Читать онлайн Нейрофитнес. Рекомендации нейрохирурга для улучшения работы мозга

Я терпеть не мог дисциплину «Анатомия человека», которая является базовой и обязательной для всех медиков-первокурсников. Занятия проходили в огромном, пропахшем формальдегидом зале, уставленном плотными рядами металлических столов с обнаженными покойниками. И вокруг каждого, словно ведьмы на шабаше, – мои сокурсники с горящими от нетерпения глазами в ожидании, когда им позволят вволю покопаться во внутренностях.

Я находил всю эту возню с трупами омерзительной, отталкивающей и вместе с тем навевающей тоску. Что в этом увлекательного? Ни риска, ни адреналина. Этот курс начисто отбил у меня охоту к учебе, и за весь первый год я ухитрился ни разу не взять в руки скальпель. Я предпочитал просто наблюдать, как другие студенты вскрывают трупы и исследуют устройство внутренних органов. Чему-чему, а хирургии уж точно не место в моем будущем, думал я.

Даже мозг при знакомстве разочаровал не меньше, чем прочие внутренности. Уж как превозносились его непостижимые тайны на лекциях и в учебниках, и на тебе – когда на первом курсе я впервые увидел это «чудо» на анатомическом столе, безжизненное и бескровное, оно больше смахивало на бежевый сморщенный кочан цветной капусты. Так вот почему древние целую тысячу лет не удостаивали этот орган вниманием. Лишь одна деталь привлекла меня: чтобы подобраться к этому самому мозгу, придется попотеть. Для трепанации нам выдали обыкновенную электрическую пилу, какие продаются в магазинах хозтоваров, и велели сделать кольцевой разрез по всей окружности черепа.

Только на третьем курсе мое равнодушное и даже брезгливое отношение к анатомическому устройству человека исчезло без следа – в день, когда меня впервые допустили наблюдать за операцией на сердце. Тогда я испытал то, чего так горячо желала моя душа: неимоверное напряжение, невозможность ошибиться, адреналин. До того момента я вовсю терзался сомнениями: по мне ли она вообще, эта самая медицина? Что в ней интересного, кроме сплошных учебников, скуки и трупов? А тут я видел, как пульсирует в сосудах живая кровь. Не зря я чувствовал, что не вынесу перспективы протирать штаны в кабинете, выписывая рецепты и назначения. Может, это прозвучит чудовищно, но я жаждал «обагрить руки кровью».

После четырех курсов медицинской школы в Университете Южной Калифорнии я был принят в интернатуру для первичной специализации по общей хирургии в Университет Калифорнии (Сан-Диего) и намеревался стать кардиохирургом. Эта специализация представлялась мне самой крутой из всех хирургических. Мысль о хирургии головного мозга ни разу не посещала меня, тем более что за все четыре года в медицинской школе не довелось побывать ни на одной нейрохирургической операции.

В первый год интернатуры будущие хирурги ежемесячно опробуют каждую хирургическую специальность, так что нам предстояло освоить их все – от травматологической и ортопедической до пластической, от кардио– до абдоминальной (на органах брюшной полости), от ЛОР– (в области оториноларингологии) до операций на мозге. Однако интернов считали такими недотепами, что нейрохирурги не допускали нас на порог своих операционных и, чтобы мы где-нибудь что-нибудь не напортачили, отводили нам жалкую роль секретарей: записывать их назначения в предоперационном и послеоперационном блоках.

В конце года по коридорам клиники поползли упорные слухи, что нейрохирурги собираются отказаться от ими же выбранного интерна; кто знает почему, но он «не тянул». Сама эта специальность, нейрохирургия, считалась такой элитарной и редкой, что отделение принимало к себе всего одного интерна в год, тогда как другие отделения – по три интерна и больше.

Как-то вечером в кафетерии клиники ко мне подсел врач-резидент нейрохирургического отделения и в разговоре упомянул, что в этом году они остались без интерна (прежнего-то выгнали), а он им нужен позарез.

– Наши решили разжиться за счет кого-то из других хирургических отделений, – сказал он.

– И кого же они присмотрели? – поинтересовался я.

– Подумывают о твоей кандидатуре, – ответил он.

Я поразился:

– Неужели?

Между тем в знаниях о мозге у меня были самые большие пробелы. Эта область настолько специфическая, что хирурги-интерны, если не планируют посвятить себя нейрохирургии, предпочитают не углубляться в дебри. Что, в принципе, логично: зачем тратить на это время, когда знаешь, что при какой-либо патологии мозга просто отправляешь пациента к профильному специалисту, и с тебя взятки гладки?

– У тебя, видишь ли, репутация, – принялся объяснять стажер. – Знаний, конечно, маловато, зато все получается. Нашим нравится, как ты работаешь, что не дергаешься и не отлыниваешь. Главное, что их тревожит: сможешь ли ты за оставшееся время нагнать программу и сдать экзамены. Они уже в курсе, что руки у тебя какие надо: кардиохирурги делились информацией, – а теперь хотят удостовериться, что и с мозгами все в порядке.

– Спасибо, вроде да, – промямлил я, не очень представляя, что отвечать.

Не прошло и недели, как профессора кафедры нейрохирургии уже обсуждали со мной официальное предложение перейти к ним.

– Почему бы тебе не попробовать? – спросил один. – Если не освоишь материал, мы тебя просто выгоним, и дело с концом.

И рассмеялся. Следом засмеялись и остальные. Хотя они совсем не шутили.

– Но я никогда еще не видел ни одной операции на головном мозге, – возразил я. – И прежде чем менять специализацию, должен хотя бы раз посмотреть, как это происходит.

Мне предложили присутствовать в качестве наблюдателя на бифронтальной краниотомии[7], назначенной на следующее утро. Сказали, операция начнется с того, что они снимут почти всю лобную область черепа.

– И вы сможете сделать это, не отправив пациента к праотцам? – простодушно спросил я.

Они снова засмеялись.

Правда, следующим утром, когда в полвосьмого я стоял напротив хирурга по ту сторону операционного стола, не смеялся уже никто. Пациент лежал перед нами, накрытый простыней, за исключением верхней части головы, уже выбритой. Хирург сделал скальпелем разрезы по краю волосистой части, просверлил лобную кость и вскрыл череп. Затем рассек и раздвинул твердую мозговую оболочку, обнажив мелкобугристую белесую мозговую ткань, испещренную крохотными капиллярами. На миг действо показалось мне кощунством, будто мы вторглись во что-то запретное. Кардиохирургия тоже весьма впечатляет, хотя в некотором смысле она сродни починке автомобильного двигателя: как будто имеешь дело с клапанами, поршнями, камерами, бензопроводами. Но мозг – совсем другое.

Здесь, под сводом черепа, покоится глубинная сущность личности, загадочная и непостижимая. Я даже подумал, что человеческий череп следовало бы провозгласить священным сосудом, запретным местом, куда не должно быть доступа посторонним.

Правда, священный трепет длился секунд пять, не больше. А потом меня захлестнуло возбуждение. Если под сводом черепа и правда помещается святая святых, так тому и быть: и значит, я мог войти в круг избранных, кому позволен доступ туда. Позже в тот же день я сообщил на кафедре, что принимаю предложение специализироваться в нейрохирургии.

Так для меня начинался самый необычный урок анатомии. А теперь позвольте показать вам мою лабораторию изнутри.

Заглянем под крышку черепа

Замечу, что мозг не «сидит» внутри черепной коробки: он плавает, предохраняемый от механических воздействий естественным амортизатором (поглотителем ударов), который называется цереброспинальной (спинномозговой) жидкостью, или кратко – ликвор. Эту жидкость в объеме двух чашек[8] ежесуточно вырабатывают запрятанные в глубинах мозга полости – желудочки.

На вид ликвор как вода, он насыщен веществами, служащими «питательной средой» для мозга. Спинномозговая жидкость обеспечивает его биологически активными факторами, которые поддерживают здоровье мозга и выводят из него продукты метаболизма.

Самое необычное в мозге – текстура, которую ощущаешь, дотрагиваясь до его ткани. Вы могли бы подумать, что она напоминает жир или мышцу: ткни ее пальцем, как мы шутя тычем кого-нибудь в живот, и она слегка продавится, а потом расправится и примет прежнюю форму. Вынужден вас разочаровать: по текстуре мозг не сравним ни с какой другой живой плотью. Его консистенция скорее напоминает начинку фруктового пирога или молочный пудинг. Ткни его – и палец легко проскочит внутрь. Зачерпни его с наперсток – и там окажется добрый миллион мозговых клеток.

Наиболее ценны клетки, образующие внешнюю оболочку. Думаю, все слышали о таком понятии, как кора головного мозга (КГМ) – ее еще называют церебральным кортексом. Это совсем не синоним мозга в целом. Слово кортекс (cortex) происходит от того же латинского корня, что и cork (пробка) – кора, покрывающая ствол пробкового дуба. Церебральный кортекс, по сути, та же корковая ткань, но только сверху мозга. Невероятно, но кора головного мозга толщиной чуть более 5 мм и есть место, где совершается большинство чудес высшей психической деятельности, присущей только человеку: сознание, речь, восприятие, мышление.

Визуально самая примечательная особенность поверхности мозга заключается в том, что она очень похожа на грецкий орех или складчатый рельеф из тесно прилегающих вытянутых холмов и впадин. Каждый из множества холмиков называется извилиной, а углубления между ними именуются бороздами.

Зачем, спросите вы, мозгу такая складчатая структура? А затем, чтобы как можно больше увеличить площадь своей поверхности. Если расправить все складки его коры, она окажется с пиццу размера «экстра». Мозгу требуется максимум этой тонкой, но такой могущественной оболочки – коры. А что нужно сделать, чтобы ее как можно больше вместилось внутрь тесной черепной коробки? Правильно: сложить как гармошку или, если хотите, как плиссированную штору.

Главное, что надо уяснить о коре головного мозга, – это что вся она и есть «серое вещество», то есть тела нейронов (мозговых клеток). Под мощным микроскопом можно увидеть, что нейроны выстроены столбиками, образующими вертикальные структуры, по виду напоминающие сосны в бору. И подобно корням дерева, каждый нейрон имеет разветвленную сеть нитевидных отростков, или соединительных волокон, связывающих его с другими нейронами. Эти соединительные волокна – биологический эквивалент электрических кабелей – и есть «белое вещество», составляющее 60 % мозга.

Входящие отростки, по которым электрические сигналы поступают в тело нейрона, называются дендритами; а исходящие, которые посылают сигналы от нейрона другим клеткам, – аксонами. Таким образом, если одному нейрону необходимо пообщаться с другим, он посылает электрический сигнал через свой аксон, чтобы тот передал его одному из дендритов нейрона-собеседника. При этом аксон одного и дендрит другого никогда не соприкасаются физически. Вспомните созданную гением Микеланджело роспись Сикстинской капеллы – тот фрагмент, где Господь сообщает искру жизни сотворенному им Адаму: их пальцы близко-близко, но не соприкасаются.

Промежуточное пространство, называемое синапс, и есть место контакта между двумя нейронами, где кружится водоворот различных химических сигналов. Эти неугасимые биохимические «угольки», посредники в процессе синаптической передачи, называемые нейромедиаторами, проплывают через синаптическую щель, передавая сигнал химическим путем. Существует множество разнообразных нейромедиаторов – кто-то из вас наверняка слышал о таких, как дофамин, серотонин, эпинефрин (адреналин) и гистамин – причем каждый по-своему воздействует на нейрональные взаимосвязи и нейрональную функцию. А теперь мысленно соедините все это, и вы получите представление о том, как устроен механизм, способный генерировать бесконечную гамму переживаемых нами чувств, мыслей, впечатлений и образов.

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: КАЖДОЕ ХИМИЧЕСКОЕ ВЕЩЕСТВО МОЗГА ИГРАЕТ ТОЛЬКО ОДНУ РОЛЬ

Бытует мнение, что дофамин – однозначно медиатор «удовольствия», который омывает мозг, когда мы переполнены любовью или счастьем либо когда находимся под действием наркотика, например кокаина. Однако, как свойственно всем нейромедиаторам, он может выполнять несколько функций. Да, дофамин безусловно и непосредственно участвует в формировании субъективных ощущений удовлетворенности и наслаждения, а его недостаток вызывает двигательные затруднения у страдающих болезнью Паркинсона. Когда для восполнения дефицита дофамина пациенту прописывают препараты типа леводопы (или L-допы), позволяющие ослабить симптомы двигательного расстройства, может проявиться целый ряд побочных эффектов, проливающих свет на истинные свойства дофамина: у одних развивается игровая зависимость, у других – гиперсексуальность. Отсюда вывод: приписывать каждому нейромедиатору одну-единственную чувствительную или когнитивную функцию – чрезмерное, недопустимое упрощенчество.

Все нейромедиаторы – не только дофамин, но и адреналин, норадреналин, глутамат, гистамин и многие другие – в разных отделах мозга исполняют свои функции.

Но вернемся к общей картине. Функционально кора головного мозга разделяется на четыре отдела (или доли), каждый из которых выполняет конкретный набор задач. Однако структурно мозг также подразделяется – если смотреть на него сверху – на правое и левое полушария. Их соединяет расположенное в глубокой щели под корой мозолистое тело, образованное сплетением сотен миллионов аксонов. Каждая из четырех долей коры, равно как и другие мозговые структуры, расположенные ниже корковой ткани в более глубоких отделах мозга, парны – как парны у нас органы зрения, слуха, а также верхние и нижние конечности.

Предлагаю начать с той доли коры головного мозга, которая присуща только нам, человеческим существам: с обширной лобной доли, простирающейся под выпуклостью лба.

Лобная доля коры

Лобной доле принадлежит центральная роль в формировании мотивации и поведения, направленного на получение поощрения.

Когда вы внимательно слушаете, что говорит учитель или начальник, знайте, это работает ваша лобная кора. А когда решаете математическую задачку? Это тоже заслуга лобной доли коры. А кто подсказывает нужное слово, когда вы разгадываете кроссворд? Также она. Она же при деле, если вы размышляете, как приструнить бывшего приятеля, который в последнее время начал сплетничать о вас. Знайте, все это собрание разноречивых переживаний, мыслей, воспоминаний и ответных реакций требует руководства со стороны лобной коры.

А когда так и хочется выскочить из машины и от души наорать на кого-нибудь, изнывая в дорожной пробке, предполагается, что лобная доля коры должна вмешаться и остудить ваш пыл: «Полно, дружок, оно того не стоит».

В сущности, руководство сложными мыслительными усилиями, которые требуются, чтобы вырабатывать решения, перебирать, взвешивать и сопоставлять альтернативные возможности, осуществляет не вся лобная доля, а лишь ее часть, называемая префронтальной корой (ПФК). В соответствии со своим названием она и есть самая выступающая часть лобной коры. В префронтальной коре локализуются основные психические функции, которые делают нас разумными: способность планировать, ставить цели, проявлять индивидуальность и свойства личности, усваивать правила и осуществлять прочие исполнительные функции[9], позволяющие сносно существовать в этом многосложном, изобилующем тонкими оттенками мире, который безжалостно обстреливает нас всевозможными стимулами.

Еще одна подобласть фронтальной коры расположена возле наружного края брови только с одной стороны в «доминирующем» полушарии: как правило, левом (если вы правша) и очень редко – в правом (если вы левша). Эту подобласть называют зона Брока, она ведает нашей способностью к речи. В главе 3, где мы подробно рассмотрим, в каком месте мозга локализована функция овладения языками, дается полное описание зоны Брока и прилежащих к ней областей, ответственных не только за наше умение говорить, но и за способность понимать речь.

Теменная доля

Теменная доля коры располагается примерно на 10 см ниже вертекса (макушки) и спускается к затылочной области шеи. Она контролирует сенсорное восприятие, ощущения. В первой половине ХХ века канадско-американский нейрохирург Уайлдер Пенфилд[10] составил функциональную карту коры головного мозга, где точно обозначил, в каком ее участке находится представительство различных мышц и органов тела человека.

Используя крошечный вилочковый зонд, между зубцами которого проходил очень слабый электрический ток, Пенфилд легонько прикасался к различным участкам теменной доли у находящихся в сознании пациентов, которым проводились операции на головном мозге.

(Может, это страшная тайна, но мы до сих пор оперируем на мозге пациентов, находящихся в сознании, когда это необходимо. Как выяснилось, поверхность мозга нечувствительна. Кожа головы боль ощущает, а вот в мозге болевые рецепторы отсутствуют. В этом смысле он полагается на своих посланцев – ими выступают нервные волокна, обеспечивающие передачу сигналов между ним, спинным мозгом и другими органами. Таким образом, если я срежу участок кожи у вас на голове и вскрою череп, пока вы под наркозом, а потом постепенно отключу анестезию, вы очнетесь, ощущая некоторую сонливость, но не чувствуя никакой боли, и сможете дать мне знать, если я дотронусь до какой-либо точки мозга, которая затруднит вам способность двигаться, говорить или видеть, или какой-либо другой.)

Примерно так, шаг за шагом, Пенфилд кропотливо исследовал теменную долю коры мозга, раздражая гальваническим зондом разные точки, и опытным путем устанавливал, за какие функции отвечает каждая из них. Например, при воздействии на один участок теменной коры пациент ощущал прикосновение к ноге, при касании другого казалось, что его ударили по щеке. Затем Пенфилд свел все данные в общую карту теменной доли коры и нарисовал забавную карикатуру, получившую название «коркового человечка», или гомункулуса (см. рисунок ниже). Части тела изображены пропорционально территории теменной доли, отвечающей за эти органы; вот почему у гомункулуса такие огромные ручищи, губы и язык при довольно хиленьком тельце и массивных бедрах.

Обратите внимание, что в теменной доле языку, губам и пальцам отведено столько же места, сколько всей части тела ниже бедер. Именно поэтому поцелуй или поглаживание так возбуждают нас.

И вот что удивительно: прошло уже 40 лет, как нет Пенфилда, а его карты все еще в ходу и считаются настолько точными, что мы и по сей день обращаемся к ним для получения общего представления, где находятся те или иные моторные (двигательные) функции и функции сенсорного восприятия.

Затылочная доля

Участок коры мозга ниже теменной доли, уходящий вниз вдоль затылка, называется затылочной долей и отвечает за обработку зрительной информации. Если у человека в результате инсульта или травмы повреждены обе затылочные доли – и левая, и правая, он лишится зрения, несмотря на то что глаза нормально функционируют.

Странности обнаруживаются, если повреждена одна из затылочных долей, неважно, левая или правая, причем все зависит от локализации травмы. В некоторых случаях ее влияние на зрение почти неощутимо, а в других может развиться поддающееся коррекции состояние, называемое гомонимной (или односторонней) гемианопсией. Это частичная слепота в обоих глазах, когда у пациента выпадает восприятие или правой, или левой половины поля зрения. Иными словами, центральное зрение не страдает и он хорошо видит все, что прямо перед ним, тогда как периферическое нарушается.

Височная доля

Приложите пальцы к голове примерно на 2,5 см выше ушей. Как раз под ними окажутся две половинки четвертой, височной, доли коры мозга. Неудивительно, что эта доля отвечает за восприятие и обработку звуков вообще и понимание речи в частности.

Доктор Пенфилд исследовал с помощью своего гальванического зонда и височную долю коры. При стимуляции некоторых ее участков он обнаруживал, что пациент вдруг лишался способности понимать речь. При раздражении других точек возникала поразительно широкая гамма ощущений: пациентам казалось, что они видят сны, или испытывают удушье, или дежавю, горят, падают и даже впадают в религиозный экстаз.

Однажды я проводил электростимуляцию височной доли пациента, у которого в ее глубине засела опухоль. Выискивая место, где можно сделать разрез поглубже, не травмируя важных участков мозга, пробовал разные точки и спрашивал об ощущениях, если он вообще что-нибудь чувствовал.

Когда я коснулся зондом некой точки, он воскликнул: «Я слушаю Кендрика Ламара![11] Он читает рэп!»

Пациент слышал его так четко, будто рядом с ухом находился динамик.

Под корой

Четыре доли мозговой коры, описанные нами, образуют внешнюю оболочку мозга. Под ней соединяются аксоны и дендриты, создавая каналы связей для миллиардов расположенных вверху нейронов между собой и с более глубинными структурами мозга. Подкорковые (субкортикальные) структуры мозга частично выполняют роль транзитных узлов (пересадочных пунктов) для сигналов, поступающих в спинной мозг и из него. Они модулируют сигналы и осуществляют их тонкую настройку.

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: СЕРОЕ ВЕЩЕСТВО РЕАЛЬНО СЕРОЕ

В живом мозге клетки серого вещества совсем не серого цвета, равно как и белому веществу далеко до белизны. Мозговые ткани приобретают отчетливые оттенки только в мозге умершего человека, когда их наполняют консервантами. Внутри живого мозга серое вещество имеет переливчатый бежево-розовый тон, а белое, представляющее собой пучки аксонов в жировой миелиновой оболочке, по цвету ближе к перламутру. В ярком свете операционной хорошо видно, что переливчатую поверхность мозга оттеняет густая сеть рубиново-красных артерий и гиацинтового цвета вен.

Гиппокамп – парная структура, притаившаяся в основании височной доли. Название происходит от сходства этого органа с морским коньком, на что впервые обратил внимание один венецианский анатом XVI века (от греч. hippos – лошадь и kampos – морское чудище). Гиппокампа у нас два, по одному в правой и левой частях височных долей, и они играют ключевую роль в формировании новых воспоминаний.

Обычно один из них берет на себя ведущую роль, делая второй избыточным, что позволяет нам удалить тот, который провоцирует эпилептические припадки, без потери пациентом способности запоминать людей, места или события. Какой гиппокамп доминирует, мы определяем, ненадолго «отключая» сначала правый, потом левый препаратом, вызывающим временный паралич гиппокампа, и задаем пациенту контрольные вопросы на запоминание.

Впервые выяснить роль гиппокампа помог трагический случай, произошедший с человеком, до кончины в 2008 году известного широкой публике как «пациент H. M.». Генри Молисон с детства страдал тяжелыми эпилептическими припадками. В 1953 году, когда Молисону было 27, ему провели экспериментальную операцию по частичному удалению левой и правой височных долей: врачи надеялись раз и навсегда устранить аномальные электрические разряды в его мозге, служившие причиной припадков. В итоге хирурги удалили ему оба гиппокампа и прилежащие к ним участки височных долей. После операции Молисон сохранил способность формировать беглые кратковременные воспоминания (например, мог помнить, что говорил минуту назад какой-то человек), а вот способность создавать долговременные воспоминания утратил (спустя час он уже совсем не помнил о состоявшейся беседе и о чем именно шла речь), став в буквальном смысле беспамятным.

Миндалевидное тело, или амигдала, как и гиппокамп, представляет собой парный орган, половинки которого располагаются в правом и в левом полушариях мозга. Его расположение легче уяснить, если представить две прямые, идущие из глаз внутрь черепа. На их пересечении с поперечной прямой, проведенной через уши, и размещаются миндалевидные тела.

К несчастью, эта парная структура мозга снискала печальную известность как место, где гнездится страх. Однако это невероятное упрощение не только наивно, но и в корне неверно. Оно зародилось в дилетантских описаниях редкого заболевания, называемого синдромом Клювера – Бюси, который характеризуется полной утратой чувства страха в результате травмы миндалевидного тела. И хотя амигдала действительно играет важную роль в формировании чувства страха, она также генерирует и положительные эмоции. Словом, миндалевидное тело никакой не центр страха в головном мозге, а своего рода зона, продуцирующая сильные эмоции.

Дальше на очереди таламус, еще одна парная структура. Размерами он больше, чем другие глубинные структуры, и помещается у основания мозга, прямо поверх ствола мозга. Это огромное скопление серого вещества и есть настоящий центр больших полушарий мозга. Таламус своего рода «перекресток дорог», или пересадочная станция, через него неминуемо пролегают маршруты всех аксонов на пути к спинному мозгу. Здесь, в таламусе, сигналы аксонов регулируются; посылаемые мышцам двигательные сигналы выравниваются и усиливаются. Между тем сенсорные импульсы, поступающие от расположенных во всех частях тела рецепторов, аналогичным же образом модулируются и направляются в пункты назначения – к соответствующим областям коры мозга. Словом, таламус действует как телефонистки на коммутаторе в старые добрые времена, распределявшие потоки входящих и исходящих звонков по номерам абонентов.

Находящийся непосредственно под таламусом гипоталамус размером не больше виноградины, но играет чрезвычайно важную роль, поскольку управляет выделением гормонов, которые регулируют кровяное давление, температуру тела, рост и многое другое. Во время операций для нас, нейрохирургов, это нечто наподобие бесполетной зоны, куда категорически нельзя вторгаться.

Ствол головного мозга, или мозговой ствол, располагается в основании и по центру мозга, а толщиной он примерно с большой палец руки. Если засунуть в рот выпрямленный большой палец, он укажет как раз на мозговой ствол. В задней проекции мозговой ствол приходится примерно вровень с воротничком сорочки. Этот участок мозга управляет базовыми функциями, такими как дыхание, сон, частота сердцебиений, сознание и болевая чувствительность. Если он поврежден, выздоровление невозможно, при такой травме чудес ожидать не приходится.

Мозжечок (лат. cerebellum – малый мозг) располагается позади мозгового ствола в самой нижней части мозга и имеется у всех позвоночных. Он способствует улучшению двигательной функции, регулируя мышечный тонус, и особо сильно влияет на координацию движений. Раньше считалось, что мозжечок отвечает только за регуляцию моторики, но сегодня нейробиологам уже известно, что он играет также важную роль в обеспечении ряда когнитивных и эмоциональных функций. Его даже нередко величают «регулируемой самообучающейся машиной», которая выполняет настройку мыслей и чувств так же, как и настройку движений. А в целом наши знания о мозге пока еще далеко не полны и относятся к категории «подлежит уточнению».

Опускаемся ниже шеи

Многие представляют себе мозг как изолированный, сверху приставленный к телу орган, наподобие центрального пульта управления и контроля. На самом деле он раскинул свои щупальца по всему телу. «Хвост мозга», или спинной мозг, имеет 32 пары ответвлений спинномозговых нервов, которые идут от позвоночного столба к конечностям, позволяя головному мозгу понять, к чему прикасаются пальцы, и в ответ давать им соответствующие команды: следует подобрать вот эту виноградину или потрясти ствол вон того дерева. Другие группы нервов выходят непосредственно из головного мозга и спускаются к сердцу и другим внутренним органам, чтобы регулировать их функции: например, указывать, с какой частотой им пульсировать или сокращаться, и в ответ сигнализировать сознанию, что, скажем, мы разволновались до «бабочек в животе».

Мозг оказывает влияние на тело не только посредством нервных волокон. Глубинные его структуры, например гипоталамус, вырабатывают гормоны, воздействующие на секреторную функцию гипофиза (или питуитарной железы), который управляет деятельностью большинства желез внутренней секреции. Из мозга гормоны с током крови поступают во внутренние органы и сообщают щитовидной железе, надпочечникам и половым железам (яичкам или яичникам), что им делать. Все железы нашего тела подчиняются химическим веществам, которые секретируются гипофизом. Он висит на нижней поверхности головного мозга пониже лба, прямо за верхней частью спинки носа. Как и в случае с нервными волокнами, посылаемые мозгом во все уголки тела сведения «с мест» определяют уровень гормонов, что позволяет организму сохранять адаптацию к внешним условиям. При заболевании эта способность нарушается.

Мы до сих пор не имеем точного представления о том, как из плоти и крови рождается сознание или как из вещества возникает разум. Мы пока первопроходцы в картировании лабиринтов мозга, и наши карты еще очень приблизительны и неполны. Жду не дождусь момента, когда будут заполнены все сегодняшние пробелы в наших знаниях о мозге.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: ЭЙНШТЕЙН И СЕКРЕТ ЕГО НЕЙРОГЛИИ

Альберт Эйнштейн оставил конкретные и однозначные распоряжения, как после его смерти поступить с ним: тело следовало кремировать, а прах развеять тайно, без огласки. Но воля ученого не была выполнена. Когда 18 апреля 1955 года Эйнштейн скончался, дежурный патологоанатом Томас Харви извлек его мозг и утащил домой. Там он рассек его на 240 частей – срезов для микроскопического исследования, поместил в формалин, а затем в две стеклянные банки, которые спрятал в подвале своего дома. А потом время от времени посылал ученым из разных стран по несколько образцов мозга гениального ученого.

Одним из адресатов Томаса Харви оказалась нейроанатом Мэриан Даймонд. Я отлично помню доктора Даймонд: в Беркли она читала нам курс анатомии, и ее лекции неизменно собирали аншлаги. Она первой среди ученых на примере крыс доказала, насколько повышаются плотность мозгового вещества и эффективность мозговой деятельности под влиянием обогащенной среды – в случае с крысами это были игрушки и компания других особей. А звездный час в науке наступил для доктора Даймонд в 1985 году, когда она обнародовала результаты исследования четырех срезов мозга Эйнштейна[12].

Там обнаружилось значительно больше глиальных клеток, чем в мозге среднестатистического мужчины. Между тем нейроглию, как еще называют эти вспомогательные клетки нервной ткани, окружающей нейроны, чтобы питать и предохранять их, ученые долгое время незаслуженно обходили вниманием. Исследования доктора Даймонд доказали важность глиальных клеток, роль которых в развитии мозга выходит далеко за пределы миссии сторонних наблюдателей.

Как сегодня известно, примерно 85 миллиардов глиальных клеток снабжают нейроны питательными веществами и кислородом, изолируют один нейрон от другого, уничтожают вторгающиеся патогенные микроорганизмы, выводят погибшие нейроны и усиливают нейрональные взаимосвязи.

После второго курса медицинской школы будущих врачей поджидает тяжелое испытание: 1-й тур United States Medical Licensing Examination – федерального экзамена, который дает право на медицинскую практику. Экзамен рассчитан на восемь часов, в течение которых испытуемым предлагается решать тесты с множественным выбором по таким дисциплинам, как анатомия, биохимия, поведенческие науки, генетика, иммунология, патология, фармакология, физиология, тектоника плит, квантовая механика, ракетостроение и история позднего палеолита Сибири.

Возможно, я слегка преувеличил, но даже без истории позднего палеолита сдавать этот экзамен – сплошное мучение, особенно когда боишься ударить в грязь лицом на фоне 18 тысяч других студентов, которые вызубрили весь материал и набили руку на подобных тестах.

Нельзя утверждать, что от результатов экзамена зависит будущее врача, но, в общем, близко к тому. Так, по итогам теста определяется не только престижность медучреждения, куда тебя возьмут в интернатуру, но и медицинская специальность, по которой тебя туда примут.

Подготовка к экзамену требует в буквальном смысле сотен часов заучивания. Я сдал экзамен первого тура лучше многих, но в нашей интернатуре был парень, который в тот год получил за тесты самый высокий балл на всю страну. Я упоминал о нем в главе 1: именно его приняли в интернатуру по нейрохирургии в нашей клинике, а через считаные месяцы выгнали.

С IQ у него был полный порядок, а тесты на выбор правильного ответа из нескольких вариантов он щелкал как орешки. Однако из того, что о нем говорили, я понял: он терялся, когда требовалось решить, настолько ли серьезно состояние пациента, чтобы призывать на помощь кого-то из врачей, или можно обойтись своими силами. А поскольку подобные случаи возникали постоянно, он все время испытывал стресс. Когда ты начинающий нейрохирург и у тебя на попечении два десятка пациентов, к тому же для каждого свои назначения, приходится самостоятельно принимать решения и действовать в режиме многозадачности. И все это не имеет ничего общего с тестами на множественный выбор и чисто теоретическими знаниями.

Так сложилось, что отличникам, набравшим максимальные баллы по итогам тестов, в медицинской школе предлагают возможность специализироваться по хирургии. Но при этом никто не проверяет ни их технические навыки, ни способность выдерживать напряжение и не теряться. Как вы уже догадались, сила ума и сноровка далеко не всегда идут рука об руку.

Разумеется, умственные способности очень важны. Возникает вопрос: в какой степени? Билл Гейтс и Опра Уинфри достигли вершин в своих сферах не без участия собственных мощных интеллектов. Однако их блестящие идеи и озарения воплотились в невероятно успешные бизнес-предприятия не одним лишь высоким IQ. Чтобы преуспеть, требуется не только ум, но и проницательность, и трезвый расчет, и целеустремленность, и умения управлять людьми, делегировать полномочия и заражать окружающих верой в успех.

Давайте разберемся, каким образом все эти ключевые для успеха способности связаны с деятельностью мозга и как максимизировать природные дарования.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: ЭФФЕКТ ФЛИННА

В 1984 году новозеландский ученый Джеймс Флинн сделал любопытное открытие[13]. Исследуя исторические данные теста на IQ начала ХХ века, он установил, что средний коэффициент интеллекта демонстрирует тенденцию к росту и за каждое десятилетие увеличивается на три пункта. Так, IQ, считавшийся средним в 1920-м, по современным меркам расценивался бы как легкая степень умственной отсталости. Интеллектуальные способности среднестатистического человека, проходящего сегодня тест на IQ, в 1920 году позволили бы ему набрать 130 баллов, что близко к уровню «гений». Ученые отделываются поверхностным объяснением так называемого эффекта Флинна, заявляя, что люди просто поднаторели в решении тестов. Определенно, с 1920-го методы обучения шагнули далеко вперед, появились детские сады, дошкольное обучение, возрос процент окончивших школы, и в результате, как утверждается, современная молодежь просто приспособилась лучше решать задачки в тестах на IQ.

Но Флинн возражает и настаивает, что современные дети в прямом смысле поумнели, отчасти благодаря школе, но не в последнюю очередь из-за того, что лучше питаются и меньше страдают детскими болезнями, чем их бабушки и дедушки. Но что еще важнее, утверждает Флинн, мир стал требовательнее к нашим познавательным способностям и нередко проверяет их на прочность. Еще сотню лет назад почти треть американцев жили на фермах, а сегодня – менее 2 %. Или взять радио: только в 1920-х годах оно получило широкое распространение, а телевидение пришло в каждый дом лишь в конце 1950-х годов. Еще в 2000-м доступ к интернету имели менее половины американских семей, а смартфон с привычными сегодня функциями не существовал, пока Apple в 2007 году не представила на рынок первую версию iPhone.

«Таким образом, мы стали первыми представителями нашего вида, которым выпало жить в мире, где преобладают категории, гипотетические возможности, невербальные символы и визуальные образы, рисующие альтернативную реальность, – писал Флинн[14]. – Мы эволюционировали до уровня, позволяющего уверенно взаимодействовать с миром, хотя предшествующим поколениям он показался бы совершенно чуждым».

Никем не опровергнутый эффект Флинна показывает, что человеческие существа способны умнеть и становиться сообразительнее, а сила интеллекта определяется не одной только унаследованной ДНК.

Как наш мозг запоминает информацию

На протяжении почти всего ХХ века ученые считали, что каждое воспоминание в мозге человека хранится в виде сети связей между нейронами – но не в каком-то одном или группе, а в характере образованных нейронами взаимосвязей. По общему мнению, эту точку зрения неопровержимо доказал в знаменитой статье от 1950 года психолог Карл Лешли[15]. В ходе сотен экспериментов на крысах он обучал их запоминать путь в лабиринте, трюк или объект. Затем Лешли выполнял хирургические разрезы в разных точках мозга, нарушая взаимосвязи между нейронами. Но, где бы ни делались рассечения, крысы все равно помнили то, чему он их обучил, – правда, несколько хуже. Так, после двух разрезов они становились немного забывчивее; после трех забывчивость усиливалась и т. д. Лешли не выявил ни одной точки мозга, разрыв связей в которой имел бы большее значение для механизма запоминания, чем какие-либо другие.

«В мозге не предусмотрено конкретных клеток для хранения определенного рода воспоминаний», – заключил Лешли.

Эта точка зрения господствовала до 1984 года, пока ее экспериментально не опроверг нейробиолог Ричард Томпсон. Он выработал у подопытных кроликов условный рефлекс моргать в ответ на музыкальный тон определенной высоты, при этом звуке всякий раз направляя кроликам в глаза струйку воздуха, от чего они рефлекторно моргали. В результате воздух стал так прочно ассоциироваться у кроликов со звуком, что они моргали, едва он раздавался, даже когда им не прыскали в глаза воздухом.

Вот тогда-то Томпсон в противовес общепринятой точке зрения Лешли обнаружил, что после удаления всего нескольких сотен нейронов из участка мозжечка, расположенного близко к мозговому стволу, кролики забывают рефлекс и больше не моргают в ответ на условный звук[16]. Томпсон сделал вывод, что воспоминание, связывающее условный музыкальный тон с дуновением в глаза, хранилось где-то среди удаленных нейронов.

К 2005 году ученые сумели установить, что конкретные нейроны задействованы в узнавании тех или иных знакомых подопытному лиц. Так, в ответ на предъявленную фотографию Дженнифер Энистон реагировал один конкретный нейрон в гиппокампе[17], а фотография Хэлли Берри активировала совсем другой нейрон.

С тех пор ученые разработали целый спектр нейромолекулярных инструментов, позволяющих внедрить в мозг мышей ложные воспоминания – наподобие того, как это проделывают герои в фильме Кристофера Нолана «Начало».

Другого рода методы применяются для устранения страхов, ассоциированных со специфическими стимулами, – такое лечение в один прекрасный день принесет облегчение тем, кто страдает различными фобиями или расстройствами, вызванными посттравматическим стрессом.

Поучимся у бактерий

Память того или иного вида лежит в основе всякой жизни. Действительно, что такое ДНК, если не способ, которым живой организм накрепко запоминает подробный рецепт собственного воспроизводства?

Можно решить, что для формирования памяти обязателен мозг, однако это не так. Присмотримся к Escherichia coli – кишечной палочке. Эта одноклеточная палочковидная бактерия обитает в кишечнике человека и большинства теплокровных животных и обычно безвредна, хотя иногда провоцирует пищевые отравления. Трудно поверить, но факт: кишечные палочки обладают подобием кратковременной памяти. Плавая в нашем организме в поисках пропитания, они придерживаются более или менее прямой траектории, пока не наткнутся на что-то, чем можно закусить. Тогда палочки останавливаются и поедают найденное, а потом прямо с этого места исполняют нечто вроде пируэта, описывая кружок вокруг точки, в которой находятся, в надежде отыскать поблизости еще что-нибудь вкусненькое. Убедившись, что все вкусное съедено, возобновляют движение по прямой траектории.

Впрочем, такая модель поведения свойственна большинству животных, она получила название «поиск в ограниченной зоне» (area-restricted search, ARS)[18]. Например, если голубь находит крошку хлеба под стулом, он будет топтаться там до тех пор, пока не склюет все остальные крошки, резонно предполагая, что там, где одна, могут быть и другие. И только потом вспорхнет с места, чтобы отправиться на поиски иного источника пропитания.

