Читать онлайн Там, где плачет перелётная грусть

– Саня, Саша, извиняюсь, ха-а кха-а… Александр! Ты сам, вообще-то, понимаешь, что при желании можешь в игре вытворять? Нет, ну вы только полюбуйтесь на это, люди добрые! Я ему по-человечески, всё в столик. Нате, кушайте! А в ответ что происходит? Ловите-ка, дядя Серёжа, мощнейший топс в самый край, в белую линию! Мне как спасаться прикажешь, милый друг? Не стыдно тебе ни капельки? Совесть вообще у вас имеется, молодой человек? Я же как кролик перед удавом. Дальше – больше! Если получается у меня вдруг с перепугу возвращать, тут начинается просто невообразимый ахтунг! Спрашивается, зачем брал? Моментально получаю оплеуху в противоположный угол! Нет, совершенно нету у тебя совести, давно надо было мне это понять! А-я-яй… Так, по-твоему, честно с пенсионерами поступать? Я чувствую себя форменным гривотрясом! Ты что, под старость лет Мышкина из меня решил сделать? Кидать по углам – это же риск, когда проигрываешь 8:10! Или как, уже ничего не боишься? Появилось чувство мяча? Не рано, а? – Сергей Александрович задорно хихикнул и сощурил один глаз, но Саша давно знал, что такое ворчание тренера на самом деле означает похвалу, и по привычке не стал ничего отвечать. Он просто пожал плечами и, театрально вздохнув, будто извиняясь, развёл в стороны руки.

– Возьми последний розыгрыш. Ты же носился за мячом, как какой-нибудь подросток! – продолжал ублажать своё собственное, а попутно и Сашино самолюбие Саныч. Он стал зачем-то копаться в своём рюкзаке, но всё равно быстро завершить комментарии, доставляющие ему нескрываемое профессиональное удовольствие, по всей видимости, пока был не готов. – Ну а мне что в такой ситуации прикажешь делать? Любоваться всей этой красотой, что ли? Нет, Джони уже так не может, Джони уже ветеран Куликовской битвы (Сергей Александрович иной раз называл сам себя в разговоре именем Джони, но кто это такой, Саша не имел ни малейшего представления). Так вот, друг ты мой любезный, ничего мне не остаётся, как постараться загубить эту небывалую красоту в зародыше. Но кто-то здесь, я вижу, решил психику мне подпортить, так? Ведь не выходит у меня ни черта, хоть лопни! Ай, мо-ло-дец! Издеваешься, да? В открытую вроде бы нет. Уважаешь! А по итогу что? Как бы тебе выразиться подоходчивее? Я сегодня после нашей игры на счёт почувствовал себя героем известной народной мудрости: «Было у отца три сына, двое умные, а третий – теннисист».

Саша не выдержал и улыбнулся. Заметно, что Сергей Александрович получил удовлетворение от сегодняшней тренировки. Это угадывалось по его отличному настроению. Он веселился и балагурил, вдруг ни с того ни с сего затягивал голосом церковного запевалы слова из песен на английском языке. Потом внезапно прерывался, вновь принимаясь возмущённо ворчать. Конечно же, не всерьёз. Притворялся. Как будто бы сердился от того, что под конец тренировки проиграл подопечному, но на самом-то деле радовался. Саша это знал и был доволен, что успехами заслужил эти похвалы. Он, как обычно бывало в таких случаях, всегда испытывал от собственных достижений приятное воодушевление и гордость.

Он давно и крепко привязался к своему тренеру. Понимал его и любил. Уважал и ценил не только как специалиста, но и как человека. Бывало, что помогал Санычу, как помогают друг другу люди, которых связывает крепкая дружба. А тот, в свою очередь, отвечал особенной симпатией и почти отеческой заботой.

Познакомились они совершенно случайно несколько лет назад. В тот день Саша по какому-то делу оказался возле обычной школы, недалеко от своего дома. Здесь, на кирпичной стене старого школьного тира, был приколочен плакат, приглашающий всех желающих обучаться настольному теннису. Саша обожал эту игру с детства. Он заинтересовался и, недолго раздумывая, проник в здание. Скорее бесцельно. Больше из любопытства, посмотреть. Навстречу ему из двери единственного кабинета, на которой висела табличка «Каргин С. А.», вышел мужчина лет пятидесяти с густой и седой шевелюрой на голове. После короткой ознакомительной беседы с тренером Сашины планы быстро обрели цель, в результате чего он моментально был зачислен в ряды юных кудесников пластмассового мяча и деревянной ракетки. Договор скрепили рукопожатием, тут же определив день первого занятия.

