Читать онлайн Эликсир смерти. Печать первая

Тибет. 28 июля 1904 года

Незадолго до полудня тропа утратила крутизну, и караван выбрался на плато, в центре которого теснились соломенные крыши селения, окруженного полями ячменя. От недавнего изобилия фруктовых зарослей не осталось и следа – о бананах и пальмах приходилось пока забыть.

– И это тропики? – разочарованно высказался Барбашин. – Господа, взгляните на склон за деревней – вся гора покрыта хвойным лесом, словно мы на Кавказе или в Альпах.

– Высота, поручик, – весело отозвался Лапушев. – Полторы версты, если верить анероиду.

– Я уже вторую неделю никому не верю, – огрызнулся жандарм.

Князь с хрустом распрямил спину, натруженную после столь долгого пребывания в седле, пошептался с шикари, после чего сказал:

– Господа, я понимаю, что мы все устали и успели осточертеть друг другу. Однако цель близка, поэтому постараемся хотя бы изображать из себя цивилизованных людей и не пререкаться в присутствии аборигенов. Анг Нури уверяет, что перед нами Имджа-Понгбоче.

Анг Нури, их шикари, как на Тибете называют проводников-охотников, не понимал по-русски, но были произнесены имена собственные, и горец сообразил, о чем идет речь.

– Йес, сахиб, Имджа-Понгбоче, – повторил он, кивая.

Он добавил на ломаном пиджин-инглиш, что в селении надо будет не спускать глаз с груза: местные жители нечисты на руку и обязательно попытаются что‑нибудь стащить.

Караван двинулся к деревушке. Впереди ехали верхом трое членов экспедиции, рядом со стременем Сабурова шагал, забросив за спину ружье, Анг Нури. Замыкали процессию десяток шерпов, нагруженных тюками со скарбом.

Согласно карте, эта деревня была последним очагом цивилизации на рубеже пустынной горной страны. По совету проводника путешественники остановились на площади перед дворцом магараджи – двухэтажным домом цветного камня. Анг Нури отправился к правителю просить аудиенции, а поручик Барбашин приступил к ежедневному ритуалу оплаты носильщиков. Получив свою двухпенсовую монетку, каждый шерп-кули прикладывал к списку вымазанный чернилами большой палец.

Между тем легкий ажиотаж, вызванный появлением чужеземцев, успел затихнуть – похоже, гости не были в диковинку. Вокруг неторопливо текла монотонная жизнь дикой глубинки. Женщины в пестрых сари стирали какие‑то тряпки и мыли посуду в проложенной через селение канаве. Здесь же набирали в кувшины воду – вероятно, для приготовления пищи или чая.

Вернувшийся вскоре шикари доложил, что магараджа Судхир ждет сахибов. Сам охотник в дом больше не пошел, остался караулить поклажу. «Небось, сопрет какую мелочь», – равнодушно подумал Барбашин.

Магараджа оказался колоритной личностью лет сорока пяти и вполне отвечал расхожим в Европе представлениям о восточных владыках: чалма, черная борода, смуглое лицо, вооруженные древними «берданками» стражники в ярких мундирах, знойные танцовщицы с голыми животами и бедрами. Князь Павел Кириллович на правах главы экспедиции попытался растолковать подоходчивее, что сам он – раджа из далекой северной страны, профессор Лапушев – мудрец и знаток божественных текстов, а поручик Барбашин – знатный воин и ловец преступников. Выслушав его, Судхир ответил на весьма приличном французском:

– Не стоит так стараться. Я учился в Сорбонне и понимаю, кто такие русские князья, и что такое профессор. Лучше расскажите, какая цель привела вас в эти горы.

Немного смущенный Сабуров замешкался, поэтому инициативу перехватил Тихон Миронович, имевший солидный опыт общения с царьками мелких племен.

– Как приятно встретить образованного человека в такой глуши, – приветливо улыбаясь, начал профессор. – Вы, конечно, поймете нас. Мы представляем научную экспедицию, отправленную на поиски легендарной Шамбалы.

– Надеетесь завладеть сокровищами? – магараджа недобро прищурился.

– Нет-нет, – Лапушев даже руками замахал. – Мы – не грабители, а исследователи. Шамбала – хранилище мудрости. Мы надеемся, что Махатмы поделятся знаниями, которые накоплены за долгие столетия.

– Не столетия, а тысячелетия, – задумчиво сказал Судхир. – Боюсь, вы тоже не найдете Шамбалу, как и многие до вас. Махатмы умеют хранить свою тайну.

Спутники профессора имели удовольствие слышать об этом прежде: еще в Санкт-Петербурге, да и по дороге Лапушев прожужжал им все уши, рассказывая об укрытой среди вершин Тибета и Гималаев таинственной стране мудрецов и чародеев. Магараджа лишь повторил, что где‑то неподалеку иногда появляется вход в долину, где живут Великие Махатмы, однако найти эти врата смертным пока не удавалось. Когда это нужно повелителям Шамбалы, Махатмы сами распахивают вход.

– Как давно врата открывались в последний раз? – быстро спросил практичный князь Сабуров.

– Тогда здесь правил мой дед, – ответил Судхир. – Сюда отступил отряд сипаев, спасавшихся от британцев. Один из Махатм даже посетил наш дворец, и дед узнал в нем своего старого друга, которого не видел почти полвека. Однако время не коснулось его – Махатма остался молодым и пол- ным сил…

После обеда правитель рассказал, что много лет назад его старший брат почувствовал «зов ракшасов». Трое россиян, как почитатели эзотерического учения, были знакомы с индийскими мифами, а потому поняли, о чем идет речь: ракшасами в этой стране называли демонов потустороннего мира. Заинтересовавшись, профессор сам назвал симптомы недуга, поразившего брата магараджи: юноша на рубеже совершеннолетия несколько дней мечется в жару, теряет рассудок. «Откуда вы знаете?!» – вскричал потрясенный Судхир. Тихон Миронович объяснил, что подобное состояние известно многим народам.

– Обычно человек, переживший такую болезнь, становится шаманом, – с воодушевлением продолжил Лапушев и только тогда сообразил, что поступил не слишком учтиво, перебив своей лекцией повествование хозяина. – О, простите, ваше высочество…

– Вы абсолютно правы, профессор, – потрясенный его познаниями магараджа даже не обратил внимания на допущенную гостем бестактность. – Мой несчастный брат стал слышать голоса, которые звали его… Он долго скитался в ущелье реки Дуд-Кхола, надеясь найти дорогу в Шамбалу, однако горы не откликнулись на его мольбу. Теперь он стал ламой и живет в гомпа Нхалонг, что в трех днях пути отсюда.

Рассказ хозяина не слишком обнадежил путешественников, однако Судхир посоветовал гостям отправиться прямо в «гомпа», то есть в монастырь, расположенный на озере Букучи-Покхари. «Возможно, ламы подскажут, что надо делать», – сказал магараджа таким тоном, как будто сам не слишком верил своим словам.

Тибет. 29 июля 1904 года

На следующий вечер они разбили лагерь в горной долине, где негусто росли сосны, кипарисы и рододендроны. После заката становилось морозно, хотя днем солнце палило немилосердно. Сидя у костра, Барбашин удивленно разглядывал в зеркальце свое покрасневшее лицо, и Лапушев по-отечески напомнил:

– Я же советовал вам, юноша, замотать голову белой тканью. Воздух на большой высоте редкий, солнечные лучи жгут ужасно. Еще один такой день – и совсем сгорите.

Поручик с мрачным видом признал, что зря не послушался опытных путешественников. Сам он, в отличие от Лапушева и Сабурова, по экзотическим странам прежде не скитался, а служил в местах цивилизованных, все больше на равнинах. Вздыхая, Барбашин обильно смазал обожженные места провансальским маслом, после чего проговорил не без почтения:

– Не откажите, господин профессор, в любезности объяснить, каким чудом вы угадали признаки болезни братца давешнего магараджи.

– Ничего не могло быть проще, – Тихон Миронович беззаботно рассмеялся. – Как я сказал, такое случается в самых разных племенах…

Потягивая остывший чай, он поведал, что, изучая поверия сибирских народностей, обнаружил явление, общее для эвенков, гиляков и прочих самоедов, равно как для живущих много южнее бурятов и алтайцев. На огромном просторе от Маньчжурии до Ледовитого океана аборигены убеждены, что духи потустороннего мира сами выбирают человека, коему суждено стать шаманом. Чаще всего такое случается с подростками, вступающими в возраст полового созревания.

Избранник духов заболевает, становясь как бы помешанным. Вплоть до принятия шаманского сана демоны продолжают терзать беднягу, едва не доводя до смерти. Зато потом, пройдя посвящение в чародейский сан, шаман способен повелевать духами и порой совершает такое, что недоступно простым смертным: предсказывает будущее, во время камлания приобретает необычайную силу, совершает громадные прыжки выше человеческого роста, разговаривает на незнакомых языках…

– Возможно, известие удивит вас, но именно безумию шаманов обязаны мы удовольствием участвовать в этой экспедиции, – улыбаясь с хитрецой, признался профессор.

Его собеседники мысленно застонали. Тихон Миронович был милейшим человеком, однако слишком уж злоупотреблял рассказами о своих открытиях, встречах, экспедициях и научных гипотезах. Впрочем, давно известно, что идеальных людей на этом свете не бывает…

Звание профессора теологии Лапушев заслужил почти четвертьвековыми исследованиями в области оккультизма и религиозных концепций разных народов. В научных кругах его считали фанатиком, который обрек себя на пожизненные странствия по диким дебрям. Однако в начале нового века, вернувшись из Северной Америки, Тихон Миронович объявил, что намерен осесть в Санкт-Петербурге и заняться сведением в законченную теорию итогов своих многолетних наблюдений.

Спустя год анализ бесчисленных путевых записей привел к неожиданным выводам, всерьез обеспокоившим Лапушева. Профессор понял, что стоит на пороге эпохального открытия, которое может оказаться слишком важным, чтобы публиковать подобные выводы, делая их всеобщим достоянием.

Сходство таких феноменов как «бхага», «кереметь», «мана», «хила» или «мулунгу», известных племенам, обитающим в разных концах света, никак не могло оказаться случайным совпадением. Безликая Сила должна была существовать в действительности, равно как Великие Учителя, наставлявшие древнее человечество в V–VI столетиях до Рождества Христова. А если Сила существует, то Силу можно и должно изучать и постигнуть, дабы подчинить человеческой воле.

Начались утомительные и бесплодные хождения по инстанциям. Как и следовало предвидеть, чиновники и генералы, услыхав о применении магических заклинаний на научной основе, принимались странным образом улыбаться. Так продолжалось, пока Лапушева не познакомили на каком‑то приеме со статс-секретарем Танеевым, который унаследовал от отца и деда пост главноуправляющего Канцелярией его императорского величества. Александр Сергеевич слушал профессора со скучающей миной и, несомненно, обдумывал, как бы повежливее избавиться от докучливого просителя. Однако апатичность мигом слетела со статс-секретаря, едва Тихон Миронович рассказал о припадках безумия, указывающего на «выбор демонов».

Отведя Лапушева в кабинет, Танеев тщательно затворил дверь, велел лакею никого не пускать и поведал страшную государственную тайну: похожим припадкам подвержена императрица Александра Федоровна. Первые признаки недуга появились у гессенской принцессы Алисы Дармштадтской в возрасте около четырнадцати лет, когда начались менструации, но продолжались и поныне. Сначала ее одолевала сонливость, во сне же случались конвульсии, причем императрица в бреду нередко говорила или пела, но никто не способен разобрать слов, словно ее величество произносит каббалистические формулы…

– Но вот что замечательно, – перейдя на шепот, продолжил Танеев. – Как вы помните, десять лет назад, когда отдавал душу Господу прежний император Александр Александрович, будущая государыня срочно выехала в Россию, чтобы вступить в брак с цесаревичем Николаем Александровичем. И за несколько дней до отъезда, во время очередного припадка, она видела удивительный сон…

Сюжет сна в пересказе главноуправляющего показался Лапушеву вполне банальным: царь в длинной белой рубахе с короной на голове правит каретой, но кони понесли, и экипаж мчится по улицам, сшибая прохожих и оставляя кровавый след. В концовке видения царскую карету сумели остановить двое неизвестных: молодая дама в черной вуали и рябой босой мужик в белой рубахе и со страшными глазами. Подобных историй любой врач-психиатр слышал предостаточно, однако продолжение оказалось любопытным. Восемь лет спустя, увидев при дворе дочь Танеева, девятнадцатилетнюю Анну, императрица пришла в необычайное волнение и принялась уверять, что именно эта девушка спасла ее в том памятном сне.

Приученный не перечить начальству без крайней надобности, Тихон Миронович охотно подтвердил: мол, подобные видения вполне могут оказаться пророческими. Обрадованный Александр Сергеевич составил Лапушеву протекцию, в результате чего Анна Танеева стала императорской фрейлиной, а профессору было передано повеление приступать к изысканиям в области сверхъестественного.

Высочайший указ по этому вопросу еще только готовился в канцелярских недрах, однако неугомонный Лапушев сумел организовать экспедицию на поиски Шамбалы. В помощники себе профессор выбрал лейб-гвардии капитана князя Павла Сабурова, а тот, в свою очередь, рекомендовал жандармского поручика Илью Барбашина. Обоих профессор знал прежде как завсегдатаев столичных салонов, где собирались любители мистицизма.

– Дальнейшее нам известно, – поручик воспользовался удачным моментом, чтобы оборвать затянувшуюся лекцию словоохотливого теолога. – Другое мне, Тихон Миронович, не совсем понятно. Вы вот вскользь упомянули, будто одержимые обретают невиданные способности. Я, простите, приучен вести расследование по известным правилам и выяснять все обстоятельства загадочных дел. Говорите, прыгают высоко и на чужих языках лопочут – прекрасно. А на каких языках, и что именно лопочут?

