Читать онлайн Во сне и наяву

Глава 1

Открыть глаза. Закрыть глаза. Снова открыть. Ничего, абсолютно ничего не меняется. Ничего. Слепота? Ее глаза больше не видят? Она вспомнила ещё не очень давний урок физики. Фотоны. Училка по физике, Анна Аркадьевна, говорила про них, говорила, что это частицы света, что летят в пространстве. Что эти частицы и есть свет. Так вот, ни один фотон в это пространство, где сейчас она находилась, не залетел. Полная темнота. Непроглядная тьма. Тьма такая, словно у неё попросту не было глаз. А ещё влажность, которая пробирает прохладой спину. Прохладная сырость и полная темнота. Да, она чувствовала, как промокли её майка и трусы со спины. У неё ещё и ступни ног, и особенно пальцы, чуть-чуть замёрзли. А руки её, которые она держала вдоль тела, нащупывали рядом с ней влажные комочки. Земля была сырой и рассыпалась под пальцами. И тут ей показалась, что по правой ноге её что-то… кто-то ползёт. Маленькие крючочки цепляются за её кожу, цепляются и цепляются, настойчиво ползут вверх по ноге. Начали с голени и, цепляясь дальше, приближаются к колену. Девочка больше всего на свете не любила всяких жуков и вообще всех насекомых. Всех. А тут какой-то жучок, или кто ещё там, ползёт по её ноге. Да ещё в этом мраке она не могла поглядеть на него. Не могла увидеть ЭТО. Страх вперемешку с омерзением. От УЖАСА девочка закричала, вернее, вскрикнула коротко, встряхнула ногу: сбросить, сбросить, сбросить эту дрянь с себя. Немедля. Она даже попыталась приподняться, чтобы стряхнуть это с ноги…. В полном мраке девочка бьётся зубами и губами обо что-то жёсткое. На лицо сыплется песок и мелкие камушки, их мало, но теперь ещё песок скрипит на её зубах, а во рту у неё мерзкий привкус крови. Но ни песок, ни кровь, ни даже та тварь, что ползёт по её ноге, не вызывают в ней такого ужаса, как осознание того, что в этой кромешной тьме над ней что-то нависает. Большое, тяжёлое, каменное. Она даже позабыла на время о том, что по ней кто-то ползает, теперь девочке было нужно… просто необходимо узнать, что это над ней, что под ней и где она вообще находится. И предчувствие чего-то ужасного зарождалось у нее в душе, тем больше, чем больше она начинала осознавать себя, своё положение. Кажется, она просыпалась. Приходила в себя от глубокого, глубокого сна, в котором случилось что-то страшное. Мысли её становились всё чётче. Темнота, сырая земля, нависающее над ней что-то, какая-то дрянь, ползающая по её ноге.

Что это такое? Где она? Почему она здесь? Ведь вчера, девочка это сейчас отлично помнила, она ложилась в свою постель, в своей комнате, которую делила с двумя своими пятилетними братьями.

А теперь, где она? Как она тут очутилась? Что это такое вокруг?

Та тварь, что ползла по ней, уже доползла до колена. Девочку аж затрясло. В попытке стряхнуть её она захотела согнуть колено и сразу ударилась им о камень, что нависал над ней. То, что это был камень… ну или что-то такое же твёрдое и холодное, у неё уже сомнений не оставалось. Девочка, на секунду позабыв про то существо, что ползало по ноге, попыталась поднять руку, но опять ударилась, на сей раз костяшками пальцев. Камень, кажется, был повсюду. Она поняла, и для этого ей не нужны были глаза, что лежит на сырой земле под огромным камнем, в полном мраке и сырости. Девочка проглотила слюну с привкусом крови, стиснула зубы, как будто боялась, что её кто-нибудь услышит, и негромко завыла. Ничего другого она сейчас не могла сделать. Только выть. Но собственный вой ещё больше напугал её. Звук собственного голоса был отвратительным и пугающим. Он был до ужаса глухим. Это был звук могилы. Девочка была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что такое смерть и могила. И это место было как раз тем, что могло так называться. Она поняла, что погребена. Ужас обрушился на неё горячей волной, да ещё та тварь, что ползла по ней, кажется, решила, что её нога выше колена — неплохая еда, или дом, или место для кладки яиц. Тварь начала весьма основательно, по-деловому, вгрызаться в кожу девочки. Не просто укусила вдруг, а именно стала вгрызаться. Вгрызаться, крепко и надёжно вцепившись в кожу лапами-крючками, чем-то острым стала её прокусывать, один укус за другим, один за другим. Помимо того, что ей было больно, это место ещё и дико чесалось, но хуже всего было то, что ей было страшно.

Страшно от того, что кто-то, хоть и невидимый, но явно мерзкий, настырно и усердно дырявит тебе кожу. Сознание девочки, какие-то её мысли, её попытки что-то понять и так были зыбки, эфемерны от заливающего её душу ужаса, а тут и вовсе покинули её. Она уже не могла ни понимать, ни думать, ни анализировать. Девочку затрясло, выгнуло. Ей надо было во чтобы то ни стало освободиться, выбраться отсюда. Выбраться, чего бы это ни стоило. Её мозг разрывал ужас: тьма, прохладная сырость, могильные звуки, какая-то тварь на ноге и этот страшный камень, камень, почти придавивший её к мерзкой и холодной земле! Девочку затрясла истерика, она сначала выгнулась, закричав что было сил, а от её сдавленного и глухого, поистине замогильного голоса ей стало ещё хуже, ещё страшнее. Она стала биться, лишь бы сбросить эту тварь с ноги. Она дважды сильно ударилась лицом о нависавший над ней камень, сначала бровью и ещё раз зубами. Потом она попыталась согнуться, чтобы дотянуться до въедливой твари рукой, но лишь расцарапала в кровь костяшки пальцев, так и не дотянувшись до неё совсем чуть-чуть. И лишь разбив о всё тот же камень ещё и колено, она всё-таки сковырнула с себя это существо и, кажется, ещё чуть раздавила эту тварь. Но от этого легче ей почти не стало. Истерика прошла, вернее затихла, она от неё устала, растратив на неё много сил. Она всё ещё лежала на влажной земле и над ней всё ещё висел проклятый огромный камень. И ужас от осознания этого никуда не делся. Девочка была уже взрослой и весьма самостоятельной, но тут это ровным счётом ничего не решало. Что ей было делать, что? Умереть в этом ужасе?

Заснуть? Звать кого-то? Тут она не выдержала, заплакала и позвала… Конечно же, маму…

— Мама…, — и, уже не пугаясь замогильного звука своего голоса, повторила, — Мама…, — и больше ничего она произнести не могла, всё-таки очень страшно в этой могиле звучал её голос. Теперь же даже говорить ей не хотелось, она просто лежала без слёз и стонов, подрагивала от холода, ужаса и ожидания, что кусачая тварь вернётся и снова вопьётся ей в кожу. Больше ей, кажется, тут ждать было нечего.

Поэтому от того, что произошло в следующую секунду, она вздрогнула.

— Кто здесь? — раздалось в темноте.

Да! Да! Да! Кто-то её спрашивал! Спрашивал при этом голосом чистым, не приглушённым спёртым воздухом могилы, не сдавленным от ужаса. Она даже дышать перестала от волнения.

«Мне это не послышалось, не послышалось», — убеждала девочка сама себя, собираясь что-то ответить. Но что? Что? Как назло, ничего ей не шло в голову, а ещё она всё-таки побаивалась, что эти слова ей почудились, что ответь она на этот вопрос, то ничего не произойдёт и больше ничего она не услышит. И тут снова прозвучали слова, всё тот же вопрос сказан был чистым голосом и тоном, которым говорят добрые люди, обязательно добрые люди.

— Здесь кто-то есть?

— Я… Я здесь, — почти закричала девочка, всё ещё боясь, что ей больше не ответят.

И опять звуки её голоса были ужасны, а звуки отвечающего чисты и красивы.

— Я…? — пауза. — А есть ли у вас название? Имя? Вы имеете имя?

Девочку не удивил такой вопрос, ей сейчас вообще было не до удивления. И попытка выяснить название не показалась ей странной, она поспешила сообщить имя, она почему-то думала, что это важно:

— Я Света, Светлана Фомина.

— Света, Светлана Фомина, — как бы раздумывая, произнёс некто всё тем же чистым голосом. А после опять спросил: — Вы находитесь ниже уровня горизонта, над вами грунт, вы там внизу от кого-то прячетесь?

— Нет, нет, — спешила ответить девочка, — я тут не прячусь… Я не знаю, как тут оказалась. Я не прячусь… Нет…

Она говорила быстро, едва не сбиваясь на рыдания. Светлана очень боялась, что обладатель красивого голоса вдруг перестанет с ней говорить.

— Вы хотите оттуда выбраться? Или мне это кажется?

— Нет, не кажется, не кажется… Я очень хочу отсюда выбраться, — Фомина уже почти кричала, и загробный звук голоса уже не пугал её. — Я очень хочу! Не могли бы вы мне помочь… Или… Или позвать кого-нибудь на помощь?

— Не уверен, что смогу вам помочь…, — эти слова для Светланы прозвучали страшно… — И уж точно, для вас будет только хуже, если кто-то из местных обитателей прознает о вашем существовании.

— Что? — Светлана Фомина готова была снова сорваться в истерику. — Вы не можете мне помочь и не хотите никого позвать мне на помощь?

— Нет, вы не правы, я хочу вам помочь, но чем? Здесь, в месте, где я нахожусь и рядом с которым находитесь вы, лучше никому о вас не сообщать, там, под грунтом, вы находитесь в безопасности.

— Я не нахожусь здесь в безопасности, не нахожусь, не нахожусь, — едва не кричала девочка. — Я хочу выбраться отсюда.

— Выбраться… Выбраться…, — повторил голос как-то задумчиво, — не думаю, что для вас это будет лучше, но я не буду брать на себя смелость и давать советы…, — некто чуть помолчал, ещё раз напугав Светлану тишиной, и продолжил: — Мне отсюда не очень хорошо слышно, но поначалу мне показалось, что справа от вас есть полость, она заметно больше той полости, в которой находитесь вы.

— Полость? — Фомина не понимала, о чём ей говорит собеседник. — Полость?

— Да, теперь я могу сказать это с уверенностью, справа от вас есть пространство большего объёма, чём то, в котором вы сейчас находитесь. Вам нужно двигаться правее от своей оси, если вы, конечно, не зафиксированы теми обломками, которые над вами. Вы можете двигаться?

— Двигаться? Да, кажется, я могу двигаться. Направо, да?

— Направо от вашей оси, если вы лежите полостью рта кверху.

«Полостью рта кверху»… Девочка не стала долго думать над этими словами и вытянула правую руку вдоль земли и, к своей радости, ни до чего не дотронулась.

— Мне туда ползти?

— Попробуйте. Там объём значительно больше того, в котором находитесь вы.

И Светлана, ударяясь коленками о камень, висящий над ней, стала по сантиметру, по сантиметру просачиваться вправо от себя.

Она всё ещё очень боялась, что голос исчезнет, и поэтому спрашивала:

— Я правильно ползу, вы меня видите?

— Я вас не вижу, но я слышу колебания воздуха, что вы производите, они становятся отчётливее, я слышу вас, думаю, вы преодолеваете пространство в правильном направлении.

Этот голос в полной тьме, в сырой прохладной могиле был для девочки единственным, что давало ей хоть какую-то надежду.

Он позволял ей не сойти с ума от страха, граничащего с паникой, и не провалиться в истерику от безысходности. Он для Светланы был словно маяк для корабля в беспросветной ночи, он давал ей направление к спасению. Она ползла лицом вверх, тяжело дышала, протискивалась между влажной землёй и камнем, то и дело ударяясь о камень коленками. И один раз даже лбом. Но Светлана была очень рада тому, что всё ещё ни во что не уперлась по ходу своего движения. И тому, что голос ей отвечал.

— Я правильно ползу?

— Вы двигаетесь в правильном направлении, — слышала она всё так же чётко и хорошо.

И тут, когда она уже основательно сместилась вправо и случайно согнула колено больше, чем нужно…Колено вдруг не ударилось о камень, висевший над Светланой. Оно согнулось. Волнуясь, девочка проползла ещё немного и смогла согнуть оба колена. Камень теперь был уже не так близок, как раньше, коленями она его не доставала. Девочка с замиранием сердца подняла руку. И, о чудо… рука выпрямилась до конца, и только пальцы смогли прикоснуться к ненавистному камню. Она тут же перевернулась и села на колени, теперь лишь её голова прикасалась к камню. Наконец-то она могла сидеть, жаль, что голову выпрямить было нельзя.

Светлана перевела дух, да, конечно, тут ей было лучше. Пусть даже тьма так и осталась тьмою, но теперь она уже не была зажата в щели, теперь она могла двигаться. Например, обшарить темноту руками и ничего в ней не найти. Но тут же у неё возник вопрос, который она немедля задала:

— А дальше мне куда?

— Дальше?

Девочка опять обрадовалась, услышав голос.

— Я не очень хорошо слышу, куда вам двигаться дальше, попробуйте повернуться направо, относительно своей оси… Градусов на восемьдесят.

Из всего сказанного девочка поняла лишь «повернуться направо».

Она сразу сделала это.

— Так?

— Да, вибрации стали чётче, но попробуйте повернуться ещё на двадцать градусов вправо.

— Так? — спросила она, ещё чуть-чуть развернувшись.

— Да. Вот сейчас вы заняли идеальное направление, — прозвучал голос. — Теперь двигайтесь в этом направлении. Это путь на поверхность, если, конечно, вы считаете, что вам там будет лучше.

Она даже говорить на эту тему не стала. Что бы там ни было, тут Светлана оставаться не хотела точно. Девочка встала на четвереньки и поползла вперёд, одной рукой шаря пред собой. Ей не хотелось налететь головой на камень. И хоть снова пространство перед ней сужалось, и хоть снова камень прижимал её к земле, тем не менее, она значительно продвинулась вперёд. Через каждые несколько пройдённых метров она спрашивала правильность своего направления, и всякий раз голос сообщал ей, что звуки её голоса становятся чётче. И она ползла дальше. Единственное, что теперь пугало девочку, так это то, что под колени и ладони стали попадаться живые, колючие, хрустящие жуки, которых она случайно давила и которые её при этом пытались укусить. Это, судя по всему, были те же гадины, что и та, которая пыталась прогрызть ей ногу. Они, конечно, пугали Светлану, но точно не могли остановить, она ползла и ползла вперед.

Глава 2

А эти кусаки становились всё больше и всё злее. Один из таких, чуть хрустнув под левой её ладонью, сначала впился в неё каким-то её шипом, а потом и вцепился в мизинец, да так, что она вскрикнула и остановилась, чтобы оторвать эту твёрдую и страшную тварь от руки. Оторвала её с силой, уколовшись ещё раз, и, забыв страх, сжала так, чтобы ещё и раздавить кусаку. Кинула колючую тварь куда-то в сторону и всхлипнула от боли в исколотых руках.

Самое ужасное было то, что она их не видела. И поэтому не могла избегать контактов с ними. Девочка опять всхлипнула.

— Вы приостановили движение? — донёсся до неё голос.

— Я уже ползу, ползу. — отвечала девочка, не без волнения опуская ладони на землю. — Тут просто какие-то жуки… Они колют руки и кусаются.

— Если вы рассчитываете на мою помощь в продолжении вашего пути наверх, то вам нужно торопиться, моё время тут истекает, вскоре мне нужно будет покинуть эту локацию.

«Покинуть локацию, покинуть локацию… — это значит уйти?» Страх, который только что, кажется, покинул Светлану, снова вернулся.

— Нет, я прошу вас, не уходите, скажите мне… куда мне ползти. И не уходите… пока…, — стала быстро говорить она.

— Вы уже значительно продвинулись вперёд, теперь возьмите… градусов двадцать пять левее от вектора предыдущего движения.

— Налево повернуть?

— Да, градусов на двадцать пять. И двигайтесь.

Светлана поползла вперёд:

— Я правильно ползу?

— Да, правильно, но вам нужно торопиться, моё время истекает.

И тут ей было уже не до жуков, которые хрустели под ладонями и коленями. Она ползла вперёд, и теперь только одно волновало девочку:

— А когда вы хотите… Когда вы уйдёте?

— Когда мои силы закончатся, я буду вынужден вернуться к себе.

— А когда они закончатся?

— Вы ещё можете располагать мной какое-то время, я постараюсь быть с вами как можно дольше.

«Какие силы закончатся… какое-то время… как можно дольше…» — ничего это ей не говорило. Впрочем, назови он точное количество минут, это Светлане тоже не сильно помогало бы, девочка понятия не имела, сколько она тут находится и как тут течёт время. Она просто старалась ползти вперёд быстрее, уже не обращая внимания на уколы хрустящих «колючек», которых становилось всё больше. Кажется, они ещё и шипели. Но ничего, ничего, она старалась не обращать на гадин внимания, лишь спрашивала:

— Я правильно ползу? Правильно?

И с радостью, и с надеждой слышала ободряющее:

— Вы двигаетесь в верном направлении.

Девочка уже смирилась с тем, что руки её, да и колени, и даже голени были исколоты, одну тварь, небольшую, Светлана, не останавливаясь, вытряхнула из майки! Как она только туда забралась? Но пусть, пусть, лишь бы не добрались кусаки до лица. Ну и в трусы не забрались. Светлана торопилась, ей было не до кусак. А тут вдруг камень по ходу её движения пошёл вниз и вниз, вниз и вниз, сначала ей пришлось пригибаться, потом она поползла на животе, а потом… Камень опустился так низко к земле, что ей удавалось просунуть вперёд только руку.

Она готова была зарыдать… закричать… возмущаться… Она была зла на голос.

— Тут нет пути! Нет прохода! Нет прохода, я тут не пролезу.

— Да, кажется, так и есть, — невозмутимо отвечал ей голос, — кажется, тот объём не соответствует вашим габаритам. Но вы не должны меня упрекать, я не могу видеть пространство вокруг вас, я лишь слышу колебания воздуха, которые вы производите.

— Но что же мне делать? — кричала Светлана, вытаскивая руку из щели и срывая с неё кусаку, сдавливая его, чтобы раздавать. — Что мне теперь-то делать?

Одна мысль, что ей придётся остаться тут, в этой тьме, с этими омерзительными тварями, могла довести её до самоубийства. Да было бы тут ещё чем самоубиться! Но опять голос вселил в неё надежду:

— Мне кажется, область малых объёмов перед вами не так уж и велика, вы сможете переместить некоторое количество грунта в обратную сторону от направления вашего движения?

— Что? — не поняла она.

— Грунт, как мне кажется, влажен, — продолжал голос, — его плотность невысока, попробуйте убрать часть его со своего пути. Если это вам удастся, то вы продвинетесь весьма значительно к выходу на поверхность.

— Мне надо рыть? — Светлана снова вытянула руку, согнула пальцы и загребла как можно больше сырой земли.

— Да, попробуйте убрать часть грунта со своего пути.

Светлана никогда до этого не копала землю руками, но, к счастью, земля была влажной и рыхлой. Девочка чуть отползла назад и начала выгребать из-под себя грунт из щели. Это было бы несложно, если бы не кусаки. Она едва начала разбираться с землёй, едва уяснила, как её выгребать на себя, как откидывать в сторону, как снова почувствовала «крючки» на голени правой ноги. Тварь взобралась на ногу и поползла к икре, кажется, ища места, где кожа помягче. Пришлось отвлечься от земли и скинуть эту мерзость с ноги. И сразу снова за дело, снова выгребать землю из-под камня. Она торопилась, ей очень не хотелось, чтобы голос оставил её. От неловкости и торопливости она ударилась головой о камень, приостановилась, переводя дыхание:

— Я правильно копаю?

— Да, вы продвигаетесь в правильном направлении, но вам нужно поторопиться, мне уже пора уходить.

— Нет-нет, подождите, я копаю, копаю…

Она снова начала выгребать из-под камня землю, но, видимо, её активность, а может, запах, привлекли внимание подземных существ, или кусак тут попросту было больше. В общем, то и дело маленькие колючие твари забирались на неё и куда-то деловито ползли или и вовсе, без затей, при первой возможности впивались ей в руки, в ноги, в пальцы, в любое место, куда могли дотянуться. Это очень осложняло дело. Она протиснулась чуть вперёд, стала подгребать под себя землю, чтобы собрать кучу побольше и потом выбросить её из-под камня, вдруг — резкая боль. В левый мизинец ноги впились жвала кусаки. Пришлось выползать из щели, отрывать гадину от пальца, а она оказалась ещё такой большой! И мизинцу было больно. Светлана от злости, уколов себе ладонь, раздавила тварь и отшвырнула её в сторону. И, плача от обиды и боли, снова начала выбирать землю, расширяя проход. И чем дальше копала девочка, тем этих неприятных существ становилось больше, в одном месте, в самом узком, где ее лицо было близко к земле, какая-то ловкая кусака запрыгнула ей на плечо и сразу, молниеносно перебралась на ухо. Светлана закричала! Быстро поползла обратно, схватила, оторвала эту мерзость от себя и, снова уколов руку, раздавила существо. Девочка всхлипнула, она очень хотела посмотреть на свои руки. Они болели, они были липкие, то ли от её крови, то ли от жидкости из жуков. Ладони все были исколоты, а некоторые проколы были глубоки и очень болезненны, всё-таки это от её крови руки были липки, а ещё у неё болело под ногтями, это от земли, которой она уже выгребла немало. И опять кусака пополз по ноге. И опять она услышала голос:

— Если вы рассчитываете на мою помощь, вам следует ускорить продвижение.

Девочке очень хотелось заплакать, но последний год жизни дал ей понять, что слёзы почти не помогают делу. Она сорвала с себя кусаку, и снова полезла в щель под камень:

— Я правильно копаю? — со всхлипом спросила она.

— Да, вы двигаетесь в правильном направлении. Но вам следует торопиться, я уже почти на пределе своих сил. Мне скоро придётся покинуть вас.

Ничего другого, чтобы ускорить работу, ей говорить было не нужно.

Девочка уже не обращала внимания ни на боль в ногтях, ни на кусак, которых становилось всё больше, она стала выгребать землю из-под камня не хуже настоящего крота. В мизинец левой ноги впился очередной кусака, от испуга, да и от боли, Светлана закричала, бросила работу на пару секунд, вылезла из прохода, оторвала тварь от пальца, отшвырнула в сторону, во мрак, и тут же поползла в проход за новой порцией земли. Ей нужно было выгребать землю, ей нужно было во чтобы то ни стало покинуть могилу, увидеть свет до того, как голос исчезнет, оставит её.

Зрячие люди и люди, которые не были погребены, никогда не поймут того ощущения, которое даёт свет. Нет, ей не стало вдруг светло, и она не смогла оглядеться, когда она выгребла под себя и потом вытолкнула назад очередную порцию сырой и рыхлой земли. Но беспроглядная тьма вдруг сменилась глубокой и мутной серостью. Однако уже это заставило её и так часто стучащее сердце забиться ещё быстрее.

— Я вижу свет…, — произнесла она, — кажется…

— И я слышу вас отчётливее, — донёсся до неё всё такой же спокойный и чистый голос.

Эти слова заставили её работать ещё быстрее, загребать и вытаскивать землю, копать, копать, копать изо всех сил, слава Богу, сил у девочки хватало. Хотя теперь ей, кажется, не хватало воздуха. Она молча расширяла проход под камнем, сопела и работала, ничего не говоря. Девочка уже увеличила отверстие под камнем, думала, что уже может протиснуться туда, полезла, уж больно манил её свет, которого становилось всё больше. Там уже было заметно светлее, свободнее, воздух был свежее. Это было глупо, нужно было ещё убрать земли, но она полезла…

Полезла и застряла. Чуть не закричала, когда подумала, что не сможет отползти назад, но, ободрав спину о камень, смогла вернуться и, плача от злости, начала выкапывать из-под камня землю. Пока не убедилась, что сможет пролезть. Надо было убрать ещё немного земли, но девочке всё-таки удалось протиснуться, проползти под камнем и вылезти в пространство, в которое… — о чудо! — проникал свет. Он падал на девочку сверху, и ей пришлось жмуриться, так он был ослепителен и бел.

— Я вижу свет, — произнесла она.

Ей бы надо было поблагодарить голос, но у неё не хватило сообразительности. На тот момент она ни о чём больше не хотела думать, кроме как добраться до выхода на поверхность.

— Я рад, что вы близки к тому, к чему стремились. Я ещё раз упомяну, что я не желаю навязывать вам своё мнение, тем не менее повторю, что для вас будет лучше, если вы останетесь под землёй, вам там будет значительно безопаснее, чем на поверхности. Вам просто нужно дождаться своего пробуждения там, под грунтом. И всё.

— Дождаться пробуждения? Я не понимаю. Я что, сплю?

— Думаю… Да, вы спите. Скорее всего, это вам снится. И если бы вы остались там, ниже нулевого уровня, вы бы просто проснулись и, скорее всего, даже не смогли бы вспомнить то, что с вами произошло во сне. Ну разве что удивлялись бы тем ранам, что обнаружили бы на себе с утра.

— Я ничего не понимаю…

— Признаться, я тоже мало что понимаю в этом, кроме того, что это сон, умерев в котором, вы умрёте и там… В своём естественном пространстве. Это я знаю наверняка.

Сон! Тем более она не будет тут сидеть. Тут её просто заедят кусаки, их здесь было очень много, очень. Перед ней был подъём, что вёл наверх, к свету, и когда её глаза привыкли, она увидела, как земля на этом подъёме шевелится и иногда в лучах падающего света поблёскивают твёрдые панцири этих мерзких существ. Да и Бог с ними, девочка стала карабкаться вверх, уже не обращая внимания на тварей. Она тут больше не останется, нет, нет и нет!

Ей нужен был свет, сейчас он был просто физически необходим. Почти так же, как и голос. И чтобы услышать его приятное спокойствие, она спрашивала:

— А что мне там может угрожать?

— На поверхности вам может угрожать всё, — коротко ответил голос.

— Всё? — удивлялась она, карабкаясь по влажному грунту вперемешку с кусаками, которые то и дело пытались вцепиться в её тело.

— Да, вы лакомый кусок для всего, что тут обитает, вы для всего сущего будете являться самой жизнью. Продолжением её. Каждый кусочек ваших тканей будет для здешних обитателей капелькой, что удлиняет их существование.

Светлана уже почти добралась до верха.

— А когда я проснусь… Если меня тут… Если я тут не погибну, я проснусь у себя дома? Живая и здоровая?

— Да, вы проснётесь в том виде, в каком вы будете тут; если вас убьют, вы не проснётесь…

— А не могли бы вы сказать, кто может меня убить? Кого мне бояться больше?

— Все… Все существа, что тут обитают, представляют для вас опасность, не уходите с этого места, оно относительно безопасно, прячьтесь от медуз, старайтесь не шевелиться без надобности, опасайтесь даже жаб, они очень ядовиты. Не производите шума и старайтесь не распространять свой запах, здешние существа реагируют на запахи, тепло и на движения. Если вы дождётесь своего пробуждения, то, скорее всего, вы и не вспомните, что были тут. А если не вспомните и ничто вам не напомнит о пребывании тут, то больше вы сюда, скорее всего, и не попадёте. Желаю вам удачи.

— Подождите, подождите, — просила девочка.

Она карабкалась вверх, к свету, упираясь ногами в рыхлый грунт, и уже почти вылезла на поверхность, осталась лишь пара метров, ей очень хотелось, чтобы голос побыл ещё хоть немного. Ещё хоть чуть-чуть. Но голос сказал, как ей показалось, с сожалением:

— Нет, боюсь, что это невозможно, дальнейшее моё пребывание с вами может обернуться для меня гибелью. Я уже и так здесь задержался.

И всё. Ни хлопка, ни прощания. Голоса она больше не слышала.

Глава 3

Девочка торопилась и наконец вылезла из-под земли, из-под камня, она отряхивала руки и колени от прилипшего грунта, щурилась, оглядывалась по сторонам. И почти ничего не видела. Всё вокруг заливал тяжёлый и плотный туман. Кажется, пока ей ничего не угрожало, она так и стояла у большого камня, который на поверку оказался большим куском кирпичной стены, с облупившейся штукатуркой. Руки болели, от ладоней и до локтей они были исколоты, изрезаны, грязны. Впрочем, как и ноги. А её бельё выглядело ужасно, оно и так не было новым, а тут и вовсе… Растянувшаяся, сырая, ветхая и грязная рванина… Хоть выбрасывай. А ещё болело под ногтями. Всё-таки немало земли ей пришлось выгрести и переместить. Но с этой болью можно было мириться. Девочка стала приходить в себя.

Теперь, когда ужас пребывания под землёй уже отступил, она почувствовала себя лучше. Можно сказать, что девочка почти не устала, в общем она была достаточно сильной и выносливой для своего возраста и пола. Светлана с шестого класса, то есть уже более четырёх лет, занималась спортом. Девочка уже фактически выполнила норматив на звание кандидата в мастера спорта. Тренировалась она теперь редко, но на десяти тысячах метров она всё ещё легко выбегала из тридцати шести минут. Просто не успела показать этот результат на соревнованиях для официального получения звания. В общем, сил у неё ещё было предостаточно. Она стала смотреть по сторонам.

И почти ничего не могла рассмотреть. Всё тот же густой туман, и был он таким плотным, что уже через пять или семь шагов ничего не было видно. Кирпичные обломки, сырая, серая земля и сплошной туман. Ну, еще справа от неё какое-то растение, почти без листвы, не то низкое дерево, не то куст с мощным стволом. И больше ничего. Разве что невысокое, прямое, вывороченное с корнями ещё одно деревце валялось рядом с той щелью, из которой она вылезла. Да, а голос-то был прав, когда отговаривал её вылезать на поверхность. Место это девочке вообще не казалось приветливым. Этот туман был серым, серым и густым, с явным оттенком нездоровой желтизны, этот рыхлый, почти осязаемый туман, кажется, придавал воздуху неприятный, но знакомый привкус. Она не могла распознать его. Но он точно ей не нравился. А ещё тут были звуки. Глухие, как через вату доносились до неё, нехорошие, резкие. Сначала птичий заливистый клёкот. Но неестественно низкий и какой-то озлобленный. И как эхом, ему вторили щелчки, даже через этот туман казавшиеся чёткими. И тут же визг, высокий, короткий, захлёбывающийся… А потом снова клёкот и уханье… Всё это прозвучало быстро, закончилось за пять секунд. Звуки показались девочке весьма красноречивыми, очень неприятными.

Теперь уже и обломки кирпичной стены, что были для неё ненавистным камнем под землёй, вдруг стали походить на убежище, к которому захотелось прислониться. А может, и вновь забраться под него, чтобы укрыться от тех, кто издавал такие звуки.

И лишь наличие десятков колючих и свирепых кусак, там, внизу, в щели под камнем, отталкивало её от мысли вернуться в сырое убежище. Она пока лишь присела возле камня на корточки. Стала прислушиваться дальше. Голос рекомендовал ей скрываться, меньше двигаться и не источать запахов. Да, судя по тем звукам, что доносились до ушей Светланы, нужно было придерживаться его рекомендаций.

Это хорошо, что там, во тьме, она не могла разглядеть кусак. Она бы там перепугалась ещё больше. Чёрная и блестящая тварь в указательный палец длиной ползла по стене. Конус живота из сегментов, как у большого таракана. Мощные щипцы жвал, сама гадина вся даже на вид прочная. И длинные, суставчатые, крепкие лапы-крючки. Никаких шипов, никаких усов. Наверное, Света исколола руки об их мерзкие и жесткие ноги. И вот что её ещё удивило…

Не то чтобы она очень хорошо училась. После того как у неё стало получаться с бегом, с учёбой у неё начались проблемы, но даже имея тройку по биологии, она помнила, что у всяких мелких тварей бывает либо шесть ног, либо восемь. У кусаки, что ползла по кирпичам, ног было всего четыре. Страшила непонятная. У девочки холодок пробежал меж лопаток, её даже передёрнуло, когда она представила, что вот такие же гадости ползали по ней и пытались своими страшными, острыми кусачками прогрызть ей кожу. И опять лезть под камень, в щель, к этим колючим мерзостям, Светлана совсем не хотела.

Никто ей этого не советовал, как-то само всё получилось, она, чуть наклонившись, подтянула к себе деревце и стала обламывать с него ветки. Древесина была сырой, влажной, ветки не ломались, их приходилось откручивать, обрывая гибкую кору. Но девочка не сдавалась и даже ускоряла процесс по мере того, как слышала новые неприятные звуки. Услышав новое ужасное уханье, похожее на насмешку, девочка замирала, боясь произвести хоть какой-нибудь шум. Тем не менее, ей удалось через некоторое время добраться и до корней деревца. Как это ни странно, но от корней она избавилась быстрее, чем от веток. У неё вышел крепкий, сучковатый полутораметровый стек, хлыст, посох в пять сантиметров в основании и два сантиметра на конце. Гибкий, увесистый и достаточно прямой. Пока Светлана занималось палкой и поглядывала по сторонам, оборачиваясь на каждый неприятный звук, стало заметно теплее. Даже через плотный, как старая вата, туман, в небе забелело солнце. А с солнцем появился и ветерок. Сначала он был лёгкий, едва пробивался через серые клубы, но когда её палка была готова, девочка с ужасом стала замечать, что ветерок всё увереннее закручивает туман в лёгкие вихри, закручивает и уносит, словно выдувая туман отовсюду.

— Ой нет, — тихо сказала девочка, вдруг поняв, что видит уже значительно дальше вокруг себя, чем несколько минут назад. Воздух стал прозрачнее. Это было очевидно, а значит… значит, и её могли увидеть… Те, кто только что кричал в тумане. Снова Света подумала о том, что для неё и вправду будет безопаснее под камнем. А кусаки… ну, придётся с ними что-то делать. Ничего, она потерпит, какие-то мерзкие тараканы вряд ли её съедят. Конечно, ей очень не хотелось туда лезть… Она перевела взгляд на ту щель, откуда вылезла, и… тут же переменила своё решение. Она действительно не очень хорошо знала биологию, так как не смогла определить то существо, что выползло из-под камня, оттуда же, откуда выползла и Светлана. Это был огромный червяк насыщенного цвета варёной сгущёнки. Он был толщиной с её руку, да нет же, он был ещё жирнее, и конца его не было видно, ведь конец его ещё не выполз наружу. По бокам существа, вдоль тела, шевелились тысячи, как казалось девочке, жёлтых крючкообразных ножек, с острыми, как иглы, окончаниями, а на голове красовались настоящие клещи, острые и страшные. Червяк приподнял свою переднюю часть и развернул клещи к Светлане. Глаз его она не видела, но девочка была уверена, что тварь смотрит именно на неё. Смотрит и оценивает. А пока эта тварь смотрела на девочку, вдоль приподнятой части её тела шевелились, как бахрома, её отвратительные ноги, шевелились плавно, волнообразно, красиво, чуть завораживающе. Светлана даже засмотрелась на эту бесконечную волну, но опомнилась и… Вообще-то надо было убегать, не смог бы этот червяк её догнать, это было невозможно, но голос сказал, что у этого камня не так опасно, и голосу девочка доверяла. А значит… Света чуть привстала и подняла палку над головой, держа её за толстый конец двумя руками:

— Даже не думай ко мне лезть… Не лезь ко мне… Стой!

Она сказала это очень тихо, и червяк её, кажется, не расслышал. Он с неожиданным проворством метнулся к ней, болтаясь из стороны в сторону зигзагом, словно ещё раздумывая, откуда на девочку напасть. А она вскрикнула:

— Стой! А-а…

И с силой опустила палку. Никто не учил её использовать подобное оружие, никогда в жизни она этого не делала, она же не мальчишка. Светлана так, для интереса, на тренировках пробовала себя в метании диска, в метании ядра, и копья, и молота. Девочки из силовых видов даже чуть-чуть учили её, но это был всего-навсего детский интерес. Поэтому никакого опыта работы с палкой у неё не было. Палка от удара спружинила и выскользнула из пальцев. Слава Богу, перед тем как выскользнуть, орудие звонко чавкнуло по юркой твари. Прямо по передней её части. Червяк едва не завязался в узел, обнажив противное брюхо, он быстро скрутился в пружину, тут же разжался и со всем своим проворством кинулся в щель под камень. Девочка, боясь, что это чудовище может вернуться и снова кинуться к ней, присела и, не отрывая глаз от черного лаза под камнем, стараясь держаться от него как можно дальше, дотянулась до палки и притянула её к себе. С палкой ей было спокойнее… Да уж, кажется, голос тут ошибся, там, под землёй, Света, наверное, умерла бы от ужаса, доведись ей в полной темноте встретиться с этим червяком. Теперь уже никакой речи о том, чтобы спрятаться под камнем, не могло и быть. Никогда! Ни за что! Табу! И лучше уйти отсюда, вдруг червяк вернётся, или какой-нибудь его родственник вылезет. Надо было, конечно, уходить. Куда? Девочка подняла глаза и… Тумана больше не было, следа от него не осталось, и над головой её было бездонное небо, такое синее, что, кажется, такого она не видела даже в Турции, где была с родителями пару лет назад. И солнце было в том небе ослепительно белое, жаркое, совсем не северное, не петербуржское. Но не солнце и не небо поразили Светлану, её удивило и испугало другое завораживающее зрелище. Она видела, как в синем небе летали, вернее, парили удивительные создания. Сначала она подумала, что это воздушные шары, в Петербурге в прошлом году как раз был фестиваль воздухоплавания, тогда более десятка шаров одновременно поднялись в небо. Вот и это зрелище немного напоминало тот фестиваль. Ей так показалось поначалу. Но тут же она поняла, что это не шары, совсем не шары.

В небе мимо девочки, далеко от неё, метрах в ста, проплывала… медуза. Настоящая, совсем как на картинках, что Света как-то видела в интернете. Огромная, как воздушный шар, только плоская, розово-фиолетово-лиловая, с красивой бахромой по периметру своего огромного тела, с длинными лиловыми жгутами-щупальцами, свисавшими почти до земли, она проплывала, гонимая ветерком, казалась почти невесомой и, при всей своей величине, лёгкой и воздушной. Медуза была очень красива. А за ней плыла ещё одна, и ещё. Всего Светлана насчитала в небе шесть этих завораживающе красивых и величественных созданий. Они медленно улетали от неё вдаль. И слава Богу. Девочка вспомнила, что голос, кажется, упоминал их, когда говорил об опасностях, ожидающих её тут, на поверхности. Он так и советовал ей — «прячьтесь от медуз». Да, они медленно улетали в сторону от неё. Светлана стала осматриваться. Сначала ещё раз щель под камнем, не торчит ли снова голова мерзкого червяка, а уж потом, убедившись, что червяка нет, осмотрела небо, поглядела во все стороны. Нет, медуз больше нигде не было. А те, что были, величественно уплывали вдаль от неё. Огляделась и вдруг поняла, что окружена обломками зданий. Некогда крепких зданий с толстыми стенами и большими окнами. В паре сотен метров от неё высился целый каркас мёртвого, пустого дома, от которого, впрочем, осталась лишь пара стен, до второго этажа, проем входа, парадная с бетонной ступенькой, но без дверей, да пустые глазницы окон. О! Поребрик! Непонятно почему Светлана даже обрадовалась. Да, это был бетонный поребрик, почти засыпанный землёй. Значит, тут была проезжая часть, улица, движение, светофоры. Только теперь девочка поняла, что камень, из-под которого она выбралась, был углом развалившегося дома, с мощными стенами из красного кирпича и толстым слоем штукатурки. У неё не осталось сомнений, что это место когда-то было городом. Городом? Каким? Нет, Петербург это место мало напоминало. В Петербурге нет, и быть не может, такого солнца. Здешнее солнце яркое, жгучее, похожее на южное. Тени тут почти чёрные, очень контрастные, резкие. Нет, это не Петербург. Солнце яркое, в воздухе большая влажность, много зеленой травы и удивительные серо-зелёные лужайки. Скорее даже лужайки были серебряные, с оттенком зелени. Здесь было даже… красиво? Да, места вокруг, может, из-за такого синего неба, может, из-за серебряных лужаек, были красивы, ну, во всяком случае, необычны.

Светлана не могла оторвать взгляда от этой красочной местности, что располагалась вокруг. Каменные руины, холмы, покрытые зеленью, серебряные лужайки, всё это залито ярким, белым солнечным светом, и очень мало вокруг деревьев и кустарника. Да, несомненно, это был сон. Нигде больше, даже в южных странах, где она бывала с родителями на отдыхе, девочка не видела ничего более яркого и насыщенного светом. Ей тут становилось жарко. Она даже забыла о червяке под камнем, так увлекли её виды вокруг. Может, поэтому Света вздрогнула, когда большая птица, громко хлопая крыльями, сорвалась с места, которое было совсем недалеко от Светланы, и понеслась прочь, зло и обиженно крича. И не успел испуг девочки улечься, как опять же рядом, может быть, сразу за камнем, раздался гортанный клёкот, который она уже слышала. И на сей раз клёкот, как её показалось, имел оттенки раздражения. Она резко повернулась на звук и обомлела: на камне, на её камне, выше девочки и в пяти-шести метрах от неё, сидел на корточках голый старый мужчина. Именно он, запрокинув голову, странно и неприятно дёргал горлом, заросшим седой, почти белой щетиной, и издавал эти резкие, неприятные звуки. Он казался тощим, но узловатые суставы, широкие плечи и крепкий костяк говорили о том, что старик, скорее всего, ещё весьма силён. Он сидел на самом высоком выступе камня на корточках, и его мошонка касалась камня. Светлана так растерялась от крика и от его внезапного появления, что не успела скрыться, убежать. Она замерла в оцепенении. А старик, закончив орать, опустил голову и уставился на девочку. Уставился. Но… в глазах его не было зрачков. Да, не было. Лишь жёлтые бельма. Света, как парализованная, стояла и не могла пошевелиться, не могла убежать, может, думала, что он её такими глазами не видит? А ведь если бы она побежала, он бы её точно не догнал, но она лишь сжала свою нелепую палку так, что костяшки пальцев побелели. Ей очень хотелось закричать или снова позвать маму. И лишь парализующий страх не позволял ей этого сделать. А это существо не торопилось к ней двигаться. Оно разинуло рот, челюсти большие, разеваются широко, а в пасти мощные жёлтые зубы. Кажется, этот мерзкий дедок не видел Свету. Смотрел на неё в упор и не видел. Только дышал часто своим страшным ртом. А потом он рот закрыл. И на том месте, где у людей нос, девочка увидала треугольное отверстие. Светлана даже разглядела внутри отверстия пазухи, они были лиловые, насыщенные кровью. А старик стал делать через эту дыру резкие вздохи. Один, другой, третий… Втянет воздух — чуть повернёт голову, ещё втянет воздух — ещё повернёт. Ищет источник запаха. А потом ещё и развернёт в её сторону своё ухо, заросшее серой шерстью, сначала нюхает, потом ещё и слушает. Слепой явно подозревал, что тут рядом есть кто-то. А Светлана всё так же завороженно смотрела на него, боясь пошевелиться.

Этот… Это существо, так ничего и не расслышав, снова начинает нюхать и после спускается чуть ниже с камня, всего на полметра, но ещё ближе к девочке и снова начинает принюхиваться.

«Старайтесь не распространять свой запах», — вспоминает девочка наставления голоса. Ага, и как же это сделать? Голос ей этого не сказал. Солнце жарит так, что недавно ещё влажные трусы и майка на Светлане уже совсем высохли, испарина покрывает ей и спину, и лицо, а уж про подмышки с промежностями и говорить нечего. Старик чувствует запах девочки, он начинает спускаться с камня, он точно выбрал направление. Слепой очень ловок, движения его вовсе не старческие, на самом деле он силён, он крупнее девочки раза в два, его слепые, жёлтые глаза смотрят на неё. Не видят, но смотрят. Он знает, что она тут. Девочка поднимает палку над головой, но палка… Да ничего она ему не сделает, ни одну его мощную кость такой палкой не сломать… Бежать! Или ударить? Или ударить и бежать…

У неё в жизни никогда не было подобных моментов, были другие страшные, но таких никогда. Ужас вперемешку с напряжением буквально парализует девочку, а до мерзкого старика пять метров… Вот он уже рядом, его крепкие, костистые, заросшие серыми волосами плечи. Три, два метра… Фу… Мерзкий треугольник носа, пустая чёрная дыра в обрамлении седой щетины — от одного вида тошнит…

«Мама, Господи! Какие страшные у него ногти! Ими кожу можно содрать!»

Ей нужно было взять себя в руки, надо было бить его… Или бежать. Она сжала палку, замахнулась, закричала и…

Глава 4

— Света-а… Света-а-а… Мы проспали, вставай, мы проспали, — её трясут за плечо, и она знает, кто это, — Света-а… Мы на завтрак опоздаем!

Это Колька, один из её братьев-близнецов. Но его слова ещё не дошли до неё, она их слышит, но не в состоянии реагировать.

— Ещё говори ей, — слышит она голосок второго брата, Макса, — буди её, скажи, что она в школу опоздает.

Макс всегда руководит Колькой, Максимка тихий, Коля понаглее.

— Света-а-а…, — Колька трясёт её изо всех сил.

— Я не сплю…, — она поворачивается к ним. Сознание возвращается к ней, но девочке нужно ещё немного времени, чтобы прийти в себя. У неё каждое утро так. Она всегда встаёт с трудом. Ей всегда хочется поваляться под тёплым одеялом.

— Ой, Света… У тебя бровь! — кричит Коля и лезет пальцем к её лицу.

— Ты ударилась? — негромко спрашивает Максим.

Светлана перехватывает руку брата у своего лица.

— Света-а-а… А что у тебя с рукой? — снова удивляется Коля. — Она вся исцарапана.

— У нас, у Даши Пивоваровой из нашей группы, так же все руки исцарапаны, у неё кот злой, — замечает Макс.

Света смотрит на левую руку, она вся в порезах и чуть вспухших проколах: кусаки, сволочи.

— Что это, Света? — спрашивает Максим. — Где ты изрезала руку?

И Коле интересно, что произошло с её рукой, они стоят возле её кровати и смотрят на неё внимательно.

— Идите умываться, — говорит она. Ей не хочется вставать при них. — Надо спешить.

— Мы уже умылись! — кричит Колька. — Давно. Когда будильник прозвенел ещё.

— И зубы уже почистили. Давно. — добавляет Макс.

— Одевайтесь тогда, быстрее, — строго говорит Светлана и вылазит из-под одеяла.

Мальчишки отворачиваются, а она, пока они не видят её трусов и майки, выскакивает из комнаты и бежит в ванную, на ходу прихватив из кладовки чистую пару белья. Там, у зеркала, девочка замирает: левая бровь… на ней запеклась кровь. Теперь она ещё рассмотрела и руки. Их точно кошка подрала. Все в порезах от ладоней до локтей. Она начинает мыть их, стараясь вымыть грязь из-под ногтей. И опять смотрит на себя в зеркало. На правой стороне лба тёмное пятно. Попыталась его смыть — больно. Это не пятно, это синяк. Ноги тоже все в порезах и ссадинах, особенно колени. Она лезет в ванную, гибким надломанным душем быстро смывает с себя, что может, не вытираясь снова к зеркалу, чистит зубы. Сразу вытирается, натягивает треники и олимпийку. Самое удивительное, что за всё время утренних процедур девочка так и не смогла толком вспомнить, что ей снилось. Подземелье, жуки, старики с противными мошонками. Расплывающиеся образы, неясные тени, кажется, голос какой-то. Порезы и ссадины на теле, грязное бельё на полу возле ванны, об этом она не раздумывала, ни времени, ни желания у неё не было. А если честно, ей не хотелось всё это вспоминать. Уж очень в том сне всё было неприятно и… Натурально.

Света вышла из ванной, сушиться не стала, на улице ещё не холодно, быстро прошла в прихожую, во-первых, торопилась, а во-вторых, не хотела встречаться с сиделкой мамы. Мальчишки уже обувались в прихожей, они молодцы, самостоятельные, мальчишкам только шестой год, но они почти всё могут делать сами.

Им только нужно напоминать.

Она быстро надела свои старенькие беговые кроссовки «найк», они самые не рваные из всей её обуви, проверила ключи от двери — в кармане. Отворила дверь:

— Выходите.

Колька играет с обувной ложкой, представляя её мечом или саблей.

— Коля, не балуйся, выходи давай.

Девочка отбирает у него ложку, вешает её на вешалку и выталкивает братьев за дверь.

— Пошли быстрее, а то опоздаете на завтрак.

Но она не успевает выйти.

— Света!

Это Иванова — одна из маминых сиделок. Она стоит в коридоре, как всегда, недовольная.

— Доброе утро, Ольга Александровна, — говорит Светлана.

— Ты там не задерживайся нигде, мне нужно уйти вовремя, — сухо говорит сиделка и скрывается в маминой комнате, даже не дождавшись ответа девочки.

Света выходит на улицу немного раздражённая. Иванова грубая, всегда недовольная, девочке иногда хочется сказать ей что-нибудь в таком же тоне, но этого делать нельзя. Папа просил не ссориться с ней. Она может уйти в любую минуту, а другую сиделку с опытом за двести двадцать рублей в час в Петербурге сейчас просто не найти. Он и так едва уговорил её поработать за эту цену до ноября. До ноября. То есть полтора месяца, а там придётся либо платить ей больше, либо искать новую.

Светлана догнала мальчишек, они уже свернули в арку, братья сами знали, куда идти. Семьдесят пятый детсад был совсем недалеко, лишь пройти по диагонали большую детскую площадку, и за ней был такой же дом, как тот, в котором жила Света. Можно было бы отпускать братьев и самих ходить в садик, но папа просил провожать их. Света была не против. Ей было не в тягость.

— Света-а…, — начал Колька, и она уже знала, о чём пойдёт речь. Она иногда их забирала раньше, но это лишь тогда, когда дома был ужин.

— Нет, — сразу ответила девочка. — До ужина я вас забирать не буду.

Братья, как и все дети, не любили свой садик, они ещё немного поканючили, но, видя, что у старшей сестры сейчас не то настроение, смирились. Дальше шли, уже общаясь между собой. В садике многих мам Света уже знала, здоровалась с ними. У Макса на рубашке манжеты совсем обтрепались, да и рубашка сама ему мала. У Коли дела с одеждой обстояли не лучше. Кажется, одна из мамаш обратила на рукава Максима внимание, когда тот обрывал с них нитки, Света перехватила её взгляд, и та отвела глаза. Девочка и сама всё знала. Дома вокруг Парка Победы всё сталинские, престижные, бедных тут нет, Колька и Макс в группе одеты хуже всех. Это сразу бросалось в глаза. Мальчишки меж тем переоделись и убежали в группу, с ней не попрощавшись. Света убрала их одежду в шкафчики, аккуратно всё сложив, спрятала туда же их уличную обувь и ушла. У неё ещё были дела. Прежде чем вернуться домой, ей нужно было забежать в магазин, купить еды на завтрак себе и папе, он должен был скоро прийти со смены.

Иванова её уже ждала. Уже собралась. Стояла всё с той же недовольной миной на лице и рассказывала:

— Судороги были, рвотных спазмов нет, давление под утро ушло за сто шестьдесят, я сбила. Переворачивала её два часа назад, ещё часа полтора так может полежать, приёмники я опорожнила, помыла. Полость рта обработала, нос тоже. Промежности и подмышки обработала, но завтра её нужно будет мыть полностью.

— Мы с папой сегодня помоем, — отвечает Света. — У него сегодня свободный день.

Иванова подходит к прикроватной тумбочке, на которой лежат все мамины лекарства, стучит пальцем по большой упаковке с ампулами:

— Три ампулы осталось.

Светлана кивает, лекарство дорогое, двенадцать ампул — две тысячи шестьсот рублей. А упаковки не хватает и на месяц. Вообще-то все лекарства для мамы они получают бесплатно, по федеральной программе, но лекарства расходуются быстрее, чем положено, их приходится докупать за свои. На это уходит много денег. Почти столько же, сколько и на сиделок. Они с папой уже не раз садились считать деньги, ища способ сэкономить хоть чуть-чуть, но им уже не на чем экономить. Двух пенсий, маминой и папиной, и того, что папа зарабатывает, работая на двух работах, не хватает. Когда маму перевозили из больницы, пришлось взять кредит, чтобы купить для мамы медицинскую кровать. Кровать купили через объявление, хорошую и недорогую, а вот матрас от пролежней пришлось покупать новый, дорогой, швейцарский, а ко всему этому ещё пришлось купить аппаратуру контроля за состоянием больного. Целая стойка приборов, которые всё время урчали и тратили море электричества. Покупали их тоже с рук, все они уже были в употреблении, аппаратура была китайская. Папа сразу понял, что она не очень хорошая. Называл её китайским барахлом. Эти приборчики папиным словам соответствовали. Барахлили. К ним часто приходилось вызывать мастера. Но сейчас всё работало, пульс, дыхание, давление, температура мамы была в норме, ну, если температуру в тридцать шесть и один, а пульс в пятьдесят восемь можно считать нормой. Ольга Александровна на приборы сегодня не жаловалась. Она и девочка стояли возле кровати.

Ивановой Светлана годится во внучки, эта крепкая и недобрая женщина считала, что папа пользуется своим тяжёлым положением, её добротой, чтобы недоплачивать ей. Она обещала уйти и дала папе время найти другую сиделку.

Её губы либо вытянуты в нитку, либо уголки их опущены вниз. Всякий раз, как только это возможно, она демонстрирует Светлане своё неудовольствие. И всё время считает дни, когда истечёт их с папой договор. Сейчас же она, больше не сказав девочке ни слова, не попрощавшись, поворачивается и выходит из комнаты. В прихожей хлопает дверь. Ушла. Светлана подходит к кровати матери.

Мама всё ещё красива, только кожа чуть жёлтая. Но Света к этому привыкла, привыкла и к тому, что мама похудела, к тому, что кожа у неё всегда прохладная. Первые разы, когда с головы мамы сняли повязки, Света была в ужасе от того, что видела. Девочка не могла смотреть на левую часть головы матери, ту часть за виском и над ухом, что была смята и где кожа была вся стянута грубыми толстыми нитками и вымазана какой-то мазью. Но теперь там снова отросли волосы, росли они клоками, были редкими, но если не приглядываться, то вмятина на голове уже не бросалась в глаза. Светлана заметила, как у мамы под веками движутся зрачки. Нет, Свете это не показалось. Она была уверена, что видит это. А ещё она здоровалась с мамой. Брала её правую руку, сжимала её и говорила:

— Мама, это я.

Мама всегда узнавала свою дочь, и едва-едва заметно отвечала рукопожатием. Вот как и сейчас. Ни папа, ни кто другой маминого рукопожатия не чувствовали и смотрели на Светлану, как на выдумщицу, но Света точно знала, что мама ей отвечала, просто мама отвечала только ей.

О! Снова зрачки под веками дёрнулись. Врач говорил, что это хороший признак. Светлана очень злилась на братьев. Тумаками и подзатыльниками загоняла их в мамину комнату, чтобы они хоть иногда навещали её. Она не могла понять, почему мальчишки почти никогда сами не заходят туда, не говорят с мамой, не прикасаются к ней. Папа объяснял ей, что они почти её не помнят, уже второй год пошёл, как это произошло. Им тогда было чуть больше четырёх лет. Но это объяснение девочку не удовлетворяло, она гнала мальчишек к маме, пусть хотя бы поздороваются с ней. И не дай им Бог не послушаться её. Света, конечно, их любила, но могла быть и строгой. Братья это знали.

Глава 5

Папа пришёл, она слышит, как открывается дверь, слышит, как он садится на табурет в прихожей, ставит к стене костыли, разувается.

Он работает в охране крупного сетевого супермаркета, работает сутки через двое. После ДТП папу взял туда его товарищ, Лёня Карповский, они служили в одном батальоне. Пришли в батальон вместе из училища взводными, дослужились оба до должности ротных и почти одновременно ушли. Теперь Карповский взял однополчанина в охрану, и папа был ему очень благодарен, на «кассах» он не стоял, он бы не смог, у него были сильно повреждены обе ноги. Папа «сидел на мониторах», следил за тем, что творится в торговых залах. С этим он справлялся. Он был внимательным и ответственным человеком, и поэтому, а может, и потому, что был товарищем Карповского, он был назначен начальником смены. Там папа получал тридцать шесть тысяч рублей за десять дежурств.

Девочка выходит из комнаты встретить отца, он уже разулся, берёт костыли, встаёт:

— Привет, ну как вы тут? — он обнимает Свету, не выпуская костыли из рук, прижимает её к свой колючей щеке.

— Нормально, па…, — отвечает девочка. — Приборы ночью не барахлили, с мамой всё стабильно, мальчишки в садике, Иванова кислая… Всё как всегда, па…

Папа садится в кресло рядом с маминой кроватью, тут же прислоняет к стене свои костыли, Светлана идёт на кухню за водой. У них уже ритуал. Папа всегда, приходя со смены, пьёт свои таблетки, сидя у маминой кровати. Света всегда приносит ему воду. Отец берёт стакан и одну за другой выпивает две таблетки.

— Ты есть не хочешь? — спрашивает девочка. — Я купила сосиски и яйца и доширак.

Она спросила на всякий случай, папа почти всегда приходил с работы сытый, иногда даже приносил просрочку — колбасу или какие-нибудь обалденно вкусные творожки или йогурты, которые она никогда бы не стала покупать из-за их дороговизны. Папа смотрит на неё, чуть удивляется:

— Света, а что у тебя с бровью?

— Ничего…, — Светлана машет головой, не говорить же отцу, что это она во сне ударилась, тем более, она сама этого не помнит. — Ерунда, так ты есть будешь? Яичницу?

— Спасибо, дочка, не буду. На работе девки накормили.

«Девки!». Девками он зовёт взрослых тёток, продавщиц, что работают в магазине. Отец не догадывается, но Светлане очень не нравится, что какие-то «девки» его там подкармливают. Она не понимает зачем взрослые, даже старые, на её взгляд, женщины делятся обедами или просрочкой с её отцом.

— У тебя деньги ещё остались? — спрашивает он, отрывая девочку от неприятных мыслей.

— Тысяча двести шестьдесят семь рублей, — сразу отвечает она. Света последнее время в любой час дня и ночи может точно сказать, сколько у неё денег. Выходя час назад из магазина, она их пересчитала.

— Слушай, Светик, а сможем мы дотянуть до понедельника на твои тысяча двести шестьдесят семь рублей? — спрашивает отец. — У меня в понедельник пенсия.

Света о ней помнит. Они называют её «армейкой». Это хорошая армейская пенсия, двадцать восемь тысяч триста шестьдесят рублей.

— Протянем? Так, чтобы ни у кого не занимать, — продолжает папа.

Света молча подходит к тумбочке с лекарствами, берёт большую коробку, открывает её и показывает папе. Там всего три ампулы. Может так быть, что это лекарство вообще маме не понадобится несколько дней, а может так случиться, что будет нужно ежедневно.

Оно необходимо при падении ЧСС и падении температуры тела.

Следующую бесплатную коробку они получат только в начале октября. Папа всё понимает, он молча лезет в карман за сигаретами.

Нет, он тут, конечно, не закурит, просто будет держать сигарету в пальцах. И думать, где бы занять до получки денег. Но вариантов у него немного. Будет просить у Карповского. Опять до пенсии. В сотый, наверное, раз.

— Ладно, Света, иди в школу.

Света уже опоздала на первый урок, ей не очень хочется идти туда.

— Может, я посижу с мамой, а ты поспишь? — говорит она. С мамой нужно быть всё время рядом, только за лето у неё два раза западал язык, что останавливало дыхание, и ещё два раза падало давление до пятидесяти. Девочка знает, что нужно делать в таких случаях.

— Не надо, я на работе подремал, — отвечает папа.

— Па, у нас половина не ходит, мелким так вообще разрешили не учиться, — говорит Светлана. — Эпидемия же.

— Иди, иди, — настаивает отец. — Не нужно прогуливать.

Он упрямый человек, очень хочет, чтобы она училась, видит же, как обстоят дела, и всё равно гонит её в школу, а ещё две недели назад говорил с ней о поступлении в Лесгафта. Это глупо, девочка об этом, конечно, только мечтать может, в этом году она ни разу не делала уроков. Да и в прошлом почти не делала, скатилась уже ближе к двойкам. Она подумывает о том, что как только ей исполнится шестнадцать, а это уже через два месяца, ей придётся искать работу… Какая тут школа.

— Ладно, папа, — говорит Светлана, идёт в свою комнату и поднимает с пола у кровати почти невесомый рюкзак. Учебников там нет, там всего две тетради да пенал со старыми изгрызенными ручками. Заглядывает в комнату. — Я пошла.

— Иди, — делает рукой знак, который делал ещё до беды, когда хотел её подбодрить на соревнованиях. В те далёкие и счастливые времена, когда она ещё на них выступала.

Пахом. Он вымахал до метра восьмидесяти семи. Он самый высокий в их классе. Света тоже сама по себе не маленькая, но Пахом выше неё почти на голову. Нога у него каких-то нечеловеческих размеров, любящая его мамаша покупает ему дорогие кроссовки размера, наверное, сорок шестого. Этого лося его мамочка зовёт Владик. Владик! А этот Владик, как говорят в школе, конченый… Он и в школе ведёт себя как урод, и во дворе. Он всегда был выше и сильнее других, кулаки распускал — не стеснялся. А теперь в школе его даже ребята из одиннадцатых классов побаиваются. Света не заметила его, он жил в соседнем доме, парадная прямо напротив детской площадки, через которую девочка шла к улице Фрунзе. Пахом стоял с двумя мальчиками помладше. Как она могла его не заметить?!

«Урод, тоже не пошёл на первый урок!».

И, конечно же, он её видит, ну а как иначе? Молодой человек сразу кричит довольно грубо:

— Э, Фома… Здарова! — это он ей. И тут же поясняет двум своим приятелям: — Эта стрёмная со мной в одном классе учится.

Мальчики смотрят на неё, ухмыляются, знают, что Пахом этим не ограничится, ждут продолжения. Света тоже это знает, даже не поворачивает головы, она быстро проходит мимо, хотя понимает, что одной фразой их общение не закончится.

— Фома, а ты чё лифчик одела, а сиськи чё, забыла одеть? — орёт Пахомов на всю улицу.

Он сам и два пацана, что стоят с ним, смеются. У Пахома все шуточки такие. Урод, он всегда таким был. Светлана ускоряет шаг, она ничего не отвечает, но прекрасно слышит следующее пояснение о себе:

— Пипец она криповая, всё время ходит в трениках, кроссы все рваные. На уроках тупит конкретно. Она спортсменка отбитая.

Зачем он всё это говорит тем двум пацанам? Вот зачем? Они из другой школы, какая им разница, какое им до неё дело. Пахом просто урод. Просто урод!

Свете слышать такое было неприятно. Очень неприятно. Это даже не ей был укор, а её папе. А за папу девочке было очень обидно, ведь этот дурак ничего не знает про их беду. Да, у неё нет сейчас хорошей одежды, но раньше, до беды, когда папа хорошо зарабатывал, у неё всё было, было навалом самой классной одежды, и телефоны самых почти последних моделей у неё были. Папа покупал маме новую модель, а Светке доставался всё ещё дорогой мамин телефон. И она запросто могла им похвастаться. И все девочки в классе с ней дружили. Да и грудь у неё нормальная, ну, не такая, конечно, как у Лизы Марфиной, но есть, и причём правильной формы и симметричная. Девочки из класса это замечали. Света лифчики как раз не носила. Ей они были пока не нужны. У неё был один хороший для спорта, она его берегла. А из остальных Светлана за последние полгода выросла. К тому же у неё самые длинные ноги в классе. И у неё нет жира. И она самая быстрая девочка в школе. Но этому дебилу разве что-то объяснишь? Нет, не объяснишь, он же Пахомов. Он всегда был придурком. Светлана лишь прибавляет шаг. Но Пахом не отстаёт от неё, орёт на всю детскую площадку:

— Фома… Ты в школу? Фомина, погоди, я с тобой пойду.

Нет, он точно дебил. Света после его тупых шуточек даже видеть его теперь не хочет. Она пошла ещё быстрее.

— Да погоди ты! — орёт он и идёт за ней.

Ей даже оборачиваться не нужно, чтобы понять, что он не отстаёт. И девочка идёт ещё быстрее, едва не переходя на бег.

«Ну, недоумок, догонишь?»

Она уже проскочила мягкое покрытие детской площадки и услышала, как бухают его огромные ноги сорок шестого размера по асфальту. Бежит за ней. Сейчас девочка просто ненавидела этого урода, она даже близко не хотела быть с ним, тем более идти рядом. Светлана легко переходит на бег.

— Фома… Стой! Ты чё, больная что ли? — орёт Пахом.

Света не останавливается. Она ещё прибавляет шагу, она ещё много может прибавить, если понадобится; девочка чуть оборачивается, Пахомов не отстаёт:

— Фома, ты больная?

Но Света его не слушает, она уже выскочила на улицу Фрунзе и легко, как на разминке, побежала к Московскому проспекту. К площади Стругацких, на красный свет перебежав светофор. Урод отстал. Когда, пробежав метров двести, девочка повернулась, Пахома нигде не было. Она перешла на быстрый шаг. Ну, хоть так она ему ответила на сегодняшние оскорбления. Впрочем, Света была удивлена, Пахом до сих пор ни разу не предлагал ей идти в школу вместе. Да нет. Скорее всего он хотел отколоть ещё какой-то номер перед теми двумя мальчишками. Вот и кричал ей, а когда она пошла дальше, а не остановилась по его просьбе, это Пахома разозлило, поэтому он и побежал за ней. Но Света быстро о нём забыла, другие мысли, привычные и тяжёлые, сразу завладели ею.

Она думала, что пойдёт после школы в приход и там поест, и так сэкономит продукты, а братья поужинают в садике, папа поест на работе, он сегодня пойдёт в ночь на вторую работу, там можно подкормиться. В общем, ей только нужно будет поужинать и купить пару булок с молоком Кольке и Максу. И на завтра ещё останутся яйца и сосиски с хлебом. Папа же на обед не съест доширак, десяток яиц и пачку сосисок. В общем, всё хорошо, и сегодня денег больше тратить будет не нужно. Тысяча двести шестьдесят семь рублей переходят на завтрашний день. Можно считать, что ещё один день до папиной пенсии они прожили.

Она остановилась на светофоре на большом перекрёстке Московского проспекта и улицы Фрунзе. Светофор тут долгий, по проспекту катят и катят машины непрекращающимся потоком, а девочка всё думала, как растянуть на шесть дней оставшиеся деньги.

И тут адский топот огромных ног, зверский смех, такой дикий, что все стоящие на светофоре люди стали оборачиваться, и кто-то сильно дёргает Светлану за рюкзак.

— А-а…, — орёт Пахом радостно. — вот ты где! Гы-ы…

Света вжимает голову в плечи, она перепугалась от ора и рывка, а рюкзак слетает с её плеча. Она быстро поворачивается и видит Пахомова. Он держит её рюкзак в руке, смотрит на него чуть удивлённо. Некогда модный и любимый её рюкзачок «Вэнс» порван, у него оторвана одна лямка. Урод оторвал лямку её рюкзака, любимого рюкзака, который в модном магазине ей купили папа и мама. Света смотрела на порванную лямку, и на глазах у нее наворачивались слёзы. А Пахом, этот ублюдочный дебил, кинул ей рюкзак со словами:

— Да ты, овца, сама виновата. Тупая…

И побежал через дорогу вместе со всеми людьми, которые, наконец, дождались зелёного сигнала светофора. А Света так и осталась стоять на переходе, держа свой рюкзак и через слёзы разглядывая вырванную из ткани правую лямку. Большую такую, с «мясом» рваную дыру.

Теперь ей ещё больше не хотелось идти в школу, но папа сказал… вернее просил, и она пошла. Думая, что хорошо было бы взять камень и разбить уродливую и прыщавую харю этому уроду. Ударить с силой, а лучше несколько раз. Так она и шла, представляя себе в красках эту маленькую казнь. Что ни говори, а ей очень было жалко рюкзак. Очень. Так жалко, что слёзы текли всякий раз, когда она, забыв про эту неприятность, машинально пыталась рукой найти правую лямку, которая была уже скручена и спрятана в рюкзак.

Второго урока не было. Вообще, в школе было мало народа. Мелких не было вовсе, средние классы ходили на усмотрение родителей, старшие… на своё собственное усмотрение. Света вошла в класс, народа… и половина не пришла, зря её папа выпроваживал в школу.

Она поздоровалась:

— Всем привет.

Не так чтобы тихо, но и не так, чтобы всех напугать. Девочки, собравшиеся у стола учителя и о чём-то разговаривающие, не обратили на неё внимания. Пацаны тем более, смеются о своём, только Мурат Сабаев, лениво развалившийся сразу на двух стульях за последней партой, произнёс лениво:

— Привет, Фомина. Зря припёрлась, русского не будет. Тут все уже собираются линять. Может, совсем уроков не будет сегодня.

Классно было бы уйти. Светлана оглядывается:

— А Пахома нет?

— Не-е… Они с Митяем ушли в актовый зал, они там тянок из одиннадцатых классов клеят.

«Клеят». Света чуть улыбнулась. Дурацкое слово. Это слово резануло девочке слух, так никто, кроме Мурата, не говорит; кажется, никто другой таких слов не знает. Сабаев один из немногих, кто читает книги, он знает много разных слов, смешно издевается над тиктокерами, и у него, как и у Светы, нет инстаграма. Девочка села через парту от него.

— А зачем тебе Пахом? — всё так же лениво интересуется Сабаев. — Хочешь травы купить?

— Нет, не нужна… Он, этот урод, мне рюкзак порвал, — говорит Светлана.

— Только рюкзак? — Сабаев косится на девочку и добавляет многозначительно: — Тебе повезло.

Света не совсем поняла, что он имеет в виду, но спрашивать не стала, а Мурат и говорит ей:

— Фомина, давай сбежим, пошли ко мне, у меня мартини есть. Почилим.

Светлана сразу напряглась. А Мурат чуть оживился, смотрит на неё внимательно, глаза у него карие. Хитрые.

— Нет, не пойду, я не пью, — сразу отвечает она твёрдо, как отрубает.

— Да расслабься ты, я просто так предложил, — Сабаев снова разваливается на стульях. — Я забыл, что ты у нас спортивная. Просто так предложил. На «вдруг».

Тут как раз отворяется дверь, и в кабинет входит их классный, Данила Сергеевич. Все замолкают. Ждут.

— Ребята, не расходимся. Третий и четвёртый уроки, физика и алгебра, будут. Готовьтесь.

— Оо-ооо…, — недовольно и разочарованно загудел класс, вернее, полкласса. Особенно недовольны были девочки.

— Не «о», а готовьтесь, вас будут спрашивать, — говорит классный.

Глава 6

Церковь Рождества святого Иоанна Предтечи проще называлась Чесменской, и находилась она в десяти минутах ходьбы от дома Светланы. Церковь была небольшой, но очень красивой. Она была розовой, и говорят, что её неоднократно посещала императрица Екатерина Вторая по дороге в свою загородную резиденцию. А сейчас она была известна тем, что на маленьком кладбище, что находилось за собором, среди старых елей жили совы. Да, совы жили в городе. Светлана сама их видела по вечерам летом.

Но сейчас девочка шла не в храм, она остановилась у красивого, свежевыкрашенного здания прихода, что находился на другой стороне улицы, напротив храма. Остановилась и некоторое время оглядывалась по сторонам. Главное, чтобы никто из одноклассников не увидел, что она ходит в церковь. РПЦ — большой, как говорили пацаны из её класса, зашквар. Ей не нужны были насмешки ещё и по этому поводу. Девочке хватало насмешек по поводу драных кроссовок, старого телефона и того, что её считали «спортивной», то есть человеком, который так занимается спортом, что не имеет ни «телеграммов», ни «инстаграмов». В общем, она полминуты смотрела по сторонам, и лишь убедившись, что никого из её знакомых нет, быстро нырнула в распахнутые настежь двери прихода.

Даже тут пахнет церковью, это, наверное, от одежды священников.

Как и положено, Света со всеми здоровается. Даже с незнакомыми людьми. Сейчас день, святые отцы тоже тут, в трапезной. Длинный стол, покрытый клеёнкой с затейливым узором, на столе подносы с нарезанным хлебом, с белым и с чёрным. За столом, кроме священников, несколько прихожан. Одна знакомая Светлане бабка с распухшими ногами и ещё пара старушек. В трапезной вкусно пахнет. Среди священников настоятеля отца Александра нет. Он редко обедает со всеми. Но здесь его заместитель, отец Серафим. Это мамин духовник, он и Свету, и близнецов крестил. Светлану он любит, а она его не очень. Потому что отец Серафим… лох. У него на одежде пятна, Света видела у него в бороде яичную скорлупу и крошки желтка. Когда он её обнимает, он пахнет потом, ещё он носит бейсболку с эмблемой «СКА» вместе с рясой, у него нет машины, отец Серафим ездит на велосипеде, и что самое стрёмное, — это то, что он носит бежевые носки с чёрными сандалиями. Если Светлана видела его на улице, а он её ещё не увидал, она быстренько переходила на другую сторону. Не дай Бог, кто увидит, как он её обнимает при встрече. Увидят одноклассники — всё, школу можно будет бросать.

— Светланка! — Отец Серафим её увидел и махал рукой. — Иди сюда, ко мне, — и, видя, что девочка двинулась к нему, уже говорил кухарке Анне: — Матушка, дай тарелочку для девы.

Её усаживали рядом с отцом Серафимом, ставили перед ней тарелку, сам Серафим наливал ей рыбный суп с картошкой, с жареной заправкой, с разваренными кусками рыбы. Светлана взяла ложку, кусок белого хлеба и сразу начала есть. Суп был приправлен укропом. Этот привкус что-то тронул в глубине её души, что-то напомнил. Что-то смутное и неопределённое, но лишь на мгновение. Она тут же про всё это забыла. Девочка почти не завтракала, а суп был необыкновенно вкусным, но один из молодых попов сказал ей с усмешкой:

— Душа моя, ты бы хоть перекрестилась перед трапезой.

Света отложила ложку, чтобы перекреститься, она знала, что нужно прочитать молитву перед едой, но отец Серафим, погладив её по голове, сказал:

— Ешь, ешь, я за тебя помолюсь.

Он, конечно, был… лох. И Света его стеснялась, но она прекрасно помнила, что когда возник вопрос о лишении папы родительских прав из-за его инвалидности, папа сказал ей сходить к отцу Серафиму.

Сходить! Да она бежала к отцу Серафиму так, как на соревнованиях не бегала. Прибежала, оторвала его от службы и, рыдая, рассказала ему о том, что приходили злые тётки, которые сказали, что ей и Кольке с Максом будет лучше в приюте. В приюте! Её и братьев собирались отправить в приют. А отец Серафим её успокаивал:

— Тихо ты, тихо, рясу мне не намочи, не плачь, не плачь, я сейчас же пойду к настоятелю, к отцу Александру, и он придумает что-нибудь, не отправят вас в детдом. Не рыдай. Отец Александр всех, кого надо, знает, с кем надо поговорит, не волнуйся.

И вправду, всё разрешилось, папу не лишили родительских прав по недееспособности, и папа благодаря хорошему физиотерапевту стал ходить лучше. Теперь он даже на двух работах работал и выплачивал кредит за медицинское оборудование и возмещение ущерба по решению суда. Девочка не знала наверняка, может, и вправду настоятель храма устроил так, что злобные тётки из Комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав больше в их квартире не появлялись. И это хорошо, от этих суровых баб с каменными мордами у Светы мурашки по спине бежали, а близнецы так и вовсе каменели от ужаса.

— Отлично, с супом покончено, — заглядывал ей в тарелку отец Серафим, — давай-ка котлетку из щуки.

— Отец Серафим, я наелась, — отвечала девочка.

— Хорошо, тогда без риса, — говорит священник кухарке. — Матушка, положи деве одну котлетку.

Но Светлане нравится, как в приходе подают рис, он тут вперемешку с кукурузой. И она просит:

— Матушка, одну ложку риса, пожалуйста.

— Конечно, кушай, доченька, — говорит кухарка, накладывая ей еду.

Ещё её вынудили выпить компот с пряниками, и из прихода девочка вышла чуть живая.

Дома была куча дел, они с папой затеяли стирку, поменяли бельё у мамы и закинули его в стиральную машину. Потом папа прилёг, ему выходить в ночь. Помимо охраны, он ещё работал по ночам в частном предприятии Алиева. Шинковал овощи для салатов. Эти салаты продавались по всему Петербургу. У Алиева работало много инвалидов. Работали всегда в ночь, чтобы к открытию супермаркетов салаты были свежими. Папа не чувствовал себя там каким-то особенным. Там он был как все. Работа была непростой, но давала семье больше двадцати тысяч в месяц.

Отец ушёл в свою комнату и лёг, а Светлана села возле мамы, включила телевизор.

Нафиса. Папа называл её освобождённой женщиной востока. Она была откуда-то с юга. Света не знала точно, откуда, платков Нафиса не носила. Всегда была в юбке выше колена и лосинах. Волосы всегда у неё были чистыми и распущенными. Ей было меньше тридцати лет, и папа говорил, что она в поиске. Её можно было считать привлекательной, но вот ответственной вряд ли. Она приходила к восьми, здоровалась вежливо, справлялась о мамином состоянии, но Света всегда чувствовала, что эта вежливость и этот интерес её — показные. Нафиса совсем ничего не делала, она даже могла за всю ночь, за двенадцать часов, ни разу не поменять маме позу. Что ни говори, а неприятная Иванова была намного лучше Нафисы как сиделка. Ольга Александровна не болтала часами по телефону с мужчинами, пытаясь найти себе мужа, и главное, она чётко выполняла все медицинские предписания. В общем, если бы надо было кого-то уволить, Светлана оставила бы Иванову. Пусть даже она и противная.

Ещё до ухода папы на работу Света сходила забрала братьев из садика. Они там поужинали, и кормить их было не нужно, только молоко с пряниками на ночь дать. Теперь мальчишки уселись за компьютер, играли и непрестанно ругались. Света тоже хотела посидеть в соцсетях, пролистать ленты, но вынуждена была ждать, пока Колька и Макс лягут спать, вот тогда будет её время. А пока она пошла в ванную.

Там, в ванной, она взяла папину бритву. Посмотрела на неё, лезвие в ней старое, наверное, тупое. Света уже сбривала себе лишнюю растительность. И сейчас хотела сбрить немого. Подмышками, например. Перед соревнованиями все старшие девочки из её команды так делали. Они брили не только подмышки. И ноги брили, и вообще везде. Она вспомнила, что сегодня Мурат позвал её к себе домой. Отчего-то это воспоминание взволновало её. Хотя Мурат ей не очень нравился. Но всё равно, это его предложение… Что он вообще имел в виду? Зачем приглашал? Мартини. Очень красивое название. Наверно, это вино вкусное. Она никогда не пробовала мартини, она вообще никогда не выпивала, так… пиво пробовала разок. А вот её одноклассницы уже выпивали, ну, половина из них — это точно. Дуры, ещё выкладывали свои пьяные фотки в соцсети, неужели не боятся, что родители увидят? Нет, Светлана отложила папину бритву, решила помыться.

И уже разделась, уже открывала воду, как в дверь ванной стали яростно тарабанить. Это были мальчишки, они были возбуждены и орали при этом:

— Света-а, Света-аа…!

— Ну что, по лбу кто-то хочет? — разозлилась девочка.

— Света…! — орал Колька, она узнавала его по интонации. — Света-а… у нас в комнате робот!

— Он шебуршит… — добавлял Макс. — И он не робот, он жук.

— Идите, я помоюсь и просмотрю, — отвечала Светлана, — и сколько раз вам, глупым, нужно говорить, чтобы никогда не ломились ко мне в ванную?

— Света, Света…, — продолжал Колька, — робот страшный, мы не можем играть.

— Не играйте в эту игру, — советует Светлана. — Играйте в другую.

— Света, он не в игре, он на кровати на нашей, — говорил Максим. — Он ползает по кровати!

Светлана раздражённо надевает белье.

— Если я не найду вашего робота, вы оба получите.

Открывает дверь и, прикрывая грудь рукой, идёт за мальчишками в комнату.

— Это не робот, — поправляет Макс, — это жук.

— Это робот! — орёт Колька.

— Ты дурак, это жук! — говорит Максим.

— Это ты дурак, сейчас Света его поймает, и ты увидишь! — продолжает орать Коля. — Это просто такой робот в виде жука.

Света, злая, входит в комнату, останавливается у кровати братьев, губы поджала:

— Ну, где ваш жук, где ваш робот?

На кровати ничего подобного нет, Макс молчит, а быстрый Колька сразу соображает:

— Значит, сполз, — он опускается на пол. Заглядывает под кровать. И победно кричит: — Вон он, Света! Робот!

Светлана, прикрывая груди руками, тоже садится на колени рядом с братом, заглядывает под кровать. И сразу видит робота-жука. Он ползёт вдоль пыльного плинтуса. Ей и секунды не понадобилось, чтобы понять, кто это такой. Чёрный и блестящий, как кусочек угля длиной в указательный палец. Длинное брюхо на конус. Четыре крепких лапы. Жвала — острые клещи. Она узнала эту тварь. Вспомнила и узнала. Ей стало нехорошо, так как она вспомнила свой отвратительный сон. Кусаки. Ночные кусаки. Это один из них.

— Света, скажи Коле, что это не робот, а жук, — говорит Макс, с ней и с братом разглядывая существо.

А девочка не отвечает, смотрит на существо, смотрит, и её отчего-то вдруг захлестнула такая злость, что аж врезать кому-то захотелось, она лезет под кровать, уже забыв про неприкрытую грудь, и выметает ладонью из-под кровати кусаку вместе с пылью.

— А, Света! Осторожно… Он тебя укусит, вон какие у него рога! — радостно кричит Колька.

Но девочка не боится кусаку. Она, сжав свой небольшой кулачок, замахнулась, врезала по твари. Так врезала, что она хрустнула, и из неё что-то слегка брызнуло.

— Ой, Света! — тихо произнёс Макс.

А девочка брезгливо взяла раздавленную тварь за лапу и понесла её в туалет. Мальчишки бежали следом:

— Света-а… А это жук или робот? — спрашивал Колька.

Светлана швырнула кусаку в унитаз и смыла, и лишь убедившись, что вода унесла эту мерзость в канализацию, ответила с ненавистью:

— Это таракан.

— Тараканы не такие, — робко возразил ей Макс.

Но девочка его не слышала, она все ещё смотрела в чистую воду унитаза и думала, верее, вспоминала то, что ей снилось ночью. Теперь она вспомнила всё до мельчайших деталей, вспомнила свои эмоции и страхи.

Близнецы настроения своей сестры различали по её лицу, оба притихли, знали, что сейчас её лучше не доставать вопросами, и даже нагловатый Колька, и тот потихонечку ушел вслед за братом, так и не поняв до конца, почему старшая сестра вдруг стала такой злой. Она прошла в ванную, стала быстро одеваться, всё желание поплескаться в теплой воде, а тем более что-нибудь сбрить себе папиной бритвой сразу пропало. Девочка уже не вспоминала ни о Мурате, ни о мартини. Всё это вдруг стало каким-то далёким и нереальным, не то что сон, который ей снился этой ночью. В этот вечер она так и не посидела за компьютером. Сидела на кровати, смотрела, как близнецы, попивая молоко и поедая шоколадные пряники, ругаются из-за того, кому проходить следующий уровень. Девочка даже не дождалась положенных десяти часов, отправила их спать раньше. Они немножко попротестовали, но не сильно, уж больно зла была их сестра в этот вечер. Светлана пошла перебросилась парой слов с Нафисой. Как всегда, та говорила, чтобы Света не волновалась, что она будет следить за мамой и не будет спать. Но девочка знала, что она врёт. Однако за те деньги, что папа мог платить, других сиделок с медицинским образованием было не найти. Светлана пошла и легла в свою кровать. А за окном ещё светло, она подумала, что братья уже спят, а у неё состояние такое, что и не заснуть. Едва не трясётся, как вспомнит, что под камнем очнулась. Какой тут сон. Проклятый, проклятый кусака, появись он ещё раз, опять бы раздавила его кулаком. Ещё и ногой топтала бы.

Глава 7

Это был всё тот же камень. Всё тот же густой туман. Она была на том же месте. И странное дело, у девочки не было желания плакать. Вдыхая полной грудью туман со знакомым едким привкусом, она присела и стала шарить по земле руками. Это как-то само собой произошло, она как будто включилась. Светлана не причитала и не плакала, она присела на корточки и искала свою палку. Она должна была быть тут. Не мог же тот мерзкий дедок с глазами без зрачков её забрать. О! Палка оказалась там, где и должна была быть. Девочка обрадовалась. Сразу взяла свою палку покрепче. Так ей было спокойнее. Теперь она огляделась. Ну, тут гляди-не гляди, но если вытянуть руку с палкой, там, где она кончится, уже ничего не видно. Туман. За камнем кто-то закричал. Кажется, она слышала этот крик, похожий на крик обиженной птицы. Хорошо, что далеко, — или это туман так приглушает звуки? Она вспомнила, что из-под камня может вылезти тот страшный червяк с лапками, ей очень не хотелось, чтобы его жёлтые жвала впились ей в лодыжку. А в этом проклятом тумане разве его разглядишь? Подползёт незаметно, червяк-то на самом деле был весьма проворен.

Она, медленно ступая, чтобы не шуметь, подошла к камню поближе, наклонилась и увидела чёрную дыру, из которой сама в прошлый раз вылезла. Там, у входа, была пара кусак, но их-то Света уже не боялась. Она выпрямилась и замерла, взяв палку покрепче. Ей нужно было пересидеть тут какое-то время. Это же сон. Вот она и подождёт, пока проснётся. Её камень вполне бы её устроил. Если не придёт тот дедок, то можно остаться и тут. Она на всякий случай огляделась, стараясь рассмотреть всё, что не скрывал от неё туман.

На том деревце или кусте, которое почти не имело листьев и что рос рядом с камнем, сидело существо. Оно сильно походило на… кошку-сфинкса. Только раза в три крупнее. Да, на нём не было шерсти, и величиной оно было с огромного кота, но это был не кот, совсем не кот. Кожа его была того же цвета, что и у Светланы. Но вот головы как таковой у существа не было: огромный рот, огромные уши торчком, длинные ноздри — всё это помещалось на конце туловища. Уши и нос, ноздри, всё ярко выраженное, пасть большая, чуть приоткрытая, хоть и зубов в ней не было видно, тем не менее, она была очень неприятна. Особенно неприятны были его совсем не кошачьи ручки-лапки, с пальцами и чёрными крупными когтями на них.