Обе составляющие этой стратегии имеют большой смысл: сначала убеждаешься, что найденное место полностью отработано и ничего съестного больше предложить не может, а потом с такой же методичностью выполняешь поиск на других территориях.

Но вот что действительно странно: память работает точно так же, посредством того же поиска в ограниченной зоне. Если я попрошу вас перечислить всех животных, каких можете вспомнить, скорее всего, вы начнете с категории «домашние питомцы» и назовете кошку, собаку, аквариумных рыбок, длиннохвостого попугая. Исчерпав эту категорию, вы (как голубь, склевавший все крошки под стулом) перейдете к следующей – домашние животные и назовете корову, курицу, свинью, козу и лошадь. Убедившись, что не можете придумать больше ни одного животного из разряда «домашние», возьметесь за диких зверей: льва, тигра, обезьяну и т. д. Таким образом, процесс устроен одинаково: и когда кишечная палочка ищет в организме пропитание, и когда вы в гастрономе стараетесь вспомнить последний пункт в своем списке покупок (может, что-то из молочных продуктов? Из овощей? Фруктов? Из мясного?).

Интереснейшее исследование на эту тему[19] опубликовал журнал Memory and Cognition, освещающий проблемы обучения, мышления, формирования памяти, психолингвистики и т. д. Авторы установили, что более умные люди назовут в общей сложности больше животных, чем те, у кого интеллект слабее, но только потому, что способны придумать больше категорий для ментального поиска. Ученые повторно провели этот тест, но уже с другим набором участников, предложили им использовать готовый список категорий животных (домашние питомцы, сельскохозяйственные животные, обитатели джунглей, лесов и т. п.). И что вы думаете? Разрыв между участниками исчез.

Однако люди с первыми признаками деменции склонны испытывать трудности противоположного рода. Они не слишком преуспевают, когда стараются припомнить весь перечень объектов заданной категории. Чаще всего они перескакивают на следующую, далеко не исчерпав все, что относится к предыдущей.

Именно поэтому, когда пытаетесь запомнить список чего-либо, следуйте примеру Escherichia coli и голубя: намеренно практикуйте прекрасно освоенный ими метод поиска в ограниченной зоне. Тщательно прочесывайте свою память сначала на предмет категорий и только потом припоминайте все пункты, относящиеся к каждой.

Давайте попробуем сделать простенькое упражнение, тем более что оно займет у вас меньше пяти минут. Итак, берем лист бумаги и карандаш или открываем новый документ на компьютере и ставим секундомер на две минуты. Когда будете готовы, запускайте секундомер и записывайте существ, живущих в воде, каких только вспомните за отведенное время.

Готовы? Начинаем!

Ну как? Закончили? Отлично. А теперь сделаем вторую попытку. Но на этот раз прошу вас опираться на список приведенных ниже категорий:

1. Пресноводные рыбы.

2. Морские рыбы.

3. Морские млекопитающие.

4. Хищные рыбы.

5. Морские обитатели, имеющие раковину.

Постарайтесь за те же две минуты припомнить как можно больше живущих в воде существ.

Готовы? Начинаем!

Если вы и правда попробовали, уверен, что мой список из пяти категорий подсказал вам такие виды, о которых вы не вспомнили во время первого упражнения. Видите? Поиск в ограниченной зоне для человека срабатывает так же хорошо, как и для бактерий!

Дерево, а обучается

Эколог-эволюционист Моника Гальяно из Университета Западной Австралии провела ряд очень любопытных экспериментов, которые показали, что растения способны к обучению[20].

В первой серии опытов Гальяно использовала многолетнее травянистое растение из семейства Бобовые Mimosa pudica, или мимоза стыдливая (ее часто называют недотрогой). Все знают: если дотронуться до мимозы или потрясти ее, листочки немедленно сворачиваются и поникают, а через несколько минут снова расправляются.

Гальяно решила проверить, может ли мимоза научиться не реагировать на определенного рода беспокоящее воздействие. Она поместила несколько десятков горшков с растениями в специальные механические держатели, которые периодически «роняли» их вниз примерно на 30 см. Когда горшки провалились в первый раз, листочки у мимоз моментально свернулись. Но поскольку держатели продолжали «ронять» горшки, растения в какой-то момент перестали реагировать, и листочки оставались развернутыми при очередном встряхивании. Было очевидно, что мимоза привыкла проваливаться. Растение научилось игнорировать эту помеху.

В 2016 году Гальяно опубликовала еще более поразительные результаты[21]. Всем известно, что в процессе роста растения тянутся к свету. Моника провела эксперимент, чтобы выяснить, способны ли растения вырабатывать условные рефлексы, наподобие того, как знаменитый физиолог Иван Павлов выработал у подопытных собачек рефлекс слюноотделения в ответ на звонок, предвещавший кормление.

На этот раз Гальяно взяла для опытов 45 проростков другого растения семейства Бобовые Pisum sativum – гороха посевного и поместила вентиляторы и источники света в одном случае с одной и той же стороны от растений, а в другом – с противоположных. После трехдневного «воспитания» Моника на четвертые сутки проверила, запомнил ли подопытный горох, откуда льется свет, для чего отключила все лампы и оставила работать только вентиляторы.

Кто бы сомневался: большинство проростков – безо всякого мозга! – продолжили расти в том же направлении, откуда за первые три дня научились ожидать живительных лучей света: либо в сторону вентилятора, либо от него.

Моника Гальяно и ее коллеги выдвинули целый ряд смелых, но небесспорных гипотез для объяснения, как растения обучаются подобным трюкам. Но одно уже совершенно очевидно: способность учиться и запоминать настолько важна для сохранения жизни, что ею обладают даже не имеющие мозга растения и бактерии!

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: ТРЕНИРОВКА МОЗГА – ЭТО ЕРУНДА

В последнее время идут потоки статей и сообщений с утверждением, что тренировка мозга – это откровенная ерунда. И когда Федеральная комиссия по торговле оштрафовала на два миллиона долларов[22] ведущего провайдера онлайн-игр для развития когнитивных способностей Lumosity за безосновательные утверждения об эффективности своих продуктов, СМИ спикировали на новость, как коршуны.

Как нейрохирург и нейробиолог, я прочитываю горы научной литературы по своей специальности и на практике вижу, какую пользу приносит тренировка мозга моим пациентам. И потому точно знаю, что, по крайней мере, некоторые методы тренировки мозга – пусть не те тренажеры, что предлагает Lumosity, а другие, куда основательнее изученные, – способны существенно улучшить мозговую деятельность и жизнь человека.

Чрезвычайно убедительная демонстрация эффективности тренировки мозга представлена в опубликованном докладе (2016). Там отмечается, что при финансовой поддержке Национального института старения проводилось исследование с кодовым названием ACTIVE (аббревиатура расшифровывается как «Продвинутый тренинг познавательных способностей ради самостоятельной активной жизни в пожилом возрасте»), в котором приняли участие 2832 практически здоровых пожилых человека; средний возраст группы на начало исследования составлял 73,6 года.

Участников случайным образом разделили на четыре группы. Одна группа не проходила никаких тренингов; участников двух других обучали различным приемам для улучшения памяти и логики. Тем временем четвертая, последняя группа проводила по десять часов в день за особого типа видеоиграми, предназначенными повышать, выражаясь компьютерным языком, «скорость обработки данных».

По прошествии пяти лет участники четвертой группы совершали вполовину меньше автомобильных аварий, чем остальные.

Десять лет спустя у тех из четвертой группы, кто прошел максимальный курс тренингов на быстрое реагирование мозга, риск развития старческого слабоумия сократился наполовину[23] – к такому эффекту ни лекарства, ни другие способы терапии даже не приближаются.

В чем же состоят эти самые упражнения на тренировку скорости реагирования мозга? Пользователю предлагается следить за главным объектом на мониторе и при этом обращать внимание на появляющиеся маленькие иконки. Задача – не отрывать глаз от центра экрана и при этом точно распознавать возникающие на периферии, в боковых полях зрения, иконки. Чем скорее их распознаёшь, тем быстрее темп их появления и исчезновения.

Люди в возрасте не единственная категория, которой тренинги мозга могли бы принести реальную пользу. Как оперирующий нейрохирург онкологического профиля, я долгое время с беспокойством относился к послеоперационным методам лечения в виде химио– или лучевой терапии, которые предлагают пациентам мои коллеги. Меня всегда тревожили побочные эффекты этих методов для когнитивной функции человека. «Химический мозг», то есть угнетенность умственной деятельности после подобной терапии, проявляется не только как сильная утомляемость. Известны случаи, когда у детей, которым после онкологической операции проводили химиотерапию, на всю жизнь сохранялся пониженный IQ. И все же есть некоторый повод для оптимизма: пробные исследования программы когнитивного тренинга под названием Cogmed выявили ее способность предотвращать у детей такого рода изменения когнитивных способностей или восстанавливать, если они ослабились.

Программа Cogmed, право работать с которой имеют только психологи, специально обученные компанией-разработчиком, представляет собой серию компьютеризованных упражнений, требующих пристального внимания и концентрации. Например, вам показывают трехмерную решетку, отдельные секции которой на мгновение по очереди подсвечиваются, а ваша задача – воспроизвести с помощью мышки последовательность их подсветки. В другом упражнении нужно напечатать набор чисел после того, как программа произнесет их вслух, но выстроить в обратном порядке. Поначалу совсем простые упражнения постепенно усложняются, а благотворный эффект на внимание и способность концентрироваться усиливается по мере удлинения последовательности предлагаемых вариантов.

Тренинг мозга полезен даже здоровым молодым людям. Одно из самых строгих научных исследований на эту тему в 2018 году провели ученые из Гарварда в сотрудничестве с подразделением компании Honeywell Aerospace. К эксперименту привлекли 113 студентов ведущих университетов страны, чтобы сопоставить чистый эффект от развивающей мозг игры[24] с эффектом, который она дает в сочетании с одной из форм щадящей внешней стимуляции мозга – транскраниальной стимуляции постоянным током (transcranial direct current stimulation, или tDCS; в русскоязычной медицинской литературе этот метод часто называют транскраниальной микрополяризацией, или ТКМП. Прим. перев.)[25]. Всего через три недели ученые выяснили, что студенты, тренировавшие мозг этой игрой под воздействием ТКМП, намного лучше справлялись с интеллектуальными тестами, в отличие от остальных.

Не интеллектом единым

Хорошая память и вычислительные способности, безусловно, важны, но если вы не планируете избрать математическую стезю, вам, скорее всего, понадобятся и кое-какие другие свойства мозга, помимо умения думать.

Эмоциональный интеллект. На жизненном пути от детской песочницы до кабинета руководителя – с панорамными окнами и живописными видами – колоссальную роль играет умение хорошо ладить с людьми. Научный журналист Дэниел Гоулман в одноименном бестселлере[26], [27] охарактеризовал эмоциональный интеллект как способность «сдерживать свои эмоциональные побуждения, понимать глубинные чувства другого; искусно поддерживать гладкие межличностные отношения».

Какими бы эфемерными и неуловимыми ни казались нам эти качества, у них имеется в мозге отдельная основа – преимущественно в лобной доле. Пусть ее традиционно воспринимают как штаб-квартиру умственных способностей человека, но отсюда же, из лобной доли, проистекает и наша способность к эмоциональному и социальному самоконтролю. Если повредишь этот участок мозга, рискуешь сделаться эмоциональным калекой. Лобно-височная деменция тоже лишает человека способности управлять эмоциями, что ведет к неадекватным реакциям: такой больной расплачется, если с него слетит шляпа, но будет смеяться на похоронах и рискует без всякой причины впасть в неистовый гнев.

При всем великом значении эмоционального интеллекта нам хорошо известны личности, которые прекрасно обходились без него и даже преуспевали. Многие деятели искусств и выдающиеся бизнесмены, каким был, например, Стив Джобс, прославились дурным нравом, оскорбительными, унижающими достоинство нападками в адрес коллег, приступами тяжелой депрессии с интеллектуальной и двигательной заторможенностью. А что делать, если ты эмоциональный калека? Каким еще путем утверждаться и достигать успеха?

Сила воли и настойчивость[28]. Психолог Анджела Дакуорт, удостоенная стипендии Макартура, которая известна как «грант для гениев», запустила в оборот идею, что в достижении успеха усердие и настойчивость играют гораздо большую роль, чем все другие качества. В любой отдельно взятой группе, утверждает она, самый сообразительный никогда не сможет добиться того максимума, который под силу самому старательному и усердному. Студентка, неукоснительно выполняющая домашние задания; ученый, который никогда не сдается, – вот те из нас, кто пойдет дальше остальных. Если придется выбирать между лентяем с гениальными мозгами и неутомимым зубрилкой-отличником, всегда ставьте на последнего, убеждает Дакуорт: не ошибетесь. Одно из немногочисленных исследований с целью определить, в какой из структур мозга обитает сила воли, выявило крохотный участок в правой префронтальной коре. Именно он, как установлено другими учеными, задействован в таких функциях, как регулирование собственного поведения, планирование, постановка целей и размышления, как превратить поражения в успех.

Все это замечательно. Кто же будет оспаривать ценность усердного труда и настойчивости? Но неужели вы и вправду ожидаете, что усидчивая бездарность напишет гениальное полотно, проникнет в тайны глубокого космоса или прооперирует вам мозг? Разве врожденный талант не играет роли?

Практика, практика и еще раз практика. Если верить психологу Андерсу Эрикссону, такого феномена, как врожденная гениальность, не существует. С его точки зрения, гениальность – просто результат многолетнего упорного труда и целенаправленной размеренной практики.

В подтверждение своей теории Эрикссон обнародовал исследования, подтверждающие, что человек с обычной памятью способен выучиться сверхспособности в запоминании чисел[29]. Среднестатистический учащийся колледжа, доказывает ученый, способен освоить запоминание до 90 случайных чисел подряд исключительно за счет многомесячной тренировки. Правда, обнаружилась одна нестыковка: на запоминание слов – или чего угодно другого, кроме серий случайных чисел, – упражнения никак не повлияли, и во всех прочих аспектах память испытуемого осталась на том же уровне, как и до начала тренировок. Таким образом, единственное, что улучшилось в результате практики, – конкретный навык, который вырабатывался посредством повторений. Более того, Эрикссон утверждает, что точно так же практике принадлежит ключевая роль в достижении гроссмейстерского уровня в шахматах и профессионального мастерства в игре на скрипке. Пока не преодолен некий пороговый уровень практики, ни талант, ни общая одаренность просто ничего не значат.

Малкольм Гладуэлл в книге «Гении и аутсайдеры»[30] (Outliers[31]) продвинул понятие «Правило десяти тысяч часов». Согласно этому так называемому правилу, все, что вам необходимо, чтобы добиться совершенства в каком-либо занятии – будь то игра в шахматы, или на гитаре, или что угодно еще, – это десять тысяч часов целенаправленной практики. Неужели правда? А если ты целенаправленно практиковался 9738 часов, то что?

Разумеется, все это ерунда. Спору нет, практика оттачивает навыки всякого, кто ею занимается, и в определенных областях она обязательна. Но возьмем олимпийские медали: их что, раздают, исходя из того, насколько долго и упорно тренировался спортсмен? И всякий ли журналист, не покладая рук печатающий статейки в течение десяти лет, сможет удостоиться Пулитцеровской премии? Нет. Есть хирурги, которые провели десяток тысяч операций (что там часов!), но так и не поднялись выше посредственного уровня. Так что отрицать значение таланта никак нельзя.

Моя точка зрения проста: к успеху (или провалу) ведет столько путей, сколько людей живет на свете. Чем ты сообразительнее, тем выше у тебя шансы. Чем устойчивее твое эмоциональное равновесие, тем лучше. Чем крепче воля и решимость преодолевать препятствия и чем дольше ты практикуешься, тем большего добьешься. И пусть лобная доля коры мозга или некое зернышко в правой префронтальной коре играют ключевую роль как усилители этих способностей, ничто не изменит той простой истины, что достичь наилучшего результата можно лишь в одном случае: если весь мозг функционирует как гармоничное единое целое.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: САМОПРОВЕРКА – ЭТО СИЛА!

Инструкции или буклетика на тему «как получить Нобелевскую премию» пока не придумали, зато разработаны хорошо зарекомендовавшие себя методики – как научиться лучше и быстрее запоминать любой объем информации. В отдаленной перспективе подобная тренировка памяти не сделает вас намного умнее, зато определенно поможет осваивать материал за максимально короткое время.

Предположим, требуется заучить список слов на иностранном языке, названия всех мышц человеческого тела или поколения всех правивших в Древнем Египте фараонов. Как вы подойдете к делу?

Если вы из большинства, то будете читать и перечитывать материал, который необходимо выучить, или, может быть, составите список или конспект и будете заучивать его. Практика – путь к совершенству, да?

А вот и нет. Заучивать и долбить снова и снова один и тот же материал – занятие куда менее продуктивное с точки зрения улучшения памяти, чем самопроверка. Так утверждают на основании своих исследований психологи Генри Рёдигер Третий и Джеффри Карпик из Университета имени Вашингтона в Сент-Луисе[32]. Они показали, что единожды хорошенько прочтенный материал гораздо лучше закрепится в памяти, если потом несколько раз проверить себя, чем снова и снова заучивать его. Так что проверяйте себя, чтобы определять, в каких границах вы усвоили знания: так, собственно, и происходит обучение.

А давайте-ка проверим прямо сейчас, сколько фактов вы запомнили из вышеприведенного раздела о тренировке мозга:

1. На сколько Федеральная комиссия по торговле оштрафовала Lumosity?

2. Сколько дорожных аварий совершили пожилые люди, с которыми проводились тренинги на ускорение быстродействия мозга, по сравнению с теми, кто такой тренировки не проходил?

3. Что означает аббревиатура ТКМП?

4. Через сколько лет исследований ученые зафиксировали у испытуемых, тренирующих скорость реагирования мозга, положительный эффект, связанный с риском развития деменции?

Проверьте, правильно ли вы ответили на вопросы, а потом переходите к чтению следующей главы. Когда закончите, вернитесь на эту страничку и снова ответьте на вопросы. Уверен, вы прекрасно справитесь. Не сомневайтесь, самопроверка – мощное подспорье, когда нужно что-либо запомнить!

Все началось, рассказала мне Марина, 33-летняя учительница английского языка в средней школе, с элементарного слова ручка. За полгода до этого она на уроке раздала своим ученикам контрольное задание, и один мальчик пожаловался, что ему нечем писать.

«На вот, – сказала Марина, протягивая ему свою ручку, – возьми мою…» И тут ее заклинило. Она вдруг осознала, что не может выговорить слово, обозначающее простейшую письменную принадлежность, которую держит в руке.

В течение следующих пяти месяцев такие же затруднения стали возникать у Марины с произнесением множества других общеупотребительных слов – они никак не желали сходить с ее языка. И хотя подобные случаи учащались, женщина отмахивалась от них, принимая за досадные выкрутасы памяти. Она старалась не подавать виду, но душу все больше сжимала тревога, потому что мысли никак не могли пробиться наружу в виде слов.

Марина родилась и выросла в Чили, а когда ей было 12 лет, родители эмигрировали в США и поселились в Южной Калифорнии. Так что ее родным языком был испанский, а английский она выучила позже как второй язык. Теперь, когда английские слова вдруг стали чужеродными для нее, Марина все чаще заменяла их испанскими, чтобы избегать мучительных пауз и сохранять беглость речи. Если английское pen – ручка – никак не отыскивалось, на его место легко и естественно проскальзывал испанский аналог – pluma. И так при любом затруднении: родной язык тотчас же приходил на помощь Марине, словно лексический спасательный круг.

Казалось бы, что такого? Кто не сталкивался с подобными досадными провалами, когда нужное слово или имя застревает на кончике языка и никак не желает произноситься? Но учащающиеся случаи подобной «забывчивости», учитывая возраст Марины, выглядели очевидной ненормальностью и не могли не встревожить ее семейного врача. Он отправил женщину на томографию мозга, которая выявила маленькое аморфное затемнение в центре левой височной доли. В заключении было написано: «подозрение на злокачественное новообразование».

Если бы на МРТ новообразование выглядело яркой белой кляксой, это могло указывать на опасную для жизни глиобластому – высокозлокачественную агрессивную форму опухоли мозга, которая посылает химические импульсы, стимулирующие рост новых кровеносных сосудов, чтобы питать свои клетки. Как результат, клетки опухоли могут всасывать контрастное вещество, которое впрыскивают в вену обследуемого, и потому на снимке они выглядят ярким пятном. Между тем затемнение на МРТ-снимке, наблюдавшееся у Марины, позволяло с большей уверенностью предположить медленно развивающуюся менее инвазивную (менее прорастающую) опухоль мозга, которая лучше поддается лечению.

Я объявил Марине и ее мужу: «Теперь мне в целом понятно, почему слова застывают у вас на языке, хотя один момент пока не прояснился, и его-то я хотел бы с вами обсудить». Я разложил перед ними МРТ-снимки, где опухоль была видна лучше всего, и указал на затемненное пятно. Возможно, это рак. Но, поспешно добавил я, это очень редкая форма опухоли мозга, которую можно излечить хирургическим путем, если удастся удалить полностью. Оглушенные страшным известием, Марина и ее муж, словно утопающие за соломинку, ухватились за слово излечить – хоть какой-то проблеск надежды.

Нейрохирургическая операция по удалению такого типа опухоли представляет огромную трудность. Тем более что у Марины она засела в левой лобно-височной области – как раз там, где локализуется центр речи. Раковые опухоли принимают самые разнообразные трехмерные формы, и двух похожих в принципе нет. И значит, каждый раз тебе противостоит противник в новом обличье, какого еще не приходилось встречать. У Марины он затаился под чрезвычайно чувствительной элоквентной мозговой тканью, которая управляет способностью к речи и движению языком.

Находись это образование на любом другом участке мозга, в моем распоряжении имелось бы множество безопасных зон доступа через мозговые оболочки внутрь, к глубоко локализованной опухоли. В этом же случае зона для хирургического доступа оставалась только одна – через тот загадочный участок мозга, где обитает «дар речи». К тому же инородный нарост нужно было удалить полностью, следовательно, требовалось отыскать несколько «окон» безопасного доступа через область повышенного риска, расстилающуюся по краям глубокой сильвиевой (или боковой) щели, разделяющей левую лобную и левую височную доли, где полным-полно критически важных для функции речи нейронов. Стоит задеть не тот участок, и пациент рискует лишиться способности не только говорить, но и понимать смысл слов и жестов. Таким образом, соглашаясь на операцию, Марина рисковала полностью утратить способность к общению.

БрокА и ВЕрнике

Давайте ненадолго отвлечемся от истории с Мариной и попробуем больше узнать об особенностях локализации центра речи. Эту тему в ученом сообществе активно обсуждали на протяжении всего XIX века. Некоторые утверждали, что центр речи расположен везде и нигде, по всей коре головного мозга, и удаление любого его участка не может полностью лишить человека способности говорить и понимать. Первое свидетельство, что центр речи имеет в мозге вполне конкретный адрес, невольно предоставил французский башмачник, который в 1840 году, когда ему исполнилось 30 лет, почти полностью утратил дар речи. Единственное, что бедняга еще был способен выговорить, – это слово «тан». Правда, Луи Леборн, так звали башмачника, сохранил способность понимать речь и делать умозаключения, но до самой смерти мог произнести или написать одно-единственное слово: тот самый «тан». В ответ на обращенный к нему вопрос он обычно дважды повторял его: «Тан, тан». Леборна определили в Бисетр, госпиталь и приют для душевнобольных в ближнем пригороде Парижа, где он вскоре получил прозвище Тан. На 21-м году пребывания в Бисетре у Леборна парализовало правую сторону тела, а вскоре развилась гангрена.

Незадолго до кончины в апреле 1861 года пациента по прозвищу Тан посетил врач, особо интересовавшийся всем, что связано с поражениями речевой функции, – Поль Брока. По смерти Леборна он произвел аутопсию (вскрытие) его мозга и обнаружил очаг отмершей мозговой ткани, наподобие тех, что характерны для сифилиса, в задне-нижней части лобной доли поблизости от борозды, отделяющей лобную долю от височной[33].

Несколько месяцев спустя Брока встретился аналогичный случай потери речи, и тоже в госпитале Бисетр. На сей раз это был 84-летний Лазар Лелонг, способный выговорить лишь пять слов: oui («да»), non («нет»), trois («три»), toujours («всегда») и Lelo (так он коверкал собственное имя). После кончины Лелонга при вскрытии его мозга Брока обнаружил очаг отмершей мозговой ткани в том же самом месте, что ранее у Тана-Леборна.

Этот маленький участок коры головного мозга, получивший название зоны Брока, по общему признанию, играет ключевую роль в воспроизведении речи. А немецкий невропатолог Карл Вернике вскоре обнаружил еще одну важную область коры, которая ответственна за усвоение и понимание речи. Человек с травмированной речевой зоной Вернике[34] – она расположена в той же сильвиевой борозде, только со стороны височной доли, – сохраняет способность беглой речи, правда, она представляет собой бессмысленный винегрет из слов.

На протяжении столетия после открытий Брока и Вернике медицинская наука считала, что обнаруженные ими центры воспроизведения и понимания речи локализуются именно там, где решили ученые. Однако ко времени начала моей стажировки уже стало очевидно, что локализация зон Брока и Вернике указана очень приблизительно. Дар речи, как выяснилось, весьма искусно запрятался и тщательно скрывает свой точный «адрес».

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: СОВРЕМЕННАЯ НЕВРОЛОГИЯ О БИЛИНГВИЗМЕ

Двуязычие Марины обернулось ценным даром для ее мозга. С точки зрения когнитивного здоровья польза от владения двумя языками сохраняется всю жизнь. И здесь нечему удивляться, поскольку картирование головного мозга показывает, что для каждого усвоенного нами языка в нем предусмотрена своя область, управляющая способностью пользоваться им. А постоянно задействованные нейроны обычно здоровы и благополучны, в отличие от праздных, которые в отсутствие необходимости выполнять конкретные задачи чахнут и увядают.

Посмотрим, как окупается билингвизм и каковы его блага в плане продуктивности мозговой деятельности.

Улучшается внимание. Британские ученые из Бирмингемского университета недавно провели эксперименты с участием 99 добровольцев, среди которых 48 с детства были двуязычными и одинаково владели и английским, и китайским языками, а остальные – только английским. Так вот, те, кто знал лишь один язык, выполнили два из трех тестов на внимательность медленнее, чем билингвалы, то есть владеющие двумя языками[35]. Сам переход с одного языка на другой, как заключили исследователи, улучшает способность человека сохранять концентрацию и внимание.

Десятки других исследований продемонстрировали аналогичные выгоды в плане внимания и способности концентрироваться, которые приобретают люди, хорошо владеющие двумя языками. Отчасти это обусловлено тем, что мозг билингвала вынужден активно подавлять один из языков, когда изъясняется на другом.

Умение мозга управляться с дополнительной нагрузкой в целом усиливает способность билингвалов контролировать внимание. Визуализирующие методы исследования убедительно показали пользу двуязычия для префронтальной коры и подкорковых структур. Чем лучше человек владеет вторым языком и чем раньше его освоил, тем больше серого вещества находится в левой теменной доле коры. В мозге владеющих двумя языками детей и взрослых обнаружено также больше белого вещества.

Улучшается обучаемость. В ходе четырехлетнего исследования учащихся муниципальных школ в Портленде детей случайным образом распределили на два потока: на одном преподавался только английский язык, на другом ученики одновременно обучались и иностранному языку – испанскому, японскому или китайскому. К концу четвертого года двуязычные учащиеся уже на целый год обгоняли сверстников из другого потока по навыкам чтения на родном языке[36].

В рамках другого исследования англоговорящих детей включили в программу изучения испанского языка методом погружения, и их результаты по тестам на проверку кратковременной памяти и способности запоминать слова оказались выше, чем у тех, которые занимались по программе изучения только английского языка.

Профилактика деменции. Выдающееся исследование опубликовали в 2007 году ученые из Торонто[37]: было показано, что у людей, говорящих более чем на одном языке, симптомы приобретенного слабоумия развиваются примерно на четыре года позже, чем у тех, кто способен изъясняться только на родном. В последующие годы целый ряд экспериментов, проведенных учеными в Монреале, Индии и Бельгии, подтвердил вывод коллег из Торонто: владение двумя языками дает эффект в виде защитного механизма, предохраняющего билингвалов от деменции. Как заключает недавно опубликованная журналом Current Opinion in Neurology обзорная статья, «практикуемый в течение всей жизни билингвизм представляет собой мощный когнитивный резерв, который отсрочивает наступление деменции»[38].

Надеюсь, общий посыл ясен: если у вас есть дети и вы владеете вторым языком, с детства приобщайте к нему своих отпрысков, общайтесь с ними не только на родном языке – этим вы усиливаете мощь их мозга и нарабатываете им когнитивный резерв на всю жизнь.

Картирование головного мозга

Итак, если я намеревался удалить Марине опухоль мозга, не нарушив ее способности производить и понимать речь, требовалось составить топографическую карту покрывающей ее большие полушария мантии со всеми индивидуальными особенностями и исследовать на предмет безопасных для моего скальпеля и наоборот, чувствительных речевых зон, куда вторгаться нельзя, чтобы не повредить речевую функцию. Но для этого женщина должна находиться в сознании и направлять мои поиски описанием своих ощущений. Словом, мне предстояло произвести церебральное картирование для поиска крошечных островков мозговой ткани, которые можно рассечь, не повредив речевую функцию, и использовать их как порталы для проникновения глубоко в мозг пациентки.

Я предупредил Марину и ее мужа, что во время операции по удалению опухоли она будет в сознании. От нее требовалось давать мне знать, в каких точках можно рассечь мозговую ткань ради доступа к опухоли безопасно для ее способности речи. А поскольку Марина – билингвал, каждую точку придется проверять дважды: сначала на предмет речи по-английски, а потом – по-испански.

Прошло три недели, и вот я стою у операционного стола в ожидании, когда Марина откроет глаза. Мы погрузили ее в сон на первый этап операции, пока срезали в нужном месте волосистую часть кожи головы, вскрывали череп и открывали твердую мозговую оболочку. Производить эти манипуляции без общей анестезии было бы слишком болезненно. А поскольку мозг не ощущает боли, потому что не имеет чувствительных нервных окончаний, анестезиолог уменьшал подачу седативного препарата, подготавливая мне условия для работы.

– С возвращением, – поприветствовал я Марину, – как вы себя чувствуете?

– Мутит, как с похмелья. А там что… уже открыто?

– А как же… Дайте мне знать, когда будете готовы, – отозвался я.

До операции мы с Мариной несколько раз проходились по всем этапам, и она точно уяснила, что от нее требуется.

Теперь я держал в левой руке электрический стимулятор – приспособление, по форме и размерам напоминающее перьевую авторучку, разве что на кончике «перо» раздваивается, как язык у змеи, на два кончика, между которыми пропускается слабый разряд электрического тока. Он воздействует на нервные клетки как электрошокер и позволяет временно «парализовать» крохотный участок мозговой ткани. Мозг не почувствует моих прикосновений, нет у него способности чувствовать, что его трогают, режут или производят с ним какие-либо манипуляции. Однако «оглушенные» током нейроны моментально впадают в ступор, и в результате мозг утрачивает функцию, за которую они отвечают.

Нейрофизиолог попросил Марину сосчитать до десяти. Она сосчитала. Он попросил пропеть алфавит. Она пропела. Потом проделать и то и другое по-испански, на ее родном языке. Получилось. Женщина без запинки назвала все цифры от одного до десяти и пропела все буквы испанского алфавита. Значит, можно начинать.

Вот я опускаю электростимулятор и прикасаюсь к микроучастку на внешнем крае зоны Вернике, парализуя находящиеся там нейроны. Нейрофизиолог задает Марине контрольные вопросы из заготовленного списка сначала по-английски, потом по-испански, и на все она отвечает бегло. Затем показывает разные предметы и просит сказать, что это. Ответы женщины безошибочны. С речью все в порядке.

Следовательно, делаю я вывод, этот микроучасток безопасен для вторжения. Если придется делать разрез здесь, мой скальпель не причинит вреда речевой функции Марины. Чтобы пометить его, я кладу сверху крохотный белый квадратик, невесомый, как конфетти, прямо на поверхность мозга. А поскольку она скользкая и влажная, никакого клейкого вещества не требуется, квадратик и так сразу пристает к нужному месту.

Перехожу к сопредельному участку. Тем временем Марина по просьбе нейрофизиолога нараспев произносит английский алфавит. Я жалю электростимулятором клетки мозга, а пациентка, не сбиваясь, продолжает выпевать буквы. Затем она снова плавно выводит алфавит, но уже испанский. Жду, пока пропоет его наполовину, и прижигаю участок своим прибором. Женщина останавливается на букве N моментально, словно я нажал выключатель. Речь парализована.

Значит, сюда мне хода нет. Я помечаю этот микроучасток квадратиком «конфетти» красного цвета с буквой S – это знак, что здесь запретная зона для Марининого испанского.

Через час влажно поблескивающая поверхность мозга Марины покрывается густой россыпью белых и красных конфетти – это своего рода топографическая карта области коры, отвечающей за речевую функцию. Квадратики с буквой E отмечают микроучастки, критически важные для речи на английском языке, а помеченные буквой S – для речи на испанском. На некоторых проставлено E/S – значит, эти места важны для речи на обоих языках. Белые конфетти отмечают «рабочие» микроучастки, здесь я смогу пройти скальпелем вглубь мозга, чтобы добраться до опухоли, но при этом не лишу Марину дара речи.

Теперь, когда «рекогносцировка» закончена, я приступаю к собственно нейрохирургическим манипуляциям. На «белом» микроучастке скальпелем создаю вглубь канал диаметром не более 3 мм. Он настолько узкий, что мне приходится прибегнуть к нейровизуализации – не могу же я действовать вслепую. «Глазами» мне служит оптическая система хирургической навигации. Она в реальном времени показывает трехмерные изображения Марининого мозга изнутри, чтобы я видел, что делаю.

Углубляюсь примерно на 5 см и достигаю края новообразования. Откладываю скальпель и вооружаюсь аспиратором. Откачиваю столько опухолевой массы, сколько возможно при доступе к ней под этим углом. Трубка аспиратора жесткая, а точка доступа окружена красными конфетти, куда мне нельзя вторгаться, а потому я не смогу изменить положение трубки или вывернуть под другим углом, чтобы выбрать всю инородную массу. Значит, потребуются еще «коридоры», уже с других «белых» порталов, позволяющие подобраться к проблеме с другой позиции. Осторожно врезаюсь в мозговую ткань, ни на миг не ослабляю внимания и постепенно, проникая к опухоли с разных точек доступа, удаляю ее.

На протяжении всей процедуры Марина, подчиняясь указаниям нейрофизиолога, то разговаривает, то напевает. А я знай себе проделываю дырки в ее мозге, пока он, весь испещренный каналами, не начинает смахивать на швейцарский сыр. Иначе нельзя, опухоль так искусно запряталась, что приходится атаковать ее с разных сторон. Всякий раз, как Марина внезапно замолкает, я тоже останавливаюсь и отдергиваю скальпель от драгоценных участков коры, которые отвечают за ее речь. Мы с Мариной вместе проводим операцию, словно она – коллега-хирург и направляет меня. Ее голос для меня – команда «Действуй!», ее молчание – «Стоп!».

Еще через три часа я уже накладываю последний стежок на кожу головы, чтобы сокрыть все, что натворил под крышкой черепа. Впрочем, это не конец. Хотя налицо все свидетельства, что мое хирургическое вмешательство не повредило речевой функции пациентки, я не успокоюсь, пока не осмотрю ее, когда она выйдет из наркоза – мне нужно удостовериться, что Марина способна говорить со мной на своих двух языках и понимать, что говорю ей я.

За пределами операционной уже поджидали ее родные и, пока я шел к ним, мучительно пытались прочитать на моем лице, как прошла операция. Чтобы не томить, я с ходу сообщил: «Она жива, может двигаться и говорить». От этих слов у них сразу гора свалилась с плеч, и далее мы могли уже спокойно и подробно обсуждать ситуацию.

Через день после операции нейрорентгенолог огласил результат проведенной Марине МРТ: степень GTR – gross total resection, или «радикальное удаление». Я придирчиво изучил МРТ-снимки и пришел к такому же выводу. Словом, насколько мы могли судить, удалось убрать все, до последней злокачественной клетки.

Весь следующий год Марина каждые три месяца приходила на обследование, и ее МРТ показывали, что все в порядке и никаких признаков опухоли не наблюдается. Зато к ней вернулась беглость речи и она начала снова преподавать в школе. Тревоги и страхи отступили.

Тяжелый выбор

Еще через три месяца Марина пришла на пятое контрольное обследование, и на снимке ее мозга обнаружилось маленькое темное пятнышко размером с виноградинку. И хотя сделанное сразу после операции МРТ-исследование не выявило следов опухоли, она исподволь росла, и теперь мы вынуждены были констатировать рецидив. Злокачественные клетки, укрывшись от всевидящего ока томографа и острого скальпеля хирурга, оказались живучи и, несмотря на все наши усилия, дали начало повторной опухоли. А она нередко приобретает более биологически агрессивную форму, чем предшественница.

Я показал снимки Марине. Для нее это был тяжелый удар. Впрочем, и для меня тоже. Мало того, что это означало повторную операцию без наркоза на открытом мозге, так еще это новообразование грозило оказаться более агрессивным и отнять у нас шанс на благополучное излечение.

И снова операционная. Монитор на стене показывает фото, сделанные мной в прошлый раз, с россыпями белых и красных конфетти, отображающих изначальную топографию речевой зоны: целый архипелаг из мозговой ткани, отвечающей за речевую функцию, где некоторое количество островков незначимы, зато важность других неоценима. Однако этой карте я уже не мог доверять. Не подлежит сомнению, что в ответ на хирургическое вмешательство речевые области в мозге перестроились.

Не исключено, что перед Мариной встанет тяжелый выбор: на этот раз для доступа к опухоли мне могло понадобиться рассечь мозговую ткань на критических для речи участках. Вопрос, какой из двух ее языков примет удар?

С помощью биопсийной иглы я взял образец опухоли и направил на анализ в лабораторию, расположенную в подвальном этаже клиники, чтобы быстро определить степень ее злокачественности. Затем мучительные полчаса мы дожидались ответа патологов. Наконец позвонили из лаборатории, и медсестра поднесла трубку мне к уху. Снова вторая степень! И это означало, что вторая попытка добиться GTR – полного тотального удаления – вполне осуществима!

