Читать онлайн Девушка из кофейни

Глава 1

Симпатичная барышня попросила латте-маккиато, молодой человек за ней заказал эспрессо кон-пана. Для меня до сих пор эти названия звучат, как любимая музыка: эспрессо-романо, эспрессо-корретто, эспрессо-доппио, капучино, латте, фрапе.

Я – бариста[1], специалист по приготовлению кофе, кофейный сомелье. Думаю, что я неплохой специалист, хотя до высшей ступени – кофейного мастера, доктора кофейных наук, композитора кофе – мне пока далеко. Что ж – есть к чему стремиться. Главное, что я люблю эту работу, и только в «Экипаже» я наконец почувствовала себя на своем месте.

Говорят, что тот, кто утром идет на работу с радостью, а вечером с радостью возвращается домой – счастливый человек. Выходит, мне до счастья осталось всего ничего – разобраться с вечерами. По утрам я иду в «Экипаж» с огромной радостью. Здесь все – каждая мелочь, от марки кофемашин до дизайна сливочников – выбрано мною.

Я сама искала поставщиков лучшей арабики и вместе с Мананой утверждала кондитерское меню. Я головой ручаюсь за качество наших десертов – в них нет никакой химии и суррогатов. Все абсолютно свежее: лучшие какао, орехи, сметана, сливки, сливочное масло, фрукты, плюс волшебные руки и желание доставить людям радость.

Думаю, что общими усилиями нам удалось создать такое место, где нам самим хорошо, а это непременное условие для того, чтобы здесь нравилось посетителям. А ведь еще недавно ничего не было – на месте кофейни была дешевая рюмочная, а в моей душе – выжженная пустыня.

Мотор, стоп-кадр. Назад в прошлое.

…Депрессия – это когда ты просыпаешься утром, а вставать не хочется. Вообще ничего не хочется – есть, причесываться, смотреться в зеркало, гулять, работать, дышать. Короче – категорически не хочется жить. Депрессия – это когда ты превращаешься в неуравновешенную неврастеничку и можешь расхохотаться вдребезги демоническим смехом (мол, ха-ха! вот такая я!) и тут же разрыдаться – я-то такая, но жизнь моя кончена. Депрессия – это когда твое состояние вызывает опасение у окружающих, потому что ты сидишь неподвижно и пялишься в одну точку недобрых два часа, а это, согласитесь, как-то странно и не вяжется с поведением здравомыслящего человека. Депрессия – это когда тебя перестают приглашать в компании, поскольку люди боятся чужого несчастья, думая, что оно заразно, как простуда, а также того, что ты испортишь им праздник безнадежно похоронным видом. Депрессия – это ощущение тоннеля, по которому едешь и едешь, а выхода все нет, и даже искать его бессмысленно. Депрессия – это жизнь после того, как тебя бросил любимый человек.

Я впала в депрессию после мучительного разрыва с любимым мужем Славой. Меня накрыло ею, как лавиной или торнадо. Целыми днями я лежала в постели и задавала себе один и тот же вопрос: «Где и в чем я ошиблась?»

Однажды я задала этот вопрос своей подруге Рите, и та сказала: «Ника, а почему ты ищешь причину в себе? Почему бы не допустить мысль, что это не твоя вина, а просто твой Славик – козел?!»

Признаться, меня озадачили ее слова. Я привыкла во всем винить себя. Вполне возможно, что зря. Потому что, вообще говоря, это скверная привычка. Похуже, чем грызть ногти.

Со Славой мы познакомились пять лет назад. Тогда я переехала к нему в Москву. Поначалу наши отношения были, как кофе ристретто, обжигающий, заставляющий биться сердце, кофе, который опрокинешь залпом и потом не продохнуть – слишком крепкий. А потом они стали напоминать растворимый кофе, то есть что-то ненастоящее, фальшивое. Знаете, я очень не люблю растворимый кофе, с моей точки зрения – это вообще не кофе, а его подделка, суррогат, и честнее было бы так и писать на банках – кофейный суррогат. Вот и наши отношения со Славой в какой-то период, незаметно для меня самой, стали суррогатом.

Но это я сейчас понимаю, а тогда ничего не понимала и не замечала. Потому что любила. Я так любила этого мужчину, голубоглазого блондина с двумя высшими образованиями, ростом метр восемьдесят и нордическим, выдержанным характером, что уже не могла увлечься в жизни чем-то другим.

С тех пор как мы стали жить вместе в гражданском браке, я превратилась в отчаянную домохозяйку – ушла с работы, сидела дома и обустраивала Славин быт. С первого дня семейной жизни так повелось, что все было на мне. В принципе обязанности по дому не казались мне тягостными – в конце концов, для любимого мужа ничего не жалко, даже жизни.

Я очень старалась быть хорошей хозяйкой – вот, скажем, Слава любит не обычный жареный картофель, а запеченный, но не простым образом – а картофель «по-боярски» с творогом и в сливках. И ничего, что мне на эти «боярские» амбиции приходится тратить лишние полчаса – я о себе-то и не думала. Все только Слава, Слава. И обед из трех сложносочиненных блюд сообразить, и стол красиво сервировать, накрыв его белой накрахмаленной скатертью, а не клеенкой, и на десерт исхитриться приготовить что-нибудь изысканное, чтобы любимый мужчина остался доволен, – а как же иначе? Мой всегдашний пунктик – я все время стараюсь все сделать идеально, перфекционистка несчастная.

Прибрать, поднести, развлечь, сделать мужу массаж и, кроме того, соответствовать его ожиданиям. Оказывается, худшее, что может сделать женщина – во всем слушаться мужчину.

Например, раньше мне часто приходилось слышать от знакомых, что я смешная, естественная, искренняя, ведь я даже в самом плохом стараюсь видеть хорошее и считаю, что правдивость и доверчивость, пусть даже переходящая в наивность, – в сущности, неплохие качества. Но Слава меня все время ругал за подобную «глупость», его раздражала моя смешливость. Как-то он даже сказал, что у меня дурацкая, словно бы «приклеенная к ушам» улыбка. И в конечном счете я отклеила улыбку, спрятала ее в карман и вообще перестала улыбаться, превратившись в хмурую затюканную женщину – то, что надо.

По пунктам далее. Ему не нравилось, как я одеваюсь – «слишком пестро!». И стоило мне хоть раз изменить выбранному Славой черно-бело-элегантному дресс-коду – ну, там, цветочки или, хуже того, полоска, клетка, или – боже упаси! – джинса, как муж сразу закатывал глаза, беспомощно вздыхая: «Ну что это такое, Никусь?» После чего Никусь сникал и забрасывал веселенькое платьице в цветочек куда подальше от Славиных придирчивых глаз. И постепенно мой гардероб стал похож на гардеробчик распорядителя похоронами – все черное, очень сдержанное, стильное, но одинаковое и невыносимо скучное.

Слава все время понижал мою самооценку. Как будто это было главной задачей его жизни. Смешно даже – ну что, у него других дел нет, что ли? Когда я делала новую прическу, он мог ничего не сказать, но так посмотреть, что я готова была провалиться от стыда или оторвать себе голову, которую, как считал Слава, эта прическа совсем не украшала.

Следующий предмет для разногласий – фигура. Дело в том, что я совершенно не модельный типаж. Ну, просто ни одной ногой в современные стандарты красоты не вписываюсь. Может, так звезды встали в момент моего рождения или генетика подгадила, но только я от природы, увы, пышная фемина сорок восьмого размера с определенной перспективой с годами примерить пятидесятый. А мой Слава заглядывался на модельных девушек и не считал нужным это скрывать. Я честно пыталась худеть, «сушилась», превращаясь в бледную заморенную тень прежней Ники, но результат моих титанических усилий был недолгим – я снова возвращалась к привычному ненавистному размеру.

И вот как-то я взглянула на себя со стороны и увидела закомплексованную тетку в черном похоронном костюме, не ставшую худой, а главное, не ставшую счастливой.

Однажды я рассказала Славе о своем желании открыть собственное дело. Мне было стыдно сразу признаться, что я с детства мечтаю открыть какую-нибудь уютную кондитерскую или кофейню, и я начала издалека. Слава вскинулся: «Какое такое «дело»?» – и взглянул недоверчиво и строго.

Я окончательно смутилась: «Ну, скажем, собственную кофейню…»

Вот это было зря. Следующие сорок минут мой гражданский муж потратил на рассказы и увещевания в стиле «маленькие дети, ни за что на свете не ходите, дети, в Африку гулять!» Он так живописал про крокодила и злого Бармалея, а также санэпидемстанцию, пожарную инспекцию и злобных налоговиков, что я мгновенно испугалась и закинула мечту о кофейне на тот же чердак, где уже пылились платья в цветочек и кофточки в горошек.

Я оставила всякие мысли о собственном деле. Строго говоря, у меня не должно было быть никаких собственных дел. Какие дела, когда у меня есть муж, и при этом я – русская женщина, а русской женщине надлежит заниматься делами мужа. И не надо всяких глупостей.

В общем, у меня был муж, стабильный доход в виде зарплаты, которую он мне каждый месяц приносил в клюве, и предположения (как сейчас понимаю – ничем не подкрепленные), «что так будет всегда». И вдруг все рухнуло.

Слава сказал, что для нас обоих будет лучше, если мы расстанемся. Я не была уверена в том, что так будет лучше для меня, и минут сорок сидела, застыв, переваривая услышанное. Потом я попросила все же как-то разъяснить, чем вызван столь внезапный порыв. На что Слава заметил, что это вовсе не порыв, а вполне здравое, проверенное временем решение. И ушел.

Позже он попытался объяснить, почему сбежал. Сказал, что я его достала своим перфекционизмом – «это же все время надо соответствовать, а я хочу просто быть счастливым. Понимаешь?». Я не понимала и очень от этого страдала. Мне, конечно, было интересно посмотреть, «на кого он меня променял». Я была уверена, что там-то уж девица исполнена в самых модельных параметрах, и не ошиблась. Она оказалась худой высокой блондинкой, полной противоположностью мне – крупной темноглазой брюнетке.