Зато глаза у существа были очень малы, это были прорези, которые сделали в коже, как будто впопыхах. Маленькие дыры на всякий случай. Помимо всего этого, существо имело длинный хвост, который замотался пружиной вокруг крупной ветки. Девочка подумала, что существо ещё похоже на хамелеона, она видела таких в передвижном зоопарке. Сидит такой и держится так же лапами, как хамелеон. И тут неожиданно — Светлана даже чуть не вскрикнула — это существо легко перепрыгнуло с ветки на камень, ловко и весьма быстро пробежало пару метров и что-то схватило своею лапой с цепкими пальчиками. Света поняла, оно схватило кусаку. И поступило с жуком очень ловко. Существо быстро отгрызло жуку длинное коническое брюшко, а грудь, лапы и голову со жвалами просто выбросило, и эти останки скатились по камню вниз. А зверь, разинув свою страшную пасть и собравшись с силами, издал резкий и пронзительный звук. Звук был высокий и неприятный, это был почти визг, от которого девочка поморщилась. И тут же откуда-то донёсся ответ. Такой же писк, только чуть сглаженный, ослабленный туманом. А потом ещё один, но уже с другого места. И ещё один, и ещё. А противный крикун тем временем нашёл ещё одного кусаку и расправился с ним так же, как и с первым. Сожрал, собрался с духом, и опять мерзко проорал в туман. Крикун не показался ей уж очень страшным, но когда из тумана на камень к первому выскочил ещё один, а через несколько секунд вылез третий, а потом и ещё один, Светлана захотела отсюда уйти. Кажется, зря голос говорил ей, что это место безопасное. Один крикун, может, ещё и не страшен, но когда этих ловких животных… уже пять! Света потихонечку начала отходить. Спиной, спиной вперёд, держа палку наготове и стараясь не выпускать крикунов из поля зрения. Но в поле зрения она держала их недолго, пять-шесть шагов и всё — туман. Она остановилась и присела. Не издавать звуков и не источать запахов. Кажется, так говорил ей голос. Напротив её камня в прошлый раз, когда жгучее солнце растопило туман, она видела высокую стену с окнами, остатки бывшего дома. Развалины.

Девочка подумала, что там ей будет безопаснее, вот только сейчас, в тумане, да ещё и отойдя уже от «своего» камня, она не могла точно найти нужное направление. Хорошо, что крикуны всё ещё кричали за спиной. Хоть какой-то ориентир. Их даже через туман было слышно. Всё-таки оставаться тут, на открытом месте, она не хотела, ей нужно было какое-то укрытие. Светлана, аккуратно и глядя себе под ноги — обуви-то у неё не было — пошла туда, где, по её мнению, должны быть развалины дома и ещё не рухнувшая стена. Она видела осколки разбитой пивной бутылки, валяющиеся на коричневой, глинистой земле, видела ржавый и погнутый самокат без колёс. А ещё увидела ржавые, вмятые в грунт прутья маленького заборчика, которым обычно огораживают газоны. Они что-то напомнили ей, сначала она даже не поняла, что. Но, как выяснилось, шла девочка в правильном направлении. Уже вскоре, чуть наколов ногу, она разглядела через туман тёмное пятно. Стена. Тут нужно было идти ещё аккуратнее — кучи битого кирпича, гнилые доски с большими коричневыми гвоздями, осколки стекла.

Ей пришлось выбирать место для каждого следующего шага, чтобы не поранить ногу. Но останавливаться она не хотела, ей почему-то казалось, что у этой стены, в этих развалинах, ей будет безопасно, почему она так думала, девочка ответить бы не смогла. Просто ей так казалось. Оказавшись у стены, она остановилась. Да, жёлтая стена, пустые окна, даже без рам, выше второго этажа уже ничего не видно, туман. Тут ей стало не по себе. По стене весьма бодро пробежал такой же червяк с лапками, как тот, что напугал её в прошлый раз, когда вылез из-под камня. Только этот был раз в сто меньше. Всего с её палец. Светлана уже не была так уверена в безопасности этих развалин. Она стала осматривать стену, и увидела… табличку. Такие тёмно-синие эмалированные таблички с названиями улиц и номерами домов она видела на многих зданиях. А эта табличка была облупившаяся, но Светлана без труда могла прочесть надпись на ней: «ул. Гастелло д. 28». Света раскрыла рот от удивления. Она знала этот дом. Она жила совсем рядом, в трёх сотнях метров отсюда, это был её район. Гагарина — Фрунзе — Гастелло — Ленсовета, это квадрат, в котором она родилась и выросла. Голос говорил ей, что это её сон. Теперь Светлана была в этом уверена, вокруг всё разбито, всё разрушено, но ещё некоторое время назад она ложилась спать в свою постель в своём доме. В целом доме, не в разрушенном, а до этого шла домой из Чесменского прихода как раз по улице Гастелло. И все дома вокруг были целы. И двадцать восьмой тоже. Нет-нет, это точно сон, и ничего другого быть не может. И тут раздался рёв у неё за спиной, настоящий, гортанный, с хрипом. И ревел кто-то немаленький. Она быстро обернулась, выставив вперёд свою спасительную палку. Но кричали не так близко, чтобы можно было достать палкой. И сразу на рёв отозвались крикуны, дружно, зло и громко загалдели. Там, у её камня, от которого она ушла, явно что-то происходило. Какая-то возня, и снова рёв. Крикуны как с ума посходили, орали так, что Светлане захотелось заткнуть уши, она даже присела. И сразу раздался визг, заливной и обиженный, и она даже разглядела, как в клубах тумана мимо неё пронеслось что-то темное и большое. Пронеслось так быстро, что туман, кажется, за ним завихрялся. Крикуны ещё поорали немного, а потом вверху, в воздухе, несколько раз крякнула птица, как бы завершая кутерьму. И снова стало тихо. Нет, ей точно нужно было какое-то укрытие. Девочка встала и, снова выбирая место для каждого следующего шага, пошла вдоль стены, надеясь найти или проём от двери, или окончание стены.

Девочке очень повезло, а может, везёт тому, кто ищет, в общем, обойдя стену, она нашла один сохранившийся лестничный пролёт, что шёл вокруг шахты лифта и вёл на второй этаж, на небольшую лестничную площадку с окном над нею. Место было очень выгодным, добраться туда можно было лишь по ступеням или по отвесной стене. Только вот место это было занято. Там, на такой хорошей лестничной площадке, среди отбитой штукатурки и обломков кирпичной кладки, сидела огромная жаба, этакий серо-жёлтый невзрачный бугор, который и не сразу заметишь среди мусора, даже поставив рядом с ней ногу. Только большой бугор. Была она так велика, что не влезла бы в небольшую сковороду, свисала бы с краёв по всему периметру. И хорошо, что вокруг было много битого камня, кусков бетона с вывороченной арматурой и всяких других острых предметов. Светлана шла медленно. Медленно и тихо, и поэтому первая заметила это почти круглое, неприятное, серое в жёлтых пятнах существо. Заметила девочка жабу как раз в тот момент, когда та охотилась. Сначала жаба брызнула откуда-то из морды прозрачной, тонкой струёй на стену. А затем лениво и неуклюже подползла к стене поближе и выбросила из пасти большой и тяжёлый белый язык, слизнув что-то со стены. Язык же её потом упал на бетонный пол, и она его втянула в себя вместе с мелким мусором, прилипшим к нему, — зрелище малоприятное. Да, тут даже жабы, и те ужасны. Светлана вспомнила, что ей говорил голос. Он как раз упоминал жаб как весьма опасных существ. Но Света не собиралась уступать этому мерзкому существу такое удобное и безопасное место. Интуитивно девочка поняла, что под прозрачную струю жабы лучше не попадать. А ещё она поняла, что своей палкой-выручалкой это мощное существо ей с одного удара не убить. Палочка показалась девочке слишком легкой для такой мощной твари. Ударь такую, попробуй, так она ведь в ответ и брызнет, а на девочке даже одежды нет, ну, кроме трусов и майки. Света немного подумала, надеясь на то, что жаба так и будет сидеть мордой к стенке, а не к ней. И решила. Она своей палкой скинет жабу вниз с площадки, вот и всё. Мысль была хорошей. И Света стала потихоньку протягивать палку вдоль стены, чтобы оттуда резким движением смахнуть животное вниз. Жаба, может, и не видела девочку, но вот палку она разглядела сразу. И сразу тонкая струя вылетела в сторону оружия Светы. Всё, теперь можно было не прятаться, Света, уже не стесняясь, старалась палкой сгрести жабу с лестничной площадки. Но торопилась, нервничала, боясь, что брызги струи попадут на неё, делала лишние движения, промахивалась. Тонкий конец палки проскакивал то под животным, то поверх спины жабы, то девочке просто мешал мусор, в общем, ей с трудом удавалось толкать животное к краю площадки, тем более что жаба не хотела двигаться и всё время пыталась остаться на месте и поливала конец оружия Светланы своей жидкостью. В общем, и та, и другая прилагали заметные усилия, чтобы выиграть поединок. Но Светлана оказалась сильнее, она всё-таки сдвинула жабу ближе к шахте лифта, а у той закончилась её жидкость, да ещё и палка ловко её перевернула на спину, в общем, жаба сдалась, устала. Так и лежала на спине, обнажив своё блёклое пузо. Почти не двигаясь, отдыхая. А девочка, уже не торопясь и обдуманно, подковырнула её и скинула вниз. Светлана даже порадовалась, что она победила это мерзкое животное. Теперь пролёт и площадка её. А жаба… Света подошла к краю и заглянула вниз. Жаба сидела на большом куске бетона, как ни в чём не бывало.

Вообще-то Светлана, как и большинство её сверстниц, любила животных, котиков всяких, собачек. Особенно ей нравились бордер-колли, посмотрев в интернете, что вытворяют эти умные псы, она в шутку говорила, что такие собачки могли бы учиться в их классе на твёрдые тройки. Но вся её любовь к животным никак не распространялась на здешних существ. Света думала, что прячется она здесь, может быть, не в последний раз, и соседствовать с такой мерзкой тварью, что плюётся неизвестно чем, ей вовсе не хотелось. Девочка поставила к стене свою палку, подняла из кучи мусора кусок стены из слепленых цементом двух кирпичей. Не без труда подняла, поднесла их к краю площадки, прицелилась, тяжело дыша, и отпустила. Хорошо, что она не стала бить жабу палкой. Огромный камень лёг точно на спину животного, но оно не сдохло сразу от страшного удара, а стало быстро, даже судорожно, раскидывая задними лапами мусор и крошево, прыгать в сторону.

Свалилось куда-то за куски переломанного лестничного пролёта, а оттуда заползло в какую-то щель, в темноту. Девочка была удивлена, очень удивлена живучестью этого неприятного животного. Она надеялась, что жаба всё-таки сдохнет там, под камнями, уж очень Свете не хотелось делить с ней своё убежище.

Глава 8

Девочка огляделась. Да, место удобное, но его нужно было почистить. Слишком много тут битого камня и мусора. Но сейчас, после схватки с жабой, ей хотелось чуть передохнуть, оглядеться.

Фу! Вот на кого охотилась жаба. По стене ползали… кажется, папа называл их мокрицами. Они давно, до ремонта в их квартире, под ванной жили. Но те были мелкие, а эти здоровенные, серые, величиной с её мизинец. Тут, в неразрушенном углу дома, в тумане, им было хорошо, сыро. Их тут было немало. Светлана взяла свою палку. И взгляд упал на тонкий её конец. Девочка удивилась. Вся кора, гибкая и крепкая, с палки слезла или распушилась на нитки, а белая сердцевина, что была под корой, потемнела. Она смотрела на ещё влажный конец своего оружия, а потом, ради интереса, взяла и прикоснулась концом палки к крупной мокрице, что ползла по стене. Прикоснулась и чуть прижала её, но прижала легко, так, чтобы не раздавить. Почти сразу мокрица сжалась, выскользнула из-под палки, свалилась на мусор, но не убежала в какую-либо щель, а стала сворачиваться и разворачиваться, выгибалась и снова скручивалась в комок. Сделав так несколько раз, она развернулась и у-мер-ла. Светлана, чуть подумав, выбрала не стене ещё одну крупную мокрицу и повторила действие. Она опять прижала мокрицу влажным концом своей палки. И опять смотрела, как та выкручивается, падает и тоже умирает.

— Офигеть. — тихо произнесла Светлана, разглядывая потемневший конец своего оружия. И думала о том, что ей повезло, что эти жабьи слюни не попали на неё. Главное, самой теперь за тонкий конец не схватиться. Девочка опять огляделась, теперь она собиралась разобраться тут у себя на площадке. И вдруг…

— Это вы? — раздалось… кажется, прямо над её головой. Она даже голову задрала, но, кроме тумана, ничего не увидела. — Вы вчера выбирались из-под земли?

А-а-а-а… Как девочка была рада этому голосу. Она чуть не закричала от радости, чуть не запрыгала на месте.

— Да, да! Это я, я. — быстро говорила Светлана. — Вы меня видите?

— Вижу, — отвечал ей голос чуть погодя. — Но я могу видеть вас только в том случае, если вы находитесь на одном месте не менее десяти секунд, или я вижу ваши движения, но с задержкой. Но я хорошо вас слышу. Я просто узнаю вас по тембру голоса. Звуки я разбираю даже в тумане, но и они от вас доходят до меня через десять секунд.

— Что? — не поняла Светлана. Почему? Почему десять секунд? Впрочем, её это сейчас не сильно заботило. Девочку интересовал другой вопрос. — Почему я опять вижу этот сон, вы говорили, что я больше об этом месте и не вспомню. А я опять тут… Ну, это… В смысле мне опять это снится…

— Боюсь, что моя оценка ситуации с вами не была взвешенной, — спокойно и с задержкой отвечал ей голос.

— Не была взвешенной? — падающим голосом переспросила девочка.

— Да, я думал, что вы тут случайно. Многие люди ищут, как сюда попасть, мне же, в прошлую нашу встречу, показалось, что вы тут оказались случайно. Вот я и подумал, что больше вам тут бывать не придётся. Судя по всему, я ошибался.

Светлана опешила. Замерла, задумалась. Даже рот раскрыла. Она ничего не понимала. Какие ещё люди, да ещё и многие, которые хотят попасть в её сны. Но, едва подумав об этом, она снова вернулась к вопросу, который её волновал больше всего:

— А вы не скажете, как мне проснуться?

— К сожалению, я не знаю ответа на этот вопрос, — донеслось до неё с задержкой, к которой она уже начинала привыкать.

— Может, мне будильник ставить? — робко предложила она.

— Я не уверен, что это вам поможет. Боюсь… ну, если вы сюда проникаете не по своей воле, то вас сюда призывают.

— Что значит призывают? — удивилась Света. — Кто это меня призывает в мои же сны? Как такое может быть?

И тут в глубине ее сознания, далеко-далеко, в самом потаённом уголке ее души, сам собой всплыл вопрос: может быть, это… мама?

На сей раз задержка была намного длиннее, чем обычно, видимо, голос размышлял над ответом. И наконец ответил:

— Вам нужно выслушать меня внимательно, и уж если вам придётся иметь дело с этим местом, вам просто необходимо это знать. Дело в том, что это не ваш сон. Это место я называю Истоки.

— Истоки…, — тихо, почти шёпотом, и удивлённо произнесла она, продолжая слушать, что говорит голос.

— Это всего лишь точка в потоке времени, точка, в которой начинается и ваше личное, ваше персональное время. Но эта точка не только ваша, так как она напрямую привязана к точке вашего пространства, того, в котором вы непосредственно обитаете, то есть это ещё Исток для миллионов подобных вам существ, что сейчас живут с вами в вашем времени и в вашей локации, в вашем трёхмере.

Светлана молчала. Всё то, что произнёс сейчас голос, просто не укладывалась в её голове. Да и не могло это уложиться в голове девочки, которой ещё не исполнилось и шестнадцати. Которая училась-то на тройки, потому что до беды, что приключилась с их семьёй, ничем, кроме бега, любимого спорта, и аниме почти и не интересовалась. А тут тебе потоки времени, точки, локации всякие, непонятные трёхмеры, глупости, глупости неприятные и непонятные. Не о том она хотела слышать. Нет… Скорее всего, это точно какой-то забубённый и глупый сон. Но среди этого всего непонятного сна неожиданно появилась одна вещь, которая Светлану заинтересовала. Папа смеялся над ней частенько, ну, в те времена, когда он ещё умел смеяться. Смеялся, когда она, вытаращив глаза, прибегла к нему обсудить какую-либо дикую новость, прочитанную в интернете. Как было с новостью, что с какого-то там года обучение в десятых и в одиннадцатых классах будет платным. С этой новостью она прибежала к папе. А он, выслушав её, улыбался и говорил:

— Светка, в военной науке есть незыблемое правило, а именно: любая информация должна быть осмыслена, проанализирована, — он поднимал палец вверх, повторяя: — Любая информация. И первым пунктом анализа значится источник информации. Источник! Кто тебе эту дурь сказал?

— Одна тётка… Блогерша.

— Я так и думал, а на сайте министерства образования такая информация есть?

— Да откуда я знаю, я ту тётку послушала и к тебе пришла, — отвечала девочка.

— То есть, достаточно какой-то шаболде что-то там пробубнить в интернете, и ты всё, что она скажет, готова принять на веру?

— Ну, не знаю, па… У неё полтора миллиона подписчиков.

Он покачал головой:

— Ничего ровным счётом это не значит. Полтора миллиона слабоумных, не будь такой, как они. Всё всегда проверяй, ничего не бери на вру. Особенно источник информации, ищи подтверждения из других источников, иначе будут потери в личном составе, — назидательно говорил отец. — Проверь данную информацию на официальном сайте и, если не найдёшь там подтверждения, отписывайся от этой тётки.

Папа был умным… Ну, так мама говорила. Света всегда запоминала то, что он говорит, вот и сейчас она захотела кое-что выяснить. И поэтому она не стала спрашивать ни про локации, ни про потоки времени, ни ещё про что-то там, а спросила лишь:

— А можно на вас взглянуть? — и, чуть помолчав, добавила: — А то мы всё говорим, а я вас так и не видела.

— Боюсь, что сейчас это не представляется возможным, — отвечал голос. — Дело в том, что я в своём физическом состоянии тут пока появиться не могу. Мы находимся в разных рукавах времени, вы ведь слышите, что мои слова доходят до вас с запозданием, по сути, вы говорите не со мной лично, а с моей проекцией.

«Ну да, ну да…». Светлана так почему-то и думала. Рукава времени, проекции… Ещё чего-нибудь умного скажи… Она даже улыбнулась незаметно. И продолжила:

— А как же ваша проекция меня видит, как же она со мной говорит, что это такое — проекция?

— Это очень сложно объяснить, но сейчас я нахожусь почти в таком же состоянии, что и вы, я тут существую на тех же физических принципах, только в отличие от вас, я это свое состояние перемещаю сюда сам, хотя это мне даётся так же нелегко, как вам нырнуть в воду на глубину в двести ваших шагов без какого-либо оборудования. Только своё физическое естество я оставляю там, в своём трёхмере, точно так же, как и вы свое.

Светлана едва не фыркнула. Едва сдержалась. Ничего из того, что говорил голос, она не понимала. Только лишь убеждалась, что это всё какой-то дурной и неприятный сон. В этом теперь она не сомневалась. И почему-то доверие к голосу, ещё вчера такое крепкое, сегодня таяло прямо на глазах. Может, потому, что она сидит в развалинах дома, который в реальности цел и невредим?

«Он какой-то мутный. Он из тех, кто за умными словами хочет скрыть какой-то развод. А может, его и вовсе нет. Может, это сон, который скоро закончится», — думала Светлана. И какой-то бесёнок внутри стал словно подбивать её: выведи, выведи его на чистую воду. Она и спросила у него:

— А раз вам тут так тяжело находиться, зачем вы сюда… Приходите или спускаетесь? Не знаю, как вы это называет. Зверушек местных изучать, что ли?

Ей на этот раз пришлось подождать подольше, прежде чем она услышала:

— Нет, местные существа мне мало интересны, меня интересует время. В таких точках его легче изучать. Тут заметны его нюансы, которых в сплошном потоке не разглядеть.

— А зовут вас как? — сразу спросила девочка.

Опять ожидание. И после:

— Скорее всего, первое моё имя будет звучать для вас как Ль. Меня можно было бы назвать Любопытный. Но думаю, что сокращение будет уместным.

— Что? Ль? — «Любопытный. Глупость какая!» Светлана очень жалела, что не может на него взглянуть. Тогда этот «Ль» во взгляде девочки точно увидел бы весь её сарказм.

— Возможно, что в вашей транскрипции это будет звучать скорее, как Лю. Да, Лю, так будет лучше, — произнёс голос, как обычно с задержкой.

— Лю, ну хорошо. А меня зовут Светлана. Света.

— Светлана, Света, — повторил голос, — вы мне уже называли свое имя, но раньше я звал вас «высокий беспокойный и встревоженный голос, который доносился из-под земли».

«Очень приятно! Офигенное имя!», — подумала девочка с некоторой обидой. И тут же спросила:

— Лю, так вы точно не знаете способа… ну, это… как бы мне проснуться?

— Если у меня появятся мысли на этот счёт, я вам сразу сообщу. Но вы не первая, кто у меня спрашивает об этом, и пока я никому не смог помочь.

И вот тут всякий скепсис покинул девочку, вот эта тема была интересна. Она быстро и, как ей казалось, правильно сформулировала вопрос, но задала лишь первую его половину.

— Так я не первая… не первая, с кем вы тут встречаетесь, Лю?

— Нет, далеко не первая, уже встречал здесь представителей из вашего трёхмера.

— И где они сейчас? — вообще-то Свету интересовал другой вопрос, её интересовало, что с ними стало. Но она отважилась только на такую форму.

— Я не могу ответить на этот вопрос. В той области, в которой я могу коммуницировать, а она весьма невелика, вам подобные появляются нечасто; те, кто попадает сюда по своей воле, те уходят на север, подальше от черты, там спокойнее, там меньше агрессивных существ. А те, кого призывают сирены, уходят либо к черте, либо на запад. Каждый идёт туда, откуда доносится зов сирен, которые его зовут.

— А сирены — это… как у пожарных машин? Такие громкие звуки?

Опять голос, вернее, теперь Лю, молчал дольше обычного. Свете даже показалось, что он не понял её вопроса, наконец она услышала:

— Нет, сирены — это существа, что призывают сюда таких, как вы. Сирены способны своей песней вырвать вас из вашего трёхмера, разве вы не слышите их? Это, насколько я могу судить, протяжный монотонный звук, который вы должны слышать почти всё время.

— Песня, которую я должна слышать почти всё время? — удивилась девочка. Нет, никакой песни она не слышала.

— Да, мне рассказывали, что она монотонная и непрекращающаяся, она мешает комфортному существованию всякого, кто её слышит, зов сирены разбалансирует психику и даже выводит из себя. Люди приглушают этот звук при помощи специфических химических компонентов. Вы слышите такой звук?

Светлана замерла. Кто-то шебуршал внизу, возможно, всё та же жаба. Птица опять крякала где-то вдали. Нет, никакого звука она не слышала. Она забыла, что Любопытный, скорее всего, её не видит, и покачала головой: Нет. Не слышу ничего подобного.

— Нет-нет, не пытайтесь услышать его вашими внешними органами слуха. Зов сирены — он звучит внутри вас, так же, как и мой голос.

Только тут впервые Света обратила внимания на то… А ведь и вправду, голос Лю звучал всё время с одинаковой силой и частотой. И да, он звучал внутри неё. В голове? Нет, не в голове. Или в голове? А теперь, когда она вдруг сделала для себя это открытие, а Лю продолжал молчать, ничего другого она не слышала. Кроме естественного фона. И этот фон звучал вовсе не внутри. Это были те самые простые звуки, которые она слышала ушами.

— Нет, я ничего не слышу, кажется, меня никто не зовёт, — наконец произнесла девочка.

— Это удивительное дело, — произнёс Лю. — Вы первая на моей памяти, кто попадает сюда не по своей воле и не по воле сирен. Значит, в вашем существовании всё гармонично? У вас нет трудностей в проживании отпущенного вам времени?

«Как же нет?». Свете сразу вспомнилась мамина рука, провода, датчики, капельницы, круглосуточно шуршащие вентиляторами приборы контроля. А потом папины костыли и две его работы, огромные счета по кредиту и выплаты по суду, злые тётки из комиссии, готовые в любой момент забрать её и близнецов от папы и посадить их в детдом, сверстники в школе, драные кроссовки, Пахом-придурок. «Ну как же, нет трудностей?».

— Трудности у меня есть, — наконец ответила она, заметно помрачнев. — У меня их много.

А Лю и продолжает, всё так же спокойно и всё тем же своим красивым голосом:

— А вы когда-нибудь задумывались о прекращении своего существования?

«Это о чём он спрашивает?». Светлана напряглась, она даже взяла палку, что до сих пор стояла прислонённая к стене. «Это он про что? Про смерть? Про смерть её спрашивает? А зачем?». Она, конечно, не раз думала о смерти, о своей смерти как таковой и о том, что в этом случае будет с её родными. Девочка знала, что нужна отцу, он просто без неё не справится, она знала, что нужна и близнецам, они её любят, и особенно нужна маме, ведь мама только на её прикосновение отвечает рукопожатием, только от её голоса мамины зрачки шевелятся. Но всё-таки Света думала о своей смерти.

А Лю, не дождавшись её ответа, продолжал:

— Сирены ищут тех, у кого тяжесть существования превышает радость от него. Ищут тех, кто задумывался о прекращении своего бытия. Сирены зовут именно их.

— Меня никто не зовёт, — ответила Светлана сразу и как-то зло. — Я ничего такого не слышу, ясно вам?

Но вся беда была в том, что в глубине души она почувствовала после слов Лю беспокойство. То беспокойство, что раньше в себе не замечала. Ведь, что ни говори, а жизнь её протекала от утра до вечера лишь с одной мыслью: прожить этот день. Она уже давно позабыла, чему ещё можно радоваться, как не покупке хорошей картошки по скидке. Она молчала, а голос опять заговорил:

— Я рад был с вами опять пообщаться, я узнал кое-что интересное для себя, спасибо вам, мои силы на исходе, мне пора, прощайте. Желаю вам того, чего бы вам самой хотелось.

«Прощайте? Как прощайте?». Светлана оживилась.

— Подождите, Лю. А я… А что же делать мне? — она подняла голову, забыв, что всё равно не сможет его увидеть.

— Ну, вам нужно идти на север. Тут все дома разрушены, а всего в двух сотнях метров на север есть целые дома, там вам нужно поискать себе одежду и обувь. Берите самую крепкую, самую прочную, найдите себе оружие, то, каким сможете владеть. Возможно, хорошая одежда поможет вам выжить здесь. Прощайте.

— Подождите, Лю. Мне идти на север? — она пыталась понять. — А север где? Вы тут, Лю?

Но ей уже никто не отвечал.

Глава 9

Тут из-под кучи битого кирпича выполз червяк с ножками и щипцами на голове, хорошо, что маленький, сантиметров десять, теперь, после того гиганта под камнем, он был не очень страшный. Червяк получил пару раз тонким концом палки, но не сдох, а проворно залез под камни обратно. По стене всё ползли мокрицы, на одной их них девочка ещё раз испытала палку, палка ещё работала. За стеной, вдалеке, снова заорали крикуны, становилось теплее. Как голос попрощался и умолк, Светлане стало одиноко, а ещё с Лю ей было спокойнее, словно он оберегал её. Тут, в развалинах, она чувствовала себя лучше, чем у камня, но Лю советовал ей найти одежду. Пусть она и с недоверием относилась к его последним пояснениям, но тут и спорить было нечего, одежда ей была нужна. И, главное, обувь. Здесь столько всего, что может повредить ноги, и живого, и не живого, в общем, нужно было выйти из убежища. Пока она размышляла, сами собой появились тени, и стало ещё теплее, девочка заметила, что туман почти рассеялся. Да, он тут исчезал очень быстро. Света начала спускаться по лестнице, всё так же аккуратно, чтобы не поранить ног. А ещё она помнила, что там, внизу, в кучах ломаного бетона, кажется, ещё живая, пряталась жаба. Девочка дошла до выхода из развалин. Остановилась. Всё, туман закончился. Пространство вокруг заливал белый, белый, жаркий свет. С громким жужжанием прилетело и плюхнулось ей на майку, прямо на грудь, отвратительное насекомое. Вскрикнув, девочка смахнула его на землю, оно было большое и неуклюжее, похожее на крымскую цикаду. Упало, копошилось в крошеве кирпича, Света, всё ещё перепуганная, прижала его к земле палкой.

Кажется, палка уже высыхала, теряя свои магические возможности. Насекомое вывернулось, тяжко зажужжало, с трудом взлетело и унеслось прочь.

«Сколь же тут всяких мерзостей». Девочка перевела дух и огляделась. Камень. Её камень был ей хорошо виден. «Если это двадцать восьмой дом по Гастелло, то там… проспект Гагарина, а там Фрунзе». И там, в той стороне, она видела не развалины, а хорошо сохранившиеся дома. Они были жёлтые и яркие в свете этого обжигающего солнца. Совсем как живые. В них должно было быть то, что ей нужно. Над развалинами пронеслись две птицы. Снова мимо неё басом прожужжало какое-то насекомое. Стоять тут и бояться не было смысла, в случае опасности она просто убежит. Решив так, Светлана вышла из развалин двадцать восьмого дома. Взяв свою палку двумя руками, она пошла к камню, прошла, огибая его с юга, и направилась дальше к виднеющимся впереди домам. Стоящие ещё кое-где стены, горы битого кирпича, она обходила, стараясь не приближаться к ним. Птица, проклятая, проорала почти над головой, напугала Свету своим резким кряканьем, девочка задрала голову, проводила её недобрым взглядом. Птица ещё и уродливая была. Светлана снова двинулась к домам, там, за ржавыми остовами гаражей, она увидела красивый… Ковёр? Нет, это была лужайка, которая белела на солнце. А цвет у неё был не белый, цвет у лужайки был серебристый. Когда она подошла ближе, то поняла, что серебро цвета отдаёт зеленью. Это… это был мох. Целая поляна серебристо-зелёного мха. Посреди которого кто-то позабыл пластиковое ведро. Ведро от времени вросло в мох, оставив на поверхности лишь круглый обод и белую ручку. Девочка, позабыв, где она находится, даже не оглядевшись толком, присела и провела рукой по серебру. Ах, как он был мягок, этот мох. В Икее она пробовала на ощупь некоторые покрывала, которые там продавались, они были из флиса, кажется, так вот, этот мох был такой же нежный. Да, именно нежный. Жаль, что нельзя лечь и полежать на нём. Погреться на солнце, которое уже печёт так, что можно даже и позагорать, не хуже, чем в Турции. Но нужно было идти. Света поднялась и поставила ногу на серебро лужайки. Какой он всё-таки мягкий, удивительно… И тут её ступню словно обожгло. Снизу вся подошва запылала в одно мгновение. Или, может, это был не огонь, может быть, десятки, сотни иголок проткнули одновременно крепкую кожу ноги девочки.

— А-а! — и от боли, а ещё и от страха и неожиданности закричала Светлана и тут же попыталась убрать ногу с серебряного ковра. Но нога словно прилипла. Ей даже пришлось приложить усилие, чтобы вырвать свою ступню из этого страшного мха. Вырвала, уселась на попу тут же, глядела на бурый след, что остался на серебре, ещё переживала боль. Бурый след! Отчего он такой? И только тут девочка поглядела на свою ногу, чуть вывернув стопу к себе. О! Вся подошва от пятки и до пальцев была испещрена мелкими круглыми отверстиями, из которых сочилась кровь. Кровь стекала к пятке и большими медленными каплями падала на рыжую, уже высыхающую на солнце землю. А Света ещё раз взглянула на лужайку. И её осенило. Там, посреди лужайки вросло в мох… Никакое это не ведро. Это был не белый край ведра с белой ручкой, это были белые рёбра какого-то существа, может быть, даже… человека? Только тут у девочки заработала голова. Как можно было не заметить и другие кости, что были на лужайке?

«Фомина, ты тупая!». Она даже чуть всплакнула, скорее от обиды, чем от боли. Ведь теперь ей придётся не идти к домам для поисков, а вернуться назад, в убежище. Сейчас, когда жгучее солнце сушило слёзы на её щеках, а со ступни всё падали и падали капли крови, она не поставила бы под сомнение ни одно слово Лю. Теперь она бы всё слушала внимательно и ещё переспрашивала бы, стараясь всё запомнить. Сны-не сны, потоки времени, трёхмеры, сирены… Как было бы здорово вот сейчас опять услышать этот спокойный и красивый голос у себя в голове.

— Лю, вы меня слышите? — на всякий случай произнесла девочка.

Голос ей не ответил, а сидеть тут, на открытом месте рядом с лужайкой, было нельзя. Девочка стянула с себя свою майку, всё равно нет никого вокруг, как-то обмотала ею ногу… Майка сразу покраснела. Ну как… как можно было спутать ведро с рёбрами, да ещё и запах не почувствовать… Тут же смердит тухлятиной, невыносимо смердит… Как она этого не заметила, или это солнце так припекло, что запах стал такой сильный? Девочка встала, теперь она старалась быть внимательной, поглядела по сторонам. Опираясь лишь на пятку раненой ноги, пошла обратно, ей очень хотелось побыстрее попасть в развалины двадцать восьмого дома, которые она уже считала своими. Солнце жгло невыносимо, оно-то и спасло девочке жизнь. Неожиданно потемнело. Свет, зной, свет обжигающие плечи лучи и вдруг… тенёк. Света удивилась, на небе она не видела ни облачка, а тут вон как… Девочка обернулась и увидала, как со спины её догоняют верёвки-жгуты, тянущиеся с неба. Жгуты, некрасивые, серые, в потёках, даже на вид липкие, а на их концах — лиловые расширения, похожие на крупные мужские ладони, только все в присосках. И летят-шевелятся эти липкие мерзости прямо на неё, летят быстро, своими «ладошками» едва не касаясь земли, ещё и растопыриваясь в стороны, чтобы охват был побольше. Присоски на «ладошках» уже рассмотреть можно. И рядом уже — вот они. Вот она, ладошка, липкая, слюнявая! Девочка и про больную ногу позабыла, чудом увернулась, вывернулась едва-едва, чтобы не коснуться жгутов. В десятке сантиметров, ну, может, в двух десятках, пронёсся один из жгутов от её локтя. Уворачиваясь, она чуть приподняла свою палку, и конец палки как раз оказался на пути липкого жгута. Была палка — и нет, жгут в мгновение ока обвился вокруг неё петлёй и вырвал оружие девочки из её рук с необыкновенной лёгкостью, поцарапав ей сучками руку выше локтя. Но тут уж ей было не до царапин и даже не до такой отличной палки, тут нужно было самой спасаться.

Даже не подняв глаз, она кинулась бегом к развалинам двадцать восьмого дома. Уже ни боли в ноге не чувствовала, ни дороги не разбирала, удлиняла шаг, увеличивала скорость, перепрыгивала кучи битого кирпича и, рискуя налететь ногами на что-нибудь острое, долетела до входа в развалины и лишь тут остановилась. Повернулась, чтобы понять, что же это было. Она догадывалась, но хотела убедиться. И её догадка оказалась верной — там, где она недавно была, в небе, медленно и величественно, почти не делая каких-либо движений, парила огромная, намного больше парашюта, розовая медуза с лиловой бахромой по краям тела. Она была даже красива, и, кажется, плыла в сторону девочки. Медуза стала лениво и неспешно делать те сокращающиеся движения, что дают медузам возможность двигаться. Медуза передумала лететь прочь, она двумя рывками изменила направление. Эта красота двинулась в сторону девочки, волоча к ней свои страшные жгуты-ладошки. Глаза у неё, что ли, были?

Светлана тут уже раздумывать не стала, кинулась внутрь, за стену, и вверх по пролёту лестницы в отвоёванный у жабы угол. Ей было страшно, по-настоящему страшно, ведь крыши-то над ней не было, только стены углом и всё. А вдруг эта красивая и огромная тварь скинет к ней сюда свои липкие, похожие на мертвечину жгуты? Что делать? Девочка уже заглянула вниз. Придётся бежать туда. Палка! Как ей дальше без палки? И майка, её окровавленная майка слетела с ноги во время бега. Короче, она стояла в своём убежище в одних трусах, с больной ногой, без палки и задрав вверх голову. Ждала, появится над нею медуза или нет. Со страхом, с замиранием сердца смотрела на угол неба, что был ей виден.

— Ну Света-а… Уже будильник два раза звонил. Просыпайся, — кто-то пальцами разжимает ей веки на левом глазу. — Света-а-а…

Это может быть только один человек. Она открыла глаза. Так и есть. Колька стоит рядом с кроватью, да ещё склоняется к ней, пытается говорить ей в ухо:

— Мы опаздываем, Света-а…

Надо было его осадить, но Светлана находится в каком-то непонятном для себя состоянии. Она в оцепенении, и это от того, что между её нынешним миром и тем, что происходило с ней во сне, нет никакой черты. Медуза и жаба были так же для неё реальны, как её нудный братец. И если вчера она проснулась, почти ничего не помнив, то сегодня она помнила всё. Всё, всё, всё до мельчайших подробностей. Вплоть до тактильных ощущений, которые испытывала, когда гладила серебряный мох мёртвой лужайки. Она чувствовала, что на ней нет майки, она не испытывала боли, но знала, что пододеяльник прилипает к высыхающей крови на её ноге.

— Света, нам надо идти. Мы опоздаем на завтрак, — говорит Максим, даже он уже волнуется.

О! Нет! Это уже серьёзно. Это приводит её в чувство. На завтрак опаздывать нельзя, или придётся отдать папин завтрак близнецам.

— Вы зубы почистили? — спрашивает она, пытаясь дотянуться до стула, где висит одежда. Берёт олимпийку.

— Да всё мы почистили, — кричит Колька. — И умылись!

Мальчишки даже уже одеты.

— Идите обувайтесь, — говорит им девочка и, позабыв про кровь, вытаскивает ноги из-под одеяла.

— Света! Смотри! Кровь! — кричит Макс, который обычно спокойнее Кольки. — Света, ты порезалась! У тебя вся нога в крови!

— Идите уже… обувайтесь! Сказала же вам, сейчас я приду! — в ответ кричит она им.

Сама встаёт и натягивает треники. Кровь на самом деле уже подсохла. Девочка быстро идёт в ванную, надо её смыть, взять носки. Хорошо, что нога почти не болит, только когда наступаешь, и то немного. В ванной она была недолго, когда вышла, мальчишки стояли в прихожей уже обутые. Стояли, молчали и смотрели на неё.

— Ну, что ждёте? — говорит она, беря ключи. — Открывайте дверь.

Глава 10

Ступня не болела, пока на неё не наступали, а как Света пошла, так заныла. И хорошо, что она не поленилась надеть носок, кажется, он промок. Но девочка старалась не хромать. Рядом шли близнецы, оба серьёзные, даже Колька молчал. Они поглядывали на сестру, и в глазах детская, честная тревога. Максим берёт её за руку, заглядывает ей в лицо:

— Света.

— Чего?

— А ты не заболела?

Светлана старается улыбнуться. Обнимает брата. Прижимает его голову к себе:

— Нет, не заболела.

— Света, а почему у тебя нога в крови, ты пошла, а на полу следы, — сразу спрашивает Коля и берёт её за другую руку, и тоже заглядывает ей в лицо.

— Потому что порезалась, — отвечает она.

— А сейчас тебе не больно ходить? — спрашивает Максим.

— А как ты порезалась… Ночью? Обо что? — засыпает её вопросами Николай.

— Так… Идите быстрее, опоздаете на завтрак, до обеда будете голодными, — заканчивает разговор сестра и ускоряет шаг.

Пришла домой, первым делом поглядела на носок. Он промок от крови, в кроссовке тоже чуть-чуть есть. Папа был уже дома, и девочка быстро прошла в ванную. Там, достав аптечку, нашла зелёнку и смазала всю ступню. Страшно получилось, зато кровь перестала сочиться. Поискала новый носок, но почти все носки были рваные, пришлось надеть разные.

Если на «охране» папа может подремать ночью, то на «резке» спасть не приходится. Он всю ночь режет продукты, упаковывает салаты, клеит этикетки, собирает салаты в ящики, каждому заказчику свой. Там он устаёт. Но всё равно, отпустив Нафису, он не идёт к себе, а садится в комнате у мамы, включает телек.

— Па, иди ложись, поспи. А я побуду с мамой, — говорит ему Света.

— Нет, я тут посижу, подремлю, а ты иди в школу, как вернёшься, я лягу спать.

«В школу, в школу». Папа всё время гонит её в школу, а Светлане там плохо, у неё больше нет подруг, с ней никто из девочек давно не общается. Раньше, в младших классах, когда-то, они приходили к ней в гости толпами, потом, когда Света стала бегать, их интересы разошлись, но они всё равно хоть как-то общались, хотя уже только в классе, уже тогда девочки её перестали звать с собой, если собирались у кого-то в гостях. Но в те времена Светлана сошлась с девочками из команды, многие из которых были постарше её. И они ей были интереснее одноклассниц. Ну а после беды, что случилась с семьёй девочки, на тренировки она стала ходить очень редко, а одноклассницы и вовсе перестали её замечать, теперь всё общение сводилось к «приветам». И вопросам типа: какой у нас сейчас, литература? Ну а с пацанами она почти не общалась, все пацаны были либо уроды, типа Пахома, либо те, что на Светлану внимания не обращали. Да ещё и учителя. Учителя её не очень любили, Светлана, занявшись спортом, подзабросила учёбу. И с твёрдой хорошистки скатилась в троечницы.

— Па, у нас всё равно уроков почти нет, в школе пусто, учителя болеют, что мне там делать? Давай я дома побуду, а ты выспишься, — предложила Света.

Нет, папа всё думает, что ей нужно будет поступать в институт, он всё надеется на это:

— Нет, Светка, иди. Нельзя бросать школу, понимаешь, нельзя.

Кажется, для него эта школа была тем последним делом, что связывало Светлану с нормальным миром. Хотя для себя Света давно всё решила, она уже не делала уроков, не старалась на контрольных, ей было всё равно, какую оценку ей поставят. Она просто отбывала в школе время.

— Ладно, па… Поем и пойду.

Она собиралась долго есть, чтобы даже на второй урок не успеть.

Парк Победы в Петербурге считается местом престижным. Дорога на юг, близко до центра, на Московском проспекте много магазинов и ресторанов, дома вокруг парка всё респектабельные «сталинки», во дворах этих домов много дорогих машин, «каены», «мерседесы» и «бмв» последних моделей, попадаются «ягуары». Публика в этом районе живёт не бедная. Но эта женщина бросалась в глаза даже на чистой и зелёной улице Фрунзе. Светлана остановилась на перекрёстке, ожидая зелёного сигнала светофора, смотрела по сторонам и увидала её. Девочка и сама была немаленького роста, среди девчонок вторая в классе после Ксюхи. А эта дама была намного выше Светы. Была она одета в бежевый плащ с поясом, чёрные замшевые сапоги до колен, что рановато для тёплого сентября, и чёрные кожаные перчатки, которые тоже ещё рано носить. На голове красный платок. Глаза скрыты большими солнцезащитными очками, это в сентябрьском Санкт-Петербурге, а нижнюю часть лица закрывала никого сейчас не удивляющая антиковидная маска чёрного цвета. Элегантность, тайна, опасность. Света постеснялась долго рассматривать эту даму. Или побоялась. В общем, женщина была очень яркой и запоминающейся. И самым удивительным было то, что она шла за Светланой почти до самой школы. Только у школы она зашла в магазинчик, что был в доме напротив.

Но и это было ещё не всё, когда после уроков девочка возвращалась домой и уже свернула с улицы Ленсовета во дворы, она, случайно повернув голову в сторону, опять увидела эту женщину. Это было так странно, что Света непроизвольно ускорила шаг. А перед тем, как войти в подъезд, даже обернулась. Не идёт ли женщина за ней? Нет, во дворе элегантной дамы не было.

Ну и ладно, у девочки хватало забот и тревог и без этой женщины.

Ей, например, нужно было вымыть полы в квартире, так как на полу в её комнате, и в коридоре, и в ванной остались грязные следы от её кровоточащей ноги. О! Нога! Света позабыла про неё, так как нога не болела. Девочка уселась на свою кровать, стянула почерневший, кажется, от зелёнки, носок и осмотрела ногу. Ранки на ноге больше не кровоточили. Зелёнка сделала своё дело. Ну и славно. Света пошла, быстро перекусила. Сварила себе две сосиски и яйцо. Доширак трогать не стала, очень хотелось, но не стала. Близнецы иногда вечером не ограничиваются печеньем и молоком и просят есть. Впрочем, дешёвые сосиски с яйцом, с майонезом, со «столичным» хлебом, были очень вкусны. Она бы и ещё столько же съела. Последнее время есть ей хотелось всё больше и больше.

Весь оставшийся день она мыла полы, сняла постельное бельё, стирала его, готовила папе и себе ужин, решила жарить картошку, у неё был хороший кусочек сала в морозилке. Пока суетилась, забегала к маме, сказать ей что-нибудь. Мама должна слышать голоса, должна знать, что она не одна. Так доктор велел.

Еле успела до папиного пробуждения все дела поделать. Когда встал папа, она сбегала за братьями в садик и, вернувшись, сразу стала жарить картошку. Картошка у девочки получалась, папа хвалил блюдо. Светлане было приятно. Вот и сейчас он сел есть, перед этим выпив свои таблетки. Взял вилку и спрашивает:

— Светланка, ну а у тебя как дела?

От такого вопроса девочка даже растерялась. Как у неё дела? А как у неё могут быть дела, если папа инвалид, а мама уже почти год как лежит, не вставая и не приходя в сознание. А ещё ей снятся странные сны, в которых она получает вполне себе реальные раны. И у неё есть знакомый голос по имени Лю. Он её… ну, наверное, друг, который помогает ей выживать в ужасных сновидениях. Рассказать об этом папе? Ей очень, очень хотелось поделиться с ним всем тем, что с ней происходило, но разве можно это делать?

У него, что, мало забот, чтобы ещё и о её снах и ночных голосах думать. Нет, пока она ничего ему рассказывать не будет. Это лишнее, папа и так выбивается и сил.

Светлана подошла к отцу и обняла его:

— Да всё нормально, па.

— Я в том смысле, — продолжал отец, накалывая горячую, румяную картошку, — что тебе через два месяца шестнадцать исполнится. Вот думаю, что тебе подарить. Что тебе нужно? Что бы ты хотела?

Что бы она хотела? Одежду, телефон, кроссовки. Да ей просто бельё нужно, носки. Всё её бельё старое и изношенное, она давно из него уже выросла, а последнюю приличную маечку она потеряла во сне, когда бежала от летающей медузы. А ещё Света вспомнила, какое бельё носят некоторые её одноклассницы. Она видела их раздетыми в раздевалке перед физкультурой. Ну, о таком она даже не мечтала. Ей бы просто новое.

— Мне нужно бельё, па.

— Да я не про такой подарок, — говорит отец, — я про нормальный.

— Па, — говорит Светлана назидательно. — Мне сейчас нужно только бельё, ну и носки ещё.

Отец молча кивает. Он такой уставший в последнее время, Светлана опять его обнимает.

Папа, как всегда, выкурив сигарету после ужина, ушёл на работу. Ему нужно было быть на работе к девяти, но он уходил в половине восьмого. Света смотрела на него из окна. Папа ходит медленно, без костылей ноги его почти не слушаются, он без них только стоять может, поэтому даже до остановки на проспект Гагарина, до которой Света добежит за минуту, ему приходится идти минут пятнадцать.

Поглядев, как отец скрылся за углом, девочка подошла к матери, уже который раз за день, пожала ей руку и сказала:

— Папу я накормила, картошку жарила. Он на работу пошёл.

Кажется, мама ответила ей движением зрачков под веками.

Света села в кресло рядом с матерью, включила телевизор. Всё было, как всегда. Братья ругались за компьютером в своей комнате. Встать, пойти подзатыльников раздать? Нет, она сидит и нажимает кнопки на пульте, даже не пытаясь понять, что по какому каналу идёт. Если быть честной, то ей было… немного страшно. А если быть ещё честнее, то и не немного. Когда она бежала от медузы, она не испытывала страха, ей было не до того, а вот после и сейчас… да, страх был весьма реальный. Он перемешивался с чувством беспокойства и неотвратимостью нового испытания. Что уж там, она заметно тревожилась и отдавала себе в этом отчёт. Аж руки вспотели. Совсем как перед ответственным забегом когда-то. Но к соревнованиям она готовилась, готовилась серьёзно. Точно! Сейчас она думала о том, что ей надо подготовиться. Если этой ночью она снова окажется в этом сне, то ей нужно быть готовой. Очень, очень не хотелось Светлане снова оказаться там, но почему-то у неё не было и намёка на сомнение, что она сегодня снова увидит вязкий желтоватый туман, а потом и обжигающее солнце.

«Да, нужно приготовиться ко сну».

Как забавно это прозвучало. Только вот смешным это ей не показалось. Она встала, бросила на кресло пульт и, оставив маму, пошла к кладовке, где лежали её вещи. Вытащила свой беговой костюм, в котором бегала в непогоду. Кроссовки, старые, совсем рваные, но это лучше, чем босиком. Те, что ещё можно было носить в школу, было жалко, мало ли что. Она вернулась к маме в комнату и разложила костюм с обувью на полу. Осмотрела всё и стала мерить. Конечно, всё оказалось ей мало. И куртка узка, и брюки коротки, и кроссовки — пальцы впритык, она за год заметно подросла. Но ничего другого у неё не было. И пусть, перед кем ей, перед медузами красоваться или перед крикунами? Немного неудобно, но будь на ней кроссовки, даже эти рваные, серебряный мох ей ногу не раскровянил бы. Она чуть-чуть постояла, подумала. Точно! Ей нужно оружие. Пошла, как была, в костюме, на кухню, там был большой нож для резки мяса, но Светлана им не пользовалась, он казался неудобным. А вот теперь он ей как раз подходил. Ещё она нашла в столе кусок капронового шнура, тоже может пригодиться. И её опять осенило! Она пошла в кладовку и нашла папин ящик с инструментом. Там был молоток с красной резиновой ручкой и с загибом-гвоздодёром, он с детства казался ей страшным. Она взяла его в руку. Он был удобен, и теперь он не казался ей таким тяжёлым, как раньше. Светлана решила взять его с собой. Задвинула инструменты на полку и подумала, что ей ещё может потребоваться зажигалка. У папы их было много. Она пошла в его комнату со всем, что нашла, и с ножом, и с молотком, а тут как раз позвонили в домофон. Девочка выбирала зажигалку из тех, что лежали на тумбочке у папиной кровати, а домофон тем временем разрывался. Света, разозлилась, схватила зажигалку и выскочила в коридор.

— Мелкие уродцы, вы, что, не можете открыть?

Братья, только что шумевшие, почти дравшиеся, теперь притихли, но от компьютера не оторвались, только смотрели на неё чуть удивлённо. Света открыла дверь, ну конечно же, это пришла Иванова, чтобы заступить на дежурство возле мамы на ночь.

Девочка влетела в комнату к братьям, отобрала у одного из них мышку.

— Что, тяжело оторваться от этой фигни?! — говорит она зло. Даже не говорит, а орёт. — Никто не может встать открыть дверь сиделке? А? Всё я должна делать?

Мальчики молчат. Она обычно позволяла им сидеть до десяти, но тут злость, а ещё больше волнение у неё разыгрались:

— Чистить зубы и спать! Быстро! — снова кричит она.

— Мы ещё молоко не пили, — напоминает Максим.

— Пошли на кухню, быстро попили и чистить зубы.

Она подзатыльниками и пинками гонит братьев на кухню, наливает им молока, даёт по одному прянику. Братья торопятся, пьют, едят, а сами смотрят на неё поверх стаканов, видят, что она в беговом костюме, с ножом и молотком в руках. Макс делает брату замысловатый знак, Колька понимает его без слов и спрашивает:

— Света, а ты снова бегать будешь?

— Буду, — зло говорит девочка. — Допивайте.

— А нож тебе зачем? — не отстаёт Николай.

— А молоток? — спрашивает Макс, допивая молоко.

— А ты сейчас побежишь? — продолжает Колька.

Света ничего не хочет им объяснить.

— Допили? Всё? Стаканы в мойку — и в ванную, через минуту я приду, чтобы были в постели! — заканчивает разговор сестра.

Мальчишки убежали, а она помыла за ними стаканы. Мыла, а у самой руки подрагивали. Сентябрь, за окном уже темнеет. Ночь скоро. Ей уже тоже пора ложиться. И тут ей пришла в голову мысль: а если не ложиться спать до утра? Что будет?

Эта мысль ей очень понравилась. Точно, нужно попробовать. Сейчас уложит братьев, а сама сядет посидит в интернете, там можно сидеть долго. Иногда она просиживала в паутине до утра.

Глава 11

Такое впечатление, что туман стал в два раза плотнее. И ещё… он был липким. Света помнила, что всего на мгновение опустила голову на стол перед компьютером. И всё, уже туман липнет к коже. К коже. Ведь на ней нет ни костюма, ни кроссовок, ни носков. Ничего нет, кроме трусов. Ей хочется плакать. Тем более хочется, что внизу, в тумане, среди строительного мусора, шевелится, шуршит кто-то, она очень надеялась, что это жаба. Непонятно, почему она так думала, ведь уже знала, что слюна жабы очень опасна, а палки у Светы не было. Всё, что она могла сейчас сделать, так это просто плакать или звать на помощь, и она позвала:

— Лю… Лю, вы тут?

Девочка замерла, выжидая положенные секунды… Тишина… Тишина… Любопытный не отвечал. Мерзкий туман и такая унылая тишина, что захотелось нарушить её хоть каким-то звуком, закричать что есть силы, лишь бы не завязнуть в этом тумане, похожем на старую вату. Только теперь она вспомнила слова Лю про сирен, про их песни, которые призывают людей, у которых нет надежды или которые думают о смерти. Она думала о смерти? Девочка не успела ответить себе на этот вопрос. Совсем недалеко, кажется, за стеной, пронзительно взвизгнул крикун. О, он так орёт, что его даже через этот туман отлично слышно. Ну и как тут ей не плакать? И заплакала бы… Если бы не услышала такой красивый, спокойный и даже родной голос.

— Постарайтесь не издавать звуков, — сказал Лю. — Эти стайные существа прекрасно организованы и отлично ориентируются в тумане. Одно из них от вас недалеко.

Но Света тут же позабыла про предупреждение и уточнила:

— Вы про крикунов?

— Судя по всему, да, мы говорим об одних и тех же существах. Крикуны… Вы нашли им правильное название, но ещё раз повторяю, не издавайте звуков, у них отличный слух, это разведчик, он чувствует жабу и не станет приближаться к вам, если не услышит чего-то необычного. Имейте в виду, после медуз они самые опасные существа в тумане. Солнца они избегают.

Света замерла в своём углу. У неё был десяток вопросов, не меньше, но она не могла их задать. Нужно было ждать. И хорошо, что она молчала, опять невдалеке заорал крикун. А Лю произнёс:

— Это был разведчик, он уходит, его, кажется, отпугнул запах жабы, кстати, вам тоже нужно быть с нею аккуратней, я не уверен, что вы выживете, если её токсин попадёт на вашу кожу.

Светлана до этого и сама додумалась. И даже была чуточку этим горда. Но гордость гордостью, а палку-то у неё отобрала медуза.

— Я вчера наступила на серебряный мох, и меня чуть не схватила медуза, — произнесла она тихо. — Я потеряла свою палку.

— Лишайник, что растёт во влажных местах, весьма опасен, я забыл предупредить вас, но я видел, как некоторые ваши… соплеменники в момент опасности забегали на такую лужайку, они там скрывались от преследователей. Это эффективная тактика.

— Они были обуты! — догадалась Света.

— Да, у них на нижних конечностях были приспособления для комфортного передвижения.

— Я тоже пыталась одеться и обуться, подготовиться, взять с собой оружие, но тут я оказалась без всего.

— Это любопытно, любопытно, — медленно, словно размышляя, говорил голос. — То есть как бы вы ни готовились, сюда вы всё равно попадёте в своём естественном виде. Вы мне многое объяснили, Светлана-Света. Но это всего лишь один случай, слишком мало данных для законченной гипотезы. Раньше я считал, что невозможно вернуться в свой трёхмер с местными предметами, а оказывается, нельзя проделать и обратную операцию.

Света с трудом понимала, что он там говорит, и, как только голос умолк, спросила:

— А что делать мне?

— Думаю, для выживания вам всё-таки нужно добраться до тех домов, что не разрушены. И там найти себе одежду и устройства для комфортного передвижения, вы называете это обувью. А также привычные для вас орудия, которыми вы сможете обороняться. Так вероятность вашего выживания в этой локации значительно повысится.

— Лю, а вы мне будете помогать? Без вас я тут умру, кажется…, — произнесла девочка.

— Светлана-Света, я буду прилагать для этого все силы. Вы мне очень интересны, вы одна из немногих представительниц вашего вида, с которой мне удалось установить такой хороший контакт, я с удовольствием буду наблюдать те метаморфозы, что будут с вами происходить в этих местах. Я предоставлю вам все имеющиеся у меня знания для скорейшей вашей адаптации к местным условиям.

Света не всё поняла. Речь голоса всегда была слишком учёной для неё. Но главное девочка уловила: Лю будет ей помогать. Она уже думала о том, что всё, о чём говорит ей голос, нужно запоминать, ничего не пропускать мимо ушей, вот это как раз был именно тот случай:

— Лю, а что значит мето… мето… какое-то там, что со мной будет происходить?

— Метаморфозы. Это значит изменения. Если вы не погибнете в ближайшее время, а сирена не отпустит вас и продолжит сюда призывать, то вы в процессе адаптации начнёте меняться. Будет меняться и ваша физиология, и ваш личностный конструкт. А мне очень хочется видеть, как вы будете меняться. И значительную часть времени, что я провожу тут, я буду проводить с вами.

Свете бы порадоваться, но у неё в голове родилась одна интересная мысль.

— В позапрошлое моё тут… Ну, когда я тут была, на меня напал, вернее, хотел напасть, один дедок, такой, с незрячими глазами… Без носа. Сам голый был.

— Дедок? — кажется, Лю не понимал, о чём она говорит.

— Ну, старый такой человек, голый и со слепыми глазами.

— Ферокс. Я понял, о чём вы говорите. Да, именно эти метаморфозы я имел в виду. Часть попадающих сюда идут по пути примитивизации, они быстро приспосабливаются, прячутся от солнца, живут в тумане, улучшают слух и обоняние, но утрачивают зрение и навыки работы с инструментами, получают заметные физические преимущества, умение переваривать падаль, ядовитую и малосъедобную пищу, но утрачивают умственные возможности, попросту становятся дикими, фероксами. Это большая часть проникающих сюда. Но некоторые сохраняют свой разум и умение работать. Они здесь гости, искатели. Я называю их оптиматы. Их мало, но они есть. Есть призванные, которые просто идут к своей цели, к своей сирене, и, как правило, погибают. А есть супримы, но этих совсем мало.

Света растерянно молчала, обдумывала услышанное, стоя в своём углу над лестничным пролётом. Вот как, оказывается. Люди тут дичают, доходят до такого состояния, в котором был тот дедок! До состояния зверя? Как такое возможно? А Лю, видимо, думая, что девочка испугана, попытался её успокоить:

— Вам нечего бояться того ферокса, он уже мёртв, его поймали и съели, как вы их называете, крикуны. Ближайшая видимая мною местность будет относительно безопасна, как только выйдет солнце и крикуны уйдут в своё логово.

Да, это всё было, конечно, здорово, дедка сожрали, крикуны скоро уйдут прятаться, Лю хочет наблюдать метаморфозы, а ей… Что делать ей?

— Лю, а что делать мне? Что делать мне, ведь мне нельзя идти к сирене. Пусть она меня хоть зовёт, хоть обзовётся. У меня мама в коме, а папа инвалид, а ещё два маленьких брата, я не хочу к сирене. Я не хочу, чтобы она меня сюда призывала, что мне делать, Лю? — намного громче, чем нужно, говорила, вернее, почти кричала девочка.

Молчание длилось дольше, чем обычно, но Света чувствовала, знала, что Лю ещё с ней, и она дождалась ответа:

— Возможно, вам придётся избавиться от сирены или избавиться от тех тягот, что не дают вам наслаждаться существованием в вашем трёхмере.

— Да как я от неё избавлюсь-то? — Светлана готова была зарыдать. — Я тут-то боюсь стоять, я не знаю, смогу ли выйти отсюда, меня вчера медуза напугала. Чуть не до смерти. Какая она, эта сирена, чем мне её убивать? Этих сирен хоть кто-нибудь убивал?

Она говорила всё это с упрёком, словно этот голос, этот Лю виноват во всём, что с ней происходит. Ну, ей нужно было найти виновного, хоть кого-то. Хорошо, что Лю был невозмутим. Он всё тем же красивым и поставленным голосом отвечал ей бесстрастно:

— Я никогда не видел сирен, я знаю о них понаслышке, от таких же людей, как и вы, знаю, что это немаленькие существа, живущие на острове. Как их убить? Я этого тоже не знаю, но я знаю, что местная фауна и флора настолько смертоносны, что при желании способ можно будет найти. Что вам делать с вашим страхом — вам нужно его преодолеть, в этом вам никто не поможет. Это зависит только от вас. Я бы попытался стабилизировать ваше эмоциональное состояние, но моё время уже на исходе, я скоро должен буду покинуть вас.

— Лю, Лю…, — Света сдерживалась, чтобы не зарыдать, — так что мне делать? Сейчас и вообще… Что делать?

— Первое: стабилизировать своё эмоциональное состояние. Второе: найти себе одежду, обувь и инструмент, типа палки, что у вас была. Третье: изучить маршрут к острову, где живут сирены. Четвёртое: собрать о них информацию и разработать средство против них. Пятое: применить к ним разработанное средство.

— Это… Это всё очень сложно…, — она всхлипнула и поднесла руку к лицу, ей казалось, что всё-таки она не удержала слезу.

— Да, сложно, но сделайте хотя бы первый шаг. Напоминаю: одежда, обувь, инструмент. Всё, я оставляю вас.

— Лю, Лю…, — звала девочка, но ответа так и не услышала.

Как хорошо, как спокойно было ей, когда голос с ней разговаривал. А теперь тишина, где-то заорал крикун. Туман стал блёкнуть. Она подняла голову. Кажется, посветлело небо. Внизу шебуршала жаба. Светлана начинала к ней привыкать.

Вот и свет, девочка не торопясь спускается вниз, к выходу из развалин. Ей очень не хочется, чтобы жаба на неё плюнула, но внизу тихо. Жабы не слышно. Становится заметно теплее. Уже скоро солнце будет жечь. Высунув голову из прохода, она оглядывается по сторонам. Никого, ничего необычного не видит. Груды битого кирпича, строительный мусор — и всё. Она делает первый шаг.

Глава 12

Она сначала даже не узнала свою майку, майка была грязна и порвана чуть не на ленты, кто-то рвал её зачем-то, наверное, ему не давал покоя запах крови. Майка и раньше была ветхой, а сейчас просто превратилась в грязную тряпку, но Света зачем-то подняла её. Ей бы палку найти… Но палку утащила медуза. Медуза. Точно. Она стала озираться. И слава Богу! В двух сотнях метров от неё и, кажется, по направлению к ней плыла как раз такая же, а может, и та, что была вчера.

Вот уж нет, Света сразу побежала, но у неё хватило смелости бежать не в своё укрытие, а наоборот, от него, к камню. Бежала, аккуратно выбирая безопасное место для каждого следующего шага. Пробежав метров сто, остановилась около большого обломка стены с помятой железной дверью, за которой, в случае чего, можно было спрятаться. Обернулась. Да, это ужасное существо явно летело за ней, но вот в чём она теперь не сомневалась, так это в том, что медуза летит весьма медленно. От неё всегда можно убежать… Если, конечно, её видишь. А вот в тумане… Да, Лю был прав, в тумане её не рассмотреть, в тумане она очень опасна, ведь никогда не угадаешь, откуда прилетят жгуты с липкими ладошками.

Она пробежала ещё немного, мимо серебряной лужайки, и ещё дальше. Обернулась. Да, медуза её потеряла. Теперь она медленно плыла, резко сокращаясь всем своим гигантским зонтиком, куда-то в сторону. Светлана перешла на шаг и огляделась, кругом горы битого кирпича, обломки толстых стен. О, здесь росли одуванчики. На кирпичах кое-где желтели эти маленькие цветы. Ей нужно быть осторожной, везде острые предметы на земле, куски железа и стекла. Ещё одна серебряная лужайка между двух куч кирпича. Надо смотреть под ноги всё время. И на небо тоже. Она подняла глаза. Медуза уплывала куда-то вдаль, ещё одна висела далеко-далеко, в небе кружили две больших птицы. С басовитым жужжанием ей на грудь со шлепком упало отвратительное насекомое, и стало деловито готовиться её есть, Света с отвращением тряпкой-майкой смахнула его на землю. И пошла дальше к целым домам. Те дома выглядели хорошо, были как «живые», в которых даже все стёкла сохранились, и до них было уже недалеко.

Подойдя ближе к первому целому дому, осторожно заглянула за угол. И увидала… какого-то мужика. Все тело его, кисти рук и шея, даже лицо, всё было вымазано в какую-то чёрно-синюю краску. Да, настоящий мужчина, заметно старше папы. Был он одет в грязные белые трусы и крепкие ботинки, за спиной у него был большой рюкзак, на носу чёрные некрасивые очки, почти невидимые на чёрном фоне лица, а в руках он сжимал длинную палку, на конце которой красовался чёрный, крепко примотанный к палке изолентой нож. Он остановился и скорчился, как от сильной боли, по его лицу было видно, что боль нешуточная. Спазм прошёл, и он выпрямился. Вздохнул и, чуть пошатываясь, пошёл дальше. Озираясь, подошёл к допотопной машине, что стояла у подъезда. Такие машины Светлана видела только в кино. Двери, капот и багажник настежь, а стёкол в машине не было. Мужчина заглянул в неё и стал что-то там искать, копаться, прислонив свою палку с ножом к крылу автомобиля. И тут новый приступ боли скрутил его, он выпрямился и… увидел Светлану. Мужик сразу схватился за свою палку, он и про боль позабыл. А девочка вышла из-за угла в надежде поговорить. Света прикрыла грудь тряпкой-майкой, а правую руку приподняла вверх: привет. Она не успела ему ничего сказать, мужчина закричал первый:

— У меня ничего нет! — он явно был напуган. — У меня пустой рюкзак.

Он стал пятиться назад, отходить спиной, выставив вперёд копьё. Девочка хотела крикнуть, что она просто хочет поговорить, но мужчина, измазанный краской, продолжал орать:

— Не подходи! Я буду драться, я распорю тебе брюхо! Стой там, у меня всё равно ничего нет, и я намазан соком фикуса! Видишь, видишь, я синий? — он поднял руку, чтобы девочка её рассмотрела. — Я весь в соке фикуса. Будешь блевать…

Он пятился, пятился, а потом повернулся и неуклюже побежал прочь, болтая рюкзаком на спине из стороны в сторону. Быстро побежал, для его-то возраста. И, оббегая препятствия, скрылся за углом следующего неразрушенного дома. Поговорить не вышло.

Света была растеряна. И, признаться, напугана поведением мужчины. Что он там ей кричал? Что у него ничего нету? И ещё что она будет блевать, кажется. Пока она думала, одно за другим прилетели два противных насекомых, все они пытались сеть ей на кожу. Она стряхивала их и вдруг поняла, что кожа-то у неё горит, на плечах, на груди, так горит, как на юге, когда с непривычки первые дни слишком много бываешь на солнце. И вправду, солнце пекло немилосердно. Надо было найти тень. У машины появились зверьки какие-то, вылезли из разбитого канализационного люка, небольшие, может, с кошку, нет, это были не кошки, спроси её кто, что это за зверь, она бы не смогла его даже описать. Светлана решила для себя, что это крысы. И были эти зверьки даже на вид весьма неприятные. Да, ей нужна была новая палка, а в идеале — палка с крепко прикрученным к её концу ножом, как у сбежавшего мужика. Стараясь не обратить на себя внимание крыс, она прошла вдоль стены и подошла к первой попавшейся ей двери. Светлана не была человеком опытным, она не думала о том, что будет, окажись на двери панель домофона. Она просто подошла к двери и удивилась. Домофона там не было, мало того, там и дверь была деревянной, а не железной. И ручка, большая деревянная ручка на большой деревянной двери. Она потянула дверь на себя, и та, на удивление для такой большой двери, поддалась весьма легко. И её чуть не оглушил звон одновременно взлетевших в воздух сотен огромных мух, она даже прищурилась от этого звука, десяток мерзких созданий кинулись на свет, врезаясь в девочку, а вместе с ними на неё из подъезда пахнул густой, омерзительный запах. Смесь фекалий и полностью разложившегося мяса. Одного взгляда девочке хватило, чтобы не идти в этот подъезд. Там, сразу за порогом, в двух шагах от лестницы, лежало свернувшееся калачиком чёрное тело. Светлана даже не смогла разобрать по его ногам, по ступням, человек это или нет. Кажется, в теле было больше человеческого. А на нём, кроме мух, ползали десятки так хорошо ей знакомых, крепеньких и блестящих кусак. Свету замутило, да от одного запаха её могло стошнить, она отпрянула от парадной, даже и не подумав закрыть дверь. И пошла, пошла прочь, к следующей парадной, потеряв на мгновение бдительность и едва сдерживая позывы ко рвоте. Обернулась один раз только и увидала, как те противные зверьки, которых она считала крысами, весьма проворно кинулись к открытой двери, видно, на запах.

В следующей парадной никаких тел не лежало, горели лампы, тут вообще было светло, но стойкий запах фекалий и застарелой грязи присутствовал и здесь. Зато не было такого свирепого солнца, тут было попрохладнее. Она огляделась. Странное дело, но тут всё было другое, другие перила, другие двери, плафоны, звонки на дверях другие. Девочка тихонечко, прислушиваясь ко всякому шуму, пошла вверх по прохладным и липким ступенькам, осматривая двери, да вообще всё, что тут было. Но вот о чём она опять не подумала, так это о том, что все двери на первом этаже были закрыты.

Одну из дверей она даже подёргала. Нет. Заперта. Светлана пошла на второй этаж. Там, на площадке, она увидела допотопный, таких она никогда не видела, трехколёсный детский велосипед, стоящий у одной из дверей. Выше, этажа на два, зло закричала птица, громко захлопала крыльями, но этих птиц Светлана не боялась, это они кричали в небе. Она пошла дальше, на третий этаж. Птица-не птица, а обувь и одежда ей были очень нужны. И на третьем этаже она нашла открытую дверь. Кто тут был до неё, сколько их было, она не знала, но в этой квартире не было ничего, мусор да высохшие испражнения, которые даже уже не воняют от старости. На полу в одной комнате она нашла древний музыкальный аппарат, на котором проигрывают древние пластинки в пожелтевших конвертах.

«Клавдия Шульженко», — прочитала девочка надпись на одном из конвертов. Она даже не могла вспомнить такого имени, и в этой квартире всё ей казалось чужим. Паркет, ломаная мебель, эмалированный бидон, жёлтый с красными вишнями, даже витые провода и чёрные уродливые выключатели. Все было не такое, как у неё дома. Она, перешагивая через мусор и ломаную мебель, подошла к окну, из которого в комнату вливались до боли в глазах белые лучи солнца. И сразу узнала то место, которое увидела из окна. Проспект Юрия Гагарина.

А если взглянуть чуть левее, знакомый с детства перекрёсток Гагарина и Бассейной. Весь проспект был отлично виден. В её мире… Ну, у неё дома, там, не во сне, проспект не видно из-за больших деревьев, что растут вдоль дороги, а тут деревьев нет. Он весь как на ладони. А чуть левее она увидала СКК. Да, тут он ещё был, в реале его снесли почти год назад. СКК был большим, серым, тяжёлым зданием, но в ярком солнце он казался абсолютно белым, и вся огромная площадь вокруг него тоже казалась белой, и ещё горячей, и над всем этим светлым местом почти неподвижно висели три медузы. Большая и две поменьше. Неприятное место. Но сразу за ними она увидала в дымке большую и хорошо знакомую ей красивую вывеску «Радуга». Это был один из любимых ею торговых комплексов, сколько фильмов она там посмотрела, сколько всего купила, сколько съела всякого вкусного на фуд-корте. Вспомнила — и сразу есть захотела, странно, раньше она здесь о еде не думала, а тут вдруг захотела есть, от гриль-чикенбургера она бы сейчас не отказалась, да и попила бы чего-нибудь. Но это всё были мечты, а пока ей нужно было искать одежду и оружие. Тут, среди ломаной мебели и старого хлама, ничего стоящего найти она не смогла. Девочка на всякий случай пошла в ванную, вдруг там есть швабра. Нет, тоже ничего, только хлам. Она вдруг поняла, что найти тут что-нибудь полезное будет непросто. Кажется, до неё в этом доме побывало много людей. Она вышла из квартиры и пошла на следующий этаж. А там царил полный хаос, там было гнездо уродливой птицы, она разбила окно и поселилась прямо на лестничной площадке, загадив всё вокруг. Засыпав всё вокруг какой-то серой чешуёй и переваренными скелетами каких-то зверьков. Птица лежала в гнезде, и поэтому, поднимаясь снизу, девочка её не сразу увидала. Зато птица её увидела, когда Света почти поднялась. Она выскочила из гнезда, зашипела так яростно, что девочка отшатнулась, тем более что птица-то была немаленькой, побольше чайки была эта птичка. Она захлопала крыльями и кинулась на Светлану, но девочка отмахнулась и весьма удачно сбила её на загаженный бетон. И ужасная птица стала взлетать, яростно бить крыльями, поднимая с пола весь сор, который мог взлететь, и оглушительно орать. Второй раз кинуться на девочку она не решилась, вылетела в окно, но не улетела, а кружила возле окна и орала, орала, орала. Светлана даже уши заткнула. Она случайно заглянула в гнездо, и увидела там нечто бесформенное, жидкое, в прозрачной плёнке, с круглым птичьим глазом под ней. Мерзость! Да ещё и жуткий ор птицы в паре метров от окна. Света не стала подниматься дальше, а быстро побежала вниз, позабыв про осторожность. Лишь бы побыстрее уйти от орущей на всё округу птицы.

Света выскочила на почти белый и на удивление целый асфальт во дворе. Из прохлады и полумрака парадной и сразу на солнце — ей пришлось сощуриться, иначе слёзы из глаз потекли бы. Она повернула к следующей парадной, дверь которой была приоткрыта…

Ни боли, ни страха девочка не почувствовала. Кто-то просто схватил её за волосы, дёрнул сильно… Она упала на этот горячий, очень горячий асфальт, даже ещё не понимая, что происходит. А после поняла: её крепко держат за волосы, и очень сильная рука тащит её, стирая кожу на бедре и коленке об асфальт. Тогда она ещё не пришла в себя от неожиданности, не заплакала, не кричала — всё произошло слишком внезапно, страх всё ещё не пришёл, боль ещё была терпимой, но вот удивление, удивление овладело девочкой, тем более что она над собой слышала бормотание…

— Наглость… Наглая…, — затем смешки. — Бродит тут наглая… Аглая не любит этого… Не любит…

А ещё был запах пота, резкий и едкий. Это был запах сильного тела. Но голос… Это был не голос «синего» мужика с палкой и рюкзаком, голос был женский. Светлана попыталась схватить руку, что сжимала её волосы, но её больно пнули в бок под рёбра и потащили дальше, и вот только тут ей стало страшно, да и больно…

Но всё закончилось; когда боль на ободранном асфальтом бедре стала уже весьма сильной, её втащили в тенёк дома, отпустили волосы, и тут же она увидала лицо женщины. Волосы чёрные, над губой полоской чёрные волоски усов и оранжевые веснушки по всей коже. Она схватила Светлану за щёки пятернёй — пальцы сильные, как щипцы, под ногтями грязь, — повернула к себе, заглянула девочке в глаза:

— Что? Ты тоже слышишь вой? Эта тварь воет и зовёт меня, и зовёт… А тебя зовёт?

Светлана даже не успела и подумать над ответом на этот вопрос, как женщина продолжила:

— Я его слышу всё время, когда не пью таблетки, она воет и воет, днём и ночью, — и тут женщина заорала прямо в лицо девочке: — я не могу спать, я закрываю глаза, а она воет…

Света опять ничего не успела ей ответить. Женщина вдруг чуть успокоилась, самую малость, и спросила:

— А тебе врачи дают таблетки, у тебя есть таблетки? Мне дают, я их всё время пью, даже на ночь, иначе вой меня изводит, без таблеток я слышу, как она кричит, всё время слышу. Всё время, всё время…, — женщина вдруг стала бить себя ладонями по ушам, а потом схватила Светлану за трусы и дёрнула за них, заорав с тоской и отчаянием:

— У тебя есть таблетки, есть? Нет? Арипипразол есть? Феназепам есть? Что есть? Ничего нету? Нет? Конечно, нет, ты их сама бы уже сожрала…

Она вдруг вскочила, теперь Света видела только её поросшие чёрными волосками голени и страшные, натоптанные, все в черных мозолях ступни. И одна из этих уродливых ступней вдруг полетела девочке в лицо, Света едва успела закрыться руками, но удар был такой сильный, что ей всё равно как следует встряхнуло голову, встряхнуло голову даже через руки. И тут же безумные глаза женщины снова заглянули в глаза девочки, её злобное лицо было близко и закрывало всё вокруг. Света даже видела, как в её запутанных космах ползают насекомые.

— Ходишь тут, ходишь… Это моя территория, я тут живу, а ты думала, твоя? Да? Твоя? — и заорала так, что Света почувствовала её дыхание: — Это не твоё место, ты здесь сейчас и сдохнешь!

«Она долбанутая! — с ужасом подумала Светлана, видя в глазах сумасшедшей абсолютную осатанелость. — Она реально долбанутая, мама!».

— ЭТО МОЁ МЕСТО! МО-Ё! — проорала чокнутая, и тут же перешла на спокойную речь: — я тебя скушаю, самое вкусное у тебя — это печень, — женщина ткнула Светлану в правый бок, под рёбра, её отвратительный ноготь с грязью как бритвой рассёк кожу девочке на пару сантиметров, но Света это почувствовала, лишь когда капля крови побежала по животу из раны, — а потом я съем твоё сердце, и мозги, потом я разобью твои кости, там тоже есть вкусное. Мне нужно много сил, много… Я хочу пойти на остров и заткнуть этот вой… А ты… ты сдохнешь…

Она сидела рядом со Светланой, спина мускулистая, такая сильная. Даже самые сильные девочки, с которыми тренировалась Света, не шли с этой чокнутой ни в какое сравнение. Крепкие руки, плечи совсем как у мужчины, широкие, мощные, такие же мужские икры и накачанные бёдра, почти отсутствующие груди, пресс на животе, чуть выше заросшего лобка, и страшные, страшные ногти на пальцах, они даже на вид были такими крепкими, что, казалось, снимут, соскоблят с девочки кожу, если их обладательница этого захочет. Света сглотнула слюну… Что? Что нужно сделать, вскочить? Бежать? Да, это может сработать, но даст ли эта чокнутая ей встать… А крепкая ладонь этой бабы уже тянется к ней, тянется… Ну, что, что? Ей хочется зажмуриться. Надо что-то делать, а не закрывать глаза. «Света! Очнись же!».

— А как вас зовут? — произносит девочка, быстро, даже поспешно.

«Что? Что за глупость? Света, ты тупая? Зачем это спрашивать у того, кто собирается сожрать твою печень?»

Сумасшедшая остановила свою руку, которая тянулась к девочке, а потом и убрала её, после произнесла:

— Аглая меня зовут. А что? — произнесла с вызовом. Она была похожа сейчас на истеричного ребёнка.

Что могла сказать Светлана на это? Ведь говорить-то было что-то нужно, нужно, нужно, она и продолжила:

— Ой, какое красивое имя. Это, наверное, вас мама так назвала?

— Нет, — вдруг снова разозлилась сумасшедшая, — мать назвала меня ублюдочным именем Манана, Манана Гванца, как тебе такое имя? Манана, Манана. Нравится тебе?

Света по её тону всё поняла:

— Аглая, конечно, красивее… Звучит так приятно. А где вы живёте, Аглая… там, в реале?

При этом девочка лихорадочно думала о том, что ей делать дальше, но ничего не могла придумать, лишь повторяя про себя:

«Мамочка, мама, как же мне проснуться?». Больше ничего в голову ей не шло. Совсем не шло.

А Аглая, может, и была долбанутой, но тупой она не была:

— А зачем ты говоришь со мной? Тянешь время? Зачем, зачем, убежать думаешь от Аглаи? — она вдруг открыла рот, закатила глаза и стала хлопать себя по ушам, как будто что-то в них ей мешало. — А-а-а-а, — и, похлопав себя, тут же продолжила как ни в чём не бывало: — Думаешь заговорить меня, заболтать, зачем тебе встречаться со мной там, где нет этого солнца?

Света ответила первое, что пришло ей в голову.

— Аглая, я найду таблетки, что вам нужны. У меня много таблеток, у меня мама фармацевт…, — говорила Светлана, а сама думала: «Мамочки, как же мне проснуться, уже пора, пора…».

Но это не сработало, сумасшедшая оскалилась и снова заорала:

— У меня там хватает таблеток, хватает… Мне дают врачи, я их пью, чтобы не слышать вой… Ты ведь тоже здесь из-за него… Ты ведь тоже слышишь? Да? — в её глазах просто пылали костры раздражения.

«Пора, просыпайся, близнецы, где вы, будите уже меня, будите!».

А Аглая продолжала на неё смотреть:

— Я знаю, зачем ты говоришь со мной, сначала ходишь на моей земле, а потом хочешь меня заболтать и сбежать? У тебя не выйдет, — и тут же её тон переменился, глаза округлились, а рука со страшными ногтями потянулась к руке девочки. Сумасшедшая Аглая заорала зло: — Стой, дура проклятая, стой… Обманула.

Света видела её руку, её ногти с грязью возле самых глаз, совсем, совсем близко, возможно, в сантиметре от глаза, и слышала разъярённый крик этой бабы:

— Обманула, дура, найду тебя и разорву, разорву… Дура…

Глава 13

Сентябрь в Петербурге обычно тёплый, но в эти дни было холодно. Ночью было всего десять, и Светлана проснулась от того, что она замёрзла. Девочка лежала в спортивном костюме для бега, старых кроссовках и с молотком в руке поверх одеяла, рядом с нею лежал нож для резки мяса. Тихо шуршал в углу их старенький компьютер. Она его не выключила ночью. Дура, теперь счёт придёт за электричество, впрочем, он и так огромный приходит, всегда за три тысячи, мамины приборы контроля работают круглосуточно. Света разжала пальцы, кажется, молоток она сжимала изо всех сил, аж рука болит. Взглянула на братьев. Те спали, значит, будильник ещё не звонил. Значит, семи ещё нет. Девочка попыталась встать и поморщилась от саднящей боли под правым ребром. Точно, как она могла забыть, на зелёном костюме большое чёрное пятно. Эта долбанутая распорола ей там кожу. Света всё-таки села на кровати. Да что же это такое?! У неё уколы и порезы на руках болят от поганых кусак, нога едва зажила, а теперь ещё и это. Она подтянула одежду. Кожа была распорота, и распорота весьма глубоко. Какой же страшный ноготь был у этой долбанутой Аглаи, Мананы Гванци.

Светлана встала и пошла в ванную, разделась. Помимо распоротой кожи под ребром — ссадины на левом бедре и колене, эта долбанутая её так по асфальту тащила, синяки, порезы на обеих руках, ещё кожа горит на плечах, как от солнечного ожога. Она поглядела на себя в зеркало — ужас. А трусы! Можно выбрасывать, они и раньше были ветхими. Папа спрашивал, что подарить ей на день рождения. Да, ей нужно бельё. Ещё носки. И тут одна неожиданная мысль пришла ей в голову. Света стала быстро мыться, ни на секунду не расставаясь с посетившей её мыслью. Она ей нравилась. Быстро умывшись и почистив зубы, девочка нашла средство обеззараживания и залила им рассечение под ребром. Стояла, морщась, и дышала сквозь зубы, пока не стихла боль, залепила рану пластырем, потом вышла и оделась. Первым делом после пробуждения она шла к маме, это был у неё утренний ритуал. Она открыла дверь в её комнату… Телевизор работает, а Нафиса, дрянь, конечно же, спит, сидя в кресле, даже телефон выронила из руки. Света подошла и сказала зло:

— Нафиса, спать нельзя. Тебе уже говорили об этом.

Та открыла глаза, испуганно забормотала, хватая первым делом телефон:

— Я не сплю, не сплю… Глаза только закрыла.

Она врёт, и это бесит девочку ещё больше. Спать нельзя, у мамы иногда начинаются судороги, один раз из-за спазмов остановилось дыхание. Поэтому папа и нанял сиделок, отдавая им кучу нужных для семьи деньжищ. Света больше ничего ей не говорит, гладит маму по лицу, а потом, в наказание Нафисе, выключает телевизор. Нечего электричество тратить. Так сиди.

Пришёл со смены папа, он после резки и упаковки салатов всегда уставший приходит. Светлана повела его кормить, холодная жареная картошка с зелёным солёным помидором, хлеб, чай с пряником. Папа неприхотлив. Впрочем, как и все в их семье. Нафиса смылась, Света не стала говорить отцу, что застала её спящей, зачем ему ещё расстройства, у него и своих немало. Пока папа не лёг, она отводит близнецов в детский сад, возвращается. Теперь отец не гонит её в школу, кто-то должен остаться с мамой. Хоть это хорошо. Света не очень любит Нафису, Иванова, конечно, лучше как медицинская сиделка, хотя характер у неё намного хуже. Света сама перевернула маму на бок, сделала обтирание, контейнеры были чистые. Девочка всё делала тщательно, рана под рёбрами саднила, но это ей почти не мешало. После, поговорив с мамой, она пошла на кухню, взяла себе еды и села возле матери есть и смотреть телевизор. Но что бы Светлана ни делала, мысли о ночных путешествиях её не покидали, всё время она думала о том, что следующей ночью ей, возможно, придётся встретиться с этой сумасшедшей. И если она не хочет, чтобы мерзкие ногти Аглаи сдирали с неё кожу, то ей нужно будет встать и убежать. Если, конечно, Аглая будет её ждать на том месте, где она поймала Свету. Сумасшедшая сильна, но она слишком мускулиста, по-мужски тяжела, чтобы хорошо и долго бегать. Но она способна на рывок, поэтому будет опасна в первые минуты. Это тревожило девочку, а кого бы не тревожило?

А около двенадцати в домофон позвонили, она пошла узнать, кто это. Это оказался отец Серафим.

— Света, открывай, это я.

При всей своей нелюбви к попу, Света была ему всё-таки благодарна. Он вошёл в прихожую, снял свои знаменитые сандалии. Ряса, как всегда, в пятнах, в бороде, как всегда, крошки. Подмышкой книга. Какой-то Пруст.

