Читать онлайн Дарители Глубин

Глава 1: Прибытие в Иннсмут

– Дарители Глубин

Ты не умрешь. Ты растворишься в нас. Твоя кровь станет нашей кровью, твоя память – нашей памятью. Ты станешь солью в жилах океана».

Дорога в Иннсмут была не стремлением к чему-то, а бегством от всего – от тишины в пустой квартире, от назойливых вопросов коллег, от собственного бессилия. Последнее сообщение Лины горело на его сетчатке, как клеймо: «Не приезжай. Не ищи меня. Это не твое место. Прости.»

Марк Эллис, в двадцать девять лет все еще больше ученый, чем романтик, не верил в предчувствия. Он верил в данные. А данные – ее замкнутость, ее странная одержимость океаном, ее внезапное исчезновение – указывали на аномалию. И аномалии требовали изучения.

Его старый фургон, пахнущий старыми книгами и спиртом для протирки оптики, с трудом взбирался на последний холм. Перед спуском в лощину, где приютился Иннсмут, он остановился. Городок лежал перед ним, как выброшенный на берег труп кита – серый, вздутый, источающий запах разложения даже на расстоянии. Воздух был густым и соленым, но не свежим морским бризом, а тяжелым дыханием гниющей рыбы и йода. Небо, низкое и свинцовое, почти касалось остроконечных крыш.

Табличка на въезде едва держалась: "Welcome to Innsmouth – Founded 1692". Буква «s» в названии отвалилась, оставив зловещее "Inn mouth" – «Постоялый двор-рот».

Он медленно катил по Главной улице. Деревянные дома, когда-то, возможно, белые, теперь были покрыты серой, шелушащейся кожей. Краска пузырилась и отслаивалась, обнажая древесину, изъеденную влагой. Окна смотрели на него слепыми, запыленными глазами. Но город не был мертв. В нем была жизнь – тихая, ползучая. Из-за занавески шевельнулась тень. В переулке мелькнула серая одежда.

Он попытался спросить дорогу у мужчины, разгружавшего сети с рыбацкой лодки. Тот не ответил. Не повернул головы. Он просто замер, устремив взгляд в какие-то далекие, внутренние горизонты. Его пальцы, длинные и удивительно гибкие, продолжали медленно разматывать сеть, движения были плавными, почти лишенными суставов. Марк почувствовал холодок по спине. «Локальный артрит в сочетании с социальной фобией, вызванной изоляцией», – автоматически зафиксировал его мозг.

Единственным признаком коммерции было заведение под вывеской «Угриный пирог». Внутри пахло старым жиром и влажным деревом. Он сел за липкий столик. К нему подошла женщина – невысокая, с кожей странного серовато-синего оттенка, будто ее долго держали в ледяной воде.

–Кофе, – сказал Марк.

Она кивнула, не глядя ему в глаза. Ее зрачки, мелькнувшие на секунду, показались ему необычно вытянутыми, но в полумраке он списал это на игру света. Она принесла кружку с мутной жидкостью и удалилась так же бесшумно, как и появилась. Когда он попытался расплатиться, она лишь покачала головой и отвернулась к стойке. Деньги здесь, видимо, не имели значения. Или он был чем-то иным – не гостем.

Мотель «Выброшенный якорь» был логическим завершением этого дня. Контора представляла собой крошечную комнату с решеткой, за которой сидела пожилая женщина. Миссис Холлоуэй. Ее кожа была похожа на высушенную кожуру апельсина, а глаза – плоские, неподвижные, как у мертвого палтуса, – смотрели сквозь него.

–Номер. «На ночь», —сказал Марк, чувствуя себя школьником перед строгой учительницей.

–Чужаков тут не жалуют, – ее голос был шепотом, полным влажных звуков, будто слова проходили через жабры.

–Я ищу Лину Вейл.

Глаза миссис Холлоуэй не изменили выражения. – Лина ушла в воду. Как все, кого любит море.

Он почувствовал, как сжимается желудок. – Что это значит? Она утонула?

–Ушла, – повторила старуха и протянула ему ключ с тяжелой железной бляхой. – Не шуми по ночам. И не ходи к воде. Она сегодня… беспокойная.

Номер был таким же сырым и запущенным, как и все в этом городе. Обои отклеивались, на матрасе проступали пятна плесени. Марк сел на кровать и достал из кармана бумажку с адресом. Дом Лины. Он должен был его увидеть.

Дом стоял на отшибе, почти у самой кромки воды. Небольшой, почерневший от времени и соли, он словно врос в скалу. Дверь была заперта. Марк обошел его кругом, заглядывая в запыленные окна. Внутри – пустота. Ни мебели, ни признаков жизни. Отчаяние начало подбираться к горлу. Он был дураком, приехавшим по надуманному следу.

