© Lorenzo Conticchio, 2025
ISBN 978-5-0068-6868-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Любовь, Дикий Человек и Гора
Лоренцо Контиккио
Предисловие – Там, где рождаются красивые истории
Любовь, Дикий Человек и Гора Лоренцо Контиккио Предисловие – Там, где рождаются красивые истории Эта книга не была построена, не была тщательно проработана и даже не была заранее задумана. Эта история родилась за одну-единственную ночь. В темноте. По телефону. С человеком, который значит для меня больше, чем я когда-либо смогу объяснить. Она попросила: «Расскажи мне сказку о жизни… и о любви». И я ответил. Не разумом. Не техникой. А сердцем. Слова вышли сами. Грубые. Инстинктивные. Настоящие. Как будто что-то очень древнее всегда спало во мне – некая форма вдохновения – и просто ждало, что ему откроют дверь. Эта книга – продолжение той ночи. Того приостановленного мгновения, когда я не думал, не контролировал, когда позволил самой жизни говорить через меня, когда чувства и воображение проходили сквозь меня без сопротивления, без фильтров, без страха. «Любовь, Дикий Человек и Гора» родилось не из усилия, не из классического процесса письма.
Оно родилось из спонтанной, невинной просьбы, из эмоции, из любви настолько чистой, что она разбудила самую подлинную и самую творческую часть моей сущности. Этот рассказ – не просто история. Это передача. Он говорит о: • исцелении, • возрождении, • пути, • сердце, которое снова начинает биться после месяцев тишины, • любви, которая появляется, когда её уже не ждёшь. Он родился потому, что дорогой голос, посреди ночи, попросил меня что-то рассказать. И тогда я понял: когда кто-то, кого ты глубоко любишь, слушает, не нужно писать. Не нужно думать. Нужно просто позволить выйти тому, что жизнь однажды вырезала внутри нас. Эта книга – именно то дыхание. Тот удар. Та истина. Вот сказка, рождённая искренней любовью, подаренная от одного сердца другому, в темноте ночи, которая, по правде говоря, никогда полностью не погаснет. – Лоренцо Контиккио
Глава 1 – Человек, который шёл без
племени В далёкую-далёкую эпоху, в доисторические времена, когда выживание зависело от единства, численности и взаимной поддержки, жил на свете мужчина, у которого не было племени. Не было общего костра. Не было человеческого голоса в его ночах. Не было ни одного звука – кроме шагов и дыхания окружающей природы. Он шёл один, свободный, подчиняясь только своим жизненным нуждам: голоду, жажде, сну. И это устраивало его полностью. Он наблюдал, учился, охотился, собирал. Он не знал, сколько ему лет, да и как он выглядит – тоже не знал. И это его ничуть не тревожило. В те древние времена люди не считали годы. Они считали зимы, луны… А он просто жил сквозь время, никогда не пытаясь измерить его. Этот человек прошёл больше гор, чем многие племена когда-либо увидели. Он жил снаружи. Всегда снаружи. Он разговаривал с ветром, с землёй, с зверями. А иногда, когда солнце исчезало за вершинами, он говорил с чем-то, чего не видел. С чем-то, что выбрало его, хотя он не понимал почему.
Он говорил в одиночку, и жизнь отвечала ему без слов – знаками. Иногда он умел их читать. Иногда – нет. Но это не имело значения. Он жил – и этого было достаточно. В некоторых легендах его называли Диким, Чудовищем, и другими именами, рождёнными страхом и воображением. Охотники из племён клялись, что видели его на вершинах: существо крепкое, огромное, другое. Слишком другое, чтобы они могли признать его своим. Но сам он не называл себя никак. Он не оценивал себя. И не оценивал крошечные фигурки людей, которые иногда видел далеко внизу, в долинах. Он просто шёл. Он жил в ритме своего сердца, своего голода, своей усталости.
А гора… Гора сопровождала его как друг, как дом, как школа. Это была его жизнь.
Глава 2 – Дикая Жизнь
Он жил так, как живут свободные звери. Без расписаний, без правил, без мыслей, которые сжимают сердце. Он знал гору по её запахам. По одному вдоху он понимал, придёт ли дождь или снег через час или через три дня. Он знал, прошёл ли по долине раненый зверь. Он различал следы каждого существа на земле. Он понимал, нагреются ли камни достаточно, чтобы спать на них ночью. Он знал самые красивые пещеры, самые спокойные вершины. Его жизнь не была простой. Но она была правильной. И наполненной только тем, что было необходимо.
Каждое утро он вставал до солнца. Не из дисциплины. А потому что тело уже выспалось. Потому что гора, ещё погружённая в холод и тишину, ждала его.
Он охотился мало. Только когда голод говорил с ним. Он не любил ни убивать, ни накапливать. Он просто брал ровно столько, сколько нужно, с уважением, и уходил дальше. Днём он наблюдал. Полёт птиц, танец трав, звук катящихся камней. Иногда часами он смотрел на движение жизни. Когда по-настоящему остановиться и увидеть, как природа движется, он считал это самым прекрасным зрелищем на свете. Он ничего не искал, но видел всё.
