Читать онлайн Книга Мёртвых

ПРОЛОГ

Этот Египет – не тот, что хранит история.

Все боги, дома и события здесь – вымышленные, созданы для легенды.

Любое совпадение с реальными людьми или землями – случайность.

Когда-то давно боги правили землями Египта. Это было столь давно, что даже с пергамента стерлись те воспоминания. Плодородный Нил, золотые пустыни, сочные оазисы – все подчинялось высшим силам. Тогда люди не знали ни войн, ни голода, ни злобы.

Но однажды, боги устали от смертных, они отошли в тень, оставив этот мир в руках людей и доверив им древние заклинания, артефакты и книгу, что соединяла в себе имя и душу, вечность и смерть. Она стала проводником в мир, где зародились боги. И назвали ее Книгой Мертвых.

Каждый человек получал после смерти свою личную копию Книги, чтобы не заблудиться во тьме и дойти до Дуата. Но лишь немногие могли их создавать – вплетать в страницы имена, заклинания и путь для души.

Они называли себя Писцами Душ.

После ухода богов в Египте разразилась война, а Нил окрасился в цвет крови. Люди гибли, а сильнейшие кланы бились за власть и возможность обладать Книгой Мертвых. И когда казалось, что мир обречен, боги спустились и разорвали Книгу на три части, а вместе с ней и сам Египет.

Дельта Нила досталась Дому Золотой крови.

Сердце Египта – Дому Белого пера.

Южные земли и пустыни – Дому Черной луны.

И с тех пор три Дома правили Египтом, храня каждый свою часть Книги Мертвых.

Возможно, это лишь легенды. Но что если, кто-то отважится бросить вызов богам и вновь собрать все части воедино?

ГЛАВА 1. Вкус загробной жизни

Кажется, Нефри была еще жива, когда из нее достали сердце и запечатали в глиняную канопу. Она будто наблюдала издали, как щелкали резные крышки каноп с ее внутренностями, как острые иглы сшивали бледное женское тело. Она видела молчаливых жриц, чьи лица были спрятаны под маской. Их тонкие пальчики ловко обмотали тело Нефри бинтами и уложили в каменный гроб.

Щелчок.

Мир погрузился в пучину боли. Темнота была гуще самой ночи, и каждая тень шептала чужие имена. Мир, который знала Нефри, жизнь, которую она успела прожить, превратилась в песок, сметенный ветром. Остался только холод и… смерть.

Каждый египтянин знал, что смерть – это лишь начало. Дуат ждал их. Нужно только выдержать испытание и дойти до Великого Суда.

Но Нефри не имела своей Книги Мертвых. Ни карты, ни пути. Пустота вокруг была абсолютной, и каждая тень шептала чужие имена.

Темнота и боль продолжали обнимать Нефри, таща ее в загробный мир. Звуки, запахи, ощущения смертной жизни исчезли. Вместо привычных стен храма вокруг были лишь бесконечные колонны из тумана, через которые пробивались огненные всполохи. Песок под ногами, черный как ночь, тек вверх, словно река жизни шла против времени.

Нефри остановилась и огляделась, вслушиваясь в бесконечный шепот и скрежет. От черной пустыни, покрытой туманом, по телу девушки пробежали мурашки. Темно-зеленое, почти болотное небо над головой разрывали алые молнии, и каждый их всполох сопровождался отчаянными криками.

Всю свою жизнь она создавала Книги Мертвых для других, вплетая в пергамент истинные имена и рисуя путь до Дуата. Но теперь сама оказалась в этом мраке – без книги, без карты, без проводника.

Смерть пришла так глупо и быстро, что от бессильного отчаяния Нефри стиснула зубы. Тот вор подставил ее… и она заплатила ценой жизни.

Мотнув головой, она прогнала образ мужчины в капюшоне, а вместе с ним и нарастающую ярость. Сейчас это не имело значения. Главное – не останавливаться. Холод тянулся к ней липкими руками, страх был почти осязаемым.

Перед ней открывалось десяток дорог. Они извивались, словно живые, меняя очертания, будто насмехались над ее выбором. Секунда промедления – и черный песок уже начал втягивать ее, уводя в бездну.

«Была бы у меня карта!» – с досадой подумала Нефри и почти наугад свернула на левую тропу.

Поднялся ветер, но девушка продолжала идти по зыбучим пескам, с трудом переставляя ноги. Туман сгущался. Тропа становилась уже, пока не превратилась в узкий коридор, вымощенный черными плитами. Крики и шепот становились громче, они липли к телу и шипели у самого уха.

– Заблудилась, дорогуша? – шепот напоминал скрежет острых когтей по камню.

– Братцы, – другой голос подполз из-за спины. – У нее нет Книги. Мы вдоволь насытимся сегодня.

– Будем пировать, – шепот, будто змеи обвились вокруг ее рук и ног.

Коридор сужался, потолок почти касался её гладких чёрных волос. Невидимые чудовища копались в её памяти, вытаскивая наружу воспоминания и видения. Их когти царапали её призрачную плоть, но Нефри упрямо терпела боль. Она не позволит себе ни секунды слабости.

Она шла все дальше, и каждый шаг менял окружение, словно девушка переступала в чужие сны. Черные скользкие плиты под ногами дрожали словно живые, и едва Нефри моргала, коридор искривлялся, нарочито пытаясь ее запутать. Потолок то поднимался к небу, но резко опускался, заставляя ее ползти на коленках.

В какой-то момент стены исчезли. Ее окружали колоссы, высеченные из обсидианового стекла. Они безмолвно следили за ней своими пустыми глазницами и, казалось, их взгляды обжигали сильнее жара пустыни.

Нефри ужасно устала. Загробный мир разрывал ее плоть, а в мозгу постоянно чувствовалось чужое присутствие. Нефри взмолилась всем богам, умоляя о милости. Но никто ей не ответил. Как и тогда, в миг ее смерти.

Туман становился плотнее. Он лип к коже и казался вязким, как смола. Нефри вдохнула тяжелый воздух, наполненный трупным запахом, и едва погасила поступившую рвоту. Девушка упорно переставляла ноги, которые дрожали от страха. За ней бесшумно тянулись силуэты – души, заблудшие и потерянные. Они протягивали к ней свои костлявые руки и что-то шептали. Нефри ускорила шаг. Ее ноги погрязли в черном песке.

– Это не дорога, – выдохнула девушка, оглядываясь по сторонам. – А живой лабиринт. Он меняет форму, чтобы сбить меня с толку.

Где-то впереди блеснул огонек. Слабый, колышущийся, как масляный фонарь на ветру. Нефри ускорила шаг.

Песок под ногами вдруг потек, как вода, а стены начали лопаться, словно стекло. Девушка осталась стоять на узком мостике, перекинутом через черную бездну. Ни дна, ни края, лишь густой туман, окутавший все вокруг, и одинокий фонарь, светящий, как далекая звезда.

Нефри прикусила губу до крови и сделала шаг вперед.

– Не смотреть вниз, – сказала она себе, но ее голос тонул в гуле, который шел из бездны.

Но стоило ее босой ноге коснуться черного камня, как мост начал осыпаться, превращаясь в пыль. Треск пронзил воздух. Мост задрожал. Из тумана внизу начал подниматься гул, низкий и вязкий, будто сама тьма пела похоронную мессу.

Нефри сорвалась с места.

Каждый шаг отзывался эхом в костях. За спиной рушились каменные секции моста, намереваясь утащить девушку в бездну.

Нефри бежала, а гул за спиной становился громче, пронзительнее.

И вдруг, из тумана полезли сотни рук.

Черные, тонкие, высушенные, как обгоревшие ветки. Они тянулись к ней, рассекали воздух за спиной, хватали за края ее одежды. Их пальцы шевелились, словно пасть с острыми зубами. Некоторые руки касались щиколоток девушки, оставляя за собой обжигающий холод.

– Нет! – закричала Нефри. – Не сейчас!

Она рванула вперед, стирая ноги в кровь. Мост с грохотом разваливался за ее спиной, бездна ревела, а руки в последний раз метнулись к ней, желая схватить.

И вдруг все оборвалось.

Последний прыжок, и ноги вновь коснулись земли. Это был ни песок, ни земля, а склизкие черные булыжники, от которых веяло тиной.

Нефри упала на колени, тяжело дыша. Туман расступился. Перед ней простирался широкий берег, устланный черными камнями. Вдоль кромки воды шел легкий серебристый свет.

Река.

Ее воды не были ни черными, ни прозрачными. Они текли, словно жидкая ртуть, отражая тусклое болотное небо. Течение было медленным, словно сама река умерла.

А на берегу – лодка.

Длинная, черная и узкая лодка неслышно покачивалась на волнах, а на носу горел тусклый фонарь, едва отгоняя тьму. На берегу толпились десяток бледных душ.

Нефри медленно поднялась. Все тело болело, а кровь покрывала голые ступни. Она шагнула, словно боялась, что лодка – лишь видение, которое в очередной раз превратится в прах. Фонарь на лодке дрогнул, и слабый свет скользнул по её лицу, как чужая ладонь.

Девушка остановилась в конце очереди. На лодке стоял мужчина с головой волка. Казалось, это была стеклянная маска, а цветное стекло в виде глаз и губ ловило тусклые отблески фонаря.

Очередь двигалась медленно. Нефри перевела дух и решила немного осмотреться. Души вокруг были разные: мужчины и женщины, дети и старики. Они молча стояли, но в их глазах пылал страх и чувство неизбежности. Кем они были при жизни? Возможно среди них были и те, кому Нефри саморучно писала Книгу Мертвых.

Темно-зеленое небо давило, а багровые молнии вспыхивали и гасли от каждого удара сердца. Но у девушки больше не было сердца. Оно было заключено в канопу и похоронено вместе с ней. Лишь Маат на Великом Суде могла дотронуться до сердца и оценить его вес.

Очередь дошла и до Нефри. Лодочник стоял, не шелохнувшись.

Он стоял, будто вырезанный из обсидиана, с телом человека и лицом волка. Его стеклянная маска не отражала Нефри – только свет фонаря, который мерцал на поверхности, как капля крови на чёрной воде. Одет он был в черный шетах – драпированную юбку, расшитую стеклянными нитями, а поддерживалась она толстым поясом с металлической пряжкой. Верхняя часть тела была открыта, оголяя мускулистую грудь и плечи.

Нефри сделала шаг вперед, шумно глотая воздух.

Мир вокруг словно застыл, и даже вода перестала течь.

– У тебя нет Книги, – сказал лодочник.

Голос был глухим, тяжелым, словно звучал из огромной пасти, а не из стеклянной маски.

Нефри пробила дрожь. Страх сковал тело.

– Нет, – выдохнула девушка.

– Нет имени. Нет пути.

Лодочник наклонил голову чуть набок, и тусклый свет фонаря скользнул по его маске, отчего та стала похожей на череп.

– Без имени ты – ничто. Прах на ветру.

Нефри вскинула голову и посмотрела в глаза проводнику. Дрожь утихла. Она сжала кулаки до хруста.

– Я найду путь.

Пауза затянулась. Даже туман замер, ожидая ответа.

– Дуат не щадит тех, кто пришел без имени, – наконец произнес он. – Но если ты осмелишься… я проведу тебя.

Он медленно протянул ей руку. Пальцы были обтянуты серой кожей, от которой исходил могильный холод. А чего ожидала Нефри? Она в загробном мире. Здесь все мертво.

– Ступишь в лодку и пути назад уже не будет, – кажется, или голос лодочника стал нежнее?

В груди все сжалось и закололо. Она чувствовала, как ее душа сжимается, превращаясь в тонкую нить, натянутую до предела. Выхода не было. Нефри протянула руку и взялась за холодную ладонь проводника. От прикосновения сердце будто замерло на миг, и она ощутила себя пустой оболочкой, тонкой и хрупкой, как скорлупа.

Одним движением, он перекинул ее на борт и оттолкнулся шестом от берега.

– Если услышите знакомые голоса, не оборачивайтесь, – сухо сказал лодочник, оглядывая каждую душу на лодке. – Дуат любит играть с воспоминаниями. Покажете слабость – и чудовища затянут вас на глубину.

Он поднял шест и ударил им о черную воду. Вода зашипела, как раскаленное масло, и лодка дернулась вперед. Бледные души согнулись, как высушенные листья. Кто-то поджал под себя ноги и спрятал лицо руками, кто-то постоянно оглядывался по сторонам. Но никто не осмелился произнести ни слова. Вокруг них сгущалась тишина и казалось, мир замер, предчувствуя беду.

Стоило отплыть на почтительное расстояние от берега, как все началось.

Сначала легкий шепот, словно ветер тронул камыши.

Затем слова – до боли знакомые.

Голоса поднялись из воды, переплетаясь, сливаясь в один хор.

Нефри стиснула зубы и закрыла глаза. Шепот обволакивал ее призрачное тело, словно чьи-то мягкие руки, в которых хотелось зарыться и уснуть. Но девушка не позволяла себе забыть, где она оказалась.

– Нефри… – голос ласкал ей ухо, а чьи-то знакомые руки коснулись ее спины. – Пойдем со мной. Я так долго тебя ждала.

Это был голос ее матери, которая умерла, когда Нефри было всего десять. У девушки набухли глаза, ей хотелось расплакаться и прильнуть к груди матери, как делала всегда, когда ей было страшно. Голос все звучал рядом с ней. Живой. Родной. Сердце девушки сжалось.

Нефри открыла глаза. В лодке царил хаос.

– Бабушка… – хрипло прошептала маленькая девочка рядом. Она вскинула голову и шагнула за борт.

Вода вспыхнула, как ртуть. Лодка качнулась. Из глубины появились чьи-то лапы, которые сомкнулись на талии девочки. Секунда, и ее силуэт исчез под толщей воды.

Шепот становился все громче. В воздухе звенели голоса: близкие, родные, давно умершие. Кто-то рыдал, кто-то кричал. Еще двое рванули вперед и спрыгнули в зеркальную реку. Гладкая поверхность поглотила из без следа и звука.

Нефри стиснула зубы и закрыла ладонями уши. Ее мать продолжала звать, ласкать, умолять. Она не отрывала взгляд от тусклого фонаря на носу лодки.

– Не смотреть. Не слушать, – твердила себе девушка. – Не смотреть. Не слушать!

Лодочник молчал. Он лишь гнал лодку вперед и серебристая вода расходилась за бортами, скрывая всё, что забрала. Шепот медленно стихал, будто сама вода глушила его своей силой. Последние круги на воде растаяли, и снова воцарилась мертвая тишина.

Нефри не знала, сколько они плыли. Казалось, целую вечность. Черные горы мелькали на берегу, а яркие всполохи вдали, напоминали чьи-то глаза, безотрывно следящие за душами. В какой-то момент берега исчезли. Вокруг осталась лишь бесконечная серебристая водная гладь, густой туман и тяжелый воздух.

И тогда впереди мелькнул свет.

Сначала – тонкая линия, словно рассеченный горизонт.

Затем – две громады, медленно вырастающие из-за тумана.

Врата.

Они были выше гор, и, казалось, выше горизонта. Их створки из обсидианового стекла были раскрыты настежь, а трещины на колоннах светились бледным золотом, которое вспыхивало и гасло, словно дыхание. На поверхности колонн выступали силуэты стражей: крылатые, змеевидные, человеческие или вовсе безликие. По их копьям, обращенным к болотному небу, струился тусклый свет, словно яд, стекающий с наконечника.

Лодка замедлила ход и остановилась у каменного причала. Туман рассеялся, и Нефри осознала, что может дышать.

– Дуат, – сказал лодочник. Эхо его голоса разлетелось по камням.

Он опустил шест и замер, ожидая, когда все души покинут лодку. Они, словно марионетки, начали вставать, и одна за другой устремились к вратам, где их силуэты исчезали, а колонны вспыхивали.

Нефри была последней. Ее босые ноги, испачканные кровью, ступили на холодные камни. Грудь сжала тупая, ноющая тоска.

Позади – ничего.

Впереди – Дуат.

И она сделала шаг.

ГЛАВА 2. Суд мертвых

Тишина.

Нефри шагнула в сторону Врат, а звук ее босых ног разрезал тишину. Лодка оттолкнулась от берега, растворилась в серебристом мареве, словно ее никогда и не было. Нефри обернулась. В тумане блеснули стеклянные глаза проводника, а затем ее окутала пустота.

Перед девушкой возвышались обсидиановые Врата, которые вспыхивали и гасли в такт ее дыханию. Они были раскрыты настежь и манили зайти внутрь. За ними чувствовалось тепло и… покой.

Нефри сделала шаг и золотой туман, что сковывал створки, расступился, пропуская ее внутрь. Яркая вспышка ослепила глаза, а затем, перед ней появился Зал Суда.

Он был безмерен. Ряды черных колонн тянулись в бесконечность, а где-то высоко под потолком горели холодные звезды, что вращались, будто наблюдая за ней. Пол был отполированный до блеска и напоминал зеркало. Зал был прекрасен и, одновременно, что-то в нем отталкивало.

Нефри осмотрелась, а затем взглянула на свое отражение в плитке пола. Черные волосы слиплись от пыли и грязи. Губы потрескались, а глаза потухли. Но страшнее были изодранные в кровь ноги и одежда, что напоминала половую тряпку. Ей стало стыдно – так, будто она стояла здесь нагой, и каждый взгляд этих невидимых звёзд прожигал ее насквозь. Но девушка продолжала идти с высоко поднятой головой, хоть пальцы и дрожали.

В дальнем конце Зала возвышался трон из серого камня, а по бокам от него сидели сорок два бога-судьи, чьи лица скрывали маски в виде животных и птиц. Ни один не шевелился, но Нефри чувствовала, что за ней пристально наблюдают.

«Они смотрят. Чувствуют мой страх», – подумала девушка, чувствуя, как от позвоночника разливается ужас.

Впереди мелькнули весы.

Огромные, тонкие, будто выкованные из стекла и света. Резные чаши висели в воздухе, покачиваясь от невидимого ветра. На одной из них уже лежало перо Маат – белое, изящное, словно вытянутое из солнечного света. На другую должны были положить ее сердце.

Нефри сжала кулаки, словно лишь этот жест мог угомонить внутреннюю бурю. Она была уверена, что заслужила после смерти лучшее, что мог предложить ей Дуат.

Ведь она была Писцом Душ.

Это было не просто ремесло. Их называли «пальцами Осириса» – руки, что писали болю богов и вплетали в пергамент истинные имена. Без их пера души никогда бы не доходили до Дуата, терялись в лабиринте вечности. Говорили, что Писцов Душ выбирала при рождении сама Маат, и тем, кто служил богам при жизни, не придется проходить через взвешивание сердца. Их души сразу возносились в Поля Иалу, в вечные чертоги света.

