Читать онлайн Август навсегда

Глава

1. Теорема опавших листьев

Саша смотрела на свои ладони. Ее заинтересовала линия жизни – тонкая полоска, дугой опускающаяся к запястью. Впрочем, вряд ли корректно было называть ее так, поскольку состояла она из переплетения множества черточек и штрихов, сложившихся в занимательный узор.

А еще ей казалось, это походило на реку: с руслом, притоками маленьких ручейков и небольшими островками. Да, пожалуй, сравнение с рекой ей сильнее нравилось, ведь линии оставались всего лишь линиями, а река – она живая. Вода в ней могла двигаться, как ей заблагорассудится: от тихоходного течения до бурлящего потока, с ревом превращающегося в водопад.

Когда-то Саша тоже была такой. Устремленной и неудержимой.

Не ускользнула от ее взгляда и другая деталь – на обеих руках линии эти различались, причем существенно. Если на одной ладони полоска тянулась вполне умиротворенно, совсем чуть-чуть не дотягивая до запястья, то на второй дела обстояли совершенно иначе. Здесь словно протекала настоящая горная речка, извиваясь на всем своем пути. А потом внезапно обрываясь где-то на середине.

Были и еще отличия, уже в других линиях (насколько она помнила, именовались они линиями сердца и здоровья), но не столь яркие. Саша твердо решила найти как-нибудь время и обязательно выяснить, что это все значило.

Насколько ей запомнилось, в одном из старых книжных шкафов должна была пылиться небольшая самодельная брошюра, в которой подробно растолковывали все эти причудливые узоры. А еще там имелись всякие картинки, которые некогда будоражили ее детское воображение.

По большей части они представляли собой схематичные изображения ладоней с подписями. Но, скорее всего, отпечатанные на самом дешевом оборудовании, они были столь низкого качества, что виделись не человеческими, а принадлежавшими всяким чудным созданиям. Минотаврам, звездным посланникам или лесным гномам.

Александра вдруг вспомнила, как играла с этой потрепанной книжицей в детстве. Одно время она постоянно носила ее с собой, завернувшись при этом в черное покрывало на манер плаща и представляя себя волшебницей, владеющей тайным знанием. В погоне за полнотой образа ей даже удалось тайком стащить из материнского гардероба широкополую шляпу коричневого цвета с желтым цветочным рисунком.

Водрузив ее на голову, Саша ходила по комнатам. Время от времени она останавливалась, раскрывала книгу наобум и, жестикулируя, произносила заклинания, придумываемые на ходу.

«Этис! Атис! Фатис! Морум!» – кажется, звучало примерно в таком духе.

В эти моменты детская фантазия рисовала ее всесильной чародейкой, которая одним движением руки и правильно выбранными словами может наколдовать все, что захочет: коробку конфет из воздуха, мультики в нужное время или чтобы летом выпал снег и можно было кататься с горки.

Так продолжалось ровно до того момента, пока однажды мать, вернувшись с работы пораньше, не застала свою дочь в необычном обличье. Саша оказалась слишком погружена в свои фантазии, чтобы услышать, как отпирают входную дверь.

Что удивительно, гнев родительницы вызвало не поведение дочери, а та самая коричневая шляпа. Мама жутко разозлилась, что ребенок без спроса залез в ее вещи и к тому же испачкал их – Саша сама того не заметила, как в одно из прошлых перевоплощений случайно вымазала шляпку в темно-синей краске.

С тех пор платяной шкаф взялись закрывать на ключ. А Саша постепенно перестала играть в волшебницу, потому как шляпа была одним из важнейших элементов ее образа – без нее, как ей представлялось, она утратила свои способности, и уже никакие заклинания и магические пассы не могли вернуть былые навыки.

Снег летом так и не выпал.

А приблизительно через две недели ей подарили большую книжку с огромным количеством картинок. И в отличие от своих загадочных предшественников, рисунки эти были понятны и просты: улыбающиеся слоны, подмигивающие рыбы и веселые муравьи.

Так потрепанная брошюра забылась, а Саша не стала великим магом.

Детские воспоминания всегда обладали особой силой – не важно, приятные они или нет. Погружаясь в них, человек терял связь с реальностью, что и случилось и с Александрой.

На какое-то время она забылась, перестала обращать внимание на окружающую обстановку, и перед глазами у нее закружился калейдоскоп детства. Правда, картинки представлялись слегка размытые, как если бы близорукий человек снял очки и пошел гулять теплым летним днем в хорошую погоду.

Но прогулка длилась недолго – когда суровая действительность была подзабыта, а боль поутихла, провидению стало угодно вернуть ее обратно в настоящий мир.

Саша услышала характерный стук в окно и, тряхнув головой, разгоняя наваждение, обернулась. Ничего необычного – кошка, наверное, нагулялась на улице и просилась в дом. Точнее, не кошка, а кот. Черно-белый пушистый толстяк.

Ей всегда нравился и даже завораживал его окрас: весь черный, и лишь вертикальная полоса на мордочке, идущая ровно посередине, да кончики лапок были белыми. Кота звали Мессинг – Саша и сама не могла внятно объяснить, почему сделала такой выбор, но имя ему, несомненно, шло. Животным он оказался умным, со спокойным, покладистым характером и любил, свернувшись клубком, спать на коленях у хозяйки.

В отличие от него, второй кот имел куда более горячий темперамент. Того звали проще – Хвостиком. Рыжий непоседа, бывало, задирал Мессинга и временами устраивал для бедняги засады. Учитывая, что и размерами они различались – Хвостик превосходил Мессинга раза в полтора, – последнему приходилось несладко во время их шуточных битв.

Однако такое случалось не столь часто, потому как сильно разнящиеся нравы диктовали им определенное поведение. И если спокойный черно-белый кот большую часть дня предпочитал проводить в четырех стенах, то его рыжий визави выбирал улицу и всевозможные приключения. Дома тот не засиживался, убегая как можно раньше и возвращаясь с приходом темноты. Отчего, кстати, не раз страдал – мордочку Хвостика украшали шрамы, полученные в жестоких стычках со своими хвостатыми оппонентами, да надорванное левое ухо.

Но на этот раз домой возвращался именно Мессинг – видимо, в коем-то веке решил побегать по окрестностям. Или дрых где-нибудь на нагретой крыше одного из соседских сараев.

Саша пошла открывать дверь. Кот тут же нетерпеливо влез в едва показавшуюся щелочку. Два больших желто-зеленых глаза проскользили по ее фигуре и под радостное «мяу!» Мессинг устремился к своей миске с едой, в которой красовалась желанная горка корма.

Александра невольно улыбнулась, наблюдая, как этот любитель покушать, спешно уплетал свою порцию, словно рядом кружила стая голодных собратьев.

Потом она захотела вернуться к своим воспоминаниям, как вдруг почувствовала волну теплого воздуха, исходившую с улицы. Саша еще больше приоткрыла дверь, и прихожую залил свет желто-алых оттенков, таких густых и глубоких, что бывают только у закатов.

Летний день близился к финалу, и солнце, погружаясь за горизонт, окрашивало небо непередаваемой красоты цветами. В сочетании с немногочисленными облаками это создавало впечатляющую картину. Ей чудилось, она лицезреет последние мгновения целого мира.

Время замедлило ход.

Пропали звуки, и все вокруг, каждая частица пространства, ощущала это неизбежное и неумолимое. Завороженная нахлынувшим чувством, Саша вышла сначала на крыльцо, а затем, спустившись, проследовала в небольшой сад, когда-то высаженный ее матерью и за которым ей приходилось ухаживать по мере сил.

Главной ботанической гордостью выступали несколько кипарисов, гордо возвышавшихся над яблонями и кустами смородины. Они, гости из другого мира, напоминали сейчас двух стражников – солнце заходило в пространстве между этими зелеными исполинами. А они охраняли его, чтобы не убежало.

На Александру нахлынуло новое наваждение. Это будто уже происходило много тысяч лет назад: солнце, кипарисы, а еще величественные дворцы из белого мрамора. А ниже, в долине, раскинулись виноградники. За ними возвышались горы, снежные верхушки которых алели, окрашенные прощальными лучами солнца. Все это было так давно, что превратилось в вымысел, как превращаются камни в пыль, дерево – в труху, а люди – в молчание.

Внезапно ее охватила стойкая уверенность, что ее чуть-чуть, и она полностью перенесется туда. В давно забытое место, стертое временем, чтобы там встретить конец мира. Без своих проблем, без прошлого и без такого пугающего, неотвратимого будущего.

Но что-то произошло: волна разбилась о скалы, и сказка, мгновение назад разворачивавшаяся в ее душе, распалась на тысячи брызг, обнажив настоящее. Теперь Саша снова ощутила себя здесь и сейчас.

Солнце скрылось за горизонтом. Она казалась себе пассажиром, замешкавшимся с багажом и из-за этого опоздавшим на свой поезд. А тот неспешно тронулся и, набирая скорость, исчез.

Тяжело вздохнув, Саша бросила прощальный взгляд на то место, где еще совсем недавно проплывал ало-красный диск, и, развернувшись, заторопилась в дом.

Ночью ей не удавалось долго уснуть – сказывалось действие лекарств. Ворочаясь с бока на бок, она пыталась представить себе что-то яркое, способное отвлечь от дурных мыслей, но в голову лезли только такие.

Словно черви, они медленно, но верно прогрызали ее сознание, принося при этом ужасную боль, не столько физическую, сколько душевную. Тяжело было сконцентрироваться на чем-либо, сознание металось, будто человек, охваченный пламенем и отчаянно ищущий способ его затушить.

Ей хотелось кричать, одолевало желание вскочить и бегать по комнате, но она догадывалась, что ничего из вышеперечисленного не поможет.

Лишь ближе к утру, когда кошки залезли на кровать и расположились рядом, их монотонное урчание принесло некоторое облегчение, и Саша смогла погрузиться в сон.

Как ни странно, сновидения были мирными – ей снился стол, украшенный белой нарядной скатертью, поверх которой красовалась огромная хрустальная ваза с цветами.

Желтые, красные, синие, белые – цветов было огромное множество, самых различных видов, некоторые из которых ей прежде и видеть-то не доводилось. Еще квакали лягушки – где-то недалеко находился пруд. Она бестелесным мотыльком летала вокруг этого стола, накручивая нескончаемые круги.

А затем Александра пробудилась – Хвостик, наглец, тыкал в нее горячим носом, намекая на то, что пора бы выпустить его на прогулку. Мессинг, ленивая душа, дрых.

Выбравшись из кровати и выпустив настырного кота на улицу, она с сожалением осознала, что больше уснуть ей не удастся. Поваляться тоже – столько дней в ее жизни оказалось потрачено впустую на такое времяпрепровождение.

Поэтому, собрав волю в кулак, она удержала себя от соблазна еще некоторое время понежиться на мягкой перине и, переодевшись, села пить чай (молочный улун). Хотелось кофе, но доктора настоятельно рекомендовали не злоупотреблять этим напитком. Саша, конечно, понимала, что это не прямой запрет, но к советам врачей прислушивалась.

Пузатый, украшенный замысловатым цветочным рисунком, чайник вскипел быстро, о чем резво просигнализировал протяжным свистом.

Она заварила напитка и стала пить маленькими глотками, то и дело поглядывая в окно. Стояла прекрасная погода – под стать вчерашней. Несмотря на то, что лето вроде бы уже близилось к концу, наступление осени выдавали лишь единичные желтеющие листья.

Они были как редкие седые волоски в прическе женщины, едва-едва перешагнувшей середину жизни – та еще была полна сил и никак не чувствовала приближение старости, но процесс уже шел, и теперь двигалась она не к наивысшей точке, а, миновав ее, планомерно и неизбежно опускалась вниз.

Саше подумалось, что не так страшно, что кроется там, куда предстояло упасть, а страшно то, с каким багажом достигнешь этого финального пункта. Ведь очутившись там, ничего исправить будет невозможно.

«Хотя, – тут же мелькнула в голове подлая мысль, – уже вряд ли возможно исправить что-то сейчас».

И опять, как это часто случалось ее голову начали наводнять страхи и уныние, поднятые по вине одной-единственной зачинщицы. Саша осознала, что еще немного и настроение окончательно испортится. И тогда она снова вернется в свою постель, где будет неустанно глядеть в потолок, терзая себя и пытаясь найти объяснение всему тому, что произошло и происходит с ней. И как обычно, ничего не выяснит – потому как ответов на эти вопросы не существует. По крайней мере, в ее нынешнем положении.

Выход представлялся только один – пойти прогуляться и развеяться. Это не всегда помогало, но выбора не было.

Спешно допив чай, она нацепила первые попавшиеся под руку вещи и чуть ли не выбежала из дома.

Как только свежий ветер, взъерошив волосы, окатил волной свежести, сразу полегчало. Александра прошла через сад и, приоткрыв калитку, вышла на небольшую улочку. Посередине тянулась проселочная дорога, окаймленная по обеим сторонам деревянными домиками. Перед ними были разбиты небольшие палисадники с цветами, яблонями и шиповником.

Между дорогой и этими миниатюрными садами тянулись вытоптанные дорожки.

День назад прошел сильный дождь, и последствия его ощущались до сих пор – тропинка то и дело скрывалась под лужами. Ко всему этому безобразию стоило добавить и слой грязи на дороге, щедро намешанной колесами машин, проезжавших мимо.

Поэтому прокладывать путь было той еще задачей, требовавшей немалой сноровки. Однако возникшие трудности только укрепили в Саше желание идти дальше – любая вещь, способная отвлечь от одолевавших нехороших мыслей и образов, представлялась спасением.

Помимо последствий паводка, имелась и другая незадача: из-за приема таблеток у Саши наблюдались некоторые проблемы с координацией, отчего она становилась жутко неуклюжей. А стоило ей закрыть глаза и слегка качнуть головой, как она могла вообще упасть.

По этой причине приходилось соблюдать предельную осторожность, а иногда и останавливаться, когда преодоление того или иного особо грязного участка требовало от нее дополнительных усилий.

Пару раз, перешагнув через большую лужу и ступив на скользкую грязь, она, стараясь удержать равновесие, была вынуждена выворачивать свое тело, махая руками. Александра походила на оглушенного лебедя, пытавшегося взлететь, но совершенно забывшего, как это делается.

Такое положение дел жутко смущало, ведь кто-нибудь мог заметить или, еще хуже, крикнуть вслед какую-нибудь колкость.

Что ж, ее страхи насчет подобного оправдались – она вдруг почувствовала на себе чужой взгляд. Саша подняла голову и огляделась: действительно, интуиция не подвела – напротив, по другую сторону улочки стояла женщина и пристально наблюдала за ней.

К своему изумлению, Саша не без труда, но узнала давнюю знакомую своей матери. Выглядела та совсем состарившейся и с тем запомнившимся образом из детства имела мало общего.

Откуда она взялась? Уж не следит ли? И что ей нужно?

Внезапно охватила паника – страх, словно охотящийся зверь, набросился на нее из темноты ночи.

А если знакомая матери узнает Сашу? Хотя они последний раз виделись в ее детстве, но, тем не менее… Последуют ненужные вопросы и тягостные попытки ответить, стараясь не говорить всей правды. В ход пойдет нелепая и неумелая ложь, которую, без сомнения, сразу раскусит столь опытная женщина.

К великому ужасу, подруга матери, кажется, приметила в ней знакомые черты. И той оставалось только пересечь дорогу, чтобы заговорить. А следом…

Такой роскоши Саша позволить не могла: кое-как взяв себя в руки, она отвернулась и, стараясь не поскользнуться, быстрее засеменила прочь, не обращая внимания на лужи. Обувь тут же безнадежно запачкалась, но эта маленькая жертва была ничем по сравнению с вырисовывавшимися перспективами.

На ближайшем повороте, хотя это и не входило в ее планы, она свернула, не забыв перед этим оглянуться назад: женщина, оправдав опасения, выскочила на дорогу и смотрела вслед. Значит, узнала или что-то заподозрила.

Александра раздосадовано чертыхнулась и поспешила скрыться. До этого момента она была уверена, что все люди, которые знали ее в детстве (а их насчитывалось совсем немного), либо умерли, либо уехали. Кто захочет жить в таком месте?

Досадный случай испортил настроение и погрузил в тягостные раздумья. Саша будто вошла в полосу тумана. Сознание, задурманенное мыслями, ощущало теперь мир совсем по-другому. Вся прелесть летнего дня: солнце, голубое небо с облаками, похожими на взбитую пену, шелест травы, дуновение ветра, крики птиц – все это стало чуждым. Саша ощутила себя находящейся за непроницаемым стеклом, и окружавшие ее вещи перестали быть настоящими.

Она продолжала идти, совсем не понимая, куда направляется.

Случайно выбралась на параллельную улочку. Дома здесь имели вид получше, и становилось ясно, что хозяева уделяют своим жилищам гораздо больше внимания, нежели она или ее соседи – своим.

На одном из аккуратных фасадов красовалась цветастая табличка с номером дома и названием улицы. Ее габариты отличались от привычных размеров, и поэтому Саше с ее подпорченным зрением даже удалось прочитать надпись – «Львиная улица, дом 19». Звучало забавно. Хотя сама Саша проживала на улице с не менее скучным наименованием и называлась Лисьей.

Такая особенность являлась не совпадением, а чьей-то прихотью – почти все улицы в округе носили названия в честь представителей животного мира.

«Интересно, кто додумался до такого и почему? Любил ли он животных? Или просто другие варианты закончились? Или было лень что-то придумывать? А кто вообще этим занимался? Один человек или несколько?» – ворох вопросов увлек ее, а дурные мысли отступили сами собой.

Погруженная в рассуждения, она и не заметила, как опять свернула и вышла к тупику. Тропинка заканчивалась около забора из кованой металлической решетки. За ним красовался добротный двухэтажный дом, отделанный желтой штукатуркой. Фасад украшал изящный балкончик, с которого на плетеных веревках свисали нарядные кашпо с цветущими геранями.

