Читать онлайн Порочная связь

Meghan March

DIRTY TOGETHER (#3)

Copyright © 2016. Dirty Together by Meghan March

Published by arrangement with Bookcase Literary Agency and Andrew Nurnberg Literary Agency

© Болятко О., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава 1. Холли

Я жду, когда загорится зеленый свет единственного светофора в городе Голд-Хэвен, штат Кентукки. Потом поворачиваю налево и въезжаю на заправочную станцию. На этой станции я впервые в жизни заправляла свою машину бензином. Тогда это было намного дешевле. Мой «Понтиак» ненамного лучше, чем «Фиеро» выпуска 1988 года, на котором я ездила в те дни, но в этом городе он не будет бросаться в глаза, а именно это мне и нужно. Прежде чем выйти из машины, я надеваю солнечные очки и шляпу, похожую на те, которые обычно носят дальнобойщики.

Старые колонки, которые я ожидала увидеть, те, на табло которых крутятся цифры, заменены новыми моделями.

Это даже к лучшему. Это уменьшает мои шансы быть узнанной, если я постараюсь держаться подальше от людей.

Я провожу карточку через считывающее устройство, заправляю машину и закрываю бензобак. Когда я вернусь в Нэшвилл, я наконец сменю машину. Я могу себе это позволить, ведь я нечасто сорю деньгами.

И хотя на конкурсе «Мечты кантри» я выиграла миллионный контракт со студией, получила я на руки смешную сумму. Альбомы? Их выпуск обходится чертовски дорого. А что касается моих гонораров за выступления на гастролях, после оплаты всех расходов их даже не стоит упоминать. Но по мере того как будет расти продажа билетов на мои выступления и увеличиваться число моих поклонников, все изменится.

А пока я экономлю каждый цент и трачу деньги лишь на самые насущные нужды, потому что не знаю, когда окажусь на мели.

И мало что изменилось с тех пор, как я вышла замуж за миллиардера Крейтона Караса. Мысли о муже вызвали у меня чувство вины и сожаления. Не могу поверить, что я снова это сделала. Этим утром я просто встала и ушла.

И я думала лишь об одном – если я сейчас, прямо в этот момент, не уйду из его пентхауса, что-то внутри меня сломается. Мне просто необходимо было выбраться из этого города. Я знаю, что я трусиха и идиотка. Мне не нужно, чтобы кто-нибудь говорил мне об этом, потому что я сама уже обругала себя всеми возможными словами.

Я отрываю квитанцию и засовываю ее в карман куртки, а потом сажусь в машину и поворачиваю ключ зажигания.

Клик.

Я пытаюсь сделать это еще раз.

Щелк.

Вот дерьмо. Я тяжело вздыхаю, роняю голову и лбом прижимаюсь к рулю.

Я уверена, что это моя карма. Вот что случается с женщинами, бросающими своих мужей безо всякого объяснения, притом не один раз, а дважды.

Черт. Но как бы мне ни хотелось проникнуться жалостью к себе, сейчас не время для этого.

Я беру себя в руки и снова открываю дверцу. Здесь раньше работали заправщики, но давно, еще до того, как я начала учиться водить машину. Не то чтобы я стала платить дополнительные два цента за их услуги.

Я поправляю шляпу и направляюсь к гаражу. Окна над входом закрыты, возможно, из-за сильного ветра, так что я открываю дверь из матового стекла и вхожу в приемную.

Песня группы «Криденс Клиаруотер Ревайвал» звучит так громко, что можно подумать, будто ты стоишь прямо рядом со сценой на их концерте. Дешевые обитые досками стены теперь частично отделаны плиткой, частично выкрашены в нарядный голубой цвет. Заправочная станция явно преобразилась с тех пор, как я в последний раз была в этом городе.

Я нажимаю на кнопку звонка, но его не слышно из-за оглушающих звуков гитары.

Я могу без конца слушать «ККР». Но хотя я с удовольствием послушала бы еще пару песен, прежде всего мне нужно разобраться с машиной. Однако поблизости не видно никого из местных рабочих. Я решаю взять дело в свои руки и захожу за стойку, за которой расположена дверь в гараж.

Внутри гаража пахнет маслом, выхлопными газами и резиной. Не то чтобы неприятно, просто резковато. Здесь темнее, чем в приемной, так что я снимаю солнечные очки.

Мое внимание привлекает мужчина, который, нагнувшись, что-то откручивает гаечным ключом под капотом классического «Мустанга». На нем рабочие брюки и черная теплая рубашка, облегающая его широкие плечи.

– Эй! Можно вас попросить? – Мой голос проигрывает битву с гремящей музыкой. – Эй! – кричу я. Никакого ответа.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках магнитофона. Найдя его, я направляюсь прямо к нему. Я нажимаю кнопку выключателя, и музыка смолкает.

Мужчина поднимает голову и поворачивается, чтобы посмотреть на смолкнувший магнитофон.

– Какого черта? – рявкает он. Потом замечает меня и обводит вопросительным взглядом. – Кем вы, черт возьми, себя…

– Простите. Вы не слышали меня из-за громкой музыки. – Я поворачиваюсь к нему и делаю несколько шагов. Собираюсь еще раз извиниться и внезапно узнаю его. – Логан Брэнтли?

Его прищуренные глаза широко раскрываются.

– Холли Викман. Не видел тебя сто лет.

Он вытаскивает тряпку из заднего кармана и вытирает руки. Потом собирается было протянуть мне руку, но смотрит на нее и хмурится.

– Подожди секунду.

Он поворачивается и направляется к раковине, расположенной в углу.

Запах цитрусов примешивается к запаху масла и выхлопных газов, и до меня доходит, что он моет руки, прежде чем обменяться со мной рукопожатием. Я не уверена, чувствую себя смущенной или польщенной. Логан Брэнтли был самым плохим из плохих парней, и я была влюблена в него с того момента, когда стала достаточно взрослой, чтобы влюбляться.

Хотя он никогда не обращал на меня внимания.

Он был старше меня на несколько лет и любил раскатывать по городу в своем стареньком «Камаро», как настоящий крутой парень, всегда с разными девчонками на переднем сиденье. Я не заслуживала его внимания, а потом, едва получив аттестат, он уехал из города. Я понятия не имела, что он вернулся, и мне становится интересно, как он жил все эти годы.

Он заканчивает мыть руки и подходит ко мне, распространяя запах апельсина.

– Подумать только… Что ты, черт возьми, делаешь в моем гараже, Холли Викс?

На этот раз он называет меня сценическим именем, и я краснею от смущения.

Я облизываю губы, пересохшие от жары, потому что печка в моей машине была включена всю поездку из Нэшвилла. И радио тоже, на полную громкость. Я во все горло подпевала всем старым исполнителям, которых только могла отыскать в эфире. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о Крейтоне и о том, как он отреагировал, найдя мою записку. Голос у меня в голове, очень похожий на мамин, говорил, что на этот раз он просто спишет меня со счетов.

– Холли? – Логан возвращает меня к действительности.

– Прости. Я, э-э-э… моя машина не заводится. Я залила бензин в бак, потом села в нее, повернула ключ зажигания, и ничего не произошло. Ну, раздался щелчок, а потом… ничего.

Он улыбается, и я захлопываю рот, потому что мне кажется, что он смеется над моим идиотским лепетом.

– Щелчок. Тогда, наверное, дело в стартере. – Он поворачивает голову и смотрит на дверь. Может быть, пытается увидеть мою машину? – На какой роскошной машине ты теперь ездишь? Я могу представить тебя в «Лексусе». Ты всегда была на голову выше всех здешних девчонок.

Мои брови поползли вверх.

– Я? На голову выше?

До шестнадцати лет я ходила в поношенной одежде, которую приносили в церковь женщины, чьи дочери были на несколько лет старше меня. А в шестнадцать стала покупать себе одежду в магазинах, торгующих со скидкой. Может быть, он имел в виду, что я всегда прикрывала сиськи и задницу в отличие от девчонок, которые удостаивались чести проехаться в его машине?

Что он подумает, когда увидит мой «Понтиак»? Его теория о «Лексусе» распадется в прах. Я все та же Холли, какой была раньше, и блеск софитов пока еще не изменил меня. И даже те две недели, которые я провела рядом с миллиардами Крейтона.

Логан снова смотрит мне в глаза.

– Да, ты. Ты всегда была классной. Хотя, возможно, я заблуждаюсь насчет «Лексуса». Готов поспорить, что ты разъезжаешь в «Бентли». – Его намек на богатство Крейтона невозможно не понять, так же как и медленный, оценивающий взгляд, которым он одаривает меня. – Да, я думаю, что тебе очень подойдет «Бентли».

Я не понимаю, почему произвожу на него такое впечатление. На мне потертые обтягивающие джинсы, ярко-голубая рубашка, доходящая до середины бедра, короткая черная кожаная куртка, ковбойские сапоги и нелепая шляпа. Далеко не дизайнерский прикид.

– Никаких «Бентли». И никаких «Лексусов».

Хотя у Крейтона есть «Бентли», которым управляет его шофер, но мне-то он не принадлежит. Так что лучше я прерву болтовню Логана, и немедленно.

Он пожимает плечами.

– Ну что ж. Давай пойдем посмотрим, что у нас там.

Я следую за ним и почти наталкиваюсь на него, когда он резко останавливается напротив моего «Понтиака».

– Пожалуйста, женщина, скажи мне, что это не твоя тачка.

Я расправляю плечи и гордо заявляю:

– Прости, что не дотягиваю до твоих стандартов.

Повернув голову, он смотрит на меня.

– Эта тачка не дотягивает до твоих стандартов – вот в чем проблема.

Я пожимаю плечами.

– Жизнь в высшем обществе не всегда такая гламурная, как ты мог бы подумать.

Он что-то бормочет себе под нос, и я улавливаю лишь несколько слов: жалкая пародия на мужа.

– Ключи?

Он протягивает руку, и я отдаю ему ключи.

Чтобы втиснуться за руль, ему приходится отодвинуть кресло назад. И когда он вставляет ключ в замок зажигания и поворачивает его, ничего не происходит. Даже щелчка не слышно.

– М-м-м… раньше был щелчок.

– Да. Полетел стартер или соленоид. Я могу заказать его, но в лучшем случае его доставят лишь в понедельник. Может быть, во вторник.

Учитывая, что сейчас уже субботний вечер, меня это не удивляет.

– Хорошо. Большое спасибо.

Он вылезает из машины.

– Рад помочь своей землячке, которая выбилась в люди. Я попрошу Джонни помочь мне закатить ее в гараж.

– Спасибо. Большое спасибо. Одной заботой меньше.

Только как я теперь доберусь до бабушкиного дома, мысленно добавляю я.

Я устала после долгого дня, но все равно открываю багажник и достаю сумку. Потом подхожу к дверце пассажирского сиденья, открываю ее и беру свою сумочку. Повесив ее на плечо, я закрываю дверцу и обхожу машину со стороны капота.

Логан поднимает руку, жестом приказывая мне остановиться.

– Что ты, черт возьми, делаешь?

Я смотрю ему в глаза.

– Иду к бабушкиному дому.

– Пешком?

– Это не так уж далеко.

– Сейчас холодно, как в аду, и до него по меньшей мере три мили. Ты не пойдешь пешком.

Я ощетиниваюсь при этих словах. Господи, убереги меня от альфа-самцов.

– Я не знаю, когда тебе пришло в голову, что очень круто принимать за меня решения, но спасибо, я буду делать то, что захочу, черт возьми.

– Холли, не будь смешной.

Я взвиваюсь. И прежнее смущение тут же покидает меня.

– Ты не в состоянии разглядеть, когда женщина находится на грани нервного срыва? Потому что я вишу на тонкой ниточке, и последнее, что мне нужно, это чтобы еще какой-то чертов мужик говорил мне, что я должна делать, а чего не должна.

К концу этой тирады мой голос уже понимается на полторы октавы вверх.

– Вау. Солнышко. Успокойся.

– Даже не…

Но он поднимает обе руки, словно защищаясь от хищницы, которую внезапно увидел перед собой.

– Я подвезу тебя. – Он поспешно добавляет: – Если хочешь.

Я чувствую, как гнев начинает меня отпускать, и соглашаюсь:

– Хорошо. Спасибо.

Логан берет у меня из рук сумку, и я не сопротивляюсь. У меня нет на это сил. Я устала как собака. И совершенно вымотана. Я хочу лишь поскорее добраться до бабушкиного дома, чтобы упасть на чистые, как я надеюсь, простыни и просто отлежаться несколько дней.

Мы выезжаем с заправки на огромном черном «Шевроле» Логана. Сиденья обиты темно-серой кожей, и внутри салона пахнет новой машиной. Я оглядываюсь в поисках освежителя воздуха с запахом новой машины, но не вижу его. И электроника в машине такая навороченная, что я полагаю, что она тоже новая. Очевидно, если кто из нас теперь и купается в роскоши, так это Логан Брентли.

Он включает радио – разумеется, местную станцию – и направляется из «центра города» в сторону бабушкиного дома. Я беру в кавычки слова «центр города», потому что он состоит всего лишь из одного светофора и четырех углов. И, принимая во внимание, что жители Голд-Хэвена не отличаются большим воображением, они так и называют центр города – Четыре Угла. Один угол – салон красоты, еще один – почта и аптека и два остальных – бар и заправочная станция. Вот и весь центр.

Голос диск-жокея привлекает мое внимание, когда произносит мое имя. И начинает звучать мой последний сингл. Мне следовало бы прийти в восторг оттого, что меня крутят по радио, но меня хватает лишь на слабую улыбку. Я вернулась домой не для того, чтобы быть Холли Викс.

Логан смотрит на меня, словно ожидая, что я что-нибудь скажу, так что я бормочу первое, что мне приходит на ум:

– Полагаю, понимаешь, что добилась успеха, когда слышишь себя на местном радио в родном городе.

Логан качает головой.

– Это спутниковое вещание. А местная станция все время крутит твои песни. Они вообще мало что другого ставят.

– А-а-а, – говорю я дрогнувшим голосом.

Глядя прямо перед собой, Логан говорит:

– Я всегда знал, что ты выбьешься в люди. Я рад, что ты не упустила свой шанс. – Он бросает на меня быстрый взгляд и добавляет: – Хоть это и сделало тебя недосягаемой для меня.

Я настолько выбита из себя всей этой ситуацией – тем, что я снова в Голд-Хэвене, и тем, что сижу в машине Логана Брентли, – что даже не нахожу, что ответить.

Похоже, Логана это не беспокоит, потому что он продолжает:

– Итак, какого черта ты здесь делаешь, похожая на вытащенную из воды общипанную курицу?

Я подавляю смешок и приподнимаю бровь.

– А мне показалось, ты сказал, будто я хорошо выгляжу.

Он улыбается, бросив на меня быстрый взгляд, а потом снова сосредоточивается на дороге.

– Да нет, ты выглядишь хорошо, просто кажешься очень уставшей и напряженной – и рядом с тобой нет мужа.

Я сжимаю в кулак левую руку и правой рукой прикрываю булыжник на моем пальце. Здесь, в Кентукки, он кажется еще более неприлично огромным.

– Мне просто нужна передышка, – говорю я. – Мне нужно какое-то время побыть одной и разобраться в себе.

Логан включает сигнал поворота, прежде чем въехать на подъездную аллею, ведущую к бабушкиному дому. Он останавливает машину и поворачивается ко мне.

– Мне кажется, это последнее место, куда ты могла бы сбежать от неприятностей.

В доме меня ожидает множество воспоминаний – и беспорядок, который оставила там мама после того, как вломилась туда и стащила некоторые самые дорогие для бабушки вещи.

Я делаю вдох, приподняв плечи, а потом выдыхаю и выпрямляюсь.

– Полагаю, когда тебе хочется сбежать от неприятностей, самым естественным порывом будет поехать туда, где твои корни. Меня не было здесь девять месяцев, но за это время столько всего произошло. Я хотела лучшей жизни, и я откусила больше, чем смогла проглотить.

Я даже не успела подумать, прежде чем у меня вырвались эти слова.

– И теперь я даже не знаю, кто я на самом деле. Я подумала, что, если вернусь сюда, я смогу найти ответы на свои вопросы, чего я, похоже, не могу сделать в другом месте.

– И поэтому ты сбежала?

Его вопрос не удивил меня.

– Это долгая история.

Надеясь закончить наш разговор, я открываю дверцу и спрыгиваю на землю. Для этой тачки ему нужна лестница.

Снова забросив сумочку на плечо, я подхожу к Логану, который уже держит в руке мою тяжелую сумку. Он идет следом за мной к лестнице, ведущей на бабушкино крыльцо, выкрашенное в лиловый цвет.

Она выбрала этот цвет тем летом, незадолго до смерти, чтобы позлить свою зловредную соседку. И она не ошиблась. Бабушка всегда бывала права. Полагаю, истинной причиной, по которой я приехала сюда, была моя надежда, что она поможет мне своей мудростью и своими советами, даже несмотря на то что ее здесь больше нет.

Я открываю замок и распахиваю дверь. Пыль кружится в воздухе, и я полагаю, что арест помешал моей маме навести здесь хоть какой-то порядок.

Логан ставит сумку на пол и делает шаг в сторону, давая мне пройти в дом.

– Спасибо. За то, что подвез, и за то, что помог мне с машиной. Когда машина будет готова, оставь сообщение на бабушкином телефоне.

– Не за что.

Он стоит, засунув большие пальцы рук за пояс рабочих брюк, и я понятия не имею, чего он ждет.

Я собираюсь закрыть дверь, но Логан говорит:

– Будь готова к восьми часам.

– Ч-что?

– Ты слышала меня.

– Но я… Что?

– Ты вернулась, чтобы заново обрести свои корни, Холли. И я собираюсь помочь тебе в этом.

Глава 2. Холли

Я сказала себе, что никуда не пойду, когда забралась под чистую простыню в свою старую кровать, не заводя будильник. Я сказала себе, что никуда не пойду, когда в семь сорок пять зазвонил дверной звонок. И я сказала себе, что никуда не пойду, когда накрыла голову подушкой, чтобы не слышать настойчивого стука в дверь.

Я сказала себе, что никуда не пойду… и тут увидела в дверях моей старой спальни Логана Брентли.

Ошарашенная, я села в кровати.

– Какого черта? Как ты сюда вошел?

– Я же сказал тебе, что приду в восемь часов. Я решил, что ты еще не будешь готова, поэтому пришел пораньше. А теперь вытаскивай свою задницу из постели. У нас сегодня насыщенная программа.

– И почему, несмотря на то что я не реагировала на тебя последние пятнадцать минут, ты все еще не понял, что я никуда не пойду?

Он вошел в комнату с таким видом, словно был у себя дома, и прислонился к стене, обклеенной лиловыми обоями.

– У тебя были причины приехать сюда. Я могу понять, когда кто-то хочет спрятаться и зализать свои раны, но это не помогает. Поверь мне. Я-то это знаю.

Я откинула одеяло, радуясь, что легла спать в футболке и легинсах.

– Ты действительно хочешь вытащить меня отсюда?

– Даже если ты будешь брыкаться и кричать. И учитывая, что твои фотографии появятся где-то в Интернете, тебе лучше освежить макияж.

У меня отвисает челюсть, и я несколько раз моргаю, услышав его нахальные слова.

– Господи Иисусе, будет чудом, если у тебя есть подружка. Ты напрочь лишен какого-либо такта.

Он криво усмехается.

– Может быть, у меня не одна подружка. И такт – явно не то, чего ищут женщины в наши дни, Викс.

– Как бы там ни было, убирайся из моей комнаты.

Я киваю на дверь на тот случай, если он меня не понял.

Логан смеется, и я не могу не оценить тот факт, что он стал весьма привлекательным мужчиной. Он сменил рабочие брюки на поношенные джинсы, надел теплый свитер, на этот раз темно-зеленого цвета. Свитер облегает его грудь, и я могу заметить, что этот мужчина хорошо сложен.

Я, возможно, и замужняя женщина, но я посрамила бы свой пол, если бы не посвятила минуту тому, чтобы оценить отличный образчик мужского рода, пусть даже чисто теоретически. Я машу рукой, прогоняя его, и он наконец поворачивается и идет к двери… давая мне возможность оценить его и сзади.

Покачав головой, я спускаю ноги с кровати и тянусь за своей сумкой. Я вытаскиваю из нее джинсы и длинный черный свитер. И роюсь в сумке, пока наконец мне не становится ясно, что я забыла упаковать носки. По крайней мере, я не забыла белье. И это напомнило мне о том, как тогда, в моей гримерке, Крейтон пришел в ужас, подумав, что я собираюсь предстать перед публикой без трусиков, в одном коротком платье.

Почему мы, кажется, нашли возможность наладить отношения посреди этого сумасшествия, называемого гастролями, но как только вернулись к нормальной жизни, я чуть не дошла до нервного срыва? И что это говорит о нашем возможном будущем?

Я отбрасываю этот мучающий меня вопрос. У меня еще будет время подумать об этом. Сначала мне нужно разобраться с самой собой, а потом уже думать обо всем остальном. Так что я иду к шкафу и разыскиваю носки, роясь в куче вещей, которые оставила там и так за ними и не возвращалась.

Я планировала вернуться, разобрать вещи и выставить дом на продажу, но что-то все время останавливало меня. И вовсе не отсутствие времени в моем сумасшедшем графике. Когда несколько месяцев назад я платила налог на недвижимость, я сказала себе, что пришло время продать дом.

Но я так и не смогла поставить точку. Даже сейчас я еще не готова. И это просто удивительно, потому что мне не терпелось стряхнуть пыль этого городка с моих сапог. И после того как умерла бабушка… мне было слишком тяжело вернуться. Однако, как я и сказала Логану, здесь было единственное место, куда мне захотелось убежать. Жизнь – сложная штука.

Я, будучи девчонкой из Кентукки, часто вспоминаю фильм «Дни грома». Там Немезида Тома Круза, Роуди Бернс – тот парень, который стал его другом после того, как они разбили взятые напрокат машины по пути на званый ужин, – говорит, что ребенком он работал на ферме, чтобы получить возможность участвовать в гонках. Но позже стал участвовать в гонках, чтобы получить возможность вернуться и жить на ферме. По крайней мере, мне кажется, что это было примерно так.

Возможно, этот фильм – не шедевр, но я никак не могу забыть его. Это еще один способ сказать, что лучше там, где нас нет. Я нахожусь не в том положении, что Роуди Бернс, потому что не горю желанием насовсем вернуться в Голд-Хэвен, но я не перестаю размышлять о том, что, может быть, в дальнейшем буду петь и гастролировать, надрывая задницу, лишь для того чтобы накопить достаточно денег и уйти на покой.

Все это непредсказуемо.

И тут я замерла в процессе натягивания носка на ногу. Неужели я только что представила себе свое будущее, в котором не будет Крейтона? Потому что если Крейтон останется частью моего будущего, деньги не будут играть для меня никакой роли, разве нет?

И тут возник еще более важный вопрос – если Крейтон останется частью моего будущего, буду ли я спустя десять лет все еще петь и гастролировать? Потому что если даже у нас с ним все будет хорошо, не надоест ли ему эта история с музыкой кантри, которая поначалу казалась ему интересной, но со временем утратила свою привлекательность?

Перестань волноваться заранее, Холли. Я принимаю решение на сегодня похоронить все мучающие меня вопросы. У меня пока еще нет на них ответа. И может быть, появление Логана у меня на пороге – счастливая случайность, которая поможет мне отвлечься.

Стянув с себя легинсы, я надеваю джинсы, а потом меняю футболку на свитер и смотрю на свое отражение в зеркале, которое верой и правдой служило мне в трудные годы подросткового периода. Мне легко сказать, чем сейчас я отличаюсь от меня прежней.

Мои волосы теперь более длинные и блестящие благодаря рекомендациям стилиста. Мое тело стало стройнее благодаря диете и подсчету калорий. Но вы поверите, что мои сиськи стали более аппетитными? Нет, я не продала душу дьяволу, просто открыла для себя бюстгальтеры «пуш-ап» и нашла нужный мне размер. Мое лицо, как и тело, стало худее, скулы острее, а брови приобрели форму, над которой поработал профессионал. Но, не считая этого, я все еще та же девчонка, которой была, когда уезжала из этого города.

И неужели Крейтон сможет долго довольствоваться этой девчонкой?

– Прекрати, – говорю я своему отражению. – Просто прекрати.

– Поторопись, Холли! – кричит Логан снизу.

– Придержи коней, наглый тип! – кричу я ему в ответ.

Я хватаю косметичку, замазываю тональным кремом круги под глазами, наношу бронзовый румянец на щеки, подкрашиваю тушью ресницы и покрываю губы блеском. И этого, решаю я, будет достаточно.

Программа Логана по возвращению меня к моим корням началась с ужина у «Мистера Бургера», единственного ресторана быстрого питания в городе, потому что Макдоналдс не потрудился открыть у нас свое заведение. Здесь на редкость тихо для субботнего вечера, но это и к лучшему.

Мы делаем заказ и садимся в дальнем углу, ожидая, когда нам принесут еду. В городе шутят, что обслуживание в «Мистере Бургере» такое медленное, потому что им приходится вначале пойти убить корову.

Проходит двадцать минут, прежде чем нам приносят два огромных чизбургера, жареный картофель и шоколадный молочный коктейль. Я не съедала так много калорий за один присест с тех пор… вероятно, с тех пор, когда в последний раз ела здесь. И эта еда очень отличается от того неприлично роскошного стейка, который Крейтон заказал в гостинице.

Но и эта еда потрясающая. И компания тоже не такая уж плохая.

Я говорю очень мало, но Логан прекрасно ведет беседу, хотя у меня такое чувство, что обычно он не такой разговорчивый. Он рассказывает мне о том, как вернулся в город после увольнения с флота. Он не говорит, что такого он натворил во время службы, и я подозреваю, что это было что-то интересное.

Он вернулся в город через несколько дней после того, как я уехала в Нэшвилл, и поскольку не привык бездельничать, нанялся на работу в гараж, где он подрабатывал, еще учась в школе. Как оказалось, во время службы на флоте он в свободное время занимался реставрацией классических автомобилей, так что Чак, прежний владелец гаража, сразу же нанял его.

– Когда Чак три месяца спустя сказал мне, что собирается на покой, я понял, что не могу позволить ему продать гараж кому-либо, кроме меня. Возвращение в этот чертов гараж стало для меня настоящим возвращением домой. Он не был удивлен тем, что я не хочу, чтобы он продал этот гараж кому-то еще, и был настолько добр, что помог мне выкупить его. Я почти расплатился с ним, а потом взял кредит в банке для того, чтобы отремонтировать гараж. И все теперь складывается у меня неплохо.

Я поражена тем, что за шесть месяцев он успел купить это заведение, отремонтировать его и превратить старый гараж Чака в популярное место для реставрации и починки классических автомобилей. Более того, сказать, что я поражена, – это сказать слишком мало. Похоже, не я одна способна упорно воплощать в жизнь свою мечту.

Еще меня удивляет, что мы покидаем ресторанчик, не привлекая к себе внимания. Полагаю, я не такая уж знаменитость, даже в своем родном городе. Очевидно, в маленьких городках популярна лишь Миранда Ламберт[1].

Вторая часть операции «Возвращение Холли к ее корням» привела нас в то место, где все начиналось – «Пойло и Яйца». Мне следовало бы знать, что все кончится этим, ведь это единственное место в Голд-Хэвене, куда люди приходят развлечься.

Прием, который мне оказывают здесь, очень отличается от того, с которым я столкнулась в «Мистере Бургере». Можно подумать, что я – настоящая героиня, которая вернулась спустя долгие-долгие годы.

– Черт побери, смотрите, кто к нам пожаловал! – кричит Бенни, перекрывая шум, царящий в кегельбане.

Он направляется ко мне так быстро, как только позволяет трость, и обнимает меня.

– Привет, Бен. Как твои дела?

Этими словами моя бабушка приветствовала его многие годы, и я давно уже переняла у нее эту привычку.

Он отстраняется, опираясь на свою деревянную трость, чтобы сохранить равновесие, и склоняет голову набок.

– Думаю, куда интереснее, как идут твои дела, миссис Миллиардерша.

Мои щеки вспыхивают. Я не хочу говорить о той Холли, оставшейся за пределами этого города. Я здесь не для этого.

– Я в порядке. Просто решила немного передохнуть.

Он хочет спросить еще что-то, но передумывает. Я бросаю быстрый взгляд на Логана, который выразительно смотрит на Бенни. Ограждает меня от его вопросов?

– Как насчет партии в боулинг, Бен? – спрашивает Логан.

Бенни с энтузиазмом кивает.

– Конечно. Все, чего захочет моя девочка. Но у меня есть условие.

– Бен, – начинает говорить Логан, но я перебиваю его. Я отлично знаю, каково будет условие Бенни.

– Я спою одну песню. Но не из моих.

– Договорились. Идите поиграйте, а позже встретимся в баре.

Мы сыграли две партии, и легкость в общении с Логаном удивляет меня. В нем нет того напряженного предвкушения, которое я чувствую каждый миг, проведенный рядом с Крейтоном. Но зато это общение лишено всякого стресса.

Оно просто… непринужденное.

К тому же невозможно не сравнивать этих мужчин – одного грубоватого и приземленного, другого – утонченного и лощеного. И каждый из них по-своему опасен.

Я знаю, как вести себя с такими парнями, как Логан. И не потому, что провела много времени на гастролях рядом с Буном. Логан воспитывался в тех же условиях, что и я. Я могу надерзить ему, дать сдачи и при этом не чувствовать себя неловкой или скверной.

Я могу дать сдачи и Крейтону, но когда я оказываюсь в его мире, я теряю уверенность в себе, потому что чувствую себя совсем чужой. Во время гастролей все было лучше, но лишь потому, что это он был в моем мире. Как там говорится в пословице о птице и рыбе, которые полюбили друг друга? Наверное, мы слишком разные.

Мои мысли настолько отвлекают меня, что я неудачно бросаю шар. Черт. Вот вам и триста очков, которые я умею заработать за партию. Я не раз проделывала это. И это еще одно умение, которое жена миллиардера, вероятно, не должна упоминать в своем резюме.

Я обожаю играть в боулинг, есть жареные пикули и петь песни о грузовичках и разбитых сердцах. И я ненавижу чувствовать себя настолько… не отвечающей требованиям. Как я смогу быть подходящей парой Крейтону, если даже я сама не чувствую себя такой? Слова Анники по-прежнему все еще ранят меня.

Логан бросает шар, и я с радостью отвлекаюсь от своих мыслей. Он тоже умеет играть и набирать по триста очков за партию. Я наблюдала это множество раз, когда школьницей подрабатывала здесь, а он приводил сюда своих подружек. Вот вам и еще одно различие между этими мужчинами. «Пойло и Яйца» – это как раз такое место, куда парень вроде Логана приводит свою подружку. А когда я пытаюсь представить себе Крейтона в этом окружении, мне это не удается.

Но я была полна решимости отряхнуть пыль этого города со своих сапог и никогда не возвращаться сюда. Так что за печаль, если я не могу представить себе Крейтона здесь? Я хотела лучшей жизни, и я ее получила. И когда я наберусь мужества проживать ее, а не плыть по течению, позволяя приливам и отливам то выбрасывать меня на берег, то утаскивать в открытое море?

Я хватаю свой шар, размахиваюсь… и снова неудача. Отвернувшись от дорожки, я сажусь на синий пластиковый стул и роняю голову на руки.

– Холли, какого черта? – спрашивает Логан.

– Я не могу это сделать. Мне нужно перестать думать. Я хочу сегодня вечером ни о чем не думать, но у меня не получается.

Логан кладет шар на пол и садится рядом со мной. Кроме древесного аромата лосьона после бритья или дезодоранта от него исходит запах гаража – масла, выхлопных газов, резины и цитрусов.

Этот запах не неприятный. Он настоящий.

Но это не Крейтон.

– Что я могу сделать? Как мы можем помочь тебе перестать думать? – спрашивает Логан.

Мне приходит в голову лишь одно решение.

– Давай напьемся.

Логан качает головой.

– Я за рулем.

– Тогда я напьюсь одна.

Он какое-то время молчит. Потом наконец кладет локти на колени и бросает на меня взгляд искоса.

– Ты уверена?

– Чертовски уверена.

Я могу не знать ответов на другие вопросы, на которые мне следует найти ответы, но на этот вопрос ответ мне ясен.

Покачав головой, он говорит:

– Тогда называй свою отраву. И может быть, тебе стоит спеть ту песню, которую ты обещала Бену, пока ты не напьешься так, что не сможешь петь.

– Думаю, сегодняшний вечер хорош для текилы. И я могу петь в любом состоянии. – Я потираю лоб. – Я так думаю. Впрочем, увидим.

– Черт, я знаю, что это плохая идея, – говорит он, но подчиняется.

Рюмки выстраиваются в ряд передо мной на барной стойке, и я не добавляю в них ни соль, ни лимон, предпочитая запивать пивом неразбавленную текилу. Возможно, впоследствии я пожалею об этом решении. Почти наверняка. Но я уже чувствую, как кружится моя голова, и мне становится на все наплевать.

Бенни настраивает аппаратуру, когда я хватаю микрофон со стойки. Мне все равно, что он выберет. Я просто хочу оказаться на сцене, пусть даже это крохотная сцена в кегельбане, потому что это единственное место, где я чувствую полную уверенность в себе. Сегодня вечером я вложу всю душу в свое пение. Эти люди, возможно, пришли сюда просто поиграть и выпить, но сейчас они увидят по-настоящему крутое представление.

