Читать онлайн Алая королева

Red Queen

Copyright © 2015 by Victoria Aveyard

Scarlet Guard symbol and King's Crest symbol © & ™ 2014 Victoria Aveyard

Endpapers illustrated by Amanda Persky.

All rights reserved. No part of this book may be used or reproduced in any manner whatsoever without written permission except in the case of brief quotations embodied in critical articles and reviews

© Сергеева В. С., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Глава 1

Ненавижу Первую Пятницу. В этот день в деревне всегда толпа народу, а сейчас, в жару, в разгар лета, меньше всего мечтаешь о многолюдье. Там, где стою я, в тени, еще не так плохо, но от запаха немытых тел, вспотевших на утренней работе, буквально скисает молоко. Жарко и влажно. Даже лужи, оставшиеся после вчерашней грозы, нагрелись. В них виднеются радужные завитки масла и жира.

На рынке становится всё менее людно – день близится к вечеру. Торговцы рассеянны и беспечны, и мне нетрудно поживиться чем хочется. В итоге карманы у меня полны безделушек, и есть еще яблоко на обратную дорогу. Всего за несколько минут. Неплохо. Толпа движется, и я позволяю человеческому потоку себя нести. Мои руки снуют туда-сюда, легкими порхающими прикосновениями. Несколько бумажных купюр из кармана, браслет с женского запястья – ничего громоздкого. Люди слишком заняты, бродя по рынку, чтобы заметить в самой гуще толпы воришку.

Дома на сваях, из-за которых деревня и получила свое название (Подпоры, очень оригинально), стоят вокруг, возвышаясь метра на три над землей. Весной низкий берег полностью скрывается под водой, но сейчас август, и местные страдают от жажды и солнечных ударов. Почти все с нетерпением ждут Первой Пятницы, когда и работа, и уроки в школе заканчиваются рано. Но только не я. Честное слово, я бы предпочла сидеть в школе, в набитом детворой классе, и бездельничать.

Впрочем, мои школьные годы подошли к концу. Приближается мое восемнадцатилетие, а с ним и призыв. Меня не взяли в ученицы, я нигде не работаю, а значит, отправлюсь на войну, как все «бездельники». Неудивительно, что никакой работы в округе нет: все мужчины, женщины и дети отчаянно стараются не угодить в армию.

Моих братьев послали на войну, когда им стукнуло восемнадцать, – всех троих отправили сражаться с Озерными. Один только Шейд умеет прилично писать и присылает мне письма, когда может. От других братьев, Бри и Трами, я уже больше года не получала вестей. Но отсутствие новостей – тоже хорошая новость.

Некоторые семьи годами ничего не знают, а потом обнаруживают на пороге сына или дочь, отпущенных на побывку, а иногда, к счастью, уволенных насовсем. Но обычно родным приходит письмо на плотной бумаге, с королевской печатью и короткой благодарностью за жизнь их отпрыска. Возможно, родители также получат на память и несколько пуговиц с изорванной в клочья формы.

Мне было тринадцать, когда ушел Бри. Он поцеловал меня в щеку и подарил нам с младшей сестренкой Гизой на двоих пару серег. Это были просто стеклянные бусины дымчато-розового закатного цвета. В тот вечер мы сами прокололи себе уши.

Трами и Шейд не стали нарушать традицию. Теперь каждая из нас носит в ухе полный набор из трех крошечных камушков, напоминающий о наших братьях, которые где-то сражаются. Я до конца не верила, что им придется уйти, пока не появился легионер в начищенных доспехах и не забрал наших парней одного за другим. А этой осенью придут за мной. Я уже начала откладывать и воровать, чтобы купить Гизе серьги, когда я уеду.

«Не думай об этом». Так обычно говорит мама. Не думай об армии, о братьях, обо всем на свете. Отличный совет, ма.

Дальше по улице, на перекрестке Мельничной и Маршевой, толпа густеет, к ней присоединяется еще больше народу. Шайка ребятишек, будущих карманников, снует в суматохе, орудуя липкими жадными пальцами. Они слишком малы, и им пока недостает проворства, поэтому охранники тут же вмешиваются. В обычный день ребят посадили бы в колодки или отправили в тюрьму, но полицейские тоже хотят отпраздновать Первую Пятницу. Они ограничиваются тем, что дают вожакам несколько крепких затрещин, и отпускают их. Повезло.

Ощутив легчайшее давление на талии, я разворачиваюсь. Это инстинкт. Я хватаю за руку дурака, который додумался полезть ко мне в карман, и стискиваю ее посильнее, чтобы гаденыш не сбежал. Но вместо какого-нибудь тощего пацана я обнаруживаю перед собой ухмыляющееся знакомое лицо.

Килорн Уоррен. Помощник рыбака, потерявший отца на войне. Возможно, мой единственный друг. Мы мутузили друг друга, когда были маленькими, но теперь, когда мы стали старше – и он перерос меня на целую голову, – я стараюсь избегать потасовок. От Килорна есть определенная польза. Например, он легко дотягивается до высоких полок.

– А ты стала проворнее, – говорит он, хихикая, и сбрасывает мою руку.

– Ну или ты тормозишь.

Он закатывает глаза и выхватывает у меня яблоко.

– Мы ждем Гизу? – спрашивает Килорн и жует.

– У нее сегодня есть предлог никуда не ходить. Она работает.

– Тогда двинули. Не хочу пропустить праздник.

– Какая это была бы трагедия.

– Ну, ну, Мэра, – дразнится он, грозя пальцем. – Я просто хочу сказать, что будет весело.

– А я просто хочу сказать, что тебя предупредили, придурок.

Но он уже устремляется прочь широкими шагами, вынуждая меня почти бежать, чтобы не отстать от него. Он виляет из стороны в сторону – такое ощущение, что вот-вот потеряет равновесие. «Моряцкая походка», – так называет эту манеру Килорн, хотя он никогда не был в открытом море. Наверное, долгие часы, которые он проводит в хозяйской лодке, пусть даже на реке, возымели на него определенный эффект.

Отца Килорна, как и моего папу, отправили на войну, но, в то время как мой вернулся, лишившись ноги и легкого, мистера Уоррена доставили обратно в обувной коробке. После этого мать Килорна сбежала, бросив маленького сына на произвол судьбы. Он умирал от голода, но тем не менее продолжал меня задирать. Я подкармливала его, потому что неинтересно пинать мешок с костями, и вот вам результат десять лет спустя. По крайней мере, его взяли в подмастерья и не отправят на войну.

Мы доходим до подножья холма – толпа там еще гуще, со всех сторон нас тычут и толкают. Посещение праздника Первой Пятницы обязательно, если только ты не являешься «ценным работником», как Гиза. Как будто вышивка по шелку – это жизненно важно. Впрочем, Серебряные любят шелк, не так ли? Даже охранников, во всяком случае, некоторых, можно подкупить безделушками, вышитыми моей сестрой. Нет-нет, я об этом ничего не знаю.

Тени вокруг нас сгущаются, пока мы поднимаемся по каменным ступеням, направляясь к вершине холма. Килорн шагает через две ступеньки зараз, и я отстаю, но тут он останавливается, чтобы подождать меня. Он ухмыляется, глядя сверху вниз, и отбрасывает с зеленых глаз выгоревшую рыжеватую прядь.

– Иногда я забываю, что ножки у тебя еще детские.

– Лучше, чем детские мозги, – огрызаюсь я, отвесив ему легкую оплеуху, и прохожу мимо.

Смех Килорна летит за мной.

– А ты сегодня ворчливей, чем обычно.

– Просто я всё это ненавижу.

– Знаю, – негромко говорит он, в кои-то веки серьезно.

И вот мы на арене, залитой жарким солнцем. Ее возвели десять лет назад; разумеется, это самое большое строение в Подпорах. Она в подметки не годится колоссальным городским сооружениям, но, тем не менее, высоких стальных арок и массивной бетонной чаши вполне достаточно, чтобы у деревенской девчонки захватило дух.

Повсюду сотрудники безопасности – их черно-серебряные мундиры выделяются в толпе. Сегодня Первая Пятница, и они ждут не дождутся зрелища. Они вооружены длинными винтовками и пистолетами, хотя и не нуждаются в них. Как водится, охраники сплошь Серебряные, а Серебряным нечего бояться нас, Красных. Это всем известно. Мы им не ровня, хотя чисто внешне этого не скажешь. Серебряные чуть выше – вот и всё, чем мы различаемся, по крайней мере, с виду. Наши спины согнуты от тяжелого труда, напрасных надежд и неизбежного разочарования.

В открытом амфитеатре так же жарко, как снаружи, и Килорн ведет меня в тенек. Нам не достанутся кресла, только длинные бетонные скамьи, но немногочисленные представители Серебряной знати, сидя над нами, наслаждаются прохладными удобными ложами. Там к их услугам напитки, еда, лед (даже в разгар лета), мягкие подушки, электрическое освещение и прочие радости, которые мне неведомы. Но Серебряные как будто не обращают на всё это внимания – они жалуются на «скверные условия». Ух, я бы показала им скверные условия. Мы-то вынуждены довольствоваться жесткими скамейками и несколькими визгливыми экранами, непереносимо яркими и шумными.

– Ставлю дневной заработок, что сегодня будет очередной сильнорук, – говорит Килорн, швырнув на арену огрызок яблока.

– Я не стану спорить.

Многие Красные проигрывают заработанные гроши, делая ставки в надежде получить небольшую сумму, которая поможет им протянуть следующую неделю. Но только не я. Не хочу заключать пари даже с Килорном. Гораздо проще срезать у букмекера кошелек, чем пытаться у него выиграть.

– Не стоит так глупо тратить деньги.

– Если я прав, то ничего не потеряю. Сильнорук всегда побеждает.

Сильноруки участвуют как минимум в половине боев: их умения подходят для арены больше, чем способности других Серебряных. Они явно наслаждаются этим, пользуясь своей сверхчеловеческой силой, чтобы швырять противников, как тряпичные куклы.

– А с кем он будет биться? – спрашиваю я, думая о разнообразии вариантов, в которых предстают Серебряные. Тельки, быстры, нимфы, зеленые, камнешкуры… на них всех страшно смотреть.

– Не знаю. Надеюсь, с кем-то интересным. Даешь Первую Пятницу!

Мы с Килорном, в общем, не сходимся во мнениях по поводу праздника Первой Пятницы. По-моему, нет ничего приятного в том, чтобы смотреть, как противники сходятся в смертельной схватке, но Килорн обожает Бои. «Пусть убивают друг друга, – говорит он. – Они – не мы».

Он не понимает, в чем суть Боев. Это не бессмысленное развлечение, которое предназначено для того, чтобы дать Красным отдых от изнурительного труда. Это хорошо рассчитанный, бесстрастный намек. Только Серебряные способны выступать на аренах, потому что никто, кроме них, на арене не выживет. Они дерутся, чтобы показать свою силу и могущество. «Вы нам не соперники. Мы лучше вас. Мы боги». Каждый сверхчеловеческий удар содержит эту мысль.

И они абсолютно правы. Месяц назад я наблюдала стремительный поединок тельки и быстра; хотя быстр двигался молниеносно, тельки остановил его на бегу. Одной лишь силой мысли он оторвал противника от земли. Быстр начал задыхаться; очевидно, тельки незримой хваткой держал его за горло. Когда лицо быстра посинело, Бой закончился. Килорн весело вопил. Он поставил на тельки.

– Дамы и господа, Серебряные и Красные, добро пожаловать на праздник Первой Пятницы. – Голос ведущего эхом разносится по арене, отскакивая от стен. Как обычно, в нем звучит скука, и я его не виню.

Некогда Бои были не поединками, а казнями. Преступников и врагов правительства отвозили в столицу, где убивали на глазах у толпы Серебряных. Наверное, Серебряным понравилось, и тогда начались Бои. Не чтобы убить, а чтобы позабавиться. Потом они превратились в праздник и распространились по другим городам, где тоже были арены. В конце концов на Боях позволили присутствовать Красным, правда, ограничили их дешевыми местами. Вскоре Серебряные понастроили арен повсюду, даже в деревнях вроде Подпор, и присутствие, которое раньше было привилегией, превратилось в обязаловку и проклятие. Мой брат Шейд говорит – это потому, что в населенных пунктах, где проходят Бои, существенно снижается количество преступлений, совершаемых Красными, а также возмущений и мятежей. Теперь Серебряным не нужно устраивать казни, посылать солдат или даже прибегать к помощи охраны, чтобы поддерживать порядок; два бойца могут запросто нас запугать.

Двое сегодняшних с нетерпением ждут начала. Первым на белый песок выходит некто Кантос Каррос, Серебряный из Причальной Гавани. На экране появляется отчетливое изображение бойца – я сразу понимаю, что это сильнорук. Руки у него толщиной с три древесных ствола, они переплетены жилами и венами, и кожа на них чуть не лопается. Он улыбается, и я вижу, что зубы у Кантоса Карроса сплошь отсутствуют либо сломаны. Возможно, он не поладил с зубной щеткой в детстве. Килорн, сидя рядом со мной, радостно орет, и остальные кричат вместе с ним. Сотрудник безопасности бросает тем, кто вопит громче всех, буханку хлеба за труды. Слева от меня другой охранник протягивает визжащему ребенку ярко-желтый клочок бумаги. Это рационка – дополнительный паек электричества. Всё, чтобы заставить нас улюлюкать, кричать, смотреть, даже если нам не хочется.

– Да, да, пусть он услышит ваши голоса! – врастяжку, с наигранным энтузиазмом говорит диктор. – А вот и его противник, прямо из столицы… Самсон Мерандус.

Второй боец кажется бледным и тощим рядом с человекообразной горой мышц, но его стальная синяя броня красива и отполирована до яркого блеска. Это, возможно, младший сын младшего сына, который пытается добиться славы на арене. Хотя ему, скорее всего, страшно, он выглядит до странности спокойно.

Его фамилия звучит знакомо, но в этом нет ничего странного. Многие Серебряные принадлежат к знатным семьям, называемым Домами. В этих кланах десятки людей. Правящая семья нашей области – Столичной Долины – носит имя Дом Велле. Хотя самого губернатора Велле я в жизни не видела. Он приезжает с визитом не чаще пары раз в год и даже в этих случаях никогда не заглядывает в деревни вроде нашей. Однажды я видела его лодку – изящную штуковину с золотисто-зелеными флагами. Велле – зеленый, и, когда он проплывал мимо, деревья на берегу покрылись цветами, и на земле тоже появились цветы. Я решила, что это красиво, но тут один из ребят постарше стал бросать в губернаторскую лодку камнями. Камни, не долетев до цели, упали в воду. Тем не менее парня посадили в колодки.

– Конечно, победит сильнорук.

Килорн, хмурясь, смотрит на худого бойца.

– Откуда ты знаешь? В чем сила Самсона?

– Да какая разница, он всё равно проиграет, – насмешливо отвечаю я и устраиваюсь поудобнее.

Над ареной разносится знакомый сигнал. Многие поднимаются на ноги, не желая ничего упустить, но я в знак молчаливого протеста остаюсь сидеть. Хотя внешне я спокойна, в моей душе бурлит гнев. Гнев – и зависть. «Мы боги», – звучит эхом в моей голове.

– Бойцам приготовиться.

Они упираются ногами в землю по разные стороны арены. Огнестрельное оружие не допускается на Бои, поэтому Кантос достает короткий широкий меч. Сомневаюсь, что он ему понадобится. У Самсона нет оружия; он стоит, опустив руки, и пальцы у него слегка подрагивают.

Раздается низкий, гудящий звук. Ненавижу его. Он вибрацией отзывается у меня в зубах, в костях, пульсирует так, что, кажется, вот-вот что-нибудь расколется. Звук резко обрывается. Началось. Я выдыхаю.

В любом случае происходящее с самого начала напоминает бойню. Кантос несется вперед, как бык, расшвыривая ногами песок. Самсон пытается проскользнуть мимо, плечом вперед, но сильнорук оказывается быстрее. Он хватает Самсона за ногу и швыряет через арену, как подушку. Радостные вопли заглушают крик боли, который издает Самсон, врезавшись в бетонную стену, но мука написана у него на лице. Прежде чем он успевает хотя бы приподняться, Кантос оказывается над ним, подхватывает противника и бросает оземь. Самсон валится на песок – такое ощущение, что у него просто не должно было остаться целых костей, но каким-то чудом ему удается встать.

– Ты что, боксерская груша? – спрашивает Килорн со смехом. – Давай, всыпь ему, Кантос!

Килорну не нужны лишняя буханка хлеба или несколько дополнительных минут электричества. Он ликует не поэтому. Ему всерьез хочется видеть, как кровь – кровь Серебряных, серебряная кровь – пятнает арену. Пускай она символизирует всё, чем мы не являемся, всё, чем не можем быть, всё, чего хотим. Килорн просто хочет увидеть ее и внушить себе, что Серебряные на самом деле тоже люди, что их можно бить и побеждать. Но я-то знаю. Эта кровь – угроза, предостережение, обещание. «Мы разные и никогда не станем одинаковыми».

Килорн не разочаровывается. Даже зрителям в ложах видно радужную, металлического оттенка, кровь, которая капает изо рта Самсона. Она, как жидкое зеркало, отражает летнее солнце. Как будто на шее и на доспехах у него нарисована река.

Вот что разделяет Серебряных и Красных: цвет крови. Разница вроде бы невелика, но она каким-то образом делает их сильнее, умнее, лучше нас.

Самсон сплевывает, отправляя на песок сгусток серебра. В десяти метрах от него Кантос крепче сжимает рукоять меча. Он намерен обезглавить Самсона и закончить бой.

– Дурачок, – бормочу я.

Похоже, Килорн прав. Боксерская груша, и ничего более.

Кантос несется по песку, высоко воздев меч, с горящими глазами. И вдруг он замирает на бегу, так что от внезапной остановки лязгает броня. Стоя в центре арены, истекающий кровью боец указывает пальцем на Кантоса и устремляет на него взгляд, способный пробить железо.

Самсон щелкает пальцами, и Кантос движется, повинуясь жестам противника. Рот у него раскрывается, как у дурачка. Такое ощущение, что он сошел с ума.

Глазам не верю.

Мертвая тишина повисает над ареной. Мы смотрим, не в силах осмыслить происходящее. Даже Килорну нечего сказать.

– Шепот, – выдыхаю я.

Я никогда раньше не видела шепота на арене, сомневаюсь, что они вообще когда-либо участвовали в Боях. Шепоты опасны и сильны, они редко попадаются даже среди Серебряных, даже в столице. Про них ходят самые разные слухи, но суть сводится к простой и пугающей вещи: они способны проникнуть тебе в голову, прочитать твои мысли, овладеть сознанием. Именно это и проделывает Самсон – миновав доспехи и мускулы Кантоса, он проник ему прямо в незащищенный мозг.

Кантос дрожащими руками поднимает меч. Он пытается противостоять могуществу Самсона. Но, хоть он и силен, невозможно бороться с врагом, который у тебя в голове.

Еще одно движение руки – и песок забрызгивает серебряная кровь: Кантос протыкает мечом собственные доспехи и погружает клинок себе в живот. Даже на дешевых местах слышно тошнотворное хлюпанье, с которым металл входит в плоть.

Из Кантоса хлещет кровь, и все ахают. Мы никогда еще не видели здесь столько крови.

Вспыхивают синие прожектора, окутывая арену призрачным сиянием и возвещая конец поединка. Серебряные лекари бегут по песку, торопясь к упавшему Кантосу. Серебряным не положено умирать здесь. Они должны храбро драться, щеголять своими силами, устраивать шоу, но не умирать. В конце концов, они же не Красные.

Сотрудники безопасности движутся быстрее, чем когда-либо. Среди них есть несколько быстров, которые носятся туда-сюда, напоминая размытое пятно. Нас выпроваживают из амфитеатра. Серебряные не хотят, чтобы мы были тут, если Кантос умрет на песке. Тем временем Самсон выходит с арены героем. Его взгляд падает на тело Кантоса, и я думаю, что сейчас у Самсона сделается виноватый вид. Но лицо Серебряного бесстрастно, спокойно и холодно. Поединок ничего не значил для него. Мы для него ничего не значим.

В школе нам рассказывали про мир, существовавший раньше нашего, про ангелов и богов, которые жили на небесах и доброй, любящей рукой управляли людьми. Некоторые говорят, что это просто сказки. Я считаю иначе.

Боги по-прежнему управляют нами. Они пришли со звезд. И давно перестали быть добрыми.

Глава 2

Жилище у нас маленькое даже по меркам Подпор, но, по крайней мере, с хорошим видом. Прежде чем получить увечье, папа во время очередного отпуска выстроил дом на таких высоких столбах, что с крыльца можно полюбоваться другим берегом. Даже сквозь летнюю дымку видны расчищенные участки земли – когда-то там стоял лес, ныне сведенный под корень. Эти участки похожи на пятна от болезни, зато на севере и на западе возвышаются нетронутые прохладные холмы. «Там еще так много места». За гранью известного мне мира.

Я поднимаюсь в дом по истертым деревянным ступенькам – они сделаны так, чтобы за них было удобно хвататься. По этой лестнице я лазаю вверх и вниз каждый день. С высоты мне видно несколько лодок, которые движутся вверх по реке, украшенные гордо реющими флагами. Серебряные. Никто, кроме них, не может позволить себе частное средство передвижения. В то время как они пользуются колесным транспортом, удобными лодками и даже высоко летающими самолетами, у нас нет ничего, кроме своих двоих, да еще велосипеда, если повезет.

Лодки, должно быть, направляются в Саммертон – городок, который лепится вокруг летней королевской резиденции. Гиза сегодня была там – она помогала швее, у которой учится. Когда король прибывает из столицы, они обе часто ездят туда на рынок – продавать свои изделия Серебряным торговцам и аристократам, которые следуют за членами королевской семьи, как утята за матерью. Саммертонская резиденция называется Замок Солнца, и, говорят, это настоящее чудо, но я никогда ее не видела. Понятия не имею, зачем королевской семье второй дом, тем более что дворец в столице так красив. Но, как и все Серебряные, король действует не из нужды. Ими движет желание. И они получают то, чего хотят.

Прежде чем открыть дверь и погрузиться в привычный хаос, я поглаживаю флаг, который трепещет на крыльце. Три красных звезды на пожелтевшей ткани, по одной на каждого брата – и еще немного места. Для меня. На большинстве домов висят такие флаги, иногда с черными полосами вместо звезд – молчаливое напоминание о погибших детях.

Мама стоит у плиты, помешивая в кастрюле тушеные овощи, а папа сердито смотрит на нее, сидя в кресле на колесах. Гиза вышивает за столом – она мастерит нечто красивое, изысканное, совершенно вне моего понимания.

– Я дома, – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Папа машет рукой в ответ, мама кивает, Гиза не отрывается от шелкового лоскутка.

Я кладу мешочек с краденой мелочью на стол рядом с сестрой, заставив монеты звякнуть погромче.

– Кажется, я добыла достаточно, чтобы приготовить нормальный пирог на папин день рождения. И купить еще батарейки, чтоб хватило дотянуть до конца месяца.

Гиза окидывает мешочек взглядом и неодобрительно хмурится. Ей всего четырнадцать, но для своих лет она неглупа.

– Однажды сюда придут и заберут всё, что у тебя есть.

– Зависть не красит человека, Гиза, – замечаю я, трепля ее по голове.

Она поднимает руки и заправляет свои роскошные, блестящие рыжие волосы обратно в аккуратный пучок.

Мне всегда хотелось иметь такие волосы, хотя я никогда не говорила Гизе об этом. Ее волосы цвета огня, а мои – так называемого цвета речного песка. Темные у корней, светлые на концах, как будто вылинявшие от нелегкой жизни в Подпорах. Большинство стрижется коротко, чтобы избавиться от седых кончиков, но я не хочу. Мне нравится иметь зримое подтверждение: даже мои волосы знают, что так жить нельзя.

– Я не завидую, – фыркает Гиза, возвращаясь к работе.

Она вышивает огненные цветы; каждый из них – прекрасное алое пламя на фоне блестящей черной ткани.

– Как красиво, Ги. – Я провожу рукой по цветку, удивляясь его шелковистой мягкости.

Гиза смотрит на меня и ласково улыбается. Хотя мы часто ссоримся, сестра знает, что она – моя маленькая звездочка.

«Все знают, что завистлива именно я. Я ничего не умею, только красть у тех, кто хоть на что-то способен».

Когда закончится срок ученичества, Гиза откроет собственную мастерскую. Серебряные будут приезжать из разных мест и платить ей за вышитые платки, флаги, одежду. Гиза достигнет высот, которых редко достигают Красные, и будет жить хорошо. Она прокормит родителей и вернет нас с братьями домой, дав нам какую-нибудь черную работу. Однажды Гиза спасет свою семью – исключительно с помощью иголки и нитки.

– День и ночь, – бормочет мама, проводя пальцем по седеющим волосам.

Она никого не хочет обидеть, но это правда. Гиза – умелая, красивая, добрая. Я – как мягко выражается мама – немного погрубее. Свет и тьма. Наверное, единственное, что у нас общего, – так это серьги, которые мы носим в память о братьях.

Папа кашляет в углу и стучит себя кулаком по груди. Это часто бывает, потому что у него только одно нормальное легкое. Папу спас Красный медик, который заменил ему отказавшее легкое какой-то штукой, умеющей дышать. Серебряные ничего подобного не изобретают – они в таких вещах не нуждаются. У них есть целители. Но целители не тратят время на Красных и не работают на передовой, помогая солдатам выжить. В основном они трудятся в городах, где продлевают жизнь престарелым Серебряным, лечат печенки, загубленные алкоголем, и всё такое. Поэтому мы вынуждены искать помощь на подпольном рынке технологий и изобретений. Некоторые вещи просто нелепы, большинство вообще не работает, но тикающий кусочек металла спас папе жизнь. Я всегда слышу, как он пощелкивает, тихонько отмеряя пульс и поддерживая папино дыхание.

– Мне не нужен пирог, – ворчит он и украдкой бросает взгляд на свое растущее брюшко.

– Тогда скажи, папа, чего ты хочешь? Новые часы? Или…

– Мэра, я сомневаюсь, что часы, снятые с чужой руки, можно назвать новыми.

Прежде чем в семействе Бэрроу успевает разразиться очередная война, мама снимает кастрюлю с плиты.

– Ужин готов.

Она несет еду на стол, и меня обдает паром.

– Как вкусно пахнет, – врет Гиза.

Папа не настолько тактичен; он морщится.

Не желая, чтобы меня стыдили, я заставляю себя проглотить несколько ложек. К моему приятному удивлению, рагу не так скверно, как обычно.

– Ты добавила перец, который я тебе принесла?

Вместо того чтобы кивнуть, улыбнуться и поблагодарить меня за помощь, мама краснеет и молчит. Она знает, что перец, как и все остальные подарки, я украла.

Гиза закатывает глаза, сидя над своей тарелкой. Она чует, к чему всё клонится.

Кажется, я уже должна к этому привыкнуть, но неодобрение родных меня бесит.

Мама, вздохнув, закрывает лицо руками.

– Мэра, ты знаешь, что я очень ценю… но мне хотелось бы…

Я договариваю:

– Чтобы я больше походила на Гизу?

Мама качает головой. Снова ложь.

– Нет. Конечно, нет. Я не это имела в виду.

– Ладно. – Не сомневаюсь, мое ожесточение ощущается даже на другом конце деревни, но я изо всех сил пытаюсь говорить ровно. – Это единственный способ, которым я могу помочь семье, пока… пока я еще не уехала.

Упомянуть войну – лучший способ сделать так, чтобы в доме стало тихо. Даже папа перестает хрипеть. Мама поворачивается, и ее щеки краснеют от гнева. Под столом Гиза нащупывает мою руку.

– Я знаю, ты стараешься изо всех сил, и намерения у тебя самые лучшие, – шепотом произносит мама.

Она выговаривает это с видимым усилием, но тем не менее мне приятно.

Я прикусываю язык и заставляю себя кивнуть.

Гиза подскакивает, словно ее ударили током.

– Ой, я чуть не забыла. Я зашла на почту по пути из Саммертона. Пришло письмо от Шейда.

В доме как будто взрывается бомба. Мама и папа наперерыв тянутся к грязному конверту, который Гиза вытаскивает из кармана. Я жду, когда они передадут его мне. Родители изучают письмо. Они оба неграмотны, поэтому извлекают максимум удовольствия из самого факта.

Папа нюхает письмо, пытаясь расшифровать запах.

– Пахнет сосной. Не дымом. Это хорошо. Он не в Чоке.

Мы все облегченно выдыхаем. Чок – это изрытая бомбами полоска земли, соединяющая Норту с Озерным краем, где в основном и происходят боевые действия. Большую часть времени солдаты там прячутся в траншеях, обреченные на то, чтобы погибнуть от снаряда или во время рискованной атаки, которая закончится общей бойней. Остальная часть границы в основном проходит по озеру, и только на дальнем севере тянется тундра, слишком холодная и безжизненная, чтобы за нее драться. Папа был ранен в Чоке много лет назад, когда его взвод попал под бомбежку. Чок разрушен многолетней войной, над ним вечным туманом висит дым от взрывов. Там ничего не растет. Эта земля мертвая и серая, как наше будущее.

Папа наконец передает письмо мне, и я открываю его с радостным предвкушением, охваченная одновременно страхом и интересом. Что же написал Шейд?

– «Дорогие родичи, я жив, как видите».

Мы с папой хихикаем, даже Гиза улыбается. Маме совсем не весело, хотя Шейд начинает так каждое письмо.

– «Нас отозвали с передовой, как, наверно, уже догадался папа. Очень приятно вернуться на базу. Здесь всё алое, как рассвет, Серебряных офицеров почти нет. Дыма, как в Чоке, тоже нет. Солнце встает, и оно всё ярче с каждым рассветом. Но это ненадолго. Командование хочет переобучить нас для сражений на озере, и мы все приписаны к одному из новых военных кораблей. Я тут встретил врача, отставшего от своей части, – он видел Трами и сказал, что с ним всё в порядке. Братец получил осколок шрапнели во время отступления, но уже поправился. Никакого вреда здоровью в перспективе».

Мама громко вздыхает и качает головой.

– Никакого вреда в перспективе, – насмешливо повторяет она.

– «От Бри по-прежнему нет вестей, но я не волнуюсь. Он из нас самый лучший и обязательно приедет в отпуск, когда отслужит пять лет. Он скоро будет дома, мама, так что не беспокойся. Больше мне нечего рассказать, во всяком случае такого, чтоб можно было написать в письме. Гиза, не задирай нос (хотя у тебя есть на это полное право). Мэра, перестань скандалить и не колоти Уоррена. Папа, я горжусь тобой. Обнимаю вас всех. Ваш любимый сын и брат Шейд».

Как всегда, слова Шейда проникают в сердце. Немного напрягшись, я буквально могу расслышать его голос.

И тут лампочки над нами внезапно начинают подвывать.

– Никто не использовал рационку, которую я вчера принесла? – спрашиваю я, и в ту же секунду свет гаснет.

Мы погружаемся в темноту. Когда глаза привыкают к мраку, я вижу, как мама качает головой.

Гиза стонет.

– Что, опять?

Стул скрежещет по полу – сестра встает.

– Я пошла спать. Пожалуйста, не орите.

Но мы не орем. Таков наш мир: мы слишком устали, чтобы ссориться. Мама и папа отправляются к себе, оставив меня одну за столом. В норме я бы улизнула из дома, но сегодня сил хватает только на то, чтобы лечь спать.

Я карабкаюсь по второй лестнице на чердак, где уже посапывает Гиза. Она умеет спать как никто другой – вырубается через минуту. А мне иногда требуется несколько часов, чтобы заснуть. Я забираюсь в постель, радуясь тому, что можно просто лежать, держа в руке письмо Шейда. Как и сказал папа, от него сильно пахнет сосной.

Река за окном шумит приятно, плеща о камни и навевая сон. Даже холодильник, старый и ржавый, который обычно так громко рычит, что у меня болит голова, сегодня мне не мешает. Но тут мою полудрему нарушает птичий свист.

Килорн.

«Нет. Убирайся».

Снова свист, уже громче. Гиза ворочается, перекатывая голову по подушке.

С ненавистью, бормоча под нос, я вылезаю из постели и спускаюсь по лестнице. Любая нормальная девушка налетела бы на стол в тесной гостиной, но я умею пробираться где угодно – мне столько лет приходилось удирать от охраны. Я мгновенно преодолеваю нижнюю лестницу и приземляюсь по щиколотку в грязь. Килорн ждет, стоя в тени под домом.

– Я сейчас дам тебе в глаз за то, что ты…

Но выражение его лица заставляет меня замолчать.

Он плачет.

В норме этого не бывает. Костяшки у Килорна ободраны в кровь, и я держу пари, что где-то неподалеку есть серьезно пострадавшая стена. Почти против воли, невзирая на поздний час, я чувствую тревогу, даже страх.

– Что такое? Что случилось?

Не успев задуматься, я беру Килорна за руку и чувствую под пальцами кровь.

– В чем дело?

Он отвечает не сразу – ему нужно успокоиться. Я успеваю запаниковать.

– Мой хозяин… он упал. И умер. Конец моему ученичеству.

Я пытаюсь удержать удивленный вскрик, но он всё равно вырывается, словно дразня нас. Хотя никто его не заставляет, хотя я и так знаю, что он пытается сказать, Килорн продолжает:

– Я еще не закончил учение, а теперь…

Он с трудом выговаривает слова.

– Мне восемнадцать. У других рыбаков уже есть помощники. У меня нет работы. И я ее не получу.

Его слова ножом вонзаются мне в сердце. Килорн с трудом переводит дух, и я отчаянно желаю не слышать того, что он неизбежно скажет…

– Меня пошлют на войну.

Глава 3

Так продолжалось почти целый век. Сомневаюсь, что теперь это стоит называть войной, но для высшей формы взаимоистребления просто нет другого слова. В школе нам говорили, что война началась из-за территории. Озерный край ровный и плодородный, там много рыбы. Он не похож на каменистые, поросшие лесами холмы Норты, где люди с трудом зарабатывают себе на пропитание. Даже Серебряным приходилось туговато. Поэтому король объявил войну, втянув Норту в противостояние, в котором не могла победить ни одна сторона.

Король Озерного края, тоже Серебряный, ответил тем же, при полном одобрении собственной знати. Им нравились наши реки, бегущие к морю, которое не покрыто льдом полгода, и водяные мельницы, которыми усеяны берега. Колеса мельниц – вот что делает нашу страну сильной. Они дают столько электричества, что достается даже Красным. До меня доходили слухи о городах на юге, вблизи Археона, нашей столицы, где умелые Красные строят непостижимые для моего ума машины, чтобы путешествовать по земле, по воде, по небу. А еще они делают оружие, чтобы сеять смерть там, где понадобится Серебряным. Учитель с гордостью сообщил нам, что Норта – свет мира, нация, которая достигла величия благодаря технологиям и военной мощи. Все прочие, например Озерный край и Пьемонт на юге, живут во тьме. Нам повезло, что мы родились тут. Повезло. От этого слова впору кричать.

Но пускай у нас электричество и оружие, а у Озерных хорошая еда и численность, ни у одной стороны нет реального преимущества перед другой. И там и тут – Серебряные офицеры и Красные солдаты. Серебряные сражаются, используя свои способности и живой щит из тысяч Красных. Война, которая должна была закончиться примерно век назад, длится до сих пор. Мне всегда казалось забавным, что мы деремся за еду и воду. Даже великим и могучим Серебряным надо есть.

Но теперь ничего смешного нет. Килорн станет следующим, с кем я попрощаюсь. Интересно, он тоже подарит мне сережку, чтобы я вспоминала о нем, когда легионер в блестящем доспехе его уведет?

– Осталась неделя, Мэра. Неделя – и меня заберут, – голос у него обрывается, и Килорн откашливается, чтобы скрыть это. – Я не могу. Я… им не позволю.

Но я вижу, что он уже сломался.

– Наверняка можно что-то сделать, – выпаливаю я.

– Ничего нельзя сделать. Никто еще не сумел избежать призыва – и остаться в живых.

Он мог бы этого и не говорить. Каждый год кто-нибудь пытается удрать. И всякий раз беглеца притаскивают обратно и вешают на деревенской площади.

– Нет. Мы что-нибудь придумаем.

Даже теперь Килорну хватает сил, чтобы ухмыльнуться.

– Мы?

Мои щеки вспыхивают жарче любого пламени.

– Я обречена точно так же, как и ты, но я им тоже не достанусь. Значит, мы сбежим.

Армия всегда была моей судьбой, моим наказанием, я это знаю. Но Килорну она не должна грозить. Война и так уже лишила его слишком многого.

– Нам некуда идти, – выговаривает Килорн, но, по крайней мере, он спорит. По крайней мере, не сдается. – На севере мы не переживем зиму. На юге – море, на западе – война, юг заражен радиацией по самое никуда, а в промежутке всё кишит охранниками.

Слова льются из меня, как река.

– Да. Наша деревня тоже кишит охранниками. А мы крадем прямо у них из-под носа и остаемся целыми и невредимыми.

Мои мысли бешено несутся – я должна придумать что-нибудь, хоть что-нибудь, способное нам помочь. И вдруг меня словно осеняет.

– Черный рынок – тот самый, который существует за счет нас, – провозит что угодно, от зерна до электрических лампочек. Кто скажет, что они не в состоянии протащить контрабандой человека?

Килорн открывает рот, собираясь назвать тысячу причин, по которым это не сработает. Но потом он улыбается. И кивает.

Я не люблю влезать в чужие дела. У меня на это нет времени. Но тем не менее я слышу, как мой голос произносит три роковых слова:

– Предоставь всё мне.

Вещи, которые нельзя сбыть обычным лавочникам, мы относим Уиллу Свистку. Он стар и слишком слаб, чтобы работать на лесном складе, поэтому он каждый день метет улицы. А по ночам торгует в своем ветхом фургончике всем, чем пожелаешь, от строго запрещенного кофе до столичной экзотики. Когда я впервые попытала удачу у Свистка, мне было девять, и я принесла пригоршню краденых пуговиц. Он заплатил за них три медных пенни, не задавая вопросов. Теперь я его лучший поставщик и, возможно, основная причина, по которой он умудряется оставаться на плаву в нашем захолустье. В хороший день я могу даже назвать Уилла другом.

Уже давно я обнаружила, что Уилл – часть гораздо более крупной сети. Одни зовут ее подпольем, другие черным рынком, но меня волнует только то, на что она способна. У людей с черного рынка повсюду есть точки для укрывания краденого, вроде фургона Свистка. Даже в Археоне, хотя, казалось бы, это невозможно. Они развозят нелегальные товары по всей стране. И я уверена, что они вполне могут сделать исключение и перевезти человека.

– Исключено.

За восемь лет Уилл никогда не отказывал мне. А теперь этот морщинистый старый дурак буквально захлопывает дверь своего фургончика у меня перед носом. Я рада, что Килорна нет рядом. Что он не видит, как я его подвела.

– Уилл, ну пожалуйста. Я знаю, ты можешь…

Он качает головой, и его седая борода мотается туда-сюда.

– Даже если бы я мог – я торговец. Люди, с которыми я имею дело, не из тех, кто станет тратить время и силы, переправляя беглецов. Это не наша забота.

Я чувствую, что моя единственная надежда – и единственная надежда Килорна – буквально утекает сквозь пальцы.

Уилл, очевидно, видит отчаяние в моих глазах, потому что вдруг смягчается и прислоняется к косяку. Он тяжело вздыхает и оглядывается в черное нутро фургона. Спустя несколько секунд он поворачивается ко мне и манит внутрь. Я охотно повинуюсь.

– Спасибо, Уилл, – торопливо говорю я. – Ты даже не представляешь, что это для меня значит…

– Сядь и не шуми, девочка, – произносит чей-то высокий голос.

Из темных недр фургона, едва различимая в тусклом свете единственной синей свечи, возникает женщина. Точнее сказать, девушка: на вид она чуть старше меня. Но намного выше, и у нее вид закаленного вояки. За широкий красный кушак, украшенный вышитыми солнцами, заткнут пистолет – уж точно нелегальный. Она слишком светловолоса и красива для местной; судя по капелькам пота на лице, эта девушка не привыкла к жаре и влажности. Она чужестранка, иноземка – и, следовательно, вне закона.

Именно тот человек, который мне нужен.

Она жестом подзывает меня к скамье, вделанной в стенку фургона, и садится, выждав, когда сяду я. Уилл следует за мной по пятам и буквально валится на старый стул. Взгляд Свистка перебегает с нее на меня.

– Мэра Бэрроу, это Фарли, – негромко говорит он, и незнакомка плотнее сжимает зубы.

Она внимательно изучает мое лицо.

– Ты хочешь переправить груз.

– Себя и одного парня…

Но она вскидывает широкую мозолистую ладонь, и я замолкаю.

– Груз, – повторяет она, и глаза у нее очень выразительны.

Мое сердце подскакивает в груди; эта Фарли может оказаться весьма полезна для нас.

– И каков пункт назначения?

Я напрягаю голову, пытаясь вспомнить хоть какое-нибудь безопасное место. Перед моими глазами возникает старая школьная карта – очертания побережья и рек, деревни и города… От Гавани до Озерного края, от северной тундры до зараженных радиацией Развалин и Болот – повсюду для нас слишком опасно.

– Там, где нет Серебряных. Вот и всё.

Фарли моргает, глядя на меня. Выражение ее лица не меняется.

– У безопасности есть цена, девочка.

– У всего на свете есть цена… девочка! – огрызаюсь я в том же тоне. – И я это прекрасно знаю.

В фургоне надолго воцаряется тишина. Я чувствую, как уходит ночь, отнимая у Килорна драгоценные минуты. Фарли, видимо, ощущает мою тревогу и нетерпение, но не спешит говорить. Наконец, целую вечность спустя, она открывает рот:

– Алая Гвардия согласна, Мэра Бэрроу.

Приходится собрать волю в кулак, чтобы не вскочить со скамьи от радости. Но что-то не дает мне покоя, мешает улыбке появиться на лице.

– Оплата в полном объеме, эквивалентная тысяче крон, – продолжает Фарли.

Из моих легких словно вышибают весь воздух. Даже Уилл, кажется, удивлен: его мохнатые белые брови исчезают под волосами.

– Тысяча крон? – с трудом выговариваю я.

Такой суммы нет ни у кого, во всяком случае, в Подпорах. Ее хватило бы моей семье на год. Нет, на много лет.

Но Фарли не закончила. Я чувствую, что она наслаждается.

– Расплатиться можно бумажными купюрами, тетрархами, ну или натурой. Это – сумма за одного, разумеется.

«Две тысячи крон». Целое состояние. Наша свобода стоит целое состояние.

– Груз пойдет послезавтра. Тогда и нужно будет заплатить.

Я едва дышу. Меньше двух дней на то, чтобы собрать столько денег, сколько я не наворую за целую жизнь. «Не вариант».

Фарли даже не дает мне времени возразить.

– Принимаешь условия?

– До послезавтра я не успею…

Она качает головой и подается вперед. Я чую, что от нее пахнет порохом.

– Принимаешь условия?

Невозможно. Глупо.

Но это наш единственный шанс.

– Принимаю.

Всё расплывается перед глазами, когда я бреду домой в грязи и темноте. Мозг пылает: я пытаюсь придумать, каким образом заполучить нечто, хотя бы приблизительно стоящее сколько надо. Ничего подобного в Подпорах нет, это уж точно.

Килорн по-прежнему ждет во мраке. Он похож на маленького потерявшегося мальчика. В целом так и есть.

– Плохие вести? – спрашивает он, стараясь говорить спокойно, но голос у него все равно дрожит.

– Контрабандисты готовы вывезти нас отсюда.

Ради Килорна я стараюсь говорить очень спокойно. Две тысячи крон… с тем же успехом Фарли могла потребовать королевский трон. Но я делаю вид, что это ерунда.

– Если эту сумму может заплатить кто-то другой, значит, можем и мы. Можем.

– Мэра… – голос Килорна холоден, холоднее зимы, но еще страшнее пустота в глазах. – Всё кончено. Мы пропали.

– Но если мы…

Он хватает меня за плечи и удерживает в своей крепкой хватке на расстоянии вытянутой руки. Мне не больно – я потрясена.

– Не надо так, Мэра. Не заставляй верить, что это выход. Не внушай мне надежду.

Он прав. Жестоко вселять надежду, когда ее нет. Она превратится в разочарование, негодование, гнев… всё, что делает жизнь сложнее, чем она есть.

– Просто позволь мне с этим смириться. Тогда… тогда, наверное, я не впаду в отчаяние, как следует обучусь, получу шанс вырваться оттуда…

Я нащупываю его запястья и крепко сжимаю их.

– Ты говоришь так, как будто уже умер.

– Возможно, так оно и есть.

– Мои братья…

– Твой отец начал их готовить задолго до призыва. Ну и вдобавок они же размером с дом.

Он заставляет себя ухмыльнуться в надежде, что я рассмеюсь. Но тщетно.

– Я хорошо плаваю и умею управлять лодкой. На озерах я пригожусь.

Только когда Килорн обвивает меня руками и прижимает к себе, я понимаю, что дрожу.

– Килорн… – бормочу я, уткнувшись ему в грудь, а дальше ничего не получается. «Это должна быть я». Но мое время быстро приближается. Надеюсь, Килорн протянет достаточно долго, чтобы вновь увидеться со мной, в казарме или в траншее. Может быть, тогда я найду нужные слова. Может быть, пойму, что чувствую.

– Спасибо, Мэра. За всё.

Он отстраняется, слишком быстро выпустив меня.

– Если будешь откладывать деньги, накопишь достаточно к тому времени, когда за тобой придет легионер.

Ради Килорна – я киваю. Но я не позволю ему сражаться и умирать в одиночку.

Устроившись в кровати, я понимаю, что сегодня не засну. Наверняка есть какой-то выход, и даже если на это уйдет вся ночь, я его найду.

Гиза кашляет во сне – негромко и вежливо. Даже в бессознательном состоянии она умудряется помнить о хороших манерах. Неудивительно, что она так здорово ладит с Серебряными. Она буквально воплощает всё, что они ценят в Красных: кротость, непритязательность, умение довольствоваться малым. Хорошо, что именно ей приходится иметь с ними дело, помогать идиотам-сверхлюдям выбирать шелк и красивые ткани для нарядов, которые они наденут только один раз. Она говорит, что ко всему привыкаешь – ради денег, которые Серебряные платят за такие пустяки. А в Больших Садах – на рынке в Саммертоне – суммы удесятеряются. Гиза и ее хозяйка возятся с кружевами, шелком, мехом, даже с драгоценными камнями, создавая шедевры для Серебряной аристократии, которая во всем подражает королевской семье. Это бесконечная вереница прихорашивающихся павлинов, каждый из которых еще надменнее и нелепее предыдущего. Все – Серебряные, все – глупые, все – помешанные на своем статусе.

Сегодня я ненавижу их сильней, чем обычно. Носков, которые они теряют, наверно, хватило бы, чтобы спасти от призыва нас с Килорном и половину Подпор.

И во второй раз за сегодня меня осеняет.

– Гиза. Проснись.

Я говорю в полный голос, но она спит как убитая.

– Гиза.

Сестра ворочается и стонет в подушку.

– Иногда я мечтаю тебя убить, – бормочет она.

– Очень приятно. Ну, просыпайся!

Глаза у нее по-прежнему закрыты, и я прыгаю, приземлившись сверху, как гигантская кошка. Прежде чем Гиза успевает завопить, заныть и разбудить маму, я зажимаю ей рот рукой.

– Просто послушай меня, вот и всё. Ничего не говори, только слушай.

Она сердито пыхтит, но тем не менее кивает.

– Килорн…

При упоминании этого имени Гиза явно краснеет. Даже хихикает, чего в норме никогда не делает. Но мне некогда разбираться с ее детской влюбленностью.

– Прекрати, Гиза. – Я с трудом перевожу дух. – Килорн попал под призыв.

И она замолкает. Призыв – не шутка. Только не для нас.

– Я нашла способ увезти его отсюда, спасти от войны, но для этого мне нужна твоя помощь.

Больно говорить это, но тем не менее я продолжаю:

– Гиза, я не справлюсь сама. Ты поможешь мне?

Она отвечает, не колеблясь, и я ощущаю невероятный прилив любви к сестре.

– Да.

Хорошо, что я небольшого роста, иначе запасной рабочий костюм Гизы не налез бы на меня. Он плотный и темный, вовсе не подходящий для летней жары, с пуговицами и молниями, которые буквально раскаляются на солнце. На спине у меня перекатывается мешок, и я чуть не падаю под тяжестью ткани и швейных принадлежностей. У Гизы тоже мешок и неудобный костюм, но, кажется, они ее вовсе не стесняют. Она привыкла к тяжелой работе и тяжелой жизни.

Мы проделываем большую часть пути вверх по реке, втиснувшись между мешками с зерном, на лодке одного добродушного фермера, с которым Гиза подружилась несколько лет назад. В наших краях люди доверяют ей, как никогда не доверяли мне. Фермер высаживает нас примерно за милю до Саммертона. Мы вливаемся в длинную вереницу торговцев, направляющихся в город, и бредем вместе с ними к Садовым Воротам, как их называет Гиза, хотя никакого сада и в помине нет. Ворота сделаны из сверкающего стекла, которое слепит нас еще на подходе. Из того же материала на вид и вся стена, хоть мне и не верится, что Серебряный король настолько глуп, чтобы прятаться в стеклянной крепости.

– Это не стекло, – объясняет Гиза. – Ну или, по крайней мере, не простое. Серебряные нашли способ расплавлять алмазы и смешивать их с другими материалами. Эта штука неуязвима. Ее даже бомба не пробьет.

«Алмазные стены».

– По-моему, это лишнее.

– Опусти голову. Разговаривать буду я, – шепчет Гиза.

Я иду следом за ней и смотрю на дорогу. Потрескавшийся черный асфальт сменяется белой каменной мостовой. Она такая гладкая, что я чуть не поскальзываюсь, но Гиза хватает меня за руку и удерживает. Килорн без труда шагал бы по этим камням своей моряцкой походкой. Но Килорна здесь нет. Он уже сдался. А я не сдамся.

Когда мы подходим ближе к воротам, я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть, что же на той стороне. Хотя Саммертон живет только в течение летнего сезона и пустеет с первыми заморозками, это самый большой город из всех, что я видела. Здесь людные улицы, магазины, бары и закусочные, дома, дворы, а в самом центре – сверкающее громадное сооружение из алмазного стекла и мрамора. Теперь я понимаю, каким образом оно получило свое название. Замок Солнца сияет, как звезда, он вздымается на десятки метров в воздух извилистой массой шпилей и мостов. Некоторые его части затемнены, очевидно, намеренно, чтобы обитателей никто не тревожил. Нельзя, чтоб крестьяне глазели на короля и придворных.

У меня захватывает дух. Замок угрожающий и величественный – и это всего лишь летняя резиденция.

– Имя! – рявкает грубый голос, и Гиза мгновенно останавливается.

– Гиза Бэрроу. Это моя сестра, Мэра Бэрроу. Она помогает мне отнести кое-какие вещи моей хозяйке.

Гиза произносит это, не моргнув и глазом, голос у нее ровный, почти скучающий. Офицер безопасности кивает мне, и я демонстративно потряхиваю мешком. Гиза протягивает ему наши удостоверения – грязные, порванные, готовые развалиться на части. Но их вполне достаточно.

Мужчина, который остановил нас, очевидно, знает мою сестру, потому что на ее карточку он почти не смотрит. Зато мою изучает внимательно, целую минуту сличая лицо и фотографию. Может, он тоже шепот и способен прочесть мои мысли? Тогда моему предприятию скоро настанет конец, и, скорее всего, я заработаю себе проволочную петлю на шею.

– Руки, – со вздохом говорит он, как будто мы ему наскучили.

Я слегка теряюсь, но Гиза немедленно подставляет правое запястье. Я следую ее примеру и протягиваю охраннику руку. Он надевает нам на запястья красные ленты. Они стягиваются, пока не садятся плотно, как кандалы – снять их своими силами невозможно.

– Шагайте, – говорит охранник, лениво махнув рукой.

Для него две молодые девушки не представляют угрозы.

Гиза благодарно кивает, а я нет. Этот человек не заслуживает моего одобрения. Ворота открываются, и мы заходим. Стук сердца отдается у меня в ушах, заглушая шум Больших Садов. Мы попадаем в иной мир.

Такого рынка я еще никогда не видела. Здесь полно цветов, деревьев и фонтанов. Красных тут мало, и они торопятся – бегают с поручениями или продают собственные изделия, тоже отмеченные красные лентами. Хотя Серебряные лент не носят, их нетрудно распознать. Они покрыты драгоценными камнями и металлами – каждый носит на себе целое состояние. Одно движение руки – и я вернусь домой, снабженная всем необходимым. Все Серебряные высоки, красивы и холодны. Они движутся с неторопливым изяществом, которым не может похвастать ни один Красный. Нам просто некогда так двигаться.

Гиза ведет меня мимо булочной, где выставлены пироги с золотой посыпкой, мимо зеленной лавки, где лежат яркие разноцветные фрукты, которых я в жизни не видела, и даже мимо зверинца, полного диких животных, которых я и вообразить не в силах. Маленькая девочка, судя по одежде, Серебряная, кормит нарезанным яблоком какое-то полосатое, похожее на лошадь животное с невероятно длинной шеей. Чуть дальше я вижу витрину ювелирного магазина, которая переливается всеми цветами радуги. Я запоминаю место, хотя не растеряться здесь трудно. Воздух буквально пульсирует, он полон жизни.

Когда мне начинает казаться, что ничего не может быть фантастичней Саммертона, я внимательней смотрю на Серебряных и вспоминаю, кто они такие. Маленькая девочка – тельки, она заставляет яблоко взлетать на три метра вверх. Флорист проводит рукой над горшком с белыми цветами, и они начинают стремительно расти, обвиваясь вокруг его локтей. Он – зеленый, повелитель растений. У фонтана сидят два нимфа, от нечего делать развлекая детей летающими водяными шариками. У одного из них оранжевые волосы и полные ненависти глаза, пусть даже вокруг бегают ребятишки. Площадь полна самых разных Серебряных, которые живут своей необыкновенной жизнью. Их так много, и каждый величественен, чудесен, могуч – и неимоверно далек от известного мне мира.

– Вот так живет другая половина, – бормочет Гиза, ощутив мой трепет. – Меня просто тошнит.

Я ощущаю укор совести. Я всегда завидовала таланту Гизы и привилегиям, которые он ей дает, но о цене никогда не думала. Она редко ходила в школу, и в Подпорах у нее почти нет друзей. Будь Гиза обыкновенной, она обзавелась бы компанией. И умела бы улыбаться. Но эта четырнадцатилетняя девочка прокладывает себе путь иглой и ниткой, взвалив на спину будущее своей семьи и с головой погрузившись в мир, который она ненавидит.

– Спасибо, Ги, – шепотом говорю я ей на ухо.

Сестра кивает, зная, что я имею в виду не только сегодняшний день.

– Магазин Сэллы вон там. Синий навес. – Она указывает в переулок, на крошечную лавочку, зажатую между двумя кафе. – Я буду там, если понадоблюсь.

– Не понадобишься, – быстро отвечаю я. – Если что-то пойдет не так, я не стану тебя впутывать.

– Ладно.

Она берет меня за руку и на мгновение крепко ее сжимает.

– Будь осторожна. Сегодня тут людно. Больше, чем обычно.

– Значит, проще спрятаться, – подмигнув, отвечаю я.

Гиза произносит серьезным тоном:

– И охранников тоже больше.

Мы идем дальше, и с каждым шагом приближается та секунда, когда я останусь одна в этом странном месте. Когда Гиза осторожно снимает с моих плеч мешок, меня охватывает паника. Мы дошли до магазина.

Чтобы успокоиться, я бормочу себе под нос:

– Ни с кем не разговаривай, не смотри в глаза. Не останавливайся. Я уйду тем же путем, что и пришла, через Садовые Ворота. Охранник снимет ленту, и я пойду домой.

Гиза кивает, слушая меня; глаза у нее полны тревоги, но, кажется, в них есть и надежда.

– До дома десять миль.

– До дома десять миль, – эхом повторяет она.

Страшно жалея, что нельзя пойти с ней, я смотрю, как Гиза скрывается под синим навесом. Она помогла мне пробраться сюда. Теперь моя очередь действовать.

Глава 4

Я проделывала это тысячу раз, наблюдая за толпой, как волк за стадом овец. Ища слабых, медлительных, глупых. Но теперь я и сама – добыча. Я могу случайно выбрать быстра, который поймает меня в мгновение ока, или, хуже того, шепота, который почует мое приближение за полмили. Даже маленькая девочка-тельки способна справиться со мной, если дела пойдут плохо. Так что мне придется быть проворней обычного, умней обычного, а самое плохое – больше обычного рассчитывать на удачу. Это сводит меня с ума. К счастью, никто не обращает внимания на еще одну Красную служанку, муравья под ногами богов.

Я возвращаюсь на площадь. Мои руки висят вдоль тела неподвижно, но я наготове. В норме это похоже на танец – я брожу в самой гуще толпы, свободно ныряя в карманы и хватая кошельки, точь-в-точь как пауки хватают мух. Но я не настолько глупа, чтобы испробовать этот способ здесь. Я двигаюсь вместе с толпой по площади. Наконец меня перестают ослеплять фантастические декорации, и я вижу то, что за ними кроется, – покрытые трещинами камни и черные униформы охранников в каждой тени. Невероятный мир Серебряных перестает быть расплывчатым. Я замечаю, что Серебряные почти не смотрят друг на друга и никогда не улыбаются. Девочка-тельки, кормящая своего странного длинношеего зверя, кажется, скучает, а покупатели даже не торгуются. Только Красные выглядят живыми, когда снуют среди медлительных мужчин и женщин из лучшего мира. Несмотря на жару, солнце и яркие флаги, это место кажется удивительно холодным.

Больше всего меня тревожат черные видеокамеры, которые торчат под навесами лавок и в переулках. Дома, в деревне, их всего несколько штук – на контрольном пункте и на арене, но тут они буквально повсюду. Я слышу, как они гудят, негромко напоминая: «За тобой следят».

Толпа увлекает меня по главной улице, мимо таверн и кафе. Серебряные сидят в уличных барах и наблюдают за толпой, наслаждаясь утренними напитками. Некоторые смотрят на видеоэкраны, висящие на стенах и в проходах. На каждом экране что-то свое, от старых записей Боев до ярких цветных программ, которые я не понимаю – все они смешиваются в голове. От пронзительных криков и треска помех гудит в ушах. Не понимаю, как они это выдерживают. Но Серебряные даже не моргают, глядя на экраны, они почти не обращают на них внимания.

Дворец отбрасывает на меня сияющую тень, и я вновь ловлю себя на том, что глазею на него в нелепом благоговении. К реальности меня возвращает какое-то гудение. Оно напоминает сигнал на арене, тот, который возвещает начало Боев, но только поначалу. Этот звук ниже и как бы тяжелее. Не успев ни о чем подумать, я поворачиваюсь.

В ближайшем баре на всех экранах возникает одна и та же картинка. Это не очередная королевская речь, а новости. Даже Серебряные, восхищенно замолкнув, останавливаются, чтобы посмотреть. Гудение затихает, и начинается репортаж. На экране появляется пышная светловолосая женщина, несомненно, Серебряная. Она держит перед собой листок бумаги. Вид у нее напуганный.

– Серебряные жители Норты, мы просим прощения за беспокойство. Тринадцать минут назад в столице произошел теракт.

Серебряные вокруг ахают и испуганно бормочут.

Я лишь недоверчиво моргаю. Террористы? Кто-то напал на Серебряных?

Это вообще возможно?

– Взрывы прогремели в правительственных зданиях в Западном Археоне. По последним сводкам, Королевский суд, Казначейство и Дворец Белого Огня пострадали, однако, к счастью, заседаний сегодня утром не было.

Картинка меняется: вместо женщины на экране появляется горящее здание. Сотрудники безопасности эвакуируют из него людей, а нимфы направляют воду на пламя. Лекари, с черно-красным крестом на рукаве, бегают туда-сюда.

– Королевской семьи не было во Дворце Белого Огня. Сведений о жертвах нет. Король Тиберий собирается обратиться к гражданам в ближайшее время.

Серебряный рядом со мной сжимает кулак и опускает его на стойку, так что по массивной каменной столешнице разбегаются тонкие трещинки. Ага, сильнорук.

– Это всё Озерные! Они теряют земли на севере и лезут с юга, чтобы напугать нас!

Некоторые вместе с ним высмеивают и бранят Озерных жителей.

– Надо стереть их с лица земли, оттеснить к самым Прериям! – отзывается другой Серебряный.

Вновь раздаются одобрительные возгласы. У меня уходят все силы, чтобы не одернуть этих трусов, которые никогда не окажутся на передовой сами и не пошлют на войну своих детей. За войну, которую затеяли Серебряные, платят кровью Красные.

Репортаж продолжается – показывают, как мраморный фасад здания суда взрывается, рассыпаясь пылью, а алмазная стена выдерживает удар огненной волны. Отчасти мне очень приятно. Серебряные уязвимы. У них есть враги – враги, способные причинить им ущерб, и они не прикрываются живым щитом из Красных.

Снова появляется диктор – еще более бледная. За кадром ей что-то шепчут, и она дрожащими руками перебирает свои листочки.

– Судя по всему, ответственность за террористическую атаку на Археон взяла на себя некая группировка, – говорит она, слегка запинаясь.

Серебряные замолкают, жадно ловя каждое слово.

– Террористическая организация, называющая себя Алой Гвардией, буквально несколько секунд назад выпустила видеообращение.

– Алая Гвардия? Это что такое? Какая-то шутка?

По бару разлетаются удивленные возгласы. Никто никогда не слышал об Алой Гвардии.

Кроме меня.

Так назвала себя Фарли. Себя и Уилла. Но они же оба контрабандисты, а не террористы, ну или как их там называют по телевизору. Это совпадение. Взрыв не могли устроить они.

На экране передо мной ужасное зрелище. Перед шаткой камерой стоит женщина; ее лицо обвязано пунцовой банданой, так что видны только пронзительные синие глаза. В одной руке у нее пистолет, в другой – потрепанный алый флаг. А на груди – бронзовый значок с изображением разорванного пополам солнца.

– Мы – Алая Гвардия, и мы боремся за свободу и равенство всех людей… – говорит женщина.

И я узнаю ее голос.

ФАРЛИ.

– …начиная с Красных.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что бар, полный разгневанных и жестоких Серебряных, – не лучшее место для Красной девушки. Но я не могу двинуться. Не могу отвести глаз от лица Фарли.

– Вы считаете себя владыками мира, но ваше правление – правление королей и богов – подходит к концу. Пока вы не признаете нас людьми и равными, мы будем сражаться с вами. Не на поле брани, а в ваших же городах. На ваших улицах. В ваших домах. Вы не видите нас, но мы повсюду.

В ее голосе – сила и спокойствие.

– И мы восстанем, алые, как рассвет.

«Алые, как рассвет».

Трансляция заканчивается, и на экране вновь возникает ослабевшая от страха блондинка. Завершение репортажа заглушает рев: Серебряные в баре наконец обретают дар речи. Они ругают Фарли, называют ее террористкой, убийцей, Красным дьяволом. Прежде чем они успевают заметить меня, я выскальзываю на улицу.

Но по всей улице, от площади до Замка, Серебряные толпой вываливаются из баров и кафе. Я пытаюсь сорвать с запястья красную ленту, но дурацкая штука держится крепко. Прочие Красные рассыпаются по переулкам и ныряют за двери, пытаясь укрыться. Я не настолько глупа, чтобы не последовать их примеру. Едва я нахожу укромный закоулок, раздается крик.

Вопреки голосу разума я поворачиваюсь и вижу, как какого-то Красного поднимают в воздух, держа за шею. Он умоляет напавшего на него Серебряного:

– Пожалуйста, не надо! Я ничего не знаю! Я не знаю, кто эти люди!

– Что такое Алая Гвардия? – орет Серебряный ему в лицо.

Я узнаю его: это нимф, который полчаса назад играл с детьми.

– Кто они?

Прежде чем бедняга Красный успевает ответить, струя воды, подобная молоту, бьет его в лицо. Нимф поднимает руку, и вода опять окатывает жертву. Серебряные окружают обоих, злобно ухмыляясь и подбадривая своего. Красный отплевывается и задыхается, хватая ртом воздух. Он неумолчно твердит о своей невиновности, но вода продолжает литься. Нимф, с широко раскрытыми глазами, полными ненависти, не собирается прекращать пытку. Он призывает воду из фонтанов, из каждого стакана и обрушивает ее на Красного снова и снова.

Пока тот не захлебывается.

Синий навес – мой маяк, к которому я, в равной мере избегая Серебряных и Красных, устремляюсь по улицам, забитым испуганной толпой. Обычно хаос – мой лучший друг, он помогает воровать. Никто не заметит пропажу кошелька, если в это время старается не угодить толпе под ноги. Но Килорн и две тысячи крон перестают быть моей основной задачей. Я думаю только о том, как бы добраться до Гизы и покинуть город, который, несомненно, станет моей тюрьмой, если запрут ворота. Не хочу даже думать о том, что могу застрять здесь, оказаться в ловушке за стеклянной стеной, в шаге от свободы.

Сотрудники безопасности бегают по улицам туда-сюда – они не знают, что делать и кого защищать. Некоторые окружают Красных и заставляют их становиться на колени. Те дрожат и молят о пощаде, уверяя, что ничего не знают. Я готова поспорить, что одна в целом городе слышала о существовании Алой Гвардии до теракта в Археоне.

И меня вновь охватывает страх. Если я попадусь, если расскажу Серебряным то немногое, что знаю, чтó будет с моей семьей? С Килорном? С Подпорами?

Попадаться нельзя.

Прячась за ларьками, я бегу со всех ног. Главная улица напоминает поле боя, но я неотрывно смотрю вперед, на синий навес по ту сторону площади. Миновав ювелирный магазин, я останавливаюсь. Одного украшения хватит, чтобы спасти Килорна. Но в ту же секунду мне в лицо летит вихрь стекла: меня заметил какой-то тельки. Он вновь прицеливается, но я не даю ему второго шанса. Я несусь, ныряя под навесы, прилавки и чужие руки, пока не оказываюсь на площади. Прежде чем я успеваю опомниться, под ногами начинает плескаться вода – я бегу прямо через фонтан.

Пенная синяя волна швыряет меня в сторону, и я падаю в бурлящую воду. В фонтане неглубоко, до дна максимум полметра, но вода похожа на свинец. Не могу двигаться, не могу плыть, не могу дышать, едва могу думать. Мой мозг в состоянии лишь вопить: «Нимфы!» Я вспоминаю бедолагу Красного на улице, которому вполне хватило полуметра, чтобы захлебнуться. Головой я ударяюсь о каменное дно и явственно вижу звезды и искры. Каждый дюйм моей кожи словно наэлектризован. Вода, успокоившись, плещется вокруг, и я выныриваю. Воздух возвращается в легкие, обжигая горло и нос, но мне всё равно: я жива.

Маленькие, но сильные руки хватают меня за ворот и пытаются вытащить из фонтана. Это Гиза. Мои ноги отталкиваются от дна, и мы вместе валимся наземь.

– Надо спешить! – кричу я, с трудом поднимаясь.

Гиза уже бежит впереди, направляясь к Садовым воротам.

– Какая ты умная! – бросает она через плечо.

Я невольно оглядываюсь. На площадь врывается толпа Серебряных, которые с жадностью волков обыскивают ларьки. Немногочисленные оставшиеся Красные съеживаются на земле, умоляя о пощаде. А в фонтане, из которого я только что выбралась, лицом вниз плавает какой-то рыжеволосый мужчина.

Я дрожу, все нервы пылают. Мы протискиваемся к воротам. Гиза держит меня за руку и тащит сквозь толпу.

– Десять миль до дома, – бормочет она. – Ты нашла то, что хотела?

Ощутив всю тяжесть стыда, я качаю головой. Я не успела. Я едва добралась до конца улицы, когда включили новости. Я ничего не смогла сделать.

Гиза мрачнеет и хмурится.

– Мы что-нибудь придумаем, – говорит она, и в ее голосе я слышу знакомое отчаяние.

Впереди маячат ворота, с каждой секундой становясь всё ближе. Они вселяют в меня ужас. Как только я пройду через них, как только покину Саммертон, Килорна можно считать пропащим.

Наверное, поэтому Гиза решает рискнуть.

Прежде чем я успеваю ее остановить, схватить за локоть, оттащить, она запускает свою маленькую ловкую руку в чью-то сумку. Не просто в чью-то. Это Серебряный, который тоже спасается от давки. Серебряный со свинцовыми глазами, суровым носом и квадратными плечами, которые буквально говорят «не шути со мной». Гиза, возможно, спец по обращению с иглой и ниткой, но она не карманник. Секунда – и Серебряный понимает, в чем дело.

И тут кто-то хватает Гизу, оторвав ее от земли.

Это точная копия первого Серебряного. Их двое. Близнецы?

– Сейчас не лучшее время лазать по карманам, – говорят они в унисон.

А потом их становится трое, четверо, пятеро, шестеро – они окружают нас. Множатся.

Это клон.

У меня кружится голова.

– Она не хотела ничего плохого, она просто глупая девчонка…

– Я просто глупая девчонка! – кричит Гиза, пытаясь лягнуть того, кто ее держит.

Они хором хихикают. Ужасный звук.

Я бросаюсь к сестре, пытаясь ее освободить, но один из них меня отталкивает, и я лечу наземь. От удара о камни весь воздух вылетает из легких. Пока я судорожно пытаюсь вздохнуть, один близнец ставит ногу мне на живот и прижимает меня к земле.

– Пожалуйста… – хриплю я, но никто не слушает.

Гудение в ушах означает, что все камеры поворачиваются к нам. Я вновь ощущаю в себе электрический ток; на сей раз это страх за сестру.

Охранник, тот самый, который впустил нас утром, спешит к нам с винтовкой в руке.

– Что тут такое? – рычит он, глядя на одинаковых Серебряных.

Один за другим они сливаются, так что в конце концов остаются лишь двое – тот, который держит Гизу, и тот, который прижимает меня к земле.

– Вот воровка, – говорит первый, встряхивая мою сестру.

Надо отдать ей должное, Гиза молчит.

Охранник смотрит на нее, и его суровое лицо на мгновение перекашивается.

– Ты знаешь закон, девочка.

Гиза опускает голову.

– Я знаю закон.

Я сопротивляюсь изо всех сил. Я должна их остановить! Разлетается стекло; ближайший экран трещит и вспыхивает, разбитый толпой. Но это совершенно не мешает охраннику, который хватает Гизу и толкает ее наземь.

Я кричу, присоединяя свой голос к общему хаосу:

– Это я! Я всё придумала! Не трогайте ее!

Но они не слушают. Им плевать.

Гиза падает рядом со мной. Она смотрит на меня, а охранник с размаху опускает приклад винтовки на ее правую руку, дробя кости.

Глава 5

Килорн найдет меня, где бы я ни спряталась, поэтому я не останавливаюсь. Я несусь так, словно могу убежать от того, что сделала с Гизой, от того, как подвела Килорна, от того, как всё испортила. Но убежать от выражения маминого лица в ту минуту, когда я привела Гизу домой, нельзя. Я увидела тень отчаяния в ее глазах и удрала раньше, чем подкатил на своем кресле отец. У меня не хватило духа встретиться с ними обоими.

Я струсила.

Поэтому я бегу, пока мысли не заканчиваются, пока не улетучиваются все плохие воспоминания. Остается только жжение в мышцах. Я даже уверяю себя, что влага на моих щеках – это дождь.

Оказавшись в нескольких милях от деревни, на ужасной северной дороге, я наконец останавливаюсь, чтобы отдышаться. Свет струится сквозь ветви деревьев вокруг таверны, каких полно на старых дорогах. Как всегда летом, она переполнена, там много прислуги и сезонных рабочих, которые следуют за королевским двором. Эти люди не живут в Подпорах и не знают меня в лицо, поэтому они – легкая добыча для карманника. Я проделываю это каждое лето, но раньше со мной всегда был Килорн – он сидел и улыбался в кружку, наблюдая за процессом. Недолго ему осталось улыбаться…

Раздается взрыв смеха – из таверны вываливаются несколько мужчин, пьяные и счастливые. Кошельки у них бренчат, там лежит дневной заработок. Деньги Серебряных – за услуги, улыбки и поклоны чудовищам, одетым господами.

Сегодня я причинила столько вреда, столько боли тем, кого люблю больше всех на свете. Надо развернуться, пойти домой и взглянуть им в лицо хотя бы с некоторой долей храбрости. Но вместо этого я устраиваюсь в тени таверны, радуясь тому, что меня не видно.

Наверное, я только и умею, что делать больно.

Нужно совсем немного времени, чтобы карманы моей куртки наполнились. Пьянчуги выходят из таверны каждые несколько минут, и я прижимаюсь к ним, наклеив на лицо улыбку, чтоб не смотрели на руки. Никто ничего не замечает, никому даже нет дела, когда я вновь исчезаю. Я тень, а люди не запоминают тени.

Наступает полночь, а я всё еще стою и жду. Луна над головой напоминает о времени, о том, сколько я здесь провела. «Еще один карман, – говорю я себе. – Еще один карман, и я уйду». Я твержу это уже целый час.

Я ни о чем не думаю, когда появляется очередной клиент. Он смотрит на небо и не замечает меня. Слишком легко протянуть руку, слишком легко поддеть пальцем завязки чужого кошелька. Я могла бы догадаться, что дело тут нечисто, но побоище в городе и пустые глаза Гизы заставили меня поглупеть от горя.

Он хватает меня за запястье, крепкой, странно горячей рукой и вытаскивает из тени. Я сопротивляюсь, пытаясь вырваться и убежать, но он слишком силен. Когда он разворачивается, огонь в его глазах пробуждает во мне страх, точно такой же, который я ощущала сегодня утром. Но я приму любое наказание, какое он придумает. Я всё это заслужила.

– Воровка, – говорит он, и, как ни странно, в его голосе звучит удивление.

Я моргаю и подавляю желание рассмеяться. Даже на возражения нет сил.

– Очевидно.

Он смотрит на меня, изучая целиком, от лица до поношенных ботинок. Под его взглядом я ежусь. После длительного наблюдения он тяжело вздыхает и разжимает пальцы. Я с недоумением смотрю на него. Когда в воздухе мелькает серебряная монетка, у меня едва хватает проворства ее поймать. Это тетрарх. Серебряный тетрарх стоимостью в целую крону. Гораздо крупнее любой из краденых монет в моем кармане.

– Этого тебе хватит, чтоб перекантоваться, – говорит он, прежде чем я успеваю ответить.

При свете, падающем из таверны, его глаза блестят золотисто-красным – цветом тепла. Я много лет наблюдала за людьми, и опыт не подводит меня – даже теперь. Его черные волосы слишком блестящи, кожа слишком бледна. Скорее всего, просто слуга. Но сложен он как дровосек – у него широкие плечи и крепкие ноги. Он тоже молод, чуть старше меня, хотя далеко не так самоуверен, как любой обычный юноша девятнадцати-двадцати лет.

Мне бы следовало целовать ему ноги за то, что он сжалился надо мной и сделал такой роскошный подарок, но любопытство берет верх. Как всегда.

– Почему? – с трудом, хрипло выговариваю я.

После такого дня, как сегодня, на что я могу надеяться?

Он жмет плечами, явно застигнутый врасплох моим вопросом.

– Ты в этом нуждаешься больше, чем я.

Хочется швырнуть монету ему в лицо, сказать, что я сама могу о себе позаботиться, но я знаю, что делать этого не стоит. «Сегодняшний день ничему тебя не научил?»

– Спасибо, – выговариваю я сквозь зубы.

Он отчего-то смеется, услышав мою вымученную благодарность.

– Будь осторожней.

И подходит на шаг. Какой он странный…

– Ты живешь в деревне, если не ошибаюсь?

– Да, – отвечаю я, указывая на себя.

Выгоревшие волосы, грязная одежда, полные безнадежности глаза… где еще я могу жить? Он совершенно не похож на меня – рубашка у него красивая и чистая, ботинки сшиты из мягкой блестящей кожи. Под моим взглядом он принимается теребить воротничок. Я заставляю этого парня нервничать.

В лунном свете он бледнеет, глаза у него бегают.

– Тебе нравится? – спрашивает он, меняя тему. – Нравится жить здесь?

От такого вопроса я чуть не разражаюсь смехом, но он, очевидно, не шутит.

– А кому-нибудь это нравится? – наконец отвечаю я, гадая, что за игру он затеял.

Но вместо того чтобы быстро парировать, огрызнуться в ответ, как сделал бы Килорн, он замолкает. И мрачнеет.

– Ты идешь обратно? – внезапно спрашивает он, указав на дорогу.

– А что, ты боишься темноты? – растягивая слова и сложив руки на груди, спрашиваю я.

Но в глубине души задумываюсь, не пора ли испугаться. Он силен и быстр, а я здесь одна.

На его лице снова появляется улыбка. Как ни странно, она вселяет в меня спокойствие.

– Нет, я просто хочу убедиться, что сегодня ты больше не будешь давать волю рукам. Нельзя же, чтоб ты обобрала половину здешних клиентов. Кстати, меня зовут Кэл, – добавляет он и протягивает руку.

Я не принимаю ее, вспомнив обжигающий жар его кожи. Вместо этого я устремляюсь по дороге, быстро и тихо.

– Мэра Бэрроу, – говорю я через плечо, и он, широко шагая своими длинными ногами, скоро меня нагоняет.

– Ты всегда так любезна? – интересуется он, и почему-то я чувствую себя подопытным животным. Но холодная монета в ладони придает мне спокойствия и напоминает о том, чтó еще есть у него в карманах. Серебро для Фарли. Как вовремя.

– Господа, должно быть, хорошо тебе платят, если ты носишь с собой целые кроны, – отзываюсь я, надеясь отвлечь его от своей особы.

Мой прием действует – он отступает.

– У меня хорошая работа, – объясняет Кэл с деланой беспечностью.

– Это тебе так кажется.

– Но ты…

– Мне семнадцать, – договариваю я. – У меня еще есть немного времени до призыва.

Он прищуривается, его губы стягиваются в линию. С ожесточением в голосе, отчетливо выговаривая каждое слово, он спрашивает:

– Сколько времени?

– С каждым днем всё меньше.

Я произношу это вслух и чувствую, как в животе что-то обрывается. «А у Килорна времени еще меньше».

Его слова затихают вдали, и он снова смотрит на меня – очень внимательно, – пока мы идем через лес. Он о чем-то размышляет.

– А работы в округе нет, – бормочет Кэл, скорее, обращаясь к себе, чем ко мне. – Никаких способов избежать призыва.

Его удивление озадачивает меня.

– Может быть, в тех краях, откуда ты родом, дела обстоят иначе.

– Поэтому ты воруешь.

«Я ворую».

– Больше я ничего не умею, – срывается с моих губ.

И опять я вспоминаю, что лучше всего умею причинять боль.

– Зато у моей сестры есть работа.

И тут до меня доходит: «Нет. У нее больше нет работы. Это я виновата».

Кэл видит, как я подбираю слова, пытаясь понять, нужны объяснения или нет. Больше я ничего не могу сделать, чтобы не утратить спокойствия, не разрыдаться в присутствии совершенно постороннего человека. Но он, очевидно, догадывается, чтó я пытаюсь скрыть.

– Ты сегодня была в Замке?

Кажется, он уже знает ответ.

– Эти беспорядки были ужасны.

– Да, – выговариваю я, едва не подавившись.

– Ты… – продолжает он очень тихо, очень спокойно.

Как будто пробивает дырочку в плотине. И всё выливается. Я не сумела бы удержаться, даже если бы хотела.

Я умалчиваю про Фарли, про Алую Гвардию, даже про Килорна. Рассказываю только про то, как сестра провела меня в Сады, чтобы помочь наворовать денег, которые жизненно нам необходимы. Я рассказываю об ее ошибке, об увечье, о том, что это значит для нас. О том, какой вред я принесла своим родным. О том, что я вечно разочаровываю мать, позорю отца, ворую у людей, которых зову соседями. Здесь, на дороге, где нет ничего, кроме мрака, я признаюсь незнакомцу, какой я ужасный человек. Он не задает вопросы, даже когда я начинаю путаться. Он просто слушает.

– Больше я ничего не умею, – повторяю я, и голос отказывает мне.

Краем глаза я замечаю блеск серебра. Он достал еще одну монетку. В лунном свете я вижу изображение королевской пламенеющей короны. Когда он вкладывает монетку мне в руку, я ожидаю ощутить жар, но пальцы Кэла холодны.

Впору крикнуть: «Я не нуждаюсь в твоей жалости!», но это будет глупо. На две кроны можно купить то, что не сумеет заработать Гиза.

– Я очень сочувствую тебе, Мэра. Так не должно продолжаться.

Я так устала, что нет сил даже нахмуриться.

– Некоторые живут еще хуже. Не надо меня жалеть.

Он расстается со мной на окраине деревни, и я в одиночестве иду между стоящими на сваях домиками. Кэлу не нравятся грязь и темнота, и он исчезает, прежде чем я успеваю поблагодарить этого странного слугу.

В нашем доме тихо и темно, и тем не менее я дрожу от страха. Такое чувство, что я уехала в Саммертон давным-давно. Утром закончилась моя прежняя жизнь, когда я была глупой и самовлюбленной, но, возможно, чуть более счастливой. Теперь у меня не осталось ничего, кроме друга, которого заберут в армию, и сестры с переломанными костями.

– Зря ты так пугаешь мать, – раздается громкий голос отца из-за сваи.

Я уже много лет не видела его внизу.

Пискляво от удивления и от страха я спрашиваю:

– Папа? Что ты делаешь? Как ты…

Он тычет пальцем через плечо, указывая на прилаженную под домом лебедку. Он впервые ей воспользовался.

– Электричество выключилось. Я подумал, что надо взглянуть, – говорит он угрюмо, как всегда.

Папа катит мимо меня и останавливается перед распределительным щитом, вкопанным в землю. Такая штука есть в каждом доме – она регулирует подачу энергии и не позволяет свету выключаться.

Папа тяжело дышит, и в его груди что-то щелкает при каждом вдохе. Может быть, Гиза теперь станет такой же, как он, – ее рука превратится в металлическое месиво, а мозг отравят мысли о том, чего ей не суждено достичь.

– Почему ты просто не используешь рационки, которые я приношу?

В ответ папа достает из кармана рубашки рационку и сует ее в прорезь. В норме щит ожил бы, но сейчас ничего не происходит. Видимо, он сломался.

– Без толку, – говорит папа, откидываясь на спинку кресла.

Мы оба смотрим на металлический ящик и не произносим ни слова. Нам неохота двигаться, неохота идти домой. Папа, как и я, сбежал, не в силах сидеть рядом с мамой, которая наверняка рыдает над Гизой, оплакивая погибшие мечты, в то время как сестра изо всех сил пытается к ней не присоединиться.

Папа бьет по ящику, как будто проклятая штуковина может внезапно вернуть нам свет, тепло и надежду. Его движения становятся беспокойными и отчаянными, он буквально источает гнев. Папа злится не на меня и не на Гизу – на весь мир. Когда-то он сказал, что мы – муравьи, Красные муравьи, которые сгорают в лучах Серебряного солнца. Уничтоженные чужим величием, проигравшие битву за право существовать… в нас нет ничего особенного. Мы не эволюционировали, как они, не обрели силу и способности, которые не под силу представить нашему ограниченному воображению. Мы остались прежними, заключенными в собственных телах. Мир вокруг изменился, а мы остались прежними.

