Читать онлайн Рыцарь Семи Королевств (сборник)

George R. R. Martin

A Knight of the Seven Kingdoms

Печатается с разрешения автора и литературных агентств

The Lotts Agency и Andrew Nurnberg.

© George R. R. Martin, 1998, 2003, 2010

© Перевод. Н. Виленская, 2013

© Оформление. В. Ненов, 2013

© Издание на русском языке AST Publishers, 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Межевой рыцарь

Весенние дожди умягчили почву, и Дунку нетрудно было копать могилу. Он выбрал место на западном склоне небольшого холма – старик всегда любил смотреть на закат. «Вот и еще день прошел, – говорил он, вздыхая, – а завтрашний еще неизвестно что принесет, верно, Дунк?»

Один из завтрашних дней принес дождь, промочивший их до костей, а следующий – порывистый сырой ветер, а следующий за ним – холод. На четвертый день старик сильно ослабел, чтобы держаться в седле, и скоро его не стало. Не прошло и несколько дней, как он, покачиваясь в седле, пел старую песню о турнире в Чаячьем городе, только вместо «Чаячий город» спел «Эшфорд». «В Эшфорде славный будет турнир, хей-хо, хей-хо», – грустно вспоминал Дунк, копая могилу.

Вырыв достаточно глубокую яму, он поднял старика на руки и уложил туда. Покойник был маленький и тощий – без кольчуги, шлема и пояса с мечом он весил не больше мешка с сухими листьями. Дунк же вымахал невероятно высоким для своего возраста – нескладный ширококостный парень шестнадцати или семнадцати лет (никто не знал толком, сколько ему). Ростом он был ближе к семи футам, чем к шести, и этот костяк только начинал еще одеваться плотью. Старик часто хвалил его силу. Старик не скупился на похвалы – больше ведь у него ничего не было.

Дунк постоял немного над могилой. В воздухе снова пахло влагой, и он знал, что нужно засыпать старика, пока не пошел дождь, но ему тяжко было бросать землю на это усталое старое лицо. Септона бы сюда, он бы прочел молитву – но нет никого, кроме меня. Старик обучил Дунка всему, что знал сам о мечах, щитах и копьях, а вот что касается слов…

– Я бы оставил тебе меч, но он заржавеет в земле, – сказал наконец Дунк виновато. – Мне думается, боги дадут тебе новый. Жаль, что ты умер, сир. – Он помолчал, думая, что бы еще сказать. Дунк не знал целиком ни одной молитвы – старик набожностью не отличался. – Ты был истинный рыцарь и никогда не бил меня без причины, – наконец выпалил парень, – кроме того раза в Девичьем Пруде. Это трактирный мальчишка съел пирог вдовы, а не я, я ведь говорил. Но теперь это уже не важно. Да хранят тебя боги, сир. – Дунк бросил в яму горсть земли и стал кидать во весь мах, не глядя на то, что лежит на дне. Он прожил долгую жизнь, думал Дунк. Ему было ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, а многие ли могут сказать это о себе? И ему довелось увидеть еще одну весну.

Уже вечерело, когда Дунк покормил лошадей. Их было три: две кобылы и Гром, боевой конь, которым старик пользовался только на турнирах и битвах. Большой бурый жеребец был уже не так силен и скор, как бывало, но глаза его еще сверкали и дух не угас – из всего имущества Дунка он представлял собой самую большую ценность. «Если я продам Грома и старую Каштанку, у меня наберется достаточно серебра, чтобы…» – подумал Дунк и нахмурился. Единственной известной ему жизнью была жизнь межевого рыцаря, который кочует от замка к замку, нанимается на службу то к одному барону, то к другому, сражается за своего господина и ест за его столом, пока война не кончится, а потом отправляется дальше. Время от времени, хотя и не столь часто, случаются турниры, а в голодные зимы межевые рыцари порой и разбоем промышляют, хотя старик никогда этого не делал.

«Я мог бы найти другого межевого рыцаря, чтобы ходить за его лошадьми и чистить ему кольчугу, – думал Дунк, – или отправиться в город вроде Ланниспорта или Королевской Гавани и поступить в городскую стражу, или…»

Пожитки старика он собрал в кучу под дубом. В кошельке содержалось три серебряных оленя, девятнадцать медных грошей и обрезанный по краям золотой; главное достояние старика, как и у большинства межевых рыцарей, заключалось в лошадях и оружии. К Дунку перешла кольчуга, с которой он счищал ржавчину не менее тысячи раз. Унаследовал он также железный шлем с широким щитком для носа, пояс из потрескавшейся бурой кожи и длинный меч в ножнах из дерева и кожи. Еще кинжал, бритву и точильный брусок, поножи и латный воротник, восьмифутовое боевое копье из точеного ясеня с железным наконечником – и наконец, дубовый щит с истертым железным ободом, с гербом сира Арлана из Пеннитри: крылатая чаша, серебряная на буром.

Дунк взял в руки пояс, не сводя глаз со щита. Пояс рассчитан на тощие бедра старика и будет ему мал, как и кольчуга. Дунк прикрепил ножны к пеньковой веревке, обвязал ее вокруг пояса и вынул меч.

Хороший клинок, прямой и тяжелый, из доброй, кованной в замке стали, деревянная рукоять обмотана мягкой кожей, головка эфеса из гладко отшлифованного черного камня. Без финтифлюшек, но Дунку по руке, и он знал, как этот меч остер, поскольку перед сном постоянно точил его и смазывал. Он подходит мне не хуже, чем старику, думал Дунк, а на Эшфордском лугу будет турнир.

У Легконогой ход был мягче, чем у старой Каштанки, но Дунк все-таки порядком устал, когда добрался до гостиницы – высокого, оштукатуренного деревянного здания у ручья. Теплый желтый свет, льющийся из окон, так манил, что он просто не смог проехать мимо. У меня есть три серебряные монеты, сказал он себе, на это можно хорошо поужинать, а эля выпить – сколько влезет.

Когда он спешился, из ручья вылез голый мальчишка и завернулся в грубый коричневый плащ.

– Ты кто, конюх? – спросил его Дунк. Мальчишка был лет восьми-девяти на вид, бледный и тощий, с ногами по щиколотку в прибрежном иле и совершенно лысой головой. – Надо обтереть кобылу, на которой я ехал, и задать овса всем троим. Сделаешь?

– Если захочу, – нахально ответствовал мальчик.

– Ты это брось, – нахмурился Дунк. – Я рыцарь и могу проучить тебя за наглость.

– Что-то не похож ты на рыцаря.

– Разве все рыцари похожи друг на друга?

– Нет, но и на тебя они не похожи. У тебя вон и меч на веревке висит.

– Ничего, держится – и ладно. Займись-ка моими лошадьми. Получишь медяк, если хорошо сделаешь свое дело, и тычок в ухо, если нет. – Дунк не стал дожидаться ответа, а повернулся и прошел в дверь.

Он думал, что в этот час харчевня будет полным-полна, но она пустовала.

Молодой дворянчик в красивом камчатном плаще похрапывал за одним из столов, уронив голову в лужу вина. Кроме него, здесь не было ни души. Дунк нерешительно огляделся, но тут из кухни появилась коренастая женщина и сказала:

– Можете сесть, где пожелаете. Что вам подать – эля или еды?

– И того и другого. – Дунк сел у окна, подальше от спящего.

– Есть вкусный барашек, зажаренный с травами, и утки – их мой сын настрелял. Что прикажете принести?

Дунк уже с полгода не ел в харчевнях.

– И то и другое.

– Ну что ж, вы достаточно большой, чтобы управиться с тем и другим, – засмеялась женщина. Она нацедила кружку эля и принесла ему. – Комнату на ночь не желаете?

– Нет. – Дунк очень хотел бы поспать под крышей, на мягком соломенном тюфяке, но деньги приходилось беречь. Ничего, и на земле отлично выспится. – Вот поем, попью и поеду в Эшфорд. Далеко ли до него?

– День пути. Как будет развилка у погорелой мельницы, поезжайте на север. Как там мой мальчишка – смотрит за вашими лошадьми или опять сбежал?

– Нет, он на месте. Маловато у вас гостей, как я погляжу.

– Половина города отправилась на турнир. Мои бы тоже туда подались, кабы я позволила. Когда меня не станет, гостиница перейдет к ним – однако мальчишке все бы с солдатами болтаться, а девчонка вздыхает да хихикает, как только мимо пройдет рыцарь. Хоть убейте, не пойму. Рыцари устроены так же, как все прочие мужчины, и не вижу, почему участие в турнире должно повышать цену на яйца. – Хозяйка окинула любопытным взглядом Дунка: меч и щит говорили ей одно, веревочный пояс и грубый камзол совсем другое. – А вы никак тоже на турнир путь держите?

Дунк хлебнул эля, прежде чем ответить. Тот был сочного орехового цвета и густой – как раз ему по вкусу.

– Да. Хочу одержать на нем победу.

– Вон оно как, – с умеренной учтивостью отозвалась женщина.

Дворянчик поднял голову над столом. Его лицо под шапкой спутанных песочных волос имело желтый, нездоровый оттенок, подбородок зарос светлой щетиной. Юноша вытер рот и сказал Дунку:

– Я видел тебя во сне. – Дрожащий указательный палец нацелился на Дунка. – Держись от меня подальше, слышишь? Как можно дальше.

– Ваша милость? – с недоумением откликнулся Дунк.

– Не обращайте внимания, сир, – вмешалась хозяйка. – Он только и знает, что пить да толковать о своих снах. Сейчас принесу вам поесть.

– Поесть? – с великим отвращением повторил дворянчик и поднялся на ноги, пошатываясь и придерживаясь за стол, чтобы не упасть. – Меня сейчас стошнит, – объявил он. На его камзоле запеклись красные винные пятна. – Мне нужна женщина, но здесь их нет. Все ушли в Эшфорд. Боги, я должен выпить еще. – Он нетвердой походкой вышел из зала, и Дунк услышал, как он поднимается по лестнице, напевая что-то себе под нос.

Экий оболтус, подумал Дунк. Но с чего он взял, что меня знает? Дунк размышлял об этом, попивая свой эль.

Он в жизни еще не ел такого вкусного барашка, а утка была еще лучше – ее зажарили с вишнями и лимоном, и она не казалась такой уж жирной. Кроме мяса хозяйка подала горошек в масле и овсяной хлеб только что из печи. Вот что значит быть рыцарем, сказал себе Дунк, обгладывая последнюю кость. Хорошая еда, эль и никаких затрещин. Он выпил вторую кружку, пока ел, третью, чтобы запить ужин, и четвертую, потому что никто ему в этом не препятствовал. Когда он расплатился с женщиной серебряной монетой, то получил еще взамен пригоршню медяков.

Когда он вышел наружу, уже совсем стемнело. Живот его наполнился, а в кошельке немного полегчало, но Дунк отправился на конюшню в преотличном настроении. Внезапно там заржал конь.

– Тихо, парень, – произнес мальчишеский голос, и Дунк, нахмурясь, ускорил шаг.

Мальчишка-конюх сидел на Громе в доспехах старого рыцаря. Кольчуга была длиннее, чем он весь, а шлем пришлось сдвинуть на затылок, чтобы он не налезал на глаза. Мальчик был весь поглощен своей игрой и имел крайне нелепый вид. Дунк со смехом остановился на пороге.

Мальчик, увидев его, покраснел и спрыгнул наземь.

– Ваша милость, я не хотел…

– Воришка, – с напускной суровостью сказал Дунк. – Снимай кольчугу и скажи спасибо, что Гром не огрел тебя копытом по глупой голове. Он боевой конь, а не пони для детских забав.

Мальчишка снял шлем, бросил его на солому и заявил с прежней дерзостью:

– Я могу на нем ездить не хуже тебя.

– Замолчи и перестань дерзить. Быстро снимай кольчугу. Что это взбрело тебе в голову?

– Как же я смогу ответить, если буду молчать? – Мальчишка вылез из кольчуги, как ящерица.

– Если я спрашиваю, можешь открыть рот. Стряхни с кольчуги пыль и положи туда, где взял. Шлем тоже. Ты покормил лошадей, как я велел? И вытер Легконогую?

– Да. – Мальчик стряхивал с кольчуги солому. – Вы ведь в Эшфорд едете, сир? Возьмите меня с собой.

Хозяйка гостиницы не зря беспокоилась.

– А что скажет твоя мать?

– Мать? – сморщился мальчик. – Ничего не скажет – она умерла.

Дунк удивился: разве малец – не хозяйский сын? Наверное, просто работник. Голова слегка кружилась от эля.

– Ты сирота, что ли? – спросил он.

– А ты?

– Был когда-то. – Да, правда – пока старик не взял его к себе.

– Я могу быть твоим оруженосцем.

– Оруженосец мне ни к чему, – сказал Дунк.

– Каждому рыцарю нужен оруженосец, а уж тебе тем более.

Дунк замахнулся.

– Сдается мне, что ты все-таки получишь по уху. Насыпь мне овса в мешок.

– Я еду в Эшфорд – один.

Если мальчуган и испугался, то не подал виду. Еще миг он постоял с вызывающим видом, скрестив руки, потом повернулся и пошел за овсом.

У Дунка отлегло от сердца. Жаль, что нельзя… Но тут ему хорошо живется, куда лучше, чем в оруженосцах у межевого рыцаря. Дунк оказал бы ему дурную услугу, взяв его с собой.

Чувствовалось, однако, что мальчик сильно разочарован. Дунк, сев на Легконогую и взяв за повод Грома, решил приободрить его немного.

– На, парень, держи. – Дунк бросил медную монетку, но мальчик даже не попытался поймать ее, и она упала в грязь между его босыми ногами.

Ничего, поднимет, когда я уеду, решил Дунк и послал кобылу вперед, ведя за собой двух других лошадей. Луна ярко освещала деревья, и безоблачное небо было усеяно звездами. Даже выехав на дорогу, Дунк все еще чувствовал спиной угрюмый взгляд маленького конюха.

Тени уже начали удлиняться, когда Дунк остановился на краю широкого Эшфордского луга. На травяном поле уже стояло больше полусотни шатров, больших и малых, квадратных и круглых, парусиновых и шелковых; но все они были яркие, и длинные флаги колыхались на срединных шестах. Луг пестрел красками, словно полевыми цветами: винно-красными и желтыми, как солнце, бесчисленными оттенками зелени и синевы, густо-черными, серыми и пурпурными.

Старик служил кое с кем из этих рыцарей, других Дунк знал по рассказам, которые слышишь в тавернах и у костров. Хотя искусством чтения и письма Дунк так и не овладел, в геральдике старик натаскивал его беспощадно, даже и в дороге. Соловьи – это герб лорда Карона с Пограничья, столь же искусного в игре на большой арфе, как и в обращении с копьем. Олень в короне – это сир Лионель Баратеон, Смеющийся Вихрь. Дунк разглядел также охотника рода Тарли, пурпурную молнию Дондаррионов, красное яблоко Фоссовеев. Вот лев Ланнистеров, золотой на багряном поле, вот темно-зеленая морская черепаха Эстермонтов плывет по бледно-зеленому фону. Бурый шатер с вздыбленным красным жеребцом мог принадлежать только сиру Ото Бракену, которого прозвали Бестия Бракен, когда он три года назад убил лорда Квентина Блэквуда на турнире в Королевской Гавани. Дунк слышал, что сир Ото нанес своим затупленным топором такой удар, что расколол и забрало, и лицо лорда Блэквуда. Здесь присутствовали и блэквудские знамена – на западном краю луга, подальше от сира Ото. Марбранд, Маллистер, Каргиль, Вестелинг, Сванн, Маллендор, Хайтауэр, Флорент, Фрей, Пенроз, Стокворт, Дарри, Паррен, Уайлд – казалось, каждый знатный дом запада и юга прислал в Эшфорд хотя бы одного рыцаря, чтобы поклониться королеве турнира и преломить копье в ее честь.

Но как бы красивы ни были эти шатры, Дунк знал, что ему среди них места нет. Поношенный шерстяной плащ – вот и все, чем он располагает для ночлега. Лорды и рыцари обедают каплунами и молочными поросятами, а у Дунка только и есть что кусок жесткой, жилистой солонины. Он хорошо знал, что, остановившись на этом веселом поле, вдоволь хлебнет и молчаливого презрения, и открытых насмешек. Будут, возможно, и такие, которые проявят к нему доброту, но это в некотором роде еще хуже.

Межевой рыцарь не должен ронять своего достоинства. Без него он не более чем наемник. Я должен заслужить свое место среди них. Если я буду сражаться хорошо, кто-нибудь из лордов может взять меня к себе на службу. Тогда я окажусь в благородном обществе, каждый день буду есть благородное мясо в трапезном замке и ставить на турнирах собственный шатер. Но сначала я должен проявить себя в деле. Дунк неохотно повернулся спиной к турнирному полю и увел своих лошадей в лес.

В окрестностях большого луга, в доброй полумиле от города и замка, он нашел место, где излучина ручья образовала глубокую заводь. Весенняя травка, зеленая, что твой рыцарский стяг, была мягкой на ощупь. Красивое место, и оно никем не занято. Вот тут и будет мой шатер, решил Дунк, – с кровлей из листьев, зеленее, чем знамена Тиррелов и Эстермонтов.

Обиходив первым делом лошадей, он разделся и вошел в пруд, чтобы смыть дорожную пыль. «Истинный рыцарь должен быть чист и телом и душой», – говаривал старик, и они мылись с головы до пят каждую луну, невзирая на то, дурно от них пахло или нет. Теперь, став рыцарем, Дунк поклялся всегда придерживаться этого правила.

Он посидел голый под вязом, обсыхая и наслаждаясь весенним теплом. В тростнике лениво порхали стрекозы. Их еще называют дракончиками, хотя на драконов они ничуть не похожи. Не то чтобы Дунк хоть раз в жизни видел драконов – а вот старик видел. Дунк раз сто слышал от сира Арлана историю о том, как маленьким мальчиком дед повез его в Королевскую Гавань, и там-то они видели последнего дракона за год до того, как тот издох. Это была самка, маленькая, зеленая и чахлая, с поникшими крыльями. Ни одно ее яйцо так и не проклюнулось. «Говорили, будто ее отравил король Эйегон, – рассказывал старик. – Третий Эйегон – не отец короля Дейерона, а тот, которого прозвали Пагубой Драконов или Эйегоном Неудачливым. Он боялся драконов, потому что видел, как змей его дяди пожрал свою собственную мать. После смерти последнего дракона лето стало короче, а зима длиннее и суровее».

Солнце зашло за деревья, и стало холодать. У Дунка по коже побежали мурашки. Он выбил камзол и штаны о ствол вяза и оделся. Завтра он поищет распорядителя игр и запишется, а вечером он должен заняться другими делами, если надеется участвовать в турнире.

Ему не надо было смотреть в пруд – он и так знал, что не слишком похож на рыцаря, поэтому он повесит щит Арлана за спину, чтобы виден был герб, спутал лошадей, пустив их пастись на густой зеленой траве под вязом, и пешком зашагал к турнирному полю.

В обычные времена луг служил местом гуляний для жителей города Эшфорда, что стоял за рекой, но сейчас он преобразился. За одну ночь здесь вырос другой, шелковый город, больше и красивее каменного. Дюжины торговцев поставили свои палатки по краю поля – здесь продавались сладости и фрукты, пояса и башмаки, кожи и ленты, посуда и драгоценные камни, пряности, перья и прочие товары. Жонглеры, кукольники и фокусники бродили в толпе, показывая свое искусство, тут же толклись шлюхи и карманники. Дунк бдительно придерживал свой кошелек.

Он уловил запах шипящих на огне колбас, и у него потекли слюнки. За грош он купил одну колбаску и рог эля, чтобы ее запить. Жуя, он смотрел, как раскрашенный деревянный рыцарь бьется с раскрашенным деревянным драконом. На кукольницу, водившую дракона, смотреть было не менее приятно: высокая, тоненькая, с оливковой кожей и черными волосами дорнийки. Шея точно копье, и грудей почти не видно – но Дунку нравилось ее лицо и то, как ловко она заставляет дракона скакать взад-вперед. Он бросил бы девушке медную монетку, будь у него лишняя – но сейчас ему был нужен каждый грош.

Он надеялся, что среди торговцев есть и оружейники. И верно – один тироши с раздвоенной синей бородой продавал нарядные шлемы в виде разных птиц и зверей, украшенные золотом и серебром. Один кузнец предлагал дешевые клинки, у другого сталь была лучше, но Дунку нужен был не меч.

Потребный ему товар он нашел в самом конце ряда – на столе перед торговцем лежала тонкая кольчужная рубаха и пара перчаток с раструбами.

Дунк осмотрел все это и заметил:

– Хорошая работа.

– Лучше не найдете, – заверил кузнец, коротышка не более пяти футов ростом, но в плечах и в груди такой же широкий, как Дунк. Чернобородый, с огромными ручищами, он держался без всякого подобострастия.

– Мне нужны доспехи для турнира, – сказал Дунк. – Хорошая кольчуга сверху донизу, поножи, воротник и шлем. – Полушлем старика был ему впору, но один носовой щиток не мог защитить лицо как следует.

Оружейник смерил Дунка взглядом.

– У вас большой рост, но я одевал рыцарей и побольше. – Он вышел из-за прилавка. – Станьте-ка на колени, я измерю ширину плеч. А заодно и шею. – Дунк опустился на колени, и оружейник завязанным в узлы ремешком снял нужные мерки, бурча что-то при этом. – Теперь поднимите руку. Нет, правую. Можете встать. – Обмеры ляжки, икры и талии вызвали дальнейшее бурчание. – У меня есть в повозке то, что вам подойдет. Без всяких там золотых и серебряных финтифлюшек, но сталь хорошая, прочная. Я делаю шлемы, похожие на шлемы, а не на свиней с крыльями да на заморские фрукты, – но мой защитит вас лучше, если вам угодят копьем в лицо.

– Того-то мне и надо. Сколько?

– Восемьсот оленей. Я нынче добрый.

– Восемьсот?! – Это было больше, чем Дунк ожидал. – Я… я могу предложить вам старые доспехи, поменьше… полушлем, кольчугу…

– Железный Пейт продает только то, что делает сам, но металл может мне пригодиться. Если они не слишком ржавые, я одену вас за шестьсот.

Дунк охотно попросил бы Пейта поверить ему доспехи в долг, но он чувствовал, что подобная просьба благоприятного отклика не вызовет. Из своих странствий со стариком он знал, что торговцы крайне недоверчиво относятся к межевым рыцарям, некоторые из которых были немногим лучше разбойников.

– Я дам вам два оленя вперед, – сказал Дунк, – а доспехи и остальные деньги принесу завтра.

Пейт пристально посмотрел на него.

– За два оленя я придержу для вас доспехи один день, а после продам их другому.

Дунк выудил монеты из кошелька и положил в мозолистую ладонь оружейника.

– Вы получите все. Я намерен стать победителем турнира.

– Да ну? – Пейт попробовал на зуб одну из монет. – А все остальные, выходит, съехались лишь для того, чтобы покричать тебе «ура»?

Луна поднялась уже довольно высоко, когда Дунк направил свои стопы обратно к вязу. Эшфордский луг позади был ярко освещен факелами. Там звучали песни и смех, но Дунку было не до веселья. Он мог придумать только один способ добыть деньги. И если он потерпит поражение…

– Одна победа – вот все, что мне нужно, – сказал он вслух. – Не так уж это и много.

Старик, правда, даже и на это никогда не надеялся. Сир Арлан ни разу не ломал копья с тех пор, как принц Драконьего Камня спешил его на турнире в Штормовом Пределе много лет назад. «Не каждый может похвалиться тем, что сломал семь копий в схватке с первейшим рыцарем Семи Королевств, – говорил старик. – На лучшее я уже не способен – значит, незачем и пытаться».

Дунк подозревал, что причиной тут скорее возраст, нежели принц Драконьего Камня, но не смел высказать это вслух. Старик берег свою гордость до последнего дня. «Но он всегда говорил, что я скор и силен, – твердил себе Дунк, – и то, что было верным для него, не закон для меня».

Он шел по тропке через высокую траву, перебирая в уме свои возможности, как вдруг увидел сквозь кусты огонек костра. Это еще что такое? Дунк, не раздумывая, выхватил меч и бросился вперед.

С ревом и бранью он выбежал на поляну – и остановился как вкопанный.

– Ты! Что ты тут делаешь?

– Рыбу жарю, – ответил нахальный мальчишка, сидящий у костра. – Хочешь?

– Но как ты сюда попал? Украл лошадь?

– Приехал в повозке человека, который привез барашков к столу лорда Эшфорда.

– Так пойди поищи себе обратную повозку. Ты мне здесь не нужен.

– Никуда я не пойду. Надоела мне эта гостиница.

– Довольно с меня твоей наглости. Сейчас перекину тебя через седло и отвезу домой.

– Тебе пришлось бы ехать до самой Королевской Гавани. Пропустишь турнир.

Королевская Гавань… На миг Дунку показалось, что мальчишка смеется над ним, но не мог же тот знать, что и Дунк оттуда родом. Еще один бедолага из Блошиного Конца – и кто упрекнет его за то, что он захотел выбраться оттуда?

Дунк почувствовал себя глупо, стоя с мечом в руке над восьмилетним сиротой. Он убрал клинок и свирепо глянул на мальчишку, давая понять, что никаких глупостей не потерпит. Надо бы задать паршивцу хорошую трепку; но малец имел такой жалкий вид, что у Дунка рука не поднималась побить его. Огонь весело трещал, обложенный камнями, лошади были вычищены, одежда сохла над костром на ветке вяза.

– Что это тут за тряпки?

– Я их постирал. И вычистил коней, и развел костер, и поймал эту рыбу. Я бы и шатер поставил, да не нашел его.

– Вот мой шатер. – Дунк указал вверх, где простиралась крона вяза.

– Это просто дерево, – хмыкнул мальчуган.

– Истинный рыцарь в ином шатре не нуждается. Уж лучше спать под звездами, чем в пропахшей дымом палатке.

– А если дождь пойдет?

– Дерево защитит меня.

– Они протекают, деревья-то.

– Верно, – засмеялся Дунк. – По правде сказать, мне не на что приобрести шатер. Ты бы перевернул свою рыбу, иначе она подгорит с одной стороны и останется сырой с другой. Повара из тебя никогда не выйдет.

– Выйдет, если я захочу, – возразил мальчишка, но рыбу перевернул.

– Что это у тебя с головой? – спросил Дунк.

– Лекари обрили меня. – И мальчик, вдруг засмущавшись, натянул на голову капюшон своего темно-бурого плаща.

Дунк слышал, что так иногда делают от вшей или некоторых болезней.

– Стало быть, ты болел?

– Нет. Как тебя зовут?

– Дунк.

Мальчишка залился хохотом, точно в жизни не слыхал ничего смешнее.

– Дунк! Сир Дунк? Это имя не для рыцаря. Может, это уменьшительное от «Дункан»?

– Может, и так.

Старик все время звал его Дунком, а свою прошлую жизнь он помнил не слишком хорошо.

– Пожалуй. Сир Дункан из… – У Дунка не было родового имени, не было дома. Сир Арлан подобрал его в закоулках Блошиного Конца, и он не знал ни отца, ни матери. Как же назваться? «Сир Дункан из Блошиного Конца» звучит не слишком по-рыцарски. Можно сказать, что он из Пеннитри, но что, если его спросят, где это? Сам Дунк никогда не бывал в Пеннитри, а старик о доме почти не рассказывал. Дунк нахмурился и выпалил:

– Сир Дункан Высокий. – Никто не станет оспаривать, что он высок, и это достойное имя.

Но маленький нахал, видимо, был иного мнения.

– Никогда не слышал о сире Дункане Высоком.

– Ты что, знаешь всех рыцарей в Семи Королевствах?

– Хороших знаю.

– Я не хуже других. После турнира все в этом убедятся. Ну а тебя как звать, воришка?

Мальчик помедлил и сказал:

– Эг[1].

Дунк не стал смеяться. Голова у мальчишки и правда как яйцо. Дети бывают жестоки, да и взрослые тоже.

– Эг, мне следовало бы всыпать тебе как следует и отправить назад, но у меня и оруженосца нет, не только шатра. Если поклянешься делать то, что я велю, я разрешу тебе послужить мне на турнире – а там видно будет. Если я решу, что ты чего-то стоишь, то буду кормить тебя и одевать. Одежда, правда, будет домотканая, а есть мы будем соленую рыбу и говядину да изредка оленину, когда лесника поблизости не окажется, но голода можешь не опасаться. И я обещаю не бить тебя без причины.

– Да, ваша милость, – улыбнулся Эг.

– Сир, – поправил Дунк. – Я всего лишь межевой рыцарь. – Хотелось бы ему знать, смотрит на него сейчас старик или нет. Я обучу его боевому искусству, как ты учил меня, сир. Парень он вроде смышленый – глядишь, и из него получится рыцарь.

Рыба оказалось все-таки малость сыровата внутри, и Эг вынул из нее не все кости, однако она была неизмеримо вкуснее жесткой солонины.

Эг скоро уснул у догорающего огня. Дунк лег на спину, заложив свои большие руки под голову и глядя в ночное небо. С турнирного поля в полумиле от него слышалась далекая музыка. Вверху мерцали тысячи звезд. Вот одна из них ярко-зеленой чертой пересекла небо и пропала.

«Упавшая звезда приносит удачу тем, кто ее видит, – пришло в голову Дунку. – Но все остальные сейчас в шатрах, и над ними шелк, а не звездное небо. Стало быть, вся удача достанется мне одному».

Утром его разбудило пение петуха. Эг еще спал, свернувшись под вторым по нарядности плащом старика. Не сбежал, выходит, ночью – и то хорошо.

Дунк ткнул его ногой.

– Поднимайся, дело есть. – Мальчишка довольно быстро сел и протер глаза. – Помоги мне оседлать Легконогую.

– А завтрак как же?

– Поедим солонины, как управимся.

– Уж лучше я съем лошадь… сир.

– Отведаешь моего кулака, если не будешь делать, что велят. Доставай скребницы – они в седельной сумке. Да, в этой самой.

Вместе они расчесали гнедую шерсть Легконогой и водрузили ей на спину лучшее седло сира Арлана. Дунк заметил, что Эг работает на совесть, когда хочет.

– Думаю, меня не будет почти весь день, – сказал он мальчику, садясь на лошадь. – Останешься здесь и приберешься в лагере. Да смотри, чтобы другие ворюги не совали сюда нос.

– Может, оставите мне меч, чтобы я отгонял их? – Синие глаза Эга, очень темные, почти лиловые, из-за бритой головы казались необычайно большими.

– Довольно будет и ножа. И будь на месте, когда я вернусь, слышишь? Если украдешь что-нибудь и сбежишь, я сыщу тебя с собаками.

– Так ведь у вас нет собак.

– Ничего, для такого случая достану. – Дунк обратил Легконогую к лугу и поехал легкой рысью, надеясь, что его угроза заставит мальчишку вести себя прилично. В лагере осталось все, чем Дунк владел в этом мире, кроме одежды на нем, лошади под ним и старых доспехов в мешке. Дурак я, что так доверился мальчишке, но ведь старик тоже поверил мне, размышлял Дунк. Не иначе как сама Матерь послала парня ко мне, чтобы я мог уплатить свой долг.

Пересекая поле, он услышал стук молотков со стороны реки – плотники ставили там барьеры для турнира и воздвигали большой павильон для зрителей. На лугу прибавилось несколько шатров, а рыцари, прибывшие ранее, отсыпались после ночной попойки или закусывали у костров. Пахло дымом и ветчиной.

К северу от луга протекала река Кокльсвент, приток могучего Мандора. За бродом располагались город и замок. Дунк, путешествуя со стариком, повидал много рыночных городов, и этот казался красивее многих других: побеленные дома под соломенными крышами смотрели очень приветливо. Когда Дунк был поменьше, он все, бывало, думал, каково это – жить в таком месте: спать каждую ночь под крышей и каждый раз просыпаться в тех же стенах. Может, скоро я и узнаю, что это за жизнь. И Эг тоже. Все может статься. На свете и не такое бывает.

Эшфордский замок имел вид треугольника с округлыми башнями тридцатифутовой вышины на каждом углу и зубчатыми стенами между ними. Над ним реяли оранжевые флаги с белым знаком солнца и шеврона, гербом владельца замка. Стражники в оранжево-белых камзолах стояли с алебардами у ворот – видно было, что им больше по душе шутить с хорошенькими молочницами, чем не пускать кого-то. Дунк остановился перед бородатым коротышкой – судя по всему, капитаном – и спросил, где найти распорядителя турнира.

– Это Пламмер, здешний управляющий. Я покажу где.

Во дворе конюх принял у Дунка лошадь. Дунк закинул потертый щит сира Арлана за плечо и прошел за капитаном в зубчатую башенку. Крутые каменные ступени вывели их на стену.

– Хочешь записать своего господина? – спросил капитан.

– Я сам себе господин.

– Вон как? – Дунку показалось, что капитан ухмыляется. – Вот в эту дверь. Я должен вернуться на свой пост.

Управляющий сидел за столом и писал что-то на листе пергамента – узколицый, с редкими седеющими волосами. Он поднял голову и спросил:

– Чего тебе?

Дунк прикрыл за собой дверь.

– Это вы – Пламмер-управитель? Я пришел, чтобы записаться на турнир.

– На турнир моего лорда принимаются только рыцари, – поджал губы Пламмер. – Вы рыцарь?

Дунк кивнул, боясь, не покраснели ли у него уши.

– Полагаю, у вас и имя есть?

– Дунк. – Ах, угораздило же ляпнуть такое! – Сир Дункан Высокий.

– Откуда же вы будете, сир Дункан Высокий?

– Ниоткуда. Я служил оруженосцем у сира Арлана из Пеннитри с пяти или шести лет. Вот его щит. Он ехал на турнир, но простудился и умер, и я приехал вместо него. Перед смертью он посвятил меня в рыцари вот этим самым мечом. – Дунк вынул меч и положил на поцарапанный стол. Распорядитель удостоил клинок лишь самого беглого взгляда.

– Да, я вижу, что это меч. Но я никогда не слыхал и о сире Арлане из Пеннитри. Вы говорите, что были его оруженосцем?

– Он всегда хотел, чтобы я стал рыцарем. Умирая, он попросил подать ему меч, велел мне стать на колени, коснуться сперва моего правого плеча, затем левого, произнес нужные слова и сказал, что теперь я рыцарь.

– Гм-м. – Пламмер потер себе нос. – Это верно, что каждый рыцарь может посвятить в рыцари другого человека – правда, обычно этому предшествует исповедь у священника и бдение. Присутствовали ли при этом какие-нибудь свидетели?

– Только щегол на ветке. Но я помню то, что говорил старик. Он обязал меня быть истинным рыцарем, чтить семерых богов, защищать слабых и невинных, преданно служить моему господину и сражаться за свою страну. Я поклялся во всем этом.

– Не сомневаюсь. – Дунк не мог не заметить, что Пламмер ни разу не назвал его сиром. – Мне нужно посоветоваться с лордом Эшфордом. Быть может, кто-то из славных рыцарей, собравшихся здесь, знал вашего покойного господина?

– Мне помнится, я видел знамя Дондаррионов – пурпурную молнию на черном поле.

– Да, это знамя сира Манфреда.

– Сир Арлан служил у его отца в Донре три года назад. Может быть, сир Манфред вспомнит меня.

– Советую вам поговорить с ним. Если он согласится поручиться за вас, приведите его сюда завтра, в это же время.

– Как вам будет угодно. – Дунк пошел к двери.

– Сир Дункан, – позвал его Пламмер, и он обернулся.

– Вам известно, что побежденный на турнире отдает победителю оружие, доспехи и коня и должен заплатить за все это выкуп?

– Известно.

– А можете ли вы заплатить такой выкуп?

Теперь уши у Дунка уж точно покраснели.

– Мне платить не придется. – Он молился, чтобы это было правдой. Все, что мне нужно, – это одна победа. Если я выиграю свой первый бой, то получу доспехи и коня побежденного или его золото, а тогда уж пусть и меня побеждают.

Он медленно сошел вниз – ему не хотелось делать то, что он задумал. Во дворе он поймал за шиворот одного из конюхов.

– Мне нужен главный конюший лорда Эшфорда.

– Сейчас отыщу его.

В конюшнях царили полумрак и прохлада. Чей-то норовистый серый жеребец попытался куснуть Дунка, а Легконогая тихонько заржала и ткнулась носом в его протянутую руку.

– Умница моя. – Старик говорил, что рыцарь не должен слишком привязываться к лошади, ибо далеко не одной суждено погибнуть под ним, но сам не слишком придерживался этого правила. Часто на глазах у Дунка он тратил последний грош на яблоко для старой Каштанки или овес для Легконогой и Грома. На Легконогой сир Арлан проделал многие тысячи миль по всем Семи Королевствам. Дунку казалось, что он предает своего старого друга, но что ему оставалось? Каштанка стара, и за нее много не выручишь, а Гром нужен ему для турнира.

Шло время, а главный конюший все не появлялся. Между тем на стене зазвучали трубы и во дворе поднялся крик. Дунк подвел Легконогую к дверям посмотреть, что там творится. Большой отряд рыцарей и конных лучников въезжал в ворота – их было не меньше сотни, и Дунк никогда еще не видывал таких великолепных коней. Какой-то важный господин приехал, подумал Дунк и поймал пробегавшего мимо конюха.

– Кто они такие?

– Вы что, знамен не видите? – огрызнулся мальчишка, вывернулся и убежал.

Знамена… Как раз в этот миг ветер развернул черный шелковый стяг на длинном древке, и трехглавый дракон дома Таргариенов словно расправил крылья, выдыхая алое пламя. Знамя держал высокий рыцарь в чешуйчатой, белой с золотом броне, и белоснежный плащ ниспадал с его плеч. Двое других всадников тоже были в белом с головы до ног. Королевские гвардейцы и флаг королевский. Вот и лорд Эшфорд с сыновьями выбегает из дверей замка, тут же и дочь, королева турнира, маленькая, с желтыми волосами и круглым розовым личиком. Не такая уж и красавица – кукольница была лучше.

– Брось-ка эту клячу, парень, и займись моей лошадью.

Какой-то всадник спешился перед конюшней, и Дунк понял, что тот обращается к нему.

– Я не конюх, ваша милость.

– Что, недостаточно умен для такой должности? – На всаднике был черный плащ с алой атласной каймой, а одежда внизу переливалась красным, желтым и золотым, как пламя. Среднего роста, но стройный, как клинок, он казался ровесником Дунка. Серебристо-золотые локоны обрамляли точеное, властное лицо: высокий лоб, четкие скулы, прямой нос, бледная, безупречно чистая кожа, густо-лиловые глаза. – Если ты не способен управиться с лошадью, принеси мне вина и приведи бабенку посмазливее.

– Простите, ваша милость, но я не слуга. Я имею честь быть рыцарем.

– Печальные же времена переживает рыцарство. – Но тут подоспели конюхи, и принц отдал им поводья своей кобылы, великолепной гнедой чистокровки. О Дунке он и думать забыл. Тот с большим облегчением улизнул обратно в конюшню. Он и среди рыцарских шатров чувствовал себя достаточно неловко – недоставало еще с принцами беседовать.

В том, что этот красавчик принц, Дунк нимало не сомневался. В Таргариенах течет кровь погибшей Валирии, что далеко за морями, и их сразу можно узнать по серебристо-золотым волосам и лиловым глазам. Принц Бейелор, конечно, гораздо старше, но этот юнец вполне мог быть одним из его сыновей: Валарром, которого часто зовут «молодым принцем» в отличие от отца, или Матарисом, «совсем молодым принцем», как пошутил однажды дурак лорда Сванна. Были и другие принцы, кузены Валарра и Матариса. У доброго короля Дейерона четверо взрослых сыновей, и у троих есть свои сыновья. Некоторое время назад династия королей-драконов едва не вымерла, но похоже, что Дейерон со своими сынами обеспечил ей вечное благополучие.

– Эй, это ты меня спрашивал? – Главный конюший лорда Эшфорда казался еще краснее из-за своего оранжевого камзола и говорил отрывисто. – В чем дело? Мне недосуг…

– Хочу продать вот эту кобылку, – поспешно молвил Дунк. – Хорошая лошадка, крепкая на ногу…

– Говорю тебе – мне недосуг. – Конюший едва удостоил Легконогую взглядом. – Лорду Эшфорду такие не надобны. Сведи ее в город, – может, Хенли даст тебе пару серебряных монет. – И он отвернулся.

– Спасибо, ваша милость, – сказал Дунк, прежде чем тот ушел. – Скажите, это король приехал?

– Хвала богам, нет, – засмеялся конюший. – Довольно с нас нашествия принцев. Где я возьму стойла для стольких коней? А корм? – Он зашагал прочь, покрикивая на конюхов.

Дунк вышел из конюшни. Принцев лорд Эшфорд пригласил в дом, но двое гвардейцев в белом еще мешкали во дворе, разговаривая с капитаном стражи.

Дунк остановился перед ними.

– Господа, я сир Дункан Высокий.

– Привет вам, сир Дункан, – сказал один из рыцарей. – Я сир Роланд Кракехолл, а это мой побратим, сир Доннел из Синего Дола.

Семеро королевских гвардейцев были лучшими воинами Семи Королевств, уступая разве что самому наследному принцу, Бейелору Сломи Копье.

– Вы намерены участвовать в турнире? – с беспокойством спросил Дунк.

– Не подобает нам выступать против тех, кого мы присягали защищать, – ответил сир Доннел, рыжеголовый и рыжебородый.

– Принц Валарр выступает как защитник леди Эшфорд, – пояснил сир Роланд, – а двое его кузенов намерены выступить на противной стороне. Мы, остальные, будем только смотреть.

Дунк с облегчением поблагодарил белых рыцарей за любезность и выехал за ворота замка, пока к нему не прицепился еще какой-нибудь принц. Уж эти мне принцы, думал он, направляя кобылу к городу. Валарр – старший сын принца Бейелора, второй на очереди к Железному Трону, но что-то непохоже, чтобы он перенял от отца его знаменитое мастерство в битве на мечах и копьях. О прочих таргариенских принцах Дунк знал и того меньше. Что я буду делать, если придется выехать против принца? И разрешат ли мне бросить вызов столь высокородной особе? Дунк и этого не знал. Старик часто говаривал, что он темен, как погреб, и сейчас Дунк это ощущал как нельзя сильнее.

Хенли Легконогая приглянулась – но только до того мига, когда Дунк заявил, что хочет ее продать. Тогда он отыскал в ней множество изъянов и предложил цену: триста серебром. Дунк сказал, что согласен на три тысячи. После жарких споров и ругани сошлись на семистах пятидесяти. Это было ближе к начальной цене Хенли, чем к цене Дунка, и парень чувствовал себя проигравшим этот бой, но лошадник уперся, и оставалось только сдаться. Спор начался сызнова, когда Дунк заявил, что седло в стоимость лошади не входит, а Хенли – что входит.

Наконец и об этом договорились. Хенли пошел за деньгами, а Дунк потрепал гриву Легконогой и велел ей не унывать.

– Если одержу победу, вернусь и выкуплю тебя – обещаю. – Он не сомневался, что все изъяны кобылы завтра же исчезнут и цена ее возрастет вдвое против нынешней.

Лошадник дал ему три золотых, а остальные отсчитал серебром. Дунк попробовал золотую монету на зуб и улыбнулся. Он никогда этого прежде не делал, да и золото в руках не держал. Золотые назывались «драконами», потому что с одной стороны на них был вытиснен трехглавый дракон Таргариенов, а с другой – изображение короля. На двух монетах Хенли был портрет короля Дейерона, третья же, старая и порядком тертая, изображала другого человека. Его имя значилось тут же над головой, но Дунк не мог прочесть буквы. Монета была обрезана по краям, и он указал на это Хенли. Лошадник поворчал, однако добавил еще несколько серебряных монет и пригоршню медяков, чтобы восполнить разницу. Дунк отдал часть меди обратно и сказал, кивнув на Легконогую:

– Это для нее. Пусть ей вечером дадут овса. И яблоко.

Со щитом на руке и мешком, полным старых доспехов, на плече Дунк зашагал по солнечным улицам Эшфорда. Непривычная тяжесть кошелька на боку вселяла в него пьянящее чувство, смешанное с беспокойством. Старик никогда не давал ему в руки больше пары монет. На эти деньги он мог бы прожить целый год. Ну а потом что – Грома продавать? Эта дорожка ведет к попрошайничеству либо разбою. Такой случай больше не повторится – надо рискнуть.

Когда Дунк перешел через брод на южный берег Кокльсвента, утро подошло к концу и на турнирном поле царило оживление. Вино и колбасы шли нарасхват, ученый медведь плясал под выклики своего хозяина: «Медведь, медведь, подходите посмотреть!», жонглеры представляли, деревянные куклы сражались.

Дунк остановился поглядеть, как убивают дракона. Когда кукольный рыцарь снес чудовищу голову и красные опилки посыпались на траву, Дунк засмеялся и бросил девушке два гроша. Сказав: «Один за вчерашнее». Она ловко поймала монеты и улыбнулась ему самой милой улыбкой на свете.

Это она просто так улыбается или за деньги? У Дунка никогда еще не было девушки, и он их побаивался. Как-то три года назад старик, получив расчет за полугодовую службу у слепого лорда Флорента, заявил, что сведет Дунка в бордель, где его сделают мужчиной. Но он сказал это спьяну, а когда протрезвел, то все позабыл, Дунк же постеснялся ему напомнить. Притом парню не слишком хотелось иметь дело со шлюхой. Он мечтал если уж не о благородной девице, которая полагалась бы ему как рыцарю, то хотя бы о такой, которой понравился бы он сам, а не его серебро.

– Не желаете ли разделить со мной рог эля? – спросил он у кукольницы, которая запихивала кровавые опилки обратно в дракона. – Или съесть колбаску? Я пробовал вчера – они вкусные, свиные.

– Благодарю, ваша милость, но у нас опять начинается представление. – Девушка убежала к злой толстой дорнийке, водившей кукольного рыцаря, а Дунк остался стоять дурак дураком. Но ему понравилось, как она бегает. Красивая девушка и высокая. Чтобы поцеловаться с такой, на колени становиться не надо. Целоваться Дунк умел. Одна девушка из таверны научила его в Ланниспорте год назад, но она была так мала, что пришлось ей для этого сесть на стол. От этого воспоминания у Дунка запылали уши. Ну не дурак ли он? Ему надо думать о турнире, а не о поцелуях.

Плотники лорда Эшфорда уже белили деревянные барьеры, через которые будут прыгать всадники. Дунк немного понаблюдал за их работой. Пять дорожек располагались с севера на юг, чтобы никому из участников солнце не светило в глаза. На восточной стороне поля ставили трехъярусный павильон под оранжевым навесом, который защитит лордов и дам от солнца и дождя. Зрители будут сидеть на скамейках, но в середине видны четыре стула с высокими спинками: для лорда Эшфорда, королевы турнира и приехавших в гости принцев.

Тут же на восточном краю поставили столб-кинтану, и с дюжину рыцарей упражнялись, стараясь попасть копьем в подвешенный на нем щит. Дунк посмотрел на Бестию Бракена и на лорда Карона с Пограничья. Я держусь в седле не так хорошо, как они, с тревогой подумал он.

В других местах пешие рыцари нападали друг на друга с деревянными мечами, а их оруженосцы стояли тут же, выкрикивая забористые советы. Крепкий юноша пытался сдержать натиск мускулистого рыцаря, гибкого и проворного, как дикий кот. У обоих на щитах было красное яблоко Фоссовеев, но щит юноши противник скоро разнес в щепки.

– Это яблочко еще не созрело, – присовокупил победитель, рубанув младшего по шлему. Побежденный Фоссовей был весь в крови и синяках, другой же почти и не запыхался. Подняв забрало, победитель увидел Дунка и позвал:

– Эй, вы, там. Ну да, вы. Рыцарь Крылатой Чаши. Что это у вас – длинный меч?

– Он мой по праву, – вызывающе ответил Дунк. – Я сир Дункан Высокий.

– А я сир Стеффон Фоссовей. Не хотите ли сразиться со мной, сир Дункан Высокий? Не плохо бы для разнообразия скрестить мечи с кем-нибудь другим. Мой кузен еще не дозрел, как видите.

– Соглашайтесь, сир Дункан, – подзадорил побитый Фоссовей, снимая шлем. – Я, может, и не дозрел, зато мой кузен прогнил до сердцевины. Выбейте-ка из него семечки.

Дунк покачал головой. На что ему мешаться в ссору между этими дворянами?

– Благодарю вас, сир, но меня ждут дела. – Неуютно это – носить при себе такие деньги. Чем раньше он расплатится с Железным Пейтом и заберет доспехи, тем лучше.

Сир Стеффон посмотрел на него с презрением.

– Межевого рыцаря ждут дела. – Он посмотрел по сторонам и наметил себе другого противника. – Сир Гране, давайте сразимся. Я уже изучил наизусть все убогие приемы моего кузена, а сиру Дункану надо срочно вернуться на межу. Пойдемте же.

Дунк удалился, красный до ушей. У него самого в запасе было так много приемов, убогих или нет, и он ни с кем не хотел вступать в бой до турнира. Старик всегда говорил, что чем лучше ты знаешь своего противника, тем проще его одолеть. Такие рыцари, как сир Стеффон, мигом подмечают чужие слабости. Дунк был силен и проворен, имел большой вес и длинные руки, но не льстил себе надеждой, что может сравниться с другими в мастерстве. Сир Арлан обучил его всему, что знал сам, но старик даже смолоду не входил в число первых бойцов. Прославленные рыцари не скитаются от одной межи к другой и не умирают на большой дороге. Со мной будет по-иному, поклялся про себя Дунк. Я докажу вам всем, что я не просто межевой рыцарь.

– Сир Дункан, – воскликнул молодой Фоссовей, догнав его. – Мне не следовало уговаривать вас сразиться с моим кузеном. Я рассердился, что он так важничает, а вы такой большой – вот я и подумал… Короче, я был не прав. Вы ведь без доспехов. Он мог бы сломать вам руку или колено. Он любит наносить людям увечья в учебных боях, чтобы потом, на турнире, они оказались слабее его.

– Вам он, однако, ничего не сломал.

– Да, но мы ведь родня, хотя он принадлежит к старшей ветви яблони, о чем неустанно мне напоминает. Меня зовут Раймун Фоссовей.

– Рад знакомству. Вы с кузеном оба участвуете в турнире?

– Только он. Я бы тоже хотел, но я пока только оруженосец. Кузен обещал посвятить меня в рыцари, но утверждает, что я еще не дозрел до этого. – У Раймуна было широкое лицо, вздернутый нос, короткие всклокоченные волосы, но улыбка искупала все изъяны. – А вот вы, я думаю, непременно выйдете на бой. В чей щит вы намерены ударить?

– Мне все равно, – ответил Дунк подобающим образом, хотя ему было далеко не все равно. – Я вступлю в состязание только на третий день.

– Да, к тому времени защитники начнут выходить из строя. Что ж, пусть улыбнется вам Воин, сир.

– И вам тоже. – Он до сих пор оруженосец, а я лезу в рыцари. Кто же из нас дурак?

Серебро в кошельке Дунка позвякивало на каждом шагу, но он знал, что может потерять его в один миг. Даже турнирные правила против него – едва ли ему повезет встретить неопытного или слабого противника.

Турнир мог проводиться на дюжину разных ладов в зависимости от воли лорда-устроителя. Можно устроить потешный бой между двумя отрядами рыцарей или общую свалку, где победителем считается последний, кто устоит на ногах. Можно также провести ряд поединков, где противники подбираются либо по жребию, либо хозяином игр.

Лорд Эшфорд объявил этот турнир в честь тринадцатых именин своей дочери. Девица будет сидеть рядом с отцом, как Королева Любви и Красоты. Пять рыцарей будут выступать как ее защитники. Все остальные могут вызывать их на бой, но всякий, кто победит защитника, становится защитником сам, пока не уступит место другому бойцу. К концу третьего дня состязаний пятеро действующих защитников решат, удержит ли королева турнира свой титул или же он перейдет к другой.

Дунк, глядя на травяное поле и пустые места для зрителей, взвешивал свои возможности. Одна победа – больше ему не нужно. Тогда он сможет объявить себя одним из победителей Эшфордского турнира, хотя бы пробыл таковым только час. Старик дожил чуть ли не до шестидесяти лет, а победителем не бывал ни разу. На одну победу надеяться можно, только бы боги были милостивы. Дунк вспомнил все песни, которые слышал: о слепом Симеоне Звездоглазом, благородном Сервине Зеркальный Щит, принце Эйемоне, Рыцаре-Драконе, о сире Раэме Редвине и Флориане-Дураке. Все они побеждали гораздо более сильных врагов. Но все они были герои и благородные мужи, кроме Флориана. А кто такой я? Дунк из Блошиного Конца? Или сир Дункан Высокий? Скоро он это узнает. Дунк тряхнул мешком с доспехами и направился к торговым рядам искать Железного Пейта.

Эг в лагере потрудился на славу. Дунк остался доволен тем, что его оруженосец не сбежал.

– Ну как, хорошую цену вам дали за кобылу? – спросил мальчик.

– Почем ты знаешь, что я ее продал?

– Вы уехали верхом, а возвращаетесь пешком; но если бы у вас ее украли, вы были бы здорово сердиты.

– Мне хватило, чтобы купить вот это. – Дунк достал новые доспехи. – Рыцарь должен уметь отличать хорошую сталь от плохой. Смотри сюда: это хорошая работа. Кольчуга двойная, каждое звено сцепляется с двумя другими, видишь? Такая защищает лучше, чем одинарная. А шлем Пейт сделал круглый. Меч или топор отскочат от него, а плоский могли бы разрубить. – Дунк надел шлем на себя. – Ну как?

– У него нет забрала, – заметил Эг.

– Зато есть щели для глаз. Забрало – самое слабое место. – Железный Пейт тоже так сказал. – Знал бы ты, сколько рыцарей получили стрелу в глаз, когда подняли забрало, чтобы глотнуть свежего воздуха!!

– И гребня нет. Он совсем простой.

– Мне такой и нужен. – Дунк снял шлем. – Видишь, как блестит? Поддерживать этот блеск – твое дело. А кольчугу ты умеешь чистить?

– Это делают в бочке с песком, но у нас нет бочки. А шатер вы заодно не купили, сир?

– Я не настолько много выручил. – Парень чересчур нахален – надо выбить из него для его же блага. Но Дунк знал, что не сделает этого. Дерзость ему нравилась – он и сам хотел бы быть посмелее. Мой оруженосец не только храбрее, но и умнее меня. – Ты хорошо поработал, Эг. Завтра я возьму тебя с собой. Посмотришь на турнирное поле. Купим овса лошадям, а себе свежего хлеба. Может, и сыру прихватим, если найдем хороший.

– Но в замок мне не надо будет идти?

– Почему бы и нет? В будущем я сам намерен поселиться в замке и надеюсь перед концом заслужить себе место выше солонки.

Мальчик промолчал. Боится, видно, заходить в господский дом, решил Дунк. Иного от него и ждать не приходится. Ну ничего, с годами пройдет. Дунк снова стал любоваться своими доспехами, гадая, надолго ли сохранит их.

Сир Манфред был худощавый человек с кислым лицом. Он носил черный камзол с пурпурной молнией Дондаррионского дома, но Дунк и без того бы узнал его по гриве золотисто-рыжих волос.

– Сир Арлан служил лорду, вашему отцу, когда тот с лордом Кароном выкуривал Короля-Стервятника из Красных гор, сир, – сказал Дунк, преклонив колено. – Я был тогда мальчишкой, но уже выполнял обязанности оруженосца. Сир Арлан из Пеннитри.

– Не помню такого. И тебя тоже, мальчик, – нахмурился сир Манфред.

Дунк показал ему щит старика:

– Вот его девиз – крылатая чаша.

– Лорд, мой отец, повел тогда в горы восемьсот рыцарей и около четырех тысяч пехоты. Не могу же я помнить их всех вместе с их щитами. Может, ты и был тогда с нами, но… – Сир Манфред пожал плечами.

Дунк на миг онемел. Старик был ранен на службе у твоего отца – как же ты его не помнишь?

– Меня не допустят на турнир, если другой лорд или рыцарь не поручится за меня.

– Что мне до этого? Довольно, сир, я уже уделил вам достаточно времени.

Если он вернется в замок без лорда Манфреда, все пропало. Дунк посмотрел на пурпурную молнию, вышитую на черном шерстяном камзоле сира Манфреда, и сказал:

– Я помню, как ваш отец рассказывал в лагере о происхождении вашего родового герба. В одну грозовую ночь, когда ваш предок вез послание через дорнийские земли, стрела убила его коня, и он свалился наземь. Из мрака вышли двое дорнийцев в кольчугах и высоких шлемах, его же меч сломался при падении. Ваш предок подумал уже, что он обречен, но когда враги приблизились, чтобы прикончить его, пурпурная молния ударила с неба и поразила дорнийцев в их броне прямо на месте. Вовремя доставленное послание помогло Грозному Королю одержать победу над Дорном, и в награду он пожаловал гонцу дворянство. Став первым лордом Дондаррионом, воин поместил на своем гербе раздвоенную пурпурную молнию, а полем стало черное звездное небо.

Если Дунк полагал, что эта история поразит сира Манфреда, он горько заблуждался.

– Каждый кухонный мальчишка и конюх, когда-либо служивший у моего отца, знает это предание. Знакомство с ним еще не делает вас рыцарем. Ступайте прочь, сир.

С тяжелым сердцем вернулся Дунк в замок Эшфорда. Как убедить Пламмера допустить его на турнир? Но в башенке распорядителя не оказалось. Часовой сказал Дунку, что Пламмер, должно быть, в большом чертоге.

– Может, я здесь подожду? – сказал Дунк. – Долго ли он там пробудет?

– Откуда мне знать? Поступайте, как хотите.

Большой чертог был не столь уж большим – впрочем, и замок был невелик. Дунк вошел туда через боковую дверь и сразу увидел распорядителя. Тот стоял с лордом Эшфордом и еще полудюжиной человек в дальнем углу. Дунк направился к ним вдоль гобеленов с вытканными на них цветами и фруктами.

– …говорил бы по-другому, будь это твои сыновья, бьюсь об заклад, – сердито произнес мужчина с прямыми волосами и квадратной бородой – такими светлыми, что они казались белыми в полумраке, но Дунк, подойдя ближе, разглядел, что на самом деле волосы серебристые с золотым отливом.

– Дейерон не в первый раз такое выкидывает, – ответил другой, которого заслонял от Дунка Пламмер. – Не надо было посылать его на турнир. Он здесь не более уместен, чем Эйерис или Рейегаль.

– Ты хочешь сказать, что он скорее оседлает шлюху, чем коня, – сказал первый. Плотный, могучего сложения принц – это был явно принц – носил кожаный панцирь с серебряными заклепками под тяжелым черным плащом, подбитым горностаем. Серебристая борода не могла прикрыть целиком оспины на лице. – Нет нужды напоминать мне о недостатках моего сына, брат. Ему всего восемнадцать, и он еще может исправиться. И он исправится, клянусь богами, а если нет, то расстанется с жизнью.

– Не валяй дурака. Дейерон такой, каков он есть, но в нем все же течет наша с тобой кровь. Я не сомневаюсь, что сир Роланд отыщет его, а заодно и Эйегона.

– Да только турнир к тому времени кончится.

– Здесь Эйерион – и он лучше орудует копьем, чем Дейерон, если тебя только турнир волнует. – Теперь Дунк видел того, кто говорил. Тот сидел на высоком стуле с пергаментными листами в руке. Лорд Эшфорд стоял за его плечом. Даже сидя, этот человек казался на голову выше остальных – это подтверждалось длиной его вытянутых рук. В коротко остриженных темных волосах проглядывала проседь, крепкий подбородок был чисто выбрит. Нос у него явно был сломан, и не один раз. Несмотря на простую одежду – облегающий зеленый камзол, бурый плащ и потертые сапоги, – от него веяло властью и уверенностью.

Дунк смекнул, что ему, пожалуй, не следует слушать, о чем тут говорят. Лучше убраться отсюда и зайти попозже, подумал он – но опоздал. Принц с серебристой бородой его заметил.

– Кто ты и как смеешь врываться сюда? – резко осведомился он.

– Это тот рыцарь, которого ждет наш добрый управитель, – вмешался сидящий, улыбаясь Дунку так, словно знал о его присутствии с самого начала. – Скорее это мы с тобой, брат, вторглись сюда, а не он. Подойдите, сир.

Дунк двинулся вперед, не зная, чего ожидать дальше. Он взглянул на Пламмера, но помощи не дождался. Узколицый управитель, напористый вчера, молча глядел в пол.

– Любезные лорды, – сказал Дунк, – я просил сира Манфреда Дондарриона поручиться за меня, но он отказывается, говоря, что не знает меня. И все же сир Арлан служил у него, клянусь. У меня остались щит и меч старого рыцаря, и…

– Щит и меч еще не делают рыцаря, – заявил лорд Эшфорд, крупный и лысый, с круглым красным лицом. – Пламмер говорил мне о вас. Даже если эти вещи принадлежат сиру Арлану из Пеннитри, очень может статься, что вы нашли его мертвым и присвоили их. Быть может, вы имеете еще что-то в подтверждение своих слов – какую-нибудь грамоту или…

– Я помню сира Арлана из Пеннитри, – сказал человек на стуле. – Насколько я знаю, он никогда не побеждал на турнирах, но всегда сражался с честью. Шестнадцать лет назад в Королевской Гавани он повалил в общей стычке лорда Стокворта и бастарда Харренхоллского, а еще раньше в Ланниспорте спешил самого Седого Льва. Тогда, правда, этот лев еще не был сед.

– Да, он мне об этом много раз рассказывал, – сказал Дунк. Сидящий пристально посмотрел на него.

– Тогда вы должны знать настоящее имя Седого Льва.

В голове у Дунка образовалась полная пустота. Ведь старик же тысячу раз говорил… лев, лев, как же его звать? Дунк был близок к отчаянию, и тут его осенило:

– Сир Дамон Ланнистер! Седой Лев! Теперь он – лорд Бобрового Утеса!

– Верно, – приветливо сказал высокий, тряхнув своими бумагами, – и завтра он выходит на поле.

– Как ты можешь помнить какого-то межевого рыцаря, который когда-то случайно спешил Дамона Ланнистера? – нахмурился принц с серебристой бородой.

– Я взял за правило знать о моих противниках все.

– Как это тебя угораздило выбрать себе в противники межевого рыцаря?

– Это было девять лет назад, в Штормовом Пределе. Лорд Баратеон устроил турнир в честь рождения внука, и мне в первом поединке по жребию достался сир Арлан. Мы сломали четыре копья, прежде чем я наконец спешил его.

– Семь копий, – поправил Дунк, – и он тогда сражался с принцем Драконьего Камня. – И тут до него дошло. Дунк-чурбан, темный, как погреб, явственно послышалось ему.

– Так оно и было, – ласково улыбнулся принц со сломанным носом. – Истории с годами приукрашиваются. Не думайте плохо о своем наставнике, но боюсь, что сломали мы все-таки четыре копья.

Хорошо, что в зале стоял полумрак – Дунк чувствовал, как горят у него уши.

– Ваша милость. – Нет, не так. – Ваше высочество… Конечно, их было четыре, и я вовсе не хотел… – Дунк упал на колени и склонил голову. – Старик, сир Арлан, всегда говорил, что я темен, как погреб, и туп, как зубр.

– Вы и сильны, как зубр, судя по виду, – сказал Бейелор Сломи Копье. – Ничего страшного не случилось, сир. Встаньте.

Дунк встал, думая о том, должен ли он держать голову склоненной или, может, смотреть прямо на принца. Я говорю с Бейелором Таргариеном, принцем Драконьего Камня, десницей короля и наследником Железного Трона Эйегона Завоевателя.

О чем может межевой рыцарь говорить с такой персоной?

– Я… я помню, вы вернули ему коня и доспехи, не взяв выкупа, – промямлил Дунк. – Старик… сир Арлан говорил, что вы душа рыцарства и что когда-нибудь Семь Королевств расцветут в ваших руках.

– Я молюсь, чтобы это случилось как можно позже.

– О, конечно. – Дунк ужаснулся и чуть было не ляпнул, что вовсе не желал смерти королю, но вовремя остановился. – Прошу прощения, ваша милость… то есть ваше высочество.

Дунк с запозданием сообразил, что сребробородый называл принца Бейелора братом. Значит, он тоже из рода дракона, чтоб мне пусто было, дураку. Это, конечно же, принц Мейекар, младший из четырех сыновей короля Дейерона. Принц Эйерис – книжник, а принц Рейегаль хвор, и с головой у него неладно. Никто из них двоих не поехал бы в такую даль ради турнира, а вот Мейекар, говорят, воин хоть куда, хотя и уступает старшему брату.

– Вы хотите участвовать в турнире, так? – спросил принц Бейелор. – Решение зависит от хозяина игр, но я не вижу причин вам отказывать.

– Как будет угодно вашему высочеству, – склонил голову распорядитель. Дунк забормотал слова благодарности, но принц Мейекар махнул на него рукой:

– Отлично, сир, мы понимаем, как вы благодарны принцу. А теперь ступайте.

– Простите моего благородного брата, сир, – сказал принц Бейелор. – Два его сына пропали, не доехав сюда, и он за них опасается.

– Ручьи и реки вздулись из-за весенних дождей, – сказал Дунк. – Быть может, принцы просто задержались в пути.

– Без советов межевого рыцаря я уж как-нибудь обойдусь, – заявил Мейекар брату.

– Вы можете идти, сир, – доброжелательно произнес принц Бейелор.

– Да, ваша милость. – Дунк повернулся, чтобы уйти, но принц окликнул его:

– Еще одно, сир. Вы ведь не родственник сиру Арлану?

– Да… то есть нет, не родственник.

