Читать онлайн Лилит. Неуловимая звезда Сен-Жермена

Серия «Черные лебеди. Мистические триллеры»

© Гедеон А., 2026

© Оформление. ООО «Издательство  «Эксмо», 2026

Пролог

Он мчался по широкой трассе из Москвы в пригород, но ему казалось, что в эти минуты под проливным дождем он несется через Вселенную. Летит на звездолете! Потому что голова его шла кругом, сердце бешено стучало и дыхание прерывалось от ощущения великой победы. Сам Колумб не испытывал такого восторга, увидев сквозь расходящийся туман берег нового континента!

Щедрый летний дождь упрямо бил в лобовое стекло его машины. Старательно работали дворники. В мутном потоке изредка возникали фары несущихся навстречу автомобилей: летящие призраки, не более того. И две полосы черного леса по обе стороны трассы тоже казались ему призрачными. Пару раз на крутых поворотах он рисковал слететь с трассы. Весь мир представлялся молодому ученому Виктору Осокину нереальным, зыбким, готовым к тому, что его вот-вот подхватит и унесет прочь ветер.

Только одно сейчас было реально: ЭЛИКСИР!

Всего час назад в лаборатории института он получил его. Нет, не он придумал формулу – его педагог и научный руководитель, академик, старый демиург, гениальный Лев Денисович Рудин. К нему в подмосковный поселок Красные Ключи он сейчас и ехал в непогоду. Рудин сказал ему: «Когда добавишь последний, седьмой реагент, раствор станет золотым. Ты ничего не перепутаешь, Виктор. Он заискрится так, что ты зажмуришься поневоле. А потом счастье переполнит твое сердце. Сдержи этот рев восторга. Усмири его. Переведи дыхание. Я буду ждать твоего звонка. А потом сразу ко мне. И будь осторожен по дороге».

И вот теперь он летел в Красные Ключи, и проливной дождь полоскал его джип, и неистово работали дворники на лобовом стекле. А сердце так и выпрыгивало от восторга. Все можно было сделать и в домашней лаборатории Рудина, в его особняке, этот дом представлял собой научный институт в миниатюре, но буквально вчера молодая перепуганная лисица проникла в его лабораторию и разнесла ее. А тянуть они не могли, да и не хотели. Пришлось все делать в институте, только вот Лев Денисович Рудин слег с простудой, и все упало на его, Осокина, плечи. Но он был не против! Даже втайне ликовал от мысли, что сам, в одиночку, по формуле учителя воплотил в жизнь величайшую идею человечества.

Теперь он был не помощником, а соавтором гениального творения. Ехать оставалось не более получаса.

Но что это? Впереди на трассе за стеной дождя показалось белое пятно – в свете дальних фар оно все увеличивалось, пока изумленный Виктор Осокин резко не сбавил скорость. Что, корова? В такую вот непогоду? Отбилась, сбежала? Подумать только! Да нет, мелковато животное для коровы. Или коза? Нет, крупнее. Теленок?..

Осокин остановился в двадцати шагах от животного – то стояло у него на пути под проливным дождем и упрямо смотрело в его сторону. Да что же это? Он не верил своим глазам.

Осокин открыл дверцу и вышел из машины. Ему бы чем-нибудь вооружиться, но эта мысль поздно пришла в голову. И все-таки он не верил своим глазам, пока осторожно ступал вперед. Дождь лил за шиворот молодому ученому, но Виктор не замечал дискомфорта. Летняя ночь была теплой, но холодок уже колко бежал по его спине. Белоснежное животное, по шерсти которого обильно стекала вода, оказалось и впрямь размером с небольшого теленка, это да, но что-то с ним было не так! Осокин остановился в десяти шагах от животного. В ослепительном свете фар на него упрямо смотрел Единорог! Да-да, копытное животное с единственным рогом во лбу. С длинным узловатым крученым рогом, который, если присмотреться к нему внимательнее, выглядел весьма угрожающе. Осокин даже ущипнул себя за руку – не сон ли это? Что делало это сказочное животное на трассе среди ночной тьмы? И почему так внимательно и даже пугающе смотрело на него, Виктора Осокина, словно именно его и поджидало здесь в этот час?

Так что это, призрак, видение, галлюцинация? Но Единорог приветственно кивнул Осокину, причем снизу вверх и панибратски, и ученый автоматически ответил кивком диковинному созданию. Осокин даже не замечал дождя, который уже промочил его почти насквозь, стекал по лицу и заливал глаза. Сейчас он как будто переступил порог, за которым заканчивался реальный мир и открывался другой, манящий, но еще более пугающий. У него в голове пронеслась мысль, а не надышался ли он парами волшебного эликсира, пока готовил его по формуле учителя, не в состоянии ли он наркотического опьянения, о возможности которого ему забыл рассказать профессор Рудин.

– Кто ты? – сипло спросил Осокин и сам вздрогнул и от своего незнакомого голоса, и от заданного вопроса. И повторил громче: – Кто ты?

– Орловский рысак, – хрипловато ответило животное. – Только что с Эпсомских скачек. – Насмешка звучала в его тоне. – Не видишь?

– Нет, – покачал головой Осокин. – Ты – Единорог.

– А чего тогда спрашиваешь? – спросило белоснежное животное, по шерсти которого катила вода. – Глазам верить надо, Витя.

– Ты знаешь меня? – прошептал Осокин.

– Еще как знаю.

Может быть, он попал в аварию, судорожно решал Осокин, и сейчас находится в коме, и все это лишь его галлюцинации?

– Лучше скажи, куда едешь, Витя? – вдруг спросил Единорог.