Одобрительно посмотрев на собеседника, профессор подумал, что навыки полицейской работы делают поручика бесценным приобретением для той организации, которую он, Лапушев, намеревался создать. Профессор тихо произнес:

– Будучи в сомнабулическом состоянии, шаман-тунгус сказал на ломаном испанском языке, что мне поможет человек по имени Александр Сергеевич. Как вы должны знать, именно так и зовут господина Танеева.

Потрясенный поручик невольно покосился в сторону Сабурова. Князь удивленно покачивал головой, недоверчиво глядя на Лапушева сквозь колыхания огненной субстанции костра. Однако профессор вовсе не был похож на шутника и даже не улыбался, как будто говорил совершенно серьезно. Сабуров сказал, почесав мизинцем ус:

– Ну, допустим, одного Александра Сергеевича, по его словам, любой ныне дикий тунгус знать должен… – князь усмехнулся. – Как сказали бы у нас в полковом собрании, шаман послал вас к Пушкину. Хотя испанский язык – это серьезный аргумент… Других пророчеств тот шаман, часом, не делал?

– Много разной ерунды он говорил, всему доверять не стоит, – профессор даже рукой махнул с досады. – Дескать, скоро у них в тунгусской тайге опустится с неба ладья, изрыгающая пламя, а затем снова подымется и скроется среди звезд – одни только поваленные огнем деревья в тайге останутся… Полная галиматья!

Тибет. 31 июля 1904 года

– Созерцание гор, размышления и медитации очищают душу от суеты… – лама Дордже Тсулунг говорил отрешенным монотонным голосом. – Много лет назад я получил знак, что недостоин приглашения в Шамбалу. Теперь остаток моих дней будет посвящен приближению к высшим ступеням совершенства во имя последующего перевоплощения.

Монастырь напоминал груду каменных лачуг, беспорядочно окружавших центральную башню. Гомпа был выстроен на берегу горного озера, которое питалось водами горячих источников. Со скалистого уступа открывался великолепный обзор на колоссальные вершины, ледяные пирамиды которых господствовали над горизонтом. Величественный вид этих исполинов, особенно Джомолунгмы и Ама-Даблама, наполняло разум спокойствием и трепетным восхищением. Видимо, лама Тсулунг, старший брат магараджи Судхира, был вполне удовлетворен таким существованием. В отличие от него, Лапушев желал большего.

Настойчивые расспросы профессора, безусловно, нарушали покой Тсулунга, однако монах никак не высказал раздражения и ровным голосом ответил, что врата Шамбалы появляются обычно в ущелье Макалу, лежавшем на расстоянии полусуточного перехода от Пхалонга.

– Вам приходилось видеть вход в волшебную долину? – Тихон Миронович надеялся, что его вопрос прозвучал не слишком несдержанно.

– Врата открывались на очень короткое время. Я и еще двое лам приблизились к светлому кругу, однако йе-те не пропустили нас дальше.

– Йети? Вы имеете в виду снежных людей? – профессор был потрясен. – Они напали на вас?

– На Тибете их называют по-разному – йе-те, мирчу, канг-ми, шукпа… Могучее существо, покрытое длинной шерстью. Иногда они ходят на четвереньках, но нередко встают на задние лапы… – Тсулунг неторопливо перебирал четки. – Нет, чужеземец, они не нападали. Йе-те просто объяснили, что людям не дозволено подходить к вратам.

– Он разговаривал с вами на человеческом языке?!

– Вы не понимаете. Йе-те не произнесли ни звука, но мы поняли, чего они требуют. Йе-те обладают большим умом. Вчера я поднялся по тропе к священной роще, чтобы в одиночестве предаться созерцанию. Окончив медитацию, я обнаружил поблизости йе-те. Он всего лишь прошел рядом, однако определенно помог в моих размышлениях.

Обдумав то новое, что удалось почерпнуть из этой беседы, Тихон Миронович осведомился, желая подтвердить догадку:

– Йе-те служат Махатмам?

– Я не знаю ответа, – в голосе Тсулунга прозвучал намек на сожаление. – Могу сказать. что йе-те, несомненно, тесно связаны с Шамбалой. Впрочем, цена такого знания не велика, ибо Шамбала тесно связана со всем миром.

Церемонно поклонившись, лама удалился в свою келью. Лапушев стоял некоторое время на каменном карнизе, скользя невидящим взглядом по контурам горных хребтов. Затем резко повернулся и отправился поднимать своих спутников в дорогу.

К наступлению темноты они преодолели караван и вступили в ущелье Макалу. Быстро темнело, поэтому путешественники решили заночевать здесь, чтобы с утра приступить к поискам. Вокруг были только присыпанные снегом скалы, а с краю тропы громоздилась насыпанная из камней пирамида. Профессор не преминул поведать, что жители Тибета во многих местах устанавливают подобные «бон-бо», полагая, что таким образом приносят жертву, угодную духам гор.

Улучив момент, когда Лапушев увлекся разговором с шерпами, Барбашин подошел к Сабурову. По обыкновению, после ужина Павел Кириллович курил свои египетские папиросы, прогуливаясь поодаль от остальных.

– Позвольте осведомиться, ваше сиятельство, – неуверенно проговорил жандарм, – как видится вам будущее замыслов нашего ученого спутника?

– Мне казалось, что вы – горячий поклонник теософических учений a la madame Блавацкая, – уклончиво ответил князь.

– Так‑то оно так, – поручик зябко потер пальцы. – Было очень мило рассуждать о каббалистике, тайных доктринах и пещерах Индостана, потягивая шампанское в уютном столичном салоне. Однако здесь, вблизи тех самых пещер, все видится в несколько ином свете. Должен признаться, я перестаю верить в пресловутую Шамбалу с ее Башней Мудрости. В этой дикой стране начинаешь понимать, что горы суть всего лишь груда очень больших камней, и что никаких тайных премудростей в здешних пещерах отродясь не водилось.

Князь красиво пустил дымные кольца и сказал, грассируя:

– Может быть, и не водилось, да не в том дело, поручик. Высокопоставленные персоны при дворе, в отличие от вас, уверовали, что светлые умы мужей науки способны овладеть сверхъестественным могуществом. И те, кому будет доверена сия миссия, получают шанс сделать блистательную карьеру. А ежели вдобавок окажется, что идеи господина Лапушева – не пустой прожект безумного шарлатана, ежели мы вправду добьемся успеха, то – вдвойне замечательно. Не только себе службу сослужим, но и Отечеству.

– Цинично, ваше сиятельство.

– Отнюдь, поручик. Я доверяю нашему богослову. Он не похож на авантюриста и фанатика. Его соображения завораживают даже такого отъявленного скептика, как ваш покорный…

Их диалог был прерван паническим ржанием. Кони дико хрипели и рвались с привязи. Шерпы, включая бесстрашного Анг Нури, повскакивали, тревожно вглядываясь в темноту, окружавшую лагерь экспедиции. Сабуров и Барбашин привычно приготовили свои трехлинейные карабины кавалерийского образца и ждали только появления неизвестной опасности, так напугавшей животных.

– Наверное, зверь вокруг бродит, – меланхолично предположил князь. – Предлагаю пари, поручик. Ставлю фунт, что первым увижу и выстрелю.

Илья молча положил на камень купюру с портретом британского монарха. Внезапно шикари, подбежав к россиянам, возбужденно заговорил, размахивая руками. Даже в багровом свете костра было видно, как побледнело искаженное гримасой ужаса лицо охотника.

– Не стреляйте, сахиб, – умолял Анг Нури. – Это – не барс, это – йе-те. Большое несчастье будет, если сахиб ранит снежного человека.

– Оф кос, бой, оф кос, – равнодушно откликнулся Павел Кириллович, чуть крепче сжав ореховую ложу мосинского карабина. – Сахиб знает, что надо делать.

Один конь, порвав ремень, ускакал вниз по тропе. Следом с воплями устремились кули. Последним, не выпуская из рук допотопного ружья, бежал Анг Нури.

– Господа офицеры, я присоединяюсь к нашему малодушному шикари, – возбужденно заявил Лапушев, пытаясь перекричать отчаянно ржавших лошадей. – Если это в самом деле снежный человек, то не спешите спускать курок.

– Какой же это «человек», – насмешливо проговорил Сабуров, прижимаясь щекой к прикладу. – Типичное четвероногое… Хм-м… понять бы только, какой породы.

На границе круга, освещенного угасающим костром, появилось мохнатое неуклюжее создание. Оно передвигалось вразвалку на четырех лапах, напоминая с виду чрезмерно раскормленную собаку или даже небольшого медведя. Офицеры держали эту тварь на прицеле, однако не стреляли, словно неведомая сила удерживала их пальцы от последнего нажима на спусковой крючок. А лохматый зверь уже поднимался на задние лапы, и стало видно как распрямляется его спина, а само существо становится похожим на гориллу или другую обезьяну почти в сажень ростом.

– Оборотень, господа! – восторженно зашептал Тихон Миронович. – Всеми угодниками заклинаю – не убивайте его прежде времени, дайте разглядеть.

– И хотел бы выстрелить, да не могу, – Сабуров аж зарычал от бессилия и опустил карабин. – Заколдовал проклятый вервольф.

Между тем профессор, не обращая внимания на причитания драгунского капитана, торопливо устанавливал треногу фотографического аппарата, одновременно стараясь «поймать» объективом ночного гостя. Человекоподобная фигура взмахнула рукой, но профессор уже щелкнул затвором, и снег на мгновение озарила вспышка магния.

– Оно и к лучшему, что не выстрелили, – сказал вдруг Барбашин. – Пули‑то у нас не серебряные…

А оборотень снова помахал, как бы приглашая следовать за ним, и направился прочь от костра – туда, где вдалеке мерцал во мраке голубоватый полукруг.

Йети привел их прямо к источнику этого свечения и, не задерживаясь, шагнул сквозь фосфорическую субстанцию. Опасливо переглядываясь, люди топтались на месте. Затем Лапушев, решившись, отчаянно бросился вперед и невольно зажмурился, когда ему в глаза плеснули лучи повисшего над горизонтом светила. Спустя короткое, не больше минуты, время к профессору присоединились оба офицера и также замерли в оцепенении.

Они стояли на дороге, вымощенной восьмигранными плитами из незнакомого материала. Вокруг раскинулись сельские угодья, поодаль паслась большая отара, где‑то шумел водный поток. А в полусотне шагов перед тремя изумленными и подавленными людьми возвышалось строение вычурной архитектуры, украшенное изящными колоннами, портиками, угловыми башнями, резьбой на стенах и укрытыми в нишах изваяниями свирепых на вид тварей двух видов: приматов с крыльями, как у летучих мышей, и змей с пышными гривами.

– Вот она, Башня Мудрости, – прошептал профессор и, расчувствовавшись, прослезился. – Не врала легенда.

Шамбала. 1 августа 1904 года

– Я постараюсь объяснить, – сказал Махатма. – Мы давно живем среди чудес и научились пользоваться многими талисманами, что остались в наследство от демонов древности. Однако мы не разгадали даже малой доли тайн Шамбалы… Представьте себе, что вы живете на острове посреди океана. Многие поколения ваших предков накопили опыт, запоминали важные приметы, и теперь вы знаете, когда нерестится рыба, а когда цветут ядовитые водоросли; когда вода затопит берег, а когда отступит. Вы знаете признаки приближения урагана и знаете, в какую сторону нужно плыть, чтобы сети принесли много рыбы. Вы умеете одним ударом копья убить самую большую акулу… Если о ваших способностях услышит аравийский бедуин или тибетский горец, то сочтет вас повелителем морской стихии, ведь сам он знает о воде и море много меньше… И нелегко будет растолковать жителю пустыни, что вы не понимаете сути того, что творится в океане, что вы не знаете истинных причин, почему поднимается и утихает шторм, почему происходят приливы и отливы…

– Мы знаем, почему происходят приливы, – проворчал немного обиженный таким сравнением князь Сабуров.

Улыбнувшись, Раджаян сообщил, что упомянул приливы только как близкий по смыслу пример.

– Это очень хороший пример, – повторил Махатма. – Именно так случилось с нами. Мы знаем, как действует часть магических предметов Шамбалы, но мы не понимаем, почему они так действуют, и какая сила совершает эти чудеса.

Очутившись в Шамбале под чужим небом двух солнц и трех лун, путешественники были слишком взволнованы и на время как бы утратили чувство реальности, словно грезили наяву. Позже, вспоминая те события, они так и не решили: в самом ли деле их проводник-йети избавился от шерсти и стал похож на обычного человека белой расы, или это померещилось им спросонок. Они даже не запомнили, кто и по какой дороге отвел их в дом, оказавшийся позади Башни Мудрости.

Если верить хронометрам, они проснулись в небогато обставленной комнате часов через шесть после переполоха, учиненного появлением в лагере снежного человека. Молчаливый служитель полил им воды для умывания, затем одетые в сари женщины расставили на столе миски, полные вареного риса и кусков баранины, тушеных с овощами и фруктами. После трапезы гостей отвели в Башню Мудрости, где их встретил Махатма по имени Раджаян, владевший несколькими европейскими языками. Радушный хозяин рассказал им краткую историю Махатм.

Много веков тому назад, еще до рождения Гаутамы Сиддартхи, в индийское царство Магадха явились демоны-ракшасы – те, чьими статуями украшены стены Башни Мудрости. Они многому научили людей, но внезапно покинули этот мир. Прошло еще немало лет, и во времена царя Ашоки врата Шамбалы вновь отворились, впустив в потаенную долину дюжину йогов, которые едва не погибли, застигнутые снежным бураном в горах неподалеку от ущелья Макалу. Проход открылся лишь на короткие мгновения, так что выйти обратно они не смогли, и были вынуждены поселиться в Башне Мудрости. Йоги обследовали долину, окруженную кольцом неприступных гор, но не нашли даже следа ракшасов, и поняли, что демоны доверили им охранять Шамбалу.