Музыка, которая льется из колонок, вызывает у меня желание рассмеяться. Громко, беззаботно. Я даже не помню, как давно не смеялась. Каким-то образом Бенни всегда улавливает мое настроение. Он поставил песню Миранды Ламберт «Знаменитость маленького города».

Я начинаю петь, чувствуя себя совершенно счастливой.

Бенни ставит песню за песней, и текила продолжает литься в мой желудок. Я потеряла счет песням, и рюмкам, и количеству людей, собравшихся в маленьком баре кегельбана. Я не думаю об этом. И я не замечаю, как люди перешептываются, как вспыхивают камеры, и как толпа расступается, пропуская кого-то вперед.

Мои глаза закрыты, и я чувствую, как к ним подступают слезы, когда я пою последние слова песни Сары Эванс[2] «Рожденная летать». С этой песни, исполненной на этой сцене, все и началось. Разволновавшись, я кладу микрофон и немного наклоняюсь вперед, положив руки на бедра, пытаясь обрести равновесие.

– Еще рюмочку, Холли? – кричит кто-то.

Я поднимаю руку и показываю большой палец. И в этот момент слышу знакомый глубокий голос:

– Я думаю, что тебе уже достаточно, моя дорогая.

Глава 3. Крейтон

Знаете, кто задевает мужчину за живое? Жена, которая уходит от него уже во второй раз. К счастью, я достаточно уверен в себе, чтобы справиться с этим. Однако мне начинает надоедать выступать в роли детектива, чтобы выяснить, куда моя жена сбежала на этот раз.

Но мне никогда не надоест слушать, как она поет. Я стою в задних рядах толпы в кегельбане и впервые вижу Холли на той сцене, на которой она набралась мужества, чтобы попытаться воплотить в жизнь свою мечту.

Она чертовски великолепна, и я далеко не единственный, кто так думает. Эти люди, которых, она, вероятно, считает своими, просто потрясены ее талантом. Как и должно быть.

Когда последняя нота стихает, я начинаю пробираться сквозь толпу к сцене. Я понятия не имею, что скажу ей, но, полагаю, это не имеет значения. Одно лишь мое присутствие здесь говорит само за себя.

– Еще рюмочку, Холли? – кричит кто-то из толпы, перекрывая восторженный рев зрителей, но Холли наклоняется вперед и старается перевести дыхание. Я ни разу не видел, чтобы ей это требовалось. Похоже, моя жена сегодня выпила не одну рюмочку.

Осознавая, что все камеры направлены на меня, я решительно поднимаюсь на сцену.

– Я думаю, что тебе уже достаточно, моя дорогая.

Она вскидывает голову и смотрит мне в глаза.

– Это не тебе решать, – говорит она заплетающимся языком.

– Нет, мне. Мы уходим отсюда.

– Я не вернусь в Нью-Йорк. Не сейчас.

Я замираю, слыша это категорическое утверждение.

– Думаю, нам лучше отложить это обсуждение до того времени, когда ты протрезвеешь.

– Хорошо. Но я еще не закончила.

Она хватает микрофон со стойки и кричит:

– Как насчет еще одной песни?

Толпа начинает реветь.

– Давайте вернемся к классике Рибы[3], – кричит Холли. – Мне хочется спеть «Представь себе».

Толпа снова разражается криками, на этот раз просто оглушающими. И когда начинает играть музыка, я совершенно уверен, что уже слышал эту песню, но никогда не вслушивался в слова. Но когда Холли поет, каждая строчка доходит до моего сердца.

Все, что она рассказывала мне о своей матери, которая постоянно сходилась с любыми мужчинами, лишь бы они имели достаточно денег, чтобы их прокормить, снова всплыло в моей памяти. Эта песня была посланием мне, и, думаю, я понимаю его смысл.

Чего я не понимаю, так это того, как, черт возьми, заставить ее поверить в то, что она не просто какое-то украшение моей жизни. Она и есть моя жизнь.

Холли не из тех женщин, которых можно убедить словами. Теперь я уже это знаю. Ей нужно, чтобы я доказал это делами. И знаете что? Это я могу сделать, черт побери.

Ее чистый, проникновенный голос тянет последнюю ноту целую вечность, и бар ходит ходуном от аплодисментов и восторженных воплей. На этот раз я долго не жду. Я делаю шаг к ней, подхватываю ее на руки и спрыгиваю со сцены.

– Что ты?..

– Я отвезу тебя домой.

– Но я не собираюсь…

– К тебе домой, Холли.

– О!

Она обхватывает меня руками за шею и крепко держится, пока я протискиваюсь сквозь толпу и выхожу в холл.

И тут я чувствую, как кто-то похлопывает меня по плечу, и оборачиваюсь.

Это мужчина. Огромный мужчина.

– На сегодня она закончила, – говорю я ему. – Ты сможешь получить ее автограф в другой раз, парень.

– Если бы мне был нужен ее автограф, я получил бы его гораздо раньше, когда заезжал за ней вечером.

Я замираю.

– Логан, все в порядке, – начинает говорить Холли.

Но я даже не жду, пока она закончит фразу. Я поворачиваюсь и направляюсь к двери.

Как только она произнесла его имя, меня охватило чувство собственника, такое яростное, что я почти утрачиваю здравый смысл. Мне нужно скорее выбраться отсюда, иначе я спущу ее на пол и накинусь на этого парня. Я объяснюсь с ним тем способом, который он будет в состоянии понять, – на кулаках, пока не прольется кровь одного из нас или нас обоих. Я лишь надеюсь, что у него достаточно здравого смысла, чтобы не идти за нами.

Но когда я несу Холли к автомобилю, который взял напрокат, я слышу его тяжелые шаги за спиной.

– Я не дам тебе утащить ее, пока не услышу от нее, что она хочет уйти с тобой.

Я оставил машину незапертой, решив, что никто ее не угонит. Я хватаюсь за ручку, рывком открываю дверцу, сажаю Холли на сиденье и захлопываю дверцу.

Холли что-то кричит, но я блокирую дверцы, прежде чем она успевает открыть свою. В ее состоянии ей потребуется время сообразить, как справиться с этой хренью. Спасибо тебе, «Кадиллак».

Я поворачиваюсь к Логану.

– Очевидно, я в невыгодном положении, потому что ты знаешь, кто я, а я совершенно уверен, что Холли никогда не упоминала никого по имени Логан.

Он скрещивает на груди свои мускулистые руки. Он, похоже, фунтов на тридцать тяжелее меня, но я привык боксировать с Кэнноном. Вдобавок к этому я чертовски зол и готов защищать свое право на мою женщину. И я не боюсь крови, если это донесет до него мою мысль.

– Я не собираюсь встревать между мужем и женой, – начинает он.

– Тогда развернись и отправляйся обратно.

Но он продолжает, будто я и не говорил ничего.

– Но мне не нравится, что женщина, с которой я куда-то пришел, уходит от меня с другим мужчиной.

Я расслабляю руки и сжимаю пальцы в кулаки.

– Ну, ты, черт возьми, можешь быть уверен, что не ты уйдешь с ней сегодня вечером. Так что тебе придется проглотить это. – Даже на плохо освещенной стоянке я вижу, как дергается мускул у него на подбородке. – Если ты намерен застолбить свое право на женщину, предлагаю тебе найти ту, которая свободна.

Он ухмыляется.

– Единственная причина, по которой ты смог утащить ее, та, что я не пытался застолбить права на нее.

– Значит, тебе не повезло. В следующий раз, когда мы будем в этом городе, я угощу тебя пивом в знак благодарности. Но сейчас я хотел бы отвезти свою жену домой, прежде чем ее вырвет во взятой напрокат машине.

Я произношу слово «жена» с нескрываемым удовлетворением и делаю на нем особое ударение.

– Мне кажется, что парню с такой женой нужно научиться удерживать ее при себе.

Почти то же самое говорил мне Бун, когда сверлил мне мозги несколько часов назад в Нэшвилле.

– Тебе лучше перестать делать то дерьмо, из-за которого она сбегает от тебя, или ты, черт возьми, потеряешь ее. – Вот вам избитая мудрость от Буна.

Для пущей убедительности он посмотрел на ружье с обрезанным стволом, висевшее над входной дверью, когда выдал последнее предупреждение:

– Эта девушка – хорошая девушка. Не заставляй ее плакать, иначе мне придется вмешаться. Я считаю ее членом моей семьи.

Но мои объяснения достаточно успокоили его, чтобы он рассказал мне, куда она направилась. Маленький городок, в котором она выросла, был последним местом, где я стал бы искать ее, так что я должник Трэшера. А вот этому засранцу Логану я ничего не должен.

Логан, прищурившись, смотрит на меня.

– Разговор еще не закончен. – Он кивает головой в сторону машины. – Но он может подождать.

Я тоже поворачиваюсь к машине и вижу, что Холли отключилась, прижав голову к окну. Вот дерьмо!

– Ты знаешь, как доехать до дома ее бабушки? – спрашивает он в тот момент, когда та же мысль приходит мне в голову.

С недовольством я признаю, что понятия не имею. Он начинает объяснять мне, как проехать, и тут Холли приходит в себя и стучит в окно.

Черт. Мне знаком такой взгляд. Я поспешно открываю дверцу, Холли тут же высовывается из машины, и ее рвет прямо на гравий около колеса. Я обхожу дверцу и собираю волосы Холли в неопрятный хвостик. Я слышу, как рядом открывается и закрывается машина, но мое внимание приковано только к Холли.

И тут появляется Логан. Он осторожно обходит лужу рвоты и прикладывает к губам Холли бутылку с водой.

Учитывая инстинкты пещерного человека, которые всякий раз пробуждаются во мне в присутствии Холли, я должен был бы прийти в ярость оттого, что другой мужчина заботится о ней. Но этого не происходит. Я благодарен ему, потому что сейчас самое главное – помочь ей, а не продолжать мериться с ним членами. Поразительно, каким простым все становится, когда приоритеты так явно расставлены.

Когда она перестает пить, ее снова рвет, после чего она делает еще несколько глотков. Я отвожу волосы с ее лба и заправляю их ей за ухо. Она выпрямляется на сиденье и смотрит то на меня, то на Логана.

– Я ничего не понимаю. Я пьяна. – Ее взгляд останавливается на мне. – Как ты, черт возьми, здесь оказался? Почему?

– Думаю, лучше отложить этот разговор до того времени, когда ты начнешь понимать то, что я скажу.

– Хорошо. Я пока не знаю, что сказать…

Она замолкает, и ее глаза закрываются.

Черт.

Я перевожу взгляд на Логана.

– Что ты, черт возьми, сделал с ней? Я никогда ее такой не видел.

– Она пыталась забыть о тебе.

Эти слова буквально наносят мне удар. Я резко выдыхаю, физически ощущая боль от словесного нокаута.

– Ну, этого не случится, потому что я ни за что не оставлю ее.

– Дело твое, парень, но если женщина хочет немного свободы, я бы дал ей эту свободу. Особенно если оттолкнул ее от себя, отказавшись дать то, что ей нужно.

– Что сегодня происходит с деревенщиной, которая пытается скармливать мне свои доморощенные мудрости?

– Я возмутился бы, но ты сам признал, что это мудрые слова.

Я имел в виду совсем другое, но этот Логан, похоже, умнее, чем кажется.

Холли съезжает с сиденья вбок, едва не вываливаясь из машины, и мы оба поспешно протягиваем руки, чтобы поддержать ее. Но, увидев предупреждающий взгляд, который я бросаю на него, Логан убирает свою руку. Я осторожно усаживаю Холли поакккуратнее, а потом закрываю дверцу и поворачиваюсь к Логану.

Пещерный человек во мне успокоился? Черта с два. Мне нужно кое-что разъяснить ему, прежде чем я уеду. А учитывая то, что Холли должна была быть в постели еще пять минут назад, я разъясню ему это очень быстро, не теряя времени.

– Видишь кольцо на ее руке? Оно означает, что она недоступна, даже для таких парней, как ты.

Логан откидывает голову назад и прищуривается.

– Я не собирался браконьерствовать. Я уважаю ваши клятвы, но я знаю, что у тебя плохой послужной список и ты известен тем, что не умеешь соблюдать их.

Во мне бушует ярость, и я с трудом сдерживаю желание ударить его кулаком по лицу. Древний инстинкт заставляет меня шагнуть к нему, но в этот момент к нам, прихрамывая, приближается старик и просовывает между нами трость.

– Ну хорошо, парни. Либо помиритесь, либо разъезжайтесь по домам.

– Пожалуй, я выберу последнее, – говорю я.

Я слышу, как Логан бормочет что-то о том, что я проиграл наше состязание членов, но старик уже протягивает мне знакомую сумочку Холли.

– Ты знаешь, где находится дом ее бабушки? – спрашивает старик.

– Очень туманно. – Объяснение Логана было прервано на середине.

Старик кивает.

– Поезжай направо, примерно полмили, и это будет третий дом слева после линий электропередачи. Если доедешь до железнодорожных путей, это будет означать, что ты уехал слишком далеко.

Эти инструкции вполне понятны. Старик поднимает над головой сумочку Холли.

– Это ее.

– Спасибо, – говорю я и протягиваю к ней руку, но старик быстро поднимает ее еще выше.

– Заботься лучше об этой девочке, не то я оторву тебе яйца.

Бог мой, это уже третья угроза за сегодняшний день.

Выхватывая сумочку у него из руки, я киваю.

– Я вас понял.

Я поворачиваюсь к машине, но Логан, похоже, еще не закончил со мной.

– Ее спальня наверху. Ты ее легко найдешь.

В его голосе звучит нотка триумфа, и мне снова хочется повалить его прямо на гравий на этой стоянке.

– Я не хочу знать, откуда тебе, черт возьми, это известно.

Я почти не узнаю свой голос – он такой грубый и низкий.

Логан ухмыляется и засовывает большой палец в карман своих джинсов.

– Успокойся, богатенький чувак. Я не лишал ее невинности.

Почему ему хочется сейчас подразнить меня, я не знаю, и мне на это наплевать. Но я также не хочу вызывать своего адвоката из Египта, чтобы он вытащил меня под залог, даже если мне предъявят обвинение в убийстве при смягчающих обстоятельствах. Так что я решаю честно предупредить его.

– Ты понимаешь, что я могу сделать так, что ты навсегда исчезнешь? – говорю я, огибая машину, берясь за ручку дверцы со стороны водителя и замирая в ожидании его ответа.

Логан облокачивается о черный грузовичок, припаркованный рядом с «Кадиллаком», и я готов прозакладывать свою машину, что этот грузовичок принадлежит ему.

– Здесь у нас принято, что мужчина сам совершает убийство и сам хоронит тело. Я знаю отличные угольные шахты, где тебя никогда не найдут, – лениво тянет он.

Я выпрямляюсь и окидываю его оценивающим взглядом.

– Я понял, что ты самоуверенный сукин сын, но в чем здесь твой интерес?

Он, не колеблясь, смотрит мне прямо в глаза.

– Мне не понравилось, как выглядела Холли по приезде в город, и ты – самая вероятная причина тому.

Я представил ее, усталую и совершенно подавленную, какой она была до того, как прошлым вечером случилось все это дерьмо в музее. И мне хочется поскорее отвезти ее в дом ее бабушки, чтобы как следует позаботиться о ней. Прошлой ночью мы оба были не на высоте, но я здесь для того, чтобы все исправить.

Я говорю спокойным тоном, хотя меня снова охватывает ярость.

– Не вижу, какое тебе до всего этого дело.

Логан расправляет плечи и сжимает кулаки.

– Мне есть до этого дело.

Я бросаю взгляд на Холли, отключившуюся на пассажирском сиденье, а потом снова смотрю на Логана.

– Сейчас у меня нет времени, но если утром ты все еще будешь настроен воинственно, ты знаешь, где меня найти.

Он делает шаг ко мне, и на этот раз мои пальцы сжимаются в кулаки.

– Некоторым из нас нужно работать с утра. Например, мне придется чинить эту дерьмовую машину твоей жены, которая сломалась в ту секунду, когда она въехала в город.

Я тихо бормочу ругательство.

– Не трудись. Я куплю ей другую, когда мы вернемся домой.

Не знаю, на чем она приехала, но, полагаю, не на «Мазерати», которую я собирался ей подарить.

– Ты уверен, что она поедет с тобой? – ехидно спрашивает Логан.

– Чертовски уверен.

Я не допущу ничего другого.

– То же самое сказала мне твоя жена, когда я спросил, уверена ли она, что хочет напиться сегодня вечером.

Стиснув зубы, я рывком открываю дверцу машины. Логан все еще стоит, облокотившись на свою машину, когда я выезжаю со стоянки и гравий вылетает у меня из-под колес. Я готов поклясться, что его ухмылка сделалась шире, и надеюсь, что камешки гравия поцарапали краску на его машине. Засранец.

Мы добираемся с Холли до дома ее бабушки раньше, чем ее снова начинает рвать, и я знаю, что ночь нам предстоит долгая.

А завтра? Завтра нам с Холли нужно будет серьезно поговорить.

Глава 4. Холли

Моя голова раскалывается, а яркий свет, заливающий комнату, больно режет глаза, хотя они все еще закрыты. Я издаю звук, который, полагаю, можно назвать стоном, но он исходит у меня из желудка и больше напоминает завывание животного. Повернув голову, я вижу на ночном столике стакан с водой и таблетки.

– Спасибо, Логан, – бормочу я.

И когда я слышу низкий голос, я чуть не падаю с кровати.

– Это не Логан.

Я резко сажусь и тут же жалею об этом, потому что тошнота подкатывает к горлу.

– Крейтон?

Он садится на маленький стул, обычно стоящий у моего туалетного столика. И выглядит при этом нелепо, потому что он способен раздавить его своим весом.

Какого черта он здесь делает?

У меня путается в голове в поисках ответа, но я его не нахожу. Мое замешательство, наверное, очевидно, потому что Крейтон приподнимает бровь.

– Ты не помнишь, что было прошлым вечером?

Прошлым вечером? У меня полный провал в памяти. Я качаю головой, и острая боль пронзает мне виски.

Эй, Холли. Поосторожнее.

Я снова смотрю на Крейтона, и мрачное выражение его лица вызывает у меня приступ совсем другой боли. Я уже видела это выражение. Крейтон в ярости. И причину этого он мне тут же и сообщает:

– То, что ты рассчитывала увидеть другого мужчину в своей спальне, чертовски бесит меня, Холли.

У меня сводит желудок, вызывая тошноту при мысли о предстоящем объяснении – к которому я совсем не готова, и я спрыгиваю с кровати и бросаюсь в свою крохотную ванную. Рвотные спазмы сотрясают мое тело, пока слезы не начинают катиться по лицу.

И тут как по волшебству рядом со мной появляется стакан с водой. Ну, если считать, что Крейтон Карас может быть волшебником. Я отказываюсь делиться своим мнением на этот счет.

Бормоча слова благодарности, я делаю глоток и тут же выплевываю его в туалет. Я чувствую себя так, словно меня сбила машина, и в моей памяти не всплывает ни одного воспоминания о прошлом вечере. И это не очень хороший знак.

Крейтон забирает у меня стакан и протягивает мне мокрое полотенце, прежде чем выйти из моей крошечной ванной.

Я вытираю лицо и медленно выпрямляюсь. И одного взгляда в зеркало достаточно, чтобы я обнаружила, что и выгляжу так, словно меня сбила машина и я воскресла из мертвых.

Размазанная тушь делает меня похожей на енота, и я стираю ее в попытке немного привести себя в божеский вид. Мои волосы торчат во все стороны, слипшиеся и спутанные, так что я хватаю с полочки резинку и пытаюсь убрать их с лица и привести в относительный порядок, что мне не удается. Ничто не поможет мне, кроме горячего душа.

Осторожно я высовываю голову из-за двери в ванную. Крейтон сидит на моей кровати, выглядя крайне неуместно в моей бело-сиреневой комнатке. Он смотрит на меня, и его ярость не становится слабее.

– Я, э-э-э, я собираюсь принять душ.

Он сдержанно кивает, и я читаю в выражении его лица, что он не слишком доволен.

Нахмурившись, я возвращаюсь в ванную и закрываю за собой дверь. Сняв помятую одежду, я поворачиваю ручку древнего крана до отказа в сторону горячей воды, надеясь, что она сможет… смыть что-то. Или все? Я даже этого больше не знаю.

Я приехала сюда, чтобы переосмыслить свою жизнь, но вместе с тем я рада видеть Крейтона в моей спальне. Я думала, мне будет стыдно за то, что он увидел меня в таком состоянии, но вместе с тем почувствовала себя более… свободной, что ли?

Словно мне больше нечего скрывать. Словно он увидел меня такой, какая я есть на самом деле, включая наименее достойные похвалы грани моей натуры, и при этом он все еще здесь.

Я улыбаюсь, стоя под обжигающей водой, и когда во мне зарождается что-то наподобие надежды, я не могу удержаться и начинаю петь.

После того как я яростно отчистила зубы и мой язык почти онемел от «Листерина», я берусь за ручку двери. На моем лице широкая улыбка, и я чувствую себя снова ожившей.

Я готова говорить с Крейтоном, готова выложить свои карты и посмотреть, сможем ли мы наладить что-то между нами.

Но когда я открываю дверь, моя комната оказывается пустой. Я вешаю полотенце на спинку стула и достаю из сумки легинсы и футболку. Прислушиваясь в надежде услышать какие-нибудь звуки, я спускаюсь по лестнице.

Но в кухне царит такая же тишина. У меня сводит желудок, хотя он был спокоен всего несколько минут назад, и мне кажется, что меня сейчас снова вырвет.

Крейтон ушел, и нет никаких признаков того, что мне не померещилось его присутствие.

Размеренным шагом я подхожу к кружевным занавескам, чтобы взглянуть на подъездную аллею.

Пусто.

Из-за стирателя памяти под названием текила я не помню, в какой машине мы с Крейтоном ехали вчера, но я знаю, что у него должна была быть машина. И у меня нет гаража, в котором ее можно было бы спрятать.

И значит… его в самом деле здесь нет.

Нет.

Я отшатываюсь от окна, когда до меня наконец доходит.

Его нет. Я опускаюсь на стул возле обеденного стола, стоящего посреди кухни. Локтями я ударяюсь о спинку и морщусь от пронзившей меня боли. Слезы наворачиваются мне на глаза, когда я вижу записку:

ПОРОЧНЫ ОБА

Два слова.

– Какого черта? – спрашиваю я в пустоту. – Что это значит?

Я не знаю, почему задаю этот вопрос, ведь обои с рисунком в виде листьев плюща не ответят мне на него.

И тут до меня доходит. Два слова. Оба раза, когда я уходила от него, я оставляла записку из двух слов: Прощай, Крейтон.

Неужели он такой засранец, что решил поквитаться со мной? Я моргаю, чтобы не расплакаться. У меня нет времени на слезы.

И тут я вижу в углу у стены кожаный футляр для гитары, такой же, как тот, что я оставила в пентхаусе в Нью-Йорке. Я поднимаюсь со стула, чувствуя, что мои локти все еще болят, и подхожу к футляру. Присев рядом на корточки, я кладу футляр на пол, открываю замки и поднимаю крышку.

Внутри лежит гибсоновская гитара, такая же великолепная, какой она показалась мне в тот день, когда ее доставили. Но больше в футляре, обитом изнутри бархатом, ничего нет. Никакой записки или других знаков, говорящих о том, что думал Крейтон, когда оставлял ее здесь.

Я сажусь на пол, прислоняюсь спиной к плите и беру в руки гитару. Проверив, хорошо ли она настроена, я начинаю играть.

Что я пою? Ту песню, в которой я излила все свои сомнения и неуверенность в себе. Неуверенность, которая временно покинула меня, когда я пела в душе. «Затерянная на Пятой авеню».

Но посреди второго куплета я замолкаю. Черт. Вот дерьмо. Я не собираюсь сидеть, забившись в угол и упиваясь жалостью к себе. Я с этим покончила. Потому что какой в этом прок? Никакого. Если я хочу чего-то достичь, мне нужно оторвать задницу от пола и начать действовать.

Я кладу гитару назад в футляр и закрываю его. Нам с Крейтоном нужно объясниться, если еще не поздно. И, черт возьми, если он ушел – на самом деле ушел, – тогда настала моя очередь разыскивать его.

Моя сумочка висит на спинке стула, и я тянусь за ней, чтобы достать мой телефон. Он не разряжен, что уже хорошо. Найдя номер Крейтона, я нажимаю кнопку «Соединить». После двух гудков включается автоответчик.

Он что, включил меня в черный список? Меня? Какого черта?

Я снова нажимаю ту же кнопку.

Один гудок. И автоответчик.

Я отправляю ему сообщение:

Я: Два слова? Ты это серьезно? Два слова?

Я жду.

И жду.

И жду.

И ничего.

Я веду себя нелогично, я знаю. У меня нет абсолютно никакого права злиться из-за этого. Никакого. Но хотя я и понимаю это, это не уменьшает моей злости.

Так что я посылаю ему еще одно сообщение.

Я: У меня есть для тебя два слова, Крей. Хочешь угадать, какие?

Но не успела я нажать на кнопку «Отправить», как тут же пожалела, что у меня нет кнопки «Отменить». Остынь, Холли. Но все это не означает, что моя злость уменьшилась хоть на немного.

Снаружи хлопает дверца машины. Я быстро вскакиваю, кладу телефон на стол, подхожу к двери и рывком открываю ее. И замираю, потому что это не Крейтон.

Это Логан, и он кивает мне в знак приветствия.

– Приятно видеть, что ты жива и здорова. Немного беспокоился за тебя вчера вечером.

– Может быть, тебе стоило остановить меня до того, как я утонула в текиле и в сожалениях.

Он улыбается, и вид у него далеко не виноватый.

– Ты уже большая девочка. Я решил, что ты можешь сама определить, когда тебе хватит.

– Спасибо за веру в меня.

– Ты многого достигла. И я не думаю, что одна попойка в твоем родном городе сильно повредит тебе. Кроме того, твои фотографии в Интернете очень хороши.

– Фотографии? – почти взвизгиваю я. – Черт. Я даже не подумала…

– Не беспокойся. Все заголовки говорят только о том, что ты устроила импровизированный концерт в своем родном городе. Ничего скандального.

У меня голова пошла кругом.

– И с каких это пор ты читаешь обо мне в Интернете?

Если я рассчитывала, что он смутится, я глубоко заблуждалась.

Он улыбается еще шире.

– Еще до того, как ты объявилась в моей мастерской в этом дерьмовом «Понтиаке».

Логан Брентли только что признал, что интересовался мной. Я наконец-то оказалась достойной его внимания.

– И как давно ты следишь за мной? – спрашиваю я, потому что любопытство одерживает надо мной верх.

– Пожалуй, я лучше сошлюсь на Пятую поправку к Конституции[4]. – Он прислоняется спиной к своему большому черному грузовичку. – Я удивился, увидев тот «кэдди» на стоянке у Пигли-Вигли[5] сегодня утром.

«Кэдди»? Пигли-Вигли? Мне кажется, что эти два слова не могут сосуществовать в одном предложении.

И мое замешательство, должно быть, очевидно, потому что Логан добавляет:

– Ты не помнишь «кэдди»? Тебя чуть не вырвало прямо в нем. Карас едва успел открыть дверцу. А если бы не успел, счет за аренду был бы намного больше. Хотя это, вероятно, его не сильно беспокоит.

Ситуация начинает проясняться, и я испытываю сладостное облегчение.

– Ты хочешь сказать, что Крейтон сейчас в Пигли-Вигли?

Картина, представившаяся мне, выглядит очень комично. Крейтон, в костюме-тройке, катит тележку и кладет в нее… что? Яйца и бекон?

Тогда что означала его записка? Было ли это попыткой отплатить мне моей же монетой?

Логан пожимает плечами.

– Ну, я так решил, во всяком случае.

Я все еще пытаюсь переварить услышанное, когда мое внимание отвлекает негромкий шум мотора, и сверкающий черный «Кадиллак» въезжает на подъездную аллею и останавливается рядом с грузовичком Логана.

«Кэдди». Тот самый, который арендовал Крей.

Он глушит мотор и открывает дверцу. Когда он выходит из машины, я ничего не могу прочесть по выражению его лица.

Пока мы путешествовали во время гастролей, я несколько раз видела Крейтона в джинсах, но что-то в том, как ткань облегает его бедра, сразу же лишает меня рассудка. Черная трикотажная рубашка, подчеркивающая ширину его плеч и развитые мускулы груди, усиливает этот эффект.

Его старания держать себя в форме немало удивили меня во время гастролей. Они с Буном с удовольствием занимались поднятием тяжестей, и я была рада, что они подружились. Вот еще один пример того, как он вписался в мою жизнь, чего я никак не ожидала.

Он бросает взгляд на Логана.

– Брентли. Тебе что-то нужно?

– Нет, ничего. Просто заехал узнать, как себя сегодня чувствует Холли.

Крейтон кивает и нажимает кнопку пульта дистанционного управления. И дверца багажника открывается.

– Можешь с таким же успехом сделать что-нибудь полезное и отнести в кухню продукты, прежде чем Холли бросится делать это сама.

Логан переводит взгляд с меня на Крейтона и подчиняется. Мужчины вносят в дом огромное количество пакетов.

– Черт, вы планируете накормить всех соседей? – спрашивает Логан, а потом добавляет: – Или вы собираетесь какое-то время пожить здесь?

– Мы будем жить здесь столько, сколько захочет Холли, – сухо отвечает Крейтон.

Я поднимаюсь за ними по ступенькам крыльца и чуть не падаю, услышав его слова. И я на самом деле упала бы, если бы Крей не выронил пакеты из рук и не подхватил бы меня прежде, чем я ударилась лбом о деревянный пол.

– Черт, Холли. Ты в порядке? – спрашивает он, осторожно поворачивая меня лицом к себе.

Ошеломленная, я смотрю в его темно-карие глаза, не понимая, когда все изменилось. Я ожидала, что он все еще зол, так же зол, как был этим утром, когда я проснулась. Но вместо этого я нахожусь в объятиях мужчины, который смотрит на меня так, словно не дать мне упасть – самая главная миссия в его жизни.

Ни один мужчина прежде не ронял ничего, чтобы удержать меня от падения.

И в этот момент передо мной встает ясный выбор: продолжать отгораживаться от него стеной и не позволять себе расслабиться в его объятиях или прижаться к нему и позволить моим стенам рухнуть.

Слепая вера – нечто новое для меня. Я никогда раньше не доверяла мужчинам. В моем детстве их было много, и, за исключением Бена, ни один из них не дал мне почувствовать, что я могу доверять ему. Но Крейтон вполне может стать исключением.

– Холли? – снова спрашивает Крейтон, и я осознаю, что полностью отключилась.

– Да. Я в порядке. Просто… оступилась.

Может быть, больше, чем просто оступилась.

Взгляд Крейтона становится напряженным.

– Я думаю, мы оба оступились. И именно это мы собираемся исправить.

Он ставит меня на ноги и поднимает пакеты с пола. Я бросаю взгляд на Логана, который наблюдает за нами. Он хмурится, словно пытается понять, что, собственно, происходит между нами.

Я открываю дверь, и мужчины заносят пакеты внутрь.

– Можете просто положить их на стол.

Логан кладет на стол свои пакеты и смотрит сначала на Крейтона, а потом на меня.

– Если тебе что-нибудь понадобится, пока ты в городе, просто дай знать. Ты все еще хочешь, чтобы я починил твою машину? Если она будет на ходу, ее легче будет продать.

– Можешь оттащить ее на свалку. В Нэшвилле Холли будет ждать новая машина.

Хорошо, может быть, доверие – не слепое и внезапное чувство, оно должно расти постепенно. Как ребенок учится ходить.

– Эй. Никто не продаст мою машину и не оттащит ее на помойку. Она мне нужна.

Логан стоит, облокотившись на шкаф, а Крейтон – возле стены. И оба смотрят на меня с почти одинаковым выражением.

– Ты не можешь разъезжать в этом дерьме, – говорит Логан.

– Кто это сказал? – спрашиваю я.

– Я это сказал, – отвечает Крейтон.

– Это тебя не касается, – безапелляционно заявляю я.

Логан отходит от шкафа.

– Это, похоже, семейное дело. Оставляю вас одних разбираться с ним. – Он прикладывает руку к козырьку бейсболки. – Позвоните мне, когда решите.

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что я уже решила, но Крейтон подходит ко мне сзади, берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими. Когда он слегка сжимает их, это заставляет меня промолчать.

– Спасибо, Брентли. Будем на связи.

Логан подходит к двери, открывает ее и бросает на нас последний взгляд. Он ухмыляется, и я почти уверена, что он видит что-то, чего не вижу я.

– Увидимся, Карас.

Глава 5. Холли

Когда дверь за Логаном закрывается, я остаюсь на кухне. На столе лежит гора пакетов из Пигли-Вигли. Одной рукой я придерживаю пакеты, а за другую руку меня держит муж.

Крейтон медленно выпускает ее, но его взгляд не отрывается от меня. Он словно бросает мне вызов, предлагая задать вопрос, который вертится у меня на языке. И я задаю его:

– Ты остаешься?