И иногда, на поляне или на гребнях, он клал руку на ствол дерева так же, как кладут руку на плечо друга. Он стоял неподвижно, чувствуя жизнь, которая течёт под корой. Это была своя форма разговора.
Одиночество не тяготило его. Оно питало его. Оно давало ему силу, о которой люди в группе давно забыли. Он не знал бесполезного страха. Только инстинкт, который его защищал. Он не знал суждений, он никогда не судил. Он не знал стыда – это было слишком далеко от того, что он мог представить, совершенно лишено жизненной ценности для него. Но иногда – только иногда – вечером, когда огонь затухал, а тени поглощали долину, странное ощущение проходило через его грудь.
Какой-то незнакомый удар. Чувство, которому он не знал названия. Он не понимал. И тогда поднимал глаза к звёздам, как будто что-то там, наверху, могло ему ответить. Жизнь давала ему всё, что было нужно. Гора формировала его, кормила, направляла. Но где-то глубоко внутри оставалось пространство – тихое, пустое, нетронутое. Пространство, которое он ещё не исследовал. И именно в этой спокойной, дикой, идеально устроенной жизни… судьба наконец решила сдвинуться.
Глава 3 – Падение
То утро не должно было отличаться от всех остальных. Гора была спокойна. Ветер – лёгким. Небо – бледным. Один из тех дней, когда природа словно задерживает дыхание. Как и всегда, он проснулся без усталости, без голода. Только с тихим желанием встретить рассвет в покое. Дикий человек шёл по тропе, которую знал лучше, чем собственное тело. Он проходил её сотни раз. Он мог угадать каждую каменную кромку, каждый поворот – даже с закрытыми глазами. Он поднимался к одному из своих любимых уступов, к месту, где он любил сидеть и смотреть на равнины. Это было его место. Его убежище. Единственная «высота», которую он знал не телом – а сердцем. Но той ночью, пока он спал, прошёл мелкий дождь. Тихий. Камни стали влажными. Земля – скользкой. Но он ещё не осознавал этого. Уверенный, ведомый привычкой и точностью жеста, он наступил на плоскую плиту, как делал это сотни раз. Но на этот раз камень сдвинулся под его весом. Всего на миллиметр. Но этого было достаточно. Его равновесие нарушилось. Тело пошло вперёд. Он попытался ухватиться за корень. Пальцы лишь скользнули по нему, не зацепившись. Земля вырвалась из-под рук. И тогда всё превратилось в скорость. Падение было жестоким. Плечи ударялись о стенки расщелины. Спина – о выступы. Руки искали, снова искали опору… но находили только пустоту. Он кувыркался, падал, отскакивал, пока не рухнул в узкую трещину и не оказался зажат между двумя глыбами камня.
Хрусткий, резкий звук разорвал воздух. Его нога. Боль вспыхнула, как пожар, пронзая всё тело. Он попытался шевельнуться. Безуспешно. Попытался подтянуться. Боль обрушилась, как удар молота. Потом пришла тишина. Глубокая, тяжёлая. Даже ветер, казалось, замер, наблюдая за его падением. Часы он пытался освободиться. Толкал. Тянул. Бил по камню, по своей ноге, по земле. Но каждый его жест был лишь болью. Каждое усилие приводило к простой правде: он был пленником. Всего лишь человек. Раненное тело. Дыхание, которое слабело. День прошёл. Наступила ночь. Он не спал. Он уже почти не боролся. Он дышал. Это было всё, на что он был способен. И затем, в какой-то момент – не знал, вечер это или утро – он закрыл глаза. Не чтобы уснуть. Чтобы принять. Принять, что путь может закончиться здесь, в этой холодной расщелине между двумя камнями. Он больше не чувствовал страха. Не чувствовал злости. Не чувствовал потребности бороться. Только странный, мягкий покой, как тёплый выдох внутри груди. И именно в этот момент – когда он перестал сопротивляться, когда тело отпустило, когда сердце стихло… … гора решила заговорить. Вдали раздался рокот. Глухой, широкий звук, который приближался. Словно сам небосвод собирался разорваться. Интерлюдия – Там, где человек перестаёт бороться В жизни каждого человека существует мгновение, когда всё ломается. Мгновение, когда силы больше не хватает, когда мышцы больше не откликаются, когда ты не можешь идти дальше, даже если очень хочешь. Но это мгновение – не конец. Это жизнь обнажает тебя. Срывает с тебя контроль, привычки, «я держусь», «я управляю», чтобы увидеть, что остаётся, когда ты уже ничем не можешь удержаться. Гора видела, как он бежал, как поднимался, как выживал один – дикий, свободный – годами. Но ещё никогда она не видела его настолько человеческим, как в тот день: на земле, зажатого, сломанного, без ярости, без страха, спокойного, будто его сердце наконец принимало, что нечто большее, чем он сам, может сделать шаг вместо него. Потому что иногда первый шаг на новый путь начинается в месте, где ты уже не можешь идти.
