Читать онлайн Между раем и адом…

Глава I

«Рождение из мрака, о дивный Айперон» или «Так сказал Бог»

Задолго до того, как первые искры ознаменовали начало мироздания, был Бог. Бог. Он долго потчевал во мраке старушки Пустоты – Его единственной спутницы спустя вечность покоя, которую Он неизменно любил за её непоколебимую безмятежность.

И вот, однажды Богу стало скучно. Раскрылись Его ясные очи, взглянул Он на окружавшую Его Пустоту, и постигло Его вдохновение.

– Хочу создать звуки, что величием, гармонией и красотой своей не оставят равнодушной даже Пустоту.

И зародил Он тогда в Пустоте Симфонию, великое семя мироздания. Послушал Бог Симфонию, и было это хорошо. Быть может, была довольна и Пустота, вот только Бог хотел поделиться с кем-нибудь ещё столь дивной музыкой. И тогда создал Он первого ангела, Азраэля.

– Сын мой, – сказал Бог, касаясь нежно щеки сына, – Я хочу, чтобы ты стал свидетелем моего творения. Послушай эту музыку.

И из пламени разнеслась вновь по Пустоте Симфония. Слёзы застыли на глазах у ангела.

– Она… прекрасна…

…

Ещё одна вечность прошла в прелестном блаженстве. Звуки Симфонии наполнили Пустоту, озарили её ярким сиянием, и в конце концов храм света, названный, как песнь начала бытия, Симфонией, был рождён посреди холста. Красивая и стройная, бойкая и безмятежная. В ней играли, творили и любили ангелы, братья и сёстры Азраэля, что были созданы Богом по его просьбе. Рисуя картины, создавая скульптуры и предаваясь иным искусствам, они радовались подаренной им жизни. Симфония звучала лучше, чем когда-либо. Казалось, так будет всегда, и всеобщему блаженству не будет конца.

Бог объявил, что собирается создать новое пространство невиданных доселе размеров и идей, безмерных возможностей. Азраэль, обрадованный известием о новом творении Отца, отправился в Пустоту, дабы в тишине предаваться грёзам. Долго летал он по ней, мечтая о новом и неизведанном, чему суждено прийти на её место, пока не достигнул самого тёмного края её. Места, где он впервые почувствовал страх.

Кто твой враг?

Сердце Азраэля сжалось. Его что-то напугало во тьме. Он никак не мог разглядеть, что именно, а, может, он отчётливо это видел. Азраэль хотел уж было закричать, но от неожиданного появление Отца крик застрял у него в горле. Взглянул Бог на Пустоту, затем на сына и спросил:

– Кто твой враг, Азраэль?

А ангел молча и испуганно глядел в непроглядную Пустоту. Он не понимал.

Прошла неделя. Симфония всё так же радовала своих детей, но не Азраэля. Страх затаился в нём. Страх порождал ненависть, а ненависть порождала новый, какой-то иной страх. Но на восьмой день победило любопытство, и отправился Азраэль к тёмному месту. Долго глядел он в Пустоту. Страх вновь затаился в нём. И вспыхнула в голове его идея меча, как пожар среди тёмного леса.

– Я… н-не понимаю… – промолвил он, но после долгих колебаний не удержался ангел и, взяв всю силу, что у него была от Бога, сотворил тяжёлый меч и им рассёк Пустоту.

Мрачный разлом образовался в Пустоте. Когда Азраэль смотрел в него, ему казалось, словно оттуда смотрят на него в ответ. От него веяло… чем-то непостижимым для ангела. Ни теплом, ни холодом; ни светом, ни тьмой. Но Азраэлю, вскормленному Симфонией, воплощением гармонии и красоты, этот разлом отчего-то внушал леденящий ужас. Казалось, всё, что могло противоречить его истокам, было сосредоточено в этом самом месте. Вернее, в том, что находилось по ту сторону.

Но не успел Азраэль опомниться, как Бог был уже подле него, смотря на разлом своими ясными очами. Дрожь пробежала по телу сына от присутствия Отца. Не в силах вымолвить и слова, он, оторопев, смотрел на невозмутимое лицо Бога не то виноватым, не то вопрошающим взором: «А как быть?» А Бог лишь молчал и пристально наблюдал. В конце концов Он вздохнул и взглянул на сына своим неизменно любящим взглядом.

– Ступай, Азраэль. Симфонии, которую ты знаешь, скоро не станет, – сказал Бог с улыбкой и исчез восвояси. Азраэль же был шокирован. Но ещё больше его шокировало другое…

Каждому по картине

«Симфония… Симфония молчит!» Хладный пот выступил на спине Азраэля, и обернулся он к небесному храму. Как вдруг страшные картины пронеслись перед его глазами. Бесчисленные битвы, схватки, смерти и всё это залито морем крови… У ангела перехватило дыхание. Резкая тошнота помутила разум, но он не мог двинуть и пальцем – тело не шевелилось. Картины становились всё омерзительнее, тяжелее. Создания с оторванными конечностями, изрубленные, израненные, сгоревшие до тла… Ещё немного, и он бы, вероятно, потерял сознание от увиденного. Но, собрав последние крупицы воли, Азраэль заорал и отсёк себе мизинец. Стиснув зубы, пользуясь трезвящей болью, он, недолго думая, улетел прочь.

Где же ты, гармония?..

Когда Азраэль прилетел к главному храму, ужас исказил его лицо. Жалкое, изуродованное подобие Симфонии играло в этом месте, некогда воспевавшем гармонию и красоту. А ангелы! Ангелы. Ангелы… «Чудовища…» – прошептал с ужасом Азраэль, его рука судорожно вцепилась в рукоять меча. На главной площади одни безумно смеялись, вторые рыдали, третьи кричали, четвёртые несли чепуху, а пятые молчали. И все они творили безобразие. Азраэль вошёл в храм.

– Региль… Досэль… Элегия…

Элегия летала высоко из стороны в сторону с закрытыми глазами, шепча что-то невнятное себе под нос. По её щекам текли слёзы. Досэль, что бился головой о мраморную колонну храма, рыдая, бросил траурный взор на Азраэля. Сквозь всхлипы и завывания он воскликнул:

– Брат… Это невыносимо… Невыносимо!.. Избавь нас от страданий… Прежде чем мы!..

Региль, что избивал Финеля, перебил Досэля, заорав:

– Жалкая, смеющаяся тварь! Замолчи, тебе говорю!

А Финель сдавленно смеялся сквозь слёзы боли. Только с каждым ударом становился всё тише.

– За что… нам это… – потерянным голосом промолвила самая младшая из ангелов, Лирика, не в силах сдвинуться с места и зарыдала. Люма, не потерявшая веру, пыталась её утешить:

– Тише, малышка Лирика… Всё будет хорошо. Брат Азраэль и Отец спасут нас… Но и мы не должны падать духом.

Азраэль не замечал Люму. Отчаяние настигло его. Это он, он во всём виноват. Если бы не разлом, если бы только он не пустил сюда эту ересь…

– Отец… Где ты?.. Помоги нам! Прошу!

Но он не видел Бога рядом. Исполненный отчаяния, он продолжал взывать, пока разъярённый этим Региль не налетел на него. Рука Азраэля двинулась, будто сама по себе, и меч пронзил грудь брата. Кровь полилась по губам и груди ангела. С ненавистью и нескрываемым бешенством посмотрел он на Азраэля и ослабшей рукой ударил его в щёку. Попытался второй раз, но тщетно: на сей раз кулак слабо, почти мягко приземлился и соскользнул вниз. Из последних сил схватив брата за плечо, Региль свирепо произнёс:

– Ты… Не брат ты мне! И тебя… И Отца… И эту… поганую Симфонию… Предателей!.. Всех… Ненавижу…

И упал Региль на мраморную лестницу храма вместе с мечом в груди. Люма, едва сдерживая слёзы, смотрела на произошедшее и укрыла собой Лирику. Пустым взглядом Азраэль, словно застывший, смотрел на бездыханное тело ангела. Брат, былой соперник, с которым он так часто соревновался в полёте и силе, лежал ныне недвижимый… мёртвый. А это как?..

Другие ангелы начали сражаться между собой снаружи, но он ничего не замечал. И только когда Лирика издала крик ужаса при виде надвигавшегося на них Досэля с клинком из нимба, Азраэль вышел из оцепенения, вытащил меч из тела Региля и в мгновение ока сразил брата, обратив его в прах. Люма бережно закрыла рукой глаза Лирике и прижала её ближе, хотя сама уже не сдерживала струящихся слёз. Тимиона, терзаемая гнётом в груди, подошла к уже минуту как безмолвному, избитому Финелю, склонилась перед ним и, приложив ухо к его сердцу, убедилась… что он был мёртв. Стиснув зубы, она стукнула со всей силы по его груди и задрожала. Но быстро пришла в себя, повернулась к Азраэлю и Люме и, стряхнув слёзы, нахмурившись, промолвила:

– Неужели… нас всех ждёт та же участь?

Азраэль молчал, тоже стиснув зубы. На его клинке была кровь и прах уже двоих братьев… Неужели ему придётся убить ещё больше?.. Тимиону, которая, кажется, уже несла на себе след этой скверны, Люму…. И даже малышку Лирику?.. С трудом подавив смятение, ангел крепко сжал рукоять меча.

– Нам надо найти Отца…

– Так он за тобой… – промолвила свозь слёзы Люма, указав рукой в сторону Азраэля. Только тогда он заметил Его.

Бог стоял в отдалении, подле бездыханного тела Региля на лестнице и смотрел на него со спокойствием, от которого веяло не то грустью, не то сожалением. Но от вида Отца у Азраэля невольно покатилась слеза по щеке. Когда же Он взглянул на него, отчего-то дрожь прошла по телу ангела, и тот остолбенел. Бог подошёл к Люме и Лирике, которая до сих пор тихо плакала. Когда Люма, вытерев слёзы, отпустила Лирику и немного отошла в сторону, Бог склонился перед младшей и нежно обнял её. От объятий она тут же успокоилась и обняла Отца в ответ.

В это время снаружи храма царил хаос, которому аккомпанировала осквернённая Симфония. На короткий миг показалось, словно после успокоения Лирики мелодия дрогнула, но это мимолётное явление ускользнуло от большинства присутствовавших. Были слышны крики и вопли, в то время как Азраэль, недвижимый, а Люма с улыбкой – смотрели на Отца с Лирикой. А Тимиона опасливо глядела то наружу, то на Элегию, что всё так же летала по храму со слезами на глазах, тихо бормоча себе что-то под нос. Немного спустя Азраэль пришёл в себя и вымолвил:

– Отец… Что же нам делать?.. Симфония, братья и сёстры, они…

Бог выпустил нежно Лирику из объятий и, поднявшись, взглянул на Азраэля.

– Делай, что должен, сын мой.

Ангел недоумённо глядел на Отца.

– Но что я должен делать?

– Ты знаешь, – ответил Бог с неизменно любящим взором. Он взглянул на Лирику и спросил:

– Дитя моё, ты же знаешь, что должна сделать?

– Конечно, знаю! – уверенно ответила Лирика, её тонкий голосок вернул былую жизнерадостность и мелодичность.

– А ты, Люма? – спросил Бог, взглянув на неё.

– Да, Отец.

– Но… я не знаю… – промолвил тихо Азраэль, на что Бог ему ответил лишь мягкой улыбкой.

– Как прекрасна сегодня Симфония! – воскликнула вдруг Лирика, явно наслаждавшаяся мелодией. Глаза Азраэля расширились. Неужели и её уже поглотила скверна?.. Лирика взглянула на Азраэля её вновь горящим, беззаботным взором.

– Разве тебе не нравится, Азри? – спросила она и, подойдя к нему, взяла его за руку. В этот момент Симфония показалась не такой ужасной для его слуха. Азраэль не мог в это поверить.

– Ты… можешь обращать влияние скверны вспять?..

– А это как? – спросила Лирика, глядя на брата любопытными глазами.

– Вряд ли, – сказала Тимиона, покачав головой. Пока Азраэль пребывал в удивлении, она взяла Лирику за другую руку. – Для меня что до, что после – Симфония звучит одинаково… гадко.

– Как же так? – воскликнула Лирика, искренне удивляясь. – Быть этого не может! Ну скажи им, Отец!