Засмотревшись, Саша не сразу поняла, что путь перекрыт. Но, не желая возвращаться обратно, она не торопилась уходить.

Вскоре выяснилось, что тупик оказался не таким уж и тупиком – в раздумьях, что делать дальше, Саша повертелась на месте, и в просвете между желтым домом и боковым участком ей попалась на глаза тропинка. Та уводила куда-то в заросли шиповника.

В голове возникла уверенность, что давно, в детстве, она уже ходила по этому пути. Вел он к речке. Саша пригнулась и, стараясь не запутаться волосами в свисавших ветвях, устремилась по тропе.

Шиповник быстро сошел на нет, сменившись перелеском. Преобладали в нем преимущественно березы и, надо полагать, осины – Саша довольно неплохо разбиралась в цветах, в том числе и комнатных, но деревья, несмотря на принадлежность к царству растений, были для нее белым пятном. Уверенно она распознавала только елки, сосны, березы, дубы и клены.

Тропинка начала причудливо петлять, делая совсем уж неимоверные зигзаги. Но, оказавшись в таком месте, она успокоилась и смогла насладиться прогулкой в полной мере.

Едва уловимая улыбка засияла на лице, а походка стала легкой. Когда-нибудь все будет хорошо, когда-нибудь…

Так и шла, пока впереди не показались очень густые заросли, за которыми ничего не проглядывалось. Раздвинув ветки руками, она кое-как пролезла вперед и замерла от открывшейся красоты: прямо перед ней вниз круто обрывался склон, а на его дне неспешно протекала речка. Та была совсем неширокой, течение ее казалось спокойным и тихим. То тут, то там красовались кувшинки и редкие островки рогоза.

На противоположном берегу, у самой кромки воды, возвышались деревья. Отдельные произрастали столь близко, что подмытые, склонились к водной поверхности, уронив свои длинные свисающие ветви прямо в речку. И те, словно зеленые змеи, плавно извивались в потоке. Их движения завораживали.

Саша захотела спуститься. Это был довольно опрометчивый поступок, поскольку, едва ступив на склон, она не удержалась на ногах и покатилась кубарем. Ей повезло, что трава была сухая и съехала она не прямиком в воду. Одежда, правда, все равно основательно перепачкалась и пестрела зелеными разводами.

Но запачканная одежда ей была нипочем, и от своих планов она отказываться не намеревалась. Поэтому, отряхнувшись и двигаясь с двойной осторожностью, Саша все же смогла слезть.

Там она села, скрестив ноги, и начала наблюдать за танцующими кувшинками и извивающимися ветвями. Прилетела стрекоза – совсем маленькая, синего цвета. Та приземлилась прямо на коленку и еще долго рассиживалась, отдыхая. Саша дала своей новой знакомой имя – Актиния.

Время летело быстро. Мысли стали такими же спокойными и размеренными, как эта речка. Стрекоза улетела, но Александра не заметила ее исчезновения – она всецело была охвачена воспоминаниями.

Ей вспомнилось, как когда-то, играя с подругами, она загулялась до самой темноты. Стояло лето, кажется, был август. И, пробегая вдоль маленького ручья, что протекал в ложбине оврага, она вдруг остановилась и посмотрела наверх – а там сияла огромная луна.

В те годы ее зрение (не в пример нынешнему) было намного острее, и ей без проблем удалось разглядеть луну во всем ее великолепии. Спутница земли казалась ей тогда древним божеством, бесспорно живым и величественно взирающим на этот мир с недостижимой высоты.

Тот вечер Саша запомнила на всю жизнь. Быть может потому, что тогда не имелось забот, не существовало боли и печали, и все ее маленькое детское существование, весь ее мир умещался в крошечные рамки. И она пребывала в нем, охраняемая заботой, а ее желания сводились к простым и незамысловатым вещам: поиграть с подругами и игрушками, покушать, посмотреть мультики, не просыпаться рано и не ходить в садик.

Луна на небе с тех пор превратилась в символ спокойствия и благополучия. Ее мягкий свет заливал ночной пейзаж: деревья с их миллионами листьев, высокая трава, отблески, играющие на черной поверхности воды – все это наполняло ее душу ощущением сказки, в которую она случайно попала. Она увидела невероятный мир, приняла его, и он стал частью ее, а она – частью его.

Бесспорно, он казался таким ей именно сейчас, на фоне прошедших лет и перенесенных потрясений. А вот в детстве Саша нашла бы достаточно изъянов ее тогдашнего положения. Но стоит ли нынче думать о таком?

Так или иначе, это лишь воспоминания – Александра не пыталась их анализировать и просто погружалась в далекий и радужный мир детства. Пожалуй, то время – единственный островок покоя посреди бескрайнего штормящего океана.

Внезапно она услышала странный звук, вернувший ее к реальности, и краем глаза заметила движение. У берега из воды вынырнуло какое-то животное, тут же скрывшееся, однако этого короткого мига хватило, чтобы разглядеть его – оно было похоже на большую толстую крысу. Не столько от страха (крыс она совсем не боялась), сколько от неожиданности, Саша вскрикнула и вскочила на ноги. Но незваный гость и сам был напуган и второй раз заявляться не осмелился.

Между тем, этого маленького происшествия вполне хватило, чтобы Александра окончательно пришла в себя и поняла, что у речки она провела несколько часов, сама того не заметив. Солнце уже поднялось в зенит, и совсем скоро его ждал планомерный спуск к горизонту.

А ведь она еще толком не ела сегодня – в последнее время Саша совсем не чувствовала голода, иногда даже забывая о еде на пару дней. Но ей требовались силы, как душевные, так и физические, поэтому питаться приходилось, пускай и через силу. Да и таблетки действовали на ослабевший организм не лучшим образом.

Следовало возвращаться домой.

Саша сорвала на память цветок и стала забираться по склону обратно. Для этого ей пришлось приложить немало усилий, ведь подниматься всегда сложнее, чем кубарем катиться вниз.

Влезть удалось лишь со второй попытки – первая же чуть не закончилась падением. Лишь счастливая случайность уберегла ее от очередной порции зеленых пятен на одежде.

Оказавшись наверху, она решила бросить прощальный взгляд на столь красивое и располагающее к мечтаниям место, мысленно проговорив какую-нибудь приятную вещь или проиграв в голове одну из любимых мелодий, но сделать ей этого не довелось.

И всему виной был Он.

Вначале, когда она только шла сюда и пробилась сквозь густые заросли, Саша не обратила на него внимания – ее всецело захватила речка. Но теперь она оторвала взгляд от воды и подняла его выше деревьев на противоположном берегу, ей стал прекрасно виден силуэт.

Из-за расстояния, разделявшего их, и плохого зрения, Саша не могла лицезреть его во всех деталях. Но и увиденного хватало. В нем чувствовалось зло и что-то абсолютно чуждое жизни. На фоне окружающей природы совершенно неуместное. Болезненное новообразование.

Она моментально позабыла и о чудесной погоде, и об этом прекрасном летнем дне – все это исчезло, ведь там, вдалеке, находился Он. И Он существовал, Он был там.

По спине пробежали мурашки. Сашино тело словно окаменело, она не могла сдвинуться с места, как не может даже шелохнуться маленький ягненок, представший перед оскалившимся волком.

Бедняжка едва дышала, боясь, что Он почувствует ее дыхание и обратит на нее свое внимание. И тогда вся его ненависть и злое естество будут направлены к ней.

Тело не слушалось хозяйки – та будто превратилась в статую.

А Он, кажется, уже начал замечать ее присутствие. Саша почувствовала, как в глубине ее души зарождались совсем плохие мысли. С каждой минутой они набирали силу, все выше и выше поднимаясь от дна. Что будет, когда они покажутся на поверхности? Сможет ли она совладать сама с собой?

Да, бесспорно, Он был в курсе. Он понял, что на него посмели бросить взгляд.

Пальцы на руках сделались холодными, и такой же холодный и липкий пот выступил на ладонях и спине. Во рту пересохло. От волнения перед глазами все поплыло: Саша прекрасно понимала, что еще немного, и она без чувств повалится на землю. Рухнет и покатится вниз по крутому склону, потом упадет в речку, и течение понесет ее уже мертвую. А через время бездыханное тело найдет тихий приют в какой-нибудь заводи, опустится на дно, на мягкую перину из ила и, погрузившись во тьму, канет в небытие.

Вот только Он не хотел этого и вовсе не желал Саше спокойной смерти и упокоения. Наоборот, его задача состояла в том, чтобы принести ей как можно больше боли и сломать ее.

Практически теряя сознание, Саша качнулась в сторону склона, Он внезапно отвернулся, будто не желая подталкивать ее к такой легкой смерти, и оковы, сковавшие тело, рассыпались.

Отчасти этому могли способствовать и громкие крики детей, которые так вовремя выбежали на противоположный берег и кинулись плескаться в речке. Озорные, они, забравшись по колено в воду, черпали ее руками и старались облить друг друга, поднимая при этом неимоверный шум. К счастью, ребятня была так поглощена игрой, что не заметила Сашу, которая была отчетливо видна в своем летнем платье на фоне зеленых зарослей.

Все еще опасаясь, что Он снова обратит на нее свой взор, она раздвинула сплетенные ветви и нырнула в кусты.

Глава 2. Сон разума

Саша намыливала руки, вновь и вновь смывая пену. Раз за разом брала потрескавшийся кусок мыла и повторяла процедуру.

Она не могла остановиться, отчего все больше и больше злилась.

В голове все было сумбурно: страхи и желания, переплетаясь, образовывали что-то непонятное, и вся эта лавина обрушивалась на нее. Сознание напоминало флюгер на крыше, который попал в самое сердце бури – порывы ветра, бешеные и неистовые, вертели его. Изредка он замирал на месте, но только лишь для того, чтобы через мгновение с утроенной силой хаотично завертеться.

По лицу бежали слезы. Саша старалась время от времени вытирать их, и чаще это получалось намыленной рукой – пена раздражала глаза, отчего поток слез становился только сильнее.

Все это могло продолжаться еще долго, но ей посчастливилось уличить момент, и свободной рукой она до упора вывернула кран – толстой ревущей струей ледяная вода хлынула в раковину, подняв сноп брызг. Саша резво подставила голову под обжигающе холодный поток. Затылок моментально онемел, и вместе с этим наваждение отступило.

Но убирать голову она не спешила и прекратила, лишь поняв, что результат закрепился. Только тогда закрыла кран и обмотала волосы полотенцем. Вернувшись в комнату, грохнулась в старое кресло.

Оно осталось еще от матери, все потрепанное, выцветшее с проваленным сиденьем. Оказавшись в нем, Саша приняла довольно противоестественную позу – коленки поднялись почти до груди.

Некоторые люди, чтобы отвлечься, порой использовали достаточно простой и действенный метод – старались погасить свои душевные терзания физической болью или дискомфортом. Иногда Саша могла специально вывернуть руку или сложить ноги так, чтобы они ныли и затекали – и это прекрасно позволяло ей дистанцироваться от наваждения. И сейчас, находясь в такой странной позе, она понимала, что это вносит свою лепту в попытки прийти в норму.

И это, к слову сказать, помогало. Но, наученная горьким опытом, она понимала, что такая методика хоть и обладала эффективностью, но была недолговечна.

Саша повернулась, чтобы ей можно было смотреть в окно, и принялась разглядывать происходящее на улице. А там уже вошла в свои законные права осень. Небо скрылось за непроницаемой стеной облаков, которые щедро делились с землей влагой и этот непрекращающийся дождь нагонял тоску, а вместе с ней и страхи.

Часто поднимался ветер, отнимавший у деревьев их нарядную одежду в желто-красных тонах. И все лишь для того, чтобы поиграться с нею, а потом бросить в липкую грязь.

Оба кота гуляли – неизвестно, что такого приятного они находили в этих прогулках под аккомпанемент дождя и ветра. Саша с сожалением вздохнула – опять вернуться мокрые, перепачканные, и придется ей половину вечера отмывать их шерстку. Впрочем, подумала она о таком скорее машинально, в сущности, это мало занимало ее.

За прошедшее время Саша заметила очень и очень нехорошие изменения в своем состоянии: она все больше отдалялась от окружающей действительности. Часто ей просто было все равно на события, происходящие вокруг. Ее сознание замыкалось на себе, а совесть начинала рыть многочисленные ямы в поисках неизвестно чего.

Порой где-то в самой глубине возникали глупые и ненужные домыслы, которые представляли огромную опасность, так как легко могли выбраться наружу и превратиться в совершенно отвратительные идеи и желания. От этого становилось совсем страшно, а страх порождал еще больший страх.

Пока еще ужасы (Саша это хорошо чувствовала), зарождающиеся внутри, были слабые, и отогнать их хватало сил, однако с каждым днем, с каждым упавшим пожелтевшим листом они набирали все больший вес и значимость.

Идея, что когда кончатся дожди, ей следует возобновить прогулки, почти ежедневно посещала ее.

Запертая в четырех стенах, пусть и в компании кошек, но Саша была обречена. Все остальное являлось лишь вопросом времени.

Несколько раз она решалась на попытки заняться чем-то: пересаживала цветы, обрезала их, думала, как лучше поставить на подоконниках. Рисовала, истратив практически все запасы бумаги и красок. Читала книги и писала глупые грустные стихи.

Но все эти порывы имели лишь временный эффект, и в конечном счете у нее опускались руки. Она бросала одно дело и через некоторое время начинала другое, так или иначе, неминуемо имевшее ту же судьбу, что и предыдущая задумка.

Ощущение своей никчемности, со временем все более твердое, угнетало. Саше постоянно казалось, что у нее ничего не получается: цветы пересажены неправильно и не вовремя, рисунки корявы и бессмысленны. Книги она не может запомнить и постоянно отвлекается на свои мысли в процессе чтения. А стихи… Со стихами выходило хуже всего – они были не искренни и ничего, кроме набора простых заезженных рифм да штампов, собой не представляли.

Она часто злилась, цветы, конечно, никоим образом не пострадали, а вот рисунки и испещренные ее корявым почерком листы с колонками стихов превращались в кучки мелко-мелко разорванной бумаги.

Пожалуй, ей стоило заменить лекарства – те таблетки, что она принимала, явно не справлялись, и, по всей вероятности, организм начал привыкать. Или же (при самом плохом варианте) ее состояние настолько ухудшилось, что требовались более серьезные медикаменты. Подмывало сходить к врачу, но как она дойдет в такую погоду?

Впрочем, истинная причина крылась далеко не в атмосферных явлениях. Саша и сама это понимала. Она давно не видела людей, ни с кем не общалась, и одна мысль, что ей придется вступать в разговоры или хотя бы даже оказаться при большом столпотворении народа, вызывала неподдельный страх и смятение.

Помимо всего прочего, чтобы навестить врача, ей нужно было выехать в город. Туда, к Нему. Стоило только помыслить о таком, как моментально пальцы на руках делались студеными.

Сон подкрался незаметно – навалилась приятная легкость, веки налились тяжестью, а мысли стали спотыкаться одна об другую. Секунда, и Саша сама не поняла, что оказалась в царстве Морфея.

Здесь таилось спасение, ее отдушина, спасение от угнетающей пустоты своей души. Ей снилось что-то отдаленное, абстрактное, но при этом хорошо знакомое. Она путешествовала по фантастическим местам, затерянным среди миллиардов созвездий, укутанных в многокрасочные туманности.

Это были миры, которых не существовало, но которые являлись не менее реальными, чем окружавшая действительность. Саша перестала быть сама собой, теперь ее имя и внешность исчезли, точнее, она стала абсолютно всем, но и ничем определенным, и все это – одновременно.

Подобное завораживало, только вот, как выяснилось, это таило в себе и опасность – на следующую ночь с ней приключилась отвратительная вещь.

Саша чуть не умерла. По-настоящему.

Обе кошки, словно заранее почувствовав что-то неладное, легли не по своему обыкновению на кровать, а разместились в кресле и на диване. Перед тем, как отправиться спать, следовало обратить на это внимание, но Саша была поглощена своими мыслями, чтобы вовремя заметить такую странность.

Когда страсти немного улеглись в ее голове и, казалось бы, спасительная пелена сна мягким покрывалом накроет с головой, Саша ощутила, как она проваливается в бездну.

В груди отчаянно заколотилось сердце. Дыхание сперло, к горлу подкатил ком. Всем своим телом и духом Саша буквально ощутила, что вот-вот умрет, стоит ей позволить самой себе погрузиться в небытие. И она почти успела это сделать, но в последний момент, собравшись с силами, смогла вырваться из липких объятий тьмы.

Наваждение мгновенно покинуло ее.

Разбуженные шумом кошки, навострив уши, уставились на хозяйку. А та уже находилась на грани истерики – шутка ли – почувствовать себя в объятьях смерти.

Кое-как отдышавшись и успокоившись, Саша легла обратно и, накрывшись одеялом, закрыла глаза. Ничего пугающего не произошло. Рассудив, что произошедшее уже вряд ли повторится, она через некоторое время стала засыпать.

Но как только ей довелось добраться до границы между сном и явью, наваждение с новой силой захлестнуло сознание. Теперь было не до шуток. О том, чтобы оставаться в кровати, не могло быть и речи, поэтому она принялась расхаживать по комнате, на ходу включая свет везде, где только можно.

Мессинг и Хвостик от такого поворота событий занервничали и, явно чувствуя настроение хозяйки, принялись ходить за ней следом, изредка мяукая и просясь на руки. Стоило ли говорить, что для Саши их поведение осталось незамеченным – она всецело была поглощена тем ужасом, который обуял ее.

Еще возникла уверенность, что перед ней разверзнется бездна, и в этот-то третий раз неведомая сила не сочтет нужным дожидаться, пока Саша приляжет, а атакует прямо здесь и сейчас.

