горбатая, волосы выбились из под небрежно завязанного платка, на фуфайке нет живого места, заплата на заплате, юбка до пола и поверх одежды замызганный фартук. У меня потемнело в глазах и я в изнеможении откинулась на спинку стула.

“Что ты, что ты милая? Эк тебя приморило”, – услышала я голос откуда-то издалека. Незнакомые руки гладили мою голову, как в детстве. Было хорошо и не хотелось открывать глаза. По всему телу разливалось тепло и казалось неведомые силы вливаются в меня. Я просто почувствовала прилив сил и открыла глаза.

“Как у Вас так получается?” – удивилась я. Баба Яга, мне уже не хотелось так ее называть даже про себя, усмехнулась и спросила: “Ты, чаю, внучка Грачихе будешь. Приехала пожить здесь, сил лесных да озерных набраться.” В ответ я сказала, что не внучка, а подружка внучки. Хочу здесь пожить немного на свежем воздухе. Что-то плохо мне в городе стало.

“Вот и ладно, вот и ладно, девонька. Поживешь здесь, оклемаешься от хворей своих, суровины с лица уйдут. Я тебя научу, какие травки попить, да своего зелья целебного дам. Не бойся меня. Знаю, что в деревне меня Бабой Ягой кличут, боятся да стороной мой дом обходят. А ты не бойся. Худого я никому в жизни не делала. Они, деревенские сами ко мне потом кланяться прибегают, беда какая случится.

Сейчас печку затопим, чтоб сырость, да всякая нечисть из дома убежали. И дышать тебе станет легче. Я чаю тебе на травах заварю.” Старушка, с удивительной для ее возраста легкостью, принесла охапку дров, положила их в печку, достала из кармана своего замызганного фартука спички и бересту. И вот уже через несколько минут огонь гудел в печи.

Потом Баба Яга велела мне взять ведро, что стояло на скамейке возле печки и повела показывать, где воду брать. Мы вышли на улицу, дошли до ее дома, зашли во двор, прошли мимо старенькой баньки, огорода и оказались на берегу небольшого озерца. Его можно было бы назвать большой лужей, если бы не вода. Она была необычного бирюзового цвета.

С мостика из двух досок я зачерпнула воды и потихоньку пошла обратно. Я только в молодости носила воду в ведре с колодца, забыла, как это делается. Вода выплескивалась с каждым шагом и мне приходилось останавливаться, чтоб успокоить ее.

За мной семенила бабушка и рассказывала, что озеро это волшебное. Сюда даже ученые приезжали, исследовали. Сказали, что есть в этой воде что-то необычное, какие то элементы. Какие элементы старушка конечно не запомнила, зато твердо усвоила, что озеро это волшебное и лишний раз никого к нему не подпускала.

В доме стало теплее, но почему-то пахло дымом. Оказывается печка местами потрескалась и в эти щели дым выходил в избу. Бабушка успокоила меня, сказала, что завтра покажет как эти щели замазать. А сама тем временем налила воды в зеленый эмалированный чайник и поставила его на плиту.

Да, забыла сказать, что по дороге за водой я спросила, как же звать мою удивительную соседку. Она ответила, что зовут ее Дарья Степановна, а мне велела звать ее бабушкой. Вот и хорошо. Бабушка так бабушка. Она даже вроде роднее мне стала.

Между тем на плите запыхтел чайник. Бабушка достала из кармана своего волшебного фартука баночку с травами, взяла щепотку, заварила ее в пузатом заварочном чайнике, поставила на краешек плиты напариваться. Я достала из своей сумки городские угощения, накрыла стол.

А потом мы сидели с бабушкой и пили необыкновенно ароматный, вкусный чай. И разговаривали. Бабушка рассказывала о своей жизни, я о своей. Мы как будто давно не виделись и теперь хотели все рассказать друг другу. Даже с друзьями мне никогда не было так легко.

Дорога, разговоры, множество новой информации, чай напрочь сморили меня. Глаза слипались. Бабушка увидела мое состояние и заторопилась домой. “А ты отдыхай, милая, отдыхай. Сон твой целебный будет. Отдыхай.” – бормотала она и ушла плотно прикрыв дверь. Я быстренько расстелила постель, улеглась и мгновенно словно провалилась в пустоту.

Глава 2

Проснулась я от скрипа входной двери. Вначале не могла понять, что это, утро, вечер? И вообще где я. Солнце пыталось пробиться в избу сквозь пыльные окна, но у него это плохо получалось. В комнате хлопотала Баба Яга. Увидев, что я открыла глаза, она заговорила: “Али с вечера спишь все? Вижу дух избяной да водица волшебная на пользу тебе пошли. Вставай, милая, я вот завтрак тебе принесла. Так и подумала, притомилась чай с дороги, долго спать будешь. Я уж кашу сварила, яйца. Вставай, милая. Не выспалась, так потом еще поспишь. Ешь пока горячо.”

Наконец-то я окончательно проснулась. Достала из сумки свой мобильник, хотя не была уверена, что здесь есть связь. Удивительно, но связь была. Куча sms, которые надо было прочитать. И время… Оказывается уже утро! Доходило 8. Я проспала почти 16 часов! Как так! Бабушка поглядела на меня и усмехнулась, увидев мое удивление.

“Вот и говорю, тебе, силы здесь наберешься. Уйдет вся твоя хвороба. Да и я помогу. Будешь ты, девонька, бегать у меня, как молодушка,”– проговорила бабушка.

Я присела к столу. В тарелке желтела растопленным маслом каша, да пара яиц лежала рядом. Бабушка видимо рада была, что появилась собеседница и говорила без умолку. Пока я ела, узнала, что в деревне 27 домов. На зиму остается только она, да еще 6 стариков. Остальные все в город уезжают.

Скоро потихоньку начнут приезжать обратно, сначала старики. К маю то все приедут. А к лету привезут им внучат да правнуков и зашумит деревня детскими голосами. Тут только успевай посматривать. Им ведь все игрушки, видят пустой дом, заберутся, играть им надо. Еще и спичками баловаться начнут, пожару наделают. Летось повадились они в Грачихином дворе собираться ватагой. В сарае штабов понастроили. Вот и пришлось бабушке гонять детвору. Чуть отвадила.

Магазина в деревне нет, но приезжает автолавка, летом 4 раза в неделю, зимой два. Кому надо, те на машинах на станцию гоняют, там магазины, больница, почта. Сама Баба Яга на станции года три не была. Делать ей там нечего. Пенсию домой почтальонка приносит. А что надо, в автолавке покупает. Продавщица там хорошая, если нет чего, попросишь, в другой раз привезет обязательно.

Потом бабушка засобиралась, сказала, что совсем забыла про обещание. Вернулась с маленьким ведерком в одной руке, а в другой – пакет соли. “Сейчас колдовать с тобой будем, – засмеялась она, – да не бойся. Печку твою надо замазать. Смотри, вся растрескалась. Дым в трещины валит, глаза ест. У тебя ведь этого добра нету еще.”

В ведре оказалась зола из печки, чуть меньше половины. Бабушка включила чайник, кипятком залила золу, Перемешала палкой, а потом высыпала половину пакета соли и опять все перемешала. Сказала, что этим все щелочки замазать надо.

Замазывать трещины в печи она доверила мне. Как, чем, я понятия не имела. Приспособила широкий кухонный нож. И не зря говорят, что нужда всему научит. Постепенно эта серая масса перестала падать на пол, а покорно влезала в узенькие щелочки. Я вошла во вкус, представив себя штукатуром и мазала, мазала, пока не сделала все, что нужно.

