Читать онлайн Шрайбикус original: поиск

^{Старт – 1}

Вчера на дискотеке для экспатов познакомился с одним немцем, пишущим в местном университете диссертацию про сохранение южноандской популяции лам.

Под баварское пивко, которое он заказал нам со словами "только это!", гордо сжав ладонями барный кран, как воткнутый в вершину горы Уаскаран флагшток, выяснилось, что мой новый знакомец сильно раздосадован тем, что, как ему случилось вычитать в телефоне во время прогулки с ребёнком, 58% жителей восточной Германии выступают за проведение Берлином сдержанной политики по отношению к Москве в контексте текущего кризиса вокруг Украины, в то время как 53% населения западных федеральных земель считают необходимыми решительные действия ФРГ против России.

"И знаешь, что, по мнению главного редактора газеты "Welt", является одной из возможных причин такого социального разрыва?" – прокричал мне в ухо под технобиты Паганель и, не дожидаясь моего ответа, отчеканил зазубренную цитату:

"У немалого числа (восточных немцев) чувствуется тяга к народной общности, удовлетворение от проявлений авторитаризма, симпатия к духам уничтожения и распада, силам ценностно нейтрального и замаскированного под демократию нигилизма. Из этих чувств питаются как партия "Альтернатива для Германии", так и путинферштееры (понимающие Путина) на пространстве между Ростоком и Радебойлем."

Я достал пачку сигарет и спросил: "Куришь?"

^{Старт – 2}

Во время обеда в "La Bodega Verda" за соседним столиком сидела очень яркая пара. Седой старик в явно дорогом синем костюме в тонкую белую полоску, с длинными зачёсанными назад седыми волосами и очень ухоженными руками. Рядом с ним на всё кафе блистала шикарная блондинка в ало-красном платье с короткой стрижкой под мальчика. Они о чём-то страстно спорили. Старик то и дело вскрикивал и начинал что-то яростно писать золотой ручкой на белой салфетке, которую потом каждый раз нервно комкал и швырял в лицо блондинки. Она невозмутимо перехватывала этот вызов рукой и пластичным движением балета Виктюка возвращала его на стол перед своим собеседником. Действие длилось примерно пол часа. В конце концов, удачно отбив очередную атаку, блондинка быстро поднесла салфетку к ярко накрашенным губам, улыбнулась, встала и вышла из кафе. Старик испуганно поспешил за ней.

Я увидел, что салфетка осталась на столе, и во мне неожиданно загорелось желание понюхать её. Увидев готовящегося к боевому вылету официанта, я ловко наклонился на двух ножках стула в нужную сторону и захватил свою прелесть. Она пахла печеньками и перцовой водкой.

И на ней было написано…

Цены на отдельные группы ввозимых в Германию товаров в апреле 2022 года по сравнению с ценами апреля 2021 года:

1. Общее соотношение – +31,7%.

2. Энергоносители в общем – +157,4%.

3. Природный газ – +300%.

4. Нефть – +77,5%.

5. Удобрения и азот – +185,6%.

6. Первичный алюминий – + 78,4%.

7. Железо, сталь и ферросплавы – +58%.

8. Зерновые – +55,8%.

9. Проседание биржевого индекса DAX в 2022 году в денежном выражении – -162 млрд евро.

Посередине салфетки липла кислотно-зелёная жвачка…

^{Старт – 3}

По просьбе знакомого немецкого аспиранта-зоолога из местного университета я вместе с ним отправился в соседнюю Боливию, чтобы помочь его дяде, германскому чиновнику, выторговать у одного влиятельного армейского генерала концессию на добычу лития. А то другой его дядя очень боится, что из-за нехватки этого сырья совсем скоро встанут принадлежащие их семье мотоциклетные фабрики, лишив Германию того уровня благосостояния, за пределами которого в представлении основной массы граждан ФРГ начиналась когда-то Польша, а теперь Болгария с Румынией, то есть Мордор…

^{Старт – 4}

В обед вместе с немецким аспирантом-зоологом и его дядей-чиновником верхом на тренированных наркокараванами мулах начали восхождение к горному имению армейского генерала, вершащего судьбы концессий на добычу лития в Боливии. Весь сегодняшний день дядя-чиновник, пребывая в явно приподнятом настроении, то и дело восклицал "Бергауф!" (В гору!), а я намурлыкивал себе под нос на мотив Гребенщикова "сидя на красивом осле, ла-ла, ла-ла, ла-ла…".

