Читать онлайн Калинов мост (Нити судьбы)

© Пронин А., Пронина Е., 2025

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», Издательство «Дом историй», 2026

© Издание, оформление. ООО «Руграм», 2026

© Макет, верстка. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2026

1

Юра

Летняя практика

Жарким июньским утром 1998 года студент Юра Тишин ехал ловить призраков.

Его путь лежал между холмами, густо заросшими бурьяном, и ровным черным полем. Над распаханной землей кружились стаи ворон и галок. Множество трещин и выбоин покрывало серый асфальт дороги.

За курганом угадывался далекий лесок, и Юра от скуки представлял, что там прячется татарская конница. Вот сейчас, топча сухую траву, поднимутся из-за холма передовые разъезды, сверкнет солнце на остриях копий, взметнутся горделивые бунчуки, разразятся воинственные кличи. Всадники бросят лошадей напрямик через поле, чтобы ворваться в беззащитные селения. И растворятся бесплотными призраками, не в силах пересечь серую границу между мирами живых и мертвых, прошлого и настоящего.

Юра на секунду подумал, что на него накатило воспоминание. Он сосредоточился, осознавая, кто он, где он и, главное, что сейчас держит в руках, и понял, что видением здесь и не пахнет. Мир материален, сейчас девяносто восьмой, он – Юрий Тишин, студент четвертого курса исторического факультета. Он крутит в руках кубик Рубика, который утром бросил в рюкзак, чтобы не скучать в дороге. Но автобус опаздывает, головоломка давно собрана, и время тянется как резина.

А еще у Юры слишком богатое воображение. Научный руководитель Игорь Федорович часто попрекал его этим.

«Настоящий ученый должен видеть мир таким, какой он есть, – говорил строгий кандидат наук. – А не таким, каким он его представляет! История объективна, в ней нет места романтике и витанию в облаках!»

Игорь Федорович пользовался огромным авторитетом на кафедре. Над его гипотезами, смелыми, спорными, даже дерзкими, сначала смеялись. Потом о них говорили. И, наконец, они блестяще подтверждались. Студент Тишин упоминался в статьях Игоря Федоровича мелким шрифтом, в самом конце длинного ряда соавторов. Когда-то это могло бы обидеть Юру, но, обретя «дар», он получил и несколько уроков. Первый из них звучал так: «Мир жесток к людям, которые хотят слишком многого».

Неделю назад Игорь Федорович пригласил его в гости в загородный дом. Пока коллеги-историки колдовали над мангалом на заднем дворе, преподаватель отвел Юру в кабинет, где со стен скалились маски африканских шаманов. На полках вперемешку стояли научные труды и сувениры – от каменных ножей до осколков снарядов. В каждом из них, словно угли под слоем пепла, тлели воспоминания. Боясь непроизвольно коснуться чего-то и не зная, куда деть руки, Юра спрятал ладони в карманы. Игорь Федорович плеснул себе немного виски и зажег сигару. Он казался взволнованным.

– Твоими способностями заинтересовались, мальчик мой. – Профессор сделал небольшой глоток из бокала и выпустил длинную струйку дыма.

– Способностями? – спросил Юра, старательно изображая дурачка.

Он никому не говорил о даре и видениях прошлого, которые порой накатывали на него, словно морской прибой.

– Способности, провидение, интуиция… Называй как хочешь, – махнул мягкой ладонью Игорь Федорович. – Я о том, что ты можешь рассказать все, стоит только взять в руки вещицу с историей. Ты знаешь детали, догадаться о которых случайно не мог. Вот что я называю способностями. И они много раз меня выручали.

Профессор подмигнул, будто они были добрыми друзьями. Юра сглотнул комок в горле и быстро вытер взмокшие ладони о джинсы. Он старался не распространяться о своих умениях. Если болтаешь о таком, рискуешь по меньшей мере прослыть психом.

– Я просто догадливый.

– Со мной ты можешь быть честен. – Игорь Федорович по-отечески похлопал Юру по плечу. – Послушай, один авантюрист по имени Филипп Делагрие готов заплатить любые деньги за раскрытие старого преступления. И когда я говорю «старое», я имею в виду, что оно произошло еще до революции. Можно сказать, будешь ловить призраков прошлого. Все лучше, чем переписывать ветхие документы в архиве, верно?

Архив, в который студентов ссылали на практику, Юре действительно осточертел. К тому же светили деньги, и немалые. Можно купить матери путевку в Турцию, себе – автомобиль. И не подержанный «Москвич», а приличную иномарку. Решение было принято.

Юра не знал, что позволяет ему проникать в прошлое предметов. Он просто брал в руки вещь, и его накрывало, словно волной, памятью ее бывшего владельца. Это быстро сделало студента Тишина любимчиком всесильного на факультете Игоря Федоровича. Теперь дар должен помочь раскрыть старое преступление. И тогда унизительные подработки официантом и раздача листовок останутся в прошлом.

Размышления прервал пронзительный автомобильный гудок. Обрадованный, Юра выскочил на проезжую часть, но это оказался не долгожданный автобус, а серый от пыли внедорожник. Бритоголовый громила крутил руль. На пассажирском сиденье расположилась эффектная рыжеволосая девушка в зеркальных очках, закрывающих половину лица. Водила посигналил, прогоняя Юру с дороги. Рыжая обернулась, когда автомобиль проезжал мимо, но осталась равнодушна. Через миг они укатили вдаль. Юра вздохнул и подумал, что, если дело выгорит, тоже обязательно купит себе внедорожник.

Проехав вперед метров сто, внедорожник остановился, дал задний ход и поравнялся с Юрой. Девушка на пассажирском сиденье высунулась в окно и стащила очки, позволяя себя рассмотреть.

Совсем не модель. Некрасивое скуластое лицо, все пятнистое от веснушек, как полежавшая на солнце груша. Рыжие, неровно остриженные волосы вьются мелкими кудрями. Руки сильные, сразу видно – веса тягает. Белая майка с низким вырезом, а в вырезе – безобразный продольный шрам. На коленях у девушки Юра заметил путеводитель.

– Привет! – сказала она. – Ты местный?

Юра молча покачал головой, не отрывая взгляда от безобразного темно-красного рубца. Ей что, грудную клетку вскрывали?

– Не знаешь, как добраться до Заречья? – спросила рыжая. – Только нам надо не в город, а в усадьбу.

– Да он сам приезжий. Посмотри на рюкзак, – лениво протянул водила. – Не трать время, Инга.

Рыжая со вздохом разочарования откинулась к спинке кресла и спрятала лицо под очками. Юра перевел взгляд на ее спутника. Бритоголовый плечистый хмырь был неуловимо похож на питбуля. Для полного сходства не хватало только шипастого ошейника на крепкой шее и пары клыков. Выступающие надбровные дуги, тяжелая челюсть, шрам на переносице и – глаза. Маленькие, белесые, рыбьи глаза были хуже всего. Юра уже сталкивался с людьми с таким взглядом. Нога, простреленная два года назад, сразу заныла фантомной болью, возвращая в тот день, когда способности проявились у Юры впервые.

Ему стало не по себе. Стыдясь этого страха, он твердо сказал:

– Я не местный, но знаю, как ехать в Заречье. Это дальше. Вы заблудились.

– Покажешь? – подняла золотистую бровь Инга. – А мы бы тебя подбросили.

Отказываться было глупо. Юра подхватил рюкзак и неловко забрался на заднее сиденье. Там лежал металлический термос и разломанная шоколадка, уже подтаявшая на жаре.

– Угощайся! Я Инга, а это Егор. – Девушка по-мужски протянула Юре руку, перегнувшись через автомобильное кресло.

«Питбуль» не обернулся. Опустив стекло, он вдавил в пол педаль газа, и внедорожник рванул с места.

– Ваш путеводитель можно выбросить. Поместья нет на карте, – сказал Юра. – Город Зарецк, как и всё здесь, конечно, принадлежал князю до революции. Но сама усадьба находится в месте, которое называется Дачи. Аркадий Зарецкий строил там летние домики. Позже, уже при советской власти, Дачи превратились в поселок, куда приезжали отдыхать партийные работники. Но сейчас тут живут в основном старики.

– И откуда ты столько знаешь? – Егор косо посмотрел на него в зеркало заднего вида.

– Я историк. Меня Юра зовут. Юра Тишин. Еду… на летнюю практику.

В этот момент их внедорожник подрезала девчонка на мотоцикле. На ней даже не было шлема – ветер трепал короткие темные волосы. С черной кожаной куртки зловеще ухмылялся призрак, вышитый во всю спину. Егор ударил по тормозам, громко посигналил и выругался.

– Жить надоело?! – рявкнул он, высунувшись из окна.

Но мотоциклистка уже скрылась вдали, подняв тучи горячей пыли.

– Гоняют как сумасшедшие, – проворчал Егор. – А родители потом рыдают у дверей реанимации.

– Я бы всех лихачей на экскурсии в больницы водила. Чтобы посмотрели, как таких же дураков собирают по кусочкам на операционном столе, – сказала Инга, машинально потирая шрам на груди. – Юр, так что ты про Заречье говорил?

Солнце играло в рыжих кудряшках, коронуя девушку пламенным венцом. Некрасивая, но с огоньком. Вокруг таких, как она, не собираются толпами парни в клубе, зато, встретив однажды, их запоминают на всю жизнь. И почему она рядом с этим хмырем бритоголовым? Не ради денег и внедорожника же.

Любуясь искрами в костре рыжих кудрей, Юра постарался припомнить всё, что прочитал в тонкой картонной папке, собранной для него научным руководителем.

– Князь Аркадий Зарецкий разбогател на торговле землей и выкупил это поместье у разорившейся семьи потомственных дворян. Усадьбу перестроил под свой вкус. Существует местная легенда, что в молодости он неудачно сватался к предыдущей владелице. Якобы именно поэтому он приказал засыпать весь нижний ярус дома, когда стал здесь хозяином. Хотел спрятать балкон, с которого когда-то услышал отказ.

Юра понимал князя, похоронившего под землей первый этаж. У многих вещей есть память. Одни долго служили какому-то человеку и сроднились с ним. Другие связаны с ярким всплеском эмоций. Легко ли каждый день выходить на балкон с чашкой кофия, когда сами его доски помнят твое унижение?

– Князь Аркадий Зарецкий умер незадолго до революции, и поместье стало народным. Наследники уехали за границу. Они уже не вернулись на родину, – закончил рассказ Юра.

Внедорожник свернул с асфальтированной дороги на проселочную и скоро въехал на длинную деревенскую улицу. Самые крупные колдобины здесь были кое-как засыпаны щебенкой и битым кирпичом. Некоторые дома выглядели заброшенными, около других стояли новые автомобили или трактора, суетились утки и гуси. Кудлатая черная собака с обрывком цепи на шее долго бежала за внедорожником, заходясь лаем.

Выехав на берег маленькой заболоченной речушки, Егор заглушил двигатель.

– Вот оно, поместье Заречье! – сказал Юра, указывая на другой берег, заросший старыми ивами.

За деревьями виднелось то, что осталось от усадьбы. Третий этаж зиял провалами окон. На секунду Юре показалось, что на коньке крыши стоит человек, но, присмотревшись, он понял, что это всего лишь остатки кирпичной трубы. На тот берег вел шаткий мостик. Там угадывалась полуразрушенная пристань, от которой вверх к особняку поднимались ступени каменной лестницы, густо оплетенные ползучими растениями. От воды шел гнилой, трупный запах.

– Раньше здесь был парк. За ним долго не ухаживали, поэтому он сильно разросся, – объяснил Юра. – Был подъезд и с другой стороны особняка, к воротам, но я не знаю, сохранилась ли дорога. При советской власти здесь были клуб и библиотека, но сейчас все закрыто.

– А теперь здесь река Смородина и Калинов мост, – сказала Инга, выбираясь из машины.

На ней были мешковатые джинсы и туго зашнурованные берцы, а крепкие загорелые руки несколько раз обвивали плетенные из ниток фенечки.

Егор тоже вылез из внедорожника. На его широком ремне Юра увидел пластиковую коробочку пейджера, а рядом – сотовый телефон в кожаном чехле. Зависть снова подняла голову. Голодный студент не мог позволить себе такую дорогую новинку и звонил нервной, тревожной матери из автомата в фойе института.

– Мы тут останемся, – сказал Егор, зыркнув белесыми глазами. – Куда тебя подвезти?

Юра замялся, продолжая крутить в руках головоломку. Красный – оранжевый, белый – желтый… Выдумать правдоподобный ответ не получалось, а настойчивый интерес к поместью Зарецких ему не нравился.

– Можно я пройдусь с вами немного? – наконец спросил он. – Я не помешаю?

– Валяй, – пожала плечами Инга.

– Вы тоже интересуетесь историей?

Егор усмехнулся, но бледно-голубые глаза остались холодны.

– Ага, – сказал он. – Можно сказать, что мы охотники на привидений.

Еще одни «охотники на призраков»? Игорь Федорович не говорил, что работать придется в команде. Юру это не обрадовало. Он не собирался рассказывать о даре и воспоминаниях посторонним, тем более таким странным. Но Инга и Егор уже двинулись к темной воде.

Юра догнал их у песчаной кромки берега. Один за другим все трое перешли заболоченную реку.

В воздухе стоял тяжелый запах тины, стрекозы кружились над головой с назойливым стрекотом. Ненадежные мостки шатались под ногами. На середине пути пришлось пригнуться: дорогу здесь пересекала бечевка, протянутая на высоте груди взрослого человека. К веревке были привязаны осколки бутылок, почерневшая ложка и обрывки бумаги. Второй конец кто-то накрутил на остатки каменных перил.