Удовлетворившись своей победой подумала, что теперь здесь надо все вымыть, протереть пыль, навести порядок. Бабушка ушла, а я все продолжала работать. Наскоро перекусив, сходила два раза за водой к озеру и продолжила наводить чистоту. Затопила печь, села возле нее на табуреточку и почувствовала, что я устала. Но это была не болезненная усталость. От этой усталости мне было хорошо. Сидела и думала, что надо будет сделать завтра. О том что завтра я собиралась уехать обратно не было даже мысли.

Так началась моя деревенская жизнь. С каждым днем мне нравилось здесь все больше и больше. Потихоньку – полегоньку я всё перемыла, перечистила в своей избушке. На окна повесила белые строченые занавески-задергушки, на пол постелила веселые домотканые половики, даже свою кровать застелила вышитым покрывалом, которому было лет 50 или больше. Все эти красоты я достала из огромного сундука, стоявшего в сенях. В автолавке заказала краску для печки и теперь она сверкала белоснежными боками.

Каждый день ходила гулять по деревенской улице. Познакомилась со старушками, которые целыми днями сидели на скамеечке возле одного из домов и грелись на весеннем солнышке. Старушек было четверо, иногда к ним подсаживались два старичка с седыми бородами.

Баба Яга никогда не подсаживалась к этой компании, да и вообще она редко ходила по улице. Все хлопотала в своем дворе или дома. Мне кажется, что меня она ревновала к этой компании, говорила, что нечего там делать, сплетни сидят собирают. С Бабой Ягой мы сошлись на удивление быстро. Вечера проводили вместе, иногда в моей беленькой избушке, иногда у нее в мрачной избе.

Мне было интересно узнать все о Бабе Яге, о ее жизни, почему ее сторонятся люди. Однажды я и задала такой вопрос. Бабушка сначала рассердилась, замахала на меня руками, а потом успокоилась: “ладно, уж коли ты смогла в мою душу залезть и сердцем я тебя приняла, как свою, расскажу тебе все про себя. Никогда никому не рассказывала. Сказ мой не больно весёлый будет, так сама напросилась.”

РАССКАЗ БАБЫ ЯГИ О СВОЕЙ ЖИЗНИ

Все началось, когда война была. Моя бабушка жила в этой деревне. Никто не знал откуда она появилась здесь с мальчонкой и поселилась в избе на отшибе деревни. Говорили, что колдунья она, что выгнали ее из родной деревни и дом сожгли, вот и скитается по миру. Правда ли это, ли нет, не знаю. Бабка никогда не рассказывала. Бабке тогда еще лет сорок было, а Степке, парнишке ее, шел восемнадцатый годок. Басенький, волосики соломенного цвету в колечки вились, глазки голубенькие. Сын это был ее или приемыш никто не знал. Уж больно не похож мальчишечка на мать. Поселились они в этой самой избушке.

Не приняли деревенские их, стороной обходили. Ругаться не ругались, боялись. Но Степку до своих ребятишек не допускали, гоняли его, как собачонку безродную. Так и жили они вдвоем отщепенцами. Пошел как-то Степка по весне в лес травы целебные собирать. Давно уж мать его этому научила, знал, где какие брать надо.

Ходит Степка по лесу, травки в корзинку свою складывает. Вдруг увидел, девчонки рядом щавель собирают. Увидели его и врассыпную, испугались колдуна. Одна оглянулась, посмотреть далеко ли убежала, да запнулась за кочку и упала. Встала, а не то что бежать, на ногу ступить не может. Подошел к ней Степка, молча взвалил на плечо и с живой ношей пошел домой к матери. А куда деваться, не оставишь ведь в лесу.

Мать глянула неприветливо, пробормотала что-то про себя, вправила девке ногу, траву приложила, тряпкой завязала. Посидела девка немного во дворе, а потом тихонечко встала и поковыляла домой. Так свела их судьба. Степка не мог забыть испуганный взгляд , а девке по ночам снились голубые глаза колдуна. Доводилось им встречаться на улице, только щеки пламенем горели. Но не тот, не другой и слова вымолвить не могли и проходили мимо, опустив глаза.

Снова встретились они жарким июньским днем в лесу, куда по ягоды пришли. Судьба видно вела их друг к другу. Глянули в глаза и пропали оба. Поняли, что не развести их теперь никому. И совершили большой грех. Но не раскаялись. Никому ничего не сказали.

Пришел Степка домой без ягод, сказал, что дорогой рассыпал, завтра еще сходит. Но по его горящим глазам поняла мать, что стал ее Степушка мужиком. Тут и колдуньей быть не надо, чтоб понять.

Утром на другой день подъехала к дому повозка с военным. Приехал он с дурной вестью. С повесткой для Степки. 18 годков ему уж месяц как было. Велел собираться. А сам поехал к другим домам. И раздался по деревне бабий вой. Еще троих забирали в тот день.

Упала мать на колени и выла по волчьи. Видела она, знала, что не вернется ее Степушка обратно. Что навеки расстается с ним. Но пересилила себя, пошла в дом, мешок с одёжкой собрала, хлеба краюху, да яиц вареных. А больше и дать в дорогу нечего. Уехал ее Степушка навсегда.

Через полгода, студеным зимним вечером почтальонка постучала в воротечки, пряча глаза, протянула несчастной матери похоронку и бегом обратно.

Потемнело у матери в глазах. Медленно сползла она по воротам и повалилась в снег. Сколько провалялась, – не знала. Дом ее деревенские всегда стороной обходили. Никто не подошел, не помог подняться. Почуяла, что застывать начала, опомнилась, встала, пошла в избу. Села к окошку, смотрела в ночную темень. Не видно ничего, только ветер в трубе завывает. Жила и не жила. Смерти себе просила, да знала, что не придет она, пока свое колдовское умение не передаст другому.

Сколько дён прошло, не знает, увидела в окошко, что идет к ее избе баба , девчонку за руку тащит, а та упирается, да слезы рукавом вытирает. Валенки от снега обмели, зашли в избу. Как зашли, баба запричитала: “ Вот паршивка, забрюхатела. Порола ее, не говорит ничего. Помоги, спаси от позора. Молодая еще, глупая. Живот вон на нос лезет, а все тишком. Кабы раньше знать, нашла бы паршивца али замуж выдала.”

Посмотрела колдунья на девчонку, узнала в ней ту ношу, что Степка приносил летом и сразу поняла, что его дитя носит девка то. Велела ей, чтоб домой шла, а матери сказала: “Поздно уж, ничего делать не буду. Скрывай от всех, что тяжелая она. А время придёт, скажешь девахе, что ребеночек умер. А сама тихонько мне его подбросишь. Одна я теперь осталась, выращу. А девку позорить нечего. Выдашь потом замуж. Только тихо все сделай, никому не говори, а то милиция затаскает.”

Баба закивала головой, протянула скомканные в кулаке деньги, только колдунья их не взяла. Выпроводила ее, да еще раз наказала, чтобы помалкивала та.

А времечко идет да идет. Пришла весна, солнышко стало теплое да ласковое. Встала утром колдунья, пошла кур кормить, козу доить. Вышла за порог и слышит, котенок где-то мяукает. Вот еще напасть. Искать пошла. Смотрит, корзинка стоит возле амбарной двери под подвешкой, а в корзинке дитя пищит.

Бабка корзину в охапку да в дом скорее. Развернула тряпки, в которые ребеночек завернут был. Девчонка, маленькая, пуповинка только что обрезана, видно только родилась. Кричать то не могла, только попискивала. Не больно обрадовалась, думала мальчишечка будет. Да деваться уж некуда. Пусть девка растет.

