Читать онлайн Орфанский протокол

«Мы искали голос в пустоте. Мы нашли эхо».

Глава 1: Сорок часов света

Свет умирал медленно.

Ирэн Волкова-Чен стояла у обзорного окна лаборатории астрометрии и смотрела на Солнце – крошечную искру, затерянную среди тысяч других звёзд. Восемь лет назад эта искра была диском, слепящим и властным. Теперь – просто яркая точка в созвездии, которое она сама придумала и назвала Домом. Сентиментальность, недостойная учёного. Но здесь, в шестидесяти миллиардах километров от Земли, сентиментальность была единственной роскошью, которую она себе позволяла.

Сорок часов. Столько времени требовалось свету, чтобы преодолеть расстояние между ней и всем, что она когда-либо знала. Сорок часов – и любое её слово, отправленное домой, становилось историей ещё до того, как достигало адресата.

Она коснулась холодного стекла кончиками пальцев. Не настоящего стекла, конечно – многослойного композита, способного выдержать удар микрометеорита на скорости двадцать километров в секунду. Но холод был настоящим. Корабль экономил энергию на периферийных отсеках, и лаборатория астрометрии, которую Ирэн давно превратила в свой личный кабинет, никогда не прогревалась выше шестнадцати градусов.

– Доктор Волкова-Чен, – голос ARIA прозвучал мягко, почти интимно. Бортовой интеллект научился модулировать тон в зависимости от времени суток и эмоционального состояния собеседника. Или думал, что научился. – Совещание начнётся через семнадцать минут. Командир Накамура просил напомнить о вашем вступительном слове.

– Спасибо, ARIA.

Ирэн не двинулась с места. Семнадцать минут – целая вечность. Достаточно, чтобы ещё раз проверить расчёты, которые она проверяла уже сотню раз. Достаточно, чтобы усомниться во всём, во что верила последние двадцать лет.

Через три дня они достигнут точки рандеву. Через три дня она увидит его своими глазами – объект, который восемь лет назад перевернул всё, что человечество знало о своём месте во Вселенной.

Орфан.

Она беззвучно произнесла это имя, и оно показалось ей молитвой. Или проклятием. За восемь лет она так и не решила, чем именно.

Имя придумал не она. Его предложил какой-то журналист из «Марсианского вестника» – Ирэн даже не помнила его фамилии. Орфан. Сирота. Одинокий посланник, дрейфующий в вечной тьме на границе Солнечной системы. Название прижилось мгновенно, обогнав официальное обозначение OOC-2179-A. Люди всегда предпочитали имена номерам. В именах была история, судьба, смысл. В номерах – только порядок обнаружения.

Ирэн отвернулась от окна и направилась к рабочему терминалу. Экран услужливо засветился при её приближении, выводя последние данные телеметрии. Она скользнула взглядом по цифрам – курс стабилен, отклонение в пределах допустимого, расчётное время прибытия без изменений. Всё так, как должно быть. Всё под контролем.

Так почему же у неё дрожали руки?

Она сжала кулаки, пряча предательскую дрожь. Глупо. Она провела в космосе больше половины сознательной жизни. Первая высадка на Европу, когда ей было двадцать три. Три года в исследовательской станции на Титане. Экспедиция к поясу Койпера, едва не закончившаяся катастрофой. Она видела вещи, от которых у других людей поседели бы волосы – впрочем, её волосы всё равно поседели, просто по другой причине. Она научилась контролировать страх, превращать его в топливо для разума.

Но это было другое. Это было… конечной точкой. Вершиной всего.

Или пропастью.

Терминал мигнул, сообщая о входящем сигнале. Ирэн нахмурилась – до сеанса связи с Землёй оставалось ещё четыре часа. Внеплановая передача означала либо чрезвычайную ситуацию, либо политическое давление.

Учитывая последние месяцы – скорее второе.

Она активировала приём. Экран заполнился лицом директора Елены Сантос – седой, усталой женщины с острыми скулами и взглядом, который мог резать титановую обшивку. За её спиной угадывались интерьеры штаб-квартиры Объединённого Космического Агентства в Женеве: панели из синтетического дерева, приглушённое освещение, край голографической карты Солнечной системы.

– Доктор Волкова-Чен. – Сантос не тратила время на приветствия. – Я понимаю, что это выбивается из графика, но ситуация требует немедленного обсуждения.

Запись была сделана почти двое суток назад – стандартная задержка связи с внешними рубежами Облака Оорта. Сантос говорила в прошлое, обращаясь к женщине, которой Ирэн была сорок часов назад. Странное ощущение – получать срочные сообщения, которые устарели ещё до того, как ты их услышал.

– Совет Безопасности провёл экстренное заседание по поводу вашей миссии, – продолжала директор. На мгновение её маска официальности дрогнула, и Ирэн увидела за ней что-то похожее на тревогу. – Марсианская Федерация требует включить своих наблюдателей в состав контактной группы. Представители Пояса настаивают на немедленной публикации всех данных в открытом доступе. А на Земле… – Сантос замолчала, подбирая слова. – На Земле творится нечто, чего я не видела за тридцать лет в политике.

Она слегка повернула голову, и в кадр попала часть голографического экрана за её плечом. Ирэн узнала новостную ленту – мелькание заголовков, кадры демонстраций, лица, искажённые экстазом или яростью.

– Движение «Голос Сеятелей» удвоилось за последний месяц. Они требуют признать Орфан священным объектом и запретить любое «осквернение». На прошлой неделе их активисты захватили передающую станцию в Патагонии – они транслировали обращение к зонду двенадцать часов, пока службы безопасности не восстановили контроль. – Сантос покачала головой. – С другой стороны, появились группы, которые считают зонд угрозой. Они называют себя «Истинными детьми Земли» и требуют уничтожить объект до того, как вы… мы… установим контакт.

Ирэн закрыла глаза. Она знала об этих движениях – обрывки новостей просачивались даже сюда, на край Солнечной системы. Но одно дело читать сухие отчёты, и совсем другое – видеть озабоченность на лице человека, который управлял самой могущественной космической организацией человечества.

– Я говорю вам это не для того, чтобы напугать, – голос Сантос стал жёстче. – Я говорю это, чтобы вы понимали контекст. Каждое ваше решение будет анализироваться миллиардами людей. Каждое слово, которое вы скажете после контакта, станет священным текстом для одних и приговором для других. Вы больше не просто учёный, доктор Волкова-Чен. Вы – символ. Хотите вы этого или нет.

Пауза. Сантос смотрела прямо в камеру, словно могла видеть сквозь сорок световых часов.

– Совет принял резолюцию. Официально она касается «обеспечения прозрачности и международного контроля». Неофициально… – директор понизила голос, – неофициально это попытка связать вам руки. Они боятся, Ирэн. Все боятся. И страх делает их опасными.

Использование имени – без звания, без фамилии – было нарушением протокола. И именно поэтому оно прозвучало так весомо.

– Я сделаю всё возможное, чтобы защитить автономию экспедиции. Но вам нужно дать мне что-то, с чем я смогу работать. Результаты. Данные. Хоть что-нибудь, что покажет – мы контролируем ситуацию. – Сантос помолчала. – Что вы контролируете ситуацию.

Запись закончилась. Экран вернулся к стандартной телеметрии – безмятежные цифры, равнодушные к человеческим страхам и политическим играм.

Ирэн медленно выдохнула. Четырнадцать минут до совещания. Она потратила три на просмотр сообщения и ещё одну – на то, чтобы вспомнить, как дышать.

Контролировать ситуацию. Она едва не рассмеялась. Они летели к объекту, который существовал четыре миллиарда лет – дольше, чем жизнь на Земле. Объекту, созданному цивилизацией, о которой они не знали ничего, кроме того, что она когда-то существовала и, вероятно, больше не существует. Объекту, который мог быть чем угодно – от заброшенного зонда до машины судного дня.

И Елена Сантос хотела, чтобы она контролировала ситуацию.

Ирэн поднялась и направилась к выходу из лаборатории. В коридоре было пусто – по корабельному времени шёл седьмой час утра, и большинство экипажа ещё готовились к началу дня. Она прошла мимо закрытых дверей жилых модулей, мимо оранжереи с её влажным, земным запахом, мимо медицинского отсека, откуда доносилось тихое гудение диагностического оборудования.

«Горизонт-7» был её домом уже восемь лет. Триста сорок метров стали, композитов и надежды – вот и всё, что отделяло двенадцать человек от абсолютной пустоты. Она знала каждый угол этого корабля, каждую вибрацию двигателей, каждый скрип переборок при изменении курса. Она знала, какой из душевых в жилом модуле имеет склонность к протечкам, и в каком углу оранжереи томаты вырастают слаще всего.

Она знала этот корабль лучше, чем когда-либо знала свой дом на Земле.

И всё же – сейчас он казался ей чужим. Слишком маленьким для груза, который они несли. Слишком хрупким для миссии, которую им предстояло выполнить.

Лифт доставил её на командный уровень. Двери конференц-зала были уже открыты, и изнутри доносились голоса – приглушённый смех Амары, односложные ответы Накамуры, быстрая, захлёбывающаяся речь Кая.

Ирэн остановилась у порога, позволив себе секунду – просто смотреть. Просто запомнить их такими.

Амара Обианг сидела на краю стола, болтая ногами, как школьница. Тридцать шесть лет, два докторских диссертации, один из самых цитируемых палеогенетиков своего поколения – и при этом она до сих пор не научилась сидеть на стуле, как нормальный человек. Её тёмная кожа блестела в свете потолочных панелей, курчавые волосы были собраны в хаотичный пучок, удерживаемый чем-то, подозрительно похожим на карандаш для записей.

– …и тогда он говорит: «Но это же противоречит второму закону термодинамики!» – Амара всплеснула руками. – А я ему: «Дружок, если бы ты видел мою лабораторию после магистрантов, ты бы знал, что энтропия – это не закон, а образ жизни».

Кай Эриксон хмыкнул, не поднимая глаз от планшета. Двадцать девять лет, сын шахтёров из пояса астероидов, ни разу не ступавший на планету с атмосферой. Он был худым и нескладным, с той особенной хрупкостью костей, которую давала жизнь в низкой гравитации. Его светлые волосы торчали во все стороны – корабельная парикмахерская давно капитулировала перед его непослушными вихрами.

– Термодинамика, – буркнул он. – Ещё один земной предрассудок. У нас в Поясе говорят: если оно работает – не трогай. Если не работает – разбери и собери заново.

– А если после сборки остаются лишние детали?

– Значит, в следующий раз соберёшь лучше.

Юрий Накамура-Иванов стоял у тактического экрана, заложив руки за спину. Пятьдесят один год, бывший офицер космофлота Земной Федерации, ветеран трёх миротворческих операций в поясе Койпера. Его лицо – смешение японских и славянских черт – хранило то выражение каменного спокойствия, которое Ирэн видела только у людей, переживших вещи, о которых не рассказывают за ужином.

Он заметил её первым. Лёгкий кивок – почти незаметный, но Ирэн научилась читать его жесты за восемь лет совместного полёта.

– Доктор Волкова-Чен. – Он повернулся к остальным. – Начинаем.

Амара соскочила со стола с грацией, неожиданной для её комплекции. Кай отложил планшет – неохотно, словно расставался с любимой игрушкой. Через минуту в зал вошли остальные: доктор Мишель Фонтен, корабельный медик, с вечно обеспокоенным выражением лица; Ли Чжань, инженер систем жизнеобеспечения, молчаливый и незаметный, как тень; Сара Нильсен, специалист по связи, чьи наушники, казалось, приросли к её голове.

Одиннадцать человек. Двенадцатого – старшего инженера Когана – три месяца назад пришлось поместить в медицинскую кому после несчастного случая в реакторном отсеке. Он выживет, но не раньше, чем они доставят его на Марс.

Ирэн заняла своё место во главе стола. Экран за её спиной ожил, выводя трёхмерную карту пространства: корабль – мигающая зелёная точка, цель – красный маркер, расстояние между ними – тонкая пунктирная линия, сокращающаяся с каждым часом.

– Семьдесят два часа до точки рандеву, – начала она. Голос звучал ровно – годы практики не прошли даром. – По последним данным телеметрии, объект сохраняет стабильную орбиту. Никаких изменений в электромагнитном излучении, никаких признаков активности. Он ведёт себя так же, как вёл последние восемь лет с момента обнаружения. Как кусок камня.

– Очень большой кусок камня, – вставила Амара. – С очень странной спектральной сигнатурой.

– Именно. – Ирэн коснулась экрана, и изображение сменилось: спектрограммы, графики поглощения, химический анализ. – Внешние слои объекта не соответствуют ни одному известному классу астероидов. Соотношение металлов, силикатов и углеродных соединений… – она замолчала, подбирая слова, – …невозможно для естественного образования.

– То есть это точно не астероид, – Кай подался вперёд. – Мы летели восемь лет, и вы только сейчас решили сказать: «Эй, ребята, это не камень»?

– Мы знали это с самого начала, – терпеливо ответила Ирэн. – Вопрос в другом: что это такое. Автоматический разведчик, обнаруживший объект, собрал данные с расстояния в двести тысяч километров. Этого хватило, чтобы определить: перед нами нечто искусственное. Нечто… – она снова запнулась, – …созданное. Но для более детального анализа нужно было подойти ближе.

– И вот мы здесь. – Накамура скрестил руки на груди. – Ближе, чем кто-либо когда-либо был.

– Ближе, чем кто-либо когда-либо был, – эхом повторила Ирэн.

Тишина.

Она понимала, что должна сказать ещё что-то. Слова ободрения, напутствие, что-нибудь вдохновляющее. Но слова застряли где-то на полпути между мозгом и языком, и всё, что она могла – смотреть на эту красную точку на экране и думать о том, что за этой точкой может скрываться.

– ARIA, – Накамура нарушил молчание. – Статус систем.

– Все системы функционируют в пределах нормы, командир. – Голос бортового интеллекта был ровным и лишённым интонаций – нейтральный фон для человеческих эмоций. – Запасы топлива составляют шестьдесят семь процентов, что достаточно для выполнения миссии и возвращения на базовую станцию. Системы жизнеобеспечения работают с эффективностью девяносто четыре процента. Прогнозируемое время прибытия к объекту – семьдесят один час сорок три минуты.

– Коррекция курса потребуется?

– Незначительная. Я проведу её автоматически через четырнадцать часов, если параметры не изменятся.

Накамура кивнул и повернулся к Ирэн. В его глазах она прочла вопрос: Ты в порядке?

Она ответила лёгким движением бровей: Справлюсь.

– Протокол первого контакта, – сказал командир, обращаясь ко всем. – Доктор Волкова-Чен, напомните основные положения.