Увернувшись от неожиданно вырвавшегося из плотной листвы цветастого попугая, дядя-чиновник, ехавший передо мной, обернулся с вопросом: "А знаете ли майн юный друг, почему я так широко улыбаюсь?"

– Нет.

– Всё дело в том, что я верю в успех нашего предприятия. Я также уверен в нём как руководство оборонного концерна "Рейнметалл" обоснованно рассчитывает до 2025 года благодаря текущему украинскому кризису получить оружейных заказов на общую сумму в примерно 45 миллиардов евро, став таким образом, по крайней мере в Германии, главным выгодополучателем от сильнейших геополитических потрясений в Европе со времён Второй мировой войны.

– Ах фот оно как!

И тут мы увидели на носу у аспиранта-зоолога гигантского комара и замерли в немом ужасе. Насекомое, размеры которого указывали на возможную близость секретного ядерного объекта, глубоко всверлившись жалом в Паганеля, медленно, но верно накачивалось кровью нашего спутника, всё более становясь похожим на крылатый помидор черри. Аспирант, не выдержав унижения, обеими ладонями со всей силы ударил себя по носу. Комар сочно лопнул, окатив лицо зажмурившегося Паганеля его же кровью. Он открыл глаза и тихо сказал: "Идём дальше"…

^{Старт – 5}

Лёжа у ласково потрескивающего костра под огромным небом боливийской сельвы, усеянном звёздами как фаст-фэшн свитер катышками после первой стирки, я скролю телефон в вечных поисках истины и успокоения души. Рядом тихонько дребезжит колесо с хомяком Вернером (любимцем аспиранта-зоолога), который после двух уколов витаминами компании "Сетмифри" питает электричеством терминал спутникового интернета "Старлинк", купленный мною перед походом в даркнете у каких-то то ли восточноевропейских, то ли африканских военных.

И тут я вижу новость о первой подтверждённой гибели немецкого наёмника в боях на Украине…

И я вспоминаю о том, что в Донбассе всё чаще находят немецкое оружие – стрелковое, гранаты, миномёты. Курсируют фотографии лопнувших немецких касок. Вспоминаю другого вроде немецкого наёмника, который постит классические портреты а-ля Командос с пулемётом и взглядом, говорящим, что его носитель сам с собою бы переспал без долгих ухаживаний и уговоров. Вспоминаю министра культуры Германии в Одессе, очень довольную тем, как она на камеру по-английски послала Россию, используя the F-word. Вспоминаю требования к канцлеру Шольцу заявить, что Москва должны быть побеждённой. И в моей голове начинает звучать то самое место из седьмой симфонии Шостаковича, и я думаю: "А большой-пребольшой ХЕР ВАМ!"

И я начинаю засыпать.

^{Старт – 6}

Сегодня глубоко за полночь я на тяжёлых вертолётах летел по широким коридорам горного генеральского имения, пикирующе врезаясь то в одну, то в другую его стену, измотанный тремя днями разнузданых переговоров о поставках лития в Германию, на протяжении которых хозяин асьенды и его кузены топили меня и моих спутников в реках текилы и удушающих влажных объятий пышногрудых дочерей крестьян, выращивающих на местных склонах кокаиновые кусты.

Ухватив за фалды мундира ускакивающее к чёрту на куличиках сознание, мне с трудом удалось сфокусировать взгляд на оказавшейся прямо по курсу приоткрытой двери комнаты, в которой, как я узнал ещё в день нашего прибытия, живёт камердинер генерала – старый немец – сын нижнесаксонских переселенцев, эмигрировавших в Боливию в первые годы послевоенной разрухи. Из комнаты доносился женский хохдойч.

Тихо-тихо, подкравшись на цыпочках и задержав дыхание, я заглянул. Спиной ко мне на фоне гигантского жк-телевизора, по которому шли новости «Немецкой волны», по-военному вытянувшись с наполненными рюмками в руках стояли камердинер и мои спутники – аспирант-зоолог и его дядя-чиновник. На экране хмурили брови индийской внешности ведущая и украинский посол в Берлине Андрей Мельник. "Немецкие самоходные гаубицы окажутся на Украине 22 июня", – возвестил дипломат.

И вдруг троица в комнате подняла рюмки над головами, а камердинер громко и очень чётко сказал:"Auf die Sommersonnenwende!" (За летнее солнцестояние!). Они торжественно выпили, после чего старый немец на 180 градусов медленно и с хрустом повернул ко мне голову и прошептал: "Проснись, дурак!"…

Очнулся я на полу около кровати.