– Рыбацкая снасть, что ли? – удивился Егор, приподнимая бечевку, чтобы Инга могла пройти без труда. От его движения зазвенели стекляшки.

Инга показала на потрепанный самодельный плакат, висящий на каменной ограде. На нем крупными буквами было написано: «Арт-объект. НИТИ СУДЬБЫ». Юра увидел, что от перил тянутся и другие веревочки. Увешанные всяким хламом, они уходили вверх по лестнице и исчезали в зарослях, окружающих первый этаж особняка.

Егор остановился, чтобы рассмотреть привязанный к одной из бечевок осколок зеркала, а потом вдруг сорвал его. По всей нити покатился стеклянный и металлический перезвон. Инга бросила внимательный взгляд на спутника, но ничего не сказала. Егор молча убрал осколок в карман штанов цвета хаки и продолжил подниматься по лестнице, обходя или раздвигая странные произведения искусства.

Юра задержался. Притворившись, что у него развязался шнурок, он положил ладонь на каменные ступени, потом коснулся перил. Ничего не нахлынуло. Если чьи-то воспоминания и прятались здесь раньше, их давно стерли чужие руки и обувь.

Инга и Егор, свернув куда-то, исчезли среди ив. Юра наугад пошел по узкой дорожке, протоптанной через кусты, и внезапно увидел еще одну девушку – миниатюрную брюнетку с коротким каре, одетую в кожаные штаны, запыленные сапоги и черную футболку, на которой переплетались языческие руны. Под ними белела категоричная надпись: «Весь мир – сплошная ложь». Обнаженные руки и шею покрывали извивы татуировок. Присмотревшись, Юра понял, что они изображают змей. Еще пара секунд ему потребовалась, чтобы узнать лихачку, подрезавшую их на трассе.

Девушка сидела на большом камне, в выступах и трещинах которого угадывались контуры птичьего крыла. Видимо, это был обвалившийся фрагмент фасада. Закинув ногу на ногу, байкерша жевала резинку. При виде нового человека на берегу она приподняла одну бровь, но ничего не сказала.

– Привет! – нерешительно начал Юра, всегда робевший перед незнакомцами. – Я не помешал?

– Помешал, – равнодушно ответила девушка и выдула огромный розовый пузырь.

Ее маленький капризный рот был густо накрашен черной помадой, а глаза жирно подведены тушью. Она презрительно смотрела на Юру, словно он был раздражающей водомеркой.

– Я студент историко-археологического, приехал на практику, – продолжил он неловко.

Выражение лица неформалки изменилось: казалось, она провела языком по нёбу, пробуя что-то на вкус. Потом накрашенные черной помадой губы скривились, будто она разгрызла лимон.

– Лжешь. – Девушка с отвращением сплюнула. – Ты такой же дурацкий охотник на призраков, как остальные. Просто оставь меня в покое, и никто не пострадает.

– Прости. – Юра смутился еще больше.

– Неважно. Все лгут, – пожала плечами девушка.

В этот момент раздались шум камней и треск кустов. Юра, вздрогнув, обернулся к особняку. Из полузасыпанного землей подвального окна высунулась худая рука. Вскоре вслед за ней показалась растрепанная макушка, а потом и чумазое лицо. Ухватившись за погнутую чугунную решетку и подтянувшись, наружу выбрался жилистый пацан лет пятнадцати. На лице его застыла кривая, ехидная улыбка.

Юра смотрел на него с отвисшей челюстью. А вот байкерша, похоже, совсем не удивилась.

– А я уже надеялась, что ты шею свернул, – сказала она меланхолично.

– Злая ты, Павла. Или как там тебя? Дурацкое имя! – Парнишка, ухмыляясь, подошел ближе. – Здесь подвалы крутецкие! И крысы! Спорим на твой байк, что там скелеты замурованы?

Пацан и сам был похож на тощую помойную крысу. Слишком большое для подростка пальто, длиннополое, все в заплатах, болталось на худых плечах, как на руках-палках огородного пугала. Девушка с необычным именем Павла поморщилась.

– Кстати, тебя Фил зовет, – добавил шустрый парнишка, рукавом вытирая перемазанный землей подбородок. – Говорит, все собрались.

Он перевел взгляд на Юру. Внимательные зеленые глаза сузились.

– Ты тоже приехал к Филу? Ты Юрий Тишин, да? – Он бесцеремонно протянул грязную руку с траурной каймой земли под ногтями. – Меня Митенькой зовут.

Юра преодолел отторжение и, стиснув зубы, ответил на рукопожатие из вежливости. Нехорошо сразу ругаться с новым знакомым. Если их всех нанял Филипп Делагрие, терпеть друг друга придется еще долго. Вот только зачем ему целая команда психов?

– Приятно познакомиться, – выдавил Юра.

Павла снова поморщилась, продолжая жевать воображаемый лимон, долька за долькой. Закатив глаза, она лениво поднялась.

– Летс гоу, – бросила девушка через плечо, – а то Фил расстроится.

Она пошла вперед, балансируя на грудах битого кирпича, и змеи на ее плечах извивались в ритме шагов, словно живые. Поежившись, Юра уныло поплелся следом.

Втроем они обошли особняк по узкой тропинке, минуя завалы из обломков фасада и гниющих фрагментов мебели. Сквозь кучи мусора густо проросла крапива. Потом они поднырнули под обрывком электрического провода. Один его конец прятался в бурьяне, а другой обвивал отполированные дождями черные балки и убегал куда-то в глубину дома. Украшения из осколков бутылок свидетельствовали, что это не просто остатки проводки, а еще один фрагмент творения неизвестного художника.

С противоположной стороны особняка оказалась вполне приличная гравийная дорога. Начинаясь от покосившихся ворот, она вела к заколоченным крест-накрест дверям. Одна тропка уходила вниз, к реке, и терялась в кустах и деревьях, другая тянулась к просторной беседке – рассохшейся, покрытой бахромой облупившейся краски. На лавочках Юра увидел Ингу и Егора. Рыжая приветливо помахала ему рукой. Должно быть, они обошли дом с другой стороны.

В центре беседки кто-то разложил туристический столик. На нем стояли термосы и бутылки минералки, а незнакомый Юре молодой мужчина в небесно-голубой рубашке, серых брюках с заутюженными стрелками и модных лакированных туфлях резал бутерброды. Хрупкий, светловолосый, изящный, как фарфоровый мальчик на полке с сувенирами, этот человек казался слишком нормальным на фоне собравшейся здесь компании. Его подвижное выразительное лицо озарила улыбка при появлении вышедшей из-за особняка троицы.

«Наниматель», – догадался Юра.

Тот извлек бутылку шампанского из ведерка со льдом и открыл одним театральным движением. Хлопнула пробка. В ответ из прибрежного ивняка раздалось хриплое зловещее карканье. Загомонили потревоженные грачи и галки.

– Наконец-то мы все в сборе, дорогие друзья! – Мужчина начал разливать шампанское по одноразовым стаканчикам.

«Дорогие друзья» смотрели кисло. Егор, отвернувшись, перочинным ножом ковырял кору дуба, растущего у самой беседки. Инга нервно перебирала фенечку на запястье. Судя по лицу Павлы, ее тянуло блевать. Один только Митя сиял улыбкой. Он забрался на перила беседки и теперь весело болтал ногами в мешковатых брюках, штанины которых были перепачканы свежей землей.

– Поздравляю вас всех с началом нашего предприятия! – ничуть не смутился светловолосый. – Мое имя – Филипп Генрихович Делагрие. Можно просто Фил. Случилось так, что мне нужна помощь в одном деликатном вопросе, и я уверен, что команда таких талантливых людей, как вы, блестяще справится с ним.

Инга и Егор молча взяли по стаканчику: она – шампанское, он – минералку. Митя утащил со стола четыре бутерброда, собрал из них башенку и стал энергично жевать. Павла, картинно обмахиваясь тонкой рукой, отошла в тень дуба. Юра тоже взял стаканчик – новый, из стопки. Он старался не брать в руки предметы, которых касались другие люди.

Юра снова обвел взглядом компанию в беседке, все еще мысленно собирая головоломку, но уже совсем другую. Оранжевый – белый. Рыжая девушка с чудовищным шрамом на груди и ее ручной «питбуль». Синий – готичная кукла на байке. Зеленый – странноватый подросток в залатанном пальто. Желтый – златовласый наниматель, карманы которого набиты деньгами. И – красный, сам Юра. Почему выбрали их?

«Ты же знаешь ответ, – тоном Игоря Федоровича отозвался внутренний голос. – Историк должен быть объективен! А объективно говоря, все эти люди, как и ты, видимо, обладают уникальными талантами».

Юра поежился. Нет, такого не может быть! Он никогда не встречал других людей с даром, хотя в свое время часами листал подшивки старых газет в библиотеке, выписывал телефоны, говорил с авторами статей и очевидцами. Тогда на него только начали накатывать чужие воспоминания. Любопытство Юры было болезненным и горячим. Он то боялся, что сходит с ума, то начинал считать себя избранным, то запирался дома, законопатив окна подушками, и ждал, что за ним придут спецслужбы. Он жаждал ответов и, как всегда делал, искал их в архивах.

Нижегородский ихтиандр, провидица Наталья, ковен ведьм под Петербургом – все оказалось чепухой. Они привиделись пациентам психиатрических клиник, явились во снах к впечатлительным старухам, их придумали для красного словца журналисты. Провидица Наталья вовсе выманивала деньги у отчаявшихся забеременеть женщин. Открывая правду, Юра каждый раз испытывал разочарование, потому что не находил в мире ничего сверхъестественного.

Но его дар – был. И были люди в ветхой беседке, которые потягивали игристое вино из пластиковых стаканчиков.

Филипп поднял бутылку шампанского, салютуя собравшимся, и отхлебнул прямо из горлышка.

– Буду с вами честен. Какой смысл врать, если среди вас есть те, кто умеет отличать ложь от правды? – Он подмигнул Павле. – Я приехал из Франции, чтобы разгадать старую семейную тайну, связанную с этим поместьем. В начале века здесь произошло преступление, которое так и не смогли раскрыть. Моя троюродная бабушка, неродная, но от того не менее любимая, обещает все свое наследство тому, кто прольет свет на этот секрет. А дело было так…

И он начал рассказ.

2

Юра

Пропавшая княжна

Это случилось в ночь с 19 на 20 апреля 1916 года. До февральского переворота и последующей за ним кровавой круговерти Гражданской войны оставалось чуть меньше года. Беспокойство витало в воздухе столицы, но не долетало еще до Заречья. Пока нет… Здесь пахло наступающей весной, влажным черноземом и первыми цветами. На вековых дубах в парке уже полопались почки. Цыплячьи головы ранних одуванчиков проклюнулись из-под бурой прошлогодней листвы. Князь Аркадий велел плотнику смастерить качель по французскому образцу, и на дворе целыми днями слышался стук.

Дочери князя, Софья и Ксения, девицы на выданье, взяли за привычку гулять в парке ранним утром, еще до чая. Им приятно было видеть, как просыпается от зимнего забытья природа. Они не боялись заблудиться в густом запущенном парке. Их детство прошло здесь, среди могучих дубов, стволы которых они не смогли бы обнять, даже если бы вдвоем взялись за руки.

Сестры всегда были близки. Малышками они играли в кукольные приемы в сени деревьев, поставив крохотные креслица среди корней и рассадив игрушки. Старый солидный медведь, набитый опилками, кланялся фрейлинам, с трудом сгибая плюшевую спину. Фарфоровая красавица, коронованная одуванчиками, благосклонно улыбалась ему.

Время шло, игрушки отправились в сундук. Софья и Ксения выросли, но продолжали приходить в парк, чтобы послушать птиц и пошептаться о своем. Они читали друг другу стихи, записанные в толстых девичьих альбомах. Иногда одна расчесывала косы другой костяным гребнем. Между сестрами не было секретов.

Сонечке исполнилось в ту весну восемнадцать лет. К ней уже посватался жених. Молодой граф с красивым лицом и маленькими беспокойными руками наносил визиты в Заречье так часто, как позволяли приличия. Соня рисовала в альбоме его инициалы, обводя сердцем любимые буквы, и придумывала имена их будущим детям и борзым собакам.

Ксении минуло семнадцать. Она была худа, черноглаза и слишком высока для девицы. Сестра ласково звала ее «пальмой» и «жирафой». В семье шутили, что, если младшая дочка продолжит расти, крышу дома придется прорубить под ее шею.

Несмотря на рост, бойкая, острая на язык Ксения нравилась свету. Когда князь Зарецкий выезжал на приемы с дочерьми, вокруг его младшей всегда увивались безусые подпоручики и прожигающие наследство поэты. Ксения танцевала с ними до боли в ногах, но никому не отвечала благосклонностью.

В ночь на 20 апреля младшая дочь князя Зарецкого зачем-то вышла из спальни, не разбудив слуг. Весна стояла холодная, но Ксения набросила на плечи всего лишь тонкую накидку. Вышла в дремлющий туманный парк. Сама, ее не вели насильно, иначе в доме остались бы следы борьбы. Подошла к пристани. Затем свернула с тропы на мягкий ковер прошлогодней листвы и исчезла.