И в моей жизни наступила черная полоса. Как известно, есть два способа пережить удар судьбы: взять и отпустить ситуацию или «подложиться под трагедию», пропустить ее через себя. Я выбрала второй вариант и не то что подложилась, а прямо легла на рельсы и позволила этому поезду себя переехать, решив настрадаться по полной программе.

В итоге однажды утром я не встала с постели, потому что не видела смысла вставать, чистить зубы, причесываться, варить кофе, идти гулять, работать – я не видела смысла ни в чем. Я лежала, как бревно, несколько дней подряд, пока мое почти бесчувственное тело не обнаружила приехавшая из Нью-Йорка подруга Рита. Она, само собой, пришла в ужас и принялась дудеть мне в уши об очевидной аморальности подобного поведения, называла меня сначала «бедной несчастной девочкой», а потом свиньей, одновременно ласково увещевала и бранила последними словами. Но я, как тот упрямец из известной притчи, которого пытались вытащить из ямы сердобольные прохожие, отбрыкивалась – оставьте, я здесь живу!

В конце концов Рите все же удалось скинуть меня с дивана. И я перешла в другую фазу депрессии – днями сидела на подоконнике с видом на Москву-реку, выпивала бессчетное количество чашек кофе и думала, чем заняться в ближайшие пятьдесят лет. Притом у меня уже стали возникать мысли насчет того, что «надо что-то делать» и как-то выбираться из трясины любовных переживаний. Я даже понимала, что причина моей жизненной драмы, пожалуй, не в Славе, а если глубже, если честно себе признаться – во мне самой.

Сейчас я уверена, что так и было. Депрессия, в определенном смысле, сродни тоннельному сознанию – ты движешься исключительно в русле одних мыслей и переживаний, из которого у тебя решительно не получается выбраться. Ясен пень, что данное направление – тупиковое, но ты по каким-то причинам не можешь или не хочешь с него свернуть и катишь по нему, как на катафалке.

Кроме всего прочего, возникает соблазн пожалеть себя. Как это меня, такую хорошую, такую-сякую распрекрасную этот неблагодарный козел (а вы где-нибудь видели благодарных козлов?) бросил? Променял на другую. И уже захлебываешься жалостью к себе, такой бедной и несчастной.

Теперь я понимаю, что этого делать нельзя. Категорически. А надо понять, что, пока ты тут рыдаешь и упиваешься несчастьем, твоя жизнь проходит. В этом самом узеньком темном тоннеле, куда ты же сама вошла и откуда надо быстренько выбираться.

А как? Вопрос. А между тем я сама так и катила по своему тоннелю и страдала, как водится, душевно – с соплями и причитаниями.

В то время я ушла от Славы – «мне от вас ничего не надо, даже столичной жилплощади!» – и стала снимать квартиру в Москве. Аренда жилья стоила дорого, а мои деньги стремительно таяли. Это были тяжелые времена. Мне во всем не везло. Дошло до того, что однажды я стала оплачивать кредит за машину, а прожорливый банкомат счавкал мои купюры и замер – ни чека, подтверждающего оплату, ничего, – типа, не знаю я вас и денег ваших не брал. В его равнодушии было что-то издевательское. Я забегала вокруг банкомата, заохала – отдай деньги, сволочь! Потом разрыдалась – так вдруг стало обидно, что вообще ни в чем не везет. Да это просто мировой заговор против меня!

И я решила уехать из Москвы в Петербург. Вот говорят, что если чувствуешь, как накрывает девятым валом несчастий, надо резко сменить декорации и переместиться в пространстве. Тем более что мне было куда уезжать. Дело в том, что пять лет назад, встретив Славу, я переехала к нему в Москву из родного Петербурга, оставив квартиру. И теперь, раз уж со Славой все кончено, в Москве меня больше ничего не держит.

Да и Рите пора было возвращаться в Нью-Йорк к своему Джону, который каждый день напоминал ей о себе, звоня по телефону, а Ритка виновато мычала в трубку, что задержится в Москве еще ненадолго. «Почему, Джонни? Ну, потому что…» А я знала почему – она боялась оставить меня одну.

Я чувствовала вину перед подругой – чего ради она должна нянчиться со мной, наплевав на собственную личную жизнь и нетерпеливого, уже начавшего обижаться на нее Джона?

«Ну, вот что, – решительно сказала я, глядя в ее заботливые глаза. – Лети-ка ты в Америку. Джон волнуется».

«Да и черт с ним!» – махнула рукой Рита, но прозвучало это как-то неубедительно.

«Ты там на месте разберешься – черт с ним или полная любовь и согласие! И вообще… Миллионерами в условиях жесткого экономического кризиса не разбрасываются, между прочим, они на дорогах не валяются». Кстати сказать – ее Джон был не просто славным парнем, но еще и богачом. Вот так счастливо распорядились Риткины звезды.

– А как же ты, Ника? – вздохнула моя сострадательная подруга.

– А я решила вернуться в Питер. Что мне в Москве делать?

Прощаясь, Рита заверила, что в скором времени прилетит в Петербург – проверить мое душевное здоровье.

На следующий день после ее отъезда я села в поезд (в купе всю ночь проревела, мысленно разговаривая со Славой) и отправилась к берегам Невы.

Перемещение в пространстве как метод психотерапии мне не помогло. Конечно, если бы я уехала, скажем, на Мальдивы или в какие-нибудь иные залитые солнцем декорации, рецепт бы, глядишь, и сработал, но под свинцовым питерским небом мне лучше не стало. Увы, мой родной Петербург – не самое подходящее место для излечения от депрессии.

Я приехала сюда в конце лета, но здесь уже наступила осень. Шли сильные дожди, и пространство переливалось всеми оттенками серого – серое небо, серая река, свинцовый гранит набережных, серые лица горожан. Ладно, если первый рецепт излечения от хандры не сработал, надо срочно подключать второй. А согласно ему в случае депрессии нужно заняться каким-нибудь делом, которое захватит настолько, что вытеснит все переживания.

Я задумалась – чему себя посвятить? И как снискать хлеб насущный, ведь мне теперь придется самой зарабатывать на жизнь.

По профессии я музыкант, окончила консерваторию по классу фортепиано. В музыкальную школу меня отдала мама. Она мечтала, что когда-нибудь затраченные ею усилия окупятся и я стану выдающимся музыкантом, мой гастрольный график будет расписан на 150 лет вперед и она сможет мной гордиться. Знаете, очень тяжело, когда тебя в детстве нагружают таким чувством ответственности, потому что оно пропорционально грузу вины, которую ты испытываешь, когда не оправдываешь чьих-то ожиданий. Я очень старалась, правда… Так старалась, что в конце концов возненавидела музыку и часто с упоением повторяла: «Тишина – ты лучшее из того, что я слышала…» Меня перекормили гаммами, сольфеджио и установками: «Ника, ты должна учиться, ты должна быть лучше всех».

С тех пор у меня гигантский комплекс, будто я всем что-то должна и обязана доказать, что я лучшая и тоже достойна любви. Этот комплекс, словно хвост, волочится за мной по жизни и мешает идти вперед.

Я даже думаю, что причина моего разрыва со Славой как раз в этом. Я так отчаянно старалась доказать неудавшемуся мужу, что достойна его любви, что сделала несчастной в этих отношениях и себя, и его.

Увы, я не оправдала маминых надежд. Я оказалась (как трудно признать, что ты – посредственность) музыкантом со средними способностями. Как осторожно сказала мне мой добрейший преподаватель в консерватории: «Все хорошо, Ника, но чего-то не хватает…» – «Чего?» – «Искры Божьей…»

Ясно. Вся штука в том, что «средней искры» не бывает. Она либо есть, либо ее нет. И во втором случае занимайся хоть до мозолей на заднице – искру Божью не высечь.

Консерваторию я окончила, но у меня нет таланта, выступлений в концертных залах и гастрольного графика. И для мамы это оказалось ударом.

После консерватории я стала работать преподавателем в музыкальной школе, откуда смоталась через полгода, поняв, что это не мое. Больше всего на свете я боюсь заниматься не своим делом, потому что не хочу портить жизнь окружающим. А в музыкальной школе приходится иметь дело с детьми, это огромная ответственность – нужно фанатично любить собственную работу или найти мужество уйти.

Потом я работала менеджером – кому-то что-то продавала и уже в понедельник мечтала о пятнице, как мечтал о ней Робинзон Крузо. В конторе царила смертная тоска. А потом я встретила Славу, влюбилась и уехала за ним в Москву.

Там я первое время давала частные уроки музыки. Кстати, именно благодаря им я познакомилась с Ритой. Однажды через знакомых мне предложили работу – учить игре на фортепиано девушку Риту. Рита как-то безоговорочно и сразу располагала к себе доброжелательностью и искренностью, а еще мне сразу понравилось ее потрясающее чувство юмора и манера заразительно, очаровательно смеяться. В общем, ничего удивительного в том, что мы подружились, нет.

Как человек честный, через неделю я Рите прямо сказала: «Маргарита, хорош дурью маяться. Ну, какой из тебя музыкант? В лучшем случае будешь на светских тусовках играть двумя пальцами какую-нибудь попсовую мелодию или собачий вальс. Тебе это надо?»

«Нет, – сказала Рита, – не надо». И мы прекратили занятия. Пианистки из Риты не вышло, но выяснилось, что у нее весьма своеобразный сильный джазовый голос. И мы придумали совместную программу – она пела, а я ей аккомпанировала. Мы выступали в джазовых клубах и даже неплохо зарабатывали. Как говорила Рита, мы работаем на контрастах: она – маленькая миниатюрная рыжая, и я – крупная брюнетка.

Это было замечательное, веселое время, но Слава начал активно возражать против этих концертов, и мне пришлось сделать выбор (конечно, я предпочла мужа). А вскоре Рита вышла замуж. Здоровенного смешливого Джона привели в клуб русские друзья; увидев Риту, он пал к ее ногам как подкошенный. Через месяц Рита уехала с ним в Америку и теперь поет свою любимую песню «Осень в Нью-Йорке» в Нью-Йорке.