— А мне отец Александр говорит, иди к хворой, помоги, а я за тебя службу проведу.

И тут поп замечает на брови у Светланы запёкшуюся кровь. Он бесцеремонно подтягивает девочку к себе и разглядывает ссадину:

— Та-а-ак… Это у тебя откуда?

Света освобождается из его рук:

— Да я сама ударилась.

— Сама? — кажется, священник ей не верит. — Точно?

— Сама, сама.

— Дева моя, если тебя кто обижает, ты приди ко мне и сразу скажи, слышишь? — назидательно говорит отец, ещё и палец свой указательный ей показывает.

И вот что она должна ему сказать? Что во сне она проснулась в могиле, где её ели чёрные жуки, что её чуть не схватила летающая медуза, что сумасшедшая Аглая порезала её ногтем?

Светлана молчит, а приставучий поп, кажется, начинает что-то думать себе и снова спрашивает:

— Точно тебя никто не обижает?

— Точно, точно, — пытается закончить разговор девочка.

— Хорошо, но имей в виду, если кто-то… кто угодно, обидит, сразу беги ко мне, и всё мы уладим, со всяким обидчиком разберёмся. Или даже просто нужно будет поговорить, приходи, о чём угодно поговорим, хоть о матушке твоей, хоть о горе твоём великом, а хоть о мальчишках. Или о тех, кто тебя в школе притесняет. Если есть такие, то на них управу найдём.

«В школе меня не замечают, я там пустое место. И что, вы это тоже уладите? Все со мной общаться начнут и перестанут прикалываться над моими рваными кроссовками?».

Но спорить с попом она не хочет, как и объяснять ему что-либо, девочка просто кивает и говорит:

— Хорошо, отец Серафим, я сразу вам скажу, если кто меня обидит.

Он кивнул и пошёл в ванную мыть руки, это Свете нравилось. Она подала ему полотенце. А священник продолжал:

— Вот, пришёл к вам, думал, твой батька пусть поспит, я его утром видел, когда он со смены усталый шёл, а тут ты. Значит, отец спит. Но я всё равно могу с матушкой твоей посидеть, на три часа получил благословение от настоятеля, а ты, хочешь, в школу сбегай.

Светлана обрадовалась, отец Серафим не раз уже с мамой сидел, приборы понимал, инструкцию от отца выслушивал, ему можно было доверить маму, уж он-то спать не будет:

— В школу поздно уже, я по магазинам пройдусь, — говорит Света.

— И ладно, и ладно, иди, куда надо.

— Я вам сейчас чай сделаю и пойду, — вспомнила о гостеприимстве Светлана.

— Будь так любезна, душа моя, сделай, сделай, я не откажусь.

Света побежала на кухню греть чайник, доставать кружку для гостей, а когда было всё готово, понесла чай гостю, принесла, поставила рядом с ним и, увидав, что он уже читает, спросила из вежливости:

— Интересная книга?

— О! Пруст, — священник, взглянул на свою книгу, на обложку, как будто первый раз её видел, — великий писатель, прелюбопытнейший, большой демагог, сам пустой, как барабан, душонка махонькая, кроме себя, никого не любившая, зато всю свою пустоту смог так красочно описать, что не оторваться. Не Достоевский, конечно, и не Шолохов, те писали о том, о чём душа у них болела, а этот как через бинокль всё видит и описывает от нечего делать, от лени, да философствует помаленьку. В общем, великий писатель.

Света ничего не поняла, она и не слышала, что говорит поп, только кивнула: понятно. И потом пошла в прихожую обуваться. У неё было дело.

В ТЦ «Радуга» она была… ну, наверное, сотню раз, если и меньше, то ненамного. Давно тут не была, а раньше, когда у неё ещё были подруги, они сюда заходили частенько, посмотреть кино, съесть что-нибудь вкусное, просто пошататься по магазинам. Это вообще было их место встречи.

Ей нужно было совсем немного времени, чтобы не спеша, самым лёгким шагом, добежать до ТЦ. Она даже не успела как следует разогреться. Секундомер на руке показал шесть тридцать семь, когда она вбегала на большую стоянку «Радуги». Пока отец Серафим сидел с мамой, у неё было время, чтобы всё отсмотреть ещё раз, ведь она тут давно не была. Может, что изменилось. Охранник на входе указал пальцем на своё лицо. Ах да… Она забыла… Ей пришлось надеть маску.

Она сразу пошла в свой любимый магазин. Конечно же, в «Спортмастер». Давно там не была, с удовольствием зашла, огляделась. Прошла в женский отдел, он был чуть подальше и левее. Столько всего красивого, классного. Розовые джемпера для бега, облегающие, по фигуре. Почти невесомые треники. Такие же невесомые и красивые маечки, цвета персика. Обалденные кроссовочки, носочки, перчаточки, шапочки. Она повертелась там, посмотрела ценник. Маечка — восемьсот рублей, приглянувшийся джемперок «Пума» на «молнии» — три девятьсот девяносто. Остальное даже смотреть не стала. Расстроилась. Но она была неглупая девочка, знала, что сейчас ей лучше смотреть вещи в туристическом отделе. И она пошла туда и нашла то, что искала. Вещи «Аутвенчер» как раз подходили ей, крепкие эластичные брюки, написано «антиклещ», такая же толстовка с капюшоном, перчатки, дождевик. Ну и что, что жарко, что солнце жгучее, она потерпит. И главное, очень крепкие, на мощной шнуровке, с отличным протектором, туристические полуботинки фирмы «Соломон». Да, ей всё это приглянулось, она даже померила ботиночки, идеально сели. Жаль, что нельзя пробежаться в них.

Очень были удобные. После, на выходе, остановилась около стенда с защитой для езды на скейте. Конечно, ей было нужно это всё, и наколенники, и налокотники, и шлем, и наголенники. Рядом стоял стенд с клюшками, вот и отличная палка, а дальше ещё стенды с инвентарём для фитнеса. Тоже есть то, что может пригодиться. В общем, она не зря сюда приходила. Девочка осталась довольна своим походом. Она уже всё для себя решила, что как только окажется во сне, сразу пойдёт сюда. Добежит, ей для этого нужно всего семь минут. Около СКК она видела трёх медуз, место там большое, открытое, тем не менее, ей казалось, что она легко уйдёт от них, ведь та медуза, с которой она встретилась, вовсе не показалась ей быстрой. Светлана даже не думала о том, что что-то может не получиться, например, магазины ТЦ давно разграблены или, ну… ну, например, что в «Радуге» просто не будет электричества, и там будет так же темно, как и в той щели под камнем, в которой она оказалась в первом своём сне. В общем, девочка была уверена в успехе, и единственным серьёзным препятствием своей затеи она считала Аглаю. Только эту страшную женщину.

Света вышла из «Спортмастера» и пошла дальше по торговому центру, и почти сразу ей на глаза попался магазин, о существовании которого она почти никогда не вспоминала. Сто раз проходила она мимо его некрасивой вывески, но теперь остановилась и прочитала: «Солдат удачи». За стеклом какие-то пистолетики, какие-то автоматики, ружья. Всё, что Светлана знала обо всём этом — так это то, что всё это оружие ненастоящее. Ну, игрушечное, что ли. Никогда бы не пошла в такой магазин, но там внутри, за стеклом, висела одна штука, о которой девочка кое-что слышала. Она даже помнила, как эта штука называлась. Это был арбалет. Вот что это было. Девочка нерешительно вошла в магазин. Покосилась на продавца, тот поглядел на неё:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответила она.

— Интересуетесь чем-то конкретным? — спросил мужчина, вставая.

— Ну, так…, — более определённо она ответить не могла.

— Подарок ищете для кого-то?

— Нет… Я просто посмотреть.

Продавец сразу утратил к ней интерес и сел на своё место, уткнулся в телефон. А она подошла к арбалетам. Нет, Света не очень понимала, как эта штука кидает стрелки. Должна как-то, но как? Непонятно.

И тут на соседнем стенде она увидала то, что ей было нужно на сто процентов. Это был огромный чёрный нож с верёвочкой на ручке и удобным футлярчиком, который можно было пристегнуть к поясу.

«Мачете туристический «Рубака» шестьдесят два сантиметра, с кордуровыми ножнами. Цена две тысячи двести шестьдесят рублей».

Сам чёрный, с одной стороны остро заточенный, а с другой стороны лезвия-пила. Да, эта штука даже на вид была страшной. Вот что было нужно девочке даже больше, чем арбалет. Она вышла, огляделась, чтобы запомнить местонахождение этого полезного магазина, и пошла дальше.

Зашла в «Интимисими». Девочки из класса покупают бельё тут. Поглядела, всё такое классное, особенно маечки и топики ей понравились, офигенные расцветки и принты, но ценник, как говорит папа, конский, ей такое бельё не по карману. Даже на день рождения дорого. Пошла на фуд-корт, есть-то ей хотелось. Но там тоже ничего не купила, если она купит гамбургер из «БургерКинга», то один день её семье нечего будет есть. Светлана так ничего и не купила, вышла из торгового центра немного расстроенная и весьма голодная. И побежала в магазин «Верный», что был рядом с её домом, посмотреть, что есть по скидкам. И хлеб купить.

Вечер. Папа давно ушёл «на салаты», пришла Иванова, братья уже спали. Света всё не могла решиться и лечь. Знала, что если не ляжет, то будет так же, как вчера, то есть она даже не вспомнит, как ложилась, просто проснётся на кровати. Тем не менее сидела за компьютером. Волновалась. Набрала имя «Аглая». Ничего не нашла, тогда набрала в поисковой строке «Яндекса» Манана Гванца. Яндекс никакой Мананы не знал, но знал Ираклия Гванцу.

То был лысоватый дядечка постарше папы, ресторатор, имевший в Петербурге два ресторана грузинской кухни. Вот и всё, что она смогла найти. Девочка еще немного посидела, бесцельно пролистывая ленту новостей в одной из социальных сетей. Что ни говори, но она боялась эту сумасшедшую Аглаю. Нет, нужно было уже решаться. Это как на соревнованиях, волнение сразу пропадает после выстрела стартового пистолета. Нужно было начинать. Девочка выключила компьютер, улеглась в свою кровать и укрылась одеялом.

Глава 14

Чокнутой не было. Света стояла в тумане возле стены дома. Она была одна, ну, насколько это можно судить, если дальше десяти шагов ничего не видно. Надо было действовать. Страшно? Конечно, но как бы ни было страшно начинать такое предприятие, ещё страшнее было оставаться тут. И девочка пошла вдоль дома. Хотелось перейти на бег, но пока… пока она не выйдет из арки, она просто будет быстро идти. В арке туман такой густой, что и на пять шагов ничего не видно, Светлана вспомнила слова Лю: не издавать звуков, не источать запахов. Так и пошла, а тут за спиной резкий звук! Пронзительный и тонкий. Крикун. И недалеко где-то орёт. Но в тумане она не могла точно угадать, откуда звук доносится.

Она вышла и свернула направо, там должен был быть проспект Гагарина. И только здесь перешла на бег. На самый неспешный шаг. Так как боялась повредить ногу, наступив на камень или ещё на что-нибудь. Сквер, что шёл вдоль проспекта, был зачем-то уничтожен. Большие деревья срублены, земля перекопана, это Светлана видела из окна, поэтому она побежала по асфальту к перекрёстку. Асфальт здесь был в хорошем состоянии, и она за минуту добежала до пересечения Бассейной улицы и Гагарина. Тут она остановилась. Из-за этого дурацкого тумана она не могла видеть, что происходит на той стороне проспекта. И уж тем более, что происходит над ним. Снова заорал крикун в тумане, не так близко, как перед этим, и ему ответил другой. Кажется, их тут много. Ждать новых криков девочка не захотела. Побежала по проспекту в сторону СКК, которого в реале нет уже год как. За спиной снова кричали, она перешла на шаг и на всякий случай обернулась… И вовремя. Света увидела, как из тумана её догоняет что-то большое и тёмное. Никаких сомнений у Светланы не было — медуза. Конечно, девочка видела только нижнюю её часть, её липкие жгуты с ладонями, свисающие с неба, но и этого ей было достаточно. Бесшумная, огромная, опасная тварь наплывала на неё из тумана.

«Вот так вот сразу!? Даже и проспекта не дали перейти?!».

Она, не раздумывая, побежала. Побежала быстро, но при этом старалась смотреть, куда ставить ноги. Оступиться или наступить на что-либо могло означать для неё… смерть!

Пробежав метров тридцать, обернулась. Через туман не сильно, конечно, разглядишь, но вроде бы эта медуза подотстала.

Проспект Юрия Гагарина без светофора пересечь непросто, движение здесь почти всегда оживлённое, но тут Света бежала по проспекту, не пытаясь заскочить на поребрик. Бежала, оглядывалась и смотрела по сторонам, и уже на перекрёстке увидела ещё одну большую тень, что летела на неё со стороны парка Победы.

Только тут она заскочила на поребрик и взяла правее, уже в сторону торгового центра. Стараясь не терять из вида приближавшиеся к ней жгуты. Здесь асфальт кончился, пошли бетонные плиты. Это, с одной стороны, хорошо, значит, СКК уже близко. С другой стороны, между плит растут какие-то неприятные растения. Жёсткие и колючие. О которые можно споткнуться или поцарапаться. И Светлане стало ещё сложнее. Оглядываться, смотреть по сторонам — и тут же смотреть под ноги, оглядываться — смотреть под ноги. А не оглядываться нельзя, ещё одна медуза, причём эта была ещё и быстрой, опять попыталась её догнать. Светлане пришлось прибавить шаг. Кажется, медузы нападают только сзади.

«Наверное, они видят или чувствуют всё, что движется в тумане. И догоняют это сзади».

Бетонные плиты кончилась, слева от девочки уже тёмной махиной нависало огромное здание Спортивно-концертного комплекса. Снова пошёл асфальт, но это была всего-навсего узкая дорожка, по краям которой лежала вздыбленная, перекопанная земля, заросшая редкой, какой-то плохой, некрасивой растительностью, соскакивать на эту землю босой ногой девочке очень не хотелось. И тут же она поняла, что ошибалась, когда думала, что медузы нападают только со спины. На неё летели жгуты, и не со спины, а наоборот, и они были близко, так близко, что Света кое-какие из них различала, даже «ладошки» на них видела. Жгуты разлетались в стороны, закрывая всё пространство перед ней, словно руки для объятий, в которые Света никак не хотела попасть.

А-а-а… Вот теперь ей было страшно, мурашки по коже, но всё равно она была быстрее медуз. Пришлось спрыгивать с дорожки на землю. Теперь попробуй разбери тут в тумане и перекопанной земле, куда ставить ногу. Но делать было нечего, она, буквально увернувшись от одной «ладошки», вынырнувшей из тумана, прибавила шаг, прибавила почти до максимума.

«Главное, главное — не напороться, не наступить на что-нибудь острое и не споткнуться», — думала девочка, делая большие шаги по влажной рыжей земле и при этом ещё успевая оборачиваться налево, чтобы не упустить из виду жгуты и «ладошки». Царапала голени о колючие чёрные кустики, что росли тут, утопала в мягком грунте, но довольно быстро, легко бежала в сторону торгового центра. И как раз в тот момент, когда ей стало казаться, что оставшаяся позади медуза отстаёт, опять прямо перед ней зашевелились эти страшные, упругие, разлетающиеся для объятий жгуты. Ещё одна! Сколько же их тут? Вчера она видела лишь трёх, или это были одни и те же медузы? До этого мгновения она ещё могла контролировать свой страх, девочка боялась, но справлялась, а тут даже закричала от страха.

Хорошо, что не остановилась, а по наитию, по интуиции, не думая, резко, утонув ногой в мягкой земле по щиколотку, затормозила, остановилась и, сменив направление на девяносто градусов, снова побежала и тут уже включилась на всю свою девичью мощность.

В три огромных шага выскочила снова на асфальт, тут ей пришлось просто пригибаться, так как на неё летело сразу две «ладошки»; перепрыгнув удобную для бега дорожку, она снова прыгнула на мягкий грунт, тут её почти догнала та медуза, что шла по её следу, снова пришлось, снова пришлось прилагать усилия. Но адреналин заливал её молодой организм, поэтому и намёка не было на усталость, Света её не чувствовала, хотя бежала изо всех своих сил. А тут и земля закончилась. Она выскочила на асфальт, обернулась ещё раз. Огромные тени парили в воздухе, но они уже отставали. Света снова побежала.

Она знала, что уже почти добежала до цели. Вскоре из тумана показалась сетка, ограда парковки торгового центра. На входе девочка опять обернулась, она не могла быть уверена, но, кажется, одна медуза ещё плыла за ней потихоньку. Светлане полегчало, она перевела дух. Медуз рядом не было. Всё-таки она была молодец, ловко оббежала все расставленные медузами «ладошки». Девочка даже была горда собой, и она пошла по парковке, всё время оборачиваясь. Оказалось, что на парковке есть машины. Вот только целых среди них не было, все они были измяты, у всех были выбиты стёкла, оторваны бамперы, вмяты крыши. Половина из них валялась на боку или вовсе вверх колёсами. Битое мелкое автомобильное стекло, острые куски пластика, всякие опасные железяки валялись повсюду. Тут нужно было быть очень внимательной. Поранить ногу… Лучше сразу умереть. Она пошла шагом, прошла немного и снова остановилась у одной из машин, что ещё стояла на своих колёсах. Рано она перевела дух и успокоилась. Света кинулась бежать, снова тварь летела за ней, и как только девочка отбежала от машины, «ладошки» проползли по её измятой крыше. Медуза хватать машину и не думала, она плыла дальше за Светланой. Девочка ускорила шаг, когда раздался страшный рёв. Шум был такой сильный, такой насыщенный, как будто где-то рядом пролетел на бешеной скорости товарный поезд. Девочка просто не могла не обернуться и увидала, как в тумане пронеслось что-то огромное и шумное, как грузовик. Ну, как «Газель», например. Это существо было настолько велико, что даже туман за ним пошёл завихрениями.

«Мамочки!». Девочка едва перевела дух. Но слава Богу, неслось ЭТО не на неё. Ей вовсе не хотелось, чтобы оно изменило свой маршрут. Света побежала к темнеющему в тумане торговому комплексу, и так была напугана новым существом, так торопилась, что первый раз за весь свой нелёгкий путь допустила оплошность. Она, чтобы не наступить на битое стекло, взяла чуть левее и ближе к одной из разбитых машин. И на всём бегу поставила свою правую ногу во что-то холодное, влажное и скользкое. Нога сразу уехала вперёд, не дав ей и намёка на опору, Света со всего маха упала на спину, ударилась попой — больно, правым локтем — очень больно, да ещё и затылком тюкнулась. Вот тебе и одна маленькая неосторожность. Маленькая! А медуза-то, наверное, летит. Девочка начала подниматься с земли, молясь лишь о том, чтобы с ногой всё было нормально. Ну да, конечно. Молись-не молись, а в ступне боль. Не сильная, но есть. Потянула. Бежать можно, но недолго и не интенсивно. Вот тебе и побегала. Как теперь через СКК, через кучу медуз возвращаться назад? А тут ещё до неё дошёл запах, который сразу, из-за боли, она не уловила. Это был острый запах ядрёных человеческих фекалий. И это воняла она. Света вся была перемазана этим, обе ноги, спина, даже… О! Её сейчас вырвет. Даже голова с волосами. Но там, за её спиной, разворачивались какие-то события, там опять страшно ревело огромное существо, и раздавался ещё и грохот, видно, оно не на шутку ворочало машины.

Вонь-не вонь, но нужно было бежать, быстрее скрыться, вдруг медуза её ещё не потеряла, или этот великан захочет узнать, кто тут благоухает. И Светлана опять побежала, вернее, пошла быстрым шагом, стараясь на напрягать повреждённую ногу. При этом пытаясь стряхнуть, хотя бы с руки, холодную и вонючую субстанцию. Ну хоть немного стряхнуть с себя этого… этой гадости.

Девочка обернулась — нет, кажется, жгутов медузы нигде не было видно, и она, чуть успокоившись, быстренько пошла к торговому комплексу, пытаясь вспомнить, где поближе вход. А за спиной снова заревело то огромное существо. И опять, и опять до неё стал долетать грохот, там, в тумане, происходило то, в чём Света никак не хотела принимать участие. А здесь, уже у самого торгового центра, её ждало ещё одно испытание. Вся земля перед входом была завалена осколками витрин и стеклянных дверей так густо, что ногу некуда было поставить. Но зато она нашла вход. Один из входов. Кое-как, кое-где на цыпочках, выискивая себе место для каждого шага, она подходила всё ближе к такому уже близкому и манящему зданию. Ах, как забилось её сердце, когда она поняла, что там, внутри, кажется, есть свет. И… ей не послышалось, там играет музыка. Да, тут где-то рядом ревел какой-то ужасный зверь, круша автомобили, а там внутри играла музыка.

Выбирай, девочка: музыка и свет — или туман, медузы, рёв чудовища и грохот разрушений.

Естественно, ей хотелось побыстрее убраться из тумана, тем более что через каждые три-четыре шага к ней изнутри подбирался рвотный позыв. Да, ничего другого её нынешний запах вызвать не мог. Не хватало ещё начать тут блевать. Девочка кривилась, давилась слюной, но шла и шла вперёд.

Конечно, конечно, ей нужно было срочно попасть туда, и уже смелее и быстрее она стала пробираться через битое стекло и вошла наконец в торговый комплекс.

Вот и он. Света из тамбура входа заглянула в зал, поглядела на галерею. А вот и первая за день удача. Витрина одного магазина разбита, там вся одежда свалена на пол в кучу, а другая витрина цела, освещена, в ней ещё стоят манекены, а на вешалках висит одежда. Освещения, конечно, было мало, под потолком едва одна лампа из десяти горела, в галерее было темновато, но лучше полумрак, чем тот ужас, что творился на парковке. Света сделала первый свой шаг. Да, до «Спортмастера» ей было идти очень далеко, он был в середине второй галереи, но она надеялась, что дойдёт. А не дойдёт — так вон сколько разных магазинов, витрины которых не разбиты, она точно не уйдёт отсюда без добычи.

У неё быстро выработалась привычка оборачиваться. Она сделала несколько шагов. Какой-то знакомый звук привлёк её внимание. Нет, не музыка, музыка была приятной. Этот звук был иной. Она думала, прислушивалась, смотрела вдоль торговой галереи вдаль и вдруг поняла. Это журчала вода. Точно, там, напротив узкого прохода во вторую галерею, был музыкальный фонтан, который очень любили мамочки с детьми. Вот! Это было сейчас как раз то, что нужно. Она, конечно, придышалась немного, и у неё уже редко случались приступы тошноты, заканчивающееся рвотными спазмами, но она всё ещё была перемазана вонючими и едкими, а теперь ещё и высыхающими на ней фекалиями. Фонтан был очень кстати.

Глава 15

Приятная, тихая музыка, журчание фонтана. Там светло. До такой желанной воды всего двадцать метров, не больше. Вокруг фонтана, вплотную к нему, скамейки. В жизни эти скамейки облеплены детьми, которые лезут руками в изящные струи воды. Сейчас тут никого. И Светлане немного страшно.

Двадцать метров по тёмному пространству, где не горит ни одной лампы, все магазины и справа, и слева целы, но за их неразбитыми витринами ничего не видно. За спиной у неё серый свет, проникающий с улицы, впереди свет нескольких ламп над фонтаном. Боязно… Но ей всё равно нужно идти к воде, именно там, напротив фонтана, есть проход, что ведёт к нужной ей торговой галерее. Тихая музыка, журчащая вода, тёмный пролёт галереи. Даже с улицы уже не доносится ни грохота, ни рёва. Светлана делает вздох… Фу… Лучше бы не делала, ей нужно, ей просто необходимо помыться. Она решилась и пошла по галерее через неприятную темноту. К свету. Пошла не спеша, прислушиваясь и разглядывая, что там впереди. На полу коробки и ещё что-то. Она даже раскрыла рот от удивления. Рядом с фонтаном была торговая площадка компании «Самсунг». Да, там на земле валялись белые коробочки и даже сами телефоны. Свете папа покупал хорошие телефоны, был у неё даже телефон за двадцать тысяч, его потом украли в раздевалке на тренировке, но там, на полу и на стендах, могли быть телефоны и по сто тысяч рублей. Впрочем, что от них толку, нельзя же взять дорогой телефон тут, во сне, и похвалиться им в школе там, наяву. Или можно? Она медленно прошла ещё несколько шагов, пытаясь разглядеть телефоны на полу, и увидала кое-что ещё. Увидала и остановилась. На красивом полу в двух метрах от фонтана стояла человеческая ступня. Словно потерянная кем-то впопыхах обувь. Нет-нет, Светлана прекрасно видела, никакая это не обувь, это была точная копия человеческой части тела. Или не копия. Сама нога была тёмно-серой, а пальцы почти чёрными, и сверху из ступни торчала… белела кость. Девочка замерла, разглядывая… это. А когда разглядела, поняла — никакой это не муляж. Это оторванная гниющая нога. Ведь в этом мерзком сне муляжей гниющих ног не бывает, тут все гниющие ноги настоящие. И тут ей померещилось, краем глаза она заметила, что за фонтаном в темном пролёте что-то пошевелилось. Точно, она не сомневалась в этом, там что-то шевелилось, девочка перевела взгляд с ноги на темноту за фонтаном. Ничего. Музычка, водичка журчит. Никто больше не шевелится. Тихо, спокойно, но страшно. Светлана ещё раз взглянула на ногу и стала потихонечку отступать назад в свой тёмный пролёт, из которого пришла. Света больше не собиралась идти в «Спортмастер» в глубину торгового комплекса. Нет, нет, нет. Даже думать об этом ей было страшно. Что-нибудь из одежды она подберёт себе здесь, у входа. Девочка ускорила шаг, стараясь пройти тёмный отрезок пути побыстрее, и опять новая привычка оборачиваться помогла ей. Обернувшись, она снова увидала движение, тёмное пятно загородило свет у фонтана. И как только она повернулась, пятно резко ушло в сторону, прильнуло к стене, слилось с ней, исчезло. И опять музыка, фонтанчик журчит, тишина, и никого нет. У неё не осталось никаких сомнений в том, что кто-то или что-то зачем-то за ней идёт. А если ещё вспомнить оторванные ноги… Светлана, не раздумывая, побежала к свету. Выскочила к выходу, через который пришла, и замерла. Прямо у тамбура входа, хрустя осколками разбитого стекла, ходило то самое огромное существо, рёв которого она слышала. Это существо имело тело человека, ну, почти человека, задние ноги его были похожи на мощные тумбы, передние ноги-руки, Света не знала, как назвать это… Стояло оно на четвереньках. Огромное, свисающее, наполненное чем-то жидким, колышущееся при движениях брюхо. Мощные руки были в два раза длиннее ног. Существо ходило, опираясь на кулаки. Белая его кожа была иссечена на боках лиловыми полосами, которые, кажется, причиняли существу боль, а само оно было огромным, как грузовичок «газель», не меньше. Великан повернул лохматую голову к ней, его лицо было каким-то детским, вернее, оно походило на небритое лицо раздражённого ребёнка с приоткрытым ртом, ребёнка, готового сорваться на крик в любой момент. Он всматривался в темноту своими тупыми, обиженными глазками, при этом шумно и тяжело сопел. Великан смотрел прямо на неё. Она была ещё в полумраке, у стены, ещё не выскочила на свет. Ей могло повезти…

«Видит? Не видит? Мамочки! Хоть бы не видел!».

Ей совсем не хотелось бежать от него. Да и куда ей бежать, если он кинется через тамбур входа к ней. Куда? Обратно в темноту? К отгрызенным ногам? И тут великан отвернул от неё свою голову, прорычал хрипло и негромко и стал медленно уходить от входа. Светлана сразу, бочком, бочком, пошла к широкому входу в один магазин. Нет, выходить на улицу она и не думала, но и стоять тут ей тоже не хотелось. Это был, как она до сих пор считала, мужской магазин «Тимберленд». Он был почти у входа, свет в него попадал. Ну, немного. Там, внутри, всё было перевёрнуто, одежда, обувь, всё вперемешку на полу. Она протиснулась между опрокинутыми прилавками и присела за ними. И сразу увидала это. Трудно было понять, кто это или что это такое. Но на фоне скудного, серого света, проникавшего через разгромленный вход в здание, Светлана отчётливо видела чёрный, абсолютно чёрный, чернейший из всего возможного спектра, бесформенный силуэт. Он, кажется, был ниже её ростом, да и вообще меньше девочки, но даже вид этого существа привёл её в оцепенение. Чернота той самой могилы, в которой она очнулась первый раз, и то не была так черна, как это существо. Казалось, оно вообще пожирает все частицы света, что попадают на него. Бесформенное, косматое нечто, живое пятно непроглядной черноты. Без единого намёка на звук, прямо с места, существо вдруг легко прыгнуло и, словно было нематериальным, ловко устроилось на краю перевёрнутого прилавка, непосредственно над Светланой. Она даже почувствовала, как пахнуло на неё теплом от него. Оцепенение её только усилилось, она просто смотрела, на это чёрное нечто, сидящее выше, над ней и загораживающее собой почти весь попадающий сюда свет. Она видела только косматую, живую, опасную темноту. Вернее, видела лишь контуры черныша, который уже тянулся к ней. Да, он, несомненно, тянулся к ней, этого она видеть не могла, это она чувствовала. А он и вправду тянулся к её голове, к её лицу. Ей казалось, что это её… Нюхает? Да, точно, Светлана уловила на лице, на левой щеке, едва заметное дыхание. И это не прекращалось, эта живая чернота нюхала и нюхала девочку, как будто не могла в чём-то разобраться, как будто что-то черныша смущало. А потом к лицу Светланы медленно и абсолютно беззвучно подплыла ещё одна косматая часть черноты, и, наверное, в единственном, каком-то отражённом луче серого света, девочка увидала едва различимый отблеск чего-то гладкого. Гладкого и закруглённого и, кажется, острого, похожего на толстый рыболовный крючок. Коготь! Светлана в этом не сомневалась, а чернота всё нюхала её, нюхала, но так и не поняв, что перед ней, решила попробовать это своим страшным крючкообразным когтем. Вот он, едва-едва блестевший в темноте крючок. Вот он у её лица, в десяти сантиметрах, и приближается. Приближается. Пять сантиметров до глаза. Она даже дышать перестала. И тут на улице, но совсем близко от входа, заревел великан, заревел так громко, так яростно, что, казалось, толстые стёкла витрин задребезжали. Коготь от лица тут же убрался, а девочка от напряжения опустила голову, пискнула и зажмурилась, полностью смирившись со всем тем, что могло произойти. Так и замерла и не шевелилась какое-то время, секунды шли, шли, шли, но ничего не происходило, а Света не могла поднять голову, только дышать начала тихонечко. Боялась. Боялась увидеть черныша снова. Так и сидела, пока там, на улице, опять не заревел великан, но на этот раз уже заметно тише, видно, отошёл подальше от входа. Лишь тогда она решилась поднять голову, а когда подняла, увидала, что черныш над ней уже не сидит, нет его и его страшного когтя. И Света, наверное, от облегчения, стала плакать, но тихонечко, глотая слёзы, и, пытаясь встать, нащупала рукой что-то на полу. Тряпка. Нет, не тряпка, вещь из хорошей материи. Из крепкой материи. И тут же рядом ещё одна, она стала шарить руками по полу. Что-то твердое, верёвки, шнурки… Обувь. Добротная, но большой размер. Она сразу престала плакать. Как раз то, что ей было необходимо: одежда и обувь, теперь нужно найти что-нибудь для себя. Не может же она ходить в ботинках большого размера. Стараясь не шуметь и всё делать быстро, Светлана стала хватать то, что находила на полу и поднимать это, подносить к свету. Куртка, большая. Очень. В сторону. Ещё куртка, уже меньше. Может быть, оставила. Майка, любая пойдёт. Ещё одна, тоже пойдет. Надевает её на себя, прямо на вонючую грязь. Штаны, огромные. В сторону. Джинсы, огромные. В сторону. Куртки, толстовки. Нет, нет, нет. Снова штаны, кажется, небольшие. Она влезает в них. Два размера лишних, три? Даже ширинку не нужно расстёгивать. Зато очень крепкий на ощупь материал, и по длине почти подошли. Дальше, дальше, нужно искать. Рюкзак! Отличная вещь, вот это и называется — везение. Запасная майка летит в рюкзак, а рюкзак за спину. Но обуви нет, все размеры, что она находит, огромные. Тут что, нет женского совсем? Светлана поглядывает на выход, на свет, торопится, она не хочет уходить отсюда без обуви, но ещё больше она не хочет встречаться с этим ужасным, без всяких оговорок, ужасным чёрным существом. Девочка ползает по полу в углу, там совсем темно, но именно там находится ботинок… Она не может рассмотреть, но этот ботинок не кажется ей огромным. Светлана засовывает в него ногу, не почистив ее, как она была перемазана нечистотами, так и суёт. Вонь опять дала о себе знать, но ей уже всё равно. Девочки из её класса, и даже из её команды, наверное, наблевали бы тут, но у неё сейчас и позывов нет. Всё, забыли, речь идёт о жизни… Время! Время! Нужно убираться отсюда, пока черныш не вернулся и всё-таки не проверил её своим чёрным и острым когтем. Плевать ей было на запахи. Ботинок сел идеально, он высокий, крепкий, удобный, у него длинные шнурки, а вот второго она найти не могла, как ни шарила. Так и ползала в темноте в одном ботинке, пока не ударилась головой о распахнутую дверь. Подсобное помещение, склад? Она пробралась туда, не вставая во весь рост. Да, так и есть, стеллажи с коробками. Света хватает первую, вторую, третью: мокасины, мокасины, всё не то, размеры на взрослых мужчин. Она бросает коробки на пол, но так, чтобы они не гремели. Потом уже не берёт коробки, она просто запускает туда руки, опять не то, опять. Лишь бы не вернулся чёрный. Ей всё равно страшно, и опять от неё исходит отвратный запах, но это всё ерунда, страх, запах… Надо найти обувь! И вот они. Кажется, она нашла нужный размер. Да, это такой же ботинок и такого же размера. Девочка вытаскивает его из коробки, на грязную и потную ногу он лезет плохо. Надев второй ботинок на ногу, быстро обмотав вокруг неё длинные шнурки, потопталась в ботинках. Да, ей сейчас, после бега по грязи и колючкам босиком, любая обувь понравилась бы, а это… Эти ботинки были просто чудо, очень удобны. Всё, нужно было уходить отсюда. Она, не глядя, схватила ещё какую-то вещь в руку — пригодится, и пошла, спотыкаясь, на свет выхода.

А света заметно прибавилось, он уже не серый, а жёлтый. Теперь прямые лучи пронизывают, заливают светом весь вход в ТЦ. Туман ушёл. Девочка задержалась, высунула голову из-за витрины, с опаской поглядела в тёмный проход галереи. Но ничего там разглядеть не смогла. Вышла из магазина и пошла на улицу. И тут, у разбитых и искорёженных дверей тамбура, опять остановилась. Кому охота попасть под огромные кулачищи великана? Здесь всё было тихо, гигант куда-то убежал. Вся, вся стоянка перед выходом завалена перевёрнутыми и помятыми машинами, а весь тамбур входа, и внутри, и снаружи, новыми и старыми осколками стекла. Но ничего, теперь у неё есть роскошные ботинки «Тимберленд». Светлана опустила глаза… Ну не дура? Один ботинок, который она нашла первым, был настоящего желто-коричневого цвета, а второй, тот, что она нашла в подсобке, был гламурного розового цвета.

Впрочем, фигня всё это, тут нет и быть не может её одноклассников, а если её поймает Аглая… то этой долбанутой будет всё равно, какого цвета ботинки у девочки.

Аглая. Как только Света вспомнила про неё, настроение у девочки, чуть улучшившееся после того, как она оделась, сразу испортилось. Ну, от черныша и великана девочка сейчас уйдёт, от медуз убегать она вроде как научилась, но что делать с Аглаей? Ведь сумасшедшая, по сути, считает своим то место, где у Светланы укрытие. Как им двоим ужиться на одной территории? Да никак. Девочка решила, что нужно поговорить с Лю.

Лю. Да, Светлане весь сегодняшний день его очень не хватало. Он мог подсказывать ей, давать советы, ведь он слышал или видел через туман. Значит, и в темноте видел.

— Лю, — тихонечко позвала она, пока никакой опасности вокруг не было видно.

Нет, никто ей не ответил.

— Лю, — повторила девочка чуть громче, понимая, что и на этот раз ничего не услышит в ответ.

Да, он говорил, что область его с ней взаимодействия ограниченна, просто ей так хотелось услышать его, прежде чем она двинется в обратный путь. Она вышла, и битое стекло захрустело под ее разноцветными ботинками. Теперь хоть прыгай по нему. Ботинки удобные, в них даже нога, что она потянула, не болела. Новая майка почти по размеру, она оторвала мешающую этикетку, штаны на три размера больше, их придётся придерживать, если вдруг надо будет бежать, в рюкзаке куртка и ещё одна майка. Было страшно, очень страшно, но кое-что ей удалось. Девочка поморщилась от собственного запаха. На солнце он приобретал новые, яркие оттенки. Она, конечно, воняла фекалиями, но всё равно была молодец.

На небе ни облачка и только одна медуза, высоко, высоко в небе, над самым СКК. Ей уже было жарковато и первый раз, за все сны, хотелось пить. И есть! Это было странно. И Светлана сделала первый большой шаг в своих новых ботинках.

Глава 16

А к ботиночкам ещё нужно привыкнуть, это совсем не лёгкие кроссовки для бега. Но это дело привычки, а вот то, что они очень «громкие», отдельный минус. Она пошла быстрым шагом. Ей приходилось придерживать брюки. Придётся потом придумать что-нибудь. Туман рассеялся, и теперь девочка могла осмотреться. Она не спеша шла по парковке, рассматривая битые автомобили, и тут, среди мелкого стекла и ломаного пластика она увидала то, отчего вокруг промок и почернел асфальт. Светлана сразу поняла, что это такое чёрно-лиловое лежит на земле среди мусора, длинное и мокрое. Она узнала это по ладошке с присосками. Да, это был длинный, метров десять в длину, мощный жгут медузы. Девочка даже остановилась, чтобы посмотреть на ладошку. Мерзкая, всё ещё липкая. Присоски похожи на чёрные вытянутые губы. Интересно, кто это отважился оторвать жгут у медузы? Скорее всего, тот, кто разворотил все автомобили вокруг. Ей находиться здесь больше не хотелось, и она, поправив рюкзак, пошла к СКК, а потом взяла чуть левее и перешла на бег.

Перед ней темнел парк, ограда, а за ней заросли. Кустарники, деревья, всё как настоящее. Девочка обернулась, ну так и есть, за ней увязалась некрупная медуза. Пришлось снова бежать. Ботинки, конечно, топают, но всё равно в них лучше, чем босиком. Пробежав немного, Света опять обернулась. Медуза отстала и плыла уже в другую сторону. Девочка отметила для себя: медузы медлительны и серьёзную опасность представляют лишь в тумане. Отлично. Ей захотелось посмотреть, узнать, в этом парке те же растения, что и в настоящем? А ещё ей хотелось пить и помыться, в парке было много прудов. Нет, конечно, она ни в коем случае не собиралась перелезать через ограду парка, слишком много там растительности, ничего не видно, кто угодно может притаиться за любым кустом, но поглядеть через ограду… Почему бы и нет? Солнце светит, всё вокруг видно на сотни метров, у неё есть ботинки, бегает она быстро, а ужас, который Светлана пережила в магазине за перевёрнутым прилавком, теперь казался ей весьма далёким.

От парка её отделяло большое пространство и проспект Гагарина. Пространство открытое, ей всё видно, но и её видно отовсюду. И девочка пошла от СКК не налево, к своему разрушенному дому, а прямо к проспекту Гагарина и виднеющемуся за ним парку. Пошла к столбу, что одиноко стоял у дороги. Еще не дойдя до проспекта ста метров, она увидела высохшие фрагменты останков какого-то мелкого животного. После ноги в ТЦ всё мёртвое сразу её настораживало. Даже разорванная крыса. Или это был крикун? Неважно. Валяющиеся куски мёртвой плоти — опасность! Девочка пошла помедленнее и увидала ещё кое-что неприятное. На сей раз это была голова какого-то зверя. Более крупного, чем крикун, и к тому же клыкастая. Страшная. Всё, хватит любопытствовать. Желание идти к парку у Светы уже испарилось. Если здесь кто-то рвёт на части существ с такими зубами, то лучше отсюда убраться. И побыстрее. До поребрика проспекта, до кривого столба, метров тридцать, но она уже изменила маршрут, повернула налево. Ближе к своему убежищу — а теперь она считала развалины двадцать восьмого дома своими.

Девочка остановилась, ещё раз огляделась. Посмотрела назад. Нет, медуза, что гналась за ней, где-то высоко в небе, далеко. Ничего такого, что Светлане могло бы угрожать, вокруг видно не было. И Света пошла к себе, решив, что перейдёт проспект южнее, ближе к убежищу. Она пошла вдоль дороги, поглядывая вокруг. Серый, старый, деревянный двухметровый столб, стоящий у дороги, привлёк её внимание. Ему тут не место. Зачем он тут? Странный, весь кривой и какой-то… Облезлый или… Лохматый? Она шла мимо этого столба, не отрывая от него глаз. А тут и ветерок налетел вдруг и взъерошил на столбе… Перья? И вдруг от верхушки столба отделяется длинный, размером как её рука, острый клин-кинжал, а над ним просто появляется отвратительный круглый глаз. У «столба» были глаза, и «столб» видел Свету. И зашевелился. Это огромная, двухметровая птица… Бежать! Думать тут нечего, а эта серая фигня, прохрипев что-то, кинулась за ней. Побежала быстро, переставляя свои страшные, голенастые ноги, причём помогала себе набрать скорость, громко хлопая куцыми крыльями. Светлана понеслась по бетонным плитам вдоль проспекта, топая новыми ботинками. Рюкзак за спиной, ботинки. Штаны! Чёртовы штаны нужно было придерживать руками, а ведь руки очень важны в беге, особенно при ускорении. А голенастая тварь со страшными длинными ногами орёт, хлопает крыльями и летит за ней, развив очень высокую скорость. Ей кажется, что эта птица догоняет её. Света ещё прибавляет, как перед финишем, уже не экономя сил, работая на максимуме. И, пробежав так почти до улицы Бассейной, она слышит, что крики за спиной и хлопки крыльев стихли. Света оборачивается. Птица отстала, остановилась.

— Что? Сдох, урод? — Светлана переводит дух. Она вдруг вспомнила название птицы, на которую очень похож этот бегающий «столб». Ту птицу, которую она видела в зоопарке в детстве, называли смешным словом «марабу». Слово было смешное, а птица была противной. Так вот, эта птица, что сейчас гналась за ней, была раз в десять отвратительнее той, которую она видела в зоопарке. Света ещё посмотрела, как марабу, на своих огромных ногах, со своим клювом-кинжалом, не спеша возвращается на своё место. Убедившись, что птица ушла далеко, Светлана перешла улицу Бассейную и после проспект Гагарина, и там остановилась. Перед ней лежала огромная поляна серебряного мха. Целое футбольное поле. Ослепительного и красивого и, на взгляд, мягкого мха, который так и призывал к себе. Ей очень хотелось кое-что проверить. Вернее, посмотреть, как это будет выглядеть. Как этот приятный на вид мох может наносить раны? Она огляделась, нет ли кого. И, убедившись, что сейчас она тут одна, девочка аккуратно и не спеша поставила ботинок на мох, присела, чтобы рассмотреть, что с ним будет происходить. Но почти ничего не увидела. Кажется, что мох чуть-чуть как бы приник к подошве. Но так могло случиться из-за того, что ботинок продавил мягкий грунт. Она подняла ногу, и едва заметные нити потянулись за подошвой. Ей показалось это забавным. «Что, тупой мох, пытаешься есть резину?».

Она решила пройтись по мху и сделала шаг, а затем и ещё один, в глубь серебряной поляны. О, оказывается под этим красивым ковром влажная и мягкая почва. Она ещё сделала один шаг. Тут мох был уже злее, даже не наклоняясь, девочка могла видеть, как к крепкой коже ботинка цепляются белые нити, тянутся, извиваются, слепо ища себе цель, и прикоснувшись, сразу приникают, прилипают к поверхности. Света сделала ещё шаг и поняла: чем дальше она уходит от края ковра, тем глубже в мох погружается её ботинок. Это было неприятно, тем более что тут повсюду были кочки, которых не было видно поначалу. Светлана сделала ещё один шаг, а после решила поставить ногу на бугорок, и почти сразу, с лёгким и неприятным хрустом, нога провалилась внутрь него.

«Мамочки». Девочка сразу поняла, что это хрустело под ботинком, она отчётливо видела белую, переломанную её ботинком решётку грудной клетки какого-то бедолаги. Света быстро вытащила ногу, ей бы уже привыкнуть ко всяким мерзостям, но нет… Она поспешно выбралась с серебряной поляны. И, рассматривая испачканные ботинки и оглядываясь по сторонам, пошла к домам, которые были уже рядом.

Тут, на углу первого дома, она остановилась, заглянула за угол. Большая стая крыс в два десятка особей пересекла двор, спешили по каким-то своим крысиным делам. Убежали. Проорала птица. И всё, вроде никого нет. Света быстро вышла из-за угла и поспешила за крысами. Теперь её волновала Аглая. Встретиться с ней ещё раз девочке не хотелось от слова вообще. И к счастью, на этот раз она быстро добралась до своего камня, а после и до своего двадцать восьмого дома по улице Гастелло. Она даже ещё не вошла в развалины, но уже сначала тихо, а потом и погромче позвала:

— Лю… Лю, вы тут?

Подождала нужное время и, не дождавшись, повторила:

— Лю!

Первый раз за все это время она проснулась у себя в постели, и у неё не текла кровь и не болели порезы. Никаких новых ран, никаких новых синяков на ней не было, зато запах… Пусть даже вся эта субстанция на её коже засохла, запах всё равно был ощутимым. Братья спят, она вскакивает, быстро собирает простыню, наволочку, вытряхивает одеяло из пододеяльника и бежит в ванну. Нога чуть-чуть болит, но это ерунда, она с подобной травмой, вопреки указаниям тренера, даже бегала немножко. Закинула всё бельё в машинку, сама села в ванну. И мылась, и мылась. А настроение у неё было отличным. Один раз такое было, когда она два года назад выиграла «зоналку» на пять тысяч метров. А второй раз чуть больше года назад, когда она на десяти тысячах метров «выбежала» из тридцати шести минут, в пятнадцать лет выполнив таким образом норматив на кандидата в мастера спорта. Казалось бы, ну нашла одежду, ну побежала, добыла себе ботинки со штанами, ну и что? Ну и что? А пусть кто-нибудь другой попробует побежать и добыть. Вон от одного такого добытчика только нога сгнившая осталась у фонтанчика.

Так и сидела, наслаждаясь мылом и горячей водой, пока в дверь не начал ломиться Колька:

— Света-а, Света- а-а… Открой, Макс в туалет просится.

Её приподнятое настроение близнецы заметили, болтали с ней всю дорогу до самого детского сада. На обратном пути она забежала в магазин, купила две «свердловские» булки, себе и папе на завтрак.

Дома с удовольствием съела одну, съела бы и другую, аппетит у неё сейчас был отменный, но оставила её папе, удовлетворившись варёным яйцом с майонезом.

Посидев и поговорив с мамой, дождалась отца, а он, придя со смены, сказал, что не устал и подежурит у постели больной, пока Светлана не вернётся из школы. Как всегда, девочке не хотелось туда идти, но с папами не спорят.

— Эй, Светка, — окликнул её отец перед уходом, — а что у тебя с рюкзаком?

Он протянул руку.

— Порвался, — отвечала Светлана. Конечно, она не будет говорить папе, что рюкзак ей порвал придурок-одноклассник.

— Сегодня возьму его на работу, всё поправлю, — сказал папа, оглядев рюкзак.

Да, папа мог всё поправить. Кроме здоровья мамы.

— Фома! — придурок орал так, что люди из окон выглядывали узнать, кто такой этот «Фома».

Света даже не обернулась. «Господи, да как же сделать так, чтобы не встречать этого урода каждое утро?». Она развернулась в другую строну и ускорила шаг.

— Погодь… Фома! — орёт Пахомов и топает сзади своими дорогими башмаками сорок шестого размера.

Девочка, даже не обернувшись, переходит на бег, она сворачивает на улицу Гастелло, до Московского проспекта можно добежать и так. А придурок снова несётся за ней. Она оборачивается. Пахом бежит резво. Но он вейпер, Света знает, что его надолго не хватит.

Так и есть, оббегая прохожих, она пробежала до перекрёстка, а у бани Пахомов отстал, только крикнул ей вслед обиженно:

— Фома… Овца ты кринжовая!

Но Светлану это не обидело, она даже посмеялась про себя и, не останавливаясь, добежала до Московского проспекта.

— Всем привет, — тихо сказала она, войдя в класс.

Как обычно, прошла к своей парте, кинула рюкзак. Завалилась на свой стул. И вдруг поняла, что две классные заводилы, Бельских и Катаева, смотрят на неё. Что-то не так? Чего им нужно? Девочка напряглась, а Люба Бельских спрашивает:

— Фомина, а что у тебя с лицом?

— У меня? — Светлана даже растерялась немного. Сами девчонки с ней давно первыми не заговаривали. — А что у меня с лицом?

— В солярий ходишь, — догадалась Оксана Катаева.

— Я? Нет. Не хожу, — отвечала Света всё ещё чуть растерянно. Но внимание одноклассниц было ей приятно.

— Понятно, — Бельских поджала губы, — а загораешь ты под жарким петербургским солнцем.

Но тут в класс ввалился Пахомов, он, ни с кем не поздоровавшись, сразу идёт к ней.

— Фома, овца тупая, ты чё, не можешь остановиться, когда тебя просят? — говорит Пахом. Он нависает над ней всем своим огромным ростом и хочет ей дать щелбан, уже руку тянет к её лбу, но Света её перехватила.

— Отвали, Пахомов, — говорит она негромко и смотрит на него снизу вверх, но без какого-либо намёка на страх.

Но Пахомов очень сильный, рука у него как из бетона, его согнутый для щелчка палец всё ближе к её лбу, и он ещё ухмыляется, видя, что Светлане удержать его руку нелегко. Наконец он пересилил её, щёлкнул по лбу. Щёлкнул и засмеялся. А у Светы на глаза навернулись слёзы. И хорошо. Ей очень не хотелось, смотреть на своих одноклассников.

— Овца стрёмная, — Пахомов вырывает свою руку, но больше не лезет к ней, отходит от её парты и плюхается довольный на свой стул.

Весь класс молча смотрит то на Пахомова, то на Свету. А девочки, которые только что разговаривали с ней, отворачиваются и начинают говорить о своём.

«Пахом урод». Настроение Светланы испорчено. А так хорошо всё было. Она хотела встать и уйти, но тут пришла учительница.

Девочка ушла из школы уже на следующей перемене, сбежала с уроков, протиснулась мимо охранника на выходе, когда тот отвернулся. Ей было тяжело. Тоскливо. У неё не было в классе друзей. Ни одного друга, ни одной подруги. Раньше были, а сейчас нет. Никто не хочет ни дружить, ни даже общаться с девочкой, у которой проблемы с родными и которая второй год ходит в школу в одной и той же спортивной одежде и рваных кроссовках. Ну, дружить пусть не дружат, но хотя бы…

Когда Пахом лез к ней при всех, никто из девочек за неё не вступился. Не одёрнул этого дебила. Ну, с мальчишками всё ясно, никто из них с этой каланчой ссориться не захочет. Пахом не дурак подраться. Его даже одиннадцатиклассники побаиваются. Но девочки… Даже не крикнули ему ничего, хотя всё видели. Наверное, им было всё равно.

Прийти домой и сказать папе, что сегодня отменили уроки? Нет, он поймёт, что она сбежала, и расстроится. Нужно было погулять немного. В богатом городе без денег делать нечего, пойти особо некуда. Она с удовольствием выпила бы чашку капучино. В кофейной сети «Этлон Кофе» можно было купить стакан отличного капучино всего за сто тридцать рублей. Но сто тридцать рублей — это половинка «Столичного» и два килограмма хорошей картошки.

С кофе придётся подождать, пока у папы не улучшится положение с деньгами. Папа всё ждёт февраля, в феврале у него будет последний платёж по кредиту, что он взял на медицинскую кровать и всё остальное оборудование для мамы. Света этого тоже ждет. Лишних семнадцать тысяч в месяц. Это хорошие деньги. Можно будет купить новую одежду близнецам, они из своей уже выросли. Лишь бы папа выдержал, Светлана видела, как за последние полгода устал отец. Человек, который не может передвигаться без костылей, работал на двух работах почти без выходных. На сколько его ещё хватит? Дотянет ли он в таком темпе до февраля? Девочка об этом даже думать не хотела. Впрочем, ей скоро шестнадцать, и она тоже сможет работать, хоть немного, например в КФСи. Света слышала, что там платят копейки, но там можно выбирать время работы, поэтому там много студентов. И она хотела там поработать. Размышляя об этом, она вышла на Московский проспект и пошла в сторону от дома. В сторону центра. Прошла библиотеку, прошла площадь Чернышевского с памятником ему самому. Она знала, куда шла. У неё не было какой-то определённой цели, просто она хотела дойти до сто пятьдесят первого дома по Московскому проспекту. Зачем? Ну… Девочка не могла ответить на этот вопрос однозначно. Просто в этом богатом доме, за охраной, за камерами, за забором с пиками, проживал человек по фамилии Мельник. Мерзкий человек. На всём белом свете не было человека, которого девочка ненавидела так же, как его. Это он на своём огромном «Ленд Ровере» ударил папину «Мазду». И даже попытался убедить милиционеров, что правила нарушил папа. Что в столкновении он, Мельник, не виноват. Хотя сам при этом пересёк сплошную. Это было зафиксировано камерой видеонаблюдения. Но у этого урода были деньги и знакомства. И судья, конечно же, подкупленная им мерзкая тётка, вынесла решение об обоюдном нарушении. Обоюдном. Может, папа и поборолся бы, но тогда он ещё даже ходить не мог, ему по кускам собирали кости в ногах. Суд состоялся без него. И этим дело не ограничилось. Мельник, его страховая и лизинговая компания, которой принадлежал разбитый «Ленд Ровер», подали на папу в суд ещё раз. И этот суд, приняв во внимание, что нарушение ДТП было обоюдным, решил разделить лизинговый платёж за машину, не подлежащую восстановлению, между виновниками ДТП. И теперь папа должен был платить каждый месяц тридцать шесть тысяч двести двадцать рублей. Маминой и папиной пенсии по инвалидности, да ещё зарплаты с двух работ семье Светланы хватало бы на всё, даже на кредит, не будь этого огромного ежемесячного платежа. Иногда Света приходила к богатому дому этого урода, чтобы увидеть его хотя бы из-за ограды. Она даже мечтала, что когда начнёт работать и заработает деньги, то купит как-нибудь себе пистолет с глушителем. Подстережёт его тут, около въезда, около автоматических ворот, и застрелит его. Главное в этом деле — не попасть в полицию. Этого она, конечно, боялась, случись такое, кто тогда будет помогать отцу, кто будет разговаривать с мамой? Что будет с близнецами? Тут ей нужно было всё обдумать. Дело, конечно, было непростое. Но сделать его Света очень хотела, этот Мельник, урод… Ведь это он виноват в том, что мама так болеет. Что папа стал инвалидом. Конечно, он, ну а кто, не папа же в самом деле?

Света прошлась вдоль забора, постояла немного и пошла домой: лучше она посидит с мамой и даст отцу лишний час поспать. А про школу что-нибудь соврёт.

Когда переходила Московский, девочка чуть ускорилась, чтобы успеть на зелёный сигнал светофора, случайно посмотрела в сторону и увидела её. Это опять была та самая элегантная, высокая женщина, в больших солнцезащитных очках, антиковидной маске, в красном платке и чёрных перчатках. Она тоже переходила проспект и шла чуть позади девочки. Света немного удивилась, но с другой стороны… Просто эта дама живёт где-то рядом.

Глава 17

Её одежда всё ещё реально воняла… Тем же, чем и вчера. Запах никуда не делся. Но Света стала к этому привыкать, странно, запах она всё ещё чувствовала, а вот соответствующих реакций на него не испытывала. Ну запах, ну воняет, но терпеть-то можно.

Девочка забралась на своё место на лестничной площадке. Сидела, пережидая туман. Как только девочка тут появилась, она сразу позвала Лю. Но голос ей не отвечал. Это было очень неприятно. Он же обещал ей помогать. Может, с ним что-то случилось? О нет. Только не это. Ей очень не хотелось бы остаться тут без его советов. Без поддержки. Светлана надеялась, что Лю всё-таки появится. Но начала тревожиться. Чтобы чем-то себя занять, она достала из рюкзака куртку. По низу этой отличной, крепкой куртки шёл затягивающий шнур, вот его-то она пыталась вытащить. Он ей был нужен для штанов, как ремень. Иначе на бегу их приходилось всё время придерживать. Ей бы ещё носки, всё-таки хоть и хороши были ботинки, но без носков всё равно натирали ноги. За стеной звонко заорал крикун. Света остановила свою работу. Стала прислушиваться. Лю считает их опасными. Честно говоря, девочка не понимала, почему слепое существо чуть больше кошки может быть опасно. Они ведь не ядовиты. Крикун опять заорал, и на этот раз ему сразу ответил другой. О, собираются. Света снова принялась за работу. Шнур никак не хотел выходить из куртки. Кажется, он был там пришит.

И тут девочка чуть не подпрыгнула от радости, когда услышала:

— Светлана-Света. Я вижу, вы обзавелись рядом необходимых для путешествия вещей.

— Лю, — тихо произнесла девочка, — ну наконец-то вы пришли.

— Я вас вижу, — произнёс голос, — у вас весьма крепкие приспособления для передвижения.

— А, ботинки, — догадалась Света, — да, крепкие. А вы меня сейчас видите, Лю?

— Да, вижу, я вам говорил, что наше с вами время протекает не совсем синхронно, мы существуем в разных временных потоках, но если вы находитесь на одном месте больше десяти секунд, я вас вижу, иначе вы представляетесь мне лишь смазанными пятнами.

Девочка не очень хорошо понимала, о чём говорит голос, но была рада, очень рада его слышать. Она произнесла:

— Лю, я вчера кое-что узнала. Кое-где была, кое-что видела… Но многое мне непонятно.

— Я буду рад, если смогу вам помочь, Светлана-Света. Вся информация, какой я располагаю, в вашем распоряжении.

— Угу…, — Света немного подумала, с чего бы начать, и начала с того, что волновало, вернее, пугало её больше всего. — Тут живёт одна… Аглая. Она… Ну, страшная. Очень сильная.

— Как выглядит это существо? — поинтересовался голос.

— Это не существо, — опять чуть подумав, отвечала девочка, — это женщина, она говорила со мной, она тоже слышит вой. Она… показалась мне сумасшедшей.

— Я понял, кого вы имеете в виду. Это местная суприм-особь, что обитает в этой локации. Вы смогли с ней договориться о совместном существовании? Это было бы разумно. Эта особь не позволяет многим сильным и опасным существам тут появляться. Если вы заметили, здесь живут только обитатели тумана, которых она не видит, всех остальных она уничтожает.

— Договориться с ней? Но она чокнутая. Она хотела меня убить и съесть мою печень.

— Да, скорее всего, она бы так и поступила, но я считаю, что было бы разумным попытаться ещё раз поговорить и обсудить с этой особью ваше совместное пребывание в этой локации.

Света даже чуть-чуть расстроилась, когда после уже привычной задержки на десять секунд услышала подобный совет. Нет, не потому что совет был плох, а потому что Лю, глядя сюда из какого-то там своего мира, не совсем понимал, что тут происходит. Он вовсе не был таким умным, как казался девочке всё это время.

«Обсудить с этой особью…! Да она меня просто сразу убьёт».

Ей стало не по себе, девочка поняла, что далеко не на все вопросы она найдёт ответы у Лю, кое-что ей придётся решать самой. Самой!

Она опять чуть помолчала, привыкая к этой неприятной мысли.

Вздохнула и произнесла:

— А ещё я видела мужчину, который был вымазан синей… фиолетовой краской с головы до ног. Он орал на меня и говорил, что он намазан фикусом.

— Да, мне известно это явление, многие из тех, что сюда попадают, используют одно растение, смазывая им себя. Насколько я мог судить, это растение защищает их от нападений других особей.

— Точно, он кричал, что я буду блевать, если попробую есть его мясо.

— И ещё, мне кажется, они применяют его как стимулятор, он повышает их физические возможности. Не могу судить, настолько это соответствует действительности, но это растение пользуется у посетителей этого временного Истока большой популярностью.

«Временные Истоки». Это всё Светлана пропустила мимо ушей, теперь её интересовал лишь один вопрос. Но задать его она не успела, Лю предвосхитил его:

— Я знаю, где растёт одно такое растение. Оно выходит за пределы радиуса моего функционирования, но я его видел. Я могу показать его вам, Светлана-Света.

Именно на это девочка и рассчитывала, раз она тут… ну, в этом опасном сне, то нужно использовать любую возможность защитить себя. Но прежде чем радостно согласиться, она спросила:

— Лю, а можно как-нибудь увеличить этот ваш радиус. Ну, радиус, как там вы говорили…

— Мой радиус функционирования? Да. Да, можно, можно создать здесь для меня опорную точку, точку концентрации моих ресурсов, базу временного пребывания. Такая точка позволила бы мне значительно увеличить мои наблюдательные возможности, я контролировал бы большую площадь, и ещё такая база увеличила бы время моего тут пребывания, но сам я создать подобную точку не смогу, я не обладаю физическими инструментами, которые функционировали бы в этом временном потоке. Ими обладаете вы, Светлана-Света, но полагаю, что вы ещё не готовы к тем сложным задачам, которые необходимо решить в процессе создания подобной опорной точки.

Но Свету этот ответ не удовлетворил, ей нужен был Лю. Например, вчера в ТЦ он ей точно не помешал бы, и она сказала:

— Лю, а что нужно сделать, чтобы вы тут со мной были подольше?

— Для этого необходимо найти место, где я смогу создать одну из моих физических проекций. Проекция при этом не должна испытывать давления местного временного потока, иначе она будет быстро разрушаться, и мне придётся постоянно тратить ресурсы на её восстановление. В общем, нужно найти место, в котором мы сможем синхронизировать ваше время и моё.

«Ну всё понятно, так бы сразу и сказал». Светлана вздохнула, она ничего не поняла из этой тарабарщины. Но она не хотела отступать:

— А что для этого нужно сделать?

— Первым делом нужно найти закрытое помещение. Тут недалеко есть одна конструкция, которая могла бы подойти для этого. Она как раз напротив большого здания, что отсюда недалеко на юге.

— На юге…, — девочка ещё недавно не очень хорошо разбиралась в сторонах света, разве что знала от папы, что Московский проспект вёл из города ровно на юг, но теперь, общаясь с Лю, она всё чаще пыталась определить, где юг, а где запад. — Это там? — девочка рукой указала через свои развалины на большое, ещё не до конца разрушенное здание больницы, которое через туман она видеть не могла.

— Да, вы верно указываете направление, нужное нам здание находится в той стороне, — отвечал голос.

— Я схожу посмотрю его, когда…

Света вздрогнула — совсем рядом, прямо за стеной, резко заорал крикун, и тут же ему ответили криками два или три сородича… И все они были не очень далеко.

— Не волнуйтесь, ваша жаба всё ещё жива, я её вижу, она под вами, в завалах, крикуны никогда не сунутся сюда, пока тут живёт это ядовитое животное, — успокоил её Лю. — Тем более, что туман скоро уйдёт, крикуны не любят солнца.

— Хорошо… Ну, я потом схожу посмотрю тот дом, о котором вы говорите, я хочу вам помочь сделать эту вашу точку, — произнесла Светлана.

Следующий вопрос голоса её удивил.

— А почему вы хотите мне помочь? — спросил Лю.

И на этот вопрос она не нашла правильного ответа, потому сказала честно:

— Ну, вы помогаете мне, я буду помогать вам.

Молчание длилось дольше обычного, и наконец голос произнёс:

— Отныне будем считать, что наши отношения переходят с уровня банального любопытства на уровень обдуманного симбиоза. Можно считать эту нашу беседу договором. Вы согласны, Светлана-Света, быть моим симбиотом?

Девочка знала, что значит это слово. Помнила из биологии.

— Да, я согласна, теперь у нас договор с вами. –

Света была очень рада, ей показалось, что слово «договор» для Любопытного — это не пустой звук. Он это слово произносил как-то иначе. Серьёзнее, чем другие слова. А слово «симбиот» для девочки вообще звучало почти как слово «друг». Ну, или ей так казалось.

Глава 18

— Так как мне скоро придётся вас покинуть, — продолжал Лю, — пойдемте, я покажу вам, где растёт то растение, соком листьев которого натираются многие представители вашего вида.

— Представители… они называется… мы называемся людьми, — пояснила Светлана. — Это в множественном виде. Или человек, если речь идёт об одном.

— Прекрасно, я уже слышал подобные названия, впредь буду использовать их. А завтра я провожу вас до места, где недавно группа пятнистых животных напала и растерзала одного такого человека. За спиной у него была тряпичная полость для переноски предметов, а в руках какое-то орудие, возможно, там есть то, что вам может пригодиться, человек Светлана-Света.

— Они его убили? — спросила девочка. Вещи вещами, но человека ей тоже было жалко.

— Обездвижили, разделили на фрагменты и поглотили их.

— Поглотили? — Света всё ещё не привыкла к тому, как формулирует свои мысли Любопытный.

— Поглотили всё, оставили лишь фрагменты внутренней кальцинированной структуры ввиду её низкой энергетической ценности. Но его вещи ещё никто не нашёл. Полагаю, что некоторые из них могут вам пригодиться.

Девочка потрясла головой, ей, конечно, нужны вещи, ей всё было нужно, начиная с простой верёвки для подвязки штанов и заканчивая носками, поэтому она сказала:

— Может, до фикуса я потом дойду, а сегодня до этого… человека?

— До растения, которое вы называете фикусом, у меня хватит времени вас довести, до вещей идти дольше, и место там менее безопасное, я бы хотел, чтобы вы находились там только со мной, иначе с вами может произойти что-либо для меня неприемлемое, — отвечал голос.

Это объяснение её устроило. Свете понравилось, что Лю о ней заботится, и она произнесла:

— Хорошо, тогда покажите мне, где фикус.

Розовая церковь, в которой не раз останавливалась императрица Екатерина Вторая, стояла среди руин, как новая. Двери призывно чернели распахнутым проёмом. Но голос вёл её дальше, ещё и подгонял:

— Человек Светлана-Света, вам можно двигаться быстрее, ваше внимание к незнакомой дороге и окрестностям меня радует, но сейчас оно чрезмерно, я не вижу ни одного существа поблизости, которое вам могло бы угрожать.

И девочка, слушая его, переходила на бег, надеясь, что Лю побудет с нею подольше. Но с этим ничего не вышло.

— Вон ту тёмную конструкцию видите?

Она видела величественное и мрачное здание, что возвышалось абсолютно целое над руинами, что лежали вокруг.

— Это Ленсовет, — сказала девочка.

— Восточнее его — поле мха. И на самом краю того поля растёт фикус. — объяснял Любопытный. — На восточном краю поля он и находится. Не задерживайтесь там, у летящей вверх воды, на западе, живут сильные и опасные существа. У воды и в воде всегда живут опасные существа. Через поле мха они к вам не побегут, но они умны, они могут устроить вам засаду, когда вы будете возвращаться. Не теряйте времени, берите листья растения и уходите. Вон он, и будьте внимательны, мне кажется, это растение имеет ценность среди людей, что тут появляются, — сказал Лю прежде, чем исчезнуть, и закончил: — Всё.

У Светы ещё были вопросы к нему, она, не снижая темпа движения, спросила у него что-то в надежде, что он ответит хотя бы на ещё один. Но голос уже не отвечал.

Фикус. Ну… она представляла себе его совсем не как квёлый, фиолетовый, растущий на краю серебряной лужайки стебель в метр высотой с парой небольших, только что пробившихся из него листьев. Цвета они были черно-фиолетового, каждый в пол-ладони Светланы, и ничем не пахли. Света один за другим сорвала оба листочка. Толстые, гладкие, плотные. Ну и что с ними делать? Девочка разглядывала листья, как вдруг у большой кучи разбитого кирпича, поросшего чёрными кустиками, что была невдалеке, шумно захлопали крылья. Она поправила рюкзак, в котором были запасная майка и куртка, огляделась. А птица, взлетая, ещё и начала орать изо всех сил.

Уродливые, горластые, Светлана уже лично была знакома с этими здоровенными птахами, девочка знала, что просто так эти птицы не орут. Делать тут больше было нечего, она оглядела окрестности и потихоньку, всё время оборачиваясь, пошла обратно к своему убежищу.

Когда она увидала, как из развалин весьма проворно выбирается немолодой сгорбленный человек на костылях, она ещё раз убедилась, что птицы здесь не орут понапрасну. Этот был такой же неприятный голый дедок, как и тот, со слепыми глазами, которого она видела в первый раз. Этот дед на вид был так же крепок, только сгибался вдвое под большим заплечным мешком на спине, сгибался, но, наваливаясь на костыли, спешил как раз ей наперерез. Но разве какой-то старый калека с мешком за спиной мог её догнать? Чтобы не менять направления, не искать нового пути среди развалин, Светлана просто сразу перешла на бег. Хотела пробежать этого чудика побыстрее, пока он спускается с большой кучи битого кирпича. Затопала своими разными ботиночками по ещё сохранившемуся кое-где асфальту. И старик ещё больше заспешил, стал быстрее переставлять свои костыли… Костыли? Света, пробегая мимо, поравнялась с ним и поняла, что это никакие не костыли, это вообще не костыли. Это кости дедка, растущие поверх кистей рук, прямо из кожи предплечий. Белые, чуть искривлённые, как клинки, продолжения костей рук, на которых дедок ходил, как на костылях. А мешок на его спине не был мешком, это был огромный горб, полупрозрачный нарост, в котором колыхалась, раскачивалась в такт его движениям желтоватая жидкость. Он был на удивление уродлив, но девочка его не боялась, его проворство не шло ни в какое сравнение с её скоростью. Света даже не прибавила шага.

А старик, так до конца и не спустившись с кучи битого кирпича, вдруг остановился, выпрямился и поднял свою большую уродливую голову с маленькими глазками и огромными серыми губищами.

Девочка, пробегая мимо, видела его колючий, неприязненный взгляд. Видела, как открывается серый бездонный рот, уже похожий на раструб громкоговорителя. И когда она уже собиралась отвернуться, чтобы следить за дорогой перед собой, старикан звучно рыгнул на всю улицу. Фу. Света всё увидела, и увидела отчётливо, в мелочах. Хоть она и привыкла к местным запахам и видам, но это зрелище её покоробило. Как только дед рыгнул, сразу у него в пасти и на его губах появились… Мухи? Фу, блин… Мухи, огромные, жирные, откормленные. Даже не мухи, скорее цикады с красными глазами. Такие же мерзкие… но всё-таки… мухи, просто очень большие. Светлана таких уже видела тут. И сразу пара этих мух сорвались от мокрых губ старика и с гулким, тяжёлым жужжанием понеслись к девочке.

Мамочки! Хорошо, что она не отвела взгляда от старика, когда он рыгал. Скорость на максимум! Она даже мысли не хотела допустить, что какая-то из этих жирных жужжащих тварей прикоснётся к ней. А мухи-цикады именно это и собирались сделать, гудели в жарком воздухе своими крылышками, неслись к ней. А стрик ещё раз звучно рыгнул, и потом ещё раз. Света всё слышала и знала, что каждый подобный звук добавляет ей вслед ещё несколько мерзких насекомых. Она быстро обернулась. Одно движение головы. Несколько? Да за ней летел уже десяток, а то и больше, тошнотных созданий. В лучах жаркого солнца этих толстух отлично было видно. А уже на дороге, на удивление быстро, на своих длинных костяшках ковылял за нею повелитель мух, муходед, и ещё успевал размахивать костылём-костью, словно подгонял своих питомцев, мол, давайте, давайте, поднажмите, догоните её. Догоните! Пасть разинута, глаза злые с азартом.

Жужжание. Она слышала его даже через топот своих ботинок. Какой же отвратный это был звук, девочка раньше и не понимала, насколько неприятным бывает гудение летящей стаи мух.

— Света, вкладывайся, вкладывайся, — кричала Светлане её тренер Татьяна Станиславовна, стоя за круг до финиша с секундомером в руке. — Давай, давай…

Вот сейчас был как раз такой момент, она уже не думала, громко ли стучат её разноцветные ботинки по асфальту. Уже плевать. Главное было удержать спадающие штаны и выдать при этом максимальную скорость. Вот она и вкладывалась, вот она и давала. Выдала хороший отрезок, настолько хороший, что большинство отвратных насекомых отстали, видно, потеряли её, и до девочки добрались всего две мухи. Скорее всего те, что вылетели из пасти муходеда первыми. Одну, ту, что первая села ей на майку сзади, радом с лямкой рюкзака, на плечо, почти на лопатку, она заметила, почувствовала и сразу, не останавливаясь, стряхнула рукой, чуть раздавив её, а вот вторую согнать не успела. Эта тварь плюхнулась ей прямо на шею, залетела под волосы и сразу, за мгновение, как иглой проколола девочке кожу. О, как это было больно, боль электричеством пронзила ей шею до правой руки, она едва не остановилась от боли. Девочка даже выгнулась, так сильна была боль. Но всё-таки она не остановилась, не закричала и продолжила бег, убегая от старика и мух всё дальше. И бежала ещё достаточно долго, перешла на шаг и восстановила дыхание, когда ни мух, ни деда, уже не было видно. Шея, как ни странно, не болела, она, всё ещё оглядываясь, быстро шла мимо церкви к улице Гастелло. Шла и растирала себе шею. Ей не давала покоя мысль, что это был не простой укус: вдруг эта муха ядовита или заразная? Светлана нащупала укус, маленький бугорок, и стала пальцами сдавливать его, сдавливать, не чувствуя боли, пытаясь хоть что-то выдавить из него. Она уже видела своё убежище, шла к нему, и ей хотелось заплакать, как она жалела, что хотя бы не убила эту муху. Хоть какое-то облечение было бы.

Впредь ей нужно носить куртку и со штанами что-то сделать. Всё-таки нельзя выдать хороший шаг, если тебе всё время приходится придерживать штаны. Она снова поднесла пальцы к месту укуса и… Ничего не почувствовала, нет ни бугорка, ни шеи, как будто там ничего не было. Шея словно затекла, мышцы не хотели слушаться, чтобы в очередной раз обернуться, ей пришлось поворачивать всё тело. Ну как тут не заплакать?

Господи! Да что же это такое? Она терла укус, щипала кожу, пальцы послушно выполняли приказы, но вот ни одного ответного сигнала на раздражение мозг девочки не получал. В кожном покрове шеи словно не осталось ни одного нерва, который мог подать ей сигнал, что шея ещё принадлежит ей. Света довольно неосмотрительно, позабыв про жабу, вошла в развалины, взобралась к себе на лестничную площадку. Села на груду ломаного бетона. Уже не только шея, уже и затылок, и верхняя часть спины потеряли чувствительность. Нет, руки у неё работали, ноги тоже, но всё равно ей было страшно. Она вспомнила. Точно такие же ощущения девочка испытывала у дантиста, когда женщина-врач сделала ей обезболивающий укол в десну. Десны словно не стало. Но то было явление временное. Света очень надеялась, что и эта «заморозка» шеи со временем отойдёт. И тут она почувствовала что-то влажное, маслянистое в левой руке. Пока она бежала от мух, сжимала это в кулаке. Разжала кулак. Взглянула. Как она могла забыть про это? В чёрной ладони лежали два раздавленных листочка фикуса. Она чуть-чуть подумала, зачем-то взяла их в правую руку и стала натирать себе шею жирными листочками. Ну мало ли, вдруг поможет. Вдруг листья спасут. Потом она намазала, выкрасила себе обе руки соком фикуса, от запястий до локтей, ну не выбрасывать же то, что осталось от листьев. Руки приобрели синеватый оттенок. Совсем не чёрный, какой имела левая ладонь, наверное, сока уже было мало. Потом, налюбовавшись руками, девочка подумала, что если бы куртка не лежала в рюкзаке, была надета, то, возможно, воротник куртки не дал бы мухе укусить её. Девочка посидела, подумала, да и решила, что впредь она будет носить куртку, как бы жарко ни было. Она полезла в рюкзак за этой нужной одеждой.

Глава 19

— Света-а… А что у тебя с руками? Глянь, Макс… Это у неё наколки.

Девочка не открывает глаз, у неё нет сил, она сегодня совсем не выспалась. Кто-то трогает её руки, едва прикасаясь к ним пальцами. Это сто процентов Колька. Он всё всегда трогает.

— Нет, это похоже на синяки. У меня были синяки.

А это уже говорит Максим. Он никогда не спешит с выводами.

— Нет, не синяки, у меня тоже были и что… Это наколки, это так иголками колют для рисунка…

— Да я знаю, что такое наколки, это не наколки…

— Дурак, говорю же, наколки… Света сделала наколки.

— Сам дурак, откуда у неё деньги на наколки. Денег в семье нет!

Девочка наконец открывает глаза. Прячет руки под одеяло, смотрит на братьев и спрашивает зло:

— Зубы почистили?

— Нет, только встали и увидели твои руки, — говорит Николай. — Света, а это наколки?

— Марш в ванную, оба, — и понимая, что сейчас будет попытка продолжить разговор, сестра прячет руку под одеяло и предупреждает братьев. — Резко, я сказала. Не дожидайтесь…

Братья, что-то бурча, уходят, а девочка с удовольствием закрывает глаза, ещё можно поваляться, эти мелкие умываются и чистят зубы пару минут каждый, не больше, у неё всего пять минут, и они вернутся. Но глаза Света не закрыла. Руки. Точно. Она вытащила правую руку из-под одеяла. Кажется, чуть-чуть рука потеряла цвет и теперь уже не была синей, часть краски осталась на пододеяльнике, теперь она стала скорее серой. Светлана плавно провела рукой, словно дирижировала хором. Движение рукой, простое движение рукой… Ей показалось… Это было приятное чувство… Света вытащила из-под одеяла и вторую руку. В руках этакая лёгкость. Они как будто невесомые. Особенно чувствовалось это в левой кисти, которая всё ещё была черна от сока фикуса. Эту лёгкость, плавность трудно было объяснить, но легко почувствовать. Просто водить рукой из стороны в сторону, даже это было приятно. Сжимать и разжимать кулаки, чувствовать в них силу, а в пальцах крепость — классно. Странно, но приятно. Вот только длилось это недолго. Братья провели утренний туалет с молниеносной быстротой и вернулись, они всё-таки собирались выяснить у сестры: отчего это её руки за одну ночь так радикально поменяли цвет. Ждать от них вопросов Светлана не стала, убежала в ванную и там ещё немного поводила руками, чтобы ещё раз почувствовать удивительную лёгкость в них.

Помывшись и смыв с рук сок растения, она оделась и вышла к братьям, показала им руки:

— Вот, никаких наколок, никаких синяков.

Но Колька парень непростой, смотрит на сестру: допустим, руки чистые, но…

— А чего они у тебя исцарапаны все? Кошки у нас нет.

Свете нечего ответить, разве что:

— Хватит болтать, обувайтесь, на завтрак опоздаете.

Когда папа уходит на «охрану» в магазин на сутки, Света сидит дома с мамой. То есть не идёт в ненавистную школу. Да, ей очень нравятся эти дни, когда она одна в квартире, когда можно посидеть, поговорить с мамой. Света решила сменить маме постельное бельё. Конечно, лучше это непростое дело делать вдвоём, но Светлана была в себе уверена, тем более что она уже это делала в одиночку. И Света принялась за дело, а заодно стала рассказывать маме о своих новых снах. О приятеле из сновидений, который называет себя Любопытным или просто Лю. Ну, не стала, конечно, раскрывать про ужасных существ, зачем беспокоить маму, но рассказала о снах и том удивительном случае, когда из её сна в их квартиру проник жук-кусака. И самое странное, что мама, кажется, её слушала. Светлана не могла это объяснить, конечно, но была в этом уверена. А когда бельё она сменила, девочка пошла, взяла на кухне картошки и вернулась в мамину комнату, села, начала чистить её, и тут левую руку скрутила судорога. Да такая, что Светлана выронила картофелину на расстеленную для очисток рекламку. Все знают, что такое судорога, а спортсмены знают это лучше других. Большой палец левой руки свернуло и прижало к ладони, остальные пальцы вытянулись в струнки и собрались в кучу, ладонь так напряглась и закостенела, что Светлана чувствовала в ней острую, колющую боль. Никогда в жизни, даже в дни самых интенсивных тренировок перед соревнованиями, с ней ничего подобного не происходило. У девочки на лбу испарина выступила, хотя жарко-то в квартире не было, она ждала, раскрыв рот и жадно хватая им воздух, что судорога вот-вот отпустит, но вместо этого у неё в правом предплечье неприятно, самопроизвольно задёргалась какая-то мышца. Ещё одна судорога, что ли? Раз дёрнулась, два, четыре, а потом и всё предплечье стало подёргиваться, пока его не скрутила ещё одна судорога. Но эта судорога не шла ни в какое сравнение с той, что уже выкручивала девочке левую руку, особенно ладонь. В ней, как казалось Свете, вообще мышцы просто рвались потихоньку, причиняя ей сильную боль. Такую боль, что она даже сползла с кресла на пол. Света сдерживалась изо всех сил, чтобы не заорать, не напугать маму, она едва встала и качаясь, сгибаясь, прижимая руки к животу, пошла в ванную. Дошла, даже смогла открыть воду. Слёзы, пот по вискам, мокрота из носа. Она старалась не смотреть на себя в зеркало и держала руки под водою, думая, что это может помочь. Держала и держала, но боль и не думала отступать, правую кисть судорога просто ломала, сжимала и выкручивала. Она уже начала думать, что нужно как-то позвонить папе, сказать, что с ней беда, чтобы он приехал, спас её, но как? Как с такими скрюченными пальцами достать телефон и набрать папин номер?

И тут в первый раз её левую руку отпустило, всего на пару секунд, затем опять скрутило, но уже не так, не так крепко, как поначалу. Потом это произошло и с правой рукой. Она всё ещё держала руки под водой, но уже думала о том, что мысль о звонке папе была преждевременной. Света провела в ванной минут десять, поэтому, как только мышечные спазмы стали терпимыми, она поспешила в комнату мамы. И там свалилась в кресло от изнеможения. Руки гудели и были ватные, она едва смогла взять пульт от телевизора, кое-как, не слушающимися пальцами, умудрилась нажать кнопку включения. Какая тут чистка картошки, ей бы с пультом справиться, чтобы переключить канал. Света стала успокаиваться и с успокоением к ней стали приходить мысли. И первая мысль была о том, что эти судороги — последствия синих листьев. Всё, что только что происходило с ней, было последствием того, что она намазала руки их синим или фиолетовым соком.

«Пипец… Это всё фикус долбаный!». Она переключала каналы ватными вальцами, не останавливая внимания ни на одной передаче. А под ногами у неё была расстелена рекламка с картофельными очистками, на ней лежал нож, а под креслом и вокруг валялись картошки.

«Долбаный фикус». Руки её слушались, конечно, плохо, но зато про укушенную шею девочка совсем не вспоминала.

Светлана не могла понять, ей кажется или и вправду она проводит тут, во сне, с каждым разом всё больше и больше времени. Нет, ложилась и вставала она почти всегда в одно и то же время, плюс-минус… Но вот часы, что девочка была тут, всё удлинялись и удлинялись. Раньше ей приходилась ждать Любопытного совсем немного, а теперь ожидание длилось, как ей казалось, часами. Сегодня она дожидалась его, чтобы он показал растерзанное тело человека, около которого ещё лежат вещи, ему принадлежащие. Может, и вправду ей что-то пригодится. Она очень на это надеялась. Было бы хорошо, если бы Лю появился, пока ещё туман не ушёл. Лю, кажется, видит в тумане, он может быть глазами девочки. Если быть честной, Света не хотела встречаться с Аглаей. Из всех опасностей, что девочка здесь видела, эта чокнутая казалась ей самой большой. Но у Аглаи были глаза, а значит, туман — это не её время. В общем… На пять ступенек ниже, там, где через туман ещё можно было что-то разглядеть — движение. Появилось темное пятно. Света встаёт, делает шаг, приглядывается. На светлом бетоне ступенек круглое, тёмное, старая знакомая, мало ты получила огромным кирпичом по спине.

— Ты всё не угомонишься, зараза такая, — тихо произнесла девочка. Так говорила её мама, разозлившись на кого-то из своих детей, в те времена, когда она ещё не болела.

Света тихо делает два шага вниз. Так и есть, жаба. Нужно с ней быть аккуратной. Но жаба развернулась мордой к стене, опять ловит мокриц. Девочка, конечно, более быстрая и более ловкая, этого земноводного, прежде чем жаба успела понять, что происходит и брызнуть на неё своей слюной, Светлана подковырнула ей ботинком и скинула вниз. Пошла вон отсюда! Здесь, на площадке, им двоим нет места. Светлана была довольна собой. Она собиралась вернуться, когда услыхала:

— Человек Светлана-Света, ты уже тут, я рад этому.

— Лю…, — она тоже была ему рада.

— Значит, у меня будет время проводить тебя до того места, где ты сможешь найти для себя что-то полезное.

— Лю, а вы же видите в тумане?

— Отчасти… как правило… Я неплохо вижу даже в густом тумане, если он неподвижен, если стоит. Если он меняет форму из-за потоков воздуха, временные искажения портят картину. Мне всё видится смазанным. И ещё, не забывайте, человек Светлана-Света, я вижу то, что вы видели десять секунд назад.

«Он постоянно говорит о времени. И всё, о чём говорит, — всё непонятное. У него пунктик какой-то по поводу времени».

— Но сейчас вы хорошо видите в тумане, Лю?

— Да, вы можете начать движение прямо сейчас, крикуны ушли к большой дороге, и медуз поблизости нет, а других опасных существ тумана уничтожила местная суприм-особь.

«Ну хоть какой-то прок от этой сумасшедшей».

Куртка была на ней, жарко, но зато мухи не покусают шею, она надела рюкзак и стала аккуратно, жаба-то все ещё тут, спускаться по лестнице. Девочка выбралась из развалин.

— Триста ваших шагов на запад и девятьсот шагов на юг, — произнёс голос

Ещё недавно Светлану такая задача поставила бы в тупик, а тут она сразу мысленно прикидывала: запад — это туда. А юг — туда. Ага, понятно:

— Мы идём к зданию Ленсовета, к фикусу, мы вчера там были.