Ксения не была влюблена – сестра знала бы об этом. Не увлекалась марксистскими идеями. Не читала дурных романов, после которых юные девушки решают топиться. Интересовалась спиритизмом, но не более, чем все в ее возрасте. Княжна не бежала из родного дома: будь так, она хотя бы взяла драгоценности на первое время и накинула теплую шаль. Накануне она не выглядела напуганной, с аппетитом ела и много смеялась. Однако холодной апрельской ночью какая-то темная воля вытолкнула ее из постели, заставила покинуть особняк и навсегда затеряться среди вековых дубов родного парка.

Митя громко зааплодировал. По нему не понять было, восхищен он историей или просто кривляется.

– Вы действительно хороший рассказчик, Фил, – похвалила Инга. – Я почти поверила, что вы призрак, который сам когда-то гулял с сестрами по старому парку.

Юра только поморщился. Студента-историка сложно впечатлить старыми сказками. Наниматель казался слишком театральным, его улыбка – искусственной, а взгляд – холодным.

– Благодарю вас, сударыня. – Филипп отвесил шутливый поклон. – Увы, я абсолютно материален. Мой секрет в том, что я слышал историю из первых уст. Итак, младшая сестра исчезла, а потом наступила осень девятьсот семнадцатого. В Петрограде к власти пришли большевики, и Зарецкие оказались в эмиграции. Поместье передавали из рук в руки. Софья же благополучно дожила до наших дней, хотя ее помолвка расстроилась. Замуж она так и не вышла. Ее состояние было вложено в иностранные бумаги, а потому не сгинуло, а приумножилось. Эту историю я слышал от нее самой. Воспоминания о сестре тяготят ее до сих пор и не дают спокойно отойти в мир иной…

Тут Филипп сделал артистическую паузу, окинув взглядом всех присутствующих.

– Как я уже сказал, согласно завещанию, все немалое имущество Софьи Зарецкой отойдет тому, кто сможет найти ее сестру и предоставит правдивую историю судьбы Ксении, – закончил он.

– И вы хотите, чтобы мы нашли для вас столетний труп? – спросил Егор. В его голосе прозвучало неодобрение.

Юра посмотрел на черные провалы окон поместья, похожие на пустые глазницы черепа. В воцарившейся на миг тишине явственно прозвучал тонкий звон, словно кто-то, ходящий внутри дома, задел одну из веревочек.

Кто-то? Конечно же, ветер. Или одичавшие бездомные кошки, которые нашли приют на старых развалинах. Одна красивая история – это еще не повод верить в призраков. Юра сначала поднял руку, привлекая к себе внимание, а потом осторожно кашлянул.

– Сохранилось ли что-то из вещей, которые принадлежали сестрам? Может быть, украшения? – уточнил он.

Филипп кивнул. Затем расстегнул ворот рубашки и снял с шеи медальон. Все подошли ближе, даже Павла перегнулась через перила беседки. На ладони Филиппа лежала изящная серебряная вещица, украшенная вензелем в виде переплетающихся букв С и К. Потом ловкие пальцы нанимателя нажали на незаметный выступ. Медальон раскрылся, и все увидели две пожелтевшие черно-белые фотографии, вставленные в корпус и крышку.

Юные девушки – одна круглолицая и светловолосая, другая изящная и чернокудрая.

«Софья и Ксения», – догадался Юра.

– Можно? – спросил он и, дождавшись от Филиппа кивка, аккуратно взял медальон в руки.

Видение пришло сразу. Исчезли бутерброды, термосы и пластиковые бутылки. Пропал запах гниения, доносящийся с заболоченной реки. В воздухе витали ароматы сирени, крыжовенного варенья и душистого чая. На новой веранде, окрашенной в белый цвет, за накрытым скатертью столиком сидели четверо. Юра постарался запомнить каждого.

Дородный мужчина с аккуратно подстриженной бородой. Две девушки, темненькая и светленькая, оживленные, улыбающиеся. Черноволосая одета в жемчужно-серое платье, украшенное вышивкой, белокурая – в легкомысленно-голубое. Мальчишка лет шести в матросском костюмчике, перемазанный вареньем, жевал липкий бутерброд. Во всех угадывалось неуловимое семейное сходство: то ли одинаковый разрез глаз, то ли изгиб шеи.

– Дочери мои и наследницы, – начал мужчина величественно.

Девочки сразу перестали шептаться и сели прямо, глядя на отца во все глаза. Даже малыш отвлекся от варенья.

– Сегодня, в день ангела вашей покойной матери, дарю я вам эти медальоны и своей отцовской волей заклинаю любить, беречь и защищать друг друга и не забывать даже в самую трудную минуту.

В руках мужчины появилась деревянная лакированная шкатулка с крышкой, украшенной сказочными девами-птицами: темнокрылая была печальна, а та, что с белыми перьями, наоборот, смеялась.

«Сирин и Алконост, – вспомнил лекции по славянскому фольклору Юра. – Одна предвещает беды, вторая поет о радости».

Граф Зарецкий открыл шкатулку, и девочки подались вперед. Вместе с ними Юра увидел два серебряных медальона на красном бархате…

Откуда-то сверху упала дождевая капля. Потом еще одна. Они оставляли на столе безобразные кляксы. Исчез фарфоровый сервиз, исчезла скатерть, будто их смыло налетевшим ливнем. Ветер принес и рассыпал по столу сухие осенние листья. Пропал бородатый мужчина, а за ним и другие люди за столом. В беседке теперь осталась только круглолицая девушка, но уже повзрослевшая, грустная. Она была одета в темное платье и клетчатое пальто, волосы убраны под платок, лишь одна светлая прядь падала на лоб. Княжна Софья сидела полностью погруженная в раздумья, а на коленях держала шкатулку с волшебными птицами на крышке.

– Пора ехать, сестра. Промедление смерти подобно, – вырвал девушку из забытья чей-то голос.

Юноша в серой военной шинели без погон и знаков различия стоял на пороге особняка. У его ног ютились желтобокие чемоданы.

– Сейчас, – заторопилась княжна.

Завернув шкатулку в отрез дубленой кожи, она скорым шагом пошла к реке. Не дойдя до воды десяток шагов, свернула на неприметную тропку и продолжила путь вдоль берега, углубляясь в парк. Казалось, ей не мешали ни косой осенний дождь, ни промозглый ветер. Софья остановилась, только дойдя до старого дуба, под корнями которого чернела яма. К замшелому стволу была прислонена испачканная землей лопата.

– Прощай, Ксения. Прощай, сестра. Расставаясь навсегда, прощаю тебе все зло, что ты мне причинила, и ты прости меня, – сказала девушка дрожащим голосом.

Она встала на колени и осторожно опустила свою ношу в яму.

Как только ее пальцы разжались, картинка начала размываться. Юра почувствовал запах кофе и шампанского, услышал голоса. Последним, что он успел увидеть, стал вензель С и К, ножом вырезанный на коре дуба, а потом видение оборвалось.

Снова девяносто восьмой, лето. Жарко, тянет болотной водой, в воздухе звенят стрекозы. У него в руках старый медальон с пожелтевшими фотографиями.

– По словам Софьи Аркадьевны, кулоны были парные и они с сестрой не расставались с ними. Второй пропал вместе с Ксенией, – сказал Филипп.

Юра аккуратно опустил медальон на середину стола. Какое-то время желание поделиться видением боролось в нем с осторожностью. Можно ли доверять странной компании, которую собрал Фил? Юра решил, что пока не станет торопиться с откровениями. Лучше он улучит момент, пойдет в парк один и отыщет дерево с вырезанными на коре инициалами сестер.

– Давайте осмотрим дом, – предложил Егор. – Я понимаю, что от времен, когда здесь жили Софья и Ксения, мало что осталось, но мне нравится видеть место работы своими глазами.

– Я как раз хотел предложить вам небольшую экскурсию, – оживился Филипп. – Я навел некоторые справки о прошлом усадьбы. Позвольте мне быть вашим гидом!

Толстые доски, которыми был крест-накрест заколочен вход в особняк, держались на честном слове. От первого же рывка они отскочили вместе с огромными ржавыми гвоздями. Аккуратно поставив их у стены, Егор широким плечом надавил на двери. Они неожиданно легко открылись, петли даже не скрипнули. Один за другим охотники на призраков вошли под сумрачные своды.

Окна первого этажа были наполовину заложены кирпичом и заколочены досками. Летнее солнце осветило остатки разбитого стеклянного шкафа-витрины. Фанерные стенды, небрежно сваленные у исписанных ругательствами стен, разбухли от сырости. На некоторых щитах уцелели фотографии: с потускневших карточек смотрели улыбающиеся или нарочито серьезные пионеры. От стены до стены провисала веревка, увешанная разным хламом. Кровавой каплей алел на ней истрепанный красный галстук.

– Во времена Зарецких это был курительный салон. Дверь, через которую мы вошли, раньше вела во внутренний двор особняка. Потом лестница к пристани обрушилась, этот вход стал основным, а здесь устроили пионерскую комнату, – пояснил Филипп. – Ступайте осторожно, тут везде битое стекло.

– Правда, что первый этаж поместья похоронен под землей? – спросила Инга.

– Это всего лишь романтическая легенда, – развел руками Филипп. – Под домом действительно есть обширные погреба, кухня, хозяйственные помещения. Граф Аркадий Зарецкий провел большие работы по ремонту и реконструкции поместья, а каменщики, набранные из простых крестьян Заречного поселка, никогда не видели таких подвалов. Вот и пустили легенду в народ.

Егор зажег мощный фонарь, и луч света побежал по особняку. Из пионерской комнаты, бывшей курительной, вели две двери куда-то вглубь дома. Юра пошел первым и скоро оказался в узком коридоре, стены которого когда-то были выкрашены в желто-зеленый цвет, а теперь облупились. Кое-где отходила и штукатурка. Она лежала на полу неряшливыми грудами.

Коридор перегораживало старое покосившееся трюмо, которое давно лишилось зеркала и двух ножек. Егор махнул фонарем, и луч скользнул дальше по стене, вырывая из мрака баррикаду и две закрытые двери. Коридор заканчивался аркой, украшенной затейливым барельефом. Та вела в просторный темный зал, вдоль стен которого покоились друг на друге деревянные стулья.

– Разбить зеркало – плохая примета, – вслух отметила Инга.

Егор хмыкнул, подошел к изломанному трюмо и осторожно извлек из рамы последний, чудом уцелевший осколок.

Через весь коридор тянулась одна из веревок вездесущих «нитей судьбы». Юре стало интересно, куда она ведет. Следуя за бечевкой, как Тесей в лабиринте, он пошел в противоположную от баррикады сторону. Под темными сводами особняка ему снова почудилось, что этажом выше кто-то ходит. Некто осторожный, знающий дом как свои пять пальцев. Половицы не плачут под его ногой, а тихонько вздыхают, так что неясно сразу, бродит по комнатам человек или возятся под крышей вороны.

«Как будто тени поместья вышли нас встретить», – подумал Юра, зябко ежась. Несмотря на жару снаружи, внутри дома оказалось прохладно. Запах сырости и гнилого дерева оседал в легких.

Здесь когда-то играли в прятки и салочки сестры Зарецкие. Устраивали друг другу розыгрыши среди бесчисленных комнат и коридоров. Потом времена поменялись, и тут уже веселились дети с плакатов в первой комнате, а строгая библиотекарша покрикивала на них за шум. А теперь и от тех, и от других остались только память и тени следов.

Коридор повернул влево. Зайдя за угол, Юра увидел двустворчатые двери, распахнутые настежь. За ними была просторная комната, уставленная деревянными кадками, из которых торчали сухие стебли, скрюченные и белые, как пальцы скелета. Потолок здесь провалился, с балок свисала неряшливая бахрома мертвого плюща. «Нить судьбы» уходила сквозь пролом на второй этаж. К ней были привязаны пучки вороньих перьев, и сейчас они мерно раскачивались, потревоженные сквозняком.

Голоса и шаги спутников теперь доносились откуда-то справа. Вернувшись, Юра увидел, что все остальные уже миновали коридор и прошли в одну из дверей. Теперь они толпились в большой комнате, по периметру которой стояли длинные столы, покрытые пыльным ковром. Из дальней стены выступала трапеция комнатного камина. Изразцы на нем почти все осыпались, уцелела только птичка с человеческой головой – не то Сирин, не то Алконост. Видимо, хозяева любили эту сказку.

– Этот коридор когда-то соединял бальную залу, столовую, оранжерею и библиотеку, – продолжал рассказывать Филипп. – Мы сейчас в бывшей столовой. Маленькая дверь в стене слева от камина ведет к спуску в подвал, на бывшую кухню. Справа – к главной лестнице особняка.

– Кто развесил всю эту гадость? – спросила Павла, отодвигая очередную веревку, увешанную каким-то тряпьем, алюминиевыми ложками и осколками посуды.

– Один местный сумасшедший, считающий себя художником, – пожал плечами Филипп. – Еще год назад веревок было меньше. Он непрерывно совершенствует свое творение.

Юра попытался приоткрыть дверцу, ведущую в подвал. Противно скрипнув, она застопорилась на середине. Из щели пахнуло гнилью и затхлостью, как из застоявшегося колодца. Егор посветил в проем фонарем, раздался писк, и оттуда меховой перчаткой метнулась крупная крыса. Павла взвизгнула, Митя свистнул в два пальца. Зверек, напуганный и ошалевший, заметался по комнате и юркнул наконец в какую-то нору.

– Так вот кто здесь ходит! – сказала Инга и беззаботно рассмеялась, запрокинув голову.