Но Нефри стояла перед весами и смотрела, как пустая чаша ждала ее сердца.

Сердце…

Она пыталась прислушаться к его ровным ударам, но внутри девушки была лишь гулкая пустота.

«Я ведь не должна здесь стоять», – подумала Нефри, и сухость во рту была невыносимой. Ей хотелось промочить горло. Пальцы дрожали, но она сжала их в кулаки, стараясь не выдавать своего волнения.

В Зале Суда было поразительно тихо, словно боги – лишь статуи, сделанные из камня из стекла. Нефри вдруг стало стыдно за грязные волосы, за порванную одежду, за странный запах, что шлейфом тянулся за ней. Вокруг все мерцало и сияло, а ее присутствие казалось лишним.

Она ведь была Писцом Душ. С гордостью приняла свою судьбу и при жизни ни разу не нарушила заветы богов. Так почему она стояла перед весами и ждала решение Великого Суда?

В Зале что-то шелохнулось.

В дальнем конце, под сводами, шевельнулся силуэт.

Осирис.

Он сидел, будто высеченный из серого камня и стекла. Его присутствие давило на воздух и сковывало легкие. Лицо скрывала маска, отливавшая серебром и мраком, а за плечами струились узоры звездного света, как живой плащ.

Он медленно наклонил голову, и Нефри готова была поклясться, что Осирис принюхивается. Совсем как… хищник.

– У нее нет Книги.

Его голос был сухим и низким, как треск старого пергамента. Осирис не кричал, но его голос эхом разлетелся по Залу. Слова ударили в кости и казалось, будто звезды вот-вот рухнут с потолка.

– Как ты посмела явиться в Дуат без карты и имени?

Нефри замерла. В груди что-то сжалось до боли – пустота, где должно было быть сердце, отозвалась рвущей болью. Девушке хотелось кричать, хотелось подбежать к Осирису и показать метку Писца на своей ключице. Все происходящее было унизительным. От злости слезы щипали глаза.

– За один только твой проступок, ты не заслуживаешь Суда, – Осирис откинулся на спинку трона. Глаза блеснули. – Но мы смилуемся над тобой, раз у тебя получилось без Книги добраться до Дуата.

Он махнул изящной рукой и Анубис, стоявший в тени, подошел к весам. Чаши колыхнулись от силы его сущности. У Нефри свело живот, а злость, словно туман, клубился у нее ног.

«Да как вы смеете!» – она хотела крикнуть, но слова застряли в горле.

– Сердце умершей, – голос Анубиса напоминал хлопанье вороньих крыльев. Он вскинул руку над весами, а его пальцы начали наливаться серебристым светом.

Зал Суда замер. Все боги с ледяным спокойствием наблюдали за происходящим. Они видели это сотню тысяч раз, и удивить их было невозможно.

Магия Анубиса стихла. Свет на его пальцах померк. Чаша качнулась, но по-прежнему оставалась пустой. Канопы с сердцем Нефри не было.

Анубис склонил голову набок. Его маска ловила отблески звезд на потолке, а в глазах вспыхнуло нечто, напоминающее любопытство. Осирис, сидящий на троне со скучающим выражением, вдруг встрепенулся и поддался вперед.

– Где твое сердце, человек? – его голос пронесся по залу и впился в мою призрачную плоть, как сотня острых игл, которыми жрицы сшивали тела.

– Я… я не знаю, – шепот сорвался с дрожащих губ девушки.

Тишина треснула.

Все сорок два бога начали перешептываться. Гул голосов напоминал рой пчел, что жужжали на ухом. Он обволакивал Нефри, тянулся к ней, как черный дым.

– Пустая оболочка, – прошипел кто-то с лицом шакала.

– Как она вообще посмела явиться сюда? – вторил другой голос.

– Она пыль! – добавил бог с головой быка.

Слова летели в девушку, словно боги кидали в нее камнями. Она крутила головой в поисках хотя бы крупицы защиты, но все было тщетно.

Нефри вскинула голову к звездам. Сначала было недоумение. Звук их голосов пронзал ее, словно иглы, пропитанные ядом. Девушка не понимала, почему боги говорили о ней, как о вещи. Ведь она была не простой смертной, а Писцом Душ.

Гнев закипел в груди, словно бурлящее вино. Пальцы дрожали, но в этот раз она не собиралась их прятать.

– Заткнитесь! – в этот крик Нефри вложила все свое отчаяние, злость и презрение.

Эхо ее голоса пронеслось сквозь бесконечный Зал. Стало тихо.

– Мое имя – Нефри. Я – избранная самой Маат. Я – Писец Душ. Без меня ваши души бы терялись в забвении и никогда не доходили до Дуата.

– Как простая смертная смеет так обращаться к богам! – голос Осириса прорезал тишину, словно раскаты грома в небе.

По коже Нефри прошла дрожь, но девушка не опустила головы и продолжала смотреть в глаза Осириса, восседающего на троне. Что-то в ее груди порвалось. Это была вера.

– Богам? – девушка горько, почти истерично усмехнулась и обвела присутствующих. – Раньше, я думала, что богам не все равно на людей. Что они добрые и милосердные. Но я ошиблась. Вы надменные, эгоистичные и ничем не отличаетесь от смертных.

Боги замерли, как статуи. Шепот стих, а нарушал могильную тишину лишь стук когтя Осириса по каменному подлокотнику. Великий Суд ждал приговора.

Анубис, стоящий у весов, разочарованно покачал головой. Он медленно, лениво дотронулся до пера Маат и снял его с чаши. Весы щелкнули. Чаши поравнялись.

– Писец Душ значит, – наконец сказал Осирис и бесшумно поднялся с трона. – Неужели, Маат начала терять свои способности, раз выбрала на эту роль такую, как ты. Я разочарован.

Осирис перевел взгляд на женщину с благородными чертами и стройной, почти статуарной фигурой, которую подчеркивало облегающее белое платье. Она была без маски и Нефри замерла, вглядываясь в ее идеально прямые волосы, в глубокие глаза, подведенные черной каймой и в лицо, не выражающее никаких эмоций.

Это была сама Маат. Богиня истины.

– Не зли меня, Осирис, – если бы голос богини имел вкус, он был бы горячим молоком с медом и маслом.

Осисрис усмехнулся и спустился с возвышения. Затем перевел холодный взгляд на Нефри.

– Ты не душа, ты – трещина в порядке Дуата. Тебя нельзя судить, как обычных смертных.

Услышав холодный, почти космический голос Осириса, у Нефри все внутри сжалось. Она вдруг подумала, не совершила ли ошибку, оскорбив древний пантеон. Может ей стоило умолять каждого на коленях? Но у Нефри был дурной нрав при жизни, а после смерти он стал еще хуже.

– Вот мой приговор, – от голоса Осириса задрожали сотни колонн, а звезды над головой замерли в ожидании. – Отныне, твое место в Седьмом круге ада, и пусть Змей забвения решает, достойна ли ты милости.

В Зале Суда вновь поднялся гул голосов. Кто-то злорадствовал Нефри, кто-то сетовал на то, что наказание слишком суровое, а кто-то воздержался что-либо говорить. Но никто даже не стал спорить с Осирисом и просить для Нефри другую судьбу. Боги знали, что Седьмой круг ада разрушит ее полностью. Но им было плевать.

Тело девушки налилось свинцом, а стальной обруч сжался у горла. Седьмой круг ада означал, что ее душа больше никогда не сможет переродиться. Седьмой круг ада означал лишь боль и забвение.

Осирис молча вернулся на трон. Его шаги не издавали ни звука, но с каждым его движением по залу разливались волны силы, словно камни падали в стоячую воду. Он сел, возвращая мир на место.

За весами Маат с глухим гулом раскрылись новые Врата. Они были не как прежние: из обсидианового стекла и света, а из переплетенных костей и треснувшего камня. По колоннам стекал бледный мертвый свет, как роса на могильной плите. Из проема подуло сыростью и гнилью.

Нефри почувствовала, как ужас сковал ее тело. Она не отрывая глаз смотрела, как в проеме Врат клубилась тьма. Воздух вокруг сжался, как перед бурей.

В зале поднялся шорох. Из-за колонн вышли двое стражей. Все в тех же звериных масках. Они были высокие, а тела напоминали высушенные мумии. Руки сжимали копья, чьи наконечники дымились черным светом.

Стражи подошли к Нефри и остановились в шаге от нее. Один из них наклонился к самому уху, а шепот напоминал скрежет когтей по камню.

– Седьмой круг.

Стражи взяли ее под руки. Пальцы были твердые, как железо, а холод от них прожигал кости. Нефри не сопротивлялась. Тело стало легким, хрупким, как скорлупа.

Врата за весами распахнулись шире, и Зал Суда, будто отшатнулся от тьмы, клубящейся за ними. Стражи потащили Нефри вперед. На миг, девушка обернулась. Маат смотрела на нее – неподвижная, безмолвная, как вырезанная из света.

А затем тьма сомкнулась.

Сознание вернулось быстро, словно Нефри окатили холодной водой. Все тело сжималось, будто на грудь положили тяжелые гири. Нефри вновь закрыла глаза, надеясь, что случившееся было лишь страшным сном. Как же она хотела вернуться в свою мягкую и теплую постель, выпить горячий шоколад и уснуть.

Но холодный камень под кожей не позволял девушке забыть, где она оказалась. Поверхность под щекой была скользкой, влажной, и от нее тянуло гнилым мясом и жженым песком. Нефри замычала от отчаяния и попыталась подняться.

Седьмой круг был безмерным и безвременным.

Ни неба, ни земли, только бесконечно черное плато, усыпанное осколками имен, обломками символов и букв, лишенных всякого смысла. Они пульсировали в темноте темно-зеленым светом, словно дышали. Нефри взглянула на свои руки. Кожа потеряла здоровый цвет и стала прозрачной, как матовое стекло.

А затем она увидела два красных огонька, что полыхали в этой чужой и зловещей темноте.

Это были глаза Змея забвения – Ша-тепа.

Он лежал кольцами вдалеке, огромный и прозрачный, словно сотворенный из дыма и стекла. Через его тело можно было видеть этот мир, но он искажал все, к чему прикасался. Символы под ним тускнели, осколки имен рассыпались в прах. Все это напомнило логово опасного хищника, а окружающие обломки напоминали чьи-то изглоданные кости.

Нефри передернуло. Теперь ей стало по-настоящему страшно. Ни в каких книгах, ни в каких манускриптах ни разу не говорилось, что именно происходит с душами в Седьмом круге. Вся ее смелость, что была у нее в Зале Суда, испарилась, как песок на ветру.

Ша-теп устремился к ней, бесшумно, словно мысль.

Огромная пасть приоткрылась. Там не было змеиного языка, а была лишь неестественная темнота и ряды острых призрачных зубов.

– Прочь, змеюга! – Нефри встала в защитную стойку и сжала кулаки, словно ее выпад смог бы хоть как-то навредить древнему существу.

Змей остановился, закрыл пасть и уставился ярко-красными глазами на нее. Затем воздух пронзил его смех – громкий, словно где-то рухнули горы.

– Ишь какая, – продолжал смеяться Ша-теп, складываясь кольцами рядом с Нефри. – Бесстрашная смертная. Теперь понятно, почему ты оказалась здесь.

У Нефри дрожали колени, и Змей видел это, но девушка не собиралась ползать у него хвоста и просить пощадить. В Седьмом круге нет понятия пощады.

– Давно у меня не было гостей, – он перестал смеяться. Его голос напоминал рой змей, что шипели над самым ухом. – Дай я сначала посмотрю, кем ты была, а затем приму решение, что делать с тобой, смертная, дальше.

Не успела Нефри понять, что происходит, Ша-теп метнулся вперед, и на миг весь мир исчез.

Острые призрачные зубы вонзились в ее память, и хлынул свет – горячий, живой.

ГЛАВА 3. Последний день в мире живых

За день до смерти Нефри

Тишина Храма Черной луны всегда была особенной. Не глухой и мертвой, как в Дуате, а теплой, успокаивающей, приглушая шаги и дыхание.

Этот Храм был священным на землях Дома Черной луны. Именно здесь жрицы по всем правилам готовили умерших к путешествию по Дуату, а Писец Душ составлял для них карту, переплетая истинные имена с Книгой Мертвых.

Нефри жила здесь с семи лет. Запах сухого пергамента и ладана преследовал ее всю жизнь. Она давно забыла, как пах отчий дом и какие благовония зажигала мать перед сном, но запах смерти навсегда въелся в память.

Писцами Душ не становились по воле – ими рождались. Считалось, что сама Маат отмечает избранных при рождении, оставляя на ключице знак пера – татуировку из звездного света. Такой знак был и у Нефри.

Нефри склонилась над пергаментом, и тонкое серебряное перо шуршало на гладкой поверхности, вырисовывая вензеля имен и символы на Мертвом языке, на котором говорили сами боги. Чернила поблескивали в лунном свете, струящимся сквозь распахнутые окна. Каменные колонны уходили ввысь, их вершины терялись в дымке благовоний, а в бассейнах по бокам зала отражались звезды.

Взгляд Нефри впился в имя покойной женщины – точно такое же, как было у ее матери. Девушка вдруг вспомнила, как в семь лет мама привела ее за руку в этот храм, худую, с косичкой и с испуганными глазами. С тех пор маленькая Нефри изучала Мертвый язык, познавала искусство создание Книги Мертвых и много молилась Анубису – богу-покровителю их земель.

Мама навещала ее каждые выходные. Приносила любимые сласти и в тайне подбрасывала самодельные игрушки. Но через три года все изменилось. В день рождения Нефри мама не пришла за ней. Позже выяснилось, что она скончалась от болезни легких. В десять лет Нефри пришлось быстро повзрослеть. Она до сих пор помнила, как собственными руками вплетала имя матери в Книгу Мертвых, и как горькие слезы разъедали чернила на пергаменте.

Нефри отвела взгляд от бумаги. Пальцы скрутило от напряжения, а серебряное перо дрожало, словно тоже устало от тишины этого места.Храм был таким же, как и в первый день: те же зеркальные бассейны с черными лотосами, все тот же запах ладана и благовоний в коридорах и мертвая тишина.

Храм не изменился.

Изменилась лишь она.

За стенами Храма шуршала жизнь: яркие голоса, шумные рынки, красивые одежды и… вкус свободы. А здесь, вокруг Нефри все было неподвижно, словно сама вечность застыла в каменных стенах и в тусклом свете. Иногда Нефри ловила себя на мысли, что считает удары собственного сердца, убеждая себя, что все еще жива. Как и сейчас.

Нет, она любила свое ремесло. Быть Писцом Душ – невероятная редкость и самый могущественный дар богов. И Храму Черной луны она была благодарна, что дал ей все, но так же… он все и отнял.

Стены из графитового камня давили с каждым прожитым днем, а чувство, что Храм становился клеткой расползалось по венам. И вот уже третий год подряд, как только луна достигала середины неба, Нефри втайне ускользала в город.

В первый раз, пятнадцатилетней девчонкой, она случайно наткнулась на поединок на мечах…В тот вечер она еще не знала, что под городом в катакомбах собираются люди ради зрелища. Факелы чадили, отбрасывая глубокие тени на каменные стены. Толпа кричала, топала, требовала крови.

На круглой песчаной площадке двое мужчин сражались на мечах. Сталь звенела, воздух вибрировал от ударов, а в нос ударял металлический запах крови. Нефри застыла в тени. Сердце колотилось так, будто вот-вот вырвется наружу. Но некая невидимая сила не позволяла ей отвести взгляд от мужских тел, от их отточенных движений, от капель крови на песке.

И когда один из бойцов рухнул на песок, а победитель поднял меч вверх, толпа взревела, а от их криков дрожала земля. В тот момент, Нефри вдруг осознала, что значит быть живой. Не в тишине Храма, не среди мертвых тел и молчаливых жриц, а здесь, где каждый вздох мог стать последним.

– Новая кровь, – крикнул кто-то из толпы.

Нефри почувствовала, как толпа несла ее вперед. Ее вытащили на арену почти силой. Она дрожала, но не могла понять: от страха или от нетерпения. Распорядитель боев сунул ей в руку тяжелый меч. Толпа взвыла с новой силой. Послышался звон монет. Все ставили на то, сколько Нефри продержится на арене.

Против нее вышел юноша и с легкой усмешкой смотрел на нее. Соперник был чуть старше Нефри. Его тело закрывала льняная туника, а босые ноги наслаждались холодом песка.

– Отдай меч и возвращайся к мамочке, – лениво сказал он. Толпа взвыла еще сильнее.

Эти слова ударили сильнее меча.

Нефри зарычала и бросилась вперед. Все эмоции, которые она сдерживала полжизни, рванули наружу.

Удары были неловкими, шаги сбивчивыми, но злость вела ее. Когда клинок юноши заскрежетал по камню, а его спина коснулась песка, она стояла над ним, крепко сжимая меч.

В катакомбах воцарилась мертвая тишина, как в Храме, а затем толпа взорвалась ревом.

Что-то внутри Нефри щелкнуло.

С той ночи она возвращалась снова и снова.

Серебряное перо выскользнуло из пальцев и упало на пергамент. Воспоминания были такими яркими, будто она снова стояла на песке в катакомбах и держала меч. Но теперь, он не казался каким-то чужим и тяжелым. Сталь стала продолжением ее тела и души.

В Храме Черной луны никто не знал о ее ночных вылазках. Днем она оставалась Писцом Душ – покорной, смиренной, избранной самой Маат. Но ночью Нефри становилась другой – дерзкой, быстрой, бесстрашной. И это рвало ее на куски. Казалось, своим поступком она предала богов.

– Анубис и Маат благоволят тебе, дитя, – послышался из-за спины голос Верховной Жрицы. Она внимательно всматривалась в символы на Мертвом языке. – Ты – самый талантливый Писец Душ, которого я встречала. Работай усерднее, и тогда, после смерти, ты вознесешься в Поля Иалу.

– Конечно, – прошептала Нефри, делая легкий кивок головы в знак уважения.

Верховная Жрица улыбнулась одними губами. Лицо было бледным, как у мертвеца, а под глазами виднелись темные мешки. Жрицы очень редко появлялись на солнце.

– Иди отдыхай. Уже полночь, – сказала она и растворилась в тенях коридора.

Полночь. Нефри встала из-за стола и размяла онемевшее тело. Взглянув на небо, она увидела, что луна достигла нужного положения.

Кровь забурлила от ожидания, руки требовали ощутить тяжести меча. Как бы Нефри не старалась игнорировать ту, темную сторону своей души, она не могла.

В эту ночь она вновь выскользнула из Храма, туда, где толпа уже кричала ее имя.