Бог добродушно усмехнулся.

– Ты можешь лишь направить их, дочь моя. Но выбор могут сделать только они сами.

Лирика кивнула с улыбкой. А Тимиона и Азраэль лишь недоумённо переглянулись, как вдруг снаружи послышался грохот и падшие ангелы, вооружённые острыми предметами из нимба, ринулись к храму…

Отзвуки небытия

– Я убил их… Их всех… Всех сорок восемь… – прошептал сокрушённо Азраэль, сидя на колонне в храме подле сестры, уткнув лицо в кисти на рукоятке своего окровавленного меча.

– Поменьше думай об этом. Если и ты поддашься скверне, то, боюсь, у нас не останется ни единого шанса, – сказала Тимиона, нахмурившись, вытирая свой клинок.

– Да как можно? – промолвил Азраэль, подняв голову к сестре и повысив голос. Отведя левую руку в сторону, он продолжил: – Это из-за меня началось. Из-за меня, понимаешь?! – Размахнувшись этой рукой, Азраэль стукнул со всей силы по мраморной колонне. – Я привёл эту чёртову скверну через разлом! – Бум. – Я обрёк их на эту участь! – Бум, его кулак обагрился. – Я!.. – не успел он договорить, как Тимиона встала и дала ему крепкую пощёчину.

– Не ты один их убивал! И перестань чужую слабость оправдывать своей единственной оплошностью! Ты ничего не знал о скверне. А наш чёртов старик даже не удосужился о ней рассказать!..

– Не говори так об Отце, – сказал державшийся за щеку Азраэль, от его взгляда, пронзавшего Тимиону, будто холод прошёл по всему храму.

– … Прости, – промолвила Тимиона и, сев на прежнее место, продолжила протирать свой клинок. – Порой сама не понимаю, что говорю. Хочу сказать одно, а выходит… – Тимиона вздохнула. – Даже на Отца… Проклятая скверна…

– Скверна? Не ты ли говорила только что об ответственности за себя, а теперь проклинаешь скверну?

Тимиона замолчала. Какое-то время они сидели безмолвно в храме, пока Азраэль не прервал тишину:

– Каково… быть осквернённым?..

Тимиона взглянула на него с небольшим удивлением, но через некоторое время вздохнула, расслабив брови, и отвела взор обратно к своему клинку.

– Противно. Будто червь роется внутри тебя. Ещё и Симфония звучит отвратно… Помню, как летала вместе с Лирикой, Люмой и Элегией вокруг нового храма творчества… Мы в догонялки играли. Как вдруг наша родная мелодия замолкла. И в тот момент… я увидела какие-то мерзкие картинки… Даже говорить о них не хочу. Наверное, проделки скверны, – сказала Тимиона и опять вздохнула. – Слушай… Теперь мне кажется, что Симфония служила нам не только домом, но и неким… убежищем. Убежищем, которое избаловало нас, держа в неведении о скрытой опасности, оставив нас неподготовленными перед… «ней». А всё-таки мне любопытно, откуда взялась эта чертовщина? Ты же, кажется, говорил, что, когда родился, ничего, кроме Пустоты, Отца и Симфонии, изначально тут не было. Тогда откуда здесь эта дрянь?

– Я… не знаю… – ответил тихо Азраэль, понурив слегка голову. – Быть может она раньше скрывала своё присутствие… Лишь помню тот день, когда я летал по Пустоте и впервые ощутил что-то… страшное.

– Страшное? Это как?

– Вероятно, как та самая ужасная Симфония, которую слышат наши падшие братья и сёстры.

Тимиона нахмурилась вновь.

– Примерно поняла, но… Увидев их воочию, думаю, что ты имеешь ввиду что-то гораздо хуже. Похоже, скверна на всех влияет по-разному…

Азраэль слегка кивнул головой.

– Может, это был источник… – и тут его осенило: «Что, если вновь отправиться к этому месту и попробовать пройти через разлом? Одолеть врага изнутри?»

– Попридержи коней, герой! – воскликнула Тимиона с опаской, будто чувствуя, о чём думал брат. – Если ты оттуда не вернёшься, или, что ещё хуже, вернёшься «её» марионеткой, мы будем обречены. Я не смогу защитить нас от тебя…

– Отец защитит.

– Отец? – спросила, усмехнувшись, Тимиона. – Может, он защитил Флориану, Зениру, Сэмфуру и других? Да чёрта с два он нас защитит! Только и сделал, что как-то привёл Лирику в порядок…

– Но мы не нашли тел в старом храме…

– Кровь то была! Ракиэль хотя и трус, но лгать бы он нам точно не стал, пускай мы теперь и враги.

Азраэль слегка нахмурился.

– И что же ты предлагаешь?

– Ты мне скажи. Отец ведь говорил, что ты сам знаешь ответ.

Азраэль сжал рукоять крепче. Взгляд Тимионы немного смягчился.

– Больше смертей?..

Он промолчал. Элегия, как и прежде, летавшая по храму из стороны в сторону со слезами на глазах, еле слышно, незаметно для остальных что-то шептала. И пускай разобрать это никому не представлялось возможным, едва ли это было что-то жизнерадостное.

– Смерть и скверна… – промолвил Азраэль, усмехнувшись. – А ведь всё началось с любопытства… О том, как будет выглядеть тот новый мир, который Отец обещал нам сотворить. Эти грёзы, в которых я мечтал о новых возможностях… Лучше бы не грезил, – сказал он, а про себя всё думал: «Любопытство. Ему не должно быть места в новом мире. Из-за него я наткнулся на скверну. Если бы я, как все, оставался в Симфонии, этого бы не случилось… Что если бы я однажды захотел убить кого-нибудь из любопытства?.. Нет, это неважно… А что, если есть более ужасные сущности за пределами этого мира?.. Что, если „она“ – это только начало?..»

Вдруг его внутренние терзания прервала Тимиона:

– Слушай… Отец создал нас из ничего, верно? У тебя… никогда не было чувства дежавю?.. Словно… что-то подобное с тобой уже случалось?.. У меня такое было пару раз, когда я глядела на свой окровавленный клинок… Это необъяснимое чувство, будто… когда-то я уже сражалась. Хотя этот клинок я использую впервые. И то, как умело я им орудую с первого взмаха… Это… навело меня на мысль…

Тимиона проглотила слюну.

– Что если… Что если этот мир наступает на одни и те же грабли раз за разом, а Богу вновь и вновь приходится вытаскивать всех нас из небытия?..

Мир Азраэля будто рухнул в этот момент. Его глаза наполнились ужасом и паникой. «Круг небытия, круг небытия…» – одно только это словосочетание отчего-то беспрестанно повторялось в его голове.

– Но что я нахожу ещё более странным… – продолжала Тимиона, – так это… необычайное успокоение, которое сошло на меня, пока я избавляла наших братьев и сестёр от страданий… Это странное чувство… Будто для меня время остановилось, но вокруг всё такое… мимолётное… Но момент смерти… Когда мой клинок пронзал сердца наших близких, в них я видела… Вечное…

Тут речь Тимионы была прервана появлением Люмы:

– Азраэль, Тимиона, они вернулись.

Пронзённый клинком последний падший ангел рухнул на землю Симфонии. Тяжело дыша, стояли двое на затихшем поле боя: слегка раненный Азраэль и Тимиона, лишённая левого глаза с раной, которая до сих пор кровоточила, ещё одной, глубокой, в правом плече и ещё одной на левой ноге. Тяжёлый меч дрожал в руках у Азраэля. На залитых кровью мраморных плитах и среди кучек алого пепла лишь немногие тела остались несожжёнными. Из храма осторожно вышла Люма, а в след за ней и Лирика. По их глазам потекли слёзы, когда предстала перед ними сцена гибели последних двадцати восьми падших ангелов, поддавшихся скверне.

– Таорей… Лимей… Талия… – с одышкой и горечью промолвил Азраэль. Опал битвы будто смыло холодной, трезвящей волной. С каждым новым именем лицо ангела становилось всё мрачнее, а его дрожащий голос выдавал смятение. – Мы… убили всех…

Глаза Тимионы заблестели. Окинув взором Ракиэля и Талию, она долго смотрела в своё отражение на алом мраморе, будто пытаясь там что высмотреть. А после глубоко, как будто с дрожью, вздохнула и повернулась к брату с горькой улыбкой.

– Нет… Ещё нет… Остался… ещё один…

Не успел Азраэль моргнуть, как Тимиона схватила крепко его руки и ими… вонзила в себя его клинок. Взгляд Азраэля наполнился непередаваемым ужасом. Люма в шоке закрыла рот рукой, у Лирики расширились глаза.

– Т-Тимиона!..

Алый цвет окрасил её платье и почти сухие губы. На мгновение ока она как будто потеряла сознание, смотря на рану в животе и клинок брата пустым, словно безжизненным взглядом, полураскрыв губы. И небольшая капля пала на некогда белоснежный мрамор…

– Отец, мне иногда так хочется стукнуть Хариэля, честное слово, он просто невыносим! – воскликнула, надувшись, юная Тимиона в облаках над Симфонией. – Ходит тихий, будто тень, да ещё с таким видом, словно всё то он знает. И почти ни с кем не говорит! Будто не существует! На его фоне даже Ракиэль выглядит не таким… противным.

– Так стукни его, – ответил Бог с улыбкой, словно усмехнулся.

Тимиона отчего-то не ожидала такого ответа, а потому слегка сконфузилась, тихо пробормотав:

– Ну… Он ведь ничего плохого мне не сделал… Ну да, он меня раздражает, но… – Она посмотрела вновь Отцу в глаза, но, встретившись с ним взором, опять отвела взгляд.

– Так нечестно… – Вздохнув, она уселась на краю облака рядом с Ним и смотрела на Симфонию внизу. Если так вдуматься, Бог тоже был часто немногословен. Он не всегда отвечал на вопросы словами, а когда отвечал, то его ответ приводил, скорее, к новым вопросам, чем желанным простым ответам. Но он, по крайней мере, не был таким… мрачно-загадочным! Да! От этой мысли она опять забавно надулась и прошептала:

– Как же бесит…

Как вдруг Бог с любовью потрепал её по голове, а затем спросил:

– Так чего же ты по-настоящему хочешь, Тимиона?

Придя в себя, Тимиона откашляла кровь и тихо промолвила:

– А ведь я рассчитывала обратиться сразу в прах… Но ты, конечно, слишком добр, чтобы меня ни за что сжечь… Как же бесит… – Она усмехнулась. – Какая я дура… И дурой уйду… Прости меня, Отец… – Подняв голову к брату, она положила правую руку ему на плечо и улыбнулась сквозь боль. – Прости меня, Азраэль, – промолвила она со слезами на глазах угасающим голосом. – Наверное, не этого я хотела… Я не знаю… Кажется… никогда не знала… – И её тело ослабло. Отпустив Азраэля, оно откинулось назад, и кончик клинка уткнулся в разрез меж плитами, держа её повисшей над землёй, пока руки свисали вниз. Но через пару мгновений бездыханное тело соскользнуло медленно на плиты…

Азраэль закричал. Криком, от которого, затряслась Симфония и, казалось, сама Пустота. Вытащив клинок и отбросив его прочь, ангел зарыдал, прижав к себе мёртвое тело Тимионы. Рыдала Люма, плакала Лирика и безутешная Элегия. И где-то проливал слёзы Бог.

Так глупо и так печально. Но всё же она Его дочь. Яркое, золотое облако спустилось с небес перед Азраэлем. Будто застыв, ангел глядел на него, пока слёзы произвольно текли по его лицу. Словно бессознательно, он положил бережно тело сестры на облако, и оно медленно уплыло к «вратам начала», исчезнув в них с глаз наблюдавших ангелов. Закрыв глаза и прислонив руку к груди, Люма прошептала:

– Да пребудет с тобой Царствие Небесное…

Глава II

День, когда родились звёзды

Лёжа на куполе храма Симфонии, Азраэль глядел на звёзды, появившиеся в небе. Светило, что некогда горело над Симфонией, сегодня погасло; облака исчезли, и даже «врата начала» куда-то пропали. В сумме эти изменения открыли прекрасный вид на новорождённый космос, а тоскливая для слуха ангела песня Элегии под аккомпанемент умиравшей Симфонии окончательно затихла – лишь слабый шумок почти истлевшего огня внутри храма нарушал тишину.