Он отвечает не сразу, просто продолжает смотреть мне в глаза, и я начинаю нервно переступать с ноги на ногу.

– Нам нужно прояснить одну вещь.

– Хорошо, – шепчу я.

– Это дерьмо с исчезновениями… Не очень весело оказаться на моем месте, не так ли?

Я знала, что мои действия повлекут за собой последствия. Я опускаю глаза.

– Да, это невесело.

Он берет меня за подбородок, приподнимает мою голову, заставляя смотреть ему в глаза.

– Нет, это чертовски невесело, Холли. И с меня хватит. Никаких исчезновений. Это не игра.

Мое сердце делает кувырок, и я понимаю, что он прав.

– Хорошо. Никаких исчезновений.

Он сильнее сжимает мой подбородок.

– Если у тебя возникает проблема и ты чувствуешь потребность сбежать, ты приходишь ко мне, и мы пытаемся решить эту проблему.

Я киваю, но тут же понимаю, что ему нужно услышать это от меня.

– Хорошо. Я… я приду к тебе. Я больше не убегу. Клянусь.

– Хорошая девочка.

Его прикосновение становится нежным, и большим пальцем он начинает поглаживать мою щеку.

– Значит, ты остаешься? – снова спрашиваю я, потому что хочу услышать ответ.

– Да, я остаюсь.

– Ты уверен?

Он снова кивает, и улыбка сменяет серьезное выражение, которое всего несколько мгновений назад было на его лице.

– Да. Потому что ты здесь.

– Вот так просто?

– Не все должно быть сложным, Холли. Мы не должны быть сложными.

Крейтон убирает руку, но не сводит глаз с моего лица. Я пытаюсь осознать, что же только что произошло между нами. Я хочу сказать что-нибудь, но не нахожу слов. Лишь молча беру в руки пакет со стола и начинаю вытаскивать его содержимое. И замираю, когда дохожу до коробки «Лаки Чармз»[6].

Глядя на ярко раскрашенную коробку хлопьев, я бормочу:

– Ты купил «Лаки Чармз»?

– Я думал, что ты их любишь. Ты упоминала их в своем первом сингле.

На этот раз мое сердце снова делает кульбит, но его провоцирует совсем другое чувство. Я упоминала хлопья мельком во втором куплете, но большинство людей, вероятно, даже не заметили бы этого.

– Значит, ты всерьез вслушивался в слова моего первого сингла?

Крейтон выпрямляется.

– Холли, я видел твои выступления почти десяток раз. И сейчас я знаю наизусть каждое слово каждой твоей песни.

– О!

– Именно. О.

Он поворачивается ко мне, и я инстинктивно делаю шаг назад и прижимаюсь спиной к холодильнику.

Но он не дотрагивается до меня, просто упирается ладонями в холодильник по обе стороны от моей головы.

– Почему это так удивляет тебя? Здесь нет ничего удивительного.

– Я просто думала, что…

– Что?

– Что ты смотришь на меня, но на самом деле не слушаешь. У тебя есть более важные вещи, которые занимают тебя.

Он качает головой.

– Ты не понимаешь, Холли, и я не уйду, пока ты не поймешь.

– Пойму что?

– Что теперь самое важное в моей жизни – это ты.

Коробка вываливается из моих обессилевших пальцев и падает на пол.

Он улыбается, но выражение его лица становится хищным.

– Вот видишь? Ты не веришь мне. Но ты мне поверишь.

Мой мозг пытается функционировать. Пытается – но безуспешно.

Взяв меня рукой за подбородок, Крейтон поднимает мою голову и приближает свои губы к моим губам. Моя грудь вздымается и опадает, а сердце колотится как сумасшедшее.

– Ну, может быть, твое тело верит мне. Полагаю, я начну с него, а потом за ним подтянется и все остальное.

Я ожидаю, что он вопьется губами в мои губы, но он этого не делает. Он слегка касается моих губ языком, дразня меня, пробуя меня на вкус… соблазняя.

Я провожу руками по его плечам и зарываюсь пальцами в мягкий хлопок рубашки. Сладостный, нежный поцелуй сводит меня с ума, и мне хочется влезть на этого мужчину, как на кокосовую пальму.

Не то чтобы я когда-нибудь взбиралась на кокосовую пальму, но, судя по тому, как это делают все эти парни в телевизоре, мне кажется, что это чертовски легко и прикольно. И когда добираешься до верхушки, получаешь приз. В моем случае он будет заключаться в том, что моя вагина окажется возле губ Крейтона, и это тоже считается, верно?

Мои мысли путаются, и сумасшедшее желание охватывает меня.

Черт.

Я подпрыгиваю и обхватываю Крейтона ногами, едва не нападая на него. Он с шумом выдыхает, когда мое тело ударяется о его грудь, а мои ноги сжимают его, как кольца анаконды. Но мне наплевать. Я хочу его. Очень. Прямо сейчас.

Крейтон слегка откидывает голову, но я уже запускаю пальцы в его темные волосы и прижимаюсь губами к его губам. Сейчас я в роли активного партнера. Я в роли агрессора. И это восхитительно.

Потому что в глубине души я знаю, что выступаю в роли нападающего лишь потому, что он позволяет мне это. И у меня возникает идея. Я отпускаю его волосы и отстраняю голову.

– Как ты собираешься убедить меня? Потому что сейчас я хочу, чтобы ты убедил меня прямо на кухонном столе.

Грудь Крейтона начинает дрожать от сдерживаемого смеха.

– Господи, женщина! Я чертовски люблю тебя.

Мы оба замираем, и эти слова повисают в воздухе.

– Что ты сказал? – шепчу я.

Он сжимает челюсти, а его взгляд становится напряженным.

– Я сказал, что чертовски люблю тебя.

Это не возвышенное признание, не изящная фигура речи. Это внезапные, под влиянием момента вырвавшиеся слова.

– Ты это всерьез? – тихо спрашиваю я.

Его темные глаза заглядывают мне прямо в душу, и он поднимает руку и снова прижимает ладонь к моей щеке.

– Конечно, всерьез. Я редко говорю что-нибудь не всерьез.

Я собираюсь сказать что-нибудь… хотя сама не знаю, что именно. Но Крейтон проводит большим пальцем по моим губам и качает головой.

– Нет. Не говори ничего. Когда ты скажешь мне, что чувствуешь, я хочу, чтобы ты не колебалась, не раздумывала. Я хочу, чтобы тебя сжигало это чувство, чтобы ты была не в состоянии сдержать эти слова и просто выпалила бы их в самый неподходящий момент. Вот чего я хочу от тебя, Холли. Пока я не получу этого, я буду довольствоваться всем остальным. И это очень хорошая сделка, с моей точки зрения.

Я чувствую, как внутри меня все теплеет. Мое сердце тает.

Я в восторге оттого, что он хочет такого же внезапного, замечательного признания от меня – и он готов ждать этого.

– Ты готов ждать?

От его улыбки у меня едва не останавливается сердце.

– Да.

Он поворачивается и сажает меня на кухонный стол. Оторвавшись от меня, он хватает лежащие на столе пакеты, открывает холодильник и забрасывает их туда.

– Там не все должно храниться в…

– Тебя в самом деле сейчас это заботит? – спрашивает Крей.

Я качаю головой.

– Нет. Ни в малейшей степени.

Он захлопывает дверцу холодильника.

– Хорошо.

Нас разделяет один лишь шаг, и к тому времени, как он преодолевает эту крошечную дистанцию, я уже стягиваю через голову свою футболку и бросаю ее на пол.

Слово «нетерпение» не в состоянии описать, как я себя чувствую. И судя по улыбке на лице Крея, мое нетерпение его не пугает. Совсем наоборот, судя по выпуклости на его джинсах. Он предпринимает героическую попытку не отрывать взгляда от моего лица, но моя грудь вздымается от неровного дыхания.

– Господи, Холли. Ты чертовски невероятна.

Я откидываюсь назад, опершись руками о деревянную поверхность. Руки Крея нащупывают пуговицу на моих джинсах и расстегивают ее. Потом он быстро, одним движением раскрывает молнию и стягивает джинсы с меня.

– Женщина, я буду трахать тебя так жестко, что мы сломаем этот чертов стол.

– Спасибо, господи, – шепчу я.

Глава 6. Крейтон

Когда я вижу Холли, распростертую на столе, с горящими глазами, вздымающейся грудью и раздвинутыми ногами, у меня едва не останавливается сердце. Как и всякий раз при виде нее. Вы можете подумать, что мне пора бы уже привыкнуть к этому. Но есть в ней что-то, что притягивает меня к ней и не отпускает.

Думаю, таким образом Вселенная говорит мне, что я должен ценить каждую чертову минуту, которую я провожу с ней. Потому что если я не буду делать этого, какой-нибудь негодяй вроде меня уведет ее от меня раньше, чем я успею понять, что происходит. Я уже осознал, что такое потерять ее – даже дважды, и я больше не хочу испытывать эту разрывающую душу пустоту. На сей раз задето мое сердце, и это совсем новое для меня чувство.

Я падаю перед ней на колени и кладу руки на ее бедра. Поглаживая их, я говорю:

– Слишком давно я не прикасался губами к твоей дырочке.

Холли кивает.

– Да. Да это так. Полностью согласна.

Я собираюсь от души оттрахать мою маленькую дерзкую жену. Мне нравится ее дерзость. Я протягиваю руку, хватаюсь за ее кружевные стринги и срываю их с нее.

– Эй!

– Я не хочу слышать ничего, Холли, кроме «еще», «сильнее», «мне это нравится» или «Крейтон, ты просто бог».

Я поднимаю глаза и вижу ее довольную улыбку.

Что за женщина!

Я хватаю ее за бедра и рывком притягиваю к краю стола. И, не теряя времени, приникаю губами к ее дырочке.

Я могу ласкать ее все двадцать четыре часа в сутки. Я работаю всем, что у меня есть – языком, губами, зубами, пока она не начинает ерзать на столе. Я ввожу два пальца в ее лоно как раз в тот момент, когда ее мышцы начинают сокращаться, и оргазм сотрясает ее тело.

В предвкушении я сжимаю зубы. Я хочу почувствовать членом, как сокращаются ее мышцы. Я отстраняюсь, беру ее за руку и кладу ее на ее вагину.

– Ласкай себя. Я хочу, чтобы ты была на грани оргазма, когда я погружусь в тебя.

Ее глаза, уже затуманенные, расширяются. Но она слушается меня и начинает теребить свой клитор, продлевая свое удовольствие и приподнимая бедра навстречу мне.

Я бы никогда не подумал, что мой член может затвердеть больше, чем он уже затвердел. Но то, как она играет с собой и балансирует на краю оргазма, представляет собой самое эротичное зрелище из всех, которые мне доводилось видеть.

Я расстегиваю джинсы, хватаюсь за член и прижимаю головку к входу в ее лоно.

– Жестко и быстро, да?

Она кивает.

– Тогда давай сломаем этот чертов стол.

Я вхожу в нее резким движением, и ее крик восторга эхом разносится по маленькой кухне. Ее лоно крепко сжимает мой член, и я чувствую, как по ней прокатываются волны оргазма.

– Господи, женщина!

Я выхожу из нее и снова погружаюсь. Снова и снова, пока мой мозг полностью не отключается. Одной рукой я опираюсь на стол, а другой обнимаю ее за бедро, пальцами касаясь ее клитора, заставляя ее испытывать оргазм за оргазмом.

Я потерял им счет, когда она наконец схватила меня за руку и отвела ее в сторону. И это было к лучшему, потому что мои яйца так напряглись, что уже готовы были взорваться.

И когда я в последний раз погружаюсь в нее, ее мышцы так крепко сжимают мой член, что я не могу пошевелиться. И я кончаю, изливая в нее сперму, а потом хватаю ее ноги, обвиваю ими свою талию и поднимаю ее, прижимая к груди. Ее голова падает мне на плечо, и мы делаем два шага к лестнице. И тут стол издает громкий скрип.

И ломается.

Нежное хихиканье Холли кажется мне самым прекрасным звуком из всех, что мне доводилось слышать в моей жизни. И я никогда не устану наслаждаться им.

Прижимаясь губами к ее виску, я шепчу:

– Больше никаких исчезновений, Холли.

Она отстраняется, а потом прижимается губами к моим губам.

– Обещаю.

Глава 7. Крейтон

Кроме матери и сестры, я не говорил ни одной женщине, что люблю ее. Да, знаю, я уже дважды был женат до знакомства с Холли, и это говорит обо мне как о бесчувственном сукином сыне. Но я никогда не говорю того, чего не имею в виду, и теперь, когда я сказал это Холли, мои слова значат для меня намного больше, чем если бы я говорил их не в первый раз. Потому что прежде это было бы ложью. И я никогда в жизни так себя не чувствовал. Она стала центром моей вселенной.

И теперь мне нужно лишь убедить ее, что я говорил серьезно. И инстинктивно я чувствую, что единственным способом будет показать ей это.

Провести весь день в постели – не самый романтичный способ дать женщине поверить, что ты любишь ее. Но у нас с Холли еще не было времени побыть вместе, никуда не торопясь. Мы были в постоянных разъездах с самого первого дня, а мне требовалось время, чтобы просто побыть вместе. И именно это нам и нужно сделать.

Когда я сообщаю ей это, укладывая ее в кровать, она смотрит на меня, как на сумасшедшего.

– Мы будем делать что?

– Мы оставим внизу свои телефоны, не будем отвечать на звонки в дверь, и если только не случится пожар, мы будем выходить из этой комнаты лишь для того, чтобы поесть. И я, вероятно, буду кормить тебя из рук.

Она приподнимает брови.

– Ты это серьезно? А как же твоя империя?

– Ей придется обойтись без меня.

Холли ни к чему знать, что многие вещи требуют моего вмешательства, но в настоящий момент они меня не волнуют. Для этого я и нанимаю компетентных специалистов, а Кэннон буквально читает мои мысли. Он знает, что ему делать.

И даже зная это, прежде я и не помышлял о том, чтобы на целый день забыть о делах. Но, оглядываясь назад, я еще более отчетливо осознаю, что прежде в моей жизни не было ничего настолько важного, чтобы заставить меня отвлечься от работы.

Но с Холли я забросил все дела – и даже не один раз, чтобы погнаться за ней. И если будет нужно, я заброшу их снова. Но я надеюсь, что она больше не сбежит от меня. Прежде чем мы покинем этот город, она поймет, что я сказал ей правду: она для меня важнее всего. Ни для кого другого я не стал бы забрасывать бизнес, который построил с нуля. Но если я не могу найти время, чтобы насладиться тем, что для меня важнее всего, разве можно будет назвать меня успешным человеком?

Мне нужно рассказать ей о том, что я приобрел «Хоумгроун», но я предпочитаю подождать. Хотя если что и докажет, насколько серьезно я забочусь о ее счастье, то только это. Теперь она свободна сама строить свою карьеру и не считаться с прихотями долбанутых владельцев студий, которые и близко не вносят в список своих приоритетов ее интересы.

Но у нас будет время обсудить все это позже. А сейчас я хочу узнать о Холли все, чего я до этого не знал. Я хочу знать о ней все. Ни одна даже самая незначительная подробность не будет для меня неважной.

– Расскажи мне, каково было расти в этом городе.

Она лежит рядом со мной, положив голову мне на грудь, и, услышав этот вопрос, замирает.

Я смотрю на нее, едва касаясь подбородком ее лба.

– Холли, я видел этот город. Неплохое место. Нет никаких причин стыдиться его.

Ее пальцы, возможно, непроизвольно, впиваются в мой бок, но она молчит.

– Холли?

Она что-то бормочет, но я не могу разобрать ее слов.

– Что ты сказала?

– Ты еще не видел, где я на самом деле выросла.

– Это далеко отсюда?

Она пытается отстраниться, но я крепче прижимаю ее к себе.

– Нет. Я хочу обнимать тебя.

Я абсолютно уверен, что впервые говорю эти слова женщине, но это правда. Я подозреваю, что ответ Холли мне не понравится, потому что это ее очень беспокоит. А если это беспокоит ее, это будет беспокоить и меня.

– Я рассказывала тебе о моей маме. Мы переезжали из трейлера в трейлер в Ржавых Лугах – это местечко в нескольких милях отсюда, на другом берегу реки. Его официальное название – Счастливые Луга, но никто так не называет его.

– Хорошее место?

Она пожимает плечами.

– Люди там в целом были достаточно дружелюбными, за исключением тех случаев, когда очередной парень, с которым мама крутила шашни, выбрасывал нас из своего трейлера. Иногда, возвращаясь из школы, я обнаруживала свои вещи лежащими в грязи, потому что мама сделала что-то, что разозлило ее сожителя. Обычно она тут же начинала путаться еще с кем-нибудь, чтобы, как она называла это, не упустить свой шанс. Все остальные называли ее лживой шлюхой. Самое ужасное в проживании в таком маленьком городке заключалось в том, что все полагали, будто я такая же, как она.

Я вспоминаю, как пару недель назад она между делом сказала мне о том, как какой-то парень предлагал ей деньги, чтобы она сделала ему минет.

– Но ты переубедила их в этом.

– Я просто замкнулась в себе. Я ни с кем не разговаривала. Не ходила на свидания с мальчиками, не разговаривала с ними. Я не хотела стать такой, как мама. И у меня даже не было бойфренда, пока я не перешла в старший класс. Но к тому времени она уже давно исчезла. И люди стали забывать о ней. По крайней мере, большинство из них.

– А куда она исчезла?

– Она подцепила парня, который мог позволить себе содержать ее в относительной роскоши. Он купил ей «Кадиллак Эльдорадо», и они уехали из города. Я не видела ее до тех пор, пока не приняла участие в конкурсе «Мечты кантри», и теперь она объявляется, лишь когда ей нужны деньги, которых у меня на самом деле нет.

– Пока ты не вышла замуж за меня и я не отправил ее в оплачиваемый отпуск, сделав себя ее легкой мишенью.

Холли вздыхает.

– Но ты заставил ее уехать, а я только этого и хотела.

Я целую ее в лоб.

– Ты свозишь меня в Ржавые Луга, пока мы здесь?

Я даже сам не знаю, почему задал этот вопрос.

Холли начинает ерзать, и мне кажется, что она качает головой.

– Нет. О них мне не хотелось бы вспоминать. Этот дом, – она вздергивает подбородок, указывая на потолок, – единственный дом в этом городе, который я не хотела бы забыть.

– Ну что ж, это справедливо. И сколько тебе было лет, когда ты поселилась здесь?

– Четырнадцать. Это лучшее, что со мной случилось. Бабушка дружила с Беном, и он дал мне работу, в итоге я стала петь в караоке и полюбила сцену. А все остальное может стать материалом для отличной песни в стиле кантри. – Она делает паузу. – К слову говоря, мне следует написать ее. Мне нужно написать еще несколько песен для эксклюзивного альбома, прежде чем я вернусь в Нэшвилл.

Она снова кладет голову мне на грудь, и я чувствую, как напряжение покидает ее. Что кажется мне немного удивительным, потому что сейчас снова встал вопрос о нашей с ней географии. Он тяготит меня, но мы сможем это уладить. Просто нам потребуется добиться определенного согласия.

Я опираюсь на локоть, чтобы мне было видно ее лицо.

– Когда тебе нужно быть в Нэшвилле на этот раз?

– Мне нужно будет появиться в студии через две недели, чтобы записать альбом, и я должна обработать несколько песен с Вейлом, после того как отрепетирую их с группой. Так что, возможно, через пять… или шесть дней? Может быть, раньше? – Она бросает на меня быстрый взгляд. – Это что, станет проблемой?

– Нет. Мы решим ее. Ты же знаешь, что на Манхэттене тоже есть записывающие студии, верно?

У нее вытягивается лицо.

– Я… я просто неуверенно чувствую себя там. Там все такое… пугающее. Все так сосредоточены и напряжены, что мне кажется, будто я мешаю всем, просто надеясь не потеряться. Я не возражаю против того, чтобы чувствовать себя мелким винтиком в большой машине, но что-то в Нью-Йорке заставляет меня чувствовать себя… неадекватной. Я знаю, ты живешь там, и я не говорю, что не вернусь туда и не попробую привыкнуть. Но не думаю, что мне когда-нибудь будет нравиться там настолько, чтобы я захотела постоянно жить там.

Не могу сказать, что ее слова не разочаровали меня. Потому что они меня разочаровали. Мне горько слышать, что она не чувствует себя комфортно в городе, который я люблю. Но то, что она готова попробовать жить там, хороший знак. Я не собираюсь силой заставлять ее делать что-то, что ей не нравится, но тем не менее я думаю, что у меня есть надежда.

Я снова целую ее в висок.

– В следующий раз я покажу тебе Нью-Йорк глазами местного жителя. В этом городе есть много всего интересного, так что я думаю, что даже ты найдешь себе что-нибудь по вкусу. И я знаю, что бесполезно говорить тебе, что ты не меньше других имеешь право получать удовольствие от жизни в нем, но это так. Ты имеешь даже больше прав, чем другие, потому что ты принадлежишь мне. Так что если ты готова дать Нью-Йорку еще один шанс, обещаю, я преподнесу его тебе на тарелочке.

– Хорошо, – шепчет она.

Я крепче прижимаю ее к себе.

– Спасибо.

Она уютно устраивается рядом со мной, и я осознаю, что впервые в жизни просто лежу рядом с женщиной. И это очень приятно. Но у меня такое чувство, что мне так приятно лишь потому, что эта женщина – Холли. Она перевернула весь мой мир, и это лучшее, что когда-либо случалось со мной.

Но мои приятные мысли покидают меня, когда она спрашивает:

– Ты расскажешь мне о своем детстве? Раз уж мы начали делиться своими историями?

Мое сердце сжимается от боли утраты. Это болят старые раны, которые так и не затянулись. Потому что разве можно полностью оправиться после потери родителей? Особенно если они ушли из твоей жизни так внезапно?

Я долго молчу, а потом наконец начинаю говорить:

– До десяти лет мое детство было очень простым. Мои родители посвятили свою жизнь служению другим. Они были миссионерами. Когда мне исполнилось шесть лет, мы поселились в Папуа – Новой Гвинее. Мы прожили там четыре года. Что было до этого, я, честно говоря, не помню. Все там было таким ярким и живым. Простым. Удивительным. Я играл с детьми других миссионеров, а наши матери по очереди обучали нас в домашней школе. Это было лучшим детством, какое могло выпасть на долю ребенка. Моя сестра родилась там, примерно за год до того… как все изменилось.

Холли начинает поглаживать мою грудь, и мне кажется, что она успокаивает меня. Это ласковый жест любящей жены, и он дает мне силы продолжать. Я уже много лет никому не рассказывал свою историю, с тех пор как поведал ее Кэннону. И мне нужно побыстрее выложить все факты, или я никогда не смогу закончить ее.

– Иногда мне жаль, что Грир была слишком мала, чтобы помнить эти счастливые дни. Но с другой стороны, она не помнит и случившейся трагедии. Включая поездку в джунгли, куда мы отправились с семьей миссионеров, потому что мы с моим лучшим другом Джеймсом были твердо настроены увидеть кенгуру. Его отец пообещал нам, что отыщет их для нас, и он сдержал обещание. Мы вернулись в поселение поздно вечером и узнали, что пятнадцать человек, в том числе мои родители, были убиты разбушевавшейся толпой. Толпа пыталась расправиться с людьми, обвиненными в колдовстве. В наши дни это кажется безумием, все равно как Салемские процессы над ведьмами, но это по-прежнему происходит там даже сейчас.

– Бог мой, – тихо говорит Холли. – Почему я об этом не знала? Пресса – как так случилось, что журналисты не…

Она замолкает, не закончив предложения, но я знаю, о чем она собиралась спросить.

– Мой дядя заплатил огромные деньги, чтобы скрыть происшедшее. Это было нетрудно. Новости не слишком быстро доходят из Папуа – Новой Гвинеи. Я, конечно, никому не рассказывал об этом, а мои дядя и тетя хотели избежать скандальной известности. Их и так выбила из колеи необходимость взять на себя воспитание детей, которые им были совсем не нужны. Мои родители в завещании назначили их нашими опекунами. Я случайно подслушал, как отец Джеймса говорил его матери, что мой дядя интересовался, не сможет ли церковь найти кого-нибудь еще, кто согласится приютить нас.

– Бог мой!

Мое лицо искажает гримаса.

– Да, всегда приятно узнать, что ты – нежеланное бремя.

Что-то мокрое падает мне на грудь, и я смотрю на Холли. Слезы скопились в уголках ее глаз, и еще несколько слезинок падают на мою кожу. Я ловлю их большими пальцами.

– Родная, не плачь. Это того не стоит. Совсем не стоит.

– Но тебе было всего десять лет. И…

– А тебе было всего четырнадцать. Если подумать, наше положение было схожим. Тебя подбросили бабушке, а меня отправили в интернат. И я чертовски рад, что у тебя была бабушка, которая тебя любила. А моя тетя полюбила мою сестру. Грир стала ей дочерью, которую она очень хотела иметь, сама не подозревая об этом.

Улыбка Холли – грустная и невероятно милая, так что я крепче прижимаю ее к себе, чтобы коснуться губами ее губ.

– Я не хочу, чтобы ты плакала из-за меня. Никто не может изменить свое прошлое, но все происходило так, чтобы наши с тобой пути могли пересечься. Слезы ни к чему – ты в моих объятиях, и я никогда в жизни не был таким счастливым.

Она моргает, и ее глаза блестят от непролитых слез.

– Черт, Крей. Если ты не хочешь, чтобы я плакала, не говори мне таких вещей.

Я хмурюсь.

– Почему?

– Потому что это нечестно. И если ты хочешь сделать так, чтобы мое сердце целиком принадлежало тебе, ты почти преуспел в этом.

Я перестаю хмуриться и улыбаюсь.

– При других обстоятельствах я бы сказал, что часто веду себя нечестно, чтобы получить то, чего мне хочется. Но что касается тебя… Я хочу, чтобы ты отдала мне сердце по своей воле. Я не пытаюсь завоевать его хитрой стратегией, силой или соблазнением. Я хочу получить его, когда ты сама захочешь этого. Чтобы ты отдала его мне добровольно. По своему желанию. Чтобы я заслужил это. И это будет самым ценным приобретением в моей жизни.

Слезы текут по ее щекам и падают мне на лицо, когда она тянется ко мне и целует меня.

– Заткнись и поцелуй меня, пока я не утопила тебя в счастливых слезах.

И так я и делаю. А потом мы с ней делаем кое-что еще, чего я никогда раньше не делал.

Мы занимаемся любовью.

Глава 8. Холли

Оденься тепло, – сказал он. – Мы собираемся некоторое время провести на воздухе. И все. Никаких объяснений. А потом он вышел из комнаты.

Последние два дня были нереальными. Настолько нереальными, что у меня будет огромный синяк, если я еще раз ущипну себя, чтобы убедиться, что я не сплю.

Вчера мы весь день провели в постели, как и планировал Крей. Я потеряла счет оргазмам. И сегодня мои гениталии ожидаемо болят. Крей мрачно посмотрел на меня, когда я поморщилась, вылезая утром из постели.

– Мне нужно быть бережнее с тобой. Сегодня никакого секса. Тебе нужно прийти в себя.

– Так нечестно!

Его глаза вспыхнули.

– Но это не означает, что я не смогу трахнуть этот дерзкий маленький ротик.

И одного этого было достаточно, чтобы мои упомянутые выше гениталии ожили и объявили, что они находятся в превосходном рабочем состоянии. Потом я попыталась соблазнить его, но он не поддался на эту удочку.

Утром мне нужно было поработать над новыми песнями, учитывая, что у меня осталось мало времени, так что мы с Креем разбрелись по углам. Крей со своим ноутбуком отправился в дальнюю комнату – ту, которую пристроили к дому лет шестьдесят тому назад и так и не утеплили должным образом. Там было холодно, но он, похоже, не возражал. Я предложила ему разделить со мной кухонный стол, который мы починили, но он отказался, сказав, что не хочет мешать мне, потому что ему нужно сделать несколько звонков.

Так что вместо этого я провожу большую часть утра, наблюдая за ним через окно в стене, разделяющей кухню и заднюю комнату. Даже в этом крошечном городке в Кентукки он выглядит впечатляюще деловитым. Он встает и расхаживает по комнате, проводит пальцами по волосам, жестикулирует. Это завораживающее зрелище – Крейтон, управляющий своей империей.

Я была не в состоянии сосредоточиться на работе, так что отложила карандаш, пошла в заднюю комнату и опустилась на колени перед полулежащим в старом кресле Крейтоном.

Он вопросительно посмотрел на меня, но не противился, когда я провела руками по его бедрам и взялась за пуговицу на его джинсах.

Он беззвучно, одними губами спросил:

– Что ты делаешь?

Но я ничего не ответила и расстегнула молнию на его джинсах. Он не слишком возражал и даже приподнялся, чтобы я могла стянуть с него джинсы. И Всевышний любит этого мужчину, потому что он всегда в боевой готовности. И я не единственная женщина на свете, которая считает это зрелище очень эротичным.

Он продолжил говорить по телефону, но его ответы свелись к коротким «да», «нет» и «хорошо», когда я обхватила пальцами его член, нагнула голову и провела по нему языком, от основания до головки. А потом взяла его член в рот.

Я была настроена по-боевому.

Он выдохнул:

– Черт. Нет, прошу прощения, я не тебе.

И я хихикнула.

После того как он пробормотал: «Пожалуйста, продолжай», – его рука легла на мои волосы и стала направлять мои движения.

Он входил в мой рот уверенными, легкими движениями, и с каждым разом проникал все дальше и дальше, пока не стал упираться в мое горло.

Завершив разговор коротким «ладно, закончим позже», он уронил телефон на пол. И это напомнило мне, как я ласкала себя под его взглядом, когда он говорил по телефону в нашем гостиничном номере в Сан-Антонио.

Выронив телефон, Крей сжал ладонями мои щеки и приподнял мою голову. Выражение его лица было обожающим.

– Самое лучшее решение в моей жизни, Холли. Лучшим решением было разыскать тебя.

Слезы защипали мои глаза, и вовсе не потому, что его член упирался мне в горло.

– Я собираюсь кончить, любимая. Ты готова проглотить меня?

Я кивнула, готовая принять все, что этот мужчина даст мне. Все что угодно.

Все, кто говорит, что минет не может быть романтичным, явно делали его неправильно. Меня бросает в дрожь при одном лишь воспоминании. Я точно не знаю, когда то, что было между нами, изменилось. Но я знаю, что изменилось абсолютно все. Черт, я даже не знаю, когда начала думать о нем как о Крее, а не Крейтоне.

Более того, я доверяю ему. И в довершение всего – я влюбляюсь в него. Мне следовало бы прийти в ужас, но вместо этого я чувствую лишь восторг.

Здесь, в бабушкином доме, мне легко признать, что мое будущее до конкурса «Мечты кантри» казалось пустым и безрадостным. А после конкурса оно превратилось в какую-то сумасшедшую скачку, и мне оставалось лишь держаться, чтобы не выпасть из седла и не плюхнуться задницей в грязь, как незадачливый наездник на быке, который не может продержаться восемь полных секунд.

Но в настоящий момент будущее кажется мне удивительным приключением, и мне не терпится испытать его с мужчиной, который сейчас рядом со мной.

Когда я заканчиваю приводить себя в порядок и выхожу из ванной, я ожидаю увидеть Крея в спальне, но вместо этого нахожу на кровати подарочную коробку.

Какого черта?

Я изучаю коробку. Ее длина – около десяти дюймов, примерно, как член Крея (не то чтобы я сравниваю), ширина – восемь дюймов, а высота – три. И она обернута простой коричневой упаковочной бумагой и перевязана бирюзовой лентой.

Я протягиваю руку к коробке и тут же отдергиваю ее. Правда, какого черта?

– Открой ее.

Я подпрыгиваю, услышав голос Крея, и оборачиваюсь к нему. Он стоит в дверях спальни и смотрит на меня.

– Что это?

– Это тебе.

– Но почему?

– Потому.

Он скрещивает руки на груди, и я не могу сдержать восхищения при виде того, как трикотажный свитер обтягивает его плечи и грудь. Этому парню должно быть запрещено разгуливать на людях в таком сексуальном виде. Мне следовало бы нарядить его в рабочий комбинезон, чтобы местные дамочки не узнали, какой экзотический образчик мужского рода разгуливает по нашему городку. Они гроздьями повисли бы на нем, и мне пришлось бы отбивать его у них.

– Открой ее, – говорит он.

В простой обертке есть что-то до нелепости трогательное. Я осторожно разворачиваю ее, потому что я не избалована подарками, что неудивительно. Я хочу дорожить этим подарком. Это не полный гардероб дизайнерской одежды, которую по его требованию выбрал для меня какой-то стилист. Нет, это кажется мне чем-то гораздо более личным.

Даже если бы это оказалось технической документацией к арендованной машине, улыбка не покинула бы моего лица. Я разворачиваю обертку и замираю на месте.

Хранилище прекрасных песен

Это блокнот в кожаной обложке, и слова написаны от руки.

Я пытаюсь сдержать слезы и прижимаю ладонь к губам.

– Бог мой! Он… он восхитителен.

Крейтон подходит ко мне и останавливается.

– В продуктовом магазине у входа стояла маленькая лавочка, и какая-то женщина продавала блокноты.