Находиться запертой в четырех стенах осточертело, и, несмотря на отвратительную погоду и царящую за окном ночь, Саша приняла решение выйти подышать свежим воздухом.

Накинув плащ матери, видавший и лучшие времена, она аккуратно, чтобы кошки не смогли вырваться на улицу, выбралась на крыльцо.

К счастью, дождь прекратился, а ветер утих. Правда, температура опустилась, и чувствовалась прохлада, которая после нескольких минут, проведенных в неподвижности, начала понемногу пробираться под одежду.

Решив не мерзнуть стоя, Саша спустилась с крыльца и направилась в маленький сад. Здесь она немного погуляла, изредка поднимая голову к небу и пытаясь разглядеть звезды – облака расступились, и через прорехи можно было увидеть малую часть небосвода, украшенного многочисленными жемчужинами.

Обстоятельно продрогнув, Саша пришла в себя и готова была вернуться в теплую постель. Но ее внимание привлекла одна интересная деталь. В какой-то момент она заметила небольшую яркую точку в небе и сначала даже приняла ее за звезду, но в отличие от звезды, эта штука двигалась и уже успела поменять свое местоположение, увеличившись в размере.

Стараясь ее лучше разглядеть, Саша проследовала к кипарисам, откуда открывался панорамный вид на раскинувшееся чуть ниже поле (сам ее дом находился на довольно высоком пригорке). Скоро стало понятно – это был какой-то объект, и двигался он прямо в сторону ее дома, при этом замедляя ход и теряя высоту.

Спустя какое-то время загадка раскрылась – по воздуху плыл небесный фонарик. Когда-то она тоже запускала такие, но поменьше. Этот же обладал достаточно внушительными габаритами и летел, судя по всему, издалека.

Когда он оказался на ее домом, ветер наверху внезапно сменился, и его понесло обратно в поле, только левее. От такой резкой смены курса что-то у него приключилось, и скоро он упал где-то вдали.

Его появление словно бы сыграло положительную роль, ведь той ночью, вернувшись домой, Саша легко уснула, и до самого утра ничто не посмело потревожить ее спокойствия.

А на следующий день, как это ни странно, ей овладела поистине спартанская решительность – удивляя саму на себя, она, управившись с делами и хорошенько позавтракав, засобиралась к врачу.

Мысли, как обычно, роем вились в голове, но каждый раз выходило отметать их. В таком ключе процесс подготовки к поездке вышел куда быстрее, и через каких-то сорок минут Саша была готова выдвигаться.

Проверив несколько раз перед уходом, закрыты ли краны, перекрыт ли газ и выключены ли все электроприборы, она потратила еще пару минут, разглядывая себя в зеркало на предмет всяких неряшливостей, и только после этого покинула дом.

День, несомненно, задался самым наилучшим образом. Даже погода благоволила ей – вместо дождя и постылого ветра, тяжелых серых туч и влажной осенней прохлады сияло солнце, а по небу неспешно ползли немногочисленные облачка.

Выйдя на улицу, Саша улыбнулась. Идти оказалось совсем легко, лужи и другие препятствия она огибала с несвойственной ей грацией.

Миновав улочки, хитрым лабиринтом выстроенные много лет назад, она довольно быстро добралась до остановки. Всего в ее краях существовало две остановки: одна трамвайная, вторая для автобусов. Располагались они на почтенном удалении, хотя с помощью обоих можно было добраться до города. Автобусная располагалась ближе и, соответственно, пользовалась куда большей популярностью. Именно поэтому Александра выбрала трамвайную.

И как в воду глядела – остановка пустовала. Расположившись на деревянной скамейке, испещренной надписями, зарубками, а с одного края и вовсе опаленной огнем, она принялась дожидаться трамвая. В этих местах, учитывая довольно приличную удаленность от города, этот вид транспорта ходил редко, но поскольку никто в этот час не досаждал своим присутствием, ожидание было не в тягость.

На душе царило спокойствие, хотя где-то в ее глубине ощущалась некоторая нервозность. Но похожее чувство накатывало перед каждой поездкой, независимо от конечных целей и продолжительности. Другое дело, когда это превращалось в беспричинный страх перед окружающим миром. Ведь он таил в себе столько опасностей и был населен огромным количеством людей, зачастую злых, бестактных, наглых и эгоистичных.

Конечно же, не все его обитатели являлись носителями данных качеств, бесспорно, мир был богат и на хороших, добрых и отзывчивых личностей, однако так уж сложилось, что первую категорию Саша встречала на своем жизненном пути куда как чаще, нежели вторую.

К тому же сама себя она причисляла именно к первому типу и считала плохим человеком. Точнее, раньше она являлась такой. В ее нынешнем положении корректней было бы причислить Сашу к сорту людей сломленных, не хороших и не плохих, просто усталых и пустых.

Она была никакой. Ровно как и ее существование. И цели. И мечты. И будущее.

Мысли проплывали одна за другой. Хорошо еще они не задерживались, проносясь мимо, сменяя друг друга и не вызывая никаких эмоций. Саша, сидя на лавочке, лишь отмечала этот бесконечный хоровод, кружащийся где-то там – в толще сознания.

Но в конечном итоге она увлеклась и забылась. Прошло какое-то время, пролетевшее для нее практически незамеченным.

Саша растерянно осмотрелась – нет, она по-прежнему сидела на остановке. Но зато вдалеке показался трамвай, неспешно двигающийся ей навстречу. Сейчас он проедет мимо, развернется на кольце (как-никак конечная) и, двинувшись обратно, подхватит ее.

Мерно раскачиваясь, иногда неприятно поскрипывая корпусом, старый трамвай прокладывал себе путь. Он громыхал, скрежетал, напоминая древнего старца. Красная краска, которой выкрасили его корпус, являла собой тщетную попытку придать ему лоска, однако даже мимолетным взглядом не составляло труда угадать многочисленные вмятины и разъеденное ржавчиной железо.

Проделав предугаданный ею путь, трамвай остановился, и она поднялась на хлипкую подножку.

Внутри все соответствовало внешнему облику: расшатанные пластиковые сиденья, готовые при каждом движении корпуса соскочить со своих креплений; мутные, запачканные грязью и пылью стекла, сквозь которые окружающий мир искажался, становился блеклым и серым. Пол, устланный потертым резиновым покрытием, усеивали многочисленные заплатки, причем самых различных цветов, размеров и форм.

Саша выбрала место в хвосте вагона. Кроме нее в трамвае никого не было. Не считая контролера, который единственный раз обратил на нее внимание, приняв плату и отдав билет, после чего, потеряв всякий интерес, задремал.

Очутившись в запертом в вагоне и понимая, что назад дороги нет, ее настроение принялось разительно меняться, окрашиваясь в мрачные тона. И мысли, которые еще некоторое время назад так легко было прокрутить в голове и выбросить за пределы сознания, сейчас принялись с новой силой одолевать ее, причем развивали на этом поприще определенный успех.

На приеме, отстояв в очереди, Саша оказалась в маленьком, хорошо знакомом ей кабинете. По-прежнему все подоконники зеленели от изобилия цветов, выкрашенная в одинаковый цвет мебель, кажется, и вовсе не изменила своего местоположения, а из нововведений присутствовало лишь огромное зеркало на стене прямо за спиной врача. Который в этот раз был другим и совершенно незнакомым – Саша стушевалась и не сразу решилась занять привычное место напротив стола.

– Что, в пол вросли? – недовольно сказала врач (женщина с копной рыжих волос на голове, образующих какую-то замысловатую прическу). – Проходите, садитесь.

Она указала на стул, и Саша послушно присела. Оттуда ей удалось более детально рассмотреть женщину: помимо упомянутой прически, в глаза бросалась родинка под носом, а также решительный взгляд голубых глаз.

– Значит, ваша фамилия Эссэкер? – скорее не спросила, а резюмировала врач, листая ее медкарту. – На что жалуетесь?

Саша не могла так сразу высказать все, что творилось у нее на душе, тем более человеку, которого она впервые видела. Да, она отчетливо понимала, что таких, как она, человек этот наблюдал десятками в день, но поделать с собой ничего не могла.

Рассказ получился уклончивым, сбитым, что, в свою очередь, вызвало явное недовольство врача, которая, не отрываясь, перелистывала ее карту и лишь бросала неодобрительные взгляды исподлобья.

Еще Сашу ужасно смущало зеркало – она постоянно отвлекалась и смотрела в него, отчего ей начинало казаться, что говорила не она, а вещало ее отражение. И, странное дело, через некоторое время это начало помогать – объяснять стало легче, смущение как-то само собой ушло. Под конец своего монолога Саше все же удалось поведать о некоторых болезненных вещах.

Выслушав ее, врач какое-то время молчала, раздумывая о чем-то и постукивая накрашенными ногтями по столу, отбивая замысловатый ритм.

– Не нравитесь вы мне, Эссэкер, – наконец резюмировала она, и прикрикнула куда-то за ее спину в сторону двери, – Рязанцев!

– Что значит, не нравлюсь? – растерянно обронила Саша.

– А то и значит. Состояние неважное, вы представляете опасность для общества и самой себя. Определяю в стационар.

От услышанного Александра обомлела. Сказанные слова были какими-то нереальными, словно шуточными. Действительно, может, врач так шутила, решив разыграть пациентку? Это не могло быть правдой.

Но взгляд рыжей женщины ясно намекал на то, что к шуткам на рабочем месте у нее склонностей не имелось.

– Вы не можете…

Саше хотелось еще что-то сказать в свою защиту, но тут хлопнула дверь, и послышался топот. Чьи-то ноги грузно стучали по обитому линолеумом полу, приближаясь.

Александре на мгновение представилось, что это вовсе и не люди бежали к ней, а собакоголовые стражники, состоявшие на службе у рыжей. А сама она являлась не врачом, а злой ведьмой. Саша испугалась так сильно, что вжала голову в плечи и зажмурилась.

Когда она нашла в себе силы открыть глаза, то обнаружила справа и слева от себя двух крепких мужчин, облаченных в белые халаты. Это были никакие не стражники, а санитары. Поглядели они на нее с заинтересованностью в глазах, отчего Саше сделалось не по себе.

Никаких действий они не предпринимали и выжидали. А вот врач поднялась из-за стола и, обойдя его, встала прямо перед Сашей.

– Документы у тебя где? – женщина наклонилась, и их лица оказались настолько близко друг к другу, что Саша, не выносившая подобного вмешательства в личное пространство, инстинктивно отвернулась. – В сумочке?

Она опустила глаза на небольшую сумочку, лежавшую у Саши на коленях, и протянула руку, желая ее получить. Но Саша до того обомлела, что пальцы не слушались и если даже пожелала отдать все сама, ничего бы не вышло.

– Рязанцев, разберись, – раздался приказ.

Один из санитаров взялся за сумочку и потянул на себя. Но и у него сразу отобрать не вышло. Видя сопротивление, к процессу подключился второй санитар, зачем-то обхвативший Александру за плечи. Вцепился он грубо, так, словно ее заключили в металлический обруч. Из такого капкана выбраться было невозможно.

Совместными усилиями они смогли совладать с бедняжкой, и сумочка очутилась у Рязанцева. Повертев ее и повозившись с застежкой, тот начал вытряхивать содержимое прямо на стол.

Посыпалось всякое разное: смятые чеки, обрывки листков, обертки от конфет, какие-то фигурки, книжка в мягкой обложке, два брелока с ключами, маленькая пачка кошачьего корма, мятные конфеты, два блокнота, ручки, карандаши и фломастеры, гигиеническая помада, маленькая косметичка, зеркальце и много чего еще.

На все это врач смотрела без интереса, ожидая главного блюда – документов. Но таковых в недрах сумочки не нашлось.

– Светлана Николаевна, – оправдывающимся тоном обратился Рязанцев. – Как бы и вот.

В подтверждение своих слов он перевернул сумочку и потряс над столом. Внутри и вправду было пусто.

– Карманы проверьте, – деловито распорядилась Светлана Николаевна.

Сашу быстро и умело обыскали, ради чего заставили подняться. Не найдя требуемого, Рязанцев развел руками. Саша осталась стоять, удерживаемая за руку вторым санитаром.

– Где твои документы, Эссэкер? – голос прозвучал строго и решительно и не сулил ничего хорошего.

– Я их дома забыла, – сказала Саша и испугалась.

Она всегда пугалась, когда говорила правду, ожидая, что ее гарантированно воспримут за ложь. В этом случае не приходилось сомневаться, что так оно и выйдет.

– Тогда как тебе дали карточку в регистратуре? – резонно поинтересовалась Светлана Николаевна.

Голос ее прозвучал чуть мягче – та, видимо, чувствуя свою полную власть и превосходство над Сашей, решила сыграть в кошки-мышки.

– Там старушка добрая, она меня запомнила по прошлым посещениям и без паспорта карточку выдала, – ответила Саша, сбиваясь почти на каждом слове.

Она нервничала. И нервничала бы, даже если рядом не находились санитары и никто не удерживал ее за руку. Происходило это оттого, что говорила чистую правду. Правду, в которую никто из присутствующих не поверил. Но Саша действительно забыла паспорт дома. Что поделать – от таблеток она была сама не своя.

А бабушка в регистратуре действительно ее помнила. Скорее всего, благодаря фамилии: она у Саши оказалась довольно редкой и наверняка в больнице была такой единственной.

– Да и черт с ним, – Светлана Николаевна убрала ее медкарту в стол. – Определим пока как неизвестную. Что уставились? Увести.

Саша хотела опротестовать такое поведение, но сжавшаяся хватка санитара красноречиво дала понять, что спорить не стоит. Да и вообще сопротивляться.

Ее повели прочь.

Когда они вошли в помещение распределителя, в нос шибанул настолько ядреный букет «ароматов», что к горлу подкатила тошнота.

В палате было светло. Всю ее площадь занимали равноудаленно расставленные койки. Голые, без матрасов. На них лежали люди. Некоторые находились в больничной одежде, другие без нее. Вели себя тоже по-разному: кто смирно, кто бился в припадке. Но все до единого оказались привязаны по рукам и ногам к кроватям.

Прямо у входа располагалось большое кресло, в котором восседала медсестра. С усталым видом она оторвалась от каких-то записей, что держала в руках, и без всякого интереса взглянула на Сашу. Та уже была переодета в больничную одежду, вид имела растерянный и прятала глаза.

– Что, опять? – недовольно отозвалась медсестра, а потом оглядела Сашу и смягчилась. – И эту на вязки? А по виду и не скажешь. Ладно, давайте ее в самый конец, там вроде места остались еще. Эй, Рязанцев, ты как с ней разберешься посиди пока за меня, а мне надо кое-куда сходить будет.

Рязанцева новость расстроила. По всей вероятности, поэтому Сашу и привязали как-то уж слишком жестко, видимо, в отместку. Бедняжка не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, образовав с койкой чуть ли не единое целое. Хорошо только, что голову не зафиксировали, и она могла хотя бы приподнимать ее и видеть, что происходит вокруг.

А творилась вокруг форменная вакханалия. Больные, примотанные к кроватям, создавали такой гвалт, что уже через пару минут пребывания у Александры начали болеть уши. Пока ее вели, она этого и не замечала, но теперь могла оценить по достоинству.

Выяснилось, откуда в помещении стоял такой смрад – пациентов не отвязывали, чтобы сходить в туалет, и они ходили под себя. Наверное, именно поэтому отсутствовали матрасы – нечистоты попросту стекали сквозь сетки, оказываясь на полу.

Отведя глаза от отвратительной картины, она попыталась найти что-нибудь, на что можно было смотреть без омерзения. Сначала попробовала разглядывать потолок, но тот был в потеках и, что удивительно, в отпечатках человеческих рук. Как они могли там оказаться и чем именно пришлось их вымазать, чтобы оставить подобные следы, думать не хотелось. Саше сделалось противно.

Тогда она обратила свое внимание на окна, коих в палате насчитывалось несколько штук. Пускай грязные, вымазанные не пойми чем и зарешеченные, они, тем не менее, являлись единственной связью с окружающим миром. И свет, изливавшийся из них, говорил о том, что не все потеряно. По крайней мере, где-то светит солнце.

Подумав о солнышке и небе, о свежем ветре, о безраздельном просторе над головой, Саша заплакала. Это были горькие слезы надежды.

Вытереть их не имелось никакой возможности и они, еще горячие и живые, стекали по щекам.

Она корила себя за то, что вообще выбралась из дома. Поехала в город. Он, злой и жестокий, словно поджидал ее. Да, произошедшее с ней было явно продиктовано его злой волей. Кто, если не Он, подсадил эту злую и холодную врачиху вместо ее привычного специалиста, к которому она изредка ходила.

Добрейший Денис Дариевич никогда с ней не обращался плохо, а про то, чтобы поступить таким образом, даже и речи быть не могло. А ведь он наблюдал Сашу в гораздо более плачевном состоянии. Где он теперь? Почему не здесь? Почему не с ней?

Саша продолжала плакать.

Мысли лезли в голову одна хуже другой. Что ей делать? Почему ее, словно буйного зверя, привязали к кровати? Зачем держат против воли? Она ведь сама приехала, добровольно пришла на прием. Ей просто хотелось сменить таблетки, чтобы не бродить такой растерянной.

Надолго ли здесь она? Что-то ей подсказывало, что палата, больше похожая на филиал ада, была всего лишь вратами, и то, что ждет ее дальше, будет много кошмарнее.

От тех ужасов, что нарисовало ей сознание, Саша плакать перестала. Было слишком страшно. Ее начала бить мелкая дрожь, по телу забегали мурашки. Она сделалась будто вся деревянная. Сердце застучало в груди так, что ей стало тяжело дышать. Окружающий шум отошел на второй план, начал рассеиваться, не замечаться.