Меж тем, похоже, Бог уже начал создание нового мира. Сей прекрасный калейдоскоп из, казалось бы, обыкновенных точек на небе да туманностей почему-то заставлял сердце ангела трепетать в восторге. Но разумом он возвращался к минувшей неделе. Скверна, Симфония, Региль, Флориана, все остальные братья и сёстры и, наконец, Тимиона.

– Ради чего они умерли?.. – тихо промолвил Азраэль. – Ради чего Отец создал нас? Почему не предупредил о затаившейся опасности?.. Почему не остановил?.. Почему… Почему он не вылечил их, как Лирику?.. – Азраэль прижал к себе колени, слёзы выступили на глазах.

«Ты можешь лишь направить их, дочь моя. Но выбор могут сделать только они сами,» – ему вспомнились эти слова, сказанные Богом. Было ли это их решение? Поддаться скверне, дать ненависти и страху захлестнуть себя и затуманить свой рассудок? Служит ли скверна иным ориентиром? Была ли у её картин какая-то цель?..

«Мне „она“ показала страх… Тимионе – какую-то мерзость… То, чего мы никогда раньше не видели и не ощущали… Но зачем?.. Какой в этом смысл?.. Неужели тот хаос, что был посеян под её влиянием, все эти смерти – неужели это само по себе её цель?.. Впрочем… Неважно, каковы её мотивы. Пустые домыслы… Главное, это не должно повториться вновь. Мы не должны вернуться в небытие. А, значит, „её“ нужно уничтожить…» – подумал Азраэль, вцепившись в рукоятку своего меча. Он уже собирался отправиться к разлому, как вдруг мелодичный, знакомый, но как будто новый голос донёсся до его ушей с земли.

– Азри!

Глаза Азраэля слегка расширились от удивления, когда голос выдернул его из дум. Поднявшись на куполе, он взглянул вниз и увидел… Лирику?.. Не веря своим глазам, он заткнул меч за пояс, расправил крылья и спустился вниз. Юная дева стояла перед ним. Она не была уже тем ребёнком, каким он знал её всего пару дней назад. Её красота цвела и благоухала, а её черты в купе с прекрасным платьем выдавали непорочную нежность и раннюю мудрость.

– Л-Лирика, как ты…

– Удивлён? – улыбнулась мягко Лирика с руками, скрещенными за спиной. – Я вобрала в себя остатки нашей общей чистой, неосквернённой Симфонии и… получилось это.

– Зачем же ты…

– …вобрала её? – Лирика наклонила голову слегка набок. – Это будет сюрпризом. Ты же не собираешься пропустить его, отправившись в разлом?

Тело Азраэля будто пронзило током. Он никак не ожидал, что Лирика догадается о его планах. Немного потупив взор, он тихо промолвил:

– Нет…

– Вот и славно, – сказала Лирика, её мелодичный голос, улыбка – всё её существо засияло ещё ярче.

Немного погодя, Азраэль вновь взглянул на сестру:

– Тебя Отец послал?

– Что ты, глупыш, я сама пришла, – сказала Лирика, звонко хихикая. А затем она повернулась к нему спиной и пошла к «площади начала». Азраэль последовал за ней. Когда Лирика достигла конца, он остановился немного поодаль за ней. Вдохнув легко полной грудью и выдохнув, Лирика повернулась к брату. Она выглядела чарующе в свете новорождённого небосвода. Будто сама была его частью.

– Закрой глаза. Сейчас Он создаст Солнце, – сказала мягко Лирика, закрыв собственные глаза. Азраэль последовал её примеру, и вдруг… всё стало ярко-ярко. Нежное тепло окутало весь перед его тела, вызывая приятные мурашки по коже. Былое светило над Симфонией дарило свет её обитателям, но это тепло… Такое новое, необыкновенное ощущение… Азраэль почувствовал, как Лирика взяла его за руку.

– Летим со мной, Азри. В новый мир. Только не раскрывай пока глаза, хорошо? – сказала тихо, мягко улыбнувшись, Лирика и распахнула крылья. Распахнул вновь крылья и Азраэль, не открывая глаз, и полетели они в лучший из миров. На планету, где суждено было родиться новой цивилизации; маленькое место в обширной вселенной, избранное Богом для осуществления какого-то неведомого замысла – Землю.

Доброе утро

Долетев до земли всего за каких-то пару минут и приземлившись, Азраэль почувствовал что-то приятное под ногами. Мягкое, немного влажное и слегка прохладное. Недалеко были слышны причудливые звуки. Не то песня, не то… говор причудливых созданий? От нетерпения Азраэль, заслонив лицо ладонью, потихоньку раскрыл глаза. Свет так и бил через щёлку между пальцами. Но, понемногу привыкнув, он начал различать зелёный. Затем жёлтый, голубой… Какой-то пейзаж. Когда же глаза совсем привыкли и он убрал руку, Азраэль замер. Чарующая картина предстала перед ним. Бескрайняя, солнечная долина. По ней раскинулась широкая река, которая уходила вдаль за горизонт. Над долиною летали птицы – создания, которых некогда можно было видеть лишь на рисунках первого храма творчества. От них доносилась какая-то простая, но приятная слуху песня. Какие-то причудливые создания населяли долину, резвясь на траве и в кустах… А перед ней, на небольшом холме, – дерево, в тени которого Лирика собирала необыкновенные цветы. Обернувшись назад, Азраэль увидел не то рощицу, не то сад, который словно таил в себе какой-то удивительный, но как будто бы приятный секрет. Рядом с собой он нашёл пару цветущих одуванчиков – ещё одна знакомая придумка из храма творчества. И чем больше он оглядывался вокруг себя, тем больше поражался: «Этот мир… Такой новый… И всё же такой знакомый…»

Его раздумья прервала Лирика, подошедшая сзади. В её руках было причудливое творение из цветов, которое мы ныне называем венком. Кажется, она его почти закончила.

– Знакомо, не правда ли? – мягко спросила Лирика. – Эти цветы впервые нарисовала Флори, когда ещё не было меня. Кажется, она называла их одуванчиками.

«Флориана?.. И правда…» – подумал Азраэль, его лицо несколько омрачилось, в то время как Лирика склонилась перед одуванчиками и аккуратно сорвала один цветок. Вплетя его в венок, она широко улыбнулась, и, выпрямившись, положила себе его на голову.

– Вот так!

Азраэль не без любопытства взглянул на венок, а затем на сестру.

– Что это?

– Я назвала это «венком». Красиво, не правда ли?

– Тебе идёт.

– Хи-хи, – Лирика мелодично усмехнулась, а затем оглядела всё вокруг любопытными глазами, пока они вновь не остановились на Азраэле. – Я же тебе ещё самое интересное не показала! А сколько новых удивительных открытий предстоит сделать… Но сейчас сделай глубокий вдох.

– Зачем?..

– А ты попробуй!

Сказав это, Лирика сделала глубокий вдох и, немного погодя, выдохнула. На её лице было искреннее блаженство. Выражение лица сестры подтолкнуло ангела последовать её примеру, и стоило ему сделать вдох, как его поразило многообразие новых запахов. Сладкий нектар, шалфей, утренняя роса и слабый аромат можжевельника. Конечно, ангел не понимал состава сего букета, но это не мешало ему в полной мере им насладиться.

– Ну, здорово же? – спросила Лирика с улыбкой, наклонив голову набок и сложив руки за спиной.

Но мысли Азраэля вернулись к Флориане. Заметив это, Лирика вздохнула, выпрямилась и взяла Азраэля за руку.

– Мы же не нашли их тела, не так ли? – спросила мягко Лирика. – Я уверена, что сейчас их души в лучшем месте. А Флориана наверняка ушла без сожалений. Она всегда была свободным, но ответственным ветерком. И что бы Ракиэль ни сотворил в том зале… Флори приняла это с достоинством. Я уверена.

От слов сестры Азраэлю стало несколько легче, пускай это и не избавило его от скорби целиком. Подняв глаза на лицо сестры, он промолвил:

– Ты говорила про открытия…

Лицо Лирики мгновенно засияло.

– Точно! Пошли скорее! Столько новых, милейших животных, растений, насекомых, чудесных пейзажей! Нам всё это непременно надо увидеть! И чем скорее, тем лучше! Не отставай!

И с этими словами Лирика выпустила руку брата и побежала в рощу, как бы приглашая его поиграть в догонялки. Небольшая, но всё-таки искренняя улыбка как бы сама собой возникла на лице Азраэля: нахлынули воспоминания о тех беззаботных играх, которым они когда-то предавались в Симфонии. Но, легко ударив себя по щекам ладонями, он оживился, улыбнулся ярче и воскликнул:

– Пускай ты и стала выше, но всё равно догоню!

И побежал за Лирикой.

Одуванчик

– Флори, что-то не так, прошу тебя, идём с нами к храму Симфонии, мы должны найти Отца!

Флориана молчала. Картина полыхающего цветочного сада, растоптанных бабочек на земле и обгоревших колибри ещё была свежа в её голове. И болью отзывался вид Отца, смотревшего на это в фоне безжалостно и безмятежно. Но, ударив себя слегка ладонью по щеке, она выпрямилась и взглянула на Люму с Тимионой.

– Идите без меня. Я должна разобраться, что происходит. И… помочь нашим братьям и сёстрам. Отведите малышку Лирику в безопасность… и Элегию, – сказала Флориана, взглянув на сестру, плачущую в углу. – Ей, похоже, сейчас особенно больно… Ну же, летите, не теряйте времени!

Тимиона и Люма колебались. Они и сами едва отошли от своих «картин», а тут ещё изнутри терзало опасение за Флориану. Но, вспомнив о Лирике, которая всё ещё находилась в ступоре на крыше храма, и Элегии, они приняли решение.

– Пожалуйста, будь осторожнее… И скорее приходи в храм, – промолвила Люма, а Тимиона лишь с грустью окинула взглядом лицо Флорианы в последний раз. И, взяв под руки Элегию, они улетели из старого храма творчества.

Тяжело вздохнув, Флориана обернулась. В тускло освещённом зале, некогда полном тепла и радости, сейчас стояла гробовая тишина. Рисунки и разнообразные тексты – творчество ангелов, которым были увешаны мраморные стены зала, – как будто померкли, а скульптуры выглядели неестественно мрачно. Печалящие взор фигуры Ракиэля, Зениры и Сэмфуры лишь нагнетали эту атмосферу.

Сжав руки в кулаки, Флориана сделала последний глубокий вдох и выдох и осторожно пошла к троице. Всё те же образы, застывшие, будто изваянные из камня. Сэмфура замерла за холстом. Уже охладевшая и высохшая кисть лежала на полу, испачкав его тёмно-синим. На холсте была незавершённая лунная ночь на пруду. Зенира застыла за столом и рукописью в руке. Должно быть, новые стихи Досэля. А Ракиэль стоял у стены перед портретом Лирики, который написал недавно Хариэль. Её мастерски переданная улыбка, пожалуй, была тем единственным, что не померкло в этом зале.

Но вот Флориана коснулась плеча Ракиэля.

– Брат… ты меня слышишь?..

Ракиэль молчал. Одному Богу известно, какая «картина» в этот момент безжалостно терзала разум ангела. Вздохнув, Флориана подошла к Зенире.

– Сестра?.. Зенира?.. Ты…

Вдруг Зенира вышла из ступора, и из глаз её полились слёзы.

– Нет… Только не тьма… Нет… Нет… Отец… За что?.. За что ты обрекаешь нас на это?.. – промолвила тихо Зенира, пока её слёзы мерно капали на бумагу в её ослабших руках.

– О чём ты, Зенира? Дорогая моя, я здесь, я с тобой… – сказала Флориана с явным беспокойством за сестру и обняла её сбоку. – Прошу, услышь меня… Ты не одна, нет никакой тьмы, мы в Симфонии, в первом храме творчества…

– Свет… Прошу, не покидай меня… Только не тьма… Не хочу…

Стиснув зубы, как бы больно ей самой ни было это делать с младшей сестрой, Флориана выпустила Зениру из объятий и дала ей пощёчину. Зенира замерла, будто вновь оказавшись в ступоре. Её руки выпустили влажный лист бумаги, и тот приземлился на стол. Но вскоре её глаза нашли светлую душу.

