Читать онлайн Лилии на могиле

Очередным ранним утром его любимый зелёный чай остывал. Паренёк долго не мог решить, заправлять ли рубашку в брюки. «Я ведь достаточно воспитанный ребёнок, не так ли?» – подумал он, стоя перед зеркалом и решил заправить. Послушал погоду по радиоприёмнику и накинул для красоты пиджак. Рядом в прихожей суетились старшие брат с сестрой, недавно проводившие отца на работу. Мальчик закинул сумку через голову и, никуда не торопясь, вышел из дома, положив ключи в карман брюк. «Хорошей линейки в новой школе, Хиро-тян», – пожелал брат, и три подростка разошлись по разным дорогам.

В Минато стояла тёплая, но облачная погода, хотя дождь не собирался. Мальчик создал для себя наиприятнейший, хоть и не самый короткий для передвижения пешком, маршрут через парк Арисугава. Тот был украшен множеством привычных его глазу вишнёвых деревьев, с которых ветер срывал маленькие розовые лепестки. Парень остановился на мгновение на мосту над небольшой цветущей рекой. В мутноватой тёмно-зелёной воде он не увидел своего отражения – и это, пожалуй, радовало. Только он видел в своём лице скрытое ото всех неизбывное уныние.

Паренёк, которому не так давно исполнилось двенадцать, отправлялся первым днём в школу средней ступени. Словно бы привыкший к одиночеству, он не очень-то надеялся найти там новых друзей, пусть и не отказывался совсем от такой перспективы. Мальчишку звали Нагаи Хироюки; он не был весёлым и безбашенным ребёнком, как всё остальное его окружение. Самый настоящий примерный ученик, всегда со всеми вежлив, слишком спокоен, тот, с кем невозможно было развести какой-либо конфликт – он частенько молча со всем соглашался и всё делал так, как его об этом попросят, чтобы не было лишних вопросов. Застенчивость и некоторый страх отчуждения Хироюки не давали ему общаться так же беззаботно и легко, как другим детям, как его брату и сестре, в конце концов. Ленивые дурачки любили пользоваться его безоговорочной отзывчивостью – просили «одолжить» денег, притворяясь бедными и всячески эксплуатировали его творческие задатки.

По дороге в школу в голову к парню закрадывались навязчивые мысли. В глубине души ему хотелось хоть какого-то окружения, с которым он сможет ладить. Но больше всего ему хотелось рядом близких людей, почти таких же близких, как старший брат или отец, которым он мог бы доверять свои мелочные проблемы и настоящие интересы. Зная свой замкнутый характер, он искренне боялся, что его могут посчитать действительно странным, может, даже сделать козлом отпущения, а кто захочет дружить со странным парнем? Про него могли сказать, что он редко проявляет эмоции. На самом же деле Хиро просто редко эти самые эмоции испытывал. На людях улыбался только из вежливости. «Типичный тихоня, таким обычно трудно приходится по жизни», – говорили про него. Навязываться в уже сформировавшиеся компании он не любил. И он так ко всему этому привык, что стало страшно выходить из зоны комфорта, пусть и очень хотелось.

Подходя к зданию школы, Хироюки чуть задрожал. Людей была целая орава, немало кто из учеников были с родителями. Взрослые фотографировали на память своих детей в компании друзей. Ровно в девять часов на крыльцо вышли несколько учителей и принялись запускать подростков, провожая до актового зала. Хиро завидел табличку «Класс 1-С» и сел рядом с одноклассниками. На сцену к микрофону вышел директор и поприветствовал новых учеников, второгодок, без одного года выпускников, родителей и в течение нескольких минут вёл вдохновенную речь.

После мероприятия каждый класс в сопровождении преподавателей выходил из зала по очереди. Молодой руководитель, по совместительству всеми уважаемый учитель математики Исихара Яхиро повёл за собой группу 1-С в кабинет в западном крыле на первом этаже и позволил поначалу занять понравившиеся места. Дети разлетелись по комнате как угорелые; знакомые между собой, как правило, расселись поближе друг к другу. А вот Хироюки всегда нравился ряд у окон; стоило ему только заметить свободную предпоследнюю парту, как его грубо толкнул и опередил другой мальчик. Единственный оставшийся столик у окна был вторым от доски. Для его предпочтений это казалось слишком близко, но выбора уже не было.

Учитель не вещал ничего особо интересного по мнению Хиро, в основном напоминал правила поведения и заранее составлял график дежурства. Но когда тот начал перечислять список всех кружков, существующих на сегодняшний день, парнишка загорелся, услышав про художественный клуб. Внеклассная деятельность была обязательной. Спорт его не шибко интересовал, а в начальной школе взрослые считали его хлипеньким даже для лёгкой атлетики. Музыкальным слухом или актёрским мастерством одарён тоже не был. Потому клуб, в котором он мог бы, пусть даже в качестве хобби, реализовывать свой талант, заранее стал для него отдушиной и давал надежду на «знакомства по интересам».

По концу очередной вступительной речи учитель предложил всем пройтись по школе, записаться в интересующий их кружок и заодно познакомиться с единомышленниками. Ища нужный кабинет, Хироюки поднялся на третий этаж, в восточном крыле которого располагались классы для третьегодок. Отцу пришлось отдать Хиро в ближайшую государственную школу, чтобы поумерить расходы, и сын не выразил на это ни капли недовольства. Впрочем-то, мальчик был уверен, что это заведение ничем не отличалось от школ подороже, в которые ходили брат с сестрой. Из-за туч показалось солнце, залившее унылый коридор тёплым светом, а Хироюки наконец нашёл нужный кабинет. Листок с именами новичков, желающих вступить в клуб, был прикреплен кнопками к специальной деревянной дощечке, а снизу была своеобразная подставка для карандаша. Имён в списке не набралось больше шести.

Мимо по коридору всё ещё возились ученики. Хиро, стесняясь, немного подождал, пока пройдёт очередная компашка, взял карандаш и записал на листке своё имя, уже мысленно приобщаясь к коллективу. Решив, что ему больше нечего здесь делать, он направился к лестнице, разделявшей восточное и западное крыло.

Пара девушек перешёптывались на другом конце коридора: «Слышала уже про местную хафу?» – «Да, кажется, ты рассказывала». – «Представляешь, я с ней снова в одном классе оказалась. После агрессивных выходок ей даже в спину смотреть страшно, бр-р!»

Из глубины того же коридора появился классный руководитель Исихара.

– О, ты же… Нагаи? – учитель позвал Хироюки, чтобы тот не уходил. – Смотрю, изобразительным искусством увлекаешься. Как ни странно, здесь в последнее время всё меньше людей, а директор любит обильно украшать школьные стены. К празднику ханами нужно будет нарисовать несколько газет. Не будешь так добр напомнить об этом одногруппникам при встрече?

Парень несколько напрягся от факта, что в первый же день прикопались именно к нему, да ещё и с такой нелепой просьбой.

– Ах, ну… Хорошо, как скажете. – Согласился он и попятился к лестнице.

– Чудно. Если забудешь, я всё равно потом зайду раздать список тем. Лишь бы самому не забыть. – Учитель беспечно ухмыльнулся.

Хироюки улыбнулся в ответ Исихаре, но наигранно вежливо, пытаясь не показывать застенчивость и желание поскорее исчезнуть.

На половине пролёта он посмотрел под ноги, убрал руку с перила и уже хотел ускорить шаг, как задел спускающуюся девушку. Такой хрупкий толчок оказался настолько сильным, что та не сдержала равновесие и начала падать. В панике он протянул руку, попытавшись за что-нибудь ухватить, но не смог. Падение было отнюдь не грациозным, первый и самый больной удар пришёлся на плечо, с девочки даже слетели очки; она полетела вниз чуть ли не кубарем, закрывая голову и стараясь смягчить удары, после чего беспомощно, не двигаясь, пролежала на боку буквально секунд пять.

На лице Хироюки выступил неподдельный шок, от волнения свело кишки и вспотели ладони. Он понимал, что нужно подойти, предложить помощь и извиниться, но от страха мог только рассматривать наполненное страданиями лицо. Кое-как заставив себя сдвинуться с места, он наступил на её очки и в моменте почувствовал себя ещё омерзительнее. Снова собравшись, мальчишка поднял сломанную вещицу и метнулся к девушке.

– Эй, ты как? Сильно ушиблась?

– Танабэ! – завопил Исихара, спускаясь к месту происшествия.

Словно на адреналине она приподнялась и отвесила Хиро смачную пощёчину:

– Придурок! Смотри, куда прёшь.

Она выхватила у него свои очки и с усилием встала.

– Эй, погоди, – Исихара попробовал её остановить, – дай посмотреть…

– Я в порядке! – отрезала она и пошла вниз.

На мгновение её заполнило отвращением от слюнтяйства этого парня, и она сжимала со злости в кулаке то, что осталось от очков. Надежды, что хотя бы этот день пройдёт нормально, тут же рухнули, по всему нутру разлился негатив, от которого нельзя было избавиться.

Хироюки ещё никогда не попадал в неловкие ситуации. Хотя он не понимал, справедливо ли называть её неловкой. Для него она была скорее ужасной. В школе до сих пор стоял тихий гул, но мысли его, как шум от помех в радиоприёмнике, этот гул заглушали.

– Тебе следовало бы извиниться, – сказал Исихара.

Такие слова ненароком пробудили в Хиро чувство долга. За свою недолгую жизнь он ещё не успел сделать ничего, за что ему пришлось бы извиняться, и если бы не должное воспитание, смешанное с острым чувством справедливости, он бы как обычно убежал от проблем и сделал вид, что ничего не произошло.

Пот и пыль на её руке вызывали омерзение, на потрескавшихся линзах очков остались пятна от чужих пальцев. Девушка остановилась у выхода и, не выдержав нервотрёпки, принялась плакать. В колене, бедре и плечах отдавало ноющей болью, от слёз следом заболела голова. Лицо пришлось вытереть запястьем. Без очков она могла запросто потеряться по дороге домой, даже зная маршрут наизусть, а спросить дорогу у людей она бы не осмелилась.

Хироюки спустился и опешил, увидев её. Он всё стоял, молчал, нервно подбирая слова, а девушка так и не уходила, шмыгая носом. «Опять ревёт», – послышалось от прошедшей компании третьеклассников.

– Эй… Танабэ, так? – решился он наконец. Она, помедлив, повернулась к нему. – Мне очень жаль. Я не хотел. И-извини, п-пожалуйста, – парниша низко поклонился. – Я не знаю, что говорить в таких случаях…

Она уставилась на него, ожидая чего-то ещё. Хиро отвёл глаза, уши порозовели. Она показала сломанные очки.

– Я могу купить тебе новые, – отозвался он почти сразу. – Ну или могу дать денег. У меня есть карманные, я их не использую. Только, пожалуйста, не злись.

– Ладно, я понимаю, – сказала она, всматриваясь в взволнованное лицо мальчика. – Не принимай это на свой счёт. Я не хотела срываться на тебя.

– Так ты согласна? Чтобы я помог с деньгами.

– Совсем дурачок деньгами разбрасываться? Забудь, – отвязалась Танабэ.

– Но это же неправильно. Я должен тебе помочь, иначе будет некрасиво. Где ты живёшь?

В горле застрял ком неуверенности. Она помедлила с ответом.

– Сэндай Дзака.

– Отлично! Мой дом рядом. Дойдём вместе?

Хироюки совсем не привык ходить домой с кем-нибудь; даже старший брат раньше всегда предпочитал после школы погулять с друзьями. Он поглядывал на Танабэ каждую минуту, ожидая наконец столкновения взглядов, чтобы получше её разглядеть. Между ними возникло неловкое молчание, которое Хиро едва решился нарушить:

– Могу я спросить, кто из родителей назвал тебя японским именем?

– Моя мама японка, это её прихоть, – несколько сухо ответила она, будто каждый день слышала этот вопрос.

– И давно ты здесь живёшь? Есть ли друзья?

– Мы переехали сюда пару лет назад. И нет, друзей у меня до сих пор нет.

– Так ты одиночка… Я, можно сказать, тоже, – сказал он, думая, что это её приободрит.

Встреча с таким же одиноким человеком как он помогла ему воспрянуть духом, Хироюки почувствовал себя увереннее, чем когда-либо, разглядев в ней что-то вроде родственной души, пусть и опрометчиво быстро. По дороге домой он то и дело задавал ей прощупывающие вопросы, которые только приходили в голову.

– Кстати, а в каком клубе ты состоишь? И чем вообще любишь заниматься?

– Я… Можно сказать, мне нравится читать. Пишу небольшие рецензии на книги в литературном кружке. Так проще запоминать кандзи.

– Ого! А что читала из последнего?

– «Цугуми» Ёсимото. Главная героиня – вредная девчонка, но тяжело больна, оттого всякими пакостями старается получить эмоции и внимание от окружающих. Милая история, на самом деле…

Танабэ отвечала не слишком многословно, но и не пыталась отстраниться; тяжело было поверить, что к ней вот так прямо проявляют внимание.

Когда они наконец дошли до дома Хиро, тот быстро прошуршал все свои заначки, не оставив ни монетки, и вышел к девушке, ожидавшей на крыльце.

– Я не знаю, хватит ли этого. Но это всё, что у меня есть, – он протянул ей все пять тысяч с мелочью.

Танабэ уставилась на деньги, не осмеливаясь их взять. В итоге мальчишка сам вручил их ей прямо в руку и сжал её в кулак.

– Даже не думай говорить, будто тебе не нужно, – сказал он. – Если понадобится больше, я попрошу у отца.

– Ладно, ладно, – не выдержала она, – я тебя поняла. Спасибо.

Он смотрел на неё, не отрывая глаз и разглядывая, словно редкую картину нишевого художника. Слегка вьющиеся русые волосы едва касались плеч, а большие голубо-серые глаза выдавали неуверенность, но смотрели будто прямо в душу. Она отвела взгляд, пока укладывала деньги в сумку и после через силу уставилась на Хироюки в ответ.

– Неприлично так долго пялиться.

– Ой, извини, просто у тебя такая непривычная внешность… Давай я тебя провожу?

Танабэ приняла его настойчивость. Как несведущая в сплетнях первогодка он совсем не казался ей хитрым подлизой. Временами Хиро даже не думал переключаться с неё на дорогу. Будучи наполовину японкой, девушка, на удивление, выглядела как обычная иностранка, и всё же он находил её симпатичной; с этими мягкими чертами лица, но будто бы взрослым профилем, сдержанными, но довольно грациозными жестами поправления волос с одной стороны на другую. Ей не мешали даже скованные робостью движения и немного замедленная речь. Парень почувствовал внезапное восхищение.

– Я забыла спросить, – спохватилась Танабэ, остановившись перед своим домом, – как тебя звать-то?

– Нагаи Хироюки к вашим услугам, – представился он в шутливой форме, выполнив военный жест приветствия.

– Хорошо, Хироюки, мне немного неловко, так что давай сразу будем обращаться друг к другу по имени. Меня зовут Джун.

– Красивое имя. Лаконичное…

– Только и всего.

Выдав застенчивый смешок, Хиро согласился на её предложение.

– Это… Слушай, раз уж мы разговорились… Как ты насчёт быть друзьями?

– Я не знаю, какой из меня друг. Но я совру, если скажу, что не хотела бы этого.

Его молчание и непонятливое лицо разъяснило ей ситуацию:

– Это значит – да.

– Правда? Я рад, – его улыбка уже не была жестом вежливости, а превратилась во вполне себе искреннее проявление некоторого восторга.

У него наконец-то появился друг!

Джун тоже еле видно улыбнулась, указывая на благосклонность, чем предательски завлекала Хиро в пучину новых эмоций, поистине живых и таких приятных. Они ещё несколько секунд играли в гляделки, прежде чем Джун решилась попрощаться первой.

– До скорого, мой новый друг.

Хироюки стоял как вкопанный до тех пор, пока она не вошла в дом и не закрыла за собой дверь.

В первый полноценный учебный день Хироюки едва не проспал, занятые родственники даже не додумались его вовремя разбудить и уже ушли. Первое утро новой жизни Хиро встречал без любимого остывшего зелёного чая. Он быстро умылся, в панике надел форму, взял обед из холодильника и выбежал из дома, даже не расчесавшись. До начала урока оставалось меньше пятнадцати минут, потому идти пешком было нельзя, как и опаздывать хоть на минуту, иначе косые взгляды на его ответственность были обеспечены. Он оседлал свой велосипед, пылившийся до этого под навесом на улице около года, и помчался со всей возможной скорости, несмотря на усилия, которые ему пришлось вложить из-за сухой цепи. По дороге он заметил выбегающую из дома Джун. Как только Хиро увидел её, его сознание на мгновение отключилось от волнения. Придя в себя, он резко затормозил, едва не наехав ей на пятки. Его чуть откинуло вперёд. Покрышки издали звонкий свист.

– Боже, это ты? – девушка испугалась и тут же обернулась.

– Привет! Тоже опаздываешь? Садись ко мне.

Не став тянуть время, она смиренно села на багажник боком.

– Держись крепче.

– Подожди!

Мальчуган мигом двинулся с места, а она сразу обхватила его, к его же удивлению, своими довольно сильными руками, не найдя положения удобнее и безопаснее. Напряжение от непривычных чужих прикосновений отдало ему в мозг, потом как обычно в желудок. Она так прижималась, словно до смерти боялась довериться его навыкам вождения таким заурядным транспортом. «Ну уж извини, я впервые оказываюсь на пассажирском сиденье». Джун привыкла примерно за минуту и немного отлипла, когда её одолело странное спокойствие; мальчик, которого она совсем не знала, был таким тёплым, будто стал для неё живой каменной стеной. Сильный запах стирального порошка, доносившийся от пиджака, показался чрезвычайно уютным. «Обычно так пахнут дорогие порошки», – подумала она.

Хиро почти пропустил поворот к школе, снова слишком резко притормозил и дал мастерский разворот, отчего Джун вновь прильнула к нему слишком близко. Когда они подъехали к школе, до урока оставалось несколько минут.

– Спасибо, что подвёз. – Сказала Джун, подойдя к нему в раздевалке. – Я тебе, случайно, ничего не передавила?

– Совсем нет, не переживай. – Он рассмеялся на такой неожиданный вопрос. – Может, пообедаем вместе? Встретимся во дворе?

– Хорошо. Кстати, давай я тебя расчешу.

Джун достала из сумки маленькую массажную расчёску и зачесала его взъерошенные волосы на бок, насколько это было возможно. Всё действо он старался не смотреть ей в глаза.

– С-спасибо, – с запинками и покрасневшим лицом поблагодарил он.

Четвёртым уроком у них обоих в расписании совпала физкультура на улице. Каждую свободную минуту Хироюки поглядывал в соседнюю часть двора на свою новую подругу, так и не выходящую у него из головы. Джун же наоборот старалась не смотреть в сторону, боясь, что её поведение привлечёт нежелательный интерес. Но он ровно так же не мог ускользнуть у неё из памяти. Она долго прокручивала начало этого утра и не могла перестать выполнять ряд странно часто сменяющих друг друга движений. Джун всегда старалась не привлекать к себе внимания. Она любила чесать затылок или нос, – после чего шмыгала, делая вид, будто замучил насморк, – поправлять воротник матроски, поглаживать шею, хватать себя за несуществующий жир в боках или поправлять чёлку, при этом стараясь не смотреть по сторонам. На физкультуре она передвигалась максимально вяло, мелкими неторопливыми шагами, в сущности, даже не из-за вчерашнего падения, а от простого бессилия и нежелания, отчего машинально деформировалась и без того не идеальная осанка. Со стороны она казалась скучающей и угрюмой.

На обеде Хиро быстро достал из сумки свой контейнер и почти порхающим шагом спустился во двор. С абсолютно пустой головой он искал Джун среди множества одинаковых образов, а когда отыскал, перехватило дыхание. Он глубоко вздохнул и уже собрался подойти, как к ней пристали одноклассницы.

– Всё-то ты от телефона не отлипаешь, Танабэ, дневник ведёшь или новый отзыв на заморских писак сочиняешь? Дай посмотреть! – девушка взялась за экран раскладушки, а Джун ухватилась за часть с клавиатурой; они пару секунд вытягивали друг у друга телефон, пока обидчица с отвращением не выпустила его из руки, когда Джун ударила её мыском обуви по коленке. – Ай! Совсем, что ли? И это она ещё удивляется, что у неё нет друзей.

Она фыркнула в сторону Танабэ и ушла. Вторая девушка остановилась и бросила ей напоследок:

– Как тебе твоя новая юбчонка? Вон, Накамуре, кажись, понравилось.

Хиро стоял в ступоре до тех пор, пока они обе не ушли достаточно далеко. На секунду-другую он почти перехотел подходить к ней, но дал себе освежающую пощечину и, как обычно, скрыл волнение за улыбкой:

– Снова привет, – сказал он, подходя с другого угла, – я присяду тут?

Джун кивнула, и он сел ни близко, ни далеко от неё.

– А те двое, они твои одноклассницы? Что они от тебя хотели?

Хироюки в глаза бросились бледные колени, чуть выше – неаккуратно отрезанный конец юбки, обнаживший часть ляжек.

– Не знаю. Меня просто здесь не очень любят.

– Понятно… Знаешь, я хотел заступиться. Но не смог. Струсил, наверное. Извини.

– Да не извиняйся. Ты не похож на человека, который лезет в конфликты.

– Зато когда-то старший брат учил меня разрешать конфликты силой, если это нужно.

– Поверь, я и силой пыталась. Если бы это только работало.

Хиро замолк, смотря то в землю, то в небо, но ни разу на неё. Он почувствовал себя самым бесполезным человеком на свете и не мог избавиться от этого переживания. Такая ситуация не была нова для него, отчего он не мог простить себя за бездействие. Джун, стараясь выглядеть скромно, уминала второй рисовый шарик, поглядывая на рядом сидящего растерявшегося мальчика.

– Ну чего ты приуныл? Так сильно переживаешь за меня? – выдала она снова в своем героическом стиле.

– Я ведь с тобой дружить хочу. Я правда хочу тебе помочь, но как правильно – не знаю, и это меня убивает.

– Для начала хотя бы поешь со мной за компанию, а то одной как-то неловко.

Он посмотрел в её уже почти пустой контейнер и открыл наконец свой. Она не взяла с собой ничего, кроме онигири, и он решил с ней поделиться своим обедом, запретив отнекиваться.

На ней были новые очки. В отличие от старых с бежево-лавандовым оттенком, эти имели линзы чутоь шире и чистый чёрный цвет с поблёскивающим будто глянцевым покрытием, уже не сливающийся с её лицом и волосами, и сами по себе не казались такими хрупкими.

– Не пойми неправильно, но я думаю, тебе не идут очки. У тебя очень красивые глаза.

Джун не в первый раз получала комплимент о красоте своих глаз, но впервые услышала это от представителя противоположного пола, ещё и такого юнца. Она приподняла очки одним пальцем до линии роста волос и спросила:

– Правда?

Хиро робко кивнул.

– Спасибо. Я, вообще-то, тоже так думаю.

Она старалась не показывать, но внутри неё заликовал маленький щеночек, который дождался хозяина домой. Изнервничавшись, Хироюки не мог отвлечься от духоты, затуманившей голову. Это был его первый комплимент девушке, хотя сам сказал бы, что просто констатирует факт. Он растерялся и стал метаться от мысли к мысли, перебирал темы для разговора, пытаясь найти точки соприкосновения и узнать подругу получше. А та искренне старалась пересилить себя и отвечать не слишком односложно, что, на самом деле, было для неё крайне тяжело.

С тех пор в голове его то и дело вертелось: «Не дать в обиду. Я ни за что не должен дать её в обиду».

Эти двое становились всё ближе с каждым днём. Каждый день они проводили вместе, словно остались единственными людьми на Земле. Джун очень быстро привязалась к имени своего нового друга, но редко находила смелости сказать его вслух, стараясь начинать предложение с обращения на «ты». Когда он на неё не смотрел, она изредка вытягивала уголки губ в стороны, расслабляла, делала губы трубочкой и снова вытягивала уголки, без звуков повторяя: «Хи-ро-ю-ки», как бы тренируясь. В школе после звонка на перемену засматривалась в двери, выходила за порог класса, ожидая, когда он снова придёт. Хиро пока что в тайне от брата и отца иногда обращался к сестре, расспрашивая, как следует проводить время с девочкой и какими вопросами поддерживать разговор, если она чрезвычайно замкнута. «Да что тут может быть сложного? – говорила сестра. – Сначала вдоль и поперёк расспрашиваешь о вкусах и интересах, в духе: любимый фильм, книга или манга, любимая музыка, еда, места для прогулок, потом разворачиваешь тему, задавая более конкретные вопросы, разбавляешь это всё своими ответами, приправляешь моментами из жизни, не забывая шутить. А, ну и, конечно же, важно спросить про любимые цветы. Тебе рано или поздно придётся их подарить». – «Почему?» – недоумённо спросил Хиро. «Ну как, почему? Чтобы произвести впечатление. Сделать приятно». Хироюки промолчал, когда понял, к чему она ведёт и попросил не рассказывать брату, что первым его другом стала девочка.

И всё же у Джун со временем получалось становиться более общительной, во всяком случае, для человека вроде неё разговаривать с одним-единственным другом было куда проще; она производила впечатление интересного собеседника, просто далеко не компанейского члена общества. В один из дней она так увлеклась рассказом о своём детстве, что уже на половине запершило в горле, а в голове мешались слоги. «Язык заплетается – если бы я знала, как перевернуть это по-японски, наверно, ты бы даже посмеялся».

– Я в России родилась, недалеко от столицы. Мама у меня японка. Она познакомилась с папой, когда он приехал на отдых как турист. Они так друг другу понравились, что мама даже решилась выучить русский и планировала переехать. Правда, на тот момент папа сидел в тюрьме из-за долгов. Когда он вышел, она приехала, сделала документы и нашла работу в ателье. Папа в итоге оказался не очень стабилен в финансовом плане. И родители разошлись, когда мне было пять. Мы жили в одном доме и подъезде. Я с мамой в съёмной квартире, а отец со своими родителями. Он какое-то время старался поддерживать со мной связь, но приходил всё реже, и алименты почти не платил. Отец довольно ушлый, умеет отмахиваться от долгов. Когда он нашёл другую женщину, то переехал к ней, а мы с мамой к его родителям, к моим бабушке с дедушкой.

В начальных классах Джун училась вполне нормально, как все, разве что запоминать смысл прочитанного текста с первого-второго раза ей было трудновато. Гулять после школы ей было не с кем, как и поговорить о всякой детской мишуре. Она почти постоянно сидела дома, играла с куклами, плюшевыми игрушками, строила домики из конструктора и собирала маленькие фигурки из шоколада с сюрпризом в качестве местных обитателей. Во втором классе у неё появились приятельницы близняшки, но и те не уделяли ей особого внимания и больше играли и гуляли со своими старыми подругами. В сущности, Джун не жаловалась на сложившуюся ситуацию, да и в силу возраста не воспринимала это как проблему. Она с пребольшим удовольствием сидела дома в своём фантастическом или таком же повседневном, пусть и выдуманном, мире. Играла роль учительницы у своих плюшевых зверей, делала из тетрадок им школьные дневники, а в закоулках общей спальной комнаты создавала как бы их собственные дома, где учеников ждали их родители. И у каждого плюшевого зверька была первая любовь. Девочка обыгрывала их первые свидания и даже любовные треугольники.

Ещё с самого детского сада мама – Танабэ Нами – обучала девочку родному языку и в домашней среде часто общалась с ней только на нём, поскольку ей всё же хотелось вернуться в Японию и попробовать дать дочери несколько больше. Отец про Джун вспоминать перестал, и сама она становилась всё более замкнутой.

С целью лишней тренировки языка перед попаданием в новую среду, Джун удостоилась подарка в виде доступа к старому компьютеру. Безбожно тратя интернет-трафик, она стала по несколько часов в день сидеть на всяческих форумах и завела что-то вроде дневника, ища больше внимания и какой-нибудь поддержки. Примерно в одиннадцать лет она впервые безответно влюбилась в друга по переписке, имя которого не знала и не стремилась знать. Со временем компания друзей разбрелась, а любое общение, схожее с дружеским, прекращалось от её безынициативности, и со временем её интерес к людям пропал вовсе. Хоть и неосознанно, но она начала чувствовать зудящее одиночество.

Последнюю часть она предпочла опустить.

А вот у Хироюки ближайшая семья была довольно большой: мать Мамико, отец Фукурой, брат Кента и сестра Хана, – оба старше Хиро на два и четыре года соответственно, – старший брат отца дядя Идзуми и его жена тётя Акеми.

– В детстве… мне, кстати, тогда тоже было пять, моя мама оказалась в эпицентре теракта и чуть не погибла. Как я понял, ей требовалась дорогая операция. Страховка бы особо не помогла, денег тогда в семье было немного. Отец рассказывал, что были долги за коммуналку, да и нас троих тоже нужно было обхаживать. Плюсом к этому висел кредит на дом в Йокогаме. Папа много работал, но спасти маму, грубо говоря, не успел.

– Мне жаль… – Джун тихо выразила сочувствие.

– Спасибо…

У Хиро тоже были свои неудобные подробности. Не выдержав горя, отец семейства начал частенько выпивать. Засиживался после работы с друзьями или коллегами в круглосуточном баре и в компании был пьянее всех. В это время за детьми дома присматривал дядя Идзуми. Ребята перестали дожидаться отца с работы, поскольку он нередко приходил глубоко за полночь, работал следующий день как ни в чём не бывало и возвращался обратно в бар, из раза в раз добиваясь нехилой кондиции. Время от времени детей дома ожидали буйные всплески отца из-за сущих мелочей по типу поведения в школе или бардака в доме. Идзуми приходилось часто ездить к ним в свободную минуту, иногда ночевать и заменять им опекуна, прибираться и одновременно учить этому ребят.

Отец не пропускал работу и какое-то время даже не пил во время работы. Брату временами удавалось вытаскивать его из болота алкоголизма, хоть и ненадолго. Через три года Фукурой расплатился с кредитом и уже мог позволить баловать своих детей. Он обеспечил их всем чем нужно и даже больше, но не мог дать самого важного – внимания и заботы, такой нужной, пусть и через несколько лет после общего горя. И лишь жирная точка в виде худших последствий алкоголизма смогла привести единственного родителя трёх детей в чувство и, пролежав в больнице под капельницей, он твёрдо решил, что пить больше никогда не будет. Сквозь невзгоды и обиды в семью вернулся привычный покой и в каком-то смысле доверительные отношения, потому что отец наконец-то смог приложить для этого все усилия. Ещё через время Фукурой всё же пробился на работе и получил повышение до заместителя директора в крупной компании по производству мебели.

В отличие от брата и сестры, как самый младший и впечатлительный ребёнок Хироюки с момента смерти матери больше всех переживал и замкнулся в себе. Его страхи словно заперли на замок характер и зачатки благоразумия, посеянные отцом, истинные желания и амбиции, а насмешки от ровесников, пусть и не самые страшные, всё сильнее теснили его к роли раба системы.

Школьная жизнь и внеклассная деятельность у новых друзей тоже шли спокойным чередом. К Хироюки так никто и не проявил особого интереса, с одногруппниками он сохранял приятельские отношения и был по обыкновению пассивен, даже когда требовалось работать в команде. В остальное время Хиро рисовал наброски и полноценные работы в виде комиксов; товарищи по кружку придумывали забавную тему, а он обрисовывал её максимально карикатурно и вывешивал это на доске возле комнаты клуба. Наравне с этим ему нравилось наведываться к литературному кружку и читать на таком же борде небольшие разборы в авторстве Джун. Правда, она почти перестала указывать своё имя в конце, чтобы хулиганы лишний раз не приписывали всяческие оскорбления.

Со своей некоторой самоотверженностью она невольно заставила нового друга стать наблюдательнее детектива. Хиро всегда специально тёрся рядом почти на каждой перемене и переспрашивал, всё ли в порядке. Задиры поначалу лишний раз не приближались, но не упускали возможности выкинуть что-нибудь мерзкое, проходя мимо.

«Что, Танабэ, начала засматриваться на мальчиков помладше?»

«Искала защитника, а нашла хлюпика! Вкус у неё, конечно, так себе».

«Хлюпик, да?» – Хироюки вспомнил годы в младшей школе. От мысли, что в любой момент может потребоваться физическая сила, он держал одну руку в кулаке и прятал эмоции, схожие со страхом, провожая серьёзным, холодным взглядом всех подозрительных парней, а те иногда отвечали хитрой ухмылкой, думая, что ему нечего будет противопоставить. Однако благодаря теории и мало-мальской практике у него были все шансы даже против старшаков. Не хватало лишь уверенности.

– Ну наконец-то каникулы, – вздохнула Джун, потягивая газировку со льдом. – Я лето не очень люблю. Но кроме как в школьные годы им вдоволь не насладиться.

– Пожалуй, ты права. Кстати, а какое у тебя зрение?

– Минус три с половиной.

Летом Джун стала носить очки на голове в надежде выглядеть без них привлекательнее. Тогда, сидя в быстропите, она едва могла в полной мере видеть лицо Хиро, сидящего напротив чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.

– Боюсь, с таким минусом не очень полезно напрягать глаза… – Неловко сказал он.

– С моим зрением вреднее сидеть за компьютером. Но от этого я уже вряд ли куда-то денусь.

– А ты не пробовала носить линзы?

– Ну уж нет, с ними много мороки. Да и не хочется пихать в глаза что-то инородное. Я, конечно, могу мечтать о лазерной коррекции… Но всё равно звучит страшно.