Катакомбы гудели, как улей. Сегодня толпа была плотнее, чем когда-либо: крики, запах пота и терпкого пива висели в воздухе, а дым факелов ел глаза.Нефри протискивалась к ложам, где ждал её Распорядитель. Сердце билось так быстро, что казалось, его слышит вся арена.На ней были узкие кожаные штаны, белая туника под нагрудником и чёрная вуаль, скрывающая половину лица. Вуаль душила, но без неё нельзя – сегодня ей предстояло сойтись с победителем прошлого сезона.Со «Скарабеем».Толпа уже скандировала его имя, и земля под ногами дрожала от этого звука.

– Нефри! Наконец-то! – вскрикнул Распорядитель, подзывая ее ближе. – Мы уже заждались.

– Были дела, – сухо ответила девушка. Вуаль на лице слегка качнулась.

Она окинула взглядом ложу. Распорядителю на вид было лет сорок, худощавый, с узким лицом и лысой головой, на которой черной краской были изображены защитные амулеты. Рядом с ним сидели еще двое. Их Нефри видела впервые: дорогие одежды, золотые украшения и светлая кожа говорили о высоком статусе гостей. Двое мужчин перешептывались, а увидев девушку, впились в нее оценивающим взглядом. Они решали, сколько денег поставить на ее победу… или поражение.

– На «Скарабея» поставили: двести шемсу, восемьдесят денденов, а один из этих господ, – Распорядитель указал на крайнего мужчину за своей спиной. – Ставит двадцать пять скарабеев!

Нефри взглянула на чаши для ставок. Одна из них ломилась от медных монет шемсу, на другой – блестели серебряные дендены, а в третьей чаше блестели двадцать пять золотых монет с изображением скарабея. Внушительные ставки. Нефри хотелось присвистнуть.

– А на меня сколько? – спросила девушка, не сводя глаз с золота, что отражало свет от своей поверхности.

– Немного, – Распорядитель громко сглотнул. – Всего сто двадцать шемсу, сорок денденов и двенадцать скарабеев.

Он указал на чаши с другой стороны. По сравнению со «Скарабеем» ее чаши выглядели жалко – несколько горстей меди, чуть серебра и дюжина золотых. Словно сама толпа плюнула ей в лицо.

– Пора, – Распорядитель кивком указал на нишу, где ее противник уже ждал в тени.

Факелы вспыхнули, тени поднялись к сводам. Толпа скандировала имя чемпиона:

– Ска-ра-бей! Ска-ра-бей!

Нефри поравнялась со «Скарабеем». Он был под два метра ростом, широкоплечий со стальными мускулами. Лицо скрывала маска жука, а в щелках для глаз блестели два изумруда. Мужчина медленно повернулся к ней.

– Ну что маленькая, – почти с усмешкой сказал он. – Надеюсь ты не испортишь мне вечер.

Нефри повернула голову и начала вглядываться в толпу, что гудела и ревела.

– Надейся, – выдохнула она.

На помост поднялся Распорядитель. Он развел руки, словно пытался обнять всех присутствующих. Лицо сияло и ловило отблески огня, а улыбка становилась шире. Толпа умолкла.

– Дамы и господа! Сегодня на арене сразится победитель прошлого сезона – легендарный «Скарабей».

Противник вышел на арену. Он вскинул меч вверх, приветствуя толпу. Загорелая кожа блестела от пота, а глаза жадно всматривались в красоток, сидящих в первых рядах.

– И темная лошадка арены, та, которая шесть сезонов подряд была в шаге от победы, но так и не попробовала ее вкус – «Лунная тень».

Гул голосов бил по ушам, как барабаны. Нефри вышла вперед. Песок скрипел под босыми ногами. Свет факелом дрожал, отбрасывая длинную тень на круглый помост. Вуаль на лице мешала дышать, но снимать ее Нефри не собиралась. По ночам она не была Писцом Душ.

Нефри вскинула меч. Клинок подрагивал в ее руках, но внутри вскипала злость. «Плевок в лицо» от ставок толпы горел в груди сильнее страха. Она обязана была победить. Обязана!

Гонг ударил.

«Скарабей» первым кинулся на девушку. Его меч отражал свет факелов и искажал лица толпы. Его движения были уверенными, отточенными, истинный чемпион. Сталь со свистом рассекла воздух. Удар оказался таким сильным, что Нефри едва удержалась на ногах, парируя его. Кости задрожали, острая боль достигла позвоночника. Люди кричали, хлопали, наслаждались зрелищем.

Первый, второй, третий выпад. «Скарабей» теснил ее к краю арены. У Нефри дрожали ноги. Песок под ногами впивался, разъедал кожу. Противник вновь ударил, и клинок полоснул по ее руке. Льняная туника разошлась, а из пореза закапала кровь. Толпа взревела от восторга. «Скарабей» был так близко, а его дыхание обжигало кожу.

«Я не дам себя унизить», – Нефри стиснула зубы и ловко отпрыгнула от очередного удара.

Адреналин в крови бурлил, звуки будто стихли, а весь мир замедлился. Злость и упрямство вели ее, не позволяя совершить ошибку. Противник вновь рассек воздух, но девушка дерзко проскользила по песку между его ногами и оказалась за спиной. Толпа ахнула.

«Скарабей» на миг потерял ее из виду, но этого хватило, чтобы Нефри со всей мощи ударила его в промежность. Он зарычал и взвыл от боли. Скрючившись, жадно хватал ртом воздух. И тогда Нефри ударила ступней его по спине, и мускулистое тело противника повалилось на песок.

Она ударила по руке мужчины, и тот выронил меч. Сталь с глухим звоном упала на песок. Толпа замерла.

«Скарабей» резко перевернулся на спину и яростно старался ухватить Нефри за шею, но девушка рванула вперед, оказавшись на его груди. Противник обмяк как только лезвие меча коснулось его шеи.

Мертвая тишина накрыла катакомбы. Люди изумленно глазели на арену, где только что совершилось невозможное. А потом раздался взрыв. Толпа кричала, ревела, скандировала ее имя. И впервые девушка почувствовала, как толпа желала не только крови, но и ее – новую, опасную, непредсказуемую.

Раздался повторный Гонг. Нефри выиграла.

Она накинула плащ на плечи и покинула катакомбы через неприметную дверь, ведущую на узкие улочки города. Выигранные монеты приятно оттягивали карманы. Выигрыш был огромен, и девушка не знала, куда потратит деньги. Может купить новый нагрудник? Или заказать новый меч, более тонкий и легкий?

После гула толпы, тишина приятно обволакивала кожу, а ночная прохлада теребила ее прямые черные волосы, которые едва касались плеч. Узкие улочки, вымощенные песчаником, вели Нефри сквозь лавки и глиняные дома, в маленьких окнах которых горели масляные лампы. Девушка вдохнула полной грудью. Ночной воздух пах смесью пряностей и речной тины.

Иногда в переулках мелькали силуэты собак или пьяниц, возвращающихся с пивных домов, но никто не обращал внимания на девушку с вуалью на лице.

Нефри крепче сжала меч на поясе. Она все еще ощущала тепло толпы на коже, вкус крови на языке и звон в ушах от победы. Девушка старалась ступать по камням осторожно, но дыхание до сих пор было сбивчивым, а тело вздрагивало от адреналина.

Переулок вывел ее на главную улицу Мероэ – столицы Дома Черной луны. Вдали мелькали темные стены ее Храма, а под треугольной башней ярко мерцал полумесяц. Стоило ногам Нефри ступить на каменную мостовую, как она тотчас сняла с себя вуаль и глубже укуталась в плащ, пряча меч.

Хоть сейчас царила глубокая ночь, но улицы звенели от голосов прохожих. Ветер приносил мягкие звуки дудука и барабанов, а воздух был густ от запахов жареной рыбы и сладких фиников.

Нефри проходила по этой улице бесчисленное количество раз. Ее больше не привлекали лавки торговцев, на стойках которых блестел разный хлам. Ее больше не восхищала россыпь звезд, раскинутая над городом. Только рев толпы и удар стали о сталь напоминал, что она все еще жива.

Впереди показались стены Храма Черной луны. Его вершины терялись в ночной дымке, а по гладким камням стекали струйки лунного света. Там был ее дом и, одновременно, ее клетка.

Она поднялась по лестнице и вошла в ворота Храма Черной луны. Дежурные жрицы спали где-то в глубине, и лишь огонь в курильницах догорал, источая сладковатый дым ладана. Нефри пробежала на цыпочках, стараясь не разбудить тишину.

Стены Храма встретили ее привычной тишиной. Гул толпы и запах жизни остался позади – вокруг привычные зеркальные бассейны, высокие колонны и запах воска и старого пергамента. Нефри вздохнула и шагнула в свою секцию, где совсем недавно вычерчивала божественные символы.

Просторный зал утопал в тени, а из стеклянной крыши струился лунный свет. Бассейны отражали звёзды, превращая их в колышущиеся призрачные огоньки. Нефри шагнула в знакомый коридор, но взгляд уцепился за приоткрытые решетчатые ворота в конце зала.

– Запретная секция? – девушка остановилась, прислушиваясь. Было тихо. Ни шагов, ни звуков. – Почему она открыта?

И вдруг – снаружи Храма раздался звон. Что-то грохнуло и разбилось, за ним – глухие удары, как барабаны, но рваные, тревожные. Нефри поспешила в Запретную секцию, где хранились весьма ценные папирусы, заклинания и книги.

Нефри медленно подошла к воротам и скользнула внутрь, где была непроглядная темнота. Сердце звучало так, будто она снова была на арене. Крепче сжав рукоять меча, девушка прошла несколько метров по темному коридору Запретной секции, а затем свернула за угол.

Стеклянная крыша отогнала тьму. Глаза Нефри прищурились. Тень мелькнула из-за колонны и метнулась к полкам. Она успела разглядеть капюшон, скрывавший лицо, и длинный плащ, слишком темный даже для ночи. Чужак двигался быстро, но не так ловко, как тот, кто знал Храм. Он был здесь впервые.

– Эй, – голос Нефри эхом ударил о колонны. – Это священное место!

Незнакомец на мгновение замер, словно колебался, но потом резко рванул к дальнему углу. Девушка, не думая, кинулась за ним. Меч выскользнул из ножен, звон стали разорвал тишину. Сандали скользили по гладкому полу, а тяжесть монет замедляла.

– Стоять! – крикнула Нефри.

Шум, что она слышала за стенами Храма, вдруг ударил по ней. Где-то в дальних секциях закричали жрицы, что-то разбилось, а топот сапог заставлял дрожать стены. Но Нефри продолжала преследовать незнакомца, загоняя его в угол.

Она настигла его у низкого окна, ведущего в сад. Вор обернулся. Его капюшон дрогнул. Пламя свечей разогнало тьму, позволяя увидеть его лицо. Блеск темно-бирюзовых глаз был единственным, от чего Нефри не могла отвести взгляда. Они светились в темноте, словно маленькие фонарики. Но эти красивые глаза, полные холода, впились ей прямо в сердце.

Нефри опустила взгляд. В руке у незнакомца была черная пластина, вырезанная из обсидианового стекла. В центре был выжжен древний знак и светился слабым лунным светом. Девушка присмотрелась. Она хорошо знала этот язык. Перевернутый анкх – знак жизни, принадлежащий Анубису.

Книга Мертвых. Точнее ее часть.

В груди у Нефри что-то сжалось. Древняя сила Книги давила на нее, словно камни, привязанные к ногам. Едва сдерживая дрожь, она взмахнула мечом, преграждая чужаку путь.

– Брось! – ее голос дрогнул, но руки крепко держали рукоять.

Незнакомец вскинул одну руку. Либо он хотел ее оттолкнуть, либо – объясниться, но до них донесся тяжелый топот шагов. Слишком близко, чтобы продолжать их игнорировать.

Мужчина резко метнулся к окну. Нефри старалась схватить его, но чужак вывернулся как червь, и прыгнул в темноту сада.

В этот миг, двери с грохотом распахнулись. В молельню ввалились стражи Дома Черной луны. Их глаза тут же уцепились за нее: кожаный нагрудник, в руке меч, карманы плаща ломились от монет, а на лице – вуаль.

– Схватить ее! – раздался крик.

Нефри резко развернулась. Ее клинок отражал свечи на стенах.

– Я не вор! – выкрикнула она, но голос тонул в грохоте шагов и звоне оружия.

Стражи окружали ее, блестя черными нагрудниками и волчьими масками. У них не было сомнений, что тот, кого они преследовали стоял перед ними.

Один из стражей метнулся к ней, остальные брали девушку в плотное кольцо. Нефри подняла меч, пытаясь отразить удар стража. Руки пронзила боль, стоило их лезвиям встретиться. Она отступила назад. За спиной была лишь холодная стена и маленькое окошко, через которое и выскочил настоящий вор.

Нефри хотела повторить трюк незнакомца, но стражи рванули к ней и вовремя схватили ее за ноги, привалив к холодному полу.

– Я Писец Душ! – кричала Нефри, разрывая себе горло. Кровь била в висках. – Пустите меня!

Ее подняли на ноги. Девушка, словно дикая кошка, пыталась выскользнуть из лап хищников. Она слишком резко оттолкнулась назад. Позади стоял стражник с поднятым оружием.

Лезвие вошло в тело под ребра, словно в мягкий воск.

На губах Нефри застыли крик и хрип. Мир покачнулся. Она опустила взгляд – из груди струился темный ручей, горячий и липкий. Руки ослабли, меч выпал на каменный пол с глухим звоном.

Страж, что поразил ее, замер. На его лице не было злобы – лишь ужас.

Кровь растекалась по камням. Нефри хрипела, а ее глаза остекленели. Последний вдох был рваным, тяжелым, а затем грудь перестала вздыматься, а руки обмякли на полу.

Командир стражи рванул вперед. Он сомневался в словах воровки, но все же хотел проверить. Он рванул кожаный нагрудник с тела девушки, располосовал липкую от крови тунику. На ее ключице ярко горело перо Маат – знак Писца Душ.

На миг комнату оглушила тишина.

– О пески Сета… – выдохнул командир. – Мы убили Писца.

Стражи позади замерли, будто сами превратились в камень. Никто не посмел пошевелиться.

А меж тем, сознание Нефри зашипело, острые клыки Ша-тепа разжались. Она вернулась в Седьмой круг, вновь пережив последний день смертной жизни.

ГЛАВА 4. Сделка с забвением

Сознание Нефри всплыло из тьмы вместе с резкой болью, словно ее вытащили из реки за волосы. Запах родного Храма остался в прошлом, в ее смертной жизни, которую уже никогда не вернуть.

Вокруг девушки было все то же болотно-черное небо, холодный камень и запах ржавого песка и тлена. Она вздохнула. В груди отозвалась пустота. Там, где должно быть сердце, раздался лишь глухой, сиплый звук, будто ветер гнал песок по пустыне.

Ша-теп закрыл свою громадную пасть и отпрянул. Его красные глаза блестели замешательством. Змей был необъятен. Его гигантские призрачные кольца уходили за горизонт, словно сам Нил восстал из берегов и обрел живую форму.

Змей приблизил свою морду к Нефри и принюхался. Девушка на фоне этого древнего существа казалась ничем, пылинкой в воздухе.

– Интересно, – прошипел Ша-теп, и его голос отозвался в костях. – Что за подарок? Писец Душ в моем круге?

Змей поддался вперед. Символы и осколки под ним рассыпались прахом. Он снова принюхался. Его дыхание было густым, как гниль в подземельях, и обволакивало ее липким холодом.

Ша-теп склонил голову и приоткрыл пасть. Из нее вырвался громкий, голодный смех, от которого дрожали камни. Нефри стиснула зубы. В какой-то момент она уже хотела коснуться забвения, раствориться в нем, лишь бы прекратить бесконечное унижение. Девушка устала терпеть заносчивость богов. А ведь Седьмой круг – только начало ее мучений.

– Писец Душ в моем круге, – слова Ша-тепа звучали медленно, словно он пробовал на вкус каждое слово. – Маат должна была сойти с ума, чтобы позволить этому случиться.

Нефри вздохнула, наполняя легкие холодным, гнилым воздухом.

– Она просто смотрела, как меня несправедливо осудили.

Змей двинулся вперед. Он начал наворачивать круги вокруг Нефри, осматривая ее с разных сторон. Он пил ее воспоминания. Он знал все, что с ней произошло вплоть до попадания в его владения.

– Но ты не такая, как другие, – красные глаза Ша-тепа вспыхнули в темноте. – Ты ведь возненавидела их, ведь так? Возненавидела своих богов за то, что они были к тебе слишком жестоки?

Нефри молчала. Слова Змея забвения проникали под кожу, словно скарабеи, подтверждая все то, что она старалась опровергнуть. Да, она возненавидела богов. Всю жизнь им посвятить, отказаться от счастливой жизни, ради чего? Ради того, чтобы умереть как падаль и попасть в лапы жестокого существа?

Ша-теп опустился ниже. Его могучая тень накрыла Нефри, словно гора.

– Может быть… мы можем договориться, – прошипел Ша-теп, и в его голосе закралась жадность, словно человек, предвкушающий пир.

Нефри вздрогнула. Не от страха, а от болезненного интереса. Змей знал ее мысли, видел ее ненависть к богам, чувствовал ту искру, которую таила ее душа. Писец Душ, знающий язык Мертвых и ненавидевший богов – идеальное оружие.

– Слушай внимательно, смертная, – Ша-теп говорил медленно, словно отмерял каждое слово. – Я томлюсь в цепях слишком долго. Когда-то я стоял на помосте вместе с другими богами. Я был равный им, а они – мне. Но все изменилось, когда я захотел вернуться в мир смертных и объединить Египет. Только представь, бесконечные войны и ненависть остались бы в прошлом, а земли объединились под началом истинного бога. Но мои «друзья» сочли это желание, как преступление и судили, как судят смертных. Пантеон запер меня в этой змеинной оболочке и сослал в самый ад – в Седьмой круг, чтобы я расправлялся с самыми худшими преступниками, которые ко мне попадали.

На мгновение Седьмой круг окутала тишина, но не та, что звенела после смерти, а та, которая обволакивала во сне. Нефри смотрела на Ша-тепа, а в голове пульсировало каждое его слово. Он был богом, которого предали, так же, как и ее. Слюна вдруг показалась слишком тяжелой и вязкой.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – с нескрываемым интересом спросила она, глядя в сияющие красные глаза.

– Я хочу вернуть то, что было моим, – скучающим голосом сказал он. – Истинное воплощение и свободу. Но у меня нет ключа. Настоящая Книга Мертвых – это не набор безобидных заклинаний и имен, это артефакт, что режет нити между мирами. С ее помощью можно повелевать как смертью, так и вечностью. Ты видела часть настоящей Книги и владеешь языком богов. Ты – мой ключ. Выпусти меня, и тогда мы вместе сотрем их имена. Осирис, Маат, Тот, Ра – все они станут лишь прахом в воспоминаниях.