– Ну и что, что, как ты сам выражаешься, лет тебе под ср…, хм, ну в общем, много. Конечно, чемпионом ты уже не станешь по возрасту, но играть я тебя научу, – на полном серьёзе пообещал Сергей Александрович, и Сашу это вполне устроило.

Саныч, чего у него было не отнять, до тонкостей понимал философию игры и умело находил индивидуальный подход к каждому своему воспитаннику. Подмечал в их действиях любую мелочь или неточность. Осторожно ругал, когда в этом была необходимость. Но всегда по делу. Справедливо и по-особенному критиковал, но так, что никто и не помышлял возражать, а, тем более обижаться. Иной раз Саша видел, что даже профессионалы не находили весомых аргументов, чтобы поспорить с ним. Его мнение ценили и с ним заслуженно считались.

Многие из его воспитанников стали хорошо известными игроками.

Ни разу за годы бесчисленных спаррингов, игр с другими соперниками, тяжёлых моментов, когда после поражений покидали силы и ускользала вера в себя, Саша не оставался без тренерской поддержки. Они с Санычем подолгу скрупулёзно разбирали причины рутинных неудач. Саша досадно вздыхал, чувствуя, как плетьми опускаются руки, но тренер в конце всегда оглашал свой вердикт: «А вот чтобы этого не повторилось, друг мой, с завтрашнего дня начинаем работать так, так и так!» Саныч вкладывал душу в своего ученика, считая Сашу талантливым. Саша радовался, как ребёнок, был исполнительным, и это постепенно давало результаты.

На сегодня тренировка была окончена. Множество шариков было разбросано по полу. Сергей Александрович откручивал крепления, удерживающие сетку по бокам от стола.

Саша сидел на невысоком приступке, идущем вдоль стены, расслабив натруженные ноги. По лбу струился пот, отыскивая пути, чтобы капать на без того промокшую до нитки футболку, задерживался ненадолго на ресницах полуприкрытых от изнеможения век, норовил щипать глаза. Саша поморщился и устало дотянулся до спортивной сумки, достал из неё полотенце и повесил его себе на голову. Хотелось чуть-чуть передохнуть и обсохнуть, прежде чем начать переодеваться.

В помещении, где проходила их тренировка, висела раскалённая изматывающая духота. Комната была залита ярким, горячим солнечным светом. Теми ослепительными и обжигающими полуденными лучами, что щедро дарит солнце, добравшись до зенита погожим летним днём. Из огромных окон, идущих вдоль всей стены, открывался вид на парк культуры и отдыха. Звуки шумного города сюда не долетали совсем, а только лишь беспечное и звонкое щебетание птиц за распахнутыми стёклами призывало радоваться жизни каждую секунду. Исполинские сосны и тополя с бесчисленными кустарниками, переливаясь глянцевой бирюзой, причудливо переплетали над землёй свои старые раскидистые кроны, создавая тем самым вожделенную прохладу гуляющим. Откуда-то доносился заливистый детский смех. Где-то звучала весёлая музыка. Возвышаясь над деревьями полукруглой металлической разноцветной громадиной, в глубине парка неспешно вращалось колесо обозрения.

– Саша, я вчера себе на обед купил алюторскую селёдку. Соблазнился чего-то. Слушай, она, что всегда такая жирная? Я прямо удивился! – ещё Саныч был мастером внезапно менять тему разговора. – Ты вот объясни мне, пожалуйста, такую штуку. Я тут подумал, а чем она отличается от омуля пряного посола? Тот, который по восемьдесят четыре рубля за рыбку? Ты же разбираешься.

Саша, не открывая глаз, вспомнил про предстоящую рыбалку.

– Я сам – не особенно. Жена у меня знаток и ценитель – это да, – он устало поднялся и принялся собирать в коробку разбросанные по полу шарики. – Мне по душе пряный посол, а что им посолено, килька или селёдка, для меня не слишком принципиально. Сергей Александрович, знаете, мы пару дней с вами не увидимся, я даже не на связи буду. Не теряйте меня, хорошо?

– Что так? Работы навалилось? Бизнес или больница?

