Читать онлайн День похищения

1

21 августа 2019 года, среда

Когда тьма поглотила мир, Мёнчжун наконец решился. Несколько дней он все тянул, откладывая решение на потом, но со всех сторон, куда ни глянь, были лишь обрывы и пропасти, а вернуться назад, даже если захочешь, не получится – дороги уже нет. Так что хочешь не хочешь, а определяться было нужно.

Всё, его выбор тверд. Вот только когда он вставал, ноги сильно дрожали. Мёнчжун застегнул пряжку ремня на впалом дряблом животе: у него уже второй день маковой росинки во рту не было. Где же свитер? Вроде где-то здесь был… В углу комнаты валялось когда-то белое худи – теперь это была просто мятая тряпка непонятного цвета. Даже не стряхнув с одежды пыль и грязь, Мёнчжун так и занырнул в нее с головой. На пороге ненадолго призадумался, но… нет. Мотнув головой, он вышел из дома и сел в припаркованную во дворе машину.

Некоторое время ехал в темноте, пока не добрался до центральных районов, полностью залитых светом. Мёнчжуну показалось, что его дом на склоне горы и центр Йонина, через который он сейчас проезжал, словно находятся в разных часовых поясах. Белых ночей в этих широтах не бывает, но та часть города, на которую он смотрел из окна своей машины, казалось, вообще не знала, что где-то в мире существует тьма. Проехав по свету, Мёнчжун свернул туда, где его ждало одно дело.

Он то и дело бросал взгляд на клочок бумаги с адресом. До этого перечитывал его, проверял и перепроверял так часто, что теперь этот адрес до последней буквы отпечатался у него в голове. Но все равно сейчас Мёнчжун смотрел на него так, словно видел впервые в жизни: надпись казалась чужой, незнакомой. Он сжал губы. Все сомнения типа «А может?.. Или не надо?» были отброшены в тот момент, когда он завел машину: стрела, спущенная с тетивы, тоже не знает, попадет она в цель или нет, но долететь до конца ей все равно придется.

«Может, все-таки нужно было заранее проверить, где стоят камеры видеонаблюдения?» Хеын же говорила ему, что в том районе камер не так много и что нужно съездить посмотреть, где у них мертвые зоны. А он все отнекивался – мол, если часто там мелькать, то тебя, наоборот, могут заметить, а потом узнать и выследить. Но это были лишь отговорки – просто на самом деле душа у него была не на месте. Любому ответственному мероприятию всегда предшествовала подготовка: и когда в школе экзамены сдавал, и когда в университет поступал, и когда к церемонии открытия Корейских игр всей командой показательное выступление готовили – перед особым Днем Х всегда был День Х-1. На тренировках всегда говорили, что ошибка при отработке уменьшает ошибки на выступлениях. Интересно, что же он не отработал, если уж у него вот так жизнь сложилась?

В итоге Мёнчжун никак к сегодняшнему делу готовиться не стал, но теперь, словно восполняя свою прежнюю нерешительность, старательно избегал больших улиц и вел машину по самым глухим закоулкам. За рулем он постоянно рыскал взглядом по сторонам, отмечая, где находятся камеры слежения и куда они направлены.

Зазвонил мобильный – это была Хеын. «Может, не брать?» Но телефон не успокаивался. Мёнчжун включил громкую связь.

– Ты на месте?

– Пока нет. Скоро буду.

Его взгляд устремился вверх, к небу; мысли – куда-то дальше, где было еще темнее. Возможно, поэтому он слишком поздно заметил тень, мелькнувшую перед машиной, и не успел вовремя вывернуть руль. Боковым зрением увидел прошмыгнувшего мимо кота. Только было с облегчением перевел дух, как тут – бум! – спереди что-то сильно стукнулось о бампер и с глухим звуком опрокинулось на землю.

– Что у тебя там? – спросила Хеын, но отвечать было некогда.

Он ударил по тормозам и попытался собраться с духом, который вот-вот был готов покинуть его. Мёнчжуна всего трясло крупной дрожью. «Так, надо поставить машину на ручник…» Он потянул за рычаг, но все силы куда-то девались. «Нужно собраться… собраться…» Еле-еле справившись с ручным тормозом, Мёнчжун все еще трясущимися руками натянул капюшон на голову и вылез из машины. На земле лежала маленькая девочка – от удара ее отбросило в сторону.

Хорошо еще, что он догадался прикрыть номера куском картона… Мёнчжун еще раз огляделся по сторонам. Обычный ночной закоулок: прохожих нет, зевак тоже. Он заспешил к неподвижному телу; из-под головы змейкой струилась кровь. Мёнчжун двумя пальцами коснулся шеи девочки, проверил пульс. «Сердце бьется – значит, жива». Он перевернул пострадавшую на спину, увидел ее лицо – и только тут понял, кого сбил. От изумления у него задергался глаз. Уж если это не судьба, то что тогда? Мёнчжун поднял ребенка на руки и отнес в машину. Телефон был по-прежнему на громкой связи: Хеын вопила, пыталась докричаться до него. Видимо, она слышала и звук столкновения, и хлопанье открывающихся-закрывающихся дверей.

– Алло! Алло! Да что там у тебя?! Ты в аварию попал? Сбил кого-то? Что ты там делаешь?!

– Не волнуйся, все нормально. Сбил кого надо – как раз ту, кого мы и собирались похищать.

И Мёнчжун что было сил утопил педаль газа.

2

22 августа 2019 года, четверг, ночь

(второй день похищения)

Он слышал в какой-то передаче, что при травмах головы внутреннее кровотечение опаснее внешнего: кровь должна литься из раны, а если ее нет, то она, скорее всего, накапливается где-то внутри; от этого повышается внутричерепное давление и резко возрастает вероятность того, что от обычного сотрясения мозга человек может умереть. У девочки кровь текла, так что, по идее, умереть она не должна. Но вот лицо ее было белым, как бумага. Мёнчжун в панике схватился за голову, пальцы его тряслись. Время от времени он подносил руку к ее носу, проверяя дыхание. Вроде бы есть слабая струйка воздуха, касающаяся его ладони… Но вдруг он выдает желаемое за действительное и это ему только кажется? Мёнчжун прикладывал ухо к ее груди, напряженно вслушиваясь, бьется ли сердце. И только после этого разрешал себе вздохнуть.

«Бум!» – снова прокатилось у него в ушах эхо удара. Он заткнул уши, втянул голову в плечи и закрыл глаза, но это не помогало: в голове снова и снова прокручивался момент столкновения. Все еще дрожа, Мёнчжун открыл глаза и вгляделся в лицо похищенной.

Ее зовут Чхве Рохи, одиннадцать лет. Изящное тонкое личико, губы маленькие, но правильной формы – плотным бантиком. Большие глаза и белая кожа хорошо сочетаются с черными волосами. Стрижка очень короткая – настолько короче обычного боб-каре, что Рохи даже можно принять за симпатичного мальчика. «В школу, поди, ходит… А моей на школу даже издалека взглянуть не довелось». Когда Мёнчжун вспоминал о Хиэ, у него сразу щемило сердце. Если и этой девчонке, как и его дочери, в маленькое тельце воткнут с десяток разных трубок, обмотают проводами и подключат дыхательный аппарат, то он никогда в жизни себе этого не простит.

На полу задергался мобильный. Входящий номер можно было не смотреть – Мёнчжун и так знал, кто это: Хеын дала ему этот телефон, когда они планировали похищение. Она сказала, что для дела нужен «левый» номер, который нельзя будет отследить. Скорее всего, он был оформлен на подставное лицо, но Мёнчжун этого не уточнял. Как ей удалось раздобыть такой телефон, он тоже не спрашивал – сейчас ему вообще ничего лишнего знать не хотелось, он думал только о Хиэ. Всякий раз, когда ему хотелось бросить эту затею, он убеждал себя, что все это ради нее. Подняв с пола телефон, Мёнчжун вышел во двор. Пусть даже девчонка и без сознания, но при ней он все равно разговоры вести не будет. Небо пока еще было объято тьмой, горячий ветер назойливо лип к его телу.

– Ну, как там? – Голос Хеын был на удивление спокойным.

– В себя пока не пришла.

– И что теперь? Я тебе сколько раз говорила, что нужно быть осторожнее!

«Как будто в аварии попадают по своему желанию!» Внутри поднялась волна злости, но он сдержался, закусив губу: «Думай только о Хиэ, думай только о ней!»

– Ладно, ничего не поделаешь, как вышло, так вышло. Сейчас нужно довести начатое до конца. Как очнется, надо будет ей домой позвонить, с родителями…

Прежде чем Хеын закончила фразу, Мёнчжун нажал на «отбой» – надоела. Свободной рукой взъерошил волосы. Что ж за жизнь у него такая… трудноперевариваемая. У него вырвался глубокий вздох. Ну почему все так обернулось? «Нет, давай завязывай с такими мыслями!» Он повернулся, чтобы вернуться в комнату, и тут натолкнулся на чей-то взгляд.

– Кхык!

Мужчина непроизвольно отпрянул назад, издав странный звук, чем-то похожий то ли на крик, то ли на хрип. Он даже не заметил, что девочка очнулась. Или нет, точнее говоря, не услышал, как она открыла дверь и просунула голову в проем. Рохи смотрела на него снизу вверх, от испуга ее большие глаза стали еще больше – настолько, что были видны белки.

«Черт, вот же попал!» В голове у него все перемешалось. Наверное, нужно что-то сказать? А что? Может, объяснить ситуацию в целом? Или лучше сначала спросить, как она себя чувствует? В итоге он просто стоял и молчал, давая ей возможность как следует разглядеть и запомнить себя.

– Кто?

От ее резкого вопроса вся кровь моментально отхлынула у Мёнчжуна от головы. И что сейчас прикажете ему делать? Спрятать свое лицо? Или, наоборот, завязать ей глаза? Он чувствовал себя как та тетка, которую мужики голой в бане увидели: от волнения все определиться не может, что ей раньше прикрыть – верх или низ? Вот и он сейчас так: не знает, что для него в такой момент важнее и что нужно делать прежде всего…

Девочка пристально рассматривала его: взгляд у нее был явно осмысленный и незамутненный. Под этим взглядом Мёнчжун непроизвольно продолжил понемногу пятиться назад. И тут начинающего похитителя озарило. Он посмотрел на карман своих мешковатых штанов. Все же не зря считается, что залог успеха – в продуманной подготовке. В штанах у него лежал моток веревки – просто на всякий случай, если ребенок сбежит или какие другие проблемы возникнут и другого выхода уже не будет. Мёнчжун осторожно засунул руку в карман, нащупал там аккуратно скрученный нейлоновый шнур и в одно движение достал его, одновременно пряча руку за спину. Он проделал все так быстро и ловко, что девчонка, конечно, ничего не смогла заметить.

– Веревка для чего?

«Эх, заметила…»

– Э-э-э… Б-б-белье развешивать, – сказал он, после чего, вопреки логике, почему-то отбросил шнур подальше.

Рохи не отводила от него взгляд, словно вынуждая все-таки ответить на предыдущий вопрос. Мёнчжун покосился на веревку. Когда твой оппонент – ребенок, то понятно, что тебя будут мучить угрызения совести. Он знал, что нужно действовать как можно более гуманно, но когда похищаешь человека, то связать его или держать под замком – вещь неизбежная, разве нет?

– Ты спрашивала, кто я? – Мёнчжун украдкой подбирался к веревке.

– Кто я?

– Так ты что, вообще ничего не помнишь?

Взволнованный голос Мёнчжуна разносился по всей комнате. Он то и дело нервно теребил подбородок и взъерошивал волосы. Действительно, когда он сбил девочку, та упала и ударилась так сильно, что, казалось, аж треск стоял. Понятно, что при этом мозгам и повредиться не трудно.

Сама пострадавшая с абсолютно безмятежным лицом расселась на полу комнаты. Ее чем-то привлекла валявшаяся в углу чесалка для спины – девочка подобрала ее и начала осматривать обстановку. Похоже, самым взволнованным здесь был Мёнчжун: он все прокручивал в уме, как сильно все эти непредвиденные обстоятельства повлияют на успех затеянного им дела, в котором на кону стояла его жизнь. Но суть-то как раз и заключалась в том, что обстоятельства были непредвиденными, причем настолько, что просто не укладывались в голове, и теперь Мёнчжун все никак не мог успокоиться. Словно не в себе, он метался по маленькой тесной комнатушке из стороны в сторону, а потом внезапно плюхнулся на пол рядом с Рохи.

– Нет, ты правда ничего не помнишь? Совсем ничего?

– Угу. Тебе есть дело?

Она и говорила как-то странно: как голосовой помощник в мультиварке. Хотя нет, мультиварка разговаривает даже более естественно. Мёнчжун повертел в кармане записку – аккуратно сложенный клочок бумаги размером с ноготь. Там почерком Хеын было написано имя девочки, адрес и возраст. Ей, по идее, вроде как уже одиннадцать, а со старшими говорить не научили – незнакомым взрослым тыкает… Или сейчас для одиннадцатилетних это нормально? Неужто и Хиэ через пару лет будет с ним в таком тоне разговаривать? Просто немыслимо…

– Кто?

Интонации ее были не очень понятны, но, кажется, Рохи снова спросила, кто она. Посмотрев на пялившуюся на него девочку, он решил уточнить:

– Себя имеешь в виду?

– Тебя.

– Я? Я…

Кем бы назваться? Ну не скажешь же, что он ее похититель… Погруженный в эти раздумья, Мёнчжун чуть не ответил: «Секундочку, дай подумать». Что бы такое сказать, чтоб вплоть до получения выкупа обращаться с ней как можно человечней? Чтобы не надо было ее ни связывать, ни держать взаперти? Пусть он ее и украл, но так с людьми обращаться неправильно… «О, кстати!..» Эта мысль привела его в чувство.

– Эй, а ты почему ко мне на «ты» обращаешься?

– Сейчас это важно?

«Она права, сейчас это неважно».

– Э-э-э… хорошо. Я твой…

– Папа?

– А?

От изумления у Мёнчжуна аж плечо дернулось. На что Рохи лишь подозрительно хмыкнула и недоверчиво потрясла головой. Хоть она и потеряла память, но, похоже, у нее были сильные сомнения на этот счет – мол, что-то здесь не то. А ведь если в сериалах главный герой терял память, а потом находил родителей, то все было совсем не так – они частенько смотрели дневные дорамы вместе с Хиэ, усевшись рядышком перед телевизором. Теперь же Рохи осмотрела его скептическим взглядом и сказала:

– Или нет? Не очень похоже…

– Да папа я твой, точно папа.

Слова вылетели из него почти рефлекторно, хотя надо признать, что мысль «Вот он, шанс!» промелькнуть успела. Ведь раз он отец, то тогда она будет слушаться и вести себя спокойно. А если не будет убегать и звать на помощь, то не будет и необходимости ее связывать, чего он так опасался. Теперь его больше всего заботил вопрос, как позвонить ей домой и потребовать выкуп. «Ничего, навешаем ей какой-нибудь лапши на уши, запишем голос, а потом дадим прослушать родителям…»

– Как меня зовут?

Мёнчжун оторопел.

– Чхве… Нет, Ким Хиэ.

Он все-таки назвал имя своей дочери. Рохи не торопилась верить ему и разглядывала Мёнчжуна своими огромными глазищами сверху донизу. А он почему-то избегал ее пронзительного взгляда. Да что ж такое! Она и память потеряла, да и вообще обычный ребенок, в конце-то концов! А он дергается постоянно… Это потому, что совесть нечиста. Не зря же говорят, что на воре шапка горит… Так, надо вызвать у нее доверие. Мёнчжун собрался с силами и посмотрел Рохи прямо в глаза. «Смотрим… Еще смотрим…» И – нет, не выдержал, отвел взгляд. В груди стучало так сильно, что ему пришлось вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться. Так, глядишь, и до тюрьмы дело может не дойти – сам от инфаркта окочуришься…

И тут ему в шею внезапно воткнулась чесалка. Хорошо еще, что он от испуга рефлекторно дернул головой и деревяшка скользнула мимо, а то бы точно горло пропорола. А еще говорят, что «от чесалки еще никто не умирал»…[3] Проморгавшись, он увидел, что Рохи снова нацелилась палкой ему в шею.

Неловкая пауза как-то подзатянулась: за наставленной чесалкой был виден блеск ее глаз. «Ей точно память отшибло или она все-таки о чем-то догадывается?» В тишине комнаты было лишь слышно, как Мёнчжун громко сглатывает накопившуюся слюну. Наконец Рохи соизволила открыть рот:

– Еды.

