Пятнадцать лет назад.
– Говорят, если в канун Дня святого Николая написать свое имя на бумажке и бросить в камин, жених приснится, – Катарина сидела на полу, откинувшись на подушки и смотрела на огонь. В ее льдистых голубых глазах, отражалось пламя, и, впервые, поймав взгляд сестры на себе, Йоханна не поежилась от холода.
– Правда? – Йоханна положила раскрытую книгу на колени и закусила губу. Ей уже давно нравился кое-кто в школе. Вот бы он и приснился.
– Правда, дурочка, – Катарина усмехнулась и лениво переключила канал на телевизоре.
– Ты все выдумала.
Йоханна привыкла верить Катарине. Сестра была старше на целых пять лет, от восемнадцатилетия Катарину отделял всего месяц, и любую глупость всегда говорила с такой уверенностью, что спорить с ней было почти бессмысленно. Но в эту глупость она не верила.
– Габи мне сказала. А ей бабушка. И мы попробовали. Мне тогда приснился Виллем. И теперь мы встречаемся, – сестра пожала плечами.
– Ладно, засчитано, – Йоханна оторвала кусочек книжной страницы без текста, написала свое имя простым карандашом, которым делала заметки на полях, и подошла к камину.
– У-у-у, плохая девочка. Не боишься, что к тебе на Рождество придёт Крампус вместо Санты?
– Не боюсь. А вот если скажешь тете Агнес, что это я испортила ее книгу, я расскажу папе, что ты таскаешь у него сигареты.
Йоханна бросила бумажку в камин и пламя тут же сожрало ее имя, а бумага, превратившись в хлопья пепла, устремилась вверх. Йоханне показалось, что из трубы донеслось лязгание металла, а затем этот странный звук: не то рычание, не то дыхание дикого зверя. А может быть, это просто был ветер и завывание метели за окном.
Мороз затянул окна рванным узором и скребся в дом острыми когтями.
«В такие дни, а особенно в канун Дня святого Николая», пламя в камине нужно поддерживать всю ночь», – говорила тетя Агнес, которая на самом деле тетей приходилась их матери, а им с Катариной скорее двоюродной бабушкой. Агнес была со странностями, папа жуть как не любил к ней ездить, но мама всегда настаивала. Агнес была одинокой (потому что имела скверный характер, если верить отцу), поэтому пару раз в год они покидали Зальцбург и всей семьей ехали в Абтенау, коммуну, спрятанную среди гор.
Родители уже спали наверху, тетя Агнес ходила по своей комнате – наверху скрипели половицы. В гостиной стояла тишина, если не считать естественных звуков этого старого дома, к которым Йоханна уже, кажется, привыкла, поэтому она вздрогнула и отпрыгнула назад, когда из камина донесся треск поленьев. Сердце чаще забилось в груди, внутренности скрутились в узел от необъяснимого страха. За спиной Йоханна услышала смех сестры.
– Словно кость сломалась, – прошептала Йоханна.
Затея с камином вдруг показалась ей несусветной глупостью. И зачем она это сделала, Катарина наверняка просто над ней пошутила. Йоханна вернулась на диван, накрылась пледом и взяла книгу в руки, не отрывая взгляда от огня. В языках пламени она увидела чью-то клыкастую пасть и очертания рогов.
– Бред какой-то. Привидится же, – Йоханна покачала головой.
Это был последний год, когда они всей семьей гостили у Агнес.
Наши дни.
Приземлившись в Зальцбурге в канун Дня святого Николая, Йоханна не стала брать такси из аэропорта до Абтенау. Ей захотелось прогуляться по городу. Последние пятнадцать лет, после того, как отцу предложили работу, они жили в Соединенных Штатах, и редко бывали в Европе.
Американцы начинали готовиться к Рождеству сразу после того, как снимали Хэллоуинские декорации, и иногда Йоханне, или как ее теперь все звали, Джо, казалось, что за декором, который обязательно обновляли каждый год, ничего нет. Рождество и весь предшествующий ему декабрь на вкус был словно сублимированный кофе с сухими сливками. И все традиции казались пустыми. Особенно пузатый старикан в красном костюме, которого они звали Санта Клаус, вместо святого Николая.
Печь пироги, превращать улицы в световое шоу, закупаться пластиковыми елками и венками – это было настолько далеко от предрождественского Зальцбурга, насколько возможно.
На ярмарке в центре города Джо купила щедро припорошенный сахарной пудрой кусок штоллена с изюмом и орехами. И пошла вслед за толпой. Люди стекались куда-то, выныривая из переулков, сворачивая с узких улиц. Вокруг стоял радостных гомон, из палаток с едой и сувенирами играла традиционная инструментальная музыка, в морозном воздухе пахло снегом, подслащенным вином и специями.
Джо смотрела по сторонам, чувствуя себя дома, хотя прожила здесь меньшую часть жизни. Ей было все равно куда идти. Перед скучными выходными в Абтенау ей хотелось повеселиться.
– Куда все идут? – чувствуя на языке вязкий вкус тяжелого дрожжевого теста, Джо обратилась к девушке в толпе – розовощекой блондинке с широкой улыбкой, которая напомнила ей красавицу Катарину, или теперь просто Кейт. Немецкий давался ей все также легко, хоть она давно его не использовала, разве что когда говорила с тетей Агнес по телефону.
– Парад Крампусов. Сегодня же канун Дня святого Николая.
– Я и не думала, что их до сих пор проводят.
Девушка ушла вперед, заприметив знакомых, и уже не слышала Джо.
– Не понимаю, Джо, почему ты продолжаешь к ней ездить? Старуха совсем из ума выжила, – Кейт говорила прерывисто, на заднем плане шумели дети.
– Она совсем одна, Кейт. И она постоянно просит меня приезжать чаще.
В такси Джо позвонила сестре, чтобы сказать, что с ней все хорошо. Катарина перестала ездить в Австрию сразу после того как поступила в колледж. Ей было неинтересно проводить время с семьей. Появились друзья, новый бойфренд, не Виллем конечно же, потом ещё и ещё один. А сразу после колледжа она вышла замуж и родила троих детей погодок. И теперь у неё просто не было времени, чтобы гостить у сумасшедшей тетки.