Я закрываю глаза, потому что легко представляю себе Делорес Мейнард и ее согнутые артритом пальцы, которые все еще могут удерживать инструменты и превращать простую коровью кожу в потрясающие произведения искусства. Владельцы продуктового магазина позволили ей установить небольшую лавочку при входе, чтобы она могла немного увеличивать свой доход, состоящий из социального пособия и крошечной пенсии за мужа, который погиб в шахте лет сорок тому назад.

– Ты купил это вчера?

– Да. Вот почему я задержался в магазине дольше, чем планировал. Я подумал, что ты просто должна получить это.

– Вчера, когда ты все еще должен был быть в ярости оттого, что я сбежала из Нью-Йорка – снова – и ты нашел меня накануне вечером мертвецки пьяной и в обществе другого мужчины и…

Крей поднимает руку, прерывая меня.

– Вчера, когда я пытался решить, как показать моей жене, как много она значит для меня, чтобы не испортить все и не потерять ее навсегда.

Мое сердце, которое я пыталась сохранить целым, больше мне не принадлежит.

Я осторожно кладу блокнот на кровать и поворачиваюсь к нему.

– Когда все изменилось? Когда то, что начиналось, как простая прихоть, превратилось в нечто большее?

Крей поднимает руку и отводит с моего лица непослушную прядь волос.

– Я знаю, что должен был бы найти романтический ответ на этот вопрос, но, боюсь, не смогу точно сказать, когда это случилось. С первой ночи я знал, что ты предназначена мне, но ты права – это было просто на уровне интуиции. Я хотел тебя. Знал, что ты должна стать моей. И не собирался останавливаться, пока не разыщу тебя.

Когда я улыбаюсь ему, он улыбается мне в ответ, но выражение его глаз остается серьезным.

– Когда в тот первый раз я пришел домой, а тебя там не было, я понял, что мне есть что терять. И наблюдая за тобой в тот самый первый вечер в Сан-Антонио, когда ты стояла на сцене, я понял, что ты не только особенная женщина, но еще и очень талантливая. Женщина, которую я всегда вынужден буду делить со всем остальным миром, потому что будет несправедливым, если ты будешь принадлежать только мне одному. Я думал, что мне будет нелегко примириться с этим, но вместо этого я испытал чувство невероятной гордости оттого, что ты моя.

Он делает паузу и крепко сжимает челюсти.

– Когда во второй раз я вернулся домой и обнаружил, что тебя там нет, я понял, что мое сердце покинуло меня вместе с тобой. Я больше не хочу испытать такое еще раз, Холли, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы это не повторилось.

Его слова пробуждают во мне множество различных чувств. Я все еще пытаюсь разобраться в них, но он тянет меня из спальни на лестницу.

Глядя на меня, он спрашивает:

– Ты уверена, что одета достаточно тепло?

– Если ты скажешь мне, куда мы идем, мне будет проще определиться.

Крей берет с кухонного стола рекламную листовку и протягивает ее мне.

ЗИМНИЙ ФЕСТИВАЛЬ В ГОЛД-ХЭВЕНЕ

Я с удивлением смотрю на него.

– Ты серьезно? Ты и вправду хочешь пойти туда?

– Я слышал из надежного источника – от Делорес Мейнард, что это замечательный фестиваль. И его нельзя пропустить. К тому же она очень хочет увидеть тебя. Она надеется взять у тебя автограф.

Тот факт, что он беседовал с пожилой женщиной, пока она упаковывала блокнот, растапливает мое сердце еще больше.

Я тянусь к нему и целую его в губы.

– Хорошо. Пусть будет фестиваль. – И тут мне в голову приходит одна мысль. – Но я кое-что забыла. Я буду готова через минуту.

Глава 9. Крейтон

Я выезжаю со стоянки у ресторана быстрого питания A&W, и меня все еще удивляет, что мы ехали целый час, чтобы съесть бургер и выпить корневого пива.

Я искоса смотрю на Холли, которая сидит на пассажирском сиденье и улыбается.

– Я не могу поверить, что вы проделывали такой путь ради бургера.

Она протягивает руку к радиоприемнику и включает местную радиостанцию, что неудивительно.

– Здесь у нас не так уж много развлечений. Мы скидывались на бензин и уезжали из города, когда кто-нибудь мог позаимствовать машину родителей. К тому же A&W – лучший ресторан быстрого питания. Больше нигде не найдешь такого хорошего корневого пива.

Ее улыбка заразительна, и я перегибаюсь через центральную консоль, чтобы поцеловать ее в губы, а потом выезжаю со стоянки и направляюсь в сторону Голд-Хэвена.

Спустя час я узнаю еще кое-что новое. Первое – Холли знает слова всех чертовых песен в стиле кантри, которые передают по радио. Второе – слушать, как она пытается брать басовые ноты, чертовски умилительно. И третье – мне нужно как-то научиться держать в узде мой член, потому что в ее присутствии он становится тверже камня безо всяких усилий с ее стороны.

То, как она ерзает на попе, использует кулачок в качестве микрофона и поет… Господи! Мне несколько раз хотелось съехать с шоссе и затрахать ее до потери сознания прямо на обочине. Единственное, что останавливает меня, – осознание того, что у нее, вероятно, все еще болят все внутренности после вчерашнего. Я не мог не заметить, как она морщилась сегодня утром, а учитывая, как страстно я ее хочу, я никак не смогу быть с ней нежным и осторожным.

Поскольку основные улицы перекрыты для проведения фестиваля, мы сворачиваем в один из переулков. Я все еще не имею понятия, что собой представляет этот фестиваль, но я вижу большую палатку, стоящую посреди улицы, и множество уличных нагревателей вокруг нее. Я предполагаю, что это как-то связано с пивом, и мысль очень привлекательна.

Когда мы припарковываемся, я выхожу из машины и открываю дверцу Холли раньше, чем она успевает сделать это сама. Она выглядит удивленной, и я захлопываю дверцу и беру ее за руку, переплетая свои пальцы с ее пальцами. И мы направляемся к месту всеобщего паломничества. Когда мы подходим ближе к палатке, освещенной фонарями, я вижу бар, оркестр и площадку для танцев. Половина людей толпится у бара, остальные танцуют. Но когда нас замечают, уровень шума снижается на пару децибелов.

– Похоже, нас заметили, – говорю я.

– Конечно, тебя трудно не заметить, – отвечает Холли, бросая на меня быстрый взгляд.

– Меня? Это не я здесь убийственно сексуальный.

Ее брови взлетают вверх.

– Не соглашусь. Ты видишь, как вон та девица с пухлыми губками пускает слюни при виде тебя?

Не потрудившись даже взглянуть в указанную сторону, я пристально смотрю на Холли, надеясь прояснить одну мысль.

– Я не вижу никого, кроме тебя, Холли. – И когда она краснеет, я сжимаю ее руку. – Хочешь потанцевать?

На этот раз ее брови взлетают еще выше.

– Ты умеешь танцевать деревенские танцы?

– Ни капли, – признаюсь я. – Но я думал, что ты научишь меня.

Она смеется, и я с трудом сдерживаю желание вытащить ее из палатки и увезти домой, чтобы сломать еще один чертов стол.

Холли сжимает мои пальцы.

– Я буду счастлива научить тебя хоть чему-то, мистер Карас, – тянет она.

Я наклоняюсь и говорю ей на ухо:

– Ты уже научила меня. Любить.

Она еще сильнее сжимает мою руку и целует меня в подбородок.

– Это было чертовски здорово, и, к твоему сведению, мне это очень нравилось.

Она тянет меня на площадку, но в этот момент оркестр объявляет, что музыканты делают небольшую передышку.

– Вот черт. Полагаю, с обучением придется подождать.

– Ты на самом деле хочешь вытащить Караса на танцплощадку? – слышу я знакомый голос.

Обернувшись, я вижу Логана Брентли, который подходит к нам, держа в обеих руках по бутылке пива.

Я киваю на бутылки.

– Решил напиться сегодня, Брентли?

Он качает головой.

– Нет. Просто захотел проявить вежливость и взял бутылку для тебя, парень. Но если ты не хочешь пива, я знаю, что твоя жена любит холодный «Бадвейзер».

Холли качает головой.

– О нет, я сегодня не пью. Может быть, я вообще никогда больше не буду пить.

– Такая старая пьяница, как ты? Черт, Холли.

– Не похоже, что она так давно пьет. – Я смотрю на жену. – Если только ты не была малолетней преступницей.

Холли лишь пожимает плечами.

– В здешних местах нечем особенно заняться, полагаю. Я провела много ночей в поле, сидя у костра, слушая радио и потягивая пиво из бутылки. – Она смеется. – Звучит как одна из песен Буна, наверное, потому, что он в них описывает свой собственный опыт, так же, как и я.

Выражение ее лица становится серьезным.

– Этим и прекрасна музыка кантри. В ней есть душа и правда. Мы поем о том, что пережили. О нашей жизни, наших корнях, нашем сердце. – Холли качает головой. – Ну вот, теперь я впала в меланхолию, словно напилась. Лучше возьми эту бутылку у Логана, пока я не схватила ее.

Я беру пиво, и Логан поднимает свою бутылку, произнося тост:

– За молодоженов.

Мы чокаемся бутылками, и я делаю большой глоток. Это не дорогой сорт, который пьет Кэннон, и не мой любимый виски, но напиток холодный и восхитительный. И благодаря улыбке Холли он становится еще лучше.

– Вам лучше встать в очередь за едой, пока там все не съели. Вы и так пришли слишком поздно, – говорит Логан.

– Нам не нужна еда. Мы уже поели в A&W сегодня вечером.

Логан смотрит на нас с Холли с удивлением.

– Ты позволил ей тащить себя в такую даль за бургерами?

– И сырными палочками, – добавляет Холли.

– Ты хороший человек, – объявляет Логан и подносит бутылку к губам.

Холли ежится, и я отпускаю ее руку, обнимаю за плечи и притягиваю к себе, чтобы согреть. Возможно, это лишь предлог, потому что мне хочется чувствовать ее близость.

– Может быть, лучше, чем я заслуживаю, – шепчет Холли.

Я не знаю, что побудило ее сказать это, но мы оба – и я, и Логан – слышим ее слова и быстро реагируем.

– Послушай, – начинает Логан, но я перебиваю его:

– Не настолько хороший, чтобы быть достойным тебя, если тебя интересует мое мнение. Но я работаю над собой.

Когда оркестранты снова занимают свои места и начинает звучать ритмичная музыка, Логан салютует нам своим пивом.

– Оставляю вас, голубки. Я ищу подружку на сегодняшний вечер, а тустеп – лучший способ разогреть даму.

Я не смотрю, как он уходит, потому что все мое внимание сосредоточено на Холли.

– Хочешь научить меня танцевать тустеп, моя сладкая?

Она улыбается.

– А ты этого хочешь?

– Сегодня вечером я готов на все.

Ее улыбка становится озорной.

– Приятно это слышать. Но сначала допей свое пиво.

Мы смотрим, как парочки собираются на танцплощадке, и Холли объясняет мне азы танца, пока я допиваю холодное пиво. Я не пил пива так быстро со времен студенческих вечеринок.

Когда я заканчиваю, песня тоже заканчивается, но оркестр начинает играть следующую, тоже в ритме тустепа. Мы выходим на площадку, и Холли кладет одну руку мне на плечо, а второй сжимает мои пальцы. Я прижимаю ее к себе, возможно, крепче, чем нужно, но я не могу сдержать себя. Мне хочется прижимать ее к себе. Она моя женщина, и это моя привилегия.

Мы оба замечаем вспышки фотокамер вокруг нас, но мне чертовски плевать на то, что завтра, возможно, во всех газетах появятся наши фотографии. Холли смотрит на меня так, словно я дар с небес. Я никогда прежде не понимал значения этого выражения, но кажется, сейчас начинаю понимать.

– Ты счастлива, что вернулась домой? – спрашиваю ее я.

Кивнув, она отвечает:

– Да, счастлива. И я счастлива, что ты тоже приехал сюда. Я рада, что больше не буду испытывать желание скрыть от тебя эту часть моей жизни. Что мне не придется больше стыдиться своего происхождения. Это был тяжкий груз, который я носила, и я рада избавиться от него.

– Тебе никогда не нужно скрывать что-либо от меня, Холли. Я люблю тебя такой, какая ты есть, и я благодарен всему, что сделало тебя такой.

Ее щеки краснеют.

– Ты еще не встречался с моей мамой.

– Мы что-нибудь придумаем. Наверняка есть способ сгладить все углы и облегчить ситуацию.

Она пожимает плечами.

– Я не хочу думать об этом сегодня. Совсем не хочу.

– Хорошо. И о чем ты хотела бы думать?

Улыбка опять появляется на ее лице, и она снова становится озорной.

– Может быть, о том, что у меня есть сюрприз для тебя, который ты получишь, когда мы вернемся домой.

Мое внимание и так было сосредоточено на ней, но теперь она пробудила во мне еще и любопытство.

– Это правда?

– Да. И я думаю, тебе понравится мой сюрприз.

Я изучаю ее лицо, словно надеясь прочесть на нем ответ. Музыка играет очень громко, и остальные пары находятся на расстоянии нескольких футов от нас, но я все равно понижаю голос и говорю:

– Ты же знаешь, что сегодня я не сниму запрета на определенную деятельность…

Холли поднимается на цыпочки, обнимая меня обеими руками за шею, но при этом продолжает танцевать. И я горд тем, что чувство ритма не оставило меня, и я ухитряюсь продолжать вести ее в танце. Но ее следующие слова едва не вынуждают меня споткнуться.

– Гигантская анальная пробка в моей заднице говорит, что тебе и не придется снимать запрет, потому что сегодня ты будешь завоевывать новые территории.

Черт. Я подхватываю Холли на руки, и несколько пар на танцплощадке останавливаются, а оркестр смолкает.

– Здесь не на что смотреть, ребята. Просто я мужчина, безумно влюбленный в свою жену.

И с этими словами мы покидаем танцплощадку, а Холли смеется, уткнувшись лицом мне в грудь.

– Ты просто ходячая опасность, – говорю я, героически пытаясь удерживать машину на дороге, пока умелые маленькие пальчики Холли расстегивают пуговицы на моих джинсах.

– Ты объявляешь всему свету, что безумно влюблен в свою жену, и думаешь, что тебе за это ничего не будет? Ты заблуждаешься, Крей.

Ее рука проскальзывает ко мне в брюки, и ее пальцы сжимаются вокруг моего члена.

– Господи, женщина!

У меня вырывается стон, когда она начинает сжимать мой член. Когда она перегибается через центральную консоль, и ее горячие губы обхватывают головку моего члена, я шепчу ее имя.

Она поднимает голову.

– Просто доставь нас домой целыми и невредимыми, Крей. Вот твоя задача.

Я не смотрю вниз, потому что боюсь, что не смогу удержать машину на дороге. Она крепко сжимает пальцами основание моего члена, проводит по нему языком, а потом решает, что будет неплохой идеей заглотить его как можно глубже.

Я с такой силой цепляюсь за руль, что костяшки моих пальцев белеют. И я с трудом сдерживаю стон. Эта женщина – богиня минета, и я говорю это в самом одобрительном смысле. Движения ее языка и ее губы, сжимающие мой член, доводят меня почти до оргазма, когда я включаю сигнал поворота и сворачиваю на подъездную аллею.

Я размышляю над тем, хочу ли я кончить ей в рот, и решаю, что, если я собираюсь оказаться внутри ее тугой маленькой попки в первый раз, может быть, это будет правильным решением.

Логика. Хорошо, назовем это так.

– Я кончаю, детка. Ты готова?

Я останавливаю машину на подъездной аллее. Отпустив руль, я зарываюсь пальцами в волосы Холли. Я чувствую, как дергается ее голова, но не знаю, кивает ли она или просто слишком увлечена своими действиями. Я хочу повторить вопрос, но она сжимает рукой мои яйца, и я теряю рассудок.

– Холли – черррт!

Оргазм сотрясает мое тело, и я кончаю ей в рот. Господи! Эта женщина!

Она слизывает с моего члена остатки спермы, и я не могу не поражаться ей. Когда она поднимает голову, я отвожу волосы с ее лица.

– Ты неподражаема. И ты принадлежишь только мне.

Ее улыбка нежная и прекрасная, и мне не терпится оказаться с ней в доме. Я выпрыгиваю из машины, открываю дверцу и наклоняюсь к Холли. Когда я вытаскиваю ее из машины и перекидываю себе через плечо, она взвизгивает.

– Господи Крей. Ты хотя бы застегнул джинсы?

Я смотрю вниз, чувствуя, как очень быстро замерзает мой член. Я запихиваю его в брюки.

– Нет. И мне наплевать.

Я направляюсь к дверям и тут вспоминаю, что мне нужны ключи. Но Холли уже протягивает мне их, неловко изогнувшись. Я хватаю ключи у нее из руки.

– Молодец, – бормочу я.

– Ты на подъеме, потому что только что тебе сделали минет в машине, а теперь ты собираешься трахнуть меня в задницу.

Она хихикает, и это чертовски заразительно.

Меня сотрясает приступ смеха, и мне кажется, что уже много лет я так не смеялся.

– Господи, ты так хорошо действуешь на меня.

– И не смей забывать этого.

Она шлепает меня по заднице, а я вставляю ключ в замочную скважину и открываю дверь.

– Это невозможно.

Глава 10. Холли

Звуки беззаботного смеха, который сотрясает Крея из-за меня, попадают в первую строчку списка моих любимых звуков. По какой-то причине этот смех пробуждает бабочек в моем животе, и это то же чувство, которое я испытала, когда ведущий конкурса «Мечты кантри» объявил, что я стала победительницей. И это никак не связано с тем фактом, что я собираюсь лишиться анальной невинности.

Он направляется к лестнице и взбегает по ней, придерживая меня одной рукой, чтобы я не свалилась.

– Тебе не терпится? – спрашиваю я, не в силах скрыть улыбку.

– Когда дело касается тебя, Холли, мне всегда не терпится. И это не изменится никогда.

Когда он говорит мне такое, у меня замирает сердце. Он полностью уверен, что у нас с ним есть будущее, и мне тоже трудно не поверить в это.

Он осторожно опускает меня на кровать, и я с трудом сдерживаю смех. Его джинсы наполовину расстегнуты и не прикрывают важные части его тела.

– Знаешь ли, ты мог бы потратить немного времени на то, чтобы застегнуть джинсы.

Он берет меня за подбородок и приподнимает мое лицо так, чтобы я смотрела ему в глаза, а не пялилась на его член.

– Холли, когда ты сообщила, что в твою маленькую сладкую задницу вставлена пробка, я перестал заботиться о том, чтобы застегнуть джинсы, потому что мой член знает, где именно он хочет оказаться – и это не мои штаны.

– Бог мой, неужели ты и впрямь сказал это?

Иногда я оказываюсь не готова к его откровенным высказываниям.

– Это правда. И это ты дразнишь меня обещаниями дать мне отведать этой роскошной задницы.

С этим я не могу спорить.

– И все-таки ты сумасшедший.

Он смотрит на меня, и его глаза горят огнем.

– Это ты делаешь меня сумасшедшим, женщина. Я схожу с ума по тебе.

Мой смех стихает, и я судорожно глотаю.

– Это правда?

Я не могу взять назад свой вопрос. И я ожидаю, что Крей ответит на него тоже вопросом, вроде «что правда?». Но он не делает этого.

– Это правда, черт возьми, Холли. Именно это я и пытаюсь показать тебе. Вот это. Мы. Это, черт возьми, правда.

Крейтон наклоняется и касается губами моих губ, и я не могу сдержать улыбку. Кто улыбается во время поцелуя? Я, но только тогда, когда целую этого мужчину.

Он пользуется тем, что мои губы приоткрылись в улыбке, и его язык проникает внутрь, дразня меня и пробуя на вкус. Мои руки по своей собственной воле начинают поглаживать его тело. Это тело идеально, в том числе говорящий чудовищные непристойности рот, которым я никак не могу насытиться.

Когда он наконец отрывается от меня, его глаза говорят мне все, что он думает и что чувствует. Тепло разливается по моему телу… и тут это происходит.

Эти слова.

Они вырываются у меня, и я не могу остановить их. У меня нет сил их остановить.

– Я люблю тебя, Крей.

Его взгляд, и без того нежный, становится еще нежнее.

– Мне кажется, я ждал целую вечность, чтобы услышать это от тебя.

– А мне кажется, что я ждала тебя целую вечность. Мне следовало бы сказать, что я многое сделала бы по-другому в своей жизни, но на самом деле я не изменила бы ничего, потому что это значило бы рискнуть тем, что я оказалась сейчас здесь, с тобой.

– Ты все изменила для меня, Холли. Всю мою чертову жизнь.

Я зарываюсь пальцами в его волосы, притягиваю его к себе и прижимаюсь губами к его губам. И целую его со всей любовью и страстью. Потому что он мой. В первый раз после того, как в Новый год в Лас-Вегасе мы сказали «да», я чувствую, что Крейтон Карас по-настоящему принадлежит мне. Телом и душой. Сердцем и мыслями.

И я люблю его.

Наш поцелуй длится целую вечность, и мы не можем оторваться друг от друга. Когда Крей наконец поднимает голову, его член, огромный и затвердевший, прижимается к моему животу. И я вспоминаю, зачем именно мы здесь оказались.

– Я хочу тебя, – шепчу я.

– Ты уверена?

– Да.

Крей выпрямляется и смотрит на меня сверху вниз.

– Твое сердце и твоя девственная задница в один вечер. Господи, Холли, я действительно самый удачливый сукин сын на планете.

Я качаю головой и смеюсь.

– Серьезно. Некоторые твои высказывания сегодня… они просто неприличны.

– Мне не нужно больше притворяться быть приличным с тобой, – говорит он с улыбкой. – Я могу быть просто собой.

Что-то сжимается у меня в области сердца, которое Крей только что признал своим. И я на мгновение закрываю глаза. Я сдалась. Я растаяла.

– Давай избавимся от твоей одежды, любимая.

Я приподнимаю задницу, чтобы он смог стащить с меня джинсы, трусики и носки. Потом я поднимаю руки, и он через голову стягивает с меня свитер, футболку с длинными рукавами и бежевый топ.

– Я вижу, ты серьезно отнеслась к моим словам, когда я велел тебе одеться потеплее, – говорит Крей с усмешкой.

– Похоже, я начинаю серьезно относиться ко всему, что ты говоришь.

– Хорошо.

Это единственное слово несет в себе очень много смысла.

Я полностью обнажена, за исключением моего бюстгальтера, и я собираюсь расстегнуть его, но Крей останавливает меня:

– Позволь мне.

Он полностью обнажает меня, и это очень подходящая метафора для описания того, что он со мной сделал. И у меня в голове начинают складываться строчки, в самый неподходящий момент, и я замираю.

Вот дерьмо!

Это хорошие слова. Я их слышу.

Крей тоже замирает.

– Что случилось?

Я закусываю губу и смотрю на его каменный член, выглядывающий из джинсов. Я полностью обнажена, а в моей заднице торчит анальная пробка.

Вау, Холли, высшая оценка за неподходяще выбранный момент.

– Холли, какого черта?

– Насколько ты разозлишься, если я попрошу тайм-аут?

Его глаза расширяются.

– Тайм-аут? – Он произносит это слово медленно и недоверчиво. – Что все это значит?

Я начинаю жевать губу.

– Мне нужно кое-что немедленно записать, пока я не забыла.

Я не знаю, чего ожидать, но явно не этой ослепительной улыбки, громового смеха и покачивания головой.

– Вот что случается, когда влюбляешься в творческую личность.

Он перегибается через спинку кровати, берет блокнот, который подарил мне, и протягивает мне его.

Я все еще прокручиваю в голове его слова «влюбляешься в творческую личность», а он открывает блокнот, внутри которого лежит ручка. Я сажусь и беру блокнот и ручку. Пристраивая блокнот на коленях, я какое-то время не решаюсь начать писать. Это кажется почти преступлением – писать в таком прекрасном блокноте.

Крей замечает мое колебание и правильно угадывает его причину.

– Любимая, она сделает для тебя еще полдюжины блокнотов. Так что не беспокойся из-за этого. Просто записывай свои стихи.

Чувство любви снова охватывает меня, и я начинаю поспешно писать в блокноте. Слово за словом, строчку за строчкой. Песня обретает очертания быстрее, чем когда-либо прежде. Я забываю о том, что совершенно обнажена, но я не забываю, что Крей наблюдает за мной. И его присутствие дает мне творческую энергию и подхлестывает меня.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я поднимаю голову, – пять, пятнадцать или пятьдесят минут, но подозреваю, что не больше пятнадцати. Если не ошибаюсь, я никогда не сочиняла песню так быстро. И это чертовски хорошая песня.

И то, что я вижу, подняв голову, приводит меня в шок. Крей сидит на краешке кровати, медленно массируя свой член и не сводя с меня напряженного взгляда.

– Что… что ты делаешь?

Я запинаюсь не потому, что склонна к заиканию, а потому что я шокирована тем, как он мастурбирует при виде того, как я сижу голая и записываю свою песню.

– Это было одно из самых эротичных зрелищ, какие мне приходилось видеть, – говорит он.

– Ты это серьезно?

– Совершенно серьезно. И если ты не впустишь меня в ближайшие пять минут в свою задницу, я кончу прямо на твои роскошные сиськи. Которые, между прочим, соблазнительно подрагивают, пока ты напеваешь про себя и что-то записываешь в блокнот. Если бы я только что не кончил тебе в рот, я залил бы спермой всю твою кровать.

Бог мой! Очевидно, шок отражается на моем лице, потому что он продолжает:

– Я не могу ничего поделать с тем, что ты так чертовски сексуальна, Холли. Это твоя вина, моя красавица-жена. Итак, что мы будем делать дальше?

Я безуспешно пытаюсь скрыть улыбку, потому что он такой мужчина. По моему телу пробегают мурашки, когда меня охватывает возбуждение при мысли о том, что мы собираемся сделать. Я с волнением ожидала этого момента с той самой минуты, когда Крей познакомил меня с тайными удовольствиями, связанными с моей запретной зоной.

Откладывая блокнот в сторону, я встречаю его взгляд.

– Думаю, я готова.

Глаза Крея темнеют и становятся горячими.

– Хорошая девочка. А теперь иди сюда. Я хочу тебя.

Я немного придвигаюсь к нему, пока не оказываюсь на расстоянии вытянутой руки.

– И как ты меня хочешь?

– Ты совершенна. – Он обхватывает меня за талию и переворачивает так, что я оказываюсь на коленях, задницей к нему. Он проводит пальцами по моему позвоночнику.

– Наверное, тем рождественским вечером меня направляло Провидение… Я не могу представить, что было бы, если бы я не встретился с тобой тем вечером. Это было бы самой большой потерей в моей жизни, а я никогда не узнал бы, чего лишился.

Сегодня вечером он уже один раз поразил меня своими словами, и я не уверена, что могу справиться с его нежностью. Этой черты в нем я никак не ожидала.

– Я никогда не пойму, как все могло так произойти, но я не собираюсь предъявлять претензии судьбе.

Его пальцы снова скользят по моему позвоночнику, и я покрываюсь гусиной кожей.

– Я не верил в судьбу, пока не встретил тебя. А теперь я ни за что не поверю, что это не было предназначено судьбой.

Дрожь сотрясает мое тело, и я закрываю глаза и полностью отдаюсь невероятным эмоциям – отдаюсь Крею.

– Ты уверена, что хочешь этого? Потому что если ты не готова, я не буду торопить тебя.

Его пальцы замирают у моего ануса.

Я киваю, но тут же осознаю, что мне так же важно произнести эти слова, как Крею их услышать.

– Я готова. Я хочу тебя. Я хочу полностью принадлежать тебе.

– Если ты решишь, что все это слишком для тебя, тебе лишь нужно сказать, чтобы я остановился.

– Я доверяю тебе.

Он поднимается.

– Итак, где тот лубрикант, который ты прятала в своей сумочке вместе с этой сексуальной пробкой?

– В шкафчике в ванной.

Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на него, и перехватываю его улыбку, когда он поворачивается и направляется в мою крошечную ванную.

Когда он возвращается в спальню, он полностью обнажен и держит в руке лубрикант.

– Вижу, ты уже весь в нетерпении, – говорю я.

– Когда я готов погрузиться в твою совершенную задницу? Я более чем нетерпелив.

Вышеупомянутая задница подрагивает от моего смеха.

– Тогда лучше иди сюда и принимайся за дело.

Мои слова дерзкие и вызывающие, но внутри меня просыпается страх. Дело не в том, что я не хочу этого – я хочу. Но в неизвестности всегда есть что-то пугающее, и мне немного страшно при мысли, что это мне не понравится, и он будет разочарован. И привычная неуверенность в себе просыпается во мне.

Крей, должно быть, увидел что-то в выражении моего лица, потому что он останавливается возле кровати.

– Холли?

Я решаю, что лучше всего будет поделиться с ним моими опасениями.

– Что, если это мне не понравится? Если это будет ужасно?

Лишь на мгновение его лицо омрачается, но потом на нем снова появляется ослепительная улыбка.

– Тогда я другими способами подарю тебе столько оргазмов, сколько ты будешь в состоянии вынести.

– Ты уверен? Ты не огорчишься, если я передумаю?

Его улыбка становится нежной, почти обожающей.

– Холли, главное для меня – быть здесь, рядом с тобой, и чтобы ты получала удовольствие от того, что мы делаем. Если ты захочешь, чтобы я выбросил этот лубрикант, вытащил пробку из твоей задницы и сел играть в скрэббл[7], я по-прежнему буду самым счастливым парнем в этом городе.

Комок в моем горле исчезает, и я качаю головой.

– Давай оставим кроссворды на потом. Я готова.

Крей садится на край кровати и начинает гладить мою спину. Потом он целует меня в шею и легонько покусывает мое ухо. По моему телу пробегают мурашки, и на этот раз страх не имеет к ним никакого отношения. Мои соски напрягаются почти до боли, а внутренние мышцы сжимаются. Я мучительно осознаю пустоту внутри меня. Крей находит основание пробки и нажимает на него, самым восхитительным образом пробуждая во мне невероятные ощущения. Еще мгновение – и он вытаскивает пробку.

Он движется очень быстро, и я слышу, как он открывает крышку лубриканта. И тут же холодная влага касается моего ануса. Я покрываюсь гусиной кожей и крепко сжимаю бедра. Его палец поглаживает тугое кольцо моего сфинктера, и я наслаждаюсь этим невероятным ощущением. Мы уже проделывали это и раньше, но осознание того, что на этот раз мы пойдем до конца, усиливает мое возбуждение.

Когда он просовывает палец внутрь, я со стоном утыкаюсь лицом в подушку, а он медленно трахает меня пальцем.

– Черт, это будет восхитительно. Я часто представлял себе, каково это будет – чувствовать тебя подо мной в этот момент.

Он убирает руку, и я снова слышу, как открывается крышка лубриканта. И через мгновение я чувствую, как головка его члена упирается в мой сфинктер. Она больше, чем пробка, и я лишь надеюсь, что моих приготовлений будет достаточно.

– Готова, любимая?

– Да.

В моем голосе нет колебаний, потому что я знаю, что хочу именно этого. Я хочу его и всего, что он хочет от меня.

Он начинает вводить свой член в мой анус, и мне на мгновение становится больно, но удовольствие быстро прогоняет боль. Я приподнимаю задницу, приглашая его продвинуться глубже. Я хочу большего. Мне нужно больше.

– Господи, Холли. Ты такая чертовски тугая.

Он продвигается еще на несколько дюймов, пока не упирается в меня основанием члена. Я снова приподнимаю задницу, а он обхватывает меня рукой, чтобы найти мой клитор. Когда его пальцы начинают дразнить его, он медленно выходит из меня и снова входит.

Каждое его движение доставляет мне новое неизведанное удовольствие. Оно растекается по моему телу, пульсируя внутри меня.

– О, мой бог, – шепчу я, когда Крей зажимает мой клитор между двумя пальцами и потягивает, в то же время ускоряя свои движения.

Чем больше он играет с моим клитором, чем быстрее движется, тем сильнее растет мое нетерпение. Он отвечает тем, что дарит мне все, чего я хочу. А я даже не знала до этого, чего именно я хочу.

Мой мозг перестает функционировать под давлением этих непередаваемых ощущений. Все мысли покидают меня, но я и не хочу ни о чем думать в этот момент. Я хочу только чувствовать. И это хорошо, потому что я способна лишь ощущать.

И то, что я ощущаю в этот момент, – невероятный, не поддающийся описанию оргазм.

– Черт, твою же мать, – выкрикиваю я.

Мои руки ослабевают, и я падаю лицом в подушку.

Крей продолжает двигаться. Раз, два, три. Еще несколько движений, и с его губ слетает мое имя, эхом разносясь по маленькой комнате.

Он чуть не падает на меня, но тут же удерживается, чтобы не раздавить меня. И в этот момент кровать трещит под нами, и мы замираем.

– Твою же…

Крей не успевает даже произнести это слово, когда кровать разваливается, и матрас с глухим стуком падает на пол.

– Вот дерьмо. А ты даже не планировал так жестко трахать меня, чтобы мы сломали мою бедную кровать работы Дженни Линд.

– Дженни кто? – спрашивает Крей, осторожно слезая с меня и беря в руки полотенце, которого я раньше не заметила.