Да, он точно наглотался паров эликсира! Ведь райский запах шел от него – тысяч благоуханных цветов. И теперь, по-простецки говоря, у него ехала крыша. Вот что с ним происходило сейчас. Надо бы просто съехать с дороги и отдышаться…

– Тебя ведь не существует, правда? – спросил Осокин.

– Кривда, – с насмешкой ответил Единорог. – Говори, умник, не стесняйся, куда путь держишь? – настойчиво поторопило его животное.

– А тебе зачем это знать?

– Надо, – загадочно ответило животное.

– Еду к себе домой, – ответил Осокин и смахнул с лица капли воды.

– Только дом твой в другой стороне.

И ведь все знает его галлюцинация! Ответ прост: потому что он сам это знает.

– Еду к своему научному руководителю, – вдруг честно ответил Осокин.

– Теплее, – усмехнулся Единорог. – А что ты ему везешь?

– Подарок.

– Хорошо. А что за подарок?

– А это уже мое дело. Не твое.

– Нет, это как раз мое дело, – сказал Единорог и двинулся к нему. – Отдай мне его, свой подарок. – Животное остановилось в трех шагах от Осокина, и того вдруг парализовало от страха: глаза Единорога оказались кровавыми, как у разгневанного быка. – Ты ведь изобрел что-то, верно?

– Откуда ты знаешь?

– Так верно или нет?

Осокин отступил на шаг, другой.

– Верно.

Единорог сделал эти два шага к нему:

– И что же вы с ним изобрели, с твоим руководителем?

– Что надо, то и изобрели.

– Ну да, конечно, что надо. А кому надо?

Но Осокин и не знал толком, что ответить. Потому что это изобретение было сколь гениальным, столь и опасным, и уж точно это было не лекарство от рака, которое немедленно стоило бы открыть всему миру. Тут – другое…

– Сказать не можешь, верно? – задал наводящий вопрос Единорог. – Нашел алмаз с куриное яйцо, а куда приспособить его, и не знаешь.

– Я хочу уехать, – сказал Осокин и отступил еще и еще, пока не уперся спиной в бампер своего джипа.

– И он сейчас ждет тебя, твой учитель?

– Ждет.

И тут Единорог омерзительно и мелко рассмеялся, и угроза была в каждом его резком кашляющем смешке. От пугающего веселья животного и колющего взгляда, так похожего на человеческий, Осокину стало совсем плохо. Что-то роковое и страшное нависло сейчас над ним. От чего не убежать, не укрыться.

– И что вы, умники, будете делать со своим изобретением? – спросил намокший зверь с торчащим изо лба рогом. – С эликсиром?

Именно зверем, а не животным он сейчас показался трепетавшему Виктору Осокину.

– Мы найдем, как им распорядиться. А откуда ты о нем знаешь, Единорог?

Но тот как будто не услышал его.

– Подарите миру? Спрячете до лучших времен? Упьетесь им и полетите к звездам? – зверь кивнул узловатым костяным рогом в беспросветно черное небо, сейчас извергающее на них потоки воды. – Или это средство только для одного, для него, твоего учителя, гения, а ты лишь так, с краю?

На встречной полосе вспыхнули фары, машина стремительно приближалась, свет полыхнул по собеседникам, и тень от Единорога протянулась к ногам Осокина, и на мгновение Виктор увидел, что это тень вовсе не животного, а огромного мужчины в мешковатом плаще и шляпе с короткими полями. Нет, такого не могло быть – еще один мираж!

Единорог подступил чуть ближе и теперь стоял в двух шагах от Осокина.

– А теперь слушай меня, Витя. Отдай формулу и эликсир мне и поезжай домой.

– Зачем?

– Занадом. И забудь обо всем. Слышишь, Витя?

– Не отдам, – осторожно покачал головой Осокин.

– Эх, Витя. Надо было тебе, как твой дядька Сомин говорил, запойный алкоголик, в сельскохозяйственный идти, по дедовым стопам. А не в генетику. Сечешь?

– Откуда ты знаешь про дядьку Сомина? И про то, что он запойный был?

– А я много чего знаю, мне так положено. Так не отдашь?

– Не отдам.

– Точно?

– Точно.

Единорог смотрел и смотрел ему в глаза – колко, цепко, гневно.

– Хорошо подумал?

– Хорошо.

– Ну ладно, как скажешь, умник.

И бросив это уже иным тоном – беспощадного палача, у которого в руках занесенный топор, Единорог нацелился, пружинисто метнулся в его сторону и пырнул его костяным рогом в живот. И ловко отскочил назад. Осокин, которого как будто прожгли насквозь раскаленным прутом, вобрал в себя воздух, сколько было можно, и стал оседать на асфальт. И тут он увидел, как белый единорог под дождем превращается в огромного мужчину в черном плаще и шляпе с короткими полями, какие любят носить рок-музыканты и хипстеры, с черной окладистой бородой, с золотой серьгой в ухе. В руке бородач держал здоровенный тесак – таким в столовках когда-то резали хлеб. И вновь Осокин не верил своим глазам и даже не понимал, спит он и видит кошмар из кошмаров или все вокруг явь, с ним это происходит или с другим человеком, а он только смотрит фантастический фильм.

– Что, дядя, допрыгался? – спросил бородач. – Оно того стоило?

– Зачем? – прошептал Осокин, едва шевеля языком от острой боли. – Зачем вы это?..

– Занадом, – повторил корявую фразу громила.

– Кто вы такой?

И наконец опустился и чуть криво сел. На асфальт уже натекла лужа крови из распоротой брюшной аорты, но дождь мгновенно размывал алое пятно.