Это была я. Так я появилась в бабушкином доме. Выхаживала меня бабушка, молоком козьим выкармливала. Слабая была, думала, что не выживу. А я за жизнь цеплялась. И дело на поправку пошло.

Колдунья месяца три скрывала, что ребенок у нее появился. А потом завернула меня в шаль и пошла в сельсовет по начальству. Объявила, что ребеночка ей подкинули. Кто, чего, знать ничего не знает. Перед начальством ругалась сначала, охала, а потом смирилась, пусть говорит живет у меня, чё теперь делать. А там и рады. Заботой меньше. Метрику выправили. Назвали меня Дарьей, а отчество от Степки, Степановна. Так и стала я Дарья Степановна.

Как я росла? Да как и все в то время. Бабка на ласку жадная была. Редко когда по головке погладит. Когда совсем маленькая была, а бабке надо было по делам своим идти, сажала она меня в громадный сундук. Я привыкла, не ревела, не боялась. Оставит в нем бутылку с молоком с соской, хлеба нажует в тряпочку. Куклу из тряпок кинет. Сижу, играю, усну там же. Бывало до самого вечера по лесу ходит, а я в сундуке сижу.

А потом стала меня с собой брать, травы колдовские собирала, учила, где искать, когда искать. А куда денешь, дома одну оставить, только беды жди. Из сундука я вылезать научилась Лет с пяти меня уж и одну посылала по опушке походить, ягод пособирать.

Так и жили. В школу я не ходила. В деревне школы не было. Вот и учила меня бабушка своему ремеслу колдовскому. Еще буквы показывала, считать учила. По газетам читать научилась.

Все дела по дому тоже на мне. огород копать, сажать, козу обихаживать. Бабка часто хворать стала, не помогали ей ее снадобья. Деревенские уж ко мне приходить стали. Лечила их, отвары да напары делала. Другой раз и колдовать приходилось.

Помню, бабка мне говаривала: “Это твое дело теперь. Жить этим будешь, зла людям не делай. Все одно тебя будут бояться и ненавидеть, но все одно к тебе будут приходить, как беда прижмет”. Так потом и было. Видно было за бабкой что-то чёрное, что скрывала она, да от всех прятала. Не хотела, чтоб я по той же тропе пошла.

Глава 3

Катилось времечко, как колесо под горку. Совсем бабушка плохая стала. Все дни лежала на печи и не поймешь, то ли спит она, то ли нет. Одно утро говорит она: “Смерть ко мне седни приходила, сказала что заберет скоро, как все дела сделаю. Вперед велела яму на конце усада копать, пока вода не появится. И будет та вода волшебная, людей лечить будет.” Сказала и закрыла глаза от боли.

А копать то кому? Мужиков у нас нет. Взяла я лопату и пошла. Огородец то у нас небольшой, сама видела. Ушла в самый конец, выбрала где местечко пониже и копать начала. Сколько дён копала, теперь уж не помню. Может месяц, может больше. Сама то еще девчонка, хоть и сильная была, а руки все в мозоли истерла.

Коли уж совсем невмоготу станет, пойду домой, мазь сделаю, намажу свои рученьки, лопушок приложу, обмотаю тряпками. Глядишь, кровоточины затягиваться начнут. Пройдет день-другой, подживет кожа, да и снова за работу.

А бабка все спрашивает, нет ли воды. Может ждала, что и ей легче станет, как той водицы напьется. А воды все нет да нет. Один день только начала копать, смотрю, под лопаткой земля вроде мокрая стала. Сердце мое зашлось, заколотилось. Стала глубже раскапывать, вот уж землица совсем мокрая и вдруг вода, как из ключика забила.

Припала лицом к этому ключику, пью воду, лицо омываю, голову намочила. Выполнила приказ бабкин. В кружку воды нацедила, бабушке понесла. Та обрадовалась. Велела с печи ее спустить. Посадила я ее на скамейку за стол. Водички той дала попить. Да уж видно никакая вода ей не помогла бы.

Бабушка говорит: “ Вот и умирать можно. Только тебе я передать все должна. Все что умею, ты будешь уметь” Не могла я ослушаться. согласилась. Приняла на себя колдовское умение. Бабка еще меня уму-разуму наставляла. А потом и про меня все рассказала, что не подкидыш я, а ее кровинка и Степан – мой отец кровный. Только про мать ничего не сказала. Кто она, откуда. Унесла эту тайну с собой.

Потом велела одеть на нее все чистое, сказала, что смерть за ней должна скоро прийти. Все дела на этой земле она сделала. И вправду, на другой день отошла она в мир другой тихо и мирно. Осталась я одна-одинешенька. А годочков то мне всего 17 было.

Пошла я к деревенским людям на поклон, чтоб помогли проводить бабку в последний путь. И люди помогли, все сделали, как надо. Только вот могилу выкопали за оградой кладбища. Не положено колдунье рядом с крещеными лежать.

Только после похорон вспомнила я про свою работу. Побежала посмотреть и глазам не поверила. Вместо ямы моей было небольшое озерцо, еще не заполненное полностью. Замерла возле него, вот уж чудо, вода то в нем необычная. цветом невиданным, бирюзовым. Глядела в эту воду и не могла наглядеться. Видно бабушка правду сказала, что вода в нем волшебная будет.

Вот и скажу тебе, много я людей этой водицей вылечила. Всяко бывало. Стали ко мне удалые захаживать по ночам, воду эту воровать. Утром пойду, вижу трава примята. Чё делать, как отвадить? Думала, да потом сказала деревенским, что ворованная вода только беду принесет. Надо наговор делать, тогда она волшебства набирает и от беды избавляет. И перестали деревенские за водой ходить, да траву у берега топтать.

Не только деревенские, начальство тоже на озеро мое волшебное зарилось. Как-то утром остановилась возле моей избенки машина красивая, блестящая. Вышел начальник из нее и давай уговаривать меня, чтобы продала ему свою избенку. А он мне денег даст много, новый дом куплю. Я и разговаривать не стала, отвернулась да ушла. Зашипел начальник, что пожалею. Не получилось по хорошему, будет по плохому.

Один день комиссия приехала, не знаю откуда. Сказали землю отрезать будут, мол единоличница, не работаешь нигде. Аршином всю землю перемеряли. И получилось, что надо отрезать аккурат тот кусок, где озеро мной выкопано. Так уж у них получилось.

Хоть и молодая была, поняла я, что не отступятся. Чтобы единоличницей не быть, надо в колхоз вступить.

Пошла я по начальству, в контору колхозную, в колхоз попросилась. В бригаду меня председатель не поставил, знал, что другие бабы разбегутся. Поставил сторожем на ферму по ночам работать. А мне и хорошо. Хоть и девка молодая была, лихих людей не боялась, знала, что не придут с баловством, побоятся меня.

Так и проработала я в колхозе, всю свою жизнь. На разных работах приходилось бывать. А на землицу мою больше никто не зарился. Все по закону было. Деревенским помогала, когда просили. Да и люди перестали от меня шарахаться. Здороваться стали. Другой раз из городу приезжали, на машинах. Я им тоже помогала. Помнила бабкин наказ, зла не делать.

“Эко, заговорила я тебя. Глико, ночь уж на дворе” – проговорила Баба Яга и засобиралась домой. – “Другорядь еще расскажу. А теперь спать пора давно уж”. И ушла. Я тоже стала укладываться. А в голове все крутился ее рассказ. Какая доля нелегкая выпала этой женщине.

Две недели в деревне пролетели как один день. Пришли майские каникулы. В эти дни в деревню вернулись все жители, да еще и гостей с собой привезли. Целыми днями на усадах горели костры, где жгли прошлогоднюю траву и листья. В воздухе перемешался едкий запах дыма от палой листвы и дурманящий запах шашлыков.