Он отстраняется от меня, и я мгновенно испытываю разочарование оттого, что он больше не соприкасается со мной. Наше единение было поразительным и полным. Он склоняется надо мной и вытирает меня, а я продолжаю лежать на матрасе, не желая двигаться, несмотря на то что кровать под нами сломана. Я расслаблена до такого состояния, словно лишилась всех костей.

– Дженни Линд. Это антикварная вещь. Бабушка спала на ней, когда была еще девочкой. Это была одна из нескольких вещей, которые я хотела бы оставить себе.

– Мы починим ее. Это не проблема.

Я киваю, потому что он прав. Это действительно не проблема.

– Мы ломаем мебель налево и направо. Придется позаботиться о том, чтобы выбрать более надежную мебель для нашего нового дома, – говорит Крей.

Я искоса смотрю на него.

– Нашего нового дома?

– Я думаю, что нам надо купить что-нибудь в Нэшвилле, чтобы у нас был дом и там. Мы сохраним мой пентхаус в Нью-Йорке и придумаем, как будем жить дальше. Как бы тебе ни был неприятен Нью-Йорк, мне необходимо какое-то время проводить там. Кое-что я могу делать удаленно, но я чертовски более устрашающ при личном общении, а мне приходится прибегать к устрашению, чтобы мои приказы выполнялись.

По моему телу разливается тепло оттого, что он больше не диктует, а пытается придумать, что будет лучше и для меня.

– Спасибо, что собираешься разобраться с этим.

Он склоняется надо мной.

– Для тебя я сдвинул бы горы, Холли.

Я на мгновение закрываю глаза, прежде чем снова встретить его взгляд.

– Думаю, я наконец начала понимать это.

Я тянусь за одеялом, которое лежит рядом со мной, переворачиваюсь, так что оказываюсь сидящей на заднице, а потом натягиваю одеяло на себя.

– А теперь что ты скажешь о том, чтобы поиграть в грязный скрэббл?

Глава 11. Крейтон

Мой живот болит от смеха, и могу честно сказать, что прежде такого со мной не случалось никогда.

– Член. Ч-Л-Е-Н. Очки утраиваются. Восемнадцать очков. – Холли смотрит на меня, и ее глаза сверкают от сдерживаемого смеха. – Я тебя обставлю. Феллацио, как двойное слово, было бы всего на четыре очка больше.

– Прости, любимая. – Я качаю головой и с улыбкой выкладываю на доске свое слово. – Сосать. Очки утраиваются. – Я мысленно подсчитываю. – Тридцать девять очков.

– Черт!

Холли упирается руками в бока, и одеяло, в которое она была завернута, спадает с нее. Мои брови взлетают вверх, потому что теперь я могу видеть ее во всем ее обнаженном великолепии.

Она притворно хмурится.

– Почему все твои слова имеют отношение к минету?

Я прикладываю руку к животу, потому что мои мускулы снова сжимаются от смеха.

– Потому что я мужчина. Это то, о чем я думаю. Не так трудно это понять. Давай не будем приукрашать реальность – когда я смотрю на твои губы, можно быть уверенным, что я размышляю о том, как мой член окажется у тебя во рту. Если я смотрю на твои сиськи, я по большей части думаю о том, чтобы пососать их или кончить на них. То же относится и к твоей дырочке, и к твоей заднице. Мужчины не такие уж сложные натуры.

Она вздергивает подбородок.

– С этим я не соглашусь. Ты очень сложный человек, Карас.

– Просто мне нравится, когда ты так думаешь, Холли.

Она поджимает губы и смотрит на свои фишки. То, как работает ее мозг, завораживает меня. То, как она превращает вдохновение в песню… просто поразительно. Ее губы расплываются в торжествующей улыбке, и я снова загораюсь. Этой женщине достаточно просто дышать, и я тут же готов сделать все, что она захочет.

– Дилдо[8]. Д-И-Л-Д-О. Семь очков. – Она поднимает глаза. – Знаешь, у меня никогда не было фаллоимитатора. Или вибратора. Или чего-нибудь подобного.

– Правда? – изумления в моем голосе нельзя не заметить.

– Нет. То есть да. Правда. У меня никогда его не было.

– Как такое возможно?

– Просто мне не приходило в голову купить себе его. Не знаю. Наверное, я вполне довольствовалась своей рукой.

Я в ответ качаю головой.

– Клянусь, все, что ты говоришь, удивляет меня.

Я несколько мгновений изучаю ее лицо, а потом смотрю на свои фишки. У меня не такой большой выбор. И я останавливаюсь на слове, которое совсем не грязное, но тем не менее кажется мне очень подходящим.

– М-О-Я. Моя.

Холли с удивлением смотрит на меня.

– Это грязный скрэббл, Крей. Ты не можешь использовать любые слова, которые придут тебе в голову.

– Верно, но это именно то, чем ты являешься. И грязное или нет, это мое последнее слово относительно данного вопроса.

И с этим словами я отбрасываю доску, и фишки разлетаются во все стороны. А потом я прижимаю Холли к матрасу и шепчу:

– Я внесу свой грязный вклад таким вот способом.

Глава 12. Холли

На следующее утро я спускаюсь по лестнице на первый этаж, одетая лишь в рубашку Крея и гольфы. Без трусиков. Мой план состоит в том, чтобы небрежно перегнуться через стол, подразнить Крея видом моих прелестей и соблазнить его на то, чего мне хочется.

Прошлой ночью, после того как мы повсюду рассыпали фишки, он был невероятно порочен, снова трахая мою задницу пальцами и языком. Но он отказывался дотронуться до моих гениталий, заверяя, что им нужно еще денек отдохнуть.

Я решительно настроена изменить это сегодня. Но мои планы рушатся, когда я из-за полуоткрытой двери в дальнюю комнату слышу голос Крея, разговаривающего по телефону.

– Я думаю, ты не понимаешь, Кэннон. Это сейчас самое важное. Холли для меня самое важное. Я знаю, что ты – да, знаю, знаю. Но ты не слушаешь меня. – Крей поворачивает голову и видит меня. – Я перезвоню тебе позже.

Он даже, очевидно, не стал ждать ответа, потому что почти в тот же момент положил телефон на стол и шире распахнул дверь.

– Эй, ты уже встала. Как тебе спалось на матрасе, лежащем на полу? Я до сих пор не могу поверить, что мы сломали эту кровать. – Его взгляд упал на починенный стол. – И стол тоже.

– Крей, что случилось?

Язык его тела говорит мне о том, что что-то неладно. Он хмурится, его челюсти крепко сжаты, и весь его вид противоречит его беззаботным словам.

Он проводит пальцами по волосам и вздыхает. Его губы сжимаются в полоску.

– Ты помнишь, я сказал, что иногда мне приходится прибегать к устрашению и лично присутствовать в офисе? Сейчас один из таких случаев. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк.

Реальность. Вот что послужило причиной смены настроения Крейтона.

И с моей стороны было бы наивным думать, что мы сможем навсегда остаться в этом маленьком мирке. Меня тоже поджимает время. Если мы хотим, чтобы у нас что-то сложилось, мы оба должны заняться своими жизнями.

– Тогда тебе следует ехать в Нью-Йорк и заняться устрашением, – говорю я ему.

Его лицо серьезно, на нем нет даже тени улыбки.

– Я сказал тебе, что останусь с тобой до тех пор, пока ты не поймешь, что для меня нет ничего важнее тебя. А если я уеду, я нарушу данное тебе обещание.

Волна тепла снова разливается по моему телу. Я качаю головой и кладу руку ему на плечо.

– Ты уже доказал мне это. Я верю тебе. А теперь отправляйся в Нью-Йорк и занимайся своим бизнесом, как безжалостный диктатор, каким ты, я знаю, хочешь снова стать.

Напряжение понемногу покидает его.

– Ты уверена?

– Да. Ты сказал мне: по-настоящему важно лишь то, что происходит между нами. И это означает, что мы, каждый по-своему, разбираемся со своим дерьмом и поддерживаем друг друга. Рядом мы или нет. Если я смогу быть рядом с тобой, я буду, и наоборот. Мы как-нибудь все наладим.

Крей наклоняется и целует меня в подбородок.

– Я люблю тебя, Холли.

– Тогда иди, завоевывай мир. Я буду ждать тебя, когда ты покончишь с этим.

Он поднимает голову и смотрит на меня, и в его взгляде отражается целое море чувств. И у меня замирает сердце.

– Я думал, что у меня есть все, – тихо говорит он. – А потом я встретил тебя. И теперь у меня точно есть все.

Я проглатываю комок, застрявший у меня в горле, чтобы сдержать слезы, готовые брызнуть из глаз.

– Ты не должен говорить мне такое. Я еще не в состоянии справиться с этим.

– Я сам не знал, что буду в состоянии сказать это, пока не встретил тебя. Полагаю, нам еще предстоит научиться всему этому.

Я киваю и стискиваю его руку.

– Упаковывай вещи, и я отвезу тебя в аэропорт. Полагаю, мне следует спросить, не возражаешь ли ты, если я оставлю эту машину себе и вернусь на ней в Нэшвилл.

Он накрывает ладонью мою руку.

– Конечно, я не возражаю. Если ты не будешь возражать против того, чтобы я купил тебе новую машину, хочешь ты этого или нет. И я сам выберу тебе модель, потому что твоими предыдущими двумя машинами были «Понтиаки», а Детройт даже больше не выпускает их.

– Как хочешь. Только помни, что я все еще вожу машину как девчонка из Голд-Хэвена, так что оформи соответствующую страховку.

Он бормочет про себя:

– По зрелом размышлении я лучше куплю тебе танк.

Но я лишь смеюсь в ответ. Мне абсолютно все равно, что он купит мне. Лишь бы это было на четырех колесах и доставляло меня из пункта А в пункт Б. А если эта машина окажется чудовищно дорогой, я немного повыпендриваюсь… а потом милостиво соглашусь.

Теперь, когда мы вступили в новую фазу отношений, меня больше не волнует, как он собирается тратить свои деньги. Крейтону не нужно покупать меня – я и так уже принадлежу ему. А теперь, как мне кажется, он пытается заботиться обо мне, холить и лелеять меня, и это совсем другое. И я не собираюсь огорчать его отказом.

– Когда ты возвращаешься? – спрашивает он.

Пожав плечами, я мысленно пробегаюсь по моему графику, потому что у меня нет под рукой телефона.

– Вероятно, останусь здесь еще на день-другой. У меня еще есть время.

Я оглядываю комнату.

– Именно это было мне нужно. Я останусь, поработаю над песнями, насколько смогу, прежде чем вернуться. Я, может быть, даже упакую кое-какие вещи и съезжу в Гудвилл. Мне нужно принять решение относительно этого дома.

– И какое решение ты собираешься принять?

– Мне следует продать его. У меня нет никаких причин оставлять его себе.

– Но?

– Но я еще к этому не готова.

– Холли. – Крей поднимает руку и касается моего лица. – Тебе нет необходимости продавать дом, если ты не хочешь этого.

– Но как-то глупо продолжать платить налоги на недвижимость и коммунальные услуги, если никто здесь не живет.

– Детка, – говорит он, и его взгляд становится нежным. – Мы можем позволить себе это.

– Хорошо, я пока не буду его продавать. Приятно знать, что я могу всегда вернуться сюда. Кроме того, я обнаружила, что мне нравится сохранять связь со своими корнями.

– Хорошо. Я рад. – Его телефон звонит, и на экране появляется имя Кэннона. – Мне нужно ответить на этот звонок.

– Иди, завоевывай мир из Нью-Йорка, Крей. С нами все будет в порядке.

Я подталкиваю его к лестнице, и он уходит. Кроме его короткого приветствия, я не слышу их разговор. Но инстинкт подсказывает мне, что не все в порядке в Нью-Йорке и в «Карас Интернэшнл».

Желание спросить у него распирает меня, но я сдерживаю себя… и сейчас, и позже, по пути в аэропорт. И я все еще борюсь с этим желанием, когда Крейтон обнимает мое лицо ладонями и целует меня с нескрываемой страстью. И потом, когда он поднимается по трапу и на прощание машет мне.

Сидя в одиночестве в «Кадиллаке», я думаю о том, что мне, возможно, не следовало сдерживать моего желания.

Глава 13. Холли

На следующий день я только заканчиваю обедать бутербродом с тунцом, как кто-то стучит в дверь.

Серьезно? Опять?

Я уже получила сегодня две доставки от Крея. Сначала Линдер, внук Делорес Мейнард, заглянул ко мне с другими блокнотами, которые Крей заказал у нее для меня. После того как я дала ему двадцатку в качестве чаевых, я чуть не потеряла сознание от великолепия цветов, когда открыла пакет.

Потом пришел Бен, владелец «Пойла и Яиц».

– Какого черта ты здесь делаешь? – спросила я его.

Он поднял в свободной руке розово-черную сумку для боулинга.

– Специальная доставка от твоего парня.

– Что это, черт возьми?

Я взяла у него сумку и расстегнула молнию. Внутри оказался ярко-розовый, покрытый блестками шар для боулинга с моим именем, выгравированным на нем. И еще розово-черные туфли.

Что это значит?

– Ну, хорошо. Теперь, когда я покончил с этим, мне нужно бежать, малышка. Увидимся вечером в кегельбане, если ты собираешься прийти.

Я бормочу что-то в ответ, пока он осторожно спускается по ступеням и, прихрамывая, идет к своей машине. Понятия не имею, что я ему сказала, потому что я была слишком потрясена. Я взяла записку, приклеенную к шару, и поставила сумку на пол.

Прочти меня.

Я развернула записку и прочитала:

Если тебе вдруг станет скучно. К тому же, полагаю, жители Голд-Хэвена будут очень рады, если у тебя появится повод снова заехать в кегельбан и дать еще один импровизированный концерт. Я видел лишь конец предыдущего, и, даже хорошо сдобренный текилой, он был бесподобен.

Я скучаю по тебе.

Твой, Крей

Черт.

Если я уже не отдала бы свое сердце этому мужчине, он украл бы его прямо в этот момент, когда я увидела блестящий розовый шар и розово-черные туфли. Возможно, я единственная женщина на всей планете, которая предпочла бы этот подарок бриллиантовому ожерелью от Хэрри Уинстона. Но меня потрясло, сколько заботы и продуманности было в этом жесте.

И следующий настойчивый стук в дверь выводит меня из задумчивости.

– Иду, иду, – бормочу я и рывком открываю дверь.

Мне следовало бы заглянуть в завешенное кружевным тюлем окошко во входной двери. Но я этого не сделала.

– Эй, детка! Мама дома!

Глава 14. Крейтон

Когда вчера я прибыл в Нью-Йорк, я сразу же включился в работу и с тех пор почти не останавливался. Кэннон мрачно смотрел на меня, пока я заказывал шар, туфли и сумку для Холли. Но я выдворил его из кабинета, чтобы организовать другую доставку. И это было единственное не связанное с бизнесом время, которое я позволил себе выкроить после возвращения в Нью-Йорк. Во всем остальном это была катастрофа за катастрофой.

Мой дядя обвинил меня в нарушении лояльности по отношению к моей собственной чертовой компании и узурпировании корпоративной возможности, потому что я не дал совету директоров проголосовать на предмет покупки студии «Хоумгроун», прежде чем купить ее лично.

С тех пор как вернулся, я проводил почти все время, запершись в кабинете со своими адвокатами – с теми, которых я лично нанял защищать меня, поскольку из-за конфликта интересов адвокаты моей компании не могли бы этого сделать, не нарушая корпоративной этики. И то, что они говорили мне, звучало не слишком хорошо. Безусловно, у меня было множество аргументов в мою пользу, и хороших аргументов, но лишь один тот факт, что, по их словам, у дяди вообще были основания подать на меня в суд, бесил меня.

Этого не случилось бы, если бы я поставил вопрос о приобретении студии на голосование, получил одобрение совета директоров и после этого начал бы переговоры о покупке. Но я так чертовски спешил, мне так не терпелось завершить это дело ради Холли, чтобы исполнительные директора студии не смогли бы навредить ей, что я облажался. Я еще никогда так не лажал. Если дядя подаст на меня в суд, моя репутация и в мире бизнеса, и у моих директоров и акционеров будет подпорчена, возможно, безвозвратно.

Мне следовало бы рассказать Холли все до того, как я вчера уехал из Кентукки. Она единственный человек, с которым мне хочется делиться всем, но она полностью недоступна для меня, потому что я поступил как последний кретин и не сказал ей ни слова о том, что я сделал.

Я знаю, что отчасти мне не хотелось делать этого, чтобы не нарушить установившийся между нами хрупкий мир. Гармония, которую мы обрели, была так чертовски прекрасна, и мне не хотелось все испортить еще до того, как мы смогли насладиться ею.

Но я не хочу ничего рассказывать ей, когда она находится так далеко от меня. Я не думаю, что она снова убежит, но остается шанс, что она может подумать, будто я пытаюсь купить ее. И я не собираюсь рисковать, объявив ей все без предварительной подготовки.

Когда Кэннон позвонил мне вчера в Кентукки, он сказал лишь, что мой дядя собирается подать на меня в суд. Он не сказал, что для этого есть веские основания. Я решил, что адвокаты разберутся с этим дерьмом очень быстро. Видит бог, я достаточно им плачу. Но пока нет никакого решения. Просто множество возможных вариантов действий.

Я беру телефон и все-таки звоню Холли. Просто услышать ее голос будет большой поддержкой для меня.

Кэннон сидит в конференц-зале рядом с моим кабинетом, когда я беру телефон и нахожу номер Холли. Это нетрудно, потому что он первый в списке любимых номеров. Может быть, Кэннон в последнее время сердится из-за этого. Он знает, что его место заняли.

На третьем звонке она отвечает.

– Крей?

При звуке ее голоса я испытываю небывалое облегчение.

– Привет, детка.

– Привет. Я могу перезвонить тебе попозже? Я… я немного занята сейчас.

Я слышу голоса на заднем фоне, и она, должно быть, зажимает микрофон рукой, потому что я слышу, как она что-то тихо говорит кому-то. И мое облегчение сменяется беспокойством.

– Холли? Все в порядке?

– Да, все в порядке. Могу я перезвонить тебе через пару часов?

Ее голос звучит неестественно, и я ничуть не верю тому, что у нее все в порядке.

– Что-то не так? В чем дело? – требовательно спрашиваю я.

– Я не могу сейчас разговаривать, но позже все тебе расскажу.

Я усилием воли заставляю себя не давить на нее, чтобы она сказала мне, что, черт возьми, происходит.

– Звони мне в любое время. Я люблю тебя, Холли.

– До свидания, Крей.

Она вешает трубку, и для меня не прошло незамеченным, что она в ответ не сказала мне, что любит меня.

Не знаю почему, но по какой-то причине, выйдя из офиса адвокатов, я отправился в «Роуз Клаб» в «Плазе», а не к себе домой, в пентхаус. Я сбросил пальто и повесил его на спинку бархатного барного стула.

Когда бармен моментально подошел ко мне, я нисколько не удивился, потому что сервис здесь был отменным. Я сказал ему:

– Бушмиллз, 21. На три пальца.

– Слушаюсь, сэр.

Он отошел от меня и потянулся за бутылкой и стаканом, а я сел на стул и стал думать о том, что случилось, когда я в последний раз был здесь. Господи, как много всего произошло с того времени.

В тот вечер, когда я встретил Холли, я сидел в низком кресле в углу бара, избегая общения с людьми. И уж, во всяком случае, избегая семейного ужина, за которым дядя намеревался вновь обвинять меня во всем, что я когда-либо сделал в своей жизни.

В позапрошлогодний рождественский вечер сестра уговорила меня пойти к дяде и тете и притвориться, что мы дружная семья. После замечательно приготовленной утки и большего количества виски, чем ему следовало бы пить, мой дядя разразился тирадами о моем неумении вести бизнес, а потом перешел к неудачам в моей личной жизни.

Но последней каплей стали его слова о том, что ему стыдно носить одну фамилию со мной. Тетя побледнела, но вместо того, чтобы вступиться за меня, налила себе еще вина. Даже когда я был ребенком, она ни слова не говорила наперекор дяде.

Я встал, извинился перед сестрой за то, что не смог притвориться, будто у нас дружная семья, и ушел.

В прошлый рождественский вечер я отказался от попытки снова изображать счастливую семью. Холли стала моим лекарством от скуки и от размышлений о моей несчастливой семейной ситуации.

Когда бармен ставит мой стакан на полированную деревянную стойку, я беру его и направляюсь в дальний угол бара. Устроившись в кресле, я улыбаюсь при воспоминании о том, как Холли вошла в этот бар.

Черт. Она выглядела роскошно и совсем неуместно в этом баре. Короткая юбка, пиджак, слишком тонкий для того, чтобы согревать ее, и ковбойские сапоги. Она откинула назад гриву волос, которые, как мне теперь известно, она и на сцене носила распущенными, и оглядела бар с таким видом, будто он принадлежал ей. И хотя ее одежда буквально кричала «я здесь чужая», она держалась с таким видом, будто ей это безразлично. И эта бравада и попытка держаться уверенно первыми привлекли мое внимание.

Ну, это не совсем правда. Дело было в ее чертовски сексуальных волосах, роскошных сиськах и идеально округлой заднице. И уже потом – в ее притворной уверенности в себе, за которой явственно скрывалась ранимость.

Все в ней, даже то, как она стояла, говорило о том, что она старается быть сильной, но нуждается в еще более сильной руке, которая поддерживала бы ее. И когда я увидел, как другой мужчина пытается заигрывать с ней, я вмешался, не раздумывая, – чего я никогда не делал до встречи с ней.

Я направился к ней и заявил на нее свои права.

Я до сих пор помню, почти дословно, что она сказала мне, когда наконец после всех намеков и флирта сделала мне предложение.

Я пришла, чтобы найти горячего парня, который умеет держать себя в руках, и посмотреть, куда заведет меня эта ночь.

Я хочу сказать: что может мужчина ответить на это, кроме как схватить ее за руку и потащить в ее номер в отеле? Потому что именно это я и сделал.

Но мои воспоминания улетучиваются, когда тень падает на освещенный пурпурно-голубоватым светом столик передо мной. Я поднимаю глаза и вижу Грир.

– Разве они не держат тебя прикованной к столу почти до полуночи?

Сестра, как обычно, улыбается одними губами, ее глаза печальны. Она смотрит на часы.

– Я знаю. Черт, Крей, я уже несколько месяцев не уходила так рано с работы. И все из-за того, что я не могу работать с твоим делом, на котором все сейчас сосредоточились. Иногда конфликт интересов – замечательная вещь.

Я смотрю на часы, и меня бесит, что моя маленькая сестренка думает, будто уйти с работы в половине девятого означает уйти очень рано.

– Тебе нет необходимости там работать, Гри.

Это уменьшительное имя – один из отголосков ее детства, того времени, когда я недолго виделся с ней во время школьных каникул.

Она закатывает глаза, роняет свой дипломат на пол и плюхается на сиденье напротив меня.

– Я не собираюсь жить на твои деньги. Кроме того, мне не придется всегда так пахать. Через несколько лет я стану полноценным партнером, и тогда заживу, как в сказке.

Я думаю о юридическом отделе «Карас Интернэшнл» и о том, как много им приходится работать.

– Ты понимаешь, что там лучше, где нас нет?

– Не разрушай мои мечты. Я провела три года, надрывая задницу ради диплома. И я собираюсь применить его с пользой.

Я хочу сказать что-нибудь еще, но вместо того, чтобы попусту тратить слова, делаю еще один глоток виски.

К нам подходит официант, и Грир заказывает джин с тоником.

– Когда ты перешла на крепкие напитки? – спрашиваю я по праву старшего брата. – Ты обычно пила вино, а не джин.

Она снова закатывает глаза.

– Успокойся, Крей. Я заказываю дорогой джин, потому что ты за него платишь. Кроме того, Тристан старается приучить меня к более изысканным напиткам, чем простое вино.

Я хмурюсь при упоминании ее бойфренда.

– Тристан – придурок, Грир.

Она мрачно смотрит на меня.

– Он не придурок. Он хороший парень, правда.

По ее тону я не могу определить, пытается она убедить меня или саму себя.

– Правда? Тогда почему ты сейчас не с Тристаном, а со своим большим братом?

Она опускает глаза.

– Потому что ему не нравится, когда я поздно возвращаюсь с работы. Он говорит, что это нарушает его сон. Но на следующие выходные мы уезжаем из города. Нам нужно какое-то время провести вместе, чтобы снова наладить отношения.

Если бы Грир не была моей сестрой, я сказал бы ей, что любой мужчина, достойный этого звания, не стал бы обращать внимания на то, когда его женщина ложится в кровать. Он должен быть чертовски счастлив, что она вообще собирается нарушать его сон. Но я никогда не говорю о сексе со своей сестрой. Этого никогда не произойдет. Никогда, черт возьми.

Грир с облегчением меняет тему разговора:

– Итак, когда я познакомлюсь с твоей женой?

Мои мысли обращаются к последнему телефонному разговору с Холли. Который даже нельзя назвать разговором.

– Скоро. Тебе следует прийти на ее концерт. Она чертовски талантлива, Гри. Ты будешь просто потрясена.

– Ну, новости быстро распространяются, Крей. Я видела ее выступление на телевидении, и я знаю, как она хороша. Ты прав – она чертовски талантлива.

– И когда ты видела ее на телевидении?

– Я просмотрела повтор конкурса «Мечты кантри», как только новости о твоей свадьбе попали в газеты. Я хотела увидеть эту девушку, которая теперь стала моей родственницей. Тебе повезло. Она невероятно талантлива. Над ней как следует поработали, но ее голос остался неизменным. Судьи были потрясены.

Я достаю телефон, чтобы позвонить Кэннону.

– Что ты делаешь? – спрашивает Грир.

– Заказываю себе запись последнего сезона этого конкурса.

– У тебя ее нет? Правда? Я думала, что она прилагалась к ее досье.

– Если и прилагалась, Кэннон не передал мне ее. Вот дерьмо.

Я не знаю, почему не сделал этого раньше. И мое нетерпение увидеть Холли до того, как она стала знаменитой, растет по экспоненте с каждым гудком.

– Ты не вовремя, – хрипло говорит Кэннон.

– Господи, Кэннон. Если ты кого-то трахаешь, не отвечай в этот момент на звонок.

– Мы играем в Дефкон 5[9]. Так что я решил, что ты звонишь по очень важному делу. Если нет, я вернусь к Рэчел, и мы обсудим все это завтра утром.

– Я впечатлен, что ты знаешь ее имя. И да, это важно, но ты можешь сначала закончить с Рэчел. Я хочу, чтобы ты приобрел дискету с записью конкурса «Мечты кантри», в котором Холли победила.

– И ты прервал меня ради этого?

– Это важно, – говорю я резко.

– Но я уже прислал тебе ссылку на этот конкурс по электронной почте. Поищи мое письмо, которое я прислал тебе в Новый год, после того как ты сказал мне ее имя. Я отправил тебе полный отчет и все остальное.

– Спасибо. Наслаждайся жизнью дальше, – говорю я и вешаю трубку.

Грир улыбается.

– Я же тебе говорила.

– Ты слушала мой разговор?

– Трудно было его не услышать.

Я качаю головой.

– Мне нужно идти домой. Хочу кое-что посмотреть в Интернете.

Я поднимаю стакан и проглатываю остатки виски.

– Вот здорово, оставляешь свою маленькую сестренку пить в одиночестве?

Официант только что вернулся с ее джином и тоником. Я достаю бумажник, швыряю сотенную купюру на столик, хватаю Грир за руку и поднимаю ее.

– Ты сегодня не будешь пить. Ты отправишься домой и хорошо выспишься, прежде чем вернуться завтра в офис.

– Я так не думаю, Крей. Я собираюсь снова сесть, расслабиться и насладиться своей выпивкой. А ты беги, посмотри на свою жену, какой она была перед тем, как стать ею. Увидимся утром. Я буду бегать по офису, а партнеры будут покрикивать на меня.

– По крайней мере, пообещай мне, что возьмешь такси, а не пойдешь домой пешком.

– Это всего шесть кварталов. Такси мне не нужно.

Я снова сажусь.

– В таком случае я подожду, пока ты прикончишь свою выпивку.

После того как я проводил сестру до двери ее дома, я направляюсь к себе в пентхаус. Войдя в дом, я тут же иду в кабинет и достаю ноутбук. Мне нужно лишь несколько минут, чтобы просмотреть почту и разыскать письмо, которое мне прислал Кэннон.

Я начинаю просмотр с прослушивания. Сказать, что я очарован, – значит, ничего не сказать.

Меня приводит в восторг пухленькое лицо Холли, которое с тех пор сильно похудело. И с каждым следующим эпизодом шоу она приобретает все больший лоск. Мне кажется, что я наблюдаю за рождением звезды, но что больше всего меня задевает? То, что им не нужно было ничего менять в ней, потому что она была совершенна с первого момента, когда ступила на сцену. Розовая плиссированная рубашка, джинсы, вытертые от долгого ношения, а не по прихоти дизайнера, и пара разношенных ковбойских сапог. И самая ослепительная улыбка из всех, что я видел на ее лице.

И я не успокоюсь, пока снова не увижу на ее лице эту улыбку.

Глава 15. Холли

Весь сегодняшний день – абсурдный и нереальный. Не такой нереальный, как тот день, когда я выступала в шоу Опры, но все равно нереальный. Если вы поищете в Интернете определение слова «нереальный», первая ссылка будет указывать на задушевный разговор между матерью и дочерью Викман.

Появление моей матери, загорелой, поправившейся и отдохнувшей после проведенного на курорте времени, было не тем, чего я ожидала… но, полагаю, я должна была этого ожидать. После того как она позвонила мне из тюрьмы, я поняла, что у нее в настоящий момент нет мужчины, хотя такая ситуация обычно долго не продолжалась.

И мой детектор дерьма моментально настораживается, когда она обнимает меня и говорит, что ей приятно видеть меня такой счастливой.

Неужели это и в самом деле моя мать?

Я так потрясена тем, что она хочет поговорить со мной и выяснить, как я поживаю, а не сколько денег я могу заграбастать, что я готова бросить трубку, когда Крей звонит мне. Но то, что она не упоминает о том, как в ее прошлый приезд сюда она ушла из дома с драгоценностями бабушки, напоминает мне, что она все еще моя мать, и я сразу же ощетиниваюсь.

Когда я кладу телефон на столик, она говорит:

– Ты могла бы поговорить с ним, знаешь ли. Ты, должно быть, отчаянно скучаешь по нему, учитывая, что его здесь нет, а вы все-таки еще молодожены.

– Э-э-э… я поговорю с ним позже.

– Если ты уверена. – Она оглядывает кухню. – Как насчет того, чтобы я приготовила сладкий чай и мы сели и поговорили? Я собираюсь вечером отправиться в кегельбан, чтобы встретиться с друзьями.

Ага. Это уже больше похоже на мою маму.

– Хорошо.

Я не помню, чтобы когда-либо отказывалась от сладкого чая, и не собираюсь начинать отказываться. Это единственная вещь, которую моя мама умеет готовить. А учитывая, что она только его и готовила для меня (забудьте о воздушном рисе, зажаренном сыре, желе и прочих блюдах, которые мамы готовят своим детям), полагаю, это неплохо, что она хорошо его готовит.

Она уверенно чувствует себя на кухне, все еще помня, где что находится… как она помнила, где находятся бабушкины драгоценности. Когда она достает любимый бабушкин лиловый чайник, я пытаюсь решить, как заговорить на эту тему. Но тут она сама заговаривает, и ее слова застают меня врасплох.

– Ты выглядишь счастливой, Холли. Это он делает тебя счастливой?

– Ч-что?

– Счастливой. Он делает тебя счастливой?

То, что мать волнует мое счастье, так шокирует меня, что правда вырывается у меня прежде, чем я успеваю обдумать свои слова. Или, может быть, виной всему наивная надежда, что ее на самом деле интересует мой ответ. Но, так или иначе, я отвечаю со всей искренностью:

– Да. Вначале все складывалось не очень хорошо, но, думаю, наконец мы нашли общий язык. То, что я сбежала от него и приехала сюда, было самым лучшим решением из всех, которые я, возможно, могла принять.

Крышка чайника со стуком падает на пол.

Мама смотрит на меня, упершись одной рукой в бок, а другую прижав к губам.

– Ты сбежала от этого мужчины? Пожалуйста, скажи, что это неправда.

Я моментально ощетиниваюсь и снова говорю, не успевая подумать:

– А что сделала бы ты, если бы первая жена твоего мужа загнала тебя в угол на приеме и сказала тебе, что ты счастливая третья жена, а не вторая, как ты считала? И вызвала бы у тебя паническую атаку, заставив тебя осознать, что тебе необходимо вырваться из этих бетонных джунглей, из этого вызывающего клаустрофобию кошмара, пока ты не лишилась рассудка?

Мама упирается в бок второй рукой.

– Он был женат три раза? Но в прессе никогда об этом не упоминалось. Никогда. И он не сказал тебе? Бог мой, Холли. Мне не нравится, что у него есть от тебя секреты. Так не должно быть в браке. Поверь мне, какими бы ни были неудачными мои замужества, уж это я знаю.

В ее словах звучит такая искренняя материнская забота, что это сбивает меня с толку. И я мысленно прокручиваю в голове ее слова.