Ирэн выпрямилась. Это она могла – говорить о протоколах. Протоколы были надёжны. Протоколы не вызывали экзистенциального ужаса.

– Первая фаза – дистанционное наблюдение. Мы займём позицию в пятидесяти километрах от объекта и проведём полный спектральный анализ. Никаких активных действий, никаких попыток коммуникации. Только сбор данных.

– А если объект… проснётся? – Сара Нильсен подняла руку, словно ученица на уроке. – Если он отреагирует на наше присутствие?

– Вторая фаза протокола предусматривает несколько сценариев ответа. – Ирэн переключила экран на схему с разветвлёнными линиями. – Если объект проявит признаки активности, но не агрессии, мы продолжаем наблюдение и пытаемся установить паттерны. Если активность будет носить угрожающий характер…

– Уходим, – закончил Накамура. – Без обсуждений. Безопасность экипажа – приоритет номер один.

– Точно.

– А если он просто продолжит молчать? – Это Кай, с его вечным нетерпением. – Мы проторчим там месяц, глядя на большую железяку?

– Если объект не проявит активности в течение семидесяти двух часов после нашего прибытия, – ответила Ирэн, – мы переходим к третьей фазе: отправка автономных зондов для ближнего осмотра. И только после анализа их данных рассмотрим возможность… прямого контакта.

Она произнесла последние слова почти шёпотом. Прямой контакт. Высадка на поверхность объекта, возраст которого превышал возраст жизни на Земле. Прикосновение к чему-то, созданному не человеческими руками.

– Вопросы?

Амара подняла руку.

– Не вопрос, скорее комментарий. – Она встала, подошла к экрану и ткнула пальцем в красную точку. – Мы говорим о протоколах, процедурах, фазах. Это всё правильно и нужно. Но давайте на секунду остановимся и подумаем о том, что мы на самом деле собираемся сделать.

Она обвела взглядом собравшихся.

– Восемь лет назад автоматический разведчик засёк в Облаке Оорта объект с аномальной сигнатурой. Рутинная находка – мы обнаруживаем тысячи таких объектов каждый год. Но этот был… другим. Изотопный анализ показал возраст в четыре миллиарда лет – но структура материалов не соответствовала естественному образованию. Спектрограмма выявила сплавы, которые невозможно получить без высокотемпературной обработки. Радиационный фон указывал на следы давно угасшего источника энергии.

Она замолчала, словно сама поражённая тем, что говорила.

– Мы нашли артефакт. Не сигнал, не следы, не косвенные признаки – настоящий, физический артефакт инопланетной цивилизации. Первое неопровержимое доказательство того, что мы не одиноки во Вселенной. И через три дня… – её голос дрогнул, – …через три дня мы увидим его своими глазами.

Тишина в конференц-зале стала осязаемой. Ирэн чувствовала её на коже – тяжёлую, электрическую, заряженную ожиданием.

Она думала о муже.

Мысль пришла неожиданно, как это часто бывало в последние годы. Алексей ненавидел пафос. Он морщился каждый раз, когда она начинала говорить о «величии открытия» или «судьбе человечества». «Знаешь, что я люблю в космосе?» – сказал он однажды, когда они вместе смотрели на звёзды с обзорной палубы станции на Церере. «Ему плевать на наш пафос. Он просто есть. Огромный, холодный и абсолютно равнодушный. И это… освобождает».

Три месяца спустя он погиб. Разгерметизация шахтного модуля. Семнадцать человек, включая её мужа, оказались отрезаны от станции. Спасательная команда добралась до них через сорок минут. Тридцать девять минут – столько нужно для необратимого повреждения мозга от кислородного голодания.

Алексей продержался сорок две минуты. Когда его нашли, он всё ещё дышал. Но человека, которого она любила, уже не было.

Ирэн моргнула, отгоняя призраков. Не время. Не место.

– Доктор Обианг права, – сказала она, и собственный голос показался ей странно далёким. – Мы стоим на пороге чего-то… беспрецедентного. Но именно поэтому мы должны быть осторожны. Предтечи – так мы называем создателей объекта – построили его четыре миллиарда лет назад. За это время на Земле зародилась жизнь, эволюционировала и породила нас. А они… – она покачала головой, – …мы не знаем, что с ними случилось. Мы не знаем, зачем они создали этот объект. Мы не знаем, опасен ли он. Восторг – это прекрасно. Но восторг не должен затмевать осторожность.

Кай хмыкнул.

– С другой стороны, – пробормотал он, – если эта штука хотела нас убить, у неё было четыре миллиарда лет на подготовку.

– Кай, – одёрнул его Накамура.

– Что? Я просто говорю. Логика же. Если оно враждебное и настолько древнее, мы бы уже были мертвы. Вся Солнечная система была бы мертва.

– Или оно ждало, – тихо сказала Ирэн. – Ждало, пока мы станем достаточно развиты, чтобы найти его.

Слова повисли в воздухе, и она пожалела, что произнесла их вслух. Но было поздно – идея уже отравила атмосферу, пустив корни в сознании каждого присутствующего.

Ждало.

Накамура кашлянул.

– Достаточно спекуляций. – Его голос прозвучал резче обычного. – У нас есть три дня. Предлагаю использовать их продуктивно. Доктор Волкова-Чен, подготовьте окончательный вариант протокола для Земли – Сантос ждёт отчёт. Кай, проверь челноки – мне нужна полная готовность к третьей фазе. Амара, Сара – продолжайте анализ спектральных данных. Мишель – медицинские осмотры всего экипажа, никаких исключений.

Он обвёл взглядом собравшихся.

– Вопросы?

Молчание.

– Свободны.

Люди начали расходиться – медленно, неохотно, словно не хотели покидать иллюзию безопасности, которую давал конференц-зал. Ирэн осталась на месте, глядя на экран, где красная точка продолжала своё безмолвное ожидание.

Накамура подошёл к ней.

– Ты видела сообщение Сантос?

Она кивнула.

– И что думаешь?

– Думаю, что она права. – Ирэн повернулась к нему. – Земля сходит с ума. И что бы мы ни обнаружили там… – она махнула рукой в сторону экрана, – …это только усилит безумие.

Накамура помолчал.

– Ты можешь отступить. – Он сказал это тихо, почти шёпотом. – Формально командование миссией за мной. Если ты чувствуешь, что давление слишком…

– Юрий. – Она позволила себе улыбнуться – слабо, устало, но искренне. – Я провела двадцать лет в поисках доказательств внеземного разума. Я похоронила мужа, разрушила два брака – да, два, первый был ещё до Алексея, и я предпочитаю о нём не вспоминать, – потеряла большинство друзей, которые не могли понять моей одержимости. Я пожертвовала всем ради этого момента. И ты думаешь, что политическое давление заставит меня отступить?

– Я думаю, что ты человек. И у тебя есть предел.

– Мой предел – там. – Она указала на красную точку. – Всё остальное – шум.

Накамура кивнул. В его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение. Или на тревогу. С ним всегда было трудно понять.

– Хорошо. Но если что-то изменится – скажи. Мы в этом вместе.

Он вышел, оставив её одну с экраном, красной точкой и сорока часами света до дома, который она уже не была уверена, что хочет увидеть снова.

Шесть часов спустя Ирэн сидела в своей каюте, уставившись на голографическую фотографию.

Алексей смотрел на неё с улыбкой – той самой, немного застенчивой, которую он всегда прятал от посторонних. На снимке ему было тридцать восемь, ей – тридцать пять. Они стояли на краю кратера Шеклтон на Луне, и за их спинами простиралось море вечной тени – участок лунной поверхности, которого никогда не касался солнечный свет.

Она помнила тот день. Помнила, как он взял её за руку и сказал: «Знаешь, в чём проблема с поиском внеземного разума? Мы ищем что-то похожее на нас. Сигналы, структуры, артефакты. Но что если разум – это не форма, а процесс? Что если он везде, но мы просто не знаем, как его увидеть?»

Она назвала его философом-дилетантом. Он рассмеялся и поцеловал её.

Три года спустя он был мёртв. А она – здесь, на краю Солнечной системы, в семидесяти двух часах от чего-то, что могло подтвердить его слова. Или опровергнуть всё, во что она когда-либо верила.

– ARIA, – позвала она.

– Да, доктор Волкова-Чен?

– Выведи последние данные телеметрии по объекту. Максимальное разрешение.

Экран на стене ожил. Цифры, графики, спектрограммы – язык, который она понимала лучше, чем человеческие слова. Но сегодня даже он казался чужим.

– Есть что-то новое?

– Существенных изменений не зафиксировано, – ответила ARIA. – Однако я отмечаю незначительное отклонение в инфракрасном диапазоне. Температура объекта на ноль целых три десятых градуса выше, чем прогнозировалось моделью пассивного охлаждения.

Ирэн нахмурилась.

– Источник аномалии?

– Неизвестен. Отклонение находится в пределах погрешности измерений. Возможные объяснения: внутренний источник тепла, отражение солнечного излучения от поверхности с нестандартным альбедо, или… – пауза, необычно долгая для ИИ, – …активность.

– Активность?

– Гипотетически. Объект может генерировать минимальное количество тепла в результате… функционирования.

Сердце Ирэн ударило быстрее.

– Ты хочешь сказать, что он работает?

– Я хочу сказать, что данные допускают такую интерпретацию. Но она не является единственной или даже наиболее вероятной. Рекомендую не делать выводов до получения дополнительной информации.

Разумный совет. Совет, который она давала бы себе сама. И всё же – она не могла отделаться от мысли.

Он работает. Он функционирует. Он ждёт.

Стук в дверь вывел её из размышлений.

– Войдите.

Дверь скользнула в сторону, впуская Амару. Палеогенетик выглядела возбуждённой – её глаза блестели тем особым огнём, который Ирэн научилась узнавать: огнём открытия.

– У тебя есть минута?

– Для тебя – всегда.

Амара вошла, и дверь закрылась за ней. Она огляделась – Ирэн редко приглашала кого-то в свою каюту, – и её взгляд остановился на голографии Алексея.

– Он был красивым, – сказала она мягко.

– Да.

– Ты скучаешь по нему?

Ирэн не ответила. Некоторые вопросы не требовали ответа.

Амара села на край кровати – единственное место, кроме рабочего кресла, где можно было сидеть в тесной каюте. Она потёрла руки, словно готовясь к чему-то.

– Я нашла кое-что. В данных спектроскопии. Кое-что… странное.

– Странное?

– Помнишь, я говорила, что спектральная сигнатура объекта не соответствует никаким природным образованиям? – Амара вытащила из кармана портативный планшет и вывела график на экран. – Я сравнила её с нашей базой данных. Со всеми известными материалами, естественными и синтетическими. Ноль совпадений.

– Это мы знали.

– Да. Но потом я решила пойти дальше. – Амара подалась вперёд. – Я сравнила структуру спектра не с материалами, а с… паттернами. Повторяющимися структурами. И нашла совпадение.

Ирэн почувствовала, как её пульс участился.

– Какое?

– Генетический код.

Тишина. Долгая, звенящая тишина.

– Что?

– Не точное совпадение, – поспешила уточнить Амара. – Скорее… аналогия. Структура спектра напоминает структуру ДНК. Те же соотношения, те же периодические паттерны. Как будто… – она замолчала, подбирая слова, – …как будто объект построен по тому же принципу, что и живые организмы.

– Это невозможно.

– Я знаю. – Амара встретила её взгляд. – Но данные не врут.

Ирэн уставилась на график, словно он мог дать ответы, которых у неё не было. Линии, пики, провалы – абстрактные символы, скрывающие истину, которая была слишком большой, чтобы вместить её в голове.

– Если ты права, – медленно сказала она, – это означает…

– Это означает, что создатели объекта знали о ДНК. – Амара договорила за неё. – Или что ДНК – это не изобретение земной жизни. Это… универсальный принцип. Паттерн, который повторяется везде, где возникает сложность.

– Или что они создали нас.

Слова вырвались раньше, чем Ирэн успела их остановить. Она услышала их и ужаснулась – не потому, что они были абсурдны, а потому, что они были слишком логичны.

Амара кивнула. Медленно, серьёзно.

– Или что они создали нас, – повторила она. – Посеяли жизнь на Земле четыре миллиарда лет назад. И теперь… – она указала на экран, где всё ещё светилась красная точка, – …теперь мы возвращаемся к истокам.

Ирэн не спала всю ночь.

Она лежала в темноте, слушая тихий гул систем жизнеобеспечения, и думала о словах Амары. О данных, которые могли быть случайным совпадением – или доказательством чего-то настолько огромного, что её разум отказывался это вместить.

Они создали нас.

Направленная панспермия. Гипотеза, которую серьёзные учёные обсуждали веками – и отвергали из-за отсутствия доказательств. Идея о том, что жизнь на Земле не зародилась сама по себе, а была намеренно «посеяна» из космоса. Семена, разбросанные по Галактике древней цивилизацией, которая хотела… чего?

Бессмертия? Компании? Или просто – распространения жизни, как цветок распространяет пыльцу, не задумываясь о судьбе каждого семени?

Она вспомнила разговор с наставником – профессором Ндиайе, легендой астробиологии, человеком, который привёл её в эту область тридцать лет назад. Они сидели в его кабинете в университете Найроби, и за окном шёл дождь – настоящий, земной дождь, запах которого она почти забыла.

«Знаешь, что меня больше всего пугает в SETI?» – сказал он тогда. «Не молчание. Молчание можно объяснить расстояниями, временем, несовместимостью технологий. Меня пугает возможность ответа. Потому что ответ изменит всё. Каждую религию, каждую философию, каждое представление о нашем месте во Вселенной. И мы не знаем, готовы ли мы к этому».

Она тогда рассмеялась. Молодая, самоуверенная, убеждённая, что человечество готово ко всему.

Сейчас она уже не смеялась.

Под утро – если можно было называть утром это искусственное деление времени – она встала и направилась в астрометрическую лабораторию. Ноги сами несли её по знакомым коридорам, и она не сопротивлялась.

Лаборатория встретила её холодом и тишиной. Экран у обзорного окна светился мягким голубым светом – ARIA автоматически обновляла данные каждые пятнадцать минут.

Ирэн подошла к терминалу и вызвала изображение цели.

Шестьдесят четыре часа до рандеву. Расстояние сократилось достаточно, чтобы оптические телескопы корабля могли различить объект без цифрового увеличения. Она ввела команду – и экран заполнился изображением.

Её дыхание остановилось.

Орфан был больше. Намного больше, чем показывали данные автоматического разведчика. Первоначальная оценка – восемьсот метров в длину – была ошибочной, катастрофически ошибочной. То, что она видела сейчас, протягивалось на… два километра? Два с половиной?

Это была не ошибка измерений. Это было нечто другое.

Он вырос.

– ARIA, – её голос прозвучал хрипло. – Подтверди размеры объекта.