Возле крыльца, лицом к океану, стояла простая деревянная скамья. Доски ее сиденья были исчерчены трещинами, а одна, крайняя, заметно облупилась. Марк, уже почти смирившись, опустился на нее. Под его весом доска качнулась и с тихим скрипом приподнялась с одного края, обнажив темную щель. Что-то блеснуло в глубине.

Сердце Марка учащенно забилось. Он на коленях, пальцами поддел гнилую доску. Она легко отошла, будто ее уже приподнимали до него. В сыром пространстве под сиденьем, защищенная от дождя, лежала расческа. Простая, деревянная. Та самая, что он подарил ей на годовщину. В зубьях застряло несколько длинных, темных волос. Его пальцы дрожали, когда он бережно, как священную реликвию, поднял ее и спрятал в герметичный пакет. Он нашел нить. Теперь нужно было распутать весь клубок.

Вернувшись в мотель, он запер дверь на засов. Шум прибоя за окном был не успокаивающим, а навязчивым, как сердцебиение спящего монстра. Он достал портативный секвенатор – его верного электронного пса, его ключ к тайнам жизни. Руки действовали автоматически: стерилизация, помещение волоса в раствор, загрузка в аппарат. Он был в своей стихии. Здесь, среди пробирок и цифр, он чувствовал контроль.

Экран секвенатора замигал: «Анализ начат. Ожидайте…»

Марк подошел к окну, чтобы отвлечься. Ночь была безлунной, и океан лежал черным бархатом. Но у самого берега вода… светилась. Не яркой биолюминесценцией, а тусклым, розоватым свечением, будто в нее вылили тысячи литров разбавленной крови. Это был не алый цвет водорослей, которые он видел в отчетах. Это был оттенок живой плоти.

Красный прилив.

Он стоял и смотрел, как розовая полоса на воде медленно пульсирует, подчиняясь какому-то неведомому ритму. И впервые за весь день рациональная часть его мозга не нашла никакого научного объяснения. Только один, леденящий вопрос:

Что же ты за место такое, Иннсмут?

Глава 2: Первые анализы

Секвенатор пискнул, выводя на экран уведомление «Анализ завершен», ровно в 5:17 утра. Марк не спал. Он провел ночь, ворочаясь на сыром матрасе, под аккомпанемент навязчивого шепота прибоя и того едва уловимого гула, что вибрировал в костях. Он вскочил с кровати, его пальцы, холодные и одеревеневшие от бессонницы, потянулись к прибору.

Первые строчки отчета он прочитал с привычной скоростью, мозг автоматически отфильтровывая шум и выделяя сигнал. Потом замедлился. Перечитал. Сердце пропустило удар, потом забилось чаще, как птица, бьющаяся о стекло.

«Ошибка калибровки», – прошептал он в тишину номера. Это было единственное логичное объяснение.

На экране, среди знакомых маркеров человеческих хромосом, выделялись чуждые вставки. Участки ДНК, демонстрирующие шокирующую гомологию с геномом Architeuthis dux – гигантского кальмара. И это были не случайные мутации. Они располагались в ключевых локусах: гены, ответственные за нейропластичность, были переплетены с последовательностями, кодирующими сложную нервную систему головоногих; участки, связанные с регенерацией тканей, соседствовали с генами, отвечающими за быструю мышечную регенерацию моллюсков; а в ДНК, связанной с меланином и реакцией на свет, зияли вставки, характерные для биолюминесцентных органов глубоководных существ.

«Горизонтальный перенос», – попытался убедить себя Марк, запуская процедуру перепроверки. Он откалибровал секвенатор, используя свой собственный образец слюны. Прибор выдал чистый, стерильный отчет – Homo sapiens, без аномалий. Затем он снова загрузил волос Лины. Результат был тем же. Химера. Гибрид. Научная невозможность.

Но самое пугающее ждало его в конце. Эти генетические вставки были аккуратно «обрамлены» повторяющимися элементами, не похожими ни на один известный транспозон. Они выглядели как следы работы биологического редактора, инструмента, созданного не эволюцией, а неким разумным – или непостижимо древним – замыслом.

Рациональный мир Марка дал трещину. Он откинулся на стуле, потирая виски. Воспоминания накатывали волной, обретая новое, зловещее значение. Лина, покрывавшаяся красными пятнами после получаса на пляже. Лина, вздрагивавшая и замиравшая, когда где-то вдали гудел грузовой корабль, улавливая частоты, недоступные человеческому уху. Лина, на спор задержавшая дыхание в университетском бассейне на три минуты пятьдесят секунд, вынырнувшая бледной, но с торжествующей улыбкой.