Принц указал на потертый щит с изображением крылатой чаши.

– По закону только сын, рожденный в браке, может унаследовать рыцарский герб. Вам нужно придумать себе новый, сир, свой собственный.

– Хорошо. Примите мою благодарность и за это, ваше высочество. Я буду сражаться храбро, вот увидите. – «Храбро, как Бейелор Сломи Копье», как часто говорил старик.

Виноторговцы и колбасники бойко отпускали свой товар, и продажные женщины открыто таскались между палатками. Среди них попадались и миловидные, особенно одна рыженькая. Дунк не мог не глазеть на ее груди, которые шевелились под сорочкой. В кошельке еще осталось немало серебра, и он думал: «Я мог бы иметь ее. Купить ее за звонкую монету. Мог бы отвести ее в свой лагерь и пробыть с ней всю ночь, если б захотел». Он ни разу еще не был с женщиной, и очень возможно, что его убьют в первом же бою. Турниры – дело опасное… впрочем, и шлюхи тоже, старик его об этом предостерегал. Девка может ограбить его, пока он будет спать… и что тогда делать? В итоге, когда рыжая оглянулась через плечо, Дунк потряс головой и зашагал прочь.

Эга он нашел около кукольников – тот сидел на земле, поджав ноги и натянув капюшон на свою плешивую голову. Мальчишка не захотел идти в замок – Дунк приписал это робости. Парнишка, конечно, стесняется лордов и дам, не говоря уж о принцах. Дунк тоже был таким в детстве. Мир за пределами Блошиного Конца казался ему столь же пугающим, сколь и притягательным. Со временем Эг освоится, а пока что Дунк счел за лучшее дать ему несколько медных монет и предоставить развлекаться в свое удовольствие. Не тащить же парня в замок насильно.

Сегодня кукольники представляли сказку о Флориане и Жонкиль. Толстая дорнийка водила Флориана в его разномастных доспехах, а высокая девушка – Жонкиль.

– Никакой ты не рыцарь, – говорила она, а кукла открывала и закрывала рот в лад ее словам. – Я тебя знаю – ты Флориан-Дурак.

– Так и есть, госпожа моя, – отвечал Флориан, преклонив колена. – Свет еще не видал такого дурака – и такого славного рыцаря.

– Как – и дурак, и рыцарь? Никогда о таком не слыхивала.

– Прекрасная госпожа, все мужчины и дураки, и рыцари, когда дело касается женщин.

Представление было хорошее, грустное и веселое вместе. В конце произошел отменный бой на мечах, и кукольный великан был сделан на славу. Доиграв сказку, толстуха стала обходить зрителей, собирая монеты, а девушка – убирать кукол. Дунк, прихватив Эга, подошел к ней.

– Ваша милость, – сказала она с мимолетной улыбкой. Она была на голову ниже Дунка, но все-таки выше всех девушек, которых он встречал до сих пор.

– Хорошая работа, – выпалил Эг. – Мне нравится, как вы их водите – Жонкиль, и дракона, и других. Куклы, которых я видел в прошлом году, уж очень дергались, а ваши движутся плавно.

– Спасибо, – вежливо ответила девушка.

– И куклы у вас хорошие, – добавил Дунк. – Особенно дракон – страшный зверюга. Вы их сами делаете?

– Да. Дядя выстругивает их, а я раскрашиваю.

– А мой щит не раскрасите? Деньги у меня есть. – Дунк снял щит с плеча и повернул к девушке. – Мне надо нарисовать что-нибудь поверх этой чаши.

– Что же вы хотите нарисовать?

Дунк об этом еще не думал. Если не чаша, то что? В голове было пусто. Эх ты, Дунк, темный, как погреб.

– Н-не знаю, – промямлил он, и уши у него запылали. – Я вам, наверно, кажусь полным дураком?

– Все мужчины дураки, и все они рыцари, – улыбнулась она.

– А какие краски у вас есть? – спросил он, надеясь, что это наведет его на мысль.

– Я могу смешивать их и получать любые цвета.

Бурый щит старика всегда казался Дунку унылым.

– Пусть поле будет как закат, – сказал он внезапно. Старик любил закаты. – А сам герб…

– Вяз, – подсказал Эг. – Большой вяз… и падучая звезда над ним. Сможете нарисовать все это?

Девушка кивнула:

– Оставьте мне щит. Ночью я его раскрашу, а утром верну вам.

Дунк отдал ей щит.

– Меня зовут сир Дункан Высокий.

– А меня Тансель, – засмеялась она. – Тансель Длинная, как дразнят меня мальчишки.

– Вовсе вы не длинная, – выпалил Дунк. – Вы как раз подходите… – Тут он спохватился и побагровел.

– Для чего? – спросила Тансель, склонив голову набок.

– Чтобы кукол водить.

Занялся первый день турнира, ясный и солнечный. Дунк накупил целый мешок провизии, и они славно позавтракали гусиными яйцами, поджаренным хлебом и ветчиной, но Дунк еще во время стряпни обнаружил, что есть не хочет. Живот у него затвердел, как доска, хотя он и не собирался сражаться сегодня. Право первого вызова принадлежит высокородным, прославленным рыцарям – лордам, их сыновьям и победителям прошлых турниров.

Эг за едой все время болтал, обсуждая достоинства тех и других бойцов. Он не соврал, сказав, что знает всех рыцарей в Семи Королевствах. Дунку казалось унизительным слушать столь внимательно какого-то жалкого оборвыша, но сведения Эга могли пригодиться ему при столкновении с одним из этих рыцарей.

Луг был полон народа, и все старались протолкаться вперед, чтобы лучше видеть. Дунк умел работать локтями не хуже других, а ростом был повыше очень многих, поэтому ему удалось пробиться к пригорку в шести ярдах от изгороди. Эг пожаловался, что видит одни зады, и Дунк посадил его себе на плечи. Павильон по ту сторону поля заполнялся высокородными лордами и дамами наряду с толикой богатых горожан и парой десятков рыцарей, решивших не выходить сегодня на поле. Принца Мейекара не было видно, но Дунк сразу узнал принца Бейелора рядом с лордом Эшфордом. Золотые застежки его плаща и легкая корона сверкали на солнце, но, если не считать этого, он был одет гораздо проще большинства лордов. Он даже на Таргариена не похож со своими темными волосами, подумал Дунк и поделился своей мыслью с Эгом.

– Говорят, он пошел в свою мать, дорнийскую принцессу, – ответил мальчик.

Пятеро защитников поставили свои шатры на северном конце ристалища, у самой реки. На двух оранжевых, что были поменьше остальных, висели щиты с белым знаком солнца и шеврона – они принадлежали сыновьям лорда Эшфорда Эндроу и Роберту, братьям королевы турнира. Дунк никогда не слышал, чтобы их особенно хвалили – скорее всего, они выйдут из строя первыми.

Рядом с оранжевыми стоял намного более высокий темно-зеленый шатер с золотой розой Хайгарденов – она же была изображена на зеленом щите у входа.

– Это Лео Тирелл, лорд Хайгардена, – сказал Эг.

– Без тебя знаю, – раздраженно бросил Дунк. – Мы со стариком служили у Хайгарденов, когда ты еще не родился. – Дунк и сам плохо помнил тот год, но сир Арлан часто говорил о Лео Длинном Шипе, как его иногда называли, – несравненном бойце, несмотря на седину в волосах. – Должно быть, это сам лорд Лео у палатки – тот стройный рыцарь с седой бородой, в зеленом с золотом наряде?

– Да, – подтвердил Эг. – Я как-то видел его в Королевской Гавани. С ним вам лучше не выходить на бой, сир.

– Тебя не спросили.

Четвертый шатер был сшит из бубновых тузов, красных и белых вперемежку. Дунк не знал, чьи это цвета, но Эг сообщил, что они принадлежат рыцарю из Долины Аррен, по имени сир Хамфри Хардинг.

– Он вышел победителем из свалки на турнире прошлого года в Девичьем Пруду, сир, а на ристалище победил сира Доннела из Синего Дола и лордов Аррена и Ройса.

Последний павильон принадлежал принцу Валарру. Он был из черного шелка, и заостренные алые вымпелы свисали с его кровли, как языки пламени. На черном лаковом щите красовался трехглавый дракон дома Таргариенов. Рядом стоял один из королевских рыцарей, блистая белыми доспехами на черном фоне шатра.

Дунку хотелось бы знать, осмелится ли кто-нибудь из рыцарей коснуться копьем щита с драконом. Валарр как-никак внук короля и сын Бейелора Сломи Копье.

Дунку недолго пришлось беспокоиться. Затрубили рога, вызывая охотников сразиться и подавая знак защитникам королевы выйти на поле. Толпа взволнованно загудела, когда противники показались один за другим на южном конце ристалища. Герольды поочередно выкликали имена каждого из рыцарей. Те останавливались перед павильоном, чтобы склонить копья, воздавая честь лорду Эшфорду, принцу Бейелору и королеве, а затем ехали в северный конец поля, чтобы выбрать себе соперника. Седой Лев из Бобрового Утеса ударил в щит лорда Тирелла, а его златокудрый наследник сир Тибольт Ланнистер вызвал старшего сына лорда Эшфорда. Лорд Талли из Риверрана выбрал расписанный бубнами щит сира Хамфри Хардинга. Сир Абеляр Хайтауэр коснулся щита Валарра, а младшего Эшфорда вызвал сир Лионель Баратеон по прозвищу Смеющийся Вихрь.

Затем рыцари-охотники снова отъехали в южный конец поля, чтобы там дождаться своих противников: сир Абеляр в цветах серебра и дыма, с каменной башней, увенчанной пламенем, на щите; двое Ланнистеров в багряном, с золотом льва Бобрового Утеса; Смеющийся Вихрь в золотой парче, с черным оленем на груди и щите и железными оленьими рогами на шлеме; лорд Талли в красно-синем полосатом плаще с застежками в виде серебряных форелей. Они подняли вверх свои двенадцатифутовые копья, и вымпелы заполоскались на ветру.

На северном конце поля оруженосцы подвели защитникам коней в ярко разукрашенной броне. Рыцари надели шлемы и взяли в руки копья и щиты, не уступая великолепием своим соперникам. Эшфорды щеголяли оранжевыми шелками, сир Хамфри – красно-белыми бубнами, белый конь лорда Лео был покрыт зеленой атласной попоной с узором из золотых роз. Конь Валарра Таргариена, Молодого Принца, был черен как ночь, в цвет доспехам, копью, щиту и попоне. На шлеме у всадника распростер крылья трехглавый дракон, покрытый ярко-красной эмалью; такой же смотрел с блестящего черного щита. Каждый из защитников имел на руке повязку из оранжевого шелка – знак служения королеве.

Защитники выехали на позицию, и Эшфордский луг затих. Затем протрубил рог, и тишина в тот же миг сменилась гомоном. Десять пар позолоченных шпор вонзились в бока скакунов, тысячи голосов завопили разом, сорок кованых копыт взрыли траву, десять копий опустились. Поле словно содрогнулось, и пять пар рыцарей сшиблись под оглушительный треск дерева и стали. Еще миг – и все противники разъехались, повернув на другой заход. Лорд Талли пошатнулся, но удержался в седле. Зрители, увидев, что все десять копий сломаны, разразились одобрительным ревом. Это был добрый знак для начала турнира и свидетельство высокого мастерства участников.

Оруженосцы подали рыцарям новые копья взамен сломанных, и шпоры снова вонзились в конские бока. Дунку показалось, что земля дрогнула у него под ногами. Эг наверху вопил во всю глотку и размахивал тощими ручонками. Молодой принц промчался рядом с ними. Дунк видел, как черное копье Валарра ткнулось в сторожевую башню на щите противника, соскользнуло и задело грудь, а копье сира Абеляра разбилось о панцирь принца. Серый жеребец в серой с серебром попоне при столкновении взвился на дыбы, и сир Абеляр Хайтауэр, потеряв стремена, грянулся наземь.

Лорд Талли тоже упал, сбитый сиром Хамфри Хардингом, но тут же вскочил и выхватил меч, а сир Хамфри отбросил оставшееся целым копье и сошел с коня, чтобы продолжать бой пешим. Сир Абеляр упал не столь успешно. Оруженосец подбежал, снял с него шлем, позвал на помощь, и двое служителей, взяв оглушенного рыцаря под руки, повели его обратно к шатру. Шесть рыцарей, оставшихся в седле, повернули на третий заход. Копья хрустнули снова, и на сей раз лорд Лео Тирелл нацелился столь удачно, что сбил шлем с головы Седого Льва. Лорд Бобрового Утеса, оставшись с открытым лицом, поднял руки и спешился, сдавшись сопернику. Сир Хамфри тем временем тоже вынудил лорда Талли сдаться, проявив с мечом не меньшее мастерство, чем с копьем.

Тибольт Ланнистер и Эндроу Эшфорд сшибались еще трижды, пока сир Эндроу не проиграл бой, упустив разом щит и стремена. Младший Эшфорд продержался еще дольше, сломав не менее девяти копий о Смеющегося Вихря. На десятый раз оба вылетели из седла, но продолжили бой с палицей против меча.

Сир Роберт Эшфорд под ударами палицы вскоре признал себя побежденным, но его отец при этом не выказал ни малейшего удовольствия. Хотя оба сына лорда Эшфорда и выбыли из числа защитников, они проявили себя достойно в борьбе с лучшими рыцарями Семи Королевств.

Но я должен проявить себя еще лучше, подумал Дунк при виде того, как победитель и побежденный, обнявшись, вместе уходят с поля. Мне недостаточно сразиться храбро и с честью проиграть. Я должен выиграть хотя бы первый бой, иначе я потеряю все.

Сир Тибольт Ланнистер и Смеющийся Вихрь заняли места среди защитников, заменив побежденных ими рыцарей. Оранжевые шатры уже разбирались. Молодой Принц отдыхал на походном стуле перед своей черной палаткой, сняв шлем. В его темных, как у отца, волосах сверкала серебряная прядь. Слуга поднес ему кубок, и принц выпил глоток. Если он умен – это вода, подумал Дунк, если нет – вино. Пока непонятно, то ли принц унаследовал все же толику боевой мощи своего отца, то ли просто достался слабый противник.

Трубы возместили о появлении на поле еще трех охотников. Герольды выкликнули: «Сир Пиэрс из дома Каронов, владетелей Пограничья». На щите этот рыцарь носил серебряную арфу, на камзоле же были вышиты соловьи.

«Сир Джосет Маллистер из Сигарда». В крылатом шлеме и с серебряным орлом на индиговом щите. «Сир Гавен Сванн, владетель Стонхельма на Мысе Гнева». В гербе этого рыцаря сражались два лебедя, черный и белый, а его плащ, доспехи и убранство коня также представляли собой смешение черного и белого, вплоть до полос на ножнах и копье.

Лорд Карон, арфист, певец и прославленный воин, коснулся копьем розы лорда Тирелла. Сир Джосет ударил в бубновый щит сира Хамфри Хардинга, а черно-белый рыцарь, лорд Гавен Сванн, вызвал черного принца, охраняемого белым стражем. Дунк потер подбородок. Лорду Гавену лет еще больше, чем старику, а старика уже нет в живых.

– Эг, кто самый слабый из рыцарей-охотников? – спросил он мальчишку у себя на плечах, который, похоже, знал все на свете.

– Лорд Гавен, – тут же ответил Эг. – Противник Валарра.

– Принца Валарра, – поправил Дунк. – Оруженосец должен выражаться учтиво.

Трое охотников заняли свои места, а трое защитников сели на коней. Зрители в толпе заключали пари и громко подбадривали тех, на кого ставили, но Дунк смотрел только на принца. На первом заходе он нанес по щиту лорда Гавена скользящий удар, как и в случае с сиром Абеляром Хайтауэром, только теперь тупой наконечник копья ушел мимо, в воздух. Лорд Гавен же попал принцу прямо в грудь, и тот с трудом удержался в седле.

На второй раз принц направил копье влево, целя противнику в грудь, но попал в плечо. Тем не менее старый рыцарь выронил копье, замахал рукой, стараясь удержать равновесие, и упал. Молодой Принц соскочил с седла, выхватывая меч, но упавший остановил его выразительным жестом, поднял забрало и прокричал:

– Я сдаюсь, ваше высочество. Это был славный удар.

– Славный удар! Славный удар! – подхватили лорды в павильоне для зрителей, а Валарр, опустившись на колени, помог седовласому рыцарю встать.

– Никакой он не славный, – заявил Эг.

– Молчи, не то отправишься снова в лагерь.

Сира Джосета Маллистера между тем унесли с поля без чувств, а рыцарь арфы и рыцарь розы колошматили друг друга затупленными топорами, к восторгу ревущей толпы. Дунк так засмотрелся на Валарра Таргариена, что почти не замечал этого. Он неплохой боец, но не более того. С ним я мог бы сладить, говорил себе Дунк. По милости богов я мог бы даже спешить его, а в пешем бою мой вес и сила решили бы дело.

– Бей его! – вопил Эг, ерзая на плечах у Дунка. – Бей его! Вот так! Давай! – Похоже, он подбадривал лорда Карона.

Арфист играл музыку особого рода, звеня сталью о сталь и шаг за шагом тесня лорда Лео. Толпа разделилась надвое, и приветственные крики смешивались с руганью. Щепки и краска летели со щита лорда Лео – лорд Пиэрс сшибал лепестки с его золотой розы один за другим, и наконец щит раскололся. Но при этом топор лорда Карона на миг завяз в дереве, и лорд Лео рубанул по его рукояти, раздробив ее в каком-нибудь футе от руки противника. Отбросив разбитый щит, лорд Лео перешел в наступление, и рыцарь арфы сдался, припав на одно колено.

Все утро и большую часть дня турнир шел тем же порядком: охотники выезжали на поле по двое и по трое, а то и по пять раз. Трубы трубили, герольды выкликали имена, толпа ревела, копья ломались, как прутья, и мечи звенели о шлемы и кольчуги. Зрелищем наслаждались все – и лорды, и простолюдины. Сир Хамфри Хардинг и сир Хамфри Бисбери, храбрый молодой рыцарь в черных с желтым цветах и с тремя ульями на щите, сломали не меньше дюжины копий в славном бою, который после стали называть «битвой двух Хамфри».

Сир Тибольт Ланнистер, спешенный сиром Джоном Пенрозом, сломал при падении меч, но одержал победу, действуя одним щитом, и остался в рядах защитников. Одноглазый сир Робин Раслинг, поседелый в боях рыцарь с бородой цвета соли с перцем, потерял шлем при первом столкновении с лордом Лео, но отказался сдаться. Они сшибались еще три раза, и ветер развевал волосы сира Робина, а острые обломки копий так и свистели вокруг его лица – это было тем примечательнее, что сир Робин, по словам Эга, лишился глаза как раз от такого вот обломка не далее как пять лет назад. Лео Тирелл был слишком благороден, чтобы целить копьем в незащищенную голову противника, но Дунка все же поразила отвага (или глупость) Раслинга. В конце концов лорд Хайгардена ударил в панцирь сира Робина над самым сердцем, и тот кубарем вылетел из седла.

Сир Лионель Баратеон тоже одержал несколько значительных побед. Если противник был слабее его, он разражался смехом, как только тот касался его щита, и продолжал смеяться, садясь на коня, бросаясь в атаку и вышибая другого из седла. Если противник носил фигурный шлем, сир Лионель норовил сбить этот шлем и швырнуть в толпу. Гребни на шлемах бывали из резного дерева или тонко выделанной кожи, позолоченные, покрытые эмалью, а порой даже из чистого серебра, поэтому пострадавшие рыцари не одобряли такой привычки, зато простой люд радовался напропалую. Со временем сира Лионеля стали вызывать только рыцари в простых шлемах. Но как громко ни смеялся он над побежденными, Дунк склонялся к мысли, что героем дня должен стать сир Хамфри Хардинг, поборовший четырнадцать вполне достойных рыцарей.

А Молодой Принц посиживал себе около черного шатра, попивая из серебряного кубка и время от времени садясь в седло, чтобы победить какого-нибудь рыцаря поплоше. Он одержал девять побед, но Дунку казалось, что все они подстроены. Он бьет стариков и недавних оруженосцев, да еще высокородных, но малоискусных лордов. По-настоящему опасные противники проезжают мимо его щита, словно в упор его не видят.

Ближе к вечеру фанфары возвестили о появлении на поле нового охотника.

Он выехал на большом рыжем коне, на котором сквозь прорези в черной броне мелькали желтые, багряные и оранжевые цвета. Когда он остановился, чтобы отсалютовать павильону, Дунк через поднятое забрало увидел его лицо и узнал принца, с которым встретился на конюшне лорда Эшфорда.

Эг стиснул ногами шею Дунка.

– Прекрати, – рявкнул тот, разведя их в стороны. – Ты что, удушить меня хочешь?

– Принц Эйерион Огненный, – объявил герольд, – из Красного замка в Королевской Гавани, сын Мейекара, принца Летнего Замка, из дома Таргариенов, внук Дейерона Доброго, Второго этого имени, короля вандалов, ройнаров и Первых Людей, правителя Семи Королевств.

У Эйериона на щите тоже был трехглавый дракон, но в гораздо более ярких тонах, чем у Валарра: одна голова оранжевая, другая желтая, третья красная, и все они выдыхали золотое пламя. Камзол на принце был цвета огня и дыма, а вороненый шлем венчали языки красного эмалевого пламени.

Очень быстро, почти небрежно склонив копье перед принцем Бейелором, он поскакал к северному концу поля, пронесся мимо шатров лорда Лео и Смеющегося Вихря и придержал коня лишь у шатра принца Валарра. Валарр встал, выпрямившись, у своего щита, и Дунк был почти уверен, что Эйерион вызовет его… но тот со смехом проехал мимо и стукнул копьем прямо в бубны сира Хамфри Хардинга.

– Выходи, маленький рыцарь, – пропел принц громким, звучным голосом, – настала пора сразиться с драконом.

Сир Хамфри чопорно склонил голову в ответ и уже не смотрел на принца, садясь на коня, застегивая шлем и принимая копье и щит. Зрители притихли, когда оба рыцаря разъехались по местам. Дунк услышал лязг – это принц Эйерион опустил забрало. Пропел рог.

Сир Хамфри тронулся с места медленно, набирая скорость, но принц сильно пришпорил своего рыжего скакуна и ринулся вперед. Эг снова напряг ноги и заорал:

– Убей его, вот он, убей его, убей! – Дунк не совсем понимал, которому рыцарю он кричит.

Перелетев через барьер, принц опустил свое копье с золотым наконечником, раскрашенное в красные, оранжевые и желтые полосы. Слишком низко, прикинул Дунк. Так он вместо всадника попадет в коня. Надо бы приподнять копье. Но тут Дунк с растущим ужасом стал понимать, что принц не намерен этого делать. Неужели он…

В последний миг скакун сира Хамфри отпрянул от летящего навстречу острия, но было слишком поздно. Копье Эйериона пронзило коня над самым краем доспехов, прикрывающих грудь, и вышло из холки со струей яркой крови. Лошадь с пронзительным ржанием рухнула набок, разломав на куски деревянный барьер. Сир Хамфри хотел соскочить, но его нога застряла в стремени, и все услышали его крик, когда ее зажало между конем и изгородью.

На Эшфордском лугу поднялся крик. Люди бросились на помощь сиру Хамфри, но конь в агонии бил копытами, не давая никому подойти. Эйерион, ускакавший в конец поля, галопом вернулся обратно. Он тоже кричал, но Дунк не разбирал слов из-за почти человеческих воплей умирающей лошади. Соскочив с седла, Эйерион вынул меч и приблизился к поверженному противнику. Его собственные оруженосцы вместе с оруженосцем сира Хамфри пытались оттащить его прочь. Эг съежился на плечах Дунка.

– Сними меня. Несчастный конь… сними меня.

Дунку и самому было тошно. Что бы я делал, если бы такое случилось с Громом? Стражник с топором прикончил коня, прекратив его мучения. Дунк повернулся и стал проталкиваться назад. Выбравшись на открытое место, он поставил Эга на землю. Капюшон свалился у мальчугана с головы, и глаза покраснели.

– Да, зрелище жуткое, – сказал Дунк, – но оруженосец должен быть стойким. На турнирах тебе и не такое придется увидеть. Всякие случаи бывают.

– Это не случай, – дрожащими губами проговорил Эг. – Эйерион сделал это нарочно. Ты сам видел.

Дунк нахмурился. Ему тоже так показалось, но не хотелось думать, что рыцарь может быть способен на подобную низость – особенно рыцарь из рода дракона.

– Я видел только, как желторотый юнец неверно наклонил кольцо, – упрямо сказал он, – и больше не желаю об этом слушать. Думаю, сегодня состязаний больше не будет. Пошли.

Дунк не ошибся. Когда суматоха на поле улеглась, солнце опустилось совсем низко, и лорд Эшфорд объявил, что первый день турнира окончен.

Вечерние тени поползли через луг, и в торговом ряду зажглись факелы.

Дунк купил рог эля себе и половину рога мальчугану, чтобы взбодрить его немного. Они прогулялись под залихватский мотив, исполняемый флейтами и барабанами, и посмотрели кукольное представление о Нимерии, королеве-воительнице, имевшей десять тысяч кораблей. Кораблей у кукольников было всегда два, однако морской бой они изобразили на славу. Дунку хотелось спросить Тансель, раскрасила ли она его щит, на она была занята. Подожду, пока они не закончат представлять, решил он. Может, она тогда захочет выпить со мной.

– Сир Дункан, – позвал кто-то сзади. И опять: – Сир Дункан. – Дунк не сразу понял, что зовут его. – Я видел вас в толпе народа с мальчишкой на плечах, – с улыбкой сказал Раймун Фоссовей. – Вас двоих трудно было не заметить.

– Мальчик – мой оруженосец. Эг, это Раймун Фоссовей. – Дунк вытолкнул Эга вперед, но тот потупился и чуть слышно промямлил что-то.

– Очень приятно, юноша, – весело сказал Раймун. – Отчего вы не пошли смотреть на галерею, сир Дункан? Там привечают всех рыцарей.

Дунку среди слуг и простолюдинов было в самый раз – с лордами, дамами и состоятельными рыцарями он чувствовал бы себя куда хуже.

– Последний поединок мне не хотелось бы наблюдать со слишком близкого расстояния.

– Мне тоже, – скорчил гримасу Раймун. – Лорд Эшфорд объявил сира Хамфри победителем и вручил ему коня принца Эйериона, но рыцарь больше не сможет сражаться – нога у него сломана в двух местах. Принц Бейелор послал к нему своего личного лекаря.

– Заменят ли сира Хамфри новым защитником?

– Лорд Эшфорд хотел оказать эту честь лорду Карону или другому сиру Хамфри, который столь храбро сражался с Хардингом, но принц Бейелор заявил, что не годится убирать с поля щит и шатер сира Хамфри при таких обстоятельствах. Видимо, турнир будет продолжаться с четырьмя защитниками вместо пяти.

Четверо защитников, Лео Тирелл, Лионель Баратеон, Тибольт Ланнистер и принц Валарр. В первый день Дунк насмотрелся на них достаточно, чтобы понять, как мало у него вероятности победить первых трех. Остается только…

Но не может же межевой рыцарь вызвать принца. Валарр – второй на очереди наследник Железного Трона. Он сын Бейелора Сломи Копье, в нем течет кровь Эйегона Завоевателя, Молодого Дракона и принца Эйемона, Драконова Рыцаря – а Дунка старик подобрал около горшечной лавки в Блошином Конце.

У Дунка даже голова разболелась от этих мыслей.

– А кого намерен вызвать ваш кузен? – спросил он Раймуна.

– Сира Тибольта скорее всего. У них равные силы. Однако кузен пристально следит за каждым поединком. Если завтра кто-то будет ранен или выкажет признаки усталости, Стиффон мигом ударит его в щит, можете быть уверены. Его нельзя обвинить в избытке благородства. – И Раймун беззлобно засмеялся, желая смягчить свои язвительные слова. – Не хотите ли распить со мной чашу вина, сир Дункан?

– Сожалею, но у меня здесь дело. – Дунку не хотелось принимать угощение, на которое он не мог ответить.

– Я мог бы подождать и забрать ваш щит, когда представление кончится, сир, – предложил Эг. – Они потом будут показывать про Симеона Звездоглазого, и бой с драконом тоже будет.

– Вот ваше дело и улажено, а вино ждет, притом борское, не какое-нибудь. Теперь-то вы мне не откажете? – настаивал Раймун.

Дунк не сумел придумать другого предлога и последовал за ним, оставив Эга смотреть представление. Флаг с яблоком Фоссовеев развевался над шатром из золотистой ткани, где жил Раймун вместе с кузеном. Позади на костре двое слуг жарили козленка с медом и травами.

– Вот и ужин поспевает, – заметил Раймун, придержав для Дунка входное полотнище. Жаровня с углями приятно согревала шатер. Раймун наполнил две чаши вина. – Говорят, что принц Эйерион в ярости от того, что лорд Эшфорд отдал его коня сиру Хамфри, – но бьюсь об заклад, что так решил дядя нашего принца. – Он подал чашу Дунку.

– Принц Бейелор – человек чести.

– Не то что племянник, верно? – засмеялся Раймун. – Не смотрите с такой тревогой, сир Дункан, мы здесь одни. Ни для кого не секрет, что Эйерион – дрянной малый. Хвала богам, что ему вряд ли доведется нами править.

– Вы думаете, что он убил коня намеренно?

– Можно ли в этом сомневаться? Будь принц Мейекар здесь, он вел бы себя по-другому. При отце Эйерион, если верить слухам, само благородство и сама добродетель, но когда отца нет…

– Да, я заметил, что место принца Мейекара пустует.

– Он уехал на поиски своих сыновей вместе со сиром Роландом Кракехоллом, королевским рыцарем. Разнесся слух, что в округе бесчинствуют разбойники, но мне думается, что принц напился, как всегда.

Вино было славное – Дунк такого еще не пробовал. Он посмаковал его, проглотил и спросил:

– О каком принце вы говорите?

– О наследнике Мейекара. Его зовут Дейероном, в честь короля, а за спиной у отца кличут Дейероном-Пьяницей. Младший сын тоже с ним. Они покинули Летний Замок вместе, но до Эшфорда так и не доехали. – Раймун допил свою чашу и отставил ее. – Бедный Мейекар.

– Бедный? Это королевский-то сын?

– Четвертый сын – не такой храбрый, как принц Бейелор, не такой умный, как принц Эйерис, не такой мягкосердечный, как принц Рейегаль. И как он должен страдать, сравнивая своих сыновей с их двоюродными братьями. Дейерон глуп, Эйерион жесток и тщеславен, третий столь безнадежен, что его отдали в Цитадель учиться на лекаря, а самый младший…

– Сир! Сир Дункан! – Эг, задыхаясь, ворвался в шатер. Капюшон свалился у него с головы, и большие темные глаза сверкали при свете жаровни. – Бегите скорее! Он ее обижает!

Дунк в растерянности вскочил на ноги:

– Кто кого обижает?

– Эйерион! Девушку-кукольницу! Скорее! – И Эг метнулся обратно.

Дунк устремился за ним, но Раймун удержал его за руку.

– Сир Дункан, – сказал он. – Эйерион – принц крови. Будьте осторожны.

Дунк знал, что это хороший совет. Старик сказал бы то же самое, да что толку. Дунк вырвался от Раймуна и выскочил из шатра. Близ торгового ряда слышались крики. Эг едва виднелся впереди, и Дунк побежал за ним. У мальчика ноги были короткие, а у Дунка длинные, и он быстро преодолел разрыв.

Около кукольников собрался народ. Дунк растолкал зевак, не обращая внимания на ругань. Стражник в королевском мундире заступил ему дорогу, но Дунк так пихнул его в грудь, что тот шлепнулся задом в грязь.

Ширма кукольников валялась на боку. Толстая дорнийка плакала, сидя на земле. Один стражник держал в руках кукол, изображающих Флориана и Жонкиль, другой поджигал их факелом. Еще трое выбрасывали кукол из сундуков и топтали ногами. Повсюду валялись части дракона – голова, крыло, разломанный натрое хвост. Посреди всего этого стоял принц Эйерион, очень красивый в своем красном бархатном камзоле с длинными манжетами, и обеими руками выкручивал руку Тансель. Девушка на коленях молила его о пощаде, но он не слушал. Вот он зажал в кулак один из ее пальцев. Дунк только смотрел, не веря своим глазам. Потом раздался треск, и Тансель закричала.

Один из людей Эйериона попытался схватить Дунка и отлетел прочь. Дунк в три прыжка оказался рядом с принцем, сгреб его за плечо и повернул к себе. Он забыл и о мече, и о кинжале, забыл все, чему учил его старик. Дунк кулаком сбил принца с ног и двинул его ногой в живот. Эйерион схватился за нож, но Дунк наступил ему на руку и пнул еще раз, прямо в рот. Дунк мог бы запинать принца до смерти, но тут на него насели стражники. Двое повисли на руках, третий лупил Дунка по спине. Как только Дунк стряхнул одного, на его место явились двое других.

Наконец Дунка повалили, прижав ему руки и ноги. Эйерион поднялся с земли и ощупал разбитый рот.

– Ты расшатал мне зуб, – объявил он. – За это мы выбьем тебе все твои. – Он откинул волосы с глаз. – А ты мне как будто знаком.

– Вы приняли меня за конюха.

– Да, помню. – Эйерион улыбнулся кровавыми губами. – Ты отказался заняться моей лошадью. За что ты так глупо отдал свою жизнь? За эту потаскушку? – Тансель скорчилась на земле, прижимая к груди пострадавшую руку. Принц ткнул ее в бок сапогом. – Она того не стоит, изменница. Дракон не должен терпеть поражение.

Он сумасшедший, подумал Дунк, однако он принц и намерен убить меня. Дунк прочел бы молитву, если бы помнил хоть одну до конца, но времени на это не было. Времени не оставалось даже на то, чтобы испугаться как следует.

– Вам нечего сказать? – продолжал Эйерион. – Скучно с вами, сир. – Он снова ощупал свой рот. – Возьми молоток и выбей ему все зубы, Вейт, – а потом взрежь ему брюхо и покажи, какого цвета у него требуха.

– Нет! – вскричал мальчишеский голос. – Не трогай его!

О боги, это мальчишка, храбрый дурачок мальчишка. Дунк рванулся, но стражники держали крепко.

– Придержи язык, парень. Беги отсюда, пока цел!

– Еще чего. – Эг подошел поближе. – Кто меня тронет, ответит перед моим отцом. И перед дядей. Вейт, Йоркель, вы меня знаете. Отпустите его.

Руки, державшие Дунка, мало-помалу разжались. Он не понимал, что происходит. Стражники пятились от него прочь, а один даже стал на колени. Толпа раздалась, пропустив Раймуна Фоссовея, в кольчуге и шлеме, с мечом на боку. Его кузен сир Стеффон, идущий следом, уже обнажил клинок, и рыцарей сопровождало с полдюжины вооруженных людей со знаком красного яблока на груди.

Принц Эйерион даже не посмотрел на них.

– Наглый маленький проныра, – сказал он, сплюнул кровью под ноги мальчику. – Что такое с твоими волосами?

– Я их сбрил, братец. Не хочу быть похожим на тебя.

Второй день турнира выдался ненастным, с запада дул резкий ветер. В такой день и народу соберется меньше, размышлял Дунк. Им было бы легче найти место поближе к загородке, чтобы посмотреть на турнир вблизи, Эг мог бы сесть на изгородь, а Дунк стоял бы сзади.

Но нет, Эг будет сидеть в павильоне, разодетый в шелк и меха, Дунк же будет любоваться четырьмя стенами башни, куда заключили его люди лорда Эшфорда. Здесь было окно, смотрело оно не в ту сторону. Однако Дунк, как только взошло солнце, все же устроился на подоконнике и стал глядеть на город, поле и лес. У него забрали веревочный пояс вместе с мечом и кинжалом и все его серебро. Он надеялся, что Эг или Раймун позаботятся о Громе и Каштанке.

– Эг, – прошептал Дунк себе под нос. Его оруженосец, оборвыш, подобранный на улицах Королевской Гавани. Можно ли рыцарю быть таким дураком? Дунк-чурбан, темный, как погреб, и тупой, как зубр.

Ему не разрешили поговорить с Эгом после того, как стража лорда Эшфорда забрала их всех с луга. Ни с кем не дали поговорить: ни с Раймуном, ни с Тансель, ни с самим лордом Эшфордом. Кто знает, увидит ли кого-то из них снова. Похоже на то, что его вознамерились держать здесь взаперти до самой смерти. Ну а ты чего ждал? – горько спрашивал себя Дунк. Не надо было сшибать с ног принца и бить его ногой по лицу.

Под этим серым небом наряды родовитых дворян и знаменитых рыцарей покажутся не столь великолепными, как вчера. Стальные шлемы с отделкой из золота и серебра уже не будут блистать на солнце. И все-таки Дунк жалел, что не увидит турнира. Для межевых рыцарей в простых кольчугах, на конях без брони, такой день как раз хорош.

Зато слышать он по крайней мере мог. Трубили рога герольдов, и рев толпы время от времени говорил ему о том, что кто-то упал, или встал, или совершил нечто выдающееся. Слышался также стук копыт, а порой лязг мечей или треск сломанного копья. Дунк морщился при этом звуке: это напоминало ему об Эйерионе, сломавшем палец Тансель. Были и другие звуки, поближе: шаги за дверью, конский топот во дворе, голоса на стенах замка. Иногда они заглушали шум турнира – возможно, и к лучшему.

«Межевой рыцарь – это самый настоящий рыцарь и есть, – сказал ему когда-то старик. – Другие рыцари служат лордам, которые их содержат или жалуют их землей, а мы служим кому хотим, делу, в которое верим. Каждый рыцарь дает обет защищать слабых и невинных, но мы, сдается мне, исполняем его лучше других». Странная штука память. Дунк совсем позабыл эти слова – да и сам старик скорее всего тоже.

Утро перешло в день, и шум турнира стал слабее. Потом башню наполнили сумерки, а Дунк все сидел у окна, стараясь не думать о пустом желудке.

Но вот послышались шаги и звяканье ключей. Дунк слез, и дверь открылась. Вошли двое стражников, один с масляной лампой. Следом слуга тащил поднос с едой. Замыкал шествие Эг.

– Оставьте лампу, поднос и уходите, – приказал он. Все послушно удалились, оставив, однако, тяжелую дверь приоткрытой. Запах съестного напомнил Дунку, как он проголодался. Здесь был горячий хлеб и мед, миска гороховой похлебки и вертел с жареным мясом и луком. Дунк сел перед подносом, разломил хлеб и запихнул кусок в рот.

– Ножа нет, – заметил он. – Они, видимо, боятся, что я зарежу тебя?

– Мне они этого не говорят. – На Эге был черный облегающий камзольчик с длинными, подбитыми красным атласом рукавами и вышитым на груди трехглавым драконом Таргариенов. – Дядя сказал, что я должен смиренно просить у тебя прощения за свой обман.

– Дядя – это принц Бейелор?

– Я не хотел тебе врать, – с несчастным видом сказал мальчик.

– Однако соврал. Взять хотя бы твое имя. Никогда не слыхивал о принце Эге.

– Это сокращенное от Эйегона. Так меня звал брат Эйерион. Теперь он в Цитадели, учится на лекаря. Дейерон тоже иногда зовет меня Эгом, и сестры.

Дунк взял вертел и впился зубами в мясо. Козлятина с какими-то чудодейственными, незнакомыми ему специями. Жир потек по подбородку.

– Ну конечно, Эйегон. Как тот, Дракон. Сколько Эйегонов были королями?

– Четверо.

Дунк прожевал и отломил себе хлеба.

– Зачем ты это сделал? Хотел подшутить над глупым межевым рыцарем?

– Нет. – Глаза мальчика наполнились слезами, но он мужественно удержал их. – Я должен был служить оруженосцем Дейерону. Он самый старший из моих братьев. Я выучил все, что полагается знать хорошему оруженосцу, но Дейерон – не слишком хороший рыцарь. Он не хотел сражаться на турнире, поэтому мы, выехав из Летнего Замка, оторвались от эскорта, но назад не вернулись. Он поехал дальше на Эшфорд, думая, что там нас не будут искать. Это он обрил мне голову. Он ведь знал, что отец пошлет за нами людей. У Дейерона волосы обыкновенные, темно-русые, а у меня – такие же, как у отца и Эйериона.

– Кровь дракона. Серебристо-золотые волосы и лиловые глаза – это всем известно. – Темен ты, Дунк, как погреб.

– Ну да. Вот Дейерон меня и обрил. Он хотел, чтобы мы скрывались, пока турнир не кончится. А потом ты принял меня за конюха, ну и… – Эг опустил глаза. – Мне очень хотелось стать оруженосцем. У Дейерона или у кого-то другого, мне все равно. Я сожалею, сир. Правда сожалею.

Дунк задумчиво посмотрел на него. Он знал, что это такое, когда хочешь чего-то так сильно, что готов лгать напропалую.

– Я думал, ты такой же, как я. Может, так оно и есть – только по другой причине.

– Мы ведь правда оба из Королевской Гавани, – с надеждой сказал мальчик.

Дунк не удержался от смеха.

– Да, только ты с вершины Эйегенского холма, а я снизу.

– Не такое уж это большое расстояние, сир.

Дунк набил рот жареным луком.

– Как же мне теперь тебя называть – ваша милость или ваше высочество?

– Только при дворе; а в другое время зови меня Эгом, если хочешь… сир.

– Что со мной сделают, Эг?

– Мой дядя хочет тебя видеть. Когда покушаете, сир.

Дунк отодвинул поднос и встал:

– Я уже поел. Одного принца я уже пнул в лицо, незачем заставлять ждать другого.

Лорд Эшфорд предоставил свои покои принцу Бейелору. Туда-то Эг – нет, Эйегон, надо привыкать – и препроводил Дунка. Бейелор читал при свете восковой свечи, и Дунк опустился перед ним на колени.

– Встаньте, – сказал принц. – Хотите вина?

– Как будет угодно вашему высочеству.

– Налей сиру Дункану сладкого дорнийского, Эйегон, – распорядился Бейелор. – Да не пролей на него – ты и так уже много ему навредил.

– Он не прольет, ваше высочество, – вступился Дунк. – Он хороший мальчик и славный оруженосец. Я знаю, он не хотел причинить мне вред.

– Не обязательно хотеть – довольно и того, что он это сделал. Эйегон должен был прийти ко мне, когда увидел, что его брат вытворяет с теми кукольниками. А он побежал к вам, и ничего хорошего из этого не вышло. На вашем месте, сир, я, возможно, поступил бы так же… но я принц, а не межевой рыцарь. Не стоит бить королевского внука, каким бы праведным ни был ваш гнев.

Дунк угрюмо кивнул. Эг подал ему серебряный кубок, полный до краев, и он отпил большой глоток.

– Ненавижу Эйериона, – с жаром произнес Эг. – Мне поневоле пришлось бежать к сиру Дункану, дядя, – замок слишком далеко.

– Эйерион – твой брат, – твердо сказал принц, – а септоны учат, что мы должны любить наших братьев. Оставь нас теперь, Эйегон, я хочу поговорить с сиром Дунканом наедине.

Мальчик поставил штоф с вином и церемонно поклонился:

– Как угодно вашему высочеству. – Он вышел и тихо прикрыл дверь за собой.

Принц Бейелор пристально посмотрел Дунку в глаза:

– Сир Дункан, позвольте спросить вас, насколько вы хороший рыцарь? Насколько искусно владеете оружием?

Дунк не знал, что ему сказать.

– Сир Арлан научил меня владеть мечом и щитом, а также попадать копьем в кольца и щиты на кинтанах.

Бейелора, видимо, не совсем удовлетворил этот ответ.

– Мой брат Мейекар вернулся в замок несколько часов назад. Своего наследника он нашел пьяным в некой гостинице, в одном дне езды к югу отсюда. Мейекар никогда бы в этом не сознался, если бы не надеялся втайне, что его сыновья на турнире перещеголяют моих. Вместо этого они оба его опозорили, но что ему остается делать? Родная кровь. Мейекар сердит, ему нужно на кого-то излить свой гнев, и он выбрал вас.

– Меня? – сокрушенно отозвался Дунк.

– Эйерион уже успел напеть отцу в уши. И Дейерон тоже хорош. Чтобы оправдать собственную трусость, он сказал отцу, что будто Эйегона похитил какой-то здоровенный рыцарь-разбойник. Боюсь, что он имел в виду вас. По словам Дейерона, он все эти дни разыскивал похитителя, чтобы вернуть брата.

– Но Эг должен сказать им правду, то есть Эйегон.

– Эг-то скажет, в этом я не сомневаюсь, но он уже один раз солгал, в чем вы имели возможность убедиться. Которому из сыновей поверит мой брат? Что до кукольников, то Эйерион представил их чуть ли не изменниками. Дракон – эмблема королевского дома, и представлять, как его убивают, как из него сыплются красные опилки… все это, конечно, совершенно невинно, но весьма неразумно. Эйерион выдает это за подспудные намеки на дом Таргариенов, за подстрекательство к бунту, и Мейекар скорее всего согласится с сыном. Брат раздражителен по натуре и все свои надежды возлагает на Эйериона, поскольку Дейерон горько его разочаровал. – Принц отпил глоток вина и отставил кубок. – Но поверит мой брат или не поверит, одно остается бесспорным. Вы подняли руку на отпрыска дракона, и за это вас следует судить, приговорить и покарать.

– Покарать? – Дунку очень не понравилось это слово.

– Эйерион потребует вашей головы, с зубами или без оных. Ее он не получит, это я вам обещаю, но в суде над вами я ему отказать не могу. Поскольку мой августейший отец находится за сотни лиг отсюда, судьями будем мы с братом, а также лорд Эшфорд, ибо это его владения, и лорд Тирелл из Хайгардена, как его вассал. В последний раз человека, которого судили за нанесение побоев члену королевского дома, приговорили к отсечению преступной руки.

– Так мне отрубят руку? – в ужасе вскрикнул Дунк.

– И ступню тоже. Вы ведь и ногой его ударили, верно?

Дунк онемел.

– Я, конечно, приложу все усилия, чтобы склонить суд к милосердию. Я десница короля и наследник трона, так что мое слово имеет некоторый вес. Но и слово моего брата тоже – вот в чем опасность.

– Я… ваше высочество, я… – «Никакая это не измена, а просто деревянный дракон, и никакого намека на королевский дом в нем никогда не содержалось», – хотел сказать Дунк, но слова не шли на язык. Он никогда не отличался красноречием.

– Однако есть и другой выбор, – сказал принц Бейелор. – Не знаю уж, что для вас лучше, но позволю напомнить вам, что любой рыцарь, обвиненный в преступлении, вправе требовать испытания поединком. Поэтому я снова спрашиваю вас, сир Дункан Высокий – насколько вы хороший рыцарь? Если по правде?

– Битва семерых, – с улыбкой произнес принц Эйерион. – Полагаю, я в своем праве.

Принц Бейелор хмуро забарабанил пальцами по столу. Лорд Эшфорд слева от него медленно кивнул, а принц Мейекар спросил сына:

– Но почему? Ты боишься встретиться с этим межевым рыцарем один на один и предоставить богам рассудить вас?

– Боюсь? Это его-то? Полно, отец. Просто я подумал о моем возлюбленном брате. Сир Дункан причинил вред и Дейерону, который также вправе требовать его крови. В испытании семерых мы могли бы оба сразиться с обидчиком.

– Обо мне не хлопочи, брат, – пробормотал Дейерон Таргариен. Вид у старшего сына Мейекара был еще хуже, чем когда Дунк видел его в гостинице. Теперь он, видимо, протрезвел, и на черно-красном камзоле не было винных пятен, но его глаза налились кровью, и лоб блестел от испарины. – Я охотно ограничусь зрелищем того, как ты убьешь негодяя.

– Ты слишком добр, дорогой брат, – все так же с улыбкой ответил Эйерион, – но я проявил себялюбие, лишив тебя права доказать на деле правдивость твоих слов. Я настаиваю на испытании семерых.

– Ваше высочество, господа судьи, – растерянно обратился Дунк к сидящим на помосте, – я не понимаю. Что это за испытание семерых?

Принц Бейелор беспокойно шевельнулся на стуле.

– Разновидность испытания поединком, старинная и редко применяемая ныне. Она пришла к нам через узкое море с андалами и их семью богами. Во всяком единоборстве обвинитель и обвиняемый просят богов рассудить их. Андалы верили, что если с той и другой стороны сразятся семь бойцов, боги будут более милостивы и уж верно вынесут справедливый приговор.

– Может статься, они просто были охотники до драки, – с язвительной улыбкой вставил сир Лео Тирелл. – Однако сир Эйерион в своем праве. Семеро так семеро.

– Так я должен сражаться против семерых? – в отчаянии спросил Дунк.

– Не в одиночку, сир, – нетерпеливо бросил Мейекар. – Не разыграйте дурака, это вам не поможет. Вы сразитесь всемером против семерых. Вам нужно найти еще шесть рыцарей, которые будут биться на вашей стороне.

Шесть рыцарей. С тем же успехом с него могли потребовать собрать шесть тысяч. У него нет ни братьев, ни кузенов, ни старых друзей, которые сразились бы с ним бок о бок. Разве согласятся шестеро незнакомых людей поддержать межевого рыцаря против двух принцев, рискуя при этом жизнью?

– Ваше высочество, господа судьи, а что, если никто не захочет выйти на поле вместе со мной?

Мейекар Таргариен смерил Дунка холодным взглядом.

– Если дело ваше правое, сторонники найдутся. Если же вы не сумеете собрать таковых, то лишь потому, что виновны, – это как будто ясно.

Дунк никогда еще не чувствовал себя таким одиноким, как в тот миг, когда вышел из ворот Эшфордского замка и решетка со скрежетом закрылась за ним. Шел легкий дождь, мягкий, как роса, но Дунка от него пробирала дрожь. За рекой светились яркими красками те немногие шатры, где еще горел огонь. Время, по расчету Дунка, перевалило за полночь. Через несколько часов придет рассвет – а с ним и смерть.

Ему вернули меч и серебро, но Дунк перешел через брод в самом мрачном настроении. Может, они думают, что он сядет на коня и сбежит? Он мог бы, если б захотел. На этом его рыцарству, конечно, настал бы конец – он превратился бы в человека вне закона, и наконец какой-нибудь лорд схватил бы его и отсек ему голову. Лучше уж умереть рыцарем, чем жить отверженным, твердил себе Дунк. Мокрый до колен, он побрел через пустое турнирное поле. В большинстве шатров было темно – их хозяева давно спали, – но кое-где еще горели свечи. Из одной палатки слышались тихие стоны и вскрикивания. А вот ему, видно, суждено умереть, так и не познав женщины.

Потом фыркнула лошадь – и Дунк почему-то сразу понял, что это Гром. Он пустился бегом – и точно. Гром вместе с Каштанкой стояли привязанные у круглого шатра, откуда шел мягкий золотистый цвет. Намокший флаг вяло свисал с шеста, но Дунк все-таки различил на нем темный круг фоссовеевского яблока. Это было как надежда.

– Испытание боем, – тяжело выговорил Раймун. – Помилуй нас боги, Дункан, но ведь это острые копья, булавы, боевые топоры… и мечи не будут затуплены, понимаешь?

– Раймун Боязливый, – с насмешкой произнес его кузен сир Стеффон. Его желтый плащ скрепляла застежка в виде яблока из золота и гранатов. – Можешь не опасаться, кузен, – это поединок рыцарей, а ты не рыцарь, стало быть, твоей шкуре ничего не грозит. Ничего, сир Дункан, один Фоссовей у вас уже есть – притом спелый. Я видел, как Эйерион поступил с кукольниками, и стою за вас.

– Я тоже, – сердито бросил Раймун. – Я хотел только…

– Кто еще будет сражаться за нас, сир Дункан? – перебил Стеффон.

Дунк беспомощно развел руками:

– Я больше никого здесь не знаю. Кроме разве что сира Манфреда Дондарриона, но он не захотел даже поручиться за меня, а жизнью и подавно рисковать не станет.

Сира Стеффона это не слишком обеспокоило.

– Тогда нам нужны еще пятеро бойцов. К счастью, друзей у меня гораздо больше. Лео Длинный Шип, Смеющийся Вихрь, лорд Карон, Ланнистеры, сир Ото Бракен… ага, и еще Блэквуды, хотя Блэквуд и Бракен сроду не сражались на одной стороне. Пойду потолкую с ними.

– Они не обрадуются, если ты их разбудишь, – возразил Раймун.

– Вот и хорошо. Чем больше они обозлятся, тем лучше будут биться. Можете положиться на меня, сир Дункан. Кузен, если я не вернусь до рассвета, возьми мои доспехи и позаботиться, чтобы Гнева оседлали и одели в броню. Встретимся на месте для рыцарей-охотников. Думаю, этот день надолго запомнят, – засмеялся Стеффон и вышел прочь почти веселый.

С Раймуном дело обстояло по-иному.

– Пять рыцарей, – молвил он мрачно, когда кузен ушел. – Не хотелось бы лишать тебя надежды, Дункан, но…

– Если твой кузен сможет привести тех, о ком говорил…

– Лео Длинного Шипа? Бестию Бракена? Смеющегося Вихря? – Раймун встал. – Он-то их знает, не сомневаюсь, но я не столь уверен в том, что кто-то из них знает его. Стеффон видит в этом случай прославиться, но речь-то идет о твоей жизни. Лучше бы ты сам поискал себе сторонников. Я тебе помогу. Пусть у тебя лучше будет избыток бойцов, чем недостача. – Тут снаружи раздался шорох. – Кто идет? – окликнул Раймун, и в шатер нырнул мальчик, а за ним – худощавый мужчина в промокшем черном плаще.

– Эг? – Дунк поднялся на ноги. – Что ты тут делаешь?

– Я ведь твой оруженосец. Должен же кто-то помочь вам вооружиться, сир.

– А знает ли принц, твой отец, что ты ушел из замка?

– Помилуй нас боги – надеюсь, что нет, – сказал Дейерон Таргариен, расстегнув плащ и сбросив его с худых плеч.

– Вы? Рехнулись вы, что ли, раз вздумали прийти сюда? – Дунк выхватил нож. – Ткнуть бы вам в живот, и вся недолга.

– Возможно, так было бы лучше, – согласился Дейерон. – Но я предпочел бы чашу вина. Поглядите на мои руки. – Он вытянул одну вперед – она дрожала.

Дунк гневно шагнул к нему.

– Плевать мне на ваши руки. Вы меня оболгали.

– Надо же мне было сказать что-то, когда отец спросил, куда подевался мой младший брат. – Принц сел, не обращая внимания на Дунка и его нож. – По правде говоря, я даже не знал, что Эг сбежал. На дне моей чаши его не было, а поскольку я никуда больше не смотрел… – Дейерон вздохнул.

– Сир, мой отец намерен присоединиться к семи обвинителям, – вмешался Эг. – Я умолял его не делать этого, но он не послушал. Сказал, что это единственный способ обелить честь Эйериона и Дейерона.

– Я никого не просил защищать мою честь, – уныло молвил Дейерон. – По мне, так пусть ее забирает кто угодно. Но делать нечего. Скажу сразу, сир Дункан: меня вы можете не бояться. Единственное, что я люблю еще меньше лошади, – это меч. Они такие тяжелые и ужасно острые. Во время первой атаки я постараюсь выказать храбрость, но потом… можете стукнуть меня как следует по шлему. Так, чтобы зазвенело, но не слишком громко – понимаете? Мои братья превосходят меня во всем – в бою, в танцах, в учености, но никто из них не сможет так красиво повалиться без чувств в грязь.

Дунк смотрел на него во все глаза, подозревая, что принц над ним насмехается.

– Зачем вы пришли сюда?

– Предостеречь о том, что вас ожидает. Мой отец приказал королевским рыцарям участвовать в бою.

– Королевским рыцарям? – ужаснулся Дунк.

– Да – тем троим, что находятся здесь. Благодарение богам, остальных четырех дядя Бейелор оставил в Королевской Гавани у короля, нашего деда.

– Сир Роланд Кракехолл, сир Доннел из Синего Дола, сир Биллем Уайлд, – перечислил Эг.

– У них нет выбора, – пояснил Дейерон. – Они поклялись защищать короля и его семью, а мы с братьями в нее входим, помоги нам боги.

Дунк сосчитал по пальцам:

– Получается шесть. Кто же седьмой?

– Эйерион найдет кого-нибудь, – пожал плечами Дейерон. – Если надо будет, то и за деньги. Золота у него хватает.

– А на вашей стороне кто? – спросил Эг.

– Кузен Раймуна, сир Стеффон.

– И все? – поморщился Дейерон.

– Сир Стеффон пошел договариваться со своими друзьями.

– Я могу достать людей, – сказал Эг. – Рыцарей. Правда могу.

– Эг, я буду драться с твоими братьями, – напомнил Дунк.

– Ну, Дейерону ничего не будет. Он ведь сказал, что упадет сам. А уж Эйерион… когда я был маленький, он приходил по ночам ко мне в спальню и тыкал меня ножом между ног. Говорил, что у него слишком много братьев и когда-нибудь он сделает из меня сестричку – тогда он сможет жениться на мне. И это он бросил моего котенка в колодец. Сказал, будто не он, но это ложь.

– Эг правду говорит, – устало пожал плечами Дейерон. – Эйерион – настоящее чудовище. Считает себя драконом в человеческом образе. Потому он так и накинулся на этих кукольников. Жаль, что он не родился Фоссовеем – тогда он считал бы себя яблоком и всем было бы намного легче. – Дейерон, нагнувшись, поднял свой плащ и отряхнул его от влаги. – Надо пробраться обратно в замок, пока отец не хватился, почему я так долго точу меч, но прежде я хотел бы перемолвиться с вами словом наедине, сир Дункан. Выйдем?

Дунк посмотрел на принца с подозрением и убрал кинжал в ножны.

– Как будет угодно вашему высочеству. Мне все равно нужно забрать свой щит.

– А мы с Эгом пойдем собирать рыцарей, – объявил Раймун.

Дейерон завязал плащ вокруг шеи и натянул капюшон. Дунк вышел за ним под моросящий дождь, и они двинулись к повозкам торговцев.

– Я видел вас во сне, – сказал принц.

– Вы уже говорили. В гостинице.

– Вот как? Ну что ж. Мои сны не такие, как у вас, сир Дункан. Мои сбываются. Они пугают меня. Как и вы. Мне снились вы и мертвый дракон – здоровенный змей, с крыльями такими широкими, что они могли бы покрыть этот луг. Он рухнул на вас – однако вы были живы, а он мертв.

– Я убил его?

– Этого я не могу сказать – однако вы были там оба. Когда-то мы, Таргариены, повелевали драконами. Теперь их больше нет, но мы остались. Мне все равно, умру я сегодня или нет. Одни боги знают почему, но мне все равно. Однако вы уж сделайте мне одолжение и убейте лучше моего брата Эйериона.

– Я тоже готов умереть, – сказал Дунк.

– Ну, я-то вас убивать не стану, сир. Кроме того, я откажусь от своего обвинения, но это не поможет, ибо Эйерион от своего не откажется. – Дейерон вздохнул. – Быть может, я уже убил вас – своей ложью. Если так, то простите. Я все равно обречен попасть в ад – в такой, где не дают вина. – Он содрогнулся, и они с Дунком расстались под легким прохладным дождем.

Торговцы поставили свои повозки на западном краю луга, у рощи, где росли береза и ясень. Дунк стоял под деревьями и беспомощно озирался, глядя на пустое место, где недавно стоял фургон кукольников. Уехали. Этого он и боялся. Я бы тоже уехал, не будь я таким тупицей. Как же ему быть теперь без щита? Деньги еще есть – можно купить новый, если у кого-то найдется щит на продажу…

– Сир Дункан, – позвал кто-то из мрака, и Дунк, оглянувшись, увидел Железного Пейта с фонарем. Оружейник накинул короткий кожаный плащ прямо на голое тело. Его широкая грудь и могучие руки поросли густым черным волосом.

– Если вы за щитом, то она оставила его у меня. – Он смерил Дунка взглядом. – Руки-ноги на месте – я сосчитал. Стало быть, будет поединок?

– Семеро против семерых. А вы откуда знаете?

– Вас, конечно, могли расцеловать и сделать лордом, но я подумал, что вряд ли такое случится. А если бы приговор был другой, вы бы недосчитались пары конечностей. Пойдемте со мной.

Фургон Пейта легко было отличить по мечу и наковальне, нарисованными сбоку. Дунк вслед за Пейтом вошел внутрь. Оружейник повесил фонарь на крюк, скинул плащ и натянул через голову холщовую рубаху. Потом откинул от стены доску на петлях, служившую столом, и сказал, кивнув на низкий табурет:

– Садитесь.

Дунк сел.

– Куда она уехала?

– В Дорн. Ее дядя умный человек. С глаз долой – из сердца вон. А останешься – глядишь, дракон и припомнит. Потом, он не хотел, чтобы она видела, как вы умрете. – Пейт прошел в дальний конец повозки, порылся там в темноте и достал щит. – Его обод был из старой дешевой стали, хрупкой и проржавевшей. Я сделал вам новый, вдвое толще, да и сзади щит укрепил. Теперь он будет тяжелее, зато крепче. А девушка его расписала.

Она сделала это даже лучше, чем Дунк надеялся. Яркие краски заката даже при свете фонаря радовали глаз, а дерево вышло высоким, стройным и очень внушительным. Падающая звезда прочертила яркий след по дубовому небу. И все же Дунк, взяв щит в руки, подумал, что выбрал себе плохую эмблему. Звезда-то падает – что же это за девиз? Не суждена ли ему такая участь? А закат предвещает ночь.

– Надо было оставить чашу, – посетовал Дунк. – У нее хотя бы крылья были, а сир Арлан говорил, что она наполнена верой, дружескими чувствами и другими хорошими вещами. Прямо надгробие какое-то, а не щит.

– Но вяз-то живой, – заметил Пейт. – Видите, как зелены его листья? Такие бывают только летом. Мне доводилось видеть щиты с черепами, волками и воронами, даже с повешенными и с кровавыми головами. Однако служили они исправно, вот и ваш послужит. Знаете старую присказку? «Дуб и железо, храните меня…»

– «…От смерти и адова огня», – закончил Дунк. Он совсем позабыл этот стишок, которому научил его старик. – Сколько хотите за новый обод и все остальное?

– С вас-то? – Пейт почесал бороду. – Давайте грош.

Дождь почти перестал, когда на востоке занялся рассвет, но он успел сделать свое дело. Люди лорда Эшфорда убрали барьеры, и турнирное поле представляло собой сплошную бурую топь из грязи и вывороченной травы. Туман стлался по земле белыми змейками, когда Дунк направился обратно к ристалищу. Железный Пейт пошел с ним.

Павильон понемногу заполнялся. Лорды и дамы кутались в плащи на утреннем холоде. Простой народ тоже собирался – вдоль изгороди стояло уже несколько сот человек. Сколько народу пришло поглазеть, как я умираю, подумал Дунк, – но оказался не прав. Какая-то женщина пожелала ему удачи. Старик вышел вперед, чтобы пожать ему руку, и сказал: «Пусть боги придадут вам сил, сир». Нищенствующий монах в потрепанной бурой рясе благословил его меч, девушка поцеловала в щеку. Они все за меня.

– Почему? – спросил Дунк Пейта. – Что я для них?

– Рыцарь, который помнит свои обеты, – ответил кузнец. Раймуна они нашли на южном конце поля – он ждал там с конями своего кузена и Дунка. Гром беспокойно переминался под тяжестью подбрадника, намордника и кольчужной попоны. Пейт осмотрел конские доспехи и похвалил их, хотя и не он их ковал. Дунк был благодарен тому, кто ссудил ему эту броню.

Потом он увидел остальных: одноглазого воина с бородой цвета соли с перцем и молодого рыцаря в полосатом черно-желтом камзоле и с ульями на щите. Робин Раслинг и Хамфри Бисбери, с изумлением узнал их Дунк. И сир Хамфри Хардинг тоже. Хардинг сидел на рыжем коне Эйериона, облаченном теперь в красно-белые бубны нового хозяина.

– Сиры, я ваш должник, – сказал Дунк.

– Это Эйерион наш должник, – ответил сир Хамфри Хардинг, – и мы получим свой долг сполна.

– Я слышал, у вас нога сломана.

– Верно, сломана. Ходить мне нельзя, но коли я могу сидеть на коне, то и драться могу.

Раймун отвел Дунка в сторону.

– Я надеялся, что Хардинг захочет еще переведаться с Эйерионом, – так оно и вышло. А другой Хамфри, как оказалось, его шурин. Эг привлек сира Робина, которого знает по другим турнирам. Так что вас теперь пятеро.

– Нет, шестеро, – удивленно произнес Дунк. К ним шел еще один рыцарь, и оруженосец вел за ним коня. – Смеющийся Вихрь! – Сир Лионель, на голову выше Раймуна, почти с Дунка ростом, явился в парчовом камзоле с коронованным оленем Баратеонов на нем, а под мышкой нес свой рогатый шлем. Дунк поймал его руку. – Сир Лионель, не могу выразить, как я благодарен вам за то, что пришли, – и сиру Стеффону за то, что привел вас.

– Сир Стеффон? – удивился рыцарь. – Ко мне пришел оруженосец – мальчик, Эйегон. Мой парень хотел его прогнать, но тот прошмыгнул у него между ног и опрокинул штоф с вином мне на голову. – Сир Лионель рассмеялся. – Известно ли вам, что битвы семерых не назначали уже сто лет? Не могу упустить случая сразиться с королевскими рыцарями и расквасить нос принцу Мейекару в придачу.

– Шесть, – радостно сказал Дунк Раймуну, когда сир Лионель присоединился к остальным. – Уверен, твой кузен приведет последнего.