И это был ее первый приказ своему похитителю.

3

Сбивая дыхание, Мёнчжун вприпрыжку выбежал из дома. Внизу под склоном была лавка, но в это время она, конечно же, должна быть закрыта. Куда-то ехать на машине без номеров он тоже уже не мог – если она будет мелькать на камерах наблюдения, то полиции не составит труда определить, где он живет. Так что теперь, накинув капюшон, Мёнчжун выбежал на поиски круглосуточного магазина, хотя понятия не имел, где такой может быть. Он надеялся, что его примут за спортсмена на пробежке, хотя по такой темноте кто бегать будет? Желающих вряд ли много наберется…

На его счастье, ближе к району жилой застройки один круглосуточный все-таки обнаружился. Внутри магазина сидел молодой парень-кассир, судя по виду – студент на подработке. Он уткнулся в телефон и был так увлечен игрой, что даже стандартное «Добро пожаловать!» произнес, не отрываясь от экрана. Мёнчжун пробрался к полкам с готовыми наборами в ланч-боксах, но к этому часу их уже разобрали, оставался только самгак кимпаб[4]. Делать нечего, придется брать его. Он взял две упаковки кимпаба, бутылку воды и пошел к кассе. Парень привычным движением мазнул штрих-кодом по сканеру:

– Три тысячи двести вон[5].

Мёнчжун, пошарив по карманам, расплатился наличными.

– Пакет нужен?

Он отрицательно помотал головой, забрал товары с прилавка и поспешил обратно домой.

– Это чё? – Рохи окинула кимпаб холодным взглядом.

– Д-д-дома еды ж не было, пока этим можно переку…

– Это еда?

«Черт!» Мёнчжун взглянул на Рохи, потом дернул за хвостик обертки, снял целлофан и протянул пленнице. Ее безмолвные губы наконец шевельнулись – уголком рта она произнесла:

– Прикольно.

«Ффух, слава богу…» Его плечи расслабились, он улыбнулся. И тут же ему под челюсть снова воткнулась чесалка.

– Сойдет, почти съедобно. Но на завтрак хочу нормальной еды.

Умяв обе упаковки кимпаба и взахлеб выдув всю воду, Рохи прямо где сидела, там и улеглась спать:

– Одеяло!

Едва Мёнчжун ее укрыл, она тут же уснула. Глядя на девочку, незадачливый похититель измученно прислонился к стене, хотя более точным словом было бы не «прислонился», а «рухнул». Какой-то чересчур длинной выдалась для него эта ночка…

Как только рассвело, Мёнчжун тихонько, чтобы не разбудить Рохи, вышел из комнаты. До кухни было всего несколько шагов, но на пути надо было преодолеть просевший пол и открыть старую деревянную дверь, которая скрипела и стонала так, словно заранее готовилась тут же развалиться на куски. Войдя на кухню, ты словно попадал в средневековую харчевню, какие обычно показывают в исторических сериалах, только с современным холодильником, как во фьюжн-сагыках[6]. Хотя, по правде говоря, холодильник тоже был очень древний: нормального современного многокамерного шкафа с распашными дверями ему не досталось – на кухне стоял лишь очень старый однодверный «гроб» с двумя небольшими отделениями. Ручка на дверце тоже когда-то отвалилась, и теперь, чтобы ее открыть, ему всякий раз приходилось цепляться пальцем за щель. В результате поверхность холодильника была захватанная, пожелтевшая, неопрятная. А внутри всегда подванивало протухшей рыбой, хотя Мёнчжун даже вспомнить не мог, когда в последний раз ее здесь хранил. Рыбу он не ел очень давно: может, только когда жили вместе с Хиэ, тогда – да, а так – даже вида не переносил…

Мёнчжун заглянул внутрь холодильника и грустно вздохнул – уж лучше б не заглядывал. Там дружно стояли в ряд бутылки сочжу[7]: отдельно – мелкашки по 360 миллилитров, отдельно – крупнокалиберные по 720. А еще было кимчхи, покрытое плесенью, как торт глазурью. Ему, в принципе, заходило и такое: недопитое сочжу-то само собой, да и кимчхи тоже. А что? Он же не маленький, от плесени сполоснул слегка – вот тебе и закуска. Но в нынешних условиях содержимое энтузиазма не вызывало, и Мёнчжун закрыл холодильник. Словно чтобы позлить его лишний раз, дверка морозилки грохнула, пошаталась и, лишь покапризничав, встала на место и закрылась.

«В лавку, что ли, снова переться?» – подумал Мёнчжун, но никуда не пошел – просто, не сходя с места, окинул кухню взглядом. На глаза попался пакет с мукой, стоявший в шкафу. Он уже и не помнил, когда ее купил и что хотел из нее приготовить, но мука у него почему-то была. Пакет не был плотно закрыт, весь какой-то помятый, но, на его счастье, где-то с половину содержимого там еще оставалось. Мёнчжун открыл шкафчик под раковиной, вытащил оттуда синюю пластмассовую миску и вытряхнул туда муку. Не так уж много, но для одиннадцатилетней девчонки должно хватить – желудок у нее не такой уж большой должен быть, как-то брюхо заполнит. Мёнчжун подставил миску с мукой в раковину и открыл кран. Он лил воду до тех пор, пока мука не разбухла. В смеси попадались комочки. Мёнчжун небрежно помешал в миске ложкой и уже собрался было поставить тесто на газ, как передумал, замерев на полпути.

Обтерев руки о штаны, он достал телефон. Сердце бешено колотилось, но в любом случае что сделано, то сделано, и обратно все уже не вернешь. У него в голове всплыло лицо Хиэ, но он громко вздохнул, усилием воли отогнал ее образ и поднял глаза. С телефоном в руке выглянул из кухни, проверяя, не подслушивает ли его ненароком Рохи. В комнате и коридоре было тихо: похоже, что девчонка по-прежнему спит в комнате. Мёнчжун снова подошел к раковине, глубоко вдохнул и начал с силой тыкать в экран, набирая номер. В трубке один за другим пошли гудки: с каждым гудком сердце у него сжималось все сильнее и сильнее. Он знал, что именно ему придется сказать, раз уж набрал этот номер, и от этого нервозность только усиливалась.

А гудки между тем все шли и шли. Мёнчжун не понимал, почему на том конце не берут трубку. И тут в телефоне послышался резкий щелчок – когда он его услышал, то аж вытянулся в струнку. Приготовился вести разговор уверенно и заготовленные фразы произносить жестко.

– Ал…

– Абонент временно недоступен, оставьте сообщение после…

«Ах ты ж…» Он скривился и нажал на отбой. Они что там, в туалете застряли? Или не слышали звонка? В голову лезли разные мысли, но Мёнчжун никак не мог избавиться от ощущения, что происходит нечто странное. Когда ребенка похищают, то родители не то что часами – годами от телефона не отходят, разве нет? «Может, номером ошибся?» Мёнчжун еще раз сравнил номер исходящего вызова с тем, что заучил наизусть. Да нет, все правильно он набрал. Еще бы, номер у него в памяти как в камне высечен; ведь дело касалось его дочери – а заодно и той девчонки, что сейчас спит у него в комнате.

Выходит, все, что ему остается, – это просто дозваниваться. Но только Мёнчжун занес руку над смартфоном, как дверь с грохотом открылась и на кухню ворвались лучи солнца, а заодно с ними и его пленница. Она смотрела на него, скорчив недовольную гримаску. Сердце снова заколотилось. Да что ж такое! Девчонке всего одиннадцать, фактически ребенок, к тому же потерявший память и считающий его отцом. Как у нее получается постоянно держать человека на нерве?

– А, вс-с-стала? Ч-ч-что-то х-х-хотела? – Мёнчжун непроизвольно начал заикаться.

Рохи острым взглядом сосканировала обстановку на кухне и ровным голосом сказала:

– Еды.

– Г-г-готовлю.

– М-м-м, ладно тогда, – промычала девчонка и закрыла дверь.

Некоторое время Мёнчжун стоял совсем растерянный, но потом заставил себя собраться. В конце концов, отец он ей или нет? Как можно в таком тоне со взрослыми разговаривать?

– Эй! – Его крик наложился на стук распахнутой двери.

– Чё? – Девчонка смотрела в упор.

«Сейчас я ей покажу, как старших уважать!» Мёнчжун покрепче ухватил лопатку для блинов и напористо сказал:

– На сытый желудок оно всяко веселее, да?

– Само собой, чё спрашивать? – Недовольно покачав головой, Рохи закрыла дверь.

Иногда кажется, что ты видишь перед собой что-то вполне понятное, но на самом деле это абсолютно иная, непостижимая сущность. Ну это как если старику, который все время пользовался только кнопочным телефоном, дать смартфон. Или, допустим, ты думаешь, что подобрал щеночка, а через пару лет у него вырастают большие уши, большие глаза и очень острые зубы, и оказывается, что ты привел домой волчару. Вот и Рохи примерно так же взирала на накрытый стол. Ну ладно вода из-под крана, ну ладно тарелка вся в сколах, ну ладно кружка непонятного цвета – то ли желтая и грязная, то ли желтая от грязи… Но этот белый сгусток, похожий на моп от швабры, – это, вообще, что такое и как называется? Рохи, словно не веря своим глазам, некоторое время смотрела на непонятное месиво, которое по какому-то недоразумению почему-то попало в разряд «еды», потом подняла взгляд на кулинара. Тот в смущении поскреб затылок:

– Знаешь, бывают такие белые блинчики…

– Не знаю и знать не хочу, – не моргнув глазом ответила Рохи.

– Мука-сахар, добавляем-жарим. На вид, конечно, может, и не очень…

Мёнчжун мог не утруждать себя неуклюжими оправданиями – Рохи рывком поднялась с места. Ее взгляд был прикован к раковине, а точнее, к пакету из-под муки, который там валялся. Брезгливо, двумя пальцами она взяла упаковку и, стараясь не запачкаться, осмотрела со всех сторон. А потом, как громом пораженная, сунула пакет Мёнчжуну.

– Срок хранения – до девятого июня семнадцатого года. Уже больше чем на два года просрочена. Читать не умеешь?

Мёнчжун вздрогнул.

– Или забыл, какой сейчас год, какой месяц? Или правда неграмотный? Календарь же вот висит!

Девчонка мотнула подбородком в сторону стены: там действительно висел календарь, который ему дали в магазине сельхозудобрений. Мёнчжун сконфуженно схватил пакет из-под муки и спрятал за спину.

– М-м-мука ж не портится…

Рохи вдруг наморщила лоб и прямо как стояла – чесалка в одной руке, тарелка в другой – выбежала из кухни во двор, оттолкнув хозяина. Мёнчжун, спотыкаясь, бросился за ней. Во дворе девочка заозиралась, словно искала что-то. Мужчину охватила паника, в голове беспорядочно заметались тревожные мысли: «А что, если к ней возвращается память и сейчас она вспомнит, что я – не ее отец и что в этом доме она никогда раньше не была?»

– Ч-ч-что ищешь?

– Собака где?

– Собака? Какая еще собака?

К концу фразы голос Мёнчжуна задрожал. У них что, дома собака была? Он про это не слышал. Хотя откуда ему знать? Он же сбил девчонку на подъезде к дому и внутрь не заглядывал. Если у них действительно была собака, то, выходит, похищенная постепенно приходит в себя и, возможно, начинает подозревать, что здесь что-то не так…

Рохи стремительно повернулась к Мёнчжуну.

– Сказал, что подаришь собаку, и где она?

Мёнчжун захлопал глазами – как старый подгружающийся компьютер, он переваривал услышанную информацию. Но задержаться в моменте не получилось – ему что-то вонзилось в живот, причем довольно глубоко. Он закряхтел, перевел дух и посмотрел вниз: Рохи глубоко всадила ему в живот тарелку с белой субстанцией, и Мёнчжун в замешательстве эту тарелку покорно взял. У него возникло что-то вроде дежавю: примерно так его, зеленого салагу, гоняли «дедушки» в армии. Рохи властно сказала:

– Переделать.

Пока она не отвернулась, Мёнчжун пролепетал:

– На вид оно, может, и не очень, но все же…

Похоже, его вялые возражения стали действовать Рохи на нервы, и конец чесалки тут же нацелился ему в шею.

– Только попробуй еще раз мне такие помои сунуть!

Мёнчжун судорожно сглотнул слюну и слабо кивнул. Выражение лица у девчонки немного смягчилось: она убрала палку, развернулась и пошла в спальню. Мёнчжун погрозил ей вслед кулаком: это был самый смелый отпор, на который он решился.

– Кстати… – Рохи обернулась и внимательно осмотрела дом вместе с хозяином. – Я точно здесь жила?

В ее взгляде четко читалось: «Как-то подозрительно все это». Мёнчжун застыл на месте: ему словно с десяток здоровенных игл под дых вогнали.

– А что?

– Мерзко здесь чё-то… – И, недоверчиво покачивая головой, она зашла в спальню.

Едва за ней закрылась дверь, Мёнчжун рухнул на стул: у него так тряслись колени, что стоять он уже не мог.

Бойко перебирая ногами, Мёнчжун спускался вниз по склону. Его прерывистое дыхание эхом билось среди гор. Свое кулинарное творение он решил употребить сам. Рохи сказала, что таким только собак кормить – его это расстроило, но не выбрасывать же еду, в самом деле. С другой стороны, дерзкую девчонку голодной оставлять тоже нельзя. После того как Хеын бросила его, он воспитывал дочь один, поэтому мог приготовить что-то несложное.

И все-таки, что же именно произошло с Рохи? Допустим, память она действительно потеряла. Но ведь и то, как она себя ведет и как говорит, тоже нормальным не назовешь. Хоть кто ее услышит – ни за что не поверит, что ей только одиннадцать. Или это потому, что она из богатой семьи? Богатеи ведь считают себя центром мира и пупом земли. Они с молоком матери впитывают, что являются «белой костью, голубой кровью». Возможно, оно и так: детей у богатых с рождения балуют, потакают им. Но все равно…

И это еще не самое странное: у родителей ребенок пропал, а они трубку не берут. Спускаясь к магазину, Мёнчжун уже несколько раз звонил ее отцу на мобильник, но на звонки по-прежнему никто не отвечал. Он собрался уже отправить сообщение, но потом передумал. «Ваша дочь у меня», «Это похищение, заплатите выкуп» – как-то странно такое словами набирать…

Или, может, у них дела за границей и они туда укатили?.. Ага, и оставили одиннадцатилетнюю дочку одну? Кроме того, как-то слабо верится, что в таком доме обходятся без помощников. Ну хорошо, пусть родители уехали, но какая-нибудь домработница-то должна остаться! И если в отсутствие родителей дочка пропала, кто-то из прислуги наверняка сообщит либо хозяевам, либо в полицию, это же очевидно. А может, они уже в полицию обратились? Преступник собрался вести переговоры о сумме выкупа, но не может дозвониться. Он сбит с толку, приезжает к ним домой, и тут полиция выскакивает из засады и берет его тепленьким!.. Может, у них такой сценарий разработан?

Нет, непохоже. Есть у него такая дурная привычка постоянно все усложнять… Нужно действовать по принципу, которым он руководствовался с детства: жить следует исключительно настоящим, решать вопросы по мере их поступления и делать то, что нужно делать в данный момент. А в данный момент ему надо было накормить Рохи.

Мёнчжун посмотрел на вывеску лавки, находившейся в нескольких шагах: «Супермаркет “Топ-класс”, добро пожаловать».

Едва очутившись в «Топ-классе», он моментально вымок от пота – словно под дождь попал. Еле кивнув на приветствие работника, еле волоча ноги, прошел к полкам – он сильно ослаб за последнее время. Чем бы закупиться? Его взгляд скользнул по стеллажам. Животные инстинкты – страшная сила. Вот генерал Ким Юсин заснул в седле, отпустил поводья, и лошадь сама довезла его до дома кисэн[8]… Так и Мёнчжуна ноги сами привели в отдел с рамёном: когда он расстался с женой, то питался почти исключительно им. Но тут его словно молнией шибануло, и пачка лапши снова вернулась на полку. Он просто представил себе картину, как кладет рамён перед Рохи: «Ты чё принес? Ты это едой называешь?» Да она прямо в пакете ту лапшу в мелкий порошок сотрет… Ладно, а что тут сбоку лежит? Ага, карри и чачжан[9]: водой развести, три минуты в микроволновке покрутить – и готово. Хотя нет, карри острый, чачжан соленый… Ребенку такое не подойдет.