Его слова лизали ее слух, сладкие и ядовитые одновременно. Где-то в глубине души что-то отзывалось на слова Ша-тепа. Что-то холодное и жадное. Голос в ней шептал: месть и справедливость.

– Что ты даешь взамен? – выпалила она, ощущая, как песок внутри нее шевелится.

Ша-теп замер, а затем рассмеялся, гулко, рвано. Он подполз так близко, что его чешуя почти коснулась ног Нефри. Их взгляды встретились. Девушка не отводя глаз, буравила Змея, и тот сдался первым:

– Жизнь, – выдохнул он. – Не та, которую у тебя отняли. Эта жизнь уже безвозвратно утеряна. Я верну тебе плоть. Волью тебя в тело недавно умершей. Ты забудешь свое настоящее имя и обретешь новое, но память останется твоей. Твоя душа вернется в мир живых, но сердце… будет иное. Из песка. Оно будет тикать, но слышать ты сможешь только его счёт. И срок. Год. Сто двадцать лунных ночей. Найдешь Книгу Мертвых и выпустишь меня – познаешь вечность. А если нет, – Змей зашипел и вплотную приблизился к Нефри. – Твое сердце рассыпется и ты снова попадешь ко мне. И поверь, мучения, которые я тебе подарю, будут хуже забвения.

Нефри сглотнула накопившуюся слюну. Она вдруг осознала, что вступила на опасную тропу. Где-то под ложечкой начало посасывать, но решимость девушки только росла. Она не станет ползать у колец Ша-тепа и умолять о милости. Она больше не вложит свою судьбу в руки богов и разной древней нечисти. И сделка с Ша-тепом единственный шанс отыграться и вернуть себе то, что отняли не справедливо. Еще один шанс на счастливую жизнь.

Ша-теп расслабился и дал ей увидеть призрачные клыки. Он ликовал. Идеальная игра. Идеальные ставки. Если девчонка справится – он обретет долгожданную свободу, а если нет – знатно повеселится, разрывая ее душу на куски.

– Это задание одновременно простое и невозможное, – довольно прошипел Змей. – Если тебе нужно время подумать…

Не успел Ша-теп договорить, как Нефри его перебила:

– Согласна!

Нефри закрыла глаза. Внутри, где было пусто и темно, вдруг появилось легкое покалывание, и тепло начало разливаться по ее призрачной оболочке. Это было надеждой.

Ша-теп зашипел. Не от злости, а от удовлетворения. Он выпрямился во всю длину, а его тень полность окутала Нефри и склон, на котором они стояли. Его чешуйчатое прозрачное тело пропускало тусклый болезненный свет неба, но глаза… два рубина пылали голодным ожиданием.

Сущность Змея опустилась к ней, его пасть широко раскрылась, из которой вырвалось черное облако не имеющее запаха. Оно было похоже на густой дым от костра, но всей кожей Нефри чувствовала – оно живое. Это было дыхание возрождения.

Кольца Ша-тепа обвили ее тело, осторожно, но девушка ощущала силу могучего создания. Огромная морда Змея прислонилась к ее груди. Песок внутри Нефри загудел по новому, словно что-то расщеплялось и собиралось вновь. Холодный поток прошелся по призрачной оболочке. Нефри почувствовала, как ее вены набухли, заполняя пустоту. Дар Змея забвения входил в нее с дыханием: чужая жизнь заполняла тело, а вместе с ней: память, плоть, тонкий отблеск чьих-то чувств.

Сердце из песка вздрогнуло, послышался равномерный щелкочок. Тик-так. Начался отсчет ее жизни. Ша-теп крепче обвил тело Нефри и унес ее в песчаном вихре. Седьмой круг расплывался перед глазами, однако перед девушкой было другое: ясность чужого взгляда, ощущение чужих рук, чьи-то голоса и крики. Все было как в тумане, даже Ша-теп теперь казался чем-то вроде иллюзии, дурным сном, что исчезнет с пробуждением.

– И помни, – произнес он слишком мягко. Нефри с трудом могла слышать его шипение. – У тебя есть год. Ход времени начат. Если не успеешь… Лучше тебе не знать, что с тобой станет.

Мир вокруг закрутился с большей силой. Нефри больше не различала болезненное небо Седьмого круга, красные глаза Змея и могильный запах. Тьма налегла, и Нефри словно провалилась в узкий ствол, где песок шуршал в ушах.

Сознание возвращалось медленно, но девушка отчетливо слышала в груди щелканье невидимого песчаного механизма. Она прозрела в какой-то комнате, где пахло благовониями и жасмином. Здесь было тепло, солнце ласкало ее кожу, но на губах девушка до сих пор ощущала вкус смерти.

– Госпожа Шехсет, вы очнулись? – послышался чей-то робкий голос.

Нефри открыла глаза. Солнце ослепило ее, а в ушах раздался писк. Она попыталась произнести свое имя, но не смогла: чужой язык совсем не слушался. Новая жизнь начиналась под новым именем.

Нефри умерла.

Шехсет вернулась, чтобы свершить свою месть.

ГЛАВА 5. Наследница Черной луны

Шехсет ощущала в груди странное тепло, будто огонь вновь запылал там, где недавно царила пустота. Кровь гнала жар по венам, согревая холодные пальцы. Она приоткрыла глаза.

Над ней склонилась хрупкая фигура молодой служанки. Узкие пальцы коснулись ее лба, и от прикосновения пахнуло жасмином.– Хвала Ра, – прошептала девушка дрожащим голосом. – Госпожа, вы и правда очнулись.

Шехсет резко села на ложе. Голова закружилась, виски пульсировали, словно туда вбили медные гвозди. Перед глазами поплыли серебряные занавеси, полукруглые окна и колонны, окрашенные в цвета Дома – черный, пепельный и серебряный.

Она лежала на высоком и просторном ложе с балдахином. Серебряные занавески мерцали, будто были сотканы из света самой луны. На стенах – резные изображения серпов, черных лотосов и символа Дома: полумесяц, погруженный в тень. Колонны из пепельного камня уходили к высокому своду, где в серебряных чашах догорали благовония, источая густой аромат мирры и ладана.

Шехсет ощутила, что ее тело кажется иным. Руки были длиннее и слабее, плечи уже, а движения непривычно плавные. Длинные черные волосы струились по фарфоровой коже, ловя отблески солнца. Шехсет подняла ладонь и начала всматриваться в нежную кожу, на которой не было ни одной мозоли от пера или меча. Зато на запястьях красовались серебряные браслеты с символикой правящего Дома.

– Где я? – прохрипела девушка чужим голосом.

Он был более мелодичный, чем у нее и более властный. В каждой ноте читалась власть и скрытая сила. Но Шехсет не обращала внимание на мягкость голоса. Она вновь услышала тиканье своего песчаного сердца. Тик-так.

– Госпожа Шехсет, осторожнее, – служанка помогла ей подняться. – Вы у себя в покоях во дворце повелителя Черной луны.

Она замерла. Это имя ударило по ней сильнее, чем боль в висках. Девушка упрямо пыталась вспомнить свое настоящее имя, но в голове была лишь зияющая пустота.

– Я… Мое имя… – Шехсет схватилась за голову. Вновь пустота. – Я…

В памяти всплыл Ша-теп и все его слова. Казалось, случившееся было лишь дурным сном. В глубине груди вновь раздался сухой шорох песка, напоминающий о сделке, заключенной с чудовищем в Седьмом круге. Сердце тикало – отсчет уже шел.

– Кто я и что со мной произошло? – хрипло выдохнула она.

Служанка вздрогнула и отшатнулась, будто эти слова осквернили стены покоев. Ее пальцы дрожали, когда она выжала полотенце и коснулась горячего лба госпожи.

– Госпожа, вы меня пугаете. Вы Шехсет – седьмая дочь повелителя Черной луны.

Тонкие плечи служанки затряслись, но она продолжила:

– Полгода назад вы упали в бассейн сада и утонули. Лекарь сказал, что вас уже не вернуть. Но перед погребением, вы вдруг вдохнули. Мы перенесли вас в покои и вот уже полгода ждем вашего пробуждения.

Служанка нагнулась почти к самому уху Шехсет:

– Люди шепчутся, что сами боги дали вам вторую жизнь. Но есть и те, кто считают это дурным знаком. Словно вы – предвестник чего-то плохого.

В душе Шехсет рассмеялась. Эта бедная служанка еще не знала, какой ценой она вернулась в мир живых и какую цель преследовала. Девушка подняла глаза на распахнутое окно. Сухой и горячий воздух проникал в комнату, теребя серебристые занавески. Снаружи шуршали пальмы и цветущие кусты жасмина, где-то вдали играла музыка. После смерти Писца Душ мир продолжал жить, вот только для Шехсет потерянные полгода жизни дорого стоили.

Тик-так.

– А что отец? – вдруг спросила она.

Служанка замялась, прикусила губу, но все же прошептала тише обычного:

– Повелитель заходил лишь однажды, в день, когда вы задышали. А после этого – отправлял жрецов и лекарей. Остальные наследницы обходили ваши покои стороной, словно мы все тут прокаженные, но только восьмая наследница почти каждый день заходила к вам, принося черные лотосы.

Шехсет стиснула зубы. Чужая память вспыхнула, словно свет в темноте. У повелителя Дома Черной луны было восемь дочерей и три сына. Все они были от разных жен. Из всех наследниц – Шехсет всегда отличалась дурным нравом: слишком самоуверенная, эгоистичная и жестокая. Неудивительно, что никто, даже собственный отец не приходил проведать ее, балансирующую между загробным миром и миром живых.

Но настоящая Шехсет умерла. Ее тело заняла другая душа. Девушка опустила взгляд на серебряные браслеты с символом Дома – напоминание о новой роли. И теперь ей предстояло сыграть её безупречно, чтобы не вызвать подозрений.

Больше вопросов она не задавала. Голова и так болела, а от подробностей новой жизни боль усилилась.

Увидев состояние своей госпожи, служанка торопливо собрала полотенце и таз, оставляя ее наедине с собственными мыслями. Дверь тихо закрылась, и покои вновь поглотила вязкая тишина.

Шехсет откинулась на мягкие подушки, глядя как серебряные занавеси колыхались от жаркого ветра. Голова гудела, тело казалось чужим, словно каждая мышца, каждая мысль ей не принадлежали. Она пыталась уснуть, но тиканье в груди было слишком отчетливым. Слишком пугающим.

Так девушка и провалялась в кровати весь день, принимая новую себя и погружаясь в воспоминания настоящей Шехсет. Иногда чужая память пересекалась с её собственной, спорила с ней, и это резало мозг, как острое лезвие. Но именно так она смогла много узнать о семье покойной, о ее взаимоотношениях с родственниками, о правилах Дома Черной луны. Шехсет благодарила Змея забвения, что сохранил и передал ей эти ценные сведения. Без них, она точно бы влипла в неприятности.

Сумерки опускались на город не спеша. Яркое палящее солнце вспыхнуло на горизонте, а затем уступило небо серебряной луне и мерцающим звездам. Бассейны в саду напоминали жидкое зеркало, а черные лотосы на их поверхности раскрыли свои бутоны, внутри которых тускнело фиолетовое свечение. Эти цветы всегда были символом возрождения. Сейчас же они казались ей насмешкой.

Свет луны и звезд проникал в огромные арочные окна. Он стекал по пепельно-серым стенам, отделанным песчаником, по колоннам, по мебели. Серебряные чаши с благовониями источали мерцающий дым, обволакивая пространство густым ароматом.

Шехсет щелкнула пальцами и с них сорвалась магия, от которой лампы на стенах вспыхнули белым светом. Это был дар Дому Черной луны от их покровителя – Анубиса. Магия отзывалась легко, почти игриво – слишком чисто для рук, которые когда-то привыкли держать перо и клинок. Шехсет еще раз посмотрела на свои ладони, а затем спешно сжала руки в кулаки.

«Я сотру ваши имена этими руками», – подумала она, вспоминая надменные лица богов в Дуате.

В этот момент, дверь тихо приоткрылась. В покои вернулась все та же служанка – тихая и робкая, словно тень. В руках она держала кувшин с водой и стопку чистой одежды. Служанка поклонилась так низко, что вода из кувшина чуть ли не расплескалась на пол.

– Госпожа, – произнесла она, стараясь скрыть дрожь в голосе. Неудивительно, если вспомнить, как Шехсет относилась к слугам. – Повелитель велел всем наследникам собраться в Лунном дворце. Сегодня семейный обед по случаю вашего пробуждения.

Шехсет вскинула бровь и посмотрела на служанку. Слова прозвучали для нее почти как приговор. Едва она успела свыкнуться с новым телом и новыми ощущениями, как «любимому» папочке приспичило созвать всех своих детей. Шехсет не знала, сможет ли сегодня сыграть роль седьмой жестокой наследницы перед многочисленными братьями и сестрами.

– Семейный обед, – она повторила эти слова, словно пробуя на вкус. – А можно я не пойду?

Служанка вздохнула и поставила кувшин на небольшой столик с зеркалом.

– Там все будут. Ваше отсутствие заметят.

Шехсет взглянула в окно, где черные лотосы светились в бассейнах, словно звезды на воде. Это только начало ее новой жизни. Пути назад просто не было.

– Тогда готовь меня, – сказала она мягко, но в глубине скользило стальное напряжение. – И постарайся на славу. Я должна сегодня блистать.

Служанка торопливо кивнула, положила ткани на ложе и исчезла в прилегающей комнате, где скрывалась купальня. Из другой двери скользнули три фигуры – молчаливые, как тени. В руках они несли по два медных ведра. Когда кипящая вода хлынула в каменный бассейн, зал наполнило глухое шипение, а белый пар поднялся к своду, медленно превращая пространство в призрачную дымку.

Запах жасмина смешался с миррой и сыростью камня. Тени колыхались на стенах, и казалось, будто черные полумесяцы и серебряные звезды, вырезанные в мозаике пола, ожили и зашевелились.

Шехсет сжала пальцы – сердце тикало, а новая плоть ощущалась неловкой, будто не до конца ей принадлежала.

Горячая и ароматная вода – была одним из лучших, что случалось с Шехсет после ее смерти. Девушка вышла из купальни, укутавшись в тонкую ткань. Капли воды блестели на коже, а длинные черные волосы прядями струились по спине, оставляя на ткани мокрые следы.

Служанки тут же подбежали к своей госпоже и усадили ее на резное кресло напротив большого медного зеркала. На столе уже разложены украшения, ткани, баночки с маслами и пудрами. Одна расчесывала волосы гребнем из слоновой кости, другая закрепляла на голове черную вуаль, расшитую серебряными нитями и звёздами. Третья осторожно подвела глаза черным каялом и припудрила лицо.

В отражении девушка впервые увидела чужое лицо. Шехсет была ее ровесницей, лет восемнадцати. Седьмая наследница выглядела не как смертная женщина, а как дочь самого Анубиса – прекрасная и опасная, сияющая в лунном серебре и тени. Длинные черные волосы с пепельным отливом ниспадали на спину, а челка слегка закрывала ее брови. Фарфоровая кожа мерцала, а на лице и скулах рассыпались белые веснушки, словно пыль луны.

Но глаза Шехсет… Были чем-то неземным, словно сам Анубис смотрел через них за миром смертных. Серо-зеленые глаза горели холодным светом. Девушка смотрела на свое отражение и не могла отвести взгляд: в зеркале больше не было той, кем она раньше была и той, кем ее считали в Доме Черной луны.

– Ваши глаза после пробуждения сияют сильнее, чем прежде, – сказала служанка, втирая масляные духи в кожу госпожи.

Она закусила губу и посмотрела на Шехсет сквозь отражение.

– Повелитель редко собирает всех детей за одним столом, – голос ее стал тише. – Думаю, это неспроста.

Вторая служанка открыла шкатулку с драгоценностями и поднесла госпоже. Шехсет уставилась на обилие драгоценных камней, что сияли в лунном свете. Она протянула руку и взяла первое попавшееся украшение. Тяжесть ожерелья из серебра и лунного камня напоминали тугую веревку на шее.

– Отец что-то задумал, – сказала наследница, беря из шкатулки серебряные браслеты с гравировкой лун во все ее фазах. – И это «что-то», явно мне не понравится.

Служанка надела госпоже серьги в форме анха и робко произнесла:

– Последние полгода не только в Мероэ, но и за пределами города творится какая-то чертовщина.

Шехсет повернула голову в сторону служанки. Драгоценности звенели от каждого ее движения.

– Я лично не видела… но кое-что слышала. Живые мертвецы. Они восстают из своих могил и бродят по нашим землям.

Серебряное ожерелье сдавило горло. От слов служанки, по спине Шехсет прошла холодная волна страха. Это могло значить лишь одно: некому сопровождать души умерших до Дуата. У этих бедняг не было ни карты, ни пути, ни имени. Девушку ждало бы точно такой же конец, не будь она такой упрямой. Ее душа скиталась бы по землям Дома и убивала живых.

От этих мыслей ее передернуло.

– Не бойтесь, госпожа Шехсет, – служанка увидела ее округленные глаза и поспешила успокоить. – Это лишь слухи. Во дворце безопасно.

– А что говорит Храм Черной луны? – холодно спросила Шехсет, не вызывая подозрений. – Неупокоенные души – это их ответственность.

Служанка замерла, держа в руках платье. Лицо ее побледнело:

– Чуть больше полугода назад в Храме кое-что случилось. Я не могу об этом говорить. Простите, госпожа.

Шехсет больше не расспрашивала. Служанки натянули на ее тело черное платье из тончайшего льна, шитое серебряной нитью. Ткань струилась по коже, словно сама ночь окутывала девушку в свою тень. На плечи легла прозрачная вуаль, что стекала по рукам и платью, словно дым.

Одна из служанок восторженно прошептала:

– Госпожа, вы прекрасна, как сама луна.

Шехсет посмотрела в зеркало. На нее смотрела дочь повелителя, которая уже давно была мертва. Настоящая наследница покинула этот мир, а ее тело заняла та, чье сердце превратилось в песочные часы, отсчитывая время до чего-то неизбежного.

Она отвернулась от зеркала. Пусть остальные видят в ней избалованную седьмую наследницу. На самом деле Шехсет вернулась из ада не ради роскоши, а ради поиска Книги Мертвых – и мести. Нужно найти Книгу Мертвых раньше, чем ее сердце превратится в прах. Тиканье в груди напоминало о том, насколько скоротечно отведенная ею жизнь.