Толпа взревела, и на северном конце показались из речного тумана рыцари. Первыми ехали трое королевских гвардейцев, похожие на призраков в своей белой эмалевой броне и длинных белых плащах. Даже щиты у них были белые, пустые и чистые, как свежевыпавший снег. За ними следовали принц Мейекар и его сыновья. Эйерион сидел на сером в яблоках коне, сквозь броню которого сквозили оранжево-красные цвета. Гнедой конь его брата, чуть пониже ростом, был одет в черную с золотом чешую. На шлеме у Дейерона трепетал зеленый шелковый плюмаж. Но наиболее грозным выглядел их отец. На его плечах, на шлеме и на спине торчал гребень из черных драконьих зубов, а у седла висела огромная, утыканная шипами булава – самое смертоносное оружие, какое Дунк когда-либо видел.

– Да ведь их только шесть, – внезапно воскликнул Раймун.

Верно, убедился Дунк. Трое черных рыцарей и трое белых. У них тоже недостает одного. Возможно ли, чтобы Эйерион не нашел седьмого? И как же быть теперь – сражаться вшестером против шести?

К озадаченному Дунку подбежал Эг:

– Сир, пора надевать доспехи.

– Хорошо, оруженосец. Приступим.

Железный Пейт пришел на подмогу. Кольчуга, воротник, наголенники, перчатки, чепец, щиток, прикрывающий пах, – Дунка облекли в сталь, трижды проверив каждую застежку. Сир Лионель точил меч о брусок, оба Хамфри тихо переговаривались, сир Робин молился, а Раймун расхаживал взад-вперед, недоумевая, куда подевался его кузен.

Дунк был совсем готов, когда наконец появился сир Стеффон.

– Раймун, – позвал он, – мою кольчугу, будь любезен. – На нем был стеганый камзол, какой надевают под доспехи.

– Сир Стеффон, – сказал Дунк, – а что же ваши друзья? Нам нужен еще один рыцарь.

– Боюсь, что вам нужны еще два, – сказал Стеффон. Раймун застегивал на нем кольчугу.

– Как то есть – два? – не понял Дунк. Стеффон надел перчатку из тонкой стали, сгибая и разгибая пальцы.

– Я насчитал пятерых. – Раймун застегнул на нем пояс с мечом. – Бисбери, Раслинг, Хардинг, Баратеон и вы.

– Вы шестой.

– Нет, седьмой, – улыбнулся Стеффон, – только для другой стороны. Я буду сражаться за принца Эйериона.

Раймун, собравшийся подать кузену шлем, остановился как вкопанный.

– Нет.

– Думаю, сир Дункан меня поймет, – пожал плечами Стеффон. – Долг обязывает меня повиноваться принцу.

– Ты сказал Дункану, что он может положиться на тебя, – побледнел Раймун.

– Разве? – Стеффон взял шлем у него из рук. – Что ж, тогда я, несомненно, говорил искренне. Подай мне коня.

– Сам возьми. Если ты думаешь, что я буду тебе помогать, ты столь же туп, сколь и низок.

– Низок? Придержи язык, Раймун. Мы с тобой – яблочки с одного дерева, и ты мой оруженосец. Или ты забыл свою клятву?

– А ты, часом, не забыл свои рыцарские обеты?

– К концу дня я стану из рыцаря лордом. Лорд Фоссовей! Мне нравится, как это звучит. – Улыбаясь, он натянул вторую перчатку и зашагал к своему коню. Другие защитники провожали его презрительными взглядами, и никто не попытался остановить.

Дунк, глядя, как сир Стеффон ведет коня в другой конец поля, сжал кулаки. В горле так пересохло, что Дунк не мог говорить. Впрочем, разве такого проймешь словами?

– Посвяти меня в рыцари. – Раймун взял Дунка за плечо и повернул к себе. – Я займу место моего кузена. Посвятите меня в рыцари, сир Дункан. – Он преклонил колено.

Дунк нерешительно взялся за рукоять меча.

– Лучше не надо, Раймун.

– Надо. Без меня вас будет только пятеро.

– Парень прав, – сказал сир Лионель. – Сделайте это, сир Дункан. Любой рыцарь может посвятить в рыцари кого угодно.

– Ты сомневаешься в моем мужестве? – спросил Раймун.

– Нет, дело не в этом, но…

В тумане протрубили фанфары. Подбежал Эг:

– Сир, лорд Эшфорд зовет вас.

Смеющийся Вихрь нетерпеливо тряхнул головой.

– Ступайте, сир Дункан. Я сам посвящу оруженосца Раймуна в рыцари. – Он вынул меч из ножен и отодвинул Дунка в сторону. – Раймун из дома Фоссовеев, – начал он торжественно, коснувшись клинком правого плеча оруженосца, – именем Воина обязую тебя быть храбрым. – Меч лег на левое плечо. – Именем Отца обязую тебя быть справедливым. – Снова на правое. – Именем Матери обязую тебя защищать юных и невинных. – Левое плечо. – Именем Девы обязую тебя защищать всех женщин…

Дунк ушел, испытывая облегчение, смешанное с чувством вины. И все-таки одного не хватает, подумал он, когда Эг подвел ему Грома. Где же его взять? Он медленно поехал к павильону, где стоял в ожидании лорд Эшфорд. С северного конца поля навстречу Дунку выехал Эйерион.

– Сир Дункан, – весело сказал принц, – у вас, как я вижу, только пять бойцов?

– Шесть. Сир Линнель посвящает в рыцари Раймуна Фоссовея. Мы будем драться вшестером против вас семи. – Дунк знал, что победы одерживались и не при таком превосходстве противника. Но лорд Эшфорд покачал головой:

– Нет, сир, это не разрешается. Если вы не можете найти себе еще одного рыцаря, вы должны признать себя виновным в совершенных вами преступлениях.

Виновным. Я виновен в том, что повредил ему зуб, и за это должен умереть.

– Дайте мне еще минуту, ваша милость.

– Хорошо.

Дунк медленно поехал вдоль изгороди. Павильон был битком набит рыцарями.

– Господа, – обратился к ним Дунк, – не помнит ли кто-нибудь из вас сира Арлана из Пеннитри? Я был его оруженосцем. Мы служили многим из вас. Мы ели за вашим столом и жили в ваших замках. – Дунк увидел Манфреда Дондарриона – тот сидел на самом верху. – Сир Арлан получил рану на службе у лорда, вашего отца. – Рыцарь, не глядя на него, беседовал с сидящей рядом дамой. Дунк проехал дальше. – Лорд Ланнистер, сир Арлан спешил вас однажды на турнире. – Седой Лев разглядывал свои руки в перчатках, не поднимая глаз. – Он был хорошим человеком и научил меня быть рыцарем. Эта наука касалась не только меча и копья, но и чести. Рыцарь должен защищать невинных, говорил он. Это самое я и сделал. Мне нужен еще один рыцарь, чтобы сразиться за меня. Один-единственный. Лорд Карон? Сванн?

Карон шепнул что-то на ухо Сванну, и тот рассмеялся. Дунк остановился перед сиром Ото Бракеном и понизил голос:

– Сир Ото, все знают, какой вы славный воин. Прошу вас, сразитесь за нас, во имя всех старых и новых богов. Ведь правда на моей стороне.

– Возможно. – Бестия Бракен снизошел хотя бы до ответа. – Но это твоя забота, не моя. Я тебя не знаю, мальчик.

Дунк в тоске повернул Грома и стал гарцевать перед этими равнодушными людьми. Отчаяние побудило его крикнуть:

– НЕУЖЕЛИ СРЕДИ ВАС НЕТ НИ ОДНОГО ИСТИННОГО РЫЦАРЯ?

Молчание было ему ответом. Принц Эйерион в отдалении засмеялся и заявил:

– Дракона посрамить нельзя.

Тогда послышался чей-то голос:

– Я буду сражаться за сира Дункана.

Из тумана возник черный конь с черным всадником. Дунк увидел дракона на щите и красный эмалевый гребень шлема с тремя ревущими головами. Молодой Принц. Милосердные боги, неужели это он?

Лорд Эшфорд допустил ту же ошибку.

– Принц Валарр?

– Нет. – Черный рыцарь поднял забрало. – Я не собирался участвовать в Эшфордском турнире, ваша милость, поэтому не взял с собой доспехов. Мой сын любезно ссудил мне свои. – В улыбке принца Бейелора сквозила печаль.

Обвинители пришли в замешательство, и принц Мейекар послал своего коня вперед.

– Брат, в своем ли ты уме? – Он наставил одетый в кольчугу палец на Дунка. – Этот человек напал на моего сына.

– Этот человек защищал слабых, как подобает истинному рыцарю. Пусть боги решают, прав он или виноват. – Бейелор повернул черного Валаррова коня и поехал рысью в южный конец поля.

Дунк на Громе поравнялся с ним, и прочие защитники собрались вокруг: Робин Раслинг и Лионель и оба Хамфри. Все хорошие воины, но достаточно ли они хороши?

– А где Раймун?

– Сир Раймун, будьте любезны. – Фоссовей подъехал в шлеме с перьями, с угрюмой улыбкой на лице. – Прошу прощения, сир. Мне пришлось внести небольшие изменения в свой герб, чтобы меня не принимали за моего бесчестного кузена. – Он показал всем свой блестящий золотой щит – яблоко Фоссовеев осталось на нем, но из красного стало зеленым. – Боюсь, что я еще не дозрел… но лучше быть зеленым, чем червивым, верно?

Сир Лионель рассмеялся, Дунк тоже не сдержал усмешки, и даже принц Бейелор как будто одобрил эту мысль.

Септон лорда Эшфорда стал перед павильоном и воздел ввысь свой кристалл, призывая к молитве.

– Послушайте меня все, – тихо сказал Бейелор. – В первую атаку обвинители пойдут с боевыми копьями – ясеневыми, восемь футов длиной. Древка у них укреплены, а наконечники такие острые, что на скаку способны пробить любые доспехи.

– Мы будем вооружены также, – заметил Хамфри Бисбери.

Септон между тем молил Семерых воззреть на этот бой, разрешить спор и даровать победу правым.

– Нет, – возразил Бейелор. – Мы возьмем турнирные копья.

– Но ведь они сразу ломаются – их такими и делают, – сказал Раймун.

– Помимо этого, в них двенадцать футов длины. Если мы ударим первыми, противники нас уже не коснутся. Цельтесь в шлем или в грудь. На турнире считается почетным сломать копье о щит противника, но здесь это может привести к гибели. Если мы сумеем спешить их, а сами останемся в седлах, преимущество будет за нами. В случае, если сир Дункан будет убит, будет считаться, что боги осудили его, и сражение остановится. Если оба его обвинителя будут убиты или возьмут свои обвинения назад, произойдет то же самое. При всяком ином обороте событий все семеро бойцов с той или другой стороны должны погибнуть или сдаться, чтобы бой прекратился.

– Принц Дейерон не станет драться, – сказал Дунк.

– Боец из него в любом случае неважный, – засмеялся сир Лионель. – Зато на их стороне трое Белых Мечей.

– Мой брат совершил ошибку, приказав королевским рыцарям сражаться за своего сына, – спокойно заметил Бейелор. – Присяга запрещает им причинять вред принцу крови – а я, к счастью, отношусь к таковым. Не допускайте ко мне остальных, а с королевскими рыцарями я управлюсь.

– Но рыцарский ли это поступок, мой принц? – спросил Лионель Баратеон.

Септон как раз завершил молитву.

– Пусть боги судят, рыцарский он или нет.

Глубокая, полная ожидания тишина опустилась на Эшфордский луг.

На расстоянии восьмидесяти ярдов серый жеребец Эйериона в нетерпении рыл копытом мокрую землю. Гром по сравнению с ним казался спокойным. Он был постарше, побывал в полусотне битв и знал, что от него требуется. Эг подал Дунку щит:

– Да пребудут с вами боги, сир.

Вяз и падающая звезда придали Дунку отваги. Он продел левую руку в крепление и стиснул пальцы. «Дуб и железо, храните меня от смерти и адова огня». Железный Пейт подал копье, но Эг настоял на том, чтобы самому вложить его в руку Дунка.

Остальные защитники тоже вооружились копьями и растянулись в длинную линию. Принц Бейелор стал справа от Дунка, сир Лионель – слева, но Дунк в свою узкую глазную щель мог видеть только то, что перед ним. Исчез и павильон, и простой народ, толпящийся за изгородью, – осталось только грязное поле, бледный туман, город с замком на севере да Эйерион на сером коне, с языками пламени на шлеме и драконом на щите. Вот оруженосец подал принцу боевое копье, длиной восемь футов и черное, как ночь. Он пронзит им мое сердце, если сможет.

Протрубил рог.

Все пришло в движение, только Дунк на миг замер, как муха в янтаре. Панический страх прошил его насквозь. Я все забыл, подумал он в смятении. Я все забыл, сейчас я опозорюсь и проиграю бой.

Его спас Гром. Большой бурый жеребец знал, что нужно делать, даже если его всадник этого не знал. Гром пустился вперед медленной рысью. Дунк, вспомнив уроки старика, тронул коня шпорами, взял копье наперевес и прикрыл щитом левую часть тела. Щит он держал под углом, чтобы отражать удары. «Дуб и железо, храните меня от смерти и адова огня».

Шум толпы стал глухим, как далекий прибой. Гром перешел в галоп, и у Дунка лязгали зубы. Он стиснул коня ногами, слившись с ним воедино. Я – это Гром, а Гром – это я, мы одно существо, мы едины. Воздух внутри шлема успел уже так нагреться, что стало трудно дышать.

Будь это турнир, противник приближался бы слева, и Дунку полагалось направить копье поперек шеи Грома. Под таким углом оно вернее сломается от удара. Но нынче игра шла не на жизнь, а на смерть. На поле не было барьеров, и кони неудержимо неслись навстречу друг другу. Вороной принца Бейелора шел куда быстрее Грома, и Дунк увидел в свою щель, как принц вынесся вперед. Других он скорее чувствовал, чем видел. Это ничего. Главное сейчас – Эйерион.

Дунк видел, как приближается дракон. Комья грязи летели из-под копыт его скакуна, и ноздри серого раздувались. Черное копье все еще смотрело вверх. Рыцарь, который держит копье отвесно и опускает его в самый последний миг, рискует направить его слишком низко, говорил Дунку старик. Сам Дунк нацелился острием принцу в грудь. Мое копье – часть моей руки, говорил он себе. Это мой палец, деревянный палец. Все, что мне нужно, – это коснуться врага своим длинным деревянным пальцем.

Он старался не смотреть на острие черного копья Эйериона, которое с каждым шагом делалось все больше. Смотри только на дракона, твердил он себе. Вот он, дракон, на щите – красные крылья и золотое пламя. Нет, не туда – смотри в место, куда хочешь ударить, напомнил себе Дунк, но его копье уже отклонилось от цели. Дунк попытался поправить его, но опоздал. Острие ударило в щит Эйериона меж двух драконьих голов, попав в язык нарисованного пламени. Раздался глухой треск, Гром содрогнулся от столкновения, и в следующий миг что-то со страшной силой двинуло Дунка в бок. Кони столкнулись, лязгнув броней, и копье вылетело из руки Дунка. Он промчался мимо врага, цепляясь за седло в отчаянном усилии удержаться. Гром поскользнулся в грязи, и его задние ноги поехали куда-то. Они скользили, крутились, и наконец жеребец хлопнулся крупом наземь.

– Вставай! – взревел Дунк, вонзив в него шпоры. – Вставай, Гром! – И старый боевой конь каким-то образом снова утвердился на ногах.

Дунк чувствовал острую боль под ребром, и левую руку тянуло вниз. Копье Эйериона пробило и дуб, и шерсть, и сталь: из бока торчал трехфутовый обломок ясеневого древка. Дунк ухватил его правой рукой чуть выше наконечника, стиснул зубы и дернул что есть мочи. Сквозь кольца кольчуги хлынула кровь, окрасив камзол. Мир завертелся колесом, и Дунк чуть не упал. Сквозь дымку боли он слышал голоса, зовущие его по имени. От красивого щита не было больше никакого толку. Дунк отбросил прочь и вяз, и падающую звезду, и сломанное копье. Он вытащил меч, но боль не давала размахнуться как следует.

Развернув Грома кругом, он попытался разглядеть, что происходит на поле. Сир Хамфри Хардинг, как видно, раненый, вцепился в шею коня. Другой сир Хамфри лежал неподвижно в кровавой грязи, и сломанное копье торчало у него из паха. Принц Бейелор промчался мимо, все еще с копьем, и вышиб одного королевского рыцаря из седла. Другого белого рыцаря и Мейекара спешили еще раньше. Третий бился на мечах с сиром Робином.

Но где же Эйерион? Топот копыт позади заставил Дунка резко повернуть голову. Гром взвился на дыбы и беспомощно забил копытами, когда серый жеребец Эйериона врезался в него на полном скаку.

На этот раз усидеть было невозможно. Меч выпал из руки Дунка, и земля устремилась ему навстречу. Он грохнулся так, что кости задребезжали, и его прошила боль, такая сильная, что он заплакал. Он мог только лежать и больше ничего. Во рту стало солоно от крови. Дунк-чурбан вздумал податься в рыцари. Он знал, что должен встать, иначе ему конец. Со стонами Дунк приподнялся на четвереньки. Ни дышать, ни видеть он не мог – глазную щель залепило грязью. Вслепую поднявшись на ноги, он соскреб грязь пальцем в кольчужной перчатке.

Он увидел летящего на него дракона и булаву на цепи, а после его голова разбилась на кусочки.

Он открыл глаза и понял, что снова лежит, растянувшись на спине. Вся грязь со шлема осыпалась, но теперь один глаз залепило кровью. Вверху не было ничего, кроме серого неба. Лицо саднило, и сырой металл холодил щеки и виски. Он разбил мне голову, и я умираю… А еще хуже то, что вместе со мной погибнут Раймун, принц Бейелор и остальные. Я подвел их, я никакой не боец, я даже не межевой рыцарь. Я ничто. Он вспомнил похвальбу принца Дейерона – никто, мол, не может валяться без чувств в грязи так, как я. Видел бы он Дунка-чурбана! Стыд был еще хуже боли.

Над Дунком навис дракон.

С тремя головами и крыльями яркими, как огонь – желто-красно-оранжевыми. Дракон смеялся.

– Жив еще, межевой рыцарь? – спрашивал он. – Проси пощады и признай свою вину – тогда я, быть может, ограничусь рукой и ногой. Да, еще зубы – но что такое зубы? Такой, как ты, годами может жить на гороховой похлебке. Не хочешь? Тогда отведай вот этого. – Утыканный шипами шар взвился в небо и обрушился на голову Дунка, как упавшая звезда.

Но Дунк откатился в сторону.

Он не знал, откуда у него взялись силы, но откуда-то взялись. Он подкатился под ноги Эйериону, обхватил одетой в сталь рукой ляжки принца, повалил его в грязь и навалился сверху. Пусть-ка помашет теперь своей проклятой булавой. Принц попытался двинуть Дунка по голове краем своего щита, но шлем выдержал удар. Эйерион был силен, но Дунк был сильнее, выше и тяжелее. Он ухватился за щит обеими руками и крутанул так, что крепления порвались. Тогда Дунк стал долбить принца щитом по шлему снова и снова. Эмалевое пламя разлетелось вдребезги. Щит был толще, чем у Дунка, – крепкий дуб, окованный железом. Принц уже лишился своих огненных языков, а Дунк еще только вошел во вкус.

Эйерион выпустил ставшую бесполезной булаву и схватился за кинжал на бедре. Он вынул его из ножен, но Дунк стукнул принца щитом по руке, и кинжал выпал в грязь.

Принц мог бы победить сира Дункана Высокого, но не Дунка из Блошиного Конца. Старый рыцарь обучил Дунка приемам конного боя и фехтованию, но драться так, как теперь, Дунк научился еще раньше, в темных переулках у городских виноделен. Он продолжал бить щитом и сшиб забрало со шлема Эйериона.

Забрало – самое слабое место, как верно сказал Железный Пейт. Принц почти уже не боролся, и его лиловые глаза были полны ужаса. Дунк испытал внезапное искушение схватить один глаз и сжать его, как виноградину, между двумя стальными пальцами – но это было бы не по-рыцарски.

– СДАВАЙСЯ! – заорал он.

– Сдаюсь, – прошептал дракон, едва шевеля бледными губами. Дунк заморгал, не сразу поверив своим ушам. Стало быть, все? Он повертел головой из стороны в сторону, все еще плохо видя из-за удара, повредившего левую сторону его лица. Принц Мейекар с булавой пытался пробиться к сыну. Бейелор Сломи Копье сдерживал его.

Дунк, шатаясь, поднялся на ноги и потянул за собой принца Эйериона. Оборвал застежки своего шлема и отбросил его прочь. На него тут же хлынули картины и звуки: рычание, ругань, крики толпы. Один конь визжал, другой скакал по полю без седока. Повсюду сталь лязгала о сталь. Раймун с кузеном, оба пешие, вовсю рубились перед павильоном. От щитов с яблоками, красным и зеленым, летели щепки. Один из королевских рыцарей уносил с поля своего раненого собрата. Они были похожи, как близнецы, в своих белых доспехах и белых плащах. Третий белый рыцарь упал, и Смеющийся Вихрь примкнул к Бейелору против принца Мейекара. Булава, топор и меч лязгали о щиты и шлемы попеременно. Мейекар получал три удара на один свой, и Дунк видел, что он скоро выдохнется. Надо положить этому конец, пока еще кого-нибудь не убили.

Эйерион внезапно нагнулся за своей булавой, но Дунк лягнул его, повалил ничком наземь, а после ухватил за ногу и поволок через поле. Доехав таким манером до павильона, где сидел лорд Эшфорд, Огненный Принц стал черен, как чушка. Дунк поставил его на ноги и встряхнул, закидав грязью лорда Эшфорда и королеву турнира.

– Скажи ему!

Эйерион Яркое Пламя выплюнул грязь и траву изо рта.

– Я отказываюсь от своего обвинения.

После Дунк не мог вспомнить, ушел он с поля сам или ему помогли. У него болело все – одно больше, другое меньше. «Неужто я теперь и вправду рыцарь? – думал он при этом. – И победитель к тому же?»

Эг помог ему снять поножи и воротник. Были тут и Раймун, и Железный Пейт – Дунк плохо различал их. Он только чувствовал их пальцы и слышал голоса.

– Поглядите, что он сделал с моими доспехами, – жаловался Пейт. – Все помятые, поцарапанные. Ну, мне-то что? Я свое получил. А вот кольчугу с него придется срезать.

– Раймон, – поспешно произнес Дунк, схватив друга за руку, – как там остальные? Кто-нибудь погиб?

– Бисбери. Его убил Доннел из Синего Дола при первой атаке. Второй сир Хамфри тоже тяжело ранен. Остальные отделались синяками – кроме тебя, конечно.

– А обвинители?

– Сира Виллема Уайлда унесли с поля без памяти, а я, кажется, сломал моему кузену пару ребер. Надеюсь, во всяком случае.

– А принц Дейерон? Он жив?

– Когда сир Робин сбил его с коня, он остался лежать там, где упал. Может быть, у него нога сломана – на нее наступил его собственный конь.

Дунк, несмотря на туман в голове, испытал огромное облегчение.

– Значит, его сон о мертвом драконе не сбылся. Если только Эйерион не умер – но ведь он жив?

– Жив, ты ведь пощадил его, – сказал Эг. – Не помнишь разве?

– Как сказать. – Воспоминания о битве тоже заволоклись туманом. – Мне то кажется, что я пьян, то делается так больно, будто я умираю.

Его уложили на спину и совещались над ним, а он смотрел в хмурое серое небо. Ему казалось, что теперь все еще утро. Он не знал, сколько времени продолжался бой.

– Боги, как глубоко вдавилась кольчуга в тело, – сказал Раймун. – Это же адские муки…

– Дать ему выпить и полить кольчугу кипящим маслом, – предложил кто-то. – Так лекари делают.

– Вином, – поправил чей-то звенящий металлом голос. – Не маслом, это его убьет, а кипящим вином. Я пришлю к нему мейстера Йормвеля, когда тот закончит с моим братом.

Над Дунком стоял черный рыцарь в помятых, поцарапанных черных доспехах. Принц Бейелор. Алый дракон на его шлеме лишился головы, обоих крыльев и большей части хвоста.

– Ваше высочество, – сказал Дунк, – я хочу служить вам. Вам одному.

– Хорошо. – Черный рыцарь оперся на плечи Раймуна. – Мне нужны хорошие рыцари, сир Дункан. И стране тоже. – Голос принца звучал как-то невнятно, точно он прикусил язык.

Дунк очень устал, и его одолевал сон.

– Я ваш, – пробормотал он.

Принц повел головой из стороны в сторону.

– Сир Раймун… мой шлем, будьте так добры. Забрало… оно треснуло, а пальцы у меня как деревянные.

– Сию минуту, ваше высочество. – Раймун взялся за шлем принца обеими руками и крякнул. – Помоги-ка, мастер Пейт.

Железный Пейт подтащил скамейку, с которой садились на коня.

– Слева на затылке вмятина, ваше высочество, и шлем вклинился в воротник. Хорошая сталь, коли она выдержала такой удар.

– Братнина булава скорее всего, – проговорил Бейелор. – Он очень силен. – Принц поморщился. – Какое-то странное чувство…

– Сейчас, ваше высочество. – Пейт снял покореженный шлем. – О боги. О боги, будьте милостивы к нам…

Дунк видел, как из шлема выпало что-то красное и мокрое, и кто-то испустил страшный, тонкий крик. На сером небе качался высокий-высокий принц в черных доспехах и только с одной половиной черепа. На месте другой виднелась красная кровь, белая кость и что-то еще, голубовато-серое и мягкое. Странное недоуменное выражение набежало на лицо Бейелора, как облако набегает на солнце. Он поднял руку и легонько, двумя пальцами, потрогал затылок. А потом упал.

Дунк подхватил его. Потом ему говорили, что он сказал принцу:

– Вставай. – Словно Грому. – Вставай, вставай. – Но Дунк этого не помнил, а принц не встал.

Бейелор из дома Таргариенов, принц Драконьего Камня, десница короля, Защитник Державы, наследник Железного Трона Семи Королевств Вестероса, был сожжен во дворе Эшфордского замка на северном берегу реки Кокльсвент. Другие знатные семьи зарывают своих покойников в сырую землю или топят в холодном зеленом море – но Таргариены ведут свой род от дракона, и их хоронят в огне.

Он был первейшим рыцарем своего времени, и многие настаивали на том, что он должен отправиться в вечность одетый в кольчугу и панцирь, с мечом в руке. Но король распорядился по-иному – Дейерон II был человек мирный. Дунк, доковыляв до погребального ложа, увидел Бейелора в черном бархатном камзоле с алым трехглавым драконом, вышитым на груди, с тяжелой золотой цепью на шее. Меч в ножнах лежал сбоку, но шлем на принца все-таки надели – легкий золотой шлем с поднятым забралом, чтобы все могли видеть его лицо.

Валарр, Молодой Принц, стоял в ногах. Он был чуть пониже, постройнее, покрасивее своего отца и еще не обзавелся сломанным носом, придававшим Бейелору не столько величие, сколько человечность. Каштановые волосы Валарра пересекала яркая серебристо-золотая прядь. Она напомнила Дунку об Эйерионе; но это, пожалуй, зря. Волосы у Эга, отрастая, делались такими же, как у брата, а Эг для принца довольно славный парнишка.

Когда Дунк стал неуклюже выражать свои соболезнования, пересыпая их словами благодарности, принц Валарр прищурил на него холодные голубые глаза.

– Отцу было всего тридцать девять лет. Он должен был стать великим королем, самым великим после Эйегона Дракона. Почему же боги взяли его, а вас оставили? Ступайте отсюда, сир Дункан. Ступайте.

Не найдя слов, Дунк захромал из замка в свой лагерь у зеленого пруда. Ему нечего было ответить Валарру, да и себе самому тоже. Мейстеры и кипящее вино сделали свое дело – рана заживала, не гноясь, хотя между левой рукой и соском должен был остаться большой бугристый шрам. Дунк не мог смотреть на рану, не думая при этом о Бейелоре. Он спас меня сначала мечом, а потом советом, хотя сам уже тогда был не жилец. Нет смысла в мире, если прославленный принц погибает, а межевой рыцарь остается жить. Дунк сел под вязом, уныло глядя в землю.

Когда однажды к вечеру в лагерь явились четверо стражников в королевских мундирах, Дунк проникся уверенностью, что они пришли его убить. Слишком слабый и усталый, чтобы хвататься за меч, он сидел спиной к вязу и ждал.

– Наш принц желал бы поговорить с вами наедине.

– Принц? – насторожился Дунк. – Который?

– Вот этот, – ответил Мейекар Таргариен, выйдя из-за вяза. Дунк медленно поднялся на ноги. Чего еще ему надо от меня?

Мейекар сделал знак, и стражники исчезли столь же внезапно, как и появились. Окинув Дунка пристальным взглядом, принц отошел и стал у пруда, глядя на свое отражение.

– Эйериона я отправил в Лис, – отрывисто сообщил он. – Быть может, несколько лет в Вольных Городах изменят его к лучшему.

Дунк никогда не бывал в Вольных Городах и потому не знал, что сказать. Он был рад, что Эйерион уехал из Семи Королевств, и надеялся, что принц никогда не вернется, но отцу о сыне так говорить не полагается. Дунк промолчал, а принц Мейекар обернулся к нему лицом.

– Люди, конечно, будут говорить, что я убил своего брата намеренно. Боги видят, что это ложь, но пересуды будут преследовать меня до смертного часа. И я не сомневаюсь, что это моя палица нанесла ему смертельный удар. Кроме меня, он сражался только с королевскими рыцарями, а им присяга дозволяет только защищаться. Значит, это был я. Странно, но я даже не помню удара, которым проломил ему череп. Что это – милость или проклятие? Должно быть, и то и другое.

Принц посмотрел на Дунка так, словно ждал ответа.

– Не знаю, что сказать, ваше высочество. – Дунку, пожалуй, следовало бы возненавидеть принца Мейекара, но он почему-то сочувствовал этому человеку. – Да, палицу держали вы, но погиб принц Бейелор из-за меня. Значит, и я его убийца – не меньше, чем вы.

– Да, – признал принц. – Вас тоже будут преследовать пересуды. Король стар. Когда он умрет, Валарр взойдет на Железный Трон вместо своего отца. И каждый раз, когда будет проиграна битва или случится неурожай, дурачье будет говорить: «Бейелор такого не допустил бы, но межевой рыцарь убил его».

Дунк знал, что это правда.

– Если бы я не вышел на бой, вы отрубили бы мне руку. И ступню. Иногда я, сидя здесь под вязом, смотрю на свою ногу и спрашиваю себя: не мог бы я обойтись без нее? Разве стоит моя нога жизни принца? И оба Хамфри тоже были славные мужи. – Сир Хамфри Хардинг скончался от ран прошлой ночью.

– Что же отвечает вам ваше дерево?

– Если оно и говорит что-то, то я не слышу. Но старик, сир Арлан, каждый вечер повторял: «Что-то принесет нам завтрашний день?» Он не знал этого – и мы тоже не знаем. Может, настанет такой день, когда эта нога мне пригодится? Может, она и Королевствам понадобится – больше даже, чем жизнь принца?

Мейекар, поразмыслив, стиснув челюсти под серебристой бородой, делавшей его лицо квадратным.

– Черта с два, – бросил он наконец. – В Королевствах столько же межевых рыцарей, сколько и межей, и у всех у них ноги на месте.

– Не найдется ли у вашего высочества ответа получше?

Мейекар нахмурился.

– Быть может, боги любят жестоко подшутить над нами. А может, их вовсе нет, богов. Может, все это ничего не значит. Я спросил бы верховного септона, но в последний раз, когда я был у него, он сказал, что промысел богов человеку недоступен. Может, ему следовало бы поспать под каким-нибудь деревом. – Мейекар скорчил гримасу. – Мой младший сын, похоже, привязался к вам, сир. Ему уже время поступить в оруженосцы, но он сказал, что будет служить только вам, и больше никому. Он непослушный мальчишка, как вы сами могли заметить. Согласны вы взять его к себе?

– Я? – Дунк открыл рот, закрыл и снова открыл. – Эг… то есть Эйегон, он, конечно, хороший парнишка, и я понимаю, что для меня это честь, но… ведь я только межевой рыцарь.

– Это можно поправить. Эйегон вернется в Летний Замок. Там и для вас найдется место, если захотите. Вы поступите ко мне на службу, принесете присягу, и Эйегон станет вашим оруженосцем. Вы будете учить его, а мой учитель фехтования придаст блеск вам самим. Не сомневаюсь, что ваш сир Арлан сделал для вас все, что мог, но вам еще есть чему поучиться.

– Я знаю, ваше высочество. – Дунк посмотрел на траву, на тростник, на высокий вяз, на солнечную рябь пруда. Над водой снова кружила стрекоза – быть может, та самая. Ну так что же, Дунк? Стрекозы или драконы? Еще несколько дней назад он знал бы, что ответить. Это было все, о чем он мечтал, но теперь мечта, став осуществимой, почему-то пугала его. – Перед самой смертью принца Бейелора я поклялся, что буду служить ему.

– Весьма смело с вашей стороны. И что же он ответил?

– Что стране нужны смелые рыцари.

– Это верно. Ну и что же?

– Я возьму в оруженосцы вашего сына, но не в Летнем Замке. Год-другой по крайней мере нас там не увидят. На мой взгляд, он довольно пожил в замке. Я возьму его только в том случае, если он отправится со мной в дорогу. Он будет ездить на моей лошади, – Дунк кивнул на старую Каштанку, – носить мой старый плащ, точить мой меч и чистить мою кольчугу. Мы будем ночевать в гостиницах и на конюшнях, а временами в замке какого-нибудь богатого рыцаря или мелкого лорда – да и под открытым небом, когда придется.

Мейекар посмотрел на него недоверчиво.

– Уж не повредились ли вы умом после суда? Эйегон – принц крови, потомок дракона. Принцы не созданы для того, чтобы спать в канавах и есть жесткую солонину. Вы хотите сказать еще что-то, но боитесь? Выкладывайте смело, сир.

– Бьюсь об заклад, что Дейерон никогда не спал в канаве, – очень тихо сказал Дунк, – Эйерион всю жизнь ел только самое свежее, нежное и сочное мясо.

Мейекар Таргариен, принц Летнего Замка, посмотрел на Дунка из Блошиного Конца долгим взглядом, медленно двигая челюстями под серебристой бородой, а затем повернулся и пошел прочь, не сказав ни слова. Дунк услышал, как он уехал со своими людьми – и единственным звуком стал гул крылышек стрекозы, летающей над водой.

Мальчик явился на следующее утро, как только взошло солнце, – в старых сапогах, бурых штанах, буром шерстяном камзоле и поношенном дорожном плаще.

– Отец сказал, что я поступаю к тебе на службу.

– На службу к вам, сир, – поправил Дунк. – Для начала можешь оседлать лошадей. Каштанка твоя – обращайся с ней хорошо. И не смей садиться на Грома без моего разрешения.

Эг пошел за седлами.

– А куда мы едем, сир?

Дунк подумал немного.

– Я никогда не бывал за Красными горами. Не хочешь ли отправиться в Дорн?

– Я слыхал, там хорошие кукольники, – с усмешкой ответил Эг.

Присяжный рыцарь

В железной клетке на распутье дорог гнили под летним солнцем два мертвеца.

Эг остановился на них поглядеть.

– Как вы думаете, кто они, сир?

Его мул Мейстер, благодарный за передышку, принялся щипать сухую дьяволову траву у обочины, несмотря на то что был навьючен двумя громадными бочками с вином.

– Разбойники. – Дунк сидел верхом на Громе и потому был гораздо ближе к мертвецам. – Насильники и убийцы. – На его старом зеленом камзоле под мышками проступили темные круги. Солнце пылало на синем небе, и из Дунка с утра вышло несколько галлонов пота.

Эг снял широкополую соломенную шляпу, обнажив блестящую лысую голову, и стал отмахиваться от мух – сотни их ползали по трупам, а в безветренном воздухе висело и того больше.

– Наверное, они были большие злодеи, раз их посадили в воронью клетку.

Эг, бывавший порой мудрым, как мейстер, оставался, в сущности, десятилетним мальчишкой.

– Лорды лордам рознь, – сказал Дунк. – Не всем нужна веская причина, чтобы предать человека смерти.

Клетка была рассчитана на одного человека, однако в нее втиснули двоих. Они стояли лицом к лицу, переплетя руки и ноги, прижавшись спинами к горячим железным прутьям. Один из них перед смертью начал глодать плечо и шею другого. Над обоими успели потрудиться вороны. Когда Дунк и Эг появились у холма, птицы взмыли вверх черной тучей, напугав Мейстера.

– Кто бы они ни были, видно, что они голодали, – сказал Дунк, глядя на обтянутые зеленой кожей скелеты. – Может, украли хлеб или убили оленя в лесу какого-то лорда. – Засуха длилась второй год, и лорды стали весьма немилостивы к браконьерам, которых и прежде не очень-то жаловали.

– А может, они из разбойничьей шайки. – В Даске они слышали арфиста, певшего «Как вешали Черного Робина», и с тех пор благородные разбойники мерещились Эгу за каждым кустом.

Дунк встречал иногда разбойников, когда был оруженосцем у старого рыцаря, и не хотел бы встретиться с ними опять. Те, которых он знал, благородством не отличались. Один, которого помогал вешать сир Арлан, так любил перстни, что у мужчин отсекал заодно и пальцы, а у женщин откусывал. О нем, насколько знал Дунк, песен не складывали. Разбойники или браконьеры, разница небольшая, в компании мертвецов все равно невесело. Дунк медленно объехал клетку. Пустые глазницы казненных, казалось, следили за ним. У одного голова была опущена, а рот открыт, и Дунк заметил, что у него нет языка. Вороны, что ли, склевали? Дунк слышал, что воронье первым делом выклевывает глаза – может, язык идет следующим по порядку. А может, это лорд велел отрезать ему язык за дерзкие речи…

Дунк запустил пальцы в выгоревшие на солнце волосы. Мертвым уже ничем не поможешь, а вино в Оплот отвезти надо.

– Откуда мы ехали-то? – спросил он, оглядывая дорогу. – Что-то я закружился.

– Оплот вон там, сир, – показал Эг.

– Ну так поехали. К вечеру доберемся, если не будем торчать тут да мух считать. – Он тронул Грома каблуками и повернул большого коня на левую дорогу. Эг опять нахлобучил шляпу и потянул Мейстера за повод. Мул в кои-то веки подчинился без споров. Ему тоже жарко, подумал Дунк, да и бочки весят будь здоров.

Дорога от солнца стала твердой, что твой кирпич. В колее конь мог запросто сломать ногу, и Дунк держался посередине. Он сам вывихнул себе лодыжку, когда они уезжали из Даска – ночью было прохладнее, и он шел пешком. Рыцарь должен учиться терпеть боль, говорил ему сир Арлан. «Да, парень, сломанные кости и шрамы – такая же часть рыцарства, как мечи и щиты. А вот если Гром сломает ногу, то без коня и рыцаря нет».

Эг вместе с Мейстером плелся следом, ступая одной босой ногой в колею, а другой на середину. Из-за этого он на каждом шагу то поднимался, то опускался. На бедре у него висел кинжал, за спиной – сапоги, старый бурый камзол он подобрал и завязал вокруг пояса. На измазанном лице под полями соломенной шляпы темнели большие глаза. Ему десять, и росту в нем меньше пяти футов. В последнее время Эг стал быстро расти, но Дунка он догонит еще не скоро. С виду он вылитый конюшонок – нипочем не догадаешься, кто он на самом деле.

Клетка с мертвецами уже скрылась позади, но Дунк не мог перестать думать о них. Много разбойников развелось в королевстве. Засухе конца не видно, и простые люди тысячами снимаются с мест в поисках заветных земель, где идут дожди. Лорд Красный Ворон повелел им всем вернуться назад, к своим господам, да только его мало кто послушался. Многие говорят, что они-то и накликали засуху, Красный Ворон и король Эйерис. Это кара богов, ибо тот, кто проливает родную кровь, проклят. Кто поумней, тот, понятно, вслух такого не скажет. «Сколько глаз у лорда Красного Ворона?» – спрашивается в загадке, которую слышал Дунк в Староместе. «Тысяча и еще один».

Шесть лет назад в Королевской Гавани Дунк видел его собственными глазами: тот ехал на сивом коне по Стальной улице, а следом – полусотня Вороньих Зубов. Это было еще до того, как король Эйерис взошел на Железный Трон и сделал его десницей, но лорд и тогда притягивал взоры, весь в черном и алом, с Темной Сестрой на боку, сам бледный, волосы белые – живой мертвец, да и только. На щеке у него родимое пятно винного цвета – оно будто бы напоминает ворона, только Дунк ничего такого не разглядел, пятно и пятно. Мальчуган пялился так, что королевский чародей это почувствовал и повернулся к нему. Глаз у него один, и тот красный, второй у него отнял Жгучий Клинок на Багряном Поле, но Дунку показалось, что оба глаза целы и смотрят ему в самую душу.

Он содрогнулся от этого воспоминания, несмотря на жару, и Эг сзади спросил:

– Вам нехорошо, сир?

– Нет, ничего. Только жарко и пить охота, прямо как им. – На поле у дороги сохли рядами дыни. Козья и дьяволова трава по краям еще цеплялась за жизнь, но урожаю приходилось куда как плохо. Дунк знал, каково этим дыням. Сир Арлан говаривал, что межевой рыцарь не будет страдать от жажды, покуда при нем есть шлем, в который можно набрать дождевой воды. «Небесная влага – лучший на свете напиток, парень». Старик за всю свою жизнь ни разу не видел такого лета. Свой шлем Дунк оставил в Оплоте. В нем было бы слишком жарко и тяжело, а дождя, чтобы подставить под него этот сосуд, явно не ожидалось. Что делать межевому рыцарю, когда даже зелень на межах высохла и скукожилась?

Авось хоть в ручье можно будет искупаться. Дунк улыбнулся, воображая, как прыгнет прямо туда и растянется в мелкой воде, намочив волосы и камзол. Эгу, наверно, тоже захочется, хотя ему вроде бы и не жарко – он порядком запылился, но ничуть не вспотел. Он почти никогда не потеет и любит зной. В Дорне он бегал полуголый и загорел, как дорниец. Это все его драконова кровь. Слыханное ли дело – потный дракон? Дунк сам охотно снял бы камзол, но этого делать не подобало. Межевой рыцарь может хоть голый разъезжать, этим он никого не посрамит, кроме себя самого. Присяжный рыцарь – иное дело. «Если ты ешь мясо за столом лорда и пьешь его мед, – говаривал сир Арлан, – все твои поступки сказываются на нем. Всегда делай больше того, что от тебя ожидают, и никогда – меньше. Никогда не увиливай от трудных задач, а в первую голову – не позорь лорда, которому служишь». «Мясо и мед» в Оплоте означали курятину и эль, но сир Юстас ел и пил то же самое.

Поэтому Дунк продолжал париться в камзоле.

Сир Беннис Бурый Щит ждал их у старого дощатого моста.

– А, вернулся все-таки. Долго тебя не было – я уж думал, ты сбежал и стариково серебро прихватил. – Беннис сидел на своем косматом коньке и жевал кислолист, отчего казалось, что рот у него полон крови.

– За вином пришлось ехать в Даск. На Малый Даск налетели кракены[2], увезли все добро и женщин, а что не взяли, то пожгли.

– Дагон Грейджой так и напрашивается, чтоб его вздернули – да только кому это по зубам? Видел ты старого Пейта Щипозада?

– Говорят, убили его, когда он вступился за свою дочку.

– Семь преисподних, – сплюнул Деннис. – Видал я эту дочку – было бы за что помирать. Он мне полсребреника остался должен. – Бурый рыцарь выглядел точно так же, как в день их отъезда, а пахло от него еще хуже. Свои бурые бриджи, мешковатый грубошерстный камзол и сапоги он не снимал и не менял никогда. Еще один бурый камзол, верхний, он надевал, когда облачался в заржавленную кольчугу. Меч у него висел на поясе из вареной кожи, покрытое рубцами лицо казалось сделанным из того же материала. Ни дать ни взять сморщенная дыня, которые они видели по дороге. Даже зубы под красными пятнами от кислолиста были бурые. Среди этого бурого однообразия выделялись глаза – светло-зеленые, косые, близко посаженные и злобные. – Всего-то две бочки, – заметил он. – Сир Никудышный просил четыре.

– Хорошо, что хоть две-то нашлись. Засуха добралась и до Бора. Говорят, виноград там превращается в изюм прямо на корню, да еще островитяне разбойничают…

– Сир, а воды-то нет, – вмешался Эг.

Дунк, занятый разговором с Беннисом, этого не заметил. Под щелястым настилом виднелись только песок и камни. Странное дело. Вода в ручье стояла низко, когда они уезжали, однако была.

Беннис рассмеялся. Смех у него был двух видов – иногда он кудахтал, как курица, а иногда реготал громче Эгова мула. Сейчас он кудахтал.

– Высохла, пока вы ездили, не иначе. Засуха, что поделаешь.

Вот тебе и выкупался, мрачно подумал Дунк и слез с коня. Что ж с урожаем-то будет? Половина колодцев на Просторе пересохла, а реки обмелели, даже Черноводная и могучий Мандер.

– Паскудное пойло, вода, – сказал Беннис. – Я раз напился, и меня вывернуло. Вино лучше.

– Только не для овса, ячменя, морковки и лука с капустой. Даже виноградникам нужна вода. Как это ручей пересох так быстро? Нас всего шесть дней не было.

– Он и так еле-еле сочился, Дунк. Я в свое время пускал ручьи побольше этого.

– Я вам не Дунк – сколько раз повторять? Меня зовут сир Дункан Высокий. – Да что попусту слова тратить. Такого сквернослова и насмешника еще свет не видывал.

– Это кто же тебя так зовет? Твой лысый щенок? – опять закудахтал Беннис. – Ты, конечно, подрос с тех пор, как ездил с Пеннитри, но для меня ты все тот же Дунк.

Дунк почесал в затылке, глядя на пересохшее русло.

– Что ж теперь делать?

– Вези вино домой и скажи сиру Никудышному, что его ручей высох. В колодце вода еще есть, так что от жажды он не помрет.

– Не называйте его Никудышным. – Дунк любил старого рыцаря. – Вы живете под его кровом, так проявляйте к нему хоть немного уважения.

– У тебя уважения хватит на нас обоих, а я зову его, как хочу.

Серовато-белесые доски заскрипели, когда Дунк ступил на мост. Среди камней кое-где остались лужицы не больше его ладони.

– Вон дохлая рыба валяется, видишь? – Запах напомнил ему о мертвецах в клетке.

– Вижу, сир, – сказал Эг.

Дунк спрыгнул вниз, присел и перевернул один из камней. Сухой и горячий сверху, илистый и мокрый снизу.

– Вода совсем недавно ушла, это видно. – Дунк кинул камень на берег, и тот сшиб нависшую над обрывом грудку сухой земли. – На берегу земля потрескалась, а посередке мягкий ил. И рыба еще вчера жива была.

– Дунк-чурбан – так, помнится, Пеннитри тебя называл. – Беннис сплюнул на камни красным кислолистом. – Чурбанам думать не надо, их головы для этого не годятся.

У сира Арлана это прозвище звучало ласково – он оставался добрым, даже когда ругался. Сир Беннис произносил его совсем по-другому.

– Сир Арлан уже два года как умер, – сказал Дунк, – а меня зовут сир Дункан Высокий. – Ему очень хотел заехать Беннису кулаком в челюсть и выбить его красно-бурые зубы. Беннис, может, и горазд драться, но Дунк на полтора фута выше его и на четыре стоуна тяжелее. Хоть и чурбан, да большой. Он успел стукнуться головой о половину всех притолок Вестероса и о стропила каждой гостиницы от Дорна до Перешейка. Брат Эга Эйемон измерил его рост в Староместе – тогда, полгода назад, Дунку недоставало одного дюйма до семи футов, а с тех пор он еще больше подрос. Расти – это единственное, что ему хорошо удается, как говорил старый сир Арлан.

– Отвези вино в Оплот, Эг, – сказал он, снова садясь на Грома. – Я погляжу, что такое стряслось с этим ручьем.

– Ручьи то и дело пересыхают, – упорствовал Беннис.

– Я просто хочу поглядеть.

– Камни переворачивать опасно, Дунк – кто знает, что из-под них выползет? В Оплоте у нас славные соломенные тюфяки, куры несутся исправно, и делать особенно нечего – знай себе слушай, каким крутым был сир Никудышный в молодости. Говорю тебе, оставь это. Высох ручей, и все тут.

Чего-чего, а упрямства Дунку было не занимать.

– Сир Юстас заждался вина, – сказал он Эгу. – Скажи ему, куда я поехал.

– Скажу, сир. – Мальчик потянул за собой Мейстера. Мул запрядал ушами, но понукать его опять-таки не пришлось. Хочет, чтобы с него скорее сгрузили бочки – оно и понятно.

Ручей, когда в нем была вода, тек на северо-запад, поэтому Дунк повернул Грома на юго-восток. Через каких-нибудь дюжину ярдов его догнал Беннис.

– Пригляжу, чтоб тебя не вздернули. – Он запихнул в рот новую порцию жвачки. – За теми ракитами на правом берегу начинается паучья земля.

– Я буду держаться нашего. – Дунк не хотел неприятностей с хозяйкой Холодного Рва. В Оплоте он наслушался о ней всякого. Ее прозвали Горячей Вдовой – она уже не одного мужа свела в могилу. Старый Сэм Ступс ругал ее и ведьмой, и отравительницей, и другими словами, почище этих. Два года назад она послала своих рыцарей за ручей схватить человека Осгри, который воровал у нее овец. «А когда милорд поехал требовать его назад, ему посоветовали поискать его во рву, – рассказывал Сэм. – Она зашила беднягу Дейка в мешок с камнями и утопила. После этого сир Юстас и взял на службу Бенниса, чтоб пауков отгонять».

Гром шел ровным шагом под синим небесным сводом, где не было видно ни облачка. Русло вилось между каменистыми, поросшими ивняком пригорками, через поля с пожухлыми колосьями. В часе езды от моста стоял принадлежащий дому Осгри лесок под названием Уотов лес. Издали он представлялся заманчивым, вызывая у Дунка мечты о свежей зелени и прохладной тени, вблизи оказался чахлым и подсохшим. С больших дубов падали листья, половина сосен побурела на манер сира Бенниса, и под ними лежала опавшая хвоя. Плохо дело, подумал Дунк. Одна искра – и все это заполыхает что твой костер.

Вдоль Шахматного ручья, однако, стеной росли молодые ивы, крапива и ежевика. Двое рыцарей, чтобы не продираться сквозь эту чащу, перешли через русло на сторону Холодного Рва, где лес вырубили под пастбище. Среди бурой травы с увядшими полевыми цветами бродили черноносые овцы.

– Нет глупее скотины, чем овцы, – промолвил Беннис. – Они тебе, часом, не родня? – Дунк не ответил, и он снова засмеялся, будто закудахтал.

Еще через пол-лиги они увидели плотину – небольшую, но крепкую с виду.

Ручей перегородили двумя палисадами из древесных стволов, не потрудившись снять с них кору, а в промежутке накидали камней и плотно утрамбовали землю. За плотиной ручей стекал в канаву, ведущую на поля леди Веббер. Дунк привстал на стременах, чтобы лучше видеть. На солнце сверкала целая сеть более мелких канавок – они разбегались во все стороны, как паутина. «Воду нашу воруют!» Дунк вознегодовал, особенно когда сообразил, что деревья для запруды взяты явно из Уотова леса.

– Ну что, чурбан, поглядел? – спросил Беннис. – Нет бы остаться при том, что ручей высох. Началось с воды, а кончится кровью – моей и твоей, по всему видать. – Бурый рыцарь обнажил меч. – Ну что ж, делать нечего. Вон они, землекопы проклятые. Надо их постращать. – Он пришпорил свою лошадку и поскакал по траве.

Дунку ничего не оставалось, как последовать за ним. На поясе у него висел длинный меч сира Арлана, славный клинок. Если у этих людишек есть хоть капля ума, они разбегутся, думал он. Из-под копыт Грома били фонтаны сухой земли.

Один землекоп бросил заступ, увидев скачущих рыцарей, но этим дело и ограничилось. Они стояли в ряд, десятка два человек – высокие и низенькие, молодые и старые, все загоревшие дочерна, с лопатами и кирками в руках. Беннис сдержал коня.

– Это земля Холодного Рва, – крикнул кто-то из рабочих.

– А это вода Осгри. – Беннис показал мечом в сторону ручья. – Кто поставил эту паршивую дамбу?

– Мейстер Серрик, – сказал молодой землекоп.

– Он только указывал – делайте то да делайте это, – поправил его старик, – а строили мы.

– Вы строили, вы и разбирайте.

Землекопы смотрели молча, с угрюмым вызовом. Один утер потный лоб.

– Да вы никак оглохли, – проворчал Беннис. – Может, мне пару ушей отрубить? Кому первому?

– Это земля Вебберов, – упрямо повторил старик, тощий и сгорбленный. – Нет у вас права тут находиться. А вздумаете нам уши рубить, миледи вас живо в мешок и на дно.

Беннис подъехал поближе.

– Я тут никаких леди не вижу, только наглое мужичье. – Он ткнул мечом в голую коричневую грудь старика, и на ней проступила кровь.

– Уберите меч, – вмешался Дунк, решив, что Беннис заходит слишком далеко. – Это не они придумали, им мейстер велел.

– Это для урожая, сир, – подтвердил другой крестьянин. – Пшеница у нас сохнет и груши.

– Либо груши погибнут, либо вы.

– А вы нас не пугайте, – снова подал голос старик.

– Не пугайте? – Меч Бенниса, свистнув, раскроил старику лицо. – Я сказал – либо груши, либо вы.

Напрасно он так. Дунк, видя, как хлещет из раны кровь, сдержал свою ярость – ведь они с Беннисом действовали заодно.

– Уходите, – крикнул он землекопам. – Возвращайтесь в замок своей госпожи.

– Бегом! – добавил сир Беннис.

Трое побросали свои орудия и побежали, но один кряжистый парень покрепче перехватил кирку и сказал:

– Их всего двое.

– Лопаты против мечей – глупая затея, Йорген, – произнес старик, зажимая рану. – Погоди. Дело этим не кончится.

– Еще слово, и конец придет тебе, – посулил Беннис.

– Мы никому не хотим зла, – сказал старику Дунк. – Нам нужна только вода, больше ничего. Скажи об этом своей госпоже.

– Скажем, – заверил задиристый парень с киркой. – Все как есть скажем.

Домой они ехали напрямик, через Уотов лес, радуясь скудной тени, которую еще давали деревья. И все равно они изжарились. В лесу предположительно водились олени, но единственной живностью, которая встречалась им, были мухи. Они жужжали вокруг головы Дунка, лезли Грому в глаза и раздражали коня невыносимо. Неподвижный воздух действовал удушающе. В Дорне дни тоже жаркие, зато ночи холодные – Дунк там кутался в плащ и все равно трясся. А на Просторе, даже здесь, ближе к северу, ночи ненамного прохладнее дней.

Пригибаясь под ветками, Дунк сорвал листок, и тот рассыпался у него в руке, как тысячелетний пергамент.

– Не надо было рубить того человека мечом, – сказал он Беннису.

– Подумаешь, пощекотал малость. Это научит его следить за своим языком. Я бы глотку ему перерезал, но тогда остальные разбежались бы, точно кролики, и пришлось бы за ними гоняться.

– Неужто вы их всех убили бы? Двадцать человек? – недоверчиво спросил Дунк.

– Двадцать двух. На два больше, чем пальцев у тебя на руках и ногах. Пришлось бы убить, чтоб не трепали потом языками. – Всадники объехали бурелом. – Давай скажем сиру Никудышному, что его занюханный ручеек доконала засуха.

– Вы хотите солгать сиру Юстасу?

– А почему бы и нет? Кто ему правду-то скажет – мухи? – Беннис ощерил свои мокрые красные зубы. – Никудышник не вылазит из своей башни – разве что к мальчикам в ежевику.

– Присяжный рыцарь должен говорить правду своему господину.

– Правда правде рознь, чурбан. Иногда от нее один вред. Засуху насылают боги, а против богов человек ни хрена не может. Горячая Вдова – иная статья. Если сказать Никудышнику, что воду у него отвела эта сука, он сочтет долгом чести вернуть покражу назад. Вот увидишь. Он этого так не оставит.

– Так и следует. Нашим крестьянам без воды смерть.

– Нашим? – На этот раз Беннис заржал, а не закудахтал. – Может, я по нужде отлучился, когда сир Никудышный сделал тебя своим наследником? И сколько же у тебя крестьян? С десяток, считая полоумного сынка Косой Джейны, который не знает, каким концом топор держать? Сделай их всех рыцарями, и у нас будет вполовину меньше, чем у вдовы. Это помимо ее оруженосцев, лучников и прочих. Всех твоих пальцев не хватит, чтоб их перечесть – придется кликнуть лысую башку на подмогу.

– Мне не обязательно по пальцам считать. – Дунку все опротивело: жара, мухи и общество бурого рыцаря. Беннис когда-то служил вместе с сиром Арланом, но это было давным-давно. С тех пор он стал низким человеком, лжецом и трусом. Дунк послал коня рысью и уехал вперед, подальше от Бенниса и его запаха.

Оплот назывался замком только из вежливости. Он гордо высился на скалистом холме и виден был за много лиг, но весь состоял из одной-единственной башни. Пару веков назад она частично обрушилась и была восстановлена. Серый верх с севера и запада резко отличался от старого черного низа. Тогда же на кровле, опять-таки с северной и западной сторон, поставили стрельчатые вышки. Каменные надстройки в двух других углах так пострадали от непогоды, что трудно было определить, как они выглядели первоначально. Плоская крыша из сосновой дранки покоробилась и протекала.

От подножия холма к башне вела тропка, до того узкая, что ехать приходилось гуськом. Дунк поднимался первым. Вверху на скальном выступе стоял в своей потрепанной шляпе Эг.

К башне притулилась глинобитная конюшня, вся заросшая красновато-лиловым мхом. В одном из денников, рядом с Мейстером, стоял серый мерин старого рыцаря. Бочки Эг с Сэмом Ступсом, видимо, закатили в дом. По двору бегали куры.

– Ну как, выяснили, что случилось с ручьем? – спросил Эг.

– Горячая Вдова его запрудила. – Дунк спешился и вручил поводья Эгу. – Не давай ему много пить сразу.

– Да, сир, я знаю.

– Моего коня тоже возьми, парень, – распорядился Беннис.

– Я у вас не служу, – нахально ответил Эг.

Ох, не доведет его язык до добра, подумал Дунк.

– Возьми у него коня, не то в ухо получишь.

Эг надулся, однако послушался. Как только он взялся за повод, смачный красный плевок Бенниса шмякнулся ему прямо на босую ступню.

– Вы плюнули мне на ногу, сир, – ледяным тоном заметил мальчик.

– Угу. А в другой раз в рожу плюну, – посулил Беннис, слезая с коня. – Посмей только опять надерзить мне.

Дунк видел, как зол мальчуган, и боялся, как бы дело не обернулось к худшему.

– Займись лошадьми, Эг, – сказал он. – Нам надо поговорить с сиром Юстасом.

Единственным входом в Оплот служила дубовая с железом дверь в двадцати футах над ними. Нижние ступени из гладкого черного камня до того истерлись посередине, что больше походили на чаши. Выше их сменяла крутая деревянная лесенка, которую в случае нападения поднимали, как мост. Дунк шагал через две ступеньки, распугивая кур.

Оплот был больше, чем казался с виду. Его глубокие подвалы и склепы занимали добрую часть холма, на котором торчала четырехэтажная башня. На двух ее верхних ярусах имелись балконы и окна, на нижних – только амбразуры. Внутри было прохладнее, но так темно, что глаза у Дунка не сразу привыкли. Жена Сэма Ступса, стоя на коленях у очага, выгребала золу.

– Сир Юстас внизу или наверху? – спросил ее Дунк.

– Наверху, сир. – Старуха так горбилась, что голова у нее сидела ниже плеч. – Он только что ходил навестить мальчиков в ежевике.

«Мальчики» были сыновья Юстаса Осгри – Эдвин, Гарольд и Аддам. Эдвин и Гарольд были рыцарями, Аддам – оруженосцем. Все они пали на Багряном Поле пятнадцать лет назад, в конце мятежа Черного Пламени. «Они умерли славной смертью, сражаясь за своего короля, – сказал Дунку сир Юстас, – а я привез их домой и похоронил в ежевике». Жена старого рыцаря тоже лежала там. Вскрывая новую бочку вина, старик всякий раз спускался с холма, чтобы помянуть своих мальчиков. «За нашего короля!» – произносил он, поднимая чашу, и пил.

Спальня сира Юстаса занимала четвертый этаж башни, горница помещалась под ней. Старик обыкновенно сидел там, роясь в своих сундуках. На толстых стенах из серого камня висело заржавленное оружие, знамена поверженных врагов, трофеи времен давнишних сражений, о которых не помнил больше никто, кроме сира Юстаса. Знамена, некогда яркие, покрылись плесенью, выцвели, запылились и все как одно казались зеленовато-серыми.

Сир Юстас, счищавший грязь с разрубленного щита, просветлел при виде Дунка.

– А, мой добрый великан – и храбрый сир Беннис. Взгляните-ка – я нашел его на дне вот этого сундука. Настоящее сокровище, хотя и заброшенное.

От щита, серого и щербатого, осталось чуть больше половины. Железный обод проржавел, дерево усеивали червоточины. На нем еще остались чешуйки краски, но слишком мало, чтобы распознать герб.

– Что это за щит, милорд? – спросил Дунк. Осгри уже несколько веков перестали быть лордами, но сиру Юстасу нравилось, когда его так называли – это напоминало ему о былой славе его дома.

– Он принадлежал Маленькому Льву. – Рыцарь стер немного ржавчины с обода. – Сир Уилберт Осгри имел его при себе, когда пал в бою. Вы, конечно, знаете эту историю…

– Нет, милорд, – сказал Беннис, – не знаем. Маленький Лев, вы сказали? Он что ж, карлик был?

– Разумеется, нет. – Усы старика возмущенно дрогнули. – Сир Уилберт был высокий, могучий муж и великий рыцарь. Это прозвище ему дали в детстве, как младшему из пяти братьев. В его времена семь королей еще сидели на своих престолах, и Хайгарден часто воевал со Скалой. Тогда нами правили зеленые короли, Садовники. В них текла кровь Гарта Зеленой Руки, и зеленая рука изображалась у них в гербе на белом поле. Жиль Третий повел свои знамена на восток, на войну со Штормовым Королем, и все братья Уилберта пошли вместе с ним: в те времена шахматный лев всегда развевался рядом с зеленой рукой, когда Король Простора выступал на битву.

Король Скалы, однако, усмотрел в этом удобный случай, чтобы оторвать кусок от Простора, и налетел на нас со своим войском. Осгри были хранителями Северных Марок, и встретить врага выпало Маленькому Льву. Ланнистеров вел четвертый король Лансель – а может, и пятый. Сир Уилберт заступил ему дорогу и сказал: «Ни шагу дальше. Я запрещаю вам ступать на землю Простора». Но Ланнистер послал свои знамена вперед.

Полдня они бились, золотой лев и шахматный. Ланнистер был вооружен валирийским мечом, с которым обычная сталь не сравнится: видите, как пострадал от него щит Маленького Льва. В конце концов, истекая кровью от дюжины ран, со сломанным клинком в руке, Уилберт бросился на врага очертя голову. Король Лансель разрубил его чуть ли не пополам, как поется в песнях, но Маленький Лев, умирая, успел вонзить свой кинжал королю под мышку, на стыке его доспехов. Западные воины, когда погиб их король, отступили, и Простор был спасен. – Старик погладил разбитый щит нежно, словно ребенка.

– Да, милорд, – проскрипел Беннис, – нынче бы нам такой воин в самый раз пригодился. Мы с Дунком побывали у вашего ручья. Сух, как старый скелет, и не засуха тому причиной.

Старик отложил щит и пригласил своих рыцарей сесть.

– Рассказывайте. – Он слушал Бенниса молча, вздернув подбородок и развернув плечи, прямой, как копье.

В молодости сир Юстас Осгри был, наверное, образцом рыцаря – высокий, сильный, красивый. Время и горе сделали свое дело, но он оставался по-прежнему широким в плечах и груди, с резкими, как у орла, чертами. Коротко остриженные волосы побелели, как молоко, однако усы сохраняли пепельно-серый цвет. Чуть более светлые, полные печали глаза прятались под такими же серыми бровями.

Они стали еще печальнее, когда Беннис заговорил о плотине.

– Этот ручей зовется Шахматным уже тысячу лет, а то и больше, – сказал старый рыцарь. – Мальчишкой я в нем ловил рыбу, и мои сыновья тоже. Алисанна любила плескаться в нем в такие вот жаркие дни. – Алисанной звали дочь старика, умершую по весне. – На берегу Шахматного ручья я впервые поцеловал девушку – мою кузину, младшую дочь моего дяди, Осгри с Лиственного озера. Теперь их никого нет в живых, и ее тоже. – Усы старика дрогнули. – Мы не можем этого допустить, сиры. Эта женщина не получит мою воду – шахматную воду.

– Плотина построена на совесть, милорд, – сказал Беннис. – Мы с сиром Дунком ее и за час не разберем, даже если лысый малец поможет. Понадобятся кирки, лопаты, веревки и дюжина мужчин – только для работы, а не для боя.

Сир Юстас молчал, глядя на щит Маленького Льва. Дунк откашлялся и сказал:

– Видите ли, милорд, с землекопами у нас вышла…

– Не беспокой милорда пустяками, Дунк, – перебил его Беннис. – Будет дурню наука, только и всего.