Через правую дверь охотники на призраков вышли в холл – просторное помещение высотой в два человеческих роста. Здесь начиналась огромная лестница, которая вела на второй этаж и деревянный балкон. Когда-то с него, наверное, улыбались гостям хозяева Заречья, прежде чем спуститься в холл и расцеловаться. А любопытные дети следили, кто пришел к родителям, просунув головы между резными столбиками. Но сейчас и лестница, и балкон перекосились, частично сгнили и обвалились. Между перилами чудовищной паутиной тянулись неизменные веревки, украшенные хламом.

В середине холла зияла черная дыра в полу. Судя по всему, в ней когда-то жгли костер, а топливом служили обломки перил и фрагменты паркета. Повсюду валялись кучи мусора, горелые матрасы, пустые бутылки. Местные подростки густо изрисовали стены граффити. Когда-то рабочие неровно заложили кирпичом главный вход. Поверх кладки был изображен огромный красный демон с оскалом на клыкастой роже. Он расправлял перепончатые крылья, как гигантская летучая мышь.

– В начале девяностых, когда особняк пришел в запустение, его облюбовали неформалы, – с грустью в голосе пояснил Филипп, словно хозяин, которому стыдно перед гостями за беспорядок.

Митя состроил демону рожу и показал средний палец.

Юра толкнул одну из дверей и увидел обшарпанный конторский стол и книжные стеллажи за ним, теряющиеся в дальнем конце полутемного помещения. Некоторые шкафы упали, оставшиеся опирались на стены и друг на друга, словно костяшки домино. Паркет был завален растрепанными, испорченными книгами.

– А где жили Ксения и Софья? – спросила Инга. – Хочу посмотреть на их комнаты.

– Аркадий Зарецкий и его дочери обитали на втором этаже, – сказал Филипп. – Потом там сделали читальные залы. Кое-где перекрытия обвалились, поэтому смотрите под ноги.

Второй этаж был освещен лучше: солнце прорывалось через проломы в крыше и выбитые окна. Вокруг царили запустение и разруха. Комнаты сестер ничем не отличались от остальных: рамы без стекол, мусор на полу. Но Инга все равно задержалась на пороге. Прислонившись к косяку, она закрыла глаза. Веснушчатое лицо, покрытое неровным загаром, на миг стало отрешенным и беззащитным. Казалось, она медитировала.

– Дрянное место, – сказал Егор, сплюнув на пол.

– Обычное. – Филипп ласково погладил ладонью стену, будто спину живого существа. – Просто с ним обращались дурно.

Особняк подействовал удручающе на всех, кроме Мити. Этот пацан с хрупкой шеей и цыпками на руках, казалось, вообще не чувствовал страха. Он обошел все комнаты до единой, не пропустив даже те, в полу которых зияли опасные дыры. Перекрытия под его шагами зловеще скрипели. Наконец он уселся на деревянном балконе напротив граффити с демоном. Подняв голову к потолку, покрытому сеткой трещин, Митя позвал:

– Эй, тупые призраки! Где вы? Выходите! Мы вас не боимся!

Ответом ему был тихий перезвон нитей судьбы. Сквозь выбитые окна в дом ворвался сквозняк. Против воли Юра боязливо оглянулся, будто они действительно могли потревожить нечто, спавшее на руинах. Но все оставалось спокойным, только блестели на солнце осколки стекла, бусины и мелкие монеты.

– Хватит, а? – Павла нервно рассмеялась. – Ты что, фильмы ужасов не смотрел?

– А ты что, в них веришь? – поддел ее Митя в ответ.

Зайдя в очередную комнату, Юра увидел покрытый пылью стол, матрас в углу и консервную банку, из которой торчали сигаретные бычки и обглоданный селедочный хвост. Рядом лежала стопка пожелтевших газет. Дневной свет пробивался сквозь щели в досках заколоченного окна и длинными полосами ложился на всю эту композицию запустения. Юра поднял верхний, чудом сохранившийся номер «Зареченской Правды» и прочитал заголовок:

«СМЕРТЬ ПОДРОСТКА В ЗАБРОШЕННОМ ОСОБНЯКЕ. НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ ИЛИ РИТУАЛ САТАНИСТОВ?»

Ниже была фотография. Худая, неестественно длинная фигура болтается в петле. На фоне распахнул крылья дьявол – тот самый, которого Юра видел на первом этаже. Фотограф выбрал удачный кадр: исчадие ада тянуло к висельнику лапы, готовое не то растерзать несчастного, не то заключить его в объятия.

Юру передернуло от отвращения. В тот же миг с балкона раздались крики и треск гнилого дерева.

Митя доигрался. Старые перила не выдержали вес пятнадцатилетнего пацана и проломились. Падая с высоты второго этажа, он запутался в развешанных повсюду веревках – элементах проклятого арт-объекта. Один из шнуров обмотался вокруг шеи, и парень повис в петле, не долетев до пола около метра, хрипя и отчаянно царапая ногтями узел на горле. Демон на стене с ухмылкой наблюдал за новой жертвой.

– Помогите ему! – Филипп с ужасом на лице обернулся к команде. – Удавится же!

Митя бился в паутине веревок, как муха, а бутылки, банки, металлический мусор грохотали и дребезжали. В их шуме Юре послышался издевательский смех. Он почувствовал, что ноги сделались ватными. Сейчас на его глазах умрет человек. Парень погибнет в первый же день их дурацкого расследования в проклятом доме. Задохнется, повиснет на нитях судьбы, и про него тоже напишут заметку в газете.

Митю спас Егор. Он перемахнул через перила, приземлился мягко, словно кот, и в два прыжка очутился возле бьющегося в петле пацана. Затем обхватил его ноги и приподнял. Шнур ослаб.

– Режьте петлю, быстро! – заорал он.

Голос, усиленный эхом, прокатился под сводами особняка. С потолка посыпалась штукатурка.

Инга вытащила из-за голенища складной нож и вскарабкалась на перила. Старое дерево угрожающе затрещало под ее ботинками. Балансируя на остатках балкона, она полоснула лезвием по шнуру. Митя мешком рухнул на пол. Егор, глухо ругаясь, сорвал остатки петли с шеи пацана и похлопал его по щекам. Филипп, опустившись на корточки, побрызгал в лицо Мите минералкой из бутылки.

– Митенька, ты цел? Очнись! – встревоженно позвал он, тормоша парня.

Все остальные скатились вниз по лестнице и столпились на расстоянии нескольких шагов, не решаясь подойти ближе. Кто-то сказал про скорую. Юра с удивлением узнал собственный голос: слова вырвались изо рта сами собой.

Наконец Митя открыл глаза.

– Видели, как я летел? – восторженно просипел он. – Спорим, это сам дьявол толкнул меня в спину?

Он все еще лежал на грязном полу, опутанный нитями судьбы, как рыба – сетью. Грудь тяжело вздымалась, воздух вырывался из горла с хрипом.

«Чертов псих», – подумал Юра со смесью неприязни и зависти.

– Ты всегда такой бесстрашный? – спросила Павла, облизнув губы. Она смотрела на Митеньку, словно он был непонятным, но по-своему красивым зверьком.

– Ага! Я ничего не боюсь. – Митя поднялся, цепляясь за плечо Егора. – Я бы мог в летчики-испытатели или космонавты пойти, но туда без аттестата не берут.

Он похрустел шеей, будто проверял, не отвалится ли теперь голова, и довольно ухмыльнулся.

После этого осмотр дома решили не продолжать. Всем хотелось поскорее выйти под чистое летнее небо, словно темнота заложенных окон, гнилые перекрытия и балки давили на плечи. Егор на пороге нагнулся, что-то выколупывая из земли.

«Еще один осколок зеркала», – понял Юра.

Он сам держал под мышкой газету с заметкой про сатанистов. Оставалось надеяться, что его слабость и трусость в решительный момент никто не заметил. Чтобы успокоиться, Юра снова достал из кармана джинсов кубик Рубика. Красный – оранжевый, синий – зеленый… Головоломка в беспокойных пальцах – одна из привычек, которой он был обязан дару. Второй стали свитера с высоким горлом и длинными рукавами, скрывающими костяшки. Нельзя касаться чужих вещей, чтобы не поймать нежеланное воспоминание.

Если соблюдать простые правила, можно оставаться почти нормальным. Или хотя бы казаться таким.

– Дом, похоже, не рад нам, – то ли пошутила, то ли сказала всерьез Инга.

– Может, он хочет от нас каких-то подношений? – предположил Митя.

– Ага! Юного отрока в жертву, – съязвила Павла. – Если так, то не стоило нам доставать тебя из петли.

В отличие от Юры, они даже не пытались притворяться нормальными.

«Это просто несчастный случай. Игра воображения, – напомнил он сам себе. – Нарисованные демоны не могут ожить».

За воротами начиналась дорога. Здесь была припаркована черная иномарка Филиппа. Рядом стоял мотоцикл с перекинутой через руль кожаной курткой. На спине все так же усмехался призрак.

– Понимаю, задача вам предстоит непростая, и расследование может занять значительное время, – сказал Филипп. – Поэтому я снял для вас небольшой уютный дом со всеми удобствами.

Он пытался говорить бодро, но улыбка получилась натянутой. Юра со вздохом оторвал взгляд от головоломки в руках. Инга, наоборот, спрятала глаза под темными очками. Митя сорвал придорожную былинку и стал жевать стебелек.

– Я знаю, ваши методы требуют времени, – продолжил Филипп. – Не торопитесь, познакомьтесь с усадьбой и поселком. В Дачах есть краеведческий музей. Но и не затягивайте. Через три дня я вернусь. И очень рассчитываю, что вашей команде удастся предоставить первые находки. Если будут нужны документы из архивов, старые карты, планы, фотографии, я постараюсь их достать. Как вы понимаете, это расследование необычайно важно для меня. Желаю удачи!

Он протянул Егору листок с адресом и сел за руль иномарки. Когда автомобиль скрылся в клубах летней пыли, Павла вытащила бутылку минералки, тщательно прополоскала рот и выплюнула жидкость на обочину.

– Дом будет халупой. Фил станет нас торопить. И едва ли он раздобудет для нас документы, – едко резюмировала она. – Но, по крайней мере, он правда желает нам удачи.

3

Юра

Мертвый плющ

Филипп снял для них одноэтажный деревянный домик с зеленой крышей, который прятался в глухом проулке. Внедорожник Егора с трудом протиснулся между некрашеными, потемневшими от дождей заборами, едва не оцарапав бампер. Кусты смородины и малины тянули ветви сквозь щели между досками оград. Инга, высунув из окна загорелую руку, на ходу сорвала несколько ягод.

Перед домом была просторная веранда, густо увитая плющом и диким виноградом. Стебли давно умерли, среди хрупких высохших листьев, ссорясь, шныряли воробьи. На веранде Юра заметил плетеные кресла и столик. Наверное, славно будет сидеть здесь за чашкой чая, завернувшись в плед и слушая пение кузнечиков. Неведомый хозяин подновил крыльцо свежей краской, а окна, как в старину, украсил резными наличниками. Среди завитушек виднелась та же птичка с человеческим лицом, что и на камине в усадьбе Зарецких.

Павла заглушила мотор и слезла с мотоцикла. Егор поставил внедорожник прямо на лужайке, громким гудком согнав с дороги одного из местных. Загорелый старик в растянутых тренировочных штанах, клетчатой рубашке и тапочках на босу ногу окинул взглядом приезжих. На автомобиль Егора он посмотрел с завистью, на мотоцикл Павлы – с неодобрением.

– К Петру Видящему, что ли? – спросил старик, сдвигая кепку на затылок. Длиннорукий, жилистый, с синими наколками на кулаках, он напоминал морячка Попая из мультфильма.

– Это еще кто? – Павла постучала одним сапогом о другой, стряхивая дорожную пыль. – Местный уголовный авторитет?

– Петр-угодник – святой наш. – Старичок перекрестился. – Был он безбожник и коммунист, но узрел видения в проклятой усадьбе, уверовал и стал Господне слово людям нести. К его мощам вереница паломников не иссякает. Мы ему и часовенку поставили в том году с Божьей помощью.

– У вас есть собственный пророк? Класс! – обрадовался Митенька. Он вывалился из внедорожника и потянулся, разминая затекшие в дороге мышцы.

– Вы, молодой человек, приходите завтра на проповедь, – сказал старичок, лучезарно улыбаясь. – Лицо у вас хорошее. Одухотворенное.

Юра не видел ничего любопытного ни в Митиной курносой физиономии, ни в местном святом. Сейчас в каждой деревне себе по пророку выдумывают.

– Так вы говорите, на усадьбе проклятие? – как бы невзначай спросил Егор. – Почему?

Он опустил на траву рюкзаки, которые они с Ингой выгружали из багажника, и обернулся к старику.

– А как иначе, если сам Петр Видящий запретил к ней приближаться! – Морячок Попай почесал небритый подбородок. – В войну там целый взвод фашистов сгинул. Говорят, в полночь слышно, как топают их сапожищи. Марш-марш-марш! А если в окошко выглянешь, видно блеск. Это их штыки сверкают.

Он оперся жилистыми руками об изгородь и лукаво улыбнулся.

– Потом много людей пропадало, когда здесь библиотека и детский клуб были, но только коммунисты запрещали об этом писать. Говорят, один пенсионер пришел, сел в кресло, открыл газету «Известия» и просидел до закрытия. А библиотекарша стала читальный зал закрывать, тронула его за плечо – и голова скатилась с плеч прямо на журнальный столик, а кровью забрызгала заголовок с цитатой Сталина! Библиотекаршу потом в психбольницу увезли.