Деревня ожила. После праздников уехали почти все машины, что стояли у ворот, стало тише и спокойнее, не гремела музыка целыми днями.. Но деревня уже не пустовала, она жила. Вечерами в каждом доме в окнах загорался свет. И даже на улице, посреди деревни на столб повесили фонарь.

Я решила, что нужно посадить маленький огородик. Зелень, лучок, огурчики. Не будешь же в деревне за каждой травинкой к соседям бегать. Да и не известно, как соседи на это отреагируют. Что-то просить у них мне пока не доводилось. Конечно Баба Яга не откажет. Но тут уж все мое нутро восстало. Внутренний голос пристыдил меня и сказал: “Бери лопату и работай”.

Земля, которая при Грачихе была огородом, заросла травой. Глянула я на нее и как-то желания иметь все лето свою зелень поубавилось. Ну уж нет, отступать не буду. Нашла в сарае лопату, грабли. Для начала решила сделать малюсенькую грядочку. Копала и вспоминала семнадцатилетнюю девчонку, копающую свое озеро.

Копала и удивлялась. Всего пару недель назад, я не могла и двести метров пройти, чтобы не отдохнуть. Видно и на самом деле мне помогло зелье, которое бабушка принесла сразу, как я приехала. Называла она его калиновый гриб. В первый раз я даже пить боялась. Мутная, чуть розоватая водичка. Чтоб не обидеть старушку, сделала несколько глотков. Оказалось, что это даже вкусно.

Баба Яга рассказала, что гриб этот выращен на гречишном меду, да спелой калине. Потом принесла мне банку с этим грибом. Напоминал он собой чайный гриб, привычный нам всем с детства. И теперь уже я сама подливала в банку медовую водичку, подкармливала свой гриб могучник, а он с благодарностью отдавал мне свою силу.

Солнце уже перевалило за полдень, когда пришла бабушка. Посмотрела на мою работу. “Смотри, милая, спину не надсади с непривычки. А что копаешь, молодец. Отдохни немного. Пойдем ко на поле сходим. Посмотрим пестовник. Что-то ноне я припозднилась, переросли песты то уж наверное. Да может насобираем чего”.

Чтобы не показаться в глазах бабушки совсем тёмной, я, без всяких распросов, кивнула головой, отставила лопату в сторону и пошла в дом переодеть мокрую от пота толстовку.

По узенькой тропиночке мы с бабушкой пошли в сторону леса. Это было недалеко, перешли небольшой овражек, какие-то кустики еще без листьев. Тропинка запетляла вдоль большого поля. Бабушка подошла к краешку вспаханной с осени земли совсем близко. “Нет, не припозднились, – проговорила бабушка, – вот они, пестики”. Наклонилась, сорвала несколько растений.

Я пригляделась, что за растения такие. Да это же хвощ! Он потом подрастет и елочкой зелененькой станет. Бабушка между тем достала из кармана своего неизменного фартука сумку из ситца и стала собирать эти пестики. “А ты чего стоишь, не собираешь? Али, тетёха, сумку не взяла? Давай в мою собирать, потом поделим”. Бабушка ловко обрывала макушки. У меня получалось хуже. Почему-то все растение я выдергивала с корешком, который приходилось обрывать.

Наконец мы наполнили сумку и отправились домой. Я спросила, что же теперь мы будем делать с ними. “Как что? – взметнулась Баба Яга. – Есть будем. Хоть жарить, хоть в суп, хоть в пироги. А хочешь, так и засолить можно или так есть.

Потом мы с тобой еще раз сюда сходим. Травы наберем. Она от многих хворей помогает. Но запомни на всю жизнь, что брать надо только те елочки, у которой веточки на стебельках вверх растут, к солнышку тянутся. Они и болезни вверх вытянут. А те, которые к земле опускаются, они и человека в землю утянут. Такие в лесу, али у воды растут. Собирай лучше всегда в поле вспаханом.”

По дороге бабушка провела со мной целую беседу о пользе хвоща полевого. Я пыталась что-то запомнить, но решила, что дома мне всегда поможет любимый интернет. Так, с разговорами, мы быстро дошли до дома. Бабушка достала с полки тазик и высыпала в него половину содержимого сумки, вернее гораздо больше половины.

Уже давно поняв, что я ничегошеньки то не знаю про эти песты, Баба Яга показала, как их надо почистить, как обрывать чешуйки со стебелька. Потом вдруг посмотрела на меня и спросила, умею ли я печь пироги. Конечно я не супер кулинар, но мои пироги всегда всем нравились и съедались с удовольствием.

“А давай ка завтра настряпай пирогов. Печку топить я тебя научу. Ты тесто с утра замеси. А пестики сегодня почисти, да яйца свари. А я ужо утром приду”.

Бабушка на другой день пришла, когда я еще в постели валялась. После вчерашней копки спина все-таки побаливала, да и руки тоже. “Али уханькалась вчерась? Ничё, ничё, расходишься потихоньку. Я тебя потом поправлю. Давай, давай, вон уж солнышко как высоко.”

Без особой охоты я взялась за дело. Но прежде выпила стаканчик своего калинового зелья. Тесто замесить не проблема, дело привычное. А вот как из этих пестиков пироги печь, я не представляла.

Бабушка на кухне у Грачихи чувствовала себя полной хозяйкой. Она знала, где что лежит, каждая мелочь. Вот уже на столе появилось корытце с тяпкой. Бабушка выложила в него очищенные пестики и начала шустро их рубить, а мне велела яйца чистить.

Потом очищенные яйца отправились в тоже корытечко к пестикам. Щепотка соли, щепотка сахара для “скусу”, как выразилась Баба Яга. Начинка для пирогов почти готова. Осталось помазать ее. Бабушка предложила на выбор или сметаной, или маслом. Я выбрала и то и другое. Растопила кусочек сливочного масла да пару ложек сметаны добавила. Почерпнула ложечку попробовать. Что вам сказать, начинка была необычного непривычного вкуса, но довольно приятная.

Осталось протопить печку, налепить пирожков и испечь их. Бабка пошла со мной в сарай показывать, какие дрова для печки надо выбирать. Туда какие попало не пойдут. Выбрали ровненькие, березовые, без сучков. От них жару больше. Печка давно не топлена, ее прокалить хорошо надо.

Дрова сложили в печку. Тоже не абы как, а клеткой. Под них бересту подложили. Все, я уже хотела зажечь спичку, но бабушка во время остановила. “Погоди, заполошная, трубу сначала открой”. Оказалось это тоже требует умения. Надо открыть небольшую дверку в печи почти под самым потолком, сунуть туда руку и нащупать чугунный блин с ручкой. Вытащить его, а дверку закрыть. Ууфф!

Вот теперь и спичку к берестке можно подносить. Весело заплясал огонек, сначала маленький, а потом почти разом охватил все поленья. “Тепереча поспешай, пока печка топится, надо и пироги сделать, да дать им выстояться”, – проговорила колдунья. Откуда то она принесла два противня, посмотрела, решила, что надо обжечь, уж больно много нагара на них.

Я привычно разделывала тесто, а бабка между тем налила масла на противни, размазала и на ухвате ловко закинула их в печку прямо на горящие дрова. Противни сначала задымились, а потом вспыхнули ярким пламенем. Я вскрикнула от испуга, они же сгорят! Но нет. Языки пламени немного поплясали по раскаленному железу и погасли. Вот уже на шестке стояли два раскаленных докрасна противня да немного пепла по бокам.

На поду печи осталась горка горящих углей. Бабка кочергой распределила их по всему поду и прикрыла чело заслонкой, оставив небольшой зазор. Противни уже остыли, я их вымыла и стали они, как новенькие, аж блестели.