– Постой, что ты сказала? Сколько раз ты была замужем? Я думала…

Мама смотрит в пол, словно это самое завораживающее зрелище из всех, которые она когда-либо видела. И я подозреваю, что ее щеки краснеют от смущения. Это что-то новое для меня.

Спустя несколько мгновений она поднимает глаза и, глядя на меня, говорит:

– Ну, скажем, не одна ты в нашей семье быстро выскочила замуж в Вегасе. Будем надеяться, что это будет твой единственный брак.

Что мама находит такого чертовски интересного на этом полу? Я сжимаю зубы.

– Ты не считала нужным рассказывать мне об этом? Серьезно? Сколько раз?

Она что-то бурчит, и я вскакиваю со стула и подхожу ближе к ней.

– Мама, сколько раз?

– Два раза в Вегасе, один раз в Рено и один раз в Падьюке.

– Ты была замужем четыре чертовых раза и никогда не говорила об этом своей единственной дочери?

Она сжимается, и я начинаю сожалеть о своих резких словах. А когда ее плечи начинают трястись, а слезы катятся по ее лицу, я еще больше поражена. Я никогда не видела, чтобы она плакала. Я даже думала, что она физически не способна к этому.

– Я знаю, что была ужасной матерью, и мне нет оправданий. Но твоя бабушка лучше заботилась о тебе, чем когда-либо могла позаботиться о тебе я. Прости меня за все, Холли. Я испортила и свою жизнь, и твою, и ее, и я пытаюсь загладить свою вину. Но я пока еще только учусь делать это.

Я простофиля и сама знаю это, но я никогда не видела маму такой откровенной. Никогда у нас с ней не было подобного разговора. Может быть, это наш второй шанс?

Мне не остается ничего, кроме как обнять ее и позволить ей намочить слезами мою хлопковую рубашку.

Ее голос звучит приглушенно, но я разбираю ее слова.

– Я не говорила тебе о своих замужествах, потому что знала, что долго эти браки не продержатся. И ты без того ненавидела меня, а я не хотела давать тебе еще один повод считать меня неудачницей, какой я и была.

Моя рука сама собой поднимается и начинает гладить ее по спине.

– Нет, мама, я не испытываю ненависти к тебе.

– Нет, испытываешь. Должна испытывать. Я убила собственную мать. Я ужасный человек. За все, что я сделала, я заслуживаю того, чтобы отправиться прямиком в ад, а вместо этого твой муж посылает меня на отдых.

Ее тело содрогается от рыданий, и я уже перестаю понимать, что происходит. И каким-то образом лед, которым я оградила свое сердце, чтобы защитить его от постоянных разочарований в маме и от ее грубых слов, начинает таять.

Когда мы с мамой успокоились и допили наш сладкий чай, она привела себя в порядок и отправилась в кегельбан. Она пыталась уговорить меня пойти вместе с ней, но я не была в настроении оказаться в центре внимания сегодня вечером, будь то караоке или просто появление на публике.

Кроме того, мне нужно было время, чтобы прийти в себя после всего, что случилось в этот день, и я все еще была взволнована. Так что весь последний час я вкладывала все эти эмоции в стихи, чувствуя себя так, словно песня рвется из моей души, в то же время успокаивая меня.

Уже давно стемнело, и на часах почти семь часов, когда в мою дверь снова кто-то стучит.

Кто еще? Я уже больше не в состоянии справиться с новыми сюрпризами. Какое-то время я жду, и когда стук не повторяется, мой бешеный пульс понемногу приходит в норму.

Рев дизельного мотора пробуждает во мне любопытство, и я поднимаюсь и иду к двери. Немного отодвинув кружевную занавеску, я выглядываю и ничего не вижу. Но, немного повернув голову, я вижу, как от моего дома отъезжает коричневый грузовичок. Ой.

Отодвинув засов, я распахиваю дверь, и точно – пакет размером с обувную коробку лежит на сиреневом крыльце.

Я улыбаюсь.

Крей. Поэтому он звонил мне днем?

Я хватаю пакет и поспешно иду на кухню за ножом, чтобы вскрыть его. Внутри к обертке прикреплена записка. Мое сердце начинает усиленно биться, на этот раз уже совсем по другой причине.

Он уехал только вчера, а я уже отчаянно скучаю по нему. Мне жаль, что я не поговорила с ним, когда он звонил, но шок от появления мамы совсем выбил меня из колеи.

Я понимаю, что по уши влюблена в этого мужчину, если от одного лишь вида его записки у меня кружится голова.

Холли,

Это называется Исполнитель, и ты должна выкрикивать мое имя, когда будешь кончать.

Крей

Что это, черт возьми?

Я откладываю записку в сторону и разворачиваю обертку. Это вибратор. Сверкающий серебристый вибратор. Он немного странной формы, но, исходя из моего знания о вибраторах – которое очень ограниченно, у него есть функция массирования G-точки и клитора. И я возбуждаюсь при одном лишь взгляде на него.

После такого сумасшедшего дня для того, чтобы развеяться, мне необходима горячая ванна и пара бокалов вина… за которыми последует тестирование моей новой игрушки.

Глава 16. Крейтон

Я смотрю очередной эпизод конкурса «Мечты кантри», когда звонит мой телефон, лежащий на столе. Я хлопаю по нему левой рукой, раздраженный тем, что кто-то прерывает меня в тот момент, когда я смотрю, как Холли поет песню под названием «День независимости». И я не хочу отрывать глаз от ноутбука.

Я хватаю телефон, намереваясь нажать кнопку «сбросить вызов», но когда мой взгляд падает на экран, я вижу имя Холли. Я тут же нажимаю кнопку «пауза» на ноутбуке и поспешно отвечаю на звонок:

– Холли.

Она тяжело дышит в трубку, а потом говорит:

– Привет.

– У тебя все в порядке?

– Ну, у меня не просто все в порядке, все изумительно. Но в твоей записке сказано, что ты хочешь услышать, как я выкрикиваю твое имя, мистер Исполнитель, так что я выполняю твои приказы.

Черрррт. Мой член подпрыгивает у меня в штанах. Я совершенно забыл о вибраторе, полностью забыл, хотя сам не представляю, как такое возможно.

И все заботы сегодняшнего дня улетучиваются при одной лишь мысли о ее удовольствии.

– Ты хочешь сказать мне, что в настоящий момент этот вибратор погружен в твою сладкую дырочку?

– И пробка погружена в мою задницу.

– Господи Иисусе! Холли, – со стоном говорю я. – Ты еще не кончила?

– Нет. Я хотела, чтобы ты слышал меня.

– Хорошая девочка.

Я нажимаю на телефоне кнопку «громкая связь» и кладу его на стол. Потом расстегиваю пояс, намеренно звякнув пряжкой.

– Ты что?..

– Я достаю член, чтобы дрочить при звуках твоего оргазма. Я скучаю по тебе, Холли. Скучаю по твоей горячей маленькой дырочке, твоей маленькой тугой заднице и твоим идеальным сиськам.

– Черт. Я чуть не кончила от одних твоих слов.

Ее голос дрожит.

И я улыбаюсь.

– Это хорошо.

Обхватив пальцами мой член, я осознаю, что совсем не готов к такому повороту событий, так что направляюсь в ванную за лубрикантом, а потом в спальню, все это время говоря Холли обо всех грязных вещах, которые я проделал бы с ней, если бы был рядом.

– Потому что тебе понравилось, когда мой член оказался в твоей заднице, не так ли?

– Потому что я чуть не потеряла сознание, когда кончала, не так ли?

– Ты чертовски совершенна, женщина, – говорю я, пока раздеваюсь. Потом я устраиваюсь на кровати и смазываю член лубрикантом. – А теперь посмотрим, насколько ты хороша в самоудовлетворении.

От ее смеха мой член становится еще тверже.

– Я и так знаю, насколько я хороша в этом, Крей. Поверь мне. У меня большая практика в работе руками.

Я издаю стон, мысленно представляя ее, и обхватываю пальцами член.

– Хорошо, детка. Ты говоришь, что он уже внутри тебя?

– Да.

– И насколько ты близка к оргазму?

– Чертовски близка.

– Я хочу, чтобы ты немного помедлила. Подразни себя еще минуту.

– А что, по-твоему, я делаю?

– Ты собираешься командовать мной, Холли?

– Может быть. Я уже хочу кончить.

Она всхлипывает, и ее отчаянное желание слышится в каждом слове.

Ее стоны и всхлипывания сводят меня с ума, и я массирую свой член, приближаясь к оргазму.

– Крей, пожалуйста. Мне нужно…

– Поверни вибратор, детка, я хочу, чтобы ты погрузила его в себя как можно глубже, как если бы это был мой член. Давай же. Изо всех сил. Я хочу услышать это прямо сейчас. Потому что когда я залью спермой свои руки, я хочу слышать, как ты выкрикиваешь мое имя.

За ее хриплым стоном «Бог мой» следуют все более громкие стоны.

– Крей… я не могу… я должна…

– Кончай, Холли. Прямо сейчас. Сейчас, черт возьми, сейчас.

Мой приказ звучит очень резко, потому что я уже теряю контроль. Мои яйца напряжены, и я на грани оргазма.

– Крей!

Ее стон больше напоминает крик, и больше всего мне хочется увидеть сейчас ее лицо, когда она дошла до точки невозврата, и волна блаженства захлестнула ее.

Я теряю свой железный контроль, и ее имя эхом разносится по нашей спальне. И спустя несколько мгновений я роняю голову на подушку.

Ее голос звучит в телефоне:

– Крей, ты еще там?

– Я все еще на линии, детка. Ты почти убила меня на расстоянии шести сотен миль.

В телефоне раздается мягкий смешок, а потом мы оба молчим несколько минут, шумно дыша и понемногу приходя в себя.

Наконец Холли заговаривает первая:

– Я рада, что застала тебя дома сегодня вечером. Прости, что днем не стала разговаривать с тобой. Мама приехала домой. Ей очень понравилось на отдыхе. Так что спасибо тебе.

Волосы у меня на шее встают дыбом.

– Твоя мать приехала домой? Ты в порядке? – Я хватаю футболку, которую перед этим бросил на кровать, и стираю сперму с рук и живота. – Черт, я должен был остаться с тобой.

– Все в порядке, Крей. Не заводись. Это было на самом деле… не так уж плохо. Мы разговаривали. Я думаю, что мы с ней сможем на какое-то время даже наладить отношения. А если бы ты был здесь, не думаю, что у нас с ней что-нибудь получилось бы. Так что, может быть, все происходит так, как должно происходить.

Напряжение, которое охватило меня, ослабевает лишь ненамного.

– Ты уверена? Потому что, черт, Холли, судя по тому, что ты рассказывала мне о своей матери…

– Я знаю, но она все-таки моя мать, хорошо ли, плохо ли. И если есть хоть малейший шанс, что это хорошо, я должна верить, что, возможно, она изменилась. Я знаю, я была готова к самому худшему, но на этот раз она кажется мне совсем другой.

Тревога сжимает мне сердце, но я не могу позволить себе убить надежду, которая звучит в голосе Холли. Но я вижу лишь маленькую девочку на фотографиях в доме ее бабушки, которая хочет, чтобы ее мама была такой же, как и все остальные матери, и уделяла больше внимания ей, а не очередному в своей жизни мужчине.

Я тщательно подбираю слова.

– Я всегда поддерживаю тебя, Холли. И что бы ты ни сочла лучшим для тебя, я поддержу тебя и в этом.

Мелодичный смех, раздавшийся в трубке, проник мне прямо в сердце.

– Ты прав, Крей. Пусть все идет, как идет. Я люблю тебя. Поговорим завтра утром?

– Обязательно. Я тоже люблю тебя. Спокойной ночи, детка.

Положив трубку, я улыбаюсь. Завтра мне необходимо разобраться с дядей и его дерьмом, потому что я собираюсь улететь на юг как можно скорее.

Глава 17. Холли

С утра у меня слегка болит голова после выпитого накануне вина, но, к счастью, это не тяжелое похмелье. Я скатываюсь с кровати и на цыпочках спускаюсь по лестнице. Дверь в бабушкину спальню распахнута, и похоже, что мама вечером так и не пришла домой.

Я заглушаю внутренний голос, который саркастически говорит: «Мы очень удивлены, правда?» Как я и сказала Крейтону, мне хочется верить, что она изменилась.

Я варю себе кофе, а потом подхожу к окну. Я все еще чувствую облегчение оттого, что люди сочли меня не стоящей их внимания даже в таком маленьком городке. Схватив бабушкин вязаный шерстяной плед, я выхожу на крыльцо и устраиваюсь в кресле-качалке.

Уже светает, и на улице достаточно холодно, так что пар поднимается над прудом на другой стороне улицы. Здесь царит умиротворение, какого больше нет нигде.

Крей прав – я не готова продать этот дом. Возможно, я не смогу приезжать сюда так часто, как мне этого хотелось бы, но оставить за собой это место, мой персональный рай, кажется мне невероятно важным. Вернуться к своим корням было правильным решением. Неважно, сколько поклонников знают мое имя, неважно, насколько сумасшедшей может стать моя жизнь, я по-прежнему буду простой девушкой из Голд-Хэвена, штат Кентукки.

И сейчас, после того как я приехала домой и взглянула на это место по-новому, меня устраивает быть такой девушкой. Как и все люди, я такая, какой меня сделал мой жизненный опыт, и я не была бы сейчас здесь, замужем за мужчиной, в которого безумно влюблена, если бы не проделала тот путь, который проделала.

Раскачиваясь в кресле на крылечке бабушкиного дома и наблюдая за восходом солнца, я не могу не быть благодарной судьбе за те возможности, какие были дарованы мне. Воспоминания о невзгодах, выпавших на мою долю, стушевались и сменились радостными эмоциями.

Некоторое время спустя в глубине дома раздается звонок моего телефона, прерывая мое одиночество и ощущение довольства жизнью. Поднявшись с кресла, я пересекаю крыльцо, открываю дверь, беру телефон со столешницы и отвечаю на звонок.

Я, разумеется, надеюсь, что это Крей. Но это не он – это Тана.

– Эй, девочка, что происходит?

В последний раз я разговаривала с ней перед отъездом в Голд-Хэвен и рассказала ей, почему покидаю Нью-Йорк во второй раз.

– Ты видела сегодняшние газеты или новостные сайты в Интернете?

У меня падает сердце.

– Мне не понравится то, что ты мне сейчас скажешь, верно?

– Да, верно. Тебе не понравится.

– Нет, не видела. На моем крыльце нет ни одного таблоида. – Я пытаюсь не дать воли тревоге и снова сажусь в кресло. – Насколько все плохо?

– Достаточно плохо, детка. Твоя мама продала эксклюзивное интервью в «Яппер», и они опубликовали его в Интернете десять минут назад. А утром появились новости о твоем муже, что на него подали в суд его акционеры за корпоративное мошенничество или что-то в этом роде. Это уже было в «Уолл-стрит джорнал», не в «Яппере». Все сегодня только о вас и говорят.

– Что?

Я рада, что в моих руках уже нет чашки с кофе. Она в этот момент упала бы на пол и разбилась.

– Ты знаешь, говорят, что нет плохой рекламы? Ну, давай сегодня надеяться, что это правда. Ради тебя.

Я вскакиваю с кресла и направляюсь в комнату бабушки. И конечно же, маминых вещей там уже нет. Я прислоняюсь спиной к дубовой двери и медленно оседаю на пол, уронив голову на колени. Моя рука дрожит так сильно, что я с трудом удерживаю телефон возле уха.

– Что они говорят? – шепчу я.

Разочарование, отвращение и злость охватывают меня, а мое сердце сжимается. Я, как последняя простофиля, решила поверить ей. О чем я только думала?

Тана говорит почти с неохотой:

– Полагаю, что самое худшее относится к Крейтону. Я понятия не имела, что он был женат, когда еще учился в колледже. Вся эта история была скрыта. По слухам, девица сообщила ему, что беременна, чтобы захомутать его. А потом, когда выяснилось, что он ни цента не получит от своего дяди, она притворилась, что потеряла ребенка. А о тебе в основном говорят, что ты безумно влюблена в своего мужа.

К горлу подкатывает тошнота, а шея и щеки начинают гореть. Я виновата в том, что личную жизнь Крейтона сейчас полощут в желтой прессе. Личную жизнь, о которой я ничего не знала.

Анника была беременна? Или, по крайней мере, притворялась, что это так? Он мне об этом не говорил, как и о том, что на него подали в суд. Он знал об этом? Я помню, как напряглись его плечи, когда он ответил на звонок Кэннона. Он должен был знать. Но почему он не поделился этим со мной?

– Расскажи мне, почему на Крейтона подают в суд.

– Ты действительно не знала?

Тана явно поражена, и в глубине души меня начинает терзать мысль о том, что еще Крейтон может скрывать от меня. Я ненавижу этого червя сомнений.

Я поднимаюсь с пола и начинаю расхаживать по комнате.

– Пожалуйста, Тана. Я не стала бы спрашивать у тебя, если бы все знала.

– Вот дерьмо. А я уже начала думать, что ты просто чертова профи в хранении секретов.

– О чем ты говоришь?

Мои сумасшедшие эмоции сталкиваются друг с другом, как машины возле испорченного светофора. Побеждает нетерпение, и мне хочется протянуть руку и вытрясти из нее все.

– Он купил чертову студию «Хоумгроун», Холли. Для тебя.

Кровь ударяет мне в голову, оглушая меня.

– Что? – шепчу я.

– Вот дерьмо, ты и правда ничего не знала?

– Нет, не знала.

Мой голос звучит громче по мере того, как шок сменяется смятением и недоверием.

– Черт, – шепчет она. – Это просто нечто. Как он мог не сказать тебе?

Я снова прислоняюсь головой к стене.

– Что еще он мне не рассказал? – бормочу я.

– Не знаю, детка. Он же твой муж.

– И что мне теперь делать?

Я не знаю, спрашиваю ли я саму себя, Тану или вселенную в целом. К счастью для меня, у Таны есть ответ.

– Тащи свою задницу в Нэшвилл. Приезжай ко мне и заляг на дно.

Мой телефон пищит, сигнализируя о еще одном входящем звонке. Я смотрю на экран, снова надеясь увидеть имя Крейтона. Но это не он. Это Чанс.

– Черт. Чанс тоже мне звонит. Я лучше отвечу ему.

– Он собирается сказать тебе то же, что и я. Тащи свою задницу сюда, а твои друзья тебя прикроют.

– Спасибо тебе за то, что ты меня предупредила.

– Не за что, детка. Я люблю тебя.

Я нажимаю на кнопку и переключаюсь на Чанса.

– Ты слышала новости о том, что все новости о тебе? – говорит он без прелюдий.

– Да. Только что узнала.

– Хорошо. Возвращайся сюда. Ты заляжешь на дно и закончишь свои песни. Бун сказал, что спрячет тебя подальше от любопытных глаз. Я пришлю к тебе Гарсию, чтобы он помог тебе закончить песни, а потом вы с ребятами сможете порепетировать у Буна. Мы выпустим этот альбом как можно быстрее.

От переизбытка информации у меня кружится голова.

– Помедленнее, Чанс. Все это…

– Нет времени медлить, детка. Сегодня утром ты у всех на устах. Мы должны ковать железо, пока горячо.

Мне следовало бы оценить его беспринципный подход, но мне нужно несколько секунд, чтобы опомниться.

– Это моя жизнь, Чанс, черт возьми. Не какое-то гребаное железо.

– Я знаю, куколка. Но тебе нужно лишь держаться и пользоваться моментом. Позвони мне, когда приедешь к Буну.

Я останавливаюсь посреди комнаты, все еще держа телефон приложенным к уху, и слушаю тишину секунд десять, прежде чем опомниться и отключиться.

Серьезно? Вот так все? Он даже не потрудился спросить меня, хочу ли я остановиться у Буна. Я планировала спрятаться за забором Таны. Я сжимаю зубы, зная, что вот-вот взорвусь, и это будет величайший взрыв в столетии.

Мое сердце сжимается от чувства вины. Маме лучше держаться подальше, потому что если я разыщу ее, не представляю, что я скажу или сделаю. А Крейтон… я даже не знаю, что и подумать. Я чувствую себя виноватой, поскольку стала причиной того, что его прошлое полощут в таблоидах, но чувство вины борется с обидой – ведь он не сказал мне о покупке студии, а теперь из-за этого может предстать перед судом.

Он сделал это и не сказал мне ничего. Почему? И почему он сегодня не позвонил мне? Какое-то время я смотрю на телефон, а потом начинаю быстро искать его номер в телефонной книге. Я нажимаю кнопку, пытаясь решить, что я ему скажу.

Но в этом нет необходимости – сразу включается автоответчик.

Я набираю его номер снова.

И снова.

И снова.

И ничего.

В конце концов я звоню в его офис. Но вместо секретарши, которая ответила мне в прошлый раз, я слышу записанный на автоответчике текст, в котором меня благодарят за звонок и предлагают перезвонить по номеру департамента связей с общественностью. Я несколько раз моргаю и кладу телефон на столешницу.

Серьезно, Крейтон? Что происходит?

Единственное, что я могу предположить, – на них обрушился шквал звонков из-за сегодняшних новостей. Несколько мгновений я размышляю о том, не позвонить ли мне в департамент связей с общественностью и не попросить ли их сказать боссу, чтобы он перезвонил жене. Но в конце концов я решаю, что это не лучший вариант.

Мое воображение разыгрывается. Не сидит ли он за столом секретных переговоров, которые не может прервать? Не из-за сделки ли с «Хоумгроун» он подвел меня, когда мне нужно было возвращаться в Нэшвилл? Столько чертовых секретов, и я не в курсе ни одного из них.

Вот вам и попытка наладить нормальные супружеские отношения. Супружеские отношения подразумевают, что ты говоришь супруге, что купил ее студию. Супружеские отношения подразумевают, что ты признаешься в том, что вот-вот окажешься в дерьме из-за покупки этой студии.

А со своей стороны я должна извиниться за то, что не смогла удержать язык за зубами и выдала маме информацию, которую она смогла продать прессе.

Я хочу наброситься на него и в то же время хочу извиниться перед ним.

Почему любовь так сложна?

Когда он все еще не позвонил мне к тому моменту, когда я побросала свои сумки в «Кадиллак», ярость побеждает. Где, черт возьми, мой муж?

Сумка для боулинга – последняя вещь, которую я кладу на заднее сиденье. Я подумывала о том, чтобы оставить ее, но сказала себе – наплевать. У меня предчувствие, что наплевать будет моей мантрой на этот день.

Твоя мама продала тебя таблоидам? Наплевать.

Твой муж купил твою студию и даже не упомянул это? Наплевать.

Твоего мужа тащат в суд из-за покупки вышеупомянутой студии и он и это не упомянул? Наплевать.

Я захлопываю дверцу машины и резко трогаюсь с места. Мне нужно сделать одну остановку, прежде чем я уеду из города, так что я направляюсь к станции техобслуживания Логана.

Я уверена, что, когда я останавливаюсь, шины «Кадиллака» дымятся. Наплевать.

Я открываю дверцу, вылезаю из машины и бедром захлопываю ее. Наплевать.

Решительно направившись к гаражам, я рывком открываю дверь, не утруждая себя тем, чтобы позвонить. Музыка снова грохочет на весь зал, так что я подхожу к приемнику и выключаю его. Наплевать.

Логан, склонившийся над «Мустангом», поднимает голову.

– Опять? Почему ты так не любишь «Цеппелин»?

– В этой группе одни мужики. И этого достаточно.

Хотя сегодня меня не радует и женская половина человечества – и особенно матери.

Логан распрямляется, прислоняется боком к капоту вишневой машины и скрещивает руки на груди.

– Снова Карас?

Я воздеваю руки к небу.

– Естественно! Ну, он и моя мама.

Я расхаживаю по гаражу, переступая через разбросанные по полу инструменты, и выкладываю ему всю эту горестную историю.

Когда я заканчиваю, Логан смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– У тебя выдалось неудачное утро, детка.

– И не говори.

– Что я могу сделать?

Я вспоминаю о причинах, которые заставили меня приехать сюда.

– У меня две просьбы, если не возражаешь.

– Все, что хочешь. Тебе нужно лишь попросить.

На мгновение я задумываюсь над тем, чтобы попросить его разыскать мою маму, но потом решаю, что это самая плохая идея.

– Ты сможешь продать мой «Понтиак»?

– Конечно. Просто скажи, куда переслать деньги.

– Об этом потом. – Я останавливаюсь и смотрю на него. – Еще мне нужно, чтобы слесарь поменял замки в бабушкином доме. И если ты услышишь, что моя мама вернулась в город, я хочу, чтобы ее снова арестовали, если она захочет пробраться в дом. Этот дом мой, и я не хочу, чтобы она там появлялась. В прошлый раз она стащила ценные вещи, и я хочу покончить с этим дерьмом.

– Считай, что это уже сделано.

Немного остыв, я подхожу к нему и целую его в щеку.

– Ты хороший человек, Логан Брентли. По-настоящему хороший.

Его щеки краснеют, но он улыбается.

– Не забывай об этом, Холли Викман. Звони мне, если тебе что-нибудь понадобится.

Он поворачивается, берет клочок бумаги с рабочего стола и толстым карандашом записывает на нем номер своего телефона.

– Нэшвилл не так уж далеко отсюда, и если я буду нужен тебе, я приеду. Только скажи одно лишь слово.

Я не знаю, как отреагировать на это, так что просто говорю:

– Спасибо. Я рада, что моя машина сломалась именно на этой заправке.

– Я тоже, милая. Я тоже.

Я стою на распутье – и в переносном смысле, и в буквальном. Я могу поехать на юг, в сторону Нэшвилла, и спрятаться за забором у Таны или у Буна. Или направиться на север, в тот шквал дерьма, который обрушился на моего мужа. Шквал дерьма, в который я внесла свой вклад, потому что была откровенной с мамой.

Я думаю о том, что сказал мне Крейтон вчера вечером, прежде чем положить трубку.

Я всегда поддерживаю тебя, Холли. И что бы ты ни сочла лучшим для тебя, я поддержу тебя и в этом.

Как бы зла я ни была из-за того, что он ничего не рассказал мне о «Хоумгроун», я обязана ответить ему тем же – поддержать его. Я дважды сбегала от него, но сейчас я побегу прямо к нему. Я не хочу сказать, что не спрошу у него, чем он, черт побери, думал, не говоря мне ни о чем. Но это не игра.

Это главная битва в моей жизни.

Глава 18. Крейтон

Холли не отвечает на мои звонки, и я начинаю волноваться. Если она снова сбежит, я чувствую, что на этот раз не смогу так легко отыскать ее. Я уже несколько часов пытаюсь дозвониться до нее, и если она не ответит в ближайшие двадцать минут, я начну отслеживать ее кредитные карточки.

Мы уже и так были на взводе, когда вышла статья в «Уолл-стрит джорнал». Один из наших несчастных партнеров, весь красный, принес нам газету и распечатку интервью в «Яммере». Вы не ошибетесь, если скажете, что в ближайшее время мне лучше не встречаться с матерью Холли – ради нас обоих.

Я расхаживаю по конференц-залу, снова пытаясь дозвониться до Холли, когда дверь распахивается.

– Дорогой, ты звонил мне?

Я опускаю руку с телефоном, когда в зал входит Холли, катя за собой чемодан. Все присутствующие поворачивают головы к ней.

– Ты что, не знаешь, как отвечать на звонки, женщина?

– О нет, он не должен…

Эти слова произнесены шепотом, и мне кажется, что их произнес кто-то из партнеров, сидящий на дальнем конце длинного стола. Но вместо того чтобы разозлить меня, они напомнили мне, что мой офис – не место для таких обсуждений.

Я пересекаю комнату и останавливаюсь напротив своей жены. Я думал, она будет в ярости, но она улыбается. И это еще больше сбивает меня с толку.

– Привет, детка. Я скучала по тебе, – говорит она.

– Всем выйти, – приказываю я, и все моментально покидают комнату, проходя мимо нас и стараясь не смотреть нам в глаза.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, размышляя над тем, не собирается ли Холли в тот момент, когда мы останемся одни, перестать играть на публику и вцепиться мне в глотку. Но вместо этого она совершенно неожиданно говорит:

– Я поддерживаю тебя, Крей. Какие бы ты ни принял решения относительно того, рассказывать мне о чем-либо или не рассказывать, я полагаю, у тебя были на то причины.

– Холли…

– Я еще не закончила.

Мои губы растягиваются в улыбке.

– Тогда, пожалуйста, продолжай.

Она распрямляет плечи, и я не знаю, хороший это знак или плохой.

– Не пойми меня неправильно, я расстроена, что ты не сказал мне про «Хоумгроун». Но я полагаю, у тебя были на это причины. Так что вместо того чтобы ехать в Нэшвилл, как меня уговаривали, я решила, что настало время показать тебе, что я знаю, как бежать к тебе, не хуже, чем знаю, как бежать от тебя. Так что я здесь. Этот шквал дерьма не обрушился бы на тебя, если бы ты не встретил меня, и мое место сейчас – рядом с тобой, пока мы будем выбираться из этого дерьма.

Эти слова пробудили во мне безумную гордость и желание защитить ее.

– Ты невероятная женщина, Холли Карас.

– Благодаря тебе я начинаю верить в это.

Я поднимаю руки и обнимаю ее лицо ладонями.

– Черт, я так рад видеть тебя. И к твоему сведению, если бы ты сбежала в Нэшвилл, я снова приехал бы за тобой. И я стану делать это каждый раз. Пока ты не скажешь мне, чтобы я прекратил. Но, вероятно, даже это меня не остановит.

Запустив руку в ее волосы, я наклоняюсь к ней.

– Как будто я смогла бы сказать тебе, чтобы ты остановился, – шепчет она, и я прижимаюсь губами к ее губам.

Когда Холли встает на цыпочки, положив руки мне на плечи, я поднимаю голову и говорю:

– Ты с таким же успехом можешь залезть на меня.

Я подхватываю ее под ягодицы, поднимаю и несу к длинному столу. Опустив ее на тот конец, где не лежат бумаги, я укладываю ее на спину и покрываю поцелуями ее шею, слегка прикусывая ее зубами. Ее стоны нарушают тишину, воцарившуюся в конференц-зале, и я хочу лишь одного – трахать ее до тех пор, пока мы оба будем не в состоянии ходить.

Но тут распахивается дверь.

– Серьезно, Крей? Сейчас у нас нет для этого времени.

Кэннон даже не потрудился откашляться, чтобы вежливо предупредить нас, или отвести глаза в сторону, когда мы отстранились друг от друга.

– Катись отсюда к черту! – рычу я.

– Ты платишь мне слишком много денег, чтобы я позволил тебе трахаться, когда нам нужно разгребать дерьмо.

Холли вылезает из-под меня, и мое тело отчаянно не хочет отпускать ее.

– Кэннон, полагаю, мы с вами еще не встречались.

Она обходит стол и протягивает руку, нимало не смутившись, что он застал нас за таким интимным занятием. У моей жены стальные нервы, и я нахожу это чертовски сексуальным – как и все в ней.

Кэннон пожимает ее руку, слабо улыбнувшись.

– Рад познакомиться с вами, Холли.

– Я бы ответила вам тем же, но, если честно, вы мне не нравитесь. Более того, я думаю, что вы настоящий сукин сын. И я точно знаю теперь, что вы настоящий убийца сексуальных порывов.

Не встречавший прежде таких женщин, как Холли, Кэннон замирает и бросает умоляющий взгляд на меня, словно желая сказать: «Сделай же что-нибудь, дружище».

Я поднимаю брови в ответ, как бы говоря: «Не дождешься, черт тебя возьми».

– Ну, – говорит Кэннон, отпуская руку Холли и откашлявшись, – нам нужно продолжить наше совещание, чтобы выработать стратегию. Осталось меньше двадцати четырех часов до того момента, как ты предстанешь перед инвесторами, и нам нужны убедительные аргументы.

– В настоящий момент мне не нужна никакая стратегия. Инвесторы не дураки. Они заслуживают большего, чем убедительные аргументы. Они заслуживают правды, и именно это я и предложу им.

– Черт, Крей. Правды? Что ты потерял рассудок из-за этой горячей соски настолько, что женился на ней и купил ее чертову записывающую студию, потому что тебе не понравилось, что они помыкают ею?

Наступившую тишину нарушает лишь изумленный вдох Холли, и я бросаюсь к Кэннону. Мой кулак летит ему в лицо прежде, чем я успеваю сообразить, что делаю. Мои костяшки ударяют ему в челюсть, и боль пронзает руку, но мне наплевать, потому что я хочу лишь одного – заставить его заткнуться.

Кэннон отшатывается и хватается за стену, чтобы не упасть.

– Какого черта, парень?

– Ты уволен. И тебе чертовски повезло, что я не убил тебя.

– Крейтон, подожди. – Голос Холли звучит спокойно, но твердо. – Он явно идиот, но он твой лучший друг.

– Именно поэтому он еще жив.

– Крей…

– Заткни свой рот, Кэннон.

– Нет, Кэннон, откройте его и извинитесь. И тогда, быть может, мой муж вернет вам вашу работу.

– Ни за что, черт возьми, – говорю я, и мой тон исключительно серьезен.

Этот парень счастливчик, потому что все еще дышит. Никто не смеет так говорить о Холли.

Но мой бывший лучший друг не обращает на меня внимания Он отходит от стены, проводя рукой по лицу, и смотрит на Холли.