Мёнчжун направился в овощной отдел, взял морковь и яйца: морковку нарезаем, яйца взбиваем и делаем омлет. В этот момент у него в кармане завибрировал телефон – тот самый, «левый», который ему дала Хеын. Мёнчжун огляделся по сторонам, убедился, что продавец не подслушивает, и только потом нажал на кнопку.

– Ну как там?

Все как и раньше: какой была, такой и осталась. Ни «здрасьте», ни «алло»: только трубку снял – сразу за свое волнуется… И ее «ну как» относилось, конечно же, не к нему, мол, «как ты там?», и даже не к Рохи – все-таки под колеса попала, память отшибло, можно было бы и о здоровье спросить… Нет, ее «ну как» означало: «Ну как там с деньгами? Звонил насчет выкупа?» В один прекрасный день Хеын ушла от него, оставив с Хиэ на руках. Потом появилась спустя несколько лет и как ни в чем не бывало спросила: «И долго еще ты собираешься так жить?» Что тогда, что сейчас ей было важно не слушать, а говорить самой.

– Не отвечают.

«Интересно, она разозлится, если с ней так же кратко говорить?»

Хеын повысила голос:

– Не может такого быть! Ребенка похитили, а они трубку не берут? Что это за родители такие?

Ему очень хотелось сказать: «Да такие же, как и ты», но он сдержался. Еще не хватало тратить свои нервы на бессмысленную перебранку. А главное – Мёнчжун не был уверен, что сможет ее переспорить. Вместо этого нужно показать Хеын, что обиделся на ее слова.

– «Не может быть»? То есть ты хочешь сказать, что я им не звонил? Похи…

Он чуть было не прокричал на весь магазин «похищение», но резко оборвал себя на полуслове. Прикрыв рот ладонью, еле слышно продолжил:

– Где ты видела похитителей, которые не просят выкуп?

Но Хеын, похоже, было наплевать, обижается он или нет:

– Странно как-то…

В бакалейном отделе Мёнчжун взял соевую пасту чхонгукчан. Обычно считается, что дети такое не очень едят, но, к его удивлению, многим она нравилась. Хиэ ее тоже любила. Он брал побольше тофу, варил его с чхонгукчаном, и такая смесь даже с обычным голым рисом заходила на ура. Мёнчжун закинул в корзину пасту и ответил бывшей жене:

– Самое странное в том, что я сейчас с тобой в этом деле.

4

Он уже выходил из магазина – в одной руке растянутый пакет, в другой телефон, который приходилось все время держать у уха.

– Вечером еще раз им перезвони. Она сообщение родителям записала?

Мёнчжун чуть не споткнулся на ровном месте. «Да чтоб тебя, с вопросами твоими! А ведь как раз уже собирался трубку класть!» Ему захотелось послать бывшую жену подальше. Чтобы получить выкуп, они решили записать голосом Рохи две фразы: «Папа, спаси меня! Мама, хочу к тебе!» Фразы подбирала Хеын, и сейчас признаваться ей в том, что он об этом просто забыл, было нельзя.

– Угу.

Неопределенность его интонаций Хеын заметила моментально: они вместе росли в приюте, и она с детства научилась распознавать, когда у него меняется настроение. Потому и была такая досада на нее: она же знала, что без нее он совсем развалится, но все равно ушла.

Хеын недоверчиво уточнила:

– Точно записал? Они прочувствуют, что опасность реальная?

«Ага, поопасней ей надо, пореальней, и голос чтоб понапуганней, тогда сразу деньги бросятся платить… Ты ж это имела в виду, да?» – подумал он. И ошибся еще раз, промедлив с ответом, так как Хеын решила заколотить последний гвоздь:

– Файл сначала мне пришли, я послушаю.

Мёнчжун пришел в ярость:

– А ты в курсе, что я сейчас не по вайфаю? Ради тебя я даже мегабайта не потрачу.

– Ради меня? Хочешь сказать, что я только ради себя стараюсь?

Ладно, все равно никакого файла у него нет. Но и признаваться в этом Мёнчжун не собирался. «Сейчас домой вернусь и запишем – без лишних оскорблений и упреков».

Он только открыл было рот, чтобы возразить Хеын, как прямо перед ним остановился здоровенный грузовик. Из магазина выбежал продавец:

– Ну что же вы так поздно? Местные тетки уже с самого утра тофу спрашивают…

Недавнего покупателя же он удостоил коротким взглядом из серии «еще не ушел?». Под этим взглядом Мёнчжун развернулся и зашагал к своему дому на вершине горы. И тут Хеын почуяла что-то неладное.

– Что это за звук? Ты сейчас где?

«Скажу, что в магазине, так она сразу спросит: “А где ребенок?” Ладно, скажу просто, что дома».

– Дома.

Тут Хеын чуть удар не хватил. И она завопила так, что у него едва перепонки не лопнули:

– Ты совсем с ума сошел? Думаешь, мы тут в игрушки играем?

Да уж лучше бы в игрушки играли. Вжух! – и «Улыбнитесь, вы в скрытой камере!»; все оборачивается в шутку, а Рохи отправляется домой. Вжух! – и диагноз его дочки превращается в розыгрыш. Да, он бы разозлился на такие глупые шутки, но внутри был бы на седьмом небе от счастья. Эх, если б бог действительно существовал и если б он только смог обратить все в шутку… Мёнчжун бы дал ему любую клятву, любой обет, и если б потребовалось заплатить самую высокую цену, то он отдал бы свою жизнь, вообще не раздумывая. Но увы, никаких богов нет, и реальности надо смотреть в глаза…

– Ага, сошел. Тебе-то, конечно, оттуда виднее, что здесь и как. А что мне было делать? Дома есть нечего, а девчонке что – с голоду помирать?

На том конце Хеын глубоко вздохнула.

– Надеюсь, ты хоть не на машине? Я ее, конечно, на подставное лицо купила, но если в камерах постоянно мелькать, то могут и выследить.

– На своих двоих спустился. И машина другая нужна, а то подсунула какое-то говно с дымом, а теперь понтов полные штаны…

– Ты, главное, дело сделай – тоже себе такую сможешь позволить.

От этих слов Мёнчжун замер на месте и нахмурился. Обычно он старался подбирать слова, чтобы человек не чувствовал себя дураком и лузером, но сейчас из него рвалось такое, чего он представить не мог и сам от себя не ожидал.

– А ты знаешь, что я тебя сейчас просто использую? Приготовься к тому, что ты от меня и гроша ломаного не получишь. Если б не Хиэ, вообще в эту тему никогда не вписался бы, – ледяным голосом произнес Мёнчжун.

– Я в курсе. Это все, или еще что-то так же трепетно воспринимаешь?.. Ладно, давай быстрей поднимайся к себе.

Вздох Хеын, казалось, положил конец их перебранке. «Ну нет, мы с тобой еще не закончили…» Ведь если она начала выносить ему мозг, потому что по звукам из трубки догадалась, где он сейчас находится, то и ему тоже кое-что было слышно – он понял, где сейчас его бывшая. Когда ее колкие фразы замолкали, то в паузах доносился весьма специфический шум. Мёнчжун еще сильнее притиснул телефон к уху: место явно многолюдное и просторное – звуки как будто эхом доносятся. Слов, конечно, не разобрать, но было понятно, что он точно слышит стук катящихся колесиков и женский голос, читающий объявления через какое-то устройство. Мёнчжуну не понадобилось много времени, чтобы пазл сложился – аэропорт.

– А ты где?

Хеын не ответила. От нехороших предчувствий у него все качнулось перед глазами, но он собрался и переспросил:

– А как же Хиэ?

Ответа так и не последовало, и Мёнчжун спросил снова:

– Что с Хиэ?

– Да тут вопрос важный возник, пришлось в одно место поехать…

«Вопрос важный, но не Хиэ?» Мёнчжун не сдержался и сам не заметил, как перешел на крик:

– Ты ее бросила?

В трубке было тихо, но он прямо почувствовал, что Хеын вся сжалась от этого вопроса. Потом наконец, колеблясь, ответила:

– Ну она же все равно сейчас без сознания…

И это сказала мать.

У его дочери была детская лейкемия. Два месяца назад во время терапии она впала в кому. Жизнь в ней едва теплилась, да и то исключительно за счет аппаратуры, поддерживающей деятельность организма. «Состояние нестабильное», «исход непредсказуем» – так говорили врачи, что в переводе на человеческий означало: «Непонятно, сколько еще она сможет продержаться». Единственное, что им оставалось, – это сделать трансплантацию, но, к сожалению, тип костного мозга Мёнчжуна дочери не подходил.

В тот день Хиэ тоже была без сознания. Она была подключена к ИВЛ, и звук подаваемого кислорода казался звуком ее дыхания. Внезапно Мёнчжун испугался, что когда-нибудь он забудет, как на самом деле дышала его дочь.

– Хиэ, это папа пришел…

На что-то рассчитывать было глупо – девочка никак не отреагировала на его слова. «Ничего, она все слышит. И радуется, что папа с ней», – старательно убеждал себя Мёнчжун. В этот момент в коридоре послышался звук шагов. Он затаил дыхание и весь обратился в слух, сфокусировавшись на том, что происходит за дверью. А там медсестры злились на то, что у него уже накопилась большая задолженность, которую требовалось срочно погасить. И теперь им нужно либо прекращать лечение, либо уговорить его без лишнего шума самому забрать дочку из больницы.

«Только не сюда, только не сюда», – как заклинание повторял он снова и снова, но заклинание, увы, не сработало: стук туфель затих как раз напротив их палаты. Мёнчжун со скоростью света бросился под кровать, опередив входящих на долю секунды. Шаги приближались – он зажмурился, но потом все же рискнул раскрыть глаза: «Ничего себе!» У него перед носом были не белые халаты и сабо медсестер, а черная юбка с ярко-красными туфлями на каблуках сантиметров по семь минимум. «Кто бы это мог быть?» Мёнчжун осторожно выглянул из-под кровати, посмотрел наверх – и натолкнулся на ее взгляд. Женщина вроде как поначалу испугалась, но потом скорчила гримасу и, цокнув языком, произнесла:

– И долго еще ты собираешься так жить?

Вот так они со своей бывшей женой Хеын и встретились после долгой разлуки – спустя три года после того, как она бросила их с Хиэ. С ее уходом в жизни Мёнчжуна многое поменялось. Деньги, которые он клал на счет со своей зарплаты, дом, который тоже считал своим, – все растаяло, оказавшись иллюзией, миражом. На счете было не то что пусто – баланс ушел в минус. Дом к этому моменту уже тоже оказался заложен. Вместе с женой исчезло все: и радостное время, когда у него была своя крыша над головой, и деньги, которые он так кропотливо копил на обучение дочери. Стоило жене уйти, как к нему день за днем стали вламываться коллекторы из кредитных контор. И дом был снесен. Хотя даже если б и не снесли, то, возможно, он сам рассыпался бы в труху и без них. Не надо было ему так упрямиться – может, тогда бы к нему на фирму не пришли. Хотя отжималы-коллекторы не были официальными приставами и действовали не вполне законно, но начальство в детали вникать не стало, и в его положение входить тоже не собиралось – его попросту уволили. А выходное пособие прямо из банка ушло кредиторам.

Жизнь, где нет ни кола ни двора… Где, казалось, только рассвело – глядь, а солнце уже село за скалы… Так жить ему не хотелось. И если б не дочь, он, наверное, не побоялся бы сделать окончательный выбор и шагнуть за край. Но после того дня, когда ей поставили диагноз, Мёнчжун начал цепляться за жизнь. Он нашел в горах заброшенный дом и перебрался туда. Теперь в мире для него больше не существовало никого, остались только он и Хиэ. И так было до тех пор, пока ей не исполнилось девять. До тех пор, пока не появилась его бывшая жена – так же резко и неожиданно, как и исчезла. До тех пор, пока не предложила похитить ребенка: «Заберем девчонку – и родители заплатят сколько нужно».

Как только такси остановилось у клиники университета Йонин, Мёнчжун тут же выскочил из машины и на всех парах помчался ко входу. Он мотался по площадке лифта туда-сюда, все время с раздражением поглядывая на табло индикатора, где не спешили меняться этажи. Постоянное движение выдавало его нервозность снаружи, пересохшее горло – внутри. Казалось, что он вот-вот расплачется. Сердце разрывалось на части, как только Мёнчжун вспоминал, что его Хиэ лежит сейчас совсем одна, а к ее горлу подсоединены шланги толщиной с руку. Да, возможно, он жил неправильно, но почему за его грехи приходится расплачиваться дочери? Ведь даже в суде дети за преступления родителей уже давно не отвечают… Так почему же бог так жесток?

Мёнчжун зашел в лифт, нажал на восьмой этаж. Глубоко вдохнул-выдохнул, грудь его поднялась-опустилась, и в этот момент с его лица исчезло выражение заботливого папашки, трясущегося над своей ненаглядной дочуркой. Взгляд стал безразличным, ничего не выражающим. Мёнчжун достал заткнутую за пояс кепку, натянул поглубже. А через несколько секунд вышел из лифта и вел себя так спокойно, что никому и в голову не пришло бы, что это тот самый человек, который только что сломя голову забежал в клинику. Выйдя из кабины, он прижался к стене и осторожно вытянул шею. Сестринский пост находился не прямо напротив лифта, а чуть в стороне. Сейчас там дежурила старшая медсестра – она как раз говорила по телефону. У сестры была выдающаяся квадратная челюсть, которую она во время разговора сильно задирала вверх – градусов на 30. Ну почему сегодня именно ее смена? Стоило только представить, как она дико орет и яростно щурит глаза, – и у него по коже пробегал мороз.

– Прошу прощения…

Мёнчжун повернулся на оклик, раздавшийся у него за спиной, – женщина лет пятидесяти в медицинской маске катила перед собой тележку с огромным ворохом больничных пижам. Глаза Мёнчжуна заблестели.

– Нет, пока не можем дозвониться… Да… Уфф, хорошо, я схожу.

Положив трубку, старшая сестра недовольно поджала рот. Она никак не могла связаться с опекуном малолетней Ким Хиэ, который уже несколько месяцев не оплачивал больничные счета, и теперь сумма задолженности достигла двадцати миллионов вон. Выдворить девочку из больницы они не могут – их бы за это с грязью смешали, мол, «а как же гуманность? а как же права человека?». Так что, можно сказать, в этом плане ему повезло. Но был еще один момент: им надо было сообщить отцу ребенка очень важную информацию, а с ним никакой связи… «Ну что за человек! Ему бы в такой ситуации самому за нами бегать, извиняться, просить подождать и обещать все выплатить, а этот даже трубку брать не изволит!» Сестра поцокала языком и автоматически проверила, кто там идет по коридору: то была женщина из частной прачечной, везущая пижамы.

– Добрый день!

– Да-да. – Кивнув прачке, медсестра вернулась на пост, взяла табель со стола и тяжко вздохнула: начальство поручило ей самой сходить в палату и проверить, вдруг опекун девочки сейчас там…

Пристроившись за тележкой с пижамами, Мёнчжун ухитрился не попасться на глаза медсестре. Конечно, женщина из прачечной смотрела на него с изумлением, ну и пусть – он отвернулся от нее и прошел в нужное крыло. Вот она, палата № 803: двухместная, с аппаратом ИВЛ. Понятно, что обычная палата на шестерых стоила бы гораздо дешевле, тут и сравнивать глупо, – но Хиэ самостоятельно дышать не могла и без ИВЛ ей было не обойтись. Мёнчжун каждый день вставал ни свет ни заря, шел на биржу поденщиков, всю неделю работал как проклятый, и все, что зарабатывал, уходило на то, чтобы посуточно оплачивать пребывание дочки в больнице. Но отрицательный баланс на его счете все рос и рос.

Он осторожно приоткрыл дверь. В одной палате с Хиэ лежала 70-летняя бабка, но сейчас ее что-то не было видно. Видимо, повезли на обследование – там, где раньше стояла кровать, сейчас было пусто. Бабка эта практически не приходила в сознание, и тут всякому было понятно, что ее смерть уже маячит где-то неподалеку. Обычно в соседи Хиэ доставались именно такие: повезет – протягивали месяц, нет – уходили через пару дней, так что текучка была высокой. А его дочь все держалась и держалась. «Она выберется, она выберется», – как мантру, повторял Мёнчжун.

Увидев Хиэ, рядом с которой никого нет, он чуть не разрыдался, но все-таки взял себя в руки, вспомнив ее слова: «Мужчины не плачут, нужно терпеть», – ей частенько приходилось это повторять, ведь он, по сути, был очень слабовольный человек.