Александра уставилась в потолок. Он уже виделся не таким противным. Пелена перед глазами сделала его невнятным, отпечатки рук превратились в блеклые пятна. Крики и стоны пациентов притихли. Они раздавались откуда-то издалека, глухие, едва различимые.

Отступил страх. Саша погружалась в себя, и окружающий мир со всеми его грязными делишками был не более чем нехорошим воспоминанием, которое, стоит только захотеть, можно выкинуть из головы. Оно бы рассеялось и растворилось.

Веки опустились сами собой, наполнившись каменной тяжестью. Мир перестал существовать, уступив место бескрайней темноте. Этот сгущавшийся со всех сторон мрак ощущался как нечто осязаемое. Он окутывал все ее естество, выступая в роли мягкого покрывала, уберегая ее от всего того, что могло причинить вред.

Саша утопала в этой беспросветной тьме, погружаясь все глубже и глубже. И отдаляясь от бесполезных забот мира.

Она была так близка к тому, чтобы навсегда скрыться внутри этого, но что-то резко одернуло ее: раздался протяжный звук трубы. Он взбудоражил ее и выдернул обратно в грязную палату.

Открыв глаза, Саша осознала, что продолжает лежать, привязанная к кровати, а рядом с ней все так же буйствуют люди. Ее путешествие длилось от силы пару минут. И она опять заплакала, понимая, что обречена.

– Новенькая, верно? – донесся до нее голос, каким-то чудом различимый на фоне нескончаемого галдежа. – Не очень-то ты похожа на завсегдатаев сего достопочтенного заведения.

Саше подумалось, что обращаются к ней, и повернула голову. На соседней койке лежал такой же примотанный мужчина. Лицом он был довольно молод, но вот голос звучал много старше. Внешность его представлялась в целом заурядной, если не считать слегка раскосых глаз и очерченных скул.

– Первый раз, да? – уточнил незнакомец, смотря на нее.

Глядел он без злобы, с некоторым азартом. Наверное, заскучал и решил развлечь себя беседой.

Александра раздумывала, стоит ли затевать разговор. Мало ли, вдруг это запрещено, или же ее собеседник наговорит чего-нибудь нехорошего. А ей и без того приходилось ой как несладко.

Но любопытство взяло верх, да и поговорить с кем-то хотелось, чтобы забыться. Тем более перед ней находился такой же лишенный возможности двигаться человек.

– Да, первый раз, – глухим голосом ответила она.

– Оно и видно, – тот сделал зрачками круговое движение, как бы охватывая все окружающее, – здесь, как видишь, в основном менее адекватные пациенты. Они могут орать, голосить, надрываться, реветь, плеваться и бог знает, чем еще заниматься, но только не горько плакать. А ты заплакала именно так. Случай правит, случай травит. Как сюда умудрилась попасть?

– Я пришла за новыми таблетками, – Саша говорила медленно, выстраивать фразы ей было тяжело. – В смысле за рецептом. Прошлые плохо работали. А меня сразу сюда упекли. Это все новый врач, я раньше ходила к другому.

– Уколы какие-нибудь делали? – поинтересовался незнакомец.

– Нет.

– Повезло, – он показал зрачками вбок, туда, где была еще койка, на которой примотанный человек лежал смирно, без движений и, скорее всего, спал. – Они обычно порцию аминазина бахают в задницу. После нее сначала тормозить начинаешь, потом в сон клонит, а дальше отрубаешься. На тебя порцию пожалели, экономят. В твоей власти – наше счастье. Так, говоришь, взяли и сюда притащили?

– Да. Я ничего такого не делала. Рассказал про тревоги, ей почему-то не понравилось.

– Она не из-за этого тебя сюда отправила, – в его взгляде вдруг проскользнуло удивление. – Ты разве ничего не слышала про эпидемию?

– Какую эпидемию? – насторожилась Саша, но потом унялась: до нее дошло, что разговаривала она с психом, и его слова точно не стоило принимать на веру.

– В городе что-то случилось. Я слышал, завезли какие-то испорченные лекарства. Хотя кто-то говорит, что новый наркотик. А еще я слышал про испорченную воду в системе водоснабжения. Но так или иначе, но люди вдруг стали ехать крышей пачками. Городские больницы переполнены, везут в областные и пригородные. В этой палате, например, почти все из города.

– Но зачем сюда положили меня? Я не сошла с ума.

– На всякий случай. Это рыжая прокураторша перестраховывается, – он ухмыльнулся, видимо, довольный получившимся сравнением. – Проще тебя сразу закрыть, чем потом ловить.

– Ловить?

– Говорю же, люди сходят с ума. Сначала ходят потерянные, а через денек начинают на других бросаться или чего похуже. Тебя как зовут?

– Саша.

– А фамилия?

– Эссэкер, – ответила она, хотя тут же укорила себя: ей не следовало делиться личной информацией с каким-то психом. Он мог быть опасен.

– Солидно, – тот состроил смешную гримасу, сделавшись напыщенно-чванливым.

Саша не смогла сдержать улыбки.

– Вот видишь, не все так плохо. Держи хвост пистолетом, – посоветовал незнакомец.

– А как вас зовут? – решилась спросить она, видя, что ее собеседник вроде бы отнесся к ней с теплотой.

– Оу, – он закатил зрачки, делая вид, что пытается это припомнить. – У меня много имен. Жил я славно – но злонравно. Местные зовут меня Деймос.

– Это бог страха, да? – догадалась Александра.

– Не страха, ужаса, – с довольным видом уточнил он. – А ты молодец, раз такое знаешь. Тут большинство, сама видишь, о таком если и слышали, то давно позабыли. Про санитаров и медсестер с врачами я молчу, у них свои дела.

– А можно еще спросить вас?

– Валяй.

– Как вы сюда попали? Вы же нормальный.

– Я здесь отчасти по собственной воле, – он поджал губы и закачал головой, как бы негодуя: вот они, превратности судьбы. – Видишь ли, несмотря на то, что ты отнесла меня к нормальным, некоторые мои деяния нормальными назвать было бы сложно, особенно что касается буквы закона. Поэтому я решил воспользоваться ситуацией и спрятаться в рядах тех, среди которых искать меня вряд ли будут. Скрылось благо – тело наго. Да и эта эпидемия началась как нельзя кстати. Ты кажется, испугалась?

Саша действительно опешила – ее собеседнику за какую-то минуту удалось нагнать на нее страху. Ведь получалось, перед ней находился бандит, у которого неизвестно какие злодеяния имелись за плечами, раз он прятался в таком месте.

– Не бойся, – поторопился ее успокоить Деймос. – Я не маньяк, не убийца, не грабитель и не вор. Так, небольшие финансовые махинации. Думаю, это не настолько для тебя предосудительно?

– Вы украли деньги? – приглушенно спросила Саша, словно опасаясь, что их подслушивают.

– Я бы не сказал, что украл, скорее присвоил.

– Разве это не одно и то же?

– Нет, – уверил он ее. – Когда крадут, они забирают себе чужое. А когда присваивают, забирают то, что и без них и так украдут.

– И много вы украли? – забылась она и спросила то, чего спрашивать явно не стоило.

– Если бы я украл много, мне бы не пришлось сейчас куковать здесь, – он снисходительно улыбнулся, так, словно разъяснял малому ребенку, почему идет дождик или отчего летом тепло, а зимой холодно и снег. – Но что-то мы все обо мне да обо мне. Лучше скажи, ты хоть своим родным сказала, что сюда пойдешь? В такой суматохе вряд ли доктора станут в ближайшее время оповещать родственников. А без них и передачек тут тяжко. Особенно, что касается кормежки.

Саша молчала, не зная, что ответить.

– Понятно, – к счастью, ее собеседник оказался понимающим человеком и с лишними расспросами не полез. – Неминучесть – нашу участь.

– Коты! – вдруг опомнилась Саша. – У меня дома два кота остались! Кто же их кормить будет, если я здесь останусь?! Как же они там?!

Она запаниковала и не могла сдержаться – опять двумя ручьями полились слезы. Александра упрекала себя за то, что совершенно забыла о них. Думала только о себе. А как же Мессинг с Хвостиком? Как они проживут без нее, без домашнего тепла и без еды? Насколько ее тут оставят? На пару дней? На неделю? На месяц?

Ее новый знакомый говорил ей что-то, пытаясь успокоить, но она его не слышала. Сознание застелили нехорошие мысли. И она не могла их прогнать. Кажется, Саша без устали твердила, будто в бреду, что ей нужно выбраться, уйти отсюда любым способом и вернуться домой, к своим котам.

Когда успокоилась, сосед по койке изменился в лице и взирал на нее с необыкновенным вниманием. Шуму в палате заметно прибавилось, где-то рядом на повышенных тонах бранились двое людей.

– Это санитар, – объяснил Деймос, – его так и не сменили, вот он и разозлился. Отрывается на бревнах. Тут так привязанных называют. Но и его понять можно. Такое терпеть не каждый осилит. А деваться ему некуда, по правилам внутреннего распорядка в этой палате всегда должен находиться наблюдающий. От греха подальше. Ты как себя чувствуешь?

– Простите, – стыдясь, Александра не смогла поднять на него глаза. – Со мной такое бывает иногда, если сильно перенервничаю. Как вы думаете, меня скоро выпустят?

– Ответ на твой вопрос, пожалуй, и сама Светлана Николаевна не знает, – он устремил взгляд в потолок. – Они пока с документами будут разбираться, даже учета всякого лечения столько времени пройти может. А фамилия у тебя на букву «э» и ты будешь в хвосте любого списка. У тебя ведь в паспорте такая фамилия указана, действительно Эссэкер?

– Да, – Саша замешкалась, думая, упоминать ли про оставленный дома паспорт или нет, и все же решила сказать. – Но мой паспорт дома, я забыла его с собой взять.

– Как же они тебя приняли без паспорта? – изумился Деймос.

Саше пришлось рассказать историю про добрую бабулю в регистратуре.

– Да уж, оказала она тебе услугу. Добрыми намерениями выстлана дорога в ад. Но и рыжая тоже хороша, совсем топорно начали работать. Без документов и сразу на вязки. Ты ведь не буйная, – он еще раз взглянул на нее, как бы подтверждая свою правоту. – Ничего, мы что-нибудь придумаем.

– Вы о чем? – не поняла Саша.

– Понимаешь, – он взял какую-то задушевную интонацию, – если бы тебя тут упрятали по закону и по правилам, я бы принял это как должное. Прихотливой волею. Все-таки я не врач и не могу определить, здоров человек или нет. И не могу решать, что правильно, а что нет. Но в твоем случае мы столкнулись с врачебным произволом. Забирать человека просто так, по наитию, без всяких на то прав, да и еще связывая, словно дикого зверя или какого-то преступника. Тут уж извини, но меры принимать нужно. Я помогу тебе выбраться отсюда.

– Правда? – обрадовалась Саша, но снова спохватилась, напоминая себе, что общается она с пациентом психбольницы, пускай даже утверждающим, что попал он сюда по собственной воле. – И как вы намерены это сделать?

– Для начала необходимо отвлечь санитара. Пока я буду этим заниматься, ты выберешься из палаты. Дверей, как видишь, тут нету, поэтому с этой частью плана, я уверен, ты справишься легко. Само отделение, по идее, запирается, но, насколько мне известно, так делают только на ночь, а сейчас, как видишь, день. Самое главное – раздобыть одежду. Но в раздевалку попасть не удастся. Если ты не брезгуешь, в конце палаты свалены вещи, которые используют вместо тряпок, чтобы убирать пол. Сама понимаешь, в каком они состоянии, но это единственный шанс. Если ты, конечно, по-настоящему желаешь отсюда выбраться. На проходной тебя в больничной одежде не выпустят, а вот в цивильном – запросто. Тем более ты новенькая, а значит, в лицо тебя никто пока не запомнил. Сойдешь за родственницу какого-нибудь умалишенного, пришедшую к нему на свиданку. Только я бы тебе рекомендовал в той одежде особо близко к персоналу не приближаться. А то учуют.

Закончив свою тираду, он с распаленным видом уставился на Сашу, ожидая ее реакции. А она не знала, чего и говорить, потому как прозвучавший план отдавал настолько неприкрытой бравадой, что казался фантазией ребенка. Но подавать виду она не стала, и говорить что-либо предосудительное тоже – мало ли насколько сильно это могло разозлить ее будущего спасителя.

Вместо этого Саша поинтересовалась, как он намерен осуществлять задуманное, находясь крепко-накрепко привязанным к кровати.

– Так это самое легкое, – просияв, отозвался Деймос и поднял руки.

Они у него свободно оторвались от кровати – каким-то непостижимым образом ему удалось высвободиться. А далее этот авантюрист незамедлительно приступил к задуманному. Саше оставалось только безропотно наблюдать за происходящим.

Хитро извернувшись, он, не поднимаясь, отвязал ноги и незаметно соскользнул на пол. Санитар продолжал с кем-то препираться и орать, поэтому до остальной палаты ему не было пока никакого дела.

Деймос же на корточках подкрался к ней и в два счета отвязал ее. Высвободившись, Саша по его примеру сползла на пол. Ее тоже не заметили.

– Повезло, что они столько народу сюда набили, – быстро шептал он, вертя головой и оценивая обстановку. – Рязанцев так рассвирепел, он и целый пароход, проплывающий у себя за спиной, не заметит. А мы с тобой куда меньше парохода, так, две лодочки, плывущие по течению жизни. Ну ладно, бог с ним, ты сейчас, главное, ползи за мной. И не высовывайся.

Распластавшись, он немедленно приступил к своему плану. Саша пристроилась следом.

Куча одежды была свалена в углу. Пахло от нее невыносимо. Саша не могла представить, что надевает ее. Не получалось у нее и запустить в эту гору тряпья руку.

– Я все понимаю, – скороговоркой зашептал под ухом Деймос, – вид неприглядный, да и амбре соответствующее, но, юная красавица, если ты сейчас не переоденешься, план пойдет насмарку. Я уже не говорю о том, что стоит поспешить: в любой момент сюда может заявиться медсестра. А двоих отвлечь я не смогу.

И Саша, превозмогая брезгливость, стала разбирать вещи, подыскивая что-то подходящее. Про то, что ей еще и придется это напяливать на себя, думать она не осмеливалась.

Но все разрешилось как нельзя лучше – нашлась нетронутая одежда, которую еще не успели использовать для уборки. Запахами она, к несчастью, пропитаться успела, но это можно было и потерпеть. Александра надела ее поверх больничной формы, и вышло не так противно.

Ее спутник, узрев Сашу в новом образе, поднял большой палец. Затем жестом показал ползти за ним. По-пластунски они достигли коек, находящихся ближе к выходу.

– Как только я его отвлеку, ты тихонечко выбирайся отсюда, – инструктировал Деймос. – Старайся сделать это быстро. После по отделению не беги. Если встретишь кого, соври, что потерялась. И побольше уверенности в глазах. Здесь тебя никто не знает и не заподозрит, – он окинул взглядом ее наряд, – тем более в таком облачении.

Он хихикнул, и было отчего. Найденные вещи, судя по фасону, принадлежали какой-то бабуле. И бабуля эта обладала фигурой дородной, а вот Саша пышностью форм не отличалась, отчего бабушкины вещи висели на ней, как на вешалке.

– Ладно, сойдешь за бедную родственницу какого-нибудь несчастного, – подбодрил ее Деймос. – Сюда и не такие захаживают.

– А обувь? – опомнилась Саша.

В наваленной одежде никакой обуви не нашлось, да и зачем она была здесь нужна ей ведь пол не вытереть.

– Все, что сложно – ненадежно, – он наморщил лоб, раздумывая. – Ничего не поделаешь, придется так идти. Не волнуйся, у тебя рейтузы черные, если ноги под нос совать не станешь, не заметят. Ты часто смотришь на чужую обувь? То-то же. Все, я пошел.

– Подождите, – Саша ухватила его за рукав, – а как я узнаю, что Вы начали отвлекать санитара?

– Не волнуйся, – он мягко взял ее ладонь и отвел в сторону, – ты сразу поймешь.

Улыбнувшись ей на прощание, Деймос пополз под койками на другую оконечность помещения. Саша принялась ждать и смотрела во все глаза.

А дальше случилось следующее: добравшись до койки, которая располагалась у самых окон, он поднялся во весь рост и замахал руками. Рязанцев, занятый своим делом, пациента-нарушителя даже не заметил. И если бы этот самый санитар не стоял рядом с выходом, в принципе, можно было проскользнуть мимо и без всяких ухищрений. Но тот, как назло, держался именно у дверного проема.

Видя, что привлечь внимание не удается, Деймос поступил решительно – наклонившись и подняв что-то с пола, он замахнулся и бросил это в Рязанцева. У того на белом халате тут же возникло размазанное коричневое пятно.

Саша и подумать не могла, что ради нее пойдут на такие жертвы. С другой стороны, что взять с психа? А в том, что ее новый знакомый – умалишенный, сомневаться не приходилось.

Словно бы в подтверждение ее догадки, после броска тот заорал и пустился в пляс. Ни один санитар в мире такого отношения к себе стерпеть бы не смог, как не смог и Рязанцев – забыв обо всем, он рванулся навстречу своему обидчику. Путь был свободен.

Александра засеменила к выходу. Краем глаза она успела увидеть, как ее спасителя повалили и, кажется, стали отвешивать тумаки. А дальше она проскользнула к выходу. В спину ей заорал какой-то сумасшедший, по всей вероятности, заметивший ее хитрый маневр, но кто к нему стал бы прислушиваться?

Оказавшись в коридоре, она растерянно заозиралась и, чуть подумав, решила идти туда, где коридор резко поворачивал. Как минимум, свернув за угол, ее уже не увидит санитар, если вдруг, привлеченный криками того сумасшедшего, решит проверить, что происходит вне палаты.