– Ангел смерти, – усмехнулся бородач, – твой личный ангел смерти, – он ответил, отер о плечо молодого ученого свой тесак и заправил его в ножны, висевшие под расстегнутым плащом. – Зря ты вмешался в это дело, дядя, ой, зря. – Громила сетовал как бы между прочим, то и дело поглядывая в сторону, словно дожидаясь кого-то. – Не в свое вперся, дурак ты, дело.

У Осокина уже мир плыл перед глазами. Боль, поразившая живот, притуплялась. Просто уходила кровь, и ему становилось все холоднее под теплым проливным летним дождем.

– Твой учитель-то, небось, все знал, а тебе лишь зернышко с ладони давал склевать, – усмехнулся бородач, – не более того. А ты, дурачина, и радовался. А вон оно как вышло-то.

Последнее, что увидел умирающий Осокин, это как на трассе под стеной дождя появилась женщина в длинном черном плаще, перетянутом на осиной талии широким кожаным ремнем, с глубоко наброшенным капюшоном – она шла в их сторону…

Глава первая

Напиток богов

В это лето Антон Антонович Долгополов впервые выбрался к Волге, и теперь они с Крымовым шли от порта вдоль набережной, наблюдая, как слева по широкой синей реке идут редкие белые теплоходы, бегут трамвайчики, тянутся баржи, шустро летают белоснежные катера и лодки. Плавают у берега те бронзовые купальщики, что торчат на пляже до захода солнца, и под присмотром своих родителей резвятся на прибрежном песке детки, которые ни за какие коврижки не хотят идти домой, от одной этой мысли бросаясь в истерику и рев. Вооруженные совочками, они упорно строят из прибрежного песка свои хижины и нехитрые дворцы, и, может быть, из таких деток и будет толк.

А Крымов и Долгополов все шли и шли вдоль самой длинной волжской набережной, одетой в камень и чугун…

Близился вечер, и народ сползал с царевских холмов, стекался из городских кварталов сюда, на благословенную землю со множеством кафе на зеленой парковой полосе. Всюду назойливо играла музыка.

Антон Антонович в мешковатом парусиновом костюме, забросив руки за спину, косолапо шагал, как старый грозный гусак, еще готовый ущипнуть за ляжку или икру неосторожного прохожего. Светились закатным золотом его вспененная седая шевелюра и такие же прозрачные пышные бакенбарды. Пружинистой неспешной походкой шел рядом с ним Андрей Крымов.

– Скажу вам так, Андрей Петрович. Господь создал для человека идеальный мир. Дом родной! Со своими правилами и обычаями. Дал с десяток заповедей. По самым скромным подсчетам. Это можно, это нельзя. Определил границы жизни и смерти. Кое-как, но человек освоил этот мир. Освоил хреново, разумеется, с мордобоем, но куда деваться? Уж какой есть человечек, такой и есть. Природа греха. Может, и с червоточиной вышел мир, но все-таки он как-то да существует. И тут появляются умники, которым неймется! Все хотят переделать на свой лад. На радость прародителю зла. И назло Господу Богу. И некоторые, как вы сами помните, с чем мы сталкивались много раз, преуспевают в этих вот усилиях. Вырываются вперед! Все им надо к звездам. И не как Юрию Гагарину или Нилу Армстронгу, нет, им надо к иным вершинам! Сверхчеловечками хотят стать они.

– Вы так издалека начали. – Крымов достал пачку неизменного «Мальборо», выбил сигарету, зацепил губами, щелкнул зажигалкой и закурил. – Я даже не знаю, куда выведет ваш рассказ, в какую заоблачную даль.

– Выведет, еще как выведет, – заверил его Долгополов. – И еще в какую заоблачную. Пойдемте к парапету.

– Хорошо, пошли.

Они подошли к широким чугунным перилам и облокотились на них. Внизу группа молодых людей бойко играла на песке в волейбол. Загорелые, в шортах и плавках, парни ловко и громко били по мячу. Попадали в сетку. Несколько девушек в купальниках оживленно болели за своих парней. Недалеко под грибком, под «божьей коровкой», на лавочке отдыхала пара старичков, муж и жена. Клевали носами. Чуть дальше вдоль берега лежали на своих покрывалах забронзовевшие купальщики и купальщицы разных возрастов.

– Так вот, коллега, мои люди уже давно следят за одним престранным персонажем, генетиком, лауреатом Нобелевской премии, неким Рудиным Львом Денисовичем.

– Здесь следят, в Цареве? – сморщился через дым Крымов.

– Да нет, конечно, в столице, – тоже поморщился Долгополов. – В нашем Цареве можно только балдеть летом под солнышком на пляже, – кивнул он на береговую линию песка с отдыхающими, – или пить коньяк в холодные метельные зимы. Какие тут изыскания? Повторяю, Рудин – академик, профессор, затворник. Но тот затворник, что не сидит без дела. Таковым, ушедшим от дел, он выглядит для всего мира. Живет так, будто и нет его. Изредка появится в своем институте генетики, буквально как призрак, пошерудит в лаборатории, и обратно. А на самом деле этот трудяга ведет самую активную научную жизнь. – Антон Антонович достал из кармана айфон. – Вот, посмотрите на него.

Крымов с любопытством уставился на экран. В прогалине между досок за листьями сада в профиль к папарацци сидел в большом плетеном кресле пожилой стройный мужчина в джемпере и читал книгу. Седая шевелюра, умнейшее одухотворенное лицо.

– Кресло почти как у вас, – заметил Крымов. – Из «Дачной вселенной», я так думаю.

– Да? Верно. Фото снято тайно, из другого сада.