Мы повторили процедуру картирования мозга. Установили, что английский язык заселил пучок мозговой ткани, где раньше обитали «испанские» нейроны. А участок коры, который прежде не отвечал за речевую функцию, приобрел критическое значение для беглости речи. Осталось и меньше участков, которые я с уверенностью мог бы пометить белым конфетти. Да, и не забывайте: одно неверное движение, из-за чего скальпель заденет крохотный, шириной не более 3 мм участочек коры, может лишить Марину способности владеть одним из ее двух языков.

Я надеялся, что один первоначальный разрез подарит мне возможность полностью удалить опухоль. Однако по опыту знаю, что иногда требуется еще несколько «окон доступа». И это ставило Марину, а она по профессии преподаватель английского языка, перед выбором почти невозможным. Готова ли она заплатить за полное удаление опухоли своим английским языком? А поскольку родным для нее был испанский, в случае, если ответственная за него область коры будет повреждена, Марина рисковала утратить оба свои языка и навсегда онеметь. На такой риск ни я, ни она пойти просто не могли. Подобного осложнения категорически нельзя было допускать.

Впрочем, существовал и еще один вариант: я мог не трогать те участки опухоли, к которым не было доступа с безопасных точек на поверхности коры. После операции ей оставалось бы пройти курс химио– и лучевой терапии и уповать на лучшее. Такой вариант не дал бы полного излечения, а лишь временно замедлил бы развитие опухоли. Но после операции ее лингвистические способности оставались бы в целости и сохранности.

Неделей раньше мы с Мариной и ее мужем обсудили два возможных сценария на случай, если опухоль притаилась под ответственной за речь областью коры.

– Пожертвуем английским, – решила Марина, – если уж придется, забирайте его, обойдусь, мне важно выиграть хотя бы 12 лет.

– Почему всего 12? – спросил я. – Мы ведь рассчитываем на полное излечение.

– Потому что через 12 лет, если я к тому времени совсем разболеюсь, мой младший уже успеет поступить в колледж.

И я выполнил желание Марины. Опухоль не оставила мне выбора, и добраться до нее иначе, чем через участок коры, чувствительный к речи, никак не получалось. Для полного удаления я рассек мозговую ткань на микроучастке, который чуть меньше года назад никак не был задействован в функции речи, а сейчас каким-то таинственным образом сделался пристанищем английского. В тот момент, когда мой скальпель вошел в кору на этом участке, женщина перестала быть билингвалом.

В следующие пять лет регулярно проводившаяся ей нейровизуализация не выявляла даже следов опухоли. Марина вылечилась от рака.

Правда, мы с ней общаемся на испанском.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: ОБРАТИТЕ СЕБЕ ВО БЛАГО ВТОРОЙ ЯЗЫК

Если вы уже знаете второй (или третий) язык, поскольку обучались этому в школе, считайте, что вам повезло. А если с самого детства росли двуязычными и слышали и понимали речь более чем на одном языке, считайте, что крупно повезло. Но что делать, если вы хотите создать в мозге когнитивный резерв, а ни одного иностранного языка в активе пока нет?

Рекомендую записаться на языковые курсы, но только те, где требуется физически посещать занятия. В последнее время развелось множество онлайн-курсов изучения иностранных языков, и их устроители заманивают вас щедрыми обещаниями, что не успеете оглянуться, как уже будете щебетать на новом языке словно птички. При этом некоторые заочные курсы дешевле, чем классическое очное обучение. Но вы же сами знаете, что сколько заплатишь, столько и получишь, и в этом смысле очные курсы дадут вам несравненно больше пользы, чем в Сети. Когда выкладываешь немалые деньги за занятия в классе по установленному расписанию, это уже сильный мотив прилежно посещать их.

Кроме того, очное обучение создает сильный стимул выполнять домашние задания и как следует готовиться к занятиям, поскольку там каждый на виду, ведь и преподаватель, и сокурсники не смогут не заметить, если ты после стольких уроков так и не умеешь составить простейшей фразы типа «Извините, как пройти в уборную?». Но, что намного важнее, общение с сотоварищами на изучаемом языке – лучший и почти чудодейственный способ совершенствовать разговорные навыки.

Если вы все же предпочитаете обучение в интернете, можете обратить внимание на Duolingo. Опубликованный в журнале PC Magazine критический обзор целого ряда обучающих языку онлайн-ресурсов и приложений делает вывод, что «лучшей бесплатной платформой для изучения иностранного языка можно считать Duolingo, бесспорно и несомненно». Duolingo рекомендует и New York Times, а Wall Street Journal «ни в малейшей степени не сомневается, что эта платформа во много крат лучше остальных бесплатных приложений для изучения языков и даст сто очков вперед кое-каким дорогостоящим аналогам». Какой бы способ вы ни выбрали, будь то очные курсы, мобильное приложение или поездка в страну для изучения языка среди его носителей, вашему мозгу эти занятия принесут однозначную пользу.

– Вот уже много часов он смирно сидит на каталке в приемном покое отделения скорой помощи, – сказала мне медсестра.

За все время не произнес ни слова и почти не пошевелился, так и застыл истуканом в своих засаленных обносках, не выказывая никаких чувств. Странный он какой-то: не то чтобы чем-то подавлен, но и не абсолютно спокоен. Поскольку дело происходило в Восточной Лос-Анджелесской больнице, я сразу понял, что передо мной бездомный.

– Вот, знакомьтесь, известный телевизионный продюсер, – со смешком закончила медсестра, понизив голос, чтобы не слышал пациент.

– Так-таки телепродюсер? – я решил, что она шутит.

– Он всегда так представляется, – ответила сестра, – я, говорит, известный бездомный телепродюсер.

Я заглянул в карту больного. Там говорилось, что Уильям то проживает в приюте, то уходит оттуда и время от времени поступает по скорой помощи сюда, в Восточную, каждый раз по поводу проблем с психикой. Он был высок и костляв, шапка густых пшеничных волос и того же оттенка пышная борода делали его похожим на исхудавшего льва. Я подошел к нему, представился и спросил, что с ним случилось.

– Голова, – односложно ответил он, – поранился.

Я попросил разрешения осмотреть его затылок. Он ответил утвердительно, взглянув на меня пустыми глазами.

На затылке обнаружилась ссадина, настолько глубокая, что кое-где даже просвечивала цветом слонового бивня обнаженная кость черепа.

– Как это произошло, Уильям? – спросил я.

– Упал.

Он и правда был весь какой-то заторможенный. Я осмотрел его, но не заметил на руках дорожек от инъекций. Не было при нем и никаких аксессуаров завзятого наркомана. Я просмотрел анализы – при поступлении у Уильяма взяли на анализ мочу и кровь, однако не обнаружилось и следа наркотических средств.

– Медсестра говорит, вы продюсер на телевидении, да? – уточнил я.

– Да, – сказал он, а потом назвал два ситкома и один сериал про полицейских, популярный в 1980-х годах.

– И вы их продюсировали?

– Точнее, я был исполнительным продюсером, – монотонно, как робот, произнес он.

– Как же случилось, что после всего этого вы оказались бездомным?

– Уволили.

Я еще раз заглянул в карту и удостоверился, что он не женат.

– У вас была жена?

– Развелись.

– А дети?

– Двое.

– Уильям, скажите, вы выпиваете?

– Нет.

– Принимаете вещества?

– Нет.

Поскольку у него не было перелома черепа, я велел врачу отделения скорой помощи промыть рану и наложить швы. Но клиническая картина у меня не складывалась. Была здесь какая-то странность: чем объяснить полную безучастность этого экс-продюсера? Почему его чувства словно заморожены? И я назначил бездомному МРТ-исследование. Эта процедура не подвергает пациента воздействию радиации, а я, может, обнаружу «зебру» – так в микрохирургии называют один очень редкий диагноз.

Через пять часов, когда я закончил очередную операцию, позвонили из рентгенологии.

– Тут для вас кое-что есть, – сказала рентгенолог.

Я спустился в ее кабинет, и она вывела на экран компьютера результаты томографии Уильяма. Один за другим передо мной мелькали снимки. Вот нос Уильяма, а это его глаза, лобная кость, дальше верхушки передней части лобных долей, а затем – яркое белое сферическое пятно размером больше куриного яйца, которое устроилось как раз посередине между правой и левой лобными долями.

Не надо быть врачом, чтобы заметить эту патологию или сообразить, что она не может не давать о себе знать.

Planum sphenoidale meningioma, вот что это такое – менингиома площадки клиновидной кости. Под этим заковыристым названием скрывается редкий вид опухоли, которая медленно растет прямо по центру лобной доли коры, в области, ответственной за мыслительные и исполнительные навыки высшего порядка. Новообразование такого типа не врастает в окружающую мозговую ткань и не может считаться злокачественным. В случае Уильяма оно явно росло исподволь, десятки лет, помалу, как медленно, но неотвратимо надвигается ледник.

Когда опухоль только пошла в рост, лобные доли не препятствовали ей, а приспосабливались, постепенно отодвигаясь в стороны, давая ей место. Но потом она разрослась уже так, что эти зоны под ее давлением прижались к внутренним стенкам черепной коробки. Равномерность этого мягкого, но неуклонного давления постепенно видоизменила лобные доли. Как вода за тысячелетие способна выдолбить изнутри огромный камень, так и постоянное устойчивое давление заставляет мозг менять форму. Однако симптомы – затухание эмоций и мотивации, утрата творческих способностей и самоконтроля – часто неотличимы от симптомов тяжелой степени депрессии или деменции, особенно потому, что они нарастают очень медленно, по мере того, как опухоль увеличивается и давит на лобные доли все сильнее, все больше прижимая их к непреодолимой преграде в виде стенок черепа. Из-за медленного и слабо проявляющегося натиска, равно как и из-за сходства симптомов с другими заболеваниями мозга, нам обычно не удается диагностировать Planum sphenoidale meningioma на ранних стадиях.

Единственным выходом при диагнозе Уильяма было удаление опухоли хирургически, но задача эта очень непростая. Через несколько дней Уильям лежал у меня на операционном столе, и я осторожно отворачивал вниз лоскут кожи с его лба, оставляя свободно свисать перед глазами и носом. Затем просверлил по кругу отверстия и с помощью маленького элеватора (тонкое нейрохирургическое «долото») принялся поднимать костный лоскут лобного участка черепа. И как будто в знак протеста последние тонкие костные соединения вдруг потрескались и отвалились обломками со звуком, какой бывает, когда расщепляется дерево.

А вот и несравненный шедевр, сотворенный Матерью-природой, высшее и окончательное испытание для талантов резчика-скульптора от нейрохирургии. Ни одна другая часть мозга не таит в себе столько опасностей, сколько срединная часть лобной доли, где глубокая борозда, или продольная щель, разделяет большие полушария мозга, как киль разграничивает днище корабля. По центру черепа спереди назад спускается плотная ткань серого мозгового вещества. Кроме того, здесь же залегает гигантская вена, дренирующая кровь из всех тканей мозга. Я скоагулировал ее, отсек несколько сантиметров, и открылось мое операционное поле: правая и левая лобные доли Уильяма, между которыми раскинулась опухоль.

Следующие несколько часов я выскабливал патогенную ткань из полости опухоли – жесткую и резиновую, как пережаренный эскалоп, – пока не осталась одна пустая оболочка. Миллиметр за миллиметром я отслаивал эту оболочку, сросшуюся со здоровой мозговой тканью. Я действовал очень осторожно, поскольку главным для меня было в процессе удаления опухоли не повредить поверхность мозга.

И вот я закончил, однако правая и левая лобные доли все еще оставались деформированными, по-прежнему предоставляя обширное ложе для менингиомы, которой уже не было. Но я знал, что это нормально: теперь, когда лобные доли больше не испытывают постоянного давления, они расправятся и примут положенную форму – это вопрос нескольких месяцев.

И еще я знал, что Уильяму на восстановление понадобится время. Когда мы переводили его в отделение реабилитации, он по-прежнему держался холодно-отстраненно и безучастно, как Спок из «Звездного пути». А через две недели, когда он явился на первый послеоперационный осмотр, я впервые заметил ухмылку на его лице. Прошло еще несколько месяцев, и я узнал, что Уильям возвратился в жизнь – теперь у него были и работа, и машина, и жилье. Возможно, он не сможет вернуться в прежнюю профессию, но, по крайней мере, восстановил отношения со своими взрослыми детьми, которые прежде сторонились его, подозревая в тяжелой наркотической зависимости.

Оглядываясь мысленно на случай Уильяма, я не устаю поражаться, насколько наше благополучие зависит от утонченной и хрупкой архитектуры мозга. Давая нам способности, мозг волен и отнять их у нас. Мы привыкли считать, что нашу личность определяют присущие нам высшие психические функции – интеллектуальные или творческие – и все то, что мы благодаря им создали или сделали возможным. Вряд ли кто-нибудь говорит о другом человеке, что тот «имеет креативность» – нам привычнее сказать, что «он креативный». Но стоит опухоли вторгнуться в лобную долю и растолкать ее правую и левую части, как мы убеждаемся – вот неожиданность! – что высшие психические функции совсем не наша неотъемлемая собственность, они лишь даны в пользование. И что любопытно: при повреждении одной из двух лобных долей человек по-прежнему может быть способен к нормальной жизнедеятельности. Эта согласованность обеих частей лобной доли рождает наивысшую форму психической деятельности – творчество.

Итак, что же рассказывает нам о природе творчества случай бывшего телепродюсера, у которого образовалась опухоль между правой и левой лобными долями? И как получилось, что вследствие постоянного давления на лобную долю опухоль отняла у Уильяма способность к творчеству? И где, в каком именно месте, высекается эта таинственная искра творчества?

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: МИФ О ПРАВОПОЛУШАРНОСТИ/ЛЕВОПОЛУШАРНОСТИ

Миф о правополушарности/левополушарности, определенно, одна из самых смехотворных выдумок о роли мозга. Зародился этот миф в 1973 году, когда в воскресном приложении к New York Times появилась статья, посвященная исследованиям будущего Нобелевского лауреата Роджера Сперри. «У каждого из нас доминирует либо левое полушарие, либо правое», – заявлялось там. Далее отмечалось, что, судя по всему, правое полушарие мозга отвечает за творческие или артистические способности, тогда как левое – за логику и аналитические способности и что каждый человек больше склонен к одному или другому типу способностей.

Все это выглядело так умно и здорово, что идея немедленно шагнула в массы и стала «общеизвестным фактом». Правда, она грешила одной маленькой проблемкой: совершенной ошибочностью. И дальнейшие исследования не оставили от нее камня на камне. Единственное здравое зерно в этой выдумке – что определенные отделы левого полушария мозга действительно изначально вовлечены в речевую деятельность и выполнение математических задач, например расчетов, или запоминание собственного распорядка дня. Но само понятие, что люди делятся на «правополушарных», с более выраженными творческими способностями, и «левополушарных», склонных к логическому мышлению, не имеет оснований. Убедительнее всего миф о доминировании правого или левого полушария развенчало опубликованное в 2013 году исследование ученых из Университета Юты[39]. Они изучили результаты МРТ мозга более тысячи людей от 7 до 29 лет, чтобы удостовериться, существуют ли подтверждения теории, что одни люди больше используют левое полушарие своего мозга, а другие – правое.

После серии исследований ученые заключили: «Полученные нами данные идут вразрез с описанием мозга в целом, предполагающим, что у одних индивидуумов сильнее развита нейронная сеть правого полушария, тогда как у других – нейронная сеть левого полушария». Проще говоря, одержимые математики и программисты, равно как художники и поэты, в одинаковой степени задействуют мощь обоих полушарий своего мозга.

Россыпи огоньков

Бесспорно, лобные доли – тот отдел мозга, который изнутри «упирается» в лоб, – имеют ключевое значение для творчества. Как самая «умная» часть мозга, его «командный пункт», лобная доля позволяет нам вести себя организованно, сознательно и целеустремленно – эти способности категорически недоступны нашим меньшим братьям.

Но один в поле не воин, и в одиночку с такого рода актами высшей психической деятельности лобная доля не справилась бы.

Обратим внимание на мозжечок – сгусток мозговых клеток, который лежит ниже и позади большого мозга и выдается из мозгового ствола, как выросший на старом дереве гриб. Когда я только поступил на медицинский факультет, нас учили, что он отвечает исключительно за точность мышечных движений, выработанных годами практики. Между тем опубликованные в последние годы исследования четко показывают, что повышенная активность мозжечка напрямую связана с решением творческих задач. И как сейчас считается, этот участок мозга координирует творческое мышление точно так же, как и точность мышечных движений.

Но чтобы возникло творчество, весь мозг, все его отделы должны действовать согласованно, гармонично и синхронно, как симфонический оркестр или, если хотите, футбольная команда. Искра творчества не вспыхивает в каком-то одном месте, нет, она высекается во всех точках, объединенных в величественную сеть.

Откуда нейробиологам знать, когда различные области мозга взаимодействуют и общаются? А мы подсмотрели за ними с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии, которая производит не отдельные 3D-снимки, а снимает видеоролик работающего мозга. Это и позволяет прослеживать секунда за секундой, какие участки головного мозга проявляют больше или меньше активности, о чем мы судим по величине притока крови к разным его зонам в процессе нейронной активности. (Да, клеткам мозга тоже требуется больше крови, когда они активны, – точно так же, как вашим мышцам, когда вы переходите с шага на бег.) А хитроумные компьютерные программы дают возможность рассчитать, насколько вероятно, что активность нейрона вот здесь, в этом конкретном месте, синхронизирована с активностью другого нейрона вон там. Программа способна одновременно определять вероятности для десятков тысяч нейронов. Таким образом, она устанавливает, если мне будет позволена метафора, мигают ли огоньки в этой садовой гирлянде согласованно и стройно, или они рассинхронизированы и вспыхивают как попало? Так вот, теперь мы знаем: для творческой деятельности необходимо, чтобы все «огоньки» мигали согласованно.

В каждом человеке глубоко заложен священный сосуд творчества, только и ожидающий, чтобы его распечатали и выпустили заточенного в нем джинна на волю. Удивительно, но наряду с хорошо известными медицине нарушениями памяти и расстройствами настроения, которые приносит с собой деменция, у пациентов с болезнью Альцгеймера вдруг открывается художественный гений. Постепенное высвобождение «скрытых» художественных способностей чаще всего дает о себе знать в виде внезапно и ярко прорезавшегося таланта к рисованию или живописи. Этот феномен хорошо описан в медицинской литературе и впечатляюще показан в великолепном документальном фильме I Remember Better When I Paint («Лучше помню, когда рисую»)[40].

Подобным же образом саванты[41] внезапно проявляют гениальность в какой-нибудь узкой области сразу после того, как пострадали в автомобильной аварии или выдержали удар молнией: например, уникальные математические способности или невероятную одаренность в музыке. Это исключительные случаи, но они позволяют предположить, что в каждом из нас скрыт творческий потенциал.

А вот как я отыскал свой волшебный ключик к творческим озарениям.

Мой метод высвобождать креативную энергию

Фрэнсис Крик, один из трех лауреатов Нобелевской премии за открытие молекулярной структуры ДНК, отправился «в отставку» (от молекулярной биологии) в Сан-Диего, чтобы на свободе исследовать величайший, по его убеждению, не решенный наукой вопрос об истоках человеческого сознания. Мне выпала удача познакомиться с Фрэнсисом Криком в когда-то сонном городишке Ла-Холья – он относится к округу Сан-Диего на южной оконечности штата Калифорния и раскинулся на обращенном к океану живописном плоскогорье. Здесь на высоких утесах располагаются четыре ведущих научно-исследовательских института в области биологии: Институт Солка, некоммерческий Научно-исследовательский институт Скриппса, Медицинский исследовательский институт Сэнфорд-Бернэм и Калифорнийский университет в Сан-Диего. В Ла-Холья, где, как пишут, самый высокий в мире показатель числа неврологов на душу населения, я получил докторскую степень PhD.

Мне хорошо запомнился короткий разговор с Криком, особенно его совет, который навсегда отпечатался в моем сознании: «Из зубрилок получаются хорошие технари, а ученому позарез нужна творческая жилка». Прошел с десяток лет, а эти слова все сильнее перекликаются с тем, что я узнаю.

Теперь мне ясно, что самое сложное в руководстве лабораторией в «Городе надежды» – выдвигать оригинальные идеи о механизмах работы мозга и способах, которыми раковые опухоли угнетают его функционирование. Но очень непросто взглянуть по-новому на матушку-природу. Для этого недостаточно лишь проанализировать информацию или воспользоваться краудсорсингом[42]. Это вызов. Однако есть момент, который всегда подстегивает и вдохновляет меня. Известно, что порой одиночка одним махом решает проблему, над которой долго и тщетно бьются десятки научных коллективов, и одна блестящая догадка, стройная и старательно обоснованная, вдруг разом расставляет все по местам.

Мой метод генерирования идей вырос из давней привычки хирургического планирования. Если назавтра предстоит особенно сложная операция, вечером я дотошно изучаю снимки мозга пациента и засевшую в них опухоль, а засыпая, снова прокручиваю все это в голове, мысленно вращаю новообразование во всех проекциях, визуализирую соседствующие с ним опасные зоны, которые следует обойти. Наутро обязательно выделяю несколько минут, чтобы посмотреть снимки, уточнить форму и положение контуров опухоли. Я обнаружил, что благодаря этой простой практике в мое пространственное воображение надежно впечатывается объемная анатомическая картина операционного поля, где мне предстоит действовать.

В продолжение и развитие этого подхода я два вечера в неделю перед сном читаю статьи, напрямую или косвенно связанные с экспериментом, над которым работаю. Таким образом, прокручивая в голове полученные другими данные и выводы, пока мой мозг продолжает искать ответы на собственные научные и практические вопросы, я обнаруживаю новые связи между тем, что уже установлено, и любопытными, а порой и чересчур смелыми заключениями, к которым пришли мы в лаборатории.

Между прочим, такие мысленные блуждания в пограничной области между полудремой и бодрствованием доказали свою плодотворность не только для ученых вроде меня, но и для людей искусства. Сальвадор Дали в книге «50 магических секретов мастерства»[43], наставляя, как управлять сновидениями, отмечает: «Вам следует решить проблему, как “спать не засыпая”, как достичь вершин диалектического сна – ведь такой отдых находится на тончайшей невидимой грани, отделяющей сон от бодрствования»[44].

А поскольку все мы в сновидениях по части креативности не уступаем Дали, вполне возможно, что в момент наступления сна (в нейробиологии это промежуточное состояние называется гипнагогическим) и во время медленного перехода снова к бодрствованию (гипнопомпическое состояние) в нашем сознании на мгновение открываются порталы в подсознательную креативность, откуда, если успеть, можно выхватить творческое прозрение.

Смешанное состояние полусна-полубодрствования можно выявить с помощью электроэнцефалографии: прибор фиксирует одновременно и альфа-волны, характерные для бодрствующего человека в расслабленном состоянии, и тета-волны, характерные для состояния сна. Это единственное известное нам время, когда альфа– и тета-волны взаимно накладываются (см. рисунок ниже). И очень возможно, что сосредоточенное сознание на пороге сна и на рубеже пробуждения способно ухватить золотой ключик, который откроет двери в запрятанный в вашем подсознании творческий потенциал.

Впрочем, существует масса других способов растормошить свое творческое воображение. Потенциал креативности есть у каждого, только не все его реализуют.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА. УПРАЖНЕНИЕ № 1: ПОЗВОЛЬТЕ РАЗУМУ БЛУЖДАТЬ

Всякий крупный прорыв в музыке, биологии, астрономии, литературе или технологиях неизбежно связан с тем, что чей-то дерзкий ум попрал общепринятые каноны и сделал то, что эксперты в этой области провозгласили невозможным или запретным. Есть, однако, свои достоинства и у тех, кто привержен правилам: подобно дисциплинированному водителю, они всегда следуют по разрешенной полосе и никогда не перескакивают бордюры. Но такой фокус имеет и темную сторону: он не допускает случайных, вневедомственных связей, которые определяют истинное творчество.

Человеческий мозг, знаете ли, все же не компьютер, как бы ни убеждали нас в обратном. Мозг – живая материя, и его правильнее уподобить буйно разросшемуся саду, чем картотечному шкафу, где все разложено по ящичкам в строгом порядке. А блуждание ума по собственному саду мыслей, воспоминаний, чувств и желаний – верный способ открыть свою творческую ипостась.

Наука подтверждает это. Блуждающий разум подстегивает творческое воображение. Чем дальше забредают мысли, чем больше мы витаем в облаках, тем отчетливее проявляются во время МРТ-исследования связи между отдаленными друг от друга областями мозга. Завзятые фантазеры не только изобретательнее, но и проявляют больше сообразительности при решении определенного рода тестов, о чем свидетельствуют недавние исследования Эрика Шумахера в Технологическим институте Джорджии[45]. «Принято думать, что витать в облаках предосудительно, – отмечал Шумахер после публикации своего исследования. – Но наши результаты вызывают в памяти классический образ рассеянного профессора, блестяще одаренного в своей области, но совершенно не от мира сего, а порой и вовсе не замечающего, что творится вокруг».

Ни в коем случае не призываю учащихся отвлекаться и не слушать своих преподавателей, а взрослых – в рабочее время мечтательно созерцать потолок. Безусловно, чтобы заложить прочную базу знаний, необходимо длительное время сохранять сосредоточенное внимание и концентрацию. Креативность, и в этом весь фокус, требует баланса между пребыванием здесь и сейчас и блужданием мыслями где-то там, между целенаправленным усвоением знаний и вольным полетом фантазий. Чарльз Дарвин, например, сначала основательно изучил биологию и ботанику, а потом так перекрутил в голове эти прочно усвоенные знания, что пришел к идее эволюции. Так и вам надлежит сначала взять на себя нелегкий труд освоить имеющийся свод знаний, и только потом начнут приходить оригинальные идеи, никого до вас не осенявшие.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА. УПРАЖНЕНИЕ № 2: ИГРАЙТЕ!

В определенном смысле креативность сродни играм, только в версии для взрослых, и потому вряд ли удивительно, что детские игры и изобретательность старших имеют тесную глубинную связь. Даже для людей точных профессий, например инженеров, архитекторов или ученых, ранний опыт неструктурированной свободной игры, особенно заставляющей притворяться кем-то или верить в некую фантазию, служит хорошим подспорьем нынешнего творческого мышления.

Психолог Сандра Русс из Западного резервного университета Кейса более 20 лет изучает взаимосвязи между играми в детстве и креативностью во взрослом возрасте. «Посредством игры, – отмечает Русс, – дети учатся переживать эмоции и развивают познавательные способности, что помогает им экспериментировать с востребованным на протяжении всей жизни навыком решать проблемы». Она призывает родителей позволять детям играть с самыми обыденными предметами – коробками, кастрюлями и даже мебелью. «Игра учит их полезным умениям, которые они возьмут во взрослую жизнь и смогут творчески применить», – объясняет Русс[46].

Говоря об играх, Сандра Русс имеет в виду совсем не выездные лиги[47]. Упорядоченные, спланированные и регулируемые занятия, которые проходят под надзором взрослых, как, например, гимнастическая секция, шахматный клуб или домашние праздники, собирающие друзей ваших детей, чтобы чинно и благопристойно поиграть, сегодня почти подменили старые добрые вольные забавы, когда отпрыски сами придумывают, во что играть. Не рискуем ли мы воспитать поколение послушных, выдрессированных подобающе вести себя, прекрасно социализированных роботов? Кто знает? Одно можно утверждать наверняка: большинство современных детей воспитываются в тисках чрезмерной заорганизованности, когда все расписано по часам и подчинено правилам, и это не имеет ничего общего с атмосферой детства до XXI века.

И я не доверяю бесчисленным тестам, на которые обречены сегодня учащиеся многих начальных школ. Подобные строгости могут на корню убить в них искру креативности. Невозможно представить, но некоторые школы додумались вообще отменить каникулы – мои бы мальчишки точно взбунтовались! Другие учебные заведения бросаются в иную крайность: устраивают в начальных классах дополнительные перерывы во время учебного дня и отменяют домашние задания.

Я не утверждаю, что вам надлежит отобрать у детей смартфоны и планшеты, забрать их из балетного класса или спортивной секции и не отправлять в гости к другим детям. Но одно знаю точно: вольные, неорганизованные игры, в которые дети играют в раннем возрасте, закладывают основы их креативности и способности к творчеству во взрослой жизни. Я стараюсь предоставить моим троим сыновьям простор для самодеятельности – пусть сами изучают, исследуют, постигают и придумывают. Я даже позволяю им немного рисковать. Между прочим, с недавнего времени британские школы начали намеренно добавлять «элемент риска» в игры и классные занятия учеников (разумеется, под бдительным надзором учителей): например, разрешают играть с пилами, ножницами, старыми деревяшками и даже с огнем. Конечно, когда детям позволяют немного поозорничать, это не гарантия их будущей творческой состоятельности, но зато самый действенный эликсир для формирования разносторонних личностей.

Мы, например, во время недавнего семейного отпуска поручили 13-летнему сыну самостоятельно разработать для нас маршрут в лондонской подземке. И он правильно выбрал, на какую линию сесть, только ошибся с направлением. А мы позволили ему самому обнаружить промах, что он и сделал. В конце концов, чтобы у ребенка развивалась креативность, надо, чтобы он не боялся ошибаться и твердо знал: неудачи – неотъемлемая часть процесса. А сколько взрослых из опасения сделать что-то не так отказывают себе в шансе самовыражения?

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА. УПРАЖНЕНИЕ № 3: ВЫЙДИТЕ НА ПРИРОДУ

Конечно, прибежища хипстеров[48] в Бруклине или в районе Залива (Сан-Франциско) с их открытыми рабочими пространствами славятся как инкубаторы инноваций, однако природа также важна в воспитании креативности.

Психолог из Университета Юты Дэвид Страйер пригласил 30 мужчин и 26 женщин для простого эксперимента. Половине из них предложили пройти тест на креативность до четырех-шестидневного турпохода, остальные выполнили то же задание после него[49]. Итог: результаты проверки у группы, проходившей тест после путешествия в дикую природу, оказались на 50 % выше.

С незапамятных времен человечество превозносит природу за свойство пробуждать творческое воображение и питать вдохновением. Но вот факт: дети в США проводят за играми на открытом воздухе или в занятиях активными видами спорта меньше получаса в день. Теперь сравните это с теми восемью часами, которые они просиживают перед телевизором или (все больше и больше) уткнувшись в мобильные телефоны[50]. Между тем за последние 30 лет среднее число поездок в национальные парки и прогулок по лесу на душу населения снизилось на четверть.

Но чтобы природа благотворно воздействовала на ваше творческое мышление, совсем необязательно неделю бродить в дремучем лесу. Вполне подойдут и дадут хороший эффект даже получасовые прогулки в окрестностях дома, работы или школы. Эйнштейн, например, выработал привычку ежедневно проходить почти по 2,5 км из дома в Принстонский университет, где он работал, и обратно. Небольшая физическая нагрузка, глоток свежего воздуха, смена времен года – все это питательные вещества или, скажем, заправка для креативности вашего мозга.

Все мои рекомендации объединены следующим: я призываю ломать рутину и отдавать больше времени бездельничанью, даже настаиваю на этом. Спите, мечтайте, играйте, гуляйте – занимайтесь всем, чем угодно, кроме работы. Обратите внимание, это говорю вам я – отдавший годы и десятилетия учебе в медицинской школе, ординатуре, аспирантуре с докторантурой, чтобы постичь премудрости нейрохирургии. Я прекрасно осознаю необходимость много и сосредоточенно работать (по 18 часов в сутки). Но мы – люди, а не автоматы. И рождены для великих дел.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: МИКРОДОЗИРОВАНИЕ НА ПОЛЬЗУ КРЕАТИВНОСТИ

В последнее время высокотехнологичные сообщества Кремниевой долины и ее продолжения и конкурента Кремниевого берега проявляют интерес к психоделикам – лекарственным препаратам, которые вызывают фундаментальные искажения в мышлении и восприятии реальности. Прописанный врачом в мелких дозах прием такого рода средств называется микродозированием. В США психоделики законодательно запрещены – разве что вы принадлежите Объединенной церкви Христа в Кентукки, последователям которой Верховный суд США в виде исключения позволил употреблять айяуаску[51] для отправления религиозного культа. Исключение также сделано для пациентов, находящихся в медучреждениях на обследовании по подозрению в онкологии: врачам разрешено прописывать им малые дозы псилоцибина[52], чтобы снять тревогу и депрессию, которые нередко возникают у пациентов, услышавших подобный диагноз.

Отдавая дань вышеизложенному, замечу все же: когда человек под действием психоделика «переходит в иную реальность», процессы на молекулярном уровне оказывают весьма любопытный эффект на креативность мышления. Чтобы «войти в измененное сознание», нужно «обмануть» лобную долю мозга. Хотя креативность рождается именно там, она почти всегда «помалкивает», подавленная главными функциями лобной доли – планированием и исполнением, которые призваны максимально помочь нам справляться с повседневными заботами. Со временем мозг так прочно усваивает все эти привычки, что закрепляет эффективное поведение, формируя предпочтительные пути и сети для электрических импульсов – как между крупными городами со временем возникают сквозные магистральные автострады. А психоделики, как считается, на время демонтируют «магистрали» в лобной доле, и в результате остается лишь плотная равномерно распределенная сеть «автодорог». Это существенно расширяет разнообразие связей между нейронами мозга, благодаря чему у человека возникают неожиданные и оригинальные идеи.

Употребление психоделиков – не новый способ раскрепощать творческую энергию. С тех пор как были открыты подобные средства, накопилось немало скандальных историй, когда их прием длительно практиковали известные музыканты, художники и ученые. Да-да, и ученые тоже. Достаточно упомянуть Кэри Муллиса – он открыл молекулярный метод для точного многократного воспроизведения любого крошечного фрагмента ДНК (это называется полимеразной цепной реакцией, ПЦР), за что удостоился в 1993 году Нобелевской премии по химии (которую разделил с Майклом Смитом). Хотя в одном из материалов СМИ его назвали «пожалуй, самым большим оригиналом из всех, кто удостаивался Нобелевской премии по химии»[53], Кэри и не думал скрывать, что употребляет ЛСД, и, рассказывая, как его осенила эта идея, без стеснения заявил, что своим способом расплести двойную спираль ДНК он, по крайней мере отчасти, «обязан психоделическим средствам».

Многие другие иконы креативности прямо и открыто говорят о ценности и пользе психоделиков для их жизни и творчества. В одном источнике процитированы слова Стива Джобса, что «употребление ЛСД было одной из двух-трех наиважнейших вещей, которые я делал в жизни»[54]. И в этом же ключе Джобс, как пишут, добавил, что, по его мнению, Билл Гейтс «весьма расширил бы свои умственные горизонты, принимай он ЛСД».

Но я абсолютно далек от того, чтобы предложить вам следовать этому совету Джобса. Мало того, что баловаться такими снадобьями запрещено законом и потенциально опасно для здоровья, они к тому же пока еще очень слабо изучены.

Я сижу на наркотиках.

Ну вот, признался.

На психотропных веществах, которые подстегивают работу мозга. Даже сейчас, когда я печатаю эти строки, я нахожусь под кайфом, и очень нешуточным: от кофе.

Все дело в кофеине, а он, как известно, самое широко употребляемое наркотическое вещество в мире.

Этим ленивым январским воскресеньем, благо у меня выдался выходной и я в два часа дня засел за работу над книгой, прежде чем принять изрядную порцию моего любимого эспрессо, я «уговорил» бутылочку светлого эля.

Алкоголь еще одно широко употребляемое по всему миру наркотическое средство.

Бывает, что рецепт «эль + эспрессо» стимулирует, когда я занимаюсь писательством: без креативности не обойтись. Одно пиво – не больше – и следом чашка кофе. Плюс мой плейлист на сервисе бесплатного потокового аудио Spotify: сначала Sia, потом Nirvana, а дальше – как пойдет, или что-нибудь из Рианны, или Linkin Park.

Как ни странно, в другое время я редко употребляю алкоголь или кофе и, кстати, никогда не пью кофе, собираясь на работу в клинику. Я бы вообще не рекомендовал заниматься микрохирургией тем, кого не тонизирует сама перспектива вскрывать чью-то черепную коробку и кому для бодрости требуется чашечка кофе. Кроме того, вызываемые этим напитком приливы и отливы энергии просто-напросто мешают поддерживать нормальный рабочий ритм оперирования.

А когда сидишь за компьютером и изучаешь пустоту только что созданного документа Word? Я в такие моменты, как никогда, ощущаю острую потребность в подпитке своей творческой железы. Будьте добры, чашечку эспрессо и эль. Последний несколько растормаживает мою лобную долю, и я, очнувшись от транса, в состоянии накропать занимательную историйку. А кофеин дает пинка мозолистому телу моего мозга и помогает собраться с мыслями и внятно изложить детали и суть сюжета.

Но, как я заметил, после такого «допинга» лучше всего работается с текстом первые полтора часа, хотя оперировать иногда приходится до 18 часов подряд.

Я даже не пытаюсь разобраться, в чем дело. Я и для самого себя та еще загадка.

А своим опытом решил поделиться с вами, потому что большинство людей так или иначе действительно употребляют разного рода средства, стимулирующие работу мозга. Даже в штате Юта, где 60 % населения составляют мормоны (а вера запрещает им употреблять алкоголь, табак, кофе и чай), одно из самых высоких по стране число страдающих рецептурной наркоманией (тех, у кого развилась зависимость от рецептурных препаратов).

В конце концов, животный мир эволюционировал бок о бок с растительным со времен младенчества Земли: при каждом вдохе мы вдыхаем то, что выделяют растения (кислород), а они дышат выдыхаемым нами углекислым газом. Никотин и опиаты, содержащиеся в маке и табаке, имеют аналоги в нашем мозге – опиоидные и никотиновые рецепторы, которые посылают и принимают сигналы, означающие подкрепление (награда или наказание за что-то) и удовольствие, побуждающие нас двигаться и настораживаться. Даже марихуана имеет связь с каннабиноидными рецепторами мозга, которые регулируют страх, аппетит, настроение и память.

В наши дни вокруг только и разговоров, что о «таблетках для ума», улучшающих память и способность к концентрации; обычно речь идет о приеме рецептурных средств, предназначенных для коррекции синдрома дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и расстройств сна. По результатам онлайн-опроса от авторитетного научного журнала Nature, каждый пятый респондент употребляет лекарственные препараты для улучшения способности к концентрации, интенсивности внимания или памяти[55]. В ходе другого более масштабного исследования 14 %[56] из десятков тысяч опрошенных по всему миру указали, что в течение 2017 года время от времени принимали стимуляторы (например, риталин – одно из торговых названий психостимулятора метилфенидата), хотя в 2015 году этот показатель был всего 5 %.