– Флори?..

– Да, да, это я, твоя сестра, Флориана!

Флориана вновь обняла Зениру, но на сей раз так крепко, как никогда за всю вечность.

– Ф-Флори, не так сильно…

«Слава Богу… Слава Отцу! – думала Флориана, – похоже, им всё ещё можно помочь! Лишь бы с Сэмфурой было так же просто…» Какое-то время обе молчали в объятиях, пока вдруг тишину не прервал грохот. В то время как Флориана была занята Зенирой, никто не заметил, что Ракиэль пришёл в себя. И совершил нечто ужасное. Нечто, повергнувшее его сестёр в шок. Небесным клинком, старой поделкой Тимионы, он пронзил спину Сэмфуры, и та замертво упала на пол, окрасив его в алый.

– Р-Ракиэль… Что ты…

Флориана и Зенира не могли поверить своим глазам. Ангелам доселе не приходилось видеть смерть ни в каком виде. Сама идея потерять кого-то, не говоря уже о том, чтобы лишать жизни живое создание, была им неведома и чужда. И вот перед ними лежала мёртвая сестра, чьи очи навсегда застыли. Но они даже понять не могли, что это означало. Вот только непонятный и непередаваемый ужас пред увиденным пробрал их до костей. И когда казалось, что хуже уже быть не может, Ракиэль начал болезненно, в захлёб смеяться.

– Мы смертны… Мы смертны, чёрт подери! – орал он сквозь смех. – Всё прямо, как в том видении!.. Старик дал нам вечную молодость, но не позаботился о незыблемой жизни! А сам то, небось, бессмертен! А тут один проклятый прокол какой-то острой штукой, и нас нет. Нас нет! – Ракиэль начал смеяться ещё сильнее.

– Что ты наделал… – промолвила тихо в ужасе Флориана.

Ракиэль вдруг замолк, нахмурившись, и какое-то время был безмолвен, пока не повернулся к сёстрам.

– Хотел убедиться в том, что моё видение – правда. Как видишь, бессмертной душой здесь и не пахнет, – сказал грубо Ракиэль, плюнув рядом с телом Сэмфуры. – Это небольшая жертва по сравнению с моим открытием.

Вдруг Зенира не выдержала:

– Как ты мог?! – она уж было хотела кинуться на Ракиэля, но Флориана удержала её. – Мы вместе росли целую вечность, не разлей вода! Родные души! Как ты посмел, как ты!..

Ненависть Зениры уступила место слезам. Она опустилась на колени и вновь начала тихо плакать. – Ещё один… огонёк погас… За что…

Ракиэль стиснул зубы. Вдобавок к терзавшим его сомнениям внутри что-то начало сильно ныть и болеть. Даже сильнее, чем в том видении… где Азраэль пронзил его грудь.

– Зараза… – Он указал клинком на Зениру. – Эта боль – твоих рук дело? А? Отвечай!

А Зенира просто плакала. Боль Ракиэля становилась всё более и более невыносимой. Ему мерещился какой-то противный чёрный сгусток, который разъедал его грудь изнутри. Ему хотелось его вырезать и вырвать оттуда, как поганый сорняк или опухоль, но страх смерти останавливал. Разъярённый своей беспомощностью он бросил со всей силы клинок в Зениру и тот пронзил ей сердце. Зенира упала, и кровь стремительно стала окроплять пол. Со слезами на глазах и кровью, выступившей на губах, она лишь тихо промолвила:

– Свет… гаснет…

И свет очей Зениры погас. А Флориана не могла поверить увиденному. Жизнерадостной Зениры, её дорогой младшей сестры, с которой она вместе росла, теперь тоже нет. Нет… Как и нет Сэмфуры.

Флориану переполняла буря эмоций. Ей хотелось рыдать, прижав к себе тела сестёр, кричать, крушить, убить Ракиэля – и всё сразу. И меньше всего ей хотелось бежать, цепляясь за свою жизнь.

– Пути назад нет, Флориана, – сказал холодно Ракиэль. – Азраэль – мой враг. А, значит, вероятно, и Отец тоже. Выбирай, на чьей ты стороне.

В это время в храме начали собираться другие ангелы, вышедшие из ступора, но всё ещё пребывавшие в смятении. Особенно, после увиденного в этом зале. Заметив это, Ракиэль продолжил:

– Это же касается и вас, братья и сёстры! Отец не дал нам бессмертия, а, значит, либо у него самого его нет, либо вся его болтовня о любви к нам, его детям – пустой трёп. Мне было видение, что Азраэль убьёт меня на земле Симфонии, залитой НАШЕЙ кровью и НАШИМ прахом! И если оно правдиво, в чём я уже не сомневаюсь, то он убьёт и вас! А, значит, он наш общий враг. Он и те, кто встанет подле него. Против нас! Эта острая штука, – сказал Ракиэль, указав на клинок в груди Зениры, – способна убить ангела. А, может, и Бога! Ищите всё острое, что попадётся под руку! Да хоть нимбы превращайте в оружие! И вперёд, на предателей! Пока они не нашли Отца! Либо мы – их, либо они – нас! Третьего не дано!..

Но Флориана не слышала тирад Ракиэля. Её мысли невольно унеслись в воспоминания, куда-то очень далеко, в давно забытый момент из прошлого теперь казавшегося смутным, но чудесным сном…

– «Флориана»? – спросила девочка, с любопытством оглядывая себя и всё вокруг. Бог ей с улыбкой ответил:

– Да, тебя зовут Флориана.

– Или просто Флори, – сказал её не менее юный брат. – А меня Азраэль зовут! Или просто Азри.

– Азри…

– А это наш Отец! Это Он нас создал! – воскликнул он, показав на Бога. Тот добродушно усмехнулся, а Азраэль добавил:

– И зовут Его – Бог!

– Бог… А почему Бог? – спросила Флориана.

– А это я Его так назвал. А Он, кажется, и не против.

Бог кивнул головой.

– Так вот, это… С днём рождения, сестрёнка! – воскликнул Азраэль и обнял Флориану. Видно было, что он ужасно рад. А та, недоумевая, лишь повторила тихо:

– С днём… рождения…

Но тёплые объятия брата передали ей всю его радость, и этого было достаточно. Она обняла его в ответ. И, когда они выпустили друг дружку из объятий, Флориана вновь с любопытством оглянулась вокруг. Тысяча вопросов металась в её голове и хотелось задать все сразу, а она даже не знала, с чего начать. Но тут вдруг она увидела огромное число похожих на неё детей, которые мирно лежали на площади позади неё. Хотела было посчитать их, но, даже если бы для счёта она взяла ещё все пальцы на ногах и руках брата и Отца, ей всё равно не хватило бы.

– А… кто это?.. – спросила Флориана, указав ручкой на детей.

– А это наши братья и сёстры! – сказал радостно Азраэль. – Они скоро тоже проснутся!

– Братья… и сёстры… – повторила Флориана, её глаза невольно засверкали.

Бог лишь улыбался, смотря на своих детей, и, наконец, сказал:

– И вы двое будете старшими из них. Флориана, Азраэль. А быть старшим – значит нести ответственность за других.

– Ответственность?.. – спросила Флориана, глядя Отцу в глаза. – А это как?..

Вдруг Азраэль, завидев пробуждение Люмы, Хариэля и Тимионы, радостно побежал приветствовать родных в новом мире. Флориана повернулась в их сторону, и её глаза вновь засверкали. А в это время Бог улыбнулся ещё ярче, смотря на сцену перед ним. Он нежно положил руку на голову дочери и стал её мягко гладить.

– Наступит день, когда все они вновь заснут. Но не так, как сейчас, а по-другому. И, когда этот день наступит, я буду рассчитывать на твоё решение, Флориана.

«… А ведь я так хочу увидеть Эдем…»

Вдруг Симфония слегка дрогнула. Флориана была единственной, кто это заметил. А Ракиэль продолжал:

– Все мы стали свидетелями чего-то страшного. Почему Бог это допустил? Почему обрёк нас на это страдание, неизбежную смерть? Ответ ясен, как день! Он…

– Глупыш, – прервала его Флориана. – Пускай никто этого не заметил, но все, кто не утратил веру в Бога, уже добрались до храма Симфонии и нашли Отца. Все… кроме меня. Но я уже выполнила свою миссию: для Эдема всё готово, – Флориана улыбнулась и, вытащив клинок из груди Зениры, бросила его к ногам Ракиэля. Подняв аккуратно на руки тело сестры, она продолжила, глядя в глаза младшему брату:

– Ракиэль… Прошу, остановись… Как бы далеко ты ни зашёл, что бы ни увидел в том видении – ничто не имеет значения, ведь решение принимаешь ты и только ты. Ты всегда можешь остановиться. И хотя дороги назад уже нет, ты всё ещё можешь выбирать, каким будет твой дальнейший путь. Пошли со мной. – Она сделала шаг вперёд. – Вместе мы сможем избежать ещё большей трагедии. Ты понесёшь ответственность за содеянное, но ты не умрёшь. Клянусь своей жизнью, своей верой в Отца и своей любовью к тебе и всем вам – ты не умрёшь! И вступишь вместе с нами в новый мир, где сможешь сколь угодно предаваться размышлениям! Прошу, Ракиэль! Я же вижу, как тебе больно от содеянного! Не давай каким-то картинам и иллюзии безысходности затуманить свой рассудок! Не переставай мыслить!

Ракиэль молчал. Последние слова ударили по его нутру, как молот по живому на наковальне. Он закрыл глаза, стиснув зубы, и схватился за то место, где сидела его «проклятая опухоль». Буря эмоций рвала и метала в его голове, а внутри ныло, как никогда в жизни.

Флориана потянула было руку к брату… как, раскрыв бешеные очи, он рванул с земли клинок и кинулся с ним на сестру с грозным криком. Но в этот момент она увидела маленького разъярённого Ракиэля, который когда-то проиграл свои первые в жизни дебаты с Хариэлем. С улыбкой и покатившейся по щеке слезой Флориана закрыла глаза. Но стоило клинку приблизиться к её шее, как их не стало. Не было ни Флорианы, ни Зениры. Лишь семена одуванчиков, да лепестки оранжевых бархатцев, подхваченные каким-то неведомым ветром, улетали наружу. И тела Сэмфуры не было. На её месте пол был усеян васильками. И былого Ракиэля уже не было. Он лишь истошно завопил.

– Что посеешь, то и пожнёшь Азри, – сказала Лирика, кладя семечко в небольшую лунку на закате. – Если бы это было семя петрушки, а я думала, что сею морковку, всё равно бы выросла петрушка. И ведь никто не скажет, что семечко петрушки виновато в том, что из него не выросла морковка, – сказала нежно Лирика, улыбнувшись. И начала сгребать мягкую, как пух, землю обратно, закапывая лунку.

– Но ведь и я сеял смерть… – Азраэль сжал кулаки. – Должен был быть иной выход… Может, если бы я и Тимиона сражались не с намерением убить, а лишь обезоружить их…

– Нас всех непременно убили бы, – сказала мягко Лирика, и повернулась к закату на горизонте. – Ты же видел, в каком состоянии был Ракиэль. И, особенно, Талия. – Лирика вздохнула.

Ракиэль, который когда-то дорожил своей связью с братьями и сёстрами больше, чем многие другие, пускай и никогда этого не признавал; а некогда невинная, тихая Талия?.. Азраэлю отчего-то стало больно до слёз. «Картины… Это всё моя вина… Я не справился… Я всех подвёл… Всё разрушил!» Азраэль пал на колени и зажмурил глаза, стиснув зубы.

– Брат… – промолвила Лирика, взглянув на ангела печальным взором. – Мне больно видеть, как ты терзаешь себя… Твоё бремя и так тяжело, но ты требуешь от себя непосильного…

– Раз для меня это – непосильно… Раз я и впрямь оказался настолько духовно ничтожным, что ничего лучшего сделать не мог!.. – Азраэль согнулся над травой и ударил по ней кулаком, не сдерживая более слёз. Через какое-то время он промолвил: – Ответь… – Азраэль всхлипнул и поднял голову к сестре. – Почему Отец не вмешался?..

Повисла тишина.

– Именно этим Он и занимался. Или ты думаешь, что Он просто стоял в стороне и наблюдал, пока вы, Его дети, нещадно рубили друг друга?..