«Тренировки дайвера», – думал он тогда. Теперь эти факты выстраивались в жуткую диагностическую картину. И главный вопрос, от которого стыла кровь: знала ли она? Чем она была?

Ему нужно было больше данных. Не генетических, а исторических. Контекст.

Город встретил его гробовым молчанием. На улицах не было ни души. Даже чайки, неистово кричащие в любом порту, отсутствовали. Воздух был неподвижен и тяжел, насыщен запахом железа и гниющей водоросли, исходящим от красной воды. Окна домов были темными, но Марк чувствовал на себе тяжесть взглядов из-за занавесок.

Библиотека оказалась маленьким, обшарпанным зданием, пахнущим плесенью и пылью. Пожилая женщина за стойкой, с тем же синюшным оттенком кожи, что и официантка, молча указала ему на зал с краеведческой литературой. Полки были забиты потрепанными фолиантами. Он нашел то, что искал, почти сразу: «Хроники прибрежных легенд и сказаний штата Мэн».

Страницы шелестели под его пальцами. И вот он, Иннсмут. Упоминания о «Дарителях Глубин» – существах, приходящих «раз в семь лет, в год, когда вода истекает кровью», чтобы «осеменить жен от народа моря в обмен на кровь чужаков, дарующую силу». Далее следовали записи миссионеров XVIII века о «суевериях местных»: о «морских женах» с «глазами, лишенными белка, как у спрута», и «голосом, что зовет из волн, сводя с ума мужей».

Марк сглотнул ком в горле. Это были сказки. Но его данные, холодные и объективные, начинали вступать в жуткий резонанс с этими бреднями.

– Нашли что-то интересное? – раздался у него за спиной тихий, хриплый голос.

Марк вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял высокий, иссохший старик с лицом, испещренным морщинами, как старая карта. Его звали Уилл, как он позже представился. Бывший моряк, а теперь – хранитель архива. Но его глаза были не плоскими и мертвыми, как у других. В них тлела искра осознанности, смешанная с глубочайшей усталостью.

– Легенды, – уклончиво ответил Марк. – Любопытно.

– Они не легенды, – Уилл понизил голос до шепота, его взгляд метнулся к двери. – Они не приходят из глубин. Они… часть глубин. А мы… – Он провел костлявой рукой по своему лицу. – Мы – их кожа. Кожа, которую они носят на суше.

Марк почувствовал, как по спине бегут мурашки. Безумие. Но безумие, подкрепляемое данными секвенатора.

– Вы говорите о гибридах? О генетической аномалии?

Уилл покачал головой, словно жалея наивность Марка. – Гены… это просто буквы. А тут – целый язык. Язык, написанный в нашей крови. Солью. – Он наклонился ближе. Его дыхание пахло морем. – Ты ведь чистый, да? Никто из твоих не был от моря?

Марк молча кивнул.

Старик тяжело вздохнул, достал из-под стола маленький, потрепанный кожаный дневник. – Возьми. Дневник моего прадеда. Элиаса. 1843 год. Не задерживайся тут. И не смотри на воду слишком долго. Она… зовет.

С этими словами Уилл развернулся и бесшумно скрылся между стеллажей.

Вернувшись в мотель, Марк заперся и открыл дневник. Чернила выцвели, но почерк был четким. Описание ритуала заставило его кровь стынуть в жилах.

«…и когда вода станет красной, как свежая рана, и земля задрожит от пения, что исходит не из глоток, а из самых недр, приведут они чужака на Алтарь из Кораллов… и жало Дарителя, острое, как обсидиан, вонзится в его грудь… и кровь его, чистая, не оскверненная морем, смешается с семенем Глубин… и вода родит новую жизнь, жизнь нашу, которая будет жить и в волнах, и на суше…»

Марк отшвырнул дневник. Его трясло. Он подошел к окну. Вода у берега была теперь не розовой, а густо-алой, непрозрачной, как кровь. Он схватил пробирку и длинный щуп, вышел на улицу и зачерпнул образец.

В номере, под микроскопом, картина была еще ужаснее, чем он мог предположить. Да, это были динофлагелляты Alexandrium fundyense, вызывающие «красный прилив». Но их клеточная структура была изменена. Мембраны образовывали сложные синапсоподобные связи, а внутри виднелись органеллы, напоминающие крошечные нейроны с аксонами и дендритами. Водоросли не просто цвели. Они образовывали нервную сеть. Океан думал.

Низкочастотный гул усилился. Теперь он был не просто вибрацией, а почти слышимым звуком – монотонным, пульсирующим, как сердцебиение гигантского зверя. Он исходил от воды. От красной, мыслящей воды.