Все эти досужие разговоры о «таблетках для ума» упускают такие серьезные факторы, как дозировка и генетическая предрасположенность. И не все средства естественного происхождения полезны, как нельзя назвать вредными все химически синтезированные препараты. Что еще важнее – существуют вещества, от которых можно поумнеть, и такие, от которых глупеешь.

Вот мое небольшое руководство, которое поможет вам отличать одно от другого.

Алкоголь

Около 88 тысяч человек ежегодно умирают в США от употребления алкоголя – такие данные приводят Центры по контролю и профилактике заболеваний[57]. В масштабах всего мира от алкоголя умирают 3,3 миллиона человек; на него же приходится 6 % общемировой смертности. Помимо погибших, спиртное наносит вред и живущим: так, в США 15 миллионов взрослых и 623 тысячи подростков страдают «расстройством, связанным с употреблением алкоголя», – так этот диагноз называют в медицинской практике, понимая под ним хроническое рецидивирующее заболевание мозга, характеризующееся неспособностью преодолеть или удержать под контролем тягу к алкоголю, невзирая на неблагоприятные последствия для межличностных отношений, работы и здоровья.

Помимо того, что злоупотребление спиртным вызывает очевидные симптомы расстройства сознания – например, когда прошлый вечер начисто выпадает из памяти, – оно может стать причиной серьезных поражений мозга, таких как энцефалопатия Вернике (спутанность сознания, паралич глазодвигательных нервов, нарушения мышечной координации) или психоз Корсакова (все «радости» энцефалопатии Вернике плюс пожизненные устойчивые проблемы со способностью к обучению и рабочей памятью преимущественно).

Итак, ясно, что чрезмерное потребление алкоголя вредит здоровью.

Однако у спиртного есть одно любопытное свойство: в умеренных дозах – не более двух порций[58] в день для мужчин и не более одной для женщин – алкоголь, как выяснилось, в некоторой степени снижает риск сердечных заболеваний, инсультов, диабета и смерти[59], по утверждениям Гарвардской школы общественного здравоохранения. Психолог Дженнифер Уайли из Университета Иллинойса даже опубликовала в 2012 году исследование[60], где показано, что несколько рюмок спиртного действительно могут улучшить способность отыскивать креативные решения для головоломок и повышают шансы по-новому взглянуть на вещи. Причем это свойство присуще не какому-то одному типу алкоголя. Так, у красного вина не обнаружено особых полезных свойств помимо тех, что присущи другим спиртосодержащим напиткам. Точно так же не доказано клиническими испытаниями, что присутствующий в красном вине ресвератрол (растительный антиоксидант, содержащийся в косточках и кожице винограда) может быть полезен для здоровья.

В общем, имеющиеся свидетельства сдержанно указывают, что оправдать можно в лучшем случае потребление только очень умеренных доз. В то же время не вызывает сомнений, что спиртное в большей степени вредит мозгу и ломает судьбы, чем любое другое вещество. Именно поэтому я категорически отказываюсь объявлять алкоголь «лекарством для ума».

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: 12-ШАГОВЫЕ ПРОГРАММЫ – ЕДИНСТВЕННАЯ ТЕРАПИЯ АЛКОГОЛЬНОЙ ЗАВИСИМОСТИ

Если вы страдаете зависимостью от алкоголя или кто-то из ваших близких, умоляю прочитать материал Габриэль Глейзер в апрельском выпуске журнала The Atlantic за 2015 год[61]. Статья с говорящим названием «Безрассудная вера в программу “Анонимные алкоголики”» написана с болью и страстью. Автор прослеживает, откуда взялась и как распространилась повальная вера (по крайней мере, в США), что «АА» (программа «Анонимные алкоголики») – единственный эффективный метод побороть расстройства, связанные с употреблением спиртного. Между тем лишь менее 10 % участников «АА» полностью преодолели алкоголизм и перешли к трезвому образу жизни[62]. В отличие от легковерных американцев, европейцы отдают предпочтение медикаментозным методам излечения от этой зависимости, которые, несомненно, дают больший эффект. В этом ключе можно назвать когнитивно-поведенческую терапию и курс приема препарата налтрексон, который блокирует непреодолимую тягу к спиртному, или препарата антабус (дисульфирам), который при приеме параллельно с алкоголем вызывает тошноту и рвоту. При том, что эти средства одобрены Администрацией по контролю за продуктами питания и лекарствами (Food and Drug Administration, FDA), а результаты рандомизированных клинических исследований показали их способность значительно снижать тягу к спиртному и его употребление, к ним прибегают менее одного из ста американцев, борющихся с этой зависимостью. В одном из выпусков передачи Radiolab на Национальном общественном радио[63] очень убедительно доказывается куда большая эффективность медикаментозного лечения алкоголизма в сравнении с 12-шаговыми программами, которые предлагают «АА». Тема освещается там достаточно полно и доходчиво.

Кофеин

Кофеин, который содержится в кофе, чае, газированных и энергетических напитках, – это самое употребляемое в мире психоактивное вещество. В США 85 % взрослых пьют те или иные кофеиносодержащие напитки[64]. Кофеин оказывает стимулирующее воздействие на нервную систему, в частности снижает усталость и сонливость, улучшает скорость реакции, настроение, концентрацию и координацию движений. Причем эти эффекты настолько выражены, что в требующих выносливости видах спорта во время соревнований многие атлеты приспособились через равные промежутки времени принимать кофеин.

Однако воздействие кофеина на способность усваивать знания и на память еще не до конца изучено, и большинство исследователей склонны предполагать, что прямого положительного эффекта в этом случае нет. Анализ научных доказательств подводит к выводу, что в малых дозах это вещество бесполезно для улучшения памяти и усвоения знаний, а в повышенных – вредит здоровью. И все же многие склонны верить, что содержащие его напитки улучшают самочувствие и взбадривают, а потому кофеин нередко воспринимается как своего рода «лекарство для ума».

Этот парадокс изучался в ходе одного остроумного эксперимента, результаты которого были обнародованы в 2015 году. Молодым людям студенческого возраста предлагали взбодриться перед тестированием с помощью энергетика, но одним давали банку очень популярного в продаже энергетика 5-Hour ENERGY, а другим под видом этого напитка предлагали сходный по виду и вкусу плацебо, не содержавший кофеина[65]. Невероятно, но факт: 90 % участников исследования считали, что лучше проявили себя в тестах на способность к кратковременным и долговременным умственным усилиям. Однако в действительности те, кто перед тестами принял кофеиносодержащий напиток, показали результат нисколько не лучший, чем те, кто выпил плацебо.

В 2016 году проводилось другое исследование: 43 участника выпили кофе либо с кофеином, либо без него, а затем прошли тесты на память и способность к исполнительному планированию. Затем авторы эксперимента оценили, как участники справились с заданиями, и сделали вывод, что у них «значительно возросла эффективность в части способностей планировать и творчески мыслить, а также в плане памяти»[66]. По этой причине я решительно отношу кофеин к разряду «лекарств для ума».

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: КОФЕИНИЗИРУЙТЕСЬ ПО-УМНОМУ

Оптимальная дозировка кофеина принесет вам преимущества бодрости и сосредоточенности и при этом сведет к минимуму возможные негативные эффекты (как, например, нервозность и невозможность заснуть). А поскольку у каждого из нас метаболизм и клиренс (скорость очищения жидкостей и тканей организма) работают по-своему, Жак Рейфман, исследователь в подведомственном Министерству обороны США Институте по разработке высокопроизводительных программных приложений для биотехнологий (Biotechnology High Performance Computing Software Applications Institute), додумался разработать алгоритм оптимального приема кофеина с учетом индивидуальных особенностей. В своем изыскании он показывает, что, если придерживаться предложенного алгоритма, вы ощутите до 64 % больше бодрости от приема привычной дневной дозы кофеина. Другими словами, можете добиться привычного уровня бодрости, употребляя на 65 % меньше кофеина. Хотите попробовать? Тогда зайдите на созданный Рейфманом сайт (URL: https://2b-alert-web. bhsai.org/2b-alert-web/login.xhtml) и введите данные о своем распорядке сна и количестве потребляемого в день кофеина. Или скачайте себе соответствующее мобильное приложение, например Caffeine Tracker.

Кокаин

Когда мой старший сын был в девятом классе, я взял его с собой в командировку в столицу Боливии Ла-Пас. Он вез книги и игрушки для маленьких пациентов детской больницы, а я – медицинское оборудование для нейрохирургии.

Ла-Пас – самая высокогорная столица мира, расположенная на высоте 3600 м над уровнем моря. Во время предыдущих приездов я всякий раз мучился от разламывающей головной боли – так проявляется высотная болезнь. На сей раз решил выйти из положения так же, как местные жители. Мы с сыном отправились на крытый рынок в районе Вилья-Фатима и закупили листья коки для жевания с добавкой лайма.

Представьте, в Боливии кока легализована. В соответствии с пересмотренной Конституцией, утвержденной на общенародном референдуме в 2009 году, «государство берет под защиту местную исконную коку как культурное достояние, возобновляемый природный ресурс биоразнообразия Боливии и фактор социальной сплоченности…».

Эффект от листьев коки ни в коем случае не сравним с действием содержащегося в них активного вещества – кокаина. Впервые синтезированное немецким химиком Фридрихом Гедке в 1855 году, это вещество вскоре было провозглашено чудодейственным лекарством и революцией в создании обезболивающих препаратов для хирургии. Сам Зигмунд Фрейд в 1884-м опубликовал статью «О коке», где назвал кокаин средством для излечения от морфинизма[67]. Его стали широко использовать в приготовлении лекарств, включая сироп от кашля c оригинальным названием Coca-Cola.

Но позже все, в том числе и Фрейд, вдруг поняли, что кокаин вызывает сильнейшее привыкание и от его употребления могут начаться паранойя и ажитация (двигательное беспокойство в сочетании с сильным эмоциональным возбуждением и чувством тревоги), к тому же он повышает кровяное давление и разрушает кровеносные сосуды в мозге. И в 1914 году кокаин законодательно запретили, за исключением приема по назначению врача.

В наши дни нейрохирурги, не исключая и меня, хотя и редко, но применяют кокаин – не для себя, конечно, а для пациентов, чтобы сузить сосуды в слизистой оболочке ноздрей, когда требуется через нос получить доступ к основанию черепа.

В остальных случаях употребление этого вещества оборачивается кошмаром даже для тех, кто всего лишь заигрывает с ним, желая мгновенно взвинтить себя. Кокаин действительно разрушает кровеносные сосуды и повышает давление, может вызывать головные боли, судороги, сердечные приступы и инсульты. Нет, к лекарствам «для ума» его никак не отнесешь.

Биологически активные пищевые добавки

Те, кто называет себя «мозгохакером», взламывателем мозга, охотно принимают все виды так называемых природных веществ, которые, по их мнению, добавят им ума и сообразительности. Однако не существует убедительных научных доказательств, что анирацетам (синтетическое ноотропное средство, уже не используемое), ашваганда (индийский женьшень, широко применяется в аюрведе), бакопа монье (или брахми, также значимое в аюрведической медицине средство), карнитин (витамин В_т), гиперзин А, омега-3 и прочее, что продается под видом БАДов, действительно улучшают выполнение мозгом когнитивных функций. Будь у их производителей надежда доказать их эффективность с помощью рандомизированных клинических испытаний, они бы давно предъявили результаты FDA, добились бы включения своих БАДов в перечень рецептурных средств и получали бы миллиардные прибыли. Так нет же, они нашли лазейку в принятых Конгрессом США особых правилах для пищевых добавок, не требующих доказывать ни их безопасность, ни действенность, и скромно удовлетворяются миллионами.

При этом про БАДы известно, и это многократно доказано исследованиями, проводившимися силами изданий Consumer Reports, Journal of American Medical Association и другими, что некоторые из входящих в них ингредиентов часто не включаются в состав, указанный на этикетках или в описании, а те вещества, что указаны, не всегда присутствуют в указанных на этикетке дозах[68]. Многие могут давать опасные или неблагоприятные побочные эффекты, например повышать риск сердечных приступов, вызывать высокое давление, способствовать потере или набору веса, становиться причиной сухости во рту, частого стула, отрыжки, носовых кровотечений и рыбного привкуса во рту.

Возьмем для примера бакопу монье – лекарственную траву, которую тысячелетиями применяет аюрведическая медицина, традиционная для Индии древнейшая система целительства, для лечения эпилепсии, астмы, язв, опухолей, проказы, анемий, увеличения селезенки, гастроэнтеритов и прочих заболеваний. Изучение воздействия этой травы на самцов мыши обнаружило, что она снижает у подопытных особей плодовитость и количество сперматозоидов[69]. И хотя кто-то продолжает утверждать, что бакопа монье улучшает память, ни одно сколько-нибудь добросовестное исследование пока не доказало этого.

Здесь не место вдаваться в углубленное изучение причудливого мира пищевых добавок, но, прежде чем мы пойдем дальше, расскажу историю про одну такую добавку; кстати, ее уже запретили из-за повышенной опасности для здоровья. Столетиями используемая в китайской медицине трава эфедра (Ephedra) приобрела широкую популярность в 1990-х годах как мягкий стимулятор для улучшения концентрации внимания и средство для избавления от лишнего веса. Я тогда учился, и многие мои однокашники, из тех, кого я знал, принимали эфедру, дабы она помогала им грызть гранит медицинской науки. Я тоже несколько раз принимал ее, особенно перед многочасовыми экзаменационными испытаниями. И определенно чувствовал, что благодаря ей способен дольше сохранять концентрацию. В те дни эту траву продавали везде, даже на автозаправках и в магазинчиках шаговой доступности. А дальше началась череда скоропостижных смертей среди профессиональных спортсменов – они просто падали замертво. Все потому, что эфедра повышает давление, чувствительность к тепловым ударам, ускоряет сердечный ритм и причиняет немало других неприятностей, как и полагается веществу из класса амфетаминов. В 2002 году число сообщений о неблагоприятных последствиях от употребления этого препарата достигло своего пика, составив 10 326 случаев, а число достаточно серьезных осложнений, требовавших госпитализации, возросло в тот год до 108. В 2004-м FDA внесла эфедру в реестр запрещенных веществ.

Марихуана

На момент написания этой книги девять штатов США разрешают употреблять марихуану[70] ради развлечения (то есть редко, например на вечеринках), тогда как более половины штатов легализовали ее прием только в терапевтических целях. Обнаружено, что в качестве лекарственного средства марихуана или содержащиеся в ней вещества оказывают – на некоторых людей – терапевтическое действие, в частности облегчают боли, снимают тошноту, рвоту, эпилептические припадки, расстройства, вызванные посттравматическим стрессом, и, вероятно, даже приступы апноэ (непроизвольные кратковременные остановки дыхания во сне, удушье).

В 1960-е годы этот наркотик пропагандировали как способ расширить сознание, и такое представление подкреплялось, по всей видимости, тем, что курение марихуаны было повально распространено в субкультуре хиппи, среди свободомыслящих университетских профессоров, актеров, музыкантов, писателей, поэтов-битников, к тому же ею баловалась вон та парочка по соседству, что вечно закатывала шумные вечеринки.

Однако каннабис оказывает кое-какие внушающие тревогу побочные эффекты, хотя его пропагандисты предпочитают об этом помалкивать. Например, автомобильные аварии. Изучение статистики ДТП в США показало, что аварийность на дорогах возрастает на 12 %[71] 20 апреля (число 420[72] приобрело символический смысл в субкультуре курения марихуаны), поскольку эта дата широко отмечается как Международный день конопли.

Это не должно вызывать удивления, потому что бесчисленные исследования доказали: у одурманенных марихуаной снижается внимание, равно как и эффективность выполнения психомоторных задач. С такой же очевидностью выявлено кратковременное негативное влияние на память и способность принимать решения, о чем хорошо знают заядлые потребители каннабиса (как и те, кто хоть раз слушал в записи выступления популярного в 1970-х – начале 1980-х годов комедийного дуэта «Чич и Чонг» в сценическом образе любителей покурить коноплю).

Как свидетельствует ряд исследований, хроническое употребление марихуаны в подростковом возрасте ведет к пониженному IQ и дефициту мышления в перспективе[73]. Между тем другие исследования показывают, что все обстоит с точностью до наоборот: именно подростки и взрослые, не слишком блещущие умом и с низким IQ, с большей вероятностью привержены курению марихуаны[74].

Но еще больше тревожит растущее число научных данных о том, что регулярное употребление марихуаны повышает риск развития тяжелых психиатрических заболеваний, особенно в подростковом возрасте. В 2017 году, например, курить каннабис хотя бы раз в течение года попробовали более 37 % учащихся выпускных классов школы, а 5,9 % делали это ежедневно[75]. К сожалению, это огромный рост по сравнению с 1992 годом, когда этот наркотик ежедневно употребляли всего 1,9 % старшеклассников. Чем регулярнее подросток курит марихуану и чем больше ее содержание в курительной смеси, тем выше для него риск развития шизофрении[76]. У заядлых наркоманов в сравнении с другими повышена склонность к депрессиям, а употребление марихуаны в период депрессии снижает темп выздоровления.

Но не будем преувеличивать опасность. Марихуана остается одним из редких наркотических средств, для которого еще не зафиксировано случаев смерти от передозировки.

Приводила ли она вас к творческим озарениям, точно установить затруднительно (особенно на следующее утро). Но отнести ее к лекарствам «для ума» было бы некоторой натяжкой.

Никотин

В США от связанных с табакокурением причин ежегодно умирает полмиллиона человек. В общей сложности это одна из каждых пяти смертей. И это означает, что табак – вещество токсическое. Мне ли не знать, ведь я работаю в онкологическом центре. Полагаю, этим все сказано.

Тем не менее никотин без табака на самом деле представляет собой очень, очень любопытное вещество, которое оказывает самые разнообразные и иногда удивительнейшие эффекты на мозг.

В 1966 году Гарольд Кан организовал в Национальных институтах здравоохранения масштабное исследование[77] и обнаружил весь спектр ожидаемых вредоносных воздействий курения – куда более высокий процент онкологии, инсультов, сердечных и легочных заболеваний, а также смертности. Но было выявлено и нечто очень странное: предрасположенность к развитию болезни Паркинсона у курильщиков оказалась втрое ниже, чем у некурящих. Последующее изучение вопроса уверенно подтвердило, что риск развития расстройств двигательной функции у курильщиков значительно снижен.

Но почему? Никотин, как и прочие наркотические вещества, повышает в мозге уровень дофамина – того самого нейромедиатора, который улучшает внимание и подкрепляет поведение, направленное на получение поощрения, но вместе с тем регулирует двигательную активность, усиливая способность производить точные произвольные движения.

Недавние опыты нейробиолога Марики Куик, которая руководит Программой дегенеративных заболеваний нервной системы в научно-исследовательском центре SRI International, зафиксировали значительные улучшения у животных с двигательными расстройствами после того, как им давали никотин[78]. Проводятся два крупных эксперимента на страдающих болезнью Паркинсона, чтобы выяснить, проявится ли подобный эффект в организме человека.

Другие исследования обнаружили, что никотин улучшает внимание и память, а также способен замедлить или отсрочить развитие легких когнитивных нарушений, которые обычно предшествуют диагностике болезни Альцгеймера. Авторы одного эксперимента установили даже, что у людей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности пластырь с невысоким содержанием никотина снижает импульсивность[79] и улучшает память.

Может ли никотин оказаться «лекарством для ума»? Еще важнее вопрос: следует ли вам или вашим близким попробовать на себе действие малых его доз, если никотиновые пластыри и жевательная резинка отпускаются без рецепта? Вот какое мнение в 2012 году высказал по этому вопросу в журнале Neurology Today[80] Пол Ньюхауз, директор Центра когнитивной медицины в Медицинской школе Университета Вандербильта в Нэшвилле: «Допускаю, что это безопасно. И по всей видимости, разумно. Однако долговременный клинический эффект требует более основательной оценки. Так что, пожалуй, это несколько преждевременно. В то же время опубликованные данные, несомненно, указывают на возможный положительный эффект [для коррекции легких когнитивных нарушений], и это выглядит разумной стратегией для дальнейших испытаний. Полагаю, риски довольно малы. Со своей стороны, я бы очень четко разъяснил пациенту, что за отсутствием достаточной информации пока невозможно с уверенностью утверждать, что эффективность [этих средств] доказана».

Мне было интересно проверить на себе, насколько результативен никотиновый пластырь, что я и проделал в течение нескольких уик-эндов, пока работал над этой книгой. Ради чистоты эксперимента даже сравнил действие пластыря с плацебо, для чего просил жену приклеивать мне то настоящий никотиновый пластырь со средней дозировкой, то обычный бактерицидный на плечо сзади, где я его не увижу.

В те дни, когда жена приклеивала мне настоящий пластырь, я определенно ощущал его действие. Вещество взбадривало, как чашка кофе: в голове прояснялось, и работа давалась легче обычного. При этом, в отличие от кофе, действие пластыря через пару часов не испарялось, так что полных четыре часа я писал довольно продуктивно.

Порекомендовал бы я применять его? Трудно сказать. Если спросите совета у вашего врача, в ответ скорее всего услышите, что даже сама мысль об этом могла прийти в голову только чокнутому. Вообще же, никотиновые пластыри стоят на удивление дорого, зато продаются без всякого рецепта. Так что, если вы здоровый взрослый человек, об этом стоит подумать.

Рецептурные психостимуляторы

Как показали недавние опросы учащихся в США, более 6 % старшеклассников[81] в течение года хотя бы раз принимали рецептурные психостимуляторы в надежде, что это поможет им осилить учебную программу. Сравним с аналогичным показателем по учащимся высших учебных заведений в целом – 10 % и показателем среди студентов в университетах Лиги плюща – 20 %[82]. Это глупо. Когда подобные препараты употребляются без разрешения врача, как подмога в освоении знаний, они гарантированно вызывают серьезные неблагоприятные последствия или зависимость пусть не у каждого, но у многих из тех, кто их пробует.

Детям и взрослым с СДВГ главным образом прописывают два стимулятора: аддералл (бензедрин) и риталин (метилфенидат). Оба препарата десятилетиями представлялись простым и безопасным способом помочь обучаться тем, кому не хватает усидчивости и способности сосредоточиться. Безусловно, ими, как инструментом коррекции, слишком злоупотребляют. Часть детей не в состоянии переносить их побочные эффекты (боль в животе и головную, потерю аппетита и трудности с засыпанием), и некоторые родители категорически возражают против применения указанных препаратов независимо от ситуации. Зато для других детей аддералл или риталин могут стать настоящей палочкой-выручалочкой, если назначены врачом и принимаются под его чутким наблюдением.

Остальным, у кого нет синдрома дефицита внимания и гиперактивности, в том числе и взрослым, оба средства тоже могут быть полезны для улучшения способности к концентрации. Экзамен на носу, а на подготовку совсем мало времени? Одна доза – и сна как не бывало, зубрите себе на здоровье хоть до утра.

Фантастика, да? Согласен, если только вы не боитесь впасть в паранойю, а такой побочный эффект часто дают подобные психостимуляторы. Британское военное ведомство более полувека назад запретило выписывать эти препараты своим военнослужащим, верно рассудив, что солдаты-параноики армии ни к чему.

Ни одно исследование не нашло подтверждения, что эти препараты действуют как «усилители ума». Нет, они не сделают вас умнее, просто помогут дольше бодрствовать и пребывать в состоянии «боевой готовности». Хотя эксперименты показывают: как и в случае с кофе, от приема стимулятора вы начинаете ощущать себя умнее и сообразительнее[83]. Например, в журнале Neuropharmacology описано двойное слепое плацебо-контролируемое исследование, имевшее целью проверить, как влияет аддералл на 13 показателей когнитивных способностей у здоровых людей. «Результаты не выявили улучшения ни по одной способности», – гласило заключение. Впрочем, следом отмечалось, что, «невзирая на это, сами участники считали, будто после приема капсулы с настоящим препаратом они лучше проявляют свои умения, нежели после плацебо».

Если доктор не поставил вам диагноза СДВГ, разумнее прилечь и поспать, чем изнурять свой мозг всякими рецептурными стимуляторами.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: ЛЕКАРСТВА ОТ БОЛЕЗНИ АЛЬЦГЕЙМЕРА ДЛЯ ЗДОРОВЫХ?

У большинства взрослых болезнь Альцгеймера не разовьется, а вот у многих людей пожилого возраста вполне возможны легкой степени когнитивные расстройства, которые мешают полноценно жить и работать. Между тем в сегменте научного сообщества, усилия которого сосредоточены на разработке лекарственных препаратов, позволяющих лечить или облегчать симптомы деменции, сложилось общее мнение, что эти же препараты принесут пользу и вполне здоровым людям, в частности помогут поддерживать остроту ума, а в определенных обстоятельствах – даже усиливать его гибкость.

Именно таким вопросом задались ученые Стэнфордского университета: могут ли практически здоровые люди среднего возраста улучшить свою мыслительную деятельность с помощью препаратов, изначально предназначенных для борьбы с проявлениями деменции? Для исследования привлекли добровольцев из пилотов гражданской авиации, чей возраст в среднем составлял 52 года. На первом этапе оценивались способности летчиков действовать в сложных ситуациях, для чего применялись авиационные тренажеры, имитирующие выполнение полетных заданий. Каждые три минуты на испытуемых сыпались сложные речевые команды и коды, которые им следовало запоминать, а потом применять в имитируемых авиатренажерами стрессовых полетных условиях. После семи сеансов такой работы объектам исследования был назначен месячный курс препарата арисепт (используется в терапии болезни Альцгеймера; основное действующее вещество – донепезил). После чего пилотов снова протестировали на тренажерах, причем и полетные условия, и задания были уже другими, но того же уровня сложности.

Исследователи установили, что в последующих сеансах имитации полетных условий пилоты действовали лучше, и констатировали, что арисепт, «по всей видимости, оказывает благоприятное воздействие на сохранение приобретенных тренировкой навыков выполнения сложных полетных задач у не страдающих деменцией людей старшего возраста». В дальнейшем эти выводы были опубликованы в журнале Neurology.

Сейчас уже сложился обширный фармакологический рынок препаратов для улучшения/стимуляции физической деятельности. Учитывая, что население стареет, резонно ожидать, что интерес к препаратам-стимуляторам умственной деятельности возрастет.

Я провожу часть рабочего времени в нейрохирургическом отделении реанимации и интенсивной терапии, где наблюдаю пациентов, которые проходят раннюю реабилитацию после нейрохирургических операций или стараются выжить после смертельно опасных травм мозга. Большинство из них пребывают под действием седативных средств и подключены к аппаратам искусственной вентиляции легких. Некоторые седатированы настолько глубоко, что в буквальном смысле пребывают на грани между жизнью и смертью. Однако не стоит принимать их состояние за сон.

Во время сна мозг резко активизируется, процессы в нем подобны разбушевавшейся стихии. Вместо того чтобы воспринимать новую информацию, подсознание принимается дефрагментировать (перераспределять кусочки в общую картину, структурировать и упорядочивать), удалять и закладывать на длительное хранение дела и события прошедшего дня с возможностью их последующего извлечения, вычищать биты и обрывки отбракованной информации и всяческий мозговой мусор. Кроме того, оно устраивает нам 3D-сеансы невероятно захватывающих фантастических историй с нами, любимыми, в главной роли.

Говорите, сон – это отдых? Не тут-то было, мозг не отдыхает никогда. Настолько важны и существенны мириады разнообразных процессов, протекающих в нем, когда мы спим, что мы бы умерли, если бы они прекратились.

Но вот незадача: случается, мозг просто отказывается вести себя как положено и застревает в состоянии активности или сонной апатии – в этом проблема моих самых тяжелых пациентов.

Именно такой случай наблюдался у Эмили. Я впервые увидел ее осенью 2004 года накануне выхода из недельного отпуска, который брал по случаю рождения второго сына. Зная, что завтра мне выходить на работу, я заглянул в нейрохирургическую реанимацию, чтобы «пробежаться по списку», то есть бегло ознакомиться с состоянием каждого пациента и назначениями. Тем вечером в Г-образном помещении реанимации почти не оставалось свободных мест, и практически все больные были подключены к аппаратам искусственной вентиляции легких. Самой тяжелой среди всех была Эмили, девушка 18 лет, недавно поступившая в колледж. Ей я должен был уделить особое внимание.

Три недели назад она получила травму при лобовом столкновении автомобиля, в котором ехала на пассажирском месте, с другой машиной. Хотя Эмили была пристегнута ремнем и подушка безопасности сработала вовремя, от резкого торможения автомобиля она получила хлыстовую травму[84] такой силы, что в ее мозгу разорвалось неопределимое количество аксонов и дендритов, а нейроны деформировались и полопались, как туча водяных бомбочек. В результате этих микроскопических разрывов и взрывов мозг Эмили распух и запульсировал, как бывает с разбитым носом.

Ранее ей в мозг ввели маленький вентрикулярный катетер, чтобы измерять внутричерепное давление. У здорового человека оно составляет от 7 до 15 мм рт. ст. При значениях свыше 20 мм рт. ст. состояние пациента считается угрожающим и может требовать немедленного помещения в нейрореанимацию, поскольку повышенное внутричерепное давление может повлечь раздавливание мозговых клеток, механическое повреждение целых отделов головного мозга в результате расплющивания о твердые внутренние стенки черепа и в конечном счете – летальный исход.

На тот момент Эмили уже делали капельницы пропофола с морфином, не говоря уже о препарате парализующего действия, чтобы обездвижить ее. Мало того, с боковых сторон черепа были вырезаны круговые отверстия размером с блин, чтобы мозгу было куда распухать. Но в тот вечер я обнаружил, что ее внутричерепное давление уже подбирается к 21 мм рт. ст.

Юный возраст пациентки был для нее одновременно и благом, и злом. Благом – потому что молодой организм демонстрирует поразительные, феноменальные способности восстанавливаться. А злом – поскольку в этом возрасте мозг в естественном состоянии и так растянут внутримозговой жидкостью, следовательно, наиболее предрасположен к чудовищным отекам.

Видя, что судьба и жизнь пациентки висят на волоске, я решил прибегнуть к единственному в подобных случаях, хотя и рискованному средству. Я приблизился к медсестре и шепнул: «Барбитуратов ей».

Пентобарбитал, быстродействующее снотворное средство, подавляет скачущие электрические импульсы в мозге пациента и погружает его в состояние наподобие комы. При этом электроэнцефалограмма (ЭЭГ) по-прежнему фиксирует периодически возникающие медленные мозговые волны, но именно плавные, а не те быстрые резкие скачки и вспышки, какие нормальны для мозга в состояниях как сна, так и бодрствования. В случае Эмили, исключив резкие скачки мозговых импульсов, мы замедляли до нижнего предела активность метаболических процессов в ее мозге и тем самым сокращали вероятность образования некротических очагов. Ее мозг погрузится в биологический сон, пока отек не спадет. Я фактически останавливал ее жизнедеятельность, помещая в состояние, близкое к смерти, чтобы уберечь от настоящей гибели.

На мониторах возле кровати Эмили, отслеживающих ее состояние, высвечивались, сменяя друг друга, многочисленные показатели, включая частоту сердцебиения и дыхания, сердечный ритм и прочее, но меня интересовали лишь ее внутричерепное давление и конфигурация волн на электроэнцефалограмме.

И действительно, за несколько часов резкие скачки мозговых волн прекратились, и внутричерепное давление снизилось. Теперь оно уже не превышало опасного предела в 20 мм рт. ст., а опустилось чуточку ниже. Не блестяще, конечно, но, по крайней мере, не смертельно. Она в прямом смысле не спала и не видела снов, но ее мозг наконец-то погрузился в электрический и метаболический покой, в котором так нуждался.

Неделями Эмили находилась на специальной постели, напоминающей огромных размеров гриль, где ее тело все время медленно вращалось, что должно было предотвратить скопление жидкости в легких и образование пролежней. Внутричерепное давление держалось ниже 20 мм рт. ст., а сканирование мозга ни разу не показало предательских темных пятнышек, указывающих на очаги отмерших нейронов.

Наконец мы стали постепенно снижать дозы препаратов в капельницах Эмили: сначала – пентобарбитал, для выведения которого из ее организма требовались недели, затем – парализующие препараты, за ними – седативные и в последнюю очередь – наркотические (но не полностью, чтобы она не испытала боли, когда к ней вернется сознание).

И вот через два месяца после того, как я увидел Эмили, у нее начали потихоньку двигаться пальцы, руки и ноги. Она постепенно приходила в себя, и это шевеление обнадеживало. Наконец, настало утро, когда она приоткрыла глаза – совсем чуть-чуть, как щелочки. Радостные вопли ее родителей заставили медсестру-сиделку вихрем ворваться в палату, а потом уже они позвали меня. Я подошел и попросил девушку высунуть кончик языка. Она высунула. Попросил показать мне большой палец. Показала. Значит, сознание вернулось к ней, а с ним – способность понимать и реагировать.

Через год я получил письмо от ее родителей. Дела у Эмили были в порядке, и она уже работала в кофейне, несмотря на то что «все те месяцы пребывала во сне».

Любопытно, подумал я, а ведь им невдомек, что на самом деле все то время Эмили не спала? Сон не означает и не предполагает подавления активности мозга. Как раз наоборот. Сон пробуждает глубинную мощь мозга, которая не задействуется во время бодрствования.

Может показаться странным, что главу о сне я предварил рассказом о человеке, который не спал, но слишком уж далеко от истины расхожее представление, будто во время сна мозг отдыхает. У кого мозг по-настоящему расслаблен, так это у погруженных в медикаментозную (искусственную) кому пациентов, как в свое время Эмили. У них отсутствуют сновидения, и они не в состоянии сна – в том смысле, в каком понимает и трактует его медицина.

Давайте разбираться, что на самом деле происходит в вашем мозге, когда вы спите.

Зачем мы спим

Так что же такое сон и зачем нам нужно спать? На заре нынешнего века нейробиологи установили, что спят не только млекопитающие, но и рыбы, птицы, пчелы, червяки, мухи и муравьи. (Муравьиные королевы (матки) почивают по девять часов в сутки[85], сообщается в одном исследовании, а рабочие муравьи довольствуются половиной этого времени, правда, добирают сон за счет частых «тихих часов», наподобие того, как мы на работе дремлем после обеда.) Даже медузы[86] – в буквальном смысле безмозглые – и те, как показывают наблюдения, спят или, во всяком случае, талантливо имитируют это состояние.

Это великая тайна, почему большинство живых существ на Земле отводят часть своей жизни на то, чтобы обращаться в истуканов – не есть, не пить, не подыскивать себе пару и не быть настороже, защищаясь от хищников. Что же такого ценного в состоянии сна, что ради него живые существа жертвуют всеми благами бодрствования?

Одна вещь, происходящая с людьми и прочими млекопитающими во время сна, нам известна: это трансформация кратковременных, накапливающихся за день воспоминаний в долговременные, причем отдельные могут впечатываться в сознание на всю жизнь. Первую скрипку в формировании новых воспоминаний играет гиппокамп, но для их долговременного хранения мозгу необходимо задействовать и другие участки, локализованные по всей коре. В этом смысле сон можно представить себе как время, когда наш мозг выгружает воспоминания с погрузочной площадки в гиппокампе и рассовывает по дальним уголкам мозга.

После усиленной подготовки к экзамену студенты запомнят больше из выученного, если дальше последует небольшой тихий час или ночной сон, чем если вместо этого продолжат бодрствовать и зубрить материал несколько дополнительных часов. Как следует из статьи в журнале Nature, сон улучшает сообразительность при поиске решений[87]. Так, в эксперименте ученых из Германии участникам сразу предложили решить трудную головоломку, а потом снова попробовать решить ее. Одна группа предприняла вторую попытку наутро после сна, а вторая – в тот же день, но позже, предварительно не поспав. В итоге у первой команды оказалось втрое больше шансов справиться с задачей, чем у тех, кто перед новой попыткой бодрствовал.

Это справедливо и в отношении моторных навыков. Если вы, например, учитесь танцу или другим физическим движениям, на следующее утро они будут получаться у вас лучше, чем сразу после занятия.

Разумеется, не все кратковременные воспоминания и догадки отправляются в долговременное хранилище. Совсем наоборот. Основная часть произошедшего за вчерашний день, не говоря уже о событиях прошлой недели или минувшего года, за ночь в буквальном смысле выводится из нашего мозга. Как сформулировал автор блестящей статьи[88] в Journal of Neuroscience, «одна из существенно важных функций сна в том и состоит, чтобы вычистить, так сказать, мыслительный мусор, стереть и “забыть” накопившуюся за день информацию, иначе она заполонит собой и нарушит синаптическую сеть, которая и определяет личность». Причем ненужные воспоминания во время сна не просто блекнут, как слишком долго пролежавшие на свету фотографии, а активно удаляются. Более того, статья констатирует, что «такое целенаправленное забывание необходимо для эффективного обучения, и сбои в этом процессе, по всей вероятности, лежат в основе различного вида умственных расстройств и проблем с психическим здоровьем». Между тем выражение «мозг очищается от мусора» не просто образное, описывающее процесс устранения лишних нейронных связей. Каждое новое исследование подтверждает, что во время сна он в буквальном смысле вымывает образовавшийся за день клеточный детрит (продукт распада клеточных тканей).

Фаза быстрого сна

Не сомневаюсь, что многие хотя бы отдаленно слышали о таком понятии, как быстрый сон, или БДГ-сон (Rapid eye movement, REM-сон), – стадия сна с быстрым движением глаз. Это когда глазные яблоки быстро мечутся туда-сюда под сомкнутыми веками. Фазу быстрого сна открыл в декабре 1951 года аспирант Юджин Асерински[89], когда однажды привел восьмилетнего сына на ночь к себе в лабораторию исследований сна, и, пока мальчик спал, энцефалограф регистрировал электрические волны его мозга. Много раз за ночь мозговые волны мальчика пускались вскачь, и, помимо дельта-ритма, характерного для глубокого сна, прибор фиксировал учащенные колебания альфа-, бета– и тета-волн, характерных для состояния бодрствования. В первый раз Асерински решил, что сын пробудился, но, когда зашел проверить его, убедился, что мальчик по-прежнему крепко спит, – и продолжал спать во все другие моменты, когда прибор фиксировал очередной внезапный взрыв его мозговой активности. Это и был быстрый сон. Мало того, Юджин обнаружил, что глазные яблоки мальчика в такие моменты быстро-быстро двигаются под веками.

Прошло еще два года, прежде чем Асерински и его научный руководитель установили, что открытые ими периоды БДГ связаны со сновидениями, поскольку, когда они в эту фазу будили испытуемых, те неизменно говорили, что у них было необычайно яркое сновидение. Тогда-то и родился миф, что сновидения возникают только во время REM-стадии.