– Это я уже понял. Благородная внешность, кстати.

– Еще какая благородная.

– На злодея совсем не похож. А он злодей?

– Понятия не имею, пока. Это нам с вами и предстоит узнать. Так вот, я не просто так заговорил о червоточинах этого мира. Последние годы он занимается тайными изысканиями, которые к магии имеют куда большее отношение, чем к науке. А еще точнее, объединяет эти две силы.

– А он похож на чародея, этот ваш Рудин.

– Очень похож! И ведь лицо его так мне знакомо, но почему? Но я продолжаю. В Красных Ключах, в Академическом поселке, это на северном направлении от Москвы, у Рудина есть своя большая дача, доставшаяся ему от предыдущего академика. Он ее выкупил. И на этой даче, на цокольном этаже, у него есть огромная и очень дорогая лаборатория. На этой фотографии справа видно одно из ее окошек. И в дом самого Рудина-то попадет не каждый, а в лабораторию вход запрещен всем.

Крымов сбил остатки горящего пепла вниз, огляделся, увидел рядом с лавкой урну, направился к ней, прилежно выбросил окурок и вернулся к перилам.

– Может, он там варит мет? В лаборатории?

– Издеваетесь, да?

– Совсем немного. Просто шучу.

– Может, и варит, ничего не исключено. Но главное, он там создает какое-то вещество, о котором просто никто ничего не знает. Один из моих агентов, использовав зум огромной силы, сумел сфотографировать краешек листа, на котором, как нам кажется, был написан некий рецепт. Зафиксировано три элемента: фосфор, кровь ящерицы муки-муки и кал летучей мыши.

– Кал летучей мыши? – поморщился Крымов.

– Именно. И не простой мыши, а индийской – будхини.

– Вы уверены, что есть такая летучая мышь? Что это не шутка?

– А вы не поленитесь и загляните в интернет, Андрей Петрович.

– Непременно.

– Причем молодой мыши, а не старушки. Судя по длине листа, там около десяти элементов. Мало похоже на самый простой научный эксперимент? Не так ли? И даже на не самый простой.

– Соглашусь с вами, Антон Антонович. Для лауреата Нобелевской премии рецепт необычный.

– Мои люди отметили, что с ним, Рудиным, последние годы работал его самый талантливый ассистент Виктор Осокин. Вчера он погиб на трассе во время проливного ливня.

– Занесло беднягу?

– Хуже. Его зарезали. А ехал он к своему научному руководителю. По всей видимости, это было ограбление. По вашей части, кстати, господин капитан убойного отдела в отставке.

– Да, это по моей. И что говорит следствие? Проголосовали, он остановился, и его убили?

– Возможно. Иначе зачем бы ему останавливаться в дождь на трассе? Тем более что он торопился. Рудину позвонили, рассказали, он выслушал, сказался больным и повесил трубку. Но, по всей видимости, для ученого это был удар. А теперь самое интересное.

– Помимо кала летучей мыши?

– Да, именно так, помимо. Этот Рудин Лев Денисович, академик и затворник, по слухам, хранит очень много секретов. У него откуда-то берутся драгоценные камни, и в большом количестве. Так донесли мне мои агенты. Когда ему нужно было построить лабораторию, он продал огромный бриллиант. Непонятно, как он ими завладел, этими камнями, нашел, ограбил кого-то, получил в наследство, но этот человек точно знает самые тайные секреты алхимиков. Уж я-то могу сказать это наверняка! Плавал – знаю! А еще у него, по свидетельству очевидцев, опять же моих агентов, прокравшихся к нему в дом, есть магическое зеркало, откуда он получает любую информацию. Садится напротив и разговаривает с зеркалом.

– То есть наш клиент по полной программе?

– Абсолютно.

– Но чем он опасен, не из-за кучки же кала летучей мыши такой кипиш, Антон Антонович?

– Нет, и не из-за фосфора и крови ящерицы тоже. У древнего алхимика Альбануса, жившего в шестом веке при дворе остготов в Риме, был найден рецепт «эликсира вечной жизни», и какие компоненты туда входили, как вы думаете?

– Вы это серьезно?

– Именно так, я очень серьезен. Кал молодой летучей мыши, заметьте, молодой, а не старой…

– Я заметил, но все равно мерзко.

– Фосфор, а также кровь потомков дракона Ордо, якобы с полей западных зарейнских нибелунгов. По легенде, они соседствовали вместе – драконы и люди. А знаете, чей потомок ящерица муки-муки?

– Дракона Ордо?

– Да, его самого.

– Это какая-то мифология и сказки, Антон Антонович, на находите?

– Это связь времен, Андрей Петрович, так что все сходится.

– Тогда возникает законный вопрос, а какие еще элементы перечислены в рецепте древнего алхимика Альбануса? – хитро прищурив левый глаз, спросил Крымов. – Ведь перед нами, как я понимаю, великая находка человечества?

– Я знал, что вы об этом спросите, Андрей Петрович. Вы не могли об этом не спросить. Рецепт Альбануса до нас дошел не в полном виде. Но зафиксировано еще два элемента… – Антон Антонович даже оглянулся по сторонам, будто боялся, что их подслушают. – Алмазная пыль, – прошептал он, – и толченый корень мандрагоры…

– Это уже кое-что, – задумчиво кивнул Крымов. – Дело проясняется.

– Думаю, вы знаете, что мандрагора вырастает именно там, куда попадает семя висельника вместе с мочой, когда он дергается на перекладине. Поэтому во все века мандрагора была мистическим растением – она как будто дает сцепку между миром мертвых и живых.

– Читал, читал. Тоже мерзко, еще хуже кала летучей мыши.