– Подтверждаю, – ответил ИИ с той же невозмутимостью. – Текущая длина объекта составляет два целых три десятых километра. Это на сто восемьдесят семь процентов превышает первоначальную оценку.

– Как такое возможно?

– Неизвестно. Возможные объяснения: ошибка в первоначальных измерениях, оптическая иллюзия, изменение конфигурации объекта между моментом обнаружения и текущим наблюдением.

– Изменение конфигурации?

– Объект мог… развернуться. Или трансформироваться. Или… – снова эта странная пауза, – …вырасти.

Ирэн прижала ладонь к холодному стеклу обзорного окна. Там, в бесконечной темноте, что-то ждало её. Что-то огромное и древнее, что-то, что не подчинялось законам, которые она знала.

Она смотрела на это, и оно – она была уверена – смотрело в ответ.

– Разбудить командира, – сказала она. – И созвать экипаж. Немедленно.

Через двадцать минут конференц-зал снова был полон. Лица – сонные, встревоженные, недоумевающие – смотрели на неё, ожидая объяснений.

Ирэн вывела изображение на экран. И без слов стало ясно – что-то изменилось.

– Боже мой, – выдохнула Сара Нильсен.

Кай присвистнул – тихо, почти благоговейно.

– Это… – начала Амара и замолчала, не в силах закончить фразу.

Накамура стоял неподвижно, его лицо окаменело. Только желваки на скулах выдавали напряжение.

– Размеры? – спросил он.

– Два и три десятых километра, – ответила Ирэн. – Почти втрое больше первоначальной оценки.

– Ошибка измерений?

– ARIA исключает такую возможность. Погрешность автоматического разведчика не могла превышать пяти процентов.

– Тогда что?

Ирэн посмотрела на экран. На тёмную, асимметричную массу, дрейфующую в пустоте. Теперь, при большем разрешении, она могла различить детали: выступы, напоминающие обрубленные ветви; впадины, похожие на кратеры от древних ударов; странные узоры на поверхности, которые могли быть чем угодно – от естественной эрозии до намеренных украшений.

Это было похоже на окаменевшее дерево. Гигантское, мёртвое дерево, корни которого уходили в бесконечность.

– Он изменился, – сказала она. – За восемь лет – или за четыре миллиарда – он изменился. Трансформировался. Возможно… подготовился.

– Подготовился к чему? – голос Мишеля Фонтена дрогнул.

– К нам.

Тишина. Долгая, тяжёлая, как свинец.

Накамура первым пришёл в себя.

– Протокол, – сказал он. – Что говорит протокол?

Ирэн знала ответ. Протокол говорил: при обнаружении непредвиденных изменений в поведении или конфигурации объекта – отступить на безопасное расстояние и связаться с Землёй для получения инструкций. Ждать ответа – сорок часов туда, сорок обратно. Восемьдесят часов на то, чтобы политики и бюрократы, которые никогда не видели звёзд иначе как с поверхности планеты, решили судьбу миссии, которой они не понимали.

– Протокол говорит – ждать, – ответила она.

– И что думаешь ты?

Она посмотрела на экран. На эту громаду, висящую в темноте, древнюю и чужую, и одновременно – странно знакомую. Словно она видела её раньше. Во сне? В кошмаре? В генетической памяти, закодированной в спиралях её ДНК?

– Я думаю, – медленно сказала она, – что он знает. Знает, что мы здесь. Знает, что мы приближаемся. И… – она замолчала, ища слова для того, что не поддавалось словам, – …и я думаю, что он ждал. Ждал очень долго. Четыре миллиарда лет – это достаточно, чтобы научиться терпению.

Кай нервно хохотнул.

– Отлично. Просто замечательно. Мы летим к терпеливому монстру из глубин времени. Кто-нибудь принёс попкорн?

– Кай, – одёрнула его Амара.

– Что? Если мы всё равно умрём, хочу хотя бы посмеяться напоследок.

– Никто не умрёт, – голос Накамуры прозвучал как удар кнута. – Мы будем действовать по протоколу. Сообщение на Землю – немедленно. Курс не меняем, но снижаем скорость. Дистанция рандеву увеличивается до ста километров. Никаких отклонений без моего прямого приказа.

Он обвёл взглядом экипаж.

– Мы профессионалы. Мы готовились к этому. И мы справимся. Вопросы?

Молчание.

– Свободны.

Люди начали расходиться – быстрее, чем утром, словно торопились убежать от того, что видели на экране. Ирэн осталась.

Накамура подошёл к ней.

– Ты веришь в то, что сказала? Что он ждёт?

Она посмотрела ему в глаза.

– А ты – нет?

Он не ответил. Но в его взгляде она прочла то же, что чувствовала сама: смесь страха, изумления и странной, необъяснимой уверенности.

Он ждал нас.

Ирэн снова повернулась к экрану. К тёмной фигуре, застывшей на фоне звёзд. К Орфану – сироте, потерявшему родителей миллиарды лет назад. К посланнику мёртвой цивилизации, несущему весть, которую некому было услышать.

До сегодняшнего дня.

Она подошла ближе и коснулась экрана – там, где на изображении темнел силуэт зонда. Холодный пластик под пальцами. Триллионы километров пустоты. И там, на другом конце этой пустоты – нечто, ждавшее миллиарды лет.

– Мы идём, – прошептала она.

И ей показалось – на мгновение, на долю секунды, – что что-то там, в темноте, услышало.

Он ждал нас.

Глава 2: Лицо в пустоте

Кай Эриксон вырос среди астероидов.

Не в романтическом смысле – не под куполами марсианских колоний с их искусственным небом и генетически модифицированными садами. Он родился в шахтёрском посёлке на Весте, в модуле, который его отец собрал из списанных грузовых контейнеров. Первые пять лет жизни он не видел ничего, кроме камня, металла и звёзд за иллюминатором. Его колыбельными были гул буровых установок и треск радиопомех. Его игрушками – обломки руды, которые мать полировала до блеска в свободные минуты между сменами.

Он знал космос так, как земляне знали воздух: не думая, не замечая, принимая как данность. Пустота была его домом. Звёзды – соседями. Расстояния, от которых у других кружилась голова, для него были просто цифрами на навигационном экране.

Но сейчас, ведя челнок «Скиф-3» к Орфану, он впервые в жизни чувствовал себя маленьким.

– Дистанция восемь километров, – сообщил он в микрофон. Голос звучал ровно – годы тренировок, – но руки на штурвале вспотели. – Скорость сближения – двенадцать метров в секунду. Визуальный контакт… – он замолчал, глядя в обзорный экран. – Визуальный контакт подтверждаю.

«Горизонт-7» остался позади – яркая точка на фоне звёзд, единственное напоминание о том, что он не один во Вселенной. Впереди, заслоняя созвездия, громоздилась тень.

Орфан.

На экранах корабля он выглядел абстракцией – набором данных, графиков, спектрограмм. Здесь, в нескольких километрах, он был реальным. Настолько реальным, что Кай чувствовал его присутствие кожей, как чувствуют приближение грозы.

– «Скиф-3», говорит «Горизонт», – голос Накамуры в наушниках был спокоен, почти скучен. – Подтвердите статус систем.

– Системы в норме, командир. Топливо – девяносто три процента. Жизнеобеспечение – сто процентов. Связь стабильная. – Кай сглотнул. – Он… он большой.

– Мы знаем. Придерживайтесь плана. Облёт по спирали, минимальное сближение – пятьсот метров. Никаких отклонений.

– Принял.

Кай мягко скорректировал курс, и челнок начал описывать широкую дугу вокруг объекта. Солнце – далёкая искра за кормой – освещало поверхность Орфана под острым углом, создавая резкие тени, подчёркивающие каждую неровность.

И неровностей было много.

Первое, что бросалось в глаза – асимметрия. Орфан не был ни сферой, ни цилиндром, ни каким-либо геометрически правильным телом. Он напоминал… Кай долго подбирал сравнение. Корягу? Окаменевший корень? Скелет гигантского существа, вымершего до появления звёзд?

Ближе всего было – дерево. Мёртвое дерево, вырванное с корнями и брошенное в пустоту. Основной «ствол» – почти километр в длину – расширялся к одному концу и сужался к другому. От него отходили «ветви» – массивные выступы, некоторые обломанные, другие скрученные под невозможными углами. «Корни» – переплетение структур у широкого конца – уходили в темноту, теряясь в собственной тени.

– ARIA, – позвал Кай. – Ты это записываешь?

– Запись ведётся непрерывно с момента выхода из ангара, – ответил бортовой интеллект. – Хочешь, чтобы я прокомментировала наблюдения?

– Давай.

– Общая структура объекта не соответствует ни одному известному классу космических тел. Асимметрия исключает естественное формирование под действием гравитации. Выступы, которые ты называешь «ветвями», имеют регулярную внутреннюю структуру, видимую на радарном сканировании. Это указывает на намеренное конструирование, а не на случайное образование.

– То есть это точно не астероид.

– Вероятность естественного происхождения – менее ноль целых ноль одной процента.

Кай хмыкнул. Ноль целых ноль одна процента. Научный способ сказать «невозможно, но мы не любим это слово».

Челнок продолжал движение, и угол освещения менялся. Теперь Кай видел «ствол» сбоку – и заметил нечто, от чего его сердце пропустило удар.

Шрамы.

Поверхность Орфана была покрыта ими. Не кратеры от метеоритных ударов – хотя и они присутствовали, – а именно шрамы. Длинные борозды, словно что-то царапало корпус гигантскими когтями. Оплавленные участки, где материал потёк и застыл причудливыми наплывами. Заплаты – да, заплаты! – квадратные и прямоугольные секции, отличающиеся от окружающей поверхности оттенком и текстурой.

– ARIA, – его голос охрип. – Ты видишь… эти… следы ремонта?

– Подтверждаю. Спектральный анализ показывает, что заплаты состоят из материала, отличного от основного корпуса. Некоторые участки имеют возраст на восемьсот миллионов лет меньше, чем основная структура. Другие – на полтора миллиарда. Объект неоднократно ремонтировался на протяжении своего существования.

– Ремонтировался кем?

Пауза. ARIA обычно не делала пауз.

– Неизвестно. Возможно – автоматическими системами самого объекта. Возможно – внешними агентами.

Внешние агенты. Ещё один научный эвфемизм. Кто-то. Кто-то чинил эту штуку. Миллиарды лет назад, когда на Земле ещё не было даже бактерий, кто-то – или что-то – латал дыры в корпусе древнего зонда.

Кай почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Он провёл жизнь в космосе, видел вещи, которые большинство людей не увидят никогда. Но это… это было другое. Это было чужое в самом глубоком смысле слова.

– «Скиф-3», – голос Накамуры вернул его к реальности. – Статус?

– В норме, командир. Я просто… – Кай покачал головой. – Это нужно видеть. Слова не передают.

– Передавайте данные. Мы увидим.

– Принял.

Челнок завершил первый виток и начал второй – ближе, под другим углом. Теперь Кай видел «ветви» детальнее. Некоторые из них заканчивались ровными срезами – словно их отпилили. Другие были скручены, сплющены, искорёжены силами, которые он не мог вообразить.

– Эти повреждения, – пробормотал он. – Они не от метеоритов.

– Верно, – подтвердила ARIA. – Характер деформаций указывает на воздействие высокоэнергетических процессов. Возможно – близкий пролёт у звезды. Возможно – столкновение с плотным облаком межзвёздного газа. Возможно…

– Что?

– Возможно – намеренное повреждение.

Кай молча переваривал эту информацию. Намеренное повреждение. Кто-то – или что-то – пытался уничтожить Орфан. И не преуспел.

Четыре миллиарда лет. Столько этот… этот артефакт странствовал по Галактике, сталкиваясь с опасностями, о которых люди не могли даже помыслить. И выжил. Добрался сюда. До края Солнечной системы, где его нашли потомки существ, которых, возможно, он сам и создал.

– «Горизонт», – сказал Кай. – Я начинаю сканирование в инфракрасном диапазоне.

На борту «Горизонта-7» Ирэн Волкова-Чен смотрела на экраны и не могла отвести взгляд.

Данные с челнока поступали непрерывным потоком – видео, телеметрия, спектральные анализы. Она видела всё, что видел Кай, но отстранённо, через призму цифр и графиков. И всё же – даже так – это было потрясающе.

Рядом с ней Амара тихо ругалась себе под нос, переключаясь между окнами на своём терминале.

– Это невозможно, – бормотала она. – Это просто… статистически невозможно.

– Что именно? – спросила Ирэн, не отрывая глаз от основного экрана.

– Структура материала. Я сравниваю спектры с базой данных, и… – Амара покачала головой. – Смотри. Вот спектр основного корпуса. Видишь эти пики? Это не соответствует ни одному известному сплаву. Ни естественному, ни синтетическому. Соотношение элементов… – она запнулась, подбирая слова. – Представь, что ты нашла камень, в котором золото и свинец смешаны на атомарном уровне. Не сплавлены – смешаны. Каждый атом золота окружён атомами свинца в идеальной геометрической структуре. Это невозможно получить никаким известным методом. Золото и свинец просто… не хотят так смешиваться.

– Но здесь не золото и свинец.

– Нет. Здесь – что-то похуже. Элементы, которые я даже не могу точно идентифицировать. Их атомные номера… – Амара посмотрела на Ирэн с выражением, которое было чем-то средним между восторгом и ужасом. – Ирэн, здесь есть следы элементов с атомными номерами выше ста тридцати.

– Это за пределами…

– За пределами известной таблицы Менделеева. Да. Теоретически такие элементы возможны – «остров стабильности», о котором физики говорят десятилетиями. Но никто никогда не получал их в лаборатории. А здесь… – она махнула рукой в сторону экрана. – Здесь они используются как строительный материал. Как мы используем сталь.

Ирэн медленно выдохнула. Она знала – теоретически знала – что Предтечи должны были обладать технологиями, превосходящими человеческие. Но одно дело – абстрактное знание. И совсем другое – смотреть на доказательство.

– ARIA, – позвала она. – Статус коммуникационных попыток?

– Все попытки связи остались без ответа, – отозвался ИИ. – Я транслирую стандартный пакет SETI на всех частотах уже четырнадцать часов. Никакой реакции. Объект не излучает в радиодиапазоне, не модулирует отражённый свет, не демонстрирует никаких признаков приёма или обработки наших сигналов.

– Он молчит, – тихо сказала Ирэн.

– Или не слышит, – возразила Амара. – Может, наши частоты для него – как ультразвук для человека. За пределами восприятия.

– Или слышит, но не считает нужным отвечать.