– Хиэ…

Свисавший с кровати мочеприемник давно не опорожняли – мешок был заполнен настолько, что аж раздулся. Поскольку не с его финансовым положением было нанимать сиделку, Мёнчжун поручил бывшей жене ухаживать за дочерью, пока сам он будет заниматься задуманным ими похищением. А она вот как ухаживала… И ведь ничего особенного не требовалось: в коме человек не капризничает, не ноет. Мыть, кормить, дезинфицировать палату тоже не надо – все это делали санитарки. Хеын оставалось просто немного присмотреть за своим же ребенком. Но мать у Хиэ была именно такая: другие люди и их проблемы ее нисколько не волновали. Пусть даже если эти «другие» – ее собственная дочь.

Мёнчжун оглядел палату – под кроватью стояла продолговатая мужская утка. Нужно перелить мочу в нее, а потом отнести в туалет. Он отсоединил катетер, открыл клапан и поднес к утке. Жидкость, будто едва дотерпев, тугой струей ударила в судно.

– Вот же как хорошо пописала…

Мёнчжун всегда так говорил, когда видел, что она облегчилась: ведь если есть продукты жизнедеятельности, то, значит, пока есть и жизнь.

– Ох ты ж…

Моча, заполнив все судно, полилась через край. Он посмотрел на пакет – там оставалось еще много. Надо быстрей закрыть клапан, но обе руки были заняты: одной он держал катетер, другой – утку, поэтому все, что ему оставалось, это просто созерцать, как желтая жидкость растекается по полу. Не выпуская утку из рук, Мёнчжун еще раз оглядел палату – может, найдется чем вытереть лужу…

И надо же – именно в этот момент он услышал звук приближающихся шагов. Звук становился все громче и громче, пока не замер ровно напротив их палаты. Вместе с ними замерло и дыхание Мёнчжуна. А заодно и пульс. Вытаращенными глазами, чуть не выкатывающимися из орбит, он смотрел на маленькое окошко в верхней части двери – там, за непрозрачным стеклом показалась знакомая квадратная челюсть.

– А, вы, наверное, пришли вещи забрать?

– Да, мы хотели перенести их в траурный зал.

– Крепитесь. Мы скорбим и молимся о том, чтобы ее душа покоилась с миром.

Так… судя по всему, та бабка по соседству с Хиэ все-таки приказала долго жить. Но Мёнчжуну сейчас было точно не до скорби и переживаний – ему бы спрятаться самое время… В который раз он оглядел палату. В туалет? Опасно, там его точно застукают. На полу же пролитая моча, захотят ее вытереть – обязательно в туалет зайдут. От стресса он ухитрился расслышать, как кто-то уже прикасается к ручке двери: нервы натянулись до предела, в горле встал сухой ком. Если его увидят, то обязательно заставят подписать документы на выписку Хиэ, поэтому его тело привычно распласталось в полете как раз в ту секунду, когда дверь открылась и в палату вошла старшая медсестра с еще одной женщиной, судя по всему – дочерью почившей бабки.

– Это что еще такое?!

Лужа на полу, отсоединенный катетер… Медсестру аж перекосило. Кто-то криворукий отсоединил сборный мешок и не закрыл клапан. И ладно еще мочу разлили, но открытый клапан – это серьезное нарушение, ведь через него может проникнуть вирусная инфекция… Сестра покачала головой.

– Это кто-то из посторонних, наш персонал такого допустить не мог. Сейчас уберем.

Она наклонилась, чтобы закрыть клапан, – и напоролась на взгляд Мёнчжуна, скорчившегося под кроватью.

– Ай-я-а-а!

Обгоняя вопль медсестры, Мёнчжун выскочил из своего укрытия и со всех ног бросился вон из палаты. Обернувшись, он увидел, что медсестра что есть мочи бежит за ним. «Поймать хочет!» – догадался он и припустил еще сильнее.

– Мужчина, мы донора нашли!

Мёнчжун застыл на месте. Потом медленно развернулся. Его ресницы мелко подрагивали. Он подошел к запыхавшейся медсестре.

– Есть материал для пересадки костного мозга, его тип подходит Хиэ.

Ему, наверное, полагалось захлопотать, засыпать сестру вопросами типа «Ах, неужели это правда?», «А когда будут делать?», «Теперь она выживет, да?». Но он смог выдавить из себя только одно:

– Стоимость операции?

– Около тридцати миллионов вон. – На лице медсестры отобразилось что-то вроде сочувствия. – Но ее смогут назначить только после выплаты текущей задолженности…

Мёнчжун как в забытьи волочил ноги по больничному коридору. То, что нашли донора для дочки, – это, конечно, хорошо. Но 30 миллионов вон… От горя он еще крепче сжал губы. Теперь хочешь не хочешь, а дело с выкупом придется доводить до конца – ничего другого ему не остается…

И тут его словно током шибануло: «Рохи!» Он же совсем забыл про нее! Тем же стремительным аллюром, каким забегал в больницу, Мёнчжун теперь во всю прыть понесся обратно. «Ребенок дома один!»

5

Ему повезло сразу же поймать такси. В машине он несколько раз порывался крикнуть шоферу, чтобы тот ехал быстрее, но все же ему удалось сдержаться: глупо попадаться полиции на такой ерунде. «Максимальный контроль и самообладание», – об этом Мёнчжун даже сейчас не забывал. А потому хотя торопиться он, конечно, и торопился, но прямо к дому подъезжать не стал – на всякий случай попросил водителя остановиться на подъезде к месту, где поселился. Только лишь когда такси с зажженной надписью «Свободно» развернулось и скрылось из виду, он бегом бросился к себе. Дыхание рвало гортань, сердце, похоже, намерилось вырваться из горла вслед за дыханием, с зашкаливающей скоростью выстукивая «что ж ты со мной делаешь?». Но Мёнчжун уже не мог остановиться. Он не переживал за то, что Рохи может сбежать, или что к ней может вернуться память, или она обратится в полицию. Нет, таких мыслей у него не было. Ему было невыносимо, что ребенок, который только что потерял память, брошен совсем один в темном незнакомом доме где-то посреди гор – вот от этого душа у него действительно была не на месте. Когда он добежал до дома, во рту появился явственный металлический привкус – Мёнчжун знал его с детства, когда однажды лизнул старый ржавый засов. Сейчас он ощутил его снова – цена за то, что все время бежал вверх по склону, ни разу не передохнув.

Рохи сидела на крылечке и смотрела на небо. Ребенок перед домом в лучах света, идущего из комнаты, смотрел на него ясным взглядом – картинка была безмятежной. От переживаний у него начали подкашиваться ноги: он уселся рядом с Рохи, чуть не выплевывая легкие от одышки. Ему показалось, что к металлическому вкусу дыхания теперь добавился и металлический скрежет хрипов и сипов.

– Ох… одна… столько времени… извини… голодная… ох… еда… сделаю… уфф… сейчас…

Он думал, что Рохи снова на него разозлится, но в этот раз было не так – она смотрела на него, как на самое жалкое существо в мире. С трудом восстанавливая сбитое дыхание, Мёнчжун попытался ей улыбнуться. Самое главное, что девочка не испугалась и с ней ничего не произошло. Теперь у него во рту был вкус какой-то гари, но Мёнчжун по-прежнему улыбался. Вот под его широкую улыбку как раз и заехала чесалка – снова, хотя уже совсем не так, как раньше: в этот раз удар был нанесен не спереди, а тактически грамотно: из засады, сбоку.

– Если суп из требухи готовить не будешь, то воздух словами не гоняй – побереги дыхание.

– В каком смысле? – Мёнчжун недоуменно захлопал глазами.

– В таком, что тебя сейчас со всем ливером наизнанку вывернет.

Фыркнув, Рохи убрала чесалку. Покачав головой, посмотрела на замершего с раскрытым ртом Мёнчжуна, потом забрала у него пакет и пошла на кухню. Мёнчжун был весь мокрый от пота – силы покинули его. «Да пошло оно все…» Он с облегчением откинулся на спину и растянулся на крыльце. Немного так полежал, отдохнул – и металлический привкус во рту исчез. А за ним и сипы в дыхании тоже ушли. Эх, вот спортом давно не занимался, и пожалуйста – результат… Нет, за здоровьем надо следить – хотя бы для того, чтобы о Хиэ было кому заботиться.

«Ладно, всё, встаем – еду для Рохи нужно готовить. Кстати, как там она сказала? “Побереги дыхание”? Волновалась обо мне, что ли?»

– Поднимайся быстрее. Или, думаешь, еда до ночи потерпит?

Мёнчжун подскочил как ошпаренный, словно его самого бросили на горячую сковородку:

– Всё-всё-всё, уже бегу, мэм.

– Переделать!

Рохи с грохотом пихнула ему миску из нержавейки, в которой лежал паровой омлет. До этого она постоянно подгоняла Мёнчжуна, жаловалась, что проголодалась, вот он и сделал омлет на скорую руку – просто из яиц. Да, без лука, без моркови, но зато вон каким пышным получился! Однако девчонка скривилась, будто ей специально аппетит испортили. Растерянный Мёнчжун зачерпнул ложкой омлет:

– Вполне съедобно…

– Недосолил.

– Да достаточно вроде.

– Ты точно мне отец?

От одной фразы насупившейся Рохи у него перехватило дыхание. В голове билось лишь одно: «Скажи хоть что-то, не медли с ответом!» – но вместо этого почему-то получалось только пучить глаза. Если б его сейчас видела бывшая, не преминула бы уточнить: «Неужто ты настолько тормоз?»

Рохи пристукнула ложкой по краю миски:

– Повторяю: мне не нравится.

«Ффух, кажется, пронесло, ничего не заподозрила…» От облегчения Мёнчжун чуть не произнес это вслух.

– Я что, всегда такое ела? Что-то не верится…

– Н-н-нет. Просто ты же папе пообещала соленого не есть. Неужто не помнишь?

Мёнчжун попытался издать благодушный смешок, но Рохи на это не повелась – напротив, стала пристально вглядываться в его лицо. Лоб у него покрылся испариной, и это тоже не ускользнуло от ее внимательных глаз. Потом она уткнулась взглядом вниз.

«Молчит… Сейчас, наверное, извиняться будет. А я ей тогда жестко скажу: “Давай ешь без лишних слов”».

– Переделать, – повторила Рохи.

И пришлось Мёнчжуну снова все переделывать. Если ей и в третий раз не понравится, то он тогда точно сам закудахчет, и гадить будет исключительно куриным пометом. Потому что, пока готовил, он того омлета уже напробовался – чисто чтобы перестраховаться: а ну как не получится? На этот раз Рохи выбрала ложку побольше и засунула ее в рот; Мёнчжун с замиранием сердца наблюдал за процессом. Наконец, тщательно пережевав, она проглотила еду. Мёнчжун в этот момент тоже напряженно сглотнул слюну. Рохи наморщила лобик, а он в уме автоматически пересчитал оставшиеся яйца: сколько он их там купил?

– Слишком сладко. Откуда такие убогие стереотипы, что детям нравится сладкое?

Он и вправду подумал, что уж лучше будет сладкое, чем соленое, поэтому добавил чуть-чуть сахара. Вот же, все просекает…

– Я переделаю… – Покачиваясь от усталости, он обреченно поднялся с места.

– Сойдет. – Вопреки жалобам, Рохи задвигала ложкой по миске.

Всякий раз, прежде чем положить омлет в рот, она ковырялась в миске ложкой и непременно хмурила лоб. В общем, всячески делала вид, что ест через силу. Хотя, так или иначе, но еду внутрь себя все-таки пропихивала. Измученный Мёнчжун рухнул на стул, облокотился на стену: ноги совсем не держали его.

– Вот спасибо, благодетельница, порадовала аж до слез…

– Много текста.

Ложка пару раз мотнулась челноком туда-сюда и вдруг внезапно остановилась на полпути: Рохи зачем-то уставилась на край стола, словно задумавшись о чем-то. Понятно, что смущал ее не стол; мысли ее были где-то далеко – даже взгляд замер.

– А где мама?

От этого вопроса Мёнчжун побледнел. Если б пожелтевшая от старости галогенная лампа на кухне не излучала тусклый желтоватый свет, то девчонка могла бы догадаться, что с ним что-то не так. Он замешкался, подбирая слова, но тут Рохи, не спускавшая с него глаз, вдруг опустила взгляд.

– Она… умерла?

«Ну вот зачем она это спросила?» Мёнчжун отрицательно помотал головой. Это было чревато – она же захочет с ней встретиться, – но и наносить психологическую травму ребенку он не мог. К счастью, после его ответа напряженные уголки глаз у девочки немного расслабились. Рохи понимающе ухмыльнулась.

– Изменяла?

– Характерами не сошлись! – Он крикнул так, словно его кто-то кулаком в сплетение двинул.

Рохи с видом «ну-ну, конечно» как ни в чем не бывало закинула в рот еще ложку омлета. А у него боль так и не прошла. Потому что причиной такого внезапного ухода его жены, очевидно, была измена. Не то чтобы Мёнчжун это наверняка знал, просто смутно подозревал: «Уж не из-за этого ли?» В принципе, Хеын с самого начала не была прямо такой уж преданной женой, да и по отношению к дочери не была «сумасшедшей мамашей», души в ребенке не чаявшей. С другой стороны, она не стала уделять больше внимания внешнему виду – одежде или украшениям, – не шлялась где-то по ночам и не отталкивала Мёнчжуна, когда его к ней тянуло. Но незадолго до того, как уйти, стала избегать физического контакта с ним.

«Если она когда-нибудь вернется, то я, так и быть, ее прощу и приму» – так он сам себе нафантазировал. Но действительность оказалась несколько иной: через месяц после ее ухода по почте пришло заказное письмо с документами на развод. Он их подписал, в назначенный день они встретились в суде – и всё, больше ничего. Ни что станет с деньгами, ни каково будет ребенку – на этом внимание не заострялось: Мёнчжун всегда жил настоящим. Он тогда спросил: «Хиэ ты тоже бросишь?», и жена ответила: «Да». На этом процедура развода завершилась. Тогда он еще подумал: «Да, между нами все кончено».

Рохи, не шибко переживая о душевных терзаниях Мёнчжуна и не думая, обидела она его или нет, подъела все подчистую до последней крошки, отложила ложку и сказала:

– Спать.

Бах! Глаза у Мёнчжуна слипались, и очередной клевок носом совпал с падением тарелки в раковину. От грохота он моментально пришел в себя, втянул обратно вытекшую изо рта струйку слюны и огляделся вокруг. Как так получилось, что за сегодня он устал больше, чем когда с утра до ночи работал поденщиком? «Так, нужно быстрей очухаться и заканчивать с этим. А то опять чесалкой прилетит…» Не успел он это пробубнить, как немедленно сбылось по его слову: дверь распахнулась, и то ли от испуга, то ли от того, что сустав защемило, Мёнчжун тут же почувствовал прострел в плече. Скривившись от боли, он тем не менее спросил:

– Ты чего?

– Долго еще эту посуду мыть будешь?

– Э… А что такое?

Ему показалось, что она сейчас опять будет его доставать, поэтому внутренне настроился на решительный отпор.

– Зайди ко мне, папа.

– Хорошо, – привычно ответил он и тут же застыл. «Папа…» В глубине души у него шевельнулось что-то вроде угрызений совести. Надо же, стыдно перед похищенной – до чего же жалкий он похититель!

Наскоро закончив с посудой, Мёнчжун зашел в комнату. Там царил розовый рай: это Рохи вытащила из шкафа всю одежду и побросала на пол. Розовый цвет очень нравился Хиэ, особенно вон то платьишко с широким подолом. Дочка никогда не клянчила что-нибудь вкусненькое, но если на платье были оборки или рюшечки – хоть на груди, хоть на рукавах или на юбке, – ее глаза всегда начинали блестеть. И вот теперь ее вещи считает своими чужая девочка, которую он похитил, чтобы спасти дочь… Мёнчжун не смел поднять головы.

Из всего розового гардероба Рохи выбрала такую же розовую пижамку.

– Это что, мое?

Стараясь не смотреть ей в глаза, Мёнчжун кивнул. Узница недовольно покачала головой и брезгливо, двумя пальцами подцепила очередные розовые рюши.

– И это тоже?

Избегая ее взгляда, Мёнчжун начал собирать разбросанные по полу вещи. Последним забрал яркое платье, которое Рохи держала кончиками пальцев. Говорить с ней на эту тему ему было очень нелегко.

– С чего вдруг ты одеждой занялась?