На самом деле мы видим сны на всем протяжении ночного отдыха, необязательно только в периоды БДГ. В ходе некоторых исследований было обнаружено, что сновидения в иных фазах по ощущениям не такие яркие и эмоционально насыщенные, как в БДГ, однако другие эксперименты такого различия не выявили. Французские сомнологи пробовали медикаментозно подавлять REM-сон и обнаружили, что у испытуемых «устойчиво сохраняются долгие, сложносюжетные, фантасмагорические сновидения»[90]. В ходе другого опыта, проводившегося силами ученых из Финляндии и штата Висконсин, участников периодически будили в течение ночи. Выяснилось, что у них были сновидения не только на стадии быстрого сна, а в целом более половины всего времени.

Ошибочное представление о снах

Каково же назначение сновидений? Когда-то люди воспринимали их как ниспосланные свыше предзнаменования. А потом на сцену вышел Зигмунд Фрейд. В 1899 году он опубликовал монографию «Толкование сновидений»[91], [92] и с тех пор неустанно доказывал, что в снах находят символическое отражение страхи, желания, тревоги и подавленные детские воспоминания. Сновидения представлялись психиатру чем-то наподобие римского Колизея, на арене которого сексуальные и прочие, связанные с доминированием желания (эту часть психики человека Фрейд называет Ид, или Оно) ведут нескончаемые битвы с другой частью, Супер-Эго, которое упорно старается держать Ид в узде, поскольку отвечает за моральные установки, нормы поведения и запреты и выполняет функцию совести и цензора.

Блестящие прозорливые теории и наблюдения Фрейда катапультировали психологию в наступающий ХХ век так же стремительно, как теории Эйнштейна – физику. Но если теоретическое наследие последнего заложило прочный фундамент современной физики, если его формулы и предвидения поразительно точны и неоспоримы, то идеям психиатра в этом смысле повезло меньше. Нигде в мозге вы не обнаружите фрейдовских компонентов психики – ни Ид, ни Эго, ни Супер-Эго. А его предположения относительно значения сновидений так и не нашли научных подтверждений.

Я не отрицаю, что видеть сны – это круто и фантастически захватывающе. Случается, сновидения и правда подсказывают, как разрешить какую-нибудь наболевшую проблему, или хотя бы одаривают свежими догадками. А временами благодаря снам рождается что-то новое в искусстве и науке – сколько случаев, когда ученому или маэстро во сне вдруг являлась гениальная формула, строфа или мелодия. И все же наука пока не может объяснить во всей полноте, почему у нас возникают сновидения – так же, как мы строго научно обосновали, зачем дышим, едим и вступаем в интимные отношения. Как отмечал журнал Science в юбилейном выпуске по случаю своего 125-летия, сновидения и по сей день остаются одной из великих неразгаданных тайн природы.

Достаточно сна – это сколько?

В 1995 году ученый-сомнолог Аллан Рехтшаффен решил проверить экспериментально, что будет, если крыс на длительное время лишить возможности спать. Через несколько дней у подопытных стала снижаться температура тела и началась прогрессирующая потеря веса, хотя они ели все больше, по хвосту и лапкам стали распространяться язвы. А через несколько недель все погибли.

Существует редчайшая неизлечимая болезнь под названием «фатальная семейная инсомния», она передается по наследству; это абсолютная бессонница. Человек с таким заболеванием, лишенный возможности сна, может прожить от полугода до двух с половиной лет, а потом умирает.

Пусть мы все еще не понимаем, почему спим, ясно одно: сон жизненно необходим. Другой вопрос: сколько часов следует спать? В 1990-е годы мне, в то время врачу-резиденту, как и сотоварищам, приходилось выдерживать смены до 40 часов подряд. А рабочая неделя хирургов-ординаторов обычно составляла 120 часов. Между тем ряд исследований доказал, что страдающие недосыпанием врачи допускают существенно больше ошибок, чем их коллеги, имевшие больше времени на отдых. В итоге организация, надзирающая за медицинским образованием в США, с 2003 года ввела строгие ограничения на продолжительность работы без сна для врачей: не более 80 часов в неделю для ординаторов по всем специальностям, в том числе оперирующих, за исключением нейрохирургии – здесь верхний предел достиг 88 часов в неделю. (Сначала и нас хотели ограничить теми же 80 часами, но нейрохирурги всегда наперечет, и больницам очень не хватало таких специалистов, когда по скорой помощи поступали люди с церебральными травмами. Подозреваю, что наверху сообразили: когда на столе пациент с мозговым кровотечением, хуже замученного недосыпом малоопытного нейрохирурга может быть только его отсутствие.)

И все же некоторые утверждают, что прекрасно обходятся четырьмя-пятью часами ночного сна – кстати, некоторые топ-менеджеры и студенты даже бравируют тем, что мало спят. «Ничего, вот умру, тогда и высплюсь», – шутят они.

Вероятно, они как раз и умрут от недостатка сна. В 2010 году ученые обобщили и проанализировали 16 исследований предыдущих лет[93], которые в общей сложности охватили более 1,3 миллиона человек. И выяснилось, что у людей, в среднем отдающих ночному сну меньше шести часов, шансы не дожить до 65 лет на 12 % выше, чем у тех, кто спит в среднем от шести до восьми часов. Однако тот же пул изысканий указывал, что у тех, чей ночной сон длится более девяти часов, на 30 % повышается риск преждевременной смерти.

Другие исследования выявили все виды рисков, связанных как с недосыпанием, так и с чрезмерно длительным сном. Например, The Nurses’ Health Study[94], известное проспективное когортное изучение заболеваемости среди аттестованных медицинских сестер (сиделок), установило, что у тех, кто спит более девяти часов за ночь, на 38 % выше риск сердечных заболеваний, чем у их коллег, спящих по восемь часов. А Американская кардиологическая ассоциация приводит данные[95], свидетельствующие о том, что люди, у которых уже развился метаболический синдром (избыточный вес, повышенное содержание сахара в крови и повышенное давление), удваивают риск смерти, если отводят на ночной сон меньше шести часов.

Разумеется, потребность в сне сильно варьируется в зависимости от жизненного этапа человека. Если младенцы и начинающие ходить малыши в большинстве своем спят по 12 часов в сутки, люди старше 65 лет легко обходятся всего семью часами ночного сна. Вот и я, подобно многим, пытаюсь, правда с переменным успехом, обеспечить себе нормальный ночной сон.

Призываю вас внимательно ознакомиться с самыми свежими рекомендациями Национального фонда сна США (National Sleep Foundation)[96].

Рекомендации по продолжительности сна, часы

Особенное внимание обратите на колонку «Не рекомендовано». Если в графе «Рекомендовано» указана идеальная продолжительность сна, к которой следует стремиться, повод встревожиться дает именно нерекомендованная продолжительность сна.

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: НЕДОСПАЛ – УЖЕ НЕ ВЫСПИШЬСЯ

Наряду с ограничением длительности рабочей смены врачей-ординаторов (количества часов, больше которых им не разрешено работать без перерыва на сон) предусматривалось также, что резидентам предоставляется минимум четыре свободных дня в месяц. Руководитель программы предложил нам в качестве варианта брать по одному выходному дню в неделю. Мы отказались. И это правильно. Уже тогда я знал, что хорошо отдохнувшим чувствуешь себя на второй день отдыха, иными словами, для этого требуется два дня подряд.

Наутро в первый день отдыха после 120-часовой рабочей недели мозг еще не успевает отойти от напряжения и суматохи рабочих будней. Только на второе по счету утро, когда не надо вскакивать по будильнику, я ощущал ясность и спокойствие ума, которые приносил сон, и приходил в себя. Чувствовал, что действительно выспался. И ради того, чтобы отдыхать два дня подряд и испытывать блаженное ощущение, что полностью отдохнул, выспался и восстановился, я выбрал для себя режим работать 12 дней без перерыва, чтобы потом два дня подряд отдыхать.

Вопреки глубоко укоренившемуся представлению, будто после недосыпа невозможно добрать сна и полноценно выспаться, недавние исследования свидетельствуют, что это как раз возможно, и мой личный опыт подтверждает это. Пусть телесный стресс, накопившийся за почти десяток лет хронического недосыпания, уже, по всей видимости, сказался на состоянии моего здоровья, упомянутые изыскания дают повод надеяться, что хотя бы часть приобретенных рисков удалось смягчить благодаря тому, что я тогда выговорил себе два дня отдыха подряд. В конечном счете для того и нужны нам суббота с воскресеньем – они предлагают возможность добрать сна, то есть хорошенько выспаться, а потому призываю вас: если работа связана с хроническим недосыпанием, оберегайте оба утра выходных от посягательств, не давайте обстоятельствам лишить вас законной возможности восполнить сон. Я так и делаю.

Ночью темно, днем светло

Позвольте пролить свет – метафора очень в тему – на один фактор, который может неблагоприятно сказаться не только на продолжительности и качестве вашего сна, но и на здоровье в целом: слишком много света ночью и слишком мало света днем. Дело в том, что в наш гипоталамус встроено хитрое синхронизирующее устройство (это его я назвал «бесполетной зоной» для хирурга, куда мне со скальпелем нет хода). Гипоталамус располагается в центральной части мозга (относится к структурам промежуточного мозга) и содержит скопление примерно из 20 тысяч очень узко специализированных нейронов, которые считывают сигналы непосредственно с сетчатки. В совокупности эти нейроны (называемые супрахиазматическим ядром) сообщают мозгу, когда переключать наши биологические процессы с дневного режима на ночной. Гипоталамус принимает сигнал и отдает другим отделам мозга команды, регулирующие поведение, гормональный уровень, сон и метаболизм в соответствии с временем суток.

Троим ученым, обнаружившим особые гены, которые модулируют наши биологические ритмы, настраивая их на 24-часовой (суточный) цикл, в 2017 году вручили Нобелевскую премию. Как отметил Нобелевский комитет, они «сумели заглянуть в механизм наших биологических часов»[97] и объяснить, каким образом растениям, животным и человеку удается так настроить свои биоритмы, чтобы они синхронизировались с суточным циклом вращения Земли.

С нарушением биологического ритма тесно связано возникновение целого ряда заболеваний, включая тучность, диабет второго типа, депрессию и даже онкологию. Общий вывод хорошо сформулировал Дэвид Бласк из Лаборатории хрононейроэндокринной онкологии: «Эволюция приучила нас днем видеть яркий полноспектральный свет, а ночью находиться в полной темноте. И то и другое поистине благотворно влияет на систему наших циркадных ритмов[98]. Вся штука именно в сбалансированности ее колебаний под влиянием естественной смены света и темноты»[99].

Пусть так, однако никто не собирается переселяться обратно в темные пещеры без всякого электричества, и только относительно узкий круг профессий связан с работой на открытом воздухе, где в полной мере ощущается смена дня и ночи. Тем не менее рекомендую всем простой способ повысить качество ночного сна и улучшить общее состояние здоровья: насколько это возможно, по ночам избегайте яркого света, а днем выбирайтесь из помещения хотя бы на 20 минут, чтобы погреться на солнышке. Если последнее по каким-то личным причинам невозможно, обзаведитесь лампочками, которые дают яркий белый полноспектральный свет. В конце концов, неспроста же под словом мрачный мы понимаем и недостаток освещения, и сумрачное, безрадостное состояние души!

Бессонница

Термин бессонница часто употребляется в слишком широком толковании. Между тем Американская ассоциация психиатров недавно сформулировала новый вариант определения бессонницы как диагноза, выделив пять обязательных критериев:

1. Вас не удовлетворяет качество или продолжительность сна либо из-за того, что вам трудно засыпать и крепко спать, либо из-за того, что вы рано пробуждаетесь и больше не можете заснуть. Если вы не ощущаете неудовлетворенности от недосыпа – даже при наличии остальных четырех симптомов, – у вас бессонницы нет.

2. Недостаток сна вызывает у вас существенное недомогание, вредит работе или личной жизни, проявляясь либо в поведении, либо в эмоциях. Если чувствуете, что вам не хватает сна, но его недостаток не порождает настоящих проблем, значит, у вас бессонницы нет.

3. Трудности со сном длятся по меньшей мере три месяца и случаются минимум три раза в неделю.

4. Даже если у вас есть масса возможностей поспать, трудности со сном продолжаются. Проблемы со сном не спровоцированы ни работой, ни другими обязательствами.

5. Ваше недосыпание не находит обоснованных объяснений какими-либо другими физическими или ментальными нарушениями.

Оценки количества человек, страдающих бессонницей, поражают как многочисленностью, так и разбросом. Одно исследование заявляет, что к ним можно отнести треть взрослого населения планеты. Это просто нелепо. Лучшее из известных мне изысканий на эту тему было опубликовано в 2014 году[100] и охватило 40 тысяч респондентов масштабного обследования состояния здоровья граждан Норвегии. (Более того, организаторы позже снова обратились к тем, кто не заполнил анкету, и добились того, что 7 тысяч из них ответили на два вопроса относительно сна.) Заключение гласило, что у 9,4 % женщин и 6,4 % мужчин может быть диагностирована бессонница в строгом соответствии с вышеназванными критериями. При этом у людей, указавших, что их общее состояние здоровья «очень плохое», вероятность бессонницы была в восемь раз, или на 800 %, больше, чем у тех, кто охарактеризовал свое здоровье как «очень хорошее».

Депривация сна из моего опыта

Каждый из моих пациентов после операции на мозге переживает эпизодическую депривацию сна (то есть потерю сна). Такого рода фрагментарный сон – последствие стандартной клинической практики, общепринятой в отделениях реанимации по всей стране. Мы просим медсестер каждый час проверять послеоперационных пациентов – нужно удостовериться, что у них сохраняется способность пробуждаться, говорить и двигаться. Такое предписание документально формулируется как «проверка сознания в начале каждого часа».

Хотя такой контроль дает нам жизненно важную информацию о связности сознания, от регулярных побудок у пациентов закрепляется прерывающийся шаблон сна, и это главный фактор, вгоняющий их мозг в состояние делирия (временного психического расстройства), которое получило название по своей причине – реанимационный психоз. Таким пациентам предписан сон от шести до восьми часов в сутки, но он прерывается искусственно, что и ведет к развитию делирия – пациенты могут испытывать потерю ориентации, ажитацию и галлюцинации. Потом из интенсивной терапии больного переводят в отделение реабилитации, где жизненно важные показатели и связность сознания проверяются уже реже, раз в четыре часа. Большинство полностью оправляются от прежнего состояния, поскольку им отменяют основную массу назначенных ранее препаратов, и период непрерывного сна увеличивается.

Представления об опасных последствиях фрагментарного сна входят в объем обязательных знаний хирурга. Когда нас, как ординаторов, спрашивали, что мы можем сказать о сне, мы отвечали заготовленной короткой, но емкой фразой: «Пациенты спят плохо, а мы не спим вообще». Хорошо, пусть те, кого мы лечим, поневоле страдали от постоянных нарушений сна проверками сознания, позволяющими вовремя обнаружить возможное послеоперационное мозговое кровотечение. Но мы, ординаторы, по большому счету, добровольно делали выбор в пользу депривации сна. Хотите знать почему?

Обычно на нас наваливалось столько работы, что она плавно перетекала на ночь, и для сна просто не оставалось ни минуты. Бывали и относительно спокойные смены, когда появлялись «окна», и их можно было использовать для отдыха. Но хватало первых нескольких ночных дежурств «по вызову», чтобы на себе прочувствовать, отчего бывалые коллеги-врачи предпочитают бодрствовать всю ночь напролет, вместо того чтобы поддаться искушению часок-другой поспать. Все дело в том, что мы, хирурги-ординаторы, как и пациенты реанимации, по себе знали: от сна урывками чувствуешь себя куда хуже, чем вообще без сна. Тем более что следующим утром все равно начиналась полноценная 14-часовая смена, и требовалось мобилизовать всю сосредоточенность, какая только имелась.

Я старался выдерживать тяготы добровольной бессонницы и, чтобы не спать, ночи напролет курсировал между самыми тяжелыми пациентами отделения интенсивной терапии, приглядывая за их состоянием, или общался с сиделками и младшим персоналом ночной смены. Даже сейчас, когда те нескончаемые 40-часовые дежурства позади, я предпочту пять часов непрерывного сна, чем семь часов сна урывками, когда тебя то и дело будят.

Осознанные сновидения

Случалось ли вам просыпаться внутри своего сна, то есть вы все еще спите, но вдруг осознаете, что это все вам снится? Это и есть осознанное сновидение, невероятная, крутейшая и увлекательнейшая штука. Иногда такие сновидения являются нам на зыбкой грани между сном и бодрствованием, но случаются и во время обычного сна. Достаточно небольшой практики, чтобы вы научились вызывать такие сновидения и даже управлять их сюжетами.

Я узнал про осознанные сновидения из выдающейся книги Патриции Гарфилд «Творческое сновидение»[101] (Creative Dreaming[102]), которая впервые вышла в свет в 1975 году. Приведенные автором инструкции, как индуцировать осознанные сновидения, сегодня работают не хуже, чем тогда. Вместе с коллегами Гарфилд обнаружила, что осознанные сновидения могут даже прийти на помощь тем, кто страдает ночными кошмарами, поскольку позволяют творчески и осмысленно справляться с пугающими сюжетами и зловещими образами.

Предлагаю план, который поможет вам за две недели научиться управлять сновидениями. Лучше всего заняться этим во время отпуска, поскольку для успеха у вас должна быть возможность поздно засыпать.

1. Каждый день и каждый вечер твердите себе, что увидите сон, как вы летаете в небе словно птица. В реальности такое абсолютно невозможно, и потому ощущение полета – самый верный признак, по которому человек понимает, что это ему снится. Повторяйте как можно чаще: «Сегодня ночью я полечу по небу», – так вы повысите шанс, что увидите это во сне. В самом деле, замечаем же мы за собой склонность видеть во сне предметы наших крупных забот или устремлений вроде карьерного роста, великой любви, семейного счастья или – почему бы нет? – полетов.

2. Позволяйте себе каждое утро спать подольше и просыпаться как можно позже. Чем больше спишь, тем ярче и отчетливее сновидения и тем выше шансы, что они хорошо запомнятся.

3. Когда проснетесь, не переворачивайтесь сразу на другой бок и не вставайте с постели. Не вертите головой, а лежите смирно и пытайтесь припомнить, что вам приснилось. Чем дольше стараетесь, тем отчетливее воспроизведете. Проделывайте такие сеансы по десять минут каждое утро.

4. Заведите дневник сновидений. Как только вспомнили и зафиксировали в памяти все увиденные за ночь сновидения, какие только припомнились, записывайте их.

Даже если при всех стараниях не придет несколько осознанных сновидений, то и тогда вы не потратите усилия впустую – по крайней мере, вдоволь насладитесь долгим ночным сном и порадуетесь восхитительной способности мозга рождать интерактивную виртуальную реальность.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: ПОСПАТЬ БЫ, ДА ПОДОЛЬШЕ

Что вы предпринимаете, если страдаете бессонницей сами или кто-то из ваших близких? Кто-то покупает микстуру от простуды и делает пару глотков на ночь. Однако безрецептурные антигистаминные препараты помогают разве что заснуть, а крепкого непрерывного ночного сна не гарантируют. Но главное – они не рекомендованы – да и не помогают – в качестве средства от хронической бессонницы.

Не больше толку в этом смысле от виски, пива, джина, водки и вина. И между прочим, пресловутый стаканчик на сон грядущий, хотя в конечном счете и решит проблему сна, взамен создаст кучу других. Спиртное в лучшем случае помогает заснуть. А на глубокий, спокойный, освежающий ночной сон рассчитывать не следует – тут алкоголь не помощник.

Если предпочитаете бороться с бессонницей натуральными средствами, можете купить мелатонин, в аптеках он продается без рецепта, но имейте в виду, что его усыпляющее действие сильно преувеличено. В нашем организме мелатонин вырабатывается эндокринной железой под названием «шишковидное тело» (или эпифиз, анатомически относится к эпиталамусу, области над таламусом). В медицине накоплен обширный опыт хирургического удаления этой мозговой структуры. В одном проспективном исследовании[103] пациентов обследовали до и после удаления эпифиза и получили однозначный результат: «После удаления шишковидного тела уровень мелатонина значительно снижался, в большинстве случаев – ниже предела обнаружения. Суточный ритм сна и бодрствования в повседневной жизни не изменялся».

Рецептурные снотворные препараты[104], только помогают заснуть на 8–20 минут раньше, как выяснил недавно журнал Consumer Reports, публикующий обзоры и сравнительные тесты потребительских товаров и услуг. Но даже при такой скромной действенности прием снотворных препаратов сопряжен с риском неблагоприятных побочных эффектов. Так, некоторые жалуются, что иногда на следующий день ощущают сонливость или головные боли. Но, что самое скверное, после приема амбиена кое-кто, как выяснилось, встает утром, садится в машину и едет по своим делам, все еще находясь в состоянии сна.

Посмотрим теперь, что рекомендуют специалисты-сомнологи. На сайте AASM – Американской академии медицины сна – приводится подробнейший перечень всего, что рекомендуется и не рекомендуется делать в борьбе с бессонницей (URL: https://aasm.org). А поскольку я сам по мере сил борюсь с этой напастью, выбрал несколько рекомендаций, пользу которых испытал на себе. Предлагаю их вам и заодно объясняю, почему они действенны.

1. Неукоснительно соблюдайте распорядок сна. Каждый день вставайте в одно и то же время, даже по выходным и во время отпуска. Благодаря этому вы сохраняете синхронизацию с циркадным ритмом, который регулирует внутренние биологические часы организма, задавая ему время, когда необходимо отходить ко сну. Я следую этой рекомендации не в полной мере, виной чему моя склонность по выходным засиживаться допоздна и наутро подольше спать. Но все же стараюсь и в выходные отдавать ночному сну столько же часов, сколько по будням, а часто и больше.

2. Не употребляйте продукты с кофеином после полудня и вечером. Кофеин выводится из организма через 10–12 часов, поэтому тем, кто страдает от бессонницы, я бы рекомендовал сдвинуть его прием на более раннее время, с послеобеденного на полдень. Я, например, если и позволяю себе чашку кофе в свободные от операций дни, то всегда строго до полудня.

3. Если в течение 20 минут не удается заснуть, вставайте с постели. Рекомендация очень разумная. Вы же точно не хотите до бесконечности ерзать и ворочаться с боку на бок на сбитых простынях. И потому я тоже считаю, что это хороший выход из положения: если вы почти полчаса как улеглись, а сна ни в одном глазу, лучше встать и занять себя чем-нибудь успокаивающим, при этом обязательно приглушить свет.

4. Постель – только для сна и секса. Может, слово только здесь звучит несколько категорично, но сам принцип, несомненно, исполнен смысла. Я, например, когда пересмотрю на ноутбуке все, какие хотел, фильмы и шоу, очень люблю завалиться в постель и почитать на сон грядущий. Но когда особенно одолевает бессонница, отказываюсь от чтения на ночь в постели, чтобы свет не воздействовал на меня – а он воздействует, даже если я пользуюсь электронной книгой. Тогда на помощь приходит прослушивание подкастов, разумеется, при выключенном свете, да и жена не протестует.

5. Ограничьте время воздействия на вас яркого света по вечерам. Понятно, что с наступлением темноты мы включаем свет, и если он слишком яркий, то, безусловно, мешает своевременному наступлению сна. У нас в доме светильники почти во всех комнатах оборудованы диммерами (светорегуляторами), и каждый вечер, начиная с восьми, я постепенно везде приглушаю свет.

6. Выключайте свои электронные устройства как минимум за полчаса до отхода ко сну. Этой рекомендации следовать труднее всего. Что касается меня, должен признаться, телефон – последнее, куда я заглядываю перед сном, и первое, куда смотрю утром. Пришлось установить себе «цифровой закат»: в восемь вечера смартфон переключается на ночной режим с менее яркой подсветкой экрана. И мой сын-подросток, который в последнее время взял моду гулять с приятелями допоздна, если что, всегда может до меня дозвониться. А вообще, мы с коллегами-нейрохирургами никогда не отключаем телефоны, чтобы в случае экстренной необходимости подменять друг друга.

Если вы уже испробовали все шесть рекомендаций против хронической бессонницы и не смогли побороть ее, советую обратиться за консультацией к лицензированному врачу-сомнологу, который в качестве первого средства предложит вам методы когнитивной поведенческой терапии (КПТ). С их помощью он поможет вам осознать привычки и укоренившиеся представления, которые воздвиглись на вашем пути к полноценному ночному сну. Скорее всего, предложит вести дневник сна. Как резюмирует ряд исследований, КПТ приносит облегчение и долговременный эффект почти 80 % пациентов, страдающих хронической бессонницей.

Если терапия по каким-то причинам не для вас или не очень по средствам, попробуйте онлайн-версию КПТ для лечения бессонницы на каком-либо внушающем доверие специализированном сайте.

Согласно исследованию, которое опубликовал рецензируемый научный журнал Американской медицинской ассоциации JAMA Psychiatry, среди тех, кто лечился от бессонницы, спустя год возможность нормально спать сохранили вдвое больше пациентов, прошедших шестинедельный курс КПТ, чем те, кому давали стандартные рекомендации и просвещали: 57 % против 27 %.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: ПРОКЛЯТИЕ УНДИНЫ

Лет десять назад ко мне поступила пациентка, которая перебывала в руках многих нейрохирургов страны, и каждый раз – по поводу доброкачественной кисты на мозговом стволе. Киста оказалась на удивление живучей, и после очередного удаления тут же появлялась снова. Теперь настала моя очередь.

Мне требовалось отслоить, разделить и отсечь от ее стенок кровеносные сосудики не толще волоса. Операция прошла хорошо, и после пробуждения женщина чувствовала себя вроде нормально. Однако вечером, когда засыпала, у нее остановилось дыхание. Аппаратура послала сигнал тревоги, и мы второй раз за сутки интубировали ее – снова вставили в трахею специальные трубки, как делали перед операцией в рамках общей анестезии, и подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Сначала мы решили, что один из наркотических препаратов, введенных для послеоперационного обезболивания, угнетает ее способность дышать самостоятельно; такой побочный эффект иногда убивает тех, кто принимает опиаты.

Следующим утром пациентка опять дышала нормально. Мы сняли дыхательную трубку, которая сильно мешала ей, и, судя по всему, ее состояние весь день не внушало опасений. А после обеда, когда она стала задремывать, у нее опять произошла остановка дыхания. Это уже было серьезно.

«Полагаю, у нее синдром центральной гиповентиляции (СЦГВ)», – сказал мне старший нейрохирург.

До тех пор об этом редчайшем осложнении – СЦГВ – мне приходилось только читать. В большинстве случаев его провоцируют травмы мозгового ствола, в результате чего пострадавший не может самостоятельно дышать, но только когда спит. Это обрекает больного на пожизненную необходимость в механической вентиляции легких на время сна. Любопытно, но это заболевание называют также синдромом «проклятия Ундины», героини европейского фольклора, о которой написано множество литературных и музыкальных произведений – диснеевская «Русалочка» как раз в их числе. В аутентичном сюжете (а он куда мрачнее, чем у Диснея) русалочке по имени Ундина – мифологическому существу, духу водоемов – изменяет любимый муж с такой же смертной, как он сам, женщиной. В отместку она просит своего отца наслать на изменщика проклятие, чтобы все то, что он раньше делал неосознанно, отныне ему пришлось бы делать сознательно, в том числе и дышать. Потом Ундина и неверный муж прощаются, и тут он случайно забывает, что должен дышать, и умирает.

Но вернемся к нашей пациентке. Мы наблюдали ее неделю в надежде, что положение улучшится, когда она оправится от операции. Когда стало ясно, что ее состояние носит устойчивый характер, пациентка согласилась еще на одну несложную хирургическую манипуляцию, избавляющую ее от ежевечерней необходимости терпеть не самую приятную процедуру интубации, когда ей в горло вводят дыхательную трубку. Речь шла о трахеотомии. Я сделал крошечный горизонтальный разрез посередине шеи, вырезал маленькое «окошко» в ее трахее и поместил туда полую пластиковую канюлю (трубочку). Теперь она могла без хлопот подключать укрепленный возле ее кровати аппарат механической вентиляции легких прямо к наружному кончику трубочки, а утром отключать, поскольку в период бодрствования дышала самостоятельно. До сих пор вспоминаю ее и представляю, как она, бедняга, каждый вечер перед сном подключается к вентилятору легких. Как у нас, медиков, принято говорить, лучше всего запоминаешь тех, кто от тебя пострадал. Что правда, то правда.

По счастью, киста у той пациентки больше не вырастает, и ей уже не придется подвергать себя риску очередной хирургической операции. Поскольку в следующие месяцы я наблюдал ее, увидел, что нет худа без добра. Первое время она принимала лунесту, чтобы засыпать, и транквилизатор, чтобы усмирять свои страхи, но вскоре заметила, что осознанное на протяжении всего дня внимание к собственному дыханию оказывает на нее успокаивающий эффект.

«Как будто я целый день медитирую», – сказала она мне.

И ее слова, пожалуй, позволяют плавно перейти к нашей следующей теме.

Первый приступ случился через неделю после того, как он узнал, что родители разводятся. Смятение и страх перед будущим не оставляли 14-летнего Дж. Т. и в школе. Вот и сейчас, сидя на уроке в мучительной тревоге, что же с ним теперь будет и где ему жить, когда родители разбегутся, он вдруг почувствовал тяжелые гулкие удары сердца. Испуганный, Дж. Т. задышал глубоко и учащенно. Настоящая, в полный рост, паническая атака – вот что с ним приключилось. Дальше произошло что-то совсем странное и пугающее: его левая рука вдруг бессильно обвисла. Дж. Т. попробовал оторвать ее от парты, но рука не слушалась, он даже не ощущал ее. Совсем перепуганный, Дж. Т. попытался встать, но левая нога подломилась под ним, и он свалился на пол в проходе между партами.

Обо всем этом я узнал месяцем позже, когда мать привела Дж. Т. ко мне на осмотр. Передо мной стоял худенький мальчик, тихий, стеснительный и какой-то потерянный. В тот день одноклассники смеялись над ним, рассказал он. Но уже минут через двадцать, когда двое учителей притащили его в кабинет школьной медсестры, паника отпустила, а вместе со спокойствием к нему вернулась и сила в левой руке и ноге. Медсестра велела не мешкая ехать в больницу, но Дж. Т. наотрез отказался. Он решил, что просто чересчур разнервничался, и приписал внезапную слабость в руке и ноге причудам своей нервной системы.

Но через несколько дней, когда они с отцом обсуждали развод, на Дж. Т. снова напал приступ тревоги, дыхание участилось и он весь вспотел – а следом, как тогда на уроке, абсолютная, как паралич, слабость разлилась по левой половине тела. И опять, стоило ему успокоиться, и мышечная сила в руке и ноге восстановилась.

Но даже этот второй случай не встревожил родителей Дж. Т. настолько, чтобы немедленно обратиться к врачу. Удивляюсь подобному небрежению к внезапной мышечной слабости. Почему-то она меньше привлекает внимания и тревожит людей, чем какая-нибудь травма – с ней тут же бегут к врачу, чтобы тот оценил ее тяжесть и назначил лечение. А между тем внезапная мышечная слабость нередко бывает следствием инсульта.

Последней каплей, как рассказала мать Дж. Т., стал еще один эпизод в школе, в точности такой же, как первый. Парень снова поддался переживаниям из-за развода родителей, тревога быстро переросла в приступ паники, и у него снова отнялась левая половина тела.

На этот раз медсестра тут же вызвала скорую помощь, и Дж. Т. доставили в больницу. Врач приемного покоя провел физикальное обследование, а проще говоря, осмотрел мальчика и назначил МРТ-сканирование мозга. Ни осмотр, ни МРТ не выявили ничего тревожащего, все было в норме, никакого дефицита функций, центральная нервная система у парня была «интактной», как говорят нейрохирурги, то есть без повреждений. Ни тромбов, ни опухолей, серое и белое вещество – одно загляденье, как и полагается здоровому молодому мозгу.

И все же с Дж. Т. что-то явно было не так. Врач приемного покоя вызвал рентгенолога, и тот глубокомысленно указал, что МРТ не включала сосудистого исследования – оно дает картину состояния всей разветвленной системы сосудов мозга. Для этого требовалась магнитно-резонансная ангиография – отдельный способ сканирования мозга, позволяющий увидеть всю его сосудистую систему, от больших магистральных сосудов до мельчайших капилляров.

Две огромные каротидные (сонные) артерии поднимаются к голове внутри шейного отдела по обе его стороны. Дойдя до нижней челюсти, они «ныряют» на глубину и через отверстия в основании черепа попадают в мозг, где веером разветвляются, приобретая сходство с подставкой многорожкового канделябра. На самом деле мы зовем эту структуру бифуркацией.

У Дж. Т. «канделябр» меньших кровеносных сосудов, ответвляющихся от левой сонной артерии, выглядел нормально, как полагается. А вот в правой половине мозга (которая, как мы помним, управляет левой половиной тела) обнаружились неполадки с сосудистой системой. Питающий ее правый каротидный бассейн по какой-то причине закупорился, и вместо того чтобы бифуркировать, то есть разветвляться на притоки, превратился в «слепой мешок».

Тогда почему правая сторона мозга у Дж. Т. не отмерла? А потому, что сработал механизм компенсации: лишенная стока в кровеносную систему мозга каротидная артерия в месте закупорки у основания мозга отрастила густое сплетение нитевидных кровеносных сосудиков – так ствол дерева, когда у него обрубают мощную ветвь, выбрасывает целый веер новых тонких побегов. Конечно, компенсационная сеть сосудов намного уступала нормальной здоровой, но даже этих хиленьких протоков вполне хватало, чтобы поддерживать жизнедеятельность мозга, пока подросток сохранял спокойствие и не испытывал стресса. На его ангиограмме сплетение множества паутинных сосудиков, выросшее из «культи» сонной артерии, выглядело точь-в-точь как легкая дымка, как «пуфф!» из лопнувшего гриба-дождевика.

С первого взгляда на эту картинку рентгенолог определился с диагнозом. Кстати, в японском языке «легкая дымка» обозначается словом, которое произносится как моямоя. А поскольку этот тип артериопатии был открыт и описан в конце 1950-х – начале 1960-х годов японскими учеными, ей дали название моямоя. Чаще всего моямоя диагностируется у детей, когда их крохотные сосуды не справляются с обильным притоком крови в мозг при стрессовых физиологических нагрузках – плаче, панике или сильном напряжении. В таких случаях слабенькие стенки сосудов начинают пропускать кровь, она попадает на мозговую ткань и вызывает ее отмирание. Иными словами, происходит мини-инсульт, или, как это еще называют, транзиторная ишемическая атака (ТИА). У некоторых людей ТИА вызывает головную боль, непроизвольное сокращение мышц, повторяющиеся скручивающие движения или, как в случае Дж. Т., потерю чувствительности и мышечной силы в контролируемой этой частью мозга половине тела.

Окончательное излечение болезни моямоя достигается только хирургической операцией по формированию кровеносного шунта в обход артерий, которые перекрыты. Потому врачи и направили Дж. Т. ко мне на прием.

Но этот случай был примечателен тем, что заболевание проявилось на ранней стадии и в довольно мягкой форме. Снимки свидетельствовали об отсутствии мелких очагов отмершей мозговой ткани, которые образуются, если заболевание прогрессирует. У Дж. Т. перетяжка «легкой дымки» замещающих кровеносных сосудиков только на время лишала кровотока прилежащие мозговые ткани и, в сущности, не грозила убить мозг. Таким образом, состояние парня на тот момент не требовало немедленного хирургического вмешательства, и, вместо того чтобы подвергаться риску – а внутричерепная операция всегда несет риск, и немалый, – он имел все возможности излечить себя сам. На ближайшее время я сделал ему простое предписание, но затрагивающее самую суть проблемы: следовало хорошенько дышать и больше ничего.

Во время панической атаки человеку кажется, будто ему не хватает воздуха, отчего он начинает часто и глубоко дышать – это называется гипервентиляцией, – хотя на самом деле кислорода и так поступает предостаточно. Переносящие кислород красные кровяные клетки по-прежнему работают с полной загрузкой – на все 100 % насыщенные им. Однако учащенное дыхание нарушает газообмен и снижает содержание выдыхаемой нами двуокиси углерода. А она в определенном количестве должна циркулировать в крови: если уровень двуокиси углерода падает, мозг реагирует сжатием мелких кровеносных сосудов. В результате у Дж. Т. уменьшался приток крови к мозгу, что и выключало левую половину его тела. Его нейроны ощущали жажду, словно цветы на иссушенной засухой клумбе, и спотыкались, не в силах передавать электрические сигналы. Но если он вовремя насытит их кровью, они воспрянут. Другие органы способны продержаться без притока крови несколько часов, прежде чем их клетки начнут гибнуть, нейроны же могут обходиться без живительной жидкости лишь несколько минут.

И потому я терпеливо объяснял Дж. Т. и его матери, что ему следует изо всех сил стараться замедлять дыхание в моменты, когда он ощущает подступающую панику, успокаивать себя и тем самым защищать мозг.

Мама подростка не очень поверила, что это поможет, а вот Дж. Т. принял мою рекомендацию всерьез. В следующие месяцы он прилежно работал со своей тревожностью, обучаясь снижать ее медленным дыханием. Для него это означало ухаживать за мозгом, чтобы тот, в свою очередь, продолжал исправно управлять его руками и ногами.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: ВНИМАТЕЛЬНОЕ ДЫХАНИЕ

При том что моямоя – заболевание редкое и грозит одному человеку на миллион, внимательное дыхание – необходимая вещь и может принести пользу каждому. Еще Будда 2500 лет назад практиковал и проповедовал внимательное дыхание, а сегодня оно крайне важно для медитации внимательности, которая фокусирует сознание на бытии в текущем моменте, здесь и сейчас. Причем медитация – огромное благо не только в духовном и психологическом плане. Внимательное дыхание (в нейробиологии его называют произвольным ритмичным дыханием) улучшает саму структуру, физиологию и функцию вашего мозга.

Ученые из Мюнхена продемонстрировали один из самых необычных эффектов от внимательного дыхания и описали его в исследовании, опубликованном на страницах журнала Neuroi[105]. Сначала экспериментаторы в течение двух недель помогали группе из 26 участников овладеть техникой произвольного ритмичного вдоха-выдоха, а затем изучали функционирование их мозга на МРТ. При этом показывали им шокирующие фотографии, способные вызывать бурю эмоций, и просили дышать или в нормальном режиме, или внимательно.

И что же выяснилось? При внимательном дыхании в мозге исследуемых усиливались связи между миндалевидным телом (как мы помним, оно отвечает за первичную переработку сильных эмоций, как положительных, так и отрицательных) и префронтальной корой, главным исполнительным директором мозга. Это показывает, заключили авторы исследования, что такое дыхание помогает лобной доле мозга контролировать отрицательные эмоции.