– Наука? Что за наука? – вскинул глаза сир Юстас.

– Да я там проучил одного. Чиркнул клинком по щеке, ничего больше.

Старик пристально посмотрел на Бенниса.

– Вы поступили необдуманно, сир. У этой женщины сердце паучихи. Она погубила трех мужей, а все ее братья, пятеро или шестеро, умерли еще в пеленках. Они стояли между ней и наследством. Не сомневаюсь, что она способна спустить шкуру с любого крестьянина, вызвавшего ее недовольство, но то, что ее человека ранили вы… такого оскорбления она не потерпит. Можете быть уверены: она явится за вами, как явилась за Лемом.

– За Дейком, милорд, – поправил Беннис. – Простите великодушно, ведь вы знали его, а я нет, однако его звали Дейк.

– С разрешения милорда, я мог бы съездить в Золотую Рощу и рассказать лорду Ровану об этой плотине, – сказал Дунк. Рован был сюзереном как старого рыцаря, так и Горячей Вдовы.

– Ровану? Нет, там вы помощи не найдете. Сестра лорда Рована вышла за Вендела, кузена лорда Вимана, стало быть, он родня Горячей Вдове. К тому же он не любит меня. Отправляйтесь завтра по моим деревням, сир Дункан, и соберите всех пригодных к бою мужчин. Я стар, но пока еще не умер. Эта женщина скоро увидит, что когти у шахматного льва еще есть!

«Два когтя, – сумрачно подумал Дунк, – и один из них я».

На землях лорда Юстаса имелось три деревеньки – в каждой горсточка хижин, овечьих загонов и свинарников. В самой большой была даже крытая соломой септа с корявыми изображениями Семерых, начерченными углем на стенах. Мадж, горбатый старый свинарь, побывавший когда-то в Староместе, каждые семь дней устраивал службы. Дважды в год деревню посещал настоящий септон, отпускавший грехи именем Матери. Крестьяне с радостью принимали прощение, но визитов септона не любили, поскольку его приходилось кормить.

Дунку и Эгу они обрадовались ничуть не больше. Дунка здесь знали как нового рыцаря сира Юстаса, но предлагали разве что воды напиться. Большинство мужчин работали в поле, и из хижин вылезли только женщины, ребятишки да дряхлые старцы. Эг вез знамя Осгри – лев на задних лапах в зеленую и золотую клетку, на белом поле.

– Мы приехали из Оплота по поручению сира Юстаса, – сказал Дунк. – Всем здоровым мужчинам от пятнадцати до пятидесяти лет приказано завтра явиться к башне.

– Война, что ли? – спросила тощая баба с грудным ребенком на руках. Еще двое детишек цеплялись за ее юбку. – Снова черный дракон пришел?

– Драконов не будет – ни красных, ни черных, – ответил Дунк. – Надо решить спор между шахматным львом и пауками. Горячая Вдова отвела вашу воду.

Эг обмахивался шляпой, и женщина посмотрела на него с жалостью.

– Парнишка-то совсем без волос. Хворый, видать?

– Я их брею, понятно? – Эг снова нахлобучил шляпу, повернул Мейстера и поехал прочь.

Экий он сегодня вскидчивый, слова ему не скажи. Дунк догнал мула и спросил своего надутого оруженосца:

– Ты злишься, что я не заступился за тебя вчера перед сиром Беннисом? Мне он не больше по душе, чем тебе, однако он все-таки рыцарь. Ты должен говорить с ним учтиво.

– Я ваш оруженосец, а не его. Он грязный и ругается скверными словами, да еще и щиплется.

«Знай он, кто ты такой, он бы раньше обмочился со страху».

– Он и меня щипал. – Дунк позабыл об этом, но когда Эг сказал, вспомнил. Сир Арлан и сир Беннис входили в число рыцарей, которых один дорнийский торговец нанял проводить его из Ланниспорта до Принцева перевала. Дунк тогда был не старше Эга, хотя и выше. «Все бока мне исщипал до синяков, – вспомнил Дунк. – Пальцы у него были как железные клещи, но я ни разу не пожаловался сиру Арлану. Один из их рыцарей пропал у Каменной Септы, и поговаривали, что сир Беннис распорол ему живот в пылу ссоры». – Если снова будет щипаться, скажи мне, и я это прекращу. А пока что поухаживай за его конем, ничего от тебя не отвалится.

– Кому-то все равно надо, – согласился Эг. – Беннис его никогда не чистит и навоз не убирает. У коня даже имени нет.

– Некоторые рыцари не дают имен своим скакунам. Чтобы не так было тяжело потерять коня в битве. Ты просто заводишь нового и не думаешь, что лишился верного друга. – Так говорил сир Арлан, но сам он всегда поступал иначе и давал имена всем своим лошадям. Как и Дунк. – Посмотрим, сколько народу явится к башне, но сколько бы их ни было, пять или пятьдесят, ты и о них должен заботиться.

– Чтобы я да прислуживал мужичью?!

– Я прошу тебя не прислуживать им, а помогать. Ведь нам надо сделать из них бойцов. – («Если Горячая Вдова даст нам время».) – По милости богов среди них окажется несколько старых солдат, но большинство будет зелено, как майская травка, и больше привычно к мотыгам, чем к копьям. Однако придет день, когда наша жизнь будет зависеть от них. Когда ты впервые взял в руки меч?

– Я был совсем маленький, а меч – деревянный.

– Мальчишки из простых тоже дерутся, только не на мечах, а на палках. Эти люди могут показаться тебе глупыми, Эг. Они не знают, как правильно называются части доспехов, не знают, у какого дома какой герб и который из королей отменил право первой ночи, но все равно обращайся с ними уважительно. Ты оруженосец благородного происхождения, но пока еще мальчик, а они, почти все, будут взрослые. У мужчины есть своя гордость, как бы низко он ни стоял. У них в деревне тебя тоже дурачком бы сочли. Если сомневаешься, попробуй промотыжить полосу или овцу остричь, а не то перечисли мне названия всех растений в Уотовом лесу.

Мальчик поразмыслил над этим.

– Я могу показать им гербы великих домов и рассказать, как королева Алисанна убедила короля Джейехериса отменить право первой ночи. А они мне скажут, которые травы ядовиты и какие ягоды можно есть даже зелеными.

– Хорошо – но ты, прежде чем перейти к королю Джейехерису, научи их пользоваться копьем. И не ешь ничего, что Мейстер не ест.

На следующий день к куриному поголовью Оплота примкнула дюжина будущих воинов – один старше, чем надо, двое моложе, а тощий парнишка на поверку оказался тощей девчонкой. Их Дунк отправил домой, и осталось восемь: три Уота, три Уилла, один Лем, один Пейт и Большой Роб, полудурок. Ничего себе воинство, помимо воли подумал Дунк. Добрых молодцев, которые в песнях покоряют сердца благородных дев, среди них не видать – один другого грязнее. Лему как пить дать полсотни стукнуло, у Пейта глаза слезятся. Только эти двое и побывали в солдатах – ходили на войну с сиром Юстасом и его сыновьями. Остальные шестеро зеленым-зелены, как Дунк и предчувствовал. Все до единого вшивые, а двое Уотов – братья.

– Видать, ваша мамка больше имен не знала, – не преминул съехидничать Беннис.

Вооружение ополченцев состояло из серпа, трех мотыг, старого ножа и дубин. Заостренная палка, которую принес Лем, могла сойти за копье, а один из Уиллов сказал, что метко кидает камни.

– Вот и ладно, – одобрил Беннис, – будешь у нас требюшетом[3]. – После этого Уилла стали звать не иначе как Требом.

– Умеет кто-нибудь стрелять из длинного лука? – спросил Дунк.

Крестьяне некоторое время переминались с ноги на ногу, и наконец Пейт со слезящимися глазами ответил:

– Прощения просим, сир, только милорд не позволяет нам держать у себя длинные луки. Олени в лесу – они для шахматных львов, а не для нашего брата.

– А нам дадут мечи, и кольчуги, и шлемы? – осведомился младший из трех Уотов.

– Ты непременно получишь все это, – заверил Беннис. – Вот убьешь кого-нибудь из вдовьих рыцарей и снимешь с него. А если пошаришь в заднице у его коня, то и серебром разживешься. – Он ущипнул молодого Уота так, что тот взвизгнул, и увел все войско в Уотов лес рубить древки для копий.

Вернулись они с обожженными на костре копьями самой разнообразной длины и с плетеными из лозы щитами. Сир Беннис, который и себе сделал копье, стал показывать, как надо колоть, как отражать древком удары и куда направлять острие, чтобы убить врага.

– Брюхо и глотка лучше всего. Вот тут сердце, – он стукнул себя кулаком по груди, – туда тоже можно. Но сердце прикрыто ребрами, а брюхо, оно мягкое. Это смерть медленная, но верная. Никогда не встречал человека, который выжил бы, если кишки ему выпустить. А если кто сдуру повернется спиной, колите между лопатками или в почки, вот сюда. Так он тоже не жилец будет.

Наличие в отряде сразу трех Уотов вносило путаницу, и Эг предложил Дунку:

– Давайте будем звать их по именам деревень – вот как сир Арлан, ваш старый хозяин, взял себе имя «Пеннитри». – Это пригодилось бы, будь у деревень названия, но их не было. – Тогда назовем их в честь того, что у них растет, – нашелся Эг. В одной деревне возделывали бобы, в другой большей частью ячмень, в третьей разные овощи и дыни. Кочаном или Репой называться никто не хотел, поэтому уроженцев третьей деревни нарекли Дынями. В итоге получилось четверо Ячменей, двое Дынь и двое Бобов. Братья Уоты оба получили прозвище «Ячмень», поэтому требовался еще какой-то отличительный знак. Когда младший Уот обмолвился, что как-то свалился в деревенский колодец, сир Беннис назвал его «Мокрый Уот», и это решило задачу. Мужиков восхитили их новые имена, «как у лордов», только Большой Роб никак не мог упомнить, кто он – Ячмень или Боб.

Когда имена и копья раздали всем, из башни вышел сир Юстас и обратился к ратникам с речью. Он стоял у двери Оплота, облаченный поверх кольчуги и панциря в длинный белый, пожелтевший с годами камзол. На груди и спине камзола был вышит зелеными и золотыми квадратиками шахматный лев.

– Вы все помните Дейка, ребята, – сказал старый рыцарь. – Горячая Вдова зашила его в набитый камнями мешок и утопила во рву. Она отняла у него жизнь, а теперь и нашу воду хочет отнять – Шахматный ручей, орошающий наши поля… но это ей не удастся! За Осгри! – вскричал он, подняв над головой меч. – За Оплот!

– За Осгри! – откликнулся Дунк, и остальные подхватили: – Осгри! Осгри! Оплот!

После этого сир Юстас стал наблюдать с балкона, как Дунк и Беннис обучают новобранцев в окружении кур и свиней. Сэм Ступс набил мешки грязной соломой. Крестьяне тыкали в них копьями, а Беннис давал указания:

– Воткнул, повернул и выдернул. Выдернул, говорю! Оно тебе опять понадобится. Живей поворачивайся, Треб. Кидай лучше камни, коли быстрее не можешь. Вкладывай в удар свой вес, Лем. Вот так, молодцом. Воткнул – выдернул, воткнул – выдернул. Как с бабой: туда-сюда, туда-сюда, что есть мочи!

В конце концов из растерзанных мешков вывалилась вся солома. Дунк надел кольчугу, панцирь и взял деревянный меч, желая посмотреть, как мужики управятся с более живым врагом.

Оказалось, что дело у них не очень-то ладится. Один Треб сумел ткнуть Дунка в обход щита, и получилось это у него только однажды. Дунк отражал один неуклюжий выпад за другим, отталкивал копья в стороны и наступал. Будь у него стальной меч, а не деревянный, он убил бы каждого с полдюжины раз.

– Чье копье меня не задело, тот покойник, – орал он, молотя их по рукам и ногам, чтобы наука лучше дошла. Треб, Лем и Мокрый Уот хотя бы отступать научились. Большой Роб бросил копье и побежал. Беннис догнал его и приволок, заплаканного, обратно. Под конец дня все новобранцы покрылись синяками, а на мозолистых руках от копий вздулись новые волдыри. Сам Дунк остался невредим, но чуть не утонул в поту. Эг помог ему снять панцирь.

На закате Дунк отвел всех бойцов в подвал и заставил помыться – даже и тех, кто это делал не далее как прошлой зимой. Потом жена Сэма Ступса накормила их куриной похлебкой с морковкой, луком и ячменем. Мужики устали до смерти, но слушая их, можно было подумать, что каждый из них скоро превзойдет рыцарей Королевской Гвардии. Им не терпелось показать себя в деле. Сир Беннис подначивал их, рассказывая о развеселом солдатском житье, о добыче и женщинах. Двое старых ратников поддакивали ему. Лем после мятежа принес домой нож и пару хороших сапог; сапоги оказались малы, но он их повесил на стенку. А у Пейта остались самые нежные воспоминания о лагерных потаскушках.

Сэм постелил в подвале восемь соломенных тюфяков, и бойцы, наевшись, легли спать. Беннис, оставшись наедине с Дунком, закатил глаза.

– Надо было сиру Никудышному обрюхатить побольше крестьянских баб, пока еще было чем. Понаделал бы ублюдков, и выросли бы солдаты.

– Они не хуже любых других рекрутов. – Дунк навидался таких, пока был оруженосцем у сира Арлана.

– Угу. Через пару недель они могли бы выйти против такого же сброда. Но против рыцарей? – Беннис потряс головой и плюнул.

Колодец Оплота тоже помещался в подвале, защищенный со всех сторон земляными стенами с каменной облицовкой. Здесь жена Сэма стирала и колотила вальком белье, а сушила его на крыше. Большое каменное корыто использовалось заодно и для омовений. Чтобы помыться, следовало начерпать воды из колодца, нагреть ее над очагом в большом чугунном котле, вылить котел в корыто, а затем повторить все сначала. Когда согревался последний котел, вода из первого была уже еле тепленькой. Сир Беннис заявлял во всеуслышание, что не намерен так надрываться – поэтому вши на нем не переводились, а пахло от него испорченным сыром.

Дунку, когда ему неотложно, вот как сегодня, требовалась хорошая баня, хотя бы помогал Эг. Таская воду и ожидая, когда она нагреется, мальчуган угрюмо молчал.

– Эг, что стряслось? – спросил Дунк, когда над последним котлом появился пар. – Помоги мне вылить.

Вдвоем они потащили котел к корыту, стараясь не ошпариться.

– Сир, – сказал Эг, – как вы думаете, что собирается делать сир Юстас?

– Снести дамбу и сразиться с людьми вдовы, если они попытаются нам помешать. – Дунк говорил громко, словно желая перекричать плеск воды. Они опрокинули котел над ванной, и от пара Дунк покраснел.

– У них щиты плетеные, сир. Копье или стрела из арбалета их сразу пробьет.

– Мы подберем им кое-какие доспехи, когда они будут готовы. – Дунк знал, что на лучшее надеяться нечего.

– Их могут убить, сир. Мокрый Уот совсем еще мальчик, Уилл Ячмень в следующий приезд септона хочет жениться. А Большой Роб правую ногу от левой не отличает.

Дунк бросил пустой котел на утоптанный земляной пол.

– Роджер Пеннитри был моложе Мокрого Уота, когда погиб на Багряном Поле. В войске твоего отца были и молодожены, и парни, которые ни разу девушек не целовали. А уж таких, кто не отличал правую ногу от левой, сотни были, если не тысячи.

– Это другое дело. Тогда война была.

– У нас тоже война, только помельче.

– Мельче и глупее.

– Об этом не мне судить и не тебе. Их долг – идти на войну, когда сир Юстас призовет… и умереть, если понадобится.

– Тогда не надо было имена им давать. Теперь, если они умрут, будет тяжелее. – Эг сморщил нос. – Если бы мы прибегли к моему сапогу…

– Нет. – Дунк, стоя на одной ноге, стянул собственный сапог.

– Но мой отец…

– Нет. – Второй сапог отправился вслед за первым.

– Мы…

– Нет. – Дунк стащил через голову пропотевший камзол и швырнул Эгу. – Скажи жене Сэма, пусть постирает.

– Скажу, сир, только…

– Нет, говорю. Может, в ухо тебе дать, чтоб лучше слышал? – Дунк развязал бриджи, под которыми ничего не было – слишком жарко для подштанников. – Это хорошо, что ты беспокоишься за трех Уотов и остальных, но сапог – это на крайний случай. – («Сколько глаз у лорда Красного Ворона? Тысяча и еще один».) – Что сказал твой отец, когда отдал тебя мне в оруженосцы?

– Чтобы я всегда брил или красил волосы и никому не называл своего настоящего имени, – неохотно промолвил мальчик.

Эг служил у Дунка года полтора, хотя некоторые дни можно было считать за двадцать. Вместе они одолевали Принцев перевал и пересекали глубокие, красно-белые пески Дорна. Вместе спустились на плоскодонке по реке Зеленая Кровь до Дощатого города, а оттуда на галее «Белая леди» приплыли в Старомест. Вместе ночевали в гостиницах, на конюшнях, в канавах, делили трапезу с монахами, шлюхами, лицедеями и посетили не меньше сотни кукольных представлений. Эг ухаживал за конем Дунка, точил его меч и счищал ржавчину с его кольчуги. Лучшего спутника человек и желать не мог, и межевой рыцарь относился к нему чуть ли не как к младшему брату.

А между тем никакой он ему не брат. Это яичко[4] драконово, не куриное. Эг может служить в оруженосцах у межевого рыцаря, но Эйегон из дома Таргариенов – это четвертый и самый младший сын Мейекара, Летнего Принца, который, в свою очередь, является четвертым сыном покойного короля Дейерона Доброго, Второго этого имени – тот сидел на Железном Троне двадцать пять лет, пока его не прибрала весенняя хворь.

– Насколько всем известно, Эйегон Таргариен вернулся в Летний Замок со своим братом Дейероном после Эшфордского турнира, – напомнил мальчику Дунк. – Твой отец не желал разглашать, что ты скитаешься по Семи Королевствам с каким-то межевым рыцарем. Так что помалкивай о своем сапоге.

В ответ он получил только взгляд. Большие глаза Эга казались еще больше из-за бритой головы. В тускло освещенном подвале их можно принять за черные, но при лучшем освещении виден их истинный цвет, темно-лиловый. Валирийские глаза. В Вестеросе такие встречаются только у потомков дракона, а в волосах Таргариенов золото перемежается с серебром.

Когда они спускались на шестах по Зеленой Крови, девочки-сиротки приспособились хлопать Эга по лысой макушке, на счастье, и этим вгоняли его в краску. «Девчонки все глупые, – заявлял он. – Если еще одна меня тронет, полетит в реку». «Тогда я тебя трону, – пообещал Дунк. – Так по уху тресну, что до будущей луны колокольный звон будешь слышать». «Лучше уж колокола, чем дуры-девчонки», – пробурчал мальчуган, но в реку так ни одну и не кинул.

Дунк залез в корыто, и вода покрыла его до подбородка – сверху почти кипяток, внизу значительно холоднее. Он стиснул зубы, чтобы не заорать. Эг бы над ним посмеялся – мальчишка с удовольствием моется в кипятке.

– Не подогреть ли еще воды, сир?

– Не надо, хватит и этой. – Грязь сходила в воду дымчатыми струйками. – Принеси-ка мне мыло и скребницу с длинной ручкой. – Думая о волосах Эга, Дунк вспомнил, как грязны его собственные, задержал дыхание и окунулся с головой. Когда он вынырнул, Эг уже доставил требуемое. – У тебя остались два волоска – вот тут, пониже уха, – заметил Дунк. – Не забудь про них, когда опять будешь бриться.

– Хорошо, сир. – Мальчишку это открытие явно порадовало – думает, что у него борода начинает расти, не иначе. Дунк тоже радовался, обнаружив пушок у себя на верхней губе. Он сбривал его кинжалом и чуть нос себе не оттяпал.

– Ступай теперь спать, – сказал он Эгу. – До утра ты мне не понадобишься.

Смыв с себя грязь и пот, Дунк вытянулся и закрыл глаза. Вода совсем остыла и приятно холодила после дневной жары. Он продолжал мокнуть, пока не сморщилась кожа на пальцах, и лишь тогда вылез.

Их с Эгом тюфяки тоже лежали в подвале, но они предпочитали спать на крыше. Воздух там был свежее, и даже ветер иногда веял. Дождя опасаться не приходилось – здесь его за все их пребывание еще не случалось ни разу.

Когда Дунк поднялся на крышу, Эг уже спал. Дунк лег, заложил руки за голову и стал смотреть в небо. Тысячи звезд горели там, напоминая ему о ночи на Эшфордском лугу, перед началом турнира. В ту ночь он увидел, как упала звезда. Падучие звезды, по общему мнению, предвещают удачу, и он попросил Тансель нарисовать эту звезду на щите, но Эшфорд не принес ему счастья. До конца турнира он чуть было не лишился руки и ступни, а трое хороших людей и вовсе расстались с жизнью. Зато он приобрел оруженосца. Эг уехал из Эшфорда вместе с ним – вот и все, в чем ему посчастливилось.

Дунк надеялся, что в эту ночь звезды падать не станут.

Вдали виднелись красные горы, встающие из белых песков. Дунк копал, втыкая лопату в сухую горячую землю, и кидал через плечо песчаный грунт. Он рыл яму. Могилу, чтобы похоронить свою надежду. Трое дорнийских рыцарей наблюдали за ним, переговариваясь тихими насмешливыми голосами. Чуть подальше ждали купцы с мулами и волокушами. Им хотелось отправиться в путь, но приходилось ждать, пока он не похоронит Каштанку. Он отказывался бросить старую подругу на съедение змеям, скорпионам и диким собакам.

Кобыла пала на долгом безводном переходе от Принцева перевала до Вейта. На ней ехал Эг. Передние ноги внезапно подломились под ней, она опустилась на колени, упала на бок и умерла. Теперь она лежала рядом с ямой, уже окоченев, – скоро и запах пойдет.

Дунк, работая, проливал слезы на потеху дорнийским рыцарям.

– Вода тут в большой цене – не тратьте ее попусту, сир, – говорил один.

– Нашел о чем плакать, – ухмылялся другой. – Добро бы лошадь была хорошая.

«Каштанка, – думал Дунк. – Ее звали Каштанкой, она долгие годы носила меня на себе, не била задом и не кусалась. Она имела жалкий вид рядом с поджарыми скакунами дорнийцев, с их точеными головами, длинными шеями и пышными гривами, но исполнила свой долг до конца».

– Плакать по вислобрюхой кляче? – старческим голосом промолвил сир Арлан. – По мне ты небось не плакал, а ведь это я посадил тебя на нее. – Старик посмеялся беззлобно и добавил: – Эх ты, Дунк-чурбан.

– Он и меня не оплакивал, – подал голос Бейелор Сломи Копье из могилы. – А ведь я был его принцем, надеждой Вестероса. Боги не предназначали мне умереть так рано.

– Отцу было всего тридцать девять, – подхватил принц Валарр. – У него были задатки великого короля, самого великого со времен Эйегона Дракона. – Принц смотрел на Дунка холодными голубыми глазами. – Отчего боги забрали его, а не тебя? – Его каштановые, как у отца, волосы пересекала серебристо-золотая прядь.

«Ты мертв! – хотелось закричать Дунку. – Вы трое все мертвецы, почему бы вам не оставить меня в покое?» Сир Арлан умер от простуды, принц Бейелор – от удара, нанесенного ему собственным братом во время Испытания Семерых, сын его Валарр – по весне. Уж в его-то смерти Дунк не виноват. Он был в Дорне и даже не знал ничего.

– Ты рехнулся, – сказал старый рыцарь. – Мы для тебя могилу копать не будем, когда ты убьешь себя этой работой. В пустыне надо беречь силы и воду.

– Прочь, сир Дункан, – сказал Валарр. – Ступайте прочь.

Эг помогал рыть – не лопатой, руками, и выброшенный песок тут же снова стекал в могилу. Все равно что рыть яму на дне моря. «Но я должен копать, – говорил себе Дунк, хотя спина и плечи у него разламывались. – Надо похоронить ее поглубже, чтобы дикие собаки не достали. Я должен…»

– …Умереть? – спросил из могилы дурачок, Большой Роб. Он лежал там смирно, с резаной красной раной на животе, и не казался таким уж большим.

Дунк остановился и уставился на него.

– Но ты-то не умер. Ты спишь в подвале. – Он посмотрел на сира Арлана и взмолился: – Велите ему вылезти из могилы, сир.

Но рядом с ним стоял вовсе не сир Арлан, а сир Беннис Бурый Щит.

– Дунк-чурбан, – закудахтал он, – вспарывая брюхо, ты убиваешь медленно, зато верно. Никогда не видывал человека, который выжил бы, если кишки ему выпустить. – На губах у него пузырилась красная пена. Он плюнул, и белые пески впитали его плевок. Позади него Треб со стрелой в глазу лил медленные красные слезы. Там же стоял Мокрый Уот с разрубленной чуть не надвое головой, и Лем, и красноглазый Пейт, и все остальные. Сначала Дунк подумал, что они тоже жуют кислолист, но нет – изо рта у них текла кровь. Мертвые, все они мертвые.

– Вот-вот, – заржал бурый рыцарь, – так что шевелись, надо побольше могил нарыть. Восемь для них, одну для меня, одну для сира Никудышного, а последнюю для твоего лысого мальца.

Лопата выпала у Дунка из рук.

– Эг, беги! – крикнул он. – Надо бежать! – Но когда мальчик попытался выбраться из ямы, она осыпалась, и пески сомкнулись над ним. Дунк рвался к нему, а песок поднимался все выше, затягивая и его в могилу, заполняя рот, нос, глаза…

Утром сир Беннис стал учить рекрутов строить стену из щитов. Он поставил всех восьмерых в ряд так, чтобы щиты соприкасались, а копья торчали между ними, как длинные деревянные зубы. Дунк и Эг сели верхом и пошли в атаку.

Мейстер стал как вкопанный в десяти футах от копий, но Гром, старый боец, пошел напролом. Куры с воплями вспархивали из-под его ног. Их паника оказалась заразной: первым бросил копье Большой Роб, оставив брешь посреди стены. Воители, вместо того чтобы сомкнуться, ударились в бегство вслед за ним. Гром, которого Дунк не успел сдержать, топтал плетеные щиты, и они хрустели под железными подковами. Беннис витиевато ругался, крестьяне и куры разбегались во все стороны. Эг мужественно боролся со смехом, но в конце концов проиграл битву.

– Ну, хватит. – Дунк остановил Грома и сорвал с себя шлем. – Если и в бою будет то же самое, их всех поубивают. – «Да и нас тоже скорее всего». – Становилось жарко, и он чувствовал себя потным и грязным, точно и не мылся вчера. В голове стучало, недавний сон никак не желал забываться. На самом деле все было не так, твердил он себе. Каштанка умерла на пути в Вейт, это правда, и они с Эгом ездили на одном коне, пока брат Эга не подарил им Мейстера, но все остальное…

Дунк не плакал тогда. Ему хотелось, но он не плакал. Он хотел похоронить лошадь, но дорнийцы не стали ждать. «Собакам тоже есть надо и щенков чем-то кормить, – сказал один из них, помогая Дунку снять с Каштанки седло и уздечку. – Собаки и песок обглодают ее дочиста, не пройдет и года. Это Дорн, дружище». «А кто же обглодает Уотов?» – невольно подумал Дунк, вспомнив об этом. Разве что шахматные рыбы в ручье.

Он вернулся к башне и спешился.

– Эг, помоги сиру Беннису собрать их и привести обратно сюда. – Он бросил Эгу шлем и поднялся в полутемную горницу к сиру Юстасу.

– Не слишком удачно вышло, – сказал старый рыцарь.

– Да, милорд. От них толку не будет. – Присяжный рыцарь должен верно служить своему сюзерену, но это уже безумие.

– Им такое в новинку. Их отцы и братья были ничуть не лучше, когда начинали. Мои сыновья вложили в них много труда, прежде чем отправиться королю на подмогу. Учили их изо дня в день добрые две недели и сделали их солдатами.

– А как они держали себя в бою, милорд? – спросил Дунк. – И много ли их вернулось с вами домой?

Старый рыцарь посмотрел на него долгим взглядом.

– Лем и Пейт. И Дейк. Дейк был у нас фуражиром – лучшего фуражира я в жизни не видывал. Мы ни разу не снялись с лагеря на пустой желудок. Трое вернулось – трое, не считая меня. – Его усы дрогнули. – В две недели мы, пожалуй, не уложимся.

– Милорд, эта женщина может нагрянуть сюда уже завтра со всеми своими людьми. – «И наши бравые ребята тут же станут мертвыми при столкновении с рыцарями Холодного Рва», – добавил про себя Дунк. – Надо найти другой способ.

– Другой… – Сир Юстас провел пальцами по щиту Маленького Льва. – Ни от лорда Рована, ни от нынешнего короля я не дождусь правосудия. – Он ухватил Дунка за руку выше запястья. – Но в старину, когда нами правили зеленые короли, за убитое животное или крестьянина можно было уплатить пеню.

– Пеню? – с сомнением повторил Дунк.

– Вот вам и способ. У меня кое-что отложено. Речь ведь идет о простой царапине, как сказал сир Беннис. Я мог бы уплатить тому человеку серебряного оленя и еще три женщине за нанесенное бесчестье. Я готов это сделать, если она снесет дамбу. Но в Холодный Ров мне ехать нельзя, – нахмурился старик. Толстая черная муха, пожужжав, села ему на руку. – Этот замок когда-то был нашим. Вы этого не знали, сир Дункан?

– Знал, милорд. – Дунку сказал об этом Сэм Ступс.

– За тысячу лет до Завоевания мы были хранителями Северных Марок, и в вассалах у нас ходили двадцать мелких лордов и сто рыцарей-землевладельцев. Мы владели четырьмя замками и сторожевыми башнями на холмах – с них следили, не идет ли враг. Холодный Ров был самым крупным из наших поместий. Лорд Первин Осгри построил его – Первин Гордый. После битвы на Огненном Поле Хайгарден перешел от королей к управителям, и род Осгри захирел. Король Мейегор, сын Эйегона, отобрал у нас Ров, когда лорд Ормонд Осгри выступил против притеснения им Звезд и Мечей – так назывались тогда отряды Бедняков и Воинских Сынов. – Голос старика звучал хрипло. – Над воротами Холодного Рва выбит шахматный лев. Отец показал мне его, когда ездил со мной к старому Рейнарду Вебберу, а я, в свой черед, показал своему сыну, Аддаму… Он служил в Холодном Рву пажом, а затем оруженосцем. Между ним и дочерью лорда Вимана возникла… привязанность, и вот однажды зимой я облачился в лучшие свои одежды и поехал к лорду Виману просить ее руки. Он отказал – учтиво, но я, уезжая, слышал, как он смеется с сиром Лукасом Дюймелем. После этого я побывал во Рву только раз, когда эта женщина похитила одного из моих людей. Когда мне сказали, чтобы я поискал бедного Лема на дне…

– Дейка, – мягко поправил Дунк. – Беннис говорит, его звали Дейк.

– Дейк? – Муха, ползая по рукаву старика, остановилась потереть лапки. Сир Юстас согнал ее и подергал себя за ус. – Ну да, Дейк, я так и сказал. Лихой парень, я хорошо его помню. На войне он был у нас фуражиром. Нам никогда не приходилось воевать на пустой желудок. Когда сир Лукас сказал мне, что сделали с моим бедным Дейком, я поклялся, что ноги моей больше не будет в этом замке, разве лишь чтобы вступить во владение. Теперь вы понимаете, почему я не могу поехать туда, сир Дункан, ни для уплаты пени, ни по иной причине.

Дунк понимал как нельзя более ясно.

– Но я-то могу, милорд. Я ведь не давал клятвы.

– Вы славный человек, сир Дункан, и отважный рыцарь. – Старик крепко сжал его руку. – Жаль, что боги не пощадили мою Алисанну. Именно о таком муже для нее я и мечтал. Истинный рыцарь. Зерцало рыцарства.

Дунка бросило в краску.

– Я передам леди Веббер то, что вы сказали относительно пени, но…

– Этим вы спасете сира Бенниса от участи Дейка. Я знаю. В людях я разбираюсь недурно, и в вас чувствуется сталь. Один ваш вид заставит их призадуматься. Когда эта женщина увидит, что у Оплота есть такой защитник, она разрушит свою дамбу по собственной воле.

Дунк, не зная, что на это ответить, сказал:

– Я поеду завтра, милорд, и сделаю, что смогу.

– Истинно так. Завтра. – Муха снова села сиру Юстасу на левую руку. Он поднял правую и прихлопнул ее.

– Опять?! – вознегодовал Эг. – Вы ж только вчера помылись.

– А потом весь день плавал в поту под доспехами. Закрой рот и набери воды.

– Вы мылись, когда сир Юстас взял нас на службу, – вспомнил Эг. – Да вчера, да еще сегодня. Три раза получается!

– Мне предстоят переговоры с благородной дамой. Хочешь, чтобы от меня разило, как от сира Бенниса, когда я буду стоять перед ней?

– Для этого вам пришлось бы сперва в Мейстеровом навозе вываляться, – заметил Эг, наполняя котел. – Сэм Ступс говорит, что кастелян Холодного Рва с вас ростом будет. Его имя Лукас Дюймель, а прозвище – Длинный Дюйм. Как вы думаете, он правда такой большой?

– Нет. – Дунк давно уже не встречал никого с себя ростом. Он взял котел и подвесил его над огнем.

– Вы будете с ним сражаться?

– Нет. – Дунку очень хотелось бы ответить «да». Пусть он не первый боец в королевстве, но рост и сила могут восполнить много изъянов. Жаль, что к недостатку ума это нельзя применить. Со словами он управляется плоховато, а с женщинами и того хуже. Этого здоровенного Длинного Дюйма он опасался и вполовину не так сильно, как встречи с Горячей Вдовой. – Я буду говорить с вдовой, только и всего.

– А что вы ей скажете, сир?

– Что она должна снести дамбу. – «Вы должны снести дамбу, миледи, иначе…» – Вернее, я попрошу ее об этом. – «Пожалуйста, верните нам шахматную воду». – Если ей будет угодно. – «Хоть чуточку, миледи, смилуйтесь». Сиру Юстасу не понравится, если он будет унижаться – как же сказать ей об этом?

Вода в котле уже закипала, и Дунк велел Эгу:

– Помоги-ка мне. – Вместе они вылили воду в корыто. – Не умею я говорить с благородными дамами, – признался Дунк. – В Дорне мы оба могли поплатиться жизнью за то, что я сказал леди Вейт.

– Леди Вейт была сумасшедшая, – напомнил Эг, – но немного галантности вам бы не помешало. Дамы любят галантность. Если бы вы защитили Горячую Вдову, как ту девушку-кукольницу от Эйериона…

– Эйерион сейчас в Лиссе, а вдова не нуждается в защите. – Дунку не хотелось говорить о Тансель. Ее прозвали «Тансель Длинная», но для него она была в самый раз.

– Некоторые рыцари поют своим дамам галантные романсы или играют им на лютне.

– У меня лютни нет, – насупился Дунк. – А когда я напился в Дощатом городе, ты сказал, что я пою, как завязший в грязи буйвол.

– Верно, сир. Я и позабыл.

– Как ты мог позабыть?

– Вы мне велели забыть, я и забыл, – невинным голоском ответил Эг. – Вы сказали, что дадите мне в ухо, если я об этом упомяну.

– Обойдемся без песен. – Будь даже у него голос, песню он знал только одну, «Медведь и прекрасная дева» – вряд ли ею можно покорить леди Веббер. Второй котел пускал пары, и они вылили его в ванну.

– Не ешьте и не пейте ничего в Холодном Рву, сир. Горячая Вдова всех своих мужей отравила.

– Я на ней жениться не собираюсь. Она знатная леди, а я Дунк с Блошиного Конца. Сколько у нее всего мужей было, не знаешь?

– Четверо, а детей нету. Как только она родит, ночью является демон и уносит младенца. Жена Сэма говорит, что она их еще до рождения продала владыке Семи Преисподних, а он взамен обучил ее черной науке.

– Благородные леди не занимаются черной магией. Они танцуют, поют и вышивают.

– Может, она пляшет с демонами и вышивает злые заклятия, – со смаком предположил Эг. – Да и откуда вам знать, что делают благородные леди, сир? Вы знакомы с одной только леди Вейт.

Это было сказано дерзко, однако верно.

– С дамами я, может, и незнаком, зато хорошо знаю одного мальчишку, и он так и напрашивается, чтоб получить в ухо. – Дунк потер затылок, который после целого дня ношения кольчуги делался как деревянный. – Ты вот знался с принцессами и королевами – разве они пляшут с демонами и занимаются колдовством?

– Леди Шира, наложница Красного Ворона, занимается. Она купается в крови, чтобы сохранить красоту. А моя сестра Рея подлила мне приворотного зелья, чтоб я женился на ней, а не на Даэлле, другой сестре.

Эг говорил о подобном кровосмешении как о самом естественном деле. Для него это так и есть. У Таргариенов братья веками женятся на сестрах, оберегая чистоту драконовой крови. Последний дракон умер еще до рождения Дунка, но династия драконовых королей продолжается. Может быть, боги не против таких браков.

– Ну и как зелье, подействовало? – спросил Дунк.

– Подействовало бы, да я его сразу выплюнул. Мне жена ни к чему, я хочу стать рыцарем Королевской Гвардии и посвятить всю жизнь королю. Белые рыцари приносят обет безбрачия.

– Это благородно, но ты, когда подрастешь, выберешь, возможно, невесту, а не белый плащ. – Дунку вспомнилась Тансель Длинная и то, как она улыбалась ему в Эшфорде. – Сир Юстас сказал, что желал бы для своей дочери такого мужа, как я. Ее звали Алисанна.

– Так ведь она умерла, сир.

– Без тебя знаю, – раздраженно отрезал Дунк. – Он сказал «будь она жива». Тогда он выдал бы ее за меня. Или за такого, как я. Никогда еще лорд не предлагал мне свою дочь в жены.

– Умершую дочь. И если Осгри когда-то и были лордами, то сир Юстас просто рыцарь, хотя и помещик.

– Я знаю, кто он такой. В ухо захотел?

– Лучше уж в ухо, чем жениться. Особенно на мертвой. Вода закипает, сир.

Они опрокинули в ванну третий котел, и Дунк стал раздеваться.

– Завтра я надену мой дорнийский камзол. – Это была самая красивая вещь в гардеробе Дунка: песочный шелк с изображением вяза и падающей звезды.

– Если надеть его в дорогу, он весь пропотеет, сир. Наденьте этот, а тот я возьму с собой. Переоденетесь около замка.

– Поблизости от замка. Я не стану дурака из себя строить, переодеваясь на подъемном мосту. И кто тебе сказал, что ты едешь со мной?

– Рыцарь внушает больше уважения, если его сопровождает оруженосец.

И то правда. Мальчишка хорошо смыслит в таких вещах, не зря же он прослужил два года пажом в Королевской Гавани. Дунк тем не менее не хотел брать его на опасное дело. Кто знает, какой прием ему окажут в Холодном Рву. Если эта Горячая Вдова в самом деле так страшна, как о ней говорят, он может оказаться в вороньей клетке, вроде тех двоих на перекрестке дорог.

– Ты останешься и поможешь Беннису с новобранцами. И не дуйся, это не поможет. – Дунк скинул бриджи и сел в горячую воду. – Отправляйся спать и дай мне помыться. Ты не едешь, и весь разговор.

Когда Дунка разбудило солнце, Эга уже след простыл. Боги, неужели утро? Так скоро? Он сел, потянулся и сонно побрел к колодцу. Там он зажег толстую сальную свечу, поплескал холодной водой в лицо и оделся.

Оседланный Гром уже ждал его у конюшни. Эг с Мейстером тоже ждали.

В тугих белых бриджах, в дублете с зелеными и золотыми квадратами и в сапогах мальчишка в кои-то веки выглядел как настоящий оруженосец.

– Бриджи порвались сзади, но жена Сэма зашила их, – объявил он.

– Это вещи Аддама, – пояснил сир Юстас, выводя из конюшни собственного серого мерина. Поношенный шелковый плащ с шахматным львом окутывал его плечи. – Дублет немного сопрел в сундуке, но еще годен. Рыцарь с оруженосцем внушает больше уважения, поэтому я решил, что Эг будет сопровождать вас в Холодный Ров.

«Нас перехитрил десятилетний мальчишка». Дунк посмотрел на Эга и произнес одними губами: «А в ухо?» Тот заухмылялся.

– У меня и для вас кое-что есть, сир Дункан. Смотрите. – Старик тряхнул чем-то в воздухе и развернул еще один плащ – из белой шерсти, расшитый квадратами зеленого атласа и парчи. Последняя вещь, которую Дунку хотелось надеть в такую жарищу, но когда сир Юстас накинул плащ ему на плечи, Дунк увидел гордость в его глазах не смог отказаться.

– Благодарю вас, милорд.

– Он вам к лицу. Жаль, что я не могу дать вам еще что-нибудь. – Усы старика дрогнули. – Я велел Сэму поискать в вещах моих сыновей, но Эдвин и Гарольд были гораздо ниже вас, у́же в груди, и ноги у них были намного короче. То, что осталось от них, вам будет не впору, увы.

– Плаща вполне довольно. Я не посрамлю его, милорд.

– Не сомневаюсь в этом. – Старик потрепал серого по шее. – Я провожу вас немного, если не возражаете.

– Помилуйте, какие могут быть возражения.

Эг поехал под гору первым, очень прямо держась в седле.

– А эта шляпа ему непременно нужна? – спросил сир Юстас. – Какой-то дурацкий вид, вам не кажется?

– Будет еще хуже, милорд, если у него голова облезет. – Солнце, едва взойдя, уже припекало. К полудню седла начнут так жечь, что волдыри вскочат. Эг, конечно, хорош в наряде умершего мальчика, но к вечеру яичко сварится вкрутую. Дунк хотя бы переодеться сможет – парадный камзол он вез в седельной сумке.

– Поедем западной дорогой, – решил сир Юстас. – Последнее время ею мало пользуются, однако это самый короткий путь до Холодного Рва. – Дорога вела в обход холма, мимо ежевичника, где покоились жена и сыновья старого рыцаря. – Они любили ходить сюда по ягоды, мои мальчики. Малышами они прибегали ко мне все перемазанные и исцарапанные, и я сразу догадывался, где они были. – Лицо старика осветила нежная улыбка. – Ваш Эг напоминает мне моего Аддама. Такой же смелый, несмотря на свои юные годы. Аддам прикрыл собой своего раненого брата Гарольда, и речной рыцарь с шестью желудями на щите отсек ему руку топором. – Грустные серые глаза сира Юстаса встретились с глазами Дунка. – Ваш старый господин, рыцарь из Пеннитри, тоже сражался во время мятежа Черного Пламени?

– Да, милорд – еще до того, как взял меня к себе. – Дунку в ту пору было года три или четыре, и он бегал, полуголый, по улицам Блошиного Конца, скорее звереныш, чем человеческое дитя.

– За красного дракона или за черного?

Вопрос оставался опасным даже спустя столько лет. Со времен Эйегона Завоевателя в гербе Таргариенов значился трехглавый дракон, красный на черном. Дейемон Претендент поменял эти цвета на своих знаменах по обычаю многих бастардов. «Сир Юстас – мой сюзерен и имеет право знать», – напомнил себе Дунк.

– Он сражался под знаменем лорда Хейфорда, милорд.

– Бледно-зеленые скрещенные полосы на золотом поле? Волнистые?

– Возможно, милорд. Эг должен знать. – Мальчуган мог без запинки назвать гербы половины вестеросских рыцарей.

– Он был известный сторонник престола, лорд Хейфорд. Король Дейерон сделал его своим десницей перед самым сражением. Батервелл так плохо справлялся с этой должностью, что многие сомневались в его преданности, но лорд Хейфорд оставался несгибаемым от начала до конца.

– Сир Арлан был рядом с ним, когда он погиб. Его зарубил лорд с тремя замками на щите.

– Много славных людей погибло в тот день и с той и с другой стороны – потому это поле и назвали Багряным. Сир Арлан рассказывал вам о сражении?

– Он не любил говорить о нем. Там погиб и его оруженосец, Роджер Пеннитри, сын его сестры. – При одном упоминании этого имени Дунк испытывал легкое чувство вины – ведь он занял место Роджера. Только принцы и самые знатные лорды могут позволить себе двух оруженосцев. Если бы Эйегон Недостойный вручил свой меч законному наследнику Дейерону, а не бастарду Дейемону, мятежа Черного Пламени могло и не быть, и Роджер Пеннитри был бы жив. Со временем он стал бы рыцарем, лучшим рыцарем, чем Дунк, а Дунка в конце концов повесили бы или сослали на Стену, в Ночной Дозор.

– Страшное это дело – большое сражение, – сказал сир Юстас. – Но, помимо крови и резни, в нем есть и красота, красота, от которой разрывается сердце. Никогда не забуду, как садилось солнце над Багряным Полем. Десять тысяч человек полегло, воздух наполняли стоны и жалобы, но небо над нами, золотое, алое и оранжевое, было прекрасно, и я плакал оттого, что моим сыновьям не дано его видеть. – Он вздохнул. – В тот день, что бы вам ни говорили теперь, все висело на волоске. Если б не Красный Ворон…

– Я всегда думал, что битву выиграл Бейелор Сломи Копье. Он и принц Мейекар.

– Молот и наковальня? – Старик шевельнул усами. – Певцы о многом умалчивают. Дейемон в тот день был воплощением самого Воина. Никто не мог выстоять против него. Он разнес вдребезги авангард лорда Аррена, убил рыцаря Девяти Звезд и Уила Уэйнвуда, а затем схватился с сиром Гвейном Корбреем из Королевской Гвардии. Чуть ли не час гарцевали они на конях и рубились, а убитые падали вокруг них. Говорят, что каждый раз, как сходились их мечи, Черное Пламя и Покинутая, звон разносился на целую лигу – то ли песнь, то ли вопль. Но наконец Покинутая дрогнула, и Черное Пламя рассекло шлем сира Гвейна, ослепив его и залив кровью. Дейемон спешился, чтобы оградить поверженного врага от конских копыт, и приказал Красному Бивню унести его в тыл, к мейстерам. Сделав это, он совершил роковую ошибку. Вороньи Зубы только что заняли Гряду Слез, и Ворон увидел в трехстах ярдах королевский штандарт своего сводного брата, а под ним – Дейемона и его сыновей. Первым он сразил Эйегона, старшего из близнецов – он знал, что Дейемон ни за что не оставит мальчика, пока в том теплится жизнь, даже под градом белых стрел. И Дейемон не оставил, и семь стрел пронзили его – они слетели с лука Красного Ворона, но направляло их колдовство. Юный Эйемон поднял Черное Пламя, выпавшее из руки умирающего отца, и Ворон его тоже убил. Так погиб черный дракон и его сыновья.

После этого произошло еще много всего, я знаю. Кое-что я видел сам. Мятежники обратились в бегство, но Жгучий Клинок повернул назад и предпринял свою безумную атаку… его бой с Красным Вороном уступал только поединку Дейемона с Гвейном Корбреем. Принц Бейелор, как молот, обрушился на задние ряды мятежников, дорнийцы с бешеным визгом метали копья… но это уже не имело решающего значения. Война была выиграна, когда погиб Дейемон.

От какой малости порой все зависит. Если бы Дейемон остался в седле и предоставил Гвейна его судьбе, он мог бы разбить левое крыло Мейекара еще до того, как Красный Ворон занял гряду. Тогда битву бы выиграли черные драконы, а десница короля пал, и перед мятежниками открылась бы дорога на Королевскую Гавань. Пока принц Бейелор подоспел бы со своими штормовыми лордами и дорнийцами, Дейемон уже мог бы сесть на Железный Трон.

Певцы могут сколько угодно разливаться про молот и наковальню, но исход битвы решил братоубийца своими белыми стрелами и черными чарами. И теперь нами правит он, не сомневайтесь на этот счет. Король Эйерис – его создание. Я не удивился бы, узнав, что Ворон околдовал его величество и подчинил своей воле. Не диво, что нас постигло проклятие. – Сир Юстас погрузился в мрачное молчание. Дунку хотелось знать, что из всего этого слышал Эг, но его бесполезно спрашивать, все равно не сознается. Сколько глаз у лорда Красного Ворона?

День быстро накалялся. Даже мухи в такую жару не летают, заметил Дунк. У них больше ума, чем у рыцарей. Окажут ли им с Эгом гостеприимство в Холодном Рву? Кружка охлажденного темного эля пришлась бы кстати. Дунк обдумывал эту вероятность с удовольствием, но тут он вспомнил, что говорил Эг о мужьях Горячей Вдовы, и жажды как не бывало. Есть вещи похуже пересохшей глотки.

– Было время, когда дом Осгри владел всеми землями в округе, от Нанни на востоке до Мощеного Двора, – снова заговорил сир Юстас. – Холодный Ров был наш, и гряда Подковы, и пещеры Дерринга, и оба берега Лиственного озера, и села Даск, Малый Даск, Бутылочное Дно… Девицы Осгри выходили замуж за Флорентов, Сваннов, Тарбеков, даже за Хайтауэров и Блэквудов.

Вдали показался край Уотова леса. Дунк заслонил рукой глаза и один-единственный раз позавидовал соломенной шляпе Эга. Хорошо будет побыть хоть недолго в тени.

– Раньше Уотов лес тянулся до самого Холодного Рва, – сказал сир Юстас. – Кто был Уот, я не помню, но до Завоевания тут водились зубры и лоси ладоней двадцати вышиной. А уж красных оленей за всю жизнь было не перевести, ведь тут разрешалось охотиться только королю да шахматному льву. Еще при моем отце деревья росли по обе стороны ручья, но пауки вырубили лес, чтобы расчистить пастбище для своей скотины и лошадей.

Пот струился по груди Дунка, и ему очень хотелось, чтобы его сюзерен помолчал. Слишком жарко для разговоров, и для верховой езды, и для всего остального.

В лесу они наткнулись на труп большой дикой кошки, кишащий червями.

– Фу-у. – Эг далеко объехал падаль. – Воняет хуже, чем от сира Бенниса.

Сир Юстас придержал коня.

– Не знал, что в этом лесу еще остались дикие кошки. Отчего же она погибла? – Не получив ответа, он сказал: – Здесь я поверну обратно. Держите на запад, и приедете прямо к Холодному Рву. Деньги у вас при себе? – Дунк кивнул. – Это хорошо. Возвращайтесь вместе с водой, сир, – сказал старый рыцарь и потрусил к дому.

– Я придумал, как вам говорить с леди Веббер, – тут же зачастил Эг. – Надо привлечь ее на нашу сторону комплиментами. – Мальчишка в своем дублете выглядел таким же свеженьким, как сир Юстас в своем плаще.

«Один я, что ли, потею», – подумал Дунк и повторил:

– Комплиментами, значит. Это еще что за штука?

– Вы знаете, сир. Скажите ей, как она прекрасна.

– Она четырех мужей пережила и стара, должно быть, как леди Вейт, – засомневался Дунк. – Если я скажу покрытой бородавками карге, что она прекрасна, она меня за лжеца примет.

– А вы скажите правду. Так мой брат Дейерон делает. Даже у старой шлюхи может быть что-то красивое – волосы там или уши, как он говорит.

– Уши? – Сомнения Дунка усиливались.

– Или глаза. Скажите, что платье делает ее прекрасные глаза еще ярче. – Мальчуган пораздумал. – Если, конечно, у нее оба глаза целы, а не один, как у Красного Ворона.

«Миледи, это платье делает ваш прекрасный глаз еще ярче». Дунк слышал, как другие рыцари опускают дамам такого рода любезности – не столь, правда, смелые. «Миледи, ваше платье прелестно. Оно делает цвет ваших обоих прекрасных глаз еще ярче». Среди дам встречались и сморщенные старухи, и толстушки, и рябые, но платья носили все, и оба глаза у них, насколько Дунк помнил, были на месте. «Это платье, миледи, усиливает цвет ваших ярких глаз».

– Межевым рыцарям проще жить, – посетовал Дунк. – Ляпну что-нибудь не то, а она велит зашить меня в мешок с камнями и кинуть в свой ров.

– Сомневаюсь, что у нее найдется такой большой мешок, сир, но лучше бы нам прибегнуть к моему сапогу.

– Нет, – отрезал Дунк.

Выехав из Уотова леса, они очутились намного выше плотины. Вода здесь стояла так высоко, что Дунк вполне мог бы осуществить свою мечту и выкупаться. Тут и утопить человека впору, подумал он. На том берегу вдоль ведущей на запад дороги пролегала канава, а от нее ответвлялось множество мелких, орошавших поля. Перебравшись через ручей, они окажутся во власти вдовы. «Ох и попал же я в переделку, – подумал Дунк. – Один-одинешенек, не считая десятилетнего мальчика, который прикрывает мне спину».

– Сир, почему мы остановились? – обмахиваясь, спросил Эг.

– Мы не останавливались. – Дунк послал Грома через ручей, Эг последовал его примеру. Вода доходила Грому до брюха, и на вдовий берег они выбрались мокрые. Канава уходила вдаль, прямая, как стрела, отсвечивая на солнце золотом и зеленью.

Увидев несколько часов спустя башни Холодного Рва, Дунк остановился, переоделся в нарядный камзол и поправил меч в ножнах. Недоставало еще, чтобы клинок застрял, когда понадобится вынуть его. Эг, с серьезным под полями шляпы лицом, проделал то же самое со своим кинжалом. Теперь они ехали бок о бок – Дунк на большом боевом скакуне, Эг на муле, с безжизненно повисшим на древке знаменем Осгри.

Холодный Ров после всех рассказов сира Юстаса немного разочаровал Дунка. По сравнению со Штормовым Пределом, Хайгарденом и другими поместьями, которые ему довелось повидать, этот замок выглядел весьма скромно… но все же был настоящим замком, а не укрепленной сторожевой башней. Зубчатые крепостные стены насчитывали в высоту тридцать футов, а дозорные вышки на каждом углу могли достать до середины Оплота. На всех вышках и шпилях висели черные знамена Вебберов с серебряной паутиной и пятнистым пауком на ней.

– Сир, – сказал Эг, – смотрите, куда вода бежит.

Канава под восточной стеной впадала в ров, от которого замок получил свое название. Услышав журчание воды, Дунк скрипнул зубами. Ну нет, не получит она шахматную воду.

– Едем, – сказал он Эгу.

На своде главных ворот под черными знаменами виднелась глубоко врезанная в камень эмблема. За долгие века она выветрилась, но видно было, что это стоящий на задних лапах лев, составленный из отдельных квадратов. Проезжая по мосту в открытые ворота, Дунк оценил глубину рва – шесть футов, не меньше.

Двое стражников с копьями преградили им путь – один с большой черной бородой, другой безбородый. Бородач осведомился, зачем они здесь.

– Милорд Осгри прислал меня для переговоров с леди Веббер, – ответил Дунк. – Меня зовут сир Дункан Высокий.

– Да уж ясно, что не Беннис, – сказал безбородый. – Его бы мы издали учуяли. – Во рту у него недоставало зуба, на груди был нашит пятнистый паук.

Бородач подозрительно щурился, глядя на Дунка.

– Леди нельзя видеть без разрешения Длинного Дюйма. Ступайте за мной, а ваш конюх останется при лошадях.

– Я оруженосец, а не конюх, – заявил Эг. – Ты слепой или просто дурак?

Безбородый заржал, бородач приставил копье к горлу Эга:

– А ну, повтори еще раз.

Дунк дал Эгу в ухо.

– Закрой свой рот и займись лошадьми. – Он спешился. – Пойду повидаюсь с сиром Лукасом.

Бородач опустил копье.

– Он во дворе.

Под заостренной подъемной решеткой они прошли во внешний двор. Собаки лаяли в конурах, из семистенной септы с цветными окнами слышалось пение. Кузнец у своей мастерской подковывал боевого коня, ему помогал подмастерье. Оруженосец стрелял по мишеням из лука. Веснушчатая девушка с длинной косой занималась тем же, и у нее получалось ничуть не хуже. Тут же вращалась кинтана[5], и несколько рыцарей в стеганых камзолах атаковали ее.

Сира Лукаса Дюймеля они нашли в числе зрителей, наблюдавших за кинтаной. Он разговаривал с септоном, толстым и рыхлым, как пудинг. Потел этот септон еще больше, чем Дунк – можно было подумать, он выкупался прямо в одежде. Дюймель рядом с ним мог сойти за копье – очень длинное копье, но все-таки ниже Дунка. Шесть футов семь дюймов, прикинул Дунк, и каждый дюйм заносчивее предыдущего. Разряженный в черный шелк и серебряную парчу, Лукас тем не менее выглядел таким свежим, будто только что слез со Стены.

– Милорд, – обратился к нему часовой, – вот этот явился из курятника и желает видеть ее милость.

Септон обернулся первый, с радостным возгласом – это заставило Дунка заподозрить, что он пьян.

– Это кто же такой? Межевой рыцарь? У вас в Просторе межи длинные. – Септон осенил Дунка благословением. – Да будет Воин на твоей стороне. Я септон Сефтон. Неудачное имя, но что делать. А вас как зовут?

– Сир Дункан Высокий.

– Похвальная скромность, – заметил септон, обращаясь к сиру Лукасу. – Будь я такого же роста, я именовал бы себя сир Сефтон Огромный, сир Сефтон Башня, сир Сефтон Заоблачный. – Его круглая физиономия раскраснелась, на рясе остались винные пятна.

Сир Лукас разглядывал Дунка. На вид Дюймелю было не менее сорока, а то и все пятьдесят. Скорее жилистый, чем мускулистый, он поражал своим безобразием. Губы толстые, за ними частокол кривых желтых зубов, нос мясистый, глаза навыкате. Дунк почувствовал, что Лукас зол, еще раньше, чем тот промолвил:

– Межевые рыцари – в лучшем случае вооруженные попрошайки, в худшем разбойники. Ступай прочь. Здесь такие, как ты, не нужны.

Дунк потемнел.

– Сир Юстас Осгри из Оплота прислал меня для переговоров с хозяйкой замка.

– Осгри? – Септон взглянул на Длинного Дюйма. – Шахматный лев? Я думал, дом Осгри вымер.

– Можно и так сказать. Кроме старика, никого не осталось. Мы позволяем ему занимать полуразрушенную башню в нескольких лигах к востоку. Если сир Юстас желает говорить с ее милостью, пусть приезжает сам, – бросил Длинный Дюйм Дунку. – Ты был с Беннисом у плотины, – его глаза сузились, – не трудись отрицать. Мне следовало бы повесить тебя.

– Да сохранят нас Семеро. – Септон вытер мокрый лоб рукавом. – Так он разбойник? Да еще такой громадный. Покайтесь, сир, и Матерь помилует вас. – Тут септон пукнул, и это свело на нет его благочестивые речи. – Ох, простите. Вот что бывает от бобов и ячменного хлеба.

– Я не разбойник, – ответил Дунк им обоим со всем достоинством, на какое был способен, но Длинного Дюйма это не тронуло.

– Не испытывайте моего терпения, сир… если вы действительно рыцарь. Бегите назад в свой курятник и скажите сиру Юстасу, чтобы он выдал нам сира Бенниса Вонючего. Если он избавит нас от хлопот изымать оного рыцаря из Оплота, миледи, возможно, проявит некоторое милосердие.

– Я сам поговорю с миледи. О сире Беннисе, о стычке у плотины и о покраже нашей воды.

– О покраже? Попробуй заикнуться об этом, и окажешься во рву еще до заката. Ты уверен, что хочешь с ней говорить?

В одном Дунк был крепко уверен: ему очень хотелось заехать кулаком в желтые зубы Длинного Дюйма.

– Я вам уже сказал.

– Да пусть себе говорит, – вмешался септон. – Какой от этого вред? Бедный сир Дункан проделал такой долгий путь под палящим солнцем – пусть скажет то, что хотел.

Лукас снова окинул Дунка взглядом.

– Прислушаемся к служителю богов. Пойдем, и сделай милость – будь краток. – Он зашагал через двор, и Дунку поневоле пришлось его догонять.

Двери септы в это время отворились, и оттуда стали выходить богомольцы – рыцари, оруженосцы, с дюжину ребятишек, несколько стариков, три септы в белых одеждах… и одна грузная благородная дама в синем шелковом платье с мирийским кружевом, таком длинном, что подол волочился по земле. Дунк дал ей лет сорок. Под серебряной сеткой лежали высоко взбитые рыжие волосы, но даже они уступали яркостью красному лицу.

– Миледи, – сказал сир Лукас, – вот этот межевой рыцарь заявляет, что приехал от сира Юстаса Осгри. Угодно вам будет его выслушать?

– Если вы того хотите, сир Лукас. – Она так воззрилась на Дунка, что ему невольно вспомнились разговоры Эга о колдовстве. Непохоже, однако, чтобы она купалась в крови ради сохранения красоты. Толстая, приземистая, и голова у нее как редька – даже прическа этого не скрывает. Нос слишком велик, рот чересчур мал. Оба глаза, к счастью, на месте – но Дунку сделалось не до комплиментов.

– Сир Юстас поручил мне поговорить с вами о недавнем происшествии у вашей плотины.

– У плотины? – заморгала она.

Вокруг них собирался народ, и Дунк чувствовал на себе недружелюбные взгляды.

– На Шахматном ручье. Ваша милость построили там плотину…

– Да нет же. Я все утро посвятила молитвам, сир.

Сир Лукас хмыкнул:

– Я не хотел сказать, что вы построили ее самолично, но… без воды у нас весь урожай погибнет, и ячмень, и дыни…

– Дыни? – заулыбалась она. – Я люблю дыни. Какого они сорта?

Дунк обвел взглядом собравшуюся толпу, и ему стало еще жарче. Что-то тут не то. «Длинный Дюйм из меня дурака делает».

– Миледи… быть может, мы поговорим с глазу на глаз?

– Ставлю оленя, он переспать с ней хочет, орясина! – гаркнул кто-то, и все покатились со смеху. Дама, испуганно попятившись, закрыла руками лицо, и одна из септ обняла ее за плечи.

– Что тут за веселье? – произнес звонкий и твердый голос. – Кто-то, кажется, изволит шутить? Зачем вы докучаете моей родственнице, сир рыцарь?

Голос принадлежал девушке, которую Дунк видел у мишеней для лучников. На бедре у нее висел колчан, в руке она держала лук с себя ростом, то есть не очень длинный. Если Дунку недоставало дюйма до семи футов, то ей недоставало дюйма до пяти. Ее талию он мог бы обхватить ладонями. Рыжая коса опускалась почти до колен. Дунк смотрел сверху вниз на вздернутый нос, подбородок с ямочкой и легкую россыпь веснушек.

– Простите великодушно, леди Роанна, – сказал миловидный молодой лорд с кентавром Касвеллов на дублете. – Этот олух принял леди Гелисенту за вас.

– Так это вы – Горячая Вдова? – брякнул Дунк, переводя взгляд с одной на другую. – Но вы так…

– Так молода? – Девушка перебросила лук долговязому парню, с которым стреляла по мишеням. – Мне двадцать пять, говоря откровенно. Или вы хотели сказать «так малы»?

– Так прекрасны. – Дунк сам не знал, откуда это взялось, но радовался, что оно подвернулось вовремя. Ему нравился ее носик, и ее светло-рыжие волосы, и маленькие, но хорошо вылепленные груди под кожаным колетом. – Я думал, что… то есть мне говорили, что вы уже четырежды овдовели, и я…

– Мой первый муж умер, когда мне было десять, а ему двенадцать. Он был оруженосцем моего отца и пал на Багряном Поле. Боюсь, что мои мужья долго на свете не заживаются. Последний умер весной.

Так говорили обо всех, кто умер два года назад от весенней хвори: он умер весной или по весне. Поветрие унесло десятки тысяч человек, в том числе мудрого старого короля и двух молодых, подававших большие надежды принцев.

– Я… соболезную вам, миледи. – «Комплименты, чурбан, переходи к комплиментам!» – Ваше платье…

– Платье? – Она окинула взглядом свои сапоги, бриджи, просторный полотняный камзол и колет. – Но на мне нет платья.

– Я хотел сказать, ваши волосы… они такие мягкие и…

– Почем вы знаете, сир? Если бы вы трогали мои волосы, я бы это запомнила.

– То есть не мягкие, а рыж… огненные. Они просто пылают.

– Надеюсь, все же не так, как ваше лицо. – Она рассмеялась, и все собравшиеся подхватили ее смех.

Все, кроме сира Лукаса Длинного Дюйма.

– Миледи, – сказал он, – этот человек из наемников Осгри. Это он вместе с Беннисом напал на наших землекопов у дамбы, когда ранили Уолмера. Старый Осгри прислал его для переговоров.

– Точно так, миледи. Меня зовут сир Дункан Высокий.

– Скорее уж Недалекий, – вставил бородатый рыцарь с разветвленной молнией Лейгудов. Смех возобновился, и даже леди Гелисента хихикнула, оправившись от испуга.

– Неужели учтивые манеры в Холодном Рву умерли вместе с моим лордом-отцом? – холодно молвила девушка – нет, не девушка, а взрослая женщина и даже вдова. – Хотела бы я знать, как мог сир Дункан так ошибиться?

Дунк злобно глянул на сира Лукаса.

– Вина целиком моя.

– Так ли? – Вдова оглядела Дунка с головы до ног, задержав взгляд на груди. – Дерево и летящая звезда. Этот герб я вижу впервые. – Она провела двумя пальцами по ветке вяза на камзоле у Дунка. – И он не вышит, а нарисован. Я слышала, что так раскрашивают шелка в Дорне, но вы слишком велики для дорнийца.

– Не все дорнийцы маленькие, миледи. – Дунк чувствовал ее пальцы сквозь шелк. На руке у нее тоже веснушки – и по всему телу, наверное. У Дунка внезапно стало сухо во рту. – Я провел в Дорне год.