^{В дорогу}

Три дня и три ночи я бежал по джунглям. Голодный, ободранный и затравленный генеральскими овчарками. Где были мои спутники, я не знал. Помню только, что была короткая автоматная очередь и звериный крик аспиранта-зоолога. Дядя-чиновник пропал раньше – ещё на асьенде во время большой неразберихи.

Всё началось в пятницу днём. В горное имение неожиданно для нашей немецкой делегации двумя караванами прибыли какие-то русские и американцы. После встреч с ними генерал резко изменил своё отношение к нам, что сразу почувствовала вся прислуга и наши конкуренты. Мы начали догадываться, что не видать нам боливийского лития как своих ушей. Ситуация эскалировала во время традиционной вечерней попойки. Я не уверен в том, кто первый вытащил нож, но выстрелил первым мой аспирант и, о надо же было такому случиться, попал он не в русского, в которого целился, а в выскочившего неведомо откуда кузена генерала, до этого два дня не поднимавшего лица из тазика с кокаином. И мы побежали…

И вот три бесконечных дня спустя, продравшись сквозь стену тропических кустов, я вывалился на утоптанную земляную площадку перед маленькой хижиной, из которой доносилась песня в стиле наркокорридо. Я безумно хотел пить и, ни секунды не задумываясь, вступил в дом.

В центре небольшой круглой комнаты я увидел сидящую на табуретке тучную смуглую женщину с химически завитыми кудрями на голове, одетую в голубое платье в мелкий цветочек и синие синтетические сланцы. Она жарила кукурузные лепёшки на портативной электрической плитке, лежавшей перед ней на покрытом цыновкой полу. У ног её вился голенький пузатый малыш. За спиной на стене висел портрет молодого Эво Моралеса. Непонятно откуда звучала музыка.

"Пить! Пожалуйста!" – проговорил я пересохшим ртом. Женщина широко улыбнулась и глазами указала на стоявшую слева от меня пластиковую бочку с водой. Бросившись к ней, я стал жадно руками зачерпывать и заглатывать тёплую мутную жидкость.

Неожиданно в хижину вошёл обветренный старик в полосатом пончо и чёрном котелке. "Анхелия, кто это?" – спросил он хриплым голосом женщину, указывая на меня рукой.

– Просто заблудившийся прохожий, который очень хотел пить. Я решила ему помочь.

– Анхелия, ты как та немецкая бывшая президентша из газеты, которую все там якобы просят помочь как-то договориться украинцам с русскими. Как будто без тебя не справятся! Мало ли кто такой этот молодой человек, и не ищет ли его генерал.

Я испуганно взглянул на женщину, а она внезапно расхохоталась как свинья-лётчик, придуманный Миядзаки. И я увидел у неё за щекой плотный комок листьев коки. Будучи страшно голодным, мне очень сильно захотелось взять его и пожевать. Я мысленно потянулся к нему точно так же как птенец тянется к червячку в клюве своей матери – своей дорогой и любимой Мутти…

От истощения и ощущения безопасности я внутренне демобилизовался и упал в обморок.

^{Предчувствие крови}

Схоронился в джунглях в надёжном месте. Люди генерала продолжают меня искать. Русские с американцами всё на асьенде. По крайней мере их караванов я не видел на дороге. Я её просматриваю.

^{Путь крови}

Юлио, агосто, септиембре, октубре, новиембре… О Пачамама, какие же долгие это были месяцы, недели, дни. Дни, недели и месяцы голодных игр, оглушающего одиночества, когда единственный твой собеседник – твоё же отражение в зелёной воде болота, которой ты пытаешься удалить жажду, которая никогда не проходит. Но и он постоянно шлёт тебя нахер, потому что не узнаёт тебя. Ты стал ему чужим. А я всё равно победил – я переколол их обломком сучка поодиночке, додушивая окровавленными руками, сперва впадая в транс звериного страха, но с каждым новым разом всё спокойнее и расчётливее. Последний был как пациент на операционном столе седого и поджарого хирурга, которому половина города по гроб обязана. Охотники и дичь поменялись местами. Посланный генералом отряд перестал существовать. Но свою пощёчину я тоже получил…

Последний, тот самый, что пациент, захлёбываясь алой как знамя кровью, стекавшей по его щекам из уголков рта, пробулькал, что мы оба дураки. Он потратил лучшие годы на службу генералу – подонку, а я взял на себя столько греха ни за что ни про что, а тем временем моей родной Германии боливийский литий больше не нужен. И сталь не нужна, и нефть с газом. Все баварские и нижнесаксонские заводы пакуют станки и в ближайшее время собираются свалить к гринго в сраное Колорадо. Всё было зря.