Она уехала, а я осталась, и даже наши частые телефонные звонки друг другу не помогали мне избавиться от ощущения острого, сосущего под ложечкой одиночества. Ну а потом мой брак, а заодно и жизнь дали трещину, и тут уж одиночество захлестнуло меня мощным девятым валом. Что называется, спасайся кто может.

Именно Рита пришла мне на помощь в тот черный август, когда, расставшись со Славой, я приехала в Петербург и размышляла над тем, как заработать на жизнь. Через знакомых петербургских рестораторов она предложила мне работу – по вечерам играть в модном дорогом ресторане за неплохие деньги. Но я отказалась, потому что после разрыва со Славой перестала играть. То есть я не могла заставить себя подойти к роялю. Вот просто никакими силами. Ну, в жизни всякое бывает – после стресса некоторые люди, например, перестают есть или не могут спать, а я – возможно, это своеобразная реакция организма на сильное потрясение – не могла играть. Иными словами – утратила профпригодность.

И куда податься бедной девушке?

По этому случаю мы с Ритой организовали женсовет с ликером и душеспасительными беседами. Рита специально для этого прилетела в Петербург, как на какую-нибудь конференцию. На повестке дня вопрос: куда пристроить горемычную Нику?

Рита меня с ходу спросила:

– Ника, о чем ты мечтала до этого коз… Славы?

Я ушла в такие раздумья, что Рита за это время успела выпить две рюмки «Бейлиза». Когда она взяла третью, я призналась, что всегда хотела открыть собственную кофейню.

– Вот и открой! – хмыкнула Рита. – Чего ты как Манилов – «а хорошо бы мост через реку построить». Хочешь – сделай!

Я замялась:

– Ну-у-у, это в теории хорошо, в мечтах… А на практике небось сплошные сложности. Предпринимательство – это же чистая Африка, налоговики-бармалеи, крокодилы из пожарной инспекции…

– Люди открывают и не боятся, – парировала Рита.

– Да где я денег возьму? Чтобы открыться, нужен стартовый капитал, притом нешуточный.

Рита улыбнулась:

– Деньги я дам.

Разумеется, от ее заманчивого предложения я отказалась в самой категоричной форме, сославшись на свое жизненное правило – не брать в долг, тем более у друзей, и вообще ни у кого ничего не просить.

Рита принялась меня уговаривать:

– Никуша, могу я хоть раз в жизни сделать для тебя что-то хорошее?

Я упрямо отказывалась.

В результате Рита надулась, сказала, что «это гордыня, мать твою, Ника!», и укатила в отель.

А на следующий день симпатичный молодой человек, «русский партнер Джона по бизнесу», привез мне пухлый конверт с дензнаками и сказал, что если он привезет их обратно – Джон оторвет ему голову.

Так у меня появился стартовый капитал.

Глава 2

Все началось с названия. Известно, что название для книги, корабля, кофейни – дело исключительно важное. «Как вы яхту назовете – так она и поплывет». Надо сказать, что размышления были недолги: я всегда знала, что, если у меня будет кофейня, я назову ее «Экипаж». Мне нравится это название, в нем есть что-то благородное, романтическое и подразумевающее дружественный союз людей, объединенных общим делом. А мы, получается, экипаж кофеманов! Ну вот, с названием разобрались – уже полдела. Теперь предстояло найти для «Экипажа» помещение.

Мне хотелось, чтобы кофейня располагалась где-то на набережной, рядом с водой. В этом случае «Экипаж» походил бы на корабль, пришвартованный к причалу. Помещение для кофейни посоветовали в агентстве. Еще недавно здесь была обычная рюмочная – облупленные стены, грязь и ужас запустения. Когда я туда зашла, мне стало страшно. Казалось, что привести все это в приличный вид невозможно. Зато место замечательное и до реки рукой подать. А еще мне понравились огромные панорамные окна, выходящие на тихую пешеходную улочку и красивый старинный дом напротив. День я наматывала круги по ближайшим окрестностям и наконец решила, что кофейню следует открывать именно здесь.

Следующий месяц рюмочную приводили в порядок – ремонт оказался сродни стихийному бедствию и порядком меня вымотал. Но к середине октября все было готово, и мы открылись.

Над интерьером работали вместе с дизайнером. Многое из того, что он предложил, пришлось отвергнуть – с моей точки зрения, добрая половина российских заведений грешит тем, что в них нет необходимого уюта. Ресторан может быть дорого и модно оформлен, но при этом у человека не возникает желания в нем задержаться. В погоне за стилем забывают об элементарном комфорте. Я выбирала столы, диванчики, кресла не только исходя из их внешнего вида, но и по принципу удобства. Освещение подбиралось мягкое, рассеянное, ненавязчивое и приятное глазу. В противовес унылой петербургской монохромности здесь будет много зелени, радующей глаз: роскошные изумрудные фикусы под потолок, цитрусовые, цветы. И главное – в кофейне должно быть тепло даже в самый промозглый серый день.

В обустройстве все имеет значение, не случайно говорят: «Дьявол живет в мелочах» (хотя мне больше нравится: «Бог живет в деталях»). На подоконниках мы расставили огромные вазы, наполненные кофейными зернами, из которых торчали большие свечи, а в углу зала поставили рояль. За этот рояль дизайнер меня чуть не убил. Когда я заикнулась о том, что хотела бы перевезти инструмент в кофейню, дизайнер уставился на меня с таким ужасом, словно бы я предложила украсить кофейню большим черным гробом. «Ника, зачем вам здесь рояль?»

Я пролепетала, что рояль – живое существо, он создает особую атмосферу и задает стиль. На самом деле я просто не могла сказать дизайнеру правду – в моей квартире этот музыкальный инструмент стоял немым укором и напоминал мне о прошлом. Выбросить его на помойку я не могла – все-таки память, но и смотреть на него тоже не было сил, оставался единственный вариант – определить его в кофейню. Поняв, что меня не переубедить, дизайнер пожал плечами – делайте что хотите, но лично я в этом не участвую!

Вскоре рояль занял свое место в зале. Ничего, что вычурно и нелепо, зато я наконец смогла избавиться от его давящего присутствия дома.

Много времени ушло на подбор оборудования – нам нужно было обустроить кофейню как космический корабль: лучшие кофемашины, плиты, витрины.

Я решила, что мы будем обжаривать кофе, в отличие от большинства заведений, где не обрабатывают зерна непосредственно перед варкой, как это должно быть. Кроме того, для меня изначально было важно, что мы открываемся и работаем в формате кофейни, то есть никаких супов и, упаси боже, разливного пива. Только сорок видов лучшего кофе и разнообразные десерты.

А главная задача, которую я ставила перед собой и своей будущей командой, – обустроить все так, чтобы людям не хотелось отсюда уходить. Что, наверное, неправильно с точки зрения бизнеса, поскольку аренда помещения стоит денег, и предпринимателям выгодно, чтобы люди не засиживались, а покупали и уходили; но, в конце концов, не все определяется выгодой. Если уж думать о прибыли, то я могла бы заняться другим, более доходным бизнесом, но я занимаюсь любимым делом, и «Экипаж» для меня – в последнюю очередь предпринимательство.

Кроме всего прочего, мне бы хотелось привить людям культуру потребления кофе. Дело в том, что Россия – чайная страна. Большинство россиян плохо разбираются в кофе. Еще недавно многие мои сограждане не знали, что такое «маленький двойной», и называли его «экспрессо». Некоторые и сейчас не знают, как правильно употреблять эспрессо, чтобы в полной мере насладиться его вкусом.

Во-первых, его нельзя пить долго. Если вы хотите посидеть в кафе подольше, лучше заказать другой кофе, капучино, к примеру, или латте, а «маленький двойной» живет всего пару минут. Во-вторых, в хорошей кофейне к эспрессо вам должны предложить стакан прохладной воды. Правильно пить эспрессо так: глоток кофе – глоток воды, чтобы освежить вкусовые рецепторы и почувствовать кофейный вкус. Я решила, что наши бариста будут общаться с посетителями и рассказывать им об основных кофейных премудростях.

Мне оставалось только найти умных, обаятельных, работоспособных и влюбленных в свою работу бариста. Я всегда знала, что если что-то делать – надо делать это хорошо, по совести, с полной отдачей, как моя мама, всю жизнь проработавшая врачом в детской поликлинике и считавшаяся отличным специалистом; как парень из нашей консерватории, ставший музыкантом мирового уровня; как стилист, у которого я когда-то стриглась (этот парень был так увлечен своим делом, что когда он работал с клиентами – он пританцовывал на месте, а расческа в его руках была похожа на волшебную палочку, самым чудесным образом преображавшую женщин). К сожалению, гораздо чаще встречаются люди, которые работают вымученно, через силу, лишь бы отделаться.

Однажды мой волшебный стилист уволился, уехал в Москву, и вместо него в салоне меня подстригала другой мастер. Это была девушка-«треугольник», (о каждый угол которой можно было пораниться). Барышня жевала жвачку и выразительно закатывала глаза, словно подчеркивая, что она очень устала, в том числе лично от меня. А когда она укладывала мне волосы, она не сушила, а жгла их феном. Мне захотелось спросить ее – зачем она работает здесь, с людьми, если они ей так неприятны? Но я ничего не спросила и ушла молча. Мое наказание девушке-«треугольнику» было в том, что я не сказала ей спасибо.

Люди, которые не любят свою работу, подстерегают нас всюду, как вирусы, – в магазинах, больницах (случаются такие доктора, что они не то что помогут пациенту – они сделают ему хуже: нахамят, перепугают, недолечат или, еще хуже, – перелечат), школах, паспортных столах, поездах, самолетах и даже на самом высоком государственном уровне. Возможно, они думают, что отсутствие любви к профессии – это дело второстепенное, совершенные пустяки, которые их профессиональной деятельности не помешают, но они глубоко заблуждаются – еще как помешают! Причем не только им самим, но и окружающим.

В общем, главным критерием в выборе сотрудников для «Экипажа» была их увлеченность профессией «бариста». Я всюду дала объявления о наборе персонала, и к нам потянулись люди. Однако из двадцати претендентов, готовых работать у нас, не нашлось ни одного подходящего.