Ученые из Орегонского университета Майкл Познер и И-Юань Танг решили сосредоточить внимание на особом типе медитации, называемом интегрированной тренировкой разума и тела, которая делает особый акцент на внимательном дыхании. Как показал один из их экспериментов, через одиннадцать дней тренировки такого дыхания у участников наблюдался усиленный рост нервных волокон белого вещества в передней поясной коре (ППК)[106] их мозга. Расположенная сразу за лобной долей, ППК не только участвует в регуляции кровяного давления и частоты сердечных сокращений, но и непосредственно задействуется, когда мы прилагаем умственные усилия в поиске решений, помогает укрощать порывы и даже держаться в морально-этических рамках. Второе исследование Познера и Танга показало, что достаточно тренироваться всего по пять часов в течение двух недель, чтобы нейроны в ППК начали интенсивнее ветвиться, увеличивая число связей – «электрических проводов» – между собой. А дополнительные шесть часов интегрированной тренировки разума и тела приводят к тому, что эти «голые» провода миелинизируются, то есть обрастают миелиновой оболочкой, что повышает когнитивные способности мозга.

Потерпите, еще пара слов, и мы вернемся к Дж. Т., обещаю! Речь об исследовании, которое в корне меняет положение вещей. Breathing Above the Brain Stem: Volitional Control and Attentional Modulation in Humans[107] («Дыхание поверх мозгового ствола: волевая регуляция и модуляция внимания у человека») – так называлась публикация, появившаяся в 2018 году на страницах Journal of Neurophysiology. Группа исследователей под руководством нейрохирурга из Медицинской школы Хофстра-Нортуэлл изучала на электроэнцефалограммах рисунок электрических сигналов, поступающих из разных отделов мозга при нормальном дыхании, и сравнивали с рисунком, который дает внимательное дыхание с точно выверенной ритмичностью. Причем электроэнцефалография была не обычная, считывающая сигналы с поверхности головы, а инвазивная. (В эксперименте участвовали больные эпилепсией, и они согласились, чтобы им прямо в мозг поместили датчики для снятия ЭЭГ, пока они обследовались в больнице с целью выявления источника искаженных электрических разрядов у них в мозге, провоцировавшего у них эпилептические припадки. Учитывая, что такого рода обследования требуют много времени, пациентов донимает ужасная скука. Потому многие из них с радостью подключаются к любому занятию, которое разнообразит монотонность больничных будней, например обучаются медитативному дыханию. А мы получаем возможность напрямую измерять активность мозга во время подобных занятий.)

Так вот, ученые обнаружили, что при контролируемом внимательном дыхании сигналы, исходящие из разных отделов мозга, больше синхронизированы между собой, чем при нормальном. И резюмировали: «Полученные результаты предполагают фундаментальную роль связанных с дыханием колебаний (дыхательных осцилляций) в стимулировании нейрональной активности и проливают свет на нейрональные механизмы интероцептивного внимания». (Интероцепция, иногда называемая «шестым чувством», – это способность воспринимать сигналы, поступающие от внутренних органов в центральную нервную систему, что обеспечивает ей информацию обо всех изменениях в организме и его функционировании.) Это исследование доказывает нейробиологическую основу эффектов успокоения разума от ритмичного произвольного дыхания.

Восхитительная магия дыхания

Для Дж. Т. внимательное дыхание на время стало спасением, но не панацеей. Примерно через год на его ангиограмме были видны несколько крохотных темных пятнышек: то были очаги умирающей мозговой ткани. В этих местах тонкие, как волоски, кровеносные сосудики «легкой дымки» подтекали. В такой ситуации спасти Дж. Т. мог единственный метод лечения: серия «трубопроводных» работ – новая сеть кровеносных сосудов с большей пропускной способностью, позволяющей обеспечить нормальный кровоток в правой половине его мозга.

Операция, которую я провел Дж. Т. и которая на языке нейрохирургии называется энцефало-дуро-артерио-мио-синангиозиc, была несколько, как бы это сказать, из ряда вон. Началось все штатно: я обрил волосы у него на голове, отогнул кожный лоскут, затем отделил височную мышцу в том месте, где она соединяется с верхней челюстью. Височная мышца проходит как раз под дужками солнечных очков (когда они на вас), дальше поднимается над ухом, а потом идет назад почти горизонтально. Когда мы жуем, ее движение хорошо заметно. Другой конец височной мышцы – тот, каким она прикрепляется к черепу над ухом, – я трогать не стал. А тот, который высвободил, бережно просунул в крохотный разрез, перед тем проделанный мной в черепе пациента. Дальше произошло то самое «из ряда вон»: я просто оставил кончик красной мясистой мускульной ткани лежать на переливчато-белой поверхности мозга – внутри черепа, заметьте! – и вернул на место отогнутый кожный лоскут. Понимаете, я даже не стал делать анастомоз, то есть соединять кровеносные сосуды мышцы с сосудами мозга, так нуждавшимися в кровотоке.

Почему? Я знал, что в ближайшие несколько месяцев факторы васкулярного роста, выделяемые иссохшими от жажды крови нейронами, «соблазнят» этот кусок мускульного мяса выбросить веер побегов кровеносных сосудов, и они устремятся именно в ту область мозга, которая отчаянно в них нуждается. И тогда Дж. Т., внимательным дыханием сам себя излечивший от панических приступов, излечится от болезни моямоя за счет способности собственного мозга «приманивать» кровеносные сосуды туда, где они ему больше всего требуются.

Хирургия называет то, что я сделал для Дж. Т., операцией по непрямой реваскуляризации.

Я же называю то, что сделал сам для себя Дж. Т., восхитительной магией дыхания.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: ОБУЧАЕМСЯ ВНИМАТЕЛЬНОМУ ДЫХАНИЮ

Вот что надо делать, чтобы дышать внимательно: сядьте в каком-нибудь тихом месте, где никто и ничто не будет отвлекать вас. Не шевелитесь, прогоните из головы все мысли, а внимание сосредоточьте на собственном дыхании. Сидите так минут десять-пятнадцать.

Дышите медленно, только через нос, и считайте про себя. Вдыхайте, пока досчитаете до четырех.

Вдохнули? Теперь задержите воздух в легких, пока не досчитаете до четырех.

Теперь медленно, тоже считая до четырех, выдыхайте.

Перед следующим вдохом снова досчитайте до четырех.

Собственно, все. Просто, не правда ли? Но это только дыхательная часть. И чем больше времени вы посвятите тренировке дыхания на счет четыре, тем легче оно вам будет даваться. Другое дело – внимательность (умение целиком фокусироваться на том, чем вы занимаетесь в конкретный момент, и больше ни на чем). Это и есть самое сложное в методике внимательного вдоха-выдоха – научиться очищать сознание от всего, что его отвлекает от сосредоточенности на дыхании.

У многих очищать сознание сразу не получается, и потому они записываются на курсы медитации внимательности или нанимают персонального инструктора. Если хотите добиться максимальной пользы от этой методики, поищите поблизости соответствующие курсы или программу, где вас индивидуально обучат и поддержат первое время.

И все же одни только поиски подходящих курсов по освоению внимательного дыхания вряд ли дадут что-то существенное. Имейте в виду, что большинство предложений – часть курса медитаций внимательности. Кроме того, обучение техникам внимательного дыхания чаще всего включают в программы занятий йогой.

Есть и другой путь, попроще и менее затратный. Хотя в интернете полным-полно недобросовестных, неточных и даже вредоносных советов и сведений по медицине, можно практически исключить риск ошибиться, если подобрать мобильное приложение или видео на YouTube, где специалист пошагово объясняет и показывает, как медитировать и осваивать внимательное дыхание. На YouTube сотни такого рода бесплатных роликов, а в продаже не один десяток приложений. Замечательно, если вы начнете свой путь именно с курсов или с приложения, но в конечном счете медитация – это таинство глубоко интимного свойства, и постигается оно только в уединении.

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: БИЗНЕС НА МЕДИТАЦИИ

Восточные практики медитации насчитывают более 2500 лет, с незапамятных времен они пропагандировали могущество тела и духа, которое достигается внутренней сосредоточенностью и особыми техниками дыхания, равно как и отречением от материального. Сегодня на духовных практиках выстроился многомиллиардный бизнес. Все то, что в древности почиталось как напряженная внутренняя работа, кропотливое самосовершенствование и путь к обретению физических и духовных благ, ловкие дельцы уже превратили в ходовой товар, упаковали в скачиваемые программы и приложения, сулящие погрузить в цифровую нирвану любого, кто их купит, легко и просто, только плати. Вокруг духовных практик развелось множество экспертов и знатоков, ибо любой, у кого есть хоть капля мозгов, спешит объявить себя крупным знатоком по части внимательности.

Советую не хвататься за первое, что вам попадется. Прежде чем сделать выбор, попробуйте пару-другую сайтов, приложений и даже, если позволяют финансы, запишитесь на какой-нибудь курс или в класс. Хорошенько осмотритесь, уясните обстановку, узнайте, как там поставлено дело. Как бы сильно ни хотелось поскорее освоить дыхательную практику, прислушивайтесь, что подсказывает внутренний голос. Относитесь с подозрением к попыткам всучить вам недешевый продукт, равно как и к уговорам записаться на дорогостоящие курсы. В конце концов, сознание – ваша безраздельная вотчина, и вам решать, кому его вверить, а кому нет. Оберегайте и лелейте ваше сознание. По большому счету, медитация призвана подтверждать максиму, что лучшее в жизни (во всяком случае, часть этого лучшего) можно получить безвозмездно.

Вернемся в 2002 год, времена моей ординатуры в травматологическом центре Сан-Диего. По опыту знаю, что одни из самых тяжелых черепно-мозговых травм случаются, когда в канун Нового года какие-то дураки на радостях палят в небо из ружей. Пули летят вниз свинцовым дождем, раня и убивая ни в чем не повинных людей, как если бы их расстреливали.

Сейчас, правда, положение улучшилось: спасибо местным коммунальным службам, которые под праздники разворачивают общественные кампании под лозунгами «Колокольчикам – да, пулям – нет!» и «Небо без пуль». Но в начале 2000-х годов этот идиотский ритуал щедро поставлял раненых в отделения скорой помощи, а оттуда нередко прямиком в дома инвалидов.

У нас было заведено, что, когда медики скорой подбирали кого-то с огнестрельной раной головы, они еще по дороге в больницу звонили нам и сообщали о состоянии пострадавшего, и бригада в травматологическом отделении успевала подготовиться к его приему. Нас было шестеро: обычно кто-то из травматологов, анестезиолог, рентгенотехник, две медсестры и специализированный нейрохирург, как, например, я.

Но в ту новогоднюю ночь пострадавший, мужчина в возрасте за 30 лет, явился самостоятельно. В полпервого ночи Тео приехал на машине из близлежащего пляжного поселка, где жил, и на своих ногах вошел в приемный покой. Подошел к стойке регистрации и рассказал, что любовался звездами, как вдруг что-то – он решил, что камень, – ударило его по голове. Добавил, что чувствует себя нормально, и на вид был вполне спокоен. Но регистратор увидел нечто вроде мазка зубной пасты в верхней части лба: на самом деле это белое мозговое вещество сочилось из круглой дыры диаметром примерно 1,8 см, которая зияла в лобной доле пациента.

Регистратор немедленно вызвал медсестер, а те – нашу бригаду. Тео уложили на каталку и помчали в травматологическое отделение, где я уже поджидал его.

Кожа вокруг входного отверстия на лбу была рваная и кровоточила, но, поскольку я не заметил следов действия пороховых частиц, стало ясно, что в него не стреляли в упор. Либо выстрел был с расстояния, либо пуля прилетела сверху. Учитывая обстоятельства, я склонялся ко второму.

Я быстро задал ему три контрольных вопроса на проверку ясности сознания. Он назвал свое имя, какое сегодня число и где он сейчас находится. Признаков нарушения личности, как при фронтальной лоботомии, я не выявил. Значит, Тео осознавал себя.

Дальнейший осмотр показал, что затылочная часть головы без повреждений, выходного отверстия не наблюдалось. Значит, требовалось прояснить несколько вопросов. Прежде всего, где расположилась пуля и какие повреждения нанесла мозгу на своем пути? А Тео по моему распоряжению уже быстро везли на компьютерную томографию (КТ) мозга, чтобы выявить возможные очаги внутримозгового кровотечения.

В худшем из вариантов возникает страшная ситуация «говорит и умирает». От такой травмы в 2009 году трагически погибла актриса Наташа Ричардсон, когда на канадском горнолыжном курорте во время спуска упала и ударилась головой. Рассказывали, что в первое время она находилась в ясном сознании, но, пока ее привезли в госпиталь, были упущены шесть критических в такой ситуации часов; она впала в кому, и врачи вскоре констатировали смерть мозга.

Я знал, что крупная гематома в мозге у Тео не образовалась – пока, потому что иначе он не смог бы вразумительно отвечать на вопросы о себе. Но я ни в коем случае не хотел пропустить образование маленького сгустка, который за следующие несколько часов способен разрастись в обширное кровоизлияние.

Сканирование показало, что пуля проделала узкий раневой канал в правой половине мозга. Поскольку белое и серое мозговое вещество мягкое и податливое, пуля вошла в него как нож в масло, не встречая сопротивления, и вонзилась в одну из костей основания черепа сантиметров на десять выше шеи. Мы обнаружили также две эпидуральные гематомы размером с мяч для гольфа (диаметром около 4,2 см): одну – в правой лобной доле прямо за лбом, вторую – сзади, в правой части затылочной доли. Если разорванные пулей сосуды не тромбируются сами собой, гематомы будут увеличиваться. В этом случае мне придется заняться ими, но для этого потребуется операция на мозге. Мы решили выждать несколько часов и посмотреть, как у Тео пойдут дела.

К сожалению, второе сканирование показало, что обе гематомы выросли. Тео по-прежнему полностью занимал мое внимание. Я объяснил ему, что сейчас его мозг балансирует на хрупкой грани. Еще несколько часов, и гематомы отправят его в кому с перспективой смерти мозга. Мы обсудили риски операции, ее пользу и возможные альтернативы хирургическому вмешательству. Даже при таком тяжелом повреждении Тео оставался в ясном сознании и дал мне информированное согласие на операцию.

Я позвонил в операционную. «Срочная трепанация», – произнес я, зная, что через две-три минуты операционные сестры, анестезиолог и другие члены операционной бригады будут в полной готовности.

По дороге с КТ в операционную Тео угораздило чихнуть, и мозговое вещество выплеснулось наружу из раны на лбу. От чихания повысилось внутричерепное давление, а поскольку теперь гематомы захватили еще больше пространства в черепной коробке, и без того сдавленные мозговые ткани поневоле стремились распространиться туда, где давление ниже. Вот расплавленное мозговое вещество и вырвалось из своей костной клетки через единственный выход – дыру в лобной доле. Теперь жизнь Тео висела на волоске – еще чуть-чуть, и мы получим это страшное состояние «говорит и умирает».

Лежа на операционном столе, уже под общим наркозом, Тео получил самую быструю в своей жизни стрижку. Затем я быстро отслоил скальп и обнажил черепную кость. Коагулируя кровеносные сосуды и мышечные ткани, на всю мощность включил электрокоагулятор, и, когда электрические разряды попадали на оголенную черепную кость, во все стороны разлетались снопы искр и даже крохотные всполохи пламени. Затем в том же сумасшедшем темпе я просверлил череп, чтобы открыть мозг. Внутри обнаружил набухшую твердую мозговую оболочку и потому тут же пунктировал ее наконечником большого аспиратора в том месте, где под ней притаилась гематома правой лобной доли. Я вогнал наконечник в самую сердцевину кровоизлияния.

Сгустки крови и поврежденное мозговое вещество хлынули по трубке в приемник. Ужас, конечно, что с кровью отсасывалась и мозговая ткань, но она все равно безвозвратно повреждена, а дело есть дело. Зато напряженная оболочка лобной доли почти сразу опала, как сдувается суфле, поскольку гематома больше не придавливала ее к стенке черепа.

Дальше настало время проявить все свои нейрохирургические умения. Со всей деликатностью я принялся обрабатывать хрупкую границу, отделявшую здоровое перламутрово отсвечивающее мозговое вещество от пропитанной кровью ткани в ложе удаленной гематомы. Тут требовалось соблюдать тонкий баланс: если дотошно удалить все до единого крохотные сгустки крови, мозг Тео потерял бы еще миллион клеток.

Очистив ложе гематомы, прижег прилежащие к нему тонкие кровеносные сосуды электрокоагулятором, по сути, запаивая их, а полость наполнил дистиллированной водой.

Затем скомандовал анестезиологу: «Пробу Вальсальвы[108]».

В ответ тот поколдовал с подключенным к Тео аппаратом искусственного дыхания и воссоздал такой же всплеск внутричерепного давления, как если бы он снова чихнул. Для коагулированных мной капилляров это была проверка на прочность. Я внимательно вглядывался, но в прозрачной воде не обнаружилось ни намека на тонкие завитки растворяющейся крови. Значит, микрососуды закрыты надежно. Я вернул на место костный лоскут и поверх – лоскут кожи. Позаботился и о почти двухсантиметровом входном отверстии от пули во лбу Тео: поместил сверху маленький кусочек тонкой серебряной сетки, так что дыру в черепе прикрывала лишь кожа.

Уже занимался рассвет, а у нас оставалась еще гематома в затылочной доле. И поскольку и она, и пуля помещались в задней части свода черепа, пациента пришлось перевернуть на живот. Я выпилил в его черепе отверстие примерно 7,6 на 7,6 см, уходящее конусом вниз, и сразу увидел искомое: пуля сидела прямо в кости. А надо сказать, что в этом месте черепная кость прочнее всего – задняя стенка имеет толщину с указательный палец. Вооружившись хирургическим долотом, я извлек пулю, аспирировал образовавшуюся под ней гематому и вернул назад костный лоскут. Через шесть дней Тео выписался домой.

До того новогоднего дня, почти половину которого я провел за операционным столом, вытаскивая Тео из беды, я и вообразить не мог, что человек способен выжить после настолько тяжелого огнестрельного ранения в голову и так легко отделаться – без колоссального ущерба для мозга и интеллекта. Тео приехал ко мне в клинику через несколько месяцев. Его КТ показала, что, хотя удаленные участки лобной и затылочной долей мозга отсутствовали – им уже никогда не восстановиться, – оставшиеся части мозга при всей хрупкости проявили поразительную жизнестойкость и взяли нагрузку на себя. Но, что еще важнее, Тео чувствовал себя прекрасно. Разве что утратил некоторое периферийное зрение с левой стороны. В остальном же полностью восстановился и смог вернуться к нормальной жизни – и это после того, как пуля пропахала его мозг.

Везунчик ли Тео? О да, без сомнения. Но спустя годы первое же исследование, основанное на обзоре случаев выздоровления после пулевых ранений в голову – как у Тео, – установило, что его случай не такой уж редкий: примерно 42 % пострадавших от огнестрельных ранений в голову выживают и так хорошо восстанавливаются, что выписываются из больницы не позже чем через полгода. Не уверен, что все они могут похвастаться таким же полным выздоровлением, как Тео. И несмотря на то что я нейрохирург, для меня это невероятное чудо.

Не сомневаюсь, что шансов поймать пулю в голову у вас гораздо меньше, чем заполучить сотрясение мозга или другую черепно-мозговую травму (ЧМТ). По данным Центров по контролю и профилактике заболеваний, примерно 2,8 миллиона человек в США попадают в больницы с ЧМТ. Около половины случаев связано с падениями, треть – с дорожно-транспортными происшествиями. Однако в последнее время среди медиков нарастает беспокойство по поводу участившихся случаев сотрясений мозга во время спортивных игр – и особенно, когда игрок получает новое сотрясение, еще не оправившись после предыдущего.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: СТОЙКИЕ СИМПТОМЫ, ИЛИ «ЭТО ВСЕ ВАША МНИТЕЛЬНОСТЬ»

Это правда, что порой последствия сотрясения мозга полностью проходят только спустя несколько месяцев. В еще более редких случаях, причины которых до сих пор озадачивают ученых, пациенты годами жалуются на перепады в настроении, трудности с концентрацией внимания, утомляемость, дурноту, головокружения и другие недомогания, начавшиеся после сотрясения мозга.

Печально, но некоторые врачи позволяют себе пренебрегать подобными симптомами. «Вы просто слишком мнительны», – нередко убеждают они пациента. Или могут заявить: «Никаких патологий я у вас не нахожу, потому и ничем не могу помочь». Между тем исследования показывают, что эти люди вовсе не мнительны, им действительно плохо. В чем же дело?

Если пациенты жалуются на стойкие долговременные симптомы подобного рода, самый грамотный подход к назначению лечения – понять, что мы имеем дело с функциональным расстройством, которое как может, так в равной степени и не может иметь связь с каким-либо необратимым выраженным повреждением мозга, но тем не менее нарушает его нормальное функционирование.

«Когда люди жалуются на головокружения и другие стойкие симптомы, конкретную причину которых мы не можем обнаружить, это не означает, что они выдумывают[109], – утверждает доктор медицины Терри Файф из Неврологического института Барроу при Больнице и медицинском центре Св. Иосифа “Достойное здоровье” (Dignity Health) в Фениксе. – Может быть, это и правда жестко ограничивает их трудоспособность и возможность жить полноценной жизнью. В некоторых случаях это реакция на лекарственную терапию. И как правило, связанную с антидепрессантами», – добавляет Терри Файф.

Как отмечает Джон Стоун, специалист по функциональным расстройствам в Центре клинических исследований мозга при Эдинбургском университете, в большинстве случаев подобные расстройства спровоцированы какой-либо травмой. «А потом, вместо того чтобы окончательно выздороветь, – продолжает Стоун, – человек увязает в этих симптомах, и они упорно преследуют его».

Если вы или кто-то из ваших близких неделями и месяцами страдает от последствий, казалось бы, легкой (малозначительной) травмы головы, обратитесь за помощью к врачу или в специализированную клинику по черепно-мозговым травмам и сотрясениям мозга. Если таковых по соседству с вами нет, поищите хорошего физиотерапевта или эрготерапевта[110], готового помочь вам понемногу, шаг за шагом избавиться от недомогания. Если вас мучают приступы спутанности сознания или депрессия, я рекомендовал бы обратиться к психологу или иному специалисту по психическому здоровью.

Риски множественных сотрясений мозга

Многократно получаемые удары по голове, будь то в футболе (американском или европейском), боксе, хоккее, других контактных спортивных играх и видах спорта, иногда вызывают необратимые поражения мозга, сопровождающиеся изменением личности, расстройством памяти и мышления.

На языке медицины поражения мозга, вызванные множественными сотрясениями, называются хронической травматической энцефалопатией (ХТЭ). При стандартной процедуре МРТ такого рода патологии мозга не определяются, и потому с полной уверенностью диагностировать ХТЭ удается только после смерти пациента. Лишь при вскрытии патолог может выявить очаги поврежденной мозговой ткани.

Центр ХТЭ при Бостонском университете создал «банк мозга», куда бывшие спортсмены с характерными для ХТЭ симптомами могут после смерти пожертвовать для исследования свой мозг. В 2017 году, когда в банке накопилось 425 образцов мозговой ткани, было проведено обследование бывших футболистов (игроков американского футбола), как профессионалов, так и любителей[111]. Из 111 бывших спортсменов Национальной футбольной лиги (НФЛ) только у одного не обнаружено ярко выраженных признаков ХТЭ.

Результат, безусловно, пугает и заставляет серьезно задуматься. Однако крайне важно понимать, что обследование проводилось среди бывших футболистов, у которых уже четко проявились признаки изменения личности и психики, предположительно, вследствие черепно-мозговых травм. Иными словами, это не была случайная выборка из игроков НФЛ, у большинства из которых, несмотря на полученные сотрясения мозга, никогда не наблюдалось подобных изменений.

Есть еще один вывод из этого исследования: среди спортсменов, которые так и не доросли до НФЛ, гораздо менее распространены повреждения мозга. Лишь у троих из 14 бывших игроков студенческого футбола при исследовании мозга выявили ХТЭ, хотя мозг каждого из них был пожертвован в банк именно на основании того, что они сами или их семьи подозревали наличие ХТЭ.

Другое исследование, проведенное силами Центров по контролю и профилактике заболеваний (США)[112], дает куда более репрезентативную картину состояния здоровья бывших игроков НФЛ. Среди 3439 футболистов, которые отыграли в составе НФЛ хотя бы пять сезонов между 1959 и 1988 годами, смертность от всех причин составила около половины среднего значения летальности по стране в целом. К 2007 году умерли только 334 завершивших карьеру игрока и лишь двое из них – от деменции. Для сравнения: у 85 причиной смерти послужили онкологические заболевания, у 126 – сердечно-сосудистые.

ХТЭ, безусловно, страшная штука, она разрушает мозг и калечит жизни. Однако должен заметить, что недавние сообщения в СМИ создали у публики ложное представление, будто футболисты – равно как и все прочие, у кого бывают сотрясения мозга, – неизбежно обречены страдать от поражения мозга. А это неправда.

Преувеличение рисков заработать ХТЭ может обернуться даже трагическими последствиями. В 2016 году хоккеист Национальной хоккейной лиги Тодд Юэн убедил себя, что у него ХТЭ. И в возрасте 46 лет на фоне депрессии, которая мучила его на протяжении нескольких лет, покончил с собой.

«Каждый раз, когда передавали, что у кого-то из его товарищей по НХЛ обнаружена ХТЭ, Тодд твердил: “Если у них ХТЭ, значит, и у меня тоже”, – рассказала его вдова Келли в заявлении, которое обнародовал Канадский центр травм головного мозга. – Его приводила в ужас мысль, что придется жить с дегенеративным заболеванием, которое чем дальше, тем больше будет отнимать у него разум, отбирать привычные радости жизни и в конце концов превратит в обузу для семьи».

Тем не менее при вскрытии в мозге Юэна не было обнаружено никаких физических признаков поражения, которое можно было бы связать с ХТЭ[113].

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: ТРИ ЗАБЛУЖДЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО СОТРЯСЕНИЯ МОЗГА

Бытуют три ложных представления о том, что можно, а что нельзя считать сотрясением мозга и по каким симптомам это определять.

Допустим, вы споткнулись о коврик и, падая, ударились о край стола лбом, от чего на нем образовалась небольшая ссадина. Означает ли это, что вы получили сотрясение мозга?

Необязательно. Кровоточит ли ваша ранка, заметны ли внешние признаки повреждения головы – все это не касается диагностирования сотрясения. На самом деле даже МРТ или КТ мозга часто не выявляет никаких отклонений в его состоянии.

Второе распространенное заблуждение состоит в том, что сотрясение мозга должно непременно сопровождаться временной потерей сознания: был обморок, значит, это сотрясение. Ничего подобного! Во множестве случаев сразу после сотрясения мозга человек сохраняет полное ясное сознание и связь с реальностью.

Тогда по каким же признакам диагностировать сотрясение мозга, если ни физическое повреждение головы, ни потеря сознания не служат его определяющими симптомами?

Один-единственный определяющий симптом сотрясения мозга прост и хорошо выражен: он обязательно включает нарушения в функционировании мозга – либо немедленные, либо проявляющиеся через несколько часов после травмы головы. Человек может почувствовать головокружение, спутанность сознания, тошноту; может начаться головная боль. Бывают временные затруднения с речью, ходьбой, памятью, порой нарушается способность ясно мыслить, принимать решения или выполнять действия, требующие мышечной координации. Может ощущаться внезапная повышенная чувствительность к свету. Иногда начинается рвота, отмечаются звон в ушах или расстройство зрения.

Разумеется, большинство людей не умирают от полученного удара по голове, и это подводит к третьему расхожему заблуждению относительно сотрясения мозга. По вполне понятным причинам СМИ всегда сообщают, если кто-то из профессиональных спортсменов становится инвалидом в результате множественных сотрясений мозга. Однако из-за этого нередко делается ложный вывод, будто одно-единственное сотрясение обязательно причиняет непоправимый вред мозгу. На самом же деле подавляющее большинство сотрясений проходит бесследно, не оставляя последствий в функционировании мозга. Через несколько дней или недель человек полностью оправляется, и у него не остается никаких признаков умственных или эмоциональных нарушений.

Правда о рисках в футболе и других видах спорта

Случаи хронической травматической энцефалопатии среди завершивших спортивную карьеру футболистов НФЛ приобрели такую известность и обсуждаются так широко, что многие родители стали вообще запрещать детям играть в футбол. Масла в огонь подливает и доктор Беннет Омалу, патолог, первым выявивший и описавший ХТЭ. Он доходит даже до утверждения, что разрешать играть в футбол до 18 лет уже «по определению означает насилие в отношении детей»[114]. Я считаю, что здесь доктор Омалу впадает в крайность. В конечном счете разве европейский футбол не больше чреват сотрясениями мозга у игроков, чем американский? Исследование ученых из Университета Макгилла[115] в Монреале обнаружило, что на протяжении одного сезона в европейском футболе Канады сотрясение мозга получили 46 % игроков – против 34 % среди спортсменов в американском футболе. Причем среди игроков и европейского, и американского футбола, заработавших сотрясение мозга, большинство получили за этот же сезон и второе сотрясение.

Вот это-то повторное сотрясение мозга и дает повод для беспокойства. При том, что большинство людей оправляются после удара без какого-либо долговременного вреда для себя, те, кто получает повторное сотрясение, не восстановившись полностью после первого, подвергаются повышенному риску развития ХТЭ. Это заболевание потому и названо травматической хронической энцефалопатией, что становится следствием множественных сотрясений мозга.

Когда вы, родители, выбираете, разрешить ли своим детям заниматься каким-то из контактных видов спорта, заслуживаете знать всю правду. И в прежние времена ни у кого не возникало сомнений, что занятия боксом далеко не безвредны для мозга и умственного здоровья, а сейчас известно, что не менее опасны в этом смысле и многие другие контактные виды.

Если вы позволили своему сыну или дочери играть в футбол, хоккей или европейский футбол, это ваши выбор и ответственность как родителей. Но если ребенок получил во время игры сотрясение мозга, настоятельно рекомендую уговорить/убедить его заняться каким-нибудь другим спортом.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: ЛУЧШИЙ СПОСОБ ВОССТАНОВИТЬСЯ ПОСЛЕ СОТРЯСЕНИЯ

Первое и самое очевидное правило для тех, кто лечится после сотрясения мозга, – не рваться туда, где вы его получили, чтобы не схлопотать еще одно. В особенности до того, как исчезнут все симптомы первого сотрясения, пострадавшему следует категорически избегать любых видов деятельности и занятий, которые могут привести к очередному удару. Второе сотрясение, полученное на фоне первого, повышает риск развития долговременных опасных для мозга последствий.

Расшифровываю: тренер, не отправляй таких снова на поле!

Теперь, когда с первым правилом все понятно, тем более что это всего лишь простой здравый смысл, зададимся вопросом: на какое время и в какой мере человеку после сотрясения мозга требуется покой?

Сегодня ряд медицинских обществ и больниц рекомендуют, что называется, «полный» покой. Именно это предписывают дюжины сайтов о здоровье. Там указывают, что больной должен избегать любого физического и умственного напряжения как минимум неделю или дольше. И настаивают на необходимости так называемого когнитивного покоя, что подразумевает полный запрет на чтение, выполнение домашних заданий, дела по работе, видеоигры, электронную почту, обмен текстовыми сообщениями, серфинг в интернете и общение в социальных сетях. Более того, настаивают, что больной должен носить солнцезащитные очки, находиться в затемненном помещении и непременно соблюдать постельный режим, то есть в буквальном смысле не делать ничего. Это у них называется кокон-терапией, что от начала до конца есть форменная ненаучная фантастика, а по сути – вредно и опасно.

Мозгу для нормального функционирования нужна стимуляция. Десятилетия научных исследований, казалось бы, уже надежно доказали, что «обогащенная» среда обитания способствует усиленному развитию мозга как у людей, так и у животных, тогда как «обедненное» окружение убивает мозговые клетки и обрекает детей всю жизнь страдать расстройством когнитивных способностей. Так стоит ли удивляться, что на неделю засунуть ребенка, который ударился головой, в некое подобие средневековой темницы, мягко говоря, не самый подходящий способ лечения.

Как показывает серия исследований, максимальный эффект достигается, если держаться золотой середины. Так, молодые люди лучше всего оправляются после сотрясения мозга, если избегают занятий, ставших источником травмы головы, а в остальном занимаются умеренной физической и умственной деятельностью. Например, журнал Pediatrics опубликовал в 2015 году исследование[116], авторы которого первоначально планировали доказать, что детям и молодым людям в возрасте от 11 до 22 лет при сотрясении мозга полезен строгий покой. В ходе же исследования обнаружилось прямо противоположное: у таких исследуемых на протяжении первых десяти дней после сотрясения мозга наблюдалось больше посткоммоционных симптомов (симптомов сотрясения головного мозга), чем у тех, которым рекомендовали просто поменьше переживать из-за травмы и не делать из мухи слона.

Таким образом, если вы или кто-то из ваших близких получил сотрясение мозга, придерживайтесь такого порядка действий:

1. Покажитесь врачу.

2. Не волнуйтесь, не унывайте и не думайте о травме, по крайней мере, первые несколько дней.

3. Ни в коем случае не отгораживайтесь от мира, не помещайте себя в кокон. Немного переписки с друзьями вам не повредит.

«Лифты для пациентов, а врачи – пешочком по лестнице».

Эта фраза засела в моей памяти с первого раза, когда я услышал ее от профессора Димитрия в Институте нейрохирургии имени академика Ромоданова Национальной академии медицинских наук (НАМН) Украины в Киеве.

Дело было летом 2004 года, я тогда приехал в институт прямо из аэропорта, где профессор встречал меня, держа над головой табличку с моим именем по-украински. За некоторое время до того я разослал электронные письма нейрохирургам всех развивающихся стран с предложением сотрудничества в области передовых методик малоинвазивных нейрохирургических вмешательств. Профессор Димитрий откликнулся одним из первых, и вот я прилетел в Киев прямо из дома в Сан-Диего, благо выдалась отпускная неделя.

Снаружи мрачная серая громада многоэтажного больничного корпуса, где располагался институт, напоминала линейный корабль, брошенный на приколе доживать свой век в неравной борьбе с непогодой. Это было государственное лечебное учреждение, и значит, финансировалось оно скудно, а лечились здесь только бедные слои населения. Ряды распахнутых по случаю жары окон немного оживляли унылое однообразие выщербленных бетонных стен свисающими наружу тюлевыми занавесками. Как будто тюрьма принарядилась в кружева по случаю праздника.

Институт нейрохирургии занимал верхние этажи больничного корпуса, поэтому в вестибюле я сразу направился к единственному лифту и уже было занес палец над кнопкой вызова, как профессор Димитрий выдал сакраментальную фразу: «Лифт у нас для пациентов, а врачи все больше пешочком да по ступенечкам».

И повел меня в глубину вестибюля, где был выход на лестницу. Мы начали подниматься.

На первом этаже я увидел, что дверь пожарного выхода открыта настежь.

«Разве вы ее не закрываете?» – удивился я.

«Кондиционеров у нас нет, а так хоть какое-то дуновение воздуха. А если пожар…» – он изогнул бровь, пожал плечами и продолжал подниматься.

Обшарпанная лестничная клетка производила гнетущее впечатление. На каждом этаже из открытых дверей на лестницу просачивался узнаваемый едкий запах дезинфекции и дешевого хозяйственного мыла. Но и этот букет стойких больничных ароматов перебивали характерные для каждого отделения запахи. Из родильного на нас пахнуло околоплодными водами. Из отделения интенсивной терапии выплывал резкий дух антисептиков, а в глубине слышались гул и постукивание аппаратов жизнеобеспечения. Этажом выше витал застарелый и такой знакомый мне запах припаленной плоти – там располагались операционные. Еще выше помещалось отделение неврологии, и мой нос унюхал совершенно неожиданное и неуместное амбре: к ароматам жарящегося бекона примешивались отчетливые ноты чистящего средства и почему-то керосина, а аптечные флюиды придавали этому странному попурри дополнительную остроту.

Я озадаченно взглянул на Димитрия, и он, ни слова не говоря, жестом пригласил меня зайти в отделение. В коридоре он открыл дверь в первую попавшуюся палату с правой стороны. Там было шесть кроватей, на каждой по ребенку; кто-то спал, другие сидели, откинувшись на подушки. Дети были такие худенькие, что сначала мне показалось, будто это онкологические пациенты. С двумя самыми маленькими рядом на кроватях лежали матери, другие мамаши переговаривались и что-то готовили на небольших составленных в углу керосинках. На одной я заметил кастрюльку с кипящей водой – там стерилизовались стеклянные шприцы и иглы. На другой керосинке стояла сковорода, в которой что-то шкворчало.

Я спросил Димитрия, что там жарится.

«Сало», – ответил он.

И тут меня осенило. Я наклонился к нему и одними губами произнес: «Эпилепсия?» Он кивнул.

Как же я сразу не догадался? Юных пациентов держали на особом питании – сплошь из жиров. Одних только жиров. Более сотни лет назад медики обнаружили, что у детей с эпилепсией при диете, включающей главным образом сливки, растительное масло, сливочное масло и другие продукты с высоким содержанием жиров, припадки становятся реже или полностью прекращаются. Правда, вскоре высокожировой рацион отошел на второй план, вытесненный фенобарбиталом – изобретенным примерно в то же время первым медикаментозным препаратом, который способствовал снижению частоты эпилептических припадков. В 1990-е годы интерес к этой диете возродился, ее снова стали активно использовать, если лекарственные антиэпилептические препараты оказывались бессильными.

А вот в Украине, России и других бывших советских республиках высокожировая диета всегда была в чести как испытанное народное средство против эпилепсии и палочка-выручалочка для семей, которые не могли себе позволить дорогостоящих препаратов. Вот матери и готовили собственное лекарство – шкварки – в попытках усмирить бушующие штормы избыточных электрических разрядов в головах бедных ребятишек.

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: ВАШИ ВНУТРЕННОСТИ – ВТОРОЙ МОЗГ

Идущие от головного мозга нервные волокна пронизывают чуть ли не каждый миллиметр вашего тела. Сложные их соединения образуют нервные сплетения. Одно такое сплетение в животе, охватывающее желудок и кишечник, – это хорошо изученная анатомическая структура: энтеральная нервная система (ЭНС). Когда вы взволнованы, именно реакция ЭНС на сигнал вашего мозга вызывает дрожь внутри, как будто в животе распорхались бабочки. Это ЭНС посылает сигналы голода или насыщения. Важны ли нервные волокна, сплетающиеся в ЭНС у вас в животе? Безусловно. Абдоминальная хирургия, то есть операции на органах брюшной полости, дает подсказку, почему вокруг роли ЭНС в последнее время поднимают такой нездоровый ажиотаж.