Затем гнев вспыхивает и во мне: я проклинаю Фарли, Килорна, призыв, всё, что приходит в голову. Металлический ящик холоден на ощупь – он давно утратил тепло электричества. Но он еще вибрирует где-то в глубине, как будто ждет, когда его снова включат. Я отвлекаюсь, пытаясь починить распределительный щит и доказать, что в этом искаженном мире хоть что-то работает как положено. Кончики пальцев натыкаются на что-то острое, и всё мое тело вздрагивает. Я, очевидно, нашла обнаженный провод или неисправный выключатель. Похоже на булавочный укол. Как будто в нерв воткнулась иголка, только безболезненно.

На крыльце над нами гудит и зажигается фонарь.

– Ну надо же, – бормочет папа.

Он разворачивается в грязи и катит к лебедке. Я тихо иду за ним, не желая заговаривать о том, отчего мы оба так боимся места, которое называем домом.

– Больше не убегай, – негромко просит папа, пристегиваясь к подъемнику.

– Не буду, – соглашаюсь я, обращаясь, скорее, к себе, чем к нему.

Лебедка напряженно гудит, поднимая его на крыльцо. Я поднимаюсь по лестнице первая и жду папу наверху, чтобы помочь ему с коляской.

– Вот чертова штуковина, – ворчит папа, когда мы наконец расстегиваем последний ремень.

– Мама обрадуется, что ты выходишь из дому.

Он внимательно смотрит на меня и вдруг хватает за руку. Хотя папа теперь почти не работает – в основном он чинит всякие мелочи и строгает игрушки для детей, – руки у него по-прежнему грубые и мозолистые, как будто он лишь недавно вернулся с фронта.

Война всегда с нами.

– Не говори матери.

– Но…

– Ты, наверное, думаешь, что это ерунда, но ее надежды меня просто убивают. Она думает, что всё еще наладится, понимаешь? Сначала я выйду из дома ночью, потом днем, потом буду кататься с ней по рынку, как двадцать лет назад. Потом всё снова станет как было. – Его глаза темнеют, но папа очень старается говорить негромко и ровно. – Мне никогда не станет лучше, Мэра. Я никогда не поправлюсь. И я не могу позволить ей надеяться, потому что знаю, что этому не бывать. Ты понимаешь?

«Слишком хорошо понимаю».

Он знает, к чему меня привела надежда, поэтому папа смягчается.

– Хотел бы я, чтоб мы жили по-другому.

– Мы все этого хотим.

Несмотря на темноту, я вижу сломанную руку Гизы, когда поднимаюсь на чердак. В норме сестра спит, свернувшись клубочком под тонким одеялом, но сейчас она лежит на спине, пристроив поврежденную кисть на куче тряпья. Мама снова наложила шину, усовершенствовав мои жалкие попытки помочь: я вижу свежие бинты. Не нужен свет, чтобы догадаться, что бедная рука Гизы почернела от кровоподтеков. Сестра спит беспокойно, мечется, но рука лежит неподвижно. Даже во сне она причиняет боль.

Я хочу обнять Гизу, но разве можно искупить ужасные события минувшего дня?

Я достаю письмо Шейда из маленькой шкатулки, где держу всю переписку. Оно меня успокоит. Его шутки, его слова, голос, заключенный в бумаге, всегда меня утешают. Но, перечитывая письмо, я ощущаю ужас.

«Алое, как рассвет…» – говорится там. Вот так, просто и ясно. Те же самые слова произнесла в новостях Фарли. Боевой клич Алой Гвардии, начертанный рукой моего брата. Фраза слишком странная, чтобы ее проигнорировать, слишком необычная, чтобы отмахнуться. И следующее предложение: «Солнце встает, и оно всё ярче с каждым рассветом». Мой брат умен, но практичен. Его не волнуют рассветы, закаты и прочие красивости. Слово «встает» эхом отзывается во мне, но вместо Фарли я слышу Шейда: «восстанем… алые, как рассвет».

Шейд что-то знал. Много недель назад, еще до атаки на Археон, до видеообращения Фарли, Шейд что-то знал про Алую Гвардию и пытался сообщить нам.

Но зачем?

Потому что он – тоже мятежник.

Глава 6

Когда на рассвете распахивается дверь, я не пугаюсь. Обыски – обычное дело, хотя в норме они случаются пару раз в год. А это – уже третий.

– Вставай, Ги, – бормочу я, помогая сестре выбраться из постели и спуститься по лестнице.

Она двигается осторожно, держась здоровой рукой. Внизу нас ждет мама. Она обнимает Гизу, но глядит при этом на меня. К моему удивлению, на мамином лице я не вижу ни гнева, ни даже разочарования. Она смотрит ласково.

Двое сотрудников безопасности ждут у двери, с ружьями на боку. Они служат здесь, в деревне. Третья – молодая женщина в красном, с трехцветным изображением короны на груди. Она состоит в штате королевской прислуги. И тогда до меня доходит. Это не обычный обыск.

– Мы подчиняемся, – буркает отец. Эти слова мы должны говорить всякий раз, когда к нам являются представители властей.

Но вместо того чтобы разделиться и обшарить дом, сотрудники безопасности стоят неподвижно.

Молодая женщина выходит вперед и, к моему ужасу, обращается ко мне:

– Мэра Бэрроу, тебя вызывают в Саммертон.

Гиза цепляется за меня здоровой рукой, как будто этому можно воспрепятствовать.

– Что? – с трудом выговариваю я.

– Тебя вызывают в Саммертон, – повторяет женщина и указывает на дверь. – Мы тебя проводим. Прошу проследовать.

Вызов. Для Красной. Никогда в жизни я ни о чем подобном не слышала. Почему я? Что я сделала, чем это заслужила?

С другой стороны – я преступница; возможно, меня сочли террористкой из-за знакомства с Фарли. Нервы так и горят, всё тело напряжено и готово к бегству. Впрочем, охранники загораживают выход. «Будет чудо, если я хотя бы доберусь до окна».

– Успокойся, после вчерашнего в городе спокойно. – Женщина усмехается, ошибочно истолковав мой страх. – Замок и рынок теперь под контролем. Прошу проследовать.

К моему удивлению, она улыбается, несмотря на то что охрана держится за оружие. У меня леденеет кровь.

Отказать сотрудникам безопасности, не явиться на королевский призыв – это означает смерть, причем не только для меня.

– Ладно, – бормочу я, отцепляя руку сестры. Она пытается удержать меня, но мама оттаскивает Гизу.

– Увидимся?

Вопрос повисает в воздухе, и я чувствую, как папина теплая ладонь касается моей руки. «Он прощается». Мамины глаза блестят от непролитых слез, и Гиза тоже старается не моргать, не желая тратить даром последние секунды нашего общения. «Мне даже нечего оставить ей на память». Но прежде чем я успеваю замешкаться или заплакать, один из охранников берет меня за руку и тянет прочь.

Слова сами слетают с моих губ, хотя звучат они не громче шепота:

– Я люблю вас.

А потом за мной захлопывается дверь, отрезав меня от родных людей и прежней жизни.

Мы торопливо идем через деревню, направляясь к рыночной площади. Мы минуем убогий домишко Килорна. Раньше он в это время уже шагал на реку, чтобы приняться за работу пораньше, до жары, но те дни миновали. Теперь, скорее всего, он будет спать до полудня, наслаждаясь небольшими радостями, которые доступны ему в канун призыва. Мне хочется крикнуть Килорну «до свидания», но я молчу. Потом он придет к нам и спросит, что случилось, и Гиза расскажет ему всё. С тихим смешком я вспоминаю, что Фарли будет ждать меня сегодня, с деньгами. И напрасно.

На площади нас ожидает блестящий черный транспорт. Четыре колеса, стеклянные окна, закругленные бока… он похож на зверя, готового нас поглотить. За пультом управления сидит еще один сотрудник безопасности; он запускает мотор, когда мы приближаемся, и в утренний воздух вылетает клуб черного дыма. Меня молча заставляют сесть сзади. Слуга короля едва успевает устроиться рядом, когда транспорт срывается с места и несется по дороге с совершенно невообразимой скоростью. Я в первый – и в последний – раз еду в такой штуковине.

Я хочу поговорить, спросить, в чем дело, узнать, как меня накажут за мои преступления, но мне, разумеется, не ответят. Поэтому я просто смотрю, как скрывается из виду деревня. Мы въезжаем в лес и несемся по знакомой северной дороге. Она сегодня не так переполнена, как вчера, и на ней полно охраны. «Замок под контролем», – сказала моя спутница. Видимо, именно это она и имела в виду.

Впереди сияет стена из алмазного стекла, отражая солнце, встающее из-за леса. Я очень хочу зажмуриться, но заставляю себя сохранять спокойствие. Здесь надо держать глаза открытыми.

Возле ворот кишат черные униформы – все сотрудники безопасности проверяют и перепроверяют входящих путников. Как только транспорт останавливается, слуга короля тащит меня в обход очереди, прямо в ворота. Никто не возражает, никто не удосуживается даже посмотреть удостоверение. Очевидно, ее тут знают.

Едва мы оказываемся за воротами, она смотрит на меня.

– Кстати, меня зовут Энн, но в основном мы обращаемся друг к другу по фамилиям. Зови меня Уолш.

Уолш. Знакомая фамилия. В сочетании с выгоревшими волосами и смуглой кожей она может означать лишь одно.

– Ты из…

– Из Подпор, как и ты. Я знала твоего брата Трами и, к сожалению, Бри тоже. Тот еще сердцеед.

До ухода в армию у Бри была скверная репутация. Он сказал мне однажды, что не так уж боится призыва: гораздо опаснее десяток жаждущих крови девушек, которых он оставляет в Подпорах.

– Впрочем, с тобой я не знакома. Но обязательно познакомлюсь.

Я невольно напрягаюсь.

– В каком смысле?

– В том, что тебе предстоит работать здесь с утра до ночи. Не знаю, кто тебя нанял и что ты знаешь про свои новые обязанности, но учти: дело не только в том, чтобы менять простыни и мыть посуду. Нужно смотреть, не видя, слушать, не слыша. Мы – вещи, живые статуи, необходимые для услуг.

Она тихонько вздыхает, поворачивается и открывает дверь неподалеку от ворот.

– Особенно теперь, когда началась эта история с Алой Гвардией. Красным всегда тяжело, но сейчас дела совсем плохи.

Уолш заходит – как будто в сплошную стену. Я не сразу понимаю, что моя спутница спускается по лестнице, ведущей в полутьму.

– Работа? – спрашиваю я. – Какая работа? О чем речь?

Она поворачивается, стоя на лестнице, и закатывает глаза.

– Тебя вызвали, чтобы взять на службу, – говорит Уолш, как будто это само собой разумеется.

Работа. Служба. При этих словах я чуть не падаю.

Кэл. Он сказал, что у него хорошая работа – и, очевидно, потянул за какие-то ниточки, чтобы помочь и мне. Возможно, мы будем работать вместе. Сердце у меня радостно подскакивает – я понимаю, что это значит. «Я не умру, мне даже не придется воевать. Я буду работать, я буду жить. А когда мы с Кэлом снова встретимся, я уговорю его помочь и Килорну».

– Не отставай, я не стану держать тебя за руку!

С трудом пробираясь следом за Уолш, я спускаюсь в удивительно темный туннель. На стенах горят маленькие лампочки – едва-едва можно оглядеться. Над головой гудят трубы – по ним текут вода и электричество.

– Куда мы идем? – запыхавшись, спрашиваю я.

Она недоуменно поворачивается ко мне, и я слышу в голосе Уолш досаду:

– В Замок Солнца, естественно.

Сейчас у меня разорвется сердце.

– Что-что? В замок, в настоящий замок?

Уолш постукивает по значку на груди. Корона поблескивает в тусклом свете.

– Теперь ты служишь королю.

Для меня уже готова рабочая одежда, но я почти не смотрю на нее. Я слишком потрясена тем, что вокруг – желто-коричневый камень, блестящая мозаика на полу… Вокруг суетятся другие слуги в красных ливреях. Я всматриваюсь в их лица, ища Кэла, чтобы сказать ему спасибо, но его нигде не видно.

Уолш стоит рядом и нашептывает советы:

– Ничего не говори. Ничего не слушай. Ни к кому не обращайся, потому что всё равно не ответят.

Я едва в силах связать два слова; события последних дней перевернули мои сердце и душу. Такое ощущение, что рухнула плотина и теперь я тону в бурном потоке, полном водоворотов.

– Сегодня сложный день, может быть, самый сложный из всех, что нам выпадали.

– Я видела лодки и самолеты… Серебряные уже несколько недель съезжаются сюда, – говорю я. – Их больше, чем обычно. Даже несмотря на то что лето.

Уолш тянет меня за собой и вручает мне поднос с блестящими чашками. Несомненно, эти вещицы понравились бы Фарли, но во Дворце охраняют каждую дверь и каждое окно. При всех своих умениях я не сумею проскользнуть мимо стольких сотрудников безопасности.

– А что такое происходит сегодня? – тупо спрашиваю я.

Темная прядь падает мне на глаза, и, прежде чем я успеваю ее отвести, Уолш собирает мои волосы и закалывает их на затылке маленькой шпилькой. Ее движения быстры и точны.

– Я задала глупый вопрос?

– Нет. Я сама ничего не знала, пока не началась подготовка. В последний раз это было двадцать лет назад, когда выбрали королеву Элару.

Уолш говорит так быстро, что ее слова почти невозможно разобрать.

– Сегодня Выбор Королевы. Девушки из самых Высоких Домов, из лучших Серебряных семейств, съехались сюда, чтобы представиться принцу. Вечером будет большой пир, а сейчас все в Спиральном саду, готовятся к аудиенции, и каждая надеется, что ее выберут. Одна из этих девушек станет будущей королевой, и ради такого шанса они готовы поубивать друг друга.

Передо мной встает образ стаи павлинов.

– Что же, они кружатся, говорят любезности, хлопают ресницами?

Уолш фыркает и качает головой:

– Ну нет.

Глаза у нее вспыхивают.

– Ты теперь служишь, поэтому всё увидишь сама.

Впереди виднеется дверь, сделанная из резного дерева и переливающегося стекла. Слуга открывает ее, выпуская вереницу красных ливрей. Настает и моя очередь.

– А ты не пойдешь? – Я слышу в собственном голосе отчаяние.

Я готова умолять Уолш, чтобы она не бросала меня. Но та отступает, и я остаюсь одна. Прежде чем налаженное движение слуг успевает замедлиться или нарушиться, я справляюсь с собой – заставляю себя шагнуть вперед и выйти в залитый солнцем Спиральный сад, или как он там называется.

Поначалу мне кажется, что я попала на арену, примерно как у нас в деревне. Сад напоминает гигантскую чашу, но вместо каменных скамей спиральные террасы уставлены столиками и плюшевыми креслами. Каскадами стекают струи фонтанов, деля сад на сектора. Вода сливается внизу, обрамляя травянистую круглую площадку с каменными статуями. Впереди – окруженное перилами возвышение, сплошь задрапированное алым и черным шелком. Там стоят четыре железных кресла.

Что это, черт возьми, за место?

У меня всё сливается перед глазами. Лучший вариант – следовать примеру прочих Красных. Я – кухонная прислуга, мое дело мыть посуду и помогать поварам, а прямо сейчас – готовить арену к предстоящему событию. Не понимаю, зачем королевской семье нужна арена. У нас в деревне ее используют только для Боев, чтобы мы могли полюбоваться, как Серебряные дерутся с Серебряными, но что она может означать здесь, во дворце? Кровь никогда не пятнала этих полов. Тем не менее эта арена-не-арена наполняет меня зловещими предчувствиями. Возвращается нервное покалывание, которое волнами накатывает под кожей.

Я заканчиваю свои дела и возвращаюсь к двери для слуг, когда празднество уже вот-вот начнется.

Остальные слуги убираются с глаз долой, поднявшись на платформу, скрытую прозрачными занавесками. Я забираюсь вслед за ними и занимаю место в строю, как раз когда открывается еще одна дверь, расположенная прямо между королевской ложей и входом для прислуги.

«Начинается».

Я мгновенно вспоминаю Большие Сады и прекрасных, жестоких созданий, называющих себя людьми. Яркие, тщеславные, с суровыми глазами и отвратительным характером. Эти Серебряные, представители Высоких Домов, как назвала их Уолш, вряд ли окажутся иными. Вероятно, они еще хуже.

Они входят разноцветной толпой и с бесстрастной грацией растекаются по Спиральному саду. Разные семьи, или Дома, нетрудно отличить друг от друга: у каждого клана свой цвет. Фиолетовый, зеленый, желтый… настоящая радуга. Я быстро сбиваюсь со счета. Сколько же тут этих Домов? Все новые и новые Серебряные присоединяются к толпе – одни останавливаются поболтать, другие чопорно обнимаются. Я понимаю: это для них праздник. Большинство, наверно, и не собираются выставлять кандидаток, они просто приехали развлечься.

Но у некоторых, кажется, настроение совсем не праздничное. Справа от королевской ложи в сосредоточенном молчании сидит сереброволосое семейство в черных шелковых одеждах. У главы семьи – острая борода и черные глаза. Чуть дальше шепчется Дом в сине-белых цветах. К своему удивлению, я вижу там знакомое лицо. Это Самсон Мерандус, шепот, который бился на арене несколько дней назад. В отличие от остальных, он мрачно смотрит в землю и думает о своем. Я решаю любой ценой избегать столкновения с ним и с его смертоносными способностями.

Как ни странно, я не вижу ни одной девушки в возрасте, подходящем для невесты принца. Возможно, они где-то готовятся и с волнением ожидают своего часа.

Время от времени кто-нибудь нажимает квадратную металлическую кнопку на столике, и загорается огонек, дающий понять, что нужен слуга. На вызов спешит тот, кто стоит ближе к двери, а остальные сдвигаются и ждут своей очереди. Разумеется, в ту секунду, когда возле двери оказываюсь я, кнопку на столе нажимает проклятый черноглазый старик.

Хорошо, что ноги еще никогда меня не подводили. Я буквально бегу через толпу, пробираясь между гуляющими гостями. Сердце так и колотится в груди. Вместо того чтобы обчищать Серебряных, я должна им прислуживать. Неделю назад Мэра Бэрроу не знала бы, плакать или смеяться, увидев это. «Но она была глупой девчонкой, и я теперь расплачиваюсь за ее ошибки».

– Сэр? – произношу я, приблизившись к старику, который вызвал прислугу, и тут же мысленно ругаю себя. Первое правило: «Ничего не говори». И я уже его нарушила.

Но он как будто не замечает этого и молча, со скучающим выражением лица, протягивает пустой бокал.

– Они с нами играют, Птолемус, – ворчливо говорит он мускулистому молодому человеку, который сидит рядом. Очевидно, это и есть тот бедняга, которому не повезло с именем.

– Демонстрация силы, отец, – отвечает Птолемус, осушая собственный бокал и протягивая его мне.

– Они заставляют нас ждать, просто потому что могут.

«Они» – это члены королевской семьи, которые еще не появились. Очень неловко слушать, как Серебряные обсуждают их в подобном тоне, с глубоким презрением. Мы, Красные, поносим короля и аристократию, если никто не слышит, но я считаю, что это наше право. А эти люди никогда не страдали. Какие у них вообще могут быть проблемы?

Мне хочется постоять и послушать, но даже я понимаю, что это против правил. Я разворачиваюсь и спускаюсь по ступенькам, ведущим из ложи. За яркими цветами скрыт кран: не нужно идти вокруг всей арены, чтобы наполнить бокалы. И тут по саду проносится резкий металлический звук, вроде того, который возвещает начало Боев в Первую Пятницу. Он звучит несколько раз – горделивая мелодия, которая, очевидно, возвещает появление короля. Все представители Высоких домов поднимаются, охотно или нет. Я замечаю, как Птолемус вновь что-то говорит отцу.

Кран, скрытый за цветами, находится на одном уровне с королевской ложей, чуть позади нее. Мэра Бэрроу в нескольких шагах от короля. Что сказала бы моя семья? И Килорн? Этот человек посылает нас на смерть, а я охотно согласилась ему прислуживать. Вот гадость.

Король входит бодрым шагом, расправив плечи. Даже со спины он выглядит гораздо толще, чем на монетах и по телевизору, – и заметно выше. Мундир на нем черно-красный, военного покроя, хотя я сомневаюсь, что его величество провел хоть день в траншеях, где умирают Красные. На груди у короля сверкают медали и ордена – свидетельство подвигов, которые он не совершал. У него даже есть позолоченный меч, несмотря на то что короля окружают многочисленные охранники. Корона тоже выглядит знакомо: она представляет собой переплетение чистого золота и черной стали, и на каждом зубце – изгибающийся язычок пламени. Она как будто горит на фоне угольно-черных волос, испещренных сединой. Очень символично. Ведь наш король сродни топке, как и его отец, и дед и так далее. Могучие, разрушительные владыки тепла и огня. Некогда короли сжигали недовольных одним испепеляющим прикосновением. Нынешний правитель больше не сжигает Красных, но зато по-прежнему истребляет нас войной и бедностью. Его имя я затвердила в детстве, когда сидела в классе, еще не утратив желания учиться. Как будто школа могла мне что-то дать. «Тиберий Калор Шестой, король Норты, Пламя Севера». Полный рот пышных слов. Я плюнула бы на его имя, если бы могла.

За Тиберием идет королева, кивая толпе. В то время как одежды короля темного цвета и строгого покроя, ее сине-белое платье легко и воздушно. Она кланяется только дому Самсона, и я замечаю, что она носит те же цвета. Очевидно – судя по семейному сходству, – королева их родственница. Такие же пепельные волосы, голубые глаза, острая улыбка, которая делает ее похожей на дикую кошку.

Хотя королевская чета выглядит грозно, это просто пустяки по сравнению с охранниками, которые следуют за ней. Даже я – Красная, рожденная в грязи, – знаю, кто они такие. Всем известно, как выглядит Страж, потому что никто не желает с ним столкнуться. Стражи стоят рядом с королем во время каждого телевизионного обращения к нации, во время торжественных речей и оглашения декретов. Как всегда, на них форма цвета пламени, которая переливается красным и оранжевым. За жуткими черными масками сверкают глаза. У каждого – черная винтовка, увенчанная сияющим серебряным штыком, который способен рассечь кость. Их умения пугают еще сильнее внешности – это элитные Серебряные бойцы, которых тренируют с детства, и они клянутся в пожизненной верности королю и его семье. Одного вида Стражей достаточно, чтобы я содрогнулась. Но Высокие Дома ничуть не боятся.

Где-то в глубине лож раздается крик.

– Смерть Алой Гвардии! – вопит кто-то, и остальные быстро присоединяются.

Меня охватывает холод, когда я вспоминаю события вчерашнего дня, случившиеся совсем неподалеку отсюда. Как быстро толпа превратилась…

Король, очевидно, сердится – он бледнеет, заслышав крики. Он не привык к таким всплескам.

– Алой Гвардии – и всем нашим врагам – скоро придет конец! – гремит Тиберий, и его голос разносится над толпой.

Гости замолкают, словно заслышав щелчок бича.

– Но сегодня мы собрались по другому поводу. Мы чтим традиции, и никакой Алый дьявол этому не помешает. Сейчас состоится Выбор Королевы. Самая талантливая дочь станет женой самого благородного сына. В этом – источник силы, которая объединит Высокие Дома, и власти, которая позволит Серебряным править до конца времен и побеждать врагов на наших рубежах и за их пределами!

– Сила! – рокочет толпа в ответ. Жутко это слышать. – Власть!

– Настало время поддержать былые идеалы. Оба моих сына чтут наши священные традиции.

Он машет рукой, и два молодых человека, выйдя вперед, становятся справа и слева от отца. Я не вижу их лиц, но оба, как и король, высоки и черноволосы. Они также в военной форме.

– Принц Мэйвен, из Дома Калора и Мерандуса, сын моей царственной супруги, королевы Элары.

Один из принцев, более бледный и изящный, поднимает руку в сдержанном приветствии. Он поворачивается налево и направо, и я вижу его лицо. У Мэйвена величественный и строгий вид, хотя ему не больше семнадцати лет. Резкие черты, синие глаза, улыбка, способная заморозить пламя… он презирает этот показной блеск. И я готова с ним согласиться.

– Наследный принц Дома Калора и Джейкоса, сын моей покойной супруги, королевы Корианы, наследник Норты и Пылающей Короны, Тиберий Седьмой.

Мысленно потешаясь над нелепостью этих титулов, я не замечаю, что второй юноша тоже машет и улыбается. Наконец я поднимаю глаза, просто чтобы в будущем иметь возможность сказать, что видела наследника вблизи. Честно говоря, я получаю гораздо больше того, на что рассчитывала.

Стеклянные бокалы вываливаются из моих рук и благополучно падают в воду.

Я узнаю эту улыбку и эти глаза. Они, пылая, смотрели на меня не далее чем прошлой ночью. Он дал мне работу, он спас меня от призыва. И он – Серебряный. Что за ерунда?

Он поворачивается и машет всем вокруг. Ошибиться невозможно.

Наследный принц – это Кэл.

Глава 7

С ощущением пустоты в животе я возвращаюсь на возвышение для слуг. Радость, которую я испытывала недавно, полностью улетучилась. Я не в состоянии обернуться и посмотреть на Кэла, который стоит там в красивой одежде, сплошь в лентах и медалях, с ненавистным величественным видом. Как и у Уолш, у него на груди знак с изображением пылающей короны, только сделан он из темного агата, алмазов и рубинов. Этот знак сверкает на фоне строгой темной ткани. Исчезла унылая одежда, которую Кэл носил вчера, чтобы не выделяться среди крестьян. Теперь он с головы до пят выглядит как будущий король, Серебряный до мозга костей. Подумать только, я ему поверила.

Прочие слуги расступаются, пуская меня в конец очереди. Я чувствую, как голова идет кругом. Кэл дал мне эту работу, спас меня, спас мою семью… и, оказывается, он один из них. Хуже, чем просто один из них. Он принц. Наследный принц. Человек, поглазеть на которого собрались все присутствующие в этой огромной каменной спирали.

– Вы пришли, чтобы почтить моего сына и мое королевство, и я воздаю честь вам, – громко говорит король Тиберий, и мои мысли разлетаются, как стекло.

Он поднимает руки, широким жестом обводя ложи с людьми. Хотя я изо всех сил стараюсь смотреть только на короля, мой взгляд то и дело падает на Кэла. Он улыбается, но его улыбка не достигает глаз.

– Я признаю ваше право на власть. В жилах будущего короля, сына моего сына, заодно с моей будет течь ваша серебряная кровь. Кто тогда бросит ему вызов?

Сереброволосый старец восклицает в ответ:

– Да будет Выбор Королевы!

И весь сад взрывается шумом.

– Да будет Выбор Королевы! – эхом отзываются главы различных Домов, поддерживая обычай, о котором я ничего не знаю.

Тиберий улыбается и кивает.

– Церемония сейчас начнется. Лорд Провос, прошу вас.

Король поворачивается туда, где, очевидно, сидит Дом Провоса. Остальные смотрят в ту же сторону, на семью, облаченную в золотые одежды с черными полосами. Пожилой мужчина, у которого светлые волосы испещрены совершенно белыми прядями, выступает вперед. В своем странном наряде он напоминает осу, готовую ужалить.

Лорд Провос помахивает рукой. И что дальше?

Внезапно платформа кренится, двигаясь вбок. Я невольно подпрыгиваю и чуть не врезаюсь в стоящего рядом слугу. Платформа едет по невидимым рельсам. Сердце у меня подступает к горлу, когда я вижу, как весь Спиральный сад меняет облик. Лорд Провос – тельки, он направляет разные сектора сада по специально проложенным рельсам исключительно силой мысли.

Вся конструкция движется по его приказу, пока основание сада не превращается в широкий круг. Нижние террасы поднимаются до одного уровня с верхними; вместо спирали передо мной – огромный цилиндр под открытым небом. Основание продолжает опускаться, пока не оказывается метров на шесть ниже первых лож. Фонтаны превращаются в водопады, которые наполняют глубокие узкие водоемы на дне. Наша платформа оказывается чуть выше королевской ложи; оттуда открывается превосходный взгляд на всё, в том числе на пол арены далеко внизу. Меньше чем за минуту лорд Провос превратил Спиральный сад в нечто гораздо более зловещее.

Когда Провос вновь занимает свое место, перемены продолжаются. Раздается гудение электричества, так, что всё вокруг трещит, и у меня встают дыбом волоски на руках. Внизу вспыхивает фиолетово-белый свет, брызжа из крошечных, невидимых отверстий в камне. Провос управлял механизмами арены, но светом не управляет никто. И я понимаю почему. Это не дело рук Серебряных, а чудо техники, чудо электричества. Молния без грозы. Лучи пересекаются и скрещиваются, сплетаясь в ослепительно-яркую сеть. Смотреть на нее больно глазам, мозг словно пронзают кинжалы. Не понимаю, как остальные это выдерживают.

Серебряные, очевидно, впечатлены – всё, что они не способны контролировать, их интригует. А что касается нас, Красных, то мы в полном восторге раскрываем рты.

Сеть становятся всё ярче, по мере того как растекается электричество. А потом внезапно наступает тишина. Молнии замирают, застыв в воздухе. Получается яркий фиолетовый щит между полом и нами. Между нами и тем, что может появиться там, внизу.

Я лихорадочно перебираю варианты. Для чего нужен щит, состоящий из молний? Не для защиты от медведей, волков и других редких лесных животных. Даже мифические существа – огромные кошки, акулы, драконы – не представляют угрозы для многочисленных Серебряных, сидящих наверху. Да и что зверям делать на Выборе Королевы? Это ведь церемония выбора невесты для принца, а не Бои.

Словно в ответ, земля в кругу со статуями, который теперь стал центром арены, разверзается. Не успев ни о чем подумать, я проталкиваюсь вперед, чтобы всё хорошенько разглядеть. Остальные слуги тоже подходят к краю платформы в надежде увидеть, какие ужасы появятся из-под земли.

Из темноты появляется маленькая девочка.

Слышатся приветственные возгласы – клан в коричневых шелках и алых драгоценных камнях приветствует дочь аплодисментами.

– Рор из Дома Рамбоса! – кричат они, представляя ее остальным.

Девочка, которой не больше четырнадцати лет, улыбается родным. Она совсем крошечная по сравнению со статуями, ее тельце как будто способно улететь от сильного дуновения, зато руки у Рор необыкновенно большие. Она поворачивается, стоя в кругу статуй и продолжая улыбаться. Ее взгляд падает на Кэла, то есть на принца; она пытается увлечь его своими оленьими глазами и покручиванием медово-светлой прядки. Короче говоря, вид у девчонки довольно глупый. Ровно до того момента, когда она приближается к массивной каменной статуе и отшибает ей голову одним-единственным ударом.

Дом Рамбоса вновь подает голос:

– Сильнорук.

Малютка Рор, как смертоносный ураган, превращает статуи в столбы пыли и покрывает трещинами землю. Она – словно землетрясение в облике хрупкой девочки, которое разносит на части всё и вся у себя на пути.

Вот в чем смысл церемонии. Очень жестокой, предназначенной для того, чтобы похвастать происхождением и красотой девушки – и, конечно, ее способностями. Это демонстрация силы. «Самая талантливая дочь». Принца надо сочетать с самой могущественной девушкой, чтобы у них родились непобедимые дети. И это продолжается сотни лет.

Я вздрагиваю, представив, какая мощь кроется в мизинце Кэла.

Он вежливо хлопает, когда Рор из Дома Рамбоса перестает крушить всё вокруг и возвращается на платформу подъемника. Дом Рамбоса аплодирует ей, пока она не скрывается под ареной.

Следующей появляется Герон из Дома Велле, дочь нашего губернатора – высокая, с острым лицом. Развороченная земля движется вокруг нее: Герон возвращает арене прежний вид.

– Хранительница земли, – нараспев произносят ее родные.

Герон – зеленая. По ее приказу в мгновение ока вырастают высокие деревья, которые достают верхушками до щита из молний. В тех местах, где его касаются ветки, он искрит, и листья загораются. Следующая девушка, нимфа из Дома Озаноса, берется за дело. Она призывает воду из фонтана и тушит этот небольшой лесной пожар, обрушив на него потоки бурлящей воды. Остаются только обугленные деревья и обожженная земля.

Церемония длится как будто целую вечность. Каждая девушка появляется для того, чтобы показать свои способности, и каждая обнаруживает перед собой разоренную арену, но для них это не помеха. Они разного возраста и внешности, но все ослепительно прекрасны. Одна девочка, не старше двенадцати лет, взрывает всё, к чему прикасается. Просто ходячая бомба.

– Истребитель! – кричат ее родные.

Она уничтожает последние статуи, но щит из молний держится прочно. Он шипит под ее огнем, и от шума у меня болят уши.

Всё, что я вижу и слышу, сливается в моей голове, пока я глазею на нимф, зеленых, быстров, сильноруков, тельки и еще как будто целую сотню видов, которые хвастаются своими способностями по ту сторону щита. То, что мне никогда и не снилось, происходит перед моими глазами: одни девушки превращают собственную кожу в камень, другие крошат стекло криком… Серебряные оказываются могущественней, чем я боялась, – они обладают силой, о существовании которой я даже не подозревала. Они вообще настоящие?

«Я проделала такой путь – и снова оказалась на арене. И снова Серебряные щеголяют всем, чего нет у нас».

Я благоговейно наблюдаю за тем, как анимоза, умеющая повелевать животными, призывает с неба тысячу голубей. Когда птицы вниз головой бросаются на щит из молний и во все стороны разлетаются кровь, перья и брызги смертоносного электричества, мой восторг сменяется отвращением. Щит сыплет искрами, сжигая останки голубей, и снова начинает сиять как новенький. Меня чуть не выворачивает при звуках аплодисментов, под которые бесстрастная анимоза опускается под пол.

Еще одна девушка – надеюсь, последняя – поднимается на арену, на которой буквально всё теперь превращено в пыль.

– Эванжелина из Дома Самоса! – восклицает сереброволосый патриарх.

Его одинокий голос эхом разносится по Спиральному саду.

Со своего выигрышного места я замечаю, что король и королева садятся попрямее. Они уже неравнодушны к Эванжелине. Кэл, в отличие от них, рассматривает собственные руки.

В то время как другие девушки были одеты в шелковые платья, а некоторые появлялись в странных позолоченных доспехах, на Эванжелине – черный кожаный наряд. Куртка, брюки, сапоги – все утыкано серебром. Нет, не серебром. Железом. Серебро не такое тусклое и твердое. Дом радостно приветствует Эванжелину – все Самосы встали. Эта девушка – родственница сереброволосого патриарха и Птолемуса. Другие семьи тоже весело кричат. Они хотят, чтобы она стала королевой. Эванжелина – явный фаворит. Поднеся два пальца ко лбу, она салютует сначала родным, потом королевской ложе. Они отвечают тем же жестом, откровенно выказывая ей свое предпочтение.

Возможно, Выбор Королевы больше походит на Бои, чем я предполагала. На Боях Серебряные показывают Красным их место; а здесь король делает то же самое в отношении своих подданных, пускай и весьма могущественных. Иерархия внутри иерархии.

Я так увлеклась испытаниями, что чуть не пропустила очередной вызов слуги. Прежде чем кто-либо успевает подтолкнуть меня в нужную сторону, я направляюсь к правой ложе, краем уха слыша, как в тишине глава Дома Самоса произносит: «Магнетрон».

Понятия не имею, что это значит.

По узким коридорам, которые недавно были садовыми дорожками, я направляюсь к Серебряным, которые нуждаются в услугах. Их ложа – в самом низу, но у меня проворные ноги, и я спускаюсь быстро. Там сидит необыкновенно толстое семейство в желтом шелке и ярких перьях. Они наслаждаются огромным тортом. По всей ложе стоят тарелки и пустые чашки, и я ловкими опытными руками принимаюсь собирать их. На ревущем экране – Эванжелина, которая преспокойно стоит на арене.

– Ну и фарс, – ворчит, обжираясь, одна из этих толстых желтых птиц. – Девчонка из Дома Самоса уже победила.

«Странно. По-моему, она самая слабая».

Я складываю тарелки, не сводя глаз с экрана. Эванжелина бродит по покрытому пылью полу арены. Нет ничего, с чем она могла бы работать, показать, на что она способна, но, кажется, ее это не смущает. Улыбка Эванжелины ужасна. Как будто она абсолютно уверена в собственном великолепии. Но лично мне она совсем не кажется великолепной.

А потом железные заклепки у нее на куртке начинают шевелиться. Они повисают в воздухе, похожие на круглые маленькие пули, а потом, как выпущенные из ружья, несутся по арене и вонзаются в землю, в стены, даже в электрический щит.

Эванжелина умеет управлять металлом.

Несколько лож аплодируют ей, но она еще далеко не закончила. До нас эхом доносятся лязг и стоны откуда-то из недр механизма. Даже толстое семейство перестает есть и с тревогой оглядывается по сторонам. Они все смущены и заинтригованы. В глубине, под ногами, я ощущаю вибрацию. И понимаю, что пора бояться.

С оглушительным шумом железные трубы откуда-то снизу пробиваются сквозь пол на арене. Они пронзают стены и заключают Эванжелину в клетку из серо-серебристого металла. Она как будто смеется, но оглушительный скрежет заглушает ее голос. Сверху сыплются искры, и она защищает себя куском железа, не моргнув и глазом. Наконец она с ужасным грохотом обрушивает трубы наземь и обращает взгляд кверху, к ложам. Рот у нее широко открыт, так что видны острые мелкие зубы. У этой девушки ненасытный вид.

Процесс начинается медленно – сначала ложа слегка пошатывается, а потом кренится. Тарелки с треском летят на пол, стеклянные кубки катятся к ограждению и сыплются вниз, разлетаясь вдребезги на электрическом щите. Эванжелина двигает нашу ложу к себе, гнет ее, заставляя нас шататься. Серебряные вокруг взвизгивают и цепляются за что попало, аплодисменты сменяются паникой. И они не единственные – все ложи в нашем ряду движутся. Эванжелина управляет ими снизу, сосредоточенно нахмурив лоб. Как боец на арене, она хочет показать миру, чего стоит.

Я едва успеваю об этом подумать, когда желтый шар из кожи и перьев врезается в меня и перебрасывает через перила вместе с остатками посуды.

Падая, я вижу только фиолетовые лучи – щит молний стремительно приближается. Он шипит электричеством, опаляя воздух. Я едва успеваю понять, что случилось, но одно несомненно: это покрытое прожилками фиолетовое стекло изжарит меня заживо – я сгорю вместе со своей красной ливреей. Держу пари, Серебряных обеспокоит только необходимость ждать, когда кто-нибудь уберет мои останки.

Я ударяюсь головой о щит и вижу звезды. Нет, не звезды. Искры. Щит делает свое дело – он пронзает меня электрическими разрядами. Ливрея чернеет и дымится, и я ожидаю, что с моей кожей сейчас произойдет то же самое. «Мое тело будет чудесно пахнуть». Но, как ни странно, я ничего не ощущаю. «Наверное, мне так больно, что я ничего не чувствую».

Нет… чувствую. Жар искр, которые пробегают вверх и вниз по моему телу, воспламеняя каждый нерв. Впрочем, это не больно. На самом деле я… словно оживаю. Как будто много лет я была слепой, а теперь открыла глаза. Что-то движется у меня под кожей, но это не искры. Я смотрю на свои руки и с удивлением вижу молнию, которая перескакивает через меня. Одежда чернеет и сгорает, а кожа остается нетронутой. Щит по-прежнему пытается убить меня, но не может.

Что-то здесь не так.

Я ЖИВАЯ.

Щит выпускает черный дым и начинает трескаться. Искры становятся ярче и злее, но в то же время слабеют. Я пытаюсь подняться, встать на ноги, но щит проламывается подо мной, и я снова падаю и качусь по полу.

Каким-то чудом я умудрилась приземлиться в кучу пыли, а не на зазубренное железо. Покрытая синяками, слабая, но целая и невредимая. Моей униформе повезло меньше – она превратилась в обгорелые лохмотья, которые едва держатся на плечах.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, чувствуя, как одежда сваливается с меня клочьями. Спиральный сад оглашается удивленными возгласами и бормотанием. Все взгляды устремлены на обгорелую Красную девушку. Человек-громоотвод.

Эванжелина тоже смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Она сердита, смущена – и, кажется, напугана.

Она боится. С ума сойти, она боится.

– Привет, – неуклюже говорю я.

Эванжелина отвечает вихрем металлических осколков – они все остры и смертоносны, все направлены мне в сердце. Они со свистом рассекают воздух.

Не успев ни о чем подумать, я вскидываю руки, чтобы защититься хотя бы от самых опасных. Но вместо того чтобы ощутить боль от десятков зазубренных лезвий, вонзившихся в ладони, я чувствую нечто иное. Как минуту назад, мои нервы вновь начинают петь, оживленные каким-то внутренним огнем. Он движется во мне, в моей голове, под кожей, пока я не становлюсь чем-то большим. Потом он вырывается из меня. Чистая энергия и сила.

Поток света – нет, молния! – вырывается из моих рук и пробивает металл. Осколки скрежещут и дымятся, разлетаясь от жара. Не причинив мне вреда, они падают наземь, а молния ударяет в дальнюю стену. Она оставляет дымящуюся дыру диаметром в метр и чуть не попадает в Эванжелину.

От потрясения у нее отвисает челюсть. Не сомневаюсь, я выгляжу точно так же, когда разглядываю собственные руки, пытаясь понять, что же такое со мной случилось. Высоко над нами сотня самых влиятельных Серебряных думает о том же самом. Я поднимаю глаза и вижу, что все они уставились на меня.

Даже король перегибается через край ложи. Его пламенеющая корона четко вырисовывается на фоне неба. Кэл сидит рядом с отцом и смотрит на меня широко открытыми глазами.

– Стражи.

Голос короля остер как бритва и полон угрозы. Внезапно почти во всех ложах вспыхивают красно-оранжевые мундиры Стражей. Элитная гвардия ждет следующего слова, следующего приказа.

Я хорошая воровка: я знаю, когда пора бежать. И сейчас именно такой момент.

Прежде чем король успевает заговорить, я срываюсь с места, отталкиваю ошеломленную Эванжелину и прыгаю ногами вперед в открытый люк в полу арены.

– Держите ее! – эхом доносится до меня, когда я лечу в полумрак подземного помещения.

Разбросанные Эванжелиной куски металла пробили дыры в потолке, и сквозь них виден Спиральный сад. К моей огромной досаде, он весь как будто кровоточит: Стражи в своих ярких мундирах сыплются из лож и все устремляются ко мне.

Некогда думать. Надо бежать.

К помещению, ведущему на арену, примыкает пустой темный коридор. Квадратные черные камеры следят за мной, пока я несусь со всех ног. Сворачиваю в другой коридор, потом в третий. Я чувствую погоню – я тоже охотник, как и Стражи, которые где-то неподалеку. «Беги, – твердит внутренний голос. – Беги, беги, беги».

Нужно найти дверь, окно, хоть что-то, что поможет мне сориентироваться. Если я выберусь наружу, например на рынок, у меня появится шанс спастись. Может быть.

Первая лестница, которую я обнаруживаю, ведет в длинный зал с зеркальными стенами. Но камеры есть и тут – они торчат на потолке и по углам, как огромные черные жуки.

Над моей головой грохочет выстрел, вынуждая меня броситься на пол. Двое Стражей, в мундирах цвета пламени, проламываются сквозь зеркало и бегут ко мне. «Они не особо отличаются от обычной охраны, – внушаю я себе. – Просто неуклюжие вояки, которые тебя не знают. Они понятия не имеют, на что ты способна».

Я и сама не знаю, на что способна.

Они ожидают, что я побегу, но я поступаю как раз наоборот – бросаюсь навстречу. Ружья у них большие и мощные, но громоздкие. Прежде чем они успевают открыть огонь, или атаковать меня штыками, или сделать то и другое сразу, я бросаюсь на колени и скольжу по гладкому мраморному полу, проезжая между двух рослых Стражей. Один из них яростно кричит, и от его голоса еще одно зеркало превращается в вихрь стекла. Прежде чем они успевают развернуться, я вновь пускаюсь бежать.

Я наконец нахожу окно, но толку от него никакого. Передо мной гигантское алмазное стекло, а за ним – огромный лес. Он совсем близко, на той стороне… за непроницаемой стеной.

«Ладно, руки, пора вам повторить тот фокус». Разумеется, ничего не происходит. Когда мне надо, ничего не происходит.

Порыв жара застает меня врасплох. Я поворачиваюсь, вижу приближающуюся красно-оранжевую стену и понимаю: Стражи близко. Но эта стена горячая, переливающаяся, очень плотная.

Огонь. Он движется прямо ко мне.

Слабым голосом, в котором звучит отчаяние, я смеюсь.

– Ну, здорово…

Я разворачиваюсь, чтобы бежать, и тут же сталкиваюсь с чем-то обтянутым черной тканью. Сильные руки обхватывают меня и удерживают на месте, хоть я и пытаюсь вывернуться. «Ударь его, сожги!» – кричу я мысленно. Но ничего не происходит. Чудо не спасет меня во второй раз.

Жар нарастает, угрожая выдавить воздух из легких. Молнию я сегодня пережила, но тягаться с огнем не готова.

Впрочем, убьет меня дым. Черный, густой, слишком насыщенный. Я задыхаюсь. Перед глазами всё плывет, веки тяжелеют. Я слышу шаги, крики, рев огня – и мир заволакивает темнота.

– Прости, – произносит голос Кэла.

По-моему, я сплю.

Глава 8

Я стою на крыльце и смотрю, как мама прощается с Бри. Она плачет и крепко прижимает сына к себе, гладя его свежеостриженные волосы. Шейд и Трами стоят рядом, готовые подхватить маму, если ей откажут ноги. Я знаю – они тоже хотят заплакать, глядя, как уходит их старший брат, но ради мамы парни крепятся. Папа, сидя рядом со мной, молчит – он довольствуется тем, что гневно смотрит на легионера. Даже в своих доспехах из сияющих пластин и пуленепробиваемой ткани тот кажется маленьким по сравнению с моим братом. Бри мог бы сожрать его живьем. Но он подчиняется, когда легионер хватает его за руку и отрывает от нас. Тень следует за ним на зловещих черных крыльях. Мир вращается, и я падаю.

Прошел год. Мои ноги вязнут в хлюпающей грязи у дома. Теперь мама цепляется за Трами, умоляя легионера. Шейду приходится оттащить ее. Гиза где-то плачет по любимому брату. Мы с папой молчим, не желая лить слезы зря. Тень возвращается и на сей раз кружит вокруг меня, заслоняя небо и солнце. Я зажмуриваюсь, надеясь, что она отвяжется.

Когда я открываю глаза вновь, Шейд обнимает меня, крепко прижимая к себе. Он еще не остриг волосы, и каштановые пряди, длиной до подбородка, щекочут мне макушку. Прижимаясь к его груди, я вздрагиваю. Ухо у меня болит, и, отстранившись, я замечаю на рубашке брата несколько капель крови. Мы с Гизой в очередной раз прокололи уши и вдели в них крошечный подарок Шейда. Наверное, я что-то сделала неправильно – ведь я всё делаю неправильно. На сей раз я ощущаю тень раньше, чем вижу ее. Кажется, она злится.

Она протаскивает меня сквозь все воспоминания. Эти раны еще не затянулись. Некоторые из них – не воспоминания, а сны. Нет, кошмары. Мои худшие кошмары.

Возникает новая картинка – сумрачный пейзаж, полный дыма и пепла. Это Чок. Я никогда не бывала там, но слышала достаточно, чтобы вообразить его. Земля вокруг плоская, покрытая воронками от тысяч бомб. Солдаты в грязной алой форме жмутся друг к другу. Они похожи на кровь, которая заливает рану. Я плыву между ними и вглядываюсь в лица, ища братьев, которые потерялись в дыму и вихре шрапнели.

Первым появляется Бри, стоя в грязной луже, он борется с Озерным солдатом в синей форме. Я хочу помочь ему, но продолжаю лететь и теряю его из виду. Потом возникает Трами – он наклоняется над раненым, пытаясь остановить кровотечение. Его нежные черты, так похожие на лицо Гизы, искажены мукой. Я никогда не забуду вопли боли и отчаяния. Но ему, как и Бри, я тоже не могу помочь.

Шейд – в первом ряду, дальше, чем самые смелые бойцы. Он стоит на вершине холма, не обращая внимания на бомбы и ружья Озерной армии, которая ждет на другой стороне. У него даже хватает дерзости улыбнуться мне. Я могу лишь наблюдать, как земля у Шейда под ногами взрывается и мой брат превращается в облако дыма и пепла.

– Хватит! – выкрикиваю я и протягиваю руки к дымовому столбу, который совсем недавно был моим братом.

Пепел обретает форму, снова превращаясь в тень. Она окутывает меня мраком и вновь погружает в воспоминания. Папа, который возвращается домой полуживым. Грядущий призыв Килорна. Сломанная рука Гизы. Всё это сливается, превращаясь в мешанину нестерпимо ярких красок, от которых больно глазам. «Что-то тут не так». Воспоминания движутся в прошлое, как будто я прокручиваю собственную жизнь задом наперед. Вот те события, которые я никак не могу помнить: я учусь говорить, ходить, братья передают меня с рук на руки, а мама сердится…

Это невозможно.

– Невозможно, – говорит тень.

Голос такой резкий, что у меня, кажется, сейчас расколется череп. Я падаю на колени, ударившись о бетон.

И тут они все пропадают. Мои братья, родители, сестра, мои воспоминания, мои кошмары… их больше нет. Вокруг – бетон и стальные прутья. Это клетка.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, одной рукой держась за ноющую голову. Постепенно всё вокруг обретает ясность. Из-за прутьев на меня смотрит женщина. На голове у нее сверкает корона.

– Я бы поклонилась, но, боюсь, упаду, – говорю я королеве Эларе и немедленно жалею о своих словах.

Она же Серебряная, к ней нельзя обращаться таким тоном. Она может посадить меня в колодки, лишить рационок, наказать всю мою семью. «Нет, – думаю я, чувствуя, как растет ужас. – Она королева. Она может просто убить меня. Убить нас всех».

Но Элара, кажется, не обиделась. Она вдруг усмехается. Встретившись с ней взглядом, я ощущаю дурноту… и складываюсь пополам.

– Все-таки поклонилась, – мурлычет она, наслаждаясь моей болью.

Сдерживая тошноту, я протягиваю руку, чтобы схватиться за решетку. Мои пальцы цепляются за холодное железо.

– Что вы со мной делаете?

– В общем, ничего. Но… – Она протягивает руку через прутья и касается моего виска. Боль под ее пальцем усиливается, и я валюсь на решетку, едва не теряя сознание. – Это чтобы ты не вздумала сделать какую-нибудь глупость.

Глаза щиплет от слез, но я их смахиваю.

– Типа, встать на ноги? – отрывисто спрашиваю я.

От боли я почти потеряла способность думать, не говоря уж о том, чтобы вести себя вежливо, но тем не менее мне удается сдержать поток ругательств. «Ради всего святого, Мэра Бэрроу, придержи язык».

– Типа, ударить кого-нибудь током.

Боль отступает, и мне удается доползти до металлической скамейки. Когда я прижимаюсь головой к холодной каменной стене, до меня доходят слова королевы. «Ударить током».

В моей голове разрозненными кусочками мелькает воспоминание. Эванжелина, щит из молний, искры – и я. «Это невозможно».

– Ты не Серебряная. Твои родители – Красные, ты – Красная, и у тебя красная кровь, – бормочет королева, расхаживая по ту сторону решетки. – Ты – чудо, Мэра Бэрроу. Нечто невероятное. Я даже не могу себе это представить… ведь я видела вас всех.

– Так это были вы? – чуть не вскрикиваю я и вновь обхватываю голову руками. – Вы проникли в мое сознание? В мои воспоминания? И кошмары?

– Если хочешь узнать человека, выясни, чего он боится. – Королева подмигивает мне, как глупому ребенку. – А я должна была понять, с чем мы имеем дело.

– Я не «что».

– Мы это еще увидим. Но в первую очередь будь мне благодарна, девочка-молния, – насмешливо говорит она, прижимаясь лицом к решетке.

И внезапно у меня отнимаются ноги – я перестаю их ощущать, как будто они онемели. Как будто меня парализовало. В моей груди нарастает паника, когда я понимаю, что не в состоянии даже пошевелить пальцами. Наверное, именно так чувствует себя папа, сломленный и бесполезный. Но каким-то образом я поднимаюсь на ноги – они движутся сами собой и шагают к решетке. Королева, стоя за ней, смотрит на меня и моргает в такт моим шагам.

«Она – шепот, и она играет со мной». Когда я подхожу ближе, королева обхватывает мое лицо ладонями. Боль в голове усиливается, и я кричу. Сейчас я отдала бы что угодно за простой и понятный призыв в армию.

– Ты сделала это в присутствии сотен Серебряных – людей, которые будут задавать вопросы. Людей, которые обладают силой, – шипит королева мне на ухо, и я ощущаю ее болезненно сладкое дыхание. – Это единственная причина, по которой ты еще жива.

Я сжимаю кулаки и вновь мечтаю о молнии, но ничего не получается. Королева понимает, чтó я пытаюсь сделать, и громко смеется. В глазах у меня вспыхивают звезды, мир заволакивает тьма, но я слышу, как Элара уходит, шелестя шелком. Зрение возвращается как раз вовремя, чтобы я успела увидеть, как ее платье исчезает за углом. Я остаюсь одна-одинешенька в камере – и едва добираюсь до скамьи, подавляя позыв к рвоте.

На меня волнами накатывает изнеможение, начинаясь в мышцах и проникая в кости. Я всего лишь человек, а людям не под силу переживать такое. Внезапно я сознаю, что мое запястье пусто. Красной ленты нет, ее забрали. Что это значит? Мои глаза горят от слез, которые грозят пролиться, но я не стану плакать. У меня еще осталась гордость.

Я могу побороть слезы, но не вопросы. И не сомнение, которое растет в моей душе.

«Что со мной происходит?»

«Что я такое?»

Я открываю глаза и вижу сотрудника безопасности, который смотрит на меня из-за решетки. Серебряные пуговицы униформы блестят в тусклом свете, но это пустяки по сравнению с сиянием, которое исходит от его лысой головы.

– Сообщите моим родным, где я, – выпаливаю я, садясь.

«По крайней мере, я успела сказать, что люблю их», – думаю я, вспоминая наше прощание.

– Я обязан сделать только одно: отвести тебя наверх, – говорит он, но не особенно грубо. Этот офицер – воплощенное спокойствие. – Переоденься.

Я вдруг понимаю, что с меня по-прежнему свисают обгорелые лохмотья. Сотрудник безопасности указывает на аккуратную стопку одежды, сложенную возле решетки. Он поворачивается спиной, предоставляя мне некоторое подобие уединения.

Одежда простая, но довольно красивая, гораздо мягче той, что я ношу обычно. Белая рубашка с длинными рукавами, черные брюки, то и другое украшено одной-единственной продольной серебряной полосой. Обувь тоже есть – черные начищенные сапоги высотой до колена. К моему удивлению, во всей одежде нет ни одной красной нитки. Понятия не имею почему. Какая я все-таки невежественная.

– Ну ладно, – ворчу я, натягивая второй сапог.

Охранник поворачивается. Я не слышу бряцанья ключей, но, впрочем, не вижу и замка. Понятия не имею, как он намерен выпустить меня из камеры, если двери нет.

Но вместо того чтобы открыть некий потайной проход, он делает короткое движение рукой, и металлические прутья изгибаются. Разумеется. Мой тюремщик…

– Да, магнетрон, – произносит он, шевеля пальцами. – Если вдруг тебе интересно, та девушка, которую ты чуть не изжарила, – моя двоюродная сестра.

Я чуть не задыхаюсь. Что ему сказать?

– Извините.

Это звучит как вопрос.

– Лучше извинись за то, что промахнулась, – отзывается он без тени юмора. – Эванжелина та еще стервоза.

– Семейная черта?

Язык у меня опережает рассудок, и я хватаю ртом воздух, поняв, что ляпнула.

Но он не обрушивает на меня никакой кары за то, что я говорю неположенные вещи, хотя имеет на то полное право. Вместо этого лицо охранника вздрагивает в легчайшей улыбке.

– Скоро поймешь, – говорит он, и его черные глаза слегка смягчаются. – Меня зовут Лукас Самос. Следуй за мной.

Не нужно спрашивать, чтобы понять: другого выбора нет.

Он выводит меня из камеры, и мы поднимаемся по винтовой лестнице. Там нас ждет как минимум десяток сотрудников безопасности. Без единого слова, отработанными движениями, они окружают меня и заставляют идти дальше. Лукас держится рядом, шагая в ногу с остальными. Что-то подсказывает: эти люди здесь не для того, чтобы обеспечить сохранность мне, а для того, чтобы защитить других.

Когда мы достигаем более роскошных верхних ярусов, стеклянные стены сменяются черными. «Окрашены», – говорю я себе, вспомнив слова Гизы. Алмазное стекло можно при желании сделать темным, чтобы скрыть то, что не должно быть видно непосвященным. Вероятно, я попадаю в эту категорию.

Я внезапно понимаю, что цвет стекла меняет не какой-то механизм, а рыжеволосая женщина-охранник. Она машет рукой возле каждой стены, мимо которой мы проходим, и таящаяся в ней сила истребляет свет, заволакивая стекло легкой дымкой.

– Это тень – исказитель света, – шепотом говорит Лукас, заметив мое удивление.

Здесь тоже полно видеокамер. По мне ползут мурашки, когда я ощущаю их взгляд, пронизывающий до костей. В норме голова у меня раскалывалась бы от тяжести электричества, но почему-то сейчас она не болит. Тот электрический щит каким-то образом повлиял на меня. А может быть, высвободил нечто, какую-то часть меня, долго находившуюся под спудом. «Кто я такая?» – эхом звучит в моей голове, еще грозней, чем прежде.

Только когда мы минуем огромные двери, давление электричества спадает. «Здесь меня не видно». Комната за этими дверями так велика, что в ней может поместиться десять домов вроде нашего вместе со сваями. И прямо напротив входа, устремив на меня гневный взгляд, на троне из алмазного стекла сидит король. За спиной у него – окно, полное дневного, быстро меркнущего света.

Возможно, я больше никогда не увижу солнца.

Лукас и остальные охранники вводят меня в зал, но не задерживаются. Мельком оглянувшись через плечо, Лукас уводит за собой остальных.

Король сидит передо мной, королева стоит слева от него, принцы справа. Я стараюсь не смотреть на Кэла, но чувствую, что он пялится на меня. Я не свожу сосредоточенного взгляда с новых сапог, чтобы не выдавать страха, который наполняет мое тело свинцом.

– Ты преклонишь колени, – негромко произносит королева мягким, как бархат, голосом.

Я должна преклонить колени, но гордость мне не позволяет. Даже здесь, в присутствии Серебряных, в присутствии короля, мои колени не гнутся.

– Нет, – отвечаю я и нахожу в себе силы поднять голову.

– Тебе понравилась твоя камера, девочка? – спрашивает Тиберий, и его величественный голос наполняет зал.

Угроза ясна как день, но я остаюсь стоять. Король склоняет голову набок, как будто я – любопытный экспонат.

– Чего вы хотите от меня? – с трудом выговариваю я.

Королева наклоняется к мужу.

– Я же сказала тебе, она – Красная до мозга костей…

Но король отмахивается от жены, как от мухи. Она поджимает губы и выпрямляется, крепко сжав руки. «И поделом ей».

– Что я хочу – в отношении тебя невозможно, – огрызается Тиберий.

Глаза у него вспыхивают, словно он пытается испепелить меня взглядом.

Я вспоминаю слова королевы.

– Ну а я не жалею, что меня нельзя убить.

Король усмехается.

– Мне не сказали, что ты сообразительна.

Меня охватывает облегчение – словно прохладный ветер проносится в лесу. Я не умру здесь и сейчас.

Король бросает на стол стопку густо исписанной бумаги. На верхнем листе – обычная информация, в том числе мое имя, дата рождения, сведения о родителях и маленькое коричневое пятнышко (кровь). Там и моя фотография, точно такая же, как на удостоверении личности. Скучающие глаза человека, который устал ждать очереди к фотографу. Как бы мне хотелось впрыгнуть на эту фотографию, снова стать девушкой, чьи единственные проблемы – призыв и пустой желудок.

– Мэра Молли Бэрроу родилась семнадцатого ноября триста второго года Новой эры. Родители – Дэниэл и Руфь Бэрроу, – по памяти цитирует Тиберий, выкладывая передо мной всю мою жизнь. – Ты нигде не работаешь, и по достижении восемнадцатилетия тебя ждет призыв. Школу посещаешь редко, отметки у тебя плохие, и за тобой числятся правонарушения, за которые в большинстве крупных городов ты угодила бы в тюрьму. Воровство, контрабанда, сопротивление при аресте – и это еще не всё. Иными словами, ты – нищая, невоспитанная, безнравственная, невежественная, злобная, упрямая девчонка, приносящая вред своей деревне и всему королевству.

Его откровенная речь так потрясает меня, что я не сразу понимаю ее смысл, а когда понимаю, то не спорю. Он абсолютно прав.

– И все-таки… – продолжает король, поднимаясь. С такого близкого расстояния видно, что зубцы его короны смертоносно остры. Ими можно убить. – И все-таки ты – нечто большее. Нечто, что я не могу постичь. Ты одновременно – Красная и Серебряная, странное существо с опасными последствиями, которых сама не понимаешь. И что я должен с тобой делать?

«Он спрашивает моего мнения?»

– Отпустите меня. Я никому ничего не скажу.

Королева издает резкий смех.

– А Высокие Дома? Они тоже будут молчать? Разве они забудут девочку-молнию в красной ливрее?

Нет. Никто не забудет.

– Ты слышал мой совет, Тиберий, – добавляет королева, глядя на мужа. – Это решит обе наши проблемы.

Совет Элары, очевидно, не сулит мне ничего хорошего, потому что Кэл стискивает кулак. Это движение привлекает мой взгляд, и я наконец поднимаю голову. Он держится спокойно и мужественно – несомненно, его к этому приучили, – однако в глазах у Кэла пылает огонь. На мгновение наши взгляды встречаются, но я отвожу глаза прежде, чем успеваю сломиться, окликнуть его и попросить о помощи.

– Да, Элара, – отвечает король, кивнув жене. – Мы не можем убить тебя, Мэра Бэрроу.

«Пока не можем», – повисает в воздухе.

– Поэтому тебе придется жить там, где мы сможем наблюдать за тобой, защищать тебя и пытаться постичь.

У Тиберия сверкают глаза, и я чувствую себя блюдом, поданным на стол.

– Отец! – восклицает Кэл, но младший принц – более бледный и хрупкий – хватает брата за руку и удерживает от дальнейших возражений. Кэл успокаивается и отступает.

Тиберий продолжает, не обращая внимания на сына:

– Ты больше не Мэра Бэрроу, Красная девушка из деревни Подпоры.

– А кто же? – спрашиваю я, и мой голос дрожит от страха, когда я представляю все те ужасные вещи, которые могут со мной случиться.

– Твоим отцом был Этан Титанос, генерал Железного легиона. Он погиб, когда ты была совсем крошкой. Некий солдат – Красный – забрал тебя и вырастил в грязи, не сказав тебе, кто твои настоящие родители. Ты выросла, считая себя ничтожеством, но теперь, благодаря счастливой случайности, вернулась на законное место. Ты – Серебряная из прервавшегося высокого рода, благородная девушка, обладающая огромной силой, и в будущем – принцесса Норты.

Хоть я и стараюсь, но не могу сдержать удивленный вскрик.

– Серебряная… принцесса?

Глаза выдают меня – я бросаю взгляд на Кэла. «Принцесса должна выйти за принца».

– Ты выйдешь за моего сына Мэйвена. Без возражений.

Клянусь, я слышу, как моя челюсть стукается об пол. У меня вырывается вскрик, полный отчаяния и шока; я пытаюсь подобрать слова, но, честное слово, теряю дар речи. Стоящий передо мной младший принц, кажется, растерялся ничуть не меньше – он начинает что-то говорить, быстро, бессвязно и громко. На сей раз наступает очередь старшего брата: Кэл успокаивает Мэйвена, не сводя глаз с меня.

Юный принц наконец овладевает собой.

– Я не понимаю! – выпаливает он, отбрасывая руку Кэла, и быстро устремляется к отцу. – Она же… Почему?

В норме мне бы стало обидно, но сейчас я вполне согласна с принцем.

– Тихо, – резко говорит королева. – Ты подчинишься.

Он гневно смотрит на нее, хотя каждой клеточкой своего тела юноша бунтует. Но лицо матери ожесточается, и принц отступает. Он знаком с яростью и силой Элары так же хорошо, как и я.

Мой голос слаб, еле слышен.

– Это как-то… слишком.

Нет другого способа описать происходящее.

– Неужели вы хотите сделать меня знатной дамой… и даже принцессой?

На лице Тиберия появляется мрачная усмешка. Как и у королевы, зубы у него ослепительно-белые.

– О, хочу, моя милая. Впервые в твоей маленькой никчемной жизни появилась цель.

Его насмешливые слова сродни пощечине.

– Что мы имеем? Очень несвоевременное восстание, террористические группы, борцы за свободу, ну или как там называют себя эти идиоты, которые взрывают наши дома во имя равенства…

– Алая Гвардия.

Фарли. Шейд. Как только это название всплывает у меня в голове, я молюсь, чтобы королева Элара в нее не влезла.

– Они взорвали несколько зданий…

– Да, в столице, – договаривает король и жмет плечами.

Годы, проведенные в тени, многому меня научили. В том числе – как выглядит обманщик. Я убеждаюсь, что король врет, когда он вновь наигранно пожимает плечами. Он старается придать себе небрежный вид, но не очень-то получается. Почему-то он боится Фарли и Алой Гвардии. Дело в чем-то большем, чем пара бомб.

– Ты – продолжает король, подавшись вперед, – ты поможешь нам сделать так, чтобы это прекратилось раз и навсегда.

Я бы громко рассмеялась, если бы мне не было так страшно.

– Выйдя замуж за… простите, как вас зовут?

Щеки у младшего принца белеют – очевидно, у Серебряных так выглядит румянец. В конце концов, у них и кровь серебряная.

– Меня зовут Мэйвен, – отвечает принц мягко и негромко.

Как у Кэла, как у короля, волосы у него черные и блестящие, но на этом сходство заканчивается. Кэл и Тиберий широкоплечи и мускулисты, а Мэйвен изящен, с глазами цвета чистой воды.

– И я по-прежнему не понимаю…

– Отец пытается сказать, что для нас она представляет собой потенциал, – вмешивается Кэл. В отличие от Мэйвена, он говорит властно и уверенно. Это голос короля. – Если Красные увидят ее, принятую нами – Серебряную по крови, но Красную по воспитанию – они, возможно, угомонятся. Как в сказке – крестьянка становится принцессой. Она будет представлять нужды Красных. Чтобы они смотрели на нее, а не на террористов.

Чуть тише, но гораздо значительнее он добавляет: – Она отвлечет внимание.

Но это не сказка, даже не сон, это кошмар. Меня запрут здесь до конца жизни и вынудят стать другим человеком. Стать серебряной, марионеткой, актрисой, которая должна успокоить людей, сделать их тихими и покорными.

– Если всё пройдет гладко, Высокие Дома тоже успокоятся. Ты – пропавшая дочь героя. Мы оказываем тебе честь, которой ты достойна.

Я устремляю на него глаза, полные немой мольбы. Один раз он мне уже помог; возможно, ему под силу это и сейчас. Но Кэл медленно наклоняет голову сбоку набок. «Нет». Здесь он ничего не в состоянии поделать.

– Это не просьба, леди Титанос, – говорит Тиберий. Он называет меня моим новым именем, новым титулом. – Вы согласитесь – и сделаете всё, что велено.

Королева Элара обращает на меня свои бледные глаза.

– Ты будешь жить здесь, как положено по традиции невесте принца. Я составлю расписание на каждый день. Тебя обучат всему возможному и необходимому, чтобы придать тебе… – она ищет подходящее слово, прикусив губу, – пристойный вид.

Я не желаю знать, что это означает.

– За тобой будут внимательно наблюдать. С этого дня ты живешь на лезвии ножа. Один неверный шаг, одно неверное слово – и ты поплатишься.

Мне становится тяжело дышать, словно я чувствую на себе цепи, которыми обвивают меня король и королева.

– А как же моя жизнь?

– Какая жизнь? – восклицает Элара. – Девочка, ты попала в сказку!

Кэл на мгновение закрывает глаза, как будто от смеха королевы ему делается больно.

– Она имеет в виду свою семью. У Мэры… у этой девушки есть родные.

Гиза, мама, папа, братья, Килорн… у меня отнимают всё.

– Ах, это, – фыркает король и плюхается обратно в кресло. – Мы выплатим им компенсацию, чтоб молчали.

– Я хочу, чтоб моих братьев вернули с фронта.

В кои-то веки, кажется, я поступила правильно.

– И чтобы не призывали моего друга, Килорна Уоррена.

Тиберий отвечает мгновенно. Несколько Красных солдат для него ничего не значат.

– Решено.

Впрочем, это не похоже на помилование. Скорее, на смертный приговор.

Глава 9

Леди Мэриэна Титанос, дочь леди Норы Нолле Титанос и лорда Этана Титаноса, генерала Железного легиона. Наследница Дома Титаноса. Мэриэна Титанос. Титанос.

Новое имя эхом отдается в моих ушах, пока Красные горничные готовят меня к предстоящему ужасу. Три девушки работают быстро и слаженно, не обмениваясь ни единым словом. Мне они тоже не задают вопросов, хотя, несомненно, им очень хочется. «Ничего не говори». – Я это помню. Прислуге не позволяется заговаривать со мной и уж тем более обсуждать меня друг с другом. Даже несмотря на те странности – Красные странности, – которые они, разумеется, замечают.

Они долго и мучительно пытаются сделать меня «пристойной» – моют, причесывают, раскрашивают, превращая в нелепое существо, которым я должна стать. Самое неприятное – это макияж, особенно густой слой белой пасты, которую наносят на кожу. Горничные изводят три баночки, покрывая лицо, шею, ключицы и руки блестящим влажным порошком. В зеркале это выглядит так, словно из меня высосали все тепло, словно пудра впитала жар моего тела. Удивленно ахнув, я понимаю: они постарались скрыть мой естественный румянец, знак того, что в моих жилах струится красная кровь. Я притворяюсь Серебряной – и когда служанки заканчивают процесс, выгляжу я как надо. Со свежевыбеленной кожей, подведенными глазами и темными губами я кажусь холодной и жестокой… живая бритва. Теперь я похожа на Серебряную. Я красива.

И мне это не нравится.

«Сколько продлится помолвка с принцем?» Сама мысль кажется безумной. «Это и есть безумие. Никакой Серебряный в здравом уме на тебе не женится, тем более принц Норты. Ни для того, чтобы усмирить восстание, ни для того, чтобы скрыть твое подлинное происхождение, ни для чего. Так почему же это произошло?»

Пока горничные втискивают меня в платье, я чувствую себя покойником, которого одевают к похоронам. Я понимаю, что недалека от истины. Красные девушки не выходят за Серебряных принцев. Я никогда не буду носить корону или сидеть на троне. Что-нибудь произойдет. Например, несчастный случай. Ложь вознесет меня – и в один прекрасный день погубит.

Платье – темно-фиолетовое, с серебряными брызгами – сшито из шелка и прозрачных кружев. Я вспоминаю, что у каждого дома свой цвет. В моей памяти возникает радужное сборище в саду. Значит, цвет Дома Титаноса – и мой цвет – фиолетовый с серебром.

Когда горничная протягивает руку к моим сережкам, собираясь отнять у меня последнее напоминание о прежней жизни, я вздрагиваю от ужаса.

– Не трогай!

Девушка отскакивает, испуганно моргая. Остальные замирают.

– Прости, я…

Нет. Серебряная не стала бы извиняться. Я откашливаюсь и собираюсь с духом.

– Не трогай серьги.

Мой голос звучит мощно и властно – по-королевски.

– Можешь снять всё остальное, но серьги оставь.

Три дешевых стекляшки, по одной на память о каждом из братьев. Они никогда меня не покинут.

– Этот цвет тебе идет.

Я разворачиваюсь и вижу служанок, склоненных в одинаковых поклонах. А над ними возвышается Кэл. Хорошо, что макияж скрывает румянец, разлившийся на моем лице.

Принц делает быстрый жест, и горничные спешат покинуть комнату, как мыши, убегающие от кота.

– Я, типа, еще не до конца привыкла к вашим королевским церемониям, но, кажется, вам не стоит находиться тут. В моей комнате, – говорю я, стараясь придать голосу как можно больше надменности. В конце концов, именно по вине Кэла я впуталась в эту кошмарную историю.

Он делает несколько шагов ко мне. Я инстинктивно пячусь и наступаю на подол собственного платья. Теперь я либо застыну неподвижно, либо упаду. Не знаю, что предпочтительней.

– Я пришел извиниться. Сделать это на публике было нельзя… – Он замолкает, заметив мое смущение.

На щеке у него дергается мускул, когда Кэл окидывает меня взглядом. Возможно, он вспоминает отчаявшуюся девочку, которая пыталась залезть к нему в карман не далее чем минувшей ночью. Леди Титанос совершенно на нее не похожа.

– Прости, что втянул тебя в это, Мэра.

– Мэриэна.

У этого имени даже вкус какой-то неправильный.

– Меня так зовут, помните?

– Мэра – вполне уместное сокращение.

– Сомневаюсь, что во мне есть хоть что-то уместное.

Кэл изучает меня, и моя кожа горит под его взглядом.

– Как тебе нравится Лукас? – наконец спрашивает он, любезно отступив на шаг.

Это охранник из Дома Самоса, первый приличный Серебряный, которого я встретила здесь.

– Да ничего себе.

Вдруг королева сместит его, если узнает, что он был добр ко мне?

– Он хороший человек. Родные считают Лукаса слабым, потому что он недостаточно строг, – добавляет Кэл, и его глаза слегка темнеют. Как будто ему известно это ощущение. – Но он будет служить тебе усердно и верно. Я об этом позабочусь.

Как мило. Он приставляет ко мне доброго тюремщика. Но я прикусываю язык. Что толку огрызаться в ответ на великодушие принца?

– Спасибо, ваше высочество.

В его глазах вспыхивает прежнее пламя, а на губах появляется улыбка.

– Ты знаешь, как меня зовут.

– А вы знаете мое имя, не так ли? – с горечью спрашиваю я. – И откуда я взялась.

Он чуть заметно кивает, словно устыдившись.

– Вам придется позаботиться о них.

О моей семье. Лица родных возникают у меня перед глазами. Они уже так далеки…

– Обо всех моих родственниках. Не оставляйте их, пока сможете.

– Ну конечно. – Он подходит на шаг, сокращая расстояние между нами, и повторяет: – Прости.

Это слово эхом отзывается в моей голове, пробуждая воспоминание.

Стена огня. Удушливый дым. «Прости, прости, прости».

Кэл поймал меня. Помешал мне сбежать из этого ужасного места.

– Вы извиняетесь за то, что лишили меня единственного шанса спастись?

– То есть миновать Стражей и охрану, выбраться из замка, пройти через лес, вернуться в деревню и сделать так, чтобы королева не выследила тебя лично? – уточняет Кэл, отметая мои обвинения. – Помешать тебе было лучшим, что я мог сделать для тебя и твоей семьи.

– Я бы удрала подальше. Вы меня не знаете.

– Я знаю, что королева разорвала бы мир на части, разыскивая девочку-молнию.

– Не надо. – Это прозвище причиняет мне больше боли, чем вымышленное имя, к которому я еще не привыкла. «Девочка-молния». – Так меня зовет ваша мать.

Он горько смеется.

– Элара мне не мать. Она мать Мэйвена.

Взглянув на его сжатые губы, я решаю не настаивать.

– О… – Это всё, что я могу сказать, очень тихо.

Слабое эхо быстро замирает под сводчатым потолком. Я вытягиваю шею, осматривая свою новую комнату – в первый раз с той минуты, когда меня привели сюда. Она красивее, чем всё, что я когда-либо видела. Мрамор и стекло, шелк и перья. Комната залита тускло-оранжевым светом. Приближается ночь. Моя жизнь тоже движется к закату.

– Сегодня утром я проснулась одним человеком, – бормочу я, обращаясь скорее к себе, чем к Кэлу, – а теперь должна стать совершенно другим.

– Ты справишься.

Я чувствую, как он делает еще один шаг ко мне; жар его тела наполняет комнату, так что мою кожу словно покалывают иголочки. Но я не смотрю на Кэла. И не буду.

– Откуда вы знаете?

– Потому что ты должна справиться. – Он прикусывает губу и обводит меня взглядом. – Этот мир настолько же опасен, насколько красив. Люди, которые не приносят пользы, которые совершают ошибки… их убирают. Тебя могут убрать.

«И уберут. Когда-нибудь». Но это не единственная опасность, которая меня ждет.

– Значит, та минута, когда я ошибусь, станет последней?

Кэл молчит, но ответ я читаю в глазах принца. «Да».

Я тереблю серебряный пояс на талии, затягивая его потуже. Будь это сон, я бы проснулась. Но это не сон. Всё происходит на самом деле.

– А как же я? Как же… – Я вытягиваю руки и сердито смотрю на них. – Как же… это?

Кэл улыбается в ответ.

– Я думаю, ты поймешь.

Он тоже вытягивает руку. На запястье я вижу странное приспособление, нечто вроде браслета с двумя металлическими концами, от которых сыплются искры. Вместо того чтобы сверкнуть и исчезнуть, искры сияют всё ярче и превращаются в алое пламя, испускающее жар. Я вспоминаю: «Кэл – истребитель, он управляет теплом и огнем. Он принц – и весьма опасный». Но пламя исчезает так же быстро, как появляется, остается лишь ободряющая улыбка Кэла и гудение камер. Где-то спрятанные, они вечно следят за всем.

Стражи в масках, которых я вижу краем глаза, служат постоянным напоминанием о моем новом положении. Я почти принцесса – я обручена со вторым из самых завидных холостяков в королевстве. И я – сплошная ложь. Кэл давно ушел, оставив меня наедине с охранниками. Лукас не так уж плох, но остальные молчаливы и суровы. Они избегают моего взгляда. Охранники и даже Лукас – это тюремщики, приставленные для того, чтобы держать меня в заточении в собственном теле, от природы Красном, но скрытом серебряной занавесью, которую нельзя отдергивать. Если я ошибусь, если хотя бы оступлюсь, то умру. И из-за моей ошибки умрут другие.

По пути на банкет я мысленно повторяю историю, которую королева вдолбила мне в голову, – красивую сказку, которую она собирается рассказать придворным. Эта история проста, ее легко запомнить, но тем не менее от нее меня мутит.

«Я родилась в прифронтовой полосе. Мои родители погибли во время атаки на лагерь. Красный солдат нашел меня среди обломков и отнес домой, жене, которая всегда мечтала о дочери. Я выросла в деревне под названием Подпоры и ничего не знала о своем происхождении и способностях до сегодняшнего утра. Теперь я вернулась на свое законное место».

От этой мысли мне тошно. Мое законное место – дома, с родителями, Гизой и Килорном. Но не здесь.

Стражи ведут меня по лабиринту коридоров на верхний ярус дворца. Замок Солнца, как и Спиральный сад, представляет собой сочетание камня, стекла и металла – сплошные изгибы, которые плавно идут под уклон. За каждым поворотом – алмазное стекло, за которым открываются захватывающие дух виды на город, долину, реку, лес. С высоты я вижу вдалеке холмы, о существовании которых не подозревала. Они темнеют на фоне заходящего солнца.

– Верхние два этажа занимают королевские апартаменты, – говорит Лукас, указав на пологий спиральный коридор.

Солнце сверкает, как огонь, отбрасывая на нас пятна света.

– В зал мы поднимемся на лифте. Сюда.

Лукас останавливается рядом с металлической панелью на стене. Она тускло отражает нас; когда он помахивает рукой, панель отъезжает в сторону.

Стражи вместе с нами заходят в железный ящик без окон, залитый резким светом. Я заставляю себя глубоко дышать, хотя на самом деле мне хочется поскорей выскочить из этого гигантского железного гроба.

Я подскакиваю на метр вверх, когда лифт внезапно начинает двигаться. Пульс у меня учащается, дыхание тоже; широко раскрыв глаза от ужаса, я смотрю по сторонам и ожидаю, что остальные будут реагировать точно так же. Но охранники как будто совсем не обращают внимания на то, что помещение, в котором мы находимся, куда-то падает. Только Лукас замечает мое волнение – и слегка замедляет спуск.

– Лифт движется вверх и вниз, чтобы не ходить пешком. Дворец очень велик, леди Титанос, – негромко произносит он с чуть заметной улыбкой.

Пока мы спускаемся, я разрываюсь между удивлением и страхом – и облегченно вздыхаю, когда Лукас открывает дверь лифта. Мы выходим в зеркальный зал, через который я пробегала утром. Разбитые зеркала уже заменили – помещение выглядит так, как будто ничего не произошло.

Когда появляется королева Элара в сопровождении собственных Стражей, Лукас низко кланяется. Теперь на ней цвета мужа – черный, красный и серебряный. Бледная, светловолосая, выглядит она по-настоящему зловеще.

Она хватает меня за руку и подтягивает поближе. Губы у Элары не движутся, но я прекрасно слышу у себя в голове ее голос. На сей раз мне не больно, вторжение не вызывает дурноты, однако ощущение тем не менее неприятное. Я хочу закричать, выкинуть Элару из своего сознания. Но ничего нельзя сделать – только ненавидеть ее.

«Дом Титаноса – истребители, – говорит она голосом, который пробуждает эхо. – Они умели взрывать предметы одним прикосновением, как девушка из Дома Леролана во время Выбора Королевы». Пока я пытаюсь припомнить ту претендентку, Элара немедленно посылает ее изображение мне в мозг. Мгновенная вспышка, но я успеваю увидеть девушку в оранжевом платье, которая взрывает камни и песок. «Твоя мать, Нора Нолле, была бурей, как все в ее Доме. Бури управляют погодой – до некоторой степени. Так бывает редко, но результатом брака стала твоя необычная способность – умение управлять электричеством. Не говори ничего более, если тебя вдруг спросят».

«Что вам нужно от меня на самом деле?»

Даже мой мысленный голос дрожит.

Смех Элары раскатывается у меня в голове – и это единственный ответ, который я получаю.

«Помни, кем ты должна быть, помни крепко, – продолжает королева, не обращая внимания на мой вопрос. – Ты притворяешься человеком, которого воспитали Красные, но по крови ты Серебряная. В голове ты Красная, а в душе Серебряная».

Я вздрагиваю от страха.

«Отныне и до конца дней ты должна лгать. От этого зависит твоя жизнь, девочка-молния».

Глава 10

Элара оставляет меня стоять и раздумывать над ее словами.

Я привыкла считать, что есть только одно деление – Серебряные и Красные, богатые и бедные, короли и рабы. Но в промежутке есть гораздо больше вещей, которых я не понимаю, – и вот я оказалась в самой гуще. Я росла, не зная, будет ли чем поужинать; а теперь я стою во дворце, где вот-вот заживо съедят меня.

«В голове ты Красная, в душе Серебряная», – эти слова не выходят из головы и направляют мои движения. Широко раскрытыми глазами я рассматриваю великолепный дворец, о котором никогда не мечтали ни Мэра, ни Мэриэна, но мои губы плотно сжаты. Мэриэна потрясена, однако держит эмоции под контролем. Она холодна и бесстрастна.

Двери в дальнем конце открываются, и я вижу следующий зал – такой огромный, что даже не верится. Сомневаюсь, что когда-нибудь привыкну к здешним масштабам. Я шагаю за порог и оказываюсь на площадке. Вниз ведет небольшая лестница. Члены Высоких Домов сидят в зале и спокойно ждут. Они, как и утром, одеты в свои цвета. Некоторые тихонько переговариваются, видимо, обсуждая меня и представление, которое я устроила. Король Тиберий и Элара стоят на небольшом возвышении и смотрят на толпу подданных. Они никогда не упускают возможности показать свое величие. То ли они очень тщеславны, то ли очень осторожны. Выглядеть могущественно – значит быть могущественным.