С завтрашнего дня она займется охотой. Но сегодня ее ждало одно из самых сложных испытаний: семейная трапеза с повелителем и наследниками, которые ненавидели друг друга.

Либо она вытерпит, либо перережет им глотки.

Пока Шехсет шла по садам до Лунного дворца, она пыталась вспомнить свое настоящее имя, но все время натыкалась на пустоту в своем сердце.

ГЛАВА 6. Семейный обед

Дворец Дома Черной луны был просто огромен. У каждого члена семьи были отдельные покои, личные сады с бассейнами и толпы слуг. Но все это меркло рядом с Лунным дворцом самого повелителя.

Его стены, сложенные из пепельного песчаника, мерцали в лунном свете. Башни украшали серебряные полумесяцы, а из высоких арочных окон струился белый свет.

Шехсет в сопровождении служанки Ри шла по внутреннему саду Лунного дворца. Поверхность бассейнов напоминала жидкую ртуть, в которой отражалось небо и звезды. На воде плавали черные лотосы. Их фиолетовое свечение притягивало насекомых и отпугивало тьму. Вдоль тропы росли кусты с ночными лилиями, которые распускались лишь с восходом луны.

Шехсет шла медленно, впитывая каждый звук и запах: флейта звучала где-то далеко, шаги слуг тонули в траве, в воздухе смешивались ароматы цветов, сырости и песка.

Внутренние залы дворца поражали роскошью: мозаики из обсидиана и перламутра переливались, как ночное небо, колонны из черного стекла поднимались к своду, теряясь в дымке благовоний. Здесь не было привычной жизни – только холодное величие и напряженное ожидание.

Но девушка не всматривалась в богатое убранство дворца. В голове крутился целый водоворот мыслей. Как ей вести себя за столом? Что отвечать своими сестрам? Как смотреть в глаза повелителю, зная, что его настоящая дочь мертва?

– Пришли, – прошептала Ри, останавливаясь у резных врат.

Рядом с дверями стояли стражи повелителя. Острие их копий ловило отблеск ламп, а легкие доспехи будто втянули в себя саму ночь. Стоило Шехсет приблизиться к вратам, как стражи распахнули двери, пропуская ее внутрь.

Главный зал, где трапезничал сам повелитель, был просторным и непривычно пустым. За длинным стеклянным столом в центре никого не было. Резные стулья с подлокотниками в виде серпа были аккуратно задвинуты, словно терпеливо ждали своих гостей. Над столом висел светильник в виде полумесяцев, отбрасывая на стены серебристый свет. Пол сиял, как зеркало, а мозаика на стенах переливалась разными цветами.

Шехсет думала, что ошиблась местом проведения обеда, но сделав шаг вглубь зала, она услышала голоса, лившиеся из террасы. Двери туда были распахнуты, а легкие серые занавеси трепетали под ночным ветром, словно тени душ, о которых говорила Ри.

Каждый шаг в сторону террасы отдавался глухими, пустыми ударами в груди. Голоса становились все громче, но слова, что произносили братья и сестры напоминали клинки, втыкающиеся в плоть.

Лунный свет стекал по стенам и мозаике, и Шехсет вдруг послышался смех Ша-тепа, а красные глаза вспыхнули где-то в небе.

– Я помню, что должна сделать, – прошептала она, и смех исчез также неожиданно, как и появился.

Она сжала кулаки и вышла на террасу. Голоса стихли. Все наследники повернулись к ней.

За длинным серебристым столом сидели сыновья и дочери повелителя Дома Черной луны. Всего их было одиннадцать: три сына и восемь дочерей. Каждый из них сиял красотой, словно ожившие статуи богов. Но их объединяло не это. У всех были глаза – серо-зеленые, с холодным мерцанием, словно в них глядел сам Анубис. Этот взгляд нельзя было спутать: тяжелый, безжалостный, приговоренный к вечности.

Все наследники смотрели на нее внимательным, изучающим взглядом, словно стая хищников, собиравшихся накинуться на добычу. Шехсет выдержала тяжелые взгляды. Подняв подбородок, она зашагала вдоль стола к своему месту, где по правилам дворца, должна была сидеть. Каждый шаг был как по вязкой тине, каждый стук сердце отзывался в ушах.

Тик-так.

– А вот и наша седьмая сестра, – первой нарушила молчание старшая дочь. Ее голос был подобен шелку, но в каждом слове слышались острые шипы. – Ты спала так долго, отчего я уже выбрала канопу для твоего сердца.

За столом прошла волна насмешек, но лица наследников не улыбались. Некоторые смотрели на Шехсет с презрением, некоторые – потупив взгляд уставились на город, что утопал в огнях, и лишь младшая, восьмая сестра, лучезарно ей улыбнулась.

– Кажется, – третья сестра с высоким голосом начала принюхиваться. – От тебя пахнет смертью.

Шехсет выдержала паузу. Она нарочито медленно взяла кувшин с вином, налила в мраморный кубок и поднесла к губам. Красная жидкость тотчас окрасила ее пухлые губы алым.

– Интересно, – Шехсет обвела братьев и сестер холодным взглядом. Глаза сверкнули. – Почему же на ваших лицах нет радости? Ваша младшая чудом избежала смерти, а вы будто опечалены тем, что она не сгинула в пустоши Дуата.

Ее лицо тронула легкая, зловещая улыбка, которая совсем не сочеталась с ее красотой. Шехсет подумала, в каком змеином логове выросла наследница. Братья и сестры, желающие друг другу смерти, а отец поощряет такое отношение. Понятие «семья» здесь не существовало. Наследники воспринимались как конкуренты за власть и силу. Неудивительно, что в сердце истинной Шехсет было столько злобы и грязи, что она угодила в лапы Ша-тепа.

– Может ты одна из тех ходячих мертвецов, что бродят на севере? – спросил старший брат, отпивая вино. – Ведь все это началось как раз в тот день, когда тебя должны были похоронить.

– Не зря люди судачат, что ты – дурное знамение, – вставила первая сестра.

Шехсет рассмеялась. На террасе воцарилась тишина – вязкая, тяжелая, липнущая к коже, как сажа. Знали бы эти глупцы, что действительно с ней произошло, говорили бы в таком тоне? Шехсет решила рассказать им правду и посмотреть, как их глаза нальются страхом.

– А знаете, – Шехсет крутила в руке кубок, наблюдая за тем, как вино ударяется о его стенки. – Я ведь действительно умерла. Я дошла до Дуата, предстала на Великом Суде. Но знаете, что самое интересное?

Шехсет видела, как в глазах братьев и сестер мелькнуло любопытство, вперемешку со страхом. Но никто не смел прерывать ее рассказ. Что-что, но ее «родственнички» любили сплетни и истории.

– Я оказалась не по зубам пантеону, – продолжила Шехсет, понижая голос. В лунном свете ее острые черты лица и яркие глаза казались чем-то зловещим. – Меня сослали в Седьмой круг, где я заключила сделку со Змеем забвения. Он даровал мне жизнь, взамен на восемь гнилых душ своих братьев и сестер.

За столом кто-то хмыкнул, одна из сестер перестала улыбаться и закрыла рот ладонью, а старший брат громко рассмеялся, словно услышал злую шутку.

– Вот это да, – сказал он. – А седьмая умеет насмешить.

Несколько других наследников подхватили его смех, но он был слишком натянутым, слишком фальшивым. Лишь восьмая сестра, что каждый день приносила ей лотосы, смотрела на Шехсет с полной серьезностью и беспокойством.

Шехсет вдруг вспомнился поединок со «Скарабеем». Сегодняшний ужин был таким же тяжелым боем, в котором она обязана выйти победителем.

Смех стих сам собой, а над головами воцарилось молчание, непривычное для наследников. Каждый вдруг задумался: «А что, если эта сумасшедшая не шутила?»

Шехсет хотела еще больше напугать собравшихся, но услышала тяжелые шаги, что стремительно приближались. Она узнала его раньше, чем в проеме появился силуэт отца, который мог заслонить луну на небе.

Повелитель Дома Черной луны вышел к столу. Он был облачен в черный плащ, обшитый серебром, а на груди сверкал полумесяц в окружении звёзд. Серо-зеленые глаза – глаза, доставшиеся роду от Анубиса, – холодно скользнули по детям, задержавшись на Шехсет.

Он не сказал ни слова, но все тут же притихли. Лишь слуги засуетились, вынося горячие блюда и разливая вино по кубкам. Шехсет не сводила глаз с повелителя. В прошлой жизни она видела его лишь раз – на ритуале, когда хоронили предпоследнюю жену – мать истинной Шехсет. С тех пор прошло семь лет, а он совсем не изменился. Величие повелителя ощущалось кожей, внутренностями, даже тени склонились у его ног.

Слуги выставили на стол блюда: жареная рыба, приправленная кориандром, корзины с хлебом из ячменя, сушеные финики и изюм, фрукты, оливки, пряное вино. Стол ломился от угощений, а запах еды смешался с терпким ароматом благовоний.

Семейная трапеза проходила на террасе, откуда открывался прекрасный вид на город и пустыню. На улицах горели фонари, слышалась музыка и едва доносились звуки городской жизни, той, которую в прошлом Шехсет так желала.

Наследники молча раздавали себе еду. Молчание было тяжелее любой брани. Слышался только звон кубков и скрежет ножей о тарелки.

Шехсет подняла кубок, вино вспыхнуло алым под светом луны. Она старалась делать вид, что наслаждается семейным обедом, но вкус вина напоминал сухой песок во рту, а сладкий вкус фруктов и вовсе был омерзительно горьким. Девушка чувствовала, как по ней скользили взгляды братьев и сестер, словно искали уязвленное место, чтобы ударить посильнее.

Старший брат, разломив хлеб, лениво бросил:

– Полгода спала, небось проголодалась.

Несколько сестер хихикнули, но Шехсет не удостоила их ни взглядом, ни словом. Она отрезала кусок рыбы и положила в рот так медленно и холодно, словно жестом бросала вызов всей семье.

– Довольно пререканий! – громко произнес повелитель, бросая вилку на стол. – Есть более важные дела, чем ваши детские перепалки.

Ну вот и настал момент, которого Шехсет ждала весь вечер. Сейчас отец нанесет настоящий удар.

– Что случилось, отец? – спросил первый брат, отставляя пустую тарелку. – Опять мертвецы на границе?

Повелитель откинулся на спинку стула и жестом позвал служанку. Та налила ему вина. Он выпил кубок до дна и с грохотом поставил его на стол. Тишина воцарилась мгновенно. Даже стрекот ночных насекомых за террасой казался далеким.

– Повелитель Дома Белого пера предлагает соединить наши дома узами брака, – голос отца прозвучал хрипло, но твердо.

Воздух за столом застыл. Нарушал тишину лишь звон кубка, который третья сестра от неожиданности выронила из рук. Старший брат поднял с пола бокал, а первая наследница презрительно скривила губы.

– Брак? – она первой нарушила молчание. – Неужели Дом Белого пера обеднел красивыми женщинами, что они потянули свои лапы к дочерям луны?

Шехсет сидела неподвижно и ждала, когда отец договорит самое главное. Повелитель окинул взглядом всех дочерей и непривычно долго задерживался на каждой, словно выбирал, какая из них отправится на чужбину.

– Отец, я не хочу никуда уезжать, – начала канючить шестая сестра.

– Я тоже, отец! – подхватила пятая и надула губы.

Шехсет смотрела на них с жалостью и одновременно с презрением. Дети. Избалованные, жестокие, неприспособленные к жизни дети.

– Довольно! – рявкнул повелитель. Он постучал пальцами по столу, словно отсчитывал ритм. – Я уже направил письмо повелителю Дома Белого пера. Но все будет проходить по правилам нашего Дома. Все незамужние дочери будут участвовать.

– Ты о испытании Луны? – второй наследник удивленно вскинул брови. – Но зачем нашим сестрам соревноваться друг с другом за чужого повелителя?

– Когда выбирается супруга для повелителя, все невесты проходят испытание Луны, – голос отца звучал властно, но каждое слово было как удар. – Лишь самая достойная имеет права быть подле него.

Повелитель сделал глоток вина, выдержав паузу, а затем холодно продолжил:

– А я же хочу, чтобы рядом с повелителем Дома Белого пера была самая смышленая и сильная из моих дочерей. Враждебный Дом навсегда останется враждебным. Слабачка там быстро погибнет.

Последнее слово повисло в воздухе, лишь звон цикад да далекие звуки города разрубали затянувшееся молчание. А меж тем, отец откинулся на спинку стула, рассматривая реакцию своих дочерей. Он поправил черные короткие волосы и вздернул широкий подбородок, демонстрируя миру свою надменность.

Возможно, он любил своих детей, но эта любовь была жестокой, холодной. Каждый из его наследников должен был быть идеальным и достойным своего истинного имени. Шехсет задумалась, о том, что в этом доме любовь была не чем-то особенным, а тем, что нужно было заслужить. Но сейчас, переродившись, она не собиралась искать любовь. Ее сердце – лишь песочные часы, отмеряющие день до ее кончины.

– Испытание Луны, – медленно произнесла четвертая сестра, словно пробовала на вкус каждое слово. – Зато, наконец, узнаем, кто из вас самая достойная.

– Или кто из нас первая сгинет, – усмехнулась пятая сестра, покосившись на Шехсет.

– А мертвецы тоже участвуют? – ядовито бросила ей первая сестра.

По террасе прошелся тихий смешок и лишь отец оставил этот вопрос без внимания. С одной стороны, он был рад, что его седьмая дочь осталась жива. Но с другой стороны, он видел, как она умерла, чувствовал мертвый холод на ее коже… Все это его пугало. Теперь повелитель смотрел на нее не как прежде, словно боялся, что ее душа уже навсегда утеряна.

Увидев пристальный взгляд отца, девушка и бровью не повела. Она лишь подняла кубок и сделала медленный глоток, а затем выдохнула и ответила:

– Вы правы. Я побывала там, куда даже во сне вы не осмелились бы вступить. И вернулась. Так что молитесь, чтобы врата Дуата не открылись для одной из вас раньше, чем испытание Луны закончится.

Слова упали на стол, как удар клинка о камень. Смех оборвался, будто его перерезали. За спиной тянулись звуки города, цикады трещали в садах, но на террасе стояла вязкая тишина. Никто не смел вдохнуть глубже.

Не замечая бледное лицо отца и страх в глазах сестер, Шехсет продолжила есть, словно ее слова были лишь заурядным тостом на скучном ужине.

ГЛАВА 7. Испытание Луны

Семейный обед закончился лишь когда луна перекатилась к краю неба. Облака светлели, а звезды меркли, будто их свет задули, как горящие свечи.

Слуги покинули террасу, унесли блюда и кубки, а часть светильников потушили. Мягкий сумрак проникал из арочных окон и стелился по зеркальному полу столовой. Пепельные занавеси трепетали, а дым от курильниц беспокойно изгибался от малейшего дуновения ветра.

Шехсет чувствовала себя изможденной. Даже самые сложные поединки в катакомбах под Мероэ не были столь утомительными и не съедали столько сил, как сегодняшняя встреча. Все, о чем она сейчас мечтала, так это завалиться в постель и укутаться одеялом. Но повелитель, явно, не спешил их отпускать.

Когда последний из братьев и сестер покинули столовую, их шаги растворились в тени коридоров, и в зале воцарилась вязкая тишина. В столовой остались лишь повелитель Дома Черной луны, и три его дочери: первая, пятая и седьмая. Он выбрал их не потому, что больше всех любил, а потому что доверял их уму и жестокости.

Он медленно поднялся со стула. Его тяжелый плащ зашуршал по полу, отражаясь от колонн и расписанных стен. Казалось, даже Лунный дворец затаил дыхание, ожидая слов повелителя.

– Остальные ваши сестры, – его голос был низок, а слова стучали в голове у Шехсет словно барабаны. – Не подходят для той ноши, которую я хочу на вас возложить. Им суждено лишь играть в соперничество, но вы должны услышать правду, которую знают немногие.

У Шехсет напряглось все тело. Она посмотрела на отца, чьи глаза сверкали в сумерках, словно сам Анубис смотрел на мир его глазами. Она думала, что отец уже нанес свой главный удар, сообщив о женитьбе с повелителем Дома Белого пера. Но оказалось, испытание Луны, лишь ширма, за которой скрывалось нечто большее. Ставки были слишком высоки.

Шехсет перевела взгляд на своих сестер, сидящих рядом на низком диванчике.

Первую наследницу звали Анесет. Она была всего на два года старше Шехсет, но характер её был куда опаснее. Боги наделили её умом, острым как лезвие. Лицо – резкое, с крупным носом и узкими губами – не было изящным, но в этом резком облике таилась сила, которую невозможно было не заметить. Короткие чёрные волосы, вплетенные с серебряными нитями, делали её похожей на жрицу, а осанка напоминала статую, не знавшую ветра.

Сатия – пятая сестра, напротив, пленяла красотой. Она была на год старше Шехсет и напоминала сияющий отблеск луны на воде: мягкая, гибкая, женственная. Серо-зеленые глаза горели живым огнем, длинные волосы каскадом спадали на плечи, а фигура выделялась хрупкой грацией. Но за её нежностью скрывалась внимательность и хитрость: она умела слушать и видеть то, что другие пропускали.

– Когда-то очень давно, – повелитель опустился в кресло напротив дочерей и закинул ногу на ногу. От него пахло миррой и холодным железом власти. – Боги разделили настоящую Книгу Мертвых на три части, обязав каждый Дом хранить ее. Но недавно… – его глаза вспыхнули холодным светом. – Часть нашей Книги исчезла из святилища. Ее украли. И с тех пор наш Дом преследуют неудачи.

Первая наследница подалась вперед. Тонкая шея напряглась, волосы слегка качнулись.

– Что? – выдохнула Анесет, словно слова жгли ее изнутри. – Значит Книга Мертвых – это не выдумки?

Повелитель медленно покачал головой, скрестив пальцы у груди. Черные кольца ловили последние всполохи лунного света.

– Кто посмел ее украсть? – Анесет нахмурилась, а глаза превратились в тонкие щели.

Повелитель обвел дочерей тяжелым, холодным взглядом. На мгновение, он задумался, а стоило говорить им о своих догадках или оставить в неведении. Затем мужчина наклонился чуть вперед, его плащ зашуршал по полу, словно змеиная чешуя. Запах мирры окутывал его, словно кокон.

– Я подозреваю нового повелителя Дома Белого пера, – его шепот напоминал змеиное шипение. – Он пришел к власти год назад, но уж слишком вовремя он воспылал желанием породниться с нашим домом. Тут что-то не так.