– Бред какой-то, – поморщилась Павла.

Она поднялась на веранду, рухнула в одно из кресел и забросила на столик ноги в модных кожаных сапогах.

Юра вспомнил шаги в поместье, но решил промолчать. Ему не хотелось выставлять себя суеверным дураком перед новыми знакомыми. Особенно перед Ингой. Она со скучающим выражением лица накинула на одно плечо тяжелый рюкзак и зашагала по мощенной камнями дорожке. В свете солнца веснушки на ее шее и руках казались золотой пылью.

Взяв из машины вещи, Юра тоже пошел к дому. После угрюмого особняка Зарецких это место выглядело уютным и безопасным.

Внутри оказалась маленькая кухня с газовой плитой и большая комната с двумя диванами и старой советской тумбочкой, на которой стоял черно-белый телевизор с рогатой антенной, накрытый кружевной салфеткой. Угол украшало громоздкое антикварное трюмо, неуловимо похожее на то, что встретило охотников на призраков в особняке Зарецких, только целое и более новое. Тускло блестело пыльное зеркало.

В комнате было две двери: одна вела в спальню, за второй скрывался маленький чуланчик с садовым инструментом. Инга первым делом распахнула окна, чтобы прогнать застарелый, спертый воздух.

– Хорошо здесь! – сказала она, вдыхая полной грудью. – Курорт! Надо спросить местных, наверняка они продают свежее молоко, яйца, творог…

– Ага. Отель пять звезд! – крикнула с веранды Павла. – Запах навоза, насекомые, пьяницы и сумасшедшие кругом. Всю жизнь о таком мечтала!

– Ты всегда такая недовольная? – спросил Митенька, стоя в дверном проеме.

Он, как обычно, был весел. Полоса от веревки на худой шее наливалась кровью. Наверное, к вечеру проступит безобразный синяк, как у повешенного.

– А ты всегда такой надоедливый? – передразнила Павла.

Выглянув из окна, Юра увидел, что она подвязывает к столбикам веранды гамак. Сухие плети растений, словно штора, давали прохладную тень. Егор вошел в дом и поставил на пол у порога тяжелые пакеты, из которых выглядывали пачки макарон и риса. Потом сдернул с кровати плед и невозмутимо, будто так и было нужно, завесил антикварное трюмо в углу.

– Зеркало над раковиной не пропусти, – посоветовала Инга с тенью иронии в голосе.

Коротко кивнув, Егор отправился в ванную. Дверь осталась открытой, поэтому Юра настороженно проследил за ним взглядом. Тот достал из шкафчика полотенце и деловито повесил на зеркало. Когда он вернулся в комнату, Инга, криво улыбнувшись, показала ему большой палец.

– Я договорился насчет яиц и свежей зелени, – как ни в чем не бывало сообщил Егор.

Юра с тревогой смотрел на занавешенное трюмо. «Так делают, когда в доме покойник», – пульсировало у него в голове.

– Кто в какой комнате хочет жить? – Егор обвел взглядом их тесный домик. – Парни, уступим девушкам кровать?

– Лично я буду спать здесь, – крикнула с веранды Павла, забираясь в гамак. – Ненавижу с кем-то делить комнату.

– Ну и отлично, – мрачно сказала Инга.

Судя по ее тону, она была бы не против, если бы язвительную байкершу ночью унес медведь или хотя бы покусали волки. Но, к сожалению, диких зверей в Дачах не водилось.

Юра уже хотел сказать, что ему все равно, где спать, но тут увидел, как Митенька распаковывает свой рюкзак. На свет показались несколько нарисованных на дощечках икон и ветхая церковная книга с медной застежкой. Печальных черноглазых святых Митя бережно расставил на спинке дивана, а книгу положил возле подушки. Иконки были какие-то странные – не то старообрядческие, не то вообще языческие, с неправильными овалами нимбов и слишком детальными лицами. Юра редко бывал в церкви, разве что с бабушкой в детстве, но даже он понимал, что с изображениями на дощечках что-то не так.

– Я, конечно, знаю святые слова наизусть, – сказал Митя, как бы оправдываясь, – но молитвенник придает мне сил. Верю, что и сыскать покойницу Господь поможет!

Он похлопал ладонью по черной книге, разбухшей от времени. От его кривой ухмылки, грязных ногтей и уродливых, неправильных икон Юре стало зябко. Он понял, что ни за что не уснет, если на него будут пялиться незнакомые праведники, кое-как намалеванные на темных дощечках.

– Я на кухне лягу, ладно? – сказал Юра. – Там кушетка есть.

Он боялся, что Егор будет спорить. Ему, наверное, тоже не захочется ночевать в одной комнате с жуткими иконами. Но тот со спокойствием истинного бультерьера поставил свой огромный рюкзак возле второго дивана.

– Если будешь молиться и биться лбом об пол, главное – не мешай мне спать, – предупредил он Митю.

Пока Егор не передумал, Юра поскорее отыскал в пакетах тушенку и пачку макарон, ушел на кухню и стал готовить ужин на всех. Повседневные маленькие дела всегда успокаивали его и придавали ясность мыслям. В подвесном шкафчике над плитой даже нашлись специи. Немного лаврового листа, черный перец горошком, крупная соль. Интересно, кто жил здесь раньше? Домик обставлен по-старому, как у бабушки. Может, хозяева перебрались к родственникам или умерли. Лучше бы, конечно, просто переехали к детям, а то как-то неприятно выходит.

От разожженной плиты на маленькой кухне стало жарко и душно. Юра открыл форточку, глотнул свежего воздуха и невольно залюбовался, наблюдая, как солнце опускается за крышу усадьбы Заречье. Дом на холме был виден с любого места в поселке. Галки, беспокойно вьющиеся на фоне красного неба, казались вырезанными по трафарету. По траве тянулись длинные черные тени. В сухом плюще на веранде сновали мелкие птички.

Юре вспомнились слова Инги при виде поместья: здесь теперь река Смородина и Калинов мост. Рыжая попала в точку. В былинах дорога через Калинов мост ведет в мир мертвых. Заречье действительно казалось царством призраков, в котором нет места для живых.

Юра чувствовал неясную тревогу. Он думал об усадьбе с заколоченными окнами. О «дорогих друзьях», которых навязал Фил, и местных легендах. Наконец, о себе самом. Почему он не решился расспросить болтливого дедушку подробнее? Боялся выглядеть глупо? Какие же это мелочи по сравнению с клыкастым демоном на стене, призрачными шагами и незнакомым подростком в петле на черно-белой фотографии.

«Мы как воробьи, блуждающие в стеблях мертвого плюща, – подумал Юра. – Воробьи, которые нашли покинутое грачами гнездо и теперь гадают, куда исчезли хозяева. А в корнях спит старая гадюка, перебившая птичью семью. Насытившись, она уснула, о ней забыли, но змеи живут долго, и беспечное чириканье скоро разбудит гадину».

Юра достал медальон с портретами сестер Зарецких. Когда он крутил его в руках, из-за игры света лица сестер казались то веселыми, то грустными. Воспоминания больше не накатывали, безделушка рассказала все, что могла. Тогда Юра развернул старую газету, которую прихватил в усадьбе.

«Чудовищное происшествие потрясло город Зарецк и поселок Дачи. Старый дореволюционный особняк, забытый и брошенный на произвол судьбы городскими властями, всегда привлекал молодежь, относящую себя к различным субкультурам. Казалось, что оккультные ритуалы и написанные баллончиком знаки на стенах – безобидная забава заигравшихся подростков. Никто не мог и предположить, что в усадьбе проводятся настоящие жертвоприношения. 28 июня, когда еще не отгремели в школах выпускные, шестнадцатилетнего Романа К. нашли повешенным на потолочных балках. Этот мальчик уже никогда не окончит школу, не наденет ленту выпускника, не поступит в институт. В том же помещении обнаружили оккультные рисунки, изображающие Князя Тьмы, а также начертанную углем пентаграмму. Возможно, вина за смерть подростка лежит на секте сатанистов. Работает следствие».

Другая фотография изображала обычную компанию удалых подростков. Юра попытался найти среди юношей Романа К., но ему не удалось узнать несчастного висельника. Автором статьи значился некий Сомов Никита.

Ниже шел длинный ряд комментариев от очевидцев, местных властей и родственников погибшего. Юра не стал читать их все, но выписал в блокнот имена и даты. Вряд ли, конечно, желтая статейка имеет какое-то отношение к пропаже княжны в начале века. С другой стороны, он привык доверять интуиции.

Тушенка зашкварчала на сковороде. Остро запахло мясом. Юра оставил газету на подоконнике и вернулся к плите.

Ужинали там, где просторнее, – на веранде. Воробьи уютно чирикали среди высохших стеблей плюща. Наверное, их гнезда прятались под крышей. Павла качалась в гамаке, завернувшись в несколько пледов, как гусеница в кокон. Остальные устроились в плетеных креслах. Юра так и не нашел в ящиках ни чая, ни кофе, поэтому заварил кипятком шиповник. Вышло не так уж плохо, если добавить побольше сахара.

– Давайте узнаем друг друга получше, раз уж нам вместе работать, – предложил Егор.

Как-то уж так сложилось, что «питбуль» каждый раз брал на себя роль главного, а остальные молчаливо с этим соглашались.

Открываться никто не спешил. Павла насторожилась: из одеял в гамаке высунулась ее голова.

– Каждый из нас обладает каким-то уникальным талантом, – подытожил Егор то, что и так понимал каждый на веранде. – Скорее всего, вы впервые встречаете людей, которые тоже что-то умеют. Кроме нас с Ингой – с ней мы уже работали вместе.

Рыжая неопределенно дернула плечом. Сейчас она была в белой майке с тонкими бретельками и открытой спиной. Юра убедился, что Инга покрыта веснушками до самых лопаток, и отчего-то смутился.

– Таких, как мы, много? – Он наконец задал вопрос, который терзал его весь день. – Есть какая-то организация? Подпольное братство?

– Какое там! – Инга рассмеялась. – Обычно это самолюбивые одиночки. Филипп отбирал нас как редкие экземпляры.

– Я знал только Ингу. Мы столкнулись случайно, когда помогали искать пропавшего ребенка, и потом не раз работали вместе. – Егор нахмурился, словно вспоминать об этом было ему неприятно. – Но я слышал и о других людях, отмеченных талантом. Что касается меня, я вижу прошлое в зеркалах.

Он вытащил из кармана крупный, больше ладони, осколок и повернул ко всем, ловя последние лучи заката. По дощатому столу побежали солнечные зайчики. Юра попытался присмотреться к стеклышку, но ничего не увидел, кроме красных и желтых бликов.

– Как я получил эту способность – долгая история. Есть ограничения. Отражение не может, например, запечатлеть звук. Я работаю частным сыщиком, специализируюсь на пропавших людях. Иногда помогаю волонтерам. Правда, искать умершего сто лет назад человека мне еще не приходилось.

Теперь на плечистого громилу с белесыми глазами Юра смотрел уважительно. Ему-то самому не приходило в голову поставить дар на службу обществу. А Егор, оказывается, не бандит и не рэкетир, а хороший человек. Людей вот спасает.

– Я тоже пыталась работать с волонтерами, правда, не ахти как получалось, – сказала Инга. – Мой талант не слишком для этого приспособлен.

– Сеанс откровений – это очень мило, – перебила ее Павла. – Но лично я ничего рассказывать не стану.

Она оттолкнулась ногой от перил веранды. Гамак, словно детская люлька, стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Да про тебя и так понятно все, – фыркнул Митя. – Ты как-то чуешь ложь. Если хочешь это скрывать, притворяйся лучше.

Павла гневно сверкнула глазами и запустила в пацана подушкой – впрочем, не слишком метко. Инга спрятала смешок в чашке отвара из шиповника. Юра тоже с трудом сдержал улыбку.

– Ладно, ладно! – Егор примирительно поднял руки. – Черт с вами, раз не хотите рассказывать. Но и помогать в ваших поисках я тогда не смогу.

– Кстати, об этом. – Юра машинально одернул рукав свитера, пряча костяшки. – Как мы будем искать убийцу, если преступление произошло в начале века?

– Может, кто-то из бывших обитателей усадьбы до сих пор живет на Дачах? – предположил Митя. – Они, конечно, совсем старички, божьи одуванчики теперь…

– После революции и двух войн? – Егор скептически хмыкнул. – Вряд ли мы найдем хоть одного живого свидетеля.

– Мне нужно увидеть вещи, связанные с княжной Ксенией. Лучше всего – ее личные, но можно и просто из той эпохи. Поговорить с людьми, которые могут что-то помнить. – Инга ложкой подцепила со дна чашки ягоды шиповника. – Еще лучше было бы поговорить с Софьей, но это вряд ли возможно.

– В газетах писали, что в усадьбе пару лет назад погиб парень, – осторожно сказал Юра. – Скорее всего, это никак не связано. Но я бы хотел выяснить, какие еще несчастные случаи и странные смерти происходили здесь.

Он украдкой поймал взгляд Инги. Появится ли в золотисто-карих глазах скучающее выражение, недоверие, насмешка? Но она одобрительно кивнула.

– Боюсь, будет трудно отделить реальные факты от местных легенд и сказок, но ты попробуй, – согласился Егор. – Только в опасности один не лезь. Это всех касается.