На последних словах голос Лирики тоже дрогнул. Из её очей полились слёзы. Обняв себя, она закрыла глаза.

– Сколько бы Отец ни взывал к ним, как бы ни пытался их вразумить… Никто Его не видел и не слышал, – промолвила Лирика, едва не плача. – Моя «картина» стала явью…

Две слезинки упали на мягкую землю. Азраэль не знал, что сказать. Он и сам ведь тогда не заметил Бога…

Успокоившись, Азраэль и Лирика лежали под тем деревом у начала долины, когда наступили сумерки. Оба ангела вдыхали какой-то новый, успокаивающий букет запахов, задумавшись о чём-то своём. Тишину прервал Азраэль слегка потерянным голосом:

– Почему Отец не предупредил нас о скверне?..

Лирика слегка улыбнулась.

– Иногда знание приносит больше вреда, чем пользы, Азри. Да и поверили бы мы Ему, скажи Он нам каких-нибудь шесть дней назад, что брат может пойти на брата, сестра на сестру, и почти сотня ангелов склонит свои головы на Симфонии, залитой кровью и пеплом? Тем более, что никакая это не скверна, – захихикала Лирика. – Придумают тоже…

– Ещё скажи, что это какое-то светлое творение Отца…

Лирика улыбнулась чуть шире. Какое-то время они молчали, пока Азраэль вновь не прервал тишину:

– Ты ведь так и не объяснила, к чему такая спешка.

За один день они обошли почти весь сад, ушли глубоко в долину, наблюдали за новыми животными и насекомыми, попробовали мёд, груши, виноград; поиграли с зайчатами и лисятами, посеяли морковь, пролежали долго-долго на траве и, наконец, пришли сюда.

Не меняя выражения лица, Лирика поднялась с травы и сделала пару шагов в сторону долины, за которой горизонт уже почти стемнел. С другой стороны горизонта начала подниматься новорождённая луна, освещая спину Лирики мягким белым светом, отчего её белоснежное платье сияло небывалым блеском. Глубоко вдохнув и выдохнув, Лирика повернулась к брату.

– Потому что меня скоро не будет, – сказала она просто и с искренней улыбкой на губах. Глаза Азраэля расширились и наполнились страхом. Поднявшись с травы, он промолвил:

– Как?.. Что ты…

Лирика вновь повернулась к долине, которая становилась всё более и более освещённой. Она мягко продолжила:

– Место, где мы находимся, называется «Эдемом». Флори как-то придумала это название для картины Сэмфуры с красивым садом. Оно отличается от остальной планеты, ведь на ней всей той жизни, которую мы сегодня увидели, лишь предстоит зародиться спустя долгие-долгие годы. И я стала частью этого сада.

– Зачем?..

Лирика подняла правую руку, и над долиной поднялись яркие, белоснежные бабочки. Подняла левую – и вся растительность долины стала мягко светиться. Повернувшись к Азраэлю, она ответила с улыбкой:

– Потому что должна. И хочу. Мне немного страшно, но…

Лирика наклонила голову на бок, сложив руки за спину в мечтательной позе и оглянулась вокруг.

– Как подумаю, что вы все вместе будете здесь жить… В этом месте, сотворённом Отцом, мною и нашим общим творчеством ангелов, за которым мы провели вечность в старом храме… И сердце наполняется непередаваемым счастьем. Ради этого я отдала всю себя почти без остатка, – Лирика положила руку на грудь. Казалось, она сияла ещё ярче, чем когда-либо. – Мне лишь хотелось воочию увидеть результат наших трудов. Поглядеть на моих милых зайчат, лисят Пересфея, трудолюбивых пчёлок и шмелей Хариэля, бабочек Люмы, прекрасные пейзажи Эдема, будто сошедшие с полотен Сэмфуры, Флорианы и других… – слеза счастья покатилась по щеке Лирики. – Поэтому я оставила немного себя, всего на один день. Хотя этого и не хватило, чтобы увидеть все-все чудеса этого мира, я была рада разделить хотя бы те немногие прелести с тобой.

– Один день?.. Так, значит, ты… – Слеза навернулась на левом глазу у Азраэля. Но Лирика подошла к нему и аккуратно вытерла её, остановив руку на щеке у брата.

– Не печалься, Азри… Ведь я иду Домой.

Но у Азраэля продолжали литься неведомые ему слёзы. Почти беззвучно усмехнувшись, она закрыла влажные глаза, сделала нетвёрдый шаг назад и, казалось, начала светиться ещё ярче. Раскрыв глаза вновь, Лирика наконец сказала:

– Быть может, пройдёт вечность, но мы обязательно увидимся вновь. Ты не одинок, и никогда по-настоящему не будешь. Уж «тебя» у тебя точно никто и никогда не отнимет. И… если сможешь… – Лирика взглянула куда-то в сторону, за плечо Азраэля. – Помоги Элегии. Ей сейчас особенно тяжело. Прощай.

Повернувшись к долине, Лирика запела прекрасную мелодию. Мелодию той, первой Симфонии, которую Азраэль услышал, когда только родился. Слёзы так и текли бесконтрольно, пока он смотрел ей в след. Где бы ни ступала её нога, на траве оставались прекрасные, сияющие белые гортензии. Чудесные, мерцавшие в лунном свете птицы подлетели к ней и сняли венок. Подбежавшие оленята аккуратно развязала пояс её платья, а белоснежные зайчата аккуратно его стянули, оставив на траве, пока Лирика кружилась вместе с бабочками в танце Симфонии, оживлявшем природу вокруг неё и небосвод, пока она поднималась по нему, будто по ступеням. Казалось, само мироздание в этот момент провожало Лирику в её последний путь. И когда её мелодия подошла к концу, она обернулась, протянув руку вперёд, и нежно прошептала:

– Тебе, через вечность.

И, в последний раз мелодично хихикнув, обратилась белыми гортензиями, уносимыми нежным ветерком куда-то далеко. Домой… А Азраэль зарыдал. Не понимая: не то от радости, не то от скорби. Но он рыдал. И как будто его кто-то обнимал сзади. Невидимый и едва осязаемый. Говоря своё последнее: «Прощай.»

Как вдруг Азраэль услышал какой-то шелест позади себя и, повернув голову вправо, увидел Элегию. Выпрямившись, она распустила крылья и со слезами на глазах улетела прочь. Быстро развернувшись, Азраэль крикнул:

– Элегия!

И подумал было её догнать, но в этот момент у него не было ни сил, ни желания отправляться за ней в погоню. Азраэль упал на колени и отдался эмоциям.

Глава I

Неизвестно, сколько времени прошло с той поры. Симфония рассеялась на небосводе, будто сон младенца, что, вроде бы, длился вечность, а теперь казался ужасно мимолётным. Азраэль и Люма изменились, став внешне взрослее (по нашим меркам им бы было сейчас около двадцати). Элегию же никто не видел с той самой ночи.

Бог сотворил новых, маленьких ангелов, непохожих на тех, что когда-то населяли храм мироздания. В последнее время они к чему-то активно готовились, и вместе с радостной атмосферой ожидания какого-то чуда всё это навевало воспоминания о беззаботной поре в Симфонии. И пока Люма принимала в этом активное участие, Азраэль… чувствовал себя чужим.

На другом конце Эдема, где возвышались небольшие горы, в тени старой липы Азраэль возвёл небольшой скромный мемориал в память о погибших братьях и сёстрах. Там, в уединении, он проводил большую часть своего времени в размышлениях или просто глядел в никуда. И лишь изредка, в основном ночью, он выбирался на другой конец Эдема, к тому дереву, где проводил Лирику в её последний путь.

«Я совсем не вижу Отца… Неужели и Он покинул меня?..» – думал Азраэль, сидя под липой и глядя пустым взором в бескрайнюю даль простора. Он уже и не помнил, когда в последний раз общался с живой душой. Кажется, когда Лирика уходила. Новые ангелы пытались с ним заговорить, но всё, что они получали от него в ответ, было безмолвие. Когда же он построил мемориал в горах, окончательно отдалившись ото всех, они решили перестать его беспокоить. А Азраэль не знал, был ли он этому рад или же стоило попробовать заговорить с малышами. Отца он не видел уже давно, Элегия куда-то пропала, а Люма так легко влилась в новый мир с причудливыми ангелочками и новыми делами в Эдеме, что… «Я уже не понимаю, зачем всё это… Зачем я всё ещё живу?.. Нужен ли я этому миру?..» – этот вопрос его терзал с тех пор, как он построил мемориал. Но ответ предательски избегал его до сих пор.

«Спросить у Отца? Попробуй его ещё найди теперь… У Люмы? Кажется, у неё есть дела поважнее…» – так ему казалось. А меж тем томная пора лежала на его сердце тяжким грузом, не давая столь желанного покоя. Но он мирился с ней. В надежде, что однажды получит свой ответ. Ища его в том, что было вокруг.

Не давало покоя ему и Царствие Небесное. Если оно – тот дом, о котором говорили Отец и Лирика, то как туда попасть? Лирика взяла и растворилась в лунном свете, оставив лишь белые гортензии да ярких бабочек. А ему что делать? Как ему последовать за ней? Но более всего его мучило другое: «Разве Симфония не была нашим Царствием Небесным?.. Разве не ей суждено было стать небесами над новым миром?.. Разве в ней было плохо до того, как я привёл скверну? Чем это был не… Дом?..» Но стоило ему об этом задуматься, как вспомнился былой восторг от известия о создании нового мира, грёзы о неизведанном, удовольствие, с каким он им предавался…

Как бы горько ему ни было это признавать, Симфония выполнила свою задачу. «Вот только гибель сотни ангелов… едва ли входила в её замысел… Так ведь?..» И опять мысли вернулись к трагедии. Порочный круг, из которого он никак не мог вырваться. Поэтому подобным размышлениям он предпочитал дрёму и пустое созерцание. Ему казалось, что лучше уж стать никем и ничем, чем испытывать боль от воспоминаний. Хотя и она была не так страшна, как кошмары, которые преследовали его в первое столетие после трагедии.

Азраэль оглянулся вокруг. Ветер сегодня, на удивление, в горах был необыкновенно тихий, будто его и вовсе не было. Насекомые молчали, птицы не пели. Вся природа словно затаила дыхание. Странное дело. Но, не придав этому большого значения, он вдохнул полной грудью и закрыл глаза. Сидел он так долго-долго, пока вдруг что-то не коснулось его носа. Подумав на случайно пролетевшую песчинку, он и этому не придал значения. Но, погодите, ветра же почти не было. Любопытство побудило его неохотно раскрыть глаза, и тут он обомлел. Бабочка. Одна из тех, что провожали тогда Лирику. Белая, будто первый снег на солнце. Словно чистый свет, принявший форму. И вот это чудо сидело у него прямо на носу, вольготно двигая крылышками. Но зачем ей это, тем более в густой тени липы? Понаблюдав за разными бабочками в Эдеме какое-то время, Азраэль заметил, что они предпочитают солнечные места. Впрочем, зачем созданию, которое само будто соткано из света, какое-то солнце? Улыбнувшись почему-то своей мысли, Азраэль аккуратно встал, надеясь, что не спугнёт её. Но бабочка взлетела и стала кружить у спуска с горы, словно приглашая ангела последовать куда-то за ней. Недолго думая, Азраэль двинулся в путь.

Двигались они быстро. Бабочка откуда-то знала другую, более короткую тропу с гор, чем немало удивила ангела: «Быть может, стоит иногда не прибегать к полётам… Даже бабочка знает короткий путь с гор, в которых я провёл столько времени… Забавно.»

Спустившись с гор, они двинулись в сторону сада, где долгое время кипела жизнь, а теперь почему-то тоже стояла тишина. Азраэль уж было начал подозревать неладное, но, заметив своё преждевременное беспокойство, он вздохнул с улыбкой. «Спокойно, не всякая же тишина предвещает бурю. Может, что-нибудь хорошее случится…» Как же он был прав. Ведь, дойдя до самого сердца сада, он стал свидетелем чуда.