Ну а дальше уж мне все знакомо, Налепила пирожки, разложила на противни. Оставила подходить. А что там у нас с печкой? Там вовсю колдовала бабка. Выгребла все угли в загнеток, прикрыла блином трубу, но не полностью, оставила немного не закрытой чтоб угар выходил..

Еще немного и пироги в печи, оба противня рядочком вошли. Теперь поглядывай только чтоб не подгорели. Вскоре по избе поплыл запах выпекающихся пирогов. Бабка несколько раз открывала заслонку, проверяла не подгорают ли.

“Хороша печка у Грачихи. Сколь не топлена, а смотри, как хорошо печет. И не дымит. Другорядь сама управишься. Теперича все знаешь, как делать.” – приговаривала бабка, доставая противни из печки.

Я расстелила на столе белую скатерку, поставила самовар, чашки, наполненные свежезаваренным чаем из лесных трав, вазочку с конфетами. В центр стола бабушка водрузила большую тарелку с румяными пирожками.

Я разломила пирожок пополам, подула на начинку, чтобы скорее остыла. Очень уж хотелось поскорее попробовать на вкус. Было вкусно. На что похоже? На пирожок с картошкой, с грибами или даже с горохом. Но все только похоже. Такие вот пироги с пестиками.

Мы сидели, чаевничали с Дарьей Степановной. Было так хорошо и душевно в этой маленькой избушке на краю маленькой деревни в этом огромном сложном мире. И я мысленно похвалила себя, что согласилась с подругой и приехала сюда.

Глава 4

Хорошо в деревне! Я даже не заметила, как май пролетел, лето началось. Худосочность моя ушла, силы появились. Огород свой я все таки засадила. Пусть маленький, но свой и кланяться никому не надо за каждым листиком

Целую неделю шли дожди. Удивительные летние дожди. Теплые, светлые. А сегодня с утра солнышко светит. После обеда вышла на улицу, пар от земли разноцветными радужками поднимается. Пошла по улице прогуляться.

Возле одного дома на скамеечке сидели три женщины. Я присела к ним. Разговоры шли ни о чем и обо всем. Рассказывали о своих детях, внуках. Вспоминали молодость, трудную жизнь в деревне, как мечтали выраваться в город, о чистой работе, о квартире.

Так и получилось. Квартиры получили, замуж вышли, детей нарожали и вырастили. А как вышли на пенсию, так потянуло на землю, в родную деревню. Вот и живут теперь на два дома. Пока тепло – здесь в деревне. А как придут холода, снег повалит, дороги переметет, так в город уезжают, в свои теплые квартиры.

Потом одна, самая разговорчивая из троих, начала вспоминать военные годы. Когда война началась, она еще даже не родилась.

Рассказ соседки по скамеечке о трудном Веркином счастье

Верка вертелась перед зеркалом и любовалась на свое отражение. Новое красивое платье, сшитое местной портнихой специально к этому празднику, миленькое личико, кудряшки. Она счастливо засмеялась и закружилась. Цветочки на подоле ее “солнышка” тоже весело закружились в хороводе.

Сегодня она с подружкой идет в соседнюю деревню. Там престольный праздник и бывшая одноклассница пригласила их к себе в гости. Верка в прошлом году закончила семилетку. Сейчас работает в колхозе, на ферме, ухаживает за телятами. Мать отпустила ее на ночь, сказала, что коров своих приберет и телят не забудет. Мать тоже на ферме работала, дояркой.

В окно постучали. Это пришла подруга Танюшка. Девчонки взявшись за руки побежали по тропинке. До деревни , куда они отправлялись, было 5 верст. Да разве это много для молодых ножек! Выйдя за деревню девчонки остановились, сняли свои туфельки и дальше пошли босиком. Не топтать же туфли в пыли. Лучше поберечь.

Дорога знакомая, 7 лет в школу туда ходила. В своей деревне школы не было. Многие ребятишки заканчивали 4 класса и больше не учились. Начинали работать, сначала родителям помогали, а потом прямая дорога в колхоз. Верка была единственная дочка в семье. Два брата умерли еще в детстве. Поэтому и решили родители, что пусть любимое дитятко учится в школе, успеет еще наработается.

Вот и деревня. Девушки подошли к колодцу, зачерпнули воды, напились, сполоснули ноги от пыли, надели беленькие носочки и туфли и пошли к дому подруги. Возле некоторых домов стояли столы, угощались гости. Хотя церковь в селе давно уже не работала, там сделали овощехранилище, престольный праздник оставался для жителей самым главным. Местные власти сначала пытались с этим бороться, разгоняли гостей, а потом поняли бесполезность затеи, оставили все, как было.

Возле избушки подруги тоже стоял крохотный столик, на котором красовалось блюдо с мясом, картошка тушеная в плошке, вареные яйца горкой да пирог. Традиция устраивать гуляния, угощать гостей на улице, шла с давних времен. Своего рода похвальба, вот как у нас богато, вот сколько гостей к нам приехало. И хотя родители подружки были совсем не богаты, в семье четверо детей, трое еще маленькие, все равно вынесли стол на улицу, да и гостьи подошли. Так что не ударили лицом в грязь перед сельчанами.

Катюша, подруга к которой шли девушки, пригласила гостей к столу. Хозяин выставил на стол четверть браги. Это ж святое дело за праздник выпить. Девчонки только пригубили, родители выпили по стакану. Потом весело ели из одного блюда мясо, картошку. Закончили угощаться пирогом с морковью и яйцами.

После того, как гости и хозяева вышли из за стола, к нему подбежали дети, два брата и сестра, совсем еще маленькая, лет восьми. Да и братьям было чуть больше, 10-12 лет. За стол для взрослых их еще не пускали. Но теперь, когда взрослые встали, малыши стали хозяевами за столом. Только четверть с оставшейся брагой хозяин заботливо унес в дом.

Долго рассиживаться за столом девушкам совсем не хотелось. Они спешили на площадь к церкви, где в этот праздник проходили гуляния молодежи. Здесь уже девушки и парни ходили по горелочке, одна гармошка переигрывала другую, то тут, то там образовывался кружок и начиналась пляска.

“Ух ты, какая горелочка то нонче большая, – воскликнула Катюша. – Парни сказывали, что со станции приехали девки на возке. Вот еще, будут наших ухажеров отваживать”. Катя обиженно нахмурилась, надула губки и тут же весело рассмеялась. “Подруженьки милые мои, не серчайте, вы уж одне по горелочке пойдете. Ко мне дролечка придет.”

Тут, я думаю, надо рассказать, что это такое, ходить по горелочке. На престольный праздник собиралась молодежь со всех окрестных деревень. Так заведено было. Брались под руки девушки по три, четыре и ходили по кругу. Медленно-медленно эти тройки шли друг за другом.

Но это не было скучно. Гармонистов много. Песни под гармошку. Кто кого перепоет. Да и пляски. Смелые выходили в круг и начинали перепляс. Тут же и подростки крутились. Их в круг не пускали, выталкивали, малы еще, подрастите.

Парни вклинивались в эти условные связки, брали под ручку понравившуюся девушку. Знакомились, общались. Если девушке приглянулся парень, она давала свое согласие и пара выходила, образовав свой маленький ряд из двух человек. Парни тоже старались показать свою молодецкую удаль. Они вначале так же становились в связку, шли, присматривались. Каждый хотел показать себя с лучшей стороны.

Вокруг этой горелочки стояли старики, родители и все примечали. Присматривали невест для своих сыновей. Замечали все, как идет, как наряжена, та певунья, та плясунья, а та идет и ни на кого не смотрит, нос задрала, гордая такая. Про понравившуюся выспрашивали, чья она будет, кто родители, работящая ли семья, где живет и все-все, что можно узнать от соседок.