Общаясь с людьми, я столкнулась с неразрешимой проблемой – все они имели весьма смутное представление о том, кто такой бариста и с чем его едят. Как известно, каждый россиянин считает, что смог бы написать книгу и вполне сносно управлять страной (еще и получше этих-то, которые там такой бардак развели!); я бы добавила еще один пункт насчет кофе – почему-то считается, что сварить кофе сможет любой дурак.

Во всяком случае, на вопрос, сумеют ли они приготовить правильный эспрессо, мальчики-девочки (три дамы бальзаковского возраста и один старичок) отвечали с иронией: «Что там делать-то?» Мысль о том, что бариста должен знать многие нюансы (например, хороший специалист по вкусу кофе сможет даже определить, хорошо ли ухаживают за кофемашиной в той или иной кофейне), как-то не приходила им в голову. Старичок – тот вовсе возмутился: «Что его готовить? Кофемашина ведь есть!»

От такой наивности я замахала руками и зашипела. Ведь это только кажется, что сварить кофе в кофемашине легко – дескать, нажал на пару кнопок, и она сама все сделает. На самом деле нужно выдержать правильную температуру воды, верно рассчитать количество кофе, проверить помол и правильно сформировать кофейную таблетку, потому что все эти нюансы отражаются на вкусовых качествах кофе.

Через неделю, так никого и не найдя, я впала в отчаяние. И тут появился Леша. Надо сказать, что он явно выделялся из общего потока соискателей: в кафе вошел красивый манерный мальчик, по виду явный метросексуал, и кокетливо представился: «Леша».

У Леши были потрясающие глаза цвета зеленых оливок, длиннющие ресницы и поразительная самоуверенность. Он с ходу заявил, что сможет сделать «лучший в этом городе (тут он презрительно сморщился, из чего я заключила, что Петербург – не город его мечты) эспрессо», а также еще сорок четыре вариации кофейных напитков, даже если его разбудить глубокой ночью. После эффектной паузы Леша добавил: «Даже если три ночи до этого я пил другие напитки». Свое смелое заявление Леша подтвердил на практике, на раз-два-три опробовав новенькую кофемашину и выдав сложносочиненный, со множеством оттенков, насыщенный эспрессо.

На вопрос, как бы он мог описать вкус правильного эспрессо, Леша, как человек понимающий и творческий, к тому же не чуждый поэзии, ответил: «Сбалансированная симфонь из шоколада, черники, орехов и карамели».

– А как насчет латте-арт? – поинтересовалась я. – Владеете?

Леша хмыкнул:

– Я вам в чашке Исаакиевский собор нарисую, если надо!

И наконец Леша сразил меня тем, что на мой каверзный вопрос: «Чем арома отличается от аромата?» – дал правильный ответ: «Арома – это аромат сваренного кофе, а аромат – общее впечатление от аромы, вкусовых качеств и формы эспрессо».

В общем, все в Леше было прекрасно, за исключением его эксцентричности и чего-то специфического, вызывавшего опасения э… относительно Лешиной сексуальной ориентации. И ведь не спросишь в лоб – простите, а вы чьих будете? У хорошо воспитанных людей, согласитесь, это не принято. Я попробовала зайти издалека, спросив: «Вы женаты?» Но Леша не раскололся и отделался односложным: «Холост». Вот и пойди догадайся.

Недолго подумав, я пришла к выводу, что, в конце концов, Лешина ориентация – его личное дело, и даже смешно это обсуждать в двадцать первом веке.

Через две недели Леша уже был для меня Леликом, и мне казалось, что мы знакомы очень давно. Парень он, конечно, был с затеями – манерный и капризный, но добрый и чувствительный. А главное, он оказался прирожденным бариста и к тому же эстетом – мог мастерски украшать напитки, изысканно сервировать стол.

Первый месяц мы работали на пару с Лешей, сменяя друг друга. У нас оказались одинаковые музыкальные пристрастия, выяснилось, что мы оба любим Леонарда Коэна, Сезарию Эвору и старый добрый джаз, так что разногласий по поводу того, что крутить в «Экипаже», у нас не возникло. Только лучшая музыка ненавязчивым фоном для того, чтобы под нее можно было разговаривать, смеяться или грустить, влюбляться и, конечно, пить кофе.

Оставалось найти еще одного, крайне важного члена «Экипажа» – отличного кондитера, без которого наш корабль далеко не уплывет, это факт. И началась нервотрепка с поисками. Печально, но с этим дело обстояло еще хуже, чем с бариста.

Я не верила соискателям на слово и предлагала им доказать профессионализм на практике. Выступить в качестве подопытного вызвался Леша: он пробовал экспериментальные пирожные и печенье. Наверное, это было жестоко, потому что после каждой очередной дегустации Леша морщился, как будто проглотил коровий кизяк. А одной барышне, угостившей его своим странноватым изделием, он даже сказал: «Вы меня извините, но лучше купить пряников из супермаркета – будет честнее по отношению к клиентам и уж точно безопаснее!»

Вскоре я стала думать, что нам, видимо, действительно придется предлагать клиентам сладости из супермаркета, но тут небо послало нам добрую волшебницу по имени Манана.

Сорокалетняя грузинка Манана отнеслась к поискам работы вдумчиво – она заявилась не просто так, а с большой сумкой, из которой стала выкладывать на стол пироги, маковые рулеты, ореховые корзинки. Надо сказать, что угощения выглядели так аппетитно, что я не стала звать Лешу на помощь, а попробовала все, а потом еще и еще, сама.

Сказать, что это было вкусно – значит не сказать ничего.

Я спросила, что умеет печь Манана, и та простодушно улыбнулась:

– Все.

Я решила уточнить:

– А скажем, чизкейки?

Манана ласково кивнула в ответ:

– Конечно!

– А… печенье?

– Пожалуйста!

– А торты?

И Манана, как добрый волшебник Гудвин, изрекла:

– Сколько и какие угодно!

Заполучить такого кондитера – все равно что выиграть в лотерею. Я сразу поняла, что при таком раскладе я через пару месяцев не влезу в дверь – потому что отказаться от десертов Мананы невозможно, но, в конце концов, за эти десерты можно отдать не только бессмертную душу, но и проститься с мечтой о красивой фигуре.

Крупная громкоголосая веселая Нана улыбалась так широко и искренне, что мгновенно располагала к себе. Кроме кулинарных талантов она обладала еще одним даром – даром общения. Она была искренней, естественной и заботливой, ей хотелось всех накормить и обогреть. Нана, как никто другой, умела выслушать и ободрить. Она быстро взяла нас с Леликом под материнское крыло.

В первый же день Манана рассказала мне историю своей жизни – что в Тбилиси работала кондитером в ресторане, а пару лет назад переехала в Петербург вслед за мужем, которому здесь предложили работу, и что в Петербурге ей холодно и не хватает солнца, и люди тут какие-то хмурые. Но она не унывает, потому что у нее четверо детей и хандрить просто некогда, а еще потому, что грустить – бессмысленно, лучше напечь пирогов и позвать гостей, чтобы дом наполнился веселыми голосами и смехом.

В общем, в эту унылую осень Манана стала нашим портативным солнышком, которое светило и согревало нас своим теплом. Впрочем, думаю, не только нас, потому что ее десерты и пироги примиряли с жизнью даже самых отчаявшихся.

Попробовав однажды, вы никогда не забудете ее маленькие, изящные трюфели, воздушное безе, кедровые корзинки, фруктовые пирожные и правильное тирамису с нежным сыром маскарпоне, с едва уловимой, но совершенно необходимой кофейной ноткой, а маковые штрудели – сочетание вкуснейшего бисквита и мака, перемешанного с медом, – гарантированно поднимут настроение, а особо чувствительных заставят разрыдаться от счастья. Уверена, что вы нигде не найдете такой шоколадный торт «Прага», какой печет Манана. Это абсолютно домашний, но только из лучшего дома, торт с шоколадным масляным кремом. А ее печенье (имбирное, маковое, фисташковое, миндальное, с курагой и цукатами) просто тает во рту.

Итак, качественный кофе из тщательно отобранной арабики был нашей с Лешей задачей, а за потрясающие десерты отвечала Нана.

По моей личной просьбе для «Экипажа» Нана печет хачапури и осетинские пироги. Для меня хачапури желтой дынной лодочкой с тремя сортами сыра, один из которых непременно сулугуни – это воспоминание о Грузии, где я каждое лето гостила у бабушки.

Рано утром я просыпалась от запаха кофе, который был таким сильным, что проникал в комнату и будил меня – это бабушка на кухне жарила кофейные зерна. К утреннему кофе полагался желтый кус горячего сулугуни, и после завтрака меня ждал день, полный солнца и счастья. А вечером над двором летел певучий бабушкин голос: «Нико! Ужинать!»

Грузия, волшебная страна моего детства, теперь так далеко. А в настоящем – осень, серый слякотный Петербург, где солнца нет вообще, как будто его проглотил крокодил, и где спасение утопающих – дело рук самих утопающих, в смысле, ты сам должен вытащить себя из болота уныния.

И вот я стараюсь… Изо всех сил. А теперь, когда у меня есть кофейня, я честно стараюсь не только для себя, а для всех, кто приходит к нам в гости. И я счастлива, что нашла единомышленников, которые относятся к «Экипажу» с такой же любовью. Я знаю, что Леша и Нана считают кофейню своим домом.

Я люблю наблюдать за Наной, когда она печет хачапури. Нана тоненько раскатывает тесто, любовно укладывает сыр и вскоре вынимает из раскаленной плиты сырное солнышко. Когда Нана печет, она обычно что-то напевает низким приятным голосом.

Я как-то сказала ей:

– Нана, ты так похожа на мою бабушку!

Нана перестала петь и обиженно спросила:

– Я такая старая?

– Ой, что ты! – спохватилась я. – Я в том смысле, что она тоже пела, когда готовила.

Нана кивнула:

– Правильно, готовить надо с хорошим настроением, иначе ничего не выйдет.

За кофе и пирогами мы с Наной часто вспоминали Грузию.