— Да, но теперь ваш путь пройдёт ещё дальше, вы уйдёте ещё южнее. Значительно южнее.

— Вчера меня там подстерегал муходед, там плохое место, — говорила Светлана, тем не менее, выбравшись из развалин, она пошла направо, на запад, к улице Ленсовета.

— Муходед… Муходед — это…? — Лю не понимал.

— Ну…, — Света подумала, как ему объяснить, — ну, это такой дед, в котором живут мухи. Он рыгает ими, и они летят за тобой, я вчера еле убежала от этих мух. И одна меня догнала и укусила. Вот, — девочка показала Лю укус на шее, как будто он мог его увидеть.

— Я понял, о ком вы говорите, Светлана-Света, это симбиот, который использует насекомых для охоты, — догадался Лю. — Я видел его вчера, но мне показалось, что подобные особи не представляют для вас серьёзной угрозы. Они слишком медлительны для вас. Я не стал вам сообщать о нём.

Светлана чуть не остановилась, ей даже захотелось на него поглядеть, на этого умника, она даже задрала голову вверх, ведь голос всегда звучал откуда-то сверху. Нефига вчерашние мухи не показались ей медлительными.

— Лю, говорите мне про всех опасных… которых видите… Даже если вам они кажутся неопасными…

— Хорошо, — сразу согласился голос. — Буду вам сообщать, — и тут же оповестил: — Четыреста метров отсюда на север, две медузы, плывут на север.

«То есть улетают от меня», — отметила для себя девочка. Да, так ей было спокойнее. В тумане, в котором ничего не видно уже через десяток шагов, неплохо иметь глаза, которые видят на сотни метров.

В тумане она сама нашла поворот на улицу Ленсовета и повернула, не дожидаясь голоса. И, пройдя чуть дальше, услышала:

— Отдельно стоящее здание, слева от вас, большое и удобное для убежища.

«Чесменская церковь» — сразу догадалась Света. Больше с той стороны ничего быть не могло.

— Удобное для убежища? — спросила девочка.

— Да, весьма удобное, но там живут две особи, которые могут длительное время оставаться неподвижными. Их контуров я не могу рассмотреть. Они всегда прячутся в темных углах. И не покидают сооружение, постоянно находятся внутри.

Светлана не видела распахнутых дверей храма из-за плотного тумана, но даже тут ей стало неуютно, в тумане и то страшно, а уж при мысли, что лишь этот туман отделяет тебя от ужасного существа, о котором она подумала…

«Черныш? Если это он… Да если ещё их двое!». Ну нет, в списке ужасов черныш из ТЦ Радуга уверенно занимал второе место после Аглаи. Ну, сумасшедшую хотя бы видно было. А этот… Темнота с когтями-крючьями… Он мог ещё и за первое потягаться с чокнутой. Нет-нет, такое укрытие ей точно не подходит, если там черныши по углам прячутся, она и близко к этой церкви не подойдёт. Девочка пошла дальше.

Она чуть-чуть не дошла до Ленсовета, до той серебряной лужайки, у которой рос фикус, когда Лю сказал:

— Слева от вас, Светлана-Света, муходед, он, кажется, всё время прячется в этих кучах битого камня, там его лежанка. Сейчас он неактивен.

«Точно не активен?». Девочка немного волновалась, но вслух уточнять не стала, она не хотела ставить под сомнение слова Любопытного. Впрочем, муходед глазаст, а кругом туман, скорее всего, дед ждёт солнца, в тумане не охотится. Но дальше она старалась идти ещё тише.

А вот не доходя до фикуса ей пришлось остановиться.

— Там человек, сто шагов до вас, он выражает эмоции, кажется, он недоволен чем-то, — сказал Лю. — Он крупный и импульсивный.

Девочка подумала, что знает причину недовольства и импульсивности этого человека. И, скорее всего, она к этому имела прямое отношение.

— Нам лучше переждать, или придётся обходить его по развалинам, — продолжал голос.

— Мы подождём, — произнесла она негромко и присела на корточки прямо там, где остановилась; лезть в неизведанные и даже отсюда кажущиеся мрачными развалины ей не хотелось. Что ни говори, а Лю не всё видит. Ну, он сам говорил, что только в неподвижном тумане его зрение безупречно.

— Человек быстро удаляется, — произнёс голос.

И тут же через туман до Светы донёсся отдалённый звук. Резкий, такой, который проникает через самый плотный туман.

— Он уходит от стаи крикунов, — продолжал Лю,

Но Светлана и сама об этом теперь догадывалась.

— Придётся ещё ждать? — спросила она.

— Скорее всего, вам лучше уйти, это большая стая, два десятка особей, не меньше. Давайте искать укрытие.

Глава 20

Прятаться долго не пришлось, стая крикунов ушла к воде, за огромное здание Ленсовета, туда, к еле слышным фонтанам.

— Они сейчас попробуют напасть на стаю тех пятнистых животных, что охотятся на большом пространстве. Возможно, это будет противостояние за место у воды, — говорил Лю, и в его голосе девочке послышался интерес.

Ей это не понравилось. Никаких схваток и противостояний, собрались же найти клад мертвеца, какие ещё схватки. Светлана произнесла серьёзно:

— Лю, я хотела бы добраться до места, пока не рассеялся туман.

— Да, конечно, — сразу согласился голос. — Мы можем выдвигаться, я не вижу препятствий для продолжения пути. Двигайтесь по этой открытой магистрали на юг, Светлана-Света.

Вот теперь Свете понравилась его реакция. Да, дело есть дело, и к нему нужно относиться серьёзно, так же как Светлана относилась к своим тренировкам.

И снова тишина, снова туман и лишь её тихие шаги в тумане. Но девочка не была испугана, у неё были «глаза».

— Стая крикунов, двести шагов на запад от вас, — говорит Лю.

Света старается идти тише, хотя криков этих существ не слышит. Она проходит опасный отрезок.

— Существо в развалинах справа от вас. Вас не видит. Продолжайте движение.

Путешествие стало казаться ей бесконечным, они шли и шли среди развалин и ещё не развалившихся домов, один дом был совсем близко к дороге, он был почти целым и удивил девочку тем, что прямо из его стен росли некрасивые растения. Света стала узнавать местность.

— Две медузы перед вами, летят на запад, нужно переждать некоторое время.

Светлана останавливается. Ждёт, приседая на корточки.

— Можно двигаться дальше.

Они добрались до окрестностей станции метро «Звёздная». Светлана шла по асфальту, с вросшими в него трамвайными рельсами. Она уже начала волноваться, уж очень далеко они ушли от убежища. Мало того, девочка заметила, что туман-то стал рассеиваться. Через него стали проступать видимые объекты.

— Это что темнеет справа? — спрашивает она, а сама вдруг вспоминает, что Любопытный сегодня провел с ней больше времени, чем когда бы то ни было.

— Огромное сооружение, — отвечает Лю. — Нам нужно свернуть к нему. Мы почти добрались. Но нам надо спешить, в этом здании живёт много летающих, хищных и весьма опасных организмов, они активизируются, как только туман рассеется.

— Куда идти? — быстро спрашивает Светлана. Она уже не очень рада, что отправилась в такое долгое путешествие.

— Сворачивайте направо. Идите вдоль этого здания.

— Мы идём к церкви? — спросила она, вспоминая, что дальше, за магистралью, должна быть большая церковь с синей крышей.

— Нет, мы почти пришли, вам нужно будет пройти сто-сто двадцать шагов, и вы на месте. Вещи человека будут лежать у поражённой коррозией передвижной конструкции, там, где и его останки.

Это девочку насторожило:

— Мне одной нужно будет туда пройти?

— Да, дальше я вас сопровождать не смогу, я уже далеко ушёл от точки своего фокуса.

— Хорошо, я пойду, — говорила девочка, заметно волнуясь.

Ну вот, теперь ей одной идти в туман, вдоль большого дома, в котором «живёт много летающих, хищных и весьма опасных организмов». Офигеть!

— Идите, пока вам ничего не угрожает, но напоминаю вам, нужно торопиться, скоро выйдет солнце, да и мои силы уже на пределе.

Быстро, быстро… Она поправила рюкзак и почти бегом кинулась, страшно остаться в этом тумане без Лю. Страшно… Но бояться нельзя, что она, зря шла сюда целый час? Минуты не прошло, как у обочины слева из тумана выплыла припаркованная машина. Вот о чём он говорил. Грузовичок для перевозки мяса. Скособоченный от старости, с поникшей, ржавой и без стёкол «мордой». И сразу у правых сдувшихся колёс увидела чёрные тряпки, грязные лохмотья.

И первая удача — ещё пара шагов, и прямо перед ней валялась на земле отличная палка, длинная, в рост Светланы. Света сразу подняла её.

Грязная и липкая — ерунда, зато лёгкая, гладкая и прямая. Да ещё хорошо заострённая с одного конца. Уже удача, но времени нет, Любопытный говорил про мешок. Она приближается к машине вплотную. Вот о чём говорил Лю, человека разорвали на части, кости не лежат вместе, обломки костей разбросаны вокруг, только рёбра и части позвоночника около у машины. Рёбра обглодали дочиста, их даже перекусывали, чтобы не мешали жрать лёгкие. Вокруг всё черно от запёкшейся старой крови. Другие кости тоже грызли, ломали. Даже самую толстую кость из ноги, и ту сломали, тут же рядом валялись её острые обломки. Она бы растерялась и ещё долго ничего не делала, стоя над останками несчастного человека, если бы не страх. Страх остаться без глаз Лю. Нужно было действовать. Девочка присела и в месиве черных лохмотьев, воняющих мертвечиной, что были тут, при ломаных рёбрах, начала ковыряться только что найденной палкой. И не сразу додумалась заглянуть под машину. Заглянула и увидала верёвку с узлом. Подцепила её и потянула к себе, а за верёвкой вместе с рёбрами, остатками обглоданной ключицы, вонючими грязными тряпками и вылез пузатенький, завязанный сверху мешок. Вот он. А мешочек-то тоже грызли, жевали, рвали. Пытались сожрать?

Светлане бы схватить его и уходить обратно к Лю, но она стала развязывать узел на мешке. Узел твёрд, на нём кровь засохла, сразу не поддавался. Пришлось приложить усилия. И после того, как узел поддался, девочка поняла, что усилия она прикладывала не напрасно. Сразу из мешка вывалилась верёвка. Крепкая, толстая, капроновая. Целый моток. В карман куртки её. Отлично, но нужно торопиться. Светлана переворачивает мешок и высыпает его содержимое на землю. Непонятные перчатки. Рыжие, огромные, из толстенной резины. На них кто-то поставил печать фиолетовыми чернилами: «Защита. Класс 2. ГОСТ». Дальше железные пассатижи, плоскогубцы. Света не знала, как правильно называть эту вещь. Инструмент и большие печатки через плечо девочки летят в её рюкзак. Дальше, дальше…

Какая-то стеклянная банка с крышкой, в крыше пробиты дырки, а в банке большой, мерзкий, даже на вид кусачий четырехлапый жук. Банка тоже может пригодиться. Жука она выбросит потом. Странная железная вещица… Старая какая-то, что это? Зазубринка на ней — это для ногтя? Кажется, она знает, для чего это! Точно! Ещё одна удача. Маленький складной нож с палец длинной, лезвие и вовсе с её мизинец, ещё и вихляется, но зато острое. Нужно, нужно… В карман, чтобы под рукой был. Дальше… Пластиковая бутылка на литр жидкости, видавшая виды. На треть заполнена чем-то. Тоже пригодится. Свёрток из грязной бумаги. Светлана разворачивает её. Кусочки хлеба? Три почти засохших куска, а один даже обкусанный. Девочка ещё никогда здесь во сне не испытывала особого голода. Странно. Вода, хлеб, какой-то жук, дурацкие резиновые перчатки. Зачем? Но размышлять над всем этим ей было некогда. Выбрасывать не стала. В рюкзак. Света никогда не видала такого коробка. Спички! А коробок из фанеры, что ли… Ладно, тоже в рюкзак, потом разглядит. Маленький узелок из тряпки. О, тяжёлый. Света разворачивает его. А там монеты! Старинные, из белого металла, их штук десять, копейки всякие. И две небольшие. Из жёлтого металла. Золото? И тут за её спиной заголосила птица, противно, хрипло. Девочка оторвала взгляд от монеты, подняла глаза. И увидела синюю крышу большой церкви. Туман-то уже почти заканчивался. Узелок с монетами в рюкзак, быстрее, что там ещё, маленький рулончик старой изоленты, кусок медного провода, жестяная коробка из-под чая, тоже не глядя за спину, потом поглядит, что там. Всё, Света встаёт с земли, прихватив теперь уже свою отличную палку. Обратно, к Лю, бегом. Тумана уже почти не осталось. А рюкзак-то потяжелел. Бьёт по спине на бегу. Но ничего, надо бежать, а то опять орут птицы. Девочка их уже видит в нижних разбитых окнах и на перилах балконов. Это попугаи! Огромные, чёрные. Вперевалку ходят по перилам и орут, словно после сна прочищают глотки или перекликаются. Один такой попугай, огромный, с ужасным клювом, выпрыгнул из окна на перила балкона, и за ним потащился длинный… кабель? Чёрный провод, шланг? Светлана даже думать не хотела, что там за ним тащится, она уже добежала до перекрёстка.

— Лю… Лю… Вы тут?

— Да, я жду вас, но мои ресурсы на исходе, я скоро вас покину, вам нужно уходить побыстрее.

«Мамочки? Мне, что, до дома одной идти?». Девочка даже не подумала, что развалины двадцать восьмого дома по улице Гастелло она назвала своим домом, сейчас ей было не до этого. Потому что Любопытный сказал ей всё тем же своим красивым и бесстрастным голосом:

— Ускорьтесь, одно из существ из большого дома летит к вам, за вами. Будем надеяться, что остальные вас не заметили.

Девочка выскочила на улицу, она узнала место, улица Ленсовета, в пяти минутах бега за её спиной станция метро «Звёздная». Если вложиться, то через пятнадцать минут она будет в своём квартале. Только вот бежать с рюкзаком, когда с тебя сваливаются штаны, которые нужно придерживать одной рукой, потому что в другой у тебя длинная палка, дело непростое.

— Существо близко, — спокойно констатирует Лю. — Пока оно одно, лучше его нейтрализовать. Попытайтесь использовать своё орудие, так как оно передвигается быстрее вас.

«Мамочки, мамочки! Существо близко?». Что же ей делать? Светлана быстро разворачивается. Орудие? Ах да, у неё же есть палка. Вообще-то она не сторонник убийства животных, но… Этот попугай огромен. Он больше… индюка? Да ещё и страшен, чёрен, и за ним шланг или кабель длинный вместо хвоста. Большие крылья в стороны, и летит абсолютно беззвучно, беззвучно и стремительно. Света подняла палку. Вот он уже… Вот он, вот он! Три шага до него!

Этот индюк пикирует на девочку, и та встречает его палкой от всей души, бьёт… Ну, пытается ударить, она не поняла, получилось ли у неё попасть. Она просто испугалась, что эта чёрная туша со свисающим кабелем врежется ей в лицо, и в последний момент повернулась к птице спиной. Раздался звонкий щелчок, попугай, кажется, ударил её крылом по голове, а потом заорал дико и свалился на разбитый асфальт, отлетев от Светы на несколько метров.

Светлана не поняла, что произошло, всё случилось слишком быстро и непонятно. И растерялась бы, если бы не услышала всё тот же чёткий и спокойный голос:

— Продолжайте наносить ему повреждения, не дайте взлететь снова, он опаснее, чем я предполагал, он едва не убил вас.

«Убил?». Девочка не всё поняла из сказанного, но слово «убил» она поняла прекрасно. Света подняла палку, занесла её над головой и кинулась на попугая. Тварь почти взлетела, когда палка переломила ей крыло, и птица закувыркалась на земле, огромными крыльями своими поднимая тучи пыли, и при этом орала и орала, словно звала на помощь, а Света стала лупить её палкой, била по ней, глядя с ужасом, как извивается упругий и чёрный хвост птицы, похожий на змею в палец толщиной. Била поначалу быстро, но неумеючи: то неточно, то несильно. Раз… И палка бьётся об асфальт. Раз… Попала. Хорошо. Ещё взмах палки, опять по земле, ещё взмах, снова попала… А попугай закидывает голову, пытается своим клювом ухватить палку, а клюв у него адский, огромный, тоже чёрный, кривой и весь в мерзких серых наростах, и ещё попугай орёт, орёт так, что хоть уши затыкай. На пятом попадании птица наконец заткнулась, сникла, валялась, распластав по земле крылья, и едва держала голову с налитыми, красными глазами. Смотрела на девочку яростным взглядом да подёргивала хвостом-шлангом. И дышала с хрипом. Светлана остановилась. Что, тварь, получила?

— Заканчивайте, нужно уходить. Сюда прилетят его сородичи, — говорит ей Лю.

Да, страха теперь Светлана не испытывала… И жалости тоже, она подняла палку и ударила птицу прямо по голове. На сей раз ударила и точно, и сильно. Отличную она нашла палку. И пошла сразу дальше. Оборачиваясь взглянуть, не летят ли за ней ещё попугаи. А они летели, сразу два. Девочка прибавила шаг и, отбежав метров на пятьдесят, опять обернулась. Попугаи уже не летели за ней. Они сели возле своего сородича и длинными шагами ходили возле него, склоняли к нему головы, рассматривали его.

Да-да, посмотрите-посмотрите и запомните. Попугаи ведь птицы умные, всё запоминающие.

Трамвайная остановка из стекла. Целая. Только теперь она почти не прозрачная из-за толстого слоя древней пыли. Отлично, хоть какое-то укрытие. Там Светлана полезла в карман, достала моток верёвки и маленький ножичек, начала отрезать кусок.

— Вам необходимо произвести эти манипуляции именно сейчас? Это не может подождать? — спросил Лю и тут же пояснил. — Тумана уже почти нет, нужно торопиться. Нужно идти на север, к вашему ареалу, побыстрее. По пути вас ещё ждёт медуза.

— Вы скоро уйдёте, Лю, — отвечала Света как-то иначе, чем всегда, как-то серьёзнее, — и мне придётся добираться до дома в одиночку, я хочу быть готова. А медузу я оббегу.

Хоть нож был и острый, но крепкую верёвку он резал с трудом, девочка пыхтела, но не сдавалась.

— Лю, а вы сказали, что попугай чуть не убил меня? Как? Я даже не заметила.

— Он ударил вас задней, гибкой частью своего тела, — отвечал Любопытный.

— Задней, гибкой частью своего тела? — не поняла девочка. И тут же догадалась, вспомнив про чёрный длинный шланг попугая. — Это называется хвост.

— Возможно, эта часть тела того существа так и называется. В общем, он нанёс вам ею очень сильный удар, вы были очень предусмотрительны, когда развернулись к нему вашим приспособлением для переноски вещей, иначе вы получили бы сильное рассечение своих покрывающих тканей, а возможно, и внутренних частей своего организма.

Света уже отрезала кусок верёвки нужной длины и подпоясалась ею, завязав на животе крепкий узел.

— Он, что, испортил мне рюкзак? — спросила девочка, уже не без раздражения.

— Да, ваше устройство для переноски вещей получило заметное повреждение, — бесстрастно продолжал голос.

Времени было мало, но она не поленилась скинуть рюкзак. Боже, как ей было жалко этот классный, крепкий ещё новый рюкзачок.

Так и есть, на нём красовался разрез в ладонь длиной. Удар ещё и разрубил пластиковую бутылку, из которой теперь выливалась вода. Ублюдочная птица! Как девочке было жалко свой рюкзак!

А ещё ей всё это надоело. Надоел этот сон, в котором её всё время пытаются укусить, ударить, убить, напугать до смерти. Надоело! Но делать-то ей было нечего. Девочка вздохнула. Она переложила вещи так, чтобы они не выпали в появившуюся дыру. Взяла в руки палку.

Теперь девочка чувствовала себя увереннее, теперь штаны с неё не сваливались. Теперь она могла бежать как следует. А ещё она была раздражена, из-за рюкзака, и ей совсем не было жалко попугая.

— Лю, я готова, — произнесла Света.

— Двести пятьдесят ваших шагов, и перед вами будет медуза, сейчас она прячется за тем целым зданием, что будет по правую сторону от вас. Вы увидите её.

— Хорошо, — сказала девочка и вышла из-под стекла остановки.

Глава 21

Медуза была там, где и сказал Лю, но она улетала. Свете подумалось, что эти красивые и величественные создания не очень любят охотиться на солнце. Она побежала дальше. Палку она держала двумя руками на груди. Рюкзак, честно говоря, мешал, к нему нужно ещё приноровиться. Если придётся бегать как следует, вкладываться, как говорит её тренер, он будет мешать. Как и штаны не по росту, как и палка, как и отсутствие носков. Ну, отсутствие носков — это проблема скорее больших дистанций, чем рывков. В общем, ей было к чему готовиться и было над чем работать.

У Ленсовета, у поляны мха, там, где рос несчастный, ободранный до чистого ствола фикус, Лю углядел каких-то существ и рекомендовал Светлане свернуть направо. И девочка свернула на восток, на улицу Типанова. Она дважды была тут рядом, но первый раз была занята, а второй раз была в тумане, и поэтому не видела, что все дома тут были целы. Половина стёкол в окнах и витринах тоже. Даже один из светофоров на пешеходном переходе работал! Светлане здесь нравилось, дома, поребрики, асфальт, целые стёкла. Сюда бы ещё непрерывный поток машин с проспекта Славы и пешеходов, и почти нормальная петербургская улица вышла бы. Она не чувствовала здесь острой опасности, безнадёги, от которой хотелось плакать.

— Лю, а может, мне поискать себе убежище тут? — спрашивала девочка, оглядываясь по сторонам и не замедляя при этом шага.

— Мне не кажется это удачным решением, — помедлив чуть больше обычного, отвечал Любопытный. — Там, за большим зданием, много чистой воды, — фонтаны на площади, догадалась Света, — и огромная магистраль с большим количеством пищи, — Московский проспект, вспоминает девочка, — это локация с высокой конкуренцией различных групп существ, не думаю, что вы готовы к конкуренции подобного рода.

Почти всегда Лю оказывается прав. И Света не спорит с ним. И без происшествий добегает до перекрёстка Типанова и Гагарина. А там, как всегда, без долгих прелюдий Любопытный произнёс в свой манере:

— На сегодня мой ресурс исчерпан, я оставляю вас, человек Светлана-Света.

— Что, уже? — воскликнула девочка.

До убежища было недалеко, но она боялась встретить где-нибудь по дороге Аглаю, думала, что Лю предупредит о её появлении. Но голос больше уже в этот день с ней не разговаривал.

Картина, открывшаяся перед ней, когда она свернула на проспект Гагарина, удивила, поразила девочку. Снова развалины по левую руку, ломаный асфальт, битый кирпич из домов. Прямо холмы из кирпича и бетона. Они тут даже поросли разной растительностью. И местной, и нормальной. Она остановилась. Неприятные места. На любом таком холме, бывшем когда-то домом, может притаиться опасность. Муходед, например, какой-нибудь.

Тот бульвар, что раскинулся вдоль почти всего проспекта, там, в её мире он засажен деревьями, клумбами и красивыми кустами, а тут… насколько хватало взгляда, зарос серебристым мхом, как мехом. Среди мха редко росли странные чёрные деревья. И этот мох просто сиял на ярком солнце, отливая зеленью. Вдалеке, набрав высоту, парили три перламутровые медузы. Синее небо, белое солнце, серебряная равнина, парящие в небе медузы. Если, конечно, не смотреть на развалины, что от тебя сбоку. Да, развалины, и там кто-нибудь отвратный сидит, но сейчас тут было на удивление красиво.

Полминуты удовольствия и восхищения, и, осмотревшись, девочка пошла быстрым шагом на север. К своему убежищу. Теперь, без Любопытного, ей нужно быть настороже. Впрочем, это только издали медузы кажутся такими красивыми, да и прекрасный мох… Ну, да, только дай ему шанс.

Она сразу заметила его. Противный марабу стоял неподвижно у поребрика, опять прикидывался столбом. Нет, Свету он уже не проведёт. Их разделяла поляна мха шириной в бульвар. Светлана хорошо помнила, что марабу на дистанции отстанет, сдуется, но вот рывок у того, что бежал за нею, был неплохой. Надо быть с ним внимательной. Вот и думай, как лучше двигаться, — или по краю развалин, откуда вдруг может кто-то выскочить, или поближе к проспекту, где стоит этот «столб». Всё-таки видимая опасность лучше, чем вероятная, но которую ты не видишь. Девочка перешла на бег и побежала по самому краю мха, лишь бы быть подальше от развалин, да и к тому же там, на мягком грунте, башмаки почти не слышны. Не то что на остатках асфальта и битых камнях. Марабу её не заметил, и Света продолжила свой путь. И теперь она поняла, что не зря человек, чьи вещи она нашла, носил с собой воду в старой грязной бутылке. Жара, куртка, рюкзак, бег, палка в руке. Девочке было непросто, даже несмотря на её тренированность. На проспекте, чуть дальше, ещё один столб. На этот раз марабу притаился на другой стороне проезжей части. Понятно. Они охотятся на дороге, на открытых пространствах из засады. Этот был не опасен — далеко. Она перебежала небольшую улицу Авиационную, в том месте, где раньше был перекрёсток. Пошла дальше осторожнее, до её убежища было всего несколько сотен метров. По правую руку от неё было маленькое одноэтажное здание. Конечная остановка трамваев, или, как её ещё называли, «депошка». Депошка была на удивление в хорошем состоянии, стены чистые, все стёкла больших окон были целы, закрыты изнутри пластиковыми раздвижными жалюзи и в пыли, то, что две старые берёзы рядом растут, само о себе говорило: тут всё тихо. Вот только железная дверь чуть приоткрыта. Впрочем, вряд ли кто мог быть внутри, ведь депошка стояла почти посреди серебряного поля, мох которого был яркий, густой, насыщенный. Разве что птица туда могла забраться.

Мальчик. После перекрёстка развалины домов закончились, и пошли целые здания, окружённые заборами. Высоким красивым забором с пиками. И на таком заборе, что окружал больницу, что-то висело. Светлана остановилась. Нет, не что-то. Кто-то. С головой, с руками, с ногами. И висел он там, как показалось Светлане, не по своей воле. Он зацепился спиной за верхушки пик. Видно, неудачно спрыгнул. Спрыгнул… и повис? Это было странно, зачем ему было прыгать, когда в ста метрах от него была отрыта калитка прохода? Он был синий. Фикус? Висел неподвижно, голову уронив на грудь. Мёртвый? Девочка ещё немного подождала. Всё то, что странно, — всё то опасно. Поглядела по сторонам, послушала и лишь после этого двинулась вперёд. Пошла медленно, стараясь держаться подальше от висящего человека, шла почти по мху. Приблизившись, увидала под телом чёрную лужу. И его длинные ноги были в крови. Это был голый человек. Его серое лицо было опущено вниз. Конечно, он был мёртв. Ужасно. А кто выживет, если под лопатки тебе вонзятся такие страшные и толстые пики забора. Зачем он только перелезал через забор? И только когда она почти поравнялась с телом, девочке всё стало ясно. Она внимательно оглядела его. Это был совсем молодой, безволосый мужчина, и не был он ничем измазан, как ей поначалу показалось. Просто он был синий Руки, живот, ноги, голова правильной круглой формы, всё было синее.

Да и Бог бы с ним, может, он от смерти посинел, но вот его руки и ноги… Его конечности были измяты, вывернуты, изломаны во многих местах, на левой голени, на месте перелома, даже кость из-под кожи пробилась, словно их топтал кто-то большой или сильный… Сам вроде весь целый, а ноги с руками как специально переломали. Специально переломали? Она даже не додумала свою мысль до конца, даже не сформулировала вопрос, но уже сама на него и ответила:

Аглая.

Повесила специально. Кому-то что-то показать хотела? Кому? Ей, Светлане? Что показать? Что Аглая тут главная? Зачем? Девочка и не думала это оспаривать! Надо будет сказать Лю, чтобы подыскал ей новое место. Нет, от этой больной бабищи нужно убираться. Она пошла дальше, хоть теперь ей вовсе не хотелось идти в развалины двадцать восьмого дома. Светлана с удовольствием бы убежала отсюда… Куда? Да куда угодно. Лишь бы бежать прямо сейчас, но она боялась, что потеряет контакт с Любопытным, ведь он будет искать её в убежище. А вдруг они потом не найдутся. И поэтому пошла к себе. Тем более, что до убежища было всего ничего. И в то мгновение, когда девочка уже проходила мимо повешенного, тот… поднял голову! Это было лицо ребёнка, мальчика лет двенадцати, не больше. У него были большие серые глаза почти без белков. Взгляды их встретились. И если Светлана была напугана и обескуражена, то взгляд мальчика ничего не выражал, глаза его были сонными. Он просто засыпал? Девочка остановилась, не зная, что ей делать. Помочь ему? Но как? Она опять огляделась, вдруг это ловушка? Кажется, никого вокруг не было. А голова висевшего на заборе мальчика снова упала на грудь. Всё, теперь он точно умер. Вон сколько под ним крови, и она всё капает и капает с его длинных, вывернутых ступней. Густая и почти коричневая. Это, наверное, она от солнца такая. Девочка почувствовала некоторое облегчение, теперь ей не нужно было спасать синего мальчика, и она могла заняться своими делами.

Жаба нашла себе новое место между кучей битого бетона и сохранившейся стеной. «Вот там и живи». Девочка уже спокойнее относилась к ней. Пусть ест мерзких мокриц и червяков с ножками, но там, внизу, и сюда, наверх, не лезет. Света забралась на свою площадку, прислонила палку к стене, с удовольствием сняла рюкзак и расправила затёкшие плечи: проклятый попугай, распорол такой классный рюкзачок, надо же, как ножом разрезал. Потом Светлана сняла куртку. Фу, жара. Мухи жужжат. Она просто вся была мокрая, хорошо, что солнце сюда, в её убежище, не попадает.

Девочка уселась на свой любимый камень и стала доставать вещи из рюкзака. Там, у дома с попугаями, она не рассмотрела всё как следует. Конечно, в первую очередь девочка хотела взглянуть на монеты в узелке. Но первым делом ей под руку попалась бутылка с остатками воды. Бутылке тоже досталось от попугая. Но вода в ней осталась. Да, ей очень хотелось пить, но пластиковая бутылка была старой и грязной, и вода в ней, наверное, такая же. Нет, ещё инфекцию какую-нибудь подцепишь. Девочка отставляет бутылку к стене. Лезет в рюкзак. Перчатки из резины, баночка с жуком… Она не может найти узелок, неужели потеряла, вывалился в дыру на бегу? Нет, узелка не было. Она уже почти расстроилась, когда решила поискать в карманах куртки. Ура! Нашёлся. Светлана вытаскивает его, развязывает. Вот они, монеты. Девочка никогда не видела таких. И, не взглянув на беленькие монеты, Света сразу взяла из тряпочки одну желтую. Это ж золото, сразу видно. Монета оказалась на удивление тяжёленькой. На одной стороне чья-то голова с трудно читаемыми словами, а на другой орёл и надпись: «Десять рублей 1911 г.». Золото. Скорее всего, но какой от него тут толк? Тут, что, магазины есть? И ещё одна монета такая же, различались лишь последние цифры: «Десять рублей 1904 г.». Но этот несчастный, которого растерзали у заржавевшей машины, зачем-то таскал с собой эти монеты. Зачем? И тут одна мысль пришла в голову Светлане, от которой она даже немного заволновалось. «А вдруг… Может, эти монеты можно как-то… Ну, каким-то образом брать с собой туда… В реальность?» Ох, как понравилась ей эта мысль. Сто процентов, монетки дорогие, это будет реальная помощь папе, вдруг этого хватит, чтобы выплатить кредит? А высвободившиеся деньги можно будет давать Ивановой. А может, ещё купить какой-нибудь одежды близнецам и ей подарок… Точно, ей уже давно нужно новое бельё. А тут как раз и день рождения. Всё удачно складывалось, вот только как эти монетки забрать отсюда с собой? Ведь, кроме трусов и майки, с ней ничего сюда и отсюда не перемещается. А вот и решение, оно само собой пришло ей в голову. Конечно же, это трусы. Девочка развязала верёвку на брюках, расстегнула замок, взяла монету и, приложив её к резинке трусов, несколько раз провернула ткань, закатывая монету в эластичный жгутик. Получилось отлично. Монета никуда не могла деться. Она быстро застегнула брюки, собрала все вещи в рюкзак, взяла палку в руки и села на камень, ждать пробуждения.

Глава 22

Она проснулась от того, что ей очень хотелось пить. Дома тихо — братья спят. На будильнике шесть часов сорок одна минута. Она встала с кровати и не одеваясь, в надежде ещё поспать, пошла на кухню, и тут поняла, что с ней сваливаются трусы. Едва успела рукой их поймать. Это что? Она опускает глаза и видит: трусы разорваны от резинки до самого низа. Ах да… Монета. Золотой монетки она не находит. Не попив воды и в рваных трусах Света возвращается к кровати, откидывает одеяло и начинает искать золотой на простыне. Но и там его нет. Всё перерыла, даже встряхнула одеяло, зная, что это напрасный труд. Блин, трусы порваны, денег нет. Можно посмеяться. Но девочке не смешно. Это были её предпоследние трусы. Да ещё и грустно, так как она уже начала рассчитывать на эти деньги. В таком нехорошем настроении она пошла на кухню, попила воды и спать уже в этот день не легла.

Папа принёс с работы деньги на лекарства. Ура. В школу она сегодня не пойдёт, побежит в аптеку. Света сразу села за компьютер, чтобы по специальному приложению посмотреть, в какой аптеке на нужный препарат самая низкая цена. Нашла отличную цену на Ленинском проспекте, можно сэкономить восемьдесят шесть рублей, до той аптеки час пешком, отлично, она добежит за двадцать минут. Заодно и потренируется. Девочка легко позавтракала, перед забегом нельзя переедать, выпила пол-литра воды. Оделась. На улице моросит дождик — осень в Петербурге. Надела старую ветровку с капюшоном и, крикнув папе: «Пока, я убежала», выскочила за дверь. Она бежала и снова думала о монете. «Интересно, а сколько такая тут стоит? Тысяч сто, наверное, монета же старая». Она даже представить не могла, сколько можно купить всего нужного на такие деньги.

Дождик не прекращался, она надела капюшон. А вскоре у неё промокли ноги, кроссовки-то очень лёгкие, но это всё её заботило мало, петербуржские девочки к дождю привычные. Забыла маску, долго стояла в очереди за бабульками и волновалось, дадут ли ей без маски лекарство. Дали, она радостно спрятала коробку в большом внутреннем кармане ветровки. Вышла из аптеки довольная и увидела вывеску «Белорусский трикотаж». Девочка сэкономила почти девяносто рублей. Ну… Можно было приглядеть себе бельё. Она же не покупала его для удовольствия. А потому что у неё его не осталось. Долго выбирала и нашла себе, то, что ей было нужно. И красивые, и всего за сто двадцать рублей. Довольная, вышла из магазина. Дождь не кончился, она стала натягивать капюшон… И, сначала мельком, увидела её. Девочка даже замерла прямо в проходе от неожиданности. Она снова поглядела на женщину, теперь внимательно. Никакой ошибки не было. В пятидесяти метрах от выхода из магазина стояла та самая элегантная женщина. Просто стояла под дождём, никуда не шла и не пряталась от капель. Всё в том же своём плаще, в тех же сапогах, в том же платке, перчатках. Даже солнцезащитные очки не сняла несмотря на дождь. Дама лишь сдвинула вниз, на подбородок антиковидную маску, которую она, кажется, носила всё время. Стянула, стояла и куриала, чуть развернувшись в сторону от Светы. И это почему-то показалось девочке неприятным. Светлана заволновалась и начала что-то подозревать. Ну не могло, не могло же такое случаться так часто. Не могли эти встречи быть совпадениями. Плечи плаща, полы плаща, рукава у дамы промокли. Она, что, не на машине? Такие, как она ездят на «мерседесах», а не ходят под дождём по лужам, чтобы испортить дорогие сапоги из чёрной замши. А если машина есть, то почему она не сидит в ней, а мокнет под дождём? Женщина курила, не меняя позы, стояла к Светлане вполоборота, но девочка готова была спорить, что эта дама, там, за стёклами своих дорогих очками, не отводит от неё глаз. Девочку толкнула злая бабка в спину, пробурчав что-то про «загороженный проход»

«Ладно». Света прячет новые классные трусики в большой внутренний карман ветровки. Выходит под дождь и почти сразу бежит. Сразу берёт хороший темп, пробежав метров сто, быстро оборачивается. Пешеходы, зонтики, дождь, машина привезла товары в магазин, даму Света не увидела. Дама ушла. Всё удовольствие от покупки у девочки развеялось. Что-то в этой даме, в этих встречах с ней напрягало девочку. Всё это было неспроста. Может поэтому, она как следует вложилась и весь обратный путь прошла в хорошем темпе, не хуже, чем на тренировке. Когда Света добежала до своего двора, она остановилась, чтобы пропустить грузовик «Почта России», выезжающий из арки. Остановилась и поняла: у этой дамы машина есть. Элегантная незнакомка как ни в чём ни бывало шла по улице, всё в том же мокром плаще, в том же платке, в тех же очках.

Теперь она не смотрела на Свету, зато Света во все глаза смотрела на неё. Ну какое же это может быть совпадение? Девочка дождалась, когда почтовый грузовик проедет и кинулась к своему подъезду.

— Ты чего такая? — удивлённо спросил её папа.

— Какая? — спросила Света, скидывая мокрые кроссовки.

— Взъерошенная или тебя напугал кто?

Напугал? Ну вот и что сказать папе? Сказать, что за неё следит какая-то модная тётка? Бред! Папа ещё сам волноваться начнёт, но не по поводу какой-то женщины, а что у дочери кукуха отлетает.

— Нет, па, просто ноги промокли, — она достала коробку, отдала папе, а сама в мокрых носках проходит в квартиру, — вот купила.

Улыбнулась папе, мол, всё хорошо, и пошла в ванную, мыться и примерять обновку.

Проклятый туман. Прямо тут рядом, за стеной, заорал крикун. И, конечно же, ему тут же стали отвечать сородичи. Мерзкие твари. Крикун, кажется, стал карабкаться на стену, которая разделяла его и девочку. Света поёжилась и поглядела вверх, она не хотела, чтобы на неё из тумана свалилась это когтистое существо. Она сжала палку. Это хорошо, что у неё под лестницей живёт жаба. А то крикуны ещё и через вход лезли бы. Если и было место, в котором она хотела находиться меньше, чем в школе, так это место было тут, во сне. Так, с палкой в руках и всё время настороже, и приходилось ей ждать Любопытного.

А вот монетка-то нашлась, она скатилась по ноге внутри штанины и упала на ботинок и в пыль на ступеньке. Девочка была этому рада, он подняла червонец и спрятала его в узелок с другими монетами, а узелок — в застёгивающийся карман рюкзака, чтобы монетки целенькие были. Лю пока не было. А он ей был нужен. Она хотела знать его мнение по поводу монеты. Можно ли отсюда забрать с собой что-нибудь? Ведь в первый её раз кусака как-то умудрился оказаться в её комнате. А ещё она хотела просить его подыскать ей новое место. Тут опасно, слишком близко Аглая. Если крикунов она боялась не очень сильно, то эту сумасшедшую боялась по-настоящему. А как её не бояться, вон как она вчера повесила мальчика на пики забора. Вменяемый человек разве такое делать станет? Она дождалась Любопытного, вся измаялась сидеть и ждать, прислушиваться к шастающим по округе крикунам, пару раз даже звала его, но он сам заговорил с ней:

— Человек Светлана-Света, очень рад, что вы добрались до своего убежища, признаться, я волновался, сможете ли вы сделать это. Я оставил вас далеко отсюда.

— Да, Лю, я добралась без происшествий, — девочка обрадовалась, услыхав ровный и спокойный голос, и сразу спросила о том, что её волновало: — Лю, я в мешке того человека нашла деньги, они бы мне пригодились там, в моём реале.

Лю не ответил сразу, он, кажется, думал:

— А что значит слово деньги?

— Деньги? — Светлана сначала удивилась, ну как можно не знать этого, а потом вдруг поняла, что не может толком объяснить Любопытному такую простую вещь. — Ну, деньги — это монетки, или там бумажки, к примеру, или они могут быть на карточке, — в общем, что бы она ни говорила, пока только запутывалась и никакой здравой информации сообщить о названном предмете не могла. «Это потому, что ты, бестолочь, в школе спала на обществоведении». — Ну короче, когда ты работаешь, что-нибудь делаешь полезное, тебе за это дают деньги, на которые ты можешь что-то купить для себя, еду какую-нибудь, одежду, убежище.

Она проворно достала из рюкзака узелок, развязала его и приподняла на ладони вверх, ей всё время казалось, что Лю где-то там, вверху, и для убедительности она взяла жёлтую десятирублёвую монету и покрутила её, чтобы голосу было видно разные её стороны:

— Вот, это монета. Деньги.

— Разнокалиберные кусочки, диски из неокисляемых металлов, с разных сторон диска отпечатаны разные изображения и символы. Судя по всему, они ценны для вас, раз тот человек их с собой носил, и вам они тоже нужны. В вашем трёхмере они являются эквивалентом затрачиваемых усилий относительно приобретаемых общественных и персональных благ. Правильно я понимаю?

Света из его слов и сама не поняла, правильно он понял или нет, но на всякий случай сказала:

— Да, кажется, правильно, — её, честно говоря, не интересовали все эти умные формулировки, её интересовало другое: — ну так как вы считаете, смогу я взять эти деньги с собой? Туда, к себе… Ко мне в реальность. Есть такой способ?

И как же ей неприятно было слышать ответ, всё тем же его бесстрастным голосом:

— Полагаю, это невозможно, — отвечал Любопытный. И тут же развивал свою мысль: — Время никогда не позволит сделать подобное. Суть времени — это непрерывное его течение, Поток. Поток не должен терять своей монолитности. Для Времени даже то, что вы сама попадаете в Исток, уже нарушение Потока, но пока мелкое, не замечаемое им, а уж если вы начнёте перемещать физические тела из прошлого в своё настоящие, это будет вопиющим эксцессом.

Опять Лю нёс эту околесицу про Время, Поток, прошлое, настоящее… Света и половины из сказанного не поняла, ей было ясно лишь одно: эти классные монетки в свой мир ей перенести не удастся. Но на сей раз она не была с этим согласна, не то чтобы она готова была спорить с Лю, но как ни крути, а кусака-то перенёсся отсюда прямо в её комнату. Перенёсся! А чем он лучше монеток? Что ж тогда Поток не нарушился? И, чуть подумав, девочка спросила у голоса:

— А как же я переношусь туда и обратно каждую ночь?

— Мне кажется, — сразу заговорил Любопытный, как будто ждал этого вопроса, — это нечто похожее на спин-эффект, спин-импульс. Тут присутствуете не совсем вы, а просто одна из ваших физических проекций.

На сей раз девочка не поняла ни одного слова. Она даже не поняла, какой вопрос нужно задать Лю, чтобы стало хоть чуть-чуть яснее. И по долгой паузе Лю понял её растерянность и продолжил:

— Вы только что показывали мне небольшой диск из неокисляемого металла, у него разные оттиски на разных сторонах, но если ему придать высокий импульс, силу, которая его закрутит относительно его же диаметра, то два наблюдателя с разных точек наблюдения будут в один момент времени видеть сразу обе стороны вашего диска, то есть ваши близкие и я в один момент времени могут вас видеть из разных точек времени и пространства. Всё зависит от импульса.

— И кто же мне придаёт этот импульс? — спросила Света, всё равно почти ничего не понимая.

— Я вам об этом уже говорил, я всегда думал, что это сирены, — отвечал Лю. — Это они находят способ вытаскивать людей сюда. Но есть и иные способы, о которых мне ничего не известно.

«Опять сирены?». Если бы всё это ей рассказывали на уроке, она бы эти уроки записала в один список с геометрией и химией, то есть в самые скучные и непонятные. С этим занудным умником хоть не заводи разговор. Она вздохнула:

— Лю, я, кажется, нашла подходящее помещение для вашей… Ну, для этой точки…

— Вы нашли для меня опорную точку?

— Ну, нашла, но вам нужно глянуть, подойдёт ли она вам, — сказала Света без особой радости. — Там хорошее место, посреди мха, туда никто не будет ходить, здание цело, стёкла в окнах целы.

— Это очень интересно, — тут же отозвался Любопытный. — Мне льстит, что вы помните обо мне и тратите своё время мне на пользу.

«А на кого мне тут его ещё тратить?».

— Я могу вам показать это здание, но здесь шастает эта Аглая, вчера она повесила какого-то мальчика на заборе, — говорила Света так уверенно, как будто видела это собственными глазами, — я не хочу с ней лишний раз встречаться. Я вообще хочу найти себе новое убежище от неё подальше.

— А вы не думали, что моя точка сможет быть и для вас убежищем? — спросил Лю.

— Аглая повесила мальчика прямо напротив того помещения, что я нашла. Мне вовсе не улыбается висеть там рядом с ним.

— Хорошо. Я вас понял. Как только мы сможем увеличить радиус моего наблюдения, я сразу займусь поиском нового убежища для вас. А пока я осмотрюсь. Думаю, что со мной вам ничего угрожать не будет.

«Ну, хоть так». Светлана стала собираться.

Глава 23

А мальчика было уже и не узнать. Он всё ещё висел на пиках забора, но вот ног у него по колено уже не было. Сам он был весь чёрный от запёкшейся крови и десятков хорошо известных девочке мух, что сидели на нём. Из бёдер мальчика торчали лишь толстые бедренные кости чуть выше коленного сустава. Их оторвали, Света увидала разгрызенные кости голени, обглоданные ступни А ещё кто-то, уже не с такими мощными челюстями, обгрыз несчастному весь верх. Съел уши, нос, выел куски из шеи, обглодал ключицы и щёки. Даже прокусил кожу на голове, мальчик свесил голову на грудь, и прямо на темени хорошо была видна большая рваная дыра в коже, через которую белел череп. Света не могла оторвать взгляд от этого отвратительного зрелища, шла и смотрела, и смотрела, словно заворожённая. Любопытный сказал, что не видит ничего опасного, вот она и не смотрела по сторонам, вот и нашла себе интересное зрелище. Пока чуть не потеряла сознание, когда вдруг обгрызенная голова мальчика поднялась с груди и поглядела на девочку единственным уцелевшим глазом. ОН БЫЛ ЕЩЁ ЖИВ! Мухи, напуганные его движением, взвились и недовольно жужжали рядом, тут же возвращаясь на свои места, чтобы продолжить трапезу. Света не смогла больше на это смотреть, она почти шёпотом произнесла:

— Мамочки, он ещё жив!

А Лю ответил так, как всегда, спокойным и ровным голосом, будто тут ничего ужасного не происходило:

— Судя по всему, но, полагаю его существование вот-вот прервётся. Его гидросистема почти пуста, из неё всё вытекло, скоро существо перестанет функционировать, — и тут же продолжил тоном, в котором слышался интерес. — Светлана-Света, вы имели в виду вон то здание на моховой поляне, что слева от вас?

— Да, то, — девочка повернулась к дому, чтобы не видеть мучения мальчика. Она опять думала о том, чтобы снять его с пик забора, но понимала, что даже не сможет его приподнять.

— Хорошо, я взгляну, что там, — произнёс Любопытный.

Света нехотя пошла к дому, подошла к поляне, потрогала мох палкой. Присела, посмотрела, как мох реагирует на прикосновения. Растение сразу приникало к предмету, которого касалось, мелкие ворсинки словно пытались обнять его, ну, или вцепиться.

Да, это было интересно. Потом она встала и сделала первый шаг. Как и в прошлые разы, подошва прилипала к этой мягкой поверхности. Но Светлану это не остановило, она, медленно ступая по мху, пошла по направлению к дому.

«Горэлектротранс. Конечная остановка». Вот что было написано возле входа. А на углу домика — адрес «Пр. Ю. Гагарина д. 29А».

Приоткрытая дверь из толстого железа, на двери засов.

— Лю, вы тут? — спросила она, остановившись у входа. Дальше идти ей было немного боязно.

— Да, можете входить, внутри вам ничего не угрожает, — ответил голос.

Ничего не угрожает! Да там умереть можно было, духота адская. Видно, стеклопакеты тут хорошие. И это когда туман едва рассеялся, что тут будет, когда солнце начнёт печь как следует. И никакие жалюзи от жары не спасут. А ещё кто-то тут устраивал себе туалет, правда, давно. Все следы этого уже почернели от старости. А ещё тут жили мухи. Их тут была, кажется, целая тысяча. Как только она вошла, эти насекомые дружно принялись летать, все одновременно. Света даже руку подняла к лицу, боясь, что они будут на неё садиться. В общем, тут был какой-то ужас, из которого хотелось сбежать на воздух. А Любопытный и говорит ей:

— Идеально. Я вам благодарен, Светлана-Света, вы нашли как раз то, что мне было нужно.

Ну, ладно. Идеально так идеально. Хорошо, что голосу понравилось. Но как девочке, которую мама с детства приучала к порядку, ей захотелось тут прибраться. Она и дома следила за чистотой, и тут решила навести хоть какой-то порядок. А так как домик был разбит на две комнаты туалетом, она поинтересовалась:

— Лю, вам всё помещение понадобится?

— Нет, всего один сектор, тот, где проёмы с прозрачными стенами выходят на юг, на солнце.

— Проёмы с прозрачными стенами? — девочка на секунду задумалась. — А… Окна что ли? Понятно.

— Там ещё лежит мёртвое животное, — продолжил Любопытный.

Она осмотрела все помещения, две комнаты и туалет с разбитым унитазом, все вещи и мебель отсюда вывезли, и в одном, в том, где окна выходили на юг, и правда в углу лежала почти съеденная червями и мухами птица.

— Этот отсек мне нравится, — продолжал Лю.

Света поглядела на почерневшие от старости фекалии у стены, целый ряд их. Тут, видно, кто-то жил, когда ещё не было мха. Она поморщилась, отмахнулась от наседавших мух и произнесла:

— Я сейчас здесь всё почищу.

— Не нужно, в этом нет необходимости. Если хотите, уберите всё, что вам мешает, в других отсеках этого помещения, а здесь оставьте всё как есть.

— И птицу оставить? — на всякий случай уточнила девочка.

— Пусть всё так и будет.

Странно это, ну ладно. Света скинула рюкзак, куртку, поставила к стене свою палку, нашла на полу металлическую табличку с номером сорок пятого трамвая и стала ею, как совком, сгребать грязь с пола, одновременно спрашивая у Любопытного:

— Ну, помещение мы идеальное нашли, а что ещё нужно, чтобы вы тут могли отдыхать, ну… или что тут вы собирались делать?

— Не отдыхать, а скорее переводить дух, здесь, в этом Истоке, я испытываю постоянное напряжение, и мне бы хотелось иметь место, где отсутствовали бы деструктивные воздействия. Для этого мне нужно в первую очередь создать периметр, в котором я бы мог синхронизировать ваше время и моё. Я вам говорил, что мы живём в разных временных потоках, — объяснял голос.

Может, и говорил, всю эту ерунду про время Светлана не очень-то внимательно слушала, а если и слушала, то не запоминала. Слишком всё это было заумным для девочки. Она сгребла всю грязь к порогу своей комнаты и остановилась, отгоняя надоедливых мух:

— А что будет нужно… Чтобы сделать вам этот периметр?

Тут пауза, которая обычно следовала перед ответом Любопытного была более продолжительной чем обычно, и Света уже собиралась продолжить уборку, как она наконец заговорил:

— Этот трёхмер ограничен Чертой, — голос сделал на слове «Чертой» ударение, и слово сразу показалось девочке важным, едва ли не зловещим, — и за этой Чертой время уже не течёт так, как везде. Вам, Светлана-Света, будет нужно сходить за Черту и набрать там немного самой простой пыли. Если, конечно, вы согласитесь на подобное путешествие.

Вот тут Свете стало немного не по себе. Ко всему, что тут происходило, она начала уже как-то привыкать, но серьёзность, с которой Лю говорил всё это, её настораживала.

— А там, за этой Чертой… Что? — спросила она.

— Там? Там, за этой Чертой, начинается распад материального мира, в котором время утрачивает своё течение.

— Распад? А я… Я не начну там распадаться? — медленно спросила девочка.

— Нет, нет, нет, — уверенно говорил Лю, — вам там практически ничего не угрожает, хотя я соглашусь с тем, что место там не очень приятное. Но дезинтеграция вашей молекулярной системы точно невозможна. Вы там пробудете всего несколько секунд. Единственное, что там вам может угрожать, так это страж. Но он медлителен, а вам не придётся долго там находиться. Вы просто соберёте пыль в первом попавшемся месте и вернётесь. Пыли потребуется немного, она уместится в вашей ладони. Хотя держать её в руке вы не захотите, вам для этого потребуется ёмкость. Потом из этой пыли мы создадим тут периметр, в котором я буду балансировать свои возможности и накапливать какие-то ресурсы, после чего я смогу находиться с вами значительно большее время и «проходить» с вами значительно дальше, чем могу сегодня. Я увеличу и свой радиус, и своё время. Уверен, что для вас наше сотрудничество станет ещё выгоднее.

Конечно, Светлана ему верила. Но вот эта Черта… Всё-таки это было как-то… Ну, опасненько… Даже сам Лю, и тот говорил о Черте, заметно меняя голос. Это неспроста.

— Значит, это несложно? — ещё раз спросила девочка, надеясь ещё раз услыхать заверения в безопасности.

— Непосредственно в сборе пыли нет ничего сложного, вряд ли это займёт у вас больше тридцати секунд, но вот путь до Черты займёт времени гораздо больше, но и это не самое сложное. Чтобы пересечь Черту, вам понадобится жук-могильщик, только эти жуки видят проходы в Черте. А на поиски этого жука может уйти много времени. На это могут потребоваться дни, недели. Найти жука — это самое сложное в предстоящем деле.

Лю говорил это так уверенно, как будто он уже не раз искал этого жука и не раз провожал за Черту кого-то, кто уже приносил ему оттуда пыль для периметра. Света подумала об этом, но как-то мельком, главные её мысли были о другом. Она, чуть подождав, отложила металлическую пластину, которой сгребала мусор к выходу из комнаты, пошла к своему рюкзаку и достала из него банку. Ту самую банку, в которой шебуршал мерзкий жук.

— Случайно не такого жука нам надо найти? — она подняла банку, как бы показывая её.

И теперь она знала интонацию удивления Лю.

— Откуда он у вас, Светлана-Света? — произнёс тот, и теперь его голос не был спокоен, как обычно. — Где вы его поймали?

— Я нашла эту банку в том мешке, к которому вы меня водили, — отвечала девочка и снова стала разглядывать противного жука, который уже заметно измазал стенки банки какими-то жёлтыми выделениями.

— Нет сомнения в том, что тот человек тоже ходил за Черту, — произнёс после паузы голос. — Через то место как раз проходит ближайшая дорога к Черте. Локация, жук — сомнений быть не может. Тот человек ходил туда. Но зачем?

— Может, его попросили… Ну, кто-то такой же, как и вы? — предположила Светлана.

— Вероятность подобного весьма мала, — задумчиво произнёс Лю и продолжил. — Светлана-Света, а не могли бы вы показать мне другие вещи, которые были найдены вами в том мешке?

Ну конечно, она может, Света отставила банку с жуком и стала доставать вещи из рюкзака и карманов, ничего не вызвало интереса у Любопытного, ни провод из меди, ни перчатки из резины, ни верёвка с ножом, в общем, всё, что его заинтересовало, — это была жестяная коробка из-под чая «Гринфилд».

— А что в этом контейнере? — спросил голос.

А Светлана и сама не знала, она вчера так увлеклась золотой монеткой, что на эту коробку её любопытства просто не хватило. Девочка взяла коробочку — лёгкая. Пустая, что ли?

«Надеюсь, там нет никаких мерзких жуков».

Она её открыла. И увидела сначала пропитанный жиром кусок газеты. Девочка приподняла её:

— А, тут этот… фикус.

Да, под газетой был большой, больше её ладони, фиолетовый и маслянистый даже на ощупь листок фикуса. А под ним ещё слой газеты, и там следующий лист, и ещё, и ещё. Всего Светлана насчитала четыре крупных листочка этого растения.

— Судя по тому, как это упаковано, части растения представляли для его хозяина большую ценность, — заметил Лю. — Я недавно видел, как два существа дрались за обладание подобными листьями.

Может и так, но Светлана помнила страшные судороги, которые её донимали несколько минут после того, как она намазала соком этого растения свои руки. Так потом руки ещё и болели, да и до сих пор мышцы болят.

Она снова уложила листочки в коробку, ей было непонятно, что делать с ними. С одной стороны, она помнила судороги, но и не забывала удивительную лёгкость в руках. Ладно, она собиралась ещё подумать об этом. Потом. К другим вещам Лю не проявил никакого интереса, и девочка разложила всё по местам. Кроме разрезанной бутылки, из которой вытекла почти вся вода. Света её выбросила в кучу мусора, какой толк от разрезанной бутылки? А Лю заметил это:

— Судя по моим наблюдениям, вода представляет для вашей биологии ценность. Но я заметил, что вы, Светлана-Света, никогда ей не пользуетесь.

— Это потому, что у меня её нет, — отвечала девочка, — когда жарко, то очень хочется пить, но где её тут взять, воду-то?

— Я знаю, где есть жидкости для употребления, они не похожи на воду, но они там стоят в таких же переносных резервуарах, как и тот, что вы только что выбросили.

— В переносных резервуарах? А, в бутылках, что ли? — не сразу поняла девочка. — Да, мне нужна вода.

Она подумала, что если даже вода будет плохой, то хорошая пластиковая бутылка ей точно не помешает.

— Завтра я вам покажу то место, если мы пойдём к Черте, то нам как раз его проходить, — произнёс Лю.

У Светланы как-то сразу потребность в бутылке и отпала. Она даже подумала о способе отказаться от похода. Вся эта затея отчего-то ей уже не нравилась, но отказаться она боялась. Вдруг Лю откажется впредь помогать ей. О, эта мысль была ещё хуже, чем мысль о походе к Черте и за Черту. Она даже собиралась переселиться сюда, в депошку. Поближе к Любопытному и под защиту серебряного мха. Только мысль о том, что прямо напротив, в двух десятках метров от здания, будет бесноваться и вешать разных существ на заборе Аглая, останавливала её. Впрочем, Аглая была босой в тот раз, когда она поймала девочку. Может, всё-таки… Нет, Света не могла тут оставаться. Если чокнутая её увидит, ни мох, ни Лю никак не смогут ей помочь. Так что лучше ей держаться отсюда подальше.

Когда Лю сказал ей, что ему пора, она немного загрустила, но потом решила, что сегодня останется тут, не пойдёт к двадцать восьмому дому, и решила уже закончить с уборкой.

Она сгребла грязь из своей комнаты и, выглянув из железной двери входа, выбросила её за порог. Пыль стояла невыносимая, и жара тоже, но вот отвратных мух стало поменьше, вот теперь бы девочка с удовольствием попила. Она села в углу, достала из рюкзака монеты. Стала снова их рассматривать, вспоминая слова Любопытного: «Это будет вопиющим эксцессом». Время — то, время — сё, Поток — не Поток. Она считала, что Лю просто зациклен на своём этом времени, и сама ко всем этим россказням про время относилась весьма скептически. Нет, Любопытный, он, конечно, умный, но… «А кусака-то взял и попал в мою комнату. И плевать ему было на время. И времени на него, судя по всему, тоже. И кусака-то был побольше монеты».

Она завернула монеты в узелок. Все, кроме одной золотой. Спрятала узелок в рюкзак, а монету в карман. Прихлопнула наглую муху, что собиралась укусить её в потную щёку, достала коробочку и раскрыла её…Она хотела ещё раз посмотреть листья фикуса.

Но её от этого занятия оторвал шум с улицы. Шум был такой, что перекрывал нудное жужжание мух в депошке. Она встала, подошла к окну, что выходило как раз на больничный забор, и совсем немного приподняла пластину жалюзи. А на улице, там, у висящего мальчика, она увидала трёх странных животных. Сначала ей показалось, что это тощие и горбатые пятнистые собаки, высотой ей до пояса. Опасные, сразу видно. Девочка сразу оценила их, от таких не убежишь. Ей захотелось взять палку в руки. Потом она разглядела их лучше, головы у них оказались не собачьи, головы были круглые, скорее кошачьи, только челюсти не как у кошки, челюсти у них были мощные.

«Кошки. Тощие, огромные кошки». Животные стали, подпрыгивая, виснуть на обгрызенных ногах мальчика. Крутиться, отрывая от них куски. «Когтей у них нет, зато челюсти… Вот кто обгладывал ему ноги и разгрызал кости. Это в придачу к Аглае. Пипец!».

Светлане стало не по себе, как только она представила, что где-нибудь встретится с парой-тройкой таких кошечек. Нет, это место ей точно не нравилось. На большой железной двери, конечно, был засов, но вот окна… Окна тут были огромные. А вдруг кошки отважатся пробежаться по мху. Хотя нет, не отважатся, да и стёкол они, наверное, не разобьют. Но всё равно соседство с кошками было неприятным. Она вспомнила про странного мужика, которого встретила перед тем, как её схватила Аглая. Мужик был вымазан фикусом. И орал что-то про это… Девочка всё ещё помнила про судороги, но теперь они уже не казались ей такими страшными. Светлана достала коробочку и вытащила оттуда один листок растения. Не раздумывая долго, сдавила, сжала его в кулаке. И фикус сразу выдал много маслянистого сока, так много, что он сквозь пальцы стал капать на пыльный пол. И Света, не задумываясь, стала наносить сок на свои руки. Масляного сока было достаточно и он очень хорошо размазывался, и того, что она выжала сразу, ей хватило на обе руки до рукавов майки. Но в листке было ещё много масла. Светлана уселась на пол и, завернув брючины, стала размазывать сок по голеням до самых коленей.

Но и этого было мало, она сжала листок что было силы и тем, что осталось в руке, стала намазывать себе и живот, и бока. Но масло всё ещё было, она повторно намазала руки. И лишь после этого выбросила выжатый лист фикуса в угол. После надела куртку, несмотря на то что в депошке было очень жарко, и уселась в углу.

Теперь ей казалось, что кошки точно её жрать не захотят. Что там кричал ей странный мужик: «Я намазался фикусом, блевать будешь?» Что-то в этом роде.

Она стала ждать пробуждения. Ждала, зажав в фиолетовой от сока фикуса ладошке золотую монетку. Пусть Лю что угодно рассказывает про Время, про Поток, но кусака-то как-то попал в её комнату, почему монетка не сможет?

Глава 24

Светлану разбудил Макс. На этот раз Колька ещё спал.

— Света, — брат стоял рядом с кроватью и говорил тихо, — у тебя опять руки грязные.

А она, не обратив внимания на него, сразу достала из-под одеяла правую руку. Нет. Монеты в ней не было. Разочарование. Нет, она, конечно, пошарила под одеялом по простыне, но без всякой надежды. И ничего не нашла. Встала и, несмотря на удивление брата, вся измазанная в сине-фиолетовую краску из фикуса, пошла в ванную. Девочка тут же позабыла про монету. Её переполняло странное чувство лёгкости. Она не шла, а летела над полом, а её ноги едва касались его, и то скорее для вида. Светлана зашла в ванную комнату и взяла зубную пасту и щётку в руки, но зубы чистить не торопилась. А потом, решила испытать эту свою лёгкость и подпрыгнула. Просто подпрыгнула на месте. И ещё раз, и ещё, и ещё… Она просто обалдела от того, как высоко ей удавалось подпрыгивать. И главное, как легко это у неё получалось.

Десять прыжков, двадцать… И всякий раз её ноги взлетали выше уровня ванны. Девочка остановилась, переводя дыхание. Взглянула на свои ноги, который до колен были выкрашены в синий цвет. А ещё ей казалось, что она так сможет прыгать полдня без остановки. Её даже посетила одна неправильная мысль. Девочка подумала о том, что будь у неё эти листья в нужное время, она запросто бы выполнила норматив на звание мастера спорта, причём на любой дистанции. Может быть, даже на спринтерской.

Тут в дверь начали ломиться. Даже и думать было не нужно кто там. Это Колька. Бесцеремонный и всегда считающий, что сестра должна уделять ему столько внимания, сколько ему потребуется.

Сейчас ещё полегче стало, а раньше он спать не хотел ложиться, пока Светлана не сядет рядом на кровать. И не возьмёт его и Макса за руки. Так, как это когда-то делала мама. Сейчас хотя бы сами ложиться стали, вставать, одеваться-раздеваться.

— Света-а…, — и стук кулачка в дверь. — Света…

— Отстань, Коля, — кричит девочка, — дай мне помыться!

— А ты там моешься?

— Да, — раздражённо отвечает она.

— А почему вода не течёт?

— Коля, отойди от двери, а то сейчас получишь…, — обещает сестра.

— Нам тоже нужно мыться, — бурчит Колька. И, конечно же, никуда не уходит.

Света раздевается и лезет в ванную, смывать с себя синий сок фикуса.

Иванова огорчила девочку. У мамы ночью был приступ, начались судороги, а потом упало, буквально рухнуло давление. Хорошо, что в эту ночь дежурила Иванова, а не глупая Нафиса. Ольга Александровна стала колоть маме нужные препараты и звонить лечащему врачу. Валерий Сергеевич сказал, что делать, и через час давление стабилизировалось.

— Но судороги были сильные, — говорила Иванова. — Я три месяца таких уже не видела. Камаев сказал, что зайдет сегодня после дежурства.

Огорчение. Камаев Валерий Сергеевич — это мамин врач. Свете он нравился своим позитивом. Он всегда говорил что-то типа:

— Не горюй, Светлана, я вам выпишу этот препарат, колите пока его, а если через пару месяцев состояние мамы не улучшится… Посмотрим… Попробуем ещё кое-что. Я пока почитаю, подумаю…

Папа говорил, что он слишком молод, но девочка совсем не считала это недостатком. Ей очень нравился оптимизм Камаева:

— Ничего, твоя мама должна проснуться. Ты, главное, с ней почаще разговаривай.

Она отвела братьев в садик, вернулась, отпустила Иванову, стала проводить с мамой гигиенические процедуры и ждать папу со смены, когда в домофон позвонили. У папы был ключ. Пришёл отец Серафим.

— Ну а чего ты не заходишь в трапезную к обеду? Отец Александр про тебя спрашивал вчера. Чего, говорит, Светлана, не ходит обедать?

Поп опять был в сандалиях и серых носках. Опять у него ряса чем-то закапана. Под мышкой какая-то книга. Он почти всегда ходит с книгами. От него пахнет луком. Он садится в кресло рядом с мамой.

— Сегодня приду, — обещает Светлана. Ей нравится, как кормят в приходе, да плюс ещё экономия. Отчего же не прийти?

— А батька твой где? — спрашивает отец Серафим.

— Так он только через полчаса придёт, — говорит девочка.

— У меня есть часик свободный, хочешь, беги в школу, а я с мамкой твоей посижу, — предлагает поп.

Э, нет. Света лучше сама с мамой посидит вместо школы. В школу ей совсем не хотелось идти.

— Нет, у мамы ночью криз был, лучше я тут побуду, — говорит она. И пока отец Серафим ничего не произнёс, спрашивает о том, о чём начинает задумываться всё чаще: — Батюшка, а что такое «время»?

Отец Серафим как раз стал разворачивать книгу и от такого вопроса опешил на секунду:

— Чего? Время? Это что, вы в школе проходите, что ли?

— Да нет, я это сама интересуюсь.

— С чего бы вдруг тебе таким интересоваться? Нормальной деве твоего возраста такое неинтересно должно быть.

«Ну, нормальной, может, и неинтересно. А мне с моими снами самый интерес».

— Так знаете вы или не знаете? — уточняет Светлана.

— Хех, — поп смеётся, — так об этом, душа моя, никто ничего не знает. Время… Сие предмет, человеческому осмыслению не подлежащий. Всё, чему мы научились, работая с ним, так это измерять равные его промежутки с большей или меньшей точностью. Вот и всё. Только Господу подобные материи обдумать под силу.

— То есть вы не знаете, может ли быть у времени исток? — спросила девочка.

— Исток? — поп опять удивился. — Исток, в смысле исходная точка? — он задумался. Положил книгу на подлокотник кресла и стал подёргивать себя за бороду, смотря при этом куда-то мимо Светланы. — Угу… Угу… Ну, давай допустим такую гипотезу… Знаешь, был один такой жулик от науки, по фамилии Эйнштейн, ловкий такой плагиатор, но вот одну вещь он подметил всё-таки, кажется, сам — он угадал, что возле сверхтяжёлых тел пространство, а значит, и время, так как они неразрывны, искривляются. То есть, ежели время мы представляем как постоянно переменную величину, которая ещё может и искривляться, значит, что…, — он указал на Светлану пальцем, ожидая, что она продолжит его мысль.

Но девочка с трудом понимала попа и никак не могла закончить фразу. Она лишь качнула головой в ответ.

— Если время — величина постоянно изменяемая и меняющаяся в одном направлении, значит, мы с уверенностью можем сказать, что время — это поток. А раз это поток, то мы с большой вероятностью можем предполагать, что у него есть точка «ноль», от которой оно и начинается. Значит, исток у времени есть! Что и требовалось дозаказать.

Отец Серафим улыбался, он был собой доволен. Произвёл на девчонку впечатление, не зря его в семинарии с науками заедали. Но Света не удовлетворилась его блестящим ответом. И спросила опять:

— А исток, он для всех один? Или у каждого свой исток?

— Конечно, у времени исток должен быть один, — начал было поп, но тут же осёкся. — Погоди, а что ты имеешь в виду?

Светлана вздохнула, она и сама не очень хорошо понимала, что имела в виду:

— Ну, может, у каждого человека свой отсчёт времени, ну… не знаю, как сказать.

— Что не знаешь? — уточнил священник.

— Да ничего не знаю, — Света отмахнулась и уже хотела закончить разговор. — Так, в голове всякий… Всякая дичь

— Нет, ты погоди, погоди… А ты чего вообще этот разговор про время завела? — не отставал от неё отец Серафим. — В школе, что ли, проходите? Теорию относительности?

Если соврать и сказать «да», он может и дальше докапываться, а она про эту теорию только в кино слышала, так что Света и говорит:

— Да нет, приснилась какая-то муть. Хожу и думаю.

— Ты, дорогая моя, давай-ка берись за ум, давай-ка нормальные сны уже смотри. Какие в твоём возрасте нормальные девы смотрят.

— А нормальные — это какие? — чуть обиженно спрашивает девочка.

— Ну, нормальные — это про пылких юношей, про поцелуи, про свидания. Ещё там про всякое…, — поп смеётся.

— Откуда вы это знаете? — говорит Света, уже злясь. Ей кажется, что отец Серафим придумывает, не может он про это знать.

— Да как же мне не знать, — продолжает ухмыляться священник, — ко мне девы младые и твоего возраста ходят, и те, что старше… Да исповедуются, и всё у них одно. Половина всего, что их волнует, так это любовь. Думают про женихов, про отношения, и сны им такие же снятся. А ты про время философствуешь. К чему это? Не ровён час, ещё голоса слышать начнёшь и приведений видеть.

Тут Светлана совсем на него обиделась. Подумала, что не пойдёт сегодня к ним в приход обедать. Ничего не сказала, пошла в ванную, мыть контейнеры за мамой. В это время и папа пришёл.

Глава 25

Света даже не могла передать, как ей легко бежалось в школу. Вот бы ей так на соревнованиях пробежать. Мастер спорта у неё был бы в кармане. Ноги едва касались земли, шаг огромный, она летела, боясь сбить какого-то зазевавшегося пешехода. И главное, силу в себе девочка чувствовала такую, что могла просто свернуть сейчас на Московский и, как следует вложившись, долететь до самого Невского. Пролететь шесть станций метро, даже и не устав.

А ещё было бы неплохо встретить сейчас придурка Пахома. И дать ему в тупую морду. Она в своём спортивном комплексе не раз видела ребят-хоккеистов, и вот у одного мальчика лет шестнадцати был сломан нос. Это бросалось в глаза. Света подумала, что у неё, быть может, хватило бы сил, чтобы и Пахому сломать нос так же. Дать ему кулаком — раз, и готово! Она даже засмеялась, представив, как Пахомов будет орать, когда она ему врежет. А если кинется драться, она, сто процентов, сможет убежать. В общем, до школы девочка добежала за пару минут. И настроение у неё было отличным. И к судорогам, которые началась к середине третьего урока, девочка оказалась готовой. Как только почувствовала первый спазм, сразу подняла руку и попросилась выйти. Химичка как раз проходила мимо:

— Что, Фомина, хочешь ответить?

— Нет, — проскрипела Светлана, — можно выйти?

— Что у тебя случилось? — спросила учительница недовольно.

— Мне по-женскому, — отвечала Светлана тихо.

Едва добежала до туалета — и началось, у неё стало крутить ноги, да так, что стой она на дереве, её нога смогла бы обхватывать ветки, как ноги обезьяны. И икры превратились в канаты, что натянуты дальше некуда и вот-вот лопнут. Она влезла на подоконник, скинув кроссовки, и сидела там с выпученными от боли глазами, губы от боли закусывала. Какая-то девочка заглянула в туалет, на Свету смотреть боялась. Самое интересное, что руки так сильно уже не крутило, а вот ноги было очень больно. И ей казалось, что вот-вот мышцы будут рваться. И когда она подумала, что лучше позвать кого-то на помощь, боль стала отступать. Ко звонку судороги кончились. И теперь у неё всё болело так, как будто на тренировке ОФП она взяла на себя мужские нагрузки, не меньше. Света не пошла на следующий урок. Ушла из школы, шла по улице, едва переставляя ноги. Особенно болели икры. А ещё ей зверски хотелось есть. И, конечно, девочка пошла в церковный приход, до обеда было ещё далеко, она знала, что там хоть чем-нибудь её, но покормят. Так и есть, её там накормили.

Врач Камаев пришёл к ним, когда было уже поздно, папа собирался на работу. И Валерий Сергеевич был не так жизнерадостен, как обычно. Сказал, что смена была тяжёлой. Понятно, ковид. Врачи работают больше всех. Он посмотрел маму, послушал, что рассказала ему Светлана, и обещал прислать медсестру, чтобы взяла анализы. Он уже не был таким, как раньше, он не светился оптимизмом, уходя, только похлопал девочку по плечу и не сказал обычного: «Ты держись, Светланка, всё будет ОК». Просто ушёл. А девочка покормила братьев и загнала их в постель. Сама села за компьютер, посидеть немного перед сном. Но её беспокоила правая нога, она задрала штанину и поморщилась. На икре Света нашла длинное пурпурное пятно вдоль мышцы.

Всё-таки депошка была местом страшным. Она слышала, как заливаются крикуны возле забора. Через туман их видно не было, но было ясно, где они находятся. Эти твари доедали то, что осталось от мальчика на заборе. Светлана тихонечко прошла к двери и проверила засов. Засов закрыт, дверь железная, если за что ей и нужно было волноваться, так это за окна. Эх, были бы на них решётки. Света вернулась в свою убранную комнату и сразу нашла монету. Взяла её в руку, тяжёленькая: как же тебя забрать с собой? Она всё ещё смотрела на монету, вертела её в пальцах, а сама уже думала о другом.

Черта. Скоро должен появиться Любопытный. И они, как понимала девочка, сразу по туману пойдут на юг к этой самой Черте. Сколько туда идти? Успеет ли она вернуться в свой район или придётся ей «просыпаться» в незнакомом месте? А что там за Чертой? А что там за страж? Об этом она, конечно, его спросит, но вот был один вопрос, который Света задавать напрямую не хотела, и звучал он так: откуда Лю всё знает о Черте, о жуках-могильщиках, о стражах?

Он, что, уже кого-то просил туда ходить? И если просил, то кого и почему не просит его теперь?

Лю появился, как всегда, неожиданно:

— За то время, что нас не было, на заборе появилось ещё одно существо. Такое же, как и первое.

— Ещё один на заборе? — спросила Света.

— Видно, тот суприм, что обитает в это местности, их сам в пищу не использует, а уничтожает их в назидание другим существам. Возможно, это территориальные конфликты.

— Зато крикуны рады, вон как орут, — произнесла девочка с опаской.

— Вам не стоит их опасаться, они заняты, все особи собрались у забора, вы, Светлана- Света, можете покинуть убежище незамеченной.

«Можете покинуть… А может, я не хочу покидать убежище…».

Тем не менее, она встала. Страшно, конечно, но нужно было сделать это дело, чтобы Лю и дальше помогал ей. А раз начала, то, как учил папа: взялась — делай. Стала делать. Надела куртку, спрятала монету в узелок, взяла в руки палку и подошла к двери.

— Подождите, сейчас три быстрых существа пробегут к новой вывешенной на заборе особи, я вам скажу, когда выходить.

Она положила руку на засов и стала ждать.

Остатки асфальта были в двадцати мерах от выхода из депошки, но там уже и до забора недалеко. Поэтому Света пошла по мху. Неприятно, ноги проваливаются, но в данный момент так было безопаснее. И шла так метров сто, пока Лю не сообщил ей, что поблизости нет никого опасного. Только после этого вышла на твёрдый грунт. Любопытный рассказал ей маршрут, и она поняла, что придётся опять проходить дом попугаев. Ей бы делать этого не хотелось, но Лю сказал, что если они поторопятся, то попугаев они пройдут ещё в тумане. Света готова была поторопиться, но у неё от ускорения вдруг стала болеть икра. Это было вообще некстати. Всё равно что травма перед важным соревнованием, соревнованием, где на карту, возможно, будет поставлена жизнь. Это была хорошая причина, чтобы перенести поход к Черте на другое время, но тут Лю произнёс:

— Медузы, две больших особи, плывут сюда, вам придётся переждать. Уходите в развалины, вправо, но не глубоко, там дальше бродит муходед.

Медузы — хозяйки тумана, сегодня был их день. Света притихла за большим куском кирпичного угла здания, ей сейчас не хотелось соревноваться с медузами в скорости. Медузы прошли метров на сто левее неё. Но только она вышла, как Лю опять предупреждал её:

— Ещё одна медуза, летит за теми двумя.

Девочка опять пряталась, и сидела тихо. К тому же они уже отошли от забора на значительное расстояние, и тут уже появились новые группы крикунов.

Она даже не успела разогреться, как Любопытный опять её предупреждал:

— Медузы, две особи, догоняют вас, уходите в развалины.

Свете уже это надоело, захотелось сказать ему, что сегодня не тот день, что всё сегодня не так, но она лишь вздохнула и стала карабкаться на гору битого кирпича, поросшего мелким чёрным кустарником и растением, похожим на полынь. Сидела, прижавшись к влажному камню, не шевелилась и слушала Лю, который спокойно, как обычно, в своей манере, говорил:

— Они пройдут близко к вам, возможно, вам придётся бежать.

«Придётся бежать! Попробуй тут побегай в тумане по развалинам и битому кирпичу. Тут много не набегаешь!».

Она была зла на Любопытного, а он словно не замечал этого:

— Можно продолжать движение, но вам лучше держаться левее, медузы прочёсывают развалины.

А потом откуда-то приплыли сразу шесть медуз, и Свете пришлось пробежаться и убедиться, что сегодня она не в форме. В общем, к дому попугаев по туману дойти они не успели, и Лю предложил изменить маршрут. Предложил ей идти дальше на юг, а не сворачивать на запад к церкви с сними крышами. Она и пошла по направлению к станции метро «Звёздная», это девочка поняла, когда от тумана уже мало что оставалось.

— Изменение маршрута позволит нам пройти ту точку, в которой вы можете взять себе много жидкости, — сообщил ей Любопытный.

Да, это могло немного помочь Светлане, так как солнце уже начинало припекать, и вода ей не помешала бы.

— Берите восточнее, там, за этой открытой площадкой, есть здание, одна стена которого цела, там, у этой стены, есть конструкция, в ней много разных видов ёмкостей с жидкостями.

— Это вон те развалины? — Света указала рукой.

— Да, идите туда.

Как почти на всех открытых площадках, тут рос мох, его было немного. А за ним сразу стена дома-«хрущёвки». Три подъезда-входа, над одним из них была вывеска «Круглосуточный». Она поднялась на три ступеньки и заглянула внутрь.

Девочка вскрикнула от неожиданности и хотела убежать, но Лю сказал ей:

— Для беспокойства нет причин. Этот существо находится там длительное время, оно не функционирует.

Света ещё раз заглянула в помещение. Это был маленький магазинчик, вернее, часть магазинчика, всё остальное исчезло вместе со стенами, магазин заканчивался открытым полем мха, на котором росли корявые деревья. Дом словно разрезали ножом, эта часть стояла, а остальная… Просто исчезла, даже битого кирпича от неё не осталось, и в магазин через отсечённое стены повсюду проникали солнечные лучи. За куском прилавка, за кассой, стояла продавщица в бейсболке. Она была жива, ну, на первый взгляд, и стояла абсолютно неподвижно. Не шевелясь, не мигая глазами. Тут же был открытый холодильник для мороженого, в котором всё мороженое давно растаяло и превратилось в липкую массу вперемешку с обёртками на дне холодильника. Но вот вертикальный шкаф-холодильник для напитков был цел и невредим. И доверху набит самыми разными напитками, с пластиковых бутылок. Кола, Пепси, Миринда, внизу большие бутылки с зелёной водой, тархуном «Черноголовка».

— Вы употребляете подобную жидкость? — спросил Лю.

— Да, — но Света смотрела на женщину, не решаясь пройти к холодильнику.

Левая часть лица женщины, как и левая рука, были черны, они просто загорели до черноты, так как именно слева на них падали солнечные лучи. С левой стороны даже бейсболка на ней выцвела.

— Она мертва? — спросила Светлана.

— Трудно сказать, распада и изменения структур существа я не вижу. Оно находится в этом положении довольно долго, с тех пор как я его обнаружил, поле уже заросло мхом, а оно всё так и находится в неподвижном состоянии.

— Поле заросло мхом? — спросила Светлана. — И как такое может быть? Люди не могут так долго стоять неподвижно. И куда делся весь остальной дом?

— У меня нет чёткой гипотезы по этому поводу, — отвечал голос. — Но мы должны брать в расчёт тот факт, что сам по себе Исток — это место отсчёта времени, а значит, и пространства. Полагаю, что тут возможны самые разнообразные пространство-временные аномалии.

Он опять ничего не мог толком объяснить девочке, и она, всё ещё косясь на женщину, спросила:

— Интересно, напитки там не испортились?

Голос на сей раз ей не ответил, и она сама решила проверить, подошла к холодильнику и… удивилась. В нём горела лампочка, и он был весьма холодным на ощупь. Свете пришлось приложить силы, чтобы отворить его дверь. О, на неё из шкафа пахнуло приятной прохладой. Она потрогала первую бутылку «Чай Липтон» — ледяная. Скорее всего, вода в бутылках не испортилась. И девочка стала брать себе воду, одну бутылку за другой, косясь на всякий случай на неподвижно стоящую продавщицу. Света сто лет не пила ничего подобного. Раньше она часто после школы с одноклассницами или после тренировки с девочками из секции могла зайти и поесть в «Макдональдс» или в «Бургер Кинг», а там выпить пол-литра какой-нибудь колы. Но то было раньше. Сейчас же она взяла себе «Липтон», пепси, яблочную «Фанту» — ни разу не пробовала — и большую бутылку тархуна «Черноголовки». И вкусно, и двухлитровая бутылка в придачу. Первой была «Фанта». Да, удивительно вкусная вещь, и ещё холодная. Она пила маленькими глоточками и уже хотела выпить немного тархуна, когда Лю заметил:

— Светлана-Света, у меня кончается время. Скоро я должен буду покинуть вас.

«Стоп… Как это покинуть?». Девочка тут же завернула крышку и стала прятать бутылки в рюкзак.

— Лю, а разве вы не пойдёте со мной до Черты?

— Нет, дальше перемещаться я не могу, я уже почти на пределе, ещё пару сотен ваших шагов, и ареал моих возможностей закончится. Но солнце уже вышло, дальше вы сможете идти и без меня, дальше безопасно. Сейчас я дам вам инструкции, если будете им следовать, то справитесь самостоятельно.

«Если буду… А если не буду, если вдруг забуду что-нибудь, то что?».

— Справлюсь? — спросила Света.

Она почему-то вспомнила того несчастного, мешок которого нашла у дома с попугаями. «Вот он, кажется, не справился. Так от него лишь грязное тряпьё да осколки костей остались».

— Сейчас вы пойдёте на юг и примерно через три тысячи шагов свернёте на запад, направо, увидите большое количество больших погибших растений, в этих растениях нет никаких угрожающих вам существ. Ну, во всяком случае, не должно быть. Пройдёте через эти растения, увидите стену, это и будет Черта. Там вы достанете жука, выпустите его из сосуда, жук полетит к тому месту, где в стене есть проход. Войдёте туда, прямо у входа найдёте пыль, она чёрная. Соберёте её в сосуд, в котором был жук, и сразу выйдете обратно. После возвращайтесь к нашему зданию. Когда мы встретимся, я скажу вам что делать с пылью.

— А страж, как быть со стражем? — сразу спросила Светлана, это её волновало больше всего. — Какой он, как его узнать? И что он со мной может сделать?

— Вы сразу его узнаете, он медлителен, но хитёр, он всегда принимает те формы, что покажутся нарушителю Черты безобидными, всё только для того, чтобы приблизиться. Но он всегда выдаёт себя цветом. Он будет резко контрастировать с окружающим миром. Если увидите его, сразу уходите. Как только у вас появится ощущение опасности, уходите, даже если не набрали пыли.

Глава 26

Вот зачем ей это всё? Она просто девочка, у которой в жизни проблем столько, что больше и придумать трудно. Лю сказал всё своим красивым голосом и исчез куда-то. Кстати, а куда? Откуда он вообще, или хотя бы кто он, как выглядит? Надавал советов и исчез. Это как в папином анекдоте про сову и мышей. А ей теперь искать заросли какие-то, стены, проходы, пыль. От стражей прятаться, а потом ещё и возвращаться туда, где припадочная баба развешивает на заборе каких-то дохлых… ну… непонятно кого. Света тяжело вздохнула. Её совсем не хотелось никуда идти, но что в таком случае она скажет завтра Любопытному? Ой, Лю, прости, мне было страшно, и я передумала? Детский лепет. Девочка знала, что ей придётся идти. Она положила палку на плечо и двинулась по кучам битого кирпича на юг. Что там говорил Лю? Три тысячи шагов? Три тысячи шагов по жаре и опасной местности, хорошо, что в тяжёлом рюкзаке теперь у неё была вода.