Убедившись, что стали наследниками древних учителей, они посвятили себя постижению тайн волшебной долины. С годами они научились открывать и закрывать врата и время от времени впускали в долину новых людей. Обитатели Шамбалы призывали крестьян и ремесленников для работы по хозяйству, а также тех, кто имел скрытую способность к волшебству. Последние, пройдя обучение, становились Махатмами, что означает на санскрите – Великий Духом. Сохранить тайну не удалось, да и не стремились к этому Махатмы, так что по Земле разошлись легенды о чудесной стране, где живут великие чародеи.

Постепенно вокруг Башни Мудрости выросло селение, снабжавшее обитателей долины пищей. Крестьяне трудились в полях и садах, а Махатмы терпеливо и настойчиво изучали наследие духов, наблюдали за жизнью народов, оставшихся по ту сторону магической завесы, скрывающей Шамбалу от взоров людей. Раджаян сказал, что время в Шамбале течет медленнее, чем в остальном мире – для жителей долины миновало не двадцать три столетия, а только четыре. Еще он сказал, что Махатмы давно следили за российской экспедицией и решили впустить путешественников, чтобы договориться о взаимной помощи. По его словам, Махатмы остро нуждались в сотрудничестве с людьми, которые владеют современными достижениями естественных наук – химии, математики, физики.

Поначалу участники экспедиции чувствовали себя не слишком уютно, однако вскоре осознали, что все это происходит наяву, и тогда засыпали Раджаяна сумбурными и, как они поняли впоследствии, довольно бестолковыми вопросами. Впрочем, волнение быстро улеглось, сменившись холодным любопытством.

– Те, кого вы называете «йе-те», рождаются обычными людьми, – рассказывал Махатма. – В некотором возрасте они обретают способность изменять внешность, превращаясь в создание, обладающее нечеловеческими дарованиями. Поверьте, эта способность делает их несчастными. Мы, Махатмы, полагаем, что йе-те – потомки ракшасов, создавших Шамбалу.

Экспедиция снова заволновалась. Известный похабник и повеса князь Сабуров вознамерился выяснить, каким образом нетопыри и змеи умудрились оставить человекообразное потомство. Дотошный жандарм готов был закатить повальный обыск и возмущенно призывал не заниматься ерундой, а расспросить Раджаяна об оружии, оставшемся от прежних владык Шамбалы. Однако профессор, проявив недюжинный начальственный талант, стремительно загасил этот бунт на борту.

– Господа, будьте серьезнее, – потребовал он тоном, не допускавшим и намека на возможность возражений. – Мы не знаем, сколько времени нам отпущено, а потому должны в первую очередь прояснить самые важные вопросы. Вы понимаете, что я имею в виду.

Они понимали, ибо были осведомлены как о научных гипотезах Лапушева, так и о непреклонности его характера. Если профессор оседлал любимого конька, то перечить не имело смысла. Смирившись, офицеры решили подождать, пока Тихон Миронович натешит свою любознательность. Только Сабуров проворчал негромко, но отчетливо:

– Ну, сейчас начнется кереметь-перемать.

Как они и ожидали, Лапушев задал длинный вопрос о Безликой Силе. Сопоставляя мифы экзотических племен, профессор обнаружил, что многие народы убеждены в существовании невидимой и не связанной с каким‑либо божеством сверхъестественной силы, происходящей от людей и духов. Безликая Сила заполняет собой весь мир, причем человек может обладать ею и даже направлять ее. Жители архипелагов Микронезии и Полинезии называли эту субстанцию мана, эскимосы – хила, американские ирокезы – оренда, племя индейцев-сиу – ваканда, индейцы-алгонкины – маниту, африканский народ банту – мулунгу, древние иранцы – бхага (от этого понятия, вероятнее всего, произошло славянское слово «бог»). Верили в Безликую Силу и народы Поволжья, называвшие ее словом кереметь. Согласно этим верованиям, в маниту или керемети жили духи предков. Лапушев был убежден, что возможно и даже необходимо овладеть властью над Безликой Силой, дабы употребить оную во благо Отечества.

– Да, я понимаю, о чем вы говорите, – сказал Раджаян. – Именно этой силой управляют магические амулеты, оставшиеся в нашем мире с древнейших времен. Пользоваться ими невероятно трудно, однако могущество Безликой Силы не имеет пределов.

Он добавил, что бхага хранит не только механическую силу, но также бездну знаний, и порой Махатмам удавалось проникнуть в эту сокровищницу. Иногда бхага даже показывала события будущего, хотя не все предсказания сбывались. Впрочем, обычно волшебные камни ракшасов проявляли самые простые феномены, позволявшие передвигать предметы или заглядывать в отдаленные страны.

Гостям не пришлось долго упрашивать Махатму о демонстрации действия волшебного амулета. Раджаян подошел к стене комнаты и провел рукой перед выгравированным на высоте плеч узором. Плита медленно уползла вбок, открыв нишу. Махатма достал нечто, напоминающее пасхальное яйцо от Фаберже, но яйцо весьма большое, словно страусиное.

– Если хранить магический кристалл без такой защищающей оболочки, сила быстро улетучится из талисмана, – пояснил Махатма.

Раджаян поведал, что камень проявляет заключенное в нем волшебство, если произнести нараспев заклинание, причем важны не слова песни, а чередование высоты тонов. За эти века новые хозяева сумели подобрать нужные звуки.

– Адская была работа, – посочувствовал Лапушев. – Наугад перебирать мелодию за мелодией.

– В старых записях говорится, что заклинания рождались без труда, – сказал Раджаян, понизив голос. – Словно сами стены Башни Мудрости помогали Первым Махатмам.

Внимательно слушая рассказ хозяина, профессор с помощью офицеров установил на столе приборы и подключил к ним громоздкую аккумуляторную батарею. Последняя фраза удивила ученого, и он осведомился, не прерывая работы:

– Вы ничего не говорили о судьбе Первых Махатм. Если вы знаете о них только по записям, значит, их уже нет… Разве Шамбала не сделала всех вас бессмертными?

Раджаян отрицательно покачал головой и очень печально вздохнул. Похоже, вопрос путешественника задел больное место.

– К сожалению, чары Шамбалы лишь ненадолго продлевают нам молодость и делают жизнь дольше обычной, но не вечной… – Махатма подозрительно осмотрел стол. – Для чего нужны эти предметы?

– Разве не вы говорили, что нуждаетесь в услугах земной науки? – князь был опытным игроком и умел блефовать, сохраняя на физиономии честную мину. – Приборы измеряют силу электрического тока, это поможет нам разгадать природу волшебства.

Кажется, обитатели здешних мест слабо разбирались в технике, и Махатма поверил. В любом случае, к вопросу о приборах он больше не возвращался. Раджаян бережно опустил яйцеобразный футляр на стол, где имелась специальная подставка – как раз для предметов таких форм и размеров. Махатма постоял, прикрыв глаза и шевеля губами, словно молился, а затем сказал, что после заклинания нужно будет произнести просьбу, которую должен исполнить талисман.

– Бхага понимает нас слишком буквально, – посетовал он. – Поэтому просьбу надо тщательно продумать… Что вы хотите увидеть?

Посовещавшись, они решили взглянуть на места, где русская армия сражалась с японцами. Махатма скептически поморщился, но возражать не стал и отвинтил верхнюю половинку покрытого затейливой инкрустацией футляра. Внутри исследователи увидели самоцвет размером с гусиное яйцо. Окраска полупрозрачного камня постоянно менялась, переливаясь от лимонно-желтой до густо-оранжевой. При этом по отшлифованным граням и ребрам кристалла вспыхивали изумрудные искры.

Прозвучала сложная по партитуре песня, и кристалл засветился ярче, заполняя все пространство вокруг себя сиянием золотистых лучей. Потом Раджаян произнес на том же тарабарском языке длинную фразу, и над столом, заслонив талисман с его кожухом и расставленную гостями аппаратуру, заколыхалась картина, имевшая не только ширину и высоту, но также глубину.

Взорам ошеломленных посетителей Шамбалы предстала бирюзовая гладь моря, по которой медленно передвигались маленькие, в палец длиною, военные корабли. Из труб вытекали струйки дыма, пушки выбрасывали крохотные вспышки, а на океанской поверхности непрерывно поднимались столбики воды – следы снарядных разрывов. То и дело микроскопические взрывы озаряли палубы и надстройки кораблей, и тогда на металлических корпусах разгорались язычки пожаров. Чудесная картина выглядела так естественно, словно они наблюдали настоящее морское сражение, находясь в воздушном шаре поблизости от места этой схватки.

Сабуров попытался что‑то сказать, но волшебный иллюзион лишил князя дара речи. Князь дважды глотнул, после чего сумел‑таки произнести сдавленным голосом:

– Господа, обратите внимание… На мачтах видны флаги – Андреевский и Восходящее Солнце… – он наконец прокашлялся и перестал сипеть. – Я узнаю наши корабли – это броненосные крейсера Владивостокского отряда.

Они жадно разглядывали батальную сцену и пришли к заключению, что «Громобой» и «Россия» пытаются оттеснить японцев от сильно поврежденного «Рюрика». Позже, вернувшись к цивилизованным местам, путешественники поймут, что стали зрителями случившегося как раз в тот день сражения в Корейском проливе, и узнают подробности дерзкого рейда на выручку Порт-Артурской эскадре. Но пока три исследователя лишь следили, затаив дыхание, за чарующей сменой колдовских картинок.

Поскольку непостижимый поток времени по ту сторону врат увлекал события почти впятеро быстрее, чем в Шамбале, перипетии боя развивались стремительно. Корабли лихо выписывали головокружительные циркуляции, пожары вспыхивали и угасали буквально на глазах, восьмидюймовки делали по два-три выстрела в минуту.

Неожиданно изображение исчезло, а затем появилось вновь, но сделалось меньше по размерам, отчего стали видны некоторые расположенные на столе предметы. Теперь люди видели часть корабельной надстройки, на которой стояли несколько офицеров и матросов, одетых в форму российского флота. Действие развивалось уже не ускоренно, а все время изменяло скорость. В отдельные моменты люди двигались плавно и немного медленнее, чем это происходит в обычной жизни, и звуки их голосов неестественно растягивались, забавно коверкая слова. Но затем человеческие фигурки принимались торопливо дергаться, а речь становилась невнятно быстрой.

Это вновь был эпизод морского боя. Где‑то поблизости гремели пушечные выстрелы, кто‑то невидимый требовал перенести огонь на другой миноносец. Потом все пространство изображения заполнил крупным планом образ мичмана, который по-русски прокричал, вытянув руку над леерами:

– Глядите, господа, это была русалка!..

Картина погасла, и они опять видели только стол и слегка встревоженного Раджаяна. Поспешно убрав талисман в стенной тайник, Махатма произнес после долгой паузы:

– Такого давно не случалось… Бхага открыла будущее. Этот человек в конце видения, который разговаривал на неизвестном мне языке, должен быть знаком кому‑то из вас.

– Лично я видел его впервые в жизни, – уверенно сказал Сабуров.

– Я тоже, – добавил Лапушев.

Узнав, что и Барбашин не знает того мичмана, Махатма был заметно удивлен, однако настойчиво повторил:

– Это означает, что вам еще предстоит встретиться, и он сыграет большую роль в вашей судьбе. Иначе талисман не показал бы его.

Они снова уселись на стоявшие вокруг стола скамьи. Раджаян не был ламой, коему положено сохранять невозмутимость, и быстро терял терпение, но ему пришлось насытить любопытство членов экспедиции. Из коротких ответов Махатмы они узнали, что в Башне Мудрости с незапамятных времен хранилось множество подобных кристаллических амулетов, защищенных магическими футлярами. Кроме того, волшебные камни изредка появлялись сверхъестественным образом в разных частях света. Такие кристаллы всегда бывали необработанными и не имели защиты, а потому быстро теряли волшебную силу. Еще Раджаян сказал, что бхага чаще всего проявляется в диких безлюдных местах – в пустыне, в горах, на снежных равнинах, посреди океана.

– Мы считаем, что люди во все времена стремились не строить жилища там, где сильна бхага, – сказал Махатма. – Видимо, бхага обладает свойством отпугивать жизнь.

Потом они все‑таки приступили к деловой беседе. Махатмы собирались привлечь земных ученых, чтобы изучить явления материальной природы, которыми сопровождались колдовские процедуры. К его сожалению, профессор-богослов и два офицера не были сильны в технике, однако они сумели подсказать, что понадобятся приборы, измеряющие колебания электрических и магнитных сил. Предусмотрительный князь Сабуров вовремя добавил: мол, те амперметры, которые они привезли с собой на этот раз, оказались недостаточно чуткими и никаких интересных явлений не зафиксировали. С этими словами Павел Кириллович аккуратно убрал со стола «амперметр», бывший в действительности вовсе не амперметром, а фонографом.

– Очень неудобно, что к вам так трудно добираться, – посетовал Тихон Миронович. – Тибет и Гималаи слишком далеки от главных очагов науки и культуры.

– Не беспокойтесь, врата Шамбала можно открыть во многих уголках вашего мира, особенно в горах и на море. Мы немного научились управлять бхагой… – внезапно Раджаян оглядел собеседников и вскричал. – Куда девался ваш третий спутник?!

Действительно, за столом недоставало поручика Барбашина. Воспользовавшись тем, что остальные увлеклись болтовней, жандарм незаметно покинул их и прокрался к упрятанному в стене хранилищу амулетов. Когда его исчезновение было обнаружено, Илья уже напевал по памяти магическую мелодию, держа в руках открытый футляр. Кристалл светился все ярче, вновь источая золотистое сияние.