– Там все дубы такие высокие? – спросила она, не отнимая пальцев от ткани.

– Это, собственно, вяз, миледи.

– Хорошо, я запомню. – Она убрала руку. – Во дворе слишком пыльно и жарко для разговора. Проводи сира Дункана в мою приемную палату, септон.

– С удовольствием, сестрица.

– Наш гость, думаю, хочет пить – вели заодно принести вина.

– Как прикажете, – просиял септон.

– Я приду, как только переоденусь. – Она расстегнула пояс с колчаном и отдала своему спутнику. – Пусть мейстер Серрик тоже придет. Пришлите его, сир Лукас.

– Я приведу его тотчас же, миледи, – заверил Длинный Дюйм.

Она одарила своего кастеляна холодным взглядом.

– Нет нужды. Я знаю, как много у вас дел в замке. Довольно будет, если вы пришлете мейстера ко мне в комнаты.

– Миледи, – сказал Дунк ей вслед, – я оставил своего оруженосца за воротами. Можно ли ему пойти с нами?

– Оруженосца? – Улыбаясь, она из женщины двадцати пяти лет становилась пятнадцатилетней. – Разумеется, если вы так желаете.

– Не пейте вина, сир, – прошипел Эг, пока они ждали в приемной вместе с септоном. Каменный пол устилал душистый тростник, на стенах висели гобелены с турнирными и батальными сценами.

Дунк фыркнул и прошептал в ответ:

– Очень ей надо меня отравлять. Она думает, что я олух с овсянкой вместо мозгов, ручаюсь.

– Сестрица любит овсянку, – заметил на это септон, возникнув словно из-под земли с кувшином вина, кувшином воды и тремя чашами. – Да-да, я слышал. Я хоть и толст, но не глух. – Он налил себе и Дунку вина, а Эгу воды, но мальчик тут же отставил чашу. – Вино борское, – сказал септон Дунку, – а яд придает ему особо тонкий букет. – Он подмигнул Дунку. – Сам я, правда, не пробовал, но мне говорили.

Дунк осторожно отведал вина, сладкого и очень приятного, но лишь тогда, когда септон, причмокивая, наполовину опорожнил свою чашу. Эг скрестил руки на груди, упорно отказываясь пить.

– Овсянка ей в самом деле нравится – и вы тоже, сир. Уж я-то сестрицу знаю. Увидев вас во дворе, я возымел надежду, что вы – поклонник миледи и приехали из Королевской Гавани искать ее руки.

– Как вы узнали, что я родом из Королевской Гавани? – нахмурился Дунк.

– У гаванских выговор особый. – Септон поболтал вино во рту, проглотил и вздохнул от удовольствия. – Я много лет прослужил при верховном септоне в Великой Септе Бейелора. Вы не узнали бы город после минувшей весны, – сказал он со вздохом. – Одни кварталы выгорели, другие стоят пустые. Даже крыс не стало, вот странность какая. Мыслимо ли, чтобы в городе не было крыс?

Дунк уже слышал об этом.

– Вы были в городе во время поветрия?

– Был, был. Страшное время, сир, страшное. Сильные мужчины утром вставали здоровые, а к вечеру умирали. Люди мерли в таком множестве и с такой быстротой, что их не успевали хоронить и вместо этого сваливали в Драконьем Логове. Когда груда тел достигала высоты десяти футов, лорд Риверс приказывал пиромантам сжечь их. Огонь полыхал за окнами, как в те времена, когда под куполом еще жили драконы. Ночью зеленое зарево дикого огня было видно со всех концов города – я до сих пор не могу видеть зеленый цвет. Говорят, что болезнь косила народ и в Ланниспорте, и в Староместе, но в Королевской Гавани она унесла четырех из каждых десяти человек, не щадя ни молодых, ни старых, ни богатых, ни бедных, ни великих, ни малых. Скончался наш добрый верховный септон, голос богов на земле, а с ним ушла треть Праведных и почти все Молчаливые Сестры. Его величество король Дейерон, славный Матарис, Валарр, десница… скорбный перечень. К концу мора половина города молилась Неведомому. – Сефтон выпил еще и спросил: – А вы где были в ту пору, сир?

– В Дорне.

– Хвала милосердной Матери. – В Дорн весенняя хворь так и не пришла – потому, возможно, что дорнийцы закрыли свои порты и границы. Аррены в Долине сделали то же самое, и их зараза тоже не тронула. – Все эти разговоры о смерти способны отвратить человека от вина, но и радоваться в наше время тоже особенно нечему. Засуха продолжается, несмотря на все наши молитвы. В Королевском лесу бушуют пожары. Жгучий Клинок и сыновья Дейемона Черное Пламя замышляют недоброе в Тироше, кракены Дагона Грейджоя рыщут по Закатному морю, как волки. Они захватили половину богатств Светлого острова и сто женщин. Лорд Фармен укрепляет оборону – ни дать ни взять отец, который надевает на свою дочь пояс целомудрия, когда у нее живот уже на нос лезет, как у меня. Лорд Бракен медленно угасает на Трезубце, а старший его сын умер по весне. Стало быть, лордом станет сир Ото, а Блэквуды ни за что не потерпят Бестию Бракена у себя по соседству, и будет война.

Дунк знал о старинной вражде между Блэквудами и Бракенами.

– Может быть, их сюзерен вынудит их сохранить мир?

– Увы. Лорд Талли – мальчик восьми лет, окруженный женщинами. От Риверрана многого ждать не приходится, а от короля Эйериса – и подавно. Вряд ли эта распря удостоится его высочайшего внимания, если только какой-нибудь мейстер не напишет книгу о ней. Лорд Риверс к нему никого из Бракенов не подпустит. Вы же помните – наш десница наполовину Блэквуд. Если он и пошевелится, то лишь для того, чтобы помочь своей родне укротить Бестию. Небесная Матерь пометила лорда Риверса при рождении, а Жгучий Клинок на Багряном Поле добавил свою отметину.

Септон говорил о Красном Вороне. Настоящее имя десницы – Бринден Риверс[6]. Его мать происходила из дома Блэквудов, а отцом был король Эйегон Четвертый.

– Что до Эйериса, – продолжал, не забывая о вине, септон, – то его величество больше занят пыльными свитками и древними пророчествами, чем своими лордами и законами. Он не дает себе труда даже зачать наследника. Королева Эйелинор каждый день молится в Великой Септе, чтобы Матерь благословила ее чрево, но до сих пор остается девственницей. У Эйериса отдельные покои, и говорят, что он куда охотнее ложится в постель с книгой, нежели с женщиной. – Он снова наполнил свою чашу. – Будьте уверены: нами правит лорд Риверс с помощью своих чар и шпионов. Противников у него нет. Принц Мейекар сидит и дуется в Летнем Замке, лелея обиду на своего августейшего брата, принц Рейегаль расслаблен и телом, и разумом, а его дети еще малы. Все должности заняты друзьями и фаворитами лорда Риверса, лорды Малого совета лижут ему руки, новый великий мейстер увлечен чародейством не меньше, чем он. Гарнизон Красного Замка составляют Вороньи Зубы, и без позволения десницы никто не имеет доступа к королю.

Дунк беспокойно ерзал на стуле. Сколько глаз у лорда Красного Ворона? Тысяча и еще один. Остается надеяться, что ушей у десницы меньше тысячи и одного. Речи септона отдавали изменой. Дунк взглянул на Эга, любопытствуя знать, что об этом думает он. Мальчишка из последних сил сдерживался, чтобы не дать воли языку.

Септон грузно поднялся на ноги.

– Сестрица придет еще не сейчас. С дамами всегда так – первые десять платьев, что они примеряют, не вяжутся с их настроением. Еще вина? – И он, не дожидаясь ответа, подлил в обе чаши.

– Дама, которую я принял за леди Веббер, ваша сестра? – спросил Дунк, желая переменить разговор.

– Мы все дети Семерых, это так, но по крови, к счастью, мы не родственники. Леди Гелисента была сестрой сира Роланда Афферинга, четвертого мужа леди Роанны – того, что умер весной. Его предшественником был сир Симон Стаунтон, мой брат – он имел несчастье подавиться куриной костью. Холодный Ров, можно сказать, кишит призраками. Мужья умирают, но их родня остается – они, точно стая пухлой, розовой, одетой в шелка саранчи, пьют вина миледи и поедают ее сласти. – Септон вытер рот. – Однако ей придется выйти замуж опять, и скоро.

– Почему придется?

– Такова воля ее лорда-отца. Лорд Виман очень хотел внуков, которые продолжили бы его род. Когда он слег, то попытался выдать ее за Длинного Дюйма – хотел, умирая, оставить ее под защитой сильного человека, – но Роанна не пожелала. Его милость отомстил ей, указав в завещании, что буде она до второй годовщины его смерти останется незамужней, Холодный Ров со всеми землями отойдет к его кузену Венделу. Вы, возможно, видели его во дворе – коротышка с зобом, страдающий газами. Хотя с моей стороны нехорошо так говорить, ибо я сам подвержен тому же пороку. Сир Вендел – человек алчный и глупый, но жена его приходится сестрой лорду Ровану и дьявольски плодовита, этого у нее не отнять. Она щенится не менее часто, чем он пускает ветры. Сыновья у них все в него, дочки и того хуже, и все они загибают пальцы, считая дни. Лорд Рован утвердил завещание, и миледи осталось сроку до новой луны.

– Зачем же она ждала так долго? – с недоумением спросил Дунк.

– Женихи ее, по правде сказать, не осаждают, – пожал плечами септон. – Смотреть на нее, как вы заметили, отнюдь не противно, а в придачу дается замок и обширные земли – следовало бы ожидать, что младшие сыновья и безземельные рыцари так на нее и накинутся, ан нет. Четверо усопших мужей всех отпугивают, к тому же поговаривают, что она бесплодна – у нее за спиной, конечно, кому же охота оказаться в вороньей клетке. Двух детей она доносила, мальчика и девочку, но оба и до года не дожили. А те немногие, кого не пугает молва об отравительстве и злых чарах, не хотят иметь дела с Длинным Дюймом. Лорд Виман на смертном одре поручил ему охранять дочь от недостойных искателей, а он всех женихов подводит под эту статью. Всякий, кто ищет ее руки, первым делом знакомится с его мечом. – Септон допил вино и отставил чашу. – Нельзя сказать, чтобы охотников совсем уж не находилось. Клейтон Касвелл и Симон Лейгуд – самые упорные, хотя зарятся, похоже, больше на земли, чем на саму леди. Будь я игроком, то поставил бы на Герольда Ланнистера. Сюда он еще не показывался, но говорят, что волосы у него золотые, ум быстрый, а рост больше шести футов…

– …и что его письма пришлись по сердцу леди Веббер. – Упомянутая леди появилась в дверях, сопровождаемая молодым мейстером с большим крючковатым носом. – Ты проиграл бы свою ставку, братец. Герольд нипочем не окажется от удовольствий Ланниспорта и роскоши Бобрового Утеса ради какого-то маленького именьица. В качестве брата и советника лорда Тибольта он имеет куда больше влияния, чем мог бы обрести как мой муж. Что до других, то сиру Симону пришлось бы распродать половину моих земель, чтобы расквитаться с долгами, а сир Клейтон дрожит как лист, стоит только Длинному Дюйму посмотреть в его сторону. Кроме того, он красивее меня. А у тебя, септон, самый длинный язык во всем Вестеросе.

– Язык и должен быть длинным, а рот большим, чтоб прокормить такой живот, как у меня, – не смутился септон.

– Вы в самом деле Горячая Вдова? – удивленно спросил Эг. – Я почти с вас ростом!

– С полгода назад один мальчик сделал такое же замечание, и я отправила его на дыбу, чтоб стал подлиннее. – Леди Веббер заняла высокое сиденье на помосте и перекинула косу через левое плечо. Пушистый хвостик свернулся у нее на коленях, как спящая кошка. – Сир Дункан, мне не следовало дразнить вас, когда вы так старались быть любезным там, во дворе. Но вы так мило краснели… разве в той деревне, где вы доросли до такой вышины, девушки вас не дразнили?

– Моей деревней была Королевская Гавань. – О Блошином Конце Дунк умолчал. – Там, конечно, имелись девушки, но… – Дразнилки на Блошином Конце были такого рода, что тебе могли отхватить палец на ноге.

– Должно быть, они просто побаивались это делать – вон вы какой большой. – Рука леди Роанны рассеянно гладила косу. – Прошу вас не думать худо о леди Гелисенте. Моя сестрица проста, но совершенно безобидна. При всем своем благочестии она даже одеться не смогла бы без своих септ.

– Она не виновата. Это я обознался.

– Какая благородная ложь. Я знаю, что это подстроил сир Лукас. Его шутки бывают жестокими, а вы нанесли ему оскорбление одним своим видом.

– Как так? Я ему ничего плохого не сделал…

Ее улыбка заставила Дунка пожелать, чтобы она не была такой красивой.

– Я видела вас рядом. Вы на целую ладонь выше, а сир Лукас давно не встречал человека, на которого не мог бы глядеть свысока. Сколько вам лет, сир?

– Около двадцати, миледи. – Дунку нравилось, как это звучит, «около двадцати», хотя он был на год или два моложе. Никто не знал его возраста в точности, а он и подавно. Родители у него, надо думать, были, как у всякого человека, но он сроду в глаза их не видел, даже имен их не слышал, а на Блошином Конце никому дела не было до того, когда и от кого он родился.

– Так ли вы сильны, как кажетесь с виду?

– Насколько же сильным я кажусь вашей милости?

– Достаточно сильным, чтобы вызвать раздражение сира Лукаса. Он мой кастелян, хотя назначала его не я. Он достался мне в наследство вместе с Холодным Рвом. Вас посвятили в рыцари на поле брани, сир Дункан? Простите мне эти слова, но ваша речь доказывает, что вы происходите не из благородного дома.

«Я происхожу из канавы».

– Межевой рыцарь сир Арлан из Пеннитри взял меня к себе в оруженосцы, когда я был совсем еще мал, обучил меня правилам чести и боевым навыкам.

– И он же сделал вас рыцарем?

Дунк пошаркал ногами. Шнуровка на одном сапоге распустилась.

– Больше некому было.

– Где он теперь, сир Арлан?

– Умер. – Дунк поднял глаза, решив завязать сапог после. – Я похоронил его на склоне холма.

– Он пал в бою?

– Да нет, простуду схватил. Из-за дождей.

– Старики все болеют. Мне это известно по второму мужу. Мы поженились, когда мне было тринадцать, а ему бы исполнилось пятьдесят пять, доживи он до следующих именин. Когда он уже полгода лежал в земле, я родила сына, но Неведомый прибрал и его. Септоны сказали, что отец потребовал сына к себе. Как вы думаете, сир, это правда?

– Может, и так, миледи, – неуверенно ответил Дунк.

– Вздор. Просто мальчик родился слабеньким. Такой крошка – у него едва хватало силенок, чтобы сосать. Но его отцу боги даровали целых пятьдесят пять лет – могли бы и сыну дать чуть больше трех дней.

– Да, наверно, могли бы. – В том, что касалось богов, Дунк ничего не смыслил. Он иногда ходил в септу и молился Воину, чтобы тот дал силу его мышцам, но большей частью оставлял Семерых в покое.

– Я сожалею о смерти вашего сира Арлана, – сказала леди Роанна, – и еще больше сожалею о том, что вы служите у сира Юстаса. Не все старики одинаковы, сир Дункан. Лучше вы бы вернулись домой, в Пеннитри.

– Мой дом там, где я приношу присягу. – Дунк в глаза Пеннитри не видел и даже не знал, где оно находится – в Просторе или где-то еще.

– Так принесите ее здесь. Времена нынче неверные, и рыцари мне нужны. У вас должен быть хороший аппетит, сир Дункан – на одной курятине вам долго не протянуть. В Холодном Рву вы не будете знать недостатка в настоящем мясе и сладких пирогах. Оруженосца вашего тоже не мешало бы подкормить – у него от недоедания все волосы выпали. Жить он будет с другими мальчиками, своими сверстниками. Ему понравится. Мой мастер над оружием обучит его всем воинским искусствам.

– Я сам его обучаю, – робко возразил Дунк.

– А еще кто? Беннис? Старый Осгри? Ваши несушки?

Дунк действительно одно время заставлял Эга гоняться за курами, чтобы развить в нем быстроту, – но если бы он в этом сознался, Роанна посмеялась бы над ним. Ее вздернутый носик и веснушки мешали ему сосредоточиться. Пришлось напомнить себе, для чего сир Юстас послал его сюда.

– Я присягнул милорду Осгри, миледи, и этого уже не изменишь.

– Будь по-вашему, сир. Поговорим о менее приятных вещах. – Вдова дернула себя за косу. – Мы не потерпим, чтобы на Холодный Ров или наших людей нападали. Почему бы мне не зашить вас в мешок?

– Я приехал для переговоров, – напомнил Дунк, – и пил ваше вино. – Вкус еще держался у него во рту, и признаков яда он пока не чувствовал. Возможно, как раз вино и придало ему смелости. – Да и мешка, чтобы я в него поместился, у вас не найдется.

Придуманная Эгом шутка вызвала у Роанны улыбку, и Дунк испытал облегчение.

– Зато для Бенниса найдется вполне. Мейстер Серрик говорит, что он раскроил Уолмеру лицо до кости.

– Сир Беннис просто из себя вышел. Сир Юстас поручил мне уплатить пеню.

– Пеню? – засмеялась она. – Я знаю, что он стар, но не настолько же. Уж не думает ли он, что мы живем в Век Героев, когда жизнь человека ценилась не дороже мешка с серебром?

– Ваш человек не умер, миледи. Ничего страшного не случилось. Он получил рану, только и всего.

Роанна перебирала пальцами косу.

– И во сколько же оценил сир Юстас нанесенную Уолмеру рану?

– Один серебряный олень ему и три вам, миледи.

– Дешево же сир Юстас ценит мою честь – хотя три оленя, бесспорно, лучше, чем три курицы. Лучше бы он доставил Бенниса ко мне для наказания.

– Наказание – это мешок, о котором вы говорили?

– Быть может. – Она обмотала косу вокруг руки. – Пусть Осгри оставит при себе свое серебро. За кровь можно уплатить только кровью.

– Может, оно и так, миледи, но не лучше ли позвать сюда того землекопа и спросить, не предпочтет ли он оленя Беннису в мешке?

– Он, без сомнения, выберет серебро, если не сможет иметь и то и другое. Но выбирать будет не он. Это дело о льве и пауке, а не о крестьянине, которому поцарапали щеку. Мне нужен Беннис, и я его получу. Никто не смеет вторгаться на мои земли, чинить зло моим людям и уходить как ни в чем не бывало.

– Вы тоже вторглись на землю Оплота, миледи, и причинили большое зло одному из людей сира Юстаса, – выпалил Дунк, не успев обдумать свои слова.

– Разве? – Она снова подергала себя за косу. – Если вы об овцекраде, то мое терпение истощилось. Я дважды жаловалась на него Осгри, но тот не принял никаких мер. Просить трижды не в моих правилах, и королевский закон дает мне право заточать и казнить.

Тут в разговор вступил Эг.

– Только в своих владениях, – заявил он. – Король дает лордам право заточать и казнить на своих землях, не на чужих.

– Если ты такой ученый, – сказала Роанна, – то должен знать также, что рыцари-землевладельцы не имеют права наказывать кого бы то ни было без разрешения своего сюзерена. Сир Юстас живет под властью лорда Рована. Беннис нарушил мир в королевстве, пролив кровь, и должен ответить за это. Если сир Юстас пришлет его сюда, я сделаю ему на носу зарубку, и конец делу. Если мне придется ехать за ним самой, я не обещаю ограничиться этим.

Дунк ощутил дурноту под ложечкой.

– Я скажу ему, но он сира Бенниса не отдаст. Все это вышло из-за плотины. Если ваша милость согласится ее снести…

– Это невозможно, – подал голос молодой мейстер. – У Холодного Рва крестьян в двадцать раз больше, чем у Оплота. Пшеница, кукуруза и ячмень ее милости гибнут от засухи. В ее садах растут яблоки, абрикосы и три сорта груш. У нее много стельных коров, пятьсот голов черноносых овец и лучшие в Просторе лошади. Около дюжины кобыл вот-вот ожеребятся.

– У сира Юстаса тоже есть овцы, – сказал Дунк. – А также дыни, бобы, ячмень…

– Вы отводите воду в ров! – громко произнес Эг.

«Туда меня и отправят», – подумал Дунк.

– Ров необходим для обороны замка, – не сдавался мейстер. – Вы хотите, чтобы леди Роанна осталась без всякой защиты в столь смутные времена?

– Сухой ров все равно остается рвом, – медленно проговорил Дунк. – У миледи толстые стены и достаточно здоровых мужчин, чтобы защищать их.

– Сир Дункан, – сказала Роанна, – мне было десять лет, когда восстал черный дракон. Я просила отца поберечь себя или хотя бы оставить со мной мужа. Кто защитит меня, спрашивала я, если обоих моих мужчин не станет? Тогда отец взошел со мной на крепостную стену и показал мне сильные стороны Холодного Рва. «Вот что тебя защитит, – сказал он. – Позаботься о своей обороне, и никто не причинит тебе зла». Первое, на что он указал, был ров. – Она провела хвостом косы по щеке. – Первый мой муж погиб на Багряном Поле. Отец находил мне других, но Неведомый забирал их одного за другим. Я не верю больше в мужчин, какими бы здоровыми они ни были. Я верю в камень, сталь и воду. Верю во рвы, сир, и мой никогда не будет сухим.

– Ваш отец судил здраво, – сказал Дунк, – но это не дает вам права забирать воду Осгри.

Она дернула себя за косу.

– Сир Юстас, должно быть, сказал вам, что ручей – его собственность.

– Вот уже тысячу лет. Он даже зовется Шахматным – это же ясно.

– Да. – Ее рука теребила косу без передышки. – А река зовется Мандером, хотя Мандерли вот уже тысячу лет как прогнали с ее берегов. Хайгарден до сих пор Хайгарден, или Вышесад, хотя последний из Садовников пал на Огненном Поле. В Бобровом Утесе ни одного Бобра не сыскать – одни Ланнистеры. Мир меняется, сир. Шахматный ручей берет начало в Подкове, а она, насколько мне известно, моя. И вода тоже моя. Докажите ему, мейстер Серрик.

Мейстер сошел с помоста. Немногим старше Дунка, он в своем сером одеянии и с цепью на шее казался мудрым не по годам. В руках он держал пергамент.

– Смотрите сами, сир. – Он развернул свиток и подал Дунку.

Дунк-чурбан… Кровь снова бросилась ему в лицо. Он осторожно взял пергамент у мейстера и хмуро уставился на него, не разбирая ни слова. Восковую печать, однако, он знал хорошо – трехглавый дракон дома Таргариенов. Королевская. У него в руках какой-то королевский указ. Дунк поводил глазами по строчкам, чтобы все думали, будто он читает.

– Тут есть одно слово, которого я не могу понять. Взгляни, Эг, у тебя глаза помоложе.

Мальчик мигом шмыгнул к нему.

– Что за слово, сир? Вот это? – Эг быстро пробежал грамоту, поднял глаза на Дунка и чуть заметно кивнул.

Ручей ее, про это и грамота писана. Дунка точно в живот двинули. И печать самого короля.

– Тут, должно быть, ошибка… Все сыновья старого рыцаря отдали жизнь за короля, по какой причине его величеству отбирать у него ручей?

– Будь король Дейерон менее склонен к прощению, ваш старик и голову бы потерял.

– Как так? – растерялся Дунк.

– Миледи хочет сказать, – вмешался мейстер, – что сир Юстас Осгри – мятежник, изменивший своему королю.

– Сир Юстас выбрал черного дракона в надежде, что Черное Пламя вернет его дому земли и замки, которых они лишились при Таргариенах, – сказала Роанна. – Особенно он хотел заграбастать Холодный Ров. Сыновья поплатились жизнью за измену отца. Когда он привез их кости домой, а дочь отдал людям короля как заложницу, жена его бросилась вниз с башни Оплота. Разве сир Юстас вам не рассказывал? – грустно улыбнулась она. – Вижу, что нет.

– Черный дракон… – «Ты присягнул изменнику, чурбан этакий. Ты ел хлеб предателя и спал под кровом мятежника». – Но ведь тому уже пятнадцать лет, миледи… и у нас засуха. Хоть сир Юстас и был когда-то мятежником, вода ему все равно нужна.

Горячая Вдова встала и оправила юбки.

– Так пусть помолится о дожде.

Дунк вспомнил то, что старик сказал ему в лесу перед тем, как расстаться.

– Если вы не хотите поделиться водой ради него самого, сделайте это ради его сына.

– Сына?

– Да. Ради Аддама. Он служил у вашего отца пажом и оруженосцем.

– Подойдите, – с каменным лицом приказала леди Роанна.

Дунк, не зная, как быть, повиновался. Помост делал ее на добрый фут выше, но Дунк все равно возвышался над ней.

– Преклоните колени.

Он опять подчинился, и Роанна закатила ему пощечину, вложив в это всю свою силу – а она была сильнее, чем казалась на вид. Щека у него запылала, и он ощутил вкус крови из разбитой губы, но настоящей боли она ему не причинила. Какой-то миг Дунку очень хотелось схватить ее за рыжую косу, перекинуть через колено и отшлепать, как нашкодившего ребенка. Так ведь кричать будет – сбегутся двадцать рыцарей и прикончат его.

– Вы посмели приплести сюда Аддама? – Ее тонкие ноздри раздулись. – Убирайтесь вон из Холодного Рва! Сейчас же.

– Но я не хотел…

– Ступайте, не то я подыщу для вас мешок, хотя бы мне пришлось самой его сшить. Скажите сиру Юстасу, чтобы завтра же доставил сюда Бенниса Бурый Щит, иначе я сама явлюсь за ним с огнем и мечом. Вы меня поняли? С огнем и мечом!

Септон Сефтон взял Дунка под руку и потащил к двери. Эг поспешал за ними.

– Неразумно, сир, очень неразумно, – шептал септон, увлекая Дунка вниз по лестнице. – Зачем вы упомянули Аддама Осгри?

– Сир Юстас сказал, что она питала к нему привязанность.

– Привязанность! Она любила этого мальчика, а он ее. Дальше пары поцелуев дело не пошло, но это Аддама она оплакивала после Багряного Поля, а не мужа, которого едва знала. В его смерти она винит сира Юстаса, и это понятно – ведь Аддаму было всего двенадцать.

Дунк знал, что такое душевная рана. Стоило кому-нибудь упомянуть Эшфордский луг, он вспоминал о трех добрых людях, погибших, чтобы спасти его от наказания, и каждый раз терзался.

– Скажите миледи, что я не хотел причинить ей боль. Я прошу у нее прощения.

– Сделаю, что смогу, сир, но уговорите сира Юстаса привезти к ней Бенниса, да поскорее. Иначе ему придется плохо, очень плохо.

Лишь когда стены и башни Холодного Рва скрылись из виду, Дунк спросил Эга:

– Что там было написано, в той грамоте?

– Король жалует лорда Вимана Веббера за его верную службу во время последнего мятежа и отдает ему и его потомкам все права на Шахматный ручей, от Подковы до Лиственного озера. Еще там говорится, что лорд Виман и его потомки вправе охотиться на красных оленей, вепрей и зайцев в Уотовом лесу когда им заблагорассудится и каждый год рубить в оном лесу по двадцать деревьев. – Мальчик откашлялся. – Однако права эти временные. Буде сир Юстас умрет, не оставив наследника мужеского пола, Оплот отойдет в казну, и привилегии Вебберов на этом закончатся.

Осгри тысячу лет были хранителями Северных Марок…

– Они оставили старику только башню, чтоб в ней умереть.

– И голову, – рассудительно заметил Эг. – Король помиловал его, хотя он сражался на стороне мятежников.

– А ты бы снял с него голову? – покосился на него Дунк.

Эг пораздумал.

– Когда я жил при дворе, то иногда прислуживал на Малом совете. Там об этом все время спорили. Дядя Бейелор говорил, что с благородным врагом милосердие уместно всегда. Побежденный, веря, что будет прощен, способен сложить меч и склонить колено. В противном случае он будет драться до последнего и лишит жизни еще больше преданных нам людей. А лорд Красный Ворон возражал, что прощать мятежников – значит сеять семена нового мятежа. – В голосе Эга звучало сомнение. – Зачем было сиру Юстасу восставать против короля Дейерона? Тот был добрым королем, так все говорят. Он присоединил к королевству Дорн и сделал дорнийцев нашими друзьями.

– Спроси об этом сира Юстаса, Эг. – Дунку казалось, что он знает ответ, но мальчугану такой ответ не понравился бы. Он хотел вернуть замок со львом на воротах, а получил могилы в ежевичнике. Когда ты присягаешь кому-то, ты клянешься служить этому человеку, повиноваться ему и сражаться за него в случае нужды, а не лезть в его дела и не оспаривать союзы, которые он заключает… Но сир Юстас выставил Дунка дураком. Сказал, что его сыновья погибли за короля и что ручей его, а не Вебберов.

Ночь застала всадников в Уотовом лесу – по вине Дунка. Надо было ехать прямо домой, той же дорогой, а он свернул на север, чтобы еще раз взглянуть на плотину. Он даже подумывал о попытке разрушить ее собственными руками, но Семеро и сир Лукас Длинный Дюйм предусмотрели такое намерение. Плотину теперь охраняли двое арбалетчиков с пауками на камзолах. Один сидел, опустив ноги в краденую воду. За одно это Дунк охотно придушил бы его, но тот вскинул арбалет, как только заслышал их, а его товарищ и стрелу зарядил. Пришлось Дунку ограничиться грозными взглядами и повернуть восвояси.

Окрестности он знал не так хорошо, как сир Беннис, но счел бы унизительным для себя заплутать в таком маленьком леске, как Уотов. Когда они перешли ручей вброд, солнце стояло низко и появлялись первые звезды вместе с тучами мошкары. Среди темных деревьев у Эга опять развязался язык.

– Этот толстый септон сказал, что мой отец сидит в Летнем Замке и дуется.

– Мало ли кто что скажет.

– Отец никогда не дуется.

– Как знать. Ты же вот дуешься.

– Нет. – Эг помолчал. – Или да?

– Бывает, хотя и редко. Иначе ты чаще получал бы в ухо.

– Сегодня вы уже дали мне в ухо. Там, у ворот.

– Так, слегка. Будь это настоящая затрещина, ты бы почувствовал.

– Зато вам Горячая Вдова залепила как следует.

– А ты и рад. – Дунк потрогал распухшую губу. «Твоему отцу, однако, в ухо никто никогда не давал – возможно, потому он и получился таким, как есть, принц Мейекар». – Когда король назначил лорда Красного Ворона своим десницей, твой лорд-отец отказался войти в королевский совет и удалился из Королевской Гавани в собственное поместье, – напомнил он Эгу. – В Летнем Замке он остается уже полтора года. Конечно, он дуется, иначе не скажешь.

– Я бы сказал, что он гневается, – надменно промолвил Эг. – Его величеству следовало бы назначить десницей его. Он брат короля и лучший в стране военачальник после смерти дяди Бейелора. А Красный Ворон даже не лорд – его просто сделали лордом. Он колдун и человек низкого происхождения.

– Не низкого, а незаконного. – Пусть Красный Ворон не настоящий лорд, но кровь в нем благородная с обеих сторон. Мать его была одной из многих любовниц короля Эйегона Недостойного. Бастарды Эйегона стали проклятием Семи Королевств с самой кончины старого короля. На смертном одре он узаконил их всех – не только Красного Ворона, Жгучего Клинка и Черное Пламя, чьи матери были благородными дамами, но и остальных, зачатых им от трактирных девок, купеческих дочек, лицедеек и всех пригожих крестьянок, какие только попадались ему на глаза. Девиз дома Таргариенов – «Пламя и кровь», но сир Арлан говаривал, что Эйегону следовало бы взять другой: «Вымыть ее и привести ко мне». – Король Эйегон очистил его от клейма побочного сына, как и всех прочих.

– Прежний верховный септон говорил моему отцу, что у короля один закон, а у богов другой, – не уступал Эг. – Отец и Матерь благословляют детей, рожденных в законном браке, но бастарды родятся от похоти и слабости человеческой. Король Эйегон сделал своих бастардов законными, но натуру их изменить не мог. Верховный септон говорил, что всем бастардам на роду написано быть изменниками – и Черному Пламени, и Жгучему Клинку, и даже Красному Ворону. Лорд Риверс, мол, просто хитрее, чем двое других, но в конце концов он себя покажет. Верховный септон советовал отцу никогда не доверяться ни ему, ни другим бастардам, какого бы рода те ни были, знатного или простого.

«На роду написано… Рождены от похоти и слабости человеческой».

– Эг, – сказал Дунк, – а ты никогда не думал, что я тоже бастард?

– Вы, сир? – опешил мальчик. – Вы не такой.

– Все может быть. Я ведь не знаю, кто была моя мать и что с ней сталось. Может, я родился таким большим, что убил ее, но скорее всего она была шлюхой или служила в трактире. Знатные леди на Блошином Конце не живут. А если она была замужняя, то куда отец подевался? – Дунк не любил вспоминать о своей жизни до сира Арлана. – Я все ходил в одну харчевню – сбывал там крыс, кошек и голубей на жаркое, так повар всегда говорил, что отец у меня был не иначе как вором. «Бьюсь об заклад, что видел, как его вешали, – говорил он, – хотя могли и на Стену отправить». Потом я спрашивал у сира Арлана, нельзя ли нам поступить на службу в Винтерфелл или другой какой северный замок. Все думал – вот доберусь до Стены и встречу там старика, высоченного, как я. Но мы так и не добрались до нее. Сир Арлан сказал, что на Севере межей нет, одни леса, а в них волки. Короче говоря, – подытожил Дунк, – очень может статься, что ты служишь в оруженосцах у бастарда.

Эг впервые на памяти Дунка не нашелся с ответом. Сумерки вокруг них сгущались, между стволами порхали, как летучие звезды, светляки. На небе тоже высыпали звезды – столько, что ни одному человеку не сосчитать, даже если он доживет до лет короля Джейехериса. Дунк без труда находил среди них старых друзей: Жеребца, Свинку, Королевскую Корону и Фонарь Старицы, Галею, Призрака, Лунную Деву. Но голубой глаз Ледяного Дракона, тот, что смотрит на север, скрыли набежавшие облака.

Когда они добрались до дома, взошла луна и осветила на холме высокую черную башню. В верхних окнах горел бледный желтый свет. Сир Юстас почти всегда отправлялся спать сразу после ужина, но сегодня он задержался. «Нас дожидается», – сказал себе Дунк.

Беннис Бурый Щит тоже ждал – он сидел на ступенях башни, жевал кислолист и точил при луне свой меч. Медленное шарканье камня по стали разносилось далеко. Как ни пренебрегал сир Беннис своей одеждой и собственной персоной, к оружию он относился заботливо.

– Никак чурбан воротился. А я уж сталь вострю, чтоб ехать к вдове вызволять тебя.

– Что-то наших людей не видно.

– Треб с Мокрым Уотом несут караул на крыше – вдруг вдова нагрянет. Остальные спать повалились как убитые – я их здорово погонял сегодня. Пустил малость кровь большому недоумку, чтоб его разозлить. Он лучше дерется, когда злой. – Беннис ощерился в своей красно-бурой улыбке. – А тебе, я гляжу, губу расквасили. То-то – будешь знать, как камни переворачивать. Что тебе сказала женщина?

– Воду она оставит себе и вас тоже требует – за то, что поранили того землекопа.

– Так я и думал, – плюнул Беннис. – Сколько шуму из-за вшивого мужика. Он бы мне спасибо должен сказать – бабы любят мужчин со шрамами.

– Значит, вы не будете возражать, если она оставит вам на носу зарубку.

– Да пошла она… Если б мне хотелось иметь на носу отметину, я бы сам ее сделал. Сир Никудышный сидит у себя, – Беннис ткнул большим пальцем вверх, – размышляет о былом величии.

– Он сражался за черного дракона, – подал голос Эг.

Дунк уже примерился дать мальчишке в ухо, но Беннис только засмеялся…

– Ясное дело. Стоит только на него поглядеть. По-вашему, он похож на того, кто выбирает сторону победителя?

– Не больше, чем вы, – иначе вас бы здесь не было. Позаботься о Громе и Мейстере, – сказал Дунк Эгу, – а потом приходи к нам наверх.

Старый рыцарь сидел у очага в ночном одеянии, но огонь в очаге не горел. В руке он держал тяжелую серебряную чашу, сделанную для кого-то из лордов Осгри еще до Завоевания. Чашу украшал шахматный лев, составленный из золотых и малахитовых чешуек – некоторые из них уже облупились. Услышав шаги Дунка, старик заморгал, словно пробужденный от сна.

– Вот и вы, сир Дункан. Ну как, напугался Лукас Длинный Дюйм, когда вас увидел?

– Не думаю, милорд. Скорее уж рассердился. – Дунк рассказал, как умел, о своем визите – только о леди Гелисенте умолчал, чтоб совсем уж дураком не показаться. Он опустил бы и затрещину, но губа у него раздулась вдвое против прежнего, чего сир Юстас не заметить никак не мог.

– Что с вашей губой?

Дунк потрогал опухоль.

– Ее милость припечатала.

– Она ударила вас? – Старик раскрыл рот и снова закрыл. – Бить моего посла, приехавшего к ней под шахматным львом! Посметь поднять на вас руку!

– Это еще не самое страшное. Кровь унялась, не успели мы выехать из замка. – Дунк сжал руку в кулак. – Вашего серебра ей не нужно. Она требует сира Бенниса и плотину сносить не намерена. Она показала мне пергамент с какой-то писаниной и королевской печатью. Там сказано, что ручей ее. И еще она сказала, – замялся Дунк, – что вы…

– Был сторонником черного дракона? – Сир Юстас поник головой. – Этого я и боялся. Если вы захотите покинуть службу, я не стану удерживать вас. – Старик опустил глаза на свою чашу, неведомо что там высматривая.

– Вы мне сказали, что ваши сыновья погибли за короля.

– Так оно и было. За истинного короля, Дейемона Черное Пламя. Короля, Опоясанного Мечом. – Усы старика дрогнули. – Люди красного дракона называли себя «верными», но те, кто выбрал черного, отличались не меньшей верностью. Теперь они – те, кто вместе со мной пытался возвести Дейемона на Железный Трон, – исчезли, как утренняя роса. То ли они мне приснились, то ли лорд Красный Ворон со своими Зубами нагнал на них страху. Не могли же они все умереть.

Дунку нечего было возразить на это. До сих пор он не встречал еще никого, кто сражался за Претендента. Не странно ли? Ведь их были тысячи! Полстраны поддерживало красного дракона, полстраны – черного.

– Сир Арлан говорил, что и та и другая сторона бились отважно. – Дунк подумал, что старику приятно будет это услышать.

Сир Юстас покачал чашу в ладонях.

– Если бы Дейемон растоптал Гвейна Корбрея… если бы Огненный Шар не был убит накануне битвы… если бы Хайтауэр, Тарбек, Окхарт и Батервелл поддержали нас всей своей силой, не пытаясь служить и вашим и нашим… если бы Манфред Лотстон не предал… если бы штормы не задержали прибытия лорда Бракена с мирийскими арбалетчиками… если бы Скорохвата не поймали с крадеными драконьими яйцами… так много «если бы да кабы»… Если бы хоть что-то вышло не так, как на деле, все могло бы обернуться по-иному. Тогда «верными» звали бы нас, а красных драконов вспоминали как проигравших сторонников узурпатора Дейерона Ложного.

– Может, оно и верно, милорд, но вышло все так, а не иначе. Зачем себя мучить? Это все давно быльем поросло, и вас помиловали.

– Помиловали, да. Тех, кто склонил колено и предоставил ему заложников в знак грядущей верности, Дейерон простил. Я выкупил свою голову жизнью дочери. Алисанне было семь, когда ее увезли в Королевскую Гавань, а умерла она в двадцать, Молчаливой Сестрой. Я однажды ездил в город ее повидать, а она ни слова не захотела сказать родному отцу. Королевское милосердие – дар, несущий в себе отраву. Дейерон Таргариен оставил мне жизнь, но отнял гордость, мечты и честь. – Его рука дрожала, и красное вино плескало из чаши на колени, но старик не замечал этого. – Лучше бы я отправился в изгнание со Жгучим Клинком или лег рядом с моими мальчиками и славным моим королем. Такая смерть была бы достойна шахматного льва, потомка стольких гордых лордов и могучих воинов. Милость Дейерона умалила меня.

В его сердце черный дракон еще жив, понял Дунк.

– Милорд, – сказал Эг, вошедший, когда старик говорил о смерти. Сир Юстас посмотрел на него так, словно видел впервые.

– Да, паренек? Что тебе?

– Прошу прощения… но Горячая Вдова сказала, что вы примкнули к мятежникам, чтобы отнять у нее замок. Это ведь не так, правда?

– Замок… – смутился старик. – Дейемон обещал мне Холодный Ров, да… но воевал я не ради награды.

– Ради чего же тогда? – спросил Эг.

– Ради чего… – нахмурился Осгри.

– Зачем вы стали изменником, если не ради замка?

Сир Юстас долго смотрел на Эга и наконец ответил:

– Ты еще мальчик. Тебе не понять.

– Я постараюсь.

– Измена – это всего лишь слово. Когда двое принцев дерутся за стул, на который только один из них может сесть, и лордам, и простым людям приходится выбирать между ними. А после битвы победителей провозглашают верными, побежденных же – мятежниками и предателями. Вот и меня постигла такая участь.

Эг подумал немного.

– Да, милорд… но ведь Дейерон был добрый человек. Почему вы выбрали Дейемона?

– Дейерон… – Старик выговорил это невнятно, и Дунк сообразил, что он сильно подвыпил. – Дейерон был хилый, узкоплечий, и брюшко у него подрагивало при ходьбе. Дейемон отличался гордой осанкой, и живот у него был плоский и твердый, словно дубовый щит. И драться умел на славу. Любого рыцаря мог побороть на копьях, топорах или дубинках, а уж с мечом это был сам Воин. С Черным Пламенем в руках он не имел себе равных – будь то хоть Ульрик Дейн с Мечом Зари или Рыцарь Драконов с Темной Сестрой.

Человек познается по его друзьям, Эг. Дейерон окружал себя мейстерами, септонами и певцами. Женщины вечно шептали что-то ему на ухо, и дорнийцы толклись у него при дворе. Как же иначе, если он уложил дорнийку к себе в постель и продал свою милую сестру принцу Дорнийскому, хотя любила она Дейемона? Дейерон носил то же имя, что Молодой Дракон, но сына от жены-дорнийки он назвал Бейелором в честь самого слабого из королей, когда-либо занимавших Железный Трон.

Дейемон набожен был не более, чем это прилично королю, и вокруг него собрались все великие рыцари королевства. Лорду Красному Ворону очень хотелось бы, чтобы они были забыты, и он запрещает нам петь о них, но я-то помню. Робб Рейн, Гарет Серый, сир Обри Амброз, лорд Гармон Пик, Черный Бирен Флауэрс, Красный Бивень, Огненный Шар… Жгучий Клинок, наконец! Где еще, я вас спрашиваю, собиралось столь благородное общество, где вы еще найдете столько героев?

Ты спрашиваешь, почему, мальчик? Да потому, что Дейемон был лучшим из двух. Это и старый король понимал. Недаром он отдал меч Дейемону Черное Пламя, клинок Эйегона Завоевателя, которым со времен Завоевания владел каждый король из рода Таргариенов… он вложил этот меч в руки Дейемона в тот самый день, когда посвятил его, двенадцатилетнего, в рыцари.

– Мой отец говорит, что он сделал это, потому что Дейемон был бойцом, а Дейерон нет, – сказал Эг. – Зачем дарить лошадь человеку, который не ездит верхом? Меч – еще не королевство, сказал отец.

Рука старого рыцаря дернулась, и вино снова выплеснулось из чаши.

– Твой отец глуп.

– Нет, не глуп.

Лицо Осгри исказилось от гнева.

– Ты задал вопрос, и я на него ответил, но дерзость я терпеть не намерен. Вам следует почаще бить этого мальчика, сир Дункан. Его манеры оставляют желать много лучшего. Если вы хотите, чтобы я сам потрудился над ним, я это сделаю…

– Нет, – перебил Дункан, – не сделаете. Теперь уже ночь, но как только рассветет, мы уедем.

– Уедете? – повторил пораженный сир Юстас.

– Да. Мы покидаем Оплот и отказываемся от службы у вас. – «Вы лгали нам, – добавил про себя Дунк. – Называйте это как хотите, с честью это несовместимо». Дунк снял с себя плащ, свернул и положил старику на колени.

– Женщина предложила взять вас к себе? – прищурился Осгри. – Вы покидаете меня, чтобы лечь в постель с этой шлюхой?

– Не знаю, кто она – шлюха, колдунья, отравительница или честная вдова. Мне нет до нее дела, чем бы она ни была. Мы едем на межи, не в Холодный Ров.

– На большую дорогу, вы хотите сказать. Подкарауливать добрых людей. – Чаша выпала из дрожащей руки старика и покатилась по полу, расплескивая вино. – Что ж, убирайтесь. Вы мне не нужны. Я жалею, что принял вас в дом. Убирайтесь!

– Как скажете, сир. – Дунк сделал знак Эгу, и они вышли.

В эту последнюю ночь Дунку хотелось быть как можно дальше от Юстаса Осгри, поэтому легли они в подвале, вместе с доблестным войском Оплота. Ночь выдалась беспокойная. Лем с красноглазым Пейтом храпели – один громко, другой непрерывно. Через люк, из еще более глубоких погребов, несло сыростью. Дунк ворочался на колючей соломе, то засыпая, то пробуждаясь. В лесу его покусала мошкара, в соломе обитали блохи, и он все время чесался. Скорее бы уйти отсюда, думал он, подальше от старика, сира Бенниса и всех остальных. Пора, пожалуй, свозить Эга в Летний Замок, к отцу. Он скажет ему об этом утром, когда башня останется позади.

Утро, однако, казалось очень далеким. В голове у Дунка кишели драконы, черные и красные, шахматные львы, старые щиты, поношенные сапоги, ручьи, рвы, плотины и непонятные для него пергаменты с королевской печатью.

Присутствовала там и она, Горячая Вдова, Роанна – ее веснушчатое лицо, тонкие руки, длинная рыжая коса. Из-за этого он чувствовал себя виноватым. Ему должна сниться Тансель, а не вдова – Тансель по прозвищу Длинная, но для него в самый раз. Она раскрасила его щит, а он спас ее от Огненного Принца, но еще до назначенного ему испытания Тансель исчезла. «Она не хотела видеть, как я умру», – твердил себе Дунк, но наверняка он этого знать не мог. Он туп, как чурбан – одно то, что ему лезут в голову мысли о Горячей Вдове, это доказывает. Тансель только улыбалась ему, он ни разу к ней не притронулся и ни разу ее не поцеловал, даже в щеку. Зато вдова к нему притронулась, да еще как – так, что губу раздуло. «Не будь дураком, чурбан, она не про таких, как ты. Она слишком маленькая для тебя, слишком умная и ох как опасна».

Наконец он заснул надолго, и ему приснилось, что он бежит через поляну в Уотовом лесу – бежит навстречу Роанне, а она стреляет в него из лука. Каждая ее стрела попадала в цель и пронзала ему грудь, но боль от них была удивительно сладостна. Ему следовало бы бежать прочь, но он бежал к ней, медленно, будто самый воздух обратился в мед, хотя во сне всегда бежишь медленно. Стрелы продолжали вонзаться в него, точно в ее колчане им счету не было. Ее с серые с зеленым глаза смотрели лукаво. «Это платье делает ваши глаза еще ярче», – хотел сказать он, только на ней не было платья, не было вообще ничего. Веснушки чуть сбрызнули ложбинку меж ее маленьких грудей, твердые красные соски походили на ягоды. Утыканный стрелами наподобие дикобраза, он свалился к ее ногам, но еще нашел в себе силы ухватить ее за косу, рывком повалил ее на себя и поцеловал.

На этом месте его разбудил чей-то крик.

Люди ругались и охали, нашаривая в темном подвале штаны и копья. Никто не знал, что стряслось. Эг ощупью зажег сальную свечку. Дунк первым вылез наверх и чуть не врезался в Сэма Ступса – тот бежал вниз, пыхтя, как кузнечные мехи, и бормоча что-то неразборчивое. Дунк придержал его за плечи, не дав упасть.

– Что там такое, Сэм?

– Небо, – бормотал старик, – небо. – Видя, что толку от него не добьешься, все поднялись на крышу, чтобы самим посмотреть. Сир Юстас уже стоял на парапете в ночной рубахе, глядя куда-то вдаль.

Солнце вставало на западе.

Дунк далеко не сразу сообразил, что это значит, а когда понял, промолвил:

– Уотов лес горит. – Снизу слышалась ругань Бенниса – такая, что Эйегону Недостойному покраснеть впору. Сэм бормотал молитвы.

Пламени на таком расстоянии не было видно, но зарево охватило половину западного небосклона, затмив звезды. Половина Королевской Короны скрылась за пеленой дыма.

«С огнем и мечом», – сказала она.

Пожар полыхал до утра, и в Оплоте никто не спал. Вскоре до них дошел запах дыма, и стали видны языки пламени, пляшущие вдали, как девушки в алых юбках. Все беспокоились, не дойдет ли огонь сюда. Дунк до рези в глазах всматривался в ночь, ожидая появления всадников.

– Беннис, – сказал он, когда бурый рыцарь поднялся к ним со своей жвачкой во рту, – ей нужен ты. Лучше бы ты уехал отсюда.

– Бежать? – заржал тот. – На моем-то одре? Все равно что попробовать улететь верхом на проклятой курице.

– Тогда сдайся. Ну, раскроят тебе нос, и всех дел.

– Мой нос меня устраивает таким, как он есть. Пусть сначала возьмет меня – поглядим, чья краса пострадает. – Беннис сел, поджав ноги, спиной к крепостному зубцу, и достал свой точильный камень. Сир Юстас стоял как раз над ним, и они стали вполголоса совещаться.

– Длинный Дюйм будет ждать нас у дамбы, – говорил старый рыцарь, – а мы вместо этого сожжем ее урожай. Огонь за огонь.

Сир Беннис счел эту мысль удачной, только добавил, что и мельницу бы неплохо поджечь.

– Она в шести лигах от замка с той стороны, Длинному Дюйму не придет в голову там караулить. Спалим мельницу и убьем мельника, это ей дорого станет.

Эг тоже их слышал. Он кашлял, и его белки сверкали во мраке.

– Сир, надо остановить их.

– Как? – спросил Дунк. «Их вдова остановит, вместе со своим Длинным Дюймом». – Это они так, языком треплют, Эг. Чтоб штаны не намочить со страху. А нам до них дела больше нет.

Пришел рассвет, затянутый серой дымкой. Воздух ел глаза. Дунк хотел выехать пораньше, но сомневался, что они далеко уедут после бессонной ночи. Они с Эгом позавтракали вареными яйцами, пока Беннис учил ополченцев. Они люди Осгри, а мы нет, говорил себе Дунк. Он съел четыре яйца, полагая, что с сира Юстаса причитается, Эг съел два. Еду они запили элем.

– Можно поехать на Светлый остров, сир, – предложил мальчик, пока они укладывались. – Если им докучают островитяне, лорду Фармену лишние мечи пригодятся.

Эг подал хорошую мысль.

– А ты там когда-нибудь был?

– Нет, сир, но там, говорят, красиво. Недаром же остров и замок лорда Фармена называются Светлыми.

– Светлый так Светлый, – засмеялся Дунк. С него словно тяжесть свалилась. – Я пойду седлать, – сказал он, когда они увязали его доспехи в узел, перехваченный пеньковой веревкой. – А ты ступай на крышу за нашими одеялами. – Этим утром еще одно столкновение с шахматным львом требовалось ему меньше всего. – Если увидишь сира Юстаса, ничего не говори.

– Хорошо, сир, не буду.

Беннис выстроил всех рекрутов в ряд с копьями и щитами и пытался научить их наступать строем. На Дунка, когда тот шел через двор, он даже не глянул. Он добьется, что их всех поубивают. Горячая Вдова вот-вот будет здесь. Эг выбежал из башни с одеялами и поскакал по деревянным ступенькам. Сир Юстас стоял на балконе, упершись руками в перила. Встретившись глазами с Дунком, он шевельнул усами и отвернулся. Дым густо стоял в воздухе.

Беннис тоже повесил через плечо щит, окованный железом, с бесчисленными слоями старого лака. Эмблемы на нем не было, только выпуклая накладка, напоминавшая Дунку большой зажмуренный глаз. Такой же слепой, как сам Беннис.

– Как ты намерен сражаться с ней? – спросил Дунк.

Беннис с красным от кислолиста ртом посмотрел на своих солдат.

– Холм с таким малым количеством копий не удержишь. Будем оборонять башню. Засядем внутри – вход у нее только один, втянем деревянную лестницу, и они нас не достанут.

– Они свою лестницу могут построить. Могут захватить веревки с крючьями и проникнуть к вам через кровлю. Или просто будут стрелять из арбалетов по двери, которую вы обороняете.

Дыни, Бобы и Ячмени прислушивались к их разговору. Недавнюю храбрость с мужиков как ветром сдуло, несмотря на полное безветрие. Сжимая свои заостренные палки, они смотрели то на Дунка с Беннисом, то друг на друга.

– Твое воинство тебе не поможет, – сказал Дунк. – Если ты оставишь их на открытом месте, вдовьи рыцари порубят всех на куски, а в башне от их копий никакого проку.

– Они могут бросать что-нибудь с крыши, – заметил Беннис. – Треб хорошо камни кидает.

– Пару камней он, может, и бросит, пока кто-то из арбалетчиков не снимет его.

– Сир, – возник рядом Эг, – если мы едем, то нам пора – не ровен час вдова нагрянет.

Эг, конечно, был прав – из-за промедления они могли оказаться в ловушке, – но Дунк все-таки медлил.

– Распусти их, Беннис.

– Что-о? Распустить наших доблестных воинов? – заржал тот и предостерег мужиков: – Вы себе ничего такого в голову не берите. Я выпущу кишки каждому, кто вздумает убежать.

– А я выпущу кишки тебе. – Дунк вынул меч и сказал крестьянам: – Ступайте домой. Расходитесь по своим деревням и посмотрите, не пострадали ли от пожара ваши дома и посевы.

Никто не шелохнулся. Бурый рыцарь смотрел на Дунка, пережевывая кислолист.

– Ступайте, – повторил Дунк, словно кто-то из богов внушил ему это слово. Только не Воин. Может, у дураков есть свой бог? – ПРОЧЬ! – рявкнул он во весь голос. – Копья и щиты возьмите с собой, только уходите, иначе до завтра вам не дожить. Вы что ж, не хотите снова обнять ваших жен и детей? По домам! Оглохли вы все, что ли?

Нет, они не оглохли. Во дворе поднялась суматоха. Большой Робб в спешке наступил на курицу, Пейт споткнулся о собственное копье, чуть не вспоров живот Уиллу Бобу. Наконец все они разбежались – Бобы в одну сторону, Дыни в другую, Ячмени в третью. Сир Юстас кричал на них сверху, но они не обращали внимания. На этот раз их уж точно глухота одолела.

Когда старый рыцарь вышел из башни и слез по ступенькам, посреди кур остались только Беннис, Дунк и Эг.

– Вернитесь, – закричал сир Юстас вслед своему улепетывающему войску. – Я не разрешал вам уходить. Я не разрешал!

– Бесполезно, милорд, – сказал Беннис. – Они не вернутся.

Осгри повернулся к Дунку с трясущимися от ярости усами.

– Вы не имели никакого права их отпускать. Я решительно запретил им уходить, а вам – отпускать их!

– Мы не слыхали, милорд. – Эг снял шляпу, чтобы разогнать дым. – Очень уж куры раскудахтались.

Старик хлопнулся на нижнюю ступеньку Оплота.

– Что предложила вам эта женщина за меня? Сколько золота она вам дала за измену, чтобы вы разогнали моих людей и оставили меня одного?

– Вы не один, милорд. – Дунк убрал меч. – Я спал ночью под вашим кровом, а утром ел яйца, которые снесли ваши куры. Я перед вами в долгу и не стану убегать, поджав хвост. Мой меч пока еще здесь. – Он дотронулся до рукояти.

– Один-единственный. – Старик медленно поднялся на ноги. – Что может один меч против этой женщины?

– Для начала попробуем не пустить ее на вашу землю. – Дунк очень хотел бы чувствовать себя так же уверенно, как говорил.

Усы старого рыцаря трепетали при каждом вздохе.

– Да, – сказал он. – Лучше действовать смело, чем отсиживаться за каменными стенами. Лучше умереть львом, чем кроликом. Мы были хранителями Северных Марок тысячу лет. Пойду надену доспехи.

Он заковылял наверх, а Эг сказал, глядя на Дунка:

– Не знал, что у вас есть хвост, сир.

– В ухо хочешь?

– Нет, сир. Вам тоже понадобятся доспехи?

– Да. И еще кое-что.

Они подумывали о том, чтобы взять с собой сира Бенниса, но в конце концов сир Юстас приказал ему оставаться и держать Оплот. Его меч принес бы мало пользы против численно превосходящего врага, а его вид мог разгорячить вдову еще больше.

Бенниса долго уговаривать не пришлось. Дунк помог ему выбить железные шпеньки, закреплявшие на месте верхний пролет. Беннис взобрался по ним, отвязал древние веревки и стал тянуть. Деревянная лестница со скрипом поползла вверх, оставив десятифутовый прогал между каменными ступенями и единственной дверью башни. Сэм и его жена уже были внутри, кур предоставили собственным заботам.

– Если мы не вернемся к ночи… – крикнул напоследок сир Юстас, сидя на своем сером.

– То я поеду в Хайгарден, милорд, и расскажу лорду Тиреллу, как эта женщина сожгла ваш лес и убила вас самих.

Дунк спустился с холма вслед за Эгом и Мейстером. Старый рыцарь, побрякивая доспехами, замыкал процессию. Ветер, поднявшийся впервые за много дней, трепал его плащ.

На месте Уотова леса дымилось пожарище. Огонь к этому времени догорел сам собой, но среди моря пепла и тлеющих углей еще потрескивали его островки. Одни обгоревшие стволы торчали в небо, как черные копья, другие рухнули кронами к западу с тускло-красной тлеющей сердцевиной. Кое-где стоял клубами плотный горячий дым. На сира Юстаса напал кашель, и Дунк боялся, как бы старику не пришлось повернуть назад, но приступ миновал.

Им встретилась туша красного оленя и еще один трупик, похоже, барсучий. Выжили здесь только мухи – они способны пережить что угодно.

– Вот таким, наверно, было Огненное Поле, – сказал сир Юстас. – Оттуда, двести лет назад, начались наши беды. Там пал последний из зеленых королей, а с ним и весь цвет Простора. Отец рассказывал, что от драконова огня у них мечи в руках плавились. Потом эти клинки собрали и сделали из них Железный Трон. Хайгарден перешел от королей к управителям, а Осгри захирели и из хранителей Северных Марок сделались рыцарями-землевладельцами, вассалами Рованов.

Дунку нечего было на это сказать, и некоторое время они ехали молча. Потом сир Юстас кашлянул и спросил:

– Сир Дункан, вы помните историю, которую я вам рассказал?

– Возможно, и помню, сир – которую?

– О Маленьком Льве.

– Да, помню. Он был младшим из пяти сыновей.

– Именно. Когда он убил Ланселя Ланнистера, западные повернули назад. Без короля война прекращается. Вы понимаете, к чему я говорю это?

– Да, – неохотно ответил Дунк. «Мог бы я убить женщину?» Единственный раз в жизни ему захотелось стать и правда тупым, как этот пресловутый чурбан. «Нет, так не годится. Я не должен этого допустить».

Там, где западная дорога пересекала ручей, сохранилось несколько зеленых деревьев, обгоревших только с одной стороны. Вода за ними поблескивала синевой и зеленью, но золото ушло из нее – дым застил солнце.

На берегу сир Юстас остановился.

– Я дал священный обет никогда не переходить этот ручей, пока земля за ним принадлежит ей. – Рыцарь был одет в кольчугу и панцирь под пожелтевшим камзолом, на бедре висел меч.

– А что, если она так и не придет, сир? – спросил Эг.

«С огнем и мечом», – вспомнил Дунк и сказал:

– Придет.

И она явилась, не прошло и часа. Сначала они услышали конский топот, потом позвякиванье доспехов. Стелющийся дым мешал различить, далеко ли всадники, но вскоре из-за рваной серой завесы возник ее знаменосец. Древко венчал железный паук, раскрашенный в белый и красный цвета, ниже болталось черное знамя Вебберов. Увидев их за ручьем, знаменосец остановился. С ним поравнялся сир Лукас Дюймель, в броне с головы до ног, и лишь тогда показалась леди Роанна на черной, как уголь, кобыле.

Лошадь была убрана полосками серебристого шелка, точно нитями паутины. За плечами вдовы вздувался плащ из такой же ткани, легкий, как воздух. Ее чешуйчатые доспехи, покрытые зеленой эмалью, сверкали золотой и серебряной чеканкой. Они сидели на ней, как перчатка, и казались сшитыми из летней листвы. За спиной подскакивала длинная рыжая коса. По одну ее руку ехал краснолицый септон Сефтон на большом сером коне, по другую мейстер Серрик на муле.

Позади виднелось еще полдюжины рыцарей и столько же оруженосцев. Замыкали отряд конные арбалетчики. Заметив Дунка на том берегу, они раскинулись веером по обе стороны от дороги. Всего бойцов, считая септона, мейстера и саму Роанну, было тридцать три. Дунк встретился взглядом с одним из рыцарей – приземистым, лысым, одетым в кольчугу и кожу, с сердитым лицом и безобразным зобом на шее.

Горячая Вдова подъехала к самому краю ручья.

– Сир Юстас, сир Дункан, мы видели ночью, как горит ваш лес.

– Видели, вот как? – отозвался сир Юстас. – Ясно, что видели, – после того, как сами его подожгли.

– Это злобный навет.

– И дело злое.

– Ночью я спала в своей постели, в окружении своих дам. Крики часовых разбудили меня, как и всех остальных. Старики карабкались на башню, чтобы взглянуть, грудные младенцы плакали от страха, видя красное зарево. Вот и все, что известно мне о вашем пожаре, сир.

– Это сделала ты, женщина, и мой лес погиб!

– Сир Юстас, – вмешался, прочистив горло, Сефтон, – леса горят повсюду, и Королевский, и даже Дождливый. Засуха их все превратила в сухие дрова.

– Взгляните, как высохли мои поля, Осгри, – призвала, подняв руку, Роанна. – Устраивать пожар было бы большой глупостью. Стоило ветру перемениться, пламя перескочило бы через ручей и сожгло половину моего урожая.

– Но твои поля целы, а лес мой сгорел! – прокричал сир Юстас. – И сожгла его ты. Ветер ты подчинила себе колдовскими чарами, и те же чары помогали тебе убивать своих мужей и братьев!

Лицо Роанны окаменело, как в Холодном Рву перед тем, как она закатила Дунку пощечину.

– Довольно болтать, сир. Выдайте нам Бенниса Бурый Щит, иначе мы сами его заберем.

– Не бывать этому! – прогремел, шевельнув усами, сир Юстас. – Ни шагу далее. Эта сторона ручья принадлежит мне, и я вас к себе не звал. Вы не получите здесь ни хлеба, ни соли, ни даже воды и тени. Я запрещаю вам ступать на землю Осгри.

– Сир Лукас, – только и вымолвила Роанна, перекинув косу через плечо. По знаку Длинного Дюйма лучники спешились, подкрутили воротки своих арбалетов и зарядили их. – Вы, кажется, хотели мне что-то запретить, сир? – осведомилась тогда леди Веббер.

Дунк решил, что с него довольно.

– Если вы перейдете этот ручей без позволения, то нарушите мир в королевстве.

– Король не узнает об этом, да ему и дела нет, – сказал септон, послав своего коня на шаг вперед. – Все мы дети Небесной Матери, сир, – отступитесь во имя ее.

Дунк нахмурился:

– Я мало что смыслю в божественных делах, септон, но разве мы также не дети Воина? Если вы попытаетесь перейти, я остановлю вас.

– Вот межевой рыцарь, желающий стать ежом, миледи, – засмеялся сир Лукас. – Одно ваше слово – и мы утыкаем его стрелами. На таком расстоянии они проткнут его броню, как вертелом.

– Повремените, сир, – сказала Роанна и обратилась к противникам за ручьем: – Вас двое мужчин и мальчик, а нас тридцать три человека. Как вы намерены помешать нам переправиться?

– Я скажу вам, – сказал Дунк, – но только наедине.

– Как вам будет угодно. – Роанна направила лошадь в ручей и остановилась, когда вода дошла кобыле до брюха. – Приблизьтесь, сир, – я обещаю не зашивать вас в мешок.

Сир Юстас схватил Дунка за руку.

– Ступайте к ней, но помните о Маленьком Льве.

– Да, милорд. – Дунк въехал в воду и стал рядом с Горячей Вдовой. – Миледи.

– Сир Дункан. – Она потрогала его раздувшуюся губу. – Неужели это я сделала?

– За последнее время меня больше никто не бил по лицу, миледи.

– Я поступила дурно. Нарушила законы гостеприимства. Наш добрый септон долго меня за это журил. – Она посмотрела через ручей на сира Юстаса. – Теперь я уже едва помню Аддама. Это было полжизни назад. Помню только, что любила его, а других не любила.

– Отец похоронил его в ежевичнике вместе с братьями. Аддам любил ежевику.

– Я помню. Мы собирали ее вместе и ели со сливками.