Мысленно поблагодарив Деймоса, она размеренным шагом пошла в выбранном направлении. За углом коридор продолжался и тянулся довольно далеко.

По одну сторону располагались палаты – эти имели двери, каждая со своим номером. Что происходило внутри, оставалось неизвестным, все они казались запертыми.

На другой стороне находились зарешеченные окна, ведущие во внутренний дворик.

Она успела пройти совсем немного, прежде чем дверь одной из палат распахнулась, и из нее вышла, пошатываясь, медсестра. Вид та имела отчужденный и расслабленный, но, завидев незнакомку, сразу подобралась, насторожилась.

– Ты кто такая и чего здесь забыла? – довольно грубо обратилась она к Александре и преградила дорогу.

Саша вдруг поняла, что действовать нужно было так же категорично, как это делал Деймос. Если она начнет сейчас мямлить, что потерялась, медсестра в два счета вычислит ее и отведет обратно. Или затребует подробностей, к кому шла, и возьмет да и проверит. Вот она и принюхиваться начала.

Медсестра и вправду стала вбирать в себя носом воздух и морщиться.

Саше следовало принимать меры немедленно. Вспомнив о своих котах, оставшихся одних, о грязной палате, что в перспективе поджидала ее, она собрала волю в кулак. Из глубин сознания поднялось нечто утерянное, давно забытое.

– Что вы своим носом водите?! – выпалила она в схожей нагловатой манере. – И зачем тыкаете?! Мы на брудершафт не пили! Не видите, к брату я шла, навестить хотела. А тут понаделали коридоров, черт ногу сломит! Как отсюда выйти?!

Медсестра от такой наглости оторопела, явно не рассчитывая получить отпор. Но, словно узрев родственную душу, быстро раздобрела и приобрела расслабленно-отрешенный вид.

– Так бы сразу и сказали, – взирала на Сашу она теперь без всякого интереса. – Брат выздоравливающий или на постоянке?

– Выздоравливающий, – решила дать надежду своему несуществующему брату Саша.

– Как же вы сюда-то попали? Там у нас отделение для новеньких. А вам в другую сторону. Вот идите, как шли, потом свернете налево, оттуда прямо, потом увидите такие большие двери, это и будет отделение для выздоравливающих.

– Спасибо, – поблагодарила Саша, смягчив тон. – А не скажете, как мне потом оттуда наружу выйти? Не хочется снова потеряться.

– Там просто. Увидите двери, ведущие вот сюда, – медсестра показала пальцем на внутренний дворик, – заходите и идете к крыльцу. Вон оно. Поднимаетесь, а там сквозь здание проход будет.

И Александра двинулась в указанном направлении. Решительность, столь неожиданно овладевшая ею, по-прежнему не отступала и хотелось верить, что она сможет продержаться до того момента, пока не покинет стены казенного дома.

До отделения выздоравливающих она не добралась – наткнулась на ведущую во внутренний двор дверку раньше и, отперев ее, просто вышла там.

На небольшом пространстве в виде продолговатого прямоугольника расположились пара захудалых елок и две скамейки. Разбросанные окурки сигарет свидетельствовали о том, что место использовали преимущественно для перекуров.

Идти там оказалось неуютно – окруженный со всех сторон окнами дворик просматривался насквозь, и сколько пар глаз сейчас наблюдало за Сашей, оставалось только догадываться. Она надеялась, что среди подглядывающих не окажется Светланы Николаевны, та бы точно узнала ее даже в таком облачении.

К счастью, дворик удалось благополучно миновать. Поднявшись на крыльцо, она зашла в здание. Там разобраться было совсем просто, и никуда не сворачивая, она вышла с другой стороны.

Вокруг больницы располагалась территория, относящаяся к ее вотчине, и здесь стояли всякие хозяйственные постройки, а также ютилось приемное отделение, в которое она сначала и заявилась за таблетками и откуда ее переправили на вязки.

Аккуратно обойдя его издалека, она взяла курс на проходную.

По счастью, в небольшом сарайчике, игравшем роль будки для охраны, сидел совсем древний дедушка и явно скучал. На Сашу особо внимания он не обратил, лишь окинул подслеповатым взглядом и зевнул.

Саша обрела свободу. Виду она не подавала, боясь, что ее заметят, и лишь пройдя две трамвайных остановки, приземлилась на ближайшую попавшуюся лавочку и дала волю чувствам. Решительность ее покинула, она вновь стала уязвимой, испуганной и ранимой. Слезы брызнули из глаз, и Александра плакала, не останавливаясь, минут двадцать.

Ужасно жалко было свою сумочку. Ей никогда не нравилось терять вещи, она, привыкая, начинала относиться к ним, словно к одушевленным предметам. Книга или та же шариковая ручка делались живыми, просто это казалось не столь очевидным для окружающих. У каждого предмета имелся свой характер, они могли духовно привязываться к ней, а она к ним. Между ними возникало некое общение, иногда дружба. И чем дольше она проводила времени с предметами, тем крепче эта связь становилась.

И вот, лишившись своей сумочки, она словно бы лишилась друга. Где он теперь? Валяется в какой-нибудь грязной подсобке? Или свален в кучу в углу палаты?

Солнце, выглянувшее из-за туч, отвлекло ее. Александра вытерла слезы и посмотрела на небо. Огромные облака, кучерявясь, проплывали мимо. Это удивляло, ведь обычно осенью над головой висела непроглядная тяжелая кромка свинцовых оттенков. А тут она видела по-летнему прекрасные облака. Это были настоящие острова, увенчанные величественными дворцами. Они росли, видоизменялись, превращаясь каждый во что горазд. Иные таяли, не оставляя после себя ничего. Другие сталкивались, образуя нечто большее.

Саша размечталась, отвлеклась. Однако вскоре она вспомнила, что день близился к концу – об этом красноречиво говорило положение солнца. А ей еще предстояло пешком дойти до дома. Денег у нее с собой не имелось, поэтому доехать возможности не было. А путь вырисовывался неблизкий.

Поднявшись с лавки, она побрела в сторону родного дома. Боясь, что за ней пустились в погоню, бедняжка пробиралась не по пешеходным дорожкам, а шла неприметными тропами и переулками. Это удлиняло путь, но зато Александра была застрахована от лишнего внимания. Возвращение назад в больницу стало бы для нее истиной катастрофой, и думать о таком не хотелось.

Вместо этого она подумала о Деймосе. Интересно, что с ним произошло дальше? Санитар наверняка побил его, а потом снова привязал к кровати. Если он примотал к прежней кровати (хотя откуда Рязанцев мог знать, где лежал пациент?), то заметил ли он, что на соседней отсутствует девушка? Вряд ли. Там и без нее были свободные койки.

Саша опять начинала думать, что за ней пустились в погоню. Поспешно поднявшись с лавки, она побрела дальше.

Заслышав шум двигателя, Александра постоянно оборачивалась – уж не за ней ли? И ничего с этим не могла поделать.

Встреченные ею прохожие поглядывали с подозрением. Одетая в старые поношенные вещи, на несколько размеров большие, чем нужно, она походила на какую-нибудь бродяжку. Стоило ли упоминать, какие запахи от нее при этом исходили.

Сама Саша их замечать перестала, но ей отчаянно хотелось в душ. Она, когда на небо выползала очередная туча, надеялась, что пойдет дождь и хоть немного смоет с нее нечистоты. Желала этого она, несмотря на то, что вся продрогла – было довольно прохладно, особенно под вечер, а одежда неизвестной бабули грела слабо, явно рассчитанная на летние деньки.

Вскоре мысли о хозяйке вещей завладели ею. На какое-то время она даже перестала обращать внимания на проезжающие автомобили. Сделалось ужасно интересно, как выглядела бывшая хозяйка вещей? Как попала в больницу? Жива ли? Сохранила ли ясность ума или же провалилась в бездну сумасшествия?

Саше она рисовалась крупной женщиной лет под шестьдесят, у которой были дети и внуки. Жила с мужем в собственном домике, держали небольшой огород. На лето привозили внуков, бабуля варила им варенье, угощала всяким вкусным. А потом постепенно окружающие принялись замечать, что с ней что-то не то.

Всеми любимая бабушка, пускай ее звали Валентина, сначала отнекивалась, ссылаясь на усталость и возраст. Она сама и не заметила, как из добродушной женщины превратилась в мнительную особу, переставшую следить за собой и днями напролет выискивающую, где и кто плетет против нее заговор.

И в один не прекрасный день она взяла и завалила вход в квартиру, чтобы за ней не пришли плохие люди. Ее проснувшийся поутру муж никак не мог понять, что случилось, а потом долго сомневался, стоит ли придавать произошедшее огласке. Но выхода не было, его горячо любимой жене становилось все хуже. И теплым летним утром ее увезли.

Что сделалось с ней? Могло быть и так, что она вылечилась, ее вернули домой, и та снова начала нянчиться с внуками. А одежду за ненадобностью оставили в больнице – муж привез новую, свежую, не пахнущую испражнениями и немытым телом.

Или же осталась там. Ее кормили таблетками, бабуля стала спокойной, баррикад больше не возводила, а тихонько бродила по палате, иногда поглядывая в окошко, не в силах вспомнить, кто она и как сюда попала.

Оттянув свисающую полу одежды, Саша присмотрелась к украшавшему ее узору. Это было нечто цветочное, с вкраплением геометрических фигур. Рисунок в целом примитивный, свойственный дешевым нарядам. Все это наверняка приобрели на какой-то распродаже. Может, женщину одели именно в такое самое дешевое, прекрасно понимая, что одежда ей там не понадобится и пойдет на выброс?

Значит, ее родственники знали, что ее госпитализируют. Не просто посмотрят и выпишут таблетки, а именно заберут.

А если она была совсем бедной? И наоборот, это был ее лучший наряд? Вдруг у нее и семьи никакой не было?

Александра, теряясь в догадках, мысленно спросила у одежды, какая версия правильная. Одежда, естественно, ничего не ответила, но от нее исходило тепло. Не в физическом плане, а нечто душевное, словно ткань была пропитана добрым и нежным чувством. Саша уже не сомневалась, что версия с семьей, детьми и внуками была самой верной.

К тому времени, когда солнце опустилось совсем низко, беглянка дошла до своей улицы. Как рада она была видеть эти размокшие от влаги тропинки, лужицы и дорогу с колеей из грязи.

К счастью, Александра являлась довольно предусмотрительной девушкой, по крайней мере, когда-то такой она точно была и по этой старой привычке хранила запасные ключи в саду. Они были спрятаны в горшке с засохшей розой.

Достав оттуда запасной комплект, она поторопилась отпереть дверь. Котов нигде видно не было, те, наверняка не дождавшись хозяйки, бродили по окрестностям.

Однако стоило ей провернуть ключ в замочной скважине, как тут же из кустов выглянул Мессинг. Он неторопливо подошел к хозяйке и стал тереться об ноги, выпрашивая что-нибудь покушать. Следом за ним заявился и Хвостик. Тот повел себя иначе – с осторожностью подошел к ней, обнюхал и сел в стороне. Он, конечно, узнал ее, а вот больничный дух ему не понравился.

Саша зашла в дом и перво-наперво наполнила их миски свежим кормом. И только потом с превеликим удовольствием стянула с себя грязные вещи, больничную форму и, раздевшись донага, отправилась в душ.

Там она долго стояла под струей едва теплой воды, без устали, раз за разом натираясь мочалкой. Сложнее всего вышло с ногами – те, хоть и были в рейтузах, основательно перепачкались и были в ссадинах и кровоподтеках.

После водных процедур, перевязав ступни, сходила и проверила паспорт – какое счастье, что она умудрилась забыть его в ящике секретера. Который, к слову говоря, тоже достался ей от матери, которая задолго до ее рождения раздобыла его в какой-то комиссионке.

В детстве она рассказывала Саше, что нашла в нем клад: много-много бумажных денег еще царских времен, и даже показывала большие измятые бумажки. Куда они потом делись, осталось неизвестным, но сам факт того, что в секретере нашлось чье-то сокровище, придавало ему ореол таинственности и сказочности.

В многочисленных ящичках Александра всегда хранила какие-то вещи и безделушки, в том числе и документы. Паспорт лежал как раз в одном из таких.

Убрав его обратно, она взялась заваривать чай. Кушать из-за пережитого ей не хотелось.

По такому случаю выбрала новый сорт – черный чай со вкусом барбариса. От горячего напитка пахло чем-то из детства. Это успокоило ее.

Мир, еще несколько часов назад рухнувший и растоптанный, ныне вновь приобретал милые сердцу очертания. Коты, почуяв смену ее настроения, расселись рядом. Мессинг улегся напротив и наблюдал за дымком, поднимавшимся над чашкой. Хвостик лежал у ног и вылизывал шерсть.

После чаепития Саша принялась раздумывать, как поступить с одеждой, в которой она сюда пришла. Больничную форму она, без всяких сомнений, выкинула – слишком неприятная от нее исходила энергия. Люди, носившие ее, пережили много мучений, это чувствовалось. Эта невзрачная, выцветшая от частых стирок пижама потеряла всю свою индивидуальность, сделавшись пустым холстом, на котором уже ничего не нарисуешь – порвется.

А вот насчет вещей престарелой женщины она сомневалась. Все-таки благодаря им ей удалось выбраться из ада. Да и, как она уже для себя отмечала, от них шло тепло. Поразмыслив, Саша решила отстирать их. За что тут же и принялась.

В лучах заката, она набрала в тазик воды и, сидя в саду, занялась стиркой. Это отняло у нее порядочно времени и не сказать бы, что закончилось удачно – вещи решено было замочить на ночь, чтобы окончательно выбить из них запах.

Оставив одежду отмокать, Александра вынесла стул и столик. Поставила их около кипарисов и решила посидеть на вечернем воздухе. Облака раздались, обнажив темное небо, и она могла понаблюдать за звездами. Принеся себе чаю, она расселась поудобнее и время от времени, отпивая из чашки, глядела на созвездия. Жаль только, что ночь была безлунная.

Несмотря на пережитый день, в голове обретались умиротворенные мысли. Она ощущала себя укрывшимся от невзгод маленьким зверьком, до которого теперь никто не сможет добраться. Сад хранил ее под своей сенью, кипарисы, как отважные стражники, готовы были отпугнуть любого врага, а если бы не справились они, то в дело вступила бы ее личная гвардия – два кота.

Замечтавшись, Александра и не заметила, как со стороны поля опять показался огонек. Сначала совсем маленький, он быстро увеличивался в размерах, и скоро стало понятно, что снова летит небесный фонарик. То ли из-за погоды, то ли еще по каким причинам, но летел он достаточно низко. Пока двигался над полем, это не создавало проблем, однако направлялся он прямиком к Сашиному участку, находившемуся на пригорке, и эту возвышенность ему было никак не преодолеть.

Увлеченная его судьбой, Саша оставила чай на столе, а сама подошла к кипарисам. За ними начинался пологий склон, в который небесный странник и врезался. Он упал, завалившись на бок. Пламя перекинулось на траву, росшую повсюду, и Саше ничего не оставалось, как бежать и тушить. Не хотелось бы заканчивать столь тягостный день еще и пожаром.

Но трава (как-никак за окном стояла осень, и дожди шли часто) в основном была мокрая, поэтому погасить небольшое возгорание не составило проблем. Справившись с ролью пожарного, она склонилась над местом крушения и стала изучать обломки. Верхняя бумажная оболочка была сделана из рисовой бумаги, наклеенной на проволочный каркас. Снизу крепилась чаша с вставленным в нее небольшим факелом. Самой интересной находкой оказался конверт. На отдельной нитке он был привязан к этой самой чаше и вызвал неподдельный интерес.

Саша взяла его с собой и понесла наверх – на склоне было довольно темно, чтобы нормально все изучить.

Затащив стулья и стол обратно в дом (сидеть на открытом воздухе было уже достаточно прохладно), она расположилась в комнате. Зажгла лампу над секретером и достала конверт. Тот был обычный, ничем не примечательный. Плотная белая бумага, без марок, штампов и прочего. Имелась только одна-единственная надпись посередине: «3».

Что это могло значить, Саша не поняла и полезла открывать конверт. У нее где-то в одном из ящичков лежал специальный ножик для вскрытия писем. Порывшись и потратив на это некоторое время, она нашла вожделенный ножик и с довольным видом (таки пригодился!) воспользовалась им.

Внутри лежало письмо, сложенное вдвое. Понимая, что она наткнулась на что-то интересное, Саша аккуратно развернула его.

Аккуратным почерком, кое-где с изящными завитушками в нем обнаружился следующий текст:

«Я снова пишу тебе. Мама с папой будут ругаться. В прошлый раз когда я сказал, что написал тебе папа ругался очень громко. Он говорит тебя нет. А дедушка с бабушкой говорят ты есть. Я тоже верю, что ты есть. Ты помнишь, что я написал тебе в прошлый раз? Я хочу снова попросить тебя. Мне хочется чтобы ты меня услышал. Дедушка говорит, что ты старец, с большой бородой. А бабушка сказала, что ты такой, каким захочешь быть сам. Я подумал, а вдруг ты похож на меня? Такой же ребенок. И я ребенок. Один друг мне сказал, что я никогда не стану взрослым. Его потом за это отругали. Он плакал и попросил прощения и больше не приходил. Но я на него не обиделся. Мне нравится быть ребенком, не знаю, хочется ли быть взрослым. Мама с папой часто грустные и усталые. Если все так во взрослой жизни, то зачем она нужна? Я вот тоже теперь часто усталый и грущу и мне не нравится. Неужели у взрослых еще хуже? А еще мне хочется узнать, почему со мной такое случилось? Может я плохо себя вел? Или сделал плохое? Я такого не помню, но вдруг я сделал что-то плохое? Мне хочется узнать».