– Ну ты и трусишка. Скорее всего, это даже не больно.

Джун состроила недовольное лицо, после чего с ухмылкой кинула в мальчишку комок бумаги от чизбургера. Тот опешил, но сумел поймать фантик до того, как он упал на пол.

– Ты что делаешь? – рассмеялся он.

– Я хоть и трусиха, но смеяться над этим не позволю. – Ответила она, деловито скрестив руки и сложив нога на ногу.

Столь искреннюю выходку Хироюки видел от неё впервые; от Джун повеяло дерзостью, и он воспринял это в первую очередь как признак доверия и только потом как намёк на вредный характер. Но со всей своей непокорностью её улыбка для него всё ещё выглядела весьма очаровательной. Вне школьных стен, свободная от знакомых глаз, она сияла во всей красе.

Вставая с утра, Джун ожидала от Хиро приглашения на прогулку. Эти ожидания оправдывались буквально каждый день, и она с приподнятым настроением прихорашивалась около часа, принимала душ и пользовалась лёгкой косметикой. Перебирать гардероб и думать что надеть не приходилось, ибо одежды, которая ей действительно нравилась, самой по себе было совсем не много – мама практически никогда не считалась с её вкусом. «Там такой солнцепёк, надень лучше платье или юбку, что ты вечно в своих джинсах да футболках огромных, как дура», – множество производных от этой фразы с каждым разом утомляли Джун всё больше, до той степени, что в ответ хотелось выкинуть что-нибудь грубое. И всё же один раз она маму послушала и надела светлое платье, еле выбранное общими усилиями. «Пока вещи тебе покупаю я, именно мне должно нравиться, как ты выглядишь», – сказала Нами уже не в первый раз.

Смущённо вздыхая, Джун вышла в таком виде на крыльцо, и Хиро на секунду обомлел.

– Мама заставила меня так одеться, – сказала она, повернувшись на триста шестьдесят градусов. – Нормально выгляжу?

– В-вообще-то, тебе очень идёт!

– Правда нравится?

– Да! Даже очень.

Ещё на секунду у него будто замкнуло в мозгу. «Ах, если бы я знал эту фразу на другом языке, я бы не произнёс её так глупо». Джун радостно взяла под руку растерявшегося парнишку и повела наконец от дома, надеясь, что за ними не следят из окна.

В школьной форме она не производила такого впечатления; весь день Хиро то и дело украдкой засматривался на её новый образ, а под конец в кои-то веки осмелился предложить побыть моделью для рисунка. Долго не думая, Джун расслабленно расселась на скамье в парке, а юный художник творил стоя почти час. Вид открытых бледных ног, вытянутых во всю длину, немного откинутой шеи и тонких рук понемногу завораживал. От ожидания Джун задёргала стопой.

– До чего же красиво. – Вырвалось у него.

– Ты это о чём?

Хироюки тут же прикрыл рот рукой:

– Я что, это вслух сказал?

– Ну да.

– Да так, вид здесь красивый…

– Ты виды рисуешь или всё-таки меня?

– Я просто отвлёкся. Подустал немного.

То, что Хиро устал, было вполне очевидно, вот только Джун почти не сводила с него глаз – и никуда он за последние минут пять не отвлекался, даже мышцы не разминал. Она устремила на него замысловатую улыбку, а та пробудила у него постыдное воспоминание о том, как в младшей школе ему приходилось рисовать героиню аниме в откровенном наряде.

Этим летом Джун впервые разговаривала достаточно активно для продолжительного разговора на одну тему. Сама завела беседу об отношениях в семье Хироюки, о вкусах к иностранным фильмам и классической зарубежной литературе, обсуждали бытовые привычки и интересы.

– Брат мне, считай, как лучший друг на всю жизнь. Он бывает немного беспечным, но человек хороший. Сестра, наверное, тоже. Правда, она жуткая вредина.

По вечерам они часто приходили к берегу реки и смотрели на закат, а потом на звёзды. Это были часы, когда долго молчать было приемлемо и не неловко. Хироюки постоянно поглядывал на Джун и мечтал залезть ей в голову в такие моменты. Из каждой минуты, проведённой вместе, Джун вытягивала по большой доле удовлетворения и старалась как можно дольше не уходить домой. После очередной ссоры с матерью она тянула с возвращением вплоть до конца детского времени. Она стала уже частенько потягиваться от ломоты в спине и выпрямлять уставшие стопы, и когда Хироюки это заметил, они закруглялись по его инициативе. «Не подумай лишнего, я просто вижу, что ты устала. Не хочу тебя мучить».

Хироюки забывал об унынии и каких-либо проблемах, когда видел живой взгляд Джун с маленькой, но отчётливой искрой. Она не могла себе позволить натянуть улыбку там, где априори нет для этого повода, но при нём повод был всегда. Он смотрел на неё как на что-то, что ему очень нравится – как на рисунки, которые вдруг у него отлично вышли, как на любимую книгу, любимое место, как на очень важный для него подарок от близкого человека.

Сидя за уроками, Хиро мог задуматься над задачей и, продумывая её решение, лёгкой рукой рисовать на полях Джун в минималистичном милом стиле, с такими же большими и чарующими глазами и аккуратно уложенной причёской. А когда засыпал, её образ так и маячил перед глазами в темноте, её загадочно притягательный язык тела или какие-то отдельные его части, будь то худые изящные плечи, прелестные щёки, развевающиеся на ветру короткие, всегда чистые волосы, изгиб локтя, интересный профиль, чем-то напоминающий греческий, выглядывающая из-под волос вытянутая шея, и всё те же голые колени в позе нога на ногу. Он любовался ей, словно живым произведением искусства. Временами ему даже хотелось сбежать, словно демону из рая.

Вскоре вернулись школьные будни, однако эмоции на лице Джун казались уже более позитивными и мягкими. Когда они встречались на перемене и уходили из крыла старшеклассников, все, кто был горазд докапываться до чужой жизни, кидали в них пренебрежительные взгляды и шёпотом обсуждали их отношения.

В последний день второго триместра мама Джун позвонила классному руководителю, сказав, что та слегла с высокой температурой. Хироюки тогда остался дежурить в своём кабинете. Начисто отмывая пол возле порога, он вышел из класса и поставил ведро в коридоре. С верхних этажей спустились трое третьеклассников и прогуливались по коридору, пялясь в телефон и выкидывая непристойные шутки. Хиро бросил тряпку в ведро и машинально обернулся в их сторону. Парень посередине так же оглянулся в ответ и воспрянул интересом:

– Эй, а это случайно не ты тот первоклашка, с которым Танабэ встречается?

– Мы не встречаемся, – ответил Хиро настолько уверенно, насколько мог.

Он случайно присмотрелся в телефон, который держал этот парень, и Хироюки вовремя одёрнуло. Он облокотил швабру на дверь.

– Это ведь не твой телефон?

– О, ты заметил? Да, это мобильник твоей подружки, она забыла его вчера. Мы как раз сейчас палили её переписку с тобой, а ещё личный дневник. Тут про тебя больше, чем про всё остальное. Растяпа, это же надо было уйти на перемену и оставить такую личную вещь прямо на парте. Ну, а я времени зря не терял – взял и прикарманил.

– Что ж, тогда, может, отдашь? – Хиро сразу протянул руку.

– Что ещё хочешь? Спустись с небес на землю, сопляк, – парень игриво ткнул ему в грудь и пригрозил с ухмылкой: – Даже не думай разговаривать со мной, если в больницу с переломами попасть не хочешь, понятно?

– Так это ты тот самый тип, который больше всех любит досаждать Танабэ, да? Как там тебя?..

– Накамура, отстань от мальца, он всё равно ничего не сделает, – сказал его одноклассник.

Накамура перестал несколько грозно пялиться Хироюки в глаза и пошёл дальше.

Хиро решительно не стал отступать от намеренного, подбежал и молча встал прямо перед ними с по-детски злобным оскалом.

– Смотрю, словами не понимаешь? – огрызнулся Накамура.

– Кто бы говорил.

Хулиган хотел схватить его за свитер, но Хироюки уклонился и, несмотря на то, что времени на реакцию и прицеливание было меньше секунды, он вспомнил практические уроки по самообороне, собрал всю силу вместе с мгновенно образовавшейся ненавистью к этому парню и ударил его в нос; не просто кулаком, а прямо всем своим телом, но чётко стоя на ногах, показывая более высокий уровень, нежели уровень соперника. Накамура взялся за нос, расслабив хватку, в этот момент Хироюки отобрал у него телефон и проскользнул мимо них. «Шестёрки» нависли над покалеченным. Парень скорчился от боли, вся рука испачкалась в крови.

– А ну, мразота, куда пошёл?!

– Накамура, покажи ему! – подначивали друзья.

Главный задира вытер кровь и посмотрел мальчишке вслед.

– Потом разберусь.

То была, на самом деле, не первая стычка Хироюки с обидчиками. Временами он не видел других выходов из сложившихся ситуаций. Обстановка зачастую складывалась однотипно и прозрачно, когда драка бралась за правило, если оппоненты не понимали на словах и не отступали после одного предупреждения. Хват за воротник для Хиро всегда означал исключительно максимально негативный настрой, ведущий именно к драке, отчего он позволял себе бить первым. «Может, не стоило? – сказала Джун после конфликта. – Он мог просто пригрозить». – «Всяко лучше, чем первому отхватить», – ответил он. Его тело, руки кипели от несправедливости, царившей вокруг. Если не я, то меня, – приговаривал он каждый раз, позволив себе поднять руку на незнакомых людей. В тот момент внутри него снова ликовал юный отважный рыцарь, стремящийся защитить принцессу. Он был действительно горд собой, что удалось показать ублюдку его место, и он был готов чуть что сцепиться с неприятелями снова. Кулаки так и чесались вернуться и дать ещё. Хироюки не был готов мириться с чужим свинством, но был готов сделать всё, чтобы его дорогую подругу больше не трогали. В этот день в школе было тихо, но недоброжелатели не переставали надеяться, что девочка больше не придёт, иначе окружат, словно стая бродячих шавок, своими насмешками и сплетнями.

Хироюки зашёл в магазин и купил любимый шоколад Джун. Стоя на светофоре, он продумывал свои слова наперёд в двух случаях: если дома окажется её мама и откроет она, или если Джун окажется одна. Его сегодняшний подвиг придавал ему уверенности и надежды на лучшее. Вдохнув и решительно выдохнув, он нажал на звонок. На пороге дома Хиро встретила Нами. Несмотря на то, что она была чистокровной японкой, её черты так напоминали ему черты Джун, будто они были как две капли воды.

– Здравствуйте, – Хироюки поклонился, – я друг Джун, навестить пришёл. Можно?

– Ого, да, конечно, можно. Заходи скорее. Замёрз, наверно?

Она крикнула в пустоту второго этажа о его приходе и вежливо предложила ему выпить по кружке чая, чтобы познакомиться поближе, от чего Хиро из вежливости отказываться не стал.

Джун сидела у себя в комнате за компьютером и опешила, когда узнала, что он пришёл. Пришёл ее навестить. Она вскочила и захлопнула дверь; переодела кофту поприличнее и принялась судорожно прибираться, убирая лишние вещи в шкаф, а четыре кружки из-под чая поставила на подоконник и закрыла занавеской. Она паниковала и тренировала слова, которые скажет ему. В желудке потяжелело. Вскоре она вспомнила, что надо причесаться.

Хироюки не ожидал, что ему устроят допрос. Нами то и дело расспрашивала о нём, его семье и интересах, как они познакомились, как подружились и как проводят время.

– Джун у меня замкнутая девочка, ну… Ты это и так понял. Она не смогла найти в школе друзей и постоянно сидела дома за компьютером. Не так давно стала замечать, что уходит куда-то после школы, летом так вообще как бабочка порхала из дома и до вечера не появлялась. Я спросила как-то, с кем она гуляет. Она сказала, что это не моё дело. Теперь я хотя бы знаю, что общается с хорошим человеком.

– Рады, что она больше не одна?

– Ну естественно! Она ведь ещё и странная немного. Тебя это не отпугивает?

– Как видите, нет, – он засмеялся.

– Что-то мы засиделись, ты вроде Джун хотел навестить? Вверх по лестнице, правая комната.

Хироюки поднялся на второй этаж. Дом был не слишком старый, с европейскими дверьми и красивыми обоями, но вот половицы достаточно громко скрипели. На двери в комнату висел обычный альбомный лист, прикрепленный по углам кусками скотча. Предупреждение гласило: «Без стука не входить».

Он постучался:

– Джун, это я, Хироюки.

Её сердце бешено забилось, но она открыла ему почти сразу:

– Входи.

Её комната как будто не была, а старалась выглядеть уютной: светло-голубые однотонные обои, постельное бельё чёрно-зелёное в цветочек, салатовый полупрозрачный тюль и синие занавески. Когда Хироюки зашёл, Джун закрыла за ним дверь и включила в комнате свет. Люстра с тёплым светом оживила комнату, деревянный письменный стол бросился в глаза своей насыщенностью; на нём стоял компьютер, а в углу – школьная сумка. На спинке стула неаккуратно лежала её немного мятая форма. Над столом висел календарь, а вокруг него много стикеров с разными заметками и напоминаниями; в большинстве своём то были названия фильмов, книг и музыкальных групп.

Не успев подумать, Джун спросила у него:

– Зачем ты пришёл?

– В смысле зачем? Навестить. Больных же обычно навещают, – он приветливо улыбнулся. – Рад тебя видеть. Как самочувствие?

– Да вроде нормально. Всего лишь чуток простыла.

Она сложила правую руку под грудью, а левой потянулась к шарфу, который ей очередным утром одолжил Хироюки, когда та вышла в пальто во время первых заморозков.

– Носишь его дома? Наверно, очень уютный?

– Да, с ним довольно тепло.

– Я, кстати, сегодня нашёл твой телефон.

– Правда? Где? – её глаза раскрылись в искреннем удивлении.

– На самом деле, я его отобрал. У одноклассника твоего, Накамура, вроде, зовут. Ну, естественно, с таким как он без драки не обошлось. Ты бы видела, как я его ударил, прямо в нос попал, до крови, – он жестикулировал согласно сюжету, легонько вытягивая руку в кулаке и самодовольно улыбался. Достал из кармана телефон и отдал ей: – Вот он, кстати.

– Спасибо, конечно… но не стоило в это ввязываться. Со сломанным носом мог оказаться ты, а не он.

– Может, ты и права. Папа на синяки уже отвечает, типа – стоило бы беречь себя. Но зато тебя никто не обижает, для меня это главное.

Он дождался от неё улыбки в ответ и заликовал внутри. Джун всегда льстило, когда у него находилось смелости долго таращиться на неё. Она решила сделать шаг вперёд и по-настоящему удивить:

– Слушай, как насчёт посидеть завтра у меня? Можно даже устроить ночёвку. Если тебе разрешат, конечно.

– На ночь?.. – Он покраснел.

– Да. Мама работает в ночную смену с вечера до обеда. Посмотрим что-нибудь вместе. Поговорим о всяком.

– Я только «за». И всё же, это непривычное предложение с твоей стороны.

– Разве? Я думала, друзьям нормально оставаться друг у друга на ночь, – она успокоилась и ухмыльнулась.

Они ещё недолго поговорили, и Джун решила проводить друга. Только спускаясь, Хироюки заметил на стене над лестницей фотографии в тонких деревянных рамках. На них была Джун: в три года, где она в жёлтом платьице и с убранными ободком волосами сидит за столом перед тортом с тремя свечками, широко улыбаясь; в четыре, возле новогодней ёлки с плюшевой игрушкой под мышкой; и без двух дней семь лет – в школьной форме, с букетом в руках, рюкзаком на плечах, двумя низкими хвостиками с праздничными белыми бантиками, и с той же улыбкой на лице. Хиро засмотрелся.

– Это же ты? Такая милая, – сказал он, не отрываясь от фотографий.

– Дети все милые.

– А ты как будто бы… другая.

Не поняв этих слов, она взяла его за руку и повела к прихожей. Хироюки оделся и почти забыл отдать ещё одну вещь.

– Чуть не забыл, – он накинул через голову сумку и достал шоколад со вкусом клубничного йогурта, – это тебе.

Едва Джун заметила пёструю упаковку, она поддалась захлестнувшим чувствам и впервые его обняла. Прижалась к нему, мягко обвив плечи. Хиро запаниковал, почти перестав нормально дышать, напряжение ниже пояса превалировало над всем остальным. Он долго метался, обнять ли её в ответ, но когда решился и почти коснулся её, она его уже отпустила.

– Спасибо ещё раз. Всё-таки приятно, когда тебя навещают.

– Пустяки…

Хироюки с красным ошарашенным лицом посмотрел в пол, сердце дико колотилось до сих пор.

Джун открыла ему дверь.

– До завтра, – сказала она, когда он вышел за порог. – Я напишу, во сколько прийти.

– Выздоравливай, – скромно выдавил из себя он.

Несмотря на заморозки, ему было очень жарко. Он пошёл домой, сложив руки в карманы и впервые был рад, что его зимняя куртка достаточно длинная.

Оставаться с ночёвкой Хироюки никто не запрещал, даже наоборот – его отец почти так же, как мать Джун, был рад, что его ребёнок уже не тот замкнутый парнишка, который выходит на улицу только до школы, домой и в магазин, если попросят. Но до сего момента никто и не знал, с кем Хиро так активно общается, хотя домочадцы не могли не заметить перемены в его привычках. Как воспитанный мальчик, он, сидя за ужином с отцом и братом, не стал ставить перед фактом, а всё-таки спросил:

– Пап, меня пригласили на ночёвку завтра. Ничего ведь, если я пойду?

– Да можно, конечно.

– Да, ты, кстати, давно перестал целыми днями дома сидеть, – встрял Кента. – Неужели всё-таки нашёл с кем тусить?

– Можно и так сказать, – скромно выдавил Хироюки, с неловким видом копаясь в тарелке.

– Одноклассники? Или друзья по клубу?

– Нет, это один человек. Случайно познакомились.

– Не девчонка, случаем?

Хироюки неловко нахмурился.

– Ну да, подруга, а что?

– Да ладно? Я, вообще-то, просто так ляпнул. Офигеть, у малыша Хиро появилась девушка… Офигеть.

– Он же сказал: «подруга», – Фукурой попытался оградить младшего сына от шуток.

– Я, кстати, не рассказывал: я сам не так давно влюбился в девчонку с параллели. Ох уж и много же на них времени уходит. Денег, кстати, тоже. В моём случае усилия были не оправданы, чтоб их. Она начала общаться с задирой на год старше. Дурак несусветный, слова в предложения еле складывает.

– Не повезло тебе, – отмахнулся Хироюки.

– Так что, Хиро, гляди в оба. Девчонок этих не поймёшь. Ты для них всё, а они, как потом оказывается, по хулиганам сохнут.

– Кто-кто, а она с хулиганами не водится. Да и повторюсь: мы просто дружим.

– То есть у тебя не возникало мысли, что она тебе нравится?

– Как человек она мне нравится.

– Да нет же, как девушка?

– Не наседай на мальца, ему всего двенадцать, – сказал папа, встав изо стола и положив пустую тарелку в раковину.

– Ну… Неужели даже в двенадцать так трудно отличить дружбу от романтических чувств?

– Мне хоть и всего двенадцать, но я не такой глупый, каким ты меня считаешь.

– Ладно-ладно. Может, тогда пригласишь её к нам в гости? Послезавтра. Устроим, так сказать, предпраздничное чаепитие, познакомимся.

– Думаю, она будет не против.

– Ну вот и славно. Всё, Хиро-тян, жду послезавтра твою подружку в гости!

– Не подружка она мне.

После такого разговора он только больше начал волноваться, не понимая своих чувств. Как и в чём копаться и с чего начинать, чтобы во всём этом разобраться, он тоже не понимал. Так что просто продолжил плыть по течению.

Вечером Хироюки заранее принял душ, надел чистую одежду и с полумокрой головой вышел из дома. К полвосьмого как штык появился на пороге, хотя Джун вовсе не ожидала от него такой пунктуальности. Он поздоровался с Нами-сан, которая делала последние штрихи в рабочем образе и допивала свой кофе перед выходом. Джун принесла из чулана тёплый плед и отложила его на диван перед телевизором.

Она открыла новый зелёный чай в пакетиках и разлила кипяток по кружкам. На кухне ещё оставался шлейф от парфюма Нами, оказавшийся для Хиро слишком приторным, отчего он на пару секунд зарылся носом под свитер. От прошедшей мимо близко к нему Джун так же едва пахло духами, но больше шампунем и персиковым гелем для душа. По телевизору началась мелодрама. Уходя, Нами сказала: «Чур, не хулиганить!» Хироюки недоуменно посмотрел на Джун, а та просто улыбнулась с неловким видом. Нами всегда готовила эту фразу на случай, если дочь останется когда-нибудь наедине с мальчиком. Как бы она ни хотела для дочери приятной компании, она не могла избавиться от волнения, что даже в таком возрасте между детьми может произойти что-то неприличное.

Весь вечер они сидели на диване под пледом, смотрели фильм за фильмом и выпили за всё время по три большие кружки чая с печеньем. «Тусоваться с друзьями», подумал Хироюки, вовсе не то, что происходило на тот момент, совсем не та атмосфера: порой десятками минут в полной тишине, наедине с одной только девушкой под одним пледом, которая время от времени облокачивается на твоё плечо; от неё приятно пахнет, а такой лёгкий груз на плече даже приятен, парниша чувствовал себя нужным. Он иногда отвлекался ненарочно от фильма на очередные раздумья, так же облокотившись головой к её голове. Не видел ту самую грань – что можно, а что нельзя; что всё ещё входит в рамки дружбы, а что выходит за их пределы – вот так из ничего построить своё видение было непосильным трудом, а человеческие отношения для понимания становились сложнее любой сферы жизни. Ему хотелось найти где-то под пледом её руку и сжать со всей силы, что осталась, лишь бы выжать из головы остатки разрывающих душу сомнений, но от страха остаться непонятым он этого так и не сделал.

Время было немного за одиннадцать, когда они выпили по последней, четвёртой кружке чая. Джун притащила в свою комнату из чулана пару футонов, даже не попросив помощи, и постелила практически вплотную друг к другу, насколько позволило свободное пространство комнаты. Вернувшись из уборной, она увидела Хироюки, сидящего на матрасе, как скромный гость и даже не раздевшегося.

– Будешь спать в одежде? Не вспотеешь? – в её голосе уже не было привычных ноток стеснения.

– Немного непривычно раздеваться в гостях, знаешь ли.

– Тогда сними хотя бы джинсы. Можешь положить их на стул.

Она села на свой футон и принялась снимать свитер типичным «мужским» движением. Без желания самого Хиро, для него открылись новые виды – вслед за свитером приподнялась кофта почти вплоть до груди, обнажив пупок, талию и выпирающие в сложившейся позе рёбра. Пока она была занята свитером, Хироюки, бесстыдно краем глаза изучая её тело, по-быстрому снял джинсы и постарался аккуратно кинуть их на стул. Джун сложила свитер пополам и бросила на кровать.

– Тебе не будет холодно? – спросил он. – Ты ведь болеешь.

– Всё нормально, мне сегодня гораздо лучше. Наверно, это всё из-за тебя.

– Из-за меня? А что я такого сделал?

– До нашей встречи у меня редко было такое хорошее настроение. Видимо, при выздоровлении это тоже важно. Я мерила температуру сегодня – тридцать шесть и восемь.

– Рад, что тебе лучше. Скажи, почему ты вдруг решила пригласить в гости, ещё и на ночь?

– М? – она сделала вид, будто вопрос её удивил, тем более, она уже на него отвечала. – Просто хотелось провести с тобой время. Тем более, ты бы наверняка не позволил мне гулять, поскольку я простудилась.

– И правда. Мне тоже нравится проводить с тобой время. Кстати, я сегодня про тебя родне рассказал. Брат предложил тоже прийти к нам в гости на скромную посиделку. Завтра. Как смотришь?

– Хм, интересная идея, на самом деле. Я не против, – она радостно заулыбалась. Хиро тоже машинально расплылся в улыбке. Он видел, что она тоже счастлива, хоть и не понимал, почему. – Хироюки, можно вопрос? – спросила она со всей смелостью, что у неё есть.

– Конечно.

– Когда ты смотрел на мои детские фотографии, ты сказал, что я другая, – она накинула на плечи одеяло. – Что ты имел в виду? Это ведь не потому, что я не японка?

– Не только поэтому. Не знаю как объяснить… Ты во всём другая. Внешность, характер, привычки, жесты, манера речи и письма. И не важно, что я ещё не знаю твоих плохих сторон, но я почему-то уверен, что, какими бы эти недостатки ни были, они украшают тебя по-своему. Ты хороша такая, какая ты есть.

Между ними не было и метра; тишина, воцарившаяся после таких громких слов, не давала им обоим покоя. Не то, чтобы слов больше не осталось, Хироюки хотел что-то сделать, но что – не знал. Ему не хватало того, что знает и хочет Джун.

Поддаваться эмоциям снова она не стала. Ничего, кроме страха остаться непонятой, её не останавливало.

– Мне принимать это как комплимент? – сказала она с иронией.

– Это и был комплимент.

– Ого, ты это ещё и признаёшь? Негодник.

Она несколько раз успела пожалеть о несделанном. Впервые перед ним она сделала вид, будто не расстроилась; встала, выключила свет, и они легли под одеяла.

Через несколько минут смотрения в потолок, Хиро продолжил:

– Джун?

– Да?

– Спасибо тебе.

– За что это?

– Не знаю. Хотя бы за то, что до сих пор со мной общаешься. Ты стала для меня чем-то важным. С тобой мне спокойнее всего, интересно и по-своему весело. С тобой хорошо и приятно. Ощущаю себя совсем другим человеком, нежели раньше.

– Почему ты не можешь сказать прямо? – на непривычно повышенном тоне выдала она.

– Сказать что?..

– Спокойной ночи.

Джун перевернулась на левый бок спиной к нему. Он, конечно же, не понял этой типичной женской обиды и недосказанности. Хиро почти задремал, как услышал, что она плачет. Тихонько рыдает навзрыд, так тихо, чтобы он не понял. Он не хотел давать понять, что слышит её; ему хотелось успокоить, действительно хотелось. Но он снова убежал от проблем, боясь, что сделал или сказал что-то не так. Не спас её тогда, когда она больше всего в этом нуждалась. В её глазах он был всё ещё ребенок, который то ли ещё ничего не понимает, то ли боится решительных действий.

Наконец успокоившись, Джун перебралась поближе к Хиро и ненавязчиво обняла, положив руку на плечо и уткнувшись к нему носом, так нежно, что он даже не проснулся.

По пробуждении Хироюки вновь почувствовал тот самый приятный груз, но уже почти на целой половине груди. Джун спала на нём, скромно приобняв и сопела, как котёнок. То был первый момент предельной близости – обе ноги касались и немного накрывали его левую ногу. Едва увидев перед собой копну знакомых волос, он тут же смутился из-за позы, в которой они каким-то волшебным образом оказались за эту ночь. Хиро старался особо не шевелиться, чтобы лишним движением не разбудить Джун. Но её размеренное дыхание и случайные прикосновения к его телу во второй раз вызвали у него соответствующую реакцию организма.

«Вот тебе и половое созревание, зачем же так не вовремя?..»

Часы пропищали, давая понять, что начался новый час. Хироюки извернулся и посмотрел на часы на краю стола – было уже восемь утра. Джун всё-таки проснулась от его суетливости. Первое, что она сделала, это понюхала его. Оказалось, всё это время свитер был пропитан запахом вкусных, но каких-то слишком взрослых мужских духов. Она подняла голову вверх, и они ненадолго встретились несколько грустными взглядами; Джун приподнялась и попыталась сохранить лицо.

– Извини, если это было слишком навязчиво. И за то, что сорвалась, извини. Не хотела обидеть.

– Ничего, ты меня не обидела.

– Пойду поставлю чайник.

С хмурым видом она встала и пошла вниз, взяв с собой свитер. Хироюки оделся и из уважения сложил футоны и самостоятельно отнёс их до чулана.

Они сидели на кухне и полусонные молча пили кофе. Оба в этот момент переваривали произошедшее. Джун взвесила все «за» и «против» и тут же выкинула это из головы, сказав себе, что жалеть, в общем-то, не о чем.

Хироюки быстрее неё допил свою долю и сложил руки, как ученик начальных классов.

– Мило выглядишь, – сказал он.

– Я даже не причёсанная. И почти вся в прыщах.

Не допив до конца, Джун откинулась на спинку стула и расслабилась, словно от непосильного груза.

– Тем и милая. Естественность – это красиво.

Джун посмотрела на Хиро и подумала, что он, будучи лохматым, тоже выглядит умилительно.

Она проводила его до прихода мамы, начала настраиваться на поход в гости и знакомство с его родственниками.

Чтобы окончательно проснуться, ей пришлось сделать небольшую зарядку. Приготовила завтрак, расслабила голову перед телевизором, после чего залезла под горячий душ, чтобы лишний раз согреться.

Она старалась не задумываться о том, что её могли пригласить скорее как потенциальную вторую половину Хироюки, нежели как единственного его друга. Всё, происходившее между ними в последнее время, ни один человек со стороны не смог бы отнести ни к дружбе, ни к отношениям, к которым они, в самом деле, не стремились в своём возрасте. На удивление, Джун уже не боялась проявлять решимость и была готова сделать многое, чтобы он понял. Ей захотелось действовать открыто, даже немного провокационно. Парень, который ей нравится, не должен быть глупым. Если он хоть немножко прислушается, почитает между строк и поймёт, что она хочет сказать, это умный парень. Таким она видела Хироюки, по крайней мере, таким ей казался его юношеский потенциал. Для неё он уже не казался так прост, как остальные.

Ещё до обеда пришла мама и спросила Джун, куда она так активно собирается. Та сказала, что гулять. Ей не хотелось поднимать лишних тем.

Она как обычно провела в комнате ещё час и привела лицо в порядок, уложила волосы и подобрала верх к единственным джинсам.

Хиро, как настоящий джентльмен, за ней зашёл. Стеснительность Джун границ не знала – перебороть её в новом обществе не удавалось никогда. Всю дорогу до дома она словно пыталась надышаться перед смертью. Всё стеснялась своего языка и разговорных навыков, пусть Хиро и вторил, что члены семьи у него очень добрые.

Хана открыла парадную дверь, дружелюбно поприветствовала и представилась. Хироюки, не отказываясь от своей воспитанности, сам повесил куртку Джун на вешалку рядом со своей. Она старалась разуваться в том же темпе, что и он, чтобы закончить в одну секунду с ним. Хана специально сделала для такого случая небольшой бисквитный торт по маминому рецепту, а Кента, будучи дешёвой рабочей силой, ей помогал. Когда чайник уже вскипел, а кружки были готовы, Кен, отыскав домашне-парадную одежду, наконец спустился ко всем на кухню, весь в нетерпении увидеть этакую «необычную» девчонку, очаровавшую замкнутого брата. Он был искренне поражён, увидев вместо японки полукровку.

– Привет, меня зовут Танабэ Джун, – максимально не показывая смущения и чуть поклонившись она поздоровалась, стараясь выглядеть мило.

– Очень приятно, Кента, – сощурившись, он расплылся в лисьей улыбке; к своему удивлению, он положил на неё глаз как какой-то хищник и несколько театрально поцеловал ей руку, что Джун неподдельно ошарашило, она покраснела от такого внимания. – Никогда ещё не встречал хафу. Особенно таких миленьких.

– Эй, не подлизывайся! – немного ревнивым тоном выдал Хироюки.

Хиро заметил, что она пытается побороть себя, действительно старается. Джун подсела достаточно близко к столу, чтобы не пришлось по привычке сутулиться; была немногословна, отвечала только на поставленные вопросы и больше следила за сказанным, в то время как с Хиро она разговаривала уже более прямолинейно и могла болтать без умолку, пока были мысли.

Кента не мог остановиться, из часа в час болтал и болтал, разбавляя реплики Джун своими историями, все без исключения которые были забавные. Делал вид, будто рассказывал сразу всем, хотя больше всего поглядывал на гостью и пытался словить ту самую приветливость на лице.

– Кстати, такой вопрос, – он снова нарушил молчание, – как насчёт сходить в кино? Погулять как-нибудь.

– По-моему, это уже лишнее, – встрял Хироюки.

– В смысле, лишнее? Твои друзья – мои друзья, тем более, я не ожидал, что она окажется таким интересным человеком. Или ты что, ревнуешь?

– Я? Я не…

Хиро по-настоящему растерялся, какие-либо возражения встали комом в горле – он не привык испытывать к родным столько неприязни.

– Танабэ, ты вообще в курсе, что Хиро в тебя по уши влюбился?

Джун ничего не сказала, только улыбнулась, словно она здесь не при чём.

– Это не твоё собачье дело, ясно? – Хироюки прорвало. – Ты уже переходишь все рамки.

– Эй, эй, какие ещё рамки? Это же всё в шутку.

– Мне нужно выйти, – Джун встала изо стола и ушла в туалет, оставив их решать свои проблемы наедине.

– Какое же ты животное, Кента, – выдала Хана.

– А что? Что я такого сказал?

Чтобы как-то развеять атмосферу конфликта, Хана предложила Джун немного подровнять стрижку, коя после недавних очередных издевательств выглядела неровной.

Пока они сидели в ванной, между Хироюки и Кентой состоялся адекватный разговор, в ходе которого выяснилось, что Кен просто позавидовал брату и его удачной, хоть и чисто случайной встрече с такой девушкой.