Он обвел пристальным взглядом всю команду, надолго задержавшись на Мите. Пацан невозмутимо доедал макароны прямо со сковородки, царапая вилкой по дну. Аппетит у него был как у молодого теленка.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Ночной сумрак окутал веранду. В воздухе звенела мошкара, и пронзительно пахло цветущим лугом. Сквозняк с тихим шелестом тревожил сухие плети плюща. Допив отвар из шиповника, охотники на призраков тихо разошлись по комнатам. Павла осталась ночевать на веранде, Инга захлопнула дверь в спальню. Митя, сотворив молитву, свернулся клубком на диване под строгими взорами своих святых. Егор взял блокнот и что-то долго писал, скрипя шариковой ручкой.

Юра лег на продавленную кушетку, подложив под голову скрещенные руки.

«Не лезть в опасности», – вспомнил он слова Егора и вдруг понял, что ничуть не расстроится, если все расследование сведется к разбору старых документов и посиделкам на веранде.

Простреленную когда-то ногу вяло тянуло болью, как всегда бывало от дурных предчувствий. Юра думал о дне, когда обрел то, что называл и даром, и проклятием. Как вышло, что он снова позволил втянуть себя в авантюру?

Тогда он был глупым мальчишкой. Сын матери-одиночки, он пролез на бюджет благодаря зубрежке. Он просиживал ночи за книгами, пока его однокурсники ходили по ночным клубам и клеили девчонок. Они приносили преподавателям купленные курсовые, которые даже не читали. Юра завидовал их показной успешности и хотел легких денег, поэтому связался с «черными археологами». И первая же «летняя практика» закончилась катастрофой.

Юра никогда не забудет полузасыпанную траншею и откопанный блиндаж. Воображение сразу дополнило картину: вот тут, на каменистом уступе, полсотни лет назад стоял станковый пулемет. Здесь лежали советские стрелки, а рядом упал один из них, раненый или убитый. На земле остался отпечаток ржавчины от съеденной временем каски. Между тем напарник Юры, Черный Дронт, смешливый начинающий бандит, вытащил из-под замшелых бревен кожаную планшетку. Вытряхнув истлевшие бумаги, которые тут же рассыпались в прах, он торжествующе поднял над головой командирские часы.

Вдруг раздался шум чужой машины, ломающей подлесок. Дронт перебросил хабар Юре и полез из траншеи «побазарить». А потом раздались выстрелы: Черный оказался никудышным дипломатом. Юра понял, что надо бежать, но от испуга его словно приковало к месту. К земле давило внезапное осознание, что это конец его короткой, не самой удавшейся жизни. Сейчас и его, и Дронта похоронят в забытом блиндаже.

А потом Юру накрыло его первым в жизни воспоминанием.

Стоял тяжелый запах гари, пороха и смерти. Вдалеке грохотала артиллерия. Старший лейтенант Макаров яростно тряхнул головой, сбрасывая странное оцепенение. Машинально потянулся к оружию, но кобура была пуста. Взвод погиб, а его контузило, но он должен выжить, чтобы продолжить бой с проклятыми захватчиками. Над краем траншеи появились серые шинели, раздался яростный окрик на немецком языке, и лейтенант Макаров бросился бежать, петляя, как удирающий от охотников заяц. За спиной раздались выстрелы, левую ногу дернуло резкой болью, но он уже скрылся от преследователей за поворотом, уже выбрался из траншеи, не дав загнать себя в ловушку, уже добежал до редкого, посеченного осколками снарядов леса. Он упал на землю только там.

Юра не помнил, как выбрался на шоссе. Позже он так и не смог ответить ни скорой, ни милиции, ни зареванной матери, каким образом ему удалось, не имея ни малейших медицинских навыков, наложить жгут на простреленную ногу. Он очнулся, лежа на асфальте, все еще сжимая в руках командирские часы старшего лейтенанта Макарова.

Так Юра обрел свой дар. Розовые очки, как всегда бывает, разбились стеклами внутрь. На левой голени остался шрам – неровный круг, будто отпечаток финикийской монеты. В душе навсегда поселилось воспоминание о липком страхе за свою жизнь: он уже никогда не сможет выкинуть из головы, как удирал от черных археологов напуганным зверем. А еще к нему стали являться картины чужого прошлого, хотел он того или нет.

Красный – оранжевый. Белый – желтый. Красная кровь на асфальте, белизна медицинской палаты. Головоломки нужны ему не только для того, чтобы размять мозги. Когда держишь в руках нечто материальное, давно знакомое, проще отличить реальный мир от очередного видения.

Вслушиваясь в тихие скрипы засыпающего дома, Юра думал о том, чем заплатили за свои способности другие четверо. Прячутся ли шрамы от пуль под кожаной курткой Павлы? Боялся ли когда-нибудь Митенька за свою жизнь?

Размышляя об этом, Юра сам не заметил, что задремал.

4

Егор

Человек, который не любит свое отражение

Егор проснулся разбитым. Его сны были тяжелы, как ватное одеяло, и темны, словно пересохший колодец. В них трещал лед и, захлебываясь криком, уходил с головой под воду ребенок. Он то казался знакомым, то становился чужим, то вовсе превращался в маленького Егора. Пытаясь отдышаться, он провел рукой по лицу, вспоминая собственные черты: широкую челюсть, нос с горбинкой, впадинку шрама над бровью. Ежик волос на голове оказался влажным от пота. Отросшая щетина на щеках колола пальцы. Егор сел, стряхивая с себя дрему.

В кошмарах у него никогда не было лица. Черты плыли под руками, словно свечной воск. Он мог лепить из себя что угодно, хоть демоническую маску, хоть свиное рыло, но ему никак не удавалось поймать себя самого. Какой он в снах? Красавец или урод? Главный герой или статист? Или, может, он злодей, безликое чудовище, которое охотится за персонажами и пожирает их по одному?

Успокаиваясь, Егор сделал несколько глубоких вдохов. На соседнем диване сопел Митя, выпростав руку из-под одеяла. На горле чернели свежие синяки. Нехорошо. Ему же всего-то лет пятнадцать! Чей-то сын, внук, младший брат. Кто будет отвечать, если с ним что-то случится на руинах мертвого дома? Явно не их наниматель. Такие, как Филипп, не отвечают даже за собственную жизнь. Его, похоже, интересуют только деньги, которые он может выручить с этой небольшой авантюры.

Впрочем, Егор знал и сам: всё, что произойдет с этими людьми, останется на его совести, пускай не он позвал их сюда, посулив деньги. Такой уж он человек. Ответственность за других давно стала для него привычной. В походе груз рюкзака тоже через пару дней кажется естественной частью путешествия.

Дверь в комнату Инги была закрыта. На кухне спал Юра, завернувшись в одеяло с головой. Егор тихо оделся, сунул босые ноги в кроссовки и вышел на веранду, где дремала в гамаке Павла. Сквозь плющ пробивались солнечные лучи. На сухих листьях и почерневших от времени перилах блестели слезы росы. Где-то на огородах пропел петух.

Сильное мускулистое тело требовало размяться. Егор обошел дом по кругу в поисках турника, но нашел только бельевые веревки, сломанную газонокосилку и сарай для дров, оставшийся с тех времен, когда в Дачи еще не провели газ. Ветерок приятно холодил тело. Егор все равно сделал зарядку и даже раз двадцать отжался от земли на кулаках.

Выпрямившись, он заметил в окне Ингу. Она следила за его упражнениями, ничуть не стесняясь. От чашки в веснушчатых руках поднимался пар. Егор жестом попросил открыть форточку и сквозь стекло указал на чашку.

– Кофе?

– Если бы. – Инга страдальчески вздохнула. – Опять шиповник.

– Поможешь мне побриться?

– Окей! Но завтрак с тебя.

Все остальные еще спали. Егор вернулся в дом и отыскал в рюкзаке бритвенные принадлежности. У него был доставшийся от отца старомодный станок, лезвия в котором приходилось менять вручную. Инга открыла в ванной кран и навела в тазике мыльную пену.

– Ты понимаешь, что твое нежелание смотреть в зеркала – это уже нездорово? – спросила она. – Водишь же ты как-то машину!

– Внедорожник – мой. Я уверен, что к нему ничто не пристало.

– А бреешься ты как, если меня нет рядом?

Дома у Егора висела целая конструкция из трех зеркал, отражающих друг друга. Он экспериментальным путем выяснил, что так на них не налипают лишние воспоминания. Но объяснять это не хотелось. Инга намылила ему щеки и стала неумело работать бритвой.

– Блин, я тебе подбородок порезала, – проворчала она. – Кровь.

– Ничего.

Вода в тазике стала розовой. Свежая ранка саднила.

– Вот что такого ты можешь увидеть? – Инга недобро покосилась на полотенце, закрывающее зеркало.

– Все что угодно. Как тайком целовалась влюбленная пара, спрятавшись в ванной от родителей. Как плакала здесь от счастья какая-нибудь женщина, потому что узнала, что станет матерью. Или как кого-то убили, обмотав шланг от душа вокруг шеи.

– В ванной редко убивают.

– Все равно. Я достаточно видел в зеркалах того, что не должен был.

– Ну и что? Такой у тебя талант. Посмотри на меня: что мне теперь, совсем не спать?

Инга вопросительно подняла брови – тонкие, золотистые, с упрямым изломом. Егор знал, что ее способности связаны с видениями, которые приходят к ней, мешаясь с кошмарами, но никогда не лез в душу.

– Давай не будем мериться, кому хуже, – предложил он.

Пока Егор смывал со щек хлопья пены, раздался стук в калитку. Это пришел сосед, встретивший их вчера на дороге. Его сопровождала дочерна загорелая немолодая женщина. Они принесли обещанные яйца, огурцы и помидоры. Егор отсчитал деньги из собственного кошелька и даже добавил немного сверху. Получив плату, соседи не спешили уходить. Видимо, рассчитывали на свежую порцию сплетен.

– Даже мертвых разбудили бы! – проворчала Павла, выбираясь из своего гнезда.

Змеи на ее руках извивались и раздували капюшоны. Соседка, явно собиравшаяся что-то спросить, икнула, перекрестилась и отошла подальше.

Егор накромсал овощи с зеленью, и команда села завтракать. Павла уныло терзала ломоть хлеба. Язвительная, одинокая и холодная, как ледышка: тяжело же будет с такой работать! Юра выглядел невыспавшимся. Взлохмаченный со сна, он вяло ковырялся в салате, погруженный в свои мысли. Егор оценивающе посмотрел на него. Опыт подсказывал, что парень знает больше, чем говорит.

Митенька, наоборот, свежий и жизнерадостный, громко пожелал всем доброго утра. Перегнувшись через стол, он попытался вытянуть помидор из миски руками. Инга хлопнула его полотенцем по ладони и отправила умываться. В отличие от скрытного Юры, пацан казался простым и понятным. Тем удивительнее, что он не стал говорить о своем даре.

Команда незнакомых самолюбивых людей, не доверяющих друг другу, – это нехорошо. Амбиции будут мешать поискам, они станут конкурировать друг с другом и утаивать следы. Фил – полный идиот, если считает, что, запрягая в телегу лебедя, рака и щуку, быстро добьется результата.

После завтрака Егор убрал со стола чашки и начал раскладывать осколки, которые подобрал на руинах, пытаясь подогнать один к другому. Пора начинать работу. Пришлось сделать почти болезненное усилие, чтобы сосредоточить взгляд на зеркальной поверхности. На мгновение ему даже почудились неясные силуэты, но это оказалось всего лишь игрой света и тени в зарослях дикого винограда. Отражаясь в мозаике осколков, стебли плюща искажались, кривились, как скрюченные пальцы старухи.

«Все мы непохожи на самих себя в зеркалах», – подумал Егор.

Несмотря на теплое лето, Юра кутался в красный свитер с длинными рукавами. Пусть ему не приходилось занавешивать зеркала, у него, похоже, были собственные трюки, позволяющие ненадолго притвориться обычным человеком и забыть о странном таланте.

– Не получится, – покачал головой Егор, имея в виду не только мозаику на столе. – Слишком мало фрагментов. Надо найти целое зеркало.

– Фил говорил про музей, – предложил Юра. – Может быть, там найдутся уцелевшие вещи из особняка? И даже целые зеркала?

– Давайте сходим туда, – согласилась Инга. – С чего-то же надо начинать.

Она расстелила на подоконнике полотенце и теперь раскладывала мокрую посуду. У калитки, сбивая одуванчики носком кроссовка, болтал с соседями Митенька. Старик, одетый, как на праздник, в хорошо отглаженную рубашку без рукавов, одобрительно хлопал его по плечу. Загорелая женщина в белом платочке умиленно улыбалась.

Жестом попросив соседей подождать, Митенька бегом пересек лужайку, подтянулся на руках и перемахнул через перила веранды.

– Кузьмич и Петровна идут в храм, – сообщил он. – Сегодня будет служить отец Афанасий. А потом всех допустят к мощам Петра-угодника! Пошли с ними?

– Музей важнее, – покачал головой Юра.

– Итак, перед нами море возможностей. – Павла саркастично усмехнулась. – Хотим – целуем старые кости, хотим – ворошим заплесневелые тряпки. Не, это точно без меня!

– А ты что будешь делать весь день? – Инга прищурилась.

– Поспрашиваю местных. – Павла неопределенно повела плечами. – Слухи, легенды… Скучная, одинокая, но важная работа.