Барбашин не успел закончить заклинание. Махатма щелкнул пальцами, после чего кристалл погас, а поручик умолк, застыв в напряженной позе. Способность двигаться и разговаривать вернулась к нему лишь после того, как Раджаян повторно вернул футляр с талисманом в нишу.

– Зачем ты это сделал, неблагодарный наглец? – в голосе чародея звучало презрение. – Не сомневаюсь, захотелось попросить гору золота, драгоценных камней или бумажек с цифрами, которыми так грезит жалкое племя смертных!

– Господа, умоляю, втолкуйте этому дикарю, что я в мыслях не держал ничего подобного, – взмолился Илья. – Всего‑то и хотел – отправить на дно японские броненосцы и снять блокаду с Порт-Артура…

Однако, не желавший слушать оправданий Раджаян потребовал:

– Немедленно покиньте Шамбалу. Мои друзья были правы: смертные еще не готовы к общению с Высшей Мудростью. Махатмы могут подождать, пока вы научитесь сдерживать дикость своих примитивных желаний.

Тибет. 1 августа 1904 года

Врата Шамбалы беззвучно затворились, и они остались одни на снегу среди безмолвных гор. Это было то же самое место поблизости от выхода из Макалу, где скалистые стены ущелья сближались, образуя узкую щель. Именно сюда привел их йети то ли вчера, то ли еще когда – они потеряли счет времени. Солнце миновало зенит, но до вечера было еще далеко.

– Не спешите отчаиваться, друзья мои, – грустный тон профессорского голоса плохо гармонировал с бодростью слов. – Где‑то на Земле таятся другие подобные талисманы, и мы сумеем их отыскать. А затем уж использовать научимся.

Князь ответил, заметно волнуясь:

– Обещаю вам, господин профессор, всяческую поддержку. Все свои связи употреблю, но создам департамент, который займется оккультным оружием.

– Одно плохо, даже я не запомнил в точностью магическую тональность, – Барбашин вздохнул, сокрушенно покачивая головой. – Камень засветился, но не пожелал исполнять моих приказов. А у вас обоих слух куда хуже моего, вы подавно не сможете спеть это заклинание.

– Голубчик, наш слух совершенно не имеет значения, – Лапушев от души расхохотался. – Смешные вы люди. Я записал песенку Раджаяна при помощи фонографа. Так что в два счета сыграем колдовской мотивчик, вы мне только камень найдите!

Находчивость профессора вернула всем прекрасное расположение духа. Перешучиваясь, они миновали горловину ущелья и направились вниз по тропе. Вдруг Сабуров резко остановился и строго сказал:

– Господа, я призываю вас запомнить важнейшее обстоятельство. Все наши изыскания и расследования должны оставаться тайной за семью печатями.

– Это понятно, – голос профессора снова сделался печальным. – Вы лучше скажите, как мы до равнин доберемся. Носильщики‑то наши сбежали вместе с лошадками…

Им не пришлось спускаться с гор пешком. На месте прежнего лагеря путешественники обнаружили в полной сохранности свою поклажу, трех коней и даже всех шерпов. Верный Анг Нури сказал, сверкая белоснежными зубами:

– Сахиб, я догнал и вернул этих трусов…

Санкт-Петербург. 20 ноября 1905 года

Не в его привычках было колебаться, но сейчас поручик вовсе не был убежден в правильности своих поступков. Чем ближе становился назначенный срок, тем сильнее Барбашин сомневался, что следовало тревожить известного ученого. Конечно, давеча Лапушев беседовал с ним по телефону вполне доброжелательно, однако этот тон мог быть следствием профессорской деликатности. Он и сейчас выслушает, не высказав вслух недовольства, а в душе затаит обиду: мол, дурак вы, поручик, по пустякам занятых людей от важных занятий отрываете.

Тем не менее, отступать было поздно, и двадцатипятилетний жандармский офицер решительно пересек мостовую, направляясь к подъезду дома, где снимал квартиру Тихон Миронович. Он был уже в нескольких шагах от дверей, когда за спиной зацокали подковы, и скрипуче остановился экипаж. Невольно обернувшись, Барбашин увидел вальяжно вылезающего из пролетки давнишнего приятеля, которого не встречал, пожалуй, с начала лета. Дела князя заметно продвинулись в гору – теперь на плечах его шинели были пришиты новенькие погоны подполковника.

– Сколько лет, сколько зим! – На лице Павла Кирилловича нарисовалось искреннее удовольствие. – Вы точны, поручик. Это похвально. С подчиненных я привык требовать строгой дисциплины.

Означала ли сия фраза, что Барбашину предстояло стать подчиненным его сиятельства, или же подполковник просто излагал свое служебное кредо? Вроде бы не оглашали приказов о назначении Сабурова на какую‑либо должность в Петербургское жандармское управление…

Между тем князь, не вдаваясь в детали, повелительно подергал висевший перед дверью шнур звонка. Похоже, здешний домовладелец был ретроградом и не спешил устанавливать электрический сигнал. Отворивший лакей, низко кланяясь, как частому гостю, пригласил князя к лифту, на поручика же бросил вопросительный взгляд.

– Он со мной, – строго сказал Павел Кириллович. – Запомни его, Прокофий. Теперь господин Барбашин будет часто посещать этот дом.

«С чего бы мне часто здесь бывать?» – недоумевал жандарм, но преждевременных вопросов задавать не стал. Вскоре они уже расположились в кожаных креслах профессорского кабинета. Непоседливый, как всегда, Тихон Миронович суетился, угощая визитеров отличными сигарами, несколько коробок которых привез из недавней экспедиции по Карибским островам. Затем, когда горничная подала кофе, Лапушев заметил:

– Вы, молодой человек, очень уместно позвонили мне вчера утром. Я как раз собирался известить вас, но никак руки не доходили…

Прочитав откровенное непонимание на лице Барбашина, князь весело проговорил:

– Он же ничего не знает. Вероятно, курьер с приказом еще не добрался из министерства в столичное управление… Тихон Миронович, не откажите в любезности – в вашем изложении эта история будет выглядеть красочнее.

– Охотно, – обрадовался профессор, обожавший амплуа рассказчика. – Началось все с того, что пару недель назад меня снова пригласил господин Танеев…

Прошлым летом, вернувшись с Тибета, они натолкнулись на полное равнодушие. Не помогли даже придворные связи Сабурова. Государственные мужи потеряли интерес и к самим астральным феноменам, и к возможности создать магическое оружие – слишком уж невероятно звучали восторженные воспоминания путешественников. Тем более – на фоне неприятных известий с маньчжурского фронта.

Убедившись в тщетности усилий, участники экспедиции попросту смирились и вернулись к обычным своим занятиям. Наступили бурные времена, так что теперь они встречались гораздо реже. Лейб-гвардии драгунский эскадрон Сабурова разгонял мятежников, Барбашин ловил шпионов и террористов, а Лапушев отправился изучать верования и обряды туземцев Гаити, Кубы и Барбадоса.

Вернувшись из экспедиции, Тихон Миронович засел писать книгу, но 3 ноября получил письмо от главноуправляющего Императорской канцелярией. Танеев настойчиво просил профессора прибыть на следующий день для чрезвычайно важной приватной беседы.

Старый чиновник выглядел взволнованным и никак не мог приступить к существу дела. Наконец, словно собравшись духом, произнес:

– Господин Лапушев, не вспомните ли вы один наш давний разговор? Речь шла о вещем сне Александры Федоровны.

– Разумеется, не запамятовал, – кивнул профессор. – Ежели не ошибаюсь, её величеству приснилась ваша дочь, которая спасла Государя и Государыню.

– Не совсем так, – Александр Сергеевич вздохнул. – Даже не знаю, что и подумать… В том сне она увидела двух неизвестных особ – молодую даму, опиравшуюся на палку, и какого‑то бородатого крестьянина с лохматыми черными волосами, сверкающими черными же глазами и прочими атрибутами лесного разбойника…

Танеев напомнил продолжение истории. Впервые повстречавшись с дочерью Танеева, которая в замужестве стала зваться Анной Вырубовой, царица разволновалась, уверяя приближенных, что именно эта девушка была персонажем того памятного видения. Александру Федоровну смутило лишь одно обстоятельство: девушка из сна не могла ходить без палки. Однако вскоре это недоумение разрешилось самым трагичным образом: после тяжелой болезни у Вырубовой разбухли сосуды на ногах, и молодой фрейлине действительно пришлось ковылять, опираясь на палку.

– Интереснейший факт, – профессор хищно прищурился. – Позвольте напомнить, я еще в прошлый раз говорил о необходимости…

– Весьма печально, что вашу идею не удалось своевременно реализовать, – Танеев поежился. – Господин Лапушев, теперь вашим исследованиям будет открыта самая благоприятная дорога. Дело в том, что на днях случилось нечто вовсе необъяснимое… Не далее как первого ноября их величествам представили святого человека – с виду точно такого, как описывала Александра Федоровна. Государыня чуть в обморок не упала – просидела всю аудиенцию, словно каменная статуя, а после позвала меня с Аннушкой в свои покои и шепотом, вся побледневшая, говорит: мол, этого мужика во сне тогда видела, он – спаситель наш.

Дело принимало любопытный оборот – очень вероятным представлялось, что бхага в самом деле открыла Алисе Гессенской символический образ каких‑то грозных событий грядущего. Впрочем, будучи человеком излишне честным, Тихон Миронович сознался, что не готов объяснить смысл вещего сновидения. Танеев ответил: дескать, немедленного ответа от него не ждут, однако в высоких сферах крепнет понимание важности научных работ в данной области.

– Если вы не возражаете, я немедленно дам ход той бумаге, которую вы и князь Сабуров подготовили в прошлом году, – сказал главноуправляющий. – Думается, благодаря личному интересу Государыни, решение будет принято незамедлительно.

– Разумеется, никаких возражений быть не может! – вскричал Лапушев. – Кстати, Александр Сергеевич, как зовут того старца?

Перебрав лежавшие на письменном столе бумаги, Танеев нашел нужный лист и, надев пенсне, прочитал:

– Крестьянин Тюменского уезда Тобольской губернии Григорий Ефимов Распутин, тридцати трех лет от роду.

Завершив эту часть рассказа, Лапушев закурил сигару и, пуская кольца дыма, коротко добавил последние новости. Третьего дня подписан высочайший указ о развитии научных и военных изысканий в целях овладения магическими силами. Для осуществления этих работ при Департаменте полиции Министерства внутренних дел создается Девятое отделение, подчиненное одновременно и Императорской канцелярии. Хотя во главе отделений обычно ставятся делопроизводители, на этот раз, учитывая важность задач, князь Сабуров был назначен руководить этим органом в должности управляющего с присвоением чина коллежского советника. Научным руководителем и товарищем управляющего стал, конечно же, профессор Лапушев. Наконец, последним из зачисленных в штат IX отделения оказался поручик Отдельного жандармского корпуса Илья Барбашин.

– И тут вы, голубчик, исключительно своевременно появляетесь с известием о финском ясновидящем, – ввернул профессор.

– Он – не финн, – на всякий случай уточнил Барбашин.

– Какая разница! – князь хохотнул. – Сейчас надобно молниеносно разоблачить его, арестовать и выведать, как он этим занимается. Понятно? А теперь будьте любезны подробно изложить нам существо происшествия.

– Слушаюсь, – поручик подтянулся и заговорил по памяти. – Первый сигнал мы получили в январе…

…То был памятный воскресный день 9 января, когда учебная команда Преображенского полка расстреляла толпу черни, вздумавшей требовать невозможного. К вечеру в жандармское управление начали поступать рапорта полицейских и филеров, видевших на улице обезумевшего священника – католического или лютеранского. Патер метался по улицам среди убитых и раненых, выкрикивая бессвязные угрозы по адресу царствующей династии. Большинство свидетелей утверждали, что священник голосил примерно следующее: «Зря народ обидели, вам же хуже будет… Мужик будет с твоей женой спать, мужик будет Россией править, а другие мужики тебя пристрелят… С Ипатьевского началось, в Ипатьевском и кончится!»

О безумце доложили по инстанциям в установленном порядке и чуть было не забыли, поскольку эпизод показался малозначительным. Однако в Особом отделе Департамента полиции нашлись грамотные люди, которых сообщение насторожило. С Ипатьевского монастыря, что в Костромской губернии, начиналось не что‑либо, а Романовская династия! Именно в этом монастыре Михаилу Романову принесли весть об избрании его царем. Дело попахивало покушением на императорскую фамилию, а потому был немедленно отдан приказ: найти.

Розыск несколько затянулся, и только в середине лета удалось выйти на верный след. Злоумышленник по имени Аксель Лехтонен, оказавшийся пастором из Гельсингфорса, приехал в столицу вечером 8 января, а на следующее утро присоединился к демонстрации эсеровского провокатора Гапона. На допросах финский поп-смутьян не скрывал недобрых чувств к законной власти, так что светила ему на ближайшие два-три года Сибирь-матушка. Однако осенью, когда следствие, по существу, было завершено, материалы дела совершенно случайно попали к поручику Барбашину, который немедленно заинтересовался некоторыми обстоятельствами.

Пастор уверял, будто пророчества насчет печальной судьбы царского семейства слышал от колдуна-саама, который жил на севере Финляндии возле озера Муониярве. По словам Лехтонена, этот колдун, коего звали Нумми Пурккя, считался в тех краях святым человеком: врачевал многие болезни простым прикосновением руки, удивительно точно предсказывал природные происшествия вроде несвоевременного паводка или лесных пожаров. Кроме того, Нумми умел двигать предметы, которые находились на другом конце избы, а также на расстоянии пяти саженей зажигал свечу, просто щелкнув пальцами.