– Король простил старику Дейемона – пора и вам простить ему Аддама.

– Отдайте мне Бенниса, и я подумаю.

– Беннис не моя собственность, чтобы его отдавать.

– Мне не хотелось бы убивать вас, – вздохнула она.

– Мне не хотелось бы умирать.

– Ну так отдайте Бенниса. Мы отрежем ему нос, потом вернем назад, и делу конец.

– Нет, не конец. Остается еще плотина. И пожар. Вы согласны выдать нам поджигателей?

– Там водились светлячки. Может, это они зажгли пожар своими фонариками?

– Довольно шутить, миледи. Время шуток прошло. Снесите плотину и отдайте сиру Юстасу воду в обмен на лес. Это будет честно, не так ли?

– Было бы честно, если б лес подожгла я. Но я этого не делала – я мирно спала в Холодном Рву. Так что же нам помешает переправиться на ту сторону? Вы разбросали среди камней железные шипы? Закопали лучников в пепле? Скажите же – что, по-вашему, нас остановит?

– Я. – Дунк снял перчатку с руки. – На Блошином Конце я был сильнее и выше других мальчиков, поэтому я бил их и все у них отнимал. Мой старый рыцарь сказал мне, что так делать негоже. Это нехорошо, сказал он, а кроме того, у маленьких мальчиков бывают большие старшие братья. Взгляните. – Дунк снял с пальца перстень и подал Роанне.

Она отпустила косу, которую теребила, и взяла кольцо.

– Золото, – определила она, взвесив его на руке. – И печатка золотая, с ониксом. – Ее зеленые глаза сузились. – Откуда это у вас, сир?

– Оно лежало в носке сапога, завернутое в тряпицу.

Роанна, зажав перстень в кулаке, бросила взгляд на Эга и сира Юстаса.

– Вы пошли на большой риск, показав его мне. Но какое отношение это имеет к нам? Если я прикажу своим людям переправляться…

– В таком случае мне придется вступить с вами в бой.

– И умереть.

– Очень может быть. Тогда Эг вернется домой и расскажет, что здесь случилось.

– Не расскажет, если тоже умрет.

– Не думаю, что вы способны убить десятилетнего мальчика, – сказал Дунк, надеясь на правоту своих слов. – Во всяком случае, этого мальчика. Вас тут тридцать три человека, как вы сами сказали. Пойдут разговоры – ваш толстяк уж верно молчать не будет. Как бы вы глубоко нас ни закопали, правда выйдет наружу. И тогда… лев, возможно, может умереть, если его укусит паук, но дракон – зверь иного рода.

– Да, с драконом лучше не ссориться. – Роанна примерила перстень, но он даже для большого пальца был слишком велик. – Но Бенниса Бурый Щит я должна получить в любом случае.

– Нет.

– В вас семь футов упрямства.

– На один дюйм меньше.

Она вернула ему кольцо.

– Я не могу вернуться в Холодный Ров с пустыми руками. Скажут, что Горячая Вдова перестала жалить, что ей не по силам вершить правосудие и своим крестьянам она не защита. Вам этого не понять, сир.

– Отчего же. – «Мне это понятнее, чем ты думаешь». – Помню, один лордик на штормовых землях взял сира Арлана на службу, в помощь против другого лордика. Я спросил старика, чего эти двое не поделили, а он ответил: «Да так, пустяки. Состязаются, кто дальше струю пустит».

Строгий взгляд, которым одарила его леди Роанна, продержался недолго и сменился усмешкой.

– В свое время я слышала множество комплиментов, но вы первый рыцарь, сказавший при мне такую вещь. В таких состязаниях, – уже серьезно продолжила она, – лорды оценивают, кто из них чего стоит, и горе тому, кто выкажет слабость. Женщине, если она хочет быть самостоятельной, приходится тужиться вдвое сильнее, а если она к тому же и ростом не вышла… Лорд Стэкхаус охотно оттяпал бы у меня Подкову, у сира Клиффорда Конклина старые притязания на Лиственное озеро, Дарвеллы живут тем, что угоняют скот у соседей… а у меня в доме распоряжается Длинный Дюйм. Просыпаясь утром, я каждый раз думаю, не решится ли он взять меня силой. – Она обмотала косу вокруг руки, как веревку, удерживающую ее над пропастью. – Он этого хочет, я знаю. Только страх перед моим гневом останавливает его, как и Стэкхауса, и Конклина, и всех остальных. Если кто-то из них найдет, что я хоть в чем-то дала слабину…

Дунк снова надел перстень на палец и достал из ножен кинжал.

– Что вы делаете? – Ее глаза широко раскрылись. – Рехнулись вы, что ли? На вас смотрит дюжина арбалетов.

– Вы сказали, что за кровь платят кровью. – Дунк приставил острие кинжала к щеке. – Вам доложили неверно. Того землекопа ранил я, а не Беннис. – Он полоснул себя по лицу и стряхнул кровь с клинка. Несколько капель попало на лицо Роанны, смешавшись с ее веснушками. – Теперь Горячая Вдова получила свое. Одна щека в обмен на другую.

– Нет, вы в самом деле с ума сошли. – Ее глаза наполнились слезами от дыма. – Будь вы лучшего рода, я стала бы вашей женой.

– Будь у свиней крылья, чешуя и огнедышащий зев, они были бы драконами, миледи. – Дунк убрал кинжал в ножны. Щеку дергало, кровь стекала на стальной ворот. Гром, почуяв ее запах, захрапел и ударил ногой по воде. – Теперь выдайте мне тех, кто поджег лес.

– Лес загорелся сам, но если кто-то из моих его и поджег, то лишь для того, чтобы мне угодить. Как же я могу выдать их вам? – Она оглянулась на свою свиту. – Будет лучше, если сир Юстас возьмет назад свое обвинение.

– Скорей уж свиньи начнут изрыгать огонь, миледи.

– В таком случае мне придется доказать свою невиновность перед глазами богов и людей. Скажите сиру Юстасу, что я требую извинения… или испытания, на его выбор. – Она повернула лошадь и вернулась к своим.

Полем их битвы должен был стать ручей.

Септон Сефтон вошел в воду и прочел молитву, прося Всевышнего Отца воззреть на двух этих бойцов и рассудить их справедливо; Воина он просил даровать силу правому, Матерь – быть милостивой к неправому и простить ему грехи. Покончив с молитвой, он снова обратился к сиру Юстасу Осгри.

– Я еще раз прошу вас, сир, взять назад свое обвинение.

– Нет, – отрезал старик, подрагивая усами.

– Сестрица, – сказал септон Роанне, – если вы виновны, покайтесь и предложите доброму сиру Юстасу какое-то возмещение за его лес. Иначе прольется кровь.

– Мой боец докажет мою невиновность перед глазами богов и людей.

– Поединок – не единственный способ решить это дело, – настаивал септон, стоя по пояс в воде. – Я прошу вас обоих отправиться в Золотую Рощу и предоставить лорду Ровану рассудить вас.

– Ни за что, – заявил сир Юстас, а вдова потрясла головой.

Сир Лукас смотрел на Роанну, потемнев от бешенства.

– Когда эта комедия кончится, вы станете моей женой, как того желал ваш лорд-отец.

– Мой лорд-отец не знал вас так хорошо, как я.

Дунк, став на одно колено перед Эгом, вложил ему в руку перстень с двумя парами трехглавых драконов, гербом Мейекара.

– Спрячь его обратно в сапог, и если умереть суждено мне, ступай к тому из друзей твоего отца, кто живет поближе, и пусть тебя отвезут в Летний Замок. Не вздумай ехать один через весь Простор. Сделай, как я сказал, не то мой дух явится и даст тебе в ухо.

– Да, сир, но вы уж лучше не умирайте.

– Не хотелось бы в такую жару. – Дунк надел шлем, и Эг помог прикрепить его к вороту. Кровь на щеке уже подсыхала – сир Юстас заткнул рану клочком своего плаща. Садясь в седло, он увидел, что почти весь дым унесло ветром, но небо оставалось сумрачным. «Да это же тучи, которых никто не видел давным-давно. Может, это дурной знак? Для него или для меня?» Дунк плохо разбирался в приметах.

Сир Лукас за ручьем тоже сел на коня, великолепного гнедого скакуна, резвого и сильного, но не такого большого, как Гром. Этот недостаток всадник возмещал доспехами – конь имел на себе и подбрадник, и наголовник, и легкую кольчужную попону. Сам Длинный Дюйм был одет в черный эмалевый панцирь и серебряную кольчугу. На шлеме у него грозно раскорячился ониксовый паук, но щит украшала его собственная эмблема: перевязь в черно-белую клетку, пересекающая бледно-серое поле. Сир Лукас отдал щит оруженосцу, и Дунк понял причину, когда другой оруженосец подал ему топор на длинной рукояти, с тяжелым лезвием и острой пикой на конце. Оружие было двуручным. Длинный Дюйм полагался на защиту своих доспехов, и Дунк пообещал себе, что заставит его пожалеть об этом.

Сам он надел щит на левую руку – тот самый, что раскрасила Тансель, с вязом и летящей звездой. В голове у него застрял детский стишок: «Дуб и железо, храните меня от смерти и адова огня». Он вынул меч из ножен и с удовольствием ощутил его вес.

Он послал Грома в воду, и сир Лукас на том берегу сделал то же самое. Дунк держался правой стороны, чтобы оставить Длинного Дюйма с левого, прикрытого щитом, бока. Сир Лукас, раскусив этот маневр, быстро повернул коня, и они сошлись посреди потока, в шуме воды и стали. Длинный Дюйм нанес удар топором, и Дунк, изогнувшись в седле, принял его на щит. От силы удара у него онемела рука и заныли зубы. Ответный взмах его меча задел Дюймеля ниже поднятой руки. Сталь скрежетнула о сталь. Начало бою было положено.

Дюймель описал круг, пытаясь обойти Дунка с незащищенной стороны, но Гром повернулся ему навстречу и огрызнулся на другого коня. Привставая на стременах, сир Лукас наносил один сокрушительный удар за другим. Дунк, пригибаясь под щитом, бил по ногам, рукам и боку противника, но меч каждый раз отскакивал от панциря. Они кружили, и вода бурлила у их колен. Длинный Дюйм нападал, Дунк защищался, выискивая слабое место.

В конце концов он его нашел. Дюймель вскинул топор, и под мышкой у него обнаружилась щель. В том месте не было панциря – только кольчуга, кожаный кафтан и стеганая подкладка. Дунк прикрылся щитом, рассчитывая время. Топор обрушился и снова взлетел. Вот оно! Дунк пришпорил Грома и вогнал острие меча прямо в брешь.

Но прореха сомкнулась столь же быстро, как и появилась. Меч проехался по стальному диску, и Дунк чуть не вылетел из седла. Топор задел железный обод щита, двинул Дунка сбоку по шлему и скользнул по шее Грома.

Конь завизжал и встал на дыбы, закатывая глаза. Острый медный запах крови прорезал воздух. Кованые копыта врезались в лицо и плечо Длинного Дюйма, а после тяжелый Гром рухнул на его скакуна.

Все это совершилось в мгновение ока. Оба коня упали, кусаясь, лягаясь, взбивая илистую воду. Дунк хотел соскочить, но одна его нога застряла в стремени. Он еще успел глотнуть воздуха, и вода тут же хлынула в глазную прорезь его шлема. Мощные движения Грома чуть не вывернули ему ногу из бедренного сустава. В следующий миг он освободился и пошел на дно, беспомощно молотя руками в мутной сине-зеленой среде.

Увлекаемый тяжестью доспехов, он стукнулся плечом о дно. Если это низ, то в другой стороне должен быть верх. Хватаясь руками в стальных перчатках за камни и песок, Дунк как-то ухитрился опереться на ноги и встать. Его пошатывало, ил и вода стекали из носовой щели помятого шлема, однако он стоял и мог дышать.

Щит удержался на его левой руке, но меч куда-то пропал. Внутри шлема, кроме воды, чувствовалась и кровь. Когда он попытался переменить положение, боль в лодыжке прошила всю ногу. Кони тоже поднялись на ноги. Дунк прищурил заливаемый кровью глаз и повернул голову, высматривая врага. Утонул, не иначе – или Гром проломил ему череп.

Тут сир Лукас выскочил из воды прямо перед ним, держа в руке меч. Он рубанул Дунка по шее, и только крепкий стальной ворот не дал голове слететь с плеч. Безоружный Дунк отступил. Длинный Дюйм наседал, вопя и орудуя мечом. Дунк получил парализующий удар выше локтя и болезненный – по бедру. Под ногу ему подвернулся камень, и он упал на одно колено, уйдя в воду по грудь. Он успел прикрыться щитом, но мощный удар Лукаса расколол дуб точно посередине. В ушах зазвенело, рот наполнился кровью, но Дунк все-таки услышал, как где-то далеко кричит Эг:

– Бейте его, сир, бейте, он прямо над вами!

Дунк взвился ввысь, долбанул врага на уровне пояса и сбил его с ног. Ручей снова накрыл их обоих, но на этот раз Дунк был готов. Обхватив Длинного Дюйма одной рукой, он прижал его ко дну. Тот пускал пузыри из-под вдавленного забрала, но еще боролся. Нашарив в иле камень, он стал молотить Дунка по голове и рукам. Дунк свободной рукой ощупывал пояс. Неужели кинжал тоже потерялся? Нет, вот он. Сквозь взбаламученную воду, кольчугу и вареную кожу Дунк медленно вонзил его Длинному Дюйму под мышку и повернул. Лукас дернулся и обмяк, Дунк, оттолкнувшись, всплыл. Грудь жгло огнем. Мимо промелькнула рыба – длинная, тонкая, белая. «Что это? – успел подумать он. – Что это? Что?»

Очнулся он не в том замке.

Открыв глаза, он почувствовал благословенную прохладу. Во рту стоял вкус крови, на глазах лежала примочка, пахнущая гвоздикой.

Дунк убрал ее. На высоком потолке играл свет от факела. По стропилам разгуливали во́роны, каркая и поглядывая на него черными глазками-бусинками. Он не ослеп – уже хорошо. Дунк понял, что находится в мейстерской башне. На полках стояли глиняные горшки и зеленые склянки, на длинном столе громоздились пергаменты, книги и какие-то бронзовые инструменты, густо окропленные вороньим пометом. Птицы тихо переговаривались между собой.

Дунк попробовал сесть. Это оказалось ошибкой. Голова поплыла, левую ногу пронзила острая боль. Он увидела, что лодыжка у него забинтована, и на груди тоже повязка.

– Лежите тихо. – Над ним нависло щуплое молодое лицо с темно-карими глазами и крючковатым носом. Дунк узнал его. Ниже начиналось серое одеяние, шею охватывала мейстерская цепь, составленная из многих металлов. Дунк ухватил его за руку.

– Где я?

– В Холодном Рву. Вы слишком пострадали, чтобы везти вас в Оплот, и леди Роанна приказала поместить вас сюда. Выпейте это. – Мейстер поднес чашу к губам Дунка. Питье походило на уксус, зато смывало вкус крови.

Дунк, заставив себя выпить все до капли, согнул и разогнул пальцы обеих рук. Они были целы и подчинялись ему.

– Куда я ранен?

– Спросите лучше, куда не ранены. Лодыжка и ключица сломаны, связки колена растянуты, торс весь в синяках, правая рука и вовсе черная. Я думал, что череп у вас тоже поврежден, но оказалось, что нет. Есть еще порез на лице – боюсь, шрам останется. И вы, можно сказать, захлебнулись, когда мы вытащили вас из воды.

– Захлебнулся?

– Не думал, что в человеке может поместиться столько воды, даже в таком большом, как вы, сир. Вам посчастливилось, что я родом с Железных островов. Жрецы Утонувшего Бога умеют как топить людей, так и откачивать, а я изучал их приемы.

«Выходит, я утонул. – Дунк опять попытался сесть, но сил не было. – Утонул в ручье, который мне и до шеи-то не доставал». Он засмеялся и тут же застонал.

– Что сир Лукас?

– Мертв. Вы в этом сомневались?

Дунк сомневался во многом, но только не в этом. Он помнил, как обмяк Длинный Дюйм на дне.

– Эг, яйцо. Где он?

– Это хорошо, что вам хочется есть, но сон вам сейчас нужнее.

– Эг – мой оруженосец…

– Вот как? Храбрый паренек и сильный, хотя с виду не скажешь. Это он вытащил вас из ручья, и помог снять с вас доспехи, и доехал с вами в повозке до самого замка. Здесь он не сомкнул глаз и сидел рядом с вами с вашим мечом на коленях, опасаясь, как бы кто-нибудь вас не обидел. Даже ко мне он относился с подозрением и заставлял пробовать все лекарства, которые я вам давал. Странный мальчик, но преданный.

– Где он теперь?

– Сир Юстас попросил его прислуживать на свадебном пиру. Больше людей Осгри в замке нет, и отказать было никак нельзя.

– Свадебный пир?

– Конечно, откуда же вам знать. После вашего поединка Оплот и Холодный Ров помирились. Леди Роанна попросила у сира Юстаса разрешения навестить могилу Аддама, и он позволил. Он преклонила колени у ежевичника и расплакалась, и он был так тронут, что стал ее утешать. Они проговорили всю ночь, вспоминая Аддама и лорда Вимана – ведь отец миледи и сир Юстас были закадычными друзьями до самого мятежа. Нынче утром наш добрый септон Сефтон сочетал его милость и миледи браком. Теперь Юстас Осгри – лорд Холодного Рва, и его клетчатый лев развевается на всех стенах и башнях наряду с пауком.

Мир вокруг Дунка начал медленно вращаться. «Это из-за питья. Он меня усыпил». Он закрыл глаза, и боль покинула его тело. Он слышал перебранку воронов, собственное дыхание и еще какой-то шум – мерный, тяжелый, странно успокаивающий.

– Что это за звук? – пробормотал он сонно.

– Это? Да просто дождь.

Он увидел ее только в день отъезда.

– Это безумие, сир, – причитал септон Сефтон, пока Дунк ковылял через двор, опираясь на костыль и покачивая ногой в лубке. – Мейстер Серрик говорит, что вы еще и наполовину не поправились, а тут еще этот дождь… вы простынете, раз уж утонуть вам не суждено. Дождитесь хотя бы хорошей погоды.

– Может, он теперь годами лить будет. – Дунк был благодарен толстяку – тот навещал его почти ежедневно и молился только для порядка, посвящая прочее время разным историям и сплетням. Дунк привык к его веселому обществу и живому, образному языку, но это ничего не меняло. – Мне надо ехать.

Дождь все это время хлестал их тысячью серых плетей. Он уже насквозь промочил плащ, подаренный сиром Юстасом, с отделкой из золотых и зеленых шахматных клеток. На прощание сир Юстас прямо-таки навязал его Дунку. «За ваше мужество, сир, и вашу верную службу». Плащ на плече скрепляла пряжка, тоже дареная – паук из слоновой кости, с серебряными ногами и россыпью дробленых гранатов на спине.

– Надеюсь, вам не придет в голову охотиться за Беннисом, – продолжал септон. – Вы так побиты, что вам лучше ни с кем не ссориться.

Беннис, проклятый Беннис. Пока Дунк дрался на середине ручья, он связал Сэма с женой, ограбил Оплот дочиста и сбежал с кучей свечей, одежды, оружия, с серебряной чашей Осгри и горсткой монет, которую старик прятал у себя в горнице за полуистлевшим гобеленом. Дунк надеялся, что когда-нибудь еще встретится с сиром Беннисом Бурый Щит.

– Беннис подождет.

– Куда же вы собираетесь? – Септон пыхтел, не поспевая даже за хромающим Дунком.

– На Светлый остров. В Харренхолл. На Трезубец. Межи есть повсюду. Мне, к примеру, всегда хотелось взглянуть на Стену.

– На Стену?! Вы меня ужасаете, сир Дункан! – Септон застыл под дождем посреди двора, простирая руки. – Молитесь, сир, чтобы Старица озарила ваш путь! – Дунк, не слушая, ковылял дальше.

Она ждала его на конюшне, рядом с желтыми кипами сена, в зеленом, как лето, платье. Перекинутая на грудь коса опускалась ниже бедра.

– Приятно снова видеть вас на ногах, сир Дункан.

«Как будто ты видела меня лежачим», – подумал он, а вслух спросил:

– Что привело вас сюда, миледи? Для прогулки верхом денек сыроват.

– То же самое и к вам относится.

– Это Эг вам сказал? – «Получит в ухо, паршивец».

– Хорошо, что сказал, иначе бы я послала людей вернуть вас. Жестоко убегать вот так, потихоньку, даже не попрощавшись.

Она ни разу не пришла навестить его, пока он лежал у мейстера Серрика.

– Зеленое вам к лицу, миледи. Оно делает ваши глаза еще ярче. – Он неловко переступил с ноги на ногу, опираясь на костыль. – Я пришел за своим конем.

– Вам нет нужды уезжать. Место для вас есть – можете стать капитаном моей стражи, когда поправитесь. А Эг будет жить вместе с другими оруженосцами, и никто не узнает, кто он.

– Благодарю вас, миледи, но нет. – Дунк потащился к Грому, стоявшему в дальнем деннике.

– Подумайте хорошенько, сир. Времена нынче опасные даже для драконов и их друзей. Останьтесь хотя бы до полного выздоровления. – Роанна шла рядом с ним. – И сиру Юстасу будет приятно. Он очень вас любит.

– Любит, – согласился Дунк. – Будь его дочь жива, он выдал бы ее за меня, а вы были бы моей леди-матерью. У меня ведь никогда не было матери, даже без «леди».

Какой-то миг ему казалось, что леди Роанна сейчас снова закатит ему оплеуху. Или костыль вышибет, чего доброго.

– Вы сердитесь на меня, сир, – сказала она вместо этого. – И вправе требовать возмещения.

– Вы могли бы помочь мне оседлать Грома.

– У меня на уме нечто другое. – Она взяла его за руку своей, веснушчатой, с тонкими сильными пальцами. «Бьюсь об заклад, она вся в веснушках». – Вы понимаете толк в конях?

– У меня есть один.

– Старый, пригодный только для битвы, неповоротливый и злобный. Не такой, чтобы на нем путешествовать.

– Делать нечего – для путешествий у меня либо он, либо они. – Дунк показал на ноги.

– Ноги у вас, конечно, большие, и руки тоже. Для большинства верховых лошадей вы чересчур велики – под вами они походили бы на пони. Однако вам пригодился бы скакун резвый и в то же время рослый, с добавкой дорнийской крови. Такой, например, как она.

Напротив Грома стояла гнедая кобыла с горящими глазами и длинной огненной гривой. Леди Роанна достала из рукава морковку и скормила ей, поглаживая лошадь по крупу.

– Нет, пальцы оставь в покое. Я зову ее Искоркой, но вы можете сами подобрать имя. Назовите Заменой, если хотите.

Дунк, на миг утратив дар речи, посмотрел на гнедую новыми глазами. Такого коня у сира Арлана никогда не было. Она способна мчаться как ветер – стоит только посмотреть на ее длинные точеные ноги.

– Все ее племя славится красотой и резвостью, – сказала Роанна.

– Я не могу ее взять.

– Почему?

– Слишком хороша для меня. Сами видите.

Роанна, вспыхнув, скрутила косу узлом.

– Я была вынуждена выйти замуж, вы знаете. Завещание моего отца… ну, не будьте же таким глупым.

– Каким же мне еще быть? Я туп, как чурбан, и бастард к тому же.

– Возьмите лошадь. Я не отпущу вас без какой-нибудь памятки о себе.

– Я буду вас помнить, миледи, не сомневайтесь на этот счет.

– Берите, говорят вам!

Он схватил ее за косу и притянул к себе. Это вышло у него неуклюже из-за костыля и разницы в росте. Он чуть не упал, пристраивая ее губы к своим. Она одной рукой держала его за шею, другой за спину. За один этот миг он узнал о поцелуе больше, чем знал из наблюдений. Когда они наконец оторвались друг от друга, Дунк вынул кинжал.

– Я придумал, что взять у вас на память, миледи.

Эг сидел у ворот на новой красивой лошадке, держа Мейстера в поводу. Увидев Дунка на Громе, он удивился.

– Она сказала, что подарит вам новую лошадь.

– Даже прихоти благородных дам не всегда исполняются. – Они переехали через подъемный мост. Ров так переполнился, что грозил выйти из берегов. – Я предпочел взять не лошадь, а локон. – Дунк достал из-за пазухи рыжую косу и улыбнулся.

Два мертвеца по-прежнему обнимались в клетке на перекрестке дорог. Вид у них был заброшенный – даже мухи и вороны покинули их. На костях остались лишь лоскутья волос и кожи.

Дунк, нахмурившись, придержал коня. Лодыжка от езды разболелась, но его это не смущало. Боль – такая же часть жизни рыцаря, как мечи и щиты.

– В какой стороне юг? – спросил он Эга. Среди дождя и грязи, под серым, как гранит, небом это было трудно определить.

– Вон в той, сир.

– Летний Замок на юге.

– А Стена на севере.

Дунк посмотрел на Эга.

– До нее далеко.

– У меня новая лошадь, сир.

– Ну да, – не сдержал улыбки Дунк. – А тебе-то Стена зачем сдалась?

– Ну… Я слышал, она очень высокая.

Таинственный рыцарь

Когда Дунк и Эг выезжали из Каменной Септы, пошел летний дождь.

Дунк ехал на старом боевом коне Громе; Эг, восседая на молодой лошадке Дождинке, вел в поводу мула Мейстера. Мул тащил на себе доспехи Дунка, книги Эга, спальники, палатку, одежду, большой кусок жесткой солонины, кувшин с медовухой и два меха с водой. Голову его покрывала старая соломенная шляпа Эга с дырками для ушей. Сам Эг обзавелся новой, но обе шляпы, на взгляд Дунка, только дырками и отличались.

Над городскими воротами торчала на пике отрубленная голова – довольно-таки свежая на вид: еще не позеленевшая, но уже сильно попорченная. Воронье расклевало щеки и губы, из пустых глазниц под дождем струились кровавые слезы, открытый рот точно взывал к проходящим через ворота путникам.

Дунк уже не раз видывал такое.

– В Королевской Гавани, будучи еще мальчишкой, я стащил такую голову прямо с пики, – сказал он Эгу (на стену вообще-то залез Хорек после долгих подначек Рафа и Пудинга, но когда прибежала стража, он голову сразу бросил, а Дунк поймал). – Не знаю, кто это был: мятежный лорд, рыцарь-разбойник или обычный убийца – после пары дней на стене они все как братья-близнецы. – Они тогда славно попугали девчонок на Блошином Конце. Загоняли их в переулок и не выпускали, пока те мертвую голову не поцелуют, а бедняжкам и деваться некуда: быстрее Рафа в Королевской Гавани никто не бегал. Эгу, однако, об этом лучше не знать. Хорек, Раф и Пудинг… маленькие чудовища, – а он, Дунк, хуже всех. Голова в конце концов совсем прогнила, и они кинули ее в котел в какой-то харчевне.

– Первым делом всегда глаза выклевывают. Потом щеки проваливаются, и она начинает зеленеть. – Слушай, – прищурился Дунк, – а ведь я его знаю.

– Как не знать, сир. Тот самый горбатый септон, что три дня назад проповедовал против лорда Красного Ворона.

Да, точно. Надо же… а ведь святой человек, служил Семерым, хоть и вел крамольные речи. «На руках его кровь брата и юных племянников, – вещал горбун на рыночной площади. – Тень, повинующаяся ему, задушила сыновей храброго принца Валарра во чреве матери. Где Молодой Принц теперь? Где его брат Матарис? Где добрый король Дейерон и бесстрашный Бейелор Сломи Копье? Они в могиле, а бледная птица с кровавым клювом все так же сидит на плече короля Эйериса и каркает ему в ухо. Ад отметил его своим клеймом и сделал кривым. Он принес нам глад, мор и братоубийство. Поднимайтесь, говорю я, и вспомните о своем истинном короле, что за морем. Семь богов у нас и семь королевств, – и у черного дракона было семь сыновей! Вставайте, лорды и леди, вставайте, отважные рыцари, вставайте, вольные землепашцы! Сбросьте злого колдуна Красного Ворона, чтобы проклятие не пало на детей ваших и внуков». Сплошь крамола, но видеть его здесь с выклеванными глазами…

– Да, это он, – сказал Дунк. – Еще одна причина поскорей убраться из этого города. – Он тронул Грома шпорами и выехал из ворот вместе с Эгом. Сколько глаз у Красного Ворона, спрашивает загадка? Тысяча и еще один. Многие верят, что десница короля владеет черной магией и может оборачиваться одноглазой собакой или превращаться в туман. Серые волки убивают его врагов, вороны доносят ему обо всем, что видели или слышали. Все это не иначе сказки, но то, что соглядатаи у десницы повсюду – чистая правда.

В Королевской Гавани Дунк видел Красного Ворона своими глазами. Лицо и волосы белые, что твоя кость, а единственный глаз – другой ему вышиб брат, Жгучий Клинок, на Багряном Поле – красный, как кровь. На щеке и шее родимое пятно будто бы в виде ворона – из-за него он и получил свое прозвище.

– Нехорошо это – рубить головы септонам, – сказал Дунк, когда Каменная Септа осталась далеко позади. – Он ведь ничего такого не делал, только проповедовал, а слова – это ветер.

– Которые ветер, а которые и измена, сир. – Эг состоял из одних локтей и ребер, но язык у него работал как надо.

– Слушайте, слушайте! Принц говорит!

Эг воспринял это как оскорбление.

– Он лгал народу, сир. Засуху и весеннюю горячку лорд Красный Ворон не насылал.

– Может, и так, но если рубить головы всем лжецам, половина городов Семи Королевств обезлюдеет.

Они ехали шесть дней. Дождь давно перестал, и Дунк, сняв камзол, грелся на солнышке. Вдыхая ветерок, свежий и ароматный, как девичье дыхание, он спросил:

– Чуешь воду? Озеро где-то близко.

– Я чую одного только Мейстера, сир. – Эг дернул за повод мула, щиплющего траву на обочине.

– На берегу есть гостиница. – Дунк помнил ее с тех времен, как был оруженосцем у старого рыцаря. – Сир Арлан говаривал, что там варят добрый эль – может, отведаем, пока будем ждать парома.

– И поедим заодно, сир? – спросил Эг с надеждой.

– А чего бы тебе хотелось?

– Ну… мяса жареного, утку, похлебку. Да все, что угодно, сир!

Они уже три дня не ели горячего, питаясь лишь тем, что могли промыслить охотой, да еще жесткой, как дерево, солониной. Не худо бы и подкрепиться… до Стены еще далеко.

– Можем и заночевать тут, – предложил Эг.

– Перину постлать милорду?

– Мне и соломенный тюфяк подойдет, – обиделся мальчуган.

– На ночлег у нас денег не хватит.

– Почему же? У нас двадцать два гроша, да три звезды, да один олень и еще тот поцарапанный гранат, сир.

Дунк почесал за ухом.

– Олень только один? А было вроде два…

– Так вы ж палатку купили, вот и остался один.

– Если начнем прохлаждаться в гостиницах, вконец обнищаем. На их тюфяках только блох наберешься – мне, к примеру, своих хватает. Поспим лучше под звездами.

– Звезды дело хорошее, сир, но и на подушку прилечь иногда хочется.

– Подушки – это для принцев. – Лучшего оруженосца, чем Эг, ни один рыцарь бы не пожелал, но господские замашки в нем порой-таки просыпаются. Драконова кровь, ничего не попишешь. Сам-то Дунк – нищенское отродье, так его всегда обзывали на Блошином Конце, злорадно прибавляя, что когда-нибудь его непременно повесят. – Эль и горячий ужин мы, пожалуй, себе позволим, но на постели я добрую монету не стану тратить. Нам еще паромщику платить. – В последний раз переправа в этих краях стоила всего пару медяков, но за шесть-семь лет, что прошли с тех пор, в государстве все сильно подорожало.

– Сниму сапог, и можно будет переправиться даром, – не уступал Эг.

– Можно, да не нужно. – Снимать сапог опасно: слухи поползут. Оруженосец у Дунка ведь не от природы плешивый. У Эга лиловые глаза древнего валирийца и волосы как кованое золото с нитями серебра: если регулярно не брить ему голову, он может с тем же успехом трехглавого дракона носить на груди. Времена в Вестеросе нынче опасные, и… короче, лучше не рисковать. – Еще слово про твой треклятый сапог, и я тебе так врежу по уху, что сам на тот берег перелетишь.

– Тогда уж лучше вплавь, сир. – Эг хорошо плавал, а Дунк совсем не умел. – Кто-то едет за нами, слышите?

– А то, не глухой. – Тем паче, что уже и пыль показалась. – Отряд большой, едут спешно.

– Не разбойники ли? – Эг с любопытством привстал на стременах: мальчишки все одинаковы.

– Разбойники бы скрытно ехали. Такой шум поднимают одни лишь лорды. – Дунк убедился, что меч легко выходит из ножен. – Съедем-ка лучше с дороги, лорды лордам рознь. – Поостеречься не помешает. На дорогах теперь стало опаснее, чем при добром короле Дейероне.

Они схоронились за терновым кустом, и Дунк повесил на руку щит – тяжелый, сосновый, в железном ободе. Он купил его в Каменной Септе взамен старого, который Дюймель порубил на щепки в бою, но не успел еще отдать живописцу. Поэтому вместо его собственной эмблемы, вяза и падучей звезды, на щите до сих пор красовался герб прежнего хозяина, мертвец на виселице. Зрелище не из приятных, зато щит обошелся недорого.

Вскоре на дороге показались первые всадники, два молодых лордика на быстрых конях. Тот, что на гнедом, был в открытом шлеме из позолоченной стали с тремя пышными перьями – белым, красным и золотистым. Кринет его коня украшал такой же плюмаж. Другого, вороного скакуна, нарядили в голубое с золотом. Юноши мчались вперед со смехом и криками, но третий всадник, следующий за ними, держался заметно тише. Их сопровождала большая свита: слуги, повара, грумы, латники, конные арбалетчики, а также дюжина телег с доспехами, палатками и провизией. На темно-оранжевом щите третьего рыцаря Дунк разглядел три черных замка. Этот герб был ему знаком, вот только откуда? Может, пожилой лорд с бородкой цвета соли с перцем был на турнире в Эшфорде? Или сир Арлан служил какое-то время у него в замке. Старый межевой рыцарь столько замков переменил, что Дунк и половины из них не мог припомнить.

– Эй, кто там в кустах, – крикнул внезапно лорд, придержав коня. – Выходи!

Двое стрелков немедленно взяли арбалеты на изготовку, остальные продолжили путь.

Дунк вышел, взявшись за меч, со щитом на левой руке. До пояса он был гол, лицо покрывала красная пыль, но лорд первым делом, конечно, обратил внимание на его рост.

– Мы ничего плохого не замышляли, милорд. Нас тут только двое с оруженосцем.

– Оруженосец? За рыцаря себя выдаешь?

Лорд смотрел так, словно кожу живьем сдирал. Дунк счел за лучшее убрать руку с эфеса.

– Я межевой рыцарь. Ищу себе новую службу.

– Все разбойники, которых я вешал, то же самое говорили. Твой герб может оказаться пророческим, сир… если ты и вправду рыцарь.

– Это не мой герб, милорд. Я просто не успел перекрасить щит.

– Что так? С мертвеца его снял?

– Нет, купил. – Три замка, черные на оранжевом поле… где ж он их видел раньше? – Я не разбойник.

– А шрам на щеке откуда – от кнута, что ли?

– От кинжала. Да и не ваше это дело, милорд.

– Я сам решаю, до чего мне есть дело.

Двое молодых рыцарей повернули назад посмотреть, что задержало их спутника.

– В чем дело, Гарми? – спросил всадник на вороном, с красивым, чисто выбритым лицом и черными волосами до плеч. На груди его синего с золотой оторочкой дублета был вышит золотой нитью зубчатый крест со скрипками в первой и третьей четвертях и мечами во второй и четвертой. Синие под цвет дублета глаза весело улыбались.

– Алин уже волнуется, что ты с коня упал – славный предлог, чтоб вернуться назад и не плестись у меня в хвосте!

– Кто эти воры? – осведомился всадник на гнедом скакуне.

– Не называйте нас ворами, милорд, – ощетинился Эг. – Мы вас тоже приняли за разбойников, вот и спрятались. Это сир Дункан Высокий, а я его оруженосец.

Молодые лорды обратили на его слова не больше внимания, чем на лягушачье кваканье.

– В жизни не встречал такой здоровенной орясины, – заявил рыцарь на гнедом коне, пухлощекий, с кудрями как темный мед. – Бьюсь об заклад, в нем не меньше семи футов. Вот грохоту-то будет, когда он рухнет!

Проиграешь ты свой заклад, подумал побагровевший Дунк. Эйемон, брат Эга, его измерял: до семи футов целого дюйма недостает.

– А это ваш боевой конь, сир великан? – не унимался рыцарь с плюмажем. – Его мы на мясо пустим.

– Лорд Алин часто забывает о хороших манерах, – вступился черноволосый рыцарь. – Проси у сира Дункана прощения, Алин.

– Нижайше прошу извинить меня, сир. – Пернатый рыцарь повернул коня и рысью поехал вперед.

– На свадьбу едете, сир? – спросил другой – так властно, что Дунк едва поборол искушение отвесить ему поклон.

– Нет, милорд. К переправе.

– Из лордов здесь только Гарми да этот сорванец, Алин Кокшо. Сам я такой же межевой рыцарь, как и вы, а зовут меня сир Джон Скрипач.

Межевые рыцари могли брать себе разные имена, но таких коней и дублетов Дунк у них еще не видывал. Рыцарь Золотой Межи, да и только.

– Мое имя вы уже знаете, а оруженосца моего зовут Эг.

– Рад знакомству, сир. Поедемте с нами в Белые Стены, сломим пару копий в честь нового брака лорда Батервелла! Бьюсь об заклад, вы там сможете отличиться.

На турнирах Дунк после Эшфорда не бывал. Выиграв несколько поединков, он обеспечил бы себя пропитанием до самой Стены.

– Пусть сир Дункан едет своей дорогой, а мы отправимся своей, – молвил лорд с замками на щите, но Джон Скрипач не обратил на это никакого внимания.

– Хотел бы я переведаться с вами на мечах, сир. Я сражался с воинами из разных земель, но с такими великанами ни разу не имел дела. Ваш отец тоже высокий был?

– Я не знал своего отца, сир.

– Мне жаль это слышать… я тоже слишком рано лишился отца, – сказал Скрипач и добавил, обращаясь к лорду с тремя замками: – Надо бы пригласить сира Дункана в нашу компанию.

– Таких, как он, нам не надобно.

Дунк молчал. Межевых рыцарей не часто просят составить компанию высокородным лордам, ему скорее пристало бы ехать сзади, в колонне. Ведь вон сколько у них людей: грумы для ухода за лошадьми, повара для стряпни, оруженосцы для чистки доспехов, солдаты для охраны – а у Дунка на все про все один Эг.

– Это каких же? – засмеялся Скрипач. – Слишком высоких? Полно, сильные бойцы нам нужны. Молодые мечи, как говорят, стоят больше старых имен.

– Дураки говорят. Вы о нем ничего не знаете: вдруг это разбойник или шпион Красного Ворона?

– Я не шпион, милорд, – возразил Дунк. – И не нужно говорить обо мне так, будто я глух, мертв или нахожусь в Дорне.

– В Дорне вам самое место, сир, – ответил на это лорд. – По мне, можете хоть сейчас туда отправляться.

– Не слушайте его, – посоветовал Скрипач. – Он стреляный воробей и подозревает каждого встречного. Мне этот человек пришелся по вкусу, Гарми; поедемте с нами в Белые Стены, сир Дункан.

– Благодарю, милорд… но никак не могу. – Как он будет ночевать в одном с ними лагере? Им слуги поставят шатры, грумы коней обиходят, повара каждому зажарят по каплуну, а рядом Дунк с Эгом будут жевать свою солонину?

– Видите, – сказал пожилой, – он свое место знает. Едем, лорд Кокшо уже на пол-лиги вперед ускакал.

– Ничего, я догоню. Надеюсь, сир Дункан, мы еще встретимся… хотелось бы сразиться с вами на копьях.

– Удачи вам на ристалище, сир. – Когда Дунк нашелся с ответом, оба рыцаря уже ускакали, чему он был только рад. Пожилой слишком уж въедлив, лорд Алин чересчур высокомерен, и даже в любезном Скрипаче Дунк почувствовал нечто странное.

– Что это за дом такой, – спросил он у Эга, – две скрипки и два меча в зубчатом кресте?

– Нет такого герба, сир. Ни в одном перечне не встречал.

Может, он и в правду межевой рыцарь, этот Скрипач. Дунк свой герб придумал на лугу в Эшфорде, а кукольница Тансель Длинная нарисовала его на щите.

– А пожилой небось родня Фреям? – У Фреев на щитах тоже замки, да, кстати, и земли их где-то неподалеку.

– В гербе у Фреев две голубые башни на сером поле и мост между ними, – закатил глаза Эг, – а у него три замка, черные на оранжевом, и где же там мост?

– Нету моста, – согласился Дунк. – А если будешь еще мне глаза закатывать, я тебе так двину по уху, что они вглубь уйдут.

– Я не хотел… – покаялся Эг.

– Ладно. Просто скажи мне, кто он.

– Гармон Пек, лорд Звездной Вершины.

– Это в Просторе, да? У него правда три замка?

– Только на щите, сир. Раньше было три, но два отобрали.

– За что же?

– За черного дракона, за что же еще.

Ну да, конечно. Можно было не спрашивать.

Страной уже двести лет правят потомки Эйегона Завоевателя и двух его сестер, объединивших семь королевств в одно государство и выковавших Железный Трон. Их герб – трехглавый дракон дома Таргариенов, красный на черном. Шестнадцать лет назад бастард короля Эйегона IV, Дейемон Черное Пламя, поднял восстание против своего законнорожденного брата под знаменем с таким же трехглавым драконом, но поменял цвета, как это часто водится у бастардов: дракон черный, поле красное. Мятеж закончился на Багряном Поле, где Дейемон и его сыновья-близнецы полегли под градом стрел Красного Ворона. Мятежники, оставшиеся в живых и склонившие колено перед законным правителем, были помилованы, но лишились некоторой доли своих земель, замков и золота. И у каждого взяли кого-то в заложники, чтобы впредь неповадно было.

– Теперь я вспомнил. Сир Арлан не любил говорить о Багряном Поле, но однажды в подпитии рассказал мне, как погиб его племянник. – Дунк до сих пор слышал голос старика, чуял, как от него пахнет вином. «Роджер Пеннитри его звали. Лорд с тремя замками на щите расколол ему голову булавой». Имени того лорда старик не знал – а может, и знать не хотел. Отряд Скрипача и лорда Пека уже скрылся вдали, оставив за собой тучу красной пыли. Что Дунку до них? С тех пор шестнадцать лет минуло, претендент погиб, его сторонники изгнаны или помилованы.

Под жалобные крики птиц они молча проехали половину лиги, и Дунк сказал:

– Он про Батервелла упоминал. Тот живет где-то поблизости?

– На том берегу озера, сир. Лорд Батервелл при короле Эйегоне был мастером над монетой. Дейерон сделал его десницей, но ненадолго. В гербе у него волнистые линии – белые, желтые и зеленые. – Эг любил блеснуть своими познаниями в геральдике.

– Он друг твоего отца?

– Вот уж нет, – скорчил гримасу Эг. – Отец его недолюбливает. Во время мятежа второй сын Батервелла дрался за претендента, а старший – за короля. И нашим и вашим, а сам лорд ни за кого.

– Ну что ж, благоразумный человек.

– Трус, как отец говорит.

Да, принц Мейекар – муж надменный, гордый и жесткий.

– Белых Стен мы все равно не минуем по дороге к Королевскому тракту. Почему бы заодно и не подхарчиться? – У Дунка заурчало в животе при одной мысли об этом. – Может, кому-то из гостей понадобится охрана на обратном пути.

– Мы же вроде на север едем?

– Стена восемь тысяч лет простояла – постоит еще малость. И добираться до нее добрую тысячу лиг, так не худо бы сперва серебром разжиться. – Славно было бы схлестнуться на турнире с этим желчным лордом Пеком. «Вас победил оруженосец старого сира Арлана, – скажет Дунк, получив с него причитающийся выкуп. – Тот, кто заменил ему убитого вами мальчика». Старику бы это понравилось.

– Хотите на турнир записаться, сир?

– А что? По-моему, время уже пришло.

– Нет, сир. Не пришло.

– Зато в ухо тебе дать самое время. – Ему бы всего два поединка выиграть, и довольно. Если он возьмет два выкупа, а выплатит только один, они целый год будут харчиться что твои короли. – Я мог бы принять участие в общей схватке, если она там будет. – При его росте и силе победа в ней достанется ему легче, чем в одиночном бою.

– На свадьбах общие схватки не в обычае, сир.

– Зато пиры в обычае. Путь перед нами лежит долгий, не худо бы набить животы.

Озеро на закате горело багряным золотом, словно лист кованой меди. Завидев над верхушками ив крышу гостиницы, Дунк снова напялил потный камзол, умылся, расчесал пальцами гриву выгоревших волос. С ростом и со шрамом на щеке он ничего поделать не мог, но надеялся, что теперь будет меньше смахивать на разбойника.

Гостиница оказалась гораздо просторнее, чем он ожидал. Широкий сруб, увенчанный башенками, расползался во все стороны и даже в воду, опираясь на сваи, забрел. К перевозу по илистому берегу проложили дорожку из горбыля, но ни парома, ни паромщика видно не было. Через дорогу виднелась конюшня, крытая тростником; двор с колодцем и колодой для водопоя окружала сложенная насухо стенка, но ворота стояли открытые.

– Займись лошадьми с мулом, только пить много не давай, – распорядился Дунк. – Я пойду закажу нам поесть.

– Вам паром нужен? – спросила подметавшая крыльцо хозяйка гостиницы. – Сегодня уже не придет. Солнце садится, а по ночам Нед перевозит, только когда луна полная. Утречком переправитесь.

– Дорого он берет, не скажете?

– Три гроша с человека, десять с коня.

– У нас две лошади с мулом.

– За мула тоже готовьте десять.

Всего тридцать шесть, прикинул в уме Дунк – больше, чем он надеялся.

– В прошлый раз это стоило всего два гроша с человека и шесть с коня.

– Это вы с Недом договаривайтесь, а от себя я скажу, что постелей у меня нет. Лорды Шоуни и Костейн со свитой стоят, все полнехонько под завязку.

– Лорд Пек тоже здесь? – (Тот, что убил оруженосца старого сира Арлана.) – Он направлялся сюда вместе с лордом Кокшо и Скрипачом.

– Нед взял их на свой последний паром. – Женщина смерила Дунка взглядом. – Вы тоже из ихних будете?

– Нет, просто встретил их на дороге. – От запаха, струящегося из окон, у Дунка потекли слюнки. – Мы бы отведали того, что у вас там жарится, если не слишком дорого.

– Дикий вепрь, – доложила хозяйка. – С перцем, луком, грибами и репкой.

– Мы и без репки обойдемся. Нам бы по ломтю жаркого да по кружке вашего эля – сколько возьмете? А переночуем мы на конюшне, с вашего позволения.

Тут он дал маху.

– Конюшня для лошадей. Ты, конечно, тоже здоров что твой конь, однако ног у тебя две, не четыре. Не нанималась я кормить все Семь Королевств. Жаркое у меня для гостей и эль тоже. А ну как недостанет чего, что лорды скажут? Вон, в озере рыбы полно, и бродяги вроде вас стоят лагерем у пеньков, межевые будто бы рыцари. – Тон женщины ясно давал понять, что их рыцарство вызывает у нее большие сомнения. – Глядишь, примут вас и едой поделятся, только не мое это дело. Проваливай, – она махнула на Дунка метлой, – некогда мне с тобой. – Дверь за ней захлопнулась, и Дунк не успел спросить, где же ему найти упомянутые пеньки.

– Там не свинью жарят, сир? – Эг сидел на краю колоды, с ногами в воде, и обмахивался шляпой.

– Вепря. Но кому он нужен, когда есть вкусная солонинка?

– Можно, я лучше сапоги свои съем? А новые сошью из солонины, она попрочнее будет.

– Нельзя, – сказал Дунк, сдерживая усмешку. – Еще слово, и я тебя кулаком попотчую. – Он снял с мула свой шлем и кинул оруженосцу. – Достань из колодца воды и размочи солонину. – В сухом виде она могла стоить человеку нескольких зубов. – Из поилки не бери, ты в ней ноги мочил.

– Мои ноги только вкус бы улучшили, – хмыкнул Эг, однако повиновался.

Межевых рыцарей они нашли без труда: углядели на берегу их костер и пошли на свет, ведя в поводу животных. Шлем Дунка, который Эг нес под мышкой, хлюпал на каждом шагу. От солнца осталась только чуть заметная красная полоса на западе. Вскоре деревья расступились, и путники вошли в бывший чардревник, заповедную рощу Детей Леса, от которой ныне остались только пни да белые корни.

У костра, передавая друг другу винный мех, сидели на корточках двое мужчин. Их кони паслись неподалеку, оружие и доспехи были сложены аккуратно. Еще один, намного моложе своих спутников, прислонился спиной к каштану.

– Вечер вам добрый, сиры, – окликнул еще издали Дунк: вооруженных людей врасплох лучше не заставать. – Меня зовут сир Дункан Высокий, а парнишку – Эг. Можно нам подсесть к вашему костерку?

– Здравствуйте, сир Дункан, – сказал, поднявшись навстречу, человек средних лет с рыжими бакенбардами. – И впрямь высокий… будем рады и вам, и парнишке вашему, только что у него за имя такое – Эг?

– Уменьшительное, сир. – Эг благоразумно умолчал о полном своем имени – Эйегон.

– Вот оно как. А с головой что?

Скажи, что вши завелись, мысленно воззвал Дунк. Они часто этим отговаривались, но иногда Эг нес что-нибудь несусветное.

– Я дал обет брить ее, сир. Пока рыцарские шпоры не получу.

– Достойный обет. Я сир Кайл, Вересковый Кот. Под каштаном сидит сир Глендон… э-э… Болл, а рядом со мной добрый сир Мейнард Пламм.

– Пламм, – насторожил уши Эг. – Вы не родственник лорда Визериса, сир?

– Дальний, – ответил высокий сутулый рыцарь с длинными белесыми волосами, – хотя сомневаюсь, что его милость признает это родство. Он, скажем так, из сладких Пламмов[7], а я из кислых. – Плащ сира Мейнарда, неровно выкрашенный в сливовый цвет, по краям сильно пообтрепался. В пряжку, скреплявшую его на плече, был вставлен лунный камень величиной с куриное яйцо, остальной наряд состоял из бурой шерсти и поцарапанной кожи.

– У нас солонина есть, – сказал Дунк.

– А у сира Мейнарда мешок яблок, – похвастал сир Кайл. – Добавить к этому мой маринованный лук, и пир выйдет на славу! Присаживайтесь, сир, вон сколько кругом удобных пеньков. Куковать нам тут до позднего утра: паром на озере один, всех нас он не перевезет, а лорды со свитой, конечно, поедут первыми.

Дунк с Эгом расседлали Грома, Дождинку и Мейстера. Лишь после того как животные напились, поели и были спутаны на ночь, Дунк принял предложенный сиром Мейнардом мех с вином.

– Кислое винцо лучше, чем совсем никакого, – заметил Кайл-Кот. – Вот погодите, доберемся до Белых Стен: у лорда Батервелла к северу от Бора самые вкусные вина, так говорят. Он раньше был королевским десницей, как его дед когда-то; человек он, слыхать, набожный и очень богатый.

– На коровах разбогател, – подхватил Мейнард Пламм. – Вымя бы ему в герб. У Батервеллов молоко течет в жилах, да и Фреи не лучше. В этом браке угонщики скота сочетаются со сборщиками пошлины – деньги к деньгам, стало быть. Когда восстал черный дракон, коровий лорд нарочно послал одного сына к Дейемону, а другого к Дейерону, чтобы Батервеллы в любом случае оказались на стороне победителя. Оба они полегли на Багряном Поле, а младший по весне умер, потому лорд и женится снова. Если же и эта жена ему не подарит сына, имя Батервеллов умрет вместе с ним.

– Туда и дорога, – проронил сир Глендон Болл, точа бруском меч. – Воин не любит трусов. – Одежда на молодом рыцаре была добротная, но поношенная и собранная, видно, с бору по сосенке. Из-под железного полушлема торчали каштановые вихры. Ростом Глендон не вышел, но сложен был крепко. Над близко сидящими глазками гусеницами мохнатились брови, подбородок выдавался вперед, а лет ему было никак не более восемнадцати. Дунк принял бы этого парня за оруженосца, не поименуй его Кайл сиром: на щеках у него росли прыщи вместо бакенбард.

– Давно ли вы в рыцарях? – спросил Дунк.

– Давно. При смене луны полгода исполнится. Меня посвятил сир Морган Данстебл из Полной Чаши – при свидетелях, – а обучался я с младенческих лет. Верхом ездить стал раньше, чем ходить, и вышиб взрослому человеку зуб, не потеряв ни одного из молочных. В Белых Стенах я намерен прославиться и завоевать драконье яйцо.

– Вот, значит, какой приз назначен победителю? – Последний дракон умер лет сто назад, однако сир Арлан видел отложенные им яйца – твердые как камень, рассказывал он, но очень красивые. – Откуда у лорда Батервелла драконье яйцо?

– Король Эйегон подарил его тогдашнему Батервеллу, деду нынешнего, когда гостил у него в замке, – объяснил Мейнард Пламм.

– За что же лорду пожаловали такую награду?

– У него будто бы были три дочки-девственницы, – усмехнулся сир Кайл, – а к утру его величество каждую наделил бастардом – видомо, хлопотливая ночка выдалась.

Дунк уже не раз слышал, что Эйегон Недостойный переспал с половиной девиц своего королевства и многим сделал ребят. Хуже того, на смертном одре он всех этих детей узаконил: и от дочерей знатных домов, и от прислужниц в тавернах, и от пастушек, и от уличных шлюх.

– Если хоть половина этих историй не врет, мы все должны быть сыновьями короля Эйегона.

– А кто вам сказал, что это не так? – подмигнул сир Мейнард, а сир Кайл предложил:

– Едем с нами, сир Дункан. С вашим завидным ростом какой-нибудь лордик непременно возьмет вас на службу, и я тоже надеюсь, что мне посчастливится. Там будет Джоффри, лорд Горького Моста; в три его годочка я выстругал ему первый сосновый меч, тогда как мой собственный служил верой и правдой его отцу.

– Тоже сосновый? – осведомился сир Мейнард. Сир Кайл не обиделся и ответил со смехом:

– Нет, из доброй стали, могу вас заверить. Был бы рад вновь послужить им кентавру. Если не хотите сразиться на турнире, сир Дункан, так хоть на пир приходите. Там будут певцы, музыканты, жонглеры, акробаты и даже карлики.

– Мы с Эгом едем на север, в Винтерфелл, – нахмурился Дунк. – Лорд Берон Старк созывает мечи, чтобы навсегда прогнать кракенов со своих берегов.

– По мне, там чересчур холодно, – сказал сир Мейнард. – Коли желаете поохотиться на кракенов, ступайте лучше на запад. Ланнистеры строят флот, чтобы нанести Железным Людям удар на их родных островах. С Дагоном Грейджоем только так и можно покончить. На суше его бить бесполезно – уползает в море. Его надо добить на воде.

В этом был свой резон, но Дунку как-то не хотелось сражаться с Железными Людьми на море. «Белую леди», шедшую из Дорна в Старомест, однажды атаковали пираты, и он, надев доспехи, стал помогать морякам. В отчаянном кровавом бою Дунк едва не свалился за борт – случись это, ему пришел бы конец.

– Не худо бы трону взять пример со Старка и Ланнистера, – заметил сир Кайл. – Они по крайней мере сражаются, а Таргариены что? Король Эйерис корпит над книгами, принц Рейегаль бегает голый по Красному Замку, принц Мейекар носу не кажет из Летнего.

Эг ворошил в костре палкой, пуская искры, и промолчал, когда помянули его отца. Дунка это порадовало: кажется, мальчишка наконец научился держать язык за зубами.

– Я во всем этом виню Красного Ворона, – продолжал сир Кайл. – Он десница короля, и его прямой долг выступить против кракенов, сеющих ужас вдоль берегов Закатного моря.

– Его единственный глаз устремлен на Тирош, – пожал плечами сир Мейнард, – где Жгучий Клинок в изгнании замышляет недоброе вкупе с сыновьями Дейемона Черное Пламя. Он держит королевский флот под рукой, буде они вздумают переправиться.

– Жгучему Клинку здесь многие бы обрадовались, – отвечал на это сир Кайл. – Красный Ворон – корень всех наших бед, червь, гложущий сердце нашей державы.

– За такие слова с человека голову могут снять, – нахмурился Дунк, вспомнив горбатого септона из Каменной Септы. – Кое-кто может счесть их изменой.

– Какая же тут измена, если это правда? При короле Дейероне никто не боялся высказывать свое мнение, а теперь… – Сир Кайл изобразил неприличный звук. – Только вот надолго ли Красный Ворон посадил на Железный Трон Эйериса? Король слаб здоровьем, и когда он умрет, лорд Риверс начнет войну за трон с принцем Мейекаром. Десница против наследника.

– Вы забываете о принце Рейегале, мой друг, – возразил сир Мейнард. – После Эйериса наследует он, а за ним его дети.

– Слабоумный-то? Я лично ему не враг, но он все равно что покойник, как и его близнецы. Вот только не знаю, как они все умрут – от булавы Мейекара или от чар Красного Ворона.

Да спасут нас Семеро, подумал Дунк, когда Эг подал свой пронзительный голос.

– Принц Мейекар – брат Рейегаля. Он любит его и не причинит ему никакого вреда.

– Тихо, мальчик, – рыкнул Дунк. – Тебя не спрашивают.

– Буду говорить, когда захочу.

– Нет, не будешь. – Длинный язык когда-нибудь погубит мальчишку, а вместе с ним и Дунка. – По-моему, солонина уже размочилась. Раздай нашим друзьям поровну, живо.

Мальчик вспыхнул. Дунк побоялся, что он начнет спорить, но Эг лишь набычился, как это свойственно одиннадцатилетним мальчишкам, выудил солонину из шлема и стал раздавать, поблескивая бритой башкой при свете костра. Мясо, размокнув в воде, преобразилось из древесины в старую кожу. Дунк жевал его краешек, стараясь обогнать мысли о вепре, крутящемся на вертеле и капающем жиром в огонь.

В сумерках на смену оводам, донимающим лошадей, пришли комары, охотники до человеческой крови. Только дым и спасал от них: не хочешь, чтобы тебя ели – коптись.

Мех с кислым, но крепким вином снова пошел по кругу, и Вересковый Кот стал рассказывать, как во время мятежа спас жизнь лорду Горького Моста.

– Когда знаменщик лорда Армонда пал, я спрыгнул с коня. Со всех сторон нас окружали изменники…

– Что за изменники, сир? – перебил Глендон Болл.

– Люди Черного Пламени.

В руке сира Глендона сверкнула сталь. Огонь превратил оспины на его лице в открытые язвы, жилы на шее натянулись, как тетива лука.

– Мой отец сражался за черных.

Ну вот, снова-здорово. Вопрос «красное или черное» людям лучше не задавать.

– Уверен, что сир Кайл никого не хотел оскорбить, – поспешил вмешаться Дунк.

– Само собой, – подтвердил Кот. – Это давно было, парень, к чему сводить старые счеты. Все мы теперь входим в одно межевое братство.

Сир Глендон долго взвешивал его слова, подозревая в них насмешку, и наконец сказал:

– Дейемон Черное Пламя не был изменником. Старый король вручил меч ему, хоть он и родился бастардом – а значит, и королевство ему предназначил. Знал, что он превосходит Дейерона во всем.

Стало тихо, только костер потрескивал. Дунк прихлопнул комаров у себя на шее, глазами призвал Эга к молчанию и сказал:

– Во времена Багряного Поля я был малым ребенком, но рыцарь, которому я служил, сражался за красного дракона, а тот, которому я потом присягнул – за черного. Отважные воины были и на той, и на другой стороне.

– Были, да, – не совсем уверенно отозвался сир Кайл.

– Герои. – Сир Глендон повернул свой щит и показал герб – желто-красный огненный шар на полуночно-черном поле. – И во мне течет кровь одного из них.

– Вы сын Огненного Шара, – догадался Эг, и сир Глендон в первый раз улыбнулся.

– Сколько же вам лет? – удивился сир Кайл. – Квентин Болл погиб…

– Еще до моего рождения, – завершил Глендон, задвинув меч в ножны, – но продолжает жить в моем теле. Я докажу это в Белых Стенах, завоевав драконье яйцо.

Наутро пророчество сира Кайла сбылось. Сначала стали переправлять лордов Костейна и Шоуни, и каждая ездка туда-сюда, а их было несколько, занимала более часа. Из-за илистых берегов лошадей с повозками приходилось сводить по сходням, а потом тем же манером разгружать на той стороне. Лорды еще больше затянули переправу, заспорив о первенстве: Шоуни был старше, Костейн же полагал, что его род знатнее.

Дунк терпеливо ждал, почесывая укусы.

– Вот позволили бы мне снять сапог, и первыми были бы мы, – сказал Эг.

– Ни к чему это. Лорды приехали сюда раньше нас, притом они лорды.

– Мятежники, – скорчил гримасу Эг.

– Как так?

– Лорд Шоуни и отец нынешнего лорда Костейна сражались за Черное Пламя. Мы с Эйемоном разыгрывали это сражение на зеленом столе мейстера Мелакина с раскрашенными солдатиками и маленькими флажками. Герб Костейнов поделен на четверти: серебряная чаша на черном поле и черная роза на золотом. Это знамя находилось на левом фланге Дейемонова войска, а Шоуни вместе со Жгучим Клинком бился на правом и заработал тяжелые раны, от которых едва не умер.

– Это дело прошлое. Они оба здесь, не так ли? Стало быть, они склонили колено, и король Дейерон их помиловал.

– Да, но…

– Помолчи. – Дунк защипнул мальчику губы, и тот внял совету.

Как только отчалил последний паром с людьми Шоуни, на пристани появились лорд и леди Смолвуд с собственными людьми, и межевым рыцарям опять пришлось ждать.

Межевое братство продержалось недолго: сир Глендон дулся и держался в стороне от других, сир Кайл, рассудив, что переправы им в ближайшие часы не дождаться, подольщался к лорду Смолвуду, с которым был немного знаком, сир Мейнард точил лясы с хозяйкой гостиницы.

– Держись от него подальше – может статься, он разбойник, – предупредил Эга Дунк.

– Никогда еще не встречал рыцарей-разбойников, – тут же загорелся Эг. – Вы думаете, он задумал украсть драконье яйцо?

– Лорд Батервелл наверняка хорошо его охраняет. Как по-твоему, он выставит яйцо на пиру? Хотелось бы взглянуть.

– Я бы вам свое показал, только оно в Летнем Замке.

– Твое? У тебя есть драконье яйцо? – Дунк нахмурился, подозревая, что мальчишка его разыгрывает. – Откуда бы?

– Дракон снес. Мне его в колыбель положили, сир.

– А в ухо не хочешь? Драконов на свете нет.

– Зато есть их яйца. Последний дракон отложил пять штук, и на Драконьем Камне тоже имеется кладка – старая, до Пляски еще. У всех моих братьев есть по яйцу. Эйерионово точно из золота с серебром отлито и все в огненных жилках, мое белое в зеленых разводах.

В колыбель положили… Дунк временами забывал, что Эг на самом деле принц Эйегон.

– Смотри только при незнакомцах рта не разевай.

– Я ж не дурак, сир. Знаете, когда-нибудь драконы вернутся. Брат Дейерон видел это во сне, а король Эйерис в книгах вычитал. Может, как раз мое яйцо и проклюнется – вот будет здорово!

– Ой ли? – Дунк сомневался на этот счет.

– Мы с Эйемоном всегда верили, что драконы вылупятся из наших яиц и мы будем летать по небу, как Эйегон Первый и его сестры.

– Угу. Если все прочие рыцари в королевстве провалятся сквозь землю, то лордом-командующим Королевской Гвардии стану я. Если эти яйца такие ценные, почему лорд Батервелл свое отдает?

– Может, богатством своим хочет похвастаться?

– Да, пожалуй. – Сир Глендон Болл затягивал подпруги… а конь-то у него плоховат, стар и мал ростом. – Почему его отца прозвали Огненным Шаром?

– За горячий нрав и рыжую голову. Сир Квентин Болл был мастером над оружием в Красном Замке, обучал боевым искусствам отца, дядюшек и королевских бастардов. Король Эйегон обещал сделать его рыцарем Королевской Гвардии, поэтому он отправил жену к Молчаливым Сестрам; но когда открылась вакансия, Эйегон уже умер, и король Дейерон назначил на этот пост сира Виллема Уайлда. Отец говорит, что как раз-таки Огненный Шар вкупе со Жгучим Клинком подбил Дейемона Черное Пламя предъявить права на корону. И спас претендента, когда Дейерон послал королевских гвардейцев взять его под арест. Позже Огненный Шар убил лорда Леффорда у ворот Ланниспорта и загнал Седого Льва обратно в Утес. При переправе через Мандер он зарубил сыновей леди Пенроз одного за другим, но самого младшего пощадил из жалости к его матери.

– Благородно поступил, – признал Дунк. – Он погиб на Багряном Поле?

– Нет, сир, раньше. Какой-то лучник пустил стрелу ему в горло, когда он спешился, чтобы попить из ручья. Простой стрелок, без имени и звания.

– Простые люди тоже бывают опасны, когда получают разрешение убивать героев и лордов. А вот и паром. – Лодка медленно ползла через озеро.

– Долго еще. Так как, сир, едем мы в Белые Стены?