Принцы, как и родители, одеты в красное и черное, оба увешаны медалями. Кэл стоит справа от отца, и вид у него спокойный и бесстрастный. Если он знает, на ком ему предстоит жениться, Кэла это не особо радует. Мэйвен тоже здесь, слева от матери, и на его лице – буря эмоций. Младший брат не так хорошо умеет скрывать свои чувства, как принц-наследник.

По крайней мере, мне не придется иметь дело с опытным лжецом.

– Выбор Королевы – это всегда радостное событие. Оно воплощает будущее нашего великого королевства и узы, которые помогают нам сплотиться перед лицом врага, – говорит король, обращаясь к подданным. Те еще не заметили меня, стоящую в углу зала и разглядывающую их всех. – Но, как вы видели сегодня, Выбор Королевы выявил не только будущую правительницу.

Он поворачивается к Эларе, которая с подобающей улыбкой берет короля за руку. Просто удивителен ее переход от инфернальной злодейки к опечаленной королеве.

– Мы все помним нашу яркую надежду на фоне ужасов войны. Нашего полководца и друга, генерала Этана Титаноса, – говорит Элара.

По залу разлетается шепот, иногда дружеский, иногда скорбный. Даже патриарх Дома Самоса, жестокий отец Эванжелины, склоняет голову.

– Он вел Железный легион к победе, двигая вперед линию фронта, которая оставалась неизменной сотню лет. Озерные боялись его, наши солдаты любили.

Сильно сомневаюсь, что хоть один Красный солдат в состоянии любить своего Серебряного генерала.

– Пробравшись через линию фронта, Озерные шпионы убили нашего дорогого друга Этана, чтобы лишить нас единственной надежды на мир. Его жена, леди Нора, добрая и справедливая женщина, погибла вместе с ним. В тот роковой день, шестнадцать лет назад, Дома Титаноса не стало. Мы лишились друзей. Пролилась Серебряная кровь.

В зале воцаряется тишина, когда королева делает паузу, чтобы поднести платочек к глазам и вытереть фальшивые, поддельные слезы (в этом я не сомневаюсь). Несколько девушек, участниц Выбора Королевы, ерзают на стульях. Их не интересует покойный генерал. Впрочем, Элару тоже. Речь обо мне, о том, как Красная девушка получила корону, незаметно выхватив ее из рук у других претенденток. Это – волшебный фокус, а королева – опытный маг.

Ее взгляд обращается на верхнюю ступеньку, где стою я. Туда же поворачиваются все. У одних на лице растерянность, другие меня узнают. Кто-то удивленно рассматривает мое платье. Серебряные отлично знают цвета Дома Титаноса. Они понимают, кто я. Ну или, по крайней мере, кем притворяюсь.

– Сегодня утром мы увидели чудо. Мы видели, как Красная девушка упала на арену, подобно молнии, и выказала силу, которой не могла обладать.

Снова слышатся перешептывания, несколько человек даже встают. Девушка из Дома Самоса, очевидно, в ярости; она не сводит с меня своих черных глаз.

– Мы с королем долго расспрашивали ее, пытаясь понять, откуда она взялась.

«Расспрашивали», – интересный способ описать копание в моих мозгах.

– Она – не Красная, но тем не менее это чудо. Друзья мои, давайте вместе порадуемся возвращению леди Мэриэны Титанос, дочери Этана Титаноса. Пропавшей и ныне обретенной.

Легким движением руки королева подзывает меня. Я повинуюсь.

Я спускаюсь с лестницы под негромкие аплодисменты, больше всего заботясь о том, чтобы не споткнуться. Но мои ноги ступают уверенно, лицо спокойно; я иду навстречу сотням глаз – удивленных, внимательных, полных подозрения. Лукас и мои стражи остаются на площадке. Я вновь одна перед всеми этими людьми – и я никогда не чувствовала себя настолько голой, даже невзирая на многочисленные слои шелка и белил. Вновь я благодарна макияжу. Пудра служит щитом между ними и правдой о том, кто я такая. Правдой, которую я не понимаю.

Королева указывает на кресло в первом ряду, и я направляюсь к нему. Девушки, принимавшие участие в Выборе Королевы, смотрят на меня, гадая, почему я здесь и почему внезапно мне оказывают такое внимание. Но это всего лишь любопытство, не злость. Они разглядывают меня с жалостью, по мере сил сочувствуя моей печальной истории. Кроме Эванжелины Самос. Сидя рядом со мной, она гневно сверлит меня взглядом. На ней уже не кожаный костюм с железными заклепками; Эванжелина щеголяет в платье из переплетенных металлических колец. Судя по тому, как сжимаются ее пальцы, я понимаю, что она мечтает сомкнуть их на моем горле.

– Леди Мэриэну, избежавшую участи родителей, унесли с передовой и отправили в Красную деревню всего лишь в десяти милях от того места, где это случилось, – продолжает король, перехватив инициативу, чтобы поведать о великой перемене в моей судьбе. – Воспитанная Красными, она стала дворцовой служанкой. И до нынешнего утра считала себя одной из них.

От дружного аханья я стискиваю зубы.

– Мэриэна – жемчужина, брошенная в грязь, – работала в моем собственном дворце. Дочь моего покойного друга была прямо передо мной… Но – довольно. Чтобы искупить свое неведение, чтобы отблагодарить ее отца и ее клан за великий вклад в судьбу королевства, я бы хотел воспользоваться этой минутой и объявить о воссоединении Дома Калора и воскресшего Дома Титаноса.

Снова дружный «ах», на сей раз изданный девушками. «Они думают, что я отниму у них Кэла. Они считают меня соперницей». Я вскидываю глаза на короля, немо умоляя его продолжать, пока одна из них не совершила убийство.

Я буквально чувствую, как впивается в меня холодный металл. Пальцы Эванжелины туго переплетены, костяшки побелели – она подавляет порыв освежевать противницу в присутствии всего двора. Сидя с другой стороны, мрачный отец касается ее руки, чтобы успокоить девушку.

Когда Мэйвен выходит вперед, напряжение слабеет. Он слегка запинается, с трудом выговаривая слова, которые заучил, но, в конце концов, овладевает собой.

– Леди Мэриэна…

Изо всех сил сдерживая дрожь, я встаю и поворачиваюсь к нему.

– В присутствии моего царственного отца и всего благородного собрания я прошу вашей руки. Я желаю стать вашим мужем, Мэриэна Титанос. Примете ли вы мое предложение?

Мое сердце так и колотится. Хотя его слова звучат как вопрос, я знаю, что вариантов ответа нет. Как бы мне ни хотелось отвести взгляд, я продолжаю смотреть на Мэйвена. Он ободряюще улыбается – чуть заметно. Интересно, какую девушку выбрали бы для него, если бы не подвернулась я.

«А кого выбрала бы я?» Если бы ничего не произошло, если бы не умер хозяин Килорна, если бы Гизе не сломали руку, если бы ничего не изменилось. Если. Худшее слово в мире.

Пойти в армию. Выжить. Вернуться. Растить зеленоглазых детей – проворных, как я, и с фамилией Килорна. Раньше этот вариант казался почти невозможным; теперь его просто не существует.

– Я желаю стать вашей женой, Мэйвен Калор, – говорю я, вбивая последние гвозди в крышку гроба. Мой голос дрожит, но я не останавливаюсь. – Принимаю ваше предложение.

Кончено. Дверь между мной и моей прежней жизнью захлопнулась. Кажется, я вот-вот упаду; но каким-то образом я умудряюсь сесть довольно изящно.

Мэйвен возвращается на место, радуясь тому, что всё закончилось. Мать ободряюще похлопывает принца по руке. Она ласково улыбается – только ему. Даже Серебряные любят своих детей. Но она вновь становится холодна, когда встает Кэл. Улыбка королевы исчезает в мгновение ока.

Из зала как будто выкачивают весь воздух: девушки дружно задерживают дыхание, ожидая решения. Сомневаюсь, что Кэл может выбрать себе королеву по собственному желанию, но он играет свою роль хорошо, совсем как Мэйвен. Совсем как пытаюсь делать я. Кэл улыбается, сверкая белыми зубами, и несколько девушек томно вздыхают, но его теплые глаза ужасно серьезны.

– Я – наследник своего отца, от рождения обладающий привилегиями, силой и властью. Вы обязаны мне верностью точно так же, как я обязан вам жизнью. Мой долг – служить вам и королевству по мере сил, и более того.

Он заучил свою речь, но горячность в его словах – абсолютно неподдельная. Кэл верит в себя, верит, что будет хорошим королем. Ради этого он готов умереть.

– Мне нужна королева, которая пожертвует столь же многим, как и я, во имя порядка, справедливости и равновесия.

Девушки подаются вперед, им не терпится узнать, что будет дальше. Но Эванжелина не движется, и ее лицо искажает непристойная усмешка. Дом Самоса тоже не волнуется. Брат Эванжелины Птолемус даже подавляет зевок. Они знают, кого выберет принц.

– Леди Эванжелина.

Она не ахает от удивления, не выказывает ни потрясения, ни бурной радости. Да и другие девушки, хоть они и разочарованы, в ответ лишь уныло жмут плечами. Все это предвидели. Я вспоминаю толстое семейство в Спиральном саду, которое жаловалось, что Эванжелина Самос уже победила. Они были правы.

С текучей холодной грацией Эванжелина поднимается. Она почти не смотрит на Кэла – вместо этого она оглядывается через плечо, чтобы одарить приунывших соперниц презрительной усмешкой. Она желает, чтобы они видели ее в минуту торжества. Чтобы все знали, кто она такая. Когда взгляд Эванжелины падает на меня, на ее лице появляется слабая улыбка. Я не могу не заметить плотоядный блеск зубов.

Когда она поворачивается обратно, Кэл повторяет слова Мэйвена:

– В присутствии моего царственного отца и всего благородного собрания я прошу вашей руки. Я желаю стать вашим мужем, Эванжелина Самос. Принимаете ли вы мое предложение?

– Я желаю стать вашей женой, принц Тиберий, – произносит она странно высоким голосом с придыханием, который совсем не подходит к ее суровой внешности. – Я принимаю ваше предложение.

Торжествующе улыбнувшись, Эванжелина садится, а Кэл возвращается на свое место. Улыбка не сходит с ее лица – она напоминает броню, но Эванжелина, кажется, этого не замечает.

Я чувствую, как чья-то рука нащупывает мое предплечье и впивается ногтями в кожу. Я подавляю желание подскочить. Эванжелина ничем не выдает себя – она продолжает смотреть вперед, на трон, который однажды будет принадлежать ей. Будь мы в Подпорах, я бы вышибла нахалке пару зубов. Ее пальцы вонзаются в мою руку, буквально до мяса. Если окружающие увидят кровь – красную кровь, – игра закончится, не успев начаться. Но она останавливается, чуть-чуть не прорвав кожу и оставив синяки, которые горничным придется замазать.

– Если встанешь у меня на пути, я убью тебя медленно, девочка-молния, – бормочет она, улыбаясь.

«Девочка-молния». Это прозвище начинает действовать мне на нервы.

Словно в знак подтверждения, гладкий металлический браслет на запястье у Эванжелины движется, превращаясь в кружок из острых шипов. Каждый кончик блестит, готовый пролить мою кровь. Я сглатываю и замираю. Но Эванжелина быстро выпускает меня и убирает руку, вновь становясь воплощением сдержанности. Если на свете и есть человек, который напрашивается на то, чтоб получить локтем в физиономию, это Эванжелина Самос.

Достаточно быстро окинуть взглядом зал, чтобы понять, что двор приуныл. У некоторых девушек слезы на глазах; они недобро посматривают на Эванжелину и даже на меня. Несомненно, они всю жизнь ждали этого дня – и потерпели поражение. Я так хотела бы отказаться от помолвки, отдать им то, чего они отчаянно желают, но нет. Я должна выглядеть счастливой. Должна притворяться.

– Каким бы чудесным и радостным ни был этот день, – говорит король Тиберий, игнорируя общее настроение, – я должен напомнить вам о причинах такого выбора. Могущество Дома Самоса в сочетании с силой моего сына, воплотившись в его будуших детях, поможет привести народ к повиновению. Вы все знаете непростое положение королевства – война на севере, а теперь еще какие-то нелепые экстремисты, враги нашего образа жизни, которые пытаются уничтожить нас изнутри… Пускай Алая Гвардия кажется нам чем-то мелким и незначительным, но для наших Красных братьев дело может принять опасный поворот.

Многие в толпе фыркают, услышав слово «братья», и я в том числе.

«Мелким и незначительным». Тогда зачем я им нужна? Зачем использовать меня, если Алая Гвардия для них – пустяки? «Король врет». Но я не понимаю, что он пытается скрыть. Возможно, силу Алой Гвардии. Или мои способности.

Или то и другое.

– Если мятеж укрепится, – продолжает король, – он окончится кровопролитием и расколом нации, чего я не могу допустить. Мы должны поддерживать баланс. Эванжелина и Мэриэна помогут это сделать ради общего блага.

После слов короля в толпе слышатся перешептывания. Одни гости кивают, другие, кажется, раздосадованы результатами Выборов Королевы, но никто не выражает несогласия вслух. Все молчат. Даже если кто-нибудь и заговорит, его не станут слушать.

Улыбаясь, король Тиберий склоняет голову. Он победил – и знает это.

– Сила и власть, – повторяет он.

Эти слова эхом разлетаются по залу: все присутствующие подхватывают их.

Они, спотыкаясь, слетают с моего языка, кажутся чужеродными во рту. Кэл смотрит на меня, наблюдая, как я повторяю вслед за остальными. В эту минуту я ненавижу себя.

– Сила и власть.

Я страдаю в течение всего ужина, наблюдая, но не видя, слыша, но не слушая. Даже еда – а ее столько, сколько я в жизни не видала, – кажется пресной на вкус. Мне следовало бы обжираться, наслаждаясь лучшей трапезой в жизни, но я не могу. Не могу даже ответить, когда Мэйвен негромко обращается ко мне – спокойным, ровным, ободряющим тоном.

– Ты отлично справляешься, – говорит он, но я старательно не обращаю на него внимания.

Как и у брата, у Мэйвена тоже есть металлический браслет, испускающий пламя. Зримое напоминание о том, что представляет собой Мэйвен – могущественный, опасный человек, истребитель, Серебряный.

Сидя за хрустальным столом и до головокружения потягивая пузырящуюся золотистую жидкость, я чувствую себя предательницей. «Что мои родители сегодня ели на ужин? Они вообще знают, где я? Или мама сидит на крыльце и ждет, когда же я вернусь домой?»

А я вместо этого торчу в зале, полном людей, которые убили бы меня, если бы узнали правду. Члены королевской семьи сделали бы то же самое, если бы могли, – и, вероятно, однажды сделают. Они вывернули мое существо наизнанку, превратили Мэру в Мэриэну, воровку в принцессу, домотканину в шелк, красное в серебряное. Утром я была служанкой, вечером стала коронованной особой. «Что еще может измениться? Чего еще я лишусь?»

– Довольно, – говорит Мэйвен.

Голос принца едва доносится до меня сквозь шум пира.

Он отодвигает мой красивый кубок и заменяет его бокалом воды.

– Но мне понравилась та штука.

Однако я жадно выпиваю воду и чувствую, как в голове яснеет.

Мэйвен жмет плечами.

– Завтра ты скажешь мне спасибо.

– Спасибо, – произношу я как можно более фальшивым тоном.

Я не забыла, как он смотрел на меня утром – как на нечто, прилипшее к подметке. Грязь, которую надо отскрести и выбросить. Однако теперь взгляд Мэйвена мягче и спокойнее, почти как у Кэла.

– Я сожалею, что утром так вел себя, Мэриэна.

«Меня зовут Мэра». Но вместо этого я говорю:

– Не сомневаюсь.

– Я серьезно, – говорит принц, склоняясь ко мне.

Мы сидим рядом, вместе с прочими членами королевской семьи, за верхним столом.

– Просто… обычно младшие принцы имеют право выбора. Это одна из немногочисленных привилегий, которую получаешь, не будучи наследником, – добавляет он с чудовищно натянутой улыбкой.

О.

– Я этого не знала, – отвечаю я, не зная, что еще сказать.

Наверное, нужно ему посочувствовать, но я не в состоянии вызвать в себе хоть какую-то жалость к принцу.

– Да, но… Ты не виновата.

Мэйвен переводит взгляд на пиршественный зал, словно забрасывает удочку. Интересно, кого он ищет?

– Она здесь? – негромко спрашиваю я, пытаясь говорить извиняющимся тоном. – Ну… девушка, которую ты выбрал бы.

Принц медлит, а потом качает головой:

– Нет, я ни о ком конкретно не думал. Но, знаешь, очень приятно иметь возможность выбора.

«Нет, не знаю. У меня нет такой роскоши. Нет и не будет».

– Не то что у моего брата. Он с рождения знал, что не имеет права голоса касательно своего будущего. Ну, теперь я понимаю, как он себя чувствует.

– У вас и у вашего брата есть всё, принц Мэйвен, – шепчу я так пылко, что это звучит почти как молитва. – Вы живете во дворце, обладаете силой и властью. Вы не распознаете проблему, пока она не двинет вам прямо по зубам, хотя, поверьте, с другими это случается нередко. Поэтому простите, но мне не жаль ни вас, ни его.

Вот пожалуйста, я дала волю языку. Пока я пытаюсь прийти в себя и допиваю воду, чтобы слегка остыть, Мэйвен молча смотрит на меня холодными глазами. Но стена льда подается и тает; его взгляд теплеет.

– Ты права, Мэра. Не следует меня жалеть.

Я слышу горечь в его голосе и с дрожью наблюдаю, как он бросает взгляд на Кэла. Старший брат сияет как солнце, чему-то смеясь вместе с отцом. Мэйвен поворачивается ко мне и вновь натянуто улыбается, хотя глаза у него удивительно грустные.

Как бы я ни старалась, невозможно игнорировать внезапный прилив сочувствия к одинокому принцу. Но это ощущение проходит, как только я вспоминаю, кто он такой и кто я.

Я – Красная в мире Серебряных. И я не могу позволить себе жалость к кому бы то ни было, особенно к отпрыску змеи.

Глава 11

В конце ужина собравшиеся провозглашают тост, подняв бокалы и повернувшись к королевскому столу – все эти дамы и господа в радужных одеждах, пытающиеся втереться в доверие к правящему семейству. Придется в ближайшее время заучить их символику, соотнося цвет с Домом, а Дом с человеком. Мэйвен по очереди нашептывает мне, кого как зовут, пусть даже к завтрашнему дню я это позабуду. Поначалу его подсказки меня раздражают, но вскоре я ловлю себя на том, что сама наклоняюсь ближе, чтобы лучше слышать.

Лорд Самос встает последним, и тут же наступает тишина. Этот человек требует к себе уважения даже среди титанов. Хотя на нем простая черная одежда, отделанная неярким шелком, и он не щеголяет ни массивными драгоценностями, ни медалями, от лорда Самоса однозначно исходит аура силы. И без Мэйвена я в состоянии понять, что передо мной – представитель высочайшего из всех Высоких Домов, Серебряный, которого нужно бояться в первую очередь.

– Воло Самос, – шепчет Мэйвен. – Глава Дома Самоса. Владеет и управляет железными шахтами. Он поставляет все необходимое нам оружие.

«Значит, он не просто аристократ. Его значимость определяется не одними лишь титулами».

Воло явно не любит околичностей.

– Пью за мою дочь, – рокочет он низким, уверенным и сильным голосом. – За будущую королеву.

– За Эванжелину! – кричит Птолемус, становясь рядом с отцом.

Его пылающие глаза обводят комнату, словно подзадоривая кого-нибудь возразить. У некоторых гостей вид раздосадованный, даже сердитый, но они поднимают бокалы вместе с остальными, приветствуя новую принцессу. В стекле отражается свет, и каждый бокал напоминает крошечную звезду в руке бога.

Когда лорд Самос замолкает, поднимаются королева Элара и король Тиберий. Оба улыбаются многочисленным гостям. Встает Кэл, затем Эванжелина, Мэйвен и, после секундного неловкого замешательства, я. Члены многочисленных домов делают то же самое за своими столами, и скрежет стульев по мраморному полу напоминает царапанье когтей. Впрочем, королевская чета просто кивает и спускается по небольшой лестнице, ведущей с возвышения. «Всё закончилось». Первый вечер в замке пережит.

Кэл берет Эванжелину под руку и ведет ее следом. Мы с Мэйвеном замыкаем процессию. Когда он касается моей руки, я ощущаю ледяной холод.

Серебряные теснятся с обеих сторон, в тяжелом молчании наблюдая за нашим уходом. Их лица любопытны, хитры, жестоки – и в каждой фальшивой улыбке я читаю напоминание: «Они следят за тобой». Все глаза внимательно разглядывают меня, ища изъяны и дефекты, заставляя ежиться, но сдаться я не могу.

Не могу ошибиться. Ни сейчас, ни в будущем. Я – одна из них. Я – особенная. «Я – случайность, я – ложь. И моя жизнь зависит от того, насколько хорошо я буду поддерживать эту иллюзию».

Мэйвен сжимает пальцы, направляя меня к выходу.

– Уже почти закончилось, – шепчет он, когда мы приближаемся к дальнему концу зала. – Уже почти всё.

Ощущение удушья проходит, когда мы оставляем пиршественный зал позади, но камеры следят за нами тяжелым электрическим взглядом. Чем больше я думаю об этом, тем явственней его чувствую, так что вскоре уже начинаю заранее догадываться, где камера. Возможно, это побочный эффект моих способностей. Или просто я никогда раньше не была окружена таким количеством электроэнергии, и именно так здесь себя чувствуют все. Ну или я ненормальная.

В коридоре ждет группа Стражей, чтобы сопроводить нас наверх. Опять-таки, что может грозить тут Серебряным? Кэл, Мэйвен и король Тиберий способны управлять огнем. Элана властвует над чужим сознанием. Чего им бояться?

«Мы восстанем, алые, как рассвет». Голос Фарли и слова Шейда – кредо Алой Гвардии – вновь приходят мне на память. Мятежники уже напали на столицу, и здешняя резиденция может стать их следующей мишенью. Я могу стать их мишенью. Фарли продемонстрирует меня во время следующего видеообращения, открыв всю правду обо мне в попытке подорвать власть Серебряных. «Посмотрите, как они врут нам», – скажет она, ткнув меня носом в камеру и пустив мою красную кровь на глазах у тысяч людей.

В голову приходят всё более и более безумные мысли, одна другой страшнее и причудливее. «Это место за один день сведет меня с ума».

– Всё прошло неплохо, – говорит Элара и выдергивает свою руку из руки короля, как только мы достигаем королевских апартаментов. Тиберий, кажется, ничуть не возражает.

– Отведите девушек в их покои.

Она не обращает этот приказ ни к кому конкретно, но от группы тут же отделяются четыре Стража. За черными масками сверкают глаза.

– Давайте я, – одновременно говорят Кэл и Мэйвен.

И испуганно переглядываются.

Элара поднимает безупречную бровь.

– Это неприлично.

– Я провожу Мэриэну, а Мэйвик может проводить Эванжелину, – быстро предлагает Кэл, и Мэйвен прикусывает губу. «Мэйвик». Наверное, Кэл так обращался к нему в детстве, и прозвище пристало. Символ младшего брата. Всегда в тени, всегда второй.

Король жмет плечами.

– Пусть идут, Элара. Девушкам надо хорошенько выспаться, а Стражи на любую даму нагонят дурной сон.

Он хихикает и игриво кивает, поглядывая на стражников. Те молчат, как каменные изваяния. Не знаю, разрешается ли им в принципе разговаривать.

Несколько секунд висит напряженное молчание. Потом королева разворачивается на каблуке.

– Очень хорошо.

Как любая женщина, она ненавидит мужа за то, что он бросает ей вызов. Как любая королева, она ненавидит власть, которой обладает над ней король. Скверное сочетание.

– Спать, – говорит Тиберий тоном, не допускающим возражений.

Стражи следуют за ними по коридору. Скорее всего, король и королева будут спать в разных комнатах, но это и неудивительно.

– А где моя спальня? – спрашивает Эванжелина, гневно глядя на Мэйвена.

Смущенная невеста принца исчезла, сменившись дьяволицей, с которой я уже знакома.

Юноша сглатывает, взглянув на нее.

– Э… сюда, мисс… мадам… миледи.

Мэйвен предлагает ей руку, но Эванжелина проходит мимо.

– Спокойной ночи, Кэл, Мэриэна, – со вздохом говорит он, взглянув на меня.

Я могу лишь кивнуть вслед уходящему принцу. Моему нареченному. От этой мысли мне становится дурно. Пускай Мэйвен вежлив, даже мил, но он Серебряный. И он сын Элары, что еще хуже. Никакие улыбки и добрые слова не заставят меня забыть об этом. И Кэл ничуть не лучше, он рожден, чтобы править, чтобы укрепить неравенство нашего мира.

Он тоже смотрит вслед Эванжелине, и его взгляд, устремленный на ее удаляющийся силуэт, вызывает во мне странное раздражение.

– Ты выбрал прирожденную победительницу, – произношу я, как только девушка оказывается за пределами слышимости.

Улыбка Кэла гаснет, углы губ опускаются, и он широкими шагами направляется вниз по спиральному коридору. Мне трудно угнаться за ним, но, кажется, он этого не замечает, погрузившись в размышления.

Наконец принц поворачивается – его глаза напоминают горящие угли.

– Я не имел права выбора. Это все знают.

– По крайней мере, ты знал, что именно тебе предстоит. А у меня даже парня не было, когда я проснулась сегодня утром.

Кэл вздрагивает при этих словах, но мне всё равно. Он не смеет жалеть себя!

– Ну и кроме того, ты будешь королем. Это стимул.

Он усмехается, но совсем не весело. Его глаза темнеют, и он подходит чуть ближе, разглядывая меня с головы до ног. Но вид у Кэла вовсе не осуждающий, а печальный. В красно-золотых озерах глаз – искренняя тоска, как у маленького заблудившегося мальчика, который надеется, что кто-нибудь его спасет.

– Ты очень похожа на Мэйвена, – говорит он после долгого молчания, от которого у меня начинает дико биться сердце.

– Потому что я помолвлена с незнакомым человеком? Да, это нас и правда роднит.

– Вы оба очень умны.

Я невольно фыркаю. Кэл, конечно, не знает, что три года назад я так и не сумела справиться с итоговой контрольной по математике.

– Ты знаешь людей, понимаешь их, видишь насквозь.

– Да уж, вчера это у меня отлично получилось. Я, разумеется, с самого начала знала, что ты – наследный принц.

Поверить не могу, это произошло всего лишь прошлой ночью. Иногда один день меняет целую жизнь.

– Ты сразу поняла, что я отличаюсь от других.

Его грусть заразительна, и я тоже ощущаю боль.

– Значит, мы поменялись местами.

Внезапно дворец перестает казаться таким уж красивым и величественным. Металл и камень слишком суровы, слишком ярки, слишком неестественны… они держат меня в плену. А кроме того – камеры продолжают гудеть. Это даже не звук, а ощущение глубоко внутри, в коже, в костях, в крови. Мой мозг тянется к электричеству, словно повинуясь инстинкту. «Хватит, – велю я себе. – Хватит». Волоски на руках становятся дыбом, когда что-то начинает шипеть под кожей – это трескучая энергия, которую я не в силах контролировать. Разумеется, она ожила именно тогда, когда я в ней не нуждаюсь.

Но это ощущение проходит так же быстро, как и появляется; гул электричества стихает. Мир становится таким, как всегда.

– Ты в порядке?

Кэл с тревогой смотрит на меня.

– Извини, – выговариваю я, качая головой. – Просто задумалась.

Он кивает. Вид у него почти виноватый.

– О родных?

Эти слова поражают меня, как пощечина. За последние несколько часов я совсем не вспоминала о семье, и теперь мне становится дурно. «Один вечер в окружении шелка и знати – и я полностью переменилась».

– Я послал приказ о демобилизации твоих братьев и друга и отправил к тебе домой человека, чтобы он сказал твоим родителям, где ты, – продолжает Кэл, решив, что это меня успокоит. – Хотя, конечно, мы не можем открыть им всё.

Представляю себе. «Привет, теперь ваша дочь – Серебряная, и она выйдет замуж за принца. Вы никогда ее больше не увидите, но мы пришлем вам немного денег в качестве компенсации. Это честная сделка, не так ли?»

– Они знают, что ты получила место в замке и должна жить здесь, но по-прежнему думают, что ты служанка. Во всяком случае, пока. Когда настанет время вывести тебя на публику, мы что-нибудь придумаем.

– Я могу, по крайней мере, им написать?

Письма Шейда всегда были лучом света в нашей мрачной жизни. Возможно, мои весточки тоже утешат родных.

Но Кэл качает головой:

– Нет. Прости.

– Что тут такого?

Кэл пропускает меня в комнату, где немедленно вспыхивает свет. Видимо, сработали датчики, реагирующие на движение. Как и в коридоре, мои чувства обостряются; все электрические приборы превращаются в языки пламени у меня в голове. Я немедленно понимаю, что в комнате не меньше четырех камер, и ежусь.

– Это исключительно в целях безопасности. Если кто-нибудь перехватит письма и узнает…

– И камеры здесь тоже в целях безопасности? – спрашиваю я, указав на стены.

Электронные глаза буквально впиваются в мое тело, рассматривая меня с головы до ног. Можно с ума сойти. После такого дня, как сегодня, я не знаю, сколько еще выдержу.

– Я заперта в этом кошмарном дворце, окружена стенами, охранниками и людьми, которые готовы разорвать меня на клочки. И даже в собственной комнате мне нет ни минуты покоя!

Вместо того чтобы прикрикнуть, Кэл как будто удивляется. Его глаза вспыхивают. Стены голые, но, несомненно, он тоже ощущает присутствие камер. Разве можно не почувствовать эти давящие взгляды?

– Мэра, здесь нет камер.

Я отмахиваюсь. Электрическое гудение по-прежнему бьется о мою кожу.

– Не говори глупостей, я их чувствую.

Он, кажется, в растерянности.

– Чувствуешь? Как?

– Я…

Но слова замирают на губах. Я понимаю: Кэл не чувствует ничего. Он не может взять в толк, о чем я говорю. Какими словами описать это, если он не знает? Разве я сумею объяснить, что ощущаю энергию в воздухе, как собственный пульс, как часть себя, как шестое чувство? Он хотя бы поймет?

Хоть кто-нибудь меня поймет?

– Это… ненормально?

Что-то мелькает в его глазах, пока Кэл пытается подобрать слова, чтобы объяснить мне, что я отличаюсь от остальных. Даже среди Серебряных я – нечто из ряда вон.

– Нет, насколько я знаю, – говорит он наконец.

Я тихонько отзываюсь:

– Кажется, во мне не осталось ничего нормального.

Кэл открывает рот, чтобы заговорить, но передумывает. Никакие слова не поднимут мне настроение. Он вообще ничего не может для меня сделать.

В сказках бедная девушка радуется, когда становится принцессой. Но прямо сейчас я сомневаюсь, что улыбнусь хоть когда-нибудь.

Глава 12

Твое расписание:

7.30 – завтрак

8.00 – этикет

11.30 – обед

13.00 – уроки

18.00 – ужин

Тебя будет сопровождать Лукас. Расписание не обсуждается.

Ее королевское величество королева Элара из Дома Мерандуса.

Записка короткая и без околичностей, не говоря о том, что грубая. У меня кружится голова при мысли о пяти часах занятий, стоит вспомнить, как ужасно я училась в школе. Со стоном я бросаю записку обратно на тумбочку. Она приземляется в пятне золотого утреннего света, словно дразня меня.

Как вчера, впархивают три молчаливые горничные. Через пятнадцать минут, отложив в сторону узкие кожаные лосины, ниспадающее складками платье и другие странные и непрактичные предметы одежды, мы выбираем самую простую вещь, какая нашлась в моем гардеробе, полном чудес. Тонкие, но прочные черные брюки, фиолетовый жакет с серебряными пуговицами и серые лакированные сапоги. Не считая блестящих волос и боевой раскраски, я почти похожа на себя прежнюю.

Лукас ждет за дверью, постукивая ногой по каменным плитам.

– На одну минуту отстаете от расписания, – говорит он, едва я выхожу в коридор.

– Вы будете нянчиться со мной каждый день или только пока я не освоюсь во дворце?

Он шагает рядом, аккуратно направляя меня в нужную сторону.

– А вы как думаете?

– Нам предстоит долгая и счастливая дружба, офицер Самос.

– Взаимно, миледи.

– Не называйте меня так.

– Как вам угодно, миледи.

По сравнению с вчерашним пиром завтрак кажется скучным. «Малая» столовая всё равно огромна, ее потолок теряется в высоте, а из окна открывается прекрасный вид на реку, но длинный стол накрыт только на троих. К сожалению, другие двое – это Элара и Эванжелина. Они уже наполовину успевают опорожнить свои тарелки с фруктовым салатом, когда я неуклюже вхожу в столовую. Элара как будто не замечает меня, зато внимательного взгляда Эванжелины хватает с лихвой. Солнце отражается от ее металлического наряда. Она похожа на ослепительную звезду.

– Ешь быстрей, – говорит королева, не поднимая глаз. – Леди Блонос не терпит опозданий.

Сидя напротив, Эванжелина смеется в кулак.

– Ты всё еще учишь этикет?

– А ты нет?

Мое сердце радостно подпрыгивает при мысли о том, что мне не придется сидеть на занятиях вместе с ней.

– Прекрасно.

Эванжелина фыркает, словно я ее оскорбила.

– Только дети изучают этикет.

Неожиданно королева принимает мою сторону.

– Леди Мэриэна выросла в ужасных условиях. Она ничего не знает о нашем образе жизни и о тех требованиях, которым теперь должна соответствовать. Разумеется, ты понимаешь, как ей необходимо заниматься, Эванжелина?

Этот упрек спокоен, негромок и полон угрозы. Улыбка Эванжелины увядает, и она кивает, не смея взглянуть на королеву.

– Обед сегодня состоится на Стеклянной террасе. Будут присутствовать девушки, участвовавшие в Выборе Королевы, и их матери. Постарайтесь не злорадствовать, – добавляет Элара.

Эванжелина краснеет, то есть белеет.

– Они еще здесь? – спрашиваю я. – Даже после того… как их не выбрали?

Элара кивает.

– Наши гости проведут здесь несколько недель, чтобы должным образом почтить принца и его нареченную. Они уедут только после Прощального Бала.

Сердце у меня обрывается и уходит в пятки. Значит, будет еще много мероприятий вроде вчерашнего, с любопытствующей толпой и тысячью глаз. Люди будут задавать вопросы – вопросы, на которые мне придется отвечать.

– Замечательно.

– После бала мы тоже уедем, – продолжает Элара, покручивая нож. – Мы вернемся в столицу.

Столица. Археон. Я знаю, что в конце лета королевская семья возвращается во Дворец Белого Огня. И теперь я уеду с ними. Мне придется это сделать, и мир, которого я не понимаю, станет моей единственной реальностью. Я никогда не вернусь домой. «Ты это знала, – говорю я себе, – и согласилась». Но от разумных доводов боль не становится слабей.

После завтрака Лукас ведет меня дальше. На ходу он подмигивает.

– У вас губы в арбузе.

– Знаю, – огрызаюсь я, вытирая рот рукавом.

– Леди Блонос ждет там, – говорит он, указывая в конец коридора.

– А она кто? Она умеет летать, или у нее из ушей растут цветы?

Лукас слегка улыбается, подбадривая меня.

– Не совсем. Леди Блонос – целитель. Они бывают двух типов – целители кожи и целители крови. Весь Дом Блоноса – целители крови. Это значит, что они способны лечить сами себя. Я могу сбросить леди Блонос с верхушки башни, и на ней не будет ни царапины.

Хотела бы я на это посмотреть. Но я молчу.

– Раньше я никогда не слышала о целителях крови.

– И не услышали бы, поскольку им не позволяется сражаться на арене. В этом просто нет смысла.

Ух ты. Еще один Серебряный эпического масштаба.

– Значит, если со мной случится, э, приступ…

Лукас догадывается, что я хочу сказать.

– Она не пострадает. А вот занавески…

– Понятно, почему ко мне приставили ее. Потому что я опасна.

Но Лукас качает головой.

– Леди Титанос, ее приставили к вам, потому что у вас ужасная осанка и едите вы, простите, как собака. Бесс Блонос сделает из вас настоящую даму, и если в процессе вы пару раз ее подожжете, никто и слова не скажет.

«Настоящая дама… звучит ужасно».

Он стучит по двери костяшками, так что я подпрыгиваю. Дверь открывается гладко и беззвучно, и я вижу залитую солнцем комнату.

– Я вернусь, чтобы проводить вас на обед, – сообщает Лукас.

Мои ноги словно приросли к полу, но Лукас вталкивает меня в ужасную комнату.

Дверь закрывается за мной, и всё, что могло меня успокоить, остается по другую сторону. Комната красивая, но просто обставленная, с окном во всю стену, совершенно пустая. Гудение камер и ламп мощно отзывается во мне. Электричество буквально выжигает воздух вокруг. Я уверена, что королева наблюдает за мной, забавляясь при виде моих попыток вести себя пристойно.

– Эй, – говорю я, ожидая ответа.

Тишина.

Я подхожу к окну и смотрю во двор. Но оказывается, что это окно вообще не выходит наружу; вместо очередного красивого сада я с удивлением обнаруживаю какое-то огромное белое помещение.

Его пол находится несколькими этажами ниже, по внешнему краю проходит нечто вроде беговой дорожки. В середине работает странный механизм – он описывает круги, вытянув металлические руки. Мужчины и женщины в спортивной форме увертываются от вращающихся штырей. Машина набирает скорость и крутится всё быстрей, пока на дорожке не остаются двое. Они ныряют и подпрыгивают, изящно и проворно. С каждым поворотом темп ускоряется – и наконец механизм останавливается и опускает руки. Люди победили.

Это, очевидно, какая-то тренировка. Там обучаются охранники или Стражи.

Но когда двое участников переходят к стрельбе по мишеням, я понимаю, что это вовсе не Стражи. Они выпускают в воздух ярко-красные огненные шары, поражая мишени, которые поднимаются и опускаются. Все выстрелы попадают в цель, и даже на расстоянии я узнаю улыбающиеся лица двух принцев.

Вот, значит, как они проводят день. Их не учат тому, как стать хорошим королем или хотя бы хорошим лордом, – они готовятся к войне. Кэл и Мэйвен – смертоносные существа, солдаты. Но сражаются они не на линии фронта. Их война идет здесь, во дворце, на видеоэкранах, в сердце каждого человека, которым они управляют. Они будут править не только благодаря короне, но и благодаря своей силе.

Сила и власть. Это – то, что уважают все Серебряные. Ничего другого не нужно, чтобы удерживать остальных в рабстве.

Потом выходит Эванжелина. Когда мишени взлетают, она выбрасывает веер острых серебристых металлических дротиков и сбивает их все поочередно. Неудивительно, что она посмеялась надо мной насчет этикета. Пока я тут учусь правильно держать ложку, она учится убивать.

– Наслаждаетесь зрелищем, леди Мэриэна? – восклицает за моей спиной чей-то голос.

Слегка вздрогнув, я поворачиваюсь. И то, что я вижу, ничуть меня не успокаивает.

Леди Блонос являет собой ужасающее зрелище, и мне приходится напрячь все силы, чтобы не уронить челюсть. «Целительница крови, способная вылечить себя». Теперь я понимаю, что это значит.

Ей, должно быть, за пятьдесят, она старше моей матери, но кожа у нее гладкая и очень туго натянутая. Волосы абсолютно белые, зачесанные назад, брови как будто замерли в постоянном удивлении, выгнувшись дугами на лбу, на котором нет ни единой морщинки. В этой женщине всё не так, от чересчур полных губ до резких, неестественных очертаний носа. Только темно-серые глаза кажутся живыми. Я подозреваю, что остальное – подделка. Обладая способностью подправлять и лечить себя, она превратилась в это чудовищное существо в попытках казаться моложе, красивее, лучше.

– Простите, – наконец выговариваю я. – Я вошла, а вас не было…

– Я наблюдала, – отрезает она, заранее ненавидя меня. – Вы гнетесь, как дерево под ветром.

Леди Блонос хватает меня за плечи и выгибает назад, заставляя выпрямиться.

– Я Бесс Блонос – и я постараюсь сделать из вас настоящую леди. Однажды вы станете принцессой. Нельзя, чтобы вы вели себя как дикарка, не так ли?

«Дикарка». На одно короткое ослепительное мгновение я задумываюсь, не плюнуть ли в глупое лицо леди Блонос. Но какую цену придется за это заплатить? И чего я достигну? Она лишь убедится в своей правоте. Самое плохое, я понимаю, что нуждаюсь в ней. Ее выучка не позволит мне ошибиться – и погибнуть.

– Да, – отвечаю я глухим голосом. – Так нельзя.

Ровно через три с половиной часа Блонос отпускает меня на волю и препоручает Лукасу. Позвоночник болит от долгих попыток правильно сидеть, стоять, ходить и даже лежать («спать на спине, руки вдоль туловища, не двигаться»), но это ерунда по сравнению с психической пыткой, которой я подверглась. Леди Блонос вбивала правила придворного поведения мне в голову, сыпля именами и тонкостями этикета. За последние несколько часов я получила ускоренный курс всего, что должна знать. Иерархия Высоких Домов постепенно вырисовывается передо мной, но я уверена, что обязательно что-нибудь напутаю. Мы едва приступили к этикету, но теперь я могу явиться на очередное дурацкое мероприятие, по крайней мере, имея какое-то представление о том, как себя вести.

Стеклянная Терраса находится неподалеку, всего этажом ниже (и еще пройти по коридору), поэтому я успеваю собраться с силами перед новой встречей с Эларой и Эванжелиной. На сей раз, шагнув за порог, я ощущаю живительный свежий воздух. Я оказалась вне стен дворца впервые с тех пор, как стала Мэриэной, и сейчас, когда мои легкие полны воздуха, а лицо согрето солнечными лучами, я вновь чувствую себя прежней Мэрой. Если закрыть глаза, можно притвориться, что ничего не произошло.

Нет, произошло.

Стеклянная Терраса столь же изысканна, насколько классная комната аскетична. Она вполне оправдывает свое название. Стеклянная крыша, которую поддерживают прозрачные, искусно изваянные колонны, тянется над нами, и пол усеивают мириады пляшущих солнечных зайчиков, таких же ярких, как наряды женщин, которые сидят и бродят на террасе. Она прекрасна и неестественна, как и всё в мире Серебряных.

Прежде чем я успеваю перевести дух, передо мной оказываются две девушки. Их улыбки натянуты и холодны, глаза тоже. Судя по цвету платьев (на одной красно-синее, на другой черное), они принадлежат к Дому Айрела и Дому Хэйвена соответственно. «Шелка и тени», – думаю я, припомнив наставления Блонос.

– Леди Мэриэна, – в унисон говорят они, сдержанно кланяясь.

Я делаю то же самое, наклонив голову, как меня научила леди Блонос.

– Я Соня из Дома Айрела, – заявляет первая девушка, гордо вскидывая подбородок.

Она гибкая, похожая на кошку. «Шелка быстрые, тихие, идеально сбалансированные, ловкие».

– А я Элейн из Дома Хэйвена, – добавляет вторая чуть слышным голосом.

Соня смуглая, загорелая, черноволосая, а Элейн бледная, с блестящими рыжими локонами. В танцующем солнечном свете ее кожа сияет. Выглядит эта девушка безупречно. «Тень. Тот, кто искажает свет».

– Мы хотели поприветствовать вас.

Но их язвительные улыбки и прищуренные глаза вовсе не кажутся дружелюбными.

– Благодарю. Вы очень любезны.

Я откашливаюсь, пытаясь говорить нормальным голосом, и девушки не упускают этого – они переглядываются.

– Вы тоже участвовали в Выборе Королевы? – быстро спрашиваю я, надеясь отвлечь их внимание от своих ужасных манер.

Но только подливаю масла в огонь. Соня скрещивает руки на груди, и я вижу острые ногти цвета стали.

– Да. Как видите, нам повезло меньше, чем вам с Эванжелиной.

– Извините… – вырывается у меня, прежде чем я успеваю остановиться. «Мэриэна не станет извиняться». – В смысле… я не хотела…

– Мы еще узнаем, чего вы хотели, – мурлычет Соня, с каждой секундой всё больше напоминая кошку.

Она поворачивается и щелкает пальцами, так что длинные ногти скребут друг о друга. Я вздрагиваю.

– Бабушка, познакомьтесь с леди Мэриэной.

«Бабушка». Я испускаю вздох облегчения, ожидая, что сейчас вперевалку подойдет добрая старушка и спасет меня от этих язвительных девиц. Но как же сильно я ошибаюсь!

Вместо морщинистой бабули я вижу внушительную особу, сплошь состоящую из стали и теней. Как и у Сони, у нее кофейного цвета кожа и черные волосы, впрочем, уже испещренные белыми нитями. Невзирая на возраст, ее карие глаза так и горят.

– Леди Мэриэна, это моя бабушка, леди Ара, глава Дома Айрела, – насмешливо улыбаясь, произносит Соня.

Женщина меряет меня взглядом. Глаза леди Ары хуже любой камеры – они буквально пронизывают меня насквозь.

– Возможно, вам она известна как Пантера.

– Пантера? Я не…

Но Соня продолжает, явно наслаждаясь моими муками:

– Много лет назад, когда война приостановилась, агенты разведки стали важнее солдат. Среди них особенно славилась Пантера…

Шпионка. Передо мной стоит шпионка.

Я заставляю себя улыбнуться – только в попытке скрыть страх. Ладони у меня потеют. Надеюсь, мне не придется ни с кем здороваться за руку.

– Приятно познакомиться, миледи.

Ара коротко кивает.

– Я знала вашего отца, Мэриэна. И вашу мать.

– Я страшно по ним скучаю, – говорю я, надеясь задобрить старуху этими словами.

Но Пантера как будто в замешательстве. Она склоняет голову набок. На мгновение я вижу, как тысячи тайн, с трудом добытых в сумерках войны, отражаются в ее глазах.

– Вы помните их? – спрашивает она, уцепившись за мою ложь.

У меня обрывается голос, но надо говорить дальше, надо лгать.

– Нет. Но мне очень недостает родителей.

Перед моим мысленным взором мелькают мама и папа, однако я отгоняю эти образы. Не стоит задумываться о прошлом.

– Жаль, что их тут нет и они не могут мне помочь.

– Хм, – произносит леди Ара и снова окидывает меня взглядом. От ее подозрений впору прыгнуть с балкона. – У вашего отца были синие глаза, и у матери тоже.

А у меня карие.

– Я во многом отличаюсь от них – еще и сама не вполне понимаю, насколько…

Мне больше ничего не удается придумать. Надеюсь, этого объяснения хватит.

В кои-то веки я радуюсь, услышав голос королевы.

– Садитесь, дамы, – произносит она, перекрывая говор толпы.

Этого достаточно, чтобы Ара, Соня и молчаливая Элейн отвлеклись от меня. Я сажусь и украдкой перевожу дух.

По пути на уроки я начинаю понемногу успокаиваться. Я ко всем обращалась правильно и говорила не больше необходимого, как мне и велели. Светскую беседу за нас обеих вела Эванжелина, разглагольствуя о своей «вечной любви» к Кэлу и о том, какая для нее честь быть избранной. Я думала, что менее удачливые девушки сговорятся и убьют ее, но, к моей большой досаде, они этого не сделали. Мое присутствие, судя по всему, заметили только Ара и Соня, хотя они и не стали приставать с дальнейшими расспросами. Но, держу пари, это еще не конец.

Когда из-за угла появляется Мэйвен, я так горжусь очередным пережитым мероприятием, что присутствие принца меня даже не раздражает. Более того, я чувствую странное облегчение и позволяю себе ненадолго сбросить маску холодности. Он улыбается и широкими шагами подходит ближе.

– Вы еще живы? – спрашивает он.

По сравнению с Айрелами, Мэйвен просто веселый щенок.

Я невольно улыбаюсь.

– Нужно отослать леди Айрел обратно к Озерным жителям. Она за неделю заставит их сдаться.

Он приглушенно смеется.

– Да уж, эта дама – просто боевой топор. Кажется, не понимает, что она уже не на войне. Она расспрашивала вас?

– Скорее, допрашивала. Наверное, злится, что я обошла ее внучку.

Страх вспыхивает в глазах Мэйвена, и я понимаю причину. «Если Пантера стала обнюхивать мой след…»

– Напрасно она вас побеспокоила, – негромко говорит Мэйвен. – Я скажу матери, и она всё уладит.

Хоть я и не желаю его помощи, но другого способа нет. Женщина типа Ары с легкостью найдет в моей истории несостыковки, и тогда мне крышка.

– Спасибо. Это… это было бы неплохо.

Я замечаю, что Мэйвен уже не в форме – на нем обычная одежда, предназначенная для дворцовых мероприятий. Это меня немного успокаивает. Приятно увидеть хоть кого-то, кто выглядит неофициально. Но при Мэйвене нельзя расслабляться. Он – тоже Серебряный. Я не вправе об этом забывать.

– Ваши обязательства выполнены? – спрашивает он, и лицо юноши яснеет – на нем появляется искренняя улыбка. – Если угодно, могу показать вам дворец.

– Нет, – быстро выпаливаю я, и улыбка гаснет.

Впрочем, хмурый лоб Мэйвена тревожит меня ничуть не меньше.

– Мне надо на занятия, – добавляю я, надеясь смягчить удар. Сама не знаю, отчего беспокоюсь о его чувствах. – Ваша мать любит, чтобы всё шло по графику.

Он кивает, видимо, слегка приободрившись.

– О да. Ну что ж, не буду вас задерживать.

Принц осторожно касается моей руки. От его кожи уже не исходит холод – он сменился восхитительным теплом. Прежде чем я успеваю отстраниться, Мэйвен уходит, оставив меня в одиночестве.

Лукас дает мне некоторое время, чтобы прийти в себя, а затем замечает:

– Знаете, мы доберемся туда гораздо быстрее, если вы будете двигаться.

– Замолкните.

Глава 13

Мой следующий наставник ждет меня в комнате, от пола до потолка заставленной книгами – я в жизни столько не видела. Даже не подозревала, что существует такая прорва книг. На вид они старые и редкие. Несмотря на мое отвращение к школе и любому чтению, я чувствую к ним некоторую тягу. Но они написаны на языке, которого я не понимаю, – передо мной мешанина букв, которую я даже не надеюсь расшифровать.

Так же увлекательны и карты на стенах – карты нашего королевства и других земель, старинные и новые. Самая большая, разноцветная, составленная из отдельных листов бумаги, висит на дальней стене, в раме со стеклом. Она как минимум вдвое больше меня. Эта штука главенствует в комнате. Вылинявшая, рваная, она представляет собой запутанный узел красных дорог и синих побережий, зеленых лесов и желтых городов. На ней – прежний мир, со старыми названиями и старыми границами, в которых мы больше не нуждаемся.

– Странно смотреть на мир, каким он был когда-то, – говорит наставник, выходя из-за груды книг.

В своем желтом одеянии, запачканном, выцветшем от давности, он похож на одушевленный клочок бумаги.

– Вы можете показать, где мы находимся?

Размер карты сам по себе пугает меня, но, как и во всех других случаях, я уверена, что это проверка.

– Я попробую.

Норта – на северо-востоке. Подпоры стоят на Столичной реке, которая течет к морю. Минута мучительных поисков – и я нахожу нужную реку и приток вблизи родной деревни.

– Здесь, – говорю я, ткнув севернее, где, по моим расчетам, находится Саммертон.

Он кивает, явно радуясь тому, что я не полная дура.

– А что-нибудь еще вы узнаёте?

Но надписи на карте тоже сделаны на незнакомом языке.

– Я не могу прочесть.

– Я не спрашиваю, можете ли вы прочесть, – отвечает он по-прежнему любезно. – Кроме того, слова нередко лгут. Смотрите шире.

Пожав плечами, я вновь заставляю себя присмотреться. В школе я всегда отставала, и скоро мой наставник поймет, какая я тупая. Но, как ни странно, мне нравится эта игра – смотреть на карту, искать знакомые очертания.

– Это, наверное, Причальный залив, – наконец говорю я, проводя пальцем вокруг изогнутого мыса.

– Верно, – отзывается наставник, и его лицо расплывается в улыбке. От этого морщинки вокруг глаз углубляются, давая понять, что он немолод.

– А это Дельфи, – добавляет он, указав на какой-то город чуть южнее. – Археон – вот тут.

Он устремляет палец на точку в нескольких милях к северу от самого большого города на карте. Города, который занимает целую область этого бывшего мира. Развалины. Я слышала это слово, которое шепотом произносили ребята постарше, в том числе мой брат Шейд. Город Пепла, Руины – так его еще называют. При мысли о страшном месте, до сих пор окутанном дымом и мраком после войны, случившейся больше тысячи лет назад, по спине у меня пробегает холодок. «Мир всегда будет таким, если наша война не закончится?»

Наставник отступает на шаг, чтобы дать мне подумать. У него странное представление о преподавании; возможно, я так и буду четыре часа пялиться в стену.

Но внезапно я с особой остротой ощущаю гудение камер. Или, точнее, его отсутствие. Весь день я чувствовала на себе электрические взгляды и в конце концов перестала обращать на них внимание. До сих пор. Потому что теперь я не чувствую ничего. Давление пропало. Лампы по-прежнему пульсируют электричеством, но камер нет. Нет глаз. Элара не видит меня здесь.

– Почему никто за нами не наблюдает?

Наставник моргает.

– Значит, вот в чем дело, – негромко произносит он.

Я не понимаю, что он имеет в виду, и меня это бесит.

– В чем?

– Мэра, я здесь, чтобы учить вас истории, тому, что значит быть Серебряной и, э… как приносить пользу, – произносит он с недовольным видом.

Я в замешательстве смотрю на него. Меня охватывает холодный ужас.

– Мое имя Мэриэна.

Но он просто отмахивается от моего слабого протеста.

– А еще я хочу в точности понять, как вы возникли и каким образом работают ваши способности.

– Мои способности появились, потому что… потому что я Серебряная. Умения моих родителей смешались… мой отец был истребителем, а мать бурей, – запинаясь, говорю я. Это объяснение, которое вдолбила в меня Элара. Надеюсь, он поймет. – Я Серебряная, сэр.

К моему испугу, он качает головой.

– Нет, Мэра Бэрроу, и вы никогда не должны об этом забывать.

Он всё знает. Мне крышка, игра окончена. Я должна умолять его, просить сохранить мой секрет, но слова застряли в горле. Конец близок, а я даже не в силах открыть рот, чтобы избежать гибели.

– Не бойтесь, – продолжает наставник, заметив мой страх. – Я не собираюсь извещать кого-либо о вашем… наследии.

Я испытываю недолгое облегчение, которое тут же вновь сменяется страхом.

– Почему? Чего вы хотите от меня?

– В первую очередь, я любопытен. Когда вы появились на Выборе Королевы в виде служанки, а покинули церемонию в качестве давно пропавшей Серебряной леди, мне, несомненно, стало очень любопытно.

– И поэтому здесь нет камер наблюдения?

Я ощетиниваюсь и пячусь, сжав кулаки. Пусть мои молнии защитят меня от этого человека!

– Значит, никто не узнает, что вы проводите исследование!

– Здесь нет камер, потому что в моей власти их выключить.

Во мне вспыхивает надежда, подобная свету в полной темноте.

– А в чем ваша сила? – дрожащим голосом спрашиваю я.

Возможно, он похож на меня…

– Мэра, когда Серебряные говорят «сила», они имеют в виду власть, могущество. Те мелкие глупости, которые мы умеем делать, называются «способностью».

Мелкие глупости. Например, сломать человека пополам или утопить его на городской площади.

– Я имею в виду, что моя сестра некогда была королевой, и здесь это по-прежнему кое-что значит.

– Леди Блонос меня не предупредила.

Он негромко посмеивается.

– Потому что леди Блонос учит вас всякой ерунде. Я этого делать не буду.

– Значит, если королева была вашей сестрой, вы…

– Джулиан Джейкос, к вашим услугам. – Он склоняется в преувеличенно низком поклоне. – Глава Дома Джейкоса, владелец кучи старых книг. Моя сестра была покойной королевой Корианой. Принц Тиберий Седьмой, или Кэл, как мы его называем, – мой племянник.

Теперь, когда он сказал это, я вижу сходство. Волосы и кожа достались Кэлу от отца, но небрежное выражение лица и теплый взгляд – несомненно, от матери.

– Значит, вы не собираетесь экспериментировать надо мной по приказу королевы? – спрашиваю я, все еще настороженно.

Но, вместо того чтобы оскорбиться, Джулиан громко смеется.

– Моя дорогая, больше всего королеве хотелось бы, чтобы вы исчезли. Ей в голову не придет интересоваться, кто вы, и помогать вам разобраться в себе.

– Но вы всё равно намерены это сделать?

Что-то мелькает в его глазах – нечто вроде гнева.

– Рука королевы не так длинна, как она пытается вам внушить. Я хочу узнать, что вы за существо, и не сомневаюсь, что вы тоже этого хотите.

Минуту назад мне было очень страшно, но теперь я заинтригована.

– Хочу.

– Я так и подумал, – говорит Джулиан, улыбаясь мне поверх стопки книг. – Простите, но также я должен делать то, о чем меня попросили, – готовить вас к тому дню, когда вы займете свое место.

Я мрачнею, вспомнив слова Кэла в тронном зале. «Ты – их кумир. Серебряная, воспитанная Красными».

– Они хотят воспользоваться мной, чтобы подавить недовольство. Каким-то образом.

– Да, мой дорогой деверь и его жена полагают, что вы в состоянии это сделать, если использовать вас надлежащим образом.

Каждое его слово насыщено горечью.

– Но это глупо и невозможно. Я не справлюсь, и тогда…

У меня обрывается голос. «И тогда я умру».

Джулиан понимает мою логику.

– Вы ошибаетесь, Мэра. Вы не понимаете, какой силой обладаете и сколь многое можете контролировать.

Он сцепляет руки за спиной, на удивление крепко.

– Алая Гвардия для большинства Красных слишком радикальна, слишком стремительна. А вы – символ затишья, спокойное новшество. Такое, которому люди поверят. Вы погасите революцию с помощью нескольких речей и улыбок. Вы будете разговаривать с Красными, объяснять им, как благородны, доброжелательны и бесконечно правы король и знать. Вы уговорите людей вновь надеть на себя оковы. Даже Серебряные, которые не доверяют королю – Серебряные, у которых есть сомнения, – отринут их, послушав вас. И мир останется прежним.

К моему удивлению, Джулиана это, кажется, смущает. В отсутствие гудящих камер я забываюсь, и на моем лице появляется презрительная усмешка.

– А вы разве этого не хотите? Вы же Серебряный, вы должны ненавидеть Алую Гвардию… и меня.

– Думать, что все Серебряные плохи, – такая же ошибка, как считать, что все Красные неполноценны, – серьезным тоном отвечает он. – То, как мой народ обращается с вашим, – дурно в самом глубоком человеческом смысле. Мы подавляем вас, загоняем в порочный круг бедности и смерти всего лишь потому, что вы якобы от нас отличаетесь. Но это неправильная тактика. Любой, кто учил историю, знает, к чему приводит такой взгляд на вещи.

– Но мы действительно отличаемся.

Мне хватило одного дня, чтобы понять это.

– Мы не равны.

Джулиан наклоняется и сверлит меня взглядом.

– Я вижу перед собой живое свидетельство того, что вы ошибаетесь.

«Ты видишь перед собой урода, Джулиан».

– Вы позволите мне доказать, что вы заблуждаетесь, Мэра?

– А толку? Ничего не изменится.

Джулиан раздраженно вздыхает и проводит рукой по редеющим каштановым волосам.

– Сотни лет Серебряные ходили по земле как живые боги, а Красные пресмыкались в пыли у них под ногами – пока не появилась ты. Если это не знак грядущих перемен, то я даже не знаю, что это такое.

«Джулиан поможет мне выжить. Более того. Он поможет мне жить».

– Ну так и что же мы будем делать?

Мои дни приобретают определенный ритм. Расписание всегда одно и то же. С утра этикет, вечером уроки, а в промежутках Элара выставляет меня напоказ на обедах и ужинах. Пантера и Соня, кажется, по-прежнему относятся ко мне с подозрением, но больше не лезут с расспросами. Просьба Мэйвена, очевидно, сыграла свою роль, как бы ни было неприятно это признавать.

На следующем торжественном сборище – на сей раз в личной столовой королевы – Айрелы полностью меня игнорируют. Невзирая на старания леди Блонос, я, тем не менее, чувствую смятение, когда пытаюсь припомнить всё, что вызубрила. Озаносы, нимфы, зеленый и синий. Велле, повелители растений, зеленый с золотом. Лероланы, истребители, оранжевый и алый. Рамбосы и Тиросы, Норны и Айрелы и многие другие. Ума не приложу, как тут можно не запутаться.

Как обычно, я сижу рядом с Эванжелиной и с особой мукой осознаю присутствие множества металлических приборов на столе. В жестоких руках Эванжелины они все могут стать смертельно опасным оружием. Каждый раз, когда она берется за ножик, я напрягаюсь, ожидая удара. Элара, разумеется, знает, о чем я думаю, но продолжает есть, тонко улыбаясь. Это еще хуже пытки, которой подвергает меня Эванжелина, – знать, что Элара наслаждается, наблюдая за нашей тихой войной.

– Как вам нравится Замок Солнца, леди Титанос? – спрашивает девушка, сидящая напротив – Атара из Дома Аспида (зеленый и черный). Анимоза, которая убила голубей. – Полагаю, он ни в какое сравнение не идет… с деревней, где вы жили раньше.

Она произносит слово «деревня» как ругательство, и я замечаю ее усмешку.

Другие женщины посмеиваются вместе с ней. Кто-то неодобрительно перешептывается.

У меня уходит минута, чтобы подобрать слова: я стараюсь не вскипеть.

– Замок Солнца и Саммертон совершенно не похожи на то, к чему я привыкла, – выдавливаю я.

– Ну конечно, – говорит еще одна женщина, подавшись вперед, чтобы присоединиться к разговору. Судя по золотисто-зеленой тунике, она из Дома Велле. – Я однажды проехала по Столичной Долине, и, должна сказать, Красные деревни просто отвратительны. Там даже приличных дорог нет.

«Мы едва можем прокормиться сами, не говоря уж о том, чтобы мостить дороги». У меня сжимаются челюсти – так, что, боюсь, вот-вот начнут крошиться зубы. Я пытаюсь улыбнуться, но вместо улыбки выходит гримаса. Остальные дамы выражают согласие.

– Красные… что ж, наверное, это максимум, чего они могут достичь, учитывая их возможности, – продолжает женщина из Дома Велле, морща нос. – Они созданы для такой жизни.

– Не наша вина, что они рождены быть слугами, – легкомысленно замечает дама в коричневом платье (Дом Рамбоса) таким тоном, словно речь идет о погоде или о еде. – Это закон природы.

Во мне разрастается гнев, но достаточно одного взгляда на королеву, чтобы понять: допускать вспышки нельзя. Я должна исполнять свой долг. Должна лгать.

– Да, действительно, – говорю я.

Под столом я стискиваю кулаки и думаю, что у меня сейчас разорвется сердце.

Женщины за столом внимательно слушают. Одни улыбаются, другие кивают, когда я подтверждаю их дурацкое мнение о моих сородичах. При взгляде на их лица мне хочется завопить.

– Конечно, – продолжаю я, не в силах остановиться. – Если люди вынуждены жить именно так, без отдыха, без помощи, без возможности спастись, кто угодно станет рабом.

Кое-где улыбки гаснут, сменяясь удивлением.

– У леди Титанос будут лучшие наставники, которые помогут ей должным образом приспособиться к новому положению, – быстро говорит Элара, перебив меня. – Она уже начала заниматься с леди Блонос.

Женщины что-то одобрительно бормочут, а девушки закатывают глаза. Времени хватает, чтобы я успела оправиться и овладеть собой – ровно настолько, чтобы пережить этот обед.

– А что его королевское величество намерен делать с мятежниками? – спрашивает какая-то дама, и от ее резкого голоса за столом воцаряется тишина. На меня перестают обращать внимание.

Все взгляды обращаются на ту, что заговорила. На женщину в военной форме. Здесь есть еще несколько дам-военных, но у этой вся грудь сверкает медалями. Уродливый шрам на веснушчатом лице дает понять, что она, видимо, их и правда заслужила. В Замке Солнца нетрудно забыть, что где-то идет война, но ее безумные глаза говорят, что она никогда об этом не забудет, не сможет.

Королева Элара с затверженным изяществом откладывает ложку и наклеивает на лицо столь же затверженную улыбку.

– Полковник Макантос, я вряд ли назвала бы их мятежниками…

– И это только та атака, которую они признали! – резко отзывается полковник, перебив королеву. – А как насчет взрывов в Причальной Гавани и на аэродроме в Дельфи? Три самолета уничтожено, а еще два украдено с нашей собственной базы!

У меня расширяются глаза, и я ахаю, вместе с другими дамами. «Еще теракты?» Но в то время как у прочих женщин испуганный вид и они сидят, захлопнув рот ладонью, мне приходится подавлять улыбку. Что ж, Фарли явно не бездельничает.

– Вы разбираетесь в инженерном деле, полковник? – голос Элары звучит резко, холодно и решительно. Она даже не дает Макантос времени покачать головой. – Значит, вы не в курсе, что причиной взрыва в Гавани послужила утечка газа. И напомните мне, вы, случайно, не командуете военно-воздушными силами? Нет, нет, извините, ваша специальность – наземные войска. Инцидент на аэродроме был учебной тревогой, за которой наблюдал лорд-генерал Ларис собственной персоной. Он лично заверил его величество, что база в Дельфи абсолютно защищена.

В честном бою Макантос, скорее всего, разорвала бы Элару на куски голыми руками. Но здесь и сейчас Элара рвет ее на части словами. И она еще не закончила. Слова Джулиана эхом отзываются в моей голове: «Слова нередко лгут».

– Цель террористов – причинить вред ни в чем не повинным гражданским лицам, Серебряным и Красным, распространить страх и панику. Они ничтожны, ограниченны и трусливы – и они скрываются от королевского правосудия. Если мы будем считать каждый несчастный случай, каждое недоразумение результатом их действий, преступники удвоят усилия, чтобы запугать нас окончательно. Не доставляйте этим чудовищам такого удовольствия.

Некоторые женщины за столом хлопают в ладоши и кивают, соглашаясь с этой огромной ложью. Эванжелина присоединяется к ним, и аплодисменты быстро распространяются по залу – только мы с полковником Макантос сидим неподвижно. Я знаю – она не верит ни единому слову Элары, но невозможно назвать королеву лгуньей. Только не здесь, не на ее территории.

Хоть мне и хочется подбодрить Макантос, я знаю, что не могу. Я Мэриэна, а не Мэра, и я должна поддерживать королеву-обманщицу. Поэтому я аплодирую Эларе, а пристыженная Макантос склоняет голову.

Пусть даже меня постоянно окружают слуги и Серебряные, я страдаю от одиночества. Я редко вижу Кэла, учитывая его жесткий график – тренировки, тренировки и еще раз тренировки. Время от времени ему даже приходится покидать замок и выступать перед войсками на ближайшей базе или сопровождать отца в деловых поездках. Наверное, я могла бы поговорить с Мэйвеном, у которого голубые глаза и тонкая улыбка, но я по-прежнему ему не доверяю. К счастью, нас никогда не оставляют по-настоящему наедине. Эта глупая придворная традиция придумана, чтобы уберечь благородных юношей и девушек от искушения, как выражается леди Блонос, но я сомневаюсь, что меня когда-либо постигнет соблазн.

Честно говоря, я, как правило, просто забываю, что должна в один прекрасный день выйти за Мэйвена. То, что он станет моим мужем, кажется иллюзией. Мы даже не друзья, тем более не возлюбленные. Хотя Мэйвен мил, инстинкты велят мне не поворачиваться спиной к сыну Элары. Он наверняка что-то скрывает. Понятия не имею, что именно.

Уроки Джулиана делают мою жизнь более сносной; образование, которого я некогда страшилась, теперь превратилось в луч света. Вдали от камер и взгляда Элары мы посвящаем время попыткам выяснить, кто же я такая. Но процесс идет медленно, и это раздражает нас обоих.

– Кажется, я знаю, в чем твоя проблема, – говорит Джулиан в конце первой недели.

Я стою в нескольких метрах от него, вытянув руки, с идиотским видом. На ногах у меня странный электрический прибор, который время от времени плюется искрами. Джулиан хочет, чтобы я овладела своей силой, научилась пользоваться ею, но я в очередной раз не сумела произвести молнию, которая некогда возникла с такой легкостью.

– Наверно, я должна оказаться в смертельной опасности, – говорю я, фыркнув. – Может, попросим у Лукаса ружье?

Обычно Джулиан смеется над моими шутками, но сейчас он слишком занят размышлениями.

– Ты как ребенок, – наконец говорит он.

От такого оскорбления я морщу нос, но Джулиан продолжает:

– Так ведут себя дети, когда еще не могут контролировать себя. Их способности раскрываются только в ситуации стресса или страха, пока они не научатся управлять своими чувствами и обращать их к собственной выгоде. Всегда есть какой-то механизм. Тебе нужно его найти.

Я вспоминаю, как чувствовала себя в Спиральном саду, летя навстречу смерти (как мне казалось). Но, когда я упала на электрический щит, меня охватил не ужас, а блаженное спокойствие. Я знала, что настал мой конец, и примирилась с тем, что его невозможно предотвратить… я просто перестала цепляться за жизнь.

– По крайней мере, стоит попробовать, – настаивает Джулиан.

Застонав, я вновь поворачиваюсь к стене. Джулиан поставил там массивный шкаф, разумеется пустой, чтобы мне было куда целиться. Краем глаза я замечаю, как он отступает, не переставая следить за мной.

«Дай себе волю», – шепчет внутренний голос.

Я закрываю глаза и сосредоточиваюсь, выкинув из головы все мысли, чтобы сознание могло дотянуться и нащупать электричество, к которому его так страстно влечет. Под кожей у меня бурлит энергия – она движется, пока не начинает петь каждый нерв, каждый мускул. Обычно на этом всё и заканчивается – на самой грани, – но только не теперь. Вместо того чтобы удержаться, втолкнуть себя в эту силу, я ее отпускаю. И падаю в нечто необъяснимое, погружаюсь в ощущение, которое есть всё и ничего, тьма и свет, жар и холод, смерть и жизнь. Вскоре в голове не остается ничего, кроме энергии, которая вытесняет всех призраков, все воспоминания. Даже Джулиан и его книги перестают существовать. В мыслях ясно – черная пустота, которая гудит энергией. Когда я пробую надавить, ощущение не исчезает. Оно остается внутри меня, наполняя мое тело от макушки от кончиков пальцев. Стоя слева, Джулиан громко ахает.

Я открываю глаза и вижу фиолетово-белые искры, которые перескакивают с прибора ко мне на руки, как скачет с проволоки на проволоку электричество.

В кои-то веки Джулиану нечего сказать. И мне тоже.

Я стою как вкопанная, боясь, что малейшее движение заставит молнию исчезнуть. Но она не пропадает. Она остается, прыгая и играя в моих руках, как котенок. Она кажется совсем безобидной, но я помню, что чуть не убила Эванжелину. «Эта сила станет разрушительной, если я ей позволю».

– Попробуй подвигать ее, – шепчет Джулиан, глядя на меня круглыми возбужденными глазами.

Что-то подсказывает, что молния будет повиноваться моим желаниям. Это – часть меня, часть моей души, живущая в мире.

Я крепко стискиваю кулак, и искры реагируют на сокращение мышц – они становятся больше, ярче, быстрее. Они впиваются в рукав и за считаные секунды прожигают ткань. Как ребенок, бросающий мяч, я замахиваюсь, целясь в шкаф, и в последний момент разжимаю кулак. Молния мелькает в воздухе клубком ярких искр и бьет в цель.

От грохота я вскрикиваю и падаю на книги. Пока я, с колотящимся сердцем, барахтаюсь на полу, массивная каменная полка переламывается пополам в густом облаке пыли. Искры в последний раз вспыхивают над обломками и исчезают. Остается только мусор.

– Простите, что сломала полку, – говорю я, лежа среди разлетевшихся книг.

Мой рукав по-прежнему дымится, но это сущие пустяки по сравнению с шумом в голове. Нервы так и поют, они звенят от прилива силы. Очень приятно.

Силуэт Джулиана движется по комнате в клубах пыли. Смех рокочет в его груди, пока он обозревает то, что я наделала. Сквозь серую пелену сверкает белозубая усмешка.

– Нам понадобится класс побольше.

Он прав. Нам приходится каждый день искать помещения побольше и попросторнее, чтобы потренироваться. Наконец, неделю спустя, мы находим место в подвале. Стены здесь сплошь из металла и бетона. Эти материалы прочнее декоративного камня и дерева, из которых состоят верхние этажи. Моя цель, мягко говоря, не жизнеутверждающа, и Джулиан старается держаться подальше от меня во время тренировок, но мне становится всё проще и проще вызывать молнию.

Джулиан постоянно делает заметки, фиксируя все, от моего сердечного ритма до температуры наэлектризованного прибора. Каждая новая запись вызывает озадаченную и счастливую улыбку на его лице, хотя он не объясняет мне причину. Сомневаюсь, что поняла бы, даже если бы он объяснил.

– Потрясающе, – бормочет Джулиан, считывая показания очередного прибора, названия которого я не знаю.

Он сказал, что эта штука измеряет электроэнергию, однако я понятия не имею как.

Я отряхиваю руки, наблюдая, как «гаснет свет» – так выражается Джулиан. Мои рукава на сей раз остаются целыми благодаря новой одежде. Это огнеупорная ткань вроде той, в которую одеты Кэл и Мэйвен, хотя, наверное, мой костюм следует скорее назвать токоупорным.

– А что тут потрясающего?

Он медлит, как будто не хочет говорить, как будто ему не следует говорить, но в конце концов пожимает плечами.

– Прежде чем ты собралась с силой и изжарила эту бедную статую, – Джулиан указывает на дымящуюся груду обломков, которые недавно были бюстом какого-то короля, – я измерил, сколько в этом помещении электричества. От ламп, проводки и так далее. А потом измерил тебя.

– И что?

– От тебя его исходит вдвое больше, чем от всего остального, – с гордостью говорит Джулиан, но я не понимаю, почему это так важно.

Быстро нагнувшись, он выключает электрокоробочку, как я ее называю. Я чувствую, как электричество затихает.

– Попробуй еще раз.

Фыркнув, я снова сосредоточиваюсь. Несколько секунд концентрации – и искры возвращаются, такие же яркие, как раньше. Но на сей раз они исходят не от коробочки, а от меня.

Улыбка пересекает лицо Джулиана от уха до уха.

– Значит…

– Это подтверждает мои подозрения.

Иногда я забываю, что Джулиан ученый, исследователь. Но он всегда готов мне об этом напомнить.

– Ты производишь электрическую энергию.

Я в замешательстве.

– Ну да. Это моя способность, Джулиан.

– Нет. Я думал, что твоя способность – умение ею манипулировать, а не создавать с нуля, – говорит он и продолжает торжественным тоном: – Серебряные не могут создавать электричество, Мэра.

– Не понимаю. Нимфы…

– …управляют водой, которая уже существует. Они не умеют пользоваться тем, чего нет.

– Ну а Кэл? Мэйвен? Я не вижу вокруг пылающей преисподней, где можно попросить огоньку.

Джулиан улыбается и качает головой.

– Ты видела их браслеты, да?

– Они носят их постоянно.

– Эти браслеты дают искры, порождают пламя, которым истребители могут управлять. Без возможности разжечь огонь они беспомощны. Все элементали делают то же самое – манипулируют железом, водой, растениями, которые уже есть. Они сильны лишь настолько, насколько сильно то, что их окружает. У тебя не так, Мэра.

«У меня не так. Я не похожа на остальных».

– В каком смысле?

– Пока я сам точно не уверен. Но ты – вообще нечто иное. Не Красная, не Серебряная. Что-то еще. Нечто большее.

– Нечто иное…

Я думала, что исследования Джулиана приведут меня хоть к какому-то ответу. Но вопросов стало еще больше.

– Что я за существо, Джулиан? Что со мной не так?

Внезапно становится очень тяжело дышать, перед глазами всё плывет. Я пытаюсь сморгнуть горячие слезы, скрыть их от Джулиана. Наверное, сказалась усталость. Уроки, этикет, дворец, где я никому не могу доверять, где я сама не своя. Я ощущаю удушье. Хочется кричать, но я знаю, что нельзя.

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть другой, – доносится до меня голос Джулиана, но его слова – просто эхо.

Их заглушают мои собственные мысли, воспоминания о доме, о Гизе и Килорне…

– Мэра?

Джулиан подходит ближе, его лицо – воплощенная доброта… но он держится на расстоянии вытянутой руки. Не ради моей безопасности – ради своей. Чтобы защититься от меня. Глотнув воздуха, я понимаю, что искры вернулись: они вновь бегут по моим рукам. Я вот-вот превращусь в вихрь огня.

– Мэра, смотри на меня. Мэра, не ослабляй контроля.

Он говорит спокойно и негромко, но очень властно. Кажется, Джулиан напуган…

– Мэра, контроль.

Но я ничего не в состоянии контролировать. Ни свое будущее, ни собственные мысли, ни даже эту способность, которая стала причиной всех моих бед.

По крайней мере, здесь и сейчас я могу контролировать лишь одно. Свои ноги.

Я – подлая трусиха. Поэтому я бегу.

Залы, по которым я проношусь, пусты, но на меня давит незримая тяжесть тысячи камер. Совсем скоро Лукас (или, что еще хуже, Стражи) найдет меня. Но я должна вздохнуть. Я хочу увидеть над собой небо, а не стекло.

Я целых десять секунд стою на балконе, прежде чем понимаю, что идет дождь. Он смывает с меня кипящий гнев. Искры исчезли, сменившись отвратительными злыми слезами, которые катятся по лицу. Где-то вдалеке рокочет гром, вокруг тепло, но уже не жарко: лето скоро закончится. Время идет. Моя жизнь движется, вне зависимости от того, насколько мне хочется, чтобы она оставалась прежней.

Когда за руку меня хватают чьи-то сильные пальцы, я едва удерживаю вскрик. За спиной стоят двое Стражей, и под масками я вижу их мрачно горящие глаза. Оба широкоплечи и бессердечны – они пытаются увлечь меня обратно в темницу.

– Миледи, – рычит один из них без особого уважения.

– Отстаньте.

Мой голос звучит слабо, еле слышно. Я глотаю воздух, как утопающая.

– Пожалуйста, дайте мне пять минут…

Но я не их госпожа. Они не отвечают.

– Моя невеста отдала вам приказ, – произносит кто-то твердо и властно.

Это голос человека королевской крови.

МЭЙВЕН.

– Отпустите ее.

Когда принц выходит на балкон, я невольно испытываю огромное облегчение. Стражи выпрямляются в его присутствии и склоняют головы. Тот, кто держит меня за руку, произносит:

– Мы должны следить, чтобы леди Титанос не отклонялась от расписания.

Однако хватку он все-таки ослабляет.

– Мы получили такое распоряжение, сэр.

– Сейчас получите новое, – отвечает Мэйвен ледяным тоном. – Ступайте. Я провожу Мэриэну на занятия.

– Да, сэр, – дружно отвечают Стражи, не в силах возразить принцу.

Они уходят. Их пламенеющие плащи мокры от дождя. Я шумно вздыхаю. Раньше я этого не сознавала, но руки у меня трясутся: приходится стиснуть кулаки, чтобы унять дрожь. Но Мэйвен – воплощенная вежливость, он делает вид, что ничего не замечает.

– Знаешь, во дворце есть душ.

Я вытираю глаза, хотя слезы давно смыло дождем – остались только сопливый нос и поплывший макияж. Хорошо, что серебряная пудра осталась на месте. Она прочней, чем я.

– Первый дождь за лето, – произношу я, стараясь говорить нормальным голосом. – Я хотела увидеть его своими глазами.

– Так, – отзывается Мэйвен, становясь рядом.

Я отворачиваюсь, желая скрыть лицо еще хоть на несколько секунд.

– Я понимаю, – продолжает он.

«Понимаешь, принц? Ты понимаешь, каково потерять всё, что любишь? Против собственной воли стать другим человеком? Лгать каждую минуту, каждый день – до конца жизни? Сознавать, что с тобой что-то не так?»

Я не в силах видеть его понимающую улыбку.

– Перестаньте притворяться, будто мои чувства вам знакомы.

Лицо Мэйвена мрачнеет при этих словах, губы изгибаются в гримасе.

– Думаешь, я не знаю, как трудно жить здесь? С этими людьми? – спрашивает он и бросает взгляд через плечо, словно боится, что его подслушают.

Но никого вокруг нет, только дождь и гром.

– Я не могу говорить что хочу, делать что хочу… в присутствии матери я даже не могу думать что хочу! А мой брат…

– Что ваш брат?

Слова застревают у принца в горле. Мэйвен не желает говорить, но всё прекрасно чувствует.

– Он сильный, талантливый, могущественный… а я его тень. Тень пламени.

Он медленно выдыхает, и я понимаю, что вокруг нас висит странный жар.

– Прости, – добавляет Мэйвен и отступает на шаг, позволяя воздуху остыть.

У меня на глазах он вновь становится Серебряным принцем, который словно создан для званых ужинов и военной формы.

– Мне не следовало этого говорить.

– Всё в порядке, – буркаю я. – Приятно слышать, что не я одна чувствую себя здесь не в своей тарелке.

– Ты должна понять про Серебряных еще кое-что. Мы всегда одиноки. И здесь, и здесь, – говорит он, указывая себе на сердце и на голову. – Это делает нас сильнее.

Над нами трещит молния, озаряя его синие глаза – кажется, что они светятся.

– Но это глупо, – возражаю я.

Мэйвен мрачно усмехается.

– Лучше не слушайте свое сердце, леди Титанос. Оно не приведет вас туда, куда вам нужно.

При этих словах я вздрагиваю. И наконец вспоминаю, что идет дождь. Наверное, выгляжу я ужасно.

– Мне надо вернуться на урок, – говорю я и поворачиваюсь, чтобы уйти.

Но принц ловит меня за руку.

– Кажется, я могу помочь вам с вашей проблемой.

Я изгибаю бровь.

– Какой проблемой?

– Вы, кажется, не из тех девушек, которые плачут по пустякам. Вы тоскуете по дому… – Он вскидывает руку, прежде чем я успеваю возразить. – Я знаю, как это уладить.

Глава 14

Охранники по двое бродят по коридорам, но, видя рядом со мной Мэйвена, они не останавливают меня. Пусть даже время позднее и я давно должна спать, никто не говорит ни слова. Никто не заступает дорогу принцу. Я понятия не имею, куда мы идем, но Мэйвен обещал сводить меня туда. Домой.

Он тих, но решителен – и подавляет улыбку. А я невольно сияю, глядя на него. Может, Мэйвен не такой уж и плохой. Но он останавливается слишком быстро – мы даже не успеваем покинуть ярус, где расположены королевские апартаменты.

– Мы пришли, – говорит он и стучит в дверь.

В следующую секунду та распахивается, и я вижу Кэла. Это зрелище заставляет меня отступить на шаг. Грудь у принца обнажена, хотя остальное тело закрыто странными доспехами. Они представляют собой металлические пластины, вделанные в ткань. На них виднеются вмятины. Я замечаю лиловый синяк чуть выше сердца, легкую щетину на щеках. Мы с Кэлом целую неделю не пересекались, и, очевидно, я застала его в неудачное время. Поначалу он меня не замечает, потому что сосредоточенно снимает доспехи. Я сглатываю.