Самое же замечательное, благоговейно говорил пастор Аксель, что колдуна боится даже живущая в лесу нечисть. К чужим людям Нумми Пурккя относится с недоверием, поэтому Лехтонену долго пришлось упрашивать престарелого колдуна, прежде чем тот удостоил священника непродолжительной беседы. Нумми сказал, что скоро умрет, поэтому желает на прощанье предупредить всех добрых людей о грядущих неприятностях…

– Офицеры, которые допрашивали Акселя, посчитали, что пастор морочит им голову, – сказал Барбашин . – Но, как мне показалось, рассказ про колдуна может оказаться правдой. Я послал телеграмму моему однокашнику поручику Александру фон Хасселю, который сейчас служит в Финляндском жандармском управлении. Несколько дней назад Алекс ответил, что сведения подтверждаются: на хуторе около этого озера действительно живет какой‑то сумасшедший старик-знахарь, про которого ходят фантастические слухи. Признаюсь, я был в растерянности, но потом все‑таки решил позвонить Тихону Мироновичу.

– Вы поступили весьма разумно, – одобрительно сказал Лапушев. – Возможно, случай подарил нам настоящего медиума, способного управлять Безликой Силой, а также читать хранящиеся в бхаге сведения обо всем на свете. Мы просто обязаны изучить этот феномен.

Они обсудили предстоящую операцию и решили, что на днях, как только закончатся бюрократические формальности, связанные с организацией Девятого отделения, необходимо немедленно выезжать в Финляндию. Вернее, в Лапландию, как уточнил профессор. Сабуров дал Барбашину необходимые указания – в частности, поручик должен был обеспечить содействие фон Хасселя. А на прощание князь задумчиво проговорил:

– Странные совпадения, господа: императрица видела во сне мужика, колдун из Лапландии предрекал появление какого‑то мужика, с коим та же императрица, пардон, адюльтерами займется… Не слишком ли много мужицких феноменов получается? Этот Гришка достаточно известен в светских кругах – варнак варнаком. Вы бы, поручик, на всякий случай собрали о нем кой‑какие сведения.

– Будет сделано, – с готовностью откликнулся Барбашин.

Лапландия. 24 ноября 1905 года

Первую часть путешествия они вспоминали, как чудесную сказку: уютный вагон неторопливо тащился вслед за паровозом вдоль побережья Ботнического залива. В Улеаборге экспедицию встречал на перроне поручик фон Хассель, организовавший для них полицейский паровой катер. Этот отрезок пути выдался самым ужасным. Пять часов утлое суденышко пробиралось вверх по течению речки с непроизносимым названием и при этом нещадно коптило пассажиров хлеставшим из трубы дымом. Под вечер катер достиг мест, дальше которых река перестала быть судоходной. Измученные и покрытые угольным перегаром, они сошли на причал в какой‑то глухомани и немедленно отправились на постоялый двор, имея единственное желание – отмыться.

Финская парная, которую аборигены называли сауной, смыла грязь и часть усталости, немного примирив путешественников с тяготами походной жизни. Переодевшись в чистое, они прошли в залу, где из восьми столиков был занят лишь один: в углу обосновался одетый по-городскому господин неопределяемого возраста. Хозяин заведения говорить по-русски не пожелал, однако Хассель сказал что‑то на финском языке, и негостеприимный трактирщик пожал плечами, кивая на свободные места.

Вернувшись к остальным, Алекс сказал с невеселой миной:

– Слава богу, негодяй согласился нас покормить. Положение, господа, весьма неприятное. Думаю, вам уже известно, что позавчера государь подписал указ, дающий Финляндии автономию. Эти чухонцы черт знает что о себе возомнили. Теперь они вовсе перестали считать нас за людей, мы для них – жалкие инородцы! – Поджав губы, Хассель сокрушенно покачал головой. – Здесь в любой момент могут начаться события похлеще севастопольских или забайкальских.

– Но ведь они получили свою конституцию, – недоумевая, сказал Сабуров. – Скоро состоятся выборы в сейм. Чего им еще надо?

– Полной независимости, чего ж еще! – с ненавистью в голосе ответил за однокашника Барбашин.

Хассель, кивнув, подтвердил:

– И это тоже. Только появились новые обстоятельства.

Он объяснил, что высшие слои финского общества пока удовлетворены достигнутым и в ближайшее время большего требовать на станут. Однако в генерал-губернаторстве совершенно распоясались социалисты, которые подстрекают бедноту к мятежу и с этой целью создали банды так называемой «красной гвардии». Вооруженные бунтовщики, сказал жандармский поручик, нападают на усадьбы, требуют разделить землю между крестьянами. Поэтому состоятельные люди организовали для защиты своей собственности «белую гвардию». В любой момент эти две силы могут столкнуться в открытом бою, и тогда весь край будет затоплен кровью.

– Знакомое дело, – Сабуров презрительно отмахнулся. – И на Дальнем Востоке такое уже было, и в Лифляндии с Курляндией. Приехали карательные отряды, перевешали десяток-другой смутьянов – сразу спокойствие наступило.

– Сюда нельзя карателей посылать! – От злости Хассель даже заскрипел зубами. – В Финляндии отныне свои законы, скоро своя полиция появится. У нас теперь руки за спиной связаны.

– Довольно о грустном, – беззаботно сказал профессор. – Для местных крестьян мы – всего лишь группа бездельников, приехавших в дикие леса, чтобы немного поохотиться.

– Не в леса, а в болота, – мрачно уточнил фон Хассель. – Гиблые места. Вчера вот двое детей барона Кассилы ушли в лес и пропали. Не иначе, как в трясине утонули.

Отворилась дверь, и в зал ввалилась большая компания. На вид люди были простые – земледельцы или лесорубы. Все они весьма неодобрительно поглядывали на четверку говоривших по-русски гостей, однако вслух своих чувств выражать не стали.

Новых посетителей трактирщик встречал куда приветливее. Им немедленно подали пиво и закуску, в том числе большое блюдо вареных раков. Затем появился мальчик-скрипач лет двенадцати – вероятно, сын хозяина. Парнишка играл старательно, но неумело и чересчур медленно. Тесное помещение заполнили звуки Грига, Огинского и какие‑то по-варварски звучавшие народные мелодии.

Наверное, музыка разжалобила каменные финские сердца – хозяйка поставила на стол перед столичными гостями штоф плохонького вина и даже пообещала: дескать, скоро будет готов гусь. Пропустив по стаканчику, путешественники немного повеселели, и Барбашин поинтересовался, что за племя такое – саамы. Тихон Миронович охотно принялся рассказывать:

– Даже не «саамы», но «саами». У этого народа есть и другие названия: лапландцы, лопь, лопари. Нойды, саамские колдуны, издавна считаются самыми сильными среди магов Скандинавии. Финны и карелы всегда боялись нойдов. К примеру, герои «Калевалы», рунического эпоса северных народов, сражаются против страшных чародеев страны Похьолы, то бишь этой самой Лапландии, где мы почти полчаса дожидаемся гуся с яблоками.

– Не злоупотребляйте деталями, господин профессор, – меланхолично посоветовал изголодавшийся Сабуров. – У меня, простите, не выходит из памяти, что арестованный пастор Аксель врал про нечисть, которая боится колдуна. Хотел бы я знать, о чем он говорил…

Тут наконец принесли гуся, и путешественники буквально набросились на истекающую горячим жиром птицу. Пока они ужинали, трактир наполнился людьми, за всеми столами ели и пили, густыми облаками повис табачный дым, извергаемый десятком огромных трубок. Подгулявшие посетители горланили песни и громко стучали в такт кружками. И тем не менее профессору каким‑то чудом удалось разобрать в этом гвалте знакомые слова. Тихон Миронович насторожился, навострив уши. Потом перегнулся через стол к сидевшему напротив Хасселю и шепотом произнес:

– Прошу прощения, господин поручик, но мне кажется, что компания за столом слева от нас упомянула «лесного хозяина». Не затруднит ли вас перевести, о чем они говорят?

Алекс долго прислушивался, болезненно морща лоб и потихоньку доцеживая вино из кружки. Через минуту-другую поручик осклабился, тряхнул головой и пренебрежительно сказал:

– Я не совсем свободно владею их языком, но понимаю, что эти дикари пугают друг друга дурацкими сказками. Вроде бы какие‑то лесные люди снова начали безобразничать.

– Дальше, дальше, – у профессора загорелись глаза. – Переводите, умоляю вас.

Поглядев на Лапушева с нескрываемым изумлением, жандарм попытался пересказать смысл неторопливой беседы финских дровосеков. Те говорили: дескать, человек-олень и человек-волк совсем страх потеряли – близко к деревням подходят, на домашний скот нападают. Кто‑то добавил, что накануне наткнулся в лесу на убитого медведя с ужасными ранами от клыков – громадному зверю вурдалак просто перекусил шею. Остальные финны принялись кивать, и было сказано, что давно уже Мец-хозин не осмеливался приближаться к человеческому жилью…

– Вон тот, седобородый в меховом жилете… – Хассель осторожно, одними бровями, показал на немолодого степенного финна. – Он говорит, Мец-хозин убил медведя, чтобы показать всем свою силу.

– Что еще? – торопил Тихон Миронович. – Продолжайте.

– Все, – сказал поручик. – Они замолчали. Собираются уходить.

Компания за соседним столом действительно направилась к выходу. Другие посетители тоже поспешно собирались.

– В интересное место нас занесло, – задумчиво произнес Лапушев. – Здесь живут не только колдуны, но и оборотни, вурдалаки… Господа, нам нужно срочно обсудить новые обстоятельства.

Все номера в этом заведении были двухместными, поэтому члены экспедиции расположились попарно: в одной комнате – два жандармских офицера, в другой – руководители IX отделения. Для разговора они втиснулись в клетушку, которую занимали Сабуров и Лапушев. Профессор собирался с мыслями и уже готов был сказать что‑то, когда раздался деликатный стук.

– Войдите, открыто, – недовольно повысив голос, проговорил князь.

Скрипнув петлями, отворилась дверь, и через порог шагнул высокий нескладный человек в сюртуке и полосатых брюках, заправленных в высокие сапоги. Приглядевшись, Лапушев узнал посетителя, который сидел в углу трактира, когда они вернулись из сауны. Был он несомненным уродом: кроме непропорционального телосложения, незнакомца отличала чрезмерных размеров черепная коробка с выпуклым лбом, тяжелыми надбровьями и глубоко посаженными бледно-голубыми глазами.

– Господа, позвольте представиться, – урод достал из кармана и протянул профессору сложенный вчетверо листок. – Действительный член Всемирного антропологического общества доктор Лямпе.

На бумаге было типографским способом напечатано по-французски, что Фердинанд Гектор Урсула Лямпе, доктор философии университета из города Тарту, является членом этого самого научного общества, штаб-квартира которого расположена в далеком Чикаго. Пожав плечами, Лапушев вернул документ и осведомился:

– Чем могу служить?

Лямпе обвел участников экспедиции невыразительным взглядом противоестественно больших водянистых глаз, после чего уныло проговорил:

– Я видел, как вы приехали – с ружьями, в болотных сапогах. И я слышал, как внизу во время ужина вы говорили про Мец-хозина. Вывод очевиден: вы собрались на охоту и намерены застрелить дикого лесного человека.

– Заверяю вас, сударь, здесь какая‑то ошибка, – сказал удивленный таким заявлением Сабуров. – Даю слово офицера и дворянина, лично я ничего не знал о диких людях, пока об этом не заговорили финские крестьяне.

Не слушая объяснений, доктор-антрополог принялся убеждать их, что ни в коем случае нельзя убивать столь редкий экземпляр человекообразного существа. Лямпе страстно говорил о необходимости изловить монстра живьем и подвергнуть самому тщательному исследованию. Утомленный его болтовней Барбашин деликатно оборвал ученого:

– Успокойтесь, доктор. Его сиятельство сказал истинную правду: охота на человекообразных в наши планы не входит.

Им пришлось еще раз выдержать жутковатый взгляд позднего гостя. Затем Лямпе склонил набок свою огромную голову, из-за чего Сабуров даже забеспокоился: как бы шея под такой тяжестью не переломилась. Исследователь из Тарту снова заговорил, размышляя вслух:

– Вы приехали не за Мец-хозином. Допустим, у меня нет оснований сомневаться в вашей искренности. Но вы говорили о вурдалаках и каком‑то колдуне. Местные крестьяне тоже упоминали колдуна, которого нечисть прежде боялась, но теперь, когда нойд умирает, монстры потеряли страх…

– Он при смерти? – вырвалось у профессора.

– Так говорят. – Лямпе медленно кивнул. – Итак, я угадал: вас интересует лапландский чародей, который живет возле озера… Коллеги, кажется, мы изучаем одну проблему, только с разных направлений.

Сабуров высокомерно поинтересовался, по какой причине доктор считает их своими коллегами. Лямпе, лукаво улыбнувшись, ответил:

– Я слышал, как вы называли вашего старейшину «профессором». Отсюда легко заключить, что мне встретилась другая научная экспедиция. Полагаю, вы ищете старика, обладающего необычными качествами. Не так ли?

Делать было нечего, к тому же доктор Лямпе мог сообщить какие‑нибудь важные факты, неизвестные Девятому отделению. Лапушев вопросительно посмотрел на Сабурова (тот пожал плечами), потом подмигнул Барбашину и сказал:

– Присаживайтесь, сударь. Не откажите в любезности поведать, что вы знаете об этих существах. К своему стыду должен признаться: мы пользуемся отрывочными слухами и совершенно не понимаем, какие чудеса здесь творятся.

Лямпе оказался личностью чрезмерно наивной и поверил неуклюжей уловке профессора. Опустившись на грубый табурет, он сообщил, что давно изучает предания диких народов и недавно наткнулся на легенды лопарей про Оленьего Хозяина (Луот-хозин), Оленью Хозяйку (Луот-хозик) и Волчьего Хозяина (Мец-хозин). Все они имеют фигуру и лицо человека и ходят на двух ногах, но тело этих существ покрыто шестью. Лямпе полагал, что подобные человекообразные действительно обитают в болотах Лапландии.