– Простите, Холли. Я приношу мои извинения за то, что у меня это сорвалось с языка. Я вел себя, как осел. – Потом он переводит взгляд на меня и говорит: – Я лишь беспокоюсь о тебе, Крей. Клянусь, я ляпнул это, не подумав. Но именно так отреагирует пресса. Нам нужно быть к этому готовыми.

Я хочу сказать ему, что он может убираться к черту, но Холли подходит ко мне и кладет руку мне на плечо.

– Ты не можешь уволить его из-за этого, Крей. Врежь ему еще раз, если хочешь. Но потом отведи его в бар, угости пивом и вернись к своим делам. Он просто заботится о тебе, и он был важным человеком в твоей жизни намного дольше, чем я. Я не стану причиной вашего разрыва. Так что давай разберись с этим дерьмом.

Потом она поворачивается к Кэннону.

– Но если вы еще хоть раз назовете меня горячей соской, я сделаю вас героем следующей песни, и я обещаю, вам не понравится ее конец. И это я сделаю после того, как вышибу вам все ваши чертовы зубы.

Снова обратившись ко мне, она говорит:

– Я поеду в пентхаус, попытаюсь закончить песни и связаться с Чансом, чтобы оценить урон. Я буду ждать тебя. Мне сегодня хочется послать к черту диету и приготовить что-нибудь. Так что возвращайся голодным.

Она снова встает на цыпочки, и я решаю, что это одно из моих любимых ее движений. Ее губы легко касаются моих. А моя рука ложится ей на бедро и прижимает ее к моему телу.

Когда она снова опускается на каблуки, я отпускаю ее.

– Я рад, что ты здесь, Холли. Чертовски рад.

– Я не хотела бы быть нигде в другом месте.

Ее губы растягиваются в улыбке, но она все еще не такая широкая, как та, что я видел на ее лице на конкурсе «Мечты кантри». Когда все это закончится, я позабочусь, чтобы у нее появились причины так улыбаться.

– У тебя на кухне есть запас продуктов?

Я киваю.

– Да, но я отправлю тебя домой на машине.

Она не спорит.

– Хорошо, Крей. Я приготовлю что-нибудь такое, что не испортится, в какое бы время ты ни вернулся домой.

Теплое чувство довольства жизнью разливается по моему телу. Это совершенно новое ощущение для меня. То, что мы с ней одна команда, что мы поддерживаем друг друга.

– Я вернусь домой, как только смогу, детка.

Ее улыбка только усиливает чувство довольства, к которому примешивается твердая решимость как можно скорее разрулить эту ситуацию, чтобы мы могли двигаться дальше.

Когда дверь за ней закрывается, Кэннон потирает челюсть рукой и говорит:

– Еще одна встреча с адвокатами. Ты выкладываешь им свой план, каков бы он ни был. Они говорят тебе, что не советуют поступать так. Ты решаешь, что, черт возьми, ты глава компании и можешь поступать так, как тебе заблагорассудится. Ты в любом случае так поступишь. – Он перестает тереть свою челюсть и пристально смотрит на меня своими синими глазами, которые так знакомы мне еще со времен нашего с ним обучения в интернате. – Это будет именно так?

Я улыбаюсь.

– Да.

– Тогда давай побыстрее покончим с этим, чтобы ты мог вернуться домой к жене.

Я протягиваю ему руку, и он пожимает ее.

– Отличная идея.

Глава 19. Холли

Сегодня вечером я развернулась вовсю. Жареный цыпленок, кукурузный хлеб, тушеная фасоль, брокколи на пару и вишневый пирог. Я знаю, брокколи не сочетаются со всем остальным, но это моя дань диетическому питанию.

На кухне играет песня Эль Кинг «Любимица Америки», и я тихонько подпеваю ей, когда внезапно ощущаю присутствие Крея за спиной. У меня нет объяснения этому. Просто мое тело полностью, абсолютно настроено на него.

– Привет, детка. Надеюсь, что ты голоден.

Я вынимаю цыпленка из кипящего масла и, прежде чем повернуться, выкладываю его на тарелку, чтобы с него стек жир.

– Черт, не знаю, что пахнет лучше – ты или этот цыпленок.

Я фыркаю.

– Я приму это за комплимент, поэтому не обижаюсь.

Он наклоняется и целует меня в губы.

– Это комплимент. А десертом будешь ты.

У меня не было оргазма с того нашего секса по телефону прошлой ночью. И черт – неужели прошла всего одна ночь? Я так заведена, что с трудом сдерживаюсь.

– Звучит заманчиво.

Крей поворачивается и кладет свой кейс на барный стул. И я не могу сдержать улыбки при мысли о том, что он не успел даже положить его на место, прежде чем кинуться ко мне. Он снимает пальто, кладет его на кейс, а потом встает рядом со мной у плиты.

– Чем ты будешь кормить меня, женщина?

– Ты сегодня в роли пещерного человека? Эй, женщина, ты готовить. Ты должна кормить мужчина, – говорю я «пещерным» голосом.

– Если захочешь поиграть в эту игру, я утащу тебя в мою пещеру.

Я качаю головой, не в силах сдержать смеха. Даже посреди шквала дерьма мы смеемся и шутим. И это что-то значит, верно? То, как вы справляетесь в трудные времена, значит намного больше, чем то, как вы проживаете хорошие, верно?

– Ты сумасшедший, Крей. И я люблю это в тебе.

Он склоняется надо мной, отводит в сторону мои волосы и покрывает поцелуями шею. Я пытаюсь подавить стон, но не могу. И все-таки сейчас не время.

– Детка, у меня на плите кипит масло. Дай мне дожарить цыпленка, а потом мы продолжим.

Он рычит – рычит – прежде чем шагнуть в сторону.

– Ты уже открыла бутылку вина?

– Нет. Предоставлю это тебе. Я, наверное, выбрала бы что-нибудь самое неподходящее для того шедевра, который мы будем есть.

– Ты знаешь, что мне наплевать, если бы ты выбрала не то вино?

– Знаю, но тем не менее. Я не хотела начать пить без тебя. У тебя такое хорошее вино, что я, наверное, выпила бы бокальчик, и оно оказалось бы таким вкусным, что я выпила бы другой. И может быть, еще один. Особенно после такого кошмарного дня. И ты вернулся бы домой к пережаренному цыпленку, твердому, как кирпич, кукурузному хлебу, размякшей фасоли и сгоревшему вишневому пирогу.

Крей замирает на полпути к мини-бару.

– Ты все это приготовила?

– Угу. Будет сказочный пир.

– Черт. Даже не знаю, что сказать.

– Тебе не нужно ничего говорить. Просто ешь цыпленка. А потом меня. После.

Я захлопываю рот. Не могу поверить, что такое сказала. Подождите – да, могу.

Крей достает бутылку из шкафа и закрывает дверцу.

– Детка, ты чувствуешь себя оставленной без внимания? Потому что я готов есть твою сладкую дырочку целыми днями.

Дрожь предвкушения пробегает по моему телу.

– Целыми днями необязательно. Я согласна на один, но по-настоящему бурный час.

Улыбка Крея делает его самым сексуальным мужчиной из всех живущих. Эта улыбка лишь подчеркивает красоту его лица – резко очерченные скулы, темные глаза и квадратный подбородок.

– Черт. Ты чертовски сексуальный сукин сын. Ты ведь знаешь это, верно?

Его улыбка делается еще шире, если такое вообще возможно.

– Ну, если бы и не знал, то теперь знаю.

– Мне внезапно расхотелось есть.

Улыбка становится ленивой.

– Терпение, детка. Терпение. Кроме того, человеку не часто выпадает возможность так поесть. И я не собираюсь упускать эту возможность. Я думаю, с десертом можно подождать.

– Договорились. Давай поедим. Только очень быстро.

Нам так многое нужно сказать друг другу, но я решаю, что это может подождать до утра. Сегодня вечером я просто хочу насладиться жизнью и притвориться, что ничего плохого не происходит. Все это можно отложить до утра.

Но сегодня вечером… такой вечер бывает только однажды. И я не хочу портить его.

Глава 20. Крейтон

На следующий день, в полдень, я стою на подиуме, а логотип «Карас Интернэшнл» красуется практически на всех возможных поверхностях огромной аудитории. Комната заполнена до отказа. Все стоят. Ничто не может собрать такое количество заинтересованных людей, как хорошая сплетня.

Но сегодня они не услышат сплетни. Сегодня они услышат правду.

– Добро пожаловать на Ежегодный день инвесторов «Карас Интернэшнл». Как председатель совета директоров и генеральный директор компании я с удовольствием приветствую вас. Я хочу открыть наше собрание заявлением, касающимся одного вопроса, на который многие из вас ждут ответа. А именно: покупки студии «Хоумгроун» независимой компанией, которой владею я единолично. Эта покупка привела к тому, что один из акционеров подал на меня в суд. В иске говорится о том, что как руководитель компании и член совета директоров я нарушил верность компании и вам, ее акционерам.

Волна шепота прокатилась по аудитории, и я знаю, что никто не ожидал, что я так резко возьму быка за рога. Это забавляет меня, потому что я Крейтон, мать вашу, Карас. Я всегда беру быка за рога.

– Я хочу быть первым, кто скажет вам, что обвинения в этом иске – полная ерунда. Покупка «Хоумгроун» ни в коей мере не ущемляет интересы нашей компании. Она не приносит выгоды ни для нашего портфолио, ни для «Карас Интернэшнл». К вашему сведению, «Хоумгроун» уже обошлась мне в тридцать миллионов долларов, которые мне пришлось вложить в нее, чтобы удержать ее на плаву.

Шепот в зале становится громче, и это мне не нравится.

– Если вы прибережете ваши комментарии на потом, я отвечу на все вопросы. Но я буду благодарен вам, если вы позволите мне закончить.

В зале сразу же воцаряется тишина, и я продолжаю:

– Однако я согласен, что во избежание любых намеков на нарушение корпоративной этики и повода для судебного разбирательства мне следовало бы предоставить возможность независимым членам совета директоров вынести этот вопрос на голосование. Я уверен, что вы хотите узнать, почему я не пошел по такому пути. И у меня есть только один ответ. Вы когда-нибудь были влюблены настолько, что перестали думать о практической стороне дела?

Шепот снова прокатился по залу, и я дал им немного времени обдумать мое заявление, прежде чем продолжил:

– Я влюблен в замечательную женщину, и хотя этот аргумент не имеет веса в суде, в общественном мнении, я полагаю, он обладает определенным весом. Покупка студии «Хоумгроун» была задумана как немного запоздавший свадебный подарок моей жене. Так что я действовал очень быстро и, возможно, не обдумав все детали, как я обычно поступаю. Но я хотел сделать это, прежде чем моя прекрасная умная жена осознала, что я затеял.

Я совершенно уверен, что все присутствующие женщины вздохнули. Посмотрев в дальний угол, где стоит Холли, я вижу, как она поднимает руку и украдкой смахивает слезу с ресниц.

Я не пытаюсь сдержать улыбку.

– Итак, это все. Это единственное объяснение, которое у меня есть. А теперь я готов ответить на ваши вопросы.

Поднимается шум, но громовой голос перекрывает его.

– Ты действительно думаешь, что настолько нелепое объяснение что-то меняет? Не надейся, Крейтон. Я думал, что ты умнее.

И с этими словами мой дядя Деймон разворачивается и выходит из зала.

В течение следующего часа я отвечаю на вопросы инвесторов, пока не заканчивается моя часть презентации. Холли ждет меня в углу аудитории, и я направляюсь к ней и обнимаю ее.

– Ты знаешь, как произносить зажигательные речи, Крей, – приглушенно бормочет она, уткнувшись лицом мне в грудь.

– Я отвечаю за каждое сказанное мной слово.

– Так «Хоумгроун» действительно твой свадебный подарок?

Я ослабляю свои объятия и немного отстраняюсь, чтобы заглянуть в ее глаза.

– Да. Я купил ее для тебя.

Она немного хмурится, и в ее глазах я читаю обеспокоенность.

– Значит, ты ожидаешь, что я буду управлять ею?

– Если захочешь. Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Команда управленцев, которую я поставил во главе, начинает разгребать все дела, но если ты хочешь быть вовлеченной в управление компанией, я буду более чем рад.

Я делаю паузу, чтобы заправить прядь ее волос ей за ухо.

– Я думаю, это будет чертовски сексуально, если хочешь знать правду… моя жена – генеральный директор, управляющий собственной империей.

Я издаю стон, а мой член уже упирается в молнию на брюках. Приятель, сейчас не время и не место. На лице Холли появляется слабая улыбка, что вовсе не облегчает мое поло-жение.

– Крей.

Звук голоса Кэннона чуть снижает мое возбуждение. Холли справедливо назвала его убийцей сексуальных порывов. Я разжимаю объятия и поворачиваюсь.

– Что тебе нужно?

– Что ты собираешься делать с Деймоном?

– Помимо того, что найму убийцу?

Глаза Кэннона расширяются лишь совсем ненамного.

– Я знаю подходящего парня.

– Черт, Кэннон. Я пошутил.

Он пожимает плечами.

– В отчаянном положении требуются отчаянные меры.

– А это называется сговор, и мне не нравится идея изучать состояние нью-йоркской тюрьмы изнутри.

Холли фыркает.

– Могу я согласиться?

В этот момент к нам подходит высокий худой чернокожий человек. Это он сказал: «О, нет, он не должен…», когда Холли вошла в конференц-зал.

– Мистер Карас, мистер Крамер хочет обсудить с вами одну идею, учитывая последнюю выходку вашего дяди. Можете ли вы уделить нам немного времени? Мы ждем вас в конференц-зале, дальше по коридору.

Я смотрю на Холли, и она говорит:

– Крей, займись своими делами. Я подожду тебя. Я чувствую, что у меня назревает эпическая песня о мести.

Наклонившись к ней, я касаюсь губами ее щеки.

– Я люблю тебя, женщина. Я скоро вернусь.

– Задай им жару. И я тоже люблю тебя.

Я иду следом за Кэнноном и чернокожим инвестором – мне нужно бы узнать его имя – в конференц-зал, расположенный напротив большой аудитории.

Мой адвокат, мистер Крамер, ждет нас, и он выглядит не слишком радостным. Полагаю, мне повезло, что он работает на меня, а не на моих противников.

– Побереги силы, Крамер. Ты не одобрял моих действий и раньше, и ты не одобряешь их и сейчас. И я знаю, что тебе не понравится то, что я собираюсь сделать.

– И что же это, мистер Карас? – спрашивает он, и в его тоне звучит едва прикрытый скептицизм.

Один из отрицательных моментов этой ситуации состоит в том, что я в глубине души испытываю некоторый страх. Но это будет исправлено. Я Крейтон Карас, и никто не посмеет судить мои поступки, когда все это закончится.

– Мой дядя может быть храбрым на людях, но мы посмотрим, как он отважится напасть на меня, когда мы окажемся наедине.

Серебристые брови адвоката взлетают до корней его таких же серебристых волос.

– Этого я крайне не советую.

– Считай это семейным делом, которое тебя никак не касается, – отвечаю я самым властным тоном.

Он судорожно сглатывает.

– Мистер Карас, мы здесь больше всего заботимся о ваших интересах. Я уверен, что вы это понимаете.

– Конечно, мистер Крамер, но иногда остановить агрессора может только еще больший агрессор. Пора снять перчатки. Мне уже надоело это дерьмо.

– Вы же не прислушаетесь к логичным, здравым аргументам, что бы я ни сказал, верно?

– Урезонить моего дядю нельзя, так что нет. Поберегите свои силы.

– Хорошо. – Крамер кивает. – Предоставим это вам. Пожалуйста, позовите нас, если мы сможем в чем-нибудь помочь вам.

Я поворачиваюсь и направляюсь к двери.

– Кэннон, ты проводишь меня?

Он идет следом за мной, нагоняя меня у порога.

– Ты не останешься до конца Дня инвесторов? – спрашивает он. – Ты должен произнести заключительное слово.

Я бросаю на него взгляд искоса.

– Ты думаешь, я сам этого не знаю? Я постараюсь вернуться вовремя. Если не буду успевать, задержи их. У тебя куча рекламных роликов и презентаций. Используй что-нибудь из них.

– А если это не сработает?

Я останавливаюсь и смотрю на Холли. Она устроилась в кресле и что-то пишет в блокноте, лежащем на ее коленях. Она так чертовски прекрасна, что я вынес бы еще тысячу таких шквалов дерьма, лишь бы только иметь возможность наблюдать вот так за ней.

Не глядя на Кэннона, я говорю:

– Импровизируй. Я за это плачу тебе огромные деньги.

Я делаю шаг по направлению к Холли, но он кладет руку на мое плечо.

– Крей.

Я оглядываюсь и смотрю на него.

– Что?

– Деймон просто сумасшедший. То, что он делает – это его противостояние с тобой, не поддается никакой логике. И никогда не поддавалось. Будь осторожен. Я не доверяю ему и думаю, что тебе тоже не стоит этого делать.

Я делаю глубокий вдох.

– Я знаю. Это уже давно назревало.

– Удачи тебе, старина.

Кэннон отходит от меня и направляется назад, в аудиторию, а я подхожу к Холли.

– Готов поспорить, что, если бы я был голым, ты быстрее заметила бы меня.

Она поднимает голову, и на ее лице появляется ослепительная улыбка.

– Черт, верно. Этот твой член – он требует внимания к себе.

– Позже. Определенно.

– Можешь рассчитывать на это. В конце концов, насколько мне известно, я получила чертовски шикарный свадебный подарок, и, значит, на тебя обрушится шквал благодарности.

– Может быть, мне забронировать номер в отеле «Плаза»?

– К черту «Плазу». Давай отправимся в Лас-Вегас. У меня не было времени насладиться твоими апартаментами в «Цезаре».

Я улыбаюсь, радуясь тому, что она не потеряла голову от приобретения «Хоумгроун».

– Договорились. Мы разберемся с этим, а потом полетим на каникулы в Вегас.

Холли запускает пальцы мне в волосы.

– Я собираюсь вернуться в пентхаус, чтобы закончить эту песню и упаковать вещи. Так что поспеши и разберись с этим.

– Я рассматриваю это как команду.

Ее губы прижимаются к моим губам, и в то время как я пытаюсь удержать контроль над своим телом, я чувствую, как вокруг нас ходят люди и не отрывают от нас взглядов. Так что я отстраняюсь.

– Я позвоню тебе, когда буду выезжать.

– Уж потрудись.

Еще один быстрый поцелуй, и я отхожу от нее.

Я еще не знаю, что, когда в следующий раз увижу ее, все, что, как мне казалось, я знаю о себе, кардинально изменится.

Глава 21. Крейтон

Я сначала еду к пентхаусу дяди, расположенному в центре города, но швейцар, который служит здесь, сколько я себя помню, говорит мне, что дядя уже заезжал домой, а потом отправился в Вестчестер. Поблагодарив его за информацию, я снова сажусь на заднее сиденье «Бентли».

– Похоже, нам придется отправиться за город, Майкл, – говорю я своему водителю.

– Очень хорошо, сэр. Я полагаю, мы спешим?

– А разве мы не всегда спешим?

Я вижу его улыбку в зеркале заднего вида.

– Конечно.

Движение, к счастью, не слишком сильное, и я просматриваю почту, скопившуюся в моем ящике, а потом читаю на новостных сайтах сообщения о моей страстной речи, которой я начал День инвесторов.

КРЕЙТОН КАРАС: ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР ВЛЮБЛЕН.

НА ЭТОТ РАЗ ВСЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ, ЛЕДИ.

Ежегодный День инвесторов в «Карас Интернэшнл» Крейтон Карас начал с публичного объявления о том, что покупка им компании «Хоумгроун» была импульсивным поступком, спровоцированным его чувствами к молодой жене. Он заявил, что иск о нарушении корпоративной этики, который подал в суд один из акционеров, его собственный дядя, ни на чем не основан и включение акций этой компании в портфолио «Карас Интернэшнл» не принесло бы никакой выгоды корпорации. Более того, Карас заявил, что приобретение компании «Хоумгроун» повлекло бы за собой убытки для «Карас Интернэшнл» и для ее акционеров, учитывая ее плачевное финансовое состояние. Компания, которая терпела убытки, начиная с…

Я бегло просматриваю остальную часть статьи и несколько других статей на эту же тему. Похоже, общественное мнение на самом деле складывается в мою пользу.

А теперь, если мне удастся заставить дядю принять мое предложение и продать его акции «Карас Интернэшнл», проблема будет решена. И я смогу отвезти Холли в Вегас, а потом, если удастся, устроить настоящий медовый месяц. Я думаю, что ей понравится в Европе, после того как она закончит работу над своим альбомом.

Вся красота этого решения – заставить дядю продать акции – состоит в его простоте. Он не сможет привлечь меня к суду, если больше не будет акционером. Просто и элегантно. Даже мои адвокаты будут гордиться мной.

К тому моменту, когда мы подъехали к высоким, ажурным металлическим воротам обширного поместья в Вестчестере, которое считалось моим домом, когда я был ребенком, я уже спланировал свою речь. Ворота мгновенно открылись, и Майкл въехал на территорию поместья. Искрящийся белый снег укрывал ухоженную лужайку, окруженную густым кустарником. На ней никогда не стояли качели. Здесь никто никогда не играл в салки. А на высокие деревья никто никогда не взбирался.

Вместо этого Грир устраивала чаепития, брала уроки стрельбы из лука, училась танцам и этикету. Девять дней из десяти меня заставляли проводить в своей комнате, когда я бывал здесь, и мне удавалось выскользнуть лишь для того, чтобы стащить какие-нибудь книги в библиотеке. В основном по экономике, финансам, философии и по всем другим вопросам, которые, по моему мнению, помогли бы мне узнать достаточно для того, чтобы заработать больше денег, чем мой дядя.

Я внимательно наблюдал за ним. Повторял его действия на внешних валютных рынках. Инвестировал в людей, а не в цифры и бумаги. Я сделал свою компанию открытым акционерным обществом и заработал миллиарды. А потом он взял и купил часть моих акций. И то, что он владел частью моей компании, разъедало ее, как раковая опухоль. Пришло время изгнать его.

Я больше не буду с этим мириться. Я создал империю своим потом, кровью и решимостью. И я буду защищать все, что принадлежит мне. Мой дядя забыл, что я так же безжалостен, как и он. Я учился на его примере, в конце концов. Его изгнание будет быстрым и суровым.

Майкл остановил машину на круговой подъездной аллее, у входа в огромный, площадью в десять тысяч квадратных футов, особняк в георгианском стиле.

– Я ненадолго, – сказал я, берясь за ручку двери и открывая ее.

– Да, сэр.

Я подхожу к парадной двери, и она распахивается прежде, чем я берусь за ручку.

– Элизабет, как приятно снова видеть тебя.

Молчаливая экономка, которая работает у моего дяди столько, сколько я себя помню, кивает.

– Сюда, пожалуйста, мистер Крейтон.

Она ведет меня к кабинету дяди и закрывает за мной дверь с тихим щелчком.

Деймон сидит в огромном кожаном антикварном кресле, которое выглядит так, словно в свое время в нем сидел русский царь. Зная Деймона, это могло быть правдой. На столе в стиле Людовика XIV лежат лишь тонкий ноутбук и ручка.

– Я предвидел, что ты объявишься. Всегда приятно оказаться правым.

Он смотрит на меня, прищурившись, и по его тону ясно, что он не очень рад моему появлению.

– Деймон.

– Крейтон.

– Я не ожидаю, что ты предложишь мне сесть. Я тоже люблю оказываться правым.

На его губах появляется насмешливая улыбка.

– Я не знаю, чего ты ждешь от своего визита, но можешь сказать то, что хочешь сказать, и убраться отсюда. Заранее говорю тебе, что ты попусту тратишь мое время.

Я полагаю, что улыбаюсь так же язвительно, как и он. Я подхожу ближе и усаживаюсь на стул единственно ради того, чтобы позлить дядю. Мне нравится нависать над ним, но злить его нравится мне еще больше. И его сердитый вид – бальзам для моего сердца.

– Я приехал, чтобы покончить со всем этим. Потому что, честно говоря, Деймон, ты отнимаешь у меня кучу времени, и мне это чертовски надоело. У меня есть более важные дела помимо того, чтобы разбираться с твоими мелочными нападками, да и у тебя тоже. Мы оба это знаем. Ты ненавидел меня с тех пор, как я был ребенком, и меня не особенно интересует почему. Но сейчас мы оба взрослые люди, и мы оба бизнесмены. Так что как насчет того, чтобы поговорить на том языке, который мы оба понимаем и уважаем, – на языке денег. Я хочу купить твои акции. Сколько нужно денег, чтобы убрать тебя из моей компании и жизни?

Глаза Деймона, такие же черные, как мои, становятся еще более непроницаемыми, и есть в них что-то, чего я не могу распознать. И я тут же вспоминаю предупреждение Кэннона, потому что мой дядя выглядит еще более хитрым и безжалостным, чем обычно.

– Тебе нужны мои акции? Ты можешь получить их. – Он наклоняется вперед, опирается руками в стол и приподнимается с кресла. – Все, что от тебя требуется, – изменить твою фамилию и убрать ее из названия твоей чертовой компании.

Какого черта?

Его слова все еще звучат у меня в ушах, и мой мозг вскипает в попытке найти мотив или логику в его заявлении. Он просто спятил.

– Что ты, черт возьми, имеешь в виду?

Деймон выпрямляется во весь свой рост. В нем шесть футов и один дюйм, что означает, что я все-таки выше его на два дюйма. Испытывая потребность снова продемонстрировать свое превосходство, я тоже встаю.

Он склоняет голову набок и изучающе смотрит на меня. Я никогда прежде не видел на его лице такого выражения извращенного удовольствия.

– Ты не заслуживаешь этого имени. И никогда не заслуживал. Твоя шлюха-мать заполучила это имя для тебя, соблазнив моего маленького брата. Она разрушила его жизнь. Она убила его.

Я втягиваю воздух в легкие, но они горят огнем, словно весь кислород в комнате не может остудить их. Что он говорит?

– Объяснись, или я выбью из тебя это объяснение.

В его глазах горит злобное и извращенное удовлетворение.

– Тебя никогда не удивляло, что Грир похожа на гречанку, а ты на грека не похож? Безусловно, в твоем роду были жители Средиземноморья, но они не принадлежали к нашей семье.

Все внутри меня холодеет. Внезапно я начинаю ощущать все процессы, протекающие в моем теле. Каждый стук моего сердца. Прилив крови к моим ушам. Каждое движение век. Каждый неровный вдох и выдох. И ощущение того, что мой желудок сделал кульбит.

– Что ты, черт возьми, хочешь сказать? – взвиваюсь я.

В памяти встает лицо моего отца – смуглое лицо грека. Моя мама тоже была брюнеткой. Я всегда полагал, что больше похож на нее, чем на него, но моя внешность никогда не вызывала у меня подозрений.

– Ты еще не понял, Крей? Единственной причиной, почему ты не был рожден ублюдком, была та, что твоя мать соблазнила моего брата и заставила его жениться на ней перед тем, как ты родился. Она спуталась с женатым мужчиной, и ее семья отреклась от нее. Мой брат был еще сосунком. Славным ребенком. Отличным учеником в колледже. Он мог бы далеко пойти – заняться со мной бизнесом. Но он встретил ее и не захотел ничего слушать. Они поженились спустя шесть недель, никому не сказав об этом. А когда мы узнали об этом и попытались уговорить его аннулировать брак, он уперся. Примкнул к этой чертовой церкви и уехал из города. Спустя пять лет он оказался в Папуа – Новой Гвинее, и мы все знаем, чем все закончилось. Она практически убила его. Он никогда не оказался бы там, если бы не она.

От его слов у меня кружится голова. Я пытаюсь осознать их, но они кажутся мне полной бессмыслицей. Это не может быть правдой.

– Ты хочешь сказать мне, что Дэвид Карас не был моим биологическим отцом?

Деймон отвечает с каменным лицом:

– Нет. Не был.

Мой отец мне не отец. Осознание этого ошеломляет меня. Я поворачиваюсь и направляюсь к двери. Но спустя несколько мгновений я останавливаюсь и снова поворачиваюсь к нему.

– Но он отец Грир, потому что она родилась в Папуа – Новой Гвинее.

– Если только твоя шлюховатая мать не…

Я резко бросаюсь к нему, хватаю его за горло и прижимаю к стене.

– Заткни свой поганый рот.

– Убери от меня свои руки, – хрипит он.

– Скажи мне, кто мой отец.

– Отпусти меня.

– Я сказал, – я крепче сжимаю его горло, – ответь мне, кто мой чертов отец. Ты должен это знать.

Лицо Деймона становится пунцовым, но он злобно рычит:

– Один из боссов коза ностры.

Я отпускаю его, и он приваливается к стене.

Какого черта? Мафия?

– Ты лжешь.

– У меня нет причин лгать.

Я провожу рукой по лицу, стараясь осознать все это.

– У тебя есть доказательства?

Он кивает.

– Тест ДНК. Пустил в ход свои связи, когда ты был еще ребенком.

У этого типа либо больше мужества, чем я подозревал, либо он просто тупица.

– И как случилось, что тебя не убили?

Деймон пытается рассмеяться, но лишь хрипит. Потом потирает свое горло.

– Я знаю нужных людей.

– Можешь поиметь себя. Все это останется между нами. Я не изменю свое имя. Можешь засунуть себе в задницу свое предложение.

– Тогда готовься к тому, что потеряешь свою компанию. Я потащу тебя в суд и разрушу твою репутацию. Я так глубоко залезу в твою задницу, что ты будешь вспоминать обо мне с каждым вдохом.

Я не сомневаюсь, что он исполнит все свои угрозы. В его глазах горит безумный огонь, и совершенно ясно, что он полностью потерял способность мыслить логически.

– Это не сойдет с рук и тебе. Ты не останешься чистеньким.

– Мне наплевать, – рычит он. – Я буду гвоздем в твоей заднице до конца твоей чертовой жизни, как ты был гвоздем в моей!

Я сжимаю руки в кулаки и задаю вопрос, который мучает меня:

– Почему? Если ты хочешь только, чтобы я сменил имя, почему ты ждал до сегодняшнего дня? Почему не потребовал этого раньше?

На его губах появляется ехидная улыбка.

– Всякий раз, когда меня особенно мучает потеря моего брата, – в его день рождения, во время нашей ежегодной поездки на рыбалку, на чемпионат мира по баскетболу, или когда я вижу в прессе твою чертову фотографию, мне становится дурно. Если бы ты не существовал, он был бы сейчас рядом со мной. И это было бы справедливо. А поскольку я не могу вернуть его, я получаю небольшое удовлетворение от осознания того, что могу сделать тебя хотя бы немного таким несчастным, каким несчастным я стал, потеряв брата.

Я крепко зажмуриваюсь на мгновение, потому что горечь охватывает меня. Потому что тот человек, которого оплакивает мой дядя, так же дорог мне, как и ему.

– Что-то в этом настолько чудовищно, что я не знаю, что и сказать. Тебе нужна психиатрическая помощь.

Он ухмыляется.

– Никто не вернет его. А теперь ты доказал, что наследственность – не пустой звук. Твоя мать была шлюхой, а теперь ты женился на шлюхе. Ты запятнал своей выходкой наше семейное имя, и я не хочу делить его с тобой. И я не успокоюсь, пока не одержу победу.

Его последнее заявление звучит как клятва. И я понимаю, что ничто не заставит его отказаться от своей мести. Он так долго страдал из-за своей потери, что, похоже, повредился рассудком.

Так что я не отвечаю на его слова, а просто направляюсь к двери и распахиваю ее. Я лучше потрачу время на то, чтобы разработать новую стратегию, теперь, когда я знаю, с чем столкнулся. Я смотрю прямо перед собой и едва замечаю Элизабет, которая нервно сжимает руки, когда я прохожу мимо нее к входной двери.

Садясь на заднее сиденье «Бентли», я говорю Майклу:

– Поехали домой. И поспеши.

Потому что я не получил ответов на вопросы, с которыми приехал сюда. Нет, мой мир пошатнулся, и я стал совершенно другим человеком.

Глава 22. Холли

Крей входит в дом, и не нужно быть гением, чтобы понять – что-то очень, очень плохо.

– Крей?

Его волосы растрепаны. Его взгляд – совершенно дикий. Он весь – совершенно дикий.

– Что случилось? Это очень плохо? Он не пошел на сделку с тобой?

Он проходит мимо меня к окну и кладет ладонь на стекло. Потом прижимается к стеклу лбом.

– Мой отец не был моим отцом.

Он говорит так тихо, что я едва разбираю его слова.

– Что? – шепчу я.

– Моя мать была беременна, когда они познакомились.

Я всю жизнь не знала, кто мой отец, и это сильно угнетало меня. Но только что узнать об этом? Я даже представить не могу, как это может ошеломить человека.

– Бог мой! А ты знаешь кто?..

– Не совсем.

Я закрываю лицо руками, потом провожу ими по волосам.

Черт. Вот дерьмо.

Я подхожу к нему, желая лишь одного – немного его утешить, насколько мне это удастся. Его плечи поникли, словно на них обрушились все тяготы мира.

– Но Деймон сказал мне, что он был женат. И что он был членом мафии.

– Что?!

Я не собиралась кричать, но если когда и был повод закричать, так это сейчас.

Крей отрывается от стекла и поворачивается ко мне.

– Да. Как видно, я наполовину сицилиец, а не грек.