– Я уже расставил фигуры, Мэйвик… – начинает он и замолкает, подняв голову и обнаружив нас на пороге. – Мэра, как я… э… чем могу помочь?

Он с трудом подбирает слова. В кои-то веки принц растерялся.

– Сама не знаю, – отвечаю я, переводя взгляд на Мэйвена.

Мой нареченный только ухмыляется и слегка поднимает бровь.

– За то, что Кэл такой хороший сын, ему дают некоторую свободу действий, – говорит Мэйвен, явно забавляясь. Даже брат слегка улыбается и закатывает глаза. – Ты хотела сходить домой, Мэра, и я нашел человека, который уже бывал в тех местах…

После некоторого замешательства до меня доходит смысл слов Мэйвена. Какая я была глупая, что не поняла этого раньше. Кэл знает дорогу из дворца. Он был в таверне… Он уже выбирался отсюда, а значит, может вывести и меня.

– Мэйвен, – говорит Кэл сквозь стиснутые зубы. Улыбки пропал и след. – Ты знаешь, что ей нельзя. Это плохая идея…

Теперь моя очередь заговорить. Я должна получить то, что хочу.

– Обманщик.

Он смотрит на меня горящими глазами, пронизывая взглядом насквозь. Надеюсь, Кэл сумеет разглядеть мою решимость, мое отчаяние, мою нужду.

– Мы отняли у Мэры всё, брат, – негромко говорит Мэйвен, придвигаясь ближе. – Неужели нам трудно выполнить одну ее просьбу?

Медленно и неохотно Кэл кивает и жестом предлагает мне войти. Чувствуя головокружение от радости, я захожу почти вприпрыжку.

Я побываю дома.

Мэйвен медлит у двери. Он немного грустнеет, когда я отхожу от него.

– Ты не пойдешь.

Это не вопрос.

Он качает головой.

– Вам и без того хватит забот.

Не нужно быть гением, чтобы понять: он прав. Но, пусть даже Мэйвен и не пойдет с нами, я никогда не забуду того, что он уже для меня сделал. Не успев задуматься, я обнимаю Мэйвена. Сперва он не реагирует, а потом медленно обвивает рукой мои плечи. Когда я отстраняюсь, его щеки окрашивает серебряный румянец. Я чувствую, как вскипает моя собственная кровь, как она шумит в ушах.

– Не задерживайся там, – говорит Мэйвен, с усилием переводя взгляд на Кэла.

Тот слегка улыбается.

– Ты ведешь себя так, как будто я никогда раньше этого не проделывал.

Принцы посмеиваются над какой-то общей шуткой, точь-в-точь как делали тысячу раз мои родные братья. Когда за Мэйвеном закрывается дверь и мы с Кэлом остаемся наедине, я невольно чувствую, как моя враждебность по отношению к принцам слегка утихает.

Комната Кэла вдвое больше моей, но она так заставлена, что кажется маленькой. Доспехи, полевая форма, мундиры заполняют ниши вдоль стен – они висят на манекенах, которые, очевидно, представляют собой копию тела наследника. Они возвышаются надо мной, как безликие призраки с незрячими глазами. По большей части доспехи легкие, состоящие из стальных пластин и плотной ткани, но есть среди них и массивные, предназначенные не для тренировок, а для битвы. Есть даже шлем из сияющего металла, с затемненным защитным стеклом. На рукаве блестит эмблема, вшитая в темно-серую ткань. Пылающая черная корона и серебряные крылья. Что она означает, для чего нужна эта форма и что Кэл сотворил, нося ее… об этом я не хочу думать.

Как и у Джулиана, в комнате Кэла стопками громоздятся книги. Целое море чернил и бумаги. Они, впрочем, не такие старые – большинство недавно переплетены и отпечатаны на пластиковых листах, для пущей сохранности. Все написаны на общем языке, на котором говорят в Норте, Озерном крае и Пьемонте. Кэл заходит за ширму, на ходу стягивая остальные части доспеха, а я украдкой заглядываю в книги. Они странные, полные карт, диаграмм, схем – руководства по ужасному искусству войны. Каждая еще страшнее предыдущей. Там описываются военные события как недавних лет, так и далекого прошлого. Великие победы, кровавые поражения, оружие, маневры… у меня голова идет кругом. Заметки Кэла еще хуже – они описывают тактику, которую он предпочитает. Приемы, которые стоят сотни солдатских жизней. На картинках солдаты представлены крошечными квадратиками, но я-то вижу своих братьев, Килорна и всех остальных.

За книгами, у окна, стоят маленький стол и два стула. На столе наготове лежит какая-то игра. Фишки уже расставлены. Мне она незнакома, но я понимаю, каково ее значение для Мэйвена. Они, очевидно, встречаются каждую ночь, играют и смеются, как следует братьям.

– Времени у нас будет немного, – предупреждает Кэл, заставив меня подпрыгнуть.

Пока принц натягивает рубашку, я заглядываю за ширму и успеваю мельком заметить длинную мускулистую спину. На его теле есть шрамы, хотя я уверена, что к услугам Кэла целая армия целителей, если понадобится. Но по какой-то причине он предпочел сохранить следы ран.

– Мне нужно ровно столько, чтобы я успела повидать родных, – отвечаю я, отходя, чтобы не глазеть на него.

Кэл появляется, одетый в простое платье. Спустя несколько секунд я понимаю, что точно так же он был одет в ту ночь, когда мы встретились. С ума сойти, я не раскусила его с самого начала. Волк в овечьей шкуре. А теперь я стала овцой, которая прикидывается волком.

Никто не останавливает нас, когда мы покидаем королевские апартаменты; быть наследным принцем – большое преимущество.

Кэл поворачивает за угол, и мы оказываемся в просторном бетонном помещении.

– Сюда.

Оно похоже на склад и наполнено странными предметами, покрытыми холстом. Одни большие, другие маленькие, но все укутаны.

– Это тупик, – возражаю я.

Выйти отсюда можно лишь тем путем, каким мы пришли.

– Да, Мэра, я завел тебя в тупик, – со вздохом отвечает Кэл, шагая по проходу между загадочными предметами.

Ткань колышется, и я замечаю под ней блестящий металл.

– Снова доспехи? – спрашиваю я и тычу в холстину. – Они тебе, наверное, очень нужны. Пожалуй, того запаса, что у тебя наверху, маловато. И лучше надень что-нибудь на себя. Мои братья – здоровые ребята и не прочь подраться.

Хотя, судя по библиотеке Кэла и по его мускулам, его так просто не обидишь. Не говоря уж о том, что он умеет управлять огнем.

Принц качает головой.

– Думаю, что обойдусь без доспеха. И потом, в нем я буду похож на охранника. Мы ведь не хотим, чтобы твоя семья поняла нас неправильно, так?

– А как они должны нас понять? Вряд ли я смогу представить тебя полным титулом.

– Мы вместе работаем, и нам дали отгул на вечер. Вот и всё, – говорит он, пожимая плечами.

Серебряные так легко врут.

– Ну а с какой стати ты потащился со мной?

Хитро улыбнувшись, Кэл указывает на нечто стоящее рядом с ним:

– Я тебя подвез.

Он отбрасывает ткань. Под ней стоит какая-то штука, сверкающая металлом и черной краской. Два колеса с протектором, блестящий, как зеркало, хром, фары, длинное кожаное сиденье… ничего подобного я в жизни не видела.

– Это мотоцикл, – говорит Кэл, с видом гордого отца проводя рукой по серебристым рукояткам. Он знает и любит каждый сантиметр этого железного зверя. – Быстрый, ловкий, может проехать там, где не пройдет транспорт.

– Похоже… на капкан, – наконец отвечаю я, не в силах скрыть трепет.

Засмеявшись, Кэл берет лежащий на сиденье шлем. Надеюсь, он не заставит меня его надеть, а уж тем более ехать на этой штуковине!

– Отец и полковник Макантос тоже так сказали. Они пока не наладили массовое производство для армии, но я добьюсь своего. Я ни разу не свалился с тех пор, как усовершенствовал колеса!

– Ты сам его построил? – недоверчиво спрашиваю я, но Кэл жмет плечами, как будто это пустяки. – Ух ты.

– Подожди, сначала прокатись, – говорит он и протягивает мне шлем.

Словно по приказу дальняя стена вздрагивает. Слышится стон механизма, и она начинает отъезжать в сторону. За ней – ночная тьма.

Я со смехом отступаю от смертоносной машины.

– Ни за что.

Но Кэл подмигивает, переносит одну ногу через мотоцикл и опускается на сиденье. Мотор под ним оживает – он рычит и рокочет. Я чувствую, как аккумулятор глубоко в недрах машины наполняет ее силой, которая рвется на волю. Она хочет покрыть расстояние между замком и домом. Домом.

– Клянусь, это абсолютно безопасно, – уверяет Кэл, перекрикивая шум мотора.

Вспыхивают фары, озарив темноту впереди. Красно-золотые глаза Кэла смотрят на меня. Он протягивает руку.

– Мэра?

Несмотря на ужасную пустоту в животе, я надеваю шлем.

Я никогда не летала на воздушном судне, но, наверное, это ощущение похоже на полет. На свободу. Мотоцикл мчит по знакомой дороге, элегантно вписываясь в повороты. Надо отдать ему должное, Кэл хороший водитель. Старая дорога полна ухабов и ям, но он с легкостью огибает их, пусть даже у меня сердце подступает к горлу. Только когда мы останавливаемся в полумиле от Подпор и Кэлу приходится силой разжать мои пальцы, я понимаю, что вцепилась в него очень крепко. Когда он отстраняется, мне вдруг становится очень холодно, но я отгоняю эту мысль.

– Весело, правда? – спрашивает Кэл, выключая мотор.

Ноги и спина у меня разболелись от неудобного маленького сиденья, но принц спрыгивает, двигаясь так же ловко, как всегда.

Я с некоторым трудом тоже встаю. От оглушительного биения крови в ушах дрожат колени, но, кажется, ничего страшного не произошло.

– Я бы точно не выбрала это по доброй воле.

– Напомни мне, чтобы я как-нибудь покатал тебя на самолете. После этого ты будешь предпочитать мотоциклы, – отвечает Кэл, скатывая машину с дороги, под прикрытие леса.

Забросав его зелеными ветками, он отступает на шаг, чтобы полюбоваться результатом. Я бы вообще ничего не заметила, если бы не знала, куда смотреть.

– Похоже, ты часто это делаешь.

Кэл поворачивается спиной ко мне, сунув руки в карманы.

– Во дворце порой становится… душно.

– А в переполненных Красных барах – нет? – спрашиваю я, желая развить тему.

Но Кэл шагает к деревне быстрым шагом, как будто от моего вопроса можно убежать.

– Я езжу сюда не пить, Мэра.

– Что, ты просто с бухты-барахты ловишь за руку карманников и раздаешь им должности?

Он резко останавливается и разворачивается; я врезаюсь в принца, на мгновение ощутив солидный вес его тела. Потом я понимаю, что Кэл хохочет.

– Как, как ты сказала? – спрашивает он в промежутках между приступами смеха.

Мое лицо под макияжем краснеет, и я легонько толкаю его локтем. «Это очень неуместно», – напоминает мозг.

– Просто ответь на вопрос.

Смех затихает, но улыбка остается.

– Я делаю это не для себя, – говорит Кэл. – Пойми, Мэра. Я… однажды я стану королем. Я не могу позволить себе быть эгоистом.

– А я-то думала, что король – единственный человек, который может себе это позволить.

Он качает головой и обводит меня унылым взглядом.

– Очень жаль, но это не так.

Кэл сжимает и разжимает кулак, и я вижу пламя на ладони – жаркое, вздымающееся от гнева. Но оно исчезает, и остается только пепел сожаления в глазах. Кэл вновь пускается в путь – и теперь задает куда более щадящий темп.

– Король обязан знать своих подданных. Вот почему я выбираюсь из дворца, – негромко произносит он. – Я делаю это и в столице, и на фронте. Я хочу лично знать, что происходит в королевстве, а не полагаться на слова советников и дипломатов. Вот как должен вести себя хороший король.

Он как будто стыдится своего желания быть хорошим правителем. Возможно, в глазах его отца и остальных идиотов это и впрямь постыдно. Сила и власть – вот слова, которые Кэл заучил с рождения. Не доброта. Не милость. Не сочувствие, великодушие, равенство и все прочие вещи, к которым должен стремиться правитель.

– И что же ты видишь, Кэл? – спрашиваю я, указывая на Подпоры, которые виднеются за деревьями.

Сердце так и скачет в груди при мысли о том, что я уже совсем близко.

– Я вижу мир на лезвии меча. Если равновесие нарушится, страну ждет гибель. – Кэл вздыхает, понимая, что это не тот ответ, который я хочу услышать. – Ты не знаешь, как всё зыбко и насколько мир близок к разрушению. Мой отец не покладая рук старается спасти нас, и я буду поступать так же.

– Мой мир уже разрушен, – отвечаю я, пиная кусок грязи. Деревья расступаются, и я вижу грязное захолустье, которое называю домом. По сравнению с замком это трущоба. Ад. Почему Кэл этого не понимает?

– Твой отец обеспечивает безопасность своему народу, а не моему.

– Тот, кто хочет изменить мир, должен сознавать цену, Мэра, – говорит Кэл. – Многие погибли бы, в первую очередь Красные. И никакой победы в итоге не было бы – особенно для вас. Ты не видишь перспективы.

– Ну так давай, – с ненавистью произношу я. – Обрисуй мне перспективу.

– В Озерном крае, как и у нас, монархия. Серебряная элита управляет остальными. Принцы Пьемонта, наши союзники, не поддержат государство, в котором на Красных смотрят как на равных. То же самое в Прериях и Тираксе. Даже если бы Норта изменилась, остальные страны на континенте этого бы не допустили. Нас бы захватили, разделили, разорвали на части. Снова война, снова смерть.

Я вспоминаю карту Джулиана, пространство огромного мира за пределами наших границ. Везде правят Серебряные, а нам некуда кинуться.

– А если ты ошибаешься? Что, если Норта – только начало? Та перемена, в которой нуждаются остальные? Ты не знаешь, куда ведет свобода.

Кэлу нечего на это ответить, и воцаряется мучительное молчание.

– Вот и всё, – бормочу я, остановившись под знакомым крыльцом.

Я иду тихо, не то что Кэл, под тяжелыми, гулкими шагами которого скрипят деревянные балки. От него исходит знакомый жар, и я пугаюсь, что он сейчас подожжет дом. Принц ощущает мою тревогу и кладет теплую руку на плечо, но меня это не успокаивает.

– Я могу подождать внизу, если хочешь, – шепотом, совершенно неожиданно, говорит он. – Мы же не хотим, чтобы они случайно меня узнали.

– Они не узнают. Пусть даже мои братья служили в армии, они, скорее всего, не отличат тебя от шкафа.

«Шейд отличит, – думаю я. – Но Шейд достаточно умен, чтобы держать рот на замке».

– И потом, ты же хочешь знать, за что не стоит сражаться.

С этими словами я открываю дверь и захожу в дом, который больше не называю своим. Как будто я вернулась в прошлое.

Дом вибрирует от храпа. Храпит не только отец, но и кое-кто, устроившийся на ночь в нашей маленькой гостиной. Бри свернулся в кресле – гора мышц под тонким одеялом. Темные волосы у него по-прежнему стрижены очень коротко, по-военному, на лице и на руках шрамы, свидетельство сражений. Он, очевидно, вынужденно уступил Трами, который беспокойно вертится, лежа на моей кровати. Шейда нигде не видно, но он никогда и не спал помногу. Скорее всего, братец болтается по деревне и разыскивает прежних подружек.

– Подъем! – со смехом восклицаю я и одним движением срываю с Бри одеяло.

Он с грохотом валится на пол, повредив скорее доски, чем себя, и подкатывается к моим ногам. Такое ощущение, что брат сейчас снова заснет.

А потом он моргает, сонный и растерянный. Иными словами, такой, как всегда.

– Мэра?

– Бри, заткнись, я спать хочу! – стонет в темноте Трами.

– А ну-ка успокоились! – орет из спальни папа, так что мы дружно подскакиваем.

Я до сих пор не сознавала, как соскучилась по всему этому. Бри смаргивает сон и со смехом прижимает меня к себе. Стук извещает о том, что Трами спрыгнул с чердака, ловко приземлившись на ноги.

– Это Мэра! – кричит он, отрывая меня от пола и заключая в объятия.

Он более щуплый, чем Бри, но вовсе не такой тощий стручок, каким я его помню. Я чувствую твердые узлы мускулов; последние несколько лет дались ему нелегко.

– Рада тебя видеть, Трами, – чуть дыша, говорю я.

Такое ощущение, что я сейчас взорвусь.

Дверь спальни распахивается, и появляется мама в старом халате. Она открывает рот, чтобы выругать парней, но, увидев меня, обо всем на свете забывает. Она улыбается и хлопает в ладоши.

– Наконец-то ты пришла!

За ней показывается папа, тяжело дыша и толкая свое кресло. Последней просыпается Гиза, но она только свешивает голову через край чердачного люка и смотрит вниз.

Трами наконец выпускает меня и ставит на место, рядом с Кэлом, которому превосходно удается изображать смущение.

– Слышал, ты поддалась на уговоры и пошла работать, – дразнится Трами, тыча меня под ребра.

Бри хихикает и лохматит мне волосы.

– Из армии бы ее в любом случае выгнали, она обобрала бы свой легион до нитки.

Я улыбаюсь.

– Похоже, ты тоже не понадобился вооруженным силам. Тебя демобилизовали?

За них отвечает папа, подкатываясь ближе:

– В письме говорилось про какую-то лотерею. Братья Бэрроу выиграли почетную отставку. И полную пенсию.

Судя по всему, он не верит ни единому слову, но не собирается развивать тему. А мама, наоборот, клюнула.

– Здорово, правда? Наконец правительство хоть что-то стало для нас делать, – говорит она, целуя Бри в щеку. – А у тебя теперь есть работа.

Она лучится гордостью, как никогда раньше, – обычно мама приберегала теплые чувства для Гизы. «То, чем она гордится, – фикция».

– Наконец-то нам хоть немного повезло.

Гиза насмешливо фыркает сверху. Я ее не виню. Моя удача стоила ей сломанной руки и судьбы.

– Да уж, повезло, – ворчит сестра и слезает.

Движется она медленно, цепляясь за лестницу одной рукой. Когда Гиза спускается, я вижу, что лубок обвязан цветной тканью. Ощутив прилив грусти, я понимаю, что это фрагмент ее прекрасной вышивки, которая никогда не будет закончена.

Я хочу обнять Гизу, но она отстраняется и смотрит на Кэла. Похоже, она единственная, кто его замечает.

– А это кто?

Покраснев, я вспоминаю, что совершенно забыла про него.

– А, это Кэл. Он тоже служит в замке.

– Привет, – выговаривает он, неловко помахивая рукой.

Мама хихикает, как школьница, и машет в ответ, задержавшись взглядом на его мускулистых предплечьях. Но папа и братья вовсе не в восторге.

– Ты, кажется, нездешний, – рокочет папа, глядя на Кэла как на таракана. – Я это чую.

– Просто он из замка, папа… – начинаю я, но Кэл меня обрывает.

– Я родом из Причальной Гавани, – говорит он, стараясь говорить с нужным акцентом. – Начал служить в Морском Холме, тамошней королевской резиденции, ну а теперь езжу вместе с двором, когда он перебирается с места на место.

Он искоса смотрит на меня понимающим взглядом.

– Так живут многие слуги.

Мама прерывисто вздыхает и берет меня за руку.

– Да? Тебе тоже придется покинуть нас, когда двор уедет?

Я хочу сказать, что уезжаю вовсе не по доброй воле. Это был не мой выбор. Но мне придется солгать – ради спасения родных.

– Других вариантов нет. Ну и потом, я хорошо зарабатываю.

– Кажется, я прекрасно понимаю, в чем дело, – рычит Бри, в упор глядя на Кэла.

Кэл, надо отдать ему должное, и бровью не ведет.

– Ни в чем, – спокойно отзывается он, глядя на Бри с огнем в глазах. – Мэра получила работу в замке и подписала годовой контракт, вот и всё.

Недовольно заворчав, брат отходит.

– Уоррен мне нравился больше, – буркает он.

– Бри, пора уже повзрослеть, – огрызаюсь я.

Мама вздрагивает, как будто всего за три недели отвыкла от моего резкого голоса. Странно, но ее глаза заволакивают слезы. «Она уже не помнит. Вот почему мама хочет, чтобы ты осталась. Тогда она не забудет тебя».

– Мама, не плачь, – прошу я и обнимаю ее.

Она кажется такой худенькой, тоньше, чем я помнила. А может, раньше я никогда не замечала, какая она хрупкая.

– Дело не только в тебе, дорогая…

Она отводит глаза и смотрит на папу. В глазах у нее загадочная боль. Остальным невыносимо смотреть на маму. Папа разглядывает свои неподвижные ноги. В доме воцаряется мрачная тишина.

И тут я понимаю, что происходит. От какого известия они пытаются меня защитить.

Мой голос дрожит, когда я задаю вопрос, на который не желаю знать ответа.

– Где Шейд?

Мама чуть не падает – она едва успевает добраться до стула, прежде чем разразиться рыданиями. Бри и Трами отворачиваются, не в силах смотреть. Гиза не двигается – она глядит в пол, словно желает провалиться сквозь доски. Все молчат, и только звуки маминых рыданий и затрудненное дыхание отца заполняют брешь в том месте, которое некогда занимал мой брат. Мой брат, любимый брат.

Я пячусь и чуть не кувыркаюсь с лестницы, но Кэл подхватывает меня. Зря. Я хочу упасть, удариться обо что-нибудь твердое, чтобы заглушить боль в голове. Поднеся руку к уху, я щупаю три камушка, которые мне так дороги. Третий – камень Шейда – кажется на ощупь холодным.

– Мы не хотели писать тебе, – шепчет Гиза, теребя лубок. – Он погиб до того, как пришел приказ о демобилизации.

Желание взорвать что-нибудь, излить гнев и скорбь в порыве убийственной энергии никогда еще не было столь сильным. «Контролируй себя», – велю я себе. Надо же, я волновалась, что Кэл сожжет дом; но молния может уничтожить мое жилище так же легко, как и огонь.

Гиза, борясь со слезами, заставляет себя произнести:

– Он пытался сбежать. Его казнили.

Ноги подо мной подгибаются так быстро, что даже Кэл не успевает меня подхватить. Я ничего не вижу и не слышу, только чувствую. Грусть, шок, боль… мир начинает вращаться. Лампочки гудят от электричества, они вопят так громко, что сейчас, кажется, треснет голова. Холодильник шумит в углу – старый, полуживой аккумулятор пульсирует, как умирающее сердце. Все вещи вокруг дразнят меня, высмеивают, пытаются довести до срыва. Но я выдержу. Выдержу.

– Мэра, – говорит на ухо Кэл и обвивает меня теплыми руками, но с тем же успехом он может обращаться ко мне, стоя на другом берегу моря. – Мэра!

Я мучительно вздыхаю, пытаясь прийти в себя. Щеки мокрые, хотя я не помню, чтобы плакала. «Казнен». Кровь вскипает в жилах. «Это ложь. Шейд не сбежал. Он был в Алой Гвардии. Об этом узнали. И убили его. Убили».

Я никогда не испытывала подобного гнева. Даже когда братьев забрали в армию, даже когда ко мне пришел Килорн со своими вестями. Даже когда покалечили Гизу.

По дому проносится оглушительный вой: холодильник, лампочки и проводка в стенах начинают работать на полную мощность. Электричество гудит, и я чувствую себя разъяренной, опасной и полной жизни. Я создаю энергию и наполняю дом своей силой, совсем как учил Джулиан.

Кэл кричит и трясет меня, пытаясь как-то достучаться. Но не может. Сила пробудилась во мне, и я не желаю ее выпускать. Это лучше, чем боль.

Дождем сыплется стекло, когда взрываются лампочки, хлопая, как попкорн в кастрюле. Поп, поп, поп. Этот звук почти заглушает мамины вопли.

Чьи-то руки властно обхватывают меня. Они касаются моего лица, удерживают, пока кто-то говорит. Не для того, чтобы утешить, не для того, чтобы посочувствовать, но для того, чтобы привести меня в чувство. «Этот голос я узнаю где угодно».

– Мэра, соберись!

Я поднимаю голову и вижу ясные зеленые глаза и лицо, полное тревоги.

Килорн.

– Я знал, что рано или поздно ты вернешься, – негромко произнес он. – Я тебя ждал.

Руки у него грубые на ощупь, но их прикосновение успокаивает меня, возвращает в реальность, в мир, где мой брат мертв. Единственная уцелевшая лампочка качается над нами, едва освещая комнату и мою потрясенную семью.

Но это не единственное, что озаряет тьму.

Над моими ладонями танцуют фиолетово-белые искры. Они постепенно меркнут, но пока их хорошо видно. Моя молния. «Никакой ложью я не сумею это объяснить».

Килорн подводит меня к стулу. Его лицо – грозовое облако сомнений. Остальные только смотрят на нас, и я с болью понимаю, что им страшно. Но Килорн не боится – он зол.

– Что они с тобой сделали? – спрашивает он, держа руки рядом с моими.

Искры полностью гаснут, остаются только кожа и дрожащие пальцы.

– Ничего.

«Хотела бы я обвинить их. Хотела бы я свалить всё на кого-то другого». Я смотрю поверх головы Килорна и встречаю взгляд Кэла. Он заметно расслабляется и кивает, общаясь со мной без слов. «Мне не придется лгать».

– Просто я такая.

Килорн хмурится.

– Ты одна из них?

Я никогда не слышала столько гнева и отвращения в одной-единственной фразе. Сейчас умру…

– Правда?

Мама приходит в себя первая и, без единого проблеска гнева, берет меня за руку.

– Мэра моя дочь, Килорн, – говорит она, устремив на него пугающий взгляд, я и не знала, что она на такое способна. – Мы все это знаем.

Остальные что-то бормочут в знак подтверждения, постепенно становясь на мою сторону, но Килорн, кажется, не убежден. Он смотрит на меня как на незнакомку. Как будто мы не дружили всю жизнь.

– Дай мне нож, и я отвечу на этот вопрос прямо сейчас, – говорю я, яростно глядя на него. – Я покажу тебе, какого цвета моя кровь.

Он немного успокаивается – и отступает.

– Я просто… не понимаю.

«Ну, ты в этом не одинок».

– Да и я. Мы знаем, кто ты, Мэра, но… – запинаясь, говорит Бри. Он пытается подобрать правильные слова. Это ему всегда плохо давалось. – Но как?

Я сама не знаю, что сказать, но изо всех сил стараюсь объяснить. Я вновь с особой остротой сознаю, что Кэл стоит надо мной и слушает, поэтому я умалчиваю об Алой Гвардии и открытиях Джулиана. Нужно изложить события последних трех недель как можно проще.

Притвориться Серебряной, стать невестой принца, учиться контролировать свою силу… это всё звучит нелепо, но остальные внимательно слушают.

– Мы не знаем, как и почему, но факт остается фактом, – заканчиваю я, вытянув другую руку. Не могу не заметить, как Трами шарахается. – Возможно, мы никогда не поймем до конца, что это такое.

Мама крепче сжимает мою руку в знак поддержки. Утешение небольшое, но оно творит настоящие чудеса. Я по-прежнему злюсь, мне до ужаса грустно, но желание что-нибудь взорвать пропадает. Я обрела некоторое подобие самоконтроля – достаточно, чтобы владеть собой.

– По-моему, это чудо, – тихо говорит мама, пытаясь улыбнуться. – Мы всегда хотели для тебя лучшей доли – и вот, пожалуйста. Бри и Трами в безопасности, Гизе не о чем беспокоиться, мы будем жить счастливо, а ты… – она устремляет на меня влажные глаза, – ты, моя дорогая, станешь необыкновенным человеком. Никакая мать не может мечтать о большем…

Хотелось бы мне, чтобы ее слова были правдой, но в любом случае я киваю, улыбаясь маме и остальным. Я учусь лгать всё лучше, и остальные, кажется, верят. Но только не Килорн. Он по-прежнему кипит, с трудом сдерживая новую вспышку.

– А какой он, принц Мэйвен? – спрашивает мама.

Это опасная тема. Я чувствую, как Кэл прислушивается. Он хочет знать, какого я мнения о его младшем брате. «Что сказать? Что он добрый? Что начинает мне нравиться? Что я по-прежнему не знаю, могу ли доверять ему? Или хуже, что я никогда и никому не смогу доверять?»

– Он не такой, как я думала.

Гиза замечает мое смущение и поворачивается к Кэлу.

– Ну а это кто? Твой телохранитель? – спрашивает она, меняя тему и слегка подмигивая.

– Да, – отвечает за меня Кэл.

Он знает, что я не желаю лгать своим родным, во всяком случае, больше необходимого.

– Извините, но нам уже пора.

Его слова буквально поворачивают нож в ране, но я должна повиноваться.

– Да.

Мама встает, держа меня за руку так крепко, что вот-вот хрустнут кости.

– Мы, конечно, будем молчать.

– Ни слова, – подтверждает папа.

Братья тоже кивают и клянутся ничего не говорить.

А Килорн мрачно хмурится. Почему-то он страшно злится, а я искренне не понимаю почему. Но я тоже злюсь. Смерть Шейда по-прежнему лежит на мне тяжким бременем.

– Килорн?

– Да, да, я буду молчать, – выплевывает он.

Прежде чем я успеваю остановить его, он срывается со стула и выскакивает из дома, так что по комнате проносится ветер. Хлопает дверь, аж стены трясутся. Я привыкла к бурным эмоциям Килорна, к его редким вспышкам отчаяния, но этот гнев – что-то новенькое. Я не знаю, как с ним быть.

Прикосновение сестры возвращает меня к реальности, напоминая, что пора прощаться.

– Это дар, – шепчет она мне на ухо. – Не трать его зря.

– Ты ведь еще придешь? – спрашивает Бри.

Впервые с тех пор, как он ушел в армию, я вижу страх в глазах брата.

– Ты теперь принцесса. Ты можешь делать что хочется.

«Ох, если бы».

Мы с Кэлом молча переглядываемся. По его крепко сжатым губам и мрачному взгляду я понимаю, каким должен быть ответ.

– Я постараюсь, – шепотом отвечаю я, и мой голос обрывается.

Еще одна ложь. Кому она повредит?

Когда мы доходим до околицы, прощание с Гизой по-прежнему не дает мне покоя. В глазах сестры не было упрека, пусть даже я лишила ее всего. Последние слова Гизы доносятся с ветром, заглушая остальные звуки. «Не трать свой дар зря».

– Прости, что так вышло с твоим братом, – внезапно говорит Кэл. – Я не знал, что он…

– Что его уже нет?

«Казнен за дезертирство. Еще одна ложь». Гнев вспыхивает вновь, и я не желаю сдерживаться. Но что я могу сделать? Как отомстить за брата – или хотя бы спасти уцелевших?

«Не трать свой дар зря».

– Мне нужно заехать еще кое-куда.

Прежде чем Кэл успевает возразить, я широко улыбаюсь.

– Честное слово, это ненадолго.

К моему удивлению, он медленно кивает в темноте.

– Работа во дворце. Очень престижно, – посмеивается Уилл, когда я усаживаюсь на табуретку у него в фургоне.

Старая синяя свечка, как всегда, горит, озаряя нас колеблющимся светом. Как я и подозревала, Фарли нет.

Убедившись, что дверь и окна закрыты, я понижаю голос:

– Я не служу там, Уилл. Они…

К моему удивлению, Уилл отмахивается.

– Ой, я всё это знаю. Чаю?

– Э… не надо, – мой голос дрожит от удивления. – Но как ты…

– На прошлой неделе эти мартышки выбирали королеву, ну и, конечно, давали прямой эфир в Серебряные города, – произносит голос из-за занавески.

Оттуда выходит фигура – это не Фарли, а некто, похожий на виноградную лозу в человеческом облике. Головой он касается потолка и вынужден неуклюже пригибаться. У него длинные ярко-рыжие волосы, почти такого же цвета, как алый кушак, повязанный поперек туловища, от плеча до бедра. На кушаке застежка с изображением половинки солнца, совсем как у Фарли. И я, разумеется, замечаю на поясе патронташ, полный блестящих патронов, и пару пистолетов. Этот человек тоже принадлежит к Алой Гвардии.

– Ты была на всех экранах, леди Титанос, – он произносит мой титул, как ругательство. – Ты и та девушка из Дома Самоса. Скажи, в жизни она такая же неприятная, какой кажется?

– Это Тристан, помощник Фарли, – вмешивается Уилл и неодобрительно смотрит на молодого человека. – Тристан, поласковей.

– Зачем? – я фыркаю. – Эванжелина Самос – кровожадная стерва.

Улыбнувшись, Тристан обращает самодовольный взгляд на Уилла.

– И они не все мартышки, – тихо добавляю я, вспомнив добрые слова Мэйвена.

– Ты говоришь о том принце, с которым обручена, или о том, который ждет в лесу? – спокойно спрашивает Уилл, как будто интересуется ценой на муку.

Тристан опрометью вскакивает со стула. Вытянув обе руки, я догоняю его у двери. Хорошо, что мне удается сдержаться. Меньше всего я хочу убить током человека из Алой Гвардии.

– Ты привела сюда Серебряного? – шипит Тристан. – Принца? А ты знаешь, что мы сделаем, если захватим его? Чего мы сможем требовать?

Хотя он возвышается надо мной, я не уступаю.

– Оставьте его в покое.

– Несколько недель роскошной жизни – и твоя кровь тоже стала серебряной, – презрительно отзывается он с таким видом, как будто желает моей смерти. – Ну что, меня ты тоже ударишь током?

Он намеренно причиняет мне боль. Я опускаю руки, боясь, что искры вновь выйдут из-под контроля.

– Я защищаю не его, а тебя, идиот. Кэл рожден и воспитан бойцом, он может сжечь всю деревню дотла, если захочет.

Правда, он этого не сделает. Надеюсь.

Рука Тристана касается пистолета.

– Пускай попробует.

Но Уилл кладет ему на запястье сморщенную руку. Прикосновения достаточно, чтобы мятежник успокоился.

– Довольно, – шепчет Уилл. – Зачем ты сюда пришла, Мэра? Килорн спасен, твои братья тоже.

Я тяжело вздыхаю, по-прежнему глядя на Тристана. Он пригрозил взять Кэла в заложники, чтобы потребовать за него выкуп. Почему-то эта мысль сильно меня тревожит.

– Мой… – одно слово – и я уже борюсь. – Шейд состоял в Алой Гвардии.

Это не вопрос, а констатация факта. Уилл с виноватым видом отводит глаза, а Тристан опускает голову.

– Его казнили. Серебряные убили моего брата, а теперь хотят, чтобы я вела себя так, как будто согласна с этим.

– И ты умрешь, если откажешься, – подхватывает Уилл, озвучивая то, что я и так уже знаю.

– Но я не намерена умирать. Я буду повторять их слова. Но… – я слегка запинаюсь, балансируя на грани. – Я живу во дворце, в самом сердце их мира. Я быстрая, незаметная… я могу помочь.

Тристан прерывисто втягивает воздух и вновь выпрямляется в полный рост. Он уже не сердится – в его глазах сверкает что-то вроде гордости.

– Ты хочешь присоединиться к нам.

– Да.

Уилл стискивает зубы, пронизывая меня взглядом.

– Надеюсь, ты понимаешь, на что подписываешься. Это не просто моя война, или война Фарли, или Алой Гвардии – это твоя война. До самого конца. Не для того чтобы отомстить за брата, но чтобы отомстить за нас всех. Сражаться за тех, кто был. Спасти тех, кто только будет.

Скрюченная рука тянется ко мне, и я впервые замечаю на запястье у Свистка татуировку в виде алой ленты. Вроде той, что заставляют нас носить. Но Уилл носит ее вечно. Это – часть его, как кровь в жилах.

– Ты с нами, Мэра Бэрроу? – спрашивает он, беря меня за руку.

Кэл сказал: снова война, снова смерть. Но, возможно, он ошибается. Есть шанс, что мы изменим мир.

Мои пальцы сжимаются, цепляясь за Уилла. Я ощущаю бремя своих поступков и понимаю, какая важность стоит за ними.

– Я с вами.

– Мы восстанем, – шепотом произносят Уилл и Тристан.

И я договариваю вместе с ними:

– Алые, как рассвет.

В дрожащем свете свечи наши тени на стенах напоминают чудовищ.

Вернувшись к Кэлу, который ждет на окраине деревни, я чувствую облегчение – принятое решение и мысль о том, что будет, придают мне храбрости. Кэл шагает рядом, время от времени поглядывая на меня, но ничего не говорит. В то время как я настаиваю, допытываюсь и силой вытягиваю у людей ответы, Кэл поступает наоборот. Возможно, это военная тактика, которую он почерпнул в одной из своих книг: пусть враг сам придет к тебе.

«Вот кто я теперь. Его враг».

И Кэл, и Мэйвен смущают меня. Оба добры, хотя и знают, что я Красная. Хотя им вообще не следовало бы замечать мое существование. Но Кэл отвез меня домой, а Мэйвен был ласков и хотел мне помочь. Странные ребята.

Когда мы вновь входим в лес, лицо Кэла словно каменеет, становится очень серьезным.

– Я попрошу королеву изменить твое расписание.

– Зачем?

– Ты чуть не взорвалась, – добродушно говорит он. – Ты будешь тренироваться вместе с нами, чтобы больше ничего подобного не произошло.

«Меня тренирует Джулиан». Но даже тихий внутренний голос намекает, что уроки Джулиана – не замена тому, чему учатся Кэл, Мэйвен и Эванжелина. Если я узнаю хотя бы половину того, что знают они… кто знает, какую помощь я сумею оказать Гвардии? В память о Шейде.

– Что ж, если это избавит меня от леди Блонос, я не стану отказываться.

Внезапно Кэл отскакивает от мотоцикла. Руки у него в огне, и точно такое же ослепительное пламя зажигается в глазах.

– Кто-то за нами следит.

Я не задаю вопросов. У Кэла отличная интуиция, но что угрожает ему здесь? Чего он может бояться в лесу на окраине бедной спящей деревушки? «Деревушки, которая кишит мятежниками», – напоминаю я себе.

Но вместо Фарли или вооруженных революционеров из зарослей появляется Килорн. Я и забыла, какой он хитрый, как ловко умеет двигаться в темноте.

Пламя на руках Кэла гаснет, оставив после себя клуб дыма.

– Ах, это ты.

Килорн отводит взгляд от меня и сердито смотрит на Кэла. А потом насмешливо кланяется.

– Простите, ваше высочество.

Кэл ничего не отрицает. Он слегка выпрямляется и становится похож на прирожденного короля. Ни слова не сказав в ответ, он принимается вытаскивать мотоцикл из-под листвы. Но я чувствую, что Кэл смотрит на меня и ведет счет секундам, которые я провожу рядом с Килорном.

– Это правда? – спрашивает Килорн с видом раненого животного. – Ты действительно уезжаешь? Чтобы стать одной из них?

Слова бьют больнее кулаков. «У меня нет выбора», – хочу сказать я.

– Ты видел, что произошло. На что я способна. Они могут помочь мне.

Сама удивляюсь тому, как легко вылетает ложь. В один прекрасный день, возможно, я сумею внушить самой себе, что счастлива.

– Я там, где должна быть.

Килорн качает головой и хватает меня за руку, как будто мы можем одним скачком вернуться в прошлое, в те времена, когда наши проблемы были такими простыми.

– Ты должна быть здесь.

– Мэра…

Кэл терпеливо ждет, прислонясь к мотоциклу, но голос у него твердый. Это предупреждение.

– Мне пора. – Я пытаюсь протиснуться мимо Килорна, оставить его за спиной, но он не пускает. Он всегда был сильнее.

Как бы я ни хотела позволить ему удержать меня, это просто невозможно.

– Мэра, пожалуйста…

И тут на нас налетает волна жара, похожая на яркий солнечный луч.

– Отпусти ее, – рокочет Кэл, становясь рядом.

Жар исходит от него, колебля воздух. Я вижу, что спокойствие, которое он усиленно поддерживает, истощается, грозя рухнуть.

Килорн усмехается ему в лицо, словно вызывая принца на драку. Но он похож на меня: мы воры, мы крысы. Мы знаем, когда надо драться, а когда бежать. Он неохотно отступает, напоследок проводя пальцами по моей руке. Возможно, мы видимся в последний раз.

Становится прохладнее, но Кэл не отходит. Я – невеста его брата… он должен меня оберегать.

– Ты пожертвовала собой, чтобы спасти меня от призыва, – негромко говорит Килорн, наконец поняв, какую цену я заплатила. – Знаешь, это дурная привычка.

Я едва могу кивнуть. Приходится спешно надеть шлем, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы. Я молча следую за Кэлом к мотоциклу и усаживаюсь.

Килорн вздрагивает, когда включается мотор. Потом он подмигивает мне, и на его лице возникает выражение, которое всегда вызывало у меня желание ему врезать.

– Я передам Фарли привет от тебя.

Мотор ревет как зверь: я уношусь прочь от Килорна, от Подпор, от своей прошлой жизни. Страх клубится во мне, как яд, пока не наполняет всё тело с ног до головы. Но я боюсь не за себя. Уже не за себя. Я боюсь за Килорна. Он задумал немыслимо глупую вещь.

Он хочет найти Фарли. И присоединиться к ней.

Глава 15

На следующее утро я открываю глаза и вижу темную фигуру, стоящую возле моей кровати. «Вот оно. Я ушла из замка, нарушила правила, и теперь меня убьют. Но без боя я не сдамся».

Прежде чем фигура успевает двинуться, я выскакиваю из постели, готовая защищаться. Все мои мышцы напрягаются, внутри тела начинает приятно гудеть энергия. Но вместо наемного убийцы я вижу перед собой женщину в красной униформе. А потом и узнаю ее.

Уолш выглядит точно так же, как и раньше, а я – уж точно нет. Она привезла металлическую тележку, нагруженную чаем, хлебом и всем остальным, что только можно пожелать на завтрак. Неизменная добросовестная служанка, она держит рот на замке, но глаза ее выдают. Она неотрывно смотрит на мою руку, на слишком знакомые искры, которые ползут у меня по пальцам. Я трясу ими, пока прожилки света не скрываются под кожей.

– Извини, пожалуйста, – восклицаю я, отскакивая подальше. Но Уолш по-прежнему молчит. – Уолш…

Она возится с едой. А затем, к моему огромному удивлению, беззвучно произносит четыре слова. Слова, которые я уже знаю наизусть, как молитву – или проклятие. «Восстаньте, алые, как рассвет».

Прежде чем я успеваю ответить – или удивиться, – Уолш вручает мне чашку чая.

– Подожди… – Я тянусь к ней, но она отступает и низко кланяется.

– Миледи, – говорит Уолш, решительно обрывая наш разговор.

Я отпускаю ее и наблюдаю, как она, пятясь, выходит из комнаты. Не остается ничего, кроме эха несказанных слов.

«Уолш тоже в Алой Гвардии».

Чашка кажется холодной на ощупь. Странно холодной.

Я смотрю на нее и понимаю, что она наполнена не чаем, а водой. На дне чашки – крохотная записка. Пока я читаю выведенное на ней слово, чернила расплываются, вода размывает их, уничтожая все следы. В конце концов остаются только дымчато-серая жидкость и пустой клочок бумаги. Никаких свидетельств моего первого акта неповиновения.

Послание нетрудно запомнить. Всего одно слово.

«Полночь».

Сознание столь тесной связи с Алой Гвардией вроде бы должно успокоить меня, но отчего-то я начинаю дрожать. «Возможно, здесь за мной следят не только камеры».

И это не единственная записка, которая меня ждет. На столике лежит листок, исписанный раздражающе ровным почерком королевы.

«Твое расписание изменилось. 6.30 – завтрак, 7.00 – тренировка, 10.00 – этикет, 11.30 – обед, 13.00 – этикет, 14.00 – уроки, 18.00 – ужин. Лукас тебя всюду проводит. Расписание не обсуждается. Ее величество королева Элара».

– Значит, у вас наконец будут тренировки? – с улыбкой спрашивает Лукас – он буквально сияет от гордости, когда ведет меня на первое занятие. – То ли вы делаете успехи, то ли наоборот.

– То и другое.

«Скорее, наоборот», – думаю я, вспоминая, что случилось дома вчера ночью. Я знаю, что новое расписание – результат просьбы Кэла, но я не ожидала, что он добьется этого так быстро. По правде говоря, мысль о тренировках вселяет в меня радостное волнение. Если они хоть отчасти похожи на то, что проделывали на моих глазах Кэл и Мэйвен – если на них занимаются совершенствованием способностей – я буду безнадежно отставать от остальных, но, по крайней мере, мне будет с кем поговорить. А если очень повезет, Эванжелина смертельно заболеет и проведет остаток своей никчемной жизни в постели.

Лукас качает головой и посмеивается.

– Будьте готовы. Наши инструкторы славятся тем, что переламывают даже самых сильных бойцов. Им не понравится ваша дерзость.

– А мне не нравится, когда меня пытаются сломать, – парирую я. – Скажите, Лукас, как учились вы?

– В девять лет я отправился прямо в армию, поэтому мой опыт несколько отличается, – отвечает он, и его глаза темнеют при этом воспоминании.

– Девять?

Немыслимо. Какими бы способностями он ни обладал.

Но Лукас пожимает плечами, как будто это сущие пустяки.

– Война – лучшее место для практики. Даже принцы некоторое время проходили обучение прямо на фронте.

– Но теперь-то вы здесь, – говорю я.

Мой взгляд задерживается на форме Лукаса – черно-серебряном мундире сотрудника безопасности.

– Вы уже не солдат.

И впервые сдержанная улыбка Лукаса полностью исчезает.

– Война делает свое дело, – признает он, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. – Люди не предназначены для того, чтобы воевать долго.

– А Красные? – интересуюсь я.

Бри, Трами, Шейд, папа, отец Килорна. И тысячи других. Миллионы.

– Или Красные переносят войну лучше, чем Серебряные?

Мы достигаем двери тренировочного зала, прежде чем Лукас наконец отвечает (кажется, ему слегка неуютно):

– Такова жизнь. Красные служат, Красные работают, Красные сражаются. Это они хорошо умеют. Таково их предназначение.

Я прикусываю язык, чтобы не заорать на него.

– Не каждый рождается особенным.

Во мне вскипает гнев, но я ничего не говорю Лукасу. Если я сорвусь, даже на охранника, этого не потерпят.

– Я могу начать прямо сейчас, – сдержанно произношу я.

Он замечает мое смущение и слегка хмурится. Затем заговаривает – негромко и быстро, словно не желает, чтобы его подслушали.

– Я не вправе задавать вопросы, – говорит Лукас. Его черные глаза устремляются на меня очень многозначительно. – И вы тоже.

Мое сердце сжимается, напуганное этими словами и их скрытым смыслом. «Лукас знает, что я – нечто большее, нежели ему сказали».

– Лукас…

– Не мое дело спрашивать, – повторяет он и хмурится, пытаясь сделать так, чтобы я поняла намек и немного расслабилась. – Леди Титанос…

Мой титул звучит тверже обычного; он становится для меня щитом.

Лукас не станет задавать вопросы. Несмотря на свои черные глаза, серебряную кровь и принадлежность к Дому Самоса, он не станет тянуть за нить, способную размотать клубок моего существования.

– Придерживайтесь расписания, миледи, – говорит он и отступает – воплощение сдержанности и официальности.

Слегка кивнув, Лукас указывает на дверь, возле которой уже ждет Красный слуга.

– Я встречу вас после тренировки.

– Спасибо, Лукас.

Это всё, что я могу сказать. Он и так дал мне гораздо больше, чем сам сознает.

Слуга держит эластичный черный костюм в фиолетовую и серебристую полоску. Он указывает на крохотную комнатку, где я быстро переодеваюсь, сняв обычную одежду и натянув тренировочную. Она напоминает те вещи, что я носила в Подпорах, потертые от времени и от движения, но достаточно аккуратные и хорошо пригнанные, чтобы не мешать.

Войдя в тренировочный зал, я с болью осознаю, что на меня смотрят все, не говоря уж о десятках камер. Пол пружинит под ногами, смягчая шаги. Над нами поднимается огромный стеклянный потолок, за которым – дразняще синее летнее небо, полное облаков. Винтовые лестницы соединяют несколько уровней; каждый ярус – на разной высоте и со своим оборудованием. Здесь много окон, в том числе, я знаю, зал видно из классной комнаты леди Блонос. Понятия не имею, кто еще может на нас смотреть.

Казалось бы, я должна нервничать оттого, что вхожу в зал, полный юных воинов, которые тренированы гораздо лучше, чем я. Но вместо этого я думаю о надменной ледышке из костей и железа, известной как Эванжелина Самос. Я едва успеваю добраться до середины зала, когда она открывает рот, откуда брызжет яд.

– Ты уже сдала зачет по этикету? Наконец овладела искусством сидеть, скрестив лодыжки? – насмешливо спрашивает она, спрыгивая с тренажера.

Ее серебряные волосы собраны назад и заплетены в сложную косу, которую мне очень хочется отрезать, однако смертоносные металлические лезвия на поясе у Эванжелины меня отрезвляют. Как и все здесь, Эванжелина одета в тренировочный костюм, украшенный цветами ее дома. В черно-серебряном наряде она выглядит смертельно опасной.

Соня и Элейн, с такими же усмешками, подходят к ней. Ко мне они не пристают, зато откровенно подлизываются к будущей королеве.

Изо всех сил стараясь не обращать на них внимания, я ищу Мэйвена. Он сидит в углу, отделившись от остальных. По крайней мере, мы сможем побыть с ним вдвоем. Меня преследует шепот – полтора десятка благородных юнцов наблюдают, как я шагаю к Мэйвену. Некоторые склоняют головы, стараясь вести себя вежливо, но большинство держится холодно. Особенно неприязненны девушки; в конце концов, я похитила одного из принцев.

– Тебя долго не было, – коротко усмехнувшись, говорит Мэйвен, когда я сажусь рядом.

Он не смешивается с толпой – да и не хочет, очевидно.

– Я мог бы подумать, что ты стараешься держаться от нас подальше.

– Только от одного человека, – отвечаю я, быстро бросив взгляд на Эванжелину.

Компания будущей принцессы собралась возле стены с мишенями: там Эванжелина показывает своим прихлебателям класс. Ее ножи с пением рассекают воздух, вонзаясь в самый центр мишени.

Мэйвен прослеживает мой взгляд. Глаза у него задумчивые.

– Когда мы вернемся в столицу, тебе не придется видеться с ней часто, – негромко говорит он. – Они с Кэлом будут много ездить по стране и выполнять свои обязанности. А мы будем выполнять свои.

Перспектива не пересекаться с Эванжелиной меня очень радует, но также напоминает и о неуклонно тикающих часах. Вскоре мне придется покинуть Дворец и долину, оставив семью далеко позади.

– А ты знаешь, когда вы… – я запинаюсь и оговариваюсь: – То есть, когда мы возвращаемся в столицу?

– После Прощального бала. Тебе сказали об этом?

– Да, твоя мать его упомянула… и леди Блонос учит меня танцевать… ну, пытается.

Я замолкаю, почувствовав смущение. Вчера она пробовала преподать мне несколько па, но я раз за разом спотыкалась и падала. Воровать я умею, а вот танцы в сферу моих способностей совершенно не входят.

– Ключевое слово – пытается.

– Не волнуйся, худшее достанется не нам.

Мысль о танцах приводит меня в ужас, но я подавляю страх.

– А кому?

– Кэлу, – без колебаний отвечает Мэйвен. – Братцу придется терпеть дурацкие разговоры и танцевать с кучей неприятных девиц. Помню прошлый год…

Он замолкает и смеется.

– Соня Айрел таскалась за ним по залу, влезала в танцы и постоянно пыталась его развлекать. Мне пришлось вмешаться и спеть с ней дуэтом две песни, чтобы дать Кэлу небольшую передышку.

Образ двух братьев, объединившихся против армии отчаянных девиц, заставляет меня рассмеяться… и задуматься, на что они способны пойти, чтобы выручить друг друга. Но, в то время как моя улыбка растет, Мэйвен мрачнеет.

– По крайней мере, на сей раз рядом с ним будет Эванжелина Самос. Другие девушки не посмеют ей докучать.

Я фыркаю, вспоминая ее мучительно крепкую хватку.

– Бедный Кэл.

– Ну а как ты вчера съездила? – спрашивает Мэйвен. Он имеет в виду мой визит домой.

«Значит, Кэл ему не рассказал».

– Непросто.

Вряд ли это можно описать по-другому. Шейд мертв, моя семья знает, кто я такая, а Килорн бросился в волчью пасть.

– Одного из моих братьев казнили незадолго до того, как пришел приказ о демобилизации.

Мэйвен ерзает, и я подозреваю, что ему неловко. В конце концов, это сделали Серебряные. Но он вдруг кладет руку поверх моей.

– Прости, Мэра. Не сомневаюсь, он не заслуживал смерти.

– Да, – шепотом отвечаю я, вспомнив, отчего погиб мой брат.

Теперь я ступила на тот же путь.

Мэйвен внимательно смотрит на меня, словно пытаясь прочесть секрет в моих глазах. В кои-то веки я радуюсь урокам Блонос – иначе я бы предположила, что Мэйвен способен читать мысли, как и королева. Но нет, он истребитель, и только. Весьма немногие Серебряные наследуют способности от матерей, и ни у кого нет двух способностей сразу. Так что моя тайна – связь с Алой Гвардией – останется нераскрытой.

Когда Мэйвен протягивает руку, чтобы помочь мне встать, я принимаю ее. Остальные тем временем разминаются, в основном потягиваются или бегают по залу, но кое-кто выделывает довольно впечатляющие штуки. Элейн то появляется, то пропадает, искажая свет вокруг себя, и наконец исчезает полностью. Юноша-ветер, Оливер из Дома Лариса, создает миниатюрный ураган, поднимающий с пола пыль. Соня лениво обменивается ударами с Андросом Игри – невысоким, но мускулистым восемнадцатилетним парнем. Соня – шелк, она умелая и быстрая; казалось бы, ей ничего не стоит одолеть его, но в этом жестоком танце Андрос отвечает ударом на удар. Серебряные из Дома Игри – ясновидцы, они прозревают ближайшее будущее, и Андрос на полную катушку использует свой талант. Никто из них, судя по всему, не может взять верх – они меряются не столько силами, сколько умением сохранять равновесие.

«Только представь, на что еще они способны». Какое могущество. А они еще почти дети. Моя надежда исчезает, сменившись страхом.

– Стройся, – произносит чей-то голос, почти шепот.

Мой новый наставник входит без единого звука, рядом с ним Кэл, а следом – тельки из Дома Провоса. Кэл, как хороший солдат, идет в ногу с инструктором, который выглядит совсем не убедительно рядом с рослым и крепким принцем. Бледная кожа наставника покрыта морщинами, волосы и одежда белые. Они свидетельствуют о возрасте и принадлежности к Дому Арвена. Дому безмолвия. Это один из главных кланов, средоточие силы, власти и всего остального, во что верят Серебряные.

Я видела Арвена еще до того, как стала Мэриэной Титанос, в детстве. Он надзирал за казнями, которые транслировались по телевидению, повелевая приговоренными к смерти Красными и даже Серебряными. Теперь я понимаю, почему для этой цели выбрали именно его.

Девушка из Дома Хэйвена вновь появляется передо мной, крутящийся вихрь замирает в руках Оливера. Ножи Эванжелины падают на пол, а я чувствую, как меня окутывает спокойный покров пустоты, заглушая электрическое чутье.

Это Рейн Арвен, наставник, экзекутор… Безмолвие. Он может превратить Серебряного в то, что они ненавидят больше всего, – в Красного. Он может отключить любую способность. Может сделать Серебряного обычным человеком.

Пока я глазею на него, Мэйвен ставит меня в шеренгу позади себя. Строй возглавляет Кэл. Эванжелина стоит во главе соседней линии, и в кои-то веки, кажется, я ее не волную. Она не сводит глаз с Кэла, который становится на свое место – и чувствует себя в роли предводителя как рыба в воде.

Арвен не тратит время на то, чтобы представить меня. Более того, он вообще едва замечает, что я присоединилась к группе.

– Бегом, – приказывает он низким грубым голосом.

Отлично. Это я могу.

Мы пускаемся бежать в шеренгах, описывая круги по залу неспешной рысцой, в благословенном молчании. Я заставляю себя бежать быстрее, наслаждаясь физической активностью, по которой так скучала. Эванжелина остается за спиной. Рядом со мной – один только Кэл, который задает темп остальным. Он улыбается мне и наблюдает, как я бегу. Это мне под силу, я этим даже наслаждаюсь.

Ощущение странное, мягкий пол пружинит на каждом шагу, но в ушах у меня отдается стук сердца, а пот и скорость так знакомы. Если закрыть глаза, можно вообразить, что я в деревне, с Килорном, братьями или даже в одиночестве. Свобода…

Но тут выдвигается фрагмент стены и бьет меня в живот.

Не удержавшись на ногах, я растягиваюсь на полу. Страдает в основном гордость. Остальные пробегают мимо, и Эванжелина усмехается через плечо, радуясь моему поражению. Только Мэйвен замедляет шаг и ждет, пока я нагоню группу.

– Добро пожаловать на тренировки, – с улыбкой говорит он, наблюдая, как я перебираюсь через препятствие.

По всему залу выдвигаются фрагменты стен, создавая барьеры для бегущих. Остальные легко преодолевают их – они к этому привыкли. Кэл и Эванжелина возглавляют группу, то перескакивая через препятствия, то ныряя под них, когда те возникают. Краем глаза я замечаю, что тельки из Дома Провоса управляет фрагментами стены, заставляя их двигаться. Кажется, он ухмыляется мне.

Подавив желание рыкнуть на него, я встраиваюсь в группу. Мэйвен бежит рядом, не отдаляясь больше, чем на шаг, и, как ни странно, меня это бесит. Я наращиваю скорость и вскоре уже бегу и прыгаю, не жалея сил. Но Мэйвен – не деревенский охранник, от него так просто не оторвешься.

Когда пробежка заканчивается, в поту все, кроме Кэла. Даже Эванжелина утомилась, хоть и старается этого не показывать. Я тяжело дышу, но горжусь собой. Несмотря на нелегкое начало, удалось не отстать от остальных.

Инструктор Арвен несколько секунд смотрит на нас, и его взгляд задерживается на мне. Затем оборачивается к тельки.

– Мишени, пожалуйста, Тео, – говорит он, снова почти шепотом.

И я чувствую, как мои способности возвращаются. Как будто кто-то отдернул занавеску, за которой светит солнце.

Тельки машет рукой, заставляя отодвинуться кусок пола; снизу появляется странное оружие, которое я видела из окна классной комнаты леди Блонос. Я понимаю, что это не оружие, а полая труба. Ее заставляет двигаться сила тельки, а вовсе не какая-то странная технология. Способности, которые есть у них всех.

– Леди Титанос, – говорит Арвен, заставив меня вздрогнуть. – Кажется, у вас интересный дар.

Он имеет в виду молнию, фиолетово-белые разрушительные вспышки, но мысленно я возвращаюсь к тому, что сказал вчера Джулиан. «Я могу не только контролировать энергию, но и создавать ее. Я отличаюсь от других».

Все взгляды обращаются на меня, но я сжимаю губы и стараюсь не трусить.

– Интересный, но не такой уж необычный, инструктор, – отвечаю я. – И мне хочется побольше узнать о нем, сэр.

– Можете начать прямо сейчас, – говорит инструктор, и тельки у него за спиной напрягается.

Повинуясь мысленному приказу, в воздух взлетает мишень – быстрее, чем я ожидала.

«Контроль, – напоминаю я себе, точь-в-точь как Джулиан. – Сосредоточься».

На сей раз я чувствую силу, когда вытягиваю электричество из воздуха – и откуда-то из глубины себя. Оно возникает в моих руках, сверкая маленькими искрами. Но мишень ударяется об пол, прежде чем я успеваю запустить молнию, и искры исчезают. Эванжелина хихикает у меня за спиной, но когда я поворачиваюсь, чтобы гневно взглянуть на нее, мои глаза находят Мэйвена. Он слегка кивает, предлагая попробовать еще раз. Стоя рядом с братом, Кэл скрещивает руки на груди. Лицо у него мрачное, но я не могу разгадать это выражение.

Взлетает новая мишень, переворачиваясь в воздухе. Искры на сей раз появляются быстрее, живые и яркие. Когда мишень в полете достигает высшей точки, я сжимаю кулак, как в кабинете Джулиана, и, ощутив прилив силы, выбрасываю руку.

Разрушительный световой шар описывает красивую дугу и бьет падающую мишень в бок. Она разлетается, дымясь и рассыпая искры, и с грохотом падает на пол.

Я невольно ухмыляюсь, весьма довольная собой. Мэйвен и Кэл хлопают, еще несколько человек тоже. Эванжелина и ее приятельницы, разумеется, нет – моя победа их как будто оскорбила.

Но инструктор Арвен ничего не говорит, не удосуживается даже поздравить меня. Он бесстрастно смотрит на остальных.

– Следующий.

Инструктор доводит нас до изнеможения, заставляя проделывать всё новые упражнения, направленные на то, чтобы довести до совершенства наши способности. Разумеется, я отстаю от группы, но чувствую, что у меня получается лучше и лучше. Когда занятие заканчивается, я покрыта потом, всё тело ноет. Урок у Джулиана – сущее благословение. Я получаю возможность сесть и перевести дух. Но даже утренняя тренировка не в состоянии полностью вычерпать меня. Ведь полночь близится. Чем быстрей идет время, тем ближе я к тому, чтобы сделать следующий шаг, взять судьбу в свои руки.

Джулиан не замечает моего беспокойства, возможно потому, что он обложился кучей свежепереплетенных книг. Каждая из них – в несколько пальцев толщиной. Кроме ярлычка с датой, на обложках ничего нет. Какая-то загадка.

– Что это? – спрашиваю я, взяв одну из книг.

Внутри мешанина имен, дат, мест… причин смерти. В основном потеря крови, а еще болезни, удушье, утопление. Местами попадаются зловещие подробности. Кровь стынет в жилах, когда я понимаю, что это такое.

– Список погибших.

Джулиан кивает.

– Все, кто погиб во время войны в Озерном краю.

«Шейд», – думаю я и чувствую, как обед переворачивается у меня в желудке.

Что-то подсказывает, что Джулиан не впишет его имя в эту книгу. Дезертиры не заслуживают такой чести – чернильной строки. В гневе я позволяю себе мысленно дотянуться до настольной лампы, которая освещает страницу. Электричество мигом отзывается, такое же знакомое, как мой собственный пульс. Одним лишь усилием мысли я включаю и выключаю лампу, заставляя ее мигать в такт неровному биению сердца.

Джулиан замечает прыгающий свет и поджимает губы.

– Что-то не так, Мэра? – сухо спрашивает он.

«Всё не так».

– Просто устала от расписания, – отвечаю я, оставив лампу в покое.

Это не ложь, но и не вполне правда.

– Мы не сможем тренироваться.

Он лишь пожимает плечами, и от этого движения шуршит одеяние цвета пергамента. На вид оно стало еще потрепанней, как будто Джулиан сам превращается в книжную страницу.

– Судя по тому, что я слышу, ты нуждаешься в большем внимании, чем я могу тебе уделить.

Я стискиваю зубы и буквально жую слова, прежде чем мне удается их выплюнуть.

– Кэл сказал вам, что случилось?

– Да, – спокойно отвечает Джулиан. – И правильно сделал. Не вини его за это.

– Я могу винить его за что хочу, – отрезаю я, вспомнив книги по военному делу и прочие смертельные руководства в комнате принца. – Он такой же, как остальные.

Джулиан открывает рот, собираясь что-то сказать, но в последний момент передумывает и возвращается к книгам.

– Мэра, я бы не назвал то, что мы делали, тренировками. И потом, сегодня ты смотрелась очень неплохо.

– Вы меня видели? Но как?

– Я попросил разрешения понаблюдать.

– Но…

– Неважно, – говорит Джулиан, глядя сквозь меня.

Его голос внезапно делается мелодичным, в нем звучат низкие, успокаивающие вибрации. Выдохнув, я понимаю, что он прав. И повторяю:

– Неважно.

Пусть даже он молчит, эхо его голоса по-прежнему разлито в воздухе, как приятная прохлада.

– Так над чем будем работать сегодня?

Джулиан довольно улыбается.

– Мэра…

Голос моего наставника вновь звучит, как обычно. Простой и знакомый, он отгоняет эхо, развеивает его, как облако.

– Что… что это было?

– Я так понимаю, леди Блонос на своих уроках не рассказывала вам про Дом Джейкоса? – спрашивает Джулиан, продолжая улыбаться. – Я удивляюсь, что вы не спрашивали…

– Вы умеете контролировать людей. Как она.

При мысли о том, что Джулиан, сострадательный и добрый человек, похож на королеву, я вздрагиваю.

Он спокойно принимает мое обвинение и вновь обращается к книге.

– Нет. У меня нет ни такой силы, ни такой жестокости. – Он вздыхает и объясняет: – Нас называют певцами. Или, по крайней мере, называли бы, будь нас больше. Я – последний из своего Дома и последний, хм, из своего рода. Я не умею читать мысли и управлять ими, не умею звучать в чужом сознании. Но я могу петь… пока человек слышит меня, пока я смотрю ему в глаза – он будет делать то, что я хочу.

Какой ужас. Даже Джулиан.

Я медленно отступаю, пока не оказываюсь на почтительном расстоянии. Он, конечно, замечает это, но не сердится.

– Ты имеешь полное право не доверять мне, – негромко говорит Джулиан. – Никто не доверяет. Вот почему мои единственные друзья – слова. Но я прибегаю к силе, только когда иных вариантов нет, и никогда не делаю это со злым умыслом.

Он фыркает и мрачно усмехается.

– Если бы я захотел, я мог бы проложить себе дорогу к трону.

– Но вы этого не сделали.

– Нет. И моя сестра тоже, что бы там ни говорили.

«Мать Кэла».

– Но, кажется, никто этого и не говорит. Во всяком случае, при мне.

– Люди не любят обсуждать мертвых королев, – огрызается Джулиан и плавным движением отворачивается от меня. – Но, пока она была жива, шли разные толки. Кориана Джейкос, поющая королева…

Я еще ни разу не видела Джулиана таким. Обычно он был тих, спокоен, немного помешан на своих книгах, но никогда не злился. Никогда не выказывал боли.

– Ее не выбирали, как Элару, Эванжелину или даже тебя. Нет. Тиб женился на моей сестре, потому что полюбил ее… а она его. Тиб. Кажется нелепым называть Тиберия Калора Шестого, короля Норты, Пламя Севера, одним коротеньким словом. Но он когда-то тоже был молод. И походил на Кэла. Мальчик, рожденный, чтобы править. Кориану ненавидели, потому что наш Дом незнатен, потому что у нас не было силы, власти и других глупостей, перед которыми преклоняются эти люди, – сердито продолжает Джулиан, по-прежнему глядя в сторону. Его плечи тяжело вздымаются от каждого вздоха. – Став королевой, моя сестра могла всё изменить. Она была доброй и сострадательной… мать, способная воспитать короля, в котором нуждается наша страна, чтобы объединиться. Короля, который не боялся бы перемен. Но этому не суждено было статься.

– Я знаю, что такое потерять близкого родственника, – отзываюсь я, вспомнив Шейда.

Всё происходящее кажется нереальным. Может быть, мне лгут, и Шейд сейчас дома, живой и веселый. Но я знаю, что это неправда. И в качестве доказательства где-то лежит обезглавленное тело моего брата.

– Я узнала это только вчера. Мой брат погиб на фронте.

Джулиан наконец поворачивается ко мне. Глаза у него блестят.

– Простите, Мэра. Я не знал.

– И не узнали бы. Армейцы не записывают казненных в эти книжечки.

– Казненных?

– Дезертирство.

Это слово на вкус как кровь, как ложь.

– Но он ни за что не дезертировал бы.

После долгого молчания Джулиан кладет руку мне на плечо.

– Кажется, у нас больше общего, чем вы думаете, Мэра.

– В каком смысле?

– Они убили и мою сестру. Она встала на пути – и ее убрали. И… – он понижает голос. – Они кого угодно убьют, если понадобится. Даже Кэла, даже Мэйвена, и особенно тебя.

«Особенно меня. Девочку-молнию».

– Я думала, вы хотите что-то изменить, Джулиан.

– Да, хочу. Но для этого нужны планы, время и очень много везения.

Он меряет меня взглядом, как будто знает, что я уже сделала первый шаг по опасной тропе.

– Не бери на себя слишком много.

Поздно.

Глава 16

Я неотрывно смотрю на часы, ожидая полуночи, и уже начинаю отчаиваться. Конечно, Фарли не сможет связаться с нами здесь. Даже она не настолько талантлива. Но сегодня, пока тикают часы, я впервые после Выбора Королевы не чувствую ничего. Ни камер, ни электричества… пусто. Энергия отключилась. Раньше тоже бывали перебои с электричеством, и даже очень часто, но сегодня – совсем другое дело. Это не случайность. Это сделано ради меня.

Я быстренько натягиваю сапоги, разносившиеся за несколько недель, и направляюсь к двери. Едва успеваю выйти в коридор, как над ухом раздается голос Уолш. Ведя меня сквозь искусственный мрак, она говорит негромко и быстро:

– У нас мало времени.

Мы торопливо направляемся к черной лестнице. Там царит непроглядная тьма, но моя спутница знает, куда идти, и я верю, что Уолш доставит меня на место.

– Свет включат через пятнадцать минут, если нам повезет.

– А если нет? – шепотом спрашиваю я в темноте.

Уолш торопливо спускается по лестнице и плечом открывает дверь.

– В таком случае, надеюсь, ты не слишком привязана к своей голове.

Запах земли и воды бьет в нос, пробуждая все воспоминания о прогулках в лесу. Но хотя вокруг и правда что-то вроде леса, полного скрюченных старых деревьев и сотен растений, окрашенных луной в синий и черный цвета, над головой виднеется стеклянная крыша. Это оранжерея. Изгибающиеся тени тянутся по земле, одна страшнее другой. В каждом темном углу мне мерещатся охранники и Стражи – они готовы схватить и убить нас, как убили моего брата. Однако это всего-навсего цветы, растущие под прозрачным потолком, полным звезд.

– Извините, кланяться не буду, – доносится чей-то голос из белой блестящей рощицы магнолий.

В синих глаза Фарли отражается луна. В темноте они горят холодным огнем. «А она любит эффектные появления».

Как в прошлый раз, во время видеообращения, лицо у нее повязано алым платком, скрывающим черты. Однако он не скрывает ужасный шрам, который спускается по шее и исчезает под воротником рубашки. Он свежий, только начинает заживать. Фарли явно не сидела сложа руки, с тех пор как мы в последний раз виделись. Но и я тоже.

– Фарли, – говорю я, наклонив голову в знак приветствия.

Она не кивает в ответ, но, опять-таки, я этого и не ожидала. Воплощенная деловитость.

– А другой? – спрашивает Фарли.

«Другой?»

– Холанд за ним пошел. Скоро будут.

Уолш тяжело дышит, она явно с волнением ждет «другого». Даже у Фарли горят глаза.

– Кто это? Кто еще к нам присоединился?

Обе молча обмениваются взглядами. В моей голове мелькает несколько имен – слуги, горничные, поварята…

Но человек, который подходит к нам, – не слуга. Он даже не Красный.

– Мэйвен?

Когда из темноты возникает мой жених, я не знаю, кричать или бежать. Он принц, Серебряный, враг – и вот он здесь, стоит рядом с предводителем Алой Гвардии. Его спутник по имени Холанд, немолодой Красный лакей, у которого за плечами годы службы, буквально раздувается от гордости.

– Я же сказал, что ты не одинока, Мэра, – произносит Мэйвен без улыбки.

У него подрагивает рука – он весь на нервах. Мэйвен боится Фарли.

И я понимаю почему. Она подходит к нам, держа пистолет, но напряжена Фарли не меньше Мэйвена. Тем не менее голос у нее не дрожит.

– Я хочу это услышать от тебя лично, маленький принц. Скажи мне то, что сказал ему, – велит она, кивком указав на Холанда.

Мэйвен усмехается при словах «маленький принц» и неприязненно поджимает губы, но не спорит.

– Я хочу вступить в Алую Гвардию, – говорит он убежденным тоном.

Фарли стремительным движением взводит курок и прицеливается. Мое сердце замирает, когда она прижимает ствол ко лбу Мэйвена, но младший принц не двигается с места.

– Почему? – шипит Фарли.

– Потому что мир плохо устроен. То, что делает мой отец и что будет делать брат, – неправильно.

Даже с пистолетом у лба Мэйвен умудряется говорить спокойно, хотя по его шее катится капля пота. Фарли не убирает оружие, ожидая ответа получше, и я тоже жду.

Мэйвен переводит взгляд на меня и сглатывает.

– Когда мне было двенадцать, отец послал меня на фронт, в надежде, что я стану больше похож на брата. Кэл, видите ли, само совершенство, так почему я не могу быть таким же?

Я невольно морщусь, расслышав в его словах страдание. «Я жила в тени Гизы, а он в тени Кэла. Я знаю, каково это».

Фарли фыркает, почти смеясь.

– Мне не нужны маленькие завистливые мальчики.

– О, если бы меня привела к вам простая зависть! – отзывается Мэйвен. – Я прожил три года в казармах, я следовал за Кэлом и другими офицерами – и видел, как солдаты сражаются и умирают на войне, в которую никто не верил. Там, где для Кэла были честь и преданность, для меня была глупость. Пустая трата сил. Кровь по обе стороны линии фронта… а вы потеряли гораздо больше нас.

Я вспоминаю книги в комнате Кэла, пособия по тактике и маневрам, разложенные, как в игре. От этого воспоминания я содрогаюсь, но от того, что говорит Мэйвен дальше, у меня кровь стынет в жилах.

– Там был один парень, лет семнадцати, Красный, с ледяного севера. Он не знал меня в лицо, в отличие от остальных, но обращался со мной неплохо. Как с человеком. Пожалуй, это был мой первый настоящий друг.

Возможно, мне мерещится, но в глазах Мэйвена сверкает что-то, похожее на слезы.

– Его звали Томас, и я видел, как он умирал. Я мог помочь ему, но охранники меня удержали. Они сказали – моя жизнь дороже.

Слезы исчезают и сменяются железной волей. Мэйвен стискивает кулаки.

– Кэл называет это равновесием, когда Серебряные правят Красными. Он хороший человек, он будет справедливым правителем, но, с его точки зрения, перемены не стоят цены, которую придется за них заплатить, – говорит Мэйвен. – Я хочу сказать вам, что я не такой, как остальные. Я считаю, что моя жизнь не дороже вашей, и охотно ее отдам, если это что-то изменит.

Он принц и, что хуже всего, сын королевы. Раньше я опасалась ему доверять именно по этой причине – из-за секретов, которые Мэйвен хранил. «А может быть, главным секретом было его собственное сердце».

Хотя Мэйвен очень старается выглядеть серьезно, держать спину прямо и не дрожать, под маской я вижу мальчика. Мне хочется обнять его, утешить, но я знаю, что Фарли всё равно меня остановит. Когда она опускает пистолет – медленно, но недвусмысленно, – я выдыхаю. До сих пор я и не сознавала, что стояла затаив дыхание.

– Мальчик говорит правду, – произносит Холанд.

Он становится бок о бок с Мэйвеном, защищая своего принца.

– Он уже давно так считает, с тех самых пор, как вернулся с фронта.

– И после того как он поплакал несколько ночей, ты рассказал ему про нас? – насмешливо спрашивает Фарли, обращая свой жуткий взгляд на Холанда.

Но тот непоколебим.

– Я знаю принца с детства. Каждый, кто близок к нему, понимает, что он переменился.

Холанд искоса смотрит на Мэйвена, словно вспоминая его ребенком.

– Только подумай, какой союзник из него получится. Сколько перемен он может принести.

«Мэйвен не такой, как все». Я прекрасно это знаю, но что-то подсказывает, что мои слова не повлияют на Фарли. Склонить чашу весов способен только сам Мэйвен.

– Поклянись цветами Дома, – требует Фарли.

По словам леди Блонос, это древняя клятва. Всё равно что одновременно поклясться собственной жизнью, судьбой близких и еще не рожденными детьми. И Мэйвен делает это не колеблясь.

– Клянусь своими цветами, – говорит он, склонив голову. – Я буду верен Алой Гвардии.

Это похоже на брачную клятву, но гораздо важнее – и опаснее.

– Добро пожаловать в Алую Гвардию, – наконец произносит Фарли и снимает платок.

Я тихо шагаю по кафельному полу и касаюсь его руки. Теперь она пышет знакомым жаром.

– Спасибо, Мэйвен, – говорю я. – Ты не представляешь, что это значит для нас.

Для меня.

Другой страшно радовался бы, завербовав Серебряного, да еще и королевской крови, но Фарли как будто всё равно.

– Что ты готов предложить нам?

– Я могу приносить сведения, разведывать, делать всё, что вам понадобится для успеха ваших операций. Я присутствую на заседаниях налогового совета вместе с отцом…

– Налоги нас не интересуют, – перебивает Фарли.

Она бросает сердитый взгляд на меня, как будто это я виновата, что ей не нравится предложение принца.

– Нам нужны имена и адреса… цели. Где нанести удар и где ущерб будет максимальным. Ты сможешь добывать такие сведения?

Мэйвен неуютно переминается.

– Я бы предпочел менее агрессивный путь, – негромко говорит он. – Жестокостью не приобретешь друзей.

Фарли фыркает, так что по оранжерее разносится эхо.

– Твои люди в тысячу раз более жестоки, чем мои. Мы провели последние несколько веков под пятой Серебряных и не намерены добиваться своего с помощью вежливых слов.

– Да уж пожалуй, – бормочет Мэйвен.

Он, наверное, думает о Томасе, обо всех, чью смерть видел. Он касается меня плечом, когда отступает на шаг, становясь поближе ко мне в поисках защиты. Фарли замечает это и едва удерживается от хохота.

– Маленький принц и девочка-молния, – смеясь, говорит она. – Два сапога пара. Он – трус, а ты… – Фарли поворачивается ко мне, сверкая холодными голубыми глазами. – В последний раз, когда мы виделись, ты возилась в грязи, надеясь на чудо.

– И оно произошло.

В знак доказательства мои руки вспыхивают искрами, и нас озаряет танцующий лиловый свет.

Темнота как будто движется, и из нее возникают члены Алой Гвардии в грозном строю – они появляются из-за деревьев и кустов. Их лица скрыты шарфами и платками, но кое-кто вполне узнаваем. Например, самый высокий – это, очевидно, длинноногий и длиннорукий Тристан. Судя по тому, как эти люди стоят – напряженные, готовые к действию, – им страшно. Но Фарли остается невозмутимой. Она знает, что соратники, которые должны ее защищать, немногим сумеют повредить Мэйвену или даже мне, но вид у революционерки абсолютно бесстрашный. К моему огромному удивлению, Фарли вдруг улыбается. Улыбка у нее зловещая – сплошные зубы. Воплощенная ненасытность.

– Мы можем забросать бомбами и поджечь каждый клочок земли, – негромко произносит она, глядя в пространство между нами, с чем-то вроде гордости в голосе, – но это ерунда по сравнению с ущербом, который способны нанести вы двое. Серебряный принц, восставший против королевской власти, и Красная девочка с особыми способностями. Что скажут люди, когда узнают, что вы заодно с нами?

– Я думал, ты хотела… – начинает Мэйвен, но Фарли отмахивается.

– Теракты – это просто способ привлечь внимание. Как только мы его получим, как только все Серебряные в этой проклятой стране устремят взгляды на нас, нам понадобится что-то серьезное, чтобы показать им…

Взгляд Фарли становится задумчивым, словно она оценивает нас, прикидывает наши возможности сравнительно с тем, что у нее на уме.

– Думаю, вы отлично подойдете.

Мой голос дрожит. Я боюсь ответа.

– Подойдем для чего?

– Для того чтобы стать лицом нашей славной революции, – с гордостью отвечает Фарли, откинув голову назад. В ее золотистых волосах отражается лунный свет. На мгновение кажется, что девушка увенчана сияющей короной.

– Капля воды, способная сломать плотину…

Мэйвен с горячностью кивает.

– Так с чего мы начнем?

– Думаю, настало время вырвать страницу из книги шалостей Мэры.

– И что это значит?

Я не понимаю, но Мэйвен легко подхватывает логику Фарли.

– Мой отец старается скрыть действия Гвардии, – поясняет он.

Мысленно я возвращаюсь к полковнику Макантос и ее вспышке за обедом.

– Аэродром, Дельфи, Причальная Гавань.

Мэйвен кивает.

– Он уверяет, что это несчастный случай или учебная тревога… Ложь. Но когда ты засветилась на Выборе Королевы, даже моя мать не сумела спрятать все концы в воду. Нам нужно что-то подобное. То, что никто не сможет скрыть. Тогда мы покажем миру, что Алая Гвардия очень опасна и абсолютно реальна.

– Но разве от этого не будет последствий? – Я вспоминаю беспорядки в городе и то, как обезумевшая толпа убивала и мучила невинных людей. – Серебряные обратятся против Красных, и будет еще хуже.

Фарли отводит глаза, не в силах выдержать мой взгляд.

– Тогда к нам присоединится еще больше народу. Многие поймут, что жизнь, которую мы ведем, неправильна и нужно что-то сделать, чтобы ее изменить. Мы слишком долго стояли на месте; пора кое-чем пожертвовать и двинуться вперед.

– Такой жертвой был мой брат? – резко спрашиваю я, чувствуя, как во мне разгорается гнев. – Его смерть того стоила?

Надо отдать ей должное – Фарли не пытается лгать.

– Шейд знал, во что ввязывается.

– А остальные? Как насчет детей и стариков, которые не подписывались на твою «славную революцию»? Что будет, если Стражи, не сумев поймать тебя, начнут ловить их и скопом наказывать?

Голос Мэйвена звучит ласково и тепло.

– Вспомни уроки истории, Мэра. Чему учил тебя Джулиан?

«Он говорил о смерти. О том, что было раньше. О войнах». Но, кроме всего этого, в те времена, когда жизнь еще могла меняться, случались революции. Люди восставали, империи рушились, мир становился другим. Свобода движется кругами, то побеждая, то терпя поражение.

– Революции нужна искра, – негромко говорю я, повторяя то, что слышала от Джулиана.

Фарли улыбается.

– Ты знаешь это, как никто другой.

И все-таки я сомневаюсь. Если мы проделаем это, боль от потери Шейда, от мысли о том, что мои родители лишились сына, еще усилится. Сколько новых смертей понадобится?

Как ни странно, уже не Фарли, а Мэйвен пытается меня убедить.

– Кэл считает, что перемены слишком дорого стоят, – говорит он.

Его голос дрожит от волнения и надежды.

– Однажды он взойдет на трон… ты позволишь ему стать нашим будущим?

В кои-то веки ответ прост.

– Нет.

Фарли, с явным удовлетворением, кивает.

– Уолш и Холанд, – говорит она, подбородком указав в сторону соратников, – сказали, что здесь будет какая-то вечеринка.

– Бал, – поправляет Мэйвен.

– Это невозможно, – вмешиваюсь я. – Гости явятся с охраной, королева сразу поймет, если что-то пойдет не так…

– Не поймет, – перебивает Мэйвен, усмехнувшись. – Моя мать не всемогуща, хоть она и пытается тебе это внушить. Даже у нее есть пределы.

Пределы? У королевы? У меня начинает кружиться голова.