– Решили с супругой на отдых смотаться, на рыбалку. С друзьями. Далеко отсюда, в тайгу. У нас выходных ведь почти не бывает. А лето уже кончается. Трудно ещё всех в одно время собрать, а тут неожиданно получилось. Вот завтра и едем. Потому что, скорее всего, последний реальный шанс в этом году.

– Конечно, Саша, отдыхай, правильно это. Надо это. Я тоже тогда отдохну, – тренер взял свою кроссовку и, устроившись на скамейке, наклонился и принялся натягивать её на ногу. Непослушная обувь никак не поддавалась. Сергей Александрович, надсадно кряхтя, с напряжённой гримасой и вздувшимися на шее жилами вёл схватку, тихонько нашёптывая в адрес строптивого соперника беззлобную нецензурщину. Наконец он распрямился и, отдуваясь, облегчённо вздохнул: обутка красовалась на нужном месте.

– Саша, ты сходи пока в другой зал, включи там свет. Будем стол убирать. А я пока тут… – Саныч, переведя дух, покосился на вторую кроссовку.

Саша поставил коробку с шарами на пол и послушно кивнул в ответ. Инвентарь действительно, необходимо было каждый раз уносить.

Всё потому, что занимались они в небольшом помещении, которое приходилось делить с другими арендаторами. В какие-то дни здесь ещё били друг дружку смешными деревянными мечами странноватые, не слишком молодые, но подвижные поклонники художественного фехтования. Кружок их именовался «Коготь грифона». Нелепые чёрные балахоны членов этой секты, чем-то напоминающие одежды ниндзя, висели на крючках в углу.

Три раза в неделю, словно бы здесь открывался ещё один исторический портал, в этой же комнате сотрясал здание гулкий барабанный бой и заунывные звуки волынки, под которые шумные почитатели старинного шотландского фольклора, облачившись в юбки и специальные башмаки, неистово колотили чечётку, угрожая обрушением всему спортивному комплексу. Их дипломами, почему-то только за вторые и третьи места, была увешана почти половина малой стены.

Саша открыл дверь и шагнул в темноту большого соседнего зала. Ноги ступили на мягкое ковровое покрытие, выстилавшее там пол и гасившее все звуки. Это помещение было огромным и не имело никаких окон. Однако, если бы даже Саша этого и не знал, необъяснимым восприятием в глухом сумраке всё равно ощущалось это невидимое пространство вокруг, края которого неуловимо терялись по бокам и в высоте.

Дверь сзади него почти сразу захлопнулась, и полумрак превратился в непроглядную тьму. Выключатель находился в дальнем углу. Саша поёжился от тут же возникшей смутной тревоги и волнения, которые были знакомы ему, сколько он себя помнил. Он замешкался, не решаясь сразу двинуться вперёд. Виной этому была окружавшая его тьма. Саша всегда стыдился этого и никогда никому не рассказывал о своей слабости. Дело было в том, что давным-давно, возможно, ещё в детских играх, его напугали темнотой. Детство ушло, а испуг так и остался в сознании навсегда. Страх этот противным холодком вползал в душу, даже если приходилось по домашним делам зайти в кладовку, где почему-то не горела лампочка. Саша злился на себя, ругал и убеждал, но поделать с этим всё равно ничего не получалось. Конечно, будучи взрослым мужчиной, он научился оставаться внешне невозмутимым. Но всё-таки эта проклятая внутренняя дрожь…

С трудом поборов нерешительность, Саша медленно пошёл в темноту. Вытянув перед собой руки, он потихоньку продвигался в противоположный конец зала, мысленно укоряя себя за то, что не захватил телефон. Фонарик, встроенный в нём, сейчас оказался бы как нельзя кстати. Глаза после яркого солнечного света понемногу привыкли к темноте, и размытыми силуэтами различали во мраке массивные квадратные колонны, подпирающие арки, смутно угадывали широкие остовы батутов с натянутой жёсткой сеткой и свисающие с высокого потолка толстые канаты, похожие на гигантских неподвижных змей. Здесь занимались воздушные гимнасты.

Пройдя таким образом довольно большое расстояние и наконец упёршись в стену, он судорожно нащупал щитовую панель, открыл её и торопливо, будто бы от этого сейчас зависела его жизнь, звонко щёлкнул тумблером. В то же мгновение высоко под потолком тускло зажглись огромные, как воздушные белые шары, лампы дневного освещения, начав с каждой секундой разгораться всё ярче и ярче. Чёрный страх, беззвучно хлопнув пастью, тут же пропал, как исчезла и темнота.