– Остается еще пара неизвестных нам элементов, но хорошо известных профессору Рудину и его ассистенту Осокину.

Крымов согласно кивнул:

– Ну хорошо. А теперь спустимся с небес на землю. Вернемся из Средневековья в современный мир. Второй закономерный вопрос: за что ему дали Нобелевку, этому Льву Денисовичу Рудину? Не за красивые же глаза и благородные седины?

– Нет, не за них. Он очень далеко продвинулся в своих исследованиях. Очень далеко…

– Договаривайте, Антон Антонович.

– Продление человеческой жизни – самое лакомое блюдо для всех живущих под солнцем, а для тех, у кого много денег, особенно желанное. Нищему, может, и жизнь-то не в радость, только и ждет, когда бог приберет, а богачу подавай деньки да годы. Но и не старым хрычом тому же богачу хочется жить, правда?

– Воистину так.

– Во-от. И умирать молодым и здоровым в девяносто лет тоже не хочется. Рудин работал и над омоложением клеток, и над их долголетием.

– Божественный коктейль?

– Именно так, Андрей Петрович, именно так. Мой агент следил за окнами лаборатории в институте генетики, где до ночи что-то делал Осокин, потом ученый выскочил, прыгнул в машину и уехал. Увы, в этом проливном ливне мой агент потерял его по дороге. Потом догадался, поехал в сторону дачи Рудина и увидел ту самую трагедию на дороге. Там уже была машина полиции.

– А почему Осокин работал не со своим учителем в его домашней лаборатории?

– А-а, в этом-то все и дело. Якобы лисица забралась в лабораторию Рудина и перебила там все; Осокину пришлось ехать в Москву, в институт, а сам Рудин разболелся и остался ждать его дома.

– То есть им так не терпелось провести эксперимент?

Долгополов похлопал по теплым перилам набережной.

– Именно, Андрей Петрович, именно! Это означало, что у них уже все было готово и ждать они не хотели.

Крымов закурил еще одну сигарету.

– Так-так… Выходит, что не только ваш агент следил за Осокиным? Его поджидали? Там, на трассе?

– Даже не сомневаюсь в этом, – заключил Долгополов. – Но вот главный вопрос: кто поджидал его? Кто завладел и рецептом, и, возможно, самим эликсиром, ведь чем именно занимался Осокин в лаборатории, как не реализовывал идею своего учителя? И если вся эта история с рецептом не ля-ля-ля, то нам просто необходимо узнать, в чьих руках теперь оказалось сие чудесное зелье.

На пляже последовал очередной громкий и тугой хлопок – удар по мячу. Андрею, зажавшему в зубах сигарету, хватило реакции проследить опасную траекторию летевшего пушечным ядром мяча и поймать его над своей головой.

– Вот это финт, – пробормотал он. – Держите, ребята! – крикнул он и ловким ударом отправил мяч назад. – Такой попадет в голову – срежет наповал.

– Не отвлекайтесь. Завтра утром летим в Москву, – кивнул Антон Антонович. – Билеты уже куплены.

Крымов почти возмущенно захлопал глазами:

– Как всегда, с места в карьер? Без предупреждения? Совесть есть? А вдруг у меня у сестры день рождения?

– У вас нет сестры. Вы один-одинешенек перед Господом Богом. А работа по спасению мира у вас есть. И я, ваш куратор и наставник, у вас тоже есть, между прочим. Так что летим завтра утром. Похороны Осокина в двенадцать – как раз успеем.

– Какой же вы, Антон Антонович…

– Какой?

– Внезапный, вот какой.

– А-а, это да, – со всей искренностью согласился Долгополов. – Я как ураган Эндрю. А не выпить ли нам пивка, Андрей Петрович? Прохладного, бочкового, если есть?

– Я только за, раз уж вы в погожий денек выбрались из берлоги в злачное место. В край ресторанов, кафе и дискотек.

– Вот и пошли, – Долгополов завертел головой: – Тут ведь на каждом шагу наливают, да?

– Почти что так, – кивнул Крымов. – Идемте, покажу ближайший источник.

Уже через десять минут они сидели под пестрым тентом и пили светлое чешское пиво. Перед ними был широко открыт большой пакет с чипсами с беконом, поменьше с сыром и маленький пакетик с коричневыми ржаными пересоленными сухариками.

Задумчиво цепляя то чипсы, то сухарики и машинально отправляя их в рот, Долгополов отхлебывал пиво из кружки и смотрел в пространство – смотрел и, кажется, ничего сейчас не видел. Его прозрачная пенистая седая шевелюра и бакенбарды еще хранили в себе остатки солнца. В глазах роились неведомые мысли, взгляд пронзал сейчас времена и пространства и блуждал где-то в неведомых детективу Крымову просторах. Со стороны могло показаться, что это сидит маленький оракул, жует свою наркотическую жвачку и еще немного – он встанет, опрокинув стул, и начнет вещать.

Андрей долго смотрел на него, а потом непроизвольно поморщился:

– Не надо со мной так, а?

– Что еще за претензия? – вышел из оцепенения бодрый старик.

– Когда вы такой задумчивый, Антон Антонович, вы меня пугаете, – признался детектив. – Честное слово.

– Да, император Рудольф тоже говорил мне об этом.

– Рудольф? Это который чешский император?

– Он самый, богемский.

– Вы и с ним были вась-вась?

– С ним были вась-вась многие мудрецы. А как иначе? Он открыл двери для всех алхимиков и каббалистов Европы, между прочим. Как я мог не наведаться к такому просвещенному монарху?