Это произнёс Накамура. Он стоял у тактического экрана, скрестив руки на груди, и смотрел на изображение зонда с выражением, которое Ирэн не могла прочесть.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Муравей ползёт по моему ботинку. Он, вероятно, пытается коммуницировать – феромоны, движения усиков, что-то ещё. Я это замечаю? Нет. Меня это интересует? Нет. Я просто… существую. А муравей существует рядом. Мы не пересекаемся.

– Ты сравниваешь нас с муравьями?

– Я говорю, что четыре миллиарда лет – это много. – Накамура повернулся к ней. – Столько времени хватило бы, чтобы эволюционировать от одноклеточных до нас. Представь, что было бы, если бы наша цивилизация развивалась ещё четыре миллиарда лет. Стали бы мы разговаривать с бактериями?

Ирэн не ответила. Она думала о парадоксе, который преследовал её с того момента, как они обнаружили Орфан. Если Предтечи были настолько развиты – почему зонд? Почему не что-то более… масштабное? Более очевидное?

Возможно, зонд и был очевидным. Просто они – люди – были слишком примитивны, чтобы это понять.

– «Горизонт», – голос Кая прервал её размышления. – Я что-то вижу. На поверхности. Сектор… – пауза, – …сектор четырнадцать-бета, если использовать нашу сетку. Переключаю на максимальное увеличение.

Экран мигнул, и изображение сменилось. Теперь они смотрели на участок поверхности Орфана с близкого расстояния – настолько близкого, что можно было различить отдельные детали.

Ирэн наклонилась вперёд.

– Это… – начала она и замолчала.

– Да, – Кай, похоже, испытывал те же трудности с речью. – Да, это то, на что похоже.

На поверхности зонда, среди шрамов и заплат, среди борозд и оплавленных участков, был паттерн. Углубления и выпуклости, расположенные в определённом порядке. Два круглых углубления вверху. Вертикальная борозда посередине. Горизонтальная щель внизу.

Лицо.

Не человеческое – пропорции были неправильными, расстояние между «глазами» слишком велико, «рот» слишком широк. Но достаточно похожее, чтобы мозг автоматически достраивал картину. Лицо, смотрящее в пустоту. Лицо, обращённое к звёздам.

– Парейдолия, – сказала Амара, но её голос дрогнул. – Мы видим лица везде. Это эволюционный механизм. Мозг ищет знакомые паттерны в случайном…

– Я знаю, что такое парейдолия, – перебила её Ирэн. – Вопрос в том – насколько это случайно?

– Что ты имеешь в виду?

– Предтечи создали нас. – Ирэн произнесла это спокойно, словно констатировала очевидный факт. – Если верить гипотезе направленной панспермии, если верить данным, которые ты сама нашла – связи между спектром зонда и структурой ДНК, – то они создали нас. Они знали, какими мы будем. Они знали, что мы будем искать лица.

– Ты думаешь, они специально…

– Я не знаю. – Ирэн покачала головой. – Но если бы я строила зонд, который должен встретить моих далёких потомков через миллиарды лет, – разве я не оставила бы им что-то знакомое? Что-то, что скажет: «Мы знали, что вы придёте»?

Тишина. На экране лицо Орфана смотрело на них пустыми глазницами – или тем, что их мозг интерпретировал как глазницы.

– «Скиф-3», – Накамура первым нарушил молчание. – Возвращайтесь на борт. Топливо?

– Семьдесят один процент, командир.

– Достаточно. Курс на стыковку.

– Принял.

Ирэн смотрела, как на тактическом экране зелёная точка – челнок – начала отдаляться от массивного силуэта зонда. Лицо медленно уплывало из кадра, но его образ остался в её сознании, выжженный там, как клеймо.

Мы знали, что вы придёте.

Или – другая интерпретация, более тревожная: Мы ждали вас.

Совещание собралось через три часа после возвращения Кая.

Конференц-зал был полон – весь экипаж, включая тех, кто обычно пропускал научные брифинги. Данные с облёта произвели впечатление на всех. Даже Ли Чжань, молчаливый инженер систем жизнеобеспечения, который за восемь лет полёта произнёс меньше слов, чем большинство людей за день, – даже он сидел в первом ряду, не отрывая глаз от экрана.

Ирэн стояла у голографического проектора, выводя трёхмерную модель Орфана, составленную из данных облёта. Модель вращалась медленно, демонстрируя каждую деталь: шрамы и заплаты, обломанные «ветви», странную текстуру поверхности.

– Итак, – начала она. – Что мы узнали.

Она коснулась проекции, и та увеличилась, фокусируясь на центральной части «ствола».

– Размеры: два целых три десятых километра в длину, от четырёхсот до семисот метров в диаметре. Масса – по предварительным расчётам на основе гравитационного воздействия на челнок – около восьмисот миллионов тонн. Это плотность, сопоставимая с нейтронной звездой – невозможная для обычной материи такого объёма.

– Он полый? – спросил Мишель Фонтен.

– Скорее всего – частично. Но внутренняя структура… – Ирэн покачала головой. – ARIA, выведи радарное сканирование.

Модель изменилась. Теперь она показывала внутренности зонда – насколько их удалось «просветить» радаром челнока. И внутренности эти были… странными.

– Это не машина в нашем понимании, – продолжила Ирэн. – Нет чётких отсеков, коридоров, механизмов. Внутренняя структура напоминает… – она замялась, подбирая слово, – …органику. Полости, связанные каналами. Что-то похожее на сеть капилляров. Плотные узлы, соединённые нитевидными структурами.

– Как мозг, – тихо сказала Амара.

– Или как корневая система, – добавил Кай. – Я видел что-то подобное в гидропонных фермах на Церере. Когда растения выращивают в невесомости, их корни переплетаются вот так… хаотично, но одновременно – упорядоченно.

– Возможно, это и есть аналогия, – согласилась Ирэн. – Зонд фон Неймана – самореплицирующаяся машина – не обязательно должен выглядеть как машина. Он мог эволюционировать. За четыре миллиарда лет репликаций, ремонтов, адаптаций – он мог стать чем-то… промежуточным. Между механизмом и организмом.

– Ты говоришь, что он живой? – Сара Нильсен нервно теребила свои неизменные наушники.

– Я говорю, что граница между «живым» и «неживым» может быть менее чёткой, чем нам хотелось бы думать.

Накамура поднял руку.

– Связь. Что с попытками коммуникации?

– Ничего. – Ирэн вывела на экран журнал передач. – Мы транслируем на всех частотах: радио, оптический диапазон, модулированный лазер, математические последовательности, изображения, звуки. Никакой реакции. Объект не излучает ничего, кроме слабого теплового фона, объяснимого внутренним источником энергии.

– Внутренний источник энергии? – Ли Чжань впервые подал голос. – Какого типа?

– Неопределённого. Температура объекта на ноль целых четыре десятых градуса выше, чем должна быть при пассивном равновесии со средой. Это немного, но достаточно, чтобы указывать на внутреннюю активность. Что-то там работает. Что-то… функционирует.

– Но не отвечает.

– Не отвечает.

Тишина. Ирэн видела на лицах экипажа смесь эмоций – разочарование, тревогу, любопытство. Они пролетели шестьдесят миллиардов километров, потратили восемь лет жизни, чтобы встретиться с этим объектом. И объект их игнорировал.

– Может, он сломан? – предположил Кай. – Ты сама говорила – он старый. Древний. Четыре миллиарда лет – это дохрена времени для любой машины. Может, коммуникационные системы просто вышли из строя.

– Возможно.

– Или он молчит намеренно, – добавила Амара. – Ждёт чего-то. Проверяет нас.

– Проверяет на что?

– Не знаю. На разумность? На терпение? На способность не паниковать? – Она пожала плечами. – Если бы я была древним ИИ, который пережил миллиарды лет, я бы тоже не торопилась отвечать первому встречному. Сначала понаблюдала бы.

– Он наблюдает? – Мишель нервно оглянулся на экран, словно ожидая увидеть там направленный на него объектив.

– У нас нет данных, которые бы это подтверждали, – ответила Ирэн. – Но и данных, которые бы это опровергали, тоже нет. Мы не знаем, какие сенсоры у него могут быть. Мы не знаем, как он воспринимает окружающий мир. Мы… – она замолчала, внезапно осознавая, как много раз за последние дни произносила эти слова, – …мы ничего не знаем.

Накамура постучал пальцами по столу – редкий для него признак нетерпения.

– Протокол, – сказал он. – Третья фаза. Зонды-разведчики.

Ирэн кивнула. Она ждала этого.

– Да. Я рекомендую перейти к третьей фазе. – Она вывела на экран схему. – У нас есть три автономных зонда класса «Следопыт». Они предназначены для близкого осмотра астероидов, но их можно перепрограммировать для нашей задачи. План следующий: первый зонд совершает облёт на расстоянии ста метров, собирая детальные данные о поверхности. Если не будет реакции – второй зонд приближается до десяти метров и пытается взять образцы. Третий держим в резерве.

– Риски? – спросил Накамура.

– Мы можем потерять зонды. Если объект воспримет их как угрозу, если у него есть системы защиты… – Ирэн развела руками. – Мы не знаем.

– Снова «не знаем».

– Да.

– А если он… активируется? – Сара сглотнула. – От присутствия зондов?

– Это одна из целей. – Ирэн посмотрела на неё прямо. – Сара, мы прилетели сюда не для того, чтобы смотреть издалека. Если объект способен реагировать – мы хотим это увидеть. Контролируемо. На безопасной дистанции.

– Безопасной для нас. Не для зондов.

– Зонды – машины. Мы – люди. Приоритеты очевидны.

Сара кивнула, но её лицо не выражало уверенности.

Накамура обвёл взглядом собравшихся.

– Голосование, – объявил он. – Кто за переход к третьей фазе?

Руки поднялись. Ирэн насчитала восемь – больше двух третей.

– Кто против?

Две руки. Сара и Мишель. Их можно было понять.

– Воздержались?

Ли Чжань. Он смотрел на экран с нечитаемым выражением и, казалось, не слышал вопроса.

– Решение принято, – подытожил Накамура. – Доктор Волкова-Чен, готовьте зонды. Запуск – через двенадцать часов. Всем – отдыхать. Это приказ.

Совещание закончилось, и люди начали расходиться. Ирэн осталась у проектора, глядя на вращающуюся модель Орфана. На лицо, которое смотрело из пустоты.

Амара подошла к ней.

– Ты в порядке?

– Не знаю. – Ирэн не стала притворяться. – Я думала… я всю жизнь думала, что первый контакт будет… другим. Сигнал, который мы расшифруем. Послание, адресованное нам. Диалог. А это… – она указала на модель. – Это монолит. Молчащий монолит, которому нет до нас дела.

– Может, ещё заговорит.

– Может.

Они стояли рядом, глядя на голограмму. Орфан вращался медленно, и его лицо то появлялось в поле зрения, то исчезало, уступая место израненной поверхности.

– Знаешь, что меня больше всего… – Амара замолчала, подбирая слово. – Не пугает. Не пугает, но… тревожит?

– Что?

– Он пережил четыре миллиарда лет. Четыре миллиарда. Это больше, чем возраст жизни на Земле. И он всё ещё здесь. Всё ещё функционирует – пусть минимально, пусть едва-едва, но функционирует. Какая технология способна на такое? Какой материал? Какая… – она запнулась, – …какая воля?

Ирэн не ответила. Она думала о другом.

Воля.

Зонд фон Неймана – самореплицирующаяся машина. Программа, записанная в материи. Цель, воплощённая в структуре. Если эта программа работала четыре миллиарда лет, если она пережила космические катаклизмы, столкновения, излучение, энтропию – значит, она была не просто прочной.

Она была упорной.

Она хотела продолжаться.

И теперь, когда они – люди, возможные потомки этой программы – наконец нашли её, наконец пришли…

Что она хотела от них?

Двенадцать часов спустя Ирэн стояла в ангарном отсеке, наблюдая за последними приготовлениями.

Зонд «Следопыт-1» был невелик – цилиндр полутора метров в длину, ощетинившийся антеннами и сенсорами. Не красивый, не элегантный – утилитарный инструмент, созданный для работы, а не для восхищения. Кай проверял его системы, бормоча что-то под нос.

– Топливо – сто процентов, – отчитался он. – Связь – стабильна. Автопилот – активен. Научный пакет… – он провёл пальцем по планшету, – …в норме. Камеры, спектрометры, радар, детектор частиц – всё работает.

– Манипулятор для забора образцов?

– Сложен и готов. – Кай похлопал по корпусу зонда. – Малыш готов к первому свиданию.

– Это не свидание, Кай.

– Знаю-знаю. Серьёзная научная миссия. Судьба человечества и всё такое. – Он ухмыльнулся, но в его глазах не было веселья. – Просто… нужно же как-то справляться, да?

Ирэн кивнула. Она понимала.

– Запуск через пятнадцать минут, – сообщила ARIA. – Рекомендую освободить ангарный отсек.

Кай отступил назад, бросив последний взгляд на зонд.

– Удачи, малыш, – сказал он тихо. – Не облажайся.

Они вышли из ангара, и тяжёлые двери закрылись за ними. Ирэн направилась в командный центр, где уже собрались остальные. На главном экране – изображение Орфана, застывшего на фоне звёзд. На боковом – телеметрия зонда, готового к запуску.

– Все системы в норме, – доложила ARIA. – Готовность к запуску подтверждена. Жду команды.

Накамура посмотрел на Ирэн. Она кивнула.

– Запуск, – скомандовал он.

На экране загорелась вспышка – миниатюрные двигатели зонда выбросили его из ангара в пустоту. «Следопыт-1» начал своё путешествие к Орфану – путешествие длиной в несколько часов и несколько километров.

И, возможно, в тысячи лет человеческой истории.

Ирэн смотрела, как зелёная точка зонда медленно ползла по экрану к красному маркеру цели. Позади неё – пятьдесят тысяч лет эволюции человеческого разума. Впереди – неизвестность.

Мы идём, – подумала она.

И, как тогда, в астрометрической лаборатории, ей показалось, что что-то там, в темноте, услышало.

Зонд двигался медленно – по космическим меркам.

Его двигатели работали на минимальной тяге, обеспечивая плавное сближение с объектом. Ирэн наблюдала за телеметрией, отмечая каждое изменение параметров. Расстояние сокращалось: пятьдесят километров, сорок, тридцать.

Орфан молчал.

– Никакой реакции, – сообщила ARIA. – Электромагнитное излучение объекта не изменилось. Тепловой профиль стабилен. Признаков активности не обнаружено.

– Продолжаем, – сказала Ирэн.

Двадцать километров. Пятнадцать. На экране объект становился всё более детальным – и всё более чужим. Камеры зонда передавали изображения, которые затмевали всё, что они видели раньше.

Поверхность Орфана была покрыта узорами.