Саша два раза перечитала письмо. Общий стиль был детским, и автором являлся, похоже, маленький мальчик. Удивляло только, откуда у него взялся такой красивый почерк. Наверное, он приложил много усилий, чтобы так аккуратно вышло.

Затем она раздумывала над содержанием послания. «Я никогда не стану взрослым» – звучало отчаянно.

Выстроив множество версий, снова и снова вертя в руках письмо, она вспомнила о предыдущем небесном фонарике. Тот упал где-то далеко в поле – интересно, к нему тоже прикрепили письмо? Саша подумала, что если у нее вдруг появится свободное время, можно будет сходить и разыскать место падения. Примерное направление она помнила. Вот только с тех пор прошли дожди, и не факт, что письмо не промокло и не испортилось. Она ловко подцепила конверт и ощупала его – нет, бумага была хорошая и достаточно плотная. Такая смогла бы защитить от влаги.

На секретер внезапно запрыгнул Хвостик и стал обнюхивать бумажный прямоугольник. Ему понравилось – в отличие от больничной одежды, он не отошел, а наоборот, стал тереться мордочкой об острый край. Саша поднесла листок к носу и тоже понюхала его – запах едва-едва чувствовался и был приятным.

В качестве эксперимента Саша подставила листок под нос задремавшего Мессинга. Тот, не открывая глаз, внюхался, а потом вальяжно потянулся и перевернулся на другой бок.

Умилившись на своего ленивого лежебоку, Александра почувствовала, что и сама хочет спать. Расстелив кровать, она улеглась на мягкую перину, испытав при этом невероятное чувство наслаждения и только тогда осознав, насколько сильно устала. Гудели ноги – еще бы – пройти столько километров почти босиком. Она натерла их, и, судя по всему, еще несколько дней ее ждали неприятные ощущения. Визит в поле за небесным фонариком явно придется отложить.

Не успела она об этом подумать, как мысли стали рассыпаться, терять нить повествования, и в конечном итоге Александра погрузилась в сон. День выдался на редкость тяжелым, и она заслужила отдых и несколько часов спокойствия.

Глава 3. На пленке памяти лишь тень

Наутро проснулась разбитой. По всей видимости, долгая прогулка в одежде не по сезону сыграла с ней злую шутку – Саша простудилась. В горле саднило, гудели мышцы. Она ощущала легкое головокружение.

Но самым верным признаком был Мессинг. Тот каждый раз каким-то шестым чувством улавливал, что хозяйка захворала, и обычно вечером, когда она засыпала, разваливался на ней, да так всю ночь лежал. Вот и в этот раз Саша проснулась и обнаружила усатого лекаря у себя на груди. Тот открыл один глаз, блеснувший магической желтизной, и, мурлыкнув, продолжил спать дальше.

Не желая его тревожить, она еще долго лежала в постели. Вспоминался прошлый день. Теперь он виделся всего лишь игрой воображения, мимолетным наваждением. Если бы не сумочка и замоченные на ночь вещи, она бы начала сомневаться в реальности тех событий.

Вспомнив про вещи, ей все же пришлось вылезти из нагретой постели и, одевшись и покормив кошек, отправиться полоскать, а затем развешивать наряд неизвестной женщины. Вчерашняя прогулка давала о себе знать не только больным горлом, но и ноющими ногами. Они жутко болели, и походка Саши стала весьма своеобразной. Она сделалась похожа на старушку с больным суставами, которая выверяла каждый шаг.

Покончив с одеждой бабули, она дала себе немного отдыха и пошла готовить еду. Аппетит по-прежнему отсутствовал, но Александра заставила себя сварить яйцо, сделала бутерброд и налила себе горячего чаю с бергамотом.

Сев у окна, позавтракала. На улице, в отличие от вчерашнего дня, стояла пасмурная погода: шумел ветер, моросил дождь. Непроглядный строй облаков висел низко. Видимо, осень отыгрывалась за вчерашнее.

Разделавшись с едой и чаем, Саша еще раз села и перечитала письмо. Каких-то новых мыслей у нее не возникло. Отметила для себя лишь то, что нужно к вечеру будет выйти в сад и поглядеть – не воспарит ли очередной небесный фонарик? С другой стороны, в такую погоду, наверное, не было смысла их запускать, ведь далеко они улететь не смогут, да и зачем делать это в дождь.

Прибежал Хвостик, запросившись на улицу.

«Вот тебе делать то нечего», – подумала про себя Александра и направилась открывать входную дверь. Удивительно, но, несмотря на мрачную погоду, на улице было тепло – через приоткрытую щелочку ее обдало теплым потоком воздуха. Ворвавшийся, он успел поиграться с ее волосами и скрылся в глубине дома, растворившись.

От такого Саше и самой захотелось прогуляться – может, свежий воздух улучшил бы ее состояние? Просто далеко не ходить, а, к примеру… Она задумалась, чем бы ей заняться на улице. Просто сидеть в саду не хотелось, следовало пройтись, или как говорят, размять ноги. Хотя они болели и разминаться не особо горели желанием.

Тут она вспомнила про мусор, который уже три дня как собиралась сходить выкинуть, потому как мешок практически заполнился, а она все ленилась это сделать. Теперь это приходилось как нельзя кстати.

Мусор обычно выбрасывался в кагат, стоявший в начале улицы. Добираться нужно было метров двести-триста, что вполне подходило в качестве небольшой прогулки.

Вытащив пакет к выходу, Саша оделась, некоторое время выбирала, что надеть на ноги, и, сделав выбор в пользу огромных резиновых сапог, которые не так обжимали стопы, вышла наружу.

Дождик перестал моросить, и из неприятного остались только резкие порывы ветра. Она шла посередине дороги – в сапогах лужи ей были нипочем, и она с превеликим удовольствием ступала в ямки и выбоины, залитые водой и казавшиеся ей миниатюрными озерами. Поднимавшаяся со дна грязь, в толще воды клубами расходилась, напоминая то ли облака, то ли дым.

Увлеченная зрелищем, она и не заметила, как на улочку свернула женщина, идущая со стороны главной улицы, и пошла ей навстречу. Если бы Саша издали заметила ее, то постаралась что-нибудь придумать, но она ничего не видела вокруг себя, кроме луж, позволив женщине подойти совсем близко. А когда та окликнула ее, было поздно.

Александра не сразу осознала, что к ней кто-то обращается, да еще и называя ее по имени. А когда подняла голову, обомлела.

Напротив нее стояла та самая подруга матери, которую видела ранее. Женщина была одета в полупрозрачный дождевик с каким-то детским рисунком и почти такие же, как у Саши, резиновые сапоги. В каждой руке она несла по промокшей сумке. Вероятно, шла откуда-то издалека, раз ее поклажа успела настолько вымокнуть. Все это Саша заметила, потому что прятала глаза, стараясь не смотреть женщине в лицо.

– Александра, ты меня не узнаешь? – повторила женщина.

Говорила она мягко, без укора. Саша замялась, спешно пытаясь принять решение, как ей поступить дальше. И сдался ей этот дурацкий мусор! Надо было посидеть в саду.

– Саша, – чуть громче сказала она. – Ты помнишь меня? Это я, Зинаида Петровна. Я подруга Веры Алексеевны, твоей матери.

Женщина улыбнулась и подошла ближе. Саше пришлось приложить усилие, чтобы рефлекторно не отшатнуться от нее.

– Здравствуйте, – собралась Александра с духом и вступила в разговор. – Простите, что сразу не узнала, я просто приболела немного, чувствую себя плохо. А вас я помню, вы приходили к маме, когда я маленькая была.

– Ох, милое дитя, – Зинаида Петровна в порыве нахлынувших чувств поставила сумки прямо на землю и крепко обняла Сашу. – Я так рада тебя видеть. Мы ведь уже встречались летом, ты, наверное, и не помнишь. Я только-только переехала обратно, ты меня не признала. А вот я сразу подумала, неужели Верина дочь. Ты такая красавица выросла.

– Спасибо, – Саша с трудом смогла вымолвить хоть что-то, ошеломленная таким поведением.

– Ох, девочка, – подруга матери приложила ей ко лбу ладонь, – да ты совсем горячая. И еще ходишь в такую погоду под дождем. Что там у тебя? Мусор? Ничего страшного, бери его собой и пойдем ко мне. Я все-таки бывшая медсестра, сейчас тебе лекарств хороших дам и чаем напою.

Саша ровным счетом не понимала, как так вышло, что она безропотно согласилась и пошла вместе с Зинаидой Петровной. Ей опять казалось, что повторяется история с больницей: она просто хотела решить какой-то плевый вопрос, а вместо этого обретала себе проблем.

С другой точки зрения, Зинаида Петровна была куда лучше, чем рыжая врачиха и ее больничка. Интересно, как там Деймос?

Но поразмыслить об этом ей не довелось, потому как Зинаида Петровна болтала без умолку. Сначала она рассказывала про их дружбу с матерью Саши, припоминая былое. Затем кое-что поведала и про себя.

Оказывается, ей пришлось уехать из-за мужа – тому посулили высокую должность в далеком городке и они переехали. С матерью какое-то время они поддерживали общение, обмениваясь письмами и звонками, но потихоньку все снизошло на нет. Поэтому про мать Зинаида Петровна ничего толком не слышала, кроме того, что та умерла.

Женщина показала себя с интеллигентной стороны и не стала напрямую спрашивать, что произошло с матерью. Саша мысленно сказала ей за это «спасибо».

За разговором они довольно быстро добрались до дома Зинаиды Петровны. Саша смогла рассмотреть его вблизи: необычно было то, что забор хоть и выглядел дряхлым и покосившимся, за ним, однако, возвышалось вполне добротное строение, которое, судя по всему, недавно отремонтировали. Участок тоже радовал глаз своей ухоженностью. Сразу стало видно, что подруга матери любила вести хозяйство, и это у нее отлично получалось.

– Ты не обращай внимания на забор, – пояснила она такую странность. – Мы его с мужем специально делать не стали. Нечего излишнее внимание привлекать. Счастье любит тишину, как говорится. Мусор вон в тот бак кинь, у нас своя мусорка, не надо туда-сюда бегать лишний раз. Раз в месяц отдельная машина приезжает забирать.

Пройдя через участок по выложенной из камня извилистой дорожке, они поднялись на крыльцо и вошли в дом.

Внутри все было под стать: аккуратно, ухожено и прибрано. Сашино жилище не шло ни в какое сравнение с этими хоромами. Здесь сияла чистота, и все лежало на своих местах. У Саши же царствовал беспорядок, полумрак и ощущалась затхлость, словно бы время остановилось.

Хотя все это являлось делом привычки – Александра, например, помещением хоть и восхитилась, но чувствовала себя будто раздетой. Слишком много имелось свободного и светлого пространства.

Саше пришло на ум забавное сравнение, что ее скромная персона являлась пауком, а подруга матери божьей коровкой.

Сняв верхнюю одежду и обувь, Зинаида Петровна провела небольшую экскурсию по своему жилью.

– Когда мы обратно сюда вернулись, – делилась она впечатлениями, – жуть что творилось. Оказывается, дом хоть и закрытым стоял, его какие-то голодранцы облюбовали. Муж мой, Петр, мне все мозги прополоскал, чтобы я его продала, все равно, вроде как уезжаем. А ведь я тут росла. Всю жизнь, считай, в нем провела. Как же продать родную кровиночку? Это же часть меня, часть души. Еле-еле отвадила, чтобы отстал от меня со своими идеями. Говорю, а вдруг пригодится еще? Детям, внукам… – она, как показалось Саше, на секунду изменилась в лице, но затем, как ни в чем не бывало, продолжила. – Да и продали бы мы его. Не втридорога же, а за копейки какие-то. И что мы на них купили бы? Проели, прогуляли, а дома то уже нет. Вот видишь, права оказалась, не зря оставили. На старости лет решили вернуться в родные края, там-то место чужбиной стало.

Она скорбно вздохнула и повела Сашу на кухню разбирать сумки и ставить чайник.

– А где ваш муж? – поинтересовалась Саша, сделав это скорее для приличия, ведь за все время, она сказала одну-две фразы, в основном лишь поддакивая и качая головой.

– Он то, – Зинаида Петровна водрузила сумки на стол и начала разбирать одну из них. – Делами занят. Он на пенсии, скучно ему, как-никак всю жизнь был при деле. А тут работать не надо, но руки-то просят. Вот и занимается всяким-разным. Целыми днями в сарае пропадает, все сооружает что-то, конструирует, как он говорит. Сегодня спозаранку поехал в город, надо ему найти какие-то… детали, – не сразу вспомнила она нужное слово.

Зинаида Петровна шутливо отмахнулась, мол, не наше это женское дело, в мужскую придурь лезть и достала из сумки большую куриную тушку.

– Погляди, а, – с довольным видом, вертела она ее в руках. – Это не магазинная, у одного фермера беру. В этом плане здесь раздолье. В городе оно как? Привезут всякой гнили и выложат по полкам, берите, покупайте. А здесь чего только нет и все качественное. Да, чуть дороже, но переплачиваешь-то за качество. Я поэтому в город и не уезжу. Вот только Петр туда изредка наведывается за своими… деталями, – опять она забыла слово и не сразу вспомнила.

– Я тоже в городе редко бываю, – неожиданно для себя разоткровенничалась Саша.

Сказала и тут же прикусила язык: ведь не далее как вчера схожие откровения чуть не упекли в психушку.

– Глядишь, так оно и к лучшему, – деликатно отозвалась Зинаида Петровна, и засунула курицу в морозилку. – Всю жизнь тут жили, не тужили. И ничего. И сейчас проживем. Ох, ты такая худенькая, прямо как в детстве. В отличие от моей, ты всегда тростиночкой такой была.

Зинаида Петровна резко умолкла, словно сказав лишнего, и с задумчивым видом полезла дальше в сумку за продуктами.

– Ты смотри, какие! Это не захудалые магазинные, – запричитала она, извлекая упаковку с яйцами.

Но Саша в тот момент ее практически не слышала – она кое-что вспомнила. Что-то очень далекое из детства. Когда-то воспоминания об этом стерлись из ее памяти, но она вновь обрела их.

У Зинаиды Петровны тоже росла дочка. Вроде бы немного постарше. У нее имелись проблемы со здоровьем: Саша помнила, что та была пухленькая, с добрым одутловатым лицом. Она редко выходила на улицу, но иногда Зинаида Петровна приводила ее к ним в гости. А два или три раза Саша сама оказывалась в гостях у них.

Дочка слыла молчуньей и говорила редко, но к Саше относилась хорошо. А еще у той были очень грустные, но умные глаза. По крайней мере, так тогда казалось Александре.

Вот только как ее звали? Как ни силилась, Саша не смогла вспомнить имени. Не смогла она выудить из памяти и обстоятельства, при которых дочка пропала из ее поля зрения. Но тут, скорее всего, объяснялось просто: они ведь с семьей уехали в другой город, о чем недавно упоминала Зинаида Петровна.

– …петрушка какая хорошая, – продолжала щебетать подруга матери, не заметив, что Саша несколько отвлеклась. – У нас на огороде тоже росла, эту я так, на пробу взяла. Интересно сравнить. А ты что-нибудь выращиваешь?

Саша поняла, что очень вовремя отогнала воспоминания, иначе пропущенный вопрос сразу бы поставил ее в неловкое положение.

– У меня растет смородина и слива, – Саша призадумалась и добавила, – крыжовник есть, щавель. И облепиха, но я ее не собираю.

– Как же ты это, – посетовала она, – облепиха такая вкусная штука! А какие из нее напитки получаются, м-м-м. Если сок выжать, а потом с водой перемешать. Она у тебя еще не испортилась?

– Я не знаю. Ягодки висят.

– Ты не будешь против, милая, – Зинаида Петровна с надеждой заглянула ей в глаза, – если я у тебя ее соберу? А я потом тебе в чем-нибудь подсоблю.

– Собирайте на здоровье, – вынуждена была согласиться Саша, хотя ей не нравилось, когда кто-то заявлялся на участок.

– Ты не волнуйся, – подгадала ее настроение женщина, – я тебе не помешаю. Тихонечко приду, тихонечко уйду. Раньше у меня несколько кустов росло за сараем, мы всегда собирали. Но пока отсутствовали, следить за хозяйством было некому, и кусты засохли.

Зинаида Петровна разложила купленные продукты по своим местам и стала накрывать на стол. По такому поводу она вытащила сервиз – примерно такой же наличествовал и у Сашиной матери, которая им очень дорожила, доставая только по праздникам. В остальное время тот хранился в посудном шкафу за прозрачным стеклом и собирал пыль.

Вероятно, появление Саши было для женщины важным событием. Наверное, оно позволило частично вернуться в прошлое, в золотые деньки.

Появились на столе и всякие вкусности: сушки с маком, конфеты в шуршащих обертках, печенье и даже баночка малинового варенья. Чай, разлитый по чашкам, оказался непростой – Саша уловила ароматы множества трав.

– Он с добавками, – пояснила Зинаида Петровна, увидев, как Саша, склонив голову, нюхает поднимающийся от чашки дымок. – Мята, немножко чабреца, немножко малины. Чуточку того, чуточку сего.

Наполнив миниатюрные чашечки причудливой формы, хозяйка уселась напротив и отпила. Затем намазала на булку малинового варенья и пригласила жестом последовать ее примеру.

Началась неспешная застольная беседа. Зинаида Петровна вновь рассказывала про свою жизнь, но в этом случае она не пожалела подробностей. Коснулась и темы дочери. Выяснилось, что помимо работы мужа, они сменили место жительства отчасти из-за нее. У той имелись серьезные проблемы со здоровьем, и для девочки требовалась смена климата.

Они с Петром так и поступили, оставив родные края. Несмотря на переезд, здоровье Оксаны (вот оказывается, как ее звали!) продолжало ухудшаться. Здесь сказались и возрастные изменения – молодой организм рос, перестраивался, и эти изменения сказывались не в лучшую сторону.