Вообще-то они не были похожи на кошек. Худые, горбатые, быстрые, и бегали они скорее как собаки, но вот морды с мощными челюстями, круглые головы и уши были у них совсем не собачьи. И теперь она видела стаю из четырёх таких кошек, что, кажется, охотились на крыс в развалинах. Света взобралась на второй этаж полуразрушенного дома и боялась спуститься. От этих тварей ей было не убежать. Нет. Никаких шансов, очень они быстрые. Так и сидела бы там, дожидаясь, что кошки уйдут, но тут, к её радости, пролетала медуза. И кошек как ветром сдуло. Минут через пять девочка покинула своё убежище. Она быстро прошла поросшие пятнами мха открытые пространства и свернула направо. И увидала это…

Белый лес. Не такой белый, каким бывает лес, покрытый снегом. Нет, тут всё было иначе. И лес не такой, и цвет не такой. И всё тут было не такое. Этот мир, в котором не было машин, не было людей, и так был местом достаточно тихим. Птицы орут, твари разные тоже, крысы подрались в развалинах, но городского шума, звукового фона города тут не было и в помине. Но звуки были, а тут… Она шла вперёд, погружаясь в тишину, как в вату. Девочка остановилась, обернулась. Ничего, никого. Ни птиц, ни крыс, ни звуков, даже ощущения ветра не было. Воздух тут висел неподвижно. И солнце здесь было другое, уже не такое жаркое. Там, за её спиной, остались кошки, медузы, муходед, Аглая, но почему-то там ей не было так страшно, как здесь, в этой тишине и спокойствии. Может, потому что эта тишина была мёртвой? Но делать-то нечего, она пошла дальше. Поначалу ей казалось, что этот лес стоит на полянах серебристого мха. Но это было не так. Вскоре Света поняла, что это не мох, это белые хлопья чего-то лёгкого. И они падали, падали с неба, словно снег, засыпая всё вокруг. А потом она поняла, что цвет этих хлопьев и не белый вовсе, а светло-светло-серый. И падают они не с неба, а с деревьев, на которых вовсе нет листьев. Странные серые деревья, у которых есть лишь стволы и ветки. Лишь стволы и ветки. Она уже подошла так близко, что видела эти деревья в мелочах. Видела их ветки, мохнатые от ещё не упавших с них хлопьев. Да, тут было тихо, страшно и очень душно. Но среди этих деревьев был явно виден проход. Аллея, просека, дорога, которая образовалась тут неспроста. Нет, конечно, никаких следов она там не увидала, всё было завалено серыми и лёгкими, как дыхание, хлопьями с деревьев, но девочка была уверена, что кто-то тут до неё ходил. Чуть постояв и ещё раз поглядев по сторонам, поглядев наверх, откуда, как снег, сыпались белые хлопья, она двинулась в глубь леса по просеке.

Тишина. Никогда в жизни она не слышала такой тишины. Ноги её, её тяжёлые ботинки, не издавали ни звука, когда Света ступала на мягкий ковёр из серых хлопьев, поэтому звуки трущихся друг о друга штанин или бульканье в рюкзаке были оглушительными. А ещё тут становилось душно. Не жарко, а именно душно. Приходилось делать большие вдохи, иначе казалось, что не хватает воздуха. Плечи куртки уже были покрыты этими хлопьями, наверное, и волосы тоже. Она провела по левому плечу рукой, и они вдруг рассыпались в прах, оставив на плече серый след. Это пепел! Она огляделась. Деревья, пепел и тишина. Тишина, как будто заложило уши. Ах да, ещё и духота.

Одно небольшое деревце стояло у края дороги, его словно забыли срубить. Света остановилась возле него в одном шаге, так что рукой могла дотронуться до почти белого ствола. Она видела на нём множество хлопьев, чешуек, они шевелились, подёргивались, как будто хотели оторваться от дерева. И одна такая чешуйка оторвалась, полетела вверх. Светлана, позабыв про страх, вдруг взяла и прикоснулась к стволу дерева рукой. Дерево было горячим. И девочку вдруг озарило, словно подтолкнуло что-то: тут нельзя стоять, это место нужно пройти как можно быстрее. И она сразу пошла дальше, пошла быстро. Хотя чем дальше она шла, тем духота становилась всё отчётливее, всё сильнее.

Она перешла на бег. Тот человек, мешок которого она нашла, тоже проходил это место, ведь проходил? Проходил? Девочке приходилось дышать так часто, словно она бежала спринт, приходилось вдыхать полной грудью.

«Проходил или нет?». Света начинала уже не на шутку тревожиться, а у неё ещё и в ушах стало шуметь. Да, она стала что-то слышать и дышала уже, словно пробежала стометровку изо всех сил. Но она и не думала повернуть назад, а лишь прибавила скорости, ведь впереди уже что-то темнело. Темнело, и не в глазах. На фоне белого леса она различала тёмный выход. И звук всё время усиливался. Дышать стало ещё тяжелее, сердце… Она уже слышала каждый его удар. Лю, почему он ничего не сказал ей об этом лесе. Воздуха не хватала, сколько ни дыши, но выход был уже хорошо виден, и девочка прибавила шаг. Может, Лю не знал про это? Не знал, что тут можно задохнуться. У неё уже начинала кружиться голова, рюкзак становился непомерно тяжёлым, а для каждого шага приходилось делать над собою усилие. Но она умела «вкладываться». Это как на соревнованиях, на финише, когда ноги уже не слушаются, лёгкие готовы разорваться, но ты добавляешь и добавляешь, ещё и ещё, пробегая последние сотни метров на воле, на ненависти к соперникам, на упрямстве. Она бежала из последних сил, перепрыгивая кочки и бугры, которых тут, уже в конце пути, было предостаточно.

А белый лес тем временем заканчивался. Белый, горячий, мёртвый.

Она наконец выбежала, чуть не теряя сознание, выбежала из духоты в тёмную жару, в которой можно было отдышаться. Она даже не огляделась, а, продолжая хватать воздух широко открытым ртом, скинула рюкзак. Пить! Пить, просила каждая клетка её молодого организма, и девочка почти сразу, почти залпом выпила всю яблочную фанту, потянула большую бутылку тархуна и стала пить из неё, пока не выпила, наверно, половину. Какое это было удовольствие, ведь напитки ещё сохраняли прохладу холодильника. Только напившись, она стала оглядываться по сторонам. В лесу было тихо и заметно светлее, чем тут. И теперь Света понимала, почему. Метрах в двухстах от неё возвышалась, уходя в небо, темная, полупрозрачная стена, от которой шёл гул, природу которого Светлана разобрать не могла. Стена уходила в небо, за тёмную дымку, и тянулась в обе стороны за горизонт. Солнца тут было мало. Примерно так же, как в пасмурную июньскую ночь в Петербурге. Она смотрела и смотрела по сторонам. Уже и рюкзак за спину закинула, но всё ещё не решалась двинуться вперёд. Если в лесу было страшно, но красиво, то тут было просто страшно. Кажется, тут тоже когда-то были дома, их каменные обломки торчали из вздыбленной земли, но теперь всё было переломано, а между обломками кирпичных стен резкими чёрными линиями пролегали овраги. И ещё, кроме вида разрушения и сумрака, тут стоял шум. Непрерывный и насыщенный гул чего-то большого и мощного. Находиться здесь совсем не хотелось. Ну, хоть никаких существ тут не было, и то хорошо. Она вздохнула, да, здесь был воздух, ей было чем дышать, но уж очень девочке хотелось вернуться. Даже там, у неё… Даже рядом с Аглаей было лучше, чем тут.

Она полезла на один из торчавших из земли кусков каменной кладки, чтобы пробраться поближе к стене. И вдруг её ботинок соскользнул, и девочка больно плюхнулась на бедро и на локоть и поехала на боку, по наклонной, прямо к краю, к облому, за которым начинался овраг или канава… Судорожно цепляясь за камень, сдирая кожу на пальцах, она сумела остановится на самом краю, зацепившись за край, едва не уронив вниз свою драгоценную палку, и случайно, не желая того, заглянула сверху в этот овраг, что был под ней. А там чернота, дна оврага она не увидала. Может, оттого что здесь был сумрак. А может, потому что его и не было.

Так чтобы не свалиться, аккуратно, Светлана буквально проползла по краю сломанной стены и спустилась на мягкую землю. И пошла дальше, в ту сторону, откуда доносился гул. И гул этот, чем дальше она шла, становился всё отчётливее. Вскоре девочка поняла, что напоминает ей этот звук. Это бы звук завывающего вдалеке ветра.

Обходя нагромождения из кусков разрушенных домов и стараясь держаться подальше от бездонных оврагов, девочка всё ближе подходила к полупрозрачной стене. Она уже почти разглядела её.

Стена была из тёмного стекла, стекла закопчённого, мутного, через которое почти ничего не было видно. И при этом оно не было замершим, стекло словно стекало вниз медленными потёками. Тут было очень жарко. Очень. Светлана остановилась перед стеклом и попробовала его палкой. Несильно, чтобы проверить, ткнула в него. Стекло поддалось, и кончик палки вошёл внутрь. И тут же по палке скользнул белый дымок. Ого! Она вытянула палку и убедилась, что конец у неё уже обуглился.

«Ах, да… Жук!». Девочка стала снимать рюкзак. Но прежде чем достать оттуда банку с жуком, она ещё раз вытянула бутылку с тархуном и, поглядывая по сторонам, отпила немалую часть зелёной сладкой жидкости. Теперь жук. Она взяла в руки банку. Жук не шевелился. Света испугалась: «Эй, ты там не сдох?». Она потрясла банку. Это было бы очень неприятное событие — где девочке в таком случае брать нового? Нет, слава Богу. Противное насекомое зашевелилось. Заскользило мерзкими лапками по стеклу. Светлана, убедившись, что всё в порядке, стала отвинчивать крышку. Сначала крышка поддавалась плохо, а потом вдруг пошла легко, отвернулась и упала на землю, Света не удержала её в руках. Она наклонилась, стала крышку подбирать, а в это время ловкий жук, зараза, выпрыгнул из банки ей сначала на руку, а потом, расправив крылья, в одно мгновение перелетел девочке на левую щеку, под глаз. Девочка и смахнуть его не могла, в одной руке банка, в другой крышка, а жук вдруг укусил её за кожу своими мерзкими жвалами, не так чтобы больно, но уж точно страшно. Света закричала от испуга. А сволочное насекомое, удовлетворившись местью, затрещало крыльями и полетело прочь. Забыв про испуг, она стала судорожно хватать рюкзак, кидать в него банку, крышку, хватать палку. И, не закрывая рюкзака, кинулась вслед за жуком, умоляя его не лететь далеко, так как в местном сумраке его почти не было видно. Бежала, надеясь, что перед ней не будет этих адских оврагов, которые придётся оббегать. Но всё обошлось, жук летел медленно и, не пролетев и пятидесяти метров, просто влетел в стекло стены. Исчез. Света, приметив место, добежала до него. Остановилась.

«Так, что мне нужно? Банка. Банка есть! Лю говорил, что пыль можно собрать сразу за Чертой. Далеко ходить не нужно. Крышка. Крышка есть! Страж. Я его узнаю сразу. Всё. Пошла!». Она на всякий случай проткнула «стекло» палкой. На этот раз палка не обугливалась, дым не шёл. Всё равно девочке было очень… волнительно. Но делать-то было нечего, ей и в голову не могла прийти мысль, чтобы, проделав весь этот путь, уже в шаге от цели, вдруг испугаться и уйти. Нет-нет, единственное, что девочка сделала, чтобы оттянуть задуманное, она ещё раз решила попить. Попила, закинула за спину рюкзак, взяла в одну руку палку, в другую банку и с замиранием сердца просунула в «стекло» розовый носок ботинка. И поняв, что ничего не произошло, она решилась. Набрала воздуха и как будто нырнула за стену.

Гарь. Жара. Вот что сразу почувствовала девочка, когда оказалась за стеклом. По небу неслись чёрные облака, больше похожие на негустой дым. А прямо перед ней алел закат, разбрасывая багровые оттенки на местную серость и черноту. Господи, как тут тяжело дышать. Как в бане, на самой верхней полке. Воздух раскалён так, что обжигает лёгкие. Девочка осмотрелась. Ну, насколько это было возможно, всё равно дальше тридцати метров ничего не было видно. Казалось, что чёрная пыль, или дым, пропитывали, покрывали всё вокруг. Она стояла на дороге. Это была просёлочная дорога в две колеи, с потрескавшейся от жары поверхностью. Она была утрамбована до блеска, до бетонной твёрдости, а по сторонам от дороги были неглубокие канавы и… в одной из них, в правой, лежал голый человек. Худой, иссохший. Мёртвый? Ни обуви, ни одежды. Кожа, ну… не чёрная, скорее тёмно-серая. Она видела его ягодицы, рёбра, мосластые ноги. Кажется, это был мужчина. До него было метров двадцать, не больше. Девочка сразу решила, что с той стороны пыль набирать не будет. И пошла к левой обочине, присела и замерла… Ветер, вернее непрерывные крутящиеся вихри, и нескончаемый отдалённый гул не могли перекрыть резкого хлопка во мгле, и сразу после этого резко полыхнуло пламя, полыхнуло быстрыми языками и покатилось мимо девочки валом. Точно так же быстро прогорал волной тополиный пух, собравшийся у поребриков, когда мальчишки поджигали его. Такой горящий вал вспыхнул рядом и покатился вдаль от неё и по лежащему человеку! А тот вдруг выгнулся, запрокинул голову и беззвучно заорал в небо беззубым ртом. ОН БЫЛ ЖИВ!

Девочка даже не успела подумать, что от огня нужно убегать, когда вал языков укатился вдаль. Всё это было ужасно, ужасно, нужно было скорее убираться отсюда. Светлана, косясь на корчащегося чёрного человека, уже открывала крышку с банки и бочком, бочком двигалась к обочине дороги, присела и хотела сгрести чёрной пыли, но, только притронувшись, тут же отдёрнула руку — пыль была горячей. В её рюкзаке были толстые резиновые перчатки, но она не хотела тратить время, чтобы их вытащить. Светлана стала, обжигаясь, сгребать пыль в кучку, поглядывая по сторонам. Когда кучка была собрана, она загребла её в банку и поморщилась от боли, пыль была горячей не на шутку. А пыли было мало, едва треть банки. Она стала и дальше собирать пыль, но теперь уже при помощи рукава куртки. Она уже готова была ещё часть пыли отправить в банку, как на неё налетел горячий вихрь. Раскалённая пыль полетела девочке в лицо, она едва успела закрыть глаза, но вот вздох она сделала. Горло, полость рта и даже лёгкие как огнём обожгло, от едкого привкуса гари и пыли в горле и носу её чуть не вырвало. Она стала кашлять, её буквально разрывало и выворачивало от позывов рвоты и спазмов в лёгких. Еле прокашлялась, чудом не рассыпала уже собранную пыль. Нужно было убираться отсюда. И она, отплёвываясь и ещё откашливаясь, стала снова собирать кучку пыли, чтобы зачерпнуть её своей банкой. Глаза девочки были ещё полны слёз, она почти ничего не видела, кроме… белого пятна. Света стала загребать собранную пыль и одновременно моргала глазами, вытирая их о плечо горячей куртки.

Белое пятно. Когда банка была почти наполовину наполнена — глаза её были уже сухи. И она уже могла рассмотреть, что пятно движется именно к ней. Света сфокусировала взгляд. И поняла. Белое пятно было СТРАЖЕМ. Лю говорил, что его будет нетрудно узнать. И девочка узнала. Она ни на секунду в этом не усомнилась. Страж на этот раз принял вид приведения, имеющего женский облик, и плыл он прямо к ней, вытянув вперёд руки. Дешёвое платье до колен, босые ступни, белые волосы развевались, словно их трепал ветер. Лица не различить. Ну, и кто это мог быть ещё, такой белый в чёрной, горячей пустыне с багровыми отсветами? Только страж. И опять Лю был прав, страж двигался медленно. Но даже это не заставило бы девочку провести тут лишнюю секунду, она, опять обжигаясь, прямо рукой сгребала пыль, до которой могла дотянуться, и ссыпала её в банку.

И всё это Света делала, не отрывая взгляда от белого приведения, которое скользило над землёй, не касаясь её ногами, в её сторону.

Всё, всё, всё… Девочка ждать больше не могла, она закрыла банку, схватила палку и оборачиваясь на стража, быстро пошла обратно к барьеру. И пусть банка не была полна. Нет-нет, Светлана тут не задержится ни секунды, она не хотела, чтобы страж до неё добрался. Её об этом и сам Лю предупреждал.

Глава 27

В центре огромного и холодного зала, облицованного роскошным мрамором, на невысоким постаменте стоял брус чистейшего льда высотой в метр. И прямо на льду, не прикрытая никакой материей, лежала молодая женщина. Лежала на спине, в простой, умиротворённой позе. Её пропорции были идеальны, а лицо прекрасно. Безупречная, почти белая, кожа и богатые, иссиня-чёрные рассыпанные по льду волосы, глаза… А вот глаза у неё были в контраст волосам. Они были синие и холодные, вернее, ледяные, как небо Арктики. Она только что открыла их. И просто лежала с открытыми глазами, приходя в себя после долгого сна. Ей не нужно было произносить слов, не нужно было приказывать, чтобы странное одинокое животное, похожее на уродливую, пузатую птицу и сидевшее на палке у стены, начало издавать красивые звуки. Оно с необыкновенной виртуозностью стало подражать фортепьяно. И по залу потекла красивая негромкая музыка. Шопен? Женщина без всяких видимых усилий встала со своего ледяного ложа, причём спина её была суха, и на ледяном брусе не осталось никакого отпечатка от её тела. Она лишь только коснулась ногами холодного мрамора, а две огромные, величиной с ладонь, златоглазки уже летели, шелестя крыльями, к ней, неся распахнутое прозрачное одеяние. Этакий халат или неглиже.

Женщина лишь отвела назад руки, чтобы попасть ими в рукава, и одеяние тут же было у неё на плечах. А златоглазки улетели куда-то вверх. Они ещё не успели отлететь и на несколько метров, как по мраморному полу к женщине весьма проворно заспешила большая неприятная тварь, отдалённо напоминающая кожистую черепаху с крокодильими лапами. На спине у «черепахи» стояли изысканные сандалии-шлёпанцы. Женщина надела сандалии и пошла по залу к большим дверям. Двери при её приближении распахнулись сами, и она вошла в другой зал, где стоял стол длинной не менее сотни метров. Стол был массивен и стар, но древнее жёлтое дерево было на удивление плотным и прочным, и рядом с ним было всего одно кресло с высокой спинкой. Вихляясь из стороны в сторону и стуча по мрамору когтями на ногах, к ней с подносом спешила удивительно противная, худая обезьяна. Поднос она несла с ловкостью, а на нём стояло всего два бокала, один из которых был заполнен красной или, скорее, малиновой густой жидкостью, а другой, судя по всему, простой водой. Женщина ещё не успела сесть в единственное кресло, как обезьяна уже поставила бокалы перед ней и, склонившись в поклоне, стала спиной вперёд удаляться от стола. А женщина сразу взяла стакан с красной жидкостью, у неё на лице появилась едва ли не улыбка, она была рада этому напитку, рассматривала его в стакане с предвкушением. И, удовлетворившись видом, начала медленно пить красную жидкость. Выпив, облизала губы, сидела прищурившись, наслаждаясь послевкусием или другими ощущениями, и, словно захмелев от напитка, бросила бокал на мрамор пола, с удовольствием глядя, как тот рассыпается на красивые осколки. И как к этим осколкам из ниш в стенах кидаются разные гады, чтобы длинными хоботками втянуть в себя раскрошившееся стекло, а своими животами ещё и протереть мрамор в том месте, где был разбит бокал. Но это женщину уже не забавляло, она отвела глаза, взяла второй бокал и быстро выпила содержимое, уже без всякого удовольствия. Второй стакан она бить не стала, просто поставила на стол, и существа-уборщики уползли к себе в стены. Женщина встала, подошла к стене, на которой висело огромное зеркало, осмотрела себя, что-то пыталась разглядеть у себя на лице, но в общем осталась осмотром довольна. И пошла в комнату, где с потолка ровной струёй лилась вода. Она была чистой и ледяной, настолько холодной, что по краям, у стен, появлялась ледяная кромка. Женщина, скинув прозрачный халат на пол, в лужу, стала под струю, запрокинула голову, чтобы вода начинала свой бег по её телу именно с лица, и тут же появилась новые существа, те, что стали её омывать большими мохнатыми щётками. Но мылась она недолго. Она вскоре вышла из-под воды и вытираясь, направилась в следующую комнату, в зал, где существа, похожие на худых и вихлястых обезьян, уже раскладывали для неё одежду. Одежды, впрочем, было совсем немного. Юбка до колен, пиджак, чулки и туфли на невысоком каблуке. Всё в тон, всё подобрано с исключительным вкусом. Она уселась на пуфик у зеркала, и пока обезьяны с мягкими бархатными лапками надевали на неё чулки, удивительная тварь, похожая на бурдюк с руками, подползла к ней сзади и занялась её роскошными волосами. В деле укладки волос бурдюк знал толк, не прошло и двух минут, как волосы женщины были уложены и прилизаны его влажным языком так, что на голове не осталось ни одного неприбранного волоска. Она взглянула на себя — да, всё в порядке. Встала, две обезьяны опустили её юбку почти до пола, чтобы женщине не пришлось высоко поднимать ноги, когда она вставала в неё. Юбку подняли и застегнули. А ещё одна обезьяна уже ставила перед ней туфли, одновременно освобождая её ноги от ещё мокрых сандалий. Никому и ничего говорить нужды не было, все существа в этом доме знали, что, когда и как нужно было делать, чтобы женщина оставалась довольной. Она ещё раз взглянула на себя. Всё было идеально. Костюм, туфли, чулки, причёска… Не к чему придраться.

Женщина вздохнула. Только тот, кто знал её давно, мог угадать в этом вздохе волнение. Да, женщина волновалась. Она знала, что сейчас ей предстоит важный разговор. Самый важный из всех возможных. И она пошла в следующий зал, зал, где разговор и должен был состояться. Зал был огромного размера, до центра его, где стояло уютное кресло и небольшой журнальный столик, ей пришлось идти пару минут. За нею бежала одна из вихлястых обезьян. Несла поднос, на котором одиноко лежала одна сигарета с жёлтым фильтром. На сигарете была надпись «Мальборо».

Женщина наконец добралась до кресла, уселась в него. Прямо перед нею, метрах в пятидесяти от неё, от пола куда-то ввысь уходило толстое стекло, отделявшее её от бесконечно серой среды, что едва заметно клубилась за стеклом. Пока эта среда была мертва. И она взяла с подноса сигарету. Тут же обезьяна щёлкнула пальцами, и на одном её ногте вспыхнул огонёк. Женщина прикурила от него сигарету. Сделала затяжку, выпустила дым, сделала ещё одну… Закрыла глаза и продолжила курить с неменьшим удовольствием, чем пила красный напиток. Курила, небрежно стряхивая пепел в услужливо подставляемую обезьяной лапу. Но докурить она не успела. Отшвырнув окурок, она вдруг встала, сделала несколько шагов к стеклу, что заменяло стену, и встала на колени. Она почувствовала ЕГО приближение. ОНО было уже близко. Совсем близко. ОНО никогда не здоровалось и не прощалось, ОНО начинало сразу, сразу переходя к делу. Так было всегда, как и в этот раз.

— Червь точит поток, — голос ЕГО был тяжёлым, протяжным, раскатистым, как гром. А за стеклом почти ничего не изменилось, только ей показалось, что клубы серой субстанции на той стороне задвигались чуть быстрее. Стали резче.

— Да, СУЩЕЕ, я проснулась от этого. Я тоже ощутила, что поток получил червоточину.

— Ты знаешь, что делать? — раскатисто звучал ЕГО голос.

— Да, СУЩЕЕ, ничего нового, я знаю, что делать. Я найду червя. Мне нужно время, и тогда я найду место, где червь рвёт ткань. Как только отправная точка для начала поисков будет известна, я быстро его вычислю.

И тут же резкая боль едва не разорвала ей голову, правая часть головы у неё онемела, правый глаз перестал видеть, правое ухо не слышало. Она едва сдержалась, чтобы не закричать от боли. Но сдержалась, сдержалась. Напрягла мышцы на лице, вдыхала воздух носом, пережидая боль, — не хватало ей ещё заорать тут — и, переведя дух, срывающимся голосом произнесла:

— Санкт-Петербург, юг, я поняла. Спасибо, СУЩЕЕ. Это облегчит мне задачу, — произнесла женщина, а сама уже начала восстанавливать повреждённые ткани в голове. Ничего, она всё восстановит, и мышцы, и кости, и нервы, и глазное яблоко, и уничтоженные нейроны, и даже память. Через пару минут всё будет функционировать как прежде. Она вздохнула.

Что уж говорить… ОНО умело доводить до сведения нужную информацию так, что её потом никогда не забудешь. Молниеносно, доходчиво и навсегда.

Женщина продолжила стоять на коленях ещё минуту, не меньше, но за стеклом ничего не менялось, и голос больше не звучал. ОНО ушло, как всегда, не попрощавшись. У НЕГО слишком много дел, чтобы быть вежливым. Женщина поднялась с колен, чуть покачнулась, она всё ещё не привела себя в порядок после того, как ОНО передало ей информацию. Проворная обезьяна, что подавала ей сигареты, поспешила поддержать её под локоть. Опрометчивое решение. Она не просила помощи. Не отдавала приказа. И за самоуправство глупая тварь поплатилась жизнью. Женщина одним ударом левой руки, ладонью наотмашь, размозжила ей голову. Одним ударом и с удовольствием разнесла ей голову. По залу фонтаном разлетелись брызги и осколки костей. В её доме никто не будет делать того, о чем его не просят, или что не заложено в него программой.

Ещё не все капли жидкости несчастной обезьяны упали на безупречный мрамор, как из скрытых ниш в стенах стали выбираться твари-уборщики, похожие на всё тех же кожистых черепах с хоботками и ворсистыми брюшками. Вот они делали всё как должно. А она, стряхивая с руки жидкость и кусочки мозга убитого существа, пошла в другую комнату, на ходу снимая и бросая на пол свой строгий пиджак. Она уже знала, что ей нужно, вернее, кто ей нужен, и собиралась нанести ему визит. И сделать это немедленно. Время не терпит. Никогда не терпит.

Роэ не знал, сколько он проспал, но понимал, что долго, так долго, что у него начала затекать спина. Но вот сколько? Ему уже нужно было просыпаться. Он уже чувствовал это. Как бы ты ни привык проводить время во сне, рано или поздно нужно «возвращаться». Иногда надо просыпаться… Чтобы…

Его кто-то схватил за ногу. Крепко схватил. И дёрнул так, что с его ноги слетел дорогой ботинок вместе с носком. Роэман тоже, как и ботинок, слетел, но уже слетел с кровати вместе с покрывалом, на котором спал обутый и в плаще. Он больно ударился об пол и спиной и, главное, затылком. Затылком ударился так, что зазвенело в ушах. Боль отдалась даже в висках. Он разинул рот, словно хотел заорать, но не смог, спина болит, воздуха не набрать. После долгого сна глаза отрываются не сразу. И, открывшись, ещё не сразу начинают видеть.

«Что за тварь…? Кто решился на это…?». Мышцы его вот-вот начнут работать, и тогда… Тот, кто на это осмелился… Да, кто бы это ни был… Мысль даже не успела выкристаллизоваться в его голове, как его пинком перевернули вниз лицом. Он хотел заорать, теперь воздуха ему хватало, а потом встать и серьёзно наказать ублюдка, он уже был готов. Но тут он услыхал частое дыхание. Кто это, кто так дышит у него в квартире? Собака? Большая собака? Откуда в его доме собаки? Кто мог додуматься прийти сюда с собакой и так себя вести. Неужели… И у него похолодела ноющая от удара спина. Кажется, он знал, кто это мог прийти с собакой и так себя вести.

И его догадка оказалась верной, едва он упёрся в пол руками, как только приоткрыл глаза, весь его боевой задор сразу спал. Он увидал белоснежную кожу женской ноги в красивой сандалии и всё сразу понял. Нога была прямо перед его носом.

— Ваше появление честь для меня, — тихо произнёс Роэ в пол, не осмеливаясь поднять глаз выше. — Чем я обязан?

Белая нога убралась от его носа, а за ней появились ноги собаки, она прошла перед ним, села совсем рядом, и он почувствовал, как эта псина воняет. И лишь после этого он услышал высокомерный и даже заносчивый женский голос:

— В твоём месте появился червь. Он на юге.

Роэ сразу всё понял, но информации, которую ему сообщили, было очень мало:

— Тут немало червей, — произнёс он и, решив польстить женщине, добавил: — скажите, богиня, какой это червь.

Тут же его голову прижала к полу тяжёлая ступня, она прижала его так, что он чуть нос не раздавил об паркет, Роэ услыхал холодный, не предвещающий ничего хорошего, смех над собой:

— Богиня? Надумал льстить мне, глупец?

И тут же собака впилась ему в лодыжку зубами и зарычала с каким-то садистским удовольствием. Острые зубы прокусили кожу. Но не так, чтобы разорвать сухожилия и мышцы. Слегка, чтобы он понял. А Роэ открыл рот, набрал воздуха, и перетерпев острую боль, исправился — больше никакой лести. Произнёс:

— Простите меня, госпожа, скажите, кого мне искать?

— Червь воняет гарью, — ответила женщина с заметной неприязнью.

— Я сейчас же начну искать, — обещал он, теперь ему было всё ясно. Да, дело было нешуточное. И тут же тяжёлая ступня перестала давить ему на голову. И сразу же собака, тварь, отпустила его ногу. Несколько секунд он лежал и слушал, как она бежит зачем-то в другую комнату, как стучит когтями по паркету, а потом и этот звук стих. Гости ушли, как будто их и не было, а Роэ остался в квартире один. Он сел на полу, стал растирать себе затылок. Стал разглядывать прокусы на лодыжке. Ему не очень хотелось суетиться. Сейчас Виталий Леонидович Роэман хотел бы помыться и, главное, как следует поесть. Да хотя бы просто прийти в себя после сна. Да, кстати! А сколько он на этот раз проспал? Роэ с трудом встал и, как был, в одном ботинке и плаще, пошел, сел на кровать. В прошлый раз он торопился заснуть, дело не терпело отлагательств, даже не разделся и с порога завалился на кровать в верхней одежде и обуви. Одежда теперь воняла, была несвежей. Роэман взял с прикроватной тумбы телефон, отключил зарядку и заглянул в меню. Двадцать восьмое сентября. Он проспал восемнадцать дней. Да, ему явно нужна была ванна. Но ждать было никак нельзя. Если Бледная пожаловала сама, значит, дело нешуточное. Вообще с ней шутить — себе дороже. Он достал из комода новые носки, надел их, кряхтя, обулся. И пошёл в ванную умыться и почистить зубы, прежде чем начать.

Глава 28

Тут всё ещё было жарко, но по сравнению с тем, что было за Чертой… Даже сравнивать нельзя. Очень хотелось откашляться. Откашляться и вздохнуть поглубже. Света сделала большой вздох и… зашлась кашлем. Кашель был сильный, с мокротой, словно от хорошего бронхита. И после она стала выплёвывать коричневые, едва не чёрные сгустки. «Пипец! Вот это я там надышалась фу, дрянь какая», — думала девочка, разглядывая свои плевки. Минуту стояла, дышала полной грудью, потом, отдышавшись, поспешила отойти подальше от прозрачного барьера и, забираясь на гору битого камня, размышляла. Светлана не могла понять, сколько времени она там была, она подняла руку и вдруг увидала, что самый край рукава куртки почернел. Он обуглился. Пока она рассматривала рукав, на неё накатил приступ кашля, Света снова начала кашлять. Ей срочно нужно было выпить чего-нибудь. Светлана полезла в рюкзак, достала бутылку и долго пила, пока не выпила всё, что в ней оставалось. Даже тёплое питьё приносило облегчение. Она ещё покашляла и начала прятать бутылку, когда вдруг подумала, что времени она тут провела немало. Да, много времени, и скоро ей уже просыпаться. А не проснётся ли она, когда будет возвращаться по белому лесу? Ей стало не по себе от одной этой мысли. Она пойдёт по лесу и проснётся, а вечером ляжет спать и снова окажется в лесу, снова будет задыхаться. Пряча в рюкзак пустую бутылку из-под тархуна, она увидала внутри жестяную коробку. Фикус! И не стала долго раздумывать. Сразу достала её и начала раздеваться. Скинула куртку, развязала пояс, приспустила до колен брюки. Девочка решила как следует смазаться перед дорогой, чтобы под действием фикуса быстро пересечь лес. Бёдра хорошо намазала и чуть-чуть ягодицы, руки, плечи, живот, потом надела брюки, подтянула штанины и остатками масла, что ещё оставались в измочаленном листочке, смазала себе икры и голени. И сразу почувствовала то, на что и рассчитывала. Тяжёлый рюкзак стал невесомым. Она закинула его на плечи, как пушинку. Взяла палку и двинулась к лесу, нащупывая в кармане горячую банку с пылью.

Да, фикус — это вещь удивительная. Девочка запросто перепрыгивала с камня на камень, взлетала на обломки стен. И буквально через пять минут уже видела светлеющий перед ней лес. После чада и гари, черноты и копоти он был очень красив. И ещё в нём было тихо. Не было этого монотонного, непрекращающегося гула. Тут было хорошо, и чувствовала она себя в этой белой красоте хорошо, жаль, что здесь не было воздуха. Света зашла в лес, и сделав несколько больших вздохов, перешла на бег.

Конечно же, папа сразу это заметил:

— А ну-ка… Подожди. Это что у тебя?

— Да прыщ, па…, — Света не хотела, чтобы отец рассматривал её.

Но он уже схватил её, подтянул к себе и развернул к свету:

— Ну-ка, покажи… Не вертись, дай рассмотрю…, — Он стал рассматривать щёку девочки. — Да нет, дорогая, это не прыщ, это фурункул, и его нужно вскрывать. Собирайся в поликлинику.

— В поликлинику? — спрашивает Света. Она даже рада, что не нужно будет идти в школу.

— Конечно, тебе нужно к хирургу. Эту дрянь нужно вскрыть, — отец всё ещё смотрит на неё пристально. И говорит вдруг совсем некстати: — Какая же ты у меня красивая.

Девочка растерялась. Конечно, мама говорила ей, что она красивая. Но то мама. Все мамы так говорят. А вот от отца она такое слышала впервые. А папа наконец опускает её:

— Всё, собирайся к врачу.

Она и сама об этом думала, ей братья с утра сказали, что у неё прыщ. Она поглядела в зеркало — и вправду, под левой скулой, здоровенный, алый. А теперь он ещё и пульсировать стал, подёргивать. Поганый жук. Как он смог так укусить?

Но не ходить в школу… Может, ради этого стоило и потерпеть.

Света оделась и без школьного рюкзака вышла за дверь. До детской поликлиники номер тридцать один на улице Орджоникидзе, в которую она ходила всю свою жизнь, не так уж и далеко, вот только на улице уже дождь, ветер неприятный. Но ничего, Света не будет тратить деньги на автобус — добежит.

Тем более что она всё ещё чувствовала необыкновенную лёгкость во всём теле после фикуса. В общем, добежала, промокла, отстояла очередь в регистратуру, чтобы узнать, что хирург в поликлинике всего один и принимать он будет с четырнадцати часов, то есть через три с половиной часа. Ну не сидеть же всё это время среди всяких мамаш и детей. Побежала домой. Пробегая мимо, решила заглянуть в приход. Поздороваться. И там нашла отца Серафима. Он как раз закончил утреннюю службу.

— Промокла? — он сидел в трапезной с другими отцами за чашкой чая, звал её к себе. — Иди сюда. Та-ак… дева прекрасная, а что это у тебя с лицом? — попы все вместе стали сразу её разглядывать. — Ого, да тут у тебя… это… не шутки. Это надо к врачу.

— Я уже была в поликлинике, — отвечала девочка, стесняясь пристального внимания святых отцов, который все её теперь разглядывали. — Врач будет с двух принимать.

— Та-ак…, — повторил отец Серафим, задрал рясу, достал из кармана брюк телефон, стал кому-то звонить:

— Серёжа? Здорово, это я. Ага… Ага… Слушай, ты сейчас на работе? Ага… Хорошо. Слушай, пришлю к тебе одну деву, прыщ у неё… Поглядишь? Ага… Без очереди? Ага… Операция. Понял, сейчас прибежит, она быстрая, — поп закончил разговор и спрятал телефон в карман. — Значит так, беги быстро в пятьдесят первую поликлинику, там сейчас принимает в двести тридцать шестом кабинете хирург Вязьмикин. Он молодой, но руки у него золотые. Там бабки будут сидеть, так ты очередь не занимай, иди без очереди, они все пенсионерки, им всё равно делать нечего, как у врачей сидеть. Вот он тебя поглядит. Беги сейчас, у него через час операции начнутся.

Да, да, Света кивала головой: сейчас же побегу, вот только:

— А где эта полпикника?

— Проспект Космонавтов, через дорогу от «Окея», — подсказал ей один из молодых священников.

На входе медсестра меряет у всех температуру и напоминает:

— Макси, перчатки, бахилы. Не забываем.

Народу толпа, от пандемии, наверное, тут такое столпотворение. Очереди в регистратуру, но это всё девочке не нужно. Она узнаёт, где кабинет двести тридцать шесть. Бежит на второй этаж, ей нравится, что сегодня нет нужды ждать в очередях. Девочке кажется, что она особенная, раз её примут без очереди. Бабки у кабинета даже возмутиться не успели, когда она проскользнула за дверь.

— Так, значит, давим прыщи на лице? — говорит с укоризной Сергей Владимирович Вязьмикин, осматривая её щёку. — Мама вам не говорила, что этого нельзя делать?

Сам он молод, у него дурацкая шапочка, вроде и медицинская, но с какими-то машинками, совсем не похож на врача. На руках у него перчатки, и он начинает сжимать прыщ. И спрашивает:

— Вы ещё несовершеннолетняя?

— Что? — не понимает Света.

— Состоите на учёте в детской поликлинике?

— А, да. В детской.

— Значит, карточки вашей у нас нет?

— Нет, я тут в первый раз.

— Ясно, — хирург наконец перестаёт мять ей лицо, садится на стул в задумчивости и говорит, чуть подождав: — Вообще-то вас нужно в челюстно-лицевую…

Тут Света заволновалась — неужели он отошлёт её куда-нибудь? Но тут Вязьмикин продолжает:

— Хорошо, вроде ничего там сложного нет, надеюсь, что в мышцу он не ушёл, — он встаёт, ещё раз смотрит щёку девочки. — Да нет, вот он весь, вправо и вниз идёт, — и кричит в другую комнату: — Раиса Андреевна, первый набор инструмента и обезболивающее приготовьте, пожалуйста, — и снова Свете: — Не волнуйтесь, всё сейчас починим и даже шрама постараемся не оставить.

А девочка зря боялась. Самой болезненной частью операции оказался укол, который ей в щёку сделала немолодая медсестра. И всё, дальше она вообще ничего не чувствовала. Хирург с одной стороны стола, медсестра с другой, свет в глаз, медицинские запахи, теплые руки.

— Так, не шевелись, буду вскрывать! Тэкс… Ого, сколько гноя! Почему сразу не пришла? Чего тянула?

«Сказать ему, что я пришла сразу? Что и трёх часов не прошло, как меня туда укусил мерзкий жук?»

— Температура была? — продолжает хирург.

— У-у, — мычит Светлана, не открывая рта. Это значит: «Нет».

— Барышня, это не шутки, нельзя запускать нагноения, особенно на лице, — продолжает хирург.

— Дренаж готовить? — спрашивает медсестра, тоже разглядывая рану на лице девочки.

— Пока обойдёмся, я вроде всё здесь вычистил, сейчас ещё вот этот канал вниз почищу и промою всё…

Эти добрые люди продолжали копаться в её лице, а она лежала и видела над собой одним глазом — второй она зажмурила — дурацкую шапочку в маленьких скорых помощах. И слушала, как Вязьмикин ей рассказывал:

— Ну, ничего страшного, хотя канал глубокий… Вот. Так… А это что? Ого! Интересно. Так как вы, девушка, заработали этот фурункул? Раиса Андреевна, а ну-ка пинцетик мне…

Звякают стальные инструменты, которые он бросает в железную чашку. Теперь Светлана слышала в его голосе неподдельный интерес и даже удивление. Что же он там у неё такое увидел?

— Раиса Андреевна, видите, что тащу?

— Не вижу. За очками лезть надо… А что там? Стержень?

— Да если бы! Тут вон какая забавная… вещь…

Он замолчал, продолжая с интересом копаться в щеке Светланы, а она лежит и терпеливо ждёт, ей очень интересно, что же врач там нашёл, а он, кажется, закончил, остановился и потом произнёс:

— Ладно, вроде сделали, канал глубокий, гноя было много, я всё почистил, но шить не буду, не хочу, чтобы затяжка на лице осталась. Залеплю вам рану лентой. А вы мне скажите, вы недавно за границей были? Были в тёплых странах?

А Света лежит и не понимает, почему он это у неё спрашивает. А врач не отстаёт, заканчивает дело, клеит ей на лицо какой-то пластырь и повторяет вопрос:

— Ну так что, в Таиланде были? Вон вы какая загорелая, даже краснота от загара не спала ещё.

«В Таиланде? — она теперь уже сидит, а не лежит. — Вот что ему сказать? Сказать, что она во снах бывает в… как его там называет Лю, в Истоке? А там солнце свирепое, там и загорела».

Но вместо этого девочка просто говорит:

— Я нигде не была в тёплых странах… Ну, в этом году точно. А что?

— Да вот, — говорит Вязьмикин и поднимает к её глазам склянку из-под лекарства, а в ней на дне бело-жёлтый ма-аленький червячок с чёрной головой. — Это я из вашей щеки достал.

У девочки округляются глаза, она неотрывно смотрит на этого червяка, и от страха и неприязни у неё просто нет слов. Она хочет раздавить гадину.

— Первый мой случай, — продолжает хирург, — первый раз я извлекаю паразита. Вы точно не ездили в тропический страны?

— Нет, не ездила, — говорит Света и вдруг добавляет, поглядывая то на хирурга, то на медсестру, — это меня жук-могильщик укусил, когда я после Белого леса искала проход за Черту.

— Угу, — понимающе кивает хирург. — Ясно. Ну ладно, через два дня приходи, посмотрю, как заживать будет. Я опять в утро буду, можешь, как и сегодня, без очереди заходить, скажешь, что на перевязку. И передавай привет отцу Серафиму.

Она вышла из поликлиники на улицу. Как хорошо, что она пришла сюда, ей даже в самых страшных кошмарах не мерещился такой ужас. У неё в щеке жила и копала себе ход какая-то тварь. Мерзкая, жёлтая, копошащаяся. Вокруг которой за короткое время образовалось столько гноя! У Светы мурашки по спине бежали всякий раз, когда она представляла, что у неё в щеке жил червяк. Но, теперь всё было хорошо. Нужно будет поблагодарить отца Серафима при первой возможности.

А пока она бежала домой, у неё начинались судороги. Когда она мазалась соком фикуса, она знала, что так будет. Тогда ей было всё равно, а вот сейчас… Начались они, когда девочка ещё даже не добежала до подъезда. Ей скрутило мышцы живота. Пришлось притормозить, перейти на шаг. И не понять было, что это, листья фикуса так крутят живот, или напитки в холодильнике были испорченные. Очень ей не хотелось скрючиться тут во дворе или подъезде, чтобы её в таком состоянии увидали соседи. И она пыталась держать себя в руках. Её прошиб пот, а ведь дома девочку ждал отец. И она поспешила домой, не сидеть же ей в подъезде.

— Ну что, посмотрел тебя врач? — спросил папа, когда она вернулась домой. И, рассмотрев дочь, добавил: — Да ты вся мокрая.

— Да, он мне его разрезал. Сказал прийти через два дня на перевязку, — говорила она пока спокойно, но уже ожидая приступа.

— Вскрыл? Больно было?

— Нет, вообще нет. Врач хороший был, — отвечал Светлана, чувствуя, что боль у неё сейчас как раз и начнётся.

— Значит, всё нормально?

— Да, па, — отвечала девочка, сдерживаясь и быстро уходя в ванную.

Закрылась там и почувствовала, как судорога схватила левую икру. Она открыла рот и поймала себя на мысли, что может закричать. И опустилась на пол, а потом и вовсе легла. Так и лежала, полчаса, наверное, пока судороги выворачивали ей мышцы. Приходил папа, стучался в дверь:

— Света, тебе что там, плохо?

— Живот болит, па, — отвечал она, а саму пробивал пот от спазмов.

— А что с тобой, ты отравилась? Что случилось?

— Нет, не отравилась, — отвечала она через силу, — всё нормально, па, это по-женски… Я скоро выйду.

Когда судороги стали отступать, девочка почувствовала дикую усталость и ещё голод. Она, пошатываясь, пошла на кухню, жадно съела простой кусок хлеба с луком и подсоленным маслом, а потом, не заходя в комнату мамы, чтобы не разговаривать с отцом, прошла к себе и завалилась на кровать. И, кажется, впервые за год или даже два заснула днём.

Глава 29

Интересно, а тут бывают ночи? Она никогда не видела, чтобы тут было темно. Туман — самоё тёмное состояние здешнего мира. Он такой плотный… Ничего в нём не видно. И погружаться в него совсем не хотелось. Света обернулась. Там, за её спиной, было тихо, в Белом лесу и намёка на туман не было. Там всё так же беззвучно падали сверху почти невесомые хлопья. На самом деле лес только кажется красивым, на самом деле он мёртвый, а мертвецы не бывают красивыми. Ноги у неё ещё болели и живот тоже, она не была уверена, что сможет бежать как следует. А вот руки… Девочка посмотрела на свои руки. На этот раз судороги в руках её почти не беспокоили, они и приходили реже, да и не были так сильны и продолжительны, как в первый раз. В общем, девочка чувствовала в руках силу и… быстроту? Она легко подбросила свою палку и ловко поймала её. Да. Кажется, быстроту. А раньше руки никогда не были её сильной стороной. Света на всякий случай переложила всё ещё горячую банку с пылью из-за Черты из кармана в рюкзак и двинулась на север. К депошке, к двадцать восьмому дому по улице Гастелло.

Туман — это время медуз. Девочка давно поняла, что они «видят» свою добычу через туман, а вот добыча догадывается об их появлении, лишь почувствовав прикосновение липких жгутов к своему питательному телу. Но у неё уже был опыт, как избегать этих королев тумана. Конечно, ничего не видно уже через десяток шагов, но Светлана поняла их тактику, они почти всегда нападали со спины, вдогонку, а промахнувшись, тут же разворачивалась и кидались на добычу уже в лицо. Просто нужно было помнить про это и всё время оборачиваться. Главное было их вовремя увидеть, а уж избежать контакта было делом техники, а скорее быстроты и проворности. Света научилась уходить от медуз, а крикуны, которых теперь девочка считала более опасными, ещё задолго до приближения к ним выдавали себя криками. В общем, для путешествия в тумане нужно было не переставая смотреть вокруг себя и слушать. Слушать и смотреть. Но вот чего точно у неё не было, так это навыка ориентироваться. Девочка, честно говоря, и в городе, в незнакомом районе, в каком-нибудь Купчино, могла заблудиться и бродить в поисках метро среди многоэтажек. А тут, в тумане…

Она, уходя от особо приставучей медузы, не заметила, как взяла чуть левее, чем было необходимо. А так как дорога здесь оказалась получше, она, не отдавая себе отчёта, и пошла по ней. И шла так сравнительно долго, пока не упёрлась в белую стену, за которой высились синие крыши. Светлана знала это место. Девочке было нужно свернуть налево, но там за туманом высился большой дом, в котором жили чёрные попугаи. Ей бы пройти мимо него и, пока не рассеялся туман, добраться до улицы Ленсовета. Оттуда свернуть ровно на север. Уже через час «дома» была бы, но ей было страшновато проходить мимо попугаев, и она решила идти по дороге, с заметным отклонением на запад. Там должна была быть площадь со стелой Победы, а за ней Московский проспект. Света решила, что найдёт дорогу. Дорогу, что не будет проходить мимо дома с попугаями. И она пошла дальше.

Тут было тихо, почти так же тихо, как и в Белом лесу. Крикуны молчали, да и медузы исчезли. Она шла минут пятнадцать, и даже теней, что так часто колыхались над туманом, не увидела. Зато вдруг появился неприятный запах. Запах был едкий, наверное, это был запах здешнего тумана. Тишина, дорога с разбитым до гравия асфальтом, туман, странный запах… Что-то тут было не так. Почему крикуны молчат? Где медузы? Что это за запах? Светлана взяла и остановилась. И стояла, пытаясь рассмотреть что-нибудь в тумане, услышать хоть что-нибудь. И услышала. Шорох и ритмичное постукивание. Определённо, этот звук приближался к ней. Она всё отчётливее слышала его. И уже различала через туман нечто большое, что приближалось к ней. Приближалось и приближалось. И это, судя по звукам, было массивное и тяжелое.

Это был её явный недостаток. Девочке зачастую не нужно было ждать, чтобы узнать, что ей угрожает, нужно всегда уходить, убегать даже при намёке на опасность. А сейчас она стояла и ждала, чем всё это разрешится. Из тумана на неё выехала, как ей показалось поначалу, какая-то низкая машинка, а спустя пару секунд она поняла, что это не машинка, это червяк на лапах. Он был огромен, тащил свое пузо по разбитому асфальту, а десятки его сильных лап работали так, что лишь щебёнка летела в разные стороны. На метр он возвышался над землёй. А лап у него было под сотню, не меньше. Лапы сильные, быстрые, червяк, благодаря им, буквально летел над землёй. Ловкий, блестящий, быстрый. И перед девочкой он ещё и встал, передняя его четверть взметнулась ввысь и стала на две головы выше Светланы. Серо-розовый, похожий цветом на простого земляного червяка, только с ногами-иглами. Жвал у него не было, но был огромный рот, что шёл в виде щели с шипами по краям от верха, от головы, чуть не до земли. Просто узкие, страшные двери лифта с шипами, в которые и входить не нужно, они сами на тебя накатят и сомкнутся за твоей спиной.

А ещё этот суперчервяк раскинул свои верхние лапы в стороны: три вправо, три влево. И вышел этакий забор метра в три длиной, который перегораживал Свете проход, забор со страшным входом посредине. И уже сверху начал наваливаться этим своим ртом на Светлану, пытаясь захватить её сразу с двух сторон лапами, ещё и обдав её волной едкой вони. Вот оказывается, чем тут так пахло!

Дальше ждать она не стала, кинулась бежать в обратную сторону. К церкви с синими крышами. А червяк, опустившись на все свои лапы, кинулся за ней. И заскользил, пополз брюхом по кускам асфальта весьма быстро. Ей же мешали рюкзак и палка; да и ботинки, что там ни говори, всё-таки не совсем подходили для бега. Но даже так она понимала, что уходит от червяка. Пока нога её не попала в яму с гравием, и она чуть не упала… Полетела вперёд, удержалась на ногах лишь благодаря рукам, едва не потеряла палку. И червяк сразу сократил отставание, она это слышала, слышала шуршание десятков его лап по грунту.

Находя равновесие и снова ускоряясь, девочка обернулась через плечо…

— Светланка, ты как себя чувствуешь?

Она открыла глаза, но ничего не увидела, сердце… сердце колотилось в груди бешено. Ей не хватало воздуха.

— Эй, дочка, ты чего? — её кто-то гладил по щеке. — Я тебя, что, напугал?

Только тут она стала приходить в себя, ну конечно, конечно, это была папина рука, папин голос. А мерзкая тварь с пастью-дверью осталась там, в проклятом сне.

— Ну, ты чего? Болит что-то? — спрашивал её отец, и она, наконец придя в себя, разглядела его лицо.

— Да нет, па, всё норм…, — сказала, но голос выдавал её.

— Живот… Или щека? Ничего не болит?

— Нет, па…, — Света села на кровати. — А что, я кричала во сне?

— Да нет вроде, я просто разбудил тебя, чтобы ты за братьями сходила, время уже. Если тебе плохо, то я сам схожу.

— Нет, нет… Всё нормально, — она смотрит в окно, а там уже и вправду темнеет, ведь скоро октябрь.

— А что тебе снилось-то? — спрашивает её папа, он и вправду за неё волнуется, она это чувствует. — Ты проснулась, на тебе лица не было.

Он стоит рядом и гладит ей по голове.

— Да пап… Муть какая-то, червяк огромный… Ерунда, просто кошмарики, — она встаёт, обнимает отца. — Сейчас, проснусь, сгоняю за пацанами.

На улице дождь, уже темно, уже включили фонари. Света идёт через пустую детскую площадку в детсад за братьями, площадка хорошо освещена, но всё равно тут никого нет, тут тоскливо. И настроение у неё подстать погоде вечернего Петербурга середины осени. Девочка, вспоминая мерзкого червяка, думает о том, что с этими снами нужно как-то заканчивать. Но как? Как? Этот ужас произвёл на неё огромное впечатление, да ещё и червяк в щеке, и папа, кажется, начал волноваться из-за неё. Слишком много впечатлений за один день не очень-то счастливой девочки. Знать бы ещё наверняка, что когда она снова окажется во сне, червяк этот поганый не будет стоять в пяти метрах у неё за спиной. Да… Знать бы. От этой мысли она поёжилась и даже против своей воли поглядела назад. Нет, червяка не было, мокрая площадка, темно, даже уже холодно. Хорошо, что навстречу ей прошла женщина с ребёнком. Женщины с детьми на улице — верный признак, что тут ничего страшного не происходит, что тут всё спокойно. Света шла дальше. Нужно поговорить сегодня с Любопытным. Она принесла ему пыль, ну, почти принесла. Пусть он расскажет ей, как быть дальше, как избавиться от этого наваждения, как перестать видеть эти реальные сны, как перестать оказываться в них. Эх… Хоть бы он знал. Хоть бы знал.

Туман ещё был, а червяка не было, палка лежала рядом. Она подняла её.

«Интересно, а как это происходит, в смысле, что видел червяк, когда я исчезла прямо перед его носом, ну или что там у него? Я исчезла сразу или растворялась медленно?». Девочке действительно это было интересно. Впрочем, нет, ничего интересного тут не было, всё время, что она тут проводила, было временем напряжения, временем страха и ещё временем ожидания. Ожидания пробуждения. Нет, ничего интересного. Как говорил папин сослуживец: «в гробу я его видал». Вот и Светлана с удовольствием увидала бы там все свои сновидения. Она ненавидела этот туман, жаркое солнце, развалины, мух, этот разбитый асфальт, чокнутую Аглаю, суперчервяка. Да вообще всё, что здесь её окружало. Единственное, что ей тут не было ненавистно, так это Любопытный. Он как-то стал ей достаточно близок. Это, может быть, потому что там, не во сне, у неё не было ни одного друга. Даже в интернете. Она бы могла ещё постоять и погрустить над своей несчастливой судьбой, да вот только не было для этого времени. Туман скоро должен был рассеяться. И ей нужно было решить, как двигаться. Первое: продолжить путь отсюда на север. Нет, это она сразу отмела. Вообще никакого желания ещё раз увидеть вонючего червяка у неё не было. Свернуть сразу на восток в развалины — тоже не вариант. В развалинах невозможно бегать, а для того чтобы знать, что за грудами камней никто не прячется, нужен Лю. Значит, бежать назад до церкви, до дома с попугаями, и пробежать мимо него, пока ещё стоит туман. Да, это был единственный приемлемый для неё вариант.

В общем, надо бежать. Бежать, бежать.

Конечно, она успела, пробежала дом попугаев до того, как туман рассеялся. По дороге с удовольствием поддела башмаком обнаглевшего, кинувшегося ей наперерез крикуна. Тот заверещал оглушительно, улетая в туман, а его собратья на её пути не появились. Дальше туман таял, но попугаи к тому времени уже остались за её спиной, теперь ей было легче. Вскоре она была уже около тёмной махины Ленсовета, оббегала большое поле серебряного мха, увидала голого человека, он присел на корточки возле вялого и пустого стебля фикуса. Мужик на девочку взглянул, но даже не попытался её преследовать. А она побежала дальше. На том же месте, на тех же развалинах, увидела копошащегося там муходеда, он попытался поспешить к неё, но Света была уже далеко. Уже подбегала к розовой Чесменской церкви, двери которой были всё также призывно распахнуты. А вот и улица Гастелло. Теперь она была у себя «дома». Тут девочка чувствовала себя куда спокойнее, чем где-либо ещё.

На заборе всё ещё висели тела двух мальчиков. Вернее, одно обгрызенное тело, и одно… Даже и не понять теперь, на что это было похоже. Светлана, по глупости своей, постаралась рассмотреть, что там ещё осталось. Ой, лучше бы не смотрела, ни рук, ни ног уже не было, голову объели полностью, теперь серел только обглоданный череп, живот тоже изъели, теперь из него начали вываливаться распутавшиеся из-за жары внутренности… И всё это шевелилось. Ну, не само, конечно, шевелилось, шевелились на протухшем мясе сотни чёрных жуков-кусак. Он весь был покрыт ими. Противные твари. Девочка вспомнила, как она ползали по ней, как её кусали, так её чуть не стошнило. Бе-е… Противные твари! Зачем она только на это смотрела? Света отвернулась и быстренько, большими шагами, преодолела мох и скрылась за тяжёлой дверью депошки.

Лю был очень рад. Светлана поначалу думала, что он будет спрашивать у неё, мол, почему банка не полная, но, кажется, голос на такую мелочь не обратил никакого внимания.

— Это впечатляющий акт взаимопомощи, признаться, я даже не знаю, чем в полной мере смогу ответить вам, человек Светлана-Света, — говорил он, когда Светлана достала из рюкзака всё ещё горячую банку с чёрной крупной пылью.

— Ну… Вы мне тоже как-нибудь поможете, Лю, — сказала девочка.

— Готов, но не знаю, что мне нужно будет сделать, чтобы моё действие было равноценным вашему. Судя по всему, вы даже не понимаете, какую большую услугу вы мне оказали.

— Ну…, — Светлана и вправду не знала, — Ну, вы проводите меня к этим… как их… ну, которые меня сюда… приглашают, переносят.

— Приглашают, переносят? К сиренам. — догадался Лю.

— Да, к ним, — произнесла девочка.

— Ну, это не может быть моей ответной услугой, так как я сам очень хотел бы увидать этих существ, — отвечал Лю. — Так что подобное путешествие для меня так же важно, как и для вас, Светлана-Света.

— Это что… эти сирены и вас сюда привлекают? — удивилась девочка.

— Нет, я здесь исключительно по своему выбору. Меня интересует один вопрос относительно сирен. Если поток времени и можно искривить и замедлить, то для этого требуются огромные тела, с гигантскими массами и с астрономическими гравитациями.

«О, ну начал…», — думала девочка, но перебивать своего будущего попутчика не решалась.

— Как, в таком случае, — продолжал Лю, — какие-то незначительные существа могут создавать импульс, который в корне нарушает незыблемые временные величины, как они производят импульс, требующий гигантских энергий? Или у них есть какие-то иные механизмы? Тогда каковы они?

— Так значит, мы пойдём к этим сиренам? — это был как раз тот вопрос, который волновал девочку больше всего.

— Да, мы можем отправиться, как только вы сочтёте, что готовы.

— Супер, а что мне делать с этим? — спросила Светлана и потрясла банкой с чёрной пылью.

— О, это будет совсем несложным делом. Я сейчас расскажу. Проходите в ту часть помещения, которое мы, с обоюдного согласия, решили использовать как место для моей концентрации.

Света прошла в комнату, где были мухи и дохлая птица, где были окна, выходящие на юг, на жгущее солнце, от которого пластиковые жалюзи почти не спасали.

— Поделите мысленно содержимое банки на три части,

Светлана подняла банку и поглядела на содержимое. Не так уж пыли было и много, чтобы ещё и делить её. Эх, не вспугни девочку страж, принесла бы полную банку.

— И первую часть, — продолжал Любопытный, — просыпьте в виде линии прямо у входа в помещение, как бы этой линией перекрывая его.

«Магия, что ли, какая-то?», — думала девочка, делая то, о чём просил голос.

А он, словно услышав её мысли, пояснял:

— Это вещество, что вы добыли, поможет создать некий барьер, с помощью которого я создам экран, который позволит мне сократить затраты ресурсов и энергии, что я трачу для пребывания в этом трёхмере.

— Я так сделала? — спросила Света, слегка волнуясь. Ну мало ли, не хотелось бы девочке впустую потратить пыль, которую добыла с таким трудом.

— Да, всё так, как и должно быть. Теперь насыпьте такую же полосу, из ещё одной трети добытого вами вещества, вдоль проёма в стене, через который сюда проникает свет.

«Понятно. Насыпать ещё и возле окна такую же линию».

— Да, — говорит Лю, когда она закончила, — всё остальное вдоль двух стен, таким образом создавая периметр с четырьмя углами.

— Так? — спрашивала Света, рассыпая пыль вдоль стен с таким расчётом, чтобы ей хватило пыли на обе стены.

— Именно, — произнёс Лю, — на сегодня мой ресурс исчерпан, но с завтрашнего дня я смогу уже начать движение на север, туда, куда вам нужно.

— Значит, увидимся завтра? — спросила Светлана.

— Значит, увидимся завтра, — отвечал Любопытный.

Когда он перестал откликаться, девочка ушла в свою часть депо; дохлая птица и тысяча мух — так себе соседи. Даже тут было жарко. Она достала из рюкзака нагревшуюся бутылку чая «Липтон». Никогда такого не пробовала. Она открыла её не без «фонтана», стала пить почти горячий напиток и, чуть отгибая мягкие от жары жалюзи, смотреть на улицу. Там почти ничего не изменилось. Тела так и висели на заборе, кусаки уже облепили и второе тело, рой мух даже отсюда было видно. Из них что-то уже капало, от жары, наверное. Света поморщилась, закрыла бутылку. Будь этот чай холодным, он был бы вкусным. Она присела возле стены, стала копаться в рюкзаке. Так, от нечего делать. Достала коробку с листьями фикуса, ещё раз посмотрела их. И снова достала узелок с монетами. Ещё раз рассмотрела все монетки, включая серебряные.

И опять ей в голову пришла всё та же мысль: кусака-то попал в её комнату как-то. Ей это не привиделось, его братья нашли. Девочка завязала монеты в узелок. Все, кроме одной. Узелок спрятала в рюкзак, а золотую монетку спрятала… в рот, отложила за щёку. Вздохнула и стала ждать пробуждения.

Глава 30

Конечно, надо было что-то съесть. Да и не что-то, а поесть как следует. Но он только выпил воды из-под крана. Там, во сне, пил всякую гниль. В прямом смысле этого слова. Он последний раз пил из лужи, и вода отдавала тухлятиной. Так что вода из старых труб, давно требующих замены, показалась ему божественной. Виталий Леонидович бросил в стакан зубную щётку, поглядел на себя. Лысоватый, но обаятельный, на вид никто не даст ему больше пятидесяти. И это пока он небрит и не стрижен. А чувствовал он себя на тридцать, не больше. Ни голова, ни спина его уже не беспокоили. Даже прокушенная нога уже не болела, всё было нормально. Если не считать того, что сегодня одна из самых кошмарных… В общем, сегодня его посетила та, о которой он до сих пор думал, что она и не подозревает о его существовании. Сюрприз был неприятный. Мягко говоря. И тут нельзя было тянуть. Не то она ведь опять явится, и не с одной собакой, а с парочкой, а то и с самой ядовитой змеёй, которую видело солнце. Роэ вышел из ванной, на ходу, не глядя, выхватил из прикроватной тумбочки стопку купюр, ключи от двери, телефон и вышел из квартиры. Уже вечер, стемнело. Надо было и зонт захватить, но дома, кажется, зонта у него не было. Виталий Леонидович поднял воротник, без всякой цели поднял лицо к чёрному небу, под холодные капли, и пошёл за кофе. Он мог бы выйти через проходняк четвёртого дома на Малую Садовую. Но там, даже вечером и в дождь, всегда толкутся туристы. А сейчас он не хотел видеть людей. Хотя как их можно не увидеть, если ты ходишь почти по Невскому. Пошёл дворами до Караванной, там остановился. Очень захотелось ему свернуть налево, там в ста метрах от него был итальянский ресторан Мама Рома. Кухня вполне приемлемая. Он с удовольствием съел бы сейчас две порции макарон, но сейчас не до них. Всё после. Он пошёл туда, где ему всегда делали самый крепкий кофе. В ресторан Централь. Не раздеваясь, уселся за стол и у незнакомой официантки заказал себе три двойных эспрессо с собой. Повздыхал, глядя, как туристы едят что-то вкусное, для него сейчас всё было вкусным. Дождался заказа, расплатился и пошёл на дождь, с удовольствием отпивая очень крепкий напиток прямо на ходу. К кофе отлично подходят сигареты. Он предпочитал «Мальборо». И даже дождь не мешал ему смешивать два удовольствия.

Идти ему было недалеко. Пока допил кофе, прошёл Караванную, перешёл по мосту Фонтанку. Кофе помог ему прийти в себя. Но, он не накурился, только сошёл с моста, как закурил вторую сигарету. Не доходя до церкви Симеона и Анны, свернул на Моховую. Конечно, он не знал, застанет ли тех людей, что ему нужны, дома. Но он знал наверняка: если позвонить им по телефону, он их точно не застанет. Людишки то были ушлые, позвони он им, так они сразу свалят и затихарятся где-нибудь на дачах в области. Потом не найдёшь. В общем, люди, к которым он шёл, его визиту будут не рады. А вот и дом сорок по Моховой. Проходняк. Виталий Леонидович проходит идёт во дворы дальше, дальше. Поднимает глаза — да, людишки дома, через портьеры полосами пробивается свет. Ещё бы код на двери не сменили, и всё было бы прекрасно.

Старый, стёртый пальцами электронный замок. Нет, всё в порядке, дверь поддалась. Роэ входит в парадную, тут пахнет застарелой сыростью, впрочем, как всегда. Он поднимается на второй этаж. Коммуналка, на двери два звонка, но это для случайных людей. Можно было звонить в любой звонок, хоть обзвонись, — дверь никто бы не открыл. Нужно было стучать. Роэ постучал в старую двухстворчатую дверь кулаком.

Ничего — тишина. Но он знал, что его слышат, и поэтому тарабанил дальше.

«Ну, уроды, открывайте, или хотите, чтобы все соседи выглянули посмотреть, что тут происходит?»

Наконец за дверью раздался голос:

— Кто там?

— Открывай, Фисюк, — громко произнёс Виталий Леонидович, — это Роэ.

Пауза за дверью. Да, ему явно тут были не рады. Он усмехнулся.

Сейчас там за дверью думают, что нужно было не подходить к двери, но теперь уже поздно. Виталий Леонидович снова несколько раз бьёт в дверь кулаком. Наконец замки отпираются, дверь открывается, и, не дожидаясь, пока ему её откроют до конца, Роэман хватается за ручку и дёргает её на себя, сразу входит, отпихивая хозяина в прихожую, запирает за собой дверь:

— Как жизнь, Фисюк?

— Вашими молитвами, — отвечает хозяин дома. Он одет в майку-алкоголичку, в тренировочные штаны, он лыс, на носу очки, в руках книга.

Петербуржская интеллигенция в двадцатом поколении. Роэ усмехается, не спрашивая разрешения и не снимая грязной обуви, он проходит дальше, останавливается у одной двери, распахивает её. За ней абсолютно пустая комната. Роэ принюхивается. Спрашивает хозяина:

— Что, вы сегодня без гостей?

Тот смотрит на него без всякой радости:

— Чем могу служить, Виталий Леонидович?

— Можешь послужить, да, чем-то сможешь, — Роэ идёт дальше по коридору, — ну а где же наш мальчик, Фисюк, где он, твоя кровинушка, твой красавчик? А? Дай на него взглянуть. Давно его не видел.

«Кровинушку» он находит в гостиной. Там у стола стоит скособоченный молодой человек, горбун с длинными сальными волосами и ужасным лицом, на которое наложило свою печать слабоумие.

— А, вот и он, — Роэ проходит в комнату и без приглашения садится за круглый стол под низко висящей лампой. Разглядывает горбуна. Улыбается. — Вот он, надёжа папкина. Как дела, полудурок?

Молодой человек молчит, поглядывает на отца: мол, что делать? Но тот ничего ему не отвечает. Фисюк-старший глядит на Роэмана поверх очков и спрашивает:

— Так чем мы обязаны вашему визиту?

— Ну что вы за люди такие, интеллигенция? — Роэман вздыхает. — Ни чашки чая не предложат, ни рюмки водки, ни поесть чего-нибудь… Ах да, я же не ем того, что жрёте вы. Наверное, поэтому вы мне ничего и не предлагаете.

Фисюк и его уродливый сын молчат, и Роэ понял, что можно уже переходить к делу:

— Ладно, скучные вы существа. Короче, был гонец у меня, — Виталий Леонидович не стал уточнять, что за гонец, чтобы не пугать этих двоих, — просил, чтобы я нашёл червя.

Фисюки переглянулись. Роэ заметил это и продолжил:

— Он где-то на юге входит. Нужно его найти… Найдёте — и сможете сделать с ним всё, что угодно.

— Он носит вещи? — осторожно спросил Фисюк.

Его осторожность Виталию Леонидовичу была понятна. Фисюки, папка с сынком, сами ходили за вещами.

И он захотел их немного успокоить:

— Нет, червь воняет гарью.

Но у Роэ ничего не вышло, он ещё больше напугал их. У отца лицо стразу вытянулось, да и сынок, не смотри, что недоумок, тоже всё сразу понял. Раскрыл рот и смотрел на отца.

— Что, уже обгадились? — Роэ зло усмехнулся. «Это вам не малолеток ловить, уроды». — Ладно, только найдите, дальше я сам.

— Виталий Леонидович, — Фисюк-отец подошёл к столу и положил на него книгу, которую до сих пор держал в руках. — Вы же знаете, мы антиквары, мы занимаемся исключительно вещами. Гарь — это не наш уровень.

— Да знаю я всё, — произнёс Роэ. Он вздохнул. Конечно, Фисюк был прав, это был не их уровень. Но это был и не уровень Роэмана. Тем не менее, Бледная пришла к нему. Выбрала его. И он не собирался отказываться от дела. Во-первых, потому что оказать услугу Привратнице — это дорогого стоит. А во-вторых, попробуй не окажи ей услугу. Или не оправдай надежд. Проснёшься потом у себя в постели, и последнее, что увидишь — так это слюнявые пасти пары псов над своим лицом. Или маленькую, красивую, пёструю и очень ядовитую змейку. Нет, если она снизошла до тебя, нужно обязательно выполнить её просьбу. Роэ это понимал, а вот эти… родственнички, видимо, ещё не осознавали всей важности момента. А тут Фисюк-старший ещё раз говорит:

— Вряд ли мы сможем помочь, Виталий Леонидович, мы же только по вещам, гарь — это не наш уровень.

— Послушай меня, Жан Карлович, нумизмат и интеллигент, — заговорил Виталий Леонидович, вкладывая всю свою убедительность в каждое слово, — ты даже представить не можешь, насколько важная для тебя эта просьба. Стоишь тут, дурак, блеешь что-то, пытаешься отползти. Ты и твой сынок, — Роэ взглянул на горбуна, — вы просто вонючие трупоеды, которые живут лишь потому, что кому-то лень ими заниматься. Понимаешь?

— Да я не в том смысле, — заговорил Фисюк, было заметно, что он заволновался. — Не в том смысле. Я в смысле того, что мы не сможем найти червяка, если он не носит оттуда вещи. Вы же понимаете? Если он что-то пронесёт, то, конечно, мы постараемся.

— Начинай уже стараться, — сухо сказал Роэ, поднимаясь со стула, — носит червь вещи, не носит — это неважно. Начинай шерстить своих барыг, я хочу знать, что вещей с запахом гари в городе нет. Так что, Фисюк, ищи.

Разговор был закончен, и он пошёл к выходу. Жан Карлович молча шёл за ним. Перед дверью Роэ остановился:

— Да, кстати, не уезжай никуда из города и не спи долго.

Фисюк молча кивнул. Но Виталию Леонидовичу этого было мало:

— Никуда из города не девайся, пока я не найду червя. Ты должен всё время быть тут. Слышишь? Отвечай.

— Да, Виталий Леонидович, я всё слышал, — ответил нумизмат.

Когда дверь за ним закрылась, Роэ услышал, как Фисюк её пнул пару раз. Роэман усмехнулся: пусть бесится. Но пусть начинает искать.

Глава 31

Девочка реально захлёбывалась во сне, лежа на спине. Вместо воздуха в её легкие потекла жидкость. Густая и тяжёлая, со знакомым, мерзким привкусом. И естественной реакцией на это был резкий спазм, кашель и красный фонтан из мелких брызг. Потом она быстро перевернулась на бок и прямо с кровати выплюнула густую красную струю на пол. Кровь. Она открыла рот и замерла, чтобы дать последним каплям крови со слюной спокойно вытечь на пол. Странно, но никакой боли не было, даже страха не было, а поселилась в девочке унылая усталость вперемешку с апатией. И всего один вопрос кружился, как заезженная старая пластинка, в её голове: ну что опять? Господи, ну что опять-то?

Светлана ждала, пока последние капли не упадут на пол, не хотела пачкать постельное бельё ещё больше, и поначалу не заметила, что в крови желтеет кругляшок, валяется, поблёскивая лишь одним видимым краешком.

Монетка! Она, ещё не веря своим глазам, пальцем лезет в кровь. Да, так и есть! Это была та самая золотая монета, которую она прятала за щёку. Кровь во рту, кровь на полу, на пододеяльнике, на подушке, но всё это сразу забылось. Сразу. И вот она уже думает не о крови, теперь девочка думает: кому продать монетку? Сколько она стоит? И настоящая ли она?

Взглянула на братьев — те спят — вскочила за тряпкой, вытирать кровь с пола. А золотой держит в кулачке. Вытерла пол, сняла заляпанный кровью пододеяльник, и в ванную. Стала умываться, чистить зубы, вот тут и щека у неё начала болеть. Щека и ещё десна. Снова кровь изо рта. Но на раковине в мыльнице лежала золотая монета, стоило на неё взглянуть, вроде и не так уже болит.

Братьев подняла, одела, быстро отвела в садик, отпустила сиделку, и пока папа не пришёл, сразу села за компьютер. Сидела, трогая языком всё ещё немного кровоточащие порезы на щеке и на десне во рту, и читала: «Куплю». «Куплю». «Куплю». Желающих купить монетку было предостаточно. Это её радовало. И ещё больше её радовало, что стоимость подобных монеток начиналась от сорока трёх тысяч. Для Светланы это были огромные деньги. Новое бельё для себя, одежда для близнецов, деньги для Ивановой. Чтобы она не запугивала папу, что уйдёт, если он не повысит ей ставку. Девочка стала читать и читать про монеты, даже позабыв про голод, что донимал её по утрам. Но вот что было для неё неприятно, так это то, что везде, где сайты казались ей серьёзными, у продавца просили паспорт. Паспорт. А там, где паспорт не спрашивали, те места казались ей ненадёжными. Вдруг у неё отнимут монетку? Или скажут, что у неё плохое качество? Светлана ещё раз осмотрела золотой, не найдя на нём никаких повреждений. Ну или обманут с деньгами. Она даже начала склоняться к мысли, что лучше будет просто отдать монетку папе и сказать, что нашла её. И тут же девочка подумала об остальных монетах, что остались у неё в Истоке. А что она скажет про них? Или так и будет врать всякий раз про находки? Или придётся папе рассказать про её сны. Ну да, только этого ему не хватало. Но было во всей этой истории ещё кое-что, в чём девочка не хотела признаваться даже себе. В общем, она так и сидела перед компьютером, позабыв позавтракать. Когда пришёл папа и стал выпроваживать её в школу, она лишь выпила воды перед выходом. И про монету ему ничего не сказала.

Жаль, что не перекусила перед выходом, есть девочке хотелось зверски. Раньше она тоже любила поесть, особенно после тренировок, хотя тогда ей приходилось следить за питанием. Теперь же, когда Светлана стала видеть эти сны, она всё чаще и чаще чувствовала сильный голод, такой, что ей было всё равно, что есть. Она могла бы сейчас есть просто хлеб с майонезом. Под урчание желудка она добежала до школы, уже соглашаясь с тем, что ей придётся потратить деньги в школьном буфете.

Добежала как раз к перемене на второй урок, и тот, кто ей был нужен, тоже был в школе. Он сидел один за четвёртой партой у окна. Звали его Митяй Глушков. Он считался самым умным и сведущим мальчиком в классе. Глушков и учился хорошо, и знал много всего полезного. Света подошла к нему, встала у его парты:

— Привет, Митя.

Митяй оторвал глаза от телефона, вытащил один наушник из уха:

— Чего тебе, Фомина?

В его голосе этакое дружелюбное безразличие, он всегда с ней так разговаривает. Это совсем не грубость, но и хорошим его отношение к ней не назвать. Кстати, это он придумал для неё такое на первый взгляд нейтральное, а если вдуматься, то вполне себе обидное прозвище, как «Спортивная». В устах одноклассников это всегда звучало как «Тупая».

— Мить, можешь узнать, сколько это стоит? — девочка достаёт монету и протягивает её однокласснику.

Он сначала небрежно берёт монету в руки, но как только берёт, его отношение сразу меняется:

— Ого! «Николашка»! — он выдёргивает из уха второй наушник. — Где взяла?

В помещении народа немного, полкласса, не больше — пандемия. И их разговор привлёк внимание, заинтересовал, мальчишки начали сползаться со всех окрестных парт, чтобы поглядеть что там приволокла Спортивная для классного умника.

— Ого, это, что, — золото? — спрашивал один мальчик.

— Да нет, это фигня, это цыги на вокзалах впаривают лохам, — говорил другой.

— Не фига не, — отвечал умный Митяй, — по весу сразу чувствуется.

— Дай глянуть, — просил третий.

Света училась с ними со всеми с первого класса, знала всех уже много лет, но тут заволновалась: вдруг монетка вот так вот пойдёт по рукам, да и пропадёт. А пацаны смотрели монету, вертели её в руках, соглашаясь с тем, что она и вправду тяжёленькая. На эту суету и девочки пришли. Позабыли про своё высокомерие. Тоже стали смотреть монету. А тут Митяй и повторяет свой вопрос:

— Фомина, а ты где её взяла-то?

Вот она, та секунда, ради которой она и принесла монету в школу. Да. Именно из-за этого и несла. Девочке попросту до смерти надоело быть пустым местом в этом классе. Надоело! Девочки её уже давно за свою не считают, а мальчишки… Ну что с них взять? Грубые всегда. Фома, Спортивная, Фомина в лучшем случае. Все вечно её так и звали, наверное, не все одноклассники смогли бы вспомнить её имя. А тут — раз, и благодаря монетке все собрались вокруг неё. И все ждут её ответа! Когда такое было в последний раз? Светлана и не вспомнила бы. И, видя, что все одноклассники на неё смотрят, она говорит нарочито небрежно:

— Да нашла. Митя, а ты можешь узнать цену монетки?

— Сейчас узнаю, — Глушков лезет в телефон.

А Светлана стоит почти счастливая, видя, что никто, даже девочки, не расходится, всем тоже интересно, сколько стоит монетка. Митька ловко шевелит пальцами, в его телефоне всё грузится быстро:

— Короче, самый серьёзный в городе аукцион — это… «Конрос»… Так, вот. Он еженедельный. Ого… Золотых монет мало. Ну вот. Царские червонцы начинаются от сорока тысяч. О! И до ста восьмидесяти бывают.

— Машину можно купить! — из-за спины девочки доносится голос, от которого ей стало не по себе.

Ну, конечно, это Пахом, придурок.

— Какой там у тебя год? — продолжает копаться в телефоне Митяй.

— Тысяча девятьсот одиннадцатый, — отвечает Светлана уже чуть насторожённо, так как к ней протискивается Пахомов.

— Фома, дай-ка глянуть.

И пока она думала, что ответить, он своими крепкими, как пассатижи, пальцами вырвал у неё монетку. Осмотрел и констатировал радостно:

— Тяжёлая. ЗэБэЭс. Где взяла?

А Светлана волнуется, пытается забрать у него монету.

— Пахомов, дай сюда.

— Да чего ты вибрируешь, Фома, отдам, — говорит он, глядя на девочку с презрением, повышая тон и продолжая вертеть монетку в руках.

А Митя в это время произносит:

— Месяц назад червонец одиннадцатого года продали за сорок семь тысяч рублей.

— О! — говорит Пахомов. — Нормальная лавэха. Можно покуролесить некисло недельку.

— Ага, — соглашаются пацаны и смеются.

«Мамочки, он, что, забирается забрать монету?»

— Отдай, Пахомов! — Света вцепилась ему в руку, она уже волнуется не на шутку, она уже готова отнимать золотой у этого огромного парня. Но девочка понимает, что не сладит с ним, у него рука как из железа. Она даже согнуть её не сможет. Света уже думает, что придётся пожаловаться классному.

— Да угомонись ты, долбанутая… На-на, — говорит он снисходительно и небрежно возвращает ей монету, — успокойся только. Чего ты такая дикая? Ты вообще, пипец, спортивная.

В его устах это звучит как оскорбление, мол, полная дура.

Но девочке плевать, она чуть успокаивается, лишь зажав монетку в кулаке. И тут же спрашивает у Глушкова:

— Митя, а можешь взглянуть, тысяча девятьсот четвёртый год сколько стоит?

— Фомина, ты, что, клад нашла? — спрашивает тот и снова заглядывает в свой телефон.

Света молчит, монетка в руке, волноваться нечего, внимание половины класса приковано к ней — маленькое счастье, она в центре внимания, и никто не вспоминает ей, что она в трениках и равных кроссовках.

— Да нет, — отвечает она скромно. — Не клад, пару монет. Случайно.

— О! Ого! — Митяй удивленно глядит на Светлану. — «Николашка» девятьсот четвертого года улетел два месяца назад за сто семьдесят одну тысячу.

— ПэПэЦэ! — восклицает Пахомов. — Это уже реальные лавэ!

— Крутой скутер можно купить, — говорит один из мальчишек.

— Одеться можно реально на такие деньги, — говорит одна из девочек.

«Помочь папе закрыть кредит, вот что реально на такие деньги! — думает Светлана. — И оплатить повышение зарплаты Ивановой до самого марта».

— Правда, надо учитывать, что аукцион длится неделю и после продажи вычтет у тебя десять процентов, — говорит Митя, не отрываясь от телефона.

Неделя — это ерунда, она потерпит, а вот проценты… Светлана быстро прикинула, считала она хорошо, до шестого класса была почти отличницей:

— Десять процентов? Ну… Я согласна…

— Только твоего согласия маловато будет, — огорчает ей Митя. — Там ещё и паспорт требуют.

— Паспорт? — Света сразу погрустнела, паспорта ей ждать ещё месяц.

— У меня есть паспорт, — сразу заявил Пахомов.

Это все знали, он знатно напился, когда шестнадцатый день рождения весною праздновал. У него на даче два выходных дня была большая туса. Там такое было… Об этом вся школа говорила.

Пахомов сказал ей и смотрит на девочку выжидательно.

«Да, конечно, ищи дуру!». Даже и речи про это быть не может. Из всех её знакомых Пахом будет последним человеком, которому она доверит такое дело.

— Нет, спасибо, — говорит она и качает головой. И, кажется, этим расстроила Пахомова.

— Во ты тупая! — говорит Пахомов.

Он точно расстроен, точно что-то задумывал сделать с её монеткой.

А Митяй тут и говорит:

— Слышь, Пахом, а ты отведи её к Валяю, он точно монету купит.

— О! — сразу загорелся Пахомов. — Точно, Митяй! Её к Валяю надо. Пошли, Фома, продадим твоё рыжьё.

«Он хочет долю, что ли, получить? — думает Светлана. — Иначе чего он так суетится?».

— Да успокойся ты, — словно догадался о её сомнениях Пахомов, — я себе ничего не возьму.

Девочка не очень-то в это верит. Но спрашивает у Глушкова:

— Митя, а что это за Валяй?

— Барыга, — отвечает за Митю один из мальчиков.

— Самый реальный барыга на Парке Победы, — подтверждает Митяй, — вон Пахом его хорошо знает. Он у него траву берёт. Он почти что брат его.

Все смеются, а Пахомов, как дурачок, важничает, указывая на себя большими пальцами обеих рук — да, детки, я такой. А потом он поворачивается к Светлане:

— Ну, чё, Фома, погнали к Валяю, пока училка не припёрлась?

Света растерялась, в общем, она не хотела бы идти с ним.

— Иди, Фомина, — говорит ей Митя, — Валяй самый реальный барыга на районе, говорят, что он на всё реальную цену даёт, не жадничает, как цыгане.

Все ребята и девочки были согласны с Митяем. Светлане было очень приятно, что все так заинтересовались её делом. Но это было странно — Пахом и она? Он недавно её рюкзак порвал, он обзывал её по-всякому и вообще был уродом. Но всё как-то так само собой вышло, что она… согласилась. И, схватив рюкзак, уже после звонка, пока учительница ещё не пришла, выскользнула из класса вслед за Пахомовым.

Глава 32

А ходит Пахомов быстро, не будь Света тренированным человеком, так, наверное, не успевала бы. А ещё он всё время рассказывал что-то. Как он бухал, курил и оттягивался всякими другими способами. Он словно хвалился. Только вот на Свету его похвальба производила обратное впечатление.

«В общем-то, я и так знала, что ты тупой!» — думала она, слушая, когда и сколько Пахом покупал у этого самого Валяя каких наркотиков.

— Он хрен с кем будет иметь дело, если чела не знает, — рассказывал её одноклассник. — Так-то он только через закладки работает. Но если какой товар ему приносишь, то, конечно, говоришь с ним лично. Короче, всё будет окей. Деньги у него всегда есть, сольём мы ему твоё рыжьё.

Но Светлана всё равно волновалась. Они и Пахому не очень-то доверяла, а тут ещё какой-то Валяй-барыга. Девочка шла, слушала глупые и пустые рассказы одноклассника, а сама языком трогала рассечения на щеке и десне. Странно это было, но больно ей уже не было, и привкуса крови она не чувствовала. Утром такие фонтаны были, а теперь ничего. Шли они по Варшавской улице и, не дойдя до Кузнецовской, перешли Варшавскую и за большой «Пятёрочкой» свернули во дворы.

— Короче, это…, — продолжал бубнить Пахомов, — как монету продадим, давай по шавухе заточим?

«Съесть по шаверме?» — девочка не могла знать, сколько стоит шаверма, но думала, что не очень дорого. А ещё думала о том, будет Пахомов платить за себя или хочет, чтобы она из вырученных денег заплатила за него.

— Я знаю на Московском одну крутую рыгаловку, там делают кайфовую шавуху, — продолжал её спутник.

Но она так и не ответила ни да, ни нет. Потому что они пришли.