«Во имя Отца, Детей и Святого Духа»

«Рождение Адама и Евы» Perso_UM

Дети Божьи, Адам и Ева, – два чудесных малыша родились сегодня в лучах солнца над Эдемом. И держал на руках Бог этих младенцев, что тянули ручки к небесам, с улыбкой от которой всё живое вокруг становилось ещё живее и счастливее. Ангелочки, сидевшие на земле вокруг Отца и Детей, в молчаливом восхищении созерцали чудо. Люма, что стояла рядом и с радостью смотрела на Детей, подняла глаза к Отцу. С улыбкой Бог передал малышей Люме, и та принялась аккуратно кормить их, сев на ветвь дерева. Азраэль стоял в отдалении, спрятавшись слегка за одной из яблонь, и смотрел в изумлении. «Кто эти дети?.. Точно не ангелы… Откуда в них такое сильное присутствие Отца?.. И… что это с ними делает Люма?.. Почему мы все с таким трепетом смотрим на них?.. А, главное… почему так радостно на душе?..»

Мысли ангела прервал лёгкий хлопок по плечу. Обернувшись, он едва мог вымолвить:

– Отец…

А Бог лишь улыбнулся и сказал:

– Иди.

Повернувшись вновь к Люме, которая уже заметила брата и нежно ему улыбалась, Азраэль какое-то время стоял недвижимый. С трепетом он начал идти к сестре и Детям. Подойдя к ним, Азраэль долго рассматривал милые лица малышей, пока не уселся рядом в ожидании. Пускай он и не понимал, зачем им грудное кормление, – раз Люма это делала, значит, это неспроста. Маленькие ангелы тем временем куда-то удалились. Очень скоро сытые малыши уснули прямо на руках у Люмы, и тихо сопели в тени яблонь. Поправив своё платье и убедившись, что малыши спят, Люма взглянула на Азраэля. Заметив его замешательство, она тихо, почти неслышно засмеялась.

Азраэль слегка удивился, но, обратив свой взор к малышам, а затем опять к сестре, он шёпотом спросил:

– Кто они?..

Люма ярко-ярко улыбнулась, взглянула на малыша на левой руке и нежно прошептала:

– Это Адам.

Затем взглянула на малышку справа.

– А это Ева.

– Адам… и Ева?.. – Азраэль задумчиво переспросил. – Нет, я имел ввиду… Они же… непохожи на нас…

Люма вопросительно с улыбкой взглянула на брата. Азраэль переспросил:

– Зачем они Отцу?..

С прежней улыбкой Люма взглянула на Детей.

– Мой долг и желание – помогать Отцу их вырастить. Остальное – забота Его и Детей, когда те вырастут, – прошептала Люма и поцеловала в лобик Еву, а затем Адама. – Может, они будут первопроходцами в новом мире за пределами Эдема. Может, будут заниматься рисованием, скульптурой или чем-то совершенно иным. А, может, всем вместе, как знать. Для меня они и так уже замечательные.

Какое-то время оба молчали. Азраэлю не давало покоя сильное присутствие Отца в Детях. Это было чрезвычайно непривычно и отчего-то даже пугающе. Так же пугающе, как когда он стоял у разлома, трепеща пред Отцом. Но через какое-то время прилетели ангелочки и унесли Детей куда-то с собой. А Азраэль сидел в раздумьях, пока на его голову не упало яблоко. Потерев макушку головы, он забыл про былую думу и взглянул на сестру. Хотел было что-то сказать, как вдруг сестра поднялась с ветви дерева и взглянула куда-то вверх, в небо, а после спокойно произнесла:

– Ракиэль в разломе.

…

– Что?..

Люма улыбнулась, взглянув на поражённого брата.

– Да не удивляйся ты так. С его жаждой любопытства этого стоило ожидать.

Азраэль нахмурил брови. Разлом… Место, пред которым он впервые ощутил страх. Место, откуда вырвалось нечто, помутившее разум его братьев и сестёр. И из всех возможных мест в новом мире Ракиэль отправился туда?.. Рука Азраэля будто инстинктивно потянулась к рукояти меча, крепко сжав её. Но, придя в себя, он отпустил её и взглянул на Люму.

– Я пойду за ним. Собери всех, и идите к Отцу. Что бы ни случилось, я не могу позволить вам тоже умереть…

Не меняясь в лице, Люма кивнула головой. Хотя её беззаботность и несколько смутила ангела, у него не было времени над этим думать. Расправив крылья, он взмыл в небо и направился в космос.

«Привет»

Чем выше Азраэль поднимался, тем слабее он становился. Бороться с гравитацией оказалось не так просто, как он думал. И хотя у Симфонии было своё своеобразное гравитационное поле, у Земли оно простиралось несравнимо дальше. С большим усилием ангелу всё-таки удалось вырваться туда, где оно было слабым. И когда, отдышавшись, он решил оглянуться вокруг, то замер в восхищении. Ведь холодный космос передал ему своё тёплое: «Привет».

Внимание

Азраэль сам не знал, сколько времени прошло с того момента, как он застыл в восторге от увиденного. И почему он раньше этого не замечал? На что он всё это время смотрел с Земли, не замечая такой красоты? Неужели просто смотреть… было недостаточно?..

В неизвестность

Когда он опомнился, то увидел, что на Земле, над Эдемом, давно наступила ночь. Планета выглядела ничуть не менее восхитительно, даже когда видимая ангелу сторона была в основном окутана мраком. Но Азраэль не мог себе позволить ещё одно промедление. А потому, оторвав свой взор от Земли, он попытался вспомнить расположение разлома. Симфонии больше не было, а, значит, не было и ориентира, от которого можно оттолкнуться. Искать же его теперь, когда Пустота населена целой вселенной, казалось затеей помрачнее поиска конкретной яблоневой косточки в Эдеме.

Он начал припоминать, как впервые наткнулся на него: «Случайно, почувствовал страх… Страх? Летать повсюду, пока его не почувствую? Такими темпами дело дрянь… Не лучше ли будет вернуться в Эдем в таком случае? Но ведь тогда…» Тогда другого шанса могло и не быть.

Азраэлю всё ещё не давала покоя тайна разлома. Познать её – означало познать тайну, стоявшую за раздором в Симфонии. Причину, по которой оступился Ракиэль, по которой сам Азраэль испугался… Или, ещё лучше, найти ту сущность, которая во всём виновата, и уничтожить её, пока она не натворила новых бед. Осталось только найти разлом… Как-то. Получается, выход у него оставался только один. Делать то же, что и в первый раз. И отправился Азраэль в путь, в неизвестность.

Так где же разлом?

Хотя этот путь и был по-своему томным, было бы лукавством сказать, что ангелу он был исключительно неприятен. Безусловно, пейзажи Эдема до сих пор не могли оставить его сердце равнодушным, но от созерцания космоса он попросту терял дар речи. «И ведь каждая точка где-то там – это какой-то отдельный, новый мир… Есть ли там кто-то? Какие там пейзажи, растения, животные? Есть ли они там вообще?..» Гора вопросов лавиной сошла на голову ангела, вернув его в то, состояние, которое, как ему казалось, было давно им утрачено: детское любопытство. Как и тогда, во времена Симфонии, когда он предавался грёзам о новом мире.

Но время шло, а страх так и не появлялся. Пускай путешествие и было приятным, ангел понимал, что у него была другая задача: найти разлом. И до сих пор попытки её выполнить были безуспешны, а время шло.

Остановившись, Азраэль задумался. Не упустил ли он что-то из виду?

«А ведь никакого разлома не было, пока я не разрезал Пустоту своим мечом…» – подумал Азраэль и вытащил клинок из-за пояса, глядя на своё отражение в нём. Точнее – прямо в глаза. Как вдруг он что-то почувствовал внутри. Слабое, неяркое и очень мимолётное. Словно маленькая волна в океане, которая исчезла так же быстро, как и появилась, разбившись о скалы мнимым теплом. И тут Азраэль снова почувствовал страх. Вот он, момент истины, когда страх уже не имеет никакого значения. Недолго думая, своим клинком Азраэль разорвал материю пространства и времени и вошёл во внутрь.

Глава II

Внутри

– Занятно наблюдать за их развитием. От детей до преклонного возраста… Вот только смешно мне, что взрослые – те же дети. Только строят вид, что всё то в этой жизни понимают, а на деле сами ни черта не знают. Да ещё обиженные, и всё у них от возраста болит… Раздолье для сатира.

– Фарисеи и им подобные… Как же смешны эти фанатики. С напускным благоговением говорят о вещах, в которых сами ничего не смыслят дальше простых догм и ими же придуманных ритуалов. Тем ироничнее, что в душе самый агрессивный атеист – куда больший верующий, чем средний религиозный человек. А ведь, похоже, во все времена это доброе абсолютное большинство человечества.

– Они хотят знать, что их ждёт в будущем, но не понимают, что корни будущего лежат в настоящем и прошлом…

– Примитивно делят мир на «добро» и «зло», которые предельно субъектны…

– Этот кричит о «спасении мира», но даже не понимает, отчего именно собирается его спасать, – Ракиэль вздохнул. – И это потомки Адама и Евы?.. Сборище нелепых фанатиков, меркантильных типов, неудовлетворённых животных, погрязших в природном разврате, и просто идиотов… Начинаю сомневаться, стоит ли это дурачьё всех тех усилий, благодаря которым они появились на свет. Кажется, у муравьёв достоинства и то больше.

– Трудно поверить, что Бог может существовать в этом временами таком жестоком и, на первый взгляд, несправедливом мире. Начинаю понимать, откуда взялись атеисты.

– Власть имущие отупляют слабых с детства… Ловко они это придумали. А то мало ли слабые станут настолько сильными, что, не приведи Господь, начнут что-то менять, а это приведёт к каким-нибудь катастрофам… Ведь сиюминутная тишина в аду дороже незыблемого рая.

– Начинаю улавливать устройство этого мира. Бестолку винить слабых. На то они и слабые, что с них нечего спрашивать. А вот сильные… Боюсь представить, какую цену им предстоит заплатить за бегство от предназначения… Когда в конце они проклянут себя и свою нерадивую, порой никчёмную, жизнь. Самосуд, где человек – и совет присяжных, и подсудимый, и пострадавший, и судья… – Ракиэль усмехнулся. – Каково внутреннему Богу в этих скованных оболочках? Наверное, оттого и боль внутри, что его всё сжимают и сжимают. На то они и рабы Его.

…

Ракиэль чихнул.

– Зараза… Я, конечно, сам был тот ещё дуралей, но это… Это какой-то… ад?.. Хотя, нет, лучше – ясли. Сплошные, бесконечные ясли с недюжинными попытками сознаний придать этой реальности хоть сколько-нибудь «заумный», «взрослый» вид искусственно созданными смыслами и… А, Азраэль…

Ракиэль со шрамом на груди повернулся в сторону, откуда донеслись шаги. Вскоре можно было разглядеть самого ангела, приближавшегося с мечом в руке. Но в десяти метрах он остановился.

– Ракиэль.

– Азраэль.

Какое-то время оба стояли безмолвно, смотря друг другу в глаза. Не выдержав взора брата, Ракиэль отвёл взгляд, а Азраэль убрал меч за пояс.

– Я долго думал, что сказать, когда увижу тебя. Но сейчас… Отчего-то я даже не знаю, с чего начать, – сказал Ракиэль, усмехнувшись.

– Одно я могу сказать теперь наверняка: мы были идиотами.

Ракиэль вновь взглянул на брата, слегка удивившись, а затем усмехнулся.

– Это правда…

Опять повисла тишина.

– Любовь к мудрости… Вечность размышлений оказалась ничем перед одной наивной иллюзией, ведь я выбрал… быть слабым. Оказался трусом. И вы разрушили мою иллюзию самым безжалостным образом: вопреки увиденной мною картине оставили меня одного в живых…

Азраэль нахмурился.

– Конечно, это не была сама цель. Убить шестьдесят девять, дабы дать урок одному нерадивому мыслителю? Скверный обмен. А всё-таки мне интересно. В тот момент, когда я стоял перед тобой на коленях, а твой клинок должен был пронзить мне сердце – о чём ты думал, выбирая между смертью и милосердием?

Азраэль молчал. Но, немного погодя, он ответил:

– Думал, что смерть ты ещё не заслужил.

Ракиэль улыбнулся.