"Врёшь, сука!", – прокричал я с гессенским щи и посильнее надавил на его шейную артерию. И заревел… но слёз моих в тропическом дожде вы бы не увидели…

а ведь я не совсем немец…

^{Радужное прозрение и новое начало}

Заколов и задушив последнего врага, я провалился в пустоту. Он и другие до него мне сразу стали безразличны. Я стал себе безразличен. Перестав опасаться чего-либо и прятаться, я вышел на середину продавленной гусеницами и копытами наркокараванов дороги и, спотыкаясь о горбатые корни, побрёл под гору по зелёному тоннелю тропических стен в сторону, как мне казалось, города. К людям, электрическому свету, эспрессо и вокзалу, с которого я мечтал вернуться в Лиму…

Но я очень быстро устал и сел отдохнуть под большим деревом у края дороги, прислонившись к нему спиной. Сердце моё билось отбойным молотком. Пот толстыми жирными струйками стекал по лицу, попадал в глаза и заставлял меня моргать и жмуриться, чтобы прояснить зрение. Сил поднять руки не было.

"Как Гаутама", – подумал я, и от этой мысли мне стало очень весело. Я сам себе разулыбался полупустым ртом. Чернота выбитых зубов рваным ритмом перемежалась грязной желтизной немногих оставшихся.

И неожиданно сперва всё побелело, а затем стало переливаться цветами радуги в стиле винтажных пластиночных обложек. В ушах сквозь ламповое шипенье тускло заныла песня Томаса Нойвирта "That’s What I Am", и я из перспективы птичьего полёта увидел старый гейдельбергский мост, забитый бородатыми мужчинами в замшевых куртках и кедах, во всю глотку ревевшими навзрыд крокодиловыми слезами. Будучи травмированным детством, проведённым в гипермаскулинном и архаичном по своим устоям восточноевропейском дворовом обществе, я заорал вниз: "Мужики, да вы чего все на?!"

На мой крик поднял голову доцент местной кафедры славистики и, затянувшись через экотрубочку ежевичным смузи из персональной термокружки, со снисходительнтй улыбкой спокойно сказал: "Это наш вклад в борьбу с Путиным".

Очнулся я в ночи. Решительно встал и пошёл в город. Я понимал, что мне обязательно нужно попасть в город. Я шёл работать…

^{Релокант}

Тогда, шесть месяцев назад, мне повезло…

Жадно слизывая наждачным языком блестящую росу с гигантского папоротника, я услышал аритмическое тарахтение мотора. Изогнувшись ягуаром и замерев богомолом, я, ползавший до этого в поисках влаги в зарослях вдоль дороги, устремил всё своё зрение и весь свой слух на тропу – в сторону усиливающегося шума. Мускулы мои сжались. Я был готов к встрече с врагом. Я был готов рвать его зубами. Но мне вновь улыбнулась удача…

Из-за поворота, громко кряхтя, выполз залепленный засохшей грязью мотоцикл. Миниатюрный и очень смуглый потомок инков в выцветшей бейсболке с латинскими буквами N и Y, широко и добродушно улыбаясь утреннему свету, вез на прицепе лежавшую на боку беременную женщину. Она явно спала, и я понял, что эти двое мне ничем не угрожают, вернее, не могут угрожать.

Спотыкаясь, я выскочил из своего зелёного укрытия, прохрипев пересохшим горлом что было сил: "Puede ayudarme, por favor!" (Вы можете мне помочь, пожалуйста!). Мотоцикл вильнул от меня и мягко с шелестом въехал передним колесом в тропические кусты у противоположного края дороги. Потомок инков испуганно оглянулся и, увидев меня, потянулся к прицепу, из которого торчал свежеструганный приклад автомата.

Я рывком вытянул руки вверх и, задыхаясь, взмолил по-немецки: "Nicht schiessen! Ich brauche Hilfe!" (Рус. – Не стреляйте! Мне нужна помощь!).

Инк, чуть прищурив глаза, прокричал в ответ: "Aleman?". Я с надеждой судорожно кивнул. Он неожиданно разулыбался, показав мне полусгнившую челюсть.

– Aleman – buena persona! Mi abuelo era alemán. Era un gran pecador, pero era un buen hombre. Que Dios lo perdone!" (Рус. Немец – хороший человек! Мой дед был немцем. Он был великим грешником, но был хорошим человеком. Да простит его Бог!).