На улицу вышли вместе и сразу окунулись из блаженной прохлады коридоров спортивного комплекса в душную пелену распоясавшегося августовского солнца.

Бездонное и совсем по-летнему голубое небо хвасталось чистой красотой. Неподвижная, готовая к увяданию листва, скованная жарой, грустила о ветерке. Воробьи не поделили наполовину высохшую лужу и, потешно нахохлившись, грозно растопырив крылья, прыгали друг на дружку, при этом задиристо чирикая и выясняя так свои птичьи отношения. Горячий асфальт тротуара блестел на солнце, а местами был мягким, как пластилин.

Попрощавшись с Сергеем Александровичем, Саша бросил сумку с формой на заднее сиденье своей машины и уселся за руль. На пластмассовой панели при желании можно было без труда пожарить яичницу. Он запустил двигатель и тронулся, на ходу торопливо открывая все форточки, а вслух пробормотал сам себе:

– Ничего, для нашего мероприятия так даже лучше. Что это за отдых, если с неба льёт?

По пути домой нужно было ещё заехать в парочку мест. Предстояло кое-что докупить. Список важных мелочей, который он составил вчера, лежал в кармане. Сегодня весь день с самого утра у него состоял из полезных и необходимых дел, связанных с подготовкой к предстоящей поездке.

Вырваться вместе хоть разок за лето на рыбалку в тайгу Саша с женой Настей придумали давно. Точнее, это была Сашина идея. О прелестях такого отдыха супруга знала от мужа только понаслышке. Говорили об этом заранее, когда не сошёл ещё снег. Настя поначалу не решалась, сомневалась, немножко даже побаивалась. Саша убеждал и завлекал рассказами о красотах диких краёв, и она быстро согласилась. Труднее оказалось выбрать время. Совпадение парочки выходных у обоих приравнивалось к выигрышу в лотерею автомобиля. И вот теперь наконец заветные дни были впереди!

Саша с Настей сошлись несколько лет назад. Для обоих брак этот был вторым. Жили временно у Настиных родителей. Своей квартирой пока не обзавелись. Саша работал врачом в больнице, где лечили осуждённых. Устроился туда сразу после института, спасибо Александру Михайловичу, отцу первой жены. Настоял, убедил, помог. И, как показала жизнь, оказался прав. Преимущества военной медицины действительно были налицо. Саша быстро накопил льготный стаж и к сорока годам уже оформил пенсию. Но работу после этого не оставил, продолжал трудиться по вольному найму. Ему исполнилось недавно сорок восемь лет.

Насте было сорок три. Она имела свой кабинет красоты. Являлась там хозяйкой и работником в одном лице. Саша привык к тому, что летом жена пропадала на работе, которой в тёплый сезон становилось невпроворот. Так случалось из года в год. По образованию Настя была учителем музыки и успела раньше прочувствовать на себе тоску карликовых зарплат. Она давно ушла из профессии и много-много лет кропотливо нарабатывала спрос в сфере услуг. Теперь ей приходилось дорожить каждым клиентом в ущерб собственному комфорту. Саша понимал это и помогал жене чем только мог.

Они наслаждались своей по-настоящему счастливой семейной жизнью. Любили друг друга. Часто ездили вместе к морю, но только зимой, когда Настя была меньше занята. Далеко, в жаркие страны, к экватору. Саша брал небольшой отпуск, а жена смещала свой приём дней на десять. Он дарил ей цветы и подарки, не считая, что для этого обязательно должен быть повод. Она радовалась как ребёнок и, в свою очередь, трогательно заботилась о нём. У обоих были взрослые дети от первых браков. У Саши – сын Максим, у Насти – дочь Софья, которые давно жили отдельно.

Один, без жены, Саша, прямо сказать, заурядный рыболов, всё равно и раньше вырывался на реку частенько. Были друзья, была возможность.

Родился и вырос он не в Красноярске, где жил и работал сейчас, а в небольшом шахтёрском городке Бородино, что в ста пятидесяти километрах от краевого центра. К войне с французами восемьсот двенадцатого года этот населённый пункт имел такое же отношение, какое имели костры пещерных людей к пожару мировой революции. Тем не менее, Саша помнил один забавный случай, который произошёл с ним, когда он ещё учился в школе.

Как-то он возвращался домой с близлежащей железнодорожной станции и опоздал на свой автобус. Пришлось ловить попутку и ему, на удивление, быстро повезло. Остановилась блестящая новенькая «Волга».

