© Алексей Шкатов, 2025
ISBN 978-5-0068-6704-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я иссяк. Невозможно иначе.
Жизнь трудна и работа трудна.
Всё кончается, гаснет, тем паче,
Что для жизни-то воля нужна.
Может быть, как-то… Сорвусь я вдруг
И схвачу её, суку, за горло…
Но проворно судьба ускользает из рук,
Да и жизнь убегает проворно.
Я не знаю. Наверно. Где-то. Но как?
Силы будут восстановлены вновь.
Я похож на истёршийся старый пятак,
Да и в жилах застыла кровь.
Я искал… Нет! Я рыскал по свету всему,
Но найти этой штуки не смог я…
Я не знаю. Наверное. Где-то. Найду,
Набреду и на свой уголок я.
Тане
Я такой молодой – мне семнадцать лет,
А тебе уже двадцать три.
Каждый день в мозгу барабанит «нет»!
Наряду с вожделенным «бери»!
Стоп. Приехали. Всё. Конец.
Вот опять оборвалась нить…
Что же было-то? Стойте-ка! Мать, отец,
Таня… К черту!.. Не хочется жить!
Тормознуло опять. Половодье в мозгу.
Я люблю тебя! Очень. Поверь.
Я люблю… Загвоздка. Опять. Не могу.
Вот негромко открылась дверь.
– А, Серёга! Здорово! С морозу пришел.
– Как экзамен? Сдал? Молодец!
– Да, кемарил… Что? Опять тот-же сон?
Да, опять… И ещё не конец.
Я всё сплю, а не сплю.
Так как будто бы сплю,
Сплю – не сплю: всё прихрдит он.
– «Я люблю ее, Серый, очень люблю…»
Доконает меня этот сон.
Я люблю, а любовь не придёт в ответ.
Знаю точно: зови – не зови.
– «Слишком молод я, Серый, – семнадцать лет,
Ну, а ей уже двадцать три.»
Тане 2
Опять живу… Смотрю на тебя.
А на голову прошлое давит.
Ты весела и всё также мила,
И о страшном даже не знаешь.
Может, я ошибаюсь. Может, знаешь ты…
Ну конечно, конечно ты знаешь.
Ты устала, родная, тебе двадцать три.
Но ведь ты меня понимаешь?
Да, я молод, не спорю. Наверно, дурак…
Что? Тебе надоели взгляды?
Но смотрю я, Танюша, не просто так
И смотрел бы сто часов кряду!
Ты, конечно, не веришь в мою любовь?
Что ж, логично: «Он молод и глуп!»
Может, глупость… За грань всего месяц назад
Я шагнул – смерть была. Я был труп.
Всё теперь повернул я в шутку и смех.
Веселюсь, что живу – вот глупец!
Но как серпом по шее иногда резанет —
Ведь недавно мог быть конец…
Алексею Теплякову
Я нашёл того пса на пустырной, захламленной свалке.
Он рычал на меня и оскалил злобно клыки.
Пятясь боком, тащился к какой-то заваленной балке,
Не сводя острых глаз с протянутой мною руки.
Но поняв, что вдруг, вот-вот он оступится в яму,
Он зажмурил глаза, ожидая удара в лоб…
Он был чем-то похож на испуганную дикую ламу,
И почувствовал руку на шее, даже прилёг.
Он поплёлся за мной, всё такой-же несчастный, забитый,
На глазах поплывёт какой-то особый блеск,
Он впускал в себя воздух избы, им с годами забытый,
И блаженно урчал, лишь услышал поленьев треск.
И набив брюхо вкусом со временем снятым,
Он влепился в меня верным взглядом бездонных глаз…
Он моим бы, несчастный, но мой гуляка,
И без этого взгляда я, наверно, не смог бы сейчас.
Тане 3
Хватит. Всё… Без неё не могу.
Счас сорвусь и за ней побегу.
Ты мне нужна… Ах, да, ты спешишь…
Милая, котик, куда ж ты бежишь?
Ты убегаешь сама от себя,
А догоняешь опять же себя.
Ты повернись и ко мне воротись,
А не вернёшься – несчастлива жизнь…
Весна
Теплеет. И я уже мчу бесконечно,
Забывши тоску в бесконечную даль.