— Стой тут, я сейчас, — сказал Пахомов у одного из домов и пошёл к подъезду.

Он встал у домофона, набрал код и минуту целую что-то говорил в него о чём-то. Потом, закончив переговоры, подошёл к Светлане и сказал:

— Давай отойдём чуть-чуть, чтобы он нас из окна увидать мог. Ну, он тебя не знает, чтобы не думал, что я мусоров привёл или ещё кого. Он, знаешь, какой осторожный.

Света, конечно, не знала, но, как просил её Пахом, отошла подальше. Пахомов не умолкал, он стал рассказывать ей про разные случаи покупки анаши, про закладки, про кидки, про то, какой нынче барыга пошёл гнилой, который клиентов кидает постоянно. Так и болтал, пока из подъезда не вышел мужчина с собачкой.

— Вот он, — довольно сказал Пахомов. — Сейчас всё порешаем.

Валяй был высокого роста, с самого Пахомова, кажется, но значительно крупнее. Он вёл рыженького шпица на поводке и зачем-то укрывался под раскрытым зонтом, хотя дождя не было.

— Здарова, — коротко бросил Валяй, подходя к ребятам. Руки не протянул, а на Светлану и не взглянул даже. — Ну, чего там у тебя?

— Покажи, — сразу сказал одноклассник Светлане.

Она достала монету и протянула её барыге, ладошки вспотели, сейчас девочка сильно волновалась, и не мудрено, речь-то шла об огромных деньгах. И этот большой человек, взрослый уже мужчина лет двадцати восьми-тридцати, казался ей очень серьёзным. И опасным. Ну, не таким опасным, как Аглая или черныш из «Радуги», но всё-таки…

Она так и держала монету на руке, но Валяй её не брал, он по-прежнему даже не смотрел на девочку. Он просто уставился на Пахомова и чего-то ждал.

— А! — Пахом хлопнул себя по лбу. — Понял!

Он взял у Светланы монетку из руки и протянул её барыге. И только после этого Валяй взял монету. Света подумала, что сейчас он начнёт сомневаться в том, что это золото, но барыга лишь подбросил монету на руке, взвешивая её. И всё. Он спрятал ей во внутренний карман своей куртки. Девочка напряглась: ну а деньги? Она взглянула на одноклассника. А Валяй тем временем полез в боковой карман и достал оттуда огромную, толщиной в два пальца, пачку денег. Там были и сотенные купюры, и двухсотенные, и тысячные, и пятитысячные. И он одну за другой вытягивает из пачки две пятитысячные купюры и протягивает их Пахомову.

Пахомов берёт их, но руку не убирает, он ждёт ещё купюр, но Валяй пачку денег прячет обратно в карман. Это всё! Света и так была на взводе, а тут она даже дышать перестала. Что? Что это такое?

Десять тысяч за монету, которая стоит сорок семь? Она смотрит на Пахомова: ну скажи же ему. Но Пахом и сам знает, что делать:

— Э… Э… Валяй, погодь…

— Чего? — спрашивает тот, а сам уже поворачивается, чтобы уйти.

— Да чего-чего, денег-то мало дал. Тут всего десятка, вот чего. Монета сорокету стоит на аукционе.

— Я тебе не аукцион, — бросает Валяй.

«Десять тысяч вместо сорока семи, ну ладно, проценты там и всё прочее, это понятно, но всё равно пусть сорок, но не десять же!».

Светлана очень волнуется,

— Всё равно, Валяй, так не делается, это беспредел.

— Чё ты метёшь, бычара, — и так не очень-то доброе лицо барыги становится и вовсе злым. — Ты мне двуху уже две недели должен, какой ещё беспредел?

— Не двуху, а тысячу восемьсот, — поправляет его Пахомов, — и это наши дела, а монета, — он кивает на девочку, — это её.

— Нет, не её, — твёрдо говорит Валяй, — я её знать не знаю и видеть не видел, рыжьё ты мне подогнал, а ты мне лавэ должен. Чё тебе не ясно?

Вот теперь всем, включая Светлану, всё стало ясно. И девочка с ужасом стала понимать, что денег она уже не увидит, хорошо, если те десять тысяч, что её одноклассник держит в руке, ей достанутся.

Но Светлана всё-таки недооценивала Пахомова. Одноклассник вдруг хватает барыгу за рукав курки, крепко так хватает, и говорит ему очень даже резко, борзо:

— Слышь, Валяй, наши дела — это наши дела, а монету девке верни.

Света смотрела на это почти с ужасом, она видела, как и так злое лицо барыги теперь и вовсе перекосила ненависть вперемешку с удивлением:

— Ты чё, торчила, офигел? Вообще края потерял? А? — и теперь в его голосе слышались такие нотки, от которых у девочки ноги стали подкашиваться. Всё шло к драке.

А вот у Пахомова, ноги, кажется, совсем не подкашивались, и драки, кажется, он не боялся, он не выпустил рукава куртки барыги и снова повторил всё с той же твёрдостью:

— Рыжьё девке верни.

Ну а дальше… В ответ он получил удар в лицо. Кулак Валяя, может, из-за того, что он был медлителен, а может, из-за того, что сжимал поводок с собачкой, до лица Пахома долетел совсем не так быстро, чтобы сбить парня с ног.

«Ну вот и началась», — теперь уже с каким-то глупым спокойствием думала Светлана, глядя на то, как два высоких мужчины сцепились в драке. Один, Валяй, пытался Пахомова бить, а тот, вцепившись в его одежду, вдруг на удивление ловко затащил тушу барыги себе на бок, а потом подсёк его ноги, и они вместе, грузно и тяжело, рухнули на грязную и сырую после дождя землю. Хрустнул зонт, завизжала собачка, кто-то из мужчин крепко задел её ногой. А одноклассник Светланы, несмотря на то, что он был значительно легче Валяя, вдруг оказался на нём и, правой рукой приобняв его за шею, левой пытался бить и бить тому в его огромную рожу. Но самое главное, что сейчас волновало девочку, так это… Деньги. Вся толстенная пачка денег почти выпала из кармана барыги, часть купюр уже валялась рядом с дерущимися в грязи. В другой раз она даже и не подумала бы о таком… Впрочем, девочка и сейчас не долго раздумывала. Ей просто нужны были деньги, и всё. Она подбежала и вытащила торчащую пачку из кармана Валяя, ещё и подняла те купюры, которые выпали, и после этого закричала:

— Пахомов, деньги у меня.

Странное дело, но он её расслышал и сразу ответил:

— Беги! Я сам…

У него были разбиты в кровь губы.

Она не побежала. В общем-то, Света никогда такого не делала раньше. Но оставлять одноклассника один на один с этим боровом девочка не хотела. Светлана не спеша обошла дерущихся, выбрала удобное место и… с оттяга, со всего размаха, врезала ногой прямо по лицу Валяя, сильно врезала, так что у того челюсть клацнула, а у неё нога заболела. Он закатил глаза, а Пахом ещё ему добавил в рыло два раза кулаком. И тут заорала бабка какая-то с балкона на втором этаже:

— А ну… Что делаете? Наркоманы! Убивают, убивают! Люди…

Пахом уже вскочил, крикнул ей:

— Погнали, чего стоишь?

Ещё и за руку её дёрнул, и побежал сам. Ну уж, бегать Светлану заставлять было не нужно. Она сразу сорвалась за ним, а через сотню метров и перегнала его. Бежала, крепко сжимая в кулаке большой ком из купюр. Теперь пусть попробует этот Валяй её с денежками догнать!

А Пахомов бежал сзади и орал, орал громко. Только не разобрать, что. Света даже повернулась посмотреть, может, кто его преследует, но нет, никто за ними не гнался. Пахомов, придурок, просто бежал и орал:

— А-а-а-ха-ха-ха… А-а-а-а-ха-ха…!

Светлана остановилась. Женщина с коляской, бабулька, другие прохожие смотрят на него, а он всё не унимается. Вот придурок, честное слово!

— Пахомов, чего ты орёшь? — спрашивает она у него строго, когда он догоняет её.

А этот идиот лыбится своими разбитыми в кровь губами и говорит:

— Ваще ништяк! Давно хотел какого-нибудь барыгу шваркнуть!

«Давно хотел? С садика или с младших классов, что ли? Он конкретно тупой».

Они дошли уже до Кузнецовской, быстро пошли по ней к Московскому проспекту, а он ей говорит сбивчиво, ещё не восстановив дыхания:

— Слышь, Фома, а ты молодец! Офигенно поддела его, у него аж лупыдры после твоего пинка закатились, я его уже спящего добивал, — он закидывает голову. Смеётся. — А-ха-ха…

— А он не будет нас искать? — спрашивает девочка, этот вопрос её и вправду волнует, она, честно говоря, побаивается.

А Пахомов бросает небрежно и беспечно:

— Тебя-то точно не будет.

«Нет, что ни говори, а Пахомов стопроцентный болван, вообще у него башка не варит!»

Они уже дошли до Московского, он и говорит девочке:

— Ну чё, шавуху-то я заработал? — и при этом… вдруг… обнимает прямо на ходу Свету за плечи, притягивает к себе и заглядывает ей в глаза. — Давай заточим по шавухе? Угощаешь?

Он, конечно, большой, но не очень красивый парень, несуразный какой-то, румянец на щеках, как у маленького мальчика. Причёска дебильная. Нет, не очень… Да ещё и дурак. Но Светлана не может ему отказать, хоть ей и жалко денег. Она произносит:

— А где твоя шаверма?

— Да тут недалеко, не доходя до «Электросилы», на той стороне, — он показывает на другую сторону проспекта.

— Ну давай…, — соглашается Светлана. Она, честно говоря, волнуется. Вдруг Валяй сейчас собирает каких-то там своих подручных, чтобы искать их. Чтобы отнять деньги и наказать обозревших малолеток.

Девочка смотрит на одноклассника, но тот весел и беззаботен, её удивляет его настроение. И своё тоже: помимо страха и волнения, ей очень приятно думать о том, что у неё сейчас куча денег.

Это очень, очень странные ощущения: она и Пахомов, шваркнув барыгу, идут на вырученное лавэ есть шавуху.

«Мы гопники с районов? Правда, где тут на Парке Победы настоящие гопники?».

Девочка тайком косится на своего одноклассника. Нет, Пахом всё-таки не очень… ну, не очень он красивый парень, хоть и сильный.

Смелый, конечно, тут ничего не скажешь, сильный, но всё равно… не очень…

Глава 33

Забегаловка в сто семьдесят шестом доме по Московскому проспекту оказалась весьма чистенькой, уютненькой. Музычка приятная. Столики чистые. Давно Светлана не была в подобных заведениях, хотя раньше, когда папа имел бригаду альпинистов и много зарабатывал, она часто бывала в ресторанах.

Пахом поставил перед ней литровую бутылку «Пепси», кинул рюкзак, плюхнулся на стул:

— Это я за свои купил. А это твоё.

Он выложил деньги на стол. Точно! У него же остались те деньги, что Валяй ему дал в самом начале. Смятая пятёрка, тысячные купюры, мелочь — Света сразу сгребла их.

А Пахомов, пока они ждали свои шавермы, говорит девочке:

— А сколько ты вообще лавёх нахватила у барыги?

Да, точно. Света достала пачку из внутреннего кармана олимпийки, сложила их с теми, что ей дал сейчас Пахомов, и начала считать.

— Ну и чё? — спрашивал девочку одноклассник.

— Тридцать три тысячи семьсот, — отвечала она.

«ППЦ, — она пока даже ещё не поверила, что эта куча купюр принадлежит ей, — целая куча деньжищ!»

— Блин, мало взяли, — говорит Пахом и идёт за шавермами, они уже готовы.

«Ничего не мало, нормально». Света уже прикидывала, что этих денег ей хватит, чтобы решить все проблемы на пару месяцев.

Шаверма — это очень вкусно. Может, так было оттого, что девочка давно её не ела, а может оттого, что она не позавтракала. В общем, это было так вкусно, что хоть бумагу ешь. А ещё ей всё время наливал пепси-колы её новый товарищ, которого она ещё недавно, да что уж там, ещё вчера ненавидела. Всё это было странно.

Девочка вышла из забегаловки голодной. Пахомов предложил идти в школу, чтобы классная не стала звонить родителям, но Света отказалась, сказав, что пойдёт по делам. Тогда Пахом сказал, что пойдёт с ней. Но девочке этого не хотелось, и она отказала ему. И как он ни навязывался, Света от него ушла. Пусть в школу идёт. А сама она побежала домой. Перед этим забежав в магазин. Накупила много всего вкусного и себе, и папе, и близнецам, аж на полторы тысячи всего набрала. Пришлось соврать отцу, что нашла две тысячи. Он поверил и не ругал её за то, что она не пошла в школу. Хотя и высказал ей, что надо было поэкономить деньги, но сделал это без особой строгости.

Папа вечером ушёл на «салаты», а Света с нетерпением ждала. Ей очень хотелось решить один вопрос. Самой решить, без папы, и решить так, чтобы больше этот вопрос не всплывал.

И вот пришла на смену Иванова. Она ещё не разулась, как Светлана спросила у неё:

— Вы просили у папы денег? Ну, чтобы он вам больше платил.

— Ну, то я у отца просила, ты тут при чём? — как-то зло отвечала сиделка.

Этот ответ сразу встряхнул девочку, и в первый раз за весь год знакомства она произнесла серьёзно:

— Раз спрашиваю, значит, нужно.

Иванова хотела пройти из прихожей в комнаты, но Светлана загородила проход. Первый раз девочка была с ней так непочтительна. Сиделка удивлённо остановилась, уставилась на неё, но Света не отошла, так и стояла перед ней, ждала, и так как она была выше сиделки, то ещё и смотрела на неё сверху вниз. И Ольга Александровна сдалась, смирилась и произнесла:

— Я просила повысить мне зарплату… Добавить триста рублей за смену. И мы с отцом…

Она не договорила. Светлана подняла руку, в которой держала деньги. Света помнила, сколько просила Иванова:

— Тут вам за следующий месяц, больше у папы не просите и даже не напоминайте ему, и не говорите, что я вам плачу.

— Откуда у тебя деньги? — спросила сиделка всё ещё не очень дружелюбно.

— Работу нашла, — отвечала девочка.

— Что же это за работа такая? — с неприятным подтекстом интересовалась Ольга Александровна. Тем не менее, деньги взяла.

— Не ваше дело, — сухо отвечала Светлана, она сама себе удивлялась. Удивлялась и сама себе нравилась. — Отцу ничего не говорите.

— Как скажешь, — буркнула Иванова.

И только после этого Светлана освободила ей дорогу. Сиделка пошла в комнату к маме, а Света в ванную. Там, закрывшись, она встала перед зеркалом и разглядывала своё отражение. Она сегодня была очень горда собой. Да, сегодня был очень хороший день. Она заработала денег, пнула в морду барыгу и одержала маленькую победу над суровой сиделкой. Да, сегодня она была молодцом!

Он ехал в такси и смотрел на тёмный петербургский дождливый вечер, что проплывал за окном автомобиля. Огни, огни за мокрым стеклом. Красные фонари стоп-сигналов, белые фонари фар. Машина сворачивает на набережную Карповки. Приехали. Виталий Леонидович даёт водителю шесть сотен рублей, выходит из автомобиля. Вот нужный ему дом. Набережная Карповки, восемнадцать. Он не торопится перебраться на нужную ему сторону, стоит над водой, закуривает сигарету. Ему не очень-то хочется туда идти. Он просто тянет время, хотя смысла в это нет никакого. Всё равно придётся. Холодные капли падают ему на лицо, на сигарету. Роэ собирается и, дождавшись «окна» в потоке машин, переходит улицу.

Мрак. Фонари почти не дают света. Он заходит в тёмную подворотню. Так и есть, он заранее знал, чем тут будет вонять. Моча и крысы. На другие запахи тут не следовало рассчитывать. После подворотни сразу узкий двор-колодец, где вместо светлого квадрата неба над головой чернота и холодный дождь. Роэ поднимает голову. Грязные окна чёрного колодца. Какое ни возьми, все страшные. Их не мыли много лет, поэтому в квартирах не выключают свет даже днём. Его интересует второй этаж. То окно, что ему нужно, завалено до половины мусором, чёрная рама почти сгнила. Значит, хозяева не сменились. Роэ заходит в подъезд, у него есть ключ от входа. Давно сделал, как и ключ от двери нужной ему квартиры. Темень, древняя лампа под высоким потолком еле светит. Кошки. Тут к запахам улицы ещё прибавляется запах кошек. Здесь, в подъезде, он особенно сильный, сильный до тошнотворного. Виталий Леонидович поднимается на второй этаж по заляпанным стёртым ступеням. Останавливается у одной двери, прислушивается. Кнопка звонка — бутафория. Никогда не работала. Роэ слышит, что в квартире кто-то есть. Впрочем, по-другому и быть не может. Он, тихо позвякивая ключами, аккуратно, чтобы не шуметь, отпирает старую дверь. Дверь, зараза, скрипит, когда он её раскрывает. А почти на пороге, в полумраке прихожей, его встречает… голый ребёнок не старше одного года. Ребёнок грязен и чумаз, его голова в два раза больше положенного. Он улыбается Виталию Леонидовичу, тянет к нему свою грязную руку. Роэ, придерживая полы плаща, чтобы, не дай Бог, не прикоснуться к грязному ребёнку даже одеждой, тихонечко закрывает входную дверь и идёт по темному коридору на свет к кухне.

Вонь, кошачью вонь ни с чем не спутать, его дорогие ботинки на кожаной подошве прилипают к полу, тут что-то липкое, везде грязь. А вот и они. Кошки сразу две. И это не все, что тут обитают. Роэ уверен в этом. Хозяевам квартиры кошки необходимы. Кошки нужны для того, чтобы забивать запах. Роэ давно заметил: там, где живут кошки, эти ублюдочные животные, высока вероятность встретить ещё более мерзких тварей.

Роэ беззвучно встал в проходе двери, он любил появляться неожиданно, любил заставать врасплох, и это у него получалось хорошо. За столом, чёрным от грязи столом, сидела черноволосая, с давно немытой башкой, костлявая и широкоплечая баба, она вылупила на него водянистые глаза. Баба явно не ожидала его увидеть. Она что-то прохрипела. А сидевший на отвратительном полу у раскрытого и давно размороженного холодильника парень открыл рот, широко открыл и запищал:

— Ты не должен так к нам заходить, Роэ! — причём слова он не произносил, они вылетали из его глотки сами, ни губы, ни челюсть, ни язык его не шевелились. Нудный, монотонный звук просто шёл из его горла. — Мы тебя не звали!

— Вы бы хоть раз в десять лет делали тут уборку. Помойте хотя бы стены и стол, раз уж на всё остальное вас не хватает, — Виталий Леонидович морщится.

— Ты здесь нежеланный гость, Роэ! — всё так же не шевеля губами выдаёт этот чудной парень. — Матушка уже недовольна тобой. Мы тебя не приглашали!

— Плевать я хотел на твои приглашения, Рузик, заткни свой рупор и позови сюда мамашу, — холодно бросил Виталий Леонидович, по рассеянности прислоняясь светлым плащом к грязному косяку. К нему направилась молодая кошечка, хотела понюхать его брюки, но Роэ откинул ей ботинком. Брысь, мерзость.

Костлявая баба смотрела на него неотрывно, а Рузик, не вставая со своего места у холодильника, стал говорить всё так же монотонно.

— Коготь говорит, что распорет тебе брюхо, если ты не уберёшься.

— Да-да, — Роэман помахал рукой костлявой бабе. Он, конечно, храбрился, но на самом деле с этой уродиной нужно было держать ухо востро. — Хорошо, распорет, но сначала я поговорю с мамашей.

Баба вращала своими тупыми зенками, пытаясь нагнать на Виталия Леонидовича страха. А Рузик посидел, попыхтел раздражённо и спросил у него:

— Матушка хочет знать, о чём ты хочешь говорить?

— Дело обычное. Надо найти червя, — сразу произнёс Роэман.

— Ты дурак, Роэ, матушка сказала, что ты жратва жуков-могильщиков, вонючая крыса, и что она не будет искать для тебя червей. Матушка сказала, чтобы ты убирался, — пропищал юноша.

— Скажи старухе, что я тоже её люблю, а ещё скажи, что червь входит где-то на юге, — начал Виталий Леонидович, словно не слышал последних слов Рузика.

— Ты, что, не слышишь меня? — Рузик раззявил свою пасть ещё шире и пищал из неё уже весьма громко.

— Да слышал я тебя, придурок ущербный, — небрежно сказал Роэ. Он, не обращая внимания, продолжал гнуть своё: — Скажи старухе, что червь воняет гарью. Ирра его быстро найдёт.

Да, он знал, что это произойдёт.

Одно упоминание гари всё сразу изменило. И Коготь, и Рузик замерли, Роэ понял: сейчас они оживлённо разговаривают с мамашей. И разговор был недолгим. Виталий Леонидович услышал, как за его спиной скрипнула дверь:

Ну вот, теперь только и начнётся настоящее дело. Старая тварь выползает из своей вонючей берлоги. Он поморщился, когда у его ног, одна за другой, пробежали три коши и жирный, кажется, собирающийся подохнуть кот. Хозяева этой очаровательной квартирки зашевелились. В тёмном коридоре шумно засопел, задышал большой мужичара, судя по всему, один из мужей-трутней старухи. Хлопнула дверь. Кто-то стал подвывать.

«Ожили? Как я вас всколыхнул! А вы как думали, уроды? Разговор будет про гарь. Иначе стал бы я мараться разговорами с вами, не будь дело серьёзным?», — думал Роэ, отходя от прохода, чтобы впустить на кухню инвалидное кресло со скрюченной старухой и толкающей его здоровенной бабой в старом халате с отёчными ногами и ещё более отёчной мордой.

Старуха трясёт башкой, подняла на него глаза, пытается поймать его взглядом, а зенки мутные, на первый взгляд безумные. Но это на первый взгляд. Она заговорила с ним сама, без помощи Рузика. Руки скрючены древним артритом, сама кособокая, башка едва не лысая, вся в старушечьих пятнах, давно не меняла себя. Старуха трясётся и трясётся, но говорит она твердо, голос ровный:

— Нет мне дела до твоего червя, Роэ. И зря ты к нам ходишь, засну я, не угляжу, а Коготь тебя разорвёт. Жратвой нашей станешь.

Сама рухлядь древняя, а зубы у неё, как у молодой. Ну, зубы ей нужны для дела. Пожрать, тварь, не дура.

— Подавитесь, — сухо отвечает старухе Виталий Леонидович, это было лишнее, не нужно было их лишний раз провоцировать. Просто не сдержался, но теперь уже слово вылетело, и он продолжал. — Мамаша, ты, видно, не расслышала, что я говорил. Так я повторю. Червь воняет гарью. Червь ходит за Черту. Его нужно найти. Или ты думаешь, что не нужно?

Старуха сморит на него мутными глазами, трясёт башкой, долго молчит и наконец отвечает:

— Ирра занята, мне нужно новое сердце.

Могла бы не говорить, это Виталий Леонидович и сам видел. Старуха давно не свежая. Ей нужно обновление.

— Ирра ищет мне сердце, — продолжала старая, — и корм моим детям. Ей не до червя.

Да, конечно, конечно, он на другое и не рассчитывал. Но у него был козырь в рукаве. Он резко наклоняется к старухе, так резко, что Коготь, та костлявая бабища, что сидела за столом, вскакивает во весь свой двухметровый рост. Роэ знает, что она уже и когти выпустила, но он даже не глядит в её сторону, он смотрит на старуху, чувствует, как от неё воняет старостью, и продолжает говорить прямо ей в лицо:

— Это не моя прихоть, мамаша, не моя. Ко мне приходила Бледная, собственной персоной, приходила с огромным псом. Это она приказала искать червя. И она придёт опять, и когда придёт, — он трясёт пальцем перед носом старухи, — я скажу ей, что ты не захотела мне помочь выполнить её приказ. Тебе ясно, старая?

Только договорив, он выпрямился и с презрением взглянул на костлявую бабу. Ну, конечно, дура уже прятала свои чёрные когти.

Ещё бы. По сути, он сейчас являлся проводником высшей воли.

Даже самые безмозглые, самые отбитые твари теперь не рискнули бы причинить ему и малейшего вреда.

Теперь все молчали. Но Роэ знал, что сейчас-то как раз они бурно обсуждают его слова. Впрочем, эта тишина длилась не долго:

— Пожелание Рогатой Госпожи, — заговорила старуха, как только Роэ собрался ещё что-то сказать, — будет исполнено. Ирра сейчас же начнёт поиск.

— Отлично, — Виталий Леонидович одобрительно кивнул, он был уверен, что как только произнесёт нужное имя, дело сразу разрешится. — А ты роди себе ещё одну Ирру. Пусть ищет тебе новое сердце.

— Матушка не сможет больше никого родить, пока не сменит сердце! — тут же разинул свой рупор Рузик.

Едва успел произнести, как тут же получил тяжёлую затрещину от Когтя. Баба так ему врезала своей костлявой лапой, что тот, зашипев, покатился по полу. И поделом, это дело секретное. Никто чужой не должен знать, что творится в семье.

— Пусть Ирра найдёт меня, и побыстрее, мой телефон у вас есть, — произнёс он.

Дело было сделано. Виталий Леонидович вышел с кухни. Там, в полутьме длинного коридора, на него из-за кучи какого-то хлама кинулся большеголовый карапуз. Затопал ножками, оскалился, зубы острые, звериные, пальцы согнул на манер звериных. Охотиться учился, ублюдок. Намеревался вцепиться в ногу Роэ этими зубами. Но Виталий Леонидович успел его встретить хлёстким пинком в здоровенную башку. Ребенок полетел и с размаху ударился в косяк двери. Упал, заплакал совсем по-детски. Как настоящий ребёнок. Роэ усмехнулся и довольный пошёл дальше к двери, сожалея лишь о том, что удар получился несильный.

Глава 34

Раньше она всегда ждала Любопытного, а в этот раз, лишь только осознала себя и своё место, тут же услыхала его голос:

— Человек Светлана-Света, я рад вас видеть.

— Привет, Лю, — ответила она почти радостно.

Так было лучше, обычно первые минуты сна, когда липкий туман окутывал всё вокруг, а голоса она не слыхала, девочку поедала тоска вперемешку с безнадёгой, а тут как будто тебя встречают. Рады тебе. Да, и учитывая, что у неё ещё остались монетки, а в перспективе они ещё отправятся куда-то там, к каким-то сиренам, настроение её заметно улучшилось. И было ещё кое-что. У Светы не было подруг. Отец Серафим и папа, ну ещё близнецы, вот все, с кем она могла поговорить. А тут был Лю… Он всегда был к ней расположен, может, чуть прохладен, чуть отстранён, но всё равно всегда настроен к ней положительно. Поэтому и приятен.

— Я сегодня, пока ждал вас, Светлана-Света, был там, где никогда до этого не бывал. И всё благодаря вам.

— О, отлично, что вы видели, Лю?

— Я был на той большой территории, к северу отсюда, что обнесена железной оградой, на которой произрастает много разной растительности и где в грунте есть резервуары с жидкостью.

— Вы имеете в виду Парк Победы, — угадывала Светлана.

— Я не знаю его топографического обозначения. Но место это для вас непроходимое из-за огромного количества существ, что живут там в жидкостях. Хотя кое-что безусловно интересное для вас там есть.

— Я не поняла, мне туда нельзя, но там есть что-то, что мне может пригодиться? — уточнила девочка.

— Да, именно, там есть то растение, что вы используете для смазки ваших внешних покрытий. Вы его зовёте «фикус». Это растение там процветает, я видел не менее десятка высоких и сильных единиц этого растения.

«Прикольно! — Света, если бы не знала его, могла бы подумать, что Любопытный над ней издевается. — В чём смысл этого рассказа? Фикус там и процветает, потому что никто до него добраться не может».

— А какие любопытные формы жизни существуют в той жидкости! Поистине, они совершенные убийцы.

«Ага, очень приятно, — думала Света. — Но, с другой стороны, лучше узнать о смертоносных тварях парка от Лю, чем наткнуться на них самой». Девочка уже понимала, что парк нужно обходить стороной. Она подошла к окну, раздвинула пальцами жалюзи и в щёлку посмотрела на улицу. Туман уже почти растаял. И на улице ничего не изменилось. Разве что тела, которые ещё висели на заборе. Их уже доедали, первое тело уже разваливалась, второе ещё было относительно целым, но тот чёрный рой мух, что кружился над ними, и сплошной, чёрный, шевелящийся ковёр из кусак, всё это ясно давало понять, что через пару дней от тел останутся одни кости. Девочка передёрнула плечами, это было отвратительно.

— А ещё я дошёл до той крупной магистрали, что ведёт на север, — продолжал Любопытный, — и надо констатировать, что ваше продвижение по ней будет сопряжено с большой опасностью и в тумане, и при светиле.

— Что? — Света бросила рассматривать гниющие тела. Замерла. — Но ведь именно так мы собирались передвигаться к сиренам.

— Да, я рассчитывал, что эта магистраль приведёт вас на север, и это будет несложный путь. Теперь я считаю иначе.

— Почему? Там много животных?

— Животных много, и ваших соплеменников я тоже там видел. Это длинная и широкая магистраль, место весьма оживлённое. Намного более оживлённое, чем наша с вами локация, — закончил рассказ Лю.

Светлана была огорчена, расстроена. Да как так, кажется, все условия для похода выполнены, и тут вдруг:

— И что же мне делать? Жить тут, в этом сне, что ли?

— Нет, но вам придётся искать себе хорошие убежища на всём пути следования. Убежища, в которых вы можете переждать где туман, где солнце, а где и другие события. Я буду вам помогать. Выбирать направление движения, определять зоны супримов. Таких, как здешняя Аглая, которая так вас беспокоит. Может, путь наш и не будет быстрым, но пусть он будет безопасным. Как вы считаете, Светлана-Света?

А что тут считать? Конечно, безопасность — это главное. А Лю тем временем продолжал говорить, сегодня он был особенно разговорчив:

— Светлана-Света, все мои новые познания и ощущения я получил лишь потому, что вы создали для меня точку концентрации, в которой я могу остановиться и пережить временную декомпрессию, точку, где временной поток не разрывает меня. И это огромный прорыв в моих возможностях. Я перед вами в большом долгу.

— Спасибо, — зачем-то сказала девочка. Впрочем, она была рада тому, что смогла помочь Лю. Но эта радость не сильно улучшила её настроение. — Лю, так мы пойдём сегодня?

— Конечно, мы можем выходить, как только вы посчитаете, что готовы. Я думаю, что лучше то место, которое вы назвали Парк Победы, обойти не с запада, со стороны магистрали, где много опасных существ, а с востока. Там тоже магистраль, но, кроме медуз, я ничего опасного там не видел, — рассказывал девочке Любопытный.

Света сразу полезла в рюкзак, проверить перед выходом, что там есть лишнее. Ну, а что там могло быть лишним? Пустые бутылки из-под напитков. Ну, они большого веса не дают. Всё остальное, включая перчатки из толстой резины, могло пригодиться. Особенно последняя, распухшая от тряски и жары, твёрдая от внутреннего давления, неначатая бутылка фанты. Света застегнула рюкзак, спрятав заветный узелок с монетами в отдельный карман.

— Лю, а мы ещё сюда вернёмся? — спросила она.

— Моё пребывание в Истоке теперь навсегда связано с этой точкой, — отвечал Любопытный, — а на ваш счёт я ответить затрудняюсь, может, в этом убежище у вас уже не будет возникать необходимость. Может так случиться, что вы будете с каждым днём уходить всё дальше и дальше на север. В таком случае, какой смысл будет в возвращении?

Да, никакого смысла в этом не было. Девочка закинула на плечи рюкзак, взяла палку, огляделась напоследок. И пошла к двери.

Девочка вышла и, чтобы не ходить рядом с растерзанными останками, что ещё висели на заборе, аккуратно ставя ноги, пошла по серебру лужайки к проспекту Гагарина. По всей лужайке были кочки, Света пыталась их обходить, она вспоминала торчащие белые рёбра какого-то существа, которые видела уже на этом красивом мхе. Лю начал говорить ей что-то про дорогу, по которой им придётся идти мимо Парка Победы, как вдруг рядом с нею, в сантиметрах от её левого уха, прошелестело что-то, пролетев чуть вперёд, ударилось в землю, вырвав кусок мха, и покатилось дальше. Светлана вздрогнула и остановилась.

— Лю, а это что?

Она сначала не могла рассмотреть укатившийся предмет. А Любопытный с присущей ему невозмутимостью и говорит:

— Это здешний суприм, вы зовёте его Аглая, он бросает в вас предметы.

— Что? — спросила Светлана, обернулась назад…

И получила страшный удар в грудь. Камень величиной с немаленькое яблоко ударил её точно в грудину, так ударил, что запершило в горле, а на глаза навернулись слёзы, Света едва удержалась, чтобы не упасть. Еле успела вспомнить, что она стоит на лужайке мха, что тут лучше не падать.

— Вам нужно двигаться, Светлана-Света, — советовал ей Любопытный, — так вы уменьшите вероятность попадания в вас следующего предмета.

Она слышала его как издалека, голова кружилась, от слёз ничего не видно, но она нашла в себе силы и, развернувшись, пошла от летящих в неё камней. А тут ещё один камень пролетел рядом с головой.

— Используйте своё средство для переноски вещей, чтобы прикрыть верхнюю часть вашего тела.

«А, он предлагает укрыть голову ранцем?».

Нет, сейчас это было невозможно, но голову Светлана пригнула, прикрыла затылок левой рукой и ускорила шаг. Ещё один камень догнал девочку, когда она, уже почти отдышавшись, добралась до края поляны. На излёте или с отскока камень ударил её в правую икру. Ерунда. Светлана добралась до нормального грунта. Мох закончился. Только тут она остановилась и обернулась назад. И на том краю поляны увидела её. Стояла Аглая одну руку упирая в бок, а во второй руке держа камень. Она встала так, что повешенные на заборе тела были как раз за нею. Плечи у Аглаи были широки, как у мужчины. Руки, ноги, пресс — всё как у спортивного мужика, грудь висящая и маленькая, лобок и часть бёдер заросли чёрной густой растительностью. Она смотрела на девочку, смотрела неотрывно и пристально. И на сей раз её взгляд не был безумным. Теперь он как раз был осмысленным. Чёрные волосы немыты, растрёпаны, а под ними — жгучие от ненависти глаза. Ужасная, ужасная мужебаба. Даже смотреть на неё Светлане было страшно. Хотелось уйти побыстрее. Тем более, что Лю в своём стиле необыкновенного хладнокровия заметил:

— Он обнаружил наше место, но мне кажется, что пока этот суприм не найдёт средства для сбережения ног от здешней хищной растительности, подобных тем, какими пользуетесь вы, он нам не очень опасен.

«Лю, ты дурак?», — едва не вырвалось у девочки. Она даже думать не хотела, что было бы, попади камень ей в голову, в лицо. Света просто упала бы на мох, потеряв сознание, или просто от боли. И ей совсем не казалось, что куртка и брюки — достаточная защита от мха. Света была уверена, что упади она на этот красивый и мягкий мох, встать ей уже не пришлось бы. В общем, она, то и дело оглядываясь, побежала прочь от моховой поляны, через проспект к развалинам, а сама, потирая ушибленное камнем место, обиженно думала, что не так уж Лю и глазаст, раз не увидел эту чокнутую до тех пор, пока она не стала швырять камни. И что ей даже с ним нужно быть настороже.

Она побежала вдоль проспекта, внимательно глядя, нет ли у обочин мохнатых «столбов»-марабу. Так и есть. Один такой притаился у перекрёстка. А Лю его не заметил. Девочка заметно отклонилась, чтобы оббежать его.

— Медузы, — говорит Лю, — четыре в стороне конструкции.

Света видела трёх, что летали над зданием СКК, но они далеко, высоко в небе. Солнце — не их время. Девочка чуть успокоилась. Всё время, что она бежала, ей приходилось озираться, она боялась, что Аглая может бежать сзади: пока не кончились моховые поляны, долбанутой было где спрятаться. А тут, между густыми зарослями парка Победы и громадой СКК, было большое открытое пространство. Тут Аглая не смогла бы подкрасться незамеченной.

Было жарко, пот заливал лицо, руки так вспотели, что на сухой и гладкой палке от пальцев оставались чёрные следы, но Света почти не снижала темпа. И причина этой поспешности была одна: убраться подальше от Аглаи. Возможно, девочке придется искать себе новое место. Надо попросить об этом Лю, пусть поглядывает по сторонам.

Глава 35

Дерево. Проспект Гагарина закончился перекрёстком с Кузнецовской улицей. Закончился он большим завалом. Кучей битого кирпича высотой с двухэтажный дом. А куча, вернее, каменистый холм, заросла чёрным кустарником и вполне себе обычным лопухом.

— Опасности не вижу, — произнёс Лю, — хотите обойти завал? Справа от вас большая открытая местность.

Но Светлане захотелось взобраться на этот холм, чтобы сверху посмотреть дорогу.

— Нет, полезу вверх, — она подумала о том, что уже не первый раз отвергает предложения Любопытного. С одной стороны, девочка боялась, что он обидится, а с другой была даже горда собой: она чувствовала себя взрослой и самостоятельной.

Девочка полезла на вершину холма и прямо на первых шагах чуть не поплатилась за свою самостоятельность. В последний момент она увидала небольшую жабу под лопухами. Едва не поставила перед мордой животного ногу, жаба уже даже на лапки передние приподнялась, глаза, тупые, ничего не выражавшие, смотрели на приближающийся к ней ботинок. Но, слава Богу, девочка заметила её и отпрянула назад.

— Ишь ты, — сказал Светлана зло, — сидишь, зараза, притаилась.

«А глазастый Лю её, конечно, не увидел, — да, ей всё-таки нужно было на себя полагаться больше, чем на него. — Случись что, умирать-то тут придётся не ему».

Но девочка всё равно решила залезть на этот холм, она просто обошла эту жабу справа, чуть поднялась выше и… Опять едва не наступила другую жабу. Которая опять пряталась под лопухом.

— Эта местность ими изобилует, — заметил Лю. — Вы, Светлана-Света, всё ещё не рассматриваете смены направления?

А вот эта его фраза почему-то девочку разозлила. Умник Лю считал, что он прав, а она нет. Видимо, поэтому Светлана демонстративно ткнула палкой притаившуюся жабу, собираясь согнать её с места и пройти дальше. Конечно же, жаба сразу плюнула в ответ, бесцветная слюна животного попала на палку. А Света ещё раз ткнула её, и ещё, и всё это глупое поведение Любопытный, конечно, видел, но благоразумно не комментировал. Либо у жаб было плохое зрение, либо девочке везло, но вся ядовитая слюна попадала только на палку, а Свете наконец эта забава поднадоела, и она, изловчившись, поддела жабу палкой и откинула её в сторону. Удовлетворившись этой победой, девочка полезла дальше наверх. А Любопытный продолжал молчать. «Ну фиг с ним».

Этот холм из ломаного бетона и битого кирпича, поросший всякой растительностью, был прекрасным обиталищем для всяких мелких гадов, что жили в щелях повсюду. И те две жабы, которых она тут нашла, были не единственными. Теперь Светлана поднималась вверх осторожнее, и до того, как взошла на гребень холма, обнаружила ещё одну жабу. И эту жабу, уже из какой-то глупой бравады, она тоже тыкала палкой и тоже отбрасывала с пути. Просто хотела показать Лю, что она была права, когда не стала обходить холм, а полезла через него, и что какие-то жабы ей вовсе не помеха. И добралась до самого верха.

А там, на самом верху холма, девочка замерла. Её поразило увиденное. За холмом, насколько хватало глаз, тянулись развалины, плоские бугры, переломанные куски бетона, кучи битого камня, тянулись и тянулись вдаль, и надо всей этой серой и белой от яркого солнца разрухой темным пятном возвышалось очень широкое и на вид даже приземистое, кряжистое дерево с ярко-красной кроной. Дерево впечатляло даже с большого расстояния. Оно было величественно и колоритно.

— Дуб, — сказал девочка восхищённо, ну а что же это могло ещё быть, как не дуб.

Она хотела услышать комментарий по этому поводу от Любопытного, а тот с присущей ему бесстрастностью и говорит:

— Вам следует уходить отсюда с максимальной для вас скоростью.

— Что? — не сразу поняла Света. — Уходить?

— Вам следует уходить отсюда в обратном от нашего предыдущего направлении. И при всей возможной для вас скорости, — вот теперь показалось, что даже он, вечно спокойный её голос, взволнован. И она поняла, почему. Мелькая среди холмов и обломков, то тут, то там, то и дело показывались странные животные. Казалось, что всё вздыбленное пространство не представляет для их движения никакого затруднения. Кучи битого кирпича они, благодаря своим четырём конечностям, преодолевали очень и очень легко, так легко, что Свете становилось страшно, ведь двигались-то они именно к ней.

— Вам следует начать движение и развить максимальную для вас скорость, — продолжал бубнить Лю.

Но Светлане уже не нужно было ничего говорить, она полетела вниз, позабыв про жаб и про возможность попасть ногой в яму. Через репейники и лопухи она неслась с холма прочь, большими шагами. Не упала, не наступила на жабу, соскочила на ровную поверхность и полетела обратно, к своему двадцать восьмому дому, к депошке, к своей жабе. Она надеялась, что Аглая уже ушла куда-нибудь. Взяв хорошую скорость, девочка обернулась на мгновение, твари уже спускались с холма. Она, кажется, узнала их… Кажется, поняла, кто это… Света ещё не успела даже удивиться, как услышала слова Лю:

— Боюсь, что ваше положение становится критичным, две особи преследуют вас слева.

Девочка послушно взглянула налево, так и есть, бегут ей наперерез. И да, теперь она точно знала, что это за твари, это были мальчики. Точно такие же мальчики, как те, что висели, в виде растерзанных туш, на заборе напротив депошки. Мальчики! Серые, быстрые, ловко бегающие на четырёх конечностях.

Те, что бежали слева, быстро настигали её, они были точно такими же, как и те, что бежали за ней следом. Одного взгляда ей было достаточно, чтобы понять одну очень неприятную для себя вещь — эти серые твари бегали быстрее, чем она.

Мальчики длинными, быстрыми прыжками неслись, чуть зависая в воздухе в прыжке, бежали к девочке под небольшим углом, догоняли слева, всё сокращая и сокращая расстояние. Сильные, очень сильные и быстрые.

— Желательно ещё увеличить скорость вашего перемещения, — говорил Любопытный. — Они вас догоняют.

«Ну, он точно дурак!», — девочка уже выкладывалась, как на спринте. Быстрее она могла побежать, только скинув рюкзак, мешковатую одежду, тяжёлые ботинки и бросив палку.

Гортанно и мерзко заорал марабу, вдруг из столба превратившийся в птицу. Девочка даже испугаться не успела, как птица, захлопав крыльями для ускорения, быстро кинулась прочь, видно, увидала стаю мальчиков, что бежали за Светой.

А Света сейчас думала не о мерзкой птице, не до неё было, ей нужно было пробежать триста-четыреста метров до того места, где начинается поляна мха. Эти серые твари не должны бегать по мху, мох для девочки был укрытием. Надо добежать до первых лужаек мха, что начинались сразу, когда заканчивалась ограда парка.

Или придётся сворачивать направо, в тёмную и густую зелень Парка Победы. Нужно просто добежать до любого проёма в красивом заборе, что огораживал парк. А пока она изо всех сил топала ботинками по разбитому асфальту, задыхаясь от жуткой жары под курткой, прикидывала, как ей сбросить рюкзак так, чтобы не снизить скорости, и глазами искала дыру в заборе. Быстрее, быстрее, быстрее… Жара такая, что всё уже плыло перед ней, было смазанным, а дыр в заборе нет, она уже слышит шлепки лап за своей спиной, слышит жаркое быстрое дыхание, до мха ещё двести метров, а дыр в заборе нет, ровная полоса его тянется и тянется… Но ведь тут был проход…

— Одна из особей у вас за спиной уже близко, — констатирует Лю, — возможно, он попробует вас остановить, пришло время использовать своё оружие.

«Использовать своё оружие… Своё оружие… Как?».

Света почти сразу остановилась, затормозила так, что подошва проскребла по асфальту, и, быстро перехватив палку двумя руками и повернувшись к преследователю, занесла её. Она ни о чём не думала и почти не боялась, она просто хотела врезать этому синему мальчику, что был уже всего в пяти метрах от неё. А глаза у него были большие и серые, яркие, он, кажется, был рад, что догнал девочку, он летел к ней возбуждённый и довольный. Быстрые лапы-руки несли его тонкое худое тело… О Господи! Его рот! Пасть, конечно, пасть, а не рот. Тонкие губы, а за ними — жёлтые, кривые, длинные шипы-иглы. Ужас! По тем двум, что висели на заборе, девочка никогда бы не подумала бы, что они… настолько страшные. «Нефига он не веган». И этот… мальчик, с зубами, от вида которых становилось дурно, летел к ней с оскаленной пастью и уже собирался прыгнуть, уже группировался для этого. И Светлана от страха, от злости, с размаху, ударила наотмашь ему навстречу. Справа налево. Надеясь попасть этому уродцу по его круглой голове, по зубастой морде. Удар был весьма сильный… Жаль, что он только рассёк воздух, хитрая серая тварь просто прижалась к земле, поднырнула под палку, вся сила оказалась вложенной в рассечение воздуха. Девочку даже занесло вслед за движением её оружия. А ловкий мальчик подпрыгнул вверх и кинулся к ней. Света отпрянула, видя краем глаза, что ещё один такой же летит к ней. Нужно было спешить, и она ударила ближайшего ещё раз. И на этот раз удар получился ещё хуже. Этот гад, весь такой ловкий и быстрый, просто поймал её палку белой ладошкой. Поймал и дёрнул её на себя. Сильно дёрнул, так, что Светлана едва не выпустила своё оружие из рук. И девочке показалось, что эта тварь с зубами-шипами ещё и улыбалась ей при этом. Поймала палку за самый конец и от ловкости своей расцвела: на, мол, смотри, каков я. И тут же его детское лицо перекосило. Только что скалил зубы, и вдруг… Ужас мелькнул в его глазах. Ужас! Он выпустил палку, схватил свою руку и вдруг подпрыгнул, перевернулся в воздухе, мальчик был адски ловкий, но тут он упал на землю и стал подвывать, баюкая свою руку. Потом вскочил, снова подпрыгнул, упал, покатился по земле, при этом пронзительно вереща и прижимая к себе руку. Света, не отрываясь, смотрела на всё это, позабыв про остальных мальчиков. К её счастью, они тоже про неё позабыли, они уже прибежали, но с опаской останавливались, садились по-кошачьи чуть поодаль и с интересом наблюдали за выкрутасами сородича.

— Светлана-Света, вам лучше уходить, — донеслось до девочки, — они, наверное, уже не решатся преследовать вас.

Да-да, верно-верно… Девочка стала спиной назад отходить, держа свою палку двумя руками, как копьё. А тварь всё визжала и крутилась на земле, видно, боль в лапе не собиралась утихать. Отойдя метров на тридцать, Светлана повернулась и побежала, снова как следует вкладываясь; теперь она уже не искала глазами проход в парк, не собиралась сбрасывать рюкзак, теперь ей нужно было добежать до мха. Добежать до спасительных моховых полян.

— Лю, а Аглаи там не видно? — на ходу спрашивала она.

Да, и про эту опасность, от которой у девочки ещё болела грудь под горлом, не стоило забывать.

— Я не вижу ни её, ни признаков ей присутствия, — отвечал Любопытный.

И вот он, долгожданный мох, первая лужайка, а за ней целое серебристое озеро, тянущееся вдоль проспекта, только тут она остановилась. Обернулась. Мальчики так и торчали там, вдалеке; разглядеть, что они там делали, было невозможно.

Она перешла на шаг, тут нужно быть осторожной. Впрочем, Светлана оглядела свою палку: острый её конец был… Нет, не влажный, скорее, он был жирный.

— Я думаю, что вы не зря своим орудием передвигали жаб, судя по всему, вы испачкали палку в токсин, что выделяют их железы. Это и привело к такому неожиданному эффекту. То существо, которое было поражено этим токсином, своими звуками и движениями предостерегло всех своих сородичей от контактов с вами.

Да, наверное, так оно и было. Света опустила палку: главное теперь самой за тёмный конец впопыхах случайно не схватиться. Оглядываясь на каждом шагу — уж больно не хотелось ей теперь получить ещё и по голове камнем — она прошла до самой депошки.

Никого, кроме пары стай больших крыс да одиноко висящей вдалеке медузы, она не увидела. Но случай с мальчиками её напугал. Оказывается, она недостаточно быстра, чтобы в этих снах чувствовать себя в безопасности. Тут мало быть быстрой. Мало.

Забравшись в укрытие, она заперла на запор железную дверь. Она боялась, что Аглая найдёт себе обувь. Впрочем, какой смысл иметь железную дверь с крепким засовом, если тут в доме есть огромные окна без решёток. Девочка скинула рюкзак и подошла к окну. Приподняла пластину жалюзи. Никого, жара, солнце. На заборе висят чёрные останки. Вот теперь Светлане совсем не жалко их, пусть Аглая хоть весь забор ими завешает. Она вспомнила оскал того мальчика, что догнал её, и поёжилась. Поёжилась и почувствовала жажду. Ну а что, так бежать на жаре и в верхней одежде — ничего удивительного. Светлана полезла в рюкзак, думая о том, можно ли использовать палку с жабьим жиром против Аглаи. Наверное, она взбесится от этого. Но, размышляя об этом, девочка пришла к выводу, что если столкнётся с чокнутой, то применит палку, если делать будет нечего. Она достала бутылку фанты. Аккуратно и медленно отвернула крышку, чтобы сладкая жидкость из распухшей бутылки не залила всё вокруг. Потом пила, пила, пила — ну и что, что фанта была почти горячей, ничего холодного ведь тут не найти. А когда остановилась, чтобы сделать перерыв между глотками, вспомнила про Любопытного, давненько его не было слышно:

— Лю-у…

Раньше Любопытный отвечал секунд через десять после вопроса, теперь, когда девочка сходила за Черту и принесла пыль для периметра, уже через три-четыре секунды. Светлана подождала секунд пятнадцать и повторила:

— Лю…

Но и на этот раз никто не ответил ей. Она сделала ещё пару больших глотков, ей хотелось есть. Закрыла бутылку, спрятала её в рюкзак и… услышала шорох сверху. Она подняла глаза к потолку и застыла. Шорох-не шорох, в общем, кто-то ходил по крыше депошки. Делая длинные шаги, как будто крался, как будто не хотел шуметь. И шагал он прямо, прямо над ней. Ну а кто это мог быть? Уж точно не птица. В помещении было жарко, душно, Света была одета в куртку, но по спине её пополз холодок. Никакая это была не птица. Точно не птица. Она подтянула к себе палку, стараясь не шуметь.

«Какой дурак проделал в стенах такие огромные окна? Как мне их теперь защищать?». Она прислушивалась и сейчас ничего не слышала, тот, кто ходил по крыше, затих. Ну и кто это мог быть, кроме долбанутой? Что делать? Что делать? Она лезет в карман. Нож! Достаёт его — да какой это нож? Он в нераскрытом состоянии укладывается в её ладошку. И лезвие болтается. Смешно говорить. Палка! Но Аглая сильнее, она сможет отобрать её. Попробуй жабьим концом ещё попади по этой чокнутой.

И снова шаги по крыше. «Мамочки!» Она опять глядит в потолок.

Девочка судорожно лезет в рюкзак, но там пустые бутылки, резиновые перчатки, узелок с монетками… Ничего, что может ей помочь. Разве что… Коробочка жестяная. Фикус! Точно. Света раскрывает коробку. Да, он придаст ей сил и быстроты. Она достаёт большой лист растения. О, он, кажется, чуть-чуть подвял. Уже не такой тугой, как тот, которым она пользовалась в прошлый раз. Света начинает быстро скидывать с себя одежду. Куртка, ботинки, штаны, майка — всё летит на пол. Сок фикуса жирный, он напоминает ей по ощущениям детское масло, но это только сначала, а потом, когда кожа впитывает сок, на ней появляется ментоловая свежесть, именно этот «ментол» и придавал ей ощущение лёгкой невесомости, быстроты и силы. Всё, всё до чего могли дотянуться руки, всё было смазано жирным соком удивительного растения. Девочка сразу почувствовала себя лучше, уже и жара не так доставала, и страх, что точил её изнутри, поутих. Девочка уже не надеялась сегодня услыхать так нужный ей голос, она оделась, взяла в руки палку, закинула за плечи рюкзак — вдруг придётся быстренько уходить отсюда — и присела у окна, выглядывала на улицу через жалюзи, потом разглядывала свои синие пальцы. Да, с фикусом ей было заметно легче. Вот только теперь ей очень хотелось есть. Она стала смотреть на потолок и ждать, что будет дальше, в принципе она сейчас даже готова была… подраться с Аглаей.

Глава 36

— Света-а…

«Господи, я, что, зря потратила листок фикуса?». Девочка открывает глаза.

— Света, ты опять вся грязная, — замечает Колька. Он пальцем водит по синей руке старшей сестры.

— Вы умылись? — строго спрашивает она.

— Умылись! — с вызовом кричит ей в лицо братец.

— И зубы почистили! — добавляет Максим.

Ей тоже нужно вставать. За окном ещё не рассвело. На улице дождь, в квартире холодно. Ещё не включили отопление. Раньше вставать утром для неё было целым преодолением — вылезать из-под одеяла в утренний холод. Но сейчас ничего подобного не было.

В ней были и силы, и энергия, чтобы допрыгнуть до потолка. Это всё из-за фикуса. Но перед этим нужно выгнать отсюда братьев.

— Идите обувайтесь.

Они что-то болтали, когда уходили, а девочка вылезла из-под одеяла, вся, вся синяя, в одних трусах, но холода совсем не чувствовала. Почти без разбега, всего с одного шага, легко и просто допрыгнула до потолка. Дотянулась своими фиолетовыми пальцами до старой побелки. Фикус! Фикус — это круто. Вот только есть хочется очень.

— Мартышка, — Виталий Леонидович стоял в нише торгового центра, там, где улица Восстания упирается в Невский, и говорил в телефон. — Ты мне нужен. Через час жду тебя, как всегда.

Он отключил телефон, не стал слушать, что ему отвечали, пусть ноет, что хочет, Роэ не волновали его дела. Этот ушлёпок должен делать то, что ему говорили. Гена Мартынов долгое время был подручным Виталия Леонидовича. Его шнырём. Мартышка всем был обязан Виталию Леонидовичу. Роэ нашёл его на улице, на Литейном, тогда Мартынов был молод, зелен, пил пиво со взрослыми алканами из трёхлитровой банки, воровал, играл в картишки, в те времена таких называли бродягами. Когда Виталий Леонидович его взял к себе, он был расторопен и старателен. Теперь же всякий раз, когда Роэман ему звонил, он начинал что-то ныть про свои дела, про то, что у него своя жизнь и прочее и прочее. Мартышка стал крутым, ну, он так о себе полагал. Стал забывать, гнида, благодаря кому он из уличного босяка превратился в «человека».

А на Невском зонты, зонты. Как всегда, толчея. Туристы. Курьеры со своими коробами. Непрерывный поток машин. Дождик. Петербург. Он любит это место, эту круглосуточную суету. Здесь всегда много женщин. Молодых женщин. Молодые женщины для него всегда символизировали жизнь. А Роэ очень любил жизнь.

У него было время попить кофе и съесть что-нибудь. Но нужно было сделать ещё один звонок. Он пролистал список почти до самого конца: «Уродина». То, что ему было нужно. Включил вызов. Ему ответили так быстро, как будто ждали его звонка. Вернее, не ответили, просто пропали гудки и появился фон помещения, на том конце его слушали. Но ни одного слова ему не сказали и не скажут.

— Выходи через полтора часа, я приеду, отвезу тебя на место.

В ответ тишина. Так было всегда. Он к этому привык и отключил связь. Роэ знал, что на том конце его услышали и поняли.

Теперь можно было и поесть. На пятом этаже торгового комплекса был фуд-корт. Там было много разной еды, еда была не очень, но ему было всё равно, он мог есть самую дрянную пищу. Здоровье позволяло. Ещё он собирался выпить три двойных эспрессо. В общем, собирался получать удовольствие.

Бургер, большая картошка, соусы, большой кусок пиццы, кока-кола в литровом стакане, пиво, пол-литра, хинкали, сет суши с лососем.

Всё это он съел весьма быстро и запивал теперь крепчайшим кофе. Единственное, что его сейчас раздражало, так это то, что здесь нельзя было курить. Но зато, в отличие от ресторанов с официантками, никто ему в тарелки не заглядывал, и он мог съесть столько, сколько хотел. Там сожрать на глазах у какой-то девицы шесть блюд было нельзя. Эти дуры и так удивлялись и шушукались меж собой, что он такой… не толстый, а всегда заказывает себе обеды или ужины из четырёх блюд с десертом.

Виталий Леонидович спускался вниз, ожидая момента, когда он, выйдя на улицу, прикурит сигарету и сделает первую затяжку.

Но он ещё не вышел из парадной, когда телефон в его кармане зазвонил. «Мартышка».

— Да, — говорит Виталий Леонидович.

— Это я, — слышит он в телефоне, — жду на месте.

— Иду, — говорит Роэман.

И пока он не отключил телефон, он услышал ещё слова:

— Роэ, давай побыстрее, я тут ряд перегородил.

«Роэ, давай побыстрее!». Ублюдок охамевший, совсем потерял уважение. Виталий Леонидович выключил телефон, чтобы ненароком не сказать ему пару ласковых. Мартышка, конечно, многому научился там, в Истоке; он вырос, взял себе хорошую территорию, вот теперь и здесь корчит из себя того, кем не является. Конечно, он поставит его на место, никуда Мартын не денется… А если вдруг вздумает корячиться, то…

Виталий Леонидович вышел на улицу и сразу закурил. Дождь не кончился. Улица Восстания всегда битком забита машинами, а тротуары людьми. Метро рядом, Невский тут же — ничего удивительного. Роэман сразу увидел, на чём приехал Мартынов.

«Это просто тупой, понтованный дебил». Роэман всегда говорил Мартышке, что нужно быть скромным, не бросаться в глаза, избегать всяческой показухи, а этот дебил приехал на новеньком, сверкающем «гелендвагене». Сколько такой стоит? Миллионов десять? Больше? Роэ даже и не знал стоимости такой машины. «Да ещё перегородил одну полосу и так забитой улицы! Да, скромный и не бросающийся в глаза дебил!»

Виталий Леонидович быстро просачивается сквозь спешащих под дождём пешеходов и припаркованные автомобили к мигающему аварийкой «гелендвагену». Открывает дверь, лезет на заднее сидение.

— Слушай, Роэ, — Мартынов поворачивается к нему с водительского сидения, — не кури в машине.

«Господи, это просто воплощение моды и понтов, раньше был босяк с трёхлитровой банкой пива, теперь тот же босяк, только на «гелике» и в тряпках с подписями. Клоун без вкуса, но при деньгах».

Виталий Константинович закрывает дверь, не выбросив сигареты, и прямо перед носом Мартынова стряхивает пепел на пол. И произносит тоном, не допускающим возражений:

— Поехали за Иррой.

Но возражения последовали, Мартышка обнаглел настолько, что начал откровенно буреть, он всё так же сидит, обернувшись к Роэ с водительского кресла и говорит:

— Пока сигарету не выкинешь, мы никуда не поедем.

Он серьёзен, крут, он будет настаивать на своих правилах в своей машине. Да, будет… Вот только Виталий Константинович левой рукой без размаха, но очень сильно, самыми костяшками, бьёт его в нос. Голова у Мартышки отлетела назад. Капли крови по всему молочному салону, даже на потолок попали. Он хватается за нос, кровь ручьями, прямо через пальцы, на одежду, на дорогую обивку, в глазах Мартынова удивление, переходящее в ненависть:

— Да ты охерел, урод?

Кажется, он собирается драться с Роэ, да, Гена заматерел, и там, в Истоке, и тут, набрал силы, но Роэ не боится, во-первых, у него хватит сил выдавить этой дешёвке глаза, ну, во всяком случае, тут, а вторых…. Он смеётся и выпускает Мартынову в лицо струю дыма, и говорит спокойно:

— Ко мне приходила Бледная, сказала найти червя, — Роэ с удовольствием наблюдает, как меняется взгляд Мартынова, — так что давай, отверни от меня своё разбитое рыло, и езжай на Набережную Карповки. Ирра уже ждёт нас.

Мартынов думает, кровь заливает его одежду, он всё ещё смотрит на Роэ с ненавистью, но это уже ненависть бессильная. А Виталий Леонидович его добивает, снова пускает в морду ему струю дыма, снова усмехается и предлагает:

— Ну, давай, гавкни что-нибудь, гавкни. Ну? Нет? Нечего сказать по существу? Тогда отворачивай своё тупое рыло и давай, крути руль.

— Мог бы сразу сказать, что дело важное, а не бить, — наконец произносит Мартышка, он достаёт из кармана платок, — «Ну хоть платком стал пользоваться, а не рукавом», — вытирает лицо и ещё липкими от крови руками берётся за руль.

— А в торец ты получил не за то, что быковал, — вдруг говорит Роэман. Он доволен тем, как всё сложилось.

— А за что? — спрашивает Мартынов.

— Просто уродам, занимающим один ряд движения из двух, ну, потому что им срочно «надо» остановиться, всегда хочется дать в рыло.

Гена Мартынов молчит, смотрит на него через зеркало заднего вида и выезжает на светофор перед Невским проспектом.

Уродина. Уже день перевалил за полдень, долго ехали, из-за дождя пробки по всему городу. Девочка лет одиннадцати, может, двенадцати, стояла у дороги, в какой-то старой кофте, платье, колготках, сандалиях и со старым грязным медведем в руках.

Она вся мокрая от дождя.

— Или сюда, — кричит ей Роэ, открыв дверь машины.

Она, шлёпая мокрой обувью по мокрому асфальту, идёт к нему, влезает на сиденье рядом с ним. Вся мокрая, вся. Так и плюхается на молочную кожу дивана. Кидает своего грязного медведя рядом. Дверь не закрывает. Мартышка опять глядит зло, всё ещё жалеет свою машину. Полудурок. Роэ тянется через девочку, закрывает дверь и говорит:

— На Московский. До парка.

Машина тронулась и быстро влилась в общи поток.

Виталий Леонидович достаёт следующую сигарету, закуривает:

— Ты вся мокрая, ты, что, всё это время ждала нас?

Он не ждёт, что девочка ему ответит. Она вообще плохо говорит. Не то чтобы плохо, но ей приходится модулировать свой голос, чтобы нормальные люди не пугались его. У неё что-то с нёбом, а еще у неё ужасный лоб, нависающий прямо над носом, она ужасно курноса. Одно слово, уродина. Но Ирра не так проста, как может показаться. Это она тут и сейчас так уродлива, по желанию эта тварь может принимать вид очень миловидной девочки. Ей для этого нужно всего пару минут. Лицо её становится таким милым, что даже старая одежда и вечно грязные волосы не портят общего вида. Заметная грудь, попа, стройные ножки, искусственное личико — и она вполне соблазнительная конфетка для мужчин со специфическими запросами. На самом деле это не простой ребёнок, да и вообще не ребёнок. Это охотник, пола которого Роэ и предположить не мог. Скорее всего, оно было бесполым существом, одной тварью из отвратной семейки уродов. А ему Ирра была нужна, потому что у неё был уникальный нюх. Ирра могла почувствовать запах человека, который прошёл по улице, на которой она оказалась, пару дней назад.

— Червь ходит за Черту. Ты легко найдёшь его, — говорит Роэ, всё знают, что запах гари, которую червь приносит из-за Черты, не перебить ничем.

Девочка смотрит на него неодобрительно из-под своего уродливого лба, а потом костяшкой пальцев стучит по боковому стеклу. Сначала Роэман не понимает этого жеста, а потом, взглянув на стекло, видит, как по нему беспрестанно катятся капли дождя.

«Дождь! Ну конечно! Для поиска по запаху нет ничего хуже дождя». Он кивает понимающе и говорит:

— Это не моя прихоть, это повеление Бледной.

Ирра не собирается с ним спорить: Повеление так повеление. Она молча отворачивается к окну. Роэ смотрит на неё и опять думает, что видок у неё ещё тот, когда она в своём естественном обличии. Так, больше уже не разговаривая, они доехали до пересечения Московского и Благодатной, прямо напротив Университета МЧС. Роэ снова потянулся через девочку, открыл дверь.

— Начни отсюда. Червь входит на юге, может, нам повезёт, и мы найдём его быстро.

Ирра покосилась на него всё так же неодобрительно: быстро найдём по дождю? Ты будешь искать? Посмотрела и вылезла на дождь.

«Ну, дело запустилось». Он был уверен, что рано или поздно Ирра найдет червя. Виталий Леонидович мог ещё кое-кого включить в поиски, но пока этого не требовалось. Он посмотрел на одиноко стоявшую под дождём Ирру и небрежно бросил Мартышке:

— Домой.

Глава 37

На завтрак она съела много, едва остановилась, чтобы не съесть то, что хотела оставить на завтрак папе. На улице дождик, пока отводила близнецов, промокли кроссовки. Стала искать себе одежду и обувь. И ничего. Вся одежда, вся обувь, которую она носила ещё прошлой весной, — всё было ей мало. Светлана полезла в рюкзак. И с волнением достала оттуда пачку денег. Да, это очень приятное чувство — держать в руках столько денег. Но, с другой стороны, ей нужно столько всего купить. В прихожей запищал домофон — папа вернулся. Она делит деньги на неравные части, не считая их, большую часть прячет под матрас, вторую часть в рюкзак. Вскакивает и идёт в прихожую открывать дверь.

До школы добежала, вся промокла. Но всё равно, под эффектом фикуса ни холода, ни усталости не чувствовала. Влетела в класс за пару секунд до звонка, бросила рюкзак на стул.

— Всем привет.

И вдруг в ответ:

— Здарова, Фомина, — кричит ей Мурат Сабаев на весь класс.

И другие пацаны тоже с ней здороваются:

— Здарова, Фома!

Девочка даже растерялась. Когда такое было, чтобы кто-то откликался на её «привет» таким образом? Теперь все одноклассники посмотрели на неё.

— Фомина, ты всё-таки ходишь в солярий? — замечает Люба Бельских.

«В солярий?»

— Да нет. Я просто… Ну…

Люба трясёт головой, закатывает глазки, весь ей вид показывает: Господи, ну что ты тут пытаешься скрыть? Это же очевидно. Впрочем, делай как знаешь.

— Какой солярий, это обычный петербуржский загар конца сентября, — ёрничает Ксюха, самая высокая девочка в классе.

Это странно, раньше на неё внимания никто не обращал, а теперь все здороваются. Это из-за монеты?

Звенит звонок, в класс с хохотом и шумом вваливается пара ребят, и за ними Пахом. И Пахомов, вдруг идёт к её парте, и небрежно кидает свой рюкзак, валится с шумом на стул рядом с нею:

— Здарова, Фома.

Он тянет к ней руку, и поначалу Света даже не понимает, что он от неё хочет, ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять: он здоровается с нею. Девочка аккуратно прикасается к его руке. От Пахомова пахнет сигаретами. Кажется, он никогда не причёсывается. И всегда… грубый:

— Я сейчас пацанам рассказал, как мы вчера барыгу шваркнули, все заценили, как ты ему накатила в табло с носка, — Пахомов смеётся.

«Господи! Какой же он дурак! — Светлана открыла от удивления рот, она старалась об этом не думать, даже не вспоминать. — Ведь это опасное дело, ведь барыга — это… криминал, ну, мафия там всякая, ведь он будет их искать, чтобы отомстить, а этот идиот ещё и хвалится этим, всем про это рассказывает».

Она хотела уже высказать ему, но тут пришла учительница химии, все встали. И Света полезла в рюкзак за тетрадью и ручкой. А весь класс, девочка это чувствовала кожей, смотрел на них. Смотрел и недоумевал: это что такое творится? С чего это первый хулиган и задира школы теперь трётся с этой зачуханной спортсменкой?

А фикус есть фикус. Девочка успела наудивляться. И тому, что Пахом что-то шептал ей весь урок, и тому, что на следующем уроке он опять сел к ней за парту, и тому, что теперь другие пацаны подходили и садилась перед ними, чтобы послушать, как Пахомов рассказывает им про Валяя. В общем, было много удивительного, пока ей в самом начале четвёртого урока не свело мышцы на животе. Это было очень неприятное чувство. Света подняла руку, чтобы отпроситься.

— Фомина, ты чего? — сразу спросил её Пахомов.

— Надо, — коротко бросила она и, получив разрешение, вышла в туалет. А там, как и положено, её начало крутить всю. Разрывать мышцы и сухожилия, но… Эти ощущения были уже не такие острые, как в первый или второй раз. Судороги сворачивали пальцы и руки до плеч уже не так яростно, и длились они намного меньше, и ей уже не было так страшно, как в первые разы. Но всё равно: это было больно.

Просидев в туалете весь урок, переждав самый пик судорог, она на перемене взяла и сбежала из школы.

Всё ещё чувствуя себя неважно, она пошла домой. Именно пошла, несмотря на непрекращающийся мелкий и нудный дождик, так как бежать, когда то и дело крутит мышцы по всему телу, она не могла. А ещё, она начинала уже волноваться по этому поводу, ей зверски хотелось есть. Желудок ещё на третьем уроке начал бурчать, и ей было неудобно из-за сидящего радом Пахомова.

Девочка решила заскочить в приход и поесть со святыми отцами. Нет, она не забыла про то, что у неё в рюкзаке есть несколько тысяч рублей, на которые она могла позволить себе целый пир не только в забегаловке с шавермой, но и в любимом мамином ресторане «Мама Рома», что находился на Московском проспекте недалеко от станции метро Парк Победы. Но, конечно, она не пошла в ресторан, благоразумно полагая, что бесплатно накормят в приходе Чесменской церкви. А деньги можно потратить на более нужные вещи. Ей, например, нужны были хорошие кроссовки и куча всего остального.

Когда машина отъехала, Ирра осталась под дождём одна. Ничего страшного, она привыкла, девочка почти всегда была одна. Даже дома в кругу своей семьи она оставалась одна, сидя в самом темном углу их вонючей и грязной квартиры. Только кошки приходили к ней, ложились и грели её, кошек Ирра любила. А пока она сделала себе лицо, сделала такое, чтобы глупые люди не косились на неё всё время. И пошла к автобусной остановке, на которой сейчас никого не было, так как только что от неё отъехал автобус. Нет, девочка не особо надеялась так сразу взять след. Она просто хотела для начала «разнюхаться», нагнать к пазухам и лобным долям своего странного мозга побольше крови. Она начала понемногу брать воздух. И уже через пару-тройку секунд Ирра могла сказать, кто был на этой остановке пять минут назад.

Молодой мужчина, у него в сумке были ручки для письма, мужчина, который пах побелкой и строительной пеной, у этого были проблемы с зубами, молодой мужчина, что курил вэйп, у него было несвежее бельё, ещё мужчина, который имел дело с машинным маслом, стоял прямо на том месте, где стояла она. Он вообще потливый. Она подошла к лавочке. Тут сидел старый мужчина с гнилью на теле, жрущий пачками мерзкие лекарства, и рядом с ним сидела молодая женщина, разгорячённая желанием, думавшая о совокуплении, и ещё одна молодая была, промокшая, с резким парфюмом, а здесь стояла немолодая женщина с критическими днями. Курящая. Да, всё это она угадывала безошибочно. Запахи были свежие, чёткие. И тут же Ирра выходит под дождь. Вот и всё, нужного запаха нет: машины, урна воняет, прибитая пыль, червяки на клумбах, растения, курьер вёз какую-то еду недавно. И всё…

«Роэ, ублюдок, ты просто глупая жратва, которая ещё не знает об этом, попробуй сам тут поищи. Попробуй найди хоть что-нибудь под этой бесконечно падающей с неба водой».

Да, гарь имеет запах, который не спутать ни с чем. Запах крепкий, стойкий, но даже он не вечен. Тем более в дождь. Ирра редко злилась, но сейчас она была зла. Вместо того, чтобы искать матушке новое сердце, она должна была тут разыскивать червя.

Сколько их было и сколько ещё будет, любой червь рано или поздно будет пойман. «Роэ ублюдок, мог бы и подождать». Она побрела вдоль Московского проспекта в сторону площади Чернышевского, останавливаюсь через каждые сто метров и принюхиваясь.

Дошла кое-как до прихода, вся мокрая вошла внутрь. Обалдеть, как тут пахнет из трапезной.

Молодой священник, имя которого она забывала, встретил её на пороге, поздоровался с ней:

— Здравствуй, чадо. Ты к отцу Серафиму?

— Здравствуйте, отче. Угу, к нему, — кивает Светлана.

— Он у отца Александра, я сейчас позову его, иди пока в трапезную.

В трапезной был один поп и десяток бабушек самых разнообразных, от тех, кто носит платки, до тех, кто красит голову в фиолетовый цвет и носит шляпы. Всех их кормили… Борщом, кажется. Света пожелала всем приятного аппетита и села на самый краешек лавки.

Тут же появился отец Серафим, громкий, весёлый.

— Та-ак, красавицы, чем тут сегодня нас кормят?

— Щами, батюшка, щами, — отвечали ему старушки.

А она сам сразу пошёл к Светлане.

— Здравствуй, дева моя, — Света встала, он обнял её, поцеловал в висок, — ну, чадо богохранимое, как ты? Справляешься?

— Я нормально, — отвечала девочка. — Справляюсь.

— Матушка как? Батюшка? Братья как?

— Мама без изменений, врач приходил недавно, сказал, что хочет попробовать новую рецептуру. Папа работает без выходных, всё, как обычно. Я… Ну, я, как всегда — норм…

— Молишься? — спрашивает поп.

— Молюсь, молюсь, — врёт Светлана. Она уже и забыла, когда молилась.

— Причастится, исповедаться не хочешь?

— Исповедаться? — Света, кажется, удивлена. — Да мне особо и не в чем. На братьев только злюсь… Ну, ещё человека ударила.

— Человека? Женщину? — сразу интересуется отец Серафим.

— Нет-нет. — Светлана машет головой. — Мужика.

— Что? Лез к тебе? Кто таков?

— Ну, бычил, вот я его и ударила… На улице дело было.

— А он тебя не ударил? — интересуется отец Серафим. — Он не хилый был, не пьяный?

— Нет, он был огромный и злой, и я убежала.

— Ну и ладно тогда, если он был больше тебя, то греха в том нет, — священник крестит Светлану, — но ты всё равно не связывайся ни с кем, не забывай — ты единственная опора отцу, на тебе весь ваш дом, ты берегиня.

— Кто? — не понимает Света.

— Хозяйка дома, хранительница очага. Так в старину женщин звали. И так будет, пока мамка твоя не поправится, — он берёт её за плечи. — Ну что, кушать пойдём? Сегодня у нас день не постный, и будет нам с тобою настоящая русская еда. Знаешь, какая?

— Борщ! — догадывается Света.

Отец Серафим морщится:

— Я ж тебе говорю — настоящая, а борщ — это для слабаков. Щи! Щи, конечно. На говядине, с фасолью, с картошечкой, на квашеной капусте. С заправочкой, со сметанкой, с зубчиком чеснока и чёрным хлебушком, ух! Объеденье! Будешь щи?

Зачем он только спрашивает?

Глава 38

До дома еле дошла, так наелась. Пришла, кроссовки мокрые, носки мокрые, всё мокрое. Стала переодеваться, увидала, что треники уже расходятся сзади по шву. Не то чтобы они были старые, нет, просто за последнее время она стала много есть. Попа, плечи, бока, грудь — всё у неё вырастало. Странно, кажется, она продолжала бегать, и тут, ну, и там, конечно, попробуй там не побегай. Но вес она набирала, теперь с этой набранной массой она могла попробовать себя в спринте. Надо было что-то делать с питанием. Но это после, а пока ей нужна была новая одежда, ей уже все вещи были малы, включая недавно купленные трусики, которые ей так нравились. Ведь зима начнётся уже через пару-тройку месяцев. Да и мальчишки росли, как грибы. Ну ладно, на них можно взять ношеную одежду в приходе, прихожане часто сдают одежду для нуждающихся, когда дети из неё выросли. Но вот ей нужна была одежда. И, может быть даже… не спортивная. Девочка подумала, что, возможно, она захочет купить что-нибудь этакое. Даже, возможно, то, что не носят её одноклассницы.

Короче, если раньше проблема была в деньгах, то теперь проблема была в том, как сказать о деньгах папе.

«Скажу, что нашла, — думала она, отправляя мокрые и пахнущие потом вещи в машинку, — но я что нашла? Деньги? Или монеты?» Это надо было решить. Всё нужно как следует обдумать, а пока нужно было перетащить сюда остальные монеты. И узнать их ценность.

Папе перед ночной сменой на резке нужно было отдохнуть, а Светлана стала готовить ему ужин, заодно забегая к маме, чтобы поговорить с нею. Ну, хоть кому-то она могла рассказать про то, что у неё есть более тридцати тысяч рублей. Девочкам всегда нужен человек, который их выслушает, а с мамой можно было делиться всем, тем более что лишних вопросов она Светлане не задаст. Вчера, когда она была в магазине, купила близнецам леденцы «Холс», побаловать, сейчас, когда чистила картошку и резала сало для папиного ужина, взяла себе одну конфетку. Но даже не успела её развернуть, позвонили в дверь. Это был курьер, он ошибся. А потом день шёл как обычно, папа проснулся, ужинал, она ходила за братьями, пришла Нафиса, папа ушёл, близнецы опять поругались за компьютером. И Света уложила их спать. Пошла в ванную сама, мыться перед сном. И только тут полезла в карман и нашла там ту самую конфетку, которую не съела днём. Девочка положила её на раковину рядом с мыльницей, ещё раз себя осмотрела в зеркало. Да, она заметно поправилась. Ну, то, что грудь увеличилась — это супер, но вот плечи. Чего они такие… крепкие. Ещё бы, ту жареную картошку с салом, что папа не доел, она всю доела, с хлебом и солёным огурцом. Даже щёки у неё появились. Если тренер её сейчас увидит, загонит на диету и измучает сушками.

Света берёт конфетку и идёт спать. Спать! Угу, поспишь там. Девочка хочет поговорить с Любопытным ещё раз про Аглаю. Она разворачивает конфету, несмотря на то что уже почистила зубы. И словно проваливается.

Светлана не могла поверить своим глазам. У неё в липкой ладони лежала розовая конфетка. Эта была та конфетка, которую она не успела положить в рот! Как, как ей это удалось? Ведь раньше она ничего не могла с собой сюда взять. Даже одежду. Это было что-то новенькое и приятное, она сразу закинула конфету в рот. И стала думать о том, что обязательно попытается пронести в Исток ещё что-нибудь.

Туман, в депошке ещё не очень жарко. Лю не отзывался, хотя после того, как она сделала ему периметр, он появлялся тут раньше неё. А на дворе начался какой-то шум. И сразу перерос в звуки ожесточённой грызни, а затем в вой и скулёж. Девочка моментально приникла к окну, отогнув пластину жалюзи, стала смотреть, что там происходит. Аглая, даже в тумане девочка её стразу узнала. Чокнутая дралась с тремя горбатыми, пятнистыми и весьма немаленькими кошками. Да, в общем-то, и не дралась, она просто поймала одну из кошек, схватила её за голову и сворачивала ей шею, кошка визжала, била Аглаю задними лапами, распарывая женщине кожу на левом бедре на полосы, а две других кошки пытались укусить сумасшедшую за ноги. Но все эти попытки были смешны, ни у схваченной кошки с её страшными когтями, ни у её сородичей с их острыми зубами никаких шансов против долбанутой бабы не было. Аглая свернула шею одной из них, да так, что голова провернулась на целый оборот. Убила и небрежно бросила её на остатки асфальта. Две другие кошки сразу убежали в туман. А чокнутая села рядом с дохлым животным, помочилась. И тут же встала, стояла страшная, мощная, с растрёпанными волосами, залитая своей собственной кровью, стояла и смотрела на депошку, словно знала, что из большого окна здания за нею наблюдают. Свете показалось, что она смотрит ей прямо в глаза, девочка перепугалась едва не до смерти. Сползла на пол, подтянула к себе палку, а за ней и рюкзак. Пипец. Отсюда надо убираться. Быстрее бы появился Любопытный. Она очень хотела с ним поговорить.

А он появился, когда туман почти ушёл.

— Человек Светлана-Света, — раздался так ожидаемый ею, такой же ровный и красивый голос, — рад, что вы уже тут.

— Лю, где вы были так долго, ещё вчера пропали, я думала, что мы вернёмся с вами вместе. Я тут одна была, а по крыше кто-то ходил, мне кажется, это была Аглая, — сразу всё высказала ему девочка. Она даже подумала, что сказала всё это ему слишком резко.

Но голос не обиделся на её резкость, Светлане показалось, что в ровном голосе она уже научилась угадывать нотки настроений, и сейчас, судя по всему, он был доволен:

— Я, увидав, что синие стайные существа от вас отстали, остался посмотреть, что будет дальше. Мне было интересно, что будет с тем существом, которого вы поразили ядом жабы.

— Ну и что, он умер от яда? — с надеждой спросила девочка.

— Косвенно, косвенно от яда. Он ещё мучался, когда один из его сородичей подошёл и укусила его в ту часть организма, которая соединяет корпус с самой верхней, выделенной частью.

— Корпус? С выделенной частью? — и тут Света догадалась. — Он укусил его между телом и головой, в шею, что ли?

— Возможно, эта часть тела так и называется, я это запомню. В шею. После чего его стали кусать и другие сородичи и отделять от него фрагменты, потом пришли ещё, они тоже принялись это делать, пока не поглотили его полностью.

— Очень интересно! — с сарказмом заметила Светлана. «Мог бы со мной побыть, я тут едва не умерла со страха, пока долбанутая ходила по крыше».

— Нет, это было событием заурядным, но вот что мне показалось действительно интересным, так это то, что у дерева, которое вы видели с жабьего холма, живёт ещё один предстатель вашего вида. Судя по его габаритам, он тоже суприм, как и ваша Аглая.

— По его габаритам? — переспросила девочка. Но это был скорее вопрос вежливости, сейчас ей интересовала совсем другая тема.

— Да, на первый взгляд его вес на полпорядка превышает ваш. Или даже раз в шесть.

— В шесть раз — это… триста килограммов, — прикинула девочка. — Возможно, это тот великан, которого я видала у торгового центра, тот вообще был огромный, как…, — она не нашла сравнения, которое смог бы понять Лю.

— Самое удивительное, это крупное существо хранило во внутренней полости своего корпуса такое же существо, как и то, которое было отравлено вами.

Света не совсем поняла, о чём говорит голос.

— Оно хранило в полости корпуса… В себе? Внутри себя мальчика?

Как кенгуру, что ли? Или как?

— Я видел, как оно полезло своею рукой в отверстие, которое находится внизу его корпуса, и достало оттуда того, кого вы называете мальчиком, только заметно меньшего размера. Я уже такое видел у других видов существ, мне кажется, этот феномен можно интерпретировать как воспроизводство.

— А, — произнесла Светлана и, чуть подумав, продолжила, — понятно, то большое существо родило синего мальчика при помощи своей руки?

Она уже хотела закончить эту тему и поговорить с Любопытным о своём, но тот ещё не наговорился:

— А ещё у меня есть информация, которая вас порадует, Светлана-Света.

— И что это за информация?

— Я возвращался через местность, которую вы называете «парк», смотрел, какие там обитают существа, и обнаружил там растение, которые вы зовёте «фикус».

— Фикус? — Ну, не то чтобы это обрадовало Светлану очень сильно, но, тем не менее, новость была хорошей. Только вот… — Вы же говорили, Лю, что в парк лучше не соваться, что там вообще жуть кто живёт.

— Да, но это растение произрастает совсем рядом с оградой, я думаю, что можно рассмотреть вероятность безопасного сбора частей этого растения. Его части, уверен, вас порадуют.

— Я побаиваюсь туда ходить, — произнесла девочка, выслушав его, — листья мне, конечно, нужны, но синие мальчики очень быстрые, мне от них не убежать. Вдруг опять на них нарвусь.

— Мы будем осторожны, всё взвесим и просчитаем, думаю, нам удастся добыть листья при самых низких рисках. Следующим шагом будет Дерево. Мы изучим его и обитающих там существ. Исследуем вероятность пройти по той местности дальше. И если всё будет складываться благоприятно, мы опять предпримем попытку двинуться на север. К сиренам.

— Да, это хорошо, — Света была согласна с таким планом, но хотела включить в него один момент: — Лю, я уже говорила с вами насчёт этого… В общем, я хочу сменить это место, — И она, боясь, что голос её не дослушает, продолжала быстро: — Понимаете, Лю. Аглая — она больная, безумная, очень страшная, очень сильная, сегодня она убила большую кошку руками, одними руками, просто взяла и свернула ей голову. Кошка там лежит, у забора. Под этими… Под телами. А вчера она чуть не убила меня камнем, — Света потрогала грудину сразу под горлом, она ещё побаливала, — потом она как-то взобралась на крышу, может, это была не она, но я думаю, что она. Ну… Я не смогу с ней тут ужиться, рано или поздно… Я не успею убежать в мох, и она меня схватит. Понимаете, Лю. Я хочу поменять место… Может, поищем другое, может, у вас есть что-нибудь на примете? Квартира какая-нибудь, или ещё что? Лю, мне тут страшно.

Света замолчала и ждала его ответа, и он ответил ей, и опять девочка угадала с его тоном, едва Любопытный начал, она уже знала, что всё будет непросто.

— Светлана-Света, вы мне уже об этом говорили. И тогда, в тот раз, я мог согласиться поискать новое место, но сейчас, сейчас, когда вы сами создали для меня периметр, в котором я могу укрываться от пронизывающего потока времени, мне не кажется это разумным. Просто я ценю усилия, что вы предприняли для меня, и мне не хотелось бы покидать это место и искать себе новое.

— Но… В смысле… То есть, вы не хотите? Искать новое место? — Света была почти убита его ответом. Да, она уже научилась угадывать его тон.

— Я здесь себя очень хорошо чувствую, но даже не это главное. Мои возможности ограниченны, даже если мы и сменим место, всё равно я не смогу продвигаться дальше моих возможностей. Здесь точка моего входа в Исток. И здесь вы создали для меня безопасное место, в которое я всегда могу быстро вернуться.

— А как же вы собирались идти со мной на север, к сиренам?

— Я и сейчас готов идти с вами до пределов своих возможностей, — твёрдо сказал Любопытный. — Но пока я ещё не нащупал этих пределов. Созданный вами периметр значительно расширил мои возможности, но они вовсе не беспредельны.

— Вот как? — Светлане вдруг в голову пришла одна мысль, и девочка очень хотела, чтобы она смогла реализоваться. — А если я принесу вам ещё пыли из-за Черты, вы сможете поменять место?