Пару недель мы работали за стойкой на пару с Лешей, потому что никак не могли найти третьего бариста, который нам был необходим как воздух. Но вот как-то осенним вечером…

Она пришла в кофейню незадолго до закрытия. Очень красивая, промокшая под дождем девушка села за столик. Она долго смотрела в окно. Когда я подошла и спросила, что она хочет заказать, незнакомка вздохнула и ничего не ответила. Я вежливо кашлянула, тогда она опомнилась и попросила капучино. Впрочем, когда ей принесли кофе, она к нему даже не притронулась, так и сидела с полной чашкой, печальная, потерянная.

Ровно в десять мы занервничали – кофейню пора закрывать, а что делать с девушкой, которая, судя по всему, никуда не торопится?

Мы с Леликом переглянулись – странная девушка, безусловно, эффектная, но словно неживая. Леша неудачно пошутил: «Как будто из красавицы набили чучело, и получилось очень красивое чучело красивой девицы. Абсолютно неживая красота».

Нана на него тут же цыкнула – какие шутки, может, у человека горе?!

И вдруг эта странная промокшая девушка начала рыдать. Сначала заплакала тихонько, смахивая слезы с глаз, а потом разревелась как ребенок – с надрывом, едва ли не в голос. Мы с Наной, понятное дело, взволновались – че ж такое у нее стряслось? Леша стал мне делать большие выразительные глаза – дескать, иди, спроси.

Я подошла и осторожно, замирая от неловкости, спросила, не надо ли ей чего и не нужна ли «в принципе какая-нибудь помощь»? Так я познакомилась с Юлей.

Глава 3

Юля была потрясающе хрупкая. Она выглядела так, словно никогда не ела сладкого и мучного. Да и вообще ничего. Она являлась примером для подражания таким толстушкам, как я, – путеводная звезда, на которую следует равняться. Мне кажется, она соответствовала идеальным стандартам 90–60–90, вот только талия была еще меньше – сантиметров пятьдесят.

Глаза у Юли были удивительного фиалкового цвета, а волосы того прекрасного медового оттенка, что нравится всем без исключения. Вот такая Барби неземной красоты пришла в «Экипаж» мокрая и несчастная, как дворняжка. Мое воображение подсказывало, что эта золотоволосая принцесса – не иначе как жертва рока и преследований, и ее история наверняка поражает трагизмом, который так подходит к подобной незаурядной внешности.

Рыдая, незнакомка стала рассказывать о своей жизни, и выяснилось примерно следующее.

Неземная красота приехала в Петербург из деревни Колупаевки, затерянной где-то в очень средней полосе России. По приезде в город у Юли были смутные томления и идеи насчет высшего образования и карьеры, но в институт девушка не поступила.

А вскоре она поняла, что жизнь в большом мегаполисе для такой нежной фемины, как она, априори таит много опасностей. Юная наивная Юля столкнулась с драконом по имени быт – надо было снимать квартиру, а денег катастрофически не хватало. Юля застенчиво призналась нам, что об ту пору у нее в активе имелось всего одно платье, джинсы и кофта с люрексом – привет из девяностых (чувствительный Леша, всю зарплату просаживающий на шмотки, аж закачался от ужаса, услышав о столь тяжелой доле).

В поисках хлеба насущного Юля устроилась работать в ресторан официанткой, где ее Вова и увидел. Он отмечал там свой тридцатилетний юбилей в компании корешей, в смысле, таких же… бизнесменов. Когда Юля подошла к имениннику и застенчиво спросила: «Что будете заказывать?» – Вова, особо не мудрствуя и не тушуясь, выдохнул: «Тебя!»

Вова, сочтя Юлю с ее фиалковыми глазами лучшим подарком себе на юбилей, подозвал пальцем с массивным перстнем старшего администратора ресторана, спросил у него, сколько будет стоить освободить девушку на сегодняшний вечер от «подай-принеси», и выкупил красавицу.

У Юли с Вовой закрутился страстный роман. Стали они жить-поживать, добра наживать. Год Юля нигде не работала, сидела дома, дожидаясь Вову. Но потом в их отношениях образовалась трещина. Отчего-то Вова стал Юлю раздражать.

«Примитивный он какой-то, – вздыхала Юля, – на уме только деньги да кабаки, а так, чтобы душевно поговорить, – не дождешься. И в филармонию ходить не хочет, и Шекспира на языке оригинала не читает».

Юля решила уйти от Владимира, о чем ему и сообщила, надеясь на понимание или хотя бы на элементарный такт; но Вова ни того ни другого не выказал и повел себя исключительно пошло – начал ругаться матом, топать ногами сорок пятого размера и угрожать. Так прямо и заявил: «Если не со мной – то ни с кем. И вообще тебе не жить!» «Но как же» – пискнула Юля. «Я все сказал!» – рявкнул Вова.

Девушка попробовала сбежать от пылкого возлюбленного, но ее мгновенно вернули обратно – род деятельности Владимира (а был он то ли бандитом, то ли помощником какого-то депутата – Юля и сама толком не знала) позволял ему быстро найти человека и в таком немаленьком городе, как Петербург.

От отчаяния Юля даже подумывала вернуться в свою Колупаевку – небось там ее Вова не найдет. Но сочла, что возвращаться к сельчанам вот так, сломленной, можно сказать, на щите, никак нельзя.

В итоге Юля совсем запуталась и не знала, что ей делать. Она призналась нам, что сегодня ушла от Владимира, оставив ему записку, в которой сообщила, что никогда его не любила и к нему не вернется. В этот вечер она долго ходила по городу под дождем и наконец зашла в первое попавшееся кафе. К нам в «Экипаж».

Потрясенные, мы молчали, только Нана сказала: «Молодец, что ушла от него. Это поступок».

– Но мне некуда идти, – прорыдала Юля. – А к Вове не вернусь – хоть убейте. Вот пойду и брошусь с моста!

Я опешила – ничего себе заявление! Представьте мои чувства – гнусный осенний вечер, холодно, дождь стеной – выставить девушку на улицу не смог бы и самый бессердечный человек. Но что мы ей можем предложить? Ночевать у Леши – не вариант, у Мананы – большая семья…

– Идем ко мне. Переночуешь, а там, глядишь, что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее.

– Соглашайся. – Манана ткнула Юлю в бок. – Иди к Нике!

Юля с готовностью кивнула.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Нана. – Я вам булочек соберу, дома чайку попьете.

От «Экипажа» до моего дома – рукой подать.

Оглядевшись, Юля одобрительно сказала, что у меня уютно. Ей понравилось большое количество книг («неужели в наше время кто-то еще читает?») и картины на стенах.

Мы засели на кухне, из окон которой были видны набережная и река, пили чай и разговаривали. Под сладкие шедевры Наны беседовать было определенно веселее, правда, поначалу Юля отказалась от еды, сказав, что у нее совсем нет аппетита («такая тоска!»), но, увидев марципановые пирожные и булочки с корицей, она сочла возможным съесть махом полкулька, невзирая на тоску. Однако даже фирменные булочки Наны не примирили Юлю с действительностью. На вопрос, что все-таки она собирается делать, Юля горестно вздохнула: «У меня нет ни работы, ни жилья».

– А давай к нам в кофейню? – предложила я. – Будешь зарабатывать, снимешь квартиру.

– Так я ничего не умею! – растерялась Юля.

Я улыбнулась:

– Ну-у-у… Сварить правильный кофе мы тебя быстро научим!

Так мы нашли третьего бариста. Юля сразу вписалась в команду «Экипажа», словно бы всегда была с нами. Есть такие девушки, «цветочные эльфы», – смешливые, неконфликтные, обаятельные, которые вообще не напрягают в общении; наша Юлька оказалась таким очаровательным эльфом с легким характером.

Мы с Лешей прозвали ее «Ю». Новое имя ей очень подходило. Красивая яркая Ю была наивна и очаровательна. Она украшала «Экипаж» своим присутствием, и ей полагалось приплачивать за красоту. Леша, правда, любил поддразнить Ю, повторяя в ее присутствии фразу писателя Фицджеральда, дескать, в нашей жизни для женщины лучше всего быть хорошенькой дурочкой. Леша недвусмысленно развивал эту тему, но Юля не обижалась, – она вообще была не из обидчивых и мнительных особ. Кроме этого, у нее имелось еще одно несомненное достоинство – она все схватывала на лету.

Конечно, поначалу в работе у нас с Ю возникли определенные сложности. С Лешей мне было легче, потому что в его красивом мужественном (хи!) лице я нашла уже готового бариста, можно сказать, настоящего мастера, Юля же не только не умела готовить кофе, она его – каково?! – даже не любила. Юля нам сразу же честно призналась, что всю жизнь пьет растворимый кофе и в принципе «кофе не очень-то любит».

«Предпочитаешь компот?» – хмыкнул Леша и сварил девушке классический выдержанный эспрессо, составленный из смеси трех сортов качественной арабики, отобранных им самим. Этот эспрессо был его гордостью, собственной кофейной мелодией.

И что вы думаете? Юля сделала глоток, натянуто улыбнулась и пожала плечами:

– Видимо, я все-таки ничего не понимаю в кофе… По мне, так очень горчит и слишком крепкий.

Леша зашатался, как будто ему нанесли смертельный удар.

– Может быть, ты хочешь сказать, – звенящим от обиды голосом изрек Леша, – что предпочитаешь этому благородному напитку растворимое пойло?

– Да, если тебя это не очень расстроит, – вздохнула Ю.

Но Леша как раз очень расстроился и как заведенный стал твердить, что растворимый кофе нельзя пить, потому что многие недобросовестные производители кладут туда черт знает что, и это самое «черт знает что» ты добровольно наливаешь себе в чашку каждое утро. «Согласись, это глупо!»

– Возможно, – сдалась Ю.

Я напомнила Леше, что клиента надо приучать к кофе. Постепенно. Например, в нашей кофейне мы вынуждены предлагать разные вкусовые добавки (сироп, ликер, шоколад), которые мы называем анальгетиками, «обезболивающими», смягчающими кофейный вкус. Многим людям, воспитанным на растворимом суррогате, классический эспрессо кажется горьким и резким, и мы надеемся, что хотя бы с помощью вкусовых добавок они, глядишь, когда-нибудь смогут привыкнуть к настоящему кофе, а поняв, что эспрессо может быть сладким, ароматным, ореховым и даже ягодным, и вовсе откажутся от ненужных примесей.