– Да угомонись ты, не собираюсь я её уводить. Просто хотел посмотреть на твою реакцию. Как я и думал: она тебе нравится. Признай, – Кен склонился виском к голове брата, – приревновал ведь?

Хиро недовольно зарычал, но всё же выдохнул и смирился:

– Ладно. Может, ты и прав.

– Ну конечно, я прав. Я ведь старше, всё вижу.

– Ты всего на два года старше, – припомнил Хироюки с недоверием.

– В нашем возрасте два года – это пропасть. И ещё… Хиро, могу я задать тебе личный вопрос? Как брат брату? – спросил Кента шёпотом.

– Что ещё за вопрос?

– У тебя ведь на неё встаёт?

Младший вспотел и покраснел до состояния варёного краба.

– Какого хрена тебе это вообще интересно?!

– Интересно как раз потому, что ты согласился с моим предположением о твоих к ней чувствах.

– Не буду я на такое отвечать!

– Почему?

– Это же личное!

Впрочем, даже без ответа Кен всё для себя понял. На самом деле, его несколько унижал тот факт, что он не может оттяпать себе обычную девушку, в то время как замкнутый тихоня заграбастал такую очаровательную красавицу. Пышными фразами Хироюки не умел разбрасываться, да и считал всё это лишним пафосом и скучной наигранностью. Польстить Кента каждому мог, а похвастаться умением расположить к себе искренностью и складом характера – не особо. Отбить девушку у собственного брата он целью изначально не ставил, всё же не настолько он был «животным».

На улице уже стемнело, когда Хироюки собрался провожать Джун. Пока они стояли на светофоре у перехода, напротив ему в глаза бросился маленький цветочный магазин. Хиро попросил Джун остаться на улице, сказав, что нужно быстро купить открытку родственникам в Накано. Спросил у продавщицы, нет ли у них лилий, хоть какие и не важно сколько. Та немного подрезала стебли, сделав букет более простым, и оформила в недорогой бумаге три цветка.

Когда он вышел из магазина, к Джун уже вовсю приставали местные хулиганы, пара старшеклассников. Пытались дотрагиваться до неё, но она дёргалась каждый раз, стоило ей хоть почувствовать на себе чужие пальцы. Хиро со всей решимостью крикнул им, чтобы они отстали от неё и убирались. Старшеклассники, увидев заступившегося маленького мальчика, расхохотались. Он взял Джун за руку и собрался уйти, как один парень взял его за капюшон и потянул к себе. Ему пришлось отдать спутнице в руки букет и разобраться с ними уже не на словах. Хиро толкнул самого агрессивного парня, и завязалась небольшая драка. Он из всех сил бил их по лицу, одному смог даже ударить с ноги в грудину, но сам тоже отхватил удар под глаз.

Джун стояла с цветами, ошарашено глядела на происходящее и не верила своим глазам. Она вовсе не хотела, чтобы он получал из-за неё. Но в её глазах из стеснительного ребёнка Хиро превращался в освирепевшего от несправедливости подрастающего тигра, словно показывая – вот так должно быть. Её потряхивало от страха за него, и она жалела, что не может ничего сделать.

Хироюки дал последний раз по лицу второму типу, как они решили, что лучше будет не продолжать, и ушли.

– С тобой всё в порядке? – она подошла к нему, прижимая к груди цветы.

– Да, всё нормально, – ответил он, повернулся к ней и заметил её жалобный и испуганный взгляд.

– Вот зачем ты так рискуешь? А если бы они тебя до смерти забили?

– Да не переживай ты так. Я был уверен в себе, потому за тебя и заступился.

Хироюки грели душу слышимые ноты искреннего беспокойства в её надломившемся голосе. Джун выдохнула, наклонилась и ткнула ему в грудь головой, будто рогами.

– Извини, что включила мамочку. Спасибо за цветы, кстати. Всё-таки не просто так спрашивал, какие мои любимые.

– Хотелось сделать приятно. Видимо, у меня получилось.

Но Джун было приятно вовсе не из-за цветов.

Она прильнула рукой к его лицу и большим пальцем потрогала щеку под глазом, место будущего синяка.

– Болит?

– Пока не так сильно.

Остальные пальцы касались его уха. Руки её были настолько холодные, что у него пробежали мурашки по левой стороне тела, а новое нежное прикосновение снова вызвало бурю эмоций ниже пояса.

Все новогодние каникулы они почти ни дня не пропускали, чтобы встретиться и погулять. И несмотря на то, что зиму Джун из-за холода не любила, она не упускала возможности выйти на улицу хоть на несколько часов, а благодаря приятной усталости и боли в ногах по приходу домой, под конец дня она падала на кровать, чувствуя тяжёлые закрывающиеся сами собой веки, и засыпала быстрее, чем обычно.

Девятнадцатого января, в день рождения Хироюки Джун предложила отпраздновать по привычным канонам – напросилась в гости с тортом и красивыми свечками. Кента и Хана с отцом, что рано закончил работу, тоже присоединились. Тогда Джун познакомилась с последним впервые; Фукурой так же посчитал её довольно вежливой и дружелюбной, а изменения в лице Хиро бросились ему в глаза. «Помнишь, как это делается? Загадываешь желание и задуваешь свечи», – сказала она.

Пока Хиро думал, что бы ему такого загадать, Джун не могла оторваться от его неподдельно радостных, горящих глаз и воодушевлённой улыбки. Прошло несколько десятков секунд, а ему казалось, будто прошло уже несколько минут молчания; ему было неловко перед самим собой загадывать что-то связанное с Джун, но раз уж в этот день она с ним рядом и рада ему, а он рад ей, то и загадал он, чтобы Джун была рядом всегда и обязательно была счастлива, преодолев всё, и задул свечи.

Они посидели час с лишним за чаепитием, и Джун повела Хироюки в недавно открывшееся кафе, находившееся в получасе от дома, где, по её мнению, делали самый вкусный в её жизни кофе и достаточно дешёвую выпечку. Когда они пришли, людей почти не было, и много мест оставались свободными. Хиро предложил сесть за столик у окна, однако Джун возразила, сказав, что хочет стол с диваном в углу.

Джун заказала пару своих любимых булочек с маком и латте, хотя кофе она пила редко. Хиро не заморочился и попросил то же самое. Так как инициатива была её, она собиралась заплатить за обоих, чему он противился, но дал ей такое право только в рамках его дня рождения.

– А почему мы не сели как обычно? Ты же любишь садиться у окна.

– Мне намного приятнее оттого, что ты рядом, а не напротив. Я так люблю. А ещё ты лучше будешь меня слышать.

Такое заигрывание порядком смутило его.

В их наевшиеся тортом час назад животы вполне уместились по паре булок и кружке кофе. Хироюки размял пальцы, шею и откинулся на диван, глаза еле оставались открытыми.

– Я зря не спросил, когда у тебя день рождения, могли бы отпраздновать так же, – сказал Хироюки. – Но зато у меня хотя бы есть время подумать над подарком.

– Пожалуй, у тебя на «подумать» будет года три по меньшей мере, – она подсела вплотную к нему.

– То есть?

– Я как раз хотела об этом сказать. Знаю, твой день рождения – не очень подходящий момент, но я давно тянула. Дело в том, что после школы я переезжаю. Буду учиться в России на бюджете.

Хиро немного подвис от такой новости.

– Как же так… А здесь? Неужели остаться никак не получается?

– Финансовое положение оставляет желать лучшего, так что возможности остаться просто нет.

Образовавшуюся неловкую тишину нарушали только разговоры людей на другом конце зала и тихая музыка. Хироюки запаниковал, и все слова возражения встали поперёк горла. Джун облокотилась на его плечо, попыталась расслабиться и прогнать тревогу. Она исподлобья посмотрела на его растерянное лицо и поняла, что сказать заранее было лучшим решением. Но руки у Хиро немного задрожали, он не мог успокоиться.

Джун взяла его за руку и несильно сжала её.

– Ладно, уже поздно. Пойдём… – Не успел он договорить, как она потянулась и поцеловала его в щёку.

Несмотря на льющуюся из неё инициативность, поцелуй был мягким и предельно нежным, пусть и с ноткой зрелости. Хиро остолбенел, его эмоции наложились одна на другую, сформировав по сути своей разочарование. Ему понравился этот жест, и он был абсолютно не против, если бы она его повторила, но после услышанного такое желание теряло всякий смысл. Он потрогал щёку и почти пропал во фрустрации.

– Насчёт того, что ты говорил, когда остался у меня на ночь.

– Ты плакала тогда. Прости, если что-то не то сказал. И прости, что не успокоил, побоялся. Я немного дурак.

– Это точно. А почему ты побоялся?

– Боялся оказаться к тебе слишком близко. Думал, что нельзя.

– Но ты же это делал и раньше.

Между ними будто трескалась стена непонимания.

– Ты говорил, что тебе со мной хорошо. Я ещё никогда и ни от кого этого не слышала. Ты мне тоже нравишься, Хиро. Спасибо тебе за этот год. Честно, я буду очень скучать.

Впервые за несколько лет он почти заплакал. Он тихо и незаметно вытер слёзы с глаз и щёк рукавом. Ему стало так тоскливо, словно у ребёнка отняли его любимую игрушку, ставшую чем-то дорогим.

Буквально одна фраза перевернула весь его мир с ног на голову, затеяла там такой бардак, что он не мог об этом не думать и не бояться. Хироюки впал в некую прострацию и будто забыл, что она всё ещё рядом. Её для него словно уже не было ни в городе, ни в его жизни. Мысли роились как пчёлы, момент их прощания будто неудачными дублями пронёсся в воображении.

К ним подошла официантка и сказала, что кафе закрывается.

Джун было жалко на него смотреть. Хиро так сильно раскис, что ей хотелось сказать или сделать что-нибудь воодушевляющее, но не могла сходу придумать что именно и вместо этого просто взяла его за руку. Теперь он не сомневался в том, что его симпатия к ней взаимна. Но остановился на вопросе: «И что дальше? Делать-то что?» На фоне безнадёжно приближающегося расставания всё встало перед ним тупиком.

Хироюки как обычно проводил Джун до дома. По пути они ни словом не обмолвились, настолько он был потерян. Она молча, даже не прощаясь, почти зашла в дом, но не услышав от Хиро ни звука, ни какой бы то ни было реакции на такой поступок, вне себя от отчаяния подняла голос.

– Ну же, Хиро! Возьми себя в руки!

Он опешил и обнажил виноватое лицо.

– Мне ни капли не приятно наблюдать за тем, как ты убиваешься. Я понимаю, ты расстроился из-за того, что я скоро уеду. Но тебе не одному плохо от этих обстоятельств, ты же не забыл об этом?

– Прости… – Сказал он с потупившимся взглядом. – Наверно, я слишком впечатлительный. Но на это есть причина. Даже если я понимаю, что выбора у тебя нет, и ты ни в чём не виновата.

– Осмелюсь сказать: я понимаю, что это за причина.

– Уверена, что понимаешь?

У него внутри что-то ломалось, он не мог поднять глаза.

– Ты боишься остаться здесь один?

Хиро кивнул.

– И боюсь, что стоит тебе уехать, мы больше никогда не увидимся. Очень боюсь. Джун, скажи. Я ведь… Я тоже тебе важен?

– Ну конечно, – сказала она вздохнув. – Если ничего не изменится, мы встретимся через три-четыре года. Даже если по факту это не слишком много, нам всё равно стоит хорошо провести последние месяцы, не жалея, что чего-то не успели сделать или сказать друг другу, разве нет?

– Да, ты права. Прости, что расклеился.

Она смотрела на покрасневшего Хироюки перед собой и не могла удержаться:

– Обнимемся? – она расправила руки в стороны.

От её ласкового настроя у Хиро отлегло на душе, и от предложения ещё раз сблизиться он не видел смысла отказываться, будь то проявление заботы или кокетливое завлечение – ему это было не важно. Он решительно бросился её обнимать, прямо-таки накинулся, лишь бы утонуть в объятьях и словно укрыть в них саму Джун от остального мира.

Джун никогда не любила школу. Раньше ей не нравились слишком строгие учителя в лице великовозрастных ворчащих женщин, теперь ей докучали одноклассники вместе со всей параллелью. Учась в России, она позволяла себе прогуливать целыми днями, даже зная, что такой поступок обязательно вскроется, и мама сорвётся без вопросов. Но когда Нами сказала, что отныне посещение будет оцениваться в той же степени, что и знания, Джун не стала лишний раз рисковать, в том числе и от страха вновь оказаться побитой всем, что попадётся под руку.

Когда Джун только пришла в среднюю школу, все в классе были несколько шокированы, увидев вовсе не японку с японским именем и с относительно посредственным знанием языка. Как и в детстве, она вела себя очень тихо, даже слишком, и поначалу к ней никто не приставал.

Популярностью Джун ни у кого не пользовалась, за исключением обсуждений её принадлежности к иной национальности. По точным предметам вроде математики, физики или химии она отставала больше всех, и одноклассники нашли повод называть её тупицей. Из-за плотного макияжа, скрывающего последствия переходного возраста, её могли окликнуть жуткой куклой прямиком из бунраку. В поле зрения чужих объективов мобильных камер попадали самые нелюбимые её ракурсы. И зная, что в любой момент она может стать жертвой тайной съёмки, Джун старалась никогда не показывать никаких эмоций, «сделать лицо попроще», чтобы у других не было причин смеяться. На переменах девочки, проходя мимо неё, толкались плечами; одноклассники прятали её сумку в мужском туалете; на физкультуре во время волейбола, пока она сидела в стороне, мяч якобы случайно очень часто прилетал в неё или рядом с ней; мальчики имели наглости отобрать обед прямо из рук и издевались, пытаясь шантажировать; задирали юбку, называли страшной и костлявой. «Не обращай внимание, просто там все завистливые крысы, я же знаю, что ты у меня та ещё красавица», – подбадривала её мама. Джун не хотелось отвечать обидчикам. Сколько ненависти бы ни копилось внутри, она не могла быть таким же дикарём, как все, кто её задирает, поскольку прекрасно знала, что дать сдачи всем попросту невозможно.

Проведя первые каникулы в Японии дома в одиночестве, Джун решила взять себя в руки и наладить контакт хотя бы с теми одноклассниками, кто ей пока ничего не сделал. На втором году она попала в один класс с Накамурой Макото, который слышал о ней только из слухов параллели, но почти не видел. Не прошло и недели, как она собралась пригласить Накамуру на парад ханами, чтобы познакомиться поближе и, возможно, подружиться. Страх пробирал её тело вплоть до тошноты и головной боли, но Джун собрала всю оставшуюся волю в кулак и подошла к нему. Как положено: вежливо, – даже немного кокетливо, как сказала мама, – улыбнувшись, попытавшись не выдать страха в голосе и сделав вид, будто она совсем не замкнутая и не закомплексованная. Накамура стоял в тот момент с теми же парнями, – Накагава и Харада, – что были уже в классе с Джун и успели вдоволь над ней поиздеваться, и сам Макото решил перед ними не падать в грязь лицом: «Танабэ, ты это серьёзно? Ты себя в зеркало хоть видела? Я вроде не такой стрёмный, чтобы гулять с такой, как ты». Парни рядом рассмеялись. Джун старалась не кривить лицо в гримасе разочарования, что у неё, по замечаниям обидчиков, не очень получалось. Поняв, что вот-вот заплачет, ушла от них прочь и проплакала за своей партой до конца перемены.

Внимание к своей персоне польстило Накамуре, и в течение почти всего второго года издевательств по отношению к ней стало только больше.

Крайней точкой стало домогательство со стороны «шестёрок» Накамуры, они едва не опустились до насилия. Джун чудом удалось сбежать из лап державшего её практически намертво парня. Она отбивалась руками и ногами так сильно, как только могла и постаралась прокусить тому ладонь, которой он закрывал ей рот. И ровно через урок на перемене, когда Джун вышла из класса в туалет, они снова попытались к ней пристать.

Именно в эту секунду ей надоело терпеть. Она крепко схватилась за воротник рубашки одного из хулиганов, что есть духу откинула его так, что тот от неожиданности не удержал равновесия и упал. Джун, ни секунды не думая о последствиях, выпустила всю свою чернь наружу и начала бить изо всех сил, что у неё только были; она неумело, но достаточно долго и яростно молотила его по всем участкам лица, словно боксёрскую грушу, вымещая всю скопившуюся злобу на всех, кто её когда-либо оскорбил и унизил. Вокруг собралась толпа и просто смотрела. Буквально через полминуты такой односторонней драки прибежал Исихара:

– Танабэ! Прекрати!

Она почувствовала лёгкий хруст кости, но останавливаться не хотела.

– Танабэ, пожалуйста! – он насильно взял её за плечи и оттащил от жертвы. – Успокойся, я тебя прошу!

Джун стала орать во всю глотку на родном языке, брыкаясь и желая побить его ещё:

– Так тебе и надо, гнида паршивая! Чтобы понял, что ты наделал! Когда-нибудь ты будешь бомжом, а я буду проходить мимо и каждый раз тушить об тебя сигареты, ёбаная мразь!

Происшествие было громкое и в стороне не осталось, и о Джун пошло ещё больше слухов. В основном о том, что она на всю голову чокнутая. После она и сама не стала ни к кому набиваться в друзья. Нами вызвали к директору и настояли показать дочь детскому психологу, чтобы такого больше не повторялось. Однако вопрос об издевательствах никто решить так и не смог, а психолог выявил у Джун лишь интернет-зависимость, из которой, по его мнению, и вытекали её проблемы в общении. В конечном счёте мама ограничила ей доступ к компьютеру, оставив лишь мобильник.

Стояла уже середина марта, начало новой учебной недели. На первой перемене Джун как обычно искала в дверях лицо мальчишки, то самое серьёзное, но ещё не обременённое грубыми чертами, знакомое вплоть до мелочей, начиная с больших тёмно-карих, но сияющих от радости глаз.

Но за все десять минут Хироюки так и не появился. Она посчитала, что у него возникли какие-то срочные дела. Но он не пришёл и на второй перемене тоже.

На совместном уроке физкультуры с классом 1-С Хиро в толпе она так же не разглядела. Его просто не было в этот день.

Когда ученики разных классов начали игру в волейбол, Джун подошла к сидящим на другом конце двора одноклассницам Хироюки:

– Извините, Нагаи сегодня так и не было в школе?

– Нет, его с самого утра нет. Странно, что даже ты не знаешь, – сказала девочка, бросив на неё неоднозначный взгляд.

Джун села на скамейку в стороне ото всех; в этот момент её образ уже красовался на экране чужого телефона. Она посмотрела вперёд, увидела прямо напротив себя парней, один из которых держал телефон так, будто что-то снимает, напряглась, отвела взгляд и постаралась сделать вид, словно ей всё равно.

Стоя сзади неё, парень тихо подкрался рукой к правой стороне её лица и потрогал локон волос. Когда они упали и коснулись шеи, Джун вздрогнула и в панике повернулась.

– У тебя такие мягкие волосы, очень красиво, – сказал Накамура.

– Тебе что-то нужно? – спросила она аккуратно.

– Хотел спросить: что ты делаешь сегодня после школы?

Он перешагнул скамейку и сел рядом. Джун отсела подальше.

– Какая тебе разница?

– Хотел пригласить тебя куда-нибудь. Что ты больше любишь: кино или поесть?

– Я с тобой никуда не пойду, понятно?

– Эй, ну ты чего? Какой-то у тебя сегодня вид хмурый. А, точно, сегодня же твоего дружка в школе нет. Удобный, скажи? Ты без него дрожишь, как осиновый лист.

– Оставь меня, пожалуйста. Ты же вроде понимаешь по-японски.

– Чего это ты меня прогоняешь, а? – наиграно-ласковым тоном спросил он.

Джун постаралась проигнорировать и просто уставилась на игру. Не получив ответа, Накамура разочарованно фыркнул и ушёл к своим друзьям, сидевшим напротив. Руки дрожать так и не перестали. Каждые несколько минут она краем глаза посматривала в их сторону. Они бурно, но тихо что-то обсуждали. Джун стало не по себе.

Тут звонок объявил начало большой перемены. Не успела Джун дойти до раздевалки, как один из прихвостней Накамуры намертво схватил её за руку и начал тянуть к себе, как какой-то канат. Она сопротивлялась как только могла, но безнадёжно скользила на месте. Плечо пробрала ноющая боль. Подбежал второй и взял её за другую руку, и вместе они притащили Джун в кладовку со спортивным инвентарём, небрежно бросив её на пол, как будто наказывая провинившуюся шавку.

– Вы совсем больные?! – закричала она на них со всей злостью.

На пороге появился Накамура, а шестёрки чуть прикрыли дверь, встав на шухере. Джун запаниковала ещё больше, и всё же решилась идти напролом – резко вскочила и побежала, надеясь улизнуть, растолкав их; но Накамура встал стеной, поймал и затащил обратно. Повалил на спину и, придерживая её коленом чуть выше живота, достал спрятанные в штанах швейные ножницы.

– Сейчас я планирую отрезать тебе твой поганый язык.

Он направил их остриём вниз в расправленном положении. Джун машинально перехватила руку и изо всех сил пыталась хотя бы отвести ножницы в сторону, но из-за разницы в силе рука соскользнула, и в одно мгновение лезвие прошлось по её предплечью. Джун вскрикнула от острой боли и заныла, из пореза струйкой полилась кровь. Накамура бросил ножницы на пол и было кинулся её душить, как Джун додумалась поднять колено и ударить его по яйцам.

– Ах ты… сука!

Пока он корчился, Джун выползла из-под него и почти убежала, чуть не приложив его дружков дверью, но те без особых усилий, посмеиваясь, дали подножку. Она снова упала. Немного крови размазалось о школьный паркет. От бессилия навернулись слёзы, по телу пошла дрожь. Накамура взял Джун за волосы и заставил подняться; от пронзившей боли она выпалила короткий громкий крик. Держа за волосы, он потащил её вниз. Джун судорожно перебирала ногами, хваталась за руку, стараясь быть ближе и облегчить тем самым страдания. Когда он в итоге привел её во двор, вокруг множество учеников присоединилось к наблюдению.

– Давай, Накагава, как договаривались. – Приказал Накамура.

Харада прокрутил вентиль от водяного шланга, а Накагава направил на неё довольно сильный напор ледяной воды. Джун рефлекторно дёрнулась, опустила глаза и зажала рану на руке.

– Как ты там в дневнике своём писала? «Половина школы – это конченые ублюдки без капли мозгов»?

– Хорошо, извини, – тихо сказала Джун, – я немного ошиблась. Вы не просто ублюдки, вы грёбаные животные.

– А?! Что ты там лепечешь?

– Что здесь, чёрт подери, происходит?! – на шум явился Исихара. – Накамура, мать твою, снова ты?! Совсем, что ли, страх потерял?!

– Исихара-сенсей?..

Джун посмотрела на него как на супергероя. Лицо Исихары скривилось в шоке и горечи, да так, что он был готов расплакаться сам.

– Боже, Танабэ… – Он несколько растерялся, но быстро сообразил, развязал с пояса кофту и накинул на неё. – Твоих рук дело, паршивец? – учитель обратился к Накамуре.

– Это не я! Я её и пальцем не тронул.

– Не смей прикидываться невинной овцой, ты меня понял? И все остальные, кто в этом замешан, имейте в виду – не успеете ничего сдать, как вылетите отсюда нахрен прямиком в детскую колонию, понятно?! Повторять не буду.

Голос Исихары донёсся эхом по всему двору и нагнал ужас на всех, кроме главного виновника.

– Не переживай, сейчас мы тебя подлатаем.

Обняв за плечи, он отвёл девушку в медпункт.

Джун усадили на кушетку, и медсестра перевязала ей руку:

– Ничего особо серьёзного, просто придётся делать перевязку в течение недели. Если сама не справишься, можешь приходить ко мне, я всё сделаю.

– Хорошо.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Исихара. – Я могу поговорить с твоим классным руководителем, чтобы ты пропустила занятия и отдохнула здесь. Хотя нет, я и так это сделаю.

– Всё в порядке, учитель. Правда. Спасибо вам.

– Тебе надо переодеться. Я принесу твои вещи.

– Я могу и сама.

– Нет уж, сиди здесь! Я и так за тебя переживаю. Слушай, – он сел перед ней на корточки, – я понимаю, это тяжело. Но что бы ни случилось, не смей с собой ничего делать, поняла меня?

Она смиренно кивнула.

– Вот и хорошо. Я скоро вернусь.

Исихара принёс ей из раздевалки её сумку и школьную форму. Джун переоделась и повесила сохнуть на подоконник спортивную одежду. До конца перемены она пообедала, после чего отдыхала до конца всех занятий.

Ближайшая дорога до дома вела через не очень людный, довольно тихий квартал со старыми пятиэтажками. Одна через него Джун старалась никогда не ходить, но в этот день ей хотелось побыстрее оказаться дома. Она ускорила шаг, чтобы поскорее пройти квартал, выйти на перекресток и перейти на улицу, где можно спрятаться в толпе вечно занятых людей.

Нами отправила дочери сообщение, предупредив, что просидит с подругой допоздна. Когда Джун дошла до поворота и отлипла от экрана, дорогу преградил Накамура Макото. Она чуть не шарахнулась и уронила телефон, но быстро подняла и дрожащими руками убрала в сумку. Сердце забилось так сильно, будто вот-вот убежит из груди, ей стало трудно дышать.

– Ты как, Танабэ? – спокойно спросил Накамура.

Он прочитал на её лице страх и бессилие и иронично ухмыльнулся. Джун от паники бросилась назад, но путь перекрыл Накагава, а Харада подошёл из переулка. Они окружили её, встав треугольником и прижали к стене. Бежать было некуда.

– Хватит уже играться, просто дайте мне уйти…

Она попыталась пройти через свободное пространство справа, но Накамура остановил её и заломил руки. Джун закричала, прося о помощи, а Накагава дал ей смачную пощёчину, чтобы заткнулась. Накамура закрыл ей рот рукой и повёл за старый заброшенный магазин, куда не выходило ни одно окно, не было даже камер, и где их никто не должен был услышать.

У неё не было сил сопротивляться, после произошедшего в школе она уже не видела в этом никакого смысла, отпор не дашь – поймают. Их было трое парней, а она одна хрупкая девушка, предельно уставшая и смирившаяся с хоть и жестокой, но будто бы неизменно уготованной судьбой.

Накамура отпустил и толкнул её вперед:

– На колени встань.

На лице застыла эмоция злобы, отвращения и непонимания. Сразу не слушаясь, Джун сделала словно машинальный шаг назад.

– На колени встань, я сказал.

Хоть и через силу, она смирно встала на колени. Накамура с безразличным видом стал медленно наматывать круги вокруг неё.

– Ну так что ты решил с ней делать? – спросил его Харада.

– Не знаю даже, – он сел перед ней, посмотрел в её недовольное лицо и взял за подбородок. – Я был бы не против лишиться девственности с полукровкой.

– Да пошёл ты на хрен, придурок! – крикнула Джун. – Я же ничего тебе не сделала, зачем ты так поступаешь?!

– Кто тебе слово давал, а?! – Накагава толкнул девушку ногой по плечу, повалив на четвереньки. Накамура присел рядом.

– Исихара меня из школы выгнать собрался, мразь, и всё из-за тебя. Думаешь легко отделаться?

– Хорош церемониться, – рявкнул Харада, – давайте её разденем. А там – как пойдёт.

Он потянул руки к матроске и почти коснулся груди, как Джун от паники дёрнулась и изо всей силы отбила его больным предплечьем от себя. Следом Накамура поднял её за плечи, и они все трое прижали Джун к стенке, заломив руки. Макото одной рукой полез под матроску и стал хищно нащупывать мягкую кожу и ткань лифчика, второй приподнял юбку и грубо схватился сначала за бедро, потом за ягодицу. Харада заткнул ей рот и сильно держал её притиснутую к стенке, не давая никаким образом брыкаться, а Накагава игриво просовывал руку сбоку под бельё:

– Не волнуйся, больно не будет. Может, даже понравится.

Несмотря на оскорбления от других девушек, Накамура поймал себя на мысли, что её тело более чем привлекательное; он не ожидал от себя, что желание просто отомстить может так легко обернуться животной похотью. Джун, уже почти задыхаясь, двинула ногой вбок прямо в живот Накагаве.

Макото эти брыкания выбесили; он резко повернул Джун к себе и схватил за шею. У неё перехватило и без того тяжёлое дыхание. Она с трудом набрала воздуха и дрожащим голосом сквозь страх выговорила:

– Чтоб вы сдохли, ублюдки.

Накамура отпустил её и дал пощёчину словно одеревенелой рукой. Джун держалась за правую сторону лица, которую пробрало тупой болью, из носа потекла кровь. Стресс напомнил о себе тошнотой и пульсирующей болью в голове.

– Повтори, сука.

Не зная что делать, он смотрел ей в глаза; они наполнились всеразрушающей ненавистью, но, казалось, всё ещё молили о пощаде. Он ощущал, будто этот взгляд пробирается к нему в душу и старается тормошить нечто, называемое совестью. «Ну и мерзость, сущая мерзость, да чем ты лучше меня, чёрт побери?» От помутневшего рассудка Накамура озверел. Он схватил её за волосы у виска и почти со всей дури чуть ли не впечатал в стену. На последней миллисекунде он будто хотел отозвать такой порыв, но Джун всё равно ударилась головой и с глухим громыханием, как труп, повалилась на землю. Все молча уставились.

– Блин, чувак, что ты наделал? – безразличным тоном спросил Харада. – Мало того, что со жмурами неинтересно, ты в конец уголовку на себя повесить решил?

«Накагава, мы уходим». – Предупредил он друга, что с подозрением уставился на девушку. Вместе они унесли ноги, не желая быть в худшем случае соучастниками вероятного убийства.

Макото упал на колени от шока и расселся на земле, как беспомощный ребёнок. «Как же так? Я не хотел… Как же так?..» – Вертелось у него в голове. «Почему ты заставила меня это сделать? Почему ВЫ заставили меня это сделать?!» Парня ломало от внутренних противоречий, он не мог шелохнуться, даже предполагая, что рано или поздно кто-то может пройти мимо. Он разглядел небольшое пятно крови, медленно вытекающее из раны и запаниковал. Взял её на руки и дошёл буквально двести метров до своей квартиры.

Матери, к его счастью, дома не оказалось. Накамура оставил Джун на своей кровати, на кухне собрал в маленький пакетик кубики льда, налил кастрюлю холодной воды, взял чистую тряпку и притащил всё это в комнату. Со всей своей аккуратностью протёр тряпкой кровь с лица и волос. Рана на виске оказалась небольшой. В завершении он ненадолго приложил к ней лёд.

Макото посмотрел на неё ещё раз и схватился за голову. От осознания своей вины накатывались слёзы, копошащиеся эмоции вырисовывали такие жалостливые гримасы, что, посмотри он на себя в зеркало, сам себя же и попустил бы со всей строгостью. Он решительно не понимал что ей сказать, когда она проснётся.

Убрав лёд, горе-спаситель решил прижаться ухом к её груди и послушать стук сердца. То издавало обычный спокойный, ритмичный звук, который, так или иначе, не мог в полной мере утешить Накамуру. «Хотя бы живая. И такая тёплая». Он потянулся дрожащей рукой к её колену и, мягко поглаживая бедро, приподнимал юбку; едва добравшись до белья, он перебрался к животу под матроской и пытался ластить его кончиками пальцев, но чем выше поднимался, тем сильнее дрожала рука. «Прекрати, прекрати, прекрати, остановись!.. – Говорил он себе. – Она ведь ничего тебе не сделала… Ну же, убери свои грязные руки». Накамура еле-еле пересилил свою жадность и откинулся обратно на стул. Тремор немного подуспокоился, словно наградив за крохи благоразумия. Однако виновник расстегнул ширинку и додумался удовлетворить себя сам. Лишь бы мать не увидела, подумал он.

Едва ли его мать волновало, что сына могут выгнать из школы накануне выпуска. Едва ли вообще её волновала жизнь собственного ребёнка. Каждый раз она то и дело платила за детский сад, за обучение в школе, за занятия в музыкальной школе, кормила и одевала, хоть временами и худо, но прочие детали воспитания ей были неведомы. Отец Накамуры Макото, некая крупная шишка, якобы начинающий перспективный бизнесмен, бросил девушку почти сразу после того, как узнал о беременности. Оставил символическую сумму на её счету на первое время и переехал в Америку. Родственники отговаривали её от аборта, и когда она передумала, было уже поздно.

После жила на часть от пенсии родителей и пособии по безработице, с образованием в девять классов ей не могли предложить работу с более-менее приличной зарплатой, из-за чего пришлось буквально гнить в семейном цветочном магазине, оставив ребёнка на бабушку с дедушкой. Она работала практически без выходных. И работа ей настолько осточертела, что выработала нетерпимость к цветам не только в качестве подарка. Всякий раз, когда мужчины приходили на свидания с цветами, она выбрасывала букет в ближайшую к дому мусорку.

Она водила всех мужчин к себе домой и со всеми без разбора делила свою постель. Чем лучше Макото понимал, что на самом деле происходит, тем противнее ему становилось жить с ней в одной квартире.