А мне миллионы прохожих навстречу:
Идут, не спешат. А времени жаль.
Мне жаль, что уйдёт это время когда-то:
Всё в прошлое канет – и запах весны,
И свежесть прелести… И дембель-солдаты
Сами для себя вдруг вымолвят «Вы».
Переходят минуты, мгновения, пики,
Весеннее счастье с весенней судьбой,
Весенняя радость, весенние лики,
Свиданья любви и свиданья с весной.
Я буду любить и любимым останусь,
Весну от весны сохраняя в песнЕ.
Любовь пронеслась. Но частичка осталась.
К другой возвратится, наверно, весне.
Не быть как все
Доказано. Вычислено. Решено.
Как будто всё мы постигли давно.
Дважды два. И не спорте опять.
Дважды два – пять – нельзя доказать!
Откуда вы взяли? Наивные люди!
Как бились об стенку – так биться и будем!
Втемяшилось что-то – готовая догма
Уж уже в рамках. Зациклили стопор.
В космос ракета пошла… Напряглись…
Рассчитано топливо, разложена жизнь,
Смешно… Без подсчётов нельзя почему-то.
Иначе по шапке врежут кому-то.
А дали бы волю – пустить без подсчёта!
На жизнь покатиться! На волю – без счёта.
Ты в космосе, милый, ну, выбирай!
Чего же ты медлишь? В ад или в рай?
А выбирать пришлось бы одно из двух…
Все счёта нельзя – без счёта каюк.
Как?! Почему?! Кол между нами…
Что это? Откуда? Не знаем и сами.
Стенка и точка. Глухая как сука.
И не допетрим: что же за штука?
Что же за кол? И что за стена?
Откуда меж нами и чем рождена?
Не думать над этим и не долбать,
Что дважды два не четыре, а пять.
У стен есть конец, а у палки верхушка.
Пробраться б туда и прыгнуть с макушки,
Пройти сквозь стену, уйти от зажима
И небо увидеть синим-пресиним!..
P.S. Легко рассуждать о высоком и сильном.
Сам бы вышел из стен и зажимов!
Бьюсь над рифмой в тех же стенах:
Писал бы не рифмой, а просто в стихах!
Моё
Резко дыхание перевожу,
Хлещет под дых прожектор.
Кто-то напрягся в третьем ряду…
Прямо в лицо бьет спектр.
Мой монолог. Сейчас я возьму
Воздух… Нервы, держись! —
Кто-то вздрогнул в третьем ряду,
Партнёры мои напряглись…
Пьесы финал. И финальный бой.
Завёлся с полоборота,
В третьем ряду кто-то вскрикнул: «ой!!».
А у меня – капли пота.
Спектакль – колода, козырь – мой.
Зритель скинул карты:
Всклипнули в третьем раз, другой…
Взял я и эту партию.
Все нити в руках – тяну как хочу,
И нет никакого дела,
И дела нет, что в третьем ревут,
Хоть до всего есть дело…
Аплодисменты и сцена в цветах.
Но дела мне нет до оваций.
Спасибо, третий, спасибо, зал,
Спасибо, не надо плакать…
Андрею Битову
Расскажите, друзья, мне сказку:
Я хочу опуститься в вечность.
Да спляшите весёлую пляску,
Только чтобы в ней не было брейка.
Я хочу опуститься в вечность.
Мой удел – старина да церкви,
Я хочу, чтоб горели свечи,
Чтоб лампады в церквах не мерли.
Было время – и были иконы,
Было время – и балы давали,
А теперь раздаются стоны,
Что когда-то Христа продали.
Всё ушло под надёжную маску
И не снять уж её, хоть тресни…
Расскажите, друзья, мне сказку —
Я хочу опуститься в вечность.
Петру Васильеву
Прожито всё. И семейный альбом,
Где фотографии детства.
Выпито всё, а пили вдвоём.
Будто и не было лета.
Лето – как ночь манящий дурман,
Лето – как детства портреты…
Выпито всё. И от пропитых ран
Хочется скинуть в Лету.
Похмелья тоска. У снова в кир.
Уже не остапиться.
С чего заливаю душевный мир,
Зачем рестораны, девицы?..