Голос завис, он раздумывал, а Света сжала кулаки: «Ну, ну, давай, скажи, что это возможно. Ну, что ты молчишь, Лю?».

И Лю наконец ответил:

— Да, это вариант из рабочих, но я не хочу, чтобы вы ещё раз шли за Черту.

— Что? Почему? — удивилась Светлана. — Я смогу сходить туда ещё раз и наберу пыли побольше. Наберу целую банку.

— В прошлый раз я не стал говорить вам, но это дело не совсем безопасное, — начал голос.

«Вообще-то, ты говорил, что оно почти безопасное, — вспомнила девочка. — Я, между прочим, чуть в Белом лесу не задохнулась». Впрочем, она понимала, что Любопытный, скорее всего, ничего не знал про лес. Знал бы — предупредил бы. А Лю продолжал:

— И теперь я уже не думаю, что вправе подвергать вас подобной опасности вторично.

— А чокнутая? — закричала девочка, указывая пальцем на окно, за которым на заборе ещё висели какие-то ошмётки от тел синих мальчиков и валялась дохлая кошка. — Лю, чокнутая — это не опасность для меня? Взгляните, что она делает со всеми, до кого добирается!

— Тем не менее, я считаю, что вы переоцениваете её возможности и её опасность. Тем более, что для вторичного похода за Черту нужно будет поймать жука-могильщика, а я, при том, что знаю, где он обитает, не знаю, как его ловят.

— Я как-нибудь поймаю его. Лю, я поймаю этого жука, — в запальчивости обещала Светлана.

— Хорошо, но перед тем, как мы примем решение о повторном вашем путешествии за Черту, вы найдёте в своём трёхмере этого суприма Аглаю. Вы объясните ему, что просто желаете пройти к сирене и не претендуете на его территории. Может, вам удастся договориться с этим существом. И тогда не будет необходимости вашего повторного похода за Черту.

Света молчала. Да, он был прав, но даже там, наяву, она не очень хотела встречаться с этой припадочной.

— Ну, вы согласны с моим планом, Светлана-Света? — настаивал Лю.

— Согласна, — нехотя отвечала она.

Глава 39

— Её нигде не видно, — произнёс Лю, — можете выходить.

«Ты её и в прошлый раз не увидел, а я потом камнем в грудь получила». Света выглянула из депошки, убедившись, что вокруг никого, вышла и закрыла дверь.

Она пошла по лужайке из мха вдоль проспекта Гагарина, а на улице Гастелло свернула налево. Сошла на асфальт.

— Нам лучше и дальше двигаться на север, к парку, — предложил Любопытный.

«Сама знаю, что лучше», — зло думала Светлана, её очень злил тот факт, что Лю не согласился с ней сразу. Но она тут, и сама оправдывала его, размышляя о том, что он просто не понимает её опасений на счёт Аглаи. Девочка вздохнула и произнесла:

— Зайду в двадцать восьмой дом, проверю жабу. И пойдём к парку.

А жаба после того, как Светлана ушла из удобного угла двадцать восьмого дома, снова вернулась на своё место. Снова ловила, травила своим ядом всякую мелочь на стене. Она, кажется, стала ещё больше. Девочка, уже имея опыт «общения» с этим замечательным животным, сначала подразнила её палкой, помахала ей перед её глазами, даже по носу слегка постучала, издевалась над животным, пока жаба не выплюнула на неё весь свой яд.

— Этого недостаточно, — сказал Любопытный, глядя, как Света рассматривает конец палки, мокрый от жабьей слюны. — У неё за глазами железы, бугры, видите? Мне кажется, там находится самое эффективное вещество этого существа.

Светлана палкой придавила животное сверху, прижала посильнее; и вправду, сразу из-за глаз и ещё из одного бугра у жабьей попы стало вылазить вещество, похожее на желтоватый крем.

— Вот об этом я говорил, — произнёс голос. — Мне кажется, именно этим вы поразили то существо, что называете мальчиком.

Света и сама так думала, слюна жабы была похожа на воду, а это вещество было жирным, как сливочное масло. Девочка стала проворачивать палку и водить ею по спине жабы туда-сюда, чтобы равномерно распределить «крем» по острому концу своего оружия. Вот, теперь дело было сделано. Конец палки был чёрен от страшного вещества. Пусть только сунутся ко мне. Она была довольна.

«Спасибо тебе, добрая жаба».

Света вышла из развалин и, часто останавливаясь, всматривалась во всё, что казалось ей подозрительным; на все заверения Лю, что никакой опасности поблизости нет, она почти не реагировала. Выйдя на проспект, девочка побежала к парку. Ей пришлось оббежать одного марабу, что прикидывался старым деревянным столбом. И вскоре она выбежала на перекрёсток Гагарина и Бассейной. Тут Любопытный опять говорил ей, что всё спокойно. Ну, кажется, так и было. Над СКК висела всего одна медуза. Недалеко улицу быстро перебегала семейка огромных крыс. Вдалеке, на Бассейной, бродили две горбатые кошки. Но это совсем вдалеке. Птицы пролетели медленно и спокойно. Только после этого Светлана побежала дальше.

Ну, вот она, ограда парка. Девочка раньше не приглядывалась особо, а теперь стала рассматривать растения, что сплошной стеной росли за оградой. Да, это были странные растения, южные. Кусты с длинными острыми листьями, обвитые яркими, цепкими вьюнами. Деревца с мясистыми стволами. Ещё растения, похожие на большие каллы, с огромными листьями. И куча всяких, всяких других растений.

— Нам надо пройти ещё немного в северном направлении, — сказал голос. — Двести ваших шагов. Фикус там.

Света молча кивнула и пошла быстрым шагом в указанном направлении. И почти сразу увидела движение. Краем глаза сначала, но тут же повернула голову в ту строну.

Всё-таки марабу большие мастера прятаться на самом виду, перед глазами. Как она не увидала эту большую птицу сразу? А ведь Света осматривалась, стоя на перекрёстке, и не увидела. А теперь эта противная птичка, с огромным клювом в виде очень острого угла, неслась к ней почти беззвучно, быстро переставляя свои страшные, почти страусиные ноги и помогая себе прибавлять скорость короткими, но широкими крыльями.

— Опасность! Опасность! — сигнализировал девочке Лю.

«О, заметил наконец, — иронично подумала Света, — ну, слава Богу».

Время ещё было, можно повернуться и убежать. Было время, было, и она смогла бы. Но девочка вдруг поняла, что ей уже надоело всё время бегать. А потом прятаться и ждать, пока опасность отступит. Бегать, прятаться, ждать. Бегать, прятаться, ждать. Бегать, прятаться… Хватит уже. Не побежит она сейчас от какой-то тупой птицы. Девочка встала к опасности левым боком, чуть выставила вперёд ногу, а свою «жабью» палку, которую сжимала двумя руками, занесла над правым плечом.

«Ну, давай, уродец!».

А птица быстро приближалась, уже и глаза её круглые, глупые видно. Света же так и замерла с поднятой палкой. Двадцать метров, пятнадцать… Девочка удивлялась сама себе, но у неё и тени страха сейчас не было. Она ждала и предвкушала удовольствие, с которым врежет сейчас по этой страшной птичьей башке. Десять метров до птицы, вот-вот всё и случится… И вдруг тупая птица оказалась уж… не такой и тупой. Нет чтобы подлететь к девочке, получить палкой и кинуться с ней в драку. Ничего подобного, марабу вдруг затормозил, захлопав крыльями, и остановился. Постояв так в пяти метрах от Светы, поглядев на смелую девочку круглым глазом, а потом вдруг развернулся и пошёл прочь, покачивая своей головой в такт шага, мол, не очень-то и хотелось. Пошёл не спеша, но на всякий случай поглядывая назад. И этим даже чуть-чуть разочаровал Светлану. Впрочем, она радовалась, радовалась, потому что знала: она победила уродца. Девочка даже засмеялась, опуская палку:

«Иди-иди пока, и не лезь ко мне больше. В следующий раз я уже тебя так не отпущу».

Довольная собой, Света пошла дальше, пока голос не сказал ей:

— Вот, напротив этого места, в ста шагах в парк, и растёт фикус.

Света ещё раз поглядела вслед уходящему марабу и свернула к заграждению. Да, за оградой сплошная стена всякой зелёной растительности. И она даже не успела дойти до самой ограды, как из зелёной массы прямо перед ней на забор плюхнулся здоровенный… кузнечик, только без задних ног, но зато с огромными жвалами. Он был длиной с руку девочки, только раза в три жирнее, цвета он был насыщенного коричневого, и так как голова этого мутанта со страшными жвалами через решётку не пролезла, он вытянул в сторону Светланы метровую коленчатую лапу, усеянную страшными и острыми крючьями.

От неожиданности девочка отпрянула, от отвращения к кузнечику поморщилась, но в ней ещё жил дух победы над марабу, и она, сжав свою жабью палку покрепче, отбила ею колючую лапу, а после загнала острый её конец прямо таракану в грудь, в самую серёдку, в место, откуда у него вырастали лапы. Загнала с хрустом, и даже уже не морщилась. Ещё тараканов она не боялась! Уродец, провисев пару секунд на ограде, соскользнул с палки и свалился вниз.

— Прекрасная работа! — услышала Светлана привычный спокойный голос. — Кажется, вы начинаете обживаться в Истоках.

Да. Светлана и сама так думала.

— Но сейчас было бы благоразумно вернуться к себе. Или временно отступить к полям мха, — продолжал Лю.

Света и сама так думала — ещё до того, как она расправилась с тараканом, она видела, что с севера, от жабьего холма, в её сторону тащатся две медузы.

В прошлый раз она забыла про это. Но теперь, вернувшись в депошку и заперев на засов дверь, девочка скинула куртку, поглядела в окно и, убедившись, что никого на улице нет, достала из рюкзака новую майку и при помощи ножа вырезала из неё небольшой кусочек ткани пять на пять сантиметров, достала узелок с монетами, из него вытащила золотой. «Десять рублей 1904 г.». Она спрятала остальные монеты обратно, а эту завернула в вырезанный из майки лоскуток. И уже этот маленький свёрточек спрятала, как в прошлый раз, за щёку. Она вдруг подумала, что раны на щеке и десне очень быстро зажили. Это было удивительно. А ещё она потрогала щёку, из которой недавно хирург вытащил какую-то личинку. Но даже места вскрытия не смогла нащупать. Она даже на другой щеке поискала, думала, что перепутала щёки. Но и там не было ничего, что напоминало бы ей про жука-могильщика. Как следует обдумать это она не успела.

Зонт был сломан, он, конечно же, был стар, но ещё мог хоть как-то защищать её от дождя. Правда, как только она вышла из парадной, дождь прекратился. Отлично, а то бежать с зонтом было неудобно. Девочка свернула в арку и сразу перешла на лёгкий разминочный бег. Ну и, конечно же, почти сразу почувствовала, как промок её левый кроссовок. Когда отводила братьев в садик, то смогла не промочить ног, а тут… Осень. Ей и впрямь нужна была новая обувь. И новые треники. И новая куртка. А может быть, даже и туфли с юбкой, она лет сто уже не носила юбки. И колготок целых у неё не было. Она ещё не добежала до детской площадки, а второй кроссовок уже тоже промок. Ну, и ладно. Света чуть ускорилась, на ходу пробуя языком рваную ранку во рту. Теперь она перенесла монетку со значительно меньшим ущербом; да, повреждение было, но на этот раз всё обошлось без кровавых фонтанов изо рта. А монетка — вот она. Света уже посмотрела цены. Одно это уже вдохновляло девочку, на одном из московских сайтов такую же предлагали за сто восемьдесят тысяч рублей! Сто! Восемьдесят! Тысяч! Да пусть у неё какой-нибудь ненормальный купит хоть за сто шестьдесят. Она бы сразу согласилась. Главное, пока никому не говорить об этой монетке, особенно Пахому. Она не хотела снова буцкать какого-то барыгу. Уж лучше найти кого-то с паспортом и выставить монету на аукцион, как он там называется? «Конрос», кажется. Вот только кого? У кого из её знакомых, кроме папы, есть паспорт?

— Фома-а! — услышала она сзади. — Погодь, Фома!

Ну, ей даже и думать было не нужно, чтобы угадать, кто орёт на весь двор. Девочка и не думала сбавлять скорость, но убегать от него, как раньше, было как-то неудобно.

— Фомина, да погоди ты! — орал одноклассник, топая сзади.

И тут девочка так разозлилась на него, что даже остановилась и, не поворачиваясь, стала ждать его приближения, пока не услышала совсем рядом:

— Здарова, Фома!

Тут она повернулась и, глядя на него с большой неприязнью, очень зло сказала ему через сжатые в нитку губы:

— Пахомов, у меня вообще-то имя есть! Ты хоть знаешь, как меня зовут?

— А-а… Ну, это, знаю, — Пахом даже растерялся. — Света.

«Света! Света! — она отвернулась от него и быстро пошла. — Господи, как он это произнёс! Фу, это противно. Лучше бы я этого не слышала».

Девочка не смогла бы сказать, что в его произношении было не так. Но что-то было, возможно, тон… Этот его вечный тон грубостей и насмешек её смущал. Или голос. Или и то, и другое. В общем, в устах Пахомова её простое имя звучало… странно, как минимум.

— Чего делала вчера? — спрашивал Пахомов, топая рядом.

Света взглянула на него: непричёсанный, у дорогой куртки ворот надорван, она ещё и грязная, видно, как с Валяем сцепился, так даже и не подумал почиститься, сам весь безалаберный какой-то, грубый. Посмотрела девочка на одноклассника и зачем-то сказала ему небрежно:

— Ночью на меня марабу наехал, раньше я от таких бегала, а вчера лень было бежать, решила врезать ему палкой, так он подбежал, а драться побоялся, ушёл.

Пахомов посмотрел на неё то ли с подозрением, то ли с опаской, а после спросил осторожненько:

— А марабу — это кто?

— Пахомов, — Светлана уничтожила его взглядом, — пора бы тебе знать, это птица такая большая.

— А! Птица. Понял.

— После него я убила огромного кузнечика, — зачем-то продолжала удивлять одноклассника девочка, — проткнула ему грудь палкой с жабьим ядом.

И тут Пахомов расплылся в улыбке:

— Гамалась? — он смеётся. — А я думаю, что она несёт, сразу и не допёр, что ты играла. Во что играешь?

— В Истоки, — ответила Света.

— И что, норм игра?

— Жуткая пипец!

— Надо посмотреть, — говорит Пахом.

— Не надо, тебе не понравится.

— А ты раньше анимэшки смотрела, сейчас смотришь? Или разлюбила?

— Некогда, очень хотела бы посмотреть что-нибудь, но времени нет.

— А я в детстве тоже смотрел. «Наруто».

— Ты смотрел «Наруто»? — Светлана даже обрадовалась, с этого мультфильма началась её любовь к анимэ.

— Все девятьсот серий или сколько там. Не помню уже, — говорит Пахомов, словно хвастается. — Только филлеры пропускал. Нудные.

— И я тоже филлеры пропускала, — Светлана тут остановилась. Замерла.

И одноклассник встал, смотрел на девочку выжидательно.

— Слушай, Пахомов, — начала она, — мне нужно найти одного человека в городе. Я знаю только её имя и фамилию.

— Да легко! — сразу ответил ей Пахом. — Лавэ есть? Если есть, найдём. У меня есть корефан, он в этой теме рубит. Ну, не то чтобы корефан, но я его хорошо знаю. Раскуривались как-то в одной общаге.

Он достал телефон.

— Ну так что? Звонить?

Света подумала, что деньги у неё есть. И Аглаю ей надо было найти. Она ведь обещала Лю, что поговорит с ней тут.

— Звони, — произнесла девочка.

— Супер, школу задвинем, — говорил ей одноклассник, копаясь в длинном списке номеров, — только денег на метро у меня нет, мамка лишила подаяний.

— У меня есть, — отвечала девочка.

Глава 40

— Короче, я сейчас подъеду, — по телефону договаривался Пахомов, — куда? Ага, понял. А там? Ага… Всё, еду. Подъеду — позвоню. Выйдешь, или мне зайти? Ага, всё… Еду.

Он спрятал телефон и сказал Светлане:

— Нам на «дыбу», он там в «бонче» учится. Погнали.

И они «погнали» к станции метро «Парк победы». Это прикольно — прогуливать уроки, когда у тебя есть дело, есть деньги и есть с кем прогулять.

Дождь закончился. Ирра вышла из-под веранды какого-то ресторана, остановилась, раскрыла пазухи, стала принюхиваться. Вдыхать, вдыхать, вдыхать этот едкий воздух большой улицы, по которой непрерывном потоком едут и едут машины, бегут и бегут люди. Выхлопные газы, аккумуляторы самоката, человеческая пища, вокруг куча всяких булочных и павильонов с кофе, рестораны. По улице плывёт сладкий смрад современных сигарет, вейпов, размоченных окурков. Специфический запах водорослей — от фонтана напротив большого здания библиотеки. Всё не то, всё не то. Запаха червя тут нет. Если и был, его смыло дождём. На другой стороне улицы — станция метрополитена. Внутри всегда ходит воздух, он выдувает запахи, да и само место имеет свой сильный оттенок, слишком пахнет людьми, но это лучше, чем дождь.

Она идёт к переходу. Спускается вниз, чтобы перебраться на ту сторону, тут в переходе свои запахи. Гниль, сырость, моча, кровь… Она принюхивается. Да, мужская кровь. Подтухшее мясо курицы.

Нет, ничего интересного. Поднявшись наверх, она сразу пошла ко входу в метрополитен. Зашла, постояла у касс. Постояла у турникетов, вбирая в себя запахи, что приносил поток воздуха снизу. Нет, тут тоже было пусто. Она уже второй день искала, но это её не смущало, Ирра ела три дня назад, так что была не голодна, ночью она отдыхала, а искать… Ей даже нравилось.

И тут она уловила, нет, не запах, намёк, пару молекул, и это был не воздух снизу, это был воздух, что влетел с улицы. Ни секунды не раздумывая, она бросилась к выходу. Ирра очень боялась потерять его. Выскочила — точно. Это был он. Ещё несколько молекул, она их узнала. Теперь взять направление. Откуда ветер. Север. Она пробежала метров двадцать по направлению к парку. Стала вдыхать и вдыхать носом воздух, при этом вертя головой туда-сюда, как сумасшедшая. И ей было наплевать, что спешащие в метро прохожие косятся на неё, ей нужно было взять направление. Но тут, у мокрых кустов, ничего не было. Нет, нет, нет, она не могла ошибиться, запах был, был. Ирра побежала к проезжей части и там нашла ещё несколько молекул. И пошла, пошла, вдыхая воздух, на север по Московскому проспекту, находя новые и новые молекулы запаха. Всё, она взяла след, теперь Ирра в этом не сомневалась.

Они вошли на станцию, встали в очередь к кассам, Светлана достала из рюкзака тысячу рублей.

— Он в «бонче» учится, — с уважением рассказывал Пахомов о своём знакомом, — он в сетях, знаешь, как шарит? Супер.

Девочка слушала и надеялась, что это так и есть. Она купила четыре жетона, они прошли на эскалатор, и она спросила:

— А куда ехать? Далеко?

— На «дыбу» (станция метро «Дыбенко»), — отвечал Пахом и продолжал рассказ про приятеля: — Он после универа в ФСБ собирается.

— Круто, — сказала девочка для поддержания разговора.

Они доехали до нужной станции, причём Пахомов почти не умокал, нес всякую околесицу, иногда смешную, когда нужно было, даже перекрикивал шум метрополитена. Света слушала его. Сама говорила мало. Поднялись по эскалатору и вышли на улицу. Пошли по проспекту Большевиков. Одноклассник достал телефон и стал звонить. Поговорив, сообщил:

— Короче, он сейчас выйдет. Будет нас ждать у входа в универ. Только ты, это… Не стремайся.

— А что такое? — насторожилась Света.

— Ну, он немного кринжовый, но чел он нормальный, — успокаивал её одноклассник.

Никакой он был не кринжовый. Простой парень, может, просто невысокий, чуть толстенький, в очках и небритый, он, наверное, хотел отпустить бороду по моде, но щетина росла у него так себе. Борода была не очень…

— Здарова, Петя, — Пахомов поздоровался с ним за руку. — Это Света, вот ей нужно найти одного чела.

— Твоя тянка? — сразу уточнил Петя, внимательно разглядывая Светлану через очки.

— Не, — отвечал Пахом, — мы так… Общаемся.

— Александр, — представился Петя и протянул Свете руку для рукопожатия.

— Светлана, — она пожала ему влажную, даже чуть липкую руку и подумала: Петя? Александр?

— Короче, Петя, Светке нужно одного чела найти, поможешь? — перешёл к делу Пахомов.

— Помогу, без базара, — сразу согласился Петя. Сейчас он был вальяжен и крут — а как иначе должен разговаривать студент университета со школьниками — и посмотрев на девочку как-то хитро, обвёл взглядом с головы до ног и уточнил. — А что заплатите?

Девочка сразу посмотрела на одноклассника: а сколько надо? И поняв её взгляд, Пахомов произнёс:

— Э, Петя, ты только не борзей, у неё не много денег.

А Александр-Петя ещё раз осмотрел Светлану и, чуть улыбаясь, произнёс, заискивающе и противно улыбаясь:

— Ну она кайфовая, стройная… Может, натурой? — и расплылся в улыбке: якобы шутка. И тут же добавил. — У меня хата свободна, можем ещё и раскумариться.

«Что? Натурой? Какой натурой? — не сразу поняла девочка. А когда поняла, что он имеет в виду, то… — Щетина клочками, сам неспортивный, волосы сальные, руки липкие». Ей стало неприятно, едва она подумала, что он этими руками будет к ней прикасаться. «Фу!» Девочка сразу хотела отказаться от подобного предложения, но Пахомов её опередил:

— Э, Петя! Хорош! — говорил он весьма твёрдо, даже с угрозой в голосе. — Завязывай давай. Говори, сколько денег надо?

И Светлана была Пахомову благодарна. Пахомов даже не стал говорить Пете, что она школьница, что ей шестнадцати нет ещё, просто сказал «хорош» и «завязывай», и больше ничего. Посчитал, что этого достаточно. И в принципе, учитывая, что Пахомов был почти на голову выше Пети, тому этого было достаточно.

— Ну, ок. Тогда с неё пятёрочка.

— Хорошо, — за Свету ответил одноклассник, — деньги у неё есть, но вперёд она даст только пару косых. Остальное после работы.

— Ну, ок! — сразу согласился студент. — Кого ищем?

Девочка полезла в рюкзак за деньгами. А сама думала о том, что Пахомов умеет быть твёрдым, вон как умело договаривается обо всём за неё.

— Её зовут Манана Гванца, — говорила Света, протягивая Пете две тысячных купюры, она отлично запомнила настоящее имя Аглаи, — сможешь разыскать её?

— Нерусская? Гражданство есть? — сразу спросил студент, пряча деньги в карман рубашки.

— Не знаю, — ответила девочка.

— Прописка, регистрация? Машину водит? Сколько лет? Фамилия мужа? Дети есть? Кем работает?

— Нет, ничего не знаю. — Светлана даже начала бояться, что Петя откажется от поисков. — Она взрослая, лет тридцать ей или тридцать пять.

— Ну хоть что-нибудь ещё о ней знаешь?

— А, — вспомнила девочка, — она чокнутая, на таблетках сидит. Кажется.

— Ок… Ок…, — задумчиво говорил Петя, — попробую поискать так. Ладно, запиши мой телефон.

Света достала свой убогонький кнопочный телефон, стала записывать в него цифры, что диктовал студент, а тот косился на её гаджет с непониманием, в конце номера добавил:

— Александр.

Света кивнула, но записала «Петя», нажала на «вызов»,

— Через пару дней, а может и раньше, я тебе позвоню, — сказал он ей. И когда она уже кивнула ему в ответ, он спросил заискивающе. — Слушай, а у тебя подруг каких-нибудь нет?

— Нет у неё никаких подруг, — опять за Светлану отвечал Пахомов, — не дружит с ней никто.

Света шла по улице и косилась на Пахомова зло: всё-таки Пахом дебил. Грубый и тупой.

Виталий Леонидович зашёл поесть. Он хотел поесть простых и недорогих гамбургеров. На улице Восстания, в двух сотнях метров от станции метрополитена, было место, где делали недорогие, но вполне себе съедобные гамбургеры. Называлась забегаловка «Сити Гриль Хаус». Он взял себе «Бронкс Биф» и острый «Ред Булл», большой стакан пива, две картошки «айдахо», три сырных соуса. И всё это стоило чуть больше тысячи рублей. Дождался заказа, начал есть. Роэ был доволен, Ирра делала свою работу, и ничего, что уже пошёл второй день, путь хоть неделю ищет, она должна найти червя. Фисюки, папаша с сынком, по своим каналам тоже искали. Если через пару дней результатов не будет, у него был ещё один вариант. Последний. К этим существам он обратится только в исключительном случае. Пока в них не было необходимости.

Полудурок Мартышка не захотел с ним есть дешёвую еду, пошёл в ресторан, что находился на шестом этаже в соседнем ТЦ. Скорее всего, он обижается за то, что Виталий Леонидович дал ему вчера в торец. Роэ берёт большой гамбургер, это «Ред Булл», в нём куча перца халапеньо и, кажется, соус табаско. Виталий Леонидович любит острое, особенно с холодным пивом. Он с удовольствием кусает гамбургер и думает о том, что с Мартыновым у него навсегда отношения испорчены. Так испорчены, что, возможно, придётся их выяснить. Не здесь, конечно, там… И возможно, что их придётся выяснить… окончательно. Но это не пугало Роэ, он был уверен в своих силах и по ту, и по эту сторону реальности. Он, уже жирными пальцами, взял одну картошечку и, обмакнув её в жёлтый солёный соус, отправил в рот. Да, еда — это большое удовольствие. Особенно если ты почти всегда чувствуешь голод. И тут в кармане начал трястись и попискивать телефон.

«Интересно, кто это?». Он вытер пальцы салфетками и достал телефон из кармана.

Всё, приятная обеденная расслабуха окончена, на мониторе высветился абонент: «Уродина».

— Да, — произнёс он и услышал знакомое шипение, которое едва мог разобрать. «Ленивая страшила, даже не хочет настроить голос, вот догадывайся, что она там шипит». — Не понял, повтори.

Опять шипение, но на сей раз он разобрал, вернее додумался, до той информации, которое ему передавали:

— Новорощинская улица?

Ирра опять что-то шипела.

— Рощинская и Новорощинская. Я понял. Будь там, стой на перекрёстке, я еду.

Жаль бросать такую вкусную еду, но нужно было ехать. Дело, кажется, налаживалось. Если честно, Виталий Леонидович волновался. Он давно так себя не чувствовал. Что ни говори, а оказать услугу Рогатой Госпоже значило очень и очень сильно повысить свой статус, Роэ не собирался упускать эту возможность.

Он звонил Мартышке.

— Слушаю, — почти сразу ответил Мартынов. Так сразу, как будто сидел и ждал звонка.

— Подавай машину, — сказал ему Роэ.

А в ответ пауза. А пауз быть не должно.

— Мартышка, ты меня слышал? — в голосе Виталия Леонидовича появились нотки холодного раздражения.

— Мне ещё еду не принесли, — произносит Мартынов недовольно или обиженно.

— Мне плевать, — заканчивает разговор Роэман и отключается.

Ему и вправду плевать, а может, он даже и рад, что Мартышка не успел поесть.

Глава 41

Мартынов остановился, чуть проехав за светофор. И пальцем указал на улицу:

— Вон она.

Виталий Леонидович и сам увидал Ирру, он вышел из машины и пошёл к ней. Видок у неё был так себе, космы то ли засаленные, то ли мокрые, нечёсаные. Это существо и так было уродливым, а сейчас его уродство просто бросалось в глаза. А ещё от неё воняло потом и кошками. «Дура, могла бы принять нормальный вид, чтобы прохожие на неё внимания не обращали. Но ей, безмозглой, лень». Её дурацкий медведь был грязен, она его, кажется, не раз роняла на мокрый асфальт.

— Ну, порадуйте меня, милочка.

Ирра разевает рот, сипит что-то. Он качает головой. Ему не хочется быть с ней грубым, но он не понимает её:

— Не понял, ты взяла след? Говори по-человечески.

Она снова разевает рот, шипит, шипит, помогает себе руками, пытается что-то ему пояснить. Теперь он начинает понимать.

— А, след обрывается здесь?

Ирра кивает.

— Почему?

Она показывает ему, как прячет что-то в карман.

— Червь спрятался.

Нет. Ирра качает головой. И что-то шипит.

— Что? — спрашивает Виталий Леонидович, он начинает раздражаться и наклоняется к ней пониже, чтобы лучше слышать.

— Эщщ, — шипит существо.

— А! Вещь! Вещь? — он понял. — Это не сам червь, это вещь червя?

Ирра кивает: да, так и есть.

— Кто-то до этого места донёс его вещь, а потом спрятал её куда-то, и больше запаха нет?

Она кивает два раз подряд.

— Ясно, — Роэ лезет в карман за телефоном. Он знает, что делать. Ну, во всяком случае, в каком ему направлении теперь работать.

Вещь. Вещь, которая воняет гарью, которую червь приволок оттуда. Что это может быть? Конечно, что-то ценное. Он находит в списке нужное имя: Фисюк. И сразу делает вызов.

На том конце долго не отвечают, Роэ улыбается, он знает, что этот подонок специально не отвечает на вызов. Тянет время, а может и вообще не взять, сказав потом, что был не у телефона. Ничего, ничего, Виталий Леонидович ему это припомнит. Но тут связь установилась.

— Алло, — говорит Роэ, — петербуржская интеллигенция?

— Это я, — отвечает Фисюк-старший. — У меня для вас, Виталий Леонидович, пока ничего нет. Я работаю над вашей проблемой.

— Молодец, работай, работай, а пока скажи-ка мне, есть ли кто-нибудь из коллекционеров, нумизматов или знахарей, который работают с артефактами на улице Новорощинской или на Рощинской?

— Рощинская — Новорощинская? — кажется, Жан Карлович Фисюк не знает, где эти улицы.

— Это между «Электросилой» и Лиговским.

— А… А, ну, понял. Там есть один человечек, сейчас точно скажу адрес. Подождите, Виталий Леонидович.

Роэман ждёт, и через минуту Фисюк снова «на проводе»:

— Заставская, двадцать четыре. Жёлтенький домик, трёхэтажный, кажется. Вход с улицы. Дверь на домофоне. Коля Ковальков. Это тип острожный, незнакомым не откроет.

— Барыга? Или лекарь? — спрашивает Роэ.

— Не лекарь, скупщик краденого, не брезгует ничем, покупает всё, кроме телефонов, — велосипеды, одежду, всё, что угодно, работает с наркоманами, с барыгами, с ворами.

— Квартира? — интересуется Виталий Леонидович.

Жан Карлович Фисюк диктует ему номер квартиры и сообщает:

— Если повспоминать, у меня ещё пара адресов будет, на Лиговском один тип есть, ещё на Верейской улице один мутный человек.

— Всех, всех вспоминай, а я пока этого Колю Ковалькова отработаю, — говорит Роэ и, не прощаясь, прерывает связь.

Он не прячет телефон, Ирра и Мартышка смотрят на него в ожидании, но он на них внимания не обращает. Виталий Леонидович находит нужное имя. «Лёлик». Сразу запускает вызов.

И когда на том конце отзываются, просто говорит три слова:

— Ты мне нужен.

— Я на совещании, — почти шепчут ему в ответ.

Но Роэ это не останавливает, плевать ему на всякие совещания:

— Дело срочное.

— Понял, — звучит из телефона, — где вы?

— Заставская, двадцать четыре.

— Далеко. По пробкам буду через час.

— Жду.

Он отключил телефон и пошёл к машине. Мартынов уже сел за руль, а Ирра осталась стоять. Она смотрела на Виталия Леонидовича: я всё сделала, что тебе ещё нужно? Он сразу понял её взгляд:

— Нет. Я тебя не отпускаю, ты мне ещё нужна.

Конечно, теперь она смотрела на него с ненавистью, но это его не пугало. Да, со всей этой нечистью нельзя забывать о безопасности, но бояться их тем более было нельзя:

— В машину, я сказал.

Ирра покрепче взяла медведя и, всё ещё глядя на Роэ с ненавистью, пошла к машине.

Мартышка вернулся в машину.

— Нужная квартира вон в той парадной. Отсюда нужно отъехать, мы тут на виду.

Он был прав. Виталий Леонидович локтем толкнул Ирру:

— Зайди в парадную, узнай, дома ли хозяева, сколько их, вещь червя там или нет.

Ирра молча вылезла из машины, пошла к нужной двери, встала около неё, стала ждать.

Мартынов перегнал свой «гелик» чуть дальше от дома и, повернувшись к Роэ, спросил:

— Чего ждём?

— Человека, — коротко ответил Виталий Леонидович.

— Мусора твоего, что ли? — уточнил Мартышка.

На этот вопрос Роэ ему не ответил. Он пытался разглядеть, что делает Ирра.

— Слышь, Роэ, пока время терпит, может, пожру схожу, жрать охота.

Виталию Леонидовичу и самому хотелось есть, но он мог терпеть голод, если надо будет, хоть неделю, хоть две. «И этот потерпит».

Он так и не ответил, и Гена Мартынов, подождав несколько секунд и поняв, что ответа не будет, отвернулся к рулю.

Сотрудник оперативно-розыскного отдела Восемнадцатого ОВД Петроградского района капитан Митрохин, которого знакомые звали просто Лёликом, был единственным человеком из всех, кого знал Виталий Леонидович, кто носил кожаную куртку. Коричневая потёртая курка, оттопыренный скрытой кобурой левый бок, короткая стрижка и крепкая фигура. У людей специфических профессий сомнений не возникало — это полицейский.

— Что за дело? — сразу спросил он после рукопожатия.

— У местного барыги вещицу нужно забрать, — отвечал Виталий Леонидович, отсчитывая десять оранжевых купюр по пять тысяч рублей и протягивая их полицейскому.

Лёлик взял купюры, спрятал их во внутренний карман куртки и продолжал интересоваться:

— А что за вещица?

— Пока сам не знаю, — Роэ достал телефон, вызвал Ирру, которая давно уже была в нужной парадной. И как только она ответила, сказал: — Открывай нам дверь, мы входим.

Он, капитан Алексей Митрохин и Гена Мартынов быстро пошли к открывшейся двери. Причём Мартынов нёс мощные ножницы для перекусывания висячих замков и монтировку.

— Он дома? — сразу спросил Роэ, как только вошёл в парадную.

Ирра согласно кивнула.

— Он один?

Ирра опять кивнула. И все пошли вверх по лестнице. Роэ поднял руку, остановил всех и произнёс:

— Он осторожный, он нам не откроет. Ирра, давай ты.

Она опять кивнула и поднялась на пролёт выше, встала у двери и, едва дотягиваясь до звонка, начала нажимать кнопку. Ирра звонила усердно, нажимала и нажимала кнопку, но хитрый владелец квартиры не спешил ей открывать. Она взглянула на Роэ — что делать? А тот в ответ показал кулак: стучи погромче. Ирра начала тарабанить в железную дверь, причём не кулаком, а ногой, продолжая звонить в звонок. Конечно, так продолжаться долго не могло, уж очень было шумно в парадной, поэтому скоро дверь приоткрылась, ровно на длину цепочки, и из квартиры послышался голос:

— Эй, ты, слабоумная, тебе чего?

Ирра сразу вставила ногу в появившуюся щель и вцепилась в дверь руками, чтобы она не закрылась, а по лестнице, прыгая через три ступени, кинулся Мартышка с ножницами.

— Э, э…, — орал хозяин квартиры, — вы чего? Милиция, милиция… Соседи, позвоните кто-нибудь в милицию…!

Он пытался захлопнуть дверь, но Ирра только на вид была слабым ребёнком, она крепко держала дверь, да и Мартынов уже просовывал ножницы в щель, уже перекусывал цепочку. Раз! И всё. Ирра отскочила в сторону, Мартынов вошёл в квартиру, заталкивая хозяина в комнаты, а за ним уже спешил капитан. Роэ шёл последним, он пропустил вперёд Ирру и закрыл за собой дверь.

— Ми-милиция, — причитал хозяин, валяясь на полу возле дивана. Он был почти лыс, на вид далеко за пятьдесят.

Капитан подошёл и сунул ему под нос удостоверение. Сунул и быстро убрал.

— Вы не полицейские, они так не входят, — не поверил Ковальков.

Роэ осмотрелся: мебель старая, но телевизор и ноутбук хорошие. Бедненько, но чистенько. Пока он осматривался, Мартышка уселся к столу, а Ирра шныряла по комнатам и вынюхивала в прямом смысле этого слова.

— Вещь тут? — спросил у неё Роэ.

Она не была уверена, поморщилась: кажется, тут.

— Недавно вы приобрели одну ворованную вещь, — начал Виталий Леонидович, присаживаясь на корточки рядом со всё ещё лежащим на полу Ковальковым.

— Какую ещё вещь? — огрызнулся тот.

«Знать бы, какую», — подумал Роэ и произнёс:

— Отдадите по-хорошему, мы сразу уйдём. Уйдём, ничего не тронув больше.

— Скажите, что за вещь, — настаивал скупщик краденого, — я много что покупаю.

Ирра вбежала в комнату, она что-то нашла, Роэ дал знак Мартышке пойти с ней.

— Вспомните, что покупали за последние два-три дня.

И тут Ковальков посмотрел на него недружелюбно, но, кажется, его больше интересовало, что происходит в той комнате, в которой скрылись Ирра и Мартынов. А там двигали мебель.

— Ну, — напомнил о себе Роэман и похлопал Ковалькова по лысине. — Покупали вещи, вспоминайте, какие.

— Не помню я, — вдруг неожиданно грубо отвечал тот.

— Не помнишь? — уже с угрозой в голосе переспрашивает Роэ.

И тут в комнату вбегает Ирра, она подходит к Ковалькову, присаживается, принюхивается быстро и бесцеремонно, лезет к нему в карман брюк.

— Ну, куда, уродина, — тот пытается остановить её руку, но Ирре на помощь приходит Виталий Леонидович. Он думает, что вещь в кармане скупщика, но оттуда вываливается связка ключей, Ирра хватает её и быстро уходит в другую комнату.

— Тварь! — орёт ей вслед Ковальков. И тут же гнусавит с претензией, уже обращаясь к Роэману: — Никакие вы не менты. Не менты.

Роэ согласно кивает ему, он ждёт. И ждать ему недолго, появляется Мартынов, он несёт в руке пачки денег и жестяную банку, а перед ним идёт Ирра, она почти торжественно несёт маленький целлофановый пакетик. Подносит и отдаёт его Виталию Леонидовичу. В пакетике жёлтая монетка.

— Вещь червя? — тихо спрашивает Роэ, вытряхивая монетку себе на ладонь.

Ирра кивает, она довольна.

— Ты нашла сейф и догадалась, что она там?

Она опять кивает.

— Твари, беспредельные твари, — хнычет Ковальков, видя пачки денег и коробку с ценностями в руках Мартынова. — Я всю жизнь это копил.

По его щекам текут слёзы, барыге, скупщику краденного очень жаль своих накоплений. Роэ протягивает к Мартышке руку, тот, сразу поняв, передаёт ему деньги и коробку, а Виталий Леонидович тут же кидает всё это Ковалькову и говорит:

— Оставлю всё тебе, если скажешь, у кого купил это, — и показывает золотой царский червонец тысяча девятьсот одиннадцатого года.

Ковальков тут же подгребает под себя денежки, свою коробочку, которую он, видимо, ценит, и сразу отвечает:

— У одного барыги местного, что дурью торгует, купил за тридцать восемь тысяч.

— Погоняло? Адрес? — спрашивает Роэ.

— Адреса не знаю, телефон есть, зовут Валяй, Женя Валяй, — говорит Ковальков и тут же лезет в карман, достаёт свой телефон и начинает диктовать цифры. Он очень торопится услужить, вдруг и правда у него ничего не отнимут, если он будет… сотрудничать.

А капитан Лёлик, который до этого момента просто стоял и всё время молчал, услыхав эти цифры, уже звонит куда следует:

— Дежурный, Митрохин. Валер, глянь по в базе: Женя Валяй, барыга, есть у нас такой? Могу телефон его продиктовать, — капитан ждёт. Роэ и Мартышка тоже, только Ирра просто сидит на стуле. — Есть? Отлично. Адресок дай.

Капитан отключается:

— Адрес есть. Сейчас поедем?

— Конечно, сейчас, — Виталий Леонидович поднимается, прячет монету в карман плаща, идёт к выходу.

— А я за монетку-то деньги заплатил, — напоминает ему Ковальков.

Роэ даже не оборачивается, а вот Мартынов, проходя мимо всё ещё лежащего на полу скупщика краденого, врезает ему с носка по рёбрам. Чтобы не борзел.

— О-о, — стонет Ковальков, а сам рукой денежки к себе прижимает. Ирра смеётся, ей смешно, как он стонет, она подбегает и, быстро наклонившись к Ковалькову, кусает его за руку выше локтя. Один по-змеиному быстрый укус маленькой девочки, а кожа барыги прокушена до крови. Тот орёт, пытаясь отбиться от неё, а Ирра уже бежит за всеми к выходу, её губы в крови, и она опять смеётся.

Глава 42

А со вторым барыгой всё сложилось ещё легче. Как только Валяев понял, что пришли не по его делам, так сразу стал отвечать. Стоило капитану Лёлику позвонить, так он сам вышел. Так хотел посодействовать органам, что сразу начал говорить.

— Я с нарколыгами дел не имею, лично почти никого не знаю.

— Как же ты работаешь? — удивился Виталий Леонидович.

— Только через закладки и интернет.

— Ну, ясно, — Роэ достал из кармана монету, — а это у тебя откуда, тоже через закладки получил?

Валяй монету сразу узнал и отпираться не стал:

— Нарик один приволок. Пахомом зовут.

— Наркоман, значит? — спросил Виталий Леонидович.

— Ну, не то чтобы конченый, так — плановой. Он школьник ещё. Траву брал пару раз. Нас, гашиш. Всё лёгкое.

— Как зовут, телефон, адрес?

— Не знаю, — наркоторговец мотал своей здоровенной башкой.

— Как не знаешь? И телефона его нет?

— Не знаю, клянусь, я нарколыгам свой телефон не даю, задолбают. А Пахом — он мой адрес знает, пришёл, сказал, что товар есть, сказал, рыжьё, я вышел, он с бабой, говорит, вот, мол, её монета.

— Что за баба? — уточняет Роэ.

— Да малолетка какая-то, — вспоминает барыга, — гопница районная, как и Пахом. Школьница, лет шестнадцать-семнадцать, но высокая.

— Школьница?

— Ну да, вроде того, так и Пахом тоже, кажись, школьник, он как-то брал у меня кое-что, прятал в рюкзак, там учебник был какой-то. Он, Пахом, высокий, но всё-таки школьник.

— То есть твой Пахом и эта девка, что была с ним, школьники? А какая тут школа поблизости?

— Да их тут штук пять или десять, — сообщил Валяй.

Роэ смотрит на капитана Лёлика, а тот только кивает головой:

— Я завтра с утра займусь.

— Сейчас займись, — больше у него вопросов к наркоторговцу нет, он и Мартышка идут к машине.

Ирра стоит и ждёт, что он скажет ей, кажется, она надеется, что для неё поиски закончены, но Виталий Леонидович так не считает:

— Ты не стой, не стой столбом, между прочим, червь мог быть в этом дворе, ищи давай, ищи, попробуй взять след.

Ирра смотрит на него с ненавистью, но он даже не оборачивается, садится в машину и Мартынов увозит его.

Светлана подошла к окну. Папа собирался на работу, резать салаты. А девочка хотела взглянуть, не идёт ли дождь. Конечно, дождь шёл. За окном темно, капельки на стекле, в свете фонаря рябь на лужах, прохожие торопятся домой, машины с красными стоп-сигналами паркуются. В Петербурге обычный осенний вечер, плавно преходящий в ночь. Ей показалось, что звонит её телефон.

— Светка, я пошёл, — кричит папа из прихожей.

Она бежит к нему — поцеловать. Выпроводив папу, хотела посидеть с мамой, пока сиделка не пришла, но нет… Телефон звонит. И теперь ей не кажется. Номер незнакомый — это странно. Девочка уже и забыла, когда ей звонил кто-нибудь, кроме папы, близнецов или сиделок. Она смотрит на телефон, думая, принимать вызов или нет, а телефон всё трясётся в руке, всё не унимается. И всё-таки решается:

— Да.

— Здарова, Фомина.

«Блин, это Пахомов. Придурок заставил волноваться».

— Откуда ты узнал мой номер? — спрашивает Светлана.

— У Пети спросил, ты же ему оставила, — Пахом явно доволен своей находчивостью.

— Понятно, — Света не знает, что ему ещё сказать.

— А ты что делаешь? — Пахомов уж точно найдёт тему для болтовни. — Анимэшки смотришь?

— Нет, не смотрю, — у девочки странные чувства, с одной стороны, ей не о чем с ним говорить, а с другой — она рада, что хоть кто-то ей звонит.

— А чем занимаешься? — не отстаёт одноклассник.

— Ну, проводила папу, посижу с мамой, потом уложу братьев спать.

— Понял, а завтра что делать думаешь?

— Не знаю.

— Я в смысле того, что, может, у тебя ещё дела какие есть, может, опять школу задвинем?

— А ты вообще в школу ходить не думаешь? — спрашивает Светлана.

— А что, ведь пандемия, полкласса не ходит, да и всё равно я в институт не поступлю, я туда хожу так, для мамки. Ну так что, есть у тебя дела на завтра?

Девочка немного сомневалась, но подумала немного и сказала:

— Я завтра… может быть, кроссовки купить пойду.

— О, офигенно, поедем в «Галерею». Там и «адик» есть, и «найк», и всё остальное. И пожрать там есть что. Давай в половине девятого на детской площадке встретимся.

Нет, не так… Это было как-то слишком… Слишком странно. Света ещё не решила всё до конца.

— Нет, — сказала она, — давай в школе встретимся.

— Ок, давай в школе. Ко второму уроку приходим?

— Угу, — ответила она и закончила разговор.

Пришла сиделка Нафиса, вся мокрая, у неё зонта нет, что ли? Братья опять спорили за компьютером. Девочка подошла к окну, конечно же, там всё так же шёл дождик. Рябь на лужах, последние прохожие. Не то чтобы Пахомов ей нравился, но больше с ней никто никуда ходить не собирался. А кроссовки ей и вправду нужны. И деньги на это у неё были. Ну а папе она найдёт, что потом сказать.

Она вышла из депошки, когда туман ещё и не думал рассеиваться.

— Аглаи поблизости нет, — уверял её Любопытный. — Над магистралью справа висят две медузы. А по развалинам бродит один ферокс.

Она уже не так доверяла ему, он всё-таки ошибался, не замечая реальной опасности. Поэтому переспросила:

— Ферокс слепой? — она думала, что это один из слепых дедков, с которым она познакомилась в самом начале своих приключений в Истоке.

— Скорее всего.

— Сначала зайду к жабе, — произнесла девочка. Жёлтый жир, который она собрала с жабы вчера, подзапылился, Светлана не хотела лезть через забор парка, пока её главное оружие не будет эффективно на все сто.

— Это разумно, — согласился Лю.

Это странно, но крикунов она никогда не боялась, и теперь их крики в тумане заставляли её просто быть осторожнее. Она быстренько прошла к двадцать восьмому дому, к своей «личной» жабе. И снова, немного помучив животное, собрала с его спины жёлтый секрет, как следует размазав его по острому концу палки.

Оружие было готово. И Светлане даже было немного жаль жабу, и даже было чуть стыдно за то, что в самое первое время их знакомства она скинула на неё огромный камень. «Хорошо, что не убила», — думала Света, рассматривая тёмный от жира конец своего оружия.

— Лю, Аглаи точно нет? — спросила она перед тем, как выйти из развалин.

— Не вижу, ферокс и пара крикунов, больше никого не наблюдаю.

«Вот и отлично». Девочка собиралась сегодня добраться до фикуса, что рос в парке за забором. Она спустилась от жабы вниз и вышла из развалин. Невдалеке звонко, даже через туман, заорал крикун, но девочка не замерла, как прежде, а спокойно, положив палку на плечо, пошла к полям серебристого мха, к проспекту. После лёгкой победы над марабу, после трудной победы над синим мальчиком, после убийства гигантского кузнечика она стала заметно увереннее в себе и своей офигенной палке. Теперь если кто и мог её действительно напугать, так это сумасшедшая Аглая.

— Ферокс слышит ваши шаги, — заговорил Лю, — он слева, впереди, прислушивается.

— Интересно, — негромко произнесла Светлана, — а где эти слепые прячутся, когда выходит солнце?

Но Лю ей не ответил, он сказал:

— Ферокс вас слышит, движется к вам.

Она на всякий случай ускорилась и быстро добралась до первых проплешин мха. Дошла и остановилась. Теперь она разглядела в тумане приближающуюся тень.

«А он тихий!», — отметила девочка.

Так и есть, это был слепой дедок, только чуть поменьше того, которого Света видела в первый раз. Он остановился и стал принюхиваться. И чтобы ему легче было сориентироваться, Светлана дважды легко ударила палкой по куску вздыбленного поребрика. Дедок сразу оживился и смелее пошёл к ней. Пасть с редкими зубами, белый пушок на животе и в паху. Он был уже рядом, но она его не боялась. Совсем не боялась. Весь из мышц, лапы когтистые, ушастый, вместо носа длинная щель, но глаза… Девочка через туман прекрасно видела его белёсые мёртвые глаза.

Она ещё раз ударила палкой по поребрику, чтобы он не терял её, и сделала ещё один шаг назад, в мягкий мох: мол: ну давай, или сюда, уродец. Но он не был совсем уже тупым, подойдя ближе, он вдруг наклонился и стал принюхиваться. Он учуял её запах, но почувствовал и другой запах. Нет, он не пойдёт дальше. Конечно, он отлично знал запах мха. Это было странно, она раньше совсем такой не была, но сейчас девочка не хотела просто так отпускать этого ферокса. «Нечего тут бродить! Нашёл себе место для охоты, что ли?». Девочка даже не осознавала того, что это место, которое она для себя сейчас называла «тут» и уже считала своим, её местом не являлось. Светлана и сама тут была на птичьих правах и пряталась, как могла, от настоящей хозяйки. Но ничего подобного ей и в голову не приходило. Она просто сделала шаг и, неплохо вложившись, врезала дедку по морде «жабьим» концом палки, чтобы не вынюхивал тут ничего. Дедок чуть не перевернулся от неожиданности, озлобился, оскалился. Света едва успела отскочить на мох, подальше от него, как он стал размахивать своими когтистыми лапами, рассекая воздух, но потом, видно, до него дошло жжение. Он заверещал, сначала зло, а потом и жалобно, остановился и, почесав рыло, повернулся, стал уходить, разрывая туман своими жалобными завываниями.

— Привет от моей жабы, — сказала Света и улыбнулась. В общем-то, она никогда не была злой девочкой, но тут, во сне, ей никого не было жалко.

Это было немного странно, но Лю никак не прокомментировал эту её маленькую победку. Он должен был похвалить её, но молчал. Может, ему она не понравилась? Света насторожилась. И решила узнать:

— Лю, вы всё видели?

— Да, видел, вы стали демонстрировать хладнокровие, которое я раньше за вами не замечал.

По его тону Света не поняла, одобрил ли он её поступок или нет.

Глава 43

Справа СКК, слева забор и буйная зелень парка. Над головой синее небо с белым солнцем. Там, где-то вдали, висит, почти неподвижно, несколько медуз. В двух сотнях метров от девочки, у поребрика, рядом с большим кустом репейника, притворяется столбом марабу.

Всё тихо. Но девочка вспоминает огромного кузнечика с хищными жвалами и говорит:

— Лю, а точно там никого нет? — ей совсем не хочется, чтобы подобное насекомое прыгнуло на неё, когда она перелезет через забор.

— Я повторно всё огляжу, — обещает Любопытный.

Только после этого Светлана сходит с асфальта и медленно приближается к забору. Забор невысокий, его нетрудно будет перелезть.

— Я никого не обнаружил, — слышит она голос Любопытного, — растение от ограды в двадцати шагах, вам будет несложно до него добраться.

Боязно, конечно, это всё, но у девочки остался всего один лист фикуса в коробке, да и тот уже какой-то вялый. А фикус ей нужен. Ведь, что там ни говори, а она собиралась ещё раз идти за Черту, а значит, дважды пересечь белый лес. И лучше это делать «на фикусе». Всё-таки Света не очень рассчитывала на то, что ей удастся договориться с Аглаей, даже если Петя и найдёт её в реале.

Она приставила палку к ограде, чуть подождала, приглядываясь к буйной зелени, и лишь потом поставила ногу на фундамент ограды и взялась за неё. Ничего сложного, секунда, и она уже, перекинув одну ногу на ту сторону, сидит верхом на заборе. Ещё раз, теперь сверху, всё оглядела. Нет, ничего подозрительного не видно. Она берёт свою палку и, присмотрев себе место для приземления, спрыгивает вниз.

— Двигайтесь ровно на запад от ограды, — координирует её движение Лю. — Вы дойдёте быстро.

До того, как она стала попадать сюда, спроси её кто, девочка и за деньги не смогла бы показать, где запад, а где юг, а тут, общаясь с Любопытным, уже набралась и знаний, и навыков. Она лишь мельком взглянула на небо: где солнце? И пошла ровно на запад. Прямо на стену насыщенно-зелёной листвы. Это был кустарник с крепкими и длинными ветками, и лишь приблизившись к ним вплотную, девочка… отпрянула. Всё растение было усыпано насекомыми, серенькими, крепенькими, мерзкими, каждое из которых сидело на своём листике и тянуло от себя две длинные передние лапки, что больше напоминали крючки репейника.

«Пипец! Это же… клещи! Ну, конечно же, Лю их не заметил. Он вообще хоть что-нибудь может заметить?».

Хорошо, что у неё была куртка. Света сразу надевает капюшон и застёгивает «молнию» до самого конца. Куртка ей чуть великовата, поэтому рукава чуть длинны, это хорошо, она прячет руки в рукава поглубже и вытягивает края рукавов внутрь. Вроде запаковалась, так ей, конечно, будет очень жарко, но лучше так, чем выковыривать из себя этих тварей, которые переносят какую-то там опасную болезнь. Ещё она несколько раз бьёт по веткам палкой, в надежде, что часть клещей ссыплется на землю, и лишь после этого, аккуратно и стараясь лишний раз не прикасаться к растению, начинает движение в глубь парка. А помимо клещей, на растениях ещё были всякие насекомые, длинные тараканы с красными брюшками, которых дети в лагере звали пожарниками, и, конечно, мухи, которые так и норовили залететь под капюшон и пристроиться на лице или горле. В общем, эти двадцать шагов дались ей совсем не так легко, как предполагал Лю. Отбившись от мух, девочка вышла из зарослей на малюсенькую полянку. И тут она увидала его. Это был прекрасный образец фикуса. С крепким ровным стволом метра в два в высоту и большим количеством красивых, крупных, мясистых листьев. Девочка, отряхивая с одежды клешей и краснобрюхих тараканов, которые пытались грызть рукава куртки, подошла к растению и огляделась.

— Собирайте листья, я контролирую окрестности, — сообщил Лю.

И Света сразу стала откручивать самые большие и толстые листья от стебля. Они прочно крепились к стеблю, приходилось даже прикладывать усилия, чтобы сорвать их. Она срывала и не глядя закидывала их за спину в рюкзак. При это следила, чтобы какой-нибудь клещ не перелез с рукава куртки на кожу руки. Она не считала, сколько собрала листьев, десяток, не меньше, когда услышала голос:

— О вашем пребывании уже известно, к вам движется агрессивное существо, предлагаю покинуть эту локацию.

Повторять ей было не нужно, Света не собиралась выяснять, что там за существо к ней движется, она, дёрнув с силой, оторвала последний лист, схватила свою палку и очень быстрым шагом пошла в обратную сторону, к забору.

Снова продравшись через заросли кустарника, девочка быстро добралась до забора.

— Продолжайте, но имейте в виду, за оградой два существа, которых вы называете мальчиками, — говорил Лю.

— Да как же так, их только что не было! — воскликнула Света, уже карабкаясь на ограду.

Она уже сидела на заборе, когда увидала их: точно, два синих мальчика бежали к ней, как обезьяны, на четырёх лапах. Это было неприятно, но их было всего двое, и поэтому девочка была относительно спокойна, так что, спрыгнув с забора, не побежала сразу к моховым полянам, а стала стряхивать с одежды клещей, которых особенно много оказалось на джинсах и рукавах куртки.

— Они приближаются, — напомнил ей Лю.

Девочка подняла глаза, мельком взглянула на мальчиков. Взяла палку и хотела уже побежать, но заметила, что один из них сел по-собачьи на асфальт, а второй, не добежав до неё сотни метров, встал во весь рост и поднял к небу передние лапы. И так застыл.

— Что это, Лю? — спросила Света, разглядывая это странное поведение. — Чего он хочет?

— Думаю, что он хочет привлечь ваше внимание, — ответил Любопытный.

«Ну, это ему удалось, а что дальше?». Светлана сбила ещё одного клеща с полы куртки, раздавила его ботинком.

А мальчик, поняв, что Светлана на него смотрит, снова встал на четыре лапы и побежал к ней, неспешно приближаясь к девочке.

— Лю, никто ко мне не подбирается через парк? — девочка и сама стала оглядываться.

— Ну, то животное, что двигалось к вам через заросли, видимо, вас потеряло, теперь остановилось в зарослях. Больше я никого не вижу.

Светлана и сама никого не видела, кроме приближающегося мальчика, а тот, подбежав к ней метров на тридцать, остановился, склонился к земле, буквально уткнувшись носом в асфальт, и вытянул руки в сторону девочки.

— Лю, это что? Чего он? — настороженно интересовалась Светлана.

— Рискну предположить, что это он так демонстрирует миролюбие, — произнёс Любопытный.

«Ах вот оно что!».

— А зачем это? — удивление девочки всё ещё не проходило.

— Есть два варианта: первый — он хочет установить с вами отношения. Второй — он признаёт ваше верховенство над этой территорией и просит не трогать его и его сородичей.

— Ну хорошо, я не буду их трогать, если они не будут ко мне лезть. А как ему это сказать?

— Для меня вопросы коммуникаций всегда были сложными, — отвечал Лю. — Мне не всегда понятны причины и мотивы поступков некоторых здешних существ. К тому же я плохо понимаю вербальные символы, принятые у вас. Поэтому я не могу вам ответить, Светлана-Света, на ваш вопрос.

«Господи, как же он занудно разговаривает иной раз. Как училка по химии. Вроде что-то говорит, говорит, а в итоге я ничего из сказанного так и не поняла».

А тем временем мальчик встал во весь рост и стал махать ей рукой.

— Мне кажется, он зовёт вас за собой, — произнёс голос.

Это и ей было ясно, она посмотрела на этого мальчика, машущего рукой, а после на того, что сидел вдалеке на асфальте… Посмотрела, подумала и покачала головой: нет. Может, она и не самая умная девочка в классе. Но не такая уж и дура. Света не пойдёт за этим серым чудиком, по повадкам смахивающим на обезьяну, так как, скорее всего, он попытается заманить её в ловушку. Света молча повернулась и побежала прочь от этого места, на ходу говоря:

— Лю, поглядите, нет ли там у нашей депошки Аглаи.

Она только один раз обернулась, тот синий мальчик так и стоял на том же месте и смотрел ей вслед.

Капитан полиции работал Алексей Митрохин по кличке Лёлик работал в полиции уже одиннадцать лет, для него в его работе секретов не было. Не вставая из-за стола, он ещё вечером того же дня знал, что гопник Пахом, балующийся анашой и прочей дурью, — это ученик десятого «А» класса пятьсот девяносто четвёртой школы Владислав Пахомов, проживающий в доме на улице Гастелло.

— Они начинают учиться с восьми тридцати, — докладывал он Виталию Леонидовичу по телефону. — Можем взять его у школы или в школе. Там всё и выяснить. Или я один с ним поработаю.

Роэ, отставив большую чашку с тремя двойными экспрессо, сделал большую затяжку и ответил:

— Нет, мы будем обязательно. Но у школы, наверное, не нужно его брать. Мало ли, ещё начнёт рогатиться, его придётся убеждать… Нет, у школы не нужно, возьмём по дороге.

— Хорошо, — согласился Лёлик, — тогда я подъеду к половине восьмого, буду его пасти у дома, вы подъедете, пойдёте за мной, он выйдет — по дороге найдём тихий уголок и поговорим.

— Да, это правильная мысль, — согласился Роэ, выпуская дым.

А ещё капитан Лёлик был человеком ответственным, особенно когда ему хорошо платили, поэтому он был на месте ещё затемно, даже и половины восьмого не было. Он сразу обошёл дом — нет ли чёрных выходов — установил подъезд, в котором проживал объект, и сел напротив выхода, ждать, пока подъедет Роэ.

Вскоре приехал и чёрный «гелик» Мартышки. Виталий Леонидович, опустив тонированное стекло, сделал знак капитану: привет. Он, как всегда, на диване сзади, рядом с ним страшная девочка. У Лёлика хватало ума никогда не спрашивать, кто она и почему Роэ иногда появляется с ней. Может, это его дочь? Впрочем, капитана это не касалось.

И теперь они стали ждать все вместе, но беда была в том, что гопник не спешил в школу. Уроки начинались в половине девятого, он не вышел ни в восемь, ни в половине девятого, хотя уже рассвело.

— Этот Пахом дома ночевал? — звонил Лёлику Виталий Леонидович.

— Не знаю, — честно признался капитан полиции, — поедем в школу, проверим там.

И они продолжали ждать, пока Пахомов наконец не вышел из дома в начале десятого.

— Он? — спросил Роэ.

— Судя по всему… Да, похож, я его фотки из соцсетей видел, да и барыга говорил, что он высокий, — отвечал капитан. — Я поеду за ним через дворы, а вы езжайте по улице.

— Хорошо, — произнёс Виталий Леонидович и повернулся к Ирре. — Выйди понюхай — это червь?

Ирра открыла дверь и пошла к парадной, из которой только что вышел долговязый парень. Ей хватило всего секунды, она повернула своё уродливое лицо к машине и отрицательно помотала головой: нет, это был не червь.

— Ищи червя, — крикнул ей Виталий Леонидович через опущенное стекло и сказал Мартышке: — Выезжай из двора на улицу, мент сказал, что поедет по двору.

Но это была ошибка. Ни Лёлик, ни Мартышка не знали, что этот район с утра был оккупирован учениками автошколы, и как раз одна такая ученица, сидя за рулём машинки, обклеенной буквами «У», заняла одну полосу дороги, вторая полоса которой была заставлена припаркованными машинами. И как не мигал фарами, как ей ни сигналил Мартынов, машинка с буквами «У» еле ехала, и, как и положено, встала на светофоре, включив «поворотник».

— Курица тупая, их с каждым днём всё больше на дорогах, — злился Мартынов. — Овцы, блин!

Виталий Леонидович молчал.

— Он перешёл улицу, идёт к Московскому, — сообщал ему капитан. — Где вы там, тут хорошее место, тихое, тут можно с ним поговорить.

— Едем, — зло отвечал Роэ, матеря ученицу, что сидела за рулём учебного автомобиля.

Когда они наконец смогли её объехать, Пахомов уже прошёл далеко вперед, и Мартышке пришлось поднажать, но, нарушая правила дорожного движения, он догнал Пахома, когда тот уже прошёл мимо бани.

— Тут? — спрашивал Мартынов. — Давай тут его тормознём.

— Людей много, — отвечал Роэ, — поехали дальше.

Так они и проводили его до самого Московского проспекта, а там, когда Пахомов остановился на переходе, ожидая зелёный сигнал светофора, Виталий Леонидович выскочил из машины, кинув на ходу:

— Припаркуйся и догоняй.

Выскочил и быстро пошёл вслед за школьником, который уже переходил проспект. А тот идёт такой, долговязый, разбитной, сам модный, рюкзачок на плече рваный, кроссовки крутые. Этакий король района, царь местных асфальтов.

У суши-кафе «Кидо» Пахомов свернул под арку, и там его почти нагнал Виталий Леонидович. Местечко было отличное, прямо во дворе, за мусоркой, узкая асфальтированная дорожка, скамейки, кусты в человеческий рост, урны с пивными бутылками, и главное, никого вокруг, а дорожка скрыта от посторонних глаз ещё не облетевшей до конца листвой деревьев. Всё как надо. Впереди Пахомова уже вышел на дорожку капитан Лёлик, закрывая тому путь, если гопник решит бежать от Роэ. Капитан молодец, капитан своё дело знает. Сзади уже спешит, топает дорогими начищенными туфлями на кожаной подошве Гена Мартынов. Отлично, можно начинать.

— Пахом, — окликает гопника Виталий Леонидович.

И с удовлетворением и успокоением отмечает, что школьник сразу оборачивается. Да, Лёлик был прав, это он и есть. Парень смотрит на Виталия Леонидовича, а тот принимает суровый вид, нужно сразу дать гопнику понять, что он влип. И с этим суровым видом Роэ идёт к Пахому.

— Ну, что надо? — гопник не боится и ведёт себя дерзко.

— Вопросики у меня к тебе есть, — поясняет Виталий Леонидович.

— А ты мент или завуч новый? — борзеет гопник. — Если мент, так повесточку присылай, а если новый завуч, так ты меня в кабинет должен вызвать с матушкой.

Тут к нему подлетает Мартышка и одновременно хлопает его с силой по плечу и хватает за куртку. Дёргает на себя так, что Пахомов едва не роняет рюкзак.

— Ты чё, баклан подъездный, края потерял? А? Будешь быковать, я тебе прям здесь и прям сейчас твой ливер на кол намотаю. Понял?! Спросили тебя, бычара, ответил по-резкому.

Казалось бы, пацан должен был напугаться, а этот долговязый только ухмыляется и глядит нагло. Роэ не хочет устраивать тут, на улице, балаган, он достаёт монету, подносит её к носу гопника.

— Откуда это? — он неправильно сформулировал вопрос.

А тот, лишь бросив на монету быстрый взгляд, снова смотрит на Виталия Леонидовича и ухмыляясь отвечает:

— Э, дядя, откуда мне знать, откуда у тебя это?

Мартышка бьёт пацана по затылку:

— Ты чё, урод? Беду ищешь?

— Сам ты урод, не трожь меня! — огрызается Пахом. Смотрит на Мартынова зло. И отвечает зло, он совсем не понимает всей опасности.

А Роэман понимает, что сейчас этого гопника придётся паковать, вывозить куда-то, а это всё долго, и поэтому он делает знак Мартышке, мол, погоди, и решает ещё раз спросить:

— Валяй сказал, что эту монету продал ему ты. Откуда она у тебя?

— Валяй сказал, а, ну понятно, — Пахомов ухмыляется, — да у него мозги прокурены, он под планом всё время, он что-то перепутал, я ему ничего такого не продавал.

Он просто издевался над ним, нет, тупой подросток совсем не понимал, с кем имеет дело, это начало выводить Роэ из себя, ему становилось ясно, что гопника придётся вывозить в тихое место для серьёзной беседы.

А вот Мартынов был намного проще Виталия Леонидовича, этот дурак размахнулся левой рукой и отвесил пацану звонкую оплеуху.

А пацан взбесился и, скинув рюкзак с плеча, недолго думая ответил Мартынову кулаком в морду. Да так хорошо ударил, что опытный и отлично приспособленный к поединкам Мартынов едва не пропустил удар. Конечно, он взбесился, а Виталий Леонидович не успел его остановить. И Мартышка кулаком справа снизу пробил гопнику в корпус. Пробил со всей дури, пацан содрогнулся всем телом и, выпучив глаза удивлённо, схватился за бок. А Мартышка, полудурок, уже замахивался, чтобы ударить его ещё раз, Роэ едва успел перехватить удар:

— Хорош! Не тронь…

Он успел отвести кулак Мартынова, прежде чем тот нанёс второй удар.

Но было уже поздно, пацан с закатывающимися глазами падал на влажный осенний асфальт. Рядом с лавочкой, на жёлтые листья. Он стал кашлять, с красными брызгами, стал вытирать рот, пачкая руку в кровь.

— Полудурок, — резко сказал Роэ Мартынову и пошёл по дорожке к проспекту, потом остановился и крикнул капитану Лёлику, который ждал в конце дорожки: — Ищи его девку, барыга говорил, что он приходил с девкой.

Глава 44

Светлана прибежала в школу, она захватила с собой деньги, взяла шесть тысяч, накрасилась по мере сил, нашла кое-что ещё пригодное в остатках старой маминой косметики. Не то чтобы для Пахомова, вот ещё, просто раз они собрались куда-то, то, конечно, ей нужно быть накрашенной. У них половина девочек в классе уже красились.

Она долго после похода в парк укладывала листья фикуса в коробочку, теперь коробка была полной, заодно просила Лю осмотреть себя, всё боялась, что клещ куда-нибудь заползёт. Слушала Любопытного, его мысли насчёт того, зачем синий мальчик её куда-то приглашал, но всё это время, даже там, во сне, она думала о том, что утром они с Пахомовым пойдут в огромный и модный торговый центр покупать ей кроссовки. И вот она входит в класс:

— Всем привет, — она оглядывает присутствующих.

— Привет, Фомина. — Мурат Сабаев оценивает её. — О!

— Привет, привет, — девочки тоже. Лиза Марфина смотрит на неё, от внимательных женских глаз ничего не скрыть. — Фомина, ты, что ли, осветлилась?

— Я? — Светлана удивлена. — Нет.

— Осветлилась, — сразу высказывает своё мнение Люба Бельских. — В солярий ходит, краситься стала.

— Пацана себе завела, — констатирует Ксюха Катаева.

— О, Фомина завела себе куна, — говорит Мурат с каким-то сожалением. Мол, ДАЖЕ Фомина, и та завела себе кого-то.

— Да никого я себе не заводила. — Света краснеет, судя по всему, от удовольствия, садится за свою парту.

— Да-да, не завела, — соглашается Ксюха и тут же добавляет, — только вот в солярий зачем-то ходишь и красишься зачем-то.

Света удивлена, но, с другой стороны, ей даже нравится, что одноклассники о ней так думают. Пусть думают, что и у неё может быть парень. Только вот Пахомова нет, впрочем, он всегда опаздывает. Хорошо бы он пришёл до начала урока. А пока она будет получать удовольствие от внимания одноклассников, это ведь и в самом деле приятно.

Но вот уже и звонок прозвенел, уже началась литература, а Пахомова, придурка, всё нет. Вот и договаривайся с ним. Светлана достаёт под партой телефон. Номер Пахомова. Нажать на вызов? Ещё чего, она не будет ему звонить, Светлана уверена, что, когда кончится урок, он объявится, будет вонять сигаретами и делать вид, что ничего не произошло. А опаздывать — это невежливо. Но что парень вообще знает о вежливости?

Урок литературы закончился, но Пахом не появился. Очень, очень Света не хотела ему звонить, но телефон сам лез к ней в руку. И она решилась, нажала на вызов. Уже думала, что будет говорить, готова была сказать ему про вежливость, но на её мысленные упрёки телефон отвечал длинными гудками и переключением на автоответчик. Это вообще было наглостью, впрочем, чего ещё ждать от этого придурка? Света уже была зла и минут через десять, когда закончилась перемена, набрала его ещё раз, но и на этот раз он не взял трубку.

«Пипец, ненавижу таких людей!», — подумала девочка и пошла на урок.

Девочка просидела до конца пятого урока и лишь после этого пошла домой, за кроссовками не пошла, это было странно, но ей не хотелось идти за покупками одной. Она подумала, что может позвать с собой Мурата, он стал всё чаще разговаривать с ней, вот и сегодня говорил, в основном об уроках. Сам первый заговаривал. Тем не менее, ей почему-то не захотелось его звать, может потому, что она настроилась идти с Пахомовым.

Папа в этот день ходил на резку, на охрану он пойдёт завтра, значит, завтра Света в школу не идёт, остаётся при маме. Если Пахомов и объявится, то даже завтра она себе новые кроссовки не купит.

А на улице стал капать дождь, девочка перешла на бег, она бежала домой в своих старых и рваных кроссовках. «Пахом придурок».

Папа уже ушёл на работу, а Иванова пришла на дежурство. Света отварила рис, она расщедрилась и купила сегодня в магазине банку кукурузы и окорочка. Банка кукурузы пошла в рис, отлично, красивое блюдо получилось, а три окорочка пожарила с чесноком. Вкуснятина. Близнецы обычно приходили из садика сытые, но тут в квартире стоял такой запах, что прибежали на кухню. Света выдала им один на двоих окорочок, рис с кукурузой они есть не стали. Ну и ладно, она себе положила хорошую порцию риса и большую курную ногу. Отрезала хлеб и уже собралась есть. Она очень хотела есть, но тут в домофон позвонили.

«М-м…, — Она недовольно сжала губы. — Конечно, это ошиблись квартирой, для отца Серафима уже поздно, врач сегодня приходить не обещал». Девочка поглядела на уплетающих курицу братьев, вздохнула, отложила кусочек хлеба, встала и пошла к двери отвечать.

Она нажала кнопку и поняла, что это не курьер, ошибшийся номером квартиры. Она услышала почти сразу совсем не то, на что рассчитывала:

— Светлана, это Анна Владимировна, мама Владика.

— Владика? — переспросила Света. «Какого ещё Владика? А! Пахома, что ли?». — Да, я поняла. А что вам нужно?

— Мне нужно тебе кое-что передать, Владик просил, — в голосе женщины послышались слёзы. — Поверить и передать.

«Она там плачет, что ли?».

— Да, конечно, — Света нажала на кнопку, отрывающую дверь в парадную.

Девочка была удивлена, мать Пахома, кажется, плачущая, хочет поговорить и что-то передать? Что всё это значит?

Она так и стояла у двери в растерянности, пока Анна Владимировна не позвонила в дверь.

Конечно, высокая, а то с чего бы Пахому быть такой дылдой, крашеная, приятная женщина в дорогой одежде и с заплаканными глазами, она заговорила, как только переступила порог:

— Владик попал в больницу, его очень сильно избили.

Она ещё не договорила этой фразы, а голове девочки уже всё сложилось само собой: «Это Валяй. Он же наркоторговец, а у них там какая-нибудь мафия или, может, организованная преступность». Света оцепенела. Ведь всё это получилось из-за неё. Она просто смотрела широко раскрытыми глазами на эту приятную женщину и почти не дышала, а та продолжала:

— Ему сломали четыре ребра, одно из рёбер проткнуло лёгкое, ему делали операцию, он только недавно пришёл в себя. Я от него приехала, — она вытаскивает мятый и влажный платок, прижимает его ко рту, потом снова говорит, — он говорит, что втянул вас в неприятности. Какие это неприятности? Можете мне сказать? Мне нужно это знать, понимаете?

— Я… Я… Не знаю… Я…, — Мямлит девочка, она думает, что ответить этой женщине. Но понимает, что правду говорить не нужно, раз Пахом сам ничего ей не рассказал. — Я честно не знаю, что случилось… Мы не очень дружим с Па… с Владиком.

— Да? — Женщина ей не верит, Светлана это чувствует сразу. Анна Владимировна лезет в сумочку и достаёт оттуда клочок бумаги и ключи. — Это он просил передать вам.

— Мне? — мало того, что Светлана напугана, теперь она ещё и удивлена. — Это мне?

— Это ключи от нашей дачи, а это адрес, Владик сказал, что не может вам звонить, и просит вас ему не звонить, он просил передать, чтобы вы ехали на нашу дачу и пожили там недельку или дней десять, — она протягивает ключи и записку девочке. — На такси вы туда доедете за две с половиной тысячи, у вас есть деньги?

Светлана берёт ключи и записку, конечно, она никуда не поедет, берет предметы чисто машинально, берёт и кивает:

— Да, деньги у меня есть.

— Езжайте, там есть и интернет, и горячая вода, спать можете на любой кровати, что вам понравится, бельё везде свежее. Еда там есть какая-то, а завтра я ещё привезу.

— Хорошо, — кивала Светлана. «А у Пахома мама норм, хотя сам он придурок, конечно».

— Раз вам угрожает опасность, уезжайте сейчас. А я буду держать вас в курсе, — продолжает женщина, и вдруг опять начинает плакать. — А вы точно не знаете, кто избил Владика? Из-за чего его избили?

Теперь девочка даже ответить ей не может, она просто трясёт головой. Она давно не чувствовала себя так плохо, давно. Она уверена, что избил его Валяй с дружками, но как об этом сказать Анне Владимировне? Ведь это всё равно, что рассказать ей о том, что Пахом знается с наркоторговцами. Нет-нет, Света трясёт головой, она ничего не знает, ничего.

Слава Богу, она не стала дальше пытать Светлану, и вскоре после того, как девочка обещала ей, что обязательно поедет к ней на дачу, мама Пахома ушла.

Глава 45

— Света-а, — Колька сразу заметил перемены в её настроении. — Ты чего? Света?

Он лезет к ней обниматься. Колька вообще всегда всё прекрасно чувствует, или, может, на её лице так легко прочитать эмоции.

— Ну-ка, куда? Руки жирные, — Света не даёт себя обнять, сама обнимает брата, — так, кости в мусорку, тарелки в мойку, руки мыть и спать.

— Света! А в компьютер поиграть? — возмущается Макс.

— Да, мы ещё сегодня не играли! — поддерживает его Колька.

— Ладно, — соглашается сестра, — но недолго, часик и спать.

Братья убегают, а девочка начинает мыть посуду и поглядывать на связку ключей и листочек с адресом. Да, бред это, конечно, никуда она не поедет. Мама, братья, папа — куда она от них уедет? Но ей не по себе. Зря они тогда пошли к этому Валяю. Зря она согласилась с Пахомом. Пахом придурок. Но теперь ей было его жалко, ему ребра сломали, лёгкое прокололи. Не шутка. Сейчас почему-то ей стало одиноко. Девочка пошла туда, куда всегда ходила, когда ей становилось плохо.

— Всё в порядке, пульс в норме, давление тоже, — сразу сказала Иванова, как только она вошла.

Света лишь кивнула ей в ответ, подошла к маме и взяла её прохладную руку двумя руками. Лицо мамы было немного желтоватым. Доктор говорил, что это всегда так. Свете хотелось рассказать маме о своих злоключениях, но тут была сиделка. Иванов продолжала что-то говорить девочке.

«Завтра расскажу, когда будем одни», — решила она.

Лю сразу спросил её:

— Человек Светлана-Света, вы виделись с Аглаей?

— Нет ещё, — ответила девочка, она сразу припомнила, сколько уже денег отдала Пете и сколько ещё нужно будет отдать. — Думаете, её так легко найти в пятимиллионном городе?

— Пять миллионов? — Лю помолчал. — Это значительное количество, — и тут же начал новую тему. — Я уже трижды посещал место у красного дерева.

— Там логово синих мальчиков? Их там много.

— Да, много, и ещё я видел там нового суприма.

Девочка сразу насторожилась. Ещё одна Аглая?

— Это был суприм не такой, как Аглая. — тут же успокоил её любопытный. — Тот суприм по объёму раза в три превышает её. Он вовсе не такой быстрый, как она.

«Ну, хоть так», — думала Света.

— Там, возле дерева, из грунта течёт вода, — продолжал Любопытный. — а ещё я видел, как большой суприм, что там живёт, он вытаскивает из себя существ поменьше. Такое же, как и те, которых вы называет мальчиками.

— Что? — не поняла Светлана. — Как это вытащил?

— Внизу корпуса того суприма есть технологическое отверстие, он запустил себе туда, внутрь своего корпуса, свой манипулятор, и вытащил уменьшенную копию мальчика.

Девочка ничего не понимала, но внимательно слушала его, а голос продолжал:

— Мальчики живут рядом с тем супримом без какой-либо видимой конфронтации, как единое сообщество. И вот что я подумал. Аглая убивает мальчиков, вешает их тут на ограде, значит, отношения у них с нею враждебные. А вчера один из них пытался вступить в контакт с вами, Светлана-Света.

Только тут до девочки стал доходить весь смысл начатого Лю разговора, но она не перебивала его, продолжала слушать.

— Думаю, что есть смысл начать с ними диалог, возможно, они помогут вам, разрешат ситуацию с Аглаей, и тогда у меня отпадёт необходимость менять точку концентрации, а у вас отпадёт необходимость ещё раз идти за Черту.

Да, да… Конечно, он был прав… Решить вопрос с Аглаей было бы просто прекрасно. И тогда не придётся ходить к Черте, через Белый лес, дышать гарью. Но это на первый взгляд. А вдруг мальчики хотят её заманить в ловушку? Девочка сомневалась:

— А вдруг, Лю, они захотят захватить меня?

— Этот вариант я не исключаю, — согласился Любопытный. — Но, не попытавшись, мы не узнаем ничего наверняка.

«Конечно, не узнаем, хорошо ему предлагать, он-то ничем не рискует, если со мной что-то случится, он просто найдёт себе нового… Как он там меня называл? Симбиотом, кажется?».

Тем не менее, тем не менее в словах Любопытного был смысл, впрочем, в его словах всегда был смысл.

— И как же мы с ними установим отношения?

— Полагаю, единственный способ начала диалога — это сближение, нам нужно выйти к их территории для установления контакта.

«Ну да, а как ещё? Кажется, придётся идти. Идти к парку».

— Я буду наблюдать за окрестностями и предупрежу вас о любой опасности, — заверил Любопытный.

«Ну да, конечно», — Света уже давно поняла, что он не такой уж и внимательный, она знала, что лучше ей полагаться на себя.

— Хорошо, пойдём, — она подошла к окну, поглядела на улицу, а там туман, — вы посмотрите, Лю, нет ли там где Аглаи.

— Хорошо, — обещал голос.

А Светлана так и стояла у окна и, отгибая жалюзи, смотрела в туман.

Она не забыла заскочить к своей жабе за свежим ядом на палку и лишь после этого перешла большую поляну мха и вышла на проспект Гагарина, когда туман ещё не рассеялся.

— Сзади две медузы, — предупредил её Любопытный.

Девочка из озорства подумала, что неплохо бы выяснить, как медузы среагируют на жабий яд, но решила не испытывать судьбу и побежала от выплывающих из тумана огромных теней. Побежала по проспекту на север, к жабьему холму и Красному дереву.

Хоть и говорил ей Лю, что никого поблизости нет, но она нашла себе местечко, чтобы дождаться солнца. В тумане девочка не решалась лезть на гору бетонных обломков и битого кирпича, где под огромными лопухами навалом толстых, лоснящихся от ядовитых выделений жаб. И только когда солнце стало топить туман, девочка потихоньку, останавливаясь на каждом шагу и заглядывая под каждый лопух, стала подниматься на холм. Потом остановилась. Она позвала Лю, но он ответил ей не сразу. Ответил, когда она уже начинала волноваться:

— Я был у дерева. Большой суприм под деревом, с ним девять мальчиков. Но все мелкие. Другие ушли на восток, кажется, они там охотятся.

«Девять? Девять — это много, даже если и мелкие».

Девочка встала. Ну, торчать тут, в репейнике, дальше смысла не было, зря она, что ли, шла сюда?

Солнце грело всё больше и больше, от тумана уже и дымки не осталось, когда девочка взобралась на самую вершину холма. Да, вид отсюда открывался великолепный. Открытая местность без обломков стен и домов, с великолепным деревом с густой и плоской красной кроной.

— Они бегут к вам, — произнёс Лю.

Света и сама всё видела, шесть или семь мальчиков, ловкие как обезьяны, легко передвигались по обломкам кирпича в её сторону. Она вздохнула и поудобней взяла палку. Ей было страшно, но она не уходила, даже не думала бежать обратно. Да, они и вправду были мелкие, совсем не такие длинноногие, длиннолапые, как те, что висели на заборе напротив депошки, или те, что пытались на неё напасть.

Девочка была напряжена, скажи ей сейчас Лю: «беги», и она бы побежала, но тот молчал, а мальчики, что приблизилась к ней, стали останавливаться, вставать на задние лапы, а передние поднимать вверх, словно сдаваясь. Один так встал, второй, третий. Ей показалось, что они не агрессивны… Или очень хитры.

— Думаю, что они демонстрируют миролюбие, полагаю, что вам можно спускаться. Пойти к дереву и поговорить с местным супримом.

Легко давать советы, когда ты в полной безопасности. Но раз уж пришла… Света стала спускаться с холма. Мальчики начали верещать радостно, стали прыгать перед ней, даже кланяться девочке, но всё равно ей этот путь давался нелегко. Нелегко, но она шла к дереву, к роскошному, кажется, дубу. Под которым Света уже видела огромную, рыхлую фигуру. Судя по всему, это и был местный суприм, о котором говорил ей Лю и с которым Светлане нужно было о чём-то говорить. Суприм смотрел, как приближалась Светлана, поднеся ладонь к глазам, чтобы защитить их от солнца.

Это была огромная, по-настоящему огромная женщина; когда девочка вошла в тень кроны, она смогла разглядеть её. Баба была на голову, на целую голову выше Светланы, которая и сама была не маленькая. А к этому росту женщина имела двести пятьдесят, а может, и все триста килограммов сала, что шмотками свисали с неё. Сало свисало с боков, свисало с брюха, с подбородка, ещё отвисало с рук, когда она их поднимала. Даже колен женщины не было видно под складками жира. А её голова была огромна и лишь слегка поросла волосами.

— Пойди сюда, пойди, — толстуха стала манить девочку рукой, — мама-Тая поглядит на тебя.

«Мама-Тая». Это имя подходило этой женщине.

Света всегда была девочкой вежливой, мама её учила прислушиваться к старшим и уважать их, но тут… То ли из-за того, что за спиной её попискивали мальчики, то ли эта огромная баба была слишком фамильярна, в общем, девочка не сдвинулась ни на шаг. Лишь продолжала разглядывать всё вокруг, покрепче взяв свою жабью палку.

— Ладно. Ладно, стой там, стой там, если хочешь, — сразу согласилась баба, — мама-Тая не против, просто я хотела предложить тебе воды, вот, вот он, родник, пей, если хочешь, если надумаешь, в жару так охота пить, и я тебе всегда буду позволять пить из родника.

Только теперь девочка увидала ручеёк, что вытекал почти из-под дерева, а ещё увидала дупло в дереве, такое огромное, что эта жирная женщина без всякого труда могла туда пройти, даже не склоняя головы. Наверное, так оно и было, она пряталась там, используя дерево как дом, так как по обеим сторонам дупла лежали, как львы перед воротами петербургских дворцов, два огромных черепа. Очень похожих на человеческие. Нет, не человеческие… Любой из них был девочке выше колена. А вокруг вся земля завалена красными листьями до состояния ковра. А там, куда попадают лучи солнца, растут яркие одуванчики. Здесь красиво, не жарко, хорошо. Светлана хотела бы тут остаться. Жаль, что эти мальчики и эта мама-Тая занимают это прекрасное место. Света смотрит на толстуху. И слышит от Лю:

— Светлана-Света, спросите, приглашал ли вас этот суприм.