– Вот оно как. Что ж, ловко ты пронзил мне грудь. Ни одного органа не задел, даром что не знаешь анатомию. Хотя и я не знал до прихода сюда… Подумать только, и это место мы звали «скверной». И смешно, и до ужаса печально. А как наивно…

– Почему… шестьдесят девять?.. – спросил, прервав брата, Азраэль. Глаза Ракиэля слегка расширились.

– Только не говори мне, что ты, дурак, всё ещё считаешь себя виновным в смерти всей сотни.

Азраэль нахмурился. Он понимал, что из сотни почти тридцать были убиты либо друг другом, либо Ракиэлем и Талией. Сам же Азраэль убил около сорока, но имела ли веса эта хладнокровная арифметика, когда речь шла о каждой отдельной жизни? Да и открыл разлом ведь…

– Нет, – сказал решительно Ракиэль. – Поздно быть слабым, Азраэль. Теперь, когда мы знаем правду о разломе, пути назад нет. А самобичевание лишено всякого смысла. Это ответственность каждого из нас, и её бремя нести не одному тебе.

Ракиэль подошёл к Азраэлю и положил руку на его плечо.

– Давай выбираться отсюда. А то с тоски помру, если ещё хотя бы минуту проведу здесь за наблюдением невежества «их» потомков.

– Так значит, Люма у нас устроилась нянькой? – спросил Ракиэль, пока оба летели к Земле.

– Нянькой?..

– Ладно, не бери в голову.

Ракиэль развернулся, устремил свой взор куда-то в даль космоса, заложив руки за голову, и стал безмолвен. А Азраэль мельком взглянул на лицо брата и быстро всё понял. Не желая его прерывать, он вновь обратил взор к Земле.

– Как думаешь, красота вечна? – спросил вдруг Ракиэль. Азраэль был слегка удивлён. – Храм мироздания, просуществовавший Бог знает сколько лет, и тот встретил свой конец. Быть может, и всех этих звёзд тоже когда-нибудь не станет. А если бы ты видел всё то, чему я стал свидетелем, пока пребывал в разломе… Чудеса архитектуры, живописи и многого другого; прекрасные цветы и попросту жизни – я видел картины, в которых всё это увядало и превращалось в пыль, прах и пепел за считанные секунды. Будто их никогда и не было.

Какое-то время Азраэль был безмолвен. В голове невольно пробежали пейзажи Эдема, а потому он дал ответ, которого сам от себя не ожидал:

– Да. Ведь на смену одной красоте всегда приходит другая. – Азраэль повернулся к космосу, продолжая: – Симфонии больше нет. Братья и сёстры погибли. Ушла и Лирика, – промолвил Азраэль и повернулся к брату. – Но Бог создал этот новый мир. Звёзды, Эдем, детей и новых ангелов… Не знаю, суждено ли сбыться картинам из разлома, но одно я знаю наверняка: в этом мире всегда будет красота, покуда он существует.

Ракиэль был безмолвен какое-то время, пока не начал сдержанно смеяться.

– Ты чего?.. – спросил удивлённый Азраэль.

– Да мне просто смешно. Я мнил себя самым развитым мыслителем среди нас всех, и тем не менее… Когда открылся разлом, только ты и Флориана, кажется, были теми, кто выбрал остаться сильным. И сейчас я лишь вновь убедился: ты давно уже перестал быть ребёнком. Недаром Отец выбрал вас двоих старшими.

Ракиэль взглянул на правую руку Азраэля.

– Мизинец, надо полагать, пропал не просто так?

Азраэль повернулся вновь к Земле и опустил взор.

– Я не могу назвать себя сильным.

– Пускай так. Но ты сделал то, что было должно.

– Откуда тебе знать?..

– Интуиция.

– Ты?.. И говоришь об интуиции?..

– А у тебя есть иные индикаторы на уме? – спросил, усмехнувшись Ракиэль. – В разломе я наблюдал бесчисленное множество ситуаций, в которых люди, на первый взгляд, совершали ошибку. Ошибку иной раз равноценную для них экзистенциальной катастрофе. Вот только спустя время обнаруживалось, что положительный эффект этой «ошибки» превышал все былые сиюминутные неудобства. В таких ситуациях они говорили: «Не было бы счастья, да несчастье помогло.» Да и как можно в рамках вечности абсолютно оценить пользу или вред… хотя бы даже движения маленького камня, если сегодня, споткнувшись об него, упадёт ребёнок и сломает себе нос, а завтра расшатавшееся колесо повозки, переехав этот камень, встанет на место?

– Но камень же не является субъектом… Он не принимает решений.

– Тогда просто представим, что камень кто-то пнул и это определило его положение на дороге. Является ли пнувший его негодяем, поскольку из-за итогового положения камня об него споткнулся ребёнок? Является ли спасителем, раз это помогло извозчику избежать какой-нибудь трагедии? Кто же он такой?

– Последствия ведь были непреднамеренными…

– Вот! Намерение. Хочу заметить, что прохожий ведь отчего-то пнул камень, верно? Даже если «просто захотелось». А отчего я взбунтовался? Почему мне нужно было непременно знать смертны мы или нет? Потому что я боялся умереть. Почему? Потому что боялся, что перестану мыслить. Можно и дальше копать, но важно то, что в тот момент я думал только о первом «почему», не стал мыслить дальше. И именно в этот момент уже проиграл… – Ракиэль усмехнулся, но на сей раз как будто с ноткой горечи. – Как бы то ни было, именно потому я стремился выжить любой ценой. А раз моей жизни, согласно «картине», угрожал ты, значит, тебя нужно было устранить любой ценой. Тебя и тех, кто к тебе примкнул.

– «Что посеешь, то и пожнёшь…»

– Интересная мысль. Верно, вот только ты проявил ко мне милосердие. Впрочем, прошлый, слабый «я» в тот момент действительно умер… – Ракиэль слегка улыбнулся. – За это стоит поблагодарить тебя. И Флориану… Вы могли с лёгкостью положить мне конец. И я никогда не забуду вашего выбора: он изменил меня навсегда…

Несчастные

– …Убив меня, ты не облегчишь свою ношу и не оправдаешь прочих смертей. Но, воля твоя… – промолвил тихо безжизненным голосом Хариэль с отрезанными крыльями.

Потерпев первое поражение, падшие ангелы отступили на один из двух небесных островов, остров «Духа». Он был в шесть раз меньше земли творчества, где располагался старый храм и новый храм творчества, а также храм Симфонии. И, в сущности, представлял собой обширное открытое пространство, окружённое небольшими колоннами, с небольшим зданием на краю с крышей в виде купола. Находился этот остров в вышине, поодаль от земли творчества.

И пока Талия посреди небольшой толпы вершила суд над Хариэлем, не желавшем поднимать оружие против кого-либо, невдалеке стоял Ракиэль, глядя пустыми глазами на Пересфея, который, то и дело украдкой поглядывая на Талию, заискивая, говорил:

– Ракиэль, ну пойми, нам несдобровать, если продолжим сражение… Ты же видел Азраэля и Тимиону. Они сражаются, как звери с картин Времилы! Ну прямо, как лев и львица! Да, Талия тоже сильна, но она уже лишилась одного крыла по милости Тимионы. Так мало того, мы уже потеряли больше половины восставших, и ещё четверо ранены! Ну чего мы добьёмся, если в конце концов умрём, а? Давай хотя бы прикинемся побеждёнными, а потом нанесём удар в спину… А иначе какой смыл?..

Вдруг его речь прервали страшные звуки. Талия казнила Хариэля, перерезав ему горло. В ужасе падшие ангелы смотрели на корчившегося в агонии брата, пока тот не испустил свой дух. Но даже тогда страдание, высеченное на его безжизненном лице, внушало леденящий ужас в сердца толпы.

– Что ты там сказал, Пересфей? – спросила лукаво и грозно Талия, поставив ногу на грудь мёртвого брата и опираясь локтями на колено. – Ты уж извини, бедняга Хариэль умирал громче, чем я рассчитывала… пока ты плетёшь на ухо нашему лидеру всякую ересь. Тебе, может, жить надоело?.. А… ты, верно, хочешь присоединиться к брату? – спросила слащаво Талия, показав окровавленным клинком на тело Хариэля. Испуганный Пересфей отдалился от Ракиэля, поспешив затеряться как можно лучше среди небольшой толпы мятежников.

Нахмурив брови, Талия громко и грозно обратилась к остальным:

– Я перережу горло каждому, кто предаст нас! Будь то переход на сторону врага или отказ сражаться! Меня все услышали?!

Испуганная толпа поспешила положительно ответить.

– Следующий бой определит исход: кто будет жить, а кто умрёт. Скоро мы полетим обратно к земле творчества, а до тех пор готовьтесь!

Падшие ангелы разбрелись, кто куда. Само собой, подальше от Талии, дабы иной раз не вызвать случайно её гнева. А она тем временем подошла к Ракиэлю.

– Ты как? – спросила она с искренней озабоченностью. Ракиэль в ответ молчал, отчего Талия нахмурилась. – Я не позволю тебе умереть. Но если мы сбежим, то они нас всё равно достанут. Этот бой неизбежен. – Ракиэль продолжал молчать. Талия, нахмурившись ещё больше, стиснула зубы и схватила его крепко за плечи. – Да скажи ты хоть что-нибудь!

Ракиэль болезненно тихо засмеялся.

– Сказать? Что мне тебе сказать? Что мы все умрём? Что ты поставила наших братьев и сестёр меж двух огней? Хороши мятежники, когда позади их ждёт смерть от тебя, а спереди – от Азраэля и Тимионы. Бунтари поневоле…

– Бес с ними, я тебя защищу!

– Не защитишь… У тебя даже одного крыла теперь нет на случай побега. Ещё и хромаешь на правую ногу из-за раны… Тебя саму убьют…

Сестра нахмурилась ещё сильнее.

– Талия… Может, правда, будет лучше, если…

Вдруг она прервала Ракиэля, с силой прижав его к колонне, и тот воскликнул:

– Что ты?!..

– Заткнись! Заткнись, тебе говорю! – закричала Талия. – Ты это начал, ты первый пролил кровь, убил наших сестёр, а теперь хочешь сказать, что всё было напрасно?! Что я напрасно убила двадцать родных, и теперь собираешься вот так просто сдаться на милость Азраэлю?! Ты хоть подумал, что он с нами сделает за всё, что случилось?! А Тимиона?! Да они растерзают нас в ту же секунду, как мы сложим оружие! Нас тогда точно убьют!

Ракиэль какое-то время молчал, а затем внезапно тихо промолвил:

– Может, оно и к лучшему…

Повисла тишина.

– Как удобно думать только о себе… Нет… Я тебе не позволю… Не позволю умереть…

– Да зачем тебе это?! – вскричал Ракиэль.

– Потому что я люблю тебя, дурак ты криво мыслящий! – крикнула Талия, у неё выступили слёзы на глазах, а Ракиэль остолбенел. – Все эти смерти, кровь на моих руках – они лишь тогда обретут смысл, если мы выживем… Я готова убить ещё хоть тысячу своих родственников, запятнать себя кровью, от которой никогда не отмыться, только бы мы были живы вместе, Ракиэль! А потому, прошу… Ради моей любви… Не говори мне, что всё было зря!..

«Вот мы и вернулись… Азраэль и Тимиона уже выбежали… А наши бунтари… Посылаем их на верную смерть… Чего ради?.. Только из-за страха?.. Рабий бунт какой-то… Вон, уже и внезапная атака Таорея с Пересфеем провалилась… Они мертвы… Теперь Лимей…»

Пространство и время превратились в какой-то спонтанный хаос для Ракиэля. То всё двигалось ужасно медленно, то ужасно быстро. Меж тем никто так свирепо и молниеносно не сражался, как Талия и Тимиона. Пока одна пыталась пробиться к Азраэлю, дабы, пользуясь ловкостью, нанести ему смертельный удар, от которого даже он не смог бы увернуться, не менее проворная сестра удерживала её на расстоянии от брата. Это была страшная схватка, полная криков и воплей, в ходе которой Тимиона уже лишилась глаза, а Талия была ранена в левую руку. «Как мы до такого докатились…» – подумал горько Ракиэль и схватился за волосы.

– О чём размышляешь, Раки?.. – спросила юная Талия.

– Об Отце.

– Об Отце?

– Угу. Пытаюсь понять, зачем ему Симфония и мы.

– Разве не для того, чтобы радоваться, как счастливо мы живём?