– Почему бы и нет – надо же на драконье яйцо поглядеть. Вот выиграю турнир, и будут эти дива у нас обоих. Чего смотришь?

– Я бы сказал, сир, да вы велели помалкивать.

Межевых рыцарей посадили за стол ниже соли[8], ближе к дверям, чем к помосту.

Белые Стены были сравнительно новым замком: дед нынешнего лорда возвел их всего лет сорок назад. В простонародье замок прозвали Молочным; светлый камень для его постройки добывали в Долине и доставляли сюда через горы с большими затратами. Полы и колонны внутри были беломраморные с золотыми прожилками, стропила вытесали из белых чардрев – Дунк даже представить себе не мог, сколько все это стоило.

А вот великий чертог мог бы быть и побольше, решил он, занимая место между сиром Мейнардом и сиром Кайлом. Приняли их радушно, хотя на пир они явились незваные: плохая это примета – отказывать в гостеприимстве рыцарю в день своей свадьбы. Одному сиру Глендону несладко пришлось.

– Не было у Огненного Шара никаких сыновей, – заявил во всеуслышание стюард лорда Батервелла. Молодой рыцарь возразил ему и пару раз помянул сира Моргана Данстебла, но стюард стоял на своем. Сир Глендон схватился за меч, прибежали латники с копьями, и кровопролитие казалось уже неминуемым, но положение спас белокурый рыцарь по имени Кирби Пимм. Он обнял стюарда за плечи, засмеялся и что-то зашептал ему на ухо. Стюард нахмурился; сир Глендон от его слов густо побагровел – Дунк было подумал, что он сейчас заплачет или кого-то убьет, – но в чертог его допустили.

Бедняге Эгу посчастливилось меньше.

– Чертог только для лордов и рыцарей, – сказал помощник стюарда. – Для оруженосцев, грумов и латников накрыты столы во дворе.

Знал бы ты, кто он, подумал Дунк – усадил бы его за высокий стол на подушки! Дунку не очень хотелось отпускать Эга с другими оруженосцами: почти все они были взрослые люди, не пожелавшие сами стать рыцарями. Или просто не сумевшие? Оруженосцу, чтобы стать рыцарем, помимо благородства и военного мастерства нужны еще конь, меч и доспехи – не всякий может это себе позволить.

– Смотри же, помалкивай, – велел Дунк. – Они твоей наглости не потерпят. Знай себе лопай да слушай – авось узнаешь что-то полезное.

Сам он был рад посидеть в прохладе над чашей вина, дожидаясь сытного угощения. Даже межевому рыцарю надоедает пережевывать каждый кусок по полчаса. Ниже соли еда скорее всего будет простой, зато изобильной. Дунка это вполне устраивало.

Но что мужик за честь почитает, то лорду срам, как говаривал старый сир Арлан.

– Мне здесь сидеть невместно, – сказал помощнику стюарда сир Глендон Болл, переодевшийся в красивый старый дублет, отделанный золотым кружевом, с красным шевроном и серебряными монетами дома Боллов на груди. – Известно ли вам, кто был мой отец?

– Благородный рыцарь и знатный лорд, несомненно, но вы здесь такой не один. Садитесь где вам указано, сир, а уйдете – я горевать не стану.

Молодой Глендон надулся, но все-таки сел ниже соли вместе со своими попутчиками. Скамейки заполнялись быстро; гостей было больше, чем ожидал Дунк, и некоторые, судя по всему, проделали долгий путь. Они с Эгом не бывали в обществе стольких лордов и рыцарей со времен Эшфорда, и оставалось только гадать, кого им здесь еще ждать. Дунк начинал жалеть, что заявился сюда; если его узна́ют…

Слуга раскладывал перед всеми едоками ковриги черного хлеба. Дунк, радуясь, что можно чем-то заняться, разрезал свою надвое, верхнюю половину съел, а из нижней выскреб мякиш, чтобы получилась миска. Хлеб, хоть и черствый, по сравнению с их солониной казался мягче пуха – его можно было жевать не размачивая.

– На вас обращают внимание, сир Дункан, – заметил сир Мейнард, когда мимо них проследовал лорд Вируэлл со своими рыцарями. – Вон те девушки на помосте прямо глаз с вас не сводят! Поспорить могу, они никогда еще не видели такую громадину. Вы на голову выше всех мужчин в этом чертоге, даже когда сидите.

Дунк сгорбился. Он привык, что на него постоянно пялят глаза все, кому не лень, но нельзя сказать, чтобы ему это нравилось.

– Пусть себе смотрят.

– Вон там, сидит Старый Бык. Его тоже считают крупным мужчиной – в основном из-за пуза, так мне сдается, – но вы по сравнению с ним великан.

– Чистая правда, сир, – подтвердил один из их сотрапезников – желтолицый, угрюмый, в одежде серовато-зеленых тонов. Его маленькие глазки пронзительно смотрели из-под тонких бровей. – Уже ваш рост на турнирном поле сделает вас одним из самых опасных бойцов.

– Я слышал, Бестия Бракен собирался приехать, – сказал другой сосед по столу.

– Вряд ли, – возразил желтолицый. – Этот турнир не из важных – маленький бой во дворе в честь боя на брачном ложе. Воинам вроде Ото Бракена здесь нечего делать.

– Бьюсь об заклад, милорд Батервелл тоже на поле не выйдет, – сказал сир Кайл. – Будет посиживать в тенечке и высылать вместо себя бойцов.

– В таком случае он увидит их побежденными, – заявил сир Глендон, – и вручит мне свое драконье яйцо.

– Сир Глендон – сын Огненного Шара, – объяснил сир Кайл желтолицему рыцарю. – Можем ли мы узнать ваше имя, сир?

– Утор Андерлиф, чей отец ничем не прославился. – Одежда на Андерлифе была добротная, хотя и простого покроя, плащ на плече скрепляла серебряная застежка в виде улитки. – Если копьем вы владеете не хуже, чем языком, сир Глендон, почему бы вам не вызвать этого высокого рыцаря?

– Он будет сражен, несмотря на свой рост, – не замедлил с ответом сир Глендон.

Дунк смотрел на свою чашу, в которую слуга как раз наливал вино.

– С мечом я управляюсь лучше, чем с копьем, – признал он, – а с боевым топором и того лучше. Здесь намечается общая схватка? – В таком бою рост и сила давали ему большое преимущество, в отличие от поединков на копьях.

– На свадьбе? – ужаснулся сир Кайл. – Негоже это.

– Свадьба – тоже своего рода схватка, – ухмыльнулся сир Мейнард. – Любой женатый человек подтвердит.

– Общей схватки, боюсь, не будет, – сказал сир Утор, – но лорд Батервелл, помимо драконьего яйца, обещал тридцать золотых драконов тому, кто станет вторым, и по десять побежденным в двух предыдущих боях.

А что? На тридцать драконов можно коня купить – пусть старик Гром отдыхает в дороге. Десять драконов – тоже неплохо; будут Эгу доспехи, а Дунку – настоящий рыцарский шатер с деревом и падучей звездой. И гусь жареный, и окорок, и пирог с голубями.

– Победители еще и выкуп возьмут, – заметил сир Утор, выскребая из буханки собственную хлебную миску, – а зрители, говорят, об заклад будут биться. Сам лорд Батервелл не любитель, но кое-кто из гостей не прочь поставить хорошие денежки.

Тут на галерее затрубили фанфары, и вошел Амброз Батервелл с молодой женой. Все встали. Новобрачные шли рука об руку по узорному мирийскому ковру; молодой было пятнадцать, и она едва расцвела, лорду-мужу стукнуло пятьдесят, и он только что овдовел. Она была розовая, он серый. За ней волочился свадебный плащ в белых, зеленых и желтых полосах – тяжело ей, должно быть, в такую жару, посочувствовал Дунк. И муж ей достался тяжелый, вислощекий, с реденькими волосенками.

Следом шествовал с маленьким сыном отец невесты, лорд Фрей с Переправы – поджарый, наряд в голубых и серых тонах. У четырехлетнего наследника начисто отсутствовал подбородок, зато соплей было хоть отбавляй. Далее следовали лорды Костейн и Рисли с женами, дочерьми лорда Батервелла от первого брака. За ними шли лорды Пек, Смолвуд, Шоуни; дома не столь знатные и рыцари-землевладельцы замыкали процессию. Среди них Дунк разглядел Джона Скрипача и Алина Кокшо – последний явно успел приложиться к чарке еще до начала пира.

Высокий стол заполнился не менее плотно, чем нижний. Молодых ждал двойной трон из позолоченного дуба с пуховыми подушками на сиденье, прочие рассаживались по креслам с резными подлокотниками. На стропилах позади них висели огромнейшие знамена: две башни Фреев и волнистые полосы Батервеллов.

– За короля! – провозгласил первый тост лорд Фрей. Сир Глендон поднял свою чашу так, чтобы она оказалась над тазом для омовения рук. Дунк чокнулся с ним, с сиром Утором и остальными. – За нашего гостеприимного хозяина лорда Батервелла, – продолжал Фрей. – Да ниспошлет ему Отец долгую жизнь и множество сыновей.

Гости снова выпили.

– За молодую леди Батервелл, мою дорогую дочь! Да ниспошлет ей Матерь плодородие. Смотри же, дитя, хорошенько сбей масло сегодняшней ночью и подари мне внука до конца года, а лучше двух.

По чертогу прокатился смех. Густое красное вино само лилось в горло.

– А теперь выпьем за королевского десницу Бриндена Риверса, да ведет его лампада Старицы по пути мудрости. – На помосте выпили, сир Глендон опрокинул свою чашу на пол.

– Что ж добро-то переводить, – упрекнул его Мейнард Пламм.

– Я не пью за тех, кто проливает родную кровь. Красный Ворон – колдун и бастард.

– Родился бастардом, – мягко поправил сир Утор, – но августейший отец перед смертью признал его. – Он, сир Мейнард и еще многие выпили за десницу, но многие другие не пили или выливали вино по примеру Болла. Дунк тоже выпил, хотя и без особой охоты. Сколько глаз у Красного Ворона? Тысяча и еще один. Другие лорды тоже провозглашали здравицы. Выпили за молодого лорда Талли, сюзерена Батервеллов – он под благовидным предлогом не приехал на свадьбу; за Лео Длинного Шипа, лорда Хайгарденского – он, по слухам, прихварывал; помянули павших – за них Дунк выпил охотно.

Последним встал Джон Скрипач.

– За моих отважных братьев! Я знаю, этим вечером они улыбаются.

Дунку не хотелось напиваться перед завтрашним турниром, но чаши исправно наполнялись после каждого тоста, да и жажда в нем пробудилась. «От чаши вина или рога с элем никогда не отказывайся, – сказал ему как-то сир Арлан. – Кто знает, когда тебе еще поднесут». Кроме того, не выпить за здоровье новобрачных было бы неучтиво, а за короля и его десницу просто опасно – вон сколько глаз вокруг.

Тост Скрипача, к счастью, оказался последним. Лорд Батервелл, поднявшись, поблагодарил всех пришедших и объявил на завтра турнир.

– А теперь, – произнес он далее, – начнем пировать!

На высокий стол подали молочного поросенка, зажаренного павлина в перьях, щуку в толченом миндале. Ниже соли поросенка заменяла соленая свинина, вымоченная в миндальном молоке и приправленная перцем, а павлина – подрумяненные каплуны с начинкой из лука, трав и грибов. Вместо щуки внизу ели белую треску в хрустящем тесте с густой подливкой – Дунк не понял, из чего она состоит. Подавались еще разварной горох, репа с маслом, морковь с медом и сыр, пахнущий как Беннис Бурый Щит. Дунк ел вволю; не зная, чем угощают Эга во дворе, он на всякий случай спрятал под плащ половину каплуна, пару краюшек хлеба и немного пахучего сыра.

Под скрипки и волынки начали толковать о турнире.

– Сир Франклин Фрей известен на Зеленом Зубце, – говорил Утор Андерлиф, хорошо знавший местных героев. – Вон он, дядя невесты, на помосте сидит. Лукаса Нейланда из Ведьминой Трясины тоже надо принять в расчет, и сира Мортимера Боггса с мыса Раздвоенный Коготь. Все остальные не представляют никакого интереса: домашние рыцари да деревенские силачи. Из этих лучшие Кирби Пимм и Галтри Зеленый – но зять лорда Батервелла, Черный Том Хедль, их легко одолеет. Он получил в жены старшую дочь его милости, убив трех соперников, а однажды вышиб из седла самого лорда Ланнистера.

– Неужто молодого Тибольта? – подивился сир Мейнард.

– Нет, Седого Льва, что по весне умер. – Так говорили обо всех, кого унесла весенняя горячка: по весне умерли десятки тысяч человек, в том числе король и два молодых принца.

– Не забудьте и сира Теомора Бульвера, – заметил сир Кайл. – Старый Бык убил сорок человек на Багряном Поле.

– Его слава осталась в прошлом, – не согласился сир Мейнард. – Посмотрите на него: за шестьдесят, весь жиром оброс, правый глаз все равно что незрячий.

– Не ломайте голову над тем, кто победит на турнире, – сказал кто-то позади Дунка. – Вот он я, сиры: любуйтесь.

За Дунком, улыбаясь, стоял сир Джон Скрипач. Прорезные рукава его белого шелкового дублета, подбитые красным атласом, падали ниже колен, тяжелую серебряную цепь на груди унизывали темные аметисты под цвет его глаз. Стоила эта цепь примерно столько же, сколько все имущество Дунка.

Вино окрасило щеки сира Глендона и воспламенило его прыщи.

– Кто вы такой, чтобы так похваляться?

– Меня зовут Джон Скрипач.

– Музыкант или воин?

– Я неплохо владею и копьем, и смычком. На каждой свадьбе нужен певец, на каждом турнире – таинственный рыцарь. Можно мне сесть вместе с вами? Батервелл был настолько великодушен, что усадил меня за высокий стол, но такие же, как я, межевые рыцари мне гораздо милее пухлых леди и старых лордов. – Скрипач хлопнул Дунка по плечу. – Будьте так добры, сир Дункан, подвиньтесь.

Дунк потеснился, сказав:

– Опоздали, сир, мы все уже съели.

– Не беда. Дорогу на кухню Батервелла я знаю, а вино, полагаю, у вас осталось? – От Скрипача пахло лимонами, апельсинами и еще чем-то – мускатным орехом, что ли: в заморских пряностях Дунк не очень-то смыслил.

– Не пристало рыцарю так хвалиться, – указал сир Глендон.

– В самом деле? Тогда прошу меня извинить: сына Огненного Шара я не хотел бы обидеть ни в коем случае.

– Вы знаете, кто я? – опешил юнец.

– Сын своего отца, полагаю.

– Свадебный пирог прибыл! – воскликнул сир Кайл.

Пирог везли на тележке шестеро поварят; внутри огромного сооружения слышались писк и возня. Когда лорд и леди Батервелл, совместно держа меч, его взрезали, оттуда выпорхнуло с полсотни птиц. На других свадьбах, где бывал Дунк, пирог наполняли одними голубями или певчими пташками, а здесь кого только не было: сойки, жаворонки, голуби всех мастей, пересмешники, соловьи, воробьи и один большой попугай в красных перьях.

– Двадцать одна порода, – сосчитал их сир Кайл.

– И двадцать одна разновидность помета, – добавил сир Мейнард.

– Видно, сир, что вы не поэт.

– Вон, вам на плечо уже капнули.

– Свадебному пирогу такая начинка в самый раз, – рассудительно сказал сир Кайл, счистив кляксу. – В браке чего только не бывает: радости и горе, боль и жалобы, любовь, страсть и верность. Потому и птицы все разные: никто не знает, что принесет ему молодая жена.

– Щелку свою, – молвил Пламм, – зачем иначе жениться?

– Выйду ненадолго подышать воздухом, – сказал Дунк. Отойти ему, если по правде, требовалось по малой нужде, но в обществе приличнее говорить, что хочешь на воздух.

– Возвращайтесь поскорей, сир, – сказал Скрипач. – Еще жонглеры будут, а потом провожание.

Ночной ветерок лизнул Дунка, как большой зверь. Утоптанная земля под ногами качалась… а может, это его шатало.

Ристалище устроили на внешнем дворе. У стены воздвигли три яруса деревянных сидений для лорда Батервелла и его знатных гостей; по обоим концам поля виднелись шатры, где рыцари могли облачиться в доспехи, и стойки с турнирными копьями. Ветерок всколыхнул знамена, и от свежевыбеленного барьера для конных поединков пахну́ло известкой.

Дунк отправился во внутренний двор, чтобы отыскать Эга: записать рыцаря на турнир должен оруженосец. В незнакомом замке он каким-то образом заблудился и очутился возле псарни. Собаки тут же подняли лай: то ли разорвать чужака хотели, то ли учуяли каплуна у него под плащом. Дунк повернул назад к септе. Мимо с хохотом промчалась женщина, за ней гнался рыцарь с лысой головой. Может, завернуть в септу и попросить Семерых, чтобы первым завтрашним противником оказался именно он? Нет, негоже так поступать… и где у них тут отхожее место? Углядев подходящие кусты, Дунк залез в них, развязал бриджи и стал облегчаться. Наверху отворилась дверь; два человека, стуча сапогами, сходили по соседней с кустами лестнице.

– …нищенский пир, право слово. Без Жгучего Клинка…

– Провались он в пекло, ваш Жгучий Клинок, – сказал другой голос, знакомый. – Бастардам, даже и ему, доверять нельзя. Стоит нам одержать пару побед, и он мигом переплывет море.

Лорд Пек! Дунк затаил дыхание и перестал орошать кусты.

– Мечтать еще не значит победить, – возразил Пеку низкий, довольно сердитый бас. – Старый Молочник думал, что у парня будет меч – и все остальные тоже. Красивыми словами да сладкими минами этого не поправишь.

– Все поправит дракон. Принц уверяет, что это яйцо непременно проклюнется – сон ему был. Он и братьев своих видел мертвыми. С живым драконом к нам сбежится столько мечей, сколько мы пожелаем.

– То дракон, а то сон. Красный Ворон тоже видит вещие сны – нам воин нужен, а не сновидец. Этот мальчишка и в самом деле сын своего отца?

– Делайте, что обещали, а об остальном я сам позабочусь. Когда у нас будет золото Батервелла и мечи Фреев, Харренхолл и Бракены не замедлят примкнуть к нам. Ото знает, что ему не победить… – Голоса удалились, и Дунк возобновил прерванное было занятие. Сын своего отца… о ком это они, не о сире ли Глендоне? Когда он завязал штаны, оба лорда были уже на другой стороне двора. Дунк едва не окликнул их, чтобы они обернулись к нему лицом, но вовремя воздержался, будучи одиноким, безоружным и сильно подвыпившим. Постояв и поразмыслив еще немного, он вернулся в чертог.

Последнюю перемену убрали, и начались увеселения. Одна из дочерей лорда Фрея весьма дурно сыграла на арфе «Два сердца бьются, как одно», жонглеры перебрасывались горящими факелами, акробаты кувыркались. Племянник лорда Фрея запел «Медведя и прекрасную деву», Кирби Пимм отбивал такт по столу деревянной ложкой. «Жил-был медведь, косолапый и бурый! Страшный, большой и с мохнатою шкурой!» – подхватил весь чертог. Лорд Касвелл упал носом в винную лужицу на столе, леди Вируэлл разрыдалась непонятно с чего.

Вино все так же текло рекой, только вместо красного борского теперь подавали местное. Так, по крайней мере, сказал Скрипач – сам Дунк, честно говоря, разницы не заметил. Лечебного вина с пряностями он тоже отведал: кто знает, когда еще доведется. Межевые рыцари, славные ребята все до единого, завели разговор о женщинах. Где-то сейчас Тансель? Ну леди Роанна известно где: спит у себя в Холодном Рве рядом с храпящим в усы сиром Юстасом, так что лучше о ней не думать. Вспоминают ли они Дунка хоть иногда?

Но он недолго предавался меланхолическим думам: из деревянной свиньи на колесах выскочили размалеванные карлики и принялись гоняться за дураком лорда Батервелла. Надутые свиные пузыри, служившие им оружием, лопались с громким пуканьем. Дунк, много лет не видавший ничего настолько смешного, хохотал заодно со всеми. Сынок лорда Фрея выхватил у одного из скоморохов пузырь и лупил им кого ни попадя. Его смех, визгливый и донельзя противный, вызывал у Дунка желание отшлепать мальчишку или, того лучше, бросить его в колодец. Если малютка и до него доберется, кто знает…

– Вот кто свадьбу-то сладил, – заметил сир Мейнард, когда воинственное дитя проскакало мимо.

– Как так? – Скрипач подставил пустую чашу слуге-виночерпию.

Сир Мейнард взглянул на помост, где молодая кормила вишнями мужа.

– Его милость не первый эту плюшку намаслит. Девица-то, говорят, согрешила в Близнецах с поваренком. Все бегала к нему на кухню, а братец как-то и прокрался за ней. Увидел зверя с двумя спинами, поднял крик. Повара со стражниками сбежались, глядь – миледи и ее кухарь любятся на мраморной глыбе, где тесто раскатывают. Оба голехонькие и в муке с головы до ног.

Враки скорей всего, решил Дунк. Лорд Батервелл богач, земли у него обширные и полны горшки золота – стал бы он брать за себя обесчещенную девицу да еще драконье яйцо отдавать, чтобы отпраздновать свадьбу с ней. Фреи с Переправы не знатней Батервеллов, только вместо коров у них мост. Хотя кто их поймет, лордов этих? Дунк грыз орехи и размышлял о том, что подслушал, справляя нужду во дворе. Что ж ты такое слышал, дубина пьяная? Лечебное вино ему понравилось; он выкушал еще одну чашу, уронил голову на руки, закрыл глаза и вскоре очнулся от криков:

– В постель! В постель! – Зачем же так орать… Дунку как раз снился приятный сон о Тансель и Горячей Вдове.

Сир Франклин Фрей нес молодую на руках по проходу, мужчины и мальчишки толпой бежали за ним. Лорда Батервелла тем временем облепили дамы; леди Вируэлл, позабыв о слезах, стаскивала его с сиденья, одна из дочек расшнуровывала ему сапоги, какая-то Фрей снимала камзол. Лорд со смехом отбивался от них. Дунк видел, что он здорово пьян, а сир Франклин тем более. Он выпивоха известный, того гляди невесту уронит.

– Эй! – вскричал вдруг Скрипач, рывком подняв Дунка на ноги. – Отдайте ее великану!

Дунк, мигнуть не успев, стал подниматься на башню с навязанной ему ношей. Девушка лягалась, мужчины срывали с нее одежду, предлагая посыпать ее мукой и замесить хорошенько, карлики путались у Дунка в ногах и лупили его пузырями. Ох, только бы не споткнуться.

Он не знал, где у лорда спальня, но его к ней успешно подталкивали. На раскрасневшейся хихикающей невесте остался один только левый чулок. Дунк тоже был пунцов и донельзя возбужден – счастье, что все смотрели на молодую, а не на него. Тансель, хотя леди Батервелл была нисколько на нее не похожа, не шла у него из ума. Ее Длинной прозвали, Тансель, но для него она была в самый раз. Увидятся ли они когда-нибудь снова? Иногда ему казалось, что она – только лишь сон. Она-то, может, и нет, а вот то, что ты приглянулся ей, и впрямь тебе примерещилось, чурбан этакий.

Опочивальню лорда устилали мирийские ковры, в комнате горело не меньше сотни душистых свечей, у двери возвышались доспехи, украшенные позолотой и дорогими каменьями. Тут даже собственный нужник был, в наружной стене.

Когда Дунк скинул леди на брачное ложе, один из карликов вскочил туда же и ухватился за ее грудь. Девица подняла визг, мужчины заржали, Дунк сгреб недомерка за шиворот и оттащил. Неся дрыгающего ногами карлика к двери, он увидел драконье яйцо.

Значительно больше куриного, но не настолько громадное, как воображал Дунк, оно лежало на черной бархатной подушке, на мраморном постаменте. Покрывающая его красная чешуя сверкала при свете ламп и свечей, как рубиновая. Бросив карлика, Дунк взял яйцо в руки. Оно оказалось тяжелей, чем он думал: таким можно разбить человеку голову, не повредив скорлупы. Чешуя мерцала густым багрянцем – пламя и кровь, – но в глубине ее вспыхивали золотые искорки и клубились черные завитки.

– Вы что это вытворяете, сир? – густым басом осведомился чернобородый, весь в чирьях рыцарь. Дунк узнал его по голосу: это он был во дворе с Пеком. – Положите яйцо на место и не хватайтесь грязными руками за сокровища его милости, не то пожалеете, клянусь Семерыми.

Рыцарь был не слишком пьян, поэтому Дунк счел за благо послушаться: вернул яйцо на подушку и вытер пальцы о рукав.

– Я ничего дурного не замышлял, сир. – Дунк-чурбан, темный как погреб. Отстранив чернобородого, он вышел из комнаты. На лестнице слышались возгласы и переливчатый смех: женщины вели лорда к его молодой жене. Чтобы не встречаться с ними, Дунк поднялся на крышу башни, под самые звезды. Замок смутно белел под луной.

От выпитого Дунка мутило. «И зачем я полез трогать это яйцо, – думал он, опершись о парапет. – Вся эшфордская заваруха тоже началась с дракона – деревянного, кукольного». Вспомнив об этом, Дунк, как всегда, почувствовал себя виноватым. Трое хороших людей погибли, спасая от топора ступню межевого рыцаря. Какой в этом смысл? Никакого. Извлеки из этого урок, Дунк-чурбан: драконы и драконьи яйца не про тебя созданы.

– Точно из снега, правда?

Дунк оглянулся: за ним, улыбаясь, стоял Джон Скрипач.

– Что из снега?

– Замок – вон как светится при луне. Вам не случалось бывать к северу от Перешейка, сир Дункан? Говорят, снег там идет даже летом. Стену не доводилось видеть?

– Нет, милорд. – С чего это он про Стену заговорил? – Теперь мы с Эгом едем как раз туда, в Винтерфелл.

– Хотел бы я с вами отправиться. Показали бы мне дорогу.

– Дорогу? – нахмурился Дунк. – Так это же все время прямо. Следуйте по Королевскому тракту на север и не собьетесь.

– Вестимо, так, – засмеялся Скрипач, – хотя где только человек не умудряется заплутать. – Он облокотился на парапет рядом с Дунком. – А еще говорят, что северяне – народ свирепый и в лесах у них волки водятся.

– Что вы делаете здесь наверху, милорд?

– Меня Алин ищет, а он весьма назойлив, когда выпьет. Я видел, как вы улизнули из комнаты ужасов, и потихоньку пошел следом. Не настолько уж я пьян, чтобы любоваться голым Батервеллом. Знаете, сир Дункан, я видел вас во сне – еще до того, как встретил, – и на дороге сразу признал, как старого друга.

Дунк испытал очень странное чувство, как будто все это с ним уже происходило. Мои сны не такие, как у вас, сир Дункан. Мои сбываются.

– Я снился вам? И что это был за сон?

– Я видел вас во всем белом с головы до ног, в длинном белом плаще. Вы оказались королевским гвардейцем, сир, самым прославленным рыцарем Семи Королевств, и защищать короля было делом всей вашей жизни. – Скрипач положил руку на плечо Дунка. – Вам ведь тоже снился такой сон, я знаю.

Верно, снился. Когда старик впервые дал Дунку подержать меч.

– Любой мальчишка грезит о Королевской Гвардии.

– Но для семерых мальчиков грезы сбываются наяву. Хотелось бы вам войти в их число?

– Мне? – Дунк стряхнул с плеча руку рыцаря. – Может, да, а может, и нет. – Рыцари Королевской Гвардии служат пожизненно, давая обет не иметь жены и не владеть землями. А вдруг он когда-нибудь все-таки встретит Тансель – почему бы не жениться, не родить сыновей? – Сны – пустое дело. Рыцарей Королевской Гвардии назначает только сам король.

– Стало быть, мне надо на трон сесть? Уж лучше я поучу вас играть на скрипке.

– Вы пьяны, вот и городите невесть что. – Ворона сказала-таки, что ворон черен!

– Восхитительно пьян, сир Дункан. Вино делает возможным даже самое небывалое. В белом вы были бы прекрасны, как бог – но, быть может, вы не любите этот цвет и предпочли бы стать лордом?

– Лучше я отращу себе голубые крылья и улечу в небо. Это столь же вероятно, как мое лордство.

– Ну вот, теперь вы смеетесь. Негоже рыцарю насмехаться над своим королем. Ничего… когда вылупится дракон, веры у вас прибавится.

– Дракон вылупится? Где, здесь?

– Я и это видел во сне. Белый замок и дракон, разбивающий скорлупу. А однажды мои братья приснились мне мертвыми. Им было двенадцать лет, а мне всего семь; они посмеялись надо мной – и погибли. Теперь мне двадцать два, и я в свои сны верю.

Дунк вспомнил другой турнир и принца, с которым шел по лугу под теплым весенним дождем. «Мне снились вы и мертвый дракон, – сказал ему Дейерон, брат Эга. – Здоровенный змей с такими широкими крыльями, что они могли бы затенить этот луг. Он рухнул на вас – однако вы остались живы, а дракон умер». С беднягой Бейелором все в точности так и вышло. Сны – штука опасная.

– Как скажете, милорд, – пожал плечами Дунк, – а теперь позвольте мне удалиться.

– Куда это, сир?

– Спать. Я пьян, как свинья.

– Побудьте лучше моей собакой. Эта ночь обещает многое. Повоем вместе на луну, чтобы боги проснулись в своих чертогах.

– Чего вам от меня надо?

– Ваш меч. Став моим человеком, вы подниметесь высоко. Мои сны не лгут, сир Дункан. Вам белый плащ, мне драконье яйцо. Оно должно стать моим, я видел. Возможно, как раз оно-то и проклюнется, а нет, так…

Позади них хлопнула дверь.

– Вот он, милорд, – сказал кто-то, и на крышу вышел лорд Гармон Пек с парой латников.

– Гарми, – протянул Скрипач. – Что ты делаешь у меня в спальне?

– Вы на крыше, сир, и перебрали лишнего. Мы как раз и проводим вас в спальню, если позволите. Завтра вам выступать на турнире, а Кирби Пимм – весьма опасный противник.

– Я надеялся сразиться с ним. С сиром Дунканом.

– Возможно, позже, – сказал Пек, неприязненно покосившись на Дунка. – По жребию вам выпал Кирби Пимм.

– Значит, Пимм должен пасть, как и все остальные! Таинственный рыцарь побеждает всегда: ему сопутствует удача. – Латник взял Скрипача под локоть и повел вниз. – Сейчас, похоже, мы должны расстаться, сир Дункан.

На крыше остались только Дунк и лорд Гармон.

– Не надо совать руку в пасть дракона, межевой рыцарь. Разве мать вас этому не учила?

– Я, милорд, не знал своей матери.

– Оно и видно. Что он обещал вам?

– Лордство. Белый плащ. Голубые крылья.

– Ну, а я вам обещаю три фута холодной стали в живот, если кому-нибудь проболтаетесь.

Дунк потряс головой, чтобы она прояснилась, но добился лишь того, что его наконец-таки вырвало.

Лорд, которому он забрызгал сапоги, выругался и с отвращением произнес:

– Ни один рыцарь, кроме вашей межевой братии, не стал бы являться на свадьбу без приглашения.

– Нас никуда не приглашают, а мы тут как тут. – Вино порядком развязало Дунку язык.

– Запомните то, что я вам сказал, сир. Для своего же блага. – Пек стряхнул блевотину с сапог и ушел. Непонятно еще, кто из них безумнее – Скрипач или он.

Из всех пирующих в чертоге остался только сир Мейнард.

– Ну как, была мука у нее на сиськах? – полюбопытствовал он. Дунк, мотнув головой, налил себе еще, но тут же передумал, решив, что с него хватит.

В замке ночевали лишь лорды и леди, их вассалов и слуг разместили в казарме, остальным предоставлялось спать на соломенном тюфяке в подвале или поставить у западной стены собственный павильон. У Дунка была только простая палатка, купленная в Каменной Септе, но от дождя и солнца она защищала не хуже шатра. Шелковые жилища его соседей еще светились в ночи, словно цветные фонарики. Из голубого павильона с подсолнухами слышался смех, из шатра в белых и пурпурных полосах раздавались стоны любви. Их палатку Эг поставил чуть в стороне. Рядом, спутанные, бродили обе лошади с Мейстером, под крепостной стеной лежали оружие и доспехи Дунка. Верный оруженосец сидел внутри и что-то читал при свече, сверкая гладко выбритым черепом.

– Глаза испортишь со свечкой-то. – Чтение для Дунка оставалось тайной за семью печатями, хотя Эг и пытался его учить.

– Так без свечки ничего не видать, сир.

– А в ухо не хочешь? Что за книга такая? – На странице между словами виднелись изображения ярких щитов.

– Гербы благородных домов, сир.

– Скрипача ищешь? Напрасный труд. Здесь межевых рыцарей нет, только лорды и особо отличившиеся в битвах воины.

– Я не его ищу, сир, а других, чьи эмблемы во дворе видел. Взять лорда Сандерленда: у него в гербе три бледных женских лика на фоне волнистых полос, зеленых и синих.

– Сестринец? – Сандерленды владели Тремя Сестрами в заливе Укус. Септоны называли эти острова прибежищем алчности и прочих грехов, а порт Систертон слыл логовом контрабандистов. – Издалека же он ехал… родственник невесты небось.

– Нет, сир, не родственник.

– Значит, попировать хотел – у них ведь там одну рыбу едят. Тебя, к слову, хорошо накормили? Я тебе принес каплуна и сыра.

– Нам ребра давали, сир. – Эг низко склонился над книгой. – А лорд Сандерленд за черного дракона сражался.

– Как старый сир Юстас? Ну, старик был не так уж и плох, верно ведь?

– Верно-то верно…

– Видел я драконье яйцо – красное по большей части. – Дунк положил свои гостинцы вместе с сухарями и солониной. – У Красного Ворона тоже такое есть?

– Откуда бы? Он низкого рода.

– Нет, не низкого – он просто бастард. – Дунк хотел рассказать Эгу о подслушанном разговоре, но тут рассмотрел его лицо и спросил: – Что у тебя с губой?

– Ерунда, сир. Подрался.

– Дай погляжу.

– Да пустяки, крови почти что и не было. Я вином ее смочил.

– С кем ты дрался?

– С другими оруженосцами. Они говорили…

– Они могли болтать что угодно – что я тебе говорил?

– Чтоб я помалкивал, но когда твоего отца обзывают братоубийцей…

Он и есть братоубийца, хоть и неумышленный. Дунк сто раз наказывал Эгу не принимать такие слова близко к сердцу – он ведь знает, как все было на самом деле, ну и довольно. Мало ли о чем толкуют в тавернах и у костров. Всем известно, что Бейелор Сломи Копье пал от булавы принца Мейекара на Эшфордском лугу – ясно, что разговоров было не избежать.

– Они ведь не знают, что принц Мейекар твой отец. Знали бы, не говорили бы так. – (Разве что за глаза.) – И что ты им на это ответил?

– Что смерть принца Бейелора была злосчастной случайностью. И что принц Мейекар своего брата любил. Тут оруженосец сира Аддама говорит: до смерти, мол, любил, – а оруженосец сира Мэллора: он и другого брата, Эйериса, любит не меньше. Ну, тут я ему и врезал.

– Тебе бы самому наподдать хорошенько, чтоб ухо было под пару губе. Твой отец, будь он здесь, так бы и поступил. Думаешь, он нуждается в твоей защите, сопляк? Что он тебе наказывал, отпуская тебя со мной?

– Верно служить вам, слушаться во всем и не бояться лишений.

– А еще что?

– Соблюдать королевские законы и правила рыцарской чести.

– А кроме того?

– Брить голову или волосы красить… и никому не называть своего настоящего имени.

Дунк кивнул.

– И много вина вылакал тот парень, оруженосец?

– Он пиво пил.

– Вот видишь? Это ячмень да солод за него говорили. Слова – это лишь ветер, Эг. Пусть себе летят мимо.

– Которые ветер, а которые и измена. – Ох и упрям же этот мальчишка! – Это турнир изменников, сир.

– Да ладно тебе… вон сколько лет прошло. Черный дракон убит, его сторонники помилованы или бежали за море. Притом сыновья лорда Батервелла сражались и на той и на другой стороне.

– Стало быть, он половинчатый изменник.

– Был им шестнадцать лет назад. – Блаженное опьянение рассеивалось: Дунк так рассердился, что почти протрезвел. – Распорядитель турнира – его стюард, Косгроув. Разыщи его и внеси меня в список. Хотя погоди… не называй ему мое имя. – Кто-то из лордов мог запомнить сира Дункана Высокого по эшфордскому турниру. – Запиши меня как Рыцаря Виселицы. – Народ любит, когда на турнире появляется таинственный рыцарь.

– Виселицы, сир? – Эг потеребил больную губу.

– Ну да, из-за щита.

– Да, но…

– Делай, как я сказал, и хватит уже в книгу таращиться. – Дунк загасил свечу пальцами.

Солнце поднималось неумолимо, нагревая белокаменный замок. Пахло горячей землей, выполотой травой, и даже легчайший ветерок не шевелил желто-бело-зеленых знамен, обвисших над воротами и на башне.

Таким беспокойным Грома Дунк видел не часто. Жеребец мотал головой, мешая Эгу затягивать подпругу, и даже скалился. Ну что ж, боевой конь и не должен быть смирным… а в такую жару сама Матерь вышла бы из себя.

Поединок во дворе шел своим чередом. Сир Харберт скакал на золотистом коне, убранном в черные цвета с красными и белыми змеями Пэгов, сир Франклин на гнедом в шелковой серой попоне с двумя башнями Фреев. Когда они сошлись, красно-белое копье переломилось надвое, а голубое разлетелось в щепки, но оба всадника удержались в седлах. С сидений и крепостных стен их поддержали довольно вялыми криками: слишком жарко, чтобы кричать, не говоря уже о сражении. Дунк вспотел, в голове стучало, как молотом. Выиграть бы первый поединок, потом еще один, и с него довольно.

Рыцари разъехались, бросив сломанные копья – уже четвертую пару, на три больше, чем нужно. Дунк медлил с доспехами, сколько мог, но пришлось все же надеть их. Подштанники приклеились к телу намертво, однако покрыться потом – еще не самое страшное. Вспомнить хоть бой на борту «Белой леди», к концу которого Дунк весь промок от крови.

Пэг и Фрей, вооружившись заново, пришпорили коней и подняли тучу пыли. От треска ломающихся копий Дунк поморщился. Зачем было столько есть и пить ночью? Он смутно помнил, как нес наверх молодую и как повстречался на крыше башни со Скрипачом и Пеком. Что он там делал, на крыше? Кажется, разговор шел о драконах и о драконьих яйцах… но что это? То ли рев, то ли стон. Золотистый конь отбежал в конец поля без седока, сир Харберт Пэг повалился наземь. Еще двое, и настанет очередь Дунка. Чем скорее он выбьет из седла сира Утора, тем скорее снимет доспехи, выпьет чего-нибудь холодного и отдохнет в тенечке. Пройдет не меньше часа, прежде чем его вызовут снова.

Герольд лорда Батервелла, стоящий на вышке павильона для зрителей, огласил следующую пару бойцов:

– Сир Аргрейв Непримиримый, рыцарь из Нанни, на службе у лорда Батервелла! Сир Глендон Флауэрс, Вербный Рыцарь! Проявите свою доблесть!

По трибуне прокатился смешок.

Сир Аргрейв был пожилой домашний рыцарь в помятых серых доспехах, на коне без всяких эмблем. Дунк встречал таких: они крепки, как старые корни, и свое дело знают. Молодой сир Глендон восседал на своем одре в кольчуге, в полушлеме с открытым лицом, с огненной эмблемой своего отца на щите. Ему бы панцирь и настоящий шлем, ведь мощный удар в грудь или в голову может убить.

– Я Глендон Болл, а не Флауэрс! – заявил он сердито, совершив круг по двору. – Остерегись, герольд: во мне течет кровь великого воина! – Герольд не соизволил ответить, зрители же отозвались новым смехом.

– Так, значит, он бастард? – спросил Дунк. Флауэрсами называли всех бастардов из знатных домов Простора. – А верба тут при чем?

– Могу разузнать, сир, – вызвался Эг.

– Не надо, нас это не касается. Давай сюда шлем. – Сир Аргрейв и сир Глендон склонили копья перед лордом и леди Батервелл. Лорд шепнул что-то на ушко молодой жене, та хихикнула.

Бритую голову Эга покрывала широкополая шляпа; Дунк, часто дразнивший его по этому поводу, сейчас жалел, что у него самого такой нет: знойным днем солома предпочтительней стали. Он надел поданный Эгом шлем, прикрепил его к вороту. От тяжести и запаха застарелого пота в голове застучало еще сильней.

– Еще не поздно отказаться, сир, – сказал Эг. – Если вы лишитесь своих доспехов и Грома…

То рыцарем мне больше не быть, закончил про себя Дунк, а вслух произнес:

– С чего бы это? – Сир Аргрейв и сир Глендон разъехались по разным концам поля. – Смеющегося Вихря я здесь не вижу – кого мне еще опасаться?

– Да почитай что всех, сир.

– А вот как дам в ухо! Сир Утор на десять лет меня старше и вдвое короче. – Сир Аргрейв опустил забрало, сиру Глендону опускать было нечего.

– После Эшфорда вы на турнирах не выступали ни разу, сир.

Вот ведь нахал!

– Я упражнялся. – Не слишком старательно, честно говоря. Наезжал иногда на столбы со щитами, когда таковые имелись, или приказывал Эгу подвесить днище от бочки на дерево.

– Мечом вы владеете лучше копья, – продолжал Эг. – На мечах или булавах против вас мало кто устоит.

Правда, заключенная в этих словах, привела Дунка в еще большее раздражение.

– Здесь у них на мечах и булавах не сражаются. – Рыцари развернули коней и пошли в атаку. – Давай щит неси.

Эг скорчил гримасу и отправился за щитом. Копье сира Аргрейва лишь оцарапало огненный шар на щите противника, а вот сир Глендон ударил Непримиримого в грудь с такой силой, что у него лопнула подпруга, и рыцарь рухнул наземь вместе с седлом. Однако… не зря парень, выходит, хвастался. Теперь небось над ним перестанут потешаться.

Труба проревела, заставив Дунка поморщиться, и герольд возгласил:

– Сир Джоффри из дома Касвеллов, лорд Горького Моста, Хранитель Бродов! Сир Кайл Вересковый Кот! Проявите свою доблесть!

Доспехи на сире Кайле были хорошие, но старые, поношенные, с царапинами и вмятинами. «Матерь была милостива ко мне, – сказал он Дунку и Эгу, собираясь на поединок. – Мне достался лорд Касвелл, именно тот, с кем я хотел побеседовать».

Если на этом поле сегодня кто-то и чувствовал себя еще хуже Дунка, так это лорд Касвелл, упившийся на пиру до бесчувствия. «Дивлюсь еще, как он на коне-то держится, – сказал старому рыцарю Дунк. – Победа вам обеспечена, сир». «Э, нет, – хитро улыбнулся сир Кайл. – Кот, что любит сливки лизать, знает, когда мурлыкать, а когда и когти показать. Если копье его милости хотя бы заденет мой щит, я мигом кувыркнусь вниз. А после, отдавая ему коня и доспехи, поздравлю его с тем, сколь многого он добился после того, как я выстругал ему первый меч. Тут он меня вспомнит, и я еще до исхода дня вновь стану человеком Касвелла, рыцарем Горького Моста».

Бесчестно это, чуть было не брякнул Дунк, но успел прикусить язык. Сир Кайл – не первый межевой рыцарь, меняющий честь на теплое местечко у очага. «Как скажете, – произнес он. – Удачи вам, то есть, верней, неудачи».

Сир Джоффри Касвелл, хлипкий двадцатилетний юнец, в доспехах выглядел все же внушительнее, чем на пиру, лежащий в винной луже. Желтый кентавр натягивал длинный лук у него на щите, украшал шелковую белую попону коня и сверкал на шлеме – впрочем, рыцарь с кентавром в гербе мог бы и половчее ездить верхом. Дунк не знал, насколько хорош сир Кайл с копьем, но молодого лорда, похоже, и громкий кашель опрокинул бы. Коту всего-то и нужно, что быстро промчаться мимо.

С помощью Эга, взявшего Грома под уздцы, Дунк утвердился в высоком жестком седле. Он чувствовал, что многие на него смотрят – любопытствуют, видно, как покажет себя этот здоровенный межевой рыцарь в деле. Он и сам бы хотел это знать… ничего, скоро выяснится.

Вересковый Кот был верен своему слову. Копье лорда Касвелла вихлялось, копье сира Кайла целило в сторону, оба коня шли не галопом, а рысью. Когда лорд каким-то чудом зацепил плечо Кайла, тот сразу хлопнулся наземь – не все коты, как видно, падают на ноги. Касвелл потрясал своим целехоньким копьем так, словно выбил из седла Длинного Шипа или Смеющегося Вихря, никак не меньше. Кот снял шлем и пошел ловить своего коня.

– Щит. – Дунк продел левую руку в лямку. Тяжесть щита действовала успокоительно, хотя он был длинноват и не слишком удобен, да и висельник – дурной знак – вызывал неприятное чувство. Надо будет закрасить его при первой возможности. Ниспошли мне, Воин, быструю скачку и скорую победу, помолился про себя Дунк.

– Сир Утор Андерлиф! – объявил герольд. – Рыцарь Виселицы! Проявите свою доблесть!

– Осторожней, сир. – Эг подал Дунку турнирное копье двенадцатифутовой длины с наконечником в виде железного кулака. – Говорят, что у сира Утора хорошая посадка и что он на руку скор.

– Скор? – фыркнул Дунк. – Да у него на щите улитка. – Держа копье стоймя, он медленно послал Грома вперед. С одной победой он останется при своем, с двумя огребет деньжат, но на две тут, пожалуй, рассчитывать нечего. Хотя бы с противником ему повезло – он мог с тем же успехом вытянуть Старого Быка, Кирби Пимма и еще кого-то из местных героев. Может, распорядитель нарочно так подстроил, чтобы межевые рыцари сражались друг с другом и лорды не срамились, проигрывая кому-то из них? Ладно, не важно. Расправляйся с врагами по одному, как говаривал старик. Сир Утор, вот о ком нужно думать сейчас.

Лорд и леди Батервелл восседали на подушках в тени крепостной стены, рядом расположился лорд Фрей со своим сопливым сынком на коленях. Служанки усердно обмахивали их опахалами, но на камзоле лорда Батервелла под мышками уже проступили мокрые пятна, а локоны его леди заметно обвисли. При виде Дунка томящаяся от жары и скуки молодая жена встрепенулась и выпятила грудь так, что он покраснел под шлемом. Рыцари склонили копья, лорд пожелал обоим удачи, леди высунула язык.

Дунк отъехал рысью в южный конец ристалища – теперь их с противником разделяло восемьдесят футов утоптанной земли. Серый конь Утора был мельче Грома, но зато моложе и резвее. Сам сир Утор облачился в серебристую кольчугу и зеленый эмалевый панцирь, круглый шлем-бацинет украшали вымпелы из зеленого и серого шелка, на зеленом щите была изображена серебряная улитка. Дунк получил бы отменный выкуп, спешив его.

Когда труба возвестила о начале поединка, Гром, снова зарысив, двинулся вперед. Дунк направил копье вниз и влево, поперек холки коня. Щит прикрывал левую половину туловища. Человек, конь и копье слились в единое существо из плоти, дерева и железа. Серый несся, взметая пыль; когда между ними осталось всего сорок футов, Дунк послал Грома в галоп и нацелил копье в улитку. Все исчезло в этот миг: палящее солнце, пыль, замок, лорд и леди Батервелл, Скрипач, сир Мейнард, рыцари, оруженосцы, грумы, просто люди. Остался один только враг. Дунк еще раз пришпорил Грома. Улитка летела на него, приближаясь с каждым скоком коня, но ее опережал железный кулак на копье сира Утора. Ничего, щит крепок, он выдержит. Главное – это улитка. Попав в нее, Дунк одержит победу.

На десяти ярдах сир Утор взял копье наперевес. Плечо и руку Дунка прошило болью, но самого удара он не увидел: железный кулак со всего разбега пришелся ему прямехонько между глаз.

Очнулся Дунк на спине, глядя в сводчатый потолок. В голове слышались чьи-то голоса, вокруг плавали лица: сир Арлан, Тансель Длинная, Беннис Бурый Щит, Горячая Вдова, Бейелор Сломи Копье, Эйерион Огненный Принц, безумная леди Вейт. Потом он вдруг сразу вспомнил турнир: жара, улитка, разящий кулак. Дунк со стоном приподнялся на локте, и голова разразилась грохотом, словно боевой барабан.

Видел он, однако, обоими глазами, и дырки во лбу тоже не было. Он лежал в каком-то подвале, среди бочек с вином и элем. Прохладно, по крайней мере, и питье под рукой. Но почему во рту столько крови? Вдруг он язык себе откусил и станет теперь немым – мало ему того, что дурак.

– Доброе утро, – просипел Дунк – так, на пробу – и попытался встать, но погреб вокруг пошел колесом.

– Тихо, тихо, – сказал сгорбленный старичок в длинном сером платье и с такими же серыми длинными волосами. На шее у него висела мейстерская цепь из многих родов металла, на морщинистом лице торчал, будто клюв, большой нос. – Лягте и дайте мне посмотреть на ваши глаза. – Он заглянул в левый глаз, потом в правый, осторожно придерживая веки двумя пальцами.

– Голова болит очень…

– Скажите спасибо, что она на плечах у вас удержалась, сир. Вот, выпейте – это поможет.

Дунк выпил мерзкое на вкус снадобье все до последней капли и даже умудрился удержать его в себе.

– Турнир… что там произошло?

– То же, что и всегда бывает, когда люди сшибают друг друга палками с лошадей. Племянник лорда Смолвуда сломал запястье, сиру Эдену Рисли придавил ногу упавший конь, но убить пока никого не убили – хотя за вас, сир, я сильно тревожился.

– Я упал, да? – Дунк тут же пожалел о своем глупом вопросе: если б его голова не была набита шерстью вместо мозгов, он нипочем бы его не задал.

– С таким грохотом, что на стенах услышали. Те, кто поставил на вас, очень расстроились, а оруженосец ваш просто не в себе был. Так и сидел бы около вас, кабы я его не прогнал. Пришлось напомнить ему о долге, чтоб не путался под ногами.

Дунку тоже бы не мешало напомнить.

– О каком долге?

– Ваш конь, сир. Доспехи. Оружие.

– Да, конечно… – Эг хороший оруженосец и свои обязанности знает. Дунк потерял все: меч старика и доспехи, которые Железный Пейт ему выковал.

– Ваш друг скрипач тоже наведывался, просил приложить все силы для вашего исцеления. Я и его выгнал.

– Долго я у вас здесь лежу? – Правая рука тоже как будто работала. Только голова пострадала, но сир Арлан говорил, что Дунку она все равно без надобности.

– Четыре часа по солнцу.

Ну, это еще не так страшно. Дунк слышал о рыцаре, который после падения на турнире проспал сорок лет и проснулся глубоким старцем.

– Не знаете, выиграл ли сир Утор свой второй поединок? – Может, Улитка и турнир выиграет… победителю проиграть все же не так обидно.

– Он-то? Да. Уложил сира Аддама Фрея, кузена новобрачной. Ее милость лишилась чувств, когда сир Аддам упал, пришлось отнести ее в замок.

Дунк, шатаясь, поднялся на ноги.

– Где моя одежда? Я должен идти… мне надо…

– Не такое уж, видно, важное дело, раз вы позабыли. Я посоветовал бы вам воздерживаться от жирной пищи, крепких напитков и остерегаться новых ударов в лоб… но рыцари, по опыту знаю, мудрых советов не слушают. Ступайте себе: мне еще других дуралеев лечить.

В небе широкими кругами парил ястреб. Дунк ему позавидовал. Солнце лупило по голове, как молот по наковальне, земля под ногами качалась… а может, это его шатало. Выбираясь из подвала, Дунк пару раз чуть не упал. «Зря я Эга не слушал», – думал он, ковыляя через внешний двор. Двое оруженосцев вели с поля под руки лорда Алина Кокшо, сраженного Глендоном Боллом, третий нес шлем со сломанными перьями.

– Сир Джон Скрипач! – провозгласил тем часом герольд. – Сир Франклин из дома Фреев, рыцарь Близнецов, присягнувший Лорду Переправы. Проявите свою доблесть!

Вороной конь Скрипача выбежал на поле в вихре голубого шелка, разукрашенного золотыми мечами и скрипками. Панцирь, наколенники, налокотники, поножи и ворот доспехов покрывала голубая эмаль, внизу была поддета позолоченная кольчуга. Сир Франклин выехал на сером в яблоках скакуне с серебристой гривой, в тон своим серым шелкам и посеребренным доспехам. Его щит, верхний камзол и попона коня были украшены двумя башнями Фреев. Рыцари съезжались несколько раз, но Дунк, глядя на них, ничего не видел. Эх ты, Дунк-чурбан, темный как погреб: как ты умудрился проиграть человеку с улиткой в гербе?

Только когда вокруг закричали, он заметил, что Франклин Фрей лежит на земле. Скрипач спешился и помог противнику встать. Теперь он на шаг ближе к драконьему яйцу, а вот Дунк…

Вчерашние карлики, готовясь к отъезду, запрягали маленьких лошадок в свою свинью на колесиках и другую телегу, обыкновенную. Их было шестеро, один меньше и уродливее другого – и взрослые, и словно бы дети, кто этих коротышек поймет. Среди белого дня, в домотканой шерсти, они не казались такими потешными, как в своих шутовских нарядах.

– Доброго вам дня, – вежливо сказал Дунк. – В дорогу собираетесь? На востоке вон тучи, того гляди дождь хлынет.

Самый страхолюдный злобно глянул на него вместо ответа – не тот ли, кого Дунк ночью оттащил от молодой леди Батервелл? Несло от него вблизи, как от нужника: Дунк сморщил нос и скорей пошел дальше.

Молочный замок казался ему бескрайним, как пески Дорна. Порой он опирался на стену, и при каждом повороте головы в глазах все плыло. Воды надо попить, вот что… иначе он упадет.

Встречный конюх показал ему, где найти колодец. Кайл Вересковый Кот, сгорбленный и несчастный, тоже сидел там, тихо беседуя с Мейнардом Пламмом.

– Сир Дункан? А нам сказали, что вы умерли или скоро умрете.

– Лучше бы умер, – потер виски Дунк.

– Мне это чувство знакомо, – вздохнул сир Кайл. – Лорд Касвелл меня не признал. Я рассказываю, как сделал ему первый меч, а он смотрит на меня как на полоумного и говорит, что в Горьком Мосте слабакам вроде меня места нет. Коня, оружие и доспехи однако забрал, не побрезговал, – с горьким смехом добавил он. – Что же я теперь-то буду делать?

Хотел бы Дунк знать ответ. Даже у вольного всадника должен быть конь, а у наемника меч, чтобы кому-то его продать.

– Найдете себе другого коня, – сказал он, вытянув ведро из колодца. – Мало ли лошадей в Семи Королевствах! И лорда найдете другого, чтобы вооружил вас. – Дунк зачерпнул ладонями из ведра и напился.

– Другого? Не подскажете ли, кого? Я не так молод и крепок, как вы, да и ростом не вышел. На больших рыцарей всегда спрос, взять хоть лорда Батервелла с его Томом Хедлем. Не видели, как этот Том всех своих противников посшибал? И молодой Болл тоже, и Скрипач. Жаль, что не он меня спешил – Скрипач выкупа не берет. Говорит, что ему нужно только яйцо – и чтобы побежденные оставались его друзьями. Цвет рыцарства, да и только.

– Не цвет, а скрипка, – со смехом поправил Пламм. – Скоро тут такая музыка заиграет, что лучше нам всем убраться подобру-поздорову, пока еще не началось.

– Не берет выкупа? – подивился Дунк. – Благородно.

– Легко быть благородным, когда кошелек набит золотом, – заметил сир Мейнард. – Смекните, что тут к чему, сир Дункан, и уезжайте, пока не поздно.

– Куда это?

– Да куда хотите. В Винтерфелл, в Летний Замок, в Асшай у Края Теней. Главное, подальше отсюда. Берите своего коня, доспехи и убегайте черным ходом. Улитка к следующему поединку готовится, ему не до вас.

Дунк едва не поддался искушению. В доспехах и на коне он все-таки останется рыцарем, а без них он нищий, хоть и высокого роста. Но нет… лучше нищий, чем вор. На Блошином Конце он вместе с Хорьком, Рафом и Пудингом был и тем и другим, но старый рыцарь спас его от участи городского отребья. Что ответил бы сир Арлан из Пеннитри на предложение Пламма? Дунк знал, что, и сказал это за него:

– Честь должна быть даже у межевого рыцаря.

– По-вашему, умереть с нетронутой честью лучше, чем жить с запятнанной? Ладно, ладно; заранее знаю ваш ответ. Бегите вместе со своим мальчишкой, виселичный рыцарь, пока этот герб не стал вашей судьбой.

– А вы что, предсказатель? – ощетинился Дунк. – Может, вещие сны видите, как Скрипач? И что вам известно об Эге?

– Известно, что яйцу лучше держаться подальше от сковородки. Белые Стены для него – место нездоровое.

– Как вы сами выступили на ристалище, сир?

– Я решил воздержаться – уж очень знаки дурные. Кому, вы думаете, достанется приз?

«Только не мне», – подумал Дунк и сказал:

– Одни лишь Семеро это ведают.

– А вы покумекайте как следует – с глазами ведь у вас все в порядке.

– Скрипачу? – рискнул Дунк.

– Неплохо. А почему?

– Так я чувствую.

– Вот и я чувствую, что ни взрослым, ни мальчишкам на дороге у нашего Скрипача не надо стоять.

Эг чистил Грома у их палатки, глядя куда-то вдаль. Сразу видно, что оруженосцу тяжело далось падение его рыцаря.

– Хватит, – сказал ему Дунк. – Не то скоро он станет таким же лысым, как ты.

– Сир! – Эг бросил скребницу и обнял Дунка. – Я же знал, что какая-то улитка вас не может убить!

Дунк снял с него шляпу и нахлобучил ее на себя.

– Мейстер сказал, что ты сбежал с моими доспехами.

Эг с негодованием вернул шляпу на место.

– Я все отполировал до блеска: и кольчугу, и панцирь, и поножи, но на шлеме после удара осталась вмятина. Надо, чтобы кузнец ее выправил.

– Вот пусть сир Утор и выправляет. Это теперь его шлем. – Ни коня, ни меча, ни доспехов. Надо было к карликам попроситься на роль великана, лупили бы его свиными пузырями – смешно. – И Гром тоже его. Отведем ему коня и пожелаем удачи в следующих боях.

– Разве вы не хотите выкупить Грома?

– Чем? Галькой или овечьими катышками?

– Я думал об этом, сир. Деньги можно занять…

– Столько мне никто не даст, Эг. Кто захочет ссужать деньги законченному олуху, которому улитка чуть голову не снесла?

– Тогда берите Дождинку, сир, а я снова сяду на Мейстера. Поедем в Летний Замок, вы поступите на службу к отцу, и у вас опять появится боевой конь.

Намерения у Эга были самые добрые, но Дунк не желал являться в Летний Замок побитым и без гроша.

– Это хорошо для тебя, а мне негоже кормиться крохами со стола твоего лорда-отца и выклянчивать лошадь с его конюшни. Пришло нам, видно, время расстаться. – Дунк всегда мог поступить в городскую стражу Ланниспорта или Староместа: такого высоченного наверняка примут. Он стукался башкой обо все стропила от Ланниспорта до Королевской Гавани – пора и пользу какую-то из своего роста извлечь, кроме шишек, но стражникам оруженосцев не полагается. – Я научил тебя тому немногому, что знал сам; теперь ты поступишь в науку к настоящему мастеру над оружием, старому рыцарю, знающему, каким концом копье держат.

– Не хочу к мастеру над оружием, хочу с вами. Что, если мне залезть в свой сапог…

– И слушать не желаю. Собери доспехи, чтобы вручить сиру Утору – не будем откладывать, от этого только тяжелее становится.

Эг пнул землю, и лицо у него вытянулось под стать полям соломенной шляпы.

– Как скажете, сир.

Снаружи шатер сира Утора был весьма скромен: четырехугольный, из простого холста, привязанный пеньковыми веревками к колышкам. Единственным его украшением служил серый вымпел с улиткой на серединном шесте.

– Жди здесь, – велел Дунк Эгу. Тот вел в поводу Грома, груженного оружием и доспехами вплоть до щита с висельником. – Я скоро. – Пригнувшись и войдя внутрь, Дунк ступил на мирийский ковер и увидел перед собой пуховую постель с грудой подушек. На жаровне курились благовония, на походном столе перед сиром Утором стоял винный штоф и лежала кучка монет, золотых и серебряных.

Улитка со своим оруженосцем, простоватым парнем тех же примерно лет, что и Дунк, пересчитывал деньги, порой пробуя монету на зуб.

– Учить тебя еще да учить, Уилл. Видишь, эта обрезана, а на эту взгляни? – Утор показал парню золотой. – В другой раз смотри, что берешь. Так что скажешь об этом драконе? – Уилл, не успев поймать подкинутую в воздух монету, подобрал ее, повертел и наконец высказался:

– С ним все в порядке, сир. На одной стороне дракон, на другой король…

– А вот и Висельник, – бросил сир Утор. – Рад видеть вас на ногах, сир, я уж боялся, что до смерти вас убил. Не растолкуете ли моему оруженосцу, как отличить истинного дракона от мнимого?

Победил и думает теперь, что может помыкать побежденным? Дунк хмуро взвесил монету на ладони, рассмотрел, прикусил.

– Золото. Не обрезано. Вес тоже правильный. Я бы сам взял такую. В чем подвох, сир?

– А посмотрите хорошенько на короля.

Дунк присмотрелся к красивому, чисто выбритому, молодому лицу. Эйерис на монетах изображается с бородой, старый король Эйегон тоже. Дейерон, что правил между ними, брил бороду, но это явно не он. Монета новая, не истертая – стало быть, о ком-то из предшественников Эйегона Недостойного тоже речь не идет. Дунк попытался разобрать имя в нижней части монеты. Шесть букв, такие же, как на многих других драконах, и означают они «Дейерон», но Дунк знал Дейерона Доброго в лицо, и это не он. И четвертая буква здесь какая-то не такая…

– Здесь написано «Дейемон», – выпалил Дунк. – А поскольку короля Дейемона у нас не было, то это…

– Претендент, – завершил сир Утор. – Дейемон Черное Пламя во время мятежа чеканил собственную монету.

– Так все равно ж золото, – вставил Уилл. – Значит, монета ничем не хуже прочих драконов.

Улитка дал ему по уху.

– Вот болван! Золото, да мятежное. Держать у себя такую монету – измена, а пускать в оборот – измена вдвойне. Надо будет ее переплавить. Уйди с глаз моих, – сказал Утор, сопроводив это новой затрещиной. – Нам с этим достойным рыцарем надо кой о чем потолковать.

Уилл мигом улетучился, а сир Утор вежливо предложил:

– Присаживайтесь. Не желаете ли вина? – Здесь он был вовсе не такой, как на пиру – настоящая улитка у себя в домике.

– Нет, благодарю вас. – Дунк вернул монету хозяину. Золото Черного Пламени… Эг говорил, что это турнир изменников, а Дунк, как обычно, не слушал. Надо будет извиниться перед мальцом.

– Полчашечки, – настаивал Андерлиф. – Сдается мне, вы в этом нуждаетесь. – Налив две чаши, он протянул одну Дунку. Без доспехов он походил больше на купца, чем на рыцаря. – Вы ведь пришли насчет выкупа?

– Да. – Дунк выпил, надеясь, что это немного утишит стук в голове. – Привел вам коня с доспехами и оружием. Примите их с глубочайшим моим почтением.

– В этом месте мне полагается сказать, что вы сражались отважно, – с улыбкой произнес Андерлиф.

Скорей уж топорно.

– Вы очень добры, однако…

– Кажется, вы меня недослушали, сир. Смею ли я спросить, как вы стали рыцарем?

– Сир Арлан из Пеннитри нашел меня на Блошином Конце, где я бегал за свиньями. Прежний его оруженосец погиб на Багряном Поле, и некому стало чистить его коня и кольчугу. Он обещал обучить меня военным наукам, если я ему послужу, и я согласился.

– Славная история… хотя про свиней я бы на вашем месте упоминать не стал. Где он теперь, ваш сир Арлан?

– Он умер, и я его схоронил.

– Дома у него? В Пеннитри?

– Я даже не знаю, где это. – О своем родном селении сир Арлан, как и Дунк о Блошином Конце, не любил говорить. – Я похоронил его на склоне холма, лицом к западу, чтобы он мог смотреть на закат. – Складной стул опасливо скрипнул под Дунком.

– Доспехи у меня свои, и конь лучше вашего. Зачем мне старый одр и помятое ржавое железо в придачу?

– Их сковал мне Железный Пейт, – обиделся Дунк, – и Эг хорошо за ними ухаживает. Ни пятнышка ржавчины, и сталь хорошая, крепкая.

– Тяжелая и непригодная для человека обыкновенного роста. Очень уж вы большой вымахали, Дункан Высокий. Что до коня, то он слишком стар для езды, и мясо у него наверняка жесткое.

– Да, Гром уже не молод, – признал Дунк, – и доспехи мои вам не впору, но их ведь можно продать. В Ланниспорте и Королевской Гавани кузнецов много, и они охотно возьмут их у вас.

– Разве что на переплавку, за десятую долю настоящей цены. Нет, мне серебро подавайте, а не железо. Хотите выкупить у меня свое имущество или нет?