— Вы меня хотели видеть? — сразу спрашивает девочка.

Теперь мама-Тая плюхается прямо на землю недалеко от ручья. Очередной красный лист медленно падает с дерева прямо рядом с нею. Она уже лежала, а жир ещё колыхнулся на ней разок. Она глубоко дышит, смотрит на Свету мутными глазами, поднимает упавший листок, крутит его в пальцах и начинает:

— Мои сынки охотятся на больших дураков, — мама-Тая указывает на черепа, что стоят перед дуплом. — Ми сыночки умелы и ловки, они любого великана загонят и забьют, они всякую живность, всякую смогут добыть, но…

Светлана слушала её внимательно.

— Мои сыночки не могут ходить на юг, там живёт больная тварь. И ты её уже знаешь, уже знакома с ней.

«Больная тварь… Больная тварь…, — Света не могла сначала понять, кого имеет в виду эта гигантская бабища, но, чуть поразмыслив, поняла. — Аглая!».

— Аглая? — спросила она у мамы-Таи.

— Да, такое дурацкое имя выдумала себе, умная никогда не стала бы себя так называть, — согласилась та. — Да? Вот ты как себя зовёшь?

— Меня зовут Светлана, — отвечала девочка.

— Вот, Светлана, нормальное имя, — назидательно говорила толстуха, — А та крыса выдумала себе — Аглая, — мама-Тая даже сплюнула. — Даже произносить такое противно. Умом-то она скорбная, вот и придумывает всякую дурь.

— Она не для того вас пригласила, чтобы обсуждать имена, — произнёс Любопытный, — спросите, что ей нужно от вас, но сначала выразите солидарность с нею. Покритикуйте Аглаю.

— Аглая чуть не убила меня недавно, камни кидала, — начала девочка, видя, что мама-Тая Аглаю не любит.

— Вот, и я о том, — сразу оживилась толстуха, она даже привстала на локте, — бешеная убивает моих сыночков, убивает и убивает. Убивает просто так… Есть их невозможно, я их такими специально рожаю, чтобы их мясо было несъедобным, а она всё равно их убивает, чтобы мне нагадить. Я сама её догнать не смогу, а сыночки с нею не справляются…, — женщина вздыхала.

А Света начинала понимать, зачем её сюда позвали. И уже обдумывала, как помягче отказать маме-Тае. И, конечно ж, е она угадала смысл этого разговора:

— Я тебя позвала, чтобы ты убила бешеную, — закончила наконец толстуха. — Думаю, она и тебе надоела. Она всем тут как кость в горле. Многие будут тебе благодарны.

«Многие? — Светлана думала и старалась не делать удивлённые глаза. — Аглая, женщина-сумасшедший качок, ты, бабища, рожающая синих полу-животных, сколько вас тут таких ещё?».

Девочка смотрела на неё с укором, весь её взгляд выражал мысль: тётя, где я и где Аглая? Как я её убью?

Нет, Тая не была глупа, она сразу поняла взгляд девочки:

— Мои мальчики сказали, что ты научилась вырабатывать яд. Это полезное умение, полезное… Одного моего хорошего сыночка ты убила своим ядом. Сыночки тебя побаиваются, так и зовут тебя Ядовитая девка. Уважают тебя.

— Не говорите ей, Светлана-Света, что это яд жаб, пусть они думают, что вы его сами вырабатываете. Скажите ей, что Аглая сильная, что пока ваш яд начнёт действовать, Аглая сможет и вас убить, скажите, что это очень опасное дело, — советовал ей голос.

«Как хорошо, что у меня есть Лю».

— Яд не убивает сразу, — говорит Светлана, — а Аглая сильная. Для меня это будет опасно.

— Да, она сильная, — соглашается мама-Тая, кивая своей огромной головой. — И что ещё хуже, она быстрая. Не будь она быстрой, я бы её сама убила. Но я не могу её схватить. Не могу, сколько ни пробовала, — она подняла свою руку со свисающим с неё салом. — Но если ты её убьёшь, — толстуха сделала паузу и рукой обвела местность вокруг, — сможешь всегда приходить сюда ко мне, пить воду из моего родника, проходить через мои земли в любую сторону. Мои сыночки никогда больше не вздумают напасть на тебя, а территория Аглаи будет твоей. Все с этим согласятся, я всех уговорю.

— Это интересное предложение, но пока не соглашайтесь, думаю, что она вам ещё что-то предложит, — снова советовал девочке Любопытный.

И Светлана, выслушав маму-Таю, не ответила ей. Девочке было жарко в куртке, даже в тени дерева, он хотела пить, косилась на этот прекрасный ручеёк, что протекал в каких-то десяти шагах от неё. Но Света не хотела пить при толстухе и тем более по её разрешению.

Она решила потерпеть, а мама-Тая, видя, что Светлана сомневается, продолжила:

— Да. Здесь она опасна, но ты сможешь убить её не здесь, а там, пронеси свой яд туда… Там твой яд будет так же опасен, но на тебя никто не подумает. Просто найди её там и всё реши с ней.

«Пронеси! Как пронести туда жирный яд жабы? Во рту, что ли?», — думала Светлана и опять молчала.

Тут мама-Тая и говорит ей:

— Если ты это сделаешь, то я дам тебе редкое сокровище.

— Вот мы и добрались до главного, — шепчет Лю.

— Что вы мне предложите? — спрашивает Светлана.

Мама-Тая, кажется, из складок жира на животе достаёт что-то маленькое, почти невидимое:

— Вот. Смотри, — она показывает эту вещь Свете. — Подойди, подойди, не бойся, это настоящее чудо, смотри.

Света сначала оглянулась: за её спиной, развалившись у ручья, сидит с десяток молодых мальчиков, все смотрят на неё. Всё-таки они не совсем безмозглые, их взгляды осмысленны, в глазах интерес, сейчас они не расположены к действиям, сидят и лежат расслабленные. В них нет напряжения. Это успокаивает. Девочка, немного опасаясь какой-либо неожиданности, всё-таки делает шаг к толстухе, чтобы рассмотреть что-то в толстых, как сардельки, пальцах мамы-Таи.

«Пипец! Её сокровище — это кусочек медной проволоки, скрученной в виде кольца? Она, что, дура? — Светлана смотрит на эту проволоку, которую она могла бы надеть на палец, и уже начинает сомневаться в нормальности толстухи. — Они тут, что ли, все с дурью?».

Два конца проволочного кольца скручены между собой грубо и некрасиво. Но мама-Тая смотрит на эту ерунду едва ли не с благоговением, а потом говорит:

— Ты сейчас думаешь, что я сумасшедшая, да? — она ухмыляется. — Да вижу, вижу, что думаешь… Ладно… Сейчас ты сама всё увидишь.

И тут своими пальцами-сардельками она сжимает кольцо до половины его диаметра. И вдруг гаснет свет!

Почти гаснет. Даже под кроной красного дерева только что было светло от слепящего солнца, что заливало все окрестности, и вдруг полумрак, вечер за полчаса до ночи. Света почти нет, а тот, что есть, стал серый. Да и вообще всё вокруг стало серым. Серым и застывшим. Всё замерло, не было ни тихого журчания ручья, ни естественного шума — тишина давила на уши не хуже, чем в белом лесу. А мальчики, что сидели за ней и хоть и чуть-чуть, но шевелились, теперь превратились в истуканов, в пластиковые фигуры, которые даже не дышали. И лист! Красный лист, который только что оторвался от одной из мощных веток дерева и падал кружась, вдруг повис в воздухе, неподвижный и мёртвый. И только мама-Тая могла шевелиться, от её туши тянулись белые нити то ли дыма, то ли пара, и она при этом говорила:

— Ну, как тебе? — она, всё ещё показывая девочке смятую проволоку, улыбалась своими толстыми губами. — Чувствуешь? Тебя сейчас обжигает, так и должно быть. Не бойся этого.

У девочки и вправду горело лицо, она подняла руку и увидала, как от края рукава её куртки идёт тонкой струйкой дым. Она вдохнула горячий воздух, хотела закричать на толстуху, а может, ткнуть её палкой с жабьим жиром…

Но тут же всё вернулось в своё обычное состояние, и лист падал куда положено, и зажурчал ручей, и синие мальчики зашевелились, а Светлана, переводя дух, услышала:

— Человек Светлана-Света, что это было? Что произошло? Вы выпали из поля моего видения, и я не слышал вас. Выясните у неё, что это было, — кажется, этот фокус мамы-Таи очень заинтересовал Любопытного.

Света слышала, что он возбуждён. Это её не удивляло, девочка сама едва не тряслась от этого фокуса и от того, что ещё чувствовала свою горящую кожу лица и рук. Но она, в отличие от Любопытного, кажется, догадывалась, что произошло. В принципе, чего там было догадываться, если девочка видела, как всё застыло и падающий с дерева лист вдруг перестал падать, замерев в воздухе. Что это могло быть?

Но спрашивать у толстухи ничего не пришлось, она была довольна произведённым на девочку эффектом и всё сама рассказывала:

— Это колечко останавливает время для того, кто рядом с ним находится. Я сдавила его всего до половины, и ты видела, что случилось? Всё вокруг остановилась на пять секунд. Сожмёшь полностью, так всё замрёт секунд на восемь.

— Спросите у неё, как это работает, что это за материал? Как этот артефакт концертирует энергию, возможен ли повтор эффекта, или артефакт одноразовый? — быстро говорил Лю.

Вот теперь Света узнала, каким тоном говорит голос, когда он действительно взволнован. Но все эти вопросы она не смогла задать маме-Тае, потому что та сказала:

— Когда кольцо выпрямится обратно, а это случится через пару дней, его можно будет снова сжать.

— Спросите её, Светлана-Света, — тараторил Лю, — можно ли ускорить этот процесс.

Но девочка опять молчала, она слушала толстуху, а та заканчивала:

— Ты сможешь всегда ходить через мою землю, ты сможешь всегда пить из моего родника, ты получишь это кольцо, если убьёшь Аглаю. Ты согласна взяться за дело?

— Соглашайтесь, Светлана-Света, соглашайтесь, мы что-нибудь придумаем, мы найдём способ решить эту задачу, — Лю торопил девочку принять решение. — Скажите ей, что согласны.

Но на сей раз Света приняла решение сама. Она помолчала и ответила маме-Тае:

— Я подумаю.

Глава 46

До сих пор девочка никогда не слышала, чтобы Любопытный говорил так много. Пока они шли обратно, он просто не умолкал:

— А что вас во время того эффекта обжигало, воздух или лучи, или, может быть, поле? А свет был такой, как обычно, не было ли спектральных искажений? А падающий лист висел совсем на шевелясь или имел оси вращения? А вы могли спокойно двигаться во время эффекта, не чувствовали ли вы эффект преодоления?

Голос спрашивал, спрашивал, он не отставал от девочки, задавая, как правило, абсолютно непонятные для неё вопросы. Ей не один раз пришлось пересказывать ему, что она чувствовала и что видела, когда выпала из поля его зрения.

— А вам не показалось, что время там внутри течёт медленнее, чем здесь, в естественном его состоянии?

— Нет, — отвечала Света, — она что-то говорила, это было недолго. А потом вернулся нормальный свет, и листок с дерева стал нормально падать.

— Пять секунд? — уточнял Лю.

— Наверное, — отвечала девочка.

— А вы не почувствовали тяжести, вас не пригибало к земле? Не было ли ощущения, что вам тяжело дышать и двигаться?

А вот на этот вопрос Светлана ему не ответила, если честно, то она не могла с точностью вспомнить, испытывала ли она подобные ощущения.

— Не помню, а почему вы про это спросили, Лю?

— Во вселенной есть всего одна космогоническая потенция, не подвластная времени.

— Это вы про что? — Света, как обычно, почти ничего не понимала.

— М… Вы, конечно, слышали о гравитации.

— О гравитации, это в смысле… О притяжении?

— Да, гравитация, в отличие от энергии и материи, никоим образом не зависит от времени, а зависит лишь от массы. Вот я и хотел узнать, не изменилась ли ваша масса в тот момент, когда время было замедлено?

Но всё это вообще Светлане было малоинтересно, это были совсем не её стихии, она и в школе про это почти всё прослушала или вообще не была на тех уроках: энергии, гравитации, время… Какое отношение к ней имеет вся эта муть? Девочку как раз интересовали совсем другие вопросы:

— Лю, — он опять что-то говорил. Она, кажется, оборвала его на полуслове.

— Светлана-Света?

— Если у этой толстой есть такое волшебное кольцо, почему она сама не убьёт Аглаю?

— Это очень правильный вопрос, рискну предположить, что возможности мамы-Таи не позволят этого сделать даже при наличии подобного артефакта.

— Угу, — саркастично заметила Света, — а мои возможности, значит, позволяют мне убить припадочную, даже если у меня такого колечка нет?

— Мне кажется, они из-за недостатка информации переоценивают ваши возможности, Светлана-Света, — произнёс Любопытный, чуть подумав, и продолжил: — Но я считаю, что нет необходимости доводить до них истинное положение дел. Думаю, что их неосведомлённость играет вам на руку. Пусть они думают, что вы сами синтезируете токсины.

— Да, а когда толстая узнает, что у меня нет никакого токсина, кроме того, что я собираю с жаб? Что будет?

Тут голос не ответил. И Света продолжала:

— Лю, я по-прежнему думаю, что мне лучше сменить место, всё равно мне не сладить с Аглаей.

И опять голос ей не ответил. И это огорчило девочку, а может быть, даже и напугало.

Сторож лишь отрыл дверь школы, а капитан Митрохин, которого знакомые чаще называли Лёликом, уже был тут, рядом, сидел в машине. Он любил начинать дела пораньше. Пока пробок нет, пока не все ещё проснулись. Он вышел из своей машины и пошёл к дверям. Сразу показал сторожу в чёрной форме с надписью «Охрана» удостоверение, задал пару попросив. Спросил, где висит расписание уроков и когда приходит директор. Сторож всё ему рассказал, не забыв предупредить, что младшие классы сейчас почти все не посещают школу, а в старших едва половина ходит. Пандемия. Полицейский понимающе кивал и после пошёл к стенду, на котором было расписание.

«Десятый «А»… Десятый «А». Вот он, сегодня первым уроком история. Кабинет «306».

Он поворачивается к сторожу:

— Триста шестой кабинет на третьем этаже?

— На третьем, на третьем, — кивает тот. — Вон лестница.

Капитан поднимается по лестнице, находит нужный кабинет, пробует дверь. Она открыта, но в кабинете никого нет. Впрочем, как и во всей школе. Только-только начинают приходить учителя и ученики. Митрохин отходит от двери кабинета, он будет наблюдать за нею издали. Дети не очень хотели учиться в эти ковидные времена. Всё уже шло к первому звонку на урок, а школа была почти пуста, из десятого класса «А» к первому уроку пришло всего две девочки.

Этих Лёлик решил пока не беспокоить, хотя кто, как не девочки, могли сказать ему, с кем крутил отношения Пахомов. Капитан дождался ещё одного человека. Когда один парень уже после звонка хотел войти в класс, полицейский окликнул его:

— Молодой человек.

— Вы меня? — чуть удивился парень.

— Да, вас, — капитан двинулся к нему. — У меня к вам пару вопросов.

— У меня урок, — произнёс школьник, сразу понимая по виду Лёлика, что эти вопросы, скорее всего, будут не очень приятные.

— Ничего, учителя ещё нет, да я и не задержу вас долго, — произнёс капитан, доставая удостоверение и показывая его школьнику. И видя, что тот рассмотрел его фамилию и должность, спросил. — А вас как зовут?

— А разве вы не должны меня допрашивать в присутствии родителей? — спрашивает у капитана школьник.

Лёлик начинает улыбаться, его тон сразу меняется с холодно-нейтрального на слегка агрессивный:

— А, ты так просто говорить не хочешь, ты хочешь допрос с протоколом? Ну что ж, я тебе это устрою, доставай телефон, звони мамке, я расскажу ей, как доехать до моего отделения, после тебя я задержу, а телефон у тебя заберу. Давай звони.

— А что сделал-то? — такая перспектива парня никак не привлекала.

Капитан хватает его за рукав, притягивает к себе почти вплотную и шепчет:

— Имя, быстро!

— Ну, Глушков Дмитрий.

— Пахом твой дружок?

— Да не то чтобы… Мы-то с ним не особо…

Лёлик не отпускает его, всё ещё шипит ему:

— Откуда у Пахомова золотые монеты?

Дима Глушков ещё ничего не ответил полицейскому, а тот уже знал, что идёт по верному пути, он по глазам школьника всё видел, это у полицейских скил такой, кожей чувствовать, когда они рядом с раскрытием дела:

— Ну, давай, говори, говори, я ведь не шучу, поедешь со мной в отделение, пойдёшь как соучастник, и мамка не заступится.

— Да никакой я не соучастник! — воскликнул Дмитрий. Он был уже изрядно напуган. И никак не хотел влезать в это дело с монетами.

— Раз не соучастник, так говори, откуда у Пахома монетки и что за девка с ним была? — капитан, не отрывая глаз, смотрит на школьника. И всё, всё видит. — Ну, что за деваха с ним была?

— Это Фомина. — почти крикнул Дмитрий.

— Так, с Пахомовым трётся Фомина, — догадался Лёлик, — а монета откуда у него?

— Говорю же, монету принесла Фомина, спрашивала сначала у меня, куда её деть, а Пахомов сказал, что знает, кому монету сдать. Потом они ушли, вот и всё. Я тут не при чём, у нас тогда монету полкласса видело.

— Фомина? — капитан только тут выпустил школьника и даже расправил ему складки на одежде. — Ваша одноклассница? Как выглядит? Зовут её как?

— Зовут Света, кажется. Да, Светой звать. Сама высокая, худая, бегом занимается.

— Волосы, особые приметы?

— Блондинка, стрижена коротко. Примет никаких нет. Ну… Загорелая.

— Сейчас покажешь мне её.

— Она никогда к первому уроку не приходит, а может и вообще не прийти. Она не дура насчёт задвигать уроки. Говорю же, она спортивная.

— Спортивная и загорелая, значит? — капитан всё запомнил. — Адрес её знаешь?

— Да откуда, я с ней не дружу. Она за проспектом живёт где-то.

— Ладно, Глушков, иди на урок, хотя учителя всё равно нет ещё.

Митяй был рад спрятаться от него в классе, он тут же ушёл, а Лёлик, никуда уже не торопясь, направился в кабинет директора школы. И застав её там, просто показал ей удостоверение и попросил адрес Светланы Фоминой из десятого «А». И уже через пять минут он, выходя из школы, говорил в трубку:

— Монета не Пахомова. Монета той девки, которая была с ним у барыги. Зовут её Светлана Фомина. Живёт на проспекте Юрия Гагарина. Приметы есть, еду делать фото.

— Лечу, жди меня там, — ответил Виталий Леонидович, залпом допил кофе и стал вызывать Мартышку.

Глава 47

Всё складывалось не очень хорошо, ни там, во снах, ни тут, дома. Лю почти не разговаривал с ней остаток дня, кажется, он отлучался, и на этот раз «уходил» куда-то далеко, туда, где не слышал девочку. Да, это кольцо мамы-Таи очень его заинтересовало. В этом Светлана ничуть не сомневалась. Теперь она боялась, что он захочет пересмотреть все их договорённости, а ей придётся решать все свои задачи одной, без помощи Любопытного. А ещё, странное дело, она спросонья вспомнила про Пахома, дурака. Чел хотел ей помочь, ему сломали рёбра. Операцию сделали. И маму его девочке было жалко. Может, позвонить ему, телефон Пахомова у неё сохранился. Но сейчас, наверное, ещё рано.

Она вылазит из-под тёплого одеяла в прохладу спальни. Братья спят, ещё есть время, пусть поспят. Светлана идёт в ванную. Там разглядывает себя в зеркале. Что там ей говорят девочки? Что она загорела? Ну да, есть чуть-чуть. Она смотрит на себя и думает, что загар ей к лицу. Девочки правы, волосы выгорели от солнца, это тоже неплохо смотрится, но вот брови, брови стали белыми. Светлана вспомнила, что брови можно покрасить. «Интересно, сколько это стоит?» Ко всему этому она замечает, что её плечи, как бы это сказать, округлились. Девочка поднимет руку, напрягает мускулы, рассматривает их в зеркало. Светлана и раньше не была хилой, она отжималась двадцать раз от пола, у неё были мышцы, спасибо ОФП, но теперь бицепс заметно выделялся. Рассмотрев себя как следует, она остаётся довольна увиденным. Она вся стала плотнее, фигура, попа и особенно грудь заметно прибавили, в общем, Света себе нравится. Жаль, что времени больше у неё нет, кажется, пришёл папа, ему сегодня на охрану. Девочка начинает быстро умываться и чистить зубы. Сегодня ей сидеть с мамой, в школу она не пойдёт, но ощущение тревоги не покидает её. Пахом.

Его мама принесла ей ключи от дачи, хотя сам он в больнице. Это хорошо, что она сегодня не пойдёт в школу. Она выскакивает из ванной, обнимает и целует папу, будит братьев. Быстро, быстро, всё быстро, собирает их в садик, в который раз убеждаясь, что близнецам нужна новая одежда, нужно не забыть попросить отца Серафима, чтобы разрешил поискать им одежду в пожертвованиях, там иной раз бывают приличные вещи. Она вытаскивает их на улицу и, так как идёт дождь, почти бегом они выскакивают из подъезда. Она торопится ещё и потому, что сама хочет есть. После того как с её мамой и папой случилась беда и она престала ходить на тренировки ежедневно, Света почти никогда не хотела есть так сильно, как в последнее время. «Наверное, ещё расту», — думала она, когда, проводив братьев в садик, бежала не домой, а в магазин.

Покормила и проводила папу на работу, сама как следует поела. Потом сделала маме массаж. Светлана знала, что Иванова свою работу делает честно, она и переворачивает маму, и массаж конечностей делает, когда нужно, и полость рта обрабатывает каждое утро, но девочке самой хотелось сделать что-нибудь для мамы. Вот она ещё раз размяла маме суставы. И стала менять бельё. После протёрла приборы и провода, они очень быстро пылятся, закинула стирку в машинку, ещё раз сменила маме позу, ввела ей инъекцию, села в кресло, включила телевизор. Думала чуть посидеть и начать мыть полы. Но тут запищал домофон, она с некоторым волнением идёт к двери. Кто это? Слава Богу — это отец Серафим, он с мокрым зонтом и опять с какой-то книгой под мышкой. Священник кстати, девочка сейчас поговорит с ним об одежде для близнецов и ещё об одном важном деле.

— Ну, как ты, чадо? — спрашивает священник, снимая дурацкие туфли в прихожей. Носки у него промокли и он, оставляя влажные следы на полу, идёт к ванной.

— Я? Я нормально, — отвечает девочка.

Священник обнимает её, крестит:

— Нормально? Да ты просто кремень. Я иной раз устаю так, что сил нет, люди ко мне с бедами своими идут, с глупостями, с дурью, с боязнями, приходят и жалуются. И жалуются, и спрашивают, чего Господь с ними так немилосерден, а я всю их дурь должен слушать, должен наставлять их, вразумлять, ободрять. Иной раз так устаю, что хочется плюнуть, послать их по матушке, просто сил на них нет. А я тут сразу про тебя вспоминаю. И думаю: что разнылся, старый дурень, чего Бога гневишь, вон дщерь чистая Светлана взяла на себя тягот больше, чем какой взрослый выдержит, и ничего, не ропщет. Несёт крест свой. И ты знаешь? Помогает. Я тебя многим нытикам в нашем приходе в пример ставлю.

Он обнял Светлану и не выпускает. От него пахнет потом и дождём, и борода его ей не нравится, но девочке не противно. Она удивлена, что святой отец ставит её другим в пример. Она вдруг решила поговорить с ним насчёт Пахомова, насчёт того, что он из-за неё так пострадал, но священник вдруг и говорит:

— Ну, давай мне чай, и можешь идти по делам, — отец Серафим наконец её выпускает из объятий, — три часа подежурю у твоей мамки. Вот, посмотрю партии Алехина.

Он показывает ей книжку про шахматы, но она на неё даже не глядит:

— Три часа? — Света даже немного растерялась. А потом обрадовалась: точно! Нужно купить новую обувь. У неё промокают ноги за сто первых шагов по улице, а ведь дожди будут идти до конца ноября. — Да, спасибо, отче, мне очень нужно это время.

— Ну и слава Богу, — говорит отец Серафим.

А Света, подумав, вдруг говорит:

— Отец Серафим, тут у меня дело одно есть, а папе я о нём сказать не могу, сразу не сказала, а теперь не хочу говорить…

— Что же это за дело, что отцу сказать нельзя?

Света быстро уходит и возвращается к священнику, протягивает ему монету:

— Вот, нашла, папе не сказала, думала, что заставит искать потерявшего и вернуть ему. Продала одну сама, но купил её барыга, дал всего десять тысяч, а потом я узнала, что она стоит сорок, а вот эта, — Светлана ткнула пальцем в ладонь святого отца, на котором лежал золотой, — а эта, девятьсот четвёртого года, стоит сто семьдесят на аукционе.

— Сто семьдесят? — удивлённо воскликнул поп.

— Да, но лоты не принимаются без паспорта, — продолжала Светлана. Она сделала паузу. — Может, вы мне поможете, святой отец?

— О как? — поп подбросил монетку на ладони. — А где этот аукцион?

— Я всё выясню, — сразу сказала Светлана. — Всё вам расскажу.

Поп смотрит на неё проницательно и внимательно и спрашивает:

— Но ты мне честно, дева, скажи, ты точно нашла её?

— Клянусь здоровьем мамы, — сразу отвечает Светлана и добавляет: — Узелок с монетами на улице лежал, а хозяин его умер.

— Умер?

— Умер, — кивает Светлана. — Я точно знаю. Но папа мог бы не поверить в это и стал бы ко мне приставать и приставать. Вот я и решила без него всё сама сделать, а ему сказать, когда всё сделано будет. Я уже часть зарплаты Ивановой выдала, а как эту монету продадим, так кредит выплатим, всё папе меньше придётся работать.

— Ну ладно, раз так, то всё сделаю, — отец Серафим поверил ей. — Это дело богоугодное. Выясняй, куда мне ехать. Поеду хоть завтра, завтра с утра у меня служб нету.

Вот так иногда бывает: только что, да и всё утро, было у неё плохое настроение, плохие мысли в голову лезли, а ещё и одиннадцати нет, и всё уже наоборот, настроение приподнятое, она проверяет деньги в рюкзаке. Они на месте. Девочка собирается бежать покупать себе обновки, с монеткой всё так удачно разрешилось, у неё уже и мыслей нет грустить. А про Пахома и угрозы девочка сейчас и не вспоминала, так же, как и про Любопытного и про страшное предложение мамы-Таи.

— Думаю, что это она, — сказал Лёлик в телефон, когда девочка вышла из подъезда, — по описанию подходит.

— Сделай фото, — отвечает ему Роэ, он тоже видит девицу. Смотрит ей вслед. Честно говоря, ему не очень в это верится. К тому же он что-то чувствует. Что-то нехорошее. Он оглядывается, но не видит ничего подозрительного. У него давно выработалось чувство опасности. И это чувство его никогда, никогда не подводило. Да ещё и вид этой девчонки… Разве такие ходят за Черту?

«Школьница десятого класса, сколько ей, шестнадцать-семнадцать? Чушь! Не поверю, чтобы такая… могла ходить за Черту. Туда самый матёрый народец, и тот без острой необходимости не пойдёт, Черта — это не шутка. Если она и рискнула, то только по незнанию, или уговорил кто-то ушлый сопливую дуру».

Он продолжал смотреть вслед быстро убегающей девочке.

И дело здесь было даже не в раздражении Бледной. И не в стражах, что охраняют линию.

«Нет, конечно, это ошибка. Она почти ребёнок. А дети не ходят за Черту, дети в Истоки попадают все больные, только как корм для Старейшин».

И опять, опять чувство тревоги накрывало его, и что было самое неприятное, он не понимал природу этого волнения. Смотрел по сторонам через стёкла машины, но ничего не видел. Роэ вздохнул.

И тут отворилась дверь машины, на задний диван рядом с ним влетел влажный и грязный старый игрушечный медведь, и в машину полезла Ирра. Едва взглянув на неё, Виталий Леонидович стал сомневаться в своих умозаключениях. Она влезает в машину и не закрывает двери. Смотрит на Роэ. Её глаза совсем потеряли человеческий вид, они круглые, жёлтые, с маленькими зрачками. Кажется, она возбуждена. Он никогда не видел её в таком виде.

— Что? Ну, говори!

— … хэее…, — шипит Ирра, её физиономия неприятно и противоестественно вытягивается.

— Что? Ты можешь сказать по-человечески? — он начинает раздражаться. Когда нужно, эта тварь легко может говорить, и речь её осмысленна, как у двенадцатилетней девочки. Но чаще всего она просто ленится.

— Щщиее… — продолжает шипеть она.

Тут до него доходит:

— Червь? Вот эта девка, что вышла из подъезда, червь?

Ирра сразу кивает: да!

Тут даже сидевший на сиденье водителя Мартышка к ним повернулся. Стал слушать внимательно.

— Ты уверена?

Она опять кивает. Да, уверена, и у Виталия Леонидовича нет причин сомневаться. Это существо никогда не ошибается.

— От неё пахнет…, — уточняет он.

— … хаа…

— Гарь? Эта девка воняет гарью? — он должен быть уверен.

Ирра в который раз кивает: да.

Роэ теперь не смотрит на неё, он откидывается на спинку сиденья. Вздыхает почти удовлетворённо. Дело почти сделано. На девяносто девять процентов, ведь самое сложное — это как раз найти червя. Черви, они очень осторожные, хитрые. И он червя нашёл, осталось только завершить дело, нанести последний штрих, и это будет не трудно. Будь это мужик за пятьдесят или какая-нибудь горбатая бабка с клюкой, он бы стал готовиться, но тут… У этого подростка нет и не может быть опыта, а значит, и сил, а значит, и возможности защитить себя. Вот только тревога его не отпускала. Роэ опять стал оглядываться в надежде заметить хоть намёк на опасность.

А Мартынов, всё ещё сидевший, обернувшись назад, говорит:

— Роэ, разреши, я сделаю это дело. Сделаю прямо сейчас.

Он достаёт из-под модной куртки красивый нож.

Но Виталий Леонидович всё ещё не чувствует себя спокойно. Что-то здесь не так. Что-то напрягает его. Было бы неплохо закончить всё тут и сейчас. Девка только свернула за дом, не ушла далеко. Но…

Нет, Мартышка ничего делать не будет. Перебьётся. Много чести. Роэман достаёт телефон, набирает номер:

— Фото сделал? Сделал — скинь мне.

— Да, сделал, — отвечает Лёлик. — Сейчас.

Виталий Леонидович отключает связь и смотрит на Ирру:

— Ты свободна, передай матушке мою благодарность; если Бледная спросит, я скажу ей о вашей семье.

Ирра хватает медведя и сразу вылазит из машины. Хлопает дверью. А Гена Мартынов так и сидит, как дурак, с ножом в руке, смотрит на Роэ, ждёт разрешения на окончание дела.

— Убери это, — коротко говорит Роэ. — Поехали в Красное село.

Мартынов прячет нож, но не сразу. Глаза колючие. Так бы и воткнул нож в брюхо Роэ. Он сейчас ненавидит Виталия Леонидовича и даже не скрывает этого. Гена думает, что Роэ специально не даёт ему проявить себя. А ему так хочется укрепить свою репутацию, так хочется. Но Виталий Леонидович не говорит ему про своё чувство тревоги. Про беспокойство, которое не отпускало его весь последний час. Зачем Мартышке об этом знать? Это его чувство, большое и тайное, — его преимущество перед другими, Роэ о нём никому никогда не говорил. И теперь он просто произносит довольно грубо:

— Ну, ты, что, с глушью? Я сказал, заводи колымагу, поехали в Красное.

Глава 48

В торговом комплексе «Радуга» куча всяких обувных магазинов, в том числе и спортивных. Там есть, что выбрать. Света была уверена, что быстро найдёт себе что-нибудь. Но в торговый центр она не попала. Едва девочка свернула за угол, как у неё зазвонил телефон. «Папа? С мамой что-то случилось, звонит отец Серафим? Близнецы? Может быть, Пахомов?» Нет, она не угадала. На дисплее телефона появилась надпись: «Петя».

— Да, — говорит девочка. — Привет.

— Здарова, Светка, — слышится голос студента. — Как там жизнь у тебя?

Кажется, он хочет поговорить, но Светлана занята, ей не до этого.

— У меня нормально, ты что-то хотел?

— Ну, это… Я всё сделал, у меня есть информация по твоему делу.

— Информация?

— Угу, полная. Давай встретимся, я тебе всё расскажу.

Девочка, честно говоря, не хотела с ним встречаться без Пахомова.

Но Пахом в больнице.

— Слушай, а ты не мог бы по телефону всё сказать, а то я занята, — предложила Светлана.

— Не, не фига так не прокатит, ты тянка хитрая, — сразу сказал студент, — только лично, и сначала деньги.

— Три тысячи? — уточнила девочка.

— Ага, три. Когда будешь?

— Сейчас выезжаю, — сказала девочка. — Куда?

— Через час на «Дыбе».

— Хорошо.

Вот так, и покупка кроссовок снова откладывалась, Света сменила направление на противоположное, и побежала к станции метро «Парк Победы».

Встретились они прямо у эскалаторов. И у него опять была влажная рука. Почему он вообще здоровался с девушками за руку? А после Петя сразу сделал знак: гони денежку. Девочка достала заранее приготовленные купюры. И студент, не пересчитав, засунул их в карман рубахи.

— Твоя Манана Гванца конкретно больная, — сразу начал он. — Собственности нет, стоит на учёте в психдиспансере, на попечении, ей платят пенсию по инвалидности, да и то не ей, а папаше-опекуну, номер пенсионного нужен?

— Номер? Нет, — Светлана покачала горловой.

— Ок. Прав, естественно, нет, телефон есть, вот номер, — он показывает девочке цифры. — К телефону она подходит не всегда, я с разных номеров проверял, из четырёх звонков ответила всего на один. На имя отозвалась. Номер перекинуть тебе?

— Да перекинь, а живёт она где? — Спрашивает Светлана.

— На Петроградке, Большой проспект Петроградской Стороны. Дом сто четыре. Дом Дидерихса. Знаешь его?

Нет, Светлана качает головой.

— Большой серый красивый дом, там у её отца квартира, — Петя называет номер квартиры. А потом чуть накланяется к девочке и говорит тихо, почти шепчет: — Я поставил ей трекер на телефон, это дело незаконное, за него могут натянуть, сегодня сниму, но два дня, что я за ней наблюдал, она почти всё время дома сидит, но около двенадцати выходила на улицу, ходила по набережную реки Карповки, а потом в парк Попова, он там рядом. Короче, торчала на улице часа два оба дня. Выходит где-то в двенадцать, гуляет, сидит в парке до двух.

— А сейчас сколько? — девочка смотрит время в телефоне. — Двенадцать семнадцать. Я, наверное, тогда пойду. Какая там станция метро ближе всего?

— Петроградская. Каменноостровский проспект, — сообщает ей студент. И тут же говорит: — Слышь, Свет, я так и не понял, а вы с Пахомом мутите или как?

Светлана не хотела ему врать, но и давать повод для продолжения этого разговора тоже.

— Пока всё сложно, — говорит она, и вспоминает его имя, — пока, Саша, ты мне помог.

И сразу идёт к турникетам. Уже входя на эскалатор, оборачивается. Петя смотрит ей вслед.

Откуда в ней было столько решительности, она и сама понять не могла. Но девочка была серьёзно настроена на разговор с Аглаей.

Она очень, очень надеялась, что разговор этот у неё сложится так, как надо. Что она сможет уговорить Аглаю не конфликтовать. Тем более, что у неё была информация о том, что мама-Тая обещает кучу всего хорошего, включая какое-то волшебное кольцо, за смерть Аглаи. Правда, Света ещё не решила, говорить об этом Аглае или нет. Ведь расскажи она об этом, то о дружбе с мамой-Таей речи уже, наверное, не будет. Но ей не давал покоя вопрос: а как теперь поведёт себя Любопытный? Раньше он настаивал, чтобы Светлана договорилась с Аглаей, чтобы не менять удобное для него место концентрации, а теперь он, конечно же, будет за то, чтобы выполнить просьбу толстухи. В общем, всё было непонятно, она даже не знала толком, о чём говорить с этой Мананой Гванцей. Просто ехала, и всё. Вдруг дело как-нибудь сложится. Вдруг с Мананой удастся договориться о мире. И она не будет больше ей угрожать. И Свете не придётся… убивать её! У девочки даже мурашки по спине побежали. «Убивать её!». От одной этой фразы ей становилось не по себе. «Нет, с ней обязательно нужно договориться, обязательно». С этими мыслями Светлана выскочила из вагона и быстро пошла к эскалатору. Время было тринадцать ноль семь. Она успевала. Лишь бы Манана была в парке.

Мартышка знал, куда ехать, а ведь Роэ даже не называл ему адреса. Ясно было, что Гена разжился связями, крепчал, матерел на глазах.

Всё это бросалось в глаза. Виталий Леонидович видел это, отмечал для себя и молчал.

Частные дома с претензией, а заборы кривые, борщевик по обочинам трёхметровый, старые раздавленные пластиковые бутылки, белые россыпи сигаретных фильтров, всё вокруг утлое, включая убитые машины. Вот она, вотчина героиновых королев Санкт-Петербурга. Мартынов остановился как раз там, где и нужно. Он специально не спрашивал у Роэ адреса, хотел показать, что всех и всё уже знает.

— Жди тут, — бросил ему Виталий Леонидович и пошёл к облупившимся, некогда красивым воротам.

Позвонил в звонок у двери в заборе, но дожидаться приглашения не стал, пошёл во двор. А там, на крыльце дома, его уже ждали две женщины. Женщины колоритные, старая и молодая, одна, та что была молода, простоволосая, в нормальной одежде, а старая была в огромном платке с бахромой, все передние зубы из золота, усы над губой, на подбородке большая родинка с растущими из неё седыми волосинками.

— Э, Зола, гляди какого орла нам ветром надуло, — говорит старая, и в её тоне не угадаешь, то ли с неприязнью говорит, то ли с сарказмом.

Молодая ухмыляется.

— Добрый день, Эсмеральда, — отвечает Виталий Леонидович тоном нейтральным. — Как поживаешь?

— Гляжу я на тебя и думаю, что живу я похуже твоего, — отвечает старая. — Не скажешь, как так?

— О чём ты, Эсмеральда, посмотри, сколько золота у тебя во рту, — шутливо отвечает Роэ. — Не прибедняйся.

— Ладно, чего ты приехал?

— Ты, значит, сразу к делу переходишь? Даже в дом не пригласишь? Может, кофе попьём?

— Э-э… В какой ещё дом тебя приглашать? Вор, варнак! — вдруг резко говорит молодая. — Кофе ему захотелось. Совсем обнаглел.

И старая её не одёрнула, не шикнула на неё. Видно, дуры всё ещё обижаются, да и хрен с ними, пусть хоть лопнут от своих обид, и Роэ продолжает как ни в чём не бывало:

— Дело есть, Эсмеральда.

— А есть ли мне дело до твоих дел, Роэ? — спрашивает старая с вызовом, а молодая ещё и на ухо ей что-то нашёптывает.

— А это не совсем моё дело, — продолжает Виталий Леонидович спокойно, — это Бледная велела червя найти.

— Бледная тебе велела? — почти кричит ему Зола. — Тебе велела, так ты и ищи, чего к нам припёрся. Уматывай, не то людей соберу.

Но Роэ ей не слушает, он смотрит только на старуху: ну, что скажешь?

— Эсмеральда, я червя нашёл. Осталось дело за малым. Сделаешь — Бледная будет довольна.

— Плевать нам на твоего червя и твоё дело, — не унималась молодая. — И на твою Бледную. Сами возитесь со своими червями.

«Отлично, отлично, — Виталий Леонидович про себя улыбается. — Как раз то, что нужно».

— Это опрометчивые слова, Эсмеральда, опрометчивые. Мне сказать Бледной, как вы ответили на мою просьбу?

Старуха смотрит на Золу, и та всё понимает, только что кипела, чуть с крыльца не спрыгивала, а тут заткнулась.

— Так ты говоришь, нашёл червя? — спрашивает Эсмеральда, старуха поняла, что им теперь не отвертеться от дела.

— Да, это молодая девка, дело простое, — говорит Роэ.

— Простое? — Старуха помолчала, потрясла своей уродливой родинкой. — Вон у тебя шнырь твой в машине, отчего он не сделает этого простого дела?

— Надо всё сделать по канону, это не просто червь, за него сама Бледная просила. — говорит Роэ, но дело-то было как раз в том, что он не чувствовал себя комфортно с этим червём, в общем, поэтому он не поручил дело Мартышке, поэтому он приехал сюда.

— А что ты нам дашь за это? — снова завелась Зола.

«Тупое животное, ты всё не успокоишься, ну, давай, скажи что-нибудь ещё, что мне нужно будет запомнить». Роэ ничего ей не отвечал.

— Ладно, — произнесла наконец Эсмеральда, — я пошлю туда своего.

— Пусть он будет с ножом, — напомнил ей Роэ, — пусть всё будет как положено.

— Хорошо, он будет с ножом, — обещала старуха.

Виталий Леонидович полез в карман и достал телефон:

— Вот её фото, вот адрес, она должна вонять гарью, кому переслать всё это?

Зола молча достала свой телефон.

Глава 49

Вышла из метро, а тут вдруг солнце. Для начала октября событие редкое. Это даже чуть воодушевило её, ей всегда нравилось солнце, девочка любила юг и море. Ей пришлось спрашивать, где находится сквер Попова. Одна бабулька указала ей направление, и девочка пошла по Каменноостровскому проспекту. Она очень волновалась. Всё думала и думала, что будет говорить Аглае. Думала, как начать, с чего начать. «Главное — не разозлить её, она ведь чокнутая, с ней нужно говорить аккуратно, ну а если её начнёт колбасить — убегу», — думала Светлана. И самое удивительное было в том, что она была уверена, что эта встреча произойдёт именно сейчас, а не когда-либо в будущем. Мало того, чем дальше она шла, тем увереннее она была. Девочка сама не заметила того, что идёт так, как будто знает этот проспект, знает этот сквер, а ведь была она тут впервые. Она просто шла, ни секунды не сомневаясь в том, что идёт правильно, словно корабль в бурю, нашедший сигнал радиомаяка. А вот и сквер. Тут хорошо, деревья мокрые, потерявшие половину листьев с крон. Мокрые дорожки, ещё не убранная с них пёстрая листва, редкие прохожие. Здесь почти не слышно машин, хотя проспект рядом. А ещё солнце. Редкое и совсем не горячее солнце осеннего Петербурга. Тут было тихо, спокойно и хорошо. Не зря Аглая выбрала этот сквер для прогулок.

Света издали увидала скамейку и сидящую на ней женщину в вязаном пальто. Поначалу Светлана думала, что та «сидит» в телефоне, но, зайдя сбоку, она поняла, что женщина держит в руках книгу. Вот теперь сердце девочки билось так, как будто она финишировала после десяти тысяч метров. Света даже остановилась на секунду, собираясь с духом. Она уже могла рассмотреть женщину, что сидела на скамейке с книгой.

Эта женщина не была Аглаей. У этой был маникюр, она была причёсана и опрятна. Носила сапожки на каблуке, а рядом с ней лежал зонт. Это была не Аглая, это была Манана Гванца.

Ноги подкашивались у Светы от волнения, она опять и опять думала о том, как лучше начать разговор. Стоять дальше смысла не было, она понимала это и, пересилив себя, девочка двинулась вперёд, прошла последние двадцать метров и села на край скамейки. Она ещё раз подумала о том, что сейчас скажет, уже произнесла про себя первую фразу, когда услышала вдруг:

— Я уж подумала, что вы не решитесь начать.

Девочка от удивления раскрыла рот. Аглая, то есть Манана Гванца, сама заговорила с ней. Заговорила, не поднимая глаз от книги. Всё, что Света придумала, тут же вылетело у неё из головы. И всё, на что её хватило, было:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте-здравствуйте, — тихо отвечала женщина, так и не поднимая головы от книги. В её речи слышался едва уловимый акцент.

Голос у неё был тихий, говорила Манана медленно, она показалась Светлане какой-то… сонной, что ли.

— Вы пришли меня убить? — продолжала Манана.

— Убить? — удивилась Светлана. — Я? Нет, — она растерялась и теперь не знала, что и сказать. — Я просто… Поговорить пришла, ну, пообщаться.

— Пообщаться? — Манана подняла на неё глаза. Её глаза были чуть прикрыты, она и вправду казалась сонной. — Я сумасшедшая, о чём вы собирались говорить с сумасшедшей? Может, об Ольге Бузовой?

— О Бузовой? — и этот вопрос поначалу поставил Свету в тупик. — Нет, не о Бузовой, — она чуть подумала. — Я пришла поговорить о наших с вами делах.

— О наших делах? — Женщина смотрела на неё своими слегка прикрытыми, сонными глазами. — О каких ещё наших делах?

— Ну, о том, что я там… ну, на вашей территории… обитаю…, — начала Светлана. — Ну, это вам не нравится, но я…

— Да плевать мне на территорию, — оборвала её Манана, она говорила это так лениво, словно собиралась зевнуть, — дело не в территории, дело в том, что ТЫ — зло.

Она первый раз обратилась к девочке на «ты». И это обращение Светлане показалось очень резким, грубым. Девочка даже растерялась, растерялась по-настоящему: «Что за бред? Она, кажется, и вправду больная. Точно! У неё кукушка уже покинула скворечник!».

— Я? — удивлённо переспросила девочка. Она собиралась объяснить Манане, как обстоят дела. Может быть, вспомнить маму-Таю, но вместо этого лишь спросила. — Я — зло?

— Ты — зло! — на сей раз чётко и совсем не сонно произнесла Манана.

— Вы ошибаетесь, — произнесла Света мягко, она всё ещё надеялась, что может договориться с этой чокнутой, — я никакое не зло, я пришла с вами просто поговорить.

— Да? Вы пришли поговорить? — и опять Манана разговаривала с ней своим «сонным» голосом. — Просто поговорить? А гнилую зачем с собой притащили? Для устрашения? Или для охраны?

— Кого? — не поняла Светлана. — Какую гнилую?

Манана не ответила ей, она смотрела куда-то мимо Светы, и девочка, чуть повернув голову, скосила глаза… И УВИДЕЛА ЕЁ!

По скверу с парой больших жёлтых листьев в руке прогуливалась Элегантная Дама. Она, как и всегда, была в бежевом плаще, чёрных сапогах, чёрных перчатках, чёрной антиковидной маске и больших солнцезащитных очках. На голове у неё был красный платок. Дама медленно шла по скверу метрах в тридцати от беседующих Светы и Мананы.

Когда девочка повернулась к Манане обратно, та уже взяла зонт, закрыла книгу и встала.

— Может, ты и не знаешь этого, но ты зло. Я бы убила тебя прямо сейчас, но гнилая мне не даст этого сделать. Но там, — Манана сделала паузу и чуть наклонилась к Свете, — но там её не будет, и я убью тебя при первой возможности. При первой возможности.

Она опять говорила Светлане «ты», она не улыбалась, она была очень серьёзной, от её сонливости и следа не осталось. Свете стало не по себе, девочка поняла, что Манана… — да никакая это уже была не Манана, это была настоящая Аглая — что Аглая не шутит. Вообще не шутит. Девочка некоторое время растерянно глядела ей вслед, а потом решила взглянуть на Элегантную Даму, которую чокнутая называла «гнилой». Оглядывалась- оглядывалась, но так и не увидела её. Дама исчезла, словно её и не было. Света была одна, в сквере, кажется, кроме неё, никого не было. Она вспоминала их с Аглаей быстрый разговор, из которого девочка ровным счётом ничего не поняла, кроме того, что договориться с Аглаей не вышло. И что та убьёт её при первой возможности. Света так и сидела на лавочке растерянная, удивлённая и немного подавленная, а тут ещё и дождик стал капать.

Она вернулась домой, поблагодарила отца Серафима за то, что тот посидел с мамой. Стала готовить себе обед. Света так расстроилась после разговора с Аглаей, что позабыла про еду и ничего себе не купила, хотя деньги у неё с собой были. Она варила макароны, а сама думала об Элегантной Даме. Кто она, почему она стала так часто ей встречаться и почему Аглая решила, что это Света её с собой притащила в сквер? Она поела маскаронов с кетчупом, потом кусочек булочки с маслом и чай. И даже с грустными мыслями эта незамысловатая еда казалась ей очень вкусной. Девочка была готова съесть ещё столько же, ну или хотя бы выпить ещё чая с булкой, но побоялась. Она и так заметно… Нет, не потолстела, а покрепчала. Ей теперь точно были нужны не только новые кроссовки, но и новые штаны.

Нафиса пришла пораньше, чтобы Светлана смогла сходить за близнецами в детский сад. А в этот вечер они как с цепи сорвались.

Воспитательница на них жаловалась, сказала, что дрались и обзывались на других детей. Светлана стала проводить расследование по пути домой, и всё прояснилось. Затевал, как всегда, всё Максим, а Колька выступал в роли исполнителя. Чувствуя неприятности и зная, что сестра им дома устроит, может ведь и от компьютера отлучить, братья стали переругиваться, спихивая вину друг на друга, потом всё перешло к обзывательствам. Это тоже было делом привычным, ну а дальше по обычной братской программе, Колька, шедший слева от Светланы, чуть притормозил, забежал сзади и пнул Макса. Макс кинулся мстить, и это как раз тогда, когда они все шли через детскую площадку, на которой было много детей и мам. Эти два балбеса не могли потерпеть до дома и затеяли драку прямо на улице. Света разозлилась, схватила одного за руку, другого за руку, хотела их развести, но вместо этого подняла их обоих в воздух, говоря при этом сквозь зубы и зло:

— А ну-ка… прекратили быстро, получите дома оба!

— Отпусти, — заверещал Колька больше от обиды, чем от боли.

— Успокоился, я сказал, — шипела Света, — дома я с вами поговорю ещё.

Хотела ещё обоим под зад дать, но постеснялась, и так мамаши смотрители на них. Не стала, и только после этого опустила братьев на землю. Опустила и поняла вдруг как-то сразу, что несла их обоих, каждого в руке, и даже не чувствовала их тяжести, ну, как будто несла два пакета туалетной бумаги. А на самом-то деле они ребята не тощие, каждый весит килограммов двадцать с лишним.

Она напрягла мышцы под одеждой и незаметно попробовала свои руки выше локтя. Да, у неё были хорошие мышцы, с такими хоть в десятиборье записывайся. При этом она была полна сил и энергии и прекрасно себя чувствовала, и если надо, если случись сейчас соревнования и нужно будет бежать, она бы прямо с места пробежала и сто метров, и четыреста, и десять тысяч.

Осознание своей прекрасной спортивной формы отвлекло её от неприятных мыслей, и в этот вечер тучи, сгущавшиеся над головами Кольки и Макса, прошли стороной, и они благополучно засели за компьютер. А девочка не могла понять, как и когда она набрала и вес, и силу, ведь она почти не тренировалась, а если и бегала, то только для того, чтобы форму поддерживать. А тут вон как всё. Может, это возрастное? А ещё у неё голова была кругом, столько было событий, столько происшествий. Её переполняли мысли, эмоции, доставали сомнения. Но ей не с кем было всем этим поделиться. Не с кем обсудить свои дела. Папе лучше ничего вообще не говорить. А кому? Отцу Серафиму? Ну, может быть, но это не то, чего она хотела бы. Лю? Да, с Лю она многим могла поделиться, но Любопытный там, а не здесь. Кстати, нужно будет у него обязательно спросить, почему это Аглая считает её злом. И кто эта женщина, которую Аглая назвала «гнилой». Хотя откуда ему знать? Он, конечно, умный, но… Светлана взяла в руки телефон.

Опять близнецы ругаются, Нафиса пошла на кухню за чаем. А Светлана стала прокручивать список абонентов, впрочем, он был у неё не такой и большой.

«Пахомов». Нажать? Не нажать? Она не решалась. А что она ему скажет? «Привет, Пахомов, как твои рёбра? Кто тебя избил? А знаешь, я стала сильной и в следующий раз смогу заступиться за тебя. А ещё меня называет злом одна баба из моих снов, ну, не то чтобы из снов, ты не подумай, она и в реале существует, она же грозится меня убить при первой возможности. Как ты думаешь, мне взять на неё заказ? За неё мне обещают одну крутую фигню, которую очень хочет получить мой воображаемый друг из какого-то не нашего времени или ещё там откуда-то».

Опять этот её сарказм, и всё на ту же тему. Ну, так с этим сарказмом хоть повеселее. Да, она по-прежнему не могла никому рассказать про всё то, что для неё было важно, что было частью её жизни. Причём большей частью. Её отвлекают от мыслей. Опять ругаются.

— А ну прекратили, — кричит она братьям, — если ещё раз услышу, что ругаетесь — пойдёте спать!

Те замолкают, сначала косятся на сестру, потом продолжают играть. Света чуть подумала и всё-таки не стала нажимать вызов. Спрятала телефон. А то вдруг Пахомов ещё и в классе про неё расскажет. Мало ей, что её зовут «спортивной», так ещё будут звать «разговаривающей с духами». Нет. Этого девочке точно не нужно.

Она уже знала, о чём Любопытный заведёт разговор. Едва он начал обычное своё «человек Светлана-Света», девочка поняла, что дальше речь будет идти о том, чтобы тут остаться.

— Я думаю, что нам пока лучше остаться на этом месте. Да, пока вы не сможете окрепнуть для дальнего пути, — говорил ей Любопытный, — пока как следует не разведаем дорогу на север. А вот когда мы будем готовы, так и начнём движение.

Света не торопится отвечать. «Мне интересно, а что ты теперь скажешь про Аглаю?», — думает она и наконец произносит:

— Я встречалась с Аглаей, как мы и договаривались.

— Любопытно, вы пришли к какой-нибудь договорённости с нею?

— Угу! Договорились, что она убьёт меня при первой возможности. Она была очень серьёзна, она не шутила.

Голос отвечает почти сразу; если бы у него было лицо, Света была уверена — сейчас бы оно сияло:

— Что ж, своей бескомпромиссностью она не оставила нам шансов на мирное разрешение вопроса. Теперь нам придётся её деструктурировать.

«Деструктурировать». Красивое словечко, намного красивее чем «убить». Девочка, конечно, рада, что он пришёл к этому выводу, но деструктурировать, убить… пока это только слова.

— И как же я её… деструктурирую? Вы видели её, она здоровая, как мужик, она меня… Даже не знаю, что она со мной сделает, если я не убегу.

— Жабы маленькие, но их никто не ест, — произнёс Лю. — Мы найдём способ разрешить эту проблему. И тогда у нас будут основания просить у мамы-Таи артефакт, который, несомненно, будет нам очень полезен в дороге.

«Да, кажется, он очень тебе нужен, этот артефакт, наверное, аж кушать не можешь», — подумала Светлана, но решила не заострять сейчас на этом внимания.

— Отравить её? Жабьим жиром?

— Надо попытаться. Я буду наблюдать за ней некоторое время. Выясню, когда она приходит, когда уходит из Истока. Где обычно бывает, что делает, какими предметами пользуется. Главное — выяснить, где её место. Когда всё будет ясно, мы попытаемся её деструктурировать.

«Попытаемся! Боюсь, что у нас будет всего одна попытка!».

А Любопытный, словно услыхав её мысли, продолжил:

— Учитывая вашу ценность для меня, я, со своей стороны, предприму всё, чтобы снизить долю риска до минимума.

— Ну и что будем делать? — эти его слова Светлане понравились.

— Я думаю провести исследования Аглаи со всей тщательностью. Мы должны быть готовы к тому, что это может занять некоторое время, не знаю, сколько точно. Но вам придётся подождать.

— Подождать, но не знаете, сколько? День, неделю… Сколько?

— Вы, Светлана-Света, конечно, оказали мне большую услугу, создав для меня такую удобную точку для отдыха, но даже с ней я всё равно не могу находиться в Истоке столько, сколько мне бы хотелось. Поэтому наблюдение за Аглаей и займёт какое-то время, по вашему пониманию, может быть, и продолжительное.

— То есть не знаете?

— Я не могу сказать определённо, я не располагаю вводными для анализа. Это дело для меня новое. Я ещё никогда не собирался здесь кого-то деструктурировать. Но я сегодня же начну наблюдать. И готовиться.

— Просто пока вы, Лю, собираетесь за нею наблюдать и готовиться, она будет на меня охотиться, — сказал девочка и сама поёжилась от своих слов, так они были убедительны.

— Да, это так. Но я пока не знаю, как можно ускорить процесс.

— А если я ещё раз схожу за пылью, вы сможете находиться тут дольше, или как там у вас это работает?

— Да, это увеличит моё время пребывания тут, но я бы…

Девочка затрясла головой, ей не хотелось снова слушать про то, как он ей благодарен, она хотела слышать другое:

— Если достать ещё чёрной пыли, вы сможете больше следить за ней и закончить всё быстрее?

— Я не вправе просить вас об этом, — отозвался Любопытный. — Думаю, мы обойдёмся и без этого. Я постараюсь ускорить процесс.

Светлана начала раздражаться от его неуступчивости, она видела, что голос почему-то не хочет, чтобы она ходила за Черту, но также девочка понимала — слова Аглаи нужно воспринимать всерьёз. Чокнутая не шутила. И Свете нужно было либо уходить отсюда подальше, либо быстрее… решить вопрос с Аглаей раз и навсегда. Побыстрее. Очень и очень не хотела девочка сидеть тут, в депошке, когда рядом лазит эта больная и страшная баба. И если для ускорения дела нужно ещё раз сходить за Черту, она сходит. Она сбегает.

— Лю, если я принесу ещё пыли, вы сможете быстрее всё выяснить про Аглаю?

Ей нужен был ответ только на этот вопрос. Только на этот! И Любопытный, судя по всему, понял это:

— Безусловно, укрепление защитного периметра точки концентрации при помощи вещества из-за Черты увеличит мои возможности концентрации и возможность накопления нужных мне для существования в здешних условия ресурсов. А это, в свою очередь, естественно увеличит как длительность моего пребывания здесь, так и радиус моего наблюдения. А возможно… Возможно, и даст мне доступ к взаимодействию с другими обитателями этого места. В общем, лишняя банка пыли ускорит процесс, но не думаю, что это будет значительное ускорение.

«Господи, Лю, ну какой же ты нудный, иногда приходится вдумываться в каждое твоё слово, чтобы понять, что ты сказал! Неужели нельзя просто сказать «да» или «нет». Вот сиди теперь и думай: что он имел в виду?».

Впрочем, главное Светлана уловила:

— Значит, банка чёрной пыли увеличит ваши возможности? И ускорит дело?

— Безусловно, — Лю, кажется, всё ещё был против. — Вот только я ещё раз попытаюсь довести до вас мысль о том, что это будет дело небезопасное для вас. К сожалению, я не со всеми особями вашего вида могу устанавливать контакт, но один индивид сообщал мне о своих наблюдениях. Он тоже ходил за Черту и уверял меня, что каждый следующий поход становится опаснее предыдущего.

Теперь Светлана внимательно слушала, а Любопытный продолжал:

— Он рассказывал, что страж появлялся с каждым разом всё быстрее и искал его всё осознаннее. Как будто страж учится. Это он рассказал мне как раз перед последним своим походом за Черту.

Да-да, опять страж. Но эта светлая субстанция ну никак не казалась Светлане опасной. Ерунда. Однако её заинтересовало кое-что другое:

— Лю, а этот, как его там, индивид, он тоже ходил вам за пылью?

— К сожалению, нет, — отвечал голос, — у меня не было того, что он счёл бы для себя ценным, а взаимодействие со мной он ценным не посчитал. Он не стал приносить пыль, сказал, что там, за Чертой, у него не так много времени, чтобы ещё собирать вещество, которое не даст ему заметной выгоды.

— Интересно, — Светлане было и вправду интересно, — а зачем же он туда ходил? Да ещё и не раз!

— Мне он об этом не говорил, а сам я понять не смог, слишком мало данных для анализа. Но уверен, что там есть что-то ценное, раз он готов был ради этого неоднократно рисковать своим собственным существованием.

Тут Светлане стало ещё интереснее. Но сейчас её больше волновал всё-таки вопрос с Аглаей, и девочка произнесла:

— Я схожу за пылью, Лю. Чокнутая, после нашего с ней разговора, про меня теперь не забудет. Надо разобраться с ней побыстрее. Она сказала, что я — зло. Лю, что значит «зло», что она имела в виду, как вы думаете?

— «Зло?» Это всего-навсего субъективизм, примитивный мировоззренческий термин. Упрощённое понимание какого-либо явления, рассматриваемого всего с одной точки зрения. Полагаю, что никакого объективного «зла» как абсолютного феномена не существует. Для Аглаи, с её точки зрения, ваше пребывание в контролируемой ею области — безусловное зло. А с точки зрения мамы-Таи ваше пребывание в той же локации — безусловное добро, так как, возможно, ваше пребывание здесь ослабляет Аглаю. Резюмируя, могу сказать: никакого зла не существует. Тем более неуместно распространять понятие «зла», даже в виде субъективизма, на вас, Светлана-Света. Вы, насколько я могу судить, абсолютно бесконфликтный индивид, не готовый по своей воле применять к окружающим деструктивные действия без крайней на то необходимости.

— Да-да, — Света, может, и не всё поняла из этой фразы Любопытного, но уловила главное: зло не всегда и не для всех таковым является, и ещё то, что она, Света, хороший человек. — Аглая сама напрашивается. Я тут не при чём.

Её мучал ещё один вопрос. И она задала его:

— Лю, а кто такая «гнилая»?

— «Гнилая»? — Лю, кажется, обдумывал ответ. — Исходя из семантики, это некто или нечто, подверженное процессу гниения. Судя по вашему вопросу, в котором вы упомянули слово «кто», предположу, что это особь вашего вида и вашего пола, которая подвержена воздействию гнилостных бактерий и поражена продуктами их жизнедеятельности.

Да, Лю явно не мог ей рассказать, кто такая «гнилая». И секрет Элегантной Дамы для Светланы так и остался секретом. Ладно, девочка решила, что рано или поздно она и сама это выяснит.

Она встала:

— Лю, может, пойдём уже? Проводите меня хотя бы до белого леса, я принесу по-быстрому баночку пыли, и вы начнёте наблюдение.

— По-быстрому? — Любопытный сделал паузу. — Я хочу напомнить вам, Светлана-Света, что для проникновения за Черту вам сначала надо найти жука.

— Ах да, я и забыла, — произнесла девочка, застёгивая куртку и беря рюкзак. — Но вы же знаете, где его найти?

— Знаю, тот индивид, что ходил за Черту, сказал, где они водятся в большом количестве. Нам нужно идти на юго-восток, на танцы.

Света, которая уже взяла в руки палку, остановилась от удивления:

— Куда? На танцы? На какие ещё танцы?

— Тот индивид называл место, где водятся жуки, «танцами», — пояснил голос.

— Офигеть, — только и смогла сказать девочка.

— Я там не был, у меня тогда ещё не было возможности отходить отсюда так далеко, как сейчас, но направление я знаю точно. Если вы готовы, Светлана-Света, мы можем идти, пока Аглаи нигде поблизости нет.

— Хорошо, только сначала забегу к жабе, — произнесла Светлана.

— Это разумно, — согласился Любопытный. — В этих опасных местах всегда нужно быть во всеоружии.

Развалины, что тянулись по восточной стороне проспекта Гагарина, были обширны.

— Там слишком много разнообразных существ. Туман уже кончается, они скоро активизируются, и нам лучше обойти этот массив; пойдём по магистрали и на первом повороте свернём на восток, — предложил Лю.

Так и поступили. Она быстро добежала до пересечения Гагарина и Типанова и повернула налево к проспекту Славы. Тут были круглоголовые кошки, их было много; чтобы не встречаться с ними, пришлось чуть-чуть уйти в сторону к высоким новым домам, которые не были разрушены. А там пришлось уклоняться от встречи с муходедом, который бродил по парковке, забитой машинами. Света пробежала мимо «Окея» и побежала вниз к проспекту «Славы».

И вскоре почувствовала запах фекалий. Несильный, но вполне себе отчётливый. Откуда тут пахло канализацией, она поначалу не понимала. «Фу, блин, что это?».

Но, пробежав ещё метров двести, увидала перед собой в низине под железнодорожным мостиком, который шёл поверх автомобильной трассы, огромную жёлтую лужу. Вернее, это было маленькое озеро, обойти которое не представлялось возможным. А уже пересекать преграду, непосредственно соприкасаясь с жёлтой жидкостью, ей и вовсе не улыбалось.

— И как я тут пройду? — Светлана остановилась, оглядываясь и морща нос от мерзкого запаха.

— Я не подумал об этом, — ответил Любопытный, — сейчас погляжу, где вам лучше пройти.

И уже через минуту, пока Света искала место, где спрятаться, голос уже говорил:

— Берите на юг и до насыпи, а потом снова на восток, на саму насыпь, там жидкости нет, за насыпью она опять протекает, но вы идите поверху, дальше будет конструкция, которая позволит вам перейти поверх жидкости.

«Конструкция, которая позволит вам перейти поверх жидкости? Что он имел в виду?», — не понимала девочка, но старалась выполнять всё что он говорил.

Обошла огромную воняющую лужу справа, поднялась на железнодорожную насыпь. Осмотрелась. Сразу за насыпью, даже под нею, — небольшая вонючая речка из жёлтой жидкости, её берега заросли чёрными колючками. Солнце печёт, и, наверное, поэтому даже тут, на верху насыпи, на ветреном месте чувствовалась вонь этой жидкости. Странно, на севере медузы болтались, на западе пара висела, а на востоке ни одной. Зато там что-то темнело, большое, большое, как облако. А может, шлейф дыма от пожара. И было видно, как над этой темнотой кружит какое-то дикое количество птиц. Даже отсюда было видно, что места там очень неприятные.

— Нам туда? — спросила Светлана, надеясь, что это не так.

— Да, как раз туда, — огорчил её Любопытный без всяких сантиментов. — Именно ту локацию индивид называл танцами.

«Танцы?». Девочка вздохнула и быстро пошла по железнодорожной насыпи на юг, она уже видела мостик без перил, который висел над жёлтой жидкостью. Светлане пришлось пройти не менее двух сотен метров, пока она поняла, что это не мостик, а большая труба, выходящая из насыпи и уходящая в землю за рекой. Ну, что ж, придётся пройти по трубе. Девочка спустилась к трубе, вспугнув стаю существ, которых она называла крысами. Она осмотрела трубу. Слава Богу, она сухая.

— Вам стоит быть внимательной, в этой жидкости обитают неприятные живые организмы, — произнёс Лю.

И, словно в подтверждение этого, в мутной, жёлтой и густой жидкости шевельнулось что-то большое, длинное, дёрнуло чем-то так, что даже в этой тягучей жиже получился всплеск. «Крокодилы? — Света, уже поставившая ногу на трубу, остановилась. — Офигеть».

И к месту всплеска потянулось ещё одно животное, изгибаясь при движении всем телом, круглая бугристая голова и пилообразный хвост были видны над жижей.

«Мамочки! Да он метра три, не меньше!»

Девочка не стала дожидаться, пока под трубой соберётся этих крокодилов побольше, и, стараясь не терять равновесия, пошла на другую сторону. Благо, труба была и сухой, и широкой. А за ней, словно ждали приглашения, побежали крысы, целая стая, штук десять. Кажется, крокодилы смотрели на них из жижи. Но Светлане было не до них.

— А что там горит? — спросила она у Любопытного, глядя на юго-восток.

— Не знаю, — отвечал тот, — я тут впервые, сейчас пойдём и посмотрим.

Местность от реки и дальше была вся коверканная, ухабы на сером и коричневом грунте, куски бетона и арматуры повсюду, и до самого тёмного облака — чёрные колючки, колючки, колючки среди небольших пятен серебряного мха. Особо тут не разбежишься, и девочка пошла быстрым шагом.

Она недолго шла, пока не услышала низкое и глубокое шипение.

— Лю, вы ещё не рассмотрели, что там?

— Пытаюсь, но пока не могу разобрать.

Она стали вглядываться в большие клубы дыма, но, судя по всему, он был ещё далеко, запаха гари она пока не чувствовала. Зато всё отчётливее ощущался другой запах. Однажды она в магазине «Лента» купила уценённую курицу в герметичной упаковке, шла радовалась, что купила её за полцены, а когда пришла домой и распаковала птицу, в нос ей ударил сильный запах тухлятины. Вот и тут воняло так же. Тухлятина и всё усиливающееся шипение. И ещё мухи… Здешние, огромные, как цикады, красноглазые мухи докучали ей всё больше и больше. Их тут было немало. Светлана прямо на лету сбила одну из этих уродин, что пыталась присесть ей на лицо, а Лю ей в это время и говорит:

— Эти облака впереди — это насекомые.

— Насекомые? — девочка даже остановилась. — Это они шипят?

— Да, этот шум издают они, их там очень много. Но я видел среди них и нужного нам жука.

— Офигеть!

Но ей нужно было идти дальше. Светлана застегнула замок куртки до конца, подняла воротник, натянула капюшон, затянула на нём шнурки. Хорошо, что куртка ей была чуть велика, она легко смогла спрятать руки в рукава. Открытыми остались лишь нос и глаза. Хорошо упаковалась. Так лучше. И только после этого она пошла дальше. Да, с курткой ей повезло, ведь мух становилась очень много, когда девочка прошла ещё пять сотен шагов, мух в воздухе стало столько, что ничего другого, кроме их отвратного жужжания, уже не было слышно. От него оглохнуть было можно, и каждый раз, когда она взмахивала палкой, она обязательно сбивала одну или двух мух. Так и шла девочка по колдобинам, отмахиваясь от мух, оглохнув от висящего в воздухе жужжания и стараясь не дышать носом, так как вонь усиливалась с каждым шагом.

Глава 50

Вихри. Сначала она подумала, что это столб перед ней. Столб, уходивший в небо и шевелящийся, всё время меняющий свою форму. Света уже ничему не удивлялась, просто шла дальше, а когда подошла ближе, поняла, что это никакой не столб, а огромное количество мух, медленно кружащихся вместе в одном направлении. А потом она вдруг поняла, что… мухи были, кажется, мертвы, они просто плавно крутились в этом медленном вихре, как чаинки в стакане с раскрученным чаем.

Девочка остановилась, чтобы это рассмотреть, а Любопытный сказал ей:

— Отнеситесь к этому явлению с максимальным вниманием. Мне кажется, это не завихрения краёв воздушных масс, рискну предположить, что это какая-то гравитационная аномалия. Мне она представляется очень интересной, но для вас она может быть опасна.

— Пипец, гравитационные аномалии…, — Светлане приходилось кричать, иначе она даже сама себя не слышала. Девочка смотрела на этот вращающийся столб из дохлых мух. — Лучше их обходить подальше?

— Думаю, именно такое поведение будет наиболее разумным.

— Лю, а вы там жуков-то нигде не видите? — Светлане уже не хотелось идти дальше.

— Я ищу их, ищу. Как только замечу, я вам сразу дам знать, — обещал голос. — Но мне кажется, что нам придётся идти ещё немного.

Девочка вздохнула и, прикрывая ладонью нос от десятка кружащихся вокруг мух, пошла дальше.

Ещё один «столб», она прошла всего метров пятьдесят и увидела чёрное, мёртвое дерево с раскидистыми ветками, на дереве сидели похожие на уродливых чаек птицы из породы тех, с одной из которых Светлана встречалась в заброшенном доме. Птицы были необычайно крупны и жирны. Как они только могли летать с такими телами?

А сразу за деревом кружился столб. На этот раз он был не такой тёмный. Мух в нём было мало. Зато там кружился вокруг своей оси… Голый, пузатый, распухший мужчина. Голова закинута, лицо вверх, словно он смотрел на небо, получая от вращения удовольствие. Ноги сплетены и вытянуты, а руки раскинуты в разные стороны. На одной из рук лейкопластырем закреплён медицинский катетер с обрывком капельницы. Мужик так и кружится, и кружится. Теперь Света поняла, почему знакомый Лю индивид называл это место «танцами». Наверно, это казалось ему остроумным. Вот только кружащийся в танце мужчина был давно мёртв, он уже и посерел весь, и на всём его теле виднелись почти чёрные трупные пятна.

Девочка отвернулась, чтобы больше этого не видеть, и пошла дальше, старясь держаться от этого танца подальше, туда, в ещё большую темноту, куда идти ей совсем не хотелось. Хорошо, что Лю сказал ей, когда она не успела пройти и сотни шагов:

— Светлана-Света, я нашёл жука. Поворачивайте направо. Вон, справа от вас ещё одна аномалия, а рядом с ней останки. На них есть жук.

«Слава Богу». Светлана прибавила шаг. Она почти оглохла от нескончаемого звука жужжащих мух, уже плохо разбирала дорогу, даже палку один раз выронила, но всё равно шла туда, куда вёл её Любопытный. Следующий «танец» исполняла старая голая женщина, она висела, выгнувшись животом вверх, широко раскидав и ноги, и руки в разные стороны, только её седые волосы свисали вниз, она так же медленно вращалась, как и пузатый мужчина. А над ней, синхронно с нею, вращалась большая дохлая птица. Вонь тут стояла невыносимая, даже прячась за воротником куртки, Светлана едва не задыхалась от запаха тления.

— Вот, справа от вас корпус существа, — произнёс голос.

Девочка и сама уже разглядела, она бы поняла, что это, ещё раньше, не будь труп усыпан блестящими и крепкими кусаками и мухами, среди которых белели мощные и клыкастые личинки с чёрными головами.

— Видите жука? — спросил Лю.

Да, Света его видела, он выделялся из всего живого месива яркими оранжевыми пятнами на панцире. Девочка уже скинула рюкзак, уже доставала из него банку.

Ей пришлось задержать дыхание, чтобы подавить в себе рвотный рефлекс. Дышать над этим почти разложившимся телом было невыносимо, невозможно. Она развела крышку и банку в разные стороны и, старясь не зачерпнуть банкой лишних насекомых, подтолкнула жука в банку. Мерзкий жук своими мерзкими лапами пытался цепляться за гнилые ткани трупа, не хотел лезть в банку, но Света затолкала его и сразу завернула крышку. Попался, ублюдок. Банку в рюкзак, рюкзак за плечи, палку в руки.

— Всё, Лю, он у меня, — произнесла девочка и дёрнулась от сильнейшего рвотного спазма.

Всё, бежать отсюда, бежать быстрее.

Это было просто невыносимо: жара, выворачивающая наизнанку вонь, и, главное — мухи, мухи, мухи, которые садились на неё, сколько бы она их ни отгоняла. А ещё эти люди, медленно кружащиеся в танце смерти в метре или двух от земли. Голые, распухшие, серые, страшные. Если бы не Лю, который нашёл жука, если бы не его спокойный голос, который, как маяк, давал ей надежду в этом гудящем полумраке, она точно повернула бы обратно, так и не сделав дела. Но теперь там, за спиной, в рюкзаке, в стеклянной банке скребёт своими мерзкими лапами большой чёрный жук с оранжевыми пятнами и уродливой головой. Дело сделано.

Отвела братьев в сад, покормила папу, отсчитала себе шесть тысяч рублей на кроссовки — надо же их наконец их купить — и побежала в школу. Да, обувь была ей нужна; то, что она сейчас носила, носить было просто неприлично, мама не позволила бы ей надевать такую рванину. Да и до дня рождения оставалась всего пара дней. Света считала, что заслужила себе пару обновок.

А в школе произошло вот что! Перед вторым уроком в класс вошли их классный руководитель Данила Сергеевич и завуч школы Марина Евгеньевна. И они с серьёзными лицами стали рассказывать про Пахомова, мол, он вёл неправильную жизнь — «Вы все знаете, какую», — говорила Марина Евгеньевна, пристально разглядывая ребят, — водил знакомства с опасными людьми, и вот чем всё закончилось, он лежит в больнице в реанимации. Жизни его ничто не угрожает, но пусть для всех этот случай послужит уроком.

— А в какой больнице он лежит? — спросил Мурат Сабаев.

— Да, кстати, ребята, его нужно навестить, — произнёс классный. — Он тут лежит в «двадцатке» на Гастелло.

— Навестим, — сразу обещал Мурат.

— Только после уроков, — строго потребовала завуч.

А у Светланы в кармане олимпийки как раз лежали ключи от дачи Пахомова. И она подумала, что это будет хороший предлог для визита. Да, в самом деле, это отличный предлог, как она раньше об этом не подумала? Ведь она хотела поболтать с ним, выяснить, что там всё-таки произошло. С этого урока девочка, конечно, сбежать не смогла, но на третий урок она уже не остались.

И через пятнадцать минут Света поднималась на четвёртый этаж больницы, в отделение, в котором лежал Пахомов. В палате, кроме него, лежало ещё два мужчины. Девочка поздоровалась.

— Фома! — радостно произнёс или, скорее, прошипел Пахомов, поднимая руку, чтобы она его увидела. — Я тут!

«Дурак!». Она подошла к кровати, бросила на пол рюкзак и сказала с претензией:

— Пахомов, у меня вообще-то имя есть.

— Ага, я помню, Света, а мне сказали не ходить и сильно не орать, не курить, короче, лежать и молчать, а я уже озверел видосики из тик-тока смотреть. По телефону говорить не могу, меня не слышат, ютубом и игрухами спасаюсь, — он показал девочке планшет.

Кажется, у него была забинтована грудь, Светлана толком не могла разглядеть, и весь он был какой-то похудевший, что ли. Но весёлый, как всегда.

— А что там с тобой произошло? — спросила девочка и без приглашения села на край его кровати.

— А, это… Короче, слушай. Короче, иду в школу, а тут двое ко мне, оба модные такие, на прикиде, показывают мне монету и говорят: где взял? Я такой: знать не знаю. Чё цепляетесь? Я поначалу думал, что это их Валяй послал, деньги вытрясти обратно, но нифига, мужики были серьёзные. И деньги их вообще не интересовали. Только одно спрашивали: у кого взял монету?

Бред какой-то, Света ничего не понимала. Она нашла эту монету Бог знает где, у себя во сне, между прочим, зачем каким-то серьезным мужикам выяснять, откуда она? А Пахом стал шептать:

— Короче, я ничего про тебя не сказал, говорю: отвалите, а там один стал буреть, ну я ему и накатил пару раз. Но их было двое… А они, сразу видно, крутые мэны. Ну вот они мне рёбра и поломали, — теперь Пахомов уже хвастался, сейчас он походил на маленького мальчишку.

Но Светлане это не казалось глупым. Она видела, что он ждёт благодарности от неё, и Света, вдруг сама себе удивляясь, прикоснулась к руке Пахомова, что лежала поверх одеяла:

— Спасибо тебе, Владик.

А Пахомов вдруг покраснел и прошептал сконфуженно:

— Не зови меня так, — но рукой своей взял руку Светланы.

— Почему? — удивилась Светлана.

— Стрёмно себя чувствую, меня так только мама зовёт, — отвечал он. — Меня все Пахомом зовут. Или по фамилии.

— Ну ладно, — сказала девочка.

Ей было немного неловко. Вот так сидеть, когда парень держит тебя за руку, было как-то… неудобно, но в то же время и круто. Это было волнительно. И всё-таки больше неудобно, чем круто, и она вытащила свою руку из его тёплых пальцев. А то мужчины подумают ещё чего. Хотя они даже и не смотрели в их сторону.

— Может, тебе купить чего? — спросила девочка.

— О! Точно, — обрадовался Пахомов, — шавуху с пивом принеси!

— С пивом? — переспросила Светлана язвительно. — А анаши не принести?

— Ну, с «фантой» тогда, — согласился одноклассник. — А шавуху из той забегаловки, в которой мы с тобой ели, помнишь?

Она всё помнила.

— Вот, отдай маме и скажи ей спасибо, — девочка выложила на одеяло ключи от дачи. — Я пойду.

— Свет?

— Что? — она уже встала.

— А ты ещё придёшь? — спросил шёпотом Пахомов.

Опять он выглядел как маленький мальчишка. Девочка кивнула:

— Ну, шаверму-то я тебе обещала. Конечно, приду. Завтра.

Ей некуда было идти, домой ещё было рано, пришлось бы опять что-то врать папе. Конечно, можно было остаться поболтать с Пахомовым, но она чувствовала себя там неловко. Завтра принесёт ему шаверму и ещё с ним поговорит. А сейчас, чтобы не идти домой, она вышла из больницы и повернула не к дому, а в обратную сторону. Света решила обойти квартал и зайти в Чесменскую церковь, к отцу Серафиму. Она хотела поговорить с ним насчёт монеты, узнать, отвёз ли он её на аукцион.

Девочка уже свернула на Авиационную улицу. Эта улица в этом месте всегда немноголюдна. И машин здесь немного. Мельком она увидела, как через дорогу бежит мальчишка. Она бы не обратила на него внимания, если бы он переходил дорогу в положенном месте, там как раз недалеко была «зебра». А так ему посигналила проезжавшая машина, и Света повернула голову в ту сторону.

Это был чернявый паренёк лет тринадцати-четырнадцати, одет он был не очень, вещи на нём были грязные, а ещё он нёс что-то с собой. Нёс то, что не хотел никому показывать и прятал под старой майкой на животе. Перебежав улицу, он пошёл Светлане навстречу, то и дело поглядывая на неё.

Мальчик был весьма неприятен на вид, он был чумаз, словно не умывался несколько дней. Лицо его было перекошено какой-то болезненной гримасой, он явно был ущербный. Девочка даже подумала о том, что от него нужно держаться подальше, Бог его знает, что он там прячет под майкой. Но она шла ему навстречу, а когда до него оставалось всего пять-шесть метров, вдруг из-за спины девочки вынырнул кто-то, и бежевый плащ оказался между нею и этим мальчишкой. Светлана была ошеломлена таким внезапным появлением… Тем более, что прямо перед нею шла Элегантная Дама. Дама чуть наклонилась и, как шлагбаум, выставила вбок правую руку в чёрной перчатке, она как знала, что этот чумазый мальчика выхватит из-под майки нож с длинным чёрным лезвием и с этим ножом и со своей перекошенной рожей кинется вперёд. Светлана остановилась и уже хотела кинуться бежать, но этого делать не пришлось…

Одним движением Элегантная Дама перехватила мальчишку за талию. И с необыкновенной лёгкостью закинула его себе на плечо. Он заорал визгливо, стал сучить ножками, но она его не выпускала; тогда он своим ножом стал наносить ей удар за ударом по спине и по правому её боку, с каждым ударом протыкая красивый плащ и при этом продолжая истошно визжать. И тут Элегантная Дама сделала то, чего Светлана ожидала от неё меньше всего. Она подкинула мальчишку вверх, ловко перехватила его, взяв покрепче и чуть задержав его на поднятых руках, и с размаха, по большой амплитуде, с силой шваркнула его об асфальт. Так, что пыль слегка взметнулась из-под тела мальчишки. Его чёрный нож заскользил по асфальту вперёд.

Больше всего девочку поразил звук. Звук удара головы мальчишки об асфальт. Этот звук трудно было воспроизвести и ещё труднее было забыть. Чернявый застыл на асфальте, его глаза были выпучены и смотрели в небо. А под его головой асфальт уже почернел влажным пятном. Элегантная Дама на удивление спокойно подошла к Светлане, взяла девочку под руку, как будто старая знакомая, и сказала довольно холодно:

— Здесь не нужно стоять. Пошли.

Платок, маска, очки, перчатки. Полоска лба, больше ничего не видно. Она была загадочной и страшной. Тем не менее, девочка послушно пошла с ней. А Дама, не останавливаясь, подняла с земли оружие мальчишки, понесла его в руке.

— Вы… Вы его убили…

— Это десса, их не так уж легко убить, — отвечала Дама всё так же холодно и вела Свету дальше по улице.

— Десса…, — повторила Светлана растерянно.

— Ублюдки, не знающие уважения, их ещё зовут непочтительные, — продолжала Дама.

Девочка обернулась. Мальчишка был жив, от его головы на асфальте осталось мокрое пятно, но он, хоть и с трудом, вставал с земли. Сел, чуть посидел и уже после этого поднялся на ноги. Его затылок был чёрен и мокр, и теперь он был такой же плоский, как асфальт, от которого его оторвали, но мальчишка всё равно встал и медленно, с трудом и пошатываясь, пошёл через дорогу. А Элегантная Дама, придерживая Светлану под руку, повела её в другую сторону. У неё было много вопросов, но Дама опередила её и произнесла:

— Ни при каких обстоятельствах не смей задавать мне вопросы. Если задашь мне хоть один вопрос, я… выдавлю тебе для начала зуб. Поняла?

— Да, — сразу ответила девочка, хотя ничего она не понимала.

Не спрашивать — так не спрашивать. Терять зуб ей точно не хотелось, а сомневаться в том, что Элегантная Дама сможет выдавить зуб, у Светланы и мысли не было.

— Всё что нужно, я расскажу тебе потом. Когда придёт время, — продолжала Дама.

Они дошли до перекрёстка Авиационной и Ленсовета, и тут Элегантная Дама протянула девочке нож:

— Ценная вещь, может тебе пригодиться и хорошо послужить. Но имей в виду, за ним обязательно придут хозяева. И они тебе не понравятся, — женщина сделала паузу. — Решай сама, брать или нет.

Нож был из старого чёрного железа, длиною в локоть Светланы. Рукоять из такого же старого дерева. Дерево обмотано какой-то тканью или тряпичной изолентой. Всё в ноже было старым, тёмным, кроме белоснежной полосы бритвенно-острой заточки по одному краю лезвия. Красивая вещь! Зловещая вещь! Других слов она подобрать не смогла.

— Ну, берёшь или нет? — торопила её Дама.

Света, хоть и не собиралась, но отказаться не смогла, взяла в руки это страшное орудие. Как-то само это вышло. Взяла, и рука как будто прилипла к крепкой рукояти. И ей это понравилось, она почувствовала себя вооружённой. Девочка уже и позабыла про мальчишку-дессу. Бог с ним. Теперь она разглядывала нож.

— Я так и знала, что ты его возьмёшь, — произнесла Элегантная Дама, — ты очень храбрая или очень тупая.

Элегантная Дама повернулась и пошла к светофору. А Светлана осталась стоять, она снова взглянула на нож. Да, он в самом деле впечатлял. Хоть ей и запретили, но у неё было много вопросов. Куча, куча вопросов. Она оторвала глаза от оружия. Удивительное дело: Элегантной Дамы уже нигде не было.