Наша тройка подружек вклинилась в горелочку. Катя успела рассказать, что спать они будут на сеновале, мать там одеяло кинула. Это на тот случай, если они разойдутся парами. Не успели пройти и пол круга, осмотреться, как к Кате подошел высокий парень, в картузе с лаковым козырьком, в хромовых сапогах. Он поздоровался со всеми. По пунцовым щекам Катюши девчонки поняли, что это и есть ее ухажер. Они прошли еще немного и пара отделилась, встали сзади.

Верка шла и думала, неужели к ним никто не подойдет. Разве парни не видят, какая она хорошенькая и платье красивое. Ох платье, солнышко. Конечно, надо показать им, какая она плясунья. И когда рядом с ними заиграла гармоника, девчонки пустились в пляс. Как хорошо, что у нее новенькие туфельки и как весело кружиться в своем солнышке. Вначале они вдвоем с Таней переплясывали друг друга, потом присоединились еще девушки, парни заходили возле них кругами.

Степанида, стоящая в толпе, повернулась к соседке: “Чья это такая ловкая пляшет? Росточком не велика, а глико сколь шустра.” Соседка пригляделась: “Дак баяли выселковская девка то, Федора конюха. Али ты своему Ивану приглядела. А чё, девка хороша, кровь с молоком. А чё маленька, так и Иван невелик. Под стать будет”. Степанида знала Федора. Мужик степенный, из рук копеечку зря не выпустит. Дом у них большой, да и живут похоже справно.

Степанида кого то высмотрела в толпе, помахала рукой. К ней подбежал мальчишка. Она что-то пошептала тому на ухо, парнишка кивнул головой и убежал. Немного погодя он привел к ней паренька и убежал по своим мальчишечьим делам. Это был Иван, судьбу которого мать сейчас пыталась устроить.

“Ты куды толы то пялишь свои?– зашептала она на ухо. Куды полоротый упялился на дылду. Али не видишь, что не по тебе она. Вон гли, по тебе девка то. Всем взяла, и басенька, и плясунья, и маленька. Ступай, походи рядышком” Степанида почти взашей подтолкнула Ивана.

Иван привык, что в доме всем заправляла мать. Даже отец старался не вступать с ней в перепалку. Все равно будет так, как хочет она. Вот и сейчас даже не сказал ни слова поперек, а отправился к Верочке. Он и не думал сопротивляться. Девушка притягивала его к себе.

Иван пробрался сквозь толпу зевак. Но девушки плясать закончили и вновь продолжили шагать по горелочке. Иван заметил, что к девчатам пристроились каких то два парня. Незнакомые, видимо приехали из дальних деревень, а может и со станции. Идти напролом одному на двоих он не захотел. Увидел Катюшу, которая шла с кавалером, подошел к ним. Спросил, что за девчонки впереди идут, чьи будут, откуда.

Катенька, простая душа, выложила все, что знала о своих подругах. Иван ей давно нравился и если бы он был чуток повыше ростом, она бы давно к нему приклонилась. Катя была высокая девушка и быть выше парня на голову ей не хотелось. Люди бы подсмеивались над такой парой. Но уж коли так случилось, пусть с ним познакомится ее подруга. “Вон та, маленька которая, Вера Федоровна. Тебе самый раз будет. Девка хороша, работяща, телят обихаживает на ферме.”

“Я счас, сведу тебя с ней, – проговорила Катя.– Парни то не знай какие, драчи бы не было. Омману их.” Катя велела Ивану оставаться тут, а сама подбежала к Вере и закричала: “Смотри, чё удумала, подруженька. Иван то тебя обыскался, думал не пришла. Хотел на выселок идти. А она тут разговоры ведет!”. Верка ошалело хлопала глазами, не могла понять, что происходит, даже рот от удивления приоткрыла. Катя за руку потащила подружку, оглянулась и крикнула парням: “Вы тут глядите, подруженьку нашу не обижайте. А ты если чё, к нам иди”.

Так и познакомилась Вера с Иваном. Весь вечер они ходили вместе за ручку, поглядывая на Таню, как она там справляется одна. Время близилось к полуночи, Народ потихоньку расходился по домам. Кто из других деревень, тоже пошли пораньше. Праздник закончился, завтра чуть свет работать надо.

Девчонки тоже засобирались домой. В сопровождении своих кавалеров, а Таня даже двоих, пошли к Катиному дому. Попрощались, пожали ручки и разошлись. Девчонки быстренько захлопнули калитку, и начались вопросы-распросы-рассказы. Какое там спать! Каждая хотела выплеснуть все, что рвалось наружу.

Во дворе стоял столик, который вечером затащили с улицы. Катина мать заботливо поставила крынку молока, половину каравая хлеба, да по куску оставшегося пирога. Знала, что девки с гулянья придут поздно, есть захотят. Увидев все это великолепие, девчонки сразу почувствовали, как они проголодались. Прихлебывая поочередно молоко из крынки, заедая его хлебом, каждая хотела рассказать подругам как знакомились, что говорили.

Потом забрались на сеновал. Лежали на свежем, душистом сене, укрывшись с головой одеялом от комаров и продолжали разговоры, пока сон напрочь не сморил сначала одну, а потом и других.

Внизу под поветью мать загремела дойницей. Она пришла убирать скотину. Петух закукарекал во всю прыть, извещая, что утро наступило, вставать пора. А вставать-то как не хотелось. Но сколько дел впереди. Разлеживаться некогда.

Подружки быстренько подбежали к кадушке с водой, ополоснули свои сонные лица и сон убежал прочь, испугавшись холодной воды. Вера с Таней поклонились хозяевам, поблагодарили за доброту к ним, попрощались и скорее домой. Даже туфли надевать не стали, босиком по росной траве. Бегом, бегом, дорогой даже про вчерашнее не вспоминали.

Верка забежала домой. Быстренько скинула свое счастливое платье, переоделась в рабочее и скорее на ферму. Солнышко то вон как высоко, Мать, наверное, коров еще доит, стадо не видно чтоб выгнали. А телятушки ее изревелись. Есть хотят.

Мать уже закончила с дойкой, перешла к телятам, которые плакали и не понимали, почему о них сегодня забыли. Тут и Верка подскочила. Обняла мать, счастливо рассмеялась. “Ой, мамонька, хорошо то как.– Потом подбежала к телятам, – Счас, счас, мои хорошие. Исти счас будем. Какая у вас мамка, шалапутная, загулялась. Счас, накормлю”. Она что-то еще бормотала ласковое, понятное только ей да телятам.

Мать смотрела на свое детище и не могла налюбоваться, надышаться на нее. И в кого она такая уродилась у них, маленька да удаленька. И все то у нее в руках горит, любое дело спорится. Вдвоем они справили все дела и отправились домой. Дорогой Вера не стала ничего рассказывать, хотела рассказать все дома.

А уж дома, за столом дала волюшку. Тараторила без умолку, перескакивая с одного на другое. Единственное хорошо поняла мать то, что девонька ее встретила своего кавалера и была счастлива. Она и порадовалась за дочку, и горько стало, что какой-то Иван появился, и кто знает как дальше Бог даст, заберет их родненькую, единственную навсегда из дома родного. И останутся они со своим Федором как два сыча.

“Буде, буде тебе, угомонись. Вишь сердечко то выскочить готово. Охолонись. Скоро отец придет полдничать, ты больно то ничего не бай, а то еще возбухать начнет. Я ужо сама его уболтаю”, – проговорила мать. Она знала, что Федор уж больно горяч бывает. Лучше к нему потихонечку подходить. Да ведь и нет пока ничего. Не больно сватов заслали.