Дунк только сейчас рассмотрел чашу, из которой пил, – серебряную, с инкрустацией из золотых улиток по ободу, полную вина.

– Я бы с дорогой душой, только…

– Только у вас в кошельке и два оленя рогами не сцепятся.

– Если б вы… согласились на время оставить мне коня и доспехи, я бы заплатил выкуп позже. Когда разживусь монетой.

– И когда же это будет, позвольте вас спросить?

– Я могу поступить на службу к кому-нибудь из лордов. – Слова давались Дунку с трудом – не попрошайка же он, в самом деле. – Пусть через несколько лет, но я заплачу вам. Клянусь.

– Честью рыцаря?

– Могу поставить знак на пергаменте, – покраснел Дунк.

– Каракули межевого рыцаря… на подтирку разве пустить.

– Вы тоже межевой рыцарь.

– А вот это уже оскорбление. Я сам себе господин, это так, но на меже давненько не ночевал – в гостиницах гораздо удобнее. Я турнирный рыцарь, лучший боец из всех, кого вы встречали и еще встретите в этой жизни.

– Лучший? – Его откровенная похвальба разозлила Дунка. – Смеющийся Вихрь не согласился бы с вами, сир. И Лео Длинный Шип тоже, и Бестия Бракен. На Эшфордском лугу никто не поминал об улитках – почему так, коли вы побеждаете раз за разом?

– Кто вам сказал, что я побеждаю? Это значило бы прославиться, а слава для меня хуже чумы. Вот выиграю еще один поединок да и брякнусь с коня. Батервелл назначил тридцать драконов тому, кто станет вторым – с меня и довольно. Добавим к этому пару выкупов и выигранные ставки. – Утор показал на кучу серебра и золота на столе. – Вы парень здоровый да высоченный – дураки всегда на рост покупаются, хотя на турнире от него ровно никакой пользы. Уиллу против меня ставили три к одному, а лорд Шоуни, болван, все пять поставил. – Взяв серебряного оленя, он затеребил его в своих длинных пальцах. – Следующим у меня будет Старый Бык, за ним Вербный Рыцарь, если продержится столько. Вся прелесть в том, что ставить будут именно на них: простолюдины любят своих героев.

– Сир Глендон – сын подлинного героя, – заметил Дунк.

– Надеюсь, что так. Героическая кровь расценивается как два к одному – шлюхина подешевле будет. Он постоянно болтает о своем мнимом родителе, а вот имя матери, если помните, ни разу не помянул. Оно и понятно, ведь родился он от лагерной потаскухи по прозванью Пенни-Дженни, – но в ночь перед Багряным Полем она обслужила столько народу, что получила имя Багряной Дженни. Огненный Шар, несомненно, тоже имел ее – наряду с сотней других. Наш друг Глендон многовато берет на себя, не будучи даже и рыжим.

– Он и рыцарем себя объявляет.

– Ну, это-то как раз правда. Они с сестрой выросли в борделе под названием «Вербы». После смерти матери о них заботились другие девки, повторяя сочиненную Пенни-Дженни байку о героическом семени. Старый оруженосец, живший по соседству, худо-бедно обучал парнишку военному ремеслу в обмен на любовь и эль, но в рыцари, понятное дело, его не мог посвятить. Полгода назад, однако, в бордель завернули несколько рыцарей, и некий сир Морган Данстебл спьяну возжелал сестру сира Глендона. Та, видите ли, была еще девственница; таких денег у рыцаря не нашлось, вот он и заключил сделку с братом: посвятил его в рыцари прямо там, при двадцати свидетелях, и сорвал сестрин цветочек.

Любой рыцарь может посвятить в рыцари кого пожелает. Служа сиру Арлану, Дунк слышал о рыцарстве, купленном за услуги, угрозы или мешок серебра, но о сестриной невинности до сих пор не слыхивал.

– Выдумки. Не может это быть правдой.

– Мне об этом рассказывал Кирби Пимм – он уверяет, что сам был свидетелем, – пожал плечами сир Утор. – Сын героя, сын шлюхи, сын их обоих – все равно, против меня он не сдюжит.

– По жребию вам может выпасть иной противник.

– Косгроув любит серебро не меньше кого другого, – вскинул бровь Андерлиф. – Уверяю вас, что следующим я вытащу Старого Быка, а потом юнца. Хотите, поспорим?

– Спорить мне не на что. – Дунк не знал, что хуже: подкуп распорядителя игр или то, что своим первым противником Улитка выбрал его самого. – Я уже сказал вам все, ради чего пришел. Мой конь, меч и доспехи ваши.

– Есть другой выход. – Улитка сложил пальцы домиком. – Вы не лишены дарований – падаете, к примеру, просто великолепно. Я согласен оставить вам коня и доспехи, если пойдете ко мне на службу.

– Что за служба такая? – не понял Дунк. – Оруженосец у вас уже есть. Набираете гарнизон для замка?

– Замка у меня нет, предпочитаю гостиницы. Замок слишком дорого обходится. Я хочу, чтобы вы сражались со мной на других турнирах – двадцати раз, пожалуй, будет довольно. Будете получать десятую долю моего выигрыша, я же впредь обязуюсь целить в вашу широкую грудь, а не в голову.

– Я должен ездить с вами, чтобы падать с коня?

– Глядя на ваши стати, никто не поверит, что хилый старикан с улиткой на щите способен вас одолеть. Вам, кстати, лучше завести новый герб. Висельник достаточно жуток, верно, но ведь он повешен, а стало быть, побежден. Лучше взять медвежью голову или череп… нет, лучше три черепа. Или младенца, пронзенного копьем. Далее, вы отрастите себе волосы и отпустите бороду – чем длинней и косматей, тем лучше. Мелкие турниры устраиваются чаще, чем вы полагаете. С моими доходами мы купим себе драконье яйцо прежде, чем…

– Прежде чем слух о моей никчемности разойдется повсеместно? Честь свою я вам не проигрывал – только коня и доспехи.

– Нищему гордость не к лицу, сир, а служить у меня вовсе не так уж зазорно. Я, по крайней мере, научу вас паре приемов, о которых вы понятия не имеете.

– Вы хотите сделать из меня дурака.

– Уже сделал, а есть-пить и дураку надобно.

Дунку страх как хотелось сбить улыбку с лица сира Утора.

– Я понимаю теперь, почему у вас на щите улитка. Вы ложный рыцарь.

– А вы подлинный олух и к тому же слепец. Знаете, почему я бил в голову? Удар вот сюда, – Улитка встал и тронул пальцем грудь Дунка, – выбил бы вас из седла с тем же успехом. Голова меньше, и в нее труднее попасть, зато смертельный исход куда вероятней. Мне заплатили, чтобы я бил туда.

– Заплатили? – попятился Дунк. – Как заплатили?

– Шесть драконов вперед, еще четыре, когда вы умрете. Скажите спасибо, что жизнь рыцаря столь дешево оценили; если б мне предложили больше, я бы постарался вогнать копье в глазную прорезь вашего шлема.

Дунку снова сделалось дурно. За что кто-то хочет его убить? Он никому в Белых Стенах не делал зла. Один только Эйерион, брат Эга, люто ненавидит его, но Огненный Принц изгнан за Узкое море.

– Кто дал вам денег?

– Чей-то слуга принес мне их на заре, как только распорядитель назначил, кто с кем сражается. Он надвинул капюшон на лицо и своего хозяина не назвал.

– Но зачем кому-то меня убивать?

– Я не спрашивал. – Сир Утор подлил себе вина. – Похоже, у вас больше врагов, чем вы думаете, сир Дункан. Оно и понятно: многие скажут, что вы причина всех наших бед.

Сердце Дунка точно холодная рука сжала.

– Извольте объясниться.

– На Эшфордском лугу меня и впрямь не было, но ведь турниры – мой хлеб. Я наблюдаю за ними, как мейстер за звездами, и слышал, как некий межевой рыцарь стал причиной Испытания Семерых и как оное испытание привело к смерти Бейелора Сломи Копье от руки его собственного брата Мейекара. Бейелора любили многие, и у Огненного Принца тоже найдутся друзья, не забывшие, за что он был изгнан. Подумайте над моим предложением, сир. Улитка оставляет за собой слизистый след, это так, но слизь не во вред человеку… зато когда пляшешь с драконами, немудрено и сгореть.

День заметно померк. С востока надвигались темные тучи, солнце клонилось к западу, отбрасывая длинные тени. Оруженосец Уилл осматривал ноги Грома.

– Где Эг? – спросил его Дунк.

– Лысый-то? А я почем знаю, убег куда-то.

Не вынес прощания с Громом, подумал Дунк. Ищет утешения в своих книгах.

Но книги лежали стопкой у постели мальчугана, а самого Эга не было и следа. Дунку это не понравилось: Эг никуда бы не ушел без его разрешения.

Два пожилых оруженосца угощались пивом у полосатого шатра неподалеку.

– …да провались оно, мне и одного раза хватило. Трава была зеленая, как солнце взошло… – говорил один, заметивший Дунка, лишь когда другой пихнул его локтем. – Сир?

– Оруженосца моего не видели? Эга?

– Да, знаю. – Служивый поскреб свою седую щетину. – Волос меньше, чем у меня, а язык втрое длинней, чем надо. Другие ребята малость поколотили его, но то было ночью. С тех пор я его не встречал.

– Прячется, видать, – сказал другой. Дунк наградил его суровым взглядом и приказал:

– Если придет, скажите, чтобы ждал меня тут.

– Да, сир, непременно скажем.

Может, он на поединки решил посмотреть? Дунк пошел к турнирному полю. Сир Глендон Болл у конюшни чистил справную гнедую кобылку. Дунк и его спросил, не видал ли он Эга.

– Пробегал мимо вот только что. – Глендон скормил кобыле морковку. – Как вам моя новая лошадка? Лорд Костейн прислал за нее выкуп, но я не взял. Оставлю ее себе.

– Его милость будет недоволен.

– Он сказал, что я не вправе носить огненный шар на щите – пушистая верба, мол, мне больше подходит. Пусть катится в пекло.

Дунк не сдержал улыбки. Сам наслушавшись таких подковырок от господ вроде Огненного Принца и сира Стеффона Фоссовея, он чувствовал родство с обидчивым молодым рыцарем. Мать Дунка скорее всего тоже шлюхой была.

– Сколько всего у вас трофейных коней?

– Да я уж со счету сбился. Мортимер Боггс пока еще в должниках ходит – он сказал, что лучше съест свою лошадь, чем позволит ублюдку шлюхи ездить на ней. А доспехи долго бил молотом и понаделал в них дыр – ну, авось за железо тоже что-нибудь выручу. – Глендон казался скорее грустным, чем рассерженным. – Около того… около той гостиницы, где я рос, есть конюшня. Я там работал мальчишкой и втихую катался на всех лошадях, пока их хозяев не было. Каких только не перепробовал: и старых кляч, и верховых, и охотничьих, и рабочих, и боевых – даже дорнийский скакун попался однажды. Знакомый старик научил меня делать копья. Я думал доказать им на деле, кто я таков, но они не желают признавать, что я сын своего отца. Попросту не желают.

– Некоторые никогда не признают этого, но есть и другие. Сразу после турнира мы с Эгом отправляемся на север, чтобы поступить в Винтерфелл на службу и сражаться вместе со Старками против Железных Людей. Едем с нами, если хотите. – Сир Арлан всегда говорил, что Север – особый мир, и о Пенни-Дженни и Вербном Рыцаре там едва ли кому-то известно. Там над Глендоном не станут смеяться и судить о нем будут лишь по его воинской доблести.

– С чего это? – подозрительно спросил Глендон. – Советуете мне спрятаться где-нибудь?

– Я просто подумал, что два меча лучше, чем один. На дорогах нынче небезопасно.

– Это верно, но моего отца когда-то обещали принять в Королевскую Гвардию. Я намерен получить белый плащ, который так и не достался ему.

Как же, дожидайся, чуть было не ляпнул Дунк. У нас с тобой на белые плащи надежда плохая. Ты родился от лагерной шлюхи, я вылез из канавы на Блошином Конце – короли таких не больно-то жалуют. Но он сдержался и пошел дальше, пожелав Глендону новых побед.

– Постойте, сир Дункан, – тут же окликнул его Вербный Рыцарь. – Я… сожалею о своей резкости. Мать говорила мне, что рыцарь всегда должен быть вежлив. Когда я победил сегодня в последний раз, ко мне подошел лорд Пек. Он предложил мне место в Звездной Вершине. Сказал, что близится буря, которой Вестерос не видел целое поколение и ему понадобятся мечи – преданные воины, умеющие повиноваться.

Дунк ушам своим не поверил. Лорд Гармон как на дороге, так и на башне не скрывал своего презрения к межевым рыцарям – и вдруг такое щедрое предложение.

– Пек, конечно, знатный вельможа… но я бы не стал ему доверять.

– Вы правы, – покраснел Глендон. – Он сказал, что примет меня на службу, лишь когда я докажу свою преданность. Он, мол, устроит так, чтобы я оказался в паре с его приятелем Скрипачом, а я должен поклясться, что проиграю.

Дунка это почему-то не удивило.

– А вы что ответили?

– Что не смогу проиграть Скрипачу, даже если буду стараться. Что побеждал сегодня бойцов, которые несравненно лучше его, и что драконье яйцо будет моим еще до исхода дня. Тогда лорд обозвал меня дураком и посоветовал быть начеку. У Скрипача друзей много, сказал он, а у меня ни одного нет.

Дунк положил руку ему на плечо.

– Один точно есть, сир, а найду Эга, так будет двое.

Юноша кивнул, глядя ему в глаза.

– Отрадно знать, что истинные рыцари еще не перевелись на свете.

Разыскивая Эга в толпе зрителей на турнире, Дунк впервые рассмотрел вблизи сира Томмарда Хедля. Зять лорда Батервелла, крепко сбитый, с выпуклой грудью, выехал на бой в вареной коже под черным панцирем, покрытый шлемом в виде демона с оскаленной пастью. Его чудовищный конь, одетый в кольчугу, был на три ладони выше Грома, на два стоуна тяжелее и двигаться мог только рысью, что не помешало Хедлю быстро расправиться с сиром Кларенсом Карлтоном. Когда того унесли на носилках, Хедль снял шлем, обнажив лысину, черную бородищу лопатой и множество красных чирьев на лице и шее. Дунк узнал его: именно этот рыцарь обругал его в спальне за драконье яйцо, и он же говорил с лордом Пеком.

«…нищенский пир, право слово… мальчишка в самом деле сын своего отца… Жгучий Клинок… нам воин нужен… Старый Молочник думал… Красный Ворон тоже видит вещие сны… мальчишка в самом деле сын своего отца?»

Дунк обвел взглядом сиденья – вдруг Эг занял свое законное место среди вельмож? Нет, и там его не было. Батервелл с Фреем тоже отсутствовали, хотя скучающая леди Батервелл восседала где полагается. Весьма странно… куда подевались хозяин замка, в честь свадьбы коего и устроен турнир, и Фрей – отец новобрачной?

– Сир Утор Андерлиф! – объявил герольд. Солнце скрылось за тучей, и на Дунка упала тень. – Сир Теомор из дома Бульверов, Старый Бык, Рыцарь Черной Короны! Проявите свою доблесть!

Старый Бык навевал страх в кроваво-красных доспехах, с черными бычьими рогами на шлеме. На коня он взгромоздился только с помощью оруженосца и все время вертел головой – правду, видать, молвил сир Мейнард насчет его глаза, – однако народ приветствовал его громкими криками.

Улитке такой чести не оказали, и ему это, разумеется, было лишь на руку. При первом столкновении рыцари нанесли два скользящих удара, при втором Старый Бык сломал копье о щит сира Утора, а тот промахнулся. То же самое случилось и в третий раз, причем Улитка пошатнулся в седле. Дунк видел, что он хитрит, чтобы увеличить ставки против себя – Уилл прилежно отмечал их все это время. Нет бы самому поставить пару монет… эх, Дунк-чурбан, темный как погреб.

Старый Бык рухнул на пятом заходе: наконечник Утора, отскочив от щита, угодил ему в грудь. Одна нога Теомора застряла в стремени, и конь проволок всадника футов сорок, пока люди Бульвера не схватили его под уздцы. Несчастливого рыцаря унесли к мейстеру под редкими каплями начинающегося дождя. Дунка это мало трогало – он думал об Эге. Что, если мальчика схватил его тайный враг? Всякое ведь бывает, но Эг ни в чем не повинен и не должен из-за него пострадать.

Сир Джон Скрипач облачался для следующего боя. Целых три оруженосца суетились вокруг него; лорд Алин Кокшо, надутый и весь в синяках, сидел тут же и пил разбавленное вино. При виде Дунка он поперхнулся.

– Каким это чудом вы поднялись? Улитка же вас саданул прямо в лоб.

– Железный Пейт выковал мне шлем на совесть, милорд. Да и голова у меня чугунная, как говаривал старый сир Арлан.

– Не слушайте Алина, – засмеялся Скрипач. – Бастард Огненного Шара скинул его с коня – плюхнувшись на задницу, он возненавидел всех межевых рыцарей.

– Прыщавый ублюдок не сын Квентина Болла, – заявил лорд. – Его не следовало допускать к состязаниям. Будь это моя свадьба, я велел бы дать ему плетей за самозванство.

– Да кто за тебя пойдет? Даже самозванство предпочтительней твоего нытья. Галтри Зеленый вам случайно не друг, сир Дункан? Мне вскоре придется ссадить его.

Дунк не сомневался, что именно так все и будет.

– Нет, милорд, я его вовсе не знаю.

– Не хотите ли вина, хлеба, оливок?

– Только два слова с вами, милорд.

– Да хоть три. Пойдемте в мой павильон. – Скрипач придержал для Дунка полотнище. – Нет, Алин, останься тут. Ты и так уже объелся оливками. – Они вошли, и Скрипач сказал: – Я знал, что вы останетесь живы – мои сны не лгут. Скоро я сам сойдусь с Улиткой в бою; победив его, я потребую назад ваше оружие и доспехи. Коня тоже, хотя вы заслуживаете лучшего скакуна. Примете его от меня в подарок?

– Н-нет… не могу. Не хотелось бы показаться неблагодарным, но…

– Не бойтесь стать моим должником. Серебра я с вас не спрошу, мне нужна единственно ваша дружба – и как же мой рыцарь будет мне служить без коня? – Сир Джон, натянув стальные перчатки, согнул и разогнул пальцы.

– Мой оруженосец пропал.

– Может быть, сбежал с какой-то девчонкой?

– Молод он еще для девчонок, милорд, и ни за что бы не покинул меня без спросу. Умри я, он сидел бы над моим хладным трупом. Лошадь его на месте, мул тоже.

– Хотите, я прикажу моим людям его поискать?

Моим людям… турнир изменников.

– Вы не межевой рыцарь.

– Нет, – с мальчишеским озорством улыбнулся Скрипач. – Вы ведь сразу это поняли, еще на дороге. Милордом меня назвали… а почему?

– По виду вашему, по разговору. – Дунк-тупица, Дунк-чурбан… – Ночью на башне вы мне сказали…

– Вино делает меня болтуном, но вы можете верить каждому слову. Мы с вами связаны накрепко: мои сны не лгут.

– Зато вы сами лжете напропалую. Ваше настоящее имя не Джон, так ведь?

– Так, – весело подтвердил Скрипач, и Дунк вдруг заметил, что глаза у него такие же, как у Эга.

– Настоящее имя будет весьма скоро открыто тем, кому положено его знать, – угрюмо бросил Гармон Пек, стремительно входя в павильон. – Предупреждаю, межевой рыцарь…

– Да полно, Гарми, – сказал Скрипач. – Сир Дункан наш или будет нашим – говорю же тебе, он мне снился. – Неподалеку пропела труба. – Это меня зовут… прошу извинить, сир Дункан. Договорим, как разделаюсь с сиром Галтри Зеленым.

– Силы вам и меткости, – пожелал Дунк, как того требовала учтивость.

– Его сны нас всех в гроб вгонят, – сказал лорд Гармон, когда Скрипач вышел.

– Дорого ли вам достался сир Галтри? – неожиданно для себя спросил Дунк. – Серебра хватило или золотишка пришлось отсыпать?

– Кто-то проболтался, я вижу. – Пек сел на походный стул. – У меня снаружи дюжина человек – не кликнуть ли их, чтобы вам перерезали глотку, сир?

– Что ж не кликнете?

– Его величество дурно к этому отнесется.

Его величество… Дунка словно в живот двинули кулаком. Еще один черный дракон, еще один мятеж Черного Пламени, а там и до нового Багряного Поля недалеко. Когда солнце взошло, трава была еще зеленой, не красной…

– Почему выбрали именно эту свадьбу?

– Лорд Батервелл хотел новую жену, а лорду Фрею дочку подпортили. Хороший повод, чтобы собрать других лордов-единомышленников. Большинство приглашенных сражались за Черное Пламя, остальные чем-нибудь да недовольны – в основном Красным Вороном. Наших детей когда-то забрали в Королевскую Гавань, чтобы держать нас в повиновении, но почти все заложники умерли по весне. Руки у нас развязаны, и время приспело. Эйерис слаб: он книжник, не воин. Народ плохо его знает и не слишком любит, а лорды и того меньше. Отец его тоже был слаб, это верно, но тогда у трона имелись заступники: Бейелор и Мейекар, молот и наковальня. Теперь Бейелора нет, а Мейекар засел у себя в Летнем Замке, дуясь на короля и его десницу.

Мало того: один глупый межевой рыцарь привел его любимого сына прямо во вражеский стан. И принц будет делать то, что скажут ему мятежники.

– Есть еще Красный Ворон, – сказал Дунк. – Он-то не слаб.

– Верно, – согласился лорд Пек, – но колдуны у простого народа всегда не в чести, а проливающий родную кровь проклят в глазах богов и людей. При первом же поражении его войско растает, как летний снег. А если сон принца сбудется и здесь, в Белых Стенах, вылупится дракон…

– …то трон будет ваш, – договорил Дунк.

– Его, – поправил лорд Гармон. – Я лишь смиренный слуга. Смотрите же, сир, не пытайтесь покинуть замок. Я сочту это предательством, и вы поплатитесь жизнью. Мы слишком далеко зашли, чтобы идти на попятный.

Под дождем, полившим теперь всерьез, Джон Скрипач и Галтри Зеленый вооружились свежими копьями. Свадебные гости, накрывшись плащами, улепетывали в замок один за другим.

Одно поникшее зеленое перо украшало шлем сира Галтри, другое – кринет его белого скакуна. Плащ его был сшит из лоскутов разных зеленых оттенков, наручи и перчатки сверкали золотой инкрустацией, на бледно-зеленом щите вытеснены пять нефритовых звезд. Даже бороду он выкрасил в зеленый цвет на манер тирошийцев, живущих за Узким морем.

Девять раз скрипичный и зеленый рыцари съезжались, ломая копья. К восьмому земля сильно размякла, на девятом Скрипач едва не слетел, но удержался в седле.

– Славный удар, – смеясь, крикнул он. – Вы чуть было не спе́шили меня, сир.

– Дайте срок.

– Э, нет. – Скрипач отбросил сломанное копье, и оруженосец подал ему новое.

Десятый раз стал последним. Копье сира Галтри проехалось по щиту Скрипача, копье сира Джона ударило зеленого рыцаря в грудь и вышибло из седла в бурую жижу. На востоке сверкнула молния. Сиденья быстро пустели – знать спешила укрыться от ливня, простой люд не отставал от них.

– Вон как бегут, – пробормотал Алин Кокшо рядом с Дунком. – Это от простого-то дождика – что же будет, когда разразится настоящая буря?

Настоящая буря… Дунк понимал, что речь тут не о погоде. Чего ему надо, этому лордику – решил вдруг подружиться с межевым рыцарем?

– Сир Томмард Хедль, рыцарь из Белых Стен, на службе у лорда Батервелла! – объявил между тем герольд. – Сир Утор Андерлиф! Проявите свою доблесть!

Улитка, как успел заметить Дунк, улыбался сейчас довольно кисло. Не на этого противника он рассчитывал; подвел его распорядитель… почему, вот вопрос. Вмешался, видно, кое-кто поважнее Утора Андерлифа. Они не знают, что Улитка не стремится стать победителем, сообразил Дунк – вот и выставили против него Черного Тома, чтобы Скрипачу дорогу расчистить. Хедль тоже в числе заговорщиков: он поддастся, когда будет надо, и останется только…

Лорд Пек, промчавшись через мокрое поле, взбежал на вышку герольда.

– Нас предали! – закричал он. – В замок проник шпион Красного Ворона: драконье яйцо похищено!

– Мое драконье яйцо? – Джон Скрипач повернул коня. – Как же так? Спальню лорда Батервелла охраняют денно и нощно!

– Часовые убиты, – ответил Пек, – но один из них перед смертью назвал убийцу.

Уж не Дунка ли он собирается обвинить? Человек десять видели, как Дунк брал в руки драконье яйцо, доставив леди Батервелл на брачное ложе.

– Вон он стоит, шлюхин сын, – указал обвиняющий перст лорда Пека. – Хватайте его!

Глендон Болл на дальнем конце поля не сразу понял, что происходит, когда на него бросились со всех сторон. Первый из добежавших захватил его горло в кольцо локтя; Глендон, не успевший еще вытащить меч, выказал недюжинную прыть и сумел вырваться, но двое других насели на него и повалили в грязь. Остальные толпились вокруг, кричали и пинали его ногами. Дунк с легкостью представлял себя на его месте и помнил, каким беспомощным чувствовал себя в Эшфорде, когда ему грозила потеря руки и ступни.

– Не суйтесь туда, если хотите найти своего оруженосца, – сказал Алин Кокшо, оттаскивая его.

– Что вы хотите этим сказать?

– Возможно, я знаю, где он.

– И где же? – Дунку было не до игр.

Двое латников в кольчугах и полушлемах грубо вздернули Глендона на ноги. Он был весь в грязи, по лицу струилась кровь и дождевая вода. Кровь героя…

– Где яйцо? – вопросил Черный Том, спешившись перед пленником.

– Зачем мне было его воровать? Оно бы и так досталось мне.

Вот это их как раз и не устраивало, подумал Дунк.

Черный Том ударил Глендона по лицу рукой в кольчужной перчатке, а лорд Пек приказал:

– Обыщите его поклажу – ручаюсь, что яйцо спрятано там.

– Он не зря ручается, – тихо сказал лорд Алин. – Пойдемте, пока они заняты.

– Если вы что-то сделали с Эгом… – пригрозил, догнав его, Дунк.

– Я не любитель мальчиков. За мной, живо.

Они прошли под арку, спустились по грязным ступеням и очутились в закрытом дворике с колодцем посередине. Выходящие в него окна были закрыты ставнями, ноги скользили по гладким булыжникам.

Это уединенное место Дунку очень не нравилось. По привычке он схватился за меч, но вспомнил, что отдал его Улитке – и тут же почувствовал, что ему к пояснице приставили нож.

– Не вздумайте оборачиваться: я вырежу вам почку и велю поварам Батервелла зажарить. – Острие прошло сквозь колет и уперлось в кожу. – К колодцу, сир, и без резких движений.

Если Кокшо бросил Эга в колодец, этот игрушечный ножик ему не поможет. Дунк с нарастающим гневом пошел вперед, и лорд Алин убрал нож.

– Можете теперь обернуться, межевой рыцарь.

– Это все из-за драконьего яйца, милорд? – спросил Дунк.

– Нет. Из-за дракона. Думали, я вам так и позволю его украсть? На Улитку я, правда, зря положился: придется ему вернуть мне все золото до последней монетки.

Кокшо?! Неужели этот рыхлый надушенный лордик и есть тайный враг? Дунк не знал, смеяться ему или плакать.

– Сир Утор это золото заслужил – просто у меня голова очень крепкая.

– Похоже на то. Шаг назад.

Дунк послушался.

– Еще. Еще.

Через пару шагов Дунк уперся спиной в колодец.

– Сядьте на обод. Надеюсь, купанье вас не пугает? Вы и так уже мокрый насквозь.

– Я не умею плавать. – Один из камней подался под рукой Дунка.

– Экая жалость. Сами прыгнете или помочь?

Дунк глянул вниз. Вода, в добрых двадцати футах под ним, рябила от дождевых капель, на стенках зеленели склизкие водоросли.

– За что? Я вам никакого вреда не делал.

– И впредь не сделаете. Дейемон мой, и это я буду командовать его Королевской Гвардией. Вы недостойны носить белый плащ.

– Я и не говорил, что достоин. – Дейемон! Не Джон – Дейемон, как его отец. Дунк-чурбан, темный как погреб. – От Дейемона Черное Пламя родились семеро сыновей. Двое, близнецы, полегли на Багряном Поле…

– Эйегон и Эйемон, безмозглые быки вроде вас. Мучили нас с Дейемоном, когда мы были маленькими. Я плакал, когда Жгучий Клинок увез его вместе с собой в изгнание, и прослезился снова, узнав от лорда Пека о его возвращении. Но он позабыл обо мне, увидев вас на дороге! – Кокшо взмахнул кинжалом. – Как предпочитаете искупаться – целым или с прорехой?

Камень шатался, но лорд Алин уже метнулся вперед. Дунк отскочил, отделавшись порезом на левой руке, вырвал камень из гнезда и попотчевал его милость так, что зубы посыпались.

– Прыгать, значит? – Дунк ударил Кокшо в лицо еще раз и вывернул ему руку, сломав запястье и заставив бросить кинжал. – Нет, милорд, после вас. – От его пинка лорд Алин нырнул в колодец вниз головой. Послышался громкий плеск.

– Молодцом, сир!

Сквозь ливень Дунк видел только фигуру в плаще с капюшоном, с единственным белым глазом. Знакомые черты сира Мейнарда Пламма он разглядел не сразу, а белый глаз оказался лунным камнем в пряжке у него на плаще.

Лорд Алин плескался в колодце с криками:

– Убивают! На помощь!

– Он сам пытался меня убить, – пояснил Дунк.

– То-то я смотрю, крови много.

– Крови? – Левая рука Дунка покраснела от плеча до локтя. – Ну да. – Он вдруг зачем-то лег наземь, и дождь хлестал его по лицу. Вопли Кокшо из колодца доносились все слабее.

– Вас перевязать надо. – Сир Мейнард обхватил Дунка рукой. – Вставайте, одному мне вас не поднять.

Дунк кое-как встал.

– Утонет ведь он, лорд Алин.

– Никто о нем плакать не станет, а Скрипач и подавно.

– Никакой он не скрипач, – выдохнул Дунк, морщась от боли.

– Верно. Он Дейемон Второй из дома Черного Пламени. То есть будет так называться, коли на Железный Трон сядет. Вы удивитесь, но очень многие лорды хотят, чтобы король у них был храбрый да безмозглый. Этот им в самый раз: молод, красив и в седле сидит как влитой.

Лорд в колодце почти затих.

– Может, бросим веревку его милости?

– Хотите спасти его для казни? Нет уж, пусть пожинает то, что вам уготовил. Обопритесь на меня. – Пламм повел Дунка через двор; сбоку лицо сира Мейнарда казалось каким-то странным. – Я ведь уговаривал вас бежать, но где там! Честь нам дороже жизни. Погибнуть с честью – дело хорошее, но что, если речь идет не о вашей жизни, а о чьей-то еще? Что вы на это скажете?

Из колодца донесся последний всплеск.

– Вы про Эга? – Дунк схватил Пламма за руку. – Где он?!

– Вместе с богами – и вы наверняка знаете почему.

Боль, скрутившая нутро Дунка, заставила его позабыть о руке.

– Мальчонка залез в свой сапог, – простонал он.

– Видимо, так. Он показал перстень мейстеру Лотару, а тот – лорду Батервеллу. Его милость, конечно же, штаны намочил и стал сомневаться, ту ли сторону принял. А также задался вопросом, что известно Красному Ворону об их заговоре. Я бы ответил на это: многое, – хмыкнул Пламм.

– Кто же вы?

– Друг, который следил за вами и гадал, что привело вас в это гадючье гнездо. Теперь помолчите: надо вашей раной заняться.

Держась под стенами, они пробрались в маленькую палатку Дунка. Сир Мейнард развел огонь и поставил на него котелок с вином.

– Рана чистая и кость вроде бы не задета, – сказал он, распоров окровавленный рукав Дунка. – Однако лучше ее промыть: рука хоть и левая, а потерять ее жалко.

– Мне все равно. – От горя и боли Дунку казалось, что его сейчас вырвет. – Если Эг умер…

– …то винить нужно вас. Ни к чему было тащить его в этот замок. Но я не говорил, что он умер: я сказал, что он вместе с богами. Есть у вас чистое полотно или шелк?

– Разве что камзол, который я купил в Дорне. Что значит «вместе с богами»?

– Об этом позже. Сначала рука.

Над вином уже поднимался пар. Сир Мейнард отыскал нарядный камзол, понюхал его и начал кромсать кинжалом. Дунк смолчал.

– Амброз Батервелл никогда не был человеком решительным. – Пламм свернул три шелковых лоскута и обмакнул их в вино. – Этот заговор с самого начала вызывал у него сомнения, особенно когда он узнал, что меча у юноши нет. А вместе с пропавшим драконьим яйцом он лишился последних крох своего мужества.

– Сир Глендон не крал яйца, – возразил Дунк. – Он весь день провел во дворе – сражался сам и смотрел, как другие сражаются.

– Пек все равно отыщет яйцо в одной из его седельных сумок. – Вино закипело. – Постарайтесь удержаться от крика. – Пламм натянул кожаную перчатку, извлек из котелка лоскут и стал промывать рану.

Дунк скрипел зубами, кусал язык и бил себя кулаком по бедру, но не издал ни звука. Остатки камзола сир Мейнард использовал для перевязки.

– Как вы? – спросил он, когда закончил.

– Ужасно, – поморщился Дунк. – Так где же Эг?

– Я же сказал: с богами.

Дунк захватил здоровой рукой шею Пламма.

– Выражайтесь яснее. Намеки мне опостылели. Говорите, где искать мальчика, не то я вам шею сверну, друг вы мне или недруг.

– Он в септе – это достаточно ясно, Дунк? – улыбнулся сир Мейнард. – Без оружия, однако, туда идти не стоит.

Первым делом Дунк зашел в шатер сира Утора. Оруженосец Уилл стирал в лохани хозяйское белье.

– Опять вы? Сир Утор на пиру. Чего вам?

– Мой меч. И щит.

– Никак выкуп принесли?

– Нет.

– Так с какой стати их вам отдавать?

– Я в них нуждаюсь.

– А мне-то что!

– Попробуешь помешать мне – убью.

– Они вон там лежат, – показал Уилл.

Хоть бы не опоздать, о боги, молился про себя Дунк. Меч привычно тяжелил пояс, раненая рука, которую оттягивал щит с висельником, отзывалась болью на каждом шагу. Дунк боялся, что закричит, если кто-то ее заденет.

В замковой септе было тихо и сумрачно, только свечи мерцали у алтарей Семерых. Больше всего свечей, как и следовало ожидать во время турнира, поставили Воину; перед темным алтарем Неведомого горела одна-единственная. Отцу и Матери досталось по дюжине, Кузнецу и Деве чуть меньше. Под яркой лампадой Старицы молился о ниспослании мудрости лорд Амброз Батервелл.

Он был здесь не один: навстречу Дунку выступили два латника в кольчугах под камзолами дома Батервеллов.

– Ни шагу дальше, сир, – молвил один. – Нечего вам тут делать.

– Есть что! Говорил же я, что он непременно меня отыщет. – Из мрака рядом с Отцом вышел Эг, блестя бритой головой при свечах. Дунк чуть не кинулся обнимать его, но почему-то сдержался. В голосе Эга слышался не испуг, а скорее гнев, и таким суровым Дунк его прежде ни разу не видел. А тут еще Батервелл на коленях…

Лорд поднялся. Бледное в тусклом свете лицо, блестело от пота.

– Пропустите его, – приказал он стражникам и сделал Дунку знак подойти. – Мальчику не причинили никакого вреда. Я хорошо знал его отца, когда был десницей. Да будет принцу Мейекару известно, что все это задумал не я.

– Он узнает об этом, – пообещал Дунк, не понимая, что такое здесь происходит.

– Это все Пек, клянусь Семерыми. – Лорд возложил руку на алтарь. – Да поразят меня боги, если я лгу. Он говорил мне, кого приглашать, кого нет, и привез сюда этого юного претендента. Я не хотел становиться изменником, верьте мне – но Том Хедль, муж моей старшей дочери, настоял.

– Он ваш первый боец, – вставил Эг. – Если он состоит в заговоре, то и вы тоже.

Да тихо ты, хотелось заорать Дунку – твой язык нас погубит! Но лорд Батервелл воспринял это как должное.

– Все не так просто, милорд. Хедль командует моим гарнизоном.

– Но должны же у вас остаться преданные короне воины.

– Да. Эти двое и еще несколько. Я был слаб, признаю, но никогда не изменял трону. Ставленник Пека с самого начала вызывал у нас с Фреем большие сомнения. Он не носит меча! Будь он вправду сын Дейемона, Жгучий Клинок уж верно отдал бы Черное Пламя ему. А все эти разговоры о драконе – чистой воды безумие. – Его милость отер лицо рукавом. – Теперь вот пропало яйцо, полученное моим дедом от короля за верную службу. Утром, как я проснулся, оно было на месте, и часовые клянутся, что в спальню с тех пор никто не входил. Пек, конечно, мог подкупить их, но где яйцо? Либо оно у них, либо…

Либо дракон все же вылупился, мысленно договорил Дунк. Если в Вестеросе вновь объявится живой дракон, и знать и простой народ валом повалят к владеющему им принцу.

– Могу я поговорить со своим… оруженосцем, милорд?

– Как вам будет угодно, сир. – Батервелл снова стал на молитву, а Дунк отвел Эга в сторону и опустился на одно колено, чтобы видеть его лицо.

– Я вот тебе так двину по уху, что глаза на затылок съедут до конца жизни.

– Следовало бы, сир. – У Эга все же достало совести, чтобы покаяться. – Простите меня. Я хотел только послать отцу ворона.

Чтобы Дунк мог остаться рыцарем… благие намерения.

– А с ним ты что сделал? – спросил Дунк, покосившись на Батервелла.

– Напугал его, сир.

– Да уж вижу. Скоро он себе коленки до крови сотрет.

– А что было делать? Мейстер, увидев отцовский перстень, сразу привел меня к ним.

– К ним?

– К лордам Батервеллу и Фрею. Стражники тоже там были – все всполошились из-за пропажи яйца.

– Ты его, надеюсь, не брал?

– Нет, сир. Мейстер показал перстень лорду Батервеллу, и я понял, что дела мои плохи. Хотел сказать, что украл его, но лорд бы мне не поверил. Тут мне вспомнилось, как отец повторял слова Красного Ворона – чем самому, мол, пугаться, лучше пугай других. Я и сказал, что отец прислал нас шпионить, а сам идет сюда с войском. Отпустите-де меня, ваша милость, и расстаньтесь с изменниками, если желаете сохранить голову на плечах. Сам не ожидал, что это так на него подействует, – сказал Эг со скромной улыбкой.

Дунку захотелось крепко встряхнуть мальчишку, чтоб зубы задребезжали. Нашел чем играть! Так и жизни лишиться недолго.

– Лорд Фрей тоже это слышал?

– Ну да. Пожелал лорду Батервеллу счастья в браке и объявил, что возвращается к себе в Близнецы. Тут-то его милость и привел нас сюда – помолиться.

Фрею-то хорошо, а Батервеллу куда бежать? Скоро он, впрочем, начнет удивляться, почему это принца Мейекара с войском до сих пор нет.

– Если бы Пек узнал, что ты в замке…

Двери септы с грохотом распахнулись, и ворвался Том Хедль в кольчуге и панцире. Вода струилась на пол с его плаща, позади толпились человек десять латников с топорами и копьями. Сверкнувшая в небе молния бросила тени на каменный пол, ветер взметнул огоньки свечей.

Семь преисподних, мелькнуло в голове у Дунка.

– Вот он, мальчишка, – сказал Хедль. – Берите его.

– Стойте. – Батервелл встал с колен. – Не смейте его трогать. Что это значит, Томмард?

– Не у всех нас молоко в жилах, ваша милость, – презрительно бросил Хедль. – Я забираю мальчика.

– Ты ничего не знаешь, – тонким голосом вскричал Батервелл. – Мы разоблачены. Фрей бежал, за ним последуют остальные. Принц Мейекар идет сюда с войском.

– Тем больше причин взять его сына в заложники.

– Нет! Я не желаю больше сражаться за лорда Пека с его самозванцем.

– Трус, – плюнул Хедль. – Не будешь сражаться – умрешь, милорд. Эй, люди! Оленя за первую кровь.

– Остановите их, слышите? – крикнул Батервелл своим стражникам. – Я вам приказываю! – Солдаты с той и другой стороны медлили, не зная, кого им слушать.

– Придется самому, видимо. – Черный Том обнажил свой длинный меч, Дунк сделал то же самое.

– Держись позади меня, Эг.

– Сложите оба оружие! – завизжал лорд. – Я не допущу кровопролития в септе! Этот человек – присяжный щит принца, сир Томмард! Он вас убьет!

– Разве что упав на меня, – оскалился Хедль. – Я видел его на турнире.

– Мечом я владею лучше, – предупредил Дунк. Хедль хмыкнул и ринулся в наступление.

Дунк отпихнул Эга назад. Первый удар пришелся на щит, и перевязанную руку прошило болью. Ответный выпад он направил в голову Хедля, но тот увернулся и снова взмахнул мечом – Дунк едва успел щит подставить. Хедль со смехом продолжал наступать, нанося удары снизу, сверху и опять снизу. От щита летели щепки, боль становилась невыносимой.

– Бейте его, сир, – крикнул Эг. – Вот же он, бейте!

Рана Дунка открылась, рот наполнился кровью, голова закружилась. Черный Том разносил вдребезги его большой щит. Дуб и железо, храните меня от смерти и адова огня… но этот щит сделан из сосны, не из дуба. Упершись спиной в алтарь, Дунк припал на одно колено и понял, что отступать больше некуда.

– Какой ты рыцарь, – сказал Черный Том. – Ты плачешь, что ли, дубина?

У Дунка и правда выступили слезы – от боли. Он вскочил и двинул врага щитом.

Черный Том отшатнулся, но устоял на ногах. Дунк, пользуясь своей силой, оттеснил Хедля на середину септы и ударил его мечом по бедру. Хедль завопил; Дунк подставил щит под заполошный ответный удар и опять рубанул что есть силы. Хедль с ужасом проводил взглядом свое предплечье, упавшее на пол перед алтарем Неведомого.

– Ты, – прохрипел он, – ты…

– Я ж вам говорил, что мечом владею лучше, – сказал Дунк и пронзил ему горло.

Двое солдат Хедля тут же улепетнули, остальные нерешительно топтались, сжимая копья.

– Злое это дело, – выговорил их лорд. – Надо уходить, пока эти двое не доложили обо всем Гармону Пеку, сир Дункан. У него здесь друзей больше, чем у меня. В северной стене есть калитка, через нее и скроемся… скорее, надо спешить.

– Эг, ступай с лордом Батервеллом. – Дунк вдвинул меч в ножны и добавил, понизив голос: – Отделайся от него при первой возможности, пока он опять не переметнулся. И поезжай в Девичий Пруд – это ближе, чем Королевская Гавань.

– А вы как же, сир?

– Не твоя печаль.

– Я ваш оруженосец.

– Вот и делай, что говорю, не то в ухо дам.

Гости выходили из большого чертога, накрывая головы капюшонами от дождя. Старый Бык и щуплый лорд Касвелл, опять под хмельком, отошли от Дунка подальше, сир Мортимер Боггс посмотрел на него с любопытством, но промолчал. Утор Андерлиф был посмелее.

– Пир окончен, вы опоздали, – сказал он, натягивая перчатки. – Вижу, меч снова при вас?

– Я заплачу вам выкуп, не беспокойтесь. – Изрубленный щит Дунк бросил у септы и держал левую руку под плащом, пряча кровь. – А если буду убит, можете обыскать мой труп.

– Благородство и глупость порой не так легко различить, – засмеялся сир Утор. – Еще не поздно принять мое предложение, сир.

– Ошибаетесь: поздно. – Дунк прошел мимо него в двери чертога. Внутри пахло дымом, элем и мокрой шерстью. С галереи доносилась тихая музыка. Кирби Пимм и Лукас Нейланд на верхней половине стола играли в «кто кого перепьет», лорд Пек на помосте беседовал с лордом Костейном, новая леди Батервелл одиноко сидела на высоком хозяйском месте, ниже соли заливал горе сир Кайл. Хлебную миску перед ним наполняли остатки вчерашнего пира – в харчевнях Королевской Гавани такое блюдо называлось подливенным. Подлива сира Кайла подернулась жиром: он не прикасался к еде.

– Сир Дункан, – кивнул он, когда Дунк сел рядом. – Эля хотите?

Эля Дунку хотелось меньше всего.

– Вам нехорошо? Вид у вас…

Дунк и чувствовал себя соответственно.

– Что сделали с Глендоном Боллом? – спросил он.

– В темницу бросили. Не знаю… может, этот парень и выблядок, но вором он мне не показался.

– Так он и не вор.

– Рука-то… – прищурился сир Кайл. – Чем это вас угостили?

– Кинжалом. – Дунк хмуро обернулся к высокому столу. Сегодня он дважды избежал смерти. Обычному человеку этого бы хватило, но Дунку-чурбану… – Ваше величество, – окликнул он, встав. Немногочисленные едоки отложили ложки и уставились на него. – Ваше величество, – повторил Дунк чуть громче и пошел по ковру к помосту. – Дейемон!

В чертоге стало тихо. Человек, называвший себя Скрипачом, улыбнулся. Сегодня он оделся в лиловое – под цвет глаз.

– Сир Дункан! Рад, что вы с нами. Чего желаете?

– Правосудия для Глендона Болла.

Имя эхом отразилось от стен, и на миг все в чертоге будто окаменели, но тут лорд Костейн грохнул кулаком по столу.

– Смерть – вот чего он заслуживает! – Около десяти голосов поддержали его, а сир Харберт Пэг присовокупил:

– Все бастарды воры, если не хуже: кровь сказывается.

На мгновение Дунк отчаялся. Один в поле не воин… но из-за стола, пошатываясь, встал Вересковый Кот.

– Может, он и бастард, но родился от Огненного Шара. Сир Харберт верно сказал: кровь всегда скажется.

– Никто не чтит Огненного Шара больше, чем я, – нахмурился Дейемон, – но вряд ли сей ложный рыцарь родился от его чресл. Он украл драконье яйцо, убив при этом трех человек.

– Он не повинен ни в том, ни в другом, – настаивал Дунк. – Если трое в самом деле убиты, то это не его вина. Вашему величеству не хуже меня известно, что сир Глендон сражался весь день, не покидая ристалища.

– Да, я его видел, – признал Дейемон, – но драконье яйцо нашли у него в поклаже.

– Вот как? Где же оно сейчас?

– В надежном месте и под охраной, – отрезал лорд Пек. – А вам что за дело, сир?

– Я хотел бы взглянуть на него, милорд. Прошлой ночью я видел его только мельком.

– Ваше величество, – прищурился Пек, – мне сдается, что этот межевой рыцарь приехал в замок незваным, как и сир Глендон. И мог быть его соучастником.

– Ваше величество, – не уступал Дунк, – то драконье яйцо, что было найдено в вещах сира Глендона, подложил туда сам лорд Пек. Пусть он принесет его сюда и покажет вам: я ручаюсь, что это всего лишь разукрашенный камень.

В чертоге поднялся крик, рыцари начали вскакивать на ноги. Дейемон казался чуть ли не таким же растерянным, как обвиненный в краже сир Глендон.

– Да вы никак пьяны, друг мой?

– Я потерял толику крови, но рассудок при мне. Сира Глендона обвинили несправедливо.

– Но зачем? Если Болл, как вы утверждаете, невиновен, зачем было лорду Пеку его обвинять и подменять яйцо раскрашенным камнем?

– Чтобы расчистить дорогу вам. Других рыцарей его милость купил золотом и посулами, но Болл не пожелал продаваться.

– Неправда, – вспыхнул Скрипач.

– Правда, правда. Пошлите за сиром Глендоном, он сам вам скажет.

– Хорошо. Велите привести сюда бастарда, лорд Пек. Яйцо пусть принесут тоже, я желаю посмотреть на него.

– Бастарда сейчас допрашивают, ваше величество, – сказал Пек, с ненавистью глянув на Дунка. – Еще пара часов, и он признается во всех своих злодеяниях.

– Милорд хотел сказать «пытают», – возразил Дунк. – Через пару часов он признается, что убил также отца и братьев вашего величества.

– Довольно! – побагровел Пек. – Еще одно слово, и я вам вырву язык!

– Вы лжете – вот вам целых два слова.

– Они дорого вам обойдутся, – пообещал Пек. – Схватить этого человека и заковать в цепи!

– Нет, – тихо, но грозно молвил Дейемон. – Я хочу узнать правду. Сандерленд, Вируэлл, Смолвуд – возьмите своих людей и приведите сюда сира Глендона, не делая ему никакого вреда. Если кто-то будет чинить вам препятствия, скажите, что выполняете приказ короля.

– Слушаюсь, – ответил лорд Вируэлл.

– Я решу это дело так, как решил бы отец. Сира Глендона обвиняют в тяжких преступлениях, но он, как рыцарь, имеет право на испытание поединком. Я встречусь с ним на ристалище, и пусть боги рассудят нас.

Геройской крови в нем поубавилось… да и шлюхиной тоже, подумал Дунк, когда двое людей лорда Вируэлла свалили к его ногам голого сира Глендона.

Лицо у Болла распухло, нескольких зубов не хватало, правый глаз сочился кровью, на груди остались следы от прижигания каленым железом.

– Теперь вы в безопасности, – тихо сказал сир Кайл. – Здесь только двое межевых рыцарей, а мы, видят боги, никому зла не делаем. – Дейемон послал их обоих в комнаты мейстера, велев заняться ранами сира Глендона и посмотреть, может ли он сражаться. Смывая с него кровь, Дунк увидел, что три ногтя на левой руке вырваны, ужаснулся и спросил:

– Вы копье-то удержите?

– Копье… – пробормотал Болл, пуская изо рта кровь и слюни. – А пальцы у меня все на месте?

– Пальцы все, а вот ногтей только семь.

– Черный Том хотел отрезать мне пальцы, но его куда-то позвали. Это с ним я буду драться?

– Нет. Его убил я.

– Кому-то следовало, – улыбнулся страдалец.

– Сражаться вы будете со Скрипачом, настоящее имя которого…

– Дейемон, знаю. Мне сказали. Черный дракон… отец погиб за него. Я бы с радостью стал его человеком, убивал бы его врагов и своей жизни не пощадил, одного только не могу: проиграть. – Болл сплюнул на пол выбитый зуб. – Можно мне вина?

– Где у нас мех, сир Кайл?

Молодой рыцарь отхлебнул как следует и сказал:

– Гляньте на меня… трясусь, как девчонка.

– На коне-то усидите? – нахмурился Дунк.

– Помогите мне умыться, дайте щит и копье, а там поглядим.

Дождь немного унялся только к рассвету. Грязь, покрывавшая двор, блестела при сотне факелов, у белых стен клубился туман. Те гости, что еще не разъехались, заняли свои места на отсыревших сосновых скамьях; среди них в кучке своих вассалов и домашних рыцарей стоял лорд Гармон Пек. Дунк, еще недавно бывший оруженосцем, не забыл прежних навыков. Он застегнул пряжки на доспехах Болла, прикрепил шлем к вороту, помог рыцарю сесть на коня, подал щит. На сильно изрубленном дереве был еще виден огненный шар. Взглянуть на этого воина со стороны – увидишь напуганного угрюмого мальчишку не старше Эга. Гнедая кобыла без каких-либо знаков отличия тоже беспокойно приплясывает; лучше бы он взял собственного коня. Гнедая, конечно, резвее и лучших кровей, но всадник чувствует себя уверенней на знакомом коне.

– Теперь копье. Боевое, – сказал сир Глендон.

Боевые копья короче и тяжелее турнирных: пять футов крепкого ясеня со стальным острием. Дунк выбрал в стойке одно и стал смотреть, нет ли трещин на древке.

Один из оруженосцев на другом конце поля подал Дейемону такое же. Мечи и скрипки на попоне его коня сменил трехглавый дракон дома Черного Пламени, черный на красном поле. Принц смыл краску с волос, и они, ниспадая на ворот, сверкали кованым серебром и золотом. У Эга такие же волосы, если их отрастить. Дунку трудно было представить его с длинными волосами, но когда-нибудь он их увидит… если оба они доживут до этого дня.

– Сир Глендон, бастард, – начал герольд, поднявшись на свою вышку, – обвиненный в краже и смертоубийстве, выходит доказать свою невиновность. Дейемон Второй из дома Черного Пламени, истинный король андалов, ройнаров и Первых Людей, владетель Семи Королевств и Хранитель Государства, выходит доказать виновность бастарда Глендона.

Пары лет как не бывало: Дунк снова стоял на Эшфордском лугу, и Бейелор Сломи Копье наставлял его перед боем. Он вернул копье обратно и взял турнирное – легкое, изящное, двенадцати футов длиной.

– Возьмите это, – сказал он Боллу. – В Эшфорде, при Испытании Семерых, мы вооружились такими.

– Но Скрипач взял боевое. Хочет меня убить.

– Сначала он должен попасть. Если ударите первым, он не коснется вас.

– Ну, не знаю…

– Зато я знаю.

Сир Глендон взял у Дунка копье и пустил лошадь рысью.

– Тогда да спасут Семеро нас обоих.

На востоке, на бледно-розовом небе, сверкнула молния. Дейемон, вонзив в бока коня золотые шпоры, метнулся вперед. Сир Глендон выехал навстречу, целя длинным копьем в грудь принца. Грязь летела из-под копыт, факелы, казалось, вспыхнули еще ярче.

Зажмурившийся Дунк услышал треск, крик, звук падения.

– Нет, – горестно завопил лорд Пек. – Неееет! – Дунк, пожалев его на долю мгновения, снова открыл глаза. Вороной жеребец трусил по полю без седока. Дунк перехватил его. Сир Глендон Болл потрясал расщепленным копьем, люди бежали к недвижимому Скрипачу, лежащему ничком в луже. Когда его подняли, он был в грязи с головы до ног.

– Бурый дракон! – крикнул кто-то. По двору пробежал смех, и свет зари омыл Белые Стены.

Как только Дунк и сир Кайл помогли Боллу слезть с коня, где-то затрубил горн, и часовые на стенах отозвались тревожными криками. Из утреннего тумана к замку шло чье-то войско.

– Выходит, Эг не соврал, – сказал удивленный Дунк сиру Кайлу.

К Белым Стенам двигались знамена лорда Моутона из Девичьего Пруда, Блэквуда из Древорона, Дарклина из Синего Дола. Из подвластных короне земель пришли Хэйфорды, Росби, Стокворты, Масси, солдаты самого короля с тремя королевскими гвардейцами во главе и триста Вороньих Зубов, вооруженные длинными чардревными луками. Сама Безумная Данелла Лотстон выступила из своего страшного Харренхолла; черная броня облегала ее, как стальная перчатка, по плечам струились рыжие волосы.

На восходящем солнце блестели пятьсот пик и вдесятеро больше копий. Над изобилием ярких стягов реяли два королевских дракона на черном поле: красное трехглавое чудище короля Эйериса и белый, выдыхающий алое пламя.

Значит, воевода все же не Мейекар, понял Дунк. Герб принца из Летнего Замка – четыре трехглавых дракона, символ четвертого сына; одинокий белый дракон указывает на десницу короля, лорда Бриндена Риверса.

Во главе войска шел сам Красный Ворон.

Первый мятеж Черного Пламени угас в крови на Багряном Поле, второй кончился пустой похвальбой.

– Нас не сломить, – возвестил со стены Молодой Дейемон. – Дело наше правое. Мы прорубим себе дорогу сквозь их ряды и пойдем на Королевскую Гавань! Трубите, трубы!

Лорды, рыцари и латники, перешептываясь за его спиной, потихоньку уходили к конюшням, к калитке или в укромные места, где надеялись отсидеться. Когда Дейемон поднял над головой меч, всем стало ясно, что это вовсе не Черное Пламя.

– Здесь будет новое Багряное Поле, – посулил он.

– Не пошел бы ты, пиликалка, – ответил на это седовласый оруженосец. – Я хочу пожить еще малость.

В конце концов Дейемон Второй выехал из замка один и вызвал на бой Красного Ворона.

– Я сражусь с тобой, с трусливым Эйерисом или с любым бойцом, которого тебе будет угодно назвать. – Но его попросту окружили, стащили с коня и наложили на него золотые оковы, а стяг его бросили в грязь и сожгли. Дым от горящего знамени был виден на многие лиги вокруг. Единственная кровь, пролившаяся за день, принадлежала человеку лорда Вируэлла: он стал похваляться, что был одним из глаз Красного Ворона и скоро будет вознагражден. «К новой луне я буду валяться со шлюхами и пить дорнийское красное, – успел сказать он, и рыцарь лорда Костейна рассек ему глотку со словами: «Отведай-ка этого. Не дорнийское, зато красное». Все остальные, кто был в замке, выходили из ворот молча, и стальной холм из сложенного ими оружия рос на глазах. Их связывали и уводили прочь дожидаться суда. Дунк шел с сиром Кайлом и Глендоном Боллом; сира Мейнарда они не нашли – ночью он бесследно исчез.

Ближе к вечеру королевский гвардеец сир Роланд Кракехолл отыскал среди пленных Дунка.

– Где вы пропадали, сир Дункан, клянусь седьмым пеклом? Лорд Риверс давно о вас спрашивает. Благоволите пойти со мной.

Длинный плащ Кракехолла, развеваясь на ветру, белел как снег или лунный свет. «Я видел вас во всем белом с головы до ног, в длинном белом плаще», – вспомнилось Дунку. А еще тебе снился дракон, выходящий из каменного яйца, хмыкнул он. Одно столь же бессмысленно, как другое.

Шатер десницы стоял в полумиле от замка, в тени развесистого вяза. Рядом паслись коровы. Короли и десницы приходят и уходят, крестьяне и коровы живут как ни в чем не бывало – так говаривал старый рыцарь.

– Что с ними сделают? – спросил Дунк сира Роланда, проходя мимо сидящих на траве пленников.

– Отведут в Королевскую Гавань на суд. Рыцари и латники отделаются довольно легко – они лишь повиновались своим сюзеренам.

– А лорды?

– Кого-то помилуют, если они чистосердечно во всем признаются и отдадут в заложники дочь или сына. Тем, кто уже получил помилование после Багряного Поля, придется хуже: их ждет заключение и лишение прав, а зачинщики поплатятся головой.

Красный Ворон уже приступил к делу: на копьях у его павильона торчали головы Гармона Пека и Черного Тома Хедля, под ними были выставлены щиты. Три замка, черные на оранжевом. Человек, убивший Роджера из Пеннитри.

Глаза лорда Гармона даже после смерти остались твердыми, как кремень.

– Зачем это? – спросил часовой, когда Дунк закрыл их. – Вороны все равно выклюют.

– Я ему кое-чем обязан. – Не погибни Роджер в тот день, старый рыцарь даже и не заметил бы Дунка, бегущего по улице за свиньей. Началось все с того, что один старый король дал меч одному сыну вместо другого… и вот Дунк стоит здесь, а бедный Роджер лежит в могиле.

– Десница ждет, – поторопил его Роланд Кракехолл.

Войдя в шатер лорда Бриндена Риверса, десницы, бастарда и колдуна, Дунк увидел перед собой Эга, вымытого и одетого, как подобает принцу. Лорд Фрей сидел на походном стуле с чашей вина в руке и уродцем-сынком на коленях. Лорд Батервелл тоже был тут – коленопреклоненный, дрожащий, бледный.

– Если изменник трус, он не перестает быть изменником, – говорил, обращаясь к нему, лорд Риверс. – Я верю едва ли одному слову из десяти, проблеянных вами, лорд Амброз, и потому оставляю вам десятую долю того, чем вы владели до сего дня. Жену тоже можете оставить себе – совет да любовь.

– А Белые Стены? – дрожащим голосом спросил Батервелл.

– Отойдут Железному Трону. Я разрушу ваш замок до основания и присыплю солью ту землю, где он стоял. Лет через двадцать никто и не вспомнит о Белых Стенах. Старые дураки с молодыми бунтарями до сих пор совершают паломничества на Багряное Поле и сажают цветы на месте гибели Дейемона Черное Пламя – второго памятника черным драконам я создавать не намерен. Пошел прочь, таракан, – махнул рукой Риверс.

– О, как вы добры, десница. – Батервелл вышел вон, раздавленный горем – даже Дунка, кажется, не узнал.

– Вы тоже ступайте, лорд Фрей, – приказал Риверс. – Договорим после.

– Хорошо, милорд. – Фрей с сыном удалились, и десница наконец повернулся к Дунку лицом.

В тот единственный раз, когда Дунк видел его, он был моложе, но родимое пятно, похожее, по мнению многих, на ворона, все так же алело на бледной как кость щеке. Сапоги черные, камзол красный, сверху плащ цвета дыма, застегнутый пряжкой в виде железной руки. Белые до плеч волосы скрывали недостающий глаз, выбитый Жгучим Клинком на Багряном Поле; уцелевший, красный, пронизывал человека насквозь. Сколько глаз у Красного Ворона? Тысяча и еще один.

– Не сомневаюсь, что у принца Мейекара были свои резоны отпустить сына в оруженосцы к межевому рыцарю – но то, что он хотел бы видеть его в гуще изменников, злоумышляющих против трона, весьма сомнительно. Как мой кузен оказался в этом гадючьем гнезде, сир? Лорд Подойник уверял меня, что некто иной, как принц Мейекар прислал вас сюда под видом таинственного рыцаря, чтобы разоблачить заговорщиков. Это так?

– Нет, милорд, – Дунк преклонил колено, – то есть да. Так ему Эг сказал, то есть принц Эйегон, но на самом деле это неправда.

– Понятно. Вы двое узнали о заговоре и решили предотвратить его своими силами, так?

– Опять-таки не совсем. Мы просто… вляпались в это дело, с позволения вашей милости.

– И немало успели сделать, прежде чем вы подошли сюда с войском, – заявил, скрестив руки, Эг.

– Мы не одни были, милорд, нам помогли, – поспешно добавил Дунк.

– Межевые рыцари.

– Да, милорд. Сир Кайл Вересковый Кот, сир Мейнард Пламм, сир Глендон Болл. Это он выбил из седла Скрип… самозванца.

– Я уже слышал эту историю из полусотни уст. Вербный Рыцарь, отродье изменника и шлюхи.

– Сын героя, – возразил Эг. – Если он среди пленных, я хочу, чтобы его немедля освободили. И наградили.

– Кто ты такой, чтобы деснице приказывать?

– Вы знаете кто, кузен.

– Оруженосец у вас чересчур наглый, сир. Надо бы из него это выбить.

– Я стараюсь, милорд… но он все же принц.

– Дракон, вот он кто. Встаньте, сир.

Дунк встал.

– Вещие сны снились Таргариенам задолго до Завоевания – неудивительно, что этот дар время от времени проявляется и у их побочной родни. Дейемону приснилось, что в Белых Стенах родится дракон, вот он и родился. Дуралей просто перепутал цвета.

Перстень, впервые заметил Дунк. Эг больше не прятал его в сапоге, а открыто носил на пальце.

– Мне очень хочется увезти тебя в Королевскую Гавань и держать при дворе в качестве моего… гостя.

– Отец будет недоволен, – ответил Эг.

– Да, пожалуй. Очень уж он обидчив. Может, в Летний Замок тебя отослать?

– Я оруженосец сира Дункана и должен быть рядом с ним.

– Ну что ж, да хранят вас обоих Семеро. Вы свободны.

– Сейчас пойдем, только прежде дайте нам золота, – велел Эг. – Сир Дункан должен заплатить выкуп Улитке.

– Что сталось с робким мальчуганом, которого я встречал в Королевской Гавани? – засмеялся десница. – Извольте, мой принц. Казначей отсчитает вам сколько скажете… в разумных пределах.

– Только взаймы, – вставил Дунк, – иначе я не согласен.

– Хорошо. Вернете, когда научитесь управляться с копьем. – Красный Ворон махнул рукой, развернул пергамент и стал делать в нем какие-то пометки пером.

Решает, кому жить, а кому умереть, понял Дунк.

– Милорд, а Скрипачу… Дейемону… тоже отрубят голову?

– Это уже королю Эйерису решать, – поднял глаза Красный Ворон, – но у Дейемона остались четверо младших братьев, и сестры тоже имеются. Если мне придет блажь снять с плеч его красивую голову, мать Дейемона будет скорбеть, его друзья вновь скажут, что я проливаю родную кровь, а Жгучий Клинок коронует следующего по старшинству, Хейегона. Мертвый Дейемон – герой, живой – препятствие на пути моего единокровного братца. Затруднительно как-то объявлять королем третьего из династии Черного Пламени, когда второй, увы, покуда жив. К тому же столь благородный пленник украсит наш двор и лишний раз убедит всех в милосердии короля Эйериса.

– У меня тоже есть вопрос, – сказал Эг.

– Я начинаю понимать, почему твой отец так хотел от тебя избавиться. Что за вопрос, кузен?

– Кто взял драконье яйцо? У дверей стояли часовые, на лестнице тоже – кто мог пробраться незамеченным в спальню лорда?

– Я бы предположил, что кто-то влез по сточной трубе в его нужник, – улыбнулся лорд Риверс.

– Труба слишком узкая.

– Да, для мужчины… но что, если это сделал ребенок?

– Или карлик, – выпалил Дунк. Тысяча глаз и еще один… почему бы одной паре глаз из тысячи не принадлежать карлику-скомороху?