Просто хочу!.. Не надо так…
Ведь я не такой упрямый.
Сопьёшься как скотина за просто так…
Залить бы душевную рану.
Но прожито всё. И семейный альбом,
Где фотографии детства?..
А здесь мы с тобой целовались вдвоём…
Как хочется скинуть в Лету!
За кадром.
Виктору Бодрову, герою фильма
«Трагедия в стиле рок», моей первой роли в кино
Его уж нет. Он там, вон в той машине,
Разбитый насмерть. В стёклах и в крови.
Дымят колёса, прогорают шины…
А справа лес, а слева корабли.
Москва-река. На набережной пусто.
И вроде нечего ни вспомнить, ни забыть,
Но на асфальте красной крови сгустки…
Его уж нет. А мог еще бы быть.
Мир оглушен от грохота стенаний
И не хватает строк для катастроф.
Еще одна… Он умер без терзаний,
Без крика умер, без последних слов.
Я знал его. От самого рожденья
До страшных, леденящих похорон.
Я с ним был до последнего мгновенья,
А попросту – сидел я в нем самом.
Он снился мне, а я ему, наверно,
Он всхлипывал, а я рубил с плеча,
И вместе мы закуривали нервно,
И оба матерились сгоряча.
Всё шло как шло. Мы строили надежды,
Любили Паганини, танку, рок,
Но вот в эпоху жизни безмятежной
Ворвался дьявол. И ударил ток.
Он жёг нас всех. И бил нас всё больнее.
Он отнял всё. Любимую, отца.
И рок стал сам и жёстче, и страшнее
И рвал от горя сжатые сердца.
…Мы в бездне пропасти. Всё ниже и всё ниже.
Бросало в дрожь и било головой.
И я сказал себе: «Ой, Витя, выжить —
Уж вряд ли как придется нам с тобой.»
Мы всё проверил и вспомнил как жили.
Мой Витя оглянулся и пошёл…
Жаль только дьявола с собой не прихватили:
Он хитрый, сука! Как всегда, ушёл…
Его уж нет. Всё! Нету больше Вити,
Разбит он насмерть, в стёклах и в крови…
А я за камерой стою, я исполнитель,
Я сжал глаза, чтоб слёзы не текли.
Песнь умирающего бездельника
Али ласточки в небе не видно высоком,
Али конь мой споткнулся, не дойдя до далека,
Али вять – побежать, али лечь – подремать,
Или время моё недалеко?
То ли дума засела в головушке,
То ли вять да пройтись по дубравушке!
Только ноженьки мои резвые
Не идут по траве по муравушке.
Ой, не спится мне в ноченьку тёмную,
Не идётся средь дня белосветлого —
Нету жизни теперь человеческой,
Променялась на тьму беспросветную.
От мороки дурацкой я сохну,
От хандры и тоски помираю.
Вот стишок настрочить собираюсь…
Всё равно от безделья подохну!
Ты мне ласково улыбалась,
Заставляя забыть про печаль,
И плохое вдруг сразу смывалось,
Уходило в забытую даль.
Ты на помощь не раз приходила
И спасала меня от тоски.
Ты мне верила и делилась,
Когда в жизни чернели пески.
Эх, во веру за эту вечную
Помолюсь-ка я богу Христу:
Ведь такая она скоротечная —
Потеряю и не найду…
Я тобою себя согреваю
И храню твою ласку в себе.
Жаль, что я не родился в Шанхае,
Я б женился тогда на тебе!
…
Дай-ка мне крест и суму перемётную,
Благослови и назад не зови.
Чую – скучают по мне перелётные,
Криком с собой зовут журавли.
Однообразья мне тусклость наскучила,
Жду всё чего-то и сиднем сижу:
Плачу, страдаю, стреляюсь и мучаюсь,
Пью и теряю… И не нахожу.
Надо бежать наобум и без продыха…
Глупо и некуда – всюду стена.
Вечность иду и не чувствую воздуха,
Снова сижу – и опять же до дна.
Скоро пропью и суму перемётную,
Только бы крест от греха уберечь.
Где вы, мои журавли перелётные…
Боже! Помилуй! Дай в землю прилечь!
…
Никто не шел на берег, все лежали.
Скрипела палуба, Страна Ветров губила.