Вскоре Макото стал незаметно проявлять признаки испорченности – к примеру, нашёл утешение в препарировании домашних животных. Хомяки, крысы, морские свинки и прочая домашняя живность становилась ему материалом для изучения нечто нового и простой моральной разгрузкой. Макото включал на старом проигрывателе единственную, купленную матерью, пластинку с полюбившейся за много лет записью одной из сонат Бетховена, слушал с минуту, и ритм мелодии приподнимал его настроение, после чего приступал к расчленению, а потом и к вскрытию внутренностей. Несмотря на то, что мама почти никогда не заходила в его комнату, Макото никогда не занимался этим, когда она была дома, лишь бы она не учуяла запах мертвечины. Минимум за час до её прихода прыскал по всей квартире освежителем воздуха и открывал все окна. Обманывал, что зверюшки умирали от голода, так как Макото забывал их кормить. Последним и самым дорогим подопытным зверьком стала взятая с улицы кошка, совсем ещё котёнок, на смерть которой он соврал, будто она убежала. Маме, само собой, надоело тратить деньги на животных, которых ребёнок был не в силах обхаживать, и больше никогда их не дарила.

В итоге в десять лет Макото пристрастился к еде. Когда порций, приготовленных матерью, стало не хватать для удовлетворения, ему самому пришлось научиться готовить. За малое время он стремительно увеличился в размерах, отрастил щёки, отчего перестал смотреться в зеркало. В школе стали всё чаще обзывать жирным, с лёгкостью провоцируя Макото на физическую агрессию. Он всегда дрался так, что не оставлял никого хотя бы без синяка. Но ему настолько осточертело такое отношение, что он нашёл в себе силы и перестал есть совсем. Даже вернувшись в форму, он всё равно продолжил ненавидеть зеркала.

За всё время кандидатов на роль отчима приходило человек не меньше десяти, и с каждым его мать устраивала «семейный ужин», после которого Макото должен был решить, понравился ли ему тот или иной мужчина. Она постоянно красилась довольно ярко и вызывающе одевалась, пытаясь искать мужчин побогаче и не шибко принципиальных по жизни, вела себя кокетливо и вежливо, то был весь её образ. Как Макото учится и с кем он общается, она и знать не хотела.

Как и, скорее всего, никогда не узнает, что превратила собственного сына в монстра.

Работа рукой позволила дрожи отступить почти полностью, и он продолжил просто смотреть на бедную девчушку. Через полчаса с небольшим Джун начала приходить в сознание, а когда проснулась, испугалась обстановки вокруг себя, резко раскрыла глаза и увидела рядом сидящего Накамуру. Он повернулся к ней и с облегчением вздохнул.

– Слава богу, Танабэ, наконец-то очнулась, я испугался.

Джун перекосило от недавних воспоминаний, и она машинально забилась в угол, не сводя с Накамуры глаз.

– Эй, всё в порядке? Ты как себя чувствуешь? Голова не болит?

Она не отвечала, панически следя за каждым его движением.

– Сразу скажу: я не хотел, правда. Я сорвался. Прости меня, слышишь? Хочешь, я принесу тебе попить?

Снова не дождавшись ответа, Макото ушёл на кухню. Пока искал из горы грязной посуды хоть одну приличную кружку или стакан, Джун в темпе сообразила, что надо уходить. Быстро и тихо нашла очки на письменном столе, так же шустро нашла и надела через голову сумку и стала думать как сбежать. Ей повезло – квартира находилась на первом этаже. Встав на стол коленями, она с небольшим трудом открыла окно, села на подоконник и осторожно, свесив ноги, выпрыгнула из окна на улицу, после чего побежала со всей скорости в сторону злополучного перекрёстка на светофоре. Накамура даже не успел крикнуть ей вслед.

Она мчалась не оборачиваясь и быстрее, чем когда-либо. Неслась со всех ног, стараясь не упасть. На уже людной улице она несколько раз столкнулась с кем-то, а кого-то смогла аккуратно обойти. Остановилась возле перехода, посмотрела на светофор, и вдруг одолело головокружение. Джун перешла дорогу и присела на корточки у стены магазина. Делая такие передышки, она кое-как добралась до дома и только-только разувшись, свалилась от усталости едва минув прихожую.

Через некоторое время она проснулась от чувства тошноты. Напряжение, которое Джун всегда воспринимала за своеобразный сигнал, отдало в голову, и она с закрытым ртом поплелась в туалет. С большим трудом она дошла до дивана и уснула на нём, как на подушке.

Придя домой и увидев впервые такую картину, Нами тряхнула дочь и, не получив реакции, сразу запаниковала. У Джун кое-как получилось проснуться и промямлить ей, что упала с лестницы и стукнулась головой. Нами тут же вызвала скорую.

На следующий день Джун хоть и стало лучше, но пришлось пройти обследование, выявившее в итоге лёгкое сотрясение. Врач прописал ей несколько дней постельного режима, и Нами сообщила о больничном её классному руководителю.

Хироюки тоже пришлось соврать о падении с лестницы. Один раз ему удалось навестить Джун, посидеть с ней добрую пару часов и рассказать глупую причину, по которой он пропустил тот день в школе – не смог уснуть, рисовал допоздна и в конечном итоге просто проспал до обеда прямо за столом, а Кену, как единственному человеку, которому было не всё равно, впервые не пришло в голову разбудить. Джун на такую мелочь не обиделась, но в следующие разы предпочла не звать Хиро к себе в гости, так как хотела побыть одна.

Дни постельного режима проходили однообразно – Джун могла плотно поесть буквально один раз за день, выхлебать полтора литра чая и посмотреть по меньшей мере три фильма, вставая с кровати только в туалет, а в конце дня в душ. Она даже вспомнила, как в детстве действительно упала с крыльца школы; ощущения оказались знакомыми, хоть тогда она и не пыталась после этого куда-то со всех ног бежать.

В каком-то смысле Джун даже жалела, что после травмы остались воспоминания о произошедшем; они были невообразимо свежи и против воли захламляли голову. Коварная змея в обличье чувства вины намертво пригрелась у неё на плечах, пусть умом Джун и понимала, что её вины здесь нет, Накамура обязательно злодей и его стоило бы сдать с потрохами. «Да с чего бы я обязана терпеть это дерьмо?» Красное зарёванное лицо в зеркале как будто приобрело обременяющие взрослые черты; она уже не видела себя маленькой и милой, симпатичной девочкой, казалось, что меланхолия её только уродует, и множество высыпаний, как награда от генетической лотереи, это только усугубляло.

Ей, очевидно, хотелось поддержки, но в то же время и хотелось отстраниться от всех, прекратить наконец доставлять другим людям хлопоты и вызывать у них ненависть к себе. Никому не хотелось рассказывать правду. Маме тоже. Даже если бы она узнала, её расспросы и суета только утомили бы Джун. Мама, как и все, должна была оставаться в стороне да в неведении, поскольку не было уверенности, что её не осудят на пустом месте.

Во второй день пришёл навестить Исихара. Он заявился в своём обычном школьном образе, в брюках и рубашке с закатанными рукавами и дорогого вида портфелем. Джун не удивило такое его внимание к её проблеме. Казалось, он ей даже ближе, чем мать. Он относился к ней достаточно трепетно, словно понимал как никто другой, а после последнего инцидента и вовсе не желал обделять вниманием.

Исихара поставил портфель на письменный стол и сел перед Джун:

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он с заботливой улыбкой.

– Гораздо лучше. Можно хоть немного отдохнуть от учёбы.

– Ну и хорошо, приятно знать, что с тобой всё в порядке. Я, когда услышал про сотрясение, сильно перепугался.

– Спасибо, что волнуетесь. Я так понимаю, мне опять придётся нагонять математику?

– Да будет тебе, ты пропустила всего пару уроков. Но раз уж на то пошло, – он достал из сумки толстую тетрадь с темами, на которую всегда ориентировался во время занятий, – может, хочешь попробовать порешать уравнения?

– Шутите? – бодро заметила Джун.

– Ну конечно, шучу. Как вернёшься, продолжим дополнительные в прежнем режиме.

Исихара вернул тетрадь обратно и стал крутиться в кресле, рассматривая комнату. Остановившись взглядом на письменном столе, рассмотрел «рабочее место» вдоль и поперёк.

– «The Yellow Monkey», «Balzac»… Не ожидал, что ты слушаешь такую музыку. А вот книг толком нет.

– За чтением я больше всего времени провожу в школе. Максимум – возьму одну на дом, если большая.

– А в книгах у тебя необычные вкусы есть?

– Ну… В книжных магазинах я иногда заглядываюсь на Рю Мураками. Но такое мне нескоро продадут.

– Интересно, конечно… – Учитель выпалил растерянную улыбку. – Танабэ, я спросить хотел. К тебе тогда после школы точно никто не приставал?

– Почему вы спрашиваете? – выдав себя, спросила Джун.

– Потому что чувствую, что-то не так здесь. Я же говорил тебе, не покрывай обидчиков. Честно давай, кто это сделал? Это Накамура, так ведь?

Она неловко подмяла нижнюю губу. Исихара вздохнул:

– Я понял. Можешь хотя бы сказать, что именно он сделал?

– Ударил об стену… – Сказала она тихо, задумчиво кивая головой. – Накагава и Харада тогда были с ним. Приставали.

– А как именно не расскажешь?

– Примерно так же, как тот пацан в прошлом году.

– Ты молодец, что решила рассказать. Вот увидишь, я не позволю им досидеть до выпускного.

– Снова хотите поиграть в «нечто свыше»? Вам не учителем, а судьёй надо было быть.

– Был бы я судьёй, у тебя не было бы такого хорошего учителя по математике.

Джун иронично усмехнулась, ничего не ответив. Как с языка снял.

– Ладно, дальше мучить не буду. Не волнуйся, скоро всё наладится, – он подбадривающе похлопал её по плечу. – Выздоравливай.

Исихара ушёл, выключив за собой свет. Джун легла на бок и зарылась в одеяло.

Все эти неприятные годы должны были закончиться буквально через пару недель, но сил на оставшиеся две недели будто не осталось. Впрочем-то, она вполне могла найти силы снова встать с утра и как обычно собраться в школу. Однако она ничего не видела дальше этих двух недель, не могла даже приблизительно представить, и это пугало.

Утром Джун машинально проснулась за несколько секунд до противно пищащего будильника и неохотно вылезла из-под уютного одеяла. Голова потяжелела, перед глазами на мгновение встала темень. Джун смахнула с лица навернувшиеся от ночного кошмара слёзы и начала новый день, ничем не отличающийся от других.

Времени на собирание себя в кучу было предостаточно, но оно безжалостно утекало через нежелание появляться в школе. Она кое-как провела все нужные ритуалы и так же, еле перешагивая через себя, вышла на улицу.

По началу перемены она не стала как всегда засматриваться в двери, а сразу разлеглась на парте, тело до сих пор ломило от усталости. Подошедший как обычно Хироюки не стал звать её или подходить, а просто ушёл. От такой отстранённости ему стало не по себе. Внутренним чутьём он понимал, что она скрывает далеко не самые приятные детали прошедшего дня, однако не хотел излишне навязываться.

В стороне третьеклассницы сплетничали, что Накамуру Макото хотят выгнать из школы прямо накануне итоговых экзаменов из-за накопившихся в приличном количестве хулиганских проступков. Исихара прямо горел идеей добиться справедливости: собрал все копии докладных за два года и каждой чуть ли не тыкал в нос директору, отстаивая мнение, что хотя бы таким образом провинившегося стоит наказать. Он около часа капал начальнику на мозги, и тот всё же накатал приказ на отчисление Накамуры из школы, позвонил его маме и попросил прийти. Директор недоумевал: в голосе матери не было ни удивления, ни злости, она вежливо и покорно приняла такое обстоятельство. Когда она пришла, в кабинет также привели Макото. Он молча стоял в стороне с руками в карманах брюк и смотрел исподлобья, нахмурив брови. Окружающие читали на его лице только лёгкое недовольство, но с каждым вздохом он укрощал желание сорваться на мать и спросить её: «Какого чёрта ты делаешь? Хоть бы отговорить попыталась». Женщина без каких-либо возражений выслушала предысторию Исихары, само умозаключение и подписала предоставленные бумаги. Эмоций она не показывала ни лицом, ни жестами, а в голове только быстро прикинула, в какую ближайшую школу можно будет отдать сына, чтобы тот всё же закончил девятый класс.

Мать отправили домой, а Макото сказали собрать личные вещи.

Накамура резко и со злобой распахнул дверь в класс прямо во время дежурства. Веселящиеся до этого ученики притихли до гробовой тишины. Когда Макото стал собирать с нижней полки парты старые тетради, что могли пригодиться, некоторые одноклассники смотрели на него с жалостью, зная об отчислении. Накамура подошёл к своему шкафчику со спортивной обувью. Одна из девочек нарушила тишину:

– Накамура-кун, так это правда, тебя исключают?

Ничего не ответив, он положил кроссовки в пакет и вышел из класса. Девушка вышла вслед за ним:

– Накамура-кун! Подожди! – она остановила его и запуталась в словах. – Это… Я надеюсь, мы и дальше будем общаться, а? – она неловко засмеялась. – Скажи, несправедливо?! Ты ведь ничего такого не сделал. А Исихара, наверно, как всегда упёртый, даже слушать не стал твою маму, чтобы ты остался, да?

– Танака, – повернулся он к ней, – передай классу, что всех, кто продолжит издеваться над Танабэ, ждёт то же самое.

Макото пошёл по коридору до противоположного крыла.

Вспомнив лицо ненавистной одноклассницы, Танака с пренебрежением цокнула языком.

Накамура зашёл в кладовую музыкального клуба, чтобы забрать последнюю вещь. Он отыскал лежавший на уровне его глаз чёрный чехол с приклеенной бумажкой, на которой была написана его фамилия, имя и класс, отложил в сторону пакет и достал чехол с полки; в голову сразу ударили воспоминания о соревнованиях среди младшеклассников, постоянно затекающей и натёртой шее, мозолях и огрубевшей коже на пальцах, как о единственной радости его не радостного детства. Макото снял через голову сумку, расстегнул чехол и достал довольно старую, но прилично выглядящую лакированную скрипку и смычок; медленно приложил к шее, проигрывая в голове старую мелодию, услышанную однажды в каком-то сериале по телевизору. Присел на первый стул под боком и заиграл, по привычке слишком сильно давя на струны. Протяжные высокие ноты с вибрато создавали атмосферу некоего безумия, низкие подчёркивали горечь и безысходность; небрежностью и фальшью звучания в некоторых местах он словно выражал ненависть к себе и противоречия мыслей и поступков.

Проходя мимо, Джун услышала музыку, мотив которой был ей ужасно знаком. Она пришла на звук к порогу комнаты и несколько удивилась, увидев Накамуру; несмотря на всю неприязнь к нему, она смогла рассмотреть в профиле его лица не наигранную печаль по нахмуренным бровям и поджатым от раздражения губам. Не то чтобы Джун была столь проницательна, но его вид идеально гармонировал с тем, что он играл.

Накамура выдал глухой конец, обессиленно скользнув смычком. Джун вдруг стала хлопать в несколько глумливой манере, чем напугала парня.

– Не думала, что ты умеешь играть на таком утончённом инструменте, как скрипка. Вышло очень красиво.

– Ты так издеваешься сейчас?

– Не-а, я просто сама люблю музыку. У тебя правда неплохо получается.

– И на том спасибо, – Накамура стал складывать инструмент обратно в чехол. – Слушай, ты это, извини. Ты тогда убежала, я даже сказать ничего не успел толком. Ты побегу через окно из фильмов научилась?

– Просто повезло, что ты живёшь на первом этаже. – Иронично выронила Джун, скрестив руки на груди и облокотившись на наличник. – Конечно, если бы не повезло, пришлось бы бежать напролом через входную дверь, надеясь смачно пришибить перед этим насильника.

– Пока ты была у меня, я тебя и пальцем не тронул, так что завались.

– Да откуда ж мне знать? Я, например, уверена, что ты лукавишь.

– Да кем ты себя возомнила? Даже если так, скажи спасибо, что я одумался прежде, чем трахнуть тебя, дура. – Всё с той же злостью, но смиренно вырвалось у него.

– О да, премного благодарна вам, господин, за ваше великодушие, – Джун продолжала ехидничать, словно потеряла последние крохи страха. – Даже удивительно слышать от тебя извинения. Я думала, ты таких слов вообще не знаешь.

– Думаешь, меня никогда не травили? – Накамура подошёл ближе. – Я хоть и мразь, но не тупой. До меня никому и никогда не было дела, у меня нет ни родителей, ни друзей. Если не я, то меня. Прикинь, иногда приходится выпендриваться, чтобы тебя уважали.

– И ты явно выбрал не лучший путь для этого.

– Ты лишь попалась под руку, травлю начал не я.

– Какая разница, кто её начал, если ты осознанно её поддержал? Сам же говоришь, что не тупой.

– До чего же ты противная. – Накамура сел на стул к Джун спиной, смягчившись в лице. – Танабэ. Вот ты веришь, что я способен стать нормальным человеком?

– Как знать. Ты выглядишь так, будто осознаёшь свои недостатки. Вон, даже извиняться научился.

– Просто, увидев меня, ты не ушла, а заговорила. То ли ты мазохистка, то ли… Мне начало казаться, будто ты была бы не против меня понять.

– Даже если я способна, то не обязана. – Джун встала боком и почти не смотрела на него. – Я не отказываюсь от своих оскорблений в твою сторону, но ты прав. В каком-то смысле мне жаль тебя. Именно жаль. Коль не исправишься, желаю тебе гореть в аду.

– Как мило с твоей стороны. Так это… Ты простишь меня?

– А ты в бога веришь?

– Ну да… – Ответил он, ожидая подвоха.

– Бог простит.

Джун развернулась и вышла за порог. Накамура ухмыльнулся, почти засмеявшись, накинул чехол на плечо и собрался уходить.

– Танабэ? – окликнул он её в коридоре.

– А? – Джун обернулась с надменно-жалостливым выражением лица. Но Макото тут же понял неуместность того, что хотел сказать.

– Да нет, ничего. Удачно сдать экзамены. Бывай.

Хироюки сидел в углу клубной комнаты, склонившись над листком бумаги и, чтобы успокоиться, кропотливо рисовал что-то наподобие странички из манги, в центре которой красовался образ полюбившейся ему девушки. На рисунке она стояла босиком возле морского берега в немного старомодном летнем платье до колен, похожем на пляжное, и придерживала плетёную шляпу. На нижнем маленьком горизонтальном фрейме Хиро рисовал крупным планом глаза, пытаясь парой единственных карандашей добавить им должной глубины и деталей.

Выдавив из механического карандаша новую порцию грифеля и заточив его на отдельной бумаге, он принялся выводить яркий контур поверх наброска. Второгодка, собравшаяся уходить, нарушила тишину своим прощанием. В кабинете, кроме Хироюки и его одноклассницы никого больше не осталось. Он почувствовал надвигающееся одиночество и, не думая, слишком сильным нажатием сломал недавно выдавленный тонкий грифель.

Хиро нервно сложил листы в папку, собрал вещи и тоже ушёл.

С остатками надежды он спустился на второй этаж и заглянул в кабинет с креативной вывеской «Литературный клуб». Джун сидела совсем одна в комнате и читала маленькую книжку в мягком переплёте, на столе перед ней покоилась записная книжка. Хиро с минуту не мог решиться вторгнуться в идеальную для неё обстановку отдыха, пока Джун не оторвалась от книги. Они встретились неловкими взглядами.

Хироюки почувствовал себя загнанным в тупик и наконец поздоровался:

– Привет, не помешаю? Всего несколько дней не виделись, а кажется будто целую вечность. Пойдём домой вместе?

Действительно, несколько молчаливых дней казались вечностью. Присутствие Хиро и его бодрый голос согрели замёрзшую от ужасных событий душу. И от очередной мысли об отъезде у Джун от слёз потеплели глаза. Она зажмурилась и хотела было взять Хиро за руку, но не решилась.

– Я слышал, Накамуру всё-таки отчислили сегодня.

– Да. Поделом ему.

– Честно, мне всё это время было тревожно. Он ведь наверняка тебя сильно обидел, раз уж у Исихары лопнуло терпение.

Его любопытство встало у Джун комом в горле:

– Ничего особенного, Накамура уже давно заслуживал этого.

– И всё же, что произошло?

Когда Хироюки ждал ответа, Джун принципиально молчала.

– Почему ты не хочешь говорить?

– Было и было. Не хочу ни вспоминать, ни говорить об этом, так понятнее? – недовольно высказала она.

– Снова ты всё на свои плечи взваливаешь…

– Это не твои проблемы.

Не ответ, а прямо-таки ножом по сердцу – Хиро провожал подругу домой уже молча. Недовольство из-за расспросов было видно без всякой проницательности.

– Извини, – сказал он напоследок. – Просто мне казалось, что мы можем доверить друг другу что угодно. Да, я не принц на белом коне и даже не мать Тереза. Но хотя бы поддержать я могу?

Хироюки сказал это с такой обидой, что у Джун защемило в груди; ею тут же овладело чувство вины и желание оправдаться, голос едва не задрожал:

– Правда, Хиро, это не самая приятная история. Но я ведь жива и здорова, так? Я не хочу, чтобы ты, не дай бог, винил себя или пошёл избивать обидчиков. Даже если мы честны друг с другом, всегда будут вещи, о которых лучше не знать. Тебе ничего это не даст.

Хироюки всё так же расстроено смотрел на неё.

– Прости меня, – через стыд выдавила она и засмеялась. – Вот такая я вредная. Вредная, скажи?

– Невыносимая вредина. – Поняв, что она хочет закрыть тему на доброй ноте, Хиро улыбнулся в ответ и дал ей невесомый щелбан.

Исихаре было немного за тридцать, но съехать от родителей он смог буквально пять лет назад, когда наконец нашёл достойное место работы и близкую к нему однокомнатную квартиру. Не то чтобы он сводил концы с концами, но как учитель он себя жалеть не любил. Во время учёбы в педагогическом ВУЗе подрабатывал в ресторане быстрого питания, лишь бы прокормить себя и родителей, плативших тогда за обучение. Всё свободное время Исихара Яхиро проводил в библиотеке, тратил свободные сбережения на новейшие издания учебников, соответствующих будущей профессии, скупал листы для блоков или толстые тетради и копался в логических задачах или философских истоках, а ночной сон составлял дай бог шесть часов.

Яхиро носил статус открытого и не обременённого одиночеством человека, на курсе его знали как самого активного студента, заинтересованного не столько в получении профессии, сколько в процессе изучения новой интересной информации. Имел море знакомых, вагон хороших друзей, маленькую тележку близких людей и умел находить время практически каждому.

На одном с ним потоке училась девушка, которая явно неровно к нему дышала, однако была настолько стеснительная и скрытная, что Исихара этого не знал и даже не особо задумывался об её существовании. В узком кругу её подруг не было тех, кто не считала бы его привлекательным: ростом под сто восемьдесят, всегда носил рубашки – летом закатывал рукава в три четверти, а зимой надевал поверх свитер, – чередуя брюки с туфлями и джинсы с кедами в зависимости от настроения, слишком коротко не стригся, но постоянно ходил с уложенными на бок волосами, не выходил из дома, не воспользовавшись парфюмом, а за ухом почти всегда был спрятан карандаш. Влюблённая вот уже несколько лет в него девушка часто практически беспрерывно смотрела в его сторону, пока Исихара пялился в тетрадь, что-то писал или читал, абстрагировавшись от внешнего мира. А когда мимо проходили его знакомые и здоровались с ним, он выдавал такую жизнерадостную улыбку, что девушка ни на секунду не могла отвести глаз.

На последнем курсе подруги наконец уговорили её признаться в своих чувствах. Не успела она взять себя в руки и подойти, как в какой-то момент по чистейшей случайности они врезались друг в друга в одном из коридоров, и девушка выронила из рук все тетради и распечатанные проекты. Исихара неловко извинился и поднял её вещи, честно признавшись, что не помнит её имени. «Сато. Сато Аюми», – взволнованным от такой неожиданности голосом представилась она. Они разговорились, и он пригласил Сато в кафе, где она и призналась в симпатии.

Внешне Аюми ему понравилась: с мягкими чертами лица, без макияжа, с осветлёнными волосами по плечи и слишком девчачьим вкусом в одежде. Поначалу его привлекла скромность и застенчивая несговорчивость. Ему казалось, что таким образом Аюми пытается выглядеть милее, чем она есть.

Сато, в свою очередь, училась на математическом факультете только ради родителей, которым было всё равно, хорошо у неё выходит учиться или нет. Исихара стал постепенно раскрепощать Сато и чаще всего проводил время с ней. Посиделки до ночи за книгами сменились ночными романтическими прогулками, встречи с друзьями свелись на «нет». Аюми словно украла Исихару у его близких, в чём он, в общем-то, не видел проблемы как таковой. Яхиро любил долгие задушевные разговоры. Девушка так привыкла к нему, что постепенно раскрывала свою уверенность, а затем и некую стервозность.

Накануне защиты диплома Сато отчислили из института за незакрытые в срок долги, а незадолго до этого она внезапно потеряла всех подруг, напрочь перестав с ними общаться. Дома родители устроили ей скандал и выставили из дома со всеми вещами. Исихара стал единственным, кто пожалел и приютил её у себя.

Аюми начала искать работу и старалась метиться в более престижные места, нежели кассиршей или официанткой, но ей везде отказывали. Вскоре между Сато и родителями Исихары возникали ссоры по поводу её удобного расположения на их шее. В итоге, прихватив с собой откровенные наряды и пустившись во все тяжкие, она начала торговать собственным телом, соврав парню, что нашла хорошо оплачиваемую ночную работу.

Однако сами отношения их шли спокойным чередом и практически без ругани. Исихара был самым настоящим любителем жалеть и поддерживать слабых, коей он и считал Сато. А также безудержно, будто бы по-детски её любил. Вспоминал истории знакомых об их меркантильных, ветреных девушках и гордился, что Сато не такая. Какой бы заносчивой и высокомерной временами ни была, сколько бы раз эгоистично не забывала про него, всё равно любил.

До тех пор, пока не позвонил его старый друг, с которым он перестал общаться так же, как со всеми остальными. Прямо в день защиты диплома тот выждал, когда Исихара спокойно выступит и после будет готов к неприятным потрясениям. Уже в тот момент, когда Яхиро неимоверно счастливый сидел за накрытым столом с родителями и Аюми, позвонил его друг Нобу; Исихара встал изо стола и ответил в прихожей. Друг же, практически не церемонясь, приступил к важному:

– Сато сейчас с тобой?

– Да, я сижу сейчас с Аюми и родителями, праздную…

– Прости, – перебил он, – что испорчу тебе настроение, но молчать я не хочу. В общем, твоя девушка тебе изменяет.

– Ты что такое говоришь? – спросил Исихара, всё ещё улыбаясь.

– Я понимаю, ты можешь не поверить и подумать, что я просто завидую. Я вчера был в Сибуе и хотел кого-нибудь подцепить на ночь. Сато ко мне будто приклеилась, но я её даже не узнал, на ней была тонна макияжа и, похоже, она ещё и перекрасилась с тех пор, как я видел её в последний раз. В общем, у нас был секс. За деньги. И я уверен, что я не первый и даже не последний.

Исихара побледнел и не знал, что сказать.

– Ты же меня не обманываешь? – спросил он понуро.

– Исихара, друг мой, скажи на милость, я тебя за столько лет хоть раз обманул? Знаешь, я изначально был не против и даже готов к тому, что ты можешь променять друзей на семью, взрослеем, как-никак, но я тебя очень уважаю и просто не хочу, чтобы ты строил отношения с такой девушкой. Вот и всё.

– Я понял. Спасибо, что сказал, – искренне отблагодарил Исихара, – что бы я без тебя делал. Встретимся как-нибудь, – и положил трубку.

– Яхиро, ты чего так приуныл? – спросила мама.

Он ей не ответил, а сразу посмотрел на Аюми сверлящим взглядом.

– Мне друг звонил. Сказал, что ты работаешь проституткой. Это правда?

Родители от услышанного широко раскрыли глаза и переглянулись; мама, глядя на мужа, пожала плечами в духе: «Я так и знала».

– Нет, конечно! – уверенно ответила Сато, хотя на секунду ему было видно, что она напряглась.

– Вот как. Честно говоря, мне не хочется тратить лишнее время на разбирательства, так что давай ты просто соберешь вещи – да, прямо сейчас – и покинешь мой дом.

– Погоди, ну ты чего? Вот так просто кому-то поверишь?

– Я, знаешь ли, привык доверять друзьям. Тем более Нобу я знаю намного, намного дольше тебя.

Исихара положил руку ей на спину и пытался выпроводить в комнату.

– Яхиро, милый, ну прости меня, пожалуйста, давай спокойно поговорим!

– Я сейчас с тобой спокойно разговариваю. Я просто хочу, чтобы ты сейчас собрала вещи и ушла, хорошо?

– Ну пожалуйста, я тебя прошу… – Сказала она, заливаясь слезами.

– Нет, это я тебя прошу: возьми чемодан, собери вещи и уходи. Прошу последний раз. Не заставляй меня злиться и поднимать голос. Я сам ругаться не хочу. Даже помогу.

Яхиро достал чемодан, с которым она приехала и начал собирать одежду. Аюми с мокрыми глазами делала то же самое, изредка переспрашивая парня, может, им всё-таки стоит поговорить или можно ли ей остаться ещё хотя бы на несколько дней, но Исихара не видел в своей радикальности ничего плохого. «Мне ведь даже некуда идти, тебе не стыдно меня так выгонять?» – «А тебе не стыдно было врать мне в глаза? Вопрос риторический». Сато Аюми ушла, не сказав больше ни слова и даже не попрощавшись и не извинившись перед родителями уже бывшего парня. Те жалели сына весь вечер и даже поспособствовали тому, чтобы он забылся в алкоголе.

С тех пор отношения с женщинами у него не задавались, впрочем, он даже к ним и не стремился. Углубился в учёбу и практику по профессии, которая, в отличие от девушек, не могла его так разочаровать.

И спустя годы на него повесили должность руководителя класса, в который только-только перешла Джун. На контакт с классом она шла неохотно, какие-то совместные задания терпеть не могла, и в отличие от всех в коллективе она казалась прямо-таки белой вороной, не только из-за внешности. Исихара на своей недолгой карьере ещё не встречал настолько замкнутых детей, столь застенчивых и отрешённых от общества, словно она терпела внешний мир, потому что «так надо». И бежать к руководителю жаловаться, что кто-то нарочно толкнул её, или что мальчишки пытались заглянуть под юбку, она не спешила, а Исихара о таком к ней отношении не догадывался от слова совсем, просто потому что не было времени замечать.

Первый и оценивающий способности каждого отдельного ученика тест по математике Джун написала хуже всех даже не в классе, а среди всей параллели. Посмотрев со стороны на листок с множеством выделенных красным карандашом ошибок, Исихара поразился, – как такое вообще возможно, ведь математика она и в Африке математика! Впервые он увидел настолько проблемного ученика, а имя Танабэ Джун в краю листа заставило его особо обратить на неё внимание.

Практически каждый урок Исихара наблюдал одну и ту же картину: он видел, что Джун пытается слушать его, но делать два дела сразу у неё не получалось – она или слушает или пишет за ним, и в большинстве случаев она просто старалась успевать списывать с доски, особо не задумываясь о качественном внедрении алгоритмов в свою голову. Буквально один раз он вызвал её к доске, но Джун стояла с мелом в руке и жалостливым выражением лица не в состоянии что-то написать. Исихара продиктовал ей решение полностью, одновременно объясняя и следя за её мимикой, по которой ему всё всегда было понятно. Ученики начали между собой перешёптываться, один одноклассник додумался слишком громко назвать её тупицей. «Тишина в классе!» – уверенно повысил голос Исихара. Через минуту не очень умный паренёк снова залился смехом от факта, что учитель объясняет такие «элементарные темы», и закономерно был им же чуть ли не выгнан с урока. Исихара видел, как Джун действительно слушает его, но из другого уха словно всё сказанное вылетало, а взглядом давала понять, что она не вникает и не хочет вникать, и что ей очень хочется сесть обратно за парту или вовсе убежать. После этого он больше ни разу не вызывал Джун к доске и долгое время ощущал себя крайне неловко. В тот же день он шёл по коридору и услышал, как тот самый ученик обсуждал ситуацию со своим другом. «Исихара, оказывается, такая заносчивая мразь, по нему и не скажешь. Тишина в классе! Эй ты, да, ты! Ещё одно слово, – я выгоню тебя из класса и приглашу родителей на беседу! – пародировал он. – Пф, чего так эту тупорылую хафу защищать-то?» Исихара стоял за его спиной, сложа руки и развесив уши, что увидел друг этого пацана, а потом обернулся и он сам, так дёрнувшись, словно его хотят огреть чем-то тяжёлым. «Если так хочется посплетничать об учителях, делай это хотя бы не в школе. На первый раз, считай, не слышал». – Отчитал он, легонько шлёпнув ребёнку по голове кипой бумажек.

На втором тесте, уже посвящённому новой теме, Джун впервые у всех на глазах подняла руку и подала голос:

– Исихара-сенсей? – пробормотала она неуверенно.

– Да?

– Можно я буду опираться на конспекты?

По классу справедливо разнёсся гул возмущения.

– На экзамене тебе никто подглядеть на позволит. Попробуй всё-таки написать самостоятельно, – вежливо и понимающе предложил Исихара.

Джун покраснела от стыда. Ей нещадно хотелось вернуться во времени и не задавать такого наглого вопроса. Потупившись, она только тихо и виновато согласилась.