– Как ты можешь так говоришь? Ты же знаешь, на что она способна…

– Я знаю, что в разгар бала, когда вокруг будет уйма голосов и чужих мыслей, она не сможет ничего. И если мы будем держаться подальше от нее и не дадим ей поводов для любопытства, она ничего не узнает. То же самое касается Дома Игри. Раз они не будут ждать неприятностей, то ничего не увидят.

Он вновь поворачивается к Фарли, прямой как стрела.

– Серебряные сильны. Но не неуязвимы. То, что ты задумала, вполне достижимо.

Фарли кивает и улыбается, обнажив зубы.

– Мы с вами свяжемся, как только всё наладим.

– А я могу попросить кое-что взамен? – поспешно говорю я и хватаю ее за руку. – Мой друг – тот самый, по поводу которого я приходила к тебе – хочет вступить в Гвардию. Но вы не позволяйте ему. Просто сделайте так, чтобы он ни во что не впутался.

Она осторожно убирает мои пальцы, и сожаление затуманивает ее взгляд.

К моему ужасу, один из призрачных стражей Фарли выступает вперед. Его лицо обвязано красной тряпкой, но она не скрывает ни широких плеч, ни поношенной рубашки, которую я видела уже тысячу раз. Зато стальной взгляд и решимость человека как минимум вдвое старше – это что-то новенькое. Такое ощущение, что Килорн обогнал меня на много лет. Революционер до мозга костей, готовый драться и умереть за правое дело. «Алый, как рассвет».

– Нет, – шепчу я, отодвигаясь от Фарли.

Теперь я вижу одного лишь Килорна, который со всех ног бежит навстречу гибели.

– Ты же знаешь, что случилось с Шейдом. Ты не можешь…

Он срывает тряпку и протягивает руки, чтобы обнять меня, но я отступаю. Его прикосновение кажется предательством.

– Мэра, ты не обязана раз за разом помогать мне.

– Обязана, раз ты не желаешь делать это сам.

Неужели он рассчитывает стать чем-то иным, кроме как живым щитом? Как он мог? Я слышу какой-то далекий гул, который становится громче с каждой секундой, но едва замечаю его. В первую очередь я сосредоточена на том, чтобы не расплакаться в присутствии Фарли, Алой Гвардии и Мэйвена.

– Килорн, пожалуйста.

Он темнеет, как будто это не мольба, а оскорбление.

– Ты сделала свой выбор, а я делаю свой.

– Я сделала свой выбор, чтобы сохранить тебе жизнь! – восклицаю я.

Просто удивительно, с какой легкостью мы вернулись к привычному ритму – ругаемся, как всегда. Но на кону теперь стоит жизнь. Я не могу просто пихнуть Килорна в грязь и уйти.

– Я заключила сделку ради тебя.

– Ты делаешь то, что, по-твоему, защитит меня, Мэра, – глухо отзывается он. – Так позволь мне делать то, что в моих силах, чтобы спасти тебя.

Я закрываю глаза и отдаюсь душевной боли. Я защищала Килорна каждый день, с тех пор как пропала его мать, потому что он чуть не умер от голода у нас на пороге. Но теперь он сопротивляется – и неважно, насколько опасным стало его будущее.

Я медленно открываю глаза.

– Делай что хочешь, Килорн, – говорю я холодным механическим голосом, пытаясь включиться обратно в жизнь. – Скоро снова дадут электричество. Нам надо торопиться.

Остальные тут же исчезают в оранжерее, а Уолш подходит ко мне. Килорн отступает в тень, вслед за прочими, но не сводит с меня глаз.

– Мэра, – зовет он вдогонку. – По крайней мере, попрощайся.

Но я ухожу. Мэйвен рядом, Уолш впереди. Я не стану оборачиваться, особенно теперь, когда он перечеркнул всё, что я для него сделала.

Время идет медленно, когда ждешь чего-нибудь хорошего, но, разумеется, дни так и летят, по мере того как приближается страшный бал. Проходит неделя – от Фарли нет вестей. Мы с Мэйвеном теряемся в догадках, а часы тикают. Снова тренировки, уроки этикета, бессмысленные званые обеды, после которых я чуть не плачу. Каждый раз приходится лгать, восхвалять Серебряных и рвать себя на части. Только мысль о Гвардии придает мне сил.

Леди Блонос бранит меня за рассеянность. А я не решаюсь сказать ей, что даже если сосредоточусь, то всё равно не сумею выучить танец, который она пытается отрепетировать со мной к Прощальному балу. Хоть я прекрасно умею передвигаться украдкой, мне совершенно не даются ритмические движения. В свою очередь, некогда пугавшие меня тренировки становятся отдушиной для гнева и стресса, бегая и бросая молнии, я избавляюсь от желания высказать всё, что должна скрывать.

Но когда я наконец начинаю понимать, в чем фишка, атмосфера на тренировке резко меняется. Эванжелина и ее прихлебатели уже не пристают ко мне – они полностью сосредоточены на разминке. Даже Мэйвен разминается тщательнее обычного, как будто к чему-то готовится.

– Что происходит? – спрашиваю я, приветственно кивнув остальным.

Мой взгляд задерживается на Кэле, который безупречно отжимается.

– Сейчас увидишь, – отвечает Мэйвен странно тусклым голосом.

Когда появляются Провос и Арвен, даже у нашего инструктора шаг необычайно пружинист. Он не велит нам бежать, вместо этого Арвен негромко говорит:

– Тирана.

Девушка в синем костюме – нимфа из Дома Озаноса – вытягивается по стойке смирно. Она выходит в центр зала и чего-то ждет. Кажется, она в равной мере взволнована и напугана.

Арвен поворачивается и внимательно смотрит на нас. На мгновение его взгляд задерживается на мне, но потом переходит на Мэйвена.

– Принц Мэйвен, прошу, – инструктор указывает ему на Тирану.

Мэйвен кивает и становится рядом с ней. Оба напрягаются и, нервно перебирая пальцами, ждут, что будет дальше.

Внезапно тренировочный зал начинает двигаться. Прозрачные стены разъезжаются в стороны. Провос при помощи своей способности преображает пространство. Когда помещение начинает обретать отчетливые формы и я понимаю, что это такое, сердце у меня начинает бешено колотиться.

Арена.

Кэл занимает место Мэйвена рядом со мной – его движения быстры и тихи.

– Они не причинят друг другу вреда, – поясняет он. – Арвен останавливает бой, прежде чем кто-то успевает получить серьезную травму. Кроме того, целители всегда рядом.

– Очень утешает, – с трудом выговариваю я.

В середине быстро возникающей арены Мэйвен и Тирана готовятся к поединку. Браслет на руке у Мэйвена вспыхивает, и в ладонях у юноши появляется огонь, который течет вверх по рукам. Вокруг Тираны туманной дымкой кружатся капли влаги, возникшие из воздуха. Противники готовы к бою.

Отчего-то мое беспокойство раздражает Кэла.

– Ты волнуешься только из-за Мэйвена?

Вовсе нет.

– Уроки этикета становятся всё сложнее.

Я не вру, хотя в моем списке проблем леди Блонос занимает самую нижнюю строчку.

– Похоже, танцы даются мне еще хуже, чем заучивание правил изящного поведения.

К моему удивлению, Кэл громко смеется.

– Наверное, ужас что такое.

– Знаешь, очень трудно учиться танцевать без партнера, – сердито огрызаюсь я.

– О да.

Последние два фрагмента соединяются – место для поединка создано. Мэйвен и его противница отделены от остальных толстой стеклянной стеной, вместе заключены в миниатюрной версии боевой арены. «Когда я в последний раз видела битву Серебряных, один из них чуть не погиб».

– У кого преимущество? – спрашивает Арвен, обращаясь к группе.

Немедленно поднимают руки все, кроме меня.

– Элейн?

Девушка из Дома Хэйвена вздергивает подбородок и гордо произносит:

– Преимущество у Тираны. Она старше и опытнее.

Элейн говорит так, как будто это самоочевидно. У Мэйвена белеют щеки, хоть он и пытается не трусить.

– А еще – вода побеждает огонь.

– Очень хорошо. – Арвен вновь переводит взгляд на Мэйвена, словно предлагая ему поспорить.

Но Мэйвен держит язык за зубами, позволяя говорить вместо себя огню.

– Впечатли меня.

И они сталкиваются, как грозовые облака, – огонь, сыплющий искрами, и вода. Битва стихий. Тирана заслоняется водяным щитом, который непроницаем для яростных атак Мэйвена. Каждый раз, когда он приближается к Тиране, размахивая пылающими кулаками, ему приходится отступить – огонь превращается в пар. Противники, кажется, равны, но каким-то образом Мэйвен постепенно начинает брать верх. Он наступает, заставляя Тирану пятиться к стене.

Остальные подбадривают и раззадоривают противников. Я привыкла относиться к таким зрелищам с отвращением, но теперь мне с трудом удается хранить молчание. Каждый раз, когда Мэйвен атакует – похоже, он вот-вот уложит Тирану на лопатки, – я едва сдерживаюсь, чтобы не завопить вместе с остальными.

– Это ловушка, Мэйви, – шепчет Кэл, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-либо еще.

– Что? Что сейчас будет?

Кэл качает головой.

– Просто смотри. Она добилась своего.

Но вид у Тираны, мягко говоря, не победоносный. Она прижата к стене и с трудом отбивается из-за своего водяного щита, отражая удар за ударом.

Я замечаю молниеносное движение – и Тирана буквально обрушивает на Мэйвена волну. Она хватает его за руку и дергает, так что они мгновенно меняются местами. Теперь уже Мэйвен оказывается за ее щитом, зажатый между водой и стеклом. Но управлять водой он не может, и она давит на него, не давая двинуться, пусть даже Мэйвен пытается обратить ее в пар. Вода вскипает и бурлит вокруг его пылающих рук.

Тирана отступает и с улыбкой на губах наблюдает, как он борется.

– Сдаешься?

Изо рта Мэйвена вырываются пузыри. «Сдаюсь».

Вода падает и под звуки аплодисментов исчезает в воздухе. Провос вновь машет рукой, и одна стена арены отъезжает в сторону. Тирана слегка кланяется, когда Мэйвен покидает круг, мрачный и насквозь мокрый.

– Я вызываю Элейн Хэйвен, – громко говорит Соня Айрел, прежде чем инструктор успевает поставить ее в пару еще с кем-нибудь.

Арвен кивает, дозволяя поединок, и поворачивается к Элейн. К моему удивлению, та тоже кивает и неторопливо шагает к арене. Ее длинные рыжие волосы развеваются.

– Я принимаю вызов, – отвечает Элейн, занимая место в центре. – Надеюсь, ты выучила какие-нибудь новые фокусы.

Соня, с блестящими глазами, следует за ней. Она даже смеется.

– Думаешь, я бы тебя вызвала, если нет?

Они хихикают и улыбаются до тех пор, пока Элейн Хэйвен не исчезает и не хватает Соню за горло. Та давится, хватая воздух, а затем изгибается в невидимых руках противницы и выскальзывает. Их поединок быстро превращается в жестокую и смертельно опасную игру кошки с невидимой мышью.

Мэйвен не удосуживается взглянуть на них – он злится на себя за плохое выступление.

– Ну? – говорит он Кэлу, и старший брат начинает поучать его шепотом. Такое ощущение, что у них это норма.

– Не загоняй в угол бойца сильнее себя, от этого он становится опаснее, – объясняет Кэл, обвив рукой плечи брата. – Одной способностью ты с ним не справишься. Подключи голову.

– Буду об этом помнить, – негромко отзывается Мэйвен. Совет он принимает неохотно, но все-таки принимает.

– Впрочем, у тебя стало получаться лучше, – говорит Кэл, похлопывая брата по плечу.

Он явно не желает его обидеть, но выглядит это донельзя снисходительно. Странно, но Мэйвен не обрывает Кэла, – очевидно, он к этому привык, как я привыкла к снисхождению Гизы.

– Спасибо, Кэл. Я думаю, он всё понял, – отвечаю я вместо Мэйвена.

Старший брат не дурак, нахмурившись, он понимает намек. Глянув на меня через плечо, Кэл отходит и становится рядом с Эванжелиной. Жаль, что он ушел, тогда мне не пришлось бы наблюдать, как она ухмыляется и злорадствует. Не говоря уж о том, что у меня всё странно переворачивается в животе каждый раз, когда Кэл смотрит на нее.

Когда старший принц оказывается за пределами слышимости, я подталкиваю Мэйвена плечом.

– Знаешь, а он прав. Тебе надо быть хитрее.

У нас на глазах Соня хватается руками за воздух и швыряет незримого врага об стену. Разлетаются серебряные брызги, и Элейн вновь становится видимой. Из носа у нее течет кровь.

– Он всегда прав, когда дело касается арены, – с досадой ворчит Мэйвен. – Подожди, сама увидишь.

Стоя по другую сторону арены, Эванжелина с улыбкой смотрит на убийственное шоу. Не понимаю, как можно спокойно наблюдать за друзьями, истекающими кровью на полу. Я напоминаю себе: «Серебряные – не такие, как мы. Их шрамы быстро сходят. Они не помнят боли». Поскольку целители всегда рядом, жестокость обретает для Серебряных новое значение. Сломанный хребет, распоротый живот… неважно. Кто-нибудь обязательно прибежит, чтобы вылечить тебя. Они не понимают, что такое опасность, страх и страдание. По-настоящему ранить можно только их гордость.

«Ты – Серебряная. Ты – Мэриэна Титанос. Ты наслаждаешься этим».

Взгляд Кэла перебегает с одной противницы на другую. Он изучает их как книгу или как картину, а не как движущуюся массу костей и крови. Под черным тренировочным костюмом его мышцы напряжены, готовы к бою.

Когда наступает очередь старшего принца, я понимаю, что имел в виду Мэйвен.

Инструктор Арвен вызывает против Кэла сразу двоих, ловца ветра Оливера и Сирину Макантос, камнешкуру. Это бой лишь по названию. Хотя противников больше, Кэл откровенно забавляется. Он по очереди выводит их из строя, окружив Оливера огненным вихрем и в то же время обмениваясь ударами с Сириной. Она похожа на ожившую статую, как будто ее тело состоит из сплошного камня, а не из плоти, но Кэл сильнее. Огненные шары раскалывают каменную кожу, и от каждого удара тело Сирины покрывается тонкими трещинами. Для Кэла это просто тренировка – вид у принца скучающий. Он завершает бой, превратив арену в пылающий ад – даже Мэйвен шарахается. Когда дым и огонь рассеиваются, Оливер и Сирина просят пощады. Кожа у них свисает обгорелыми лоскутьями, но никто не издает ни звука.

Кэл оставляет обоих на арене, даже не удосуживаясь оглянуться, когда появляется целитель, чтобы оказать им помощь. Этот человек спас меня, позволил мне навестить родных, пошел против правил. И он – безжалостный боец, наследник кровавого трона.

Кровь Кэла серебряного цвета, но сердце у него черное, как обгорелая плоть.

Когда взгляд принца падает на меня, я заставляю себя отвести глаза. Чтобы впредь его тепло и странная доброта не смущали мое сердце, я запечатлеваю в памяти пылающий ад. «Кэл опаснее, чем остальные, вместе взятые. Я не забуду об этом».

– Эванжелина, Андрос, – отрывисто говорит Арвен, кивая обоим.

Андрос не в духе, перспектива драться с Эванжелиной – и проиграть – его не радует, но юноша послушно плетется к арене. К моему удивлению, Эванжелина не трогается с места.

– Нет, – дерзко говорит она, покрепче упираясь ногами в пол.

Арвен резко разворачивается к ней. Его голос звучит громче обычного и режет, как бритва.

– Прошу прощения, леди Самос?

Она обращает свои черные глаза на меня. Их взгляд острее ножа.

– Я вызываю Мэриэну Титанос.

Глава 17

– Исключено, – возражает Мэйвен. – Она тренируется всего две недели, ты порвешь ее на части.

В ответ Эванжелина просто пожимает плечами, и на ее лице появляется ленивая усмешка. Пальцы опущенной руки пританцовывают на бедре, и я буквально чувствую, как они впиваются в мое тело.

– Ну и что, даже если так? – вмешивается Соня, и, кажется, я вижу в глазах девушки взгляд ее бабушки. – Здесь целители. Никакого вреда не будет. И потом, если она собирается тренироваться с нами, пусть делает всё как положено!

«Никакого вреда, – мысленно фыркаю я. – Никакого вреда… но все увидят, какого цвета моя кровь». Стук сердца отдается в ушах, убыстряясь с каждой секундой. Свет над головой горит ярко, освещая арену; мою кровь будет трудно скрыть, и они поймут, кто я такая… Красная, лгунья, воровка.

– Если вы не против, я еще некоторое время понаблюдаю, прежде чем выйти на арену самой, – отвечаю я, изо всех сил стараясь говорить как Серебряная.

Но мой голос дрожит, и Эванжелина это слышит.

– Испугалась драться? – насмешливо спрашивает она, лениво вращая кистью. Один из ее ножей, маленький, похожий на серебряный зуб, медленно описывает круг на запястье. Открытая угроза. – Бедная девочка-молния.

«Да, – хочу крикнуть я. – Да, мне страшно». Но Серебряные не признают таких вещей. У них есть гордость и сила – и больше ничего.

– Если я дерусь, то рассчитываю победить, – отвечаю я, швыряя слова ей в лицо. – Я не дура, Эванжелина. Пока я победить не могу.

– Если тренироваться, не заходя на арену, многого не добьешься, Мэриэна, – мурлычет Соня, злорадно цепляясь за мою ложь. – Вы согласны, инструктор? Как можно рассчитывать на победу, если не попробуешь?

Арвен знает, что я чем-то отличаюсь от остальных и что в этом – источник моей способности и силы. Но он не в силах вообразить, в чем дело, и в глазах у него появляется проблеск любопытства. Он тоже хочет увидеть меня на ринге. Мои единственные союзники, Кэл и Мэйвен, тревожно переглядываются, гадая, как ступить на зыбкую почву. «Разве они этого не предвидели? Разве не думали, что мне придется выйти на арену?»

А может быть, с самого начала меня направляли к этой точке. Случайная гибель во время тренировки, еще одна ложь, которую скажет королева. Подобающая смерть для девушки, которая не принадлежит их кругу. И я добровольно ступила в эту ловушку.

Игра будет кончена. Я потеряю всё, что люблю.

– Леди Титанос – дочь покойного героя, а вам, похоже, нечем заняться, кроме как травить ее, – рычит Кэл, бросая на девиц грозные взгляды.

Но они, как будто ничего не замечая, буквально смеются над его жалкими возражениями. Пускай он прирожденный боец, но когда дело доходит до слов, Кэл теряется.

Соню это только разжигает – хитрая натура берет свое. Кэл умеет драться, а она – ловко обращаться со словами. Соня с пугающей легкостью извращает сказанное им.

– Дочь генерала должна хорошо сражаться. Если на то пошло, бояться надо Эванжелине.

– Не говори глупостей, Мэриэну воспитывал не генерал… – насмешливо перебивает Мэйвен.

Колкости удаются ему гораздо лучше, но я не позволю Мэйвену вступать в стычки вместо меня. Только не с этими девицами.

– Я не буду драться, – повторяю я. – Вызови кого-нибудь другого.

Эванжелина улыбается, демонстрируя острые белые зубы, и старые инстинкты оживают, трезвоня как набат. Я едва успеваю пригнуться – и нож рассекает воздух в том месте, где секунду назад находилась моя шея.

– Я вызываю тебя, – резко говорит Эванжелина, и еще один нож летит мне в лицо.

Остальные соскальзывают с ее пояса, готовясь порезать меня на ленточки.

– Эванжелина, прекрати! – кричит Мэйвен.

Кэл помогает мне встать. Его глаза полны тревоги. Моя кровь поет от избытка адреналина, а сердце бьется так громко, что чуть не заглушает шепот принца:

– Ты быстрее. Пусть побегает. Не бойся.

Третий нож втыкается в пол у моих ног.

– И не давай ей видеть свою кровь.

У него за спиной Эванжелина бродит туда-сюда, как дикая кошка, и в кулаке у нее сверкающая буря стали. Я ничего не умею, и никто ее не остановит. Даже принцы. А я не могу отдать Эванжелине победу. Не могу проиграть.

У меня вырывается молния, пронзая воздух по моему приказу. Она бьет Эванжелину в грудь, и та, шатнувшись, отступает и налетает спиной на стенку. Но, вместо того чтобы разозлиться, Эванжелина смотрит на меня с жестокой радостью.

– Это ненадолго, девочка-молния, – рычит она, стирая несколько капель серебряной крови.

Остальные, стоя вокруг, оценивают наши шансы. Возможно, они в последний раз видят меня живой. «Нет, – думаю я. – Я не могу проиграть». Я сосредоточиваюсь и углубляю в себе ощущение силы, пока оно не вырастает настолько, что я едва замечаю движущиеся вокруг фрагменты стен. Одним движением Провос меняет облик арены, заперев на ней нас с Эванжелиной. Красную девушку и улыбающееся Серебряное чудовище.

Она усмехается, и тонкие, как бритва, лезвия поднимаются с пола по ее воле. Они гнутся, дрожат, лязгают, превращаясь в живой кошмар. Обычные ножи исчезли – Эванжелина отбросила их ради новой тактики. Какие-то металлические штуки, изобретения ее ума, летят через зал и ложатся к ногам Эванжелины. У каждой – восемь тонких ножек, острых и жестоких. Они нетерпеливо подрагивают, ожидая, когда их отпустят на свободу и позволят рассечь меня на части. Пауки. Я покрываюсь мурашками, как будто эти твари уже ползут по мне.

В моих руках оживают искры – они танцуют между пальцами. Свет в зале мигает, когда электричество втекает в меня, словно вода, впитывающаяся в губку. Оно гудит во мне, направляемое моей собственной силой – и необходимостью. Я не умру здесь.

Мэйвен, по ту сторону стены, улыбается, но лицо у него бледное и испуганное. Кэл, стоя рядом с братом, не двигается. Солдат не расслабляется, пока бой не выигран.

– У кого преимущество? – спрашивает инструктор Арвен. – У Мэриэны или Эванжелины?

Никто не торопится с ответом. Даже подруги Эванжелины. Они наблюдают, как растет наша сила.

Улыбка Эванжелины превращается в оскал. Она привыкла быть главной. Той, кого боятся. И теперь она злится сильнее обычного.

Вновь мигает свет; мое тело начинает гудеть, как перегруженная электричеством проволока. В наступившей темноте пауки ползут по полу – их металлические ножки лязгают, отбивая жуткий ритм.

Не остается ничего, кроме страха, силы и прилива энергии в крови.

Тьма и свет стремительно сменяют друг друга, и мы бросаемся в странную битву. Молнии пронзают тьму, сияя фиолетовым и белым и с каждым ударом разбрасывая пауков. Советы Кэла эхом звучат в моей голове, и я не стою на месте: нельзя задерживаться, чтобы Эванжелина не успела меня достать. Она лавирует среди пауков, по мере сил уклоняясь от моих искр. Зазубренный металл пытается впиться мне в руки, но кожаный костюм выдерживает. Она быстра, я еще быстрее, пусть даже пауки цепляются за ноги. В какой-то момент возмутительно серебряная коса проскальзывает сквозь пальцы – и Эванжелина вновь оказывается за пределами досягаемости. Но я заставляю ее бегать. Я побеждаю.

Я слышу голос Мэйвена сквозь лязг металла и одобрительные крики остальных – принц вопит и требует, чтобы я ее прикончила. Свет мелькает, так что Эванжелину трудно заметить, но я вдруг понимаю, что значит быть одной из них. Ощущать абсолютную силу и власть, знать, что ты можешь то, чего не могут миллионы других. Эванжелина чувствует это каждый день, а теперь моя очередь. «Я покажу тебе, что такое страх».

Кулак врезается мне в поясницу, так что всё тело вспыхивает болью. Колени подгибаются, и я падаю на пол. Эванжелина на мгновение замирает надо мной – ее улыбка окружена путаницей серебряных волос.

– Как я и сказала, – рычит она. – Это ненадолго.

Мои ноги движутся сами собой, прибегая к маневру, который я сотню раз использовала в переулках Подпор. Мне доводилось применять его даже к Килорну. Я бью Эванжелину пяткой в голень, лишая ее опоры, и она грохается на пол рядом со мной. Секунда – и я оказываюсь сверху, не обращая внимания на пронзительную боль в спине. Мои руки трещат жаркой энергией, даже когда кулаки молотят по лицу Эванжелины. Боль пронизывает мои костяшки, но я продолжаю, желая видеть сладкую серебряную кровь.

– Ты пожалеешь, что все не закончилось быстро! – кричу я, обрушиваясь на нее.

Каким-то чудом Эванжелина умудряется засмеяться разбитыми губами. Ее смех тонет в металлическим скрежете. Разбросанные, пораженные молниями пауки вокруг нас начинают подергиваться и оживать. Их металлические тела меняют облик и сплетаются, превращаясь в чудовищного дымящегося зверя.

Двигаясь с удивительной быстротой, он отбрасывает меня от Эванжелины. Теперь уже я лежу на полу и смотрю на возвышающуюся надо мной груду живого железа. Искры гаснут – страх и изнеможение взяли верх. «После такого меня не сумеют спасти даже целители».

Нога-лезвие касается моего лица, пуская горячую красную кровь, и я кричу – не от боли, а от отчаяния. Всё кончено.

А затем пылающая огненная длань отшвыривает металлическое чудовище в сторону и превращает его в черную кучку пепла. Сильные руки поднимают меня и прикрывают волосами лицо, чтобы спрятать алую отметину, которая может выдать мою тайну. Я прижимаюсь к Мэйвену, который выводит меня из тренировочного зала. Я дрожу с головы до ног, но он не дает мне упасть. К нам направляется целитель, но Кэл преграждает ему путь, скрывая от посторонних глаз мое лицо.

Прежде чем за нами успевает захлопнуться дверь, я успеваю услышать, как вопит Эванжелина, а Кэл, обычно такой спокойный, обрушивается на нее, подобно буре.

Когда я вновь обретаю дар речи, мой голос обрывается.

– Камеры… камеры всё засняли.

– Поверь мне, камерами управляют Стражи, которые дали клятву верности моей матери, и беспокоиться нам надо не из-за них, – говорит Мэйвен, с трудом выговаривая слова.

Он по-прежнему крепко держит меня за руку, словно боится, что нас разлучат силой. Мэйвен касается моего лица, стирая кровь рукавом. Если кто-нибудь увидит…

– Пойдем к Джулиану.

– Джулиан дурак, – бормочет Мэйвен.

В дальнем конце зала появляются фигуры – двое бесцельно бродящих Серебряных, – и Мэйвен вталкивает меня в коридор для прислуги, чтобы разминуться с ними.

– Джулиан знает, кто я такая, – шепотом отвечаю я, цепляясь за него.

Мэйвен крепче сжимает пальцы, и я тоже.

– Джулиан поймет, что делать.

Мэйвен смотрит на меня, борясь с собой, но в конце концов кивает. Когда мы добираемся до апартаментов Джулиана, кровотечение прекращается, но мое лицо по-прежнему выглядит страшно.

Наставник открывает дверь после первого же стука – растрепанный, как всегда. К моему удивлению, он хмурится, взглянув на Мэйвена.

– Принц Мэйвен… – произносит он и кланяется сдержанно, почти оскорбительно.

Не ответив, тот проталкивает меня мимо Джулиана в гостиную.

У моего наставника небольшие апартаменты, которые от полумрака и духоты кажутся еще теснее. Опущенные шторы заслоняют вечернее солнце, пол скользкий от разбросанных бумаг. В углу, на электрическом приборе, заменяющем плиту, закипает маленький чайник. Неудивительно, что я никогда не видела Джулиана в других помещениях замка; очевидно, всё необходимое у него есть прямо здесь.

– Что случилось? – спрашивает он, указывая нам на пыльные стулья.

Он явно не привык развлекать гостей. Я сажусь, а Мэйвен остается стоять.

Я отвожу волосы с лица, обнажив сияющий алый знак моей подлинной природы.

– Эванжелину занесло.

Джулиан переминается с ноги на ногу – ему неуютно. Но не мой вид смущает его, а Мэйвен. Они гневно смотрят друг на друга – у них какие-то счеты, которых я не понимаю. Наконец Джулиан вновь поворачивается ко мне.

– Я не целитель, Мэра. Максимум, что я могу, – промыть рану.

– Я же говорил, – замечает Мэйвен. – Он ни на что не способен.

Губы Джулиана гневно изгибаются.

– Найдите Сару Сконос, – резко говорит он и, стиснув зубы, ждет, когда Мэйвен выполнит распоряжение. Я никогда не видела младшего принца таким сердитым, даже во время разговора с Кэлом. Но сейчас Мэйвен и Джулиан источают не гнев… это ненависть. Они откровенно презирают друг друга.

– Ну же, мой принц.

Этот титул в устах Джулиана звучит как оскорбление.

Мэйвен наконец уступает и выходит в коридор.

– В чем дело? – шепотом спрашиваю я, кивком указав на дверь.

– Не сейчас, – отвечает наставник и бросает мне чистую салфетку, чтобы вытереть лицо.

На ней остается темно-красное пятно, которое впитывается в ткань.

– Кто такая Сара Сконос?

И Джулиан вновь колеблется.

– Целитель тела. Она о тебе позаботится.

Он вздыхает.

– Она мой друг. Тайный друг.

Я и не знала, что у Джулиана есть друзья, кроме меня и книг. Но я ни о чем не спрашиваю.

Когда Мэйвен через несколько минут возвращается в комнату, я успеваю начисто вытереть лицо, хотя оно по-прежнему кажется липким и вспухшим. Завтра мне придется запудривать синяки – и я даже не желаю думать, как сейчас выглядит моя спина. Я осторожно касаюсь набухшей шишки в том месте, куда пришелся удар Эванжелины.

– Сара не… – Мэйвен замолкает, подбирая слова. – Короче, я выбрал бы кого-нибудь другого.

Прежде чем я успеваю спросить почему, дверь открывается, и появляется женщина. Очевидно, это и есть Сара. Она входит молча, не поднимая взгляда. В отличие от целителей крови, ее возраст прекрасно виден по лицу. Он гордо выставлен напоказ в каждой морщинке, в запавших худых щеках. Сара примерно ровесница Джулиана, но плечи у нее опущены, давая понять, что жизнь лежит на ней более тяжким бременем.

– Приятно познакомиться, леди Сконос.

Мой голос звучит спокойно, словно я беседую о погоде. Наверное, уроки этикета все-таки не проходят даром.

Но Сара не отвечает. Она опускается на колени передо мной и касается моего лица своими жесткими ладонями. Ее прикосновение прохладно, как вода на обожженной солнцем коже. Пальцы Сары Сконос проводят по ране на щеке с удивительной нежностью. Она работает старательно, сводя все до одного синяки. Прежде чем я успеваю пожаловаться на спину, она притрагивается к ушибленному месту, и боль отступает перед успокаивающим холодком. Процесс лечения заканчивается через несколько минут, и я чувствую себя совершенно как новенькая. Даже лучше. Все старые болячки и синяки полностью прошли.

– Спасибо, – говорю я, и вновь она не отвечает.

– Спасибо, Сара, – негромко произносит Джулиан, и ее глаза серой вспышкой перескакивают на него.

Она чуть заметно кивает. Джулиан подается вперед и касается ее руки, помогая Саре встать. Они движутся, как партнеры в танце, под музыку, которую не слышит больше никто.

Голос Мэйвена нарушает тишину:

– Можете идти, Сконос.

Тихое спокойствие Сары сменяется едва скрываемым гневом, когда она высвобождает руку и бредет к двери, как раненое животное. Дверь захлопывается за ней так, что на стенах дрожат карты в своих стеклянных темницах. Руки Джулиана тоже дрожат – и продолжают дрожать еще долго после ухода Сары, как будто он по-прежнему ощущает ее присутствие.

Джулиан безуспешно пытается скрыть, что некогда любил Сару и, быть может, любит до сих пор. Он смотрит на дверь загнанным взглядом, ожидая, что Сара вернется.

– Джулиан?

– Чем дольше вас нет, тем дальше разойдутся пересуды, – произносит он, указывая нам на выход.

– Согласен, – отвечает Мэйвен и шагает к двери, собираясь вывести меня в коридор.

– Ты уверен, что никто ничего не видел? – моя рука касается щеки, вновь гладкой и чистой.

Мэйвен задумывается.

– Никто из тех, кто может проболтаться.

– Секреты недолго остаются здесь секретами, – негромко произносит Джулиан, и его голос дрожит от столь редкого гнева. – Вы знаете это, ваше высочество.

– А вы должны понимать разницу между секретом и ложью, – парирует Мэйвен.

Он хватает меня за запястье и вытаскивает в коридор, прежде чем я успеваю спросить, в чем дело. Мы отходим совсем недалеко, когда нас останавливает знакомый голос:

– Какие-то проблемы, милый?

Королева Элара, привидение в шелках, обращается к сыну. Как ни странно, она одна – ее не сопровождают Стражи. Ее взгляд задерживается на руке Мэйвена, которая по-прежнему лежит в моей. В кои-то веки Элара не пытается пробраться мне в голову. «Сейчас она в сознании Мэйвена».

– Ничего, что я не мог бы уладить, – отвечает Мэйвен, крепче сжимая мою руку, словно я – спасительный утес в бурном море.

Королева поднимает бровь, не веря ни единому слову, но не задает больше вопросов. Сомневаюсь, что ей в принципе нужно спрашивать; она и так знает все ответы.

– Лучше поторопитесь, леди Мэриэна, иначе опоздаете на обед, – мурлычет она, наконец обратив на меня свой пугающий взгляд. Наступает моя очередь цепляться за Мэйвена. – И будьте чуть осторожнее на тренировках. Красную кровь так трудно отмыть.

– Да уж, – огрызаюсь я, вспомнив Шейда. – Как бы вы ни старались, я вижу ее у вас на руках.

Удивленная моей вспышкой, королева широко раскрывает глаза. Сомневаюсь, что кто-либо когда-либо говорил с ней таким тоном. Я чувствую себя победительницей. Но ненадолго.

Внезапно мое тело отлетает назад и с громким стуком бьется о стену коридора. Королева заставляет меня плясать, как марионетку на ниточках. Кости трещат, шея хрустит, и я бьюсь затылком так, что вижу холодные синие звезды.

Нет, не звезды. Это глаза. Ее глаза.

– Мама! – кричит Мэйвен, но его голос кажется таким далеким. – Мама, не надо!

Чья-то рука смыкается у меня на горле и не дает мне сойти с места. Утратив власть над собственным телом, я ощущаю нестерпимо сладкое дыхание королевы.

– Ты больше не будешь мне дерзить, – вслух произносит Элара, слишком обозленная, чтобы нашептывать мысленно.

Ее хватка усиливается. Я не могла бы ответить согласием, даже если бы хотела.

«Почему она просто не убьет меня? – думаю я, отчаянно пытаясь вздохнуть. – Если я – такое бремя, такая большая проблема, почему она просто не убьет меня?»

– Довольно! – ревет Мэйвен, и жар его гнева охватывает коридор.

Даже сквозь темный туман, который заволакивает мои глаза, я вижу, как он с удивительной силой и храбростью оттаскивает королеву от меня.

Та разжимает пальцы, и я приваливаюсь к стене. Элара сама чуть не спотыкается от удивления. Теперь гневный взгляд королевы обращается на Мэйвена – на сына, который восстал против нее.

– Возвращайся к своим занятиям, Мэра.

Он кипит и не сводит глаз с матери. Не сомневаюсь, сейчас она вопит у него в голове, браня принца за то, что он защищает меня.

– Иди же!

Жар исходит от его тела и трещит вокруг, и на мгновение я вспоминаю сдерживаемый нрав Кэла. Похоже, Мэйвен тоже скрывает в себе огонь, не менее опасный, и я не хочу быть поблизости, когда произойдет взрыв.

Я торопливо удаляюсь, желая отойти как можно дальше от королевы, но не удерживаюсь и оборачиваюсь. Мэйвен и Элара смотрят друг на друга – две фигуры, столкнувшиеся в игре, которой я не понимаю.

В комнате молча ждут горничные. Они держат в руках очередное пышное платье. Пока одна облекает меня в наряд, состоящий из шелка и лиловых драгоценных камней, остальные приводят в порядок волосы и макияж. Как обычно, они не говорят ни слова, пусть даже после утренних событий я растрепана и измучена.

Обед проходит не как обычно. Дамы, как правило, встречаются за столом, чтобы обсудить предстоящие свадьбы и прочие глупости, о которых говорят богатые женщины, но сегодня всё иначе. Мы вновь сидим на террасе с видом на реку, в толпе мелькают красные ливреи слуг, но военных среди гостей гораздо больше, чем всегда. Такое ощущение, что королевская чета принимает за обедом целый легион.

Кэл и Мэйвен тоже здесь, оба сверкают медалями и улыбаются, ведя милую светскую беседу, пока король лично жмет руки офицерам. Все они молоды, все в серой форме с серебряными нашивками. Ничуть не похоже на убогие балахоны, которые получают Красные, когда их призывают в армию. Всё это сыновья и дочери влиятельных особ, и для них война – еще один светский раут. Еще один шаг в обучении. Для Красных – в том числе для меня – это тупик. Смертный приговор.

Но я должна выполнять свои обязанности, улыбаться, пожимать руки, благодарить офицеров за храбрость. Каждое слово на вкус отдает горечью. Наконец я удираю от гостей и прячусь в нише, наполовину скрытой растениями. Шум толпы всё возрастает, но я могу вздохнуть. По крайней мере, хоть чуть-чуть.

– Всё в порядке?

Рядом стоит Кэл, и вид у него встревоженный, но в то же время, как ни странно, расслабленный. Ему нравится общество военных; наверное, для старшего принца это привычная среда обитания.

Пусть даже мне очень хочется исчезнуть, моя спина выпрямляется сама собой.

– Я не любительница пышных зрелищ.

Он хмурится.

– Мэра, они отправляются на фронт. Я думал, уж ты-то точно не откажешься проводить их как следует.

Смех вырывается у меня наподобие пушечного выстрела.

– Какие события в моей жизни навели тебя на мысль, что мне небезразличны эти избалованные сопляки, которые отправляются на фронт, как на каникулы?

– Если они сами захотели туда поехать, это еще не значит, что они недостаточно храбрые.

– Что ж, надеюсь, им понравятся теплые казармы, еда, отпуск и всё остальное, что не досталось моим братьям.

Сомневаюсь, что эти добровольные солдаты испытают нехватку хотя бы одной пуговицы.

Хотя, судя по всему, Кэлу хочется прикрикнуть на меня, он подавляет этот порыв. Я знаю, на что принц способен в гневе, и удивляюсь, что он в принципе может себя контролировать.

– Это первый полностью Серебряный легион, который отправляется в окопы, – спокойно говорит Кэл. – Серебряные будут сражаться бок о бок с Красными, нести службу вместе с ними, одеваться, как Красные. Когда они прибудут в Чок, Озерные ничего не поймут. А когда начнут падать бомбы, когда враги попытаются прорвать фронт, их ждет сюрприз. Легион Тени справится с ними.

Внезапно мне становится жарко и холодно сразу.

– Оригинально.

Но Кэл не злорадствует. Вид у него грустный.

– Это ты подала мне идею.

– Правда?

– Когда ты возникла на церемонии Выбора Королевы, никто не знал, что делать. Полагаю, такое же ощущение будет и у Озерных.

Я пытаюсь заговорить, но не могу произнести ни слова. Я еще никогда и никому не служила вдохновением, уж тем более для военных целей. Кэл смотрит на меня так, как будто хочет сказать что-то еще, но молчит. Никто не знает, что дальше.

Парень, с которым мы вместе тренировались, ловец ветра Оливер, хлопает одной рукой Кэла по плечу, а в другой держит полный до краев бокал. На Оливере тоже военная форма. Он собирается на войну.

– Как тебе маскировка, Кэл? – Он посмеивается и указывает на окружающую нас толпу: – Под носом у Озерных… проще некуда!

Кэл встречается взглядом со мной, и его щеки окрашивает серебряный румянец.

– Я справлюсь с Озерными, – произносит он, не сводя глаз с меня.

– Ты едешь с ними?

За Кэла отвечает Оливер, улыбаясь чересчур широко для юноши, который отправляется на фронт:

– Да, Кэл нас поведет! Отсюда и до линии огня! Это его личный легион.

Кэл медленно высвобождается из хватки Оливера. Пьяный ловец ветра, кажется, не замечает этого и продолжает болтать:

– Он станет самым молодым генералом в истории и первым принцем, который будет сражаться на передовой!

«И первым, кто там погибнет», – подсказывает мрачный внутренний голос. Вопреки собственным инстинктам, я протягиваю руку, и Кэл не отстраняется – он позволяет притронуться к себе. Сейчас он вовсе не похож на принца, на генерала или хотя бы на Серебряного, он похож на того юношу в баре, который хотел меня спасти.

Негромко, но твердо я спрашиваю:

– Когда?

– Когда ты уедешь в столицу. После бала. Ты поедешь на юг, – вполголоса отвечает Кэл, – а я на север.

Меня охватывает холодный страх, совсем как в ту минуту, когда Килорн впервые сообщил мне, что его заберут в армию. Но Килорн – подмастерье рыбака, вор, человек, который умеет выживать и выскальзывать сквозь пальцы; он совсем не похож на Кэла. Кэл – солдат. Он умрет, если будет надо. Истечет кровью ради своей войны. Не знаю, отчего меня это пугает. Понятия не имею, отчего мне не все равно.

– Когда Кэл прибудет на фронт, война наконец закончится. С Кэлом мы победим, – говорит Оливер, глупо ухмыляясь.

Он вновь хватает Кэла за плечо и ведет его обратно, к гостям, а я остаюсь одна.

Кто-то втискивает мне в руку холодный бокал, и я опустошаю его одним глотком.

– Успокойся, – негромко говорит Мэйвен. – Всё еще думаешь о том, что случилось утром? Никто не видел твое лицо, я уточнил у Стражей.

Но, наблюдая, как Кэл пожимает руку отцу, в последнюю очередь я думаю о злополучной тренировке. На лице у принца лучезарная улыбка – маска, под которую способна заглянуть только я.

Мэйвен прослеживает мой взгляд – и угадывает мысли.

– Он сам хотел отправиться на войну. Это был его выбор.

– Это не значит, что мы должны радоваться.

– Мой сын генерал! – восклицает король Тиберий, и его гордый голос заглушает шум вечеринки.

На мгновение, когда он притягивает наследника к себе и обнимает, я забываю, что Тиберий – король. Я прекрасно понимаю желание Кэла понравиться отцу.

«Чего я бы только ни отдала, чтобы мама смотрела на меня с гордостью в те времена, когда я была простой воровкой! А что бы я отдала за это теперь?»

Мир вокруг – Серебряный, но он также и серый. Здесь нет черного и белого.

Когда кто-то стучит ко мне в комнату тем же вечером, после ужина, я думаю, что это Уолш с очередной секретной запиской, однако на пороге стоит Кэл. Без военной формы и доспехов он похож на обычного парня, которому едва исполнилось девятнадцать. Его ждут смерть или величие… а может быть, то и другое.

Сидя в пижаме, я съеживаюсь и жалею, что нет халата.

– Кэл? Что тебе?

Он жмет плечами и слегка улыбается.

– Эванжелина сегодня чуть не убила тебя на ринге.

– И что?

– Я не хочу, чтобы это повторилось в бальном зале.

– Я что-то упустила? Мы будем драться на балу?

Он смеется, прислонившись к косяку. Но так и не перешагивает через порог, как будто не может. Или ему нельзя. «Ты станешь женой его брата. А он отправляется на войну».

– Нет, если ты научишься нормально танцевать.

Я вспоминаю, как признала, что мне это не под силу. Под тираническим руководством Блонос я уж точно не способна освоить танцы. Но каким образом Кэл сумеет мне помочь? И с какой стати он этого хочет?

– Я на удивление хороший учитель, – добавляет он, криво улыбнувшись.

Он протягивает мне руку, и я вздрагиваю.

Я знаю, что не должна этого делать. Следует закрыть дверь и не ступать на опасный путь.

«Но Кэл отправляется на войну. А вдруг он погибнет?»

Дрожа, я вкладываю ладонь в руку Кэла, и он выводит меня в коридор.

Глава 18

Комната ярко освещена луной – достаточно, чтобы можно было оглядеться. В ее серебристых лучах мой алый румянец почти не видим, я выгляжу совсем как Серебряная. Стулья скребут по деревянному полу, пока Кэл переставляет мебель, расчищая место. Это довольно уединенное помещение, но камеры всегда где-то рядом. Люди Элары наблюдают за нами, но никто нам не мешает. Точнее, не мешает Кэлу.

Он достает из кармана странный прибор, маленькую коробочку, и кладет посреди пола. Кэл выжидающе смотрит на нее и чего-то ждет.

– Эта штука научит меня танцевать?

Он качает головой, по-прежнему улыбаясь.

– Нет, но она поможет.

Внезапно коробочка начинает издавать пульсирующий ритм, и я понимаю, что это динамик, совсем как на арене. Только он нужен для танца, а не для боя. Для жизни, а не для смерти.

Мелодия легкая и быстрая, как биение сердца. Стоя напротив, Кэл улыбается еще шире и пристукивает ногой. Я не могу устоять и шевелю пальцами в такт музыке. Она такая радостная и бодрая, совсем не похожая на холодную металлическую музыку, которая звучит в классе у Блонос, или на унылые песни, какие поют у нас дома. Мои ноги начинают переступать, пытаясь воспроизводить шаги, которым научила меня леди Блонос.

– Ни о чем не думай, просто двигайся, – со смехом говорит Кэл.

В музыке слышится барабанный бой, и он кружится, тихонько подпевая. Впервые кажется, что на его плечах нет бремени власти.

Я тоже чувствую, как исчезают мои страхи и тревоги, хотя бы на несколько минут. Это свобода, такая же, как в ту ночь, когда мы неслись с Кэлом на мотоцикле.

Кэл танцует гораздо лучше, чем я, но вид у него, тем не менее, дурацкий; могу лишь догадываться, какой идиоткой выгляжу сама. И все же мне грустно, когда песня заканчивается. Когда мелодия затихает в воздухе, кажется, что я проваливаюсь обратно в реальность. Холодом обдает внезапная мысль: «Я зря пришла сюда».

– Наверное, это не лучшая идея, Кэл.

Он, в приятном замешательстве, наклоняет голову набок.

– Почему?

«Он правда хочет, чтобы я это озвучила».

– Мне не позволяют оставаться наедине даже с Мэйвеном, – с трудом выговариваю я и чувствую, что краснею. – Не знаю, прилично ли танцевать с тобой в темной комнате.

Вместо того чтобы заспорить, Кэл просто смеется и пожимает плечами. Начинается новая мелодия, медленная, проникновенная.

– Лично мне кажется, что я оказываю брату услугу… – Он хитро усмехается. – Разве что ты планировала целый вечер наступать ему на ноги.

– Прости, я не настолько неуклюжа, – замечаю я, скрестив руки на груди.

Медленно и осторожно он берет меня за руку.

– Да, на арене ты ничего себе, – говорит Кэл. – А в бальном зале – увы.

Я смотрю на его ноги, которые движутся в такт музыке. Он тянет меня, вынуждая следовать за собой, но, как бы я ни старалась, мы неизбежно сталкиваемся.

Он улыбается, радуясь, что я подтвердила его правоту. Он в душе солдат, а солдаты любят побеждать.

– У большинства мелодий, которые будут звучать на балу, один и тот же ритм. Это простой танец, его легко выучить.

– Уж я найду способ сбиться, – ворчливо уверяю я, позволяя Кэлу двигать себя по залу.

Мы описываем приблизительный квадрат, и я стараюсь не думать о близости Кэла, о его мозолистых руках. К моему удивлению, на ощупь они похожи на мои, загрубевшие от многолетнего тяжелого труда.

– О да, – негромко говорит он, перестав смеяться.

Я привыкла к тому, что Кэл выше меня, но сегодня он кажется не таким огромным. Может быть, из-за темноты, ну или просто в танце другое ощущение. Он выглядит так же, как в тот день, когда мы познакомились. Не принц, а обычный человек.

Его взгляд задерживается на моем лице, на том месте, где была рана.

– А Мэйвен отлично тебя залатал.

В его голосе я слышу странную горечь.

– Это сделал Джулиан. Джулиан и Сара Сконос.

Хотя Кэл реагирует не так ярко, как Мэйвен, он тем не менее заметно напрягается.

– Почему она вам обоим не нравится? – спрашиваю я.

– У Мэйвена есть свои причины, серьезные причины, – бормочет Кэл. – Но не мое дело об этом говорить. А я… не то чтобы не люблю Сару. Просто… просто мне неприятно о ней думать.

– Почему? Что она тебе сделала?

– Не мне, – говорит он и вздыхает. – Она росла вместе с Джулианом и моей матерью.

При упоминании о матери голос Кэла обрывается.

– Они были лучшими подругами. А когда мама умерла, Сара совсем не горевала. Джулиан сходил с ума от горя, а Сара…

Он замолкает, не в силах подобрать слова. Наши шаги замедляются, и наконец мы замираем. Музыка продолжает отдаваться эхом вокруг нас.

– Я не помню матери, – резко произносит Кэл. – Мне еще не исполнилось года, когда она умерла. Я знаю только то, что слышал от отца и Джулиана. И ни один из них в принципе не любит о ней говорить.

– Наверняка Сара могла бы много тебе рассказать, раз они были лучшими подругами.

– Сара Сконос не может говорить, Мэра.

– Вообще?

Кэл продолжает медленно, спокойным, ровным голосом, совсем как Тиберий:

– Она говорила то, что не следовало – ужасно лгала, – и за это ее наказали.

Меня охватывает ужас. «Сара Сконос не может говорить».

– А что такого она сказала?

И пальцы Кэла немедленно холодеют. Музыка наконец стихает, и он отступает, выскальзывая из моих рук. Быстрым движением он прячет динамик в карман, и тишину заполняет только стук наших сердец.

– Я больше не хочу ее обсуждать.

Он тяжело дышит. Его глаза кажутся странно яркими, они смотрят то на меня, то на окна, полные лунного света.

Что-то поворачивается в моем сердце; боль, которой полон голос Кэла, отдается во мне.

– Ладно.

Кэл движется к двери быстрыми аккуратными шагами, словно изо всех сил старается не бежать. Но когда он оборачивается и смотрит через весь зал на меня, вид у него совершенно обычный. Он спокоен, собран, хладнокровен.

– Тренируйся, – говорит он, совсем как леди Блонос. – Завтра увидимся в то же время.

И уходит, оставив меня одну в зале, полном эха.

– Какого черта я делаю? – спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.

На полпути к кровати я понимаю, что в моей спальне что-то очень сильно не так: камеры выключены. Они не гудят, не смотрят на меня электрическими глазами, не записывают всё, что я делаю. Но, в отличие от недавнего перебоя, остальные приборы продолжают работать. Во всех комнатах, кроме моей, вибрирует электричество.

Фарли.

Однако вместо революционерки из темноты появляется Мэйвен. Он отодвигает шторы, впуская в комнату немного лунного света.

– Ночная прогулка? – спрашивает он с горькой усмешкой.

У меня отвисает челюсть. Я теряю дар речи.

– Ты знаешь, что тебе сюда нельзя, – отвечаю я и натянуто улыбаюсь, пытаюсь успокоиться. – Леди Блонос придет в ужас. Она накажет нас обоих.

– Мамины охранники кое-чем мне обязаны, – говорит Мэйвен и указывает туда, где скрыты камеры. – У Блонос не будет улик для обвинения.

Отчего-то это не утешает меня. Я чувствую, как по моему телу ползут мурашки. Впрочем, это не страх, а предвкушение. Дрожь усиливается, заряжая нервы электричеством, когда Мэйвен аккуратными шагами направляется ко мне.

Он видит, как я краснею, и на лице у него возникает нечто вроде удовлетворения.

– Иногда я забываю… – бормочет он, коснувшись моей щеки.

Мэйвен не спешит убрать руку, как будто проверяет на ощупь цвет крови, которая пульсирует в моих жилах.

– Жаль, что тебя приходится красить каждый день.

Кожа гудит от его прикосновения, но я стараюсь не обращать на это внимания.

– Мне тоже жаль.

Губы Мэйвена подергиваются, пытаясь сложиться в улыбку, но тщетно.

– Что случилось?

– Фарли снова вышла на связь.

Он отступает и сует руки в карманы, чтобы скрыть дрожь.

– Она тебя не застала.

«Не повезло».

– А что она сказала?

Мэйвен пожимает плечами. Он подходит к окну и смотрит в ночное небо.

– В основном задавала вопросы.

«Цели». Фарли, очевидно, снова допрашивала Мэйвена, пытаясь вытянуть сведения, которыми он не желал делиться. Судя по печально опущенным плечам, по дрожащему голосу, он сказал больше, чем хотел. Гораздо больше.

– Кто?

Мысленно я перебираю многочисленных Серебряных, которых встречала здесь, и припоминаю тех, кто был добр ко мне (на свой лад). Неужели кого-то из них Фарли принесет в жертву своей революции? Интересно, кого она наметила?

– Мэйвен, кого ты назвал?

Он разворачивается – в его глазах сверкает жестокость, какой я еще не видела. На мгновение становится страшно, что сейчас принца охватит пламя.

– Я не хотел этого делать, но Фарли права. Нельзя сидеть сложа руки. Мы должны действовать. И если придется называть ей имена, я согласен. Мне не нравится, но я буду это делать. Я должен.

Как и Кэл, он прерывисто вздыхает, пытаясь успокоиться.

– Я сижу на советах вместе с отцом. Там, где речь идет о налогах, безопасности и обороне. Я знаю, кого будет особенно недоставать нам… Серебряным. Я назвал ей четыре имени.

– Кого?

– Рейнальд Айрел. Птолемус Самос. Эллин Макантос. Беликос Леролан.

У меня вызывается вздох, а потом я киваю. Эти смерти не скроешь. Брат Эванжелины, полковник Макантос… о да, их гибель заметят все.

– Полковник Макантос знала, что твоя мать лжет. Ей известно про другие теракты…

– Она командует половиной легиона и возглавляет военный совет. Без нее на фронте надолго воцарится хаос.

– На фронте?

Кэл. Его легион.

Мэйвен кивает.

– После случившегося отец не пошлет наследника на войну. Покушение на таких важных особ… сомневаюсь, что он вообще выпустит его из столицы.

Значит, смерть полковника спасет Кэла. И поможет Алой Гвардии.

«Ради этого умер Шейд. Его дело – теперь мое дело».

– Убить двух зайцев одним выстрелом, – негромко говорю я, чувствуя, что горячие слезы грозят вот-вот пролиться.

Хотя сделать выбор нелегко, но я готова обменять жизнь полковника Макантос на жизнь Кэла. Да я бы тысячу раз это сделала.

– Твой друг тоже в этом участвует.

Колени у меня дрожат, но мне удается устоять. Я колеблюсь между гневом и страхом, пока ожесточившийся сердцем Мэйвен объясняет суть плана.

– А если мы потерпим неудачу? – спрашиваю я, когда он заканчивает.

Я произношу вслух те слова, которых он старательно избегает.

Мэйвен чуть заметно качает головой.

– Исключено.

– А все-таки?

Я не принц, моя жизнь никогда не была приятной. Я привыкла ожидать худшего.

– Что будет, если мы провалимся, Мэйвен?

Он шумно вдыхает, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

– Тогда нас обоих обвинят в измене. Будут судить, приговорят… и казнят.

Во время следующего урока с Джулианом я не в силах сосредоточиться. Не могу сконцентрироваться ни на чем, кроме того, что должно случиться. Что угодно может пойти не так, а на кону стоит слишком многое. Моя жизнь, Килорн, Мэйвен… все мы рискуем собой.

– В общем, это не мое дело, – начинает Джулиан, и его голос пугает меня, – но, кажется, ты очень… привязалась к принцу Мэйвену.

Я готова смеяться от облегчения, но в то же время чувствую обиду. Меньше всего в этой яме со змеями мне нужно опасаться Мэйвена. Один лишь намек враз заставляет меня ощетиниться.

– Мы обручены, – отвечаю я, стараясь не злиться.

Но, вместо того чтобы сменить тему, Джулиан подается вперед. Обычно его безмятежное лицо успокаивает меня, но сегодня я ощущаю досаду.

– Я ничего не хочу сказать, но Мэйвен – сын своей матери.

И на сей раз я не удерживаюсь.

– Вы ничего о нем не знаете.

Мэйвен мой друг. Мэйвен рискует гораздо сильнее, чем я.

– Судить о нем по его родителям – всё равно, что судить обо мне по моей крови. Если вы ненавидите короля и королеву, это еще не дает вам право ненавидеть Мэйвена.

Джулиан пристально смотрит на меня. Взгляд наставника спокоен и полон огня. Он заговаривает, и его голос больше похож на рычание.

– Я ненавижу короля, потому что он не смог спасти мою сестру и потому что ее место заняла эта гадина. Я ненавижу королеву, потому что она погубила Сару Сконос, сломала жизнь женщине, которую я любил. Потому что она отрезала Саре язык!

Он добавляет чуть тише, жалобным тоном:

– А у нее был такой чудесный голос…

Меня мутит. Внезапно мучительное молчание Сары и ее запавшие щеки обретают смысл. Неудивительно, что Джулиан попросил Сару о помощи: она никому не скажет правды.

– Но… – хрипло и чуть слышно говорю я, как будто это меня лишили дара речи. – но она же целитель.

– Целители тела не умеют лечить сами себя. И никто другой не посмел бы отменить наказание, наложенное королевой, поэтому Сара вынуждена жить опозоренной.

В его голосе звучит эхо воспоминаний, и каждое из них хуже предыдущего.

– Серебряные не обращают внимания на боль. Но мы горды. Гордость, достоинство, честь… никакие способности этого не возместят.

Хоть мне и жаль Сару, я невольно пугаюсь за себя. «Ей вырезали язык за какие-то там слова. Что же они сделают со мной?»

– Ты забываешься, девочка-молния.

Это прозвище сродни пощечине. Оно рывком возвращает меня в реальность.

– Здесь не твой мир. Если ты научилась правильно кланяться, это еще не значит, что ты изменилась. Ты не понимаешь, в какие игры мы играем.

– Потому что это не игра, Джулиан. – Я подталкиваю к нему книгу с записями, так что список убитых оказывается у него на коленях. – Это вопрос жизни и смерти. Я играю не ради трона, принца или короны. Я вообще не играю. Я – другая.

– О да, – бормочет он, проводя пальцем по страницам. – Вот почему тебе грозит опасность. От любого из нас. Даже от Мэйвена. Даже от меня. Кто угодно может предать кого угодно.

Он задумывается, его глаза заволакивает дымка. В этом освещении Джулиан кажется старым и седым. Грустный человек, обремененный памятью о покойной сестре, который влюблен в сломленную женщину, вынужденную лечить девушку, которая не умеет делать ничего, только лгать. За спиной Джулиана я вижу карту того, что было когда-то. Карту прошлого. Весь этот мир полон привидений.

А потом меня посещает самая страшная мысль. «Шейд уже стал призраком. Кто следующий?»

– Не ошибись, девочка моя, – наконец произносит Джулиан. – Ты играешь, будучи чьей-то пешкой.

У меня нет сил спорить.

«Думай что хочешь, Джулиан. Я не марионетка».

«Птолемус Самос. Полковник Макантос». Их лица танцуют перед моим мысленным взором, пока мы с Кэлом кружимся в гостиной. Сегодня луна пошла на убыль, она слабеет, но никогда еще моя надежда не была так сильна. Бал завтра, а потом… что ж, я не знаю, куда поведет моя дорога. Но это будет другая дорога, новый путь, который приведет нас к лучшему будущему. В процессе будут смерти, ущерб и боль, которых мы не сумеем избежать – так говорит Мэйвен. Но мы знаем, каковы риски. Если план сработает, флаг Алой Гвардии поднимется там, где его увидят все. Фарли выпустит в эфир еще одно обращение, подробно перечислив наши требования. Равенство, права, свобода. По сравнению с массовым восстанием это кажется неплохим вариантом.

Мое тело наклоняется, медленно устремляясь к полу по дуге, и я взвизгиваю. Сильная рука Кэла обвивает меня и быстро возвращает на место.

– Прости, – говорит он, слегка смутившись. – Я думал, ты уже готова.

«Я не готова. Мне страшно». Я заставляю себя рассмеяться, чтобы скрыть чувства, которые нельзя показать ему.

– Нет, я сама виновата. Снова задумалась.

Его нелегко сбить с толку; слегка наклонив голову, Кэл смотрит мне в глаза.

– Всё еще волнуешься из-за бала?

– Ты себе даже не представляешь.

– Не спешить – вот лучшая тактика.

Он тихонько посмеивается, и мы возвращаемся к более простым шагам.

– Знаю, в это трудно поверить, но я не всегда был хорошим танцором.

– Удивительно, – отвечаю я с такой же улыбкой. – А я-то думала, принцы с рождения умеют танцевать и вести светские беседы.

Кэл вновь хихикает, и темп ускоряется.

– Только не я. Будь моя воля, я бы торчал в гараже или в казармах, мастерил и тренировался. Не то что Мэйвен. Он обладает всеми нужными для принца качествами в двойном объеме.

Я думаю о Мэйвене, о его добрых словах, безупречных манерах, прекрасном знании двора – обо всем, в чем ему приходится притворяться, чтобы скрыть свою подлинную натуру. О да, воистину – вдвойне принц.

– Но он всегда будет только принцем, – говорю я, даже с некоторым сожалением. – А ты станешь королем.

Кэл, как и я, понижает голос, и его взгляд мрачнеет. В нем грусть, растущая с каждым днем. Похоже, он вовсе не так любит войну, как я думала.

– Иногда я об этом жалею.

Он говорит негромко, но мою голову вдруг переполняет эхо его слов. Хотя на горизонте маячит бал, я задумываюсь о Кэле, о его руках, о слабом запахе древесного дыма, который как будто сопутствует ему, куда бы он ни пошел. Я думаю о тепле, об осени, о доме.

В том, что мое сердце начинает бешено биться, я виню музыку, мелодию, которая полна жизни. Отчего-то этот вечер напоминает мне уроки Джулиана, его рассказы о прежнем мире, полном империй, коррупции, войн, но этот мир был свободнее, чем я могу представить. Однако тех людей уже давно нет, их мечты разбиты, остались только дым и пепел.

«Такова наша природа, – говорил Джулиан. – Мы разрушители, это суть людей. Неважно, каков цвет крови – человек неизбежно падет».

Несколько дней назад я не поняла этого урока, но теперь, когда Кэл держит меня за руку и легчайшим прикосновением направляет в нужную сторону, я начинаю сознавать, что имел в виду Джулиан.

И я чувствую падение.

– Ты действительно собираешься на фронт с легионом?

От этих слов мне становится страшно.

Кэл чуть заметно кивает.

– Место генерала – среди солдат.

– Место принца – рядом с принцессой. С Эванжелиной, – поспешно добавляю я.

«Неплохо, Мэра!» – вопит внутренний голос.

Воздух вокруг сгущается от жара, хотя Кэл стоит неподвижно.

– О, Эванжелина переживет. Она не так уж привязана ко мне. Да и я не буду по ней скучать.

Не в силах встретиться с ним взглядом, я сосредоточиваюсь на том, что вижу прямо перед собой. К сожалению, это торс Кэла, прикрытый слишком тонкой рубашкой.

Кэл прерывисто вздыхает.

Его пальцы касаются моего подбородка и запрокидывают мне голову, заставляя взглянуть ему в глаза. В них вспыхивает золотое пламя, намекая на кроющийся в глубине жар.

– Я буду скучать по тебе, Мэра.

Как бы мне ни хотелось замереть, позволяя этому мгновению длиться вечно, я знаю, что так нельзя. Что бы я ни чувствовала и ни думала, Кэл – не тот принц, которому я обещана. Что еще важнее, он на другой стороне. Он – мой враг. Думать о Кэле запрещено.

Поэтому я неохотно и медленно высвобождаюсь из его рук и выхожу из круга тепла, к которому так привыкла.

– Не могу, – выговариваю я, хотя знаю, что глаза меня выдают.

Даже теперь я чувствую слезы гнева и сожаления, слезы, которые поклялась не проливать.

Но, возможно, близкая опасность сделала Кэла дерзким и безрассудным, каким он никогда не был раньше. Он берет меня за руку и притягивает к себе. Он предает единственного брата. Я предаю свое дело, Мэйвена, себя, но не желаю останавливаться.

«Кто угодно может предать кого угодно».

Его губы – твердые, теплые, настойчивые – касаются моих. Это прикосновение электризует меня, но не так, как я привыкла.

Не разрушительный огонь, а искра жизни.

Как бы мне ни хотелось отстраниться, я просто не могу. Кэл – утес, и я бросаюсь вниз, не задумываясь о том, к чему это способно привести нас обоих. Однажды он поймет, что я его враг, и всё это уйдет в область воспоминаний. Но только не сейчас.

Глава 19

Нужно несколько часов, чтобы накрасить меня и превратить в девушку, которой я притворяюсь, но такое ощущение, что прошло лишь пять минут. Когда горничные подводят меня к зеркалу, безмолвно ища моего одобрения, я могу лишь кивнуть незнакомке в отражении. Она красива и напугана тем, что ей предстоит. На ней блестящие шелковые оковы. Эту испуганную девушку я должна держать под спудом; мне придется улыбаться, танцевать, казаться одной из них. С огромным усилием я отгоняю страх. «Он меня погубит».

Мэйвен ждет в конце коридора. В своей парадной форме он похож на тень. Черный цвет оттеняет глаза, ярко-синие на фоне бледного лица. Мэйвен ничуть не испуган, но, в конце концов, он принц. Серебряный. Он не дрогнет.

Он протягивает руку, и я охотно принимаю ее. Я ожидаю, что это придаст мне силы и уверенности, но его прикосновение напоминает о Кэле и нашем предательстве. Минувший вечер оживает передо мной, я припоминаю буквально каждое дыхание. Но в кои-то веки Мэйвен не замечает моего беспокойства. Он думает о гораздо более важных вещах.

– Ты прекрасно выглядишь, – негромко говорит он, кивком указывая на мое платье.

Я с ним не согласна. Это глупый, чересчур пышный наряд. Масса драгоценных фиолетовых камней переливается от каждого движения и делает меня похожей на блестящего жука. Тем не менее сегодня я должна изображать настоящую леди, будущую принцессу, поэтому я киваю и любезно улыбаюсь. И невольно вспоминаю, что губы, которые теперь улыбаются Мэйвену, вчера вечером целовали его брата.

– Я просто хочу, чтоб это поскорей закончилось.

– Сегодня это не закончится, Мэра. Не закончится еще долго. Сама знаешь.

Он говорит как взрослый разумный человек, а не как семнадцатилетний мальчик. Я колеблюсь, не зная, что и думать, и у Мэйвена каменеет лицо.

– Мэра, – говорит он, и я слышу в его голосе дрожь.

– Тебе страшно, Мэйвен? – спрашиваю я тихо, шепотом. – Мне – да.

Взгляд принца твердеет, глаза приобретают стальной оттенок.

– Я боюсь провала. Боюсь, что мы упустим эту возможность. Боюсь того, что будет, если в мире ничего не изменится.

Под моим прикосновением его рука становится горячей. Мэйвеном движет внутренняя решимость.

– Это пугает меня сильнее смерти.

Трудно не поддаться его порыву, и я киваю. Разве я могу отступить?

Я не дрогну.

– Восстаньте, – шепчет он чуть слышно.

«Алые, как рассвет».

Мэйвен крепче сжимает мою руку, когда мы выходим в коридор, ведущий к лифтам. Отряд Стражей сопровождает короля и королеву, которые дожидаются нас. Кэла и Эванжелины нигде не видно. Надеюсь, они найдут себе занятие. Если мне не придется созерцать их рядом с собой, я буду почти счастлива.

На королеве Эларе сверкает нечто красно-черно-бело-синее – не платье, а чудовище. Она щеголяет драгоценностями своего дома и подарками мужа. Королева натянуто улыбается, глядя на сына сквозь меня.

– Ну вот, – говорит Мэйвен, выпуская мою руку и становясь рядом с матерью.

Без него я ощущаю странный холод.

– Долго мне там нужно будет пробыть? – жалобно спрашивает он, прекрасно играя свою роль.

Чем усерднее он будет ее отвлекать, тем выше наши шансы. Стоит королеве заглянуть не в ту голову – и план вылетит в трубу. «И вдобавок нас всех убьют».

– Мэйвен, ты не можешь приходить и уходить, когда тебе вздумается. У тебя есть обязанности, и ты пробудешь на балу ровно столько, сколько потребуется.

Она хлопочет над сыном, поправляет ему воротник, медали, рукава, и на мгновение я теряюсь. Эта женщина проникла в мои мысли, оторвала меня от привычной жизни… я ненавижу Элару – и тем не менее в ней есть нечто хорошее. Она любит сына. И Мэйвен тоже ее любит, несмотря на все ее недостатки.

Короля, напротив, младший принц как будто совсем не волнует. Он лишь мельком взглядывает на сына.

– Мальчику просто скучно. Никаких волнующих событий, не то что на фронте, – говорит он, гладя безупречно подстриженную бороду. – Тебе нужна цель, Мэйвен.

На мгновение с того слетает напускная досада. «У меня она есть», – кричат его глаза, но Мэйвен держит рот на замке.

– У Кэла есть легион, он знает, что делает и чего хочет. Тебе пора понять, чем ты намерен заниматься. Согласен?

– Да, отец, – отвечает Мэйвен.

Хоть он и пытается это скрыть, на его лице мелькает тень.

Я хорошо знаю, что это такое. Я сама часто так себя ощущала, когда родители намекали, что мне нужно брать пример с Гизы (пусть даже это было нереально). Я шла спать, ненавидя себя, желая измениться, стать кроткой, талантливой, хорошенькой, как Гиза. Ничто не ранило меня сильнее, чем это чувство. Но король не замечает боли Мэйвена, точно так же, как родители никогда не замечали моей.

– Я думаю, для Мэйвена достаточная задача – помочь мне освоиться здесь, – говорю я, пытаясь чтобы король перевел свой неодобрительный взгляд на меня.

Когда Тиберий поворачивается ко мне, Мэйвен вздыхает и благодарно улыбается.

– И он проделал отличную работу, – отвечает король, оглядывая меня с головы до ног.

Несомненно, он вспоминает бедную Красную девушку, которая отказалась кланяться ему.

– Судя по тому, что я слышал, ты уже почти стала настоящей леди.

Однако наигранная улыбка не достигает его глаз, и в них читается подозрение. Тиберий хотел убить меня там, в тронном зале, чтобы защитить свою власть и сохранить баланс сил в государстве; сомневаюсь, что он хоть когда-нибудь избавится от этого желания. Я – угроза, но также и ценное вложение. Король использует меня, когда захочет, и убьет, когда понадобится.

– У меня прекрасные помощники, государь, – говорю я и кланяюсь, притворяясь, будто мне это лестно, пускай я плевать хотела на то, что он думает.

Его мнение не стоит ржавчины на колесах папиного кресла.

– Ну, мы готовы? – врывается в мои мысли голос Кэла.

Я немедленно поворачиваюсь и вижу, как он показывается в коридоре. В животе у меня всё переворачивается, но не от радости, не от волнения, ни от чего другого, о чем болтают глупые девушки. Мне тошно от самой себя, от того, чему я позволила случиться… от того, чего я хотела. Хотя Кэл пытается удерживать мой взгляд, я отвожу глаза и смотрю на Эванжелину, которая стоит рядом с ним. Она снова вся в железе – и каким-то образом усмехается, не двигая губами.

– Ваши величества… – произносит она, приседая в умопомрачительно идеальном реверансе.

Тиберий улыбается ей, невесте своего сына, и похлопывает Кэла по плечу.

– Мы как раз ждали тебя, сынок, – посмеиваясь, говорит он.

Когда они стоят рядом, фамильное сходство сразу бросается в глаза – те же волосы, те же темно-золотистые глаза, даже осанка одинаковая. Мэйвен наблюдает за ними, и его синие глаза ласковы и задумчивы. Мать по-прежнему держит младшего сына за руку. Стоя между отцом и Эванжелиной, Кэл может только встретиться со мной взглядом. Он слегка кивает, и я знаю: это единственное приветствие, которого я заслуживаю.

Несмотря на все украшения, бальный зал выглядит так же, как месяц назад, когда королева впервые втянула меня в этот странный мир, когда мое имя и прошлое были официально отменены. Здесь они нанесли мне удар, и теперь настала моя очередь дать сдачи.

«Сегодня прольется кровь».

Но сейчас я не могу об этом думать. Я должна стоять вместе с остальными, беседовать с сотнями придворных, которые выстраиваются в очередь, чтобы переброситься парой слов с членами королевской семьи и одной Красной выскочкой. Мои глаза перебегают по залу, ища намеченных жертв – тех, кого Мэйвен отдал на расправу Алой Гвардии. Искры, которые разожгут пламя. Рейнальд, полковник, Беликос… и Птолемус. Сереброволосый и темноглазый брат Эванжелины.

Он одним из первых приветствует нас, вслед за своим суровым отцом, который спешит к Эванжелине. Когда Птолемус приближается ко мне, я подавляю дурноту. Никогда еще передо мной не стояла столь трудная задача – смотреть в глаза живому мертвецу.

– Поздравляю, – произносит он голосом твердым как камень.

Рука, которую Птолемус протягивает мне, так же тверда. Он не в военном мундире, а в черном металлическом доспехе, состоящем из гладких блестящих чешуек. Он воин, а не солдат. Птолемус и его отец возглавляют городскую стражу Археона, целую армию, которая защищает столицу. «Голова змеи, – так сказал Мэйвен. – Отрубить ее – и туловище умрет». Птолемус не сводит ястребиных глаз с сестры, даже когда касается моей руки. Он торопливо выпускает ее, быстро переходит к Мэйвену и Кэлу, а затем обнимает Эванжелину. Это редкое проявление чувств. Просто чудо, что их глупые наряды не цепляются друг за друга.

«Если всё пойдет по плану, он больше никогда не обнимет сестру». Эванжелина потеряет брата, совсем как я. Пусть даже я прекрасно знаю, что это за боль, я не могу вызвать в себе сочувствия к ней. Особенно видя, как она виснет на Кэле. Они кажутся полными противоположностями – он в своем простом мундире и она, сверкающая, как звезда, в платье из острых шипов. Я хочу убить ее. Хочу быть ею. Но тут я ничего не могу поделать. Эванжелина и Кэл – сегодня не моя проблема.

Когда Птолемуса сменяют другие люди, с холодными улыбками и опасными словами, становится легче забыться. Следующим нас приветствует Дом Айрела, который возглавляет гибкая, изящная Ара-Пантера. К моему удивлению, она низко кланяется мне и улыбается. Но в этом есть нечто странное, нечто, наводящее на мысль, что она знает больше, чем позволяет себе высказать. Ара проходит мимо без единого слова, избавив меня от очередного допроса.

Соня следует за бабушкой, под руку с будущей жертвой – Рейнальдом Айрелом, своим двоюродным братом. Мэйвен объяснил, что Айрел – финансовый советник короля, гений, который финансирует армию с помощью налогов и торговых авантюр. Если он умрет, денег не станет, и войны тоже. Жизнь одного сборщика налогов стоит того. Когда Рейнальд берет меня за руку, я невольно замечаю, что глаза у него застывшие, а руки мягкие. Они больше никогда не коснутся моих.

Трудно не заметить полковника Макантос, когда она приближается к нам. Шрам на ее лице резко выделяется, особенно сегодня, когда все вокруг так расфуфырены. Алая Гвардия, возможно, не пугает Макантос, но она не верит и королеве. Она не собирается глотать ложь, которую скармливают нам.

Хватка у нее сильная; хоть кто-то не боится, что я разобьюсь, как стеклянная.

– Будьте счастливы, леди Мэриэна. Вижу, вам нашелся кое-кто под стать, – говорит она, указывает подбородком на Мэйвена и добавляет игривым шепотом: – Вы не похожи на эту пижонку Самос. Из нее выйдет печальная королева, а из вас счастливая принцесса, помяните мои слова.

– Заметано, – шепотом отвечаю я.

И даже умудряюсь улыбнуться, хотя жизнь полковника скоро придет к концу. Сколько бы добрых слов она ни сказала, ее минуты сочтены.

Когда Макантос подходит к Мэйвену, жмет ему руку и приглашает через неделю вместе отправиться с инспекцией в армию, я понимаю, что он чувствует то же самое. Как только полковник удаляется, Мэйвен нащупывает мои пальцы и ободряюще стискивает их. Несомненно, он жалеет, что назвал Фарли ее имя, но смерть Макантос, как и смерть Рейнальда и Птолемуса, послужит великой цели. Ее гибель в конечном итоге окупится.

Появляется следующая жертва. Поскольку она не из самого знатного дома, ей пришлось долго ждать очереди. Беликос Леролан – обладатель веселой ухмылки, каштановых волос и наряда солнечного цвета, в тон цветам своего клана. В отличие от остальных, с которыми я здоровалась сегодня, он кажется добродушным и приветливым. Его улыбающиеся глаза так же искренни, как рукопожатие.

– Рад видеть вас, леди Мэриэна, – говорит он и вежливо кланяется. – Надеюсь служить вам еще много лет.

Я улыбаюсь, делая вид, что эти много лет у нас будут; но, по мере того как идет время, становится всё труднее держать лицо. Когда появляется жена Леролана, ведя двух мальчиков-близнецов, мне хочется завопить. Им не больше четырех лет, и они, визжа, как щенята, цепляются за ноги отца. Он ласково улыбается – и эта улыбка предназначена только для них.

Мэйвен сказал, что Леролан дипломат, наш посол у союзников в Пьемонте, далеко на юге. Без него наши связи с пьемонтской армией будут разорваны, и Норте придется в одиночку противостоять алому рассвету. Беликос – еще одна жертва, которую мы должны принести, еще одно имя, которое придется зачеркнуть. И он – отец. У него есть дети, а мы собираемся его убить.

– Спасибо, Беликос, – говорит Мэйвен, протягивая ему руку и стараясь отвести Лероланов в сторонку, пока я не сорвалась.

Я пытаюсь заговорить, но думаю только об отце, которого вот-вот лишатся эти малыши. Я вспоминаю, как плакал Килорн, когда осиротел. Он тоже был маленьким.

– Мы отойдем на минутку, извините нас, – голос Мэйвена как будто доносится издалека. – Мэриэна еще не до конца привыкла к светской суматохе.

Прежде чем я успеваю взглянуть на обреченного отца, Мэйвен торопливо ведет меня прочь. Кое-кто смотрит в нашу сторону; я чувствую на себе взгляд Кэла. Я спотыкаюсь, но Мэйвен, не дав мне упасть, выводит меня на балкон. В норме я ожила бы, глотнув свежего воздуха, но сейчас мне вряд ли что-то поможет.

– Дети, – выдыхаю я. – У него дети.

Мэйвен разжимает пальцы, и я приваливаюсь к балконным перилам. Он не отходит. В лунном свете его глаза похожи на лед, они сияют, гневно глядя на меня. Мэйвен кладет руки мне на плечи, словно загоняет в ловушку, заставляя слушать.

– Рейнальд тоже отец. И у полковника есть дети. Птолемус обручен с девушкой из Дома Хэйвена. У них у всех есть родные, у всех есть те, кто будет их оплакивать.

Мэйвен заставляет себя выговаривать эти слова; он в таком же смятении, как и я.

– Мы не вправе привередничать и выбирать, каким именно образом помогать нашему делу, Мэра. Мы должны делать всё возможное, какова бы ни была цена.

– Я не могу так с ними поступить.

– Ты думаешь, я этого хочу? – шепчет Мэйвен, склонившись ко мне почти вплотную. – Я всех их знаю, и не желаю предавать, но это должно быть сделано. Подумай, какие будут результаты, чего мы добьемся. Сколько твоих сородичей спасется. Я думал, ты понимаешь!

Он замолкает и на мгновение прикрывает глаза. Овладев собой, Мэйвен поднимает руку и обводит контур моего лица дрожащими пальцами.

– Прости, я… – его голос обрывается. – Ты, возможно, не сознаешь, к чему приведут сегодняшние события. Но я знаю, что это – залог перемен.

– Я тебе верю, – шепотом отвечаю я и беру Мэйвена за руку. – Просто мне жаль, что другого способа нет.

За спиной у нас, в бальной зале, вереница гостей редеет. Рукопожатия и обмен любезностями заканчивается. Бал начался.

– Его нет, Мэра. Клянусь тебе, это то, что мы должны сделать.

Хоть мне и больно, хотя сердце рвется на части и кровоточит, я киваю.

– Хорошо.

– У вас тут всё в порядке?

Голос Кэла звучит как-то странно и неестественно, но, высунув голову на балкон, он откашливается. Его взгляд задерживается на моем лице.

– Ты готова, Мэра?

Мэйвен отвечает за меня:

– Она готова.

Мы вместе покидаем балкон и ночь – и последние мгновения тишины, какие нам еще, возможно, остались. Мы проходим под аркой, и я чувствую легчайшее прикосновение к своей руке. Кэл. Я оборачиваюсь и вижу, как он смотрит на меня, вытянув пальцы. Глаза у него темнее обычного, в них бурлят эмоции, которые я не в состоянии определить. Но, прежде чем принц успевает заговорить, рядом возникает Эванжелина. Когда он берет ее за руку, мне приходится сделать усилие, чтобы отвести взгляд.

Мы с Мэйвеном идем на свободное место в центре бального зала.

– Сейчас будет самое сложное, – говорит он, стараясь успокоить меня.

И я перестаю трястись.

Мы танцуем первыми – принцы и их невесты – на глазах у остальных. Еще одна демонстрация силы и власти, выставление напоказ двух победительниц, в присутствии семей, которые проиграли. Прямо сейчас мне меньше всего хочется щеголять своим положением, но это необходимо. Когда начинает играть ненавистная электронная музыка, я понимаю, что это, по крайней мере, знакомый танец.

Мэйвен потрясен, когда мои ноги занимают нужную позицию.

– Ты упражнялась?

«С твоим братом».

– Немножко.

– Ты полна сюрпризов, – говорит он, находя в себе силы улыбнуться.

Рядом с нами Кэл кружит Эванжелину. Они выглядят так, как подобает королю и королеве – величественные, холодные, прекрасные. Когда глаза Кэла встречаются с моими – в ту самую секунду, когда его руки касаются пальцев Эванжелины – меня охватывает сразу тысяча чувств, и все они неприятные. Но, вместо того чтобы погрузиться в них, я придвигаюсь ближе к Мэйвену. Он смотрит на меня широко раскрытыми синими глазами. Начинается музыка. В нескольких шагах от брата Кэл начинает проделывать нужные па – он ведет Эванжелину в том самом танце, которому учил меня. У нее получается гораздо лучше, она – воплощенное изящество и опасная красота. Я вновь чувствую себя побежденной.

Мы кружимся в такт музыке, окруженные бесстрастными зрителями. Теперь я узнаю лица. Я запомнила дома, цвета, способности, истории. Кого бояться, кому сочувствовать. Они смотрят на нас жадными глазами, и я понимаю почему. Они думают, что мы – будущее. Кэл, Эванжелина и даже я. Они знают, что наблюдают за королем и королевой, принцем и принцессой. Но это будущее, которому я не позволю сбыться.

В моем идеальном мире Мэйвену не придется таить свои чувства, а мне – скрывать, кто я такая на самом деле. Кэлу не придется носить корону и защищать трон. У этих людей больше не будет стен, за которыми они привыкли прятаться.

«Рассвет настанет для всех».

Еще два танца. К нам начинают присоединяться другие пары. Мелькающие цвета заслоняют от меня Кэла и Эванжелину; начинает казаться, что мы с Мэйвеном кружимся одни. На мгновение передо мной всплывает лицо Кэла, заслоняя облик младшего принца, и мне кажется, что я опять в гостиной, полной лунного света.