– Врач втолковывал, это как лотерея, – с грустным видом делилась Зинаида Петровна. – В период взросления одним детям везет, и их здоровье выправляется, а другим нет. Оксанке не повезло.

Она опять горько вздохнула, но продолжила рассказывать: день ото дня состояние дочери все ухудшалось и ухудшалось. Бедняжка таяла на глазах. И ничего поделать было нельзя. Они задумались, может, стоило поискать методы лечения у других врачей или в других странах. Хоть денег особо и не водилось, но ради любимой дочери они были готовы на любые жертвы.

И в какой-то момент они вроде нашли выход – один врач из зарубежной клиники согласился провести операцию на сердце. Затея вырисовывалась рискованной, но в перспективе должна была подарить Оксане жизнь. Да, с ограничениями, да, с постоянным приемом лекарств, но, тем не менее, она бы выжила и смогла прожить еще годы. В ином случае, как утверждал светила медицины, девочку ждала скорая смерть.

Они стали искать деньги. Зинаида Петровна всерьез раздумывала продать ее нынешний домик, чтобы раздобыть требуемую сумму. Ведь лечение выходило крайне дорогое. Они попросили всех знакомых, заняли, где только можно, оставалось лишь найти покупателя на это жилище. И когда покупатель был практически найден, Оксана умерла.

Случилось это неожиданно теплым солнечным утром, когда, казалось бы, ничего не предвещало беды. С врачом и клиникой они договорились, уладили дела, была даже назначена дата операции. И это несмотря на то, что не всю сумму пока еще внесли на счет. Доктора пошли им навстречу.

– Я думала, она просто спит, – Зинаиде с трудом давались слова. – Лежала, как птенчик в гнезде. Хлопни в ладоши, и проснется. Я ее и не трогала поэтому, хотя Оксаночка рано привыкла вставать. Стала ей завтрак готовить, там ведь у нее диета специальная была. Без соли, без тяжелой пищи. Ничего жирного. Думала, попозже разбужу. А она не проснулась.

Зинаида Петровна не выдержала и заплакала. Точнее, слез у нее почти не было – она всех их успела выплакать.

Саша растерялась – как ей следовало реагировать на такое? Выразить поддержку? Но она не могла подобрать слов. Да, Оксана была доброй девочкой, но она о ней вспомнила только что. Это было бы не честно так говорить, поскольку она ее не знала и не помнила. Но сказать все же что-нибудь следовало.

– Мать тоже ушла внезапно, – поделилась Александра, уловив момент между всхлипываниями женщины. – Я не знаю, как она умерла. Вы, наверное, слышали что-то?

– До меня доходили весточки, – Зинаида Петровна вытерла слезы (все-таки они были хоть и в малом количестве, но разве горе человека измерялось количеством слез?). – Я справлялась о ней. Говорили, у нее не все так хорошо, но и не все так плохо. Как у всех. А потом дошел слух, что она якобы пропала. И про тебя рассказывали всякое странное.

Зинаида Петровна, как бы извиняясь за сказанное, опустила глаза.

– Но я помню, – продолжила она, не поднимая взгляда и словно разглядывая узор на скатерти, – ты была хорошей и приличной девочкой, и в такое я не верила. Мало ли какие слухи распускают. В мире много злых людей. Но, как еще говорят, мир не без добрых людей. Я предпочитаю верить, что таких больше. Честных и порядочных.

Саша хотела ей что-то сказать, но та перебила ее, вспомнив, что обещала дать лекарств, и, вскочив с места, удалилась в комнату.

Она осталась одна. И сама себя не могла узнать – в подобные разговоры Александра не вступала давно. А тут вспомнила про мать, да и Зинаида Петровна была так откровенна. Саше было не по себе от такой искренности, но в тоже время бесконечно жаль женщину. Тогда, в детстве, Зинаида Петровна была другой, счастливой. А теперь жизнь отобрала у нее счастье.

Александра уяснила, чего не доставало в этом доме – здесь не хватало тепла. Все было какое-то отчужденное. Какого-то связующего звена, этакого клея не имелось.

Не чувствовалось биения жизни.

Сашу занесло не в жилище божьей коровки, а в музей. Здесь словно хранились экспонаты, навсегда убранные под стекло, потому как они больше никому были не нужны. А люди, которые ими пользовались, давно канули Лету. Нет, они не умерли, они просто отказались от полноты жизни.

Зинаида Петровна вернулась не скоро – то ли искала нужные лекарства, то ли успокаивалась. Но когда снова появилась на кухне, она выглядела спокойной и приветливой. Грусть была вновь упрятана поглубже – с чужих глаз долой. Саша в этом ее прекрасно понимала.

– Вот, возьми себе, у меня еще много, – подруга матери поставила на стол две небольшие картонные упаковки. – Там и инструкция есть. По три раза в день перед едой.

Упоминать про то, что из-за отсутствия аппетита питалась в лучшем случае раза два, Саша не стала.

– Спасибо, – смущаясь, поблагодарила Александра. – Вы знаете, мне, наверное, уже пора, а то кошки на улице и погода снова испортилась.

Они обе посмотрели в окно, обрамленное красивыми занавесками: за ним было видно, что полили дождик.

– Куда же ты на дожде пойдешь, – шутливо запротестовала хозяйка, – вымокнешь вся. Все лечение потом коту под хвост. Посиди еще немножко, поболтаем. Я редко с кем сижу нынче. Вот вроде соседки мои почти все знакомые, а тем некогда рассиживаться, дела. Семьи, дети, внуки, – она поняла, что начинает опять заговариваться, и сменила тему. – А что у тебя за кошки?

Саша рассказала про котов. Зинаида Петровна слушала внимательно. Пожаловалась, что тоже хотела завести кошку или собаку, но у мужа жесточайшая аллергия на шерсть домашних животных.

– Думали пса завести, чтоб он не в доме, а в будке жил, – она налила еще чаю. – Так и будку поставили, и собаку привезли. Дня не прошло, как он чихать и кашлять начал. Глаза красные, словно у черта морского. Хорошо еще пса удалось пристроить. А так хороший выходил пес, сразу было видно. Будку потом разобрали, на дрова пустили. У тебя ведь нет бани?

– Нету, – испугавшись, что ее еще и пригласят в баню, Саша поспешила дополнить свой ответ. – Но у меня есть хороший душ с горячей водой, прямо в доме. Мать пока не пропала, успела денег накопить, чтобы его установили.

– Так она пропала? – не удержалась Зинаида Петровна и сразу замахала руками. – Прости, не обращай внимания на старую дуру, вечно я ляпну всякую глупость. Язык мой – враг мой.

– Все хорошо, – спокойно отреагировала Саша, – вы ведь ее подруга, вы должны знать, что с ней произошло.

– В том и дело, что я ничего не знаю. Я же говорила, что не верю слухам.

Саша хоть и ненавидела разговоры про мать при посторонних, но Зинаида была подругой матери, и назвать ее посторонней язык не поворачивался. Пожалуй, стоило все рассказать этой женщине. Во-первых, она, как подруга, должна знать, а во-вторых, та сама поведала Саше столь личную вещь о дочери, что Александра не могла просто так взять и отвернуться.

– Наверное, она тоже ушла в солнечный день, – приступила Саша к своей истории. – То, что вы слышали про меня, скорее всего, являлось отчасти правдой: я не знаю точно, что вам говорили, но примерно представляю, какие слухи ходили. Так вот, я переехала отсюда, жила в другом месте и с другими людьми. А мать осталась одна. Я редко ее навещала, слишком редко. Последний раз мы виделись в апреле, в конце апреля. Меня привезли на машине, иначе пешком я бы не добралась. Пообщались с ней прохладно. Я уехала. Она что-то говорила мне вслед, я не запомнила, к сожалению. А потом, уже в июле, меня нашла одна из соседок. Тетя Клава из дома через дорогу. Они с матерью поддерживали отношения, иногда перекидывались парой слов, как та утверждала. Этой Клаве понадобилось что-то у нее взять, она пришла на участок, а там открытый дом и никого. С тех пор мать больше никто не видел. Единственное, что я знаю: она пропала в начале лета, между маем и июлем.

– Бедная девочка, – непонятно о ком ведя речь, запричитала Зинаида Петровна и прикрыла рот ладонью. – Какое несчастье. И что, вот так вот бесследно исчезла?

– Именно, – Саша поджала губы, собираясь с духом. – В те времена, три года назад, здесь неспокойно было. Говорили, ходил один человек нехороший и на людей нападал. Были смертельные случаи. Через четыре улицы он на женщину набросился, она еле-еле спастись сумела, потому что его прохожие спугнули случайно. Мать, может быть, его жертвой стала. Она одна жила. Потом приезжали следователи, опрашивали меня. Но мне им сказать оказалось нечего. Из дома ничего вроде не пропало, хотя дверь была нараспашку. Никаких следов борьбы, крови или чего-то такого тоже не нашли. Я сама приезжала потом, ее искала. Но это уже потом. И слишком поздно.

– Страсти то какие, – Зинаида Петровна готова была снова расплакаться.

– А того нехорошего человека так и не нашли, – уточнила Саша, сама не зная зачем.

Обе вместо каких-то реплик отпили чаю. А после еще долго молчали. Александра вспоминала мать, какой помнила ее в детстве. Зинаида Петровна вспоминала подругу, какой помнила ее по своей молодости. Каждая из них думала про одного и того же человека, но далеко не факт, что образы в их голове имели много схожего.

Для Саши мать всегда была довольно строгой, не позволявшая лишних шалостей и только в присутствии других взрослых начинавшая держаться с ней теплее. Делала комплименты, говорила, какая замечательная у нее дочурка. Гладила по голове.

Когда же они оставались одни, мать в большинстве своем глядела на нее с грустью, словно бы с немым укором. Саша ей словно напоминала о чем-то болезненном. Как знать, быть может, об отце?

Для Зинаиды Петровны Вера Алексеевна запомнилась как женщина веселая и надежная. Пускай и не с самой легкой судьбой, она, преодолев жизненные невзгоды, готова была в любой момент прийти на помощь подруге и подставить плечо. И часто так и поступала.

Зинаида Петровна утаила от Александры тот момент, что инициатором прекращения отношений с Верой была именно она. Смерть любимой дочери стала слишком тяжкой ношей, а подруга постоянно напоминала о тех временах, когда дочурка была жива. Выносить подобное она больше не могла и отстранилась. Вера Алексеевна еще долго пыталась наладить контакт, но ничего у нее по итогу не вышло.

Тишину нарушил звук отпираемой калитки – она была снабжена колокольчиком, и он задорно звенел, когда кто-то заходил на участок.

– Это, наверное, Петр, – спохватилась хозяйка и пошла встречать мужа.

Саша никак не ожидала визита еще и мужа, заробела и спешно придумывала, как себя вести и что говорить. Его она совершенно не помнила.

На кухню вошел грузный мужчина. Лицо у него было красное, налитое кровью, словно он только что финишировал на марафоне. Видимо, предупрежденный о гостье, он улыбнулся ей устало и представился. Саша представилась в ответ.

Зинаида Петровна спешно притащила из комнаты еще один стул, чтобы он смог присесть.

– Извини, Александра, – мужчина говорил с паузами, все никак не мог отдышаться, – что я так сразу завалился. Просто хотелось на тебя вблизи посмотреть. Я помню твою маму, замечательная женщина. Очень нам помогала. Жалко, что со временем потеряли друг друга. Но я очень рад видеть тебя в нашем доме. Ты выросла настоящей красавицей.

У Саши, кажется, выступил румянец.

– Ты давай, Казанова, лучше скажи, чай пить будешь? – в шутку поддела его жена.

– А что, можно и чайку бахнуть, – Петр оценил юмор и ответил в схожем тоне.

Зинаида Петровна налила ему в кружку. Они обменялись еще парой игривых реплик. Саша умилилась и вдруг ощутила, что никакого дискомфорта и стеснения с этими людьми не ощущает.

– Как съездил за… деталями? – опять забыла слово хозяйка дома.

– Ох, – Петр заметно посерьезнел, – лучше и не спрашивай. В городе жуть что творится.

– Что там такое? – навострила уши Зинаида Петровна.

– Говорю же, кошмар, – он поглядел с сосредоточенным видом на чай в кружке. – Шепчутся, эпидемия какая-то у них. Я слышал, на старой теплоэлектростанции что-то хранилось вредное, и это попало в водопровод, отравления пошли. В общем, они сейчас воду стараются из-под крана не пить.

– Мать честная, – Зинаида Петровна привычным движением прикрыла рот рукой и резко повернулась, уставившись на раковину. – Это получается, мы тоже отраву пьем?

– Нет, – успокоил Петр. – У нас свой водозабор. Не городской. Ты так не пугайся, Зин, может, это только слухи. Говорили еще, что не в водопроводе дело, а в воздухе какая-то зараза витает. А вот воздух у нас с городом один.

– Тьфу на тебя, – игриво хлопнула мужа по спине Зинаида Петровна, раскусив его шутку.

Петр, довольный произведенным эффектом, рассмеялся.

– Но насчет водопровода и эпидемии я не шутил, – присовокупил он. – Там у них суматоха: скорая одна за другой гоняет. Все подавленные. А магазин, который мне был нужен, и вовсе закрытым оказался. Эх, теперь даже не знаю, когда он откроется.

Петр замолчал, а Саше пришла в голову одна приятная догадка. Если там действительно такая суматоха творится, то тогда и в психиатрической больнице нечто похожее, если не хуже. А это значит, что Светлана Николаевна вряд ли в обозримом будущем проявит свой интерес к Саше.

То, что та может объявиться около ее дома со своими санитарами, уже несколько раз приходило Саше в голову и вызывало такое чувство тревоги, что холодели пальцы и начинало колотиться сердце в груди.

Они еще немного посидели, обсуждая всякое, а потом Саша засобиралась. Семейная пара не хотела отпускать ее, и Зинаида Петровна согласилась расстаться на том условии, что послезавтра они обязательно встретятся. Например, чтобы пособирать облепиху.

Распрощавшись, Александра поспешила домой. Дождик хоть и прекратился, но поднялся такой сильный ветер, что приходилось прилагать усилия, чтобы идти против него.

Коты, нагулявшиеся и промокшие, поджидали ее у самой двери. На этот раз они были так похожи друг на друга в своем порыве попасть в теплое помещение, где их ждал корм.

Остаток дня она посвятила книгам и больше на улице не показывалась. От матери Саше досталось много книг. Начиная с детских сказок и заканчивая вполне себе серьезными произведениями классиков. Встречалась и научно-техническая литература – ей как-то на глаза попался толстенный книжный том, озаглавленный «Алгебра и начало анализа».

Саша ради интереса полистала страницы, разглядывая пугающие колонки уравнений, да и взяла книгу, чтобы использовать как пресс для гербария – уж больно объемной и тяжелой она была.

Вообще книг имелась целая кладовка. И Саша до сих пор не могла там разобраться. А ведь с детства она помнила, что у матери имелись и довольно старые книги в кожаном переплете с тиснением и всякими дореволюционными ятями. Содержание этих манускриптов она припомнить не могла, но факт их наличия был неоспорим.

Но до настоящего времени Саша найти их не смогла, и что-то ей подсказывало, что книги эти лежали где-то на дне той кучи, таившейся в кладовке.

Откуда у матери взялось столько разномастной литературы, являлось загадкой. Сколько Саша пыталась припомнить, но мать с книжкой в руках она не видела ни разу. Наверное, та читала по ночам, когда укладывала дочку спать.

Погрузившись в воспоминания, Александра напомнила себе, что надо когда-нибудь разобрать кладовку и узнать, какие же секреты в себе таит это пыльное помещение.

Напоминание, словно бумажка, подхваченная порывом ветра, покружилось в зоне ее внимания, а потом ветер унес его с глаз долой. А виной тому стала книга, которую Саша держала в руках – она давно хотела взяться за чтение, но все не могла выделить времени.

Кажется, в этот день пробил ее час.

Она погладила рукой обложку, на которой были изображены двое детишек, с восторгом взирающие на пролетающий по небу самолет, и открыла на первой странице…

Время пролетело незаметно. Ближе к вечеру, когда стемнело, она отправилась побродить по саду, заодно проверив, не полетит ли на это раз небесный фонарик. Но его не было. Вероятно, в такую погоду его не решились запускать. Оно и понятно – накрапывал непрекращающийся мелкий дождик, перемежаемый порывами ветра. Даже коты предпочли остаться дома.

Глава 4. Жизнь в маковом поле

Утро встретило мрачным настроем: облака, как и накануне, крепко-накрепко застелившие небо, пропускали так мало света, что Саша проснулась практически в потемках.

Единственное, что радовало так это отсутствие осадков.

Разобравшись с утренним туалетом и приведя себя в порядок, она позавтракала. Накормила котов. Потом вспомнила про одежду женщины из больницы и сняла ее. Вещи полностью высохли, неприятные запахи улетучились, и, сложив все в стопку, она убрала их на нижнюю полку платяного шкафа.

Что делать с ними дальше, Саша не знала, но то, что их следовало сохранить, в этом была уверена полностью.

Потом Александра уселась в кресло и, поглядывая в окно, стала думать, чем ей заняться. Зинаида Петровна обещала прийти и собрать облепиху, но это было запланировано на следующий день. Если, конечно, не будет дождя – вряд ли в таком случае та стала бы заниматься сбором.

Вспомнив про вчерашние посиделки, Саша, сама того не ведая, вдруг заулыбалась – она хоть и не любила общаться с людьми, но такое общение определенно шло ей на пользу. Тем более после пережитого в больнице.

Здесь воспоминания свернули в тревожное русло. Отгоняя их, Саша попыталась переключиться на что-то другое.