Накручивая круги по классу, Исихара часто поглядывал на Джун. Если присмотреться больше чем на минуту, можно было заметить, как она нервничает, когда заходит в тупик, а случалось это довольно быстро. Сидя без понятия что писать дальше, она роняла карандаш на стол, закрывала лицо руками или облокачивалась на спинку стула и смотрела по сторонам. Когда Джун случайно кидала взгляд на учителя, тот неловко отворачивался, а она почти сразу бралась за карандаш снова и делала вид, будто думает. В конце она сдала полупустую работу.

В итоге Исихара оставил её после уроков на разговор об успеваемости.

– В связи со сложившейся ситуацией на последнем тесте я подумал, что хотел бы тебе как-то помочь с этим. Сказать честно, я впервые встречаю такого, как бы помягче сказать…

– А зачем мягче? – набравшись смелости от разговора наедине спросила Джун. – Разве не проще сказать: «Я впервые встречаю такого бездарного ученика, как ты».

– Моя доброта не позволяет мне так выражаться, – он приободряюще улыбнулся.

– Я понимаю, что это на самом деле так. Когда моя старая учительница принимала у меня пересдачу переводного экзамена по математике в пятом классе, она сказала, что я вполне могу думать и не так безнадёжна, как может показаться, а просто ленивая. Но я ненавижу точные науки. Математику тоже. Я даже с трудом могу складывать и вычитать трёхзначные числа в уме, об умножении и делении и речи идти не может. Я даже в магазин хожу с калькулятором.

Исихару поразила такая разговорчивость и откровенность, поэтому он позволил себе немного выйти за рамки общепринятых норм диалога учителя с учеником.

– Я заметил. Судя по отчётности, твоё положение по физике и химии не лучше.

– Теория – мрак. Дайте мне формулы, скажите, что обозначают те или иные буковки, а я, в свою очередь, подставлю циферки и посчитаю на калькуляторе, не более.

– Ты на удивление сговорчива, хотя обычно такая тихая. Я не считаю тебя совсем глупой. Вполне осознаю, что это, может, просто не твоё. Я к чему вёл: я предлагаю тебе дополнительные занятия. Можно раз в неделю. Заведёшь отдельную тетрадь, и будем повторять изученные темы. Обещаю, я постараюсь объяснять как можно проще.

Джун расстроенная опустила взгляд и недовольно поджала губы, сделав вид, будто задумалась. Ей явно было неохота соглашаться даже на такое щадящее предложение.

– У тебя отличное посещение, но даже за удовлетворительный балл нужно побороться, – добавил Исихара.

– Поверьте, я понимаю, – она сделала глубокий смиренный вздох. – Ладно, я согласна. Будем считать, что у меня не было выбора.

Не то чтобы Джун сияла какой-то харизмой, но, увидев такую откровенность с её стороны, ненароком Исихара нашёл в ней что-то притягательное, словно сирена заманивала моряка.

Каждую неделю, за исключением каникул, после уроков и дежурства в классе Исихара проводил дополнительные занятия со своим первым и единственным заслуживающим этого учеником. Ставил вплотную друг к другу две парты и каждый раз пытался изощряться и думать, как бы донести ту или иную тему до неё; бывало, он помогал не только по математике. Через полчаса они делали перерыв на чай и отвлекались на нейтральные разговоры, чего, как поначалу понял Исихара, делать не стоило. Он спрашивал её о семье, о российской школе. Позволял себе даже говорить о личных увлечениях, мол, если уж отдыхают, почему бы не отвлечь её разговорами о том, что ей нравится, прямо-таки провоцировал её говорить голосом, будто больше, чем помочь с математикой, он хотел помочь ей с социализацией.

Оценки у Джун действительно улучшились до вполне удовлетворительных. Гнаться и конкурировать с отличниками ей было ни к чему.

На втором году осенью Исихару были вынуждены отстранить от должности классного руководителя из-за слишком долгой реабилитации после несчастного случая. За это время уже успели нанять нового учителя математики. Тот с Джун, конечно, индивидуально не занимался, отчего оценки ухудшились снова, и она стала по-настоящему скучать по Исихаре, как по учителю, в то время как сам Яхиро скучал по Танабэ как по человеку. «Я в последнее время часто о ней думаю, – сказал он другу, когда тот его навестил очередной раз. – Даже немного переживаю, как она там. Наверное, уже все тесты завалила, бедная». – «Только не говори, что влюбился». – «Чёрт тебя дери, Нобу, не называй это так. Трудно объяснить. Она выглядит очень… сообразительной. Не в плане учёбы. Глаза у неё умные и честные». Впрочем-то, Яхиро ловил себя на мысли, что был бы не против подождать, пока Джун вырастет. В то же время осознание того, что это всё больше походит на неровные чувства, его закономерно пугало – даже перед лучшим другом говорить о таком было довольно стыдно. Исихаре ни перед собой, ни перед кем-либо не хотелось оправдываться, что он, вообще-то, любил когда-то взрослую женщину, и что ничего детского или незрелого его в Джун никогда не привлекало. И как взрослый разумный человек он закопал эти эмоции далеко вглубь себя.

Для Джун Исихара был скорее как друг. По характеру и общению он был ей приятен гораздо больше, чем кто-либо другой из ближайшего окружения сверстников. За месяц до выписки учителя она всё же осмелилась навестить его в больнице. Настойчивость дежурной медсестры уже почти убила решимость в ней, но стоило высказать неуверенным милым голосом последнее: «Ну пожалуйста, кроме меня из одноклассников никто не захотел его навещать», та разрешила ей зайти не более чем на полчаса.

Медсестра привела её к палате и с порога объявила Исихаре о гостье. Даже без предупреждения он ожидал увидеть кого угодно, но только не Танабэ. Когда она вошла в комнату и поздоровалась, у Яхиро отвисла челюсть, руки расслабились, и книжка, которую до этого читал, по инерции закрылась.

– Как вы, учитель? – стараясь не стесняться, Джун вежливо и бодро улыбалась. – Как самочувствие?

– Я… Да нормально, вроде… – Он всё ещё ошарашено на неё смотрел. – Неожиданный визит, если честно.

– Знаю. Я настаивала, чтобы меня к вам пустили. Фруктов вам принесла, – она показала пакет.

– Правда, спасибо. Надо найти куда бы тебе присесть. Я сейчас.

Он надел тапочки, аккуратно встал и прихрамывая ушёл в соседнюю палату в поисках хотя бы табуретки.

– Вот, – он и правда не нашёл ничего, кроме табуретки, – садись.

Исихара так и не понял, отчего ему неловко больше – оттого, что его в одиночку навестила любимая ученица или оттого, какая несуразная пижама на нём сейчас, и какой он в целом неухоженный перед ней. Это чувство неловкости придавало ему ещё большей молодости, а выражение лица напоминало застенчивого мальчишку.

– Странно, вроде не так близки, а навещаешь меня как близкого друга.

– На самом деле, я впервые кого-то так навещаю. Серьёзно. Да и вы мне действительно как друг. Не то чтобы я скучаю по нашим дополнительным занятиям, но тот старичок, который временно работает вместо вас, такой нудный, невозможно его слушать. Очень вас не хватает.

– Приятно слышать, что хоть кому-то из учеников я так нужен. Как там математика, кстати? – спросил он. Джун ничего не ответила, виновато улыбнувшись. – Понятно. Ничего, за последние полтора месяца наверстаем. Правда, придётся всё-таки собираться чаще одного раза в неделю, ты ведь не против?

– Можно, – податливо согласилась она.

– Как дела с классом?

– В каком смысле?

– Ну, общаешься с одноклассниками? Или всё-таки нет? И как там насчёт… После того случая тебя не обижали?

Джун угрюмо потупилась.

– Не волнуйтесь за это, правда. Всё нормально.

– Ты так только вынуждаешь меня включать в себе назойливого родителя, понимаешь? Я ведь не просто так спрашиваю, а переживаю. Нельзя оставлять обидчиков безнаказанными.

– Вы так переживаете, когда обидчики остаются безнаказанными?

– Вообще-то, да, не очень люблю подобное. Больше люблю поступать по справедливости.

– Вообще-то, я согласна. Но мир далеко не всегда так работает, – начала она в своём умном тоне. – Поэтому мне хочется верить в принцип бумеранга. Или карму. Если наказать не получается, пусть что-то свыше принимает решение, как именно будет страдать человек после содеянного.

– Хорошо, тогда… я хочу побыть тем самым «нечто свыше», и когда я вернусь, все твои обидчики будут драить туалеты и спортзал от пола до потолка. И это как минимум.

– Мне нравится ход ваших мыслей, Исихара-сенсей.

Хироюки не отказывался от желания узнать о недавно произошедшем.

Предпоследний пробный перед экзаменами тест Хиро написал хуже обычного из-за сопутствующей настроению невнимательности. Это и послужило поводом напроситься к руководителю на дополнительное занятие.

Каждую неделю Хиро верно ждал Джун с дополнительных, особо не задумываясь, почему учитель помогает именно ей, хотя ему за это даже не доплачивают. Один раз, направляясь к классу 3-В, который во время этих занятий почти всегда был открыт, Хироюки услышал их беззаботный, никак не относящийся к математике лепет во время перерыва. Прислушавшись, он заметил в голосах обоих нотки радости и признаки по-настоящему дружеского общения, а не обычный разговор учителя с ученицей. Сам того не понимая, Хиро поддался незнакомому раньше «странному чувству» и на уровне эмоций почувствовал себя крайне скверно. С тех пор он ожидал Джун после уроков только в раздевалке или во дворе на скамейке.

Хироюки пообещал руководителю, что ему нужно задать буквально несколько вопросов, и больше его времени он требовать не будет.

Уставший, Исихара нехотя отложил повседневную работу и нашёл стопку последних тестов. Хиро сидел за ближайшей партой и нервно подбирал слова, которыми можно было бы ненавязчиво сменить тему. Учитель перебрал все листки и нашёл нужный, быстро пробежался по ошибкам, чтобы составить картину, что конкретно стоит сейчас повторить.

– Кстати, Нагаи, – неожиданно начал Исихара, – я тебя всё поблагодарить хотел, да забывал. Слышал, ты с Танабэ с того самого момента хорошо общаешься, часто вижу вас вместе.

У Хироюки перед глазами пронёсся день их знакомства, не забыв напомнить о его причине.

– Хочу сказать спасибо, что не даёшь её в обиду.

– Как-то не думал услышать благодарность от кого-то ещё, кроме неё самой, – Хироюки с дурацким видом почесал голову. – Правда, не стоит. А, Исихара-сенсей, раз уж об этом зашла речь, хочется спросить: вы не знаете, что произошло неделю назад? Ну, насчёт её больничного.

– А она тебе не рассказала? – несколько удивившись спросил Исихара, после подумав про себя, что это вполне в её стиле.

– Она не захотела говорить. Не могу избавиться от мысли, что будь я тогда рядом, ничего бы не случилось. Они обычно даже толпой подходить не решаются.

– Единственное, что я видел, это только то, как мальчишки обливали её холодной водой из шланга во дворе. Ещё как-то умудрились поранить ей руку. Что касается сотрясения, которое она получила явно уже после занятий, тут правды тоже не знаю, так что извини.

Хироюки почувствовал сильную вину, нахлынувшую огромной волной. Внутри мешался винегрет из отравляющих чувств и эмоций; сочувствие, жалость, растерянность и стыд варьировали от малого к большому и почти затуманили голову, как Исихара продолжил:

– Но теперь виновник всего этого беспредела в этой школе больше не учится. Я наконец-то смог его выдворить, – он стал листать его рабочую тетрадь на качество домашних заданий.

– Вы про Накамуру?

Исихара кивнул. Хиро продолжил его внимательно слушать.

– Из-за этого другие как-то тоже поутихли, не замечаешь? Вообще, я этого и хотел. Чтобы, посмотрев на одного, другие поняли, как делать не стоит. А Танабэ живёт теперь хорошей жизнью. Только жаль, что всё случилось так поздно.

– Скажите, Исихара-сенсей. Какие у вас отношения с Танабэ? – в Хироюки разыгралось то самое непонятное чувство.

– В каком смысле? – настороженно спросил Исихара.

– Просто вы так добры и любезны с ней…

– Это моё обычное отношение к ученикам. – Попытался он замять тему.

– Не совсем. С другими я за вами такого не наблюдал. Она не одна, у кого есть проблемы. Но единственная, к кому вы относитесь излишне трепетно. Как будто она стала вам особенно дорога.

Исихара чутка гневно сложил листок с тестом, положил его в тетрадь и уже спокойно положил на парту прямо перед Хироюки. Яхиро сдержанно посмотрел на него свысока, от усталости держа руки крест-накрест:

– Не понимаю, о чём ты. Ты не перегрелся? Или поболтать не с кем? Я готов уделить тебе время, если сильно хочется.

– Нет, я…

– Я ведь правильно понял, ты пришёл только чтобы спросить, знаю ли я, что случилось в тот самый день? Я ответил. Ещё вопросы?

Хироюки растерянно покачал головой.

– Ты хоть и умный мальчик, Нагаи, но позволь дать тебе совет: умные мальчики свой нос в чужую душу не суют.

– Я понял. Простите. – Встав из-за парты, Хиро поклонился, взял тетрадь и пулей, не смотря учителю в глаза, вышел из класса.

Последние недели учёбы у Хироюки и Джун прошли довольно напряжённо из-за непрерывной подготовки к экзаменам. От нехватки живого общения Хиро звонил Джун почти каждый вечер, а иногда даже додумывался заезжать за ней на велосипеде и забирать с собой на прогулку хотя бы на полчаса.

Они определённо точно одинаково переживали по поводу предстоящего расставания. Джун хотела надеяться на лучшее, хоть временами и проскальзывали мысли, что за четыре года может многое измениться, – или она, или он найдут рядом кого-то получше, несмотря на настолько сильную первую привязанность у обоих. В моменте Хироюки становилось уже чисто физически не по себе от того, что их пути могут больше никаким образом не сойтись. И несмотря на этот страх, ему всё ещё как ребёнку хотелось верить в судьбу и то, что предназначенное ему этой самой судьбой обязательно к нему когда-нибудь да вернётся.

Буквально последние несколько дней, сразу после сдачи всех экзаменов, ребята проводили чуть ли не по двенадцать часов вместе, с утра и до конца детского времени гуляли почти до изнеможения от скамейки до скамейки или любой лужайки, где можно отдохнуть. Хиро полюбил брать Джун за руку и представлять, будто они уже пара; полюбил ходить с ней на мелодрамы в кинотеатре и чувствовать, как Джун ненавязчиво прижимается к нему или просто облокачивается; а в один из вечеров, когда у Джун вдруг неприятно разболелась лодыжка, и Хироюки пришлось тащить её на спине, отпечатался в памяти как один из самых лучших дней в его короткой жизни. «Я тут подумал, может, займусь в итоге спортом, – говорил он, размеренно дыша от утомления, – и когда ты вернёшься, я смогу смело взять тебя на руки. Как принц, но без белого коня». Они плескались друг в друга, стоя босиком по щиколотку на берегу реки; делили на двоих по наушнику с музыкой, расширяя вкусы друг друга; читали друг другу по очереди вслух беллетристику. А приходя домой валились с ног и засыпали с улыбкой и теплом на душе.

Джун пришла на церемонию выпуска с радостью от факта, что этот кошмар всё-таки закончился. Едва ли она вообще слушала, что говорил директор или кого из отличившихся по успеваемости вызывал к себе. Умиротворение сменилось ликованием от мысли, что хотя бы этот обязательный период её жизни окончен.

Когда всех распустили по домам, Джун со скромным букетом гвоздик поднялась в учительскую в надежде отыскать бывшего руководителя. Помимо него в кабинете почти никого не было, и стояла тишина. Исихара отлил из термоса в кружку немного кофе, приподнял очки и протёр глаза; надел очки обратно и увидел рядом Джун:

– Здравствуйте, Исихара-сенсей, – негромко поздоровалась она с букетом в руках.

– О, Танабэ, – расцвёл он внезапно. – Как раз хотелось поздравить тебя с выпуском. Наконец-то отдохнёшь от математики, да?

– Да ладно вам. Я, наоборот, пришла вас отблагодарить, – она протянула цветы; он едва видно покраснел, принял подарок и отложил букет на свой стол. – Благодаря вам мир для меня стал чуточку проще, побольше бы таких учителей, как вы.

– На всех такого добра не хватит, знаешь ли, – Исихара расплылся в широкой нескромной улыбке. – Я видел в тебе потенциал и не ошибся. Ты способная девушка. Даже если точные науки не для тебя.

– Это вы так подчёркиваете мою исключительность?

– Ты определённо умеешь стараться.

Яхиро сдержал свои кокетливые настроения и сделал лицо попроще.

– И всё же, спасибо вам. Надеюсь, у вас всё сложится хорошо. Кстати, заранее с днём рождения вас. Удачи. И берегите себя.

– Ты себя тоже береги.

Исихара мягко смотрел ей вслед до тех пор, пока она не вышла за порог кабинета. И тут же дико расстроился оттого, что родился мужчиной.

В день отъезда Джун, Хироюки проснулся ни свет ни заря и стал лихорадочно думать о подарке для неё, который мог бы быть с ней часто и напоминать о нём, попутно ругая себя, что эта идея не пришла ему раньше. Ему не хотелось дарить что-то, что не возымело бы хоть какой-нибудь пользы и лежало без дела, а всё то барахло, продающееся в единственном открытом в такое время магазине, посчиталось мелочным или глупым, поэтому Хиро пришлось искать что-то дома. На секунду-другую подумалось, что можно отдать что-то из своих вещей, например, какую-нибудь футболку, в которой она сможет ходить дома; однако он выкинул это из головы – а вдруг пошло, и она не поймёт. «Да и как я вообще до этого додумался?»

Хиро решил посоветоваться с отцом, пока тот не ушёл на работу. Фукурой предложил покопаться на чердаке в старых плюшевых игрушках.

Хироюки, подумав об игрушках, почти сразу вспомнил своего любимого плюшевого тигрёнка, с которым не расставался до десяти лет. Отыскал его в одной из коробок и удивился, насколько он чистый и до сих пор мягкий. Тигрёнок был пухленький, почти круглый, как подушка, в нижних лапах – шариковый наполнитель, а вата от шеи ушла в пузо, и от положения его головы зависело выражение мордочки. Такой милый, прямо-таки идеальный подарок, подумал Хиро.

С того же раннего утра Нами гоняла Джун по всему дому, чтобы дочь не забыла самых нужных вещей. Ор матери портил всякий настрой, и Джун постоянно боялась забыть что-нибудь важное именно для неё.

Наконец собравшись, они вызвали такси до аэропорта. Хироюки схватил под мышку игрушку и, даже не придумав прощальную речь, выбежал почти в панике из дома. Впереди уже виднелось только-только подъехавшее такси.

– Слава богу, что не опоздал, – пробормотал Хиро, пытаясь отдышаться. – Рад тебя видеть, хоть и последний раз.

– Я тоже рада, – скромно выдала Джун.

Таксист помог загрузить чемоданы в багажник. Нами уже открыла дверь машины:

– Вы там скоро? – от её вопроса веяло бестактностью.

– Ну нужно же попрощаться с человеком! Можешь подождать? – соответствующим тоном почти крикнула Джун.

Ничего не ответив, Нами села на переднее сидение.

– Что ж, пора прощаться.

– Я тебе тут подарок приготовил, – он протянул плюшевого тигра. Хиро было крайне приятно лицезреть удивление, явно смешавшееся с счастьем на её очаровательном лице. Она положила игрушку в рюкзак и закрыла его так, чтобы тигрёнок выглядывал из него головой и одной лапой. – Знаешь, я тут спросить хотел…

– Что?

Хироюки споткнулся о свою неуверенность. «Наверно, я покажусь тебе наглым. Но раз уж я симпатичен тебе, могу ли я надеяться на те же ответные чувства через четыре года?» – хотелось ему сказать, но он одёрнул себя:

– Нет, ничего. Не то чтобы мне нечего сказать, наоборот. Я бы сказал, что чувствую, но боюсь, что будет звучать глупо. Или не глупо… А скорее как попытка навязать ответственность за мои чувства.

– А ты не бойся. Разве не лучше сразу сказать как есть? В драках же ты не боишься участвовать, – с улыбкой подхватила она. Её ласковые, радостные и смелые без какого-либо стеснения глаза так внимательно смотрели на него, что его позитивный настрой невольно приупал.

– Ты же знаешь, это совсем другое, – Хироюки допустил досадную паузу. – Я буду скучать. Не знаю, будет ли у тебя интернет, поэтому планирую писать письма. По старинке как будто бы даже приятнее. Постараюсь примерно раз в три месяца, если мне будет что сказать, только пришли как-нибудь адрес. Надеюсь, моя жизнь не станет вдруг такой скучной, что о ней не захочется рассказывать.

Весенний ветер потрепал её недавно вымытые пушистые волосы, которые за год, к её сожалению, почти не отрасли. Но Джун выглядела для него так мило, что беги да рисуй.

– Я тебе нравлюсь? – всё так же смело спросила она.

– Конечно, нравишься, – с комом в горле ответил Хироюки.

– Чудно.

Таксиста заставили посигналить, давая понять, что нужно поторопиться.

– Тебе пора.

– Эй, а как же самое главное? – с той же кокетливой улыбкой она приподняла руки, намекнув на объятия.

Хиро обнял её в последний раз. И именно в этот момент она почему-то так вкусно пахла, без всякого парфюма и прочих женских штук, а он почему-то оказался таким тёплым и уютным, как плед или одеяло зимой, из которого совсем не хочется выбираться. Отпустив её, Хиро неохотно, но всё же спросил:

– Джун, могу я… Ну… – От смущения он на секунду прикрыл лицо. – Могу я тебя поцеловать? Совсем ненавязчиво!

Она ухмыльнулась и показала указательный палец возле губ.

– Давай оставим это до следующей встречи?

– Хорошо, как скажешь.

– Ещё увидимся!

Джун, помахав рукой, села в машину. Она расположилась прямо за мамой, достала игрушку и зарылась в неё лицом, сделав вид, будто легла таким образом подремать. Вот только она горько заплакала, стараясь не издавать ни звука. «Ладно я, но ты-то… Хиро, ты хотя бы не плачь».

Ноги держали Хироюки на месте до тех пор, пока такси не скрылось за первым поворотом. Он бессознательно стиснул зубы, но слёзы все равно самовольно потекли по щекам. Хиро даже не принялся их вытирать. «Вот увидишь, я стану сильнее. Ещё сильнее. Ради тебя».

– Пап, – Хироюки задумался и отвлёкся на сидящего напротив за столом отца, – скажи, что делать дальше, когда знаешь, что симпатия к девушке взаимна?

– Как понять «что делать дальше»?..

– Ну… Так и понять. То есть уже понятно, что мне нравится, и я нравлюсь, а что дальше?

– Ты это о Джун, да? Она вроде уехала давно.

– Да. Вот, пишу ей письмо.

– Не питай лучше сильных надежд и не задумывайся о таких вещах. Не подумай, я ничего против неё не имею, она правда хорошая девчушка, но убиваться по любви в твоём возрасте не самое приятное, с чем ты можешь столкнуться.

– Обычно ты не настолько пессимистичен.

– Я всё-таки предпочитаю смотреть на вещи реально. Жизнь – это не красивый фильм. Просто не хочу, чтобы ты разочаровался.

Хиро понуро засмотрелся на бумагу и даже не понял, ожидал ли от отца такого резкого ответа. Фукурой заметил свою ошибку и поспешил исправиться:

– Извини, сынок. Думаю, на твоём месте я бы тоже надеялся на лучшее.

– Когда Джун вернётся, мы уже оба повзрослеем в какой-то мере. Я боюсь, что к тому времени эмоционально застряну в подростковом возрасте.

– Ты сам способен задать темп отношениям, – сказал папа, откладывая газету на столешницу. – Сейчас вы стесняетесь поцеловаться, а через несколько лет тебе покажется это ерундой. Главное – слушать своё сердце. В моменте ты сам поймёшь, как поступить и что сказать. Я, вот, с вашей мамой ходил на свидания всего полгода, дарил цветы и водил куда ей хотелось. А когда узнал про Хану, почти сразу предложил съехаться. В быту и диалоге перед тобой оказывается чуть ли не совсем другой человек.

– А в семейной жизни ты продолжал дарить маме цветы? – спросил Хиро как бы невзначай.

– Не сильно часто. В основном на годовщину свадьбы, на день рождения. Вообще, она довольствовалась цветами в горшке, а в подарок любила какую-нибудь практичную мелочь. Косметику там… – Фукурой украдкой взглянул на сына. Тот выглядел так, будто сменил тему, потому что уже всё для себя понял. – Я в начале неправильно выразился, всё-таки. Я однажды уже погубил в тебе творческий запал. Поэтому романтика в тебе, если он есть, я губить не хочу. Мне нравится, каким ты растёшь.

Отец потрепал Хиро по голове. Вскоре, оставшись на кухне в одиночестве, он наконец дописал своё первое письмо.

«Привет, Джун.

Для начала с прошедшим тебя днём рождения. Хочу пожелать всего самого лучшего, в том числе успехов в учёбе и чтобы не ссорилась с мамой. Я недавно застрял в музыкальном магазине, слушал твои любимые жанры и нашёл одну очень самобытную группу. Купил их диск. Когда вернёшься, обязательно подарю его тебе. На самом деле, я довольно долго размышлял над подарком, поскольку подумал, что дарить очередную книгу или безделушку было бы слишком банально.

У меня всё хорошо. Жизнь идёт своим чередом, даже не знаю, о чём рассказать. Я немного сблизился с товарищами по кружку. Мы уже несколько месяцев рисуем вместе мангу – одноклассница вдохновилась корейскими романтическими комедиями и всяческими западными фильмами. Стараюсь чаще выбираться на велосипеде, увлекаться спортивными играми. По учёбе тоже всё в порядке. Я, кстати, был бы рад почитать, куда ты поступила и чем занимаешься.

Извини, что не писал так долго, всё не знал с чего начать. Собраться с мыслями до конца так и не получилось. Мне было немного тоскливо поначалу, не мог найти себе места. Можно сказать, уже успел соскучиться. А вот у тебя наверняка вокруг собралось немало хороших людей, и обстановка более привычная, так что надеюсь, ты не станешь скучать. Главное – держаться тех, с кем тебе весело. Впрочем, если таких людей нет, то не страшно. Ты способна найти радость в чём-то другом.

Мне немного неловко, я не хотел писать настолько короткое письмо. В жизни столько мелочей, все их упоминать на бумаге мне показалось странным, ведь с глазу на глаз перекинуться парой фраз – вполне обычное дело, да и всё-таки словесное выражение чувств далеко не самая сильная моя сторона.

В общем, давай не будем выдавливать из себя всё подряд, а будем просто поддерживать друг друга через переписку. Держать связь и сохранять таким образом наши отношения и ощущение присутствия. Всё же между нами образовалось что-то вроде симпатии… И, наверное, я совру, если скажу, что это не одна из главных причин, по которой я буду тебя ждать.

Буду надеяться, что мой почерк получился достаточно понятным. Я очень над этим старался!

Желаю удачи.

Твой друг (?) Хироюки

2006.09.18»

Хироюки слишком долго откладывал написание письма. Первой мыслью сразу после: «Надо бы наконец написать ей что-нибудь» было: «А может написать что-то общее, а потом отталкиваться от ответа?..» По итогу он решил расширить кругозор и количество занятий, которые помогут ему хоть немного подзабыть о «режиме Хатико». С середины второго года Хиро вклинивался без непосредственного присоединения в волейбольную команду и начал бегать по утрам; ставил будильник на час раньше, чтобы не просыпать. Больше думая об учёбе, больше занимаясь делами, которые никак не относятся к воспоминаниям о Джун, он прогонял от себя страхи и сомнения насчёт своего будущего.

Учитель Исихара как-то подошёл к Хироюки на перемене и спросил у того про бывшую ученицу, как у неё дела. «Ты же единственный держишь с ней связь, вот я и поинтересовался». – «Вроде как у неё всё в порядке». – «Вот как. И на том хорошо…» Хиро под ревностным недовольством не шибко хотел поднимать эту тему. Хотя самому факту проявленного интереса он даже не удивился.

Временами у Хиро наступали периоды апатии. Обычно это были недели каникул, когда внезапное окончание учебных сроков вернуло в жизнь штиль, который было приятнее делить с потенциальной пассией. Хироюки почти не выходил из своей комнаты, из дома его прогуляться считали нужным выгнать хотя бы в магазин за продуктами или вынести мусор. В такие периоды подниматься на утреннюю пробежку не хватало мотивации, однако творческая продуктивность удивительно повысилась: каждый день ведро возле письменного стола оказывалось заполненным хотя бы на четверть скомканной бумагой, а самые удачные рисунки Хиро делил на две стопки по две стороны стола: в одной – полноценные рисунки, во второй – зарисовки, к которым он должен будет вернуться, когда появится вдохновение. В стопке с набросками также находились заметки на будущие письма для Джун: какие-то мелкие милые фразы, быстро пришедшая на ум пословица, актуальная для её трудных времён, интересный сон или забавный момент из жизни, который стоило запечатлеть.

Бывало, что Хироюки по-настоящему дико не мог найти себе места. Накрывало таким грузом, тоской, что хотелось забыться, как делают это взрослые – на случай праздников и внезапных посиделок в глубине столешницы всегда существовал алкоголь. Но каждый раз одёргивал себя, молниеносно накидывал уличную одежду, садился на велосипед и наматывал круги по малознакомым районам, где он бывал нечасто или даже впервые. Разум мылился в лицах незнакомых людей, разных улиц и зданий, в ушах раздавались чужие впечатления, сплетни, споры, разговоры о работе. Его освирепевшее бьющееся сердце потихоньку успокаивалось. Приходя домой достаточно усталым, он принимал ванну и после заваливался спать без задних ног, и мыслей тоже.

Хиро решился брать не столько содержанием писем, сколько количеством. Он описывал какие-то собственные впечатления, серые будни школы или клуба по рисованию, а в конце приписывал немного подбадривающих слов. Письма он отправлял раз в месяц; он надеялся, что таким количеством поддержки сможет удерживать её внимание на протяжении всех четырёх лет, и что она поймёт, насколько сильна его привязанность без всяких признаний. «Да и зачем прямо-таки признаваться в любви? Вроде же всё очевидно?» В моменте ему вспомнилось, как он спрашивал Джун о первом поцелуе, и эта ситуация показалась такой глупой. А вдруг она всё же ожидала, что он сделает это без спроса?

Поначалу, примерно раз в месяц-полтора он с предвкушением проверял почтовый ящик или получал конверт из рук старшего брата; тому было отрадно наблюдать, как Хиро прикладывает конверт к сердцу и чуть ли не прыгает от счастья. Однако через какое-то время Хироюки перестал получать от Джун письма. Первое получилось довольно большим, вселяющим надежду на ожидаемое будущее и полное описаний учебного процесса. Следующие были поменьше, чувствовалось, что ей нечего больше сказать, пусть и было решено превратить переписку в одну большую дискуссию, где оба отвечали на комментарии друг друга, пока тема не иссякнет. Последующие полтора года от неё ни слуху, ни духу. Как будто переехала куда-то с новой жизнью или нет её. А Хиро продолжал отправлять весточки, не обращая внимание на её молчание, хоть и с некой горечью на душе.

Однажды, в первой половине апреля, в три часа тридцать три минуты дня Хироюки возвращался домой после первой тренировки с начала вступления в баскетбольную команду в старшей школе. Почему-то единственный на всю улицу, кто передвигался не пешком, а на велосипеде. Он неторопливо перебирал ногами, словно чудом не мешая пешеходам, время от времени терял ход времени и пространства вокруг себя, слушал уже заевшие в голове песни с нового плеера. Руки от усталости норовили отпустить руль, а глаза закрывались от бессонной ночи за очередными художественными набросками и добровольным повторением школьной программы. Хиро пообещал себе, что как только вернётся, сразу ляжет спать. Остановившись у перехода рядом с небольшим скоплением незнакомых людей, он ощутил на себе привычную атмосферу вынужденной тоски.

Ему вдруг стало интересно, как много в толпе таких же как он одиноких людей, и почему они могут быть одиноки. Сколько у них времени и куда идут, есть ли у них близкие и каким образом сегодня покажут им, что те важны. То было странным чувством для него. Всё остальное вокруг сильно померкло, будто нахлынул эмоциональный ступор. Как двери собственной души, которые оказались закрыты. От этой мысли у него похолодел пот на лбу.

Хиро перешёл со всеми дорогу и повернул на привычный ему маршрут, – мимо дома своей излюбленной подруги. Дом не был продан, а сдавался, как ему казалось, молодой одинокой женщине, которую заметил когда-то, сажающую на участке вишнёвое дерево.

Тут в поле его усталого взгляда появилась фигура, наблюдающая за каким-то мужчиной, что запихивал пару чемоданов в такси. Маленький рост девушки и русые, словно недавно в очередной раз коротко подстриженные волосы напомнили ему ту самую девушку, которую он встретил ровно три года назад. Хиро перестал крутить педали и медленно подъезжал прямо к ней. Он очнулся, сглотнул и слез с велосипеда, перекинув ногу через раму.

По его лицу стало довольно трудно сказать, что он чувствует. Хиро уставился на неё, а она на него, – оба с такими выражениями лиц, будто безразличные, но внутри у каждого бушевала буря эмоций, которые оба боялись показать.

– Привет, – как всегда первым начал он.

– Привет.

Черты лица Джун остались прежними, и вкус в одежде особых изменений не претерпел, разве что, она стала любить верх на несколько размеров больше, как эта толстовка на ней, а короткие волосы излучали естественный блеск у идеально гладко уложенных корней.