Зевнув, она забралась обратно в гамак и накрылась пледом. Скоро из ее кокона раздалось сонное посапывание. Митенька тем временем присоединился к соседям, которые ждали его у калитки. Еще и насупился: похоже, его задело, что никого, кроме него, не заинтересовали отец Афанасий и мощи святого.

– Команда развалилась, не успев собраться, – мрачно отметил Егор. – Спасибо, что хоть кто-то идет со мной.

Он не сомневался, что Инга поддержит его: не впервые общее дело раскручивают. И хорошо, что Юра увязался с ними. Он неглупый парень и много знает о Заречье. Студент, конечно, предпочел бы пойти в музей с Ингой вдвоем: сложно было не заметить, какие взгляды он на нее бросает. И как смотрит на самого Егора – ревниво, сердито, с затаенной завистью. Наверное, уже придумал себе невесть что.

Глупость, конечно. Мужчина, ненавидящий зеркала, и девушка, которую пугают собственные сны, – они всегда были только друзьями.

Краеведческий музей поселка Дачи оказался двухэтажной деревянной постройкой, стилизованной под старину. Крыльцо украшали резные цветы и завитушки, с первого взгляда на которые становилось ясно – новодел. Под окнами были разбиты клумбы с неприхотливыми бархатцами и пионами. Среди цветов прятались удивительно уродливые лебеди из покрышек. Их потрескавшиеся красные носы на миг показались Егору перемазанными в крови. Он потряс головой, прогоняя странное видение.

Над запертыми на огромный амбарный замок дверями висели флаги, выгоревшие до белизны. По обе стороны крыльца грелись на солнце две лохматые собаки. Они недовольно заворчали, когда Инга зашагала по ступеням. Егор сделал вид, что поднимает с земли камень, и псы торопливо убрались за угол.

К дверям был приколот ржавыми кнопками лист бумаги. Набранный на машинке текст предупреждал, что экскурсии проводятся по записи у хранителя музея, которым является некий Козоедов Сидор Лукич.

– Пройдемся и спросим у кого-нибудь, – предложила Инга и выплюнула косточку.

По дороге она нарвала полную кепку неспелой вишни. Егор иногда завидовал ее невозмутимому жизнелюбию.

Надежды Инги оправдались: хранитель музея обнаружился в огороде, разбитом с другой стороны дома. Сидор Лукич поливал клубнику из шланга. Это был сгорбленный старик, хромой и какой-то болезненно перекособоченный. Разговаривая с посетителями, он непрерывно крутил желтыми пальцами «козьи ножки», наполняя их табаком из кисета.

– Если вы хотите землю купить, убирайтесь прочь, – предупредил он. – А музей я в обиду не дам.

– Студенты мы, – сказав это, Егор подмигнул Юре. – На летнюю практику приехали.

Узнав, что гости желают экскурсию, Сидор Лукич извинился, ушел в дом и вернулся переодетым в пиджак, локти на котором лоснились, зато к лацкану были приколоты советские значки и медаль «Ветеран труда». На шею старик повязал полосатый галстук со старинной бронзовой булавкой. По складкам на костюме, как по годовым кольцам, можно было прочитать, сколько лет он пролежал в шкафу.

Отмахнувшись от собак, которые сердитым лаем жаловались на незваных гостей, Козоедов торжественно отпер двери музея. Первый зал был посвящен Великой Отечественной войне. Посетителей встречали юноша и девушка – две восковые фигуры, одетые в светло-зеленые гимнастерки и фуражки с красными звездами. Парень держал в руках пистолет-пулемет с деревянным прикладом и круглым диском, на плече его подруги висела брезентовая медицинская сумка. Вокруг бесстрашных красноармейцев стояли деревянные шкафы-витрины. В них на полках лежали портсигары, удостоверения с красными звездами, котелки и каски, висели фотографии и газетные вырезки.

– Все служите, ребята? – обратился Козоедов к статуям, словно к добрым знакомым.

Он хлопнул по плечу юношу и аккуратно поправил сбившуюся фуражку на девушке.

– Вы уж простите старика, что давно не навещал. Вот, студентов привел, рассказать про ваш подвиг.

Старик заговорил про бои, которые шли под Дачами и Зарецком. Он шагал от витрины к витрине, по памяти называл войсковые подразделения и командиров, действовавших на этом направлении. Порой Сидор Лукич сбивался с канцелярского тона профессионального экскурсовода на собственные воспоминания. Оказывается, он успел застать войну еще простым солдатом.

Егор, хотя его интересовало совсем другое, слушал хранителя музея, не прерывая. Не только потому, что не хотел обидеть старика, явно скучающего без посетителей. Он чувствовал, что это будет некрасиво по отношению к юноше и девушке в военной форме. Пускай эти комсомольцы сделаны из воска, такие же ребята, как они, но из плоти и крови когда-то погибали в тяжелых боях.

Юра то присоединялся к экскурсии, то задерживался, чтобы внимательно рассмотреть какую-нибудь вещицу или прочитать заголовок газеты в витрине.

– А поместье Заречье не пострадало от бомб и снарядов? – спросила Инга.

– О нет! Война почти его не коснулась, немцы сдали поселок без боя. – Козоедов покачал головой. – Правда, там квартировался какое-то время штаб четвертой дивизии сто тридцать первой армии вермахта.

– Мы слышали легенду, что в поместье пропали какие-то фашисты, – вклинился Юра.

– Не пропали. Были уничтожены, – веско сказал Козоедов. – Это был дерзкий рейд! Отряд партизан вырезал их ночью, всех до единого, и разметал клочки так, что ни одной пуговки с мундира не нашли. Целая дивизия лишилась управления и в беспорядке отступила, так и не дав боя Красной армии.

Старик вдруг рассмеялся дребезжащим смехом.

– Вы еще услышите немало легенд о Заречье, – пообещал он. – Про засыпанный первый этаж, по которому бродят замурованные строители. Про партработника Коммунарова, которого то ли из мести, то ли от несчастной любви зарезала библиотекарша. Про бесов, вселяющихся в каждого, кто переночует в поместье…

Слушая байки хранителя музея, Егор перешел в следующий зал. Казалось, его собрали по кусочкам из нескольких комнат – будуара, библиотеки и кабинета. Все старомодное, торжественное, как в богатом дворянском особняке. Здесь тоже были восковые статуи – две девушки в старинных платьях. Одна, светловолосая, выбирала книгу в массивном шкафу, наполненном тяжелыми томами русских классиков. Вторая, с темными кудрями, примеряла украшения, сидя в кружевной сорочке перед туалетным столиком.

Козоедов вежливо раскланялся и с ними. Светленькой он порекомендовал новый роман Марининой, темненькой попенял за легкомыслие: «Вот, пришли посетители, а ты, как всегда, в домашнем».

Юра с тревогой посмотрел на старика. Егору тоже стало не по себе. У Сидора Лукича, похоже, не все дома.

– Потрясающе! Это комната как будто сошла со страниц Тургенева. – Инга захлопала ресницами, притворяясь восторженной дурочкой. – Скажите, это все вещи из поместья Зарецких?

– Увы… – вздохнул экскурсовод. – Мебель в основном с бывших дач, из особняка уцелело немногое. Есть всего лишь несколько вещей, про которые мы доподлинно знаем, что они принадлежали князю Аркадию. Они попали в музей через третьи руки.

Цепкий взгляд Егора тем временем приметил на туалетном столике маленькое зеркальце. Легкомысленная восковая девушка протягивала к нему белую руку. На крышке была выгравирована птица с человеческим лицом, столь любимая Зарецкими.

Егор тронул Ингу за локоть. «Отвлеки старика, дай мне время», – попросил он одними глазами. К счастью, они понимали друг друга без слов.

– Тут везде такие славные птички с человеческими лицами, – защебетала Инга. – Что же это значит?

Экскурсовод, польщенный таким вниманием, повел гостью в другой зал. Юра увязался с ними. Егор быстро огляделся и, убедившись, что остался один, бесшумно перешагнул через натянутую веревку, которая ограждала экспонаты. Когда он взял в руки зеркальце с печальной птицей, его, как всегда, накрыло минутное колебание, тревожное предчувствие. Что он увидит? С какой навеки похороненной тайны сорвет печать?

Он никогда не любил зеркала. В детстве они дразнили его: Егор выглядел в них тощим, лопоухим, безвольным, испуганным. Он в ответ строил им рожи и разбивал. Однажды зеркала обиделись и перестали отражать его, а вместо этого начали показывать других людей. Кривляния. Слезы. Попытки выглядеть лучше, чем есть, и, наоборот, срыв масок.

Скрипнув зубами, Егор взял себя в руки и заглянул в зеркальную поверхность.

Сначала он не признал человека, которого увидел. Разум подсказывал, что этот бритоголовый хмырь с глазами испуганного подростка – он сам. Но Егор не связывал это лицо с собой, со своей личностью. Минута липкого страха, а потом отражение расплылось, и в зеркале показалась темноволосая княжна.

Егор не сразу узнал угловатую девчонку с фотографии в медальоне. Ксения Зарецкая выросла и расцвела, превратившись в настоящую красавицу. Она выглядела немного взволнованной, но счастливой. Егор невольно засмотрелся, глядя, как молодая княжна расчесывает волосы, по-разному собирая их, любуется собой, примеряет то одно, то другое украшение. Иногда она в шутку насупливала брови, делая дурашливо-серьезный вид, чтобы через пару мгновений расплыться в заразительной улыбке.

Ксения, прихорашиваясь, явно куда-то собиралась. В гости? На прогулку? Егор старался запомнить как можно больше деталей, чтобы из мелочей воссоздать картину. Уютный сумрак будуара. Пастельно-бежевая обивка стен. Дверь за спиной – массивное дерево, тот же узор с птицами, бронзовая ручка с завитушками. Вот створка приоткрылась буквально на ладонь, и Ксения быстро обернулась, густо покраснев. Ее окликнули? Княжна что-то крикнула, несколько раз махнула рукой. Просит подождать? Кто ее так смутил? Вряд ли отец, сестра или слуга. Возможно, возлюбленный?

Егор отчаянно, до рези в глазах, впился взглядом в темную щель быстро закрывающейся двери и вдруг увидел там знакомое лицо со шрамом над бровью. Свое лицо. Это он, Егор, непрошеный гость, который вторгся в спальню Ксении и теперь подсматривает за ней, словно убийца. Его окатило чувство стыда.

«Спокойно, – сказал себе Егор. – Меня там не могло быть, это игра воображения. Окно в прошлое закрылось, зеркало отражает мое лицо, это нормально. Девушка давно умерла, и ты не можешь повлиять на ее жизнь. Это как фотография или кинопленка».

Осторожно положив зеркало на место, Егор пошел на голос хранителя музея.

5

Егор

Пропавшие люди

Сидор Лукич Козоедов, несмотря на жуткую привычку разговаривать с восковыми фигурами, оказался не только увлеченным энтузиастом, но и милым, доверчивым человеком. Он охотно отвечал на вопросы и сожалел, что не может сейчас точно назвать, какие из вещей принадлежали Зарецким. Без лишних вопросов старик принял на веру историю о студентах на практике, готовящих экспозицию о быте дворян для выставки в городе. В этом маленьком обмане помог студенческий билет Юры Тишина.

На прощание Козоедов пообещал поднять старые конторские книги, по которым, при достаточном терпении, можно было бы отследить судьбу экспонатов. Для этой кропотливой работы он готов был выделить собственную кухню и сулил какое-то особенное крыжовенное варенье.

– Мы еще заглянем, – пообещала Инга.

– Конечно, – проскрипел Сидор Лукич. – Вы придете раньше, чем думаете.

Налетевший ветер взъерошил лохматые головы пионов, лебеди с кровавыми клювами согнули шеи. Казалось, они кланяются, провожая гостей.

Распрощавшись с хранителем музея, фальшивые студенты отыскали тихий уголок на тенистой стороне улицы. Егор медленно и обстоятельно рассказал обо всем, что увидел в зеркале.

– К сожалению, этот крючок оказался пустым, – закончил он.

– Зато мы теперь знаем, что Ксения была кокетлива, нравилась себе и любила вертеться перед зеркалами. – Инга улыбнулась. – И, похоже, была влюблена. Уже что-то!

Она потянулась к вороту майки, но одернула себя. Егор давно заметил ее привычку машинально касаться шрама в моменты задумчивости.

– После твоего рассказа я стала лучше понимать и чувствовать ее, – сказала Инга, немного помолчав. – Знаешь, я бы еще раз побывала в ее комнате. Я надеюсь, что сегодня увижу княжну во сне, но мне нужно поймать настроение.

– Отлично, – кивнул Егор. – Прогуляемся до поместья. И хорошо, что без Мити.

– Ты ему не доверяешь? – спросил Юра.

Он сам держался особняком, много думал, крутил в нервных тонких пальцах кубик Рубика, но не делился соображениями.

– Почему? Он же простой, как пять рублей. Просто боюсь, что он шею свернет.

К усадьбе подошли со стороны главных ворот. Поместье Зарецких приветствовало гостей вороньим гомоном в кронах деревьев, свистом ветра в выбитых окнах и перезвоном нитей судьбы на сквозняке. Усадьба выглядела еще более угрюмо, чем при первой встрече, – труп дома, выгрызенный падальщиками изнутри, который нужно было препарировать. Егор повидал и облазил немало заброшек. Там прятались сбежавшие из дома дети, или, бывало, пытались скрыть свои грехи преступники. Кто же ты, княжна Ксения, – беглянка, жертва или злодейка?

– Осмотрим правое крыло? – предложил Юра. – Там мы еще не были.