Настоящее путешествие рождается в тот день, когда человек перестаёт бороться. В день, когда он позволяет жизни сделать шаг за него. И когда этот момент приходит, гора говорит. Жизнь двигается. Небо трескается. И открывается новая судьба – там, где всё, казалось, остановилось.
Глава 4 – Река
Гроза пришла, как разъярённый зверь. Грохот потряс всю гору, а затем со sky обрушилась сплошная стена воды, будто мир раскрылся прямо над ним. Зажатый в трещине, дикий человек не мог никуда уйти. Он не сопротивлялся. Не кричал. Он просто остался там, неподвижный, лицом к дождю, который бил по нему. Он чувствовал каждую каплю. И вдруг странное спокойствие охватило его.
Через несколько минут расщелина наполнилась водой. Она поднималась сначала медленно, потом всё быстрее, пока не накрыла его полностью. Он почувствовал, как тело начинает подниматься, будто гора сама решила освободить его. Плечи оторвались от стенок. Ноги скользнули. Камень разжал свою хватку. И всё превратилось в поток. Его вырвало из трещины и швырнуло в ледяной водяной коридор, который с ревом нестся по камням, как голодный хищник. Он не двигался. Руки плавали в воде. Раненая нога ударялась о стены, но он почти ничего не чувствовал. Половину времени он был без сознания, половину – в смутной ясности, достаточно, чтобы увидеть, как между рвущимися облаками открывается кусок неба, прежде чем поток снова опускал его во тьму. Река несла его часами, а может, днями, утащив его тело, как старое выкорчеванное дерево. Когда она наконец отпустила его, это случилось в широкой, тихой, дикой равнине, далеко – очень далеко – от его горы. Он открыл глаза на мир, которого не знал. Мир без стен, без высот, без камня, который мог бы ему ответить.
Только травы, ветер и дыхание неизвестной земли. Он попытался подняться. Тело задрожало. Нога вспыхнула болью, будто острый каменный клинок был вбит на всю её длину. Боль прошла по позвоночнику и ударила в самую вершину черепа – настолько яростно, что почти погасила его. Тогда он сделал то, что умел: он пополз. Не чтобы бежать. Не чтобы выжить. А потому что это было единственное, на что его тело ещё было способно. Он полз, пока не нашёл тень под одиноким деревом, стоявшим посреди равнины. И там, в укрытии под этим одиноким стволом, в запахе мокрой травы и далёком тепле вернувшегося солнца, началось его новое приключение.
Глава 5 – Голод, Жажда и Бессилие
Первые часы под деревом были лишь долгим дыханием. Он ни о чём не думал. Его тело было слишком тяжёлым, слишком сломанным, слишком далёким от него. Потом, медленно, вернулся голод. Сначала как шёпот. Потом как жжение в животе. Старый, мощный голод – тот, что раньше заставлял его ноги бежать километрами. Но теперь он не мог на него ответить. Он попытался приподняться. Пальцы вжались в землю. Он неловко опёрся на ствол. Мышцы напряглись. А нога… закричала. Боль была такой резкой, что он на мгновение подумал, что потеряет сознание. Он снова упал на землю – оглушённый, задыхающийся. Годами голод был для него сигналом идти, охотиться, ставить ловушку, следовать следу. Всё было просто: голод вызывал действие. Действие пропорциональное, инстинктивное, верное. Но сейчас, впервые в жизни, голод не открывал ему никакого пути. Он едва мог ползти. И тогда он пополз. Не чтобы охотиться. Не чтобы искать. А просто чтобы добраться до реки – медленно, сантиметр за сантиметром, телом тяжёлым, как камень. Он пил. Слишком быстро. Вода вызвала тошноту. Но она осталась в животе, и это уже было победой. Он долго лежал там, полусидя, полулёжа, с ногой, странно вывернутой в сторону – слишком опухшей, чтобы двигать, слишком хрупкой, чтобы принять на себя хоть какой-то вес. Голод стал болью. Боль стала слабостью. А слабость стала огромной тишиной в его разуме. Он смотрел вокруг, но ничего в этой равнине не напоминало его мир. Не было скал, по которым он мог бы взобраться. Не было зверей, которых он знал. Не было съедобных корней, как в его горах. Он был один. И бессилен. Его инстинкт кричал: «Поднимись. Охоться. Выживи.» Его тело шептало: «Ты не можешь.» И тогда он сделал то, что делает раненый зверь: свернулся под деревом, пытаясь укрыться от жары, от голода, от самой реальности. Впервые он испугался, что может не дотянуть до следующего дня. И всё же, несмотря на боль, несмотря на слабость, несмотря на голод, который жёг его, что-то внутри продолжало дышать. Маленькая упрямая искра. Слабый удар, но всё ещё живой. Будто сама жизнь И тогда он сделал то, что делает раненый зверь: свернулся под деревом, пытаясь укрыться от жары, от голода, от самой реальности. Впервые он испугался, что может не дотянуть до следующего дня. И всё же, несмотря на боль, несмотря на слабость, несмотря на голод, который жёг его, что-то внутри продолжало дышать. Маленькая упрямая искра. Слабый удар, но всё ещё живой. отказывалась оставить его. Снова этот удар. Эта энергия, которой он не мог дать имени.