– Какими судьбами? – спросил Хиро, посмотрев на машину.

– Мама оставила половину своего тряпья, когда уезжала. Поручила мне всё привезти, что-то носить, продать или перешить. Извини, что никак не предупредила. Хотя у нас и так рейс вечером. Не успеваем.

Заметив его приунылый вид, Джун подошла ближе и потрепала его по давно нестриженой шевелюре:

– А ты подрос! В средней школе ты был выше меня всего лишь на сантиметр. И ещё ты… так возмужал, – добавила она, осмотрев фигуру. – Прямо-таки крепыш! Как из тех анекдотов про одноклассников, которых не видел всего одно лето.

Хироюки наблюдал у неё на лице улыбку. Но та почему-то фонила горечью и неловкостью.

– А ты почти не изменилась, всё такая же красивая и милая… И рост тот же.

– Мне показалось, или это впервые, когда ты назвал меня красивой? – Джун ухмыльнулась. – Голос у тебя какой-то грустный.

– Прости за такую сентиментальность, – он рассмеялся, – просто очень скучал по тебе.

– Я знаю. Я тоже… – Она запнулась. – Очень скучала.

Джун держала руки за спиной и бегала глазами, потупившись.

– Ты бы письма писала почаще. А то я что-то распереживался. Мне понравился твой почерк.

– Вот как. Ну, просто так получилось… Какое-то из писем затерялось, и я совсем забыла об этом на долгое время. Извини. – Она жалобными глазами уставилась на Хиро. – Как ты сам?

– Из нового – перешёл в старшую школу. Сменил волейбол на баскетбол. В остальном ничего особенного. Стараюсь держаться, как-то максимально себя занять. Ну, это и из писем моих понятно.

– Да, я помню… Ты большой молодец.

– Это кто с тобой? Вы знакомы? – спросил по-русски мужчина, сопровождавший девушку.

– Да, это мой старый друг, случайно встретились, – продолжила она соответствующе.

– Мы уже отъезжаем. У тебя две минуты, чтобы попрощаться.

Даже не поняв, что сказал этот человек, Хироюки не мог не понять, что скоро придётся расстаться с Джун снова. Он растерялся и не знал, что сказать напоследок, чего-то такого, что звучало бы не банально.

– Пора прощаться. Снова. – Она приглушила тон.

– Да уж… Слушай, я не знаю, какие именно у тебя проблемы, но ты их обязательно преодолеешь. Я это чувствую, – он аккуратно погладил её по голове, смотря на неё сверху вниз.

– Ну почему ты такой хороший, Хироюки? – сдерживая ком в горле, спросила она.

– Я – хороший? Я же ничего такого не сделал.

– Осталось тридцать секунд, и я уезжаю без тебя, – крикнул мужик из машины.

– Я всегда рядом. Душой, конечно же.

– Хиро, могу я тебе что-то сказать?

– Да, конечно, что именно?

Мужик продолжал подгонять: «Давай быстрее!»

– Я люблю тебя.

Она сказала это с решительностью в голосе и пугливостью на лице. Странное сочетание, оставившее Хироюки подвешенным.

Возникла неприятная для обоих тишина. Оба знали, что нет лишней секунды, и снова придётся расставаться на несколько лет. Джун ничего больше не сказала, лишь развернулась и не оглядываясь оставила на нём свой эмоциональный груз, сев на пассажирское сиденье такси. Не теряя времени, автомобиль тронулся и дал по всем возможным газам.

После встречи Хиро пожалел, что возвращался старым путём. Ещё с минуту стоял как вкопанный, понуро потупившись, прежде чем снова сесть на велосипед и поехать дальше.

Ему не хватило того времени, что дала ему судьба. Не хватило времени что-то сказать, не хватило каких-то прикосновений, взглядов, не хватило сил пережить спокойно и с радостью такую маленькую встречу; они даже не бросились друг другу навстречу, едва завидев, а лишь сухо перекинулись рядовыми репликами, как будто с болью расставшиеся бывшие. Он ехал до дома в грустной задумчивости, временами переставая перебирать ногами и по инерции падая на бок каждый раз, только это его и будило от усталости.

Когда Хироюки только перешёл в старшую школу, к нему было проявлено необычно много внимания. Он едва отлипал от девушек, окруживших его персону. Они донимали его везде: Хиро находил на полке под партой записки с признанием, на уроках в него летели бумажки с предложениями пойти куда-нибудь вечером, на обеде разговоры с приятелями прерывались вмешательством какой-нибудь девушки, осмелившейся подойти к нему, чтобы познакомиться. Таким образом он ловил чёрные завистливые взгляды своих одноклассников и некоторых парней из параллели. Товарищи по клубу же завидовали больше по-доброму, но не могли понять, отчего у него всегда до странного каменная реакция.

Хиро получал кучу различных комплиментов, особенно насчёт своей, по мнению женской половины, идеальной мужественной внешности. Подружка одной из поклонниц как-то громко выкинула: «Понимаю, такого красавца в толпе не потеряешь!» И всё оттого, что он был успешнее многих в школе по успеваемости, на втором году стал капитаном в школьной команде по баскетболу, участвовал в большем числе олимпиад, чем кто-либо; его хвалило большинство учителей, и у половины он стал типичным любимчиком. «Не преуспел в любви – преуспей в деле. Цена: покой. Награда: всеобщее признание. Оно тебе по жизни пригодится», – комментировал Кента.

Юки, что была все три года его одноклассницей и не самой навязчивой его поклонницей, бывало, приходила на тренировки, стояла какое-то время на пороге в зал, смотрела и быстро уходила, когда Хироюки позволял себе уставиться на неё, поскольку такое пристальное наблюдение лишь напрягало. Его обычное рвение забыться в саморазвитии и бытовой рутине сделало Хиро на удивление чуть ли не самым популярным в школе. Такой уж был выбор: либо активная и интересная жизнь, либо тщетные попытки свыкнуться с прошлым, сидя сутками на одном месте.

По отношению к другим девушкам Хиро вёл себя пассивно и постоянно уходил с угрюмым лицом от разговоров о том, не нравится ли ему кто-нибудь. Потому ли, что Джун не полностью японка, она нравилась ему больше остальных, или она действительно другая? – такая мысль плавала в его голове после каждого нового признания в симпатии.

Но Джун продолжала играть в молчанку, а почтовый ящик был пуст так же, как и его юношеская душа.

Наступили летние каникулы в последнем учебном году. Хироюки проснулся уже тогда, когда вся семья ушла по своим делам. На дворе был час дня. Хиро сделал все домашние дела и принял бодрящий ледяной душ. Заварил кофе и оставил остывать минимум на час, после чего включил маленький вентилятор и снова сел за письменный стол заканчивать некоторые давно начатые рисунки. На прошлый день рождения он попросил подарить ему новые шторы, чтобы палящее солнце не нагревало его «рабочее место», и завешивал их почти всегда, когда не хотелось видеть дневного света, разве что на ночь оставлял небольшой зазор, помогающий не проспать полдня. «Чего в темноте сидеть? Зрение испортишь», – наговаривал Кента, но брату было словно всё равно.

Телефон, лежащий всё время на столе, неожиданно для Хироюки зазвонил с дурацкой мелодией по умолчанию. Он вздрогнул от такой внезапности и взял трубку не смотря на определитель номера:

– Да? – незаинтересованно и вяло ответил он.

– Что-то я не слышу щенячьего визга в твоём голосе! Ты не рад меня слышать?

Знакомый очаровательный тембр и словно бы усилившийся за это время акцент заставили сердце забиться чаще.

– Джун? Это правда ты? Извини, не заметил, что это твой номер. Ты что, уже приехала?

– Всё-таки рад? – она кокетливо хихикнула. – Да, можно и так сказать. Встретишь меня в парке, у нашей скамейки? Через полчаса, например.

– Конечно! – почти вскрикнул он от счастья.

– Хорошо. Только пообещай, что я не увижу у тебя на лице тоскливую гримасу, когда ты увидишь меня.

– Обещаю. Что бы это ни значило.

Хироюки быстро переоделся из домашнего в приличное летнее и ринулся в сторону парка. Городская улица пестрила людьми; работящие в костюмах, студенты с цветными волосами и модной одеждой. В парке не было такой суеты, но ошивалась только молодежь, компании друзей и влюблённые парочки. Хиро успевал вовремя, поэтому неторопливо зашагал по асфальтированной тропинке к скамейкам у моста, с явной для него чёрной завистью.

В назначенном месте он увидел Джун на лавке и её стоящую рядом маму. Также сразу подметил изменения в образе: волосы успели отрасти чуть ниже ключиц и были окрашены в тёмный брюнет, будто, по ощущениям, скрывавший неудачные эксперименты. Они с Нами о чём-то разговаривали, пока ждали Хироюки.

Пройдя по мосту и, наконец, подойдя к ним, он увидел что-то, что повергло его в шок и почти ту самую «тоскливую гримасу».

– А вот и наш маленький принц, – иронично сказала Нами, завидев Хиро.

– Здравствуйте, – он поздоровался, сразу после чего снова перевёл взгляд на Джун. Он вспомнил обещание и заменил тоскливую гримасу на улыбку, но взгляд предательски выражал жалость.

– Привет, Хиро. – Так же улыбаясь выронила Джун.

Её левая нога по колено была в гипсе, а рядом на скамейке лежали костыли.

– Неожиданно…

Мина его оставалась невозмутимой, хотя внутри бушевали лёгкая паника и огромное желание пожалеть множеством приободряющих слов. Но смотря на её сияющее от счастья лицо, Хиро сдерживал свои порывы, видя, что ей не нужна ничья жалость, по крайней мере, сейчас. Он присел рядом.

– И как это произошло?

– Не так давно попала в аварию на такси по дороге из аэропорта. Сегодня меня только-только выписали из больницы, – говорила Джун с прежней радостью. – Мама поначалу скептически относилась к моему возвращению в Японию. К тебе, – выделила она паузой.

– Всё же ты уже взрослая. И сама можешь решать, где и с кем тебе жить, – говорила Нами. – Даже не верится, что я действительно дожила до этого момента.

– Заселюсь пока в наш прежний дом, благо деньги есть, и бывшая жительница согласилась съехать. Месяц похожу вот так, – она взглядом показала на гипс. – Постепенно встану на ноги. Ха, каламбур получился…

– Подожди, ты собралась жить одна? Вот так? – немного недоумённо спросил Хироюки.

– Ну, я надеюсь, что ты будешь меня навещать и уделять мне хотя бы полчасика своей жизни, – она включила свой фирменный кокетливый тон. – По правде говоря, с костылями ходить не так уж и неудобно. Так вполне можно обойтись без помощи.

– Вот как… – Хиро собрался что-то сказать, как вспомнил о присутствии её мамы рядом. – Вы, получается, оставляете её?

– У меня нет возможности остаться здесь надолго, я еле нашла деньги, чтобы прилететь и поддержать её в больнице. Да и она сама не против пожить одной. Проводишь её до дома? Только отдыхать не забывайте, хорошо?

Хироюки смотрел в радостное, немного беззаботное лицо Джун, отчего его так и распирало кинуть пару глупых, милых слов, сделать несколько таких же милых прикосновений.

– Хорошо.

– Вот и славно.

Кинув ещё несколько рекомендаций, Нами взяла сумку, попрощалась с молодёжью, уверенным шагом вышла из парка и поймала такси до аэропорта.

Когда мама ушла, Джун засияла улыбкой ещё ярче и издала умилительные звуки, словно от победы; у обоих стеснение улетучилось и казалось, что стоит просто смотреть друг другу в глаза, и можно понять, что каждый хочет сказать. Первую минуту они сидели молча, не веря в происходящее, после чего Хиро наконец сказал:

– Дурёха ты. Вообще-то, я собирался предложить тебе переехать ко мне.

– Зачем это?

– Чтобы присматривать за тобой. Мне так будет спокойнее. Я не верю, что ты сможешь жить одна и постоянно на костылях. Хочу помочь.

– А может, наоборот? Ты переедешь ко мне. Просто я не хотела бы мешать твоей семье.

– Ты не будешь мешать. Правда, ты же помнишь, как понравилась моей родне, как мы вместе праздновали мой день рождения и Рождество? Тем более вместе веселее. И если вдруг я окажусь занят где-то вне дома, тебе будет кому помочь. Ну, в теории.

– Даже не знаю… Я же вроде сказала, что могла бы обойтись и без помощи.

– Джун, я понимаю, ты к моим не очень привыкла. Но я обещаю, тебя никто не обидит и не укусит.

Хироюки ласково сжал её руку. Для неё привыкнуть к кому-то ещё, кроме объекта симпатии, даже если это его родные, было из разряда непосильного труда. Со своей стеснительностью и немногословностью она боялась не прижиться, тем более спустя столько лет отсутствия.

– Что ж, у тебя неплохой дар убеждения.

– Я бы не сказал. Думаю, в глубине души ты и сама этого хочешь.

Такие слова отозвались в её памяти больной ностальгией, чего она постаралась не показывать.

Хироюки проводил Джун до своего дома, взяв на себя миссию нести её сумку с вещами. Каждый раз вставая с места отдыха, она чувствовала себя крайне неловко и старалась переводить смущение в шутку. Пыталась не смотреть под ноги без причины и не накручивать себя плохими мыслями. Каждый раз идущие навстречу занятые люди аккуратно обходили её, то ли от сожаления к ней как к пострадавшей, то ли от простого уважения, даже не оглядываясь из любопытства. А она, чувствуя себя нелепо, старалась не заглядывать им в лица.

На всякий случай Джун отзвонилась женщине, что арендовала их старый дом. В самом деле, Джун, попав в больницу, и вправду не была уверена, что вернётся домой в таком состоянии, поэтому тогда рассказала лишь о вероятности переезда и уверила, что, если всё же соберётся переехать, то обязательно предупредит об этом как минимум на пару недель заранее.

Придя домой, Хироюки освободил место в шкафу для её вещей. Поменял постельное бельё, не без стыда быстро прибрался, пока Джун сидела в гостиной, и накормил своей пока неумелой стряпнёй.

Хиро обзвонил всю семью и спросил мнение, можно ли Джун остаться какое-то время пожить у них.

«Да можно, конечно, ты ещё спрашиваешь? – сказал отец. – Оставлять девчушку одну на костылях… Обычно с твоей бесконечной добротой я ничего подобного не ожидаю. Кента, скорее всего, тоже не будет против. За Хану не скажу, но выбора у неё, считай, нет. Пусть живёт. Лишним ртом не станет».

Кента и вовсе испытывал к Джун некоторую симпатию до сих пор и против быть априори не мог: «Пожалуй, в честь вашего воссоединения я забегу после пар в кондитерскую. Как насчёт чизкейка?»

Одна сестра высказала расплывчатое отношение к этому; с одной стороны, ей было всё равно, лишь бы Джун не смешивала в ванной свою косметику с её, с другой – она хотела бы стать для неё лучшей подругой, но не знала как к ней подступиться, ведь сама по себе Хана была таким же интровертом.

Сама Джун знала, что стать «своей» в чужой семье непросто, особенно вот так внезапно вклиниваться будучи беспомощной, вынужденной больше брать, чем отдавать. Ей закономерно стало стыдно, хотелось убежать и никому не быть обременяющим балластом, хоть и пыталась не показывать внешним видом такие настроения. Она постаралась превратить лицо в пластилин, который могла бы корректировать как и когда захочет, лишь бы не создавать проблем человеку, взявшим над ней «опеку». Едва ли ей хотелось обманывать Хироюки, но считала, что сейчас ему нужно больше положительных эмоций; всё же столько лет порознь на нём отразились не лучшим образом, это она заметила ещё по первому приезду.

Когда у Хироюки начался второй триместр в школе, Джун вставала почти сразу после того, как все уходили, и старалась приготовить что-нибудь на всю семью, таким образом заставляя себя меньше чувствовать обузой на иждивении. Прибиралась на кухне, в прихожей и гостиной по мелочи и в комнате Хиро. Упахавшись за весь процесс, принимала душ, чтобы не занимать комнату в нужный для кого-либо момент и даже выцепила для этого подходящее время суток. За ужином, когда все собирались вместе, Фукурой причитал, что Джун вовсе не обязана всем этим заниматься в своём-то положении. Она, в сущности, была с этим согласна, но продолжала мало-мальски ухаживать за домом. Хиро каждый раз находил время провожать её до больницы, следил за заживлением перелома и слушал рекомендации на случай, если она забудет о каких-то деталях своего особенного ухода.

И каждый вечер, перед сном отсидев с ней за телевизором лишний час, Хироюки брал её на руки и отводил в комнату; поначалу они стеснялись и оба краснели до цвета помидоров, если за ними наблюдали. «Ого, какой ты стал сильный!» – восхитилась Джун в первый раз. «Ну конечно, без дела не сидел». Хиро старался брать её настолько аккуратно, чтобы она не подумала, будто ему это нравится в развратном контексте. Но со временем они вспоминали о своих чувствах друг к другу и, привыкнув, перестали нервничать. Джун даже стала обхватывать его шею, чтобы ему было легче, а он, в свою очередь, прижимал её ближе к себе и поднимался по лестнице чуть медленнее обычного, чтобы подольше ощущать её запах и тепло. Но ложиться с ней в одну кровать он не осмеливался, поэтому всегда спал на диване в гостиной.

Через месяц с лишним Джун стала ходить без костылей и старалась делать все дела так же без них. Нагрузки на левую ногу пошли на пользу, и ещё через пару недель Джун наконец смогла выйти на улицу и вдоволь нагуляться в компании Хироюки. С непривычки колено начинало побаливать, и зачастую, если рядом не было скамеек, Хиро брал Джун под руку, а сама она стояла, опираясь на здоровую ногу. Когда они оставались наедине, как в парке по вечерам или на пирсе, вокруг витала приятная атмосфера, а взгляды и прикосновения были полны романтики, хотя тему об отношениях до сих пор никто не затрагивал. Джун всё же хотелось дождаться какой-то инициативы.

Со временем Джун начала себя корить в том, что стала всё чаще притворяться; в какой-то момент это просто превратилось в привычку – быть на виду у Хироюки всегда лёгкой на подъём и больше улыбаться. С другой стороны, она старалась себя изменить – в каком-то смысле она пыталась прогнуться и привыкнуть к новым привычкам, новому образу жизни, чтобы стать лучше для себя и других, чтобы другие всегда видели её такой, какой хотят видеть. Постоянная конфронтация с самой собой заставила наконец найти себе первую за всю жизнь в Японии работу – в конце сентября она устроилась кассиром-продавцом в супермаркет через пару остановок от дома. Возложив на себя ответственность, она старалась научиться приспосабливаться ко всем проблемам этой жизни, училась быть пунктуальнее и менее капризной, другими словами – прогнать как можно дальше от себя инфантилизм, прилипший к ней с подросткового возраста.

Тем временем семья смогла быстро привязаться к Джун, живя с ней под одной крышей. Кента даже отговаривал её переезжать в свой старый дом, а Хана себя всё же пересилила, и они время от времени обсуждали всякие женские штучки и вместе гуляли по бутикам. Всё стало таким обыкновенным, что казалось, так было с самого начала.

Тогда в одну старшую школу с Хироюки поступила небольшая кучка хулиганов, которые были его параллелью в средней школе. Они были те из немногих, которые пускали слухи про отношения «первоклашки Хиро и третьегодки-иностранки». То, что он с ними в этом году в одном классе – и то, что они оказались вообще в одной школе, – не более, чем совпадение, но это то самое совпадение, которое доставило Хиро неприятностей и нежелания иногда приходить на занятия.

С тех пор, когда Хироюки и Джун стали гулять по вечерам в одном и том же парке, их стали чаще видеть его те самые одноклассники. Обсуждали, пускали слушок остальным старым знакомым – что угодно, но униматься они и не думали. Додумывались даже приставать к нему с расспросами, как они вместе поживают, ссорятся ли, как будто бы это их волнует; но Хиро стоял непробиваемой стеной спокойствия и очень долго старался не обращать внимание на них от слова совсем.

В какой-то момент они достаточно надолго отстали, не трогали бедного парнишу около месяца-полутора. Но потом снова докопались с вопросами:

– Эй, Нагаи-тян, что-то вы со своей подстилкой не особо на влюблённых смахиваете. Она у тебя и вправду такая недотрога?

– Чего? Поаккуратнее со словами, я и врезать могу. Потеряйся, – надменно ответил Хиро.

– Да ладно тебе! Разве мы не можем поболтать, как настоящие парни?

Такое дешёвое нахальство Хиро окончательно выбесило, и он совсем не резко, но уверенно встал из-за парты, взял парня за воротник и, чутка подвесив над полом, понемногу выпроваживал из класса.

– Давай я тебе кое-что проясню, ублюдок: терпение у меня не железное, и в средней школе я много дрался, чтобы таких, как ты, на место ставить. Так что завали свою вонючую пасть и не открывай, пока я тебе не скажу, понятно?

Одноклассники за обедом затихли и наблюдали за происходящим; спокойный, но предельно суровый настрой Хироюки быстро и верно пугал учеников, тем более девушек и в особенности Юки, которая, впервые увидев его таким, даже немного разочаровалась.

– Эй, братан, отпусти… – Сказал загнанный в угол парень.

– Я тебе не «братан», – он отпустил его. – Надеюсь, правила приличия ты усёк.

Парень поправил рубашку.

– Столько пафоса и всё ради какой-то девки?

Хиро с секунду подумал, развернулся и на автомате приложил парня фирменным ударом по носу. Тот еле удержал равновесие, прикрыв нос рукой.

– Ой, прости, хотел про маму твою пошутить, да подумал, что слишком это жестоко. Так, надеюсь, понятно?! – сорвался Хиро почти до крика.

– Какой же ты псих…

– Хочешь ещё?

Парень с испуганным лицом вышел прочь из класса вместе с дружками, и все девочки с таким же испугом уставились на Хиро, не понимая, неужели это настоящее его лицо?

На улице уже давно стемнело, когда Хироюки собирался домой после тренировки в клубе. Проходя мимо скамеек у крыльца, он услышал женский плач; то была Юки, которую успокаивали подруги. «Ну ты чего ревёшь-то?» – «Потому что Нагаи-кун – драчун! Он выглядел таким злым… Прямо как мой папа, когда бил меня в детстве…» – «Так он же не просто так его ударил, а за девушку свою заступился!» – «Девушку?.. У него ещё и девушка есть!» Юки плакала на всю улицу. Ей повезло, что она не увидела равнодушную реакцию своего уже бывшего объекта симпатии.

По дороге домой Хиро встретил напротив торговых рядов того самого парня с двумя своими друзьями. Хироюки это не смутило, и он так же спокойно как всегда собрался пройти мимо них.

– Эй. Пойдём поговорим, – обратился к нему хулиган с разбитым носом.

Хиро посмотрел шестёркам в их недоброжелательные лица:

– Нет, спасибо.

Он уже принялся их обойти, как другой остановил его, схватив за плечо.

– Я сказал, пойдём поговорим. Это был не вопрос.

Они подтолкнули его в сторону закаулка между магазинами, убедившись, что за ними никто не следит.

– Я так понял, ты дружков позвал, потому что в одиночку поговорить хвост поджал? – на лице Хироюки не дёрнулось ни одного лишнего мускула.

– Заткнись, псина громкая. Со средней школы за шавку свою подзаборную заступаешься, за каждое слово готов носы ломать. Ты меня постоянно бесил. Весь такой правильный!

– Я, кажется, предупреждал тебя, чтобы ты о ней ни слова больше не говорил, – сказал он так же спокойно.

– А то что? Снова набросишься? Ну давай, разбей мне ещё что-нибудь!

Не успел Хироюки сделать и пару шагов вперёд, как сзади его схватили остальные два старшеклассника, пытаясь повалить на спину; одному из них он ударил локтём по животу, от другого отвязался резким рывком в сторону, после чего тот получил кулаком под глаз. Отморозок с разбитым носом подгадал момент и быстро ударил по щеке. Шестёрка сзади взял его за куртку и, не сдержав равновесие, Хиро упал на землю; словно потеряв последнюю каплю здравомыслия, униженный перед всем классом парень подбежал к нему и замахнулся кулаком, но Хироюки смог перехватить его руку и пытался отвести её от себя, при этом за всю драку практически не изменившись в лице.

– Совсем мозгов не осталось? Кто тут ещё ненормальный…

– Что у вас тут происходит?

На шум подошёл патрульный полицейский; парень отвлёкся, и Хироюки оттолкнул его, встав с земли.

– Они на тебя напали? – спросил полицейский Хироюки.

– А?.. Да нет, обычная разборка после школы, ничего особенного…

– Значит, всё в порядке?

– Ага. Вот только… постойте, пожалуйста, с ними минут пять. Пока я до дома не дойду.

– Что ж…

Хиро так же холодно посмотрел в лицо одноклассника. Оно выражало явную досаду из-за того, что всё произошло именно так, а не иначе. А Хироюки почувствовал знакомый вкус собственной победы и на мгновение поверил в справедливость.

Дома Кента с Джун накрыли скромный стол из торта и других сладостей к его дню рождения.

Джун уселась на диван перед телевизором, посматривала на входную дверь и с нетерпением ждала, когда она откроется. Но когда она открылась, и Хиро сказал привычное: «Я дома», её ужаснул его потрёпанный вид: щека несколько покраснела, одежда взмокла после того, как он искупался в тонком слое снега. А лицо было таким, как будто это случается каждый день.

– Что это с тобой? Ты опять подрался? – Джун подошла к нему вся взволнованная.

– Так получилось, я не виноват. И не смотри на меня так.

– Вот же ж. – Она нежно потрогала его холодную щёку.

– С днём рождения, Спаситель! – крикнул Кен из кухни. – Умывайся и садись за стол.

Хиро настолько замотался за последнее время, что забыл, сегодня – его день, его восемнадцатилетие. Кента вместе с Джун создали ему ту самую праздничную, особенную для него атмосферу, которой он не чувствовал несколько лет. День почти не отличался от обычного: Кен подшучивал над братом ему на ухо, Джун, хоть и молчала почти всё застолье, изредка переговариваясь с ребятами, но на её лице была полюбившаяся Хироюки беззаботная улыбка, и такие посиделки грели ему душу.

Хиро подсчитал свои сбережения и решил пригласить Джун посидеть где-нибудь наедине. Как «настоящая» девушка, она рискнула своим крепким здоровьем и оделась женственнее обычного – нацепила юбку под утеплённые колготки с рисунком муми-троллей; подкрасила глаза и губы нежно-розовыми цветами и уложила торчащие после мытья волосы, чтобы зимняя шапка не испортила максимально миловидного образа.

Хироюки повёл её в то же самое кафе, где он получил свой первый поцелуй. Джун снова настояла заплатить за обоих. Сидели как раньше – не напротив, а рядом друг с другом; несмотря на такое уединение и романтический подтекст, Хиро заметил её некоторую зажатость, отчего не додумался даже обнять её, только и мог, что несколько блаженно смотреть в глаза и веселить, стараясь удержать улыбку на её лице подольше. Не знал, какие жесты были бы актуальны сейчас и не обидели бы её. И пусть на первый взгляд вечер проходил приятно, тараканы в её голове твердили, что сегодня хрупкой душонке придётся помучиться.

Под конец вечера Хиро прикупил им обоим по горячему шоколаду, и они принялись ждать автобус на безлюдной остановке. Джун присела на край скамьи и потянула шарф к лицу.

– Ну, как тебе этот день? – с той же натянутой улыбкой спросила Джун.

– Начался неудачно, но я рад, что провёл оставшуюся его часть с тобой. Можно сказать, что я счастлив. Да, я определённо счастлив.

– Вот как, это хорошо. Но драться с теми отморозками было необязательно.

– Да будет тебе, я уже привык к боли, – он немного устало облокотился о стенку напротив Джун. – Не могу я сидеть сложа руки и игнорировать то, как клевещут дорогого мне человека. Впрочем, с начала десятого класса я дрался не так часто, даже очень редко. Сегодня просто не повезло.

Джун замолчала с задумчивым видом.

– Знаешь, я давно тебе хотел признаться кое в чём. Хотя, я думаю, ты уже догадываешься.

– Да, я понимаю. – Она отвела уже грустный взгляд, потянув из трубочки напиток.

Хироюки залпом допил шоколад, выбросил стаканчик в урну и присел перед ней на корточки, неловко улыбнувшись от звука хрустнувшей коленки.

Он аккуратно взял её за руку.

– Джун, – он всеми силами пытался найти в её взгляде взаимность, – я люблю тебя. Очень. Сказал бы даже, что жизни своей без тебя не представляю.

– Правда?

– Конечно, правда, зачем мне врать? – Хиро встал и сел рядом на скамью. – Прошло даже больше четырёх лет. Я скучал так, что словами не описать. Многим занимался, чтобы отвлечься и пытался жить полноценно, так, будто от того, вернёшься ты или нет, моя жизнь не зависит. Потому что я часто думал о том, что ты уже нашла кого-то другого и обо мне не вспоминаешь, ведь письма от тебя я получать перестал. И в какой-то момент я действительно начал мириться, и уже думал отправить последнее письмо. Хотел сказать, чтобы ты не держала на меня зла и можешь уже не возвращаться. И именно в этот кризисный для меня момент ты вернулась. Достаточно было услышать твой голос, и я ломанулся к тебе с чувством, будто я мальчишка на первом свидании. В мой огонёк словно подкинули бензина, и я снова повёлся на всё то, что тебя так отличает от других.

– Почему именно я?

– Дурацкий вопрос. Лично я привык думать, что такова судьба. Я даже не сразу признался себе, что влюбился. В средней школе ты чувствовала то же самое, разве нет?

– Это так, – ностальгия вызвала у неё улыбку. – Стеснительный и оттого забавный двенадцатилетний Хироюки стал моей первой любовью. Не знаю, каким бы ты был, если бы я не уезжала, но нынешний и настоящий ты мне нравишься не меньше.

– Так ты заметила. Я и правда эмоционально будто откатился в детство. Чувства были такие… притупленные. Кажется, даже шутить совсем разучился. Но приятно слышать, что тебя это не отталкивает.

– Поверь, это не делает тебя плохим.

– Я помню, как ты поцеловала меня на тринадцатилетие. И у нас было немало даже недвусмысленных разговоров. Как ты спросила у меня: «Я тебе нравлюсь?» А я ответил: «Конечно, ты мне нравишься». Чего только стоит твоё признание, когда мы встретились случайно пару лет назад. Но немного не складывается. Как раз из-за факта, что ты перестала мне писать. Что же всё-таки случилось?

– Я не уверена, что готова говорить об этом.

– Почему?

– Потому что… это связано с усугубившейся депрессией.

Взгляд Хироюки сменился жалостью.

– Джун, тебе сейчас грустно?

Она не ответила.

– Папа говорил: в отношениях важно честно разговаривать о проблемах.

– Да, это правильно. Поэтому, если ты готов, я хотела бы высказать тебе кое-что, чтобы ты понимал, на что идёшь.

– Я скорее хочу просто понимать тебя лучше.

– Что ж, тогда, – она сделала последний глубокий вдох, – начну с того, что уже долгое время, точнее, с тех пор, как вернулась, я старалась держать образ жизнерадостной девушки, носила маску «хорошей» и «весёлой», такой, которая тебе точно понравилась бы, такой, какую, как я думала, ты хотел бы видеть. Знаешь, Хиро, мне искренне нравится, когда ко мне хорошо относятся, казалось бы, это совершенно нормально? Но чтобы ты понимал: каждый раз, когда ко мне относятся настолько хорошо, как делаешь это ты, я не чувствую, что заслуживаю этого. Я привыкла, что меня постоянно критикуют и пытаются пристыдить за мой характер, за мои привычки, какие-то поступки. Я ненавижу себя и не считаю себя достойной такого хорошего человека, как ты. Я правда хотела бы с тобой встречаться, но ловлю себя на мысли, что боюсь отношений. Где и с кем я бы ни была, я делаю много ошибок. Я постоянно делаю и говорю что-то не то. Каждый раз, когда ты был добр ко мне, мне становилось неловко, думала, что обязана отдать тебе ровно столько же и даже больше, но я до сих пор не знаю, чем тебе отплатить. Мне стыдно за себя, потому что я чувствую себя всё ещё ребёнком. Эгоистичным капризным ребёнком…

Джун пыталась улыбаться сквозь навернувшиеся слёзы, будто всё, что она говорит – смешно и не требует внимания. Дрожащий голос прошёлся внутри Хиро болючим скрипом, и он обнял её за плечо.

– Я не могу быть уверенной, что ты и дальше будешь со мной счастлив, как это было раньше. Я боюсь быть собой. Всё, что ты видишь – только то, что я постоянно спокойная, тихая, милая и вежливая, не кричу и не возражаю, но это не я. Я много комплексую, много капризничаю, многого боюсь, много злюсь и настроение портится от любого пустяка. Я боюсь хныкать тебе в плечо о том, как я устала, боюсь показывать свои настоящие эмоции и говорить то, что думаю, потому что боюсь обидеть и разочаровать. И ещё много всего. Я боюсь быть настоящей, потому что настоящая я никому не сдалась. Я боюсь, что узнав меня, ты можешь меня бросить. Я боюсь испортить тебе жизнь.