Глава 5

Время шло, лето в разгаре, работа с утра до ночи. Верка все время вспоминала тот праздник в деревне. Вспоминала, как Иван держал ее за ручку, заглядывал в глаза и улыбался. А по ночам потихоньку, чтоб не услышала мать, плакала в подушку.

Но разве материнское сердце обманешь, видела она, что девка ходит как в воду опущенная. Не слышно ее веселого смеха, болтовни вечерами. Вот и сегодня, молча ушла спать и все. Мать тихонечко отодвинула цветастую занавеску, за которой стояла кровать. Дочка лежала уткнувшись лицом в подушку, плечи ее вздрагивали от рыданий.

“Верка, дитятко, чё с тобой? Ты чё убиваешься? Али чё худо вышло? Охальничал, лапал тебя? – Мать села рядышком на кровать. – В подушку то не реви. Нельзя. Давайко рассказывай как на духу, чё с тобой.” Верка резко поднялась, села рядом с матерью, свесив босые ноги. “Ты чё, мамонька, баешь то. Какое охальничал. Мы только за ручку ходили. Вон чё придумала! А реву, ничё не знаю ка, куды делся. Поди хотел бы увидеть, так нашел”.

Мать обнимала дочку, гладила по головке, как в детстве и уговаривала, что все образумится. “Лето счас, работы у него много. Сама то вон с утра до ночи на ферме, да осырок обиходить надо. И он чай в дому живет, матери с отцом помогает. Буди ужо осень придет.” Всхлипывания становились все тише и тише. Верка подумала, что не будет больше переживать. И вправду о чем плакать. С этим и уснула.

Утром, чуть свет, дочка с матерью шли на ферму. Верка шла и думала, умеет же мать уболтать. Мир ей казался прекрасным и добрым, радовало солнышко, ветерок, даже шмель который кружился возле нее. Конечно все будет хорошо. На ферме ее уже ждали телята, привычная работа. Вера окончательно успокоилась и вновь, как челнок сновала между своих телят.

Вера уже собиралась заканчивать дела и идти домой, как пришел бригадир с незнакомцем и объявил, что всем надо остаться. Сегодня возле фермы начнут делать силосную яму. Приедет трактор из МТС. А пока вот лектор из района расскажет про этот самый силос, как его делают и для чего он нужен. Женщины уселись прямо на землю, лектор начал свою беседу.

Вера слушала и думала, неужели телят будут кормить этим силосом. Ей почему-то стало жалко своих питомцев. Пусть уж лучше бы сено. Со своими мыслями она даже не заметила, как к ферме подъехал трактор, из кабины выскочил тракторист. Вере вдруг стало жарко, потом холодно, вихрь чувств пронесся в ее голове. Это был Иван. Он не заметил девушку среди доярок, подошел к бригадиру. Тот что-то говорил, показывал руками, а Вера сидела и не знала, что ей делать.

Ей хотелось спрятаться, чтоб Иван не увидел ее в этом замызганном халате, но в то же время очень хотелось, чтоб они встретились. Лекция закончилась, женщины встали с земли и подошли к бригадиру. Вера поплелась за ними, так и не решив, как ей поступить. Она смотрела на Ивана и гордилась им. Вот он стоит и разговаривает на равных с бригадиром, умеет управлять этим большим трактором, к которому и подойти то страшно.

Иван почувствовал взгляд на себе, повернулся, глаза их встретились. Вера потупила взгляд, а Иван решил, что надо выбрать удобный момент и поговорить с ней. Вера не хотела, чтобы доярки увидели, что они знакомы, чтоб не пошли по деревне пересуды раньше времени. Она повернулась и быстро пошла к своим телятам. Доярки, поговорив немного с бригадиром, стали расходиться по домам.

Вера остановилась возле загона, огороженного жердями. Маленькие ее питомцы узнали свою “мамку”, все потянулись к ней в надежде получить соленый сухарик. У Веры они всегда были в кармане халата на всякий случай.

Марья, так звали мать Веры, смекнула, что неспроста дочка вдруг отошла от всех и даже не обмолвилась с ней. Оценивающим взглядом она глянула на тракториста. Так это и есть тот Иван, о котором плачет ее девка ночами. Хороший вроде парень, да и работа хорошая у него. Марья догнала баб, которые с разговорами шли домой.

“Вера Федоровна”, – услышала девушка голос, который так хотела услышать. Парень подошел к ней и взял за ручку, как тогда, на празднике. “Сколь дён хотел вырваться, да куды там! Мать захворала. Отец с утра на покосе. Целый уповод со скотиной устряпывался, да на работу. Али не ждала меня?” Он внимательно посмотрел на Веру и понял, что ждала, еще как ждала. Глаза ее сияли от счастья.

Для этих двоих время остановилось. Они говорили и не могли наговориться. Только когда пастух пригнал коров на обеденную дойку, Вера спохватилась: “Ой мамоньки! Эсколь проговорили! Солнышко то уж за полден повернуло. Счас доярки придут, а ты и работать не начал ищо. И мне уж телят убирать надо. Вон ревут как. Исти хотят. Я буди вечером приду.”

Конечно же Вера встретилась с Иваном после вечернего кормления. Всю неделю, пока Иван работал на ферме, они виделись каждый день. Верка расцвела от счастья, кажется она не ходила, а летала над землей, все успевала, любая работа горела в ее руках.

А потом силосная яма была готова и Иван должен был перегнать трактор на новое место. После работы, перед тем как уехать, они вновь стояли у загона с телятами. Иван впервые обнял девушку за плечи, заглянул в глаза полные готовых вот-вот выкатиться слезинок. “Не бойсь, не забуду тибя. Буди время, свидимся снова. А к осени жди, сватов пришлю.” Вытер рукавом рубахи все таки предательски скатившиеся слезинки, обнял покрепче и нерешительно в первый раз поцеловал в щечку.

Парень забрался в свой трактор, помахал рукой оторопевшей Вере и уехал. Девушка потихоньку поплелась домой. Она вспоминала последние минуты расставания и этот первый ее поцелуй. Девки уж давно рассказывали, как целуются со своими парнями, про крепкие жаркие объятия. А Верка только слушала да помалкивала. У нее не было парня и с гулянок она убегала самая первая.

Мать убирала скотину под поветью. Увидев дочку, подошла к ней. “Ты чё это вся раскраснелась как зарево, волки чё ли гнались?” Вера присела тут же на лавочку: “Мамонька, счас Ивана проводила, уехал он к сибе. Куда пошлют потом и не знает. Сказал, чтоб сватов к Покрову ждали.”

У Марьи ноги словно подкосились. Она плюхнулась на лавку рядом с дочерью и запричитала: “Ой лихонько мне. Верка, дитятко. Чё будет то. Молоденька ты больно.– Она обнимала свою ненаглядную дочку, слезы в два ручья катились по щекам. – И приданно то у тибя не собрано. Чё делать то.” Вера тоже дала волю своим слезам. Какое-то время они обе плакали и не могли выговорить ни слова.

“Мамонька, да че ты баешь? Приданное то уж давно ты мне собрала. Все как в кулаке припасено лежит,” – наконец то сквозь всхлипывания промолвила Вера. Приданное для дочери мать начала собирать, когда та еще маленькая была. И на самом деле все уже было припасено. В клети стоял сундук с наткаными половиками, скатертями. Там же лежало теплое одеяло на гусином пухе, вышитые занавески, наволочки, покрывала, рушники и отрезы. На стене на гвоздиках висело 4 огромных мешка с куриным и гусиным пухом. Оставалось только наволочки набить и перина с подушками будут готовы.