Мы с Лешей взялись обрабатывать Юлю с двух сторон, устраивали ей показательные выступления и соревновались, кто сварит для нее лучший кофе.

– Юль, охлажденную емкость для молока нужно обработать паром – так мы получим королевскую пышную пену. Наблюдай за молоком, слушай пузырьки, – вкрадчиво втолковывал Леша.

– Что слушать? – испугалась Юля.

– Пузырьки. Ты поймешь по звуку, когда они начнут превращаться в плотную густую пену. О! Это оркестровая партия – каждая тема должна зазвучать вовремя. Когда молоко достаточно нагреется, звук станет на тон ниже, и тогда мы медленно – нельзя спешить! – смешиваем молоко с эспрессо. Шоколад добавляем по желанию.

– Ты так говоришь, – съехидничала Ю, – словно бы речь идет о музыке.

– Конечно! Умница! Именно о музыке, – благосклонно кивнул Леша.

– Вы с Никой сумасшедшие, – поняла Юля. – Кофейные маньяки.

– Точно, – хихикнула я. – Мы с Лешей страшные люди. Представь, есть такие безумцы, которые, как пел Фрэнк Синатра, «даже в кофе добавляют кофе».

Юля оказалась способной, смышленой, живо интересовалась происходящим и не стеснялась задавать вопросы.

«Леш, а почему в чашке для эспрессо кофе так мало, будто его не долили? А чем арабика отличается от робусты?» И Леша терпеливо объяснял, что арабика мягче на вкус и в ней меньше кофеина, а робуста горчит и не так ароматна (поэтому арабика ценится больше, а робуста меньше), и лучший эспрессо получается из стопроцентной арабики твердых сортов. «А сейчас, детка, я научу тебя отличать зерна арабики и робусты по виду».

«Мананочка, а как у тебя получается такой заварной крем? Ника, а чем пахнет этот сорт колумбийского кофе, мне кажется или действительно малиной?» И Нана посвящала Юлю в свои кулинарные секреты, а я рассказывала ей, что этот кофе действительно пахнет свежей малиной, а тот сорт – персиками, потому что на кофейных плантациях растут цветы и ягоды, и кофе вбирает в себя их запахи.

Первые дни я просто стояла рядом с Юлей и объясняла ей, как правильно обжаривать зерна (естественно, она не знала, что есть три вида обжарки: легкая – «скандинавская», средняя степень – «венская» и более длительная – «французская» или «итальянская») и как добиться на выходе сложносочиненного сбалансированного напитка, в котором будет ощущаться не один, а множество вкусовых кофейных оттенков.

Уже через неделю Ю научилась лихо управляться с кофемашиной и варить приличный кофе, а вскоре она даже прониклась нашей кофеманией. Девчонка подсела на капучино! Она утверждает, что это – чистый молочный шоколад с орехами!

Кстати сказать, Юля гостила у меня недолго – через пару недель она нашла себе квартиру и переехала.

Мы с «Экипажем» плыли сквозь время. Я стала учиться находить приятное в самых простых вещах. Например, у нас в кофейне появилось мороженое, и я радовалась ему, как когда-то в детстве, когда, зажав в руках двадцать копеек, я бежала к киоску и продавщица протягивала мне ледяное чудо на палочке. Память – странная штука: иногда знакомые вкусы и запахи возвращают нам, казалось бы, давно забытые ощущения и воспоминания.

Вот я вспоминаю какое-нибудь самое счастливое лето из своего детства, каникулы, дни, наполненные свободой и солнцем, и восхитительную сладость мороженого, в которое впиваешься зубами в жаркий полдень, а оно такое прохладное, а-а-а-а! И вот ты уже не тридцатилетняя тетенька, а та девчонка с косичками. И все близко, все рядом, и до детства можно дотянуться рукой.

Я люблю смотреть на витрину с мороженым. Тут настоящее буйство красок, радующее глаз: горы розового земляничного, желтого дынного, лилового черничного, зеленого фисташкового, словно бы какой-то художник смешал самые сочные, красивые краски и получилась разноцветная сладкая радуга.

По утрам я теперь делаю глясе – кофе с мороженым, поверьте, это очень вкусно. Даже Лелик, который пьет только классический эспрессо без всяких добавок, поддался влиянию и стал добавлять себе в кофе чуточку ванильного мороженого.

А недавно у нас появился хворост! В детстве я его очень любила. Моя бабушка на праздники обычно пекла целую гору воздушного, с легкой горчинкой, присыпанного сахарной пудрой хвороста. Она раскладывала его на большом блюде, и я ходила вокруг него, как кот возле крынки со сметаной, и потом, когда бабушка разливала по чашкам свежесваренный кофе с корицей и разрешала брать хворост, – наступало счастье. Мне давно хотелось попробовать забытый вкус детства. Несколько раз я покупала хворост в магазинах, но была жестоко разочарована – этот толстый продукт из теста был неправильным, как елочные игрушки в известном анекдоте, потому что не радовал, – резиновый, невкусный, обжаренный в плохом растительном масле, а правильного хвороста нигде не было.

Однажды я спросила Манану: «Можешь испечь хворост?»

Нана пожала плечами: «Легко».

В тот же день она испекла хворост с водкой, невесомый, тающий во рту, и это лакомство так понравилось клиентам, что мы утвердили его в постоянное меню. На днях я видела, как симпатичная девушка заказала у нас тарелку хвороста и, зажмурив глаза, ела его с явным аппетитом. Потом она попросила дать ей еще сверток с собой.

Мне нравится наблюдать за посетителями, тем более что у нас уже есть постоянные.

Симпатичный бородатый парень, расположившийся за столиком у окна, зачастил к нам – вторую неделю подряд ходит чуть не каждый день. Выпьет «Черного Капитана», откроет свой белый лэптоп и начнет быстро-быстро стучать по клавишам, как пианист. Примерно через полтора часа он прерывается, повторяет «Капитана» и продолжает выстукивать морзянку.

По поводу нашего постоянного посетителя Манана как-то неодобрительно заметила: «Разве это достойное занятие для мужчины – часами пялиться в компьютер!» Леша предположил, что тот «зависает где-нибудь в «Одноклассниках».

А я, глядя на молодого человека, была уверена, что он делает что-то значительное. Возможно, это писатель, который работает над книгой. И это обязательно будет глубокая, серьезная книга, потому что с таким выражением лица человек не станет писать какую-нибудь чушь, с таким лицом люди сочиняют романы или стихи. Мне было очень интересно узнать, о чем он пишет, но ведь не станешь спрашивать…

Однажды он одобрительно заметил, что в «Экипаже» отлично работается. Я улыбнулась – приятно слышать. И приятно сделать что-то хорошее, просто так…

Вот вчера в «Экипаж» вошла пожилая женщина, промокшая под дождем, усталая, грустная. Она присела за столик, поставила рядом с ним сушиться мокрый зонтик, вздохнула: «На улице ужасная погода!» – и закашлялась: «Ну вот, я, кажется, простыла». «А хотите, специально для вас мы сделаем напиток с имбирем? – предложила я. – Вы мгновенно согреетесь и выздоровеете».

Уходя, она призналась, что «отогрелась у нас», сердечно поблагодарила, а у меня после этого весь день было отличное настроение.

Я вдруг поняла, что мне нравится мое настоящее. Нет, конечно, я вспоминаю прошлое, но оно становится все более приглушенным и расплывчатым. Потому что в настоящем у меня есть любимое дело, я чувствую себя нужной, и рядом со мной люди, которые мне дороги.

В общем, все у нас было хорошо. Но, как известно, это – опасное положение дел, потому что «очень хорошо», как правило, сменяется «очень плохо», и вот однажды…

Они вошли в «Экипаж», как к себе домой. Четверо развязных мужчин лет тридцати, брутального вида – широкоплечие, бритоголовые. Они уселись за два столика, и один из них положил ноги на стол, как ковбой в вестернах.

Естественно, я тут же подошла и напомнила, что мы все же находимся не на Диком Западе. Незнакомец снисходительно хмыкнул, но ноги убрал. Мужики огляделись и попросили виски. Я сказала, что как таковой алкоголь мы не держим, зато могу предложить кофе и пирожные. Но пирожные этих джентльменов не заинтересовали, они даже как-то обиженно фыркнули – дескать, неужели они похожи на людей, интересующихся пирожными?!

– Тогда, может, эспрессо-корретто?

– Че за хрень? – не слишком вежливо спросил тот, что был наглее всех – кучерявый широкоплечий мужик в черном кожаном плаще.

– Стандартный эспрессо с добавлением незначительного количества ликера Baileys или виски Jameson.

– А можно в виски добавить незначительное количество кофе? – хихикнул «кожаный».

Я оценила его чувство юмора хмурым взглядом.

– Типа изысканное заведение? – насмешливо подмигнул он.

– Типа да, – отрезала я. – Чем обязаны? Вы, наверное, перепутали кофейню с каким-нибудь развеселым рестораном?

– Хозяйку позови, – сказал «черный плащ».

«Интересно, это рэкет? – успела подумать я. – Но вроде лихие девяностые канули в Лету… Странно».

– Я вас слушаю. Я – хозяйка.

– Значит, Юлька теперь работает здесь? – спросил незнакомец.

– А, так вы… – До меня стало доходить, кто к нам пожаловал.

– Вован, – с достоинством кивнул Вова.

Душевного разговора у нас не получилось. Владимир, он же Вован, в довольно бесцеремонной форме заявил, что Юле следовало бы вернуться, пасть ему в ноги, попросить прощения, и он, может статься, ее простит.

Я вежливо сказала, чтобы он не ждал – Юля ему в ноги падать не станет и вообще к нему не придет, и хорошо бы ему это понять, чтобы не портить жизнь ни себе, ни ей.

– Мне надо с ней поговорить, – потребовал Вован.

Я ответила, что разговаривать она с ним не будет и, настаивая, он оскорбляет ее женское достоинство. А Вован с места в карьер пообещал мне кучу проблем и расписал, что ждет кофейню, если Юля останется тут работать. Перспективы, обрисованные Вованом, выглядели безрадостно – кафе подожгут, его закроет тайная канцелярия санэпидемнадзора или в нем устроят еврейский погром.