– А что, мне вот в этом надо было спать?

Рохи с видом «у самого глаз нет?» подняла валявшиеся на полу джинсы и майку – это была одежда, в которой он ее сюда привез. До Мёнчжуна наконец дошло: джинсы были узкими, майка тоже в обтяжку. Понятно, что в таком она спать не могла. Рохи снова двумя пальцами оттянула на себе розовую пижаму:

– Так я в этом спала?

Не в силах вымолвить ни слова, он просто молча кивнул. Рохи осмотрела себя со всех сторон и покачала головой – мол, «ничего не понимаю». Из всех имеющихся пижам эта была самая скромная по расцветке: белые сердечки, разбросанные на розовом фоне, напоминали звездное небо над деревенским домом. Пижама смотрелась просто ужасно на высокой, худощавой, короткостриженой Рохи – словно какой-то незадачливый паренек решил на Хэллоуин скосплеить Пьеро. Девочка взглянула на Мёнчжуна. То, что одежда ей не понравилась, он уже понял. Но то, что она сказала потом, он точно не ожидал услышать:

– Эм-м-м… Папа, а ты меня бил?

– Что-о-о?!

Рохи поднесла к его округлившимся от удивления глазам свою руку – та была вся покрыта синяками. Где-то они уже расплылись и стали сходить, но где-то были совсем свежие – еще с кровоподтеками. А на внутренней стороне руки остались следы будто от иглы, причем столько, что и не сосчитать. Только сейчас Мёнчжун вспомнил: Хеын ему вроде как говорила, что с девочкой дома жестоко обращаются, – вот оно и подтвердилось. Теперь ему стало понятно, почему Рохи в разгар жаркого лета носит майку с длинными рукавами. Но правду сказать он не решился:

– А, да нет… Это тебя пчелы покусали.

– Что? – Рохи эта версия явно не зашла.

– Н-у-у, ты их гнездо зацепила, а они как накинутся на тебя – прямо сотнями…

– Сотнями – и все только в руку жалили?

– Ну да, и что?

– А пчелиные укусы – они разве такие?

– Конечно!

– Хм… – Рохи склонила голову и продолжила изучать собственную руку. – Что-то совсем не распухла…

– Ну так сначала распухла, а потом прошла.

– Да?

– Ну а как же! Ты лучше посмотри, какая красота! – Мёнчжун решил незаметно сменить тему и вновь перевести разговор на ее пижаму.

Лицо Рохи тут же побагровело так, будто его в красную краску окунули.

– Что? Ты издеваешься?

Дерзкая, самоуверенная девчонка исчезла и больше не появлялась. Рохи была полностью растеряна, ее лицо покраснело, и, чтобы не расплакаться, она постоянно двигала зрачками.

– Если это прикол, то уже можно смеяться?.. Нет, реально, пап, ты ж видел, в чем я хожу. Зачем ты меня в такое одел?

Только сейчас Мёнчжун понял, какой она на самом деле ребенок и как по-детски себя ведет. Ведь именно в таком возрасте максимально переживаешь из-за своей внешности – например, что приходится носить то, что тебе не идет… Мёнчжун раскрыл шкаф, потянулся к дальнему углу и достал оттуда небольшую коробочку. Там были заколки, которыми пользовалась Хиэ: резиночки и цветочки. Понятное дело, всё исключительно розового цвета, но Рохи, наверное, подойдет. Он выбрал бело-розовую резинку и подозвал девочку рукой. Та бросила на него недоверчивый взгляд, но все-таки опасливо подошла. Она была настороже, но любопытство победило. Мёнчжун убрал ей волосы со лба наверх и закрепил резинкой. Получилось очень миленько.

– На, посмотри!

Рохи глянула на свое отражение в ручном зеркальце.

– На персик похожа.

Он непроизвольно рассмеялся. Рохи потерла открывшийся лоб.

– Неплохо вроде…

От смущенной улыбки девочки у Мёнчжуна на душе снова начали сгущаться темные тучи. Он подумал о том, что завтра надо будет тайком съездить к ней домой.

6

23 августа 2019 года, пятница

– Папа, пожалуйста, сделай все! – Рохи смотрела на Мёнчжуна не сводя глаз. – Ну папа…

– Да нет, не «ну папа», а просто «папа». Скажи громко, внятно, с выражением: «Папа, сделай все, пожалуйста!»

– Это для чего?

Мёнчжун прикусил язык: Рохи была не из тех, кому скажешь – и они тут же побежали выполнять. Но сообщение записать как-то надо… Когда родители услышат тревожный голос дочери, то сразу поймут, что дело серьезное, и деньги заплатят послушно, без лишних разговоров. Кроме того, если они будут точно знать, что их дочь пока жива, то не будут обращаться в полицию, чтобы не подвергать ее опасности.

«Что же сказать Рохи? Неужто всем похитителям свои жертвы так уговаривать приходится?»

– Э-э-э, ну… если мне когда-нибудь станет трудно и кончатся силы, это меня подбодрит.

– Так ты ж все равно нигде не работаешь, тебе-то куда силы прилагать?

«Вот же попал! Откуда она узнала, что я безработный? Смотри, какая догадливая… Теперь снова голову ломать, придумывать что-то…»

– Нет, папа тоже работает.

– Что-то ни фига не заметно. Это когда?

Ну вот, совсем запутался… Что же делать? Может, сменить тему, сказать, что старшим такие слова говорить нельзя? Или снова что-то выдумать? Мёнчжун решил выбрать второй вариант, потому как не был уверен, может ли похититель детей учить других правильному поведению.

– Н-у-у… так я по ночам.

– По ночам? Поэтому и вчера так поздно приехал?

– Угу. – Мёнчжуна кольнули угрызения совести, но он все равно кивнул.

– И чем ты занимаешься? Я ж ничего не помню.

– Потом расскажу. Давай сначала запишемся. Скажи: «Папа, пожалуйста, сделай все». – Он резко поднес телефон к ее рту.

Чем он занимается? Да чем угодно, ей сейчас можно лепить что хочешь. Все равно досконально разобраться во всем она не успеет – максимум через пару дней он ее вернет. Но врать в глаза, которые тебе доверяют, – это все-таки чересчур.

Рохи хмыкнула, но поднесла микрофон к губам. Мёнчжун зыркнул на нее хищным взглядом. Она начала говорить:

– Па…

Мёнчжун с силой ткнул ее пальцем в бок. От боли Рохи то ли выдохнула, то ли выкрикнула: «…па» – и он тут же нажал на «стоп». Девочка переломилась, словно загарпуненная рыба, и сердито посмотрела на него.

– Ты что?!

Не обращая на нее внимания, Мёнчжун резко, будто за ним гнались, вскочил с места и поспешил сохранить файл. А Рохи, сжав кулачки, разогнулась и подскочила к нему. Мёнчжун второпях ретировался из комнаты. «Теперь только б до родителей дозвониться: даем послушать голос, быстро получаем деньги и сразу же возвращаем ребенка. Потом платим за операцию и больше никогда в жизни к этому не возвращаемся», – в душе поклялся Мёнчжун. И подумал вдогонку, что созвониться с ее родителями нужно сегодня же.

– Чё ты там встал? Сюда иди! – зазвенел ее голос по округе.

Рохи хотела отомстить так подло напавшему на нее отцу и пошлепала за ним на своих маленьких ножках. Когда ей казалось, что она его уже догнала, Мёнчжун размашистым шагом отходил в сторону. Она снова бросалась его ловить, а он нарочно подпускал ее поближе и потом уворачивался. Только после нескольких неудачных попыток девочка наконец поняла, что он так над ней потешается. Она остановилась и закусила губу. Беспрерывно улыбающийся Мёнчжун тоже перестал валять дурака, остановился и обернулся, потому что больше не слышал стука ее шагов у себя за спиной. Увидев, что Рохи разулась, он подумал, что она сейчас снова бросится за ним, но та вместо этого замахнулась на него кроссовкой.

– Ох!

«Куда уклониться? Влево! Нет, лучше вправо. Нет, все же влево…» В результате этих маневров он зацепился за булыжник и упал, да так, что воткнулся в землю точно лбом.

– Что там с тобой? – Рохи от волнения цокнула языком. Кроссовка по-прежнему была у нее в руке, она ее так и не кинула.

Какой там выкуп, какое похищение… Мёнчжун сейчас думал только о том, что вот как он лежит, так ему сквозь землю и провалиться.

Убедившись, что девочка заснула, Мёнчжун немного отошел от дома вниз по тропе. Пусть она и спит, но осторожность в любом случае не помешает. Он потер лоб – тот покраснел и уже распух. Мёнчжун достал телефон, послушал файл с возгласом «Па-па!» и покачал головой: что-то как-то неочевидно получилось. Сначала он хотел дать послушать файл Хеын, но потом передумал: обосрет его, как обычно, – и всё. Так что ничего он ей посылать не стал. Изначально Мёнчжун эту запись вообще просто так сделал, чисто для баловства. Но, прослушав еще раз, решил, что она может и в дело сгодиться: хрипловато-приглушенный вопль Рохи вполне можно было принять за крик испуга.

Набирая номер, Мёнчжун про себя умолял, чтобы на этот раз на том конце все-таки взяли трубку. Нажимая на «вызов», он уже вслух открыто бормотал «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста». Но никто не ответил и на этот раз – Мёнчжун уже со счета сбился в какой. Он со вздохом сунул телефон в карман и снова зашагал по склону вверх к своему дому. Там по-прежнему было тихо. Мёнчжун аккуратно заглянул в спальню – Рохи все так же спала, тихонько посапывая с приоткрытым ртом. Все-таки она была еще ребенком, даже когда с каменным лицом хамила и дерзила; ну а сейчас, во сне, это было особенно заметно. Мёнчжун разулся и плашмя упал на пол рядом с Рохи. Ему вспомнился ее недоуменный возглас «па-па!». Может, она вообще не сильно избалована родительской любовью и не очень привыкла произносить это слово? Если так, тогда жаль ее, конечно. Но вот ему-то дальше как быть? Что делать? За этими размышлениями Мёнчжун и сам незаметно уснул.

Ему снилась Хиэ, она сильно плакала. Он пытался ее утешить, тянул к ней руки, но достать до нее не мог – их разделяла холодная стеклянная перегородка. Мёнчжун начал колотить по стеклу, кричал «что случилось?» и «кто тебя обидел?», но дочка понурив голову лишь горько плакала навзрыд: звуки рыданий глухо пробивались даже через стекло. Теперь ему надо напрячь мозг и придумать, как к ней пробраться. Самое странное, что дверей вообще нигде не было: ни с его стороны, ни с ее. Но ведь их же как-то сюда поместили? Ощущение было такое, словно они находятся в огромном, разделенном на две части резервуаре типа аквариума, в который пока еще не запустили акул.

Тут Хиэ подняла голову – и его охватил ужас: от текущих слез лицо дочери начало медленно искривляться, растворяться, становясь словно размазанным: будто кисточку с красками опустили в воду. Мёнчжун протер глаза, а когда поднял их снова, на него уже смотрело лицо Рохи.

Она, в отличие от Хиэ, не плакала. Казалось, что Рохи напрягает все силы своего маленького организма, чтобы неотрывно смотреть на Мёнчжуна. И это не был ее обычный ровный взгляд. Нет, сейчас он был мощный, острый, будто пронизывающий насквозь… Мёнчжун уже не бил по стеклу, а застыл, прикусив губу от напряжения. Ему почему-то было страшно. И тут Рохи произнесла:

– Что ты наделал?

И Мёнчжун сразу все понял. Еще не проснувшись, он догадался, отчего ему снится именно такой сон. Это все из-за похищения. Из-за того, что, спасая своего ребенка, он решился подвергнуть опасности чужого. Вот поэтому так плакала Хиэ: запертая в пространстве, откуда нет выхода и где бессмысленно ждать помощи, ей оставалось только растворяться и исчезать в потоке собственных слез.

– Пр…ст…и

Слова почему-то застревали у него во рту – как будто ему в глотку кто-то вставил такую же стеклянную перегородку, не давая звукам вырваться наружу. Или даже не так: как будто кто-то сдавил ему горло так сильно, что было трудно дышать. Видимо, Хиэ можно спасти, только если он извинится и будет прощен. Мёнчжун уже не мог свободно пошевелить дрожащими руками; задыхаясь, он начал плакать от своего бессилия, потому что ничего другого больше сделать не мог. От этого зрелища лицо Рохи понемногу стало искажаться. Мёнчжун подумал, что оно сейчас тоже начнет размазываться, как у Хиэ, но нет: на ее лице отразилась жалость. Сквозь ее гнев в какие-то моменты стало проступать любящее лицо, и от этого угрызения совести начали терзать его еще больше. Мёнчжун расплакался так сильно, что не мог дышать: он раскрыл рот пошире, и слезы текли прямо в горло холодными струями.

«Холодными?..» На этом месте Мёнчжун резко проснулся и раскрыл глаза. Его лицо было все мокрое – видимо, он действительно плакал во сне. Над ним склонилась Рохи:

– Так больно?

– А? Что? – рассеянно переспросил Мёнчжун, утираясь.

Холодная вода – откуда ей здесь быть? Он прикоснулся ко лбу и нащупал какой-то маленький холодный кубик. Это был лед.

– Я думала, что ты плачешь оттого, что лоб распух. Это ерунда, перестань, ты же взрослый мужчина…

Как и во сне, Рохи смотрела на него строго, но на ее лице была видна забота. «Наверное, из-за распухшего лба так волнуется. Потому и лед приложила, невинная душа… Знала, что нужно холодное прикладывать, но не догадалась в полотенце или в тряпку завернуть». От ее неуклюжей доброты у Мёнчжуна еще больше защемило в груди.

«Нужно быстрей ее возвращать, хватит уже с меня преступлений».

Поздно ночью Мёнчжун вышел из дома и спустился с горы. Рохи вышла его провожать: дошла до края двора и теперь спокойно смотрела на него сверху вниз. «Может, попрощаться хочет», – подумал он, но увидел, что она лишь неловко дернула рукой и тут же ее опустила. Мёнчжун же на это отмахнулся, мол, «да ладно, не надо». В темноте видно не было, но Рохи точно улыбнулась.

Спускаясь по тропе, он набрал Хеын. Нужно ее предупредить, что он поедет к девочке домой и сам посмотрит, что там и как, раз родители трубку не берут. В глубине души у него имелись опасения, что это неправильный шаг и что ездить туда не надо. Пошли гудки, но бывшая жена тоже не отвечала. Мёнчжун глубоко вздохнул и сбросил звонок. «Достали уже, что за мода такая – никто трубку не берет! Всё, хватит, как сделаю, так и будет». Он решил общаться с ней жестко. Но через секунду уже писал сообщение:

Дозвониться не смог, они не подходят к телефону. Съезжу разведать обстановку на месте.

Мёнчжун успел дойти до конца тропинки, а ответа от бывшей все не было. «Сама всю эту кашу заварила, меня втянула, а сейчас непонятно чем занимается! Или это с Хиэ что-то случилось?» Нехорошие мысли полезли одна за другой. Ему хотелось все бросить и помчаться в больницу, но у него было незаконченное дело, и он решил сначала разобраться с ним. Тем более что это был далеко не первый раз, когда жена не отвечала на звонки и сообщения. Так что не привыкать.

Мёнчжун сел в машину и завел двигатель. Дорога была знакомой: по ней он вез сюда Рохи, такое точно не забудется. Проехав по трассе, Мёнчжун свернул направо на подъезде к нужному микрорайону, потом проехал немного вперед и на развилке снова свернул направо. Чем больше он углублялся в этот жилой комплекс, тем выше становились стены домов, окружавших его с обеих сторон дороги. Элитное, роскошное жилье.

Подъезжая к кварталу, где жила семья Рохи, Мёнчжун понемногу сбросил скорость. Его не покидало странное ощущение. Что-то здесь было не так, что-то изменилось с прошлого раза. Времени с тех пор прошло немного, и он догадался, что его сейчас смущает. На часах было 11 вечера. Примерно в это же время он позавчера сюда и приезжал. Вот только света сейчас было сильно больше – почти в каждом доме горели окна. Мёнчжун даже фары мог не включать – все и так было видно. А в прошлый раз в домах было темно – горели только уличные фонари… Сегодня все было иначе. Он тащился по району с черепашьей скоростью и также по-черепашьи вытягивал шею, осматривая дома по обеим сторонам проезда – не спали практически нигде. И это обстоятельство Мёнчжуна почему-то совсем не радовало. Дурное предчувствие туманом заклубилось у него в груди. Он покачал головой: «Давай без паранойи. Сейчас важнее выяснить, чем так заняты родители Рохи. Они в курсе, что у них вообще-то ребенок пропал?»