Жестом пригласив меня в прицеп, он вытянул мотоцикл из кустов. Женщина не просыпалась…

Мы ехали молча. Часа два. Всё это время женщина крепко спала, еле слышно посапывая. Город оказался, на первый взгляд, совсем небольшим, пыльным и безлюдным. Инк остановился у двухэтажного здания и сказал мне, обернув голову как сова: "Por aquí, amigo! Aquí viven algunos europeos. Ellos te ayudarán." (Рус. – Сюда, приятель! Здесь живут несколько европейцев. Они помогут тебе.).

Я оглядел фасад дома и обнаружил, что на массивной деревянной входной двери нацарапано по-русски "IT-коммуна "Релокация". И тут спавшая всю дорогу рядом со мной беременная женщина, не открывая глаз, демонически засмеялась и высунула на мгновение белый от сока листьев коки язык. Я вылез из прицепа, кивнул в знак благодарности инку и пошёл к двери…

^Эдем

Коммуна оказалась райским убежищем! Дружба, совместный труд и полное отсутствие предрассудков об актуальной геополитической ситуации. Единомышление обволакивало нас – коммунаров – всегда и везде и даже в сортире, где я, испытывая (вроде по Сартру) одно из первых детских сексуальных ощущений, то есть постепенного или стремительного облегчения, наслаждался расклеенной на двери галереей карикатур Николая Ёлкина из "Deutsche Welle". Моим вновь обретённым друзьям из далекой и холодной России очень нравилось напоминать мне творения сотрудника какого независимого либерального СМИ сопровождают меня и их в наших ежедневных, практически гимнастических после местных специй, упражнениях. Я был им искренне благодарен.

Освоив за неделю при помощи платного курса новейшие языки программирования, купленного со значительной скидкой по промокоду известного русскоязычного блогера, я начал вносить свой вклад в жизнеобеспечение Баунти.

Насладившись утренним латте с миндальным молоком, которое нам раз в неделю с запасом привозил британский дипломат с иркутскими корнями, я до обеденной сиесты админил сайты молодых и смелых россиян, белорусов и казахов, желающих добра своим Родинам. И я был хорош.

Уже через месяц мои братья и горячо любимые сёстры свили мне венок из тропических цветов и облачили меня в узбекский халат, обозначив тем самым моё назначение на онори-пост оф chief technical officer of the free Russian's village.

Я любил этих людей. Но в один день всё изменилось…

^{Сука – любовь}

Виной всему опять же любовь. Злая, рваная, с надломом. Ревность схватила меня и лидера коммуны Джимми (по паспорту Дмитрия Козько) за горло стальной хваткой, раскалённой на сковороде, на которой брызгая кипящим маслом жарились наши с ним мозги с того дня, как Кира начала проявлять ко мне больше чем любопытство

Кира. Прелестная, звонкая Кира! Она была чем-то вроде снабженца и экономки коммуны. На её нежных, мраморных плечах грузом грязного тряпья и посуды чадило подгорелыми котлетами для крафтовых бургеров вечно захламлённое, пропахшее мате и косяками домохозяйство десяти половозрелых, но до умиления инфантильных и в то же время до омерзения частью абсолютно лицемерных парней и девушек. И её Фигаро был везде. Труффальдино на стеройдах.

Я приглянулся ей сразу. Как пушистая болонка с анимешными влажными глазами маленькой девочке в сандалиях на белые носочки. Но первые две недели я был для неё лишь экзотичным чудаком (истощавшим и загорелым как чёрт), за которым нужно весело ухаживать. Ей очень нравилось говорить со мной на её безупречном оксфордском английском.

Потом я пришёл в себя и стал доверять моим новым русским друзьям. Я рассказал о своём пути, который на фоне их по-большому счёту теплично-буржуазных биографий выглядел жизнеописанием какого-нибудь то ли венского афериста, то ли героя эпохи первичного накопления капитала из Восточной Европы. И в её глазах засверкали восхищение и обожание. Джимми Козько это сразу заметил. У него было звериное чутьё, и он был единственным в коммуне, кто точно знал чем и зачем он в ней занимается.

Две долгие недели между нами накипало, но в отличие от Хрущёва с Кеннеди мы не смогли и, главное, не пожелали предотвратить кризис…

Он поднял меня глубокой ночью и велел мне немедленно одеваться, но так, чтобы я никого не разбудил. Кира мирно спала рядом. Мы вышли на задний двор, где нас ждал его ближайший друг Ринат. За всё время жизни в коммуне я так и не понял, кем он был по убеждениям: не то тюркским ультранационалистом, ненавидящим любые формы дискриминации, в особенности по этническому и религиозному признакам, не то классическим антисоветчиком, который СССР в глаза не видел. Но одно я знал точно – он был способен на поступок.