«Ну и что тебе, хозяйка, больше нравится?»

Из вышеперечисленного мне не нравилось ничего, и я сказала Вовану, что зря он так горячится, все-таки мы живем не в Чикаго тридцатых годов, а в правовом государстве, и…

– Закрой пасть! – рявкнул Вован.

Я не удержалась от иронии и вежливо спросила:

– Уважаемый Владимир, а на хрена ботать по фене, если мы все здесь интеллигентные люди?

Вот я его озадачила!

Вован надолго замер в позе задумавшегося Вольтера и спустя значительно выдержанную паузу гаркнул:

– Не выделывайся, мля!

На прощание он настоятельно посоветовал мне подумать, сунул свою визитку: Вован оказался директором охранного агентства и помощником депутата, короче, крепко стоял на ногах – не подкопаешься. Уходя, парни душевно хлопнули дверью.

Я нашла Юлю в подсобке. От страха она едва не спряталась в духовом шкафу. С перекошенным от ужаса лицом она повторяла: «Это был он!»

– Ты так говоришь, словно бы это был граф Дракула. Ну, приходил какой-то Вован, подумаешь, зачем его демонизировать?

– Ты его не знаешь! Он может быть ужасным! – выдохнула Юля. – Ника, очень жаль, что из-за меня столько проблем!

Она рассказала, что несколько дней назад Вован со свитой подкараулил ее возле дома, где она снимает квартиру. Сначала он потребовал, чтобы она вернулась и пригрозил ей. На что Юля ответила: «Фигушки, ни за какие коврижки!» Тогда Вова начал просить по-хорошему, и вот тут…

– А знаешь, Ника, – печально сказала Юля, – мне его даже жалко стало. И я подумала – возможно, я в чем-то не права?

Я остолбенела – ничего себе! Мысль о том, что хамоватого брутального парня, который полчаса назад угрожал всем расправой, можно пожалеть, как-то не приходила мне в голову.

– На бедную овечку твой Вован, извини, не похож, – заметила я. – Юль, а с чего вдруг такие мысли? К чему ты вообще ведешь?

– Не знаю, – потупилась Юля, – что, если дать ему еще один шанс и попробовать начать все сначала?

Вот уж этого я вынести никак не могла.

А тут и Манана подоспела на помощь – услышав Юлину фразу, она взбеленилась:

– Что ты говоришь, девочка? Куда возвращаться?

– Может, он изменится? – робко предположила Юля.

– В этой жизни может быть все, включая атомный взрыв, – усмехнулась я. – Но, пообщавшись сегодня с твоим любезным Владимиром (кстати, очень интеллигентный человек), я как-то мало верю в его чудесные метаморфозы. Иначе бы он не стал настаивать на твоем увольнении.

– Зачем он это делает, как раз понятно, – сказала Юля. – Он хочет, чтобы я осталась без работы и денег, думает, что в этом случае я быстро прибегу к нему.

Я фыркнула:

– Вот именно. Очень честный мужской прием – добиться того, чтобы любимая женщина попала в полную зависимость, и этим воспользоваться.

Я задумалась – а разве моя история со Славой не напоминала Юлину? Слава, конечно, не носил кожаного плаща, выглядел интеллигентно и говорил грамотно, но разве этот куда более развитый мужчина не относился ко мне так же примитивно, как Вова к Юле? Потребительски, собственнически, не задаваясь вопросом, чего, собственно, хочет это странное существо, которое живет рядом с ним? И долгое время я такое отношение терпела. Юлька вон сама ушла от Вовы, все-таки поняв, что к чему, а я ждала неизвестно чего и дождалась наконец, что Слава сам меня бросил.

Юля вздохнула:

– Наверное, я зря сказала Вове, что стала самостоятельной и нашла работу. Ника, он теперь от тебя не отстанет.

Я рассмеялась:

– За меня не беспокойся, я как-нибудь переживу его наезды. А насчет того, чтобы к нему вернуться – решать, конечно, тебе, но, ей-богу, Юлька, он этого не заслужил.

Я засмотрелась на Юлю: тонкая талия перетянута черным бантом, огромные фиалковые глазища – мисс Вселенная!

– Ты – красавица. – Манана задудела в ту же дуду. – Ты достойна царевича-королевича!

– Ага, где ж его взять? – усомнилась Юля.

– Просто надо ценить себя и ждать, – сказала я не очень уверенно, потому что, во-первых, сама себя не ценила, а во-вторых, пока еще не дождалась хоть сколько-нибудь приличного королевича (не Славу ведь брать в расчет!).

Мы перешли к обсуждению царевичей-королевичей, а вскоре свернули на тему мужчин вообще.

В разгар наших бурных дебатов на кухню заглянул Леша – выпить кофе и отведать пирогов. Поскольку Лешу мы не считали ни царевичем, ни королевичем и не очень-то мужчиной (он для нас все равно что близкий родственник), женские разговоры мы продолжили при нем. Кончилось тем, что Леша ушел, всем видом показывая, насколько он, как мужчина, обижен. А Юля к концу нашего содержательного разговора воспряла духом, успокоилась и заявила, что Вова – закрытая страница ее жизни.

– Вот и правильно. Умница девочка! Скушай пироженку, – заворковала Нана.

Я обняла Юлю:

– Все образуется, вот увидишь. Потом еще вспомним эту историю и посмеемся.

– Спасибо, девочки. Я вот думаю – какое счастье, что в тот вечер я зашла в «Экипаж», а не в Макдоналдс или суши, – сказала Юля.

Днем я настолько занята в кофейне, что мне совсем не до грустных переживаний и ностальгии о прошлом, но вечерами, когда я возвращаюсь домой, где меня никто не ждет, становится тоскливо. Помогают телефонные разговоры с Ритой. В эту осень мы часто созванивались.

«Ритка, если бы ты сейчас была рядом, я бы накормила тебя пирожными до отвала и сварила тебе самый дорогой кофе – коллекционный лювак!»

«А если бы ты была рядом, Ника, мы бы обошли весь Нью-Йорк и поговорили обо всем на свете. Я теперь часто одна гуляю в Центральном парке, шурша листьями, и вспоминаю прежнюю московскую жизнь…»

А в Петербурге листьев уже не было. И парки стояли опустевшие, сиротливые, готовясь к скорой зиме. И наши города разделял океан.

Во время последнего разговора я попросила Риту спеть. «Спой «Осень в Нью-Йорке». Я так соскучилась по твоим песням!»

Рита запела своим сильным, чувственным голосом:

Я вытерла слезы:

– Да, Рита. Прекрасно снова жить…

Первый снег выпал в конце октября. Было чудесное тихое утро. В это время посетителей почти не бывает, поэтому я сидела у окна с чашкой капучино и смотрела, как красиво падает снег, преображая город, который становится чистым и торжественным. Кстати, я сидела за своим любимым столиком у того самого окна с таинственной надписью, на которую обратила внимание, еще когда в бывшей рюмочной только затевали ремонт.

Поскольку окна в этом доме вообще замечательные – огромные, практически до потолка (а потолки здесь – умели же раньше строить – три с половиной метра), в самом начале ремонта я задумалась – стоит ли менять деревянные окна на современные пластиковые или вполне достаточно будет привести в порядок и обновить те, что есть. Решив для начала оттереть стекло крайнего окна, того, что выходило в переулок, я вдруг заметила надпись, сделанную на стекле чем-то острым. Воображение сразу услужливо подсказало наиболее романтический вариант – писали кольцом. А написано там было следующее: «Я люблю этот город и С…» и дата «6.01.1973».

Я ахнула – с ума сойти – 73 год! Из нынешнего года эта дата казалась почти такой же далекой, как Средние века. Надпись взволновала меня, и я стала фантазировать, кто и при каких обстоятельствах мог ее написать. Наверняка писала женщина, а кто этот таинственный С? Была ли она счастлива, любил ли ее тот человек? Возможно, их обоих давно нет на свете и от той любви осталась лишь эта надпись, кто знает.

Я не стала менять окно на новое – хотелось сохранить чудом уцелевшие слова из далекого прошлого – и с тех пор полюбила сидеть за столиком у этого окна.

В то утро, когда выпал первый снег, я сидела именно там и смотрела на дом, стоящий напротив. Он также относился к началу двадцатого века и, как и наш дом, был домом с историей. Глядя на него, я вдруг подумала, что эти стены повидали многое – за сто с лишним лет здесь побывало множество народу; люди смеялись, радовались, любили, грустили… Где они теперь?

Звякнул колокольчик на входных дверях, я повернулась и увидела, как в кофейню вошла Белая Дама.

Глава 4

Почувствовала ли я тогда, что моя жизнь теперь навсегда изменится? Не знаю, но гостья сразу обратила на себя внимание, причем не только мое – Леша и Манана тоже уставились на незнакомку во все глаза.

Она была странная – это да. И ни на кого не похожая… Разве что на фею из сказки – высокая, тонкая, в длинном темном пальто и в шляпке, а в руках черный зонт с деревянной ручкой.

Увидев ее, я встала и вернулась за стойку. Дама села за столик у окна на мое место. Она долго смотрела в окно, пока я, наконец, не решилась подойти к ней. На мое смущенное покашливание она обернулась и, улыбнувшись, попросила наш фирменный кофе.

Я уточнила:

– «Черный Капитан?»

Дама кивнула:

– Пусть будет «Черный Капитан».

Это была женщина из разряда «раз увидишь – никогда не забудешь». Большая редкость, между прочим. Пока Леша варил кофе, я украдкой разглядывала незнакомку, пытаясь отгадать, сколько ей лет. Наконец я оставила это бесполезное занятие – ей могло быть и семьдесят, и запросто триста, настолько она действительно мало походила на обычную женщину. Седые волосы тщательно уложены в короткие завитки, безупречная осанка – нет, бабушкой ее бы никто не посмел назвать, хотя, глядя на ее лицо, покрытое сеткой мелких морщин, можно было догадаться, что перед вами очень взрослая дама.