При некоторых медицинских диагнозах (кишечная непроходимость, раковая опухоль, интраабдоминальные спайки) показана резекция достаточно длинных участков кишечника. Как ни странно, но удаление значительной части тонкой кишки – 43 из 50 см – почти не сказывается на функционировании кишечника. Точно так же без особых последствий может быть удалена большая часть ободочной (толстой) кишки. По большому счету, можно удалить практически весь кишечник.

И представьте, нигде в мире у пациентов с резецированным кишечником в дальнейшем так и не было зафиксировано ни одного случая психоневрологических последствий. Но кишечник же окружен нервными волокнами, образующими целое нервное сплетение? Это да, правда. А заслуженно ли на этом основании величать кишечник вторым мозгом? Нет, ничего подобного не следует из всего, что мне когда-либо доводилось читать и наблюдать собственными глазами.

Кетогенная диета

Оригинальная высокожировая диета для больных эпилепсией детей, разработанная в начале ХХ века, предполагала поставлять организму более 90 % калорий за счет жиров при крайне малом содержании в рационе белков и углеводов. Но в то время, когда кетогенную диету только придумали, никто не знал, почему преимущественное потребление жиров снижает частоту эпилептических припадков у детей. Завесу тайны не удается приоткрыть и по сей день.

Однако кое-что нам все же известно: при нормальном рационе нейроны и другие клетки организма используют в качестве источника энергии глюкозу, то есть извлекаемый из углеводов сахар. Не получая углеводов или использовав весь их имеющийся в организме запас (что обычно происходит за 16 часов), печень начинает преобразовывать жир в кетоны, которые служат резервным источником энергии для ваших клеток. И по причинам, не до конца ясным, нейроны, получая энергию от кетонов вместо привычных углеводов, становятся менее возбудимыми, проявляют меньше склонности идти вразнос и провоцировать припадки. Таким образом, на детей с эпилепсией кетоны, вырабатываемые их печенью из жиров, действуют как лекарство.

В 1950-х появились и получили распространение первые медикаментозные средства от эпилепсии, из-за чего в странах Запада кетодиета вышла из милости у врачей и пациентов. А в конце 1960-х доктор Роберт Аткинс попробовал применить несколько видоизмененный вариант кетогенной диеты, чтобы избавиться от лишнего веса. В 1972 году он выпустил книгу под названием «Новая революционная диета доктора Аткинса»[117] (Dr Atkins’ Diet Revolution[118]), которая наделала много шума и раскупалась на ура, хотя медицинское сообщество в те времена придерживалось твердого убеждения, что жиры – это сплошной вред, которого во что бы то ни стало следует избегать. Разработанный доктором Аткинсом рацион, которого многие придерживаются и сейчас, не только предусматривает неограниченное количество жиров, как при кетогенной диете, но и позволяет сколько угодно объедаться белком и овощами с низким содержанием углеводов.

Со своей стороны, я тоже поддерживаю резко ограниченное потребление углеводов и акцент на пище растительного происхождения. Но никак не соглашусь с рекомендацией доктора Аткинса в неумеренных количествах потреблять жиры и белковые продукты, поскольку в борьбе с одним злом вы подвергаете себя другому: в виде избыточного количества получаемых калорий и плохого холестерина (в нем содержится много насыщенных жиров). Давайте лучше посмотрим, чем питаться, если вы намерены добиться пикового КПД мозга и обеспечить себе в пожилые годы здоровую полноценную жизнь.

Диета MIND

Для улучшения здоровья мозга и профилактики нейродегенеративных старческих заболеваний разработан специальный рацион, сочетающий средиземноморскую диету с DASH-диетой (Dietary Approaches to Stop Hypertension – диетологический подход к предотвращению гипертонии). Она носит сложное и длинное название The Mediterranean-DASH Intervention for Neurodegenerative Delay diet, но чаще – сокращенное: MIND-диета. Серия недавно проведенных основательных исследований подтверждает, что она помогает избежать снижения умственных способностей и сохранять когнитивное здоровье. Одно изыскание показало даже, что люди, придерживающиеся MIND-диеты, вдвое уменьшают риск возникновения болезни Альцгеймера[119]. Феноменально! И коль скоро пока не разработано лекарство, предотвращающее деменцию, этот уникальный рацион – единственный выход.

Моя семья также придерживается MIND-диеты, хотя и не слишком строго. Мы включаем в рацион как можно больше свежих фруктов, овощей, орехов, рыбы и курятины, но ограничиваем себя в красном мясе, насыщенных жирах и сладостях. В итоге питаемся просто и вкусно, однако подчеркну, что для нас это по большей части руководящий принцип, и никак не догма. Иногда мы позволяем себе сочный бифштекс или лакомимся шоколадом. Больше полезных сведений о MIND-диете можно получить в интернете, в том числе, по адресу https://www.webmd.com/alzheimers/features/mind-diet-alzheimers-disease[120].

Разумеется, MIND-диета не имеет ничего общего с кетогенной, следовать которой маленьких пациентов киевской больницы вынуждало их грозное заболевание. По счастью, для большинства из нас избыточное потребление жиров не то, к чему следует стремиться. Но и мы можем получать блага от кетонов, только другим путем, а именно: если будем дополнять нашу MIND-диету интервальным голоданием.

Интервальное голодание

Пожалуй, все же есть глубокий смысл в том, что большинство мировых религий предписывают своим адептам время от времени держать пост – голодать. Практикуя интервальное (периодическое) голодание, вы проясняете свое сознание, взбадриваете чувства и улучшаете функционирование мозга. К тому же этот прием снизит вам кровяное давление, уровень инсулина в крови, а также вес, потому что вы уменьшите общее количество калорий. Сплошная польза. Ну разве не чудо?

Да, голодно. Но совсем ненадолго!

Давайте вспомним наших первобытных предков, собирателей и охотников, выживавших в обжорстве и голоде, в изобилии и лишениях. Истинная диета времен палеолита не состояла из одних только шматов сочного жареного мяса. Нередко случались дни и недели, когда нашим предкам не удавалось завалить ни бизона, ни вепря, и они ложились спать на голодный желудок.

Однако голод дарил и некоторые блага. Даже один день, прожитый без пищи, увеличивает факторы роста вашего мозга – естественные соединения, которые поддерживают выживание и здоровый рост мозговых клеток. Эволюция позаботилась так разумно устроить наш организм, что мы способны действовать на пике возможностей подобно автомобилю с гибридным двигателем. Когда метаболизм переключается с глюкозы на кетоны, познавательная способность мозга достигает максимума и тем самым ставит заслон дегенеративным заболеваниям. Как сформулировали авторы недавней статьи в Nature Reviews Neuroscience[121], «метаболическое переключение оказывает влияние на множественные сигнальные пути, усиливающие нейропластичность мозга [способность меняться под действием опыта и восстанавливать утраченные связи после повреждений] и его сопротивляемость травмам и заболеваниям».

Как же вы это проделываете? Уж точно не перегружаясь глюкозой или кетонами, а просто изменяя ритм питания, позволяя организму выполнять то, что ему необходимо делать в голодные периоды.

Я не имею в виду ограничение калорий, обеспечивающее долголетие животным и, вероятно, срабатывающее в том же духе для людей, чтобы позволить им прожить дольше. Люди, которые жестко придерживаются низкокалорийной диеты и довольствуются всего тысячей калорий в сутки, постоянно испытывают чувство голода. Речь о перемежающемся голодании, которое вынуждает организм сжигать его жировой запас один-два раза в неделю. Образующиеся в результате кетоны не только позволяют мозгу нормально работать в период голодания, но и фактически улучшают познавательные возможности, способствуют росту связей между нейронами и предупреждают дегенерацию мозга.

Я соблюдаю (по крайней мере, стараюсь) интервальное голодание и рекомендую всем, кто желает улучшить расположение духа и достичь пика познавательной способности. Могу предложить свой план.

Голодать дважды в неделю. Ваша задача – продержаться без еды 16 часов. Выберите два дня, только не подряд, и откажитесь в них от завтрака и обеда или от обеда и ужина. Если приплюсовать к периоду воздержания ночное время, вы запросто выйдете на требуемые 16 часов. Я, например, по понедельникам и четвергам не завтракаю и не обедаю, а только ужинаю. (Жена и сыновья, конечно, что-то едят на завтрак и обед.)

Долой завтраки. Я имею в виду не только выбранные вами «голодные» дни, я призываю почти каждый день отказываться от завтрака! Кто-то утверждает, что завтрак как раз и есть наиважнейшая трапеза за весь день, однако солидной доказательной базы на этот счет не существует. Я позволяю себе завтракать разве что в выходные, с моими мальчишками, чтобы побыть с ними вместе, пообщаться, узнать, чем они дышат.

Салат на обед. Я лишь изредка питаюсь бутербродами, бургерами или какой-либо углеводосодержащей едой. Мой обычный обед – салат. Хотя бывает тяжеловато довольствоваться только им.

Никаких перекусов на ночь. Это для меня тяжкое испытание, особенно после длинного дня в клинике или в «голодательные» дни. Но я стараюсь держать себя в руках.

Пожалуйста, примите во внимание, что я не сторонник крайностей в этом вопросе. Можете не сомневаться, я бываю в ресторанах с семьей и друзьями, и довольно часто. Меня приглашают на деловые или официальные завтраки, и я не сижу с постной физиономией, а следую общему примеру и ем с удовольствием. Однако интервальное голодание встроено в мою обыденную жизнь.

В дни операций я фактически воздерживаюсь от еды до полдника. Даже чашечку кофе себе не позволяю, поскольку, если зашел в операционную и взялся за дело, уже нельзя прерываться, чтобы сбегать в туалет. Операции обычно длятся часов по восемь подряд, без перерыва. Вы, наверное, удивитесь, что голод не делает меня вялым, как сонная муха. Вовсе нет. Как выяснилось, все с точностью до наоборот: натощак я бодрее, энергичнее и куда лучше соображаю.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: И ВОВСЕ МЫ НЕ ТО, ЧТО ЕДИМ

Почти ничего из того, что мы едим, никогда не направляется прямо и непосредственно в наш мозг, поскольку специальный механизм – гематоэнцефалический барьер – предупреждает попадание вредных веществ в мозг с током крови. Когда артерии, идя от сердца, заходят внутрь черепа, становясь мозговыми артериями, они уже не такие пористые, какими были за его пределами. Теперь их стенки изнутри выстилает специальный толстый клеточный слой – интима, резко ограничивающий проникновение чего бы то ни было из кровотока в мозговые ткани. Этот почти непроницаемый гематоэнцефалический барьер открыли в конце XIX столетия в ходе простого эксперимента. В кровь подопытной мыши впрыснули синее красящее вещество, а позже при вскрытии оказалось, что все ткани ее тела приобрели синий цвет, за исключением головного и спинного мозга, сохранивших естественную белизну. Проще говоря, красящее вещество в ткани мозга не проникло.

Теперь мы знаем, что даже воспалительные клетки, как и большинство медицинских препаратов, воздействующих на самые разные части тела, не могут преодолеть барьер и попасть в мозг. Из-за этого разработка медикаментозных препаратов для лечения неврологических патологий представляет огромную трудность, в чем я сам убедился, разрабатывая методы лечения рака головного мозга.

А что же все-таки проникает в него? В основном кислород, глюкоза и кетоны. Барьер могут преодолевать также некоторые жиры, витамины и минеральные вещества. Почти все, в чем нуждается мозг, организм вырабатывает сам. И потому, когда вы слышите, как кто-то толкует о «пище для мозга», помните, что ваш мозг большой привереда и весьма разборчив в этой самой «пище».

Если диетой не обойтись

Большинство из нас терпеть не могут принимать выписанные врачами таблетки и прочие медикаментозные средства, которые отпускаются только по рецептам. Мы хотим понижать свой уровень холестерина, сахара в крови, худеть, излечиваться от диабета, депрессии и прочих распространенных расстройств без всякой этой «химии», с помощью диет и физических упражнений.

На этой естественной склонности публики спешат погреть руки ушлые знахари и шарлатаны. Они уверяют, что диеты, специальные гимнастики и натуральные добавки – единственный безопасный способ излечиться от диабета. Это ложь, вредная и опасная.

Основатель и издатель пропагандирующего здоровый образ жизни журнала Prevention Джером Родейл, большой поборник здоровой пищи и критик официальной (классической) медицины, заявил в телевизионном шоу, что доживет до ста лет. И фактически не сходя с места скончался[122] в возрасте 72 лет, прямо там, в съемочном павильоне, рядом с ведущим Диком Каветтом. (Из-за этого прискорбного события тот выпуск так никогда и не вышел в эфир.)

И Роберт Аткинс скончался в 72 года[123].

Иными словами, диеты не всесильны. Если видите, что вам недостаточно правильного питания и физических упражнений, чтобы сохранять здоровье и хорошее самочувствие, прошу, не пренебрегайте медикаментозными средствами. Они действенны и способны улучшить ваше состояние, не нанося дополнительного вреда здоровью.

При диабете второго типа терапия первой линии (то есть метод лечения, который следует рассматривать в первую очередь) – это метформин, старейший и самый дешевый препарат. При приеме в таблетках он не только повышает чувствительность мышц к инсулину, благодаря чему организм будет меньше производить его, но и уменьшает количество глюкозы, которую печень выбрасывает в кровоток. А самое ценное: у больных диабетом, как было установлено, улучшает познавательную функцию в долговременном плане. По данным исследований, метформин способен почти на треть снизить риск развития слабоумия. И по свидетельству ученых из Австралии, это единственный диабетический препарат, который может предотвратить у пожилых людей потерю памяти[124], навыков исполнительного функционирования и вербального обучения (приобретения опыта, знаний, умений и навыков через словесные инструкции, разъяснения, описания). Я не призываю принимать метформин для улучшения умственных способностей и работы мозга, а просто обращаю ваше внимание на то, что можно и нужно рассматривать разные подходы к лечению.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: ПРИВЫЧКИ – СЕБЕ НА ПОЛЬЗУ

Жизнь у вас полна дел и забот, только успевай. Но когда хочется перекусить, разве вы, рассуждая, где бы это сделать, всякий раз рыщете в мобильном приложении, по сайтам или в рекламных проспектах?

Лично я – никогда.

Реальный путь к улучшению здоровья мозга – выработать базовые разумные и практичные привычки, позволяющие легко и без хлопот справляться с большинством ваших будней со всеми их проблемами. Привычки – великое дело.

При этом всякий знает, что выработать новую привычку – задача чертовски трудная. Лишь часть наших обещаний, торжественно данных себе под Новый год, дотягивает до лета, не говоря уже о кануне следующего Нового года. А потому к формированию привычки крайне важно подходить очень избирательно и стратегически. Во-первых, будьте конкретны и позитивны: пусть она будет измеряемой, как некое действие, которое вы точно будете выполнять, а не просто что-то желательное, что вы через некоторое время забросите. Во-вторых, расскажите окружающим, что решили завести эту привычку, и попросите поддерживать вас. В-третьих, не распыляйтесь, а выберите всего одну, которую намерены изменить (или выработать).

Как только усвоите выбранную привычку, следовать ей сразу станет проще. У нас дома прием пищи – это прежде всего общий сбор семьи за столом и время общения… а то, что мы съели больше 115 г сыра за один присест или забыли покрошить в салат капусту, – мелочи.

Мы не устраиваем суеты из-за пустяков. Мы с женой сознательно поставили дело так, чтобы еда не вызывала у наших мальчиков чувства вины и угрызений совести, что они в чем-то превысили меру. Когда я говорю, что мы следуем MIND-диете, я подразумеваю, что в рационе мы делаем упор на свежие, полезные для здоровья продукты и что у нас в привычке избегать нездоровой пищи вроде фастфуда.

Учитывая, что многим в мире недоступны свежие недорогие продукты питания, мы стараемся не забывать, как нам повезло. Я тем сильнее утверждаюсь в этом нашем везении, чем больше разъезжаю по командировкам в развивающиеся страны, куда обычно беру с собой кого-то из сыновей, благо они теперь достаточно подросли для этого.

Мне очень нравится простая и емкая рекомендация, которую дает автор книг о здоровом питании Майкл Поллан: «Ешьте настоящие продукты. Не слишком много. В основном растительные».

В самую точку!

Я учу моих мальчишек, что основа питания – свежие овощи, фрукты, орехи и рыба. А все остальное пусть будет для вас лакомством, приятным, но редким капризом, говорю я им. Бургеры: изредка, но ни в коем случае не каждый день. Чизкейк: изредка, но никак не каждый день. Наслаждаться тем, что ешь, и застольной беседой – ежедневно.

Погоду делают привычки, втолковываю я им, а не потакание капризам.

Дженнифер было шесть лет, когда у нее проявились первые симптомы. Впрочем, настолько незначительные и еле различимые, что родители приписывали их возрастным особенностям развития. Выражалось это во внезапных приступах тревоги и страха, побуждавших девочку без всякой видимой причины вдруг бросаться в объятия родителей, ища защиты. Через несколько месяцев внезапные приступы участились, страх и тревога стали с большей силой одолевать Дженнифер и теперь сопровождались видениями каких-то незнакомцев, хотя их и в помине не было рядом. Родители отвели ее к доктору, но тот заверил, что поводов для беспокойства нет. Однако припадки повторялись все настойчивее – сначала раз в неделю, потом каждый день, а после и по несколько раз за сутки.

Однажды Дженнифер вдруг потеряла сознание и рухнула на пол. Спустя секунды она очнулась, но абсолютно не помнила, что с ней случилось. Врачи наконец-то спохватились и сообразили, что делать. Девочку отправили на сканирование головного мозга. Было предположение, что припадок, отключивший ее сознание на несколько мгновений, вызван опухолью.

Однако МРТ выявила картину безукоризненно здорового, безупречно структурированного мозга. Никаких отклонений, все в идеальном порядке: каждая извилина и каждая бороздка, каждый сосуд в системе кровоснабжения и каждая полость, как и все костные структуры. Просто по учебнику анатомии. И значит, поиск причин следовало продолжить. Голову Дженнифер облепили электродами – вдруг выявятся аберрантные (неверные) электрические сигналы? И снова никаких отклонений, норма.

Для дальнейшего обследования ее поместили в больницу, чтобы несколько дней в суточном режиме наблюдать, как ведет себя ее электроэнцефалограмма. Однажды во время завтрака на девочку вдруг снова накатил панический страх. В тот же момент плавные ритмичные линии на ее ЭЭГ, отражающие динамику мозговых волн, вдруг словно взбесились. Вспышка эпилепсии. Этим кратковременным припадком страха лобная доля мозга предупреждала о наступлении судорог, которые пока не случились. В медицине это состояние зовется аурой и означает ощущения или переживания, регулярно предшествующие эпилептическому приступу.

Родители сначала никак не хотели верить в этот диагноз. Как же так, разве эпилептики не валятся на землю и не дергают судорожно руками-ногами? И правда – у Дженнифер на тот момент форма заболевания была гораздо мягче, и выписанное врачами лечение помогло привести состояние девочки к норме.

Через несколько месяцев припадки страха возобновились. Дозу основного лекарства увеличили, к нему добавилось еще одно. Через год Дженнифер принимала уже три препарата, от чего все время ходила одурманенная и вялая, а приступы страха все равно то и дело накатывали. Потом, во время посещения врача в эпилептической клинике, она второй раз лишилась сознания. Но теперь ее мозг проявил фармакорезистентность: проще говоря, отказался подчиниться действию простых лекарственных средств. Нарушение ритмов головного мозга, спровоцировавшее припадок, распространилось из лобной доли в прилежащие области. Разбушевавшаяся в правом полушарии гроза перекидывалась на левое и рикошетом снова ударяла в правую половину мозга, и так снова и снова. Врачи диагностировали большой эпилептический припадок, то есть со всем набором острых симптомов.

А поскольку клиника, к которой была прикреплена Дженнифер, функционировала при больнице, девочку немедленно поместили в отделение интенсивной терапии. Ей ставили капельницы с самыми сильными седативными средствами, чтобы купировать приступ, но дозы были настолько высоки, что, в сущности, воздействовали на организм почти так же, как общая анестезия. Седативный эффект был силен настолько, что угнетал даже дыхательный рефлекс, и ее пришлось подключить к аппарату принудительной вентиляции легких.

Дженнифер оказалась в двойной ловушке: если не купировать постоянно повторяющиеся приступы, они грозили разрушить те самые мозговые ткани, в которых возникали, а если купировать, это означало для нее жизнь в бессознательном состоянии под действием мощных седативных препаратов.

Имелся, правда, еще один выход, поэтому-то Дженнифер и ее родителей доставили на самолете в сопровождении бригады медиков к нам в клинику. При встрече с ними я заметил, какие пустые, безжизненные глаза у родителей девочки. Они уже знали, что обычная хирургическая операция при некупируемых эпилептических приступах в случае их дочери невозможна. Аберрантные электрические разряды, которые вызывали у нее сильнейшие приступы и отражались на ЭЭГ в виде острых высокоамплитудных пиков (спайков), не имели четко локализованного очага, чтобы его можно было безопасно удалить, как опухоль. На беду Дженнифер, спаечная активность возникала беспорядочно в разных точках по всему правому полушарию.

Врачи уже предупредили родителей девочки, каким будет следующий акт в их трагедии. А теперь мне предстояло заговорить с ними о том, что немыслимо и невыносимо для мамы с папой, но что в этих обстоятельствах давало их дочери единственную надежду на спасение. И я сказал им, что Дженнифер необходимо удалить половину мозга.

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: НАШ МОЗГ СОБРАН ЖЕСТКО

Мозг, этот таинственный орган, запрятанный под крышкой черепа, в ходе истории оброс множеством ярких метафор, с помощью которых люди веками пытались объяснить его свойства и которые на поверку оказались страшно далеки от истины. Древние, например, считали, что внутри мозга помещается слизь (флегма). Другие предполагали, что его полости омываются животными Духами[125]. Позже, в эпоху индустриальной революции, возник новый, сразу всем полюбившийся образ для объяснения механизма работы мозга: шестеренки. А в наш цифровой век самой расхожей метафорой, естественно, стало все связанное с коммутациями, монтажными соединениями и платами.

Но дело в том, что нейроны в силу многогранности способны брать на себя самые разные роли, какие могут понадобиться мозгу в процессе жизни. Прежде всего, ни один нейрон нельзя считать «жестко замонтированным» в том смысле, что ему отведена единственная задача (или функция). Каждый умеет в той или иной степени брать на себя новую функцию, для которой не был предназначен изначально. Кстати, не найдется ли способа дать более точное и наглядное представление о мозге?

Нейробиология описывает мозг в понятиях «нейрональных ансамблей», координирующих свои действия на функциональном уровне. Как видно из истории болезни моей пациентки Дженнифер, когда ту или иную мозговую структуру подвергают операции или даже удаляют, оставшиеся участники нейронального оркестра подхватывают партии отсутствующих собратьев и продолжают слаженную игру, выдавая поразительно стройные симфонии мысли, воображения и чувства.

Пластичность неоспорима

Никакой пример не мог бы лучше проиллюстрировать поразительную способность мозга к самоперестройке, чем его реакция на удаление одного из двух полушарий – такая операция называется гемисферэктомией. Впервые проведенная на человеческом мозге в 1923 году, она представляет собой самое радикальное и вопиюще зверское из всех мыслимых хирургических вмешательств. После десятилетий забвения по соображениям, что это слишком большой риск, гемисферэктомия возродилась в медицинской практике и была усовершенствована в начале 1970-х годов хирургами в Университете имени Джона Хопкинса. С тех пор эта операция стала если не обыденностью, то, во всяком случае, и не последней соломинкой, за которую цепляются от отчаяния. Мало того, что у 96 % прооперированных детей эпилептические припадки полностью прекращаются или почти сходят на нет, лишь считаные единицы после такого вмешательства показывают сколько-нибудь значимую утрату памяти, умственных способностей, индивидуальности или даже чувства юмора.

Способность мозга перераспределять между отделами функции и переделываться при утрате какой-либо из структур в нейробиологии называют «пластичностью». На протяжении 1980-х годов ученые полагали, что за большинством участков мозга жестко закреплены конкретные наборы задач. Помните составленную Пенфилдом соматосенсорную карту мозга из главы 1, где изображается, из какого участка исходит осязательная реакция на прикосновение к тому или иному месту, например к щеке, языку, пальцам? С появлением этой карты и ученое сообщество, и публика уверились, что эта география так же незыблема, как карта Северной Америки.

Затем пришла плеяда блестящих новаторов, как, например, невролог Брэдли Шлэггер, молодой исследователь из Вашингтонского университета в Сент-Луисе. Он экспериментировал на эмбрионах и новорожденных особях крыс, для чего вырезал кусочек зрительной коры головного мозга и пересаживал в соматосенсорную кору – как раз в то место, которое отвечало за чувствительность усиков-вибрисс. В этой усико-чувствительной зоне нейроны разделяются на более темные скопления в форме миниатюрных цилиндров и окружающую их более светлую нейронную ткань. Каждый цилиндрик отвечает за свою вибриссу. Так оно и есть, это усиковые цилиндры.

Считалось, что такая структура предопределена генетикой, пока журнал Science[126], да еще прямо на обложке, не поместил результаты экспериментов Шлэггера. И знаете, что он обнаружил, пересадив нейроны зрительной коры в осязательную кору? Через считаные недели они, назначенные отвечать за зрение, перестроились в такие же, как и окружавшие их, цилиндры и «переквалифицировались» отвечать за чувствительность усиков-вибрисс.

Примерно тогда же в Калифорнийском университете в Сан-Франциско ставил свои эксперименты Майкл Мерзенич: он повреждал один-два пальца у лабораторных животных и, выждав какое-то время, изучал, как на это отреагирует мозг. И вот что выяснил. Через несколько месяцев оставшиеся здоровые пальцы «расхватали» и «поделили» между собой «бесхозный» участок мозга, прежде отвечавший за чувствительность покалеченного пальца. Расширив себе «жилплощадь» в коре мозга, оставшиеся пальцы намного прибавили в чувствительности и все лучше и лучше ощущали стимуляцию в виде булавочных уколов.

Сегодня мы знаем, что нейропластичность – привычный мозгу способ адаптироваться, причем не только в ответ на живодерские опыты одержимых экспериментаторов. Но и нейропластичность не беспредельна, во всяком случае, мы пока не научились раздвигать ее границы. И еще: это обоюдоострое оружие для тех, кто страдает посттравматическими депрессиями; так, после травматического события их могут годами неотступно преследовать страхи, стресс и болезненно яркие воспоминания, лишающие возможности нормально жить и работать.

После гемисферэктомии некоторые маленькие пациенты уже никогда не смогут полностью владеть противоположной половиной тела. Особенное беспокойство сопряжено с гемисферэктомией левого полушария, поскольку именно там локализуются зоны Брока и Вернике, по обе стороны боковой, или сильвиевой, борозды, которая отделяет височную долю от теменной и лобной. Центр Брока отвечает за моторную организацию речи и позволяет нам разумно и связно говорить, а область Вернике – за понимание речи. Если их утратит взрослый человек, это будет для него трагедией. У детей очень раннего возраста оставшееся правое полушарие мозга обычно умудряется выработать способность говорить и понимать речь, но редко так же хорошо, как с неповрежденным левым полушарием.

Но Дженнифер повезло – если вообще можно говорить о везении ребенка, которому показана гемисферэктомия. Ее левое полушарие было в полном порядке. Это в правом у нее бесновались электрические сигналы, и именно его следовало удалить, чтобы дать здоровому левому полушарию шанс беспрепятственно работать, а самой девочке – возможность вырасти и жить нормальной жизнью.

Ампутация мозга

Сквозь мягкие волосы прощупывался череп. Несколько длинных проходов широким двойным ножом машинки для стрижки волос – и локоны Дженнифер соскользнули на пол. На выбритую черепную коробку я нанес разметку йодом. На шее и лице девочки образовались ржаво-рыжие потеки. Под ярким светом налобной лампы частички копоти и костная пыль от работающей дрели разлетались, как искры от костра. И запах, незабываемый запах, как от древесной стружки, дыма и чего-то еще. Обычно в черепе проделывают достаточно мелкие отверстия, но на сей раз пришлось вырезать огромный участок черепной кости – как будто я вырезал из земного шара целый континент.

С потолка свисал операционный микроскоп, он парил над мозгом Дженнифер на подогнанной под мой рост высоте, так что его окуляры приходились как раз на уровне моих глаз. Хотя это выглядит дико, у операционного микроскопа ниже окуляров свисает мундштук (в форме загубника боксерской капы), и, зажав его зубами, я могу двигать и вращать голову, тем самым меняя положение микроскопа и, соответственно, свое поле зрения. Это позволяет не отрывать рук от операционного поля, хотя и отдается болью в шейных мышцах. Но мне было не до болезненных спазмов в шее, поскольку я сосредоточил все внимание на непосредственной задаче.

В левой руке я зажал аспирационную трубку, а большой палец положил на маленькую площадку на ней для регулировки воздушной струи. Сдвигая палец назад по площадке, я выпускал часть воздуха, и всасывающая способность аспиратора уменьшалась. При движении пальцем вперед давление и всасывающая способность, наоборот, увеличивались. В правой руке я держал длинный коагуляционный пинцет, который включался и выключался ножной педалью, чтобы по ходу операции я мог прижигать (и запаивать) мелкие кровеносные сосуды.

Уже сотни, тысячи раз я стоял на этом самом месте у операционного стола. Хирургические инструменты мне уже привычны так, словно они продолжение моих рук. И как всегда, при каждом ударе сердца оперируемого его мозг легонько подрагивает под руками. Глядя на мозг Дженнифер, я не находил никаких характерных признаков заболевания. Ни темной крови от травмы, ни очагов патологической раковой ткани. Гребни извилин и таинственные впадины борозд блестели, опутанные тонкой сеткой красных и синих протоков микроциркулярных русел – завораживающее сплетение крапинок, как на картинах Джексона Поллока. Правое полушарие выглядело как полагается. Безупречным, нормальным, здоровым. А я готовился изрезать его на куски.

Это очень кропотливая, небыстрая работа. Мозговую ткань не вырезают таким же манером, как другие ткани; ее бережно снимают слоями силой аспирации. Я начал с правой лобной доли, но сначала разъединил ее с височной, проделав аспиратором узкое углубление по дну разделяющей их борозды. Затем освободил ее от большого серповидного отростка, который разграничивает два полушария мозга плотной двойной соединительной тканью твердой мозговой оболочки, защищая лежащее глубоко внизу под ней мозолистое тело.

По мере того, как я продвигал вперед металлический наконечник аспирационной трубки, ласково и осторожно захватывая мозговую ткань, время от времени ощущал, как он слегка вздрагивает, встречая на пути кровеносный сосудик, словно подергивается от прикосновения гитарная струна. И тогда я брался за электрокоагулирующие щипцы, чтобы прижечь сосудик. Затем стоящая справа операционная сестра без слов забирала щипцы и вкладывала мне в руку пружинные микроножницы. Вышколенная, она прекрасно знала, в каком порядке и какие инструменты мне требуются. И даже стоя у меня за плечом, безошибочно распознавала: если мое дыхание слегка учащается, я собираюсь произвести рискованную манипуляцию. Когда она мне ассистирует, нет надобности ни на миг отводить взгляд от операционного поля. Я пересек скоагулированный сосуд, и она тут же заменила ножницы на коагуляционные щипцы. Сотни и сотни раз мы производили этот маневр ритмично и слаженно, без единого ошибочного движения.

По мере того как я по кругу обводил аспиратором лобную долю, методично разделяя мелкие кровеносные сосуды, божественный переливчатый блеск мозговой ткани на глазах тускнел и приобретал темный оттенок. Наконец я отсоединил лобную долю – ее больше ничего не держало. Операционная сестра тут же забрала у меня аспирационную трубку и щипцы и взамен вложила в каждую руку по лопаточке. С их помощью я подхватил правую лобную долю Дженнифер, как омлет со сковородки, и позволил ей соскользнуть с лопаточек в серый металлический таз.

Дальше следовало заняться теменной долей. Я убрал сосуды и волокна, соединяющие ее с височной долей справа и с затылочной долей сзади. В теменной доле располагался гребешок нейронов, управляющих подвижностью левой части тела Дженнифер. Когда я удалю правую теменную долю, с ней исчезнет и «рулевое колесо», приводившее в движение левую часть тела. Я скоагулировал и пересек последние несколько сосудов, а потом переместил правую теменную долю в еще один отливающий холодным металлом таз.

Уже потом, когда вслед за правой затылочной я удалил и правую височную долю, настало время взяться за более глубинные мозговые структуры и с помощью аспирационной трубки выбрать белое вещество, правый гиппокамп, правую амигдалу (миндалевидное тело), а также правые таламус и гипоталамус, опускаясь все ниже и ниже, прямо до мозгового ствола и основания черепа, где я и остановился.

Прежде чем завершить операцию, я позаботился, чтобы как следует запаять поблескивающее мозолистое тело, прежде соединявшее оба полушария мозга. В зоне его передней части располагается отдел, называемый коленом мозолистого тела, оно загибается вперед, вниз, а затем кзади, и потому разделить его не представляет сложности. В задней части мозолистое тело оканчивается валиком, и тот требует особого внимания: непосредственно под ним пролегает большая мозговая вена (галенова), названная в честь открывшего ее древнегреческого врача Галена. И теперь, когда я полностью отсоединил мозолистое тело, глазам моим предстало то, что редко кому доводилось видеть и что должны лицезреть лишь немногие: большую галенову вену живого человека.

Теперь вся жизнь Дженнифер сосредоточилась в левом полушарии ее мозга. Время уже подходило к вечеру, когда я закончил операцию. На ночь мы решили оставить девочку на искусственной вентиляции легких. Возвращаясь домой, я силился изгнать из памяти зрелище того, что совсем недавно было мозгом ребенка, в мерзком металлическом тазу. В ту ночь сон так и не пришел ко мне.

Наутро я приехал в больницу и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался в реанимацию. Палата Дженнифер располагалась в самом конце длинного коридора. Во всех палатах, кроме этой, из-под дверей просачивался яркий искусственный свет, его включали для удобства врачей и медперсонала. Я заметил, что из-под двери палаты девочки света не видно. В палате стоял сумрак, и это могло быть очень хорошим знаком – что она очнулась и свет режет ей глаза: значит, светочувствительность вернулась. Впрочем, отсутствие света могло означать и что-то плохое.

Я переступил порог реанимационной палаты № 8. Медицинская сестра, ординатор и родители повернули головы взглянуть, кто еще пришел. За их спинами я увидел на кровати Дженнифер. Аппарат искусственной вентиляции легких убрали, она дышала сама и смотрела на меня широко открытыми глазами. А я ведь раньше никогда не видел девочку в сознании. Несколькими днями ранее, когда она с родителями прибыла к нам в клинику, она находилась под действием мощных седативных средств. И только сейчас увидел, какие у нее ясные светло-карие глаза.

Случается, что в представлениях нет надобности. По тому, как ее родители жали мне руку, Дженнифер сама догадалась, что это я был целью ее поездки сюда, и что без меня тут не обошлось.

Я задал ей два вопроса.

– Дженнифер, можешь, если тебе не трудно, поднять руки к потолку?

Она кивнула и подняла правую руку. Левая осталась безвольно лежать вдоль ее бедра.

– Почему я не могу поднять ее? – спросила Дженнифер, немного с трудом выговаривая слова. Даже левый уголок рта оказался парализованным. А по какой причине, она не имела ни малейшего понятия. Не было у нее, одурманенной седативными препаратами, шанса дать согласие на ампутацию части своего мозга.

– Родители попросили меня помочь тебе избавиться от тех ужасных ощущений, которые мучили тебя, – сказал я. – И я сделал операцию, которая на некоторое время помешает двигаться левой части твоего тела. Скажи мне теперь, можешь поднять ноги?

И снова она смогла поднять только правую.

Дженнифер заплакала.

– А когда я снова смогу двигать рукой и ногой? – всхлипывала она.

– Мм… не знаю, – ответил я.

Когда ее родители давали согласие на гемисферэктомию, я предупредил их, что нельзя исключать паралича левой половины тела. Саму же Дженнифер не спрашивали. Она не просила меня помочь ей, и теперь я должен был объясниться – как случилось, что я причинил ей вред.

Стараясь успокоить девочку, ее родители вымученно улыбались. Они снова и снова благодарили меня, повторяя, что уже много месяцев не видели ее в ясном сознании и без тех кошмарных судорог.

А потом я удалился к себе в кабинет, запер дверь и дал волю отчаянию. Я ругал себя последними словами, я был себе омерзителен. Я вогнал в паралич ребенка, маленькую девочку. Я отнял половину ее прекрасного, великолепного мозга и безжалостно выбросил в металлический таз.

Ну, здравствуй, утро моей пытки, мой черный вторник.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: РУКИ, КОТОРЫЕ ОСЛЕПЛИ

Весной 2000 года, за несколько месяцев до окончания интернатуры в Центральной больнице Лос-Анджелесского округа, я прочел одну потрясающую статью[127]. Надо отметить, в то время технологии нейровизуализации еще не вошли в медицинскую практику. Но некоторые подвижки в нейробиологии уже начались, и прежние канонические представления, будто нейроны способны исполнять только те функции, на которые запрограммированы с рождения, мало-помалу уступали место новым представлениям о нейропластичности.

Статья была как раз на эту тему. Там описывался примечательный случай 63-летней слепой от рождения женщины, которая еще в шестилетнем возрасте выучила азбуку Брайля, потом окончила колледж и поступила на работу. В один из дней она пожаловалась коллегам, что чувствует странную пустоту в голове и не может сосредоточиться, а вскоре лишилась чувств. Скорая доставила ее в больницу. Через пару дней женщине стало лучше, но, когда она хотела прочитать написанную шрифтом Брайля открытку с пожеланием выздоровления, у нее ничего не получилось: ее пальцы почему-то не могли распознавать буквы. Они осязали образующие буквы выпуклые точки как нечто «плоское», ей даже показалось, что на руках у нее толстые перчатки. При этом пальцы прекрасно узнавали ключи от дома и могли определить монеты разного достоинства.

Что же стало причиной внезапной неспособности читать шрифт Брайля? МРТ показала, что женщина пережила кровоизлияние в обе затылочные доли коры мозга – этот отдел мозга у зрячих людей отвечает за зрение. Между тем, как отмечалось в главе 1, осязанием в мозге ведают теменные доли – так установил при картировании мозга Пенфилд. А у той женщины мозг ввиду слепоты нашел праздным затылочным долям новое занятие – воспринимать через пальцы точечно-рельефный шрифт Брайля. При этом остальными осязательными функциями ее пальцев по-прежнему ведали теменные доли. А шрифт Брайля ее мозг «читал» той же затылочной долей, какая задействуется у зрячих при чтении глазами.