Мёнчжун свернул налево и, оказавшись ровно на том самом месте, где в прошлый раз сбил Рохи, остановил машину. Перед нужным ему домом творился какой-то бардак. Точнее, даже не совсем бардак – просто дом был со всех сторон окружен толпой людей. Тем, кто стоял сзади, мешали головы передних, поэтому они раскачивались из стороны в сторону, чтобы увидеть, что же там происходит. Похоже, народ так спешил сюда, что даже свет в домах не успел потушить.

Выключив фары, Мёнчжун сдал чуть назад. Инстинктивно он догадался, что при таких раскладах лучше не подъезжать прямо к дому на глазах у всей толпы. Оставил машину чуть поодаль и к месту скопления людей пошел пешком. Чем ближе он подходил, тем плотнее становился гул. Люди смотрели в сторону дома с нескрываемым любопытством.

Мёнчжун оглядел зевак. Ему нужен был кто-то говорливый, кто охотно поделился бы с ним тем, о чем судачат люди, при этом не сильно интересуясь, что здесь делает посторонний мужчина явно не из этого района. Он обратил внимание на женщину лет пятидесяти, подошел поближе, но та даже не взглянула на него.

– А что тут случилось?

То ли его расчет оказался неверным, то ли женщина просто не расслышала вопрос, но она, скрестив руки на груди, с застывшими зрачками продолжала смотреть прямо перед собой. Мёнчжун непроизвольно повернулся в ту же сторону. Видно ничего не было – люди впереди загораживали обзор. Сам он был немаленького роста, но перед ним возвышалась голова высокого худощавого мужчины в одной пижаме. «Похоже, прямиком из постели выскочил и сразу сюда прибежал…» Мёнчжун наклонился чуть в сторону от маячившей головы – и остолбенел от изумления.

Вход в дом Рохи был перекрыт – его охраняла полиция. Наверное, из местного отделения на усиление прислали. Но если так, то тогда что-то должно было случиться внутри дома…

И тут кто-то закричал:

– Выходят!

Ворота открылись, из них показался полицейский в белом защитном комбинезоне и маске. Руки у него находились за спиной – он нес что-то, накрытое белым покрывалом. Труп! По толпе волной прокатился гул. Кто-то зацокал языком, у кого-то вырвался стон.

– Ч-ч-что тут с-с-случилось?

Вопрос задал кто-то из собравшихся. Мёнчжун развернулся, чтобы получше расслышать ответ: похоже, что молодая девушка, обхватившая себя руками, сейчас объяснит, что к чему.

– Говорят, что убийство.

У Мёнчжуна в голове словно белая вспышка полыхнула. Он отрешенно посмотрел на носилки: было непонятно, мужское это тело или женское, кто-то из родителей Рохи или еще некто. У Мёнчжуна все мысли перемешались, словно его двинули по голове чем-то большим и тяжелым.

И тут народ снова зашумел – на улицу вынесли еще одно тело.

1

Ку Окпун жила и работала здесь уже четыре года – с тех пор, как сын решил открыть свое дело и попросил у нее в долг на развитие бизнеса. Все свое имущество – а на ее имя был записан лишь захудалый домишко – она продала, отдала деньги сыну и переехала жить к нему и невестке. Но деньги деньгами, а все равно Окпун чувствовала себя обузой, и на душе у нее словно лежал тяжелый камень.

Где-то через год совместной жизни обстановка в семье стала натянутой. Всякий раз, когда невестка проходила мимо сына, она делала несчастные глаза, а еда на столе день ото дня становилась все скромнее и скромнее. Однажды утром, где-то в полдесятого, Окпун зашла на кухню: там было непривычно тихо. Тогда она заглянула в спальню – дверь туда была открыта словно напоказ – и увидела, что невестка валяется на кровати, повернувшись к ней спиной. «Разбудить ее, что ли? Или сначала завтрак приготовить, а потом разбудить?» Погруженная в эти раздумья, Окпун вышла в коридор, а потом направилась в клуб общения старшего поколения. В последующие дни ей доводилось, как и раньше, сидеть за одним столом с невесткой, но все чаще и чаще она уходила из дома в клуб, где и проводила все больше и больше времени.

Там у нее появились подружки. Одна из них начала подрабатывать, помогая людям по дому. Окпун решила пойти по ее стопам и тоже обратилась в Центр занятости населения. Молодая сотрудница центра, на вид не больше 26–27 лет, сразу предупредила: «Ну, без опыта работы шансы не очень», но телефон у Окпун все-таки взяла. А ведь Окпун ее обманула: когда спросили, доводилось ли ей работать с привилегированной клиентурой в домовладениях премиум-класса, то она даже не поняла, о чем идет речь, но на всякий случай кивнула…

Так она и оказалась здесь. Место предполагало постоянное присутствие прислуги в доме, то есть проживание вместе с хозяевами. Поначалу Окпун сомневалась, но в конце все-таки приняла предложение. Сын с невесткой тоже поначалу не знали, как реагировать на эту новость, но стоило женщине сказать, что жить она будет у нанимателей, как невестка тут же приготовила на ужин дорогую вкусную рыбу.

Так прошло четыре года. Работа была не очень тяжелой. В принципе, людям для жизни нужно примерно одно – прибраться, приготовить да постирать. Когда она изредка что-то путала и делала не так, то, конечно, приходилось выслушивать упреки, но «уж лучше здесь за деньги, чем дома от невестки бесплатно» – так она считала. В доме этом жила семья именитого профессора Чхве Чжинтхэ, но чем конкретно он занимался, ей было непонятно: Окпун и слов таких не знала – что-то труднопроизносимое. Жену этого научного профессора звали Со Чжинъю – это была очень приятная и добродушная женщина. Целыми днями она либо читала, либо распивала чаи, а когда Окпун заходила к ней прибраться, то деликатно выходила в сад, чтобы не мешать домработнице. У супругов еще была дочь, причем занята она была не меньше, чем отец. Когда Окпун впервые ее увидала, то поначалу приняла за мальчика: стрижка короткая, взгляд твердый. Правда, лицо у нее было необычной белизны, и губы ярко-красные, так что когда у нее отрастали волосы или она надевала юбку, то девочку можно было бы назвать красивой. Вот только даже в разгар лета она чуть не каждый день носила плотную куртку-кимоно и широкие, волочащиеся по земле штаны-шаровары. Лишь потом, когда девочку показали по телевизору в программе о молодых дарованиях, Окпун поняла, почему дочь профессора все время носит такую форму: она занималась корейским мечевым боем.

Много ухода за ней не требовалось: Окпун нужно было лишь прибираться у нее в комнате и стирать белье. Когда девочка приходила со своего фехтования, то занималась с учителем английского. Когда английский заканчивался, приходил репетитор по другим предметам или еще какой учитель. По сути, времени отдохнуть у бедняжки не было. Окпун как-то захотела ей помочь и хотя бы портфель разобрать, так та не дала, сказала: «Я сама» – и точными, уверенными движениями рук расставила книги по нужным местам, строго следуя четкому принципу: для каждого предмета своя полка, внутри полки книги выставлены по размеру – точно так же, как и у ее отца. Вот уж воистину родная кровь…

В общем, работа в этой семье если и не была совсем уж курортом, то и слишком изнурительной ее тоже назвать было сложно. Поэтому Окпун решила, что если позволят, то она будет помогать им до тех пор, пока силы остаются. И тут профессор обратился к ней с предложением:

– У вас же как такового отпуска еще не было? Вот, съездите куда-нибудь, отдохните, развейтесь, а потом снова за работу. – И он с улыбкой протянул ей пухлый конверт.

Видя, что глаза на ее морщинистом лице округлились от удивления, профессор снова улыбнулся:

– Вы же за все это время отпуск ни разу не брали? Ну так навестите сына или отправьтесь куда-нибудь в путешествие.

Окпун долго отнекивалась и отказывалась, мол, не нужно, «да какое там путешествие?» и «зачем мне столько?», но все это было притворством – искренности здесь не было от слова «совсем». С сыном увидеться ей не так уж чтобы очень хотелось, но вот по внукам Окпун соскучилась. С такими деньгами она может детишкам и одежонку новую прикупить или мясца на ужин, так чтобы не смотрела на нее невестушка каждый день таким кислым взглядом.

Ее план сработал на отлично: внуки, оторвав задницы от дивана, схватили подарки в охапку и запрыгали вокруг бабушки, как семечки на сковороде. А невестка не поскупилась поставить на стол крабов в соевом маринаде – деликатес, который ей передали из родительского дома. И общалась со свекровью так почтительно! Чуть не после каждого слова приговаривала: «Матушка, матушка», – ох и приятно ж было! Окпун все настолько нравилось, что она собиралась пробыть здесь еще пару дней, но постепенно ей вновь стало не очень уютно: и детям, похоже, бабушка стала надоедать, и во взгляде невестки явственно читалось: «Когда же она наконец уедет?» А когда родной сын за ужином спросил: «Мама, а тебя, часом, не уволили?», то это стало последней каплей. После этих слов ей от злости захотелось опрокинуть на родственничков стол, за которым они все так дружно сидели. Стол она, естественно, опрокидывать не стала – просто сделала вид, что нужно уходить, и где-то около семи вечера вышла из дома. Сын ее не удерживал и не просил остаться на подольше, а невестка, проводив до ворот, попрощалась и заперла засов.

Женщина хотела было взять такси, но передумала и поехала на автобусе. К дому своих хозяев она подъехала в 20:12. В это время доктор Чхве (ну тот, который профессор) обычно еще не был дома, или же если приходил, то сразу спускался к себе в лабораторию, располагавшуюся на цокольном этаже. Супруга же его в это время ложилась спать, если уже не лежала в постели. Окпун отперла ворота во двор своим ключом и прошла по ухоженному саду, порядок в котором раз в три месяца наводила специальная служба. Подойдя к входной двери, женщина набрала код на электронном замке и вошла внутрь.

– Ой-ой-ой, что это за вонь? – Она тут же зажала нос.

С таким запахом Окпун никогда не сталкивалась за все семьдесят лет своей жизни. Все окна и двери в доме были закрыты. В новостях передавали, что температура у них в Йонине обновила прошлогодний рекорд и достигла максимума за всю историю метеонаблюдений – 40 градусов, и это еще с учетом ветра и влажности.

Сперва Окпун подумала, что хозяева куда-то уехали и по рассеянности оставили продукты, и вонь в непроветриваемом помещении идет от них. Тогда ей не пришло в голову, что даже испорченные продукты так сильно вонять не могут. А смрад стоял такой, что она чуть сознание не теряла.

– Госпожа Со! – Окпун позвала хозяйку, но той нигде не было.

По-прежнему зажимая нос, Окпун прошла в гостиную и стремительно, как на добычу, кинулась к балконной двери. К этому моменту у нее по спине уже ручьями лил пот. Она думала, что сейчас в комнату ворвется жара, но странное дело – воздух с улицы показался ей прохладным. Выходит, что это внутри дома была такая неестественно высокая температура. А почему? Разве может быть такая парилка лишь из-за того, что все закрыто? Домработница начала осматривать дом. В гостиной была еще одна дверь, ведущая во внутреннюю комнату. Туда Окпун никогда не заходила. Профессор всегда запирал эту дверь на ключ, а ключ всегда носил при себе. Когда он брал ее на работу, то сказал, что ни в этой комнате, ни в лаборатории прибираться не надо. Ей было, конечно, любопытно, что там такое находится, но она никогда не пыталась разузнать подробности. «Лезть в личную жизнь хозяев или распускать о них слухи – это прямая дорога к увольнению», – именно так ей и сказали в агентстве по подбору персонала. Однако сейчас дверь в ту комнату была приоткрыта, и Окпун почувствовала, что туда обязательно нужно зайти. Сглотнув слюну, она осторожненько-осторожненько подошла к дверям.

– Господин доктор! – Никто не отозвался; тогда она слегка толкнула дверь кончиками пальцев. – Ой, батюшки! – И, помянув покойного отца, на подкашивающихся ногах попятилась назад.

В самом центре комнаты на полу лежал Чхве Чжинтхэ – он был проткнут здоровенным мечом с лезвием в метр длиной или даже больше. Из-за длинной рукояти, застрявшей у него в животе, профессор чем-то напоминал рыбу-удильщика. Вокруг было ужасно много крови – казалось, что пол покрыт красным ковром или покрывалом. Сумрак комнаты немного отступал перед светом уличного фонаря, проникающим через неплотно задвинутые светонепроницаемые шторы.

Продолжая пятиться, Окпун выбралась из дома на улицу. Трясущимися руками она едва сумела достать телефон и теперь в растерянности смотрела на экран, не зная, кого набирать: службу спасения или полицию. Наконец набрала службу спасения и назвала адрес. Но даже тогда она не догадывалась, что в той жуткой комнате до сих пор находился еще один человек. Этим человеком была хозяйка – госпожа Со Чжинъю. И именно от ее разлагающегося тела и шла такая вонь.

Расследование дела было поручено инспекторам Пак Санъюну и Чхэ Чонману из городского управления полиции Йонина. К их приезду сотрудники местного отдела уже успели выставить оцепление и натянуть заградительную ленту, чтобы блокировать территорию от толпы зевак. Зайдя внутрь, детективы увидели, что на месте преступления работает бригада криминалистов во главе с их знакомым экспертом Са Икчуном, который сам подошел к разыскникам.

– Обстановка на месте не нарушена: после того, как заявительница от испуга покинула дом, больше в него, судя по всему, никто не заходил.

– Благодарю за службу и надеюсь на дальнейшее сотрудничество.

Икчун не понял, что Санъюн балагурит; вместо ответа наморщил лоб – мол, зачем, это же моя работа – и пошел в дальнюю комнату, что была за гостиной. Похоже, что тела после звонка в полицию действительно никто не передвигал. Когда свидетельница сообщила об убийстве в службу спасения, то сразу же поступил запрос на привлечение к работе людей из городского уголовного розыска и Национальной службы судмедэкспертизы. Санъюн и Чонман надели латексные перчатки, бахилы и тоже зашли в гостиную. В принципе, там все было в порядке, так что они последовали за Икчуном во внутреннюю комнату, где, видимо, все и происходило. Ужасный запах разлагающегося тела заполнял все помещение, да и само место преступления выглядело кошмарно. Как и говорила заявительница, мужчина был проткнут длинным клинком, кровь заливала весь пол аж до порога. В самом дальнем углу комнаты стоял распахнутый настежь и абсолютно пустой сейф. Если повезет, то на нем останутся отпечатки – рядом уже стоял маркер с номером улики.

– Следы есть?

– Угу. Вот только не обуви – носков. Да и стопа не вся полностью отпечаталась, так что вывод о предположительном размере сделать будет сложно.

Санъюн по старой привычке потер указательным пальцем висок и погрузился в размышления.

– Шеф, взгляните.

Он повернулся на оклик Чонмана. На лестнице, ведущей на второй этаж, сидела пожилая женщина, прислонив голову к деревянным перилам. «Ага, это, должно быть, Ку Окпун: она и труп первой увидела, и в полицию сразу позвонила», – догадался детектив. Ему, конечно, хотелось получше обследовать комнату, но и беседа со свидетельницей тоже очень важна.

– Вы же госпожа Ку, правильно?

Та кивнула: в лице бедной женщины не было ни кровинки.

– Как вы себя чувствуете? Может, вас отвезти в больницу?

– Нет, все нормально. Это у меня от испуга… Ноги не держат…

– Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, не возражаете?

Старушка сглотнула слюну, облизала пересохшие губы и с трудом произнесла:

– Хорошо.

Санъюн мотнул головой, давая знак подчиненному. Чонман сразу все понял, быстро огляделся по сторонам и принес из кухни стакан воды из кулера. Окпун лишь чисто символически смочила губы и тут же обхватила стакан двумя руками. Казалось, что если б она за него не держалась, то и сама не смогла бы больше сдерживаться.

– Давайте начнем с обстановки в доме. Расскажите, пожалуйста, что вы увидели, когда зашли внутрь.

Услышав спокойный голос Санъюна, Окпун подняла взгляд и заозиралась, словно ища кого-то глазами. Санъюн тут же сообразил, что это могло означать.

– Да, вы уже рассказывали это полиции, но прошу вас повторить еще раз, просто для того, чтобы уточнить некоторые детали.

Женщина кивнула и медленно начала говорить. С учетом того, что она была напугана и скована шоком, рассказ получился относительно внятным и логичным.