Шехсет почувствовала сухость во рту, словно песок Седьмого круга преследовал ее и в мире живых. Слова отца были вязкими, как горячая смола, и липли к коже. Она помнила день своей смерти слишком хорошо. Помнила она и о части Книги Мертвых в руках незнакомца. Неужели, вором оказался сам повелитель Дома Белого пера. Нет, это не могло быть правдой.

Сатия чуть откинулась назад, ее грудь тяжело поднялась. Она сжала губы и прикусила их, привычка с детства, когда мысли были темнее слов.

– Да, отец, – медленно протянула она. – Поведение этого Дома действительно странно. Но, а что если, это дело рук наших врагов? Или, это был и вовсе Дом Золотой крови. Я слышала тамошний повелитель, последние пару лет, помешался на власти и жестокости.

Дом Золотой крови и правда славился своей жестокостью, жадностью и богатством. Их повелитель был стар, а путь в Дуат для него больше не был чем-то далеким. Но это не мешало ему желать большего, чем он владел. Собственных детей он воспитывал по тем же правилам. Мальчиков заставляли биться друг с другом насмерть.

Повелитель выпрямился, и на груди его блеснул серебряный амулет в виде полумесяца – символа Дома Черной луны.

– Даже если и так, – его слова прозвучали резко, а во взгляде вспыхнуло погасшее пламя. – Испытание Луны лишь ширма. Пока остальные сестры будут играть в традиции и соревноваться за сердце повелителя Дома Белого пера, вы трое должны найти часть Книги Мертвых. И не только наш. Мне нужна часть книги Белого пера.

Шехсет вздрогнула. По позвоночнику прокатилась ледяная дрожь. Она вдруг с досадой подумала, что не одна намеревалась собрать Книгу Мертвых. На эту охоту вместе с ней вышел весь Египет. Ну что же, так будет еще интереснее.

Их окружала тишина: что снаружи, что внутри столовой, словно весь мир замер, вслушиваясь с тайный план повелителя. Лишь тиканье песчаного сердца было громче собственного дыхания.

– Что ты намерен сделать с Книгой? – прошептала Шехсет, чувствуя, как язык наливается свинцом.

Отец впервые за вечер задержал на ней взгляд дольше, чем обычно. Он всматривался в черты ее лица, пытался разобрать, кто перед ним. Возвращение Шехсет в мир живых ему было не по душе. Но голос его остался непреклонен:

– Я намерен собрать все части Книги Мертвых, изгнать мертвецов и объединить Египет под символом Луны, – его голос звучал, как удар.

Он перевел дыхание и коротко добавил, но теперь уже всем дочерям:

– Та, что принесет мне Книгу, получит высшую благодать Египта. Станет не просто дочерью повелителя, а его преемницей.

Тишина после этих слов была оглушающей и почти чувствовалась кожей. Слова повелителя до сих пор висели среди дыма от благовоний, а его обещание звенело в ушах.

Шехсет мельком посмотрела на своих сестер. Анесет сидела неподвижно, но ее глаза полыхали жадностью. Она уже выстраивала план, как стать единственной преемницей. Если того потребуют обстоятельства, девушка готова будет даже на убийство. Сатия облизала пересохшие губы. Хищная улыбка расплылась на ее бледном лице, а пальцы вонзились в подлокотник. Она смотрела лишь на Шехсет, а в этом взгляде читался вызов.

Шехсет было все равно на сестер, на повелителя. Она вернулась в этот мир, чтобы свершить месть, а дворцовые интриги ее не интересовали. Испытание Луны оказалось прекрасным предлогом, чтобы отправиться на поиски Книги Мертвых.

– Вы меня услышали, – повелитель поднялся и медленно зашагал к террасе. – Ступайте. Готовьтесь. Караван отправится в Фивы послезавтра.

Анесет и Сатия резко поднялись с дивана и направились к выходу. Их шаги были легкие, почти бесшумные, но в каждом движении читалась скрытая угроза. Тонкие платья струились по полу, словно воды Нила: спокойные, но таящие опасность. Не зря повелитель выбрал из всех именно их.

Шехсет же осталась сидеть на диване и смотреть на спину повелителя. Тот почувствовал ее взгляд и медленно развернулся. Сквозняк, влетевший в зал, всколыхнул его черные волосы.

– Ты что-то хочешь мне сказать, Шехсет? – голос повелителя был холоден, лишенный даже тени отцовского тепла.

Девушка поднялась и подошла к столу. Взяв кувшин, она налила воды – капля сорвалась с края кубка и упала в тишину, прозвучав громче любого слова.

– Эти мумии, – произнесла она спокойно, в груди все сжалось, но тиканье песочного сердца не останавливалось. – Они не просто мертвецы. Это те, кто после смерти не попал в Дуат. Ты ведь и так это знаешь, отец?

Повелитель задержал на ней взгляд. Его серо-зеленые глаза сверкнули, и Шехсет уловила в их глубинах нечто, похожее на тревогу, но через мгновение его лицо снова стало маской спокойствия.

– Не дерзи, – медленно сказал он, и слова легли на воздух тяжелым камнем. – Эти мертвецы – всего лишь пустые оболочки, тени. Их возникновение – это следствие того, что часть нашей Книги утеряна.

Шехсет сделала глоток воды из кубка, следя за тем, как у отца слегка подрагивали пальцы.

– Значит, я права, – тихо сказала девушка, поднимая глаза. – Мертвецы будут множиться, и дело не в Книге. У них нет проводника, нет карты Дуата, нет имени. Это может значить лишь одно. Писец Душ…

Повелитель вскинул голову и за секунду преодолел расстояние в семь шагов. Он возвышался над Шехсет, как могучая гора возвышается над жалкой тростинкой.

– Как ты смеешь, – процедил он, хватая дочь за запястье. – Ты слишком много знаешь для той, кто полгода провела в безмолвии. Запомни, то, что я сказал тебе и сестрам – это предел. Никому больше. Ни слова. Даже слуги, знающие больше, чем должны, теряют язык.

Он наклонился к самому уху девушки. Запах мирры стал почти удушающим:

– Найди Книгу, Шехсет. Если промедлишь – мы все разделим участь мертвецов. Тебя я скормлю им первой.

Резким движением он отбросил руку дочери и кивком указал на дверь. На сегодня хватит. Хватит с Шехсет семейных посиделок и разговоров. Хватит тайн и интриг.

Не проронив ни слова, она вышла в коридор, утопающий в тусклом свете. Прохлада окутала ее, словно покрывало, но там, где держал ее повелитель, до сих пор пылала кожа.

Служанка, поджидающая свою госпожу в коридоре подлетела к ней.

– Наконец-то, – пробормотала Ри. Ее пухленькое лицо было взволновано. – Я уж думала, с вами что-то случилось.

Шехсет вскинула бровь и удивленно посмотрела на девушку.

– С чего это?

– Обычно, – Ри понизила голос. – Вы больше часа на этих семейных обедах не выдерживаете. Заканчивается трапеза очередным скандалом и яростью повелителя.

Шехсет закатила глаза. Неудивительно, что почти весь вечер отец и сестры не сводили с нее глаз. А их резкие колкости были лишь способом вывести седьмую наследницу из себя.

Усталость накинулась на нее, словно голодный зверь. Глаза слипались, а тяжесть собственного тела казалась невыносимой. Жизнь во дворце оказалась не той, какую Шехсет себе представляла. Она думала, что быть наследницей Луны – это покой, свобода и достаток. Делаешь, что хочешь, ходишь, куда пожелаешь. Но оказалось…каждая минута словно на арене, где ты вынужден сражаться за свое выживание.

– Ша-теп, почему именно она? – еле слышно прошептала девушка.

– Что вы сказали, госпожа? – спросила Ри, беспокойно поглядывая на наследницу.

– Ничего. Идем к нам во дворец. Я ужасно устала.

Служанка кивнула, но внимательно следила за каждым шагом своей госпожи. По непонятным причинам Ри казалось, что с наследницей что-то не то. Обычно, за любой проступок она могла получить до десяти ударов плетью. Но после пробуждения, госпожу словно подменили. В ней чувствовалось спокойствие, а в глазах мерцало безразличие. Словно этот мир утратил для нее краски, а эмоции испарились, словно роса под солнцем.

Когда они вернулись в покои, ложе уже было застелено новой простынью и мягкими подушками, а угли в курильницах догорали. Аромат благовоний опьянял, словно цветочный кумар.

Только сейчас Шехсет поняла, насколько сильно измотана. Ее пальцы подрагивали, а ноги еле держали. Служанки помогли ей раздеться, расплести волосы, а затем девушка плюхнулась в кровать и укуталась в одеяло.

Лампы погасли, одна за другой исчезая во тьме. Когда Ри уже стояла у двери, Шехсет окликнула ее:

– Завтра идем в город. Мне нужно прикупить всякого для путешествия.

Ри обернулась, а ее лицо застыло в тени проема:

– Вы можете послать меня. В какое путешествие мы направляемся, госпожа?

Шехсет открыла глаза. Ее голос прозвучал почти шепотом, но в нем слышалась сталь:

– В Фивы.

Ри вздрогнула, а Шехсет снова закрыла глаза. В тишине тиканье песочного сердца звучало громче обычного.

Тик-так. Тик-так.

Фивы ждали ее – город врагов и тайн, город, где ей предстояло сыграть самую опасную роль в ее жизни.

ГЛАВА 8. Город контрастов

Мероэ напоминал мираж среди пустыни. Белые стены и башни вырастали прямо из золотого песка, а их серебристые крыши впитывали яркие солнечные лучи. Воздух дрожал, смазывал линии, превращая город в зыбкий сон.

Шехсет шла по дороге, и каждый вдох давался с трудом. Пальмовые рощи вдоль улицы тянулись к небу, словно зеленые факелы, а ажурные тени от листвы стелились по горячему песку. Казалось, моргни она дважды, и город исчезнет, растворится, как иллюзия.

Между арками и колоннами прятались сады: цветущие кусты жасмина и граната расплескивали в воздух густой и пьянящий аромат. По улице тянулись торговые ряды, где клубился пряный дым, звенели монеты, а десятки голосов пульсировали в мареве.

В прошлой жизни Шехсет выходила в город лишь по ночам, когда воздух был свеж и не выжигал глаза. Днем же, красота Мероэ давила, а палящее солнце обжигало кожу даже сквозь льняную накидку.

Шехсет остановилась на ступенях и с усилием сделала вдох. Воздух был тяжелым, словно его можно было резать ножом. Пот блестел на лице, а белое платье липло к коже. Когда-то она жаждала так свободно разгуливать по городу, но после всего, что с ней произошло, Мероэ больше не был домом – он стал отражением чего-то чужого, слишком далекого, чтобы его помнить. В груди девушки зияла пустота, которая с каждым прожитым днем становилась все глубже.

– Госпожа Шехсет… – прошептала Ри, бредя сзади. По ее лицу стекали капли пота, а губы пересохли. – Что вы хотите купить на базаре? В такую жару негоже вам выходить наружу.

– Всего лишь нужные вещи для испытания Луны, – усмехнулась она, глядя, как глаза служанки округляются.

Дальше она молчала – каждый глоток воздуха ощущался как раскаленные угли. Над ее головой колыхался легкий полог, растянутый на двух длинных шестах. Слуги шли по бокам, держа легкую серебристую ткань высоко, отчего по Шехсет скользила тень, которая совсем не спасала. Воздух оставался раскаленным, запахи специй жгли ноздри, а гул толпы вызывал головокружение.

Они свернули за угол. Под навесами раскинулся Нильский базар. Рынок кипел, словно огромный котел, в котором бурлила жизнь. Крики торговцев сливались в один гул, вокруг сверкали вазы и лампы из цветного стекла, хрустел на солнце шелк, а по шатрам стекал густой дым от благовоний, жареной еды, пряных углей. Запахи сливались в один плотный клубок и давили на грудь.

Слуги свернули полог, но люди продолжали расступаться перед Шехсет, словно ее дорогое платье, расшитое серебром, украшения с драгоценными камнями отпугивали толпу. Девушка шла вперед, но спиной она чувствовала любопытные, почтительные, завистливые взгляды. Если бы эти юные девицы знали, в каком змеином логове жила Шехсет, завидовали бы они?

Наследница свернула в темный пролет. Здесь запахи стали ещё плотнее, в воздухе повисло железо и пот. Ри дрожала от страха, словно камыш у Нила.

– Госпожа… – пробубнила она, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Ч…что мы тут делаем?

– Спокойнее, – Шехсет осмотрелась. Серо-зеленые глаза вспыхнули ярче, а тонкая вуаль качнулась. – Купим кое-что и уйдем.

Торговцы, накаченные, загорелые мужчины, следили за наследницей холодным, внимательным взглядом. Хрупкость и элегантность Шехсет не вязались с этим местом, но она шла уверенно, с высоко поднятой головой: знала, что нужно и где искать.

У одного из шатров ее внимание привлекла знакомая фигура.

Анесет.

Она стояла у прилавка, но не рассматривала товары. Лицо было частично скрыто маской, руки сложены за спиной. На ней не было роскоши – грубая льняная рубашка, серые шаровары, волосы заколоты в низкий пучок.

Перед Анесет стояли двое высоких мужчин с рубцами на щеках и перевязью на поясе, из которой торчали острые кинжалы. Их разговор был приглушен, слова тонули в шуме базара. Но когда мешочек с монетами перескользнул в мужскую ладонь, Шехсет все поняла.

Наемники. Или тайная стража. Называйте это как хотите.

Анесет развернулась и встретилась взглядом с Шехсет. Ее глаза были холодными, как острие ножа. Она оскалила зубы и направилась по аллее, где растворилась в толпе.

Шехсет усмехнулась. Жажда власти вскрывает в людях самых тёмных и голодных демонов; ради нее они готовы на всё, даже на убийства.

На мгновение ей самой показалось, что она не намного лучше: та же горячая жажда мести, то самое пульсирующее желание стереть имена богов – и ради него она тоже могла бы поднять руку на человека.

Седьмая наследница остановилась у шатра оружейника. На широких коврах лежали десятки клинков: короткие и длинные, с простыми рукоятями и инкрустированные золотом, заточенные так, что блеск от них резал глаза.

В прошлом она всегда покупала оружие для арены тут. И еще никогда сталь этого оружейника ее не подводила.

Торговец поднял взгляд, но тут же опустил голову, увидев мерцающие глаза под вуалью.

– Приветствую, госпожа наследница, – тихо сказал он, глядя на ее расшитые сандалии. – Чем могу помочь?

Шехсет не сразу ответила. Она зашла вглубь шатра, вглядываясь в блестящую сталь. Она не искала что-то конкретное, а доверилась внутреннему чутью: клинок сам выбирал себе хозяина.

Она шла между рядов, проводя пальцем по рукоятям и заостренным лезвиям. Приглушенный свет струился по тканевому навесу, а воздух пах металлом и чем-то терпким. Шехсет остановилась у одного из ковров, а ее палец замер на кинжале: коротком, но идеально сбалансированном. Такое оружие легко можно будет спрятать под платье. Рукоять была обтянута черной кожей и ни одного украшения или гравировки. Только клинок – чистый, прямой, сверкающий.

Она взяла кинжал и ощутила тяжесть и холод стали. Пальцы вжались в рукоять и впервые с момента пробуждения, она ощутила странное чувство в груди. Нечто, что за долгое время можно было назвать своим.

– Этот, – Шехсет протянула кинжал оружейнику.

Торговец замер, будто хотел предложить что-то подороже и наряднее, но взгляд серо-зеленых глаз наследницы не оставлял ему выбора.

– Отличный выбор, госпожа наследница, – сказал он, осторожно беря из ее рук клинок. – Легкий и быстрый.

– Заверни, – коротко сказала Шехсет.

Ри, стоявшая у входа, побледнела. Она смотрела на госпожу так, словно видела её впервые. Никогда прежде Шехсет не держала оружия в руках, никогда не проявляла к нему интереса. А сейчас сама лично выбирала кинжал – спокойно, будто делала это всю жизнь.

В сердце Ри зарождалась тревога. Что-то в облике госпожи казалось ей чужим, лживым.

– Что? – Шехсет заметила пристальный взгляд служанки и вскинула бровь.

– Зачем вам это? – робко спросила она, кивая в сторону ковров.

Торговец закончил и протянул наследнице сверток. Ри осторожно взяла кинжал, словно он был чем-то заразным, и положила в плетеную корзинку.

Они покинули шатер и, лишь тогда, Шехсет повернулась к своей служанке и тихо прошептала:

– Нас с сестрами ждет испытание Луны. А ты их знаешь – демоницы в человеческом обличье. Хочешь, чтобы я отправилась в Дом Белого пера с пустыми руками? Нет уж. Я еще жить хочу.

Ри выдохнула. Может быть, зря она подозревала госпожу?

– Думаете, все настолько серьезно? – спросила она, неуверенно взглянув на Шехсет.

– А ты как думаешь, что Анесет делала у той палатки, да еще и с такими громилами?

Служанка шумно сглотнула.

Шехсет свернула в другой пролет. Здесь было теснее, темнее, воздух густел от запахов. Над прилавками висели связки сушеных трав, глиняные чаши с порошками и корнями, склянки с тягучими странными жидкостями, от которых тянуло горечью и кислой прелостью.

У одного из шатров, Шехсет заметила Сатию. Почему она была не удивлена? Та сидела на низком табурете и длинными пальцами ловко перебирала корни. Ее черные, как смоль, волосы струились по серебристому платью. И в этом сочетании было что-то опасное и прекрасное. Заметив сестру, уголки ее губ изогнулись в хищной улыбке.

– Какая неожиданная встреча, – протянула Сатия, подходя ближе. – Закупаешься в дорогу? Тряпки? Духи? Или, быть может, нанимаешь охрану?

– В отличие от некоторых, я предпочитаю оружие, – холодно сказала Шехсет, бросив быстрый взгляд на сверток в корзинке Ри. – Предпочитаю видеть врага в лицо, а не прятаться за ширмой.

Сатия тихо рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Ее серо-зеленые глаза, такие же, как у Шехсет, заблестели скрытой злобой, но голос остался мягким:

– Ах, сестра, ты еще наивнее, чем я думала. В Фивах ты не увидишь врагов в лицо. Они будут улыбаться, подносить кубки с вином… и только потом ты поймешь – яд уже в твоей крови.

– Думаешь, твои яды лучше стали? – Шехсет смотрела на сестру холодными глазами. Ей было все равно, на Сатию, на Анесет. Ее волновала лишь Книга Мертвых. И больше ничего.

Улыбка пятой наследницы стала шире. И если бы Шехсет не знала её натуры, могла бы поверить в искренность. Но за невинностью скрывалось коварство.

– Яды тише и вернее, – сказала Сатия. – Они не оставляют следов. И знай, не только я так думаю.