Я внимательно рассматриваю его.

– По тебе видно. Но черт, Крей! Черт. Ты не мог выдумать все это дерьмо. Я хочу сказать… черт.

Уголки его губ подрагивают, и внезапно он разражается смехом, как это ни поразительно.

– Черт, знаю. Деймон сказал, что он был боссом коза ностры, и это было до моего рождения. Он, вероятно, сейчас уже мертв или сидит в тюрьме. Но, черт возьми. Я отправился покупать акции моей компании, а не на встречу с коза нострой. Верно?

Я чувствую, как мои глаза вылезают из орбит. Я уверена, что это меня не красит, но я ничего не могу с собой поделать. Все это просто невероятно.

– Какой-то «Крестный отец», блин.

Крей качает головой.

– Это ничего не меняет. Я все тот же человек, каким и был. Я такой, каким меня сделал мой жизненный опыт. И никакой анализ ДНК не изменит меня. И уж точно я не поменяю свою фамилию.

– А зачем тебе менять свою фамилию? – К этому моменту я совершенно сбита с толку.

– Это цена за то, чтобы Деймон оставил в покое меня – нас.

– Наглый ублюдок!

– Успокойся, детка, – говорит Крей, беря меня за руку.

Я вырываю у него руку.

– К черту успокоиться! Я готова прибить его. Мне нравится моя новая фамилия. Я, возможно, не буду использовать ее на сцене, но я ни за что, черт возьми, теперь не откажусь от нее.

Теперь улыбка Крея настолько широка, что я опасаюсь, что его физиономия треснет.

– Ты поразительная женщина. Если бы кто-нибудь сказал мне, что я стану улыбаться сразу после того, как весь мой мир рухнул, я счел бы его сумасшедшим. Потому что я помню с удивительной ясностью, как ты говорила мне, чтобы я больше ни при каких обстоятельствах не называл тебя миссис Крейтон Карас. Ты угрожала мне, что я буду увековечен в песне о безмозглом нахале.

– Ты и вправду меня слушал. – Теперь уже я улыбаюсь. – Это было потому, что ты произносил эти слова тоном, говорившим: «Это моя женщина, моя собственность». И в то время мне этот тон не нравился. И это не имело никакого отношения к твоей фамилии.

Крей хватает меня и прижимает к своей груди. И, клянусь, я чувствую, как напряжение покидает его тело, едва он соприкасается со мной.

– Это все, что мне нужно. Ты. В моих объятиях. Господи, теперь я готов поразмыслить над предложением Кэннона нанять убийцу для Деймона.

Я откидываю голову назад и смотрю на него.

– Теперь в тебе говорит кровь мафиози, детка. И мне это нравится.

– В настоящий момент я просто хочу забыть все это утро.

Его губы прижимаются к моим, язык проникает ко мне в рот, гладя мой язык и дразня меня. Я обнимаю его руками за шею, подпрыгиваю и обхватываю его ногами за талию. Крей подхватывает меня под ягодицы и направляется к спальне.

Мы уже в двух шагах от спальни, когда стук в дверь прерывает нас.

Я отстраняюсь от Крея, но он говорит:

– Не обращай внимания.

– Мы не можем просто проигнорировать это. Ты знаешь, что это Кэннон, и если он ушел с празднования Дня инвесторов, его привело к тебе что-то важное.

– Самое важное для меня – ты.

Я высвобождаюсь из его объятий, сползаю на пол и бросаю взгляд на выпуклость в его брюках.

– Как насчет того, чтобы дверь открыла я?

Крей проводит пальцами по волосам.

– Хорошо, – хмурясь, говорит он. – Но скажи ему, что он настоящий засранец и мастер прерывать самое важное.

– Обязательно.

Он качает головой, а я поворачиваюсь и иду к двери. Открывая дверь, я все еще смеюсь.

Но я тут же перестаю смеяться, потому что это не Кэннон. Мне нужно остановиться и поправить волосы, потому что, как я полагаю, я сейчас познакомлюсь с моей новоявленной золовкой.

Глава 23. Крейтон

– Крей! Что, черт возьми, происходит?

Моя сестра врывается в пентхаус, а Холли остается стоять у двери, держась за ручку.

– Грир, познакомься с Холли. Холли, Грир.

Грир разворачивается и протягивает руку Холли.

– Простите. Я обычно не такая невежливая. Но обычно и тетя не звонит мне, чтобы сообщить, что ты мой брат лишь наполовину, а твой отец – бандит.

Холли пожимает руку Грир.

– Не беспокойтесь, мы сами пытаемся переварить все эти новости.

Сестра бросается ко мне. Ее пиджак застегнут не на те пуговицы, а глаза у нее совсем дикие.

– Серьезно? Что, черт возьми, происходит?

– Все в порядке, Гри. Вероятно, ты знаешь сейчас столько же, сколько и мы. – Но меня удивляет, что тетя позвонила ей. – Ты говоришь, что тетя Катерина рассказала тебе все? Это поразительно.

Грир качает головой.

– Она говорила почти бессвязно, и я полагаю, уже добралась до дна приличной бутылки. Она бормотала о том, что никогда не одобряла его обращения с тобой и что ты не виноват в поступках своей матери. Грехи отцов и прочее бла-бла-бла. Мне просто хотелось убедиться, что ты не валяешься в обмороке, не строишь планов убить дядю Деймона или что-то в этом роде.

– Я все еще пытаюсь найти решение, – говорю я.

В этот момент лампы пару раз мигают, и свет выключается. За окнами едва виднеется облачное небо.

– Вот черт! Теперь мне придется спускаться по лестнице, когда я уйду. Тебе обязательно жить на самом верхнем этаже, Крей?

– Электричество включится через секунду. В здании есть автономный генератор. – Когда Холли подходит ко мне и снова прижимается к моему боку, я говорю кислым тоном: – Мне жаль, что вы встретились при таких обстоятельствах. Я предвкушал что-нибудь менее… драматичное.

Я слышу смех Холли, и он еще больше успокаивает меня. Даже посреди всего этого безумия она, похоже, не теряет хладнокровия.

– Я предчувствую, что наши жизни какое-то время будут наполнены драмой.

– Не моя, – говорит Грир. – Моя жизнь скучна и останется скучной. С такой девушкой, как я, не случается ничего интересного, даже любовника на одну ночь.

Я поднимаю бровь, хотя в темноте Грир не может этого видеть. Но ее слова вселяют в меня надежду, что бойфренд, который, по моему мнению, недостаточно хорош для нее, долго не продержится. И если во мне течет кровь мафиози, может быть, мы сможем…

Свет зажигается, и Холли с Грир громко вскрикивают.

– Ну, все, – говорит Холли. – Я покончила с Нью-Йорком. Люди здесь проходят сквозь стены? Черт. Нет.

Я замираю и крепче прижимаю Холли к себе, а мой взгляд направлен на трех мужчин, стоящих в дверях. Они очень импозантны, но я не свожу глаз с того, кто стоит посередине.

Схожесть поразительна, и мне кажется, что я смотрю на самого себя несколько лет спустя. Примерно тридцать, как мне кажется. У него серые глаза, а у меня карие, и у меня более светлая кожа, доставшаяся мне от матери, а у него кожа темно-оливковая. Но черты лица у нас очень похожи. По обеим сторонам от него стоят два мужчины в костюмах. Телохранители.

Он, со своей стороны, так же внимательно рассматривает меня.

– Крейтон. – Его голос, низкий и серьезный, тоже очень похож на мой, только он говорит с небольшим акцентом.

– Вы решительно знаете, как обставить свое появление на сцене, – говорю я. – Полагаю, я в неравном положении. Я знаю, кто вы, но мне неизвестно ваше имя.

Мужчина делает шаг ко мне, и парни в костюмах двигаются вместе с ним.

– Доменико Кассо. Дом. И да, я твой отец.

И как это было в кабинете Деймона, я начинаю ощущать все процессы в моем теле. Каждую пинту крови, пульсирующую в моих сосудах. Каждый кубический дюйм кислорода, попадающий в мои легкие. Сокращение каждого мускула.

Он протягивает руку, и я пожимаю ее. Все происходящее кажется мне нереальным.

Я пожимаю руку моего отца.

– Откуда вы…

Я даже не заканчиваю вопрос.

Как видно, он знает не только, где я живу, но и то, как отключить электричество, как без разрешения подняться в пентхаус и даже то, что я только что узнал о его существовании. И это действительно жутко. Если я узнаю, что он умеет читать мои мысли, не уверен, что это меня удивит.

– Элизабет.

– Что?

– Она все эти годы присматривала за тобой. Все то время, пока ты жил с дядей. Она одна из моих людей.

Я вспоминаю, как она сегодня нервно сжимала руки. И вспоминаю, как добра она всегда была ко мне.

– Вы платите Элизабет?

Он кивает.

– Мы можем войти?

У меня такое чувство, что это даже не вопрос. Меня забавляет, что после того, как они без спросу вломились в мой дом, они пытаются сохранить видимость хороших манер. Этот человек живет по своим правилам.

Может быть, в конце концов, яблоко и впрямь падает недалеко от яблони.

Я делаю шаг назад.

– Пожалуйста.

Они заходят в комнату, и я жестом приглашаю их следовать в гостиную. Когда два телохранителя встают позади дивана, на который сел мой отец, у меня невольно вырывается вопрос:

– Деймон сказал, что вы бандит?

Доменико вновь кивает. Дом. Мой отец.

– Это было очень давно. Я… меня повысили с тех пор. Я теперь что-то вроде генерального директора.

– Неудивительно, – шепчет Холли, устраиваясь рядом со мной на диване напротив него.

Взгляд Дома устремляется на нее, и он улыбается, прежде чем снова посмотреть на меня.

– Я счастлив узнать, что ты нашел для себя хорошую женщину. Хотя я немного удивлен тем, как именно ты это сделал.

Я слегка щурюсь.

– Вы и в самом деле следили за мной всю мою жизнь?

Он поджимает губы и, похоже, подбирает слова.

– Не первые десять лет. Тогда даже у меня не было возможности следить за тобой. К тому же у тебя были родители. Но после того как они умерли и ты переехал в Нью-Йорк… Да. Я позаботился о том, чтобы ты был под моим присмотром.

– Но почему?

– Потому что, знал ты об этом или не знал, я твой отец.

Меня мучает вопрос на миллион долларов, и я не могу не задать его.

– Вы собирались когда-нибудь сказать мне об этом?

Он поднимает подбородок и вздыхает, глядя на меня. Совершенно очевидно, что он видит меня не в первый раз, но мне интересно, видел ли он когда-нибудь меня так близко. Мы могли сталкиваться на улице десятки раз, а я даже не подозревал об этом. Пытаться понять это – то же самое, что пытаться постичь теорию струн, как следует надравшись «Гиннесса» и разглядывая салфетку в баре.

Он решительно качает головой.

– Нет. Я никогда не сказал бы тебе. Но сейчас, когда Деймон раскрыл свой рот, у меня не было другого выбора, кроме как вмешаться.

– Это большое неудобство для вас, я уверен, – сухо говорю я.

– Я был готов к этому. Я даже удивлен, что он так долго терпел. Элизабет ждала больше двадцати лет, чтобы сделать этот звонок. Но время работает на тебя, равно как и на меня.

– Что вы имеете в виду?

Он говорит загадками, и я не понимаю его.

– Он очень давно воспользовался своими связями, чтобы получить информацию, которую не должен был бы знать. Я знал, что он все знает, но пока он ничего не делал с этим, я ничего не делал с ним. Но он нарушил негласную договоренность и должен быть наказан.

Холли замирает, кладет руку мне на бедро и сжимает его.

– Простите, Дом. Нам следует прокрутить разговор на тридцать секунд назад и притвориться, что мы этого не слышали.

Я накрываю руку Холли своей.

– Думаю, тебе лучше пойти в другую комнату.

Ее ногти впиваются в мою ногу.

– Ни за что.

Один из телохранителей фыркает, но тут же замолкает.

– Холли…

– Крей…

– Дети, дети, – говорит Дом, – я меньше всего хочу спровоцировать семейный скандал. После тридцати лет совместной жизни с моей женой я очень хорошо понимаю, что первое время мир в семье бывает довольно хрупким.

Холли бросает на него быстрый взгляд, и я точно знаю, о чем она думает.

– Холли.

– Крей.

Дом улыбается.

– Да. Я тоже знаю, о чем она думает. Я не был верен своей жене. Я должен был бы сожалеть об этом, но тогда вашего мужа не существовало бы. Так что, миссис Карас, какой ответ вы хотели бы услышать?

Холли, должно быть, стиснула зубы, потому что она молчит.

Дом переводит взгляд на меня и продолжает:

– Я понимаю твое нежелание знать что-либо о моих планах относительно Деймона. Это нормально. Но мой мир отличается от твоего. Его проступок не может остаться безнаказанным. Я сохраняю свое положение лишь потому, что держу под железным контролем свою империю.

Я качаю головой.

– Я хочу получить его акции, но я не хочу, чтобы он умер. Проблема состоит в том, что если он умрет, я буду первым подозреваемым, независимо от того, как это произойдет. Мы сейчас посреди шквала дерьма, но это вопрос о нарушении корпоративной этики. А криминальное расследование и возможные обвинения – совсем другое дело, и я не хочу иметь с этим ничего общего. Если акции моей компании упадут из-за иска акционеров, это ничто по сравнению с тем, что произойдет, если меня будут допрашивать из-за исчезновения или убийства Деймона.

Дом откидывается назад и кладет руки на спинку дивана. И он выглядит настоящим главарем мафии. Не хватает лишь дешевой сигары и клубов дыма, чтобы завершить картину.

– Ты поднял важный вопрос. – Он потирает подбородок, и перед моими глазами встают картины из гангстерских фильмов. – Хм-м, ты говоришь, что хочешь получить его акции? И это решит проблему?

– Да. Иск становится недействительным, если он больше не акционер, – поясняю я.

– После того как пройдет некоторое время после отзыва иска, я полагаю, тебе будет все равно, что с ним случится? – спрашивает он.

– Этого я не говорил. По отношению к Грир он был не таким уж засранцем, и ей будет больно потерять его.

Я бросаю взгляд на сестру, которая непривычно молча стоит в дальнем углу комнаты. Ее глаза широко раскрыты.

Дом тоже переводит взгляд на нее.

– Вот, оказывается, кто рассматривает меня так пристально. Приятно познакомиться, Грир.

Грир опускает руки, которые были скрещены у нее на груди, и кивает.

– Взаимно. – И, к моему изумлению, добавляет: – Я видела вас раньше. С двумя сторожевыми собаками. В Мидтауне однажды ночью, когда возвращалась с работы.

Дом вздергивает подбородок.

– Вы слишком мало заботитесь о своей безопасности, мисс Карас. Вам повезло, что мои люди присматривали за вами и вмешались, чтобы выручить вас.

Холли замирает, а Грир бледнеет.

– Что?

– Я взял вас под свою защиту из уважения к вашему брату, потому что я знаю, как он будет переживать, если с вами что-нибудь случится. Но это не повод проявлять беспечность.

Все мои внутренности, которым сегодня уже здорово досталось, холодеют.

– Черт. – Я провожу рукой по лицу. – Грир, я найму тебе телохранителя. Не спорь со мной. Это решено.

Грир открывает рот, чтобы возразить, но, увидев мой гневный взгляд, замолкает и крепко сжимает губы.

– Буду рад порекомендовать вам кого-нибудь компетентного, – со снисходительной улыбкой говорит Дом.

– Я сам позабочусь об этом, но спасибо за предложение.

И он снова кивает. Я уже мысленно называю это движение «кивок Дома».

– Теперь по поводу Деймона. Его акции тебе доставят завтра. Рассматривай это как запоздалый свадебный подарок.

Он встает с дивана и смотрит на Холли.

– Я буду также присматривать за вашей матерью. Если она снова что-нибудь натворит, мы позаботимся о том, чтобы ей не захотелось повторять эту ошибку. Полагаю, на этом наши дела закончены.

Холли тихо говорит:

– Вы же не собираетесь…

Он смеется.

– Нет. Но проблем она вам больше не доставит. – Дом кивает нам, а потом смотрит на Грир. – Было приятно наконец познакомиться с вами. Не думаю, что мы еще когда-нибудь увидимся. – Он снова переводит взгляд на меня. – И на всякий случай: электричество в вашем здании отключилось по неясной причине, когда нас еще здесь не было.

Холли с шумом втягивает воздух в легкие, а я поднимаю бровь.

– А как же швейцар и соседи?

Он склоняет голову набок.

– Мы не входили через парадную дверь. И не нужно нас провожать. Береги себя, Крейтон. Было приятно познакомиться с вами, Холли. Удачи вам на музыкальном фестивале в июне.

Мы молча стоим, потрясенные, когда комната снова погружается в темноту, а крутой мафиози – мой отец – исчезает вместе с двумя телохранителями из нашей жизни, так же быстро, как он вошел в нее.

Как только за ними закрывается дверь, Холли говорит:

– Ни хрена себе, Крейтон! Бог мой, неужели это все правда произошло?

А Грир тихо бормочет:

– Черт! Вот это дерьмо!

– Как ты думаешь, ты его когда-нибудь еще увидишь? – спрашивает Холли.

Свет снова загорается, и я несколько раз моргаю, прежде чем ответить:

– Понятия не имею. Но, полагаю, этого не случится, если только он сам не захочет меня видеть.

Я все еще пытаюсь осмыслить все, что узнал за последние пару часов. Это все нереально. Человек, которого я считал своим биологическим отцом, был мне вовсе не отец. Вся та ненависть, которую дядя испытывал ко мне все эти годы, не имела никакого отношения ко мне и была связана с его личными проблемами. Итак, одно бремя с меня свалилось, но другое навалилось, как камень, изменив все мое существование.

Грир подходит к нам.

– Мне немного страшно сейчас выходить отсюда, но я должна идти.

Я обнимаю сестру, а когда отпускаю ее, говорю:

– У тебя будет телохранитель. И больше не шатайся по Манхэттену по ночам из-за того, что ты засиживаешься на работе до двух часов.

– Я не смогу отговорить тебя, верно? – спрашивает она.

– Верно.

– Я, со всем уважением, оставляю за собой вопрос поднять эту проблему позже.

– Ты говоришь, как настоящий юрист. Я позвоню Майклу. Он будет ждать тебя внизу уже через десять минут. Не выходи из здания, пока не увидишь, как он подъедет.

Она втягивает воздух в легкие.

– Хорошо. – Она поднимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку. – Позвони мне, если случится еще что-нибудь сумасшедшее.

Я лохмачу ее волосы.

– Конечно. А теперь иди.

Когда моя сестра закрывает за собой дверь, мы с Холли остаемся стоять посреди гостиной, уставившись друг на друга. Она первой прерывает молчание:

– Мы все еще летим в Вегас?

Я не этого ждал от нее, но все же она выбрала хорошую тему. Мне еще никогда так сильно не хотелось убраться из Нью-Йорка.

– Черт, да.

Она улыбается.

– Хорошо. Тогда у меня есть еще один вопрос.

От ее улыбки я начинаю расслабляться и чувствую, как уголки моих губ приподнимаются.

– Какой, детка?

– Ты теперь принц мафии? Я не пытаюсь относиться к ситуации легкомысленно. – Она поднимает руку. – Клянусь. Потому что это настоящее сумасшествие. Но что касается принца… если ты захочешь поиграть в ролевые игры в Вегасе, я не откажусь.

Меня трясет от смеха, и самая дикая ситуация изо всех, в которых я оказывался в жизни, разрешается в один момент благодаря поразительной, роскошной, невероятной женщине, стоящей передо мной.

Я кладу руки ей на плечи.

– Давай посмотрим, что произойдет, когда мы доберемся до Вегаса.

Глава 24. Холли

«Акции компании “Карас Интернэшнл” резко выросли в цене вслед за известием о том, что иск акционера против ее генерального директора Крейтона Караса был отозван на этой неделе. Карас прокомментировал происходящее из отеля “Цезарь”, где стоял рядом с женой у стола для игры в кости. “Я счастлив, что мой дядя понял: репутация компании намного важнее, чем личная неприязнь, которую он испытывает ко мне. Мы рассчитываем в этом году получить рекордный доход”. Нет сомнений, что в ближайшие месяцы все будут внимательно следить и за “Карас Интернэшнл”, и за ее генеральным директором».

Я переключаю радио с новостной программы на мою любимую, «Хайвей», на которой передают песни начинающих певцов в стиле кантри вперемешку со старыми хитами.

– Я рад, что они упомянули стол для игры в кости, – говорит Крейтон.

– А Дом сдержал свое слово, – добавляю я.

Крейтон кладет руку на спинку моего сиденья.

– Да, это так. А теперь давай уберемся отсюда.

Я улыбаюсь и переключаю скорость, и мой новый «Мустанг» прибавляет ход. После того как Крейтон объяснил мне основные правила игры в кости и спросил, хватит ли у меня духу проиграть десять тысяч, я полностью погрузилась в игру. Но я не смогла проиграть. Нет, я все выигрывала и выигрывала, пока живущая во мне девушка из Кентукки не осознала, что на свой выигрыш я смогла бы купить себе новую машину. И я вежливо отказалась продолжать игру и ушла с выигрышем.

Когда мы приземлились в Нэшвилле, я сказала Крейтону, что хочу купить новую машину. Он попросил шофера отвезти нас к автосалону Мазерати, но я наложила вето на его выбор в пользу автосалона Форда. Единственной уступкой с моей стороны было разрешение вытащить меня из секции с подержанными машинами, чтобы посмотреть на новые модели. И я тут же влюбилась в «Шелби GT350». Ее доставили сегодня утром к кондоминиуму, в котором мы временно остановились, пока не подыщем дом, который понравился бы нам обоим.

Итак, на сегодняшний день у меня намечена поездка в студию, чтобы закончить запись последней моей песни, а потом мы отправимся искать себе дом.

Я нажимаю на педаль скорости, и по салону разносится эхом мой хохот, когда Крейтон хватается за ручку над его сиденьем. Я уверена, что он не позволит мне часто сидеть за рулем, потому что он, похоже, не одобряет мой новый стиль вождения под девизом «Веди машину так, словно ты ее украла».

Когда мы подъезжаем к студии – могу добавить, что мы доехали за рекордное время и прибыли туда целыми и невредимыми, – Крейтон кладет руку поверх моей, которая все еще лежит на переключателе скоростей.

– Ты уверена, что тебе не нужен водитель?

Я склоняю голову набок.

– Этого ты не добьешься. Обещаю.

Он прищуривается и издает низкий звук, похожий на рычание:

– Холли…

– Все будет в порядке. Я просто хотела посмотреть, что может делать моя малышка.

– Твоя малышка?

Свободной рукой я нежно похлопываю по рулю.

– Конечно, она моя малышка. Ее зовут Шерри Бом.

Крейтон качает головой и снисходительно улыбается.

– Если ты дашь имя и моему члену…

Я поднимаю бровь.

– Почему ты решил, что я его еще никак не назвала?

Он пристально смотрит на меня.

– Ты не скажешь мне его имя, верно?

От улыбки у меня сейчас треснет физиономия.

– Нет, – говорю я. – Тебе остается лишь гадать.

– Ну, ты скажешь мне. У меня есть способ заставить тебя.

Я снова заливаюсь смехом, а потом открываю дверцу машины.

Мы встречаемся с ребятами из моей группы в студии. Я обнимаю их всех по очереди, а Крейтон пожимает им руки. Мы не видели их с окончания гастролей, и теперь, полагаю, им так же не терпится записать новые песни, как и мне. Зайдя в кабинку для записи, я поправляю бретельки моего платья, и следующие несколько часов мы проводим, записывая музыкальное сопровождение.

После перерыва на обед нам уже пора заканчивать. Я смотрю через стекло кабинки на Крейтона, стоящего у стены. Он никогда еще не слышал слов этой песни, и мне интересно, как он отреагирует.

Музыка, которую мы только что записали, начинает звучать в моих наушниках, и я начинаю петь. Обычно я записываю песни с закрытыми глазами, чтобы всем телом прочувствовать каждую ноту, но сегодня я не могу не смотреть в глаза мужчине, которого люблю.

Когда мы заканчиваем записывать песню, я снимаю наушники и выхожу из кабинки. Крейтон все еще стоит у стены, и, когда я подхожу к нему, я вижу, как подозрительно блестят его глаза.

Когда он заговаривает, его голос звучит так тихо, что только я могу его слышать.

– Это я был потерян. Я просто не знал этого, пока не встретил тебя. – Он берет меня за руку и притягивает к себе. – Я так люблю тебя, Холли. Я не хочу снова стать таким, каким я когда-то был.

Я обнимаю его за шею. Поразительно видеть, как сильно изменился мой муж с того Рождества. Да, он всегда будет требовательным, доминирующим и восхитительно порочным, но все дело в том, что под этими качествам скрываются глубокие чувства.

– Я никогда не позволю тебе стать прежним человеком, потому что я никогда не откажусь от тебя, Крейтон Карас. Я люблю тебя. Ты мой. Навсегда.

Я привстаю на цыпочки, чтобы поцеловать его, а он запускает пальцы в мои волосы и страстно целует меня в ответ. Когда я наконец отстраняюсь, я смотрю в его горящие глаза.

– Моя. Навсегда, – говорит он. – А теперь пойдем на поиски нашего дома.

Дом. Когда он произносит это слово, я осознаю, что мой дом там, где Крейтон. Это может быть Нэшвилл, или Нью-Йорк, или Нью-Дели. Но если он рядом со мной, значит, я дома.

Эпилог. Крейтон

Девять месяцев спустя

Наблюдая, как Холли в сверкающем золотом платье поднимается на сцену, чтобы принять награду лучшему дебютанту года, я чувствую, будто оказался в ирреальном мире. Всю мою жизнь у меня была привычка выигрывать. Выигрывать игру. Выигрывать пари. Выигрывать сделку. Выигрывать женщину. Но ничто из этого не сравнится с тем чувством, которое я испытал, наблюдая за тем, как Холли получает награду.

Ничто.

Лишь теперь я по-настоящему радуюсь жизни, несмотря на то что мне приходится крутиться, чтобы наши с Холли графики позволяли нам проводить как можно больше времени вместе. Хотя, если честно, я постепенно стал перекладывать все больше дел на плечи Кэннона, насколько это возможно. Он отчаянно надирает всем задницы и уже завел себе собственного помощника.

Теперь мы с Холли проводим все больше времени в Нэшвилле и все меньше – на Манхэттене. Наша квартира в Теннеси больше похожа на дом, чем пентхаус в Нью-Йорке, в основном потому, что Холли так сильно любит ее. Она расправила свои крылышки и в мире бизнеса. Она не стала генеральным директором «Хоумгроун», но часто участвует в принятии решений. Ее практицизм и прямолинейность – как раз то, что нужно этой компании, чтобы она оставалась на плаву.

Я тереблю титановое кольцо на моей левой руке, не отрывая глаз от Холли и ловя каждое ее движение, когда она принимает отполированный хрустальный приз и обнимается с ведущими.

Она подарила мне кольцо спустя несколько дней после того, как я услышал слова песни «Затерянная на Пятой авеню». Эта песня взорвала эфир и привела к тому, что Холли получила награду, которую сейчас принимает. На внутренней стороне кольца выгравированы слова Я была потеряна, лишь пока не нашла тебя. Она говорит, что подарила мне это кольцо не для того, чтобы весь мир знал, что я уже не свободен, а для того, чтобы, где бы я ни оказался, частичка Холли всегда была бы со мной. Кому-нибудь придется снимать это кольцо с моего холодного мертвого тела, потому что живым я не сниму его никогда.

Холли с ослепительной улыбкой подходит к микрофону, а ее левая рука покоится на округлившемся животе. Таблоиды непрерывно пишут о ее беременности. Этим утром мы узнали, что у нас будет девочка. И нам не пришлось долго спорить по поводу ее будущего имени. Розмари Элизабет Карас, в честь бабушки Холли и моей мамы.

О матери Холли не было слышно ничего с того раза, как она появилась у двери нашего дома в Нэшвилле, чтобы попросить денег, потому что она истратила последний цент на то, чтобы оплатить штраф за скандал в публичном месте. На ее просьбы Холли ответила:

– Ни за что на свете ты не получишь от нас больше ни одного цента, черт возьми.

И еще она пригрозила вызвать полицию.

Холли ждет, когда шум в зале уляжется, прежде чем начать свою речь:

– Привет всем. Большое вам спасибо за все это. Я даже не могу выразить, что значит для девушки из Кентукки, которая смотрела трансляции этого шоу на маленьком телевизоре в трейлере, стоять сейчас на этой сцене и принимать эту награду. Нереально – слишком слабое слово. Я хочу поблагодарить моего мужа, Крейтона Караса, который был настолько безумен, что, проведя со мной одну ночь, стал разыскивать меня, поместив объявление в прессе.

Вся аудитория разражается смехом от этого откровенного признания Холли.

– Потому что его безумие – самое лучшее, что случалось в моей жизни. Я никогда не написала бы тех песен, которые вошли в этот альбом, и того сингла, за который вы все проголосовали, если бы не встретила его. Я люблю тебя, Крей. Эту награду я посвящаю тебе.

Она на мгновение поднимает приз над головой, потом опускает его и продолжает:

– Я также хочу поблагодарить моего агента, моего менеджера и мою собственную студию, «Хоумгроун Рекордз». Прошедший год был просто невероятным. Спасибо вам всем.

Она уходит со сцены, и я поднимаюсь, чтобы пройти за кулисы и встретить ее. Холли еще этого не знает, но после торжественного приема на взлетной полосе ее ждет самолет, который отвезет нас на наш медовый месяц. У нас еще не было на него времени, учитывая наши напряженные графики, но три недели на Бора-Бора без Интернета – это именно то, что нам нужно. Я купил для нее несколько новых журналов и упаковал ее гитару. А также несколько купальников.

За кулисами Холли уже позирует перед фотографами, держа в руках приз.

Она поворачивает голову, а камеры продолжают щелкать. При виде меня Холли говорит:

– Прошу прощения. Дайте мне пару минут. И да, еще подержите вот это.

Она поспешно сует приз одному из фотографов. Он роняет камеру, которая, к счастью, закреплена на шнурке на его шее, и прижимает приз к груди.

Холли даже не смотрит, поймал он приз или нет. Она просто бежит ко мне. И когда я говорю «бежит ко мне», я имею в виду, что она на самом деле бежит в своих высоких сапогах на каблуках. Я подхватываю ее за талию и прижимаю к себе, потому что из-за платья она не может обвить меня ногами, как она обычно делает.

– Я сделала это! Я правда сделала это!

– Да, детка. Ты точно это сделала. Поздравляю тебя, Холли. Ты это заслужила.

Она обнимает меня руками за шею и шепчет:

– Я думаю, что тебе лучше увести меня отсюда, пока я не расплакалась.

Мое сердце сжимается, когда я слышу в ее словах всю силу охвативших ее чувств.

– Детка, все в порядке.

Холли поднимает голову, и действительно, слезы уже блестят в ее глазах.

– Возьми эту награду, и давай уберемся отсюда.

– Ты действительно хочешь, чтобы я извинился, и мы ушли?

Она кивает.

– Хорошо.

Я похожу к фотографу, который уже протягивает мне приз.

– Спасибо. Есть здесь какая-нибудь свободная комната?

Его глаза выкатываются, грозя выпасть из глазниц.

– Э-э-э… э-э-э… Вон туда. – Он рукой, в которой держит приз, указывает направо. – За угол и вдоль по коридору. Вторая дверь слева.

– Спасибо, – говорю я, подхватывая Холли на руки, как новобрачную. Она утыкается лицом мне в шею. – Возьми свой приз, детка.

Холли подчиняется, и я направляюсь туда, куда указал мне фотограф. Когда я нахожу нужную комнату, я плечом открываю дверь и ищу выключатель. Комната оказывается гримеркой, похожей на множество тех, в которых я бывал с Холли. Я опускаюсь на диван и стараюсь не думать обо всех тех фанатках, которых трахали на нем. Взяв приз из рук Холли, я осторожно ставлю его подальше для сохранности.

И тут появляются слезы. Надеюсь, слезы радости.

Холли сотрясается от рыданий, и я крепче прижимаю ее к себе.

– Я не могу поверить, что все это правда. Этого просто не может быть.

Она всхлипывает, и я глажу ее по спине.

– Это правда. И ты заслужила награду. Ты работала как проклятая, чтобы попасть сюда. Это настолько реально, насколько вообще возможно.

При этих словах она поднимает залитое слезами лицо.

– Настолько реально, насколько это возможно? Ты как-то говорил то же самое о нас.

– Да, похоже.

– Мне нужно время, чтобы поверить.

– У меня такое чувство, что ты скоро поверишь. В конце концов, у тебя есть приз, подтверждающий это.

Она качает головой.

– Настоящий приз здесь – это ты.

Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к ее губам.

– Главный приз – это мы. Самый лучший чертов приз в моей жизни. – Я встаю и снова подхватываю ее на руки. – А теперь что ты скажешь насчет медового месяца, прежде чем ребенок начнет управлять нашими жизнями?

Холли несколько раз моргает, и на ее лице появляется шаловливая улыбка.

– Медовый месяц? Куда ты отвезешь меня?

– Разве это имеет значение?

Она медленно качает головой.

– Я последую за тобой куда угодно, мистер Карас. Увези меня.