– Я не знала, что и госпожу тоже…

Приехав по вызову, полицейские обнаружили еще один труп. Свидетельница второпях не заметила его, так как он лежал за шторами. Когда домработнице показали тело, та неуверенно сказала, что это вроде как действительно ее хозяйка Со Чжинъю. Труп уже начал разлагаться и сильно распух от газов, образуемых во внутренних органах. В таком состоянии его даже родные точно опознать не смогли бы: тело раздуло, словно воздушный шар, который вот-вот лопнет. Ку Окпун опознала хозяйку лишь по ночной сорочке и по ожерелью. Понятно, что точные результаты даст лишь вскрытие, но на текущий момент можно было сказать, что жертва на 99 процентов является супругой убитого профессора.

– Когда вы зашли в дом, ничего странного не заметили? Ну, помимо того, что было очень жарко? Может, что-то пропало?

– Пропало… – механически повторила Окпун вслед за инспектором, и тут ее осенило. Она сейчас была похожа на человека, которого шибануло током: глаза выпучены, челюсть отпала. Стакан, за который она держалась как за спасательный канат, выпал из рук и, шмякнувшись о мраморный пол, со звоном разлетелся на мелкие осколки.

– Рохи!

– Что?

– Рохи пропала, профессорская дочка!

Ее крик, скорее похожий на рыдание, сменился пронзительной тишиной.

В голове у него все перемешалось, в глазах – сплошной туман. Или это не в глазах, а в голове помутнение? Сердце бешено колотилось от дурных предчувствий. Чем дальше он уезжал и чем хуже ему становилось, тем сильнее он давил на газ. Похоже, что мотор этой старой развалюхи не справлялся с такой нагрузкой: машина тряслась всем кузовом, но Мёнчжун этого просто не слышал – ему было не до этого. Да что ж там в конце концов произошло? Ведь он оттуда только девчонку забрал, а тут родители убиты… Кто это сделал? Полиция уже начала расследование. Понятно, сразу выяснится, что ребенок пропал. И что, они тут же подумают, что похититель и убийца – это разные люди? Ага, как же… Вопросы наваливались на него скопом, хороня под собой.

«Стоп!» Резкий удар по тормозам, визг колес, машина застыла у обочины. Мёнчжун как припадочный зашарил по карманам в поисках телефона. Нашел, начал вытаскивать, в суете уронил куда-то на коврик, так что пришлось нагибаться и поднимать. Потом открыл бардачок, достал упаковку салфеток, в спешке выдернул сразу несколько штук и лихорадочно начал протирать поверхность телефона, стирая отпечатки. Этого ему показалось мало; он вытер мобильный о майку и штаны, а потом еще раз салфеткой, после чего забросил в кусты. Потому как его звонки на телефон профессора наверняка окажутся последними. Пусть убитый на них и не отвечал, но полиция обязательно пробьет номер, с которого звонили. Да, телефон «левый» и официального владельца они не найдут, но откуда шло соединение они установят: определят ближайшую базовую станцию, принимавшую сигнал, и его одинокий дом на склоне горы вычислят без проблем, это просто вопрос времени. Сколько у него осталось? Дня два? Или уже через день у его дома нарисуются легавые? Мёнчжун снова завел машину. Вот только свернул не направо, к дому, а налево.

Проехав по трассе еще где-то минут 50, он достиг темного участка дороги и углубился в горы. Мёнчжун хорошо знал эту местность. После продажи дома у него не осталось вообще ничего: жить ему было негде, и в поисках хоть какого-то крова он добрался до этого района. Камер наблюдения здесь было мало, а те, кто мог его узнать, старались обходить это место стороной – район был неблагополучный и пользовался дурной славой. Одна фирма начала было застраивать его малоэтажками, успела поставить только коробки зданий, но потом обанкротилась и перестала ими заниматься, так что в округе постепенно воцарялся бардак. Миновав так и не облицованные стены малоэтажек, Мёнчжун проехал чуть дальше в горы и заглушил мотор. Раз тропинок нет, то и жилья нет, а значит, и свидетелей не будет.

Выйдя из машины, он открыл крышку бака и сделал глубокий вдох; в воздухе уже чувствовался густой запах бензина. Порывшись в карманах, Мёнчжун достал зажигалку. Дочка всегда ругала его за то, что он курит, и Мёнчжун собирался выбросить зажигалку, да все руки никак не доходили. Он заозирался по сторонам – рядом валялся кусок обоев. «Ага, пойдет на фитиль». Собравшись с духом, он поджег бумагу, сунул в бензобак и тут же бросился бежать от машины как можно дальше. Секунды не прошло, как прогремел мощный взрыв. Обернувшись, Мёнчжун увидел, что автомобиль весь объят пламенем.

«Нужно встретиться с Хеын», – подумал он.

2

– Это зачем?

Многие считают, что в разгар рабочего дня в кафе народа немного. Но в этом, расположенном на стыке нескольких жилых комплексов, все было не так: здесь толпилось столько мамаш и носилось взад-вперед столько детей, что было непонятно – это нормальное кафе или фудкорт в центре развлечений. Именно в таком месте Хеын и показала ему фотографию, еще и приговаривая, как сваха: «Роскошный вариант – берегла, как могла, исключительно для тебя». Эх, знать бы тогда, чем дело обернется, – не повелся бы ни на какие деньги, пусть даже их не только на операцию дочке, но еще и на свой дом хватило бы…

На фотографии была девочка лет десяти-одиннадцати. Одета она была в какую-то черную спортивную форму, типа как у кэндоистов[10]. Перетянутая поясом стройная фигурка выглядела не хрупкой, а вполне себе крепкой. Штаны на ней были широкие, мешковатые и, казалось, раздувались на ветру, но для кэндо это было как раз самое то. В одной руке девочка держала меч, но видна была только рукоять, а что там за клинок – металлический или деревянный, – было непонятно. Обычно детям поначалу дают деревянные мечи, но взгляд у фехтовальщицы был такой жесткий и резкий, что можно было догадаться, что тренируется она уже давно. Стрижка у нее была короткой, мальчиковой, да и в целом она походила на пацана. Хотя с такой чистой светлой кожей и огромными глазами могла участвовать в кастингах детей-моделей.

Игнорируя непонимающий взгляд Мёнчжуна, который смотрел на фото с видом «при чем здесь ребенок?», Хеын взяла со стола чашку кофе, поднесла к губам и сделала небольшой глоток.

– Ты ее украдешь.

«Пи-и-и-ип» – его накрыл звон в ушах, словно посылая предупредительный сигнал тревоги. Мёнчжун заткнул правое ухо и посмотрел вокруг: обычный будний день, заурядное кафе, местные тетушки ведут досужие разговоры, обсуждая, с чего вдруг упали цены на недвижимость… И тут среди этой обывательской идиллии – похищение. Такие вопросы вот так походя не обсуждаются. «Нет, реально, почему из всех вариантов – именно похищение? С чего вдруг так резко?» Он был просто ошарашен таким предложением, а Хеын говорила, словно заколачивая клинья в потухшего взглядом Мёнчжуна:

– Ее отец – заведующий больницей, мать – домохозяйка. Богатство им по наследству досталось.

Когда-то давно его старый товарищ по школе неожиданно позвонил, предложил срочно встретиться, а потом начал трясти перед ним «ковриком здоровья»[11]. Тогда Мёнчжун без лишних слов встал, развернулся и ушел. Вот и сейчас он выудил из кармана бумажку в 5000 вон. Кофе стоил 3800, сдачи было жалко, но он все равно бросил купюру на стол.

– Послушай сначала. Не понравится – удерживать не буду.

Мёнчжун сделал утомленное лицо, повернулся к бывшей и снова плюхнулся на место. По Хеын было заметно, что она этого ожидала. Хотя на самом деле причина, по которой он вернулся, была другая. Они с детских лет вместе росли в сиротском приюте, и ему всегда было любопытно, что же такое творится в голове у этой Со Хеын. Вот и сейчас он не мог понять, как же можно такой уродиться. В любом случае нужно разобраться, что она задумала. Ведь если он сейчас уйдет, то она может и с цепи сорваться. Из таких соображений Мёнчжун и вернулся назад. Уже потом, вспоминая этот момент их встречи, он частенько задумывался: «А что, если бы я тогда все-таки просто встал и ушел?»

Хеын теперь говорила чуть тише:

– Я узнавала: иногда девчонка остается дома совсем одна. Вот в такой день ты ее и уведешь. А потом позвонишь отцу.

Мёнчжун криво усмехнулся одной стороной рта:

– И?..

– И потребуешь денег. Сколько там нужно за лечение Хиэ заплатить?

«“Потребуешь денег…” Это из-за них я должен выслушивать бредни этой бабы, которая даже не знает, сколько стоит лечение ее дочери, балансирующей между жизнью и смертью», – подумал Мёнчжун, но вслух ничего не сказал, продолжая молча смотреть на Хеын. А та и не дожидалась его ответа – продолжала говорить сама:

– Триста миллионов? Смело заряжай папашке пятьсот – он заплатит.

– Слышь, у бреда тоже берега должны быть!

– Да знаю я, ты у нас сама доброта… Вот только что будет с Хиэ? Ее как спасать будешь? Не волнуйся ты так, детей же для чего похищают? Заберешь девчонку, созвонишься, получишь выкуп и вернешь в целости и сохранности – вот и всё. В таком вот ключе.

Хеын вела себя так, словно открывала Мёнчжуну глаза на то, как выйти из тяжелого положения. Вот только ему совсем не хотелось плясать под ее безумную дудку.

– Ты, похоже, совсем головой поехала, в заведующем клиникой с чего-то вдруг идиота увидала… Да он тут же в полицию заявит! Думаешь, сейчас такое прокатывает?

Но на его слова бывшая лишь непринужденно рассмеялась и посмотрела на него своим обычным взглядом: с жалостью и чувством превосходства гроссмейстера, на голову выше своего оппонента, просчитывающего его действия на несколько ходов вперед.

– Не волнуйся; у них не будет другого выхода, кроме как заплатить.

– Это как так?

– Всего пока рассказать не могу, но для начала скажу лишь вот что…

Женщина подалась вперед, Мёнчжун как зачарованный придвинул ухо поближе.

– Папаша ее в своих кругах, конечно, известный доктор и профессор, его имя каждая собака знает, вот только дома он над своей дочкой тайком издевается.

– Что? – Его голос непроизвольно сорвался на крик.

Хеын скорчила гримасу, показывая взглядом, чтобы он вел себя потише. Хотя это было излишне: посетительницы кафе никакого внимания на Мёнчжуна не обратили.

– Насилие над детьми, говорю. Мы ее забираем, делаем фото и требуем выкуп. Заплатит как миленький, и в полицию обращаться не будет.

– Но все равно… так же нельзя… у меня самого дочка…

Его реакция словно напрягла Хеын.

– Да мы же, по сути, ради нее это и делаем. Деньги получишь, а потом сообщай в полицию сколько влезет, если такой жалостливый. Или чужого ребенка спасти хочешь, а своего – нет?

Она явно давила на Мёнчжуна, чтобы получить его согласие прямо здесь и сейчас. И, по правде говоря, тогда-то он в глубине души и решился: «делаем ради нее» звучало совсем по-другому, маскируя изначальный смысл «совершаем преступление».

Его веки дрогнули, и в этот момент раздался звонок – на телефоне был номер больницы. Мёнчжун поднял трубку, словно прыгнув с головой в омут.

– Это звонят из больницы. У Хиэ начался приступ, она сейчас в реанимации, ей оказывается экстренная помощь. Приезжайте быстрее!

Мобильник упал на пол – у него отнялись руки. Хеын смотрела на него, не понимая, что происходит.

«Если и спасать ребенка, то своего».

3

24 августа 2019 года, суббота, ночь

В ходе расследования было установлено, что Чхве Рохи, одиннадцатилетняя дочь убитых супругов Чхве Чжинтхэ и Со Чжинъю, школу не посещала, так как была переведена на домашнее обучение. Девочка была очень талантливым ребенком и настолько опережала в развитии своих сверстников, что в виде исключения учителя приходили к ней сами. Также она, уже по своей инициативе, посещала дополнительные курсы для одаренных детей. Когда Рохи возвращалась домой, то либо сразу шла к себе в комнату, либо отец отводил ее в обустроенную в подвале лабораторию, где они вместе проводили много времени. В общем, ухода за девочкой много не требовалось. Вот только ни в своей комнате, ни на курсах, ни в лаборатории ребенка не было.

Санъюн сразу отзвонился начальству и доложил ситуацию: пусть создают общий штаб, координирующий работу убойного отдела уголовного розыска и службы поиска пропавших без вести несовершеннолетних. Подавляя внутри себя излишнюю спешку и суету, он размеренно вернулся к осмотру. Понятно, что исчезновение девочки и убийство не могут быть не связаны, так что нужно как можно больше выжать из места преступления.

– Тут есть камера наблюдения, отслеживающая дорогу перед домом, так что проверь, кто заходил внутрь. А главное – посмотри, нет ли на видео девчонки.

– Есть! – Чонман кивнул и, прихватив блокнот, вышел.

Камеры здесь должны быть – это все-таки Ынпха-дон[12], самый элитный район города, – так что ребенок найдется. Пропала она или ее похитили – сейчас выводы делать рано. «Главное – что не труп», как любил приговаривать Санъюн.

Бригада криминалистов под руководством Са Икчуна все еще занималась сбором улик.

– Время смерти удалось установить?

Вместо ответа Икчун мотнул подбородком в сторону полицейского, с побелевшим лицом стоящего у плотных светоизолирующих штор.

– Открой.

Полицейский по команде отдернул занавеску, и тут глазам Санъюна открылось такое, от чего он, опер убойного отдела с более чем десятилетним стажем, аж крякнул. Стоявший рядом с ним следователь, заткнув рот и нос, тут же бросился вон из комнаты. Стало понятно, почему полицейский у окна так побледнел. За шторами был скрыт труп женщины. Несмотря на то, что лето было в самом разгаре, ее тело в белой ночной рубашке лежало на матрасе с электроподогревом. Внутренние органы у нее, судя по всему, сильно раздулись, так что труп тоже распух, а нижняя часть тела уже даже начала разлагаться. А еще в доме действительно было очень жарко.

– Когда свидетельница вошла внутрь, бойлер был выставлен на шестьдесят восемь градусов. Вода из котла подавалась по трубам отопления в комнаты, температура в которых достигала как минимум семидесяти градусов. Все окна и двери в доме были плотно закрыты – похоже, специально с целью того, чтобы разложение шло быстрее. Так что тут сколько ни ковыряйся, всё без толку.

Время смерти обычно определяют по трупному окоченению, ну и еще ректально замеряют температуру тела. Здесь же и в помещении температуру подняли, да еще и тело в электроматрас укутали, чтобы уж наверняка. К тому же и разложение тела в таких условиях шло значительно быстрее, поэтому обычными способами время смерти установить стало невозможно. Оставалось лишь надеяться на «вскрытие покажет»: тогда можно будет изучить содержимое желудка, увидеть, что жертва ела в последний раз, и примерно определить время смерти.

– Тут выяснилось, что еще и ребенок пропал – девочка одиннадцати лет, – так что ты давай быстрей запускай процесс, чтобы дело признали особо важным. Тогда и результаты вскрытия сразу получим.

Икчун раскрыл рот от удивления: он пока еще не знал об исчезновении ребенка. Обычно первые результаты аутопсии приходится ждать долго – как минимум две-три недели. Оно и понятно: судмедэкспертов мало, а работой их каждый день заваливают с головой. Но если дело признают особо важным, то можно подать заявку на срочное исследование, и тогда предварительные результаты тебе – по крайней мере, устно – могут сообщить в тот же день. Пропажа ребенка к такой категории дел относится однозначно. А если установят, когда были убиты супруги и куда девался ребенок, то по этим ниточкам, возможно, и все дело удастся распутать.