Их взгляды встретились, будто клинки в поединке. Воздух между ними натянулся, и показалось, даже шум базара стал тише. Затем Сатия вернулась к своим корням, будто этот разговор не имел для нее никакого значения.

Шехсет уже развернулась, но сестра усмехнулась и бросила ей вслед:

– Береги себя, сестра. На испытании Луны тебе это понадобится.

Шехсет закатила глаза, но ничего не ответила. Посмотрим, кому благоволит удача и кто быстрее найдет Книгу Мертвых. Шаги девушки становились тверже, и песочное сердце билось сильнее, так, словно каждая встреча с сестрами толкала вперед, к неизбежной развязке.

Купив тканей, сластей и покинув базар, Шехсет свернула в узкую улочку. Ноги сами вели ее по песчаным тропам, а запах Нила становился все отчетливее. Толпа и гул голосов остались позади, но Шехсет чувствовала, что за ней кто-то наблюдал, словно тени от домов тянули к ней свои руки, уводя в прошлое. В ее прошлое.

По этой улице она обычно возвращалась с боев.

Солнце почти касалось горизонта, окрашивая Мероэ в огненные оттенки заката. Пылающий песок оседал на землю, а жаркий воздух растворялся в прохладе вечера. Зажигались первые фонари и факелы, город менялся – и становился тем самым, что помнила Шехсет.

На горизонте показались до боли знакомые стены. Впереди был Храм Черной луны.

Все, как и в последний день ее жизни: молчаливые стены поглощали солнечный свет, широкая лестница, украшенная цветами в горшках, вела к открытым вратам.

В голове Шехсет все поплыло, а разум покрылся пеленой воспоминаний, от которых жгло глаза. Боль и сожаление скрутили сердце так, что каждый вдох разрывал ее на части.

Она была слишком молода… слишком наивна. Смерть показала истинное лицо богов, которым она поклонялась. Доказала, что справедливость может убить не хуже клинка.

Шехсет ступила внутрь. Каждый шаг отзывался гулом, словно по голове били палочками. Храм встретил ее прохладой и тишиной, нарушаемой шепотом молитв. Вдоль темных стен тянулись ряды статуй с головами животных. Тут был Анубис и многие другие, а у подножья дымились курильницы и стояли памятные таблички с молитвами.

Шехсет села на лавку напротив статуи Осириса. Дым от благовоний ударил в нос, а сладковатый запах лип к коже. Шехсет смотрела прямо на бога, и губы ее скривились в презрении.

Она поднялась, взяла из корзины палочку, зажгла её от пламени и воткнула в песочный горшок.

– Ты сослал меня в ад, – прошептала она. – Но вот я тут, среди живых. Я никогда не забуду предательство богов и твой справедливый суд.

– Госпожа наследница? – за спиной послышался женский шепот.

Из полумрака вышла Верховная жрица. Черный льняной халат сливался с темными стенами, а широкий серебряный пояс ловил блики приглушенных фонарей. Жрице было около шестидесяти. Голос всегда был тихим, почти шепчущим, а кожа бледной.

Шехсет сделала легкий поклон.

– Приветствую Верховную жрицу.

– Что привело вас сюда, госпожа наследница? – прошептала она, поглядывая на зажженные благовония у подножия Осириса. – Вы пришли помолиться?

Шехсет кивнула, вновь глядя на статую. Снаружи её лицо оставалось холодным, но внутри кипело желание разнести этих каменных идолов в прах.

– Мне приснился сон, – наследница сжала кулаки. – Я умерла. Без Книги Мёртвых, без имени, без сердца. С трудом нашла путь в Дуат и предстала на Великом Суде. Но боги пренебрегли моей верностью – и бросили меня в Седьмой круг.

Жрица слушала молча. Ни капли страха, осуждения, интереса. Даже бровью не повела.

– Это был всего лишь сон, госпожа, – наконец сказала она и взглянула в сияющие глаза Шехсет. – Великий Суд справедлив, а Осирис беспристрастен. Поверьте, когда настанет ваш час, а сердце взвесят на весах, вы обязательно попадете в место получше, чем Седьмой круг.

Шехсет хотела засмеяться – громко, горько, вложить в него всю свою злость и опустошение, но лишь слегка подняла уголки губ. Пусть все вокруг верят в божественную благодать, но Шехсет то знала – чушь это!

– Но одно точно не было сном, – ее голос звучал, словно сталь. – У меня не было карты Дуата. Это может означать лишь одно, и вы знаете, о чем я, – девушка шагнула ближе. – Скажите, что случилось в Храме полгода назад.

Верховная Жрица долго молчала. Казалось, что тени за ее спиной шевелились, поднимаясь к потолку. Затем поставила глиняный сосуд с маслом на алтарь и произнесла:

– Полгода назад в Храм проник вор, а за ним – и Стража Черной луны. Его поймали и убили на месте, но оказалось, что это был не вор…

Женщина запнулась. Впервые, в глазах скользнула боль.

– Им оказался Писец Душ? – закончила за нее Шехсет.

Жрица закрыла глаза и кивнула:

– Да, это был Писец Душ, единственная избранная во всем Доме Черной луны. Спустя какое-то время повелитель лично посетил Храм. Историю быстро замяли. Распустили слух, что Писца убил вор, когда пытался похитить священные записи.

Шехсет стиснула зубы так, что скулы побелели. Повелитель… причастен к её смерти? И ещё подделал хронику, чтобы очистить своё имя? Мерзавец!

– Но мертвецы ведь не просто так появились?

– Вы проницательны, – жрица подняла голову, всматриваясь, как дым от благовоний терялся в сводах. – Перо передали другому, но тот не избранник. В его Книгах появились искажения. Единственным способом все это прекратить – было не писать Книги вовсе. Но теперь, мумии застряли между мирами: озлобленные, без имени и души.

Слова ударили в грудь, как нож. В тот миг Шехсет поняла: у неё больше нет опоры. Даже храм, который был ее убежищем при жизни, теперь шептал о надвигающемся распаде.

– И что теперь делать? – выдохнула наследница. Ее глаза вспыхнули.

Жрица села на лавку. Ее лицо побледнело еще сильнее.

– Подлинная Книга Мертвых могла бы остановить появление мертвецов. Но кто мы такие, чтобы даже думать о ней. Мы – обычные смертные. Нам остается только ждать, когда появится новый Писец Душ и сотрет искажение пера.

Они молча смотрели на каменные глаза Осириса – пустые, бездушные. Все, как на Великом Суде. Затем жрица встала, взяла сосуд с маслом и, поклонившись, пошла прочь. Шехсет окликнула ее:

– Скажите, как звали того Писца Душ? – слова сдавили горло, но ей отчаянно захотелось вспомнить свое имя.

Верховная жрица обернулась. Ее одежды качнулись.

– Ее звали Нефри, – выдохнула она и растворилась в тенях Храма.

– Н… Не… – Шехсет хотела повторить свое истинное имя, но язык не слушался. Буквы обжигали, горло наполнилось раскаленным песком. – Чертов Змей!

Она вышла из Храма, двери молчаливо сомкнулись за ее спиной. На лестнице ее ждала Ри, нервно расхаживая туда-сюда. Увидев госпожу, она поспешила вперёд, но Шехсет вскинула руку, не давая произнести ни слова.

В голове клокотали слова жрицы: «Перо в чужих руках… мертвецы без имени… ждать нового Писца Душ…». Шехсет остановилась на ступенях, всматриваясь в темнеющее небо. Ее пальцы дрогнули, а глаза начало жечь от подступающих слез. Губы девушки дрогнули в кривой усмешке – горькой, почти зловещей. Когда-то этот Храм был для нее домом. Когда-то, она сбегала по этим ступеням на арену, лишь бы почувствовать себя живой. Но что теперь от нее осталось?

Чужое имя.

Ненависть, разъедающая душу.

Тикающее сердце в груди.

Теперь она была никем, лишь призраком – одним из тех мертвецов на севере.

ГЛАВА 9. Нил и пепел

Во дворце Дома Белого пера кипела суета. Солнце еще не взошло, а слуги уже натягивали веревки на тюках, закупоривали амфоры, грузили сундуки в барку. В воздухе пахло свежесрубленными пальмами, смолой и дымом от факелов. Лодочники на берегу подгоняли друг друга криками, а Нил отвечал им плеском темной воды.

На площади у Лунного дворца стояли наследницы: первая, пятая, шестая, седьмая и восьмая. Их силуэты вырисовывались в предрассветном полумраке, словно каменные статуи. Каждая была в нарядном платье, каждая была напряжена и сосредоточена.

Анесет держалась прямо с высоко поднятым подбородком, словно уже примеряла роль повелителя этого Дома. Сатия стояла в тенях пальм, перебирая какие-то амулеты и улыбаясь чему-то своему. Шестую сестру звали Аменирис. Она тщательно проверяла, чтобы слуги загрузили все ее сундуки с украшениями и одеждами. А восьмая и самая младшая – Меритамон сидела на лавке у цветущих кустов жасмина, и закрыв глаза, наслаждалась прохладой.

На ступенях стоял их отец и следил холодным взглядом за каждой из своих дочерей. Высокий, статный, в черных одеждах и с серебристым поясом, он напоминал одну из статуй в Храме Черной луны. Факелы освещали его лицо резкими тенями, делая черты лица более отталкивающими.

– Сегодня вы отправитесь в Фивы, – громко, но спокойно сказал он, сложив руки в замок. – Это не наказание, а великая честь. Только лучшая из вас встанет рядом с повелителем Дома Белого пера и разделит с ним власть и укрепит наш союз.

Его голос был крепким, подобно стали, но в нем слышалось предостережение: никто из сестер не имел права опозорить Дом Черной луны. Анесет смотрела на отца холодной решимостью, Сатия улыбалась змееподобной улыбкой, Аменирис кивала, но беспокойно поглядывала на слуг, что грузили ее вещи в барку. А Меритамон переминалась с ноги на ногу.

Шехсет стояла чуть в стороне и не могла отделаться от чувства, что слова отца обращены не к ней. Он говорил так, будто ее и вовсе тут не было. Для повелителя она стала чем-то зловещим, чужим, опасным. По правде так оно и было. Если бы он знал, что перед ним не Шехсет, уже давно бы казнил девчонку.

– Испытание Луны проходит в три этапа, и каждый из них в новолуние, – продолжил он. – Задание придумывает Дом Белого пера. Будьте осторожны в своих словах и действиях. И помните: Черная луна умеет хранить верность. Дому. Богам. И самим себе.

Шехсет скривилась, но так, чтобы повелитель этого не заметил. Верность богам? Она уже знала цену их Суда. У нее внутри вместо верности осталась лишь пустота – горькая, пульсирующая.

Когда отец закончил свою речь, он спустился со ступеней и, обняв Анесет, что-то ей шепнул. Первая наследница хищно улыбнулась, а в глазах вспыхнуло пламя. Затем он подходил к остальным дочерям, обнимая и провожая каждую. Когда очередь дошла до Шехсет, повелитель посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом. Затем лишь слегка коснулся ее холодной ладони и сразу же отвернулся.

Шехсет слегка потупила взгляд, чтобы никто не заметил, как кольнуло сердце. Она пыталась уверить себя, что ей плевать на повелителя и его признание. Но остатки настоящей Шехсет жаждали большего, чем мимолетное прикосновение к руке.

Ри подошла ближе к госпоже, вглядываясь в ее мутные глаза. Ее плечо почти коснулось плеча седьмой наследницы, будто хотела подбодрить. Шехсет лишь вздохнула и отвернулась к реке, где слуги загружали ее вещи в барку. Вода блестела и отражала светлеющее небо, а волны беспокойно разбивались о судно, готовясь принять их всех и увезти вглубь судьбы.

Барка покинула дворцовую пристань на рассвете. Восходящее солнце окрашивало Нил в огненные краски утра, а воздух становился плотнее и горячее. Весла входили в воду с мягким всплеском, и река принимала их, как живое существо – равнодушное и вечное.

Нил опоясывал весь Мероэ. Барка проплывала город, а со всех сторон виднелись глиняные дома и башни, крыши которых облизывали теплые лучи солнца. Город оживал. Крики толпы и шум улиц доносился до Шехсет, которая стояла на палубе и провожала родной край.

Через какое-то время берега остались позади: дворцы растворялись в золотистом мареве, башни тонули в утренней дымке. Мероэ уходил вдаль, оставаясь лишь миражом из камня и песка.

Шехсет продолжала стоять на палубе, вглядываясь в воды Нила. Он вытягивался в бесконечную ленту, то гладкую, как полированное зеркало, то вздымающуюся рябью под порывами ветра. По берегам мелькали поселения – глиняные домики с крышами из пальмовых ветвей, женщины, стирающие ткани у воды, дети, что махали проплывающему каравану. Издалека доносился лай собак, гортанные крики рыбаков и скрип колёс. Пахло жареной рыбой, смолой, влажным песком и тиной.

Так и прошло полдня. Солнце уже достигло зенита, разливаясь по волнам золотыми бликами. Воздух был жарким, сухим, и даже прохлада Нила не позволяла вдохнуть полной грудью.

Шехсет уперла руки в борт барки и вглядывалась в бескрайний песчаный горизонт. Поселения остались позади. Сейчас же их окружала необъятная пустыня, воздух над которой постоянно колыхался и искажался.

За спиной раздались тихие шаги, доски слегка скрипнули под женскими сандалиями. Меритамон, восьмая наследница, поравнялась с Шехсет и подставила свое личико жаркому ветру. Тепло касалось ее щек, губы расплылись в невинной улыбке, а черные, как смоль, волосы развевались от порывов ветра.

Как ни крути, Меритамон была самой красивой из наследниц, самой обаятельной и утонченной. Ее узкое лицо, статная фигура, легкая поступь сводили мужчин с ума. Шехсет взглянула на сестру, лишний раз убеждаясь в ее красоте.

– Ты когда-нибудь плавала по Нилу? – спросила Меритамон, закрывая глаза от ослепительного солнца.

– Нет, – Шехсет не сводила взгляд с горизонта. – Я только наблюдала за ним издали. Всегда думала, что Нил похож на змею. Красивая, но опасная. Того и гляди, вцепится в горло.

Меритамон открыла глаза и посмотрела на Шехсет. Тонкое черное платье, расшитое серебряными нитями развевалось на ветру, передние пряди липли к мокрым щекам, а веснушки, напоминающие звездную пыль сверкали под солнечным светом. Меритамон видела всю ту же сестру, но что-то в ней изменилось после пробуждения. И девушка не могла понять, что.

– Шехсет, – выдохнула Меритамон. – Мы с тобой знакомы давно. Ведь так?

Седьмая наследница повернула голову к сестре. Их взгляды встретились. Шехсет лишь кивнула.

– Что с тобой произошло? Расскажи мне правду, – взмолилась Меритамон.

Ее лицо стало серьезным, серо-зеленые глаза светились ярким, чистым светом. Под ее пристальным взглядом даже кровь внутри Шехсет забурлила.

– Некоторую правду лучше не знать, – сказала она и, развернувшись, зашагала прочь.

Меритамон продолжала стоять на палубе и всматриваться в дверь, за которой только что растворилась ее сестра. Она не знала, что с ней произошло, но одно было известно наверняка – Шехсет больше не та, кем была раньше.

Обедали наследницы каждый в своей каюте. Шехсет старалась лишний раз не пересекаться ни с кем из сестер. Успеет она насладиться их компанией. Впереди ее ждало три месяца испытания Луны, на котором она либо вытерпит их заносчивый характер, либо утопит каждую голыми руками.

Масляная лампа качнулась от глухого удара барки о волны. Тени зазмеились по просторной каюте, а из небольшого окошка струился розоватый свет заката. Шехсет сидела за столом и водила пером по пустому пергаменту. Бумага хрустела, а чернила растекались, но девушка упрямо продолжала вырисовывать каракули.

Все ее мысли занимала Книга Мертвых и тот вор, что проник в Храм Черной луны. Как он узнал, где спрятана часть Книги? И действительно ли тот мужчина был повелителем Дома Белого пера?

– А если и так? – Шехсет бросила перо и нахмурилась. Чернила растеклись по пергаменту, будто кровь. – Что тогда?

Барка слегка качнулась. Вода за стенами каюты глухо шумела, словно кто-то шептал на ее поверхности. Шехсет подняла голову, вслушиваясь. Тишина. Лишь плеск воды и тихие голоса гребцов.

– Дожили, – она вздохнула и помассировала усталые веки. – Разговариваю сама с собой.

Тик-так.

Шехсет вздрогнула от тиканья собственного сердца и подошла к окну. Закат уже опустился на реку. Вода окрасилась в кроваво-медный оттенок, а солнце тонуло в песке, будто сама ночь поглощала его. Нил больше не был золотым и ласковым – он темнел, густел, превращался в вязкую, тяжелую реку, где отражения будто двигались не сами, а изнутри, под поверхностью.

– Госпожа, – тихо сказала Ри, появившись в дверях. – Капитан говорит, что впереди долгое безлюдье, поэтому останавливаемся на ночь тут.

Шехсет медленно кивнула и, накинув на плечи черную накидку, поднялась на палубу. Воздух, несмотря на подступающий вечер, был сухим, в нем чувствовался запах жженого песка и речной тины.

Остальные наследницы уже стояли на палубе и всматривались в приближающийся берег. На горизонте показалось крошечное поселение: десяток глиняных домов тонули в сумерках. Пальмы, обугленные от солнца, напоминали столбы из теней, а барханы на горизонте сливались с темнеющим небом. Но самое странное – в окнах не было света, на улицах не слышны были голоса. Будто мир вокруг застыл в этом моменте.

– Что это за место? – поморщилась Аменирис, закрывая лицо платком. – И запах какой-то… странный.

– Рыбацкое селение, – ответила Сатия, всматриваясь в пустые окна. – Или должно было быть им.

Все вокруг напряглись. Возле Анесет стояли трое высокий наемников, которых Шехсет видела вместе с ней на рынке. Их пальцы, обтянутые перчатками, медленно потянулись к мечам на поясе.

С мостика спустился капитан. Черные волосы были коротко стрижены, а карамельная кожа покрывалась морщинами. Доспехи ловили последние всполохи солнца, а кинжалы на поясе отражали темные воды Нила.

– Госпожи наследницы, – капитан поклонился. – Мы вынуждены причалить тут. Следующее селение будет к утру. Ночь в пути – не время для женщин.

– Странное место, капитан, – Сатия сложила руки у груди, всматриваясь в его темные глаза. – Тут точно безопасно?

Капитан преодолел последнюю ступень и подошел к борту, вглядываясь в то, что осталось от поселения.