– Ну да, разумеется, – пожал плечами Крымов и потянулся за пачкой сигарет. – Как могли не наведаться? Глупость спросил.

– А лицо его, хоть и старое, мне точно хорошо знакомо, – опять в состоянии легкого транса молвил Долгополов.

– Императора Рудольфа?

– Не тупите, Крымов, – строго перехватил хитрый взгляд детектива Антон Антонович. – Опять издеваетесь? Припомню. – И, вновь уходя в свои мысли, для пущей достоверности даже кивнул: – Как будто мы были с этим Львом Денисовичем Рудиным знакомы, и хорошо, но очень-очень давно.

Утром они совершили перелет, во время которого Антон Антонович находился в состоянии все той же задумчивости, в одиннадцать часов были на Неглинском кладбище, неподалеку от места, где должны были хоронить Виктора Осокина. Вот появилась процессия, взвыла траурная музыка, затем плакали, прощались, говорили речи.

Двое наблюдателей в стороне разглядывали печальную сцену в миниатюрные театральные бинокли.

– И кто нас может заинтересовать? – спросил Крымов. – Ваши агенты уже сообщили об этом?

– Разумеется. Нас могут заинтересовать три человека. Вон та заплаканная милашка, рыжеватая шатенка в трауре, это младшая сестра Осокина – Зоя. Она последние лет семь жила в Питере, со своим однокурсником по ЛГУ, оба филологи, но вот буквально недавно роман их расклеился, увы, а тут еще история с братом. Она прилетела вчера. Далее вон тот молодой человек рядом – Юрий Осокин, сводный брат погибшего Виктора, которому он помогал в работе. Их краткие биографии мы знаем благодаря моим агентам.

– А кто эта яркая сексуальная брюнетка рядом с Зоей?

Долгополов хитро рассмеялся:

– Глаз положили?

– Только один.

– Да, штучка. Как я понимаю, это подруга Зои – Жанна Стрелецкая, вроде как близкая подруга, журналистка, как о ней говорят, нахрапистая, карьеристка, которая брала интервью у Виктора Осокина, а также у самого Рудина и пыталась писать о его работах, но он ей дал от ворот поворот. Перестаралась, видимо. И вон тот крепкий седой дядька – это Илларион Савельевич Горчаков, ученый-биолог, отчим Виктора и Зои и отец Юрия Осокина. Их мать Агафья Осокина рано овдовела и вышла замуж за Горчакова. У обоих уже были дети. А потом, на старости лет, она пропала.

– Как это пропала?

– А так это. Говорили, была она со странностями, летала по ночам, рассказывала невероятные вещи, которые якобы происходили с ней, а потом собралась и уехала в Гималаи – и там пропала.

– Что, Шамбалу поехала искать?

– Откуда вы знаете?

– Я угадал?

– Угадали. Поехала искать Шамбалу и какого-то великана, о котором не раз рассказывала, будто общалась с ним в своих снах, и не вернулась.

– Да-с, несчастливая семейка.

– Еще какая несчастливая. Самого Льва Денисовича Рудина мы не видим, и это понятно. Он скорбит у себя в загородном доме, тем более что покойный Осокин, который не привез ему обещанный и долгожданный приз, напиток богов, более старого гения не интересует. Как вы думаете, Андрей Петрович, каков основной состав скорбящих?

– Думаю, сотрудники института генетики, – ответил Крымов.

– Я тоже так думаю. Кстати, этот Илларион Савельевич Горчаков, профессор биологии, не просто не разделял убеждений пасынка и Рудина, но даже враждовал из-за этого с ними. Оппонировал им обоим в каких-то научных журналах, утверждая, что их работа – чистый популизм, что они манипулируют естественным человеческим желанием продлить свои жизни.

– Резонный довод, кстати. Ну, если забыть о вашем личном примере.

– Вот именно, если забыть. Горчаков вставил немало палок в колеса Рудину, а значит, и Осокину досаждал. Но если с первым он разругался насмерть, то с пасынком все-таки отношения поддерживал.

– Когда люди умирают, многое плохое между ними забывается.

– Да, но умер-то статист, Андрей Петрович, не забыли? Солист, а именно – Лев Денисович Рудин, жив и здоров и будет искать новые пути-выходы для реализации своего плана.

– Не могу не согласиться, – кивнул Крымов.

– Ладно, подождем, когда процессия двинется обратно, тут и совершим пиратский набег.

– Чего мы хотим от этих людей? От этой милой и несчастной Зои?

– Да ничего мы лично от нее не хотим, – поморщился Долгополов. – Добраться до Рудина мы хотим, это наша цель. Узнать, что это за человек, кто он и откуда, потому что интернет необходимых данных не дает. Нам надо до него до живого добраться, в глаза ему посмотреть, и без семьи Осокиных тут нам не преуспеть.

Процессия двинулась назад где-то через полчаса, и Крымов с Долгополовым быстро догнали ее и пристроились рядышком с родными погибшего Осокина.

За десять шагов до этого Долгополов успел бросить через плечо Крымову:

– Вы много лет играли в футбол вместе с Осокиным на стадионе «Локомотив». И кстати: вы – работник органов безопасности.

– Что?! – вопросил Крымов.

– Да-да, именно так, имеете полное право ни о чем не рассказывать. Только футбол! Да, и еще, ваша фамилия по второму вашему паспорту – Краснов.

– Я вас ненавижу, Антон Антонович!

– Знаю! Стерпится – слюбится.

Старым лисом Долгополов подкрался к молодой женщине.

– Зоя Владимировна? – драматическим тоном спросил он.

– Да, это я, – оглянулась на бодрого старичка в парусиновом костюме Зоя Осокина.