– Сегодня днем я обследовал лес вверх по течению, – сказал он. – Снег пока лежит не везде, погоды стоят теплые, но я нашел на размякшей земле непонятные следы – не человеческие, но и зверей таких никто не знает. Кажется, прошлой ночью эта тварь следила за деревней, спрятавшись на опушке леса.

Охотники пришли в сильнейшее возбуждение, ненадолго потеряв бдительность, и антрополог ловко использовал момент, чтобы спросить про колдуна. Лапушев и Сабуров замялись, не зная, как ответить. Положение спас Барбашин, имевший немалый опыт конспиративных ухищрений.

– Мы кое-что слышали об этой легендарной персоне, но не слишком верим в такие сказки, – равнодушным тоном проговорил поручик. – Собирались завтра ехать на озеро, а тут начались разговоры про мохнатых людей. Лично я, милостивый государь, просто теряюсь в догадках. Чертовщина какая‑то.

Большеголовый доктор Лямпе сочувственно покивал и предложил работать совместно. Они договорились, что завтра с рассветом навестят жилище колдуна, а затем обдумают, как бы изловить лесного дикаря. Удовлетворенный антрополог поспешил откланяться, пожелав коллегам приятных сновидений.

Когда за ним закрылась дверь, и стихли шаркающие шаги в коридоре, Лапушев сказал с улыбкой:

– Милейший и в высшей степени забавный человечек.

Сабуров неприязненно возразил:

– Классический придурковатый ученый из авантюрного романа. В этакой глухомани носит крахмальный воротничок и бантик-галстук в горошек. Ну, вылитый жюльверновский Паганель… Однако, хоть и урод, но дело свое знает.

– Ох, не скажите, – Тихон Миронович продолжал усмехаться. – Ничего нового я от него не услышал. Если не считать известия о следах в лесу, наш гость просто цитировал сочинение доцента Харузина «Русские лопари». Прекрасная книга, издана в Москве в девяностом году.

С сомнением наморщив нос, князь предположил, что пресловутые следы на опушке могут предвещать нападение вурдалака на деревню. Утомленный тяжелым путешествием Лапушев отмахнулся: по его мнению, все оборотни, подобно тибетским йе-те, служат Махатмам, а Нумми Пурккя тоже был Махатмой, либо как‑то связан с Шамбалой.

– А доктор наш не так прост, каким прикидывается, – подметил вдруг Барбашин. – Он сидел на другом конце трактира, между нами было пять саженей, на коих стояли два стола и сидели с десяток подгулявших мужиков. Пьяные голосили, визжала скрипка, мы разговаривали шепотом – и тем не менее, Лямпе сумел подслушать нашу беседу. Согласитесь, понять это непросто.

– Согласен, – Лапушев зевнул. – Но мы обязательно поймем.

Лапландия. Ночь с 25 на 26 ноября 1905 года

Доносившийся снаружи шум разбудил профессора глубокой ночью, когда сон бывает особенно сладок. Не без натуги продрав глаза, Тихон Миронович беспокойно ворочался в кровати, с отвращением слушая лай и ржанье. Потом лежавший у противоположной стены Сабуров зажег свечу и сообщил:

– Четвертый час ночи.

– Что там происходит? – спросил сердитый Лапушев. – Волк на конюшню забрался?

– Не похоже, лошади совсем осатанели, – задумчиво проговорил князь. – Да и псы тявкают как‑то затравленно, точно перепуганы.

Накинув на плечи шинель, он подошел к окну и пригнулся, пытаясь разглядеть, что творится по ту сторону не слишком прозрачной слюдяной пластины. Сон был испорчен, поэтому профессор, печально вздыхая, сел на край кровати, кутаясь в одеяло.

– Задуйте свечу, – потребовал вдруг Павел Кириллович. – И подите сюда.

За окном было темно, так что Лапушев с трудом различал частокол ограды. Потом в облаках подвернулась прореха, пропустившая поток лучей лунного света. Стал лучше виден ближний угол двора, обнесенного невысоким, в половину человеческого роста, забором. Прямо под их окнами, прижавшись к стене, заходились истеричным лаем два хозяйских пса, а по другую сторону изгороди стоял кто‑то сутулый в темной одежде. Когда ночной бродяга шагнул вперед, обе собаки, заскулив, убежали за угол дома.

– Это не человек, – охнул Лапушев. – И даже не медведь… Павлуша, оборотень пожаловал.

– Ясное дело… – Князь торопливо поднял щеколду и распахнул окно, наполнив комнату холодным воздухом. – Отойдите, Тихон Миронович, простынете.

Разумеется, ученый муж даже не подумал прислушаться к доброму совету и только сделал шаг в сторону, чтобы не мешать Сабурову, который, облокотившись на подоконник, наводил на вурдалака восьмимиллиметровый «манлихер». Выстрелить ему не удалось – оборотень внезапно скрылся в темноте, словно его кто‑то спугнул. Собачьи голоса сразу сделались уверенными, а лошади, наоборот, быстро прекратили ржать.

– По-моему, у него был хвост, – заметил князь, затворяя окно. – Эх, не догадались мы засидку устроить. Наверняка удалось бы подстрелить монстра.

Укоризненно пыхтя, профессор снова забрался в кровать и проворчал:

– Стрелял один такой… К вашему сведению, уважаемый, если он в самом деле оборотень, обычная пуля бессильна. Серебро требуется.

Он отвернулся к стене, надеясь снова уснуть, но в самый неподходящий момент кто‑то принялся колотить по двери их комнаты. Князь послал ночного посетителя матерной многоэтажностью, однако, услышав из коридора голос Барбашина, чертыхнулся и поплелся открывать.

В комнату вошли вооруженные поручики в расстегнутых шинелях, посыпанных мелкими снежинками. Барбашин возбужденно воскликнул:

– Господа, мы чуть не подстрелили оборотня-хозина!..

Получасом раньше два поручика в приподнятом настроении возвращались от доброй вдовушки, которая проживала на другом краю деревни и за умеренную плату оказывала известные услуги мужчинам, независимо от национальности последних. Когда внезапно, словно по команде, разбрехались два десятка собачьих глоток, офицеры немного струхнули, подумав, что являются причиной этого переполоха, и что злобные финны решили отомстить за поруганную честь односельчанки. Однако людей на улице видно не было, и только неясная темная фигура маячила где‑то в поле за деревенской околицей.

От греха подальше они прибавили шаг, но вскоре встали как вкопанные, наткнувшись на странный след, четко отпечатавшийся на тонком слое снега. Увидев глубокий рисунок этой пятипалой лапы – словно кто‑то приложил огромную ладонь с когтями, Барбашин мгновенно протрезвел и понял, кто здесь гулял совсем недавно. Выхватив револьвер, он сдавленно шепнул:

– Бегом – марш!

На их счастье, до постоялого двора было уже совсем близко. Калитка оказалась запертой на засов, поэтому два жандарма просто перелезли через забор. Во дворе остервенело тявкали, но самих псов разглядеть не удалось – вероятно, почуяв приближение монстра, попрятались и подавали голос из какого‑нибудь убежища. На крыльце с двустволкой наизготовку стоял совершенно ошалевший трактирщик, который с перепугу попытался взять их на прицел, однако не сумел по причине дрожания рук. Увидев, что к нему бегут не таинственные чудовища, а постояльцы в шинелях, он с облегчением опустил ружье и пролепетал на прекрасном русском языке:

– Быстрее, господа, Мец-хозин близко.

Когда они летели вверх по лестнице, Хассель догадался спросить:

– Объяснишь мне, что происходит?

Отворив ударом плеча незапертую дверь номера, Барбашин схватил «винчестер», защелкал затвором, загоняя в магазин заряды, бросил в карман шинели горсть запасных патронов и только после этого сказал:

– Стреляй, как только увидишь.

Вряд ли Хассель был удовлетворен таким объяснением, но «берданку» свою послушно зарядил и поспешил вслед за приятелем. Спустившись в сени, Барбашин выглянул в окно. Судя по маневрам испуганных дворняг, вурдалак приближался к дому со стороны калитки. Офицеры вышли во двор через дверь кухни, снова перебрались через ограду и, осторожно ступая, двинулись в обход, намереваясь атаковать чудовище сбоку.

Обогнув угол забора, они увидели мохнатое существо, стоявшее на задних лапах в десятке шагов перед воротами постоялого двора. Было в этой твари не меньше сажени росту. Мец-хозин по-обезьяньи сутулился, длинные передние конечности свисали почти до ступней. Когда сквозь облачный просвет пролилось лунное сияние, людям удалось разглядеть сильно вытянутую, как у волка, морду адского создания. Оба поручика почти одновременно вскинули оружие, однако монстр почуял их присутствие. Резко повернув голову в сторону людей, Мец-хозин угрожающе оскалил огромные клыки и тихонько зарычал.

Впрочем, напасть на офицеров оборотень не решился, словно догадывался, что от человека с винтовкой следует держаться подальше. Силуэт неведомой твари был уже в прицельных прорезях, когда вурдалак стремительно отпрыгнул и огромными скачками умчался в сторону леса. Офицеры бросились в погоню, но тварь оказалась проворной, и вскоре заросли скрыли сутулую фигуру.

Остановившись, Алекс сказал, тяжело переводя дух:

– Признаюсь, у меня нет желания преследовать его ночью в лесу.

Возле трактира из встретил доктор Лямпе, вооруженный винтовкой незнакомого образца: над тонким стволом без мушки располагалась короткая, не больше фута, трубка в полтора-два дюйма диаметром. «Телескопический прицел», – не без зависти подумал Барбашин, слыхавший о подобных чудесах заморской инженерии.

– Вы спугнули мою дичь, – невыразительным голосом сообщил антрополог. – Я ждал его в засаде, а ваша вылазка сорвала мне охоту.

Сокрушенно покачивая огромной головой, ученый вернулся в дом.

Выслушав рассказ молодых офицеров, Лапушев задумался. Ситуация запутывалась все сильнее. Ночной монстр заметно отличался от йе-те, которого они встретили в окрестностях Шамбалы. Тот с виду был чрезмерно волосатым человеком, который мог превращаться в четвероногое, напоминающее большую собаку или волка. Сегодня же в деревню нагрянула тварь совсем другой породы – вроде человекообразного медведя. Оставалось предположить, что существуют разные виды вурдалаков.

Пока профессор размышлял над этой загадкой, Сабуров негромко спросил:

– Лямпе сильно возмущался, что вы помешали ему?

– Ни капли, – уверенно ответил Барбашин. – Держался очень флегматично. Будто охота не имеет для него большого значения.

– Да что вы говорите?! – вскричал пораженный Лапушев. – Настоящий ученый не может так себя вести!

– Думаю, настоящий ученый не отправился бы в тундру один, – сказал Сабуров. – Без помощников столь опасного зверя поймать просто немыслимо. Надеюсь, вы помните, что Лямпе врал нам, будто намерен взять вурдалака живьем… Где же загонщики, где работники, которые увезут добычу?

– Полагаете, он пытался нас обмануть? – Тихон Миронович изумленно округлил глаза.

Князь загадочно поиграл бровями, после чего произнес небольшой спич. Деятельность IX отделения касается важнейших вопросов государственной обороны, сказал он, а потому должна осуществляться в обстановке строжайшей тайны. Сабуров напомнил, что держава наша окружена многочисленными недругами, которые сами не прочь овладеть мистическими средствами ведения грядущей войны. Из этого следовал простой и понятный вывод: следует ожидать, что вокруг чиновников Отделения, равно как возле всевозможных сверхъестественных феноменов, станут роиться шпионы некоторых государств.

– Завтра доктор Лямпе поедет вместе с нами в Муониярве, – сказал Павел Кириллович. – Призываю вас сохранять бдительность. Мы должны узнать от него как можно больше, но не выдать ничего лишнего.

Лес Пеккала. 26 ноября 1905 года

Рано утром, когда они спустились позавтракать, оказалось, что перед крыльцом собрались все мужчины поселка. Трактирщик сказал, кланяясь:

– Господа военные, народ хочет говорить с вами.

– Пусть говорят, – милостиво кивнул князь.

Старый финн, местный староста, залопотал по-своему, и хозяин перевел:

– Общество просит, чтобы вы привели войска и убили Мец-хозина.

– У вас теперь есть своя полиция, – насмешливо напомнил Сабуров.

Финны угрюмо молчали, только исполнявший обязанности толмача трактирщик пробормотал: дескать, ночью бунтовщики подожгли помещичью усадьбу, и потому отряд гвардейцев занят другими делами в полусотне верст к западу. Покровительственно похлопывая стариков по плечам, князь заверил, что императорская власть, безусловно, готова защитить своих подданных. Однако, добавил он, чтобы справиться с чудовищем, нужно посоветоваться с Нумми Пурккя. Седобородый деревенский староста сказал через переводчика:

– Мы уже много лет не видели саамского нойда. Он не любит людей Суоми.

Члены экспедиции предполагали, что неприязнь финнов и лопарей была взаимной, но вслух своих подозрений высказывать не стали. После непродолжительных уговоров крестьяне согласились предоставить экспедиции две брички с возницами, которые знают ведущие через болота тропинки.

Удовлетворенные путешественники плотно закусили, прихватили узелки с провиантом на дорогу и уже собирались уезжать, но тут Тихон Миронович вспомнил про доктора Лямпе. К его удивлению, оказалось, что подозрительный антрополог покинул постоялый двор глубокой ночью вскоре после нападения Волчьего Хозяина. По словам трактирщика, Лямпе ушел незамеченным, оставив на подушке своей комнаты сторублевую ассигнацию.

Поездка получилась долгой и утомительно-занудливой. Колеса двуколок тяжело проворачивались, то и дело увязая в хлябкой дорожной грязи. После полудня сделали короткую остановку посреди безлюдного леса, наскоро пообедали и снова тронулись в путь. Ближе к вечеру Лапушев задремал и просыпался только дважды, когда повозки по шатким мостикам переправлялись через неширокие речушки.