Все её старания не плакать навзрыд не дали должного результата. Она не успевала договорить накопившееся, как слёзы текли одна за другой, от попыток насильно успокоиться одолела головная боль, а от стыда хотелось провалиться сквозь землю. Хироюки всё время внимательно слушал и поглаживал ей щеку большим пальцем, смахивая слёзы. Он снова почувствовал себя уязвимым и бесполезным перед ней, перед такой её стороной, которую никогда не видел. Казалось, будто просто обнять было недостаточно, а сказать ему было нечего.

– Извини, что расклеилась, тебе, наверно, неуютно, – она вытерла мокрые щёки.

– Не говори так. Иди сюда.

Он поднял её за собой со скамьи и нежно, аккуратно обнял. Гладил по голове и ждал, пока дыхание успокоится.

Сев в автобус, они заняли сиденья в самом хвосте, хоть салон и был почти пуст. Хиро свободно расселся на своём месте, а Джун снова зажалась и совсем немного подвинулась в сторону от него, как будто из отвращения к себе.

– Ну ты чего? – спросил он шёпотом и подсев ближе.

Джун молчала, потупившись. Молчала от стыда за то, что сказала пять минут назад.

– Я больше не буду паинькой, Хиро.

– Да разве я тебя об этом прошу? Помнишь, я говорил, что твои недостатки украшают тебя по-своему? И это правда. Я готов любить тебя такой, какая ты есть. Помогу тебе справиться.

Слова его звучали уверенно, но в глубине души он устрашился масштабам её внутренних проблем. Он понял, насколько может быть тяжёлым такой путь, но стойко ощущал, что его стоит пройти. Он взял её за руку. Всю дорогу Джун смотрела в окно, а Хиро облокотился своей головой на её и тихонько ластился, поглаживая по волосам щекой.

– Джун?

– М? – повернулась она с полупустым взглядом.

– Всё будет хорошо. Я обещаю.

Хироюки погладил ей бедро ближе к колену; Джун хотелось взяться за эту блудливую руку, но он прильнул к её щеке, легонько, проверяя на согласие, потянул к себе и поцеловал. Ему так не хотелось показать себя как неумеху, отчего целовал робко, не по-французски, изредка нежно посасывая нижнюю губу. А вот Джун вошла во вкус и стала гладить ему шею, после зарылась в волосы и ласково почёсывала ему затылок, как щенку. Закончив, они застенчиво посмотрели друг другу в глаза и синхронно рассмеялись, словив неловкость поступка в общественном месте.

– Пойдём, нам скоро выходить, – сказала она.

Но несмотря на произошедшее, Хироюки как обычно лёг спать на диване в гостиной, а Джун постеснялась пригласить его к себе в постель.

Разлепив нехотя глаза из-за пищащего будильника, он увидел всю ту же гостиную вокруг. Всё тот же диван, на котором снова спал, тихо работающее на кухне радио, редкий шелест газеты в отцовских руках. В голове у Хироюки невольно воспроизводились вчерашние события, разговоры и переживания, отчего тут же забылся приятный сон, в который хотелось вернуться.

Хиро ещё минут десять смотрел в потолок и по какой-то причине растерялся, не зная, как начать новый день очередной новой жизни.

– Хиро, вставай, а то опоздаешь ещё или опять до обеда уснёшь.

– И тебе доброе утро, пап.

Даже не понимая, выспался или нет, Хиро поднялся с дивана, заправил одеяло кубиком и вяло сел за стол кухни.

– Чего хмурый такой? Вчерашнее свидание плохо прошло?

– Да не то чтобы, всё прошло в целом довольно хорошо. Просто… как бы это сказать? Увидел человека с другой стороны.

– Ну а ты чего ожидал. Несколько лет прошло, как-никак.

– Последние пару лет Джун мне совсем не писала. Возможно, ей непросто пришлось. Потому что сейчас она не в самом лучшем расположении духа. Вот, думаю, как бы её поддержать.

– Попробуй подарить цветы.

Хироюки коротко рассмеялся.

– А чего ты смеёшься? Женщинам часто много не надо – подарок вручить, да плечо подставить в трудную минуту.

– Да я понимаю. Просто забавно совпало – я как раз планировал сегодня зайти в цветочный ларёк.

– Я в тебе не сомневаюсь. – Отец потрепал Хиро по голове. – Ты даже в лице изменился с её приездом. Приятно видеть тебя таким. Джун тебе, кстати, обед в школу собрала. Не забывай благодарить за такие мелочи.

Фукурой собрался и ушёл на работу. Хироюки сделал себе кофе и проверил холодильник; ему вдруг стало так неловко от мысли, будто Джун всегда готовила для него из-под палки, чтобы показаться хорошей. С другой стороны, это, очевидно, было знаком внимания и заботы, который не мог взяться из ниоткуда.

Очередной будний школьный день Хиро провёл в предвкушении наконец окунуться в конфетно-букетную романтику. Нетерпеливо крутил и стучал карандашом на уроках, еле заставляя себя думать о текущем предмете. Из уважения к товарищам по команде провёл жалкие полчаса за тренировкой, и от своего нетерпения и рассеянности ловил больше упрёков в свой адрес, чем прилетало мячей в его руки, а он сводил всё в шутку, счастливо улыбаясь. «Ну ты чего сам не свой? Влюбился, что ли?» – «Больше. Я наконец-то начал встречаться с девушкой, которую ждал из другой страны четыре года». Товарищи по команде сразу бросили мысли о тренировке и кинулись обнимать Хиро с великой радостью за друга. «Так вот почему ты вёл себя, как недотрога!»

Каждую свободную минуту Хиро вспоминал тот год по деталям, которые смог запомнить, и его хорошая память не подвела: как это обычно бывает, в голове всплывали даже такие незначительные обрывки, которые порой вспоминаются даже в неподходящие для этого моменты. Едва он сел на велосипед, в памяти заиграли приятные нотки её голоса, когда Джун пыталась напеть ему припев из её любимой песни; как тогда летом, с немного загадочным взглядом, что выражал вызов и как бы говорил: «Сделай, наконец, что-нибудь смелое» она, якобы без капли волнения и с явным проявлением кокетства, взяла его за руку и повела в кинозал.

У Джун день на работе выдался таким же рассеянным. Она не считала, что испортила свидание, но очень боялась возвращаться «домой», переживая, что Хироюки испугается и передумает. Покупателям приходилось просить пакет уже практически после того, как она пробила все их товары, и так вышло больше десяти раз за всю смену. К вечеру один постоянный покупатель, зрелый мужчина из дома напротив, заметил её не такое как всегда настроение. Он взял шоколад по акции с ближайшего прилавка и протянул ей после покупки, сказав: «Вам очень идёт улыбка, надеюсь, у вас всё будет хорошо». Все неловкие ситуации до этого на фоне такого приятного поступка максимально померкли. Перед тем как уйти домой, она медленно переодевалась, радуясь, что действительно заслуживает такой доброты к себе даже от тех, кто её совсем не знает.

Хироюки объехал несколько цветочных ларьков и только в третьем по счёту нашёл её любимые цветы, выбрав три штучки. Ему не было жалко денег на то, чтобы сделать Джун приятно, но и количество цветов никак не было связано с силой испытываемых чувств; он интуитивно выбрал число «три», так как до этого она почти постоянно пыталась связывать всё, где есть цифры, с числом «три», считая его особенным. Аккуратно лежавшие в сумке цветы никак не помялись и остались невредимы после поездки в корзинке велосипеда. Хиро заранее поставил чайник и приготовил большую кружку и заварку её любимого чая. До восьмого часа, пока она не вернулась, он прошерстил интернет, чтобы найти адрес клиники, где ей могли бы оказать достойную помощь, читал отзывы, просматривал чужие блоги, а под конец засиделся над статьями про то, как общаться с людьми в депрессии, к чему быть готовым и чего делать не стоит; что-то из этого было для него словно очевидно, остальное почерпнул с интересом, изредка примеряя написанное на себя.

Внизу послышался звук захлопнувшейся двери. Хироюки шустро спустился и со всей радостью обнял Джун, пришедшую с работы, поднял от пола и стиснул так сильно, что выдавил из неё неловкий звук, похожий на кряканье утёнка. Хироюки радостно рассмеялся и наконец отпустил.

– Ей-богу, я же только пришла.

– С возвращением.

Он помог снять куртку и повёл за руку на кухню. Разогрел ужин и поставил чайник. Тут же понял, что по приходу даже не поставил цветы в воду; сбегал наверх, достал букет из сумки и вручил девушке.

– Ого, ты не забыл про мои любимые цветы.

Его настрой был настолько заразителен, что она быстро воспряла духом и улыбалась так, будто не отработала только что двенадцать часов.

– К чему такой подарок?

– Просто так.

– Хорош тратиться на ерунду, дурачок, – она дала ему ласковый щелбан.

– Это не ерунда, я хотел сделать тебе приятно. Имею право.

Чайник вскипел, и Джун налила себе чай почти до самых краёв. Размешала, чтобы листья упали на дно, и села за стол уплетать долгожданную еду на пару с Хироюки. Они как обычно обсудили её работу и его учебу; он аккуратно спросил, есть ли у неё планы обратиться хотя бы за психологической помощью.

– Вообще-то, я в России как раз посещала врача-психотерапевта. Ходила на работу под лекарствами. Словила ужасную побочку и зареклась на неопределенное время пить какие-либо таблетки, да и на беседах я, бывало, чувствовала себя, как униженный ребёнок. Это отвратительный опыт и повторять его, да даже просто пробовать мне не хочется. Во всяком случае, не сейчас.

– Я понял… Ну, а я? Я же могу тебе как-то помочь?

– Ну конечно. Тебе для этого нужно всего лишь быть рядом. Это ведь не станет для тебя проблемой?

– Я… – Он запнулся, побоявшись что-то обещать. – Очень постараюсь, чтобы это не было проблемой. Так или иначе, я же тебя не брошу. И я искренне хочу видеть тебя настоящей. Мы хоть и не виделись довольно долго, но не чужие друг другу.

– Кстати, раз уж не чужие. Почему ты вчера как обычно лёг спать на диване?

– А, ну, оно машинально как-то получилось…

– Твоя кровать, конечно, не сильно широкая, но, думаю, мы вполне уместимся.

Джун уверенно и намекающе потянулась всем телом к Хиро; тот намёк понял и потянулся вниз чмокнуть её в губы, столь большая у них образовалась разница в росте.

Временами Джун чувствовала себя бездомным зверьком. Или сиротой, за которой нужен глаз да глаз и забота, – следом за этим ощущением просыпался стыд: Хироюки казался ей взрослее и мудрее её, несмотря на то, что он был младше и лишь начинал пробовать жизнь на вкус, а всё из-за его спокойствия и некой решительности. Джун пыталась отыскать ту грань, чтобы спокойствие не превратило её в бесчувственный камень, хотя и понимала, что своих нездоровых тревог до конца она никогда не сможет усмирить.

Джун взяла подмышки подушку и одеяло, расположение на диване в гостиной которых уже стало чем-то привычным, и отнесла в комнату, где было их законное место.

– Ты скоро ложишься? – спросила Джун, разминая массажными движениями его плечи. Она не особо заинтересованно смотрела на то, как Хиро, скорчившись, доделывает домашнюю работу.

Его спина расслабилась от уверенных прикосновений и прохладного дыхания в шею. На секунду-другую он отвлёкся на посторонние мысли и почувствовал нарастающее возбуждение, но сконцентрировался заново и вернул прежнюю скорость карандаша по бумаге.

– Да, ещё чуть-чуть допишу.

Она развернулась и принялась взбивать подушку и стелить одеяло.

Хиро закончил с уроками и начал переодеваться в пижаму. Джун с еле видной игривой улыбкой сидела на краю кровати и наблюдала за каждым изгибом его тела; спина у Хиро сформировалась широкая и, на её капризный взгляд, прекрасно гармонировала с его талией и ростом в целом; спортивное телосложение доставляло эстетическое удовольствие и желание каждый день минимум по десять раз оказываться в его объятиях, настолько крепких, насколько это возможно. До этого дня она едва ли сдерживалась и ждала от него первых шагов; причём признание было отнюдь не обязательным, ей было бы достаточно говорящего жеста, будь то поглаживающая её голову рука или неуверенный поцелуй; его безынициативность с течением времени даже стала раздражать.

Хиро хрустнул плечом и взъерошил волосы, кинул домашнюю футболку на спинку стула и покосился на Джун, надев ночную кофту с милым рисунком медведя, словно она была детская.

– Мило выглядишь.

Хироюки ухмыльнулся и надел пижамные штаны.

– С тех самых пор, когда я был у тебя в гостях с ночёвкой, я мечтал поспать с тобой на одной кровати.

– Что тебе мешало это делать, когда я только приехала?

– Я стеснялся.

– Застенчивость очень мешает, – намекающе сказала Джун. – Но я бы не сказала, что она тебе не идёт. Такая, знаешь, юношеская робость по неопытности. Ты же не будешь против, если я буду провоцировать тебя к получению нового опыта?

– Не против, но… Будь с этим поаккуратнее, – сказал он с широкой улыбкой, покраснев.

– А то что? Съешь меня?

– Кто знает.

Он так старался держать взрослое, уверенное лицо, но оно без воли хозяина выдавало лишь предельную сконфуженность и страх упасть в грязь этим самым лицом. Он выглядел так, словно готов вот-вот сдаться и спрятаться, позволив делать с ним всё, что заблагорассудится. Это её умиляло.

Хироюки выключил свет в комнате и лёг под одеяло; Джун тут же прильнула к нему со словами: «Какой ты тёплый!» Не желая спокойной ночи, она просто поцеловала его в лоб.

Как это было привычно для Джун, она просыпалась несколько раз за ночь, открывая глаза почти всегда, когда слышала или чувствовала движение рядом. Все милые совместные позы для сна прямиком из кино оказались не самыми удобными – Джун смогла лишь уткнуться Хиро в плечо и закинуть ногу.

Буквально за пару дней были стёрты границы, которые до последнего оставляли их отношения на неопределённом этапе. Хироюки был ещё слишком неопытен, чтобы дать себе ответ на вопрос, бывает ли дружба между мужчиной и женщиной, – друзей среди женского пола к его восемнадцати годам у него так и не нашлось, и всё из-за отстранённости от девушек и нахлынувшей тоски по первой любви. Но даже не находя этот ответ, он не считал, будто всё произошло слишком быстро, у чувств так или иначе было начало в виде дружбы, и симпатия закралась изначально как к человеку, а не девушке, и желание не расставаться с ней надолго появлялось исключительно оттого, что ему казалось, что он больше не сможет найти такого же приятного для общения человека. Но на этой ноте размышления прерывались, и он начинал сомневаться – а не врёт ли он себе?

На половине учебного года Хиро стал чувствовать нечто необычное, непривычное для него тогда двенадцатилетнего. Он видел Джун весьма манящей и привлекательной, наблюдая каждый раз за странными взглядами, языком тела и слушая историю за историей, когда она смогла наконец раскрепоститься и доверить ему свои странности, пусть и мелочные. Физический контакт в виде сплетённых рук, словно они пара, считался всё же достаточно интимным, хоть и как объект симпатии она оставалась где-то далеко. А взять за руку – это, считай, жест заботы на случай непредвиденных обстоятельств. Все объятия за тот год, коих было всего несколько, являлись инициативой исключительно Джун хотя бы потому, что она хотела создать таким образом романтический подтекст, который думала, что Хироюки заметит. А он и заметил, пусть и не тогда, когда ей этого хотелось, но он оказался не так безнадёжен. Впрочем, безынициативность не означала обязательно то, что у него не было желания к ней прикасаться, даже наоборот. Всё из-за стеснения и, в какой-то мере, непонимания личных границ.

– Но что-то же тебе не помешало сказать мне тогда, что я милая и красивая?

– Я хоть и не был уверен, что до сих пор тебе нравлюсь, но решился сказать, потому что давно тебя не видел и был уверен, что вот-вот и снова тебя потеряю.

Теперь, когда отношения наконец были выяснены, объятия были уместны просто из-за предлога: «Ну я же люблю тебя, почему бы и нет?»

Ведь зачем в «официальных отношениях» набираться смелости и рассчитывать степень близости ради сущей мелочи?

Хироюки нравилось её обнимать; маленькое тельце ростом сто пятьдесят восемь напоминало ему о той четырнадцатилетней девушке, которая привнесла в его жизнь что-то новое, не обделила вниманием, и которую встретил, казалось бы, уже так давно. Её парфюм не менялся – она всегда пахла дешёвыми мужскими духами из магазина косметики, в который ходили в основном подростки лет пятнадцати-девятнадцати, но вкус у неё что на духи, что на всё остальное сформировался приятный. Нравилось копаться в её волосах, весьма мягких и гладких и так же принюхиваться к запаху шампуня, интересуясь, меняет ли она его или пользуется каким-то одним. Нравилось чувствовать тепло в районе ключиц, где она утыкалась носом.

И нравилось целовать. Щёки, которые забавно округлялись во время улыбки, скрывая лёгкие скулы, немного высоковатый лоб, уши и шею, убирая волосы, и нежно-розовые губы, которые она почти всю жизнь залечивала от нервных покусываний.

Хиро стал чаще поглядывать на Джун и пытаться понимать намекающие взгляды. И ему дико нравилось смотреть в её неловко улыбающееся лицо и понимать, что от кокетливой и игривой Джун временами не остаётся и следа. Как когда он провожает её на работу шёпотом на ухо: «Ты у меня самая милая» или ждёт домой с разогретым ужином.

Она нравилась ему вся. От кончиков волос до пальцев ног.

Но как бы он ни надеялся когда-нибудь увидеть её действительно настоящей, полностью её знал только один человек.

Со временем Джун привыкла спать в одной постели с Хиро и уже не просыпалась от малейшего шороха. Когда она вставала на работу, Хироюки любил в шутку обидчиво мычать и тянуть её к себе за талию обратно в кровать, словно выпрашивая так ещё хотя бы пять минут щенячьих нежностей. Уже полностью собравшаяся, она возвращалась в комнату и с трудом поднимала его на учёбу; Хиро стал сильно уставать и давно отказался от утренних пробежек.

Прошло около месяца, стоял канун весны. Хироюки проснулся пораньше, заварил по привычке кофе и решил заодно сделать для Джун завтрак. На удивление филигранно держа поднос с парой тарелок и кружкой, он без проблем открыл дверь в комнату и поставил поднос на прикроватную табуретку, попутно смахнув с неё домашние вещи и сложив те на стул у письменного стола. Хиро принялся тыкать Джун то в щёку, то в кончик носа.

– Милая, вставай, – протянул он полушёпотом.

Джун непонятливо посмотрела в телефон. До будильника оставалось буквально десять минут.

– Ты чего так рано встал?

– Выспался, наверно. Время зря не терял, завтрак сделал. Захотелось накормить тебя перед работой, а то ты обычно не завтракаешь, – Хироюки довольно улыбнулся. – Небось до обеда потом мучаешься.

Джун неторопливо поднялась и вылезла из-под одеяла, облокотилась рукой на кровать и почесала шею, откинув голову. Этой ночью ей стало рядом с Хиро настолько жарко, что она решилась раздеться до белья. Пока она тёрла глаза и пыталась проснуться до конца, Хиро стал разглядывать доселе незнакомую фигуру; погладил коленку и прошёлся вверх по боковой стороне бедра, пока не наткнулся на пару коротких параллельных друг другу светло-розовых рубцов. Джун практически сразу же натянула одеяло поверх бедра и посмотрела на Хиро растерянно.

– Если хочешь, я могу не спрашивать, – сказал он спокойно.

– Да. Лучше не спрашивай.

Хироюки подвинул табуретку с подносом поближе к кровати, пробежался глазами по шкафу и нашёл для Джун её повседневную одежду. То было первое утро, когда Хиро наблюдал за ней от начала и до конца. Закончив с едой, она плавно встала с постели и потянулась, встав на носочки и выгнув спину с грацией кошки. Хиро сидел смирно и поглядывал с интересом, непроизвольно маскируя жадность за блаженной улыбкой и заранее прикрываясь руками ниже пояса.

– Ты это специально?

– Ты о чём? – спросила она, складывая руки в замок за спиной.

Джун оделась и спустилась в ванную умыться. За это время Хироюки вымыл посуду и хвостиком вернулся с девушкой в комнату, подсмотреть, как она прихорашивается. Лениво и наспех, Джун уложила волосы лаком, подкрасила глаза и скрыла усталость за небольшим слоем пудры.

– А Хиро, наверное, думает: как у неё так получается в один момент, почти ничего не делая, стать в несколько раз красивее? – подумала она вслух.

– Не преувеличивай, ты всегда красивая.

Последним штрихом Джун подтянула джинсы и застегнула их с некоторым усилием; она всё никак не могла поверить, что ей удалось поправиться и уже подумывала купить новые штаны.

Хироюки тогда казалось, будто он взял на себя роль домохозяйки, которая провожает работягу-супруга каждый его рабочий день. Джун накинула рюкзак, Хиро её крепко обнял и поцеловал на удачу как обычно, выпроводив со спокойной душой.

Когда Джун только начала работать, Хироюки больше волновался не о её первых днях, а о том, доберётся ли, не опоздав. За столько прогулок, в том числе ещё и со средней школы, она уже должна была запомнить ближайшие несколько районов, но всё равно немного тревожился, что она сядет не на тот автобус, выйдет не на той остановке, свернёт куда-то не туда, а если заблудится, сможет ли спросить дорогу? Несмотря на то, что Джун всегда была и оставалась стеснительной среди чужих, когда она приехала, то почти сразу уверила, что теперь с незнакомцами общается вполне уверенно, без дрожи в голосе и дискомфорта в животе, даже если с ней стараются перейти на английский. «Японцев, особенно в час-пик не так легко попросить о таких мелочных одолжениях, – говорила она. – Если уж интернет-карты не справятся, тогда можно и попытать удачу, спрашивая у прохожих».

Ближе к вечеру Хана попыталась запрячь Кенту сходить за продуктами, но Хироюки перехватил его обязанность, решив заодно внезапно проведать Джун на работе.

Только зайдя в магазин, за кассой Джун он не увидел. Прошёл вглубь и нашёл её раскладывающую товар в отделе хлеба и выпечки. Джун со всей своей долей перфекционизма раскладывала на прилавках булочки одну за другой и поглядывала на них с чувством лёгкого голода. Не особо переживая, что кому-то может помешать, она тихо напевала какую-то милую песню и легонько покачивалась из стороны в сторону, словно пыталась размять затёкшие конечности; Хиро такая картина изрядно умилила.

– Привет, Джун.

Она едва не закричала, дёрнувшись от страха, после чего глубоко вздохнула.

– Что ж ты так неожиданно, – сказала она, быстро переведя дыхание.

– Извини, не хотел пугать. Хана почти послала Кенту в магазин, вот, решил тебя проведать, убить двух зайцев. Как тут у тебя дела? Вижу, у тебя приподнятое настроение.

Не отвлекаясь от работы, она опять бросила на него слегка шаловливый взгляд:

– Да, настроение и правда хорошее. Спасибо за сегодняшний завтрак.

Засмотревшись на неё, Хиро допустил небольшую паузу и почти сказал: «Не за что», как позади раздался не слишком громкий, но довольно радостный возглас незнакомца:

– Танабэ? Это же ты?

Подошедший парень был ровесником Джун; роста среднего – не выше ста шестидесяти восьми, что на полголовы выше её, но на те же полголовы ниже Хироюки, с современной западного стиля стрижкой, уложенной наполовину на бок, наполовину назад, с такой же в некотором роде «разбавленной» внешностью, широкой улыбкой и руками чуть разведёнными, будто рефлекторно готовый на объятья с внезапно встретившимся объектом симпатии.

– Извините, мы знакомы? – спросила Джун.

– Как так? Виделись меньше года назад, а уже не помнишь?

– Акира?..

– Да, это я, твой «спаситель из захудалого училища», – произнёс он иронично.

Внезапность и нетипичность ситуации загнала Хиро в ступор, он долго не решался что-нибудь сказать, а лишь скрестил руки и дожидался, когда его введут в курс дела.

– Тебя не узнать с новой причёской, очень идёт. И делает тебя немного старше.

– Правда? Отец мне то же самое говорил. Сказал, что я теперь меньше похож на шестнадцатилетнего шкета. Но паспорт всё равно в магазине требуют. Кстати, извини, вы тут разговаривали, вроде?

Хироюки снова почувствовал себя странно. Казалось бы, он имел сейчас то, что «заслужил ожиданием и верностью». Но внезапно его уверенность в будущем пошатнулась от навязчивых мыслей и выдуманных его ревнивой психикой картин, когда он предположил, что с такой реакцией её встречает вовсе не просто друг, а кто-то, с кем она была в близких отношениях, и кому она нравится до сих пор.

Собственническая натура Хиро навязчиво подтолкнула его нафантазировать их близость. Он представлял их знакомство в стенах учебного заведения, брал из ниоткуда причины, по которым они могли так близко сойтись, и не без неприятных ощущений вспомнил долгие времена без ответов на свои письма, и всё это за те миллисекунды, за которые их диалог успел коснуться него.

– Да… Акира, это Нагаи Хироюки, – мой молодой человек. Хиро, это Ямамото Акира… Мой друг из училища. – Закончила она с неловкий видом.

– Друг? – Акира предательски перешёл на русский. Она ответила на нём же:

– Но мы же остались друзьями. Тем более не говорить же мне в лоб, что ты мой бывший. Очень неудобный момент для знакомства.

– Понятно.

Хироюки был уверен, что чувствовал себя более неловко чем Джун, слушая разговор некогда близких людей на незнакомом языке. Не подумать, что они что-то скрывают, было нельзя. Он глубоко вздохнул и попытался не рубить с плеча, а дать возможность ей рассказать уже позже наедине.

– Приятно познакомиться, – Акира довольно любезно и вежливо протянул руку для рукопожатия. На секунду к ревности присоединилось некое отвращение, но Хиро поступил как воспитанный человек и всё же пожал ему руку, пусть и с неконтролируемым усилием.

– И мне приятно, – и только лицо, на котором красовалась еле-еле натянутая улыбка, почти выдало его настрой; Хиро постарался сделать вид, будто просто стесняется, но в образовавшемся треугольнике всем были понятны эмоции друг друга.

Тут раздался сигнал – в образовавшуюся огромную очередь на кассе потребовался помощник.

– Я пойду, – сказала Джун. – Если хотите, можете поболтать.

– Ты ведь не меняла японский номер? – снова спросил Акира на безупречном русском.

Джун кивнула.

– До вечера, Хиро, – она поцеловала парня в щёку. – И тебе удачи, Акира.

Хироюки тоже пожелал ей удачи. Акира же попрощался, немного игриво помахав рукой.

Когда она ушла достаточно далеко, Хиро не стал скрывать своё недовольство:

– Ещё раз так ей помахаешь, я тебе эту руку оторву.

– Ох, – ухмыльнулся Акира, показушно тряся рукой, – так ты ревнуешь?

– Даже если да, то что?

– То-то я думаю, откуда вдруг сходу столько неприязни. Паршивое чувство, если честно, – сказал он с сочувствием к себе. – Но поверь, ревновать ни к чему. Ты же видный парень. Симпатичный, неглупый.

– Только давай без подхалимства. Ты ведь не просто так сюда вернулся?

– Ну что мне, на вторую родину вернуться нельзя, ей-богу? Может, мне здесь больше нравится. Джун мне, кстати, про тебя рассказывала. Про то, как хочет вернуться к тебе, всячески нахваливала. Вижу, она не жалеет. Я рад, что у неё всё в порядке.

– С чего бы ты рад? – подозрительно произнёс Хироюки.

– Ну, мы же с ней друзья как-никак! Береги её.

Акира нырнул рукой в карман куртки и ушёл с банкой энергетика на кассу, за которой сидела Джун, и взял ещё две пачки сигарет. Он бросил на неё ещё несколько счастливых взглядов и вышел из магазина, даже не попрощавшись.

Для Хироюки принимать факт чьего-то подобного внимания к Джун было нечто непосильным. И, как он подумал, даже несмотря на то, что с Акирой она вела себя несколько отстранённо, никто не мог дать гарантий, что не произойдёт ничего плохого с приходом лишнего человека в их жизнь, человека, к которому она пусть и когда-то, но испытывала какие-то чувства. С каждым днём Хироюки падал от бессилия под грузом юношеской тревоги и ощущал себя обречённым.

И если он и стремился пересилить свою застенчивость относительно интимного вопроса, его ревность всякое желание просто подрезала у самых корней.

– Ты же с ним встречалась, я правильно понимаю?

Джун, сидя рядом с Хиро в постели, ничего толком, кроме: «Да, так и есть» не ответила, а лишь виновато молчала ему в лицо. Впрочем-то, ей совсем не хотелось ощущать себя виноватой за то, что она привязалась к человеку, который был рядом физически, но настрой и тон разговора Хироюки верно подстёгивали в ней самое что ни на есть отвратительное негативное чувство.

– То-то ты ведёшь себя так, будто давно на опыте. А это недалеко от правды, оказывается.

– Ну же, Хиро, зачем так категорично ревновать?

– Знаешь, до этого я боялся тебя разочаровать в плане первого раза. Сейчас же я боюсь разочаровать тебя, зная, что тебе есть, с чем сравнивать. И это ощущается куда хуже.

– Ей-богу, это же юношеское. Твоя уверенность в себе не должна зависеть ни от чего, тем более от кого-то, кто сделал что-то раньше тебя. Комплекс ребёнка, который вышел на сцену где-то посередине толпы конкурентов и переживает, что его не заметят, и он не будет лучше всех. Подумай, зачем тебе быть лучше всех?

– Я всё же думаю, что ты со своими проблемами и характером не стала бы встречаться абы с кем. Значит, у него есть какие-то черты и достоинства, возвышающие его над теми, кого ты обычно считаешь слишком скучными или невыносимыми.

– Поверь, у тебя таких качеств хоть отбавляй, – она облокотилась ему на плечо. – Так или иначе, тебе не о чем беспокоиться. Если только о том, что тебе стоило бы любить себя больше.

– Даже как-то горько слышать это от тебя.

Они сложили подушки горизонтально и легли лицом к лицу.

– Вот именно. Я же сама прекрасно знаю, к чему ведут такие страхи.

– Джун… Ты можешь мне пообещать, что не вернёшься к нему?

– Мы расстались так паршиво, что больше, чем друзьями, быть уже не можем всё равно. Так что да, я обещаю.

С другой стороны, Хироюки смущало поведение Акиры. Словно напускная вежливость, любезность и якобы честность, выдающие в нём плохого актёра. «В плохом актёре видно злодея». Однако Хиро всё равно одёрнул себя с мыслью, что копаться в прошлом, как в грязном белье, – чревато определёнными последствиями.

Чтобы переждать бурю эмоций, Хироюки решил углубиться в учёбу с головой, хотя бы на время не замечать ничего вокруг себя. И пока Акира через пару недель не решил обратить внимание Джун на себя, у Хиро даже вполне получалось абстрагироваться от переживаний. И всё же он не мог должным образом терпеть такое количество чужого внимания к своей девушке. Джун стала чаще переписываться по телефону, уходить из комнаты, чтобы ответить на звонок; сама Джун просто не хотела, чтобы факт их общения в присутствии Хиро лишний раз провоцировал его и отвлекал от подготовки к экзаменам. В один из моментов её телефон свободно лежал на тумбочке, и Хироюки, не сдержавшись, поинтересовался пришедшим сообщением: «Может, сходим завтра куда-нибудь?» То был номер Акиры. Хиро не хотелось устраивать скандалов, но звоночек, что что-то не так, звенел в голове всё отчётливее.

Выпускной класс отнимал у Хироюки всё свободное время важностью экзаменов и прочих контрольных работ, а ему, как прилежному ученику, вовсе не хотелось понижать планку ради, как он думал, мелочей. Из-за этого он стал чаще проводить время за своим письменным столом, чем со своей любимой девушкой, которую это, в общем-то, практически не обижало, как и то, что он почти перестал выходить из дома. Но помешанность на желании зарыться в учёбу заставила его закрыться и эмоционально тоже, за что она так же старалась не винить, вот только Хиро всё равно успевал замечать, что Джун пропадает где-то в своё свободное время, разговаривает в гостиной по телефону с Акирой на отвлечённые темы и одевается как-то… слишком откровенно.

– Хиро, милый, отдохни хоть чуточку побольше. Ты раздражён, потому что толком не высыпаешься.

Он стал часто проносить мимо ушей её истории с работы, потому что они стали походить одна на другую слишком сильно, и временами она не могла рассказать о чём-то ещё.

– Ты так и будешь корчиться над домашкой? Когда ты в последнее время спал больше пяти часов, ты помнишь?

– Прости, Джун. Это временно, не переживай, – ответил Хироюки, не отвлекаясь от тетради. – Ложись без меня.

– Что ж, хорошо, – смиренно ответила Джун.

Как бы Джун ни уставала на работе, она всегда находила если не время, то силы приготовить для Хиро очередной обед на очередной учебный день. Не могла отказать себе в проявлении какой-никакой заботы, нежности, – она очень любила обнимать Хироюки со спины, пока он сидел с уставшим лицом и карандашом в руке, целовать в щёку, мять плечи, скользить подушечками пальцев по его телу, почёсывать голову. А когда он всё-таки додумывался сделать перерыв, у них даже получался небольшой, но цельный разговор, хоть и не так часто, как ей хотелось бы.

«Ну же, ничего страшного. Потерпи ещё немного», – утешала она себя.

От умственного изнурения и сидения на одном месте у Хиро ломало тело, и ему стало казаться, будто объятия в постели приелись, были несколько тяжеловаты, отчего он стал частенько ложиться чуть поодаль от Джун. А она толком не могла понять, то ли это правда усталость, то ли он привык к ней настолько, что прежнюю тактильность уже можно было списывать на особенность конфетно-букетного периода.