– Не переживайте, госпожа, – он повернулся к Сатии и положил руки на рукояти своих кинжалов. – По прибытию, я самолично все проверю.

Барка причалила к берегу. Тишина окутала все вокруг. Не было ни криков, ни лая собак, ни треска огня. Ночь опустилась на поселение и казалась вязкой, липкой, зловещей. Даже звезд на небе не было видно.

Капитан, вместе со своими вооруженными людьми ступили на берег и исчезли в сумерках. А наследницы остались стоять на палубе, вздрагивая от каждого шума.

Масляные лампы на стойках раскачивались в такт волнам. Мягкий свет стелился по доскам барки и касался темной, мутной воды, в которой что-то плавало – ветви, клочья травы и… будто обрывки ткани. Ри сжала руку Шехсет и побледнела.

– Госпожа… вы видите это?

Шехсет склонилась ближе к воде. Там, почти у самой кромки берега бултыхалось что-то иссохшееся, цвета пепла, будто выгоревшее на солнце. Глаза Шехсет вспыхнули от ужаса. Там была оторванная человеческая рука.

Ри вскрикнула, но девушка вовремя зажала ей рот рукой, приказывая молчать. Она не отводила взгляд от мертвой ладони в воде. Согнутые пальцы указывали на поселение, будто пытались предупредить Шехсет об опасности.

– Кажется, – прошептала она, тяжело сглатывая. – Ночь будет долгой.

ГЛАВА 10. Тишина под кожей

Сумерки опустились окончательно, окутывая все вокруг тенями ночи. Доски жалобно заскрипели, когда по трапу начал сходить капитан, а за ним – пять его вооруженных воинов. Факелы в их руках тревожно изгибались, отбрасывая неровный свет на темный песок.

Еще пятеро воинов остались с наследницами, вслушиваясь в звуки и держа руки на эфесах мечей. К Шехсет подошла Меритамон и слегка коснулась ее руки. Седьмая наследница почувствовала, как дрожит все тело сестры, но лицо оставалось прекрасным, наивным, а взгляд – два сверкающих кристалла.

– Не бойся, – прошептала ей Шехсет. – Это всего лишь заброшенное поселение.

Меритамон кивнула. Однако Шехсет соврала сестре. Оторванная рука в воде, пустые дома и мертвая тишина… все это казалось неестественным и зловещим. Внутри у нее зарождался страх, который начал пульсировать в висках. Даже плеск воды стал громче, а ветер напоминал чье-то шипение. Шехсет спрятала руку под накидку и нащупала кинжал на поясе.

Капитан вместе со стражами медленно шел вперед, касаясь дверей, заглядывая в окна. Свет от их факелов лизал разбитые глиняные сосуды, перевернутые корзины, обломки какой-то утвари. Поселение казалось мертвым.

Наконец, он вернулся на борт и спрятал меч в ножны.

– Все чисто, госпожи наследницы, – сказал он, а его голос глухо отразился от воды. – Здесь никого.

– Где же все? – тревожно прошептала Аменирис, но ее вопрос растворился в ночном небе.

Капитан выпрямился, глянул вверх – луна поднималась, бледная и немая.

– Я нашел просторный дом. Отдохните до рассвета. Я выставлю стражу.

Анесет покосилась на капитана, а затем двинулась к трапу.

– За мной, – через плечо она взглянула на своих наемников, и те, бесшумно двинулись за ней.

– Сатия, – Аменирис дрожала, как осиновый лист. – Мы и впрямь останемся тут?

Сатия, разглядывающая свои острые ногти, покосилась на сестру. Ее темные волосы развевались на ветру и растворялись в ночи.

– Перестань ныть, – сказала она, направившись к трапу. – Всего лишь ночь. Или ты веришь в призраков?

Аменирис вздрогнула, но поспешила за сестрой. Шехсет усмехнулась. Сегодняшняя ночь покажет, кто во что верит и кто чего боится. Эта мысль грела девушку, словно полуденное солнце касалось ее кожи. С каких пор Шехсет стала такой злобной? Неужели смерть так сильно ее изменила?

Стражи расставили факелы по улицам, и слабое, дрожащее пламя хоть как-то разогнало тьму.

Наследницы сошли с барки. Песок хрустел под их ногами. Каждая шла молча, стараясь не смотреть по сторонам и не вглядываться в горизонт, где барханы поглотила непроглядная тьма. Запах пепла осел в легких, а в углах домов, казалось, шевелились тени.

Они прошли небольшую площадь, где у колодца виднелись чьи-то следы. Меритамон первая заметила их и подбежала к Шехсет.

– Мне кажется, или тут кто-то был?

– Или все еще есть, – тихо выдохнула Шехсет.

Анесет повернулась к ним и хищно усмехнулась. Ее короткие волосы качнулись от движения, а глаза пылали холодом.

– Шехсет, дорогая, мне казалось, что после Дуата тебя ничем не испугать.

Шехсет двигалась легко и изящно. Ее черное платье струилось по песку, словно воды Нила. Она усмехнулась, но внутри что-то холодело – если бы она показала страх, Анесет бы это почувствовала.

– Кое-что меня пугает, сестра, – бросила она ей, засовывая руки в карманы накидки.

– И что же?

– Твое злобное лицо.

Анесет зашипела, как змея, а лицо исказилось гримасой презрения:

– Ну погоди у меня, Шехсет! – резким движением, она оттолкнула полы своей накидки и нахмурилась. – Впереди испытание Луны, и я посмотрю, как ты усмехаешься!

Вскоре они вошли в просторный дом, еще сохранивший прохладу и запах сушеных трав. Слуги разложили циновки, принесли с барки одеяла и подушки. Посреди комнаты поставили складной столик, зажгли свечи. Но несмотря на созданный уют, Шехсет казалось, что дыхание прежних хозяев продолжает гулять по коридорам, касается ее кожи.

В переднюю зашел капитан. Его голос пронзил тишину дома:

– Располагайтесь, госпожи наследницы. Мои воины расставлены вокруг дома. Если что-то случится – кричите.

Аменирис плюхнулась на циновку и укуталась в теплое одеяло. Она долго крутилась и вздыхала, но потом успокоилась и затихла. Сатия, допив вино, последовала примеру младшей и тоже легла спать. Анесет сняла свою накидку, бросила на одеяло и вышла в коридор, исследовать другие комнаты.

Шехсет села у столика и с наслаждением вытянула ноги. Она всматривалась в окно. Пламя факелов пульсировало снаружи, отбрасывая на пустые постройки глубокие тени. Было тихо, но Шехсет не покидало тревожное чувство – такое же, как в Храме, когда смерть витала над покойными, пока жрицы вырезали их сердца.

– Странное место, – Меритамон подсела рядом, кутаясь в одеяло. – Мне страшно.

– Успокойся, – с трудом, но Шехсет отвела взгляд от факелов в окне. – Снаружи слуги и вооруженные стражи. Бояться нечего. Ложись спать.

Сестра вздохнула, но отползла на подушки и закрыла глаза. Ее тихое посапывание рядом успокаивало Шехсет. На мгновение девушка задумалась, что Меритамон будет единственной сестрой, которую, при необходимости, она спасет. Ее и больше никого.

Прошел, может быть, еще час.

Тишина становилась гуще. Снаружи не было слышно ни шагов стражи, ни голосов слуг, ни плеска воды. Даже цикады в траве умолкли. Только редкий треск где-то вдали, словно кто-то наступил на сухую ветку.

Шехсет не спала, а дремала, прислонившись к стене. Она распахнула глаза и подняла голову. В окне только черное небо без звезд и полоска лунного света, словно кто-то резанул ее бритвой.

По телу девушки прошлись мурашки, а чувство беспокойства липло к коже. Шехсет прислушалась. Издали донесся странный, рваный звук, словно что-то тащили по песку. Затем хрип. Глухой, громкий, будто из чужого горла.

– Слышите? – Сатия подняла голову и резко села. Вино в чаше дрогнуло.

Шехсет слегка кивнула и потянулась к кинжалу на поясе. От страха пальцы подрагивали, но она лишь крепче обхватила сталь.

Анесет, что спала в тени, подскочила и задула свечи. Комната погрузилась во тьму.

– Зачем? – прошипела Сатия, вглядываясь в мерцающие глаза сестры.

Анесет ничего не ответила, лишь кивком указала на окно. Снаружи послышался тихий шорох, потом – тяжелые шаги, будто босые ноги месили песок. Пламя в факелах колыхнулось, задрожало и одно за другим погасло, окутывая поселение в липкий мрак.

Аменирис, побледнев, откинула одеяло, закуталась в свою накидку и шагнула в переднюю.

– Капитан? – послышался ее дрожащий голос. – Вы тут?

За дверью раздался низкий, хриплый голос капитана:

– Госпожи наследницы, я здесь. Что-то происходит. Что бы вы ни услышали, не выходите из дома. Я проверю позиции.

Он удалился, его шаги стихли.

Через некоторое время послышался все тот же хрип, а затем шуршание песка. Слишком близко. Пахнуло чем-то зловонным.

Внезапно, издали донесся звук – сдавленный крик, полный ужаса, а затем глухой плеск воды, словно в нее упал человек.

Аменирис дернулась. Сосуд с вином, стоявший на столике, упал и разбился. Жидкость начала затекать в трещины между камней.

– Это просто ветер… – бубнила она, закрывая уши. Но ветер не умел кричать человеческим голосом.

Затем поселение оглушили звуки бьющейся стали и мужские крики. Снаружи раздался глухой удар. Потом еще один. Затем что-то тяжелое упало на песок. Шехсет вскочила.

К ней подкралась Анесет, вглядываясь в темноту за окном.

– Что происходит? – прошептала она, облизнув пересохшие губы.

Шехсет вытащила кинжал. Острие блеснуло в лунном свете – холодное, как лед. А кожа девушки, напротив, горела – от страха, от нетерпения, от чего-то древнего, зовущего.

– Не шумите, – шикнула она. – Чтобы вы не услышали… не кричите.

Страх в комнате стал густым, вязким. Он лип к коже, ползал по стенам, как живое существо. Аменирис дрожала от ужаса, с головой укутавшись в одеяло. Меритамон сидела неподвижно, белая, как свет луны. Губы ее подрагивали, но она не позволяла ужасу одурманить разум.

Шехсет приблизилась к окну.

Хрип. На этот раз он был ближе, прямо под окнами. Сначала один, потом другой. Каждый становился тяжелее, словно кто-то набирал воздуха в разорванные легкие.

– Шехсет, – Меритамон схватила ее за руку. – Не надо. Там кто-то есть.

Шехсет сжала пальцы сестры и взглянула в ее глаза. Их взгляды встретились – в это миг за стеной раздался крик.

Дикий. Хриплый. Мужской.

Сердце рухнуло в песок. Пальцы похолодели. Даже в Седьмом круге ей было не так страшно, как сейчас.

Шаги под окнами становились более отчетливыми, словно что-то волочили по сухому песку. Шехсет хотела отойти от окна, но было уже поздно. В лунной полоске света мелькнула фигура. Обугленное тело, обмотанное бинтами, череп, с клочьями черных волос и пустые глазницы, в которых пульсировала бездна.

– Мертвецы… – выдохнула Шехсет. Воздух обжег ей грудь.

Существо рванулось к окну. Разорванная голова втиснулась внутрь, клацнув зубами в дыхании девушки.

От крика сестер задрожали стены. И тогда Шехсет двинулась.

Рука взметнулась – и кинжал вошел в череп мертвеца. Сталь разрезала плоть мягко, как масло. Зубы клацнули в последний раз. Крови не было – лишь сухой песок, медленно осыпавшийся на пальцы седьмой наследницы.

Снаружи загремела входная дверь. Кто-то бился в дверь, а топот сапог, рев и удары о сталь заглушали тишину ночи. В переднюю ввалились трое наемников. Их лица были покрыты потом и пылью, глаза – полны немого ужаса, но пальцы не дрогнули. Они стояли прямо, мечи – уже обнажены, клинки ловили дрожащий свет луны.

– Что там снаружи? – рявкнула на них Анесет, хватая свою накидку.

Один из наемников провел по лицу ладонью, оставив на коже полосу из пепла и песка.

– Мертвецы, госпожа. Они… восстают из песка. Мы их бьем, а они снова поднимаются.

Анесет вскинула голову, а ее зрачки расширились от страха, но голос остался ледяной:

– Уходим.

Аменирис метнулась к сестре, глаза широко раскрылись, каял под ними расплылся, а губы дрожали:

– Анесет! Как же мы? Что делать нам?!

– Каждый сам за себя, – бросила первая наследница, даже не оборачиваясь.

Трое наемников переглянулись и молча последовали за Анесет. Через какое-то мгновение, чернота ночи поглотила их всех.

Аменирис стояла как вкопанная, провожая сестру взглядом. Сатия лишь усмехнулась – зло, разочарованно. Впрочем, Анесет всегда так делала: спасала лишь себя.

Снаружи шум усиливался. Казалось, поселение вновь ожило… но не так, как хотелось бы. Шехсет видела, как сестры дрожали от страха, даже Сатия. До этого мгновения, они думали, что ожившие мертвецы – легенда для запугивания детей и женщин. Но легенды ожили перед ними, намереваясь убить.

Дверь вновь распахнулась, и в дом ворвался ночной воздух – густой, как дым. На пороге стоял капитан. Броня на нем была изрезана, лицо в песке и пепле, а в глазах клубился безумный блеск. За ним в проеме мелькали силуэты стражей, таких же бледных, как и он сам.

– Капитан! – взмолилась Аменирис, хватая его за руку.

Мужчина оглядел сестер и непочтительно долго задержал взгляд на Шехсет и кинжале, зажатом в ее руке.

– Уходим! – рявкнул он, зажигая факел. – Их слишком много!

– Что с Анесет? – выкрикнула Меритамон.

– Уже на барке, – отрезал капитан, вытирая лоб тыльной стороной ладони. – Ушли северной улочкой, мы прикрыли. Идем!

Он метнулся к двери и перерезал мертвецу глотку коротким движением. Песок хлынул из плоти, а воздух наполнился запахом гнилого мяса. Меритамон прикусила губу до крови, лишь бы не закричать.

Снаружи раздались крики. Один из стражей рухнул на песок, другой успел перерубить мумию надвое. Но это особо не помогало – их было слишком много.

Сестры друг за другом выскочили из дома. Ночь обволокла их, запах паленой плоти ударил в ноздри. Шехсет шла впереди, держа кинжал наготове. Ее черное платье волочилось по песку, а ноги проваливались.

Из теней полезли мертвецы, обмотанные бинтами. Иссохшие черные тела тянули к ним свои тонкие руки, а бездонный рот угрожал проглотить каждую целиком.

– Быстрее! – рявкнул капитан, отражая атаки мертвецов, которые брали их в плотное кольцо. – К барке!

Один из воинов поджег факел и кинул его в мумий. Пламя охватило сухую плоть, но они продолжали идти, словно оживший костер. Огонь перекидывался на дома, лизал крыши, а ветер раздувал его, как крылья зверя.

Меритамон сжала руку Шехсет. Ее лицо освещалось ярким светом пламени, а тени сползали вниз. Все вокруг трещало, жар сковывал руки, словно кандалы.

– Боги… – прошептала она, зажимая рот рукой.

– Не смей молиться, – Шехсет сжала кинжал. Огонь отражался от зеркальной стали. – Боги тебя не услышат.

Капитан расчищал путь к барке, а его стражи прикрывали тыл. Некоторые отбивали удары мертвецов, некоторые – падали, а песок под ними окрашивался в красный. Одно из существ, словно скарабей, подползо к ногам Сатии и пыталось схватить ее за лодыжку. Шехсет рванула вперед, вонзив клинок в шею мертвеца. Песок посыпался из раны, словно из разбитой урны.

Сатия тяжело сглотнула, запах гари сдавливал легкие. На лице наследницы не было привычного презрения, либо хищной холодности. В мерцающих глазах вспыхнуло нечто похожее на благодарность.

Впереди показалась река. Барка медленно качалась на волнах, а едкий дым стелился по причалу. Несколько стражей уже были там, отстреливая мертвецов огненными стрелами.

– К барке! – прокричал капитан, оборачиваясь. – Быстрее!

Наследницы рванули к берегу. Трап хрустнул под их весом. Оранжевое пламя подсвечивало страх сестер. Воздух был густ, как гнилая кровь. Даже огонь не разгонял смрад, а лишь смешивал его с жаром.

– Где служанки? – Шехсет остановилась рядом с капитаном. Ее лицо было покрыто сажей.

– Госпожа! – рявкнул он. – Полезайте!

Шехсет взглянула на него, но вместо ответа – метнулась в сторону. Капитан выругался, но не успел схватить её – седьмая наследница уже бежала обратно, разрезая дым и песок. Горячий воздух жег горло, пламя кусало кожу.

– Госпожа! – крик капитана был таким далеким. Вокруг трещал огонь и ревели мертвецы.

Тела мертвецов шатались впереди, шурша бинтами, словно сухими листьями. Увидев Шехсет, они рванули к ней, вздымая под ногами песок. Девушка вскинула кинжал и резко вонзила его в первого, кто перегородил ей путь. Сталь прошла сквозь шею, но клинок будто застрял в песке. С усилием, Шехсет выдернула его, пнув мертвеца в грудь.

Кости задрожали. Рука, сжимающая клинок, ныла от напряжения. Но седьмая наследница продолжала прорываться сквозь ревущее пламя и мертвецов.

– Ри! – кричала Шехсет, прикрывая рот рукавом. – Ри!

– Госпожа! – крик служанки был где-то рядом.

Дом, где прятались служанки уже пылал. Дым клубился, как живое существо, и каждый вдох обжигал легкие. Изнутри раздался визг, короткий, но отчаянный. В следующее мгновение, черное облако рвануло из открытого окна.

Шехсет вбежала внутрь. Горящие балки трещали, пепел осыпался с потолка. Огонь изгибался от сквозняка, а дым заполонил все пространство. Вскоре девушка увидела Ри и еще троих служанок сестер. Они зажались в углу, а по лицу, испачканному копотью и пылью стекали горькие слезы. Сил кричать больше не осталось, рот заполонил ядовитый смог.

К девушкам приближался мертвец – черные бинты, испачканные в саже полыхали, как факелы, разодранный рот тянулся к их лицам, намереваясь вгрызться беднягам в шеи.

Седьмая наследница рванула вперед, но тело ее не слушалось – ноги тонули в пепле, дыхание сбилось.

«Шехсет! Почему ты такая слабая!» – мысленно взревела она, отталкивая страх.

Мертвец обернулся на шорох. И тогда Шехсет прыгнула. Лезвие вошло ему под подбородок, удар получился косым, неровным, но достаточно сильным, чтобы обрушить тело на землю.