Разбудил профессора дикий рев. Спросонок Тихон Миронович первым делом попытался нащупать приклад своей тульской двустволки, но не преуспел, потому как перед отъездом упаковал ружье в чехол. Когда же он наконец достал ружье, было уже поздно – по правую сторону дороги мелькнула между деревьев и снова скрылась с глаз знакомая хвостатая тварь. Рядом с Лапушевым грохнул запоздалый выстрел – это спустил курок Сабуров. Тут же началась пальба с передней брички, в которой ехали оба поручика.

– Ушел, бестия, – прокомментировал князь Павел, опуская австрийский карабин. – Надо было из вашего ружья картечью, чтобы…

Не дослушав, профессор схватил его за рукав и прошептал, задохнувшись от волнения:

– Глядите!..

Он показал рукой вперед и чуть правее, где на фоне древесной кроны быстро снижался темный силуэт. Поначалу Лапушев решил, что видит очередного Мец-хозина, который летел по воздуху на высоте трех-четырех саженей, а потом плавно опустился на землю. В следующую минуту Тихон Миронович убедил себя, что даже вурдалаки не способны летать, и, стало быть, зловредное существо попросту спрыгнуло с дерева, хотя прыжок этот и получился до невозможного замедленным. И лишь затем профессор убедился в собственной ошибке – у дороги стоял вовсе не мохнатый зверь, а давнишний знакомый доктор Лямпе.

Когда двуколки приблизились к антропологу, тот как раз закидывал за плечо футляр, в который спрятал ружье. Одет он был опять не слишком уместно – из-под расстегнутого пальто от хорошего портного выглядывали все тот же сюртук и красный бант галстука.

– Господа, вы снова мне помешали, – изрек Лямпе, не удосужившись поздороваться. – Я успел выстрелить в него всего один раз.

– А вы ловко по деревьям лазаете, – ехидно заметил Сабуров, вылезая из брички, чтобы размять ноги.

– По деревьям? – Лямпе пожал плечами. – Сверху сподручнее охотиться.

Подоспевший Барбашин добавил:

– И бегаете быстро. Как вам удалось добраться в такую даль быстрее нас?

Лямпе завел утомительный рассказ о верховой лошади, которую он одолжил у какого‑то финна, и которую с полчаса назад загрыз вурдалак. Оставшись пешим, доктор якобы долго убегал от хищной твари, а потом забрался на дерево и выстрелом сверху всадил под шкуру Мец-хозину… Он не стал объяснять, что именно всадил под шкуру, но и без того было ясно: лжеантрополог нагло врет.

– Господа, надеюсь вы не бросите коллегу в лесу одного, без коня? – поинтересовался бессовестный лазутчик. – Давеча вы обещали подвезти меня на озеро.

– Садитесь к нам, – гостеприимно предложил Сабуров. – Ехать вроде бы недалеко, поговорим по дороге о наших научных… как бы сказать… исследованиях.

Лямпе разговаривал монотонно и неторопливо, словно ленился произносить слова. «Как здесь всё нелепо устроено», – сетовал он, приводя в пример финнов, которые невесть с чего невзлюбили лопарей, а потому не решаются обратиться за подмогой к старому нойду. Лопари тоже пробудили в антропологе немалое удивление: имея собственный язык, позаимствовали из великорусской речи слова «хозяин» и «хозяйка», да еще исказили, так что получилось «хозин» и «хозик».

Поневоле Лапушев вынужден был согласиться с Павлом Кирилловичем: Лямпе был худшим примером научного растяпы. Когда ему задавали вопросы, эстляндец делал длинные паузы, подолгу обдумывая ответ.

– Вы считаете Нумми феноменом? – переспросил Лямпе. – Возможно. Вам виднее.

– Конечно, феномен, – запальчиво вскричал забывший об осторожности Сабуров. – Такие, как он, управляют непостижимыми силами!

– Согласен, нойд обладает странными свойствами, – согласился антрополог. – Если, конечно, все слухи о нем правдивы. Но скажите мне: что вы намереваетесь предпринять, когда колдун окажется у вас в руках?

Профессор, снисходительно посмеиваясь, объяснил: мол, собирается тщательно расспросить колдуна о том, как у него получается распоряжаться астральной энергией. Издав странный звук, Лямпе возразил, что с тем же успехом зрячий будет объяснять слепому разницу между желтым и фиолетовым цветами. Поскольку они явно разговаривали на разных языках, Тихон Миронович решил выведать, какими знаниями о вампирах и оборотнях располагает его собеседник. После затянувшегося раздумья Лямпе ответил встречным вопросом:

– Вы верите в существование подобных существ? По-моему, это всего лишь легенда. Или вам попадались создания, способные изменять форму своего организма?

– Например, вчера ночью, – сказал Сабуров.

– Где?!

У антрополога сузились зрачки, отчего широкое лицо приобрело угрожающее выражение. Впрочем, он быстро успокоился, когда разобрался, что князь имел в виду Мец-хозина. Лямпе снова откинулся на спинку деревянного сиденья и меланхолично поведал, что монстр, наводящий ужас на этот район Лапландии, не имеет никакого отношения к оборотням.

– Я достаточно долго следил за ним вчера ночью и сегодня днем, – сказал подозрительный субъект из Антропологического общества. – За это время тело Мец-хозина ни разу не менялось.

– Но таких животных в природе не существует! – попытался вразумить его Лапушев.

– Как видим, существует.. . – Лямпе повернул голову к профессору и добавил. – Надеюсь, вы не полагаете, что он мог прилететь с другой планеты? Это – хищник, обладающий лишь примитивными зачатками разума.

Лапушев просто опешил и возмущенно изрек:

– Что за дикая мысль! При чем тут другие планеты?

– Абсолютно ни при чем, – подтвердил доктор Лямпе. – Я сделал анализ шерсти, которую Мец-хозин оставил на деревьях, поэтому со всей определенностью утверждаю: объект моей охоты имеет вполне земное происхождение. Безусловно, его наследственные признаки серьезно повреждены, но я сомневаюсь, чтобы… Простите, профессор, мне трудно объяснить – в вашем языке нет нужных понятий.

Когда он заговорил о других планетах, Тихон Миронович понял, что имеет сомнительное удовольствие беседовать с умалишенным. В своих экспедициях, объездив полмира, профессор встречал множество безумцев, но про такое помешательство слышать не приходилось. И вдобавок несчастный полагает, что в русском языке мало слов.

Похоже, пренебрежительный намек на лексическую бедность родного языка задел и Сабурова. Подбавив в голос изрядную порцию яда, его сиятельство предложил:

– А вы по-французски нам объясните, или по-английски…

– Результат принципиально не изменится, – отрезал Лямпе.

В этот момент возница громко щелкнул кнутом и сказал, повернувшись к пассажирам:

– Муониярве. Ми приехал-ли.

Перед ними расстилались заболоченные берега, незаметно переходившие в небольшое озеро. Чуть дальше, примерно в половине версты одиноко стояла покосившаяся от древности изба.

Муониярве. 26 ноября 1905 года

В избе было холодно, через выбитые окна по светлице гулял сквозняк. На придвинутом к стене сундуке, накрытый потертой оленьей шкурой, неподвижно лежал изможденный старик с редкой бороденкой на безжизненно-бледном лице. С первого взгляда все решили, что колдун уже отдал душу – неизвестно только кому. Однако когда они приблизились к лежаку, обтянутый кожей череп обернулся к вошедшим, и посиневшие губы пошевелились, точно умирающий пытался что‑то выговорить.

Первым опомнился Лапушев, негромко сказавший младшим офицерам:

– Приведите этих мужиков-возниц, пусть наскоро заделают окна и растопят печь. Надо отогреть старика.

– И накормить горячим, – добавил Сабуров.

Неожиданно Нумми Пурккя прошептал:

– Не беспокойтесь. Я умру до наступления темноты.

Князь подумал, что им в любом случае предстоит ночевать в этой хибаре, а потому обязательно нужно позаботиться о тепле. Он махнул Барбашину рукой: исполняйте, мол. Тем временем доктор Лямпе вынул из внутреннего кармана сюртука коробочку вроде портсигара, внутри которой оказалось непонятное устройство – соединенные тоненькими проводами несколько дисков размером с пятак. Антрополог приложил «пятаки» к вискам и лбу старика, да так ловко, что диски закрепились на коже и не падали, даже когда умирающий колдун ворочал головой.

– Нумми, откуда вы знаете, когда умрете? – спросил Лямпе, зачем‑то поглядывая на откинутую крышку пустого «портсигара». – Вы умеете видеть будущее?

Старик пробормотал слабым голосом:

– Раньше редко видел, сейчас хорошо вижу. Дед говорил, нойд перед смертью становится пророком… – колдун замолчал, потом снова зашевелил губами. – А сегодня, как солнце пошло на закат, вижу только черную трубу, в которую скоро душа моя улетит.

В избу робко вошли финские крестьяне и принялись разводить в печи огонь. Конвоировавший мужиков Барбашин с улыбкой поведал князю:

– Они поначалу боялись входить, но я припугнул. Сказал, что Мец-хозин может вернуться.

– Между прочим, не стоит забывать о вурдалаке, – спохватился Павел Кириллович. – Вы бы с Хасселем взяли винтовки и покараулили снаружи.

Козырнув, поручик вернулся во двор. Нумми, расслышавший их разговор, приподнялся, упершись локтем, и взмолился:

– Не троньте Меца, добрый он, безобидный, людей не тронет.

– Успокойтесь, никто не собирается его убивать, – Лямпе погладил старика по плечу. – Кто он, где живет?

Откинувшись на подушку, набитую соломой, колдун рассказал, что в здешних лесах с незапамятных времен обитает племя двуногих зверей. По его словам, эти твари были совсем дикие, с грехом пополам освоили полсотни слов человеческой речи. Дед Нумми Пурккя, который тоже был нойдом, говорил, что во времена его молодости в племени было не меньше двух дюжин мужчин и женщин, но сам Нумми застал только двоих. Лопари называли эту пару Луот-хозин и Луот-хозик. С тех пор, как Финляндия стала русской землей, у Луотов родилось несколько детей, но все они померли, не прожив и недели. С помощью Нумми удалось выходить только младшего, который известен сейчас под именем Мец-хозин.

– Один он остался из своего племени, – жалобно говорил нойд. – Все его боятся, малыш только со мной водится, иногда помогает, рыбу мне ловит, птичек…

Захрипев, старик потерял сознание. Продолжая смотреть в свою коробочку, Лямпе с непостижимой уверенностью заявил, что у Нумми легкий обморок, но пульс ровный, то есть старик скоро очнется.

Между тем финны уже затянули оконные рамы кусками найденных в сарае шкур, а горящие в печке дрова немного согрели помещение, так что члены экспедиции смогли снять верхнюю одежду. Потом один из возниц накопал каких‑то корешков, приготовив в небольшом котелке отвратительный по виду и запаху отвар. Гадкое снадобье налили в найденную на полке оловянную кружку и кое‑как влили в рот умирающему.

Нойд снова приоткрыл глаза, в которых явственно светилась благодарность. Допив варево, он сказал:

– Вы очень добры, но стараетесь напрасно. Я слишком долго жил, теперь мало осталось… Раньше я всю округу от болезней лечил, а теперь даже самого себя не могу на ноги поставить…

– У вас есть дети? – спросил Лапушев в тайной надежде, что где‑то живут отпрыски колдуна, также владеющие сверхъестественным даром.

Отрицательно покачав головой, Нумми ответил, что не оставил потомства, и что ни одна женщина так и не понесла от него. На глазах старика появились слезинки. К возмущению Тихона Мироновича, тартусский антрополог совершенно бестактным образом продолжал издеваться над умирающим: доктор Лямпе приложил к артерии на его шее прозрачную трубочку, которая быстро наполнилась кровью.

– Помилуйте, коллега, нельзя же так безжалостно, – зашипел Лапушев.

– Через час будет поздно, а для науки анализ его крови может представлять интерес, – равнодушно откликнулся Лямпе и снова нагнулся к беспомощному старику. – Можете сказать, сколько вам лет?

Нумми Пурккя задумался, потом проговорил виноватым голосом, что грамоте не обучен, но помнит, будто служил гренадером в армии конунга Карла, который воевал с конунгом Питером. Еще он сказал, что был ранен в большом сражении возле местечка Нарва, и генерал отпустил его домой.

– Больше двухсот лет? – недоверчиво переспросил Сабуров. – Наверное, старик ошибается.

Словно обидевшись, нойд возразил, что прожил не так уж много – вот его дед, тот действительно был долгожителем, даже плавал через большое море в дружине Эрика Рыжего.

– Дед меня научил, как готовить питье из молока лесных людей, – сказал Нумми. – Пока Луот-хозик живая была, я совсем не старился…

Он снова захрипел. Сабуров раздраженно прорычал сквозь зубы проклятье. Они возились со стариком больше часа, но ничего не узнали о его магическом искусстве. Лямпе тоже нервничал, покусывая губы. Потом вдруг произнес что‑то неразборчивое, решительно достал шприц и, набрав из прозрачной ампулы розовую жидкость, впрыснул лекарство нойду.

– Ему теперь все равно, – объяснил Фердинанд Гектор, – а мы сможем еще немного поговорить с ним.

– Что вы сделали? – подозрительно спросил Лапушев.

– Это средство восстановит силы. Ненадолго… – Лямпе опять раскрыл загадочную коробочку. – Коллеги, Мец-хозин направляется к нам в гости. Скажите своим офицерам, чтобы не стреляли без особой надобности.

Сабуров и Лапушев переглянулись, и князь нехотя вышел в сени, где прятались от ливня жандармы и возницы. Когда он, отдав распоряжения, вернулся, неизвестное зелье буквально преобразило колдуна.