Она была очень мила даже в своем строгом траурном костюме – синие глаза, мягкие губы, челка, выбившаяся из-под черного платка.

– Профессор химии Антон Антонович Петров, – представился старый лжец. – Я был педагогом вашего старшего брата еще в школе и считал его одним из своих лучших учеников. А может быть, и самым лучшим. Я очень любил Витю, – он потянул носом, – примите мои самые искренние соболезнования.

– Конечно, конечно, – Зоя благодарно пожала старческую, но очень крепкую и цепкую лапку. – Спасибо вам, Антон Антонович.

– Узнав, что случилось, вчера выпил два флакона корвалола.

Удивленный Крымов увидел в глазах куратора неподдельные слезы. Врать им было в интересах следствия не впервой. И еще как врать! Но так убедительно? «Вот же старый лицедей! – подумал детектив. – И как быстро вошел в роль! Теперь ведь и я не должен ударить лицом в грязь».

– Андрей Петрович Краснов, – указал на спортивного крепыша-спутника Долгополов. – Мой племянник. Они с Витей играли давным-давно вместе в футбол. Как этот стадион назывался, Андрюша?

– «Локомотив», – ответил тот и перехватил взгляд Зои.

Та кивнула:

– Да, «Локомотив». Я даже приходила туда девчонкой и болела за Виктора.

Крымов тоже пожал молодой женщине руку:

– Мои самые искренние соболезнования, Зоя Владимировна.

– Спасибо вам, Андрей Петрович. А когда же это было? Когда вы играли вместе? Почему я вас не помню?

– Это когда они совсем еще юными были, – сообщил Долгополов. – А потом Андрюша уехал служить в другое место.

Юрий Осокин и Жанна Стрелецкая беседовали друг с другом и то и дело поглядывали на двух внезапно появившихся скорбящих – старичка и молодца. Услышав краем уха, что это знакомые Виктора по школе и юности, Юрий потерял к ним интерес. Разве что яркая брюнетка Жанна то и дело бросала заинтересованные взгляды на Крымова, и тот перехватил-таки парочку из них, а с одним и улыбку. Эта штучка держала ухо востро – точно журналистка. К тому же и мужчина видный, все одно к одному.

– А где вы служите? – больше из вежливости спросила Зоя у Андрея. – Далеко от Москвы?

– Старший спецагент от Небесной канцелярии, – вздохнул Долгополов.

– Не поняла?

– Он у нас разведчик, ему говорить об этом не положено, – сообщил за «племянника» Долгополов. – Клятву давал. Да, Андрюша?

– Да, дядюшка, – кивнул тот. – Клятву и подписку. Кровью.

– Ясно, – откликнулась Зоя.

Они приближались к воротам кладбища, где их поджидали автобусы.

– Вы поедете с нами на поминки? – спросила Зоя. – Очень вас прошу.

И в ее голосе, и во взгляде была явная надежда на положительный ответ. Долгополов озадаченно вздохнул, но потом решился:

– У нас, конечно, со временем не ах, едва на кладбище успели, но поедемте, Зоя Владимировна. Помянем Витю. Святое дело.

– Очень хорошо, – улыбнулась Зоя, – большое вам спасибо.

– А куда поедем?

– В кафе «Хлеб-Соль». Это в Марьиной Роще.

– Отлично, давно там не был. Вспомню детство золотое.

– Вы на машине? – спросила Зоя.

– На моторе приехали, – честно ответил Крымов.

Так и подмывало сказать что-нибудь честное и откровенное на фоне общего тотального вранья.

– Последний автобус, синий, вон он, – кивнула она вперед, – наполовину пустой. «Мазик», кажется, так его наши мужчины называют. Забирайтесь туда.

Через пару минут Крымов и Долгополов сели в небольшой синий автобус, уютный МАЗ-241.

– Чур, я у окна, – сказал Антон Антонович. Сел, поерзал, устроился поудобнее. – А ничего тут, миленько. С корабля на бал. Да, Андрей Петрович?

– Совесть не мучает? – усаживаясь рядом, тихонько поинтересовался Крымов.

– За что?

– За обман? Самозванство, попрошайничество.

– Какое еще попрошайничество? – нахмурил седые брови Долгополов.

– А такое – сейчас на халяву есть и пить будем. На бал ведь едем. Кутью, блинчики с медом, щи. Пироги с мясом и сладкие. – Слушая его, Долгополов даже непроизвольно облизнулся. – Водочку опять же под компот и котлетку.

– Хорошо, – сладостно покачал головой Антон Антонович и счастливо проглотил слюну. – Я проголодался как раз. Хорошо бы, чтобы котлетка с пюре была.

– Фантастика.

– Что такое?

– А то.

– Ты с таким аппетитом об этом рассказываешь, дорогой племянник, Андрюшенька-разведчик. У меня аж в голове помутилось.

– Заигрались вы, Антон Антонович.

Долгополов хитро и зло изменил тон:

– Я только разогреваюсь, Андрей Петрович. Играть мы с вами в кафе «Хлеб-Соль» будем, в Марьиной Роще. И потом, когда все разомлевшие выйдут, еще добавить жару придется.

Через полчаса все высаживались из автобусов у двухэтажного кафе «Хлеб-Соль». Горчаков-старший и Зоя выдвинулись вперед. Навстречу вышла администратор, сказала: «Ваш этаж – первый, охристый зал».

И все устремились за Зоей в кафе, а там и в охристый зал. Мыли руки, кто-то заторопился в туалет, и потом, переводя дух, уже входили в большой золотистой расцветки зал с расставленными специально для такого случая столами, чтобы любой выступающий был на виду.