– Как знать… Может, ты и права.

– А почему ты у него не спросишь?

– Хочу сам познать. А что ты хотела?

– Да так, просто поговорить… – ответила она, сложив руки за спину и водя туда-сюда ножкой – Не пойдёшь смотреть на лётные гонки?..

– А чего там смотреть. И так понятно, что первое место будет либо у Азраэля, либо у Региля, а третье заберёт либо Тимиона, либо Флориана… Хотя, нет, она обычно специально кому-то его уступает. Либо… – И тут его взгляд упал на сестру. – Погоди, а ты почему не на гонках?

– Не хочу.

– А что так?

– Просто не хочу.

– Вот как…

Повисла тишина, которая вскоре была прервана радостными возгласами и криками с земли творчества: гонка уже началась. И Лимей вместе с Досэлем уже вовсю её комментировали, попеременно оглашая изменения на треке. То вырывался вперёд Региль, то – Азраэль. Между этими двумя было особое соперничество. А в это время Тимиона и Флориана боролись за третье место. Последняя, по крайней мере, для вида, дабы младшие не расслаблялись. И пока Ракиэль всё-таки отвлёкся на гонку, Талия у него вдруг спросила:

– Раки… Ты же всё-всё знаешь?..

Ракиэль слегка встрепенулся и отчего-то покраснел.

– Ну, не всё, конечно, но…

Не успел он договорить, как Талия его прервала:

– Как думаешь… Мы всегда будем вместе?

Юного мыслителя прямо огорошило этим вопросом. По крайней мере, поначалу он отчего-то ощутил его именно так. Но затем, усмехнувшись, он без тени сомнения бодро ответил:

– Ну, конечно, мы будем всегда вместе! Пока мы под защитой Отца и есть Симфония, нас ничто не разлучит.

У Талии засверкали глаза.

– Правда?..

– Правда!..

…

Клинок раненной Тимионы в конце концов настиг Талию, проткнув ей шею насквозь. Ужасом наполнились глаза теперь бескрылого ангела. Задыхаясь, она тянула руку к Ракиэлю, наверняка пытаясь произнести его имя хотя бы в последний раз.

Но тот лишь смотрел на неё безжизненным взором. И, глядя ей в глаза, холодно произнёс:

– Ты умерла ни за что… Талия…

И, сдвинув рукоять клинка, Тимиона сломала шею сестре.

У Ракиэля выступили слёзы на глазах. Азраэль взглянул на брата и, удивившись, спросил:

– Что случилось?..

– Не бери в голову, – ответил Ракиэль, усмехнувшись, и вытер слёзы. – Космическая пыль в глаза попала.

Приземлившись в Эдеме, подле большого дерева перед долиной, Ракиэль первым делом вдохнул полной грудью.

– Что ни говори, а воздух здесь прекрасный. Под стать местным видам, – сказал Ракиэль, глядя на горизонт, а затем повернулся к брату. – Пошли к сестре? Любопытно поглядеть на первых людей вживую. Пускай они пока и несмышлёные крохи.

И направился к саду, а Азраэль следовал за ним.

– Разве быть сильным или слабым – это выбор?

– А как же? – ответил, усмехнувшись, Ракиэль. – Отдаться страху или действовать вопреки. Стать частью заблудшей толпы, игнорировать или же выступить против неё. Да хоть ты воробей перед падающим небом, у тебя всегда есть выбор: улететь, пытаясь тщетно найти себе спасение; ничего не делать, приняв смерть; или же поднять свои лапки кверху и попытаться удержать это небо несмотря ни на что, даже если это кажется ещё более нелепой затеей. Кстати, ты являешься отличным экземпляром. Имеешь светлый ум, не обделён красотой и имеешь массу талантов, но ужасно не веришь в себя. Хочешь сказать, это не выбор?

Азраэль молчал.

– И ведь вера – это тоже своего рода выбор. Притом если вера – это воля, а воля определяет выбор, то, по сути, она себя самовоспроизводит. Противоречие, не находишь? Это я про тебя. Пускай ты в себя и не веришь, но делаешь то, что должно. Что же тебя заставляло в тот день двигаться дальше, а не стоять колонной в дилемме, как быть? Откуда ты черпал силу? Неужто из веры в Отца, который, в свою очередь, верил в тебя? Изумительно, – Ракиэль заинтригованно улыбнулся. – Выходит, в тот день мы не так уж и отличались. Ты верил в Отца, а я поверил в свою «картину». Два фанатика с единственной разницей, что твоя ставка выиграла. Ведь у тебя тогда тоже был выбор – попросту умереть, дабы снять с себя груз ответственности. Глядя на твой мизинец, не сомневаюсь, что этот вариант ты тоже рассматривал.

Азраэль молчал, а Ракиэль лишь вздохнул.

– Ладно, оставлю тебя в покое. Тем более, мы, кажется, уже пришли.

…

Дойдя до середины сада, братья увидели сидящую на траве Люму и ползающих вокруг неё малышей. Ракиэль приложил руку к сердцу в знак приветствия и Люма улыбнулась в ответ.

– Пять лет в разломе, и что я вижу? У Отца появились новые дети? Быстро он нас заменил, – сказал он шутливым тоном.

– Для Него каждый из нас незаменим, Ракиэль, и, думаю, теперь ты это понимаешь, – ответила Люма.

– Безусловно.

Ракиэль взглянул на крошек. Подойдя к ним и усевшись рядом, он поднял в небо на руках Еву и добродушно усмехнулся. – Ути, какие мы милые. Значит, это наши будущие «грешники»? Забавно. А ведь по этим пухляшкам и не скажешь.

Что-то дрогнуло в улыбке Люмы, а Азраэль опустил взгляд.

– Ведь тот плод их…

Не успел Ракиэль закончить, как Ева начала плакать. Вздохнув, он передал Еву Люме, и та прижала малышку к себе, утешая её.

– Извини, Ева, – сказал тихо Ракиэль. – Похоже, разговор не при детях.

Ангел поднялся с травы и взглянул на Азраэля.

– Я достаточно увидел. Пошли.

И отправился в сторону долины, а Азраэль последовал за ним. Лишь Адам смотрел им в след любопытным взором.

«Свободный замысел лишён судьбы»

– Зачем Он создал их такими маленькими?.. Зачем посадил это дерево?.. Не понимаю… – бормотал про себя мрачно Ракиэль.

Азраэль разделял мысли брата. Многое в этих детях для него было не менее непостижимо.

Когда они дошли до долины, то уселись под деревом Жизни, названным так отчего-то Азраэлем после ухода Лирики, и смотрели в даль.

– Что ж, – прервал тишину Ракиэль. – Если кто-то, кроме Отца и знает ответы, то это, вероятно, Люма. А, впрочем… Для начала тут надо разобраться, насколько высока вероятность грехопадения и насколько действительны картины разлома. Давай начнём с его возникновения. Когда ты открыл его, бесчисленное множество картин просочилось наружу. Будучи не в состоянии переварить каждую, мы все дружно оказались в ступоре в среднем где-то на полдня. А самые яркие, резонировавшие с нами лично, отпечатались особенно чётко. Я, например, увидел свою смерть. В этой «картине» ты пронзил мне сердце, пройдя клинком насквозь – это я точно помню. Но этого не случилось. Ты лишь создал иллюзию моей смерти, пронзив грудь незначительно и в самом безобидном месте. Мою картину увидела и Талия. Выходит, тоже не сбылась. Но вот вторая её картина стала явью – её убила Тимиона…

Усмехнувшись, Ракиэль подобрал с земли камешек, а затем с силой кинул его куда-то вдаль, после чего взглянул на Азраэля.

– А ты что тогда увидел?

Азраэль взглянул на брата, а затем вновь повернул голову к долине.

– Смерти. Много смертей. Истерзанных, сожжённых, искалеченных…

– Войны, значит… Я наблюдал их в разломе – скверное зрелище. Но не будем об этом. Кажется, пользы из неё для понимания сути картин мы выжмем немного…

Какое-то время оба молчали, пока Азраэль не прервал тишину.

– Что, если… путь становления сильным – это становиться лучше, чем ты был в момент принятия решения?

– Звучит красиво, но, как мне кажется, не исчерпывающе. Впрочем, что ты имеешь ввиду?

– Сначала я хотел поступить именно так, как ты описал… Пронзить тебя насквозь клинком и поскорее покончить с тем кошмаром… Но потом я остановился и… задумался: этого ли я хочу?.. И именно в этот момент мне подумалось, что тебе рано умирать.

У Ракиэля расширились глаза.

– Погоди, ты…

Кажется, в этот момент его осенило. А Азраэль наблюдал за выражением лица у брата.

– Ты что-то понял?

Ракиэль слегка кивнул и повернул голову к долине.

– В разломе я нередко слышал слово «судьба». Оно звучало в довольно широком спектре ситуаций от мала до велика и принимало разные значения, но суть примерно одна. «Неизбежное событие или конец». Грубо говоря, те, кто верит в судьбу, считают, что всё заранее предопределено. Мне это не давало покоя. Если всё предопределено, то зачем всё это, а, главное, зачем тогда мы нужны Отцу? В чём смысл свободы воли? Однако тут благодаря тебе я понял: конец предопределён для нас в данный момент времени. Если мы не меняемся, не меняется и наш конец. Ведь тогда мы остаёмся предсказуемыми. Действительно, когда ты выбирал между смертью и милосердием, ты изменился, а потому я ещё жив. Не будет преувеличением сказать, что в этот момент ты превзошёл нашу с тобой судьбу.

– То есть ты хочешь сказать, что разлом своими картинами лишь пытается её предсказать?..

– Одна из его функций, да. Пока что я склонен верить в эту версию больше, чем в любую другую.

– Значит, картины могут и не сбыться…

– Верно. Вот только скидка на изменение – ставка с минимальным процентом выигрыша. Многие ли из нас изменились в тот день?

Азраэль молчал.

– Вот об этом и речь. Поэтому, если говорить о вероятности пресловутого «грехопадения» детей… я бы дал девяносто семь процентов.

Как ангелы от греха детей спасти хотели

С того дня Ракиэль «оккупировал» горы Азраэля для каких-то исследований. А тот, кажется, был и не против.

Меж тем «стремящийся к знаниям любой ценой» игрался с огнём. От ныне маленького дерева, которому суждено породить запретные плоды, он то отрывал листок, то срезал кусочек коры для изучения. Даже пробовал его сок. Но по прошествии недели так и не понял, в чём состояла его особенность. Дерево, как дерево, пускай и отличалось незначительно с виду от других. Непонятно только было, какие плоды оно даст. Яблоко, персик, инжир? Может, грушу?..

Откинувшись назад на камне и заложив руки за голову, Ракиэль смотрел в небо. А Азраэль сидел снизу спиной к камню.

– Зараза… И что такого особенного в этом плоде?..

Как вдруг его постигла какая-то идея, и он с улыбкой авантюриста поднялся на камне и взглянул вниз на брата.

– Азраэль, а давай-ка срубим это дерево?

– Ты это серьёзно?..

– Абсолютно. Хочу поглядеть, что будет.

Азраэль молчал, и Ракиэль вздохнул.

– Понимаю, тебе не хочется вредить Эдему. Но-о-о!.. Мы могли бы посадить новое дерево – как тебе такой компромисс? Тем более… Тебе же не хочется, чтобы твоя картина стала явью?

Подумав, Азраэль кивнул головой.

– Вот и славно. Тогда, чего тянуть, пошли прямо сейчас.

Ведомые этой занимательной авантюрой полетели ангелы с гор к саду Эдема.

Приземлившись рядом с деревцем, Ракиэль ещё раз тщательно его осмотрел от основания до кончиков листьев, а затем сказал:

– Руби.

Лёгким движением руки Азраэль взмахнул мечом, и то дерево, что должно было обречь человечество на тяжкие испытания в мире смертных, взяло и… упало.

Ракиэль внимательно смотрел на дерево, а затем, присев на одно колено, стал всматриваться в место сруба. Оттуда выступила обыкновенная смола – ничего из ряда вон выходящего.

«И это всё?.. – задумался Ракиэль. – Не могли мы ошибиться с деревом?.. Нет, не может быть. Место точь-в-точь как на картинах в разломе… Вон, и та часть, откуда я кору отрывал…»