После того как тела увезли на экспертизу, Санъюн решил еще раз обойти место преступления по внешнему периметру. За все время работы в убойном отделе он впервые очутился в таком богатом доме: размах внутри ощущался уже снаружи. Дом был большой, квадратов на 600–700: не дом, а настоящий особняк. Ворота – точь-в-точь, как показывают в сериалах, – были высоченными, высотой чуть ли не в два этажа. За ними виднелся великолепный сад с высокими, ровными, выстроенными как по линейке соснами, за которым явно следили и тщательно ухаживали. В общем, место явно ошеломляло входящих, словно говоря с чувством превосходства: «Вам-то столько за всю жизнь не заработать». Если же ты заходил внутрь дома, то это ощущение лишь усиливалось: два надземных этажа, один подземный, восемь комнат, четыре туалета. Как и говорила домработница, на цокольном этаже располагалась лаборатория, разделенная пополам: одна половина была с богатым декором, домашней барной стойкой и дополнительными столиками для приема гостей; в другой громоздилось непонятное оборудование для экспериментов, различные исследовательские материалы и научная литература. Шкафы здесь, понятное дело, тоже были забиты битком, причем книгами с такими названиями, что нормальному человеку и разобраться-то было невозможно, о чем там идет речь. На столе у стены стоял компьютер с тремя мониторами, густо облепленными записками-стикерами – тоже сплошь со словами, значение которых Санъюн не мог понять. Дом, безусловно, был роскошный, вот только хозяевам не суждено было жить в нем долго, счастливо и умереть своей смертью.

– Черт, да у них сортир как у меня комната… – Чонман был тоже поражен масштабами.

В реестре значилось, что в этом особняке зарегистрировано несколько домохозяйств. Понятно, что в действительности это был частный дом, в котором проживала лишь одна семья, но площадь его была настолько велика, что он попадал в категорию объектов роскоши и, соответственно, должен был облагаться налогом по повышенной ставке. Однако всегда найдется способ – и не один, – чтобы обойти налоги. Например, если сделать снаружи отдельную лестницу якобы для другой семьи, живущей на втором этаже, то тогда при желании можно признать, что данная постройка занята двумя раздельными домохозяйствами. Про себя все, конечно, будут думать, что за недвижимость с рыночной стоимостью в 5,5 миллиарда вон надо платить соответствующий налог, но вслух никто ничего не скажет.

Все окна в доме выходили на юг. Из комнат и гостиной, располагавшейся на первом этаже, открывался прекрасный вид на сад. В глубине сада была обустроена парковочная площадка на четыре машины. М-да, вот у Санъюна в районе дела обстояли несколько иначе: там к концу рабочего дня прямо борьба шла за то, чтобы бесплатно поставить машину где-нибудь в закоулке. А здесь ни с работы сломя голову бежать не надо, ни на какие иные ухищрения идти, чтобы на час пик не напороться…

Инспектор вернулся в дом и посмотрел на стену справа, где в позолоченной рамке улыбалась вся семья. Интересно, когда было сделано это фото? Похоже, что не очень давно. У профессора Чхве был заметно выступающий лоб, на который спадала челка. Вид у него был задумчивый. На фото профессор сидел в безукоризненном костюме и в целом производил впечатление успешного человека. Рядом с ним скромно сидела жена. Казалось, что она сильно моложе мужа, хотя на самом деле они были ровесниками – обоим по 38 лет. Приталенное белое платье, очень идущее к ее стройной фигуре, и волосы, уложенные вверх, создавали изысканный элегантный образ. А между супругами стояла дочь. Если б не желтое платье, то ее можно было бы спутать с мальчиком: отчасти из-за очень короткой стрижки, но главным образом из-за бесстрастного выражения лица. Возможно, это просто камера давала такой обманчивый эффект, но ребенок казался не слишком эмоциональным.

Чонман увидел, куда смотрит шеф, и без лишних слов сообразил, о чем тот сейчас думает.

– Девчонку пока не нашли.

– Дорожные камеры?

– В процессе, пока отсматриваем.

– Как только поступят результаты вскрытия и станет примерно ясна дата и время смерти, сразу сделай распечатку звонков. Да, и когда криминалисты закончат, то доступ к месту все равно блокируй до тех пор, пока я не скажу.

– Будет исполнено! – Чонман в шутку отдал честь.

Санъюн повернулся на выход, подчиненный пошел следом.

– А насчет ребенка как думаете? Может, похитили?

Инспектор остановился, посмотрел на напарника. Девочка исчезла, оба ее родителя убиты. Если это похищение, то преступники обычно требуют выкуп, а тут у кого просить? Не у кого. Какой смысл тогда похищать? Да, дело обещает быть непростым… В любом случае сейчас самое главное – обеспечить безопасность ребенка.

Санъюн снял латексные перчатки, прошел через двор за ворота и постучал по стене с переговорным устройством.

– Звонил им?

Он показал на табличку с названием частной охранной компании. Если в доме устанавливается охранная система, то камеры должны быть установлены как минимум перед воротами, а также в гостиной или коридоре.

– Сейчас свяжусь.

Пока Чонман набирал номер, Санъюн огляделся на месте. Похоже, что от всей охранной системы одна табличка и осталась: камер не было ни на воротах, ни по периметру ограды, да и вообще нигде. Странно, ведь если дом находится под охраной, то обычно видеонаблюдение не бывает скрытным – наоборот, всем четко дают понять: «Здесь полно камер, даже не думай сюда лезть». Но загадка разрешилась очень быстро, когда Чонман с несколько недоуменным лицом оторвал трубку от уха.

– По просьбе владельца дома контракт на видеонаблюдение был расторгнут.

– Когда?

– Двадцатого числа этого месяца.

А сейчас было два часа ночи 24-го.

– Потерпевшие – супруги Чхве Чжинтхэ и Со Чжинъю, обоим по тридцать восемь лет. Чхве Чжинтхэ возглавлял клинику Хегван, Со Чжинъю была домохозяйкой.

Оперативный штаб расследования свел разные отделы полиции Йонина в одну группу, состоящую из 12 человек и работающую по двум направлениям: одни занимались убийством, другие – розыском несовершеннолетней. Выступить на коротком совместном брифинге поручили Санъюну, который подключился к расследованию дела на самом раннем этапе. На экране за его спиной появилось фото профессорской семьи. Санъюн нажал на кнопку пульта-презентера, слайд сменился, и на следующем фото были показаны тела погибших.

– У потерпевшего Чхве Чжинтхэ одним ударом острого предмета рассечено горло. Также имеется сквозное проникающее ранение в области живота. Установлено, что рана нанесена длинным металлическим мечом, владельцем которого являлся сам потерпевший. Судмедэкспертиза установила идентичность предмета, которым было перерезано горло, и этого меча. Далее – ладони…

Щелчок, смена слайда.

– На ладонях убитого имеются резаные раны. Можно предположить, что они были получены, когда тот пытался защититься от меча.

Следы длинных порезов и разодранный кожный покров говорили о том, что профессор, видимо, пытался дотянуться до рукоятки, но ладони соскользнули.

– Другие следы борьбы? – спросил начальник городского управления полиции.

– Отсутствуют.

По кабинету волной прокатились вздохи. Если других следов сопротивления нет, то получается, что долгой борьбы не было, а значит, велика вероятность того, что жертва и преступник знали друг друга, нападение было внезапным и убитый не успел толком от него защититься. Кроме того, орудие убийства – меч – хранился дома. Из этого можно было сделать два вывода: либо конфликт жертвы и убийцы возник спонтанно, а меч просто подвернулся под руку, либо же его изначально хотели использовать как орудие убийства – тогда получается, что преступник раньше бывал в доме и знал, что где находится. Санъюн подкрепил эти предположения еще одним фактом:

– Действительно, следов борьбы немного. А с учетом того, что в доме остались следы от носков, то есть преступник разулся, велика вероятность того, что жертва и убийца были знакомы.

На это все согласно закивали.

Нажатие на кнопку – и на экране появилась распечатка операций по платежной карте Чхве Чжинтхэ.

– На столе у убитого были обнаружены авиабилеты на Филиппины, время вылета – двадцать первого августа в двадцать три тридцать, дата возвращения – двадцать пятое августа. Пассажиром в них значится сам Чхве Чжинтхэ, билетов на имя Со Чжинъю не обнаружено.

– То есть он летел на Филиппины один?

Сидящие на брифинге задумчиво покачали головами.

Санъюн признал, что пока не может дать разъяснений, по какой причине убитый решил отправиться туда без жены, и продолжил доклад:

– Теперь о супруге.

На экране появился слайд с разложившимся телом Со Чжинъю. От одного только вида ее гниющего трупа многим стало нехорошо: присутствующих как из холодного душа окатило, и в кабинете воцарилась мертвая тишина. Глаза у убитой были раскрыты. Интересно, успела она увидеть, что случилось с ее ребенком? Когда-то в детстве Санъюн прочитал в сборнике мистических историй, что образ убийцы остается в глазах жертвы. Вот и теперь он не мог оторвать взгляд от ее глаз, словно пытаясь разглядеть в них преступника.

– В крови женщины были обнаружены следы лекарственного препарата золазепама, имеющего снотворный и седативный эффект.

– Смерть от передозировки?

– Эксперты утверждают, что нет. Смерть наступила предположительно от перегрева организма: в доме был включен бойлер, а кроме того, расстелено электроодеяло, так что температура в комнате превышала семьдесят градусов. Что касается дозировки лекарства, то хотя она и не была фатальной сама по себе, но вполне достаточной для того, чтобы пострадавшая не проснулась от жары. Эксперт-криминалист Са Икчун полагает, что в этих условиях хватило бы двадцати минут, чтобы наступила смерть от теплового удара.

– Не понимаю, зачем одного человека надо было насаживать на вертел, а другого запекать в духовке? – пробормотал инспектор Ко Ёнгон, тоже из убойного отдела.

Это замечание резануло Санъюну слух: так говорить об убитых, безусловно, не стоило. Но сейчас ситуация была неподходящей, чтобы устраивать по этому поводу перепалку, так что он сдержался и ничего не сказал.

Чонман робко поднял руку:

– Ее же специально так оставили, чтобы убить. Возможно, ее муж как раз в этот момент зашел, все увидел, и его за это тоже убили?

Шеф полиции остановил его:

– Давайте-ка пока воздержимся от версий, чтобы не формировать предвзятое мнение. Что-то еще?

– Дорожную камеру напротив дома проверяли? – задал вопрос Мун Чжухёк из отдела по делам несовершеннолетних.

– Да, мы получили запись. – Санъюн снова нажал на кнопку.

Изображение на экране дернулось, видео запустилось. Профессорский дом на нем был виден вполне отчетливо.

– Дата съемки – двадцать первое августа, время – двадцать три сорок две, то есть за два дня до того, как будут обнаружены трупы.

Картинка была несколько темноватой, но вполне различимой. Некоторое время на видео вообще ничего не происходило. Поскольку было уже поздно, то неудивительно, что ни прохожих, ни проезжающих автомобилей фактически не было. В какой-то момент даже могло показаться, что видео остановилось, так как на нем вообще ничего не менялось. Лишь на таймкоде 03:31 край экрана немного осветился – это были фары автомобиля, выезжающего из проулка. Одновременно с этим ворота дома открылись, и из них выскочил ребенок. И тут произошло неожиданное – в кабинете даже кто-то непроизвольно ахнул. Санъюн обернулся на звук – Чжухёк смутился и опустил голову: на экране машина сбила внезапно выскочившего на дорогу ребенка, и тот упал на землю. Лица на видео было не разобрать, но, очевидно, это была Чхве Рохи – пропавшая дочка профессора. Водитель (возможно, из-за шока) некоторое время оставался сидеть в машине. Но когда вышел, то поднял тело и положил в салон. Машина уехала, и видео остановилось.

– Это что еще за тип? – Лицо начальника полиции было страшно перекошено.

То, что после столкновения водитель замер и продолжал сидеть на месте, говорило о том, что ДТП именно случайное. Хотя человек за рулем был не без странностей: голова полностью скрыта капюшоном – видимо, знал, что здесь будут камеры. Да и номера у машины были прикрыты.

– Куда они потом направились?

– Устанавливаем.

Шеф нахмурился.

– Он обратно к этому дому не возвращался?

– Нет. И до этого тоже на камерах не появлялся.

Если судить только по видео, то выходит, что похитителем ребенка является водитель. Но тогда он не может быть одновременно и убийцей. И что же, получается, это просто совпадение? Испугался, что сбил пешехода насмерть, закинул тело в машину и скрылся с места ДТП? Нет, так не получается, иначе зачем было номер машины заранее прикрывать? Или это был сообщник? Пока убийца был в доме, ждал снаружи, а когда увидел, что ребенку удалось сбежать, то наехал на него уже специально? Так или иначе, но девчонку в любом случае надо искать. Во-первых, потому что ее жизнь сейчас в опасности, но также и потому, что она может оказаться единственным выжившим свидетелем убийства.

– Так, кроме этой машины, кто-то еще проходил-проезжал, входил-выходил?

– Я как раз собирался об этом доложить. Вопрос связан с определением времени смерти.

Санъюн запустил следующий слайд. На экране появилась эмблема охранной фирмы «S-секьюрити». Фирма эта специализировалась на обеспечении комплексной безопасности: установка камер видеонаблюдения, охрана домов, услуги телохранителей. Контора была известная и входила в тройку лучших охранных компаний страны.

– Мы запросили у них запись с домашних камер видеонаблюдения. Однако там нам сообщили, что двадцатого августа договор на обеспечение средствами безопасности был расторгнут по личной просьбе клиента Чхве Чжинтхэ и все установленные камеры были демонтированы.

– Что? Как раз накануне? – У всех на лицах залегла тень сомнения.

– Чхве Чжинтхэ сам позвонил в колл-центр компании и подал заявку на аннулирование договора. У них есть запись этого разговора, мы ее прослушали и установили, что это действительно был он – его голос опознала домработница Ку Окпун.

– Хм… – задумчиво промычал шеф и пару раз пристукнул указательным пальцем по столу.

Все присутствующие понимали, о чем он сейчас думает. Убиты два человека, супруги. Их дочь, которая предположительно могла стать свидетельницей преступления, как раз в это время попадает под машину. Похищена она или нет – непонятно. При этом буквально за день до этого все камеры в этом зажиточном доме снимают по просьбе хозяина. Совпадения, конечно, случаются, но это уже как-то с перебором. «С нами что, кто-то поиграться решил? – подумал Санъюн. – Тогда чисто из принципа нужно эту гниду найти и взглянуть ей в глаза». И такой настрой был у всех присутствующих.

– Далее, официальные результаты аутопсии пока не получены, но судмедэксперты предварительно сообщили предположительное время смерти. Как уже говорилось, при осмотре места происшествия в помещении была отмечена высокая температура из-за включенного бойлера. В силу этого обстоятельства ректальная температура была повышенной, да и разложение трупа шло быстрее, поэтому время смерти пришлось определять по остаткам пищи в желудке.

– И что нашли?

– В желудке Со Чжинъю оставались кусочки куриного мяса и овощей, скорее всего моркови. По распечатке платежей с ее карточки мы установили, что двадцать первого августа в девятнадцать ноль-ноль она заказывала доставку – суп из обжаренной курицы. Таким образом получаем временной промежуток между двадцать первым августа, семью вечера, и моментом обнаружения тел двадцать третьего августа в двадцать двенадцать. Если эти рамки сузить… – Он ненадолго задумался. – Если допустить, что Чхве Рохи действительно стала свидетельницей двойного убийства родителей, то тогда оно произошло двадцать первого августа, где-то между девятнадцатью и без четверти двенадцать ночи.

– А что в желудке у профессора?

– Ничего.

Все пораженно уставились на докладчика.

– По словам домработницы, доктор Чхве придерживался своих принципов здорового питания и считал, что нужно есть только раз в день.

Шеф полиции потер левую бровь, словно пытаясь прогнать головную боль.

– В дом еще кто-то заходил?

– На видео ничего нет. Правда, периметр участка очень большой и с одной камеры, что на дороге перед домом, весь не просматривается.

Это означало, что вдоль длинной ограды есть участки, скрытые от видеонаблюдения, и если кто-то хотел перелезть через стену и забраться в дом, то вполне мог это сделать.

4

Первую планерку подытожил начальник уголовного розыска, возглавивший оперативный штаб:

– Наша приоритетная задача – обеспечить безопасность ребенка, поэтому группа Мун Чжухёка из отдела розыска несовершеннолетних плотно занимается установлением местонахождения пропавшей Чхве Рохи. Дальше, поскольку цели похитителей пока не выяснены, то категорически запрещается сообщать о произошедшем. Однако исчезновение девочки очевидным образом связано с убийством родителей, так что инспекторам Пак Санъюну и Чхэ Чонману поручается обход и опрос соседей. Эти две группы должны работать в тесной связке друг с другом и при выяснении новых обстоятельств немедленно делиться информацией.

Получив задание, Санъюн и Чонман не стали задерживаться в управе.

– Похоже, в ближайшие дни нам дома побывать не светит.

– Не плачь, ты уже большой мальчик. Сначала маленьких надо домой вернуть.