Она пила кофе с явным удовольствием, а когда я принесла счет, заметила: «Хороший эспрессо, правильной крепости, с необходимой миндальной горчинкой. И кофейня у вас симпатичная».

Я улыбнулась – ее похвала была мне особенно приятна.

Прощаясь, она пообещала, что зайдет к нам как-нибудь еще. Царственная незнакомка поднялась и величественно направилась к выходу. Она не шла, а несла себя и была великолепна. Я долго завороженно смотрела ей вслед.

– Похожа на ведьму, – сказал Леша, заметив мой взгляд.

– Почему это? – не согласилась я. – Скорее на фею.

Леша пожал плечами:

– Феи бывают всякие. В том числе злые.

– Эта Дама походит на королеву, – высказалась Манана.

– В изгнании, – уточнил Леша.

Белая Дама сдержала обещание и через несколько дней вновь зашла к нам. Она кивнула мне, как старой знакомой, расположилась за тем же столиком у окна и заказала «Черного Капитана».

Я старалась не смотреть в ее сторону, но в какой-то миг не удержалась, взглянула на нее и вдруг увидела, как она коснулась рукой оконного стекла и быстро провела кончиками пальцев по той самой надписи, словно бы погладила. А через минуту в ее руке уже опять была кофейная чашка, и дама с невозмутимым видом вновь смотрела в окно. Все произошло так быстро, что я засомневалась – не почудилось ли мне?

Она стала приходить к нам почти каждый день, и я ждала ее появления. Я была уверена, что у этой загадочной женщины много тайн и удивительных историй. Мне хотелось познакомиться с ней, но я не решалась. Обычно все происходило по заведенному сценарию – она появлялась, выпивала кофе, смотрела в окно, одаривала меня на прощание улыбкой и уходила, но однажды…

Она заговорила со мной.

– Как вас зовут?

– Ника.

– А вы знаете, Ника, что до революции тут была кондитерская?

Я удивилась:

– Здесь, в помещении «Экипажа»?

– Да. Она принадлежала моему деду. И это была одна из лучших кондитерских в городе. Блины и пироги со всевозможными начинками, тульские пряники, халва, пирожные, кофе, чай. Сюда приезжали со всего Петербурга. От бабушки я слышала, что сладости из кондитерской деда заказывали для императорского двора.

– А я и не знала. До нас тут была рюмочная. Когда мы въехали, пришлось делать большой ремонт, приводить все в порядок.

Она улыбнулась:

– После революции здесь был магазин, затем долгое время столовая, в семидесятые в этих стенах разместилось кафе, а потом пошла чехарда пирожковых-рюмочных. Когда появились вы – я обрадовалась. Возникло чувство, что вернулся дух старой кондитерской. Кстати, я живу в этом доме…

– Замечательно! Значит, вы будете часто бывать у нас?

Она благосклонно кивнула.

Я спросила, как ее зовут, ожидая любого ответа, я бы не удивилась, если бы она, к примеру, представилась Феей Грез или гранд-дамой королевы Виктории, но она сказала «Елена Павловна». Про себя я стала называть ее просто Еленой.

Какая-то тайна скрывалась в ее улыбке, взмахе ресниц, горделивом повороте головы. Конечно, эта женщина запросто могла целоваться с любовником на мосту в Венеции после карнавала, цокать каблуками по площадям Рима или убегать от возлюбленного душной летней ночью в Вене сто, а может, триста лет назад.

После нашего знакомства Елена Павловна не приходила несколько дней, и я встревожилась – не обиделась ли она на что-нибудь? И когда, наконец, она появилась, я бросилась ей навстречу. Улыбнувшись, она предложила вместе выпить кофе. Поскольку в этот ранний час других посетителей не было, я согласилась и присела рядом с ней.

– Все как много лет назад, – сказала Елена, глядя в окно. – Я всегда любила приходить сюда и наблюдать картины из городской жизни – это куда интереснее постановочных фильмов. Вон прошла сухая дама с левреткой, обратите внимание, как они похожи друг на друга, в этом есть что-то трогательное; вот остановилась машина, из которой выпорхнула блондинка, на мой взгляд, слишком современная, а ее герой, выходя из автомобиля, не открыл барышне дверцу и не обернулся, идет ли она за ним; а вот мальчишки с упоением поглощают мороженое.

Я призналась, что тоже люблю смотреть в это огромное панорамное окно, наблюдая жизнь города, впитывая его энергию.

Елена улыбнулась:

– Да, интересное кино: столько порой увидишь смешного, печального, трагического, величественного, и у всех в этом фильме главные роли.

Подошла Юля и предложила нам попробовать испеченные Наной маковые рогалики.

Когда она ушла, Елена заметила:

– О, эту великолепную девицу надо выставлять в витрине – создал же бог такую красоту! Впрочем, к примеру, в какой-нибудь уважающий себя Дом мод с историей, ее при всем этом внешнем блеске и полном соответствии модельным параметрам не взяли бы.

Я опешила:

– Почему вы так думаете?

Елена пожала плечами:

– Потому что туда брали девушек, которые пробудили в себе осознание своей женской силы. О, поверьте, если женщина знает про сокрушительную силу, заложенную в ней, она может свернуть горы! Это мощное оружие. А ваша девочка пока не проснулась, что ли… Вы, должно быть, думаете, откуда я знаю про модные дома, старая кошелка? Очень просто – я работала в одном из таких.

– Вы были манекенщицей?

Кажется, она даже обиделась и взглянула на меня с укоризной.

– Ну что вы, Ника… Я художник.

Юля принесла рогалики и вернулась за барную стойку.

Елена Павловна посмотрела ей вслед:

– Да, фактура великолепна, настоящая красавица!

– Значит, красавицам надо пробудить в себе осознание своей женской силы? А что делать не красавицам? – спросила я не без печали.

– То же самое, – усмехнулась Елена. – Тогда внешность вообще не будет иметь никакого значения. Знаете, Ника, я никогда не была красавицей и не переживала по этому поводу. Я совершенно убеждена, что красота для женщины приятный, но отнюдь не основополагающий фактор. Поверьте, умная женщина заставит мужчину не заметить отдельные недочеты ее внешности.

У нее был невероятно красивый голос – низкий, с модуляциями, прекрасная дикция. И какой-то флер очарования и аристократизма таился в каждом ее жесте.

Дождевые струи забарабанили в окно.

– Люблю октябрь, – вздохнула Елена Павловна, – особенно в России. Особенно в Петербурге. Время светлой грусти и подведения итогов. Как прекрасно сказал Пастернак:

Она поднялась:

– До свидания, Ника! Спасибо за чудесный кофе и компанию.

Приближение праздников я почувствовала в начале декабря.

Девочка лет десяти, пришедшая в кофейню с отцом, выбрала шоколадный рулет с малиной (молодец, правильный выбор, отменный десерт!)

Я загляделась на девочку, подумав, что, наверное, в детстве была похожа на нее – такая же темноволосая, темноглазая, смешливая. Серьезный девочкин папа заказал себе двойной эспрессо.

Когда я принесла им заказ, девочка подмигнула мне:

– Скоро Новый год!

Я озадачилась – до праздника было еще далеко. Хотя… Я улыбнулась юной леди и сказала, что она права – пора бы уже, в самом деле, задуматься о важных вещах, например, о елке.

Вот тогда-то я и решила, что к Новому году надо будет придумать для посетителей что-нибудь особенное.

Ближе к праздникам мы украсили кофейню и стали вручать постоянным посетителям подарочные пакеты сластей.

Елена Павловна зашла к нам за несколько дней до Нового года. Она похвалила праздничный интерьер кофейни, сказав, что у нас волшебная новогодняя атмосфера.

– Вот только жаль, Ника, что у вас в меню нет старинного рождественского пирога Christmas cake, так называемого пирога «Двенадцатой ночи», который когда-то был украшением этой кондитерской. Я знаю, что его специально заказывали к Рождеству многие петербургские семьи. Представляете, какая была бы преемственность, если бы вы добавили в меню этот фантастический десерт!

Я попросила Елену Павловну дать рецепт легендарного пирога «Двенадцатой ночи» и записала его. На прощание Елена пригласила меня как-нибудь забежать к ней в гости. «Вход не с набережной, а со двора, третий этаж…»

В этот вечер мы отмечали наступающий Новый год нашим маленьким экипажем. Я рассказала Манане о пожелании Елены Павловны и передала ей записанный рецепт. Озадаченная Нана сказала, что завтра попробует испечь этот пирог.

– Ника, если я что-нибудь понимаю, – кокетливо вздохнула Нана, – то это действительно невероятно вкусно. Ты только посмотри!

Она показала воздушный, украшенный звездами из глазури пирог «Двенадцатой ночи».

– Я все выполняла строго по рецепту, – заверила Нана. – Изюм, вишня, пюре сладкого каштана, ром, абрикосовый джем, миндаль, корица, мускатный орех. Это фантастика! На Новый год испеку для своей семьи такой же.

– Спасибо, дорогая. – Я чмокнула Нану в румяную щеку. – Сделаем Елене Павловне новогодний подарок от кофейни «Экипаж». Вечером зайду к ней в гости, отнесу пирог.

– Подожди! – спохватилась Нана.

Она вывела на пироге глазурью надпись «Счастливого Нового года!»

– Елена Павловна, здесь марципановые пирожные, ваши любимые имбирные пряники и пирог «Двенадцатой ночи», который мы постарались приготовить по вашему рецепту.

Елена всплеснула руками:

– Ника, дорогая, проходи, ты как раз к чаю.

Это была большая пятикомнатная квартира, бывшая коммуналка на три семьи. Елена посетовала, что для нее одной квартира слишком велика, и объяснила, что, когда она несколько лет назад ее покупала, других в нашем районе не нашлось, и ей пришлось остановиться на этой.

Когда Елена ушла готовить чай, я принялась разглядывать гостиную. Именно так я всегда представляла интеллигентную петербургскую квартиру. Во многом здешняя обстановка напоминала дом моей прабабушки, коренной петербурженки: огромная уходящая под потолок библиотека, на стенах картины, портреты, благородная мебель, с каждым предметом которой хочется поздороваться, потому как кажется, что в нем застыло время.