Но Мэйвен – не Кэл, как бы королю того ни хотелось. Мэйвен не солдат, он не станет правителем, но он храбрее. Он готов совершить правильный поступок.

– Спасибо, Мэйвен, – шепчу я. Мои слова почти заглушены ужасной музыкой.

Ему даже не нужно спрашивать, за что.

– Не благодари, – голос Мэйвена звучит непривычно тихо, он почти обрывается; глаза юноши темнеют. – Не надо.

Я никогда еще не была так близко к нему – носом я почти касаюсь его шеи. Я чувствую, как под моими руками бьется сердце Мэйвена, колотясь в унисон с моим. «Мэйвен – сын своей матери», – некогда сказал Джулиан. Он страшно ошибся.

Мэйвен подводит меня к краю зала, который теперь переполнен кружащимися парами. Никто не замечает, как мы выходим из танца.

– Желаете освежиться? – негромко спрашивает слуга, протягивая поднос с золотистыми пузырчатыми напитками.

Я отмахиваюсь, но тут же узнаю эти глаза, зеленые, как бутылочное стекло.

Мне приходится прикусить язык, чтобы не выкрикнуть имя вслух.

Килорн.

Как ни странно, красная ливрея идет ему, и в кои-то веки он умылся. Мой знакомый ученик рыбака полностью исчез.

– Ну и колется эта штука, – бормочет он.

Нет, все-таки не полностью.

– Тебе недолго осталось ее носить, – говорит Мэйвен. – Всё готово?

Килорн кивает, и его взгляд перебегает по толпе.

– Они ждут наверху.

Над нами, на галерее, огибающей зал по периметру, толпятся Стражи. Но еще выше, в нишах резных окон, на маленьких балкончиках под потолком, виднеются тени. И это вовсе не охрана.

– Надо просто подать сигнал, – произносит Килорн, протягивая поднос с невинным бокалом.

Мэйвен, стоя рядом со мной, выпрямляется и касается плечом моего плеча в знак поддержки.

– Мэра?

Теперь моя очередь.

– Я готова, – говорю я, вспомнив план, которым Мэйвен шепотом поделился со мной несколько дней назад.

Дрожа, я позволяю электричеству наполнить себя знакомым гудением. Сияние всех ламп и камер отдается у меня в голове. Я пью до дна.

Килорн тут же забирает бокал.

– Одна минута.

В его голосе звучит решимость.

Он исчезает, взмахнув подносом, и лавирует в толпе, пока не пропадает из виду. «Беги», – молюсь я, надеясь, что Килорну хватит проворства. Мэйвен тоже уходит; у принца свое задание – отвлекать мать.

Я двигаюсь к центру толпы, пусть даже ощущение электричества грозит захлестнуть меня. Но пока я не могу его высвободить. Только когда они начнут.

Тридцать секунд.

Впереди возвышается король Тиберий, который над чем-то хохочет вместе с любимым сыном. Он допивает третий бокал вина, и щеки у него залиты серебряным румянцем. Кэл вежливо прихлебывает воду. Где-то слева раздается пронзительный смех Эванжелины – она, вероятно, разговаривает с братом. Четыре человека в этом зале делают последние вдохи.

Я позволяю сердцу отсчитывать эти последние секунды, отбивать ритм. Кэл замечает меня в толпе, озаряется улыбкой, которую я так люблю, и делает шаг навстречу. Но он не успеет подойти раньше, чем всё совершится. Мир замедляется – не остается ничего, кроме огромной силы, заключенной в этих стенах. Как на тренировках, как на занятиях с Джулианом, я учусь ее контролировать.

Четыре ярких вспышки высоко над нами. Четыре выстрела.

Потом раздаются крики.

Глава 20

Я кричу вместе с остальными, и лампы то вспыхивают, то гаснут.

Минута темноты. Вот в чем моя задача. Крики, визг, топот мешают сосредоточиться, но я заставляю себя сконцентрироваться. Лампы быстро мигают, потом выключаются – двигаться во мраке почти невозможно. «Мои друзья сумеют ускользнуть».

– Наверх! – ревет кто-то, перекрикивая хаос. – Они убегают!

К призыву присоединяются другие голоса, хотя знакомых среди них нет. Но в этом хаосе все кажутся чужими.

– Найдите их! Ловите! Убейте!

Стражи на галерее прицеливаются, другие мелькают вокруг, напоминая тени. Они за кем-то гонятся. «С ними Уолш», – напоминаю себе я. Если Уолш и прочие слуги сумели провести сюда Фарли и Килорна, значит, они смогут и вывести их обратно. Они спрячутся. Убегут. Всё будет в порядке.

Темнота спасет их.

Над толпой вспыхивает огонь. Он с ревом несется в воздухе, как пылающая змея, и озаряет темный зал. Колеблющиеся тени мечутся по стенам, по запрокинутым лицам, превращая бальный зал в алый кошмар, полный порохового дыма. Соня визжит, склонившись над телом Рейнальда. Крепкая старая Ара оттаскивает ее от трупа и увлекает прочь из хаоса. Глаза Рейнальда остекленело смотрят в потолок, и в них отражается алый свет.

А я продолжаю держаться, и все мои мускулы напряжены до предела.

Я вижу, как королевские телохранители спешно уводят Тиберия из зала. Он борется с ними, вопя и приказывая остановиться, но в кои-то веки они не слушают его распоряжений. Следом Мэйвен подталкивает Элару. Они вместе бегут от опасности. Многие устремляются за ними, желая поскорее убраться отсюда.

Сотрудники безопасности бегут против людского потока, наполняя зал криками и топотом. Дамы и господа протискиваются мимо меня в попытке спастись, но я могу лишь стоять на месте и держаться изо всех сил. Никто не пытается мне помочь, никто вообще меня не замечает. Им страшно. При всей своей силе и власти, Серебряные еще не забыли, что такое страх. Достаточно нескольких пуль, чтобы вселить в них ужас.

В меня врезается рыдающая женщина и сбивает с ног. Я падаю и оказываюсь лицом к лицу с трупом. Узнаю этот шрам. По лицу полковника Макантос течет серебряная кровь, капая со лба на пол. Отверстие от пули выглядит странно, оно окружено серой бугристой плотью. «Камнешкура». Некоторое время она еще боролась, пытаясь остановить пулю, спасти себя. Но пулю не удержишь. Полковник Макантос умерла.

Я отползаю от убитой, и мои руки скользят в смеси серебряной крови и вина. У меня вырывается крик – это ужасающая смесь отчаяния и боли. Кровь липнет к моим рукам, словно знает, что я наделала. Она липкая и холодная.

Кровь повсюду, я тону в ней.

– Мэра!

Сильные руки поднимают меня с пола и оттаскивают от женщины, которую я позволила убить.

– Мэра, пожалуйста… – умоляет кто-то, но я не понимаю, чего он хочет.

Издав вопль разочарования, я сдаюсь. Свет загорается, освещая поле боя, полное шелка и смерти. Когда я пытаюсь подняться на ноги, чтобы убедиться, что дело сделано, чья-то рука толкает меня обратно.

Я говорю то, что должна, разыгрывая свою роль:

– Прости… свет… я не могу…

Лампы над головой опять мигают.

Не обращая внимания на мои слова, Кэл падает на колени рядом.

– Где рана? – кричит он и осматривает меня, так, как его, несомненно, учили.

Он ощупывает мои руки и ноги, ища рану, источник такого количества крови.

Мой голос звучит странно. Негромко. Надломленно.

– Я цела.

Он не слышит.

– Кэл, меня не ранили.

На его лице появляется облегчение, и на мгновение мне кажется, что сейчас он вновь коснется моих губ. Но Кэл приходит в себя быстрее, чем я.

– Уверена?

Я осторожно приподнимаю рукав, покрытый серебряными пятнами.

– Это разве моя?

«Моя кровь другого цвета. Сам знаешь».

Кэл кивает.

– Конечно, – шепотом отвечает он. – Я просто… увидел тебя на полу и подумал…

Его голос обрывается, и в глазах возникает ужасная грусть. Но она быстро пропадает, сменившись решимостью.

– Лукас! Уведите ее отсюда!

Мой личный телохранитель пробивается через толпу, держа пистолет наготове. Хотя он выглядит совсем как обычно – на нем ботинки и форма, – это не тот Лукас, которого я знаю. Его черные глаза – глаза Самоса – черны, как ночь.

– Я отведу ее к остальным, – глухо произносит он, помогая мне встать.

Хотя я лучше всех знаю, что опасность миновала, я невольно тянусь к Кэлу.

– А ты?

Он с потрясающей легкостью отводит мою руку.

– Я не побегу.

Кэл поворачивается, расправляет плечи и направляется к группе Стражей. Он перешагивает через тела, устремив взгляд к потолку. Один из Стражей бросает ему пистолет, и Кэл уверенно ловит его и кладет палец на курок. Другая рука оживает, потрескивая темным смертоносным пламенем. Вырисовываясь силуэтом на фоне Стражей и лежащих на полу трупов, Кэл кажется совершенно другим человеком.

– Начнем охоту! – рычит он и бросается вверх по лестнице.

Стражи и охранники следуют за ним, как шлейф красно-черного дыма. Они оставляют залитый кровью бальный зал, полный сумерек и криков.

В самом центре лежит Беликос Леролан, убитый не пулей, а серебряным копьем. «Его застрелили из специального ружья, вроде тех, которыми пользуются рыбаки». С древка копья свисает потрепанный алый лоскут, слегка трепеща на сквозняке. На ткани виднеется рисунок – половинка солнца.

А потом бальный зал исчезает, сменяясь темными стенами коридора для прислуги. Пол качается под ногами, и Лукас прижимает меня к стене, заслонив собой. Раскатывается звук, похожий на гром, потолок дрожит, и на нас сыплются камни. Дверь у зала взрывается изнутри, разлетаясь в щепки. Помещение заволакивает черный дым.

Взрыв.

– Кэл!..

Я пытаюсь вырваться из хватки Лукаса и побежать обратно, но он удерживает меня.

– Лукас, мы должны помочь ему!

– Поверьте, бомба принцу не повредит, – уверяет он и тянет меня дальше.

– Бомба?

Мы этого не планировали!

– Там взорвалась бомба?

Лукас отступает на шаг; от гнева его буквально трясет.

– Вы же видели ту проклятую красную тряпку. Это – Алая Гвардия. Вот, – он указывает на зал, где царят тьма и огонь, – вот что они творят.

– Не понимаю… – негромко говорю я, пытаясь припомнить наш план во всех подробностях.

Мэйвен ни словом не обмолвился о бомбе. Ни словом. И Килорн не позволил бы мне участвовать, если бы знал, насколько это рискованно. Они не поступили бы так со мной.

Лукас убирает пистолет в кобуру и ворчит:

– Убийцы не обязаны вести себя логично.

У меня перехватывает дыхание. Сколько еще людей погибло в зале? Сколько детей, сколько лишних жертв?

Лукас принимает мое молчание за шок, но он ошибается. Я чувствую гнев.

«Кто угодно может предать кого угодно».

Лукас ведет меня под землю, через три двери минимум – каждая толщиной в полметра и сделана из стали. Замков нет, но он отпирает двери движением руки. Как в первый раз, когда он запросто раздвинул прутья решетки.

Я слышу остальных раньше, чем вижу их – они переговариваются, и голоса эхом отдаются от металлических стен. Король в ярости – от этого зрелища меня охватывает дрожь. Как будто наполнив собой весь бункер, Тиберий меряет его шагами, и за спиной у короля развевается плащ.

– Я хочу, чтобы их нашли. Я хочу, чтобы их поставили передо мной, держа на прицеле, и я хочу, чтобы они дрожали, как подлые трусы, каковыми они и являются!

Он поворачивается к женщине-Стражу, но та не ведет и бровью.

– Я хочу знать, ЧТО ТВОРИТСЯ!

Элара сидит в кресле, прижав одну руку к сердцу, а второй крепко цепляясь за Мэйвена.

Он срывается с места, увидев нас.

– Ты в порядке? – спрашивает он, быстро притягивает меня к себе и обнимает.

– Просто в шоке, – выговариваю я, стараясь не терять дара речи.

Но в такой близости от Элары я едва могу позволить себе роскошь мысли, не говоря уж о беседе.

– После выстрелов что-то рвануло. Бомба.

Мэйвен недоуменно хмурится, но быстро скрывает недоумение гневом.

– Вот гады.

– Дикари, – шипит сквозь стиснутые зубы король Тиберий. – А где мой сын?

Я смотрю на Мэйвена, а затем понимаю, что король имеет в виду старшего принца. Мэйвен спокоен. Он привык, что на него не обращают внимания.

– Кэл погнался за убийцами. С ним целый отряд Стражей.

Воспоминание о Кэле, мрачном и яростном, как пламя, пугает меня.

– А потом зал взорвался. Я не знаю, сколько людей… остались там.

– Там было что-нибудь еще, дорогая?

Ласковое слово из уст Элары сродни электрическому разряду. Она выглядит бледнее обычного и дышит учащенно и мелко. Ей страшно.

– Ты что-нибудь помнишь?

– Я видела флажок, прикрепленный к копью. Это сделала Алая Гвардия.

– Правда? – спрашивает королева, приподняв бровь.

Я подавляю желание попятиться, сбежать от нее и ее способности. В любой момент она может пробраться ко мне в голову и вытянуть правду.

Но вместо этого Элара отводит взгляд от меня и поворачивается к королю.

– Видишь, что ты наделал? – спрашивает она, вздергивая губу.

На свету ее зубы напоминают сверкающие клыки.

– Я?! Это ты назвала Гвардию малочисленной и бессильной, ты солгала нашим подданным, – рычит Тиберий. – Перед лицом опасности нас ослабили твои действия, а не мои!

– Если бы ты занялся террористами, когда имел такую возможность, они действительно были бы малочисленны и бессильны! Этого никогда бы не произошло!

Они набрасываются друг на друга, как голодные псы, и каждый старается отхватить кусок побольше.

– Элара, в те времена они еще не были террористами. Я не мог тратить силы солдат и офицеров на охоту за какими-то рукописными листовками. Они не причиняли никакого вреда.

Элара медленно указывает на потолок.

– А это, по-твоему, тоже «никакого вреда»?

У короля не находится ответа, и она улыбается, радуясь победе в споре.

– Когда вы, мужчины, научитесь обращать внимание на то, что нужно, мир содрогнется. Алая Гвардия – зараза, которой ты позволил укорениться. Надо уничтожить ее в зародыше.

Королева встает с кресла и собирается с силами.

– У этих Алых дьяволов, очевидно, есть союзники в наших стенах.

Я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие и не поднимать глаз от пола.

– Пожалуй, я побеседую с прислугой. Офицер Самос, прошу вас…

Он вытягивается по стойке смирно и открывает перед Эларой дверь бункера. Она стремительно выходит, а за ней следом два Стража – ураган ярости. Лукас идет впереди, открывая тяжелые двери одну за другой. Грохот постепенно удаляется. Я не хочу знать, что королева сделает со слугами, но догадываюсь, что это будет больно. И мне заранее известно, что она обнаружит. Ничего. Уолш и Холанд сбежали вместе с Фарли, согласно плану. Они знали, что после бала оставаться здесь им будет слишком опасно – и не ошиблись.

Толстая железная дверь едва успевает закрыться, но тут же распахивается вновь. Ею управляет еще один магнетрон – Эванжелина. В бальном платье, с испорченными украшениями и на грани срыва, она выглядит чудовищно. Страшнее всего ее глаза – безумные, влажные, окруженные потекшим черным макияжем.

Птолемус. Она плачет по мертвому брату.

Пусть даже я уверяю себя, что мне всё равно, у меня возникает желание подойти к ней и утешить. Но оно исчезает, как только вслед за Эванжелиной в бункер входит ее спутник.

Его лицо покрыто сажей и копотью, некогда чистый мундир в грязи. В норме я бы и так встревожилась при виде блуждающего, полного ненависти взгляда Кэла, но кое-что вселяет в меня настоящий ужас. С рук и с черного мундира принца капает кровь. И она не серебряная, а красная. Красная.

– Мэра, – говорит он, отнюдь не любезно. – Пойдем со мной. Сейчас же.

Его слова адресованы мне, но за нами следуют все, толкаясь в коридоре. Кэл направляется к камерам. Сердце колотится в груди, грозя разорваться. Только не Килорн. Кто угодно, но только не Килорн. Мэйвен кладет руку мне на плечо. Поначалу я думаю, что он просто пытается меня успокоить, но тут же убеждаюсь, что Мэйвен не позволяет мне побежать вперед.

– Надо было убить его на месте, – говорит Кэлу Эванжелина и теребит алое пятно на рубашке жениха. – Я бы не оставила этого Алого дьявола в живых.

«Его». Я прикусываю губу, чтобы не ляпнуть какой-нибудь глупости. Пальцы Мэйвена смыкаются на моем плече, как когти, и я чувствую, как учащается его пульс. Возможно, наша игра подходит к концу. Элара придет и вломится в сознание пленника, чтобы выяснить, как глубоко уходят корни заговора.

Лестница, ведущая к камерам, хорошо мне знакома, но теперь она кажется длиннее и как будто уходит в самые недра дворца. Впереди маячит темница, и не менее шести Стражей стоят там в карауле. Мои кости пронизывает ледяной холод, но я не дрожу. Я едва в состоянии двигаться.

В камере стоят четверо, все – в крови и синяках. Несмотря на полумрак, я узнаю их. Глаз у Уолш подбит и закрылся, но в остальном она цела. В отличие от Тристана, который привалился к стене, чтобы не наступать на окровавленную ногу. Рана кое-как перевязана лоскутом, который, судя по виду, оторван от рубашки Килорна. Тот, в свою очередь – к моему огромному облегчению, – кажется целым и невредимым. Он поддерживает Фарли, которая привалилась к нему. У нее вывихнута ключица, и рука висит под странным углом. Но это не мешает Фарли презрительно усмехаться, глядя на нас. Она плюет через решетку, и смесь слюны и крови приземляется у ног Эванжелины.

– Вырвите ей за это язык, – рычит Эванжелина, бросаясь к решетке.

Она останавливается возле прутьев и бьет по ним одной рукой. Хотя она способна разорвать решетку силой мысли, уничтожив и камеру, и заключенных, Эванжелина удерживается.

Фарли выдерживает ее взгляд, даже не моргнув. Если мятежницу ждет смерть, она, безусловно, встретит свой конец с высоко поднятой головой.

– Грубовато для принцессы.

Прежде чем Эванжелина успевает сорваться, Кэл отводит невесту от решетки. Он медленно вытягивает руку.

– Ты.

В ужасе я понимаю, что он указывает на Килорна. На щеке у того подрагивает мускул, но он продолжает смотреть в пол.

Кэл помнит его. Они виделись в ту ночь, когда я ездила домой.

– Мэра, объясни, что это значит.

Я открываю рот, надеясь, что какая-нибудь замечательная ложь выльется сама собой, но ничего не получается.

Кэл мрачнеет.

– Он твой приятель. Объясни, что это значит.

Эванжелина ахает и обращает гнев на меня.

– Ты притащила его сюда! – вопит она, подскакивая ко мне. – Это ты сделала?!

– Ничего я не делала, – с трудом выговариваю я, чувствуя, что все уставились на нас. – То есть… да, я нашла ему работу во дворце. Он работал раньше на лесном складе, а это тяжело и опасно…

Ложь так и сыплется из меня, всё быстрее и быстрее.

– Мы… мы дружили там, в деревне. Я просто хотела его пристроить. И я нашла ему место слуги, как…

Мой взгляд падает на Кэла. Мы оба помним ночь, когда познакомились, и то, что было на следующий день.

– Я хотела помочь.

Мэйвен подходит к решетке, глядя на наших друзей так, как будто видит их впервые. Он указывает на красные ливреи.

– По-моему, это просто слуги.

– Мы застали их, когда они пытались удрать через сточную трубу, – прерывает Кэл. – Нам пришлось повозиться, чтоб их вытащить.

– Это все? – спрашивает король Тиберий, заглядывая через решетку.

Кэл качает головой.

– Там были и другие, но они успели добраться до реки. Я не знаю, сколько всего.

– Ну так давайте выясним, – предлагает Эванжелина, подняв бровь. – Позовите королеву. А пока…

Она поворачивается к королю. Он слегка усмехается в бороду и кивает.

Не нужно спрашивать, чтобы понять, о чем они думают. «Пытка».

Четверо пленников держатся мужественно. Никто пока не дрогнул. Мэйвен отчаянно шевелит губами, пытаясь придумать какой-нибудь выход, но он знает, что выхода нет. Мы на это не рассчитывали. Хорошо, если они сумеют солгать. Но как их попросить? И как мы будем наблюдать за муками друзей, стоя с гордо поднятой головой?

У Килорна, кажется, есть ответ. Даже в этом жутком месте его зеленые глаза сияют. «Я солгу ради тебя».

– Кэл, предоставляю эту честь тебе, – говорит король, положив руку на плечо сына.

Я могу лишь смотреть на него умоляющими, широко раскрытыми глазами, прося Кэла не выполнять отцовский приказ.

Он коротко взглядывает на меня, словно это можно счесть извинением. А потом поворачивается к женщине-Стражу, которая ниже остальных. Ее глаза под маской сверкают серебристо-белым.

– Страж Глайакон, мне нужен лед.

Понятия не имею, что это значит, но Эванжелина хихикает.

– Отличный выбор.

– Тебе не обязательно это видеть, – бормочет Мэйвен, пытаясь оттянуть меня в сторону.

Но я не могу оставить Килорна. Только не сейчас. Я сердито отталкиваю руку Мэйвена, не сводя глаз с друга.

– Пусть остается, – злорадно говорит Эванжелина. – Пусть знает, что не стоит дружить с Красными.

Она поворачивается к решетке и жестом заставляет прутья раздвинуться. Затем указывает белым пальцем.

– Начните вон с той. Ее нужно сломить.

Страж кивает, хватает Фарли за запястье и вытаскивает из камеры. Прутья смыкаются у нее за спиной, не пропуская остальных. Уолш и Килорн бросаются к решетке. Оба – живое воплощение страха.

Страж заставляет Фарли встать на колени и ждет следующего приказа.

– Сэр?

Кэл подходит к ней, тяжело дыша. Он медлит, прежде чем заговорить, но в его голосе звучит сила.

– Сколько вас?

Фарли намертво смыкает челюсти. Она умрет, но не заговорит.

– Начните с руки.

Страж грубо выкручивает выбитую руку Фарли. Та вопит от боли, но по-прежнему отказывается говорить. Мне приходится собрать волю в кулак, чтобы не наброситься на Стража.

– И вы называете нас дикарями, – презрительно говорит Килорн, прижавшись лбом к решетке.

Страж медленно раздирает пропитанный кровью рукав Фарли и касается ее тела своими бледными жестокими руками. Фарли вскрикивает от этого прикосновения, хотя я не понимаю почему.

– Где остальные? – спрашивает Кэл, опустившись на корточки, чтобы заглянуть ей в глаза.

Она молчит и прерывисто дышит. Он склоняется к пленнице, терпеливо ожидая, когда она сломается.

Но вместо этого Фарли делает рывок и изо всех сил бьет его головой в лицо.

– Мы повсюду!

Она смеется – и снова вскрикивает, когда Страж продолжает пытку.

Кэл быстро приходит в себя, зажав сломанный нос одной рукой. Другой человек, возможно, дал бы сдачи, но только не он.

На предплечье Фарли, вокруг того места, где ее держит рука Стража, показываются красные мурашки. Они растут с каждой секундой, и вдруг прямо сквозь посиневшую кожу пробиваются острые и блестящие красные острия. Страж Глайакон. Дом Глайакона. Я вспоминаю уроки, касающиеся разных домов. «Дрожь».

Я внезапно всё понимаю – и мне приходится отвернуться.

– Это кровь, – шепчу я, не в силах смотреть на происходящее. – Она замораживает ей кровь.

Мэйвен только кивает; его глаза серьезны и полны сожаления.

У нас за спиной Страж продолжает свое дело, продвигаясь вверх по руке Фарли. Красные льдинки, острые как бритвы, протыкают плоть, рассекая нервы и причиняя боль, которую я даже не в силах вообразить. Фарли со свистом дышит сквозь стиснутые зубы. Но по-прежнему молчит. Мое сердце бешено колотится, по мере того как идет время. Я гадаю, когда придет королева. И когда наша игра завершится окончательно.

Наконец Кэл рывком поднимается.

– Довольно.

Рядом с Фарли присаживается еще один Страж – целитель из Дома Сконоса. Девушка лежит на полу, неподвижно глядя на собственную руку, утыканную сосульками замерзшей крови. Привычными движениями Страж быстро излечивает ее.

Фарли мрачно усмехается, ощутив тепло.

– Теперь можно и еще разок, да?

Кэл сцепляет руки за спиной. Он переглядывается с отцом, и тот кивает.

– Да, – выдыхает Кэл, глядя на Стража.

Но та не успевает продолжить.

– ГДЕ ОНА? – вопит ужасный голос, эхом перекатываясь на лестнице.

Эванжелина разворачивается, услышав его, и бросается на площадку.

– Я здесь! – кричит она.

Когда Птолемус Самос спускается и обнимает сестру, мне приходится вонзить ногти себе в ладонь, чтобы удержаться. Вот он стоит, живой, дышащий, в ужасном гневе. Фарли, лежа на полу, тихо ругается.

Он останавливается лишь на мгновение, а затем огибает Эванжелину с пугающей яростью в глазах. Его доспех испорчен на плече, пробит пулей. Но кожа под ним цела. Птолемуса вылечили. Он движется к решетке, сжимая и разжимая кулаки. Металлические прутья скрежещут о бетон.

– Птолемус, не сейчас… – начинает Кэл и пытается перехватить его, но Птолемус просто отталкивает принца.

Несмотря на свои габариты и силу, Кэл отступает на шаг.

Эванжелина бежит за братом и тянет его за рукав.

– Нет, мы должны заставить их говорить!

Слегка дернув рукой, он освобождается от ее хватки. Даже сестра не заставит его остановиться.

Прутья гнутся, вопя от напора, и решетка раскрывается. Стражи тоже не в состоянии удержать Птолемуса, который быстро и пружинисто шагает вперед. Килорн и Уолш отступают, пятясь к каменной стене камеры, но Птолемус – хищник, а хищники нападают на слабых. Тристан со сломанной ногой, еле способный двигаться, не имеет ни единого шанса.

– Больше ты не будешь угрожать моей сестре! – ревет Птолемус и отдает новый приказ железным прутьям решетки.

Один из них, как копье, пронзает грудь Тристана. Тот ахает, давясь собственной кровью.

Он умирает. А Птолемус улыбается.

Когда он поворачивается к Килорну, дыша убийством, я срываюсь.

Искры оживают во мне. Обвив рукой мускулистую шею Птолемуса, я выпускаю их на волю. Они впиваются в него, молнией несутся по жилам. Он замирает от моего прикосновения. Металлические пластины доспеха вибрируют и дымятся, едва не поджаривая Птолемуса живьем. А потом он валится на бетонный пол. Его тело продолжает дрожать и сыпать искрами.

– Птолемус! – кричит Эванжелина, падает рядом с братом и прикасается к его лицу.

Она получает небольшой разряд, который заставляет ее шарахнуться. И тогда, окутанная гневом, Эванжелина поворачивается ко мне.

– Как ты посмела…

– С ним всё будет в порядке.

Я ударила Птолемуса не настолько сильно, чтобы причинить ему реальный вред.

– Ты права, мы должны их разговорить. Но они ничего не скажут, если будут мертвы.

Остальные смотрят на меня – на их лицах странная смесь чувств, глаза широко открыты… и полны страха. Кэл – юноша, которого я поцеловала, солдат, жестокий правитель – вообще не выдерживает моего взгляда. Я знаю, что это такое на его лице. Стыд. Впрочем, непонятно почему – то ли оттого что он причинил боль Фарли, то ли оттого что не заставил ее заговорить. По крайней мере, у Мэйвена хватает здравого смысла принять опечаленный вид – он не сводит глаз с залитого кровью тела Тристана.

– Мама потом побеседует с заключенными, – произносит он, обращаясь к Тиберию. – Но люди наверху хотят видеть короля и убедиться, что он жив. Взрыв унес много жизней. Успокой подданных, отец. И ты тоже, Кэл.

«Он тянет время». Великолепный Мэйвен пытается дать нам шанс.

Пусть даже от этого по мне ползут мурашки, я протягиваю руку и касаюсь плеча Кэла. Однажды он меня поцеловал. Возможно, он прислушается к моим словам.

– Твой брат прав, Кэл. Допрос может и подождать.

Эванжелина, по-прежнему сидя на полу, оскаливает зубы.

– Ваши придворные захотят ответов, а не объятий! Это нужно сделать теперь же! Ваше величество, вырвите у них правду…

Но даже Тиберий понимает, что Мэйвен прав.

– Они подождут, – эхом отзывается он. – А завтра мы всё узнаем.

Я сильнее сжимаю руку Кэла, чувствуя, как напряжены мышцы. Но постепенно он расслабляется, как будто с него свалилась огромная тяжесть.

Стражи вытягиваются по стойке смирно, а потом затаскивают Фарли обратно в разгромленную камеру. Она не сводит глаз с меня, гадая, что такое я задумала. Да если бы я сама знала.

Эванжелина помогает выйти Птолемусу и смыкает у себя за спиной прутья решетки.

– Ты слаб, мой принц, – шипит она на ухо Кэлу.

Я подавляю желание взглянуть на Килорна, но в моей голове звучат его слова: «Перестань меня защищать».

«Не перестану».

Кровь капает с моего рукава, оставляя серебристый след за спиной, пока мы шагаем в тронный зал. Стражи и охранники стоят возле огромной двери, направив ружья на коридор. Они не двигаются, когда мы проходим мимо – стоят как вкопанные. Их приказ – убивать, если понадобится. Зал за дверью оглашают крики гнева и скорби. Хотела бы я порадоваться, но воспоминание о Килорне в темнице не позволяет торжествовать. Остекленевший взгляд полковника Макантос тоже не дает мне покоя.

Я придвигаюсь к Кэлу. Он как будто не замечает этого – его пылающий взгляд устремлен в пол.

– Сколько погибших?

– Десять, – негромко отвечает он. – Трое застрелены, восемь погибли во время взрыва. Еще пятнадцать человек ранены.

Он как будто перечисляет список покупок.

– Но их всех вылечат.

Кэл указывает пальцем на целителей, которые суетятся среди пострадавших. Среди раненых двое детей. А перед королевским троном выложены тела погибших. Сыновья Беликоса Леролана лежат рядом с отцом, и над ними сидит плачущая мать.

Мне приходится поднести руку ко рту, чтобы удержать потрясенный возглас. Я этого не хотела.

Теплая рука Мэйвена касается моей, проводя меня мимо этой жуткой сцены к нашему месту возле трона. Кэл стоит рядом, тщетно пытаясь стереть с рук красную кровь.

– Время слез окончено, – громыхает Тиберий, сжав кулаки.

И тут же рыдания и всхлипывания во всем зале стихают.

– Мы почтим павших, излечим раненых и отомстим за убитых. Я – король. Я не забуду. Не прощу. В прошлом я был снисходителен и позволял нашим Красным братьям вести приятную жизнь, полную изобилия и достоинства. Но они плюют на нас, отвергают наше милосердие… и их ждет ужасная кара!

Зарычав, он швыряет наземь серебряное копье с алым лоскутом. Оно гремит об пол, и этот лязг напоминает погребальный звон. На нас глядит разорванное пополам солнце.

– Эти глупцы, террористы, убийцы предстанут перед судом. И умрут! Клянусь короной, троном, своими сыновьями – они умрут.

Рокот проносится по залу – отзываются все Серебряные. Они встают как один, раненые и здоровые. Металлический запах крови ошеломляет меня.

– Сила! Власть! – кричат придворные. – Смерть!

Мэйвен смотрит на меня широко открытыми испуганными глазами. И я прекрасно понимаю, о чем он думает.

Что мы наделали?

Глава 21

Вернувшись к себе, я стаскиваю испорченное платье и позволяю шелковой тряпке упасть на пол. В голове звучат слова короля, перемежаемые отрывочными воспоминаниями об ужасной ночи. И я постоянно вижу перед собой глаза Килорна – зеленое пламя, сжигающее меня. Я должна защитить его, но как? Если бы я опять могла обменять себя на него, отдать свою свободу за его свободу. Если бы всё снова стало так просто. Уроки Джулиана воскресают в моей памяти с необычайно яркостью: прошлое намного величественней будущего.

Джулиан. Джулиан.

Коридоры королевской резиденции кишат Стражами и охраной, и все напряжены до предела. Но я давно научилась проскальзывать мимо незамеченной, тем более что кабинет Джулиана близко. Несмотря на ранний час, он не спит – и роется в книгах. Всё здесь выглядит как обычно, словно ничего не произошло. Может быть, он ничего не знает. Но затем я замечаю бутылку с коричневой жидкостью на столе, в том месте, где обычно стоит чашка чая.

Разумеется, он знает.

– В свете недавних событий я думаю, что наши уроки стоит на время прервать, – говорит он, сидя над книгой.

А потом со стуком захлопывает ее и смотрит на меня.

– Не говоря уж о том, что уже поздно.

– Вы нужны мне, Джулиан.

– Это как-то связано с Расстрелом Солнца? Да, уже придумали красивое название, – он указывает на темный экран в углу. – В новостях уже несколько часов только об этом и говорят. Утром король обратится к стране.

Я вспоминаю пышную блондинку, которая больше месяца назад вела репортаж о взрывах в столице. Тогда пострадали всего несколько человек, но на рыночной площади вспыхнуло настоящее побоище. Что Серебряные сделают теперь? И сколько невинных Красных за это заплатят?

– Или речь идет о четырех террористах, которые сейчас заперты в камере этого дворца? – продолжает Джулиан, оценивая мою реакцию. – Простите, о троих. Птолемус Самос выжил и оправдал свою репутацию.

– Они не террористы, – спокойно отвечаю я, стараясь держать себя в руках.

– Показать вам определение терроризма, Мэра? – язвительно спрашивает он. – Их дело, возможно, справедливо, но методы… И потом, то, что говорите вы, не имеет значения.

Он снова указывает на экран.

– У них своя версия, и это единственное, что услышат люди.

Я болезненно стискиваю зубы, так что они буквально скрипят.

– Вы поможете мне или нет?

– Я учитель и своего рода пария, если вы еще не заметили. Что я, по-вашему, могу сделать?

– Джулиан, пожалуйста. – Я чувствую, как мой последний шанс ускользает сквозь пальцы. – Вы певец, вы можете сказать охранникам… можете заставить их сделать всё, что вам угодно. Вы можете освободить пленных.

Но он остается неподвижным и спокойно потягивает свой напиток. Даже не морщась, как обычно делают мужчины. Горечь алкоголя ему знакома.

– Завтра их будут допрашивать. Неважно, насколько они сильны, неважно, как долго они продержатся, но правда выйдет на свет.

Я медленно беру Джулиана за руку и касаюсь огрубевших от бумаги пальцев.

– Это был и мой план. Я – одна из них.

Про Мэйвена ему не нужно знать. Он только сильней разозлится.

– Вы? Вы это сделали? – запинаясь, спрашивает он. – Выстрелы, бомбы…

– Бомба была… неожиданностью.

Точнее, ужасом.

Наставник прищуривается, и я вижу, как у него в голове поворачиваются шестеренки. А потом он срывается.

– Я говорил, говорил вам не лезть не в свое дело!

Джулиан бьет кулаком по столу. Я еще никогда не видела его в таком гневе.

– А теперь, – выдыхает он, глядя на меня с такой мукой, что сердце начинает ныть, – а теперь я должен наблюдать, как вы гибнете?

– Если они спасутся…

Он залпом допивает напиток и быстрым движением швыряет бокал об пол, так что я подпрыгиваю.

– А как же я? Даже если я отключу камеры, сотру память охранников, уничтожу всё, что может указать на меня или на вас, королева узнает.

Он качает головой и вздыхает.

– За это она вырвет мне глаза.

«И Джулиан больше никогда не сможет читать. Разве я вправе просить об этом?»

– Тогда не мешайте.

Слова застревают у меня в горле.

– Я заслуживаю смерти точно так же, как и они.

«Он не позволит мне умереть. Он не может. Я – девочка-молния, которая способна изменить мир».

Джулиан глухо произносит:

– Смерть моей сестры они назвали самоубийством…

Он медленно проводит пальцами по запястью, оживляя какое-то давнее воспоминание.

– Они солгали, и я это знал. Кориана грустила, но она ни за что не лишила бы себя жизни. Ведь у нее были Кэл и Тиб. Сестру убили – и я промолчал. Я боялся – и позволил ей умереть постыдной смертью. С тех самых пор я стараюсь искупить свою вину, я жду в сумерках этого чудовищного мира, когда настанет время отомстить за нее.

Он поднимает глаза на меня. В них блестят слезы.

– Пожалуй, это будет хорошее начало.

Джулиан быстро придумывает план. Нам нужны магнетрон и несколько отключившихся камер; к счастью, я могу обеспечить то и другое.

Лукас стучит в дверь моей комнаты через две минуты после того, как я посылаю за ним.

– Чем могу служить, Мэра? – спрашивает он, беспокойней обычного.

Я знаю: ему наверняка нелегко было наблюдать за допросом слуг. По крайней мере, он слишком рассеян, чтобы заметить, что я дрожу.

– Я хочу есть.

Заученные слова срываются с моих губ легче, чем я думала.

– Ну, понимаете, до ужина так и не дошло, вот я и подумала…

– Я что, похож на повара? Нужно было дать знать на кухню, это их дело.

– Я просто… ну, я сомневаюсь, что слугам сейчас стоит бродить по дворцу. Все на взводе, и я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал только потому, что я проголодалась. Просто проводите меня. Тогда, может быть, и вам достанется печенька.

Вздохнув, как раздосадованный подросток, Лукас протягивает руку. Я принимаю ее и бросаю взгляд на камеры в коридоре, заставляя их отключиться.

Пошли.

Мне следовало бы устыдиться: я использую Лукаса, прекрасно зная, как чувствует себя человек, с чьим сознанием играют, но я делаю это ради спасения жизни Килорна. Лукас продолжает болтать, когда мы поворачиваем за угол и сталкиваемся с Джулианом.

– Лорд Джейкос… – начинает Лукас, склоняя голову, но Джулиан берет его за подбородок.

Он двигается быстрее, чем я думала. Прежде чем Лукас успевает ответить, Джулиан внимательно заглядывает ему в глаза, и борьба прекращается, не успев начаться.

Его сладкая речь, гладкая, как масло, и могучая, как сталь, вливается в уши.

– Отведи нас в темницу. Пойдем коридором для прислуги. Сделай так, чтобы мы не столкнулись с охраной. Забудь об этом.

Лукас, обычно полный улыбок и шуток, впадает в странное, полугипнотическое состояние. Глаза охранника стекленеют, и он даже не замечает, как Джулиан протягивает руку к его пистолету. Лукас шагает вперед, ведя нас по лабиринтам замка. На каждом углу, ощутив электрические взгляды, я отключаю всё, что попадается на пути. Джулиан делает то же самое со Стражами, заставляя их забыть, как мы проходили мимо. Вместе мы непобедимы – и вскоре уже стоим на верху лестницы, ведущей к камерам. Там, внизу, Стражи, и их слишком много, чтобы Джулиан мог справиться с ними в одиночку.

– Не говори ни слова, – шипит он Лукасу, который понимающе кивает.

Теперь моя очередь вести. Я должна бы испугаться, но сумерки и позднее время кажутся знакомыми. Это – мой мир, в котором я крадусь, лгу и ворую.

– Кто идет? Зачем? – кричит один из Стражей.

Я узнаю голос – это Глайакон, дрожь, которая пытала Фарли. «Может быть, я уговорю Джулиана сделать так, чтобы она спрыгнула с крыши».

Я вытягиваюсь в полный рост, хотя важнее всего – голос и интонация.

– Меня зовут леди Мэриэна Титанос, я невеста принца Мэйвена, – строго говорю я и как можно грациознее шагаю по лестнице.

Мой голос холоден и резок – я подражаю Эларе и Эванжелине. У меня тоже есть сила и власть.

– И своими нуждами я не делюсь со Стражами.

Увидев меня, четверо Стражей вопросительно переглядываются. Один из них, здоровяк с поросячьими глазками, пялится довольно нагло. Килорн и Уолш, сидя за решеткой, прислушиваются. Фарли не двигается с места – она сидит в углу, обвив колени руками. На мгновение мне кажется, что она спит, но тут Фарли шевелится, и в ее синих глазах отражается свет.

– Мне нужно знать причину, миледи, – извиняющимся тоном произносит Глайакон.

Она кивком указывает на Джулиана и Лукаса, которые следуют за мной.

– Вас двоих это тоже касается.

– Я бы хотела приватно побеседовать с теми…

Я вкладываю в свои слова как можно больше отвращения; это нетрудно, когда свиноглазый Страж стоит совсем рядом.

– …с теми тварями. У нас есть вопросы, оставшиеся без ответов, и ущерб, за который нужно заплатить. Ведь так, Джулиан?

Джулиан усмехается, отлично играя свою роль.

– Несложно будет сделать так, чтобы они запели.

– Невозможно, миледи, – отрезает Свиноглазый.

У него грубый, резкий акцент. Этот тип родом из Гавани.

– Нам приказано стоять здесь всю ночь. Мы никого не пропустим.

Некогда один парень в Подпорах сказал, что я та еще кокетка – я сумела выманить у него сносную пару ботинок.

– Вы ведь понимаете, какое место я занимаю, не так ли? Скоро я буду принцессой, а благосклонность принцессы – очень ценная вещь. И потом, Красным крысам нужно преподать урок. Болезненный урок.

Свиноглазый тупо моргает, раздумывая над моими словами. Джулиан стоит у меня за плечом, готовый взяться за дело, если мне понадобятся его способности. Две секунды – и Свиноглазый кивает и машет остальным.

– Мы дадим вам пять минут.

Мое лицо болит от широкой улыбки. Впрочем, это пустяки.

– Большое спасибо. Я у всех вас в долгу.

Стражи шагают прочь единым строем, шаркая ботинками. Как только они достигают верхней площадки, воскресает надежда. Пяти минут более чем достаточно.

Килорн буквально бросается на решетку, торопясь освободиться; Уолш помогает Фарли встать. Но я не двигаюсь. Я не собираюсь их выпускать. Пока что.

– Мэра… – шепчет Килорн, удивляясь моим колебаниям, но я взглядом велю ему молчать.

– Бомба.

Дым и пламя заволакивают мои мысли, возвращая меня к тому моменту, когда взорвался бальный зал.

– Расскажи мне про бомбу.

Я ожидаю, что они рассыплются в извинениях, будут умолять о прощении, но вместо этого все трое непонимающе переглядываются. Фарли прислоняется к решетке. Глаза у нее пылают.

– Я не знаю ни о какой бомбе, – чуть слышно шепчет она. – Ничего подобного я не дозволяла. Этот акт был четко организован, намечены конкретные цели. Мы не убиваем кого попало, просто так.

– Но столица, другие взрывы…

– Ты сама знаешь, что те здания были пустыми. Никто там не погиб – во всяком случае, по нашей вине, – спокойно отвечает Фарли. – Клянусь, Мэра, это не наших рук дело.

– Ты правда думаешь, что мы хотели взорвать нашу главную надежду? – добавляет Килорн.

Не надо спрашивать, чтобы догадаться, что он имеет в виду меня.

Наконец я киваю Джулиану.

– Открой камеру. Только тихо, – произносит он, коснувшись лица Лукаса.

Магнетрон повинуется и изгибает прутья буквой О, достаточно широко, чтобы можно было пролезть. Первой выходит Уолш, широко раскрыв глаза от удивления. Затем – Килорн, который помогает Фарли протиснуться в щель. Рука у нее по-прежнему безжизненно болтается – целитель так и не вправил вывих.

По моему жесту они становятся у стены, двигаясь бесшумно, как мыши. Взгляд Уолш падает на тело Тристана, которое по-прежнему лежит в камере, но она не отходит от Фарли. Джулиан подталкивает к ним Лукаса и занимает место у подножия лестницы, напротив бывших пленников.

Я встаю по другую сторону, прижавшись к стене рядом с Килорном. Пусть даже он провел ночь в темнице, в обществе трупа, от него по-прежнему пахнет домом.

– Я знал, что ты придешь, – шепчет он мне на ухо. – Я знал.

Но некогда обмениваться любезностями и выражать радость. Во всяком случае, пока он не окажется в безопасности.

Стоя на площадке, Джулиан кивает мне. Он готов.

– Страж Глайакон, я могу с вами поговорить? – кричу я наверх, расставляя ловушку для следующей жертвы.

Шорох шагов дает понять, что Глайакон купилась.

– В чем дело, миледи?

Она доходит до нижней площадки и немедленно замечает открытую камеру. Глайакон ахает. Но Джулиан оказывается быстрее – даже Страж не успевает отреагировать.

– Вы пошли прогуляться. Вернулись и обнаружили вот это. Нас вы не помните. Позовите вниз одного из ваших товарищей, – шепчет он, напевая ужасную песню.

– Страж Тирос, вы мне нужны, – спокойно произносит Глайакон.

– А теперь вы заснете.

Она падает, как только последнее слово срывается с его губ. Джулиан подхватывает ее поперек тела и аккуратно укладывает на пол позади себя. Килорн удивленно выдыхает – он потрясен. Тогда Джулиан позволяет себе тонкую удовлетворенную улыбку.

Следующим спускается Тирос, слегка встревоженный, но готовый служить. И Джулиан повторяет то же самое – за несколько секунд шепотом напевает ему свои приказы. Я не ожидала, что Стражи окажутся такими тупыми, но определенная логика в этом есть. Стражей с детства натаскивают лишь драться; расчет и сообразительность – явно не их основные приоритеты.

Но последние двое, Свиноглазый и целитель, не полные идиоты. Когда Тирос зовет целителя, приказывая ему спуститься, они начинают переговариваться. Наконец Свиноглазый подозрительным тоном спрашивает:

– Вы закончили, леди Титанос?

Думать надо быстро. Я отвечаю:

– Да. Ваши коллеги вернулись на свои места. Я хочу лично проследить, как вы сделаете то же самое.

– Вернулись? Тирос, это так?

С невероятной скоростью Джулиан опускается на колени рядом с бесчувственным Тиросом. Он приоткрывает Стражу глаза, придерживая веки.

– Скажи, что ты вернулся на свой пост. Скажи, что леди закончила.

– Я вернулся на пост, – монотонно произносит Тирос. Надеюсь, длинная лестница и каменные стены исказят его интонации. – Леди закончила.

Свиноглазый буркает:

– Ладно.

Ботинки стражей топают по лестнице – они спускаются вместе. «Двое. Джулиан не справится в одиночку с двумя». Я чувствую, как Килорн напрягается за моей спиной и сжимает кулаки, готовясь к бою. Одной рукой я отталкиваю его к стене. Другая в это время покрывается белыми искрами.

Шаги затихают за дверью. Я не вижу Стражей, и Джулиан тоже, но Свиноглазый пыхтит, как собака. Целитель тоже там – он ждет за пределами нашей досягаемости. В полной тишине трудно не расслышать щелчок затвора.

Глаза Джулиана расширяются, но он стоит неподвижно, крепко держа в руке краденое оружие. Я даже дышать боюсь. Мы подошли очень близко к краю. Стены как будто сжимаются, загоняя нас в каменный гроб, откуда нет выхода.

Совершенно спокойно я выхожу на площадку, держа искрящуюся руку за спиной и ожидая, что вот-вот в мое тело вонзится пуля. Но Стражи не спешат. Они не станут стрелять в меня, во всяком случае пока я не подам веского повода.

– Какие-то проблемы, Стражи? – насмешливо спрашиваю я, приподнимая бровь, как сто раз делала на моих глазах Эванжелина.

Я медленно двигаюсь вперед, так что мне становятся видны оба. Они стоят бок о бок, и пальцы у них подрагивают на курках.

– И я бы хотела, чтобы вы не направляли оружие на меня.

Свиноглазый смотрит с откровенной яростью, но я ничуть не смущаюсь. «Ты леди. Веди себя как положено. Играй, чтобы спасти свою жизнь».

– Где ваш друг? – спрашивает Страж.

– Сейчас подойдет. Одна из заключенных неразговорчива. Ей потребовалось особое внимание.

Ложь дается мне так легко. Практика и впрямь приводит к совершенству.

Ухмыльнувшись, Свиноглазый отводит пистолет.

– Та стерва со шрамом? Ну, я и сам ей показал…

Он посмеивается. Я тоже смеюсь – и представляю, как молния впивается в его заплывшие бесцветные глазки.

Когда я придвигаюсь ближе, целитель кладет руку на перила, преграждая мне путь. Я делаю то же самое. Железо холодно на ощупь и очень прочно. «Не спеши», – говорю я себе, вкладывая в свои искры ровно столько энергии, сколько надо. Недостаточно, чтобы сжечь, недостаточно, чтобы оставить шрам. Достаточно, чтобы оглушить обоих. Это примерно как вдевать нитку в иголку – и в кои-то веки мне дается шитье.

Стоя ступенькой выше меня, целитель не смеется вместе со своим другом. Глаза у него ярко-серебряные; в маске и огненном плаще он похож на демона из кошмара.

– Кто это у вас за спиной? – шипит он.

Я жму плечами и делаю еще шажок.

– Никого, Страж Сконос.

Он резко произносит:

– Вы лжете.

Мы реагируем одновременно. Пуля вонзается мне в живот, но моя молния несется вверх по металлическому поручню и через кожу проникает в мозг целителя. Свиноглазый кричит и тоже стреляет. Пуля ударяет в стену, разминувшись со мной на несколько сантиметров. Зато я, метнув из-за спины огненный шар, не промахиваюсь. Стражи падают – оба без сознания, их мышцы подергиваются от разрядов.

Потом падаю и я, успев подумать, что разбить череп о каменный пол наверняка приятнее, чем истечь кровью насмерть. Но, прежде чем я успеваю расшибиться, меня подхватывают длинные руки.

– Мэра, всё будет хорошо, – шепчет Килорн.

Ладонью он зажимает рану на животе, пытаясь остановить кровотечение. Глаза у него зеленые, как трава. Они одни выделяются в мире, который заволакивает тьма.

– Это пустяки…

– Переодевайтесь, – приказывает Джулиан остальным.

Фарли и Уолш проскакивают мимо меня и надевают огненные плащи и маски.

– И ты тоже!

Он оттаскивает Килорна и в спешке буквально швыряет его через все помещение.

– Джулиан… – выговариваю я, пытаясь ухватить наставника за руку.

Я должна его поблагодарить.

Но он отходит и наклоняется над целителем. Джулиан открывает Стражу веки и поет, приказывая ему проснуться. В следующую минуту целитель уже смотрит на меня и прикасается ладонями к ране. Проходит всего секунда – и мир становится прежним. Килорн в углу облегченно вздыхает и набрасывает на голову капюшон.

– И ее тоже, – говорю я, указав на Фарли.

Джулиан кивает и направляет целителя к ней. С ощутимым щелчком плечо у Фарли встает на место.

– Премного благодарна, – отвечает та, натягивая маску.

Уолш стоит, рассеянно держа маску в руке. Она смотрит на лежащих Стражей, раскрыв рот.

– Они умерли? – спрашивает она шепотом, как испуганный ребенок.

Джулиан отрывается от Свиноглазого, перестав петь.

– Нет. Эта компания проснется часа через два. Если повезет, до тех пор никто не узнает, что вы сбежали.

– Двух часов мне вполне хватит, – говорит Фарли и толкает Уолш, возвращая ее к реальности. – Не теряй голову, девочка, наш день еще не окончен.

Не нужно много времени, чтобы преодолеть несколько последних коридоров. Но, тем не менее, мой страх растет с каждой секундой, пока мы не оказываемся в гараже у Кэла. Бессознательный Лукас проделывает дыру в металлической двери с такой легкостью, как будто рвет бумагу. В отверстие видна ночь.

Уолш неожиданно обнимает меня, застав врасплох.

– Не знаю, как, – негромко произносит она, – но надеюсь, ты однажды станешь королевой. Представляешь, что ты тогда сможешь сделать? Красная королева…

Я улыбаюсь. Какая невероятная мысль.

– Иди, пока я и правда не поверила в эту чушь.

Фарли не любит обниматься. Она просто хлопает меня по плечу.

– Мы еще встретимся, и скоро.

– Надеюсь, по-другому.

На ее лице появляется столь редкая белозубая улыбка. Я понимаю, что, несмотря на шрам, Фарли довольно симпатичная.

– По-другому, – повторяет она и ныряет в темноту вместе с Уолш.

– Я знаю, что не могу просить тебя пойти со мной, – говорит Килорн, делая шаг к отверстию.

Он рассматривает свои руки, изучая шрамы, которые я знаю лучше, чем собственные мысли. «Посмотри на меня, идиот».

Вздохнув, я заставляю себя подтолкнуть Килорна в сторону свободы.

– Ради нашего дела я должна остаться здесь. И ради тебя тоже.

– Что мне нужно и чего я хочу – это две очень разные вещи.

Я хочу рассмеяться, но не хватает сил.

– Это не конец, Мэра, – произносит Килорн, обнимая меня. Он посмеивается, и этот звук вибрирует у него в груди. – Красная королева. Хорошо звучит.

– Иди давай, придурок.

Я никогда еще не улыбалась так широко и одновременно не испытывала такую грусть.

Килорн в последний раз смотрит на меня и кивает Джулиану, прежде чем ступить в темноту. Металл смыкается за ним, скрыв моих друзей из виду. Я не хочу знать, куда они направляются.

Джулиану приходится буквально оттащить меня, но он не сердится за долгое прощание. Он слишком занят полуспящим Лукасом, у которого потекли слюни.

Глава 22

Ночью мне снится, что мой брат Шейд пришел навестить меня. От него пахнет порохом. Но стоит мне моргнуть, и он исчезает, а я вспоминаю то, о чем и так знаю. Шейд мертв.

Когда наступает утро, меня будят какие-то шорохи и стуки. Я подскакиваю и сажусь в постели. Я ожидаю увидеть Стражей, Кэла или кровожадного Птолемуса, готового разорвать меня на куски за то, что я сделала, но это всего лишь горничные, которые роются в шкафу. Вид у них еще беспокойнее, чем обычно; они без особой осторожности выкладывают мои платья.

– Что случилось?

Девушки замирают. А потом кланяются, с полными руками шелка и льна. Подойдя ближе, я замечаю, что у них в ногах – кожаные чемоданы.

– Мы уезжаем?

– Таков приказ, миледи, – отвечает одна, не поднимая глаз. – Больше нам ничего не известно.

– Ну конечно. Сейчас оденусь.

Я протягиваю руку к ближайшему наряду, намереваясь хоть что-то сделать сама, но горничные меня опережают.

Через пять минут я накрашена и готова. На мне странные кожаные брюки и блузка с оборками. Я бы предпочла тренировочный костюм, но, очевидно, он «неуместен» за пределами спортивного зала.

– Лукас? – обращаюсь я в пустой коридор, отчасти ожидая, что мой телохранитель возникнет из какой-нибудь ниши.

Однако Лукаса нигде нет, и я отправляюсь на урок этикета, надеясь, что он вот-вот появится. Но Лукас не показывается, и меня охватывает страх. Джулиан заставил его забыть события минувшей ночи, но, может быть, что-то все-таки просочилось. Может быть, беднягу допрашивают и наказывают за то, чего он не помнит. За то, что ему пришлось сделать не по своей воле.

Но я недолго остаюсь одна. Путь мне преграждает Мэйвен. Его губы изогнуты в веселой улыбке.

– А ты рано поднялась.

Он наклоняется и добавляет шепотом:

– Особенно для человека, который так поздно лег.

– О чем ты говоришь? – спрашиваю я как можно более невинным тоном.

– Арестованные пропали. Все трое. Растворились в воздухе.

Я подношу руку к сердцу, разыгрывая перед камерами потрясение.

– Клянусь цветами Дома! Кучка Красных сбежала… от нас? Это невозможно.

– О да.

Хотя улыбка не покидает лица Мэйвена, его глаза слегка мрачнеют.

– Разумеется, вопросов много. Перебои электричества, отключившаяся система безопасности, не говоря уж о нескольких Стражах с провалами в памяти.

Он многозначительно смотрит на меня.

Я отвечаю таким же внимательным взглядом, позволяя ему увидеть мою тревогу.

– Твоя мать… допросила их.

– Да.

– Она будет говорить о побеге с… – я выбираю слова очень осторожно, – с кем-нибудь еще? С охранниками, персоналом…

Мэйвен качает головой.

– Кто бы это ни сделал, он постарался. Я помогал ей при допросе… и указывал на подозрительных личностей.

То есть направлял подальше от меня. Я легонько вздыхаю от облегчения и сжимаю его руку, благодаря за помощь.

– Возможно, мы никогда не узнаем, кто это сделал. Со вчерашнего дня люди разбегаются. Они полагают, что Дворец перестал быть безопасным.

– После того, что произошло вчера, они, вероятно, правы.

Я беру Мэйвена под руку и притягиваю его ближе.

– А что твоей матери удалось узнать про бомбу?

Принц понижает голос до шепота.

– Бомбы не было.

– Что?

– Это вышло случайно. Пуля пробила газопровод в полу, а когда пламя Кэла коснулось газа…

Мэйвен замолкает и договаривает остальное жестами.

– Моя мать решила обернуть случившееся к нашей, э, выгоде.

«Мы не убиваем просто так».

– Она превращает Гвардию в чудовищ, – говорю я.

Мэйвен мрачно кивает.

– Никто не захочет их поддерживать. Даже Красные.

Моя кровь вскипает. Снова ложь. Элара побеждает нас, не сделав ни единого выстрела, не обнажив клинок. Слова – это всё, что нужно королеве. И меня теперь отправляют в самое сердце ее мира, в Археон.

«Ты больше не увидишь свою семью. Гиза вырастет, так что при встрече ты ее не узнаешь. Бри и Трами женятся, заведут детей, забудут тебя. Удушье медленно убьет папу, а когда его не станет, уйдет и мама».

Мэйвен не мешает мне размышлять; он задумчиво наблюдает за эмоциями на моем лице. Он всегда дает мне время подумать. Иногда его молчание лучше любых слов.

– Сколько еще времени мы проведем здесь?

– Мы уезжаем вечером. Большинство придворных отправляются раньше, но мы поплывем на лодке. В этом хаосе надо поддерживать некоторые традиции.

В детстве я часто сидела на крыльце и смотрела, как по реке плывут красивые лодки, направляясь вниз по течению, в столицу. Шейд смеялся надо мной за то, что я мечтала хоть глазком увидеть короля. Я не понимала, что это тоже часть замысла, еще одна демонстрация силы и власти, вроде боев на арене, чтобы показать нам, как низко мы стоим в системе мироздания. И вот я снова участвую в этой церемонии, только на другой стороне.

– По крайней мере, ты увидишь родные места, хотя бы на несколько минут, – добавляет он, пытаясь меня подбодрить.

Да, Мэйвен, это именно то, чего я хочу. Стоять и смотреть, как прежняя жизнь проплывает мимо.

Но такова цена, которую я должна заплатить. Если освободить Килорна и остальных значит лишиться возможности провести еще несколько дней в родной долине, я готова заключить такую сделку.

Нас прерывает громкий треск из ближайшего коридора – того, который ведет к комнате Кэла. Мэйвен спохватывается первым – словно оберегая меня от чего-то, он заглядывает в коридор, прежде чем это успеваю сделать я.

Очевидно, его беспокоит то, что он видит.

– Плохие сны, братец?

В ответ из коридора появляется Кэл – кулаки у него сжаты, словно он пытается держать собственные руки под контролем. Испачканный кровью мундир сменился чем-то вроде доспехов, как у Птолемуса, с той разницей, что броня Кэла красноватого оттенка.

Мне хочется вцепиться в старшего принца, ударить его, изругать за то, что он сделал с Фарли, Тристаном, Килорном и Уолш. Искры пляшут, просясь на волю. Но, в конце концов, чего я ожидала? Я знаю, кто он такой и во что верит. По мнению Кэла, Красные не стоят того, чтобы их спасали. Поэтому я заговариваю как можно вежливее.

– Ты уезжаешь вместе с легионом?

Я понимаю, что нет, судя по лютой ярости в глазах Кэла. Некогда я боялась, что он уедет, а теперь жалею, что Кэл останется. Поверить не могу – я-то хотела его спасти. Откуда в моей голове вообще взялась эта мысль?

Кэл тяжело вздыхает.

– Легион Тени никуда не едет. Отец не позволит. Только не теперь. Положение опасное, а я слишком ценен.

– Ты же знаешь, что он прав, – говорит Мэйвен и кладет руку на плечо брата, пытаясь его успокоить.

Помнится, я видела, как Кэл сделал то же самое; но на сей раз корона на другой голове.

– Ты – наследник. Он не хочет потерять и тебя.

– Я солдат, – отрывисто отвечает Кэл, плечом отбрасывая руку брата. – Я не могу просто сидеть и смотреть, как другие сражаются за меня. Я не согласен.

Он похож на ребенка, который ноет из-за игрушки. Видно, ему нравится убивать. Мне становится нехорошо. Я молчу, позволяя дипломатичному Мэйвену вести разговор. Он всегда знает, что сказать.

– Найди себе другое дело. Собери еще один мотоцикл, упражняйся вдвое больше, тренируй своих людей, готовься к тому, что будет, когда опасность минует. Кэл, ты можешь делать тысячу разных вещей, и ни одна из них не закончится тем, что тебя убьют из засады! – восклицает Мэйвен, гневно глядя на брата. А потом улыбается, пытаясь разрядить атмосферу. – Ты не меняешься, Кэл. Тебе просто не сидится на месте.

Несколько секунд ледяного молчания – и Кэл слабо улыбается.

– Да.

Он мельком взглядывает на меня, но я не хочу вновь попадать в ловушку его бронзовых глаз.

Я отворачиваюсь, делая вид, что изучаю роспись на стене.

– Классные доспехи, – насмешливо произношу я. – Будут гармонировать с остальной коллекцией.

Кэл, кажется, уязвлен, даже сконфужен, но он быстро приходит в себя. Его улыбка пропадает – он прищуривается, стискивает зубы и постукивает пальцами по броне. Звучит так, как будто когти скребут по камню.

– Это подарок Птолемуса. Теперь у меня будет общее дело с братом моей невесты.

«Моей невесты». Такое ощущение, что он хочет вызвать у меня ревность.

Мэйвен подозрительно разглядывает доспехи.

– Что это значит?

– Птолемус командует войсками в столице. Мой легион, надеюсь, сумеет сделать что-нибудь полезное, хотя бы в пределах города.

Холодный страх проникает в мое сердце вновь, истребляя надежду и радость, которые принес вчерашний успех.

– И что же именно?

Я слышу собственное дыхание.

Кэл отвечает:

– Я – хороший охотник. Он – хороший убийца.

Старший принц отходит от нас и направляется прочь.

Я чувствую, как он ускользает – не просто по коридору, но по какой-то темной и опасной тропе. И мне страшно за юношу, который учил меня танцевать. Нет, не за него. Я боюсь Кэла. И это хуже всех прочих моих страхов и кошмаров.

– Вместе мы вырвем с корнем Алую Гвардию. Мы положим мятежу конец раз и навсегда.

На сегодня занятия отменены: все слишком заняты приготовлениями к отъезду. Было бы лучше сказать «к бегству», потому что именно так и выглядит процесс, когда я появляюсь в передней. Я привыкла считать Серебряных неприкасаемыми богами, которым ничто не грозит и которые ничего не боятся. Теперь я знаю, что это не так. Они так долго пробыли на самом верху, защищенные и изолированные от мира, что забыли, каково это – падать. Их сила превратилась в слабость.

Некогда я боялась этих стен, устрашенная великолепием замка. Но теперь я вижу трещины. Примерно то же было и в день теракта, когда я поняла, что Серебряные уязвимы. Тогда взрывались бомбы, а теперь несколько пуль раскололи алмазное стекло, обнаружив за ним страх и паранойю. Серебряные, бегущие от Красных – львы, бегущие от мышей. Король и королева противостоят друг другу, у придворных свои союзы, а Кэл, идеальный принц, отличный солдат – это ужасный, опасный враг.

Кто угодно может предать кого угодно.

Кэл и Мэйвен прощаются с уезжающими, исполняя свой долг вопреки организованному хаосу. Воздушные суда ждут неподалеку – даже в замке слышен шум моторов. Я хочу посмотреть на эти огромные машины вблизи, но двинуться – значит оказаться в толпе, а у меня не хватит сил встречать скорбные взгляды. Вчера погибло общим счетом двенадцать человек, но я отказываюсь запоминать их имена. Не могу, чтобы их смерть висела на мне, особенно теперь, когда я особенно нуждаюсь в ясном уме.

Я больше не в состоянии стоять и смотреть; ноги несут меня куда хотят, по ставшим знакомыми коридорам. Комнаты запирают, когда я прохожу мимо; они простоят закрытыми до весны, когда двор вернется. Но я не вернусь. Слуги накрывают белыми простынями мебель, картины, статуи, кажется, что весь дворец наполнен привидениями.

Я добираюсь до комнаты Джулиана, и зрелище меня потрясает. Нет больше ни стопок книг, ни стола, ни даже карт. Комната кажется просторнее и в то же время меньше. Некогда она содержала целые миры, а теперь только пыль и мятую бумагу. Мой взгляд задерживается на стене, где раньше висела огромная карта. Когда-то я не могла ее понять, а теперь вспоминаю как старого друга.

Норта, Озерный край, Пьемонт, Прерии, Тиракс, Монфор, Сирон, спорные земли в промежутке. Другие страны, другие люди, разделенные цветом крови, совсем как мы. «Если мы изменимся, изменятся ли они? Или попытаются уничтожить нас?»

– Надеюсь, вы запомните мои уроки, – голос Джулиана отвлекает меня от собственных мыслей, заставляя вернуться в пустую комнату.

Он стоит за спиной и тоже смотрит на стену, где висела карта.

– Простите, что не сумел научить вас большему.

– У нас будет много времени для занятий в Археоне.

Его улыбка радостна и грустна, на нее больно смотреть. Я вдруг понимаю, что впервые чувствую здесь взгляд камер.

– Джулиан?

– Архивисты в Дельфи предложили мне заняться у них восстановлением кое-каких старых текстов.

Он явно лжет.

– Они проводили раскопки в Болотах и обнаружили какие-то старые склады. Говорят, там целые горы документов.

– Вам это понравится… – мой голос обрывается.

«Ты знала, что ему придется уехать. Ты заставила Джулиана пойти на преступление вчера ночью, когда подвергла его жизнь опасности ради Килорна».

– Вы будете приезжать в гости?

– Да, конечно.

Еще одна ложь. Элара быстро разгадает роль Джулиана, и тогда ему придется бежать. Имеет смысл получить фору с самого начала.

– У меня кое-что есть для вас, Мэра.

Я бы предпочла присутствие Джулиана любому подарку, но тем не менее я пытаюсь изобразить на лице благодарность.

– Хороший совет?

Он с улыбкой качает головой.

– Увидите, когда приедете в столицу.

Мой наставник протягивает руки и жестом подзывает меня.

– Мне пора, так что давайте попрощаемся как следует.

Обнимать Джулиана – это всё равно что обнимать отца или братьев, которых я больше не увижу. Я не хочу отпускать его, но ему слишком опасно оставаться здесь, и мы оба это знаем.

– Спасибо, Мэра, – шепчет Джулиан мне на ухо. – Ты так на нее похожа.

Нетрудно догадаться, что он говорит о Кориане – своей сестре, которую потерял много лет назад.

– Я буду скучать по тебе, девочка-молния.

И это прозвище кажется мне не таким уж неприятным.

У меня не хватает сил дивиться лодке, которая движется с помощью электрических моторов. Повсюду висят черные, серебряные и алые флаги, давая понять, что это – королевское судно. В детстве я частенько удивлялась, отчего король забрал себе наш цвет, недостойный его. Теперь я понимаю, что флаги красные, как пламя. Это цвет разрушения – и людей, которыми он управляет.

– Вчерашних Стражей перевели, – негромко произносит Мэйвен, пока мы гуляем по палубе.

«Перевести» – просто красивое слово, которое обозначает «наказать». Вспоминая Свиноглазого и то, как он смотрел на меня, я об этом вовсе не жалею.

– И куда же?

– На фронт, конечно. Их зачислят в какой-нибудь проблемный взвод, где капитан ранен или неспособен командовать, или солдаты с дурным нравом. Таких обычно первыми бросают в атаку.

Судя по мрачному виду, Мэйвен видел это собственными глазами.

– И они первыми погибают.

Он серьезно кивает.

– А Лукас? Я не видела его с ночи…

– Не беспокойся, он едет с Домом Самоса, со своими родными. После вчерашней стрельбы все на взводе, даже Высшие Дома.

Меня охватывают облегчение и грусть. Я уже скучаю по Лукасу, однако приятно знать, что он в безопасности и далеко от пронизывающего взгляда Элары.

Мэйвен прикусывает губу. Вид у него подавленный.

– Но это ненадолго. Начинают появляться ответы.

– В смысле?

– В камере нашли кровь. Красную кровь.

Моя рана исцелилась, но воспоминание о боли осталось.

– И что?

– Если кому-то из твоих друзей не повезло и его ранили, это скоро выяснится. База крови сделает свое дело.

– База крови?

– Ну да, база данных. У каждого Красного, родившегося в пределах ста миль, при рождении берут образец крови. Изначально это стали делать, чтобы понять, в чем именно заключается разница между нами, а потом поняли, что нашли дополнительный способ набросить на вас удавку. В больших городах у Красных нет удостоверений личности, зато есть кровяные чипы. Их сверяют у ворот всякий раз, когда Красные приходят и уходят. Помечают, как животных.

Я вспоминаю старые документы, которые король швырнул мне в тот день в тронном зале. Мое имя, фотография, пятнышко крови…

Моя кровь. У них есть моя кровь.

– И они… они могут выяснить, чья это кровь? Вот так просто?

– Для этого нужно некоторое время, примерно неделя, кажется, так.

Взгляд Мэйвена падает на мои трясущиеся руки, и он накрывает их своими, впуская тепло в мое внезапно похолодевшее тело.

– Мэра?

– Страж меня ранил, – шепчу я. – Они нашли мою кровь.

И тут руки Мэйвена становятся такими же ледяными.

Обычно у него столько остроумных идей, но на это Мэйвену нечего ответить. Он молча смотрит на меня, дыша коротко и испуганно. Точно так же выгляжу я сама всякий раз, когда вынуждена с кем-либо проститься.

– Плохо, что мы не можем остаться здесь подольше, – негромко говорю я, глядя на реку. – Я бы предпочла умереть поближе к дому.

Очередной порыв ветра рассыпает мои волосы по лицу, но Мэйвен отводит их и с пугающим жаром притягивает меня ближе.

Его поцелуй вовсе не похож на поцелуй брата. У Мэйвена больше отчаяния; похоже, он и сам удивился своему порыву. Он знает, что я тону, как камень, брошенный в воду. И хочет утонуть вместе со мной.

– Я всё улажу, – бормочет он, касаясь моих губ. Я никогда еще не видела, чтобы глаза у него были такими яркими и пронзительными. – Я не позволю им навредить тебе. Даю слово.

Как же я хочу ему верить.

– Мэйвен, ты не можешь уладить всё на свете.

– Ты права, я – не могу, – отвечает он дрогнувшим голосом. – Но я способен убедить того, кто обладает большей властью.

– Кого же?

Температура вокруг нас повышается, и Мэйвен отступает, стиснув зубы. Судя по тому, как вспыхивают его глаза, я ожидаю, что он сейчас набросится на человека, который нам помешал. Я не оборачиваюсь, в основном потому что не чую собственных рук и ног. Я онемела, хотя мои губы еще покалывает от недавнего поцелуя. Не знаю, в чем дело. И не понимаю, что чувствую.

– Королева требует вашего присутствия на смотровой палубе, – голос Кэла напоминает скрежет камней. Он говорит почти сердито, однако взгляд его бронзовых глаз печален, даже подавлен. – Мы проезжаем Подпоры, Мэра.

Да, местность мне знакома. Я узнаю это скрюченное дерево, этот отрезок берега. Звуки пил и шум падающих стволов ни с чем нельзя спутать. Тут мой дом. Ощутив сильнейшую боль, я заставляю себя оторваться от перил и посмотреть на Кэла, который как будто о чем-то переговаривается с братом без слов.

– Спасибо, Кэл, – произношу я, всё еще пытаясь как-то осмыслить поцелуй Мэйвена и, разумеется, свой неминуемый рок.

Кэл отходит – его обычно прямая спина ссутулена. При каждом шаге меня пронзает ощущение вины – я вспоминаю наш танец и наш поцелуй. Я всем причиняю боль, особенно себе.

Мэйвен смотрит вслед отступающему брату.

– Он не любит проигрывать. И… – он понижает голос и наклоняется так близко ко мне, что я вижу в его глазах крохотные серебряные крапинки, – и я тоже не люблю. Я не потеряю тебя, Мэра. Просто не могу.

– Ты никогда меня не потеряешь.

Еще одна ложь, и мы оба это знаем.

Смотровая палуба возвышается на носу корабля. Она защищена стеклом, которое тянется от одного борта до другого. Коричневые силуэты на берегу реки становятся отчетливее, из-за деревьев показывается холм с ареной. Мы слишком далеко от берега, чтобы разглядеть людей, но свой дом я узнаю немедленно. На крыльце, как всегда, развевается старый флаг с тремя вышитыми красными звездами. Одна перечеркнута черной полосой – в память о Шейде. «Шейда казнили. Звезду положено спороть вовсе». Но родители этого не сделали. Они бунтуют на свой лад и хранят память о нем.

Я хочу показать Мэйвену свой дом, рассказать ему про деревню. Я видела, как живет он – пусть теперь поглядит, что представляла собой моя жизнь. Но на палубе тишина – все смотрят на деревню, к которой мы приближаемся. «Местным на вас плевать, – хочется крикнуть мне. – Только дураки будут стоять на берегу. Только дураки тратят время на то, чтобы поглазеть на Серебряных».

Но лодка движется дальше, и я начинаю подозревать, что моя деревня состоит из дураков. На берегу, судя по всему, толпится двухтысячное население целиком. Некоторые зашли по щиколотку в воду. Издалека все выглядят одинаково. Выгоревшие волосы, старая одежда, покрытая пятнами кожа, усталые, голодные лица… раньше я и сама была такой.

И они злы. Даже стоя на палубе, я ощущаю их гнев. Они не аплодируют, не выкрикивают наши имена. Никто не машет. Никто даже не улыбается.

– Что это? – негромко спрашиваю я, не ожидая ответа.

Но королева отвечает с огромным удовольствием:

– Жаль тратить время и плыть по реке, когда никто не смотрит. Мы всё уладили.

Видимо, это очередная обязательная повинность, как присутствие на Боях, как выслушивание королевских речей. Охранники стащили больных стариков с постели, оторвали утомленных работников от дела и заставили смотреть на нас.

Где-то на берегу щелкает кнут, и сразу же раздается женский крик.

– Стой ровней! – разносится над толпой.

Никто не отводит глаз, все смотрят прямо перед собой, так что я даже не могу понять, где произошел инцидент. «Что случилось, почему они стали такими покорными? В чем дело?»

От слез у меня щиплет глаза. Еще несколько раз щелкает кнут, плачут дети, но никто на берегу не протестует. Я внезапно оказываюсь на самом краю палубы, словно желая пробиться через стекло.

– Ты куда-то собралась, Мэриэна? – мурлычет Элара, стоя на своем месте, рядом с королем.

Она спокойно потягивает напиток и наблюдает за мной поверх бокала.

– Зачем вы это делаете?

Скрестив руки на груди, обтянутой великолепным платьем, Эванжелина смотрит на меня с презрительной усмешкой.

– А тебе не всё равно?

Но я ее не слушаю.

– Они знают, что случилось во Дворце, и, возможно, даже одобряют это. Нужно показать им, что мы не побеждены, – негромко произносит Кэл, не отводя взгляда от берега.

Он не в силах посмотреть на меня. Трус.

– Мы ничуть не стали слабее.

Снова свистит кнут, и я вздрагиваю, буквально ощущая удар собственным телом.

– Заодно ты велел их избивать?

Он не отвечает и стоит, плотно стиснув зубы. Но когда очередной человек на берегу издает вопль, возмущаясь действиями охранников, Кэл закрывает глаза.

– Отойдите, леди Титанос, – рокочущий голос короля напоминает далекий гром.

Это, несомненно, приказ. Я чувствую самодовольную улыбку Тиберия, когда отхожу от стекла и снова встаю рядом с Мэйвеном.

– Вам лучше всех известно, что это – деревня Красных. Они дают приют террористам, кормят их, защищают… становятся ими. Они – дети, которые поступили дурно. И им нужно преподать урок.

Я открываю рот, чтобы возразить, но королева обнажает зубы.

– Возможно, ты знаешь двух-трех, которые могли бы послужить примером для остальных? – спокойно спрашивает она, указывая на берег.

От ее угрожающего тона слова застывают у меня в горле.

– Нет, ваше величество. Не знаю.

– Тогда отойди и молчи.

Она улыбается.

– Твое время говорить еще настанет.

«Вот зачем я им нужна. Именно для таких случаев, когда весы могут качнуться не в их пользу». Но я не возражаю. Я могу только выполнить приказ и наблюдать, как мой дом скрывается из виду. Навсегда.

Чем ближе мы подплываем к столице, тем крупнее становятся деревни на берегах. Вскоре поселки лесорубов и фермеров сменяются настоящими городами, выстроенными вокруг огромных мельниц. Там стоят кирпичные дома и общежития, в которых живут рабочие. Как и в других местах, жители толпятся на улицах, встречая нас. Охранники ругаются, щелкают кнуты… Я никогда к этому не привыкну. Вздрагиваю каждый раз.

Затем городки сменяются обширными поместьями и особняками, настоящими дворцами. Они выстроены из камня, стекла, витого мрамора, один роскошнее другого. Лужайки, изобилующие цветниками и прекрасными фонтанами, спускаются к воде. Дома напоминают дело рук богов, и каждый красив по-своему. Но в окнах темно, двери закрыты. В то время как деревни и городки полны людей, особняки как будто совсем безжизненны. Только флаги реют в вышине, по одному над каждой башенкой, давая понять, что там кто-то живет. Синий цвет – Дом Озаноса, серебряный – Самоса, коричневый – Рамбоса, и так далее. Теперь я знаю все цвета на память и могу перечислить, кто обитает в каждом поместье. «Владельцев некоторых из них я убила».

– Речная Аллея, – поясняет Мэйвен. – Загородные резиденции, на тот случай, если лорд или леди пожелают пожить на природе.

Мой взгляд задерживается на особняке Айрелов, черном мраморном чуде с колоннами. Черные пантеры охраняют вход, рыча в небо. Даже эти статуи нагоняют на меня холод, заставив вспомнить Ару Айрел и ее коварные вопросы.

– Здесь никого нет.

– Дома пустуют большую часть года, а теперь никто и не осмеливается покинуть город – из-за Алой Гвардии.

Мэйвен улыбается, чуть заметно и горько.

– Они предпочтут спрятаться за своей алмазной стеной и отправить в бой моего брата.

– Хорошо бы вообще никому не приходилось сражаться.

Мэйвен качает головой.

– Что толку мечтать.

Мы стоим и смотрим молча. Тем временем Речная Аллея исчезает у нас за спиной, и берега вновь покрываются лесом. Деревья в нем странные, очень высокие, с черной корой и темно-красными листьями. Стоит мертвая тишина, какой никогда не бывает в лесу. Ее не нарушает даже пение птиц. Небо над нами темнеет, но не оттого, что смеркается. Черные тучи нависают над деревьями, как плотное покрывало.

– А это что? – даже мой голос звучит приглушенно, и я вдруг радуюсь, что палуба закрыта стеклом. К моему удивлению, оказывается, что прочие ушли, оставив нас одних наблюдать за тем, как сгущается мрак.

Мэйвен смотрит на лес, и на его лице я читаю отвращение.

– Заградительные деревья. Они не позволяют загрязнению распространиться дальше. Много лет назад их создали зеленые из Дома Велле.

Мелкие коричневые волны пенятся у бортов, оставляя на сверкающем стальном корпусе лодки грязный осадок. Мир приобретает странный окрас, как будто я смотрю сквозь пыльное стекло. Низко клубящиеся тучи – это вовсе не тучи, а дым из тысяч труб, заволакивающий небо. Ни деревьев, ни травы. Мир пепла и разложения.

– Серый город, – бормочет Мэйвен.

Повсюду, сколько хватает глаз, тянутся фабрики – грязные, огромные, гудящие электричеством. Оно чуть не валит меня с ног. Мое сердце пытается угнаться за этим сверхъестественным ритмом; мне приходится сесть. Я чувствую, как бешено несется кровь.

Я думала, что мой мир искажен, а жизнь полна несправедливости. Но я даже вообразить не могла нечто подобное Серому городу.

Во мраке сияют электростанции, рассылая по проволокам, похожим на паутину, синие и зеленые нити энергии. Катят доверху нагруженные транспорты, перевозя товары с одной фабрики на другую. Они сигналят друг другу в шумном хаосе перепутанных улиц и движутся, напоминая густую черную кровь в серых венах. Маленькие домики окружают каждую фабрику ровным квадратом, лепясь друг на друга. Они разделены узкими переулками. Это трущобы.

Я сомневаюсь, что рабочие под этим дымным небом хоть когда-нибудь видят солнечный свет. Они перемещаются исключительно между фабрикой и домом, вываливаясь на улицу после конца смены. Нет ни охранников, ни свистящих кнутов, ни пустых глаз. Никто не заставляет их смотреть, как мы едем мимо. Я догадываюсь: «Здесь королю не нужно демонстрировать силу. Они сломлены с рождения».

– Это техи, – хрипло шепчу я, вспоминая прозвище, которым так беззаботно перебрасывались Серебряные. – Они изготавливают лампы, камеры, видеоэкраны…

– А также ружья, пули, бомбы, корабли, транспорты, – добавляет Мэйвен. – Они поддерживают выработку энергии. Очищают воду. Они делают для нас всё.

«И не получают взамен ничего, кроме дыма».

– Почему они не уйдут отсюда?

Мэйвен жмет плечами.

– Они не знают другой жизни. Большинство техов не выходят за пределы собственной улицы. Они даже в армию не могут завербоваться.

«Даже не могут завербоваться». Их жизнь так ужасна, что война кажется приятной альтернативой… но даже на фронт им нельзя.

Постепенно фабрики, как и всё остальное, исчезают за кормой, но их образ остается во мне. «Я не должна этого забывать, – говорит внутренний голос. – Не должна».

Впереди возникает новый лес заградительных деревьев, а за ним – звезды. Это Археон. Поначалу я принимаю огни столицы за сияние звезд. Но когда мы подплываем ближе, у меня отвисает челюсть.

Через широкую реку перекинут тройной мост, соединяющий две части города на разных берегах. Его длина – несколько тысяч футов, он полон жизни и ярко освещен электрическими огнями. На нем, в сотне футов над водой, расположены магазины и рыночные площади. Я представляю себе Серебряных, которые сидят там, пьют, едят и смотрят на мир с высоты. По нижнему ярусу Моста катят транспорты – их фары напоминают красно-белые кометы, рассекающие ночную тьму.

С двух сторон Мост заканчивается воротами; обе половины города окружены стеной. На восточном берегу из земли поднимаются огромные металлические башни, похожие на мечи, пронзающие небо. Они увенчаны гигантскими сверкающими хищными птицами. Мощеные улицы тянутся по холмистым берегам, соединяя жилые кварталы с Мостом и с внешними воротами. Они полны людей и транспортов.