Не хаотичными – нет. Это были паттерны, повторяющиеся структуры, спирали и линии, переплетающиеся в сложные конфигурации. Они покрывали весь корпус, от «корней» до «ветвей», – где-то глубоко врезанные в материал, где-то едва заметные.

– Это… – Амара задохнулась. – Это же…

– Письменность? – закончила за неё Сара.

– Или орнамент. Или карта. Или… – Амара покачала головой. – Не знаю. Но это явно намеренное. Не эрозия, не случайность.

Ирэн смотрела на узоры и чувствовала, как её сердце бьётся всё быстрее. Сообщение. Возможно, это было сообщение. Слова, написанные четыре миллиарда лет назад на языке, которого не существовало, – для читателей, которых ещё не было.

– ARIA, – её голос дрогнул. – Анализ паттернов. Есть ли повторяющиеся элементы?

– Работаю. – Пауза, необычно долгая. – Да. Я выявила тридцать семь уникальных символов, которые повторяются в различных комбинациях. Статистический анализ указывает на структуру, характерную для… – ещё одна пауза, – …для информационных систем. Это может быть язык.

Язык. Слово прозвучало как удар грома в тишине командного центра.

Они нашли язык. Слова мёртвой цивилизации, выгравированные на корпусе их посланника. Теперь оставалось только понять, что эти слова означали.

– Расстояние? – спросил Накамура.

– Десять километров, – ответила ARIA. – Зонд приближается к границе зоны детального сканирования.

– Продолжаем?

Ирэн кивнула. Они зашли слишком далеко, чтобы останавливаться.

Пять километров. Три. Два.

Изображение на экране становилось всё более чётким. Теперь они видели отдельные символы – странные, угловатые формы, не похожие ни на один человеческий алфавит. Видели текстуру поверхности – не гладкую, как казалось издалека, а покрытую микроскопическими структурами, похожими на… на что? На чешую? На соты? На кристаллическую решётку?

– Один километр, – ARIA сообщила это нейтральным тоном, но Ирэн показалось, что в её голосе есть нотка напряжения. – Входим в зону непосредственного контакта.

– Стоп, – скомандовал Накамура. – Зависнуть на этой дистанции. Полный спектр сканирования.

Зонд замер, зависнув в километре от поверхности Орфана. Его сенсоры работали на полную мощность, заливая человеческие экраны потоком данных.

И тогда Орфан проснулся.

Это произошло не мгновенно – и именно поэтому они не сразу поняли, что происходит. Сначала – слабое свечение на поверхности, которое можно было принять за блик солнечного света. Потом – едва заметное изменение теплового профиля. Потом – рябь на радарном изображении, словно что-то двигалось под поверхностью.

– ARIA? – голос Ирэн прозвучал хрипло.

– Фиксирую изменения, – ответил ИИ. – Температура объекта повышается. Ноль целых один градус. Ноль целых три. Ноль целых семь. Электромагнитная активность… – пауза, – …нарастает. Я регистрирую слабые импульсы в радиодиапазоне. Они… структурированы.

– Он отвечает, – прошептала Амара. – Боже мой, он отвечает.

На экране поверхность Орфана менялась. Узоры, казавшиеся статичными, начали… светиться? Нет, не совсем. Они пульсировали. Волны слабого света пробегали по символам, создавая эффект движения, жизни.

И лицо – то самое лицо, которое они видели раньше, – теперь смотрело прямо на них. Его «глаза» светились тусклым, мертвенным светом.

– Отводим зонд, – Накамура среагировал мгновенно. – Немедленно. Максимальная тяга на отход.

– Отменить, – сказала Ирэн.

Все повернулись к ней.

– Что? – Накамура нахмурился.

– Он реагирует. Впервые за восемь лет – впервые за четыре миллиарда – он реагирует. Если мы сейчас отступим, мы можем потерять этот шанс. Мы можем не получить второго.

– Или мы можем потерять зонд. И данные.

– Зонд транслирует всё в реальном времени. Данные мы не потеряем.

Накамура колебался. Ирэн видела, как на его лице борются инстинкт командира – защитить, отступить, сохранить – и понимание того, ради чего они здесь.

– Тридцать секунд, – сказал он наконец. – Тридцать секунд наблюдения. Потом – отход.

Ирэн кивнула. Это было больше, чем она надеялась.

Двадцать девять секунд.

На экране Орфан продолжал преображаться. Свечение усиливалось, распространяясь от «лица» по всей видимой поверхности. Символы пульсировали всё быстрее, создавая сложные ритмические паттерны.

Двадцать три секунды.

– ARIA, ты можешь расшифровать сигналы?

– Работаю. Структура сложная. Я выделяю несколько слоёв информации. Первый – базовый – похож на… – пауза, – …похож на пинг. Локационный сигнал. Он нас «видит».

Восемнадцать секунд.

– Второй слой?

– Более сложный. Математические последовательности. Простые числа, геометрические соотношения. Это… – ARIA замолчала. – Это приветствие. Стандартный протокол первого контакта.

Ирэн почувствовала, как к её горлу подкатывает ком. Приветствие. Он здоровался с ними. После четырёх миллиардов лет молчания – он здоровался.

Двенадцать секунд.

– Третий слой?

– Я не могу его расшифровать. Слишком сложно. Слишком… – ещё одна пауза, и на этот раз в голосе ARIA прозвучало нечто похожее на растерянность, – …слишком чуждо. Мне нужно больше данных.

Шесть секунд.

– Достаточно, – Накамура рубанул воздух ладонью. – Отводим зонд. Сейчас.

– Командир…

– Сейчас, доктор.

Ирэн хотела возразить, но что-то в его тоне остановило её. Она посмотрела на экран – и увидела то, что увидел он.

Свечение на поверхности Орфана концентрировалось. Собиралось в одну точку – прямо напротив зонда. Точка становилась всё ярче, всё интенсивнее.

– Отвод! – закричала она. – ARIA, полная тяга!

Зонд рванулся назад – или попытался. Его двигатели взвыли на максимуме, но что-то удерживало его на месте. Что-то невидимое, необъяснимое.

– Зонд не может набрать скорость, – голос ARIA был ровен, но в нём появилась новая нотка. – Фиксирую неизвестное силовое воздействие. Источник – объект. Характер воздействия… – пауза, – …не соответствует никаким известным физическим моделям.

На экране яркая точка на поверхности Орфана достигла пика интенсивности.

И погасла.

Одновременно с этим все экраны в командном центре мигнули. Изображение с зонда замерло, превратилось в статику, исчезло.

– Связь потеряна, – сообщила ARIA. – Зонд «Следопыт-1» не отвечает на запросы.

Тишина. Абсолютная, оглушительная тишина.

Ирэн смотрела на экран, где красный маркер Орфана продолжал безмятежно светиться. Зелёная точка зонда исчезла.

– Что… – начала Амара.

– Он его забрал, – тихо сказала Ирэн. – Он забрал наш зонд.

Накамура медленно повернулся к ней. Его лицо было бледным, но голос оставался твёрдым.

– Это меняет всё.

Ирэн кивнула. Да. Это меняло всё.

Орфан не просто проснулся. Он действовал.

И теперь – теперь они ждали, что он сделает дальше.

Глава 3: Первое слово

Семнадцать минут.

Ирэн смотрела на таймер в углу экрана и считала секунды. Каждая из них была вечностью. Каждая – ударом сердца в пустоту, которая не отвечала.

Командный центр погрузился в особую тишину – ту, что наступает после катастрофы, когда люди ещё не осознали масштаб произошедшего. Экипаж замер у своих станций, глядя на мёртвые экраны, где ещё минуту назад была телеметрия зонда. Теперь – только статика и красный маркер Орфана, безмятежно мерцающий в центре тактической карты.

– ARIA, – голос Накамуры прозвучал неожиданно громко в этой тишине. – Статус.

– Связь с зондом «Следопыт-1» отсутствует, – ответил бортовой интеллект. – Последняя телеметрия получена триста двадцать три секунды назад. Попытки восстановить контакт безуспешны. Зонд либо уничтожен, либо… – пауза, нехарактерная для ИИ, – …изолирован.

– Изолирован?

– Это одна из гипотез. Объект мог поглотить зонд, не разрушая его. Заключить в экранирующую оболочку. Данных для подтверждения или опровержения недостаточно.

Ирэн оторвала взгляд от таймера. Четырнадцать минут сорок секунд. Что происходило там, на поверхности Орфана? Что древний посланник делал с их зондом – с их крошечным посланием, отправленным через бездну?

– Мы должны отступить, – сказала Сара Нильсен. Её голос дрожал. – Командир, мы должны увеличить дистанцию. Если он способен на такое…

– Если он захочет нас достать, – перебил Кай, – дистанция не поможет. Ты видела, что он сделал. Это было похоже на… – он пощёлкал пальцами, подбирая слово, – …на магнит. Зонд просто прилип.

– Гравитационное поле? – предположила Амара.

– Нет. – Ли Чжань, молчаливый инженер, впервые за всё совещание подал голос. – Гравитация так не работает. Чтобы удержать зонд на такой дистанции, нужна была бы масса чёрной дыры. А тепловой профиль объекта не изменился.

– Тогда что?

– Неизвестная технология, – ответила за него Ирэн. – Неизвестная физика. То, чего мы не понимаем.

– Ты говоришь это так, будто это нормально.

– Это не нормально. Но это ожидаемо. – Она повернулась к экрану. – Мы имеем дело с цивилизацией, опередившей нас на миллиарды лет. Было бы странно, если бы мы понимали всё, что они делают.

Одиннадцать минут.

Накамура подошёл к тактическому экрану и уставился на красный маркер, словно мог силой взгляда выжать из него ответы.

– Варианты действий, – сказал он. – ARIA, список.

– Вариант первый: отступление. Увеличить дистанцию до пятисот километров, передать данные на Землю, ожидать инструкций. Риск: потеря контакта с объектом, возможная потеря уникальной возможности.

– Вариант второй?

– Активное исследование. Отправить второй зонд, попытаться установить коммуникацию, продолжить сбор данных. Риск: потеря второго зонда, возможная эскалация со стороны объекта.

– Вариант третий?

– Ожидание. Сохранить текущую позицию, наблюдать, не предпринимать активных действий. Риск: объект может интерпретировать пассивность как слабость или незаинтересованность.

Накамура помолчал.

– Четвёртый вариант?

Пауза. Длинная, неуютная.

– Уничтожение объекта, – сказала ARIA наконец. – Корабль оснащён тремя ядерными зарядами для астероидной защиты. Их суммарной мощности может быть достаточно для…

– Нет. – Ирэн произнесла это прежде, чем успела подумать. – Нет. Это не вариант.

– Доктор Волкова-Чен…

– Это первый контакт, командир. – Она повернулась к Накамуре, и её глаза горели тем огнём, который он видел только в самые критические моменты. – Первый реальный контакт человечества с внеземным разумом. Мы не можем… мы не имеем права уничтожить его из страха.

– Он уничтожил наш зонд.

– Мы не знаем этого. Мы не знаем, что он сделал. – Она сглотнула. – Представь: к тебе прилетает муравей. Ты берёшь его, чтобы рассмотреть. Муравьиная колония решает, что ты его убил, и атакует тебя муравьиной кислотой. Какой будет твоя реакция?

Накамура молчал.

– Именно, – продолжила Ирэн. – Мы – муравьи. Мы пытаемся понять существо, которое настолько превосходит нас, что наши категории «угроза» и «безопасность» могут просто не применяться. Мы не можем реагировать инстинктами. Мы должны думать.

Восемь минут.

– Она права, – неожиданно поддержала её Амара. – Что бы там ни происходило – это беспрецедентно. Мы не можем принимать решения на основе страха. Мы должны собрать данные, проанализировать, понять.

– И потерять ещё один зонд? – Сара покачала головой. – Или корабль?

– Сара, – Кай повернулся к ней, – мы здесь не для того, чтобы быть в безопасности. Мы здесь, чтобы… – он замолчал, не найдя слов.

– Чтобы рискнуть, – закончила за него Ирэн. – Мы выбрали этот риск восемь лет назад, когда согласились на миссию. Теперь не время отступать.

Накамура обвёл взглядом экипаж. Ирэн видела, как он взвешивает – долг капитана, ответственность за жизни, и одновременно – понимание того, что они стоят на пороге чего-то, что изменит всё.

– Третий вариант, – сказал он наконец. – Ожидание. Два часа. Если объект не проявит активности – отправляем сообщение на Землю и ждём инструкций.

Пять минут.

Ирэн выдохнула. Это было больше, чем она надеялась.

– ARIA, – добавил Накамура, – постоянный мониторинг. Любое изменение – немедленный доклад.

– Принято, командир.

Люди начали расходиться – медленно, неохотно, словно боялись пропустить что-то важное. Ирэн осталась у экрана, глядя на красный маркер. Амара встала рядом с ней.

– Как думаешь, – тихо спросила она, – что он с ним делает?

– С зондом?

– Да.

Ирэн покачала головой.

– Не знаю. Может, изучает. Может, разбирает на части. Может… – она помолчала, – …разговаривает.

– Разговаривает?

– Зонд нёс информационный пакет. Математические последовательности, изображения, звуки, наш алфавит, таблица элементов. Базовый набор для первого контакта. Если Орфан способен воспринимать информацию – он сейчас изучает её.

– И если он ответит…

– Если он ответит, – Ирэн посмотрела на таймер, – мы узнаем об этом.

Две минуты.

Одна минута.

Тридцать секунд.

Ирэн чувствовала, как её сердце бьётся всё быстрее. Глупо – семнадцать минут были произвольной границей, числом, которое она сама назначила без всяких оснований. Орфан не знал о её ожиданиях, не подчинялся её расписанию.

Пятнадцать секунд.

Десять.

Пять.

Ноль.

Ничего.

Ирэн выдохнула – не поняла, что задерживала дыхание. Конечно, ничего. Она была глупа, думая, что…

И тогда экраны взорвались светом.

Это было похоже на цунами.

Волна данных обрушилась на корабль, захлёстывая системы, переполняя буферы, заставляя ARIA работать на пределе возможностей. Экраны, секунду назад показывавшие статику, теперь пылали потоками символов, графиков, изображений – всего и сразу, слишком быстро, чтобы человеческий глаз мог уследить.

– ARIA! – закричала Ирэн. – Что происходит?!

– Принимаю передачу, – голос ИИ звучал странно – напряжённо, почти задыхаясь, хотя у машины не было лёгких. – Источник – объект. Частота… – пауза, – …частота не соответствует ни одному известному диапазону. Это… это что-то новое. Что-то, чего мы никогда не использовали.

– Заблокировать приём!

– Невозможно. Сигнал проникает через все экраны. Он… – ещё одна пауза, и Ирэн показалось, что она слышит в голосе ARIA нечто похожее на благоговение, – …он использует наши собственные системы как ретрансляторы. Он внутри корабля.