Нумми сидел на сундуке, бодро отвечая на вопросы ученых. По его словам, колдовать удается только в этих болотах, потому что здесь из земли выходит особая сила, которую простые люди не видят. Кроме того, Нумми встретил такое же волшебное место в горах на севере Швеции, где никто никогда не строил жилищ, потому что там голые скалы, и семена не дают всходов. Волшебная сила, которой нет имени в человеческом языке, наполняет тело нойда и делает глаз зорким, а руки – длинными. Поэтому настоящий нойд может видеть то, что творится далеко за лесами, а злые нойды умеют сделать больным или даже убить человека, который живет в другой деревне.

– Какая это сила? – сдавленным шепотом спросил профессор. – Сила проходит через тело как тепло, как вода? Или на электрический ток похоже?

Пожав плечами, Нумми признался, что не может ответить. На теплоту сила магии не похожа, а про электричество он слышал впервые и понятия не имел, что оно такое. Внезапно подаренная лекарством бодрость оставила нойда. Старику снова стало худо, и он со стоном опустил голову на подушку. А потом Лямпе с неожиданной силой оттеснил Сабурова и Лапушева в дальний от сундука угол, куда не проникали красноватые всполохи горевших в очаге дров. «Сейчас войдет Мец», – тихонько пояснил он возмущенным спутникам.

И действительно, во дворе дико заржали лошади. Затем, разодрав закрывавшую окно шкуру, в избушку влез мохнатый гигант. Жалобно поскуливая, Мец-хозин приблизился к умирающему нойду и опустился на колени, положив звериную голову на грудь Нумми. Колдун ласково погладил приятеля по торчавшей на затылке густой щетине и что‑то зашептал в большое треугольное ухо. Издав отчаянный рев, вурдалак потряс верхними конечностями, а затем снова выпрыгнул в окно.

Когда вбежали привлеченные этим рыком офицеры, было уже поздно – через окно успели только увидеть, как исчезает за деревьями темно-бурая спина Меца. А нойд проскрипел напоследок:

– Не обижайте парня, он совсем один остался… Я ухожу… – А потом вдруг выкрикнул. – Меня ждут, я вижу их!..

Агония была совсем короткой. Некогда могущественный Нумми Пурккя просто вытянулся на убогом лежаке. На его лице застыла гримаса непостижимого блаженства.

– Умер, – констатировал Лапушев.

Не слушая его, Сабуров застегнул все пуговицы шинели и взял в руки «манлихер». Тяжело вздыхая, Тихон Миронович тоже натянул доху. В сенях громко молились перепуганные возницы.

– Что вы намерены делать? – поинтересовался Лямпе, снимая с покойника прибор неизвестного назначения.

– Надо будет послать кого‑нибудь в ближайшую деревню, чтобы лопари похоронили Нумми по своим обычаям, – сказал Сабуров. – А мы попытаемся догнать и схватить вурдалака.

Неожиданно стало светло, по стенам побежали языки пламени, словно кто‑то подпалил избу сразу со всех сторон. Люди бросились наружу, однако поджигателей не обнаружили. Последним из горящей избы неторопливо вышел антрополог, державший в одной руке пальто, а в другой два чехла с ружьями – свой и профессорский. Приблизившись к спутникам, он бросил оружие в двуколку и неторопливо оделся, после чего заметил:

– Нойд действительно владел особой формой энергии. С того света устроил себе погребальный костер… Коллеги, у вас есть карта этих мест?

Ошеломленный поручик фон Хассель молча протянул ему сложенный лист. Расстелив карту на сиденье брички, Лямпе уверенно показал участок севернее озера и сказал, что Мец-хозин направляется в ту сторону. «Там его пещера», – пояснил антрополог. Обозленный Сабуров собирался спросить, по какому праву доктор неизвестных наук позволяет себе командовать, однако в этот момент со стороны дороги послышались голоса, и к пылающему домишке подъехал отряд – человек двадцать.

По словам барона Кассилы, третьего дня его дети не вернулись из леса, а потом бандиты подожгли баронскую усадьбу. Но сегодня днем егеря привели напуганных голодных подростков, которые рассказали, что заблудились на болотах и забрели в незнакомые места, где на них напал огромный медведь. Вдруг откуда‑то появился двуногий волк, который загрыз медведя, а детей не тронул и даже отвел поближе к человеческому жилью.

– Я просто не знаю что подумать, – говорил барон. – Наверное, им эти чудеса померещились от голода и страха. Но егеря говорят, что действительно видели в лесу медведя, которого убил какой‑то страшный зверь. А два часа назад в усадьбу прискакал парень и сказал, что какие‑то офицеры отправились к дому Нумми Пурккя, чтобы поймать Мец-хозина. Поэтому я собрал людей и поспешил сюда.

– Очень удачно получилось, – удовлетворенно произнес Сабуров. – Через час-другой станет совсем темно, поэтому без вашей помощи мы бы его не поймали.

– Вы действительно видели оборотня? – барон перекрестился. – На что похож этот дьявол?

– Скоро сами увидите, – заторопился Сабуров. – Времени у нас мало. Надо поскорее начинать облаву.

Они договорились, что люди Кассилы сыграют роль загонщиков и направят Мец-хозина к месту, где будут ждать в засаде князь Павел и его спутники. Деваться оборотню было некуда – для бегства оставалась лишь узкая полоса твердой почвы между двумя трясинами. Когда отряд барона ускакал, Сабуров кивком головы показал на стоявшего поодаль Лямпе и тихо сказал:

– Глаз с него не спускать. Чуть сделает что‑нибудь подозрительное – немедленно арестуете. Очень мне этот доктор не нравится.

Болота Алакюйеми. 26 ноября 1905 года

Засада расположилась позади хилой заросли кустарника. Быстро сгущались сумерки, и дождь не унимался, так что видно было шагов за тридцать-сорок, не дальше. Поэтому отряд Сабурова растянулся на влажной траве, нацелив оружие и зрение в сторону, откуда доносились ослабленные расстоянием крики загонщиков. Лямпе же с комфортом сидел, прислонившись спиной к дереву, ветки которого частично защищали от дождя.

– Мец еще в версте отсюда, – в очередной раз сказал он. – Идите сюда, нечего зря мокнуть.

– Откуда вам знать, где оборотень? – взорвался Барбашин.

Лямпе равнодушно поведал, как нынче днем выстрелил в реликтовое существо особой пулькой, которая сидит под шкурой и непрерывно подает сигналы, показывая место, где находится монстр. На язвительный вопрос князя, почему, мол, они не слышат никаких сигналов, доктор отвечать не пожелал. Только пробурчал под нос:

– Тяжело с вами разговаривать…

– Так какого дьявола вы тут делаете? – резонно спросил Сабуров.

– Пришлось… – Подозреваемый в шпионаже антрополог легонько шевельнул рукой. – Больше некого было посылать. У меня – самая маленькая голова…

Его слова напоминали вульгарный бред и отбивали всякое желание продолжать разговор. А Лямпе, медленно расстегивая ружейный чехол, осведомился:

– Вы хоть сами понимаете, зачем охотитесь на Мец-хозина? Убивать беднягу нет оснований, ведь он никому не причинил вреда. А если изловите живым, то уникальное существо обречено провести остаток лет в клетке какого‑нибудь зверинца. Да вам его и не поймать – сетки нет, капкана тоже, а экземпляр гораздо сильнее человека.

Даже деликатный Тихон Миронович потерял терпение и негодующе вопросил:

– Может быть, посоветуете, как быть?

Не поднимая взгляда, антрополог понес ахинею про какие‑то научные методы, которые позволяют якобы из крохотного кусочка плоти или нескольких капель крови вырастить здоровую взрослую особь. Бесцветным голосом полоумный говорил о скором возрождении племени, самки которого вырабатывают молоко, содержащее лекарство против старости.

– Нумми говорил, что с молоком надо проделать какие‑то манипуляции, но не сказал рецепта, – напомнил Лапушев.

– Не сказал, но подумал, а мысли его записаны, – сказал Лямпе и встал, привычным движением выдернув из чехла карабин с телескопическим прицелом. – Пора заняться делом, коллеги. Он в сотне ярдов.

Тихон Миронович произнес почти удовлетворенно:

– Господа, я так и думал – он ненормален.

– По моему, вы думали, что я позволю вам погубить редчайшее творение земной эволюции, – сказал антрополог. – Мец-хозин – едва ли не самый ценный организм вашей планеты.

Толстая трубка, закрепленная над толстым стволом его оружия, слабо засветилась. Большеголовый урод повел этим устройством, нацеливая поочередно на каждого из трех офицеров. Все они один за другим, не издав ни звука, попадали на землю и застыли в неподвижности. Затем ружье нацелилось на профессора.

– Положите ружье, коллега, и не делайте глупостей, – посоветовал Лямпе. – Я не хочу подвергать вас временному параличу. Ваш организм может не выдержать такого потрясения. А они люди молодые, скоро очнутся.

Взволнованный и оскорбленный Лапушев прошептал:

– Кто вы, во имя Вельзевула?!

– Я действительно ваш коллега, участник научной экспедиции. Только не антрополог, а, скорее, зоолог… Простите, поговорим как‑нибудь попозже…

Дальнейшие события Тихон Миронович беспомощно наблюдал, стоя в нескольких шагах за спиной демонического доктора. Из темноты прямо на них выбежал тяжело дышавший великан. Увидев людей, Мец-хозин пригнулся, словно готовился к прыжку, и обнажил ужасные клыки. Под мохнатой шкурой чудища перекатывались огромные мышцы. Он все‑таки прыгнул, однако на мокрую землю упало уже бесчувственное тело, потому что Фердинанд Гектор Урсула Лямпе успел выстрелить из своего усыпляющего ружья.

Потом высоко в небе послышался нарастающий свист, и на ровную площадку перед кустами опустилось нечто, имевшее форму чечевицы и размеры трамвайного вагона. Часть гладкого закругленного бока откинулась и легла верхним торцом на грунт, образовав подобие трапа. Из открывшегося проема вытянулись тонкие лапы со множеством суставов и клешнями на концах. Лапушев даже испугался, что сейчас вслед за своими клешнями выползет огромный краб, но ничего подобного не случилось. Четыре лапы осторожно подхватили неподвижного Мец-хозина и утащили в мрачное чрево «чечевицы».

Доктор Лямпе тоже поднялся по трапу, на пороге остановился и сказал на прощанье:

– Не обижайтесь, коллега. Вам это существо ни к чему.

Помахав рукой, он зашел в диск. Крышка люка беззвучно захлопнулась, и загадочный предмет, загудев, поднялся в воздух. Задрав голову, Тихон Миронович всматривался в небо. Некоторое время он еще различал темное пятно на фоне облаков, затем дьявольская машина стала недоступна зрению. Минут через пять зашевелились парализованные офицеры, и почти одновременно подоспели всадники барона Кассилы.

Санкт-Петербург. 3 декабря 1905 года

– Это ужасно, – простонал князь Сабуров.

Барбашин молча опустил голову. Он был полностью согласен с начальством. То, что случилось за последние два дня, означало полный крах неплохо начатой карьеры и перевод на самую дальнюю окраину.

Накануне Сабуров докладывал о результатах финляндской экспедиции. Неожиданно великие князья Владимир Александрович и Николай Николаевич-младший обрушились на него, упрекая в неблаговидных поступках. По их мнению, поездка в Лапландию подтвердила, что IX отделение занимается полнейшей ерундой.

Царские дядюшки грозно вопрошали: где, мол, доказательства, что феномены действительно существуют? Колдун-лопарь якобы помер, а труп его сгорел при сомнительных обстоятельствах. О неведомом науке животном известно лишь со слов членов экспедиции, но барон Кассила под присягой показал, что никакого человека-волка не видел. Желая оправдать напрасное расходование государственных средств, господа Сабуров и Лапушев ссылаются на галлюцинации перепуганных подростков, а также придумали совершенно неправдоподобные сказки о большеголовых демонах, утащивших вурдалака на небеса. Вдобавок на стол легла полученная из Северной Америки телеграмма, гласящая, что никакого Антропологического общества в Чикаго отродясь не было.

В таком духе было составлено письмо на высочайшее имя, а в заключительной части авторы документа рекомендовали немедленно распустить Девятое отделение и наложить примерные взыскания на руководителей этого ведомства. Два часа назад главноуправляющий Танеев отправился в Зимний дворец за окончательным решением их судьбы.

– Я уже представляю, как меня отправят командиром полка в самый центр Каракумской пустыни, – уныло признался Сабуров.

Барбашин поддакнул:

– А мне предстоит искоренять крамолу в племенах диких самоедов. Буду вербовать агентов во всяких там чумах и ярангах.

Прервав их покаянные речи, сабуровский денщик объявил:

– Ваше сиятельство, господин Лапушев пожаловал.

Распахнулась дверь. Вошел сияющий Тихон Миронович и победоносно продемонстрировал государев рескрипт. Офицерам понадобилось несколько раз перечитать витиеватый текст, чтобы понять: Отделение закрывать не будут, а напротив – велено изучение астральных феноменов всячески поощрять и всесторонне оному изучению способствовать.

– Вот так‑то, друзья мои, – торжествующе провозгласил Лапушев. – Его величество не любит, когда родственники подают бесцеремонные советы. К тому же царь и царица весьма почитают мистику, а потому заинтересовались нашей работой.

– Шампанского! – потребовал князь Павел.

В приподнятом настроении, опорожнив фужеры, офицеры принялись строить радужные перспективы. Тихон Миронович слушал соратников, добродушно посмеиваясь, и не спешил преждевременно вселять разочарование в их души. Профессор слишком давно занимался научными исследованиями, а потому понимал: быстрого успеха ждать не приходится. Природа очень неохотно отдает людям свои тайны. Вряд ли Безликая Сила окажется уступчивей.