Стены в Археоне из алмазного стекла, как в Саммертоне, но прозрачная преграда перемежается ярко освещенными стальными башнями и другими строениями. На стенах стоят патрули, но одеты дозорные не в пламенно-алую форму, как Стражи, и не в черную, как охранники. Они носят дымчато-серебристую одежду и почти сливаются с городским ландшафтом. Это воины, причем не из тех, что лощат паркет в бальном зале. Археон – крепость.

Его выстроили для войны, а не для мира.

На западном берегу я различаю Королевский Двор и Казначейство, которые видела в репортаже после теракта. Оба выстроены из сверкающего белого мрамора и полностью отремонтированы, хотя их пытались взорвать чуть больше месяца назад. «Как будто прошла целая жизнь». Между ними – Дворец Белого Огня, здание, которое даже я узнаю с виду. Наш старый учитель говорил, что оно вырезано в склоне холма – живой кусок белого камня. Окружающая его стена увенчана языками пламени, сделанными из золота и жемчуга.

Я пытаюсь осмыслить всё, что вижу, перебегая взглядом с одного конца Моста на другой, но никак не могу охватить всю картину целиком. Над головой в ночном небе медленно движутся воздушные суда, еще выше носятся самолеты, быстрые, как падающие звезды. Я считала Замок Солнца чудом; очевидно, до сих пор я не понимала значения этого слова.

Но я не в силах усмотреть здесь ничего красивого, зная, что дымные, грязные фабрики стоят лишь в нескольких милях от столицы. Контраст между Серебряным городом и Красными трущобами доводит меня до бешенства. Это мир, который я пытаюсь разрушить, мир, который хочет погубить меня и всё, что мне дорого. Теперь я прекрасно понимаю, с чем сражаюсь и как трудно – почти невозможно – будет победить. Я никогда не чувствовала себя такой маленькой, как теперь, когда над нами нависает гигантский мост. Он как будто намерен проглотить меня целиком.

Но я должна попытаться. Хотя бы ради Серого города, ради тех, кто никогда не видел солнца.

Глава 23

Когда лодка причаливает к западному берегу и мы высаживаемся, уже наступает ночь. Дома, в Подпорах, мы отключили бы электричество и легли спать, но в Археоне иные правила. Столица как будто делается еще ярче, в то время как остальной мир погружается во тьму. В небе трещат фейерверки, озаряя светом Мост, а над Дворцом Белого Огня поднимается красно-черный флаг. Король вернулся на трон.

Приятно, что больше не нужно терпеть никаких церемоний; на причале нас встречают бронированные транспорты. К моему восторгу, мы с Мэйвеном оказываемся в одном транспорте, в обществе всего лишь двух Стражей. Пока мы едем, Мэйвен показывает мне разные достопримечательности и рассказывает буквально про каждую статую и каждый дом. Он даже упоминает свою любимую булочную, хоть она и находится на другом берегу.

– Мост и Восточный Археон – место жительства гражданских лиц, простых Серебряных, хотя некоторые из них богаче аристократии.

– Простые Серебряные? – со смехом переспрашиваю я. – Разве такое бывает?

Мэйвен пожимает плечами.

– Конечно. Торговцы, дельцы, солдаты, служащие, владельцы магазинов, чиновники, землевладельцы, художники, ученые. Некоторые роднятся браком с Высшими Домами и входят в общество получше, но в них нет благородной крови, и они… не настолько могучи.

Лукас однажды сказал: «Не все могут быть особенными». Но я не знала, что он имел в виду и Серебряных.

– Ну а Западный Археон – это место, где располагается королевский двор, – продолжает Мэйвен.

Мы едем по улице, застроенной прелестными каменными домами и обрамленной ухоженными цветущими деревьями.

– Все Высшие Дома выстроили себе здесь резиденции, чтобы быть поближе к королю и правительственным зданиям. По сути, целой страной можно управлять с этого утеса, если однажды возникнет такая необходимость.

Теперь понятно, почему Археон выстроен именно так. Западный берег крут и обрывист, дворец и прочие правительственные учреждения стоят на холме, над Мостом. Вершину холма окружает еще одна стена, защищая сердце государства. Я пытаюсь не разевать от удивления рот, когда мы минуем ворота, за которыми оказывается выложенная плиткой площадь размером с арену. Мэйвен называет ее площадью Цезаря – в честь первого короля династии. Джулиан некогда упоминал короля Цезаря, но мимоходом – наши уроки так и не продвинулись в прошлое дальше Первого Раздела, когда красный и серебряный стали не просто цветами.

Дворец Белого Огня высится в восточном конце площади; суд, казначейство и административные здания занимают остальное пространство. Здесь есть даже казармы, судя по солдатам, которые упражняются в обнесенном стенами дворе. Это – Легион Тени, который отправился в столицу раньше нас. «Спокойствие знати», – назвал их Мэйвен. Солдаты здесь, чтобы защитить нас, если произойдет еще один теракт.

Несмотря на поздний час, площадь кишит людьми – все устремляются к мрачному на вид зданию рядом с казармами. С колонн свисают красно-черные флаги, на которых вышит меч – символ армии. Я вижу небольшое возвышение, установленное перед входом, с трибуной, окруженной яркими прожекторами и растущей толпой.

Внезапно взгляд камер – более пристальный, чем я привыкла – обращается на наш транспорт и провожает взглядом весь кортеж, по мере того как вереница машин проезжает мимо трибуны. К счастью, мы продолжаем двигаться, направляясь через арку в маленький внутренний двор… а потом останавливаемся.

– Что такое? – шепотом спрашиваю я, хватая Мэйвена за руку.

До сих пор я держала страх под контролем, но из-за всех этих огней, камер и многолюдья мои силы истощились.

Мэйвен тяжело вздыхает с явным раздражением.

– Отец, видимо, будет произносить речь. Так, немного побряцает оружием, чтобы порадовать массы. Люди обожают, когда правитель обещает им победу.

Мэйвен выходит из транспорта и тянет меня за собой. Несмотря на макияж и одежду, я вдруг чувствую себя голой. «Нас будут показывать в прямом эфире. Тысячи людей, миллионы увидят это».

– Не волнуйся, нам просто нужно будет постоять с суровым видом, – негромко говорит Мэйвен.

– У Кэла, кажется, всё схвачено, – отвечаю я, кивком указав на мрачного принца, который буквально приклеился к Эванжелине.

Мэйвен посмеивается.

– Он считает, что речи – пустая трата времени. Кэл предпочитает действия, а не слова.

«И я тоже». Но я не желаю признавать, что у меня есть нечто общее со старшим принцем. Возможно, когда-то я так думала, но не теперь. И никогда больше.

Нас подзывает суетливый секретарь. На нем сине-серая одежда – цвета Дома Макантоса. Возможно, он знал полковника, возможно, был ее братом или кузеном. «Не надо, Мэра. Здесь неподходящее место, чтобы раскисать». Но секретарь даже не смотрит на нас, когда мы занимаем место позади Кэла и Эванжелины. Король и королева возглавляют процессию. Как ни странно, Эванжелина сама не своя; я вижу, что у нее дрожат руки. «Ей страшно. Она хотела быть в центре внимания, хотела стать невестой Кэла, но, тем не менее, она напугана. Почему?»

И вот мы заходим в здание, где слишком много Стражей и прислуги. Дворец выстроен практично, вместо безделушек и гостиных в нем карты и залы совещаний. Люди в серой униформе заняты своими делами в коридоре, хотя они прерываются, чтобы поприветствовать нас. Большинство дверей закрыты, однако кое-куда мне удается мельком заглянуть. В одной комнате офицеры и солдаты рассматривают карты и спорят о расположении частей. Другая полна громоподобной энергии – в ней не меньше сотни видеоэкранов, и за каждым сидит военный. Они отрывисто говорят в микрофоны, передавая приказы в отдаленные места. Мир меняется, а суть остается прежней.

«Не торопись».

Кэл на мгновение останавливается возле комнаты с экранами и вытягивает шею, чтобы рассмотреть получше, но дверь внезапно захлопывается у него перед носом. Он вспыхивает, но не возражает и возвращается на прежнее место, рядом с Эванжелиной. Та что-то тихо говорит ему, но он, к моему восторгу, отводит руку невесты.

Однако моя улыбка гаснет, когда мы оказываемся в лучах прожекторов, на крыльце здания. Бронзовая табличка возле двери гласит: «Военный совет». Это место – сердце войны. Всеми армиями, всеми солдатами, всеми пушками управляют отсюда. У меня что-то обрывается в животе, когда я вижу это средоточие власти, однако нельзя терять мужество, во всяком случае в присутствии стольких людей. Сверкают вспышки фотоаппаратов, ослепляя меня. Я вздрагиваю – и слышу голос в голове.

Секретарь вкладывает в мою руку листок бумаги. Я бросаю на него взгляд – и понимаю, что вот-вот закричу. Становится ясно, для чего меня приберегали.

«Отрабатывай свое содержание», – шепчет в голове голос Элары.

Она смотрит на меня, стоя рядом с Мэйвеном, с другой стороны, и старательно сдерживает злорадную улыбку.

Мэйвен прослеживает мерзкий взгляд королевы и замечает бумагу в моих трясущихся руках. Он медленно сплетает пальцы с моими, как будто пытается влить в меня силу. Мне отчаянно хочется порвать листок пополам, но Мэйвен не позволяет.

– Ты должна, – это всё, что он говорит так тихо, что я едва слышу. – Ты должна.

– Мое сердце скорбит о погибших, но я знаю, что они умерли не напрасно. Их кровь укрепит нашу решимость и не позволит спасовать перед трудностями. Наш народ воюет, это продолжается уже более ста лет, и мы привыкли к препятствиям на пути к победе. Преступники будут найдены и наказаны, и зараза, которую они называют мятежом, никогда не укоренится в моей стране.

Видеоэкран в моей новой спальне полезен примерно как лодка без днища – на нем, замкнутая в тошнотворный круг, проигрывается вчерашняя речь короля. Я уже могу процитировать всё сказанное дословно, но не перестаю смотреть. Я знаю, кто выступит следующим.

Мое лицо выглядит странно на экране – слишком бледное, слишком холодное. По-прежнему не верится, что я сумела сохранить спокойствие, читая эти слова. Когда я выхожу на трибуну и занимаю место короля, то даже не дрожу.

– Меня воспитали Красные. Я считала себя одной из них. И я собственными глазами видела доброту его величества короля, справедливость наших Серебряных лордов и огромные привилегии, которые они нам давали. Право трудиться, служить нашей стране, жить… и жить хорошо.

На экране Мэйвен касается моей руки. Он слушает и кивает.

– Теперь я знаю, что рождена Серебряной – я леди Дома Титаноса и однажды стану принцессой Норты. Мои глаза открылись. Мир, о котором я никогда и не мечтала, существует… и он неуязвим. Он благ и милостив. Эти террористы, убийцы худшего разбора, пытаются уничтожить основы нации. Этого мы не можем позволить.

Сидя в комнате, как в безопасной гавани, я прерывисто вздыхаю. Приближается худшее.

– В своей безграничной мудрости король Тиберий издал Указ о Мерах, дабы истребить заразу мятежа и защитить всех честных граждан. Предпринятые им Меры таковы: с нынешнего дня для Красных вступает в действие комендантский час после захода солнца. В каждом Красном населенном пункте количество охраны будет удвоено. На дорогах будут выстроены новые контрольные посты и снабжены должным количеством солдат. Все преступления Красных, в том числе нарушение комендантского часа, отныне караются смертной казнью. Кроме того… – в этот момент мой голос впервые вздрагивает, – призывной возраст понижается до пятнадцати лет. Каждый, кто располагает информацией, способствующей поимке агентов Алой Гвардии либо предотвращению терактов, будет вознагражден демобилизационным билетом, освобождающим до пяти членов его семьи от военной службы.

Это великолепный – и ужасный – ход. Да Красные порвут друг друга на части за такие билеты.

– Меры будут поддерживаться всеми средствами, пока зараза, известная как Алая Гвардия, не будет уничтожена.

Наблюдая за своими попытками не подавиться, я смотрю в собственные глаза на экране. Они широко распахнуты – я очень надеюсь, что мои сородичи поймут истинный смысл речи. «Слова могут лгать».

– Да здравствует король.

Меня охватывает гнев, и тут экран выключается. Мое лицо сменяется черной пустотой. Но мысленным взором я прекрасно вижу новый порядок. Еще больше сотрудников безопасности и патрулей, больше тел на виселице, больше матерей, плачущих по отнятым детям. «Мы убили десяток Серебряных, а они убивают тысячи наших». Я знаю, что эти меры заставят некоторых Красных примкнуть к Гвардии, но намного больше людей поддержат короля. Ради своей жизни, ради жизни детей они пожертвуют теми немногими остатками свободы, которые у них сохранились.

Я думала, быть марионеткой Серебряных окажется нетрудно по сравнению со всем прочим. Как же я ошиблась. Но я не позволю им сломить меня, только не теперь. Пусть даже на горизонте маячит моя собственная гибель. Я должна сделать всё, что могу, пока мою кровь не пробили по базе, пока не положили конец нашим замыслам. Пока меня не поймали и не убили.

По крайней мере, мое окно выходит на реку, на юг, в сторону моря. Глядя на воду, я ненадолго забываю о мрачном будущем. Мой взгляд переходит с быстрого потока на темное пятно вдали. В то время как остальное небо ясно, на юге висят темные тучи. Они никогда не развеиваются над запретной землей на побережье.

Разрушенный город. Радиация и огонь некогда погубили его – и не уходят. Теперь это – всего лишь черный призрак, лежащий за пределами досягаемости, обломок старого мира.

Отчасти мне хочется, чтобы Лукас постучал в дверь и поторопил меня навстречу новому расписанию, но он еще не приехал. Наверное, будет лучше, если я перестану представлять собой постоянную угрозу для его жизни.

Подарок Джулиана лежит у стены – зримое напоминание об еще одном утраченном друге. Это – фрагмент огромной карты, в рамке, под блестящим стеклом. Когда я поднимаю его, что-то падает на пол, вывалившись из-под рамы.

Я так и знала.

Мое сердце бешено бьется, отбивая ритм, когда я падаю на колени, надеясь обнаружить какую-нибудь тайную записку от Джулиана. Но это просто книжечка.

Несмотря на разочарование, я не могу не улыбнуться. Разумеется, Джулиан оставил мне очередную историю. Еще одно собрание слов, способное утешить меня в его отсутствие.

Я открываю книжечку, ожидая найти в ней несколько интересных рассказов, но на первой же странице вижу написанные от руки слова. «Красные и Серебряные». Это размашистый почерк Джулиана, который я прекрасно знаю.

Взгляд видеокамер бьет мне в спину, напоминая, что я не одна. Джулиан это предвидел. Умница.

Книжка выглядит вполне обычно – скучный перечень артефактов, найденных в Дельфи… но среди прочих слов, написанный тем же почерком, кроется секрет, который Джулиан хотел мне рассказать. Уходит немало времени, чтобы найти все вписанные строки, и втайне я радуюсь, что проснулась так рано. Наконец мне удается собрать послание целиком – и я сижу, затаив дыхание.

«Дейн Дэвидсон, Красный солдат, Штормовой легион, убит в патруле, тело так и не найдено. 1 августа 296 г. Новой Эры. Джейн Барбаро, Красный солдат, Штормовой легион, случайно убита огнем союзников, тело кремировано. 19 ноября 297 г. Н.э. Пейс Гарднер, Красный солдат, Штормовой легион, казнен за неповиновение, тело затерялось. 4 июня 300 г. Н.э.». Имен много, список охватывает более двадцати лет – все эти люди кремированы, или не найдены, или «затерялись». Не понимаю, каким образом можно «затерять» труп казненного.

От имени в конце списка на глаза наворачиваются слезы. «Шейд Бэрроу, Красный, рядовой, Штормовой легион, казнен за дезертирство, тело кремировано. 27 июня 320 г. Н.э.»

Вслед за именем моего брата идут собственные слова Джулиана, и мне кажется, что он снова сидит рядом со мной, медленно и спокойно объясняя урок.

«Согласно военному закону, все Красные солдаты должны быть погребены на кладбищах в Чоке. Казненным не положено похорон, их просто бросают в общие могилы. Кремация – не общее правило. Никаких затерянных тел не существует. Но тем не менее я нашел 27 имен, 27 человек, включая твоего брата, которых постигла эта судьба.

Все они погибли в патруле, попали под огонь своих же, были убиты Озерными или казнены по безосновательным обвинениям. Всех перевели в Штормовой легион незадолго до смерти. И во всех случаях тела были уничтожены или пропали. Почему? Штормовой легион – не отряд смертников. Под командой генерала Игри служат сотни Красных, которые не умирают загадочной смертью. Так зачем убивать этих двадцать семь человек?

В кои-то веки я был благодарен базе крови. Пусть даже эти люди давно «погибли», образцы их крови еще хранятся. А теперь я должен извиниться перед тобой, Мэра: я был с тобой не вполне откровенен. Ты позволила мне учить тебя и помогать тебе, и я это делал, но заодно помогал и сам себе. Я любопытный человек, а ты – самое интересное, что попадалось мне в жизни. Я не удержался. Я сравнил твой образец крови с образцами тех погибших солдат – и во всех нашел нечто общее, отличающее их от остальных.

Удивительно, что никто этого не заметил, но никто и не искал. Но когда я понял, в чем дело, найти ответ стало несложно. У тебя красная кровь, но она другая. В тебе есть нечто новое – то, чего не замечали раньше. То же самое было и у тех двадцати семи. Мутация, изменение, которое, возможно, послужило причиной твоих способностей.

Ты не одна такая, Мэра. Ты не одинока. Ты просто первая, кого защитили глаза тысяч свидетелей, первая, кого не смогли убить и спрятать. Как и эти двадцать семь, ты одновременно Красная и Серебряная – и сильнее тех и других.

Я полагаю, что ты – будущее. Ты – новый рассвет.

Если таких уже было двадцать семь, должны быть и еще».

Я застываю, немею, чувствую сразу всё и ничего.

Есть другие люди, похожие на меня.

«Когда я обнаружил мутации в твоей крови, то просмотрел другие данные в базе, ища то же самое в прочих образцах. Я прикладываю их все здесь, чтобы ты могла передать эту информацию дальше.

Знаю, не нужно объяснять тебе важность этого списка и то, что он может значить для тебя и для остального мира. Передай его человеку, которому доверяешь, найди остальных, защити их, обучи, поскольку это лишь вопрос времени – кто-нибудь, куда менее дружелюбный, выяснит то же, что и я, и разыщет их».

Здесь запись Джулиана обрывается. Дальше следует список, от которого у меня дрожат руки. Там имена и населенные пункты – их много. Все эти люди ждут, когда их обнаружат. Все ждут боя.

Голова идет кругом.

Другие. Их много. Перед глазами проплывают слова Джулиана, запечатлеваясь в моей душе.

«Сильнее тех и других».

Книжечка уютно лежит у меня в кармане жакета, рядом с сердцем. Но прежде чем я успеваю разыскать Мэйвена и поделиться с ним открытием Джулиана, Кэл находит меня – и буквально припирает к стенке в гостиной, похожей на ту, где мы танцевали, хотя луны и музыки теперь нет и в помине. Некогда я мечтала о том, что он мог дать мне, а теперь при виде Кэла чувствую дурноту. Он, очевидно, замечает отвращение на моем лице, как бы я ни пыталась его скрыть.

– Ты сердишься.

Это не вопрос.

– Нет.

– Не ври, – рычит он, и его глаза внезапно вспыхивают.

«Я вру с того дня, как мы встретились».

– Два дня назад мы целовались, а теперь ты даже смотреть на меня не хочешь.

– Я обручена с твоим братом, – напоминаю я, отстраняясь.

Кэл небрежно отмахивается.

– Раньше это тебе не мешало. Что изменилось?

Мне хочется крикнуть: «Я видела, кто ты такой на самом деле. Ты не благородный воин, не идеальный принц, даже не растерянный мальчик, каким притворяешься. Хоть ты и пытаешься бороться, ты точно такой же, как остальные».

– Это из-за террористов?

Я болезненно стискиваю зубы.

– Мятежников.

– Они убивали невинных людей. Детей.

– Мы оба знаем, что тут они ни при чем, – возражаю я, не задумываясь о том, как жестоки эти слова.

Кэл вздрагивает. Он ошеломлен. Кажется, ему нехорошо – наверняка он вспоминает Расстрел Солнца и случайный взрыв, последовавший за ним. Но мгновение проходит, и замешательство постепенно сменяется гневом.

– Всё равно, они послужили причиной, – рычит он. – То, что я приказал сделать Стражам, было ради погибших и во имя справедливости.

– И что дала пытка? Ты выяснил имена и количество? Ты хотя бы знаешь, чего они хотят? Ты удосужился послушать?

Кэл тяжело вздыхает, пытаясь сойти с зыбкой почвы.

– У тебя, конечно, есть свои причины для… сочувствия, но их методы нельзя…

– В их методах виноваты вы. Вы заставляете нас работать, вы заставляете нас проливать кровь, вы заставляете нас умирать на войне и на ваших фабриках, ради мелких удобств, которых вы даже не замечаете, только потому что мы другие. Да неужели ты думаешь, что мы будем вечно это терпеть?

Кэл нервничает, на щеке у него подрагивает мускул. У принца нет ответа.

– Единственная причина, по которой я не лежу мертвая в окопе, – это потому что ты меня пожалел. Единственная причина, по которой мы сейчас беседуем, – это потому что благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств я оказалась иной.

Мои руки медленно вспыхивают искрами. Я не надеюсь вернуться к жизни, которую вела, прежде чем мое тело наполнилось энергией, но я прекрасно ее помню.

– Ты в состоянии это прекратить, Кэл. Ты станешь королем – и ты можешь остановить войну, можешь спасти тысячи, миллионы, целые поколения от узаконенного рабства, если скажешь: «Хватит».

Что-то ломается в Кэле и гасит огонь, который он изо всех сил пытается скрыть. Он подходит к окну, сцепив руки за спиной. Встающее солнце освещает его лицо, а спина покрыта тенью – кажется, что он разрывается между двумя мирами. В душе я знаю, что так и есть. Та небольшая часть меня, которая еще неравнодушна к Кэлу, хочет сократить расстояние между нами, но я не настолько глупа. Я не маленькая влюбленная девочка.

– Я думал об этом раньше, – произносит Кэл. – Но тогда с обеих сторон вспыхнет восстание, а я не желаю быть королем, который погубит свою страну. Это мое наследие, и наследие моего отца, и у меня есть долг перед подданными…

От него медленно поднимается волна жара, от которой запотевает окно.

– А ты заплатила бы миллионом жизней за то, чего они хотят?

«Миллион жизней». Я вспоминаю труп Беликоса Леролана и его мертвых детей. А потом к ним присоединяются и другие. Шейд, отец Килорна, все Красные, убитые на чужой войне.

– Гвардия не остановится, – негромко говорю я, хотя в любом случае Кэл почти не слушает. – Они, бесспорно, виноваты, но ты тоже. На твоих руках кровь, принц.

И на руках Мэйвена. И на моих.

Я направляюсь к двери, надеясь, что мои слова что-то в нем изменили. Впрочем, шансов мало. Кэл – сын своего отца.

– Кажется, Джулиан исчез? – говорит он вдогонку, и я замираю, а потом медленно поворачиваюсь, размышляя над ответом.

– Исчез?

Лучше изобразить дурочку.

– После побега в памяти Стражей оказались дыры. В записях с видеокамер – тоже. Мой дядя редко пользуется своими способностями, но основные признаки я знаю.

– Думаешь, он помог им сбежать?

– Думаю, – с болью отвечает принц, разглядывая собственные руки. – Вот почему я дал ему время скрыться.

– Что ты сделал?

Я не верю своим ушам. Кэл, солдат, который всегда повинуется приказам, нарушил правила ради Джулиана.

– Он мой дядя. Я постарался ему помочь. Я не так бессердечен, как ты думаешь. – Он грустно улыбается, не ожидая ответа, и мне становится больно. – Я оттягивал арест, пока мог, но каждый человек оставляет следы, и королева рано или поздно его найдет, – вздохнув, Кэл кладет ладонь на стекло. – Тогда Джулиана казнят.

– Ты поступишь так с родным дядей?

Я не стараюсь скрывать отвращение и кроющийся под ним страх. «Если он убьет Джулиана, после того как сам его отпустил, что он сделает со мной, когда меня раскроют?»

Кэл расправляет плечи и выпрямляется, вновь превращаясь в солдата. Больше он ничего не услышит о Джулиане или Алой Гвардии.

– У Мэйвена было интересное предложение.

Вот это неожиданно.

– Да?

Кэл кивает, странно раздосадованный при мысли о брате.

– Мэйвен всегда умел думать быстро. Это у него от матери.

– Ты пытаешься меня напугать? – Уж я-то хорошо знаю, что Мэйвен совершенно не похож на мать, да и в принципе на проклятых Серебряных. – Что ты хочешь сказать, Кэл?

– Ты теперь на виду. После твоего выступления вся страна знает тебя по имени в лицо. А значит, многие будут гадать, кто ты и что ты.

Я могу лишь нахмуриться и пожать плечами.

– Наверное, нужно было сначала задуматься о последствиях, а потом подсовывать мне эту отвратительную речь.

– Я солдат, а не политик. Ты знаешь, что я не имел никакого отношения к Мерам.

– Но ты будешь их реализовывать. Без единого вопроса.

С этим он не спорит. При всех своих недостатках, Кэл мне не солжет. Не сейчас.

– Все сведения о тебе были изъяты. Чиновники, архивисты… никто не найдет доказательств того, что по рождению ты – Красная, – негромко произносит он, глядя в пол. – Это предложил Мэйвен.

Несмотря на гнев, я издаю удивленный возглас.

«База крови. Документы».

– То есть?

Мне не хватает сил сделать так, чтобы голос не дрожал.

– Твои школьные документы, свидетельство о рождении, образец крови, даже удостоверение личности – всё уничтожили.

Я едва слышу голос Кэла сквозь стук собственного сердца.

Раньше я бы обняла его. Но я должна сохранять спокойствие. Нельзя давать Кэлу понять, что он снова меня спас. «Нет, не Кэл». Это сделал Мэйвен. Тень, управляющая пламенем.

– Ну, именно так и надо было поступить, – произношу я, стараясь говорить равнодушно.

Но притворство не может длиться долго. Чопорно поклонившись Кэлу, я поспешно выхожу из комнаты – с безумной улыбкой на лице.

Глава 24

Почти весь следующий день я посвящаю осмотру дворца, хотя моя голова занята другим. Дворец Белого Огня старше, чем Замок, он выстроен из камня и резного дерева, а не из алмазного стекла. Сомневаюсь, что когда-нибудь перестану в нем путаться, ведь здесь находится не только королевская резиденция, но также множество административных учреждений, комнат для совещания, бальных залов, целый тренировочный комплекс и куча других непонятных мест. Наверное, именно поэтому у болтливого секретаря уходит почти полчаса, чтобы разыскать меня, в то время как я брожу по галерее, рассматривая статуи. Но времени на экскурсии больше нет. Я должна выполнять свои обязанности.

Обязанности, которые, по словам разговорчивого королевского секретаря, предполагают целый список мерзостей, помимо простого зачитывания Мер. Как будущая принцесса, я должна встречаться с людьми на заранее организованных встречах, произносить речи, пожимать руки и стоять рядом с Мэйвеном. Последнее меня не особенно тревожит, но перспектива быть выставленной на всеобщее обозрение, как коза на ярмарке, не слишком лучезарна.

Я сижу вместе с Мэйвеном в транспорте, направляясь на первое мероприятие. Мне не терпится рассказать ему про список и поблагодарить за базу крови, но вокруг слишком много глаз и ушей.

Большая часть дня проносится мимо калейдоскопом звуков и красок, пока мы объезжаем разные части столицы. Мост напоминает Большие Сады, хотя в три раза их превосходит. В течение одного-единственного часа, который мы проводим, здороваясь с детьми и владельцами магазинов, я то и дело вижу, как Серебряные оскорбляют и унижают Красных слуг, которые всего лишь выполняют свою работу. Охранники удерживают Серебряных от откровенного насилия, но слова, которые они произносят, болезненны не меньше, чем удары. «Детоубийцы, скоты, адские твари». Мэйвен крепко держит меня за руку, стискивая пальцы каждый раз, когда очередного Красного сбивают с ног. Когда мы добираемся до следующего места назначения, художественной галереи, я радуюсь возможности скрыться от людских глаз… а потом вижу картины. Художник использовал две краски, серебряную и красную, и от его ужасающих творений мне становится нехорошо. Каждая новая картина страшнее предыдущей; каждый мазок изображает силу Серебряных и слабость Красных. На последнем полотне – серебристо-серая фигура, похожая на призрак, и корона у нее на челе сочится алым. От этого зрелища мне хочется пробить стену головой.

Площадь перед галереей полна народу. Городская жизнь кипит. Многие останавливаются, чтобы поглазеть на нас, пока мы шагаем к транспорту. Мой спутник машет и заученно улыбается, заставляя толпу радостно выкрикивать его имя. У Мэйвена хорошо получается; в конце концов, это его подданные по праву рождения. Остановившись, чтобы поговорить с детишками, он окончательно светлеет. «Пускай Кэл рожден, чтобы править, но Мэйвен для этого предназначен. И он хочет изменить мир ради нас, ради Красных, на которых ему полагается плевать».

Я суеверно дотрагиваюсь до списка в своем кармане, думая о тех, кто способен помочь Мэйвену и мне. Они все похожи на меня – или бывают разными, как Серебряные? «Шейд был таким, как ты. Серебряные узнали про него и убили, но убить тебя им не удалось». Мое сердце ноет при мысли о погибшем брате, о разговорах, которые мы могли бы вести. «О будущем, которое мы бы создали».

Но Шейд мертв, и есть другие, которые нуждаются в моей помощи.

– Надо найти Фарли, – шепчу я Мэйвену чуть слышно.

Он слышит меня и вопросительно поднимает бровь.

– Я должна кое-что ей отдать.

– Не сомневаюсь, она сама нас найдет, – отвечает он. – Может быть, она уже за нами наблюдает.

– Но как?..

Фарли следит за нами? В городе, где ее мечтают порвать на куски? Это невозможно. Но я вижу, что за толпой Серебряных зевак снуют Красные слуги. Кое-кто даже останавливается, чтобы посмотреть на нас. У них на руках красные повязки. Кто угодно из этих людей может работать на Фарли. Да они все могут с ней сотрудничать. Пускай вокруг полно Стражей и охраны, она не теряет с нами связи.

Вопрос в том, чтобы выявить правильного Красного, сказать правильные слова, найти правильное место, и чтобы в процессе никто не заметил, как принц и будущая принцесса общаются с террористом, объявленным в розыск.

Толпа здесь совсем не такая, как в Подпорах. Раньше я легко сновала в ней, а теперь выделяюсь – будущая принцесса, окруженная телохранителями и несущая на плечах бремя мятежа. «А может быть, еще кое-что поважнее», – думаю я, вспоминая про список имен у себя в кармане.

Когда публика придвигается ближе, вытягивая шеи, чтобы взглянуть на нас, я пользуюсь возможностью и скрываюсь. Стражи стоят вокруг Мэйвена – они еще не привыкли так же бдительно охранять и меня – и, сделав несколько быстрых поворотов, я выскальзываю из круга телохранителей и зевак. Они продолжают двигаться по площади, и даже если Мэйвен заметит, что я исчезла, процесс не прервется.

Красные слуги не узнают меня, наклонив головы, они снуют между домами. Они предпочитают темные переулки и стараются никому не попадаться на глаза. Я так внимательно всматриваюсь в лица Красных, что не замечаю ничего у себя прямо перед носом.

– Миледи, вы уронили, – говорит маленький мальчик. Ему лет десять, одна рука повязана красной лентой. – Миледи?

Он подает мне бумажку. Ничего особенного, просто сложенный обрывок, не помню, чтобы у меня был при себе такой. Тем не менее я с улыбкой протягиваю руку.

– Большое тебе спасибо.

Мальчуган улыбается, как умеют только дети, и исчезает в переулке. На каждом шагу он подскакивает. Жизнь его еще не подавила.

– Сюда, леди Титанос.

Надо мной стоит Страж и смотрит на меня пустыми глазами. «Вот и всё». Мы вместе возвращаемся к транспорту, и я чувствую себя отвергнутой. Я даже не могу ускользнуть, как делала раньше. «Теряю хватку».

– Что случилось? – интересуется Мэйвен, когда я сажусь в транспорт.

– Ничего, – со вздохом отвечаю я, бросая взгляд в окно, когда мы отъезжаем. – Показалось, что увидела знакомого.

Мы сворачиваем за угол, когда мне наконец приходит в голову взглянуть на бумажку. Я разворачиваю ее на коленке, заслоняя складками рукава. На бумажке написано – так мелко, что едва можно разобрать:

«Театр «Гексаприн». Вечерний спектакль. Лучшие места».

До меня не сразу доходит, что я понимаю лишь половину. Но это неважно. Улыбаясь, я вкладываю записку в ладонь Мэйвена.

Просьбы Мэйвена достаточно, чтобы нас повезли в театр. Он маленький, но роскошный, с зеленым куполом, который венчает черный лебедь. Это место для развлечений, здесь проходят спектакли и концерты, а по особым случаям даже показывают архивное кино. «Пьеса, – объясняет Мэйвен, – это когда специальные люди, актеры, разыгрывают на сцене историю». Жителям Подпор недоставало времени даже рассказать ребенку сказку на ночь, не говоря уж о сценах, актерах и костюмах.

Прежде чем я успеваю что-либо понять, мы уже сидим на закрытом балконе над сценой. Зал внизу кишит людьми, среди них много детей – и вся эта публика Серебряная. Несколько Красных пробираются между рядами кресел, разнося напитки и собирая билеты, но они только слуги, а не зрители. Они не могут позволить себе эту роскошь. Ну а мы тем временем устроились в бархатных креслах, на самом удобном месте, а за занавеской стоят Стражи и секретарь.

Когда в зале темнеет, Мэйвен обвивает рукой мои плечи и притягивает меня так близко, что я чувствую, как у него бьется сердце. Он ухмыляется секретарю, который заглядывает к нам за занавеску.

– Не мешайте, – врастяжку произносит Мэйвен и поворачивает мое лицо к себе.

У нас за спиной закрывается дверь, щелкает замок, но мы сидим неподвижно. Проходит то ли минута, то ли час – не знаю, – пока голоса на сцене не возвращают меня к реальности.

– Извини, – говорю я Мэйвену и встаю. Пусть лучше между нами будет некоторое расстояние. Сейчас не время целоваться, как бы мне ни хотелось. Принц лишь улыбается, глядя не на сцену, а на меня. Я изо всех сил стараюсь смотреть в другую сторону, но что-то неизменно притягивает мой взгляд к Мэйвену.

– Что будем делать теперь?

Он негромко смеется, и его глаза лукаво сияют.

– Я не это имел в виду.

Я не могу удержаться и тоже ухмыляюсь.

– Кэл тут со мной побеседовал.

Мэйвен поджимает губы, напрягшись при этой мысли.

– И?

– Кажется, я спасена.

Его улыбка способна озарить целый мир, и меня вновь охватывает желание поцеловать Мэйвена.

– Я же сказал, что всё улажу, – бросает он с непривычной грубостью в голосе.

Когда он протягивает мне руку, я принимаю ее без вопросов.

Прежде чем мы успеваем продолжить, панель в потолке над нами отодвигается. Мэйвен вскакивает, испугавшись сильнее, чем я, и смотрит в черноту над головой. Оттуда не доносится ни звука, но тем не менее я знаю, что делать. Тренировки сделали меня сильнее, и я с легкостью подтягиваюсь и исчезаю в холодной мгле. Я ничего и никого не вижу, но мне не страшно. Меня охватывает радостное возбуждение, и, улыбнувшись, я протягиваю руку, чтобы помочь Мэйвену. Он залезает в темноту, стараясь сохранять достоинство. Прежде чем наши глаза успевают привыкнуть, панель задвигается обратно, отрезав нас от света, пьесы и оставшихся в зале людей.

– Быстро и тихо. Я выведу вас отсюда.

Я узнаю не голос, а запах – ошеломляющую смесь чая, старых специй и знакомых синих свеч.

– Уилл? – спрашиваю я, и мой голос обрывается. – Уилл Свисток?

Медленно, но верно мои глаза начинают привыкать к темноте. В потемках передо мной вырисовывается седая борода, как всегда спутанная. Теперь ошибиться невозможно.

– Некогда обниматься, крошка Бэрроу, – говорит он. – У нас много дел.

Даже не представляю, каким образом Уилл добрался сюда из Подпор, но его доскональное знание театра еще удивительнее. Он движется по лестницам и ступенькам, минуя маленькие дверцы, а над нами продолжается спектакль. Вскоре мы оказываемся под землей, среди кирпичных столбов и металлических балок, которые тянутся высоко над головой.

– А вам нравятся драматические эффекты, – замечает Мэйвен, оглядывая темноту вокруг.

Это место похоже на склеп, темный и сырой. В каждой тени таится кошмар.

Уилл чуть слышно смеется и плечом толкает железную дверь.

– Ты погоди пока.

Мы шагаем по узкому коридору, который идет вниз под уклон. Здесь слабо пахнет канализацией. К моему удивлению, коридор заканчивается небольшой платформой, освещенной лишь горящим факелом. Пламя отбрасывает странные тени на потрескавшуюся стену, выложенную разбитой плиткой. На ней какие-то черные надписи, буквы, но не на древнем языке.

Прежде чем я успеваю спросить, стены вокруг трясутся от оглушительного скрежета. Он исходит из круглой дыры в стене, где царит еще более густой мрак. Мэйвен, напуганный этим звуком, хватает меня за руку. Я боюсь не меньше, чем он. Металл грохочет по металлу – впору затыкать уши. В туннеле вспыхивает яркий свет, и я чувствую, как приближается нечто электрическое, огромное, могучее.

Перед нами останавливается металлический червь. Его корпус сделан из железных пластин, сваренных и свинченных вместе. В них прорезаны узкие окна. Пронзительно скрипя, дверь отъезжает, и на платформу падает теплый свет.

За дверью сидит Фарли. Она улыбается и машет рукой, приглашая нас войти.

– Все на борт.

– Техи зовут эту штуку подземкой, – поясняет она, когда мы робко занимаем места. – Удивительно быстрая, и ездит по древним рельсам, которые Серебряные так и не удосужились поискать.

Мы закрываем дверь, запершись в чем-то вроде длинной консервной банки. Я была бы впечатлена, если бы меня не тревожило, что эта самая подземка может развалиться. Я покрепче хватаюсь за сиденье.

– Где вы построили эту штуку? – громко спрашивает Мэйвен, обводя взглядом жуткую железную клетку. – Серый город под контролем, техи работают на…

– У нас есть свои техи и фабричные города, маленький принц, – говорит Фарли, явно очень гордясь собой. – Ваших знаний об Алой Гвардии не хватит и на чайную ложку.

Поезд кренится, так что я чуть не слетаю с сиденья, но остальные и бровью не ведут. Подземка едет, пока не достигает скорости, от которой у меня желудок прилипает к хребту. Прочие продолжают беседовать – в основном Мэйвен расспрашивает о подземке и Алой Гвардии. Я рада, что никто не обращается ко мне, потому что, скорее всего, меня вырвет или я упаду в обморок, если хотя бы пошевелюсь. Но только не Мэйвен. Его ничто не смущает.

Он смотрит в окно, и проносящиеся мимо каменные стены дают ему какой-то ответ.

– Мы движемся на юг.

Фарли откидывается на спинку и кивает.

– Да.

– Но на юге радиация! – восклицает Мэйвен, гневно глядя на нее.

Она чуть заметно пожимает плечами.

– Куда вы везете нас? – негромко спрашиваю я, наконец обретя дар речи.

Мэйвен не тратит время даром – он направляется к запертой двери. Никто не мешает ему, потому что деваться всё равно некуда. Спасения нет.

– Вы знаете, что бывает от радиации?

Судя по голосу, Мэйвен по-настоящему испуган.

Фарли начинает считать симптомы на пальцах. На ее лице по-прежнему приводящая в бешенство улыбка.

– Тошнота, рвота, головная боль, судороги, раковые заболевания и… да, смерть. Мучительная смерть.

Мне вдруг становится нехорошо.

– Зачем вы это делаете? Мы же хотим помочь вам.

– Мэра, останови поезд, ты можешь остановить поезд! – Мэйвен подбегает ко мне и хватает меня за плечи. – Останови поезд!

К моему удивлению, консервная банка скрипит и резко останавливается. Мы с Мэйвеном кучей переплетенных рук и ног валимся на пол и больно бьемся о металл. Свет падает внутрь через открытую дверь, и мы видим еще одну платформу, озаренную факелами. Она намного больше и тянется далеко, насколько хватает глаз.

Фарли перешагивает через нас, даже не оглянувшись, и выходит из поезда.

– Ну, вы идете?

– Не двигайся, Мэра. Это место смертельно опасно!

Гул у меня в ушах почти заглушает холодный смех Фарли. Я сажусь и вижу, что она терпеливо ждет нас.

– Откуда ты знаешь, что Развалины по-прежнему заражены радиацией? – спрашивает она с безумной улыбкой.

Мэйвен отвечает, с трудом выговаривая слова:

– У нас есть приборы, датчики, они сообщают нам…

Фарли кивает.

– А кто создает эти приборы?

– Техи, – хрипло отвечает Мэйвен. – Красные.

И тут до него доходит, на что она намекает.

– Датчики врут.

Ухмыльнувшись, Фарли снова кивает и протягивает ему руку, помогая подняться с пола. Мэйвен не сводит с нее глаз, по-прежнему полный подозрений, но тем не менее выходит вслед за Фарли на плаформу и спускается по железной лестнице. Сверху льется солнечный свет и струится свежий воздух, смешиваясь с дымным запахом подземелья.

Оказавшись снаружи, мы моргаем и смотрим на низко стелющийся туман. Вокруг вздымаются стены, которые поддерживают не существующий более потолок. Остались только небольшие сине-золотистые фрагменты. Когда мои глаза привыкают, я вижу высокие тени, уходящие в небо. Их макушки исчезают в дымке. Улицы – широкие черные реки асфальта – потрескались и поросли серыми сорняками столетней давности. Из бетона, занимая все удобные углы и ниши, растут деревья и кусты, но во многих местах их явно расчистили. Под ногами хрустит битое стекло, ветер несет тучи пыли, но отчего-то это место, воплощенная пустыня, не кажется заброшенным. Я знаю его по урокам истории, по книгам и старым картам.

Фарли обвивает мои плечи рукой и сияет широкой белозубой улыбкой.

– Добро пожаловать в Разрушенный город. В Наэрси, – говорит она, называя его старым, давно забытым именем.

Вдоль границы покрытого руинами острова развешаны особые маркеры, сбивающие с толку датчики радиации, которыми пользуются Серебряные, исследуя древние поля сражений. Вот как Алая Гвардия защищает свой дом – во всяком случае, в Норте. Так сказала Фарли, намекая, что в стране есть и другие базы. И вскоре Наэрси станет убежищем для всех Красных, бегущих от королевской кары.

Каждое здание, мимо которого мы проходим, кажется заброшенным, его покрывают пепел и сорняки, но, присмотревшись внимательнее, я замечаю интересные детали. Отпечатки ног в пыли, свет в окне, запах еды, который приносит ветерок. У людей – у Красных – свой город, скрытый под носом у Серебряных. Здесь мало электричества, зато много улыбок.

Полуразрушенное здание, куда нас ведет Фарли, очевидно, некогда было чем-то вроде кафе, судя по ржавым столикам и рваным сиденьям. Стекол давно нет, но пол чистый. Женщина сметает пыль в аккуратные кучки на разбитом тротуаре. Меня бы устрашила подобная задача, учитывая то, сколько здесь пыли, но она продолжает трудиться, улыбаясь и что-то напевая про себя.

Фарли кивает занятой уборкой женщине, и та торопливо отходит, оставив нас наедине. К моему восторгу, за ближайшим столиком я вижу знакомое лицо.

Килорн, целый и невредимый. И у него даже хватает наглости подмигнуть.

– Давно не виделись.

– Некогда любезничать, – ворчит Фарли, усаживаясь рядом с ним.

Она жестом велит и нам садиться, и мы устраиваемся на скрипучем сиденье.

– Я так понимаю, вы видели деревни, когда плыли вниз по реке?

Наши с Килорном улыбки быстро гаснут.

– Да.

– А новые законы? Уж ты-то точно про них слышала.

Ее глаза становятся строже, как будто я виновата, что меня заставили огласить Меры.

– Вот что бывает, когда дразнишь зверя, – негромко произносит Мэйвен, встав на мою защиту.

– Зато теперь наше имя у всех на слуху.

– Теперь они охотятся за вами, – огрызается Мэйвен, стукнув кулаком по столу.

От удара вздрагивает тонкий слой ржавчины, и в воздух взлетает облачко пыли.

– Вы помахали красной тряпкой перед носом у быка, но не нанесли ему и царапины.

– Впрочем, Серебряные испугались, – вмешиваюсь я. – Они научились бояться вас. Это чего-то стоит.

– Это не стоит ничего, если вы спрячетесь в своем потайном городе и позволите им заново набраться сил. Вы даете время королю и армии. Мой брат уже идет по следу. Скоро он вас обнаружит.

Мэйвен с непривычной яростью рассматривает свои руки.

– Вскоре недостаточно будет оставаться на шаг впереди. Более того, это станет невозможно.

Глаза Фарли блестят при свете солнца, пока она задумчиво смотрит на нас. Килорн рисует пальцем круги в пыли, словно ничто его не волнует. Я подавляю желание пнуть парня под столом, чтобы заставить сосредоточиться.

– До собственной безопасности мне нет дела, принц, – говорит Фарли. – Но меня беспокоит безопасность крестьян, рабочих и солдат. Именно их сейчас наказывают, и очень сурово.

Я думаю о своей семье, о Подпорах, вспоминаю тусклый взгляд тысяч глаз на нашем пути.

– Что ты слышала?

– Ничего хорошего.

Килорн вскидывает голову, продолжая водить пальцами по столу.

– Двойные смены, воскресные казни, массовые захоронения. Ничего приятного для тех, кто не в силах поддерживать темп.

Он вспоминает родную деревню, как и я.

– Солдаты говорят, что и на фронте, в общем, нет особой разницы. В легионы присылают пятнадцати-шестнадцатилетних. Они и месяца не протянут.

Он выводит в пыли крест, сердито изображая то, что чувствует.

– Пожалуй, я мог бы замедлить процесс, – произносит Мэйвен, размышляя вслух. – Я предложу военному совету пока оставить новобранцев в тылу, хорошенько обучить.

– Этого недостаточно, – тихо, но твердо говорю я.

Список как будто обжигает мое тело и рвется на свободу. Я поворачиваюсь к Фарли.

– У тебя повсюду свои люди, да?

И замечаю удовлетворение, скользнувшее по ее лицу.

– Да.

– Тогда передай им вот это.

Я достаю из кармана книжку Джулиана и открываю начало списка.

– Разыщите их.

Мэйвен осторожно берет книжечку и пробегает глазами перечень.

– Да здесь сотни, – бормочет он, не отрываясь от страницы. – Что это такое?

– Люди, похожие на меня. Одновременно Красные и Серебряные. Сильнее тех и других.

Теперь моя очередь самодовольно улыбаться. Даже у Мэйвена отвисает челюсть. Фарли щелкает пальцами, но он машинально отмахивается от нее, продолжая смотреть на маленькую книжечку, которая содержит такой важный секрет.

– Но скоро, впрочем, это выяснят король и королева, – добавляю я. – Фарли, вы должны успеть первыми.

Килорн гневно смотрит на список, как на нечто оскорбительное.

– Для этого нужны месяцы. Годы.

Мэйвен фыркает.

– У нас нет столько времени.

– Именно, – соглашается Килорн. – Мы должны действовать немедленно.

Я качаю головой. Революцию нельзя торопить.

– Если вы подождете, если найдете как можно больше особенных людей… у вас будет армия.

Внезапно Мэйвен бьет по столу, так что мы все подпрыгиваем.

– Но она у нас есть.

– Здесь под моей командой много людей, но всё же не настолько, – возражает Фарли, глядя на Мэйвена как на сумасшедшего.

Однако он улыбается, оживленный каким-то внутренним огнем.

– Если бы я раздобыл вам армию, завербовал в столице целый легион, что бы вы сделали?

Фарли пожимает плечами.

– Немногое. Другие легионы раздавят его на поле боя.

До меня вдруг доходит. Я понимаю, к чему клонит Мэйвен.

– Но до боя не дойдет, – негромко говорю я.

Он с безумной улыбкой поворачивается ко мне.

– Ты имеешь в виду переворот?

Фарли хмурится.

– Что-что?

– Переворот, государственный переворот! Так бывало в истории, – объясняю я, пытаясь развеять сомнения. – Когда небольшая группа людей быстро свергает целое правительство. Неужели вы об этом не слышали?

Фарли и Килорн, прищурившись, переглядываются.

– Продолжай, – требует Фарли.

– Вы знаете, как выстроен Археон – там есть Мост, Западный берег и Восточный. – Мои мысли движутся одновременно с губами, и я рисую в пыли приблизительную карту города. – Вот так. На Западном берегу – дворец, штаб, казначейство, суд, короче, всё правительство. И если мы как-нибудь сумеем проникнуть туда, прервать сообщение, добраться до короля и заставить его принять наши условия… всё будет кончено. Ты сам сказал, Мэйвен: с площади Цезаря можно управлять всем королевством. Значит, нужно просто захватить ее.

Мэйвен под столом похлопывает меня по колену. Он раздувается от гордости. Подозрительность на лице Фарли сменилась подлинной надеждой. Она проводит рукой по губам, беззвучно произнося какие-то слова и разглядывая нарисованный в пыли план.

– Может быть, я скептик, – начинает Килорн знакомым высокомерным тоном, – но я не совсем понимаю, как вы планируете протащить туда достаточное количество Красных, чтобы сразиться с Серебряными. Нужно десять наших, чтобы свалить одного из них. Не говоря уж о том, что в столице пять тысяч Серебряных солдат, верных твоему брату, – он косится на Мэйвена, – и все обучены убивать, и они выслеживают нас, пока мы тут беседуем.

Признав свое поражение, я приваливаюсь к спинке сиденья.

– Это будет трудно…

Невозможно.

Мэйвен проводит рукой по импровизированной карте, легким движением стирая Западный Археон.

– Легионы верны своим командирам. А я знаю одну девушку, которая близко знакома с неким генералом…

Он смотрит на меня, и огонь в его глазах потухает, сменяясь печалью и холодом. Он едва заметно улыбается.

– Ты имеешь в виду Кэла.

Солдат. Генерал. Принц. Сын своего отца. И вновь я думаю о Джулиане, которого родной племянник убил бы во имя своего извращенного понятия о правосудии. «Кэл ни за что не предаст корону, никогда».

Мэйвен бесстрастно произносит:

– Мы поставим его перед однозначным выбором.

Я чувствую взгляд Килорна – он оценивает мою реакцию. Это невыносимое давление.

– Кэл никогда не пойдет на измену. Он не предаст отца.

– Я знаю брата. Если до этого дойдет – спасти ли твою жизнь или свою корону, – мы оба знаем, что он выберет, – возражает Мэйвен.

– Он ни за что не выберет меня.

Мои щеки горят под взглядом Мэйвена, я вспоминаю об одном украденном поцелуе. Кэл спас меня от Эванжелины. От побега. От призыва. От еще больших страданий. Я была слишком занята, спасая других, и не заметила, от скольких бед Кэл избавил меня. Как велика его любовь.

Внезапно мне становится трудно дышать.

Мэйвен качает головой.

– Он выберет тебя.

Фарли фыркает.

– Получается, успех всей операции – всей революции – зависит от подросткового романчика? С ума сойти…

На лице Килорна, сидящего напротив, появляется странное выражение. Когда Фарли поворачивается к нему, ища поддержки, он произносит шепотом, не сводя глаз с моего лица:

– А я бы рискнул.

Глава 25

Когда нас с Мэйвеном везут обратно через Мост, во дворец, после долгого дня, полного рукопожатий и секретных планов, я мечтаю, чтобы рассвет настал сегодня, а не завтра утром. Я с особой остротой ощущаю шум вокруг, пока мы едем через город. Всё буквально пульсирует энергией, от транспортов до фонарей, вделанных в сталь и бетон. Я вспоминаю сцену в Больших садах, давным-давно, когда я наблюдала за нимфами, играющими в фонтане, и за зелеными, которые ухаживали за своими цветами. Тогда я считала их мир прекрасным. Теперь понятно, почему они хотят его сохранить, почему желают по-прежнему владычествовать над остальными. Но я им этого не позволю.

Обычно в честь возвращения короля в столицу устраивают пир, но в свете недавних событий в Западном Археоне довольно тихо. Мэйвен демонстративно жалуется на отсутствие пышных зрелищ, но лишь потому, что тишина невыносима.

– Банкетный зал здесь в два раза больше, чем в Замке Солнца, – говорит он, когда мы въезжаем в огромные ворота.

Я вижу, как солдаты из легиона Кэла тренируются возле казарм – тысяча человек марширует в ногу. Их шаги напоминают барабанный бой.

– Раньше мы танцевали до утра – ну, во всяком случае, Кэл танцевал. Девушки редко приглашали меня на танец, только если Кэл их просил…

– Мы с тобой потанцуем, – негромко отвечаю я, не сводя глаз с казарм.

«Перейдут ли они завтра на нашу сторону?»

Мэйвен не отвечает и ерзает на месте. Транспорт останавливается.

«Он выберет тебя».

– Я не испытываю никаких чувств к Кэлу, – шепчу я ему на ухо, когда мы вылезаем из транспорта.

Мэйвен улыбается и берет меня за руку. А я убеждаю себя, что не солгала.

Когда перед нами открываются двери дворца, по длинным мраморным коридорам летит отчаянный вопль. Мы с Мэйвеном испуганно переглядываемся. Наши телохранители тут же напрягаются и кладут руки на оружие, но их недостаточно, чтобы помешать мне сорваться с места. Мэйвен старается держаться рядом и не отставать. Крик повторяется вновь, затем раздаются шаги десятков ног и знакомый лязг доспехов.

Я несусь что есть силы, Мэйвен следует за мной. Мы влетаем в круглое помещение – зал совета, полный полированного мрамора и темного дерева. Там уже целая толпа, и я чуть не врезаюсь в лорда Самоса собственной персоной, но вовремя успеваю остановиться. Мэйвен толкает меня в спину, и мы едва не падаем.

Самос насмешливо смотрит на нас. Взгляд его черных глаз холоден и суров.

– Миледи, принц Мэйвен, – говорит он, чуть заметно поклонившись. – Вы пришли полюбоваться спектаклем?

«Спектакль». Вокруг стоят другие лорды и леди, а также королевская чета, и все на что-то смотрят. Я пробираюсь вперед, не зная, что там такое, но догадываясь, что ничего хорошего. Мэйвен движется следом, придерживая меня за локоть. Когда мы оказываемся в первом ряду, я радуюсь его теплому прикосновению, которое не позволяет мне закричать – или выскочить из толпы.

Не меньше полутора десятков солдат стоят в центре зала, их грязные ботинки затоптали изображение королевского герба. На них одинаковые доспехи – черная металлическая чешуя. Только у одного броня с красноватым оттенком. Это Кэл.

Рядом стоит Эванжелина. Волосы у нее заплетены в косу. Она тяжело дышит, с трудом переводит дух, но вид у будущей принцессы горделивый. «Если здесь Эванжелина, значит, и ее брат неподалеку».

Из-за спин появляется Птолемус, который тащит за волосы вопящую женщину. Кэл отворачивается и перехватывает мой взгляд в ту самую секунду, когда я узнаю бедняжку. В его глазах я вижу сожаление, но он не делает ничего, чтобы ей помочь.

Птолемус швыряет Уолш на гладкий пол, и она ударяется лицом о камень. Она едва бросает взгляд в мою сторону, прежде чем перевести полные боли глаза на короля. Я помню веселую, улыбчивую служанку, которая ввела меня в этот мир; ее больше нет.

– Крысы кишат в старых туннелях, – рычит Птолемус, переворачивая пленницу мыском ботинка.

Уолш отползает от него – удивительно быстро, несмотря на свои раны.

– Мы обнаружили ее, когда она шпионила за нами неподалеку от реки.

Шпионила за ними? Неужели она такая глупая? Нет, Уолш не дура. «Это был приказ», – понимаю я с возрастающим ужасом.

Она наблюдала за старыми туннелями подземки, чтобы убедиться, что путь для нас чист и мы можем вернуться из Наэрси. Мы спокойно пробрались в столицу, а она попалась.

Мэйвен крепче стискивает мою руку и притягивает меня к себе; от прикосновения его груди мне становится жарко. Он понимают, что я хочу броситься к Уолш, спасти ее. А я знаю, что мы совершенно ничего не можем сделать.

– Мы зашли так далеко, насколько позволили датчики радиации, – добавляет Кэл, стараясь не замечать, как Уолш кашляет кровью. – Система туннелей огромна, она намного обширней, чем мы раньше полагали. Они, возможно, тянутся на десятки миль, и Алая Гвардия знает их гораздо лучше, чем мы.

Король Тиберий хмурится. Он указывает на Уолш, приказывая ей приблизиться. Кэл хватает ее за руку и подтаскивает к королю. Я представляю себе тысячу разных пыток, одна страшнее другой. Огонь, железо, вода, даже мои собственные молнии – всё может быть употреблено, чтобы развязать пленнице язык.

– Больше я не повторю ту ошибку, – рычит король в лицо Уолш. – Элара, заставь ее говорить. Сейчас же.

– С удовольствием, – отвечает королева и засучивает длинные рукава.

«Еще хуже». Уолш заговорит, она всех выдаст и погубит. А потом ее медленно убьют. И нас тоже.

Вдруг какой-то Игри, обладающий способностью предвидения, выскакивает из толпы солдат.

– Скорей! Держите ее за руки!

Но Уолш оказывается проворнее.

– За Тристана, – говорит она, быстро подносит ладонь ко рту и что-то проглатывает, запрокинув голову.

– Целителя! – кричит Кэл, хватая ее за шею и пытаясь остановить.

Но изо рта у Уолш идет белая пена, руки и ноги подергиваются… она задыхается.

– Целителя, скорей!

Ее тело изгибает судорога; собрав остаток сил, она вырывается из рук Кэла и падает на пол. Глаза Уолш широко открыты, но они ничего не видят. Она мертва.

«За Тристана».

А я не могу даже оплакать ее.

– Яд.

Голос Кэла звучит негромко, как будто он говорит с ребенком. Но, пожалуй, я и есть сущий ребенок в том, что касается войны и смерти.

– На фронте мы выдаем такие таблетки нашим офицерам и разведчикам. Если их захватят в плен…

– …они не проговорятся, – резко заканчиваю я.

«Спокойней». Хотя в присутствии Кэла по мне ползут мурашки, приходится терпеть. В конце концов, я не ушла, когда он появился на балконе. «Я должна дать ему надежду. Пусть думает, что у него есть шанс». Это придумал Мэйвен, хоть и с явной неохотой. Лично мне трудно идти по узкой черте между правдой и ложью, особенно когда Кэл рядом. Я ненавижу его, я знаю это, но что-то в глазах и голосе старшего принца напоминает, что не всё так просто в моих чувствах.

Он соблюдает дистанцию, держась на расстоянии вытянутой руки.

– Лучше смерть, чем то, что сделали бы с ней мы.

– Ее бы заморозили насмерть? Или для разнообразия сожгли?

– Нет, – Кэл качает головой. – Она бы отправилась в Чашу Костей.

Он отводит глаза от казарм и смотрит за реку. На дальней стороне, среди многоэтажных зданий, виднеется большая овальная арена. Вдоль верхнего края она утыкана шипами. Похоже на чудовищную корону. Чаша Костей.

– Ее казнили бы перед камерами, в качестве предостережения всем остальным.

– Я думала, вы этого больше не делаете. Такие казни не показывали уже лет десять.

Я едва помню те репортажи, которые видела в детстве, давным-давно.

– Бывают исключения. Бои на арене не помешали Гвардии укрепиться. Может, помешает что-нибудь другое.

– Ты же ее знал, – шепотом говорю я, пытаясь найти в нем хоть каплю сожаления. – Ты послал ее за мной, после того как мы познакомились.

Кэл скрещивает руки на груди, словно пытаясь отгородиться от воспоминаний.

– Я знал, что она родом из вашей деревни. Я думал, с ней тебе будет легче освоиться.

– Но я все равно не понимаю, зачем ты взялся мне помогать. Ты понятия не имел, что я отличаюсь от прочих Красных.

Несколько секунд проходят в молчании, только далеко внизу слышатся отрывистые команды лейтенантов – тренировка продолжается, пусть даже солнце садится.

– Для меня ты с самого начала отличалась, – наконец произносит он.

– Интересно, как бы всё могло сложиться, если бы нас не разделяло вот это… – Я указываю на дворец и площадь.

«Пусть поразмыслит».

Он касается моей руки, и сквозь ткань блузки я чувствую его горячие пальцы.

– Но этого никогда не будет, Кэл.

Я вкладываю в свой взгляд как можно больше тоски, полагаясь на воспоминания о семье, о Мэйвене, о Килорне, обо всем, что мы пытаемся сделать. Может быть, Кэл ошибочно истолкует мои чувства. «Дай ему надежду, которой не суждено сбыться». Это самый жестокий мой поступок, но я готова – ради нашего дела, ради моих друзей, ради собственного спасения.

– Мэра… – тихо произносит Кэл, склоняя голову ко мне.

Я отворачиваюсь, предоставив принцу размышлять над моими словами. Надеюсь, до него дойдет.

– Хотел бы я, чтоб всё было иначе, – шепчет он чуть слышно.

Эти слова заставляют меня перенестись домой, к отцу, который когда-то сказал то же самое. Мысль о том, что Кэл и мой отец, сломленный Красный, думают одинаково, потрясает. Нестерпимо наблюдать, как садится солнце, очерчивая силуэт Кэла. Он смотрит на тренирующихся солдат, а потом вновь поворачивается ко мне. Принц разрывается между долгом и чувствами к девочке-молнии.

– Джулиан говорит, ты похожа на нее, – негромко и задумчиво говорит он. – На нее, какой она была раньше.

На Кориану. Его мать. Упоминание о покойной королеве, о женщине, которую я никогда не видела, отчего-то наполняет меня грустью. Ее слишком рано оторвали от тех, кого она любила, и в их душах осталась дыра, которую я, повинуясь чужой воле, пытаюсь заполнить.

И, как бы мне ни было неприятно это признавать, сложно винить Кэла за то, что он разрывается между двумя мирами. В конце концов, я живу точно так же.

Перед Прощальным балом я тряслась, превратившись в комок нервов. Предстоящий вечер меня страшил. А теперь я не могу дождаться рассвета. Если утром мы победим, завтра солнце зайдет над новым миром. Король откажется от короны, передав власть мне, Мэйвену и Фарли. Переворот произойдет бескровно – одно правительство мирно сменит другое. Если мы проиграем, Чаша Костей – это всё, на что я могу надеяться. Но мы не проиграем. Кэл не позволит мне умереть, и Мэйвен тоже. Они – мои щиты.

Лежа в постели, я смотрю на карту, подаренную Джулианом. Она старая, практически бесполезная, но все-таки смотреть на нее приятно. Это доказательство того, что мир может измениться.

С этой мыслью в голове, я погружаюсь в беспокойный неглубокий сон. Во сне меня посещает брат. Он стоит у окна, глядя на город со странной печалью во взгляде, а потом поворачивается ко мне.

– Есть и другие, – говорит он. – Ты должна их найти.

– Найду, – отвечаю я, едва ворочая языком спросонок.

На часах четыре утра. Хватит спать.

Камеры падают на моем пути, как деревья под топором, и их электрические глаза отключаются. Я направляюсь в комнату Мэйвена и подскакиваю при виде каждой тени, ожидая, что в коридор вот-вот выступит охранник или Страж. Но никого нет. Они стерегут Кэла и короля, а не меня и не младшего принца. Мы не играем особой роли. Но будем играть.

Мэйвен открывает дверь через секунду после того, как я берусь за ручку, и в темноте я вижу его бледное лицо. Под глазами у Мэйвена круги, как будто он вовсе не спал, но вид у юноши бодрый, как всегда. Я ожидаю, что он возьмет меня за руку, окутает своим теплом, но от младшего принца исходит холод. Я понимаю: ему страшно.

Через несколько мучительных минут мы оказываемся снаружи и крадемся в тени позади здания Военного совета, чтобы добраться до назначенного места, неподалеку от наружной стены. Точка выбрана идеально – нам будут видны площадь и Мост, и в то же время позолоченная крыша Военного совета заслонит нас от глаз патрулей. Я и без часов понимаю, что мы во́время.

Над нами меркнет ночь, сменяясь густой синевой. Рассвет близко.

В этот час в городе тише, чем я думала. Даже охранники сонные: они медленно движутся от поста к посту. Меня охватывает возбуждение, аж ноги трясутся. Отчего-то Мэйвен сохраняет спокойствие и почти не моргает. Он, не отрываясь, смотрит сквозь стену из алмазного стекла на Мост.

Наконец принц отводит взгляд и шепчет, не двигаясь с места:

– Они запаздывают.

– А вот и нет.

Если бы я не знала правды, то решила бы, что Фарли – тень, умеющая становиться то видимой, то невидимой. Она как будто возникает из полумрака – то есть вылезает из сточной трубы.

Я протягиваю ей руку, но Фарли сама подтягивается и встает на ноги.

– А где остальные?

– Ждут, – она указывает вниз.

Если прищуриться, можно их разглядеть – труба кишит людьми, готовыми выбраться на поверхность. Я хочу спуститься в туннель, к ним, занять место рядом с Килорном и своими сородичами, но мое место здесь, рядом с Мэйвеном.

– Они вооружены? – спрашивает Мэйвен, едва шевеля губами. – Они готовы драться?

Фарли кивает.

– Всегда готовы. Но я не стану вызывать их наверх, пока вы не обезвредите Стражей. Я не очень-то верю в обаяние леди Бэрроу.

Я тоже, хотя не стану говорить это вслух. «Он обязательно выберет тебя». Впервые в жизни мне страстно хочется, чтобы какая-то вещь оказалась и правдой, и ложью одновременно.

– Килорн просил тебе передать, – добавляет Фарли, протягивая руку.

На ладони лежит крошечный зеленый камушек, цвета его глаз.

– Он сказал, ты поймешь, что это значит.

Я давлюсь словами, ощутив огромный прилив эмоций. Кивнув, я беру сережку и вдеваю ее рядом с остальными. Бри, Трами, Шейд… я знаю на ощупь каждый камушек. Килорн теперь воин. И он хочет, чтобы я помнила его таким, каким он был, когда смеялся, дразнил меня, сновал вокруг, шмыгая носом, как бездомный щенок. Я никогда этого не забуду.

Острый металл причиняет боль, появляется капелька крови. Отведя руку от уха, я вижу на пальцах алое пятнышко. «Вот кто ты такая».

Я заглядываю в туннель, надеясь увидеть там его зеленые глаза, но тьма окутывает подземный коридор, скрывая Килорна и остальных.

– Вы готовы? – негромко спрашивает Фарли, переводя взгляд с меня на Мэйвена.

Мэйвен твердо отвечает за обоих:

– Да.

Но Фарли недовольна.

– Мэра?

– Готова.

Революционерка делает вдох, чтоб успокоиться, и постукивает ногой по стенке сточной трубы. Раз, два, три. Вместе мы поворачиваемся к Мосту, ожидая той минуты, когда мир изменится.

В это время суток никто никуда не едет, нет ни одного транспорта. Магазины закрыты, площади пусты. Если повезет, сегодня пострадают только бетон и железо. Крайний участок Моста, тот, что соединяет Западный Археон с остальным городом, выглядит совершенно как всегда.

И вдруг он разлетается на куски, охваченный оранжевыми и красными языками пламени. Словно в серебристых сумерках вспыхивает солнце. Накатывает жар, но не от взрыва – это Мэйвен. Взрыв что-то пробуждает в нем, вызывая к жизни внутренний огонь.

От грохота я чуть не падаю. Река внизу бурлит – последняя секция Моста рушится. Она стонет и содрогается, как умирающий зверь, и наконец разламывается, отделяясь от берега и от собственных опор. Бетонные столбы и стальная проволока трещат и хрустят, с плеском падая в воду и ударяясь о набережную. Поднимается облако пыли и дыма, которое заслоняет весь остальной Археон. Прежде чем обломки Моста успевают свалиться в реку, на площади включаются сирены.

Над нами по стене бегут патрули, пытаясь понять, что случилось. Дозорные перекрикиваются, не зная, что и думать. Многие просто стоят и смотрят. В казармах включается свет, солдаты поднимаются по тревоге, все пять тысяч вскакивают с коек. Солдаты Кэла. Легион Кэла. Если повезет, то и наш.

Я не могу отвести глаз от пламени и дыма, однако Мэйвен не утрачивает бдительности.

– Вон он, – шипит младший принц, указывая на какие-то темные фигуры, выбегающие из дворца.

Личная охрана Кэла отстает; он обгоняет всех, направляясь к казармам. Кэл по-прежнему в ночной рубашке, но никогда еще он не казался таким грозным. Пока солдаты и офицеры выбегают на площадь, он отрывисто отдает распоряжения, каким-то образом перекрывая шум растущей толпы:

– Пушки к воротам! Поставить нимф с другой стороны, не допустить, чтобы огонь распространился!

Его люди поспешно выполняют приказы, впивая каждое слово. «Легионы повинуются генералам».

Фарли, у нас за спиной, вжимается в стену и придвигается ближе ко входу в туннель. Она развернется и побежит при первых признаках опасности. Исчезнет, перенесет сражение на какой-нибудь другой день. «Нет. У нас всё получится».

Мэйвен хочет идти первым и остановить брата, но я отталкиваю его.

– Это должна сделать я, – шепотом говорю я, ощущая странное спокойствие.

«Он выберет тебя».

Я миную точку невозврата, когда выхожу на площадь, под взгляды легионеров, патрульных и Кэла. На стенах вспыхивают прожектора – одни направлены на Мост, другие вниз, на нас. Один из лучей как будто пронзает меня, и мне приходится вскинуть руку, чтобы заслонить глаза.

– Кэл! – зову я сквозь оглушительные крики пяти тысяч солдат.

Каким-то чудом он меня слышит и быстро поворачивается. Мы встречаемся глазами через толпу солдат, которые быстро и четко строятся по своим взводам.

Принц движется ко мне, пробираясь через людское море. Кажется, сейчас я упаду. Ничего не слышу, кроме стука собственного сердца, отдающегося в ушах. Он заглушает крики и вой сирен. Мне страшно. Очень страшно. «Это просто Кэл, – говорю я себе. – Парень, который любит музыку и мотоциклы. Не солдат, не генерал, не принц. Обычный парень. Он выберет тебя».

– Возвращайся в здание, немедленно! – возвышаясь надо мной, говорит суровым, властным тоном, перед которым склонится даже гора. – Мэра, здесь опасно!

С невиданной силой я хватаю его за ворот, и он внезапно затихает.

– А что, если такова цена? – Я бросаю взгляд на сломанный Мост, окруженный дымом и пеплом. – Несколько тонн бетона. Я ведь говорила тебе, что ты можешь всё исправить, прямо здесь и сейчас. Можешь спасти нас.

Судя по огоньку в глазах, я его зацепила.

– Не надо, – слабо возражает он, хватая меня за руку.

В глазах Кэла страх – такой, какого я никогда не видела.

– Когда-то ты сказал, что веришь в нас. В свободу. В равенство. Ты можешь сделать это реальностью, сказав одно только слово. Войны не будет. Никто не погибнет.

Он как будто застывает, услышав мои слова, и не осмеливается дышать. Понятия не имею, о чем Кэл думает, но, тем не менее, продолжаю. Я должна до него достучаться.

– Сейчас власть принадлежит тебе. Армия – твоя, всё здесь – твое, бери… и освобождай! Ступай во дворец, заставь отца подчиниться и поступи так, как надо – ты сам знаешь как. Пожалуйста, Кэл!

Он дышит прерывисто и часто. Ничто и никогда еще не казалось мне таким настоящим и важным. Я знаю, о чем думает Кэл – о своем королевстве, о долге, об отце. И обо мне, девочке-молнии, которая просит его отказаться от всего этого. И что-то в глубине души подсказывает, что он откажется.

Дрожа, я касаюсь губ Кэла. «Он выберет меня». Его тело кажется холодным, как камень.

– Выбери меня, – чуть слышно произношу я. – Выбери новый мир. Сделай его лучше. Солдаты подчинятся тебе. И твой отец тоже.

Мое сердце сжимается, все мышцы напрягаются в ожидании ответа. Направленный на нас прожектор мигает, подчиняясь моей силе, и с каждым биением пульса то включается, то выключается.

– В камере была моя кровь. Я помогла Гвардии сбежать. Вскоре все об этом узнают – и тогда меня убьют. Пожалуйста. Спаси меня.

Кэл вздрагивает, и его хватка на моем запястье делается крепче.

– Это с самого начала была ты…

«Он выберет тебя».

– Поприветствуй новый рассвет, Кэл. Вместе со мной. С нами.

Его взгляд падает на Мэйвена, который шагает к нам. Братья встречаются глазами и молча переговариваются на языке, которого я не понимаю. «Он выберет нас».

– Это с самого начала была ты, – повторяет Кэл, измученный и обессилевший.

В его голосе – боль тысячи смертей, тысячи измен. «Кто угодно может предать кого угодно», – вспоминаю я.

– Побег, стрельба, перебои с электричеством. Всё началось с тебя.

Я пытаюсь объяснить – и в то же время высвободиться. Но он меня не выпускает.

– Сколько людей вы убили своим новым рассветом? Сколько детей, сколько невинных жертв? – Рука Кэла делается горячей, но не настолько, чтобы обжечь. – Скольких вы предали?

У меня подгибаются колени, ноги отказываются повиноваться, однако Кэл не разжимает пальцы. Я смутно слышу крик Мэйвена – принц бросается вперед, чтобы спасти свою принцессу. Но я не принцесса. Я не та девушка, которую надо спасать. В глазах Кэла вспыхивает огонь, ну а меня пронизывает молния, которую питает гнев. Она проскакивает между нами, и я отлетаю в сторону. Голова гудит, затуманенная скорбью, гневом и электричеством.

Мэйвен у меня за спиной что-то кричит. Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как он обращается к Фарли, бешено размахивая руками:

– Беги! БЕГИ!

Кэл вскакивает на ноги быстрее, чем я, и поворачивается к солдатам. Он прослеживает взгляд Мэйвена и соединяет все точки, как и подобает генералу.

– Водосток! – кричит он, не сводя с меня глаз. – Они в сточных трубах!

Тень Фарли исчезает, и тут же начинают греметь выстрелы. Солдаты наводняют площадь и срывают решетки и люки, обнажая систему труб. Они ужасающим потоком льются в туннели. Я хочу прикрыть глаза, отгородиться от криков, пуль и крови.

Килорн. Его имя слабо мелькает в моем сознании, не громче шепота. Однако я не могу думать о нем долго: Кэл по-прежнему стоит надо мной, дрожа всем телом. Но он не пугает меня. Сомневаюсь, что теперь я способна испугаться хоть чего-то. Худшее уже произошло. Мы проиграли.

– Сколько? – кричу я, отыскав в себе силы, чтобы в последний раз бросить ему вызов. – Сколько умерших от голода? Сколько убитых? Сколько детей, которых отправят на смерть? Сколько, мой принц?

Я думала, мне известно, что такое ненависть. Я ошибалась. Насчет себя, Кэла, всего остального. От боли кружится голова, но я удерживаюсь на ногах. «Он никогда не выберет меня».

– Мой брат, отец Килорна, Тристан, Уолш!

Десятки имен вырываются сразу – я перечисляю погибших. Они ничего не значат для Кэла – и очень много значат для меня. Я знаю, что на самом деле их тысячи, миллионы. Миллионы забытых неправд.

Кэл не отвечает, и я ожидаю увидеть в его глазах отражение ненависти, которую я ощущаю. Но в них нет ничего, кроме печали. Он снова что-то шепчет, и от этих слов мне хочется упасть и никогда больше не вставать.

– Если бы всё было иначе.

Я призываю молнию, но… напрасно. Почувствовав на своей шее холодные руки, а на запястьях железные оковы, я понимаю, в чем дело. За спиной стоит инструктор Арвен, умеющий делать Серебряных простыми людьми. Он отключил мои способности и превратил меня в обыкновенную плачущую девушку. Он забрал всё – силу и могущество, которым, как мне казалось, я владела. Я проиграла. Когда мои колени подгибаются, никто меня не удерживает. Я смутно слышу крик Мэйвена, которого тоже швырнули наземь.

– Брат! – кричит он, пытаясь достучаться до Кэла. – Они убьют ее! Они убьют меня!

Но Кэл больше не обращает на нас внимания. Он разговаривает с одним из своих офицеров, и я даже не стараюсь прислушиваться. Я бы и не могла, даже если бы хотела.

Земля подо мной дрожит, когда внизу раздается очередной залп. Сколько крови сегодня прольется в туннелях?

Моя голова слишком тяжела, тело слишком слабо – и я падаю на вымощенную каменными плитами землю. Они холодны и приятно гладки. Мэйвена толкают вперед, и его голова оказывается рядом с моей. Я уже видела нечто похожее. Крик Гизы и треск костей отдаются эхом в памяти. Вечный призрак.

– Ведите их во дворец, к королю. Он будет судить обоих.

Я не узнаю голос Кэла. Он превратился в чудовище. Я укрепила его руку. Заставила выбирать. Я была полна рвения – и глупа.

Я позволила себе надеяться.

Вот дура.

Солнце встает над головой Кэла, обрисовывая его силуэт на фоне зари. Оно слишком яркое, слишком резкое, слишком раннее. Мне приходится закрыть глаза.

Глава 26

Я едва переставляю ноги, и солдат, который придерживает мои скованные руки, толкает меня в спину. Другой ведет Мэйвена, подгоняя его и не позволяя отставать. За нами шагает Арвен – следит, чтобы мы не сбежали. Его присутствие – темное бремя, которое притупляет мои чувства. Коридор пуст, в нем нет любопытных придворных, но я слишком слаба, чтобы об этом беспокоиться. Кэл возглавляет процессию он идет, держа спину очень прямо и подавляя желание оглянуться.

Грохот выстрелов, крики, кровь в туннелях не дают мне покоя. «Они мертвы. Мы мертвы. Всё кончено».

Я ожидаю, что мы спустимся в самую темную камеру в мире. Но вместо этого Кэл ведет нас наверх, в помещение без окон и без Стражей. Наши шаги даже не отзываются эхом, когда мы заходим – помещение звуконепроницаемо. Здесь никто нас не услышит. И это пугает меня сильнее, чем выстрелы, огонь или чистая ярость, которую излучает король.

Он стоит посередине, в позолоченных доспехах, с короной на голове. Его церемониальный меч висит на боку, рядом с пистолетом, которым Тиберий, возможно, никогда в жизни не пользовался. Всё ради пышного зрелища. По крайней мере, король выглядит как положено.

Королева тоже здесь – она ждет нас, и на ней нет ничего, кроме тонкого белого платья. В ту же секунду, когда мы входим, она обращает взгляд на меня и врывается в мои мысли, как нож входит в плоть. Я взвизгиваю и пытаюсь схватиться за голову, но оковы не пускают.

Всё вновь проносится перед моими глазами, от начала до конца. Фургон Уилла. Гвардия. Килорн. Восстания, встречи, тайные послания. В воспоминаниях кружится лицо Мэйвена – и Элара слегка отступает. «Она не хочет знать, что я помню о нем». Мой мозг вопит от возмущения, перескакивая с мысли на мысль, пока вся моя жизнь, каждый поцелуй и каждый секрет не оказываются разоблаченными.

Когда Элара останавливается, я почти труп. Я и хочу умереть. По крайней мере, не придется долго ждать.

– Оставьте нас, – резким злым голосом приказывает Элара.

Солдаты ждут, глядя на Кэла. Он кивает, и они уходят, стуча ботинками. Но Арвен остается, и его присутствие по-прежнему давит на меня. Когда шум шагов затихает вдали, король позволяет себе выдохнуть.

– Сын? – Он смотрит на Кэла, и я замечаю, как у короля слегка подрагивают пальцы.

Но я понятия не имею, чего он боится.

– Я хочу обо всем услышать от тебя.

– Они долго в этом участвовали, – произносит Кэл, с трудом выговаривая слова. – С тех пор как она здесь оказалась.

– Оба? – Тиберий отводит взгляд от старшего принца и смотрит на своего позабытого сына.

Вид у него почти печальный, лицо болезненно морщится, взгляд перебегает с лица на лицо, не в силах оставаться неподвижным. Но Мэйвен держится стойко. Он не дрогнет.

– Ты знал про это, мой мальчик?

Мэйвен кивает.

– Я им помогал.

Тиберий пошатывается, словно получив удар.

– А стрельба в замке?

– Это я выбрал жертв.

Кэл закрывает глаза, словно пытаясь отгородиться от происходящего.

Взгляд Мэйвена переходит с отца на Элару, которая стоит рядом. Они долго смотрят друг на друга, и на мгновение мне кажется, что королева проникла в мысли сына. Но тут же я понимаю, что она этого не сделает. Не рискнет.

– Ты велел мне найти причину, отец. Я это сделал. Ты гордишься мной?

Но Тиберий поворачивается ко мне и рычит, как медведь:

– Это ты сделала! Ты отравила его, отравила моего мальчика!

Когда на глазах у него появляются слезы, я понимаю, что сердце короля, каким бы маленьким и холодным оно ни было, разбито. На свой лад он любит Мэйвена. Но теперь уже слишком поздно.

– Ты отняла у меня сына!

– Вы сами виноваты, – отвечаю я сквозь зубы. – У Мэйвена есть сердце, и он, как и я, верит в лучшее. Если угодно, это ваш сын убедил меня.

– Я тебе не верю. Ты его обманула.

– Она не лжет.

Услышав, что Элара соглашается со мной, я чуть не задыхаюсь.

– Наш сын всегда мечтал о переменах, – продолжает она, не сводя взгляда с Мэйвена. Кажется, ей страшно. – Он еще мальчик, Тиберий.

«Спаси его!» – мысленно кричу я. Она должна услышать меня. Должна.

Стоя рядом со мной, Мэйвен втягивает воздух в ожидании приговора.

Тиберий смотрит в пол – он прекрасно знает законы, но Кэлу хватает сил, чтобы выдержать взгляд брата. Не сомневаюсь, он вспоминает их общее прошлое. Пламя и тень. Одно не может существовать без другого.

После долгого, горячего, удушающего молчания король кладет руку на плечо Кэла. Он покачивает головой, и по щекам, скрываясь в бороде, катятся слезы.

– Мальчик он или нет, но Мэйвен совершил убийство. Вместе с этой… этой змеей, – он указывает дрожащим пальцем на меня, – он совершил тяжкие преступления против своего рода. Против меня, против тебя. Против короны.

– Отец… – Кэл быстро становится между королем и нами. – Он твой сын. Должен быть другой способ.

Тиберий замирает, а затем отстраняет сына и вновь становится королем. Быстрым движением руки он вытирает слезы.

– Когда ты наденешь корону, то поймешь.

Глаза королевы щурятся, превращаясь в синие щелки. «Глаза у нее такие же, как у Мэйвена».

– Этого, к счастью, никогда не произойдет, – напрямик говорит она.

– Что? – Тиберий поворачивается к жене и вдруг словно застывает на месте.