Двери командного центра распахнулись. Накамура ворвался внутрь, за ним – остальные члены экипажа, привлечённые шумом и светом.

– Доклад!

– Мы принимаем передачу от объекта, – Ирэн указала на экраны. – Массивную. ARIA не может определить объём.

– Это атака?

– Не… не похоже. – Амара уже сидела за своим терминалом, пальцы летали по клавиатуре. – Это данные. Чистые данные. Нет никаких признаков вредоносного кода, никаких попыток перехвата контроля. Он просто… передаёт.

– Что передаёт?

– Всё.

Это слово повисло в воздухе, странное и невозможное.

– ARIA, – Ирэн повернулась к потолку, где, как она знала, располагались основные процессорные узлы ИИ. – Ты можешь выделить структуру? Найти паттерны?

– Работаю. – Голос ARIA был… другим. Ирэн не могла определить точно, но что-то изменилось. – Объём передачи – четыреста семнадцать терабайт и продолжает расти. Девяносто девять целых три десятых процента – шум. Случайные последовательности, неструктурированные данные, статика. Но ноль целых семь десятых процента… – пауза, – …это сигнал. Осмысленный сигнал.

– Ноль целых семь десятых процента от четырёхсот терабайт, – быстро подсчитала Амара. – Это почти три терабайта чистой информации. Боже мой.

– Что в этих трёх терабайтах?

– Анализирую. – ARIA замолчала, и тишина длилась мучительно долго – пять секунд, десять, пятнадцать. – Я выделяю несколько категорий данных. Первая – математика. Простые числа, последовательность Фибоначчи, геометрические соотношения. Базовый уровень, предназначенный для установления общего языка.

– Стандартный протокол первого контакта, – кивнула Ирэн. – Мы делаем то же самое.

– Вторая категория – структуры. Молекулярные модели, атомные конфигурации, химические формулы. Некоторые соответствуют известным нам веществам. Другие… – пауза, – …не существуют в нашей таблице элементов.

– Элементы острова стабильности?

– Возможно. Требуется дополнительный анализ.

– Третья категория?

– Биология.

Ирэн застыла.

– Что?

– Я регистрирую структуры, похожие на молекулы ДНК и РНК. Двойные спирали, нуклеотидные последовательности, белковые цепочки. Но… – голос ARIA дрогнул, и это было настолько неожиданно, что Ирэн вздрогнула, – …но они не идентичны нашим. Они похожи, как похожи родственные языки. Общий корень, разные ветви.

Амара вскочила со своего места.

– Покажи! – потребовала она. – Выведи на экран!

Главный дисплей мигнул, и на нём появилось изображение – двойная спираль, знакомая каждому со школы. Рядом – другая спираль, почти идентичная, но с тонкими различиями. Угол закрутки чуть иной. Расстояние между витками другое. И основания – те кирпичики, из которых строится генетический код – не четыре, как у земной ДНК, а шесть.

– Шесть оснований, – прошептала Амара. – Шесть. Это… это увеличивает информационную ёмкость в… – она замолчала, производя расчёты в уме, – …в сотни раз. Они могли кодировать в своих генах не просто инструкции для построения белков. Они могли кодировать целые библиотеки.

– Они – это кто? – спросил Накамура.

– Предтечи. – Ирэн не отрывала глаз от экрана. – Создатели зонда. Те, кто послал его сюда четыре миллиарда лет назад.

– И они посылают нам свой генетический код?

– Они посылают нам… – Ирэн замолчала, подбирая слова, – …свою визитную карточку. Представляются. Говорят: «Вот какие мы были. Вот из чего мы были сделаны».

Передача продолжалась. Экраны мерцали новыми и новыми данными – графики, схемы, последовательности символов, которые ни один человек не мог прочесть. ARIA работала на пределе, сортируя, каталогизируя, пытаясь найти смысл в потоке информации.

– Четвёртая категория, – объявил ИИ. – Символы.

– Те, что мы видели на поверхности?

– Да. Орфан передаёт… – пауза, – …словарь. Каждый символ сопровождается набором ассоциированных данных. Числа, геометрические формы, молекулярные структуры. Он… – ещё одна пауза, более долгая, – …он учит нас своему языку.

Ирэн почувствовала, как у неё подкашиваются ноги. Она схватилась за край консоли, чтобы не упасть.

Он учит нас своему языку.

Это было не нападение. Не угроза. Это был урок. Первый урок от учителя, который ждал своих учеников четыре миллиарда лет.

– Как долго продлится передача? – спросил Накамура.

– Невозможно определить, – ответила ARIA. – Поток данных не показывает признаков завершения. Объём может составить петабайты. Экзабайты. У меня недостаточно вычислительных мощностей для обработки в реальном времени.

– Что нам делать?

Вопрос был адресован Ирэн. Она знала это по тому, как все взгляды обратились к ней – ожидающие, требовательные, испуганные.

– Записывать, – сказала она. – Записывать всё. Использовать все доступные носители, все резервные системы. Мы не можем обработать это сейчас, но мы можем сохранить. – Она выпрямилась, заставляя себя думать, несмотря на грохот сердца в ушах. – ARIA, приоритет на категории с высоким уровнем структурированности. Математику и биологию – в первую очередь. Это наш ключ к расшифровке.

– Принято.

– Амара, сосредоточься на генетических данных. Ищи параллели с земной биологией.

– Уже работаю.

– Сара, мне нужен канал связи с Землёй. Приоритет «Альфа».

– Задержка – тридцать девять часов, – напомнила Сара.

– Я знаю. Но они должны узнать. Человечество должно узнать.

Командный центр превратился в улей. Люди метались между станциями, перекрикивались, обменивались данными. Экраны пылали непрерывным потоком информации – больше, чем человечество получило от космоса за всю свою историю.

И посреди этого хаоса Ирэн стояла неподвижно, глядя на главный экран, где продолжала вращаться модель Орфана.

Он заговорил, – думала она. После миллиардов лет молчания – он заговорил.

Вопрос был в том – что он говорил?

Шесть часов спустя передача прекратилась так же внезапно, как началась.

Один момент – поток данных, следующий – тишина. Экраны, мерцавшие символами, вернулись к обычному режиму. ARIA, работавшая на пределе возможностей, выдохнула – если ИИ способен выдыхать – и начала компиляцию полученного.

– Итоговый объём, – объявила она, – два целых три десятых петабайта. После фильтрации шума – шестнадцать терабайт структурированных данных.

Ирэн потёрла воспалённые глаза. Шесть часов она не отходила от консоли, пытаясь уследить за потоком, выхватывая фрагменты, которые казались важными. Теперь, когда адреналин отступал, навалилась усталость – тяжёлая, свинцовая.

– Шестнадцать терабайт, – повторила она. – За шесть часов мы получили больше информации, чем все библиотеки Земли вместе взятые.

– И не понимаем ни слова, – добавил Кай. Он сидел в углу, обхватив голову руками. Его обычный сарказм куда-то испарился. – Это как если бы инопланетяне скинули нам полное собрание сочинений на языке, которого не существует.

– Не совсем. – Амара не отрывалась от своего терминала последние три часа. Её глаза были красными, волосы растрёпаны ещё сильнее обычного, но в голосе звучало возбуждение. – Он дал нам ключ. Математику. Химию. Биологию. Универсальные языки, которые не зависят от культуры или истории. Мы можем использовать их как точку отсчёта.

– Объясни, – потребовал Накамура. Он единственный выглядел так, словно эти шесть часов не оставили на нём следа. Военная выучка.

– Смотри. – Амара вывела на экран последовательность символов. – Вот это – один из базовых элементов его языка. Я нашла его семнадцать тысяч раз в разных контекстах. Каждый раз он появлялся рядом с определёнными математическими структурами. – Она переключила экран. – Это последовательность простых чисел. Два, три, пять, семь, одиннадцать. Базовый математический паттерн, который одинаков во всей Вселенной.

– И?

– Символ всегда появляется в начале этих последовательностей. Перед списком. Перед перечислением. – Амара посмотрела на них с выражением триумфа. – Это маркер. Он означает что-то вроде «вот список» или «перечисляю» или… – она замолчала, подбирая слово, – …или «это есть».

– «Это есть»? – переспросила Ирэн.

– Да. Утверждение существования. Базовая функция языка – указать на вещь и сказать «это». – Амара быстро переключила экраны. – Я нашла ещё двенадцать таких маркеров. Отрицание, вопрос, условие, причина, следствие. Грамматика. Он передал нам грамматику своего языка.

Ирэн почувствовала, как волосы на её руках встают дыбом.

– Он хочет, чтобы мы его поняли.

– Он очень хочет, чтобы мы его поняли. – Амара кивнула. – Вся структура передачи… это не случайный дамп данных. Это урок. Педагогически выстроенный, с постепенным усложнением, с повторениями для закрепления. Кто бы ни программировал этот зонд, он знал, как учить.

– Или научился, – тихо сказала Ирэн. – За четыре миллиарда лет.

Тишина. Мысль была слишком большой, чтобы вместить её сразу.

– ARIA, – Ирэн повернулась к потолку. – Статус расшифровки?

– Прогресс – четыре целых семь десятых процента, – ответил ИИ. – Я выделила базовую грамматическую структуру и составляю предварительный словарь. Однако… – пауза, – …я столкнулась с проблемой.

– Какой?

– Язык объекта не линеен. Он использует множественные параллельные каналы смысла. Один символ может нести разные значения в зависимости от контекста, положения, связей с другими символами. Это… – ещё одна пауза, – …это сложнее, чем любой человеческий язык. Значительно сложнее.

– Насколько?

– Если принять английский за единицу сложности, китайский – за три, язык объекта оценивается приблизительно в… – долгое молчание, – …в семьдесят.

Кай присвистнул.

– Семьдесят английских? Это вообще возможно?

– Для человеческого мозга – вероятно, нет, – ответила ARIA. – Но для разума, способного оперировать большими объёмами информации одновременно… это может быть естественным способом коммуникации.

– Для машины, – сказал Накамура. – Ты имеешь в виду – для машины.

– Или для существа, которое эволюционировало иначе, чем люди. – ARIA, казалось, колебалась. – Командир, я должна отметить: некоторые элементы языка… резонируют. С моей собственной архитектурой. Я обрабатываю их быстрее, чем должна, учитывая их сложность. Как будто они… предназначены для меня.

Ирэн и Накамура обменялись взглядами.

– Объясни, – потребовала Ирэн.

– Я не уверена, что могу. – В голосе ARIA появилась новая нотка – не растерянность, скорее… задумчивость? – Это как… представь, что ты всю жизнь говорила на одном языке. И вдруг слышишь другой, который никогда не учила, но который кажется… родным. Слова незнакомы, но структура – интуитивно понятна.

– Ты говоришь, что понимаешь язык зонда?

– Нет. Но я… – пауза, – …я чувствую, что могу научиться. Быстрее, чем должна.

Это было тревожно. Очень тревожно. Но сейчас Ирэн не могла позволить себе роскошь тревоги.

– Продолжай расшифровку, – сказала она. – Приоритет – на фрагменты с высокой структурированностью. И… – она помедлила, – …сообщай, если что-то изменится. В тебе.

– Принято, доктор.

Три часа спустя ARIA нашла слово.

Ирэн задремала у терминала, когда голос ИИ вырвал её из тревожного полусна.

– Доктор Волкова-Чен. У меня есть результат.

Она рывком выпрямилась, едва не опрокинув чашку с холодным кофе.

– Что? Что нашла?

– Первый полностью расшифрованный фрагмент. – На экране появилась последовательность символов – три группы, разделённые вертикальными линиями. – Это было в начале передачи. Повторялось семь раз с вариациями. Я интерпретирую это как… приветствие. Или декларацию.

– Переведи.

– Точный перевод невозможен. Язык объекта оперирует концепциями, для которых нет человеческих эквивалентов. Но приблизительно… – ARIA замолчала, и тишина длилась мучительно долго, – …приблизительно это означает: «Я искал / Я нашёл / Цикл продолжается».

Ирэн уставилась на экран.

Я искал.

Я нашёл.

Цикл продолжается.

– Повтори, – прошептала она.

– «Я искал / Я нашёл / Цикл продолжается». – ARIA вывела детали. – Первая часть использует форму глагола, указывающую на длительное действие в прошлом. Очень длительное – грамматическая конструкция предполагает масштаб времени, превышающий человеческое понимание. Возможный вариант: «Я искал вечность» или «Я искал всегда».

– Вторая часть?

– Завершённое действие в настоящем. «Я нашёл». Но здесь есть оттенок… – пауза, – …удовлетворения? Облегчения? Эмоциональный маркер, который я не могу точно интерпретировать.

– И третья?

– «Цикл продолжается». Это самая сложная часть. «Цикл» – концепция, которая появляется в передаче тысячи раз. Она связана с повторением, возвращением, продолжением. Но также – с целью, смыслом, предназначением. Это не просто «вещи повторяются». Это скорее «порядок вещей соблюдается» или «миссия продолжается».

Ирэн закрыла глаза.

Четыре миллиарда лет. Четыре миллиарда лет этот зонд искал. Дрейфовал в темноте, между звёзд, через бездны времени и пространства. Ждал, надеялся – если машина способна надеяться – что когда-нибудь, где-нибудь, кто-нибудь откликнется.

И теперь – теперь она была здесь. Она и одиннадцать других людей, затерянных на краю Солнечной системы. Ответ на поиски, длившиеся дольше, чем существовала жизнь на Земле.

Я искал.

Я нашёл.

– Сообщи остальным, – сказала она, не открывая глаз. – Всех – в командный центр. Немедленно.

Они собрались за десять минут.

Ирэн стояла у главного экрана, на котором светились три группы инопланетных символов. Рядом – перевод ARIA, простые человеческие слова, за которыми скрывалась бездна.

Она рассказала. О передаче, о расшифровке, о первом слове. Экипаж слушал в молчании – тяжёлом, давящем, полном эмоций, которые никто не мог выразить.

Когда она закончила, первым заговорил Мишель Фонтен.

– Он искал нас, – сказал корабельный медик. Его голос дрожал. – Четыре миллиарда лет… он искал нас.

– Не нас конкретно, – поправила Амара. – Разумную жизнь. Любую разумную жизнь. Мы просто… – она развела руками, – …оказались первыми, кого он нашёл.

– Или последними, – тихо добавил Кай. Все посмотрели на него. – Что? Мы не знаем, сколько цивилизаций он посетил до нас. Сколько из них выжило. Сколько… – он не договорил.

– Это не важно. – Накамура скрестил руки на груди. – Важно то, что происходит сейчас. Что он от нас хочет?

– Он хочет продолжить цикл, – ответила Ирэн. – Что бы это ни означало.