Способность читать шрифт Брайля, потерянная после инсульта в затылочной доле коры, к той женщине больше никогда не вернулась. Однако она нашла выход в виде компьютерной программы распознавания речи, благодаря чему сохранила место и трудоспособность.

Исцеление

В следующие недели послеоперационные швы на голове Дженнифер начали заживать, но паралич левой половины тела сохранялся, отчего девочка сильно переживала. Не меньше страдал и я. К ней ходили психологи и люди из медико-социальной службы, я тоже каждый день навещал пациентку и разговаривал с ней. Думаю, оба мы понимали, что я навещал ее столько же для себя, сколько для нее.

Наконец, еще через несколько недель Дженнифер пришло время возвращаться с родителями домой, за тысячу миль от Лос-Анджелеса. Теперь заботы о ней вполне могли взять на себя местные врачи и физиотерапевты, в нас она больше не нуждалась.

Некоторое время родители Дженнифер отправляли мне открытки и электронные письма, в которых сообщали о том, как поживает их дочь. Она все еще принимала противоэпилептические препараты, но уже в меньших дозах, и приступов больше не было. Она вернулась к учебе, правда, классом младше.

А через три года после операции я получил электронное письмо с прикрепленным видеофайлом. Я тут же открыл его на телефоне. Кто-то из родителей Дженнифер заснял ее, теперь уже девятилетнюю. Она шла на камеру со школьным рюкзачком за плечами нормальной походкой. Ролик был коротенький, всего девять секунд или около того. Но я расслышал, как она смеется. Еще я заметил на видеозаписи, что левый уголок ее рта все еще немного опущен (остаточный парез мимической мускулатуры). А в письме сообщалось, что Дженнифер чувствует себя хорошо и даже начала играть в футбол.

Так что на этот раз мы проскочили, судьба нас помиловала. Мозг Дженнифер каким-то образом исхитрился вернуть себе контроль над левой половиной ее тела. И теперь, имея лишь половину мозга, девочка остается полноценной личностью.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: РАЗВИВАЕМ НЕЙРОПЛАСТИЧНОСТЬ

Еще в самом начале обучения я получил один занятный совет от старшего коллеги, хирурга с большим опытом. Она сказала, что хирургия – занятие, требующее одинаково хорошо владеть обеими руками, и предложила мне провести всю ближайшую отпускную неделю с правой рукой на перевязи (я правша), хотя рука вполне здоровая.

Я последовал совету и хорошо помню, насколько неуклюжим и нескоординированным казался себе, когда орудовал одной левой рукой – не то что правой! Но помню и то, что она очень быстро приспособилась к новой ситуации. С тех пор я не оставляю энергичных попыток сделать себя в повседневной жизни амбидекстром – и по сей день орудую левой рукой, когда работаю мышкой, ем палочками и пользуюсь смартфоном. Это очень помогает в операционной, а с точки зрения анатомии позволяет задействовать и держать в тонусе обе лобные доли коры моего мозга.

Впрочем, функциональная пластичность мозга – пустяки в сравнении с поразительными вещами, которые я наблюдаю у пациентов. Сам видел, как те, кто выписался с ампутированной правой рукой, спустя какие-то недели, придя на прием, демонстрировали полноценное владение левой. Я замечал, как люди, которые после операции не могли не то что стоять, а даже пошевелить ногами, через полгода приходили на своих двоих и с палочкой. Выхаживал нескольких пациентов с глубоким поражением речевой функции после операции, и через несколько недель или месяцев они приходили ко мне с полностью восстановленной способностью беглой речи. За историями их чудесного исцеления скрываются настойчивость, упорный труд и гигантские усилия, предпринятые ими в реабилитационных клиниках и центрах, которые существуют благодаря нейропластичности мозга, его поразительной способности определять новые роли оставшимся в наличии нейронам по резервному плану, выработанному им на случай тяжелых повреждений.

Меня не перестает восхищать потенциал травмированного мозга к восстановлению, и потому я хочу, чтобы и вы вдохновились открытыми для каждого шансами по полной программе задействовать его. Предлагаю несколько рекомендаций, как улучшить познавательные способности и развить адаптационные возможности мозга через укрепление и тренировку нейропластичности – этого бесценного дара, которым наделила нас природа.

1. Тренируйте неведущую руку. Если вы не амбидекстр от рождения, старайтесь выполнять больше разнообразных движений неведущей рукой. Так вы заставите двигательные области коры мозга вовлекать в работу нефункционирующие нейроны. Прекрасный способ натренироваться действовать обеими руками и согласованно, и по отдельности – учиться игре на каком-нибудь музыкальном инструменте.

2. Изучайте другой язык. Изучение нового для себя языка, даже если в итоге вы им так и не овладеете в совершенстве, – отличный способ тренировать нейропластичность левой височной доли. Как отмечалось в главе 3, у области мозга, отвечающей за общение, нет четких очертаний, и потому чем большую ее площадь вы задействуете, тем больший когнитивный резерв создадите на пожилой возраст.

3. Не пользуйтесь функцией «Построить маршрут». Если помните, главная область мозга, где сосредоточивается память, – это гиппокамп, по совместительству он исполняет функцию «GPS-навигатора». Между прочим, доказано существование уникальной группы нейронов (клетки решетки), которые, подобно навигатору, прокладывают вам маршрут к цели через городские улицы или по метро. Что характерно, клетки решетки и есть часть мозговой ткани, которая утрачивается при болезни Альцгеймера и в тяжелых случаях вызывает потерю ориентации. Так что знайте: задействуя внутренний, встроенный в ваш мозг «навигатор», а не нажимая услужливо предлагаемую Google-картами кнопочку «Построить маршрут», вы оказываете себе колоссальную услугу, поскольку развиваете ценный навык пространственной ориентации.

Осенним днем 1964 года, солнечным, но прохладным, в испанском городе Кордове доктор Хосе Мануэль Родригес Дельгадо вышел за деревянный барьер на арену для боя быков. Только ни шпаги, ни мулеты при нем не было, и одет он был не в живописный костюм тореадора, а обыкновенно – в пуловер и сорочку с галстуком. Безоружный и уязвимый, нейрофизиолог одиноко стоял на пыльной красной земле под высоким ультрамариновым небом Андалузии. И лишь маленькая металлическая коробочка с начинкой собственного изобретения покоилась в его руке.

На противоположном краю арены открылись тяжелые ворота, на поле вырвался бык по кличке Люсеро и с ходу бросился в атаку. Дельгадо спокойно наблюдал, как больше двух с половиной центнеров разъяренной живой плоти несутся прямиком на него, и чем ближе, тем больше и страшнее казались ему нацеленные рога Люсеро. Бык стремительно приближался, и доктор уже чувствовал терпкий запах мускуса, но не двигался с места. Выждав, когда Люсеро окажется на расстоянии двух с половиной метров, психолог вдавил кнопку на металлическом корпусе коробочки.

Бык внезапно оборвал бег, передние ноги заскользили, из-под задних взметнулась туча пыли. Он замер как вкопанный на расстоянии вытянутой руки от Дельгадо. Моргнул, задышал ровно и спокойно – вся агрессивность мигом испарилась, словно в его мозге переключился невидимый тумблер.

На самом деле так оно и было.

За несколько дней до этого Дельгадо усыпил двух быков, Люсеро и еще одного, Каэтано, выстрелив в каждого транквилизатором из специального пневматического ружья. Потом при помощи двоих работников ранчо, где размещалась арена для пробных боев, поместил на голове Люсеро небольшой металлический каркас – стереотаксический аппарат[128]. Затем хирургическим инструментом рассек кожу на голове, выпилил в черепе отверстие шириной 2,5 см и имплантировал в двигательную область коры головного мозга тонкий проводок с двумя дюжинами электродов на конце. Затем еще дважды повторил эту манипуляцию, чтобы ввести в мозг быка еще два проводка – в хвостатое ядро[129] и таламус. Каждый проводок был соединен с крохотным радиоприемником, вделанным в один из рогов. Отверстия в черепе быка доктор закрыл зубным цементом, зашил разрезы на голове, затем снял стереотаксический аппарат. Такие же манипуляции он проделал со вторым быком.

А через несколько дней приступил к опытам. Когда Каэтано, предоставленный самому себе, смирно стоял на арене, Дельгадо, находясь в безопасности за деревянным барьером, с помощью радиопередатчика активировал электроды, вживленные в левое хвостатое ядро мозга быка. На стимуляцию очень низкой силой тока в 0,1 мА животное не отреагировало. Ученый увеличил силу тока до 0,5 мА, и Каэтано повернул голову влево. При 0,7 мА он медленно двинулся в левую сторону по кругу малого радиуса. Добавил до 0,9 мА – бык снова пошел по кругу, но уже быстрее. Когда Дельгадо переключился на стимуляцию правого хвостатого ядра Каэтано, тот снова начал круговое движение, но на сей раз в правую сторону. На всем протяжении эксперимента бык не подавал голоса, не пытался сбежать и не проявлял никаких признаков тревожного возбуждения.

Затем пришла очередь Люсеро. На этот раз, когда бык захрапел от ярости и ринулся в атаку, Дельгадо стимулировал хвостатое тело и таламус в его мозге разрядом силой 1 мА и остановил животное на бегу. В отличие от эксперимента с Каэтано, когда доктор, по сути, управлял его движениями, в эксперименте с Люсеро он будто удерживал быка в смирении, пока давил пальцем на кнопку.

Проделав эксперимент с Люсеро без традиционного красного плаща, Дельгадо повторил его, одолжив мулету у наблюдавшего за экспериментами прославленного тореадора Эль Кордобеса.

«Когда-то в юности я пробовал себя в роли матадора на сельских праздниках, – позже писал доктор. – Теперь испытывал схожие ощущения с мулетой в правой руке и радиопередатчиком в левой один на один с Люсеро, стараясь сохранять хладнокровие, хотя сердце мое неслось вскачь куда быстрее, чем мне бы хотелось. Признаться, один раз в цепи произошел сбой, и бык сумел настичь меня, но, по счастью, я отделался лишь сильнейшим испугом».

Впрочем, то вряд ли был первый эксперимент Дельгадо по радиоуправлению поведением животных. Занимаясь исследованиями в Йельском университете, он на протяжении полутора десятков лет превращал обезьянок и кошек в «маленькие электронные игрушки». С помощью вживленных в нужные области мозга электродов и должной электростимуляции заставлял подопытных зверушек играть, драться, спариваться, засыпать, зевать или скалиться. В передовице New York Times от 12 мая 1965 года приводились слова Дельгадо: он «доказал, что функции, традиционно приписываемые душе, как, например, дружелюбность, удовольствие, словесное выражение мыслей и чувств, возможно индуцировать, модифицировать или ингибировать посредством прямой электростимуляции мозга»[130].

Удивительное воздействие электричества на нервную систему известно еще с 1771 года – тогда итальянский физик Луиджи Гальвани обнаружил, что пропущенный через лапу мертвой лягушки электрический разряд вызывает в конечности мышечное сокращение. Ученый назвал это проявлением «животного электричества», однако в научный обиход вошел термин его имени – гальванизм. Теоретические знания Гальвани одним из первых применил его племянник Джованни Альдини, он даже устраивал публичные гальванические экзерсисы, показывая, как воздействует электричество на трупы животных и даже на мертвого человека – казненного в 1803 году преступника из Ньюгетской тюрьмы в Лондоне (по свидетельству очевидцев, под действием электрических разрядов у него открылся один глаз, «правая рука поднялась и сжалась в кулак, а голени и бедра задвигались»). Считается, что это жуткое зрелище и вдохновило Мэри Шелли написать роман о Франкенштейне.

Какими бы возмутительными и отталкивающими ни казались публике подобные эксперименты, Дельгадо верил, что его результаты помогут человечеству обуздывать самые низменные инстинкты. Впоследствии он изложил свои научные представления в книге, и, хотя им двигали самые лучшие намерения, публика содрогнулась, узрев в публикации зловещее предвестие кошмаров из антиутопий Джорджа Оруэлла – книга доктора называлась Physical Control of the Mind: Toward а Psychocivilized Society[131] («Физический контроль над разумом: путь к психоцивилизованному обществу»).

Дельгадо первым в истории научился вживлять в человеческий мозг радиоуправляемые электростимуляторы, что дало толчок развитию медицинской процедуры, которой уже подверглись более 100 тысяч пациентов в мире. Он был в авангарде движения за имплантацию разного рода электронных устройств в головной мозг, чтобы облегчать течение необычайно широкого спектра заболеваний и возвращать страдающих ими людей к нормальной жизни с помощью устройств под названием «интерфейсы “мозг – компьютер”», которые обеспечивают обмен информацией между мозгом и электронными устройствами.

При всех заслугах Дельгадо не о нем я в первую очередь подумал, когда несколько лет назад в нашу клинику обратился пациент по имени Рэймонд с просьбой избавить его от своеобразного недуга. Я подумал о Люсеро, том самом подопытном быке. Еще с медицинской школы, когда первый раз услышал о сомнительных экспериментах доктора Дельгадо, именно за быка я все время переживал.

Микробы атакуют через слизистую глаз

– Я банкир, – сообщил Рэймонд.

Я уже провел неврологический осмотр, и мы с пациентом вернулись в кабинет. Это был мужчина 45 лет, латиноамериканец, но его глаза, совершенно не по возрасту, как в расщелинах, утопали в глубоких складках морщин.

– Точнее, я работал банкиром, – объяснил Рэймонд, вытаскивая из нагрудного кармана пиджака пластиковый пузырек с глазными каплями. – Извините, – он закапал в каждый глаз по две капли и вернул пузырек в карман.

Рэймонд рассказал, что у него всегда проявлялись легкие симптомы ОКР – обсессивно-компульсивного расстройства: он был из тех, кто никогда не оставит на рабочем столе никаких бумаг и ни единой грязной тарелки в раковине. Его супруга не отличалась подобной дотошностью, и потому он испытал даже некоторое облегчение, когда та решила его оставить.

– Это случилось два года назад, – уточнил Рэймонд и снова полез в нагрудный карман пиджака, извлек пузырек и закапал по две капли визина в каждый глаз. – Тогда-то все и пошло наперекосяк.

Рэймонда начали одолевать навязчивые тревоги (обсессии), что микробы пробираются в его организм через слизистую оболочку глаз. Под влиянием неконтролируемо возникавших в его сознании пугающих образов он по сто раз на день прибегал к защитным действиям – компульсиям, закапывая визин. Навязчивые мысли о возможном заражении давили на психику и в конце концов столкнули его в депрессию.

– А вообще все это чушь и ерунда, – сказал Рэймонд, снова доставая пузырек визина. – Я прекрасно знаю это. Но лучше бы не осознавать, какой все это бред. Легче было бы. А так… умом понимаю, а остановиться не могу, ну никак.

Да, Рэймонд ходил к психиатру, и тот прописал ему обычный набор антидепрессантов и транквилизаторов, предназначенных облегчать симптомы ОКР. Ничего не помогало, и мужчина по-прежнему нуждался в помощи.

– Уже и не знаю, куда еще обратиться, – с тоской проговорил Рэймонд, а по его щеке стекала капелька визина. – Я на все готов.

Он покопался в интернете и вычитал, что в таких случаях может помочь операция. И теперь просил меня произвести с ним нечто весьма похожее на то, что проделал с быком Люсеро достославный доктор Дельгадо, а именно – вживить электроды в глубинную область его мозга, чтобы их сигналы усмиряли его ОКР. В общем, Рэймонд нуждался в нейрохирургии, чтобы укротить поселившихся в своем мозге демонов. Заметьте, не для того чтобы удалить опухоль или гематому, а чтобы изменить электрические колебания в коре головного мозга.

Глубокая стимуляция

Глубокая стимуляция мозга (DBS), которую Администрация по контролю за продуктами питания и лекарствами (FDA) одобрила в 1997 году как метод лечения идиопатического (эссенциального) тремора и болезни Паркинсона, в 2009-м получила одобрение и как средство против ОКР, но только в самых тяжелых случаях, когда медикаментозное лечение не давало эффекта. Однако DBS применяли, хотя и без одобрения FDA, также для лечения хронических болей, глубокой депрессии и синдрома Туретта.

Как или почему DBS помогает в подобных случаях, покрыто мраком тайны. Дельгадо не знал, почему метод работал на быках, точно так же, как не понимал лекарь Скрибоний Ларг, следивший за здоровьем римского императора Клавдия, почему срабатывает предложенный им в 46 году н. э. способ избавлять сиятельного пациента от болей в голове путем прикладывания к ней электрического ската.

Современная гипотеза состоит в том, что посылаемые электродами разряды тока каким-то образом блокируют или регулируют аномальные импульсы, исходящие от близлежащих нейронов. Мы знаем абсолютно точно одно: пациенты с целым рядом неврологических заболеваний чувствуют себя лучше, когда им в мозг вживляют, а потом активируют электростимуляторы.

Любая система глубокой стимуляции мозга включает три компонента: работающий от батарейки генератор электрической активности, который посылает электрические импульсы; электроды для передачи импульса в мозг и покрытую изоляцией проволочку для соединения генератора с электродами. Генератор, как правило, помещают в подключичную ямку, а проволочку пропускают вверх по шее (под кожей), за ухом и через свод черепа спускают вниз в мозг. Затем генератор включают, а управление им выводится на портативный пульт.

В настоящий момент нейрохирурги продолжают изучение вопроса, в какую именно область мозга имплантировать электроды.

Если речь идет о треморе и ригидности (неподвижности) определенных групп мышц при болезни Паркинсона, электроды устанавливают в одно из двух скоплений серого вещества, расположенных в подкорковой области и непосредственно связанных с регулированием двигательной функции, – в субталамическое ядро или в бледный шар (часть чечевицеобразного ядра). В случае ОКР электроды тоже можно поместить в субталамическое ядро (на самом деле таких ядер два, по одному в каждой половине мозга), поскольку эти два крохотных скопления нейронов в форме линз, судя по всему, участвуют не только в управлении физическими движениями, но и в регуляции всех произвольных импульсов, в том числе, как я надеялся ради блага Рэймонда, и его компульсии то и дело закапывать в глаза визин.

В то утро в операционной кроме меня присутствовали второй нейрохирург, чтобы ассистировать, три операционные медсестры, анестезиолог и электрофизиолог. Как в свое время Дельгадо, мы сначала поместили на голову Рэймонда стереотаксический аппарат. Он требовался нам по двум причинам: во-первых, чтобы сформировать наружную координатную сетку для точной трехмерной карты мозга, когда пациент будет помещен в МРТ-аппарат; во-вторых, чтобы в ходе операции голова оставалась неподвижной.

Для крепления стереотаксического аппарата анестезиолог сделал местное обезболивание в четырех точках на голове Рэймонда: в двух на лбу над каждым глазом и в паре на затылке. Затем я приставил к голове аппарат так, чтобы четыре его фиксирующих винта упирались в эти точки, и начал закручивать винты, пока они не захватили череп в плотные тиски. Выглядело это, прямо скажем, форменным варварством, хотя пациенты говорили, что процедура эта скорее пугающая, а не болезненная. Затем мы повезли каталку с Рэймондом на МРТ, чтобы сделать 3D-снимки его мозга внутри координатной сети стереотаксического аппарата, и вернулись в операционную. Я вывел МРТ-снимки на компьютер и выбрал в качестве целей правое и левое субталамические ядра. К ним трудно подобраться ввиду их малого размера и отсутствия неподвижных центров. Мы избрали самые безопасные маршруты длиной восемь-девять сантиметров к глубоко залегающим кластерам серого вещества, управляющего нашими инстинктами и наклонностями, и постарались, насколько это было возможно, по пути к целям избегать чувствительных областей мозга.

Определившись с маршрутом доступа, я уже точно знал, в каких точках волосистой части головы Рэймонда выбрить две маленькие плешки. Затем сделал два С-образных разреза и в каждом раздвинул кожу головы, обнажая черепную кость. Высверлил два круглых отверстия диаметром примерно 2,5 см и выпилил два костных диска диаметром 4 см.

Дальше следовало спланировать траекторию, начиная с левой половины мозга. Я поместил подставку для введения электродов непосредственно в том месте, где, как я решил, проводок должен войти в мозг. Внешне эта подставка напоминает миниатюрную бурильную платформу, и, как только я закрепил ее, она погрузила электрод в мозг.

Если судить по составленной в ходе МРТ топографической карте мозга, электрод расположился максимально близко к субталамическому ядру; только нейрохирургия не оперирует понятием «близко», особенно при такого рода операциях, где и миллиметр имеет значение. Нам требовалось попасть электродом точно в субталамическое ядро.

Эстафету принял электрофизиолог, наш соратник при картировании мозга, который и должен был подтвердить, попали ли мы в самую точку. Используя электроды в качестве микрофонов, он прослушивал шумы, которые создавала активность близлежащих нейронов, выведя их на динамики компьютера. А мы просто стояли и слушали. Большинству людей доносившиеся из динамиков шумы напоминали бы статические помехи при плохой телефонной связи. Но не нашему электрофизиологу: уж он-то натренировался различать уникальные звуковые шаблоны, производимые каждым кластером нейронов, как птицелов всегда отличит трель щегла от чириканья белоглазого виреона[132].

– Заглуби на миллиметр, – скомандовал он мне.

Я подрегулировал «платформу», чтобы электрод вошел в мозг Рэймонда на десятую долю сантиметра глубже. Рисунок потрескивания из динамиков не изменился.

– Еще.

Потом еще раза три мы по чуть-чуть углублялись в мозг. Тогда уже и я смог различать, как меняется звуковой шаблон статических помех. То была своего рода нейроазбука Морзе.

– Ага, вот теперь в яблочко, – сказал электрофизиолог.

Примерно час спустя, когда и второй электрод был помещен «в самое яблочко», то есть точно в правое субталамическое ядро, я снял металлический венец с головы Рэймонда, вернул на место костные лоскуты и наложил на разрезы в коже головы стежки рассасывающимися шовными нитями.

Около четырех часов дня, когда моя смена закончилась, решил навестить нашего пациента. Но прежде чем увидеть, я услышал его. Мужчина рыдал в три ручья.

– Рэймонд, вы в порядке? – спросил я.

– Лучше, – проговорил тот сквозь рыдания. – Тревожусь уже намного меньше.

– А почему же вы плачете?

– Ей-богу, док, мне уже лучше на самом деле, даже совсем хорошо, только вот слезы льются, как из дырявого крана, а завернуть его не получается.

Неконтролируемые рыдания известны как довольно редкое осложнение после DBS. К другим возможным (хотя и редким) побочным эффектам относятся гиперсексуальность, апатия, депрессия, галлюцинации, резкое падение умственных способностей и даже эйфория.

Мы выждали три дня, чтобы посмотреть, не прекратится ли неконтролируемый плач Рэймонда. Не прекратился. Одержимое желание закапывать в глаза визин прошло, но, согласитесь, беспрерывный плач вряд ли был достойной заменой, ведь по иронии судьбы бедняга теперь в изобилии производил собственные «глазные капли».

Значит, следовало вернуться в глубины мозга нашего банкира. Мы повторили всю процедуру, включая МРТ, «буровую платформу», прослушивание электрофизиологом шаблона потрескиваний нейронов. В итоге заглубили электроды еще на миллиметр.

Когда Рэймонд очнулся, позывы к плачу исчезли, как в основном растаяла его обсессивно-компульсивная тревожность. Через месяц, когда он явился ко мне на контрольное обследование, пузырька с визином при нем не было. Вся эта история убеждает, что было бы чрезмерным упрощением называть DBS усмирителем мозга. На самом деле DBS фактически берет мозг под контроль.

УЧЕНЫЕ О МОЗГЕ: УСИЛИТЕЛЬ ПАМЯТИ?

Одной из самых заманчивых терапевтических перспектив, которые открывает глубокая стимуляция мозга, я назвал бы улучшение (активацию) памяти. Возможности DBS в этом плане уже более десяти лет изучаются как на здоровых людях, так и на тех, у кого отмечаются ранние признаки болезни Альцгеймера.

Один из первых экспериментов, в ходе которого зафиксированы улучшения памяти, изначально преследовал цель ослабить аппетит у пациента среднего возраста, страдающего ожирением. Посвященная этому эксперименту статья[133] в журнале Annals of Neurology так описывает, к чему привело включение стимулятора, вживленного в мозг пациента: «При активации первого из тестируемых электродов пациент сообщил, что внезапно испытал ощущение, которое назвал “дежавю”. Ему привиделась знакомая сцена времен молодости, как он отдыхает в парке с друзьями. Мужчина вдруг почувствовал себя на 20 лет моложе и среди друзей узнал девушку, с которой тогда встречался. Себя он не видел, был как бы сторонним наблюдателем. Причем сценка представилась ему в цвете, он различал, во что одеты ее участники, и даже слышал, как они разговаривают, правда, слов разобрать не мог. Когда интенсивность стимуляции повысили с 3 до 5 В, испытуемый сообщил, что детали виденной им картины проявились ярче и живее. Аналогичные впечатления были зафиксированы в ходе последовательной непрерывной стимуляции отдельных контактов в слепом режиме».

Электроды были помещены у свода черепа, где нервные волокна встречают на своем пути область мозга, в которой формируется память, – гиппокамп. Когда напряжение в стимуляторе вполовину уменьшили, эффект от стимуляции в виде значительных улучшений вербальной памяти сохранялся по-прежнему на протяжении нескольких последующих месяцев. (Правда, все это нисколько не помогло пациенту избавиться от лишнего веса.)

По следам упомянутого исследования группа ученых из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и Тель-Авивского университета[134] проверила на семерых пациентах, какое воздействие оказывает глубокая стимуляция гиппокампа и прилежащих областей мозга. Выяснилось, что в результате весьма значительно – на целые 64 % – улучшилась способность пациентов решать тест на запоминание. Однако исследование с более широким охватом[135], в котором приняли участие 49 человек, выявило прямо противоположный эффект: стимуляция мозга в действительности ухудшила память испытуемых. Ввиду различий в технических деталях двух экспериментов ученым не удалось сделать сколько-нибудь определенных выводов из этих взаимно противоречивых результатов.

А в 2018 году свой отчет опубликовала группа ученых под руководством Майкла Каханы, директора Лаборатории вычислительной памяти в Пенсильванском университете. Вместо гиппокампа они решили стимулировать другую область мозга, где закодирована память, – левую височную долю коры. А вместо того чтобы шарахать по мозгу разрядами тока, в чем, собственно, и состоит стимуляция по обычному методу, группа Каханы сначала зафиксировала электрическую активность в височной доле у участников эксперимента, когда те выполняли тесты на запоминание.

В итоге выявились два оригинальных шаблона колебаний электрических волн: «сообразительный», когда участники справлялись с заданиями теста относительно хорошо, и «туповатый», когда результаты получались чуть хуже. Затем ученые с помощью электродов воспроизводили «сообразительный» шаблон, в то время как испытуемые выполняли другой тест, и всякий раз обнаруживали 15 %-ное улучшение запоминания тестового материала.

Возможно, 15 %-ный результат выглядит не слишком впечатляюще, но он равнозначен объему потери памяти у больного Альцгеймером за два с половиной года.

«В обобщенном виде, – заключает статья Каханы, – эти результаты позволяют предположить, что системы, подобные нашей, подсказывают терапевтический подход к лечению дисфункции памяти».

Такого рода операция на мозге для всех 5,7 миллиона американцев с Альцгеймером на повестке дня не стоит, учитывая, что в общей сложности за год в США проводится менее миллиона нейрохирургических операций всех видов. Потому-то столь привлекательной выглядит терапия с внешней электростимуляцией, не требующая оперативного вмешательства.

Победить паралич

Другие типы мозговых имплантов применяют для восстановления двигательной функции и чувствительности у парализованных вследствие травм спинного мозга. Эти устройства называются нейропротезами и действуют в обход поврежденного участка спинного мозга: принимают сигналы головного мозга, означающие конкретное движение, и передают непосредственно нервным волокнам, контролирующим соответствующие мышцы конечности.

Одно из самых многообещающих устройств такого рода, BrainGate[136], недавно попало в заголовки СМИ благодаря чрезвычайно успешному применению у одного 53-летнего пациента, тело которого было парализовано от плеч и ниже. Через восемь лет после того, как в результате аварии на велосипеде он утратил подвижность конечностей, ему вживили два электрода в двигательную кору мозга и еще 36 – в руку. Сигналы от мозга ловил и передавал мышцам руки прибор BrainGate. После года упражнений мужчина приобрел достаточную сноровку, чтобы протягивать руку и производить сжимающие движения, смог есть с помощью столовых приборов, пить из чашки и почесываться.

Учитывая, что испытываемые руками, ногами, пальцами и телом ощущения производят настройку наших движений, придавая им требуемую точность, чрезвычайно важно вернуть их чувствительность, ведь только так мы сможем добиться восстановления естественности движений. Невероятно, но и этот рубеж удалось преодолеть. Ученые из Чикагского университета, Университета Кейс Вестерн Резерв, Пенсильванского и ряда других сконструировали два микроэлектродных массива, каждый размером меньше ластика на кончике карандаша, но ощетинившийся 32 крошечными электродами. Устройство испытывалось на 28-летнем добровольце по имени Натан Коупленд[137], у которого после автомобильной аварии в 2004 году парализовало и руки, и ноги. Ему вживили микроэлектронные массивы в том месте теменной доли, где мозг обрабатывает осязательные ощущения от указательного пальца и мизинца. Затем микроэлектроды были подключены к сенсорам протезированной конечности (руки).

Первое время Коупленд ощущал спонтанные покалывания в пальцах протеза. Но уже через несколько недель чувствовал, когда до них дотрагивались или надавливали на них.

«Я чувствую почти каждый палец – ощущение очень странное, – рассказывал Коупленд. – Иногда покалывает, как от слабого тока, а иногда как будто что-то давит, но по большей части достаточно точно могу различать почти все пальцы. Впечатление, словно их трогают или пожимают».

И хотя двусторонний интерфейс «мозг – компьютер» пока представляется чем-то из области научной фантастики, это просто следующий шаг к бионическому будущему.

ГИМНАСТИКА ДЛЯ МОЗГА: ВЗБОДРИМ ТОНУС БЛУЖДАЮЩЕГО НЕРВА

От мозгового ствола в основании черепа отходят 12 особых нервов, называемых черепными. Они выходят из мозгового отдела черепа в лицевой части и обеспечивают обоняние, зрение, слух и вкусовые ощущения. Все это парные нервы, и десятую пару прозвали «блуждающим нервом» из-за того, что он единственный из 12 отваживается покинуть пределы костного каркаса головы, чтобы спуститься в область сердца и легких. Выходя из крошечного отверстия в основании черепа, блуждающий нерв направляется в шейный отдел, упрятываясь между каротидной артерией и яремной веной. Если его рассечь, в поперечном разрезе вы увидите волокна, называемые эфферентными (или центробежными), поскольку они «экспортируют» нервные импульсы из мозга в грудину. Это половина нервных волокон, используемых мозгом для контроля частоты сердцебиения в период стресса или покоя; если конкретнее, именно эти нервные волокна активируются в состоянии покоя. Они же, что неудивительно, открывают буддийским монахам дорожку, следуя по которой те путем многолетних упражнений научаются силой мысли снижать частоту собственных сердцебиений.

Однако менее известно, что блуждающий нерв – это своего рода улица с двусторонним движением. Кроме «экспорта» сигналов мозга, блуждающий нерв через свои афферентные нервные волокна (противоположность эфферентным, то есть центростремительные) «импортирует» назад в череп сигналы от сердца и легких, неся восходящий поток информации, который требует от мозга перейти в более спокойное, умиротворенное состояние. И к вашему сведению, волокнами блуждающего нерва можно манипулировать и даже подчинять их своей воле. Как? Интенсивно практикуя внимательное дыхание. Оно способно унимать электрические колебания и острые реакции на стрессы в вашем мозге посредством активации тонуса блуждающего нерва. В нейробиологии это называется «перезагрузкой сети». Так вот, несмотря на растущую популярность вживления в мозг разных катетеров и проводков, мы должны помнить, что нам от рождения дана базовая способность видоизменять в нужную сторону мысли и чувства; по сути, это уже встроенная в каждого технология. Я не говорю, что бедняга Рэймонд непременно смог бы одним только медитативным дыханием облегчить навязчивое желание капать в глаза визин; и разумеется, никаким дыханием Натан Коупленд не смог бы восстановить чувствительность парализованных пальцев. Но утверждаю, и решительно, что мощь человеческого мозга ни в коем случае нельзя недооценивать.

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: МЕНТАЛЬНАЯ ТЕЛЕПАТИЯ

Илон Маск потратил 27 миллионов долларов из собственного кармана, чтобы основать компанию Neuralink. На их минималистском сайте есть заявление[138]: «Neuralink разрабатывает сверхвысокоскоростные интерфейсы “мозг – машина”, чтобы соединить человека с компьютером». А в Дубае Маск произнес: «Думаю, со временем мы, по всей вероятности, увидим, как биологический интеллект еще теснее соединяется с цифровым. Главным образом, это вопрос пропускной способности, скорости соединения твоего мозга с цифровой версией тебя самого, в особенности производительности».

Блогер Тим Урбан, написавший ряд статей о прорывных идеях и начинаниях Маска, беседовал с ним и о заявленной цели компании Neuralink создать «волшебную шляпу» для мозга. Какое же время отделяет нас от этого революционного достижения? «Полагаю, лет через восемь-десять их уже будут вовсю использовать и люди без нарушения здоровья», – ответил Маск. Пока единственная когда-либо описанная в научной литературе технология прямого обмена данными «мозг – мозг» разработана учеными из Гарварда и испанской компанией Starlab на основе сочетания возможностей электроэнцефалографии с особым типом стимуляции мозга – транскраниальной магнитной стимуляцией. Эта технология – большее, чего удалось достичь в освоении ментальной телепатии[139], но она невероятно заумная и удручающе медлительная: несколько часов ушло на то, чтобы передать единственное слово из четырех букв от мозга одного человека в мозг другого. Крайне сомнительно, что ментальная телепатия станет нашим будущим, а многие задаются вопросом, нужна ли такая технология вообще.

В медкарте было указано, что пациентке миссис Чанг 68 лет, последние 40 из которых у нее наблюдается биполярное расстройство, сопровождаемое кататоническим синдромом. Я стоял перед смотровой и читал карту, а также направление от ее психиатра.

Шел 1999-й, третий год моей учебы в медицинской школе, и по программе обязательных для интернов трехмесячных практик по основным медицинским специальностям я как раз осваивал практические азы психиатрии. В тот год нас, студентов, наконец-то допустили к настоящим пациентам.

Психиатрия, вообще-то, специальность странная. Пробирающие истории и искореженные души, которым мало чем поможешь, – такое мнение об этой области медицины бытовало среди студентов. Я и сам навидался больных шизофренией, отказывающихся принимать лекарства; доголодавшихся до анорексии подростков, заключенных, симулировавших безумие, чтобы хоть на несколько деньков вырваться из тюремных застенков, – словом, человечество во всем неприглядном разнообразии. До начала трехмесячной практики по этой специализации я знал о душевных заболеваниях разве что по книгам, а теперь от меня требовалось быть на подхвате у ординаторов и окончивших ординатуру лечащих врачей, избравших своим профилем психиатрию. Этим утром мне поручили оценить состояние пациентки миссис Чанг.

В смотровой находились трое: мужчина и женщина в возрасте за сорок и пожилая леди; судя по всему, это и была миссис Чанг. Одетая в длинную кофту, она сидела, сгорбившись, на стуле. Черноту блестящих, цвета воронова крыла волос разбавляли несколько белых, словно обесцвеченных, прядей над висками. На мое появление она никак не отреагировала и продолжала неотрывно глядеть в одну точку. Мужчина и женщина представились ее детьми. Мы сели, и я повернулся к их матери.

– Как вы себя чувствуете?

Никакого отклика. Взгляд миссис Чанг по-прежнему сверлил противоположную стену и казался навечно прикованным к одной ей видимой точке.

Тогда я обратился к ее дочери.

– Я прочитал направление в клинику, которое выписал вашей матушке ее лечащий врач, – сказал я. – Пожалуйста, расскажите подробнее, как и когда произошло ухудшение.

– Первичный диагноз матери поставили еще в Шанхае, – сказала дочь миссис Чанг.

Еще детьми они с братом частенько видели, как она целыми днями, а то и неделями не встает с постели. А иногда на нее накатывали приступы бурной деятельности и какой-то бесшабашности. Она начинала швырять деньгами, раздавая их кому попало. Ее так переполняла энергия, что она многие дни напролет не могла заснуть. Первоначально женщину лечили традиционными средствами китайской медицины, а потом их ныне покойный отец, человек сведущий и искушенный, раздобыл ей рецепт на препарат лития – тогда, в 1968 году, его активно применяли в мировой лечебной практике. В конце 1970-х годов семья переехала в США, и миссис Чанг по-прежнему принимала препарат лития – стандартное назначение при лечении биполярных расстройств. Затем к этому средству добавился появившийся в 1988 году прозак. Все это давало хороший эффект – до нынешнего времени.

– Раньше она не никогда не бывала в таком плохом состоянии, как сейчас, – заметил сын.

– А сейчас она словно мертвая, – горестно подхватила дочь.

– И теперь мы хотим попробовать шоковую терапию, – продолжил сын. – Ее врач рекомендует. Для этого мы сюда и приехали.

На протяжении всего разговора миссис Чанг оставалась безмолвной и неподвижной, словно камень. Я старался не перебивать ее детей, только внимательно следил за их глазами, стараясь лучше понять их чувства.

– Как будто у нее в мозгу раковая опухоль, – сказала дочь. – Она теперь даже есть сама не может, а кормить себя не дает. Похудела почти на восемь килограммов. Мы совсем растерялись, не знаем, как быть, что делать.

А мужчина уставил на меня вопрошающий взгляд, усталый и вместе с тем полный решимости:

– Будь это ваша мать, позволили бы вы бить ее током?

Я уже знал, что лечение электрошоком, называемое на медицинском языке электросудорожной терапией (ЭСТ), все еще применялось, но думал, что это уже реликт, уродливый пережиток прошлого. В те годы ЭСТ у многих ассоциировалась с персонажем из фильма 1975 года «Полет над гнездом кукушки», которого так натуралистически сыграл Джек Николсон. Его героя в порядке наказания определили в психиатрическую больницу, и, когда его бьют электрическим током, он корчится в страшных судорогах, пристегнутый к койке смирительными ремнями. Так что в моем представлении ЭСТ связывалась с жестокостью и насилием.

Прежде чем я успел ответить на вопрос сына миссис Чанг, дверь распахнулась и в палату вошла лечащий врач-психиатр.

– Ну-ка, Рахул, – обратилась она ко мне, – обрисуй вкратце состояние миссис Чанг.

ВЫДУМКИ О МОЗГЕ: «ДУМАТЕЛЬНАЯ» ШАПОЧКА