Я уже видела это раньше. Давным-давно, на арене, когда шепот побил сильнорука. Элара однажды проделала это и со мной, превратив меня в марионетку. И вновь она держит ниточки.

– Элара, что ты творишь? – шипит король сквозь стиснутые зубы.

Я не слышу ответа, он звучит в голове Тиберия. И, очевидно, не нравится ему.

– Нет! – кричит он, когда королева заставляет его опуститься на колени.

Кэл напрягается, его кулаки вспыхивают пламенем, но Элара вскидывает руку, враз остановив пасынка. «Она управляет ими обоими».

Он борется, стиснув зубы, но не может сдвинуться ни на шаг. Даже говорит с трудом.

– Элара… Арвен!

Но мой бывший инструктор не движется. Он стоит спокойно и с явным удовольствием наблюдает. Очевидно, он верен не королю, а королеве.

«Она спасает нас. Она пошла на измену ради жизни сына». Мы понадеялись на то, что из любви ко мне Кэл согласится перевернуть мир; оказывается, нужно было смотреть не на принца, а на королеву. Впору смеяться от радости, но что-то в лице Кэла не позволяет мне испытать подлинное облегчение.

– Джулиан предупреждал меня, – рычит Кэл, по-прежнему пытаясь вырваться из хватки Элары. – Я думал, это клевета и слухи – то, что якобы случилось с моей матерью…

Стоя на коленях, король воет. Это кошмарный звук, который я надеюсь никогда больше не слышать.

– Кориана! – стонет он, глядя в пол. – Джулиан знал. Сара знала. Ты наказала ее за правду!

Пот выступает на лбу Элары. Ей трудно удерживать и короля, и принца.

– Нужно вытащить Мэйвена отсюда, – говорю я. – За меня не беспокойтесь, главное – спасите его.

– Не волнуйся, девочка-молния, – презрительно бросает королева. – Я о тебе совершенно не думаю. Хотя твоя преданность моему сыну впечатляет. Не так ли, Мэйвен?

Она оглядывается на младшего принца, который по-прежнему стоит в оковах.

В ответ тот выбрасывает руки вперед и с поразительной легкостью размыкает кандалы. Они скатываются с его запястий каплями расплавленного металла, прожигая дыры в полу. Когда Мэйвен поднимается на ноги, я ожидаю, что он защитит меня, спасет, точно так же, как я пытаюсь спасти его. Затем я понимаю, что Арвен по-прежнему нависает надо мной, что знакомое ощущение электрических искр так и не вернулось. Арвен продолжает удерживать меня, хотя выпустил Мэйвена.

Когда глаза Кэла встречаются с моими, я догадываюсь, что он всё уже понял. «Кто угодно может предать кого угодно» – эти слова звучат в моей голове громче и громче, пока не превращаются в вой, подобный реву урагана.

– Мэйвен? – Мне приходится запрокинуть голову, чтобы увидеть лицо младшего принца, и поначалу я его не узнаю.

Он все тот же юноша, который утешал меня, целовал, придавал мне сил. Мой друг. Больше, чем друг. Но что-то в нем не так. Что-то изменилось.

– Мэйвен, помоги мне встать.

Он расправляет плечи, хрустя суставами, чтобы прогнать боль. Его движения неуклюжи и странны; когда он поднимается на ноги, упершись руками в бедра, кажется, что я вижу этого человека впервые в жизни. У него такие холодные глаза.

– Пожалуй, нет.

– Что?

Собственный голос доносится до меня как будто издалека. Он звучит по-детски жалобно. «Я и есть маленькая девочка».

Мэйвен не отвечает, просто удерживает мой взгляд. Юноша, которого я знаю, еще здесь, он прячется, скрывается в глубине глаз. Если бы я могла дотянуться до него… но Мэйвен оказывается проворней, он отталкивает меня, когда я протягиваю руку.

– КАПИТАН ТИРОС! – кричит Кэл, еще не утративший способности говорить.

Элара пока не лишила его голоса. Но никто не спешит на помощь. Никто нас не слышит.

– КАПИТАН ТИРОС! – кричит он опять, взывая в пустоту. – ЭВАНЖЕЛИНА! ПТОЛЕМУС! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ!

Элара удовлетворенно наблюдает за ним, наслаждаясь этими звуками, но Мэйвен вздрагивает.

– Нам обязательно это слушать? – спрашивает он.

– Полагаю, что нет, – со вздохом отвечает королева, слегка склонив голову.

Повинуясь ее мыслям, Кэл поворачивается к королю.

Он в ужасе. Глаза у него расширяются.

– Что ты делаешь?

Лицо стоящего на коленях короля темнеет.

– Разве не очевидно?

«Я ничего не понимаю. Это не мой мир. Джулиан не соврал. Здесь ведутся игры, в которые я не умею играть». Если бы Джулиан был здесь, если бы он мог объяснить, помочь, спасти меня… Но никто не придет.

– Мэйвен, пожалуйста, – умоляю я, пытаясь привлечь его внимание.

Но он поворачивается спиной, глядя только на королеву и на тех, кого предал. «Мэйвен – сын своей матери».

Элара не смутилась, когда обнаружила его в моих воспоминаниях. И когда узнала, что Мэйвен был частью заговора. Она даже не удивилась. Ответ пугающе прост. Она знала всё с самого начала. Потому что он – ее сын. Именно Элара это и придумала.

Мне больно, как от удара ножом, но от боли осознание делается еще яснее.

– Ты воспользовался мной.

Мэйвен наконец снисходит до того, чтобы обернуться.

– Сообразила, да?

– Ты назначил жертв. Полковник, Рейнальд, Беликос, даже Птолемус… это были твои личные враги.

Я хочу разорвать его на части. Плевать, что я лишилась молний. Пусть и ему станет больно…

Наконец я усвоила урок. Кто угодно может предать кого угодно.

– Это был лишь очередной заговор. Ты втянул меня в него, пусть даже мы не имели шансов на успех, пусть даже ты знал, что Кэл никогда не предаст отца. Ты заставил меня поверить в победу. Ты заставил поверить нас всех.

– Я не виноват, что ты такая дура, – замечает Мэйвен. – Теперь Гвардии конец.

Такое ощущение, что мне дали в зубы.

– Они были твоими друзьями. Они доверяли тебе.

– Они угрожали моему королевству. Они тоже глупы, – возражает Мэйвен.

Он наклоняется надо мной и криво усмехается.

– Были.

Элара смеется над его жестокой шуткой.

– Оказалось очень просто внедрить тебя к ним. Одна сентиментальная служанка – вот и всё, что понадобилось. Не понимаю, каким образом такие идиоты стали представлять для нас опасность…

– Ты заставил меня поверить, – шепчу я вновь, вспоминая все те разы, когда Мэйвен лгал мне. – Я думала, ты хочешь помочь.

У меня вырывается всхлип. На долю секунды его бледное лицо смягчается. Но ненадолго.

– Глупая девчонка, – говорит Элара. – Твой кретинизм чуть не погубил нас. Воспользоваться собственным охранником, чтобы устроить заключенным побег, выключить электричество… ты правда думаешь, что я настолько тупа, чтобы не догадаться?

Я потрясенно качаю головой.

– Вы позволили мне это сделать. Вы обо всем знали.

– Разумеется, знала. А каким образом, по-твоему, тебе удалось так далеко зайти? Я заметала твои следы, я защищала тебя от тех, кому хватало здравого смысла заметить улики.

Ей это доставляет удовольствие, она наслаждается каждой секундой.

– Но ты Красная и, как все они, была обречена на поражение.

Фрагменты воспоминаний встают на места. Я должна была догадаться. Должна была понять, что нельзя доверять Мэйвену. Младший принц был слишком безупречен, слишком храбр, слишком добр. Он предал своих сородичей, чтобы вступить в Алую Гвардию. Он толкнул меня к Кэлу. Дал мне именно то, о чем я мечтала, – и я лишилась рассудка.

Я хочу завопить, зарыдать. Мой взгляд падает на Элару.

– Ты подсказала ему, как себя вести, – шепотом произношу я.

Ей даже не нужно кивать: я знаю, что права.

– Тебе известно, кто я такая. И ты поняла… – Голова у меня начинает болеть при воспоминании о том, как королева играла с моим сознанием, – ты прекрасно поняла, как со мной справиться.

Ничто не причиняет мне больше боли, чем равнодушное выражение на лице Мэйвена.

– Хоть что-нибудь было правдой?

Он качает головой, и я понимаю, что это тоже ложь.

– Даже Томас?

Его фронтовой друг, парень, который погиб, сражаясь на чужой войне. «Его звали Томас, и я видел, как он умер».

При этом имени маска холодного безразличия на мгновение слетает. Но тут же Мэйвен жмет плечами, отгоняя боль, которую причинило ему воспоминание.

– Еще один мертвый солдат. Какая разница?

– Большая, – негромко отвечаю я.

– Кажется, пора прощаться, Мэйвен, – вмешивается Элара, положив белую руку на плечо сына.

Я подобралась слишком близко к его слабому месту, и она не позволит мне лезть дальше.

– Не с кем, – шепотом произносит он и поворачивается к отцу.

Взгляд синих глаз колеблется, переходя на корону, на меч, на доспехи… только в лицо Тиберию Мэйвен не смотрит.

– Ты никогда не обращал на меня внимания. В упор не видел. Потому что у тебя был ОН, – говорит Мэйвен, кивком указав на брата.

– Ты знаешь, что это неправда. Ты мой сын. И так будет всегда. Ничто этого не изменит, – отвечает Тиберий, бросив взгляд на Элару. – Даже то, что она собирается сделать.

– Дорогой, я ничего не делаю, – щебечет та. – Но твой любимый сынок… – она похлопывает Кэла по щеке, – идеальный наследник… – еще один шлепок, уже сильнее. – Сын Корианы…

Третий удар – и на губе у Кэла появляется кровь.

– За него я не ручаюсь.

Густая серебряная кровь катится по подбородку Кэла. Мэйвен смотрит на нее и слегка хмурится.

– У нас тоже есть сын, Тиб, – полным ярости голосом шепчет Элара, повернувшись к королю. – Как бы ты ни относился ко мне, ты должен был любить его.

– Я ЛЮБИЛ! – кричит тот, пытаясь вырваться из ее мысленной хватки. – И люблю.

Я знаю, каково это – когда тебя отвергают, когда ты живешь в тени другого. Но такой гнев, такой убийственный, разрушительный, ужасный замысел лежит вне моего понимания. Мэйвен любит отца и брата… как он позволяет королеве совершать предательство? Как он может этого хотеть?

Но он спокойно стоит и смотрит, а я не могу найти слова, которые заставят его сдвинуться с места.

То, что происходит дальше, ужасно: Элара заставляет свои марионетки действовать. Рука Кэла, дрожа, тянется вперед, движимая ее волей. Он пытается бороться, напрягая остатки сил, но без толку. Это битва, в которой он обречен на поражение. Когда ладонь Кэла обхватывает рукоятку позолоченного меча и вытаскивает его из ножен на поясе у Тиберия, последний фрагмент головоломки ложится на место. Слезы катятся по лицу старшего принца и испаряются с раскаленной кожи.

– Это не ты, – говорит Тиберий, не сводя глаз с искаженного лица сына.

Он даже не просит пощады.

– Я знаю, что это не ты. Ты не виноват.

Никто не заслуживает такой судьбы. Никто. Мысленно я вызываю молнию, и она появляется. Я отбрасываю прочь Элару и Мэйвена, спасаю принца и короля. Но даже мои мечты окрашены болью. Фарли погибла. Килорн мертв. Революция подавлена. Даже в своих фантазиях я ничего не могу исправить.

Меч вздымается в воздух, прыгая в трясущихся руках Кэла. Это церемониальное оружие, но лезвие блестит, оно остро, как бритва. Сталь краснеет, нагреваясь от яростного прикосновения Кэла, и позолота на рукоятке тает, стекая между пальцев. Золото, серебро и железо капают с его рук, как слезы.

Мэйвен не сводит глаз с меча – ему слишком страшно смотреть на отца в последнюю секунду. «Я думала, что ты храбрый. Как же я ошиблась».

– Пожалуйста… – произносит Кэл, с трудом выговаривая слова. – Пожалуйста.

В глазах Элары нет ни сожаления, ни раскаяния. Этой минуты она ждала долго. Она даже не вздрагивает, когда меч со свистом рассекает воздух, плоть и кости.

Тело короля с глухим стуком падает, а голова откатывается на несколько шагов. Серебряная кровь хлещет на пол и разливается зеркальной лужей у самых ног Кэла. Он бросает плавящийся меч, который гремит о камень, и падает на колени, обхватив голову руками. Корона с лязгом катится по полу, огибая лужу крови, и останавливается у ног Мэйвена. Ее острые зубцы светятся жидким серебром.

Когда Элара начинает вопить над трупом короля, рыдая и дергая себя за волосы, я готова рассмеяться от нелепости происходящего. Она что, передумала? Или вконец сошла с ума? Потом я слышу щелчок: камеры включаются и оживают. Они смотрят со стен – и видят мертвое тело и королеву, которая оплакивает погибшего мужа. Мэйвен тоже рыдает, положив руку на плечо матери.

– Ты убил его! Убил короля! Убил своего отца! – кричит он в лицо Кэлу.

Остается лишь легкая усмешка; каким-то образом Кэл одолевает порыв открутить брату голову. Он в шоке, ничего не понимает, не хочет понимать. Но в кои-то веки понимаю я.

Правда не имеет значения. Важно лишь то, во что люди верят. Джулиан пытался это объяснить, и наконец до меня дошло. Люди поверят в то, что увидят, в прекрасную игру актеров, в ложь. Никакая армия, никакая страна не последует за человеком, который убил собственного отца ради короны.

– Беги, Кэл! – кричу я, пытаясь привести его в чувство. – Беги!

Арвен выпускает меня, и электричество возвращается, наполняя мои жилы, как текущий по льду огонь. Теперь ничего не стоит справиться с металлом, прожечь его искрами – и кандалы падают с моих запястий. Я знаю это ощущение. Знаю, что за инстинкт пробуждается во мне.

Бежать. Бежать. Бежать.

Я хватаю Кэла за плечи и пытаюсь поднять его на ноги, но этот кретин даже не шевелится. Я даю ему небольшой разряд, просто чтобы он очухался, и снова кричу:

– БЕГИ!

Этого достаточно. Кэл поднимается на ноги, чуть не поскользнувшись в луже крови.

Я ожидаю, что Элара будет бороться, что она набросится на меня или на Кэла, но королева продолжает притворно вопить. Мэйвен стоит над ней, с пылающими глазами, готовый защитить свою мать. Он даже не пытается помешать нам.

– Вам нигде не скрыться! – кричит он, но я уже бегу, таща за собой Кэла. – Вы предатели, убийцы, вы предстанете перед судом!

Его голос – голос, который я так хорошо знаю, – как будто гонит нас от двери к двери, по коридору. Голоса в моей голове вопят вместе с ним.

Глупая девчонка. Дура. Посмотри, к чему привела твоя надежда.

И вот уже Кэл тащит меня за собой, не давая отставать. Горячие слезы гнева, ярости, скорби застилают мои глаза, и я не вижу ничего, кроме своей руки в его руке. Не знаю, куда мы бежим. Я могу лишь следовать за ним.

За спиной раздаются шаги – знакомый стук ботинок. Охранники, Стражи, солдаты… они все гонятся за нами, преследуют нас.

Пол под ногами постепенно меняется. Вместо отполированного паркета дальних коридоров – роскошный мрамор. Это банкетный зал. Длинные столы, уставленные дорогим фарфором, преграждают путь, но Кэл огнем отшвыривает их прочь. От дыма срабатывает пожарная сигнализация, и на нас льется вода, борясь с пламенем. Касаясь кожи Кэла, она превращается в пар и окружает принца горячим белым облаком. Он похож на призрак, преследуемый жизнью, которой его внезапно лишили, и я не знаю, что сказать ему в утешение.

Мир перестает бешено вращаться, когда в дальнем конце зала появляются серые мундиры и черные ружья. Некуда больше бежать. Надо сражаться.

Молния вспыхивает во мне, просясь на волю.

– Нет, – бесстрастно, надломленным голосом говорит Кэл.

Он опускает руки, и пламя гаснет.

– Мы не сможем победить.

Он прав.

Они приближаются, выходя из всех дверей, из-под арок. Даже окна кишат солдатами. Сотни Серебряных, вооруженных до зубов, готовых убивать. Мы в ловушке.

Кэл изучает лица солдат. Своих собственных солдат. Судя по тому, каким гневным взглядом они отвечают ему, они уже видели ужас, срежиссированный Эларой. Узы верности расторгнуты, а их генерал сломлен. Капитан дрожит при виде Кэла. К моему удивлению, он шагает вперед, не притронувшись к оружию, и говорит:

– Вы арестованы.

Руки у него трясутся.

Кэл встречается взглядом со старым другом и кивает.

– Мы сдаемся, капитан Тирос.

«Беги», – вопит каждая клеточка моего тела.

Но я не могу. Кэл, стоя рядом со мной, тоже раздавлен, в его глазах – боль, которую я не в силах даже вообразить. Душа принца глубоко ранена.

Он также усвоил урок.

Глава 27

Мэйвен предал меня. Нет. Он никогда и не был на моей стороне.

Мои глаза привыкают к потемкам, и в тусклом свете я вижу решетку. Низкий потолок давит, дышать тяжело. Я никогда не была здесь раньше, но тем не менее узнаю это место.

– Чаша Костей, – громко шепчу я, полагая, что никто меня не услышит.

Но вдруг раздается смех.

Темнота продолжает рассеиваться, вскоре я уже вижу большую часть камеры. Какая-то массивная фигура сидит, прислонившись к прутьям, рядом со мной и покачивается от смеха.

– Мне было четыре года, когда я впервые пришел сюда, а Мэйвену только что исполнилось два. Он прятался за материнской юбкой, пугаясь темноты и пустых камер.

Кэл посмеивается, и каждое его слово острее ножа.

– Наверное, больше он не боится темноты.

– Да уж.

«Я – тень пламени». Я поверила Мэйвену, когда он произнес эти слова, когда сказал, как сильно ненавидит свой мир. Теперь я знаю, что это все была ложь, хитрая ложь. Каждое слово, каждое прикосновение, каждый взгляд были ложью. А я-то считала себя вруньей.

Я инстинктивно призываю свои способности, надеясь ощутить биение электричества. Хоть что-то, способное дать мне искру энергии. Но ничего нет. Ничего, кроме ровной и беззвучной пустоты, дыры внутри, которая заставляет меня содрогнуться.

– Арвен рядом? – спрашиваю я, вспомнив, как он отключил мои способности и заставил наблюдать за Мэйвеном и Эларой, истреблявшими свою семью. – Я ничего не чувствую.

– Это камеры, – бесстрастно говорит Кэл.

Его руки что-то чертят на грязном полу. Он рисует пламя.

– Они выстроены из Молчаливого Камня. Объяснить не могу и даже не хочу пытаться.

Он поднимает голову; его глаза, устремленные на нескончаемую вереницу камер, горят в темноте. Мне должно быть страшно, но бояться уже нечего. Худшее случилось.

– До Боев – в те времена, когда нам еще приходилось казнить своих, – в Чашу Костей помещали самых страшных преступников. Великого Греко, который разрывал людей пополам и съедал их печень. Ядовитую Невесту. Она была анимозой из Дома Серпента и послала гадюк в постель моего прапрадеда в брачную ночь. Говорили, что его кровь превратилась в яд, столько укусов он получил.

Кэл перечисляет их, преступников из своего мира. Похоже на страшилки, какие рассказывают детям, чтоб слушались.

– А теперь мы. Принц-Изменник, вот как меня назовут. «Он убил отца ради короны. Не мог подождать».

Я невольно добавляю:

– «Его заставила та стерва». Вот как об этом будут сплетничать.

Мысленно я представляю себе, как о нашем «преступлении» кричат на всех углах, со всех экранов.

– Они обвинят меня, девочку-молнию. Я наполнила твои мысли ядом, совратила тебя. Заставила.

– Между прочим, ты недалека от истины, – бормочет он. – Сегодня утром я чуть не выбрал тебя.

«Это было всего лишь утром? С ума сойти».

Я прижимаюсь к решетке, оказавшись в нескольких сантиметрах от Кэла.

– Они нас убьют.

Кэл кивает и вновь смеется. Я уже слышала его смех раньше, когда училась танцевать, но теперь он звучит иначе. Теплота ушла, и ничего не осталось.

– Король об этом позаботится. Нас казнят.

Казнь. Не удивляюсь. Ничуть не удивляюсь.

– Как это будет?

Последнюю казнь я почти не помню. Остались лишь отдельные образы – серебряная кровь на песке, рев толпы. А в Подпорах были виселицы – веревки, покачивающиеся на холодном ветру.

У Кэла напрягаются плечи.

– Есть разные способы. Вместе или по очереди, мечом, или пулей, или при помощи способностей, или всеми тремя способами. – Он вздыхает, уже покорившись судьбе. – Будет больно. И не быстро.

– Наверно, я залью всю арену кровью. Тогда остальным будет о чем подумать.

Эта мрачная мысль заставляет меня улыбнуться. Когда я умру, то выброшу собственный алый флаг. Моя кровь запятнает песок огромной арены.

– Меня не удастся скрыть. Все поймут, кто я такая.

– Думаешь, это что-нибудь изменит?

«Несомненно. У Фарли есть список. Она разыщет остальных…» Но Фарли мертва. Можно лишь надеяться, что она передала мои слова тому, кто уцелел. Другие где-то там, и их нужно найти. Они должны жить дальше, потому что мой путь окончен.

– Мне кажется, нет, – продолжает Кэл, и его голос наполняет тишину. – Я думаю, он использует это как предлог. Будут новые призывы, законы, трудовые лагеря. Королева сочинит очередную чудесную ложь, и мир продолжит вертеться, оставшись прежним.

«Нет. Он ни за что не останется прежним».

– Мэйвен будет искать других, похожих на меня, – вслух размышляю я.

Я уже проиграла, потерпела крах, я уже мертва. И это – последний гвоздь в крышку гроба. Я роняю голову на руки и впиваюсь в волосы своими сильными пальцами.

Кэл ерзает возле решетки, так что под его весом металл вибрирует.

– Что?

– Есть и другие. Это обнаружил Джулиан. Он объяснил мне, как найти их, и… – мой голос обрывается, не в силах продолжать. – И я рассказала твоему брату.

Я едва удерживаюсь, чтобы не кричать.

– Он так ловко меня использовал.

Кэл поворачивается и устремляет на меня взгляд сквозь решетку. Пусть даже он лишен способностей, пусть эти проклятые стены подавили их, в его глазах пылает ад.

– Ну и как ощущение? – рычит он, оказавшись почти нос к носу со мной. – Каково это, когда тебя используют, Мэра Бэрроу?

Некогда я бы отдала всё на свете, чтобы услышать свое настоящее имя из его уст, но теперь мне становится больно, как от ожога. «Я думала, что пользуюсь ими обоими, Мэйвеном и Кэлом. Вот дура».

– Прости, – выдавливаю я.

Неприятно это говорить, но ничем другим я не могу утешить Кэла.

– Я не Мэйвен. Я поступила так не для того, чтобы причинить тебе боль. Я не хотела…

И добавляю тихо, чуть слышно:

– Я не всё время лгала.

Его голова звучно стукается о прутья – наверное, это больно, но Кэл как будто ничего не замечает. Как и я, он утратил способность ощущать боль и страх. Слишком многое произошло.

– Думаешь, он убьет моих родителей?

Мою сестру, моих братьев… В кои-то веки я рада, что Шейд мертв и Мэйвен его не достанет.

Я ощущаю странное тепло, которое проникает до костей. Кэл сидит, прислонившись к решетке прямо у меня за спиной. Его жар не обжигает, он естественен, а вовсе не вызван гневом или способностью. Это человеческое тепло. Я чувствую, как Кэл дышит, как бьется его сердце. Оно стучит, как барабан, когда принц находит в себе силы солгать.

– Я думаю, у моего братца найдутся куда более важные дела.

Наверное, Кэл понимает, что я плачу, поскольку мои плечи дрожат от всхлипов, но ничего не говорит. Для этого нет слов. Он просто остается на месте – мой последний кусочек тепла в мире, превращающемся в прах. Я оплакиваю их всех. Фарли, Тристана, Уолш, Уилла Бри, Трами, Гизу, маму, папу. Алую Гвардию. И Килорна. Я не сумела спасти его, как ни старалась. Я даже себя не могу спасти.

По крайней мере, у меня остались мои сережки. Маленькие крапинки, острые на ощупь, останутся со мной до самого конца. Я умру – и они тоже.

Мы сидим в темнице как будто целую вечность: ничего не происходит, течение времени ничем не отмечено. Я даже задремываю, и тут знакомый голос заставляет меня проснуться:

– В другой жизни, возможно, я бы заревновал.

От голоса Мэйвена у меня вдоль хребта ползут мурашки, но не по-хорошему.

Кэл вскакивает на ноги с невероятной быстротой и бросается на прутья, так что металл звенит. Но решетка прочная, и Мэйвен – хитрый, отвратительный, мерзкий Мэйвен – в безопасности. Тем не менее, к моей великой радости, он отшатывается.

– Побереги силы, брат, – говорит он, стуча зубами при каждом слове. – Они тебе скоро понадобятся.

Хотя короны на нем нет, Мэйвен уже держится с видом жестокого короля. Его грудь покрыта новыми медалями. Некогда их носил Тиберий, и я с удивлением замечаю, что они всё еще в крови. Мэйвен бледнее прежнего, хотя темные круги у него под глазами исчезли. Видимо, убийство улучшает сон.

– На арене будешь ты? – спрашивает Кэл через решетку, крепко держась за прутья. – Ты сделаешь это сам? У тебя хватит смелости?

Силы встать недостает, как бы мне ни хотелось подбежать к решетке, разогнуть металл голыми руками и ощутить под пальцами горло Мэйвена. Я могу только смотреть.

Он глухо смеется.

– Мы оба знаем, что в поединке на способностях я тебе уступаю, – говорит он и швыряет Кэлу обратно его давний совет. – Значит, я справлюсь с тобой при помощи ума, дорогой брат.

Когда-то он сказал мне, что Кэл ненавидит поражения. Теперь я понимаю, что Мэйвен вел игру на выигрыш. Каждое дыхание, каждое слово вело его к этой кровавой победе.

Кэл глухо рычит.

– Мэйвик, – говорит он, но в этом прозвище нет ни капли любви. – Как ты мог так поступить с отцом? Со мной? С ней?

– Убитый король, принц-предатель… столько крови, – насмешливо произносит Мэйвен, пританцовывая вне досягаемости Кэла. – Город оплакивает твоего отца. Ну или, по крайней мере, люди притворяются, – добавляет он, равнодушно пожав плечами. – Глупые волки ждут, когда я промахнусь, а умные знают, что я этого не сделаю. Дом Самоса, Дом Айрела… они годами точили когти, ожидая слабого короля, сострадательного короля. Ты знаешь, как они пускали слюни при виде тебя? Только подумай, Кэл. Через двадцать-тридцать лет отец бы умер – медленно, мирно, и ты бы взошел на трон. Женатый на Эванжелине, дочери железа и ножей, в обществе ее брата. Да ты бы не пережил коронацию. Эванжелина поступила бы так же, как мама, и посадила бы на твое место собственного ребенка.

– Только не говори, что ты совершил преступление ради блага династии, – фыркает Кэл, качая головой. – Ты сделал это ради себя самого.

Мэйвен вновь пожимает плечами. Он улыбается – тонко и жестоко.

– А ты и в самом деле так удивлен? Бедный Мэйвик, младший принц. Тень пламени брата. Слабое существо, малыш, обреченный вечно стоять в стороне и преклонять колени.

Он переходит к моей клетке. Я могу лишь смотреть на Мэйвена с пола, не доверяя собственному телу. «От него даже пахнет холодом».

– Обрученный с девушкой, которая влюблена в другого – в старшего брата, в принца, которого никому не приходит в голову игнорировать…

В его словах звучит звериная жестокость, бешеный гнев. Но в них есть и правда, суровая правда, которую я изо всех сил пыталась забыть. По мне ползут мурашки.

– Ты отнял всё, чем мог обладать я, Кэл. ВСЁ.

Внезапно я вскакиваю – дрожу с головы до ног, но стою. Он так долго врал нам, но больше я этого не позволю.

– Я никогда не была твоей, и ты не был моим, Мэйвен, – рычу я. – И вовсе не из-за твоего брата. Я думала, ты просто идеал. Я думала, ты сильный, храбрый и ДОБРЫЙ. Я думала, ты лучше, чем он.

Лучше, чем Кэл. Мэйвен считал, что никто и никогда ему этого не скажет. Он вздрагивает – и на мгновение я вижу юношу, которого знала. Юношу, которого не существует.

Мэйвен протягивает руку между прутьев и хватает меня. Когда его пальцы смыкаются вокруг моего обнаженного запястья, я не испытываю ничего, кроме отвращения. Он держит меня крепко, как будто цепляется за спасательный круг. Что-то надломилось в нем, и я вижу отчаявшегося ребенка, жалкое, беспомощное существо, которое не хочет отдавать любимую игрушку.

– Я могу спасти тебя.

Мне становится нехорошо.

– Твой отец любил тебя, Мэйвен. Ты этого не замечал, но он тебя любил.

– Врешь.

– Он любил тебя, а ты убил его! – Слова катятся всё быстрее, льются, как кровь из вены. – И твой брат тебя любил, а ты сделал его убийцей. Я… я тоже любила тебя. Доверяла тебе. Всем с тобой делилась. А теперь я за это умру.

– Я король. Ты будешь жить, если я захочу. Я так сделаю.

– То есть если ты солжешь? Однажды твоя ложь удавит тебя, король Мэйвен. Я сожалею лишь, что не доживу и не увижу этого.

Теперь моя очередь ухватиться за него. Я изо всех сил притягиваю Мэйвена к себе, так что он бьется о решетку. Мои костяшки врезаются ему в щеку, и он взвизгивает, как собака, получившая пинок.

– Я больше никогда не совершу такую ошибку.

К моей досаде, Мэйвен быстро приходит в себя и поправляет волосы.

– Значит, ты выбираешь его?

«Ах, вот в чем дело. Ревность. Соперничество. Тень победила пламя».

Я откидываю голову и смеюсь, ощущая на себе взгляды братьев.

– Кэл предал меня, а я его. А ты предал нас обоих, тысячью разных способов.

Эти слова тяжелы, как камень, но правдивы. Слишком правдивы.

– Я не выбираю никого.

Такое ощущение, что я вновь получила власть над огнем и он сжег Мэйвена. Тот, спотыкаясь, отходит от моей камеры. Принц потерпел поражение от девочки без молний, пленницы в цепях, смертной перед лицом бога.

– Что ты скажешь людям, когда я истеку кровью? – шиплю я ему вслед. – Правду?

Он негромко смеется. Маленький мальчик исчезает, вновь сменившись королем-убийцей.

– Правда – это то, что я скажу. Я мог бы наполнить мир огнем и назвать его дождем…

«И некоторые поверят. Глупцы. Но не все. Красные и Серебряные, низшие и высшие… кое-кто разглядит правду».

Голос Мэйвена переходит в рык, в лице проглядывает облик зверя.

– Те, кто знает, что мы укрыли тебя, те, у кого проснется хоть малейшее подозрение… с ними будет покончено.

У меня гудит голова: мысленно я перебираю всех, кому известно, что во мне есть нечто странное. Мэйвен одержал верх, видимо, ему приятно перечислять убитых.

– Пришлось убрать леди Блонос, конечно. Обезглавливание – лучший вариант для целителя.

«Старая ведьма, заноза… но она этого не заслужила».

– С горничными было проще. Милые девушки, сестры из Олдшира. Мама сама с ними справилась.

«А я даже не спросила, как их зовут».

Я тяжело опускаюсь на колени, но совсем не чувствую боли.

– Они ничего не знали…

Однако мои мольбы теперь бессмысленны.

– Лукаса тоже придется убрать, – говорит Мэйвен, сверкая в полутьме белыми зубами. – И ты сама на это полюбуешься.

Меня тошнит.

– Ты говорил, что он в безопасности, с родными…

Мэйвен резко и долго смеется.

– Когда ты наконец поймешь, что каждое сказанное мною слово было ложью?

– Мы его вынудили, Джулиан и я. Он не сделал ничего плохого.

Умолять ужасно, но больше ничего не приходит в голову.

– Ты не можешь убить человека из Дома Самоса.

– Мэра, ты совсем не слушала? Я могу сделать ЧТО УГОДНО, – рычит Мэйвен. – Жаль, что мы не сумели вовремя доставить сюда Джулиана. Я бы заставил его смотреть, как ты умираешь.

Я изо всех сил стараюсь подавить рыдание, прижав руку ко рту. Кэл, рядом со мной, издает глухой рык, когда думает о своем дяде.

– Ты его нашел?

– Ну конечно. Мы захватили и Джулиана, и Сару. – Мэйвен смеется. – Сначала я распоряжусь, чтобы убили леди Сконос – надо закончить то, что начала моя мать. Ты ведь теперь знаешь эту историю, правда, Кэл? Ты знаешь, что сделала мама. Она пробралась в голову Корианы и свела ее с ума…

Он придвигается ближе, с безумным, пугающим взглядом.

– Сара это знала. А твой отец и даже ты отказались ей верить. Вы позволили моей матери победить. И вот опять.

Кэл не отвечает. Он стоит, прислонившись головой к решетке. Удовлетворенный унижением брата, Мэйвен поворачивается ко мне. Расхаживая по ту сторону прутьев, он продолжает:

– Я заставлю остальных расплачиваться за тебя, Мэра, всех до единого. Не только твоих родителей. Не только братьев и сестру. Но и тех, кто на тебя похож. Я найду их, и они умрут, думая о тебе, зная, что это судьба, которую ты им обеспечила. Я – король, а ты могла стать моей Красной королевой. Теперь ты – НИЧТО.

Я даже не стараюсь вытирать слезы, которые катятся по щекам. В этом больше нет смысла. Мэйвен наслаждается зрелищем моего поражения и проводит языком по зубам, словно хочет попробовать меня на вкус.

– До свидания, Мэйвен.

Жаль, что мне больше нечего сказать, но его злобу невозможно описать словами. Мэйвен знает, что он такое, и самое страшное – ему это нравится.

Младший принц наклоняет голову, как будто кланяясь. Кэл даже не смотрит на брата; он хватается за прутья и стискивает кулаки так, как будто сжимает горло Мэйвена.

– Прощай, Мэра.

Ухмылка исчезла. К моему удивлению, глаза у Мэйвена влажные. Он колеблется, не желая уходить. Как будто он внезапно понял, что натворил и что вот-вот случится со всеми нами.

– Я некогда велел тебе скрывать свое сердце. Зря ты не послушала.

Да как он смеет.

У меня трое старших братьев; поэтому мой плевок попадает точно в цель – ему в глаз.

Мэйвен быстро отворачивается и буквально бежит от нас. Кэл долго смотрит ему вслед, не в силах заговорить. А я опускаюсь на пол, чувствуя, как ярость покидает меня. Когда Кэл устраивается напротив, мы молчим. Слов больше не осталось.

К этой точке нас привели многие события. Заброшенный сын, мстительная мать, брат с длинной тенью, странная мутация. Все вместе они сложились в трагедию.

В старых сказках на помощь приходит герой. Но мои герои пропали либо мертвы. Никто ко мне не придет.

На следующее утро появляются Стражи, которых возглавляет Арвен собственной персоной. Среди этих гнетущих стен в его присутствии трудно устоять на ногах, но они заставляют меня подняться.

– Страж Провос, Страж Вайпер, – говорит Кэл, кивая Стражам, которые отпирают его камеру.

Они грубо вздергивают принца на ноги. Даже теперь, перед лицом смерти, Кэл спокоен.

Он приветствует всех Стражей, мимо которых мы проходим, и называет их по имени. Они смотрят на него – гневно или удивленно. Убийца короля не должен быть таким любезным. С солдатами дело обстоит еще хуже. Кэл хочет остановиться, чтобы проститься с ними как следует, но его собственные люди буквально каменеют, завидев бывшего командира. И, похоже, это не на шутку ранит Кэла. Спустя некоторое время он затихает и лишается последних остатков воли.

Нас выводят из темноты, и шум толпы делается всё громче. Поначалу он звучит слабо, а затем превращается в глухой рев прямо над нами. Арена полна, и зрители жаждут представления.

Эта история началась, когда я упала на электрический щит в Спиральном саду и превратилась в сплошные искры. Теперь она заканчивается в Чаше Костей, которую я покину в виде мертвого тела.

Служители на арене, сплошь Серебряные с тусклыми глазами, набрасываются на нас, как стая голубей. Нас тащат за занавески и готовят, быстро поворачивая туда-сюда жесткими руками. Я почти не чувствую, как меня толкают и тянут, наряжая в дешевую версию тренировочного костюма. Это, очевидно, задумано как оскорбление – одеть приговоренного чуть ли не в лохмотья, но я предпочитаю жесткую ткань шуршанию шелка. Я смутно задумываюсь о своих горничных. Они каждый день накрашивали меня; они знали: мне есть что скрывать. И за это они умерли. Теперь никто не беспокоится из-за моего макияжа, никто даже не удосуживается смахнуть грязь после ночи, проведенной в камере. Снова спектакль. Некогда я носила шелка и драгоценности и мило улыбалась, но всё это не соответствует замыслу Мэйвена. Красную девушку в обносках проще убить.

Когда меня выводят из-за занавески, я вижу, что и Кэла переодели. Ни медалей, ни доспеха. Но ему вернули браслет, вызывающий пламя. Огонь спокойно горит в этом сломленном воине. Он покорился смерти, но постарается утащить кого-нибудь с собой.

Наши глаза встречаются, просто потому что больше некуда смотреть.

– Что там будет? – наконец спрашивает Кэл у Арвена, отведя взгляд от меня.

Седой как лунь старик без малейшего сожаления смотрит на своих бывших учеников. Что ему пообещали за помощь? Впрочем, я уже знаю ответ. На груди, над сердцем, у него брошь – корона из агата, алмазов и рубинов. Она некогда принадлежала Кэлу. Не сомневаюсь, награда Арвена этим не исчерпывается.

– Ты был принцем и генералом. Милосердный король в своей великой мудрости решил, что ты, по крайней мере, имеешь право умереть с честью.

Он улыбается, говоря это, и обнажает мелкие острые зубы. Как у крысы.

– Хорошая смерть, какой не заслуживает изменник. А что касается Красной девчонки, обманщицы… – Арвен устремляет на меня свой жуткий взгляд и сосредоточивается. Его удушающая сила буквально валит с ног. – У нее не будет оружия. Она умрет, как подобает дьявольскому отродью.

Я открываю рот, чтобы возразить, но Арвен злобно смотрит на меня, и его дыхание пахнет ядом.

– Приказ короля.

Без оружия. Мне хочется закричать. «Я лишилась молний». Слова Мэйвена резким эхом отзываются в моей голове. «Теперь ты ничто». Я и умру как ничто. Им не придется скрывать мою кровь, если они объявят, что моя сила была не настоящей.

Внизу, в темнице, я буквально рвалась на арену, мечтая послать в небо фонтан искр и истечь кровью. А теперь я дрожу, мне хочется бежать, но уязвленная гордость – единственное, что у меня осталось – этого не позволит.

Кэл берет меня за руку. Он тоже дрожит. Принц боится смерти. Но, по крайней мере, у него будет возможность драться.

– Я буду защищать тебя, пока смогу, – шепчет он.

Я почти не слышу его из-за топота ног и оглушительного стука собственного сердца.

– Я этого не заслуживаю, – негромко отвечаю я, но тем не менее благодарно стискиваю руку Кэла. «Я – предательница, я сломала ему жизнь, и вот чем он платит мне».

Мы приближаемся к арене. Перед нами – наклонный коридор, который ведет к стальной решетке. Сквозь нее блещет солнце, пробиваясь к нам вместе с шумом тысяч голосов. Стены искажают звуки, превращая восторженные клики в кошмарный вой. Впрочем, ничего, кроме кошмара, нас не ждет.

Войдя в коридор, я вижу, что мы – не единственные приговоренные.

– Лукас!

Охранник держит его за руку, но Лукас тем не менее оглядывается через плечо. Его лицо покрыто синяками, и он бледнее обычного, как будто не видел солнца несколько дней. Возможно, так и есть.

– Мэра…

То, как он произносит мое имя, заставляет меня содрогнуться. Вот еще один человек, которого я предала и использовала, точно так же, как Кэла, Джулиана, полковника Макантос. Как пыталась использовать Мэйвена.

– А я всё думал, когда увижу тебя вновь.

– Прости…

«Я сойду в могилу, прося прощения, и даже этого будет недостаточно».

– Мне сказали, что ты уехал к родным, что ты в безопасности. Иначе…

– Иначе что? – медленно спрашивает Лукас. – Я ничего для тебя не значу. Просто орудие, которое можно использовать и выбросить.

Его упрек – острее ножа.

– Прости. Но это нужно было сделать.

– Королева заставила меня всё вспомнить.

Заставила. В голосе Лукаса я слышу боль.

– Не извиняйся, ты ведь не желала зла.

Я хочу обнять его в знак того, что не думала о таком финале.

– Не желала, Лукас, клянусь.

– Его величество король Мэйвен из Дома Калора и Дома Мерандуса, владыка Норты, Пламя Севера! – раздается крик на арене, долетая до нас через решетку.

Радостные вопли публики заставляют меня съежиться, а Лукаса вздрогнуть. Конец близок.

– А ты бы сделала это снова? – спрашивает он опасным тоном. – Рискнула бы мной еще раз ради своих друзей-террористов?

Да. Я не говорю этого вслух, но Лукас читает ответ в моих глазах.

– А я сохранил твою тайну.

Это хуже любого оскорбления, которое он мог бы мне бросить. При мысли о том, что он защитил меня, ничем этого не заслужившую, я вздрагиваю.

– Но теперь я знаю, что ты ничем не отличаешься от остальных, – продолжает Лукас ядовито. – Ты такая же, как все. Бессердечная, эгоистичная, холодная… как и мы. Тебя хорошо обучили.

И снова отворачивается к решетке. Больше он не желает слышать от меня ни слова. Я хочу подойти к нему, всё объяснить, но охранник не позволяет. Мне ничего не остается, кроме как стоять спокойно и ждать конца.

– Мои граждане, – доносится вместе с солнечным светом через решетку голос Мэйвена. Он говорит, как Тиберий, как Кэл, однако его голос звучит резче.

Ему всего семнадцать, а он уже чудовище.

– Мои подданные, мои дети.

Кэл, стоя рядом со мной, фыркает. Но там, на арене, воцаряется мертвая, пугающая тишина. Все они у Мэйвена в руках.

– Некоторые назвали бы это жестокостью, – продолжает Мэйвен. Не сомневаюсь, он хорошо заучил воодушевляющую речь, написанную его ведьмой-матерью. – Труп моего отца едва успел остыть, его кровь еще пятнает пол, и мне пришлось занять трон и начать свое правление в тени столь страшного события. Мы не казнили наших сородичей уже десять лет, и мне больно вновь возрождать эту ужасную традицию. Но ради моего отца, ради короны, ради вас… я должен это сделать. Я молод, но не слаб. Такие преступления и такие злодеи не должны остаться безнаказанными.

Над нами, на арене, раздаются одобрительные возгласы. Публика требует крови.

– Лукас из Дома Самоса, за преступления против короны, за сотрудничество с террористической организацией, известной как Алая Гвардия, я объявляю тебя виновным и приговариваю к смерти. Приготовься к казни.

И вот Лукас идет вверх по коридору, навстречу гибели. Он даже не смотрит на меня. Я не заслуживаю прощального взгляда. Он умирает не только из-за того, что мы заставили его сделать, но и из-за того, кто я такая. Как и другие, он знал, что во мне есть нечто странное. Как и другие, он должен умереть. Когда он исчезает за решеткой, я отворачиваюсь к стенке. Но ружейный залп трудно игнорировать. Толпа ревет, радуясь жестокому зрелищу.

Лукас был только началом, первым актом драмы. Главное зрелище – это мы.

– Идите, – говорит Арвен, толкая нас вперед.

Мы начинаем медленно подниматься по коридору, а он следует за нами.

Не могу выпустить руку Кэла, иначе споткнусь. У него напряжены все мышцы – он готов сражаться за свою жизнь. Я отчаянным усилием пытаюсь призвать молнию, но ничего не получается. Не осталось ни искры. Арвен и Мэйвен лишили меня силы.

Через решетку я вижу, как выволакивают с арены тело Лукаса. На песке остается струйка серебряной крови. Ощутив дурноту, я прикусываю губу.

Стальная решетка дрожит и с громким скрипом поднимается. На мгновение свет ослепляет меня, заставив замереть на месте, но Кэл движется дальше, на арену.

Белый песок, мелкий, как пудра, скользит под ногами. Когда мои глаза привыкают, у меня буквально дух захватывает. Арена огромна – широкая серая пасть из стали и камня, наполненная тысячами гневных лиц. Они смотрят на нас в оглушительном молчании, обливая ненавистью. Среди них я не вижу ни одного Красного, но и не надеюсь. Вот что Серебряные называют развлечением – еще одно зрелище, над которым они могут посмеяться. Сюда не пустят чужих.

Арена полна видеоэкранов, с которых на меня смотрит собственное лицо. Разумеется, процесс будет записан, а потом его покажут по всей стране. Чтобы продемонстрировать миру, как был сломлен очередной Красный. От этого зрелища я застываю. Я снова стала похожа на себя. Растрепанные, спутанные волосы, простая одежда, слой пыли. Кожа краснеет от прилива крови, которую я так долго пыталась скрывать. Если бы меня не ждала смерть, я бы, возможно, улыбнулась.

К моему удивлению, экраны мигают, и вместо нас с Кэлом появляется зернистая картинка – запись с камеры видеонаблюдения. Точнее, со всех камер. Испустив дрожащий вздох, я понимаю, насколько глубоко уходил корнями замысел Мэйвена.

Запечатлен каждый краденый момент. Как мы с Кэлом выбираемся из замка, как танцуем вместе, как разговариваем шепотом, как целуемся. И вот – убийство короля, во всем своем ужасающем блеске. Если рассматривать всё целиком, трудно не поверить Мэйвену. Фрагменты складываются воедино – история о Красной дьяволице, которая соблазнила принца и заставила его убить короля. Публика ахает и бормочет, впивая эту идеальную ложь. Даже мои собственные родители вряд ли смогли бы отрицать очевидное.

– Мэра Молли Бэрроу.

Голос Мэйвена раздается у меня за спиной, и мы разворачиваемся. Этот царственный идиот смотрит на нас. Его личная ложа увешана красно-черными флагами и до краев полна знакомыми лордами и леди. Они все в черном – цвета Домов сменились трауром по убитому королю. Соня, Элейн и прочие отпрыски Высших Домов смотрят на меня с отвращением. Лорд Самос стоит слева от Мэйвена, а королева справа. Лицо Элары скрыто траурной вуалью, возможно, чтобы спрятать злобную улыбку. Я думала, что рядом будет и Эванжелина, вполне готовая выйти замуж за нового короля. В конце концов, ей была нужна лишь корона. Но Эванжелины нигде нет. Сам Мэйвен похож на мрачного духа, его кожа кажется особенно бледной по сравнению с темным блеском доспехов. У него при себе даже меч, которым они убили короля, а голову венчает отцовская корона, сверкающая на солнце.

– Некогда мы верили, что ты – пропавшая Мэриэна Титанос, дочь моих погибших подданных. Но с помощью своих Красных сородичей и некоторых технических уловок ты обманула нас и внедрилась в мою собственную семью.

«Технических уловок». На экранах – я в Спиральном саду. От меня так и брызжет электричеством. В записи это выглядит неестественно.

– Ты получила образование, статус, власть, могущество… и даже нашу любовь. И за это отплатила нам предательством, хитростью обратив моего родного брата против нас. Мы знаем теперь, что ты агент ныне побежденной Алой Гвардии и напрямую повинна в гибели множества людей.

На экранах возникает Расстрел Солнца, бальный зал, полный крови и смерти. Флаг Фарли, трепещущий алый лоскут с изображением половинки солнца, выделяется на фоне хаоса.

– Вместе с моим братом, принцем Тиберием Седьмым из Дома Калора и Дома Джейкоса, ты обвиняешься в многочисленных тяжких и непростительных преступлениях против короны, включая мошенничество, измену, терроризм и убийство.

«Твои руки не чище моих, Мэйвен».

– Ты убила короля, зачаровав его родного сына и заставив его поднять руку на отца. Ты – Красный дьявол…

Он переводит взгляд на Кэла, буквально воспламеняясь от гнева.

– А ты – ничтожество. Изменник, предавший свою корону, кровь и цвета.

Вновь на экранах показывают гибель короля, в подтверждение лживые слова Мэйвена.

– Я признаю вас обоих виновными. Приготовьтесь к казни.

Над ареной разносятся громкие крики. Такое ощущение, что визжат свиньи, требуя крови.

На экранах опять появляемся мы с Кэлом; публика ждет, что мы начнем плакать или молить о пощаде. Но мы стоим неподвижно. Они не дождутся наших просьб.

Мэйвен смотрит через борт ложи и злобно ухмыляется, ожидая, что кто-нибудь из нас не выдержит.

Но вместо этого Кэл салютует, поднеся два пальца ко лбу. Мэйвен, словно получив пощечину, с досадой отступает и переводит взгляд на дальний конец арены. Обернувшись, я ожидаю увидеть там вооруженных солдат, которые расстреливали Лукаса, но мне предстает совершенно иное зрелище.

Не знаю, откуда и когда они взялись, но в пыли вдруг появляются пять силуэтов.

– Неплохо, – бормочу я, сжимая руку Кэла.

Он воин, солдат. Пять на одного – для него это вполне честный бой.

Но Кэл хмурится, внимательно глядя на наших палачей. Они подходят всё ближе и ближе, и меня охватывает страх. Я знаю их имена и способности, кого-то лучше, кого-то хуже. Они искрятся силой, и на всех – военная форма или доспехи.

Сильнорук Рамбос, который разорвет меня на части. Сын Хэйвена, который исчезнет и нападет из пустоты, как призрак. Лорд Озанос собственной персоной, способный потушить любое пламя. «И Арвен», – напоминаю я себе. Он стоит у решетки, не сводя с меня глаз.

«Не забывай про вон тех двоих. Магнетроны».

Честное слово, это просто песня. В одинаковых доспехах, с одинаковыми усмешками на нас смотрят Эванжелина и Птолемус, у которых полные руки длинных безжалостных ножей.

В моей голове начинается обратный отсчет. Осталось совсем немного времени.

Над нами хрипло раздается голос Мэйвена:

– Пусть они умрут.

Глава 28

Над ареной вспыхивает щит – гигантский фиолетовый купол из покрытого прожилками стекла, как в Спиральном Саду. Не для того, чтобы защитить нас, а чтобы защитить зрителей. По чудовищному потолку проскакивают зигзаги молний, дразня меня. Без Арвена я овладела бы ими и могла сражаться. Тогда весь мир узнал бы, кто я такая. Но этому не суждено статься.

Кэл вытягивает руку. Воздух вокруг рябит, искаженный жаром, который исходит от его тела. Принц движется навстречу противникам, заслоняя меня.

– Не вылезай вперед, – говорит он и отталкивает меня волной жара.

Браслет сыплет искрами; между пальцев у Кэла вспыхивает пламя. Оно растет, но не обжигает: рубашка сшита из ткани, которая даже не дымится.

– Когда они проломятся через преграду, тебе придется бежать. Эванжелина слабее всех, зато сильнорук медленный. Ты его обгонишь. Они уж постараются растянуть процесс, устроить шоу.

И негромко добавляет:

– Они не дадут нам умереть быстро.

– А ты? Озанос…

– Озанос – моя забота.

Палачи движутся ровным шагом, как волки, которые окружают добычу. В середине арены они расходятся веером; каждый готов атаковать. Где-то скрежещет металл, и часть пола отъезжает – у ног лорда Озаноса появляется плещущий бассейн с водой. Он улыбается и создает угрожающий водяной щит. Я вспоминаю, как его дочь Тирана сражалась на тренировке с Мэйвеном. Она победила.

Толпа вокруг кричит и свистит. Птолемус ревет, давая волю своему печально знаменитому нраву. Он бьет себя в грудь, и доспехи звенят, как колокол. Эванжелина, стоя рядом с ним, с усмешкой вращает ножи, заставляя их крутиться вокруг пальцев.

– Сегодня будет не как раньше, Красная, – кричит она. – Никакие фокусы тебя не спасут.

Эванжелина лучше, чем кто-либо, знакома с моими способностями; ей известно, что это не фокусы. «Но она приняла ложь. Она не желает слышать правду, потому что есть вещи, которые проще понять».

Сын Хэйвена, Стралиан, усмехается. Как и его сестра Элейн, он – тень. Как только он исчезает из виду, Кэл невероятно стремительным движением описывает рукой широкую дугу, вложившись в удар всем весом.

Слышится рев пламени. Оно поджигает песок и отделяет нас от противников. Но огонь очень слаб. Песок плохо горит.

Я невольно смотрю на Мэйвена – мне хочется осыпать его оскорблениями – и обнаруживаю, что он по-прежнему смотрит на меня и ухмыляется. Он не только отнял у меня мои способности, но и ограничил возможности Кэла, насколько сумел.

– Песок… – негромко говорю я.

– Знаю, – обрывает Кэл и взмахом руки поджигает поверхность арены.

Прямо напротив нас линия огня на мгновение разделяется, и слышится болезненный вопль. По ту сторону слабеющего огня вновь показывается Стралиан, который сбивает пламя с рук. Озанос тушит его, ленивым жестом послав струю воды. Затем он обращает взгляд своих пугающих синих глаз на нашу огненную преграду и одним движением обрушивает на нее настоящую приливную волну. Вода шипит и брызжет, превращаясь в густые облака пара. Не находя выхода из-под стеклянного купола, пар остается на арене и окутывает ее зловещим белым туманом. Он кружится и стелется, превращая арену в призрачный мир, где каждая тень сулит смерть.

– Берегись! – кричит Кэл, протянув ко мне руку, и тут из облака пара с рыком выскакивает Птолемус – груда плоти и стали.

Он обхватывает Кэла поперек туловища и сбивает с ног, но принц вскакивает быстрее, чем Птолемус успевает нанести удар. Лезвия вонзаются в землю, однако секундой раньше Кэл отпрыгивает и притрагивается к броне Птолемуса. Сталь плавится под его прикосновением, вырвав у яростного бойца вопль боли. Жаря противника заживо в доспехе, Кэл дает мне время убежать.

– Я не хочу убивать тебя, – говорит он сквозь крики Птолемуса.

Все ножи и куски металла, которыми тот пытается поразить Кэла, тают от нестерпимого жара.

– Я не хочу этого делать!

Из облака пара вылетают три ножа – они несутся так быстро, что их едва видно. На такой скорости предмет на лету не расплавишь. Они бьют Кэлу в спину, проткнув рубашку, прежде чем растечься. Он вскрикивает от боли и на мгновение отвлекается – на спине у него выступают три серебристых пятна. Ножи были слишком маленькие, чтобы нанести глубокую рану, но, тем не менее, они ослабили Кэла. Птолемус пользуется шансом, и в мгновение ока его ножи сливаются в один огромный меч. Он бьет, пытаясь разрубить Кэла пополам, но тот вовремя уклоняется, заработав царапину на животе.

Он жив. Но это ненадолго.

Из тумана возникает Эванжелина, вокруг которой кружатся блистающие ножи. Кэл увертывается от клинков, бросаясь огненными шарами, чтобы сбить ее с толку. Он сражается с Самосами, задавая безумный ритм, который позволяет ему отбиваться от двух магнетронов сразу, невзирая на их мощь и силу. Но одежду Кэла покрывают пятна крови, и с каждой секундой появляются новые раны. Птолемус вновь меняет оружие – меч превращается в топор, затем в бритвенно-тонкий металлический хлыст. Зазубренные звезды Эванжелины продолжают жалить Кэла. «Они изматывают его. Медленно, но верно».

«Мои молнии», – скорбно думаю я, бросая взгляд на Арвена. Он по-прежнему стоит у решетки, и его мрачное присутствие гнетет меня. На поясе у инструктора висит пистолет; нет смысла бороться с ним. Я вообще ничего не могу сделать.

Когда массивный кусок бетона вылетает из облака пара, направляясь прямо ко мне, я едва успеваю увернуться. Он разбивается о песок в том месте, где я стояла секунду назад. Прежде чем я успеваю собраться с мыслями, летит следующий, с шумом рассекая воздух. С неба идет бетонный дождь. Как и Кэл, я нахожу свой ритм и мечусь по арене, словно крыса, пока что-то не останавливает меня на бегу.

Это рука. Невидимая рука.

Стралиан смыкает хватку на моем горле. Я задыхаюсь. Он сопит мне в ухо, хотя я его не вижу.

– Красная и мертвая, – рычит он, сильнее сжимая пальцы.

Я размахиваюсь и втыкаю локоть ему предположительно под ребра, но он не отстает. Не могу дышать; перед глазами появляются черные пятна, которые грозят полностью заслонить обзор, но я продолжаю бороться. Сквозь пелену я вижу, как приближается сильнорук Рамбос, не сводя с меня глаз.

Он разорвет меня на части.

Кэл продолжает драться с Самосами, чудом уклоняясь от ножей. Я не могу позвать его, даже если бы хотела, но каким-то образом он сам умудряется швырнуть в мою сторону огненный шар. Рамбосу приходится отскочить; он спотыкается, и я получаю несколько секунд. Хватая воздух ртом, задыхаясь, я впиваюсь ногтями в невидимую голову. Просто чудо – вот лицо Стралиана, а вот и глаза. Издав судорожный вопль, я втыкаю большие пальцы ему в глазницы. Стралиан с воем разжимает руки. Он падает на колени и вновь становится видимым. Серебряная кровь течет у него из глаз, как зеркальные слезы.

– Ты должен был достаться мне! – кричит кто-то, и я, обернувшись, вижу Эванжелину, которая стоит над Кэлом, воздев клинок. Птолемус повалил Кэла наземь, и они катаются по арене, в то время как Эванжелина маячит над ними, усеивая ножами песок вокруг.

– МНЕ!

Врезаться головой в магнетрона – возможно, не лучшая идея. До меня это доходит лишь в ту секунду, когда я с ней сталкиваюсь. Мы вместе падаем, и я обдираю лицо о доспехи Эванжелины. Больно, саднит, течет кровь – капают красные капли. На глазах у всех. Хоть мне и не видно экранов, я знаю, что мою кровь демонстрируют целой стране.

Эванжелина взвизгивает и размахивает своими танцующими клинками. За спиной у нас Кэл с трудом поднимается на ноги, отшвырнув Птолемуса залпом огня. Магнетрон врезается в сестру и сбивает ее с ног за секунду до того, как она успевает располосовать меня ножами.

– Пригнись! – кричит Кэл, и я валюсь наземь: над нами пролетает еще один кусок бетона и врезается в стену.

Так мы долго не продержимся.

– Есть идея.

Кэл сплевывает на песок, и я вижу кровь и зубы.

– Отлично, потому что у меня они закончились пять минут назад.

Мимо проносится очередная глыба, заставив нас отскочить друг от друга – и как раз вовремя. Эванжелина и Птолемус возвращаются; они жаждут мести и втягивают Кэла в хаотический танец ножей и обломков. Их мощь сотрясает арену, вызывая всё больше и больше металла из недр. Кэлу приходится внимательно смотреть, куда он ступает. Куски труб и проводов вылезают из песка, создавая смертельно опасную полосу препятствий.

Одна труба пронзает Стралиана, который всё еще стоит на коленях и вопит, хватаясь за лицо. Она протыкает его насквозь и высовывается изо рта, навеки заставив замолчать. Сквозь грохот разрушений я слышу, как зрители визжат и ахают, увидев это. Несмотря на всю свою силу и жестокость, они трусы.

Я бегаю по песку вокруг Рамбоса, словно подзадоривая его. Кэл прав, я быстрее; хотя Рамбос – настоящая гора мускулов, у него заплетаются ноги, когда он пытается догнать меня. Он вырывает из земли зазубренные трубы и мечет их, как копья, но от них нетрудно увернуться, и сильнорук ревет от досады.

Я Красная, я – ничто, но я могу тебя свалить.

Мое внимание привлекает шум воды, и я вспоминаю о пятом палаче – нимфе.

Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как лорд Озанос разделяет пар, словно занавеску, расчистив арену. В десяти метрах от него – Кэл, который продолжает сражаться. Дым и огонь удерживают магнетронов на расстоянии. Но Озанос приближается, размахивая водяным плащом, и пламя слабеет. Вот настоящий палач. Вот конец представления.

– Кэл! – кричу я, но ничем не могу ему помочь. Ничем.

Мимо моей щеки проносится еще один обломок трубы, так близко, что я ощущаю холодное жжение. Так близко, что я разворачиваюсь и падаю. Решетка всего в нескольких шагах от меня, и Арвен по-прежнему стоит за ней, полускрытый темнотой.

Кэл бросает огнем в Озаноса, но нимф быстро его тушит. Столкновение воды и огня порождает оглушительно шипящий пар, но постепенно вода побеждает.

Рамбос приближается, оттесняя меня к воротам. Я позволила загнать себя в угол. Камни и железо разбиваются о стену за спиной – их вполне достаточно, чтобы переломать мне кости. «Молния! – мысленно кричу я. – МОЛНИЯ!»

Но ничего нет. Только темный дым угасших ощущений, который меня душит.

Зрители вскакивают на ноги в предчувствии конца. Я слышу, как Мэйвен в ложе над моей головой кричит вместе с остальными.

– Прикончите их! – вопит он.

Его жестокость по-прежнему удивляет меня. Но, когда я смотрю наверх, глаза Мэйвена встречаются с моими сквозь пар и стекло – и в них нет ничего, кроме гнева, ярости и злобы.

Рамбос прицеливается, держа в руке длинную зазубренную трубу. Смерть близка.

Сквозь шум я слышу торжествующий вопль. Это Птолемус. Они с Эванжелиной любуются кружащимся водяным шаром и заключенной в нем фигурой. Кэл. Вода бурлит, он сопротивляется, пытаясь освободиться, но тщетно. Скоро он захлебнется…

За моей спиной, почти у меня над ухом, посмеивается Арвен.

– Ну и у кого преимущество? – с издевкой спрашивает он самого себя, повторяя слова, которые так часто произносил на тренировке.

Мышцы болят и подергиваются, умоляя о скором конце. Я просто хочу лечь, признать поражение и умереть. Меня назвали обманщицей, мошенницей и были правы.

Но есть в запасе еще один фокус.

Рамбос прицеливается, становится поудобнее, и я понимаю, что должна сделать. Он запускает свое копье с такой силой, что воздух буквально воспламеняется. Я падаю, прижавшись к песку.

Тошнотворное хлюпанье дает понять, что мой план сработал. А нахлынувшее на меня ощущение электричества говорит, что я еще могу победить.

За моей спиной Арвен валится на пол – кусок трубы вонзился ему в живот.

– Преимущество у меня, – отвечаю я мертвецу.

Я поднимаюсь на ноги, полная грома, молний, искр, разрядов и всего остального, чем могу управлять. Толпа оглушительно кричит, и в первую очередь – Мэйвен.

– Убей ее! УБЕЙТЕ ЕЕ! – орет он, указывая на меня сквозь стекло. – СТРЕЛЯЙТЕ!

Пули ударяются о купол, искрят и рассыпаются на электрическом щите, но тот не поддается. Он должен защищать публику, но это же электричество, это молния – моя стихия. Теперь щит защищает меня.

Толпа ахает, не веря своим глазам. Красная кровь струится из моих ран, а под кожей дрожит молния, давая всем понять, кто я такая. Экраны темнеют. Но меня успели увидеть. И невозможно перечеркнуть то, что случилось.

Рамбос, шатаясь, отступает на шаг. У него захватывает дух. И я не даю ему шанса отдышаться.

Я одновременно Серебряная и Красная – сильнее, чем те и другие.

Моя молния проникает в него, заставляет вскипеть кровь, поджаривает нервы. Рамбос обрушивается наземь подрагивающей грудой мяса.

Озанос падает следующим, когда искры окутывают его. Жидкий шар с плеском разлетается, и Кэл валится на песок, судорожно кашляя и выплевывая воду.

Несмотря на острые металлические пики, которые торчат из песка, грозя меня проткнуть, я пускаюсь бежать, то подныривая, то перескакивая через препятствия. «Меня хорошо обучили. Сами виноваты. Они подписали себе приговор».

Эванжелина машет рукой и посылает мне в голову стальную балку. Упав на колени, я проезжаю под ней и останавливаюсь рядом с Эванжелиной. Мои руки полны молний, похожих на кинжалы.

Она мгновенно создает себе меч из летающего вокруг металла. Мои молнии разбиваются об клинок, проникают сквозь железо, но она продолжает сражаться. Металл кружится и меняет форму, пытаясь поразить меня; вернулись даже ее пауки, готовые разорвать мое тело на части, но их недостаточно. Всей Эванжелины недостаточно.

Очередной удар молнии выбивает клинки у нее из рук и отшвыривает Эванжелину в сторону. Она уже думает только о спасении.

Но спасения нет.

– Это не фокус, – выдыхает Эванжелина, потрясенная до глубины души.

Ее взгляд перебегает с одной моей руки на другую, пока она пятится, торопливо сооружая щит из обломков железа.

– Не вранье…

Я чувствую во рту вкус своей красной крови, резкий, металлический и, как ни странно, прекрасный. Я сплевываю кровь, чтобы все ее видели. Над нами, по ту сторону стеклянного купола, небо темнеет. Стягиваются черные тучи, тяжелые, полные дождя. Приближается гроза.

– Ты сказала, что убьешь меня, если я встану у тебя на пути.

Так приятно швырнуть эти слова обратно ей в лицо.

– Вот тебе шанс.

Грудь Эванжелины вздымается и опускается от тяжелого дыхания. Она устала. Она ранена. И сталь у нее во взгляде почти пропала, сменившись страхом.

Она прыгает, и я готовлюсь отбивать атаку, однако этого не приходится делать. Эванжелина бежит. Она бежит от меня, устремляясь к ближайшим воротам. Я бегу следом, намереваясь догнать ее и свалить, но отчаянный крик Кэла привлекает мое внимание.

Озанос поднялся на ноги и дерется с новыми силами, а Птолемус пританцовывает вокруг, ожидая, когда Кэл откроется. Принцу никогда не удавалось устоять против нимф: огонь слабее воды. Я вспоминаю, с какой легкостью победили на тренировке Мэйвена.

Я хватаю нимфа за запястье и бью разрядом сквозь кожу, заставив перенести свой гнев на меня. Вода бьет, как молот, и я падаю спиной на песок. Она льется и льется, не позволяя дышать. Впервые с тех пор, как я вышла на арену, мое сердце сжимает холодная рука страха. Теперь, когда у нас появился шанс победить и выжить, я страшно боюсь проиграть. Мои легкие молят о глотке воздуха, и я невольно открываю рот. Вода хлещет в горло. Она жжет, как огонь, как смерть.

По мне пробегает крохотная искорка, и этого достаточно – она проскакивает вверх по водяной струе и поражает Озаноса. Охнув, он отступает, и мне как раз хватает времени, чтобы освободиться. Воздух обжигает легкие, пока я судорожно его глотаю, но нет времени наслаждаться дыханием. Озанос снова нападает; на сей раз он хватает меня обими руками за шею и погружает под воду.

Но я готова. Он совершил большую глупость, притронувшись ко мне, позволив нашим телам соприкоснуться. Когда я выпускаю молнию, которая пронзает плоть и воду, Озанос пронзительно вопит и падает навзничь. Вода откатывается, впитываясь в песок, и я понимаю, что мой противник мертв.

Я поднимаюсь, мокрая насквозь, дрожа от адреналина, страха и ощущения силы. Мой взгляд падает на Кэла. Он изранен и покрыт синяками, весь в крови, но его руки горят ярко-алым огнем ярости, а Птолемус корчится у ног принца. Он поднимает руку, признавая поражение, и молит о пощаде.

– Убей его, Кэл, – рычу я, желая видеть, как Птолемус истечет кровью.

Над нами пульсирует электрический щит, питаясь моим гневом. Если бы только на месте Птолемуса была Эванжелина, если бы я только могла сделать это сама…

– Он хотел убить нас. Убей его.

Кэл не движется и тяжело дышит сквозь зубы. Он буквально разрывается – ему хочется мстить, упиваться битвой, но в то же время Кэл неуклонно превращается в спокойного и хладнокровного человека, каким привык быть всегда. И каким он больше быть не может.

Но натуру так легко не изменить. Кэл отступает, и пламя гаснет.

– Нет.

Наступает тишина, чудесным образом сменив вопли и крики толпы, которая всего минуту назад жаждала нашей смерти. Подняв голову, я убеждаюсь, что на нас никто не смотрит. Люди не видят ни милосердия Кэла, ни моих способностей. В амфитеатре ни души. Огромная арена опустела – нет свидетелей нашей победы. Король отослал их, чтобы скрыть правду. Чтобы он снова мог соврать.

Сидя в своей ложе, Мэйвен начинает аплодировать.

– Неплохо! – кричит он, придвигаясь к краю.

Он смотрит на нас сквозь стекло, и за спиной у него стоит мать.

Этот звук, который заставляет меня вздрогнуть, ранит больней любого ножа. Он эхом разносится по пустой арене… и его заглушают мерные шаги, стук ботинок по камню и песку.

Охрана, Стражи, солдаты… они вливаются на арену со всех сторон. Сотни, тысячи… слишком много, чтобы драться. Слишком много, чтобы убежать. Мы выиграли битву, но проиграли войну.

Птолемус уползает прочь, скрываясь в толпе солдат. Мы остаемся одни в медленно сжимающемся кругу. Ничего и никого больше не осталось.

Это нечестно. Мы победили. Мы им показали. Это нечестно!

Мне хочется кричать, бить молнией, бушевать, драться, но пули успеют первыми. На глаза наворачиваются горячие слезы гнева, но я не стану плакать. Только не в эти последние минуты.

– Прости, что поступила так с тобой, – шепчу я Кэлу.

Неважно, как я отношусь к его убеждениям – именно он сегодня проиграл. Я-то знала, каков риск, а он был просто пешкой, которую тянули к себе многочисленные участники этой незримой игры.

Он стискивает зубы, поворачиваясь в поисках какого-нибудь выхода. Но выхода нет. Я не ожидаю, что он простит меня – я и не заслуживаю прощения. Но вдруг Кэл берет меня за руку, цепляясь за последнего человека, оставшегося на его стороне.

Он начинает тихонько напевать. Я узнаю этот мотив – печальную мелодию, ту самую, под которую мы целовались в зале, полном лунного света.

В тучах рокочет гром, вот-вот начнется гроза. Капли дождя стучат по стеклу над головой. Оно шипит и испаряет дождь, но вода продолжает литься ровным потоком. Даже небо оплакивает наше поражение.

Стоя у барьера ложи, Мэйвен смотрит на нас. Искрящийся щит искажает его лицо – Мэйвен похож на чудовище, каким и является. Вода течет у него с носа, но он этого не замечает. Мать что-то шепчет ему на ухо, и он вздрагивает, вернувшись к реальности.

– Прощай, девочка-молния.

Мэйвен поднимает руку, и я замечаю, что он дрожит.

Как маленькая девочка, я зажмуриваюсь, ожидая ощутить слепящую боль от сотни пуль, раздирающих мое тело. Мои мысли обращаются в прошлое, к давно минувшим дням. К Килорну, родителям, братьям, сестре. «Я скоро увижусь с ними?» Сердце подсказывает, что да. Они ждут меня – где-то, как-то. Как в тот день в Спиральном Саду, когда я думала, что лечу навстречу смерти, я чувствую холодную решимость. Я умру. Жизнь покидает меня, и я за нее не цепляюсь.

Тучи над головой разражаются оглушительным раскатом грома, таким мощным, что содрогается воздух. Земля колышется под ногами, и даже сквозь сомкнутые веки я вижу ослепительную вспышку. Лиловую, белую… очень мощную. Ничего подобного я никогда не ощущала. Я отстраненно гадаю, что будет, когда она ударит в меня. Я умру или выживу? Может быть, превращусь в нечто ужасное, смертоносное, новое?

Я никогда этого не узнаю.

Кэл хватает меня за плечи и отбрасывает в сторону – в ту самую секунду, когда гигантская молния падает с небес. Она пробивает стекло, и фиолетовые осколки осыпают нас, словно снег. Она гудит во мне, наполняя мое тело трепетом и восторгом – это оживляющее биение силы, которое возвращает меня к жизни.

Солдаты пригибаются, закрывают головы, бегут в разные стороны, спасаясь от бешеной бури. Кэл пытается оттащить меня, но я едва сознаю его присутствие. Мои органы чувств полны бурей, я ощущаю, как она кипит надо мной. ОНА МОЯ.

Еще одна молния устремляется вниз и бьет в песок. Охранники спешат к воротам. Но Стражей и солдат так просто не напугать, и они быстро приходят в себя. Хотя Кэл отчаянно старается спасти нас обоих, они пускаются в погоню. Выхода нет.

Пусть даже гроза прекрасна, она опустошает меня, высасывает энергию. Контролировать ее слишком тяжело. Мои колени подгибаются, сердце стучит, как барабан – так быстро, что грозит разорваться. «Еще одна молния, еще одна. У нас, быть может, есть шанс».

Когда мои пятки свисают над пустой расселиной, где недавно плескалась вода, я понимаю, что все кончено. Некуда больше бежать.

Кэл подхватывает меня и оттаскивает от края, чтобы я не свалилась. Там, внизу, нет ничего, кроме темноты; где-то далеко слышится эхо бегущей воды. Ничего, кроме труб, водопроводных коммуникаций и мглы. А перед нами – хорошо обученные ряды жестоких солдат. Они автоматически прицеливаются, поднимая ружья все враз.

Щит разбит, гроза затихает, мы проиграли. Мэйвен, очевидно, чует мое поражение и ухмыляется из ложи – его губы складываются в пугающую улыбку. Даже издалека я вижу блистающие навершия его короны. Глаза ему заливает дождь, но он даже не моргает. Мэйвен не хочет пропустить мою смерть.

Ружья поднимаются, и на сей раз солдаты не ждут приказа короля.

Выстрел гремит, как гром, раскатываясь по пустой арене. Однако я не чувствую боли. Удивительно, но первый ряд стрелков падает, изрешеченный пулями.

Я моргаю и смотрю вниз – и вижу ружья, которые торчат из расщелины. Все стволы дымятся и подпрыгивают. Они продолжают стрелять, скашивая солдат.

Прежде чем я успеваю что-нибудь понять, кто-то хватает меня за рубашку и тащит вниз. Я падаю в темноту. Мы плюхаемся в воду, но руки так и не разжимаются.

Вода подхватывает меня и несет во тьму.

Эпилог

Черная пустота сна отступает, сменяясь реальностью. Мое тело покачивается; я ощущаю, как где-то работает мотор. Металл скрежещет о металл, превращаясь на большой скорости в шум, который я смутно узнаю. Это подземка.

Сиденье под щекой кажется странно мягким и в то же время упругим. Это не кожа, не ткань, не бетон, а чье-то теплое тело. Оно двигается подо мной, устраиваясь поудобнее, и я открываю глаза. Того, что я вижу, вполне достаточно, чтобы решить, что я еще сплю.

Кэл сидит напротив, неподвижно, напрягшись, положив сжатые кулаки на колени. Он смотрит прямо перед собой, на человека, на котором я лежу, и в его глазах – столь знакомый мне огонь. Поезд зачаровывает Кэла, и его взгляд то и дело перебегает на лампы, окна и провода. Ему не терпится всё изучить, но тот, кто рядом, не позволяет Кэлу двигаться.

Фарли.

Революционерка, сплошь шрамы и энергия, стоит над ним. Каким-то образом она выжила в бойне под площадью Цезаря. Я хочу улыбнуться, окликнуть ее, но меня охватывает слабость, не давая пошевелиться. Я вспоминаю грозу, битву на арене и все ужасы, которые случились до того. Мэйвен. От этого имени сжимается сердце, наполняясь гневом и стыдом. Кто угодно может предать кого угодно.

На груди у Фарли висит ружье – при необходимости она готова выстрелить в Кэла. Здесь есть и другие ее соратники, которые бдительно охраняют его. Они измучены, ранены, немногочисленны, но вид у них по-прежнему угрожающий. Они не спускают глаз с поверженного принца и следят за ним, как мышь за котом. Тут я замечаю, что руки у Кэла скованы железной цепью, которую он мог бы с легкостью расплавить. Но Кэл этого не делает. Он просто тихо сидит и чего-то ждет.

Ощутив мой взгляд, он живо поворачивается ко мне. В нем снова вспыхивает жизнь.

– Мэра, – негромко произносит Кэл, и отчасти жаркий гнев отступает. Но только отчасти.

Я пытаюсь сесть и тут же чувствую головокружение. Чья-то ласковая рука укладывает меня обратно.

– Лежи спокойно, – говорит чей-то голос, который я смутно припоминаю.

– Килорн… – выговариваю я.

– Я здесь.

К моему смятению, среди мятежников, стоящих за спиной у Фарли, показывается знакомый мне рыбацкий мальчишка. Шрамы, грязные бинты… но держится он гордо. И он жив. Достаточно одного взгляда на Килорна, чтобы меня охватило облегчение.

Но если Килорн стоит здесь, среди Алой Гвардии, то…

Я резко поворачиваюсь, чтобы взглянуть на человека, который держит меня на руках.

– Кто…

Знакомое, слишком знакомое лицо. Если бы я уже не лежала, то обязательно упала бы. Потрясение слишком сильно.

– Я умерла? Мы все умерли?

«Он пришел, чтобы забрать меня. Я погибла на арене. Это галлюцинация, сон, мечта, последняя мысль перед смертью. Мы все умерли».

Но мой брат медленно покачивает головой, глядя на меня знакомыми медовыми глазами. Шейд всегда был красавцем, и смерть его не изменила.

– Ты не умерла, Мэра, – отвечает он ровным голосом, который я хорошо помню. – И я тоже.

– Но как? – выговариваю я и сажусь, чтобы рассмотреть брата как следует. Он выглядит точно так же, как всегда, и у него нет обычных для солдата шрамов. Даже каштановые волосы успели отрасти, сменив короткую военную стрижку. Я провожу по ним пальцами, чтобы убедиться, что он настоящий.

«Но он изменился. Как и ты».

– Мутация, – говорю я, касаясь руки Шейда. – Из-за этого тебя убили.

Глаза у него пляшут.

– Они попытались.

Я не моргаю, проходит меньше секунды, но он движется с непостижимой быстротой. Стремительней любого быстра. И вот уже брат сидит напротив меня, рядом со скованным Кэлом. Шейд перемещается в пространстве, перепрыгивая с места на место в мгновение ока.

– Но у них ничего не вышло, – договаривает он.

И широко улыбается, очаровательно радуясь моему изумлению.

– Они сказали, что убили меня. Офицерам сообщили, что я мертв и мое тело сожжено.

Еще мгновение – и Шейд снова оказывается рядом со мной, возникнув из ниоткуда.

Телепортация.

– Но они за мной не угнались. Это никому не под силу.

Я киваю, пытаясь осмыслить его возможность, сам факт его существования, но почти ничего не понимаю, кроме того, что брат держит меня в объятиях. Шейд. Живой. Такой же, как я.

– А остальные? Мама, папа…

Но Шейд успокаивает меня улыбкой.

– Они в безопасности. И ждут, – говорит он. Его голос вздрагивает, брата переполняют эмоции. – Скоро мы увидимся.

Мое сердце подскакивает при этой мысли. Но, как всегда, радость, счастье и надежда быстро гаснут. Мой взгляд падает на Гвардию, которая ощетинилась оружием, на шрамы Килорна, на напряженное лицо Фарли и на скованные руки Кэла. Кэла, который столько вынес – и из одной тюрьмы попал в другую.

– Отпустите его.

Я обязана ему жизнью. Больше, чем жизнью. Разумеется, надо обеспечить Кэлу некоторые удобства. Но никто не движется, заслышав мои слова, даже сам Кэл.

К моему удивлению, он отвечает, опередив Фарли:

– Не отпустят. И не должны. На самом деле для надежности было бы лучше завязать мне глаза.

Пусть даже он свергнут, выброшен из собственной жизни, Кэл ничуть не изменился. Он по-прежнему – солдат.

– Кэл, замолкни. Ты ни для кого не представляешь угрозы.

Усмехнувшись, Кэл слегка наклоняет голову и указывает на полный поезд вооруженных мятежников:

– Они, кажется, считают иначе.

– Но для нас ты не опасен, – возражаю я, прижимаясь к спинке сиденья. – Ты спас меня, даже несмотря на то что я сделала. А после всего, что причинил тебе Мэйвен…

– Не произноси этого имени, – пугающим тоном произносит Кэл, и я застываю. Фарли крепче сжимает оружие.

Она произносит сквозь зубы:

– Неважно, что он сделал для тебя. Принц не на нашей стороне. И я не стану рисковать остатками своих людей ради вашего романчика.

«Романчик». Мы вздрагиваем при этом слове. Ведь между нами ничего нет. Особенно учитывая то, как мы поступили друг с другом – и как поступили с нами. Неважно, насколько нам бы этого хотелось.

– Мы будем бороться дальше, Мэра, но Серебряные предали нас. И больше мы им доверять не станем.

Килорн говорит мягко, он пытается сделать так, чтобы я поняла. Но при взгляде на Кэла его глаза вспыхивают. Очевидно, он вспоминает пытку в темнице и ужасное зрелище замерзшей крови.

– Он – ценный пленник.

Они не знают Кэла так, как я. Не знают, что он мог бы уничтожить их всех и сбежать в мгновение ока, если бы действительно хотел. Так почему же он сидит спокойно? Когда мы встречаемся взглядом, Кэл каким-то образом без единого слова отвечает на мой вопрос. Боль, исходящая от него, разбивает мне сердце. Он устал. Он сломлен. И больше не желает сражаться.

Отчасти – я тоже. Отчасти я жалею, что не покорилась цепям, плену и тишине. Но я уже досыта хлебнула этой жизни – в грязи, во тьме, в камере, в шелковом платье. Больше я не покорюсь. Не перестану бороться.

И Килорн. И Фарли. Мы ни за что не остановимся.

– Есть и другие, такие, как мы… – мой голос дрожит, но я никогда еще не чувствовала себя такой сильной. – Такие, как я и Шейд…

Фарли кивает и похлопывает по карману.

– Список у меня. Я знаю имена.

– Мэйвен тоже, – спокойно отвечаю я. Кэл вздрагивает при этом имени. – Он воспользуется базой крови, чтобы разыскать их и схватить.

Пусть даже поезд дрожит и качается, катясь по темным туннелям, я заставляю себя подняться на ноги. Шейд пытается помочь, но я отвожу его руку. Я должна устоять сама.

– Мы должны разыскать их первыми, – говорю я, вздернув подбородок и ощущая ритм поезда. Он заряжает меня энергией. – Должны.

Килорн подходит ко мне – его лицо полно решимости, а шрамы, синяки и бинты как будто исчезают. В глазах Килорна я вижу рассвет.

– Он их не найдет.

Я чувствую странное тепло, вроде солнечного, хотя мы глубоко под землей. Оно знакомо мне не хуже, чем мои молнии, оно окутывает меня, заключает в объятия, невозможные физически. Пусть даже Гвардия считает Кэла врагом, пусть боится его, но я радуюсь теплу и позволяю Кэлу впиться горящим взглядом в мои глаза.

Мимо проносятся наши общие воспоминания, всё то время, что мы провели вместе. Но дружба миновала, сменившись тем единственным, что роднит нас теперь.

Это ненависть к Мэйвену.

Несложно понять, что думаем мы об одном и том же.

«Я убью его».