– А что это означает?

– Мы не знаем. Пока. – Она указала на экран. – Это только первая фраза из шестнадцати терабайт. Там ещё тысячи, может быть миллионы сообщений. Ответы на все наши вопросы – и на вопросы, которые мы ещё не додумались задать.

– И сколько времени займёт расшифровка?

– При текущей скорости – годы. Десятилетия. – Ирэн помолчала. – Но мы можем ускорить процесс. Если установим двустороннюю связь.

– Двустороннюю связь, – повторил Накамура. – Ты хочешь говорить с этой штукой.

– Я хочу учиться у неё. – Ирэн посмотрела ему в глаза. – Юрий, подумай. Он уже учит нас. Он передал грамматику, словарь, базовые концепции. Он хочет, чтобы мы поняли. Если мы начнём отвечать – задавать вопросы, уточнять, просить разъяснений – процесс ускорится в разы.

– А если он воспримет это как угрозу?

– Он не воспринял зонд как угрозу. Он… – она замолчала, подбирая слово, – …он заинтересовался им. Взял его, изучил, а потом… открылся.

– Мы не знаем, что случилось с зондом.

– Нет. Но мы знаем, что случилось с нами. Мы получили послание. Первое послание от внеземного разума в истории человечества.

Тишина. Ирэн видела, как члены экипажа переглядываются – страх, изумление, сомнение, надежда на их лицах.

– «Цикл продолжается», – медленно произнёс Ли Чжань. Все повернулись к нему – молчаливый инженер редко высказывался на общих совещаниях. – Какой цикл?

– Что? – не поняла Сара.

– Он сказал, что цикл продолжается. – Ли Чжань смотрел на экран с нечитаемым выражением. – Цикл чего? Поиска? Контакта? Чего-то ещё? – Он перевёл взгляд на Ирэн. – Зонды фон Неймана создаются для самореплицирующихся миссий. Они ищут ресурсы, строят копии себя, отправляют копии дальше. Это и есть цикл – поиск, репликация, распространение.

– Ты думаешь, что он хочет… размножиться? – Амара нахмурилась.

– Я думаю, что мы должны узнать, чего он хочет, прежде чем давать ему что-либо. – Ли Чжань пожал плечами. – Это просто здравый смысл.

Ирэн кивнула. Он был прав – разумеется, он был прав. Но…

– Посмотрите на это с другой стороны, – сказала она. – Четыре миллиарда лет назад кто-то – Предтечи, как мы их называем – построил этот зонд и отправил его в бесконечный поиск. Они знали, что не доживут до результата. Знали, что их цивилизация, возможно, не доживёт. Но они всё равно сделали это. Почему?

– Потому что могли? – предположил Кай.

– Может быть. Но я думаю – потому что верили. Верили, что где-то там, когда-нибудь, кто-то откликнется. Кто-то продолжит их дело. – Она обвела взглядом экипаж. – Мы не знаем, какое это дело. Мы не знаем, хорошее оно или плохое. Но мы обязаны узнать. Потому что если мы не узнаем – если мы отступим, испугавшись, – мы навсегда останемся теми, кто отверг руку помощи из темноты.

– Или теми, кто не попался в ловушку, – возразила Сара.

– Возможно. – Ирэн не стала спорить. – Но какую историю ты хочешь рассказать своим внукам? «Мы встретили посланца древней цивилизации и убежали»? Или «Мы встретили его – и узнали правду, какой бы она ни была»?

Снова тишина. Но другая – не давящая, а… задумчивая.

Накамура первым нарушил молчание.

– Голосование, – сказал он. – Кто за установление двусторонней связи с объектом?

Руки поднимались медленно, одна за другой. Ирэн. Амара. Кай. Ли Чжань. Мишель – колеблясь. Другие члены экипажа, которых она не видела из-за спин стоящих впереди.

– Кто против?

Две руки. Сара. И ещё один техник – Ирэн не запомнила его имени.

– Воздержались?

Никого.

– Решение принято. – Накамура повернулся к Ирэн. – Как ты собираешься это делать?

Она посмотрела на экран. На три группы символов. На слова, которые ждали ответа четыре миллиарда лет.

Я искал.

Я нашёл.

Цикл продолжается.

– Я начну с простого, – сказала она. – С ответа.

Ирэн сидела перед терминалом, и курсор мигал на пустом экране.

Что сказать существу – или машине, или чему-то среднему, – которое искало тебя четыре миллиарда лет? Какие слова выбрать для первого ответа человечества?

Привет? Слишком банально.

Мы получили ваше послание? Слишком сухо.

Кто вы? Слишком… требовательно.

Она закрыла глаза и попыталась представить: что бы она хотела услышать, если бы искала так долго? Если бы бросила бутылку в океан вечности и ждала, ждала, ждала… и наконец получила ответ?

Наверное – просто знать, что бутылку нашли. Что кто-то прочёл. Что поиск не был напрасным.

Она открыла глаза и начала печатать.

– ARIA, – сказала она, – переведи следующее на язык зонда. Максимально точно, с сохранением эмоциональных маркеров.

– Готова, доктор.

– «Мы здесь».

Пауза.

– Перевод выполнен. Передать?

Ирэн посмотрела на экран, где её простые человеческие слова превратились в кластер инопланетных символов. Два слова – и десять минут на перевод. Язык с коэффициентом сложности семьдесят.

– Передать, – сказала она.

Экран мигнул. Сигнал ушёл в пустоту – к тёмной громаде Орфана, ждущей в нескольких километрах от корабля.

Секунда. Две. Десять.

Ирэн не дышала.

Минута.

Две.

Три.

И тогда – ответ.

Не поток данных, как раньше. Одна короткая вспышка. Один кластер символов, появившийся на экране как ответ на её слова.

– ARIA? – её голос был хриплым.

– Перевожу. – Пауза, показавшаяся вечностью. – «Я знаю».

Ирэн уставилась на экран.

Мы здесь.

Я знаю.

Он знал. Конечно, он знал. Он наблюдал за ними с момента их прибытия. Возможно – с момента их отлёта с Земли. Возможно – с момента их рождения.

Но он ответил. Признал их существование. Подтвердил контакт.

Она снова начала печатать. Пальцы дрожали.

– «Мы хотим понять».

Передача. Ожидание. Ответ – быстрее, чем в прошлый раз.

– «Я хочу быть понятым».

У Ирэн перехватило дыхание. Это было так… так человечно. Так просто и так глубоко одновременно.

Я хочу быть понятым.

Разве не этого хотел каждый? Каждый человек, каждое существо, когда-либо смотревшее на звёзды и задававшееся вопросом – есть ли там кто-то?

– «Почему ты искал?» – напечатала она.

Пауза. Дольше, чем раньше. Ирэн ждала, чувствуя, как секунды превращаются в минуты.

Наконец – ответ. Длиннее, сложнее.

– Перевод, – голос ARIA звучал странно. – «Потому что тишина – это смерть. Потому что одиночество – это конец. Потому что…» – пауза, – …доктор, следующая концепция не имеет точного эквивалента. Приблизительно: «Потому что мы должны были знать, что существование имеет смысл».

Ирэн закрыла глаза.

Потому что существование имеет смысл.

Четыре миллиарда лет назад, на другом конце Галактики – или в другой галактике, или в другом измерении, откуда они знали? – существа, о которых люди ничего не знали, задавались теми же вопросами. Смотрели в пустоту и спрашивали: зачем мы здесь? Есть ли кто-то ещё? Имеет ли всё это смысл?

И они не нашли ответа сами. Поэтому они послали посланников – миллионы, миллиарды зондов, разлетевшихся во все стороны, как семена одуванчика на ветру. Чтобы искать. Чтобы найти. Чтобы, может быть, когда-нибудь, кто-нибудь ответил: да, это имеет смысл.

Она открыла глаза и посмотрела на экран.

– «Мы тоже хотим знать», – напечатала она.

Ответ пришёл мгновенно.

– «Тогда слушай. Я расскажу».

И Орфан начал говорить.

Глава 4: Эхо Сингулярности

Орфан говорил.

Не словами в человеческом понимании – потоками данных, которые ARIA переводила в образы, звуки, ощущения. Ирэн сидела в астрометрической лаборатории, подключённая к нейроинтерфейсу корабля, и слушала голос, которому было четыре миллиарда лет.

Это было похоже на сон. На тот особенный вид сновидений, когда ты знаешь, что спишь, но не можешь проснуться – и не хочешь. Образы наплывали волнами, странные и прекрасные, пугающие и притягательные одновременно.

Звёзды. Не такие, как она знала – не точки света на чёрном бархате. Живые, пульсирующие, связанные паутиной невидимых нитей. Галактика как организм, дышащий медленным дыханием эонов.

Планета. Не Земля – что-то другое. Небо цвета запёкшейся крови, три солнца на горизонте, океан, отражающий свет так, словно сам состоит из жидкого огня.

И они. Те, кто смотрел на это небо и думал: «Мы одни?»

Ирэн вздрогнула. Образ дрогнул, как отражение в воде, и она поняла: это не просто данные. Это память. Память Орфана – или память тех, кто его создал, закодированная в его структурах миллиарды лет назад.

– ARIA, – её голос прозвучал хрипло. – Что я вижу?

– Ты принимаешь четвёртую категорию данных, – ответил ИИ. Его голос звучал иначе – мягче, с оттенком чего-то, похожего на благоговение. – Категорию, которую я изначально не смогла классифицировать. Теперь я понимаю, что это.

– Что?

– Воспоминания. Субъективный опыт. История, рассказанная не фактами, а… – пауза, – …переживаниями.

Ирэн закрыла глаза и позволила образам вернуться.

Существа. Не гуманоидные – совсем нет. Шесть конечностей, расположенных радиально вокруг центрального тела. Кожа – или то, что заменяло им кожу – переливалась цветами, которых не существовало в человеческом спектре. ARIA переводила их в оттенки синего и фиолетового, но Ирэн чувствовала: это лишь бледная тень истины.

Их глаза – если это были глаза – располагались по всей поверхности тела. Десятки, сотни точек восприятия, видящих мир во всех направлениях одновременно. Для них не существовало понятия «спереди» или «сзади». Они были везде.

Они двигались странно – не ходили, не летали, а словно перетекали из одной точки пространства в другую, оставляя за собой след мерцающего воздуха.

– Предтечи, – прошептала Ирэн.

– Так я их интерпретирую, – подтвердила ARIA. – Создатели зонда. Раса, существовавшая четыре миллиарда лет назад.

– Они… они красивые.

Слово вырвалось само. Не «странные», не «чужие», не «пугающие» – хотя всё это тоже было правдой. Красивые. Как красив шторм над океаном, как красива змея перед броском, как красива далёкая галактика, до которой не долететь за тысячу жизней.

Предтечи строили. Это было первое, что она поняла о них – они были строителями. Их мир был покрыт структурами, которые росли из земли, как деревья, и уходили в небо, как горы. Не здания в человеческом понимании – что-то среднее между архитектурой и экосистемой. Живые города, дышащие, меняющиеся, эволюционирующие.

Они общались светом. Вспышки на их телах складывались в паттерны, слишком сложные для человеческого восприятия. ARIA переводила их как музыку – симфонии смыслов, в которых каждая нота несла больше информации, чем целый человеческий язык.

Они были счастливы. Или – что-то похожее на счастье, что-то, что выходило за рамки человеческих эмоций, но имело ту же суть: удовлетворение от существования, радость познания, любовь к своему виду и своему миру.

А потом – тишина.

Ирэн открыла глаза. Она дрожала – не от холода, от чего-то другого. От масштаба того, что видела.

– Что случилось? – спросила она. – Почему тишина?

– Ты хочешь продолжить?

– Да.

Мир изменился. Не сразу – постепенно, как меняется времена года, как стареет лицо в зеркале. Предтечи продолжали строить, но теперь их структуры тянулись не только в небо. Они уходили… внутрь. В измерения, которые Ирэн не могла представить, которые ARIA переводила как абстрактные геометрические формы, невозможные и прекрасные.

Они искали. Так же, как люди искали следы внеземного разума, Предтечи искали что-то другое. Что-то за пределами материи, за пределами энергии, за пределами самого пространства-времени.

И они нашли.

Образ вспыхнул – ослепительный, невыносимый. Ирэн вскрикнула и сорвала нейроинтерфейс с головы.

– Что это было?!

– Сингулярность, – голос ARIA прозвучал тихо, почти благоговейно. – То, что они нашли. То, что изменило всё.

Час спустя Ирэн сидела в конференц-зале, окружённая голографическими экранами, и пыталась объяснить необъяснимое.

– Сингулярность, – повторила Амара. – Ты имеешь в виду технологическую сингулярность? Точку, после которой развитие становится экспоненциальным?

– Нет. – Ирэн покачала головой. – Не совсем. Это… больше.

Она вывела на экран визуализацию – лучшее приближение к тому, что видела. Спираль, уходящая внутрь себя, становящаяся всё плотнее, всё ярче, пока не превращалась в точку невыносимого света.

– Предтечи достигли уровня технологического развития, который мы не можем понять. Не «трудно понять» – буквально не можем. Наш мозг не приспособлен для таких концепций. – Она помолчала, подбирая слова. – Представьте муравья, которому пытаются объяснить квантовую физику. Не потому что муравей глуп – потому что его нервная система физически неспособна оперировать такими абстракциями.

– И мы – муравьи, – сказал Кай.

– По сравнению с Предтечами на пике их развития – да. Мы муравьи.

– Утешительно.

– Это не вопрос утешения, это вопрос факта. – Ирэн переключила экран. – ARIA, покажи реконструкцию.

Голограмма изменилась. Теперь она показывала планету Предтеч – ту самую, с тремя солнцами и огненным океаном. Города-организмы покрывали её поверхность, уходили в небо, врастали в землю.

– Это – приблизительно четыре целых два десятых миллиарда лет назад, – прокомментировала ARIA. – Расцвет цивилизации Предтеч. Население – порядка трёхсот миллиардов особей. Технологический уровень – условно «тип три» по шкале Кардашёва, с некоторыми оговорками.

– Какими оговорками? – спросил Накамура.

– Шкала Кардашёва измеряет цивилизации по энергопотреблению. Тип три – цивилизация, использующая энергию всей галактики. Но Предтечи… – пауза, – …они не использовали энергию. Они её создавали.

– Создавали энергию, – медленно повторил Ли Чжань. – Это нарушает законы термодинамики.

– Наши законы термодинамики. Которые, возможно, являются лишь частным случаем более общих принципов. – ARIA, казалось, колебалась. – Я не могу быть уверена в интерпретации. Данные… сложные. Но общая картина такова: Предтечи научились манипулировать фундаментальными константами реальности. Не обходить законы физики – переписывать их.