Ей вспомнилось, что она собиралась сходить в поле и поискать тот первый небесный фонарик, унесенный ветром. Поскольку погода наладилась, ничто не мешало ей спуститься со своего пригорка и пройтись. Тем более прогулка была для нее на пользу – свежий воздух отгонял плохие мысли.

Укутавшись в теплую одежду и взяв на всякий случай большой зонт-трость и сумочку, она ушла на прогулку. Коты остались дома.

Пройдя сквозь сад, миновав кипарисы, Александра стала аккуратно спускаться с пригорка. Тут очень кстати пригодился зонт-трость, опираясь на который ей посчастливилось не упасть во время спуска – трава все-таки была мокрой и скользила.

Очутившись внизу, Саша побрела через поле – нужное направление она хорошо помнила.

Впереди раскинулась поросшая травой равнина, лишь вдалеке виднелась окаемка лесополосы. Само поле раньше засеивали чем-то вроде пшеницы, но последнее время оно стояло бесхозным. От этого земля поросла разнотравьем.

Примерно посередине этого гигантского луга находился этакий островок – округлый участок, заросший высокими деревьями. С детства Саша помнила, что мать рассказывала ей, будто в центре него таится пруд.

Сама она никогда не ходила, чтобы проверить, но, увидев и вспомнив об этом, ей пришла мысль заглянуть туда на обратном пути. Одной тайной меньше.

Или же оставить все как есть: Саша верила, что в жизни должны быть тайны и белые пятна, и не всегда их стоило раскрывать. У нее уже случалось так, что какая-то вещь, казавшаяся долгое время проявлением чего-то необычного и волшебного, при пристальном взгляде вдруг делалась вполне обыденной. От такого Александре становилось грустно.

Мир, если лишить его этой магии, становился для нее не больше чем схемой. Или контурной картой, которую надо закрасить, но невозможно изменить границы и очертания.

Задумавшись над этим, она продолжала мерно вышагивать, утопая в разросшейся траве. Скоро она прошла мимо островка с деревьями, и он остался у нее за спиной.

Затем ей в голову закралась мысль о том, а как она собралась обнаружить небесный фонарик? Трава поднималась достаточно высоко, чуть ли не по пояс, и заметить такой объект представлялось делом непростым. Саша хоть и старалась всматриваться изо всех сил, непрестанно вертя головой, но купол из рисовой бумаги нигде не проглядывал. А ведь по ее прикидкам, она как раз дошла до того места, где он упал.

Вполне возможно он пролетел еще дальше, и Саша решила пройтись до самого конца поля, где начиналась лесополоса. В тот момент ей пришла идея, что она могла бы забраться на какое-нибудь дерево и посмотреть с возвышенности.

Сказано – сделано. Добравшись до края поля, она перемахнула через неглубокую канавку и очутилась среди деревьев и кустарников. Путешественница огляделась: лесополоса оказалась совсем неширокой, и сквозь нее можно было разглядеть другое поле, начинавшееся с противоположной стороны. А еще Саша уловила странные запахи, и ей почудилось, что она слышит какой-то шум, напоминавший собачий скулеж.

Но, скорее всего, ей просто показалось, и такие звуки были игрой воображения. Отмахнувшись от догадок, Александра взялась за дело и принялась выискивать подходящее дерево, на которое можно было бы залезть. Учитывая ее состояние, дерево следовало искать такое, на которое мог бы вскарабкаться и ребенок. Поэтому ей пришлось пройти немного вдоль посадки, чтобы подыскать что-нибудь подходящее.

И такое деревце нашлось – это была покосившаяся береза, которая завалилась на соседнее дерево. По стволу, держась за ветви, Саша неуверенно, но все же смогла вскарабкаться примерно до середины, оказавшись на высоте двух метров.

Кое-как удерживая равновесие, она выпрямилась и окинула взглядом поле. Сначала ничего разглядеть не удавалось, да и вестибулярный аппарат подводил, и ей приходилось то и дело отвлекаться, чтобы удерживать равновесие.

Однако удача ей все же улыбнулась – в сотне метров, несколько в стороне от того места, где она проходила, что-то виднелось в траве. Нечто светлое, по цвету один в один схожее с куполом из рисовой бумаги.

Саша так вдохновилась, что при спуске, слишком поспешив, умудрилась свалиться. Повезло еще, что упала она у самой земли, и никаких последствий это происшествие не имело.

Поднявшись и лишний раз порадовавшись, что легко отделалась, она заторопилась к тому участку, где приметила светлое пятно. Идти было совсем недалеко, и сотню метров удалось бы преодолеть за считанные минуты, но, как это часто случалось в жизни, оказалось не все так просто.

Едва она перепрыгнула через канаву, как из-за спины донесся собачий скулеж. Послышался он настолько отчетливо, что Саша сразу догадалась: это было взаправду, и ее фантазия здесь не при чем.

Она обернулась, попытавшись определить источник звука, но толком ничего не увидела. Единственное, что можно было сказать наверняка – звуки исходили откуда-то из лесополосы.

Александра ускорила шаг. Собак она не то чтобы боялась, но постоянно ожидала от них подвоха. Виной тому были детские воспоминания: как-то раз к ним прибился довольно ласковый с виду пес, который сначала покрутился вокруг матери и проводил ее до дома, а затем взял за правило дожидаться ее около калитки.

Когда мать выходила, он бегал рядом, а если возвращалась на участок – занимал место под забором. Мать иногда выносила ему поесть. Саша в те два дня, что он обитал около них, болела и про собаку слышала лишь со слов матери, да радостному лаю, доносящемуся с улицы.

И вот настал день, когда ей разрешили выйти погулять. Вся в предвкушении, она отправилась прямиком посмотреть на собачку. Выйдя на неширокую улицу, Сашенька тут же увидела зверюшку – тот, свернувшись клубком, спал прямиком рядом с калиткой. Стояла довольно жаркая погода, и собаку наверняка сморило жарой.

По такому случаю у Саши с собой был гостинец – краюшка хлеба. Держа подарок в руке, она подошла и сунула хлеб прямо под нос. По всей видимости, пес не ожидал такого и, проснувшись, так испугался, что подпрыгнул. В один миг оказавшись на всех четырех лапах, он принялся облаивать Сашу, а также попытался цапнуть за руку.

Со второго раза это удалось, и его пасть сомкнулась на запястье бедной девочки: Саша настолько растерялась, что не додумалась убрать протянутую руку с хлебом. Потом, конечно, она вырвала руку из пасти и побежала домой. Пес бросился вдогонку, но его вовремя задержала захлопнутая калитка.

Что с ним потом стало, Саша не помнила, потому что до вечера сидела дома, ожидая мать с работы. Когда та пришла и увидела, что случилось, поспешила отвести дочь в больницу, но никакого пса у забора уже не было. Может, поняв, что натворил, четвероногий счел за лучшее ретироваться?

С тех пор у Александры сложилось к собакам предвзятое отношение. Даже в прошлой жизни (до возвращения сюда), если кто-нибудь из друзей приводил с собою песика, вполне себе миролюбивого и ласкового, Саша каждый раз ловила себя на мысли, что только и ждет от того подвоха. Да, она могла сидеть рядом и даже погладить питомца, но отделаться от своей фобии не представлялось возможным.

И поэтому, поняв, что рядом находится собака, она занервничала. Ведь в поле Саша оказывалась с псом один на один, и убежать у нее шансов практически не было.

От возникших мыслей стали холодеть пальцы и она как можно быстрее двинулась дальше.

Пройдя около половины расстояния, Александра вновь услышала нехорошие звуки. Сделалось понятно, что собак было как минимум двое – скулеж раздался одновременно в двух разных тональностях.

Вот тогда-то Саша, пускай и нехотя, обернулась. Ее самые плохие догадки подтвердились: со стороны лесополосы бежала не пара собак, а целая стая. Как минимум дюжина. Псы двигались, плотно сбившись, и их целью явно была она. По крайней мере, Саша не могла придумать иной причины, по которой они направлялись ровнехонько на нее.

Сердце заколотилось в груди с утроенной силой. Она ускорилась изо всех сил, уже больше думая, как избавиться от собак, нежели о том, как найти небесный фонарик.

Александра стала постоянно оглядываться, каждый раз убеждаясь в том, что стая приближалась все ближе и ближе. Никаких сомнений быть не могло – собаки целенаправленно двигались к ней.

Когда стая вдвое сократила расстояние, разделявшее их, она смогла разглядеть собак. Впереди двигался самый большой экземпляр – огромный пес с шерстью пегого окраса.

За ним, чуть ли не сливаясь в одно целое, мельтешили два пса поменьше, причем оба были черного цвета. Саше почему-то сразу подумалось, что это братья. Остальные члены группы держались позади в таком плотном строю, что сливались в единое целое.

Против подобной стаи у Саши не было шансов. Если собаки поведут себя агрессивно, она и не знала бы, что предпринимать.

Но пока они просто двигались за ней, лишь изредка поскуливая и не поднимая лая, у нее теплилась надежда, что им просто интересно, кто она. Вот они и хотели пробежать рядом и посмотреть.

Стараясь внушить себе эти обнадеживающие мысли, Александра, тем не менее, продолжала двигаться прочь. Делала она это с максимально возможной скоростью, но при этом не переходя на бег. Даже она была в курсе, что убегать от собак – это лишь провоцировать их.

Стая неумолимо подступала. И, как назло, в такой напряженный момент Саша вышла прямиком к небесному фонарику. Вне всяких сомнений, это был он, хотя его купол примяло и размочило дождем, и тот превратился в раскисшее пятно, висевшее на траве. Мельтешащие за спиной псы подгоняли, не давая времени, чтобы все оглядеть, но Саша все же смогла на несколько мгновений задержаться.

Тут же стало ясно, что, скорее всего, ее прогулка была напрасной – схватившись рукой за веревочку, тянущуюся от чаши (на другом конце которой в прошлый раз обнаружился конверт), здесь ничего не нашлось. Был ли он вообще или просто валялся где-то рядом, узнать не удалось – псы были уже неподалеку.

Видимо, от их неминуемого приближения ей пришла в голову необычная идея: поскольку оторваться от собак не представлялось возможным, да и пересечь открытое пространство тоже, Александра решила двинуть к островку с деревьями. Он находился совсем рядом, и там она могла хоть как-то противостоять собакам или хотя бы забраться на дерево.

План был хорош, однако собаки оказались проворнее. Словно почуяв, что она задумала, они прибавили скорости и из плотно сбитой стаи вдруг стали рассеиваться веером. И вскоре перерезали ей путь к островку, взяв в полукольцо.

Тут она разглядела и остальных членов стаи: их насчитывалось еще пятеро и с виду были довольно жалкие, с облезлой и грязной шерстью. Хотя самый большой пес вблизи тоже не казался таким уж бравым – один бок у него был опален, да так, что сквозь пропалину виднелась засохшая короста.

Собаки вроде бы не выказывали агрессии, а лишь переминались с ноги на ногу и задорно виляли хвостами. Но Саша нутром чуяла исходившую от них угрозу. Они считали ее жертвой, их обедом, который они так долго ждали. Она предчувствовала, что еще чуть-чуть и на нее набросятся. Вопрос состоял лишь в том, кто сделает это первым. Им требовался повод. Поэтому Саша стояла смирно и поводов старалась не давать.

Одна из облезлых собак подошла к ней совсем близко и, показывая ощеренную пасть, стала на нее рычать. Александра продолжала никак не реагировать. Быть может, животные поймут, что она не представляет угрозы, и сами уйдут? Однако внутренний голос подсказывал ей, что они уже давно не чуяли в ней угрозы, иначе бы не устроили погоню.

Словно бы услышав ее мысли и попытавшись доказать свою правоту, безликая собака приблизилась еще и неожиданно попыталась ухватить за резиновый сапог. Саша отдернула ногу, и это и стало той самой провокацией – в движение пришли остальные. Они начали лаять и делать выпады.

Словно по какому-то наитию, сама не понимая, что вытворяет, Александра перехватила зонт-трость поудобнее и стала отбиваться. Длины ее импровизированного оружия хватило, чтобы с хорошего расстояния защищаться. Те уже не могли безнаказанно укусить ее.

Но, несмотря на наличие средства самозащиты, счет все равно был не в ее пользу. Собаки сперва отступили, но следом избрали новую тактику и теперь старались напасть со спины, чтобы повалить ее. А еще в дело не вступал пегой пес – их главный козырь. Учитывая его размеры, вряд ли бы Саша смогла с помощью зонта дать достойный отпор.

Кое-как отмахиваясь от новых и новых атак, она начала потихоньку пятиться и отходить в строну островка с деревьями. Он был ее единственным шансом спастись.

Собаки же, будто раскусив ее план, бросались с новой силой. В какой-то момент одной удалось цапнуть за сапог. В ответ Александра обрушила сверху зонт, но челюсти не разжались – псина, хоть и не прокусила плотную резину насквозь, схватилась намертво.

Как раз такой момент и подгадывал пегой пес. Все это время, пока его собратья силились ухватить жертву, он только и ждал, пока Саша отвлечется, чтобы броситься в атаку. Видимо, он не привык мельтешить, и предпочитал решать дела одной атакой.

Саша в последний момент успела заметить, как в ее сторону метнулась здоровая фигура. Увернуться она если и хотела, то не могла, да и схватившаяся за сапог собака сковывала ее движения. И тогда, в этот последний миг, Саша вдруг сотворила, казалось бы, самую простую вещь, на которую была способна – она выставила перед собой зонтик и нажала на кнопку. Зонт-трость был автоматическим и моментально раскрылся.

Лидер стаи, налетев на купол, не сразу понял, в чем дело и прервал атаку. Его секундным замешательством Саша умело воспользовалась и, размахивая раскрытым зонтом, пустилась наутек. И даже вцепившийся в ногу пес не стал помехой – она попросту отпнула его свободной ногой. Хватка моментально ослабела, и собака разжала челюсти.

Ни на секунду не прекращая размахивать зонтиком, она бежала навстречу острову. Вся стая, чуть промедлив, бросилась вдогонку. Собаки уже без всякого задора, злобно лаяли у нее за спиной. Но почему-то догнать не могли.

Сама же Александра была настолько взвинчена, что не задумывалась, из-за чего так происходит. Она не замечала и того факта, что лай все отдалялся и отдалялся по мере того, как она приближалась к заветному укрытию.

Лишь оказавшись у сгущавшихся деревьев, она дала себе послабление и оглянулась. Собаки не преследовали – они стояли в отдалении и только лишь лаяли, не приближаясь. Вероятно, животные догадались, что ее не поймать в зарослях, и решили не тратить попусту силы.

В любом случае они пока что не проиграли: Саша оказалась на островке, который окружало поле, где псы имели неоспоримое преимущество. Вот они и решили дожидаться – не будет же она всю жизнь там прятаться.

Однако проверять намерения собак Саша не планировала и, отметив, что стая взяла паузу, двинулась вглубь островка.

Деревьев здесь произрастало в избытке. Вроде бы это были вязы – их стволы уходили вверх прямой стрелой, а ветвиться начинали лишь на высоте нескольких метров. Кроны были густые, отчего даже небо над головой едва проглядывало.

В силу того, что деревья росли очень плотно друг к другу, увидеть, что впереди, было сложно. Островок казался небольшим, однако, уйдя немного вглубь, Саша уже не могла увидеть просветы между стволами.

В поисках подходящего убежища она продвигалась вперед, увлеченная новым местом. Лай собак уже не слышался. Лишь шумел ветер. Ей начинало казаться, что это вовсе не небольшой пятачок посреди поля, а старый мрачный лес из детских сказок, где жили всякие волшебные создания.

Александре вдруг вспомнилось, как ее, когда она была совсем маленькой, водили в такой древний лес по грибы. Перед глазами сразу всплыли образы. Огромные вековые ели, уходящие куда-то ввысь, да так, что если поднять взгляд, ничего толком и не увидишь. Их огромные раскидистые ветви казались лапами какого-то огромного чудища. Стояла удивительная тишина, и лишь скрип стволов нарушал ее. Там царил полумрак. Она шла под сенью этих гигантов и боялась лишний раз закинуть голову. Ей чудилось, они за ней наблюдают.

Вот и сейчас Саша ощущала нечто похожее. Пускай вязы и представлялись куда меньше тех величавых елей, они все равно внушали трепет.

Чувства не обманывали ее, ведь вскоре, как и в том многовековом лесу, она узрела кое-что сказочное. В один момент деревья словно бы расступились, и Саша вышла к пруду. Да-да, именно к нему! Мать не обманывала ее. Перед ней раскинулся небольшой пруд почти правильной круглой формы.

Вода в нем стояла темная. Берега крутые, с одной стороны поросшие рогозом. Там же неподалеку взгромоздилась куча камней – выглядело все так, словно бы их специально сложили подобным образом.

Очарованная столь неожиданной и красивой картиной, Саша, словно завороженная, приблизилась и опустила руку в воду. Та была холодная, почти ледяная. Увлеченная, она склонилась над поверхностью низко-низко, чтобы попытаться разглядеть дно.

– Если ищешь дно, то ты его не найдешь, – неожиданно раздался голос.

Саша резко выпрямилась, оглядываясь, но понять с какого направления прозвучало, не удалось. Да и не видно было ничего, кроме деревьев, окруживших ее.

– У этого озерца нет дна, – с каким-то смешком опять донеслось откуда-то.

Говорящий, судя по интонации, понимал, что его не видно и находил это факт забавным. Голос был мужской, но старенький, с едва уловимой лукавинкой.

– Я бы на твоем месте не стал проверять, – посоветовал невидимка, – вода больно холодная, да и берег круто вниз забирает. Мне тебя вытаскивать потом тяжко будет.

– Простите, – Александра, растерянная донельзя, вертела головой и не могла понять, с кем же она разговаривает, – а вы кто? Я вас не вижу.