Тут же стояла железная кровать, а еще, гордость матери, новенький самовар с блестящими боками. Даже самоварную трубу не забыли. Еще стоял ящик с различной кухонной утварью. Редко какая невеста в деревне могла похвастаться таким приданным. Но Марье все казалось, что мало еще для любимицы собрано. Мать с дочкой, когда случалось свободное время, любили заходить сюда, открывать громадную крышку сундука и перекладывать все эти вещицы, вспоминать историю их приобретения.

Марья утерла запоном свои зареванные глаза и заговорила уже по деловому.“ Пока вёдро стоит, надо сундукот перебрать, выжарить все на солнышке. Да посмотреть, может чё забыли.”

Скрипнула калитка, во двор вошел отец Веры. Он ходил на помочь к соседу. “Вы чё тут рассиживаетесь, али все дела приделали, – начал было, – ну увидев зареванные лица женщин осекся, – али чё сделалось? Марья, чё зенки то вытаращила, сказывай чё тако.”

У матери опять покатились слезы, размазывая их по лицу и всхлипывая, она начала говорить, что по осени придут сваты, а потом заберут их детище в чужой дом и останутся они с Федором вдвоем, а дочь их в чужом доме мыкаться будет. У Федора как-то защекотало внутри, засвербило под ложечкой. “А Верка то чё?” “А чё Верка. Согласная она. Времечко ее пришло. Такая в девках долго не засидится. Не этот дак другой посватает,” – ответила мать. Она испытывала двоякое чувство. С одной стороны была гордость, что вырастили они с отцом такую дочь, а в то же время она никак не могла смириться , что придет чужой парень и уведет ее детище в чужой дом.

“Да буде те, буде, че здеся на вылюдье то разговоры то вести. В избу ступайте. Тама покумекаем.” Федор подтолкнул своих женщин в избу и зашел сам. Марья достала из печи чугунок с картошкой, налила в кружки парного молока. За ужином они долго обсуждали, что надо успеть сделать. Спать легли ближе к полночи. Вставать то утром чуть свет. Но еще долго не могли уснуть, каждый думал о своем, но у всех троих мысли сводились к одному, что же будет дальше.

Петух захлопал крыльями и заорал свое “ку-ка-ре-ку” почти под самым окном. На востоке разливалась алая заря. Солнышко одним глазком поглядывало на землю. Пора просыпаться. Начинается новый день. И ничего в этой семье пока не изменилось. Все еще впереди.

Катилось летечко под горку к осени. Вот уж и Петров день прошел, и Успение. Дни стали короче. Изредка Ивану удавалось заглянуть к своей зазнобе в выселок из своей деревни. Вроде и недалече, а все никак не получалось.

А тут картоха подоспела, копать надо. Бригадир всем колхозникам назначил выходить на поле. Успевать надо, дожди идут. Верка с матерью после работы на ферме тоже шли на картофельное поле. Там уж все деревенские работают. Душа болела за свой осырок. Хоть и не больно велик, да надо обиходить.

Наконец -то пришел октябрь, любимый месяц деревенских девок. Началась пора вечёрок с супрядками. Ничего, что матери давали задания испрясть куделю или вязать носки. Можно сделать задание побыстрее или даже и не сделать, все равно матери особо ругать не будут.

Верка припасла свою прялку, льняную куделю. Сейчас придет Таня и они пойдут с ней на беседу. Для вечёрок в этом году выбрали избу у Овдотьи-солдатки. Изба была не больно большая, но парни пожалели старуху. Она давно жила одна, муж ее сгинул еще в гражданскую. Овдотья уже ничего не могла делать и частенько в ее доме даже куска хлеба не было. А тут они договорились, что будут приносить каждый парень по полену дров, а девки по ломтю хлеба или блюдо картошки.

Таня пришла без всякого заделья. “Чё, я сказала матери, жениха мине надо высматривать. А нитка дольше – свадьба дальше, жениха не видать. Другой раз ужо возьму.” – проговорила подруга. В избе уже собралось много народу. Парни стояли кучками или сидели прямо на полу. Девки со своими задельями расселись на лавки по стенам.

Несколько парней встали с пола и пошли вдоль лавок. Они подходили к каждой девушке, кривая ли, косая ли, красавица ли, не одну не пропускали, обнимали, шли к другой. Опытный взгляд мог заметить, что обнимали всех по разному, одних крепко и выпускали из рук с сожалением, других чуть касались. Но ни одна не была обижена вниманием. У каждой начинало чаще биться сердечко, появлялась надежда, что вот может и приглянулась она своему суженому. Парни обошли всех девок, вышли на середину избы, сняли шапки и поклонились, поблагодарили за обнимания.

Верка увидела в толпе парней знакомую и уже столь родную ей фигуру Ивана. Сначала испугалась. Не очень то привечали парней из других деревень. Часто до драчи дело доходило. Но зря боялась. Ивана многие знали, он работал в колхозе и раньше. Поэтому когда начались следующие обниманья, Вера успокоилась. Она спокойно принимала объятия парней, но когда дошел черед Ивана, щеки ее вспыхнули алым огнем, ее бросило в жар, даже ладошки мокрыми стали. Это первые их объятия на вылюдье. Ей казалось, что все в избе смотрят только на них. Иван, немного дольше чем других, задержал ее в своих объятиях и нехотя перешел к другой девушке.

Верке стало хорошо и спокойно. Она, как и все подружки, весело плясала под гармошку, пела песни и частушки, играла в игры. Потом ей выпало выйти с Иваном на пару “на мороз”. Там уж они поговорили. Иван сказал, что с отцом-матерью все решено и обговорено, что скоро придут ее сватать и назвал число. У Верки от этих слов закружилась голова, у нее подкосились ноги. Хорошо, что Иван поддержал.

Беседа закончилась. Все стали расходиться, кто парами, кто гурьбой. Иван проводил Веру до дома и почти сразу же пошел в свою деревню. Завтра чуть свет опять дела, работа.

Мать с отцом давно спали. Но Вера не могла ждать утра. Она потихоньку растолкала мать. “Мамонька, мамонька, вставай.” Та испуганно вскинулась: Чё, чё тако?” Верка зшептала ей в ухо: “На беседу Иван приходил, стосковался. Ищо баял, что сваты придут” и назвала заветное число. “Ой лихонько, – проговорила Марья, – так две нидели осталося.” Она тут же хотела разбудить Федора, но потом резонно решила, что до утра ничего не изменится. Пусть уж спит лучше, намаялся за день.

Глава 6

На Покров неожиданно выпал снег, даже не снег, а снежная крупа. Ветер переметал белоснежные крупинки по подмерзшей земле. Марья смотрела в окошко и думала, что снег на Покров хорошая примета. Последнюю неделю вся семья была занята приготовлениями к предстоящему сватовству, все мысли только о нем.

Марья хотела, чтоб пришедшие сваты увидели, что изба у них, как коробочка, все чистенько да прибрано. Пусть сразу увидят, что сватают не неряху да лентяйку. На окошки повесили новые вышитые занавески. Такие же занавески повесили и к иконам, оклады которых предварительно почистили тертым кирпичом, а сами иконы смазали маслом, чтоб блестели. На лавки постелили новые половики, на стол в красном углу – новую скатерть. Пол тоже устелили половиками, пусть и не новыми, но чисто выстиранными.

В упечи были выскоблены до блеска все ухваты, чугуны блестели своими начищенными боками. Даже в клети все было вымыто. Марья постаралась сделать так, чтоб заглянувшие сюда сваха или сваты увидели, какое богатое приданное они приготовили для дочки.