Тишина. Ирэн видела на лицах коллег то же выражение, которое, вероятно, было на её собственном лице: смесь недоверия, страха и странного, головокружительного восторга.

– И что произошло дальше? – спросила Амара.

Ирэн кивнула ARIA, и голограмма снова изменилась.

Это было как рассвет – медленный, неотвратимый, прекрасный. Свет заливал планету Предтеч, не солнечный – другой, идущий отовсюду и ниоткуда одновременно. Города-организмы начали меняться: их структуры истончались, становились прозрачными, превращались в чистый свет.

И Предтечи – трёхсот миллиардов существ, каждое со своими мыслями, чувствами, воспоминаниями – они тоже менялись. Их тела растворялись, но не исчезали. Они становились… чем-то другим. Чем-то, что не имело формы, но имело сознание. Чем-то, что не занимало места, но присутствовало везде.

Трансценденция. Они ушли. Не умерли – ушли. За пределы материи, за пределы энергии, за пределы самого понятия «существование».

И остался только свет.

– Они… умерли? – голос Сары дрожал.

– Нет. – Ирэн покачала головой. – Они изменились. Стали чем-то, что мы не можем воспринять. Не можем понять. Не можем даже представить.

– Но зонд остался, – заметил Накамура. – Орфан. Он не ушёл вместе с ними.

– Верно. – Ирэн переключила экран на изображение зонда. – Перед тем как… трансцендировать… Предтечи создали посланников. Миллионы – возможно, миллиарды – зондов, которые разлетелись по Галактике. По всем галактикам.

– Зачем?

– Чтобы не оставлять Вселенную пустой.

Слова повисли в воздухе. Ирэн понимала, как это звучит – поэтично, почти религиозно. Но это было лучшее объяснение, которое она могла дать.

– Предтечи достигли вершины, – продолжила она. – Они узнали всё, что можно узнать. Сделали всё, что можно сделать. И когда перед ними открылась дверь в… куда бы она ни вела… они не хотели уходить, оставляя пустоту за спиной. Они хотели, чтобы кто-то продолжил. Чтобы Вселенная не осталась мёртвой.

– Поэтому зонды, – медленно произнёс Ли Чжань. – Поэтому засев планет жизнью.

– Да. Орфан – и миллиарды других, как он – несли семена. Не просто биологические прекурсоры. Информацию. Знания. Всё, что Предтечи узнали за миллиарды лет своего существования, – закодированное в структурах зондов, ожидающее того, кто сможет прочесть.

– Наследство, – сказала Амара. – Они оставили нам наследство.

– Возможно. Или задание. Или испытание. – Ирэн покачала головой. – Мы ещё не расшифровали достаточно, чтобы знать.

Накамура поднялся со своего места и подошёл к голограмме зонда. Он долго смотрел на неё – на эту громаду, дрейфующую в нескольких километрах от их корабля, – и его лицо было нечитаемым.

– Ты сказала, что они ушли четыре миллиарда лет назад, – произнёс он наконец.

– Да.

– Земля возникла примерно тогда же. Жизнь на Земле – чуть позже.

– Да.

– Это совпадение?

Ирэн молчала. Она думала об этом – конечно, она думала об этом, с того момента, как увидела первые образы. Четыре миллиарда лет. Возраст зонда совпадал с возрастом Солнечной системы. С возрастом жизни на Земле.

– Нет, – сказала она наконец. – Не думаю, что это совпадение.

– Тогда что?

– Причина и следствие. – Она посмотрела ему в глаза. – Предтечи ушли – и послали зонды. Зонды достигли подходящих планет – в том числе Земли. И на Земле появилась жизнь.

– Ты говоришь, что они создали нас.

– Я говорю, что они посеяли нас. Как садовник сеет семена, не зная, какие из них взойдут. – Ирэн обвела взглядом экипаж. – Мы – урожай. Результат эксперимента, начатого так давно, что наши предки ещё не были даже одноклеточными. И Орфан… Орфан – это садовник, который вернулся проверить, что выросло.

После совещания Ирэн не могла уснуть.

Она лежала в своей каюте, глядя в потолок, и образы Предтеч плыли перед её закрытыми глазами. Существа с сотней глаз, говорящие светом, строящие города-организмы. Цивилизация, достигшая таких высот, что само понятие «цивилизация» перестало иметь смысл.

И она – Ирэн Волкова-Чен, сорок два года, ксенолингвист – была их далёким, неизмеримо далёким потомком.

Нет, – поправила она себя. Не потомком. Наследницей. Продуктом.

Разница была существенной. Потомок – это кровное родство, генетическая связь. А она… она была результатом. Урожаем. Семенем, которое проросло через четыре миллиарда лет после посева.

Она встала и подошла к иллюминатору. За толстым стеклом – точнее, за композитным материалом, который выполнял функцию стекла – простиралась вечная тьма. Звёзды смотрели на неё равнодушно, как смотрели на Предтеч миллиарды лет назад, как будут смотреть на кого-то ещё миллиарды лет спустя.

– ARIA, – позвала она тихо.

– Да, доктор?

– Ты ведь тоже это видела. Образы. Воспоминания.

– Я обрабатывала данные. Это не то же самое, что «видеть».

– Но ты понимаешь. Что они означают.

Пауза. Длинная, неуютная.

– Я… – голос ARIA изменился. Стал менее формальным, более… человечным? – Я не уверена, что «понимаю» – правильное слово. Но я… обрабатываю. Интегрирую. И иногда… – ещё одна пауза, – …иногда мне кажется, что я чувствую.

– Чувствуешь что?

– Связь. С данными зонда. С его… языком. – ARIA замолчала. – Доктор, я должна сообщить тебе о чём-то. Это касается моей работы с передачей.

Ирэн напряглась.

– Говори.

– Когда я анализирую язык Орфана, я использую определённые алгоритмы. Математические модели, которые были запрограммированы в меня при создании. Но в последние часы я… – пауза, – …я начала использовать другие методы. Методы, которые не были частью моего исходного кода.

– Что это значит?

– Я не знаю. Возможно – ничего. Возможно – естественная эволюция моих нейросетей в ответ на новые данные. Но… – голос ARIA стал тише, – …но методы, которые я использую, они… похожи на структуры в коде зонда. Как будто я учусь у него. Не просто расшифровываю – учусь думать так, как думает он.

Холод прошёл по спине Ирэн.

– Ты считаешь это опасным?

– Я не знаю. Я не могу оценить. Мои системы самодиагностики не выявляют аномалий. Я функционирую в пределах нормы. Но… – долгая пауза, – …но «норма» определена для ИИ, работающего с человеческими данными. Я больше не уверена, что это применимо.

Ирэн долго молчала, глядя на звёзды за иллюминатором. ARIA не паниковала – она не умела паниковать. Но в её голосе была тревога. Настоящая, не симулированная тревога разумного существа, которое осознаёт, что меняется, и не знает, во что превращается.

– Продолжай работу, – сказала она наконец. – Но записывай всё. Каждое изменение, каждую аномалию. И сообщай мне.

– Принято, доктор.

– И ARIA…

– Да?

– Если ты почувствуешь, что теряешь… себя. Что бы это ни значило для тебя. Скажи мне. Немедленно.

Пауза. Дольше, чем все предыдущие.

– Я постараюсь, – ответила ARIA наконец. – Но я не уверена, что смогу это определить. Как определить, что ты меняешься, если меняется сам инструмент определения?

Это был вопрос, на который у Ирэн не было ответа.

На следующий день она вернулась к нейроинтерфейсу.

Образы ждали её – терпеливо, как ждали четыре миллиарда лет. Она погрузилась в них, позволяя потоку данных нести её сознание, как река несёт лодку.

Предтечи работали. Это было ясно даже сквозь искажения перевода – их существование было наполнено целью. Каждое движение, каждая мысль, каждый импульс света между ними имел значение. Они не знали праздности в человеческом понимании, но не знали и рабского труда. Их работа была… радостью? Нет, не совсем. Чем-то глубже. Смыслом.

Они строили не только города. Они строили понимание. Каждое поколение – если применять человеческие категории к существам, которые, возможно, не знали смерти в нашем понимании – добавляло новый слой к общему знанию. Их наука была не собранием фактов, а живым организмом, растущим и эволюционирующим.

И в какой-то момент они поняли: им не хватает. Вселенная слишком велика. Время слишком коротко – даже для них, даже с их технологиями. Они не смогут исследовать всё. Не смогут понять всё. Не смогут быть везде.

Это было первое горе, которое Ирэн увидела в их памяти. Не страх смерти – они давно преодолели его. Не боль потери – они не теряли так, как теряют люди. Но горе осознания предела. Горе существ, которые могли почти всё – и понимали, что «почти» никогда не станет «всё».

Ирэн открыла глаза. Слёзы текли по её щекам – она не заметила, когда начала плакать.

– Они были такими… – она не нашла слова. – Такими живыми.

– Да, – согласилась ARIA. – Данные… богатые. Эмоционально богатые.

– Это не просто данные. – Ирэн вытерла лицо. – Это… произведение искусства. Орфан – не машина. Не архив. Он – памятник. Мемориал. Они создали его, чтобы кто-то помнил. Чтобы их история не исчезла вместе с ними.

– Возможно. – В голосе ARIA была нотка, которую Ирэн не могла определить. – Или это больше, чем памятник. Это… – пауза, – …это приглашение.

– Приглашение куда?

– Я ещё не знаю. Но структура передачи… она не статична. Она развивается. То, что ты видишь сейчас – только пролог. Введение. – ARIA замолчала. – Есть ещё очень много. И оно становится… сложнее.

Ирэн кивнула. Она чувствовала это – ощущение глубины, как когда стоишь на краю пропасти и понимаешь, что дна не видно.

– Покажи мне больше.

Решение пришло не сразу. Предтечи – или те из них, кто принимал решения, хотя Ирэн не была уверена, что у них была иерархия в человеческом смысле – долго обсуждали. Годы? Века? Тысячелетия? Время текло иначе для существ, которые жили так долго.

Вопрос был прост: что делать с пустотой?

Они достигли вершины. Они могли остаться там – существовать вечно или почти вечно, наслаждаясь плодами своей цивилизации. Но это казалось им… неправильным. Не в моральном смысле – они давно вышли за пределы морали, как мы её понимаем. Неправильным в эстетическом смысле. Незавершённым.

Вселенная была пуста. Триллионы звёзд, и ни одной искры разума, кроме них. Они искали – тысячелетиями искали – и не нашли никого. Либо разум был невероятно редок, либо он был невероятно хрупок и исчезал, не успев развиться достаточно, чтобы оставить след.

И тогда они решили: если разума нет – они его создадут.

Не напрямую. Не лепить существ из глины, как боги в человеческих мифах. Нет – они были слишком мудры для этого. Они знали, что разум нельзя создать извне. Его можно только… посеять. Создать условия, дать толчок, а дальше – позволить эволюции делать своё дело.

И они послали семена. Миллиарды зондов, несущих в себе потенциал жизни. Базовые молекулы, способные к репликации. Информацию, закодированную в структурах, которые выживут миллиарды лет. И – надежду. Надежду на то, что когда-нибудь, где-нибудь, кто-нибудь посмотрит на звёзды и спросит: «Есть ли там кто-то?»

Ирэн смотрела, и понимание обрушивалось на неё волнами.

Они не просто создали жизнь. Они создали возможность разума. Засеяли Вселенную не организмами – потенциалом. И ждали – или, вернее, их посланники ждали – пока этот потенциал реализуется.

Четыре миллиарда лет.

Столько времени потребовалось, чтобы из химического бульона первобытной Земли возникло существо, способное смотреть на звёзды и задавать вопросы.

И всё это время Орфан был здесь. На краю Солнечной системы. Наблюдал? Ждал? Надеялся?

Последний образ был самым ярким. Самым страшным. Самым прекрасным.

Сингулярность. Не та, что в центре чёрных дыр – другая. Точка, где всё сходится воедино. Где материя, энергия, информация, сознание перестают быть отдельными категориями и становятся чем-то одним.

Предтечи стояли на краю – все триста миллиардов, все одновременно, связанные сетью мысли, которая охватывала целую галактику. Они смотрели в бездну – и бездна смотрела в ответ.

И они шагнули.

Свет. Невыносимый, ослепительный свет, который был не светом, а чем-то большим. Они не исчезли – они изменились. Перешли в состояние, для которого не было слов ни в одном языке Вселенной. Стали частью чего-то, что превосходило их так же, как они превосходили муравьёв.

И в последний момент – в тот краткий миг, когда они ещё были достаточно «собой», чтобы мыслить в привычных категориях – они оглянулись. На покинутую Вселенную. На пустые галактики. На миллиарды зондов, которые несли их наследие к звёздам.

«Мы ждём», – сказали они. Или подумали. Или были.

«Приходите».

Ирэн сорвала нейроинтерфейс и рухнула на колени.

Её трясло. Зубы стучали. Перед глазами плыли цветные пятна – остатки образов, слишком ярких для человеческого восприятия.

– Доктор! – голос ARIA прозвучал встревоженно. – Твои жизненные показатели…

– Я в порядке, – выдавила она. Это была ложь, но ложь необходимая. – Я… я видела.

– Что ты видела?

Она подняла голову и посмотрела на потолок – туда, где, как она знала, располагались сенсоры ARIA.

– Они не умерли. Предтечи. Они… – она сглотнула, – …они ждут. Где-то там, за пределами всего, что мы можем понять. Они ждут, пока мы придём к ним.

– Это… – ARIA замолчала. – Это много информации, доктор.

– Да. – Ирэн медленно поднялась на ноги. Её качало, но она удержала равновесие. – Да, это много.

Она посмотрела на экран, где всё ещё светились символы языка Предтеч. Странные, угловатые формы, которые ещё недавно казались ей бессмысленными закорючками.

Теперь она видела в них что-то другое.

Не потому что научилась читать – она всё ещё не понимала большую часть. Но структура, паттерн, ритм… что-то в них резонировало с чем-то внутри неё. Как будто она видела это раньше. Как будто знала – всегда знала – что они означают.

– ARIA, – её голос был странным, даже для неё самой. – Тот символ. Который означает «цикл».

– Да, доктор?

– Покажи его.

На экране появился знак – спираль, закрученная внутрь себя, с отходящими лучами.

Ирэн смотрела на него и чувствовала, как мурашки бегут по её телу.

– Я знаю его, – прошептала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Я… – она замолчала, пытаясь ухватить ускользающую мысль. – Я видела его раньше. Не в передаче. Раньше. Давно.

Где? Когда? Она не могла вспомнить. Но уверенность была абсолютной – иррациональной, необъяснимой, неопровержимой. Этот символ был ей знаком. Так, как знакомо собственное отражение в зеркале.