В один из своих отпускных Джун пришла на тренировку к Хироюки в баскетбольном клубе и мирно наблюдала. «Отличный бросок», – хвалила она изредка, стесняясь ребят. В такой момент она была счастливее всего, ведь то был один из тех моментов, когда он не сидел над уроками, отчего не сводила с лица мягкой и задумчивой улыбки. А Хиро даже и не думал вспомнить, когда она в последний раз так улыбалась наедине с ним.

Заканчивая к вечеру все дела, она складывала только что отутюженную школьную форму в шкаф, чтобы не валялась бесхозно на стуле.

– Ты обещал вчера, что решишь, пойдём ли мы с тобой на концерт. Он уже через неделю.

– Прости, Джун, я забыл. Не специально. А Кента? Спроси, я уверен, он будет рад составить тебе компанию.

– Ах, ну да, Кента и правда чаще составляет мне компанию где-либо. В отличие от тебя.

– Это прозвучало грубо, – ответил он быстро, не вслушиваясь в её возмущение.

– А разве не правда? Не подумай, я пытаюсь понять, но… Даже просто выйти на улицу. Не в школу. Всего лишь погулять часок-другой ты не можешь. Знаю, что экзамены – это важно. Но мне не хватает твоего внимания, чёрт подери, – Джун сорвалась на пару тонов выше обычного. – Отвлекись не намного и поговори со мной об этом, мне это важно.

Хироюки несколько измотанно вздохнул и повернулся к Джун с невинной улыбкой:

– Не смотри на меня так. Я понимаю, тебе хватило того образования, которое ты получила в родной стране, но это не значит, что мне не нужно стремиться к большему. Это временно и решаемо. Сейчас я делаю только то, на что у меня есть силы.

Джун испытала странное ощущение: то ли разочарование, то ли отвращение. Несмотря на все попытки оставить уверенность в себе, она почувствовала себя униженной.

Она использовала последнюю каплю смелости и сказала только:

– Вот это звучало действительно грубо.

– Ничего не грубо, я лишь пытаюсь расставить приоритеты. Сейчас учёба важнее.

– Важнее чем я? – она ненадолго посмотрела на него с недовольством. Выдохнула, расправила на кровати одеяло и села проверить напоследок телефон.

– Ей-богу, Джун, я не хотел ссориться, ты меня вывела, – высказал Хиро с раздражением. – Я тебе случайно не мешаю? Могу вниз пойти?

– Как хочешь, – небрежно ответила Джун. – Если тебе удобнее убегать от меня чуть что, то так и делай.

Хиро снова обратил внимание на то, как сосредоточенно она смотрит в телефон.

– Ну и чего ты жалуешься? Вон, тебе с Ямамото общаться гораздо интереснее.

– Не выдумывай, – равнодушно выронила она. – Просто ты разговариваешь со мной слишком мало, чтобы мне этого хватало, Хиро. Не обижайся.

– Понятно, – Хироюки взял учебник и тетрадь с карандашом и выключил настольную лампу. – Спокойной ночи.

– И тебе.

То был первый их настолько напряжённый разговор, после которого Хиро эмоционально вышел из себя и пустился в крайности. Больше всего внимания, или будет точнее сказать, контроля он уделил тому, как Джун одевается. На работу он не особо навязчиво и завуалированно предлагал надеть другую футболку с вырезом повыше, почти всегда отговаривал от маек и юбок длиной посередине бедра или чуточку выше, аргументируя тем, что ей может стать холодно вечером, несмотря на её справедливые замечания, что она может надеть колготки и вообще, весна же на дворе. И только в половине случаев Джун уступала ему и делала так, как он говорил, лишь бы не обидеть и не поссориться снова. В остальной половине ситуаций она брала разум и остатки отваги в кулак, пытаясь вежливо объяснять, что не ему решать, как ей одеваться. Но Хироюки оставался непробиваемым.

К сценам ревности также прибавилась его просьба не задерживаться после работы с кем-то, кроме подруг и его семьи. Акира частенько захаживал к ней в магазин, мог пригласить на ужин или в кино и проводить потом хотя бы до остановки. Вместе с тем Джун практически не стеснялась почти так же часто брать телефон в руки и отвечать на сообщения и даже на звонки, находясь в одной с Хироюки комнате, а на его возражения всегда твердила: «Мы друзья. Неужели ты и с друзьями запретишь мне общаться?» Да и в разговорах действительно не проскальзывало ни крупинки романтики, только обсуждение каких-то фильмов, новостей или работы.

Очередным будним утром Хиро проснулся с мыслью, что забыл, когда Джун в последний раз хотя бы просто будила его, уже даже не вспоминая о ласковых поглаживаниях и поцелуях в лоб, её потребность в которых – и давать, и получать – вылетела у него из головы. На часах было уже восемь, из-за особого нежелания идти в школу он не спешил вставать с кровати; он впервые проспал меньше четырёх часов.

Хиро спустился и удивился тому, что за завтраком сидела вся семья, включая Джун, которая наспех запихивала в себя второй пончик с кофе. Она поставила посуду в раковину и порхающе прошлась до прихожей. Хиро встал столбом и сонным взглядом оценивал её рабочий образ, пока этот взгляд не отпечатался у неё на нервах.

– О, доброе утро, Хироюки.

– Ты куда так намалевалась? И что я тебе говорил про эту блузку? Слишком откровенная.

– Я тебя прошу, не порть мне настроение перед работой, – угрюмо сказала Джун, накинув сверху толстовку с капюшоном.

– Эм, Хиро, – вмешался Кента, – по-моему, у Джун-тян в гардеробе нет ни одной вещи, которая выглядела бы вульгарно…

– Я тебя не спрашивал, – резко выкинул Хироюки.

– Я не поняла, – Джун посмотрела на него с раздражением, – долго ты будешь пытаться контролировать мой внешний вид?

– Просто не хочу, чтобы на тебя пялились. С каких пор тебе нравится выглядеть вызывающе?

Хиро пытался свести разговор в полушёпот, чтобы другие не вмешивались, но Джун повышала голос, будто бы наоборот хотела, чтобы хоть кто-то из семьи защитил её достоинство от ревнивого чудака.

– «Вызывающе» я выглядела, когда в семнадцать надевала колготки в сетку под кожаные шорты.

На этом заявлении Кен поперхнулся чаем.

– Скажи спасибо, что я сейчас так не одеваюсь, хотя могла бы, – как бы с угрозой высказала она.

– Вот как. Не с такой стороны я надеялся тебя узнать.

– Что, непросто? Я про это и говорила. Послушай, я знаю, обычно ты говоришь: «Я хочу так, потому что волнуюсь о тебе», – выдала Джун, пародируя Хиро, – но на самом деле ты просто ревнуешь, хотя я много раз талдычила, что у меня нет никого, кто был бы мне ближе тебя. И опять повторяю: не тебе решать, как мне выглядеть. Я могла бы как угодно разодеться, если бы ты выходил из дома со мной, но ты же не выходишь, у тебя дела поважнее! – Джун почти сорвалась на крик.

– Ты всё ещё дуешься, что я не смог пойти с тобой на концерт? – спросил Хироюки небрежно.

Джун начала чётче чувствовать его из ниоткуда взявшееся наплевательство, слёзы уже подступали к нижнему веку.

– О нет, совсем не поэтому, – издевательски начала она. – Хоть это и был первый концерт в жизни, на котором я побывала, и я испытала бы куда острее эмоции, будь любимый человек рядом. Нет, Хиро, я не дуюсь. Меня откровенно бесит, что я то и дело вижу тебя за твоими долбаными уроками.

– И поэтому ты общаешься с Ямамото?

– Да, поэтому. Потому что он один из немногих людей, которому я доверяю и с которым могу интересно провести время. Остальные из них – твоя семья. Но не ты.

– Судя по тому, как ты себя ведёшь, не удивлюсь, если ты ищешь внимания у него в постели.

– Хиро, хватит! – рявкнул Фукурой, невольно ударив кулаком по столу. Крайняя степень злости и помешанности в голосе сына были для него непривычны.

– Не надо вмешиваться. – Грубо ответил Хироюки.

Отец расстроенно и одновременно нервно встал изо стола. Джун устало вздохнула:

– Ты даже на отца своего срываешься, у тебя с твоей учёбой уже совсем крыша поехала.

– А с чего ты вообще такая дерзкая стала, я не понимаю? Я хотя бы налево не бегу чуть что, и не…

Не слушая дальше, Джун отвесила ему пощёчину со всей силы. Для неё не было ничего унизительнее, чем оказаться обвинённой в измене.

Хироюки тёр больную щёку и смотрел на Джун оголтело.

– Иди сюда. – Сказал он, попытавшись подойти.

– Нет, это ты иди сюда, – отец резко повернул Хиро к себе через плечо и намотал его футболку на кулак. – Тебе сказано – успокойся, что не так с тобой?!

– Отпусти. – Сказал Хиро, сглотнув комок смешанных эмоций. Он продолжал глубоко дышать в попытке прогнать резко охватившую его злобу.

– Чего ты смотришь на меня, как бычара на красную тряпку? Тебе стыдно должно быть.

Джун взяла рюкзак и под шумок вышла из дома.

Хироюки неуверенно потянулся к кулаку отца, но тот уже отпустил.

– Какого хрена на тебя нашло, а? Вроде бы такой добрый и сдержанный. Чё хочешь делай, но чтобы вечером перед ней извинился.

– В тихом омуте черти водятся, да, Хиро? – съязвила Хана.

Кен перебил сестру и предупредительно помотал головой.

– Кто бы говорил, сестрёнка, – едко ответил Хиро и быстрым шагом ушёл к себе в комнату.

Хироюки не смог заставить себя пойти в школу. Накрылся одеялом и от накопившейся за всё время усталости крепко уснул.

Проснулся к вечеру. Ненадолго засел за недоделанные уроки, а на кухне едва не поссорился с Кентой из-за случившегося. «А если бы ты её ударил? Ещё и при всех. Неужели тебе не стыдно?» – «Я этого не говорил. Меня просто напрягает тот факт, что она общается бывшим. А ещё я дико устал, и всё это наслоилось, ни больше ни меньше». – «И что с того? Ты совсем не замечаешь за собой, как придумываешь проблему, чтобы самому на неё обидеться? Я лично с бывшей тоже друзьями остался и ничего, хорошо общаемся, иногда даже ночуем вместе. Я понимаю, это не вписывается в твою картину мира, но так реагировать нельзя. Я уж было подумал, что тебя подменили». Кента никогда не был наглядным примером юношеского максимализма и, почти полностью пойдя в мать, стремился к диалогу и мирному решению проблем, что являлось очевидной противоположностью нынешней импульсивности Хироюки, хотя у последнего не то чтобы было много причин для таких бурных эмоций, кроме пубертата. Но после средней школы он лучше понимал язык грубой силы и до сих пор придерживался принципа «кто сильнее, тот и прав».

Он отложил уроки, в темпе оделся и, не взяв ничего, кроме телефона и ключей, быстро дошёл до остановки и сел на автобус до города.

Неуютное ощущение от множества мелькающих мимо счастливых лиц его поддразнивало и раздражало. Вечер пятницы, когда даже уставшие за неделю бизнесмены улыбались, договариваясь по телефону о встрече с кем-то в баре. Хироюки встал близко к переходу и ждал зелёного света. Рядом и за ним толпились занятые люди, набирающие сообщения по работе или кому-то из семьи, парочка, взявшаяся за руки, шумные студенты, обсуждающие недавний матч по бейсболу. Буквально в пятидесяти метрах от Хиро находился супермаркет, в котором работала Джун. Хиро ненадолго вернулся в реальность и устремил взгляд вперёд. Увидел фигуру в знакомой одежде и мужскую фигуру в несуразной, большой, как мешок, ветровке. То были Джун и Акира; они о чём-то разговаривали. Акира поднял руку в сторону остановки до дома. Джун с вежливой улыбкой покачала головой. Раздосадованный, парень на секунду опустил плечи, после чего снова поднял руки, что-то спросив у девушки. Она так же любезно, но скромно едва видно кивнула. У парня в глазах загорелось нечто похожее на счастье, и он обнял Джун. Она не сопротивлялась, но и не переходила грань, лишь легонько положив руки ему поверх куртки. Акира заботливо погладил её по голове; чувствуя неловкость, Джун убрала его руку и освободилась от навязчивых объятий.

Загорелся зелёный, и все пошли по переходу, обходя Хироюки, пленённого очередным наплывом злости. Наконец на половине таймера он зашагал в их сторону. Акира заметил его безэмоциональное лицо и тяжёлый, угрожающий шаг.

Не останавливаясь, Хиро толкнул «конкурента»:

– Слушай, ты, на каком языке тебе сказать, чтобы ты понял?

– А ты откуда? – спросила Джун, не скрывая некоторого ошеломления.

– С работы тебя встретить пришёл.

– В чём проблема, чувак? – вовсе без страха ответил Акира. – Мне уже расстроенную подругу обнять нельзя?

Машинально, абсолютно не задумываясь, Хироюки ударил его в пол силы, пожалев.

– По голове ты её тоже по-дружески гладил, ублюдок?

– Хиро, чтоб тебя! – негромко крикнула Джун, дёргая его за рукав куртки к себе.

Акира удержал равновесие и подвигал нижней челюстью, не спуская с Хиро словно оценивающего взгляда, который тот никак не мог охарактеризовать.

– Я тебе последний раз говорю: чтобы я тебя рядом с ней ближе чем на сто метров не видел, хоть пальцем тронь – выбью тебе не только зубы. Пойдём, – сказал он девушке, собственнически взял её за плечо и увёл с собой.

– Хироюки, мне больно.

Они дошли до перехода, и он отпустил её с виноватым видом, глубоко вздохнув.

– Что он здесь делал?

– Он сказал, что хотел проводить меня домой, – говорила Джун и мяла больное место на руке.

– Откуда этот ушлёпок вообще знает, во сколько ты заканчиваешь?

– А что, это какая-то секретная информация? Он же друг, он спросил, я ответила.

– Он перегибает палку в вашей «дружбе», – он снова взял её за плечо. – Только придурок не заметит, что он пытается увести тебя у меня.

Джун вырвалась из его хватки, как только они перешли дорогу.

– Господи, хватит. – Она старалась не сильно эмоционировать, чтобы никто не обращал внимание. – Если бы меня можно было так легко увести, меня бы здесь уже не было. Я хочу, чтобы ты доверял мне.

Джун с добротой и долей раскаяния посмотрела ему в глаза. Такой её взгляд разбудил в Хироюки сильное чувство вины. Он ничего не ответил.

– Поехали домой. – Сказала она.

Джун направилась к остановке, улыбаясь так, чтобы он обязательно последовал за ней.

– Джун?

Она обернулась.

– Пошли пешком.

– Пешком до дома сорок минут идти.

– Прогуляемся.

Она ничего не ответила, лишь развернулась снова и, сунув руки в карманы куртки, пошла своей обычной невыразительной походкой.

Неловкие лица, немного опущенные вниз, и руки, покоящиеся в собственных карманах – так обычно выглядят подростки, гуляющие на первом свидании; по этим двоим нельзя было сказать, будто они знакомы уже больше пяти лет. Он подстраивал под неё свой шаг, она под его. Джун долго и довольно тяжело переваривала в голове его поступок. А когда руки в карманах уже почти вспотели, она вытащила одну со стороны Хиро, надеясь, что он додумается развеять напряжение между ними, взяв её за руку.

Спустя пару минут Хироюки всё-таки глянул на Джун; она легонько махала рукой из стороны в сторону, а на лице старалась не изображать никаких эмоций, только незаметно улыбалась, чтобы не казаться слишком грустной или болезненной. Он неуверенно взял её под руку, пытаясь убедить себя, что делает это не из-за чувства вины. Она же сжала ладонь посильнее, давая понять, что всё хорошо.

Придя домой, Хиро крепко обнял Джун, прямо возле порога, едва она закрыла входную дверь. «Извини меня», – сказал он, поглаживая её по спине. Такой неожиданный жест не прогнал у неё обиду за произошедшее утром, но заставил поверить в искренность проявленных чувств, и у неё отлегло от души. Зайдя в комнату, Джун вдруг заботливо погладила ему щёки, взялась за края его свитера и помогла снять через голову. Кинув взгляд в окно, Хиро заметил на подоконнике вазу с небольшим букетом тюльпанов.

– Эти цветы давно тут стоят?

– Вообще-то, уже третий день. Вот так, Хиро, с этой учёбой ты не видишь даже, что происходит вокруг тебя.

– От кого?

– Постоянный покупатель вдруг решил порадовать, некрасиво было бы отказываться. Ты ведь не собираешься ревновать к сорокалетнему дядьке, которого я даже не знаю?

– Ну да, пожалуй, это было бы глупо.

Джун ухмыльнулась:

– Не хочешь после ужина помыться вместе?

– А… Ну ладно, давай… – Смутился он, не ожидая подобного предложения.

Наполненная ванна пахла цитрусовой ароматизированной солью.

Джун заперла ванную на шпингалет и взглянула на Хиро, одеревенело держащего в руках свои вещи. Она повесила обе пижамы на крючки и принялась раздеваться, начиная со штанов.

– Давай, не стесняйся.

Хиро тогда впервые увидел Джун обнажённой. Медленно складывая в сторону свою одежду, он разглядывал её миловидную фигуру, почти не отводя глаз; худенькие руки, небольшая грудь и довольно мясистые при этом бёдра прекрасно гармонировали между собой. Она бросила бельё в отдельную красную корзину, зашла в приоткрытую обогретую комнату и беззастенчиво уселась под душ, даже не стараясь выпрямить спину.

– Ну ты чего?

– Мне неловко. – Сказал Хиро. – Отвернись, пока я не зайду.

Он и понятия не имел, что её решительность, в сущности, отчасти напускная и неловко здесь не только ему одному. Джун хмыкнула и развернула табурет чуть в сторону. Порядком ошалелый, Хироюки наконец разделся, закрыл за собой дверь и сел рядом на второй табурет. Джун тут же вернулась в прежнюю позицию и игриво облила его из своей лейки.

– Хочешь, помассирую тебе голову?

Пока Хиро проходился мочалкой по телу, Джун вспенивала шампунь и с небольшим усилием перебирала по его голове подушечками пальцев, а потом помогла потереть спину. После уже он опробовал всё то же самое на ней; предельно аккуратно распределил бальзам по длине волос, переложил космы на плечо и стал намывать ей спину. «Переверни мочалку на жёсткую сторону, – сказала она. – И чеши поувереннее». – «Я так и поцарапать тебя могу». – «Ничего подобного. Давай, три. Чтоб я была как варёный рак!»

Закончив с мытьём, Джун потянулась всем телом и заметила Хироюки, норовящего сбежать:

– Куда пошёл? Садись. – Призывая, она похлопала по бортику ванны.

Хиро вновь покраснел, примерно до того же оттенка, до которого недавно натирал ей спину, и как будто бы неохотно сел на другой конец ванны, поджав ноги.

Джун по-доброму ехидно засмеялась:

– Ты стесняешься ещё сильнее, чем я представляла. Мне казалось, мы уже привыкли друг к другу.

– Я привык спать с тобой в одной кровати, а голой вижу впервые.

– По такой логике можно предположить, что ты хочешь меня, но стесняешься об этом даже сказать?

– А я смотрю, тебе нравится заставать меня врасплох?

Она посмотрела на него хитрыми лисьими глазами и рассмеялась.

– Именно. Раз уж мы пара, Хиро, могу я задать личный вопрос?

– Какой?

– Скажи… Как много ты мастурбировал, думая обо мне?

– Э-э… – Он стыдливо опустил голову. – Смотря, что для тебя «много».

– Ну допустим, «много» – это примерно раз в месяц или чаще, «мало» – раз в полгода или реже. Ну так, много или мало?

– М-много… – Ответил он, еле выйдя из неловкого ступора.

– А когда в первый раз?

– Да ты думаешь, я помню? Наверно, где-то почти через полгода после того, как ты уехала.

– Вот же… развратник… – Джун театрально прикрыла рот рукой, будто от удивления.

– Ничего не развратник!

– Я шучу! В этом нет ничего плохого.

Джун обхватила колени и, закрыв глаза, попыталась расслабиться. Без косметики, с мокрыми завитками, ниспадающими на плечи, она казалась Хироюки не менее милой, чем обычно. Она почти ни на минуту не сводила лёгкой беззаботной улыбки и так же кокетливо подняла взгляд на парня.

– Кстати, ты же с утра меня чуть не убил. С чего вдруг так настроение поменялось?

– Отец меня, считай, с небес на землю опустил. Да и невозможно на тебя долго злиться. Я понимаю, что перегнул палку. Впрочем, давай забудем. Лучше расскажи, как у тебя дела на работе?

– Ничего нового, на самом деле. Всё ещё порой удивляюсь, какие здесь тактичные люди. От этого немного поспокойнее.

– Ты всегда была такой застенчивой, что казалось, ты никогда не выберешь работу, хоть как-то связанную с людьми.

– Ну да, временами бывает довольно тяжело, особенно когда встаёшь на кассу. Зайду в каморку на обеде, поплачу и иду дальше. Ну, а у тебя как с учёбой?

– Тебя же бесит моя учёба, – с улыбкой припомнил Хироюки.

– Но мне же интересно что у тебя там происходит, в конце концов.

– Стараюсь на отлично. Но это ужасно утомляет. Это ты ещё стойко терпишь мою загруженность. Хотя я, само собой, не хочу, чтобы ты терпела меня такого.

– Не подумай, я не хочу тебя ни в чём винить. Правда, ты молодец. – Она намекающе коснулась стопой его груди, после чего приподнялась. – Выпрями ноги.

Ванна на счастье была достаточно длинной. Хиро смущённо прочистил горло и выполнил просьбу, и Джун осторожно свалилась прямо на него.

– Слушай, нам просто надо как раньше проводить время вместе. Знаешь, мне чертовски приятно, что ты пришёл встретить меня с работы. Именно такой заботы я хотела.

– Я постараюсь. Постараюсь уделять тебе побольше внимания. Буквально пару недель потерпи, и его будет много, как и раньше. Может, даже больше.

– Если оно правда так, я готова пойти на такую жертву, – сказала она, смахивая его волосы со лба на макушку. – Прости меня за сегодня. Когда сильно накатывает, не могу остановиться и подумать, прежде чем сделать.

– Ничего. Я сам виноват.

С нетерпения Хиро прильнул к Джун и нежно поцеловал. Он толком не успел увлечься, как всё нутро охватило возбуждением. Он несколько испугался и остановился, обняв девушку и уткнувшись ей в шею.

– Я не то чтобы не хочу… – Неуклюже начал он. – Просто не здесь. Не сейчас.

– Я понимаю.

Весь покрасневший, Хироюки не смог сдержать хохота. Джун засмеялась вместе с ним. Ещё немного, и она заплакала бы оттого, что снова видит его счастливым.

Они повесили полотенца на потолочную сушилку и включили в ванной вентиляцию. Одевшись в пижаму, Джун стала подсушивать перед сном волосы, пока Хиро чистил зубы. После они поменялись местами, не переставая украдкой наблюдать друг за другом.

В одинокой кухне сидел отец, пришедший с работы и попивал кофе с сигаретой, не отрываясь от каких-то бумаг.

– Доброй ночи, Фукурой-сан. – Сказала Джун, выйдя из ванной.

– И тебе доброй ночи, Джун-тян.

Хироюки вышел следом и посмотрел в сторону отца. Кое-как переборов стыд, он решился подойти.

– Пап? Прости за сегодня.

– Не понимаю, о чём ты, – ответил Фукурой, словно из принципа не смотря на сына.

– Мне жаль, что тебе пришлось вмешаться. Не знаю, что на меня нашло.

– Перед ней хоть извинился?

– Да. Всё в порядке.

– Ну и хорошо. Впредь давай без подобных глупостей.

– Обещаю, больше не буду.

Хироюки тревожно поджал губы. Ему будто хотелось какого-то более явного жеста помилования.

– Ну чего стоишь? – спросил отец. – Я на тебя не злюсь. Или ждёшь, что я тебя по голове поглажу?

– Н-нет. Спасибо, что выслушал. Доброй ночи.

Перед сном Хироюки решил уделить урокам немного меньше времени. В ожидании Джун добрые полтора часа читала книгу лёжа сразу на двух подушках. Время уже за одиннадцать вечера, свет был включен только в их комнате, а тишина казалась непривычно умиротворяющей. Нетерпение взяло верх, и Джун спросила:

– Ты там скоро?

– Пять минут, – так же непривычно заботливо ответил он.

Минутой раньше она встала и обняла парня сзади. Её холодные, едва высохшие волосы свисали и касались его горячих щёк. Она выдохнула ему в макушку, будто лишний раз подгоняя.

– Сейчас, – сказал он, дописывая последние пару чисел. Последним заданием он пренебрег ради неё. – Я всё.

Джун продолжала обнимать его, проходясь пальцами по груди. В ответ Хиро скромно чмокнул её в щёку. Не отпуская, Джун осыпала его поцелуями от уха по шее, прошлась кончиками пальцев по животу и спустилась ниже. Хиро немного зажался.

– Ты это серьёзно?

– М? Разве мы не планировали продолжить начатое в ванной? Если что, презервативы у меня есть, – перешла она на кокетливый тон.

– Не знаю, я всё равно как-то не готов…

– Ну-ну, ладно тебе. Расслабься.

Джун выключила свет и оставила только настольную лампу, пустив в комнату романтику сумрака. Встав изо стола, Хиро почувствовал, как девушка потянула его к себе за резинку от пижамных штанов, как бы намекая, чтобы он избавился от лишнего, и мягко кинула на постель. Хиро недолго подумал и, наконец, выдохнул, расслабив до сих пор дико напряжённое тело. Джун, ласково поглаживая ему голову и перебирая густые взъерошенные волосы, смотрела ему в глаза и нежила ладонью щёку, проводила большим пальцем по брови, по нижней губе; она поцеловала его в нос, потом в лоб, так нежно, словно ангел давал ему своё благословение.

– Тебе нечего бояться. Забудь ненадолго обо всех проблемах. Всё, что чувствуешь ко мне, вырази здесь и сейчас. Как оно есть. – Она взялась за лицо и заставила посмотреть ей в глаза. – Я же вижу, как ты хочешь меня.

Её поведение напомнило Хиро о его подростковых фантазиях – всё шло почти так же, как он себе представлял. Глаза её были такими же игривыми, добрыми и на всё готовыми, и единственная отличительная черта в теперешнем взгляде была в осознании собственной сексуальности. Джун самостоятельно задавала темп этой «игре» и совершенно точно не собиралась давать заднюю. А Хиро не то что не мог, просто уже не хотел отказываться. Он залез к ней под кофту, и руки, которыми поглаживал спину, оказались намного горячее, чем Джун могла ожидать. Взрослые движения во время прелюдии вобрали в себя подростковую романтику и трепет.

В предвкушении они принялись раздевать друг друга. Поднимаясь от живота наверх, Хиро наконец смог потрогать женскую грудь. Джун ухмыльнулась: «Может, хочешь спрятаться под одеялом?» – «Совсем нет. Ты очень красивая. Хочу ещё тебя поразглядывать». Сидя сверху, она провела пальцем по середине его туловища от шеи до пупка; Хиро вздрогнул как будто от холода, стало прямо-таки не по себе – сердце забилось чаще, дыхание стало шумным. Хироюки почувствовал, как лицо залилось краской, несмотря на то, что выражение лица из застенчивого сменилось уверенным и жадным. Впоследствии он сам не заметил, как больше не отводил глаза и не смотрел никуда, кроме как на Джун, нагло его соблазняющую. Пока он надевал презерватив, она с упоением наблюдала за этой новой эмоцией. «Казалось бы, выглядишь всё так же спокойно, но как будто что-то в тебе всё-таки поменялось». И правда, сквозь неизменную невозмутимость теперь пробивалась высшая степень вожделения, которую, уже не видя смысла сдерживать, Хиро сразу же выпустил наружу и повалил Джун на пассивную позицию.

Именно этому моменту Джун придала большее значение, нежели долгожданной встрече, но такое же, как и первому поцелую. С каждым резким вдохом и выдохом с чётко слышимым трепетанием она чувствовала, будто оборвавшаяся ранее нить судьбы завязывала новый узелок, создавая всё более прочную связь. Даже считаясь с неловким положением, Джун дышала на пару тонов выше Хиро, частенько стараясь затихнуть, прикусывая ему плечо, но то наоборот заставляло самого партнёра прерывисто постанывать. С каждым изученным сантиметром тела, поглаживанием бедра, ягодиц, талии его движения и поведение становились всё более бесстыдными, словно трусливость с его стороны была лишь фарсом. Периодически Хиро притормаживал в попытке растянуть удовольствие, но после второго оборванного пика наслаждения Джун попросила не останавливаться. Последние пару минут ритмичных движений у неё невольно закатывались глаза, и замирало дыхание. Но, когда Хиро закончил, на секунду-другую его эйфория сменилась испугом; вместе с широкой улыбкой у Джун выступили слёзы.

– Эй, всё нормально? Ничего не болит? – спросил он, смахивая слезинки.

– Нет, просто я вдруг почувствовала себя такой счастливой…

– Интересная ты, конечно…

Джун ненадолго оставила Хиро, выйдя до уборной, а вернувшись, увидела, как он довольно увлечённо разглядывает свою фигуру в зеркале. Он оглядел спину, затем пресс и в конце напряг мускулы в позе стереотипного американского супергероя.

– Что, изучаешь своё тело на наличие новых метаморфоз? – ухмыльнулась она.

Фраза закономерно запустила неловкую паузу. «Да, именно поэтому я стараюсь не шутить», – подумала Джун, но Хироюки тут же сдержал смешок фырканьем через носоглотку, и она засмеялась тоже.

– Да нет, просто стало интересно, я и правда так хорош?..

– Ты очень привлекательный, Хиро. Во всех смыслах.

Он жестом позвал её к себе, и они обняли друг друга за талию. Ему так понравилось их совместное отражение, что в голове невольно пронеслась вся будущая жизнь.

– А ты, оказывается, страстный малый. Понравилось хоть?

– Спрашиваешь ещё. Честно говоря, трудно это описать. Я думал, будет сильно хуже.

– Даже если бы было, в этом ничего страшного нет.

– Я думаю, мы очень красивая пара, – сказал он, всё ещё смотря в зеркало. – Я тебя люблю, Джун. И не перестану любить.

– Даже через много-много лет, когда я тебе уже надоем?

– Даже тогда. – Хироюки поцеловал Джун в макушку. – Ты моё сокровище.

Джун и Акира продолжали общаться как друзья. Хиро нашёл толику терпения и позволил ей ещё какое-то время составлять тому компанию, чтобы она не скучала.

Субботним вечером Акира пригласил Джун в кино на экранизацию какого-то старого боевика. Тот оказался настолько унылым, что Джун стала понемногу разочаровываться в японском кинематографе.

– И как только тебя заинтересовала такая херня, – сердилась она, выходя из зала.

– Клянусь, анонс выглядел лучше! Ну да ладно, не страшно. Куда теперь?

– Я, пожалуй, домой. Хочу прибраться и всё такое.

– Да ну, ты чего, сливаешься? – Акира обнял её, словно жестом плохого парня. – Не стесняйся, давай сходим куда-нибудь выпить? Где-то неподалеку я видел бар…

– Акира, ты меня точно слышишь? Мне ну-жно до-мой, – чётко сказала она, словно робот.

– Я понимаю, правда. Но мы не пили вместе ещё с выпускного в училище. Хотя, мы тогда уже были не вместе.

Кое-как хитрыми словесными кривляниями Акира смог уговорить Джун на вечер с выпивкой. Началось всё в баре, продолжилось каким-то образом у Акиры на квартире. Он, как настоящий джентльмен, помог ей снять ветровку и повесил аккуратно на вешалку в гардероб.

Переехав, Акира устроился работать на складе в магазине бытовой техники. Снимал небольшую однокомнатную квартиру близко к оживленной части города. Интерьером она была минималистична, особенно спальня – никаких плакатов, как он любит, скучное постельное бельё и столик в углу с парой пушистых пуфиков. Из аксессуаров там была разве что маленькая как будто самодельная полочка для книг и оставшаяся после Нового года гирлянда.

– Присаживайся, я принесу тебе кое-что вкусное!

– Ты меня заинтриговал.

Аки, этакий хитрюга, приобрёл заранее пару бутылок её любимого медовика, помня, что Джун не переносит классическое пиво. Подвыпив до опасной кондиции, Акира переступил порог разумного и стал романтически заливать о чём-то, как ему тогда казалось, высоком, читал свои первые в жизни, такие несуразные стихи.

Акира предложил заглянуть на балкон. Ничего интересного – пара маленьких стульев, между ними умещался журнальный столик, но вид оттуда был загляденье – множество рекламных баннеров и спешащие куда-то муравьи, то был четырнадцатый этаж. На столике одиноко стояла пепельница, уже почти до краёв набитая бычками.

– Ты так много куришь…

– Я здесь давно, просто накопилось, лень убирать. – Акира достал из своих бездонных карманов джинс старую пачку «Chapman». – Будешь?

– Так и быть, за компанию можно.

Они сели друг напротив друга и закурили. Сама не понимая почему, Джун подумала, будто она согрешила, но грех этот был довольно незначительным для её эгоистичного характера. Она решила позвонить и предупредить Хироюки.