Крымов и Долгополов неожиданно застеснялись лезть в самые первые, но рядом оказалась Зоя и усадила их как раз возле себя, так, что они оказались через стол лицом к Юрию Осокину и Жанне Стрелецкой. Причем Долгополов оказался визави сводного брата погибшего, а Крымов – яркой и вызывающе красивой Жанны. Она тотчас улыбнулась этому неожиданному соседству, которое ей было явно по душе. Кряхтя, по другую сторону от Жанны уселся седой ученый профессор Горчаков.

– Я рядом с вами, Жанночка, если вы не возражаете, – пыхтя, сказал он.

– Буду счастлива, Илларион Савельевич, – откликнулась та.

Горчаков зорко глянул на Долгополова, затем на Крымова и так же, как и его сын, потерял к ним интерес. Не зная их, он принял этих двоих за дальних родственников. Тем более что все ученые, как люди дисциплинированные, даже самые близкие Виктору Осокину, как их ни просили садиться ближе к родне, поместились своими небольшими коллективами за другими столами. В своем сплоченном кругу генетиков они чувствовали себя защищенными от злого и несовершенного мира, который то и дело вырывал из их рядов очередного гения и отправлял его в могилу. А ведь они, рыцари бессмертия, именно с таким поворотом событий и боролись всю свою жизнь.

Зоя взяла слово, сказала, какой ее брат был удивительный человек, истинный ученый, новатор, всегда искавший новые пути, как будет его не хватать родным и близким и, конечно, науке, которой он занимался. Пока она говорила, Антон Антонович стянул с блюда блин и теперь жадно пережевывал его.

– Воистину, мы с корабля на бал, – прошептал Долгополов своему компаньону, на что тот лишь недовольно нахмурил брови.

Слушая Зою, профессор Горчаков мрачно и с едва уловимой усмешкой вращал глазами, слова «ученый» и «новатор», кажется, растревожили его не на шутку. Но в глазах его, помимо усмешки, явно было и другое чувство – зависть. Все выпили, закусили блинами, пирогами и кутьей. Затем взял слово Горчаков-старший – грузно встал и произнес трогательную речь, которая сводилась к тому, что Виктор был ему как сын и он его любил всем сердцем. Про научные изыскания пасынка он умолчал. После этого выпили по второй и взялись за щи. Затем был «молчаливый» третий тост – за всех упокоившихся с миром. Затем пришла очередь Юрия Осокина – выждав трагическую паузу, он поведал, что Виктор всегда служил для него примером, что он являлся правой рукой сводного старшего брата во всех его изысканиях, что впереди у них было много новых проектов, которым теперь вряд ли сбыться. И вновь выпили и закусили. Потом сказал свое слово еще один профессор, из «коллектива» за соседним столом, напомнил всем о трудолюбии Виктора Осокина и его преданности науке. Снова выпили, не чокаясь, уже по пятой. А наливали каждый раз щедро, как перед атакой. И каждый раз Антон Антонович отпивал изрядно, а третью так и совсем опрокинул целиком, но и заедал с аппетитом. Крымов диву давался: блины и пироги улетали в бодрого старика только так, да и щи он выхлебал очень быстро, качая от удовольствия головой.

И вот насытившись и вяло забросив в пасть в качестве закуски половину блина, Антон Антонович не выдержал и сказал весьма громко:

– А вот я думаю, дамы и господа, что жизнь человека можно продлить хотя бы лет на пятьдесят, просто современная медицина пока что не додумалась, как это сделать. Но ресурсы в организме у человека есть! И еще какие ресурсы!

Генетики за соседними столами дружно закивали головами. Свой человек! Крымов поймал на себе вопросительный и лукавый взгляд Жанны Стрелецкой. Она как будто говорила: какой милый старичок! И спрашивала: а вы тоже так думаете? Юрий Осокин тихонько спросил у Зои: «Кто это?» Зоя негромко сказала: «Это профессор Петров, учитель Виктора по химии».

А вот профессор Горчаков выкатил глаза и спросил с вызовом:

– А с чего вы делаете такие громкие заявления? Библии начитались? – усмехнулся, а затем и рассмеялся он. – Там все по тысяче лет живут!

– Ну, предположим, не все, – риторически заметил Долгополов. – И не по тысяче… А если я вам скажу, что мне…

Крымов повернулся к нему, громко откашлялся, перехватил взгляд разохотившегося до откровений куратора, затем смерил взглядом стакан старшего коллеги, уже пять раз щедро пригубленный и один раз опорожненный, и вновь перевел взгляд на бодрого старика.

– Ну, скажем, больше ста лет, – загадочно молвил Антон Антонович. – А? Намного больше. Что тогда?

Жанна сделала большие глаза:

– Класс!

А Горчаков-старший с иронией усмехнулся:

– Дедуле больше не наливать. – И про себя пробурчал: – Где Зоя его нашла?

Жанна потянулась к могучему седовласому соседу и шепнула ему на ухо:

– Это школьный учитель Виктора.

Тот кисло сморщился:

– Кто, школьный учитель?

– Да, по химии, кажется. Профессор Петров.

– Профессор Петров? Как интересно, – откликнулся Горчаков.

Юрий Осокин был озадачен возрастом бодрого старичка. Зоя Осокина тоже стушевалась – слишком необычно прозвучало заявление внезапно появившегося за столом гостя.

А старенький гость-долгожитель продолжал:

– А если я вам скажу, что академик Рудин и Виктор Осокин добились очень многого и я помог им в этом? Что тогда?

Ему удалось привлечь к себе внимание нескольких ближних столов. И особенно Крымова.