– Довезите до Бородино, пожалуйста? – поздоровавшись, вежливо попросил Саша мужчину и женщину средних лет. Ему разрешили, и он осторожно устроился на заднем сиденье машины, напоминающем роскошный диван.

В салоне приятно пахло заводской краской и искусственной кожей недавно сошедшего с конвейера автомобиля. Подобное чудо в те времена встречалось нечасто, и Саша, почти открыв рот от изумления, внимательно рассматривал эту диковину изнутри, словно очутился в летающей тарелке. Судя по разговору взрослых, они были нездешние и направлялись куда-то далеко на восток.

– А что, паренёк, за Бородино это у вас там такое? Про которое у Пушкина, мать его, что ли: «…недаром помнит вся Россия про день Бородина?» – водитель, весело хохотнув, наконец решил поговорить со своим случайным пассажиром, одновременно демонстрируя выдающиеся литературные познания.

– Не совсем так, – стеснительно кашлянув, осторожно сказал Саша. – Это у Лермонтова же…

– Ну у Лермонтова, так у Лермонтова, какая разница, мать их? Короче, где Суворов французам-то навалял? – ни капли не смутившись, снова рассмеялся весёлый мужчина.

– Там вроде бы Кутузов же был? – Саша, заскучав, заёрзал на месте, считая нетактичным поправлять взрослых. Становилось похоже, что водитель не шутит, и как по-другому реагировать на вопросы, ответы на которые были для Саши невероятно очевидными, он для себя не представлял. Он придерживался мнения, что согласиться на неправду было бы с его стороны вдвойне нечестно по отношению к этим добрым людям.

Разумеется, его изумила тупость того непосредственного дяденьки, который, похоже, твёрдо верил, что упомянутая историческая баталия свершилась в этих сибирских краях. Однако, по мнению Саши, напрасные старания иноземных захватчиков ни в коем случае не возымели бы в ту далёкую пору желанный для них успех. Саша вполне отчётливо представил себе, как наполеоновское войско на конях и повозках, в обход неинтересной Москвы, без остановок и во весь опор, бряцая саблями и теряя в грязи пушки и бесполезные кирасы, мчалось бы, высунув языки, к непонятному месту намеченной битвы дни напролёт. Скорее всего, короткими летними ночами на привалах в предрассветном сумраке и мутной дымке бесчисленных костров горбоносые французские гренадеры вздрагивали бы от медвежьего рёва и воя волков, а по утрам даже пёстрая и безобидная кукушка не сулила бы их судьбе ничего хорошего. И то, по его мнению, за все полгода, что длилась эта война, они бы всё равно не успели доскакать сюда. Сам Саша к тому времени оканчивал школу, шёл на «медаль». И вовсе не потому, что как прописную истину знал, кому навалял в той войне, немцам или французам.

Сразу после школы он уехал в большой город поступать. Получил специальность врача, да там, в городе, и остался. Было место в своей районной больнице, настойчиво звали к себе, но Саша не согласился. В Бородино всё так же жила мама. Отец заболел и умер молодым тринадцать лет назад.

Ещё на малой родине остались закадычные школьные друзья Серёжка Даций и Борька Закиров. Вот они-то и были настоящими ассами рыбалки! Прошли вдвоём огонь и воду. Исходили местные сибирские речки вдоль и поперёк. Знали там всё. Много раз звали Сашу с собой, а у того постоянно не получалось. Город не отпускал.

Как-то раз удалось. И после – пошло-поехало! Он моментально прикипел к этому делу. Зацепило накрепко. При малейшей возможности потом всегда бросал работу и терялся на пару дней. Наслаждался на реке отдыхом. Природой. Молчанием телефона. Да всем… Там было по-другому!

Когда наступала зима, Саша уже ждал этих поездок. Тосковал. Надеялся и мечтал. Торопил дни. Рыбалки с друзьями превратились в нерушимую традицию. Разговоры на привале у ночного, потрескивающего костра, бросающего снопы искр в небо, сделались неотъемлемой частью его жизни. О чём поговорить, всегда находилось. Ведь дружили-то они с самого детства, не первый десяток лет. Вместе катались на санках и лазали по крышам, занимались спортом и играли в школьном ансамбле, да мало ли, чего осталось общего, в юности той… Поэтому Саша был тихо счастлив и благодарен судьбе и друзьям за те перемены, которые случились в его жизни. Ему казалось, так теперь должно оставаться всегда.