Дверь в бывшей пионерской комнате поддалась не сразу. Она вела в коридор, который с одной стороны упирался в злосчастное трюмо с разбитым зеркалом. Если идти в противоположном направлении, на повороте открывался арочный проем. Егор первым шагнул в пыльный сумрак.

Похоже, раньше это место служило бальным залом. Высокие стрельчатые окна комнаты были до середины заложены кирпичом, а сверху заколочены досками. Лучи, пробиваясь сквозь щели, падали светлыми полосами на стены и немного рассеивали темноту. На вытертом паркете еще угадывались набранные из дерева узоры.

Заметив на дверном косяке свежую надпись, вырезанную ножом, Егор навел на нее луч фонаря. «Спи вечным сном», – желал кому-то неизвестный вандал.

Один конец зала переоборудовали под сцену. Сверху были прикреплены выцветшие плакаты, нарисованные от руки и украшенные елочной бахромой. С потолка свисал черный скелет люстры, в котором не осталось ни единой стекляшки. Через прутья каркаса была протянута тонкая веревка с осколками елочных игрушек, конец которой исчезал в оконном проеме. Безумный художник пробрался и сюда.

Инга вышла на середину зала и сделала реверанс. От ее движения нить судьбы качнулась, а прикрепленные к ней осколки зазвенели и закружились. Юра смущенно кашлянул.

– Что она делает? – спросил он тихо.

– Ловит эмоциональную связь с Ксенией, – ответил Егор. – Фил рассказывал, Ксения любила танцевать.

Он уже видел раньше, как уживается со своим талантом Инга, поэтому не удивился. Зато Юра, как завороженный, следил за этим неловким танцем под мерное звяканье осколков. Страха и восхищения в его глазах было поровну.

– Егор, а вас самих не пугает то, чем вы занимаетесь? – спросил наконец Юра.

– Спокойно. – Егор положил руку ему на плечо, чтобы парень не выкинул какую-нибудь глупость. – Мы не в первый раз ловим призраков на живца.

Инга вдруг оступилась, неуклюже качнулась, ловя равновесие, и оборвала танец. Обернувшись к зрителям, она изобразила шутовской реверанс. Егор два раза хлопнул в ладоши.

– Ужасное зрелище, да? – Инга рассмеялась, наморщив нос и встряхнув пламенно-рыжей гривой. – Чувствую, из меня не выйдет Ксении Зарецкой. Лучше бы мне пришлось перевоплощаться в кухарку.

Она уже остановилась, но доски пола все еще тихо поскрипывали, словно старый дом ворчал на неловких гостей.

– В платье и при свечах сошла бы за княжну, – снисходительно одобрил импровизацию Егор и вдруг оборвал сам себя. – Тихо! Слышите?

Скрип доносился из коридора, ведущего в левое крыло. Это не Инга разбудила особняк. Кто-то еще ходил по дому, и прямо сейчас его шаги удалялись, затихали. Егор развернулся, полоснув лучом фонаря вдоль коридора. Никого. Только потревоженная пыль кружилась в луче света.

Егор медленно вдохнул и выдохнул пыльный воздух, успокаивая колотящееся в груди сердце. Он не боялся за себя, но рядом стояла Инга, на лице которой сверкала непонимающая улыбка. Сможет ли она быстро бежать? У нее туфли на платформе, в которых ходить-то тяжело. А на Юре красный свитер – яркий, как мишень. И ведь их обоих притащил сюда Егор. Может, правда померещилось?

В этот момент в глубине особняка скрипнула дверь.

Егор бросился на звук. Под подошвами ботинок захрустело стекло. Луч фонаря бежал впереди него и напуганным мотыльком метался по стенам. В сумраке искажались контуры предметов, а тени становились похожими на стаю диких тварей, идущих по следу. Егор проскочил пионерскую комнату, заглянул в бывшую столовую и мертвую оранжерею – никого. Только покачивались натянутые повсюду нити, перекликаясь между собой тихим звоном и лязгом. Дом снова играл с ними.

Уже шагом Егор прошел через столовую и оказался в холле. Там ему навстречу вышла Инга. Не в ее привычках было смирно сидеть в уголке и ждать, чем закончится дело.

– Мы ничего не слышали, – развела руками она.

В светло-карих глазах плескалась тревога. Желая приободрить ее, Егор вымученно усмехнулся и сказал:

– Наверное, ветер качнул несколько нитей, и они создали эхо.

– А еще здесь живут крысы, – напомнил Юра, следом заходя в холл.

Точно. Они даже видели одну из них вчера. Егор почувствовал себя одновременно параноиком и круглым дураком.

– Вот так и появляются легенды о призраках и мертвых немцах, – сказал он. – Что, двигаем дальше?

Он шагнул к лестнице, но заметил, что Юра застыл на месте, бросая встревоженные взгляды то на частично обвалившиеся перила, то на огненного демона на стене.

«Совсем мальчишка, – вдруг подумал Егор. – Ненамного старше Мити».

– Если хочешь, подожди нас в беседке, – предложил он.

Юра покачал головой и молча пошел вперед, стараясь не смотреть на свисающий с потолка змеиный хвост веревки.

На второй этаж поднялись по одному, с тревогой прислушиваясь к каждому скрипу лестницы. В спальне Ксении Егор долго ходил из угла в угол, пытаясь понять, это ли место видел в зеркале. Время изменило комнату. От уютной бежевой обивки не осталось и следа. Стены были выкрашены «больничной» зеленой краской, давно выцветшей и облупившейся. Массивная дверь уцелела, но лишилась бронзовой ручки. Лицо девы-птицы рассекала глубокая трещина. Казалось, это слезы вещей Сирин за долгие годы источили дерево, оставив в нем глубокий след.

– Инга, если бы это была твоя комната, где бы ты поставила трюмо? – наконец спросил Егор.

Инга закрыла глаза, прислушиваясь к чему-то внутри себя, а потом указала на стену справа от заколоченного окна. Опустившись на корточки, Егор увидел на потемневшем от времени паркете две длинные царапины. Итак, трюмо стояло здесь. Антикварное чудовище благополучно пережило революцию и войну. А потом какой-то вор или, что еще хуже, деятельный идиот выволок его наружу, спустил на первый этаж, застрял с ним в узком коридоре и сломал уже безнадежно.

– Нужно собрать все осколки, – вслух закончил мысль Егор. – Первое, что надо сделать, когда ищешь человека, – восстановить по минуте его последний день. Зеркало, долгое время стоявшее в спальне княжны, станет нам свидетелем.

– Ты часто это делаешь? – спросил Юра. – Часто ищешь пропавших?

Егор вздохнул. Чаще, чем ему хотелось бы.

До того как стать тем, кто он есть, превратиться в чудовище без лица, он был Егоркой – некрасивым мальчиком, который никогда не снимает кепку. В десять лет, съездив на одну смену в пионерский лагерь, он привез вшей. Отец с тех пор стал стричь его налысо. Зато на день рождения родители подарили Егорке красно-белую бейсболку «Спартака». В ней Егор считал себя почти красивым, потому что козырек бросал тень на неприятное лицо с грубыми чертами и прятал взгляд белесых глаз.

– Какой у тебя несимпатичный ребенок, – сказала маме одна знакомая тетушка, как будто Егора не было рядом.

Они все так думали, но сказать посмела только она. Мама заискивающе улыбнулась и ответила с несчастным лицом:

– Зато хорошо учится. Математик будет!

Она будто извинялась за вопиющую некрасивость сына. Простите уж, какой получился.

– Ну, мальчишке быть миловидным и необязательно, – согласилась тетка. – Повезло, что у тебя не девочка родилась.

Радуясь собственной шутке, она отвратительно загоготала. Егору, который все это слушал, хотелось провалиться сквозь землю.

В детстве ему часто казалось, что родители его стесняются. Чувствуя это, он старался чаще бывать один и не передавал приглашения на школьные мероприятия. Он легко учился и охотно занимался сам, а не только по учебнику. Любил математику и физкультуру, ненавидел изо и музыку. Собирал в альбом марки с автомобилями, выменивая самые редкие у одноклассников. Делал модельки кораблей. Читал Жюля Верна, но стеснялся говорить об этом во дворе: книжным червем или ботаником задразнят. Обычный ребенок с нормальными увлечениями. Что ему, не жить, если родился некрасивым?

Егор рос молчаливым, стыдливым и замкнутым. Разговаривал через губу. Все это, вкупе с лысой, как мяч, башкой, не добавляло ему популярности среди ровесников. У него почти не было друзей.

Разве что Славку он мог назвать приятелем. Они сходились на почве кораблей. Слава тоже клеил модели парусников, очень хорошие, с настоящими матерчатыми парусами из наволочки. К счастью, он не был писаным красавцем: сутулый, похожий на хорька, весь усыпанный веснушками. Особенно впечатляли его уши – большие, розовые, одно чуть выше другого. Слава даже умел ими шевелить, но очень стеснялся и редко показывал это умение публике. Только если старшие ребята загоняли в угол под лестницей, где хранятся швабры, и побоями заставляли устроить им шоу.

У него было еще много мелких странностей. Он верил в приметы истово, как деревенская старуха. Носил в башмаке монетку, перешагивал через трещины в асфальте, плевал через плечо и пришептывал: «Чур меня!» Славка знал кучу присказок и приговоров, стучал по дереву и складывал козой пальцы, чтобы отогнать злых духов.

Егора это не смущало. Хватало того, что приятель клеил парусники и не лез с задушевными беседами.

Когда им было по одиннадцать, Славка пропал без вести. Вышел из школы, проводил Егора до поворота, пообещал зайти вечером, чтобы показать новый корабль, и исчез навсегда. Он не появился в семь, как обещал, и утром не пришел на урок. Парусник с тремя мачтами и шелковыми парусами так и остался пылиться на полке. Потом оказалось, что Слава даже не дошел до дома. Он исчез на отрезке между поворотом, где Егорова улица загибалась колбасой, и своим двором. Больше его никто не видел.

– У меня в детстве был друг, но однажды он пропал. Я был последним, кто с ним общался, – сказал Егор. – Может быть, последним человеком в мире, который видел его живым. Знаешь, сколько лет я крутил в памяти наш разговор накануне?

Его расспрашивали о приятеле столько раз, что он не смог бы сосчитать. Милиционер, родители, Славина мама – все хотели добиться от него новых подробностей, которые прольют свет на внезапное исчезновение ребенка. Егор и сам старался вспомнить. Тогда он впервые почувствовал невидимый груз вины, опустившийся на плечи. Ему казалось, он обязан найти в том последнем разговоре, в походке, в жестах приятеля какую-то мелочь, упущенную в первый раз деталь. И все встанет на свои места.

День, когда Славка пропал, остался выжжен в памяти Егора навсегда.

В тот день в школе они ходили в столовую. Купили по булочке с котлетой и сладкий чай. На уроках Славка много зевал и часто смотрел в окно, а пальцы с обгрызенными ногтями нервно барабанили по парте. Он так всегда делал. Учительница раскричалась и поставила его перед всем классом: опять он стучит, опять не слушает, опять не может ответить. Слава смотрел на перепачканные чернилами руки и беззвучно шевелил губами.

Потом они пошли домой. Задержались на десять минут: гардероб был закрыт, пришлось ждать. В красных пальцах Слава крутил деревянный номерок с дыркой. На улице началась капель. Егор набрал полные ботинки мокрой снежной каши и злился. Слава снял шарф и показал на худой гусиной шее новую родинку.

«Это плохо, – озабоченно сказал он. – Много родинок и веснушек – несчастливая судьба».

На перекрестье улиц они остановились под голым кленом. Слава пообещал зайти ровно в семь. Зашагал по тротуару. Обернулся, чтобы махнуть рукой.

Вот он – стоит, машет лапкой из прошлого. Ветер ерошит светло-рыжие волосы. Солнце бьет ему в затылок, просвечивает сквозь уши, поэтому они пылают алым. Куда он пойдет дальше? Почему не вернется домой? Кто встретится ему по дороге на этом крохотном отрезке до знакомого двора? Эти вопросы мучали Егора годами.

Он не привык к вниманию. Некрасивый мальчишка слишком долго учился быть незаметным в классе и преуспел в этом. Но с тех пор на него смотрели постоянно. Вся школа, казалось, оборачивалась на Егора, косилась, показывала пальцем. Смотрите, идет последний, кто говорил с пропавшим мальчиком! Чужие взгляды постоянно следовали за ним, вызывая ощущение удушья.

Его спрашивали, что он помнит, с упреком и разочаровывались, если не добивались ответа. Как будто он мало думал об этом сам. В те отвратительные дни, слипшиеся в воспоминаниях в один темный бесконечный ком, Егор перестал существовать. Пропал вслед за приятелем стыдливый мальчик с нормальными детскими увлечениями, корабликами и марками. Родился на свет человек, который видит чужие отражения, но не любит собственное.

– С тех пор ко мне стало приходить прошлое в зеркалах, – закончил рассказ Егор. – Сначала я решил, что этот талант послан мне, чтобы я искал пропавших людей. Как бы исправил ошибку, помог хоть кому-то. Потом я понял, что это все чепуха, предназначения нет, но привычка искать пропавших уже осталась.

Юра слушал, открыв рот. Инга – равнодушно: она уже знала эту историю. В отличие от других людей, отмеченных талантом, Егор никогда не стыдился о нем рассказывать.

– Ты же выяснил, что случилось с твоим приятелем? – с азартом спросил Юра.